КОЛ ЕСО ВРЕМЕНИ
Повесть
Глава 1
ГРЕНАДИН
До чего, дружок, я рад этой встрече! Посчитай-ка! От шестнад­
цатого года до двадцать восьмого - целых двенадцать лет не ви­
дались. Гарсон, еще два белого с гренадином! Вот, никак не могу
приучить этого красавца наливать в стакан сначала чуточку грена­
дина, а потом уже доливать вином: так и смешивается скорее, и не
надо ихних гнусных оловянных ложечек. Раз сорок ему говорил.
Нет, привык по-своему, и ничем его не переупрямишь. Такой кон­
серватор... Ах, милый мой, слезы мне глаза щипят. Встают давние,
молодые годы. Москва. Охотничий клуб. Тестов. ЧерНЬ!ШИ. Ма­
лый театр. Бега на Ходынке. Первые любвишки ". Сокольники."
Эх, не удержать , не повернуть назад колесо времени. Великое это
свинство со стороны матери-природы.
Обидно вот что : встретились мы целый час назад. Ну, конечно,
оба сн ачала не узнали друг друга, потом искренно обрадовались ,
крепко, по-братски, поцеловались. Но подумай: только теперь, и
то с большим усилием - я нашел наконец тебя тогдашнего, прежнего
тебя, самого предприимчивого из нас троих, веселых мушкетеров. В
первый миг - признайся - обоим нам стыдно и жалко было гля­
деть друг на друга: так ужасно изжевали нас челюсти беспощадно­
го времени, а злая жизнь покрыла наши лица, как корою, борозда­
ми, морщинами, жестокими складками. Но, сл ава Богу, теперь от­
таял а, отпала вся наросшая кора. Ты опять тот же. Д ай мне еще раз
7

А. И. Куприн
крепко пожать твои руки! Так ! Здравствуй. Приветствую тебя в
сл авном городе Тулузе. Гарсон! Литр белого вина. И оросите его
гренадином. Оно спокойнее, если с запасом.
Ты говоришь - многовато? Пустяки. Вино легкое, а гренадин
только отбивает привкус серы. Смотри, не обижайся. Подметил я
твой моментальный взгляд, искоса. Знаю, у тебя мелькнула мысль
про меня : «Не опустился ли?» Нет, дружище: я человек не опустив­
шийся, а так сказать, опустошенный. Опустела душа, и остался от
меня один только телесный чехол. Живу по непреложному закону
инерции . Есть дело, есть деньги. Здоров, по утрам читаю газеты и
пью кофе, все в порядке. Вино вкушаю лишь при случае, в компа­
нии, хотя сама компания меня ничуть не веселит. Но душа отлетела.
Созерцаю течение дней равнодушно, как давно знакомую фильму.
Вот ты, давеча, вкратце рассказал о своем двенадцатилетнем
бытии. Господи! что ни поворот судьбы, то целая эпопея. Какая-то
дикая и страшная смесь мрачной трагедии с похабным водевилем,
высоты человеческого духа со смрадной, мерзкой клоакой. Ты го­
ворил , а я думал : «Ну, и крепкая же машинища человеческий орга­
низм!» А все-таки ты жив . Жив великой тоской по родине". жив
блаженной верой в возвращение домой, в воскресающую Россию.
Мои испытания, в сравнении с твоими, - киндершпиль , детская
игра ." Но в них есть кое-что занимательное для тебя, а меня тянет
хоть один раз выплеснуться перед кем-нибудь стоящим . Трудно
человеку молчать пять лет подряд. Так слушай .
Ты уж, наверное, догадался, что заглавие моего рассказа состо­
ит только из трех букв «Она»? Но здесь будет и о моей глупости,
о том, как иногда, сдуру, в одну минуту теряет человек большое
счастье для того , что бы потом всю жизнь каяться ". Ах ! не повер­
нешь ".
В четырнадцатом году, как , может быть , ты помнишь, я сдал
последние экзамены в Институте гражданских инженеров, а тут по­
доспела война, и взяли меня в саперы. А когда набирались вспомо­
гательные войска во Францию, то и я потянул свой жребий, будучи
уже поручиком-инженером. Во Франции я бьш свидетелем всего : и
энтузиазма, с которым встречались наши войска, и нашего русско­
го героизма, а потом, увы, пошли митинги, разложение".
После армистиса мне нетрудно бьшо устроиться близ Марсели
на бетонном заводе. Начал простым рабочим. Потом стал контр­
мэтром, потом - шефом экипа и начальником главного цеха. Мно­
го нас, русских, служило вместе; всё бывшие люди различных клас-
8

Повесть
сов. Жили дружно." Ютились в бараках , сами их застеклили, сами
поставили печи, сами устлали полы матами. У меня был отдель­
ный павильончик, в две комнаты с кухонкой, и большая, под пару­
си нным тентом терраса. Питались из общего котла бараньим рагу,
эскарго , мулями , макаронами с томатами. Никто никому не зави­
довал. Да, что я тебе скажу : надумали мы всей русской артелью
взбодрить, на паях, свое собственное дело: завод марсельской че­
репицы . Рассчитали - предприятие толковое." Но вот тут-то и слу­
чился со мною этот перевертон. Хотя, кто знает, может быть , я и
вернусь когда-нибудь к этому черепичному делу?
Сначала-то нам скучновато бьшо. Особенно в дни праздничные,
когда время тянется бесконечно долго и не знаешь, куда его девать.
Природа такая: огромная выжженная солнцем плешина, кругом вьпп­
ки элеваторов, а вдали мотаются жиденькие, потрепанные акации и
далеко-далеко синяя полоска моря - вот и весь пейзаж.
Одна только отрада в эти тягучие праздники и оставалась: за­
катиться в сл авный город Марсель, благо по ветке езды всего пол­
тора часа." И компания у нас своя подобралась: я.- бывший ин­
женер, затем - бывший гвардейский полковник, бывший геодезист
да бывший императорский певец, он же бывший баритон. Компа­
ния не велика, але бардзо почтива*, как говорят поляки.
Люблю я Марсель. Все в ней люблю : и старый порт, и новый, и
гордость марсельцев, улицу Каннобьер, и Курс-Пьер-де-Пуже, эту
сводчатую темнолиственную аллею платанов, и собор Владычицы,
спасительницы на водах, и узкие, в размах человеческих рук , ста­
ринные четырехэтажные улицы, и марсельские кабачки, а также
пьmкость, фамильярность и добродушие простого народа. Никог­
да оттуда не уеду, там и помру . Впрочем, ты сейчас увидишь, что
для такой собачьей привязанности есть у меня и другая причина,
более глубокая и больная .
Так вот: однажды в ноябре, в субботу - скажу даже число -
как раз 8 ноября, в день моего ангела, архистратига Михаила, за­
шабашили мы, по английской моде, в полдень. Принарядились, как
могли, и поехали в Марсель. День был хмурый, ветреный. Море,
бледно-малахитовое, с грязно-желтой пеной на гребнях, бурлило в
гавани и плескало через парапет набережной.
По обыкновению, позавтракали в старом порту неизбежным
этим самым буйабезом, после которого чувствуешь себя так , будто
* но очень добропорядочна (искаж. польск. ale bardzo poczciwa) .
9

А. И. Куприн
у тебя и в глотке и в животе взорвало динамит. Пошлялись по кри­
вым тесным уличкам старого города с заходами для освежения,
посетили выставку огромных, слоноподобных серых кротких пер­
шеронов и в сумерки разбрелись, уговорившись завтра утром сой­
тись на старой пристани, чтобы пойти вместе на дневной спектакль:
афиши обещали «Риголетто» с Титто Руффо.
Я всегда, по приезде в Марсель, останавливался в одной и той
же гостинице, на другом краю города, в новом порту . Называлась
она просто «Отель дю Порт» . Это - мрачное, узкое, страшно вы­
сокое здание с каменными винтовыми лестницами, ступени кото­
рых угнулись посередине, стоптанные миллионами ног. Там , на
самом верху, была низкая, но очень просторная комната . Она мне
нравилась . Окна в ней были круглые, как пароходные иллюмина­
торы . Пол покрывал настоящий персидский ковер превосходного
рисунка, но измызганный подошвами до нитей, до основы, до дыр.
На стенах висели в потемневших облупившихся золоченых рамах
старинные гравюры из морской жизни . Эту комнату по субботам
оставляли в моем распоряжении.
С хозяевами отеля я уже давно успел подружиться. Долго ли
нам, русским, а в особенности ярославцам, как я?
Хозяин бьш добродушный четырехугольный неповоротливый
человек. Марселец родом и бывший моряк , весь в морщинах, с яс­
ным взором и спокойной душой. Хозяйка Аллегрия, в противопо­
ложность своему флегматичному мужу, была подвижная испанка,
сильно располневшая , но еще не потерявшая тяжелой, горячей
южной красоты . Это она бьша настоящей самодержавной прави­
тельницей дома, а прислуживал во всех семи этажах и внизу, в рес­
торане, некто Анри, с виду настоящий наемный убийца, а по ха­
рактеру самый веселый, проворный и услужливый малый во всей
Марсели . Куда этому чернокудрому красавцу! Гарсон, еще один
гренадин с белым!
Часов в семь я пришел в отель пообедать, занял уютный столик
в углу, заказал себе кое-что и в ожидании спокойно сидел, думая о
различных случайных пустяках и лениво оглядывая публику. Рес­
торан этот, на редкость для невзрачной части города, просторный
и светлый, не только опрятно, но даже кокетливо содержимый. Мы
с тобой сходим туда когда-нибудь, если будем в Марсели. Двери
выходили на гавань, и от нее доносились вздохи и всплески волн и
запах моря.
Какие диковинные посетители за столами !
10

Повесть
Арабы в дл иннейших бурнусах, перекинутых через плечо жи­
вописными складками; фески красные, черные и вишневые; зеле­
ные и белые тюрбаны, чалмы, плетенные из маисовой соломы, ита­
льянские колпаки, маленькие, полуголые, похожие на обезьян мо­
ряки, черные и блестящие, как вакса, с курчавыми, взбитыми, по­
добно войлоку, волосами; матросы разных стран, сидящие отдель­
ными кучками и крепко стучащие стаканами о столы, пестрый ска­
чущий го мон разноцветных сл ов, и откуда-то - лень поглядеть
откуда - вкрадчивые звуки гитары, сопровождающие сладкий те­
нор, поющий итальянскую песенку о том, как три барабанщика
возвращались с войны, и у одного барабанщика бьш букет роз, а
дочь короля, сидевшая у окошка, попросила: «Послушай, барабан­
щик , дал бы ты мне эти розы...» - «Дам тебе розы, если выйдешь
за меня». А она отвечает: «Послушай-ка, барабанщик, пойди и спро­
си моего отца» . - «Senti Sor Pre!»*
И вдруг произошел скандал. Какие-то цветные моряки, не то
шоколадные, не то оливково-зеленого цвета , все, как на подбор,
маленькие и сухие, но точно сдел анные из стали, выпили лишнее,
начали шуметь, перессорились и уже готовились пустить в ход кри­
вые тонкие ножи. Все они орали од новременно на каком-то диком
гортанном языке, похожем то на клекот хищных птиц, то на сви­
ное хрюканье, страшно выкатывая желтые белки и скаля друг на
друга мато во-черные зубы. И вот Аллегрия (что значит по-испан­
ски - «весел ость») накидывает на себя яркую мантилью с бахро­
мой, вытаскивает из волос розу, берет ее в зубы, подбоченивается и
вызывающей походкой, раскачивая толстыми бедрами , с головой,
гордо закинутой вверх , подходит к столу скандалистов. Интересно
было глядеть на нее в эту минуту. Вся она точно преобразилась,
помолодела и внезапно похорошела. Гневные карие глаза, ноздри,
раздутые, как у арабской кобьшы, красная роза в красных губах ...
Коротким повелительным движением, вытянув перед собой руку,
она указала на дверь и с удивительным выражением высокомерно­
го презрения, сквозь стиснутые зубы произнесла:
- Сортэ!**
Ах! Что дала бы Сара Бернар за такой жест и за такую интона­
цию!
* Спроси у оща (иеаполит. диалект) .
** П рочь! (от фраиц. sortez).
11

А. И. Куприн
Матросы так и остановились среди перебранки, забыв даже зак­
рыть рты , и один за другим, гуськом, вышли осторожно из ресто­
рана на согнутых ногах на цыпочках, скрипя тяжелыми морскими
башмаками . Этот водевильный уход, в связи с величественной по­
зой Аллегрии, бьш полон дикого комизма. Я захохотал так неволь­
но, так свободно, как смеялся только в детстве на клоунских пан­
томимах.
И тут же я почувствовал, что спинка моего стула слегка трясет­
ся . Я взглянул вверх и сейчас же встал, чтобы дать место даме. И
вот тут-то ... нет, не бойся , я не слезлив ... тут-то я с восторгом по­
нял, что милостивая судьба 1щи добрый Бог послали мне величай­
шее счастье в мире. Почувствовал сердцем, но умом еще не понял .
Красива ли бьша она? Этого я не сумею сказать . Она бьша пре­
красна. Если бы я бьш беллетристом - черт бы их всех побрал, -
я бы смог ее описать : губы коралловые, зубы жемчужные, глаза
как черные бриллианты или бархат, роскошное тело и так далее, и
так далее, и так далее.
Она еще продолжала смеяться. Она сняла перчатки и бросила
их на мой стол . Она аплодировала шутя хозяйке, и Аллегрия отве­
тила ей серьезным поклоном. Хороша ли она была? И опять я ска­
жу - не знаю . Знаю только, что о ней
'
одной я мечтал с самых ран­
них, с самых мальчишеских дней. Мне показалось , что я знаю ее
очень давно, лет двадцать, и как будто бы она бьша всегда моей
женой или сестрой, и если я и любил других женщин, то лишь - в
поисках за ней.
Опять наши глаза сошлись в улыбке. Я думаю, что ничто так не
соединяет людей , как улыбка. И не с улыбки ли начинается каждая
истинная любовь?
Она села рядом со мной. На ней бьшо черное шелковое платье,
с черными кружевами. Она не бьша ни надушена, ни напудрена. Ее
тело благоухало молодостью и свежестью.
Она спросила:
- Что вы себе заказали? Мне лень выбирать по прейскуранту.
Я ответил:
-
Устрицы, рыбу соль, швейцарский сыр и бананы.
-
Закажите то же и мне. А вино будет мое. Согласны?
И, не дожидаясь моего ответа, она постучала перстнем по мра­
мору и позвала гарсона.
Анри принес во льду бутылку шампанского вина, и когда я уви­
дел марку «Мумм Кордон Руж», то немного испугался: если эта
12

Повесть
женщина так широко распоряжается, то во сколько же десятков
франков она мне сегодня обойдется? Хватит ли? Говорю тебе, - в
этот день я был дурак , а главное - так и остался дураком во все
последующие дни . Я попробовал было сделать моему другу Анри
строгие глаза, но напрасно: это уже был не мой Анри, а ее слуга и
раб .
Да она почти и не пила. Ей дали маленькую серебряную ложку.
Она взболтала вино, и когда оно выпенилось , только чуть-чуть
пригубила. Ела она с удовольствием и очень красиво. А я сидел и
думал: кто же она, эта женщина? Актриса? Международная шпи­
онка? Очень дорогая кокотка? Развратная искательница приклю­
чений? Ил и, может быть". она работает на процентах в этом ка­
бачке? Не аргентинка ли она?
Анри принес закрытый счет, но подал его не мне, а ей . И опять
не помогли мои гневные глаза. А она, небрежно взглянув на счет,
только кивнула слегка головой. Тогда я рассердился, да и какой
бы мужчина не рассердился бы на моем месте? Рассердился и об­
наглел.
И спросил грубо:
- А кофе мы будем пить у меня наверху? Не так ли? Анри, при­
несите нам наверх кофе и ликеры.
Ах, Аллах акбар ! Если бы мне еще раз в жизни услышать весе­
лый стук ее каблучков, когда она быстро всходила на мой седьмой
этаж ! Если бы еще раз поглядеть, как она сама заботливо ухажива­
ла за патенто ванным коф�йным самокипом, как ласково она мне
разрешила: «Курите, если хотите !» И не я, а она удлинила наш по­
целуй. И она же первая отвела деликатно мои руки".
- Потом, - сказала она.
Гл ава 11
ДУРНЫЕ МЫСЛИ
- Я прошу вас сесть, - сказала она, - и выслушать меня спо­
койно . Я хочу, чтобы вы поняли меня .
Она опустилась на диван, так близко ко мне, что наши плечи
часто соприкасались, и я чувствовал порою лучистую теплоту и
упругость ее тела. Сначала я думал: «Ну, к чему эти объяснения,
после внезапного и фамилиарного знакомства? Ведь она не девоч­
ка, ведь ей лет тридцать, тридцать пять, - и, конечно, не девушка.
13

А. И. Куприн
Она, несомненно, знает, что ходят женщины к холостым мужчи­
нам вовсе не для того , что бы посмотреть редкие японские гравюры
ил и, прихлебывая ликеры, развлечься дружеским разговором о
спорте и последних премьерах. А особенно ночью».
Не сделал ли я с самого начала грубейшую ошибку против ста­
рой тактики любви? Ведь давно-давно сказано, что самые сладкие
поцелуи вовсе не те, которые выпрашиваются или позволяются, а
те, которые отымаются насильно; что каждая женщина, даже вполне
нравственная, вовсе не прочь от того, чтобы ее стыдливость была
преодолена пьшким нетерпением, и, наконец, что параграф первый
любовной войны гласит: потерянный удобный момент может очень
долго , а то и никогда не повториться. И так далее". Вспомнился
еще мне мимоходом немного рискованный анекдот из жизни весе­
лой и прелестной графини де Вальвер, рассказанный ею самою, уже
в ее преклонных годах.
На ее карету напали в Сенарском лесу разбойники. Предводи­
тель банды , кстати, молодой, очень красивый и вежливый человек,
не удовольствовался тем, что отобрал у графини все ее деньги и
драгоценности, которые она отдала без сопротивления, но, - о,
ужас! - очарованный ее цветущей красотой и невзирая на ее моль­
бы и крики, злодей отнял у нее то сокровище, которым женщина
дорожит более всего на свете.
-
Представьте, дамы и господа, - говорила де Вальвер, - вы
можете мне не верить, но был один момент, когда я, вся в слезах, не
могла не воскл икнуть : «Oh, mon voleur, oh, mon charmant voleur!»*
Да, мой милый, такие анекдоты и дешевые афоризмы очень в
ходу между нами, мужчинами , и не оттого ли мы так часто выхо­
дим из любовных битв мокрыми петухами и меланхолическими
ослами? Уж лучше верить мудрому Соломону, который из своего
обширнейшего любовного опыта вывел одно размышление: никто
не постигнет пути мужчины к сердцу женщины . И надо тебе ска­
зать правду: после нескольких слов моей странной незнакомки я
почувств овал себя со стыдом весьма маленьким, весьма обыден­
ным и весьма пошленьким человечком.
- Я не ск рою, - говорила она ласко во, - я видела вас рань­
ше, и даже не один раз. Видела сначала на вашем цементном заво­
де. Я туда заехала за директором, но не выходила из автомобиля.
* О, мой вор, мой очаровательный вор! (фра11ц.)
14

Повесть
Меня очень приятно поразило, как вы разговаривали с патро­
ном: руки в карманах рабочей блузы, короткие уверенные жесты,
холодная вежливость, ни малейшего вида услужливости . Такую
независимость у подчиненного можно увидеть только у англича­
нина да, пожалуй, у американцев . У французов - реже. Я подума­
ла было сначала, что вы англичанин, но потом решила: нет, не по­
хоже.
Когда мы с директором ехали в Марсель, то он в разго воре как­
то сказал, что у него на заводе много русских и что он ими очень
доволен . Работают не только руками, но и головой. Им не только
не жаль, говорил он, повышать плату, но даже выгодно.
Тут я и поняла, почему ошиблась, приняв вас за англичанина. В
вас очень много этого русского ... как бы сказать, этого quelque chose
de «Michica»*.
я удивился:
-
Много чего?
- De «Michica», чего-то медвежьего . Пожалуйста, простите, я
не хотела сказать ничего обидного . Это скорее комплимент. Я очень
люблю всех животных и, как только есть возможность, хожу в зоо­
логические сады, в зверинцы, в цирки, чтобы полюбоваться на боль­
ших зверей и на их прекрасные движения. Но медведей я обожаю!
Напрасно на них кл евещут, говоря, что они неуклюжи . Нет, несмот­
ря на свою ужасную силу, они необыкновенно ловки и быстры , а в
их позах есть какая-то необъяснимая тяжелая грация . Один раз, не
помню где, я увидела в клетке необычайно большого бурого мед­
ведя. У него шерсть на шее была белая, точно белое ожерелье, а на
клетке написано: «Мишика. Сибирский медведь». Сторож мне ска­
зал, что этот медведь бьm подарен французскому полку русскими
солдатами, которые после армистиса возвращались домой, в Си­
бирскую Лапландию. И с тех пор я уже не могу мысленно называть
русских иначе, как «Мишика» .
Я не мог не засмеяться. Она вопросительно поглядела на меня.
- Очень ст ранное совпадение, - сказал я. - Мишика - это и
мое имя, данное мне при крещении.
И я объяснил ей, как имя Михаил у нас превращается в Мишу и
Мишку и как, неизвестно почему, наш народ зовет повсюду медве­
дя Мишкой.
* нечто от «мишики» (фра11ц.).
15

А. И. Куприн
- Как странно! - сказала она и замолчала на несколько ми­
нут, пристально глядя на абажур висячей лампы. Потом, точно
насильно оторвав глаза от огня, она спросила:
- Вы суеверны?
Я признался, что да.
- Как странно, - повторила она задумчиво, - как странно".
Неужели это фатум? - И крепко приложила теплую маленькую
ладонь к моим губам. И когда она потом говорила - то постоян­
но: или нежно гладила мои щеки, или, отделивши вихор на моей
голове, навивала колечками волосы на свои пальцы и распускала,
или клала руку на мое колено. Мы бьши вдвоем, мои губы еще
помнили ее недавний неторопливый поцелуй, но предприимчи­
вость кентавра уже покинула меня.
Она продолжала:
- Я люблю русских. В них бродит молодая раса, которая еще
долго не вьшьется в скучные общие формы. Я ценю их мужество,
твердость и ясность, с какой они несут свои несчастия. Мне нра­
вится, как они поют, танцуют и говорят. Их живопись изумитель­
на. Русской литературы я не знаю... Пробовала читать, чувствую
какую-то большую внутреннюю силу, но не понимаю... не умею
понять. Скучно...
-
В другой раз я видела вас в соборе Notre Dame de la Garde,
вы ставили свечку мадонне. В следующий раз я видела, как вы с
вашими друзьями - вас бьшо трое - наняли лодку у старого кри­
вогла.Зого Онезима и попльши на остров Иф. Скажу вам без лести,
вы отлично гребете. И последний раз - сегодня. Признаюсь, я бьша
немного экстравагантна, и вас это немного покоробило. Не правда
ли? Но уверяю вас, я не всегда бываю такая. Вы не поверите, я иногда
очень застенчива, а застенчивые люди склонны делать глупости.
Мне давно хотелось познакомиться с вами. Мне казалось, что в вас
я найду доброго друга.
- Друга! - вздохнул я меланхолично.
- Может быть, и больше. Я ничего не знаю наперед. Не приде-
те ли вы завтра в полдень в этот же ресторан? Предупреждаю, я
вам скажу или очень, очень много, или ничего не скажу. Во всяком
случае, завтра в двенадцать. Согласны?
- Благодарю вас. Я здесь ночую. Может быть, проводить· вас?
- Да, только до улицы. Внизу меня ждет автомобиль.
Я светил ей, спускаясь по крутой лестнице. На последней сту­
пеньке я не выдержал и поцеловал ее в затылок. Она нервно
16

Повесть
вздрогнула, но промолчала. Удивительно: ее кожа нежно благо­
ухала резедой, так же, как ею пахнет море после прибоя и шейка
девочки до десяти лет. Мальчишки - те пахнут воробьем.
«Monsieur Michica et madame Reseda.», - подумал я в темноте
по-французски и улыбнулся.
ГлаваIП
СУПЕРКАРГО
Вообрази себе большую бетонную комнату, в зеленоватом
тусклом освещении. В ней нет ничего, кроме деревянного, не­
крашеного стола, на котором аккуратными рядами разложены
штук тридцать - сорок голландских печных кафелей, ну, вот тех
самых изразцов с незатейливым синим рисунком, которые нам так
бьши любы на наших «голанках». И на каждой из этих плиток
мне приказано кем-то раскладывать правильными линиями, в
строгом порядке, старые почтовые марки разных цветов, годов и
стран, каждую - по своей категории. Но огромная бельевая кор­
зина, стоящая на полу, подле меня, переполнена марками свыше
верха. Когда, черт' возьми, окончу я эту идиотскую работу? Глаза
мои устали и плохо видят; руки тяжелы, неловки и не хотят меня
слушаться; марки прилипают к пальцам и разлетаются во все сто­
роны от моего дыхания.
Но не это самое главное. Самое важное в том, что окончания
моей работы ждет нетерпеливо какая-то знакомая, но забытая
мною, непонятная женщина. Она невидима, но угадывается мною.
Она - вроде колеблющейся' неясной фигуры духа на спиритичес­
ких сеансах или туманного бледного образа, как рисуют привиде­
ния на картинах, и в то же время, я знаю, что она телесная: живая и
теплая, и чем скорее я разложу по местам марки, тем скорее увижу
ее в настоящем виде. Надо только спешить, спешить, спешить...
Я просыпаюсь от спешки. Ночь. Тьма. Далеко в порту тонко,
длинно и печально свистит катер или паровозик. Я никак не разбе­
русь где левая, где правая сторона кровати, и долго шарю руками в
черной пустоте, пока не натыкаюсь на холодную стену. Дыхание у
меня коротко, сердце томится. Нахожу кнопку и надавливаю ее.
Свет быстро разливается по комнате. Смотрю на часы: какая рань.
Два без десяти.
17

А. И. Куприн
И опять засыпаю. И опять гладкие, зеленоватые бетонные сте­
ны, опять белые, сине-узорчатые изразцы, опять капризные, про­
клятые марки". опять загадочный, видимый и невидимый образ
женщины, и опять просьmаюсь с томлением в сердце. Курю, пью
воду, гляжу на часы, укладываюсь на другой бок и опять засыпаю
и вижу тот же самый сон, и снова и снова". Мучение. Я знаю давно,
что эти надоедливые, какие-то многостворчатые составные выд­
вижные сны снятся после больших душевных потрясений или нака­
нуне их.
Последний раз я проснулся оттого, что моя постель внезапно
затряслась от мелких содроганий. Ревел в порту огромный океан­
ский пароход. Ревел поразительно низко, густо и мощно, точно
под моей комнатой, а на черном фоне этого апокалипсического рева
вышивал золотые спирали своей утренней песни ничем не победи­
мый петух. Из узких прямых прорезей в окнах струился параллель­
ными линиями голубоватый свет утра.
Ночные сонные образы еще бродили неуловимо в полутемной
комнате: бетонная комната, изразцы, марки, нелепый труд, отяже­
ление сердца". Сны ведь долго не покидают нас; их вкус, их тон
иногда слышатся на целый день. Но они таяли, таяли, а когда я
распахнул настежь ставни, то исчез и их отдаленный отзвук.
Было семь часов. Можно было бы разбудить Анри, но я пред­
почел спуститься вниз. Ресторан бьш еще заперт, а выход из отеля
бьш на внутреннем крючке. Я вышел на улицу, прошел налево и в
маленьком кабачке угольщиков выпил кофе с ромом. Потом вер­
нулся домой и, не раздеваясь, крепко заснул-без снов.
Точно в десять часов, как и бьшо условлено, ко мне вошел Анри
с кофеем, молоком и круассанами. Обменялись добрым днем. Я
льстил Анри. Я его назвал и моим стариком, и моим добрым дру­
гом. (Ведь мы бьши давно знакомы.)
Я его спросил:
- Скажите, Анри, кто была эта вчерашняя дама?
Он сделал глупое лицо-скосил глаза и слегка разинул рот.
-Дама, мсье? Какая дама?
У этого бандита бьш совершенно невинный вид.
Я рассердился:
- Черт бы вас побрал, мой очень дорогой Анри! Да та самая
дама, которая со мною сидела вчера, рядом, в ресторане, внизу.
- Увы, я не помню, мсье. Как хотите, не помню.
- Н у, та самая, которая потребовала шампанское «Мумм».
18

По11есть
-
Извините меня, мсье, уверяю вас, что не помню.
- Ах, черт! Наконец, та самая, которая уплатила весь счет, хотя
я и показывал вам знаками, что вы меня ставите в самое идиотское
положение. Не стройте же дурака, мой старый Анри, прошу вас.
Но Анри бьш холоден, непроницаем и равнодушен.
-
Что вы хотите от меня, дорогой господин? У нас в ресторане
бывают ежедневно сотни мужчин и дам. Трудно всех упомнить".
Добрый день, мсье.
-
Нет, нет, постойте. Та самая дама, для которой вы подавали
сюда, вот в эту комнату, ликеры.
-
О, мсье, вы сегодня проснулись в дурном расположении
духа". Простите, что я покидаю вас. Мне еще надо обслужить двад­
цать комнат. Добрый день, мсье.
И он исчез. Такой злодей!
Кому неизвестен странный каприз времени: когда торопишься,
когда каждый' миг дорог, то часы летят, как минуты. Но когда
ждешь или тоскуешь - минуты растягиваются в часы. Я не знал,
куда девать эти два часа. Зашел побриться, купил цветов - гвоз­
дики и фиалок, - купил засахаренных каштанов, и еще много у
меня оставалось досуга, чтобы побродить по набережной. После
вчерашнего дождя и шторма был ясный солнечный день, тихий и
теплый, и вся Марсель казалась заново вымытой. Я с удовольстви­
ем, расширенными ноздрями втягивал в себя крепкие запахи боль­
шого морского порта. Пахло йодом, озоном, рыбой, водорослями,
арбузом, мокрыми свежим.и досками, смолой и чуть-чуть резедою.
В груди моей вдруг задрожало предчувствие великого блаженства
и тотчас же ушло.
Ровно в двенадцать часов я спустился в ресторан. Моя знако­
мая незнакомка бьша уже там и сидела на том же месте, что и вчера
вечером. На ней бьшо темно-красное пальто и такая же шляпка, на
плечах широкий палантин из какого-то зверька, порыжее соболя,
но такого же блестящего. О, Боже мой, как она бьша прекрасна в
этот день, я не могу, не умею этого рассказать.
Она бьша не одна. Против нее сидел молодой моряк. О профес­
сии его легко можно бьшо догадаться по золотым якорям, по золо­
тому канту на рукавах и еще по каким-то золотым эмблемам". Я не
знаю, как у других, но у меня всегда, с первой минуть� знакомства с
человеком, укрепляется в памяти, кроме его разных имен и званий,
еще какое-то летучее прозвище, моего собственного мгновенного
изобретения. Оно-то и остается всего прочнее в памяти. Этого мо-
19

А. И . Куприн
лодого моряка я мысленно назвал «Суперкарго». Откровенно го­
воря, я не знаю, что это за морской чин. Знаю только, что гораздо
ниже шкипера, но немного выше матроса. Что-то около боцмана...
Так он и запал у меня в память с этим титулом.
Заметил я также, что он очень :красив. Но все это только по
первому быстрому поверхностному взгляду. Несколько минут спус­
тя я убедился, что он не только очень, но исключительно, порази­
тельно, необычайно хорош собою. Не скажу - прекрасен. Прекрас­
ное - это изнутри. Иногда вот бывает дурнушка, совсем не вид­
ная и плохо сложенная, с веснушками около носа. Но как подни­
мет вдруг ресницы, как покажет на мгновенье золотое и ласковое
сияние глаз, то сразу чувсrвуеri
i
ь, что перед этой прелестью померк­
нет любая патентованная красавица. Видел я также лицо одного
морского капитана во время тайфуна в Китайском.море. В обыч­
ной жизни был он уж очень неказисr, такая распрорусская лупет­
ка, и нос :Картофелем. Но во время урагана, когда вокруг рев, гро­
хот, крики, стоны, ужас, близкое дыхание смерти". когда он дер­
жал в своих руках жизнь и волю сотен человек - что за прекрас­
ное, что за вдохновенное бьшо у него лицо!
Но в сrорону беллетрисrику. Скажу просrо, что этот суперкарго
бьш красив совершенной итальянской, вер:нее даже, римской красо­
той. Круглая римская голова, античный профиль, великолепного
рисунка рот. Его волнисrые бронзовые волосы выгорели и пожелте­
ли на концах. Лицо так сильно загорело, что стало, как у мулата,
кофейным. И большие блесrящие голубые глаза. Ах, знаешь, никог­
да мне не нравилось, если на смуглом фоне лица - светло-голубые
глаза; в этой комбинации какая-то жесrкосrь и внутренняя пусrота.
Ну, вот, как хочешь, не верю и не верю я таким лицам".
Я наклонился, целуя, по русскому, довольно-таки нелепому
обычаю, руку у дамы, и тотчас же, не глядя, почувсrвовал на своей
спине враЖдебный взгляд моряка.
Она сказала:
- Познакомьтесь, господа.
Стоя, я уже готовился протянуть руку, но сразу сдержался. Су­
перкарго, не всrавая, тянул руку как-то боком ко мне, что, конеч­
но, можно бьшо принять за невежество или небрежносrь. Я кивнул
головой и сел.
Разговор за сrолом еле-еле вязался. Говорили о погоде, о Мар­
сели, о кораблях. Я заказал себе вермут с касиссом. Дама спросила
тот же аперитив. Суперкарго вдруг повернулся ко мне.
20

Повесть
- Вы, кажется, иностранец, мсье, если я не ошибаюсь, - ска-
зал он и слегка прищурил голубые глаза.
Я ответил сухо:
- Мне кажется, что мы все здесь в Марсели иностранцы?
- А не могу ли я спросить, какой нации мсье?
Тон его был нагл. Жестокость взгляда и очень плохое француз­
ское произношение усиливали мою антипатию к нему. Во мне за­
кипало раздражение, и в то же время я чувствовал себя очень не­
ловко. Ох, не терплю я таких трио, когда около хорошенькой жен­
щины двое мужчин оскаливают друг на друга клыки и готовы за­
рычать, как ревнивые кобели, простите за грубое сравнение.
Но я еще не терял самообладания.
Я ответил, по возможности, спокойно:
-Ярусский.
Он искусственно засмеялся.
-А
-а. Русский".
- Я из той великой России, где образованные люди знали, что
такое обыкновенная вежливость.
Он сказал с деланной балаганной надменностью:
- И вы, вероятно, дали бы мне маленький урок этой вежливости,
если бы у вас хватило на это смелости? Вы, русские, известные храб­
рецы. Вы это блестяще доказали, бросив во время войны своих со­
юзников.
Тут я должен, кстати, сказать об одном моем свойстве, вернее,
об одном органическом пороке. По отцу я, видишь ли, добрый и
спокойный русопет, вроде ярославского телка, но по материнской
линии я из татар, в жилах которых текут капли крови Тамерлана,
хромого Таймура, и первый признак этой голубой крови - неис­
товая, бешеная вспьmьчивость, от которой в ранней молодости,
пока не обуздал себя, я много и жестоко пострадал. И вот, глядя
теперь в упор на итальянца, я уже чувствовал, как в голову мне
входит давно знакомый розовый газ - веселый и страшный.
Я быстро встал. Встал и он момент в момент со мною вместе,
точно два солдата по команде.
У меня уже бьmи готовы, уже дрожали на губах те злые, неспра­
ведливые слова, после которых мужчины стреляют друг в друга или,
схватившись, яростно катаются по полу. Я хотел ему напомнить
об известной всему миру резвости итальянских ног во всех войнах
при отступлении, у меня был также наготове Негус Абиссинский,
его голые дикари, вооруженные дротиками, и паническое бегство
храбрых, нарядных берсальеров.
"
21

А. И. Куприн
Я увидел, как его рука быстро скользнула за пазуху, но в тот
момент не придал этому жесту никакого значения. Розовый газ в
моей голове густел и делался красным.
- Siede (сядь), - раздался вдруг повелительный женский голос.
Это крикнула моя незнакомка, и суперкарго моментально опустился
на стул. В этой стремительной послушности бьшо, пожалуй, что-то
комическое. Ведь во всяком итальянце живет немного от Пульчи­
нелло. Но рассмеялся я лишь полчаса спустя.
Я пришел в себя и провел рукой по лбу. Меня немного качнуло
в сторону.
Я сказал, стараясь взять беззаботный тон:
-
Впрочем, мне кажется, что мы совсем напрасно завели при
даме политический и национальный диспут. Ведь это такая скуч­
ная материя...
И прибавил, обращаясь к суперкарго:
-
Но если вам угодно будет продлить наш интересный разго­
вор, я к вашим услугам. Я остановился здесь же, в отеле, номер
семнадцать. Всегда буду рад вас увидеть.
Суперкарго хотел бьшо что-то ответить, но она одним легким
движением руки заставила его замолчать.
Я низко поклонился даме. Она сказала спокойно:
- Прошу вас, не уходите из своей комнаты. Через десять ми­
нут я приду к вам.
Поднимаясь по лестнице, я вдруг вспомнил быстрый, коварный
жест итальянца и понял, что он полез за ножом. Мне стало немнож­
ко жутко.
«Ведь, пожалуй, мог бы, подлец, распороть мне живоТ>>.
ГлаваIV
МИШИКА
Признаюсь, не легко у меня бьшо на сердце, когда я ходил взад
и вперед по моей отдельной комнате, похожей на просторную низ­
кую каюту. Волнение, вызванное внезапной ссорой с итальянским
моряком, еще не улеглось во мне.
Зачем она познакомила нас? Что у нее общего с этим смуглым и
голубоглазым Антиноем? Чем объяснить его дерзкую придирчи­
вость? Неужели ревностью? Как мне теперь держать себя с моей
прекрасной дамой? Вчера она обещала сказать мне много-много
или ничего... Что она скажет?
22

Повесть
Я попал в какой-то запутанный ребус. Но - говорю правду -
ни одна косая, ни одна враждебная мысль не возникала во мне по
поводу моей странной незнакомки. Я вызывал в памяти ее прелес­
тное лицо, ее милый голос, ее руки и чувствовал, что верю ей непо­
колебимо.
В дверь громко постучали тройным ударом. Я крикнул «entrez»*
и поднялся навстречу.
В комнату вошел суперкарго. Теперь, когда он был на ногах, я
увидел стройность и крепость его сложения и быстро подумал: не­
ужели опять ссора? Розовый воинственный газ уже испарился из
моей головы. Новое буйное опьянение гневом мне представлялось
скучным и противным.
Он шел ко мне с открытой протянутой рукой, с ясными и сме­
лыми глазами.
- Простите меня, - сказал он просто. - Я бьш виноват, затеяв
этот глупый разговор, и я недостойно держал себя.
Мы пожали друг другу руки. Он продолжал спокойным, но внут­
ренне дрожавшим голосом:
-Вся беда в том, что я увидел, как вы поцеловали ее руку. Я
забыл, что у вас на севере это - самый простой обычай. У нас же,
на юге, целуют руку только очень близкой женщине: матери, жене,
сестре. Я не знал, как объяснить ваш жест: фамильярностью, дер­
зостью или". или". еще чем-нибудь. Но я уже принес вам извине­
ние. Позвольте мне выпить воды.
На моем ночном столике не было стакана. Он взял графин и
стал пить из горлышка с такой жадностью, что я слышал его глот­
ки и я видел, как дрожала его рука.
Напившись, он вытер рот ладонью и сказал с суровой торже­
ственностью:
-
Да хранит синьору пресвятая Ностра Дама делля Гварда
марсельская и все святые.
Я не мог удержаться от вопроса:
-
Вы говорите так, как будто «синьора» близка вам.
Он отрицательно замотал указательным пальцем перед носом.
-
Нет, нет, нет, нет. Можно ли быть близким солнцу? Но кто
мне может запретить обожать синьору? Если бы ей предстояло уко­
лоть свой маленький палец иголкой, то я, чтобы предотвратить это,
отдал бы всю мою кровь". Прощайте же, синьор. Я думаю, вам не
трудно будет передать синьоре, что мы расстались друзьями.
* в ойдите (фраиц. )
.
23

А. И. Куприн
Еще раз мы протянули друг другу руки. Пожатие его мозолис­
той ладони до боли сдавило и склеило мои пальцы.
Я внимательно взглянул на него и поразился тому, как чудесно
изменились его глаза. В них уже не бьшо прежней неприятной жес­
токости: они посинели и смягчились; они блестели теми слезами,
которые выступают, не проливаясь. Отвратительно видеть плачу­
щего мужчину, но когда у сильного и гордого человека стоят в по­
красневших глазах эти теплые слезы, которые он сам каким-то уси­
лием воли заставит высохнуть, то, право, лицо его на мгновение
становится прекрасным.
- Баста! - сказал моряк, бросая мою руку. - Да хранит Бог
синьору: она лучше всех на свете. Я уже никогда больше не увижу
ни ее, ни вас.
- Почему вы так говорите? Мир не особенно велик. Может
быть, встретимся.
- Нет, - сказал он с покорным вздохом, - я уверен: раньше,
чем кончится этот год, - я утону в море. Гитана в Кадиксе пред­
сказала мне два события, которые произойдут почти рядом. Одно
случилось сегодня. Прощайте, синьор.
Он простился и вышел, не оглянувшись. Мне слышно бьшо, как
он сбегал по каменной лестнице с той быстротой, с какой только
молодые моряки умеют спускаться по трапам.
Я ждал ее. И слышал биение своего сердца. Кто из нас не вол­
новался перед свиданием, на котором нам обещано много-много?
Но теперь бьшо совсем другое. Я чувствовал, что за дверью молча­
ливо стоит моя судьба и вот-вот готова войти ко мне. Я испытывал
ту странную усталость, ту ленивую робкую вялость, которые, как
отдаленное пророчество, говорят нам о близости великого жизнен­
ного перелома. Я думаю, что такое духовное краткое изнеможение
должны переживать монархи перед коронацией и приговоренные
к смерти в ожидании палача.
Издали-издали, снизу, до меня донесся быстрый, легкий, чет­
кий стук ее каблучков. Я поспешил спуститься и встретился с ней
на площадке. Она обеими руками обняла мою шею. Прикасаясь
губами к моим губам, она жарко шептала:
-
Мишика, мой милый Мишика, я люблю тебя, Мишика. Мы
свободны, о мой Мишика, о мой милый Мишика!
Так мы останавливались на каждой площадке. А когда мы при­
шли в мою комнату, она нежно взяла меня ладонями за виски, при­
близила мое лицо к своему и, глядя мне глубоко в глаза, сказала со
страстной серьезностью:
24

Повесть
- Я твоя, Мишика." В счастии и в несчастии, в здоровье и в
болезни, в удаче и неудаче. Я твоя до тех пор, пока ты хочешь, о
мой возлюбленный Мишика!
Потом вдруг встряхнула головой и сказала:
- Я велела завтрак принести к тебе, наверх. Будем одни, не так
ли, Мишика?
Глава V
МАРИЯ
В это воскресенье я совсем позабьш о моих заводских друзьях,
которые, по уговору, дожидались меня в старом порту, против ста­
рого ресторана Бассо, знаменитого на весь мир своим огненным буй­
абезом. Забыл я также и о самом заводе: не поехал туда ни в поне­
дельник, ни во вторник, взял по телеграфу оmуск. Эти дни навсегда,
неизгладимо врезались в моей памяти. Я помню каждое слово, каж­
дую улыбку; теперь это - моя тайная шкатулка с сокровищами...
Не знаю, может быть, бьшо бы и некстати, что я заговорил о
суперкарго, но мне это казалось каким-то неизбежным долгом. Я
рассказал ей о нашем искреннем примирении, о его красивом му­
жестве, о его благоговении перед ней и о том, как он благословлял
ее имя. Когда я упомянул о его предчувствии близкой смерти, мне
показалось, что она побледнела. Немного помолчав, она сказала:
-
Надо, чтобы ты знал все. Почти год назад я его любила. И
он любил меня. Нам пришлось надолго расстаться. Он должен был
идти в кругосветное путешествие. Мы не давали друг другу клятв
во взаимной вечной верности. Такие клятвы - смешной и обид­
ный вздор. Я сказала только, что буду ждать его возвращения и до
этого срока не полюблю никого. Первое время я, правда, немного
тосковала. Но не умею сказать почему - время ли постепенно заг­
лушало мои чувства, или любовь моя к нему бьmа не очень глубо­
ка - образ его скоро стал как-то стушевываться в моем воображе­
нии, расплываться, исчезать. Наконец, я позабыла его лицо. Я ста­
ралась воскресить в памяти наши счастливые часы и минуты... и не
могла. Я поняла, что не люблю его больше. Он знал меня. Он верил
мне. Он знал, что никакая сила не заставила бы меня изменить ему
в его отсутствие.
Я тебе должна признаться - хотя это мне немножко и стыд­
но, - что когда я увидела тебя в первый раз, то мгновенно почув-
·
25

А. И. Куприн
ствовала, что ты будешь моей радостью и я буду твоей радостью.
Нет, нет, я себя не воображала какой-то победительницей, хищни­
цей, соблазнительницей, но я ясно почувствовала, что очень скоро
наши сердца забьются в один такт, близко-близко друг к другу. Ах!
эти первые, быстрые, как искра в темноте, летучие предчувствия!
Они вернее, чем годы знакомства.
Мне трудно бьшо удерживать себя, и я сделала несколько ма­
леньких глупостей вчера.
Ты простил меня. Но все-таки я не изменила. В любви, даже в
прошлой, нет места лжи.
Я ему сказала, что люблю тебя. Он сразу покорился судьбе. Это
не я заставила его подняться к тебе. Он сам понял свою вину. Он
принял тебя за обыкновенного нагловатого искателя приключений,
и когда ты поцеловал мою руку - это показалось Джиованни вы­
зовом ему и неуважением ко мне...
Легкая, почти неуловимая вуаль печали скользнула по ее лицу
и прошла. Она сказала:
- Довольно о нем! Не правда ли? Его нет между нами.
Я согласился. Да. Но горька и тяжела мне была эта странная
минута, когда вся Марсель, глубоко погруженная в темноту ночи,
беззвучно спала. Я невольно снова вспомнил моего предшествен­
ника таким, каким я его видел у меня, при прощании, и невольно
подумал о себе. Я себя увидел грузным, с ленивой перевалкой, се­
рые глаза широко расставлены в стороны, курчавые соломенные
волосы, бычий лоб... И на сколько лет он бьш моложе меня!..
А на рассвете, в косых золотых лучах утреннего солнца, она,
после бессонной ночи, вдруг так похорошела, так порозовела и
посвежела, ну вот как будто бы она в это утро каталась на коньках
и пришла домой, вся благоухающая снегом и здоровьем.
Она сидела перед зеркалом, прибирала свои бронзовые волосы
и говорила не со мной, а с моим отражением в зеркале и улыбалась
радостно то себе, то мне.
.
- Давать в любви обещания и клятвы... разве это не грех перед
Богом, разве это не тяжкое оскорбление любви? Хуже этого, пожа­
луй, только ревность. Недаром в Швеции ее называют черной бо­
лезнью. Ты ревнуешь, значит, ты не веришь моей любви и, значит,
хочешь любить меня насильно, против моей воли и против моего
желания. Нет, уже лучше сразу конец. Обида - плохая помощни­
ца любви.
26

Повесть
Или, например: вот прошло некоторое время, и скучны тебе сrа­
ли, приелись мои ласки. Вместо праздника любви насrупили угоми­
тельные, мугные будни. Скажи мне прямо и просто, как другу: про­
щай. Поцелуемся в последний раз и разойдемся. Что за ужас, когда
один не любит, а другой вымаливает любовь, как назойливый нищий!
Ну, вот и все, Мишика, что я ·хотела сказать. Пусть это будет
наш брачный контракт, или, если хочешь, наша конституция, или
еще: первая глава в катехизисе любви.
Она подошла ко мне, обняла меня, прильнула губами к моим
губам и стала говорить шепотом, и слова ее были как быстрые по­
целуи:
-
Под этим договором подписываюсь я, Мария: и вот эти руки,
эти глаза, эти губы, и все, что есть у меня в сердце и в душе, принад­
лежит тебе, Мишика, пока мы любим друг друга.
И я ответил также шепотом:
- Этот договор подписываю и я, твой собственный покорный
Мишика.
Глава VI
«КОЛ ЬЯ »
- Знаешь ли что, мой дружок? Этот самовлюбленный карача­
евский барашек мне совсем надоел своей бестолковостью. Давай­
ка перекочуем отсюда? Тут недалеко, за углом, я знаю один укром­
ный кабачок, где дают превосходный кофе и настоящий англий­
ский ямайский ром. Garson, addition!* Не стоит благодарности,
Нарцисс Тулузский. Voir!**
***
- Я был дружен с этой женщиной год и четыре месяца. Заметь,
я говорю - дружен, потому что не могу сказать - близок: в свою
душу она меня не пустила и почти никогда не пускала. Не смею
также сказать, что жил с нею. Она испытывала брезгливый ужас
при одной мысли о том, что два свободных человека - мужчина и
женщина - могуг жить в течение многих лет совместно, каждые
* Гарсон, счет! (фраиц. )
** Вероятно : voire! (фраиц. ) - вот как !
27

А. И. Куприн
сутки, с утра до вечера и с вечера до утра, делясь едою и питьем,
ванной и спальней, мыслями, снами, и вкусами, и отдыхом, развле­
чениями, деньгами и горестями, газетами, книгами и письмами, и
так далее, вплоть до ночных туфель, зубной щетки и носового плат­
ка... Брр!" И эта тесная жизнь длится до тех пор, пока оба не поте­
ряют окончательно всю прелесть и оригинальность своей личнос­
ти, пока любовь, в которой ежедневная привычка, погасила стре­
мительные восторги, не станет регулярной необходимостью или
чуть-чуть приятным удовольствием, которое, впрочем, так легко
заменимо ложей в опере или интересным сеансом в синема. ,
Я передаю не ее слова, а только смысл ее слов. Ее речь бывала
всегда мягка и осторожна.
Однажды я спросил ее:
- А как же быть, если". дети?
Она глубоко, глубоко вздохнула. Потом, помолчав немного,
сказала печальным голосом:
- Вот именно этого я и не знаю. Я никогда бы не осмелилась
противиться законам природы. Но Богу, должно быть, неугодно
послать мне такое счастье. Я не могу себе представить, что бы я
думала, чувствовала и делаЛа, ставши матерью. Но, прости меня,
мне немножко тяжело говорить об этом."
Да, должен сказать, что я в первое время задавал ей слишком
много ненужных и, пожалуй, бестактных вопросов. Надо сознать­
ся: мы, русские интеллигенты, всегда злоупотребляем свободою
делать пустые и неуклюжие вопросы как старым друзьям, так и
встречным пассажирам: «Откуда идете? Куда? А что это на глазу у
вас? Никак, ячмень?»
- Ну да, ячмень, черт бы тебя побрал, но вовсе не ячмень мне
досаждает, а то, что до тебя тридцать таких же идиотов предлага­
ли мне тот же самый вопрос: «Сколько вам лет? А вашей жене? Что
же вы, батенька, так похудели? А почему это ваш сын не похож ни
на мать, ни на отца?»
И без конца: где? куда? зачем? почему? сколько?
Русский мужик, солдат, рабочий был куда меньше повинен в
такой развязности.
1
Несколько недель понадобилось мне до полного утверждения
мысли, что одинаково противны и дурацкий вопрос, и надоедли­
вое излияние души. Вот тут-то, дорогой мой, и надо всегда помнить
мудрое правило: не делай ближнему того, что тебе самому было бы
противно.
28

Повесть
Мария никогда не показывала неудовольствия или нетерпения.
Иногда она точно не слышала моего вопроса, а если я повторял
его, мило извинялась, иногда говорила: «Право, мой Мишика, это
тебе неинтересно». Но чаще она ловко и нежно переводила разго­
вор в другое русло.
Однажды ночью, лежа без сна в своем заводском павильоне, я,
по какой-то случайной связи мыслей, вспомнил о моем давнем друж­
ке, о Коле Констанди. Жил такой грек в Балаклаве, владелец и ата­
ман рыбачьего баркаса «Светлана», великий пьяница и величай­
ший рыболов, который был в наших выходах в море моим добрым
наставником и свирепым командиром. Однажды он :УтJ>ом на набе­
режной возился над своим баркасом, очевидно готовя его в долгий
путь. Я спросил:
-Куда, Коля, пойдешь?
Он мне ответил сурово:
- Кирийа Мегало (что означало «господин Михайло» или -
иначе - «большой господин»), никогда.не спрашивайте моряка,
куда он идет. Пойдет он туда, куда захотят судьба и погода. Может
быть, в Одест, на Тендровскую косу, а если подымется трамонта­
на, то, пожалуй, унесет в Трапезунд или Анатолию, а может, и так
случится, что вот, как я есть, в кожаных рыбачьих сапогах, придет­
ся мне пойти на морское дно, рыб кормить.
Это был хороший урок. Но что значит упорная воля привычки!
Несколько дней спустя я увидел, что Коля, разостлав на мостовой
скумбрийные сети, ползает по ним, как паук по паутине, штопая
порванные ячейки, и спросил его:
- Где будешь бросать сети?
Вот тут-то он и привел меня в рыбачью веру.
- Я же тебя учил, трах тарарах, что моряка, трах тах тах, ни­
когда не спрашивают, тарарах тах тах... - и пошло и пошло рыба­
чье проклятие, в котором упоминаются все одушевленные, неоду­
шевленные и даже отвлеченные предметы и понятия, за исключе­
нием компаса и Николая Угодника...
И вот, в ночном свете этого далекого грубого воспоминания, я
вдруг глубоко почувствовал, как я был неправ, скучен и назойлив в
моем насильственном пытании чужой гордой души. Я спрашивал,
например: изо всех тех, кто тебя любили, кого ты любила страст­
нее? Или: многих ли ты любила до меня? Ты еще думаешь о своем
молодом моряке Джиованни? Тебе жаль его?
Ах, это русское ковыряние в своей и чужой душе! Да будет оно
проклято! В эту бессонную одинокую ночь я в темноте несколько
раз краснел от стыда за себя.
29

А. И. Куприн
На другой день я рассказал ей о моем милом грекондосе, и по
тому, как весело, нежно и благодарно заискрились ее глаза, я уви­
дел, что она поняла и приняла мое покаяние и мое обещание. С той
поры я перестал быть нищим вопрошателем.
Я верно угадал, что покаянный рассказ этот дойдет до ее серд­
ца. Она была в восторге от моего «Колья», пропитанного водкой,
табаком и крепким рыбным запахом. Она заставила меня расска­
зать ей все, что я помнил о Коле Констанди, о Юре Паратино, о
всех Капитанаки и Панаиоти, о Ватикиоти и Андруцаки, о Сашке
Аргириди, о Кумбарули и прочих морских пиндосах. Она без кон­
ца готова бьша слушать меня, когда я говорил ей о всевозможных
родах ловли, о всех опасностях неверного рыбачьего промысла, о
героических преданиях, о морских легендах и суевериях, даже о
нелепых шумных кутежах после богатого улова белуги.
- Мой обожаемый медведь! - сказала она, прижавшись тес­
но ко мне. -Поедем туда, к твоему «Колья». Хочешь, сегодня же
поедем?
А когда я объяснил ей, почему поехать в теперешнюю Россию
нам совсем невозможно, она вдруг расплакалась, как девочка, горь­
ко и обильно...
У нее бьmа удивительная способность превращать кратчайшим
путем замысел в дело. Она долго и внимательно расспрашивала меня
о том, какие вещи могут теперь быть самыми необходимыми для ры­
бака, и в тот же день бьm ею отправлен Коле плотный пакет макси­
мально дозволенного веса. Там бьши уложены две теплые морские
фуфайки, несколько мотков английского шпагата разной толщины,
малые крючки, чтобы ловить кефаль на самодуру, средние - для ловли
на перемет камбалы и морского петуха - и самые большие для пере­
метов на белугу, а так как оставалось еще немного пустого места, то
его забили шоколадными плитками. Для отвода глаз посьmка пошла
как будто бы от американца Джонсона, которого Коля в 1910 году
возил в лодке показывать окрестности Балаклавы. Девяносто девять
шансов бьmо за то, что посьmка не дойдет. Мы надеялись на сотый.
Глава VII
ТРАКТАТ О ЛЮБВИ
Вижу, дружище, что я тебя совсем заговорил. Потерпи. Иду те­
перь широкими шагами к концу.
30

Повесть
О, как много она мне дала и какой я перед ней неоплатный долж­
ник! Она бьmа очень умна, во всяком случае, гораздо умнее меня. Но
ее ум не стеснял, не подавлял: он бьm легок, непринужден и весел,
он быстро схватывал в жизни, в людях, в книгах самое главное,
самое характерное и подавал его то в смешном, то в трогательном
виде: злого и глупого он точно не замечал.
В любви Мария бьmа, мне кажется, истинной избранницей. Зна­
ешь ли, какая мысль приходит теперь мне часто в голову? Думаю я
так: инстинкту размножения неизменно подчинено все живущее,
растущее и движущееся в мире, от клеточки до Наполеона и Юлия
Цезаря, но только человеку, этому цвету, перлу и завершению тво­
рения, ниспосылается полностью великий таинственный дар люб­
ви. Но посьmается совсем не так уж часто, как это мы думаем. Слу­
чаи самой высокой, самой чистой, самой преданной любви выду­
маны - увы! - талантливыми поэтами, жаждавшими такой люб­
ви, но никогда не находившими ее.
Видишь: все мы мыслим, я полагаю, непрерывно, в течение всей
жизни. Но настоящих философов человечество знает не больше
десяти - двадцати. Все мы сумеем нарисовать фигуру человечка:
кружок, с двумя точками-глазами, и вместо ног и рук четыре па­
лочки. Миллионы художников рисовали немного лучше, а иные и
гораздо лучше, но ведь есть пределы: никто не мог добраться до
Рафаэля, Леонардо да Винчи, Рембрандта. Кто из нас не умел про­
мурлыкать легонький мотивчик или подбирать его одним пальцем
на пианино? Но наши музыкальные способности совсем не сродни
гению Бетховена, Моцарта или Вагнера и не имеют с ними ни од­
ной общей душевной черты.
Иные люди от природы наделены большой физической силой.
Другие родятся с таким острым зрением, что свободно, невоору­
женным глазом, видят кольца Сатурна. Так и любовь. Она - вы­
сочайший и самый редкий дар неведомого бога.
Подумай-ка. Сколько миллиардов людей с сотворения мира
совокуплялись, наслаждались, оплодотворялись, размножались и
занимались этим в течение миллионов лет. Но много ли раз ты слы­
шал о большой и прекрасной любви, о любви, которая выдержива­
ет всякие испытания, преодолевает все преграды и соблазны, тор­
жествует над бедностью, болезнями, клеветой и долгой разлукой, о
высшей любви, о которой сказано, что она сильнее смерти? И не­
ужели ты не согласен со мною, что дар любви, как и все дары чело­
веческие, представляет собою лестницу с бесконечным числом сту-
31

А. И. Куприн
пенек, ведущих от влажной, темной, жирной земли вверх, к вечно­
му небу и еще выше?
Что? Бред, ты говоришь? Не оспариваю. Когда сидишь ночью с
другом в кабачке, не грех сболтнуть лишнее. Позволь только на­
помнить тебе о том, что бьша эпоха, когда человечество вдруг со­
дрогнулось от сознания того болота грязи, мерзости и пакости,
которые засосали любовь, и сделало попытку вновь очистить и
возвеличить любовь, хотя бы в лице женщины. Это средневековое
рыцарство с культом преклонения перед прекрасной дамой. И как
жаль, что это почти священное служение женскому началу выро­
дилось в карикатуру, в шутотрагедию...
Но кто знает грядущие судьбы человечества? Оно столько раз
падало ниже всякого животного и опять победоносно вставало в
почти Божеский рост. Может быть, опять придут аристократы духа,
жрецы любви, ее поэты и рыцари, целомудренные ее поклонники".
Баста. Я уже говорил тебе о десяти философах. Мне все равно не
быть одиннадцатым. Тем более что один из этих мудрецов очень
тонко намекнул нам: «Помолчи - и будешь философоМ>>. Гарсон,
бутьшку белого бордо! Я хочу тебе только сказать, друг милый, что
она, моя волшебная Мария, бьша создана богом любви исключи­
тельно для большой, счастливой, доброй, радостной любви и созда­
на с необыкновенно заботливым вниманием. Но судьба сделала ка­
кую-то ошибку во времени. Марии следовало бы родиться: или в
золотой век человечества, или через несколько столетий после на­
шей автомобильной, кровавой, торопливой и болтливой эпохи.
Ее любовь бьша проста, невинна и свежа, как дыхание цвету­
щего дерева. При каждой нашей новой встрече Мария любила меня
так же радостно и застенчиво, как в первое свидание. У нее не бьшо
ни любимых словечек, ни привычных ласк. В одном она только
оставалась постоянной: в своем неизменном изяществе, которое
затушевывало и скрашивало грубые, земные детали любви.
Да. Повторяю, у нее бьш высший дар любви.
Но любовь крылата! Ты, может быть, заметил, дружок, что на
свете есть люди, как будто нарочно приспособленные судьбою для
авиации, для этого единственно прекрасного и гордого завоевания
современной техники? У этих прирожденных летунов как будто
птичьи профили и птичьи носы; подобно птицам, они обладают
неизъяснимым инстинктом опознаваться в дороге; слух у них в обо­
их ушах одинаков - признак верного чувства равновесия, и они с
легкостью приводят в равновесие те предметь1, у которых центр
32

Повесть
тяжести выше точки опоры. Для таких людей-птиц заранее откры­
то воздушное пространство и вверх, и вниз, и вдаль. Смелый лет­
чик, но не рожденный быть летчиком, запнется на первой тысяче
метров и потеряет сердце.
Я расспрашивал знакомых авиаторов об их ранних молодых
снах. Ведь известно, что все люди во снах летают, кроме оконча­
тельно глупых. Но оказалось, что летуны по призванию летали
выше домов, к облакам. Летчики-неудачники - те только с тру­
дом отлипали от земли, а летали как бы в продолжительном прыж­
ке. Любовь - такое же крьmатое чувство. Но, сравнивая себя в этом
смысле с Марией, я сказал бы, что у нее были за плечами два бело­
снежных, длинных лебединых крьmа, я же летал, как пингвин. Вна­
чале я очень остро и, пожалуй, даже с обидой чувствовал ее духов­
ное воздушное превосходство надо мною и мою собственную зем­
ную тяжесть, отчего невольно - признаюсь в этом - бывал сму­
щен и неловок и часто сердился на самого себя. Конечно, это бьmа
простая мужская мнительность; воображение то и дело подсказы­
вало мне разные нелестные уподобления. Она бывала иногда боги­
ней, снизошедшей до смертного, матроной, отдающейся рабу-гла­
диатору, принцессой, полюбившей конюха или садовника. Ах, у
каждого человека в душе, где-то, в ее плохо освещенных закоулоч­
ках, бродят такие полумысли, получувства, полуобразы, о кото­
рых стыдно говорить вслух даже другу, такие они косолапые.
Но скоро все эти угловатости сгладились: так мила, так пре­
дупредительна, так нежна, догадлива была Мария, так щедра,
скромна и искренна, она была в любви так радостна, она любила
жизнь, и такая естественная теплая доброта ко всему живущему
исходила из нее золотыми лучами.
Да, дружок, в душе моей сохранилось много, много сладких
чудесных воспоминаний, заветных кусочков нашей неповторимой
жизни. Это - целая книга. Перелистъ1вая ее страницы, я испыты­
ваю жестокое, жгучее наслаждение, точно бережу рану. Мучаюсь
мыслью о невозвратности времени, и в этом моя горькая утеха, мой
любовный запой. Часто жалею я о том, что у меня не осталось от
Марии никакой вещи: ленточки, локона волос, сухого цветка, гре­
бенки, перчатки, платка или хоть какой-нибудь неодушевленной
пуговицы. Тогда мои воспоминания были бы еще глубже, еще му­
чительнее и еще слаще.
Но в ту пору я глядел на такие сувенирчики презрительным оком
холодного реалиста и серьезного дельца.
2 1087
33

А. И. Куприн
Да и надо - что поделаешь, - надо признаться, что нежная и
страстная, кроткая и всегда радостная любовь Марии, ее трогатель­
ная ласка, ее здоровое веселье и преданность - понемногу, день
ото дня, все более притупляли то мое вьщуманное самоуничижение
перед моей любовницей, которое раньше столь тяготило и связы­
вало меня. Я уже не искал с жадностью ее ласк, я с удовольствием
позволял ласкать себя. Вечная история с мужчинами, вообще склон­
ными в любви задаваться.
Это я сам однажды понял и почувствовал в одно яркое мгнове­
ние. Весенним, теплым и ароматным вечером мы с Марией сидели
в густой прекрасной аллее улицы Курс-Пьер-Пюже. Мы молчали.
Голова Марии лежала у меня на плече. И вот она, обняв меня и
прижавшись ко мне, сказала тихо и медленно, точно раздумывая и
проверяя вслух свои мысли:
- Знаешь что, Мишика. Я чувствую теперь, что до тебя я нико­
го не любила. Я хотела любить и иска'ла любви, но все, что я узна­
ла, - это бьша не любовь, а ошибка... может быть, невольная ложь
перед самой собой. А теперь мне кажется, что я нашла и себя, и
тебя, и ту вечную любовь, о которой мечтают все влюбленные, но
которая из миллионов людей удается только одной паре.
Я не ответил. Я молча погладил ее волосы. Но в сердце у меня
зашевелилось нехорошее чувство. Что это? Неужели покушение на
мою свободу? Старая, знакомая, скучная песенка?
О, осел! Глупый, неблагодарный осел! Питайся теперь бурья­
ном и чертополохом и обливай колючки едкими слезами. Колесо
времени не остановишь и не повернешь обратно.
Глава VIII
МАДАМ ДЮРАН
Все течет во времени, и ко многому привыкаешь понемногу,
незаметно для самого себя. Я уже чувствовал себя почти мужем
Марии. Когда она бывала у меня в гостинице «Порт», нередко мы
замечали, что наши мысли идут параллельно; часто мы произносй­
ли одновременно одно и то же слово; привычки и вкусы станови­
лись общими.
Низкую и обширную каюту свою с окнами в виде иллюминато­
ров я устроил совсем в корабельном стиле: повесил на стену боль­
шой барометр, спасательный круг и пробковый пояс; укрепил на
34

Повесть
подоконнике компас, а самый подоконник расчертил радиусами на
тридцать два румба; к потолку подвесил полотняный гамак - ко­
рабельную койку. Марии очень понравилась эта затея. Мне тоже.
Однако ее пристрастие ко всему морскому - признаюсь - наво­
дило меня порою на печальные и ревнивые мысли, которые я вся­
чески старался отгонять.
Я уже давно приучился не задавать ей лишних вопросов, при­
знав наконец за этим правилом и такт, и мудрость, и взаимное дове­
рие. Да, с презрительной усмешкой стал я думать об одном русском,
довольно-таки распространенном обычае. Он и она, прежде того дня,
когда на них возложат «венцы от камене честна», зачем-то обмени­
вались дневниками или просто признаниями в прежних любовных
прегрешениях, все равно, истинных или мнимых. О, каким жгучим
средством оказывался этот письменный и устный материал потом,
через год, чтобы колоть и хлестать им друг друга без пощады!
Я по-прежнему мало знал о Марии, но сама обыденная жизнь
открывала мне изредка новые черты в ее загадочном существова­
нии и в ее прекрасной душе - свободной, чистой, гордой и доб­
рой, хотя я и до сих пор не понимаю: бьша ли эта душа пламенной
или холодной?" Эти проблески я могу сравнить с мгновенным щел­
каньем фотографического аппарата.
Какой я был дурак! Я обижался - и серьезно! - на Марию за
то, что она никогда не соглашалась уснуть у меня, хотя «засижива­
ласЬ>> иногда до раннего солнца. «Мне надо отдохнуть, чтобы ра­
ботать со свежей головой». Так однажды она мне сказала. А в дру­
гой раз ничего не ответила на мое предложение. Засмеялась, не­
жно-нежно меня поцеловала, назвала своим милым большим мед­
ведем и, распахнув дверь, быстро застучала каблучками по лестни­
це. Я едва успел ее догнать, чтобы посадить в автомобиль.
Помню еще одно утро, после долгой, блаженной ночи ". Мне
уже пора бьшо ехать на завод, но я сказал легкомысленно:
- Душа моя, ведь нам очень хорошо вместе. Такая ночь, как
эта, - эта самая - никогда не повторится; продолжим ее еще на
двадцать четыре часа, прошу тебя.
- А твоя служба?
-
Ну, мое присутствие не так уж крайне необходимо. Наконец,
я могу сейчас же телеграфировать, что заболел или вывихнул ногу".
Она медленно и серьезно покачала головою:
-
Зачем говорить неправду? Лгут только трусы и слабые лен­
тяи. Тебе, большой Мишика, не идет притворство.
2•
35

А. И. Куприн
- Даже в шутку?
-Даже в шутку.
Это нравоучение меня немного покоробило, и я возразил со
сдержанной резкостью:
- Странно. Разве я не хозяин своего тела, своего времени, сво­
их мыслей и желаний?
Она согласилась:
- Конечно, полный хозяин. Но только до тех пор, пока не
связан.
- Контрактом? - спросил я с кривой улыбкой.
- Нет. Просто словом.
По правде говоря, мне некуда было дальше идти в нашем раз­
говоре. Но я сознавал, что она права, и потому разозлился и сказал
окончательную глупость:
- А разве я не хозяин и своему слову? Хочу - держу его.
Хочу - нарушу...
Она не отозвалась. Опустила руки на колена, низко склонила
голову. Так в молчании протекли секунды...
С острой горечью, с нежной виноватой жалостью к ней, с от­
вращением к своей выходке говорил я себе мысленно в эту тяже­
лую минуту:
- Будь же настоящим мужчиной, стань на колена, обними ее ноги,
покрой поцелуями ее волшебные теплые руки, проси прощения! Все
пройдет сразу, вся неловкость положения улетучится в один миг.
Но черт бы побрал эту глупую гордость, это тупое обидчивое
упрю к_ пю, которое так часто мешает даже смелым людям сознать­
ся всл) .\ в своей вине или ошибке. Таким ложным стыдом, фальши­
вым самолюбием страдают нередко крепкие, умные, сильные лич­
ности, но чаще всего дети и русские интеллигенты, особенно же
русские политики.
Были моменты, когда мои нервы и мускулы уже собирались,
сжимались, чтобы бросить меня к ее ногам, и - вдруг - унылая
мысль: «Нет, теперь уже поздно!.. Нужное мгновение пропущено...
Жест после долгой паузы выйдет ненатуральным... станет еще стыд­
нее и неловче...»
Но Мария, моя прекрасная, добрая Мария быстро поняла и мои
колебания, и мои колючие мысли. Она встала, положила руки на
мои плечи и близко заглянула мне в глаза своими ласковыми, чис­
тыми глазами.
- Дорогой Мишика, не будем дуться друг на друга. Прости
меня. Я была бестактна, когда вздумала читать тебе мораль. Это,
36

Повесть
конечно, не дело женщины. Поцелуй меня, Мишика, поцелуй ско­
рее, и забудем все. Делай что хочешь с моим временем и со мною. Я
твоя и сегодня, и завтра, и всегда.
Мы помирились сладко и искренно. Но у меня уже не хватило
решимости ни продлить нашу ночь на двадцать четыре часа, ни по­
слать на завод телеграмму. Мария довезла меня до вокзала, и мы
там расстались добрыми друзьями и счастливыми любовниками .
***
Когда вытащишь большую и глубокую занозу, то еще долго сад­
нит пораненное место. Всю неделю не давали мне покоя неприят­
ные, кислые мысли, далеко не лестные для меня самого. Уж очень я
грубо развернул перед европейской, умной и прелестной женщиной
изнанку русской широкой души: наше небрежение к долгу и слову,
нашу всегдашнюю склонность «ловчиться», чтобы избежать прямой
и ответственной обязанности, наше отлынивание от дела, а главное,
нашу скверную привычку носиться со своим я и совать его всюду без
толка и основания, дерзко отметая опыты культуры, завоевания на­
уки, навыки цивилизации. Не оттуда ли наш нигилизм, анархизм,
индивидуализм, эгоцентризм и наш худосочный припадочный ате­
изм и чудо вищно изуродованное сверхчеловечество, вьmившееся в
лиги любви, в огарчество, в экспроприации? И не эти ли черные сто­
роны русской души создали удобренную почву для такого пышного
расцвета русской самозванщины, от Емельки до Хлестакова?" Пья­
ный чиновничишка, коллежский регистратор, когда его выталкива­
ли за неплатеж из кабачка, непременно грозился: «Погодите! Я еще
вот покажу себя! Вы еще не знаете, с кем имеете дело !»".
Теперь ты видишь, друг мой, как в эти дни я корчился, вспоми­
ная свои идиотские слова о честном слове, почти о присяге: «Захо­
чу - держу, захочу - брошу псу под хвост".»
В субботу, по окончании работы , Мария заехала за мною на
завод, как нередко делала и раньше . У нее бьm собственный, не­
большой, но быстроходный изящный «пежо» , которым , надо ска­
зать , она владела в совершенстве.
В воротах нам встретился директор. Он почтительно поклонился
Марии , низко сняв шляпу. Она дружески кивнула ему головой, по­
слала воздушный поцелуй и сразу взяла третью скорость .
Я любил сидеть в авто мобиле не рядом с нею, а сзади, на пасса­
жирском месте . Мне нравились ее ловкие, уверенные движения .
37

А. И. Куприн
Несясь по свободной дороге и точно ловя незаметный ритм маши­
ны, она плавно покачивала стройной спиною. Когда мы попадали
в тесный затор, она нетерпеливо выпрямлялась и, высоко подняв
голову, разыскивала глазами тот свободный коридор, в который
можно бьшо ринуться, и когда находила - весело кидалась в него,
склонив голову, как бычок. И мне радостно бывало смотреть, как
солнце играло золотыми спиралями в рыжеватых вьющихся воло­
сах ее красивого затьшка.
В этот день мы немного покатались на лодке, пообедали у меня
в гостинице. Ушла она рано, часов около двух . Когда, прощаясь , я
посадил ее в автомобиль, она перегнулась через дверцу и сказала:
- Послушай, Мишика! Мне давно хочется, чтобы ты когда­
нибудь у меня позавтракал или пообедал. Не приедешь ли ты ко
мне завтра, около половины первого или в час?
'
Я обрадовался .
- Конечно! С большим удовольствием. Но ведь я не знаю ни
твоего адреса, ни ...
Она докончила за меня:
- Ни фамилии, хочешь ты сказать?
-Да.
- Так запомни: мой адрес - четыре тысячи пятьсот три , Vallon
de l'Oriol. Спроси госпожу Дюран .
Я переспросил с удивлением, недоверчиво:
- Госпожу Дюран? (Ведь всем известно, что Дюран самая про­
стая и самая распространенная фамилия во Франции. Достаточно
заглянуть в любой справочник или указатель.) Неужели у прекрас­
ной, изысканной Марии такое ничего не говорящее Имя?
И тут при жидком свете уличного фонаря я заметил , как густо и
жарко покраснело лицо Марии. Она сказала шепотом:
- Нет, Мишика, нет. Я не хочу тебя обманывать . Я вовсе не
Дюран . Это мое nom de guerre*. Тебе это не нравится?
- О, дорогая , я обожаю тебя!
- Все равно, рано или поздно я должна бьша это тебе сказать.
Мое родовое имя очень старое и окружено почетом. Мой отец и
дед бьши адмиралами. Имя моего прадеда, великого адмирала, зна­
чится во всех исторических учебниках . Я знаю, тебе не покажется
ни смешным, ни странным то, что я дорожу честью моих предков.
Но я живу и буду жить только так , как мне самой хочется, и я знаю,
* прозвище (фраиц. ) .
38

Повесть
что мой образ жизни мог бы скомпрометировать моих родствен­
ников, и потому я взяла первое попавшееся имя. И еще я тебе ска­
жу ... Я не виновата в том, что откололась от семьи. Меия почти
девочкой связали с человеком, которого я не любила и который меня
не любил, а любил мое тело и молодость. Он бьm гораздо старше
меня. Надо сказать правду: я пленилась его высоким положением,
богатством и славным титулом, но ведь я тогда бьmа очень молода
и очень глупа! Да, я солгала в первый и в последний, - заметь,
Мишика, - в последний раз! Я убежала от него через неделю. Убе­
жала в ужасе. И вот". Впрочем, довольно, мой Медведь. Ведь если
я тебе все это рассказала - ты меня будешь любить не меньше?
Она засветила прожекторы и рявкнула гудком.
- До завтра, Мишика! - донесся до меня ее звонкий голос.
Глава IX
ПАВЛ ИН
Я приехал к Марии в назначенное время. Жила она на другой
окраине города, где бьmо мало шума и много деревьев. Старенькая,
седая, благообразная привратница в старинных серебряных очках
сообщила мне, что мадам Дюран помещается на третьем дворе, в
собственном павильоне-особняке, где, кроме нее и прислуги, нет дру­
гих жильцов. Этот третий двор, очень обширный, бьm похож на сад
или на небольшой сквер. Вдоль высокого квадрата кирпичной ого­
рожи росли мощные каштаны, а между ними кусты сирени, жасмина
и жимолости; двор усыпан гравием; посредине его круглая высокая
цветочная клумба, и в центре фонтан - женская нагая фигура, позе­
леневшая от времени. Сквозь поредевшие листья деревьев можно
бьmо заметить огромное, в два этажа, стеклянное окно, такое, какие
бывают в мастерских художников и фотографов.
Я позвонил и тотчас же услышал легкие, быстрые, веселые шаги,
сбегавшие сверху.
Мария сама отворила дверь. На ней бьmа домашняя одежда:
свободное шелковое цветное кимоно с широкими рукавами, обна­
жавшими по локоть ее прелестные руки. Улыбающееся лицо сияло
счастьем и здоровьем. Она взяла меня за руку.
-
Идем, идем, Мишика. Я тебе покажу мою келью.
Мы поднялись наверх по отлогой винтовой дубовой лестнице
и вошли в ателье, просторное и высокое, как танЦевальный зал, все
39

А. И. Куприн
наполненное чистым воздухом и спокойным светом, лившимся
сверху, с потолка, и из стеклянного , большого, во всю стену, окна.
Обстановка была совсем проста, но необычна - вся из ясеня: ясе­
невый паркет, ясеневые панно на стенах, ясеневый громадный, вроде
как бы чертежный стол у окна, ясеневые стулья. Я даже услышал с
удовольствием давно знакомый мне, милый, свежий, чуть-чуть яблоч­
ный запах полированного ясеневого дерева. И именно благодаря ясе­
невым фанерам освещение комнаты ласкало и веселило взор, имело
изящный, слегка желтоватый колорит, похожий на цвет свежесбито­
го сливочного масла или на липовый мед, вьшитый из сотов.
Направо у входа, у стены, стояла низкая и широкая оттоманка,
покрытая отличным старинным ковром царственных густых и глу­
боких красок: темно-зеленой и темно-рыжей .
Никаких украшений. Только на столе помещался черный бар­
хатнь)'jf экран , а перед ним, на его строгом фоне, стоял фарфоро­
вый кувшинчик с одной единственной хризантемой: чудесная ма­
нера японцев любоваться цветами, не рассеивая внимания и не утом­
ляя зрения.
Не сетуй, мой старый дружище, что я так утонул в подробнос­
тях. Ах! там , в этом прекрасном ателье, меня посетили величайшие
радости и - по моей вине - отчаянное горе, которое выбило меня
из жизни.
Я повернулся лицом к той стене, которая до сих пор была у
меня за спиною. И я вдруг увидел удивительную вещь . Прямо на­
против меня, совсем закрывая ясеневое панно, стоял необычайной
величины великолепный павлин, распустивший свой блистатель­
ный хвост. Сначала мне показалось, что я вижу редкостное, по раз­
мерам и красоте, чучело, потом я подумал, что это картина, пре­
красно написанная масляными красками, и, только подойдя побли­
же, я убедился, что передо мною - изумительная вышивка на свет­
ло-оранжевом штофе зелеными и синими шелками всевозможных
тонов, нежнейших оттенков и поразительных, незаметных перехо­
дов из цвета в цвет.
Я искренне восторгался: «Какое волшебство! Это уже не руко­
делие, а настоящее художественное творчество! Кто сделал такую
прелесть?»
Она ответила с кокетливой застенчивостью и с легким реве­
рансом:
- Ваша скромная и покорная служанка, о мой добрый гос­
подин.
40

Повесть
И потом она спросила:
- Тебе в самом деле нравится этот экран , Мишика?
- Бесконечно. У нас в России были очень искусные вышиваль-
щицы золотом и шелком, но ничего подобного я не мог даже вооб­
разить !
- Так он правда нравится тебе? Я рада и горда, он твой . Возьми
его .
Я поцеловал одну за другой ее милые руки и решительно отка­
зался:
-
О, моя Мария, этот подарок чересчур королевский! Место
твоему павлину на выставке гобеленов или в королевском дворце,
а не в моем временном бараке или в номере гостиницы.
Я рассказал ей о том, что на мусульманском Востоке существо­
вал, а может быть, и теперь еще кое-где существует, древний вели­
чественный обычай: если гость похвалил какой-нибудь предмет в
доме - посуду, утварь, ковер или оружие, то ему тотчас же эту вещь
преподносили в подарок.
Она захлопала в ладоши .
-
Вот видишь, Мишика! Ты должен взять павлина!
Но я продолжал :
- Однако о таком щедром обычае вскоре узнали европейцы,
которых великое назначение - нести цвет культуры и цивилиза­
ции диким народам. И вот они начали злоупотреблять священным
обычаем гостеприимства. Они в домах магометан стали умышлен­
но хвалить то то, то это , пока не потеряли умеренности и не приня­
лись расхваливать хозяину огулом все самые лучшие, самые древ­
ние драгоценности, собранные еще прапрадедами. Мусульмане
морщились, кряхтели, беднели с каждым днем, но, верные преда­
ниям, нарушить старый неписаный закон, «адат», не решались.
Тогда, сжалившись над ними, пришел им на помощь один знаме­
нитый, мудрый мулла.
-
В Коране написано , - сказал Хаджи, - что все в мире име­
ет свою грань и свой конец, за исключением воли Аллаха. Поэтому
и гостеприимству есть предел. В твоем собственном доме даже кров­
ный враг считается выше хозяина. Он больше, чем родственник, он
друг, и особа его священна для тебя . Но как только он переехал за
черту твоих владений - закон гостеприимства исчезает. Враг сно­
ва становится врагом, и от твоего разумения зависит, как ты дол­
жен поступить с ним. А разве не враг тебе жадный и бесцеремон­
ный человек, который, под защитой твоего великодушия и уваже-
41

А. И . Куприн
ния к старинному закону, безнаказанно обирает твой дом, да еще
вдобавок искренно считает тебя ослом?
Верные сыны пророка приняли к самому сердцу это поучение .
Послушный закону хозяин по-прежнему терпеливо подносит на­
зойливому гостю все, что ему понравилось в доме. Он почтительно
провожает его до порога и желает ему доброй дороги, но спустя
малое время он седлает коня и скачет вслед обжорливому гостю, и,
настигнув его в чужих владениях, хоть бы даже на соседнем поле,
он отнимает у хапуги все свои вещи, не забыв, конечно, вывернуть
его карманы и отнять у него все, что имеет какую-нибудь цену. Вот
видишь, Мария, до чего доводит ложно понятая щедрость.
Она засмеялась:
- Благодарю за веселую притчу.
Но потом ее влажные темные глаза стали серьезны. Как тогда,
в первый день нашего знакомства, у меня в «Отель дю Порт» четы­
ре месяца назад, она положила мне руки на плечи. Ее губы бьши
так близко к моему лицу, что я обонял ее дыхание, которое было
так сладостно, точно она только что жевала лепестки дикого ши­
повника. Она сказала:
-В
Испании есть похожий обычай . Там, когда впервые при­
ходит гость, хозяин говорит ему:
-
Вот мой скромный дом. Начиная с этого благословенного
часа, прошу вас, считайте его вашим собственным домом и распо­
ряжайтесь им, как вам будет угодно.
И она страстно воскликнула:
- Милый мой, любимый Мишика, мой славный бурый медведь!
Я от всей души , от всего преданного сердца повторяю эти слова
испанского гостеприимства. Этот дом твой, и все , что в нем, - твое:
и павлин твой, и я твоя, и все мое время - твое, и все мои забо­
ты-отебе.
Медленно опуская ресницы, она прибавила тихо:
- Мишика, мне стыдно и радостно признаться тебе ... Знаешь
ли, теперь мне все чаще кажется, будто бы я всю жизнь искала только
тебя, только тебя одного и наконец нашла. Ах , это все болтовня о
каком-то далеком, где-то вдали мерцающем идеале. Ну какой же
ты идеал, мой дорогой Медведь? Ты неуклюжий, ты тяжелый, хо­
дишь вперевалку, волосы у тебя рыжие. Когда я тебя увидела в пер­
вый раз на заводе, я подумала:
«Вот чудесный большой зверь для приручения». И я сама не
помню, как и когда это случилось, что добрый зверь стал моим
42

Повесть
господином . Я тебя серьезно прошу, Мишика, поживи у меня, сколь­
ко тебе понравится. Я не стесню твоей свободы, и когда ты захо­
чешь, мы опять можем вернуться в нашу морскую каютку.
-
Мария! а где же твое гордое, брезгливое одиночество? Твоя
абсолютная свобода? Отвращение к тесной жизни бок о бок?
Она улыбнулась кротко, но не ответила.
- Поцелуй меня скорее, Мишика, и пойдем завтракать . Я слы­
шу, идет моя Ингрид .
Действительно, открьшась боковая дверь, и в ней показалась
какая-то женщина и издали поклонилась .
У Марии бьша уютная светлая маленькая столовая, незатейли­
вая, но очень вкусная кухня и хорошее вино. Прислуживала нам
молчаливо эта самая Ингрид - чрезвычайно странное и загадоч­
ное существо, по-видимому, откуда-то с севера, из Норвегии, Шве­
ции или Финляндии, судя по имени; светловолосая, с необычайно
нежной кожей. Лицо и фигура у нее были как бы двойные. Когда
она глядела на Марию, голубые глаза становились необыкновенно
добрыми и прекрасными; это бьш умиленный взор ангела, любую­
щегося на свое верховное божество. Но когда эти глаза останавли­
вались на мне, то мне казалось, что на меня смотрит в упор ядови­
тая змея или взбешенная, яростная, молодая ведьма. Или мне это
только мерещилось? Но такое впечатление осталось у меня на очень
долгое время - вернее, навсегда. Достаточно сказать, что каждый
раз впоследствии, когда я чувствовал ее присутствие за моей спи­
ною, я невольно и быстро оборачивался к ней лицом, подобно тому
как каждый человек инстн нктивно обернется, если по его пятам
крадется коварная дрянная собака, которая хватает за ноги молч­
ком, исподтишка.
Пользуясь минутой, когда Ингрид вышла из столовой, я спро­
сил Марию:
- Где ты достала эту странную женщину? - И тут же осекся: -
Прости , Мария, я опять спрашиваю...
Она на секунду закрьша глаза и печально, как мне почудилось,
покачала головой. Может быть, она слегка вздохнула?..
- Нет, Мишика. Это прошло. Теперь спрашивай меня о чем
хочешь, я отвечу откровенно. Я верю твоей деликатности . Я тебе
сейчас скажу, откуда Ингрид, а ты сам рассуди, уд обно ли мне от­
крывать чужую тайну?
- Тогда не надо, Мария ... не надо ...
- Все равно. Я вытащила ее из публичного дома в Аргентине.
43

А. И. Куприн
Я не знал, что сказать. Замолчал. А вошедшая Ингрид, точно
зная, что разговор шел о ней, пронзила меня отравленным взгля­
дом василиска ...
А все-таки наш завтрак кончился весело. Ингрид разлила шам­
панское. Мария вдруг спросила меня:
- Ты очень любишь это вино?
Я ответил, что не особенно. Выпью с удовольствием бокал-два,
когда жажда, но уважения к этому вину у меня нет.
- Послушай же, Мишика, я должна тебе сделать маленькое при­
знание. Мне до сих пор бывает стыдно, когда я вспоминаю о том,
как я фамильярно напросилась на знакомство с тобою в ресторане
этой доброй толстухи испанки (и она в самом деле покраснела: во­
обще она краснела не редко) . Но я, пожалуй, здесь не так виновата,
как кажусь. ВИдишь ли, у нас в Марсели бьm один русский ресторан.
Теперь его уже больше нет, он разорился и исчез. Я однажды пошла
в него с одним моим знакомым, который много лет прожил в Рос­
сии , очень ее любит и отлично говорит по-русски. Я не учла того,
что он хотя и умный и добрый человек, но великий шутник и мисти­
фикатор. А я, - признаюсь, - плохо понимаю шутку.
В этом ресторане он бьш моим гидом. Я заметила, что все служа­
щие женщины бьши дородны и важны, почти величественны. Иног­
да, с вИдом милостивого снисхождения, они присаживались то к од­
ному, то к другому столику и пригубливали вино. «Кто эти велико­
лепные дамы?» -спросила я моего спутника. И он объяснил мне: эти
дамы - все из высшей русской аристократии. Самая незаметная сре­
ди них - по крайней мере, баронесса, остальные - графини и княги­
ни. Потом плясали и пели какие-то маленькие курчавые люди с золо­
тыми тубиками, нашитъIМи на груди камзола. Одну из их песен мой
ГИд перевел по-французски. В ней говорилось о том, что русские боя­
ре не могут жить без шампанского вина и умирают от ностальгии,
если не слышат цыганского пения. Ведь это неправда, Мишика?
- Конечно, неправда.
- А я доверчива до глупости. Я думала, там , у Аллегрии, пока-
зать тебе и почет, и тонкое знание аристократической русской жиз­
ни . Ну, не глупа ли я бьша, мой добрый Мишика? А теперь выпьем
этого вина за наше новоселье!
Я сказал шутя:
- За наш брак!
Она отпила глоток вина и ответила:
- Только не это .
44

Повесть
Глава Х
ФЛАМИНГО
После завтрака Мария показала мне свой дом . Есть на свете
старая-престарая пословица: «Скажи мне, с кем ты знаком, а я ска­
жу, кто ты таков». С не меньшим смыслом можно, пожалуй, бьшо
бы сказать: «Покажи мне твое жилье, а я определю твои привычки
и твой характер» . Комнаты Марии носили отпечаток ее простоты ,
скромного изящества и свободного вкуса. Сразу бьшо видно, что в
устройстве комнат она до крайней меры избегала всяких тряпок,
бумаги и безделушек.
Первое, что она мне показала, бьша ее спальня , - небольшая
комната, вся белая : белые крашеные стены, белая соломенная што­
ра на окне, белая , узенькая, как у девочки или монахини, постель.
Над изголовьем висело небольшое черное распятие, за которое бьша
заткнута ветка остролистника. На ночном столике, у кровати , сто­
ял бурый плюшевый медведь, растопыря лапы.
- Мишика, ты узнаешь, кто это такой? - спросила Мария лу­
каво.
- Вероятно, я?
- Конечно, ты. Не правда ли, большое сходство? Но пойдем даль-
ше. Вот в этом простенке моя маленькая библиотека. Ты в ней най­
дешь кое-что интересное. А здесь наша ванная комната. Посмотри.
Она открьша дверь, и я с восхищением увидел не ванную, а ско­
рее просторный бассейн, с кафельными блестящими стенами и по­
лом с четырьмя ступеньками, ведущими вниз, в воду. Легкий запах
вербены улавливался в воздухе. Я сказал, что все это великолепно.
- Поверь мне, мой Мишика, - ответила Мария, - единствен­
ная роскошь, которую я себе позволяю, - это вода. Я не могу, фи­
зически не могу мыться в тяжелых фаянсовых чашках , или в рако­
винах под кранами, или в этих противных ваннах, крашенных под
мрамор. Вот почему в путешествиях я всегда скучаю по моей ван­
ной комнатке.
Теперь, Мишика, я покажу тебе твою собственную комнату, хотя
я тебе уже говорила, что весь этот дом, с живым и мертвым инвен­
тарем, принадлежит тебе.
Я засмеялся.
-
Во всяком случае, ты можешь оставить себе прекрасную
Ингрид.
45

А. И. Куприн
- Да, - сказала она, - эта девушка ни на кого не производит
приятного впечатления. У нее дикая мания, что все люди, которые
бывают у меня, - злые враги или коварные шпионы, всегда умыш­
ляющие гибель ей, а гл авное, и мне. Но она, бедняжка, так много
перестрадала в своей недолгой жизни ! Я тебе расскаЖу когда-ни-
будь, и ты поймешь ее.
'
- Ну вот, смотри, Мишика . Твоя комната, - распахнула Ма­
рия дверь.
Это было прекрасное, очень большое помещение, меньше, чем
ателье, но также обшитое ясенем; с большим и г.Лубоким диваном
из замши, с массивным ясеневым письменным столом. Все, в чем я
мог бы нуждаться, бьmо здесь под рукою, внимательно обдуман­
ное и любовно устроенное, от прекрасных письменных принадлеж­
ностей до шелковой вышитой пижамы, сигар, папирос, содовой
воды и виски .
Я поцеловал ее.
- Как ты добра и мила, моя Мария.
- Твоя! - весело воскликнула она ..
- В доме, кроме нас двоих, еще три человека: кухарка - она
почти невидима, но ты можешь заказывать меню по своему вкусу.
Затем один отставной матрос Винцет; зимою он .истопник, а летом
садовник, предобрый малый . Ты его можешь посьmать с поруче­
ниями, он знает наизусть всю Марсель. Он же, когда нужно, подаст
автомобиль - гараж напротив. А на Ингрид ты не обращай вни­
мания. Пусть она гримасничает. Все твои приказания она испол­
нит беспрекословно. Ей, вероятно, тоже не особенно будет прият­
но, если я прикажу ей взять рукою раскаленную добела железную
полосу, однако она схватит ее, ни на секунду не задумавшись ... Те­
перь ты введен в свои владения. Я забьmа только сказать, что к
твоим услугам всегда готов шофер. Это - я. Пойдем теперь ко мне
в мастерскую пить кофе.
Восточная оттоманка. Низенький японский лакированный сто­
лик. Кофе с гущей по-турецки, ароматный и крепкий, принесенный
в кофейнике из красной меди; сладкий дым египетской папиросы.
Прекрасная Мария, сидящая на ковре у моих ног... Я бы смело мог
вообразить себя восточным султаном с табачной этикетки, если бы
не маленькие графинчики из граненого хрусталя. Павлин на стене
сиял, блистал и переливался при ярком свете во всем своем пыш­
ном великолепии.
46

Повеt·ть
Я сам тогда не знал, почему так часто привлекал мой взгляд
этот удивительный экран и почему он возбуждал во мне какое-то
беспокойное внимание ". Позднее я узнал".
Я говорил Марии:
-
Мне кажется странным, почему ни один великий земной вла­
дыка не избрал павлина эмблемой своей власти. Лучший герб труд­
но придумать . Погляди: его корона о ста зубцах, по количеству за­
воеванных государств . Его орифламма вся усеяна глазами - сим­
волами неустанного наблюдения за покоренными народами. В мед­
лительном и гордом движении его мантия волочится по земле. Это
ли не царственно?
Она слушала меня, улыбаясь. Потом сказала:
-
Я думаю, Мишика, что государи выбирали себе гербы не по
красоте эмблемы, а по внутренним достоинствам . Орел - царь всех
птиц, лев - царь зверей , слон - мудр и силен. Солнце освещает
землю и дарит ей rшодородие. Лилия - непорочно чиста, как и серд­
це государя. Петух всегда бодр, всегда влюблен , всегда готов сра­
жаться и чувствителен к погоде.
А у павлина ничего нет, кроме внешней красоты . Голос у него
раздирающий, противный, а сам он глуп, напыщен, труслив и мни­
телен.
Я возразил:
- Однако участвует во всех королевских церемониях горноста­
евая мантия? Между тем тебе, конечно, известно, что горностай,
этот маленький хищник, - очень злое и кровожадное животное.
- Знаю. Но зато о нем вот что говорит народное сказание. Он
очень гордится чистотою своей белой шкурки, и все время, когда
не спит и не предается разбою, он беспрерывно чистится. Но если
на его мехе окажется несмываемое пятно, то он умирает от огорче­
ния. Оттого-то на старинных гербовых горностаевых мантиях мож­
но прочесть надпись : «Лучше умереть, чем запачкаться» . Смысл
тот же, что и у белой лилии, - непорочность души.
А ты знаешь, Мишика, что во многих южных странах павлин
считается птицей, приносящей несчастие и печаль?
- Нет. Я не слыхал . Думаю, что это просто суеверный вздор.
-Иятоже.
Так мы пили кофе и мило болтали. Нет-нет, а я все поглядывал
на павлина, чувствуя все-таки, что какая-то странная, неуловимая
связь есть у меня с этой художественной вещью.
Мария спросила:
47

А. И. Куприн
- Ты все любуешься своим павлином? Как я рада, что угодила
тебе. Завтра я начну работать над новым экраном. Хочешь, я тебе
скажу, какой будет мотив? Представь себе: маленькое болотце, осо­
ка и кувшинки. Вдали едва встает заря, а на болоте несколько птиц
фламинго , все в разных позах. Та стоит на одной ноге, другая опу­
стила клюв в воду, третья завернула шею совсем назад и перебира­
ет перышки на спине, четвертая широко распустила крылья и пе­
рья , точно потягиваясь перед полетом ... Я все это вижу сейчас пе­
ред глазами так ясно-ясно. Боюсь только, что не найду нужных мне
оттенков шелка. У фламинго прелестная, необычайная окраска
оперения: она и не розовая, и не красная, она особенная. А кроме
того , очень трудно проследить, как бледнеет эта окраска, посте­
пенно исчезая в белой... Таких нюансов не знает никто : только -
природа.
Я сказал:
- По всему видно, что ты очень любишь свое искусство. Это,
должно быть , большое счастье!
- Да, большое. Но моя работа - только полуискусство, а по­
тому не знает ревности и зависти ...
Тогда я спросил:
- Мария, ты великодушно разрешила мне задавать иногда тебе
вопросы, полагаясь на мою осторожность ... Как много ты уже сде­
лала таких прекрасных панно?
- Я не помню. Около пятидесяти.
- Тут же ты , конечно, считаешь и копии?
- Нет. Я бы не могла повторяться. Скучно. Самое приятное -
это когда находишь тему и думаешь о ней .
- А потом, когда картина окончена, те бе не жалко расставать­
ся с ней?
- Нет, не жалко. Хочется только, чтобы она попала в хорошие
руки. Но зато , когда я увижу спустя некоторое время у кого-ни­
будь мою работу, то я чувствую тихую грусть: точно мне случайно
показали портрет давно уехавшего, доброго друга.
Я покачал головой.
- Друг - это тоже большое счастье. Я не верю, чтобы у чело­
века могло быть больше одного друга. Сколько же у тебя, Мария,
друзей, если ты раздала на память около пятидесяти панно?
- Друзей? У меня есть три-четъ1ре человека, с которыми я вида­
юсь без неудовольствия и чаще по .делу, чем для интимной беседы.
Друг у меня только один - это ты. Что же касается до моих экранов,
то я их отсьшаю в Париж, в известный магазин редких вещей, и, надо
48

Повесть
сказать, мне там очень хорошо платят. Такие вещи могу и умею де­
лать только я. Больше никто. Есть богатая американская фирма, ко­
торая покупает каждую мою вещицу. Магазин берет не очень боль­
шой процент. Ну, что же: признаваться - так признаваться до конца.
Последние сл ова Марии поразили меня не так , чтобы очень
приятно. Я сразу даже не сообразил того , как не вяжутся эти два
положения. С одной стороны, образ жизни Марии: ее прекрасный
особняк, трое человек прислуги, редкая обстановка, чудесные и
очень дорогие, несмотря на их простоту, парижские костюмы и
широкая трата денег ... С другой стороны, ручная работа шелком
по атласу, весьма медленная и кропотливая. Что она может дать?
Не более тысячи, ну, скажем , щедро, двух в месяц ...
Нет, эта мысль не бросилась мне первой в голову.
Самые слова «ручная работа» показались мне какими-то уж
очень прозаичными, будничными , жалкими, годными для швей и
портних. И весь роман мой как бы замутился, потускнел, сузился и
обесцветился .
В ту пору, когда еще, не зная имени моей новой, неожиданной и
прекрасной любовницы, я мысленно делал ее то международной
шпионкой, то курортной сиреной, то контрабандисткой, то фанта­
стической Мессалиной, - во мне играла, щекоча мужское самолю­
бие, гордость завоевателя. Тогда я выбивался из сил, чтобы никог­
да не позволить ей платить за себя, и, наоборот, щеголял щедрос­
тыо и предупредительностью.
И вот она оказалась всего лишь трудящейся женщиной, живу­
щей вышивальной работой. .". Наверное, ребро указательного пальца
левой руки привычно исть1кано у нее иголкой. Замечал я это или не
замечал? Словом, я чувствовал себя разочарованным. Моя связь с
женщиной загадочной, немного роковой, а главное, богатой и эф­
фектной, обратилась в обыкновенную интрижку с швейной масте­
рицей. Я чувствовал себя обманутым, как бы обкраденным . Боже
мой, как глуп и как ничтожен был я в эти минуты. Ах! Мы, русские,
сл ишком много читаем без всякого разбора, слишком часто вооб­
ражаем себя героями прочитанного !
Я долго и уньшо молчал. Поняла ли Мария? Прочитала ли она
мои мысли? Она взяла мои руки (и я мог потихоньку убедиться, что
указательный палец у нее гладок и нежен), она притянула меня близ­
ко к себе и сказала следующее:
- Мишика, у меня нет тайн от те бя, и ты надо мною не будешь
смеяться. Я не верю ни в демократию, ни в филантропию. Я знаю
49

А. И. Куприн
только одно: мне стыдно есть , если около себя я вижу голодного
человека или голодную собаку. Мне издали стыдно и при мысли о
них. Дела мои так устроились, что я получаю достаточно много,
несколько больше, чем мне нужно. Но меня всегда стесняла и тре­
вожила мысль, что я получаю эти деньги ни за что . И вот мне од­
нажды пришла верная, по моему убеждению, м�1сль. Я должна за­
работать по возможности столько же, сколько трачу на себя, и эту
сумму раздавать там, где мне всего яснее, резче кидается в глаза
настоящая нужда. Так я квитаюсь с обществом и с моей совестью.
Ты понял меня, Мишика?
***
Мне стало стьщно. Но о подлой причине этого стьща и о низ­
ких мыслях не сказал ни слова. А надо бы бьшо, - для собствен­
ной казни ...
Этот день мы провели чудесно. Я чувствовал себя, как боль­
шой добрый пес, который утром напроказил и уже бьш за это нака­
зан, даже прощен, но еще до вечера нет-нет да и попросит извине­
ния , то печальным взглядом, то хвостом ... Мария - точно она ви­
дела эту занозу в моей душе - бьша необыкновенно мила и нежна
со мною.
Она пробыла в моей новой комнате до глуб окой ночи. Она уже
собиралась уйти , но вдруг остановилась.
-
Мишика! - сказала она почти робко. - Ты не рассердишь­
ся, если я у тебя останусь до утра? Ты не прогонишь меня?
А утром, когда она еще спала, я увидел на ее лице тот неопису­
емо-розовый нежный оттенок, который бывает на перьях фламин­
го перед переходом в белый цвет.
Глава XI
ЗЕНИТ
В конце декабря Мария получила из Неаполя короткое и весь­
ма безграмотное письмо, нацарапанное ужасным почерком по-ита­
льянски . Оно бьшо от сестры Джиованни, того самого красавца
матроса «суперкарго», с которым мы едва не разодрались насмерть.
С наивной и глубокой простотой писала итальянка, что брат ее
погиб в Бискайском заливе, во время крушения парохода «Genova» .
50

Повесть
Уходя в последнее плавание, он оставил дома адрес госпожи Дю­
ран и просил известить ее в случае его смерти.
«Молитесь о нем вместе с нашей осиротевшей семьей», - так
кончалось это письмо. Когда Мария переводила мне его , у нее на
опущенных ресницах дрожали слезы .
Она никогда не скрывала от меня своих действий. Я знал, что она
послала семье погибшего Джиованни крупную сумму денег и заказа­
ла по нем в соборе Nostra Dama della Guarda заупокойную мессу.
Я не мог понять и не допытывался: сохранился ли еще в ее па­
мяти любовный образ прекрасного моряка, или ее внимание к умер­
шему и к его семье бьшо дружеской спокойной благодарностью за
прошлое счастье.
Впрочем, мужчины, пожалуй, никогда не освоятся с тем, что жен­
щине трудно разлюбить, но если она разлюбила, то уже к прошлой
любви никогда не вернется. Мужчин же этот возврат часто тянет.
Я бьш очень сдержан в эти дни, но «черная болезнь» - нелепая
ревность к прошедшему, - признаюсь, нередко охватывала меня.
«Он знал ее адрес на Валлон-де-Л ' Ориоль. Может быть, он и
бывал здесь . Может быть , мой широкий диван из замшевой
кожи".» - думал я иногда, и у меня перед глазами ходили огнен­
ные круги и ноздри раздувались . Я сказал Марии , что хочу пере­
ехать в «Отель дю Порт» . Она охотно согласилась со мною: там
пришла к нам наша внезапная и горячая любовь, там осталось так
много воспоминаний, необыкновенных и трогательных .
Но оказалось, что наш отель с корабельной каютой на чердаке
затеял капитальный ремонт. Пришлось остаться в доме у Марии.
Да и нужно сказать, мое ревнючее люмбаго довольно скоро про­
шло: так мила, нежна, предупредительна бьша со мною Мария.
Жизнь снова и безболезненно наладилась . Каждое утро Мария
отвозила меня на завод, а вечером заезжала за мною. Завтракал я
на службе.
Отношения мои с сослуживцами были по-прежнему добрые,
приятельские, но где-то в них уже таилось едва заметное, едва ощу­
тительное охлаждение.
Я уже не принимал участия в прежних беспечных эскападах в
теплые темные уголки Марсели с их портовыми приманками, я не
сидел вместе с нашей ладной горластой компанией у Бассо за пла­
менным буйабезом. Я не ходил с друзьями в тесной гурьбе по теат­
рам , циркам , музеям и народным праздникам , не открывал с ними
новых уютных кабачков.
51

А. И. Куприн
Конечно , они знали о связи моей с Марией , и это обстоятель­
ство тоже содействовало взаимному отчуждению .
Это ведь постоянно так бывает: из дружного, слаженного круж­
ка закадычных холостяков вдруг выбывает один перебежчик, что­
бы навсегда погрузиться в лоно семейных тихих радостей, и весь
кружок долго чувствует себя разрозненным, опустелым, пока не
зарубцуется, не станет привычным изъян. Встречи с ним, внешне,
остаются по-прежнему сердечными, но в них невольно скользят и
легкое презрение к изменнику, и укор, и сожаление о доброволь­
ной утрате им холостой свободы . «Ну что? как? Здоров? весел? сча­
стл ив?» И с лукавой, недоверчивой приязнью слушают прокурен­
ные холостяки его немного театральные восторги .
- Да вы приходите когда-нибудь ко мне. Жена моя - это та­
кой сл авный товарищ! Она давно знает и любит вас по моим рас­
сказам . Навестите же нас при первом случ ае. Для каЖдого из вас
всех найдется уголок у камина, старая сигара и стакан доброго вина.
Вспомним нашу бурную проказливую молодость.
Коренастые замшелые холостяки кивают головами , крякают,
благодарят и лукаво переглядываются: «Знаем мы, как бывают
любезны молодые жены к холостым друзьям мужа-новобранца".»
И с уд овольствием думают про себя , что ни в клубы, ни на суда -
военные, торговые и даже пиратские - вход женщине не допуска­
ется.
А еще более дело осложняется, когда друзьям известно, что ре­
негат не закрепил своего сожительства формальным образом: ни в
церкви, ни в мэрии, ни у нотариуса. Тут Бог знает из каких глубо­
ких недр вьшезают наружу старые, заржавленные, давно забытые
предрассудки .
Все это я вспомнил и испытал в тот день, когда в моем бараке
на заводе мои сотрудники дали пышный обед мне и Марии . Надо
сказать, во-первых , что выпито было за столом несравненно боль­
ше, чем мои друзья позволили бы себе в присутствии «законной
супруги» . А во-вторых , в сл овах, обращенных к ней , в нелепых рус­
ских тостах и шутливых брачных намеках были неискренность ,
натянутость, приподнятость, вместе с худо скрытой развязностью.
Я как будто бы прозревал их настоящие, циничные мысли: «Твое
дело - капризный случай. Разве все мы не видели, как на твоих
коленях сидели прехорошенькие девчонки и пили с тобою из одно­
го стакана? Игра судьбы, что одна из них не сидит сейчас на почет-
52

ПоrJесть
ном месте, игра судьбы, что эта досталась тебе, а не мне» . Смешно
сказать : все мужчины в этом смысле самомнительны до идиотства.
Каждый лакей в аристократическом доме или во дворце, если он
только не старше пятидесяти лет, такого высокого мнения о своих
мужских достоинствах, что без особого волнения встретит минуту,
когда его никому не доступная великолепная госпожа скажет ему,
снимая одежды: «Неужели ты до сих пор не замечал, что я вся твоя?»
«Рюи-Блаз» - героическая пьеса, однако она оказалась написан­
ной точно специально для лакеев . По крайней мере - это их из­
любленная пьеса.
И не вследствие ли этой уверенности в женской податливости, с
одной стороны, и в своей собственной неотразимости , с другой -
большинство мужчин склонно так хвастливо, так неправдоподоб­
но, так грубо врать о своих любовных успехах?
И у такого хвастуна есть свое внутреннее темное оправдание:
«Положим, этого никогда не случилось, но будь у меня свободное
время, благоприятные условия, да поменьше робости, да поболь­
ше настойчивости, оно все равно непременно случилось бы...»
Словом, этот обед еще больше расторг мою прежнюю близость
с сослуживцами.
Мария, в свою очередь, ответила им обедом, на котором бьmа
очень мила и обходительна, но недоступно холодна. На прощанье,
когда кто-то из моих друзей намеревался поцеловать у нее руку,
она не позволила. Она сказала:
- Это был, вероятно, прекрасный обычай в старину. Теперь
он выходит из моды даже во дворцах.
И, чтобы загладить резкость, она прибавила, улыбаясь:
- Впрочем, и дворцы выходят, кажется, из моды .
Это замечание обидело. А ведь надо сказать правду: мы, рус­
ские, целуем дамские руки раз по тридцати в сутки, целуем знако­
мым, полузнакомым и вовсе незнакомым дамам, и притом вовсе не
умеем целовать хотя бы немножко прилично . Да и поцелуй руки -
это высшая, интимная ласка. С какой стати мы мусолим руку каж­
дой женщины без смысла для нее и для себя?
И тоже: надо наконец серьезно подумать и о рукопожатиях .
Сколько есть на свете мокрых, грязных, холодных, вялых, точно
распаренных или сухо и жестко горячих, явно враждебных, несом­
ненно преступных и просто отвратительных рук . И каждую из них
вы, при случайном знакомстве, должны пожать , несмотря на то ,
что ваша рука - этот тончайший аппарат чувствительности - со-
53

А. И. Куприн
дрогается и протестует всеми своими нервами . Не лучше ли кивок,
полупоклон, ну, в крайности, даже глубокий, черт побери, поклон?
Так мы с Марией и остались одни в шумной, людной, пестрой
Марсели . Отношения мои с сотрудниками стали вежливо деловы­
ми, хотя порою мне казалось , что я читаю в их случайных взглядах
подозрительный и ядовитый вопрос: «А уж не состоишь ли ты на
содержании у женщины?» Страшный вопрос для мужчины!
Вот почему я бесконечно обрадовался, когда бельгийское об­
щество купило мой патент на новый гидравлический пресс и я по­
лучил деньги, для меня в то время довольно большие.
Был, впрочем, один человек, который казался мне искренно
привязанным к Марии и глубоко ее уважавший. Это - гл авный
директор нашего завода, господин де Ремильяк, старый, сухой
гасконец, с серебряной узкой бородой и пламенными черными
гл азами. Он го ворил о мадам Дюран с рыцарской почтительно­
стыо . Каждый раз, когда он спрашивал меня о ее зд оровье или
посылал ей поклон, то, называя ее имя, он неизменно приподни­
мал свою каскетку. Гораздо позже я узнал , что де Ремильяк бьш
большим другом ее покойного отца и что он вел все денежные
дела Марии. Между прочим, часть ее состояния была в акциях
нашего завода.
В первые месяцы я совсем не чувствовал отсутствия мужской
свободной компании. Видишь ли: есть у татар такое словечко -
«хардаш», что значит, товарищ, друг. Но у них товарищи бывают
разного рода: товарищ по войне, товарищ по торговле, товарпщ
по пирушке... Есть также и товарищ по путешествию, спутник. Он
называется киль-хардаш, и им очень дорожат, если он имеет все
добрые качества своего звания. Так вот: Мария как раз бьша чу­
деснейшим киль-хардашем.
Она обладала той быстротой, четкостью и понятливостью взгля­
да, которые Бог посьшает как редчайший дар талантливым худож­
никам и писателям , но гораздо щедрее, чем мы думаем , раздает
женщинам , умным и искренно любящим жизнь. Ее наблюдения
бьши верны, а замечания остры и забавны, но никогда не злы.
Мы любили путешествовать наудачу. БраJш карту Прованса: кто­
нибудь из нас, зажмурив гл аза, тыкал пальцем куда попало, и какой
город или городишко оказывался под пальцем, туда мы и ехали в
ближайшую субботу. Провапс неистощим в своих красотах.
Странно: чаще всего п этом гаданье выпадал у нас городок с
весьма забавным названием: Cheval-Blanc - Белая Лошадь! Но он
54

Повесть
был точно заколдован: всегда нам что-нибудь мешало открыть его.
Мария однажды сказала о нем очень мило:
- Ты знаешь, как я себе рисую этот таинственный город? Там
давно уже нет ни одного живого существа. Плющом повиты разва­
лины старых римских домов и разбитых колонн . А на площади
высится лошадь из белого мрамора, раз в десять выше натурально­
го конского роста . Крошечные жесткие колючие кустарники, и кри­
чат цикады ... и больше ничего нет. Но я думаю, что ночью, при
лунном свете, там должно быть страшно...
Удивительно: этот неведомый городок всегда тревожил мое
воображение каким-то смутным предчувствием . Не суждено ли мне
умереть в нем? Не ждет ли меня радость? Или, может быть , глубо­
кое горе? Судьба бежит, бежит, и горе тому, кто по лени или по
глупости отстал от ее волшебного бега . Догнать ее нельзя.
Незабвенные жаркиедни под южным солнцем; сладостные ночи
под черным небом, усеянным густо, до пресыщения, дрожащими
южными звездами. Прохладная тихая полутьма и строгий мисти­
ческий запах древних каменных соборов, уютные остеллери и обер­
жи *, где пища бьmа так легка и проста, незатейливое местное вин­
цо так скромно пахло розовыми лепестками, а ласковая улыбка
толстой хозяйки так дружески поощрительна, что нам казалось,
будто мы пьем и едим на голой груди матери-земли, прильнув рта­
ми к ее всеблагим напряженным сосцам.
Старый друг мой, дорогой мой дружок! Никому я обо всем этом
никогда не говорил и, уж конечно, больше не ск ажу. Прости же
мне мое многоречие...
Есть у меня утешение - моя исключительно точная память . Но
как сказать : не источник ли этот дар и моих бесплодных мучений?
Когда жаждущему дают морскую воду, он радуется ее прохладе,
но, выпив, терзается жаждой вд вое.
У меня в памяти большая коллекция живых картин. Сюжет все­
гда один и тот же - Мария - но разные декорации. Стоит мне
только вытащить из моего запаса экзотическое название любого
провансальского городишки или станции, связанной с нашей лю­
бовью, - какой-нибудь «Cargneiranne», или «Pont de la Clue», или
«Mont des Oiseaix», или «Pas de Lancieres», или «La Barque», - вы­
тащу, и вот передо мной полосатые навесы от солнца, длинное од­
ноэтажное здание, крашенное в желтую краску, запах роз, лаван-
* постоялый двор (от фра11ц. auberge) .
55

А. И. Куприн
ды , чеснока и кривой горной сосны; виноградный трельяж и не­
пременно Мария. Она видится мне так резко и красочно, точно в
камере-обскуре . Я слежу за ее легкими движениями, поворотами
головы, игрой света и тени на ее лице . Я слышу ее голос, вспоми­
наю каждое ее сл ово.
Вот теперь мне вспоминается Борм ... Такой небольшой уезд­
ный городишко между Тулоном и Сен-Рафаэлом . Мы в гостинице
(Hostellerie) , которой насчитывается около пятисот лет. Несколько
раз она меняла свое название вместе с хозяевами. Последний вла­
делец, бретонец, назвал ее «La Corriganne», что на его языке значит
«Морской грот» .
Там бьmо чистенько, уютно, прохладно, но ни одного намека
на грубоватую прелесть утекших веков...
Нас проводили наверх, в крытую веранду. Сквозь ее широкие
арки виден бьm весь город, в котором все дома сверху донизу тесно
и круто лепились по скалам, без малейших промежутков, совсем
как соты; едва намечались какие-то узенькие проходы, винтовые
лестницы, слепые черные дыры . Наверху, как на шпиле, громозди­
лось неуклюжее серое здание замка «Chateau fort» - бывшее страш­
ное разбойничье гнездо.
Внизу жило, дышало, рябилось , сверкало далекое море такой
глубокой, густой синевы, которую можно бьшо бы скорее назвать
черной, если бы она не бьша синей .
Мария стояла с биноклем в середине арки, облокотившись обо­
ими локтями о подоконник . Вдруг она воскликнула:
-Мишика, иди скорей. Посмотри на эту лодку . О, как кра­
сиво!
Я подошел , взял у нее бинокль, поглядел и подумал : что же тут
необыкновенного? Сидит на веслах человек в белом костюме с крас­
ным поясом и гонит лодку.
Но она говорила:
- Нет, ты посмотри повнимательнее: весла - как крьmья стре­
козы. Вот она мгновенно расправила их, и как остр, как прекрасен
их рисунок. Еще момент, и они исчезли, точно растаяли, точно она
потушила их, и опять, и опять . И что за прелестное тело у лодки. А
теперь посмотри вдаль, на этого шоколадного мальчика.
На скале стоял почти черный мальчуган, голый . Левая его, со­
гнутая в локте рука опиралась на бедро, в правой он держал тон­
кую длинную палку, должно быть , что-то вроде остроги, потому
что иногда, легко и беззаботно перепрыгивая с камня на камень,
56

Повесть
мальчик вдруг быстрым движением вонзал свою палку в воду и для
противовеса округло подымал левую руку над головой.
-
О Мишика, как это невыразимо красиво! И как все слилось:
солнце, море, этот прозрачный воздух, этот полудетский торс, эти
стройные ноги, а гл авное - что мальчишка вовсе не догадывает­
ся , что на него смотрят. Он сам по себе, и каждое его движение
естественно и потому великолепно". И как мало надо человеку,
чтобы до краев испить красоту!
Странно: в этот момент как будто бы впервые раскрылись мои
внутренние душевные глаза, как будто я впервые понял , как много
простой красоты разлито в мире.
Весь мир на мгновение показался мне пропитанным, пронизан­
ным какой-то дрожащей, колеблющейся, вибрирующей, неведомой
многим радостью. И мне почувствовалось , что от Марии ко мне
бегут радостные дрожащие лучи. Я нарочно и незаметно для нее
приблизил свою ладонь к ее руке и подержал ее на высоте вершка.
Да, я почувствовал какие-то золотые токи. Они похожи бьши на
теплоту, но это бьша совсем не теплота. Когда я вплотную прикос­
нулся рукою к руке Марии - ее кожа оказалась гораздо прохлад­
нее моей.
Она быстро обернулась и поцеловала меня в губы.
- Что ты хочешь сказать, Мишика?
Тогда я рассказал ей о золотых лучах , проникающих все­
ленную.
Она обняла меня и еще раз поцеловал а.
- Мишика, - сказала она в самые губы мне. - Это любовь.
В каждом большом счастье есть тот неуловимый момент, когда
оно достигает зенита. За ним следует нисхождение. Точка зенита!"
Я почувствовал, как моих глаз тихо коснулась темная вуаль тоски .
Глава ХН
ТА НГЕНС
Ах, друг мой, друг мой. Обоим нам приходилось когда-то изу­
чать тригонометрию. Там, помнишь , есть такая величина - тан­
генс, касательная к окружности круга. Меня, видишь ли, ее зага­
дочное, таинственное поведение приводило всегда в изумление,
почти в мистический страх. В известный момент, переходя девяно-
57

А. И. Куприн
стый градус, тангенс, до этой поры возраставший вверх , вдруг с
непостижимой быстротой испытывает то, что называется разры­
вом непрерывности , и с удивлением застает самого себя ползущим,
а потом летящим вниз, - полет, недоступный человеческому во­
ображению. Но еще больше поражало меня то , что момент этого
жуткого превращения совершенно неуловим. Это ни минута, ни
секунда, ни одна миллионная часть секунды: ведь время и простран­
ство можно дробить сколько угодно, и всегда остаются довольно
солидные куски ". Где же этот таинственный момент?
Бьш у меня один приятель, Колька Цыбульский, талантливей­
ший математик и музыкант и в то же время не только отчаянный
эфироман, но и поэт сернистого эфира. Он как-то рассказывал мне
об ощущениях, сопровождающих вдыхание этого наркотика.
-
Сначала, - говорил он, - неприятный, даже противный,
сладко приторный запах эфира. Потом страшное чувство недостат­
ка воздуха, задыхания, смертельного удушья.
Но мысль и инстинкт жизни ничем не усыплены, ничем не пара­
лизованы.
И вот, - совсем не «вдруг», без всяких границ и переходов, -
я живу в блаженной стране Эфира, где нет ничего , кроме радост­
ной легкости и вечного восторга.
- Часто, ложась на диван, - го ворил Цыбульский, - и зак­
рывая рот и нос ватной маской, пропитанной эфиром, я настоя­
тельно приказывал себе: «Сознание не теряется сразу, заметь же,
заметь, непременно заметь момент перехода в нирвану".» Нет! все
попытки бьши бесполезны . Это". это непостижимо". Это вроде
превращения тангенса!
Вот так же, мой друг, я думаю, неуловим и тот момент, когда
любовь собирается либо уходить , либо обратиться в тупую, хо­
лодную, покорную привычку. И может быть, именно в Борме, в
тот самый миг, когда души наши до краев бьши налиты счасть­
ем, -тогда-то и пошла на убыль, незаметно для меня, моя шо­
бовь к Марии.
Она сказала ласково, почти вкрадчи во:
-
Мишика! Здесь так хорошо. Оставим здесь наш шатер еще
на один день?
Я вспомнил нашу давнюю маленькую ссору, еще там, в «Отель
дю Порт» , в нашей корабельной каюте, и вдруг почувствовал себя
утомленным и пресыщенным.
Я возразил:
58

Повесть
- А моя служба на заводе? А долг чести? А верность слову?
Она поглядела на меня печально. Белки ее глаз порозовели.
- Ты прав, Мишика. Я рада, что ты стал благоразумнее меня .
Поедем.
Мне стало жалко ее . Я поторопился сказать:
-
Нет. Отчего же? Если ты хочешь, я останусь с удоволь­
ствием".
- Нет, Мишика. Поедем, поедем .
Я согласился. Дорога до Марсели бьша длинна и скучна. Мы
много молчали. Чувство неловкости впервые легло между нами.
Потом оно, конечно, рассеялось , и наши новые встречи казались
по-прежнему легкими и радостными.
***
Теперь-то я многое обдумал и многое понял, и я убежден , что
мы, мужчины, очень мало знаем, а чаще и совсем не знаем любов­
ный строй женской души. У Марии , так смело и красиво исповедо­
вавшей свободу любви, было до меня несколько любовников. Я
уверен, ей казалось вначале, что каждого из них она любит, но вско­
ре она замечала, что это бьшо только искание настоящей, един­
ственной, всепоглощающей любви, только самообман, ловушка,
поставленная страстным и сильным темпераментом.
Большинство женщин знает - не умом, а сердцем - эти иска­
ния и эти разочарования .
Почему наиболее счаст.Ливые браки заключаются во вдовстве
или после развода? Почему Шекспир устами Меркуцио сказал :
«Сильна не первая, а вторая любовь»?
Мария, невзирая на свою женственность, обладала большой во­
лей и большим самообладанием. В любви не ее выбирали : выбирала
она. И она никогда не тянула из жалости или по привычке вывет­
рившейся, нудной, надоевшей связи, как невольно тянут эту кани­
тель многие женщины. Она обрывала роман задолго до длинного
скучного эпилога и делала это с такой ласковой твердостью и с та­
кой магнетической нежностью, какую я увидел впервые на примере
покойного суперкарго Джиованни. Ведь позднее, уступая моей не­
уемной ревности к прошлому, она мне многое, многое рассказала.
Еще я тебе скажу: есть неизбежно у женщины, нашедшей нако­
нец свою истинную, свою инстинктивно мечтанную и желанную
любовь, есть у нее одно великое счастье, и оно же величайшее не-
59

А. И. Куприн
счастье: она становится неутолимой в своей щедрости . Ей мало
отдать избраннику свое тело, ей хочется положить к его ногам и
свою душу . Она радостно стремится подарить ему свои дни и ночи,
свой труд и заботы , отдать в его руки свое имущество и свою волю.
Ей сладостно взирать на свое сокровище как на божество, снизу
вверх. Если мужчина умом, душою, характером выше ее, она ста­
рается дотянуться, докарабкаться до него ; если ниже, она незамет­
но опускается, падает до его уровня. Соединиться вплотную со сво­
им идолом, слиться с ним телом, кровью, дыханием, мыслью и ду­
хом - вот ее постоянная жажда!
И невольно она начинает думать его мыслями, говорить его
словами, перенимать его вкусы и привычки, - болеть его болезня­
ми, любоваться его недостатками. О! Сладчайшее рабство!
Такую-то любовь и принесла мне моя Мария . Ты , конечно, ска­
жешь, что этот божественный дар был безумие, бессмыслица, ди­
кое недоразумение, роковая ошибка? Тысячу раз говорил и до сих
пор говорю я себе то же самое. Но кто же от начала мироздания
сумел проникнуть в тайны любви и разобраться в ее неисповеди­
мых путях? Кто взял бы на себя смелость, устраивая любовные свя­
зи, соединять достойных и великодушных с великодушными, кра­
сивых с красивыми, сильных с сильными, а осевшую гущу выбра­
сывать в помойную яму?
Впрочем, это все философия. Бросим! Допьем наше вино, и я
расскажу тебе о себе самом. Сделаю это без всякой пощады, со злоб­
ным уд овольствием .
Я - как бы тебе сказать?.. - я". «заелся». Так у нас говорят
ярославские мужики про своего же брата мужика, который случай­
но разбогател, а следовательно, загордился, заважничал и захамил:
«Чего моя левая нога хочет!» Вот про него-то и говорят: «Ишь,
заелся, сладкомордый!» Видишь, друг, я не щажу себя.
С первых дней нашего знакомства я очень скоро и с восхище­
нием убедился, что Мария гораздо выше меня - и интеллектом,
и любовью к жизни, и любовью к любви. От нее исходила живы­
ми лучами здоровья теплая, веселая доброта. Каждое ее движение
было уверенно, грациозно и гармонично. Она была красива сво­
ей собственной оригинальной красотой, неповторимой и един­
ственной. Разве я не видел постоянно, как пристально на нее гля­
дели мужчины, и какими долгими, испытующими, ревнивыми
взглядами ее провожали женщины, и как они по многу раз обора­
чивались на нее.
60

Повесть
Я уже говорил тебе, что в первые розовые дни нашей любви я
чувствовал себя перед нею и некрасивым и неуклюжим ... Она для
меня была богиня или царица, полюбившая простого смертного .
Ее свобода еще более подчеркивала мою русскую стеснительность".
Но как бездонно глубока область интимных любовных востор­
гов. Ни для кого не проницаемая, альковная жизнь связывает дво­
их людей - мужчину и женщину - ночной эгоистической тайной;
делает их как бы соучастниками сокровенного сладостного греха,
в котором никому нельзя признаться, о котором, даже между со­
бою, стьщно говорить днем и громко .
Эта сила любовной страсти побеждает все неловкости , сглажи­
вает все неровности, сближает крайности, обезличивает индивиду­
альности, уравнивает все разницы : пола, крови, происхождения,
породы, возраста и образования и даже социального положения -
так несказанно велика ее страшная, блаженная и блажная мощь!
Но в этой стихии всегда властвует не тот, который любит боль­
ше, а тот, который любит меньше: странный и злой парадокс!
***
Не знаю сам, когда и как это случ илось, но вскоре я почувство­
вал, что проклятая сила привычки уничтожила мое преклонение
перед Марией и обесцветила мое обожание. Пафос и жест вообще
недолговечны. Молодой и пламенный жрец сам не замечает, каким
образом и когда обратился он в холодного скептического хитреца.
Я не разлюбил Марию. Она оставалась для меня незаменимой,
обольстительной, прекрасной любовницей. Сознание того , что я
обладаю ею и могу обладать, когда хочу, наполняло мою душу са­
молюбивой, павлиньей гордостью. Но стал я в любви ленив, не­
брежен и часто равнодушен. Меня уже не радо вали, не трогали, не
умиляли, не занимали эти нежные сл овечки, эти ласковые, забав­
ные имена, эти милые, глупые шалости, все эти маленькие невин­
ные цветочки насыщенной любви. Я потерял и смысл и вкус в них,
они мне стали непонятны и скучны. Я позволял себя любить - и
только. Я бьш избалованным и самоуверенным владыкой.
Но так же, как Марии не пришло бы никогда в голову мерить и
взвешивать свою щедрую, широкую, безграничную любовь, так и
я совсем не замечал перемены в моих отношениях к ней. Мне каза­
лось, что все у нас идет по-прежнему, просто и ровно, как и в пер-
61

А. И. Куприн
вые дни. Да. Постепенность и привычка - жестокие обманщицы:
они работают тайком.
Но это еще не все . Та прежняя Мария , которой я еще недавно
так любовался, Мария-друг, Мария-собеседник , Мария-спутник -
«киль-хардаш», веселый, живой ее ум, прекрасный характер, свет­
лая любовь к жизни, милость ко всему живущему - все это поте­
ряло в моем сознании и пленительность и ценность . Скажу даже,
что многое в Марии мне начинало не нравиться.
Бьшо у нее, например, одно маленькое уд овольствие: кормить
лошадей. Для этого она всегда носила в сумочке сахар. Как увидит
на улице серого, сл оноподобного , огромного першерона, сейчас
подойдет к нему и безбоязненно протянет ему на плоско вытяну­
той маленькой розовой ладони кусок сахара. И добрый серый ве­
ликан бережно нащупывает мягкими дрожащими губами белый
кусок, возьмет, захрустит и отвешивает головой низкие поклоны.
Тогда Мария, не глядя на меня , протягивала мне руку, и я должен
бьш старательно вытереть ее носовым платком.
Эта забав� всегда была для меня очень приятной. Но вот од­
нажды , когда Мария, по обыкновению, подошла к лошади с саха­
ром , я ни с того ни с сего заартачился. Видишь ли, забава эта вдруг
показалась мне слишком детской и, пожалуй, даже неприличной.
«На нас смотрят!» И я сказал:
-
Мария, я бы на твоем месте так не рисковал. У лошадей час-
то бывает сап . Легко можно заразиться.
Она быстро удивленно взглянула на меня и бросила сахар.
- Хорошо, Мишика, ты прав. Я не буду больше.
И с тех пор она никогда не подходила к своим серым лю­
бимцам .
Потом вышел еще случай. Надо сказать тебе, что она никогда
не подавала профессиональным нищим, но всяких уличных певцов,
музыкантов, фокусников, чревовещателей, акробатов и других бро­
дячих артистов одаривала не по заслугам милостиво.
И вот однажды мы увидели на каком-то окраинном бульваре
полуголого атлета в рваных остатках грязного трико. Он стоял на
разостланном дырявом ковре, широко расставив ноги, растопыря
опущенные руки, склонив воловью шею, и тупо глядел в землю.
Железные гири , тяжелая наковальня, огромные дикие камни и куз­
нечный молот валялись около него . Собралась небольшая толпа
ротозеев и безмолвно разглядывала силача и его тяжести. Щуплень­
кий, вороватого вида человечек в морском берете с красным пом-
62

Повесть
попом, стоя посредине, выхваливал атлета: «Чемпион мира, король
железа, мировые рекорды, почетные ленты и золотые пояса; лич­
ное одобрение принца Уэльского, орден льва и солнца!"»
Потом он останавливался на минуту, обходил круг зрителей с
тарелкой, в которую скупо брякали медные и никелевые су, и опять
принимался зазывать почтенную и великодушную публику.
- Подойдем поближе, - сказала Мария.
Я поморщился:
- Дитя мое, что ты находишь здесь интересного? Здоровенный
детина, которому лень работать, ломается перед бездельниками . И
какая тупая морда у этого ярмарочного сил ач а: наверное, прирож­
денный взломщик и убийца.
О, черт бы меня побрал! Откуда вдруг явилось во мне это бла­
горазумие,
"
эта брезгливость , эти гражданские чувства? Никогда
раньше я в себе их не находил. Мария ск азала:
- Пожалуй, ты прав, Мишика. Мне просто его жаль . Пойдем
отсюда.
Но, прежде чем уйти , она быстро скомкала синюю кредит­
ную бумажку и кинула ее в середину круга на ковер. Зазываль­
щик быстро ее подхватил и, отвесив Марии шутовски низкий
поклон, закричал :
- Благодарю вас, бесконечно благородная дама, столь же пре­
красная , сколь и великодушная. Дамы и господа, следуйте добро­
му примеру очаровательной герцоrини!"
Вдобавок он еще послал нам обеими руками воздушный лету-
чий поцелуй.
Я заторопился:
-
Уйдем, уйдем поскорее. На нас смотрят.
Мне показалось, что она вздохнула" . Или , может быть, зевну­
ла?
Ах, милый, я наделал в эту пору глупостей и пошлостей без кон­
ца.
У нее, например, бьши свои «розовые старички» . Так она назы­
вала те семьи , где осталось только двое стариков - муж и жена. А
остальные перемерли или разбрелись по свету. Так и доживают ста­
рички свой век: оба седенькие, оба в одинаковых добрых морщи­
нах, оба по-старчески розоватые и крепкие и трогательно похожие
один на другого .
У Марии бьшо две парочки таких «розовых старичков», у ко­
торых и деды и бабки бьши рыбаками и рыбачьими женами. Жили
они в старом порту, и Мария нередко их навещала, всегда принося
63

А. И. Куприн
с собою подарки: теплые вязаные вещи , табак , ром от застарелых
морских ревматизмов, кофе, чай и фрукты. Часто она брала меня с
собою, и помню, с каким теплым удовольствием слушал я прежде
ее неторопливую, умную и ласковую беседу со стариками , когда
она сИдела по вечерам у огня с какой-нибудь ручной работой на
коленях. У нее был редкий дар доброго внимания, которое так ес­
тественно и мило располагает пожилых людей к любимым даль­
ним воспоминаниям, о которых память еще свежа, а ненужные ме­
лочи давно отпали.
Никогда она не уставала внимать этим морским наивным повес­
тям - пусть уже не раз повторяемым - о морской и рыбачьей жиз­
ни, о маленьких скудных радостях, о простой, безыскусственной
любви , о дальних плаваниях, о бурях и крушениях , о покорном,
суровом приятии всегда близкой смерти, о грубом веселье на суше.
От этих рассказов чувствовалась на гу� ах соль: соль морской
пены, соль вечных женских слез и соль трудового пота.
О, Мария, как ты любила эти бесхитростные рассказы. Неда­
ром в тебе текла напоенная озоном кровь морских волков, флибус­
тьеров и адмиралов, а в моих жилах течет медленная кровь сухо­
путного интеллигента!
Однажды я отказался сопровождать ее к «розовым старичкам» ,
оправдываясь спешной работой . В другой раз отказался уже без
всякого повода. Просто сказал, что мне не хочется.
- Они тебе не нравятся, Мишика, мои «розовые старички»?
- По правде сказать, не очень . Всегда одно и то же. Скучно .
Да и не особенный я любитель моря, и морских рассказов, и мор­
ских стариков.
Ее нижня
я
губа нервно вздрогнула. Я понял, что Мария обиде­
лась. Не на мою грубость, не за себя, а за своих «розовых старичков».
- До свидания, Мишика, - сказала она сдержанно.
Сказала и ушла.
Глава XIII
БЕЛАЯ ЛОШАДЬ
Она сказала «до свидания», встала с персидской оттоманки и
ушла быстрыми, легкими шагами.
Я дум ал, что она вскоре вернется, чтобы объяснить мне причи­
ну этого внезапного и резкого прощания . Я сидел и ждал. Она мед-
64

Повесть
лила, а я молча вспенивал, взвинчивал в своей душе ненависть. В
этом мелком, беспричинном и бессмысленном озлоблении я уже
готовил ей новые, ядовитые обиды. Я собирался высказать ей гру­
бо мое мнение о ее благотворительных экранах и в ообще о ее кус­
тарной филантропии: «В основе все это ложь, фальшь и лицемерие.
Это нечто вроде копеечных Евангелий, приносимых старыми анг­
лийскими девами в тюрьмы и публичные дома; взятка Богу, св еча,
поставленная перед иконой неумолимым ростовщиком, страховка
трусливого богача против будущего народного гнева, а в лучшем
случае, - это всего лишь детская клистирная трубка во время по­
жара" . »
Я еще хотел рассказать ей об одной жестокой сцене, происшед­
шей между Львом Толстым и Тургеневым и чуть не доведшей их до
дуэли. Во всяком случае, после нее великие писатели остались на­
долго врагами. Во время завтрака у Толстых Тургенев с неподдель­
ным восхищением говорил живописно о том, как английская гу­
вернантка приучает его побочную дочку, Полину, к делам благо­
тв орительности .
- Каждое воскресенье, - умиленно говорил Тургенев, - они
обе идут на самые жалкие окраины города, в хижины нищих, в под­
валы бедных тружеников, на чердаки горьких неудачников " . И там
обе они смиренно и самоотверженно занимаются целый день по­
чинкой и штопкой их убогого белья. О , как это трогательно, пре­
красно и просто . Не правда ли?
Тогда Толстой вскочил из-за стола, стукнул кулаком и восклик­
нул :
-
Какое лицемерие! Какое ханжество! Какое издевательство над
нуждой!
Тургенев ответил жестким словом и выбежал из дома. Дуэль
едва-едва удалось предотвратить.
Но это не все. В душе моей кипели ревность и обида. Я гото­
вился упрекнуть Марию ее всегдашним влечением к простолюди­
нам, к плебсу, к морским и уличным бродягам, к первобытной силе,
к грубому здоровью, к чему всегда тянет пресыщенных женщин,
как тянуло, например, гордых римских матрон ".
Но Мария не приходила" . Друг мой! Она так и не вернулась ".
Не вернулась никогда. Послушай меня - никогда!
У меня хватило мужского самообладания: я одолел в себе страш­
ное желание постучаться к ней в комнату. Я решил поехать к себе
на зав од. Завтра вечером, думал я, она заедет за мною. Тогда мы
3 1087
65

А. И. Куприн
объяснимся . Может быть , я бьш неправ перед нею? Я могу изви­
ниться . Женщинам надо прощать их маленькие причуды . А не при­
ехать она не может. Это сверх ее сил. Любовь ее ко мне - это даже
не любовь, а обожание.
С такими мыслями я проходил в переднюю мимо царственно­
го, великолепнейшего павлина, переливавшегося всеми прелестны­
ми оттенками густо-зеленых и нежно-синих красок. Вдруг меня кач­
нуло мгновенное головокружение, и я остановился перед экраном,
чувствуя, по сердцебиению и по холоду щек и губ, что бледнею. В
памяти моей вдруг пронеслись недавние слова Марии:
- У павлина нет ничего , кроме его волшебной красоты. Это
существо надменное, мнительное, глупое и трусливое да вдобавок
с пронзительным и противным голосом.
-
Черт возьми! Не обо мне ли это сказано? Хорошо еще, что
красотою я не блещу.
И очень поспешно сбежал я с винтовой дубовой лестницы.
Но на другой день моя влюбленная Мария не заехала и не дала
ничего знать о себе и на третий день.
На четвертый день я, совсем унылый , робкий, покаянный, ре­
шился пойти на Валлон д'Ориоль . Сам себе я казался похожим на
мокрого , напроказившего пуделя или на недощипанного петуха.
Мне отворила дверь эта проклятая змея Ингрид, эта бешеная
колдунья. Я вошел в ателье и спросил:
- Дома ли мадам Дюран?
-
Мадам Дюран уехала три дня назад. Но она приказала мне
быть в вашем распоряжении.
Я спросил ехидно и сердито :
-
Она мне подарила вас?
- Совершенно верно. Подарила до вашего или до ее распоря-
жения. Итак, господин, я готова вам служить.
Я ответил:
-
Я нуждаюсь в вас, сударыня, менее, чем в ком бы то ни бьшо
на свете . Скажите мне ее адрес.
- Еслибыяизналаего-всеравноябынесказалавам.
И какие дерзкие, какие ослепительно гневные глаза выпятила
на меня эта белокурая дья волица, эта маленькая , никогда не дос­
тупная моему пониманию помесь ангела с чертенком!
- Вы свободны! - так я крикнул ей и побежал. На бегу мельк­
нул мне боком в глаза блистательный павлин . От злобы и отчая­
ния , душивших меня, я невольно, но очень громко хлопнул дверью,
66

Повесть
и когда лестница вся загудела, я успел расслышать голос маленько­
го чудовища:
- lmbecile! *
Мария по-прежнему не давала о себе знать . Наконец недели
через две я получил от нее письмо.
«Милый Мишика, благодарю тебя за то великое счастье, кото­
рое ты мне дал. Все это время я думала о тебе, о себе и о нашей
любви. Бог знает каких усилий мне стоило, чтобы не сорваться, не
полететь к тебе с первым попавшимся поездом . Н аконец я поняла,
что нам нельзя жить ни вместе, ни близко друг от друга. Что-то
есть в нас такое, что постоянно разъединяет нас и мешает нам жить
в полном счастии, а всякие поправки, всякие нов ые пробы и испы­
тания повлекли б ы новую и все более сильную вражду. Пишу тебе
из маленького городка «Белая лошадь» . Я ошиблась, когда вооб­
ражала его в таком поэтическом и величественном виде. Здесь по­
чти две тысячи жителей, английские отели, проводники , жив опис­
ные в иды, фотографы и даже лаун-теннис. Завтра я покидаю Евро­
пу. Мы больше не встретимся, и мой дружеский совет - забудь обо
мне со всем и как можно скорее.
Прощай . Целую тебя.
Твой друг Мария» .
И постскриптум:
«Я знаю: ты некорыстолюбив и горд, но если тебя постигнут
нужда или несчастие, обратись от моего имени к директору завода
г. Ремильяк. Он охотно придет тебе на помощь.
М.» .
Вот так-то все кончилось , мой старый дружище ... Ничего " . Я
покорен велениям судьбы. " Колеса времени не повернешь обрат­
но." Живу по инерции. Но одна, одна мысль не дает мне покоя:
почему я не умел любнть Марию так просто , доверчив о, пламенно
и послуш но, как любил ее матрос Джиованни , этот прекрасный
суперкарго? Да! Из разного мы были теста с этим итальянцем.
Или в самом деле меня сглазил проклятый павлин?
< 1929>
* Дурак ! {фратщ. )
з•
67

РАССКАЗЫ

Разносчики кваса на улице Москвы, 1900-е годы.
Из серии Московские типы.

П УНЦОВАЯ КРОВЬ
В Сен-Совере, в этом благоуханном, зеленом, быстров одном
уголке горных Пиренеев , я однажды утром прочитал на базаре боль­
шую афишу о том, что :
«В воскресенье 6-го сентября 1925 г. на байоннской арене со­
стоится строго подлиииая коррида при участии трех знаменитых
матадоров: дона Антонио Ганеро, Луиса Фрега и Н иканора Ви­
яльта, которые, в сопровождении своих полных кадрилий пикадо­
ров, б андерильеров и пунтильеров, сразятся каждый с двумя б ыка­
ми и пронзят шпагами в общем шесть великолепных быков слав­
ной ганадерии Феликса Морена-Арданьи из Севильи» .
А внизу мелким шрифтом - шесть параграфов договора с пуб­
ликой:
«§ 1. Коррида начнется ровно в 4 ч. 30 минут пополудни.
§ 2. В случае дождя коррида переносится на другой день . Пе­
чатных оповещений об этом администрация не делает.
§ 3. Деньги за взятые билеты не возвращаются никогда и никому.
§ 4. Выпускать лишних быков или заменять одного быка дру­
гим администрация отказывается.
§ 5. Ни за какие несчастные случаи администрация не отвечает.
§ 6. Покорнейше просят почтенную публику не баловаться (pas
jouer) палками и бутъmками» .
Параграф пятый (о несчастных случаях) мне был понятен. У
меня еще живо держалась в памяти прошлогодняя газетная замет­
ка о роковом событии на одной из мадридских коррид . О чень из­
вестный эспада*, нанося решительный удар быку (эстокада), ткнул
неудачно острием в кость позвонка. Шпага сломалась пополам.
• Эспада - название матадора. (Прим. А. И. Купри11а. )
71

А. И. Куприн
Свободный ее конец с визгом перелетел через барьер, попал в серд­
це молодого зрителя из второго ряда и убил его на месте. Какая
сила и быстрота удара!
Страшна и таинственна была смерть этого юноши . Он точно
сам выбрал свой жребий , уступив свое первоначальное, лучшее
место незнакомой даме, которая его об этом и не просила. Смысл
последнего параграфа я постиг дня два спустя, когда воочию убе­
дился, до какого стихийного напряжения могут достигать страсти
десятитысячной толпы. Тогда же поверил я от всего сердца тем за­
нимательным историям , которые мне вечером, накануне корриды,
рассказывал , за чашкою чая с флердоранжем , хозяин гостиницы
«Святого духа» в Б айонне, почтенный господин Пинья, крепкий
южанин с серебряной головой и с юношеским огнем в черных гла­
зах, глубоко сидящих по сторонам величествентюго красного носа.
Стиль его разговора я не могу передать, - для этого самому нуж­
но быть французом, да еще южанином, - но смысл точен.
Байоннская арена окончилась постройкой в тысяча восемь ­
сот пятьдесят втором году. Несомненно, это был царственный ,
широкий , хотя и противозаконный дар пылкой испанке, Е вгении
Монтихо , от ее августейшего супруга. Начиная с тысяча восемь­
сот пятьдесят третьего года императорская чета присутство в ала
неизменно на всех особенно громких корридах, где блистали вы­
соким искусством матадоры: Кюшарес, Эль-Тато, Санз, Мора и
другие знаменитые эспада. Многие из наших стариков до сих пор
еще помнят императрицу Евгению, которая , легко о блокотясь на
краснобархатный барьер ложи и обмахиваясь быстрыми движе­
ниями веера, глядела с очаровательной улыбкой на кровь, на
смерть, на отвагу и на красоту корриды . Гов орили, что она была
прекрасна. Вся блестящая знать Второй империи сопров ождала
своих монархов на б айоннскую арену. В переполненном амфите­
атре можно бьшо узнать таких изысканных литераторов, как Те­
офиль Готье, де Карменен, Поль де Сен-Виктор, Амеде Ашар и
Проспер Мериме. Ведь это Теофиль Готье определил однажды б ой
быков как «самое великолепное зрелище в мире, которое только
он видел»!
- Подождите, мой друг, - сказал господин Пинья, - я сейчас
покажу вам очень редкую вещь , программу пятьдесят четвертого
года, одну из тех программ , что печатались специально для импе­
раторской ложи.
72

Рассказы
Он пошел , достал откуда-то из-под прилавка небольшую пер­
ламутровую шкатулку, принес ее, раскрьш и вынул изящную афиш­
ку, напечатанную чудесным старинным шрифтом на розов ом муа­
ре и очетверенную вырезным кружевом, с наполеоновским черным
одноглавым орлом наверху.
Я с умилением рассматривал этот прелестный лоскуток, кото­
рому бьшо семьдесят пять лет, а хозяин продолжал говорить. Стран­
но: у байоннского трактирщика были утонченные, аристократи­
ческие взгляды на благородное искусств о тавромахии.
- Этому великому искусству больше тысячи лет. Не из-за де­
нег, а ради рыцарской славы и улыбки прекрасной дамы ему слу­
жили знатнейшие гранды Испании, и первым между ними бьш ге­
рой народной легенды Сид Кампеадор. Верхом на боев ом коне он
сражался один на один с диким быком и закалывал его насмерть
своим тяжелым копьем.
Потом эта рыцарская Игра стала платным ,зрелищем для тол­
пы. Грандов заменили специалисты-матадоры, выходящие против
бык а пешими, со шпагою в девяносто сантиметров длиною. Страш­
ный удар копья с высоты седла отошел в область преданий, да у
современных людей уже и не хватило бы силы и ловкости его нане­
сти. Лошадь теперь участвует в корриде лишь в силу многолетней
традиции и для удо влетворения жажды крови.
Но у матадоров было свое классическое время . Посмотрите
внимательно на эту старую афишу. На ней указано имя каждого из
быков , и их имена стоят впереди имен матадоров и членов их кад­
рилий . Это бьша джентльменская вежливость к опасному и почет­
ному противнику, потому что последний короткий бой между бы­
ком и эспадой ведется честно и открыто, и ни один, даже самый
прославленный торреро никогда не бывает уверен в том, что се­
годня его не понесут с песка арены ногами вперед.
В те времена, еще совсем недалекие от нас, требовалось , чтобы
эспада убил своего быка лицом к лицу, прямо, бесстрашно, пра­
вильно и красиво. Но постепенно низкий уровень толпы, ее грубые
кровожадные вкусы, а в особенности холодное любопытств о анг­
личан, принудили лучших матадоров прибегать к рисков анным
фокусам, к жуткому заигрыванию со смертью. Я не хочу сказать ,
что это ежеминутное скольжение на волосок от гибели не заключа­
ет в себе безумной отваги , но я думаю , что прекрасное искусство
тавромахии существует для насыщения стойких и твердых душ , а
73

А. И. Куприн
не для щекотания притупленных и избалованных нервов. Храбрость
должна быть горда и добра, а не услужлива.
Так думаем мы, старые и верные посетители корриды. Вот зав­
тра вы увидите Никанора Вияльта. Он - Вияльта - один из ред­
ких ныне представителей классического метода. Мы, спокойные
знатоки, его высоко ценим, но он не для большой публики . В про­
шлом году, на одной из блестящих мадридских коррид , он убил
подряд двух своих быков с такой простотой , с таким изяществом и
с такой математической точностью, каких давно не видали пони­
мающие люди. Вы, конечно, знаете, в чем заключается высшая на­
града матадору? По решению судей , у убитого быка отрезают пра­
вое ухо и торжественно подносят его особенно отличцвшемуся по­
бедителю . Так вот, все знатоки и настоящие любители корриды тре­
бовали, чтобы этот лестный подарок был присужден Никанору
Вияльта . Но в составе судей преобладали, вероятно, поклонники
стиля модерн. Они не поняли всего того совершенства, с которым
работал Вияльта, и отказали. Тогда представители прессы, сл ожив­
шись, поднесли через несколько дней образцовому эспада бычачье
ухо, сделанное из чистого золота. Вот это - славный почет! ..
- Конечно, - продолжал Пинья, протягивая мне портсигар с
тонкими сигаретками, - конечно, это злоупотребление эффектны­
ми трюками - явление временное, и мода на них может так же лег­
ко уйти , как и пришла. Классическая коррида со своим почти рели­
гиозным, строгим порядком не исчезнет до тех пор, пока существу­
ет Испания . Ведь недаром же испанский национальный флаг со­
стоит из двух цветов - желтого и красного : это - неизменный пе­
сок арены и проливаемая на нем тысячу лет кровь.
Впрочем, и Бай онна крепко держится за традиции арены. Лет
шесть, а может быть , и восемь тому назад, французское гуманное
правительство решило совсем искоренить бои, включающие mise а
mort (смертный исход) для быков и лошадей . Там , на севере, эта
игрушечная коррида, где бык считается пораженным, если ему ус­
пели налеп ить кокарду между рогов, привилась без ропота, но и
без особ ого интереса среди анемичных французов. Здесь же, на юге,
живет слишком много испанцев , итальянцев и басков, в жилах ко­
торых быстро бежит очень красная горячая кровь . Слухи о введе­
нии вегетарианской корриды, правда, у нас носились задолго, но
все от них только презрительно отмахивались, как от явного вздо­
ра. Но однажды, в августе, афиши вышли с объявлением, что кор­
рида состоится без смертельного конца. Однако никто этому не
поверил , и арена бьша, как всегда, переполнена сверху донизу. Но
74

Расскизы
когда публика убедилась в отсутствии лошадей и когда украшен­
ного кокардой быка стали загонять обратно за кулисы , - толпа
пришла в негодование и устроила скандал, неслыханный и неви­
данный за все семидесятилетнее существование байоннской арены.
- Забав а с палками и бутылками? - спросил я лукаво.
- 0 , гораздо серьезнее! Толпа так ревела, что слышно ее бьшо
на вокзале, за четыре километра. Растерянная администрация выз­
вала полицию. Это окончательно взбесило ослепленных яростью
южан. Мгновенно все, что находилось в здании арены деревянно­
го, - скамейки, спинки, перегородки, барьеры, стулья, столбы,
перила, перекладины - все бьшо вырвано и переломано на куски.
Сложили огромный костер на середине арены, облили его кероси­
ном и зажгли. Я теперь не помню, какими мерами удалось прекра­
тить народное возмущение, которое уже начало разливаться по
улицам. Целую ночь напролет бодрствовали военные наряды и
пожарная команда. Страшный бьm день.
-
Воображаю! - согласился я.
А господин Пинья прибавил:
-
Но зато теперь наша арена - сплошь из камня и железа. Ее
не сожжешь.
Я уговорился с моими русскими друзьями , ночевавшими в Би­
аррице, встретиться в моей гостинице заблаговременно, часов око­
ло двух с полов иной , а если возможно, то и пораньше, чтобы по­
спеть до начала и видеть съезд. Но напрасно я их ждал на террасе
до трех, и до трех с половиной , и до четырех без четверти. Мимо
меня от вокзала проехал верхом на огромной гнедой кляче, в необык­
новенно высоком деревянном седле о двух торчащих луках, пикадор.
На нем бьша черная лакированная тяжелая шляпа с широченными
полями, укрепленная под подбородком ремнем; курточка, сплошь
унизанная , как кольчуга , красными камушками из поддельного
граната, и толстой кожи желтые сапоги, от ступни до бедер. Мне
очень понравилось его румяное и чернобровое, серьезное, несмот­
ря на молодость , лицо с узкими дорожками бакенб ардов, идущих
от висков. Тут я почувствовал, что мне пора идти, и притом не ле­
нясь . Милый господин Пинья проводил меня крепким рукопожа­
тием и пожеланием доброй корриды. Сам он ждал своих знакомых,
которые должны бьmи заехать за ним в коляске.
Мне ни у кого не надо бьmо спрашивать дорогу к арене. Вся
Байонна шла туда по широким улицам, по прекрасным мостам че­
рез Адур и Гав-де-По. Нетерпение охватило меня , и я часто перего-
75

А. И. Куприн
нял пешеходов. Помню просторную, зеленую от травы площадь,
по которой многочисленными радиусами стекались люди все к од­
ному пункту, к станции электрического трамвая. После станции шел
поворот в узкую ул ицу, где стало очень тесно, потому что в нее
вл и вается также дорога , соединяющая роскошный Биарриц, этот
вечный приют скучающих миллиардеров, со скромной Б айонной .
Бесчисленное :количест во сверкающих роль-ройсов, шикарных ли­
музинов и других гордых «собственных» автомобилей протиски­
валось сквозь толпу, уплотняя ее и прижимая :к стенам и заборам .
Так, в пьши, в душной человеческой гуще, оглушаемый рявканьем
моторов, я добрался наконец до голого загородного выгона, на
котором увидел арену.
Это гигантское круглое здание без крыши занимает столь ог­
ромное место на земле, что, несмотря на высоту его стен, оно ка­
жется приземистым . Окраска его невыразительно красная, с тем
ржавым, желтоватым оттенком, какой принимает высыхающая
:кровь. Вынесенное за город, окруженное низкой пыльной притоп­
танной травой с одной стороны и :колючими ожинками кукурузы с
другой , оно производит будн ичное, одинокое, уньшое и скупое впе­
чатление, точно городская бойня, резервуар газового завода или
главная нефтяная цистерна. Над ее стеною по всей окружности тихо
шевелятся на высоких шестах :красно-желтые испанские флаги .
Вместо о:кон - ряд круглых больших отверстий , сквозь которые
видны ступени серых каменных лестниц . Внутрь арены ведут во­
семь зияющих темнотою аро:к, обозначенных литерами; в них бес­
прерывно льются черные человеческие потоки.
Нашу литеру «Б» я отыскиваю скоро и без труда. Один из моих
друзей уже прошел и стоит сзади :контроля. О времени и месте на­
шей встречи он забьш и слегка журит меня за опоздание. Третий
компаньон забежал по дороге на телеграф и сейчас явится .
Смотрим на часы: без двух минут половина пятого . «Не вол­
нуйтесь и не горячитесь , - успокаивает меня приятель . - Слож­
ное представление на открытом воздухе, да еще на юге: у нас в за­
пасе верных четверть часа>> . И правда: у меня ноги горят и сердце
бьется от страстного нетерпения. Увидеть бой быков - моя пла­
менная мечта с пятнадцати лет.
Уже мое настороженное ухо ловит медные глухие звуки марша,
когда появляется третий :компань он. Он, видите ли, бьш уверен, что
наша литера - «F», и ждал нас все время в соответствующей ар:ке.
Мы немножко ссоримся по этому поводу (о Калуга! о Тамбовская
76

Рассказы
губерния!), но все-таки торопливо бежим по коридору. Третий
друг - спасибо ему - человек с опытом: на ходу он успевает взять
напрокат три подушки, набитые сеном, по франку штука. Мы на­
ходим свою каменную лесrницу, страшно крутую и узкую, как щель .
Медленно подымаемся наверх в середине ползущей сплошной че­
ловеческой гусеницы. Сворачиваем на открытый балкон - и пе­
ред нами открывается песчаная арена.
Опоздали! Церемониальное прохождение всех кадрилий окон­
чилось. М ы застаем только уходящий хвост, сосrоящий из упряж­
ных вороных мулов в красной сбруе и пеонов третьего разряда, в
красных блузах, с головами, туго обвязанными красными платка­
ми. Отыскив аем свои номера, напечатанные черными цифрами
прямо на каменных сидениях из темно-серого шершавого камня,
кладем подушки и садимся на них .
Половина амфитеатра в глубокой тени, половина - на ярком
свету. Круглая арена разделена надвое тонкой и кривой, как лезвие
серпа , линией: справа песок горит, точно чисrое золото, слева на нем
лежит черно-голубой воздушный покров . И как теперь прекрасна;
как она сказочно великолепна, эта сrоль нелюбимая мною толпа,
тесно залившая, облепившая ложи, балконы, граден и все проходы!
Солнечная сторона переливается всеми цветами, какие есrь на
св ете, и вся она в непрестанном движении, колыхании, трепете .
Бысrро-быстро машут невидимые руки веерами и программами.
Нет сравнений , чтобы передать эту упоительную, в олшебную игру
красок. Как будто бы миллионный рой бабочек - голубых , белых ,
снних, лиловых , красных, желтых, черных, коричневых, фиолето­
вых, зеленых, малиновых , оранжевых и розовых - спустился вдруг
на высокую гору, покрьш ее всю и ; услажденный солнцем, радосr­
но бьется в воздухе и дрожит своими легки
'
ми, полуПрозрачными
крьшышками. Теневая сrорона гуiце и глубже красками. И она по­
чти неподвижна. Она похожа, по-моему, на те роскошные фран­
цузские цветники-п артеры, в которых на обширном пространсrве
тесно перемешаны в восхитительном беспорядке цветы всех форм
и всех красочных тонов . На солнечном полуамфитеатре я видел
лишь горячие ослепительные пятна; здесь, мне кажется, я вижу тон­
чайшие линии, мельчайшие уз оры. И с нежной признательносrью
я пью глазами эту живую несравненную прелесrь.
Над нами высоко распросrирается бледно-сапфировое небо. Как
чисr в оздух! Вон, вверху, на самой стене, стоит отдельный человек.
Он мне кажется, на широком фоне неба, маленьким, как обычная
77

А. И. Куприн
типографская буква, но с поразительной точностью я схватываю
все очертания его фигуры.
Мы поместились очень хорошо . Прямо перед нами арка, отку­
да показываются быки; над нею узкая печатная вывеска: «Cuadrilla
de Ganero»*. По левую руку - высоко расположенная судейская
ложа. По правую - вход для матадоров и членов корриды .
Ложи все построены высоко над землею. Кроме того, они отделе­
ны от песка сплошным красным барьером, почтя в человеческий рост.
Таким образом, между ложами и ареной идет круговой коридор.
Из правых дверей выехали два всадника на вороных конях , в
черных средневековых одеждах с позументами и кружевами, в вы­
соких черных шляпах с черными страусовыми перьями . Один из
них, высокий и худой, сидел на долговязой тощей лошади; другой -
толстый и короткий - имел под собою маленькую жирную и, ка­
жется, жеребую кобьmу. Это были альгвазилы . Может быть , они
изображали бессмертных испанских героев : Дон-Кихота и Санчо
Пансу? За ними, немного в стороне и сзади, ехал, сдерживая стро­
гим мундштуком статную, горячую, красивую светлую рыжую ло­
шадь, дон Ганеро - первый , по очереди, из нынешних матадоров,
бывший капитан королевской кавалерии. Он весь в черном шелке,
только голова его обвязана клетчатым розовым платком, кончики
которого торчат наружу ушками из-под черного берета, и это, пред­
ставьте, вовсе не смешно, а, наоборот, мужественно и красиво.
Я не успел заметить, что такое делали альгвазилы у барьера под
судейской ложей. Я видел только, как, повернув лошадей, они мед­
ленно и торжественно пересекли арену и скрьmись за барьерною две­
рью. Не получили ли они ключей от помещений, где содержатся быки?
Дон Ганеро сделал вслед за ними круг по арене . Он заставлял
свою лошадь то идти испанским шагом, высоко закидывая вверх
передние ноги, то подниматься, через шаг, на дыбы. Публика без­
молвствовала. Это она привыкла видеть в каждом плохоньком цир­
ке. Она ждала дальнейшего , зная, что дон Ганеро, вопреки тради­
ции, или , вернее, по великой традиции Сида Кампеадора, не при­
знает ни работы пикадоров, ни зрелища распоротых ло шадиных
животов.
Двое его бандерильеров показались на арене с ярко-пунцовы­
ми плащами, перекинутыми через руки. Раскрьmись прямо перед
* «Кадрилья Ганеро» (исп. ) .
78

Рассказы
нами барьерные двери, и вышел , именно не выскочил, а вышел,
большой, черный, рогастый и очень равнодушный бык. Ослеплен­
ный солнцем , изумленный непривычной обстановкой, он сделал
несколько шагов, остановился и, внезапно повернувшись спиною
к публике, неторопливой рысцой направился обратно к выходу. Но
двери уже были замкнуты. Подбежавшие бандерильеры стали его
дразнить своими пунцовыми плащами. Тогда он, несколько живее,
перебежал вкось арену, ткнулся в барьер, подумал и встал, как со­
бака, на задние ноги, упираясь передними в стенку. Публика сдер­
жанно смеялась. Бандерильеры опять отвлекли его на середину аре­
ны. Но бык, по-видимому, решил во что бы то ни стало вернуться
домой. Сделав ленивую и неудачную попытку боднуть одного из
бандерильеров, он сразу понесся галопом к тому же самому месту
барьера и вдруг с необыкновенной легкостью мягко и беззвучно
через него перепрыгнул, вызвав несколько случайных женских
вскриков .
Пеоны, с головами, обвязанными красными платк ам и, засуе­
тились в коридоре. Прошла минута - и бык сн ова показался во
входных дверях .
Теперь миролюбие и рассудител ьность покинули его . Увидав
вблизи себя развевающийся яркий плащ, он кинулся на него со скло­
ненными низко рогами и ударил . Но плащ в то же мгновение мет­
нулся, вскинулся в воздухе и исчез, а с другой стороны уже дразнил
его налившиеся кровью глаза новый плащ, который стелился и зме­
ился по земле.
Дону Ганеро подали из-за барьера его специальную бандери­
лью, длиною почти с копье, и он свободным галопом помчался на
быка. Бык увидел это и, глухо заревев, бросился в атаку. Но, почти
наскочив на животное, почти коснувшись его , дон Ганеро сделал
на скаку крутой ловкий вольт. Удар быка пришелся впустую. Уви­
дев снова лошадь и всадника, бык кинулся их преследовать, но не
могдогнать и повернул в сторону, что бы броситься на людей с пла­
щами. Ловкий и быстрый Ганеро уже опять крутился около него и
вдруг, улучив момент, с такою силою вонзил ему в затылок банде­
рилью, что она вошла глубоко под кожу и застряла в ней, раскачи­
ваясь при каждом движении быка. От боли бык обернулся назад,
сделал несколько поворотов вокруг себя, точно стараясь схватить
зубами досадный раздражающий предмет, и опять заревел.
Эта тонкая, ловкая и жуткая игра велась долго, и." как странно
вела себя, глядя на нее, взыскательная публика! В ней все время
79

А. И. Куприн
раздавался тихий, вежливый , но упорный свист. Это свистали дону
Ганеро, как отступнику от традиции, освященной привычкой. Но
каждый его ловкий и дерзкий маневр, каждый меткий удар встре­
чался дружными аплодисментами .
Морда у быка уже опенилась, и черная шея покрылась потока­
ми крови, которая на черной шерсти - влажной, гладкой и блес­
тя щей - казалась не красной, а темно- и густо -пунцовой . З ауныв­
ный звук труб пронесся откуда-то сверху. Сигнал , в озвещающий
смерть быку, или...
Дон Ганеро спешился и подошел к барьеру, под судейской ло­
жей . Ему подали девяностосантиметровую шпагу и красную мулету.
Бык бьш подведен бандерильерами со всем близко. После несколь­
ких приемов дон Ганеро уд арил, но неудачно. Только после второго
удара бык, спустя некоторое время, упал. Откуда-то появился спе­
циальный быкоубийца - пунтиллеро - с коротким кинжалом в
руке. Он склонился над быком, нанес быстрый удар в затъшок, и
бык растянулся на песке, пятная его пеной и кровью. Из барьерных
ворот пеоны вывели пятерку горячих мулов , красная упряжь кото­
рых оканчивалась массивным железным крюком. П очуяв кровь,
животные долго артачились и бесились, пока не удалось служителю
зацепить крючок за шею, и черную тяжелую тушу рысью поволокли
встревоженные мулы за кулисы. Ничего жалкого или некрасивого
не бьшо в мертвом быке. Низменными и противными показались
все движения человека, докончившего его жизнь кинжалом.
Не существует более делового и точного зрелища, чем коррида. В
ней нет места ни вступлениям , ни объяснениям, ни антрактам, ни за­
держкам. Только что убрали труп первого быка и пеон едва успел за­
ровнять граблями следы крови на песке, как из отворенных ворот
быстро выбежал второй бык . Он бьш немного меньше ростом, чем
предыдущий , но легче его, суше и ладнее; тоже черной масти, перехо­
дящей на крупе в серо-железный цвет . Бык не дожидался нападений , а
нападал сам, обнаруживая большую энергию и увертливость . Пер­
вую бандерилью дон Ганеро, сидя уже на новой, свежей лошади, вот­
кнул в него неудачно . Она подержалась несколько секунд и упала. Бык
остановился, медленно нагнул до земли голову, понюхал окровавлен­
ное острие и в бешенстве стал взрывать песок передними ногами. При
этом он ревел, и в его реве - негромком, но чрезвычайно глухом и
низком - слышалась сдержанная, сжатая, злобная угроза. И как толь-
80

Рассказы
ко мелькнул перед его глазами дон Ганеро на лошади, бык тотчас же
полетел за ними вдоль барьера, не отставая ни на вершок. Весь амфи­
театр ахнул, когда наконец, полным карьером настигнув лошадь, бык
успел толкнуть ее рогами в зад, но толкнул не осгрием , а боком. Вот
когда я увидел воисгину «коня бледного»! Лошадь под доном Ганеро
вообще горячилась, и ее шея, там, где она соприкасалась с поводьями,
бьша слегка взмьшена. Но после толчка, нанесенного быком, она сра­
зу вся покрьшась белой пеною, и дон Ганеро должен бьш ускакать в
коридор, чтобы пересесть на третьего коня.
Над этим подвижным быком бьшо тяжело раб отать. Кавалер­
матадор сделал много промахов, пока не вонзил трех бандерилий .
И убить себя бык дал не легко. Поверженный вторым ударом шпа­
ги, он упал на землю и некоторое время лежал на животе, подогнув
под себя передние ноги. Пунтиллеро уже подходил к нему со скры­
тым в складках одежды кинжалом и уже нагибался над ним преда­
тельским движением Яго ... Но бык вдруг, одним толчком, вскочил
на все четыре ноги и с такой неожиданной , бешеной яростью бро­
сился на окружающих его врагов, что они рассыпались в разные
стороны. Публика разразилась единодушным взрывом аплодисмен­
тов . Но силы уже оставили это достойное, храброе животное; оно
снова упало и повалилось на бок. Его прикончили.
На барьере повесили новый аншлаг: «Cuadrilla de Freg»* . И сей­
час же как из-под земли выросла и разбежалась по арене эта кадри­
лья. По публике пронеслось , подобно электричеству, сдержанное
оживление. От Луиса Фрега ждали многого. Ему только тридцать
пять лет, но он самый старший из современных матадоров. Он носит
титул доктора тавромахии, данный ему самим Лагартилло Чико; в
высокое звание матадора его посвятил великий Мазантинито . В двад­
цать третьем году он бьш опасно ранен быком из ганадерии Матиа­
са Санхеса, но уже в двадцать четвертом году он одержал много бле­
стящих побед, а в сентябре прошлого года убил своих двух быков на
мадридской корриде с таким мастерством, что бьш восторженно
приветствовав десятитысячной толпой и вынесен на руках с арены.
Печать за его дерзкую отвагу дала ему прозвище «Torrero de
l'emotion» - тореадор, дающий сильные .ощущения . Он сам невы­
сокого роста и строен ; в движениях его есть наигранная, шаблонная
грация, и ему присущи несколько актерские жесты.
* « Кадрилья Фреrа» (исп. ) .
81

А. И. Куприн
Выехали двое пикадоров на высоченных костлявых лошадях . У
каждой левый глаз был наискось завязан темной косынкой. Они
расположились под нами в неб ольшом расстоянии друг от друга,
спинами к публике.
Выбежал бык, черный, как и все «торо» ганадерии Арданьи, с
серыми просединами на крупе и на ляжках, очень живой и пред­
приимчивый . Но напрасно мы ожидали горячей борьбы и жутких
ощущений . Фрег ежеминутно терял удобные моменты, часто от­
ступал, промахивался или вонзал бандерильи так слабо, что они
тотчас же валились на песок. И вся его кадрилья работала вяло, не
вдохновляемая примером своего главы . Только лишь один из бан­
дерильеров, в голубом шелковом костюме , сплошь затканном зо­
лотом, выгодно выдел ялся из всех. Он невольно обращал на себя
внимание изяществом и уверенностью движений . От разъяренного
быка он не спасался бегством, но подпуска;:� его вплотную к себе в
его разбеге, давал ему дорогу и вежливо пропускал .
Указывая на него, мой приятель , далеко не впервые посетив­
ший корриду, сказал мне тоном знатока:
- Посмотрите на этого , голубого с золотом. Его ждет боль­
шая карьера.
Заунывная труба возвестила срок выступления пикадоров. Один
из них, на серой длинной кляче , выдвинулся вперед, и бандерилье­
ры, маневрируя своими яркими плащами, подвели быка, незамет­
но для него , совсем близко к лошади . Бык увидел и остановился.
Тогда п_икадор шпорами и поводом повернул лошадь так, что она
пришлась к быку левым боком и левым глазом . Все остальное про­
изошло в мгновение. Низко склонив голову, бык рванулся к лоша­
ди и, ударив ее рогами в живот, поднял на воздух. Копье пикадора
не остановило его ни на секунду. Мигом здесь о бразовалась пест­
рая каша: бык, лошадь , упавший пикадор, Фрег, б андерильеры и
пеоны . Но голубой с золотом быстро отвел быка своим пунцовым
плащом. У серой лошади жалко подгибались задние ноги, и из ра­
зорванного живота выползали наружу кишки: серые и желтые, тус­
кло блестевшие слизью под ослепительным солнцем . Н аконец она
присела на зад и повалилась на бок. Ах, нет! Я не знаю б олее пе­
чального зрелища, чем издыхающая или дохлая лошадь в лежачем
положении . Ее живот кажется таким раздутым, плечи такими узки­
ми, шея такой плоской и длинной, а голова такой маленькой! Я до
сих пор помню острые слезы, которые закипели в моей груди, ког­
да в конце тысяча девятьсот семнадцатого года я увидел лошади-
82

Рассказы
ную падаль, валявшуюся на Измайловском проспекте, у Плевненс­
кого памятника, и никем не убираемую несколько дней ... Но, впро­
чем, к чему эти домашние воспоминания? Мимо! ..
Первую лошадь доколол пунтил
л
еро . Вторую, гнедую, бык убил
наповал: она, лежа на песке, только подрыгала немного задними
ногами , судорожно вытягивая их, и замерла. Тотчас же прибежали
пеоны и покрыли оба трупа брезентами . Получились плоские, се­
ренькие, сморщенные могильные холмики. Роковая труба возвес­
тила между тем последнее единоборство.
И тут-то Луне Фрег оказался бесконечно ниже своей прослав­
ленной , мировой репутации. Неудача за неудачей , неловкость за
неловкостью преследовали его . Он колебался, пятился от быка,
робко пропускал выгодные моменты. Два раза вьmады его бьши
безрезультатны. Тут я кстати запомнил одну подробность , кото­
рую не уловил у дона Ганеро; всадив клинок в быка глубоко, но не
смертельно , матадор не извлекает его обратно, а оставляет его тор­
чать в теле, рукояткою наружу. А ему подают через б арьер новую
и новую шпаги . Перед третьим ударом Фрег казался совсем беспо­
мощным и бесцельно совал острием в воздухе. Чей-то грубый бас с
галерки крикнул нетерпел иво: «Mata lo!» («Убей его!»)
И мгновенно весь амфитеатр подхватил этот крик: «Mata lo!
Mata lo!»
Тысячи оглушительных свистков пронзили воздух. Тысяча здо­
ровых глоток закричала грозно и зловеще: «Угу! Угу! Угу !» - со­
всем так, как кричат по ночам наши северные огромные белые фи­
лины, только грубее, громче и ниже тоном. И мне стало немного
жутко.
Мне кажется, что третий удар Фрег нанес, закрыв глаза. Б ык
после него стоял на месте, а Фрег отступал назад, слегка пошаты­
в аясь . Тогда один из бандерильеров , подойдя близко к быку, по­
тряс у него перед глазами плащом и сразу повел плащ назад. Б ык
круто повернулся, вслед плащу, телом, но ноги не успел передви­
нуть: они переплелись , и бык рухнул на землю. В ту же секунду пун­
тил
л
еро оседлал его сзади и прикончил мгновенным ударом. Свист,
крик, визг, ругательства и проклятия переполнили всю арену сверху
донизу. Когда мертвого быка увезли мулы, то на том месте, где он
упал , осталась огромная черно-пунцовая лужа крови.
Коррида не знает остан овок и перерывов. Со следующим бы­
ком немедленно должен был сразиться все тот же злополучный
83

А.И
. Куприн
Фрег . Н о чья-то милостивая душа дала ему передышку. На арену
вышла кадрилья Никанора Вияльта во главе со своим молодым
матадором, в котором я и мой сосед тотчас же узнали изящного
бандерильера, голубого с золотом, так нез аметно блиставшего в
предыдущем состязании.
Это участие с его стороны бьшо рыцарской услугой товарищу
и почет старшему мэтру. Я позднее узнал о том, что . именно Луи­
сом Фрегом был посвящен Никанор Вияльта в высокое звание ма­
тадора шестого августа тысяч� девятьсот двадцать второго года в
Сен-Себастиане, а мне давно известно, каким бескорыстным ува­
жением окружают люди силы, риска и отваги своих учителей .
,
Эта часть программы прошла безукоризненно при неослабева­
ющем восторге зрителей. Кадрилья , прекрасно одетая и чудесно
подобранная, работала легко и весело, точно забавляясь игрою со
смертью. Вияльта показал себя во всем блеске молодости, естествен­
ной грации и соверш�нного владения страшным искусством тав­
ромахии. И бык, с которым суждено бьшо сразиться этому голубо­
му с золотом матадору, являл со бою образец дикой красоты и сви-
репой мощи.
,
Он не вышел, а ворвался ураганом на арену. Не дожидаясь вы­
зова со ст ороны людей, он бросился на первую мелькнувшую ему в
глаза, сверкавшую золотом фигуру и погн ал ее вдоль барьера, но
вдруг бросил ее, круто повернулся вбок и помчался з а пунцовым
плащом. И с разбега внез апно остановился н а самой середине ам­
фитеатра , з астыв неподвижно, как великолепное из ваяние из чер­
ного мрамора. Я четко видел его в профиль . Он казался мне чер­
ным силуэтом на золотом фоне. Какой плавн ой дивной линией бьша
очерчена его фигура : крутая мощная морда, широкая и короткая
ш ея с н адменным подгрудником и стр ойное возвышение холки,
переходящее в покатую крепкую спину. Он бьш на низких тонких
ногах, широкогрудый и поджарый, вовсе не родственник корове
или теленку, - дикий зверь , равный по своеобразной красоте ло­
шади, но превосходящий ее выражением силы и отваги . Вокруг меня
заматер,елые поклонники боя быков сладостно вздыхали и чмока­
ли языками, глядя на него . Право, как жалко, что в наши дни про­
граммы не сообщают имен таких благородных быков.
А в это время Никанор Вияльта переходил неторопливо от су­
дейской трибуны на противоположную сторону, пересекая тень и
свет, лежавшие на арене. Он держался прямо , непринужденно и со
спокойным достоинством. Его походка бьша уверенн а, легка и кра-
84

Рассказы
сива, гол ова высоко поднята . И весь он был воплощением красоты
мужского тела. Он близко прошел мимо быка, и оба они точно не
заметили друг друга, н е повернули голов. Но моей фантазии пока­
залось, что на короткую секунду их б оковые взоры встретились и
сказали : сейчас увидимся .
Весь амфитеатр, все десять тыся ч человек следили не отрываясь
за каждым его движением . Зрители высунулись вперед и перегну­
лись на своих сидениях , задние легли на плечи передних. Стало тихо .
Вияльта подошел к красному барьеру, остановился против од­
ной из лож. Не спеша снял правой рукой берет и сделал глубокий
почтительный поклон..Вокруг меня торопливо зашептали растро­
ганные голоса:
- Мама! Мама! Мадре! Мама! Мадре! Это его мать!
Вияльта выпрямился и, легко поворачиваясь назад, круглым
ловким жестом бросил, не глядя, из-за спины, свой берет в черную
многочисленную людскую массу. Тотчас же десятки услужливых
рук передали его туда, куда следует . Худенькая, еще н е старая жен­
щина, желтолицая и черноглазая, в темном платье, с черной кру­
жевной шалью на голове, сп окойно приняла берет и ответила сосе­
ду медленным, ед ва заметным поклоном . Так посвятил Вияльта
своей матери этого прекраснейшего из быков, которого он сейчас
убьет во славу Испании и � честь обожаемой женщины - матери !
И закипела, закружилась, завертелась , засверкала блеском зо ­
лота и яркостью красок коррида. Никанору Вияльта подали две
бандерильи, о бвитые и раз�крашенные лентами . Он взял их кула­
ками за тупые концы и высоко поднял над головой, остриями вниз ,
и, так держа их , побежал прямо на быка, едва прикасаясь голубы­
ми ногами к желтому песку. Бык понесся ему навстречу. Ни чело­
век, ни животное не сворачивают с прямой линии. Сейчас они стол­
кнутся . Хочется з акрыть глаза от ужаса". и не можешь!
И вот столкновение ! Поднять1е вверх руки Вияльты быстро ра­
зом опускаются . Бык мгновенно остановился . Вияльта делает шаг
в сторону. В затьшке у быка торчат, н аклонившись в разные сторо­
ны, и покачиваются две пестрые бандерильи . «Оле, Вияльта! Оле!
Оле!» - кричат оглушительно зрители и плещут ладонями . Пун­
цовый плащ бандерильера застилает на минуту глаза быку и увле­
кает его в другую сторону . А пеон подает Никанору Вияльта две
новые бандерильи . И так четыре раза подряд, с той же ловкостью и
точностью украсил смелый матадор своего быка восемью колючи ­
ми, многоленточными, яркими стрелами .
85

А. И. Куприн
Был здесь , в этой грациозной и опасной игре, один момент, по­
чти неуловимый, но заставивший всю десятитысячную толпу од­
новременно ахнуть от ужаса. Небрежно и изящно мелькая перед
глазами быка, дразнимого пунцовым плащом, и уходя от него кра­
сивыми пируэтами, Вияльта довел его к тому месту, где за барье­
ром, в ложе, всего в десяти шагах, сидела мать эспады. Там Вияль­
та остановился. Бандерильеры опустили свои плащи. Остановился
и бык. Совсем маленькое расстояние разделяло животное и челове­
ка. И вот Вияльта делает полшага к быку. Протягивает прямо руку
между остроконечными рогами .
Я вижу в бинокль , как его вытянутая ладонь бестрепетно, кон­
чиками пальцев, касается несколько раз крутого темени . Бык в тя­
желом недоумении стоит застывши, как прекрасное изваяние из
черного мрамора. Напряженная тишина на арене. Вияльта делает
еще четверть шага вперед, дотрагивается до пестрой бандерильи,
свесившейся над мощным черным лбом, и - какая дерзкая отва­
га! - осмеливается слегка покачать ее. И вдруг - как пестрым яр­
ким вихрем взметнуло и завертело доселе недвижную группу. В том,
что так мгновенно произошло, никто не дал бы себе верного отче­
та. Я увидел лишь, как бык быстро и низко склонил голову. Как
Вияльта внезапно очутился спиной к нему, между широкой разви­
линой его рогов . Потом мощный и тупой толчок крупного черно­
го лба". И Вияльта упал.
Вся арена разом вздохнула, точно вздохнула одна исполинская
грудь. Послышались тонкие женские крики. Но Вияльта бьш в це­
лости . Вследствие близкого расстояния бык не успел или не дога­
дался уклонить морду рогом вбок, а Вияльта не потерялся. Падая,
он лишь полусогнул одно колено и одной рукой плотно уперся в
песок. Тотчас же перед глазами быка замелькал, закрутился пунцо­
вый плащ бандерильера, и животное яростно бросилось в сторону.
Эта ужасная сцена заняла лишь долю секунды; но сидевшая так
близко пожилая черноглазая испанка в черной шали, мать своего
милого любимого Никанора, - что онадумала и чувствовала в этот
коротенький миг?
А Вияльта, высоко подняв кверху две бандерильи, уже бежал
беззаботно и легко , точно на крыльях, навстречу быку, у которого
только что побывал почти на рогах .
Этот бык долго не уставал и не утишал своего гнева. Двух ло­
шадей он поднял на рога и бросил на землю с поразительной силой
и быстротою; один из пикадоров ушел с арены без шляпы, держась
86

Рассказы
обеими руками за ушибленную голову. Та же судьба постигла бы и
третью выведенную на арену лошадь, если бы не запел свою груст­
ную мелодию медный рожок, зовущий к последнему поединку.
Никанору Вияльта принесли мулету - красный квадратный
флаг, нанизанный одной стороной на невидимую тонкую палку. (Во
всей корриде единственный чисто-красный цвет - это цвет мулеты .)
Держа ее в левой руке, он подошел к барьеру под судейской ложей .
Ему подали шпагу с длинным узким клинком, холодно и тускло бле­
стевшим бело-синей сталью. Его поднятая кверху голова бьша обна­
жена, и можно бьшо видеть на затъшке традиционную косичку, наи­
вно связанную узлом. Так он стоял, произнося короткую клятву в
том, что убьет своего быка, - согласно древним священным обыча­
ям, в прямом и открытом бою, не прибегая ни к каким уловкам или
ухищрениям, - во славу Испании, в честь обожаемой женщины и
для возвеличения благородного искусства тавромахии. Затем он пе­
редал в правую руку мулету, тщательно прикрыв красной материей
зловещую сталь шпаги. Бык должен увидеть обнаженную шпагу лишь
перед самым последним, самым решительным, самым страшным
моментом. Таков строгий закон старины!
Играя красной мулетой перед глазами быка, скользя небреж­
ными пируэтами перед самыми остриями его рогов, Вияльта с ма­
тематической точностью подводит его к тому месту, на котором
он приносил присягу . Здесь он останавливается. Приближаются
бандерильеры, размещаясь сЗади и сбоку быка. Бык весь в пунцо­
вой крови и с пенойу рта, но он так же свеж и силен, как при своем
появлении на арене. Глядя на мерные движения его боков, я чув­
ствую, что его дыхание неспешно и глубоко. Если понадобится, он
пробежит еще двадцать верст и перебросит через себя любую ло­
шадь, как ржаной сноп.
И вот, охватив левой рукой красную материю мулеты, точно
ножны, Вияльта медленно вытягивает из нее шпагу, так медленно,
как будто бы он обтирает сталь от крови. И когда шпага обнаже­
на, он тихо опускает ее сверху и вытягивает горизонтально над го­
ловой быка, между завитыми, острыми, грозными рогами . Это пря­
мой вызов. Теперь человек ждет ответа от животного. Их разделя­
ет только два шага, и одному Богу известно, чья душа - человека
или животного - пойдет сейчас по тому неведомому пути , о кото­
ром допытывался Экклезиаст!
87

А. И. Куприн
И бык принимает вызов. Он чувствует, что вся предыдущая
борьба, где люди бьmи так жестоки, так ненавистны и так неулови­
мы, окончилась .
Тот, что стоит теперь неподвижно перед ним, сверкая золотом,
не побежит и не отступит. Остается одно: быстро склонить голову
и мгновенным напором вонзить рога в это столь близкое и тонкое
тело. И бык делает это с той звериной быстротою, которая теперь
уже непостижима и недоступна слабому, выродившемуся челове­
ку. Но, убрав вниз голову, он на одну неуловимо малую долю се­
кунды открывает для шпаги свой подзатьmьник . Один миг! Чело­
век и бык точно скользнули друг на друга. Какая тишина кругом!
И вот Вияльта отступил на полшага, опустив вниз теперь уже
обезоруженные руки. Бык остается на месте. Среди кадрильи дви­
жение; она готова броситься и помочь, но Вияльта повелительно
вытягивает вперед руку с поднятой ладонью: «Нельзя!» Бык все еще
стоит на четырех ногах, но уже слегка покачивается. Ноги его на­
чинают вздрагивать, колени сгибаются. Он теряет устойчивость и
падает. Пробует подняться . Нет. Все кончено. Ложится на бок.
Судороги бегут по его телу и по конечностям.
Какая буря воплей и аплодисменто в! Приняв с низким покло­
ном свой берет из ложи, Вияльта идет вдоль барьера. Шляпы, пор­
тсигары, платки, браслеты, сигары летят по его пути на арену. Он
без всякого усилия нагибается, поднимает эти предметы и необык­
новенно ловко бросает их обратно, заставляя вращаться на лету.
Радостно смотреть на его обращенное кверху лицо . Он блещет тор­
жеством победы и великолепным счастием жизни.
О втором выступлении Фрега не стоит и говорить. В проме­
жутках между неудачными эстокадами он· от волнения пил воду, и
стакан дрожал в его руке. Он пробовал ударить быка не голой шпа­
гой , а под прикрытием мулеты, за что был освистан и обруган тол­
пой. Ему кричали: «А la puerto!» («За двери! вон!») и другие, непо­
нятные мне, громкие сл ова. Бедный совсем «потерял сердце», что
случается не только у матадоров, но и у жокеев , и у авиаторов, и у
боксеров. От этого, мгновенного, неожиданного ослабления нервов,
не застрахован самый испытанный, самый дерзостный храбрец.
Профессионалы риска относятся к этому несчастью, внезапно по­
стигшему товарища, с той же молчаливой деликатностью, как к
смерти друга, как к тяжкой болезни близкого.
Умолчу и о втором туре Вияльта. Ему попался огромный, гру­
бый, тупонервный, черно-грязный бык, с мрачной наружностью
88

Рассказы
профессионального убийцы. Его правое ухо, по постановлению
судей, бьшо отрезано и поднесено Никанору Вияльта.
Но не могу не упомянуть о моем утреннем гранатовом пикад о­
ре, участвовавшем в последней коррИде. Он трижды и прямо с же­
лезной неуступчивостью и с необычайной энергией отражал своею
пикою бешеные атаки свирепого исполина . Вероятно, он о бладает
исключительной физической силой . После третьего раза публика
стал а аплодировать , и это бьшо добрым знаком для его долговя­
зой гнедой клячи: ее пощадили. Пикадор торжественн о уехал на
ней за кулисы, а раскланяться на рукоплескания вышел уже пешим.
И, знаете, на кого он мне показался в эту минуту поразительно по­
хожим? На красавца и обладателя великолепнейшего баса, на Ма­
линина, отца протодиакона Смоленского кладбища в Петербурге.
Лицо его сияло от счастья и от солнца, а гранатовые стеклышки
на его куртке переливались и сверкали тысячами красных огоньков.
Начался разъезд. На площадке перед ареной стояли пеоны, с
головами, повязанными красными платками, и nродавали банде­
рильи со следами запекшейся крови. Рыжий верзила, с моноклем в
глазу, выскочил из автомобиля, купил одну штуку и поднес ее сво­
ей немолодой и некраси вой даме с таким поклоном, точно он пре­
зентовал ей свадебный букет.
Прошло месяцев пять-шесть после байоннской коррИды . Очерк
этот давно уже был написан и сд ан в типографию. И вот заг�янул в
мое п арижское жилье, проездом из МадрИда в Брюссель , мой не­
давний, но очень приятный знакомый, господин Р. де С" секретарь
испанского посольства при одной из европейских держав.
Вечером, за бутьшкой сладкого белого бордо, мы хорошо и не­
принужденно разговорились , и так как байоннские впечатления,
трижды мною пережитые - на камнях арены, в воспоминаниях ·И
на бумаге, - еще бьши свежи, то разговор, естественно , коснулся
боя быков.
- О да, да, - с сожалением покачал головою господин С. -
Жестокое зрелище " . Темное пятно на Исп ан ии. Пережиток грубых
и диких времен . " А кстати, вы где же вИдели коррИду?
-
Этим летом в Байонне.
- Ах, вам надо бьшо бы поехать в МадрИд или в Севилью, если
вас как художника интересует красочная сторон а .
-
Но вы сами знаете, как трудно с визами, особенно н ам ,
русским .
89

А. И. Куприн
- О , в этом отношении я всегда к вашим услугам . В Мадриде
вы все увидите в размерах великолепных и грандиозных. Мадрид­
ская арена вмещает тридцать тысяч зрителей, и на ней выступают
самые знаменитые эспада. Это не Байонна ...
Я несмело возразил :
- Однако и байоннская коррида произвела на меня сильное
впечатление.
С. сбоку, недоверчиво взглянул на меня .
- Гм". Кого же вы там видели?
-
Ну, например, дон Ганеро.
- А-а! Это прекрасный, исключительный матадор. Сколько раз
и как страшно его калечили быки, но он остался чуждым робости.
Ганеро - любимец наследного принца. Это инфант первый дал ему,
кавалерийскому офицеру, мысль выступить против быка верхом
на лошади, согласно старым рыцарским легендам. Да, да, - Гане­
ро очень ценим аристократией арены ." Кто же еще?
- Никанор Вияльта.
- О, вам посчастливилось, мой друг, - воскликнул оживлен-
но господин С. - Замечательный матадор! Вне классов и сравне­
ний. Многие мои знакомые - и я вместе с ними - мы считаем его
первой шпагой Испании. Какая чистая, классическая работа!
Я поддержал от души:
- И какое изящество!
- Да, да. И какой глазомер! Какая точность!
- Какое спокойствие!
- Какая красота тела, поз и движений!
- Какая легкость, уверенность удара!
В моем собеседнике загорелась старая, пунцовая кровь пред­
ков. С большой готовностью, даже с увлечением он рассказал мне
очень многое из жизни матадоров: об их обычаях, набожности и
суевериях, об их боевых приемах и тренировке, о точном распо­
рядке дня выступления, о подробностях костюма и о гонорарах.
Но все это очень густо изложено в известной книге Бласко Ибань­
еса «Кровь и песок», к которой я и отсылаю читателя .
Между прочим, я вскользь упомянул о mise а mort - о после­
дней встрече быка и матадора, в которой смерть грозит обеим сто­
ронам. Я сказал о том, как молниеносно скор и трудноуловим этот
момент.
Господин С. быстро поднялся со стула. Он высокого роста, но
в ту минуту почему-то показался мне выросшим на целую голову.
90

Рассказы
-
Видите ли, - заговорил он горячо, - есть два способа на­
несения быку смертельного удара. Один - когда эспада вызывает
быка на атаку и принимает ее. Другой - когда он сам атакует.
-
Вот поглядите ". У меня в руке шпага, - господин С. легко и
красиво стал en garde (в первую позицию фехтовальщика) . - Бык
кидается на меня, наклонив вниз голову, и открывает мне fente (ме­
сто для удара) . Я наношу его по верхней линии приемом кварта
или сикста, как мне будет удо бнее. (Он сделал быстрый выпад.) В
другом случае, повернув плоско клинок, я наступаю и пронзаю быка
по линии сверху вниз приемами септима или октава, судя по его
положению.
И, закончив эти слова блистательным ударом в пространство,
господин С. остановился против меня с победоносным видом и раз­
горевшимися глазами.
Я долил его стакан, и мы чокнулись за Никанора Вияльта. По­
том я сказал, признаюсь , не без лукавства:
-
Прекраснейшее зрелище - коррида, но ужасно жалко лоша­
дей и противно видеть все подробности ...
Господин С. как-то сразу увял и нехотя, слабо отмахнулся кис­
тью руки.
- Ах, и не говорите. Варварство! Низменное и грубое развле­
чение! Я сам бываю на корридах только по обязанности , чтобы не
огорчить добрых друзей отказом. Но, рассуждая теоретически , без
этих несчастных лошадей коррида потеряла бы девять десятых своей
жестокой прелести . Подумайте только: в лошади и в пикадоре,
включая сюда и вес тяжелого седл а, не менее трехсот, а то и триста
двадцать, триста сорок кило. Но бык без всякого усилия, одним
взмахом рогов, подбрасывает эту тяжесть в воздух и швыряет о зем­
лю. Тогда человек кажется в сравнении с ним жалкой щепкой. Вы
видите много крови - лошадиной и бычьей. Но сейчас мужчина с
бесстрашным сердцем предстанет прямо перед мордой свирепого
животного , и, может быть, через секунду прольется его, человечес­
кая, драгоценная кровь. И это видят и сознают все : и тысячи зрите­
лей, и кадрилья, и сам стройный, элегантный, спокойный по вне­
шности эспада". Да, тут есть что-то нелепое, но и героическое, вер­
нее - нелепо-героическое. Особенно, когда подумаешь об одрях­
лении современного человечества.
-
Говорят, - сказал я, - говорят, что уже вырабатывается
испанским правительством проект о запрещении выводить лоша­
дей на арену для этой беспощадной бойни?
91

А. И. Куприн
- Говорят, - неохотно подтвердил господин С. - И эту гуман­
ную меру нельзя не приветств овать .
- Несомненно, - согласился я. - Но народ? Что скажет на­
род, обожающий свою кровавую корриду? Примите во внимание
тысячелетнюю наследственную привычку. Кроме того, южный тем­
перамент, пылкие сердца" .
Господин С. поглядел на меня серьезно; но где-то в глубине его
зрачков я увидел тонкие искры насмешки. Он сказал внушительно:
- Я не отрицаю, конечно, страстности и нетерпеливости на­
шего национального характера. Но испанцы - это народ, в сущ­
ности , добрый, религиозный и законопослушный ".
Мне вспомнился рассказ милого господина Пинья о том, как
была подожжена байоннская арена.
Тут пришла моя очередь сказать «Гм» ". Но я сделал это со всей
осто рожностью, точно слегка откашлялся.
1925
Ю-Ю
Если уж слушать, Ника, то слушай внимательно. Такой уrовор.
Оставь, милая девочка, в покое скатерть и не заплетай бахрому в
косички" .
Звали ее Ю-ю . Не в честь какого-нибудь китайского мандарина
Ю-ю и не в память папирос Ю-ю, а просто так . Увидев ее впервые
маленьким котенком, молодой человек трех лет вытаращил глаза
от удивления, вытянул губы трубочкой и произнес: «Ю-ю» . Точно
свистнул. И пошло - Ю-ю.
, Сначала это бьm только пушистый комок с двумя веселыми гла­
зами и бело-розовым носиком. Дремал этот комок на подоконни­
ке, на солнце; лакал, жмурясь и мурлыча, молоко из блюдечка; ло­
вил лапой мух на окне; катался по полу, играя бумажкой, клубком
ниток, собственным хвостом ". И мы сами не помним, когда это
вдруг вместо черно-рыже-белого пушистого комка мы увидели
большую, стройную, гордую кошку, первую красавицу и предмет
зависти любителей.
Ника, вынь указательный палец изо рта . Ты уже большая . Че­
рез восемь лет - невеста. Ну что , если тебе навяжется эта гадкая
привычка? Приедет из-за моря великолепный принц, станет сва-
92

Рассказы
таться, а ты вдруг - палец в рот! Вздохнет принц тяжело и уедет
прочь искать другую невесту. Только ты и увидишь издали его зо­
лотую карету с зеркальными стеклами". да пьmь от колес и копыт" .
Выросла, сл овом, всем кошкам кошка. Темно-каштановая с
огненными пятнами, на груди пышная белая манишка, усы в чет­
верть аршина, шерсть длинная и вся лоснится, задние лапки в ши­
роких штанинах, хвост как ламповый ерш! ..
Ника, спусти с колен Бобика. Неужели ты думаешь , что щеня­
чье ухо это вроде ручки от шарманки? Если бы так тебя кто -нибудь
крутил за ухо? Брось, иначе н
.
е буду рассказывать ".
Вот так. А самое замечательное в ней было - это ее характер.
Ты заметь, милая Ника: живем мы рядом со многими животными и
совсем о них ничего не знаем . Просто - не интересуемся. Возьмем,
например, всех собак, которых мы с то бой знали. У каждой - своя
особенная душа, свои привычки, свой характер. То же у кошек. То
же у лошадей. И у птиц. Совсем как у людей ".
Ну, скажи, видала ли ты когда-нибудь еще такую непоседу и
егозу, как ты, Ника? Зачем ты нажимаешь мизинцем на веко? Тебе
кажутся две лампы? И они то съезжаются, то разъезжаются? Ни­
когда не трогай глаз руками ".
И никогда не верь тому, что тебе говорят дурного о животных.
Тебе скажу�:: осел глуп. Когда человеку хотят намекнуть , что он
недалек умом, упрям и ленив, - его деликатно называют, ослом.
Запомни же, что , наоборот, осел - животное не только умное, но
и послушное, и приветливо�, и трудолюбивое. Но если его перегру­
зить свыше его сил или вообразить, что он скаковая лошадь, то он
просто останавливается и говорит: «Этого я не могу. Делай со мной
что хочешь». И можно бить его сколько угодно - он не тронется с
места. Желал бы я знать, кто в этом случае глупее и упрямее: осел
или человек? Лошадь - совсем другое дело. Она нетерпелива, не­
рвна и обидчива. Она сделает даже то, что пре�ышает ее силы, и
тут же подохнет от усердия" .
Говорят еще : глуп, как гусь ". А умнее этой птицы нет на свете .
Гусь знает хозяев по походке. Например, возвращаешься домой
среди ночи.. Идешь по улице, отворяешь калитку, проходишь по
двору - гусн молчат, точно их нет. А незнакомый вошел
'
во двор -
сейчас же гусиный переполох: «Га-га-га! Га-га-га! Кто это шляется
по чужим домам?»
,
А какие они". Ника, не жуй бумагу. Выплюнь" . А какие они
славные отцы и матери, если бы ты знала! Птенцов высиживают
93

А. И. Куприн
поочередно - то самка, то самец . Гусь даже добросовестнее гусы­
ни. Если она в свой досужный час заговорится через меру с сосед­
ками у водопойного корыта, по женскому обыкновению, - госпо­
дин гусь выйдет, возьмет ее клювом за затьшок и вежливо потащит
домой, ко гнезду, к материнским обязанностям. Вот как-с!
И очень смешно, когда гусиное семейство изволит прогуливать­
ся. Впереди он, хозяин и защитник. От важности и гордости клюв
задрал к небу. На весь птичник глядит свысока. Но беда неопыт­
ной собаке или легкомысленной девочке, вроде тебя, Ника, если
вы ему не уступите дороги : сейчас же зазмеит над землею, зашипит,
как бутылка содовой воды, разинетжесткий клюв, а назавтра Ника
ходит с огромным синяком на левой ноге, ниже колена, а собачка
все трясет ущемленным ухом.
А за гусем - гусенята, желто-зеленые, как пушок на цветущем
вербном барашке. Жмутся друг к дружке и пищат. Шеи у них го­
ленькие, на ногах они не тверды - не веришь тому, что вырастут и
станут как папаша. Маменька - сзади. Ну, ее просто описать не­
возможно - такое вся она блаженство, такое торжество! «Пусть
весь мир смотрит и удивляется, какой у меня замечательный муж и
какие великолепные дети. Я хоть и мать и жена, но должна сказать
правду: лучше на свете не сыщешь». И уж переваливается с боку на
бок, уж переваливается ... И вся семья гусиная - точь-в-точь как
добрая немецкая фамилия на праздничной прогулке.
И отметь еще одно, Ника: реже всего попадают под автомоби­
ли гуси и собачки таксы, похожие на крокодилов, а кто из них на
вид неуклюжее, - трудно даже решить.
Или, возьмем, лошадь. Что про нее говорят? Лошадь глупа. У
нее только красота, способность к быстрому бегу да память мест.
А так - дура дурой, кроме того еще, что близорука, капризна,
мнительна и непривязчива к человеку. Но этот вздор говорят люди,
которые держат лошадь в темных конюшнях , которые не знают
радости воспитать ее с жеребячьего возраста, которые никогда не
чувствовали, как лошадь благодарна тому, кто ее моет, чистит, во­
дит коваться, поит и задает корм. У такого человека на уме только
одно: сесть на лошадь верхом и бояться, как бы она его не лягнула,
не куснула, не сбросила. В голову ему не придет освежить лошади
рот, воспользоваться в пути более мягкой дорожкой, вовремя по­
поить умеренно, покрыть попонкой или своим пальто на стоянке...
За что же лошадь будет его уважать, спрашиваю я тебя?
94

Рассказы
А ты лучше спроси у любого природного всадника о лошади, и
он те бе всегда ответит: умнее, добрее, благороднее лошади нет ни­
кого , - конечно, если только она в хороших, понимающих руках.
У арабов - лучшие, какие только ни на есть, лошади. Но там
лошадь -член семьи. Там на нее, как на самую верную няньку, ос­
тавляют малых детей . Уж будь спокойна, Ника, такая лошадь и скор­
пиона раздавит копытом, и дикого зверя залягает. А если чумазый
ребятенок уползет на четвереньках куда-нибудь в колючие кусты,
где змеи, лошадь возьмет его нежненько за ворот рубашонки или за
штанишки и оттащит к шатру: «Не лазай, Дурачок , куда не следует» .
И умирают иногда лошади в тоске по хозяину, и плачут насто­
ящими слезами.
А вот как запорожские казаки пели о лошади и об убитом хозя­
ине. Лежит он мертвый среди поля, а
Вокруг его кобьшьчина ходе,
Хвостом мух отгоняе,
В очи ему заглядае,
Пырська ему в лице.
Ну-ка? Кто из них прав? Воскресный всадник или природный?"
Ах, ты все-таки не позабыла про кошку? Хорошо, возвраща­
юсь к ней. И правда: мой рассказ почти исчез в предисловии. Так , в
Древней Греции был крошечный городишко с огромнейшими го­
родскими воротами. По этому поводу какой-то прохожий однаж­
ды пошутил : смотрите бдительно, граждане, за вашим городом, а
то он, пожалуй, ускользнет в эти ворота.
А жаль. Я бы хотел тебе рассказать еще о многих вещах : о том,
как чистоплотны и умны оклеветанные свиньи, как вороны на пять
способов обманывают цепную собаку, чтобы отнять у нее кость,
как верблюды". Ну, ладно, долой верблюдов, давай о кошке.
Спала Ю-ю в доме, где хотела: на диванах, на коврах, на стуль­
ях, на пианино сверх нотных тетрадок. Очень любила лежать на
газетах, подползши под верхний лист: в типографской краске есть
что-то лакомое для кошачьего обоняния, а кроме того , бумага от­
лично хранит тепло.
Когда дом начинал просыпаться, - первый ее деловой визит
бывал всегда ко мне и то лишь после того, как ее чуткое ухо улав­
ливало утренний чистый детский голосок, раздававшийся в комна­
те рядом со мною.
95

А. И. Куприн
Ю-ю открывала мордочкой и лапками неплотно затворяемую
дверь, входила, вспрыгивала на постель, тыкала мне в руку или в
щеку розовый нос и говорила коротко: «Муррм» .
За всю свою жизнь она ни разу не мяукнула, а произносила толь­
ко этот довольно музыкальный звук «муррм». Но бьшо в нем мно­
го разнообразных оттенков, выражавших то ласку, то тревогу, то
требование, то отказ, то благодарность, то досаду, то укор. Корот­
кое «муррм» всегда означало: «Иди за мной».
Она спрыгивала на пол и, не оглядываясь, IШia к двери. Она не
сомневалась в моем повиновении.
Я слушался. Одевался наскоро, выходил в темноватый кори­
дор. Блестя желто-зелеными хризолитами глаз, Ю-ю дожидалась
меня у двери, ведущей в комнату, где обычно спал четырехлетний
молодой человек со своей матерью. Я приотворял ее. Чуть слыш­
ное признательное «мрм», S-образное движение ловкого тела, зиг­
заг пушистого хвоста, и Ю-ю скользнула в детскую.
Там - обряд утреннего здорованья. Сначала - почти офици­
альный долг почтения - прыжок на постель к матери. «Муррм!
Здравствуйте, хозяйка!» Носиком в руку, носиком в щеку, и конче­
но; потом прыжок на пол, прыжок через сетку в детскую кроватку.
Встреча с обеих сторон нежная.
«Муррм, муррм! Здравствуй, дружок! Хорошо ли почивал?»
- Ю-юшенька! Юшенька! Восторгательная Юшенька!
И голос с другой кроваm:
- Коля, сто раз тебе говорили, не смей целовать кошку! Кош­
ка - рассадник микробов ...
Конечно, здесь, за сеткой, вернейшая и нежнейшая дружба. Но
все-таки кошки и люди суть только кошки и люди . Разве Ю-ю не
знает, что сейчас Катерина принесет сливки и гречневую размазню
с маслом? Должно быть , знает.
Ю-ю никогда не попрошайничает. (За услугу благодарит крот­
ко и сердечно.) Но час прихода мальчишки из мясной и его шаги
она изучила до тонкости . Если она снаружи, то непременно ждет
говядину на крыльце, а если дома - бежит навстречу говядине в
кухню. Кухонную дверь она сама открывает с непостижимой лов­
костью. В ней не круглая костяная ручка, как в детской, а медная,
дл инная. Ю-ю с разбегу подпрыгивает и виснет на ручке, обхваmв
ее передними лапками с обеих сторон, а задними упирается в стену.
Два-три толчка всем гибким телом - кляк! - ручка поддалась, и
дверь отошла. Дальше - легко.
96

Рассказы
Бывает, что мальчуган долго копается, отрезая и взвешивая.
Тогда от нетерпения Ю-ю зацепляется копями за закраину стола и
начинает раскачиваться вперед и назад, как циркач на турнике.
Но - молча.
Мальчуган - веселый, румяный, смепшивый ротозей . Он стра­
стно любит всех животных, а в Ю-ю прямо влюблен . Но Ю-ю не
позволяет ему даже прикоснуться к себе. Надменный взгляд - и
прыжок в сторону. Она горда! Она никогда не забывает, что в ее
жилах течет голубая кровь от двух ветвей : великой сибирской и
державной бухарской. Мальчишка для нее - всего лишь кто-то ,
приносящий ей ежедневно мясо. На все, что вне ее дома, вне ее по­
кровительства и благоволения, она смотрит с царственной холод­
ностью. Нас она милостиво приемлет.
Я любил исполнять ее приказания. Вот, например, я работаю
над парником, вдумчиво отщипьшая у дынь лишние побеги - здесь
нужен большой расчет. Жарко от летнего солнца и от теплой зем­
ли. Беззвучно подходит Ю-ю.
«Мрум!»
Это значит: «Идите, я хочу пить».
Разгибаюсь с трудом. Ю-ю уже впереди. Ни разу не обернется
на меня . Посмею ли я отказаться или замедлить? Она ведет меня из
огорода во двор, потом на кухню, затем по коридору в мою комна­
ту. Учтиво отворяю я перед нею все двери и почтительно пропус­
каю вперед. Придя ко мне, она легко вспрыгивает на умывальник,
куда проведена живая вода, ловко находит на мраморных краях
три опорные точки для трех лап - четвертая на весу для балан­
са, - взглядывает на меня через ухо и говорит:
«Мрум. Пустите воду».
Я даю течь тоненькой серебряной струйке. Изящно вытянувши
шею, Ю-ю поспешно лижет воду узким розовым язычком .
Кошки пьют изредка, но долго и помногу. Иногда для шутли­
вого опыта я слегка завинчиваю четырехлапую никелевую рукоят­
ку. Вода идет по капельке.
Ю-ю недовольна. Нетерпеливо переминается в своей неудоб­
ной позе, оборачивает ко мне голову. Два желтых топаза смотрят
на меня с серьезным укором.
«Муррум! Бросьте ваши глупости! ..»
И несколько раз тычет носом в кран .
Мне стыдно. Я прошу прощения. Пускаю воду бежать как
следует.
4 1087
97

А. И. Куприн
Или еще:
Ю-ю сидит на полу перед оттоманкой; рядом с нею газетный
лист. Я вхожу. Останавливаюсь . Юю смотрит на меня пристально
неподвижными, немигающими глазами. Я гляжу на нее. Так про­
ходит с минуту. Во взгляде Ю-ю я ясно читаю :
«Вы знаете, что мне нужно, но притворяетесь. Все равно про­
сить я не буду» .
Я нагибаюсь поднять газету и тотчас слышу мягкий прыжок.
Она уже на оттоманке. Взгляд стал мягче. Делаю из газеты двух­
скатный шалашик и прикрываю кошку. Наружу - только пушис­
тый хвост, но и он понемногу втягивается, втягивается под бумаж·
ную крышу. Два-три раза лист хрустнул, шевельнулся - и конец.
Ю-ю спит. Ухожу на цыпочках .
Бывали у меня с Ю-ю особенные часы спокойного семейного
счастья. Это тогда, когда я писал по ночам: занятие довольно изну­
рительное, но если в него втянуться, в нем много тихой отрады.
Царапаешь, царапаешь пером, вдруг не хватает какого-то очень
нужного сл ова. Остановился. Какая тишина! Шипит еле слышно
керосин в лампе, шумит морской шум в ушах, и от этого ночь еще
тише . И все люди спят, и все звери спят, и лошади, и птицы, и дети,
и Колины игрушки в соседней комнате . Даже собаки и те не лают,
заснули. Косят глаза, расплываются и пропадают мысли. Где я: в
дремучем лесу или на верху высокой башни? И вздрогнешь от мяг­
кого упругого толчка. Это Ю-ю легко вскочила с пола на стол .
Совсем неизвестно, когда пришла.
Поворочается немного на столе, помнется, облюбовывая мес­
то, и сядет рядышком со мною, у правой руки, пушистым, горба­
тым в лопатках комком; все четыре лапки подобраны и спрятаны,
только две передние бархатные перчаточки чуть-чуть высовыва­
ются наружу.
Я опять пишу быстро и с увлечением. Порою, не шевеля голо­
вою, брошу быстрый взор на кошку, сидящую ко мне в три четвер­
ти . Ее огромный изумрудный глаз пристал ьно устремлен на огонь , а
поперек его , сверху вниз, узкая, как лезвие бритвы, черная щелочка
зрачка. Но как ни мгновенно движение моих ресниц, Ю-ю успевает
поймать его и повернуть ко мне свою изящную мордочку. Щелочки
вдруг превратились в блестящие черные круги, а вокруг них тонкие
каемки янтарного цвета. Ладно , Ю-ю, будем писать дальше.
Царапает, царапает перо. Сами собою приходят ладные, уклю­
жие сл ова. В послушном разнообразии строятся фразы. Но уже тя-
98

Рассказы
желеет голова, ломит спину, начинают дрожать пальцы правой
руки: того и гляди, профессиональная судорога вдруг скорчит их,
и перо, как заостренный дротик, полетит через всю комнату. Не
пора ли?
И Ю-ю думает, что пора. Она уже давно выдумала развлече­
ние: следит внимательно за строками, вырастающими у меня на
бумаге, водя глазами за пером, и притворяется перед самой собою,
что это я выпускаю из него маленьких, черных, уродливых мух. И
вдруг хлоп лапкой до самой последней мухе. Удар меток и быстр:
черная кровь размазана по бумаге. Пойдем спать, Ю-юшка. Пусть
мухи тоже поспят до завтрева.
За окном уже можно различить смутные очертания милого мо­
его ясеня. Ю-ю сворачивается у меня в ногах, на одеяле.
Заболел Ю-юшкин дружок и мучитель Коля. Ох, жестока была
его болезнь; до сих пор страшно вспоминать о ней. Тут только я
узнал, как невероятно цепок бывает человек и какие огромные,
неподозреваемые силы он может обнаружить в минуты любви и
гибели.
У людей, Ника, существует много прописных истин и ходячих
мнений, которые они принимают готовыми и никогда не потру­
дятся их проверить. Так, тебе, например, из тысячи человек девять­
сот девяносто девять скажут: «Кошка - животное эгоистическое.
Она привязывается к жилью, а не к человеку». Они не поверят, да и
не посмеют поверить тому, что я сейчас расскажу про Ю-ю. Ты, я
знаю, Ника, поверишь!
Кошку к больному не Пускали. Пожалуй, это и бьшо правиль­
ным. Толкнет что-нибудь, уронит, разбудит, испугает. И ее недо­
лго надо бьmо отучать от детской комнаты. Она скоро поняла свое
положение. Но зато улеглась, как собака, на голом полу снаружи,
у самой двери, уткнув свой розовый носик в щель под дверью, и
так пролежала все эти черные дни, отлучаясь только для еды и крат­
ковременной прогулки. Отогнать ее бьшо невозможно. Да и жалко
было. Через нее шагали, заходя в детскую уходя, ее толкали нога­
ми, наступали ей на хвост и на лапки, отшвыривали порою в спеш­
ке и нетерпении. Она только пискнет, даст дорогу и опять мягко,
но настойчиво возвращается на прежнее место. О таковом кошачь­
ем поведении мне до этой поры не приходилось ни слышать, ни
читать. На что уж доктора привыкли ничему не удивляться, но даже
доктор Шевченко сказал однажды со снисходительной усмешкой:
-Комичный у вас кот. Дежурит! Это курьезно...
4*
99

А. И. Куприн
Ах, Ника, ДJIЯ меня это вовсе не бьшо ни комично, ни курьезно.
До сих пор у меня осталась в сердце нежная признательность к па­
мяти Ю-ю за ее звериное сочувствие ".
И вот что еще бьшо странно. Как только в Колиной болезни за
последним жестоким кризисом наступил перелом к лучшему, когда
ему позволили все есть и даже играть в постели, - кошка каким-то
особенно тонким инстинктом поняла, что пустоглазая и безносая
отошла от Колина изголовья, защелкав челюстями от злости . Ю-ю
оставила свой пост. Долго и бесстыдно отсьmалась она на моей кро­
вати. Но при первом визите к Коле не обнаружила никакого волне­
ния. Тот ее мял и тискал, осыпал ее всякими ласковыми именами,
назвал даже от восторга почему-то Юшкевичем! Она же выверну­
лась ловко из его еще слабых рук, сказала «мрм», спрыгнула на пол
и ушла. Какая выдержка, чтобы не сказать: спокойное величие души! ..
Дальше, милая моя Ника, я тебе расскажу о таких вещах, кото­
рым, пожалуй, и ты не поверишь. Все, кому я это ни рассказывал,
слушали меня с улыбкой - немного недоверчивой, немного лука­
вой, немного принужденно-учтивой . Друзья же порою говорили
прямо: «Ну и фантазия у вас, у писателей! Право, позавидовать
можно . Где же это слыхано и видано, чтобы кошка собиралась го­
ворить по телефону?»
А вот собиралась-таки. Послушай, Ника, как это вышло.
Встал с постели Коля худой, бледный, зеленый; губы без цвета,
глаза ввалились, ручонки на свет сквозные, чуть розоватые. Но уже
говорил я тебе: великая сила и неистощимая - человеческая доб­
рота. Удалось оmравить Колю для поправки, в сопровождении
матери, верст за двести в прекрасную санаторию. · Санатория эта
могла соединяться прямым проводом с Петроградом и, при неко­
торой настойчивости, могла даже вызвать наш дачный городиш­
ко, а там и наш домашний телефон. Это все очень скоро сообрази­
ла Колина мама, и однажды я с живейшей радостью и даже с чудес­
ным удивлением услышал из трубки милые гол оса: сначала женс­
кий, немного усталый и деловой, потом бодрый и веселый детский.
Ю-ю с отъездом двух своих друзей - большого и маленького -
долго находилась в тревоге и в недоумении . Ходила по комнатам и
все тыкалась носом в углы. Ткнется и скажет выразительно: «Мик!»
Впервые за наше давнее знакомство я стал слышать у нее это сло­
во. Что оно значило по-кошачьи, я не берусь сказать, но по-челове­
чески оно ясно звучало примерно так: «Что случилось? Где они?
Куда пропали?»
100

Рассказы
И она озиралась на меня широко раскрытыми желто-зелеными
глазами; в них я читал изумление и требовательный вопрос.
Жилье она себе выбрала опять на полу, в тесном закутке между
моим письменным столом и тахтою. Напрасно я звал ее на мягкое
кресло и на диван - она отказывалась, а когда я переносил ее туда
на руках, она, посидев с минутку, вежливо спрыгивала и возвраща­
лась в свой темный, жесткий, холодный угол. Странно: почему в дни
огорчения она так упорно наказывала самое себя? Не хотела ли она
этим примером наказать нас, близких ей людей, которые при всем
их всемогуществе не могли или не хотели устранить беды и горя?
Телефонный аппарат наш помещался в крошечной передней на
круглом столике, и около него стоял сол оменный стул без спинки.
Не помню, в какой из моих разговоров с санаторией я застал Ю-ю
сидящей у моих ног; знаю только, что это случИ:Jiось в самом нача­
ле. Но вскоре кошка стала прибегать на каждый телефонный зво­
нок и, наконец, совсем перенесла свое место жилья в переднюю.
Люди вообще весьма медленно и тяжело понимают животных ;
животные - людей гораздо быстрее и тоньше. Я понял Ю-ю очен�
поздно, лишь тогда, когда однажды среди моего нежного разгово­
ра с Колей она беззвучно прыгнула с пола мне на плечи, уравнове­
силась и протянула вперед из-за моей щеки свою пушистую мор­
дочку с настороженными ушами.
Я подумал: «Слух у кошки превосходный, во всяком случае,
лучше, чем у собаки, и уж гораздо острее человеческого». Очень
часто, когда поздним вечером мы возвращались из гостей, Ю-ю,
узнав издали наши шаги, выбегала к нам навстречу за третью пере­
крестную улицу. Значит, она хорошо знала своих.
И еще. Бьm у нас знакомый очень непоседливый мальчик Жор­
жик, четырех лет. Посетив нас в первый раз, он очень досаждал кош­
ке: трепал ее за уши и за хвост, всячески тискал и носился с нею по
комнатам , зажав ее поперек живота. Этого она терпеть не могла,
хотя по своей всегдашней деликатности ни разу не выпустила ког­
тей. Но зато каждый раз потом , когда приходил Жоржик - будь
это через две недели, через месяц и даже больше, - стоило только
Ю-ю услышать звонкий голосишко Жоржика, раздававшийся еще
на пороге, как она стремглав, с жалобным криком бежала спасаться:
летом вьmрыгивала в первое отворенное окно, зимою ускользала под
диван или под комод. Несомненно, она обладала хорошей памятью.
«Так что же мудреного в том, - думал я, - что она узнала
Колин милый голос и потянулась посмотреть: где же спрятан ее
любимый дружок?»
101

А. И. Куприн
Мне очень захотелось проверить мою догадку. В тот же вечер я
написал письмо в санаторию с подробным описанием кошкиного
поведения и очень просил Колю , что бы в следующий раз, говоря
со мной по телефону, он непременно вспомнил и сказал в трубку
все прежние ласковые слова, которые он дома говорил Ю-юшке. А
я поднесу контрольную слуховую трубку к кошкиному уху.
Вскоре получил ответ. Коля очень тронут памятью Ю-ю и про­
сит передать ей поклон. Говорить со мною из санатории будет че­
рез два дня, а на третий соберутся, уложатся и выедут домой.
И правда, на другой же день утром телефон сообщил мне, что
со мной сейчас будут говорить из санатории. Ю-ю стояла рядом на
полу. Я взял ее к себе на колени - иначе мне трудно было бы уп­
равляться с двумя трубками . Зазвенел веселый, свежий Колин го­
лосок в деревянном ободке. Какое множество новых впечатлений
и знакомств ! Сколько домашних вопросов, просьб и распоряже­
ний! Я едва-едва успел вставить мою просьбу:
- Дорогой Коля, я сейчас приставлю Ю-юшке к уху телефон­
ную трубку. Готово! Говори же ей твои приятные слова.
- Какие слова? Я не знаю никаких сло в, - скучно отозвался
голосок.
- Коля, милый , Ю-ю тебя слушает. Скажи ей что-нибудь лас­
ковое. Поскорее.
- Да я не зна-аю . Я не по-омню. А ты мне купишь наружный
домик для птиц, как здесь у нас вешают за окна?
- Ну, Коленька, ну, золотой, ну, добрый мальчик, ты же обе­
щал с Ю-ю поговорить .
- Да я не знаю говорить по-кошкиному. Я не умею. Я забы-ьш.
В трубке вдруг что-то щелкнуло, крякнуло, и из нее раздался
резкий голос телефонистки:
-Нельзя говорить глупости . Повесьте трубку. Другие клиен­
ты дожидаются .
Легкий стук, и телефонное шипение умолкло.
Так и не удался наш с Ю-ю опыт. А жаль. Очень интересно мне
было узнать, отзовется ли наша умная кошка или нет на знакомые
ей ласковые слова своим нежным «муррум».
ВотивсепроЮ-ю.
Не так давно она умерла от старости, и теперь у нас живет кот­
воркот, бархатный живот. О нем, милая моя Ника, в другой раз.
1927
102

Рассказы
ПУДЕЛИНЫЙ ЯЗЫК
Семья Мурмановых жила уже шесть лет в Париже , выплеснутая
туда гражданской войной . Она состояла всего из двух человек : мужа
и жены; детей им судьба не послала. Они очень обрадовались, когда ,
в начале седьмого года, собралась, посл е долгих письменных угово­
ров, и, наконец, в самом деле приехала к ним в Париж сестра Евге­
нии Львовны, Ирина, с шестилетней дочкой Кирой .
Кирочка сначала дичилась в новой, чужой и непонятной для нее
обстановке. Была она похожа на хорошенького Дикого зверька , вроде
ласки или горностаюшки, впервые вьшезшего из родного дома на
огромный свет Божий. И любопытно, и забавно , и страшно. Зоркие
глазки жадно смотрят, острые ушки чутко слушают, маленькое тельце
дрожит от волнения. Но чуть раздастся скрип, чуть мелькнет тень -
зверек свернулся и уже готов юркнуть в норку.
Дети каждый день растут , каждый день меняются и каждое утро
просыпаются новыми людьми .
Кира весьма скоро огляделась , освоилась и обвыкла. Характер
у нее бьш живой, предприимчивый, открытый и смелый. А тут еще
у нее нашелся такой легкий товарищ, союзник и затейник , как дядя
Аркадий: лучшего ей было не сыскать .
Ее мама пожимала плечами и говорил а в нос:
- Нет, Аркадий , ты мне Киру вконец испортишь . Пожалуй­
ста, не смейся. Я серьезно. Тебе не шесть лет, и ей не сорок, чтобы
проказить вместе по целым дням!
Была она женщина высокого роста, строгая , рассудительная.
Все рассчитывала и знала н аперед. Как сказала , что приедет на
полгода, так и прожила в Париже полгода, а потом уехала обратно
в Россию. Там, видите ли, у нее осталось много дорогого : рояль,
арфа , ноты, давние знакомства, любимый город, при вычная квар ­
тира... Совсем н ичего в ней не чувствовалось общего с младшей
сестрой . Та вся состояла из доброты, ласки и очаровательной лени ...
Дядя Аркадий и Кира не только тесн о и нежно подружились ,
но от материнских выговоров стали как бы заговорщиками . Свой
у них образовался язык, свои маленькие секреты, пожалуй, своя
особая жизнь .
Ну, разве взрослые могли бы догадаться , что в этом милом и
смешном союзе дядя Аркадий Васильевич потерял не только свое
имя и отчество, но даже и родственное звание дяди? Для них двух,
исключительно для них, он носил загадочное имя - Феофан .
103

А. И. Куприн
Началось это с того , что однажды дядя Аркадий прочитал де­
вочке какие-то детские стишки. Они понравились. Прочитали еще
раз и еще. Там, между прочим, бьши две смешные строчки:
С Феофаном шутки плохи:
Он не любит, если блохи .
Эти две строчки остались в памяти и так часто повторялись
вслух , что взрослые вышли наконец из терпения.
- Да оставьте вы вашего дурацкого Феофана в покое. Надоели .
Но однажды, когда два друга, после обеда, сидели в своем люби­
мом, уютном уголке, на широчайшем кожаном диване в гостиной,
Кира вдруг вытаращила глаза - черные бусинки - и спросила:
- А почему он не любит, если?..
- Не знаю. Такой уж он непонятный человек.
- А ты его видел?
- Каждый день вижу.
-Где?
-Унас дома.
- А я его видела?
- Всегда видишь.
-А теперь?
-И теперь.
Кира закусила нижнюю губку. Потом спросила доверчивым
шепотом:
- Скажи, может быть, ты сам и есть Феофан?
Дядя нагнулся совсем близко к ее маленькому ушку и еле слыш­
но шепнул:
- Да, Кирочка. Это я - Феофан . Только «ИМ» не надо знать .
Пусть это будет между нами тайна. Понимаешь?
Черные глаза девочки засияли от восторга.
- Да, да. Никому! Никогда. А ты мне позволишь звать тебя
потихоньку Феофаном?
- Хорошо. Зови. Но только помни ".
- О да! Мы потихоньку" . От них секрет?
- Страшный секрет.
-Страшный?
-Да.
Новоявленный Феофан высоко поднял брови и низко опустил их.
- Ах , мой милый, собственный Феофан! Дай, я тебя крепко
поцелую. Вот так .
104

Рассказы
Что за прелесть, когда между двумя друзьями, большим и ма­
леньким, есть тайна, да еще и страшная. Чудо! Для всего света они
бьmи Аркадий Васильевич и Кира и лишь только наедине - Кира
и Феофан.
Таких дружеских интимных делишек у них водилось много, и
обоим им от них бьmо удовольствие и радость . Точно жили они,
совсем отгородившись от взрослых. Но самым увлекательным бьmо
то время, когда они научились говорить на языке черных пуделей!
Каждый день перед завтраком они ходили вдвоем гулять по
аллеям и холмам того большого сквера, который разбит у подно­
жия театра Трокадеро. На обратном пути заходили в магазины.
Иногда покупали на улице дешевые, но пресмешные парижские
игрушки или воздушный шар.
Каждый раз, выходя на прогулку, они заставали против ворот
на мостовой старенькую зеленщицу. У нее бьmа небольшая ручная
тележка, нагруженная капустой, салатом, пучками моркови, свек­
лы и порея, связками петрушки. К тележке сбоку бьm обычно при­
вязан большой лохматый черный пудель . Он яростно лаял, кида­
ясь на всех проходящих, после отдыхал, стоял умильно щуря глаза,
дрожа высунутым красным языком и часто дыша, а потом опять
принимался лаять . Когда же зеленщица перевозила свою тележку с
места на место, пудель влезал грудью в постромку и изо всех своих
собачьих сил помогал хозяйке.
- Милый Феофан, - сказала однажды Кира, глядя на соба­
ку . - Я догадалась, почему пудель так лает. Он голодный и про­
сит покушать.
- Возможно. Давай пойдем на кухню, посмотрим для него чего­
нибудь, - согласился Феофан.
Нашли кусок вчерашнего пирога с мясом. Снесли на улицу и
дали пуделю. Собака вмиг его проглотила и в знак благодарности
залаяла отчаянно-весело.
Так у них с этого дня и повелось: идя на прогулку, непременно
захватить с собою угощение для собаки. Старушка этому не пре­
пятствовала. Как-то даже сказала Кире:
- Приласкайте его , малютка. Он очень добрый и умный.
Кира погладила пуделя. Он запрыгал на цепи и завизжал от
восторга.
Случилось, что Мурманов был занят срочным делом и гулять с
Кирой ему бьmо некогда .
105

А. И. Куприн
- Как же так? - протянула Кира надутым голосом, прижима­
ясь к дяде. - Как же так, Феофан? Ведь пудель на нас обидится.
-Не могу, никак не могу, Кирочка" . Впрочем, ты, когда пой­
дешь гулять с горничной, так возьми на кухне какую-нибудь кос­
точку и снеси ему. Кстати, и от меня поклонись .
-
Мне одной неловко, без тебя, Феофан!
-
Иди, иди, милая девочка. Я не могу оторваться от работы".
Через два часа, погуляв, Кира вернулась домой. Дядя окончил
занятия и ждал ее.
- Ну, что , Кира? - спросил он. - Отдала косточку?
- Да, Феофан. Он был очень доволен.
- Что же он сказал?
- Он сказал". Знаешь, Феофан, он ничего не сказал .
-Ни слова?
-Ни слова.
- Как же это так? Странно .
- Правда, странно?
- Н-да. Удивительно. Что же он делал?
- Ничего . Только хвостом помахал .
-
Ага! Хвостом? Да это же и есть, Кира, пуделиный разговор.
Пудели только хвостом и разговаривают.
- Хвостом? Правда, Феофан?
- Истинная правда. Ну, покажи-ка, как он сделал хвостом.
Кира быстро прочертила в воздухе указательным пальцем три
длинные линии.
- Так, так и так.
Феофан обрадовался и захохотал .
- Как же ты не поняла, Кирочка? Это значит: «благодарю тебя,
Кира» .
- А потом он еще замахал. Так, так, так, так и так.
- Очень просто : передай от меня поклон Феофану.
- Ах, как прекрасно! Феофан, а я умею говорить по-пуделиному?
- Умеешь, Кирочка. «Они», конечно, не умеют, а мы с тобой
будем свободно разговаривать .
- Да? В самом деле? Ужасно хорошо! Ну, вот, например, что я
сейчас сказала?
Она с увлечением начертила в воздухе несколько невидимых
линий.
- Очень ясно: «Феофан , принеси мне сегодня вечером шокола­
док». Верно?
106

Рассказы
- Не совсем, Феофан . И эклерку.
- Ах, правда, ошибся. Шоколадок и пирожное эклер.
- Вот, это так . А теперь скажи ты что -нибудь .
- Изволь. Раз, два, три , четыре. Поняла?
-
Поняла. Это значит: «Будем всегда говорить по-пуделино-
му, а нас никто из «них» не поймет» .
- Да. Ну, однако, пойдем завтракать, Кира, а то «они» рассер­
дятся ...
С тех пор и вошел у Феофана с Кирой в моду пуделиный язык .
Оказалось, что на нем было говорить гораздо удобнее и приятнее,
чем на человеческом, а главное, этот язык богаче, чем человечес­
кое слово. На нем бьшо возможно передавать вещи, совсем недо­
ступные человеческим средствам.
Взрослые скоро обратили внимание на эти таинственные без­
звучные переговоры.
Раз за обедом Ирина Львовна сказала в нос:
- Аркадий и Кира, что это вы все тычете пальцами в воздух?
Что за новое дурацкое занятие?
Аркадий, под очками, широко и удивленно раскрыл глаза.
Кирочка же сказала, сделав губки трубочкой:
- Я ничего , мама, я так себе, играла только.
И она обменялась с Феофаном быстрым лукавым взглядом.
Тетя Женя добродушно рассмеялась.
- Я на днях возвращалась домой и вдруг вижу картину. Стоят
они оба, Аркадий и Кира, перед собакой ... Знаете, тут у зеленщицы
есть такой черный пудель? Стоят и делают пальцами какие-то зак­
линания. Я подумала, уж не с ума ли они оба сошли или, может
быть, разговаривают на со бачьем языке?
Но Кира возразила с усиленной наивностью и с упреком:
- Тетя Женя, разве же пудели разговаривают? Как тебе это в
голову пришло?
И опять два мгновенных, искрящихся смехом взгляда.
- Аркадий, Аркадий, - вздохнула Ирина Львовна. - Совсем
ты мне испортил вконец мою Киру. Что я с ней буду делать в Пе­
тербурге?
Твердый был характер у Ирины Львовны, а слово ее - крепче
ал маза. Как порешила покинуть Париж поздней осенью, так и ста­
ла в начале октября собираться в дальнюю дорогу. Ни милое гос­
теприимство Мурмановых, ни уго воры Аркадия Васильевича, ни
107

А. И. Куприн
просьбы тети Жени , ни Кирочкины слезы - не переломили ее су­
рового решения. Вышло даже так, что уехала она с Кирой на три
дня раньше, чем сама назначила. Причиною этой спешки был все
тот же удивительный пуделиный язык.
Приехала однажды к Мурмановым очень важная знакомая ба­
рыня, Анна Викентьевна (для нее нарочно бьши заказаны к обеду
устрицы, лангусты, дичь и цветы. Она любила изысканный стол).
Бьша эта дама очень, даже чрезвычайно полна (Кирочке все хоте­
лось обойти ее кругом: сколько выйдет шагов, - но не осмелилась) .
На груди у нее не висела, а лежала, как на подушке, большая брош­
ка из синей эмали с золотом. Когда Анна Викентьевна говорила,
то брошка подпрыгивала у нее на груди , а говорила она много,
быстро, громко, без передышки и других не слушал а.
За обедом Кире было скучно : говорила дама все про взрослое,
про неинтересное. Потом она обиделась: Феофан , против обыкно­
вения, совсем не уделял ей внимания . Он не отводил глаз от Анны
Викентьевны и тол ько в такт ее речи то кивал, то покачивал, то
потряхивал головой, выражая то удивление, то сочувствие, то со­
гласие. А Кире уже давно не терпелось задать ему один очень важ­
ный и неотложный вопрос и, конечно, на пуделином языке. Поэто­
му, пользуясь редкими секундами, когда лицо Феофана случайно
обращалось в ее сторону, Кира принималась быстро чертить паль­
цем ломаные линии, но из осторожности делала это в самом умень­
шенном виде, на пространстве между носом и подбородком.
И вдруг, позабыв всякую сдержанность, она сказала громко, с
огорчением и упреком:
- Да дядя же Аркадий. Я тебе все говорю, а ты все не видишь .
Смотри! - И она проворно начертила: - Раз, два, три, четыре, пять.
- Оставь, Кирочка, - отмахнулся рукой Мурманов. - Потом
когда-нибудь. Теперь я ничего не понимаю. И не время.
Кирочка потеряла душевное равновесие и то чно с горы пока­
тил ась :
-
Нет, время! И ты отлично понимаешь. Я тебя спрашиваю:
почему у этой толстой тети на груди прицеплена синяя тарелочка?
Чтобы ей суп не капал на платье? Да?
Все замолкли, опустив глаза на скатерть. Наступила тишина.
Наконец Анна Викентьевна сказала необычайно нежным, но дро­
жащим голосом:
- Какая милая девочка! Какая острая и воспитанная! Она у вас
далеко пойдет.
108

А. И. Куприн и Е. М. Куприна.

Рассказы
При этом лицо у нее бьmо цвета темного кирпича.
Обед закончился не особенно весело, и после него дама очень
ск оро уехала. Ну, и попало же обоим - и дяде и племяннице - от
Ирины Львовны за пуделиный. язык ! Дядя Аркадий был умный и
хитрый: он все помалкивал, а Кира сорвалась и нагрубила:
- И ничего я дурного не сдел ала. С подвязанной тарелкой вов­
се удобнее, чем с салфеткой, а дама твоя глупая , толстая и против­
ная . Вот тебе!
На это последовал краткий военный приговор:
-
В угол носом. Марш!
И рука мамы, с вытянутым пальцем, указала место наказания.
- И пойду! - отрезала Кира, мотнув стриженой головенкой. -
А твоя дама - дура!
В гостиной, между шкафом и любимым кожаным диваном, где
стояла «в угол носом» Кира, бьшо полутемно, свет проникал туда
из столовой. Неразборчиво доносились до Киры из тетиной ком­
наты голоса старших: сердитый мамин, спо койный дяди Аркадия ,
лениво-ласковый тети Жени . Потом взрослые затихли. Чьи-то ос­
торожные шаги послышались в гостиной. Подошел дядя Аркадий
и молча стал рядом с Кирой, которая уже успела наплакаться.
-
Что , Феофан? - прошептала девочка.
- Да вот, пришел постоять с то бою в углу носом. Оба мы ви-
новаты: и я и ты.
Кира глубоко, в несколько раз, вздохнула, как всегда вздыхают
дети после слез.
-
Мама очень сердитая?
-
Нет, ничего . Отошла. Только, вместо субботы, собирается
ехать завтра.
Девочка просунула ручку под дядин локоть и прижалась к нему.
-
Мне жалко тебя, Феофан . Мне тебя очень жалко. Давай в
последний раз поговорим по-пуделиному . Ну, смотри, что я напи­
сала на стенке?
-Знаю. «Феофан, ты обо мне будешь всегда помнить?»
- Верно. Теперь ты пиши...
- Зачем писать? Ты и так знаешь, что никогда не забуду.
- Ну, будет вам, дети, шушукаться, - послышался сзади спо-
койный голос Кириной мамы. - Идите на воздух, прогуляйтесь
немного . Завтра рано вставать.
Так и уехала Кира, славная девочка, буйная голова, доброе сер­
дце, знаток пуделиного языка. Дядя Аркадий очень был огорчен
109

А. И. Куприн
разлукой, но держался крепко , как настоящий мужчина. Только
осунулся и побледнел немного .
Спустя некоторое время встретился он на улице с одним своим
приятелем . Встречи их в громадном Париже бьши редки, но радос­
тны для обоих. Как и всегда бывало в этих случаях, зашли они в
испанскую бодегу (род маленького трактира) и спросили себе по
рюмке хереса. И еще у них бьшо привычное обыкн овение: подго­
товлять друг для друга редкие строки из неисчерпаемого Пушки­
на, которого они оба любили всей душою.
Приятель Мурманова читал торжественным голосом:
Стамбул гяуры нынче славят,
А завтра кованой пятой,
Как змия спящего, раздавят,
И прочь пойдут - и так оставят;
Стамбул заснул перед бедой.
Но тут и о божаемый Пушкин не помог, и душевный разговор
не вязался .
Уже настало время проститься. Замолчали . И вдруг Мурманов
голосом, проникнутым глубокой печалью, произнес:
- Бедный я , одинокий я Феофан!
Приятель поднял голову. В голубых глаз ах Мурманова , под
стеклами, дрожали слезы .
- Аркадий Васильевич, милый, что с вами?
Вот тут-то Феофан и рассказал мне всю эту историю, которую,
в неполном и несовершенном виде, передаю здесь.
1927
З В ЕРИНЫЙ УРОК
Сказка
После долгих дней страшной засухи поuши н аконец благосло­
венные дожди . Леса освежились . Обмелевшие речки и ручейки на­
полнились живой бегучей сладкой водою. Изнывавшие от жажды
лесные дикие звери вдоволь напились и, кто из них умел и мог, с
наслаждением купались в прохладной воде.
110

Рассказы
Стадо диких слонов однажды вечером возвращалось с водопоя
по Великой звериной тропе, протоптанной десятками звериных
поколений. Впереди весело бежал разыгравшийся молодой слоне­
нок, пятнадцати лет от роду и ста пудов весом.
Вдруг он остановился, услышав чей-то ворчливый голос, раз­
дававшийся из-под его ног. Это говорил муравей, тащивший на себе
обломок прошлогодней веточки:
- Ослеп ты, что ли, огромный кусок мяса? Уж эти мне моло­
дые слоны, вечно суются под ноги.
Слоненок от удивления выпучил маленькие красные гл аза, на­
сторбучил уши и продолжал стоять . Но шедшая сзади старая мать­
слониха закричала на него:
- Или ты оглох? Извинись скорее и сойди с тропы.
- Прости, старший брат мой, - пробормотал сконфуженный
сл оненок, осторожно сходя с дороги.
Муравей ничего не ответил. А молодой сл он, уждав время, ког­
да сл ониха опять пришла в доброе расположение духа, спросил ее
учтиво:
- Скажи мне, о мать моя, почему же он такой сердитый?
И мать объяснила ему:
- Он тащил на себе такую тяжесть, что если бы ее увеличить
во столько раз, во сколько ты больше, тяжелее и глупее муравья, да
положить эту тяжесть на тебя, то она расплющит тебя так же лег­
ко, как - смотри - я давлю ногою этого скорпиона.
1927
ДОЧЬ В ЕЛ ИКОГО БАРНУМА
1
Дневная репетиция окончена . Друг мой, клоун Таити Джерет­
ти, зовет меня к себе на завтрак: сегодня у него великолепная мань­
ифика - «минестра» по-неаполитански. Я испрашиваю позволения
прихватить по дороге оплетенную маисовой соломой бутьmочку
кианти . Живет Таити (уменьшительное от Константин) в двух ша­
гах от цирка Чинизелли, в однооконном номерке дешевой гости­
ницы. Семья его маленькая: он и жена, Эрнестина Эрнестовна -
111

А. И. Куприн
«грациозная наездница» , она же танцует в первой паре циркового
кордебалета.
Фамилия Джеретти - старинная. Она обосновалась в России
еще в эпоху Николая I и давно известна во всех постоянных цирках
и во всех бродячих полотняных «шапито». Она весьма ветвиста: из
нее вышло множеств о отличных цирковых артистов: акробатов,
жокеев, вольтижеров*, дрессировщиков, партерных гимнастов,
жонглеров, музыкальных клоунов и шпрехклоунов (то есть гово­
рящих). Джеретти всех возрастов работают в икарийских играх, на
канате и на проволоке, на турнике и на трапеции, делают воздуш­
ные полеты под «кумполом» цирка, выступают в высшей школе
верховой езды, в парфорсе и тендеме.
Таити родился в Москве. Он впервые показался публике на
тырсе (смесь опилок и песка) манежа четырех лет от роду и после­
довательно так обучился всем отраслям циркового искусства, что
может прилично заменить исполнителя в любом номере из старин­
ного репертуара. В высокой степени он обладал необходимыми для
цирка двумя сверхчеловеческими чувствами : шестым - темпа и
седьмым - равновесия.
В зрелом возрасте он по влечению остановился на клоунском
ремесле. Для этого у него были все нужные данные. Родные его язы­
ки - итальянский и русский. Но одинаково св ободно и пл охо он
болтал на всех европейских языках, включая сюда финский, гру­
зинский, польский и татарский. Он бьш достато чно музыкален и
играл на любом инструменте, не исключая геликона и бычачьего
пузыря. Голос его отличался таким особенно ясным звуком, что
без всяких усилий бывал слышим в отдаленнейших уголках цирка .
Главным же достоинством (и истинным даром Божиим) бьш у Таи­
ти милый прирожденный юмор - качество редкое даже у извест­
ных клоунов, не говоря уже о всем человечестве.
Не знаю почему, Таити не приобрел шумной сл авы , подобно
некоторым его собратьям, как, например, Таити Бедини, братьям
Дуровым, долговязому рыжему Рибо, коричневому Шоколаду,
братьям Бим-Бом, Жакомино, братьям Фраттелини? Может быть ,
это происходило от излишней самолюбивой застенчивости? Или
просто от неумения и нежелания Таити делать вокруг своего имени
пеструю шумиху? Но директоры цирков отлично знали , что если
публику и привлекают в цирк кричащие имена «всемирно знамени-
* наездников (от фраиц. voltigeurs) .
112

А . И. Куприн с женой Елизаветой Мор ицовной.
Гатчина, 1913 г.

Рассказы
тых соло-клоунов», то смеется она особенно громко, весело и не­
принужденно при выходах и маленьких репризах Таити Джеретти .
Таити был клоуном не для чванных лож и надменного партера, а
для верхних балконов и градена, где ценят, любят и понимают смех.
Смешон и забавен он был в старом английском вкусе: наивном и
флегматичном . В русском театре бьшо раньше такое амплуа - «про­
стаю>. Выходил он на манеж в традиционном просторном балахоне
Пьеро, с остроконечным войлочным колпаком на гол ове, лениво
волоча ноги, запустив руки глубоко в карманы широчайших спол­
зающих панталон. Все ему на свете надоело и прискучило . Когда его
партнер в ярко-шелковом костюме, расшитом атласными бабочка­
ми и сверкающими блестками, предлагал ему показать публике но­
вый номер, он, так и быть, соглашался, - <<раз вышел на манеж, надо
же работать!» - но соглашался с унынием и недоверием: «Все рав­
но это никому не интересно». Слушая его недоуменные вопросы и
рассеянные, невпопад, ответы, раек изнемогал от хохота, но сам Таи­
ти, понурый, весь точно развинченный, никогда не смеялся.
В жизни он бьш обыкновенно скуп на слова и жесты; цирковая
уньшость у него заменялась внимательною серьезностью. Когда же
изредка он улыбался - одними глазами, - то его домашнее, уз­
кое и длинноносое лицо делалось от этой искрящейся улыбки при­
влекательным и даже прекрасным.
11
«Минестра» - густой суп, сваренный самим Таити на примусе из
макарон и сливок и обильно посыпанный тертым пармезаном, - ока­
залась выше всяких похвал. На том же примусе синьора Джеретти
приготовила нам дуnmстый горячий и крепкий кофе. Бутьшка кианти
попалась на редкость удачная. Разговор шел неторопливо, но ладно.
О, славное, простое, широкое гостеприимство людей, знающих
тяжесть труда и сладость отдыха. Как проста их щедрость и как
скромна их домашняя семейная горделивость. Кто бывал, как свой,
в переносных домах цирковых артистов, тот благодарно понял и
никогда не забудет этого уютного, патриархального , целомудрен­
ного, дружелюбного быта.
Бьш зимний короткий петербургский вечер. Стало темнеть. Заж­
гли лампу. Эрнестина Эрнестовна, низко склонившись под разно­
цветным абажуром, прилежно сшивала какие-то яркие куски бле­
стящей материи. Цирковые сами себе мастерят почти все необхо-
113

А. И. Куприн
димое для цирка: женщины вяжут трико и шьют костюмы. Мужчи­
ны приготовляют «реквизит» - всякие вещи , нужные при выходе;
иные из них даже вырезывают перочинным ножом деревянные кли­
ше для газетных объявлений.
Таити снял с гвоздя старую гитару с металлическими струнами,
проверил ее итальянский строй и, по моей просьбе, стал петь оча­
ровательные, затейливые, быстролетные неаполитанские канцонет­
те. Иногда Эрнестина Эрнестовна, узнав сразу, по лукавому ритур­
нелю, начало песенки , говорила поспешно:
- Только не эту, Таити , пожалуйста, не эту. Что о нас подума­
ет наш гость!
Он пел очень мило. Там, на манеже, - да простит меня его ми­
лая тень, - Таити , из необходимости петь громко, пел все-таки
дребезжащим козелком; здесь же, дома, у него оказывается сладень­
кий, приятный и очень выразительный тенорок.
Потом вспомнил он две песенки, которые хорошо известны в
русских цирках. Я их тоже знал . Одна из них, на какой-то опере­
точный мотив, говорит о том, как некий неизвестный селадон по­
ехал в город Медон. Другая - историческая - о друге Хохлико­
ве, Иване, и о его злоключениях, сочиненная наполовину по-рус­
ск и, наполовину по-французски:
Друг наш Хохликов Ivan,
Sur le Ьi, sur le bout, sur le Ьi du bout du banc*.
Он был веселый Charlatan.
Sur le Ьi, sur le bout, sur le Ьi du bout du banc.
Он раз поехал в Astrakhan.
Sur le Ьi, sur le bout, sur le Ьi du bout du banc.
И заболел там Kholeran.
Sur le di, sur le bout, sur le Ьi du bout du bhanc.
Об этой второй песенке я - любитель разыскивать источники
и корни безыменного творчества - давно уже наводил справки и,
кажется, нашел следы ее возникновения.
Действительно, жил некогда в Пензе такой помещик , только
вовсе не Хохликов, а дворянин шестой книги Хохряков, большой
чудак, как и все пензенские помещики.
Он любил кутнуть, прихвастнуть, выпить на «ТЫ» , набуянить,
дать взаймы и задолжать без отдачи, метнуть лихой банк, распла-
* На краю, на краю, на краю скамейки (фраиц.) .
114

Рассказы
катъся под гитару и кинуть пачку денег цыганам, - сло вом, был
добрый, веселый, честный и беспутный малый.
Трогательнее всего в этом бесшабашном помещике бьmо то , что
он любил цирк и цирковых людей настоящей большой любовью,
преданной и неизменной. Когда цирк гостил в Пензе, он не пропус­
кал ни одного представления, не исключая и детских утренников .
Он подносил цветы и подарки в бенефисы, крестил детей у артис­
тов и бьш посаженым отцом на свадьбах. Кабинет его был увешан
фотографиями всех известных и неизвестных «циркачей», с ях соб­
ственноручными подписями, безграмотными и корявыми, но зато
украшенными самыми причудливо-роскошными росчерками.
Когда на Хохрякова падали неожиданно с неба большие день­
ги , он закатывал великолепный обед всему цирковому составу: ар­
тистам, ветеринару и доктору - в старой просторной столовой, ко­
нюхам - на кухне. За обедом цирковой оркестр непременно играл
на хорах старинные цирковые .вальсы, марши, польки и галопы, и
уже издавна бьшо заведено, что весь обед проходил в музыкальном
ускоренном темпе, именно так , как наскоро обедают персонажи в
цирковых пантомимах . В такт музыке приносили и уносили блю­
да; делались преувеличенные, комические, но точные жесты; чис­
тые тарелки перелетали через стол из рук в руки , вращаясь в возду­
хе; ножи, вилки и ложки служили предметами беспрестанного лов­
кого жонглирования, и, конечно, бил посуду в большом количе­
стве сияющий от счастья Хохряков!
Он, когда мог, щедро помогал труппам, впавшим в полосу не­
удачи . Случалось, что влюбленность в цирковое дело заставляла
его следовать из города в город за каким-нибудь бродячим цир­
ком. Таким-то образом он и попал однажды из Пензы в Астрахань,
где, как последствие объедения арбузом, его схватила и чуть не от­
правила на тот свет холера-морбус.
Ах уж эти русские помещики! Тянет их к себе, тянет кочевая жизнь.
Цирк еще что ! Бьши такие помещики, которые увязывались за дики­
ми кочующими цыганами и не только странствовали с ними по по­
лям и лесам, но даже описывали их житье в совсем недурных стихах.
111
Известно, что короли и клоуны пользуются привилегией назы­
вать друг друга «мой кузен» . Но также и те и другие отличаются от
простых смертных памятью на лица и события, с тою лишь разни-
115

А. И. Куприн
цей , что короли часто помнят злое, клоуны же предпочитают по­
мнить хорошее.
После Хохликова, Ивана, Таити - живая летопись цирковой
жизни - вспомнил с моею помощью всех друзей и покровителей
цирка: Ознобишина, когда-то влюбленного в укротительницу Зени­
ду, которую потом, в Вене, загрызла тигрица Люция; графа Рибопь­
ера, князей Гагарина и Дадиани. Затем припомнили мы те случаи ,
когда богачи и титулованные люди женились на цирковых артист­
ках . Между прочим, сестра Таити , прекрасная Анунциата Джерет­
ти , вышла замуж за киевского миллионера Штифлера, владельца ве­
ликолепного кафе. Затем помянули добрым словом всех · знамени­
тых цирковых артистов, от легендарного Блондена, впервые пере­
шедшего по канату через Ниагару, и баснословного прыгуна Лиоте­
ра до нынешних семейств: Труцци, Сур, Момино, Соломонских, Год­
фруа, Кук, Чинизелли, Джерет
т
и. Выпили в честь и память Гагенбе­
ков, хозяев гамбургского зверинца и первых в мире дрессировщи­
ков. Поговорили об удачах и неудачах в цирковом мирке, о приме­
тах, о джеттатуре* и дурном глазе, о счастливых фортунах. А тут
уже неизбежно вспльша из забвения история о великом Барнуме и о
его прекрасной дочери. Я уже сл ышал ее раньше в нескольких вари­
антах, и чуднее всего для меня бьшо то , что всегда место действия в
ней приурочивалось к русскому городу Рыбинску.
- Вы, конечно, не хуже меня знаете Барнума, - говорил Таи­
ти . - Это бьш не то американский немец, не то чистый америка­
нец. Начал он свою необыкновенную карьеру, как и все богачи в
Америке, чистильщиком сапог. Позднее ему первому пришла в го­
лову мысль показывать любопытной публике всевозможные чуде­
са, капризы и ужасы природы. Это он открьш Сиамских близнецов
Родику и Додику; Юлию Постронну - даму с драгунскими усами
и с великолепной черной бородой; саженных великанов и двухфу­
товых карликов; татуированных индианок и вымирающее племя
ацтеков с птичьими профилями. Вскоре ему принадлежали все му­
зеи , паноптикумы, панорамы, кунсткамеры и кабинеты восковых
фигур в мире, не считая множества зверинцев и цирков. Никто луч­
ше и роскошнее Барнума не умел устраивать грандиозных зрелищ
* Дж еттатура - талисман против дурного rлаза; обычно сделанная
из коралл а крошечная рука с вытянутыми вперед пальцами , безымянным
и указательным. (Прим. А . И. Ку прииа. )
116

Рассказы
и праздников для народных миллионных масс, с фейерверками,
иллюминацией, оркестром и пушечной пальбой. Сколько великих
знаменитостей он выкопал из мусора и показал миру. Три имени
звучали громче всех имен в прошлом столетии: Наполеона, Эдисо­
на и Барнума.
Он стал богатым и знаменитым. Звезда его не меркла до самой
его смерти. Одно лишь печалило великого Барнума: это то , что судь­
ба не послала ему сына, который впоследствии смог бы взять в креп­
кие руки отцовские дела и , расширив их, дать новый блеск дому
Барнума.
Лучшим утешением и отрадою для Барнума бьша его единствен­
ная дочка, М агдалина - красавица Мод... Что и говорить, в ком­
мерческих делах самая талантливая женщина все-таки ниже сред­
него умного мужчины. Но проницательного старика давно радо­
вало и обнадеживало рано проснувшееся в девочке влечение ко всем
профессиям, входившим в круг отцовских дел и предприятий. В
младенчестве ее любимою игрою бьmо строить из песка, тряпок и
прутьев паноптикумы или б алаганы, рассаживать в них кукол и
зазывать воображаемую публику. Семи лет она ловко жонглиро­
вала мячами, дисками , кольцами и палками. В десять лет Мод уже
скакала без лонжи* по цирковому кругу, стоя на панно на огром­
ной галопирующей белой лошади. Будучи юной девушкой, она на­
училась отлично стрелять, фехтовать, плавать и играть в теннис.
Когда же семнадцатилетняя Мод поступила к отцу в качестве лич­
ного секретаря - великий Барнум со слезами гордости и умиления
открьш у нее решительную руку, быстрый взгляд и смелую наход­
чивость будущего крупного дельца. Это редко бывает с детьми,
особенно с девочками , чтобы их искренне влекли к себе отцовские
профессии, но раз уж это случилось, то такое влечение и понима­
ние дают блестящие результаты.
Настал и тот неизбежный день, когда Барнум , особенно обес­
покоенный приступом подагры, первый заговорил с дочерью о сво­
их годах и болезнях, о быстротекущем времени и, наконец, о той
роковой поре, когда девушке надо подумать о покровителе и спут­
нике жизни, а отцу - о внуках.
* Тонкая веревка. О на продевается через кольцо в куполе цирка. Один
конец ее прикреплен к спине ученика, другой конец - в руках учителя.
(Прим. А . И. Куприиа. )
117

А. И . Куприн
На этот намек красавица Мод отвечала, как и полагается, что
она никогда о замужестве не думала, что выходить замуж и лишать­
ся свободы еще очень рано, но что , если милый па этого хочет, а
главное, для поддержания величия дома Барнума в будущих поко­
лениях, - она согласна послушаться папиного совета. Но она ста­
вит одно условие: чтобы ее муж обладал всеми папиными достоин­
ств ами, был бы умен , изобретателен, смел, настойчив, здоров и на­
ходчив в борьбе с жизнью и чтобы, подобно папе и ей, всей душой
любил кипучее папино дело.
-
Конечно, - прибавила Мод, - если я попрошу, то мой
добрый па купит мне в мужья настоящего герцога с восьмисот­
летними предками, но я больше всего горжусь тем, что мой оча­
ровательный, волшебный па когда-то чистил сапоги на ул ицах
Нью-Й орка. Конечно , я отлично знаю, что найти нужного мне
человека в миллион раз труднее ,'чем нагнуться и подобрать на
дороге графа. Моего избранника придется искать по всему зем­
ному шару.
В конце этого разговора было обоими решено: когда настанут
после весеннего равноденствия тихие дни на океане, Барнум с до­
черью поедут в старую Европу: милый па - купать свою подагру
в целебных источниках, она - осматривать дворцы, развалины и
пейзажи по Бедекеру.
Говорили отец и дочь с глазу на глаз, но по невидимым нитям
этот разговор облетел в самое короткое время все, какие только
есть на свете, музеи , цирки, паноптикумы, «шапито» и балаганы .
Люди этих занятий пишут друг другу часто и всегда о делах . Вско­
ре на всем земном шаре стало известно, что Барнум со своей доче­
рью разъезжают по разным странам с целью найти для красавицы
Мод подходящего мужа, а великому Барнуму - достойного пре­
емника .
И вот все люди, так или иначе прикосновенные к делам барну­
мовского характера, взбудоражились и заволновались . Женатые
директора мечтали: «А вдруг Б арнуму приглянется мое предпри­
ятие, и он возьмет да и купит его , по-американски, не торгуясь» .
Холостякам-артистам кто помешает фантазировать? Мир полон
чудес для молодежи. Стоит себе юноша двадцати лет у окна и ру­
бит говяжьи котлеты или чистит господские брюки. Вдруг мимо
едет королевская дочка: «Ах , кто же этот раскрасавец? .. »
Докатился этот слух и до России .
118

Р"ссказы
IV
Русские города всегда бывали загадками и сюрпризами для цир­
ковых администраторов, которым никогда не удавалось предуга­
дать доходы и расходы предстоящего сезона. Но особенно капри­
зен был в этом смысле богатейший город Рыбинск , или Рыбное,
как его просто зовут на Поволжье. Случалось , что там самый заху­
далый ярмарочный цирк с дырявым «шапито», с костлявыми одра­
ми под видом лошадей, с артистами-оборванцами и безголосыми
клоунами имел сказочный,. бешеный успех и рядовые полные сбо­
ры. А когда на следующий год, привлеченная молвою, приезжала в
Рыбное образцовая труппа с европейскими именами, с прекрасной
конюшней, с блестящим реквизитом, то, не выдержав и месяца, она
принуждена бывала бежать из города - прогоревшая, разоривша­
яся, прожившая все прежние сбережения. Никто не знал, чему при­
писать эти резкие колебания во вкусах и интересах рыбинской пуб­
лики: моде, уровню весеннего разлива, улову рыбы, состоянию бир­
жи? Таинственная загадка!
В тот год городской деревянный цирк снимал Момино, малень­
кий, толстый, плешивый, с черными крашеными усищами. За ним
всегда шла репутация директора «со счастливой рукою» . Состав ар­
тистов бьm, правда, не столичный, но очень хороший для любого
губернского города, из средних : конюшня в образцовом порядке,
оркестр из двенадцати человек под управлением известного Энрико
Россетти, реклама бьmа поставлена очень широко , цены невысоки ...
И вот без всяких видимых причин цирк Момино постигает с самого
начала полнейшая неудача. Первое представление не дало полного
сбора, на третьем и четвертом зияют пустые места целыми этажами,
дальше - цирк пустует. Не помогают: ни бесплатный вход для де­
тей в сопровождении родителей, ни лотерейные выигрыши на номе­
ра билетов, ни раздача подарков в виде воздушных шаров и шоко­
ладок. Крах полный. Всеобщее уныние и отчаяние ...
v
И вот однажды идет утренняя, почти никому не нужная репети­
ция . Все вялы , скучны , обозлены: и артисты, и животные, и коню­
хи. У всех главное на уме : «Что будем сегодня есть?» Вдруг прихо­
дит из города старый Винценто, третьестепенный артист; был он
119

А. И. Куприн
помощником режиссера, да еще выпускали его самым последним
номером в вольтижировке, на затычку. Приходит и кричит:
- Новость ! Новость! Поразительная новость ! Потрясающая
новость !
Что такое? Все собираются вокруг него, и он рассказывает:
-Сегодня приехали в Рыбинск Барнумы и остановились в Мос­
ковской гостинице. Да, да, тот самый, знаменитый, американский,
с дочерью. Я и фамилию его видел в швейцарской на доске.
Надо вообразить, какой переполох начался в цирке . Ведь все
артисты давным-давно слышали о путешествии знаменитого Бар­
нума по Европе и о том, с какой целью оно было предпринято.
Послали в «М осковскую» верных лазутчиков навести справки
у гостиничной администрации . Оказалось, Винцента прав . Действи­
тельно, Чарльз и М агдалина Барнум, американские граждане, при­
ехали в Россию из Америки, через Францию, Германию, Австрию.
Цель - путешествие. Заняли три наилучших номера, четвертый -
для переводчика. Скушали сегодня два фунта зернистой икры и
паровую мерную шекснинскую стерлядку... У всего циркового со ­
става закружилась голова от этих известий.
Решили послать Барнуму почетное приглашение. Билеты над­
писал по-английски Джемс Адвен, полуангличанин ; он очень хо­
рошо работал жокея. Адвен и отнес конверт в гостиницу. Б арнум
сам к нему не вышел, но выслал через переводчика два сотенных
билета и велел сказать, что сегодня, ввиду усталости , быть в цирке
не сможет, а посетит его непременно завтра.
Все с ума сошли в цирке. У каждого было в мыслях: подтянуть­
ся, постараться, блеснуть: если не новым, то эффектно поданным
номером. Репетировали с увлечением. М олодежь так к зеркалам и
прилипла. Помилуйте: Барнум, красавица американка, миллионы!
Цирковой «король железа», геркулес и чемпион мира по подыма­
нию тяжестей, Атлант, завил усы кверху кольчиками, ходил по ма­
нежу в сетчатом тельнике, скрестив на груди огромные мяса своих
рук , и глядел на будущих соперников победоносно, сверху вниз.
Какая женщина устоит против красоты его форм? Укротитель зве­
рей венгерец Чельван чистил запущенные клетки у своих львов и
тигров. Остальные штопали тр ико , стирали и гладили костюмы,
протирали до блеска никелевые части гимнастических приборов...
Весь этот день, и вся ночь, и еще полдня до представления - бьmи
сплошной лихорадкой.
Не волновался только один человек, клоун Б атиста Пикколо.
Он бьm очень талантливым артистом, изобретательным, живым,
120

Купр ин с дочерью Ксенией. Гатчина, 1913 г.

Рассказы
веселым клоуном и прекрасным товарищем. А спокоен он остался
потому, что обладал трезвым умом и отлично понимал : какая же
он партия для принцессы всех музеев, цирков и зверинцев мира?"
После репетиции, во время которой пришла весть о Барнуме,
пошел, по обыкновению, Пикколо, не торопясь, к своему прияте­
лю. Был у него сердечный дружок, лохматый рыбинский фотограф
Петров. Видались они ежедневно , жить друг без друга не могли ,
хотя, по-видимому, что может быть общего меЖду клоуном и фо­
тографом? Да и фотограф-то Петров бьш неважный и не очень ста­
рательный . Но бьш у него волшебный фонарь с каким-то особен­
ным мудреным названием. Фонарь этот посьшал отражения на эк­
ран не только с прозрачных стеклянных негативов, но и с любой
картинки или карточки . Давая сеансы волшебного фонаря в купе­
ческих домах и в школах, Петров больше зарабатывал, чем фото­
графическим аппаратом.
Друзья позавтракали, и за копчушками, жаренными на масле, с
пивом Пикколо рассказывал фотографу о приезде Барнума и всю
историю о его поездке с дочерью по Европе. Петров бьш по натуре
скептик. Он махнул рукою и сказал коротко: «Чушь» . Но по мере
того как завтрак подходил к концу, Петров стал все глубже заду­
мываться и временами глядел куда-то в пространство, поверх кло­
уновой головы.
-
Знаешь, Б атисто, я для тебя придумал на завтра сногсшиба-
тельный трюк.
-Ты?
-
Я. Скажи мне, ты умеешь ходить на руках?
-Да.
-Истоять?
-
Это гораздо труднее , но возможно . Не более, однако, двух-
трех секунд.
-
И можешь удержать на ногах небольшую тяжесть , вроде
доски?
-
Вроде доски? Великолепно.
- Теперь скажи мне, ты мог бы стать вверх ногами на слона?
-
Несомненно.
-Тогда бери шляпу, бери под мышки стремянку, я возьму с
собою аппарат и вот этот соломенный столик, и бежим к тебе за
костюмом .
Когда они вышли из комнаты клоуна на улицу, Петров крик­
нул живейного извозчика и приказал :
-
В зверинец. Одним духом" . Четвертак на чай.
121

А. И. Куприн
В бродячем зверинце, на краю города, был, в числе других зве­
рей, большой умный сл он, не то Ямбо, не то Зембо, не то Стем­
бо - во всяком случае, одно из трех . Поговорили с содержателем,
он дал согласие.
Сторож вывел добродушного Ямбо из клетки . Несколько кала­
чей привели его в самое благодушное настроение, и он благосклонно
позировал перед аппаратом.
Сначала фотограф снял отдельно сл она и отдельно клоуна.
Потом их вместе: Пикколо кормит Ямбо, и тот с улыбкою щурит
глаза. Затем Пикколо нежно обнимает слоновью тушу широко рас­
ставл енными руками и прочее.
Немного труднее было снять клоуна стоящим на руках, ногами
кверху, на спине Ямбо да еще со столиком на подошвах, и здесь
Ямбо - превосходная модель - был виноват гораздо менее чем
Пикколо. Однако Петрову удалось поймать подходящий момент и
щелкнуть затвором.
-Баста!
По дороге в город фотограф кое-что объяснил клоуну. Пикко­
ло покачивал головой и посмеивался.
VI
Настало многообещающее завтра. Опытный хитрый директор
делал чудеса. Сотни бесплатных билетов бьши розданы городовым,
приказчикам, грузчикам , уличным ребятам , мещанам, гимназистам
и солдатам. Нельзя же бьшо показать Барнуму пустой цирк?
Два конюха с утра толкли в ступ ах : один - синьку, другой -
красный кирпич . Когда же манеж был тщательно посыпан золо­
тым волжским песком, Момино собственноручно вывел на нем от
центра к барьеру синие стр ойные стрелки и переплел их красными
краси выми арабесками . У самого Чинизелли в Петербурге не бы­
вало такого прекрасного узорчатого паркета.
Он же велел дать лошадям полуторные порции овса. Он сам
слегка намаслил их крупы и малой щеточкой туда и сюда расчесал
им шерсть так, что она являла из себя подобие глянцевитой шах­
матной доски .
Артисты тоже позаботились о себе. В аптекарских магазинах
бьш скуплен весь фиксатуар и весь бриллиантин. Какие геометри­
ческие проборы! Какие гофрированные коки! Какие блестящие усы!
Какие губы сердечком!
122

Рассказы
Представление началось ровно в восемь с половиной часов. Долг
газовому обществу уплатили еще уrром, и потому освещение бьmо
аль джиорно * . В девять часов без десяти минут приехал в цирк Бар­
нум с дочерью и переводчиком . Их встретили тушем. Барнум сел не в
приготовленную ложу, а во второй ряд кресел, в излюбленные места
знатоков цирка, сейчас же справа от входа из конюшен на манеж.
Надо ли говорить о том, как усердно, безукоризненно, почти вдох­
новенно работала в этот вечер вся труппа? Все цирковые существа:
женщины и мужчины, лошади и собаки, униформа и конюхи, клоуны
и музыканты - точно старались перещеголять один другого. И надо
сказать: после этого представления дела Момино так же внезапно, как
они раньше падали, теперь быстро пошли на улучшение.
Геркулес Атлант так старался, что запах его пота достигал вто­
рого и даже третьего яруса. После его номера оставил за собою
очередь Батисто Пикколо. Артисты думали, что он сделает весе­
лую пародию на силача.
К удивлению всех, он вышел на манеж с рукою, которая висела
на перевязи и бьmа обмотана марлей.
На плохом, но очень уверенном английском языке он объявля­
ет публике, обращаясь, однако, к креслам, занятым Барнумами:
- Почтеннейшая публикум . Я приготовлял силовой номер.
Одной, только одной правой рукой я могу поднять этого атлета
вместе с его тяжестям и, прибавив сюда еще пять человек из зрите­
лей , могу обнести эту тяжесть вокруг манежа и выбросить в ко­
нюшню. К сожалению, я вчера вывихнул себе руку. Но с позволе­
ния уважаемой публикум сейчас будут на экране волшебного фо­
наря показаны подлинные снимки с рекордных атлетических но­
меров несравненного геркулеса и тореадора Батисто Пикколо.
Из рядов выходит черномазый, лохматый, сумрачный фото­
граф. Вместе с ним Пикколо быстро укрепляет и натягивает в вы­
ходньIХ дверях большую белую влажную простыню. Фотограф са­
дится с фонарем посредине манежа и, накрывшись черным покры­
валом, зажигает ацетиленовую горелку. Газ притушивается почти
до отказа. Экран ярко освещен, а по нему бродят какие-то неле­
пые, смутные очертания . Наконец раздается голос Пикколо , неви­
димого в темноте:
- Азиатский слон Ямбо. Сто тридцать лет. Весом двести один­
надцать пудов, иначе - три с половиной тонны.
• как дневное (от итал . al giorno).
5 1087
123

А. И. Куприн
На экране чрезвычайно четко показывается громадная, в нату­
ральную величину, фигура слона. Его хобот свит назад, маленькие
глазки насмешливо устремлены на публику, уши торчат в стороны
растопыренными лопухами .
Фотограф меняет картину. Теперь на ней Пикколо в обычном
клоунском костюме. А сам Пикколо объясняет:
- Знаменитый соло-клоун, атлет и геркулес вне конкуренции,
мировой победитель Батисто Пикколо в сильно уменьшенном виде.
Новые картины показывают Пикколо стоящим рядом со сло­
ном; затем Пикколо стоит на стул е, опершись спиною на сл оновий
бок, затем широко распростирает руки по телу сл она, прижавшись
к нему грудью. ..
- Не виданный нигде в мире с его сотворения номер, - воз­
глашает клоун . - Сейчас несравненный геркулес Батисто Пикко­
ло без помощи колдовства, или волшебства, или затмения глаз, или
другого мошенничества поднимет слона Ямбо весом двести один­
надцать пудов - иначе, три с половиной тонны - на воздух дву­
мя руками.
Экран сияет как бы с уд военной силой, и с двойной четкостью
показывается на нем Пикколо , стоящий, слегка согнув ноги, на сто­
ле. Его голова закинута назад, его руки подняты вверх и расставле­
ны, а на его ладонях действительно лежит, растопырив в воздухе
тумбообразные ноги, слон Ямбо, такой огромный, что клоун, сто­
ящий под ним, кажется козявкою, комаром. И однако " .
В цирке тишина. Тонкий женский голос на галерке восклицает:
«Ах, святые угодники!» Ропот ужаса, восхищения, недоумения, во­
сторга наполняет цирк .
- Последний номер, - пронзительно кричит клоун . - Неве­
роятно, но факт, зафиксированный документально современной
фотографией . Геркулес из геркулесов, современный соперник Ми­
лона Кротонского*, Батисто Пикколо держит слона Ямб о, двести
одиннадцать пудов - иначе, три с половиной тонны - на одн ой
руке!!!
И правда, новая картина изображает самое невероятное зрели­
ще: человек-москит держит на одной, вытянутой вверх, руке песо-
* М илон, родом из г. Кротона, знаменитый древнегреческий атлет;
прославился тем, что обносил вокруг цирковой арены взрослого крупно­
го быка. Свои упражнения с животным он начал тогда, когда оно было
еще молочным теленком. (Прим. А. И. Купр ииа.)
124

Рассказы
образно громадную гору, которую в сравнении с ним представляет
слон. Публика подавлена. Кто-то всхлипывает.
-
Конец представления , - кричит Пикколо, - господин ка­
пельмейстер, сыграйте один марш! Механик , давайте газ!
При полном освещении клоун видит, как, снявши золотое пен­
сне и держа его в руке , качается от хохота на стуле толстый, бри­
тый Барнум . Дочка его встала на кресло и весело смеется.
- Пикколо, Пикколо! - кричит она. - Поверните картинку
вниз ногами! Ах, это замечательно! Поверните же картинку!
И она жестом показывает, как надо повернуть снимок.
Пикколо подходит к ее месту преувеличенно торжественным,
приседающим клоунским шагом и останавливается перед ее крес­
лом. Он снимает свой колпак и метет им песок арены, склоняясь в
низком поклоне.
- Желание красавицы - закон для всего мира.
Фотограф вновь показывает на экране последнюю картину, на
этот раз в том виде, как он ее снимал. Всем сразу становится ясно,
что не Пикколо держал слона на руках, а слон держал его на спине,
когда он встал на нее вверх ногами ". С галерки слышен недоволь­
ный бас:
- Оказывается - жульничество!
Но глаза мисс Барнум еще несколько раз останавливаются на
клоуне с ул ыбкой и любопытством".
Когда же публика стала расходиться, очень довольная вечером ,
Барнум пригласил всех артистов поужинать у него в «Московской».
Ужин был самый королевский : ведь давал его король всех музеев
на земном шаре! Играл городской оркестр, лилось шампанское,
говорились веселые тосты ." Батисто сидел рядом с красавицей Мод.
Без клоунского грима он, надо сказать, бьш очень недурным пар­
нишкой; особенно хороши, говорят, у него бьши черные, сияющие
глаза. Они весело болтали. Перегнувшись к ним через стол, тол­
стый Барнум крикнул с обычной грубой шутливостью:
- Не находишь ли ты, моя дорогая Мод, что твой кавалер мог
бы быть на два дюйма повыше ростом?
Пикколо быстро ответил:
- Наполеон и Цезарь не хвасtались высоким ростом!
- Ого! - сказал Барнум .
А Мод тотчас же подхватила:
-
Милый па! Лучше умный человек небольшого роста, чем
большой и глупый болван!
5*
125

А. И. Куприн
В конце ужина, когда все вставали из-за стола, Барнум крепко
хлопнул клоуна по плечу и сказал:
- Послушайге, Пикколо. В Будапеште я только что купил боль­
шой цирк <<Шапито», вместе с кошошней, костюмами и со всем рекви­
зитом, а в Вене я взял в долгую аренду камеШIЬIЙ цирк. Так вот, пред­
лагаю вам: переправьте цирк из Венгрии в Вену, пршласите, кого зна­
ете из лучших артистов, - я за деньгами не постою, - выдумайте
новые номера и сделайге этот цирк первым если не в мире, то, по край­
ней мере, в Европе. Словом, я вам предлагаю место директора" .
Они пожали друг другу руки, а Барнум, потрепав Батисто по
спине, лукаво прибавил:
- ".А дальше мы посмотрим;...
Ну, а потом танцевали кадриль, польку и вальсы: Барнум с ма­
дам Момино, Пикколо с прекрасной Мод, атлет Атлант с мадему­
азель Жозефин, наездницей-гротеск, мохнатый фотограф Петров с
девицей «каучук». Все танцевали. Как цыгане всегда готовы петь,
так цирковые любят танцы ... люди те мпа!
Рассказывали, что во время кадрили мадемуазель Барнум по
секрету подарила клоуну колечко с отличным рубином... А рубин,
как всем известно, означает любовь внезапную и пламенную...
- Что же? Они, конечно, поженились?
- Ну, уж этого я не знаю... Думаю, что да. Впрочем, в ту пору я
бьш в таком возрасте, что ловил нашего фокстерьера за хвост под
столом не нагибаясь .
Время идти в цирк. Оба Джеретти быстро собираются . Синьо­
ра Джеретти делает мне большую честь: позволяет донести ее кар­
тонку до цирка. Заодно я беру билет на давно знакомое представ­
ление. Что поделаешь? И во мне, как в Хохликове, Иване, течет
пензенская кровь .
1927
ИННА
Рассказ бездомного чело века
Ах, этот Киев! Чудесный город, весь похожий на сдобную, слав­
ную попадью с маслеными глазами и красным ртом. Как мне за­
быть эти часы, когда, возбужденный теплым тополевым запахом
126

Рассказы
весенней ночи, я ходил из церкви в церковь, не минуя единоверцев,
греков и старообрядцев . Ах, красота женских лиц, освещаемых сни­
зу живым огнем, этот блеск белых зубов, и прелесть улыбающихся
нежных губ, и яркие острые блики в глазах, и тонкие пальчики,
делающие восковые катышки.
Точно со стороны, точно мальчишка, выключенный из игры, я
видел, что всем беспричинно хотелось смеяться и приплясывать. И
мотивы ирмосов бьши все такие древневеселые: трам, трам, тра ля
лям. И все смеялись: смеялись новой весне, воскресенью, цветам, ра­
достям тела и духа. Один я походил на изгнанника, который смотрит
сквозь заборную щелку, таясь от всех, на чужое веселое празднество.
Ее звали Инна. Эrо потом, по расследованию ощов церкви, ока­
залось, что имена Инна, Пинна, Римма и Аlша - вовсе не женские, а,
наоборот, очень мужские имена. Тогда же она бьша для меня един­
ственная, несравненная, обожаемая Инна. Три года назад мне каза­
лось, что она питает ко мне взаимность. Но совсем неожиданно для
меня мне бьшо отказано от их дома. Отказано очень вежливо, без не­
доразумений и ссоры. Сделала это с грустным видом маменька, тол­
стая дама, большая курительница и специалистка в преферансе. Я сам
понял это так, что по моей молодости, скудному жалованью и отсут­
ствию перспектив в будущем я никак уж не гожусь в женихи девушке,
очень красивой, хорошо воспитанной и с порядочными средствами.
Я покорился. Что же мне бьшо делать? Не лезть же с объяснениями
или насильственно втиратьс� в дом, где оказался лишним?
Но образ Инны застрял в моем сердце и не хотел уходить отту­
да. Дешевых амуров я никогда не терпел. Должен признаться, что в
первое время я все норовил попадать в те места, где она чаще всего
бывала, чтобы хоть на секундочку увидать ее. Но однажды, когда
на пристани знаменитого Прокопа она, окруженная веселой моло­
дежью, садилась в лодку и мельком заметила меня - я заметил, как
недовольно, почти враждебно сдвинулись ее прелестные, союзные,
разлетисть1е брови, с пушком на переносице. Тогда мне стыдно ста­
ло, что я ее преследую, вопреки ее желанию, и я перестал .
Однако каждый раз на великую заутреню я в память наших про­
шлых Пасх приходил в ее любимую церковь - Десятинную, самую
древнюю в Киеве, откопанную из старых развалин, и ждал на па­
перти ее выхода после обедни. Казалось мне, что здесь, среди ни­
щих, я вне укора и презрения. Я ведь бьш тогда очень верующим и
всегда умилялся над одним из пасхальных песнопений:
127

А. И. Куприн
Воскресения день
И просветимся торжеством,
И друг друга обымем.
Рцем , братие,
И ненавидящим нас
Простим ...
Да! еще издалека-издалека я видел, как она замечала меня сквозь
толпу, но проходила она всегда мимо меня с опущенными ресница­
ми. Что же? Не выпрашивать же мне бьшо у нее пасхальный поце­
луйчик? Хотя мнилось мне порою, что какая-то складка жалости
трогала ее розовые уста.
Так и в эту святую ночь, выждав время, стал я на Десятинной
паперти, подождал и дождался.
Встретились мы с ней глазами ... Испугался я вдруг и как-то сам
себе стал противен со своей назойливостью. Повернулся и пошел
куда глаза глядят.
Взобрался я, помню, по длинной плитяной лестнице с широки­
ми низкими ступенями на самый верх Владимирской горки, гос­
подствующей над всем городом, и уселся совсем близко около вы­
сокого и очень крутого обрыва, на скамье. У моих ног расстилался
город. По двойным цепям газовых фонарей я видел, как улицы под­
нимались по соседним холмам и как вились вокруг них . Сияющие
колокольни церквей казались необыкновенно легкими и точно воз­
душными. В самом низу, прямо подо мною, сине белела еще не тро­
нувшаяся река, с черневшимися на ней зл овещими проталинами.
Около реки, там, где летом приставали барки, уш�чные огни сби­
лись в громадную запутанную кучу: точно большая процессия с
зажженными фонарями внезапно остановилась на одном месте .
Светила чуть ущербленная луна. В трепетном воздухе, в резких,
глубоких тенях от домов и деревьев, в дрожащих переливах коло­
кольного звона чувствовалась весенняя нежность .
Вдруг я услышал торопливые и легкие шаги . Обернулся - вижу,
идет стройная женщина. «Ну, - думаю, - должно быть, любов­
ное свидание , надо уходить», - и поднялся со скамейки.
И вдруг слышу голос, от которого сердце мое сначала обли­
лось кипятком, а потом запрыгало. Инна!
- Постойте! Куда вы? - говорит она и немного задыхается. -
Как вы скоро шагаете, я за вами бегу от самой Десятинной церкви.
Но, во-первых, Христос воскресе.
128

Рассказы
Я едва успел снять шляпу. Она трижды истово поцеловала меня ,
потом поцеловала еще в лоб и погладила руками мою щеку.
- Сядем, - сказала она. - У меня времени совсем чуть-чуть.
И так боюсь, что дома уже беспокоятся. А я хочу вам очень много
сказать. Судите меня, но и простите.
И вот передо мною предстала ужасная, подлейшая история,
которая когда-либо происходила на свете.
В ту самую пору, когда я еще был вхож в Иннин дом, где меня
как будто бы охотно терпели, существовал у меня дружок, самый
закадычный - Федя. Мы даже долго жили в одной комнате. Ра­
дость, горе, кусок хлеба, бутылка пива - все пополам. Никаких
секретов друг от друга. Ведь молодость тем и приятна, что в ней
так отзывчива, бескорыстна и внимательна дружба, а кроме того ,
друг - он же и наперсник, и охотный слушатель всех твоих сек­
ретов и замыслов. Словом, с этим Федей я делился всеми милыми
тайнами, которые бьmи связаны с Инной. Знал он все наши встре­
чи, разговоры, очаровательные, многозначительные лишь для
меня одного сл овечки, сл учайные долгие взоры и рукопожатия .
Не скрывал я от него и нашей переписки : совершенно детские не­
винные записочки о дне пикника в Борщаговке или Китаеве, бла­
годарность за цветы и ноты, приглашение в театр или в цирк. Все
в этом роде .
И вдруг Федя съезжает внезапно из наших меблирашек, а по­
том и вовсе исчезает с моих глаз." Я тогда совсем не обратил вни­
мания на то, что вместе с его исчезновением пропали и Иннины
записочки. Я думал тогда, что наша общая номерная прислуга,
бабка Анфиса, глухая и полуслепая женщина, к тому же и весьма
глупая, взяла и выкинула их как ненужные клочки в мусор; я даже
и в мусоре рылся, но напрасно.
И вот вдруг Инна получает письмо, не написанное, а состав­
ленное из вырезанных из газеты печатных букв . Подпись же вни­
зу, чернилами, безукоризненно похожа на мою. Федя, надо вам
сказать , очень часто , от нечего делать , шутя, подделывал мое фак­
симиле.
Текст письма был самый омерзительный . Смесь низкого пи­
сарского остроумия, грязных намеков и нецензурных сл ов. Все это
в духе отвратительного издевательства над Инной, над нашими
чувствами и над всей ее семьей . Но подпись , подпись была совер­
шетто моя. А кроме того , все письмо насквозь было основано на
тех фактах и сл овечках, которые при всей их детской чистоте и
129

А. И. Куприн
невинности бьши известны лишь Инне и мне, вплоть до чисел и
дней .
Зачем он это сделал - понять не могу. Просто из дикого жела­
ния сделать человеку беспричинную пакость.
В ту-то пору мне и показали на дверь. Кого я мог тогда винить?
Федя же оказался совсем негодяем, давним преступником, спе­
циалистом по шантажам и подлогам. Он успел попасть в руки пра­
восудия, сначала в Одессе, а потом, недавно, в Киеве. Все его бума­
ги перешли к судебному следователю. Среди них сохранились· не
только Иннины записочки, но и Федькины дневники. Это странно,
но давно известно: профессиональные преступники весьма часто
ведут свои дневники-мемуары, которые потом их же уличают. Это
своего рода болезнь, вроде мании величия.
Следователь, друг семьи, изъял из следствия все, что касалось
Инны, ибо в остальном материале нашлось достаточно данных,
чтобы закатать Федьку на три года в тюрьму. Однако из его днев­
ников можно бьшо с ясностью установить его авторство в псевдо­
нимном письме, подписанном моим именем .
Обо всем этом рассказала мне Инна. Я слушал ее, сгорбившись
на скамейке, а она участливо вытирала мне платком слезы, катив­
шиеся по моему лицу, я же целовал ее руки.
- А вот теперь, - продолжала она, - я невеста Ивана Кирил­
ловича, этого самого следователя. Я не скрою, я любила вас не­
много, но три года, целых три года обиды, огорчения и недоверия,
испепелили во мне все, что бьшо у меня к вам хорошего и доброго.
Но никогда, слышите ли, никогда я в жизни не забуду того , как вы
были мне верны, несмотря на не заслуженное вами страдание. До­
рогой мой, обнимите меня крепко , как брат. И давайте на всю жизнь
останемся братом и сестрой.
Мы поцеловались еще раз.
- Не трудитесь провожать меня, - сказала она. - И помни­
те: во всяком горе, нужде, несчастье, болезни - мы самые близкие
родные.
Она ушла. Я долго еще сидел на Владимирской горке. Душа
моя бьша ясна и спокойна. Всемогущая судьба прошла надо мною.
1928
130

Ра с,·казы
ТЕНЬ НАП ОЛ ЕОНА
Рассказ *
- Как вам сказать, - отчасти вы правы , а отчасти нет. Видите
ли: истина, как мне кажется, всегда лежит не в крайностях обще­
ственного мнения, а где-то поближе к середине.
Это, конечно, верно, что бывали губернаторы, как будто живь­
ем вытащенные из щедринских «помпадуров». Не отрицаю этого .
Однако справедливость никогда не мешает. Можно назвать имена
и таких губернаторов, которые в своих так называемых «сатрапи­
ях» делали искренние попытки проявить энергичную творческую
деятельность. Не все же екатерининские картонные декорации и
бутафорские пейзане . Но опять-таки скажу, что порою самому пря­
мому и честному губернатору никак нельзя было обойтись без бу­
тафории.
Да, вот скажу про себя самого .
Был я в 1906 году назначен начальником одной иЗ западных
губерний.
Нужно сказать, что в ту пору новоиспеченные губернаторы,
отправляясь к месту своего служения, не брали с собой ничего , кро­
ме легкого багажа: зубочистка, портсигар и смена белья. Все равно
через два-три дня тебя или переведут, или отзовут с причислением
к министерству, или прикажут тебе написать прошение об отстав­
ке по болезни. Ну, конечно, учитывалась и возможность быть ра­
зорванным бомбой террористов ... Но бомбы мы уже давно при­
выкли учитывать как бытовое явление.
Представьте себе - я ухитрился просидеть на губернаторском
кресле с 1906 по 1913 год. Теперь, издали, гляжу на это явление, как
на непостижимое чудо, длившееся целых семь лет.
Властью я был облечен почти безграничной. Я - сатрап, я -
диктатор, я - конквистадор, я - гроза правосудия ... И все-таки не
было дня , чтобы я, схватившись за волосы, не готов бьm кричать о
том, что мое положение хуже губернаторского . И только потому
не кричал, что сам бьm губернатором.
* В этом рассказе, который написан со слов подлинного и ныне еще
проживающего в эмиграции бывшего губернатора Л., почти все списано с
натуры , за исключением некоторых незначительных подробностей . (Прим.
А. И. Куприиа. )
131

А. И. Куприн
Под моим неусыпным надзором и отеческим попечением нахо­
дились национальности: великорусская, польская, литовская и ев­
рейская; вероисповедания: православное, католическое, лютеранс­
кое, униатское и староверческое. Теоретически я должен бьш обла­
дать полнейшей осведомленностью в отраслях - военных , меди­
цинских, церковных, коммерческих , ветеринарных, сельскохозяй­
ств енных, не считая лесоводства, коннозаводства, пожарного ис­
кусства и еще тысячи других вещей .
А оттуда, сверху, из Петербурга, с каждой почтой шли предпи­
сания, проекты , административные изобретения, маниловские хи­
меры, ноздревские планы . И весь этот чиновничий бред направ­
лялся под мою строжайшую ответств енность.
Как у меня все проходило благополучно - не постигаю сам. За
семь лет не бьшо ни погромов, ни карательной экспедиции, ни по­
кушения . Воистину - Божий промысел!
Я здесь бьш ни при чем. Я только старался быть терпеливым.
От природы же я - человек хладнокровный, с хорошим здоровь­
ем, не лишенный чувства юмора.
Но вот теперь о бутафории.
Настал 1912год, и, стало быть, на двадцать шестое августа при­
ходилась столетняя годовщина славного Бородинского боя.
Нам, губернаторам, бьшо уже заранее известно, что в сферах
решили праздновать этот великий день на месте сражения и с наи­
пущим торжеством .
Это бы еще ничего и даже скорее возвышенно и патриотично.
Но я знал, что там, наверху, всегда обязательно перестараются. Так
оно и случилось.
Какой-то быстрый государственный ум подал внезапную мысль:
собрать на бородинских позициях возможно большее количество
ветеранов, принимавших участие в приснопамятн ом сражении, а
также просто древних старожилов, которые имели случай видеть
Наполеона.
Проект этот был, во всяком случае, не хуже и не лучше такого ,
например, проекта, как завести ананасные плантации в Костром­
ской губернии. Известно, бумага все терпит. Ведь бородинскому
ветерану-то надлежало бы иметь, по крайней мере, сто двадцать
лет. Однако в Петербурге выдумка эта бьша принята с живейшим
удовольствием.
Вот по этому-то поводу и приехал ко мне однажды генерал Рен­
ненкампф, тот самый знаменитый курляндский вождь историчес-
132

Рассказы
кого рейда во время японской кампании. Огненный взгляд, звеня­
щие шпоры, быстрая лаконическая речь, вспьmьчивость и - ры­
царь перед дамами.
- Ваше превосходительство, - сказал он мне, - я объездил
всю Ковенскую губернию, показывали мне этих Мафусаилов, и -
черт! - ни один никуда не годится. Или врут, как лошади , или ни­
чего не помнят, черти! Но как же, черт возьми , мне без них быть .
Ведь для них же - черт! - уже медали чеканятся на монетном дво­
ре! Сделайте милость, ваше превосходительство, выручайте! На вас
одного надежда. Ведь в вашей Сморгони Наполеон пробьm несколь­
ко дней . Может быть , на ваше счастье, найдутся здесь два-три та­
ких глубоких - черт! - старца, которые еще, черт бы их побрал,
сохранили хоть маленький остаток памяти. Вовеки вашей услуги
не забуду!
Я как администратор не мог ему не посочувствовать . Заявил :
-
Ваше превосходительство, Павел Карлович, от души вхожу
в ваше положение. Даю слово: сделаю все , что смогу. Кстати, есть
у меня один такой исправник, для которого, кажется, не существу­
ет ничего невозможного .
Генерал обрадовался, жал мне руки, разливался в признатель­
ности .
-
Теперь я за вами как за каменной горой. А исправнику ска­
жите , что я его из памяти не выброшу.
Проводив Ренненкампфа, вызвал я к себе из уезда исправника по
фамилии Каракаци. Он вовсе не бьm греком, как можно бьmо бы
судить по его фамилии. Не без гордости любил он рассказьшать, что
по отцу происходит от албанских князей, а по матери сродни монак­
ским Гримальди. И правда, бьmо в нем что-то разбойничье.
Житейский лист его бьm очень ординарен. Гвардейская кавале­
рия. Долги . Армейская кавалерия. Карты. Таможенная стража.
Скандал. Жандармский корпус. Провалился на экзамене. Последний
этап -уездный исправник.
И обладал он стремительностью в шестьсот лошадиных сил. И
такой же изобретательностью.
Передал я ему мой разговор с генералом. Он весь как боевой
конь.
- Ваше превосходительство, для вас хоть из-под земли вырою.
Не извольте беспокоиться. Самых замечательных стариканов дос­
тавлю. Они у меня не только Наполеона, а самого Петра Великого
вспомнят!
133

А.И
. Куприн
- Нет уж, - говорю ему, - вы уж лучше без лишнего усердия.
Довольно нам будет и Наполеона.
- Слушаю, ваше превосходительство !
И улетел .
Всегда казалось, что он не ходит и не ездит, а летает. Такой он
бьш быстрокрьшый.
А через полмесяца получаю я от Ренненкампфа телеграмму ла­
коническую, в его характере, только без обычных «чертей»:
«Спасибо. Старик конфета. Приезжайте. Жму>>.
Последнее слово должно бьшо, вероятно, означать «жду», но
телеграфист перепутал.
Я поехал, прихватив с собой на всякий случай Каракаци.
Ах! одна эта поездка в сопровождении чудотворного исправ­
ника составила бы толстый юмористический сб орник .
Например. Подъехали мы к какой-то речонке, к месту, где должен
бьш находиться паром. Но речонка разлилась, паром сорвало и снес­
ло по течению. И путь наш бьш прерван на неопределенное время.
Но Каракаци не теряется. Он, кажется, не потерялся бы ни в
пампасах, ни в лъяносах, ни в северной тайге. Кто знает, может быть,
только по ошибке природа не сделала его знаменитым путешествен­
ником или ковбоем.
Мы едем вдоль берега версты две-три. Находим рыбачий челн
и, отослав назад лошадей , переправляемся через реку.
Но тут - другая беда: нет никакого экипажа. Рыбаки говорят,
что самое близкое жилье, где можно достать телегу, отстоит на де­
сять верст. А уж наступают сумерки .
Но вдругзоркий взгmщ следопъrrа Каракаци замечает под прибреж­
НЪIМИ косматыми ивами допотопную еврейскую балагулу, тот древний
длин
н
ый фургон с круглым верхом, в котором евреи разъезжали по
местным базарам в количестве десяти - пятнадцати человек.
,Вскоре я слышу довольно крупный разговор, в котором пере­
кликаются теноровые голоса евреев с рокочущим баритоном Ка­
ракаци. С каждой минутой спор делается все громче. Евреи не хо­
тят уступать балагулы. У них свой путь и свои срочные коммерчес­
кие дела.
Я вовремя вспомнил о своем сане и лежащих на мне обязаннос­
тях: не я ли должен исследовать причину всякого народного волне­
ния и предпринять все меры для его прекращения.
Приближаюсь и на ходу спрашиваю с ласковой внушитель­
ностью:
134

Рассказы
- В чем дело, друзья мои, что случилось?
Но Каракаци поспешно выступает мне навстречу:
-
Ваше превосходительство, не извольте беспокоиться. Это
благодарное население, которое собралось здесь, чтобы выразить
вам свою признательность.
Ничего не поделаешь: пришлось сделать исправнику легкое
внушение, а с пассажирами балагулы вступить в полюбовную сдел­
ку. Конечно, они запросили колоссальную, по их масштабу, сум­
му - полтора рубля, и мы простились самым любезным образом.
Великолепен бьm и наш торжественный въезд в уездный город
Сморгонь. До конца жизни не забуду!"
Ритуал прибытия губернатора бьm установлен столетиями . И в
нем никогда не делалось никаких изменений . Обычно исправник
встречал начальника губернии на городской границе, рапортовал
ему о благополучии, подсаживал его в коляску или в другой почет­
ный экипаж, а затем мчался впереди, стоя на легкой пролетке, по­
луобернувшись лицом к высокой особе, в героической позе.
Но когда мы вылезли из нашего доисторического фургона на
базарной площади, то оказалось, что площадь совсем пуста. Не
только никакой кареты, коляски, или ландо, или хотя бы извозчи­
ка - даже ни одной телеги нет. Что делать?
Однако Каракаци всегда на высоте.
- Прошу великодушного прощения, ваше превосходительство!
Все из-за проклятого парома! Извольте подождать одну минуту! Я
сейчас!
Ровно через пять минут передо мною выросла славная рослая
пегая лошадь, впряженная в лакированную одиночку («эгоистка>> -
так звали раньше этот экипаж) . Впереди сидел франтоватый кучер ,
опоясанный красным тугим поясом. С сиденья легко спорхнул Ка­
ракаци.
- Пожалуйста, ваше превосходительство! Извиняюсь за столь
домашний выезд. Обстоятельства бывают - увы! - сильнее чело­
века! Эй, кучер! В Лондонскую гостиницу! Жива!
Я по человеколюбию произношу:
- Да садитесь же, поедем вместе.
Но поздно . Я уже подхвачен доброй рысью пегашки.
И вот только я выезжаю на длинную Санкт-Петербургскую ули­
цу , где проложены узенькие рельсы, как наш путь пересекает кар­
тина подлинно из апокалипсиса. Во весь дух мчится конка. Впере­
ди - верховой мальчик-форейтор, орущий пронзительным дискан-
135

А. И. Куприн
том . Вожатый бешено нахлестывает пару кляч . Клячи несутся даже
не галопом, а каким-то диким карьером, расстилая животы по зем­
ле. Вагон, как пьяный, шатается из стороны в сто рону, а в вагоне,
как неодушевленные бревна, катаются туда-сюда пассажиры . На
задней же площадке - о, чудо! - в классической обер-полицмей­
стерской позе стоит задом к движению, рука под козырек , исправ­
ник Каракаци . И все это кошмарное видение, перегоняя нас, исче­
зает в облаке пьши ...
Только что я остановился у подъезда гостиницы «Лондон», как
по лестнице скатывается изумительный Каракаци.
- Ваше превосходительство, имею честь доложить, что во вве­
ренном мне уезде все обстоит благополучно!
На другой день, после завтрака у Ренненкампфа, мы отправи­
лись поговорить с тем замечательным старцем, которого генерал с
таким удовольствием называл «конфетой». Нас сопровождало зна­
чительное общество: местные учителя, члены городской ратуши,
гарнизонные офицеры и т. д.
Старик сидел на завалинке (она там называлась «присьба»).
При виде нас он медленно встал и оперся подбородком на кос­
тыль . Он был уже не седой, а какой-то зеленый. Голова у него слег­
ка тряслась, а голос бьш тонкий. Впоследствии мы узнали, что он -
из староверов .
Начался экзамен .
-
Ну-ка, дедушка, рассказывай, - громко и бодро приказал
Ренненкампф.
- Да что же рассказывать-то, - точно по складам зашептал
старик. - Стар я, забьш, почитай, все.
- А ты , дедушка, вспомни, постарайся! - еще громче сказал
Ренненкампф . - Вот, говорят, что отечественную войну помнишь?
Наполеона видел?
-
Наполеона? Как же, батюшка, видел, видел . Вот как тебя
вижу, совсем близехонько.
- Ну, вот ты нам про него и расскажи. Ты не бойся, тебя на­
чальство отблагодарит. Ну, как же ты его видел Наполеона-то?
-
Как в1 1;1сл? А тут вот, тут видел, где гумно. Там тогда хата
стояла новая. С балконом хата. А на том балконе стоял Наполеон.
А я тут же стоял под крыльцом. Конечно, маленький я бьш, совсем
мальчишка, мало понимал еще. Шесть лет тогда мне бьшо. Значит,
Наполеон стоял, а мимо него все войска шли. Все войска, все войс­
ка, все войска. Ужасно как много войсков! А потом он по ступень-
136

Ра('сказы
кам-то вниз сошел и меня рукой по голове погладил и сказал мне
что-то по-французски, совсем непонятно: «Хочешь, мальчик, по­
с.тупить в солдаты?»
Старик говорил с большим трудом и точно стонал после каж­
дого сл ова. Порою его бьшо не слышно.
- Ну, дедушка, а как он бьш одет, Наполеон-то?
Старик сначала оглянул толпу, точно кого-то разыскивая мут­
ными глазами, потом сказал не особенно уверенно:
- Одет-то бьш как? Да обыкновенно одет: серенький сюрту­
чишко на нем и, значит, шляпа о трех углах. А больше никак не
бьш одет.
- Прекрасно! Восхитительно! - воскликнул Ренненкампф,
разводя руками . - Великое спасибо, ваше превосходительство .
Молодец, молодец, господин исправник! Не забуду! С таким изу­
мительным стариком мы в грязь лицом не ударим . Не правда ли,
ваше превосходительство?
Но тут-то лукавый подтолкнул начальника городского учили­
ща. Такой он был худощавый, как-то скривленный набок и козел­
коватая бородка.
- Ваше превосходительство, - обратился он к Ренненкамп­
фу. - Я, как педагог". исторический момент" . редчайший случай".
прошу разрешения задать один вопрос.
- Пожалуйста, пожалуйста, - великодушно разрешил Реннен­
кампф .
- Дедушка, - крикнул старику в ухо педагог. - Не можешь
ли ты сказать нам: какой 1:1з себя бьш император Наполеон?
- Чего это? - переспросил старик.
Тут пришел на помощь сам Ренненкампф. Он сказал своим рез­
ким командирским голосом:
- Ты скажи нам - какой был Наполеон наружностью? Боль­
шого роста или маленького, толстый или худой? Вообще какой он
был из себя?
Тут и случилось что-то странное. Старик на мгновенье точно
оживился и даже немного выпрямился. Он откашлялся, и голос его
стал тверже и яснее.
- Какой он был-то? - произнес он. - Наполеон-то? А вот
какой он был: ростом вот с эту березу, а в плечах сажень с лишком,
а бородища - по самые колени и страх какая густая, а в руках у
него был топор огромнейший . Как он этим топором махнет, так ,
братцы, у десяти человек головы с плеч долой! Вот он какой бьш!
Одно слово - ампиратырь!
137

А. И. Куприн
Что туr произошло , трудно описать.
- Это безобразие! - рявкнул Ренненкампф так страшно, что у
всех присутствующих подогнулись ноги, а храбрый потомок Гри­
мальди побледнел и пошатнулся.
И много еще прошло времени, пока сердитый генерал не излил
свой гнев. Но потом все-таки успокоился.
-
Ничего, - сказал он, - мы его еще натаскаем . Времени впе­
реди много . А без старика - никак не обоЙдешься. Господин ис­
правник, вы ему репетитор, вы и будете в ответе! ..
Тут грозный генерал недоговорил и лишь выстрелил в Карака­
ци огненным лучом своего взгляда, пронзив его насквозь, а потом,
обернувшись ко мне и вытирая платком лоб, Павел Карлович вос­
кликнул решительно:
- Ну уж если эти петербургские господа вздумают к трехсот­
летию дома Романовых откапывать современников, то, слуга по­
корный, - отказываюсь! Подаю в отставку! Да-с!
1928
ЗАВИ РАЙКА
Собач ья душа
Это бьшо не только до эмиграции, но даже до революции, даже
еще года за четыре до великой войны; право, мне иногда кажется,
что случилась эта история лет сто или двести назад.
Я тогда заръшся на всю зиму в новгородскую лесную глушь, в
запущенное барское имение Даниловское. В моем распоряжении
бьш старинныйдеревянный дом в два этажа и в четырнадцать боль­
ших комнат. Отопить его весь - нечего бьшо и думать, хотя дрова
бьши свои и - в любом количестве. Поэтому топил я ежедневно
только одну комнату, самую из них малую, в которой жил, работал
и спал; топил ее собственноручно, так же как сам и подметал ее, и
ставил себе самовар, и оттаивал воду для умывания . Никто из со­
седнего крестьянства не соглашался идти ко мне для услуг или на
кухню: ни бабы, ни мужики, ни парнишки, хотя у меня с деревенс­
кими и бьши прекрасные отношения, хотя крестьянство здесь и счи­
талось бедноватым, хотя я и сулил за пустячную службу царскую
плату, подумайте: целых три рубля в месяц.
138

Рассказы
Обегали вовсе не меня, а именно тот большой, старый, серый с
белыми колоннами дом, в котором я жил . Во всех соседских дерев­
нях: в Трестенке, Бородине, Никифорове, Осиновке, Высотине,
Свистунах да, пожалуй , во всем. Устюженском уезде, - каждый
мужик твердо знал и крепко верил, что в даниловском доме на чер­
даке находится черный гроб, а в гробе этом лежит огромная страш­
ная мертвая нога и что по ночам нога эта ходит по всему дому и
горько плачет, взывая о погребении .
Сколь эти рассказы ни казались вздорными, однако - странно
сказать - в них бьша доля истины. Однажды, роясь на чердаке сре­
ди пьшьного векового мусора, я наткнулся на солидный черный
ящик с застежками, формою похожий не то на футляр для какого­
то музыкального инструмента, а, пожалуй, и на гроб. Я открыл
его . В нем действительно лежала нога, но вовсе не мертвая, а искус­
ственная, прекрасно сработанная, со ступней, все как следует, и
обтянутая превосходной толстой голландской замшей . Тут же я
нашел и костьшь к ней. Судя по размерам этих вещей, я убедился,
что ими пользовался когда-то человек большого на редкость рос­
та. Позднее я даже узнал, кому из героев войны 1812 года она слу­
жила при жизни: генералу Кривцову, другу Пушкина. Он потерял
свою естественную ногу в бою под Кульмом. Это ему писал Пуш­
кин: «Ты без ноги, а я женат, или почти".»
Как бы то ни бьшо, благодаря «Мертвой Ноге» я в этом огром­
ном доме бьш осужден на одиночество, в условиях Робинзона до
его встречи с Пятницей . Зато я смело мог бы держать все двери в
доме раскрытыми настежь, если бы, конечно, не глубокая зима и
не пронзительные ветры, которые и без того гуляли по двум эта­
жам и по чердаку ветхого столетнего дома, воя в трубах, визжа в
щелях, свистя в дырявых рамах. Признаюсь, порою по ночам и мне
становилось жутковато ".
Кроме меня, обитал в усадьбе, через двор от меня, в маленьком
низеньком флигельке, управляющий Арапов; там же ютилась эко­
номка, она же и стряпуха, престарелая Елена Степановна; да еще по
утрам рубил дрова, крякая и кашляя, какой-то дедушк� Иван; где он
ночевал - не знаю; похож он бьш на рождественского деда Мороза.
Арапов ко мне по вечерам никогда не заглядывал. Он тоже слы­
шал о «Ноге» . Его боязливость меня удивляла: бьш он раньше, во
время японской войны, храбрым матросом, принимал участие в
Цусимском бое, спасал свою жизнь вплавь после того, как корабль
взорвали, и был вьшовлен из воды японцами, взявшими его в плен .
139

А. И. Куприн
Я у него обедал и ужинал. Днем он иногда забегал ко мне - у
меня находился склад пороха, дроби, шомпол ов, пистонов и раз­
ных машинок для снаряжения патронов. Но он очень бывал недо­
волен , когда я предлагал ему лично удостовериться в том, что в
черном ящике лежит обыкновенное изделие рук человеческих из
дерева и замши . Он каждый раз отворачивался, отмахивался, тряс
головой и кричал:
- Умоляю вас, умоляю, не надо! .. Видеть не могу мертвецов! .. -
Ничего я с ним не мог поделать .
Но бьm Арапов страстным охотником и, что еще важнее, хоро­
шим товарищем на охоте . А охотиться мы стали не только для удо­
вольствия, но и по нужде. Ежедневная каша с пустыми щами и со­
лонина надоели. Мяса негде бьmо достать. Между тем всякому из­
вестно, что заяц, прошпигованный салом и чесноком да сжарен­
ный в сметане, представляет собою вовсе не дурное блюдо. Счас­
тье наше бьmо, что мужики зайца не едят, считают его дикою кош­
кой и веруют, что взят он бьm Ноем в ковчег в качестве одной из
нечистых пар. Иначе зайцы давно бы перевелись на Руси .
Я приехал в Даниловское позднею осенью, в ту пору, когда в
лесах опавший лист уже слежался на тропинках и почернел. Охота
в такое время называется охотою по чериотропу, весьма интерес­
на. Но - беда! - собак в Даниловском совсем не было, за исклю­
чением, конечно, тех негодных дворняг и дворняжек, которыми так
богата бывала каждая русская усадьба. Едучи в Даниловское (уже
не в первый раз), я надеялся достать хоть неважного выжлеца, хоть
пл охонькую выжловку у Александра Семеновича Трусова, у этого
«Великого Охотника» , у этого «Длинного Карабина>>, «Кожаного
Чулка» и «Следопыта», у этого кротчайшего из людей, который
убил в своей жизни шестьдесят четыре медведя, десятки рысей и
лосей, сотни волков и лис и тысячи зайцев . Но еще в Весьегонске
узнал я от ямщика, Сергея Пятнышкова, что волею Божьей Алек­
сандр Семенович скончался в прошлом мае, а огорченная вдова
всю его знаменитую охоту распродала, чтобы не тревожить сердца
видом бьшых мужниных воспитанников и любимцев.
Что за охота без гончей? Да, я знаю, есть любители «тропить»
зайца. Найдут свежий его след на снегу: две лапки рядом, две лапки
одна за другой, и идут по следу, как по тропке, пока не найдут ле­
жачего и не застрелят его . Ведь он бегает только ночью; а весь день
лежит. Но так охотятся - извините за выражение - шкурятники .
У них много терпения, но вдохновения и поэзии ни на грош ...
140

Рассказы
Вот мы с Араповым и мечтали все о выжлеце. И как с кем встре­
тимся или кто в Даниловское наедет, непременно клянчим: «Может,
о гончей собачке где прослышите, так постарайтесь, душенька, для
нас. И мы вам, когда понадобится, за услугу услугой, не считая того,
что зайчишек вам будем при всякой оказии посьшатъ».
Провинция, уезд, деревня - это особая страна: там мельчай­
шие слухи и вести растекаются во все стороны не хуже радиоте­
леграфа. Уже осень стала совсем холодной, густой по утрам иней
серебрил поля и пудрил деревья, а мороз тонким ледяным лаком
затягивал морщинистъ1е пруды. Наконец однажды ночью пошел
снег, и, проснувшись мы увидели из окон белую зиму. Первая по­
роша! Как дрожат охотничьи сердца при звуках этих двух слов!
В эту же первую порошу как раз и случилось чудо. К обеденно­
му времени заехал в Даниловское из деревни Круглицы (десять верст
от нас) круглицкий почт-директор, он же почтмейстер, он же един­
ственный чиновник и единственный почтальон почтового отделе­
ния, козлобородый, длинный и многодетный Голованов. У меня
по тем сонным местам и временам бьша невиданно большая кор­
респонденция. Поэтому Голованов, вместо того чтобы, по тамош­
нему обычаю, посьшать мне почту с любым попутным ямщиком,
предпочитал привозить ее лично. Впрочем, может быть, бьши и
другие причины такой любезности.
Он по скромности долго отнекивался, но все-таки мы усадили его
за стол, разогрели солонину, нашелся кусок старой железной колба­
сы, графинчик водки и бутъμ�ка пива. Тут-то, придя в радужное на­
строение, почт-директор хлопнул себя по коленам и воскликнул:
- Да! Чтобы не забыть ! Говорят, вы для охоты собачку приис­
киваете? Так вот, у нас в Козлах, на выселках, живет вдовая жен­
щина, вроде как однодворка, и у нее имеется довольно ладный ко­
белек , гончак, годов двух, не боле. Это от самого покойного Алек­
сандра Семеныча ей подарок, щенком еще выпросила. Теперь на
чепе он сидит. Она, может, и согласится продать? Попробуйте. Если
хотите , я с ней поговорю? А то поедемте сейчас со мною.
Мы попили чайку и поехали на головановской двухколесной
трясучке. Езды всего бьшо полтора часа до крошечной усадебки,
стоявшей сбоку деревни, как бы на отлете. Мы въехали в широкий
чистый двор. Там , у столба, привязанный на длинной цепи, метал­
ся и отчаянно лаял отличный гончий пес, блестяще-черный, с гус­
то-рыжими подпалинами , рослый и широкогрудый. Я никогда не
похвастаюсь , что подойду к любой цепной собаке. Но если по од-
141

А. И. Куприн
ному взгляду и по звуку голоса я определяю , что лает пес умный,
неозлобленный и незабитый, то иду без всякого колебания. В этих
случаях надо только не забыть, что , протягивая собаке руку, следу­
ет держать ее вверх ладонью, притом широко открытой, чтобы со­
бака убедилась, что камня в ней не спрятано.
Старая женщина, вышедшая на крьшьцо, крикнула:
- Ты поберегись, кормилец! Он тебя загрызет!
Но собака не тронула меня. Обнюхала руку и, туго натянув цепь,
уперлась мне в грудь мускулистыми передними лапами. Кусок со­
лонины, который я предусмотрительно взял с собою, бьш принят
благосклонно и проглочен мгновенно, а хвост выразил самую раз­
машистую признательность. И тут-то я обратил внимание на глаза
этой собаки. Они бьши ярко-рыжего цвета, живые и серьезные. Их
взгляд был тверд, доверчив и проницателен, без малейшего оттен­
ка угодливости. Они не бегали, не моргали, не прятались. Каза­
лось , они настойчиво спрашивали меня: «Зачем я живу здесь, поса­
женный на цепь? Зачем ты пришел ко мне? Ведь не со злом?» Так
умеют смотреть лишь лохматые пастушьи собаки в горах.
Затем я познакомился с хозяйкой, Анной Ивановной. Узнав, что
я хочу купить пса, она раскудахталась: «Ах, да как же это ! Ах, да я
не знаю. Уж больно пес-то хорош. Завирайка-то . Таким псам цены
нет, если на охотника. Ведь из трусо вской псарни собачка, самого
Александра Семеныча. Порода-то какая".» Потом сделала скорб­
ное лицо, помолчала, вздохнула и спросила с сомнением:
- Трешницу не дадите?
Три рубля я охотно дал. Предлагала она еще и цепь за один
рубль. От цепи я отказался . Но из вежливости набавил этот рубль
за старый, никуда не годный ошейник. Тут вдова сразу повеселе­
ла и не хотела меня отпустить без того, чтобы я не испробовал ее
домашнего пива. Пришлось выпить с нею ковшик густой, как ки­
сель, солодовой бурды , помянув добрым словом память покой­
ного «Великого Охотника» Трусова. Расстались мы приятелями .
«Если тебе собака не на цепь, а для охоты, то лучшего кобеля не
найти нигде» .
Я пошел домой пешком, ведя Завирая на веревке. Но он шел со
мной так послушно, охотно и весело, что я спустил его на свободу.
Он с явным наслаждением бежал впереди, роясь носом в молодом
снегу, спугивая с дороги воробьев. Но стоило мне свистнуть или
окликнуть его по имени - он тотчас же останавливался и повора­
чивался ко мне поднятой кверху мордой с внимательными яркими
142

Завир айка - герой одноименного рассказа А . И. Куприна.

Рассказы
глазами. Я махал рукой, говорил : «Иди», - и он опять пускался
вперед. «Что за чудный пес!» - ликовал я.
Но в воротах я принужден был снова взять его на веревку, по­
тому что со всех концов усадьбы сбегалось все собачье население:
и Патрашка, и Жучка, и Султан, и Рябчик, и Кадошка, и Барбоска,
и Чирипчик, и Серко, и - кладбищенского сторожа - Чубарик,
помесь таксы и борзой . У собак есть рыцарское правило: собаку
лежачую или на привязи не трогают. Однако лай и руготню дани­
ловские собачонки подняли ужасающую. Завирайка прижимался
ко мне боком, нервно приподымал верхнюю губу, показывал из нее
белый огромный клык и, оборачиваясь на меня, ясно говорил вы­
разительными глазами: «А что? Не задать ли им трепку?»
Арапов бьш в восторге. Ему только не понравилось простонарод­
ное имя - Завирай. «Го}J'аздо лучше бы, - говорил он, - назвать его
Милордом, или Фиделем , или Жужой». Дело в том, что он состоял
подписчиком «Петербургского листка» и больше всего на свете обо­
жал великосветские романы княгини Бебутовой. Но я не уступил.
Зато мне пришлось уступить ему в друго м. Я уже, глядя на За­
вирайку, лакомился мыслью, что нашел в нем для моего Робинзо­
нова житья в четырнадцати нежилых комнатах своего Пятницу.
Однако Арапов правильно указал на то, что , во-первых , гончую
собаку трудно приучить к комнатной опрятности, а во-вторых, в
тепле собака изнеживается, теряет чутье и на охоте легко просту­
живается . Мы решили постелить для Завирая сена под навесом у
кухни. Впоследствии, когда зима установилась прочно и настали
холода, мы сделали из снега большой трехсторонний вал, примк­
нув его к стене флигеля и оставив узенький вход. Сверху мы покры­
ли это сооружение крышей из соломы . Конечно , со временем все
усадебные псы устроили в этом домике, под покровительством За­
вирая, общую уютную спальню и чувствовали в ней себя превос­
ходно. Бывало, в жестокий мороз, вечером, просунешь руку внутрь
сквозь солому, и, просто прелесть, какая там бывала живая густая
теплота. Одним сл овом - собачий рай.
В тот день нам не пришлось охотиться: день стоял теплый, и
снег раскис, а назавтра хватил холодок, сделалась гололедица.
Потом пошли метели. Все не везло нам с погодами.
Дней через десять повалил наконец тихий, крупный , мохнатый
снег. Из-за его сплошной сетки не стало видно ни деревень, ни леса.
Шел он целый день и к вечеру вдруг перестал, то чно улегся спать в
гл убокой тишине, неподвижности и тьме.
143

А. И. Куприн
Утром, чугь свет, мы вышли в поле. Бьm легкий холодок. Солн­
це взошло, точно праздничное. От него снег казался розовым, а
тени деревьев нежно-голубыми. Заячьих следов бьшо великое мно­
жество, а вокруг стогов снег прочно бьш притоптан лапками «жи­
ровавших» ночью зайцев.
Но Завирайка" . Завирайка совсем огорчил нас. Напрасно мы
наводили его на самые свежие, еще казавшиеся теплыми следы,
тщетно мы его тыкали в них носом, указывали руками направле­
ние, уговаривали и умоляли его . Он глядел, высоко подняв голову,
то на меня, то на Арапова и говорил настойчивым взором: «Я го­
тов слушаться, но объясните цель. Зачем?»
Так промучились мы с ним три дня . Говорил иногда Арапов:
«Запустить бы ему заряд картечи под левую лопатку. Да жаль, он и
патрона не стоит" . Вообще никуда не годный пес». Но - врал впо­
пыхах, со злости . Вне охоты относился к собаке заботливо.
А на четвертый день вот что произошло.
Только вышли мы из усадьбы на малую горушку, где начина­
лись крестьянские выгоны, как Завирай остановился и начал ню­
хать снег, яростно болтая хвостом . Помню, Арапов сказал: «Долж­
но быть, дурак, мышь земляную почуял». Но в ту же секунду из
снега выскочил столбом огромный палевый русак и помчался впе­
ред, точно бешеный. Вряд ли за ним угналась бы и борзая собака.
Завирай бьш великолепен.
Он не растерялся, не замялся, не потерял ни одного мгновения:
он в ту же секунду бросился за русаком, и скоро мы потеряли его из
вида. Еще прошла минуга - мы услыхали его голос... Знаете, как
гончая лает, идя за зайцем?
Она, бедная, все жалуется: «Ай, ой, ай! Батюшки, меня обижа­
ют! Что мне, ай, ай, бедной, делать? Ай, ай, ай !» Слышно бьшо, что
Завирайкин лай повернуг направо. Туг была рука Арапова, и он
начал , изготовив ружье, продвигаться вправо. Гон Завирайки ста­
новился все тише, почти умолк, но вдруг едва слышно возобновил­
ся и сразу стал слышным и яростным .
Я стоял со стороны, и мне все бьшо слышно и видно. Я видел,
как Арапов прицелился. Потом из кустов выскочил светло-бурый
заяц. Тотчас же белый дымок вырвался из араповского ружья, и
одновременно с ним заяц перекувыркнулся через голову и лег в снег.
Потом раздался слабый - пук! - это бьш выстрел. И потом уже
из кустов вырвался громко плачущий Завирай.
Он с разбега ткнулся в заячье тело и тут же присел на зад.
Когда мы подошли к нему, он представлял комически печальное
144

Рассказы
зрелище: наморщенная морда опущена вниз, уши висят, общий
вид скорбный - ну, ни дать ни взять лицемерная вдова. Но ког­
да я ему бросил заячью лапку, тот самый сустав, который дамы
употребляют для румян , - он поймал ее на лету, сочно хрустнул
ею и мгновенно проглотил . И с этого момента он сделался пер­
воклассным гончим псом. В то же утро он без всяких наших на­
меков и указаний стал сам разыскивать заячьи следы , гнал зай­
цев чутк о и безошибочно; и с охотничьей страстью умел соеди­
нять хладнокровный расчет. Он выгнал на нас в этот день еще
четырех зайцев; одного из них во второй раз положил Арапов,
другого - я. И над каждым из них он неизменно (как и всегда
потом) устраивал фигуру грустной вдовы... Вскоре он стал зна­
менитостью на весь уезд, но слава не испортила его кроткого и
чистого характера.
А сейчас я расскажу об одном случае, в котором Завирай про­
явил такую преданную дружбу, такую силу доброй воли и такую
сообразительность , какие и среднему человеку сделали бы боль­
шую честь .
Зима переламывалась . Откуда-то издалека стало попахивать
весною. Мы с Араповым выбрали одно весеннее утро, чтобы, мо­
жет быть, в последний раз до будущей осени пойти по зайцам . За­
вирая не надо бьшо приглашать. Он пошел с нами со всегдашней
своей сдержанной, серьезнt?й радостью.
И, конечно, увязалась за нами вся эта непрошеная, бестолковая
деревенская собачня: и кладбищенский Чубарик, и Серко , и Сул­
тан , и Кадошка с Барбоской, и Султан с Патрашкой, - словом,
все , кто только умел и мог мешать охоте.
Работал-то всегда один только Завирайка со свойственной ему
неутомимой и требовательной энергией. Независимые дворняжки
охотились сами по себе. Они обнюхивали ежовые, кротовые и мы­
шьи норы и пробовали их разрывать лапами, лаяли на свежий пти­
чий и заячий помет. Очень скоро мы их перегоняли, и они совсем
терялись из вида. «Вообще, - говорил не раз Арапов, - эту сво­
лочь надо бы давным-давно перестрелять». Но - шутил. Он бьш
добрейшим малым.
Однако в этот день мы не увидели ни разу даже заячьего хвос­
та . Все поля, лужайки, лесные тропки бьши сплошь избеганы и пе­
ретоптаны зайцами, но определить, новые это следы или старые -
145

А. И. Куприн
не было никакой возможности . Завирайка рылся носом в снегу и
отчаянно фыркал. Бросив след, он опять возвращался к нему, сно­
ва нюхал, недоумевая, и потом, повернувшись к нам, устремлял на
нас свои ярко-рыжие глаза. Он будто бы говорил нам: «Ну хоро­
шо, ну пошли мы за зайцами, но где же, о мудрецы, о огненные
люди, где наши зайцы?»
Мы зашли далеко. Стало уже смеркаться . Мягкий снег липнул
на валенках, и они промокли. Мы решили пойти домой. Прощай­
те, зайцы, до будущего чернотропа. Завирай разочарованно бежал
впереди.
На выгоне, как и всегда, присоединилась к нам вся свора анар­
хических дворняг. Им трудно было идти. Рыхлый снег забивался
твердыми комками под лапы, и надо было эти комки ежеминутно
выкусывать .
Мы уже почти подходили к усадьбе, как вдруг беззвучно начал
падать с темного неба густой крупный снег. В несколько минут он
покрыл все следы: и заячьи , и человечьи, и санные, и так же скоро
перестал.
Дома я переоделся. Мне оставалось еще полчаса до ужина и до
обычного преферанса вдвоем, «по-гусарски». Я просматривал ста­
ринную книгу Светония «Двенадцать цезарей», с двумя параллель­
ными текстами, французским и латинским.
В окно мне постучали. Я прильнул к стеклу и увидел Арапова.
Он тревожно вызывал меня. Я знал, что ночью он не решится вой­
ти в большой дом, по причине мертвой ноги, и потому, наскоро
надев тулупчик, вышел на двор.
Арапов был очень обеспокоен:
- Пожалуйста ... Я не знаю, что мне делать с Завирайкой. Если
бы ни зима, я подумал бы, что он взбесился. Посмотрите-ка.
Завидев меня , Завирай бросился ко мне. Он прыгал ко мне на
плечи, рвал полы моего тулупчика и тянул меня, упираясь пере­
дними ногами в снег и мотая головой.
- Мне кажется, что он почуял волка, - догадался я. - Подож­
дите, я перезаряжу ружье картечью, и пойдем, куда он поведет.
Увидев ружье, Завирай радостно запрыгал . Он побежал впе­
ред, но при выходе из усадьбы остановился и поджидал нас, не­
терпеливо махая хвостом. Мы шли за ним. Очевидно, он держал
верный, памятный ему путь: это была та самая дорога, которой
мы только что возвращались с охоты, - теперь гладкая и чистая
от свежего снега.
146

Рассказы
-
Подождите-ка, - сказал Арапов. - Подержите немного За­
вирая . Я посмотрю следы.
И через несколько минут он крикнул мне :
-
Ясно, как палец! Туда и сюда ведут Завирайкины сл еды.
Надо думать , что после прихода домой он сбегал куда-то и вер­
нулся назад.
Конечно , не волк волновал Завирая, иначе он скулил бы. Мы
продолжали следовать за ним, и он теперь вел нас, спокойно и уве­
ренно, отлично поняв, что мы его слушаемся.
Так мы прошли верст пять-шесть и, наконец, издали услышали
тонкий, тихий, жалобный визг. Он становился с каждым шагом все
яснее, пока мы не убедились, что это визжит небольшая собачка.
Скоро при мутном свете расплывчатого месяца мы увидели неболь­
шой снежный бугор. Завирайка начал ретиво метаться от этого
бугра к нам и обратно и весело лаял. Когда мы подошли совсем
близко, то без труда нашли бедного злополучного Патрашку. Ока­
зывается, он попал в заячий капкан , поставленный в подлеске бо­
родинскими мужиками .
Заячий капкан, конечно, не мог бы переломить собачью ногу,
и, не будь снег талым, Патрашка дотащился бы как-нибудь до усадь­
бы. Но лепкий, сырой, мягкий снег с каждым новым волочащимся
шагом Патрашки все более и более набухал на капкане, пока не
обратился в огромный ком, которого небольшая собачка уже не
могла стронуть с места.
Мы высвободили Патрашку, и он, прихрамывая и повизгивая ,
зако вылял позади нас в усадьбу.
Завирайка всю дорогу не мог успокоиться и отчаянно-весело
лаял . Он кидался передними лапами на грудь то ко мне, то к Ара­
пову и все норовил лизнуть нас в губы и тотчас же бежал назад к
Патрашке, чтобы облизать его с хвоста и с головы. Милая, беско­
рыстная собачья радость!
За ужином мы долго говорили об этом происшествии. Стран­
но: мы - люди , мы - цари вселенной, мы, умеющие считать до
тысячи, не заметили по дороге отсутствия Патрашки, а Завирай­
ка - всего только собака - сообразил эту нехватку , уже придя
домой. И что заставило его пойти на розыски приятеля: сознатель­
ный ум или темный, но верный инстинкт?
1928
147

А. И. Куприн
РАССКАЗЫ В КАПЛЯХ
Часто писатели жалуются на недостаток или 1:1счерпанность тем .
А между тем живые интересные рассказы сами бегают за умелым
наблюдателем повсюду: в театре, в метро , на улице, на рынке, в
ресторане, в церкви , на пароходе; словом, на каждом шагу. Бегают
и еще напрашиваются: «Возьмите нас, пожалуйста! Мы сироты !»
Иные из них - размером так на десять строк - полны столь гус­
той эссенции, что их хватило бы на целый роман. Ведь капля чис­
того анилина окрашивает в зелено-фиолетовый цвет целую ванну
для взрослого человека.
1
ЧЕР ЕПАХА
Казино в Монте-Карло. Вечер. Все столы тесно облеплены.
Долговязый, усатый, длиннорукий итальянец делает свои ставки,
перегибаясь через передние ряды. Он суетлив и горячится. Больше
всего его раздражает жена, короткая, толстая, добрая женщина. Она
все шепчет ему беспрестанно на ухо советы . Он отмахивается от
нее, как от мухи . Наконец остатки терпения вовсе покидают его .
- Ты говоришь - двенадцать? На!
Он ставит на этот номер сразу все свои жетоны. На!
Шарик пущен. Минута тишины . Короткая женщина тыкает в
кого-то от «сглаза» выпрямленными двумя пальцами: мизинцем и
указательным.
- Тринадцать! - возглашает крупье, - нечет, черное, первая
половина ...
Итальянец мгновенно оборачивается к жене. Его лицо пьшает
яростью, сжатые кулаки подняты над головой и трясутся.
-
О! Тарртаруга! - вопит он на весь зал .
-
О! мой дорогой! - лепечет она воркующим голосом. - О,
mio carissimo!* - И нежно трется щекой о его рукав .
* мой дорогой! (итал. )
148

Расска3ы
2
ШТОРМ
Когда миновали Евпаторию, поднялся ветер, вскоре перешед­
ший в настоящий шторм. Пароход «Св. Николай», эту старую ка­
лошу, мотает с борта на борт и с носа на корму. Всех пассажиров
укачало. Все умирают; одни умирают в салоне, другие в каютах,
третьи в корИдорах. Единственная неприятная сторона. морского
пути.
Один только маленький, очень юркий человек не теряет при­
сутствия духа. Он вытащил всю свою семью на палубу, вместе с
подушками и одеялами. Семья - человек из восьми, от старых:
тещи и мамаши - до грудного младенца. Все они, кроме младен­
ца, лежат покотом и стонущими голосами, на чем свет стоит, руга­
ют старательного маленького главу семьи.
А он так трогателен! Ведь и его самого борет проклятая мор­
ская болезнь .
Но он держится героически. Вот что-то приказала ему пред­
смертным голосом одна из толстых старух, и он стремглав летит
зигзагообразно к трапу, мгновенно проваливается в нутро паро­
хода, так же быстро показывается на палубе и, едва успев бросить
семье какие-то шарфы и теплые платки, вихрем несется к борту .
Там он секунды на две перегибается через буковый поручень в
вИде вопросительного знака и уже опять спешит к милой семье,
встречающей его горькими упреками за то, что он ее постоянно
покидает. Затем его посьшают за лимоном, затем за валерьянкой.
Затем , как некий жонглер, он приносит две рюмки коньяка, ста­
раясь не расплескать . Ах ! он совсем бы бьш готов забыть о себе,
если бы не эта всемогущая власть моря, которая ежеминутно и
беспощадно напоминает о себе и все-таки не в силах сокрушить
воли этого пигмея.
У него простое, доброе, веснушчатое лицо. Я думаю что он, не
задумываясь, бросился бы за борт" чтобы спасти утопающего, и в
панической толпе сумел бы сохранить ребенка. Энергия и прелесть
характера создали бы ему тихую уютную жизнь и мирный отдых в
старости. Но всю жизнь свою он обречен провести, подобно вьюч­
ному верблюду, с мозолями на всех сочленениях, питаясь чертопо­
лохом и бранью.
149

А. И. Куприн
3
ФИЛОС ОФ
Соотечественник в вагоне подземной дороги . Оба мы читаем
одну и ту же газету. Как-то сам собою зацепляется разговор. Со­
отечественник высок, массивен, лохмат и весь как будто расстег­
нут, начиная от души и кончая штанами, которые он постоянно
поддергивает обеими руками вверх. Случайно дошли до перелома
морали после войны. Об этом вопросе соотечественник не может
говорить сидя. Он вытягивается во весь рост, простирая руки, как
мельничные крьшья. Ему нет никакого дела до того , что он кричит
на весь вагон, да еще по-русски. Чужое мнение - один из тех пус­
тя ков, которых он не замечает.
-
Все дело в нарастающей зл обе! - восклицает он. - Зло -
это вовсе не отвлеченное понятие ! Зло - это одна из тех веществен­
ных эманаций , которые вырабатывает человеческий мозг и посы­
лает в пространство. Будущая телехимия откроет природу зла. Она
даже взвесит его и, наверно, найдет, что удельный вес зла в �воей
сфере гораздо тяжелее удельного веса ртути. Злоба, отчаяние, стра­
дания так грозно и так густо обволокли землю и давят ее такой
тяжестью, что их не рассеют никакие ураганы. Оттого-то малая
война порождает большую, а большая великую. И вот уже больше,
кажется, некуда идти. Капут мирозданию.
И нет никакого разрешения. Вы знаете, как перед грозою быва­
ет душно и томно и как тяготит ожидание. Но вот пошел дождь,
сверкнула молния, загрохотал гром. Прошла гроза, и сразу стало
так свежо, так радостно дышать - блаженство! Что же произош­
ло? Да просто : положительное электричество земли встретилось с
отрицательным электричеством облаков, и, во славу Божию, они
оба разрядились с пальбой и иллюминацией . А для зла, понимаете
ли? Не существует никакой разрядки. Оно только и делает, что на­
копляется и нависает грузом. Вон Шопенгауэр го ворит, что лишь
зло позитивно, а добро негати вно, потому что оно состоит только
в неделании зла. Врет колбасник! По его выходит, что и камень
добр, и деревянный чурбан добр, ибо они не делают зла? И каждый
холодный, равнодушный ко всему на свете человек тоже добр, ибо
ни разу не соприкоснулся с Уложением о наказаниях? Отрицатель­
ная величина вовсе не величина, а ересь !
Но есть, есть, Богом клянусь - есть могучая , прекрасная, ве­
ликая сила для потребления и нейтрализации зла как физической
150

Рассказы
субстанции (в это время поезд свистит и замедляет ход) . Это - го­
рячая любовь к человеку, это живое, ощутимое добро, разливае­
мое охотно и радостно повсюду, это добро воинственное, невзирая
на его целительную мягкость и мужественную скромность (дверцы
вагона раздвигаются). Это вам не клистирная филантропия-с, а
радостный, сладкий, самоотверженный и легкий подвиг! Вот что
разрядит вековые залежи зл а!
Он выпрыгивает из вагона и, вместе с перроном, начинает уп­
лывать налево, налево".
Но я еще вижу, как , поддерживая одн ой рукой сползающие
штаны, а другою размахивая над головой, он кричит мне вслед:
«Подвиг! Подвиг любви! Положительная сила!»
В вагоне все косятся на меня, а я раздумываю:
«Сумасшедший? Пророк? Философ?»
4
ЧЕТЫРЕ РЫЧАГА
«Aux quatre leviers»* - вот как бы на месте хозяина назвал я
кабачок на углу улиц Успения и Доктора Бланш.
Здесь, на этом перекрестке, расположены на двадцати квадрат­
ных аршинах: церковь, родовспомогательная клиника и трактир,
которые вместе обслуживают ход четырех вечных рычагов жизни :
рождение, любовь, насыщение и смерть - весь круговорот чело­
веческой зыбкой жизни.
Но, увы! хозяин, к сожалению, не могильщик и не шл ифовщик
оптических стекол - он очень далек от философии, что , однако,
не мешает ему быть достойньrм буржуа.
Сегодня утром послали меня в этот кабачок купить немолото­
го кофею. Пока мне отвешивали покупку, я увидел очень простое и
трогательное зрелище.
На крошечном, усыпанном гравием дворике родильного дома
как-то растерянно и неуклюже топтались двое мужчин . Видно было,
что они незнакомы. Один - высокий с непокрытой головой; длин­
ные, светлые волосы гл адко зачесаны назад; общее впечатление:
медлительный, недоверчивый, чувствительный и обидчивый чело­
век. Другой - сангвиник ; у него блестяще-черные волосы с лег-
* «У четырех рычагов» (фраиц. ) .
151

А. И . Куприн
кой проседью, красные щеки, блестящие черные глаза; низкий и ши­
рокий, он строением похож на плотный крепкий куб; мягкая шляпа
надвинуrа на самую переносицу, а из-под ее полей торчат в стороны
жесткие, прямые усы, на которых легко уселись бы две канарейки.
Невольно казалось, что оба связаны неразрывно общей трево­
гой и в то же время мучительно стесняются друг друга. Право же, в
эти минуты они напоминали мне двух мальчуганов, которые ран­
ним росистым утром на берегу резвой речонки нерешительно про­
буют голыми ступнями студеную воду, и каждый выжидает момен­
та, когда у другого хватит храбрости бултыхнуться.
Так они довольно долго толкались, мялись и крутились по скреже­
тавшему гравию, то преследуя, то избегая друг друга, беспомощные и
нетерпеливые. Наконец кубический сангвиник отважился первый.
Он круто повернулся; мелкими, но быстрыми шагами вышел
на улицу; оглянулся зорко налево и направо (все в порядке, улица
пуста), пересек наискосок улицу и затем, ие ум еряя спешиого хода,
не оборачиваясь назад, вошел через каменные ворота в церковную
ограду, в глубине которой весело зеленели кусты.
Светловолосый, как будто привязанный невидимой ниткой,
послушно шел за ним . Он шагал редко, но длинно и притом так
высоко поднимал долговязые ноги , что поразительно напоминал
большую птицу из породы голенастых, идущую пешком.
Они одновременно поднялись по трем каменным ступеням. Брю­
нет первый открьш тяжелую боковую дверь церкви, любезно по­
придержал ее для блондина, и дверь закрылась за ними.
Через десять минут они вышли на улицу, теперь уже в полном
согласии, быстрым взором убедились в том, что никто их не заме­
тил , и дружелюбно направились к кабачку. Ведь они-то, наверно,
друг друга никогда не выдадуr; и ничто не повредит их репуrации
мужественных граждан и свободных мыслителей, чуждых суевери­
ям и предрассудкам.
Мне до этого нет никакого дела. Но только я ведь отлично знаю,
что делали в храме и сангвиник и флегматик. Каждый из них без­
молвно взывал к Богу:
- Если я и прогневал Тебя неверием и другими многими и тяж­
кими грехами, то излей на меня, на меня одного , справедливый гнев
Твой, но их обоих пощади: и ее, рождающую, и его, еще не рожден­
ного. Покарай меня проказою, сумасшеств ием, внезапной мучитель­
ной смертью, но их, Всемогущий и Всепрощающий, пощади!
Смешны иногда люди.
152

Рт:сказы
5
ЕЛКА В КАПЕЛЬКЕ
Хорошо вспоминается и:з детства рождественская елка: ее тем­
ная зелень сквозь ослепительно-пестрый свет, сверкание и блеск
украшений, теплое сияние парафиновых свечей и особенно - за­
пахи . Как остро, весело и смолисто пахла вдруг загоревшаяся хвоя!
А когда елку приносили впервые с улицы, с трудом пропихивая ее
сквозь распахнутые двери и портьеры, она пахла арбузом, лесом и
мышами. Этот мышистый запах весьма любила трубохвостая кош­
ка. Наутро ее можно бьшо всегда найти внутри нижних ветвей: по­
долгу подозрительно и тщательно она обнюхивала ствол, тыкаясь
в острую хвою носом : «Где же тут спряталась мышь? Вот вопрос» .
Да и догоревшая свечка, заколебавшаяся длинным дымным огнем ,
пахнет в воспоминании приятной копотью.
Чудесны бьши игрушки, но чужая всегда казалась лучше. При­
жав полученный подарок обеими руками к груди, на него сначала
и вовсе не смотришь: глядишь серьезно и молча, исподлобья, на
игрушку ближайшего соседа.
У господского Димы - целый поезд, с вагонами всех трех клас­
сов, с заводным паровозом. У прачкиного Васьки - деревянный
конь: голова серая, в темных яблоках , глаза и шея дикие, ноздри -
раскаленные угли, а вместо туловища толстая палка. Оба мальчу­
гана завидуют друг другу.
- Посмотри, Дима, - изнывает от чужого счастья кривобокая,
кисло-сладкая гувернантка, - вот дырочка, а вот ключик. Заводить
надо так : раз-раз-раз-раз". У-у! поехали, поехали!"
Но Дима не глядит на роскошный поезд. Блестящие глаз� не от­
рываются от Васьки, который вот уже оседлал серого в яблоках, стег­
нул себя кнутиком по штанишкам, и вот пляшет на месте, горячится,
ржет ретивый конь, и вдруг галопом вкось, вкось!" У Димы катаст­
рофа: крушение поезда, вагоны падают набок, паровоз торчит вверх
колесами, а колеса еще продолжают вертеться с легким шипением.
- Ах, Дима! Зачем же толкать паровозы ногами? Как тебе не
стыдн о?"
- Не хочу паровоза, хочу Васькину вошадь! Отдайте ему па­
ровоз, а мне вошадь! Хочу вошадь!
Но гордый Васька гарцует, молодецки избоченившись на коне,
и небрежно кидает:
6 1087
153

А. И. Куприн
-
Ишь ты какой! Захотел тоже!"
Что говорить , волшебна, упоительна елка. Именно упоитель­
на, потому что от множества огней , от сильных впечатлений, от
позднего времени , от долгой суеты, от гама, смеха и жары дети пья­
ны без вина, и щеки у них кумачово-красны .
Но много , ах как много мешают взрослые. Сами они играть
не умеют, а сами суются : какие-то хороводы, песенки, ко1шаки,
игры . Мы и без них ужасно отлично устроимся . Да вот еще дядя
Петя с козлиной бородкой и козлиным голосом. Сел на пол, под
елкой, посадил детей вокруг и говорит им сказку. Не настоящую,
а придумал. У, какая скука, даже противно. Нянька, та знает взап­
равдушные.
6
МОСКОВСКИЙ СИЕГ
Сегодня с утра сыплется на Париж, безмолвно и неутомимо,
сплошной снег, сыплется хл опьями величиной с детскую пятерню
и, едва прикоснувшись к земле , мгновенно кружевится , обесцвечи­
вается и тает. Но все крыши домов сияют плоской, ровной, пока­
той белизной, а ветви платанов, лип и каштанов Булонского леса
согнулись под тяжестью снежных горбатых охапок.
Лесу идет этот стр огий, холодный, бело-траурный убор. Чужо­
му городу - нет. Сл ишком этот город зябок, южен и непривычен
к холоду и снегу . И темная , вечная, вырезная зелень плющевых из­
городей смотрит враждебно сквозь тихую .струящуюся завесу из
снежных звезд.
А я вот стою на безлюдном перекрестке, рассеянно гляжу на
идущий крупный снег, задумался немного ". и в моем воображении
вспльmа оснеженная Москва дивных, невозвратных лет.
Мы едем на извозчике, укутав ноги волчьей полостью, я, юнкер
военного Александровского училища, находящийся в суточном
отпуске, и Марья Михайловна Полубояринова, барышня из Пен­
зы, заезжая гостья в ·м оскве. Она отличная музыкантша, она со­
всем взрослая девица, богатая, красивая и самостоятельная. Конеч­
но, я влюблен в нее еще с Рождества, влюблен безнадежно и до бе­
зумия, но ни за что , никогда и никому не признаюсь в этом чувстве,
составляющем мой преступный грех , мое несчастье, причину мое­
го сладкого двухнедельного одурения. Я только изредка осмелива­
юсь взглядывать боком на ее муфточку, осыпанную снегом, на ее
154

На Трубной площади. Сцены из московской жизни.
Фотография, 1912.

Расскt1зы
голубой вязаный капор, откуда изредка блеснет оживленный, тем­
ный глаз, покажется разрумяненная щечка или высунется розовый
кончик носика. Но зато я крепко поддерживаю ее рукою, обвитой
вокруг тонкой, гибкой, нежной талии. Это мое такое же неоспори­
мое право, как моя священная обязанность давать в публичных
местах дорогу, очередь и сидение женщинам, детям и старикам.
Ехать нам очень далеко: в театр Корша, где мы сегодня увидим
«Мещанина во дворянстве» с Давыдовым в роли Буржуа. Снег па­
дает густо, и сквозь него сказочны и ярки огни газовых фонарей. И
так мягка его пелена, что совсем беззвучно скользят по ней бесчис­
ленные сани, бегут непрерывно друг другу навстречу, и в этом бы­
стром, оживленном и в то же время безмолвном уличном движении
есть какая-то неописуемая, тайная зимняя прелесть. Иногда между
нами вдруг просунется сзади мотающая, дымящая лошадиная го­
лова и обдаст нас влажным теплом и крепким конским запахом.
Уже не знаешь, по каким улицам едешь: все кругом - так ожив­
лено, приподнято, фантастично и все так быстро движется. Вот из
узенького переулка или тупика мелькнула церковка, маленькая,
кирпично-красная под покрывающей ее снежной шапкой. Как ру­
бин, светится огонек лампадки над входом в нее, и вдруг на минуту
широко отворяется церковная дверь: теплый блеск свечей, яркое
сверкание золотой иконы, густая черная толпа на переднем плане
и чуть слышное, радостное пение.
Какое множество людей и вещей проносится перед глазами. Под
ясно освещенным навесом уличного ларька ряды малиновых, крас­
ных, желтых яблок и сам фруктовщик, в белом переднике, черноволо­
сый, чернобородый, румяный, с широкой улыбкой белых зубов и пур­
пуровых губ . Золотой крендель. Золотой окорок. Разноцветные бу­
тъmки в винном погребе. Круглые, цветные шары в аптеке. Приказчи­
ки, посьmьные, солдаты, дети, афиши. И мягкий пушистый снег без
конца. Как переполнены у меня зрение, обоняние, слух и душа! .. (Голь­
ко вот направо поглядываю я краешком глаза, с воровской опаской.)
Как хорошо жить в этом государстве, в этом великом городе,
среди народа, говорящего этим простым и роскошным языком!..
Приехали. Белая от снега борода, белые усы, белая шапка скло­
няются с высоты козел.
-
Гривенничек, прибавили бы, ваше сиятельство? Хорошо
ехал!..
Так стою я под падающим снегом на парижском перекрестке и
будоражу в памяти прошедшее...
155

А. И. Куприн
7
МОСКОВСКАЯ ПАСХА
Московские бульвары зеленеют первыми липовыми листочка­
ми. От вкрадчивого запаха весенней земли щекотно в сердце. По
синему небу плывут разметанные веселые облачки; когда смотришь
на них, то кажется, что они кружатся, или это кружится пьяная от
весны голова?
Гудит, дрожит, поет, заливается, переливается над Москвой
неумолчный разноголосый звон всех ее голосистых колоколов.
Каждый московский мальчик, даже сильно захудалый, самый
сопливый, самый обойденный судьбою, имеет в эти пасхальные дни
полное, неоспоримое, освященное веками право залезать на любую
колокольню и, жадно дождавшись очереди, звонить , сколько ему
будет угодно, пока не надоест, в любой из колоколов, хотя даже в
самый огромадный, если только хватит сил раскачать его сорока­
пудовый язык и мужества выдержать его оглушающий, сотрясаю­
щий все тело медный густой вопль. Стаи голубей, диких и люби­
тельских, носятся в голубой, чистой вышине, сверкая одновремен­
но крыльями при внезапных поворотах , и то темнея, то серебрясь ,
почти растаивая на солнце.
Как истово-нарядна, как старинно-красива коренная , кондовая,
прочная, древняя Москва. На мужчинах тем но-синие поддевки и
новые картузы, из-под которых гладким кругом лежат на шее ров­
но обстриженные, блестящие маслом волосы ... Выпущенные из-под
жилеток косоворотки радуют глаз синим, красным, белым и кана­
реечным цветом или веселым узором в горошек . Как румяны лица,
как свежи и светлы глаза у женщин и девушек , как неистово горят
на них пышные разноцветные морозовские ситцы, как упоительно
пестрят на их головах травками и розанами палевые кашемировые
платки и как степенны на старухах прабабушкины шали, шоколад­
ные, с желтыми и красными разводами в виде больших вопроси­
тельных знаков! ..
И все целуются, целуются , целуются ... Сплошной чмок стоит над
улицей : закрой глаза - и покажется, что стая чечеток спустилась на
Москву. Непоколебим и великолепен обряд пасхального поцелуя.
Вот двое осанистых, степенных бородачей издали приметили друг
друга, и руки уже распространились, и лица раздались вширь от си­
яющих улыбок. Наотмашь опускаются картузы вниз, обнажая рас­
чесанные на прямой пробор густо волосые головы . Крепко соеди-
156

Малая Дм итровка, вид на церковь Рождества в Путинках,
1900-е годы.

Рассказы
няются руки. «Христос воскрес!» - «Воистину воскресе!» Головы
склоняются направо - поцелуи в левые щеки, склоняются налево -
в правые, и опять в левые. И это все не торопясь, важевато.
- Где заутреню отстояли?
- УСпасанаБору.Авы?
- Я у Покрова в Кудрине, у себя.
Воздуиmые шары покачиваются высоко над уличным густым
движением на невидимых нитках разноцветными упругими, легки­
ми весенними гроздьями. Халва и мармелад, пастила, пряники, оре­
хи на лотках . Мальчики на тротуарах, у стен катают по желобкам
яйца и кокаются ими. Кто кокнул до трещины, - того и яйцо.
Пасхальный стол, заставленный бутылками и снедью. Запах
гиацинтов и бархатных жонкилий. Солнцем залита столовая. Вос­
торженно свиристят канарейки.
Юнкер Александровского училища в новеньком мундирчике, в
блестящих лакированных сапогах, отражающихся четко в зеркаль­
ном паркете, стоит перед милой лукавой девушкой. На ней воздуш­
ное платье из белой кисеи на розовом чехле. Розовый поясок, роза
в темных волосах.
- Христос воскресе, Ольга Александровна, - говорит он, про­
тягивая яичко, расписанное им самим акварелью с золотом .
-Воистину!
- Ольга Александровна, вы знаете, конечно, православный
обычай ...
- Нет, нет, я не христосуюсь ни с кем.
-Тогда вы плохая христианка. Ну, пожалуйста. Ради велико-
го дня!
Полная важная мамаша покачивается у окна под пальмой в
плетеной качалке. У ног ее лежит большой рыжий леонбергер.
- Оля, не огорчай юнкера. Поцелуйся.
- Хорошо, но только один раз, больше не смейте.
Конечно, он осмелился.
О, каким пожаром горят нежные, атласные, прелестные щеки .
Он смотрит: ее милые, розовые губы полуоткрыты и смеются, но в
глазах влажный и глубокий блеск.
- Ну, вот и довольно с вас. Чего хотите? Пасхи? Кулича? Вет­
чины? Хереса?..
А радостный, пестрый, несмолкаемый, звон московских коло­
колов льется сквозь летние рамы окон ...
1929
157

А. И. Куприн
СКРИПКА П А ГА НИНИ
Кому не известна легенда о том, как великий скрипач и компо­
зитор Николо Паганини, родом венецианец, продал дьяволу свою
душу за волшебную скрипку? В это предание верил даже такой без­
божник, скептик и насмешник, как славный поэт Генрих Гейне. Зато
мало кто знает о том, как закончилась эта богопротивная сделка и
кто в ней оказался победителем: человек или враг человечества?
Среди венгерских бродячих цыган ходит одно смутное предание.
Верить ему или не верить - это уж как хотите.
Очень немилосердна бы�а судьба к молодому Николо в тот год,
когда долги, неудачи и сотни мелких неприятностей заставили его
бежать из Венеции в Вену, где он - странствующий музыкант -
играл на свадьбах или обходил со своей дешевой скрипкой кабач­
ки последнего разбора. В приличные гостиницы его не пускали по
причине его плохой одежды, состоявшей из лохмотьев .
Но особенно тяжелый, проклятый день выпал для него 21 ок­
тября. С самого утра шел непрерывный холодный дождь со сне­
гом. Дырявые башмаки артиста так промокли, что обратились в
кисель и хлюпали на каждом шаге, брызжа фонтанами грязи, и сам
Паганини бьш весь мокрый и грязный, как черный пудель, вьшез­
ший из болота.
Падал на город мутный, желтый, зловещий вечер. Едва свети­
ли сквозь дождь редкие фонари . В такие погоды людские сердца
неохотно раскрываются навстречу чужому горю и чужой беднос­
ти , между тем как бедняк вдвойне ощущает холод, голод и сирот­
ливость .
В течение всего дня Паганини не заработал ни гроша. Только
уже поздно вечером пьяный лудильщик дал ему недопитую кружку
пива, стряхнув в нее, кстати, пепел из своей трубки. А в другом
месте подкутивший студент швырнул ему три крейцера и сказал:
- Вот тебе плата за то, чтобы ты перестал играть !
Паганини взял эту злую подачку и заскрежетал зубами: «Лад­
но! Когда я буду знаменит - попомнишь ты у меня эти три крейце­
ра!» Надо сказать, что , вопреки всем несчастиям, Паганини никог­
да не сомневался в своем гении. «Мне бы только порядочную одеж­
ду , благоприятный случай да хорошую скрипку - и я удивлю весь
мир!» Из последнего трактира его просто-напросто выбросили на
улицу, потому что он оставлял за собой целые озера воды .
158

Рассказы
На три крейцера Паганини купил маленький белый хлебец и ел
его без удовольствия , идя по дороге к дому. Когда же он, усталый ,
с трудом взобрался на верхний этаж, в свою голую чердачную кле­
тушку, то смертное отчаяние и бешеная зл оба охватили его мрач­
ную душу . Ударом ноги он отшвырнул свою жалкую отсыревшую
скрипчонку в угол и, бия себя в грудь кулаками, возвопил:
- Диавол ! Диавол ! Если ты не глупая бабья выдумка, если ты
воистину существуешь, то приди ко мне сейчас же! Дешево прода­
ется гордая человеческая душа вместе с творческим гением . Поспе­
ши же! Иначе какая тебе будет корысть от повесившегося бедняка?
И диавол немедленно явился. Явился вовсе не в серном дыме,
не с отвратительным запахом козла, не с раздв оенными копытца­
ми вместо ступней, без малейших признаков хвоста, - в скромном
виде старенького нотариуса или стряпчего, в сером опрятном кам­
золе со старинными желтоватыми кружевами. Чернильница, гуси­
ное перо и подержанная контрактная книга - все это находилось
при нем и было не спеша, деловито разложено на хромоногом сто­
ле. Ярко вспыхнул огонь в масляной лампе.
- Видите, юноша, - начал спокойно диавол. - Я к вам явился
без всякого балаганного шума и треска, без всяких адских запахов и
костюмов, и расписки непременно кровью я от вас не потребую.
Оставим эту дурацкую бутафорию скудному и болезненному
воображению средневековья. Наш век - век вежливости , прозы и
арифметики . Не буду скрывать от вас, что нам, чертям , гораздо
выгоднее и удобнее в нашей торговле услужливость и честность,
чем наивный обман. Поэтому не удивитесь тому, что в нашей сдел­
ке я буду не только покупателем, но, если понадобится, то иногда и
вашим адв окатом. Итак: что вы желаете получить за вашу душу?
- Денег! Золота! Без конца золота!
- Видите, вот вам уже и понадобилась моя юридическая по-
мощь. Ничего нет легче, как потребовать от диавола денег. Это
всякий лопоухий, молодой дурак сумеет заказать . Ну, а что вы ска­
жете насчет славы?
- Пустяки! Славу можно купить за деньги . Надо только не осо­
бенно скупиться.
- Нет, мой друг, вы говорите опрометчиво . Золотом можно ку­
пить только льстецов. Но такая слава не перешагнет за пределы того
круга, который составляют ваши льстецы и в центре которого нахо­
дитесь вы, оглушенный низкими похвалами прихвостней . Нет, вы
лучше скажите мне о чем-нибудь другом. Например, о любви .
159

А. И. Куприн
- Черт возьми! Да ведь любовь уже наверно покупается легче
всего !
- Всякая? Вы так думаете? Напрасно, совсем напрасно, мой
молодой Николо! Если бы всякая любовь продавалась , то уж дав­
ным-давно земной шар и вся вселенная бьши бы в совершеннейшей
и вечной власти диавола и нам, его сотрудникам, приходилось бы
только жиреть в бездействии на казенных харчах. Хотите, я вам:
скажу один страшный секрет? Хотите знать, почему диавол так не­
счастен? Потому что он всеми своими силами хочет любить, но не
может... Нет, юноша, если вы хотите заключить со мною сделку,
выгодную и почетную для обеих сторон, то остановитесь на ваших
первых, скромных условиях: хорошая одежда, удачный случай и
прекрасная скрипка.
Паганини раздумывал в течение нескольких минут и потом ска­
зал нерешительно:
- От своего намерения я не отступаюсь. Мне кажется, что вы
как будто бы правы, господин стряпчий. Но только не слишком ли
дешевую плату я потребовал впопыхах за мою бессмертную душу,
заранее осужденную на бесконечные муки?
Стряпчий молча нагнулся, вытащил из-под стола большой, ста­
ринный, потерть1й на углах футляр из буйволовой кожи и бережно
передал его Паганини.
- Можете сами поглядеть на скрипку и даже испробовать ее.
Это - бесплатно.
Паганини почтительно отстегнул бронзовые золоченые застеж­
ки футляра, вынул и расстелил на столе три покрывала, которые
окутывали инструмент: замшевое, бархатное и шелковое, - и вот
волшебная скрипка, высоко поднятая вверх , показалась во всей
своей красоте, так пленительно похожая своим строением на фигу­
ру нагой, совершенно сложенной женщины, с ее маленькой голов­
кой, длинной, тонкой шеей, покатыми плечиками и гармоничным
переходом нежной талии в плавные мощные бедра.
- Это не Страдивариус, - воскликнул восхищенный Пагани­
ни, - но это также не Амати, не Гварнеро и не Гваданини! Это
идеал скрипки, дальше которого человек не пойдет, не может пой­
ти! Так, значит, вы позволите мне немного поиграть на ней?
- Да... пожалуйста, - как-то вяло, нехотя и скучно согласил­
ся черт. - Я вам сказал.
Струны скрипки бьши уже настроены, и смычок в меру натерт
калофонием. Когда же Паганини заиграл на ней могучую пламен-
160

Рассказы
ную импровизацию, то он сам впервые понял - какой крьшся в
нем великий талант, заглушенный до сей поры нищенским прозя­
банием. И он сказал почти весело:
- Хозяин, я к вашим услугам, и благодарю вас за умные советы.
Но почему, скажите мне, - если это только вам не трудно, - поче­
му вы как будто приуньши и омрачились, точно обиделись на меня?
- Если говорить по правде, - сказал черт, поднимаясь со сту­
ла, - меня немного огорчает то, что вы оказались бесконечно та­
лантливее, чем я мог предположить . Однако сл ово есть сл ово.
Скрипка эта - ваша, владейте ею пожизненно. Вотвам небольшой
мешочек с золотом; это на первое время. Завтра к вам придут: пор­
тной с придворным костюмом и лучший венский парикмахер, а
через день вы выступите на том музыкальном состязании, которое
торжественно устраивает сам эрцгерцог. Теперь, будьте любезны,
подпишитесь вот в этой строке. Так . Хорошо. Мерси и до свида­
ния, молодой человек.
- До скорого? - спросил лукаво венецианец Паганини.
- Вот этого я уже не знаю, - ответил сухо черт. - Я думаю,
что до положенного вам срока, не ближе. Ведь вы у меня не проси­
ли долголетия? .. Мои комплементы, маэстро!
Диавол ни в чем не обманул скрипача. Все случилось по пред­
виденному им плану. После музыкального турнира у наследника
престола сразу вошла в зенит звезда Паганини, засияла ослепитель­
но и не бледнеет даже до наших времен . Но сам Николо Паганини
стал несЧастнейшим человеком на свете. Неудовлетворенные стра­
сти, ненасытное честолюбие, бешеная жадность к деньгам и вместе
с нею отвратительная, самая мелочная скупость; зеленая зависть не
только к прежним артистам, не только к современникам, но и к
будущим великим скрипачам отравили и испепелили его душу.
Нередко он писал свои музыкальные сочинения в таких трудных
нотных комбинациях, которые исполнить на скрипке мог только
один он, но невольное признание безграничности искусства гово­
рило ему, что некогда придет другой музыкант и сыграет легче его
диавольские шарады и пойдет дальше него . И этого, будущего, он
заранее ненавидел.
Сделавшись миллионером, он все-таки собирал на улице бумаж­
ки, обрывки веревок и всякую другую труху, а дневное его пропи­
тание никогда не превышало одного талера.
Сколько прекраснейших женщин, упоенных его сверхъесте­
ственным искусством, приходило к нему, что бы отдать ему себя,
161

А. И. Куприн
свое сердце, судьбу и кровь, и всегда он брезгливо отворачивался
от них, убежденный, что они хотят его золота. А одной знатной
даме, супруге председателя государственного совета, жаждавшей
разделить с ним и сл аву, и богатств о, и любовь, и позор развода,
он сказал, бросив на стол мелкие монеты: «Передайте вашему мужу
эти три крейцера. Он мне их дал когда-то за то, что бы я не играл
больше на скрипке; вас же я прошу уйти , я сейчас занят упражне­
ниями ".»
Сколько истинных друзей и почитателей он оттолкнул грубы­
ми словами: «Ты гонишься за моими деньгами или стремишься по­
пасть на буксир моей славы».
Воистину он был жалок и страдал глубоко, и не бьшо ему уте­
шения. Ибо не верил он никому.
Когда же настал срок его смерти и пришел к нему Серый Нота­
риус, то Паганини спокойно сказал ему:
- Хозяин, я готов. Но скажу вам, что в жизни моей не бьшо
радости .
Серый Нотариус устало возразил:
- Да, признаться, и у меня от вас не бьшо никакого барыша.
Оба мы заключили невыгодную для нас сделку. Поглядите на спи­
сок контрактов. Там вашего имени нет совсем . Оно стерлось, оно
кем-то вычеркнуто . Кем-то, кого мы не смеем называть .
- Что же я стану теперь делать? - снисходительно спросил
Паганини.
- Ровно ничего , - ответил Серый Нотариус. - Ровно ничего ,
мой друг. Я поквитался с вами уже тем , что не пропускал ни одно­
го вашего концерта. Это мне у моего начальства бьшо поставлено
в минус. Но и вы, в свою очередь, поквитались с тем , чье имя нена­
зываемо. Видите ли, настоящее искусство не от нас, а от Него , а
кто сочтет эти счеты? Прощайте. Теперь навсегда. Скрипку я ос­
тавляю у вас. Ах, нет! Не страшитесь за меня. Это только малень­
кие служебные неприятности. Прощайте же ".
Наутро нашли великого Паганини мертвым; лоб его и морщи­
ны бьши , как и при жизни, горды и суро вы. На устах же его лежала
блаженная, счастливая ул ыбка. Дьявольская скрипка пропал а на­
всегда.
1929
162

Рассказы
БАЛЬТ
Год, может быть, два назад произошло на севере Америки, в
Аляске, событие не совсем обыкновенное.
В небольшом поселке Номе, глу бокою зимою, открьmась вдруг
эпидемия дифтерита , до той поры никогда Ном не посещавшая. Ко­
лйчество заболеваний увеличивалось с грозной быстротой. Нача­
лись и смертные случаи.
Единственный врач поселка был почти беспомощен перед ли­
цом жестокой гибели, грозившей всему населению. Во всем Номе
не нашлось ни одной ампулы с антидифтеритной сывороткой. До­
стать ее можно было - и то не наверняка - лишь в ближайшем
городе, который лежал от поселка в трехстах верстах и не бьm с
ним соединен ни железной дорогой, ни телеграфом, ни шоссе.
И вот один из жителей добровольно вызвался послужить обществу.
Не знаю, кто он бьш - охотник ИJШ золотоискатель. Мне теперь очень
досадно, что я своевременно не удосужился записать его имя. Он сказал:
- У меня есть хорошая, испытанная собачья упряжка. Я съез­
жу на ней в город, возьму там, сколько надо, вакцины и вернусь
назад. Сделаю все это так скоро, как угодно будет Богу.
Поехал и сдел ал. Нужно ли рассказывать о трудностях его пу­
тешествия среди безграничного снежного моря, в «белом молча­
нии», без малейшего намека на дорогу или тропу, когда руково­
диться приходится лишь компасом и соединенными инстинктами
человека и животных? Прочитайте об этом в прекрасных расска­
зах Джека Лондона. (Впрочем, нельзя не признать , что в случае, о
котором идет речь, сама жизнь взяла и сочинила именно тот самый
рассказ, которого, однако, недоставало у Лондона.)
На обратном пути , уже в последней трети дороги , упряжку зах­
ватила метель. Собаки выбивались из сил и постепенно падали, под­
нимать их бывало невозможно ни лаской, ни уговорами, ни кну­
том. Приходилось обрезать одну за другою постромки . Наконец,
остались на ногах лишь человек и передовая собака, по имени Балът.
Теперь тащить за собою сани бьшо и обременительно, и бесполез­
но, и их пришлось бросить .
Тогда хозяин прочно укрепил пакеть1 с драгоценным серумом
на спине Балъта, накормил его в последний раз и, указав собаке
направление, велел идти домой.
- Ая пойду следом, -сказал хозяин.
Конечно, Бальт бьш в тобой момент готов с восторгом положить
свою верную собачью душу за малейший из интересов хозяина. Но в -лу
163

А. И . Куприн
минуту он понял - о, несомненно, понял, - что хозяину скорая достав­
ка груза гораздо дороже собсrвенной жизни, и вот послушно побежал
вперед и скрьmся в бушующем снегу, в насrупающем мраке ночи.
Чуrье, инстинкт и силы не изменили Бальту. Он прибежал в Ном
настолько быстро, насколько это бьшо угодно Богу, и своим зна­
комым лаем поставил сразу на ноги всех жителей, не привязанных
болезнью к постели. И в то время, когдадоктор обходил с чудотвор­
ной сывороткой один за другим дома, где находились больные, -
навстречу хозяину Бальта уже мчалась спасательная экспедиция
на свежих упряжках, с запасными собаками и с провиантом. Его
нашли в тридцати верстах от поселка, еле живого, ползущего в снеж­
ных сугробах ... Он задал только два вопроса:
- Сыворотка? Бальт?
Ему ответили:
- Все хорошо...
Он улыбнулся и потерял сознание.
Ну, чем это не рождественский рассказ, чтимые читатели и ми­
лые читательницы? Да еще рассказ, поднесенный самой жизнью?
Надо к нему еще прибавить то, что и человек, и пес до сих пор
живы, здоровы и неразлучны. На днях в Номе произошло торже­
ственное открытие бронзовой статуи Бальта, воздвиmутой благо­
дарным населением . Попервоначалу хотели было увековечить и
смелого хозяина, но он круто отказался.
- Глупости! .. Вся заслуга принадлежит Бальту, а я только про­
гулялся ...
Сейчас передо мною газетная вырезка, на которой сняты брон­
зовый могучий Бальт, напряженно влегший в постромки, а рядом с
ним живой Бальт и его хозяин, пришедшие полюбоваться памят­
ником. Человек спокойно смотрит на чудесное изображение свое­
го друга, но Бальт отвернулся.
- Какая же это собака, если от нее ничем не пахнет?
О, скромность сильных!
А вот я знаю еще и такую историю. В одном городе поставили
одновременно два памятника двум местным уроженцам, людям
мировой известности; и поставили еще при их жизни. Так вот оба
великих мужа приходили каждое утро с разных сторон на площадь,
где стояли их статуи, и некоторое время безмолвно их созерцали:
каждый самого себя . Потом , точно по сигналу, окидывали друг
друга гневно-презрительными взглядами, поворачивались друг к
другу спинами и медленно покидали пл ощадь.
Мне Бальт милее.
1929
164

Ра ссказы
ГЕРО, ЛЕАНДР И ПАСТУХ
Я думаю, что всем на свете известно старое, трогательное пре­
дание о Леандре и Геро. Но далеко не все знают тот вариант, кото­
рый можно услышать лишь от очень старых анатолийских греков.
Леандр жил по одну сторону Геллеспонта, в греческом городе
Абидосе; Геро - по другую, на малоазийском берегу, в городе Се­
стосе. Леандр бьш прославленный атлетом, одинаково непобеди­
мым в борьбе, беге, плавании, метании диска и стрельбе из лука;
Геро бьша младшей жрицей в храме Артемиды.
Оба они бьши так прекрасны телом, лицом и душою, как толь­
ко могут быть прекрасны невинная девушка в шестнадцать лет и
пьшкий юноша в девятнадцать.
В один из тех великих дней, когда Абидос устраива.Ji атлетичес­
кие состязания, Геро и Леандр увиделись на стадионе и с первого
взгляда страстно полюбили друг друга: именно так приходит к
людям настоящая любовь. В тот же вечер, покинув роскошное пир­
шество, они, незаметно для любопытных взоров, соIIШись в цвету­
щей апельсиновой роще, где сказали друг другу сладкие слова люб­
ви и обменялись первыми целомудренными ласками. Но нет в мире
такой радости, на дне которой не таилась бы капля печали.
Во время этого нежного свидания с огорчением узнали мо­
лодые любовники о том, как трудно, почти невозможно было
им стать мужем и женой. Геро, как жрица, не могла оставить
храм ранее достижения двадцатипятилетнего возраста, не навлек­
ши на себя бесчестия, а отец Леандра, знатный аристократ и пер­
вый богач Абидоса, уже давно и твердо порешил женить своего
сына, через год, на единственной дочери еще более богатого ко­
ринфского купца, с которым он вел большие торговые дела.
Среди глубоких вздохов, непрерывных поцелуев и соленых
слез согласились влюбленные терпеливо ждать той счастливой
поры, когда два великие бога - бог любви и бог случая - нис­
пошлют им радость соединиться навеки, а до этого дня неизмен­
но любить друг друга.
- Но как же мы будем видеться? -уньшо спросил Леандр. -
Ведь в обоих городах нас знает каждый человек.
- Тогда будем видеться ночью, мой дорогой, - стыдливо пред­
ложила Геро.
Леандр покачал головой.
165

А. И. Куприн
- Разве тебе неизвестн о, о душа души моей , что по ночам гава­
ни как Абидоса, так и Сестоса заграждаются цепями и ни одна лод­
ка не пропускается в прол ив?
- Так что же? - быстро возразила Геро . - Разве ты не лучший
пловец в Абидосе, а следовательно , и во всей Греции и во всем свете?
- Ах, и правда ! - вскричал восхищенный атлет. - Это не при­
шло мне в голову. Я уже переплыл Геллеспонт четыре раза, всегда
без особых затруднений.
Они крепко обнялись и условились, что на другой день Леандр
переплывет пролив, а Геро около полуночи будет ждать около той
старой, полуразрушенной башни, которая, по преданию, построе­
на бьша древними могучими циклопами.
На другой день, ранней ночью, тайно выскользнула прекрас­
ная Геро из жилых помещений храма, дрожа от любви, от страха и
от ночной свежести, пришла к старинной, обомшелой башне и ста­
ла терпеливо дожидаться.
Необычайно долго тянулись минуты и часы . Сердце девушки
стучало так громко , что , казалось, его биение было сл ышно даже в
Абидосе.
Проходило мимо башни козье стадо, а за ним шел пастух, зна­
комый всему Сестосу, высокий, жилистый старик, похожий на боль­
шого похотливого козла или на крепкого , лукавого сатира, с седи­
ною в вьющихся волосах и в короткой курчавой бороде .
- Эй, девчонка! - сказал он низким голосом. - Твой любов­
ник или очень запоздает, или вовсе не придет, а ты, сидя на холод­
ных камнях, заполучишь жесточайшую боль в костях. Возьми-ка
мою шерстяную милоть да сядь на нее и закутайся ею.
- Уйди, уйди, противный! - сердито закричала Геро . - Фу!
от тебя даже издали пахнет козлом !
- Козлом? - насмешливо спросил пастух. - А почему ты зна­
ешь, что не богом? Да ты , девчонка, не бойся меня. Я ничего не
делаю насильно, я только заманиваю . И притом зелени не терплю,
пускай ею наслаждаются мои козлы! Ну, вот я и отошел. А чтобы
тебе не бьшо так тоскливо дожидаться твоего красавчика, я сыг­
раю тебе хорошенькую песенку.
Пастух сел на камень и стал играть на свирели одну песню за
другой , а каждая песня была милее предыдущей, и так нежны, так
сладки , так чисты были звуки легкого инструмента, что , заслушав­
шись, забыла прекрасная Геро свою тоску.
166

Ра "сказы
Она даже сказала:
- Послушай, старый козел, сыграй эту песенку еще раз.
Время же бежало и бежало. Стал светлеть воздух. Пастух все
играл да играл. Вдруг девушка сказала:
- Эй ты , сатир! И правда, дайка-мне твое покрывало, я вся
дрожу.
Порозовело море от дальней утренней зари, стали ясно видны
ближние, а потом дальние предметы . Опасно было для Геро оста­
ваться дольше вне ограды храма, и она печально пошла домой.
К полудню она получила через верного человека восковую до­
щечку, на которой Леандр писал о том, что одно дело плыть днем,
а другое - ночью. Он пльш всю ночь, потеряв направление и мес­
то, руководясь только чутьем и своей любовью, а к утру очутился
опять у абидосского берега. Леандр просил Геро, что бы в последу­
ющую ночь она развела бы на вершине башни костер из сухих кус­
тарников и из деревянных обломков, которых много валяется на
берегу.
Покорная любви и ее волнениям, опять пришла прелестная Геро
к циклопической башне и опять застала там пастуха. Дул сильный
восточный ветер. Началась буря . Белые шипящие валы набегали
на берег и, яростно бухая об него , растекались широко по земле.
Шел резкий, злой дождь .
- Пастух, пастух! - взмолилась беспомощная Геро . - Ты,
правда, ужасная уродина, но ведь ты добрый и, надеюсь, не отка­
жешь помочь мне зажечь костер на верху башни .
- Сигнал для милого? Не так ли? - смеясь, спросил пастух. -
Отчего же? Во всех делах любви я везде и всегда самый усердный
помощник.
Геро невольно удивлялась, с какой быстротой и ловкостью ра­
ботал старый пастух, за ним не угнались бы четверо молодых. По
внутренним каменным ступеням он живо натаскал множество де­
ревянных остатков от судов и лодок.
Девушка подавала ему снизу вереск и сучья иссохших прибреж-
ных кустарников.
- Не смей щипать меня! - визжала она порою.
- Прости , я нечаянно, - говорил пастух смиренно.
Когда же они развели большой и яркий огонь на вершине баш­
ни и спустились вниз, то сказал козий начальник:
167

А. И. Куприн
- Вот что , моя девочка, дождь и буря усиливаются с каждой
минутой . Сидя здесь, ты так размокнешь, что твой милый найдет
вместо тебя мокрую кашу. Пойдем-ка , я знаю здесь поблизости одну
пещеру, сухую и просторную, там и укроемся до нужного часа. А
огонь я буду время от времени поддерживать.
- Только ты будешь вести себя смирно, о старый сатир?
-Даю слово.
Пещера была в самом деле удобна, велика и чиста, пол ее бьш
заботливо устлан сухими листьями и вереском.
Геро с удовольствием села на громадную милоть из густой ко­
зьей шерсти. Пастух тоже присел на краешек покрывала.
- Вот теперь, - сказал он, - я буду рассказывать тебе, милая
девочка, разные сказки. Чтобы нам обоим бьшо не так скучно.
Ах , как он рассказывал! На что уж очень хорошо играл он на
свирели, но сказки его бьши стократно лучше. Говорилось в них о
дальних морских путях в необыкновенно волшебные страны, и о
героических приключениях, и о жизни самих богов на Олимпе, и
все эти сказки бьши как бы пронизаны, пропитаны веселой, лег­
кой, проказливой любовью, где на бесцеремонный и страстный
натиск игриво отвечала едва замаскированная податливость и от­
кровенная жажда наслажденья.
Однажды пастух встал на ноги и выглянул из пещеры .
- Костер горит слабо, - сказал он, - я пойду подкинуть топ­
лива.
- Иди, - сказала девушка вяло. - Только поскорее возвра­
щайся, мне страшно одной.
Пастух управился с огнем и вернулся назад.
- Садись, - приказала Геро, - да поближе. Издали плохо
слышно. Ну, рассказывай.
И опять пастух стал изысканно плести сказку за сказкой, и бьши
некоторые из них таковы, что Геро во тьме краснела не только ли­
цом, но даже грудью, спиной и животом. Однако слушала она с
величайшей радостью и часто говорила: «Еще, ну, еще одну!» И
сама не сознавала того , что ее тонкие пальчики все время ласково
перебирали жесткую курчавую бороду рассказчика.
Через некоторое время пастух, остановившись на половине сказ­
ки, сказал:
- Огонь опять уменьшается. Я пойду подброшу дров .
- Не надо ! - капризно воскликнула Геро. - Не надо! Я от-
сюда вижу, что костер пьшает. Иди скорее ко мне досказывать сказ­
ку, а чтобы было теплее, ложись со мной рядом.
168

Ра ссказы
Но в эту минугу послышался слабый дальний призыв:
-Геро!
То бьш голос Леандра. Пастух проводил Геро до того места,
куда прибой выбросил юношу, а сам скрьшся в темноте. Но перед
тем как исчезнуть во мраке, он шепнул девушке:
-Завтра я опять приду, а днем меня можешь найти у ворот
Ахилла, в доме, над которым торчит большая козлиная голова.
Геро с трудом дотащила Леандра до пещеры. Он смертельно
устал и бьm жестоко разбит волнами о прибрежные камни. Падая
на ложе, он успел только прошептать ее имя и растянулся без чувств.
Геро посидела около :него с час, но, убедившись, что его обморок
перешел в глубокий здоровый сон, она тихо встала, поцеловала
Леандра холодно в лоб и ушла.
Утром обитатели храма хватились: где Геро? Но ее так никогда
и не отыскали - она исчезла бесследно. Что же касается Леандра,
то когда он проснулся и узнал, что заснул во время любовного сви­
дания, лежа в одной постели с возлюбленной, то пришел в жесто­
чайшее отчаяние. Большего позора, чем тот, который пал на него, -
не существовало в Древней Элладе. Поэтому Леандр тоже предпо­
чел уйти навсегда из родных мест. Его тоже, как ни искали, нигде
не могли найти . Один из жителей Абидоса, пробывший несколько
дней в Афинах, рассказывал , что видел в стол ичном театре знаме­
нитого актера, точь-в-точь похожего на Леандра. Но он бьm извес­
тный лжец, и ему никто не поверил . Народ же сочинил прекрасную
легенду.
J929
ОЛЬГА СУР
Эту цирковую историю рассказал мне давным-давно, еще до
революции и войны, мой добрый приятель, славный клоун Таити
Джеретти. Я передаю ее, как могу и умею; конечно, мне теперь уже
не воскресить ни забавной прелести русско-итальянской речи мое­
го покойного друга, ни специальных цирковых технических слове­
чек, ни этого спокойного, неторопливого тона" .
Вы, конечно, знали, синьор Алессандро, цирк папаши Сура? Это
бьm очень известный в России цирк. Сначала он долго ездил из
169

А. И. Куприн
города в город, разбивая свое полотняное «шапито» на базарных
площадях, но потом прочно укрепился в Киеве, на Васильковской
улице, в постоянном деревянном здании. Тогда еще Крутиков не
строил большого каменного цирка, а имел собственный частный
манеж , где и показывал знакомым своих прекрасно выезженных
лошадей, всех на подбор масти «изабелла», цвета светлого кофе с
молоком, а хвосты и гривы серебряные.
Старик Сур знал свое дело отлично, и рука у него была счаст­
ливая: оттого-то и цирк у него всегда бывал полон, и артистов он
умел ангажировать первоклассных. Достаточно вспомнить Марию
Годфруа, Джемса Кука, Антонио Фосса, обоих Дуровых и прочих.
Да и все семейство Сур бьmо очень талантливо. Ольга - грациоз­
ная наездница, Марта - высшая школа езды, младший сын Ру­
дольф прекрасно работал «малабриста», то есть жонглировал, стоя
на галопирующей лошади, всевозможными предметами, вплоть до
горящих ламп. Старший сын Альберт занимался исключительно
дрессировкой лошадей . Раньше он неподражаемо работал «жокея»;
иные знатоки ставили его рядом с самим Куком. Но случилось не­
счастье, неловкий каскад с лошади за барьер, и Альберт сломал
ногу. Конечно, это беда небольшая : нужно было бы только, чтобы
его лечили свои, цирковые, по старым нашим тысячелетним спосо­
бам . Но мамаша Сур оказалась женщина с предрассудками: она
обратилась к какому-то известному городскому врачу, ну и понят­
но: нога срослась неправильно, Альберт остался на всю жизнь хро­
мым . Но, подумайте, пожалуйста, синьор Алессандро : если вели­
кий живописец ослеп, если великий компонист оглох, если великий
певец потерял голос, - разве они для самих себя, внутри , не оста­
лись великими артистами? Так и Альберт Сур. Пусть он хромал,
но он бьm настоящей душой цирка. Когда на репетициях или на
представлении он, прихрамывая, ходил с шамбарьером в центре
манежа, то и артисты и лошади чувствовали, как легко работать ,
если темп находится в твердой руке Альберта. Он одним быстрым
взглядом замечал, что проволока натянута косо, что трапеция под­
вешена криво. И, кроме того, он так великолепно ставил большие
пантомимы, как уже теперь никому не поставить. Впрочем, выхо­
дит теперь из моды прекрасное зрелище - пантомима.
У него был ангельский характер. Его все любили в цирке: ло­
шади, артисты , конюхи, ламповщики и все цирковые животные .
Он был всегда верным товарищем, добрым помощником, и как
часто заступался он за маленьких людей перед папашей Суром,
который, надо сказать, был старик скуповатый и прижимистый.
170

Рассказы
Все это я так подробно рассказьmаю потому, что дальше расскажу
о том, как я однажды решил зарезать Альберта перочинным но­
жом".
Если Альберт считался сердцем цирка, то, по совести, его глав­
ной красой и очарованием была младшая сестра Ольга . Старшая -
Марта - была, пожалуй, красивее - высокая, стройная, боже­
ственно сложенная и первоклассная артистк а. Но от работы ее вея­
ло холодом и математикой, а поклонников своих она держала на
расстоянии девятнадцати шагов, на длину манежного диаметра: так
она была суха, горда, величественна и неразговорчива. Ольга же
вся, от волос, цвета лесного ореха, до носочка манежной туфельки,
бьmа сама прелесть. Впрочем, вь1 видели Ольгу, а кто ее видел, тот,
наверное, никогда не позабудет ее нежного лица, ее ласкового взгля­
да, ее веселой невинной улыбки и милой грации всех ее движений.
Мы же, цирковые, знали и о ее природной простодушной доброте.
Что же удивительного в том, что в Ольгу были влюблены мы
все поголовно, в том числе и я, тогда тринадцатилетний мальчиш­
ка, работавший на пяти инструментах в семье музыкальных клоу­
нов Джеретти.
Я хорошо помню это утро. В пустом цирке было полутемно.
Свет падал только сверху из стеклянного кумпола. Ольга в про­
стой камлотовой юбочке, в серых чулочках репетировала с Аль­
бертом . Мы, шестеро Джеретти, сидели, дожидаясь своей очереди,
в первом ряду паркета.
Ольге все не задавался .один номер. Она должна бьmа, стоя на
панно , сделать подряд два пируэта, а затем прыжок в обруч . Всего
четыре темпа короткого лошадиного галопа: пируэт, пируэт, вы­
держка, прыжок. Но вот бывают же такие несчастные дни, когда
самая пустячная работа не ладится и не ладится. Ольге никак не
удавалось найти темп для прыжка, все она собиралась сделать его
то немножко раньше, то немножко позже, а ведь скок лошади -
это непреложный закон. И вот только она соберет свое тело для
прыжка и даже согнет ноги в коленях, как чувствует, что не то, не
выходит, и делает рукою знак шталмейстеру: отведи обруч!
И так несколько кругов. Альберт не волнуется и не сердится .
Он знает, что оставить номер недодел анным никак нельзя. Это тоже
закон цирка: в следующий раз будет втрое труднее сделать . Аль­
берт только звончее щелкает шамбарьерным бичом и настойчивее
посылает Ольгу отрывистым: «Allez!» - и еще и еще круг за кру­
гом делает лошадь, а Ольга все больше теряет уверенность и сп о-
171

А. И. Куприн
койствие... Мне становится ее жалко до слез. Альберт кажется мне
мучителем.
И вот один быстрый момент. Я слышу повелительное, толкаю­
щее, точно удар, allez! - и одновременно вижу, как тонкий конец
шамбарьера обвился вокруг стройной Ольгиной икры и дернулся
назад. Ольга громко и коротко закричала. Вот так: а! - и в ту же
секунду легко прыгнула в обруч и опять стала на панно. Вот в этот­
то момент я вытащил из кармана мой" только что купленный, це­
ною Бог знает каких свирепых сбережений, перочинный ножик. Но
напрасно я старался открыть лезвие, обломав ноготь большого
пальца в узкой выемке. Пружина бьша нова, еще не расходилась и
упорно не хотела поддаваться моим усилиям. И, конечно, только
эта заминка спасла жизнь милому, доброму Альберту Суру. Пока я
возился с ножиком, за это время моя тринадцатилетняя итальянс­
кая кровь перестала бурлить и клокотать. Ко мне вернулось созна­
ние. Ведь надо сказать, что вкус, цвет и запах таких тонких блюд,
как шамбарьер или рейтпейч, мне уже бьши знакомы с самых ран­
них детских дней. Но напрасно в публике и в цирковых романах
ходит ошибочное мнение, что у нас будто бы учителя истязают уче­
ников. Ведь для мальчишек нет более соблазнительного занятия,
чем прыгать, скакать, кувыркаться, бороться и вообще побеждать
закон притяжения . Однако в цирковых номерах бывает порою и
жутковато и страшновато . Надо сделать то-то или то-то . Момент
нерешимости , колебания." и вдруг тебя ожгло по задушке ... Боль
моментально заглушает трусость. Остается только приказание и
желание ему повиноваться. Номер сделан так легко, точно ты рас­
кусил орех. А учитель гладит всей пятерней твое мокрое лицо и
говорит сразу на трех языках:
- Bravo , schбn, bamЬino!*
Всю эту науку я, конечно, знал в совершенстве, но поставьте и
себя на мое место: обожаемую, недосягаемую богиню - вдруг хлы­
стом по ноге? Чье юное сердце это вытерпит? Лучше уж хлестни
лишний раз меня!
А Ольга между тем делала круг за кругом, пируэт за пируэтом,
прыжок за прыжком , все свободнее, легче и веселее, и теперь ее бы­
стрые, точно птичьи, крики: «А!» - звучали радостно. Я бьш в во­
сторге. Я не утерпел и стал аплодировать . Но Альберт, чуть-чуть
* Браво, прекрасно , мал ьчик ! (фрапц. , 11ем. , итшz. )
172

Раt·с:казы
скосив на меня глаза, показал мне издали хлыст. На репетициях
полагается присутствующим молчание. Хлопать в ладоши - обя­
занность публики.
Потом Альберт скомандовал:
- Баста!
Большая, белая, в гречке, лошадь первая схватила приказание
и перешла в ленивый казенный шаг. Ольга вся в поту села боком на
панно, свесив свои волшебные ножки.
Альберт, быстро ковьшяя, подошел к ней, взял ее обеими рука­
ми за талию и легко, как пушинку, поставил ее на тырсу манежа. А
она, смеясь и радуясь, взяла его руку и поцеловала. Это - благо­
дарность ученицы учителю.
Я уже рассказывал, синьор Алессандро, о том, какая замеча­
тельная артистка Ольга Сур. Но у меня не хватило бы сил описать ,
как она была мила, добра и прекрасна. Теперь-то я понимаю, что в
нее были влюблены все: и весь состав цирка, и все его посетители, и
весь город Киев, - сл овом, все, все, не исключая и меня, тринадца­
тилетнего поросенка. Однако влюбленность такого мальчишки
ничего в себе дурного не таит. Так любит брат старшую сестру,
сын молодую и красивую мать, ученик самого мелкого класса уче­
ника выпускного класса, который безбоязненно курит и щиплет на
верхней губе вырастающий пух первого уса.
Но как же я мог догадаться, что в Ольгу влюблен - и влюб­
лен навеки - мсье Пьер, незаметный артист из униформы. В цир­
ковом порядке он бьш почти ничто . Им, например, затыкали ко­
нец вечера: оркестр играет гал оп в бешеном темпе, а артист воль­
тижирует. Но вы понимаете сами: последний номер, публика уже
встает, надевает шубы и шляпы, торопится выйти до толкотни ".
Где же ей глядеть на заключительный вольтиж? Мы-то , цирко­
вые, понимали, как отчетлива и смела была работа Пьера, но,
извините, публика никогда и ничеrо не понимает в нашем искус­
стве.
Также иногда в понедельник, в среду или в пятницу, в так назы­
ваемые «пустые» дни, выпускали Пьера работать на туго натяну­
том корабельном канате ; старый номер, никого не удивляющий
даже в Италии, в этой родине цирка, где цирковую работу любят и
понимают. Но мы, цирковые, стоя за униформой, этого номера
никогда не пропускали. Десять сальто-мортале на канате с балан­
сиром в руках - это не шутка. Этого, пожалуй, кроме Пьера, ник­
то бы не мог сделать в мире.
173

А. И. Куприн
Устраи вался иногда в цирке, чаще всего в рождественские и
масленичные дни, так , для потехи градена, общий конкурс прыга­
нья. Принимали в нем участие почти все артисты: униформы, кло­
уны и шталмейстеры - все , кто умел крутить в воздухе сальто-мор­
тале. Укреплялась на высоте второго яруса, около входа, гибкая
длинная доска в виде трамплина, а на середине манежа постилался
большой матрас. Вот мы и прыгали все по очереди, а с каждым
туром матрас отодвигался все дальше от трамплина, и с каждым
разом выходили из игры один за другим соперники, у которых не
хватало мужества или просто мускулов. Так представьте себе: Пьер
всегда побеждал и оставался один для последнего прыжка, кото­
рый он делал чуть не во всю длину манежного диаметра!
Теперь вы видите, что бьш он артистом первоклассным, а для
цирка очень ценным и полезным. Однако судьба осудила его на
полную безвестность . Ведь слава часто приходит не от труда, а от
счастливого случая. Прибавлю еще, что Пьер бьш очень добр, скро­
мен, услужлив и всегда весел. Его в цирке любили, но как-то всегда
затирали на третье место.
Повторяю, был я тогда совсем желторотый птенец. Мне и в го­
лову не могло прийти , что этот бесцветный старый Пьер (ему тог­
да было лет тридцать, но, по моему кл опиному масштабу, он ка­
зался мне чрезвычайно пожилым) , что наш незаметный Пьер смеет
любить , да еще кого , саму Ольгу Сур, первую артистку цирка, ми­
ровую знаменитость , дочь грозного и всесильного директора,
страшнее и богаче которого не бьшо никого на свете . Я только с
удивлением заметил его восторженные взгляды, когда он устрем­
лял их на Ольгу во время репетиций и спектаклей.
Но наши, цирковые, давно уже поняли Пьерову болезнь. Случа­
лось, что они добродушно подтрунивали над Пьером. Острили, что
после вечера, на котором Пьеру удавалось держать обруч для Оль­
ги , или помочь ей вскочить на панно, или подать ей руку, когда она,
убегая по окончании номера с манежа, перепрыгивала через вообра­
жаемый барьер, Пьер шел на другой день в костел и там, полный
благодарности, распластывался крестом перед статуей мадонны .
Тогда мне Пьер бьш и смешон и жалок. Теперь-то, в моем очень
зрелом возрасте, я понимаю, что Пьер был бесконечно смелым че­
ловеком. Однажды утром, во время репетиции, он наскоро пере­
крестился да взял и пошел к самому Суру в его директорский каби­
нет: «Господин директор, я имею честь просить у вас руку и сердце
вашей младшей дочери, мадемуазель Ольги».
174

Расс·кt1зы
Старый Сур от великого изумления выронил одновременно и
перо, которым только что подводил счеты, и длинную вонючую
австрийскую сигару, которую только что держал во рту. Он позвал
свою старую жену и сказал:
- Послушай, Марихен, нет, ты послушай только , что говорит
этот молодой человек, м-сье Пьер... Повторите-ка, молодой чело­
век, повторите.
Старый Сур говорил ничтожному Пьеру на «вь1» ! Это бьш зло­
вещий признак. Никому во всей вселенной он не говорил «ВЫ» , за
исключением местного пристава. Душа у Пьера дрогнула, но все­
таки, прижав руку к середине груди, он сказал негромко:
- Мадам Сур, я сейчас имел честь и счастие просить у госпо­
дина директора руку и сердце вашей прекрасной...
Мамаша Сур мгновенно вскипела:
- Как он осмелился, этот нищий конюх? Выброси сию же ми­
нуту этого негодяя из труппы и из цирка, чтобы им и не пахло боль­
ше!
Но старый Сур одним коротким поднятием ладони заставил ее
успокоиться :
-Штиль!
Мадам Сур сразу поняла, что директор намерен немного поза­
бавиться, и замолчала.
Старый Сур, не торопясь, достал с пола свою черную сигару и
старательно вновь раскурил ее. Утопая в клубах крепкого дыма,
начал он пробирать Пьера едкими, злыми сл овами. Так сытый и
опытный кот подолгу играет с мышью, полумертвой от ужаса.
Как это Пьер мог додуматься до идеи жениться на дочери дирек­
тора одного из первоклассных цирков? Или он не понимает, что рас­
стояние от него до семьи Суров будет побольше, чем от земли до
неба? Или, может быть, Пьер замаскированный барон, граф или
принц, у которого есть свои замки? Или он переодетъ1й Гагенбек?
Или у него в Америке есть свой собственный цирк , вместимостью в
двадцать тысяч человек, но только мы все об этом раньше не знали?
А впрочем, не свихнулись ли у Пьера набок мозги при неудач­
ном падении и не надлежит ни ему обратиться к психиатру? Только
сумасшедший человек или круглый идиот может забыть до такой
степени свое ничтожное место. Кто он? безымянный служитель из
униформы, которого обязанность подметать манеж и убирать за
лошадьми их кротт. Действительно, вот приходит молодой чело­
век, у которого в одном кармане дыра, а в другом фальшивый
175

А. И. Куприн
гривенник, и это вся стоимость молодого человека .. Он приходит и
говорит: господин Сур, я желаю жениться на вашей дочери, пото­
му что я ее люблю, и потому что вы дадите за нею хорошенькое
приданое, и потому что я благодаря жене займу в цирке выдающе­
еся положение. Нечего сказать - блестящая афера. Не хватало бы
еще того , чтобы старый Сур передал этому бланбеку гл авное уп­
равление цирком!
Так , очень долго, пиявил, язвил и терзал бедного Пьера раз­
драженный Сур. Наконец он сказал:
- Ну, я понимаю, если бы у тебя бьшо громкое цирковое имя
или если бы ты изобрел один из тех замечательных номеров, кото­
рые артисту дают сразу и славу и деньги. Но у тебя для этого слиш­
ком глупая голова. Поэтому - вон!
И это «вон!» старый Сур выкрикнул таким повелительным гро­
мовым голосом, что рядом, в конюшне, лошади, услышав знако­
мый директорский окрик, испуганно заметались в стойлах и зато­
потали ногами.
Бедный Пьер с похолодевшим сердцем выскочил из директор­
ского кабинета. Но тут в темноте циркового коридора нежная жен­
ская рука легла ласково на его руку.
- Я все слышала, - сказала ему на ухо Ольга . - Не отчаивай­
тесь, Пьер. Говорят, что любовь делает чудеса. Вот, назло папе,
возьмите и выдумайте совсем новый номер, самый блестящий но­
мер, и тогда с вами будут говорить иначе. Прощайте, Пьер.
После этого происшествия Пьер внезапно пропал из цирка.
Никому из товарищей он не писал . Начали его понемногу забы­
вать. Все реже и реже вспоминали его имя, но, надо сказать, каж­
дый раз с теплотой.
А через год, в разгаре зимнего сезона, он опять приехал в Киев
и предложил старому Суру ангажировать его на новый номер, ко­
торый назывался довольно странно: «Легче воздуха>>. Только те­
перь он не звался бледным именем Пьера; его имя стало Никанора
Нанни, и оно красовалось на всех заграничных афишах большими
буквами и мелкой печатью в альбомах с иностранными газетными
вырезками. Отзывы были так восторженны, что хитрый Сур не ус­
тоял : подписал контракт с Никанора Нанни. Да как же было усто­
ять, когда и в Италии, и в Испании , и в Вене, и в Берлине, и в Пари­
же, и в Лондоне известнейшие знатоки циркового дела писали, что
та кие цирковые номера появляются лишь раз в столетие и говорят
об усердной, долгой , почти невозможной тренировке.
176

Рассказы
Мы видели результаты этой дьявольской работы на пробной
репетиции. Необычайное зрелище! Сам старый Сур не удержался и
сказал :
- Это чудо! Если бы не видел своими глазами - я никому бы
не поверил .
А номер бьш, на неопытный взгляд, как будто простой. На
высоте двух хороших человеческих ростов строилась неширокая
площадк а для разбега; она оканчивалась на середине манежа аме­
риканским ясеневым трамплином, а на другой стороне манежа ук­
реплялся обыкновенный бархатный тамбур такой величины, что
можно бьшо только поставить ноги, окончив прыжок. И что же
делает Никаноро Нанни? Он берет в каждую из рук по двадцати­
пятифунтовой гире, затем он делает короткий, но быстрый раз­
бег, отталкивается со страшной силой от трамплина и летит пря­
мо на тамбур...
Но во время этого полета, в какой-то необходимый, но неуло­
вимый момент, он бросает обе гири, и тут-то, преодолев закон тя­
жести, ставши внезапно легче на пятьдесят фунтов, он неожиданно
взвивается кверху и потом уж кончает полет, упав на тамбур. И
этот-то невообразимый полет, клянусь вам, синьор Алессандро,
производил каждый раз на нас, всего навидавшихся в цирке, ощу­
щение какой-то внезапной светлой радости . Такое же чувство я ис­
пытал гораздо позже, когда увидал впервые, как полз, полз по зем- ·
ле аэроплан и вдруг отделился от нее и пошел вверх.
Да, мы многого ждали от этого номера, но мы просчитались, ,
забыв о публике. На первом представлении публика, хоть и не
поняла ничего, но немного аплодировала, а уж на пятом - ста­
рый Сур прервал ангажемент согласно условиям контракта. Спу­
стя много времени мы узнали, что и за границей бывало то же
самое. Знатоки вопили от восторга. Публика оставалась холодна
и скучна.
Так же, как и Пьер год назад, так же теперь Никанора Нанни
исчез бесследно и беззвучно из
·
Киева, и больше о нем не бьшо
вестей.
А Ольга Сур вышла замуж за грека Лапиади , который был вов­
се не королем железа, и не атлетом, и не борцом, а просто гречес­
ким арапом, наводившим марафет.
1929
177

А. И. Куприн
ЧЕТВЕРО НИЩИХ
Легенда
Во всех кабачках и ресторанах Парижа можно спросить на де­
серт лесные орехи, миндаль, изюм и вяленые фиги . Надо только
сказать гарсону: дайте мне «нищих» , и вам подадут аккуратную
бумажную коробочку, в которую заключены все эти четыре сорта
заедок, столь любимых ко гда-то и у нас, в бывшей богатой торго­
вой тысячеглавой Москве.
Париж, в своей беготне и суетливости, нетерпеливо сокращает
слова и фразы: метрополитен - метро, бульвар С-Мишель � Буль­
Миш, бифштекс а-ля Шатобриан - шато, кальвадос - кальва. Так
и вместо старинного «dessert des quatres mendiants»* он бросает
кратко «mendiants!». Однако лет девять назад я еще заставал на ко­
робочках, содержащих это простое и вкусное лакомство, полную
надпись . Теперь ее больше не увидишь .
Я уже и сам не знаю, услышал ли я где-нибудь, или видел во
сне, или нечаянно сам придумал милую легенду о происхождении
этого странного названия .
Любимейший из французских королей и героев (кроме мифи­
ческих) еще не бьш тогда Генрихом Четвертым, могущественным
королем Франции, а всего лишь Анри Бурбоном, маленьким влас­
телином маленькой Наварры . Правда, при его рождении знамени­
тый астролог Нострадамус предсказал ему по звездам великую бу­
дущность: славу, сияющую во всех веках, и неиссякаемую народ­
ную любовь.
Но во времена, о которых идет речь, молодой гасконский ко­
роль - этот веселый и добрый скептик - еще ·и не думал о своей
блестящей звезде или, может быть, по свойственной ему осторож­
ной скрытности, делал вид, что не думает. Он беззаботно бегал не
только за прекрасными дамами своего крошечного двора, но и за
всеми хорошенькими женщинами Оша, Тарба, Мирадны, По и
Ажена, не оставляя своим любезным вниманием также и жен фер­
меров и дочерей трактирщиков. Ценил он острое сл ово, сказанное
вовремя, и не напрасно его иные шутки и афоризмы стали сокрови­
щами народной памяти . И любил он еще хорошее красное вино за
веселой дружеской беседой.
*
<<Л акомство четырех нищих» (фрапц. ) .
178

Рассказы
Бьm он беден, прост с народом, справедлив в своих приговорах
и весьма доступен; поэтому искренно преданы ему были и гаскон­
цы, и наваррцы, и беарнцы, находя в нем милые черты доброго ,
легендарного короля Дагобера.
Большой его страстью и любимым развлечением была охота. В
то время множество зверя водилось в Нижних и Верхних Пирене­
ях: волки и медведи, рыси, кабаны, олени, горные козлы и зайцы.
Знатоком был небогатый король Анри и в соколиной охоте.
Однажды, охотясь в окрестностях По, в густом сосновом лесу, про­
стиравшемся на много десятков лье, король Генрих напал на след пре­
красной горной козы и, преследуя ее, отделился понемногу от своей охот­
ничьей свиrы на очень большое расстояние. Раздраженнъrе запахом зве­
ря, его собаки так увлеклись погоней, что вскоре не стало слышно даже
их лая. Между тем незаметно сгущался вечер, и пала ночь. Тут король
понял, что он заблудился. Издали доносились призьmные звуки охотни­
чьих рогов, но - стран
н
о-чемдальшеоншелнаних,темслабеезвуча­
ли рога. С досадою вспомнил Генрих о том, как сбивчивы и капризны все
громкие звуки в горных лесах и какой предательский насмешник - гор­
ное эхо. Но бьшо уже поздно. Предстояло переночевать в лесу. Однако
король, как истъrй гасконец, бьш решигелен и настойчив. Усталостъ одо­
левала его, голод терзал его внутренности, мучила жажда; к тому же не­
ловко подвернувшаяся нога испытъrвала острую боль в ступне при каж­
дом шаге; король все-таки, прихрамывая и спотъшаясь, с трудом проби­
рался сквозь чащу, в надежде найти дорогу или лесную избушку.
Вдруг его ноздрей коснулся слабый-слабый запах дыма (король
вообще отличался изумительным обонянием) . Потом мелькнул
сквозь чащу малый огонечек. Король Анри пошел прямо на него и
вскоре увидел, что на горной полянке разложен небольшой костер и
вокруг него сидят четыре черные фигуры. Сиплый голос окликнул:
- Кто идет?
- Добрый человек и хороший христианин, - ответил Анри . -
Я заблудился и вывихнул правую ступню. Позвольте посидеть у
вас до утра.
-
Иди и садись.
Король так и сделал . Странная компания заседала среди леса у
огня: одетые в лохмотья, грязные и мрачные люди. Один был без­
рукий, другой безногий , третий слепой, четвертый кривлялся, одер­
жимый пляскою святого Витта.
- Кто вы такие? - спросил король.
179

А. И. Куприн
Но слепец с сиплым голосом возразил ему:
- Сначала гость представляется хозяевам, а потом уже спра­
шивает.
- Верно, - согласился Генрих. -Ты прав. Я ловчий из коро­
левской охоты, что , впрочем, можно заметить по моему костюму.
Я случайно отбился от товарищей и, как видите, потерял дорогу...
- Я-то, положим, ничего не вижу, но все равно, будь нашим го­
стем. Мы рады тебе. Мы все из бродячего цеха свободных нищих,
хотя очень жаль, что твой добрый господин, король Анри, - да бу­
дет благословенно его славное имя, - издал такой жестокий указ о
преследовании нашего сословия. Чем можем мы служить тебе?
-
О, кишки святого Григория! - вскричал король. - Я голо­
ден, как собака, и жажду, как верблюд в пустыне. Кроме того, мо­
жет быть, кто-нибудь перевяжет мне ногу. Вот вам маленький зо­
лотой, все, что у меня есть с собой.
-
Прекрасно, - сказал слепец, который, по-видимому, бьm
предводителем компании. - Мы предложим тебе на ужин хлеба и
козьего сыра. У нас также имеется самое отличное винцо, какого
нет, пожалуй, и в королевском погребе, да притом в безграничном
количестве. Эй ты , плясун! Сбегай-ка скорее к роднику и нацеди
фляжку воды. А ты, охотник, протяни мне больную ногу, я стащу с
тебя сапог и забинтую тебе подъем и лодыжку. Это не вывих: ты
просто растянул жилу.
Вскоре король вдоволь напился холодной родниковой воды,
которая ему, великолепному знатоку в напитках, показалась вкус­
нее самого драгоценного вина. С необыкновенным аппетитом съел
он простой ужин, а туго и ловко перевязанная нога сразу почув­
ств овала облегчение. Он сердечно поблагодарил нищих.
- Подожди, - сказал слепой. - Неужели ты думаешь, что мы,
гасконцы, обходимся без десерта. Ну-ка, ты , однорукий!
- Мне лавочница подала мешочек с изюмом.
- Ты, одноногий!
- А я, покамест он заговаривал зубы лавочнице, стянул при-
горшни четыре фиг.
- Ты, плясун!
- Я набрал по дороге полную запазуху лесных орехов.
- Ну, а я, - сказал слепой староста , - я присоединяю узелок
с миндалем . Это, друзья мои, из моего собственного маленького
садика, с моего единственного миндального дерева.
Покончив с ужином, король и четверо нищих легли спать и слад­
ко проспали до ранней зари . Утром нищие указали королю дорогу
180

P(lt:C:K(l3Ь/
до ближайшей деревни, где Анри мог найти лошадь или осла, что­
бы кратчайшим путем добраться до По.
Прощаясь с ними и благодаря их от души, Генрих сказал:
-
Когда придете в По, не забудьте зайти во дворец. Короля
вам незачем будет разыскивать , вы спросите только ловчего Анри,
ловчего с остренькой бородкой, и вас проведут ко мне. Живу я не­
богато, но бутьшка вина и кусок сыра, а иногда, может быть, и
курятины у меня всегда найдется для друзей.
Король благополучно добрался до города По, встретив по до­
роге свиту, которая в тревоге его разыскивала. О своем но�ном
приключении он никому не рассказал.
Сколько прошло дней, недель или месяцев с того времени -
легенда не говорит. Но однажды остановились у ворот скромного
королевского дворца в городе По четь1ре нищих и стали просить,
чтобы их проводили к сьеру Анри , ловчему королевской охоты, к
тому сам ому Анри, у которого остренькая барбишка*. Начались
пререкания и ссора. Нищие настаивали на своем, привратник кри­
чал на них и все пробовал их вытолкнуть. На шум сбежались двор­
цовые люди , наконец и сам король выглянул в окно.
-
Не трогайте этих людей, - крикнул он, - и ведите их ско-
рее ко мне. Это мои друзья.
- Кто этот монсиньор? - шепотом спросил слепец.
- Неужели не знаете? Король!
Король угостил своих лесных знакомцев сытным обедом и доб­
рым вином. Он сам сидел с ними за столом. А под конец трапезы
подан был десерт из четырех блюд: орехов, изюма, миндаля и вяле­
ных фиг. Нищие ушли из дворца обласканные и щедро одаренные
монархом (который, надо сказать. бьш обычно несколько скупо­
ват) . А десерт четырех нищих стал модным сначала в Наварре и
Гаскони , а потом, когда Анри стал доблестным Генрихом IV, слав­
ным королем Франции, он сделался неизбежным в каждом поря­
дочном доме и даже во всех трактирах.
Очень может быть, что именно в память своих четырех друзей
король Генрих отменил указ о прежестоком преследовании нищих,
но - человек великого практического ума - он все-таки обложил
их известным налогом в пользу государства.
1929
* барбишка - бородка (от фршщ . barЬiche) .
7 1087
181

А. И. Куприн
домик
Петербург. По главной аллее Летнего сада идут три человека.
Один из них - актер, Илья Уралов, новый любимец взыскатель­
ной александринской публики. Все у него преувеличенно большое:
и могучее рослое тело, и рыжее крупное лицо с солидной бородав­
кой, и голос, и имя, и английское широченное пальто балахоном, и
мягкая ковбойская шляпа, и даже карманные часы величиною с
кухонный будильник. Рядом с ним, едва достигая головой его плеч,
мелкими, торопливыми шажками семенит милейший, добродуш­
нейший Яшенька Эпштейн. Весь артистический мир Петербурга
знает и любит «нашего Яшу» . Писатели, актеры, певцы, художни­
ки , музыканты - все они постоянные гости, а порою и временные
жильцы в широко открытом Яшином доме .
Празднует Яша одинаково усердно и православные и еврейс­
кие праздники . Впрочем, иногда он не празднует ни тех, ни других.
Это бывает в несчастливые дни , в иевезеиьевы полосы , когда в ку­
печеском клубе понтеры бьют у него банк за банком, ибо главная
специ альность Яши - «макао» , а то , что он талантливый инженер­
химик - это маленькая побочная профессия ...
В доме у него всегда просто , светло, весело и как-то радостно.
Здесь поют, импровизируют, декламируют. Здесь рождаются бес­
шабашные анекдоты, ставятся экспромтом одноактные оперетки и
пародии на новые театральные пьесы , рассказываются старинные
театральные предания и с любовью воскрешаются забытые старые
песни и наивные романсы ... Здесь каждый гость хозяин; ему все
позволено. Одного только не терпит Яша: это когда. кто-нибудь
дурно говорит об отсутствующем товарище по профессии.
Но милый лик Яши заставил меня немного уклониться. Сзади
Ильи Уралова лениво идет третий компаньон, очень смирный чело­
век, - это ваш покорнейший слуга, пишущий настоящие отроки.
Вчера была еврейская Пасха, и Яша пригласил нас по этому
случаю в еврейскую кухмистерскую, что на углу Невского и Фон­
танки, и там угощал нас замечательным обедом, состоявшим из фар­
шированной щуки (рыба-фиш) и курицы по-еврейски , - обед ом,
орошенным семидесятиградусной пейсаховой водкой и сладким
палестинским вином.
Но не в этих кулинарных прелестях заключался главный смысл
обеда, а в том, что Яша познакомил нас с великим еврейски м писа­
телем и бесподобным юмористом Шолом-Алейхемом. Этот мор-
182

Рассказы
щинистый маленький старик с острым и добродушно-лукавым
взглядом сквозь роговые очки охотно прочитал нам несколько сво­
их коротеньких рассказов . Он читал на жаргоне, но , обладая са­
мым ничтожным запасом немецкого языка, его легко было пони­
мать, так выразительно выговаривал он каждое сл ово и так ясны и
богаты были его интонации .
А кроме того, все, что читал Шолом-Алейхем , тотчас же не­
вольно, как живая иллюстрация, отражалось на подвижном лице
Уралова, который родился и прожил всю молодость в черте и от­
лично знал жаргон. Ах, это было двойное наслаждение - слушать
одного и смотреть на другого. У Яши все лицо сияло от удоволь­
ствия ...
А на другой день, то есть сегодня, все мы трое званы были к
пасхальному русскому столу у пламенного Павлуши Самойлова и
оттуда ушли лишь после того , как раздели хозяина и бережно уло­
жили его на диван. Тогда и мы сами почувствовали потребность в
прогулке по свежему воздуху.
Столетние липы Летнего сада еще были голы, но на их тонких
ветках уже краснели пупырышки тугих почек . Весенний воздух дро­
жал и щекотал лицо. Мраморные богини, нимфы и музы только
что освободились от своих зимних дощатых покрывал, и мне каза­
лось , что их белым нагим телам хочется потянуться в сладкой ве­
сенней истоме. По дорожкам ходили женщины, такие прекрасные,
какие бывают только в Петербурге весною ...
Яша вдруг воскликнул :
- Укротись , Илья, сделай милость. Ты бежишь, как слон, и я
устал тебя догонять .
Мы остановились .
- В от что я вам хотел, господа, сказать, - продолжал Яша. -
В сущности же это - свинство. Ну да, кто же из нас не назначал
свиданий на скамейках Летнего сада. И все мы отлично знаем, что
в Летний сад водил гулять юного Женю Онегина его гувернер -
шonsieur L'abhe и что Пушкин называл Летний сад своим огоро­
дом . Но признайтесь, друзья мои, были ли вы когда-нибудь в доме
Петра Великого?
Мы переглянулись и все трое сознались конфузливо, что нет, не
бьши.
- Так пойдемте.
Посетителей, кроме нас, не был о. В сенях нас встретил древний
старик в старинном мундире. Ростом он был с У,ралова, несмотря
7*
183

А. И. Куприн
на то что время слегка согнуло его спину. Лицо его было обрито , а
толстые и крутые, как у моржа, бело-зеленые усы покрывали всю
его верхнюю челюсть . Вид у него был суровый , даже строгий. Он
повесил наши пальто на колышки и сунул каждому из нас по номе­
рочку. Говоря с нами, он поминутно делал паузы и, должно быть
от астмы, громко отпыхивался; так : паф-паф-паф.
- Пожалуйте за мною, - сказал он и пошел по лестнице.
Яша ликовал. Потирая быстро и крепко свои маленькие ручки,
он сказал восторженно:
- Так вот, это , значит, и есть домик Петра Великого? (Спра­
ведливость требует сказать, что Яша произнес не <<Домик», а нежно
<<Домикь», с мягким знаком на конце.)
Старик вдруг остановился и с негодованием обернулся на Яшу.
- Домик? - переспросил он с густым презрением. - Домик?
Паф-паф-паф . Не домик, а дворец его императорского величества,
государя Петра Алексеевича. Паф-паф .
И он, ехидно передразнивая Яшу, еще раз повторил блеющим
голосом:
- До-0-0-0-омикь. Паф!
Яша бьш уничтожен . Тщетно он бормотал извинения. Он-де
отлично знает, что домик - это на Петербургской сто роне, под
стеклом; он только случайно сбился, ошибся, сбился. Старый сол­
дат не удостоил его даже взглядом.
И странно: в эту минуту мне вдруг показалось, что ветхий сто­
рож служил солдатом еще при самом Великом Петре, разделяя с
ним военные тяготы под Нарвой, Полтавой и Азовом, и показа­
лось также, что в покоях вдруг запахло крепким табаком, ямайс­
ким ромом и острым потом огромного плотника.
Старик вел нас дальше, тяжело ступая по дубовым доскам, на­
тертым, как паркет.
Яша не удержался и во второй комнате.
- Что за прелестный ковер! - сказал он, указывая на стену. -
Изумительно!
- Ковер? - снова огрызнулся старик. - Это ковер? Паф-паф.
Это не ковер, а гобелен французской королевской мануфактуры.
Подарок герцогини Беррийской во время посещения Парижа госу­
дарем Петром Алексеевичем". Паф-паф-паф . Доооомикь.
Тут Яшенька уже совсем замолк. В картинной галерее он по­
пробовал бьшо сказать на ухо Уралову: «Какой великолепный Рем­
брандт!», и слава Богу, что не сказал громко, а то бы задал ему
перцу старый воин . Картина оказалась кисти Тинторетто.
184

Рассказы
Наконец сподвижник Петра привел нас в столовую.
- Обратите внимание, - торжественно заговорил он. - Стол
из простого соснового дерева. Деревянные чашки и ложки... Паф­
паф... А здесь, извольте поглядеть, малое окошечко прямо в кухню.
Император любил, чтобы все подавалось самое горячее . Другие,
паф-паф, не выдерживали, не терпели, обжигались ...
- Да, - продолжал он с глубоким пафосом . - Было время, и
бьши люди. Ведь государыня-то, Катерина Алексеевна, сама, соб­
ственными ручками, изволила императору обед стряпать ... А ны­
нешние! .. Разве они могут? Разве понимают? Паф-паф . Дооомикь.
Мы спускаемся в сени. Петровский солдат помогает одеться мне
и Уралову. Мы даем ему по полтиннику. Яша дает дрожащей ру­
кой синюю пятирублевку. Но старик не притрагивается к его паль­
то . Он равнодушно опускает бумажку в карман и произносит:
- П аф-паф. Дооомикь.
1929
ДУРНОЙ КАЛАМБУР
Я написал в журналах несколько рассказов из цирковой жизни.
Они были многими читателями приняты с милой теплотою. Эту
отзывчивость я отнюдь не склонен приписывать достоинствам моих
сочинений: писал я попросту о том, что видел и слышал. Причина
читательского одобрения совсем другая. Всех нас в ранней юности
цирк восхищал, волновал и радовал. Кто из нас избежал его чудес­
ной, зд оровой, кипящей магии? Кто из нас забьш этот яркий свет,
этот приятный запах конюшни, духов, пудры и лайковых перча­
ток, этого шелка и атласа блестящих цирковых костюмов, щелка­
нье бича, холеных, рослых, прекрасных лошадей, выпуклые муску­
лы артистов? Тогда ведь видали мы гораздо зорче и совсем други­
ми глазами, чем теперь. И возвращались мы из цирка домой широ­
кими и упругими шагами, круто вьmятив грудь, напрягая все мус­
кулы. Легкие бывали у нас расширены от беззаботного, громкого ,
доброго хохота, и как ловко мы перепрыгивали через лужи!
Много драгоценных и, по совести скажу, полезных минут да­
вал нам цирк... И теперешние знаки внимания к моим рассказам -
это всего лишь благодарность пожилых людей цирку их прежних
лет, трогательное воспоминание детства.
185

А. И. Куприн
Недавно я получил из Болгарии от неизвестного мне человека
небольшое, очень порадовавшее меня письмо. Оно является как бы
продолжением, послесловием к моей «Ольге Сур» .
Я его привожу почти целиком, с малыми поправками. Наде­
юсь , читатели не посетуют на меня . Это письмо - правда. Вот оно:
«М. г. и т. д., отбрасывая часть официальную .
Читал и вспомнил себя семнадцатилетним гимназистом Киево­
Печерской гимназии, одним из многих влюбленных в Ольгу Сур.
Впрочем, это не совсем так . Влюблены мы были в других, в бары­
шень, с которыми мы встречались на гимназических чайных балах
или на катке в саду Меринга. А к Ольге Сур мы относились с ка­
кой-то особой лаской, теплотой и бережливостью . Иногда мы, что
греха таить , возвращаясь с вечеринки, говорили довольно-таки
развязно о знакомых дамах и барышнях, но никто никогда не по­
зволял ни себе, ни другим выразиться об Ольге Сур фривольно.
Нас бьmо шестеро знатоков и любителей цирка, шесть прияте­
лей, и в наш кружок входил окончивший с нами гимназический курс
сын киевского генерал-губернатора графа П. Игнатьева, в будущем
полковник генерального штаба, ныне живущий у вас, в Париже.
Так как семья графа Игнатьева почти никогда в цирке не быва­
ла, то губернаторской ложей пользовалась наша компания.
Помню, раз мы поднесли Ольге Сур букет. Поднесли за кулисами.
Милая девочка покраснела не меньше нас, но протянула лодочкой
каждому из нас худенькую ручку. В это время мимо нас проходил кто­
то из униформы и с большим аппетитом ел апельсин, даже не очистив
его, а прямо с кожей. Ольга взглянула на него и вдруг сказала:
-
Счастливец! Он ест апельсин!
На другой день каждый из нас принес в цирк по десятку апель­
синов.
Тогда апельсины стоили по три копейки за штуку, - и после
номера Ольги (джигитовка) все шестьдесят апельсинов полетели иа
ареиу к ногам очаровательной. В награду две милые ручки послали
нам несколько воздушнь1х поцелуев . Много ли надо тогда было
семнадцатилетнему гимназисту?
Несколько дней спустя, во время того же номера Ольги, когда с
лошади снимали седло и уздечку для вольного галопа, один из клоу­
нов, кто - не помню*, обратился к публике со следующей репризой:
* Козлов . Отличный дрессировщик, добрый , смелый человек и хоро­
ший товарищ. На эту дурацкую выходку он, не поняв каламбура, бьm под­
стрекнут Г. , тогдашним киевским львом. (Прим. А. И. Куприиа. )
186

Рассказы
- А скажите, господин капельклейстер, если бы у Олечки, ког­
да ее папаше уже за шестьдесят лет, да вдруг родился бы братец, -
что надо было бы сказать про такой факт?
И так как публика молчала, то клоун объяснил :
- Надо бьmо бы сказать: Суррогат.
Очень немногие из публики засмеялись. По-видимому, не все
поняли игру слов, но мы заметили, что Ольга круто повернула ло­
шадь к клоуну и слабо вскрикнула.
Лошадь ее опять пошла свободным галопом. Нужно бьmо брать
барьеры . Держал один из барьеров несчастный клоун . Когда Оль­
га взяла предыдущий барьер, то вдруг сбросила наземь свою бе­
лую папаху, подняла над головой кавказскую нагайку с серебря­
ной рукояткой и, поравнявшись с клоуном, уже на прыжке, со все­
го размаха ударила его по лицу. Сквозь его грим сразу стал виден
сначала мгновенно белый , а потом багровый рубец.
Клоун выпустил барьер и, закрыв лицо обеими руками, мелкими
шагами побежал с манежа. Но тут публика уже поняла смысл дерз­
кого каламбура и наградила Ольгу бешеными аплодисментами.
Не знаю, известен ли вам этот случай? Если нет, то он будет
лишней черточкой в ваших воспоминаниях о цирке и о милой, ма­
ленькой Ольге, восхитительнице наших гимназических сердец.
Из нашей киевской шестерки нас в Болгарии оказалось двое:
я и мой приятель - инженер. Он живет на границе Греции, я -
в Софии. Встречаемся лишь раз в год. Вспоминаем милое дале­
кое. " Непременно вспомянем Ольгу Сур в черкеске и наши апель­
сины» .
1929
Т ИПО ГРАФСКАЯ КРАСКА
Кадетом я писал стихи. Надо признаться теперь, что бьmи они
подражаниями Г. Гейне в переводе Михайлова и бьmи очень пло­
хи. О последнем я не сам догадался, а мне сказал молодой, доволь­
но известный поэт Соймонов, когда меня к нему привел почти на­
сильно мой шурин вместе с моими стихами. Нет! Мне не пришло в
голову, что поэт зол или завистлив . Я просто перестал писать сти­
хи, и - навсегда.
187

А. И. Куприн
Будучи потом юнкером Александровского училища, я ударил­
ся в прозу. Я дерзнул на нее потому, что очень легко и быстро пи­
сал классные сочинения для себя и для товарищей .
Между прочим, написал я рассказ «Последний дебют» из заку­
лисной театральной жизни, которую, впрочем , никогда не видел и
ничего о ней не знал. К этому меня поощрил другой московский
поэт - старый, добрый, всегда восторженный Лиодор Иванович
Пальмин, наш сосед по даче в Краскове.
В то лето я бьш «безумно» влюблен в старшую из трех сестер Си­
нельниковых, в полную волоокую Юленьку - Юлию Николаевну. Ей
я решил посвятить мою будущую новеллу. Правее и немного вьШiе
заглавия я сделал надпись: «Посв. Ю. Н. С-вой». Полного имени
своего я под новеллой не писал; поставил просто: Ал. К-рин.
С нетерпением ожидал я появления моей новеллы, которую при­
нял для просмотра «Русский сатирический листок» Н. Соедова.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец наступил вечер одного
воскресенья, в которое я бьш наказан без отпуска за единицу по
фортификации. Юнкера приходили один за другим и являлись к
дежурному. Пришел, наконец, и мой товарищ Венсан , которого я
попросил заглянуть в два-три журнальных киоска. В руках у него
был толстый сверток.
- Поздравляю! Есть!
Я развернул два номера «Листка» , и каждый с моей напечатан­
ной новеллой.
О, волшебный, скипидарный резкий запах свежей печати! Что
сравнится с ним в самых лучших, в самых драгоценных воспомина­
ниях писателя? Он пьянее вина и гашиша, он ароматнее всех цве­
тов и духов, он сладостнее первого поцелуя... В душу мою вторг­
нулся такой ураган радости, что я чуть бьшо не задохнулся . Чтобы
утишить бурное биение сердца, я должен бьш перепрыгнуть пооче­
редно через каждую койку в моем ряду туда и обратно. Я пробовал
читать мою новеллу товарищам вслух, но у меня дрожал и пресе­
кался голос, черные линии букв сливались в мутные пятна. Я пору­
чал читать ближайшему юнкеру, но мне его чтение казалось совсем
невыразительным, и я отнимал от него журнал.
О, незабвенный вечер!
На другой день я познал и шипы славы.
Не знаю, каким образом узнал о моем триумфе ротный коман­
дир Дрозд (юнкера не бьши болтливы). После утренней переклич­
ки он скомандовал :
188

Рассказы
- Юнкер Куприн!
- Я, господин капитан.
- До меня дошло, что ты написал какую-то там хреновину и
напечатал ее?
- Так точно, господин капитан .
-
Подай ее сюда!
Я быстро принес журнал. Я думал , что Дрозд похвалит меня.
Он поднес печать близко к носу, точно понюхал ее, и сказал:
- Ступай в карцер! За незнание внутренней службы. Марш".
Ах, я совсем позабьш тот параграф устава, который приказы-
вает каждому воинскому чину все написанное для печати представ­
лять своему ротному, тот передает батальонному, баталъонный ­
начальнику училища, а одобрение, позволение или порицание спус­
кается в обратном порядке к автору.
Я пошел под арест. Я не унывал. У меня сохранился второй эк­
земпляр. Я прочитал его множество раз про себя и, наконец, не удер­
жался, прочитал вслух сторожившему меня солдату.
- Ну? Как?
- Здорово, - ответил часовой. - Тольки ничего не понять .
И еще огорчало меня одно обстоятельство: первые опечатки в
первом сочинении, да еще в самых чувствительных местах . Вмес­
тоЮ.Н.С.бьшонапечатаноЮ.И.С., авместоАл.К -рин-
А. И. Крин.
- Пройдет незаметно, - думал я. - Юленька поймет.
Да, она поняла.
По выходе из карцера я послал ей уцелевший номер с извеще­
нием, что моя новелла посвящается ей.
Я получил от нее убийственную записку:
«Вот так ваше посвящение! Во-первых , сочинение вовсе не вами
написано, а во-вторых, оно посвящено вовсе не мне. Я не хочу вас
больше видеть и на ваш училищный бал не приеду».
И - злая - не приехала-таки на наш блестящий юнкерский бал.
Приехали ее младшие сестры Оленька и Любочка! В Оленьку я с
горя и решил влюбиться на этом балу и к концу его действительно
пылал, как Этна.
1929
189

А. И . Куприн
СОЛОВЕЙ
На днях я рьшся в бумажном мусоре, отыскивая какой-то не­
важный документ, и - вот - нашел эту фотографическую группу,
которая лет уже девять как не попадалась мне на гл аза, и я о ней
забьm окончательно .
Почему-то теперь, глядя на нее, я вздохнул так глубоко, так
нежно и так грустно.
Это бьmо еще до великой войны, в первой половине мая. Я жил
тогда в Северной Италии в маленьком курорте Сальцо-Маджиорэ.
Теперь туда, по ценам, нет доступа людям даже очень богатым, а в то
время в гостинице «Сперанца»* я платил восемь итальянских лир за
милую светлую комнату и за все остальное, вплоть до вина, хотя вино
пить бьшо невозможно по причине его крепости, горечи и кислоты.
Диковинное бьmо это местечко Сальцо-Маджиорэ. Ехать в него
нужно бьmо из Милана на Борго-Сан-Донино, часа три по желез­
ной дороге, а оттуда верст шесть на лошадях.
Как только на станции Борго-Сан-Донино вы садились в ко­
ляску и трогались, как уже ясно ощущали запах йода, который по­
степенно делался гуще и крепче. Это пахнут йодистые источники,
которые здесь пропитали всю почву и носят славное наименова­
ние: Аква-Мадрэ , Вода-Мать. Потом к этому постоянному запаху
так привыкаешь, что совсем не замечаешь его .
«Материнская вода» употреблялась разнообразно: ее пили, из
нее делали теплые ванны; в большой зале, насыщенной ее парами,
пациенты могли писать, читать, пить кофе или просто лежать на
лонгшезах, проходя в то же время курс лечения . Но особенно высо­
кой репутацией пользовались в Сальцо-Маджиорэ йодисть1е инга­
ляции: вдыхание йодистой воды, обращенной пульверизаторами в
воздушную пьmь . Давно уже стало известным, что эти ингаляции
творят истинные чудеса при горловых болезнях, при усталости гор­
ловых связок и при поражении дыхательных путей. Оттого-то Саль­
цо-Маджиорэ и бьm тем лечебным местом, куда на летнее время
стекались все хоть мало-мальски известные певцы и певицы. Зна­
менитости непременно посещали его ежегодно. И у всех этих тенор
ди грациа, тенор ди форца, баритоно ассолюто, бассо-профондо и
*«Надежда» (от иmШl. speranza).
190

Рассказы
бассо-нобиле, у всех сопрано лирических, драматических и коло­
ратурных и у всех бархатных контральто бьm один неписаный, даже
неуговоренный завет: все они в течение курортного времени не из­
давали ни одного звука; они избегали даже говорить громко, огра­
ничиваясь слабым томным полушепотом .
В пансионе «Сперанца» нас жило трое русских. Один из них, с
которым я приехал из Петербурга, бьm синьор Джакомо Чирени,
он же клоун Жакомино, артист, который так завидно был любим
петербургской детворой, что в игрушечных магазинах называли
рождественских плюшевых обезьянок не иначе как Жакоминками .
Это дети так научили взрослых: «Мама, купи мне Жакоминку...» И
это ли не подлинная, чистопробная слава?
Другого русского мы уже застали в нашем пансионе. Он при­
ехал за несколько дней перед нами . Это был Джиованни Страцула,
когда-то солист в итальянской капелле Граменья, тот самый зна­
менитый Джиованни, чьими неаполитанскими канцонеттами вос­
хищался весь Санкт-Петербург, несмотря на то что эти резвые пре­
лестные песенки бывали порою совершенно неприличными . Он
точно не имел возраста. Как петербургские старожилы, так и пе­
тербургские юнцы видели его всегда одним и тем же плешивым и
морщинистым стариком, низеньким, крепким и веселым. И голос
его - необыкновенно высокий блестяще-белый тенор - никогда
не знал ни порчи, ни следов утомления; друзья в шутку не раз его
спрашивали: «Правда ли, Джиованни, что вы пели еще в ватиканс­
кой капелле папы Сикста Пятого?»
И он неизменно отвечал: «Ти все вриошь, бабушка (он величал
бабушками одинаково: мужчин и женщин, старых и молодых) . Ти
вриошь. Я бил два раза жената» .
И как же мне не называть этих двух милых итальянцев русскими,
если они и до сих пор спрашивают меня в письмах или при встречах:
-
Синьор Алессандро, когда же ми вернуль домой, на наша
Россия?
Ах, было, было в душе нашей варварской, нашей отсталой, на­
шей некультурной, нашей старорежимной родины какое-то могу­
чее очарование, которое пленяло и акклиматизировало души ко­
ренных иностранцев, чему доказательство - многие сотни извест­
ных имен и тысячи неизвестных.
Мы жили в нашей «Надежде» очень дешево, дружно, беззабот­
но, весело. Они играли азартно в «окопу», пели, бренчали на гита­
рах . Я учился итальянскому языку, переводя Стеккети и Кардуччи
191

А. И. Куприн
с помощью сл оваря. Итальянцы в ту пору бьши чрезвычайно об­
щительны и легки на знакомство, и вскоре нашу столовую все чаще
и чаще начали посещать друзья моих русских итальянцев, пре­
имущественно из оперного мира. Промелькнул метеором, по дороге
в Америку, необыкновенно толстый, но очаровательный Карузо, два
или три раза пообедал с нами добрый, ласковый Джиральдони: вот
уж к кому бьшо бы удачно применено пушкинское словечко «из рус­
ских распрорусскиЙ>> . А потом как-то особенно прочно и надолго
прижилась у нас прекрасная четверка: Ада Сари, Пинтуччио, Тито
Руффо и кавалер Нанни - все первоклассные певцы с громкими име­
нами, такие великолепные и недосягаемые на сцене, в атласных и
бархатных костюмах, с латами, коронами, перьями, брильянтами и
жемчужными ожерельями; такие простые, наивные, добродушные,
доверчивые ребята в обыкновенной, будничной жизни.
Меню наших обедов бьши несложны; все традиционные италь­
янские блюда: минестра, макарони, равиоли, иногда жесткий ку­
сок мяса, жаренного на деревянном масле, с неизбежным салатом
«финоки», лечебно пахнущим ипепекуаной. Мы, «русские», счита­
ли себя как бы хозяевами и потому старались по возможности раз­
нообразить стол, покупая кое-когда фрукты, пирожное или бутъш­
ку кианти . В этих наших хозяйственных хлопотах ревностно и бес­
корыстно помогали нам два наших соседа по гостинице, торговав­
шие оптом: один марсалой, другой вермутом. Мы с Жакомино так
и называли их: папа Вермут и папа Марсала. Джиованни, конечно,
называл их бабушками. Марсала и вермут подавались всегда на
стол в изобилии" . Виноторговцы бьши страстными меломанами.
Никогда мне не забыть одного удивительного дня.
Мы пообедали в нашей обычной табльдотной компании. Обед
окончился поздно. Последесерта многие разошлись. Остались толь­
ко семь человек: трое нас, русских, и четверо итальянских певцов.
Настал задумчивый тихий час. Смуглел и зеленел воздух за откры­
тъ1м окном; темнели листья кустов. Мы не заметили, в какой мо­
мент вечерняя звезда серебряным светом засияла, задрожала на зе­
леном небе. Точно она повисла на тончайшей невидимой нити " .
Сразу нежно и властно полился волшебный аромат каприфолий .
Первые летучие светляки зачертили свои золотые быстрые полу­
круги . Мы молчали, боясь нарушить очарование вечера.
И вдруг в палисаднике, в кустах жасмина, в пяти шагах от нас,
сначала осторожно, недоверчиво запел соловей . Конечно, он пел
не так , как , например, поют наши курские соловьи , но, несомнен-
192

Рt1t'<'Казы
но, чувствуя, что его внимательно слушают тонкие знатоки пения,
он старался от всей своей маленькой души. Так он пел минут пять,
потом закончил высоким , высоким чистым звуком и замолчал .
Настала пауза. Среди тишины раздался голос Джиованни:
-Какой тон?
И сразу все четь1ре большие певчие птицы всполошились:
- До... до-диез... Си... до-диез ... До ...
Ада Сари побежала к пианино и часто застучала по одной
кл авише:
- Я же говорила вам, что чистое до !
Но - баритон и кавалер - Нанни авторитетно сказал:
- Инструмент не темперирован. Соловей взял четверть тона.
Это ни до, ни до-диез, а среднее между ними.
Зажглось электричество , и мгновенно погасла сказка.
,
Но, од­
нако, вот что случилось .
Бывает так, что несчастный привычный пьяница, по зароку или
по приказу врачей, бросит совсем пить вино и долго , мужественно
держит свое слово. Но как-то за обедом неосторожно дали ему слад­
кий пирожок с сабайоном, в котором бьmа лишь одна капелька
рома, и - вот загулял, завертелся подвижник, ударился во все тяж­
кие, и пошел насмарку его великий , тяжелый подвиг.
Почти то же произошло на моих глазах с великими певцами.
Они сразу оскоромились . Никто из них уже не жалел столь береж­
но своих голосовых связок . Тито Руффо с увлечением рассказывал
о своих гастролях в Петербурге и Москве. Он изумительно имити­
ровал пение Шаляпина, Тартакова и Леонида Яковлева: их темб­
ры, их манеру давать голос, их своеобразные приемы, их жесть�...
Поздним вечером мы сидели на веранде лучшего кафе, пили «Лак­
рима-Кристи», болтали и хохотали . Наступала уже ночь, и все чер­
ное небо усеялось крупными южными звездами, когда мы (честное
слово - и я в том числе) запели прекрасную народную песенку: «0
прекрасная садовница» . Вот она в приблизительном переводе:
О прекрасная садовница,
Мать всех цветов,
Сделай мне букет
Из всех трех красок:
Зеленой и белой
И красной, конечно.
Да здравствует Италия и Свобода!
193

А. И. Куприн
Е viva ltalia е la Liberta!
Надо сказать, что эта песенка бьша в то время революционной
и, следовательно , запрещенной.
Двое нарядных караби11еров (они всегда ходят по двое) подо­
шли к нам, и старший сказал:
- Синьора, и вы, синьоры . Вы поете прекрасно, но эту песню
петь публично не полагается , а потому, ввиду позднего времени, я
прошу вас разойтись по домам, если не хотите, чтобы я переписал
ваши имена".
Мы разошлись, но еще долго, по несколько раз прощались, про­
вожали друг друга, и снова прощались , и снова провожали, а за
нами упорно и молча ходили нарядные карабинеры. П одняв руку
кверху и потрясая ею, кричал прославленный баритон:
-
Пишите мне, друзья мои, пишите. Адрес простой: Roma, villa
Tito Ruffo * .
1929
ФЕРДИНАНД
Новогодн ий рассказ
В моей чересчур длинной жизни я бьш участником и свидете­
лем таких явлений и курьезных приключений, о которых теперь
побаиваюсь и рассказывать: до такой степени они кажутся издали
неправдоподобными. А ведь русский читатель, изо всех читателей
в мире, наиболее чуток на ложь, на вранье или даже на простое
преувеличение.
'
Ну, кто мне поверит, например, что летом 1896 года, в южном
Полесье, в деревне Казимирке, я видел град величиною приблизи­
тельно в кулачок двенадцатилетнего мальчугана? Я очень ж алел
тогда, что у меня не было под руками фотографического аппарата,
чтобы снять эти огромные градины рядом с каким-нибудь простым
предметом домашнего обихода: с папиросной или спичечной ко­
робкой, с малой бутъшкой из-под казенного вина, с обыкновенным
чайным стаканом и так далее". Этот град почти мгновенно выбил
все стекла и ставни в старом помещичьем доме и обезлиствил всю
• Рим, вилла Тито Руффо (итал. ) .
194

Рассказы
плантацию тутовых деревьев. Он убил в поле мальчика-подпаска и
несколько десятков ягнят, а крупноМу скоту причинил множество
тяжких ушибов.
Зимою, не п омню какого года, но твердо знаю - в день Мес­
синского землетрясения, - м ы в ышл и , я и Арапов, управляющий
маленьким имением покойного Ф.Д. Батю шкова, - ранним нехо­
лодн ы м утром потравить зайцев. Мы перешли через хол мистое уро­
чище, наз ы вавшееся «Попов пуп», и искали зайцев в полях и ко рёч­
ках, принадлежавших тристенским муж и кам .
Следы бьши неясны, а собаки (почти все - дворняжки) - вялы
и небрежны. И мы обое шли как-то нехотя. Снег нам казался скуч­
но-желтым.
И вдруг Арапов воскликнул:
- Александр Иванович! Глядите! Глядите же!
Он был холодно-смелый человек . Он участвовал в Цусимском
погроме, будучи матросом на транспорте капитана Куроша, пере­
нес крушение, спасся вплавь, пробыл почти год в японском плену,
где держал себя с большим достоинством.
Меня удивило, почти испугало выражение ужаса, которое я ус­
лышал в его голосе:
- Да глядите же на небо.
А на зимнем скучном небе сияли радуги. Не радуга, а именно
радуги. Они шли сводчатым, полукруглым коридором от севера на
юг и с каждой секундой становились все ярче и ярче. Собачонки
завыли, да и мы не знали, что делать, что говорить... А потом эта
семицветная аркада стала ·постепенно тухнуть ... и вскоре пропала.
Лениво и беззвучно повалил снег лохматыми хлопьями...
Еще видел я однажды черную молнию. Это бьшо в окрестнос­
тях села Курши Касимовского уезда.
После нестерпимо знойного и душного дня, после совсем не­
удачной охоты вечерняя гроза застала меня на большом болоте.
Это была одна из тех , длящихся беспрерывно, от заката до восхо­
да, гроз, которые бывают в так называемые «воробьиные ночи».
Рассказывают, что после таких ночей находят на полях и на доро­
гах множество убитых или ошеломленных воробьев. Верно ли это -
я не знаю; никогда не пришлось проверить .
Больше часа я шел до дома. Была уже ночь, но дорогу я легко
находил , потому что , ни на секунду не переставая и сливаясь одна с
другой, полыхали во все южное небо, точно дышали, точно сжима­
лись и расширялись дальние голубые молнии. И так же непрерыв-
195

А. И. Куприн
но рокотал где-то под землею 'сдержанно глухою угрозою далекий
гром. И вдруг совсем близ меня ослепительно разодралось небо чер­
ными зигзагами, и, оглушая, трахнул сухой гром. Это странное яв­
ление повторилось еще пять или шесть раз, вселяя в меня дикий ужас.
Повторяю: на колыхающейся бледно-голубой завесе дальних
молний эти молнии были черные, хотя и ослепляли. Конечно, это
был оптический обман, объяснить который я не умею . Старые лес­
ники, живущие в низинах, подтверждали мое наблюдение" .
Я спросил бы еще: многие ли видели волка, бегущего на свобо­
де вверх ногами, вниз головой? Я думаю, что не очень многие. Мне
это пришлось увидеть всего лишь раз в жизни.
Я тогда обмерял для нескольких волостей Зарайского уезда
площади крестьянских лесов. В каждой деревне ко мне прикоман­
дировывали нескольких мужиков. Они таскали за мною цепь, тре­
ногу и аппарат, втыкали вешки, куда я им указывал, обрубали ме­
шающие ветки и так далее. Работа моя была самая пустая: обход
площади. Ее легко можно было быделать простой компасной съем­
кой, и мне даже бьmо стыдно, что за неимением компаса я работал
с таким тонким, прекрасным инструментом, как теодолит, да еще
изделия самого господина Цейса.
Стояла ясная, холодноватая и в лесах такая ароматная осень.
Выдался однажды прелестный золотой денечек . Я расставлял
вешки по одной стороне молодого липового леска, который поче­
му-то назывался «Зиньтабры». Вдруг мои мужики закричали:
-Волк ! волк!"
Они показывали пальцами куда-то далеко, далеко и неопреде­
ленно, туда, где лежали желтые и синие осенние нивы и изредка тор­
чали кустики. Я с трудом увидал наконец крошечное пятнышко, ко­
торое медленно двигалось по горизонту. Мне все-таки удалось пой­
мать его в визирную трубку довольно скоро. Удивительное зрели­
ще : матерый, бесшеий, толстохвостый, бурый волчище тряской, со­
бачьей рысью бежит по воздуху вниз головой, ногами вверх... Небо
у него под головою, а земля упирается ему в ноги . До него бьmо вер­
сты, пожалуй, три. Но чудесный теодолит приблизил его сажен на
сто. Поворачивая винтик визира, я успел показать волка мужикам.
Они дивились , смеялись и хлопали себя ладонями по ляжкам .
Я мог бы без конца говорить о моих необыкновенных встре­
чах, приключениях и наблюдениях: о доменных печах и о шахтах
почти в версту глубиною, об аэропланах и водолазных скафанд­
рах , о необыкновенном уме животных и об этом загадочном суще-
196

PCICCKCIJЫ
стве, человеке, размах которого так велик, что п орою падает ниже
ги ены, а порою взлетает на высоту почти божественную . Но сегод­
ня, перелистывая страницы моей памяти, я в них ничего не нашел
новогоднего, кроме одного маленького рассказа. В нем, правда, нет
ничего волшебного, необычайного , сверхъестественного или тро-
гательного .
В нем одно достоинство: то, о чем я в нем го ворю, действитель­
но произошло под новый 1898 год в городе Киеве.
Я в тот год работал в газете «Жизнь и искусство». Писал пове­
сти и рассказы. Моя изящная литература бьша, в сущности, для
этой газеты, которая медленно, но верно умирала, чем-то вроде
камфары или соляного раствора. Гонорара мне давно уже не пла­
тили. С полгода назад редактор подал мне светлую мысль:
- Разыщите где-нибудь объявление. Плату за него вы возьме­
те себе, а мы такую же сумму спишем с нашего долга.
Раза три эта веселая комбинация мне удалась . Потом пошло хуже.
Клиенты мои стали предлагать очень низкие цены, да при этом еще
платили не деньгами, а своим товаром, натурой. И вот что случилось:
я щеголял в шикарном блестящем цилиндре, между тем как мои бо­
тинки просили каши, или раздавал всем своим знакомым в подарок
патентованные зубные щетки или несравненную пудру «Трефль Ин­
карна» в кокетливых коробочках. Оскорбительнее всего бьm тот слу­
чай , когда похоронное бюро предложило мне за объявление кредит в
своем торговом доме. Кому я мог бы предложить такой сюрприз?
Редакция уже давно бьша должна мне около сорока рублей (счи­
тая по две копейки за строку). Почему я не уходил оттуда? Не по­
нимаю! Может быть, из рыцарского чувства, может быть, просто
по упрямству, а, пожалуй, от лени .
На встречу Нового года я бьш заранее приглашен знакомым
нотариусом с Подола. Я часто бывал у него , запросто, по вечерам.
Учил его детей Юру, Илюшу и Сашу фехтованию на рапирах, а
также охотно дрессировал их превосходного белого пуделя Мух­
тара. (Я никогда потом в жизни не встречал другой собаки, кото­
рая б ы с такой жадностью ловила уроки.) Нотариус, бывший пра­
вовед, угощал меня плохенькой марсалой и читал мне вслух фран­
цузские стихи, которых я совсем не понимал .
Но как пойдешь под Новый год в большой, ярко освещенный
дом, где мужчины во фраках, где женщины прекрасны и блестящи,
где тебе поневоле кажется, что самое пристальное внимание всего
общества обращено исключительно на протертые и заплатанные
197

А. И. Куприн
места твоего жалкого туалета, где сидишь за столом, спрятав по­
глубже руки и ноги .
Я написал вежливый отказ; сам снес конверт на Подол и сам
просунул его в дверь нотариальной конторы.
Весь день я ходил, посвистывал и утешался отрицательной фи­
лософией:
- Новый год . Что за предрассудок? Чему радоваться? Чего
ждать? Все равно каждый человек с момента рождения уже приго­
ворен к смертной казни. Почему же все люди не сходят с ума при
мысли об этой обреченности? Не одно ли и то же ждать рокового
момента восемьдесят лет или два дня? В бесконечности времени и
оба срока одинаково ничтожны.
Одн ако на всякий случай я все-таки пошел на разведку в редак­
цию. Бывают же чудеса на свете. Хоть бы призанять у кого-нибудь
двугривенный.
В редакции никого не было. В конторе светился огонь . Я по­
стучал.
В конторе за зеленым столом сидела младшая дочка редактора,
лет пять назад просто Тиночка, у которой я тогда в играх служил
лошадью, иногда беговой, иногда скаковой, а теперь - милая пят­
надцатилетняя толстушка Валентина Митрофановна.
- Ах, денег бы мне, прелестнейшая из барышень. Новый год
идет.
- Я бы рада была, но, право же, в кассе ни копейки.
- Тиночка, поищите в ящике хорошенько. Может быть, какая-
нибудь мелочь, на мое счастье, найдется?
Она вспыхнула до слез.
- Неужели вы мне не верите?
И вьщвинула ящик .
- Смотрите сами .
Я посмотрел и увидел - о, чудо! - целый десяток загородных
семикопеечных марок!
- О, добрая Тина. Марки - это деньги. Поделитесь ими со
мной.
- Вы смеетесь надо мною. Это нечестно.
- Милая, очаровательная Тина, я серьезен, как Дон-Кихот пе-
ред битвой. За каждую из этих марок я получу в любой мелочной
лавке по шести копеек . Дайте, сколько вам не жаль.
-
Вы чел овек без совести! - сказала Тина с горьким упре­
ком. - А еще я вас считала за друга. Берите все.
198

Рассказы
Я от души пожелал ей гору счастия в будущем году и побежал в
ближайшую лавчонку.
Вечером я пообедал, как Лукулл, в «Злой яме». Так назывался под­
земный трактирчик на углу Крещатика и Фундуклеевской улицы. В
этом кабачке, сидя за столом и задрав голову кверху, посетители мог­
ли при старании видеть лишь узенький кусочек высокого тротуара и
бегущие по нему сапоги, башмаки и туфельки. Здесь даже и летними
днями горели лампы. Посетителей в этот день бьmо очень мало, да и
те скоро разошлись. Остались только: я да еще какой-то неизвестнъ1й
мне человек с видом печального какаду, сидевший рядом со мною.
Часам к одиннадцати толстый хозяин кабачка присел за наш
стол и даже пригласил сесть своего жирного мопса - почесть , ко­
торую он оказывал только самым любимым посетителям. Подсела
также его буфетчица - огромная немка Лиза, которую все мы зва­
ли «Пферд»*, на что она совсем не обижалась. Хозяин, Нагурный,
потчевал нас пуншем. Он познакомил меня с унылым соседом. Он
бьm хозяином маленького паноптикума, помещавшегося в этом же
доме, в первом этаже. Тоскливо тянулось время, а когда. оно подо­
шло к полуночи и часы зашипели, я достал блокнот и написал на
нем, по старому обычаю: «Господи , благослови венец лета благо­
сти Твоея на 1898 год».
Нужно было бы еще сюда приписать какое-нибудь заветное
желание, но я не нашел ни одного . Оттого , вероятно, и весь этот
год у меня был такой прескверный.
Выходили мы вместе с какаду. Когда мы вьmезли из подвала,
он сказал мне:
- Пойдем на мой паноптикум. Я буду вас угощал с венгерским
вином. - Бог его знает, какой он бьm нации.
Я согласился. Мы поднялись на несколько ступеней. Он открьm
дверь ключом и засветил огарок свечи.
- Идите за мной. Я сейчас зажгу лампу.
Я, следом за ним, вошел в очень большую темную залу. Скуд­
ный свет огарка метался и прыгал по стенам, и какие-то призраки
теней дрожали, качались и падали между полом и потолком. Мне
стало томительно скучно . «Зачем я сюда полез, в самом деле?»
Зажглась лампа-молния, и я увидел себя в обыкновенном музее
восковых фигур. Лежала мертвая, невздыхающая Клеопатра, и тон-
* Лош адь (от 11ем. Pferd).
199

А. И. Куприн
кая змейка неподвижно уткнула тонкую голову в ее красный сосок.
Недвижимо окаменела в беге огромная волосатая горилла, держа
на плече точно окаменевшую полуголую женщину. Со всех стен
мертво таращились на нас из-под стеклянных колпаков знамени­
тые люди , убийцы , императоры, политики , все сплющенные, ско­
шенные набок от жары и небрежной перевозки. Какие-то банки с
уродами на столах . Мне стало неприятно, почти жутко, пожалуй, я
лучше чувствовал бы себя в морге. В морге все ясно: «Вот лежат
бесчувственные предметы, бывшие раньше людьми» . А тут как буд­
то бы заснули странные мертвые существа, которых каждый день
пробуждают к мертвой механической жизни. А вдруг они видят сны?
Хозяин пришел с двумя стаканами и поставил на стекло витрины.
-
Прозит! Хох! Нейяр!* - воскликнул он громко, и какие-то
шелестящие голоса в ответ ему зашуршали по залу. Я чокнулся с
ним. Вино бьшо в самом деле превосходное. Но больше одного глот­
ка я не мог сдел ать. А вдруг оно из древнего саркофага?
-Атеперь, - сказал хозяин, - пойдемте. Я буду вам показать
самый замечательный. .. О, это гвоздь моего музея, это его центр,
это настоящий хозяин паноптикума. Это сам Фердинанд.
Ведя меня, он продолжал говорить:
- Он мудр. Он знает все: и прошлое и будущее. Он работал
еще с моим дедушкой в музее знаменитого Барнум. Сколько ему
лет? Вы скажете сто, двести. А я скажу, что, может быть, и две и
четыре тысячи . О! Это Фердинанд!
Он присел на корточки перед большим ящиком, окутанным
байковыми одеялами, и стал бережно развертывать материю. Я
заглянул в ящик . Сначала мне показался там какой-то масленый,
матовый, темный блеск, потом зашевелилось что-то живое. Нако­
нец из ящика вытянулась узкая плоская длинная голова.
- Змея ! - воскликнул я с отвращением.
- Змея! - передразнил меня хозяин. - Есть много людей, но
король только один. Есть много змей, но выше их всех - боа кон­
стриктор. Это Фердинанд. И больше не надо никаких слов! О мой
сынока, о мейн гросс-папа, мон пети и жоли!**
• В аше здоровье ! Ура! С Новым годом ! (искаж. 11ем. Prosit! Hoch !
Neujahr!)
•• О мой дедушка, мой маленький . " милый (от ием . mein Grosspapa и
фр аиц. petit, joli).
200

Рассказы
- Молодой человек, - продолжал он, - вы видите на этом сту­
ле клетку с кроликом. Это новогодний подарок моему сокровищу,
моему красавцу Фердинанду. Сейчас я буду его кормить . Вы уви­
дите самое трогательное в мире зрелище.
Вид огорченного какаду совсем сошел с лица моего собеседни­
ка, глаза его были полны нежной ласки. Мне большого труда сто­
ило отказаться от его любезности. «А что, - опасливо думал я, -
вдруг ему придет в голову угостить своего божественного удава
ради праздника лакомым блюдом из молодого человека двадцати
восьми лет?» Вот уж где следы преступления будут надежно спря­
таны навеки.
Но зачем дурно думать о людях. Этот сумасшедший хозяин са­
мым учтивым образом проводил меня не только до дверей, но даже
и до улицы.
На прощанье он крепко пожал и потряс мою руку.
- Заходите, мой друг, на мой паноптикум хоть каждый день.
Вход для вас всегда будет без плата. И если приведете с собой вашу
красивую возлюбленную, то и ей тоже одна контрамарка.
Мы простились. Но, - силы небесные, - с какой радостью я
глядел на ночное небо, и на свежий снег, и на ул ичные огни . И с
каким наслаждением вдыхал прекрасный, сладкий, чуть морозный
воздух.
1930
У ТРОИЦЕ-СЕРГИЯ
Москва, как и Париж, любит сокращать наименования местно­
стей. Ходынское поле у нее - Ходьmка; Пресненская часть
'
_ Пре­
сня, Трубная площадь - просто Труба. Также коренной москвич
никогда не говорит: «Поеду в Троице-Сергиевскую лавру», а ска­
жет коротко: «Поеду к Троице-Сергию» . А ездит он поклониться
преподобному Сергию никак не менее раза в год; обыкновенно раза
три, четыре и больше. Многие же, по данному обету , отправляют­
ся в лавру по способу пешего хождения, благо она недалече от
Москвы, около шестидесяти верст; это - рукой подать. Идут в день
верст по пятнадцати - двадцати. Ночуют у крестьян, которые с
этого живут: у них всегда наготове и сенники, и самовары, и водоч-
201

А. И . Куприн
ка, и курочка, и яички, и густые щи. Кто победнее - несут с собою
в узелках скудную провизию, а ночуют летом гд е-нибудь , в березо­
вом леску, на травке; там и грибки можно собирать и душистую
земляничку. Благодать! И воздух какой: на что тебе и дача?
Купец московский Парфен Изотыч - железным ломом торгует
он на Балчуге - тот пешеходное паломничество совершает с легонь­
кой хитрецой. Идут всей семьею, с услужающей девчонкой, а сзади
ползет собственный экипаж, солидно нагруженный всякой домаш­
ней снедью, не считая винных изделий Петра Смирнова, копченых
рыбных продуктов от Ильи Калганова, бутьшок с ланинской фрук­
товой водой и всяких ковров, подушек, думок и перин . На ночлегах
для них местные домохозяева особые комнаты отводят: так называ­
емые «белые» , или дворянские.
Так они путешествуют, со всеми удобств ами, не торопясь , ос­
танавливаясь раз десять на переходе. Да еще, нет-нет, Парфен Изо­
тыч , вспотев и весь промокнув, возьмет и присядет в коляску. А
как осудишь его? В мужчине десять пудов с походцем . И, кроме
того , враг рода человеческого, чем ближе к святым местам, тем он
становится злобнее и предприимчивее.
Удивительные бывают этому и поучительные примеры .
Соберется иногда небольшая купеческая компания, так чело­
век в пять, шесть, и все одни мужчины. С бабами, мол, возни и хло­
пот не оберешься, и тащатся они еле-еле, и в святых местах от них
только суета, помеха и соблазн .
Идут. Конечно, не пропуская ни одной остановки и скромно
подкармливаясь кое-где на пути. И вот, совсем неизвестно почему,
вдруг оказываются через пятнадцать дней в Москве, в трактире у
«Яра», а у Троицы и не бывали ... Как это могло случиться? Несом­
ненно, по наваждению нечистого .
Народ попроще и без затей едет к Троице-Сергию по железной
дороге, в третьем классе. Езды всего час с небольшим . Многие сле­
зают в Хатькове, где покоятся родители преподо бного. Оттуда на­
правляются в Сергиев посад либо пешком, либо в вагоне.
На станцию Сергиево поезд приходит зимою под вечер. Еще не
темно, но уже начинает темнеть. На выходной площадке трудно
протолпиться, и вся она окружена санями: тут и простые однокон­
ные извозчичьи сани, и пары в пристяжку - «голубки», и широ­
ченные тройки, запряженные неправдоподобно громадными кос­
матыми жеребцами . Лошади гогочут. От них идут клубы пара.
Извозчики и ямщики орут, наперерыв зазывая седоков. И откуда
202

Рассказы
только эти шустрые кучера узнают мгновенно и безошибочно об­
щественное положение всех людей , теснящихся на платформе со
своими чемоданами, узл ами , баулами и корзинами?
-
Ваше сиятельство, лихо прокачу на петушке!
-
Купец, пожа-пожжалуйте!
-Мамаша! На него не садитесь , энтот мигом опрокинет. В
полицию с ним попадете .
-
Ваше превосходительство, со мной в прошлый раз целую
неделю ездили.
-
Эй, Володька! Ты что такую уйму насажал? Обвяжи вере-
вочкой, чтобы не рассыпались!
-
Барин! Ечкинская тройка! Доставьте удовольствие барыне-то .
-
Тетенька! Со мной недорого и спокойно!
- Ваше преосвященство. За вами нарочно приехал. Придвор-
ный монастырский ямщик". Не угодно? Прите, прите пешком-с.
-
Купчиха! Садись ! Отвезу почти задаром, за одну за красоту
вашу! Эй ты ! Желтоглазый! Осади, сделай милость ".
И все это совсем беззлобно, скорее даже ласково; так , от веково­
го шутливого ерничества, от сытости, от здо ровой игры в кровях.
***
Меня упрекнут, может быть , в том, что я все рассказываю в на­
стоящем времени: говорю есть, а не было ".
Но что же я могу с собою поделать, если прошлое живет во мне
со всеми чувствами, звуками, песнями, криками, образами, запаха­
ми и вкусами, а теперешняя жизнь тянется передо мною как ежед­
невная, никогда не переменяемая, надоевшая, истрепленная фильма.
И не в прошедшем ли мы живем острее, но глубже, печ альнее, но
слаще, чем в настоящем?
Кто мне возвратит очаровательный вкус черного хлеба с круп­
ной солью, когда прибежишь домой, изголодавшись от беготни в
одиннадцать лет, или вкус свежего огурца с сахаром, особенно если
и огурец и сахар наск оро украдены дома, на кухне. Как они громко
хрустели на зубах ! А вдруг кто-нибудь услышит?
Я помню, как мальчишкой, лет девяти, я увидел на зеленом газо­
не скромные милые цветочки полевой маргаритки с нежно-розовы­
ми лепестками, чуть-чуть окропленными росою. Это бьmо так про­
сто и так божественно прекрасно ! Я старался не дышать, чтобы не
спугнуть маргариток. Мне хотелось заплакать от радостной полно-
203

А. И. Куприн
ты сердца. Слов я не мог бы теперь найти для того, чтобы выразить
эту красоту, хотя у детей, верояmо, находятся и такие чудесные сло­
ва... Но вот, полевая маргаритка и до сих пор мой тобимый цветочек,
а сердце уже не радуется. Однако легким усилием воображения я могу
вызвать не теперешнюю, а ту, детскую маргаритку, какой я видел ее
на расцвете жизни, и опять душа моя умиляется. Что же здесь насrоя­
щее? Та ли, дальняя, мечтаемая, но живая маргаритка или ньm:епmяя,
осязаемая пальцами, но бездупmая для меня? Что вернее?
***
Весь посад сосrоит из множества маленьких деревянных доми­
шек, похожих на скворечники, крашенные в коричневую краску, и
почти в каждом доме может богомолец найти ночлег за очень не­
большую плату. Сдают эти канареечные комнатки почему-то тол­
стые румяные вдовы. «Аристократы посадского мещанства.», бал­
бешники (это те мастера, которые вытачивают и вырезывают из
липового дерева игрушки и куклы) комнат не сдают. Впрочем, из­
возчики все знают: и уютные квартирки, и развеселые места.
Есть в посаде и две лаврские гостиницы: старая и новая, обе
каменные, двухэтажные, снаружи - белые, а внутри крашенные по
стенам той спокойной серьезной зеленой краской, в которую кра­
сились все духовные благотворительные и иные заведения.
Я помню только большую. Там с самых ранних моих лет осrа­
навливались мы с матерью, когда она меня привозила к преподоб­
ному Сергию; там же я стаивал и позднее, когда дорос до самосто­
ятельности . Не забыть мне никогда этих сурово зеленых стен, этих
запахов воска, ладана, кваса, деревянного масла и мятного куре­
ния, этой тишины, нарушаемой важным тиканьем огромных ста­
ринных часов и мягкими шагами гостиничных послушников. Хра­
ню в памяти бережно и Соборную площадь - кусок Москвы XVI
столетия. Тысячи голубей. Ковровые широченные сани, огромные
серые, в яблоках, лошади , лотки с грудами красных, пунцовых,
малиновых и оранжевых яблок, ларьки с деревянными игрушками:
тут и медведь с кузнецом, и раздвижные солдаты, и щелкунчик,
который дробит орехи, и еще много таких же прелестей. Помню
даже запах рыхлого зелено-желтого снега, и конского навоза, и
голубиного помета, и постного масла, и блинов ...
В детстве моем приезжали мы не одни, а всегда с Еленой Алек­
сандровной, близкой подругой матушки. Они дружили еще с Пен-
204

Ра ,·сказы
зы, где они вместе учились и вместе, почти девочками, выезжали на
балы в Благородное собрание. Кавалером же их в танцах бывал
студент Вадковский, впоследствии митрополит Санкт-Петербург­
ский и Ладожский Антоний .
Была эта Елена Александровна душа общества, хохотунья, про­
казница, выдумщица, веселая болтунья, бой-баба. Такой же жизне­
радостной она осталась и до последних своих дней. Уже будучи
взрослым, я увиделся с нею, с глубокой старухой. Судьба была не­
милостиво жестока к ней в последние годы ее жизни. От любимой
внучки Елены, Елочки, она заразилась дифтеритом, и у нее вытек
глаз, а спустя год, когда одноглазая бабушка вязала чулок, а де­
вочка возилась у нее на коленях, то неловким движение Елочка
толкнула вязальную спицу и проколола ей второй глаз. И однако,
слепая, старая, почти обнищавшая, женщина умела внутренними
глазами глядеть по-прежнему радостно на жизнь, любить острое
слово и искренно смеяться на шутку. Потом я узнал ее жизнь. Эта
вертунья, егоза, пересмешница, кокетка провела безукоризненно
чистую, святую жизнь.
Убравшись в гостиничном номере, мы шли приложиться к раке
преподобного, так часов в семь - половине восьмого . В церкви уже
тушили паникадила, горели желтоватыми огнями восковые свечи .
Жутковато, но и доверчиво бьшо прикоснуться губами к жесткой
холодной парче, таинственно и сладко пахнувшей миром. Вообра­
жение рисовало седого согбенного старичка. Идет он, сгорбившись,
в беленьких одеждах по лесу, а рядом с ним большущий медведь. И
думалось: вот я и упрям, и зол, и непослушен, и утянул чужую свин­
чатку, и матери грублю, но ты, дедушка, попроси кого-нибудь, что­
бы меня там простили. А я больше никогда не буду.
Вечером уже к нам в гостиницу приходил монах, отец Леонид,
тоже старый знакомый и тоже . пензенский. Он бьш ужасно высок,
ужасно черен. Его синяя борода лежала широко на его крепкой гру­
ди, и он все время ее важно поглаживал. Но - странно - когда он
обращал ко мне свои маленькие черные блестящие глаза, мне все
казалось, что вот-вот он сейчас подмигнет мне бровью и шепнет:
- А что , брат? Хорошо бы теперь поиграть в бабки, или в пе­
рышки, или хоть в чехарду.
Он пил очень много чаю с вареньем, с удовольствием ел севрю­
жину и семгу и не отказывался от рюмочки дрей мадеры, по погло­
щении которой мотал головою и вздыхал:
- Грехи наши!
205

А. И . Куприн
Потом он уходил с долгими поклонами. Ни матушка, ни Елена
Александровна никогда не целовали рук у духовенства: отпечаток
вольн одумства шестидесятых годо в" .
Утром слушали обедню. Теснота бывала в соборе непроходи­
мая. Слышал я издали слабый тонкий голос архиерея. Два иподиа­
кона, оба с длинными плоскими волосами, оба худые, но жилистые
как крючники, одновременно рычали страшными голосами и од­
новременно бряцали кадилами, взвивая их выше головы. Помню, -
я стоял около клироса, где железными голосами в нос однообразно
пели долговязые черные монахи, и отличн о помню, как один из
них толкнул другого локтем в бок и произнес густым шепотом,
упирая, по-владимирски, на «о�> :
-
Погляди, какова кормилка-те, одно слово - королева.
После обедни на паперти нас уже ожидал отец Леонид с подно­
шением освященной просвирки . Он нас водил по лавре, показывая
все ее достопримечательности. Мы стояли у гробницы Годунова,
пили из ковша воду целебного источника, взбирались на крепост­
ные лаврские стены, выдержавшие когда-то жестокую бомбарди­
ровку ляхов. Стена эта так широка, что внутри ее свободно разми­
нутся две и две тройки; местами она расширяется до широты свод­
чатой залы, и в одной из этих зал отец Леонид показывал н ам ее
замечательную акустику. Нужно было стать по обоим концам диа­
гонали - это выходило шагах в тридцати друг от друга, и тогда
сл ово, сказанное самым тихим шепотом в одном конце, так необы­
чайно ясно отдавалось в другом, что , без подготовки , делалось
страшн о. Стоящий же посредине ничего не слышал.
Ходили мы также с отцом Леонидом в лаврскую ризницу. Там
было много замечательного. Панагии, посохи, митры и кресты из
чистого золота, осыпанные брильянтами, ризы, вышитые руками
русских государынь, медные мерки, доверху насыпанные жемчу­
го м, редкий громадный опал, в мутной средине которого - ред­
кая игра природы - сл або виднелась фигура креста. Вся эта цер­
ковная роскошь меня совсем не забавляла . Но когда я увидел в вит­
рине под стеклом деревянную потемневшую липовую чашу и вет­
хое, полуистлевшее дырявое холщовое веретье и когда отец Лео­
нид тихо и благоговейно произносил: «В сию некрашеную ризу
облачался в годины бедствий преподобный учитель и отец наш
Сергий, и из потира сего приобщал он паству», - то глубокое уми­
ление перед простым тихим подвигом волновало всю мою душу.
206

Рассказы
А потом мы прощались с нашим монахом. Нам еще надо было ,
по древнему обычаю, забежать в блинный ряд, куда отцу Леониду
входа не полагалось . Что-то , на прощание, в руку ему совала Еле­
на Александровна, и он бормотал:
- Что вы, что вы, матушка моя . Да разве затем? Я ведь любя и
уважая вас. Спасибо, спасибо... На свечи и на маслице ...
А она говорила ему ласково:
- А вы бы повоздержались, отец, от этого маслица-то . Возьмите
себя покрепче в руки. Чудный ты человек , а все твоя несчастная
слабость."
Помню я и последнюю мою встречу с добрым монахом.
Мы тоже, как-то , по обыкновению, проехали в лавру, но, хотя
и предупрежденный о нашем приезде, отец Леонид вечером не по­
сетил нас. Не встретил он нас и на другой день, после обедни на
клиросе. Разыскивая его, зашли мы в маленький зеленый скверик,
что разбит у подножия высокой крепостной стены, которая конча­
ется каким-то казенным трехэтажным домом, и вдруг мы услыша­
ли сверху дикий вопль:
- Оленушка ! Сестра моя!
Мы подняли головы кверху. Это кричал из третьего этажа, из
окна, забранного решеткой, наш злополучный инок. Черная борода
его высунулась наружу и трепалась от ветра. А он кричал жалобно:
- Оленушка! Разноздрили нас с тобою, сестрица!
А проходивший мимо нас служка сказал с презрительным со­
жалением :
-
Через свою слабость пропадает человек .
1930
СВЕТОЧ ЦАРСТВА
Как и всегда в погожие дни, старый художник И ван Максимо­
вич Тарбеев проснулся в шесть часов утра, легко сделал свой не­
сложный туалет, выпил кофе с молоком и теплым сдобным бубли­
ком и пошел не спеша по холодку в Булонский лес, до которого ему
было ходьбы всего десять минут, включая сюда время на переход
воздушного мостика через окружную железную дорогу. Деревья
встретили его своим осенним чистым и свежим дыханием , всегда
как-то радостно новым .
207

А. И. Купри н
У художника были уже давно отмечены свои привычные, из­
любленные местечки в зеленой подвижной тени каштановых, ли­
повь�х, тополевых и платановых аллей этого великолепного пар­
ка-леса. Любил он спускаться по нижним дорожкам к одному из
двух озер, спокойно лежавших в оправе из темных высоких сосен.
На их холодной поверхности , то серебристой, то стальной, то чер­
ной, то нежно-голубой, скользили лодки гребцов и плавали разно­
породные дикие утки и прекрасные лебеди: белые и черные - ав­
стралийские. Птицы совсем не боялись людей и охотно подплыва­
ли к самому берегу за хлебом. Особенно любил Тарбеев кормить
булками лебедей из рук. Ему очень нравилось, как они своими же­
сткими суетливыми клювами выщипывали, вытаскивали насильно
куски хлеба из его сопротивляющихся пальцев " .
Долго простаивал он на краю обширнь�х площадок, предостав­
леннь�х для детских игр. Радостно мелькали перед его глазами на
ярко-зеленом газоне красные, синие, желтые, лиловые, белые, ко­
ричневые - всех цветов и оттенков - детские платьица. Посреди­
не такого живого поля обыкновенно возвышается одинокое огром­
ное столетнее дерево: каштан, лиственница или дуб, поражающие
на открытом месте своей необычайной высотой, мощностью ство­
ла и царственной широтою кроны, под которой могла бы укрыть­
ся от дождя рота солдат или целый девичий пансион.
Иногда углублялся Тарбеев на волю случая по неизвестной бо­
ковой тропинке в тесную гущину леса. Там не раз мимо художни­
ка, неподвижно сидевшего на раскладном холщовом стуле с кра­
сочным ящиком на коленях, с кистью в руках, беззвучно и опасли­
во проходила семья пугливых грациозных серн, с тоненькими нож­
ками, с влажными черными глазами. Прелестные животные оста­
навливались невдалеке от Тарбеева и несколько минут вниматель­
но осматривали его, однообразно повернув к нему маленькие чут­
кие головки с дрожащими черными ноздрями. И потом, вдруг, как
будто по неведомому сигналу, все они сразу мгновенно и беззвучно
исчезали в лесу .
Поперек аллей , вокруг всего парка и обоих озер, пролегает мяг­
кая, разрьIХЛенная дорожка для верховой езды. В утренние часы
Тарбеев, расположившись на уединенной скамейке, подолгу наблю­
дал всадников, всадниц и лошадей, проходивших мимо него круп­
ным галопом, и делал быстрые кроки в карандашном альбоме.
Когда-то он и сам бьш страстным наездником и хорошо знал не
только фигуру лошади как в покое, так и в движении, но и лошади-
208

Рассказы
ную душу. Частенько он с улыбкой говорил: «Это лошадь привез­
ла мне известность» . Конечно, здесь бьша лишь шутка, свидетель­
ствовавшая об его обычной скромности. Еще до революции в му­
зеях, галереях и в частных коллекциях хранилось много его извест­
ных картин , в которых лошадь всегда бьша лишь неизбежным и
любимым аксессуаром. Тарбеев бьш влюблен в яркий, цветной,
экзотический Восток. Он долго путешествовал по Туркестану, Таш­
кенту, Бухаре, Персии, Афганистану и Ближней Индии, где пеш­
ком с проводниками, где верхом на лошади, на осле, на муле или
на верблюде, вместе с караванами. Неутомимо зарисовывал он во­
сточные мечети, пагоды, дворцы и живописные палатки кочевни­
ков; бронзовые лица женщин, мужчин, стариков и детей, базары,
праздники, охоту, дикие скачки и мирный повседневный быт. Но с
особенной любовью и проникновенностью писал он лошадей.
***
Сегодня выдалось чудесное утро поздней осени. Вчера неболь­
шой мороз слегка затянул оба озера тончайшей ледяной пленкой, а
ночью прошел маленький снег и к рассвету покрьш ее нежной воз­
душной белой пьшью, которая слегка , чуть заметно, розовела на заре.
Странно и умильно бьшо видеть бархатную свежую зелень прибреж­
ного газона рядом с белым тихим облачением зимы. Угрюмые чер­
но-зеленые сосны бросали свом длинные тени на озеро, и эти пере­
плетенные тени казались на снегу прозрачно-голубыми . Удивитель­
ное, волшебное соединение красок темно- и ярко-зеленых с розовой
и голубой вызывало в душе художника легкую, томную печаль.
«Смерть, - думал он, - а как прекрасно!»
Мимо него, все в одном и том же направлении (обратном дви­
жению часовой стрелки), скакали дамы, сидевшие в седле по-мужс­
ки и потому казавшиеся такими же маленькими, легкими и искус­
ными, как жокеи; громко и тяжело шлепали задами американцы;
англичане сидели на прекрасных лошадях с уверенной небрежнос­
тью и, не обращая внимания на посадку, производили впечатление
прирожденных всадников; французы скакали, растопырив ноги; под
офицерами часто бывали арабские лошади , серые, с тонкой кожей
и с породистыми прелестными мордами. Но теперь Тарбееву было
не до них . Снег на льду быстро таял , и розово-голубые на нем от­
тенки должны бьши вскоре погаснуть. Художн ик торопился уло­
вить красивый момент, пока он держится.
209

А. И. Куприн
Не отрываясь от работы, он услышал , как слева от него заскри­
пели по гравию чьи-то шаги . Затем две человеческие фигуры оста­
новились между ним и восходом солнца, застя художнику свет.
Тарбеев поднял глаза от походного мольберта.
Этих двух людей он видел несколько раз на улицах Пасси, в тех
местах, где нет тесного автомобильного движения.
Одного из них, старшего, пожалуй, нельзя даже было назвать
целым человеком, а всего лишь половиною, потому что сознание
его бьmо омрачено, по-видимому, навсегда. Когда Тарбеев спро­
сил о нем знакомую толстую привратницу, та ответила с брезгли­
вым выражением на лице: «Ах, это один бедный идиот» .
Удивительно: французы без всякого отвращения или отчужде­
ния относятся к уродам, к людям с изуродованными лицами и с
проваленными носами, к к алекам, к слепым; но умственные и пси­
хические дефекты вызывают в них нетерпеливое волнение, похо­
жее, скажем , на боязнь душевной заразы: они сторонятся от идио­
тов, эпилептиков, пьяных , заик и просто утомительно глупых лю­
дей . Поэтому же они не выносят мямлящей , тягучей речи с повто­
рениями, ежеминутными остановками . Если иностранец спраши­
вает о чем-нибудь незнакомого парижанина, но говорит при этом
не по-французски, а лишь переводя мысленно сл ово за сл овом род­
ного языка на слова французские, то этот «париго» выслушает его
внимательно. Не поймет, но повторения не будет дожидаться, раз­
ведет руками, хлопнет ими себя по бедрам, скажет хрипло «alors»*
и уйдет по своему делу. Лавочник же в таком случае рекомендует
чужеземцу обратиться к полицейскому. Это все уже давно заметил
Тарбеев, знавший тоже французский язык весьма плоховато . Но у
него , как у коренного русского человека, бьша своего рода тихая
жалость ко всем блаженненьким, несчастненьким и дурачкам .
Поэтому он ничего не сказал бол ьному человеку, загородивше­
му от него натуру, и спокойно рассматривал его . Идиот бьm невы­
сок , но когда-то , должно быть, строен; теперь он немного сутулил­
ся . Несоразмерно большую и тяжелую, как у всех идиотов, голову
он держал свешенной на грудь и потому глядел хмуро исподлобья,
бычачьим взглядом , тупым, стоячим и недоверчивым . Над обри­
тым гладко лицом серебрилась жесткая седина человека, перева­
лившего за пятьдесят лет. Одет он был странно для своих лет не то
футболистом, не то маленьким лицеистом: картузик с козырьком,
* Нучто ж {фраиц.) .
210

Рассказы
сук онная куртка с большими пуговицами, трусики немного ниже
коленной чашки, длинные теплые чулки, входящие в зашнурован­
ные ботинки. Этот кидающийся в глаза костюм еще больше под­
черкивал умственную немощность дурачка.
Второй человек был его нянькой , его слугой или проводни­
ком - высокий тонкий молодой парень, одетый в светло-горохо­
вого цвета непромокаемый плащ, с широким клапаном вокруг та­
лии. В руке он держал палку из какого-то белого дерева, высокую
и кривую, точно пастушескую. Зоркому Тарбееву припомнилось,
что идиот ходил всегда один и тот же, а провожатый его порою
менялся, наследуя от предыдущего гороховый непромокай и тот
же самый овечий жезл. Нынешний поводырь казался самым несим­
патичным. Видя, что Тарбеев внимательно смотрит на его поднад­
зорного, он сейчас же изобразил на своем безусом грязно-желтом
лице холуйскую ул ыбку, одновременно ироническую, и подобост­
растную, и наглую: «Видите, какой красавец? И смешно и неприят­
но, но что поделаешь? Есть, пить ведь нужно. Мы с вами, как ум­
ные люди , это , конечно, понимаем».
Но и идиот, казалось , понимал кое-что . Он поглядывал на этюд,
потом на художника, потом опять на этюд и, наконец, на озеро. С
каждым поворотом головы он издавал низкое короткое мычание.
- Что? Идет? - спросил весело Тарбеев .
Но сл абоумный человек не любил, очевидно, легкомысленных
вопросов. Он замычал длинно и как будто обиженно и стал совать
художнику свою руку в грязной замшевой перчатке.
- Чего он хочет? - спросил Тарбеев.
- Дурит, - ответил равнодушно гороховый парень . - Изви-
ните.
Он взял своего питомца за складку куртки и потянул к себе. Тот
уперся, еще ниже склонил голову и тихо, но гневно заревел, как на­
стоящий бык. Тогда проводник освободил куртку идиота, сделал
палкой совсем небольшое, но, несомненно, угрожающее движение и
быстро пошел один по аллее, не оборачиваясь назад. Очевидно, это
бьша условная, давно знакомая угроза. Идиот торопливо побежал
вслед ему. Ноги у него бьmи худенькие и, сравнительно с тулови­
щем, поразительно маленькие. Он бежал, не отдирая подошв от зем­
ли, очень частыми и мелкими шажками, как дети, когда вообража­
ют себя паровозом. Догнав своего начальника, он прижался рукой и
щекой к его рукаву. Гороховый человек наставительно тряс палкой.
Так они шли , пока не исчезли за лесным поворотом.
211

А. И. Куприн
В этот день Тарбеев больше не работал . Не пошел он в Булонс­
кий лес и на следующий день . Время проходило в мелких делах и
заботишках. Странно: встреча с идиотом почему-то упорно не вы­
ходила из его памяти . Нет-нет, а все мелькала в его внутреннем зре­
нии эта жалкая фигура с короткими ножками в трусиках, с боль­
шущей головой, уткнутой в подбородок, с деревянным, неизменя­
ющимся взглядом.
- Где-то я видел этого человека, или, во всяком случае, кого­
то очень похожего на него , - думал художник, - но где, где, где и
когда?"
Он и сам бьш не рад навязавшемуся впечатлению, но постоян­
но ловил себя на том, что - то мысленно, то карандашом на клоч­
ках бумаги - он чертил образ знакомого незнакомца. Порою, для
того чтобы прикрепить это лицо к давно утерянному месту и вре­
мени, он сам для себя притворялся, что совсем забьш о нем, что он
его даже не видал никогда, а потом внезапно, точно с разбега, сра­
зу выхватывал его из недр уснувшей памяти. Нет! даже и эта, давно
испытанная старая уловка не помогла. «Не дается, и баста» .
Но вдруг, после долгих и уже надоевших попыток, ему пришла
в голову довольно нелепая мысль : а не спросить ли у господина
Морэна?
Старый господин Морэн - консьерж углового дома - был
одним из давнишних обитателей Пасси, если не самым давним. Он
отлично помнил те времена, задолго до всемирной выставки, еще
до постройки Трокадеро и Эйфелевой башни, когда на месте тепе­
решнего веселого и нарядного городского квартала Пасси бьша
большая и богатая деревня, тонувшая в тени каштанов и лип, в ко­
торую ездили по воскресеньям парижане поваляться на зеленых
лужайках , попить прекрасного густого молока или попользовать­
ся целебными железистыми водами, открытыми еще в восемнадца­
том веке, но ныне забытыми и заброшенными. Он очень много знал
и рассказывал о жизни и делах американского генерала Ранеляг,
впервые введшего в деревне Пасси театр и музыку; он еще помнил
древней старушкой госп ожу Вион Викомб, когда-то блестящую
звезду Второй империи , сумевшей сохранить к старости и большие
деньги, и большую любовь к жизни . Он, конечно, не успел застать
в живых Бальзака, жившего когда-то в Пасси , на улице Рэйнуар, и
даже насадившего там виноградные шпалеры, но сурово относил­
ся к памяти этого великого писателя из-за его тревожной и безала­
берной жизни, заставлявшей его не только всегда бывать по шею в
212

Рассказы
долгах , но и позорно бегать от кредиторов и от судебных приста­
вов через особый потайной ход.
Знал он и историю охотничьего домика Ля-Мюэтт, построен­
ного еще Франциском Первым и совсем недавно разрушенного
дотла и снесенного с лица земли Ротшильдом, давным-давно ку­
пившим этот участок, а при нем вдобавок и дворец. «Эх, не ценят у
нас сл авной старины, - вздыхал Морэн, - не умеют ценить и не
хотят...»
Мэтр Морэн, по своему собственному убеждению, знал толк во
всем: и в политике, и в погоде, и в скачках . Тарбеев называл его
почтительно старшиною (doyen) Пасси.
Господин Морэн ничего не возражал против такого самодель­
ного титула, но, судя по тому, как при этом обращении шевели­
лись его густъ1е, нависшие седые брови и острая военная бородка,
можно бьшо думать, что он не недоволен.
Как-то в полдень мэтр Морэн сидел на табурете у себя в кро­
шечном палисадничке за железной оградой. В руках у него бьша
сегодняшняя газета «Накануне», посвященная исключительно ск ач­
кам , а на носу огромные очки в старой томпаковой оправе. Увидев
издали проходившего художника Тарбеева, он головой и бровями
подозвал его к себе.
- Добрый день, - сказал он и, развернув газетный лист, на­
чал тыкать пальцем в программу. И хотя кругом положительно не
бьшо видно ни одного человека, он заговорил таинственным, при­
глушенным голосом, наклоняясь к самому уху Тарбеева и подо­
зрительно бегая глазами вокруг:
- Вот. Глядите, - третья скачка. Непременно ставьте на Голь­
баха. Вы уж слушайте меня. Верные пятьдесят франков. Если, ко­
нечно, не пойдет дождь и земля не обратится в грязь. Тогда ставьте
на Финь Муш. Вы сами знаете, конечно, что кобылы любят гряз­
ную дорожку, но жеребцы на ней нервничают. А что через два часа,
к началу скачек, дождь может пойти, это больше, чем вероятно.
Посмотрите на эти маленькие цветочки фиолетового цвета, их се­
мена мне подарил один японец, который жил в нашем доме. Он
знал , что я всегда интересуюсь состоянием погоды... Эти цветъ1 чув­
ствительнее всякого барометра: как только надвигается дурная
погода, они начинают свертываться, сжиматься . Взгляните, взгля­
ните. Видите , как они стиснули свои венчики?
Тарбеева мало интересовали скачки и еще меньше погода. Что­
бы переменить разговор, он спросил:
- Ну, а как дела, господин старшина?
8 1087
213

А. И. Куприн
- 0-о . И не говорите. - Морэн развернул другую газету, «Ле
журналы> . -Прочитайте, что пишут. Вчерашнее заседание в па­
лате . Куда идут эти крайние социалисты и куда они тащат за со­
бою страну. Социалистический картель , подумайте. И это в то вре­
мя, когда Пуанкаре лезет из п оследней кожи, чтобы остановить
катастрофическое падение франка. О, дурачье.
Но Тарбеева не интересовала и политика. Он подошел с другой
стороны.
- Хорошо ли завтракали? - Мэтр Морэн собрал все свое лицо
в веселые морщиночки:
- О, великолепно. Я имел изумительное рагу из молодого ба­
рашка и соус из бобов.
- Тогда знаете что, старшина? Так как я тоже только что сей­
час позавтракал , то не хотите ли, пойдем к госпоже Бюссак и при­
мем чего-нибудь пищеварительного. Мне помнится, что сегодня моя
очередь. Всего на каких-нибудь пять минут. А?
Господина Морэна не пришлось долго уговаривать .
- На минутку, пожалуй, можно, - сказал он, подымаясь с крях­
тением.
Ресторанчик госпожи Бюссак бьш здесь же, под боком. Тарбеев
частенько завтракал в нем. Консьерж и художник присели в углу,
на клеенчатом диване. Тарбееву дали вермут, а старшине Пасси и
окрестностей - перно, ярко- и густо-зеленый анисовый алкоголь,
который, будучи разбавлен с водою, заиграл мутным опалом.
Решили сыграть партию в белотт, коротенькую, до семисот пя­
тидесяти. Мосье Морэн вьmграл. Правда, он немножко приписывал
себе лишние очки, но зато как приятно бьшо смотреть на него, когда
он с высоты шлепал толстыми картами по игральному коврику и
кричал старческим фальцетом: «Белотт! Ребелотт! .. Кятр дам! Капо!»
Победив, он стал горд как настоящий петух, и, по своему обы­
чаю, сделал Тарбееву несколько замечаний: «Слишком редко пасу­
ете, оттого что нет у вас терпения; не умеете так вести и конец, что­
бы взять последнюю взятку; зеваете случаи, когда десятку, а не се­
мерку противника можно взять тузом . И вообще лет десять еще надо
вам поучиться , что бы играть сносно ...»
По этому поводу они выпили еще по одному стаканчику, и тут
художник спросил , как бы мимоходом:
- Скажите мне, мой дорогой старшина, не знаете ли вы, что
это за странный человек ходит у нас в Пасси в сопровождении не
то сторожа, не то надсмотрщика? Вы, как лицо, обладающее все­
возможными практическими знаниями, а гл авное, наизусть читаю-
214

Рассказы
щее живую историю Пасси, касающуюся людей и событий, вероят­
но, не откажетесь дать мне, какие возможно, сведения.
Мосье М орэн подумал и пожевал губами .
-
Видите ли, - сказал он после раздумья, - я часто забываю
вчерашние и прошлогодние дела; во всяком случае, мне приходит­
ся делать над собою большие усилия, чтобы их вспомнить . Но чем
дальше углубляюсь я в прошлое, тем более проясняется и стано­
вится острее моя память .
Этот ваш несчастный идиот - человек с Востока. В жилах его
течет чистая кровь магометанских повелителей. Но это - не пер­
сидский принц и не бухарский. Персидского шаха я помню. Он у
нас был на Всемирной выставке в 1883 году. Эмир бухарский был в
Париже инкогнито, проездом из России. Название страны этого
слабоумного я никогда не умел сохранить в голове. Иногда вспом­
ню, и опять уплывет. Мне помнится, что название это как будто
кончается на стан ". Но не Афганистан: этот мне хорошо знаком из
газет по последним каким-то дурацким волнениям и беспорядкам.
Впрочем, Восток - всегда кипучий котел ... И где его будущее?
Так вот, в начале девятисотых годов или в конце девяностых
был привезен сюда во Францию младший сын великого султана
этого государства.
-
А, Хаджистан? не так ли оно называется? - воскликнул
взволнованный Тарбеев.
- Да. Кажется , так . Вы, по-види мому, правы. Я теперь даже
вспоминаю, что для того , чтобы удержать это варварское назва­
ние в памяти , я придумал такое звуковое соединение: adjustesment.
Да, да. Теперь все ясно ". Аджистан ... Привезли его уже совсем
лишенным ума и дара человеческой речи, по крайней мере, мы
никогда не сл ыхали, как он говорит. Он был еще очень молод, лет
тридцати, тридцати двух . В лице его было почти такое же глупое
равнодушие ко всему, как и теперь . Но надо сказать , что в первые
дни своей парижской жизни он бьш поразительно, прямо неопи­
суемо красив. Это слегка смуглое, матовое лицо, эти правильные
утонченные черты , говорящие о многих столетиях наследствен­
ной власти , этот длинный и томный разрез неподвижных глаз под
густыми бархатными ресницами и гордые губы ... Но увы! он не
го ворил. И видевшие его женщины вздыхали с сожалением: «Ах,
если бы он говорил».
Как много о нем в ту пору ходило слухов и легенд и просто
сплетен. Рассказывали, что он еще с самого раннего детства, боясь
соперничества и ревности старшего брата, законного наследника
8*
215

А.И.Куприн
хаджистанского престола, нарочно притворился глухонемым, а за­
тем с течением времени и совсем потерял членораздельную речь и
даже голос. Другие уверяли, что крайние половые излишества до­
вели его до слабоумия. Третьи говорили о том, что ему перед ссьш­
кой бьш вырезан язык - жестокая дворцовая мера подчинить жи­
вого, но и опасного человека невольному и вечному молчанию.
Одно я знаю наверное: при его приезде в Париж молодой принц
остановился в старейшей гостинице «Отель Крильон» вместе со
свитою в двенадцать человек; теперь же он живет где-то невдалеке
от авеню Моцарта с какой-то старой дамой, со старой кухаркой и
очередным молодым провожатым . Теперь он уже более никому не
страшен и всеми забыт. И даже старший брат его давно отрекся от
хаджистанского престола за себя и за всех своих родственников.
Старый консьерж, мэтр Морэн, долго еще рассказывал, роясь в
давнишних сплетнях и догадках. Тарбеев слушал его невниматель­
но, рассеянно и с невольной грустью. Им самим овладели с необык­
новенной силой давным-давно забытые, уплывшие в глубь времен
воспоминания.
Что за удивительные, что за таинственные способности и явле­
ния хранит в себе человеческая память! Какое неисчислимое, пора­
жающее множество лиц, событий, мест, звуков, запахов, инстинк­
тов, привычек, имен, знаний, печалей и радостей заключается в ее
бездонных, никому не ведомых вместилищах; и кто когда-нибудь
узнает, почему и в каком порядке это делается , что вдруг трепета­
нье листка на дереве, легкий удар камешка о камешек , дальний за­
пах дыма в туманный сырой день - вдруг воскрешают ярко и вы­
пукло тот кусок ушедшей, отмершей, невозвратимой жизни, кото­
рый лежал в складах человеческого ума целых пятьдесят лет, нико­
му не нужный, никем не тревожимый, позабытый всем миром? Во­
истину память - одно из глубочайших чудес, сопровождающих
наше земное путешествие!
Вот сказано бьшо одно лишь слово «Хаджистан», всего три сло­
га, а перед художником уже раздвинулась великая дверь памяти;
сначала узенькой щелкой, а потом все шире, шире, и , наконец, на
фоне нежной тонкой грусти по неповторяемому, развернулась эта
волшебная жизнь на крайнем Востоке, полная блеска, зноя, красок
и красоты.
Вот он, тяжкий караванный путь по гористой горячей пустыне.
Правоверные мусульмане, не торопясь , с ритуальной важностью
нагибаются к земле и с молитвою кладут в мешок белые блестящие
216

Рассказы
камни. Это исполнение воли величайшего святителя, марабута, чье
неназываемое имя давно потонуло в истории, но чья благость и до
сих пор творит чудеса. Он приказал еще в незапамятное время, что­
бы верные сыны ислама, идя к нему на поклонение, приносили бы с
собою по камню, поднятому на дороге, для построения ему всена­
родной гробницы. И вот давно уже высится над святителем пыш­
ный мавзолей, давно уже возведена около него стройная мечеть с
золоченым , блистающим за сотню верст минаретом; давно уже по­
строен приезжими арабскими архитекторами фантастический ажур­
ный в стиле Альгамбры дворец султана Хаджистанского, а еще и
до сих пор, верные старому обету, уже потерявшему свою цель и
смысл, несут и несут магометане в столицу Хаджистана гладкие
белые камни.
Вспомнился художнику и монументальный облик последнего
султана Нассур-Эльдар Магомета. Он бьш очень высок ростом. Его
осторожные, гибкие беззвучные движения походили на движения
свободного тигра и показывали необыкновенную физическую силу,
а на лошади он сидел, как царь всадников . Его смуглое, прекрас­
ное лицо с темно-синими глазами говорило об уме, гордости, сме­
лости , утонченном коварстве и об веселой игривой жестокости .
Когда он хотел быть ласковым, то его чарующему обаянию неволь­
но подчинялись самые недоверчивые, самые стойкие, самые преду­
бежденные люди и даже кровные враги, не считая персов, русских
и англичан, посреди влияний и интересов которых вел свою пест­
рую, скользкую, многоцветную, хитрейшую политику проницатель­
ный Нассур.
Щедрость его бьша царственно великолепна, но никто не знал,
что таится за его сияющей улыбкой: презрение или милость.
Он любил и знал Коран, Библию, лошадей, драгоценные кам­
ни, женщин и коньяк мартель, но ни одна из страстей не помрачала
и не одолевала его ума.
Жизнь и смерть человека была для него пустым словом.
Да! скромный и миролюбивый художник был однажды свиде­
телем скорого , почти безмолвного и кровавого восточного право­
судия, учиненного султаном Магометом.
В высшем суде, возглавляемом самим властелином, разбиралось
дело одного высокого сердара, ясно обвиненного во взятках, кри­
восудии и продаже служебных мест. Беда несчастного подсудимо­
го состояла в том, что он не только не хотел сознаться, но привел
для своего оправдания двух трусливых и глупых свидетелей, кото­
рые своей неумелой ложью окончательно погубили его .
217

А. И. Куприн
-
Гом-Шау! (пропади!) - сказал спокойно султан.
Но обвиняемый упал на колени перед падишахом. Стараясь
обнять его ноги и трясясь от страха, он твердил одно слово: «Кур­
банэт-шэвем! Я твоя жертва! Я твоя жертва» .
Злая и презрительная улыбка пробежала по устам Нассур-Эль­
дара. Крепко ударив ладонью по мраморному столу, он восклик­
нул гневно:
- Чешмэм тора небинэд! - Да не увидит тебя больше глаз мой!
Затем он сделал почти невидимый знак своему расшитому зо­
лотом адъютанту, который сейчас же стал сбоку приговоренного
сановника. Султан громко, но вежливо сказал Тарбееву: следуй за
ними и смотри, о князь художников-живописцев.
Они втроем - сановник, офицер и художник - гуськом пошли
вдоль узких , кривых дворцовых переходов, пока не пришли в ка­
менную небольшую комнату, где не бьmо никакой мебели, кроме
простого деревянного стула, за спинку которого спокойно держал­
ся высокий худощавый, стройный человек, у которого на голове
бьmа барашковая шапка с красным ярлыком , на котором серебря­
ными буквами бьmо оттиснуто «мир-газаб», что в переводе зна­
чит - «князь гнева» . Палач молча указал рукой. Преступник сел.
«Мир-газаб» привязал его руки к столовым стойкам ; потом, вынув
из бокового футляра широкий нож, небольшой величины, но блес­
тящий от острой отточки, он погрузил два пальца левой руки в
ноздри своей жертвы и задрал ему горло так далеко назад, что ка­
дык уперся в потолок, а правой - верным круговым неторопли­
вым движением - отделил голову от туловища и бросил ее на �юл.
Адъютант и палач низко поклонились друг другу, и обряд казни
был окончен ...
В крошечном ателье художника смеркалось. Красные лучи за­
ката дрожали на оконном стекле. Художник одиноко грустил.
«И вот я видел , - размышлял он, - как любимейшего сына
великого султана, того самого, которого он хотел видеть своим
наследником, которого он ласково называл Халил Ибрагимом и
Светочем Государства Зил-эд-Доулэ, - этого самого принца, рож­
денного для бесконечной власти, гл упый, наглый гороховый маль­
чуган устрашает палкой, и сын великого вождя и повелителя не
сумеет, не может заставить его побледнеть и пасть на землю от же­
лезных ужасных слов. Да не увидит тебя больше глаз мой! .. »
1930
218

Рассказы
РАССКАЗ О Р Ы БКЕ «РАСКАСС»
Сейчас я объясню это несколько неуклюжее заглавие.
Многим любителям вкусно и пикантно покушать должно быть
известно название острого жесткого провансальского супа, или ,
если хотите , южной ухи - «буйабез» . Жгучее блюдо это требует
очень сл ожного приготовления, потому что в него входит великое
множество составных ингредиентов , являющихся иногда секретом
как шикарного ресторана, так и маленького , но знаменитого ка­
бачка.
В марсельский буйабез, насколько помню, включаются, кроме
обычного основного навара из всякой съедобной рыбы, еще: лан­
густы, омары, устрицы, мули (миди по-одесски), крабы, речные
раки, морские ежи, морские звезды, морские коньки, конечности и
глаза осьминогого спрута, моллюски, называемые кловисс, виолет
и иначе, томаты, лимонные корки, кайенский свирепейший перец,
всевозможные пряные травы и прочие возбудительные приправы,
очень много шафрана, лука и, наконец, пропасть крепкого прован­
сальского чеснока, добрым ароматом которого пропитаны все ста­
ринные узенькие улицы древних южных городов.
Чем пышнее и торжественней буйабез, тем больше в нем состав­
ных частей и тем огненнее воздействие на рот, горло, пищепровод
и желудок. Конечно, рецепт этой дьявольской ухи может быть чрез­
вычайно разнообразным, но главная часть ее, без которой блюдо
совершенно немыслимо, это - неважная на вид, белесая малень­
кая рыбка, называющаяся для русского уха очень странно - «рас­
касс» .
Этот «раскасс» необычайно костист: куда нашим ершу, окуню
и лещу. Все его тело кажется унизанным и насквозь пронизанным
мелкими многогранными кубиками, снабженными чертовским мно­
жеством острых и тонких шипов. Есть «раскасс» не решаются даже
голодные кошки, но навар из него придает буйабезу вместе с кре­
постью настоящий марсельский тон, вкус и шик .
По-французски «раскасс» пишется: «Rascasse» , а иногда даже
«Raskase» . Она принадлежит к семейству Scorpene, члены которо­
го за свою колючесть и за устрашающий внешний вид повсеместно
зовутся «DiaЫes de mer», или «морскими чертями» .
Я жил тогда на южном побережье Прованса, в тех местах, где
древний департамент Вар омывается водами Средиземного моря,
вблизи от Тулона. На вершине мыса Гурон стояла наша ветхая по-
219

А. И. Куприн
лукаменная, полудеревянная рыбачья хижинка, вся дырявая от вре­
мени. Прежний ее обитатель, одинокий рыбак , мсье Луи, пьяница
и настоящий поэт в душе, просверлил в этом «кабано» два круглые
отверстия: одно в ставне, другое - в рухлой двери; верхнее для себя,
чтобы во всякое время дня и ночи и во всякую погоду видеть из
него море, а дверное - как свободный вход и выход для черного
большого кота. С этим котом он никогда не расставался и - страш­
ный лентяй - ловил рыбу в таком строгом количестве, чтобы хва­
тило, в обрез, ему и черному другу. Кот разнообразил свой стол
лесными мышами. Человек бьш умереннее.
Луи жил аскетически: кровать - из досок, подстилка - из пид­
жака и шапка в изголовье. Он бьш куда счастливее и свободнее нас,
доведя свои земные потребности до самого скудного размера; мы
же бьши связаны кастрюльками, керосинкой, деревянным столом
и деревянными двумя табуретками; провизию же нам привозили
два раза в неделю из местечка Лаванду, где бьша железнодорожная
станция. Да! как все-таки связывала земля, со многими ее прельще­
ниями.
Таких рыбачьих <<Кабано» бьшо множество рассеяно по морскому
берегу, но ни одного хоть сколько-нибудь похожего на нашу чудес­
ную полуразваленную лачужку. Эrо бьши кабано для рыбаков -лю­
бителей и мил
ли
онеров, прочно построенные из кирпича, часто с бе­
тонной облицовкой, выстроенные в стиле итальянском, английском и
швейцарском, с верандами, обнесенными колоннадой, с мозаичными
узорами по стенам, с графитными крьппами, и хотя и об одном этаже,
но с затейливым флюгером.
В осенний сезон, когда спадают нестерпимые южные жары, ког­
да так радостно освежает тело морское купанье, когда зацветают в
третий раз розы, когда на виноградных плантациях женщины и
мужчины торопливо собирают в корзины и телеги крупные, тяже­
лые гроздья цвета аметиста, сапфира, желтого топаза, янтаря и
бледного хризолита, когда стихают капризные южные ветры и ис­
чезают проклятые москиты , - тогда приезжают на прованские
мысы богатые толстосумы , счастливые владельцы прекрасных,
кокетливых «кабано» со своими городскими семьями, нередко с
приглашенными и близкими друзьям и. О! (здесь надо читать фран­
цузское Oh!) ловить рыбу на удочку в каникулярное время, да еще
на лоне природы - это ли не сладкая мечта, золотая греза, сказоч­
ное блаженство, высшая радость для каждого французского бур­
жуа?
220

Рассказы
Моим ближайшим соседом на мысе (всего пятьдесят шагов рас­
стояния) бьш господин Шарте, директор банка из Марсели, имя у
него бьшо настоящее марсельское - Мариус. Приехал он в начале
сентября, с женой, с тремя миловидными дочками, лет от тринад­
цати до девятнадцати и с двумя славными мальчуганами , четыр­
надцатилетним Фернандам и Полем (Пополем) , лет семи.
Пока чистилось и проветривалось кабано - вилла в помпейс­
ком стиле, пока профессиональные рыбаки чинили собственную
лодку господина Шарте и пока они не пригнали ее в Гурон из Ла­
ванду, где обычно зимовали все эти мелкие суденышки, - живой,
как обезьянка, быстрый, как уклейка в воде, маленький Поль уже
успел зарекомендовать себя отчаянным рыболовом. Приморская
сторона их виллы бьша загромождена большими дикими камнями,
наполовину утопавшими в воде, - прибой пенно разбивался о них
и уходил, оставляя извилистые ручейки и маленькие лагуны, в ко­
торых сновала серебряная рыбья мелюзга, ходили боком крошеч­
ные крабы и неуклюже двигались, бурля воду, небольшие темные
спруты. Пополя всегда тянуло в этот каменный хаос. Он залезал на
прибрежные корявые скалы, на камни, на остатки проржавленных
рельс и старался, при помощи своих нижних легких штанишек ,
вытянуть какое-нибудь живое водное существо . Только и слышны
бьши сердитые оклики сверху: «Где ты, Поль? Куда ты, Пополь?
Ты негодный мальчишка, Пополь !»
Однажды он умудрился забраться чуть ли не на самый пик мыса
Гурон. На этот раз он бьш вооружен не жалкими сквозными панта­
лончиками, а вполне солидной рыболовной снастью: длинной ка­
мышовой палочкой и привязанной к ней красной бечевочкой от
«Галери Лафайет» . Он долго не склонялся на просьбы и приказа­
ния слезть вниз. Но когда сестры и брат обошли его и окружили
сжимающимся кольцом, он принужден бьш сдаться. Старшая сест­
ра бьша так жестока, что сломила пополам его камышовое удили­
ще . И тут бедный Пополь сел на большой камень и свернулся ко­
мочком так, что сам стал похожим на маленький черный камешек,
и горько заплакал навзрыд. Его увели домой.
Но с этой минуть� он стал нежнейшим другом моего сердца, хотя
об этом он никогда не узнал, а всю печальную сцену его позора я
видел из окошка моего кабано. Но никому не сказал.
Вскоре почтенная госпожа Шарте со своими тремя хорошень­
кими дочерями уехала на один из модных французских пляжей. Трое
мужчин остались одни на мысе Гурон, предоставленные самим себе.
221

А. И. Куприн
Конечно, для мальчуганов эта свободная жизнь бьша полна новых
прелестей . Подумайте: вставать на ранней заре, готовить самосто­
ятельно завтрак и обед, мыть посуду и белье, целые дни проводить
на море или в лесах - что же может быть счастливее такого полу­
звериного существования?
Но всего приятнее было глядеть на самого папашу Шарте. Ото­
рвавшись наконец от своих магических гроссбухов, несгораемых
шкафов, валютной биржи с ее повышениями и понижениями , от
чеков, переводов, нетто и брутто, от капризов клиентов и нерасто­
ропности корреспондентов, - от всей банковской кабалистики, от
которой болят глаза и пухнут мозги , - Мариус Шарте с востор­
гом впивался, всасывался в наивные фантастические игры на све­
жем благоуханном южном просторе. Недаром же он был коренной
марселец! Мне казалось, что в своем искреннем, пьшком и наивном
одушевлении он перегонял собственных мальчуганов.
Часто все трое, в сопровождении дачных знакомых ребятишек
и местных уроженцев, черных от загара мальчуганов, отправлялись
в соседние пампасы, лианосы и непроходимые тропические леса.
Шли в ниточку, индейским крадущимся шагом и, как дикари, по­
давали знаки криками совы, воем волка, карканьем ворона. Играя
в мальчика с пальчика, они для возвратного пути вешали тряпочки
на деревьях или бросали камешки. Играли еще в войну и в Робин­
зона со многими Пятницами.
Я с величайшим интересом наблюдал за тем, как директор бо­
гатого банка оттачивал поварские деревянные ножи в роли людое­
да-великана, как грозно размахивал он томагауком во время свя­
щенной «пляски войны»' и как громко он кричал на весь лес: «Угу!
Угу!» Он искренно жалел, что запрещено было разводить огонь в
этих лесочках, где смолистые, пропитанные скипидаром южные
сосны являлись самым горючим матерьялом на свете".
Но вот пришла наконец из Лаванду рыболовная лодка госпо­
дина Шарте и ошвартовалась в затоне между камнями. Конечно,
сухопутные игры и приключения вскоре опреснели и потеряли ув­
лекательность . Долой детские забавы! Наступило суровое время
рыбного промысла с неизбежными опасностями и строжайшей дис­
циплиной.
В эту пору мы и познакомились с г. Шарте, и тот с любезной
охотностью показывал мне свою лодку, со всеми ее рыболовными
снастями и морскими принадлежностями.
Лодка бьша весьма вместительна, широкоребра и толстопуза.
Вернее всего , она подходила к типу плоскодонного баркаса. Если
222

Рассказы
бы к ней пристроили свинцовый киль, пудов в сто весом , она, по­
жалуй, годилась бы для ловли селедки в мелководных ближайших
водах; теперь же ее дно, для плавучести, было нагружено камнями.
Она была валкая, но держалась на воде преисправно и храбро.
Я однажды, рискуя и боясь наткнуться на большую неприят­
ность , сказал с серьезным видом:
- А не кажется ли вам, мсье Шарте, что ваша лодка, по своему
строению, - настоящий китобой, конечно, уменьшенного разме­
ра?
Он поглядел на меня испытующим взором, но на моем лице не
бьmо и тени насмешки, хотя , признаться, китоловные суда я видел
только на картинках в словаре Брокгауза и Ефрона.
- Вы правы, - сказал он спокойно, - суда этого типа всегда
меня очень интересовали. Рано или поздно, я и мои молодые моря­
ки, мы погоняемся за китами в гренландских водах . У меня в кол­
лекции сл авные гарпуны. Но для этой забавы нужно много свобод­
ного времени, а оmуски мои слишком коротки. Да и дети мои еще
не совсем подросли для такой тяжелой экскурсии. Надо подождать
лет шесть или семь ...
Лодка называлась, конечно, «Marseille», и, будь она парусной,
будь она не такой неуклюжей постройки, будь, наконец, вся эта
морская затея делом серьезным, а не детской восторженной иг­
рой, - то на ней, заручившись предварительно спокойной пого­
дой, запасшись водой и провизией, смело можно бьmо бы отважить­
ся на рейс Марсель - Аяч.ио и по пути половить рыбу в глубоких
водах . А то ведь, право, и досадно и жалостно бьmо глядеть на бу­
тафорские корабельные богатства «Марселю> : на компасы, секстан­
ты, морские бинокли, на книги по лоции и навигации, на большие
спасательные круги и мореходные карты, на великое богатство и
разнообразие всевозможных сетей, острог, искусственных мушек ,
жучков и стрекоз, на собрание удилищ, лесок, крючков, поплавков
и грузил, на всяческие блесны, жерлицы и тому подобные рыбо­
л овные принадлежности.
И горько бывало подумать о том, что все эти дорогие вещи ,
прелесть и соблазн для настоящего рыболова, бездейственно и ак­
куратно лежат и висят в кабинете банкира, в его нарядном кабано.
Иногда мы с г. Шарте, сидя у него или у меня на крылечке, ве­
черней зарею, когда низко над нами летали с тихим визгом стрижи,
говорили о всяких рыбах и о разных рыболовных случаях. Вернее,
говорил один он... Есть в мире два города, в которых все по каче-
223

А. И. Куприн
сrву и количеству, по красоте и по вкусу в десять раз лучше, чем в
прочих городах вселенной. Это - Тифлис и Марсель. Напрасно я
порою пытался ввернуть какой-нибудь рассказ из моей давней ры­
бачьей балаклавской практики, например: о мелкой камсе, кото­
рую ловят сотнями тысяч, бросая на нее с высокого берега вееро­
образный намет; о серебряной скумбрии, о жирной кефали, о пыш­
ноцветном морском петухе, о морском ерше с ядовитыми колюч­
ками, о головасrом лобане; о рыбке султане, по-гречески - барбу­
ни; она так вкусна, что о ней сложилась поговорка: «Кошка никог­
да не ест голову барбуни. - Почему? - Потому что рыбак сам ее
съедаеТ>>; об остроносой хищной паламиде; о большой крупной
камбале и о ее ближайшем родсrвеннике, маленьком, но очень вкус­
ном глосе; о бычках черных и рыжих ... Нет! Шарте меня очень пло­
хо слушал, и все переводил разговор на свое родное Средиземное
море и на Марсельскую бухту.
Но черноморская белуга пробила наконец и его патриотичес­
кое равнодушие.
- Сколько, вы сказали? - переспросил он меня. - Шестьсот
сорок кило?
- И менно сrолько. По русскому счету - сорок пудов. Считаю
пуд в шестнадцать кило; выходит шестьсот сорок килограммов с
лишком.
- Но простите! Шестьсот сорок! Это невероятно! И вы сами
когда-нибудь вытаскивали из моря рыбу такого веса?
- Нет, этим я не могу похвастаться. Самый большой белужо­
нок, которого мы поймали за тридцать верст от берега, против мыса
Фиолент, весил всего полтора пуда. В большой зимней ловле мне,
к сожалению, участвовать не приходилось. Белуг в десять - двад­
цать пудов я нередко видел в Балаклаве. Но сорокапудовую видел
только однажды, в Одессе, на выставке черноморского рыболов­
ства. Эту сорокапудовую замороженную белугу выставлял хозяин
больших рыболовных промыслов - Дубинин. Я сам видел деле­
ния на весах и, кроме того , сертификат биржевого рыбного коми­
тета: шестьсот сорок кило; сорок пудов!
Шарте задумался , несколько раз покачал головой и пере­
спросил :
-
Как вы называете вашу гигантскую рыбу? Кажется , ле бе­
люга?
- Так точно.
Он еще раз повторил вполголоса это дикое для его слуха назва­
ние и вдруг вспомнил :
224

Рассказы
- О! Это сл ово мне знакомо . Ле белюга! .. как ее назвал m-eur
Auguste Dupouy, в « Depeche de «Brest» и в «Paris-Midi»?
-
Совершенно верно. Такая рыба действительно существует.
Водится она в Черном и Каспийском море. Отдельные ее экземпля­
ры могли, пожалуй, через Дарданельский пролив попасть в Среди­
земное море... Во время нереста белуга входит в пресноводные дель­
ты больших рек и питается всякой речной зеленью; во все другое
время она живет в морях, где пищей ей служат мелкая рыбешка и
разные слизняки ... Рыбаки жалуются на паламиду: хорошо, пусть
бы она, подлая, только жрала рыбу, но в том-то и беда, что она,
стерва, чего съесть не может, так раскромсает на куски своей ужас­
ной пилой ... Вот не эту ли паламиду имел в виду Огюст Дюпуи,
говоря о белуге? Между тем писатель в своих статьях не раз ссы­
лался и на меня, вернее сказать, на мою книжку «ЛейстригоньD>, в
которой я описываю нравы балаклавских рыбаков и разные спосо­
бы их ловли. Опираясь на мое свидетельство, он утверждает, что в
Балаклаве ловят белугу донным переметом на крючки, наживлен­
ные мелкой рыбой, и что белуга не только съедобная рыба, но еще
и вкусная и дешевая .
- Стойте, стойте, - перебил меня г. Шарте . - Видите ли, из
бюро газетных вырезок мне посылают все, касающееся рыболов­
ства, и имя ваше, признаюсь, мне не ново, как не новы и статьи
Огюста Дюпуи. Теперь я вспоминаю, что ваше имя, мнемоничес­
ким путем, я сочетал с именем великого французского композито­
ра восемнадцатого столетия, которого звали Couperin. Простите, я
не особенно хорошо расслышал ваше имя, когда познакомился с
вами. О! cher maitre!* Теперь моя лодка и весь мой экипаж всегда
будут к вашим услугам. Мы будем горды иметь на борту нашей
ск ромной «Марсели» такого достойного гостя, да еще знатока ры­
боловного искусства. Вы наш гость, мсье! В первое утро, когда по­
зволит погода, мы отправляемся с вами в открытое море. Не так
ли? Надеюсь, что , как опытный моряк, вы не особенно страдаете
от морской болезни?
Я и раньше в достаточной степени успел познакомиться с ры­
боловными успехами рыбачьей лодки «Марсель» и ее экипажа . Они
нередко возвращались из моря мокрые насквозь, но с пустыми ру­
ками; их сети и вся снасть бывали настолько перепутаны, что рас­
путывать их приходилось профессиональным рыбакам в Лаванду.
* дорогой учитель ! (фраиц. )
225

А. И. Куприн
Иногда же, правда, им удавалось привезти штук пять-шесть безы­
мянных рыбешек, весьма похожих на наших белозерских снетков.
И надо было видеть , с каким важным и усталым видом, с гордо
оттопыренными локтями, деловито и небрежно возвращалась до­
мой, в шикарное кабано рыболовная жомпания «Мариус Шарте и
сыновья» - трое морских волков.
Наступил наконец день, когда Шарте-старший решил взять меня
с собою в море. Приказано мне бьшо, чтобы завтра, рано, при пер­
вом сл абом свете, я был уже готов и дожидался около лодки. Мне
предоставили выбор снасти из богатого рыболовного материала
«Марсели», я заранее успел соорудить простой аппарат, который в
Одессе называется самоловом и который, кажется, во Франции или,
по крайней мере, на ее юге, совсем не употребляем. Самолов наи­
вное, но, без привычки, и не легкое орудие.
Вот его схема: на крестообразную деревянную вертушку намо­
тан моток тонкого английского шпагата, с таким точным расче­
том, чтобы бечевка разматывалась легко и послушно. К свободно­
му, донному концу самолова слева и справа, на расстоянии в пол­
аршина, привязаны небольшие, так в четверть аршина, удильные
лески, снабженные мелкими крючками, наживленными чем угод­
но: катышками хлеба, мухами, червяками, кусочками мяса. В са­
мом же низу - свинцовое маленькое, но тяжелое грузило: вот и весь
прибор.
Я пришел не только вовремя, но, пожалуй , и пораньше. Чуть­
чуть в сизо-дымчатом утреннем тумане едва зарозовела начальная
робкая тихая заря. Рыболовная артель - трое мужчин Шарте уже
спускались вниз, к морскому берегу, и гравий скрежетал под их
подошвами. Мы вывели лодку из ее крошечной стоянки на свобод­
ную воду и стали рассаживаться.
Настоящая дисциплина и строгая иерархия царила на «Марсе­
ли» : папа, Мариус, был капитаном судна и в то же время штурма­
ном дальнего плавания; старший сын - Фернанд - нес одновре­
менно три обязанности : боцмана, матроса и младшего помощника
капитана. Маленький бойкий Поль (или ласковее - Пополь), еще
не выслуживший титула матроса, назывался просто «mousse», то
есть молодым юнгой.
Меня же капитан, без всякой церемонии, тут же на месте произ­
вел в звание шкипера каботажного плавания, с должностью стар­
шего помощника капитана. Я не возражал. Да и разве в море умес­
тны какие-либо возражения?
226

Рассказы
Капитан Шарте греб, постоянно вертя голову назад, к носу лод­
ки . Юный Фернанд молча, но усердно и ловко раздроблял между
двумя плоскими камнями раковинки набранных им на берегу слиз­
няков и собирал их маленькие тельца в жестяную коробку от кон­
сервов; это была наша привада и наживка.
Мне вручили шпагатный конец от «блесны»; я даже и не подо­
зревал, что этот аппарат, которым у нас ловят жадных и наглых
щук, - употребляется на юге Франции . У маленького Пополя была
в руках тоже блесна, но более простого устройства: деревянная гни­
лушка на нитке - и больше ничего . Напрасно мы оба держали
наши удочки и на воде и под водою: ни одна рыба не обратила на
нас внимания.
Прелестно бьшо то, что вся эта морская рыболовная игра ра­
зыгрывалась с глубокой верой в ее важность и правдоподобность .
Я не помню, кому принадлежит это изречение: «Большие дела мож­
но делать шутя, но играть надо серьезно». Особенно увлекательно
и серьезно играл, из нас тр оих, папаша Шарте, у которого уже дав­
но начали серебриться виски . Как прилежно разглядывал он в длин­
ный бинокль морские дали; как, постучав слегка по стеклу компа­
са, он неодобрительно и тревожно покачивал головой и как дело­
вито он за воображаемые промахи шлепая свою молодую команду
по упругим задушкам.
Обходили мы какую-то высоко торчащую из воды ноздрева­
тую дикую скалу, и Шарте-старший, перестав грести, рассказывал нам:
- Этот мыс называется мысом Табак . В бурные черные ночи,
когда таможенная команда сидит по своим безопасным жилищам ,
к этой скале подплывают итальянские контрабандистьr. Видите ли
вы на высоте эти страшные уступы, щели и темные гроты? Только
железные ноги опытного контрабандиста могут вскарабкаться на
эти суровые и недоступные высоты . Там-то в гротах и туннелях они
и оставляют свои узлы и пакеты с табаком. И уже дело провансаль­
ских контрабандистов найти запрещенный табак в условленном
месте и взять его, оставив взамен его уплату деньгами или другим
контрабандным товаром. В таком обмене никогда не бывает обма­
на. Всем известно, как су рово карает изменников всемогущая и все­
видящая мафия.
Между мысом Табак и военным сигнальным маяком расстила­
лось свободное тихое пространство моря.
-
Вот здесь мы и начнем ловлю , - сказал капитан . Он спустил
в воду на веревке большущий камень, а другой конец веревки при­
вязал к корме: получился первобытный, но устойчивый якорь .
227

А. И. Купри н
- Но прежде, - сказал папа Шарте, - прежде необходимо нам
подкрепиться.
Исполнительный Фернанд быстро нырнул в трюм и так же бы­
стро вынырнул из него с припасами : с холодным мясом и ветчи­
ной, с пресной водою и бутьmкой красного вина. Молодежь от вина
отказалась, но мы с г. Шарте тяпнули по малой чашечке и, выпив,
густо крякнули, как настоящие морские волки из Жюль Верна или
Стивенсона.
Закусив, начали ловлю. Удочки у Шарте и у старшего сына бьши
донные, как и мой первобытный «самолов», но их щегольской вид,
их затейливое и сл ожное устройство, совсем для меня непонятное,
ясно говорили о том, что эти рыболовные снасти куплены недавно
в английском магазине и представляют собою аппараты модерн,
новейшего образца, последнего крика моды .
Рыба клевала довольно часто, но - увы! - каждый раз наши
крючки, вытащенные из воды, оказывались либо с нетронутой на­
живкой, либо совсем пустыми. Милый Фернанд спокойно и молча
наживлял моллюсками и свою и наши уд очки .
Я пригляделся к их манере подсекать и наконец увидел и свою
и ихнюю ошибку. Все мы, почувствовав клев , тащили удочку из
воды широким, длинным и потому замедленным взмахом. И я
вспомнил, что тридцать лет назад совсем, совсем другой сноровке
учился я у беспорточных одесских мальчуганов, когда ловил вмес­
те с ними, самоловом, жирных бычков на молах Практическом и
Карантинном и на Тендровской косе. Тогда я не держал сигналь­
ную бечевку в руке, - нет, она у меня лежала, слегка придержива­
емая большим пальцем, и беспрестанно чувствовал легкое прикос­
новение, внизу, грузила к подводным камешкам, и леска у меня все­
гда бьша полунатянутой. Быстрый клев жадного бычка мгновенно
дает о себе знать чуткому указательному пальцу, и в тот же самый
миг послушный палец делает быстрое короткое дергающее движе­
ние вверх. И - готово... Бычок - есть ! Сначала тяжелеет бечевка,
потом и сам , нарвавшийся на зубчатое острие, лобастый бычок
упирается и трепещет, влекомый кверху.
Так все дело в быстроте рефлекса. Известно, как молниеносны
рефлексы у диких животных; у домашних чуть-чуть слабее, но даже
у ул ичных мальчишек они еще удивительно сильны. Потому-то
одесские мальчуганы и ловят бычков сотнями за какие-нибудь два
часа, и потом, продав их рыбнику по копейке за десять штук, бла­
женствуют поджаренными семечками и халвой.
228

Рассказы
Трудно было мне, после долгой отвычки, вспомнить и воскре­
сить в пальцах эти почти инстинктивные рефлексы. Наконец-то
тяжесть бечевки и ее судорожные колебания дали мне знать об ус­
пехе. Вытянул я белую в крапинках, небольшую, но тяжелую рыб­
ку, необычайно колючую.
- О! Мсье! Поздравляю вас! Знаете ли вы, что эта рыба очень
ценная и редкая? Называется она «раскасс» ".
А потом пошло и пошло ". Не знаю, место ли попалось нам та­
кое уж раскассистое, или для меня подошла пора удачи, в самом
деле, ко мне вернулся второй бессознательный разум , но «раскас­
сы» так и лезли на мои крючки, и ни один не уходил.
Фернанд сумел приглядеться ко мне. Он поймал одного «рас­
касса» и два мелких окунька. Папа ничего не словил. Он поглядел
из бинокля на маяк и сказал, что там вывешен сигнал, извещаю­
щий о перемене погоды к буре: «Так не лучше ли нам будет убрать­
ся своевременно? Здесь ветер мистраль, и штормы в этих местах
крайне опасные» .
Фернанд дорогою пересчитал мою добычу: оказалось девятнад­
цать «раскассов», один окунек и пять каких-то маленьких рыбок.
Капитан не позволил мне грести, и все время называл меня «le roi
de la peche»* . В тоне его не было зависти. Но мне стало немного
грустно.
Для чего, в самом деле, не устоял перед рыболовной жаднос­
тью? Ну, привезли бы мы по одной какой-нибудь рыбке, и опять
продолжалась наша невинная дружелюбная игра в морских вол­
ков".
Я так и знал, что на берегу г. Шарте откажется от дележа добы­
чи и заставит меня взять все, что я наловил. Но я не мог предпола­
гать, чтобы он меня совсем списал с корабля «Марсель». В те дни,
которые мне еще пришлось прожить на мысе Гурон, трое морехо­
дов Шарте нередко выходили в море. Я с ними кланялся, даже раз­
говаривал. Мсье Шарте неизменно называл меня «королем ловлю>,
но уже на борт своего судна не пригласил никогда.
А уха из чертова «раскасса» оказалась все-таки превосходной,
жирной, вкусной и крепкой .
1931
* король рыбной ловли (фрапц. ) .
229

А. И . Куприн
«N. - J.»
ИНТИМНЫЙ ДА Р ИМП ЕРА Т ОРА
Нижеследующую не совсем обыкновенную историю рассказы­
вала нам, еще в 1922 году, одна милая, пожилая русская эмигрантка.
Позднее, лет через пять-шесть, эту историю подтвердила дру­
гая русская дама, живая ее свидетельница. Удобства и спокойствия
ради, назовем первую г-жой Х., вторую г-жой Z.
Захваченная ... диким вихрем гражданской войны, г-жа Х . толь­
ко к концу 1919 года смогла через Ревель, а потом через Гельсинг­
форс попасть в Париж, где во Французском банке и в «Лионском
кредите» лежали у нее ценные бумаги, вложенные туда при самом
начале большой мировой войны.
Теперь неизвестно, кто внушил ей несчастную мысль перебрать­
ся из Парижа в Германию, в Берлин. Тогда многие уверяли о том,
что немцы-де теперь глубоко поняли, какую ужасную ошибку сде­
лали они, ввязавшись в войну с Россией, разорив эту страну, столь
богатую хлебом, сырьем, лесом и недряными сокровищами...
«Ныне немцы глядят на русских с раскаянием и по-братски их
жалеют, всеми сил ами стараясь облегчить и улучшить их жизнь» .
И на самом деле, г-же Х. сначала даже понравилось в Берлине.
Немцы и вправду бьши тогда предупредительны. Франк стоял очень
высоко; можно бьшо позволить себе и кое-какое баловство. В эту­
то пору г-жа Х. и загляделась, в довольно-таки грязноватой лавоч­
ке старых и случайных вещей , на колье из горного хрусталя. Был
яркий солнечный день. Уловив ее взгляд, старый бородатый купец­
еврей ловким движением поднял ожерелье против солнца. Оно ве­
село и радужно засверкало всеми цветами.
- Настоящее богемское, - сказал купец, - из коллекции ко­
роля Венцеслава.
Госпожа Х . купила. Конечно, немного сначала поторговалась .
Но цена в сто франков показалась ей недорогой: уж очень чисты и
прозрачны бьши чудесно отшлифованные стразы, игравшие, пе­
реливавшиеся и дрожавшие семью роскошными огнями на розо­
вом декольте красивой женщины.
Но дела берл инские постепенно переставали весел ить , пока не
стали совсем катастрофическими . Появились в обращении государ­
ственные кредитные билеты стоимостью в десять тысяч, сто тысяч,
пятьсот тысяч, наконец, в миллион и биллион единиц. Фунт карто­
феля стоил полмиллиона. Это было время пресловутой инфляции,
230

Откр ытие памятника Александру //! у храма Христа
Спасителя. Москва, 1912. Фот ография.

Расt·казы
которая, подобно черной болезни, покрьmа и немецкую биржу, и
немецкие дома. Все иностранцы спешно бежали из Берлина; одни -
плотно набившие карманы на понижении, другие - потерявшие
все, до нитки. Бежала, повинуясь закону стадности, и г-жа Х.
В Париже было не так страшно. Однако, судя по ежедневным
биржевым табличкам в газетах, франк , хотя и не падал заметно,
однако, уже покряхтывал и потрескивал.
Вчера доллар стоил одиннадцать франков, а ныне одиннадцать
франков двадцать пять сантимов. Цены на товары и на съедобные
припасы повышались медленно, но постоянно, по одному су в не­
делю. Наконец, когда доллар с шестнадцати франков скакнул вдруг
сразу на двадцать, г-жа Х. испугалась и встревожилась . «Ах, зачем
я не догадалась перевести мои капиталы в доллары еще в девятнад­
цатом году. Не пора ли это сделать хоть теперь, а пока распродать
всякое, не особенно нужное барахлишко» .
Так и сделала понемножку. Дошла очередь и до ожерелья из
горного хрусталя. И тут г-жа Х. немного засуетилась и замялась.
Купить-то она сумела, а вот как продать-то? Недаром сложилась
такая грубая, но меткая поговорка: «Купить - что клопа убить, а
продать -что блоху поймать» . Да и в той тихой части Пасси, где
она скромно приютилась, не бьmо ни одного ни ювелирного , ни
часового магазина. Но на помощь ей пришла г-жа Z" дама быва­
лая, бойкая, решительная и многознающая. Они познакомились еще
в Берлине и даже бьmи попутчицами до Парижа.
Госпожа Z. прямо сказала:
- Это - вещь замечательная. Только мы пойдем ее продавать не
в какую-нибудь жалкую лавочку, а в лучший магазин на рю Де-ла-Пэ.
- Неловко, пожалуй.
- Вы только меня слушайтесь. Сейчас же возьмем метро на
«Опера» и поедем.
- Только вы уж, ради Бога, будьте такая добренькая, ведите
все эти переговоры от своего имени. Я тут никуда не гожусь.
Взяли метро и поехали . Ну, уж передать, какой это бьm юве­
лирный магазин на рю Де-ла-Пэ - словами невозможно. Надо са­
мим видеть. Впрочем, все русские эмигранты Парижа достаточно
насмотрелись. «Бонжур, медам». «Бонжур, мсье» . Передает г-жа Z.
толстому ювелиру это самое стразовое колье и начинает петь:
- Фамильное сокровище, из знаменитого собрания великого
короля Венцеслава, ед инственный в мире экземпляр, - и так
далее ."
231

А. И. Куприн
А ювелир присел у окна, зажег маленький, но ослепительный
огонек и в глаз вдвинул пресильную лупу. Глядел, глядел, звено за
звеном разглядывал. Потом обернулся к дамам.
- Десять тысяч дам.
Госпожа Х. тяжело задышала, но подруга шепчет ей на ухо :
- Не волнуйтесь и молчите. Слушайтесь меня, - и ювелиру
отвечает:
- Мы сейчас решиться не можем . Надо посоветоваться с близ­
кими людьми . Будьте добры, подождите до завтра.
- Ваше дело. А лучше бы вам решиться сегодня. Так и быть,
еще пять тысяч набавлю. Всего - пятнадцать.
- Ах, нет, нет, надо поговорить, навести справки". Лучше по­
дождите до завтрашнего утра.
Ювелир пожал плечами.
- Не смею вас уговаривать . Вы хозяева. Хорошо, погожу де­
нек, а больше уж ждать не буду. Оревуар, медам.
- Оревуар, мсье, - и ушли из магазина.
По дороге г-жа Х. говорит своей помощнице с недоумением и с
легким укором:
- Но почему же на пятнадцать тысяч не согласились? Ведь ко­
лье - всего только хрустальное. Не вернуться ли нам тотчас же к
ювелиру и сказать, что мы-де согласны?
Но та отвечает:
- Положитесь на меня. Раз он на такую пустяковину сразу рот
разинул и этакую огромную сумму предложил, поверьте, - это
неспроста . Какой-то секрет здесь да есть, только мы его не видим и
не знаем. А вот завтра как загнем ему тысяч пятьдесят, так и уви­
дим . Верьте мне, ни чуточки торговаться не станет ".
Не очень-то спокойно провели наши дамы этот день и следо­
вавшую за ним ночь. Г-жа Х. почти и спать не могла, каждую ми­
нуту просыпалась.
Рано утром они встретились . Когда приехали в метро на улицу
Мира, там еще и витрин не открывали.
- Пойдемте, душенька, в кафе, - сказала г-жа Z. , - выпь­
ем кофею с молоком и с круасаном. А то на вас, милочка, и лица
нет. Необходимо вам подкрепиться . Да, кстати , макийяж * наве­
сти погуще, а то под гл азами синяки обозначились и вид сл иш­
ком усталый.
* косметику (от фра11ц. maquillage) .
232

Рассказы
Тут же, в кафе, дамы и условились о том, какую цифру потребо­
вать . Г-жа Х. сказала -тридцать тысяч, г-жа Z. -пятьдесят, но
потом обе остановились на сорока: цифра и деловая, и какая-то
правдоподобная. Посидели еще с полчаса в кофейной, чтобы ран­
ним визитом не выдать своего нетерпения, что бьшо бы ювелиру
очень на руку.
Наконец вошли в магазин. Хозяин встречает их толстый, при-
ветливый, румяный, очевидно, крепко и сладко выспавшийся.
- Ну, как, мои прекрасные дамы? На чем мы остановимся?
Г-жа Z. ляпнула:
- Менее сорока тысяч - невозможно. Так нам сказали весьма
опытные знатоки.
Ювелир усмехнулся:
- Хорошо, будь по-вашему. Получите. Но прежде карт д'идан­
титэ владелицы и расписку в получении.
Потом уже, после того как все формальности были окончены и
сорок тысяч лежали в саквояже г-жи Х., запертые на ключ, она спро­
сила вежливо у ювелира:
- Скажите, сделайте милость, неужели теперь горный хрусталь
в такой моде , как говорят?
- О нет, сударыня. Этот прекрасный минерал теперь оконча­
тельно забыт и навеки заброшен . По правде говоря, я ваше хрус­
тальное колье и вовсе бы не купил , разве бы только для подарка
моей горничной, и дал за него пятьдесят, ну самое большее - сто
франков. Нет, ценность его вовсе не в его достоинствах и не в его
богемской родословной, до которой, впрочем, невозможно и доко­
паться, ибо это ожерелье сделано в Париже, в самом конце семнад­
цатого столетия. А то, что его делает очень дорогим, это его рез­
ные узоры.
- Узоры? Я их не заметила.
- А вот поглядите. Нет, нет. Невооруженным глазом вы вряд
ли разберете. Возьмите-ка мою лупу.
Когда г-же Z. удалось наладить глаза, она наконец разобрала
удивительную, мельчайшую работу. На всех пятидесяти стразах и
на каждой грани каждого камешка, изящно переплетаясь, бьши
вырезаны французские литеры .
- Это заглавные буквы, инициалы , имена Наполеона и Жозе­
фины. Подарок императора той женщине, которую, одну во всем
свете, он любил горячо и преданно. С мастера, работавшего над
этим колье, бьmо взято слово никому не рассказывать о наполео­
новском интимном подарке, и никто действительно не видел этих
233

А. И. Куприн
камешков, но слух о них смутно ходил. Говорят, что они пропали в
1871 году, в эпоху коммунизма. Вот и все . Оревуар, медам .
Спустя несколько лет госпоже Х. случилось встретиться с од­
ним очень известным ювелиром. Зашел разговор о горном хруста­
ле, и тут г-жа Х. рассказала ему про наполеоновское колье.
- А знаете его дальнейшую судьбу?
-Нет.
- Оно продано в Америку за пятьсот тысяч франков.
Тут и конец прекрасной легенде .
1931
НОЧЬ В ЛЕСУ
Середина апреля. По ночам еще стоят холода; болотцы и лужи
в лесах затягиваются к утру тонким, хрупким льдом, но дни сол­
нечны и теплы. Клейкие почки на березах насытились весенними
соками, и в воздухе чувствуется их радостный смолистый аромат.
Теперь - последние дни глухариной охоты. Как только распу­
стятся первые нежные березовые листочки, то начнут свое страст­
ное токование краснобровые тетерева, глухари и замолкнут и за­
бьются до осени в непроходимые чащи .
Мне уже надоело ночевать каждый день в старой смолокурне,
гл убоко врытой в землю. Там удушл иво пахнет смоляной гарью;
бревенчатые стены на вершок поросли висячей черной липкой са­
жей; каждый раз вылезаешь из смолокурни весь черный , как черт,
чернее трубочиста; очень трудно потом отмыть руки и лицо.
Кроме того , постоянное сообщество лесника Николая стано­
вится мне все более тяжелым и неприятным . Он без нужды болт­
лив, криклив, подобострастен, противно жаден до денег и суетлив .
Но охотник он превосходный: знает все повадки, привычки и леж­
бища как птицы, так и зверя; неутомим на охоте, обладает почти
собачьим чутьем и опознается в лесу, как в собственной избе.
Объездчик Алексеев однажды проговорился мне, что лесник
Николай, в сущности, не охотник-любитель, а жадный дичепро­
мышленник и шкурятник, что он-де бьетдичьдля продажи, направ­
ляя ее пудами, при помощи кумовьев, свояков и дружков, через Тулу
в Рязань и Москву. Кроме того , ставит на птиц и на зверей запре­
щенные капканы и разбрасывает отравы.
234

Рассказы
Все эти слухи о Николаевой изворотливости мало меня инте­
ресовали и беспокоили. Под самодержавным распоряжением мое­
го зятя, у которого я тогда гостил, находились четыреста пятьде­
сят тысяч десятин Куршинского казенного лесничества, да еще ему
поручено было наблюдение над Касимовскими соседними лесами
братьев Хлудовых, где числилось более ста тысяч десятин; про­
странство, как видите, равное пяти-шести германским княжествам
или любому лимитрофу. Этот лесничий (не только по образова­
нию, но и по призванию) любит лес серьезной, деятельной любо­
вью. Для борьбы с лесными истребительными пожарами он пост­
роил в каждом из кордонов высокие наблюдательные каланчи и
никогда не устает экзаменовать лесников в знании противопожар­
ных инструкций. Он ревностно преследует лесные самовольные
порубки и никогда их не прощает. Еще строже он следит за тем,
что бы в его лесничестве никто не смел разводить костров, особен­
но летом.
Он никогда не берет взяток. Когда наступает время продавать
на сруб старые лесные делянки, то первые очереди он предоставля­
ет соседям-крестьянам, а лесопромышленникам идут остатки или
дорогие строевые деревья за высокие цены. Крестьяне это знают и
ценят: оттого-то в его лесах почти никогда не шалят и его заповед­
ных питомников никто не трогает.
Ему, конечно, известно, что почти все его лесники охотятся без
его позволения. Но он глядит на это сквозь пальцы.
- У меня, - говорит он, - такая уйма дичи, что на всех хва­
тит без малейшей убьши.
Я тоже держусь взглядов моего патрона. Но поведение Нико­
лая на охоте меня порою возмущает до гнева. Вот уже почти три
года, как мы с ним охотимся, и сколько раз я ловил его на плутов­
стве, к которому, однак о, никак нельзя придраться. То он заведет
меня в лысое пустое место, куда от сотворения мира не залетал ни
один глухарь , ни тетерев. А то, бывало, услышу я издали знакомые
мне волнующие звуки глухариной песни и бегу под нее быстрыми
короткими прыжками, стараясь делать это совершенно беззвучно.
Вот, вот... уже близок глух арь. Я различаю теперь и второе колено
его токования, похожее на мощное, глухое шипение; уже подымаю
голову кверху, стараясь разглядеть среди веток густой сосны фигу­
ру самого глухаря ... И вдруг... треск валежника под ногами... Шле­
панье кожаных бахил ... Глухарь мгновенно замолкает. Из темного
кустарника выдирается голова Николая . Громко хл опая огромны-
235

А. И. Куприн
ми крьшьями, глухарь улетает прочь, и теперь его больше не уви­
дишь . О, черт!
Николай спрашивает шепотом:
- Никак, спугнули?
Конечно, глухарь бьш спугнут, но не мной, а ,лесником, но по
какой-то глупой деликатности я молчу и только гляжу на него с
яростной злобой. «Ведь этак ты не в первый раз делаешь, подлец».
И правда: одного глухаря он еще мне иногда давал ухлопать,
но стоило мне начать разыскивать глазами второго, как Николай
уже мчался ко мне с криками:
-
Сан Ваныч! Ау, ау, Сан Ваныч!
А подойдя, говорил :
- А я-то вас кричу, кричу. Испугался даже . Тут место-то с за­
кальцем. Стоит попасть ногой, так наверх никак не выкарабкаешь­
ся . Засосет.
Под конец я его просто возненавидел за его вертлявую забот­
ливость и только сегодня решился сказать с надлежащей вескос­
тью:
- Нечего нам с тобой, Николай, дурака валять друг перед дру­
гом ... Нынче в ночь я пойду один, а ты сейчас же оmравляйся до­
мой, к себе на кордон. И сию же минуту!
Он жалобно забубнил :
- Да я, помилуйте, Сан Ваныч. Да как же я вас оставлю одно­
го? Здесь же болота разные, быстрые речушки, вы по ним и не прой­
дете, особенно ночью. И господин лесницын меня в прах обратит,
если, не дай Бог, с вами что-нибудь случится. Я же ведь только о
вас самих забочусь ... Я ...
Но тут я ужасно заорал на него . Мне бьш стеснителен и труден
лишь первый шаг, потом все пошло легче. Очень поспешно Нико­
лай оделся и вылез из смолокурни. Я долго слушал его удаляющи­
еся шаги, пока не убедился, что он действительно идет по направ­
лению к Куршинской дороге. Наконец шаги стихли .
Остался только шум в обоих ушах да странное, неуютное чув­
ство внезапного одиночества. Я поглядел на часы: бьшо около вось­
ми. Мне вдруг стало жалко, что я прогнал Николая: прежде в этот
час мы ложились спать в смолокурне, а к полуночи шли на ток .
Ведь могло случиться, что я был неправ, приписывая леснику ко­
варные замыслы . Но я преодолел свою чувствительность, вскинул
ружье за плечо и, не торопясь, пошел в глубь леса узенькой, недав­
но вновь проторенной тропинкой.
236

Рассказы
Солнце заходило. Его закат бьm яркий и ясный, но спокойный,
и ветер спадал: почти верный признак того , что завтра утром пого­
да будет сухая и безветренная . Самая благоприятная для глухари­
ных токов. А, кроме того, какие-то птички, казавшиеся совсем ма­
люсенькими, шныряли с необыкновенной быстротой в высоте смуг­
левшего неба: тоже одна из примет тихого утра.
Бьто уже трудно видать лесную дорожку, но я доверился ин­
стиюпивной памяти ног, которая так остра и послушна в тишине и
в полутьме.
Так дошел я до узенькой, всего в сажень шириною, но необы­
чайно быстрой речонки, называвшейся Пра. Ее звонкий лепет до­
носился до меня еще издалека. Через нее с незапамятных времен
была мужиками перекинута «лава», первобытный неуклюжий мост
из больших древесных сучьев, перевязанных березовыми лыками.
Странно - никогда мне не удавалось благополучно перебраться
через эту проказливую речонку. Так и нынче: как ни старался я дер­
жать равновесие, а пришлось все-таки угодить мимо и зачерпнуть
холодной воды в кожаные, большие, выше колена бахилы . При­
шлось на другом бережку сесть, разуться и вытрясти воду из тяже­
лой обуви. На ходу ноги опять согрелись, приятно и ладно обтяну­
тые высыхающей упругой кожей.
Дальше путь пошел легкий. Я уже по опыту знал, что мне те­
перь, кренделяя между мощными стволами и густым цепким кус­
тарником, надо неуклонно держаться востока. Тут мне помогали и
лиловое с золотом догорание запада, и мой полуигрушечный ком­
пас, мгновенно озаряемый св.етом папиросы.
Я на ходу перетягиваю поудобнее за плечами мой походный
ранец и вдруг невольно улыбаюсь: в глубоком вечереющем лесном
безмолвии набежала смешная мысль. Я вспомнил прелестную по­
эму нового норвежского писателя Кнута Гамсуна под заглавием
«Пан» . Ах! Какими страстными сл овами, какими волшебными об­
разами живописал ее герой, очаровательный лейтенант Глан, лес и
его великое безмолвие".
Но какой же это был лес, если через него кратчайшим путем
ходят ежедневно девушки из деревни в городок с кувшинами моло­
ка? И какое же в нем великое одиночество, если он весь засорен
окурками, замасленными бумагами, апельсинными корками и стек­
лом разбитых бутылок; всеми этими грязными следами, говорящи­
ми о постоянной и тесной близости человека?
«Вот хорошо бьmо бы, - думаю я, - перенести этого норвеж­
ского любителя природы сюда, в сплошную полосу кондовых, час-
237

А. И . Куприн
тью еще не обмеренных лесов, раскинувшихся на многие сотни
тысяч квадратных верст, на пространство, равное среднему евро­
пейскому государству, заселенное медведями , волками, лосями,
лисами, барсуками , зайцами, рысями, белками, горностаями, ку­
ницами и тысячами мелких неведомых зверушек; и весь этот четве­
роногий мир находится в вассальном подданстве у местного леше­
го, которого не однажды видели куршинские мужики, прозывае­
мые соседями «куршей головастой» или <<Литвой некрещеной», а
бабы - те видят его очень часто , когда летом ходят по ягоды».
Но уже падает, падает мгла на землю . Если теперь выйти из
освещенного жилья на волю, то сразу попадешь в черную тьму. Но
мой глаз уже обвык, и я еще ясно вижу нужную мне, знакомую ве­
рею . Вереей в этом крае называется большой холм, который высо­
ко и широко торчит над болотом. Почти всегда на нем свободно
растут две или три мощные столетние сосны, упирающиеся дале­
кими вершинами в небо, с четырехохватными стволами в землю.
Еще ясно различаю, как на самом кряжистом дереве, покрытом
древнею, грубою, обомшелою корою, протянулся и точно дрожит
Бог весть о:rкуда падающий густо -золотой луч, и дерево в этом месте
кажется отлитым из красной меди.
Но прелестный лучик на глазах слабеет, затихает, меркнет... Вот
уже и нет его совсем. Надо и мне улечься спать.
Я ложусь на ровном и мягком месте под холмом; так всегда удоб­
нее лежать на открытом воздухе. Но уснуть мне долго не удается.
Шумно бьется кровь в ушах, и ложе мое все кажется неудобным.
Но мне давно уже знаком этот искус: чем больше ты будешь менять
позы, переворачиваться с боку на бок и возиться с ямками, бугор­
ками и сучками - тем вернее будет бежать от тебя дрема.
Я пробую лежать неподвижно , стараясь не замечать под собою
ухабов и возвышений. «Это мне только кажется, - успокаиваю я
себя. - Это мое избалованное воображение. Стоит потерпеть не­
много, и все пройдет».
Вьшез тонкий, ясный, только что очищенный серп полумесяца
на высокое небо, и только теперь стало заметно, как темна и черна
весенняя ночь. Бежит, бежит молодой нарядный блестящий месяц,
плывет, как быстрый корабль, волоча за со бою на невидимом бук­
сире маленькую отважную звездочку - лодку. Порой они оба: и
бригантина, и малая шлюпочка - раз за разом ныряют в белые,
распущенные, косматые облака и мгновенно озаряют их оранже­
вым сиянием, точно зажгли там рыжие брандеры.
238

Рассказы
Не знаю, сколько проходит времени в этом восторженном на­
блюдении за небесны ми корсарами. Время меня больше не интере­
сует, как, пожалуй, и все на сnете. Я даже не сознаю того приятного
ощущения, что меня уже больше нигде не жмет, не теснит, не да­
вит. Кровь перестала гудеть в ушах , но зато удивител ьно уточни­
лось и стало чудесно внимательным чувство слуха.
Далеко, верстах в двадцати - тридцати, в лесном озерце низко
и сипло мычит выпь, классная наставница: «Спите, дети , спа-оть,
спа-оть». Небольшая птица, чуть побольше коростеля, а голос у
нее, как у соборного протодиакона или у породистого недоволь­
ного быка, начальника стоголового стада. Но она вскоре умолка­
ет. Маленькие птички прощаются дружка с дружкой в густом кус­
тарнике: «чи-ки», «спокойной ночи». Спите чутко: «чи-чи-чи». Дер­
гач в болоте протяжно скрипит в последний раз. Блеет барашком
бекас, летящий на ночлег. Всемирная тишина! Только малюсень­
кий, недавно вьшупившийся из яйца птенчик-соловьенчик сл або
пискнул два раза: это он бредит сквозь сон. Что за ночь! Вспомина­
ется мне вдруг давнишняя, точно воскресшая детская песенка:
В добрый час, в добрый час,
Спите : Бог не спит за вас...
Я даже чувствую в голове ее простой, наивный, точно молит­
венный напев.
Как странно и как торжественно-сладостно ощущать, что сей..:
час во всем огромном лесу происходит великое и торжественное
таинство, которое старые садоводы и лесники так мудро называют
первым весенним движением соков.
Влажная благодатная земля представляется мне всемирной,
могучей матерью, щедро предлагающей свои бесчисленные сосцы
всему живущему, растущему, дышащему и славящему Создателя.
Углубившись в темные недра, ее тонкие, как ниточки, нежные от­
прыски корней неустанно сосут, жадно впивают чудотворные соки .
Слепые и бесчувственные, обладающие лишь божественным инстин­
ктом, они никогда не ошибаются. Вот этот сок нужен липе, тот -
ландышу, тот - сосне, а тот - папоротнику или дикой малине.
О, ночные часы! как в них много возобноWIЯЮщейся силы, творчес­
кой работы, неведомой жизни и вечной тайны. Ночью мальчики легают
по воздуху, падают с кровати и раСIУГ. Ночью ходят по вершинам луна­
тики, влекомые лун
ным
притяжением. Ночью тревожатся и сrонут де­
вушки-подростки, а беременные женщины ощущают первые потуги.
239

А. И. Куприн
...Я сейчас думал. Но во сне это было или в ночной яви? Взгля­
дываю на небо. Там большие перемены. Полумесяц снизился, стал
вдвое больше. Он точно разбух и покраснел. Маленькая лодочка
отцепилась от него и пропала навсегда". Да, это верно. Я заснул на
несколько минут и совсем этого не заметил . Ночь стала еще тише,
еще глубже и гуще. Едва-едва слышный звук раздается около меня,
у моих ног. Точно кто-то сказал шепотом: «Пак». Нет, вернее: та­
кой кроткий звук бывает порой, когда дитя в задумчивости разом­
кнет уста. Я догадываюсь о его причине и сл або с умилением улы­
баюсь . Это какая-то почка вся набрякла соками, раздалась вширь,
и от нее с тихим шумом отклеился первый лепесток. Какое счастье!
Я живу теперь в самом центре, в самом святилище простых домаш­
них интимных чудес природы, как в любимом знакомом доме.
Отчего нет больше сказок в наш суровый практический век?
Какое, например, превосходное и какое бессчетное у меня коро­
левство! Здесь живут дикие пчелы, осы и шмели , еще не решающи­
еся вьшететь из зимних, глубоких дупел, забитых от холодов соло­
мой и мохом: Здесь повсюду, в каждой щели и трещинке, в изви­
линке коры спят мертвым, но временным сном личинки и коконы
разноцветных бабочек, изящных стрекоз, всевозможных жуков,
свирепых комаров, пауков-строителей и всяких трудолюбивых чер­
вячков: пильщиков, резчиков, сверлильщиков, строгальщиков -
и все они нужны для каких-то Господних работ. Большими бугра­
ми высятся огромные жилища муравьев, битком набитые сильным,
работящим, свирепым и умным народом ".
Ну-ка, я попробую сделать подсчет: сколько у меня, в моем ко­
ролевстве, приходится в среднем подданных на каждую кубичес­
кую сажень?
Я считаю. Голова моя тяжела и качается. Веки чешутся. Ах , как
ночью в лесу, перед зарею, фантастически мешаются фантазии с
правдой и сон с действительностью .
Может быть , я снова задремал, но вдруг сразу нахожу себя про­
снувшимся и немного испугавшимся. Мне показалось, что кто-то
сначала, слегка дохнул на мою щеку, о потом ткнулся в нее чем-то
холодным и мягким. Я вздрагиваю, хватаюсь за щеку. На ней еще
осталась чуть прохладная влажность. Одновременно с этим я, не
слыша, чувствую чей-то мелкий и торопливый скок. Ах, Боже мой!
Да ведь это какой-то лесной зверюшка пришел и обнюхал меня.
«Что, мол, здесь, в моем лесу, за большая живая говядина валяет­
ся?» Я подымаю голову кверху. Теперь уже видно небо. Оно ровно-
240

Рассказы
го скучно-стального цвета . Я себя чувствую так же разморенным и
усталым , как после долгой езды в вагоне третьего класса. Кто-то
ворошится высоко надо мною, в гуще сосны ". Присматри ваюсь
настойчиво и напряженно. Да, это - глухарь, хотя от меня он и
кажется величиною не более лесного голубя. Когда он успел сесть,
что я его раньше не услышал. «Не бойся, милый глухаришка, -
говорю я про себя, - я тебя сегодня не обижу, не буду стрелять.
Ведь мы с тобою нынче вместе спали под одной и той же сосной".»
Вдалеке медленно загнусавила жолна, и одновременно я услы­
шал ритмический хруст хвороста. Неужели опять этот проклятый
злодей Николай?
1931
С И СТЕМА
Познакомились мы друг с другом в прелестном княжестве Мо­
нако в 1912 году. Я в то лето без всякого труда, свободно и весело
выиграл в казино Монте-Карло (в Карлушкиной Горке, как назы­
вает И. С. Шмелев) несколько десятков тысяч франков. Я бы, по­
жалуй, продолжал и дальше играть, но это не вышло. Последний,
взятый мною куш был так велик, что я решил сделать в игре пере­
рыв, чтобы отдохнуть и подкрепиться в буфете, так как утром за­
был позавтракать , а теперь уже шел одиннадцатый час вечера. Путь
мой шел через большой гранитный вестибюль. Там у колонны си­
дел скромно мой друг. Я высыпал ему на юбку весь выигрыш: сто­
и тысячефранковые бuлеты, множество золотой мелочи и большое
количество золотых стофранковиков, тяжелых, желтых и красивых,
как только что выпеченные сдобные хлебцы.
Она спокойно сказала:
-Тебе везет. Может быть , ты еще поиграешь?
Вот тут-то я и взвился . Надо сказать, что в далекие от этого
времени годы я прослужил около одиннадцати месяцев актером в
бродячей драматической труппе, и пародии на бурные страсти , на
возвышенные чувства мне даются очень легко.
-
Ка-ак ! - вскричал я полузадушенным блеющим голосом,
закатывая глаза и устремляя перст в потолок. - Это ты! Человек,
любимый и уважаемый мною больше всего на свете! Ты! Кого я
чту, как высокий образ доброты , милости , ума и порядочности . Ты !
241

А. И. Куприн
Моя радость, гордость, утешение и подпора! И ты своими чисты­
ми, непорочными устами посьшаешь меня... Но куда-а-а? Посыла­
ешь в эту ужасную гнусную клоаку, где ненасытимая жадность сти­
рает с человеческих лиц образ и подобие Божие! В этот кипящий
дьяволами смрадный ад! Ибо нет на всем свете влечения более гряз­
ного , страсти более свирепой, порока более заразительного, чем
азартная игра! О, ужас! Ужас!
Так я декламировал вполголоса, дико вращая глазами. Ника­
ких этих трагических чувств во мне совсем не бьшо. Просто: ми­
нутная победа над судь бою веселила мое сердце и заставляла меня
паясничать по-мальчишески. Бьшо также маленькое, совсем невин­
ное, проказливое удовольствие кольнуть хоть раз в жизни, хоть
шутя, прекрасного, безукоризненного человека. Но я взглянул и
сразу осекся, не договорив монолога. В давно знакомых мне ми­
лых и умных глазах растаяла улыбка, и они глядели с тревогой, с
вопросом, с укором, с затаенной виноватостью.
Этого я не мог вынести . Поспешно попросил прощения в ду­
рацкой буффонаде, сказал другу, что она ангел , а я свинтус, и тут
же торжественно порешил , что играть больше в Монте-Карло не
стану. Ведь черт возьми! Уехать с Лазурных берегов после слад­
кого выигрыша и чувств овать себя потом на всю жизнь гордым
победителем и человеком с железной волей - это не так уже час­
то встречается . Расспросите-ка по этому поводу всех ваших зна­
комых , когда-либо посещавших Ниццу, Ментону, Канны, княже­
ство Монако и Рокебрюн. Всякий вам наскажет с три короба слу­
чаев колоссальных, умопомрачительных , феерических выигры­
шей. А в результате?
- Увы. Полный крах. Пришлось у добрых знакомых взять взай­
мы на обратный проезд. Телеграфным переводам из России уже не
доверяли. Все равно: получим - и опять поскачем в Монте-Кар­
ло, в это сосущее болото .
Другие земляки, проигравшись в лоск, обращаются к админис­
трации казино за помощью для отъезда домой. Отказ бывает очень
редко. Один из служащих в казино, человек исключительной зор­
кости и безошибочной памяти, так сказать - глаз учреждения, все­
видящий и всезнающий, незаметно для просителя, окидывает его
острым взглядом и мгновенно аттестует его : проиграл приблизи­
тельно столько-то; ни в скандалах, ни в присвоении чужих ставок
не замечен. И этого совершенно достаточно для получении суммы.
необходимой на покупку билета второго класса и еще на кой-ка-
242

9 !087
К.А
.
Ку пр ина.

Рассказы
кие нужды, вроде папирос, завтрака и чаевых носильщикам. Когда
этот бывший клиент спустя пять или даже десять лет вновь явится в
бюро Монте-Карло за получением билета для входа в казино, то
первое, что ему предлагают, - это уплатить давнишний поездной
должок . Впрочем, о таких невинных сделочках посетители казино
почему-то не особенно много рассказывают; предпочитают мол­
чать . Так же безмолвствуют они и о прежних поражениях . «Ниче­
го , пусть были в прошлом неудачи. А вот . теперь-то мы взбутете­
ним эту самую рулетку! Умней стали и систему выработали».
Я всегда считал себя человеком не особенно крепкой воли и
потому искренно обрадовался, когда убедился в том, что добро­
вольное отрешение от рулетки дается мне легко и даже весело. Вме­
сто утомительных ежедневных поездок из Ниццы в Монте-Карло,
по два раза туда и обратно, вместо многочасовых сидений на сту­
ле, в густых запахах табака, нездоровых дыханий и крепких, терп­
ких отвратительных духов, передо мною вдруг открьшись велико­
лепные просторы времени, пространства и чистого воздуха. Жизнь
бьша обеспечена надолго вперед. Не нужно было работать, наси­
луя себя, по заказу, без любви и увлечения, ради еды и пристанища
на завтрашний день. Прекратилось постыдное клянченье авансов,
которые приходят всегда в урезанном размере и приходят с такой
мучительной проклятой медлительностью.
Только теперь я заметил, что в нашем дворе душисто цветут
лимоны и апельсины, что море благоухает лучше всех ароматов в
мире и что недалеко от меня оно нежно сливается с голубым не­
бом, образуя хрустальный купол .
Работа стала для меня не тяжкой обузой, для испол нения кото­
рой я ежедневно должен бывал тащить самого себя за волосы к
письменному столу, но лучшими, счастливейшими часами дня . Я
вошел в ту л ад ную, гладкую полосу послушного творчества, когда
мысль без затруднения переходит в сл ова, а слова свободно ложат­
ся четкими ст роками на бумагу без единой заминки, без ед иной
поправки; когда пишешь, не уставая, весь день, даже за обедом,
даже среди разговора с двумя-тремя лицами; когда аппетит как у
каменщика, сон глубок и так отрадно хочется делать добро, услу­
гу, помощь каждому ближнему.
Я снова узнал прелесть и сладость заслуженного отдыха: про­
гулки в горы, рыбную ловлю, катанье на килевой лодке, под туго
натянутым латинским парусом, коротенькие поездки по Прован-
9*
243

А. И. Куприн
су; в древний Арль, знаменитый на весь мир необыкновенной кра­
сотою своих женщин и славящийся среди едоков высокими каче­
ствами своих колбас с чесноком; в Ним и Фрежюс, где до наших
времен простирают друг к дружке полуразрушенные арки развали­
ны старинных, гигантских римских цирков; в Тулон, где старые
моряки еще вспоминают с дружелюбной улыбкой бывший русский
флот и торжественные встречи с ним; в уютный Тараскон, недавно
стыди вшийся своего земляка Тартарена, а теперь уже гордящийся
им перед любопытными путешественниками; в Авиньон, где нет
ничего замечательного , кроме форелей, отличных булочек и двор­
ца; когда-то резиденции плененных пап.
И все-таки наиболее занятным и интересным для меня оказа­
лось княжество Монакское, до сих пор заслоненное, скрытое от
моих глаз беспрестанной игрой в рулетку. Ну, что за прелесть, на­
пример, монакская армия. Две зеленые бронзовые пушки XVII сто­
летия, шесть нарядных красавцев солдат, двенадцать офицеров еще
более красивых, роскошно убранных золотом, серебром и всеми
разноцветными перьями , какие только есть на петухах, попугаях,
павлинах и райских птицах. Когда это войско делает смену карау­
ла, то глаза слезятся и слепнут.
Очень интересен и дворец с фамильными портретами высокого
рода Гримальди. Какие упитанные чернокудрые лица, какие ко­
роткие шеи и мощные затьшки, разбухшие от усиленного питания
овечьим жиром, крепкими буйабезами, эскарго по-бордоски и го­
рячим густь1м южным вином! Конечно, это только легенда, что пер­
вые Гримальди были пиратами. Пиратами - конечно, нет, но по­
чтенными флибустьерами и уважаемыми корсарами - наверно: уж
такой у них на портретах суровый, коричневый загар, такие хму­
рые, зоркие глаза, такие сжатые, решительные губы и такие воле­
вые подбородки .
Современный , последний Гримальди не в них. Он скромный ,
но уже весьма известный ученый, изучающий флору и фауну оке­
анских глубин. Его океанографический музей, помещающийся тут
же, во дворце его энергичных прапращуров, представляет собой
богатую и редкую коллекцию растений, живых рыб, моллюсков,
раков, медуз, слизняков, осьминогов, скатов и еще каких-то морс­
ких гадов, на которых жутко и омерзительно смотреть даже сквозь
толстые непроницаемые стекл а. И тут же огромное собрание вся­
ких предметов научно-морского обихода, модели и рисунки кораб­
лей, разного вида лодки, паруса, карты, бунты канатов, лаги, кош-
244

Рассказы
ки. тралы, драги, термометры, барометры и всякие морские вещи и
принадлежности , порою совсем незнакомые глазу.
Но что я позорно и непростительно прозевал за дурацкой иг­
рой в рулетку, так это прекрасный театр Монте-Карло с его вели­
колепными симфоническ ими концертами, с роскошной оперой, с
поразительным балетом. Да! Заправилы казино не жалели-таки
средств для привлечения будущих жертв .
Мы приезжали из Ниццы в Монте-Карло небольшой компани­
ей друзей и спутников. Пока мои знакомцы страстно играли в за­
лах на крупные тяжелые пятифранковики (называвшиеся «пляка­
ми»), я с жадным наслаждением наверстывал пропущенные мною,
по легкомыслию, самые высокие земные радости. Играть меня вовсе
не тянуло. Я как будто бы навсегда вышел из заколдованного кру­
га рулетки...
Вот именно за «Евгением Онегиным» (во время вальса) я и по­
знакомился с тем человеком, о котором упомянул в самом начале
моего рассказа. Это был сосед мой по креслам, величественный,
красивый старик с серебряными волосами на голове, с холеной се­
дой бородой , одетый в светлый костюм с белоснежным воротни­
ком. Он уронил афишку . Я памятуя древний завет: «Пред лицем
седаго восстань и почти лице старчо», быстро поднял бумажку и
вручил ему с полупоклоном. Он улыбнулся мне ласково и умно. Он
мне очень понравился. В конце акта он меня спросил:
- Ведь это , кажется, Модест Чайковский написал либретто к
«Онегину»?
- Да, Модест, его брат.
- Я и сам так думал, - сказал он, - но боялся, что ошибаюсь.
Странно , Пушкин весь для музыки, и Чайковский отлично с ней
справился. Но я бы не подумал, что либретто может быть таким
порядочным...
После спектакля он сказал:
- Ночь так хороша и тепла, не хотите ли немного со мной про­
гуляться?
Я представился ему. Он назвал свою фамилию: Абэг, ударение
на э оборотном, а имя же его бьшо Ювеналий Алексеевич.
Мы ходили неторопливо по парку, над морем, плескавшимся
гл убоко внизу. Монте-Карло действительно одно из самых очаро­
вательных местечек на земном шаре . По-моему, оно даже слишком,
даже чересчур красиво; оно напоминает собою женщину совершен­
ной, божеств енной красоты, которая к тому же очень искусно и без
245

А. И. Куприн
нужды раскрасилась, отчего и вся ее торжествующая прелесть ста­
ла приторно сладкой, неправдоподобной, утомительной и надоед­
ливой. Многие писатели пробовали словами описать эту знамени­
тую лазурную конфету. Но тщетно . Цветная олеографическая от­
крытка скажет больше и вернее.
После прогулки мы посидели немного на террасе большого оте­
ля. Я спросил себе белого вина со льдом. Он потребовал малень­
кий стаканчик вермута.
- Пить вермут в самом небольшом количестве, - сказал он, -
научил меня покойный Анатолий Федорович Кони, прекрасней­
ший из людей, мой друг, учитель и покровитель. Он утверждал , что
это итальянское вино в размере наперстка не чинит никакого зл а, а
между тем действует благоприятно на почки .
Моя ниццкая компания показалась в дверях казино. Я простился
с господином Абэг. Он с любезной настоятельностью взял с меня
сл ово непременно побывать у него в Кондамине, в двух шагах от
Монте-Карло. У него там свой небольшой домик, хорошая кухар­
ка и много редких книг, которые, если надо, будут в моем распоря­
жении.
Мы расстались очень дружественно расположенными.
С этого дня и началась наша дружба, которая с каждым свида­
нием становилась теснее, глубже и крепче. Собственный домик
Абэга в Кондамине был преуютным, премилым гнездышком: спаль­
ня, кабинет, гостиная, стол овая, ванна, кухня - только и всего .
Блестящая чистота, обилие света и воздуха радовали глаз. Наруж­
ный легкий балкон висел высоко над то синим , то голубым морем.
Комнаты соединялись турецкими из камыша, стекляшек и камеш­
ков сквозными занавесами . Кухня, под надзором здоровенной кра­
сивой эльзаски, была великолепна. Абэг любил и умел хорошо по­
есть.
Иногда он приезжал ко мне на завтрак в Ниццу. Я и моя семья
занимали комнаты в «Отель слав» * на бульваре Променад де-за­
нгле ** . Но так уж много было в нашей гостинице маргариновых
русских баронесс, скучных, натянутых , претенциозных и глупо важ­
ных, что завтракать я предпочитал за углом, на улице Св. Филип­
па, в кабачке «Рандеву де шофер»* **, где патроном бьш папа Ма­
ликорне и где завтрак, включая сыр, вино , салат и хлеб, стоил два
* «Славянском отеле» (фраиц. ) .
** П рогулка англичан (фраиц. ) .
*** «Свидщие ш оферов» (фра11ц. ) .
246

Рассказы
франка. Кормили здесь странно, но вкусно: южные огромные ви­
ноградные улитки, соус бордолез, макароны по-итальянски с пар­
мезаном, итальянская минестра, изредка мозги с черным маслом и
другие такие же необременительные блюда.
Ювеналию Алексеевичу эти завтраки чрезвычайно нравились .
«Так едали древние римляне среднего достатка» , - говорил он
одобрительно. Понемногу я узнал от него все течение его жизни до
нашего знакомства. Семья его бьmа старая дворянская и не бедная.
Большей частью Абэги служили в русском военном флоте, Ювена­
лий же Абэг учился в училище правоведения и кончил курс с малой
золотой медалью. Его пленяла суде бная карьера. Он уже прошел
стаж судебного следователя, был товарищем прокурора в Петер­
бургской судебной палате, и вдруг - несчастье: зл овещий процесс
в легких . Пришлось оставить Петербург, этот всесильный город,
где куются великие карьеры, и ехать на жаркий целебный юг в Ниц­
цу. Петербургские знакомые, чтобы не сидел он без дела, устроили
ему место атташе при ниццком консульстве". И вот уже четырнад­
цать лет, как он не покидает Ривьеры, окончательно в ней обжив­
шись .
Что так прочно и ладно связало нас, затрудняюсь сказать. Раз­
ница в годах у нас бьmа лет на десять. Он живо и остро интересо­
вался тем неясным ему и далеким от него разнобродом душ, умов и
убеждений, который пошел по России, начиная с Петербурга в на­
чале девятисотого года, а особенно после войны России с японца­
ми. Он не уставал меня расспрашивать о спорах социал-демокра­
тов с народниками, о покушениях на министров и губернаторов, о
журналах и газетах, о новых течениях в литературе, о новых моло­
дых писателях и об их начинающих учениках, о декадентах, союзах
и верованиях, о студентах и курсистках, о том, какая судьба пред­
стоит родине в ближайшем будущем. Меня же в нем очаровывало
совсем другое.
Он проходил зону спокойной, здоровой, беззлобной мудрой
старости, и он владел своим сл овом, как опытный, многознающий
председатель окружного суда, выдвигая на первый план существен­
ное и порою бросая такую характерную, незабываемую мелочь,
которая сразу освещала весь рассказ. Какими круглыми, насыщен­
ными образами выходили у него знаменитые адвокаты, прокуро­
ры, судьи, сенаторы и профессора. События же всегда имели у него
завлекательное начало, вескую, существенную середину и всеобни­
м ающий конец. От своих дальних предков, англичан, унаследовал
247

А. И. Куприн
он драгоценнейший дар: тончайшее чувство юмора и умение пользо­
ваться им кстати. Представляете се бе, какое наслаждение бьшо слу­
шать его рассказы!
Только об игре, насколько помню, мы почему-то, кажется, не
говорили... Ах, нет, впрочем, бьш один случай . Он однажды спро­
сил меня: бывал ли я в казино. Я ответил, что да, бывал. И тут же
рассказал ему о моем большом выигрыше и о том, как смешно и
внезапно бросил игру, забастовав навсегда.
-И ни-ни?
- Ни-ни . Беседа с вами куда для меня ценнее и приятнее игор-
ных впечатлений.
Так мы и отошли от этой темы об игре. Но о нравах, обычаях и
приемах мастеров рулетки он мне рассказывал много интересного .
-
Все, что вы видите в Монте-Карло, - все служит наживкою
на богатых, глупых и жадных остолопов. Опера, балет, концерты,
великолепная природа, чудеснейший воздух, чертовски красивые
женщины , пряная еда, тонкое вино ". все , все. Слыхали ли вы леген­
ду о черном траурном покрывале, которым покрывается игорный
стол, который обанкротился и лопнул от чьей-нибудь слишком сча­
стливой игры? Да. Это - правда. Какой-нибудь из столов порою
облекают трауром . Но вовсе не от горести, а для ловкой и хитрой
рекламы. Ведь рассказ о черном столе ходит по всему миру, и слу­
жителям рулетки надо только его время от времени подтапливать.
А ротозеи и балбесы всегда будут думать: ведь вот, срывают же
люди банки в Монте-Карло. Не понимаю, почему бы и мне не по­
пробовать .
То же и о самоубийствах. Конечно, они, к сожалению, случают­
ся . Не так часто, как об этом пишут романисты, но все-таки и не­
редко. Но для казино эти ужасные случаи опять-таки кровавая, но
верная реклама. Помните изумительные, сверхчеловеческие стро­
ки Пушкина:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Невыразимы наслажденья".
Бессмертья, может быть, залог?
Не отсюда ли охота на тигров и медведей, катанье с отвесных
гор в Швейцарии, страсть к воздушным полетам , к дуэлям, к рис­
кованным приключениям . Да, весть об одном самоубийстве в Мон-
248

Рассказы
те-Карло привлечет в казино два десятка искателей сильных впе­
чатлений. У рулетки нет никакой жалости. Она - машина. Лью­
щиеся в нее миллионы, как известно, ничем не пахнут. И еще есть у
казино другие рекламы, свидетельствующие о ее мягкосердечии. Это
билеты на обратный проезд проигравшимся, иногда даже с при­
бавкою корзины, где несчастливец найдет жареную курицу и бу­
тьmку вина. К такому же порядку змеиной сентиментальности надо
отнести и эту лицемерную щедрость казино к клиентам, оставив­
шим ему миллионы и обедневшим до нищеты. Им пожизненно вы­
даются в день двадцать франков, с которыми он что хочет, то и
делает. На такую сумму кое-как можно прожить один день . Ему
даже вход в казино не воспрещается, но когда он выиграет, то ему
ничего не дают, а когда проиграет, то двадцатифранковик ему мгно­
венно возвращается обратно. Но ведь здесь и дьявольский расчет:
ведь очень много шансов за то, что у человека, проигравшего мил­
лионы, могут отыскаться богатые родственники, раскаявшиеся
должники или неожиданные наследователи. Такие примеры быва­
ли, и вновь разбогатевшие нищие со стремительной жадно�тью
бросались к игорному столу, не успев даже обзавестись приличной
одеждой. Лихая это вещь и пакостная - рулетка.
Прошло с этого разговора так , должно быть, около месяца,
когда мы снова вернулись к рулетке. Не помню теперь, какими пу­
тями наш разговор подошел к тем системам игры, на которых схо­
дят с ума окончательно обалдевшие неудачные игроки (девять де­
сятых всего населения Лазурных берегов) и которые продаются
утлыми, потрепанными джентльменами на каждом шагу. Я спро­
сил прямо и коротко :
- Скажите, дорогой Ювеналий Алексеевич, ваше откровенное
мнение об этих системах.
- Чушь , - ответил он односложно.
- Но скажите, разве уж совсем невозможно, немыслимо пре-
дугадать падение шарика в ячейку, хотя бы при помощи высшей
математики, ну, там теорий вероятностей, законов больших чисел
или чего там еще.
- Положительно и абсолютно невозможно. Я в свое время
очень внимательно приглядывался к рулетке, стараясь подсмотреть
ее тайны. Нет, здесь всюду нелепый случай . Ну, хороiпо. Я заме­
тил, например, везет непременно новичку, играющему в первый раз
в жизни. Но почему? Я не знаю. Может быть, есть у каждого че-
249

А. И. Ку прин
ловека свой ангел-хранитель. Он и говорит человеку: хорошо. Хо­
чешь выиграть? На тебе на первый раз, на еще и еще. А уж больше,
батюшка, - баста . Поиграл и за щеку. Везет чаще женщинам , не­
жели мужчинам . Вероятно, у них сильнее темные инстинкты неве­
домого . Везет молодым, зд оровым людям среднего роста. Везет
случайно пьяным, а кто нарочно перед игрой напьется, как бы для
храбрости , - тому ни за что . И, однако, ни один из моих приме­
ров никуда не годится и ничего не стоит. Все равно как бы если я
сказал , что удачливы в игре владельцы серых полосатых кошек,
косые и плешивые, заики и владельцы марки святого Маврикия, -
все здесь не стоит и гроша ломаного . Вот, например, скачки. Сколь­
ко там у игрока перед стартом есть реальных, рациональных точек
опоры . Посчитайте : происхождение, конюшня, тренер, жокей, вес,
погода, предшествующие скачки . Вот они, твердые основания для
игрока, а в рулетке все иррационально: и выбор игроком номера, и
вращение диска, и прыганье шарика по ячейкам, прежде чем лечь в
одну из них. Тут все нелепо, все гадательно, все зависит от каприза
случая. Правильны и осязуемы лишь два положения: одно - это
то , что у казино всегда больше денег, чем у игрока, и другое, что
при выходе зеро все ставки водопадом низвергаются во чрево ка­
зино. И все тут.
Но я осмелел и позволил себе спросить:
- Ну, а что , если этому сумбурному вращению диска и пьяно­
му скаканию на нем шарика игрок противопоставит холодную
волю, суровую осторожность , железное терпение? Ведь лечат же
сумасшедших спокойным и умным разговором? Ведь укрощают же
стихийный бунт черни спокойной силой и даже волевым окриком?
Абэг смолк и вдруг уперся в мои глаза странным, тяжелым взгля­
дом . Мне показалось, что он хочет нечто сказать и не решается. И
еще мне показалось, что он будто бы нашел в моей душе какую-то
новую черту, для него нежданную, удивительную и как бы непри- ,
ятную.
Он сказал :
- Ну, оставим этот метафизический вздор. Теперь уже поздно .
Но я покорно прошу вас приехать ко мне завтра поутру. Вместе
позавтракаем . А потом я скажу вам два-три кое-каких слова.
Мы распростились.
На другой день , так часам к десяти утра, я приехал к нему в
Кондамин. По дороге у меня из ума и воображения не выходил его
диковинный вчерашний взгляд. Какое-то важное, большое дело
стояло за ним, так мне чудилось.
250

Рассказы
Но встретились мы так же просто и сердечно, как и всегда. Сле­
дов вчерашнего загадочного взгляда совсем не бьшо в его краси­
вом важном лице. Завтрак бьш превосходный: матлот из налимов
и превосходно , чисто по-сибирски, сдел анные толстой эльзаской
пельмени . Заметил я одну странность. Вино перед нами поставили
не в кувшинчиках , как раньше, а в небольших бокалах. И еще : преж­
де Абэг всегда закармливал меня до убою, а теперь ни разу не по­
просил повторить блюдо . От завтрака я встал совсем легким.
Когда убрали со стола, он повел меня на резной балкончик над
морем, придвинул мне кресло, угостил сигарой, сам закурил и стал
говорить :
- У меня к вам, молодой и милый друг мой, большая и, при­
знаюсь , довольно-таки дерзкая просьба. Не можете ли вы подарить
мне пять-шесть таких утр, как сегодня.
-
О, с удовольствием, - радостно ответил я. - Все мои ста­
рания, хлопоты , услуги и все мое время принадлежит вам. Распола­
гайте мною, как вам будет угодно.
-
Очень вам благодарен. Видите ли: у меня есть шесть тысяч
франков, совершенно свободных .
Он вынул из бокового кармана аккураmо сложенную и обви­
тую гуттаперчевой ниткой пачку кредитных французских билетов.
-Но мне хочется (пусть это будет мой каприз), мне хочется из
них сделать двадцать четыре тысячи. А это наращение уд обнее все­
го и вернее произвести на игорном столе в казино Монте-Карло.
Вот я и прошу вас потрудиться заместо меня . Я уже не так молод, и
воля моя не так крепка, как раньше ".
-
Как? Играть? Мне? - удивился я.
-
Вот именно, поиграть немножко .
-
А ну, как я проиграю? Деньги немалые.
-
Не проиграете. По концу нашего вчерашнего разговора знаю,
что вы выиграете . Да и, кроме того , ведь вы будете только выпол­
нять мои точные указания . Ну, идет ли, мой дружок?
-
Хорошо. Я слуга ваш, если указания ".
-
Ну, так слушайте: сегодня вы возьмете из нашей кассы всего
пять процентов, то есть триста франков. Вы непременно или учет­
верите их, либо проиграете до конца. Спаси вас судьба помогать
мне своими деньгами. Тогда все дело расстроится и чудесный опыт
пропадет впустую. Обещаете мне?
-Клянусь .
-
Все дело в способе ведения игры . Начинайте с минимальных
ставок, хоть с пятифранковых пляк и с простейших комбинаций:
251

А.И. Куприн
чет-нечет, черное-красное, пасманк ". потом колонки и дюжины.
Наблюдайте за собою! Как только вы заметите у себя наклон к
выигрышу - сейчас же повышайте ставку вдвое. Снова выиг­
рыш - снова повышение, но теперь уже вчетверо. Так ловите по­
лосу участия в арифметической прогрессии. Не бойтесь, если вам
захочется пропустить одну, две игры или повторить только что
выигравший удар. Делайте, что хотите. Только не думайте над этим.
Будьте спокойны и легки внутри себя.
Но вот пришел неизбежный момент неудачи. Вашу ставку сгреб­
ла лопатка крупье. Не обращайте внимания на это . Начинайте от­
ступл ение. Но не убегайте сразу. Уменьшайте ставки в такой же
прогрессии, как и в недавнем наступлении, пока не испарится весь
ваш выигрыш и ваша первоначальная ставка. Тогда, без передыш­
ки, начинайте новую атаку, в таком же гармониЧеском порядке
расширения и сужения, но только не переменяйте темпа игры . Ведь
костяной шарик бездушен, глуп и дурашлив,
'
а у вас есть мысль,
воля и система." Да, государь мой, - вдруг гордо повысил тон
Абэг, -единственная система, которая существует от начала ве­
ков во всем, в торговле, войне, любви и игре. Теперь остаются ме­
лочи . Когда вы почувствуете, что ваш денежный запас учетверил­
ся, то есть из триста франков образ овалась тысяча двести с малым
хвостиком, - кончайте игру. Не пересчитывайте во время игры
денег; это всегда нервирует, утомляет и рассеивает внимание. Но
если вы наверняка знаете, что сверх задачи у вас имеется излишек в
пять, десять франков, ставьте их куда попало, хоть цел�ком на один
номер, где эта мелочь или исчезнет, или увеличится в тридцать семь
раз. А затем немедленно домой, и отдыхать. Играть же вы будете
по два раза в сутки : после легкого завтрака и перед солидным обе­
дом. Надеюсь, что теперь вы уже хорошо вникли в мою несложную
теорию?
- Да. Она мне и понятна, и нравится, и внушает доверие.
- И отлично. Будьте любезны, начните сейчас же. Вот вам день-
ги , и вот хорошая гаванская сигара. Если вы ее закурите перед ва­
шей первой ставкой, то вам еще не удастся ее докурить, как ваша
игра окончится. А гл авное, не бойтесь проиграться в прах. Через
шесть часов мы начнем новую игру. Итак, не теряйте времени . Буду
ждать вас.
Я пошел в казино. Игроков в зале бьшо еще немного , что бьшо
мне с руки: я не люблю толпу, а особенно разгоряченную какими­
либо страстями. Заняв место в узком конце стола, рядом с крупье, я
252

Рассказы
тотчас же начал игру с десяти франков. Через четыре благоприят­
ных тура я уже ставил сто франков на дюжину. Бог или, вернее,
черт рулетки (всем известно, что родоначальник рулетки Блан про­
дал душу дьяволу за секрет рулетки) явно мне способствовал в этот
полдень. Сигара еще моя дымилась, не обжигая губ, когда я понял,
что очередная задача моя выполнена. Я посчитал деньги. Оказа­
лось пять франков сверх нормы . Я их поставил на номер тридцать
два и взял что-то около двухсот франков и ушел из казино. Очевид­
.цо , мне везло в этот первый сеанс. Всего только два раза я проиг­
рывал, но тотчас же . спокойно и умело выправлял неудачу. Перед
обедом я играл второй раз, взявши с собой пятьсот франков, и че­
рез полтора часа принес в Кондамин полторы тысячи. Ювеналий
Алексеевич серьезно хвалил меня за то, что не отступался от кано­
на. Через три дня шесть тысяч учетверились, и я освободился от
добровольной службы. Да, кстати, и пора уже бьmо мне думать об
отъезде в Петербург. Прошло еще несколько суток, и я приехал к
Абэгу попрощаться. Тут мы в посЛедний раз вновь поговорили о
рулетке.
- Нет горше слов, чем слова прощальные, - сказал Ювеналий
Алексеевич . - Я полюбил вас. Смотрите: ведь я никому, ни одно­
му человеку не передавал моей игорной тайны, а вас просил поиг­
рать за меня лишь потому, что хотел, чтобы вы усвоили себе мою
систему не из рассказа, а на настоящем деле, чтобы вы ощупали ее,
так сказать, перстами ... А теперь она - мой дорожный подарок вам .
Когда настанет тяжелая година, вспомните щарого Абэга и его
изобретение и идите смело поправлять ваши дела рулеткой. Моя
система никогда не сорвется.
Тут я задал ему один вопрос, который давно уже чесался у меня
на языке, но я стеснялся его предложить:
- Но почему же вы сами не играете, дорогой Ювеналий Алек­
сеевич?
- Почему? История не особенно приятная. Я никому ее не пе­
редавал. Но вам расскажу, хотя бы для предупреждения , на всякий
случай.
Видите ли, в первые годы моей жизни в Ницце я довольно-таки
часто поигрывал. Но я выиграл, как новичок, а потом и пошло дья­
вольское невезение. Проигрался дотла.
Казенных денег проиграл десять тысяч. Едва смог пополнить
растрату; весь в долги для этого влез . Но к этому времени умер в
Петербурге мой любимый дядя, адмирал Абэг, и оставил мне заве-
253

А. И. Куприн
щание в семьдесят тысяч рублей . Кое-как расплатился с долгами.
Денег осталось не так уже много. Жила тогда на Ривьере почтен­
ная старушка, моя большая приятельница, княгиня Вадбольская,
урожденная чистокровная цыганка, но умница и по повадкам ис­
тинная русская княгиня-аристократка. Вот она-то, не то по симпа­
тии, не то из сожаления, и навела меня на эту систему. Только взя­
ла с меня строгий зарок : никогда правилам этой системы не изме­
нять и за ротшильдовскими миллиардами не гоняться. И я своему
обещанию всегда твердо повиновался . Каждый год я посвящал игре
один месяц и учетверял основную сумму. Я большую вел игру. До­
ходил до миллиона. Большую часть откладывал в банк, другую на
построение вот этой кельи под елью, на остальное скромно суще­
ствовал. Но раз пришла мне в голову дурацкая и жадная мысль,
нарушив клятву, данную княгине, довести выигрыш до миллиона.
Так, блажь нашла. Ведь я тогда бьш комфортабельно уже обеспе­
чен на весь остаток жизни. Пошел в казино. Занял привычное мес­
то. Начинаю играть. Ничего, все идет хорошо. Но вот поставил я
на трансверсаль две тысячи франков. Крупье кричит:
- Rien ne va plus*.
Шарик стал, выкликают номер одиннадцать - я выиграл. Кру­
пье лопаточкой придвигает двенадцать тысяч. Я протягиваю руку.
Но туда же тянется и другая рука, красивая , выхоленная, в драго­
ценных кольцах . Смотрю - высокий, прекрасно одеть1й молодой
человек, изысканный и томный, настоящий пти-метр**. Я говорю
строго: «Мсье!» Он не менее строго тоже: «Мсье!» Я опять угрожа­
юще: «Мсье - это моя ставка», и он повторяет с угрозой: «Нет,
мсье, эта ставка моя».
Начинается ссора. Ни он, ни я не уступаем . Скандал затягива­
ется. Публика ропщет на замедление. Появляются все высшие вла­
сти казино.
- Господа, это какое-то недоразумение . Игра должна продол­
жаться. Пожалуйте, господа, в бюро. Там все это разъяснится.
В конторе, конечно, никакого разъяснения не происходит.
- Господа, вы оба должны покинуть немедленно казино . Мы
допросили очевидцев. Оставьте нам ваши адреса. Завтра вы полу­
чите точные извещения. О какая неприятность!
* Больше не идет (фраиц. )
**Щеголь (от фраиц. petit maitre) .
254

Рассказы
Но извещение не приходит ни завтра, ни послезавтра, На тре­
тий день захожу в канцелярию казино.
- Ну, как же мое дело со ставкой?
- Подождите, мсье, дело еще не расследовано. Потрудитесь
подождать несколько дней, а пока, просим, воздержитесь от посе­
щения казино.
Словом, обида и воровство канули в вечность .
На другой год опять приезжаю в Монте-Карло . Как и всегда,
сначала прихожу в канцелярию, показываю свой входной билет.
- Простите, мсье, мы не можем разрешить вам входа в игор­
ные комнаты . За вами числится какое-то порочащее вас деяние или
происшествие." Ах, нет, мсье, у нас нет времени входить с вами в
длинные и бесполезные разговоры ".
Вот и вся моя грубая, жестокая история. Дело же объясняется
просто . Прозорливые инспекторы игры давно уже поняли мою не­
победимую систему и решили избавиться от меня . Отсюда и наем­
ный прекрасный молодой человек, и комедия расследования. И вот
почему с тех пор моя нога не переступает порога казино уже пят­
надцать лет. Если будете играть - не забывайте моего случая" .
Мы распрощались и больше никогда не увиделись . Жив ли он -
не знаю. Но я к его системе так и не успел прибегнуть вторично. Не
довелось с той поры побывать на Лазурных берегах .
1932
НАТАША
Было это в 1898 году, поздней весною. В большой приморский
южный город только что прилетели скворцы . Направлялись они
на север, в черноземные, жирные богатые полосы России, на про­
шлогодние гнезда, а в южном городе остановились только для того,
чтобы передохнуть после тяжелого перелета над Средиземным мо­
рем и, отдохнув, лететь дальше, в милую родную страну.
Прилетели они утром, чуть , свет, и огромными, темными ста­
ями густо расселись по карнизам, выступам , желобам и по архи­
тектурным украшениям самых богатых, самых красивых зданий
города.
Коренные, старые жители, направляясь, по привычке, в излюб­
ленные кофейни, искусно перебегали тротуары, на которые обиль-
255

А. И. Куприн
но шлепались сверху белые, липкие комочки . Но никто не жало­
вался. Все в городе знали, что через день-два после скворцов, как и
всегда, развернутся мелкие почки белой акации, и весь город, со
всеми своими пригородами, фонтанами и лиманами, погрузится в
тяжелый, сладкий, возбуждающий аромат, магическому действию
которого одинаково подвержено и послушно все живущее , дыша­
щее и движущееся, верный знак тому, что пора разъезжаться на дачи .
Вот в один-то из таких упоительных, сумбурных, теплых дней
приехала в южный город Наташа и остановилась на Двадцатом
Фонтане, на даче своего дяди Егора Ивановича Богомолова, юрис­
консульта общества РОПиТ, то есть Русского общества пароход­
ства и торговли. Прибытие ее в суматошливые, тревожные дни
скворцов и акаций имело как будто какое-то особое провиденци­
альное значение, и никакого иного букета на груди Наташи нельзя
было придумать, как свежий пучок белой акации, который ей еще
на вокзале навязал бесплатно чернокудрый, грязный мальчуган ,
продававший газеты.
Она была еще очень молода: без малого шестнадцати лет. Но
крепкое и гибкое ее тело уже сформировалось заметно для глаза.
Ни красивой, ни - даже - хорошенькой ее нельзя было бы
назвать. Черты ее свежего, дышащего здоровьем лица бьmи несколь­
ко грубоваты. Немножко слишком длинный нос, чересчур полные
и красные губы. И все-таки она бьmа прелестна, - другого слова
не найдешь, хотя опять-таки никто бы не сказал решительно, в чем
именно заключалась тайна ее непреоборимого , мощного и безыс­
кусственного обаяния.
Она была высока ростом, с волосами каштанового цвета, пере­
ходящего в рыжий. Странные у нее бьmи глаза: то синие, то фиоле­
товые, то светло-голубые, все в зависимости от угла освещения.
Ночью же в закрытом помещении ее глаза изредка светились гус­
то-лиловыми огоньками, как они иногда светятся у лошадей. Руки
у нее бьmи не мягкие, но всегда теплые и с удивительно приятным
пожатием, а говорила она низким контральто, с легоньким порою
хрипом, - голосом, так странно волнующим старых прелюбоде­
ев. Но петь она не умела, хотя и любила всякую музыку, от гнуса­
вой шарманки до симфонического оркестра.
Женщины ее не любили, сторонились от нее, находили «совсем
неинтересной и скучной», но все же не решались отзываться о ней
дурно. Даже в простом невинном девичьем кокетстве ее нельзя бьmо
обвинить. Ей было чуждо даже инстинктивное, бессознательное
256

Рассказы
влечение пленять сильный пол взорами, словами, позами, вздоха­
ми, улыбками и игрой тела. Нет! Очаровывали в ней мужчин: ее
страстная любовь к невинным, первоначальным радостям жизни,
божественное великолепие ее расцветающего тела, тембр ее голо­
са, запах ее дыхания, пахнувшего так, как будто она только что
жевала цвет шиповника или ароматную травку; магнетические, зо­
вущие токи, исходившие из ее рук .
Ни один мужчина не мог спокойно глядеть на нее. Каждому
казалось, что ее открытый и стыдливо откровенный взор го во­
рит: «Да! Я созрела для любви, для сильных мужских объятий,
для протяжных поцелуев, для неописуемых наслаждений, которым
не будет конца. И все это для тебя, для тебя, мой любимый, мой
избранный, мой единственный в мире» . Но это говорила созрев­
шая женская душа. Сердцем и воображением Наташа была чиста
и бесстрастна.
Даже ни одна позорная книжка не коснулась ее непорочных
мыслей .
Один ученый (имя его теперь трудно восстановить), наблюдав­
ший за жизнью насекомых, сделал чрезвычайно интересный опыт.
Он достал в своем цветнике несколько женских коконов бабочки,
называемой, ну, хотя бы Z. Эти коконы он поместил в стеклянный
большой ящик, совершенно загороженный от света и помещенный
за окном. И вот, когда эти коконы в положенный срок стали разво­
рачиваться и из них наконец выползли бабочки-самки, то на дру­
гой же день ученый увидел, что все наружное окно его лаборато­
рии усыпано бабочками-самцами, которые бились, стремясь про­
рваться через непреодолимое стекло. А гл авное, все эти самцы бьmи
из породы Z. Как они могли узнать о присутствии самочек, если
их не бьшо ни видно, ни сл ышно и пыльца их никак не могла вы­
лететь за пределы лаборатории? И ученый на это ответил : «В ве­
ликолепной книге о вопросах пола мы еще не прочитали и первой
страницы . В моем же опыте я могу предположить и допустить одно
решение.
Вьmупившиеся из коконов бабочки-самки , с первого момента
своего появления на свет Божий, уже начинают свою половую жизнь
нетерпеливым зовом самца. Как они это делают? Нам неизвестно.
Может быть, у них есть возможность посьmать в круговое простран­
ство какие-то бесконечно малые вибрирующие токи, для воспри­
нимания которых у самцов есть надлежащие приемники. Но, увы!
Все это - лишь голая гипотеза!»
257

А. И. Куприн
Впечатление, которое производила Наташа решительно на всех
мужчин, было и несомненно и до очевидности мощно. В трамваях ,
в омнибусах , в театрах, церквах и на железных дорогах мужчины с
открытыми ртами не переставали пялить на нее гл аза. На улицах
ей подолгу глядели вослед и часто шли за нею два-три квартала.
Даже извозчики и ломовые по многу раз оборачивались назад на
своих сиденьях, чтобы сн ова увидеть ее. Там , у себя дома, в Рязани,
ей уже давно начали делать предложения руки и сердца, с рыцарской
готовностью ждать, ввиду юных годов Наташи, хоть пять , хоть
десять лет. Но, очевидно, она была бабочкой породы Z, а ее обо­
жатели носили другие литеры, и она уехала из «косопузой» Рязани
в блестящий, чисто европейский, южный город, где и море, и теат­
ры, и лиманы, и фонтаны, и студенты, и опера, и милый дядя Жорж.
Дача Егора Ивановича Богомолова на Двадцатом Фонтане
называлась «Ширь». Ее бы вернее можно бьшо назвать «Глубь»,
потому что располагалась она на самом краю крутого обрыва, сбе­
гавшего в море. Он уже начинал осыпаться; даче грозила неизбеж­
ная судьба рухнуть в один злосчастный день вниз и покатиться ку­
вырком в воду. Но в беспечном, живучем, веселом южном городе
кто же стал бы обращать внимание на такие пустяки? Все лето , с
утра до вечера, маленькая дача, благоухавшая петуньями и души­
стым горошком, бывала полна молодыми и молодящимися людь­
ми. Это Наташа приманивала их таинственной вибрацией неви­
димых лучей, исходивших из ее сильного, жадно зовущего , горя­
чего тела.
Кого там только не перебывало! Художники (они себя называ­
ли южнорусскими художниками) , актеры, певцы , социалисты раз­
ных толков, доктора, студенты, лохматые поэты, страховые аген­
ты , великолепно одетые франты с грязными нопями и люди без
определенной профессии, пехотные офицеры местных полков и так
без конца ... Целый день ели и пили, сбегали вниз купаться, ездили
на велосипедах, катались на лодках , устраивали пикники, спори­
ли, орали, шпиговали друг друга злыми шпильками. Но центром
всего этого движения и бурления бьша, конечно, она - спокойная
магнитная Наташа, глядевшая на мужчин, точно глядела сквозь них
в пустое пространство. Более других, по-видимому, обращал на себя
ее внимание некто Птицын , давняя знаменитость южного города,
ярый спортсмен, велосипедный гонщик, боксер, летчик, пловец,
бегун на громадные расстояния, чемпион в парусных состязаниях ,
притом еще огненно-рыжий и заика . Он говорил Наташе со своей
обычной комической серьезностью:
258

Рщ·ск(lзЬ/
-
Вы, Нната-ша, не п-представляете, как я п-п-п-опулярен в
г-городе. Когда еду на м-м-ашине, т-то мальч-ч-ишки мне кри­
чат: П-тицын! Ры-ж-жий пес!
Вероятно, он Наташе нравился потому, что в постоянной бе­
шеной карточной игре и в неумеренном употреблении наркотиков
он потопил все свои специально мужские наклонности. Его обще­
ство не волновало Наташины нервы и не раздражало ее терпения
бесконечным повторением возвышенных и сальных пошлостей.
Но однажды милый Птицын принужден бьш исчезнуть из дач­
ной компании и исчез навсегда, к большому огорчению Наташи .
Дело в том, что отчаянный рыжий спортсмен, как-то не вовремя,
при большом стечении гостей, сказал сло ва:
- С-с-с-о-ба-ба-бачья св-вадьба!
Егор Иванович рассердился, сделал ему резкое замечание и упо-
мянул что-то о «моем доме» .
Птицын ответил хладнокровно:
- Т-т-ак я лучше уйд-ду.
И ушел навсегда.
Из остальных ухаживателей (а ими бьши все посетители дачи
«Ширь») никто не тревожил Наташиного сердца. Все они, вклю­
чая сюда и лысоватого дядю Жоржа, казались ей пустыми говору­
нами, скучными приставалами, жалкими и смешными имитатора­
ми вулканических дьявольских страстей. Когда ее целовали, она
спокойно и деловито вытирала платком губы и щеки и говорила:
-Ну, зачем вы делаете глупости? Все ведь это одно притвор­
ств о! Как вам не стыдно?
Да и в самом деле, странно и смешно бьшо смотреть, как эти
уже не молодые интеллигенты неуклюже и неправдоподобно воло­
чились за простой, безыскусственной, провинциальной барышней.
Седоватый доктор Рябчиков , он же молодой порнографичес­
кий писатель, то и дело упирался глазами в грудь, в ноги, в живот
или в открытую шею Наташи, и, когда та густо краснела, он, сла­
дострастно сюсюкая и задыхаясь, приставал:
- А отчего Наташенька покраснела? Почему рака спекла? А я
видел все, все , что есть. Только никому не скажу, никому.
Художник Свербуков постоянно упрашивал Наташу позиро­
вать ему <<ДЛЯ всего». Он уверял, что пропорции Наташиного тела
как раз совпадают с пропорциями Венеры Милосской, что в Пари­
же, в Луврском музее. В доказательство он распускал холщовый
сантиметр и до тех пор измерял Наташу, пока она <не> вырвала из
259

А. И. Куприн
его рук сантиметр и, бросив его на землю, не убежала, как дикая
коза, из дачи в парк.
Певец Изорченко, лауреат театра «Ла Скала» в Милане, друг
Титто Руфа и второй в мире после него баритон (так он, по край­
ней мере, говорил), проводил время в том; что хрипел хрюком, от­
кашливался и харкал на землю.
- Осенью, - поговаривал он, - поеду в Италию, в Сальцо­
Маджиоре. Там все мы, известные певцы-артисты, проходим йо­
дистое лечению в «аква мадре» для восстановления уставшего го­
лоса. - Наташа едва терпела его сообщество. Но однажды, когда
он нежданно и грубо схватил обеими руками ее нежные, упругие
груди, она своей большой и красивой рукой залепила ему такую
великолепную, такую звонкую, такую совершенную пощечину, что
толстый баритон не удержался на жиденьких ногах, рухнул на тра­
ву и сказал, пуская ртом пузыри: «Ну, это уж свинство!» Яркие сле­
ды всех пяти Наташиных пальцев рельефно отпечатались у него на
щеке, и он с той поры не показывался в «Шири» ".
Дачто говорить : Наташины многочисленные поклонники бьши
такой же городской дрянью, людишки, выдумавшие самих себя по
старым жалким образцам , точно нарядившиеся в затасканные, вет­
хие, грязные костюмы, выкопанные из помойного мусора.
И ни одного человека!
Наташа равнодушно скучала. Родная Рязань сквозь блеск боль­
шого южного города стала все чаще мерещиться ей, как тихий от­
дых на густой траве, под белыми березами, источающими чудес­
ный смолистый запах .
И вот явился наконец настоящий человек. Именно тот самый
человеческий самец, порода которого , так же как и Наташина по­
рода, бьша обозначена небесным профессором через литеру Z.
Он не приехал и даже не пришел, а скорее притащился, потому
что на спине у него, подвязанный ремнями, висел тяжелый кожа­
ный ранец.
На балконе в это время пили вечерний чай. Спускались сумер­
ки. Разноцветные фонари горели на перилах. Путник, не входя на
ступени , ловким движением левого плеча сбросил свой солидный
груз на землю и сказал мощным, глубоким голосом (всем сначала
показалось, что он крикнул или запел) :
- Богомолов! Богомолов Егор!
Егор Иванович вышел из-за стола. Он загородил ладонью гла­
за от света, глядел и все же не узнавал пришельца.
260

Рассказы
- Простите. Ей-богу, не могу признать. Никак не припомню".
- Да и не мудрено, - свежо смеясь, ответил пришелец. - Ну,
вот тебе: таганрогская гимназия, пятый класс. Гимназист Герд, по
прозвищу «Робинзон Крузо» .
- Батюшки, - всплеснул руками Богомолов, - а ведь это ты
же все собирался убежать в Америку? А потом ты пропал и с тех
пор как в воду канул, и найти тебя так никогда и не удалось, сколь­
ко ни искали? Что за чудо - твое внезапное появление. Однакр
дай я тебя познакомлю с семьей моею. Вот жена, вот дочка, двое
мальчишек и племянница. Да садись -ка, садись за стол. Дамы тебя
напоят чаем.
Но от чая он отказался. Попросил позволения заварить себе
аргентинскую травку матэ, к которой привык на юге Америки,
шатаясь несколько лет с ковбоями . Он достал из своего кожаного
ранца горсточку серо-зеленой сухой травы и бросил ее в кипяток.
Потом вынул оттуда же серебряное ситечко и серебряную трубоч­
ку и стал медленно втягивать ртом буроватую влагу.
- Без этого зелья, - говорил он, - не обходится в тропиках
ни один всадник, выполняющий тяжелую работу. Матэ так же не­
разлучно с ним, как длинные многозарядные пистолеты и лассо,
свернутое бунтом. Травка, по правде сказать, неважная на вкус и
невыразительная." Хотите попробовать?" Но выпьешь ее, и уста­
лость как рукой снимет, и самое кислое настроение сменяется бод­
рым и жизнерадостным. Прямо - волшебная травка. Кто к ней
привык - отвязаться трудно .
Его стали расспрашивать об американской жизни и о приклю­
чениях. Он рассказывал охотно, но как-то уж очень деловито и сжа­
то . Все эти великие реки, высоченные горы, непроходимые болота,
безграничные пампасы, крокодилы, удавы, ядовитые насекомые,
буйволы и краснокожие индейцы - все страшные чудеса, застав­
лявшие женщин вздрагивать, казались ему давно приевшимися,
давно неинтересными вещами и явлениями.
Он убежал из дома не из-за робинзонства, а потому что не мог
более переносить вечной ненависти и грубых попреков истеричной,
злющей мачехи. Сначала ему удалось попасть юнгой на большой
парусник. Потом он стал стюардом на пассажирском пароходе,
затем ковбоем в Техасе, дальше - работал в цирке, был жокеем на
скачках , разводил свиней и так далее и так далее. Он изъездил Аме­
рику от Канады до Мексико и от Сан-Франциско до Чикаго .
Он знает в совершенстве одиннадцать ручных ремесел и до сих
пор не перестает в них упражняться. Теперь он стоит (как говорят в
261

А. И. Куприн
Нью-Йорке) около тридцати тысяч долларов; немного больше. Лет
через пятнадцать у него будет их сто. А теперь он задумал вместе с
двумя компаньонами открыть экспорт американских лошадей в
Старый Свет. Его - знания, компаньонов - деньги . «Но, кроме
того , я хочу жениться, и непременно на русской девушке. Амери­
канки хороши для представительства, как вывеска для мужниных
«бюзнес» , но в деле они плохие помощницы , избалованы. Ах, это
уже не отважные, трудолюбивые спутницы прежних старинных
трапперов, суровых культивизаторов Северной Америки!»
Он говорил дальше. Наташа глядела на него , не отрываясь и,
от напряженного внимания, слегка полуоткрыв рот. Впервые ей так
нравился весь этот мужчина, рослый и загорелый, с двумя Глубо­
кими, вертикальными, серьезными морщинами на лбу и с почти
детской улыбкой, показывавшей на мгновение все его крепкие зубы,
слегка желтоватые, как старая слоновая кость .
Он говорил спокойно и уверенно, не ища и не подбирая слов.
Легкий американский акцент едва чувствовался в его речи, не пор­
тя ее; руки и короткий, едва уловимый жест умно оживлял порою
его сл ова. И еще заметила Наташа, что иногда широкие ноздри
Леонида Герда вдруг раздувались, и в эту секунду глубокий голос
его звучал тише и еще глубже, а в коричневых гл азах, внутри их,
зажигался золотисто-желтый, бегучий огонек.
В общем, этот русский американец, свалившийся на дачу
«Ширь» , точно с неба, производил простое впечатление большой
физической и моральной силы, вместе с упругой выдержкой и ред-
ким самообладанием.
.
В начале десятого часа он поднялся из-за стола и сказал :
- Простите, я сегодня по делам изъездил и избегал весь юж­
ный город, очень устал и, с вашего позволения, пойду спать .
Егор Иванович предложил ему для ночлега свободную комна­
ту в мезонине, где отлично можно было постлать постель на дива­
не. Но Герд любезно отказался:
- Я с давних пор сплю на открытом воздухе. Такая уже при­
вычка, еще с Техаса. В комнате, даже очень обширной, мне всегда
кажется тесно и душно, и я подолгу не могу заснуть. Ты, Егор, обо
мне не беспокойся. В моем походном саке имеется превосходная
кровать , а если хочешь, даже и небольшой домик с крышей. Глав­
ная для меня задача найти такой кусок земли , откуда меня никто не
погонит: ни владелец, ни арендатор, ни городской сторож. Есть
такая земля � сделай милость.
262

Очер ки
Землю Богомолов придумал. Шагах в ста от «Шири» был боль­
шой запущенный и заброшенный участок Ковалевских. Туда и днем
люди избегали заходить, таким он казался нелюдимым и скучным.
А посредине его возвышалась полуразрушенная временем , неког­
да историческая, ныне всем светом забвенная башня. На нее од­
нажды взбирался отчаянной души летчик Птицын и, сойдя вниз,
сказал: «Ничего, кроме мусора и лет-т-тучих м-м-мышей».
- Вот, эта самая башня мне годится, - сказал Герд. - Прово­
ди меня туда, сделай милость.
Они пошли, за ними увязалась вся семья . Полный месяц стоял
на небе. Стрекотали кузнечики. Пахло горько и мило полынью.
Просто весело было глядеть , с какой быстротой и ловкостью изго­
товил Герд свой ночлег. Щелкнул какими-то кнопками, растянул в
четыре стороны квадратный кусок тугой парусины, покрыл ее шер­
стяным одеялом, и у него образовалась прочная, пружинистая кро­
вать .
- А если дождь , - сказал он, - то у меня в запасе непромока­
емый брезент.
Все нашли его логовище и удо бным, и оригинальным, и прак­
тичным , и даже изящным.
- А вы не боитесь тарантулов и скорпионов? У нас их мно­
го, - сказала госпожа Богомолова.
- Э, пустяки, - отозвался он. - Кругом меня шерстяная ма­
терия. А все эти ядовитые твари ужас как боятся овечьей шерсти. И
знаете, почему? Потому что овцы уже в продолжение многих сотен
тысяч лет с великим удовольствием их пожирают. Они для овец -
как сыр рокфор для француза-лакомки.
Потом все распрощались. Но Герд на минуточку оттянул Бого­
молова.
- Мне с тобой, Егор, надо кой о чем важном переговорить , -
сказал он. - Нет ли здесь поблизости какого-нибудь ресторана, где
можно за коктейлем поболтать минут десять - пятнадцать?
- Ресторан есть, и очень недалеко. За коктейль не ручаюсь, но
ваша излюбленная сода-виски найдется .
-
П()йдем же.
Трудно сказать , о чем они беседовали в эту лунную ночь, в
третьестепенном кабачке «Венеция», но оба разошлись задумчи­
вые, серьезные и, по-видимому, не сговорившиеся . А на другое
утро, часов в семь, русский американец опять пришел на дачу
«Ширь». Наташа, точно поджидавшая его , быстро сбежала вниз,
по лестнице .
263

А. И. Куприн
-
Вот, Наташа, - сказал Герд серьезным, даже, пожалуй, тор­
жественным тоном (и он бьш бледен), - вот моя куртка, а вот пу­
говица от нее. Пришей.
Он так и обратился к ней на <<ТЫ». И Наташа, точно понимая
душу и тайну этого фамилиарного обращения, ответила с готовно­
стью:
- Да. Я это сделаю с удовольствием и очень прочно.
А когда она кончила пришивать пуговицу, он положил на стол
мокрый мешок и сказал:
- Вот моя утренняя добыча. Здесь двенадцать бычков, кото­
рых я нынче утром выудил, а это - убитые мною птицы жербаи .
Иди и приготовь мне завтрак. И знай, что все то, что мы с тобою
делаем, - это обряд помолвки у краснокожего племени сууксов.
- Я твоя, - так жесерьезно ответила Наташа. - Я ждала тебя .
- Знаешь ли ты, что мне тридцать шесть лет?
- Ты прекрасен.
- Подумай, не очень ли я стар для тебя?
- Я тебя люблю, - ответила она и поцеловала его руку. А он
поцеловал ее в темя.
А вечером они уехали в железнодорожном вагоне туда, в род­
ную Наташе Рязань, чтобы вступить в христианский брак после
языческой помолвки.
1932
РЕЗ ЕДА
Скромный, мало известный, но все-таки талантливый и многи­
ми любимый писатель Иван Горбачев получил однажды, через ре­
дакцию, небольшое письмецо:
«Дорогой Иван Иванович! Случайно нашел в одной из русских
газет, издающихся в Париже, Вашу отличную статью о Марлинс­
ком (Бестужеве), подписанную Вашим давним, еще С.-Петербур­
гским псевдонимом, и захотелось мне брюхом (как говорил древ­
ле Александр Сергеевич) снова повидаться с Вами, выпить по ста­
кану, по два, по три доброго вина, поговорить о странностях люб­
ви , о поэзии, о превратностях судьбы, о музыке и балете . Если это
письмо дойдет до Вас, приезжайте ко мне, в мой одинокий домиш­
ко, зовущийся «Вилла Резеда». Но сначала известите меня о приез-
264

Ра ссказы
де, чтобы я мог Вас встретить. Адрес: Город Тур, отель «Наси о­
наль» . Ваш Федор Алексеевич Серебрянников» .
У Горбачева как раз выпадало, по его службе, три свободных
дня . Он телеграфировал старому приятелю, что приедет через пол­
суток, к семи часам пополудни, и очень быстро уложил свой по­
ходный чемодан , видавший очень многое в своей кочевой жизни.
Ранним утром поехал он по железной дороге в Тур . Путь не бьш
долгим: всего часов шесть без малого или с небольшим излишком.
Без труда нашел Горбачев гостиницу «Насиональ», где его уже до­
жидался Серебрянников. Они по-прежнему, по-псевдорусски, триж­
ды облобызались . Но встреча, после пятнадцатилетней разлуки,
была сначала и нелегка, и стеснительна, и как-то принужденна.
Сразу увидели друг у друга седину в волосах, морщины на лице,
утомленные, потерявшие прежний блеск глаза, уже требующие тол­
стъ1х стекол .· Но день бьш теплый, радостный, обед в гостинице -
превкусный, местное белое вино - упоительно прекрасно. Уже за
кофеем , поданным на веранду, густо затканную виноградными ло­
зами, приятели, сами того не замечая, нашли друг в друге прежние
забытые лица, прежние милые, знакомые гол оса . Впечатление не­
давней суровой отчужденности ласково сгладил ось .
Закуривая сигару, так приятно запахшую в предвечернем воз­
духе, Серебрянников сказал:
- Как я люблю этот старый тихий, благородный город Тур .
Давным-давно уже знаю его , а все он не может ни наскучить, ни
надоесть мне. Ведь, подумайте, нигде во Франции, ни в одном де­
партаменте или городе не говорят таким прекрасным, чистым и
красивым языком, как здесь. И нигде, пожалуй, так не любят цветы
и не умеют за ними ухаживать, как в Турени. Недаром ее и называ­
ли раньше «Садом Франции». В Туре мужчины вежливы и внима­
тельны; женщины прекрасны, спокойны и горды. Жаль, что сегод­
ня нам осталось уже мало времени, а то бы показал вам все, чем
знаменит наш старый Тур: кафедральный собор, с его удивитель­
ным витражом, почтенные развалины крепости одиннадцатого сто­
летия, осколки древних рыцарских башен и многое другое". Осо­
бенно мил небольшой, хорошо сохранившийся дом , который был
выстроен по приказанию славного короля Франциска Первого для
его друга и гостя, великого художника Леонардо да Винчи . Какой
там чудесный камин и как наивно, как красноречиво прелестна
простая студия маэстро !" Но уже надвигается вечер. Чтобы нам
засветло попасть на виллу «Резеда», надо ехать немедленно. У меня
265

А. И. Куприн
двухколесный экипаж, а дорога нельзя сказать чтобы бьmа особен­
но гл адкая.
Ему подвели к воротам гостиницы стройную молодую лошадь,
запряженную в двуколку с необычайно высокими колесами. Они
уселись и поехали. Хозяин правил. Горбачев немного устал от же­
лезной дороги и от крепкого сладкого вина. Его борола дремота.
Точно сквозь колеблющиеся вуали, видны были по обеим сторо­
нам дороги яблоневые и грушевые деревья, низко клонящие под
бременем плодов свои ветви; на полевых межах, точно долговеч­
ные сторожа, стояли узлистые, крепкие грецкие орехи, широко рас­
пустившие свои кроны. Неизвестно, как они проехали эти пять­
шесть верст до имения Серебрянникова. Запомнились лишь розо­
во-малиновые облака заката, отороченные расплавленным золо­
том ; запомнился радостный, нетерпеливый лай собак, учуявших
издали своих людей . Высокий русский работник открыл им воро­
та, светя ручным фонарем . Спать друзья легли рано.
На другой день Горбачев встал с зарею, но уже застал хозяина
в саду, за работой. На нем был белый широкий халат, как на хи­
рурге или живописце. Утро бьmо яркое и прохладное. Казалось,
что остатки ночного тумана еще висят, цепляясь за кусты, и дере­
вья, и травы, и тают на солнце в радужных переливах.
Удивительный аромат - нежный и прекрасный - отчетливо
стоял в воздухе. Он как будто давно уже был Горбачеву известен,
близок и радостен, но он никак не мог его узнать, а только ловил
его жадными ноздрями.
- Чем это так прелестно пахнет, Федор Алексеевич?
-Ах, Господи, да неужели забыли! Резеда, мой друг, резеда!
Самый милый, самый любимый и самый застенчивый русский цве­
ток: резеда, сохранившая в путях на север свое персидское наиме­
нование. В нашем доме она играет роль семейных пенатов. Однако
здравствуйте. С добрым утром! Смотрите, вот идет мой сотрудник
и пайщик, урядник славного донского войска станицы Раздорской,
Петр Евстафич Гладк ов. Прошу любить и жаловать. Познакомь­
тесь, господа. Вы, Гладков, принесли бы нам всем троим кофе сюда
в сад, а я покамест покажу моему приезжему другу наше хозяйство.
Они пошли смотреть хозяйство. Оно было больших размеров:
в два гектара, чуть поменьше двух русских десятин, но Горбачев
должен был откровенно сказать, что еще ни разу в жизни, ни в лю­
бительских фермах, ни в агрикультурных школах, ни в садах и цвет­
никах профессионалов, ни на хозяйственных выставках он не ви-
266

Рассказы
дывал такого чудесного соединения упорной творческой работы,
математической практичности , вкуса, знания красоты и восторжен­
ной любви к делу, как на вилле «Резеда» .
Серебрянников водил его по узеньким дорожкам, геометричес­
ки пересекавшим его владения, и давал объяснения таким же лас­
ковым, нежным и глубоким тоном, каким говорят матери, показы­
вающие своих обожаемых грудных детей.
- Нет, вы присмотритесь-ка! Ни од ин квадратный дюйм у нас
не вдовствует, не пустует и не затеняет соседей. Только что снимем
ранние весенние овощи - сейчас же обильно удобряем истощен­
ную землю и уже заботливо подготовляем ее к летнему и осеннему
материнству. Поглядите, как мы жадно и заботливо бережем каж­
дый кусочек места. Вот, например, курятник. В умелых руках осно­
вательное куроводство - это верный и солидный источник дохо­
да. А, кроме того , куриный помет - незаменимое удобрение для
многих деликатных цветов и для тонких овощей . Но курятник, ви­
дите ли, к нашему огорчению, занимает не менее чем шестнадцать
квадратных сажен. Этакая досадная утрата. Но мы все-таки пере­
хитрили чертов курятник . Мы на его плоскую крышу навалили
аршинный сл ой лучшего чернозема, утрамбовали его и посадили в
нем самые редкостные сорта салато в, нуждающихся в заботливом
попечении. Ну, я вам скажу, и всходы же у нас были на курятнике.
Просто великолепие!
С такой же строгой экономией света, воздуха и места развели
мы наш плодовый сад. Смо:rрите: все яблони у нас карликовые, не
выше, как по бедро взрослому человеку, и это все один и тот же
сорт - изумительный кальвиль. Царь всех яблоков, который в раз­
резе благоухает лучшей клубникой. А в промежутках между яблонь­
ками тянутся шпалеры, на которых медленно и сладостно зреют,
вися, первоклассные, гигантские груши - дюшес.
Поглядите на наши парники, на наши оранжереи, на стеклян­
ные колпаки, охраняющие самые нежные и чувствительные рост­
ки. Обратите также внимание на то, что на окраинах , где солнце­
пек , стены густо вымазаны ярко-белою краской. Там, на трелья­
жах, доходят томаты , персики, сливы ренклоды, абрикосы и ман­
дарины, впитывающие в себя отраженное, усиленное, горячее сол­
нце. Дальше в огороде вы увидите, что у нас ни одна полоска земли
не лежит втуне. Вот эти валы артишоков. Здесь выращиваются, под
прикрытием, дыни канталупы «Женни Линд» и «Генерал Пре­
скотт» . Дальше вы видите стройный ряд лип. Это - приют для
267

А. И. Куприн
наших пчел. Четырнадцать ульев у нас, под присмотром казака
Гладкова. В оранжерее мы выгоняем ананасы и - не без успехов: у
нас охотно их берут большие фруктовые магазины и шикарные
рестораны, потому что наши гораздо ароматнее, чем привозные
африканские. И, наконец, у нас не остаются без дела обширные по­
греба в нашем доме: там мы выращиваем шампиньоны - для себя
и на продажу. И я без хвастовства могу сказать, что дела наши идут
отлично: за тринадцать лет существования фирма уже имеет десять
золотых медалей и множество похвальных листов. Клиентура наша
тверда и обеспечена: продаем все, что выращиваем . Прошлый год
дал чистых двести тысяч с лишком . А почему? Потому что все мы -
суть работающие на паях : у меня четыре пая, у Гл адкова - два, у
жены его (отличная работница) один, у прачки (она же кухарка)
один. Остаются два пая на наем случайных работников и на хозяй­
ственные мелочи. Эта паевая система - лучший рецепт для вдох­
новенной работы.
Две десятины земли было у Серебрянникова, и они с первого
взгляда показались гостю необыкновенно обширным хозяйством,
требующим для ухода за ним, по крайней мере, полсотни усердных
работников. Но когда он вместе с хозяином обошел и осмотрел все
гряды сада, огорода и цветники; все парники и оранжереи, все пло­
довые, кустовые, шпалерные и фигурные насаждения; все грунто­
вые сараи, где в изумительном порядке хранились горками всех
сортов удобрения и лежали хозяйственные орудия; загоны для гу­
сей и свиней, отделенные металлической решеткой; проточный пруд
для карпов; голубятни; водопроводы и еще очень многое, что не
удержалось в зрении и в памяти; когда совсем утомились его ноги,
спина и внимание - тогда совершилось странное превращение:
богатая ферма, вся залитая, вся переполненная буйными радостя­
ми оплодотворения и плодоносия, понемногу стала казаться Гор­
бачеву сначала как будто бы не так уж, не особенно большой, по­
том совсем небольшой, потом даже маленькой и, наконец, вовсе
миниатюрной, вроде японских садов, в которых на квадратном
аршине умещаются: и река, и мосты, и пагода, и бонзы, и кедры, и
цветы, и море, и дальний вулкан ".
- Это у вас оттого, - сказал Серебрянников, - что вы непри­
вычно натрудили глаза резким, зеленым светом. Пойдемте-ка в дом;
через час ферма станет настоящих размеров.
Вечером, после обеда, гость и хозяин опять, как и вчера, сидели
на широком резном балконе и пили чудесное белое вино. Оно было
268

Ра ссказы
местного, туренского происхождения, но вьщержанное и воспитан­
ное в умелых, любящих руках. Оно оставляло во рту, вместе с лег­
кой сладостью, тот нежный аромат, который свойствен избранным
рейнским винам.
Еще не темнело, но дневная жара уже спадала. Слабый, едва
заметный ветерок приятно освежал лицо. Казак Гладков ходил
между грядами и поливал растения. Овощи он поливал из боль­
шой лейки. Приятелям с балкона слышно бьшо, как дробно бара­
банила о большие листья размельченная, упругая струя . А для
цветов казак приносил маленькие леечки и работал с ними осто­
рожно и беззвучно.
И вот тихонько пришло к ним на балкон милое, ласковое,
неописуемое, ни на что другое не похожее благоухание освежен­
ной резеды. Пришло и принесло с собою свою скромную радость .
Друзья примолкли и долго так сидели, не говоря ни слова в ве­
черней, благовонной тишине, под смуглеющим небом.
Первым заговорил наконец Серебрянников .
- Странно, - сказал он, - очень странно относились русские
люди к резеде, которая как раз всего охотнее растет и всего лучше
пахнет в средней, черноземной полосе России. Н и в одних стихах
резеда не бьша воспета, а в романах и повестях она всегда является
символом пошлости и мещанства наряду с канарейкой, геранью и
олеографической картинкой . Высоко ее ценили и держали не для .
клиентов, а для себя отличные садовники из чехов и латышей. Но
нужно сказать, что любил резеду и русский мужик, который дал
цветам такие прекрасные, меткие и поэтические названия и у кото­
рого так развито чувство обоняния . Едва только удалось крестья­
нину путем сверхчеловеческого труда или путем наглого мошенни­
чества выбраться из черной, грязной, курной избы в полутораэтаж­
ный новый дом, с палисадником, то первым долгом заводил он под
окнами резеду <<ДЛЯ душевной утехи» . Интеллигенция и аристокра­
тия никогда не интересовалась этим незаметным цветком , ибо у него
не бьшо ни ярких красок, ни больших размеров. А между тем вот
чему осмелюсь я уподобить мало заметную резеду в кругу других
цветов, пышных, любимых, множество раз воспетых , вошедших
даже в историю человечества, в виде гербов и кровавых воспоми­
наний. Представьте себе, что в некоторой стране, в некотором зна­
менитом столичном городе бьm назначен съезд и роскошный бал
для всех дам и девиц, прославленных красотою и принадлежащих
к самым высокодержавным родам. Вы видите это великолепие ко-
269

А. И. Куприн
стюмов, созданных искуснейшими портнихами мира? Эти фамиль­
ные бриллианты в коронах? Эти утонченные манеры? Красоту этих
породистых лиц и тел, в которых льется голубая кровь многих ве­
ков и сотен поколений? Видите ли их высокие, стройные фигуры,
гордо и высоко поднятые головы, самоуверенные, холодные, гля­
дящие сквозь людей взоры? И, наконец, слышите ли вы шепот вос­
хищения, томные вздохи , изысканные комплименты, льстивые мад­
ригалы, которые следуют за торжественным шествием венчанных
красавиц?
Но вот по залу вдруг проходит молодая девушка. Кто она -
мне трудно представить . Фрейлина одной из светлейших дам? Лю­
бимая чтица королевы? Последняя принцесса разрушенного вели­
кого герцогства? Она не высока ростом, но никакого изъяна нет в
ее цветущей, радостной молодости, ни одна неловкая линия не на­
рушает стройных пропорций ее легкого, точно воздушного тела.
Она идет быстро, точно скользит или низко летит над паркетом. В
синих глазах у нее теплая ласка, в улыбке - дружеская нежность.
Она скоро проходит через зал и исчезает в противоположной вы­
сокой двери . И никто из · знатных мужчин не остановил на ней сво­
его взора. Лишь юный шестнадцатилетний паж, почти дитя , вос­
клицает во внезапном восторге:
-
О, Господи, как она хороша! Она в тысячу раз милее всех
титулованных, всех знаменитых, всех просл авленных красавиц.
Серебрянников оста новился , налил два стакана вином и про­
должал :
-
Вот такая именно девушка - моя прелестная резеда. И так
же как милая девушка никем не был а замечена, так и о цветке резе­
да очень немногое знают люди. А между тем жизнь ее очень инте­
ресна.
Мало кто знает о том, что скрытная резеда горда и застенчива.
Вы, может быть, уже слышали или читали об уп орной, странной
неужи вчивости одного цветка с другим. Каждый опытный садовод
вам об этом расскажет. Не уживаются друг с дружкой всегда одни
и те же породы . Конечно, этим раздорам есть такие ясные причи­
ны, что их, пожалуй, поймет и человек .
Например, некоторые растения, распускаясь или отцветая, сбра­
сывают с себя такое громадное количество мусора, что им покры­
вается весь сад и венчики всех других цветов; другие выделяют из
себя липкие вещества, покрывающие их листья и стебли. Пчел ы,
бабочки, мотыльки и другие насекомые, переносящие с цветка на
270

Рассказы
цветок их любовную пьmьцу, избегают этих растений. Оттого-то
опытный садовод никогда не разобьет своего сада поблизости к
аллеям из простых тополей или белой акации.
Но гораздо загадочнее и таинственнее вражда между растения­
ми, вызываемая лишь разностью их ароматов. Вы спросите: «Да
неужели у цветов есть чувство обоняния?» Кто знает, может быть ,
и есть. Установил же один немецкий профессор, путем тщательных
наблюдений и опытов, что древесные нежные почки обладают спо­
собностью видеть предметы, правда, сл або, едва заметно, в образе
смутных теней, но все-таки видеть. Отчего же не допустить обоня­
ния у цветков?
И вот в этом неисследованном, темном для нас мире резеда
является самым разборчивым цветк ом. Она не терпит около себя
ни гвоздики, ни петуньи, ни настурции, ни туберозы, ни гиацин­
та, ни левкоя, ни ночного табака. И даже к розе, к этой всеми
признанной царице цветов, она чувствует стыдл ивую холодность
и почтительность .
- Н о вы не думайте! - воскликнул вдруг Серебрянников с
неожиданным оживлением . - Не думайте, что во Франции не
любят и не чтут резеду за ее превосходный, чудесный аромат. Ведь
Франция - первая страна в мире по силе и тонкости обонятель­
ных впечатлений . Знаете ли вы, сколько сортов благородной резе­
ды вывели французские садоводы в своих парниках? Ровно трид­
цать ! И между ними самый удивительный сорт - это резеда с бе­
лыми лепестками, благовоние которых несказуемо прекрасно. Этот
цветок носил милое название: «Цветок любви» . Теперь он стано­
вится редкостью. Увы! вырождается . Секрет ухода за ним пропал
со смертью садовника.
Но есть у резеды одно, невыгодное для нее свойство: она ни за
что не хочет давать из себя своей божественной эссенции, как ни
бились над этим величайшие изобретатели тончайших духов в Па­
риже и в Грассе. Очень авторитетный знаток ароматов, господин
Живодап , говорил мне однажды в Париже:
- Тысячи опытов производили специалисты по духам, чтобы
вытянуть из резеды ее благоухание. Тысячи раз пробовали найти
его лабораторным путем. И - ни малейшего успех а! Вот принеси­
те мне в пробирке хоть одну каплю жидкости благоухающей резе­
дою, и я, за открытие мне вашего секрета, немедленно уплачу вам
кругленький миллион наличными деньгами . Но, нет, - это , кажет­
ся , свыше рук и средств человеческих!"
271

А. И. Куприн
-
И правда, - продолжал Серебрянников и посмотрел на
часы . - Нет цветка более чувствительного и более нежного, чем
резеда. В грунте и в горшке она цветет долго со скрытой радостью,
но только сорвите ее, и - все равно - в воде ли или у вас в руках
она через час перестанет пахнуть, а через два ·- завянет.
Потом хозяин бросил сигару через балкон и спросил:
- Если вы настаиваете на том, чтобы ехать в Париж с ночным
поездом, то нам, пожалуй, спустя немного, и пора будет собирать­
ся. А может быть, вы передумаете и останетесь ночевать?
- Сердечно благодарю, - сказал Горбачев. - Но мне завтра
утром на службу. Вы ведь знаете, как французские патроны пунк­
туальны.
- Да. Это так, - согласился Серебрянников, - я пойду скажу
казаку Гладкову, чтобы запрягал.
На прощанье, перед отьездом, он поднес гостю премилый бу­
кет цветов. Но резеды в нем не бьшо.
1932
ГЕММА
Зачем полковник Лосев таскал с собою, среди всякого домаш­
него хл ам а, натисканного в дряхлый кожаный чемодан , эту совсем
ненужную, бесполезную вещицу - он, пожалуй, и сам не мог бы
ответить. Долгий и тяжелый путь его вовсе уже не был удобен, что­
бы возиться с пустячными игрушк ами: дорога из Петербурга на юг
России в добровольческую армию, дьявольская Гражданская вой­
на, отступление. Новороссийск, Константинополь, Болгария, Сер­
бия и, наконец, Франция." Вся жизнь заключалась в лихорадоч­
ном складывании и раскладывании походных вещей, которые с
каждым этапом убывали в количестве. Но - странно - дешевень­
кая сердоликовая печатка никогда не терялась. При разборке и сбор­
ке вещей она как-то сама лезла на глаза, и ее механически швыряли
на дно чемодана: «Все равно, места совсем не занимает, а вес пустя­
ковый». Так , после многих странствий и приключений добралась
русская печатка инталье, аляповатая на вид, до славного и добро­
го города Парижа, до столицы мира, успокоилась прочно на мра­
морном сером надкаминнике, в шестом этаже гостиницы «Старая
272

Рассказы
Гаскония» , на самом краю города-гиганта. И уже успела вся по­
крыться пьшью . Полковник Лосев из блестящего когда-то акаде­
мика и флигель-адъютанта сделался отличным городским шофе­
ром. За работой бьш всегда трезвым, с пас
саж
ирами приветливым,
владел свободно и изысканно французским языком, а гл авное, бьш
весьма осторожен в езде и никогда не соглашался мчаться дуром,
как бы яростно этого ни требовали нервные дамочки и нетерпели­
вые господа. Оттого-то и клиентура у него бьша постоянная и со­
лидная, на которой он жил , не испытывая особенно резкой нужды.
Правда, бывали иногда черные полосы безработицы или заба­
стовок, когда поневоле приходилось туже затягивать живот.
Как-то, в один из таких мрачных дней , взглянул случайно пол­
ковник Лосев на свою сердоликовую печатку и подумал:
«Я за нее заплатил в Гдове, у старьевщика, когда-то пять руб­
лей. Почему бы теперь не попытаться загнать ее в какую-нибудь
лавочку случайных старинных вещей? Франков так за шесть , за
пять, а то и за четыре или три? На кой мне черт наконец эта дурац­
кая птица и эта мордатая кошка?»
Сказано где-то давно уже, чуть ли не в Екклезиасте: «Брюхо
пустое - ноги резвые». Вставши рано утром, полковник Лосев ус­
пел к вечеру обегать все магазины редких старинных вещей на ули­
це Фобур-Сант-Онорэ* и великое множество парижских лавок <<Ан­
тикитэ» **. Но успеха он не имел ни малейшего. Кое-где сердолик
брали в руки, равнодушно разглядывали на свет и холодно говори­
ли: «Такими предметами не интересуемся» . В другом месте, сонли­
во взглянув, бросали сердолик на прилавок. «Не береМ>>. А в тре­
тьем, ничего не сказавши, коротко и отрицательно качали голо­
вой, и так - без конца.
Но вот однажды как-то пришлось полковнику Лосеву присут­
ствовать на вечере в пользу нуждающихся русских увечных вои­
нов, где входная плата была очень умеренная, а программа весьма
богатая. И там он случайно, за буфетом, познакомился и с удоволь­
ствием разговорился с почтенным стариком, господином Конопа­
товым. Конопатов бьш московский кондовый человек, когда-то
упорный и ревностный старообрядец и принадлежал раньше к бо­
гатейшей семье, торговавшей на Балчуге искони веков железным
ломом.
*Предместье святого Онорэ (фра11ц. ).
•• «Старина» (фраиц. ) .
10 1087
273

А. И. Куприн
Этот старозаветный человек совсем поразил и очаровал свои­
ми своеобразными знаниями удивленного полковника. Он умно и
очень интересно говорил об архитектуре древних русских храмов
XI и ХН столетий, о старых сл авных изографах и яконописцах пра­
вославия, унесших с собою в вечность тайны своих способов, при­
емов и чудесных нетленных красок; о древних ризах, панагиях, пла­
щаницах, паникадилах, светильниках и о прочей строгой лепоте
церковных приборов в давно ушедшие времена. Потом разговор
ил и, вернее, импровизированная лекция как-то сама соскользнула
на Урал и Екатеринбург, где и до сих пор еще живут замечатель­
ные резчики по камню, специалисты по малахиту и яшме, большие
искусники ловко обделывать второстепенные цветные камешки в
печатки, вставочки и другие игрушки ...
Вот на этом-то месте полковник Лосев , до сих пор слушавший
старообрядца раскрыв рот и развесив уши , решился вполголоса ска­
зать о своем сердолике.
К его удивлению, Конопатов заинтересовался :
- На сардониксе?
- На сердолике.
- Ну, да это - все равно. Но сардоникс - и звучит знамена-
тельнее, и отдает Библиею. А кстати, скажите внешние приметы
вашей вещички .
При этом Конопатов сжал в ладони рыжие волосы своей боро­
ды и тотчас же распустил их .
- Первое, - начал полковник Лосев, - первое: на самом вер­
ху, в левом углу, сидит, раскрыв клюв, маленькая, хорошенькая,
серенькая птичка. А внизу, справа , сидит на полу презлющий ко­
тяга с большущими злыми глазами и глазеет на птичку. А по диа­
гонали между ними протянута надпись : «Птичка поет, а кот не
ГЛ ЯДИТ» .
- И это все? - спросил с иронической усмешкой старообря­
дец и еще раз заутюжил и разутюжил рыжую б ородку.
- Да, как будто бы все...
- Ах, господин полковник , господин полковник . Память-то у
вас должна бы быть повострее . Ну, хотите, я вам сейчас кое-что
напомню.
- Пожалуйста, прошу вас, буду очень благодарен.
- Хорошо. Да неужели вы и взаправду не заметили, что в сло-
ве птичка перекладина на литере и так угнута вниз, что уже полу­
чается не п, а широко расставленное м. Отчего и выходит не птич­
ка, а как бы скорее мтичка.
274

Рассказы
-
Ах, Боже мой. Да ведь это верно. Как же я зазевался-то?
-
И еще я вам кое-что укажу. Мтичка-то ваша, конечно, се-
ренькая, а все-таки на правом нижнем перышке у нее есть тоню­
сенькая розовая полосочка. Так, чуть-чуточная.
-
Ну, уж этого , признаюсь , я никогда не примечал , - развел
руками Лосев. - Но вы-то, вы-то откуда все это знаете, ваше сте­
пенство? Ума не могу приложить. Чудеса какие-то !
Конопатов еще раз сжал и распустил бороду.
- У меня, видите ли, ваше высокоблагородие, - глазок-смот­
рок. Тем все мы, купцы, и живы. А вот позвольте-ка мне на этих
днях, так завтра, послезавтра, к вам наведаться на квартиру. Очень
бы желал поглядеть на вашу мтичку.
-
Пожалуйста, пожалуйста, - заспешил полковник Лосев. -
Сделайте честь и милость. Позвольте , я сейчас на картоне вам мой
адрес напишу. Я человек холостой и свободный, от пяти вечера до
восьми всегда дома. Очень буду рад вас увидеть!
Через три дня почтенный старообрядец Конопатов постучался
вечером в дверь крошечной гостиничной комнаты полковника
Лосева.
- Вотя и пришел вас навестить, - сказал он, снимая пальто . -
Ну, уж надо правду сказать: к вам взбираться - все равно что Б ал­
каны переваливать.
Полковник засуетился бьшо.
-
Сейчас я чай вскипячу. А может, красненького винишка бу­
тьшку разыграем? У меня есть недурное божелэ...
Но Конопатов от угощения решительно отказался:
- Благодарю от души, но отложим этот кутеж на другой раз.
Теперь у меня времени - всего пять минут, и то в обрез, в обрез. Я
пришел, чтобы посмотреть на ваш резной сардоникс. Покажите,
сделайте милость . А это не он ли у вас на камине? Позвольте полю­
боваться?
Лосев предупредительно вытер тряпкою пыль с сердолика и
передал его старообрядцу. И он сам залюбовался тем, с какой бе­
режной уверенностью и свободной ловкостью его гость рассмат­
ривает печатку, деликатно переворачивая ее с боку на бок и щуря
гл аза . И - странно: с каждым движением осторожных пальцев
Конопатова сердолик становился изящнее и красивее и приобре­
тал все новую, свежую, наивную прелесть .
«Вот точно так же, - подумал Лосев , - внезапно хорошеют в
руках знатоков и специалистов предметы их глубокого ведения:
10*
275

А. И. Куприн
вина, костюмы, лошади, драгоценные камни, книги, женщины и
холодное оружие» .
- Да, - сказал протяжно Кононатов, поднимая глаза на пол­
ковника, - эта вещичка, поистине можно сказать, не деревянная ,
а прекрасная художественная резьба по ониксу, по самому твер­
дейшему, после алмаза, камню, который свободно режет стекло.
И, посмотрите, что за чудесная, тонкая работа, какая тонкость и
сколько терпения! Это - настоящая гемма инталье, и ее смело мож­
но поставить рядом с прекрасными образцами Древней Греции,
Древнего Рима и эпохи Возрождения! «Инталье» - вот как назы­
вались у знатоков такого рода шедевры. Вы, вероятно, не хуже меня
знаете кое-что об этом великом искусстве, о резьбе по твердому
камню?..
- Простите, Евмений Силыч, - почтительно, но без ложного
стыда сказал полковник, - простите мне мое полнейшее неведе­
ние в этой области, но я - весь внимание. Говорите, пожалуйста.
- Хорошо. Этому искусству уже много тысяч лет, и началось
оно чуть ли не с того древнего времени, когда человек с четверенек
стал на две ноги, С самого каменного периода. Вековые п ирамиды
и старинные саркофаги заключают в себе сначала искусно выре­
занных скарабеев , мистических жуков. Потом художество идет
выше. В сокровенных заклятых усыпальницах фараонов ученые
люди, нарушая загробную волю мертвецов, выкапывают из-под
праха веков изумительные каменные доски, на которых артисты
тех времен вырезали охоты, пиры и войны вел ичайших владык,
придавая событиям непонятную нам теперь красоту и условную
верность. Затем - Древняя Греция, воистину золотой век челове­
чества, какой-то божественный радостный расцвет красоты и ис­
кусств : зодчества, ваяния, живописи , танца, любви и жизни. Вот
когда искусство резьбы по камню достигло своего кульминацион­
ного пункта . Знали ли вы как следует государственный Эрмитаж в
Санкт-Петербурге? Там бьша одна древнегреческая гемма, барель­
еф, вырезанный из сардоникса. Лучший художник того времени,
по имени Александр, провел целых двадцать лет в работе над этим
чудесным произведением искусства. Вот что такое геммы, сударь!
Но золотой век канул в бесконечность, увлекая с собой много
тайн и недоговоренных слов . Владычество над миром перешло к
жестоковыйному Риму. Рим жил широко и жадно; жестоко и суро­
во даже в свои изнеженные времена. Бани, акведуки , термы, триум­
фальные арки, победные колонны - вот бьшо его завоевательное
творчество . Однако в резном по камню искусстве Рим оставил кое-
276

Рассказы
где свои могущественные следы. Какие удивительные портреты,
какие выразительные профили , дышащие силой и властью ! И, ка­
жется, первыми изобрели римляне небольшие сердоликовые печат­
ки с изображением родового герба, которыми они припечатывали
свои восковые послания. И вот последний этап : эпоха Возрожде­
ния. Искусства снова расцветают, как сад, после мокрой осени и
снежной зимы, весною. Из-под земли люди выкапывают забытые в
ней еще с дохристианских времен самые дивные, самые прекрас­
ные творения из мрамора, радостно воспевающие не мрачный ас­
кетизм, не подавление всех страстей, не вражду и отвращение к пло­
доносной и плодотворной земле, ради далекого и холодного неба,
но буйную прелесть жизни, но огненную сладость и силу любви,
ослепительную красоту нагого человеческого тела и обилие всех
блаженств, так щедро рассыпанных по чудесной земле".
И тогда же, точно по могучему призывному сигналу, появляет­
ся на свет великое множество гениальных художников, которые с
божественной щедростью, с языческой радостью принимаются ода­
ривать мир такими великолепными произведениями искусства, что
и до нашего времени, через много столетий, они остаются несрав­
ненными и неподражаемыми; и даже секреты их творения не оста­
лись в поучение слабонервному потомству.
Вот тогда-то, в роскошную эпоху Возрождения, вместе с живо­
писью, архитектурой, ваянием и другими искусствами, возродилось
и искусство резьбы по камню, требующее ума, зоркости глаза, фан­
тазии, терпения, а еще больше вдохновения. Тогда вошло в моду
носить на указательном пальце правой руки оправленные в сереб­
ро или золото резные геммы, изображающие гербы, девизы, крип­
тограммы, а порою даже профильные портреты знатных особ.
Иногда богатые господа и госпожи сами приносили к резчику при­
обретенные ими редкие, еще не тронутые сардониксы и заказыва­
ли сделать из них то-то и то-то , по их личному вкусу и разумению.
Но художники в ту пору бьши люди гордые и самоуверенные. Рас­
сказывают об одном старинном живописце, что когда в мастерс­
кую к нему зашел король Филипп Второй, император Испании и
многих других стран, и стал, глядя на работу маэстро, давать ему
советы и указания, то художник вдруг остановился и, опустив кисть
книзу, сказал:
- Мне кажется, ваше королевское величество , что если бы вы
присутствовали при сотворении мира Господом Богом нашим, то ,
наверное, не преминули бы сделать Ему несколько полезных заме­
чаний?
277

А. И . Куприн
И король - ничего - промолчал . Так и творцы гемм ... Они
необыкновенно высоко ценили свое резное искусство и держали его
на недоступной высоте. И надо сказать, что тогдашние князья цер­
кви, как и князья мира, всячески любили, отличали, награждали и
баловали их, не говоря уже о том, что часто прощали им великие
прегрешения против всех десяти заповедей Господних.
Сохранился в преданиях один чрезвычайно характерный рас­
сказ о Бенвенуто Челлини, величайшем резчике по всем металлам,
минералам и камням и в то же время величайшем на свете проказ­
нике, и о святейшем папе, не могу теперь вспомнить - Клименте,
Павле, Сиксте или о каком-нибудь другом?
Случилось так , что , находясь на службе у строжайшего и власт­
нейшего из пап, Бенвенуто Челлини уехал из Рима, не спросясь, без
разрешения , и оставив все порученные ему работы недоконченны­
ми. Неизвестно было, по каким из прелестных итальянских горо­
дов носили его страсть к приключениям, любовь к жизни, ненасыт­
но жадный темперамент и дьявольская вспыльчивость , но до Вати­
кана уже успели добежать темные глухие слухи о каком-то обижен­
ном аббате , о похищенной у родителей девушке, о пропоротом
шпагой боке завистливого и наглого конкурента. Но вот Челлини
вернулся в Рим, с великим трудом добился разрешения предстать
перед грозные очи папы. Со смущенной душою, но с обычным гор­
дым видом вошел он в малый, интимный покой ватиканского двор­
ца, где сидел святейший отец, окруженный ограниченным числом
любимых кардиналов . Святейший отец уже давно накопил много
гн ева против Челлини в сердце своем . Поэтому он сразу накинулся
на художника с укорами и бранью.
- Мессир Челлини , - сказал он, - вы уже давно своим мерз­
ким поведением, неучтивостью и небрежностью перетянули ту сла­
бую нить терпения , на которой висело наше благорасположение к
вам, заставлявшее нас скрепя сердце прощать вам многие ваши гнус­
ные преступления и ваш позорный образ жизни. В этой руке, -
продолжал он, потрясая сжатым кулаком , - нередко лежали: ваша
грязная честь и ваша жалкая жизнь. Но ныне - видите - я разжи­
маю пальцы и предоставляю вам падать в бездонную пропасть. Но
прежде - и я на этом настаиваю - вы должны мне дать ясный и
правдивый отчет в том, куда вы девали данные нами вам золото ,
серебро и драгоценные камни, предназначавшиеся для исполнения
наших заказов. И , наконец, под страхом тяжелой кары за ложь,
расскажите нам, какие причины заставили вас оставить Рим и что
вы делали в своем долгом отсутствии?
278

Рассказы
Разгневанный папа умолк, но тут, на свое горе, льстиво слад­
ким голосом вмешался приближенный кардинал князя церкви
Строццо дель Пабло.
-
Святейший отец наш, - сказал он, - как больно и как горь­
ко нам, вашим покорным рабам и верным служителям, созерцать
неудовольствие и скорбь, омрачающие светлейшее чело великого
Понтифекса, владыки всего христианского мира! И кто же явился
причиною этого справедливого гнева? Презренный человек, низ­
кого происхождения, мелкий ремесленник, именующий себя худож­
ником! О! эти художники! вечные посетители кабаков, друзья раз­
вратных девок, шумные буяны, кропатели злых эпиграмм, подон­
ки общества, язычники, а не христиане.
Но в этот момент Челлини , успевший оправиться от страха, в
который его повергла папская немилость, вдруг оставил свое мес­
то и большими шагами направился прямо к креслу великого пер­
восвященника. В руках у него бьm прекрасной работы кипарисо­
вый ларец, украшенный по краям и по углам изумительными се­
ребряными узорами . Не доходя трех шагов до подножия кресла­
трона, он остановился, стал на колени и протянул ларец к ногам
папы.
-
Слова его эминенции , синьора кардинала, - сказал Челли­
ни ясным и приятным голосом, - были подобны мухам на стекле:
мухи жужжат, они бьются о непроницаемую поверхность, они мо­
гут загрязнить стекло, но сделать ему они ничего не могут. Одна
только воля святейшего отца моего может наказать меня или на­
градить. Здесь , в этом ларце, заключены и мое обвинение, и мое
оправдание. Судья же мне только его блаженное святейшество,
князь церкви, папа римский.
Тогда папа сделал знак двум отрокам, стоявшим в белых пар­
човых одеждах по бокам его тр она, и они приняли из рук Челлини
ларец, открыли его крышку и так, в раскрытом виде, поднесли его
к очам первосвященника. Наступила ти шина в зале. Папа долго
рассматривал содержимое ящичка, и все присутствующие видели ,
как постепенно прояснялось лицо папы и как , наконец, оно озари­
лось светом божественной радости . Зоркий же глаз Челлини успел
увидеть в глазах высочайшего владыки теплый блеск удер жанной
слезы.
-
Посмотрите, - сказал папа, обращаясь к кардиналам. - По­
смотрите на это совершеннейшее творение. Вот перед вами тайная
вечеря Господня, изображение которой с неподражаемым искусст-
279

А. И . Куприн
вом вырезано из многоцветного сардоникса. О! поглядите, какое
дивное распределение цветов, пятен и прожилок. Госп одь наш
Иисус Христос в белом хитоне, агнец чистый и непорочный, при­
шедший заклаться за грешное человечество. На груди же у него воз­
лежит апостол Иоанн, кроткий и нежный - весь стремление к не­
бесам . Оттого и одежда у него голубая. А дальше апостол Петр. Он
стремителен, он страстен , он горяч . Он отрубает ухо рабу Малху,
он же до третьих петухов трижды отрекается от Спасителя, и он
же, снедаемый вечным раскаянием , требует, чтобы его распяли го­
ловой к месту, где бьши на Голгофе ноги Спасителя, он же тот ка­
мень, на коем основал Господь церковь свою, которую не одолеют
силы вражие до скончания света. Вот почему Петр - в красной
одежде. Красный цвет - символ власти и душевного горения. А
вот и Иуда. Он в темно-коричневом одеянии. Какой мрак! Ибо не
будет прощения ни ему, ни диаволу.
Но вот что восхищает и умиляет до слез наше сознание: милли­
оны, может быть, лет лежал этот камень в земле на дорогах, в пьши ,
в небрежении. И вот поднял его однажды художник, поглядел на него
и сказал: этот дикий, необработанный камень создан Богом для воз­
величения священной памяти о Сыне Его. И тогда взял он незатей­
ливый резец свой и после медленной терпеливой работы создал свы­
ше предначертанную ему последнюю трапезу Господню...
И затем папа громко произнес:
- Приблизься к нам, возлюбленный сын наш Бенвенуто . Да
будет благословенно имя твое и пути тв ои. Ошибки твои я тебе
прощаю властию, данной мне Богом. И счетов между нами больше
нет. Пусть твой гений по-прежнему служит восхвалению милости и
радости Господней.
И дал папа позволение Бенвенуто Челлини поцеловать свою
святую руку, и все видели, как папа любовно положил руку на го­
лову художника. А потом папа встал со своего сиденья и произнес
страшные слова, обращенные к придирчивому кардиналу Строц­
ци дель Пабло:
- Ты не мягкий, всепрощающий церковнослужитель. Ты верб­
люжий кал, ты погонщик мулов , ты скопец... Не хочу я видеть мер­
зкого лица твоего . Уйди от меня надолго, пока не получишь изве­
щения. Творение же прекрасного мастера Бенвенуто Челлини се­
годня же будет отнесено в собор Святого апостола Петра и постав­
лено в алтаре главного притвора.
280

Рассказы
-
Вот видите ли, - продолжал старовер Конопатов, - види­
те ли, каким великим обаянием обладали художники времен Воз­
рождения и каким беспримерным уважением пользовались они у
людей силы и власти. И поэтому не мудрен о, что они с горделивым
презрением, с обидной насмешкой встречали советы профанов и
грубо отвергали домогания темных, сомнительных богачей. Да и
зачем им было отдавать свои шедевры в грязные, невежественные
руки плебеев, когда папы, императоры, короли и герцоги Европы
за великое счастье считали приобретать их геммы и первые знат­
ные красавицы Старого Света лучшим украшением для своих строй­
ных шей и блистательных плеч признавали камеи, вышедшие из­
под резца одного из итальянских высоких мастеров! ..
Ну, а теперь о вашей гемме, о вашем коте со мтичкой. Да, я
повторяю опять : это - настоящая гемма. Конечно, не расцвета
эпохи Возрождения, а, скорее, ее конца, но вещица все-таки сто­
ящая внимания. Посмотрите, как тонко, умно и расчетливо мастер
использовал все цветовые эффекты. Розовая жилочка в сердолике,
вот вам и готово перышко малиновки. Полуоткрытый клюв - эк­
стаз. Кот серый и притом самый лукавый, откормленный, глаз-то
у него не то янтарного , не то хризолитового цвета, желтый, но
ободок-то у глаза почти черный, ибо хищный котяга, беспощад­
ный. Пустячное - скажете - инталье, а, сколько в нем находчи­
вости , старанья и любви! Мастер - безусловно итальянец, ну а
надпись-то позднее придумал и сделал наш брат, новгородский
гусеед, из Новгорода Великого . Надпись преехидная и презани­
мательная. Настоящее русское густое остроумие. А где вам ее при­
обрести случилось?
- В Гдове, у захудалого старьевщика. За гроши мне досталась.
- Так, так, так-с. Крадишка, значит.
- Вероятно.
- Да чего же вероятнее. Я, когда мне шел тридцать третий го-
док, - время-то сколько утекло, - собственными глазами эту
мтичку видел и хорошо запомнил . А видел я ее в Пскове, младшем
брате Новгорода, в музее Поганкинских палат. Тогда же мне ста­
рый-престарый сторож рассказывал, что эта геммочка слывет как
бы амулетом : кто ее носит с собою - тот может не бояться внезап­
ной и пагубной любви к особе другого пола. Волшебная, видите
ли, вещица.
Тут, кстати, Лосев поведал староверу о недавних своих попыт­
ках продать кота с мтичкой, но Конопатов даже руками замахал.
281

А. И. Куприн
- Бросьте и думать об этом . Такое чудесн ое изделие нельзя псу
под хвост бросать. Луврский музей тоже ее у вас не купит, уж боль­
но густо-русский юмор. Нет, раз попала гемма вам в руки, держите
ее у себя крепко.
Полковник пожал руку Конопатову.
- И правда, - сказал он. - После вашего чудесного рассказа
мне жалко стало думать о продаже. Пусть уж у меня живет и от
роковой скоропостижной любви меня охраняет.
1932
УД ОД
Над университетским ботаническим садом прошумел мгновен­
ный, крупный, теплый, весенний дождь . Червонное зарево заката
сквозь гущу ветвей бросало на свежие газоны пурпурные, фиолето­
вые и лимонные пятна, которые двигались, качались и трепетали.
Цветущие паникадила розовых каштанов разливали свой прекрас­
ный, почти человеческий, но греховный запах, от которого у жен­
щин раздуваются и вздрагивают ноздри.
Профессор Сапожников встряхнул и сложил свой зонтик .
«Уйдет ли наконец мой навязчивый незнакомец? - подумал он
с досадой. - Или уж мне самому придется оставить привычное
насиженное местечко? А жаль!»
Но незнакомец не помышлял об уходе. Короткий обильный
дождь был для него, казалось, всего лишь точкой с запятой . Поста­
вив ее, он продолжал свой монолог нудным, тонким, плачевным
голосом и все в том же вычурном, патетическом стиле:
- Ч удеса-то какие творятся на небе, на земле и в воздухе! Преж­
де, бывало, созерцаешь их, и сердце замирает от блаженной радос­
ти и от сугубой благодарности. Н о ныне душа обомлела, заскоруз­
ла от ударов судьбы и уже недоступна стала высоким чувствам .
Да ведь и то сказать ". Разве человеку, которого завтра поведут
на виселицу или на хирургическую тяжелую операцию, - разве ему
придет в голову любоваться красотами утренней зари, милым пе­
нием пташек, ароматами цветов? Ведь все его мысли совокуплены
в ожидании завтрашнего ужаса...
Ну вот, итак, прошу простить меня великодушно в том, что я
продолжаю мою печальную и злосчастную эпопею. Знаю я сам ,
282

Рассказы
отлично знаю, о покровитель угнетенных, что кому же интересны
чужие вопли и стенания , когда нет на свете ни одного человека,
довольного своей земной участью. Есть в русской мудрости, у рус­
ских мужиков такая умная , хотя и не очень эстетическая поговор­
ка: «Каждому своя сопля солона» , извините за грубоватое слово.
Но ведь также надо войти и в положение одинокого человека, вся
душа которого так переполнена обидами и неудачами и так изны­
вает от принудительного вечного молч ания, что уж дольше тер­
петь ему стало невмочь, и одно только средство от грядущего безу­
мия - это исповедаться вслух перед умным и добрым человеком" .
Так не разрешите ли?
-
Что ж, - согласился профессор лениво, - говорите , пожа­
луй . У меня еще четверть часа свободны.
-
Покорнейше вас благодарю, о ценитель драгоценных кам­
ней! И тем более ценю вашу милость, что нет у меня ни малейше­
го намерения разжалобить вас для цели гнусного попрошайниче­
ств а. Нет, не карман мой пуст, а душа моя переполнена до отказа.
А на хлеб и на ночлег денег у меня хотя и в обрез, но все-таки
достато чно.
Ну вот, значит, женился я на этой девушке, на Паве. Имя-то ее
настоящее бьшо Полина, или попросту Павлина, а в уменьшитель­
ном виде Пава. Да и шло ей очень это коротенькое в четыре буквы
имечко, по ее плавной походке и по ее гордой манере, хотя всего-то
она бьша - белошвейка.
В первое-то время, пока молодоженами мы жили, нужда как-то
еще не очень тяготила нас. Казалась почти незаметной и легко пе­
реносимой. Я служил регистратором в правлении юго-западных
железных дорог; она бегала в свою мастерскую , неподалеку от на­
шей квартиры, состоявшей всего из комнаты и кухни, в полуподва­
ле. Так себе жили , ничего себе" . Я, по крайней мере, эти первые
месяцы и до сих пор вспоминаю, как самые райские. В общем, вы­
ручали мы оба в месяц: я - тридцать два рубля с дробью, она -
около двадцати, иногда чуточку больше, иногда - чуточку мень­
ше, а все-таки - жили .
А потом пошла привычка, окончилось сладкое брачное удив­
ление, охладились вулканические темпераменты. К тому же заве­
лись некоторые знакомств а; расширились потребности . В театр
стали ходить, в цирк , в оперу, на симфонические вечера. К тому же
Пава, страсть до чего похорошевшая после замужеств а, стала уже
чересчур далеко , не по средствам нашим, франтить , финтить и ко-
283

А. И . Куприн
кетничать. То ей надо шляпку модную, то горжетку новую, то кор­
сет шелковый, то ботинки лакированные. Но держала себя строго
и целомудренно, а это для меня и бьшо постоянным молчаливым,
но ядовитым и непереносимым укором. Взял за себя я красивую
бабу - значит, навалил на себя неудобоносимую ношу. Изворачи­
вался я и туда и сюда, как угорь, вытащенный из воды, чтобы уве­
личить наш б юджет. " Куда там. Чем больше человек старается,
вертится, упрашивает - тем меньше судьба его слушается. Подхо­
дить к удаче надобно весело и небрежно, так : ручки в брючки да
еще посвистывать при этом, как будто ты не гнешься под тяжким
грузом, а так себе, вышел прогуляться после изысканного завтра­
ка. Я же всегда был робким человеком и кисляем ".
Но, подумайте-ка, и мне наконец стала судьба улыбаться; на­
доел я ей , должно быть, хуже горькой редьки своими жалобами,
укорами и канюченьем . Получил я однажды приватную работу,
весьма срочную, важную и большую. Сделал ее, можно сказать, на
двенадцать баллов с плюсом и получил за эту работу весьма круп­
ное вознаграждение: целых сорок пять рублей . Грандиозную по­
лучку эту надо бьшо, по уговору, спрыснуть легкой выпивкой, куп­
но с товарищем, который рекомендовал меня работодателю. Так и
сделали: на пять рублей вьmили водки, закусили таранью и варе­
ными раками и закончили наш кутеж парой хамовнического пива.
Тут-то приятель мой и пристал ко мне, как собачий репейник:
«Пойдем да пойдем в проходку. Чтобы от нас, когда домой при­
дем, не пахло винищем. Пойдем, говорит, до лошадиных бегов. Там,
говорит, из-за забора отлично-хорошо можно глядеть, как лошади
между собой соревнуются в красоте и резвости бега». Ну, что же?
Надо бьшо дружку удовольствие сделать, хотя я в лошадиных ры­
систых бегах тогда вовсе ничего не понимал и занятием этим не
интересовался. Пошли. Пришли . Оказывается, щелки-то в заборах,
через которые бесплатно можно было любоваться, теперь все бе­
лыми свежими дранками заложены и наверх невозможно взобрать­
ся , потому что гвозди понатыканы . Остриями вверх .
Но приятель опять пристал :
- Ах, милый дружище, разорись еще на два целковых, пойдем
на неблагородную трибуну. Купи, ради праздничка, парочку билетов.
Ну, что тут поделаешь? Деньги -два рубля, уж не такая ог­
ромная сумма, а услужливый приятель Жуков в самом деле сдел ал
важное одолжение. " Кстати, и самому любопытно стало на бега
посмотреть. Хотя один раз в жизни. Взяли мы в будочке билеты и
284

Рассказы
пошли на место, а по дороге, проходя через буфет, еще у стойки по
крупной рюмке зубровки тяпнули. Сидим мы на своих местах, про­
сто на деревянных дл инных скамейках, и смотрим на бега. Ничего.
Хорошо. Можно даже сказать, весьма красивое зрелище. Лошади
красивые, и, если мимо трибуны нашей, так прямо вихрем летят,
ажно дух захватывает. Наездники горячатся, гикают на рысаков ,
публика орет ... Но тут подошел антракт. Пошли мы в буфет и сно­
ва зубровки долбанули. Жуков и говорит:
- А пойдем-ка, я тебе покажу те кассы, где на лошадей ставят
пари.
Ну я , конечно, согласился, потому что у меня уже в голове шу­
мело. Показал он мне. Какая-то дл инная загородка, а в ней все че­
тырехугольные дырочки, вроде окошечек, и на каждой сверху над­
писи: ординарный, двойной, тройной. Жуков мне всю эту механи­
ку объяснил . Мне ничего, как будто бы даже понравилось . Занят­
ная игришка. Дернули опять у буфета, на этот раз уже коньяку мар­
телевского. После этого я и взъерепенился.
- Пойдем, - говорю, - к тотализатору. Я сейчас хочу ставку
поставить .
Он говорит:
- Дай и мне взаймы два рубля. Я тоже поставлю и тебе за это
самую верную лошадь посоветую.
Я ему отвечаю:
- Вот тебе два рубля и помни, что от меня больше ни копейки
не получишь.
- Да дай же, я хоть те бе лошадь укажу.
- Не надо, сам выберу. Покажи-ка мне на программке, какие
лошади в следующем заезде побегут.
- Коли так, ладно, - говорит он и отчеркнул нопем несколь­
ко лошадей. Я взглянул. Метнулось мне в глаза название Удод, и я
сказал:
- Вот на этого Удода я и поставлю. И никаких.
Тот возопил:
-Да не придет никогда Удод в такой компании. Он и ихних
хвостов не увидит .
- Ан нет, - говорю, - придет, да еще на первом месте будет.
На него и поставлю в ординаре.
- Эй, Кузьма, перестань ершиться. Не делай глупостей". Ну,
хочется тебе деньги на ветер бросить , поставь на Удода рублевку в
тройнике, и баста .
285

А. И. Куприн
Но тут уж я уперся . Обругал Жукова за то , что лезет моими
деньгами распоряжаться, пошел к тому окошечку, на котором бьша
надпись «Ординар», сунул в нее остатние тридцать рублей и
говорю:
-На Удода!
Артельщик козлобородый на меня глаза выпялил :
- На Удода?
- Именно на него , на Удода.
- А сколько же ставите?
- Да ведь сами видите сколько . Тридцать целковых.
Тот даже головой мотнул.
- Ваше дело . Извольте принять квитанцию .
-
Чувствительно вас благодарю.
И пошел прочь от него . Оно, по правде сказать, пьяноват я ма­
лость был, однако все-таки успел заметить, что пропасть всякого
бегового народишка собралось со всех сторон на меня поглядеть,
подивиться, и только я вокруг и слышал : «Вот этот самый , на Удо­
да. Вон-вон, налево, на Удода». Пальцами показывали. А какой-то
рыжий мальчишка, так он, сукин сын, прямо мне в лицо продекла­
мировал стишок: «Вот эта урода ставит на Удода». Хотел я бьшо
его за виски оттаскать, да на круге зазвонили, что сейчас будут ло­
шадей выводить .
Пошли мы с Жуковым опять на трибуну и сели на прежние ме­
ста. Жуков уж больше не пиявит меня, оставил в покое. Только
изредка вздохнет да головой укоризненно покачает. Наконец вые­
хал и Удод, запряженный в американку. Казалось, что его наездни­
ку было самому стыдно за свою лошадь, - так он неуверенно и
робко оглядывался на публику, наполнявшую трибуны. Казалось,
что даже десятилетний мальчуган нашел бы этого рысака особой,
совершенно случайно попавшей на ипподром.
Когда на старте пускали лошадей, то Удод артачился и кобе­
нился свыше всякой меры. Из-за него пришлось пять раз возвра­
щать всех лошадей назад, обратно к стартовой линии . Но когда
удалось наконец пустить рысаков сравнительно ровно, то Удод
сразу же оказался позади всех лошадей на десять корпусов, увели­
чивая это расстояние с каждой саженью. И бежал он не тем ров­
ным, размашистым ходом, который составляет прелесть беговой
лошади, а какой-то неуклюжей, нелепой собачьей рысью. По всем
вероятиям, он бьш сильно запущен и года два не тренирован . Ког­
да, обогнувши крутой поворот, он проходил вдоль неблагородной
286

Рассказы
трибуны, сотни насмешек и ругательств посыпались на него и на
его растерявшегося наездника со стороны бесцеремонной, буйной
на язык, серой толпы.
- Кляча! Водовозка! Шкапа! Похоронная процессия! Ты что,
Чижов? В чухонские вейки поступил? Вали прямо на живодерку!
Татарам на махан этого одра!
Однако же странное и даже невероятное явление происходило
в этот день и в этот заезд на беговом кругу. Отличные первокласс­
ные, много раз призовые рысаки , все , как сговорившись, не лади­
лись и не шли . Не могли идти, не хотели. Что ни шаг, то сбой или
проскачка. Кто скажет, какая тому бьmа причина? Разнервнича­
лись ли чересчур рысаки еще с начала заезда на долго неудавав­
шемся старте? Погода ли бьmа такая, очень тяжелая? Сговорились
ли подлецы наездники в конюшнях? Или просто здесь играл роль
сумасшедший случай, нелепо выпадающий раз в сто лет? Один ры­
сак хорошего доброго характера испугался летящей программки и
понес, и остановить его едва смогли уже на третьем кругу; другая
лошадь упала, у третьей размоталась сбруя, четвертая захромала.
Словом, первым пришел к призовому столбу почти шагом этот чер­
тов Удод. Другие или сами сошли с круга, или их дисклассифици­
ровали за сбои и проскачки.
Тут уньmый, тонкоголосый человек остановился, громко выс­
моркался и сказал :
- Ну, как вы думаете, милостивый государь мой (простите, ни
имени вашего, ни отчества, ни звания не имею чести знать) , как вы
думаете, какую сумму выдал мне тотализатор за все мои шесть би­
летов, приняв еще во внимание то обстоятельств о, что я был еди­
ным и единственным человеком на всем ипподроме, который иг­
рал на Удода? Хоть приблизительно прошу сказать .
Профессор зевнул в темноте и ответил принужденно:
-
Я в этом деле мало чего понимаю . Ну, ск ажем, рублей сто?
Двести?
- Ах, нет. Подымай выше. Получил я ровно девять тысяч и
девятьсот рублей . Вот вам и сто - двести.
- Да-а . Это сумма! - ленивым баском протянул профессор. -
Особенно для человека небогатого. И я надеюсь, что вы, конечно,
все эти деньги, упавшие к вам как бы с неба, употребили умно и
расчетливо на самые необходимые хозяйственные нужды?
Совсем уже теперь невидимый в темноте человечек завозился
на скамейке, засопел и завздыхал.
287

А. И. Куприн
- Эх, ваше превосходительство, если бы так. А ведь я оказался
жалкой росомахой, последним болваном , настоящим преступни­
ком, которого надо бьшо бы выдрать публично, на городской пло­
щади, при всем честном народе!
Получивши деньги, отправился я немедля с бегов домой. По
случаю выигрыша не хотел идти пешком, сел в трамвай. А кредит­
ные бумажки старательно уложил в задний боковой карман шта­
нов и пуговочку тщательно застегнул . Сижу в трамвае, а сам, нет­
нет, возьму и рукой карман пощупаю. Хрустят? Хрустят! И, по­
мню, все мне с почину рыжего хулигана лезли в голову рифмы на
слово Удод: Удод, урод, идиот, скот, приход, расход, приплод, ком­
пот... На последней станции, перед самой нашей квартирой, сошел
я с трамвая. Еле выкарабкался, такая бьша неимоверная теснота...
Стал на тротуар, ощупывая себя сзади. Хрустит ли? Ан нет, чув­
ствую одно мягкое сукно, обольстительного хруста уже не слышу.
Очевидно, в толкотне проклятые воришки успели подрезать мой
карман и вытащить из него кредитные знаки .
Как мокрая, побитая собака, явился я к жене и рассказал ей всю
мою трагическую историю. Пава слушала молча и потом не сказа­
ла ни слова. Только лицо ее потемнело и под сжатыми челюстями
заходили бугорки. Я начал бьшо говорить о том, что надо извес­
тить полицию, найти нумер трамвая, дать объявление в газетах.
Но она резко встала, швырнула мне в лицо чулок, который только
что штопала, причем очень больно стукнула меня по виску што­
пальным грибом, и с презрением, с желчью и с гневом вскрикнула:
- Сам ты Удод, никуда не годный! И больше ты, расслаблен­
ный дурак, меня никогда не увидишь.
Собрала всю свою женскую хурду-мурду, завязала в платок и
молча ушла.
Так я и не знал очень долго, что с нею и где она. Всеведущий
Жуков уверял меня, что будто бы она сошлась с цирковым бор­
цом, по фамилии Максим Слонов, а весом восьми с половиною
пудов . И что уехали они обое в Астрахань. Не знаю, правда это
или не правда. Жуков соврать тоже не дорого возьмет. А вот сегод­
ня получил я от Павы письмо из города Баку. Пишет, что живет
хорошо, чего и мне от души желает. И при том покорнейше про­
сит, чтобы я согласился на развод по при чине якобы моего полней­
шего полового бессилия. И вот я теперь хожу и думаю: согласиться
или нет? Ведь не сам ли я виноват, что бедняком на бедной женил-
288

Рассказы
ся. Да и эта печальная история с Уд одом... Как вы думаете, ваше
сиятельство?
Но профессор ничего не думал, кроме того , что незнакомец
окончательно ему надоел.
- Не берусь судить, - сказал он, - дело не мое, и я в этих са­
мых разводах ничего не смыслю. Позвольте вам пожелать спокой­
ной ночи.
Он встал и пошел, быстро поглощаемый ночным сумраком.
1932
БРЕДЕНЬ
Молодой ученый агроном, Василий Васильевич Воркунов, воз­
вращался не спеша домой, в черникинскую удельную усадьбу. У
ноги его устало плелся рыжий , в белых пятнах гончий выжлец За­
катай, выпустивший почти на пол-аршина красный мокрый язык.
Три затравленные русака болтались у Воркунова через правое пле­
чо, а левое плечо оттягивало тяжелое ружье, давившее на ключицу.
Бьшо тепло, всего градусов восемь-девять ниже нуля по Рео­
мюру. Далекие снега без границ казались то скучно зеленоватыми ,
то вяло желтоватыми, а в глазах медленно плавали черные точки.
Мысли текли сонно и несвязно .
Думал агроном о петербургском сельскохозяйственном инсти­
туте, о практических работах, о том министерстве, к которому он
бьш причислен и которое в насмешку называлось «министерством
непротивления злу».
«И в самом деле, что за нелепое, что за глупое, что за трагико­
мически бесцельное учреждение! Каждый день, каждый час, чуть
не каждую секунду извергает оно сотн и тысяч указаний, приказа­
ний, запрещений, советов, распоряжений, незамедлительных мер,
имеющих в виду блестящее возрождение всероссийского хозяйства.
Но, увы, весь этот непрестанный бумажный труд легко укладыва­
ется в пять-шесть слов, с которыми в «Плодах просвещения» свет­
ский балбес Вово обращается к деловым, серьезным крестьянам:
- Вы бы, мужички, сеяли мяту. Э". Вы бы мяту сеяли».
<<да, - размышляет Воркунов - образцовую, показную ферму,
конечно, можно оборудовать с блестящими результатами и даже
на удивление высококультурным европейцам. Но, во-первых , дай-
289

А. И. Куприн
те мне для этого эксперимента ровный, спокойный климат, не гро­
зящий ни дьявольскими засухами, ни внезапными сорокадневны­
ми потопами, ни апокалипсическими нашествиями саранчи; во-вто­
рых, найдите для этих агрикультурных выставок такой глубокий
слой природного чернозема, который проникает вниз на две саже­
ни. Но таких сказочно плодородных земель теперь уже не отыщешь
нигде на огромных пространствах России: ни в южных богатых
степях, ни в баснословных хозяйствах Сибири и Присибирья. Все
оскудело, обеднело, захирело от лени, неуменья, дикой жадности,
от дурацкого закона: день - да мой. Иностранцам хорошо. У них
для удобрения годится все, что способно гнить и давать химичес­
кие результаты для оплодотворения.
Там еще гуано перевозят через океан, сотни тысяч тонн гуано;
там в мельчайшую пудру размельчают миллионы пудов всяких
фосфатов. Там и сушеная бычья кровь, и рыбные остатки , и уст­
ричные раковины ценятся, как отличнейшие уд обрения, и челове­
ческий помет стоит на высоком месте. Что же касается до самого
ценного удобрения, лошадиного помета , то надо только предста­
вить себе, сколько его могут дать сл оноподобные ардены и перше­
роны , и притом какого несравненного качества.
Но, к сожалению, все эти замечательные пособники оплодот­
ворения и мощного произрастания растений, увы, совсем не для
русского жалкого хозяйства. Надел крестьянский оскорбительно
мал: впору быть сытыми до следующего ярового посева. Удобря­
ют мужики землю исключительно лошадиным навозом . Но что уж
может дать крестьянская лошаденка ростом с телка, худая, измо­
ренная, весом не больше шести пудов, всегда худо кормленная, из­
мученная непосильной работой и скверными, ухабистыми, боло­
тистыми дорогами.
И нечего хвастать, что Россия - житница мира, величайшая
хл еборобная страна ... Правду сказал один великий агроном, когда
говорил:
- Нет такого голого и бесплодного куска земли, пусть это даже
будет холодная скала, - где бы опытный и трудолюбивый хозяин
не мог развести прекрасный сад, отличного цветника и хорошего
огорода .
Да! Он сам, Василий Васильевич Воркунов, ученый агроном, и
до сих пор еще гл убоко верит в то , что если бы дружно, усердно,
умно и честно взяться за дело, то со временем не так уже невозмож­
но сделать Россию первой страной в мире по хлеборобию. А тогда
290

К. А . Куприн.а.

Рассказы
уж долой и войны. Как какие-нибудь государства начнут рычать о
войне, так Россия - хлоп! - и закроет хлебный амбар. « Нам надо
делом заниматься, а вы там себе деритесь, сколько вашим душень­
кам хочется . - Воркунов глубоко вздыхает. - Но только ох как
много для этого мирного счастья надо!
Первое - все проселочные дороги вымостить крепко-накреп­
ко и обсадить деревьями . Возможно же это бьшо за границей, а в
старые времена и частным владельцам по личной инициативе. Вто­
рое - научить крестьян строить избы из кирпича; скажем, сначала
фундаменты и бани, а хлева и амбары из камня с известкой. М оло­
дых инженеров путей сообщения и строителей посылать без всяких
церемоний в деревни отслуживать свой практический стаж . А ра­
бочей силы в России - сколько хочешь. Да, видел я шлюзовые ог­
ромные постройки на Мариинской системе и на Сайменском озе­
ре. Кем построено? Солдатами и арестантами.
А в-третьих: во что бы то ни стало выработать средний тип силь­
ной и выносливой крестьянской лошади , не такой, которая бы все
мужичково хозяйство пожрать могла, а хоть бы такой, какую Петр
вывел в Вятке от чухонских лошадей ... ну, скажем, немножко по­
кряжистей.
Что здесь мудреного? Ведь производили же русские поля и рус­
ский овес тяжеловесных битюгов, великолепных скакунов, отлич­
нейших рысаков и превосх одный материал для кавалерийского ре­
монта. Но одно дело спорт и забава, и совсем другое - рабочая
лошадь хозяина-хлебороб11:. Последняя-то будет посущественней!
Да и образование мужику необходимо . Только не та хурда-мур­
да, которой его пичкают в начальных школах и которую он забы­
вает на шестнадцатом году. Нет, дайте ему познания о правах и
обязанностях, дайте понятие о свободе, и справедливости, и о вы­
соком человеческом достоинстве. А уже после, после этого духов­
ного воспитания, не бойтесь щедрыми руками вливать в его мозг, в
его глаза, уши , руки и в память сколько хотите научных знаний,
ремесел и привычек; надо только, чтобы каждое из них имело яс­
ное, живое и прочное практическое применение к жизни и к рабо­
те. А уже после этого искуса, без всякой церемонии, нарезать всю
землю, способную плодоносить, во владение тех хозяев, которые
будут способны обращаться с нею наиболее умно, любовно и про­
дукти вно . Ведь подобным же образом строгий и мудрый отец от­
дает свою дочь не пустому лодырю, болтуну, лгунишке и гуляке, а
человеку здоровому, толковому, работящему и сильному, который
291

А. И. Куприн
и дому верный рачитель, и жене заступник, и детей наплодит креп­
ких , как огурчики».
Дойдя до этой мысли, Василий Васильевич Воркунов вздыхает,
гр омко чмокает языком и крутит головой.
«Вся суть в том, - говорит он самому себе, - что министер­
ство «непротивления злу», вместе со своим облесением оврагов,
осушением болот, ручьев и речек , задержанием таяния снегов, с
опытами грядкового сеяния ржи по Демчинскому и по китайской
системе и со всякими другими фокусами в банке, так же нужно тру­
долюбивому и трезвому мужику, как собаке пятая нога. Да, пожа­
луй , и все мы, интеллигентные помощники и руководители, ему не
надобны: ни я - агроном, ни господин лесницын, ни дохтур, ни
витилинарь. Все равно нас всех одинаково будут топить и резать в
первую голову во время первой эпидемии.
А почему? Да просто потому, что как бы добры и благожела­
тельны ни б ьmи, а все-таки мы люди в штанах навыпуск и, зна­
чит, у мужика никаким кредитом и никаким доверием не пользу­
емся со времен крепостного права, а еще больше с крестьянского
освобождения, которое было настоящим разделом между медве­
дем и мужиком. При помещиках-то мы еще кое-как жили . А при­
шел конец крепостному праву - тут-то мы и захирели. Свободы­
то нам только хвостик показали, а землею совсем обидели, и нет
ничего удивительного на свете, как эта неумирающая коллектив­
ная память народа. Не только крепостное право помнят до сих ·
пор, еще поют про Ивана Грозного , про Петра Первого, про уда­
лого казака батюшку Степана Тимофеевича и Павла Первого доб­
ром вспоминают.
А по какой причине? К боярам бьши жестоки выше всякой меры.
Вот тебе и ходячая русская история. И при чем же в этом кос­
мосе мы, приблудные агрономы? Уж одно здесь страшно, что ведь
мы и разговаривать с мужиком не умеем, а не только учить и про­
свещать его . И ведь что обидно: для своего обихода, для своих не­
сложных надобностей русский крестьянин обладает языком самым
точным, самым ловким, самым выразительным и самым красивым,
какой только можно себе представить. Счет, меры, вес, наименова­
ния цветов, трав и деревьев. Рождения, свадьбы. Похороны, ездо­
вая упряжь, все подробности до мелочей домостроительства и до­
мохозяйства, одежда и обувь, еда и питье, все носит у мужика на­
звания, наиболее краткие, удобные и легкие для памяти и произно­
шения . И тут же инстинктивная работа языка над фонетическим
благозвучием».
292

Pt1CCKt/3Ы
Воркунов не может удержаться , чтобы не вспомнить несколько
выразительных слов; вот, например, как называют родню : брато­
вья, мужевья, деверья, свато вья . А вот бычки в различных возрас­
тах : бычок молочный, бычок лонешний, бычок зеленятник, бычок
нагульный и потом уже бык, которого почему-то часто зовут Афа­
насием.
Очень хорошо также слушать, как в осенние тихие вечера, пос­
ле тяжкой летней страды, беседуют дружно между собою на зава­
линках пожилые почтенные мужики . Что за прекрасное течение
речи, полнозвучной, русской правильной речи, не нарушаемой ни
мычанием, ни искусственным кашлем, ни эканьем, ни умышленным
повторением сл ов, ни дурацкими вставными словечками, ни заика­
нием . Все, что нужно сказать, говорится кругло, веско, и слова сами
ложатся на полагающееся им место без натяжки. Мудрое сл ово
импровизируется тут же на месте в виде краткого поучения, забав­
ного сравнения, рифмованного афоризма, меткой характеристики:
«Ты его считай за апостола, а он хуже кобеля пестрова», - и
нельзя уже тут соваться со сл овом мало взвешенным или почерпну­
тым из барско-лакейского лексикона. Сейчас же оборвет какой­
нибудь из строгих словесников:
- Говорок, говорок облизал чужой творог.
Или еще того хуже: обзовут отцом языкантом.
Здесь, на этих тихих беседах, ревниво и тщательно берегут чис­
тое сл ово. Недаром же у Пушкина и у Даля так красиво, богато,
гибко и послушно русское сл ово. Оба они начатки его впитали в
себя в русской деревне еще в младенческие дни своего земного бы­
тия.
И тут уж с легкой горечью говорит сам себе немножко усталый
Воркунов:
«Язык-то мужицкий мы, Божьим попущением интеллигенты,
отлично и даже с наслаждением понимаем, но когда покушаемся
на нем говорить , то выходит у нас вроде Петрушкина ломания : не­
внятно, смешно и позорно.
И мужик, в свою очередь снисходя к душевному убожеству че­
ловека в штанах навыпуск, старается объясняться с ним черт знает
на каком путлястом , нелепо напыщенном, перековерканном наре­
чии, на котором ни мужик , ни барин ровно ни звука не могут по­
нять».
А тут еще министерство «непротивления злу» рекомендовало
на днях Воркунову озаботиться немедленно распространением ере-
293

А. И. Куприн
ди крестьян ревеня, как дешевого и полезного варенья, а также куль­
тивизацией волчьих ягод на предмет изготовления из них замеча­
тельного слабительного средства «каскара саградо» .
-
Нет, черт возьми ! - громко восклицает агроном. - Сегод­
ня же напишу бумагу с просьбой об увольнении из министерства.
В этом саморазговоре молодой человек не успел заметить, как
его утоптанная тропинка постепенно подымалась наверх, и только
теперь понял, что он взбирается на пологую горушку, которую ме­
стные мужики называли Поповкой, а молодые охальники Попо­
вым пупом, потому что на ее верху испокон времен селилось духо­
венство деревни Тристенки.
Гончий пес, учуяв людей, с лаем помчался вниз. Воркунов по­
шел следом за ним, перемещая движениями плечей натрудившие
кожу ремни.
Под ним высились: закутанная снегом водяная мельница, а не­
подалеку от нее - две синие луковицы церкви.
Посредине протекала обычно речонка Зура, но теперь она за­
мерзла и лежала ровным белым платом, на котором Воркунову
мерещилось какое-то неясное темное движение.
«Это я много нынче на снег нагляделся», - подумал агроном.
Высоко на небе выплыл серебряный молодой месяц, дальние
облака на востоке окрасились в стальной, с румянцем , свет; замет­
но похолодало. Гончая собака прибежала снизу, потерлась о ногу
и точно доложила хозяину - гав, гав , гав, гав , внизу какой-то на­
род, пойдем посмотрим!
Воркунов спустился по горушке. Еще издали приметил он все
выраставшую при его приближении черную толпу. Слышен уже бьm
бестол ковый пляшущий галдеж, по которому легко узнать обеспо­
коенных мужиков.
«Это , вернее всего - тристенские молодчики. Они - первые
заводиловцы на всякий шум и разногласие. К тому же они с поме­
щиком уже давно тяжбу ведут по поводу этого рукава Зуры. Что и
говорить - лихие парни» .
Он не ошибся. Тристенские мужики облепили реку по льду и по
берегам . Все глухо орали, стараясь перекричать один другого. Вбли­
зи услышал агроном и отдел ьные голоса:
-
Чаво ты лезешь? Говорят тебе, что непременно тянуть на­
доть , пока морозом по краям не прилепило !
- Да! Потянешь ты ! А может, сеть-то за корягу зацепилась. Тебе
легко говорить : тяни, а если опчественный бредень разорвать, так
294

Зимний пейзаж, Москва. Фот ография, 1902.

Рассказы
тебе и горюшка мало, трутень ты безмедовый, захребетник ты мир­
ской.
- Чаво ты лаешься, непутевый . По-твоему, оставить бредень
до весны в воде, прогниет, а ему цена-то вон какая, братец ты мой,
цена агроматная . Уж тут как хочешь, а тянуть нужно.
- Мырнул бы кто-нибудь, кто посмеляе, - посоветовал роб­
кий голос.
- А ты вот и мыряй, ежели этакий нашелся. Там ведь глыбь-то
какая, сразу тебя в кружало занесет.
Воркунову и скучно и досадно стало слушать мужичью ругот­
ню, пересыпаемую бессмысленными матерными сл овами. Он уви­
дел вдали от мужиков молодого псаломщика тристенской церкви
и подошел к нему.
- Не знаете ли, что у них там вышло?
- Да просто - мужичья неразбериха. Захотелось тристенским
живоглотам к рождеству Христову рыбки половить, чтобы рыб­
кой полакомиться, стало быть . Завели они компанейский бредень
под воду. Сначала-то у них все шло как следует. А потом вдруг
заело сети . Ни туда, ни сюда. Стоит бредень на одном месте, и ша­
баш . Вот уж четвертый час возятся с ним мужики - и ничего . Круг­
лый шабаш.
Воркунов помолчал немного, а потом спросил с любопытством:
- Неужели зимой ловят рыбу бреднем? Я этого никогда не ви­
дел и даже не слышал об этом.
- Да, признаться, и я. в этом деле не больно большой знаток.
Так только видывал кое-когда. Штука из не особенно легких. Нужна
здесь и большая ловкость, и.порядочная опытность . А делается эта
ловля приблизительно так: пробивают на разных концах две неши­
роких проруби, одну для входа, другую для выхода, а по бокам
реки выдалбливают с одной и другой стороны по три, по четыре
сквозных кружков . В первую, значит, прорубь втискивают голову
бредня, увешанного плоскими камушками , и дают бредню ход впе­
ред. А чтобы бредень шел беспрепятственно и прямо и что бы он в
воде не скукоживался в веретено, а имел бы широкий раздел, то
для этого у проделанных кружков стоят рыбаки, направляльщики .
У каждого в руке этакая особая палка с рогулей на конце. Вот эти­
ми рогулями они и направляют движение. А как дошла голова до
второй проруби, то уж тут и весь бредень легко любым крюком на
берег вытянуть. Ул ова, особенно богатого, тут, разумеется, ждать
нельзя, потому что все делается как бы с закрытыми гл азами, да,
295

А. И. Куприн
кроме того, рыба, какая любит прятаться в глубоком иле, на дне,
так она наверх идет совсем неохотно. А все-таки в такой старатель­
ной речушке, как Зура, пудов до двух, а пожалуй, и до трех можно
заграбастать за милую душу. Бьш бы счастливый улов да дошлые
толкачи для бредня.
Тут псаломщик остановился говорить и начал пристально и
внимательно вглядываться в подходившего высокого и очень туч­
ного человека.
- Это Владимир Порфирьич из Никифорова, - сказал он. -
Никак, к вам идут, господин агроном...
Воркунов знал немного этого грузного великана, богатого ла­
вочника из Никифоровской волости , который продавал на весь
Устюженский уезд хомуты, дуги, кнуты, веретена, деготь, деревян­
ное масло, керосин, свечи, серные спички, рукавицы и варежки,
деревянную посуду, чересседельники холуевские, образа и иконы,
рыболовные крючки, разные пестрые материи для баб, валенки,
самовары и тазы , стекла и другие разные вещи, необходимые в кре­
стьянском обиходе; и одновременно скупал во всех деревнях муку,
крупу, мед, бабью точу и вязь, а понемножку и земельные куски у
разорявшихся помещиков. Считался он уже в двадцати тысячах, и
мужики оказывали ему полупрезрительное почтение.
Он протянул Воркунову лопаточкой негнувшуюся пухлую руку.
- Господину агроному наше глубочайшее. Какая у нас незада­
ча-то вышла с бреднем. Никак его с места не стронем. Тут, я слы­
шал, чего-то говорили насчет того , чтобы какой-ни будь удалец
решился бы под воду мырнуть и там ослобонить затор. Да ведь кто
же на такой риск пойдет. Одно - что зима, а другое - дело-то уже
к вечеру идет, чуть не к ночи . Я, как пайщик главный в бредене,
сулил тому молодчику, кто отважится мырнуть, целые пять целко­
вых в вознаграждение. Да нет, не находится охотника. Мы и так
послов послали к мельнику, к Прову Силычу. Если он не согласит­
ся порадеть для мира, то нашему бредню совсем каюк будет.
- Да ведь он совсем старик? Куда ему? - сказал с сомнением
Воркунов.
- Какое там старик, всего семьдесят годов, а на каждую Иор­
дань, после водосвятия, трижды окунается в реку с головой. От сно­
хачества своего очищается. Ведь они, мельники-то, слова такие тай­
ные знают. А Пров-ат Силыч такой завидной крепости мужик, что
у него и в сто лет все зубы и все волосы в целости останутся . И еще
кое-что другое. Эх, только бы соблаговолил, умягчился. Ведь вот
296

Рассказы
тристенские-то охаверники! Всегда сами себе, на беду, натворят
всяких пакостей , натворят, а потом винятся, сукины сыны. Летось
пристали без короткого к Прову Силычу, что , мол-де, на помоле
их дюже обижает, и все была одна брехня. Мельник человек суро­
вый, однако в своем деле очень справедливый. Ах , дай, Господи,
чтобы теперь прошлого зла не попамятовал. Мы, уже простите,
Василий Васильевич, на вас сослались, послали сказать , что будет­
де смотреть ученый агроном из Санкт-Петербурга. Может бьrrь, и
в газетах нас пропечатают с поощрением.
- Да позвольте, как будто бы народ чего-то задвигался, ни­
как, привели его .
И действительно, через несколько минут Воркунов услышал
глухой быстрый ропот, в котором выделялись отдельные голоса:
идет, идет, идет, идет...
Воркунов протискался вперед, к первой проруби, к которой од­
новременно с ним подходил и мельник. Это бьш не очень высокий
человек, но широкогрудый и широкоспинный и весь какой-то мощ­
но кряжистый. На нем бьша теплая, гречником, шляпа, волчья шуба
на плечах, романовские валенки, обшитые кожей, на ногах. Рыжая
проседь чуть золотилась в его волосах, белых и еще молодых.
Приближаясь ко льду, он еще на ходу продолжал ироническую
торговлю с лукавыми тристенскими мужиками:
- Я вам в сотый раз говорю, что все щуки мои. Сказано - и
баста.
- Да помилуй, Пров СЩiыч, - настаивали тристенские, - по
всей по речушке по Зуре, почитай, только одни щуки и водятся. И·
придется нам после тебя только хвост облизать.
-
Брешете, пострелы, - сп окойно, густым басом возражал
мельник. - А лещ, а подлещик, а окунь, а плотва, а ерш? А пес­
карь? А шелеспер? А налим? Все ведь ваше остается, да еще с каким
избытком. А я сказал - моя щука, быть по сему. Да вы еще, хитре­
цы этакие, своего бредня сюда не присчитали.
Поторговались, пособачились еще немного и решили послу­
шаться дедушку Прова Силыча. Ведь не пропадать же дорогому
бредню.
Но мельник не сразу утих. Он громко позвал во свидетели до­
говора купца Владимира Порфирьича и Василь Васильича, агро­
нома.
- А то у этих шильников слово-то не больно крепкое. Так в
случае я их и к мировому притяну.
297

А. И . Куприн
И самым спокойным образом стал отдавать распоряжения:
- Вы, ощы и дяденьки, сделайте-ко прорубь на чутолочку по­
ширше, обрубите мало-мало топорами, чтобы мне под воду лезть
было способнее. А вы, молодые кобельки, натаскайте хворосту и
сухостоя, чтобы костер на берегу разложить , да и мне над головой
свету давать. А к вам, господин агроном, у меня будет серьезнейшая
просьба: когда буду под воду спущаться , то будет у меня в руке то­
ненький канатик, а другой его конец я уж вас попрошу непременно в
своей руке держать и по нужде потравливать. А как я вам тревожно
задергаю сигнал канатиком, то, значит, задыхаюсь или устал. И тут
вы меня, ваше благородие, начинайте подымать кверху, а если не
осилите, то заставьте этих молодых лоботрясов помогать.
Этот, точно стальной, старец не суетился, не торопился и не те­
рялся. Его приказания исполнялись с необычайным толком . Еще
на берегу он проверил сравнительную натянутость вытащенных
наружу сетей бредня . Потом снял с себя шубу и романовские ва­
ленки, оставшись только в портках и в холщовой рубахе.
- Господи, благослови! - сказал он, взявши в одну руку кир­
пич, а другой рукой подав конец веревки агроному. - Ныряю.
Густо бухнуло его тело в прорубь, и быстро побежала веревка в
руках Воркунова...
Кто не знает о том, как невероятно быстро мчится час, когда
каждая его секунда драгоценна, и как мучительно длинна секунда,
когда ее отягощает ужас, боль или жадное ожидание. Воркунову
казалось, что прошло ужасно много времени с того момента, когда
мельник шлепнулся в воду и исчез в ней . Веревка не двигалась . Она
только сл або двигалась поверх.у, не давая знать о себе.
«Господи! - думал Воркунов. - Уж лучше бы я сам вызвался
распутать этот затор, чем допустить гл убокого старика лезть под
воду. Какая же я самолюбивая свинья» .
И опять шли часы, и так же была в руке агронома недвижима
веревка, колеблемая лишь дыханием воды.
Уж не задохнулся ли, не умер ли этот бело-рыжий могучий де­
душка? И вдруг - краткий толчок. Точно упала ягода, точно клю­
нула мелкая рыбешка. И еще и еще, с каждым разом сознательнее и
сильнее вздрагивает веревка и сразу переходит в настойчивый от­
чаянный призыв: наверх! наверх! наверх!
Воркунов, точно очнувшись , принялся торопливо сматывать
веревку. Странно легким, едва-едва весомым показалось ему, в пер­
вые захваты , большое мясистое тело мельника. Уж не умер ли? Но
298

РОС'С'КС/ЗЫ
оно тяжелее с каждым подъемом, и когда стало уже непосильным
для одного человека, то на берег выскочил огромный, точно ломо­
вая лошадь , мокрый Пров Силыч , фыркая, громко дыша, шлепая
ногами и разбрасывая вокруг себя бурные клубы воды .
- Шубу! Валенки! - крикнул он, задыхаясь. - А коряга-то -
она вот она, которая задерживала. Теперь с Богом! Ведите свой
бредень. Только рты-то не разевайте.
Он произносил эти сл ова через тяжелые промежутки, шумно
вдыхая и выдыхая воздух: фуаф! фуаф! фуаф! - раздавалось из его
груди, как из локомотива.
-
Господин купец, - обратился он к Павлу Порфирьичу, -
сделай милость , пошарь в моей шубе малый карафинчик с водкой,
а то у меня руки совсем облубнели .
Какой-то молодой мужик спросил любопытным и восхищен­
ным голосом:
- Дяденька Пров Силыч, а оно дюже студено под водой-то?
- Эх ты , дуракон, дуракон, - с усмешкой ответил мельник. -
Сколько лет на Божьем свете прожил, а до сей поры не знаешь, что
под водой никогда холодно не бывает. Лед он хушь и холодный, а
скрозь себя никогда стужи и не пропущает.
А другой из тристенских озорников задорно попросил:
-
Позвольте, дедушка Сила, вас поздравить покупавшись . На
водочку бы с вашей милости. А то мы уморились , вам помогавши .
Но мельник даже не поглядел на ёрника, его больше занимала
ловля.
- Эй, вы! У бредня! - закричал он, свернув руку трубой. -
Как дела?
- Идет, идет, дедушка, о-о! Пошел, пошо-о-ол!"
- Ну и слава тебе Господи. А что, Владимир Порфирьич, не
одолжишь ли ты мне своего меринка? Я только домой на минуточ­
ку съезжу переодеться и кое-чем по хозяйству распорядиться и ми­
гом назад обернусь , к самому улову поспею, к дележке. Без своих­
то глаз тристенским мужикам я не больно доверяю . Жуки они . А
потом милости прошу тебя с агрономом ко мне пожаловать , чай­
ком побаловаться и малость закусить чем Бог послал .
И вдруг заорал на рыболовов:
- Эй, ты ! На левой руке! Чего косишь? Чего косишь-то , а? Дер­
жи правея-я-я-я !
1933
299

А. И. Куприн
ВАЛЬДШНЕПЫ
Нас только двое: я и бурдастый белый пойнтер Джон, кобель
чистой английской породы . Он обладает чудеснейшим верхним
чутьем, на охоте строг и неутомим; ни воды, ни болота не боится .
Но есть у него один порок, который тонкими охотниками считает­
ся совершенно портящим все прекрасные достоинства подружей­
ной собаки. Он , увы, неравнодушен к зайцам. В прошлом году лес­
ной объездчик Веревкин, натаскивая Джона, прозевал по небреж­
ности , что полем, прямо на Джона, мчится , как оголтелый, осен­
ний русачище. Ему бы тут надлежало сейчас же остановиться, при­
тянуть к себе пса за ошейник и легонько его образумить плетью:
«Ты, мол, сукин сын , - собака благороднейших кровей, и не тебе,
как какому-нибудь выжлецу, гоняться за зайцами». А когда Верев­
кин успел опамятоваться, пойнтер уже нагнал косоглазого и весь в
крови заячьей стал его освежевывать. Правда, потом Веревкин от­
нял у него косого, но что тут толку? Хлебнувши горячей заячьей
крови, стал английский кобелек совсем никуда не годным. Пробо­
вали его и учить, и стьщить , и уговаривать, и наказывать, и плет­
кой его лупили несосветимо. Нет, ничем невозможно бьшо у него
эту страсть чертовскую из души выбить . Бывает, учует, Бог знает
из какой дали, красную дичь : бекаса, дупеля, перепелку, утку, тете­
рева, глухаря; учует и тянет по нему. Весь как струна. Не дышит, ни
кустиком, ни веточкой не зашуршит. Только на охотника оком взи­
рает: «Видишь? Идешь?» И вот в этот-то напряженный момент,
когда охотник весь дрожит от волнения, принесет нечистая сила
сумасбродного русака, и прощай все. Ведь за полверсты их, про­
клятиков, Джон учуивал . Бросит живой, пахучий след и айда сломя
голову. Только его и видели. Вернется домой к вечеру. Морда вся в
крови . Бить его станут - молчит: «Знаю, мол, что виноват, и сам
не рад этой противной шали. А вот ничего с ней поделать не могу,
Бейте! Заслужил!»
Да и сам объездчик Веревкин, после того как знаменитого пса
испортил, стал шибко винцом баловаться и охотничий азарт поте­
рял . А какой бьш охотник! Какой знаток! По охоте-то он во всей
Новгородской губернии вторым после великого охотника, Констан­
тина Иваныча Трусова, помещика, считался. И вот погиб человек
за собаку.
300

Рассказы
Но теперь, в этот весенний вечер, и я и Джон оба идем спокой­
ные и уверенные в се бе. Ничто на свете нас не волнует, кроме того,
что сейчас вот-вот из неведомой дали послышатся первые едва внят­
ные звуки вальдшнепиной тяги. И никакие зайцы нам не помеша­
ют . Осень и зима - вот это заячьи времена года, когда зайцы бега­
ют по чернотропу и испещряют следами белые снега. А ранней вес­
ною зайцы куда-то исчезают, прячутся, а куда именно - никому
не известно из людей и охотников.
Начинающее потухать синее небо все в белых барашках; закат
тихий, розовый - приметы хорошей погоды на завтрашний день.
Мы уже давно и далеко отошли от человеческих домов; идем
узкими тропами, наезженными колеями, переходя через болота,
ручьи и речушки по древесным гатям, которые местные крестьяне
называют лавами. Нам надо найти такое гладкое и сухое местечко,
которое, с одной стороны, бьmо бы удобно для прицела и выстре­
ла, а с другой - заманчиво для вальдшнепов, пролетающих в бла­
женном безумии всемогущего тока.
Пахнет завязями ольхи: ее длинные сережки терпко благоуха­
ют, подобно клейкому тополю. Березовые распускающиеся листоч­
ки посьmают свои смолистый аромат. Джон начинает волновать­
ся . Его слух, конечно, слабее чем у кошки, но он во много-много
раз острее, чем у человека, которого природа скудно одарила все­
ми чувствами, дав ему взамен огромное обладание умом, делаю­
щим его то великим, то несчастным.
Для меня уже несомненно, что Джон в расстоянии, недоступ­
ном для моего слуха, успел поймать и опознать звуки вальдшнепа,
стремительно летящего на ток. Я пристально гляжу на собаку, как
красив в эту минуту гладкий, белый, сильный, весь дрожащий пойн­
тер. Его нетерпеливая морда обращена на северо-восток. Каждый
мускул его напряжен изо всей силы. Я знаю, что ему хочется виз­
гом известить меня, тугоухого : уже близко передовой вальдшнеп.
Но на охоте есть суровый закон, строго запрещающий в охоте
на дичь и людям и собакам всякие звуки и сл ова, не идущие к делу;
и Джон молчит, содрогаясь всеми мускулами тела. И в его глазах, с
мольбою обращенных ко мне, я ясно читаю:
«Да неужели ты не слышишь, жалкий, беспомощный человек,
что 011 летит на нас, что он уже близок. Бери же наконец в руки свое
железное длинное орудие, которое извергает гром, и огонь, и смерть.
Зачем ты тянешь время? О, глуп ое, неловкое животное, лишенное
благородных инстинктов!»
11 1087
301

А. И. Куприн
Мне становится стыдно перед собакой, и я загораюсь охотни­
чьим пламенем , уши мои как будто бы разверзаются, и теперь с
ясностью и со страстью я узнаю снова давно знакомые мне два ко­
лена вальдшнепиной тяги. Сначала два харкающих звука, хру-хру,
и тотчас же за ними два нежных свистка, фью-фью.
- Хру-хру, хру-хру, фью-фыо. Хру-хру, фыо-фью, хру-хру, фью­
фыо.
У кого из ружейных охотников не дрожали руки и не холодели
щеки при первом выстреле в весеннего вальдшнепа на току? .Так и
я с бледными губами и с дрожащим сердцем навел прицел . Вальд­
шнеп летел прямо как пуля. Я нажал на собачку. Ахнул со звоном
оглушительный выстрел. Загудело в ушах , приклад больно отдал в
левое плечо* , и сурово запахло порохом.
Джон , неистово трясясь от восторга, спрашивал глазами: «Что
же не велишь принести птицу? Ты только приказывай, о, огненный
человек. Ты только бей их, а я тебе их всех до одного перетаскаю,
хоть всех, которые есть на свете».
- Шерш** , - сказал я, и Джон красиво, точно в воду, ныр­
нул в глубокую чащобу. Он выкатился из кустов не позже двух ми­
нут, но за это время я успел увидеть сквозь темнеющий закат, что
против меня на пригорочке в камышах стояла Устинья, старшая
дочка лесника, здоровая, веселая и красивая девка. Я пригрозил ей
несердито пальцем - не шуми , мол , и деревьев не шатай . И она,
понявши, успокоительно кивнула два раза головой: «Это я пони­
маю, недаром лесника дочка» .
Я убил за эту тягу двенадцать вальдшнепов. Все плечо отбило
тяжелое ружье, да и устал я. Джон разобиделся на меня - зачем
прекращаешь охоту. У них теперь самый лёт пошел. Всех бы их
перебили, сколько есть на свете. Но я уперся. Бьm у меня такой
охотничий завет: убей столько, сколько съесть можешь, а больше
стрелять -уж это совсем напрасно. Я и так четыре штуки по глу­
пой жадности ухлопал . Пришлось отдать в подарок Устинье. Уж
очень смешно с ней торговаться бьmо. Языкатая она девчонка бьmа.
Я говорю:
- Вот тебе, Устюша, четыре вальдшнепа, а ты меня один разок
поцелуй.
* Я всегда, по разноглазию, стрелял с левого плеча. (Прим. А . И. Куп­
ри11а. )
**Ищи (от фра11ц. cherche) .
302

Расскl/зы
- Эка, ты бесстыжий какой. Да ведь мы с тобой на крестинах у
Бобылевых покумились . кумом да кумой сделались . А кумовьям -
ты спроси хоть любого попа, он тебе скажет, что куму и куме лю­
бовью заниматься - это грех самый тяжелый и непростимый.
- Да то любовь, а то поцелуй с кумою, и на пасх е, и при водоч­
ке целоваться нисколько не зазорно.
- Так ты и приходи на пасху, тогда я тебя и три раза с удоволь­
ствием расцелую.
-Да постой, Устюша, ты это дело не с той ст ороны разбира­
ешь . В брак мы с тобой, кума с кумом, никак не можем вступать, и
поп нас венчать никогда не станет. А целоваться-то нам ничуть не
заказано, и целоваться мы можем, где захотим и сколько захотим,
и нам это будет отнюдь не поцелуй, а как бы ликование безгреш­
ное, апостольское.
А она вдруг как расхохочется.
- Знаю я это , знаю". Ты его считай за апостола, а он хуже ко­
беля пестрого . Вон на Джонкин манер".
Славная она была девка, эта Егорова Устюша.
А перед войной я жениха нашел подходящего, помощника ме­
ханика на паровозе, Ильюшку Лаптева. Сам и посаженым отцом
бьт у них на свадьбе. Эх, парочка какая была ладная. Посмотреть
было любо на них".
И где они все: и лесник Егор, и Ильюша с Устюшей, и объезд­
чик Веревкин, и все грамотные лесничие, и охота русская, и хозяй­
ство русское, и прежние наши охотничьи собаки . Все как помелом
смело. Ничего не осталось. А почему? Кто это объяснит?
Темнеет. Трудно видеть предметы. Я укладываю в ягдташ длин­
ноносых вальдшнепов и перекидываю через плечо ружье. Добрый,
ласковый голос Устюши спрашивает:
- Ужинать домой пойдете или у нас, у батюшки, поужинаете?
- Если можно, то, пожалуй, к вам пойду.
- Да сделайте милость. Вы парочку птиц мне дайте, я вперед
побегу и для вас кулеш состряпаю .
- Прекрасно, - говорю я. И я отлично знаю, что Устюшу вовсе
не кулеш с вальдшнепом интересует, а мои незатейливые рассказы
о морях, горах, народах, обычаях .
Ум у нее светлый, любопытный и никогда не насытимый .
1933
11•
303

А. И. Куприн
Б ЛОНДЕЛ Ь
На берегу Невы мы сидим в легком, качающемся поплавке-рес­
торанчике и едим раков в ожидании скромного ужина. Десять с
половиной часо в вечера, но еще совсем светло. Стоят длительные,
томные, бессонные белые ночи - слава и мука Петербурга.
Нас - пятеро: клоун из цирка Чинизелли, Таити Джеретти с
женой Эрнестиной Эрнестовной; клоун Джиакомо Чирени (�опро­
сту Жакомино) из цирка «Модерн»; ваш покорный слуга и гастро­
лировавший за прошедший сезон в обоих цирках укротитель ди­
ких зверей Леон Гурвич, чистокровный и чистопородный еврей,
единственный в своем племени, кто после пророка Даниила зани­
мается это й редкой, тяжелой и опасной профессией.
Свидание наше лишено обычного непринужденного веселья.
Оно прощальное перед скорой разлукой. Постоянные большие
цирки с началом лета прекращают обыкновенную работу, пере­
стающую в эту пору давать необходимый доход. Половина пуб­
лики разъехалась на дачи и за границу, другая половина развле­
кается на свежем воздухе в различных кабаре и мюзик-холлах.
Артисты до начала осени остаются в положении свободных пти­
чек небесных . Те из них, кому случай, талант или удача успели
сковать прочные, громадные имена, заранее уже запаслись на лет­
ний сезон ангажементами в богатые гу бернские города, издавна
сл авящиеся любовью и привязанностью к цирковому искусству.
Мелкая рыбешка и униформа пристают к бродячим маленьким
циркам - шапито, пользующимся старой доброй репутацией, и
проводят трудовое лето под парусиновым навесом, обходя горо­
дишки и местечки .
Правда, работая под шаито , трудно приобрести известность ,
но хорошо уже и то , что в течение трех месяцев тело, мускулы, не­
рвы и чувство темпа не отстают от манежной тренировки. Неда­
ром же цирковая мудрость гласит: «Упражнение - отец и мать ус­
пеха» .
Говорит Гурвич, укротитель зверей. Речь его, как всегда, тиха,
однообразна и монотонна. Между словами и между предложения­
ми - очень веские паузы. Его редкие жесты - наливает ли он себе
в стакан из бутьшки пиво, закуривает ли он папиросу, передает ли
соседу блюдо, указывает ли пальцем на многоводную Неву - спо-
304

Рассказы
койны, ритмичны, медленны и обдуманно-осторожны, как, впро­
чем, и у всех первоклассных укротителей, которых сама профессия
приучает навсегда быть поддельно-равнодушным и как бы притвор­
но-сонным. Странно: его неторопливый голос как-то гармонично
сливается с ропотом и плеском прибрежных холодных волн.
Лицу его абсолютно чуждо хотя бы самое малое подобие ми­
мики. Оно, как камень , не имеет выражения: работа съела его . Со
всегдашним мертвым, восковым , мраморным лицом и с тем же хо­
лодным спокойствием он входит в клетку со зверями, защелкивая
за собою одну за другой внутренние железные задвижки.
Он очень редко употребляет в работе шамбарьеры, пистолет­
ные выстрелы, бенгальские огни, и устрашающие крики, и всю дру­
гую шумливую бутафорию, столь любимую плебейским граденом,
расточителем аплодисменто в. Гагенбек-старший называл его луч­
шим из современных укротителей, а старший в униформе париж­
ского цирка, престарелый мосье Лионель , говорил о нем, как об
артисте, весьма похожем на покойного великого Блонделя.
-
На ваш вопрос, мадам Эрнестин, - сказал Гурвич, - мне
очень трудно ответить. Боимся ли мы зверей? Тут все дело в инди­
видуальности , в характерах, в привычке и навыке, в опытности , в
любви к делу и, конечно, уже в психологии зверя, с которым рабо­
таешь... Гл авное же все-таки наличиедара и его размеры, - это уж
от Бога. Возьмите, например, великого, незабвенного и никем не
превосходимого Блонделя. Это бьш истинный бог циркового ис­
кусства, владевший в совершенстве всеми его видами, родами и
отраслями, за исключением клоунады. Это он впервые дерзнул пе­
рейти через водопад Ниагару по туго натянутому канату, без ба­
лансира. Впоследствии он делал этот переход с балансиром, но неся
на плечах, в виде груза, любого из зрителей, на хладнокровие кото­
рого можно бьшо полагаться. После Блонделя осталась книга его
мемуаров, написанная превосходным языком и ставшая теперь
большою редкостью. Так в этой книге Блонделъ с необыкновен­
ной силой рассказывает о том, как на его вызов вышел из толпы
большой, толстый немец, куривший огромную вонючую сигару, как
сигару эту Блондель приказал ему немедленно выбросить изо рта и
как трудно бьшо Блонделю найти равновесие, держа на спине не­
привычную тяжесть, и как он с этим справился. Но на самой поло­
вине воздушного пути стало еще труднее. Немец «потерял сердце»,
подвергся ужасу пространства, лежащего внизу, и ревущей воды .
305

А. И . Куприн
Он смертельно испугался и начал ерзать на Блонделе, лишая его
эквилибра*.
- Держитесь неподвижно, - крикнул ему артист, - или я мгно­
венно брошу вас к чертовой матери!
И тут настала ужасная минута, когда Блондель чувствовал , что
он начинает терять равновесие и готов упасть.
Сколько понадобилось времени, что бы снова выправить и вып­
рямить св ое точное движение по канату, -неизвестно. Это бьm
вопрос небольшого количества секунд, но в книге его этим герои­
ческим усилиям отведена целая небольшая страница, которую
нельзя читать без глубокого волнения, заставляющего холодеть
сердце. А дальше Блондель рассказывает, что , окончив свой страш­
ный переход, он был доставлен кружным путем к месту его начала.
Надо сказать, что среди многочисленных зрителей находился тог­
да наследный принц Великобритании, в будущем король Эдуард
Седьмой, король между джентльменами и джентльмен между ко­
ролями. Он бьm в восторге от подвига Бдонделя, пожал ему руку и
подарил ему на память свои прекрасные золотые часы . Блондель
бьт человек воспитанный и очень любезный. Он низко, но свобод­
но поклонился принцу, благодаря его за подарок, и, когда выпря­
мился, сказал с учтивостью:
- Я буду счастлив, ваше королевское высочество, если вы со­
благоволите сделать мне великую честь, согласившись вместе со
мною прогуляться таким образом через Ниагару.
И умный принц не хотел отказом огорчить отважного .канато­
ходца. Он сказал с очаровательной ул ыбкой:
-
Видите ли, господин Блолдель. Я на ваш изумительный пе­
реход с великим вниманием смотрел, не пропуская ни одного дви­
жения , и - пусть это будет между нами - я убедился в том, что
для выполнения такого головоломного номера мало того, что ар­
тист отважен, спокоен, хладнокровен и безусловно опытен в сво­
ем деле. Надо, чтобы и человек, являющийся его живым грузом,
обладал хотя бы пассивным бесстрашием . Не так ли? Я же, хотя и
не считаю себя трусом и не боюсь пространства, но одна мысль о
том, что случайно могу испортить или затруднить переход, при­
водит меня заранее в отчаяние. Но вы подождите, господин Блон­
дель. Когда-нибудь в свободные часы я начну усердно работать
над моим равновесием, и когда, наконец, найду его достойным,
"'равновесия (от фраиц. equilibre) .
306

Рассказы
то мы с вами непременно отправимся на Ниагару, выждав благо­
приятное время.
Да, этот государь имел, без всяких стараний и поз, инстинктив­
ный дар очаровывать людей. Гордый Блондель остался до конца
своих дней его преданным и восторженным поклонником.
А теперь еще два слова о Блонделе. Известно, что в числе его
многих цирковых талантов бьш и талант укротителя, в котором
он, как и повсюду, оставил рекорды, до сих пор еще недосягаемые.
Так однажды он держал пари со знаменитым менеджером* Барну­
мом в том, что он один войдет в любую клетку со зверями какой
угодно породы, возраста и степени дрессинга и проведет в ней ров­
но десять минут.
Нет, то не бьш спор, в котором на одних весах висело челове­
ческое мясо , а на других ничтожная кучка долларов. Блондель на­
стоял на том, чтобы нотариус из Чикаго (где все это происходило)
засвидетельствовал в своей конторе все условия пари . Блондель
поставил со своей стороны такую круглую сумму, которая заста­
вила богатого Барнума поморщиться. Идти вспять ему не дозво­
лил его громадный престиж. Также настоял Блондель, чтобы в но­
тариальный акт бьши внесены следующие условия: а) звери долж­
ны быть накормлены, по крайней мере, полсуток назад; Ь) контроль
кормления принадлежит помощнику Блонделя; с) ввиду крайней
опасности номера женщины и дети во время его исполнения в ма­
неж не допускаются и d) Блонделю предоставляется выбор костюма.
Старые свидетели этого безумного пари рассказывали о нем
потом до конца жизни, как о дерзком и великолепном чуде. Вы,
господа, конечно, не можете себе представить, какой комплект ве­
селеньких зверей распорядился подобрать Барнум, истинный, чис­
токровный американец, человек, начавший свою карьеру чистиль­
щиком сапог и завершивший ее миллиардами долларов, субъект
железный, холодный и беспощадный.
Под звуки марша Блондель вошел на арену, и вся публика ох­
нула, как один человек, от удивления.
Блондель оказался ... голым. На нем ничего не бьшо, кроме зам­
шевых туфелек и зеленого Адамова листка ниже пояса, в руке же
он держал зеленую оливковую ветку в половину метра длиною.
Звери встретили его молчанием , когда он входил в клетку, запирая
*директором (от аигл. manager) .
307

А. И. Куприн
ее за собою. По-видимому, они бьmи поражены больше, чем пуб­
лика, костюмом нового укротителя и его сверхъестественным спо­
койствием. Он неторопливо обходил большую клетку, переходя от
зверя к зверю. Очевидно, он узнавал в них воспитание и дрессинг
Гагенбека из Гамбурга, потому что порою на тревожные взгляды и
движения их ласково говорил по-немецки. Молодой крупный ази­
атский лев рыкнул на Блонделя не зл обно, но чересчур громко, так
что в конюшнях тревожно забились и затопали лошади. Блондель
отеческим жестом обвил вокруг звериной морды свою волшебную
зеленую ветвь и сказал воркующим, приветливым голосом: «0 мейн
кинд. Браво, шон, браво, шон»*. И лев, умолкнув, тяжело пошел
следом за ногами Блонделя, как приказчик за строгим хозяином.
В общем , Блондель пробыл в клетке четверть часа, на пять ми­
нут дольше условленного. Выходил он из нее не спиною, как это
делают из осторожности большинство укротителей, а прямо ли­
цом к дверям. Таким образом, он не мог заметить того, что замети­
ла публика: одна нервная и злая тигрица, увидев уход укротителя,
вдруг стала эластичными беззвучными шагами подкрадываться к
нему. Но тот же азиатский лев стал ей поперек дороги и угрожаю­
ще забил хвостом.
Когда по окончании сеанса Блонделю сказали об этом в убор­
ной, он ответил беспечно:
- Иначе и не могло быть . Ведь обходя клетку, я успел взгля­
нуть и на глупую трусливую тигрицу, и на великодушного, благо­
родного льва. Ведь для хорошего укротителя зверей надобны два
главных качества: абсолютное почти уродливое отсутствие трусо­
сти и умение приказывать глазами. Правда, все животные любят,
что бы человек говорил с ними, но это - дело второстепенное...
- Да, великим человеком был этот удивительный француз
Блондель, - сказал Гурвич . - Такие люди роЖдаются только раз
в тысячу лет, по особому заказу природы ...
1933
* О дитя мое. Браво, прекрасно, браво, прекрасно (от 11ем. О mein Кind,
Bravo, schon).
308

Рассказы
НОЧНАЯ ФИАЛКА
Есть в Средней России такой удивительный цветок, который
цветет только по ночам в сырых болотистых местах и отличается
прелестным кадильным ароматом, необычайно сильным при на­
ступлении вечера. Будучи же сорванным и поставленным в воду,
он к утру начинает неприятно смердеть. Он вовсе не родня скром­
ной фиалке. Ночной фиалкой его назвали безвкусные дачницы и
интеллигентные гостьи. Крестьяне разных деревень дали ему не­
сколько разнообразных и выразительных названий, которые вы­
пали теперь из моей головы, и я так и буду называть этот цветок
ночною фиалкою.
Он не употребляется у крестьян ни как целебное растение, ни
как украшение на троицын день или на свадьбу. Просто его как бы
не замечают и не любят. Говорят кое-где, что пахучий цветок этот
имеет какую-то связь с конокрадами, колдунами и ведьмами, но
изучатели народного фольклора до этого не добрались .
Странные и, пожалуй, невероятные истории рассказывал мне о
ночной фиалке Максим Ильич Трапезников, саратовский и цари­
цынский землемер, мой хороший закадычный дружок, человек ум­
ный, трезвый и серьезный.
Мы тогда шли с ним на зевекинском пароходе вверх по Волге,
лакомясь камскими стерлядями и сурскими раками, и времени нам
девать бьшо некуда, а на разговор о ночной фиалке нас навела ве­
селая девчурка лет семи-восьми , которая на небольшой пристани
бойко продавала крошечные букетики этих цветов.
- Вы правы, - сказал он, - кажется, никто не знает его на­
родного названия или очень быстро его забывает. А что касается
фиолетового цвета, то этого цвета русский народ совсем не знает и
нигде не употребляет. Лиловый он еще понимает по сирени, да и то
говорит не сиреневый, а синелевой. И, стало быть, наименование
цветка «ночная фиалка» выдумано грамотеями. А вот почему оно
так широко распространилось по всему лицу земли русской, этого
я - воля ваша - уяснить себе никак не могу.
Но вы послушайте-ка, что я вам сейчас расскажу об этом цве­
тике. Удивительная исто рийка. Расскажи мне ее другой, сторон­
ний человек - ни за что ему не поверил бы, сказал бы: «Брешет
парень, баки мне забивает, уши заговаривает» . Но в том-то и дело,
что во всем, что я вам расскажу, бьш я и пристальным свидетелем,
и действующим лицом, и, можно сказать, плачевной жертвой. Жи-
309

А. И. Куприн
гулевского пивка не хватить ли нам по черепушечке? Для освеже­
ния гортани? Знатное здесь пивцо .
Ну, итак: окончил я курс в Московском землемерном институ­
те и вышел из него землемер-инженером, с дипломом первого раз­
ряда и с золотым гербом на фуражке. Поехал немедленно в Цари­
цын, к моим папочке и мамочке, в родной угол . Папаша мой за всю
свою рабочую жизнь обзавелся в нашем уезде стами тремя десятин
землишки, домиком деревянным о полутора этажей, сад разбил
фруктовый и ягодный, огород чудесный, цветничок хорошенький
с любимой резедою. Парочку собак подружейных держал для охо­
ты; двух сеттеров, кобелька с сучкою; их было уже двенадцатое по­
коление. И для рыбной ловли на всякие способы стояли в сенях
всевозможные принадлежности. Ну, прямо рай земной, если еще
включить домашние варенья и настойки . Ах, Боже мой! Какая это
радость приехать в милый теплый отчий дом серьезным, солидным
человеком в чине титулярного советника с блестящим будущим
впереди! Папочка ведь мой бьш всю свою жизнь землемером и толь­
ко недавно дослужился до губернского землемера. Но начал он свою
карьеру во времена очень далекие, еще в конце шестидесятых го­
дов прошлого столетия, в эпоху освобождения крестьян. Ему в ра­
достную диковину бьши: и мой мундир, зеленый с золотом, и моя
усовершенствованная астролябия, и мой теодолит для компасных
съемок, с объективом Цейса. Этот объектив (правда - великолеп­
ный) более всего поразил и удивил моего папашу, старого земле­
мера: «Боже мой, до чего дошла современная техника! Это ведь уже
не прибор для обмеривания земли, это почти телескоп для наблю­
дения за небесными светилами. Прости за нескромный вопрос, ми­
лый Максимушка, сколько может стоить такое чудо шлифоваль­
ного искусства?»
Я отвечал , что цены теодолиту я не знаю, так как не сам его
покупал, а бьш он мне поднесен на выпускном акте самим директо­
ром института за примерное поведение и отличные успехи.
Тут и мамочка моя немного всплакнула от родительского уми­
ления.
- Вот, - говорит, - как Господь Бог хорошо и ладно устро­
ил, что и отцу от трудов праведных можно будет отдохнуть в своем
собственном домишке, и тебе наследственно ощовское место и от­
цовскую службу взять на свои рамена. А пока что мы тебе и знат­
ную невесту подыщем. У нас в Заволжье этого добра - непочатый
край: и умны, и красивы, и работящи, и с хорошими придаными.
310

Рассказы
Но тут отец слегка перебил возлюбленную супругу свою:
- Подожди, мать моя. Успеешь с козами на торг. О жене Мак­
симу рано еще загадывать . Всего двадцать лет ему. Пускай у нас на
св ободе побегает, вволю поест, попьет, воздухом свежим после сто­
лицы надышится , знакомствами обзаведется, поохотится , рыбу
половит, а там уж что Бог даст. Ружье-то мое знаменитое возьми,
Максим , себе на память, а я уж стар стал на охоту ходить . Пощебе­
лил, да и за щеку.
И надо сказать, после казенной замкнутой и тесной жизни при­
страстился я к охоте, как пьяница к вину. Целые дни проводил на
охоте. Постоянным спутником моим, а пожалуй; и учителем бьm
ветеринар Иванов (ударение он ставил на и - Иванов), жадный,
неутомимый, опытный охотник, прекрасно набивавший ружейные
патроны и бывший прежде любимым сотоварищем отца по охоте.
Часто мы с ним собирались уйти из дома суток на три, четыре, и
тогда ключница мамаши Агата, ее правая рука по хозяйству, снаб­
жала наши ягдташи кое-чем съестным, на случай голода, и согре­
вающим, на случай болотной простуды. И мы уходили куда рань­
ше зари.
Странно: я ужелет с десять знал эту Агату (настоящее-то ее имя
бьmо Агафья, но уж мама для благозвучия стала называть ее Ага­
той), всегда видел ее, приезжая осенью на вакации, а потом, в Мос­
кве, никак не мог вспомнить ее лица, голоса и фигуры. Так, что-то
тихое, молчаливое, опрятное, бледное и с какой-то неуловимой
странностью в глазах.
Ну, а теперь подступаю ближе к моему рассказу. Как-то охоти­
лись мы с Ивановым в отдаленных болотцах на дупелей, бекасов и
кроншнепов и зашли от дома довольно далеко, так что даже мой
сотрудник стал вертеть головой, опознаваясь в местности. Потом
увидели, что где-то на западе маячат чуть заметные деревянные
столбы. Иванов говорит:
- Я, кажется, это место знаю. Это домишко, поставленный на
столбы на случай весеннего разлива, но теперь он почти рухлядь, а
живет в нем старая цыганка. Бабы говорят, что она будто бы кол­
дунья. Мы с вами, как люди образованные, конечно, этим бабьим
глупостям не верим, а, однако, попробуем . Пойдем, чай у нас с со­
бой; кипятку нам вскипятят. Вот и попьем китайского зелья с ус­
татку да измочившись на болотах .
Пошли. Приходим . Стоит правда хибарка рухлая, на четырех
ножках . В ней старуха, носастая, черная, закоптелая. По виду цы-
311

А. И. Куприн
ганка. Развела огонь, вскипятила воду в медном тазу. Мы чай зава­
рили, напились и старую ведьму угостили . Тогда она говорит, гля­
дя на меня:
-Дай, барин , ручку, я тебе поворожу.
Иванов ворчит:
- Гоните ее, окаянную, к бесу.
А она уж завладела моей рукой и бормочет:
- Ах, барин молодой, красивый и будет счастлив и богат. Есть
у тебя по левую сторону черный человек, он много тебе зла сделать
хочет, а только ты его не страшись. Одна девица, молоденькая , хо­
рошенькая, все на тебя глядит. Проживешь долго, до восьмидесяти
лет" .
И всю другую цыганскую обычную белиберду. Я дал ей пят­
надцать копеек . Она опять пристает: позолоти , барин милый, хо­
роший, я тебе настоящее-пренастоящее египетское гадание скажу.
Приставала, приставала, - я дал ей еще полтинник. А она опять
свою цыганскую мочалку жует. Надоело мне. Собираюсь уходить,
а она все свое талдычит. Надел я шапку и уже перевесил ружье че­
рез плечо, - она в меня руками вцепилась.
- Послушай, барин ненаглядный. Я знаю, есть у тебя в мешке
водочка-матушка. Поднеси стаканчик малый - скажу тебе взап­
равдашнюю за семью печатями ворожбу". Чего тебе бояться и чего
опасаться. Это уж по гроб жизни будет верно и неизменно.
Что делать! Налил я старухе стакан водки. Высосала она его с
великим наслаждением, ничем не закусивши, и говорит:
- Больше всего опасайся, молодой барин, лошадиного и ко­
шачьего глаза, а еще духовитой ночной травы, а еще больше - пол­
ного месяца. И теперь желаю тебе пути доброго . А если когда от
этих троих моих злых недугов захвораешь , заходи ко мне в хибар­
ку мою, я тебе отворот верный дам .
Ушли мы и больше в этот день не охотились, а когда возврати­
лись домой, то Иванов все меня пилил за цыганку:
- Не могли ничего лучше выдумать, как фараонову отродью
стакан вина стравить. Эх вы, ученые столичные!
На другой день с утра пошел дождь и заладил надолго . При­
шлось оставить охоту и заняться днем чтением, а вечером винтом в
общественном клубе или преферансом по маленькой с родителя­
ми.
Сам не могу припомнить, когда меня вдруг несказанно порази­
ли глаза Агаты. Кажется, это бьшо за столом. Случайно взглянув
312

Рассказы
на Агату, я увидел, что в ее зрачках горят странные тихие огоньки.
Они менялись сообразно поворотам Агатиной головы то зелены­
ми, то красными, то лиловыми , то фиолетовыми. Такую световую
игру глаз я видел иногда у лошадей и кошек в темном помещении .
И вот, с этого мгновения, как бы впервые увидел Агату, которую
знал , но точно не видел в течение нескольких лет. Она вдруг пока­
залась мне и выше ростом, и стройнее, и увереннее в своих спокой­
ных, неторопливых движениях . Сколько ей было лет, я не мог ра­
зобрать . Тридцать? Тридцать пять? Сорок? Нижнюю ее губу время
от времени быстро дергал небольшой тик. Она никогда не смея­
лась и не улыбалась, но в добрые и приятные минуты ее лицо как­
то теплело внезапно на короткое время и становилось привлека­
тельным .
Я спросил однажды матушку о прошедшей судьбе Агаты, но
получил весьма скудные сведения:
- Агата (по-настоящему Агафья) - побочная дочь спившего­
ся и обнищавшего мелкого дворянина и его служанки; круглая си­
рота, которую мы из милости взяли в свой дом. С детства обучали
ее хозяйственному обиходу и посылали сперва в начальную, а по­
том в среднюю школу. Ничего себе, девчонка росла прилежная,
послушная , понятл ивая, признательная за благодеяние, ей оказан­
ное, а потом, будучи лет так одиннадцати, вдруг куда-то сгинула,
так что и следов ее нельзя было отыскать. Вернулась через год.
Оказывается, все время с цыганами бродила. Пришла и горькими
слезами разливается: «Простите меня, ради Бога, и опять к себе
возьмите. Никогда больше вас огорчать не стану». Ну, что тут сде­
лаешь? Взяли мы ее к себе обратно. Идет время - мы Агашей на­
любоваться не можем, нахвалиться досыта не устаем, чудо в нашем
доме растет: уж и рукодельница она, и стряпуха первоклассная, и
набожная, и смирна, и умна, и практична, и весела ... И что же?..
Садимся мы с мужем за стол, я Агату к обеду кличу. Входит она,
как водой облитая: голова опущена, глаза в пол смотрят. «Что та­
кое с тобой случилось?» А она еле слышно отвечает: «Благодетели
вы мои, дайте мне разрешение и благословение в Белогорский мо­
настырь идти на святое пострижение в монашество». Господи, что
за чудеса в решете? Стали мы ее всеми силами отговаривать: «Да
куда тебе в монастырь, если тебе всего шестнадцать лет. Да какой у
тебя может быть страшенный грех, что бы его замаливать , и тому
подобное» . Нет, уперлась, как бык, утром завязала в платочек все
свое жалкое бельецо и исцарилась. Жалели мы ее сердечно, но что
поделаешь, если на девку накатило?
313

А. И. Куприн
Сколько лет после этого прошло мамаша не помнила: не то семь,
не то восемь, и что вы думаете, опять вдруг наша Агаша объяви­
лась. Пала перед нами на колена, лбом об пол бьется:
- Простите меня, окаянную, заблудящую , в последний раз ,
последний раз прибегаю к вашей доброте ангельской, неисчерпае­
мой. Богом и святым Евангелием клянусь , что это уж мое после­
днее, распоследнее бегство. От сего дня до самой моей гробовой
доски буду рабой верной и нелицемерной как вам, так и дому ва­
шему и всему потомству вашему" . -и все прочее и тому подоб­
ное."
И вот с тех пор живет она у нас, тихая, покорная, бессловесная,
учтивая; ну, прямо как монахиня скитская. И даже пахнет от нее
как-то смиренно-мудренно свечой восковой, ладаном и миром.
Вскоре и я совсем перестал обращать внимание на тихую Ага­
ту, точно она бьша старой мебелью ил и, точнее, совсем не суще­
ствовала в доме, и странные огни, зажигавшиеся порою под длин­
ными ресницами ее опущенных глаз, перестали меня удивлять и
беспокоить . А я в то время подумывал уже серьезно о достойной
женитьбе, покоряясь родительским настояниям . Женихом я считал­
ся по тамошним местам очень видным: молод, зд оров, не урод, ин­
теллигентен, стою на линии инженера, танцую вальс в три темпа,
мазурку, краковяк и падеспань и дирижирую кадрилью на прилич­
ном французском языке. Ну, также и накопленное папенькино со­
стояние. Кое-каких прекрасных и богатых девиц я уже имел на при­
мете". Но вот тут-то и грянуло на меня чертовское несчастие".
Позабьш теперь, в каком году это случилось, помню только,
что в пятницу, в конце июня. День выдался такой невыносимо зной­
ный, какие бывают редкими даже у нас в Заволжье; только к по­
зднему вечеру стало возможным вздохнуть полной грудью. Я вы­
купался, поужинал и пошел в наш запущенный сыроватый сад и
сел на скамейку, расстегнув догола ворот рабочей рубахи. Ох, ка­
кое наслаждение после дневного истомного пекла вдыхать свежий,
душисть1й, прохладный воздух! Стало темнеть, выкатился огром­
ный, без единой ущербинки, круглый, серебряный , бледный месяц.
Где-то засветились и задрожали крошечные светлячки. Сад стал
бледно-волшебным . Я услышал чьи-то легкие шаги . Это шла Ага­
та, вся облитая бледно-зеленым светом.
- Позвольте мне присесть около вас, Максим Ильич, - сказа­
ла она дрожащим голосом.
314

Рассказы
Я посторонился .
- Пожалуйста, прошу вас. Посмотрите, какая прекрасная ночь.
- Да, прекрасная, - отозвалась она. - Прелестная. Возьмите,
вот я вам букетик цветов принесла, чудно пахнут как .
Одн овременно я почуял упоительный, зовущий, возбуждающий
аромат и почувствовал ее горячую руку на моей ноге . Пылкое, ни­
когда не испытанное мною желание пробежало по всему моему телу,
от ног до волос на голове. Я чувствовал, что весь дрожу, а она тихо
говорила, обдавая мое лицо своим дыханием :
- Если бы вы, Максим Ильич, знали, как я привязана ко всему
вашему дому! Как я люблю вас всех! И папу вашего , и мамочку, и
вас люблю. Люблю, люблю, люблю! О Максим Ильич, я хотела бы
быть всю жизнь рабою вашей, собакой вашей, ковром вашим, под­
стилкой для ног ваших! О, как страшно я люблю вас! Если бы нуж­
но бьmо для вашего здоровья или для вашего удовольствия отдать
всю кровь мою и все тело мое и даже загубить навек бессмертную
душу мою, я с радостью отдала бы все !
Нет! Об этой ночи сл овами не расскажешь! Наглый, колдов­
ской месяц, сводник влюбленных , друг мертвецов, покровитель
лунатиков, одуряющие запахи ночной фиалки и ее безумно жажду­
щего тела, зеленые и красные огни в ее зрачках ... Она говорила,
лежа, содрогающаяся, на моей обнаженной груди:
- Одна мечта моя за много лет бьmа - поцеловать тебя в губы,
в губы и умереть тут же на месте.
И мы поцеловались . Силы небесные, что это был за поцелуй.
Мне казалось, что земля кружится подо мною и·что я схожу с ума.
А она шептала восторженно:
- Еще, еще, еще...
Я пришел в свою комнату на рассвете. Ноги мои подгибались ,
в голове гудел шум, все мускулы ньmи, руки тряслись, лицо горело.
Мать моя зашла ко мне и спросила:
- Что с тобою, Максим, ты сам на себя не похож?
Я сказал:
- Это от жары, день был ужасно жаркий.
А она сказала:
- Нет, это не от солнца. Это лунный удар, иди скорее в по­
стел ь. Сном все пройдет.
Я лег. Ночью пришла ко мне Агата, а под утро я к ней прокрал­
ся в антресоли. Так у нас и пошло каждый день, каждый час, все­
гда. Мы стали друг к другу голодны и никогда не насыщались.
315

А. И. Куприн
Черт знает, откуда эта женщина, рожденная и воспитанная в
диком захолустье, могла научиться этим бесстыднейшим и утон­
ченнейшим любовным приемам, затеям и извращениям, о которых
мне теперь даже вспоминать срамно. Но тогда я жил в каком-то
блаженном и сладостном аду, обвязанный невидимыми тонкими
стальными нитями. Оба мы, радостно-безумные, сумасшедшие, ни
о чем не думали, кроме нашей любви. Мы узнавали друг друга из­
далека: по голосу, по походке, по запаху, узнавали - и неудержи­
мо стремились друг к другу, чтобы вновь упиться бешенством разъя­
ренной страсти. Все кусть1, амбары, конюшни, погреба и пристрой­
ки бьши нашими кровлями любви.
Агата хорошела и здоровела, но я радостно шел к гибели. Я
стал похож на скелет своею изможденностью, ноги мои дрожали
на ходу, я потерял аппетит, память мне изменила до такой степени,
что я забьш не только свою науку и своих учителей и товарищей,
но стал забывать порою имена моих отца и матери. Я помнил только
любовь, любовь и образ любимой.
Странно, никто в доме не замечал нашей наглой, отчаянной,
неистовой влюбленности. Или в самом деле у дерзких любовников
есть какие-то свои тайные духи-покровители? Но милая матушка
моя, чутким родительским инстинктом, давно догадалась, что меня
борет какая-то дьявольская сила. Она упросила отца оmравитъ меня
для развлечения и для перемены места в Москву, где тогда только
что открьшась огромнейшая всероссийская выставка. Я не мог идти
наперекор столь любезной и заботливой воле родителей и поехал.
Поехал. Но в Нижнем Новгороде такая лютая, звериная тоска по
Агате мною овладела, такое жестокое влечение, что сломя голову
сел я в первый попавшийся поезд и полетел стремглав домой, прим­
чался, наврал папе и маме какую-то несуразную белиберду и стал
жить в своем родовом гнезде каким-то прокаженным отщепенцем.
Стыд меня грыз и укоры совести. Сколько раз покушался на себя
руки наложить , но трусил, родителей жалел , а больше - Агатины
соблазны манили к жизни. Вот тут-то самоотверженная матушка
моя начала энергично разматывать тот заколдованный клубок, в
нитях которого я так позорно запутался. Вначале взялась она за
ветеринара Иванова, с которым мы прежде постоянно охотились .
Тот рад-радехонек был прийти на помощь, чем может. Рассказал
точно и обстоятельно о том, как мы зашли к цыганке, как цыганка
гадала на мое счастье, как указывала, чего мне следовало бояться и
опасаться, и как велела обратиться к ней за отговором в случае беды.
316

Расска3ы
Тогда мамаша послушно пошла к цыганке и долго с ней говорила.
Уходя, совала гадалке четвертной билет, но та не взяла. <<Я, гово­
рит, Божьему делу помогаю, а за это денег не берут» . К последнему
сходила матушка - к соборному протоиерею, отцу Гавриилу, свя­
щеннику постарелому и святой жизни. Протоиерей ее благословил
и наставил .
Наступил день архангела Гавриила. Матушка заказала моле­
бен на дому. Собрала в зальце всех домочадцев, включая и Агату.
И меня научила, что мне делать и говорить . Отслужили молебен
честь честью. Духовенство отбыло. Тогда мамочка начала гово­
рить тихо и внушительно, глядя серьезно на Агату:
- Милая наша Агата, вот бьша ты много лет верным другом
нашего дома, нашей трудолюбивой помощницей и терпеливой со­
трудницей . И вот подумали мы, что довольно тебе быть пристав­
ницей у стад наших и что пора тебе обзавестись собственным до­
миком и собственным хозяйством. Вот в этом бумажнике, который
я тебе передаю, есть крепостная на небольшой клочочек земли и
сумма денег, необходимых для первого обзаведения хозяйством. Это
все от мужа, а от меня двадцать выводков кур, гусей, уток и индю­
ков. От сына же нашего Максима получишь ты необходимую ме­
бель, а на память золотые часики работы Мозера. Вручи их, Мак­
си к, Агате.
Передал я часики, и простился с ней последним взглядом, и ви­
дел, как она смертельно побледнела. Тогда матушка взяла кропи­
ло и окропила всех присутствующих освященной крещенской во­
дою, а сама читала трогательное воззвание к Божьей Матери: «При­
зри с небеси, всепетая Богородица, на их лютое телесе озлобление
и утоли печаль их души " .»
Вот и конец всему. А той же ночью исчезла Агата из дома, ни­
кому не сказавшись, ничего не взявши с собою из подаренных де­
нег и вещей .
Так и пропал ее след навеки. А мать в свой поминальник вклю­
чила рабу Божью Агафоклею, недугующую и страждующую, и по­
минает ее за каждой обедней и всенощной" .
1933
317

А. И .Куприн
ЦАРЕВ ГОСТЬ ИЗ НАРОВЧАТА
Прежде всего надо осведомить читателей о том , что такое На­
ровчат, ибо сл ово это ни в истории, ни в литературе, ни в железно­
дорожных путеводителях не встречается. Так вот. Наровчат есть
крошечный уездный городишко Пензенской губернии, никому не
известный, ровно ничем не замечательный. Соседние городки, по
русской охальной привычке, дразнят его : «Наровчат, одни колыш­
ки торчат» . И правда, все наровчатские дома и пристройки пост­
роены исключительно из дерева, без малейшего намека на камень,
река Безымянка протекает от города за версту; лето всегда бывает
жаркое и сухое, а народ - ротозей. Долго ли тут до Божьего попу­
щения? Так и выгорал из года в год славный город, выгорал и опять
обстраивался .
Однако бедным городом Наровчат никак уже нельзя было на­
звать . По всему уезду пролегала превосходная хлебная полоса, при­
родным густым черноземом на две сажени в глубину: никакого удоб­
рения не надобно; урожай сам-сто, - груши, яблоки, сливы, виш­
ни, малина, клубника, смородина - прямо хоть на международ­
ную выставку, а рогатый скот, домашняя откормленная птица и
молочные поросята далеко превосходили и оставляли за собою не
только Тамбов, но и Ярославль. Рабочей крестьянской силой бьша
преимущественно мордва, захожее издревле племя, родня, с одной
стороны - финнам, а с другой - венграм; народтуго понимаемый
и языческий, но добродушный, уживчивый, не знающий отдыха в
работе, трезвый и находчивый. Мордовские цветные вышивки на
женских одеждах до сих пор известны всей России, так же как мор­
довская упряжь и мордовская обувь. В Рязанской губернии до сих
пор еще говорят о человеке скрытном и лукавом: «Прост-то он
прост, да простота-то его , как мордовский лапоть, о восьми кон­
цах» .
Что же касается до помещиков, то почти все они состояли из
татарских князей. Роды свои они вели от Тамерлана (хромого Тай­
мура), Чингисхана, Тахтомыша и других полумифических восточ­
ных владык, но уже давно отошли от веры Магометовой, а рус­
скую грамоту разбирали кое-как, а то и вовсе ее не разбирали. Од­
нако карточная игра прочно привилась в Наровчате . В почтенных
дворянских домах играли в преферанс по копейке очко . Духовен­
ство резалось в стукалку, а в Благородном собрании процветал се­
рьезный штос, за которым проигрывались не только крупные ас-
318

Рассказы
сигнации, но порою коляски с лошадьми, крепостные мужики, бабы
и девки н целые имения.
Тогдашние шулера, даже самые крупные, никогда не обходили
своим профессиональным вниманием Наровчатскую троицкую
ярмарку и считали ее, по доходности, второй после знаменитой
Лебедянской. Не обходили Наровчат и лихие ремонтеры: тамош­
ние л ошади бьmи хороших кровей, доброезжие и ладные под кава­
лерийское седло. Что греха таить, случались в Благородном собра­
нии недоразумения, споры, неизбежные скандалы и бурные объяс­
нения , в результате которых летали канделябры, облаивалась честь
дворянских родов шестой книги и раздавались грозные голоса:
-
Вызываю! Сейчас же стреляться через платок! Где секундан­
ты?
Надо сказать, что этот роковой кровавый и смертельный вы­
зов на мгновенную жестокую дуэль имел когда-то огромное рас­
пространение в дворянских захолустьях, но ни один печатный или
письменный документ, ни одно словесное показание старожилов
не донесли до сведения потомства о ритуале этого страшного по­
единка, о его правилах и об его бесчисленных убийственных жерт­
вах во всех уездных городишках великой России. Правда, один из
последних могикан, почтенный и престарелый князь Чугиль-деев,
рассказывал мне однажды под веселую руку о дуэли через платок,
которой он был живым свидетелем в пору своей золотой юности .
Но рассказ его бьm так бестолков, так запутан, так местами сам
себе противоречив, что дон.скаться до серединной, хотя бы прибли­
зительной истины не бьmо никакой возможности. Порою казалось ,
что старший из секундантов, швыряя свой скомканный носовой
платок вперед перед собою, обозначал этим место барьера, порою
казалось, что дуэлянты по сигналу палили друг в друга наудачу.
Порою же поединок признавался несостоявшимся за неимением у
всех джентльменов ни одного носового платка. Но если дуэль и
совершалась , то происходила она тут же и зале Благородного со­
брания и единственной жертвой ее являлся либо клубный лакей,
либо маркер при биллиарде, получивший незначительную рану в
седалище. Впрочем, князевым рассказам трудно бьmо давать вес и
доверие, особенно тогда, когда он находился под мухой.
Как уже сказано бьmо выше, замечательных и примечательных
событий в Наровчате никогда не происходило. Даты времени от-
319

А. И. Куприн
считывались по мелким домашним происшествиям ... Это бьшо за
год перед тем , как у Ольги Иннокентьевны родилась двойня; или
год спустя после того , как мировой посредник Фалин привез из
Пензы секрет яблочной пастилы, и все другое в том же роде.
Но бьш все-таки в утлой и скудной летописи безвестного го­
родка Наровчата один-единственный случай , который смело мож­
но назвать необыкновенным и которому в свое время с пламенной
ревностью завидовали и толстопятая Пенза, и раскормленный Там­
бов, и богатая магометанская мьшьная Казань . Да и в самом деле,
бьшо чему завидовать : вскоре после победы над Наполеоном и две­
надцатью языками великий победитель, незабвенной памяти госу­
дарь и император всея России Александр Павлович, высочайше
соизволил осчастливить уездный город Наровчат своим милости­
вым посещением. Милость, - с какой стороны на нее ни погляди, -
столь же громадная, сколь неожиданная и неизъяснимая.
Правда, давно уже всем верноподданным россиянам бьша из­
вестна благородная любовь Александра Павловича к далеким пу­
тешествиям по своему царству. Недаром же после его кончины не­
кий смелый вития сказал краткую эпитафию:
Всю жизнь провел в дороге
И умер в Таганроге.
Однако прибытие государя в скромный Наровчат имело свой
особенный, чисто наровчатский характер.
Для сокращения пути на Казань государевы передовые вожа­
тые решили проехать через Наровчатский уезд и, следовательно,
по мосту через речку Безымянку. Так и расположили маршрут. Но,
увы, на безымянском мосту злой рок подстерегал императорский
кортеж. Никто из императорской свиты не догадался своевремен­
но удостовериться в состоянии моста - этакие ротозеи! Государев
венский дормез бьш не в меру тяжел, а безымянский мост не ремон­
тировался лет так с тридцать, тридцать пять . И вот произошла
страшная беда: тяжеловесный экипаж бьш на самой середине, ког­
да ветхий мост рухнул и развалился на мелкие части. Бог хранил
своего избранника. Пострадали, и то не смертельно, форейторы и
ездовые; государь же отделался сильным уш ибом левой ноги. Всем
известно, что Александр Павлович бьш истинным ангелом во пло­
ти ; он всем простил и ни на кого не гневался. Наоборот, ласково
утешал пострадавших и ободрял растерявшихся. И так как врачи
320

Рассказы
настаи вали на немедленном отдыхе для излечения ушиба, то госу­
дарь милостиво соизволил принять гостеприимство в роскошном
доме у предводителя дворянства Иннокентия Владимировича Ве­
денягпина, куда он и бьш перенесен на носилках со всеми предос­
торожностями .
Воистину прекрасная душа победоносного царя всероссийско­
го бьша полна доброты и благоволения. Когда ушибленная нога
его величества пришла в такой порядок , что , будучи обвязанной
крепкими бинтами , не препятствовала Александру Павловичу ос­
торожно передвигаться с места на место, то государь с прелестной
улыбкой дал свое согласие наровчатским дворянам присутствовать
лично на торжественном балу. в честь выздоровления обожаемого
императора. Бал этот, дававшийся в про�орных залах Благород­
ного собрания, бьш сказочно, неописуемо великолепен . Выписано
бьшо два оркестра: один военный, из пехотного полка, стоявшего
в Пензе, другой - струн ный, из Тамбова. Стены собрания и сна­
ружи и изнутри бьши сплошь усыпаны живыми роскошными цве­
тами . Пензенский богатый помещик Дурасов не пожалел на это
пышное украшение всех своих редкостных знаменитых оранжерей .
Угощение подобрали самое лукулловск ое: разные там оршады,
лимонады, крюшоны и жженки; мороженое всех сортов и прочие
всякие тонкие деликатесы. Пензенские знатные дамы в сильно де­
кольтированных костюмах ампир, кавалеры в цветных фраках.
Достаточно того сказать, что весть об этом колоссальном бале дош­
ла до обеих столиц и бьша пропечатана в петербургской газете, а
память о сказочном торжестве осталась среди наровчатских жите-
лей на пятьдесят, а то и на сто лет.
Забинтованная нога не позволяла государю при нять участие
хотя бы в традици онном и весьма нетрудном полонезе, но на усер­
дные танцы наровчатского бомонда* , обучавшегося хореографи­
ческому искусству у заезжей француженки де Пудель, он глядел,
сидя в почетных креслах, с большим вниманием и с благосклонной
радостной улыбкой. Молодой флигель-адъютант государев, блес­
тящий гвардейский офицер, стоявший за сп иной императора и не
изменявший своего серьезного должностного лица, тут же вполго­
лоса экспромтом напевал в темп гросфатеру забавные стишки на
танцующих:
Вот за офицером
Бежит мамзель,
* аристократического общества (от фраиц. beau monde) .
321

А. И . Куприн
Ее вся цель -
Чтоб он в нее влюбился,
Чтоб он на ней женился .
Но офицер ее не замечает
И дальше поспешает
Во весь карьер .
А на другой танец, более резвый, он импровизи ровал другие
стишки:
Кума шен, кума рон,
Кума, дальше от комода,
Кума чашки разобьет,
Трам, трам, тара-ра,
Напирайте , господа.
Там налево осторожно,
Зацепить за горку можно .
Траля, траля-ля,
Не спешите, господа.
И все в таком же веселом роде. Стишки эти до слез и колик сме­
шили го сударя, соскучившегося в наровчатском невольном сиде­
нье, но еще больше ему п онравилась п арочка Хохряковых, мужа и
жены; оба они бьши кургузенькие, пузатенькие, но ужасно манер­
ные и жеманные. Вероятно, во всем мире не бывало видано таких
вычурных наизатейливых гротесков, которые откалывала с важ­
ностью чета Хохряковых. Глядя на них, деликатный Александр
Павлович делал все усилия, чтобы не расхохотаться громко. Но
когда Хохряковы окончили свой черед, он послал к ним адъютан­
та с просьбой узнать, не будут ли они так любезны, чтобы повто­
рить свой танец. С неописанным наслаждением исполнили они же­
лание императора. Но этой чести было еще мало. Покидая зал и
поблагодарив наровчатское дворянство, государь отдельно позвал
к себе Хохрякова и ласково сказал ему:
- Я с удовольствием любовался вашими танцами и очень жа­
лею, что моя жена не могл а их увидеть . Но если вам придется ког­
да-нибудь приехать в Петербург, то милости п рошу ко мне во дво­
рец. Я охотно представлю вас ее вел ичеству.
На другой же день го сударь поки нул Наровчат.
322

Рассказы
Прошло достаточно много времени. Наровчат после великих
дней пребывания в нем царя постепенно ввалился в обычную, при­
вычную колею. Пришли наконец будничные, су мрачные дни, ког­
да городишко совсем перестал говорить и думать об августейшем
посетителе, так же как забыл он интересоваться таинственной судь­
бой дворянина Хохрякова, который через неделю после отъезда
государя со свитою вдруг исчез неведомо куда и неведомо зачем и
вот уже месяцами не давал о себе ни слуха, ни знака. Соседи спра­
шивали мадам Хохрякову:
- А не поехал ли, часом, ваш благоверный в Санкт-Петербург
по государеву приглашению?
Но госпожа Хохрякова отвечала кратко:
-
Куда ему, сопливому. Он дальше Тамбова и проехать не су­
меет. Одна беда - все наличные деньги с собою увез. Боюсь , не
дунул ли в Царицын к цыганкам . От него , поганца, станет.
Вот и все . Вскоре Хохрякова как бы и на свете никогда не бы­
вало ".
".И вдруг перед самым рождеством Христовым разносится по
всем домам животрепещущая новость :
- Приехал! Приехал! Хохряков только что приехал! В Петер­
бурге бьш ! Во дворец бьш приглашен, с августейшими особами чай
пить и беседовать удостоился! Жена ему теперь за вранье волосы
дерет. Идите скорее глядеть!
Но когда все эти домашние суспиции и козьи потягушки затих­
ли, а взбудораженный муравейник успокоился, то отцы города стро­
жайше потребовали от Хохрякова точного и правдивого отчета во
всех его похождениях, приключениях, встречах, знакомствах, уда­
чах и провалах и так далее. В большом зале Благородного собра­
ния рассказывал дворянин Хохряков, в присутствии всех знатных
наровчатцев, свою изумительную одиссею.
- Должен сначала сказать, что я, долго и многосторонне обду­
мывая милостивые и, скажу, даже ласковые сл ова его величества,
обращенные ко мне на торжественном балу, понял, что это , бес­
спорно, есть знак высочайшего одобрения моему искусству танце­
вать , а всемилостивейшее приглашение обожаемого монарха по­
бывать при возможном случае в его резиденции нельзя понимать
иначе, как желание императора увидеть еще раз эти танцы и дать
возможность поглядеть их августейшей супруге . Исполнить малей­
шее желание великого государя всея России есть первейший и свя­
щеннейший долг каждого верного подданного . Вот мотив, по ко-
323

А. И. Куприн
торому я поехал в Петербург. Меня, может быть , спросят, почему я
не взял с собою в вояж возлюбленную супругу нашу и уважаемую
сожительницу, несравненную Алевтину Исидоровну. Ответ прост ­
государь , произнося свое великодушное приглашение, изволил го­
ворить лишь со мною, искл ючительно со мною , и его царственные
взоры бьши обращены только на меня. Согласитесь, имел бы я пра­
во ввести в царские чертоги особу, хотя и блистающую всякими
достоинствами, но официально не имеющую приглашения?
Но тут все наровчатские нотабли * дружно закричали:
-
Верно, правильно! Браво! Переходите ко гл авному!
И успокоенный Хохряков начал свой рассказ:
- Ехал я на почтовых девять дней с небольшим, пока не при­
ехал в Санкт-Петербург. Ужасно большой город , раз в десять боль­
ше нашей Пензы. Остановился в Балабинской гостинице. Шик пря­
мо сверхъестественный. Переночевал благополучно. Утром велел
коридорному начистить сапоги до военного блеска. Спрашиваю:
«Где теперь изволит проживать государь император?»
Представьте себе, в гостинице никто не знает. Сл ава Богу, око­
лоточный надзиратель на улице помог: «В Зимнем дворце» . Я -
туда, на извозчике. Господи, ну и дворец! Я там себе как самая нич­
тожная мошка показался. Отовсюду входы и выходы . Сто крьшец,
сто подъездов, и всюду миллионы деловых людей бегают. Я спра­
шиваю , как пройти к государю, по его личному словесному разре­
шению и даже приглашению. Не тут-то было. Спрашивают: «А где
у вас бумаги? Где разрешение? Кто за вас ручается? Кому вы извес­
тны?» И трата-ти и трата-та ... Я уже потерял присутствие духа, как
вдруг подходит ко мне тот самый флигель-адъютант, который на
балу в Наровчате такие насмешливые вирши складывал.
- Здравствуйте, - кричит, - пензяк толстопятый! Как живы,
зд оровы? Что в Питере делаете?
Я рассказал этому прекрасному гвардейцу все мое положение и
все мои адские затруднения, а он говорит:
- Я понимаю, как вам тяжело в незнакомом городе, да еще без
протекции. ПодоЖдите меня вот у этой арки, а я вам сейчас разре­
шение принесу.
Сказал и скрьшся, а через четверть часа прибегает обратно.
- Государь очень рад будет увидеть вас в восемь часов за сво­
им интимным чаем, а пока пойдем немного прогуляемся по Невско­
му проспекту и у Доминика в биллиард поиграем.
* почетные, именитые лица (от фрапц. notaЫe) .
324

Рассказы
Ровно в восемь поднялись мы по роскошным мраморным лест­
ницам в верхние, уютные , лишенные всякой официальности , до­
машние палаты молодых государя и государыни. Когда я сделал
низкий придворный поклон, Александр Павлович любезно протя­
нул мне руку . Я хотел ее облобызать , но царь не дозволил этого и
сказал :
- Ручку ты поцелуешь у моей жены. Вот, Лизанька, мой друг
из Наровчата. Прошу любить да жаловать. Ах, если бы ты знала, с
каким отменным пафосом он танцует старинный гросфатер.
Я приложился к прекрасной маленькой ручке государыниной,
и ее величество ласково сказать соизволила:
- Очень рада сделать знакомство с вами . Позвольте предло-
жить вам чаю.
А государь говорит:
- Чего хочешь, брат Хохряков? Чаю или кофею?
- С позволения вашего императорского величества, попросил
бы чаю.
- А с чем предпочитаешь чай, брат Хохряков? Со сладким пе­
ченьем или с марципаном?
- Как угодно вашему величеству.
- А что , брат Хохряков, а не разбавить ли нам чай китайский
настоящим ямайским ромом?
- Думаю, что не повредит, ваше величество.
И тут государь обращается к своей порфироносной супруге:
- Не знаешь ли, Лизанька, остался ли у нас еще в погребе этот
отличный ямайский ром?
- Кажется, остался.
- И чудесно, - говорит государь . - Ну-ка, полковник , - об-
ращается он к юному флигель-адъютанту, - идите-ка в погреб .
Поищите там рому покрепче и подушистее.
Тот мигом сорвался с места и исчез . Не прошло и четверти часа,
как он вернулся с кувшином бемского граненого хрусталя, напол­
ненным амброзией и нектаром. Понимаете ли? Ром из царских по­
гребов! Высочайшая во всем мире марка! У нас в Пензе лучшие
знатоки вина определяли достоинство хорошего рома по мере того ,
насколько сильно он пахнул клопом. Но императорский ром - дело
совсем другого рода: он благоухал и портвейном, и хересом, и ма­
лагой, и доппель-кюммелем, и мадерой, и опопанаксом , и резедой,
и имел он крепость необычайную. Я с трудом, через силу, выпил
рюмки четыре, а больше не мог, натура не позволила. Вежливо, но
325

А. И. Куприн
отказался. В голове зашумело. Помню, как адъютант подал мне
глазами знак уходить. Я низко раскланялся, а государь, смеясь, спро­
сил меня:
- А скажи, брат Хохряков, починили ли в Наровчате тот мост,
на котором я чуть-чуть не сломал себе ногу?
Мне стыдно и страшно было ответить, и я решился на малень­
кую ложь .
- Государь, - сказал я, - уезжая из Наровчата, я успел заме­
тить лихорадочную работу над возведением отличного каменного
моста через эту несчастную речку. Но вскорости он будет закон­
чен .
Государь и государыня милостиво простились со мною. Фли­
гель-адъютант проводил меня пешком до моей гостиницы и по до­
роге все спрашивал меня, весело смеясь:
- Что , брат Хохряков? Вкусным я тебя ромом попотчевал?
Так мое путешествие в Петербург и прошло благополучно. Но
только, господа дворяне, вы уж меня перед моим обожаемым ца­
рем не подведите. Постройте хороший мост через Безымянку.
И все Благородное собрание ответило громом рукоплесканий
и самыми горячими обещаниями.
С того времени прошло сто лет с небольшим. До сего дня в
Наровчате есть старинная поговорка: «Чего , брат Хохряков, хо­
чешь? Чаю или сахару? С пирожными или с марципанами?»
Но мост через Безымянку так и остался в прежнем ветхом со­
ст оянии , и по весне на нем неизменно калечатся люди и лошади .
1933
ПОСЛЕДНИЕ РЫЦАРИ
Подобно тому как прирожденный всадник связан неразрывно
телом и духом со своей породистой лошадью, идущей на ирланд­
ский банкет, -был связан капитан князь Тулубеев со своим эс­
кадроном, своим полком и со своей славной русской кавалерией .
Репутация его как прекрасного всадника и как человека чести бьша
уже прочно установлена. Еще будучи «зверем» в петербургской
кавалерийской школе, он вызвал на дуэль одного из товарищей ,
остзейского барона, позволившего себе неосторожно сказать, что
татарские князья годны только на то, чтобы. служить в ресторанах
и заниматься шурум-бурумом. Дуэль состоялась . Противник Тулу-
326

Рас,·казы
беева был легко ранен в ногу, а сам Тулубеев бьш в наказание раз­
жалован в солдаты, в пехотный полк . За два года такой опалы Ту­
лубеев, от нечего делать, отлично подготовился к экзамену для по­
ступления в Академию генерального штаба и, после помилования,
безукоризненно выдержал его . У него хватило терпения блестяще
окончить оба академических курса, ибо по натуре своей бьш он
человеком, не любившим больше всего недоделанных дел , но, по­
лучивши почетный диплом, он тотчас же запросился назад, в свой
возлюбленный Липецкий драгунский полк . Напрасно милый гене­
рал Леер, тогдашний начальник Академии, всеми силами старался
убедить Тулубеева не оставлять работы и службы в генеральном
штабе, обещая ему высокую карьеру. Тулубеев сердечно благода­
рил добрейшего генерала, но отвечал постоянно:
- Кланяюсь вам земно, ваше превосходительство, и всегда буду
помнить вашу науку, но что же я могу поделать с собою, если меня,
как в родной дом , тянет в мой Липецкий драгунский полк с его
амарантовым ментиком и коричневыми чикчирами. Вот запоют
господа офицеры «Журавля» и как дойдут до нашего полка:
Кто в атаке злы , как гунны?
Это - липецки драгуны,-
так сердце и затрепещет. Кажется, если бы умел, то заплакал бы.
Явившись в полк, Тулубеев первым долгом доложил началь­
ству о том, что он отнюдь не намерен пользоваться той привилеги­
ей молодых академиков, которая давала им право на внеочередное
получение следующего чина, в ущерб всем обер-офицерам. Такие
великодушные отказы бывали необыкновенной диковинностью в
армии (если они вообще когда-нибудь бывали), но господа офице­
ры с удвоенным удовольствием оценили великодушную справед­
ливость Тулубеева, не позволившего себе сесть на спины товари­
щей, и почтили его в собрании разливанным банкетом, на котором
он не без юмора говорил об Академии и о причинах своего ухода
из нее.
- Что за черт! - говорил он. - Молодые люди тренируют
себя , чтобы быть водителями планетарных армий , и ни один не
умеет сесть на лошадь. Сидят на ней, как живая собака на заборе,
при каждом уд обном случае хватаются за луку и закапывают редь­
ку в землю. Я их стыдил: «Как, мол , полководцу не уметь обра­
щаться с лошадью?» А они цинично возражают: «В будущих вой-
327

А. И. Куприн
нах не останется места ни бутафорским эффектам, ни поэзии, ни
роскошным батальным карти нам , ни блистательному героизму
легендарных белых генералов на белых конях, ни головокружитель­
ным военным карьерам, переворачивающим целые государства
вверх ногами. Тайна победы будет принадлежать изобретателям -
химикам, физикам и биологам, а выигрывать войну будут полко­
водцы с холодным расчетом и железными нервами и с той деловой
спокойной жестокостью, которая не пощадит женщин и детей и не
оставит побежденному даже глаз, что бы оплакивать свое горе» .
И дальше говорили эти доморощенные Атиллы: «Ну-ка, поду­
майте хорошенько и скажите по совести: какую роль вы отведете
самой отважной кавалерии в такой войне, когда эскадрилья бом­
боносов способна будет в течение одной ночи разрушить в прах
такой город, как Берлин или Лондон; когда разведка и командова­
ние обеспечены будут беспроволочным телеграфом; когда дивизии
и корпуса будут перебрасываться на сотни верст с бешеной скоро­
стыо в колоссальных автомобилях; когда победители перестанут
брать в плен сдавшихся; когда безмерные не.приятельские зоны бу­
дут сплошь заражены чумой, холерой, столбняком, сапом и други­
ми заразительными болезнями, бактерии которых годами, в ожи­
дании войны, взращивали и распложали искусные бактериологи
враждебного государства. Куда же при таких сверхчеловеческих
условиях вы денете самую прекрасную, самую безумно отважную
кавалерию?»
Дальше говорил корнет Тулубеев:
- Эти кабинетные колонновожатые, будущие русские Мольт­
ке, любили щегольнуть фразой, говорящей о беспредельной суро­
вости власти и о безграничности кровавых военных мер, способ­
ствующих достижению успеха. Чаще всего они цитировали заме­
чательное изречение великого французского генерала Бюжо:
«Стр ашно подумать о том, на что можно отважиться на войне».
Оттого-то в их современную науку побеждать входили страш­
ные железные формулы и термины : «бросить в огонь дивизию» ,
«заткнуть дефиле корпусом», «вялое наступление такой-то армии
оживить своими же пулеметами» и так далее.
Очень много говорили о психологии масс, но совсем забыва­
ли психологию русского солдата, его несравненные боевые каче­
ств а, его признательность за хорошее обращение, его чуткую спо­
собность к инициативе, его изумительное терпение, его милость к
побежденным.
328

Рассказы
Тулубеев нередко в разговорах с академиками заводил речь о
кавалерийских рейдах , об этом сухопутном корсарстве, которое
требует максимальной быстроты передвижения, неустанной отва­
ги, железного зд оровья, волчьей наблюдательности и братской свя­
зи между начальниками и подчиненными.
Но вопросом о рейдах кавалерийских частей никто в Академии
не интересовался - ни профессора, ни слушатели. В библиотеке
была книга генерала Сухомлинова «Рейд Стюарта», и Тулубеев
добросовестно принудил себя прочитать ее до конца и только на
последней строчке убедился в том , что даже нарочно, даже назло
невозможно бьшо бы написать на такую живую и увлекательную
тему такую жалкую, бледную, скучную, ничтожную книжонку . Ге­
нерал Леер, начал ьник Академии, человек образованный, умный,
обязательный, довел до сведения Тулубеева, что лучше всего изу­
чить рейд Стюарта можно по знаменитой книге «Война Севера с
Югом» , напечатанной в Америке. «Книга эта, - говорил с почте­
нием Леер, - одна из самых крупных по размеру книг во всем мире,
и в продаже ее нет, но, заручившись вескими рекомендациями, а
следовательно, и доверием в Вашин гт оне, мо жно, пожалуй, полу­
чить разрешение прочитать ее в библиотеке Белого дома». Тулубе­
ев поблагодар ил сердечно добродушного генерала, решил про себя
при перв'ых же больших деньгах поехать в Америку. Но деньги как­
то сами не приходили, рассчитывать на долгий служебный отпуск
после двухлетней Академии было невозможно. Бравый драгун
вздохнул с облегчением и вернулся навсегда назад, в свой родной и
славный Липецкий драгунский полк, и зажил в нем прежней жиз­
нью, спокойной, привычной и милой.
С прежним увлечением и с прежней точностью нес он свою служ­
бу, которая для настоящего кавалериста никогда не бывает ни скуч­
ной, ни тяжелой; но мысли о партизанской войне, о молниеносных
налетах на тьш противника и об уничтожении его путей сообще­
ния никогда не оставляли его . Состоя в обер-офицерском чине, он
как бы по рукам и по ногам бьш связан догмами, уставами, желез­
ной традицией и непререкаемой волей прямого начальства. Но,
получивши наконец в свое командование эскадрон, он сразу по­
чувствовал себя легким и свободным. При нимая эскадрон, он гром­
ко и отчетливо сказал выстроенным солдатам :
-
Когда Господь Бог создал мир и нашел его зело добрым, то
вдруг почувствовал, что чего-то в его творении не хватает . Поду­
мал, подумал, потом взял в свои ладони воздух, велел ему сжаться
329

А. И. Куприн
и вдунул в него свое могучее дыхание. Так произошла лошадь, и
потому всадник должен относиться к ней с любовью и уважением ,
беречь ее, холить и ласкать и разговаривать с нею, как с родным
человеком. Так же почитай и всадника. Всадника можно убить за
ослушание, но бить его нельзя даже в шутку. И никогда нельзя гад­
ко говорить о его матери. Я сказал .
Этой немножко странной речи Тулубеев никогда больше не
повторял, но она глубоко проникла в сердца. Из эскадрона быстро
выветрились даже невинные подзатыльники. А затем Тулубеев не­
медленно принялся за постепенную тренировку своих всадников­
другов к воображаемому рейду. Он незаметно втягивал лошадей в
неутомительные дальние пробеги , учил солдат тому, как надо ори­
ентироваться по компасу, по солнцу, по мху на деревьях, по ветру.
Вскоре все его всадники уже умели делать маршрутные съемки и
вычерчивать ясные, отчетливые кроки.
Все эти уроки не переступали за границы устава о кавалерийс­
кой службе, но Тулубеев самовольно расширял казенные мерки. Он
учил своих всадников переплывать с лошадьми через неглубокие
реки, накидывать аркан на лошадь или на всадника, крепить мор
,
с­
кие узлы, подражать крику птиц для условных сигналов и т. п.
Тулубеев задолго предвидел дьявольскую войну с Германией и
предчувствовал ее неслыханные, невообразимые планетарные раз­
меры . Военная суровая дисциплина не терпит зловещих пророчеств,
особенно исходящих из уст военнослужащих. Тулубеев после горь­
кой японской войны не сомневался в близости другой, страшной и
неизбежной войны, но молчал и лишь усердно обучал молодых
унтер-офицеров немецкому языку и германской психологии.
Сараевское убийство пришлось как раз в тот день, когда Тулу­
беев в чине полковника принимал под свое начальство славный
Липецкий драгунский полк .
Ему бьшо тогда тридцать шесть лет - возраст для природного
кавалериста зрелости и полного расцвета. Он бьш строен и муже­
ственно красив. Жениться он никогда не собирался, твердо убеж­
денный в том, что люди стремительных профессий - моряки, лет­
чики и всадники - не должны обзаводиться семейным грузом. А
жену и детей ему заменял полк, с которым он связался телом и ду­
шою. И родной полк отвечал ему благодарной взаимностью, читая
в его глазах приказание и упрек, негодование и ласку; и когда его
блистающие глаза говорили : «Ну, дети! Теперь идем на верную
смерть!» - глаза офицеров и солдат весело отвечали: «Рады ста­
раться!»
330

Рассказы
Театр войны сразу же перенесся в Россию. Тулубееву с дивизи­
ей пришлось переброситься на запад. Там он впервые услышал о
неудаче ренненкампфовского рейда. Он знал Ренненкампфа лич­
но, знал его безумную решимость, его пламенную храбрость, его
гордое презрение к смерти, его тевтонское упорство.
Тулубеев понял причину , по которой сорвался рейд Реннен­
кампфа. Его не поддержали вовремя и его полет затормозили те
же штабные карьеристы, от которых он сам, Тулубеев, ушел в мо­
лодости .
Но у Тулубеева неожиданно нашелся отважный друг , мощный
покровитель и единомышленник в лице генерала Л., командовав­
шего знаменитой окраинной армией . Это бьш тот самый Л., кото­
рый однажды изумил весь военный Петербург своей независимос­
тью и самостоятельностью. Он начал службу в одном из блестящих
гвардейских полков, где вскоре обратил на себя внимание началь­
ства отличным знанием военной науки, распорядительностью, на­
ходчивостью, представительностью и замечательным умением об­
ращаться с солдатами. В тридцать два года он бьш уже в чине пол­
ковника и носил флигель-адъютантские эполеты. Но эта счастли­
вая и завидная карьера внезапно оборвалась благодаря нелепому и
глупому случаю. К роте полковника Л. был причислен младшим
офицером один из юных великих князей, уже успевший прославить­
ся в Питере кутежами, долгами, скандалами, дерзостью и красо­
той. Этот неудачный отпрыск великого дома уже не раз выслуши­
вал от Л. сухие, корректные замечания и спокойные предупрежде­
ния, но всегда отвечал на них презрительными гримасами и шутов­
скими ул ыбками. Но однажды полковника взорвало. Князенок в
это несчастное утро опоздал на строевой плац на целых три мину­
ты . Он выходил из своей коляски тогда, когда вся рота уже стояла
выровненной, как по ниточке, с ружьями у ноги. На устах молодо­
го князя играла беззаботная, проказливая ул ыбка. Л. вспыхнул от
гнева и во всю мочь своего здоровенного голоса скомандовал роте:
- Смирно, господа офицеры!
Это была уничижительная военная ирония. Так командуют
только при появлении старшего начальника . Князю следовало бы
тотчас же приложить руку к козырьку и громко сказать: «Виноват,
господин полковник». Но он явился на ротное учение прямо с ог­
лушительного кутежа, затянувшегося до утра, и в голове у него еще
бродил дурашливый непокорный хмель. Он нагло подбоченился и
хриплым, петушиным голосом скомандовал:
331

А. И. Куприн
-Вольно!
УЛ. запрыгала нижняя губа и лицо побледнело.
- Долой с плаца, - приказал он громко. - Немедленно иди­
те домой и ложитесь!
- С кем прикажете, господин полковник? - вдруг, как в бре­
ду, спросил князь , теряя рассудок .
УЛ. глаза налились кровью.
- Господин адъютант, - приказал он. - Немедля сопроводите
его высочество к командиру полка и доложите его превосходитель­
ству о зазорном, позорном и непотребном поведении его высоче­
ства во время исполнения служебных обязанностей и в присутствии
всей роты.
Этот скандал не дошел до ушей посторонней публики. Офице­
ры дали слово хранить о нем вечное молчание и сдержали его; сол­
даты же в офицерские дела никогда не вмешивались. Молодой кня­
зенок оказался, в сущности, совестливым и добрым малым: он при­
нес сердечное извинение полковнику Л. Он бьш переведен в другой
полк и чем-то наказан высочайшими родителями . Полковнику Л.
досталось крепче. Как-никак, а он все-таки грубо и неделикатно
оборвал отпрыска императорской фамилии . Его отчислили от гвар­
дии , лишили флигель-адъютантства и перевели с тем же чином в
окраинную армию.
Японская война опять выдвинула его вперед и наверх. Он бьш
в этой несчастной войне одним из тех , крайне немногих генералов,
которые сохранили в сердцах и душах своих великие воинские доб­
лести и заветы , начертанные когда-то Петром Великим, Суворо­
вым и Скобелевым, вместе с наукою побеждать. И именно генера­
лу Л. принадлежало горькое и злое изречение о неудачах японской
войны. «Не бьшо никакой желтой опасности, - сказал он, - а бьша
всего лишь одна - красная опасность: едва обыкновенный чело­
век надевал красные генеральские лампасы, как немедленно же глу­
пел, тупел, терял память, соображение, умение обращаться с чело­
веческой речью и обращался в надменного истукана».
Когда началась великая война, и началась при дурных ауспи­
циях, генерал Л. бьш вызван со своей окраинной армией на северо­
западный фронт театра военных действий . Удивительна была
необыкновенная быстрота, с которой совершилась мобилизация
в окраинных губерниях; но еще более поразила старых знатоков
военного дела и молодых генштабистов прямо чудесная скорость в
332

Расскt1зы
переброске окраинной армии через пространство во всю длину Рос­
сии. Тулубеев сам наблюдал в Царстве Польском, как разгружа­
лись из железнодорожных вагонов первые эшелоны окраинных
полков. Еще не дожидаясь окончательной остановки поезда, сол­
даты, как груши из мешка, валились на перрон и мгновенно выст­
раивались с примкнутыми штыками, с заряженными ружьями. И
что за люди! Молодец к молодцу. Рослые, зд оровые, веселые, лов­
кие, самоуверенные, белозубые...
,
Пехотные солдаты-михрютки , глядя на них не без зависти, доб-
родушно спрашивали:
-
Откуда вы, такие сытые да ядреные?
И те, по-северному окая, весело отвечали:
- Да мы уж, однако , такого изделия. Генерала Л. мы ... А пу­
ка, андола*, показывай , где тут у вас дорога к немцам? Вот мы с
генералом Л. пропишем им ужотко кузькину мать !
И потом Тулубееву много раз приходилось слышать из солдат­
ских уст имя этого генерала, произносимое с непоколебимой верой
и с корявым, суровым обожанием . Несут на носилках еле живого,
исковерканного разрывом бомбы солдата, и он коснеющим язы­
ком, слабым шепотом едва выговаривает: «Отца-то нашего, гене­
рала Л., поберегите . ..»
Свидетельствуют в госпитале поправляющихся солдат, чтобы
отобрать тех, которые еще годятся быть сн ова посланными на те­
атр военных действий. Как и всегда в этих случаях, порядочное
число солдат невольно старается избежать вторичной оmравки в
окопы и на колючую проволоку, под пулеметный огонь, и потому
охает, жалуется, симулирует болезнь, немощь, слабосилие. Прихо­
дит очередь низенького, коренастого, скуластого солдата, глаза
которого играют лукавой насмешкой.
-
Снимай рубаху, - приказывает старший врач, готовый выс­
лушать, выстукать и помять солдата.
- А на кой ляд? Эх, господин дохтур. Брось ты эту хреновину.
Я по своей собственной воле пойду немца догрызать. Я - генера­
ла Л.!
Тулубеева крайне интересовало, и удивляло, и поражало то оба­
яние генерала Л., которое как бы обволакивало всю его армию. Он
пробовал расспрашивать об этом окраинных солдат и офицеров,
но получал сведения, недостаточно ясные и вовсе не поэтические.
*дружк�i (Прим. А . И. Купр ина .)
12 1087
333

А. И . Куприн
- Строг наш генерал, дюже строг, - говорили солдаты. - Но
только без оранья глупого, без злобы и без злопамятности. Взгреет
виноватого до белого каления, и баста, квиты , гуляй на здоровье,
Сенька. Но и справедлив же, вроде царя Соломона. За своего сол­
дата, даже за самого ледащенького, любому голову оторвет. А глав­
ное - прост очень . Когда говорит с солдатами , так , ей-богу, гово­
рит по-русски. Все до последнего словца понятно, до самой малой
чутолочки. И не мелочен : никогда не обидится, если его на «ты»
солдат назовет: «Ты, мол, не беспокойся , ваше превосходитель­
ств о, - все честь честью будет сделано» .
Вскоре Тулубееву пришлось и лично познакомиться с генера­
лом Л. При вступлении новой армии на театр военных действий
началась перетасовка корпусов. Тот корпус, где служил Тулубеев,
а следовательно , и славный Липецкий драгунский полк поступили
в командование генерала Л.
Тот день, когда Тулубеев вместе со своим полком представлял­
ся новому командующему армией, бьш для него самым серьезным
и счастливым в его жизни. Широкогрудые, медведеватые солдаты
окраинной армии недаром говорили о генерале Л., что он на са­
жень сквозь землю видит. Молодой кавалерийский полковник и
суровый генерал от инфантерии, командующий армией, которого
истинные патриоты и настоящие воины мечтали увидеть в роли
гл авнокомандующего, с первых же минут знакомства почувство­
вали симпатию и доверие друг к другу. «Этот Тулубеев молодец,
умница и не ведает страха, - подумал Л., оглядывая проницатель­
ным взором с ног до головы полковника, - и у Липецкого полка
прекрасная репутация. Им можно при надобности поручить самое
рискованное, самое отчаянное дело, и они всегда сумеют вывер­
нуться благополучно и задачу исполнить».
А полковник мысленно сказал себе: «Вот он, тот начальник,
которого искала душа моя». Потом генерал закурил папиросу, пред­
ложил курить и Тулубееву и спросил:
-Есть в ваших жилах татарская кровь?
- Точно так , ваше превосходительство. Мы давнишние татар-
ские князья, родом из Касимова. Мой дед первый перешел из маго­
метанства в христианство и женился на русской.
Л. покачал головой.
- Отличный народ - татары; все они честны, верны слову,
опрятны, смелы, прекрасн ые, прирожденные всадники и перво-
334

Ра ссказы
классные воины. А до чего проста магометанская вера. Как она
уд обна, практична, не обременительна и как возвышает челове­
ка. Эх, дал маху великий князь Владимир Красное Солнышко,
когда из всех религий не остановился на магометанской! Сделай
он так -и мы бы теперь ... Впрочем, бросим это . Нет на свете худ­
ших занятий , чем быкать и перекобыльствовать . Не хотите ли еще
папиросу?
А об мечте Тулубеева, о большом рейде поднял первым разго­
вор сам командующий армией генерал Л.
Однажды в ставку генерала Л. бьши собраны некоторые началь­
ники отдельных частей. В том числе бьш и полковник Тулубеев.
Но внезапно заседание бьшо прервано шумом, грохотом и людс­
ким галдением, раздавшимся со двора. Все офицеры вышли из ком­
наты .
Оказалось, что окраинные казаки привели пленных венгерцев,
а отнятое у них оружие привезли на тачанках. Изумительно было
то , что вся казачня покатывалась от хохота. Смеялись и все солда­
ты, наполнявшие двор. Пленные тоже улыбались сконфуженно и
смущенно, и странно бьшо смотреть на то, как эти ярко расцвечен­
ные воины, все, как один, неуклюже держались за животы .
-
Что это там за водевиль? - нахмурясь, спросил сердитый
генерал.
Вышел из толпы казачий урядник и стал неловко переминаться
с ноги на ногу.
- А, это ты, Копьшов? -узнал генерал Л. - Ну, телись, те-
лись . В чем дело?
·
- Так что, ваше высокопревосходительство, ты приказал на
Зеленой горке пикеты расставить, то мы и сделали оцепление с над­
лежащим тъшом. Однако приметили на рассвете, что немцы на нашу
сторону на брюхах ползут. Тут мы его потихоньку окружили и ра­
зом на него насели. Человек восемь положили на месте, а другие,
однако, побросали ружья и руки вверх подняли. Просят, значит,
пощады . Ну, я, конечно, сказал им на знаках, что , мол, идите за
передовыми, а мы будем вас охранять сзади и с боков. Пошли. Идем.
А только начало меня сомненье брать. Немцев-то , думаю, человек
до тридцати будет, а нас всего четырнадцать . Да тут еще слышу:
пленники-то наши начали между собою го ворить : «Дыр, дыр, дыр,
быр, быр, быр» . Очевидно, собираются, мои голубчики, разом стре­
кача дать. Ну, это уж, думаю, свинство будет. Забрал все их ружья
на проезжавшую тачанку, а станичникам сказал: «Ну-ка, ребята,
12•
335

А. И. Куприн
сейчас же отрежьте все пуговицы, какие есть у немцев на штанах.
Все, какие есть на штанах и на подштанниках» . Ну, станичники
мигом это оборудовали, и тут уж немцы сразу бежать отдумали.
Да и как побежишь, когда обеими руками надо портки изо всех сил
поддерживать? Вот они, все немцы, в полной сохранности. По до­
роге встретили мы нашего сотника. Он говорит: «Идите с пленны­
ми до командующего, пусть на ваше изобретение полюбуется». Так
что прости , пожалуйста, ваше высокопревосходительство, что я
немцев огорчил и обесславил.
Но генерал Л. и не думал гневаться. Наоборот, он взял Копы­
лова за затылок, притянул к себе и поцеловал в лоб.
- Спасибо, станичник, - сказал он. - Благодарю тебя за сме­
калку и находчивость. Представляю тебя к чину хорунжего и к ор­
дену Святой Анны. ПодоЖдем большого боя - нацеплю тебе на
грудь «Георгия» .
В этот день генерал Л. пригласил Тулубеева к вечернему чаю.
Уже стало смеркаться, и отдаленная канонада затихала. Л., долго
молчавший до этой поры, вдруг медленно, точно с укоризной, по­
качал головою и сказал:
- Вот видели мы с вами нынче казака Копьшова. Хорош? Не
правда ли?
- На что лучше, ваше высокопревосходительство .
- Да вы оставьте этот хвостатый титул хоть на время простой
дружеской беседы. Помилуйте, целых одиннадцать слогов! Стоя
уснешь, пока их выговоришь . Есть у меня имя, данное мне при свя­
том крещении , да еще отчество в память моего батюшки, человека
совсем незнатного, но честного, правдивого и к тому же разумного
патриота. Вот по ним меня и зовите. А о Копьшове я потому заго­
ворил, что очень много о нем нынче думал, и не о нем одном, а обо
всей русской армии и обо всем православном русском народе. Ко­
пылов, он и ловок, и догадлив, и находчив. Но ведь он - казак, а
все казаки по природе - урванцы и ухорезы, к тому же прочные
вольные собственники и прироЖденные наездники . Но долгий опыт
и внимательное наблюдение привели меня к твердому убеждению
в том, что из корявой и гунявой массы мужиков-хлеборобов мож­
но вырастить и воспитать армию, какой никогда не бьшо и никог­
да не будет в мире. И это придет! Однако не ск оро... Ни вы, ни я, ни
наши правнуки до этого торжества России не доживем. Теперь же -
что поделаешь? - будем заштопывать дыры, наделанные правящим
классом и подхалимством теоретиков.
336

Рассказы
А кстати несколько слов о вашем, так страстно мечтаемом рей­
де. Да. Мысль соблазнительная, героическая и при удаче дающая
великолепные результаты . Вы думаете, я не бредил рейдом? Да еще
как ! С самого начала войны я настаивал на том, чтобы перенести
ее в Герм анию, сдел ав, таким образом, наше положение из оборо­
нительного наступательным и взяв , таким образом, инициативу
боев в свои руки , как это делали великие русские победители в про­
шедшие века. В драке побеждает тот, кто первый оглушил против­
ника сильным ударом. Это - закон. Я уже готовился броситься в
отчаянный рейд со всей моей окраинной армией . У меня бьша не­
хватка в кавалерийском составе, но я посадил бы верхом на кресть­
янских лошадей моих непобедимых пехотинцев . Ал
л
ах акбар, как
говорят мусульманские воины. Пускай бы все мы погибли до еди­
ного, но до той поры мы навели бы ужас на всю Германию своей
дьявольской дерзостью и беспощадностью. А вести о наших побе­
дах стали бы чудесным допингом для русской армии и для русско­
го народа... Но ведь вы понимаете, Тулубеев, какою огромной, без­
граничной властью должен обладать начальник такой сверхчело­
веческой экспедиции и какую абсолютную веру должен питать к
нему самый ничтожный солдати шка. Но, увы, друг мой, героичес­
кие планы и вдохновенные бои отошли в область преданий . Теперь
масса давит массу, теперь шпионаж и телефон решают исход сра­
жений. Мой рейд, прекрасно обдуманный и точно подготовленный,
бьш вдребезги скомкан и разбит великими стратегами генерально­
го штаба, заседающими в Петрограде и никогда не видавшими вой­
ны даже издали. Они, видите ли, закаркали, как вороны: «Будет!
Достаточно! Видели мы рейд генерала Ренненкампфа! Довольно
нам этих доморощенных рейдов некомпетентных храбрецов ...» Я
еще в японскую войну громко настаивал на том, что нельзя руко­
водить боями, сидя за тысячу верст в кабинете; что нелепо посы­
лать на самые ответственные пость1, по протекции, старых генера­
лов, у которых песок сыпется и нет никакого военного опыта; что
присутствие на войне особ императорской фамилии и самого госу­
даря ни к чему доброму не поведет. Я говорил еще, что победу,
трофеи и триумфы мы радостно повергнем к стопам обожаемого
монарха и его высочайшей семьи, но всю черную работу дайте нам,
серым солдатам ." Руки у нас мозолистые, и умирать мы - масте­
ра" . Так вот нет же! Яман! - как говорят татары.
Помолчав немного, генерал Л. сказал глухим голосом :
-
А главное-то ваше горе, славный кавалерист Тулубеев, зак­
лючается в том, что при нынешнем ходе войны рейд уже становит-
337

А. И. Куприн
ся невозможным и немыслимым. Я скажу даже больше: всего через
месяц, через два кавалерия начнет быстро уходить, исчезать, обра­
щаться в пепел и в прекрасное героическое рыцарское воспомина­
ние. Нет для нее ни размаха, ни места, ни задач. Подлая теперь по­
шла война, а в будущем станет и еще подлее.
Уже теперь пропал пафос войны, пропала ее поэзия и прелесть,
и никогда уже не родится поэт, возвеличивающий войну, как воз­
величил ее Пушкин в своей «Полтаве» . Мы с вами, Тулубеев, -
последние рыцари.
И генерал Л. был пророчески прав . Вскоре кавалерия стала не
нужна и совсем бесполезна. Самые блестящие гвардейские кавале­
ристы переходили в пехотные армейские полки и дрались в их ря­
дах мужественно и самоотверженно, погибая, как скромные, по­
слушные герои. В одном из этих полков погиб и Тулубеев, смер­
тельно раненный в блиндаже при разрыве тяжелой бомбы.
Он умирал в страшных мучениях. Полковой скромный попик
едва успел его пособоровать, последние, едва слышные сл ова его
бьши: «Батюшка, помолитесь за Россию и за славного генерала Л.».
1934
РАЛЬФ
Из будущей книги «Друзья человека»
Быть может, что среди харьковцев, в эмиграции сущих, найдут­
ся пожилые люди, у которых в далекой памяти еще остался, хотя
бы по рассказам старожилов, знаменитый и замечательный пес с
кличкою Ральф. Бьm он рыжий кобель, породы ирландских сетте­
ров и, очевидно, хороших кровей. Как он попал к почтовому чи­
новнику, коллежскому регистратору Балахнину - вопрос навеки
остался неразгаданным и таинственным . Известно было лишь то ,
что Балахнин приехал в Харьков и поступил на службу уже вместе
со своей собакой.
Харьков - город чрезвычайно значительный. Он - как бы пуп
и центр русской металлургии и каменноугольного дела, но по сво­
им размерам, по великолепию и огромности домов, по аристокра­
тическому шику жизни и по блеску парижских костюмов, по оби­
лию безумных развлечений он стоял куда ниже не только столиц,
но и таких губернских городо в, как Киев и Одесса-мама.
338

Рассказы
Жить в нем тесновато и скучновато, несмотря на университет и
театр. Нет ничего мудреного , что слухи о необыкновенной дресси­
ровке почтамтской собаки Ральфа обошли весь Харьков, и обадру­
га, двуногий и четвероногий, обрели прочную славу, которая, кста­
ти, благоприятно влияла на скромную карьеру Балахнина.
Сказать о Ральфе, что он был дрессированной собакой, - это,
пожалуй, значило бы то же самое, что назвать гениального компо­
зитора - тапером. Хороших маэстро бьшо много , но один из них
бьш - Бетховен, таков же бьш и Ральф в собачьем мире. Он про­
сто и ясно понимал каждое сл ово, каждый жест и каждое движение
хозяина.
В памяти и в понимании Ральфа бьша, по крайней мере, целая
тысяча слов, и повиноваться их значению бьшо для него серьезным
долгом и великой радостью.
Обращаясь к собаке, Балахнин никогда не прибегал к обычным,
дрессировочным восклицаниям: «Вьен иси, апорт, тубо, шерш»* и
так далее ". Нет, он просто говорил с ней ровным, чистым челове­
ческим голосом, как бы обращаясь к другому человеку. Он никог­
да не кричал на Ральфа и говорил ему неизменно на «вы». «Ральф,
принесите мне папиросы и спички», - и собака ловко и быстро
приносила поочередно портсигар и спичечную коробку. «Ральф,
где моя зеленая тетрадка, где мой красный карандаш?» - и Ральф
тотчас же являлся с этими вещами.
Давно уже всем известно, что собаки, отличающиеся несрав­
ненным обонянием и прекрасным слухом, всегда немного слабы
зрением и часто страдают дальтонизмом, но Ральф отлично разби­
рался в основных цветах: белом, черном, синем, зеленом, желтом и
красном. К тому же, находясь при хозяине, он никогда не терял из
глаз его лица, поминутно описывая круги. Случ алось, что на боль­
шом общественном гулянье Балахнин говорил : «Ральф, пойдите и
поздоровайтесь с вон той дамой в платье такого-то цвета и со стра­
усовым пером на голове» . И тут же Балахнин высоким поднятием
руки изображает роскошный плюмаж. Собака немедленно пови­
нуется. Она зигзагообразно пробирается сквозь толпу на свобод­
ные места, ловя взорами указанную даму . Порой она оборачивает­
ся на хозяина, стараясь узнать по движению его головы и ресниц:
«Верно ли иду? Не ошибаюсь ли?»
*Иди сюда , принеси , нельзя, ищи (от фраиц. viens ici, apporte, toubeau,
cherche) .
339

А. И. Куприн
Оказывается, все обошлось хорошо . И довольный собою, счас­
тливый пес тычет розовым мокрым носом в нежную ручку дамы,
невзирая на ее негодование.
Балахнин жил где-то на краю города, нанимая одну комнату и
будучи нахлебником у толстой просвирни. Там, в домашнем хо­
зяйстве, Ральф уже давно нес обязанности по доставке провианта.
Все мелкие лавки: мясная, рыбная, бакалейная, пивная, монополь­
ная и прочие - бьши знакомы Ральфу, как свое жилище. Стоило
Балахнину или Секлетинье Афиногеновне поставить на пол кожа­
ную сумку, в которую защелкивались: краткая записка лавочнику,
заборная книжка и деньги в бумажке, как уже Ральф начинал радо­
стно волноваться, предвкушая самую важную и любимую прогул­
ку. Тогда ему называли предмет купли и открывали дверь . Тотчас
же, завив хвост девятым номером, Ральф выбегал на улицу. Он ни­
когда не ошибался лавками, потому что все они бьши запечатлены
в его памяти обонятельными, вкусовыми чувствами . Так же спо­
койно и серьезно возвращался он домой, окончив поручение; ник­
то не обижал его . Лавочники ценили в нем деловитую солидную
особу, неистовые уличные мальчишки видели в нем славу и гор­
дость квартала. Собаки никогда не вызывали его на драку. У этого
милого и умного народа, у собак, есть свои непреложные законы, в
числе коих, между прочим, говорится: «Когда человек работает
вместе с тобой, считай это за честь и помогай ему, насколько хва­
тит твоих сил , а работающей собаке никогда не мешай».
Рекорд ума и находчивости, поставленный Ральфом, бьш тем
более неожидан и блестящ, что в то время Шерлок Холме еще не
появлялся в свет, а немцы не тренировали злых доберман-пинче­
ров на ловлю преступников.
Тогда позднею весной, на пасху, бьш устроен харьковской гу­
бернаторшей в ее парке большой благотворительный вечер в пользу
недостаточных студентов, на открытом воздухе с цыганами и ар­
тистами, с лотереями и шампанским. Главной особой, для которой
давалось торжество, бьша кузина губернаторши, важная придвор­
ная статс-дама. И вот, когда воздух потемнел и стала падать ночь,
статс-дама закричала жалобным голосом: «Ах! Мое колье! Ах , мое
бриллиантовое колье! Куда, куда оно делось?» Произошла сумяти­
ца. Затормошилась полиция. Длинноусый обер-полицеймейстер
сделал страшное лицо . Взволнованная публика требовала, чтобы
все посетители бьши подвергнуты обыску. Входы и выходы бьши
заперты . Никакие полицейские меры, однако, не помогали. Тогда
вызвался почтамтский чиновник Балахнин.
340

Рассказы
-
Позвольте, ваше сиятельство, - сказал он огорченной
даме, - позвольте, я пущу по следу вора мою собаку, ирландского
сеттера Ральфа.
- Ах, пожалуйста, сделайте милость! Ведь колье это - фамиль­
ное сокровище нашего рода, подаренное царицей Екатериной Ве­
ликой моему прапрадеду.
Полиция подтвердила, что собака действительно очень умна и
всему городу известна своим примерным поведением. Дала статс­
дама обнюхать Ральфу свое манто, свое платье, руки и перчатки .
Начальство отрядило на помощь Ральфу двух сыщиков, и они по­
шли вчетвером.
Ральф сразу понял, что от него ждут". Сначала нырнул в узкий
забытый лаз на краю сада, а потом повел и повел, ни разу не сбив­
шись со следа, пока не привел в гостиницу Коняхина, где собира­
лось всяческое ракло. А войдя в трактир, Ральф прямо остановил­
ся перед столом, где бражничал известный всему Харькову Мить­
ка Легунов, опустившийся дворянский сын , скандалист, мошенник
и пройдоха. Сыщики его - цап ! - где колье? Не стал и отлыни­
вать . Сразу вытащил из-за пазухи. «Эту вещицу, го ворит, я на ули­
це нашел и только что собирался объявить о ней" . в участке».
Статс-дама со слезами на глазах горячо благодарила Балахни­
на. Предлагала за труды хорошее вознаграждение, но Балахнин
вежливо отказался:
- Это не я сделал, а мой друг Ральф. Дайте ему из вашей милой
ручки кусок сахара. Он очень доволен останется.
Тут и конец об этой необыкновенной собаке. Надо прибавить
лишь одно. Знатная дама все-таки прислала Балахнину из Петер­
бурга золотой жетон с надписью: «Я Ральф - друг людей».
Многие люди, знавшие или только видевшие знаменитого харь­
ковского пса, говорили: «Жаль только, что он лишен дара речи» .
Но кто знает, был ли бы счастлив говорящий Ральф?
1934
341

ОЧЕРКИ

Продавец пирожков на Трубной площад и, 1900-е годы.

Ю Г БЛАГ ОСЛОВЕ ННЫЙ
1. ЮЖНЫЕ ЗВЕЗДЫ
В маленьком, как курятник, купе помещалась милая француз­
ская семья : молодой лейтенант инженерных войск , его худенькая
болезненная жена с кроткими усталыми глазами, его теща, еще кра­
си вая, начинающая седеть, молчаливая, но энергичная дама, и их
общее божество, гражданин свободной Франции Пьеро, двух ме­
сяцев от роду, большой шалун , по мнению родителей, и хитрец. Я
же отметил у него хорошо поставленный голос.
Устраиваясь на ночь , мои соседи из преувеличенной боязни
сквозного ветра закрьши плотно все двери и окна не только в на­
шем п�мещении, но и в коридоре" . Ночь была знойная; от толстой
суконной обивки и от множества мягкой домашней рухляди шла
жаркая, прелая, кислая духота. Я уже знал, что не заснуть. Поворо­
чался час-два у себя на верхней полке, ловя воздух ртом, как рыба,
а потом осторожно сполз вниз и вышел на площадку.
Там оконная рама бьша приспущена вниз. Я жадно высунул
голову в свежую темноту ночи, в упругую встречную струю ветра.
И вот с неописуемым изумлением, с нежностью, восторгом и бла­
годарностью я увидел звезды.
Я их не видел целых пять лет (последний раз в Финляндии); вер­
нее сказать, равнодушно глядел на них сквозь густую кисею город­
ской пыли и копоти, и казались они мне такими далекими, малень­
кими и вялыми, такими забытыми и запущенными, что даже не ду­
малось о них хорошо. И вдруг передо мною мгновенно предстали
миллионы сняющих глаз, золотые и серебряные россыпи на чер­
ном небе, живой, шевелящийся, блестящий , переливающийся рой.
Так много было звезд в моем оконном квадрате, точно они сбе­
жались сюда со всего неба. Ни одного знакомого созвездия я не
находил. Плыли какие-то совсем новые, невиданные группы. Я за­
метил корму корабля с тремя ярусами парусов, сделанных из се­
ребряной вуали, летящее копье с раздвоенным наконечником, ту­
манное озеро в оправе из брильянтов, развязанный пояс с застеж-
345

А. И. Куприн
кой из чудесного сапфира и чей-то ярко-зеленый прищуренный глаз,
пристально глядевший из-за решетки ...
Я нарочно заглянул в противоположное окно . Там бьшо пусто­
вато : всего только три десятка серьезных положительных звезд,
чуждых всякой небесной фантазии, исполняющих свои прямые обя­
занности с неукоснительной аккуратностью. У меня же, наоборот,
были какие-то звездные каникулы, какой-то веселый пикник звезд­
ных мальчуганов и девушек, собравшихся на запасных путях!
Никогда еще в жизни я не видел таких огромных, прекрасных и
вместе с тем таких простодушных, домашних, доверчивых звезд. Я
даже не смел думать, что я их такими когда-нибудь увижу. Они сп о­
койно, без боязни и без гордости, спускались с неба до самой зем­
ли. Я их видел на высоте своего роста и гораздо ниже. Они пута­
лись в ветвях яблонь и непринужденно сидели на земле.
Если бы у меня бьшо время и если бы поезд согласился немнож­
ко подождать меня, я пробрался бы через бегучий кустарник, ог­
раждавший путь, вышел бы на круглую росистую лужайку, за ко­
торой всего в версте идет круглая черта горизонта, и, наверное,
успел бы увидеть шагах в двадцати от себя хоть одну пушистую,
кроткую звезду. Нет, нет, я не попытался бы по земной дурной при­
вычке дотронуться до нее рукою . Я бы только поглядел с минуточ­
ку, потом снял бы шляпу, поклонился низко и ушел бы на цыпоч­
ках.
Вот какие странные вещи видишь и о каких странных вещах
думаешь, когда высунешься бессонной ночью из окна летящего
поезда! Помню, меня поразил необычный красноватый блеск сле­
ва. Я всмотрелся: там простиралось большое, открытое со всех сто­
рон поле, а на нем, посредине, валялся брошенный кем-то кривой,
узкий, источенный ятаган. Его ясная сталь блестела, как зеркаль­
ная, но тонкое лезвие бьшо багряно от крови . Я не сразу догадался,
что это - собирается подняться над землею, в последний раз, ста­
рый , ущербленный месяц: завтра он уже не будет лежать среди поля,
его сдадут в небесный музей.
Я долго следил за его воздушным восходящим путем. Ставши
над деревьями, он сразу увеличился и засиял по-прежнему, как по­
бедитель, но всего лишь на несколько минут. Тонкой розовой пы­
лью кто-то посыпал сверху на поля, холмы и дали, и месяц сразу
потускнел; потом, уже высоко в небе, он стал похож на отдаленный
косой парусок рыбачьей лодки и вдруг исчез, растаял, пока я заку­
ривал папиросу.
346

Очерки
А тут я и сам не заметил, как ушли мои милые звезды, давно
уже побледневшие от усталости . Должно быть, те, старшие , серьез­
ные, - которые в другом окне, -угомонили их наконец и повели
спать далеко за горизонт, на обратную сторону земли , туда, где
люди ходят вниз головой, вверх ногами и почему-то , однако, не
падают.
11. ГО РОД ОШ
Первое впечатление - Могилев на Днепре. Та же длинная,
широченная, пьшьная улица, обсаженная по бокам старыми, гус­
толиственными, темными вязами. Так же жители идут не по сомни­
тельным тротуарам, а посредине мостовой. Те же маленькие серо­
желтые дома и ничтожные лавчонки.
В центре площадь . На дощечках она значится Верденской, но
это - непривившаяся новость . Коренные обитатели до сих пор
называют ее «Гусиной лапой» (Patte d'oie) , потому что от нее пя­
тью радиусами расходятся дороги на Тулузу, Ажен , Миранду, Тарб
и в Старый город.
Много автомобилей , принадлежащих окрестным фермерам.
Тяжелые грузы возят на быках. Страшно смотреть, какие огром­
ные тяжести влечет, медлительно и в ногу, пара этих прекрасных,
могучих животных, белой или светло-палевой масти, похожих на
священных Аписов в своих белых попонах с голубыми каемками, в
густых разноцветных сетках на массивных рогатых мордах!
Лошади здесь - большей частью серые, выводные из Тарба"
как говорят, - с примесью арабской крови. Они малы ростом, но
очень стройны, нарядны , горячи и неутомимы в беге. Запряженные
в двухколесные лакированные желтые ящики, они мчатся по глав­
ной улице (Эльзас-Лоррен, местный Итальянский бульвар) с таким
пылким усердием, так часто-часто цокая копытцами тоненьких
прелестных ножек, что вблизи кажется, будто за ними не угнаться
призовому американскому рысаку.
Тут любят лошадей и лошадиный спорт. В крошечном Оше, где
всего тринадцать тысяч триста жителей, есть свой ипподром, и толь­
ко вчера я видел стенные афиши, объявляющие о скором открытии
скаковых и беговых состязаний.
Все, что в Оше есть замечательного , можно, не торопясь, ос­
мотреть в один день . Прежде всего собор св. Марии с чудесным
347

А. И . Куприн
витражом Арно де Моля и резными из дуба хорами - изумитель­
ная работа монахов XVI столетия. Рядом торчит вверх своими се­
мью этажами серо-желтая четырехгранная башня с островерхой
коричневой крышей - темница, куда сажали своих врагов и про­
винившихся вассалов графы д'Арманьяки, наследовавшие князьям
Гасконским в начале XI столетия. Есть еще крытый рынок, где по
понедельникам торгуют птицей, скотом и овощами, но это также и
биржа по закупке и продаже оптом.
Есть музей с портретами де Лавальер, де Монтеспан и де Мен­
тенон кисти Миньяра. Есть в разных местах пять статуй. Все эти
достопримечательности находятся в старом, нагорном городе.
Между старым и новым городами, разделяя их, не протекает, а
стоит речка Жер с зеленой густой и грязной водой. Вот, кажется, и
все .
Я приглядываюсь к жителям Оша (les Auchescains, как они сами
себя называют) вот уже почти месяц, но чувствую, что одно из двух:
или мне не удается найти ключа к душе заглохшего древнего горо­
да, или ключ этот давно уже потерян.
Я нахожусь в столице Генриха IV, в центре Гаскони; в самом
сердце поэтической, воинственной, остроумной, пьmкой, славной
страны; на родине Монтл юка, Рокелора, Бирона, д'Артаньяна,
Сирано де Бержерака и других храбрых, но бедных гасконских ка­
дет, воспетых Саллюстием де Барта, Александром Дюма и Эдмон­
дом Ростаном. Где же хоть отзвук, хоть легкая тень прежней жиз­
ни - такой богатой и блестящей? Не съели ли ее, как многое дру­
гое, столь прекрасное издали - порох, книгопечатание, револю­
ция, железная дорога и готовая пиджачная пара со штанами н авы­
пуск?
Жители Оша степенны, терпеливо-любезны, когда к ним обра­
щаешься с вопросом или за указанием. Никогда не торопятся, ску­
пы на жесть�. Есть на всем городе тонкий налет меланхолической
задумчивой усталости. Изредка, когда я желаю доброго дня почтен­
ному, пожилому буржуа, я слышу в ответ старомодное и четкое:
- Je vous salue, mon sieur...
Это звучит очень веско : «Я вас приветствую, мой господин»; не
хватает только для круглости фразы: «".в моем добром городе
Оше» .
Днем очень мало людей на улицах и почти совсем нет их в лав­
ках . Только старые женщины - все в черном, в черных шляпах или
косынках - сидят на порогах домов и быстро мелькают вязальны-
348

Очерки
ми спицами, озирая вскользь каждого прохожего . Но по вечерам,
когда спадет жара, посвежеет и потемнеет воздух и зажжется элек­
тричество, - на главной улице начинается тоже гулянье взад и впе­
ред молодежи, как это бывает и в Коломне, и в Устюжне, и в Пет­
розаводске. Девушки одеты по-парижски, черноглазы, с прекрас­
ным цветом лица и очень милы. А на освещенных верандах кафе,
под платанами, мужчины солидно тянут свои аперитивы, большей
частью - когда-то знаменитый арманьяк, подлинный секрет кото­
рого давно утерян.
На верандах редко увидишь канотье или фетровую шляпу. Пре­
обладает баскский берет, туго и крепко облепляющий всю голову,
с пипочкой наверху - для снимания перед сном. Этот берет очень
низко надвинут на лоб, почти закрывая его , что еще больше под­
черкивает внушительность знаменитых гасконских носов. Когда,
сидя на веранде, я вижу вокруг себя эти загорелые лица, жесткие
черные усы, выразительные глаза, большие серьезные носы и слы­
шу непоняmый мне месmый го вор, - я воображаю себя в садике
тифлисского духана.
В маленьких кабачках иногда поют хором и - представьте, -
к моему удивлению, - не только на три голоса, но и стройно·. До
сих пор я привык к тому, что во Франции поют все в унисон и каж­
дый фальшиво. Но уже давно известно, что у южан два пристрас­
тия : музыка и чеснок. Могу свидетельствовать о том, что ошский
чеснок обладает особенно острым и сильным ароматом, и когда
им благоухают нежные женские уста, слегка затененные прелест­
ным пушком, - это выходи:г совсем трогательно .
Конечно, я могу ошибиться, но мне кажется, что в этом плос­
ком, скучном, невыразительном, сонном городе нет ни местной
кухни, ни национального костюма, ни легенд, ни старых обычаев и
танцев.
Память о славном прошлом вся ушла на ту сторону Жера, в
Старый город, куда надо подняться или на сто семьдесят пять сту­
пеней так называемой «монументальной» лестницы, или в обход,
кривыми горными улицами.
Там, как на блюдечке, стояла когда-то грозная крепость со сте­
нами саженной ширины, с башнями, амбразурами и бойницами,
господствуя над всей доступной взору окрестностью . Теперь от этой
былой мощи остались лишь молчаливые полуразвалины, кое-где
реставрированные, кое-где заслоненные новейшими однообразны­
ми домами, желтыми, плоскими, без карнизов и балконов, казар­
менного типа.
349

А. И. Куприн
Сверху вниз, путаясь между собою, бегут узкие крутые улочки ,
носящие странное название «les Pousterles», а по-итальянски
«pusterla»* .
Это слово, видоизменившись, перешло и в современную фор­
тификацию под названием «la poteme» , потерна, что означает под­
земный ход. Когда-то эти улицы, иные в ширину не больше челове­
ческого размаха, а крутизною круче сорока пяти градусов, крытые
и замаскированные, служили ходами сообщений, хранилищами
припасов и путями для вьшазок . И несомненно, по этим потернам
на головы атакующего врага скатывались огромные камни, лились
потоки горячей смолы и расплавленного свинца.
Я заворачиваю вдоль каменного невысокого парапета и еще
издали вижу синюю дощечку с надписью: «Старая потерна» . Спуск
этой узкой улочки так стремителен и резок, что у меня мутится в
гол ове и слабеют ноги . В то же время я с несомненной ясностью
всп оминаю, что когда-то, давным-давно, в позабытом ли сне или в
отдаленной прошлой жизни, я так же стоял на гребне этой кручи,
прежде чем спуститься в нее, и что тогда душа моя бьша вся ском­
кана и раздавлена тягчайшей болью и злым унынием . Я знаю, что
тогда я все-таки сошел вниз, преодолев свои колебания, а теперь ".
смогу ли?
Но я и теперь пересиливаю минутную робость. Упираясь ру­
кою в стены крошечных серых домиков, цепляясь за подоконники,
я медленно сползаю вниз. Мне кажется, оставь я эти каменные опо­
ры - я сейчас же покачусь безудержно, стремглав вниз через голо­
ву и боком. А двое детей лет четырех-пяти беззаботно играют по­
средине ул ицы!
Так доползаю я до низу. Стоя уже на ровной почве, оглядыва­
юсь назад. Отвесные стены улицы сходятся наверху в одну точку.
А выше - зубцы шпиля и жуткая башня крепости. Страшновато .
Да, здесь когда-то жили люди железной воли, великой храбро­
сти, жестокого веселья. Не они ли, украсив французскую историю
военными страницами, исчерпали силу народного духа и пламень
народной крови. Пусть гасконский крестьянин ест себе на здоро­
вье свою воскресную курицу, но из гасконских городов выветри­
лась поэзия!
* Итальянцы бьmи лучшими военными инженерами XI-XV веков.
(Прим. А. И. Куприиа. )
350

Очерки
111. « ФАВОРИТКА»
В одном, лишь в одном отношении я считал себя счастливцем и
баловнем судьбы. В какой бы город или городишко меня ни забра­
сывал случай - везде меня ждали: либо новое зрелище, либо зани­
мательная встреча, которые связывали накрепко мою память с ме­
стом. Поэтому с некоторой обидой я уже думал о том, что город
Ош останется навсегда в моих воспоминаниях пустым, плоским и
скучным промежутком.
Но все-таки и на этот раз привычная удача не обманула меня.
Правда, - под самый конец, под занавес.
Однажды утром на площади «Гусиной лапы» появились боль­
шие красные афиши. В них извещалось, что такого-то числа (дней
через десять) будет поставлена на улице Оша, под открытым не­
бом, комическая опера «Фаворитка», сочинения Доницетти. Уча­
ствуют такие-то артисты и артистки: из «Гэтэ Лирик» в Париже, из
Тулузского Капитолия и благородный бас (Ьasse nоЫе) из Марселя
господин Казабон. Хормейстер и дирижер такой-то. Билеты по
пятнадцати, десяти и пяти франков, променуар* три франка. Нача­
ло в восемь часов тридцать минут вечера.
Я всегда любил представления на свежем воздухе. Одно из них -
«Кармен», - виденное и слышанное мною тринадцать лет назад в
городе Фрежюсе, в развалинах древней римской арены, с участием
великой Сесиль Кеттен,- до сих пор еще живет в моей душе во
всей его незабвенной прелести, торжественной простоте и необы­
чайной силе.
Ждать спектакля пришлось много дней . Я несколько раз захо­
дил на улицу Гоша. Она коротенькая, но широкая . Тротуары отде­
лены от мостовой двумя рядами старых, мощных, развесисть1х пла­
танов. В конце этой аллеи - высокий квадратный помост. Он про­
чен, выкрашен голубоватой масляной краской и, очевидно, выст­
роен для постоянного пользования. Даже утр ом, в день спектакля,
я не заметил около него никаких приготовлений, кроме наружной
будочки-кассы с надписью «pelouse 2 fr .»** (очевидно, ее взяли на­
прокат со скачек) да двух принесенных бревен, на которых сидели
два блузника и флегматично курили. Такое равнодушие к близко­
му представлению меня чуть-чуть смутил о, тем более что старожи­
лы, - а они всегда скептики, - уверяли меня:
* Места для стояния в зрительном зале (от фраиц. promenoir) .
* * «Лужайка 2 фр.» - наиболее дешевые места на скачках (фраиц. )
351

А. И. Куприн
-
Не беспокойтесь . Если даже не будет дождя, то все равно
спектакль может не состояться по сотне внутренних причин . Такие
примеры бывали. И даже за пять минут до начала.
Тем не менее к определенному сроку (уже смеркалось) я купил в
деревянной будочке билет и проскользнул в щелочку забора, толь­
ко что поставленного поперек улицы. Другой забор огораживал
зрительный зал с другого конца.
Бьшо пустовато . Во всем мире провинциальная публика неак­
куратна: появляться первыми в театр, концерт или на бал - непри­
лично: «Еще подумают - что для нас это в диковинку!»
Занавеса не бьшо вовсе. Вдоль трех сторон сцены стояли паль­
мы в кадках и какие-то большие разлатые цветущие растения. По­
зади их - полускрытые электрические лампионы; еще сзади, как
фон, повисли разноцветные флаги: английские, американские, ис­
панские, итальянские и, на первом месте, французские, вокруг букв
R. F. Над зрительным залом на высоком столбе матово сиял элект­
рический фонарь.
Публика собиралась вяло. Вышел на сцену какой-то серенький
человек и утвердил в правом углу среди кустов деревянный голу­
бой крест. Я сразу догадался: первый акт происходит на кладбище
или около церкви... Потом оказалось - в монастырском саду.
Застучали за кулисами палкой. Пришел оркестр: пять человек,
не считая пианистки и дирижера. Еще раз застучали. Дирижер,
лысый, с длинной седой бородой, ветхозаветный старик, взмахнул
палочкой - и началась увертюра, а затем гуськом прошел хор мо­
нахов.
Ну, что сказать о содержании пиесы? Монах Фернанд влюбил­
ся в фаворитку короля АЛьфонса. Она - в него . Монах покинул
монастырь. Королю подали перехваченное письмо. Вот и все. Тра­
гической развязки я так и не узнал из-за множества купюр.
Конечно, я видал спектакли и похуже. Как и всюду, хористъ1
(четыре человека) знали только один классический жест - жест
остолбенелого изумления: тело откинуто назад, правая рука вытя­
нута вперед и вбок, к соседу, с растопыренными пальцами, глаза
вытаращены. Хористки (три) стояли безучастно, с руками, спле­
тенными ниже живота. У благородного баса в голосе остались все­
го две дребезжащие ноты. У короля-баритона часто выскакивали
петухи. Тенор козлил и становился на цьmочки, атакуя конечное
фермата . Примадонна на высоких нотах делала рот вроде удли­
ненного О, внизу немного свороченного набок. Но все это так уже
положено с первоначальных дней оперы ...
352

Очерки
И все-таки ... все-таки музыка Доницетти , - старая, условная,
наивная музыка, - мила , проста и чиста, как свежая родниковая
вода, вкус которой мы уже позабьmи, объевшись и опившись пря­
ными кушаньями и напитками. Все-таки оркестр и хор делали свое
дело старательно и очень музыкально. Все-таки артисты увлека­
лись и увлекали публику. И дай Бог всякому артисту, особенно на­
чинающему, такую простосердечную, горячую и снисходительную
публику. Каждую арию она встречала чудесными , искренними ап­
лодисментами, на ошибки только смеялась добродушно, по-семей­
ному, а в особенно музыкальных местах простодушно и не без вку­
са подпевала хору.
А в самом конце четвертого акта меня ожидала минута редкой
красоты и радости .
Фаворитка на сцене одна, в белом платье.
Жалуется она на свою печальную судьбу. Страшен гнев коро­
ля, страшно за любимого и еще страшнее и горше расстаться с лю­
бовью. Нежным пианиссимо, тихими вздохами ей аккомпанирует
оркестрик, и бережно, сочувственно вторит ей в терциях задумчи­
вая, покорная валторна" . Я поднял голову кверху. Рядом с элект­
рическим сияющим шаром стоит такой же величины, как и он, пол­
ная луна. Цикады во всем Оше и окрестностях заливаются своим
неумолкаемым, сухим, серебряным звоном; ароматом свежего сена
наполнен воздух.
Две большие ночные бабочки налетели на фонарь и бьются об
него, бросая огромные, порхающие тени на головы зрителей. И
вдруг начали свой сиплый; густой музыкальный бой трехсотлет­
ние кафедральные часы . И вот оркестр, и цикады, и бегающие тре­
петные тени, и древний звук часов, и запах сена, и две луны в небе -
все это слилось в такую нежную, прелестную гармонию, что сердце
сжалось в сладком, сладком, не выразимом словами восторге.
Ах, стоит жить из-за таких вот двух-трех секундочек, изредка и
случайно выпадающих на нашу долю!
IV. ЖИВАЯ ВОДА
Целый день от Оша до Тарба, потом до Лурда и Пьерфита ка­
рабкался поезд в гору. В Пьерфите пересели в электрический вагон
и доползли к сумеркам наверх в горный курорт Сен-Совер-Лебен.
И во всю дорогу, то следуя рядом с ней, то ее пересекая, извивались
и мелькали под мостами мелководные, быстрые, каменисть1е гор-
353

А. И. Куприн
ные реки, стремительные речки , торопли вые шумные ручейки, а
вдали пенистые, узкие каскады повисли в горах белыми нитями. И
чем выше, тем больше было этих «gaves» (потоков), как их называ­
ют в Верхних Пиренеях.
Сен-Совер лежит по обеим сторонам крутобокой лощины, на
дне которой бежит, то расширяясь, то суживаясь, весь в водоворо­
тах , пене и блеске, гремучий Gave de Peau.
С чем сравнить этот горный пейзаж? Там, где он красив, - ему
далеко до великолепной роскоши Койшаурской долины и до ми­
ловидного нарядного Крыма. Там, где он жуток, - его и сравни­
вать нельзя с мрачной красотою Дарьяльского ущелья. Есть места­
ми что-то похожее и на Яйлу и на Кавказский хребет, но". давно
известно, что у нас было все лучше!"
Несмотря на позднее время, я успел пробежаться по гл авной
горной дороге от Люза до легкого железного моста через речку,
построенного по желанию Наполеона III.
Этот император, бывший адвокат из города Гама, очень любил
свой юг и в особенности Пиренеи . Это он открьm Сен-Совер, вдох­
нул в него жизнь и дал первый толчок его сердцу. Не его вина, что
этот благословенный уголок облюбовали американцы и англича­
не. Ведь давно известно, что там , где повелись жить мистер Доллар
и сэр Фунт, - нам, простым смертным, - не житье. Первейшие
удобства комфорта здесь еще помещаются во дворе, под откры­
тым небом, а суточная плата за номер и табльдот - как в ниц­
цских отелях в сезонные месяцы . Впрочем - ничего . Мир еще
очень обширен.
Меня поразило обилие воды. Она струится, плескается, журчит
и скрежещет камнями повсюду: впереди вас и сзади, над вашей го­
ловой и под вашими ногами, бежит опрометью вдоль узких троту­
аров, льется светлыми дугами из труб, белыми, кл окочущими, яры­
ми клубами бьет прямо из скал, падает с уступа в горах многоярус­
ными водопадами.
Ночью я проснулся в своем гостиничном номере. Спросонья мне
показалось, что на улице идет проливной дождь . Именно тот ли­
вень, про который говорят: «Разверзлись хляби небесные» и «льет
как из ведра». Я босиком пошел затворить окно. На небе бьшо тихо
и звездно. Облака спокойно окутывали вершины гор. Ветер зас­
нул . Но неумолчным шумом, ропотом, плеском, звонким говором
полны были земля и воздух. Это - бежали горные воды.
354

Уголок Пар ижа.

Очерки
Весь горный массив Пиренеев становится мало-помалу испо­
линским источником электрической энергии. Все эти быстрые реки,
сотни говорливых речек, тысячи бырких, звонких ручейков - все
они представляют собой неистощимый запас белого угля.
Их падение регулируется, их дикий разбег обуздывается систе­
мой каналов и шлюзов, их тяжесть и скорость, претворенные в элек­
трические токи, уже дают свет городам и движение машинам. На
каждом горном извороте вы увидите легкое здание с надписью
«Электрическая станция». Из Пиренеев до Орлеана тянутся на ше­
стьсот верст толстые металлические кабели, подвешенные десятка­
ми параллельных линий на массивных железных столбах. Скоро­
скоро они дотянутся и до Парижа.
Здесь всего лишь начало того грандиознейшего предприятия,
думая о котором невольно проникаешься почтением к человечес­
кому гению. Скопидомы, жилистые люди, идолослужители сбере­
гательной книжки, а как развернут какое-нибудь сооружение, -
то только диву даешься: как это они с планетарной грандиознос­
тью всегда умеют соединить изящество и остроумие!
Ах уж эти французы! Впрочем, не они ли - эти эгоистичные и
бережливые люди, - отдали все, что могли, для великой победы,
отдали и трудовыми сбережениями, и драгоценной галльской кро­
вью? Какая широта народной души!
Хорошо тому, кто рано просыпается и с рассветом выходит
на воздух . В путешествии это верный подход к городу, стране и
народу.
Первое, что я увидел, - был городской базар. Вообразите себе
два старых, раскидистых платана; между ними крошечный фонтан­
чик, игриво бьющий дугою из каменной чашки, а слева и справа
две деревянных скамьи без спинок. На скамейках сидят шесть ста­
рушек, все в черных одеждах и в черных широких шляпах, все, сгор­
бившись , единообразно и быстро мелькают вязальными спицами и
что-то беззвучно лепечут под плеск фонтана, склоняя друг к друж­
ке мышиные головы. На коленях у них малюсенькие корзиночки, и
в них овощи; не связками, не пучками, а штучками - у одной шесть
луковиц, у другой - четыре морковки, у третьей - два толстых
развесисть1х порея, у следующей - один капустный кочан, даль­
ше - чуть-чуть свеклы, а еще дальше -- чуть-чуть стручков. И
это - весь рынок.
«А может быть, это вовсе не рынок, - думаю я на секунду, - а
первая репетиция какой-нибудь мистической пьесы Ибсена, Метер-
355

А. И . Куприн
липка или Андреева на огромной сцене, с отрогом Пиренейского
хребта на заднем плане» . Так странно и неправдоподобно это зре­
лище. И первая покупательница вовсе не рассеивает моей фанта­
зии. Она очень стара, высока и костлява и также вся в черном. Она
подходит к самой левой из старух, вытаскивает своей длинной, уз­
кой, жилистой рукой со скрюченными пальцами один стручок из
корзины, отламывает половину, остальное бросает обратно. То­
ропливо, по-беличьи грызя кожуру, она подходит к соседней ста­
рухе, потом к следующей и так до конца. И все пробует. Делается
это молчаливо и поспешно. И так же молча, не купив ничего , быс­
трыми шагами она уходит за кулисы. В самом деле, кто мне пору­
чится, что это бьmа капризная покупательница, а не театральная
фея Фисрис, обладающая, по пьесе, дурным, неуживчивым и вздор­
ным характером, зная который мышиные старушки не подымали
глаз от вязанья, а только тихо наклонялись одна к другой и без­
звучно перешептывались?
В это утро, пока черно-лиловые горы медленно делали навстречу
солнцу свой туалет, снимая с себя сначала тяжелые сизые одежды
из густых облаков, а потом легкие, белые и розовые покровы тума­
нов, я успел осмотреть все достопримечательности Сен-Совера. Их
очень мало, и из них, самые главные и самые сладостные - это бе­
гущая, журчащая повсюду живая вода и зелень лугов, кустов и де­
ревьев - такая нежная, свежая и благоуханная в августе, какой она
внизу, на равнине, бывает только ранней весной. И от сена здесь
разливается несравненный, неописуемый ар омат. На каждой ули­
це, вдоль тротуаров, бегут прыткие струистые ручейки, а в них на
каждом шагу опущены двухлопастные деревянные вертушки, ко­
торые крутятся с усердной быстротою. В жаркие дни это приспо­
собление освежает воздух, но его можно приспособить и к прядиль­
ной мастерской, и к домашнему электрическому освещению.
Вот я вижу, как такой беспокойный ручьишко круто свернул
вправо и нырнул в трубу, под мостовую. Но в заключении он по­
был всего две секунды, выскочил на ту сторону улицы из-под зем­
ли и по крутому откосу стремглав мчится в ущелье, в бурный, кло­
кочущий, кипящий Gave de Peau . Прыгает он с бугра на бугор по
круче, змеится, обегая деревья, падает белыми отвесными каскада­
ми, прыгает через камни, разбрасывая брызги и пенясь ". Весь он -
движение и упругая энергия. Он совсем похож на расшалившегося
годовалого жеребенка, и мне хочется ласково сказать ему:
- Кось-кось-косенька (так в Зарайском уезде кличут молодень­
ких жеребят) ! Погоди, резвый кося, поймают тебя опытные люди
356

Очерки
на бегу, обротают, взнуздают и запрягут. Правда, побьешься ты и
пофордыбачишь достаточно, но кто же устоит против человека? А
там, глядь, - присмиренный, ручной, добежишь ты до Парижа и
меня, французского гостя, будешь послушно возить каждый день
по рельсам, от площади Мюетт до Порт-Майо и обратно.
1927
ПАРИЖ ДОМАШ Н ИЙ
П. М. Пильскому
1.ПЕР -ЛЯ-С ЕРИЗ
Если переводить это прозвище на русский язык, то всегда склад­
нее бьшо бы сказать: дядя Сл ива. «Отцом», и то с приставкою име­
ни или сана, у нас называют лишь лиц духовного звания; родного
оща зовем: батюшка, тятя, тятенька, родитель папенька, папаша.
<<дядя» - семейное, соседское, дружеское обращение, не лишенное
порою небрежной сердечности или легкой насмешки . «Ус да боро­
да - молодцу краса: выйдешь на улицу, дяденькой зовут>>. А если
к тому же кличка «пер-ля-Сериз» обессмертила чей-то нос, то уж
никогда вишне, даже владимирской, не устоять цветом и величи­
ною против крупной красной сливы венгерки ". Впрочем, так и быть:
оставим из вежливости французский Sobriquet* .
Нос у пер-ля-Сериз'а и правда замечательный: большущий,
круглый, сизо-красный, сияющий. У Шекспира Бардольф, кабац­
кий приятель беспутного принца Гарри, вероятно, обладал таким
же носом:
«".Когда спускаешься с Бардольфом в винный погреб, не надо
брать с собою фонаря ".»
.
Настоящее имя пер-ля-Сериз'а давным-давно вьшиняло, стер­
лось под прозвищем: должно быть, этот старый огненноносый, весе­
лый толстяк и сам его с трудом вспоминает. Нет у него никакого
общественного положения: ни службы, ни места, ни профессии, ни
работы . Никто не скажет, где он живет и есть ли у него семья. Но
весь коренной, настоящий Париж, уже во многих поколениях, зна­
ет и помнит пер-ля-Сериз'а гораздо больше, чем бесчисленное мно­
жество знаменитостей, которые всегда наполняют атмосферу Ве-
* прозвище (франц. ) .
357

А. И. Куприн
ликого Города двухминутным блеском своих имен . Лишь старому
«тигру» * уступает ныне пер-ля-Сериз в популярности , как уступал
прежде Сарре Бернар.
Кто же он наконец этот прославленный пер-ля-Сериз? - Да
никто . Или почти никто . Игрок на скачках.
В Париже и его окрестностях чуть ли не десять прекрасных ип­
подромов, и нет дня, круглый год, без перерыва, чтобы хоть на од­
ном из них не было скачек, которые так страстно любимы и посе­
щаемы парижанами. Правда, бывают изредка хмурые, дождливые
дни, совпадающие с неинтересными скачками на малые призы , ког­
да аристократические трибуны (Pesage) слегка пустуют. Но демок­
ратическая дешевая лужайка (Pelouse) всегда людна, невзирая на
дождь, снег, мороз, град, молнию, ураган и чертовский зной. В боль­
шие дни она - сплошь черная и кипящая народом - вмещает сто
тысяч зрителей. И всегда вы на ней можете без труда разыскать
пер-ля-Сериз'а по его большому росту, толщине, громкому голосу,
домашнему, небрежному костюму и великолепному носу. Вокруг
него , в ожидании первого звонка, особенно густеет толпа.
Он знаменит, а слава обладает магнитным притяжением . Он
удачливый игрок, а вся масса, толпящаяся на лужайке, состоит из
горячих игроков. Он великий знаток конюшен, тренеров, жокеев и
лошадей с их родословными, вплоть до прадедов и прабабок, но
кто же из бесчисленных зрителей не слагал и не учитывал сегодня с
утра всех этих данных, включая сюда еще возраст, пол, вес, харак­
тер и погоду.
Но главное - пер-ля-Сериз говорит остро, быстро и забавно.
В Париже безмерно чтут хорошо сказанное сл ово: все равно, будь
это красноречие клоуна, уличного продавца галстуков и подтяжек,
митингового крикуна, смелого адвоката или любимого депутата.
Каждый француз - прирожденный оратор, исключая немых, а так­
же заик, которых в Париже вовсе нет. Во Франции, впрочем, гово­
рят и мертвые, и всегда - блестяще.
Конечно , у многих слушателей пер-ля-Сериз'а есть тайная, ко­
рыстная надежда на то, что этот продавец скаченных судеб возьмет
да и расщедрится на счастливое tuyau** . Оттого-то пер-ля-Сери­
з'а и осыпают со всех сторон торопливыми, игриво-жадными воп-
* Почетное прозвище Клемансо. {Прим. А. И. Куприпа . )
** Труба; иносказательно: подсказка, слух . (Прим. А . И. Куприиа. )
358

Очерки
росами. Он отвечает охотно, легко и забавно, но в духе дельфийс­
кого оракула, которому вздумалось побалагурить. Обращаются к
нему на «ТЫ» , но тут нет ничего обидного . Скорее это заслуженный
почет. Парижская толпа всегда тыкает своим прочным любимцам,
и это ценно для них, подобно тому как в старое время «ты» в устах
короля бьmо для придворных высшим знаком отличия, одобрения
и близости.
-
Вы хотите непременно выиграть на первом месте в призе
«Лютеция», - говорит пер-ля-Сериз, щуря свои тяжеловекие, лу­
кавые глаза, - нет ничего легче. Поставьте сразу на всех восемь
лошадей . Выигрыш несомненен.
Спрашивавший возражает кисло:
- Да. А если придет Фаворит и за него дадут десять су?
- Ах, мой друг. Тогда не ставьте вовсе. Знаете закон: кто ухо-
дит со своими деньгами - тот всегда в выигрыше.
-Пер-ля-Сериз! Что ты думаешь о Ньодо? Есть ли у него се­
годня шансы?
-
Как я тебе отвечу на это, старина? Ньодо - прекрасный жо­
кей, - вот и все. Но чтобы сказать о шансах жокея, надо знать, что
он вчера делал, что ел и как он провел ночь; в каком состоянии его
желудок и.как обстоят его любовные дела. А я знаю только его
вес" . Шестьдесят два кило.
- Аркебуз? - это лошадь! Ставь на нее, малютка, ставь все,
что у тебя есть в кошельке, в портфеле и в заднем кармане. Выиг­
рыш верный . Но одно маленькое-маленькое усл овие. С Аркебузом,
видишь ли, поскачут еще пять лошадей. И надо непременно, чтобы
одна из них сбросила своего всадника, другая упала на препятствии,
третья занеслась в сторону, по ложному пути, четвертая внезапно
захромала, а пятая вдруг остановилась бы перед барьером и ни за
что не захотела его брать. Тогда Аркебуз притащит тебе, мой крош­
ка, целый вагон денег. Не забудь только пригласить меня на обед с
устрицами и анжуйским вином . Я тебе дал отличный подсказ.
-
Нет, я не пророк, господа, и не ясновидящий. Только я, как и
вы, учился в школе арифметике. Хороший жокей на плохой лоша­
ди , плохой жокей на хорошей лошади и средний жокей н а средней
лошади имеют равные шансы на успех. Вам остается только выби­
рать . А! Вы хотите знать судь бу наверняка? Но тогда пропадает
вся прелесть игры, состоящая в риске и волнении. Тогда, старина,
лучше открой мелочную лавку или сделайся собачьим парикмахе­
ром - выигрыш медленный, но верный".
359

А. И. Куприн
Звенит первый звонок. Выставляются на досках номера лоша­
дей и фамилии жокеев первой скачки . Глухо стучат компостеры в
сотнях игорных касс. Толпа вокруг пер-ля-Сериз'а редеет, разбре­
дается ...
Только совсем желторотому новичку придет в голову идти сле­
дом за пер-ля-Сериз'ом и ставить на те номера, на которые он ста­
вит. Проигрыш ему заранее обеспечен: пер-ля-Сериз ставит только
на тех лошадей, которые никогда не могут прийти . Правда, на ты­
сячном разе, при нелепейшем капризе судьбы, он берет баснослов­
ные куши, но они не покрывают мелких проигрышей, и не в них
искусство пер-ля-Сериз'а. Мелкие ставки он ставит лишь для того ,
что бы сплавить, отвадить от себя жадную публику, с которой по­
неволе пришлось бы делиться выигрышем. Нет: все опытные посе­
тители лужайки отлично знают, что пер-ля-Сериз'ова игра лишь
стратегическая демонстрация. За него , по его таинственным при­
казам, играют в разных кассах послушные ему проворные помощ­
ники или крупные игроки, отделяющие ему высокий процент. Но
эти люди до сих пор остались неуловимы для глаз любопытных.
У пер-ля-Сериз 'а есть деньги, и порядочные.
Однажды весною, разнеженный красотою, благоуханием и све­
жестью майской ночи (об этом писали в газетах), пер-ля-Сериз
вздремнул на скамейке в парке Монсо . Летучий велосипедист-го­
родовой спросил у него вид на жительство, но такового у пер-ля­
Сериз'а не оказалось с собою. Он мог только предъявить банков­
ское свидетельство о вкладе на его имя нескольких десятков ты­
сяч франков. Городовой бьш из новых, корсиканец, недоверчивый
и весьма усердный к службе. Он отвел пер-ля-Сериз'а в комиссари­
ат. Там все это недоразумение разрешилось в одну секунду. «Чу­
дак! Да ведь это пер-ля-Сериз. Сам пер-ля-Сериз. Вы свободны, до­
рогой папа!»
Совсем на днях он опять попал в газеты, заставив весь Париж
говорить о себе с добродушной улыбкой.
Он пришел на скачки ровно с пятью франками, составляющи­
ми минимальную ставку на демократической лужайке. Он показал
эти пять франков своим неизменным слушателям и сказал :
- Покойный жокей Парфреман, прозванный «крокодилом», -
великий жокей, - выиграл однажды пять первых призов. Но вы,
мои старички, бьши еще бланбеками * , когда легендарный жокей
* молокососами (от фраиц. Ыаnс-Ьес) .
360

Очерки
Мак-Канед взял все шесть . Так сегодня и я выиграю, на всех шести
скачках, шесть первых мест.
Публика посмеялась . Все приняли похвальбу пер-ля-Сериз'а за
обычное шутовство. Никто не следил за его игрою, кроме двух­
трех человек . Когда на лужайке разнесся слух, что у пер-ля-Сериз'а
бешеный успех! - он играл уже в стофранковой кассе, где мелкие
игрочишки не могли влиять на судьбу его ставок.
Он унес с собою шестьдесят четыре тысячи.
Я думаю , что здесь важны были не деньги. Мне хочется думать,
что старинный любимец парижской толпы пер-ля-Сериз, - как­
никак, а все-таки в своем роде один и единственный в Париже, -
хотел широко заплатить своей публике за долголетнее внимание
блестящим представлением в духе лужайки.
11. ПОСЛЕДН ИЕ М ОГИКАНЫ
В третьем году, увязавшись за французскими друзьями, попал я
в маленький, уютный, подземный кабачок, носивший заманчивое
и великолепное название «Fleur latine» . Впрочем, я теперь не знаю
твердо, было ли здесь единственное или множественное число. Цве­
ток или цветы латыни?
Там, вдоль стен узкого и тесного помещения, стояли деревянные
столы, без скатертей, и деревянные скамьи, на которых сидела пуб­
лика очень молчаливая и внимательная; среди нее много пожилых
людей. Пились скромные напитки: пиво, вино с водою, лимонад.
Посредине маленькая эстрада, и на ней крошечное, игрушеч­
ное пианино, основательно расстроенное".
Взошла на эстраду небольшая худенькая дама. Села на табу-_
рет, положила на пюпитр ноты, расправила юбку, поерзав на сиде­
нье. Вслед за ней вышел высокий молодой человек лет тридцати
пяти, с буйными волосами, гривой заброшенными назад, с корот­
кой , козелком, бородкой , с красивым открытым лбом - похожий
на портреты поэтов времен Мюссе и де Виньи. На нем бьша про­
сторная куртка из рыжего рубчатого манчестера и такие же шта­
ны, широченные на бедрах и ляжках, - совсем узкие у щиколоток.
С ясной ул ыбкой небрежно и любезно поклонился он захлопав­
шей публике и сказал круглым: голосом:
- La Crotte*.
*Лошадиный навоз (фраиц. ) .
361

А. И. Куприн
Читатели, без сомнения, знают, как это слово перевести по-рус­
ски . Две приятные , розовые, полные, благообразные старушки,
сидевшие напротив меня за сосисками с картофельным пюре, под­
няли разом брови, подтолкнули друг дружку локтями и перегляну­
лись с опасливым недоумением.
Человек в рыжем бархате, ничуть не смущаясь, выждал жидень­
кую интродукцию и запел свою песенку. Вот приблизительно ее
смысл :
«Я проходил сегодня утром по старой улице Арбалет, где в дав­
ние годы наши предки занимались благородным искусством стрель­
бы из лука... Улица бьmа тиха, прохладна и пуста, а вокруг нее со
всех сторон ревел, грохотал, гудел , свистел огромный, жаркий, как
раскаленная печь , Париж ...
Вдруг неожиданно один предмет намостовой привлек мое вни­
мание. Это было нечто , казалось бы, совсем недостойное вдохно­
вения, но в моей певучей душе оно, по странной прихоти фантазии,
родило нежную и грустную элегию. Я не скрою от вас, что взор
мой остановился на том прозаическом следе, который оставляет
после себя на мостовой хорошо кормленная лошадь ... Но нет ни
одной грязной вещи, из которой творческий гений не мог бы из­
влечь сверкающих алмазов поэзии, и разве не нашел волшебный
Бодлер в придорожной падали мотив для своих прелестнейших
стихов?
Прислонившись к фонарю, я стоял и грезил.
Вот я вижу то , что все реже и реже видит парижанин на улицах
своего вечного, своего великого города. Автомобиль , велосипед,
автобус, камион* , трамвай, метро, железная дорога, аэроплан, те­
леграф, телефон сделали совсем ненужной лошадь - это самое бла­
городное завоевание человечества... «Когда Бог окончил сотворе­
ние мира и собирался уже отдохнуть, Он вдруг почувствовал, что
чего-то не хватает в его создании. Тогда Он взял в свою всемогу­
щую длань воздух, повелел ему сжаться и вдунул в него свое дыха­
ние». Так, говорят арабы, произошла лошадь. Но - увы! - ско­
ро, через каких-нибудь жалких пятьсот лет, когда лошадь, как эк­
земпляр редкого четвероногого, будет показываться в зоологичес­
ком саду, то, глядя на нее через железную огорожку, спросит маль­
чик: «Правда ли, мадемуазель Жюли, что на этом странном живот­
ном ездили наши далекие предки?» И бонна ответит уверенно: «0
*грузовой автомобиль (от фраиц. camion) .
362

Очер ки
да, малютка. Это было в те времена, когда люди жили в пещерах,
одевались в звериные шкуры и, еще не зная употребления огня, ели
мясо сырым».
Какая сладкая грусть сжимает мое сердце , когда я думаю о на­
шем милом, еще столь недалеком прошлом, которое так тесно было
связано с лошадью и кучером. Вспомните почтовые кареты, запря­
женные четверкою, рожок почтальона, щелканье бича и чудесные,
забавные дорожные приключения. Тогда наши веселые прабабуш­
ки носили прелестные шляпки кибиточкой, с широкими лентами,
завязанными бантом на длинных тонких шейках, а талии их плать­
ев были так высоки, черные мушки на румяных личиках были так
красноречивы, а маленькие ножки так изящны ...
И ты, о незабвенный парижский фиакр! Наши старые дедушки
и наши пожилые отцы лукаво улыбаются при твоем имени. Про­
шло больше ста лет, а твой кучер до сих пор неизменен. Тот же
клеенчатый низкий цилиндр у него на гол ове, тот же красный жи­
лет, тот же дл инный бич в руке, тот же красный нос и то же непоко­
лебимое кучерское достоинство. И лошадь твоя - Кокотт или Ти­
тин - по-прежнему тоща, длинна, и ребриста, и разбита на ноги, и
по-прежнему имеет склонность заворачивать к знакомым кабач­
кам. Но уже нет у дверец твоей кареты внутренних темных занаве­
сок, которые когда-то, спеша, задергивала нетерпеливая, дрожа­
щая рука...
Патриархальный добрый фиакр! Ты занимал много славных
страниц в прекрасных книгах Бальзака, Доде, Мопассана, Золя .
Тебя хорошо знали проказники Поль де Кока и влюбленные весе­
лые студенты Мюрже. Ни один уголовный роман не обходился без
тебя. И сколько раз твой старый кучер давал свидетельские пока­
зания в бракоразводных процессах ...
Все течет, все проходит в этом мире, все обращается в тень. Но
почему же так сильны для нас власть и обаяние прошлого? Юно­
ша, с первым пушком на губе, с глубокой поэтической грустью по­
сещает те места, где он играл, будучи нежным отроком. Так и нам
жизнь наших предков кажется проще, красивее и гораздо полнее,
чем наша. Или правда, что машины, отравившие воздух, убившие
прелесть путешествия, заторопившие жизнь, нанесли непоправи­
мый ущерб наивным радостям человечества.
Вот о чем я думал летним вечером на улице Арбалет...»
Так, или приблизительно так , пел гривастый человек в рыжем
бархате. На глазах у моих соседок-старушек я видел искренние теп-
13 1087
363

А. И. Куприн
лые слезы, которых они и не трудились вытирать. Певцу много, но
чинно аплодировали . Я - больше всех.
Сколько теперь осталось в Париже наемных фиакров? Говорят,
только тридцать семь . С сожалением приходится признать, что убы­
вает, вырождается, исчезает славный цех парижских извозчиков .
Надо сказать, что и в Лондоне отходит в область преданий это по­
чтенное сословие, о котором Диккенс изрек устами мистера Пик­
вика: «Души кучеров мало исследов аньD>. Парижские извозчики -
последние могиканы, остатние представители великого гордого
племени".
Чуткий и памятливый Париж по-своему чтит эти живые облом­
ки старины. В случае недоразумений между фиакром и такси улич­
ная толпа всегда на стороне фиакра. Но эти случаи редки. Там, где
бывает затор движения и экипажи продвигаются с великим тру­
дом, там кучер, возвышаясь на своих козлах высоко над приземис­
тыми моторами, являет вид полнейшего спокойствия и твердой са­
моуверенности . Пусть такси - его злостные конкуренты и винов­
ники потускнения его славы. Широким душам, облагороженным
долголетним общением с лошадью, чужды зависть, месть и мелкие
уколы. Глядя на своего врага сверху вниз, фиакр с презрительной
ул ыбкой щурит глаза: «Движущиеся коробочки, зловонный эки­
паж, хрипучий комод - и это в Париже, в городе тончайшего вку­
са!»
И никогда на людных скрещениях кучер не дает первого места
шоферу: обожди, невоспитанный молокосос, пока проедет почтен­
ный старик . И молодой человек слушается.
Бывают и у старых кучеров свои дни реванша. Это тогда, когда
начинающие шофера держат экзамен на знание парижских улиц в
комиссии, состоящей из седых, красноносых кучеров наемных фи­
акров.
- А ну-ка, mon vieux*, скажи мне без помощи карты, каким
путем проедешь ты от улицы Ранелаг до улицы Ройе-Коллар?
Случается порою, что экзаменатор, вследствие ли разыгравшей­
ся подагры или по случаю вчерашнего лишнего литра божолэ, на­
чинает так гонять ученика по всем закоулкам Парижа, что у того
волосы на голове взмокнут. Но это бывает редко. Добрым душам
не свойственна придирка. «Юноше ведь тоже нужен кусок хлеба.
* старина (фраиц. ) .
364

Очерки
И, наверно, сейчас с дрожью в сердце ждет результата этого экза­
мена какая-нибудь крошечная белая козочка, такая ласковая ма­
ленькая кошечка».
Будет время, когда по улицам Парижа проедет в последний раз
последний фиакр. И этот последний выезд, конечно, приведет его в
один из исторических музеев. А может быть, будущие парижане
увидят и будущий памятник кучеру таким, каким мы его застали. В
низком цилиндре, с длинным бичом, в допотопном жилете, с пле­
дом, окутывающим ноги?
111. НЕВ ИННЫЕ РАДОСТ И
Нет на свете той красоты и той добродетели, которая, в чрез­
вычайно сгущенном виде, не превратилась бы в уродство. Чудесно
пахнут духи Rose Jacqueminot, но концентрированная розовая эс­
сенция непереносна для обоняния. Так и бережливость - навык
весьма похвальный, но родственная ей скупость, доведенная до
крайности, отвратительна.
Мы, русские, в мятежной широте души своей , считали даже са­
мую скромную запасливость за презренный порок. В начале наше­
го парижского сидения мы почти единодушно окрестили францу­
зов «сантимниками», но разве - черт побери! - мы за семь лет не
прозрели и не убедились, с поздним раскаянием, в том, что беско­
нечно счастливы те страны, где всеобщая строгая экономия вошла
более чем в закон, в привычку? Наше глупое <<Денек, да мой» оказа­
лось хвастливым, жалким и фальшивым выкриком перед француз­
ским разумным: «Для себя, для детей, для родиньD>.
Да: и для родины. Вспомните войну семидесятого года и пяти­
миллиардную контрибуцию, покрытую столь же легко, как и быст­
ро. Посмотрите на колоссальные общественные сооружения во
Франции.
Французский буржуа дорожит своим трудом и высоко его це­
нит. Он отлично знает, что су сдел аны круглыми вовсе не для того ,
чтобы их легче катить ребром, а для того, чтобы они не протирали
кошелька; наоборот, они сделаны плоскими для того , чтобы их
удобнее бьшо складывать в стопочки и относить в банк. С деньга­
ми не шутят.
На работу французский буржуа лют и умеет требовать работу
от подчиненных. Но без конца он трудиться не хочет. " Подходит
13•
365

А. И. Куприн
его возраст к пятидесяти пяти годам. В банке, в надежных бумагах,
давно хранятся солидные деньги. Три четверти жизни в работе и
накоплении. Одна четверть для полного почетного заслуженного
отдыха (конечно, я говорю о мелких буржуа и о крупных рабочих) .
Вовремя продается предприятие, место и машина... Гордо и сладко
жить на ренту в провинциальном, родном , тихом городке ... Вкус­
ны: дневной аперитив и вечерний кофе в излюбленном кафе. При­
вычны: своя газета, свои собеседники , долгий спор на политичес­
кие темы, ежедневная партия в манилью или в белотт на стаканчик
«ПИККОЛО» .
Мечта отдыхающего француза, особенно парижанина - это
ловля рыбы на удочку. Но далеко надо ездить на рыбные места.
Приходится ловить в Сене . Какие чудесные у французов рыболов­
ные принадлежности, какая славная и разнообразная приманка, как
красиво закидывает он леску и как они терпеливы!
Но, говорят, Сена на всем ее парижском течении - река совсем
не рыбная, ибо вода ее испорчена отбросами города. Плодовита
рыбой она становится только ниже Конфлана, там, где в нее влива­
ется Уаза, и еще дальше. Впрочем, обо всем этом, чуждом мне удоч­
ном искусстве когда-нибудь гораздо авторитетнее, лучше и занят­
нее расскажет мой уважаемый друг А. А. Яблоновский (один из
величайших современных рыболовов) .
Отдыхающие буржуа, которые победнее и попроще, неизменно
и неутомимо торчат круглый год над Сеной, на мостах и на при­
брежных камнях . Часами торчат сзади них их досужие наблюдате­
ли; не дождавшись, уходят; на их место становятся другие и также
смотрят безрезультатно на рыболовов. Но, заметьте, - что значит
культура! - ни один из зрителей не позволил себе пустить насмеш­
ливое или задирающее сл овцо; каждый из них с наслаждением по­
держал бы в руке, минут хоть десять, тяжелое удилище! .. А вдруг?
Впрочем, однажды я в 1923 году был свидетелем счастливой
ловли . В ту зиму Сена так высоко поднялась в своих берегах, что
не только погрузила в воду обоих зуавов под мостом Альма чуть
ли не до подбородка, но слегка затопила метро «Альма-Марсо».
Тогда Сена, стиснутая каменными набережными, яростно и круто
стремилась вниз, грязно-зеленая, вся в кипящей пене и в клокочу­
щих буграх, а над ней низко и косо носились с резким писком Бог
знает откуда прилетевшие острокрылые белые чайки. Тогда рыба
действительно брала! Я видел, как к вечеру, с трудом оторвавшись
от сладкого азарта, один рыболов, пожилой, короткий и толстый
буржуа, тщательно развинтил и сложил свою коленчатую удочку,
366

Очерки
смотал , кряхтя, леску и с триумфом пошел домой. В его патенто­
ванном эмалированном ведерце плескалась дюжина рыбок: две
крошечные плотвички , пара пескариков , несколько уклеек ...
О! надо бьшо видеть его походку - походку старого, просо­
ленного бретонского рыбака: широко расставляемые ноги, выпя­
ченные локти, тяжелая перевалка с боку на бок. Для каждого из
любопытных он останавливался и охотно приподымал истыкан­
ную дырками-продушинками крышку, чтобы показать ему свой
богатый ул ов. Воображаю, как, придя домой, он священнодейство­
вал у плиты, обваляв своих рыбок в муке и поджаривая их на фри­
тюре. И с каким благоговением взирало на него потрясенное и сча­
стливое семейство! Ну, не мило ли это? Во всяком случае, гораздо
милее, чем приехать на автомобиле в Билль д'Авре в шикарный
ресторан, расположенный над озером Коро, и после долгого завт­
рака заказать хозяину рыбную ловлю . Вам дадут все: удочки, при­
манку, табуретку, клевое место, и, если вы даже при всех этих услу­
гах умудрились ничего не поймать, вас заботливо обеспечат све­
жей , только что вьшовленной рыбой; конечно - не даром.
Второе увлечение французов - птицы . Я не знаю других горо­
дов, где бы так любили птиц, как в Париже и Москве. Здесь во всех
мансардах и ре-де-шоссе, там во всех чердаках и полуподвалах все­
гда в погожие дни выставляют в распахнуть1е окна, между горшка­
ми с геранью и фуксией , клетки с неизбежными канарейками. У нас
держали еще в клетках соловьев, чижей, перепелов, скворцов; здесь
часто держат рисовки, нера;злучки и еще какие-то маленькие, пре­
лестные, ярко оперенные птички; названий их я не знаю; они про­
даются на набережной, где Самаритэн. Старые парижане еще по­
мнят, как мелодично пели по утрам продавцы птичьего корма:
«Mouron pour les petits oiseaux - aux ...» *
Теперь эти утренние певцы исчезли, вывелись. А «mouron» -
эта такая маленькая, нежная, бледная травка, которая у нас назы­
валась мокрицей. Домашние птицы охотно ее клюют.
Но есть люди , которым одинаково неприятно глядеть как на
рыбу, у которой извлекают изо рта окровавленный крючок, так и
на птицу, заключенную в тесные пределы клетки. Эти любители
животного мира предпочитают видеть рыб и птиц на свободе.
Парижские скверы и сады охотно посещаются вольной птицей.
По их лужайкам доверчиво разгуливают даже такие сторожкие пти-
*Травка для птичек с... (фраиц. )
367

А. И. Куприн
цы, как черные, желтоклювые певчие дрозды. Здесь дрозд отлично
знает, что французскому мальчугану никогда не придет в голову
соблазн лукануть в него камнем . У русского дрозда такой уверен­
ности, пожалуй, не найдется. Я не говорю о воробьях и голубях,
эти подбирают хлебные крошки у самых ног человека и почти из
рук, что можно увидеть ежедневно в Париже, повсюду, где есть
только скамьи для прохожих и древесная листва над ней, хотя бы
даже на Елисейских полях.
Парижские голуби очень красивы. Они стройны, тонки и гра­
циозны. Оперение у них палевое. На стри женых парковых газонах,
на их чистой, свежей, прелестной зелени они кажутся почти розо­
выми, и это соединение цветов необыкновенно радует глаз. Здесь я
не видел голубей в таких огромных массах, в каких слетаются чу­
гунно-сизые голуби на Красную площадь в Москве и серебряно­
белые на площадь Святого Марка в Венеции. Но однажды, вместе
с покойным В. А. Рышковым, из его чердачной вышки на улице
Турнефор, мы с умилением и с беззлобной завистью наблюдали,
как напротив нас, через улицу, высунувшись из какой-то клетушки
над седьмым этажом, гонял неведомый нам охотник отличную стаю
любительских голубей. И совсем как в Москве, посвистывал он
тонко и резко на особый лад и так же размахивал в воздухе длин­
ным шестом с привязанной на конце его тряпкой.
Вот у меня постоянно Париж и Москва".
Когда-нибудь, если найду время, я приведу десятки характер­
ных бытовых черт, чудесно общих для двух этих старых городов,
но совсем неподходящих к другим большим городам . А ведь сколь­
ко наблюдательных и вдумчивых людей говорило: «Сам не могу
понять , чем мне Париж так напоминает Моск ву?» Или это болез­
ненные призраки ностальгии?
Но разница в том, что Париж во все стороны жизни: и в науку,
и в забаву, и в искусство - вносит две стойкие черты: изящество и
законченность .
Весь средний Париж, ежедневно, во всех садах, скверах, аллеях
и тенистых зеленых закоулочках с удовольствием кормит хлебны­
ми крошками воробьев. Но из тысячи человек один доводит это
скромное буколическое занятие до профессионального совершен­
ства, до главного смысла и цели своей жизни, перевалившей к спус­
ку в долину Иосафатову. Зоркий Париж давно отметил тип такого
давнего любителя и дал ему подходящее наименование. По-старо­
му его называли «Oiseleur» - эпитет, который был приложен к
368

Очерки
имени короля Henri 1, Генриха Птицелова. Но «Oiseleur» означает
не только птицелова, а еще любителя, пожалуй , покровителя пти­
цы . Как сказать по-русски - не знаю. Птицевод? Птичник? Птице­
люб? Ужели птицефил? Это старое французское сл овечко как-то
стерлось. Теперь такого птицефила именуют с некоторой литера­
турной претенциозностью «enchanteur des moineaux» . Очарователь
воробьев? Заклинатель? Воробьиный волшебник? Надо, однако,
сказать, что сношения этих оригинальных людей с легкомыслен­
ными воробьями кажутся на первый взгляд и впрямь не лишенны­
ми колдовства.
Одним таким «уазлером» я любовался несколько дней подряд,
приходя нарочно к двум часам дня на сквер Инвалидов, и теперь с
удовольствием возобновляю в памяти волшебные сеансы .
Вот он приходит медленными, грузными шагами. Ему лет пять­
десят пять . Он плотной комплекции и кажется книзу еще шире, по­
тому что карманы его пальто, набитые хлебом, оттопырились. На
нем старая широкополая фетровая шляпа. Не торопясь , он садится
на зеленую скамеечку.
Воробьи уже давно его дожидались на газоне, против заветной
скамейки . Теперь они слетаются со всех сторон и застилают зелень
буро-бело-желтыми живыми комочками . Иногда мне кажется, что
в этом мнимом беспорядке есть какой-то свой особый воробьиный
строй и что-то вроде чиноначалия .
Очарователь отщипывает кусочек хлеба и, держа его двумя паль­
цами, подымает руку вверх.
·
-Ал
л
о! Феликс Фор! - восклицает он и ловко бросает хлеб.
Несколько воробьев срываются с мест, но один из них перего­
няет всех и ловит кусочек на лету.
- Дюма-пер! Гамбетта! Фрейсине! Буланже! Лессепс!
Так выкрикивает Очарователь одно за другим громкие, старые
французские имена, и с необыкновенным проворством, с замеча­
тельной точностью ловят воробьи в воздухе хлебные шарики.
Знают ли они свои имена? Мне хочется верить, что знают. Впро­
чем, за Гамбетта я почти готов поручиться. Он приметен своей брос­
кой белобокостью, и, кроме того , у него одно перо на хвосте , спра­
ва, должно быть , сломанное или погнутое, торчит в сторону. Мне
кажется, что он всегда подлетает на имя Гамбетта.
Эта перекличка - первое действие. Окончив ее, Очарователь
встает, подходит к самому обрезу газона. Левой рукой у груди он
держит большую булку, а правой отрывает от нее крошечные ку-
369

А. И. Куприн
сочки и чрезвычайно быстро (но спокойно) подбрасывает их не
высоко над своей головой, плечами и лицом. И в миг он весь окру­
жен, ореян, осиян трепещущей воробьиной стаей . Великолепное
зрелище! Волшебник стоит спиною �о мне, лицом против солнца.
Оттого крепкая фигура его мне кажется темной и не явственной.
Но тесный подвижный воробьиный ореол вокруг него весь прони­
зан насквозь щедрым, горячим, золотым солнечным светом. Воро­
бьиные тела стали невесомыми, а их бьющиеся крьшья пьшьно-про­
зрачными .
Очень похоже на то, что стоит в добрый июльский день около
улья русский пасечник, а вокруг него вьются и кружатся добродуш­
ные и доверчивые пчелы.
Прилетает откуда-то, такой тяжелый в этой порхающей семье,
такой неуклюжий в этой воздушной легкости, палево-розовый го­
лубь. Волшебник хочет и ему побросать немного хлебных кусоч­
ков, но как справиться с воробьями? Их - сила. Они рвут хлеб пря­
мо из руки . Они перехватывают его в воздухе. Они оттесняют сво­
ей массой голубя, не упуская, кстати, подходящего момента, чтобы
долбануть его клювом. Они кричат на него: «Зачем влез не в свою
компанию?»
Правой рукой уверенным кругообразным движением Волшеб­
ник отгоняет воробьев за свое левое плечо, осаживает, точно доб­
рый полицейский, эту живую вертящуюся уличную толпу, чтобы
выгадать свободный доступ голубю.
Воробью хорошо. Он может, часто трепеща крьшышком, дер­
жаться на одном месте, может в момент взвиться вверх и юркнуть
вниз. Голубю потребно широкое пространство для медленного
маневрирования. Фрегат и миноноски ... Для голубя теперь вопрос
уже не в закуске, а в самолюбии . И когда наконец с трудом ему
удается вырвать подачку, он с наружным равнодушием отлетает
прочь. «А все-таки я настоял на своем !»
Во время этой свалки хитрее всех и практичнее ведет себя бело­
бокий Гамбетта. Он ловко пристраивается то на плече, то на во­
ротнике Очарователя и, чуждый общего смятения, спокойно вык­
левывает у него из бороды запутавшиеся в ней обильные хлебные
крошки . Есть в нем что-то от мародера.
Все движения Волшебника точны и размеренны, даже тогда,
когда он идет, даже (я видел) когда он завтракает. Это профессио­
нальная, инстинктивно въевшаяся привычка. Такое же уверенное и
вселяющее доверие спокойствие я наблюдал в жестах, движениях,
370

Очерки
даже в речи знаменитых укротителей хищных животных, не только
в клетках , во время представления, но, в привычку, и в домашнем
обиходе.
IV. КАБАЧ К И
О душе большого города музеи и дворцы говорят гораздо мень­
ше, чем старые улицы, чем рынок, порт, набережная, церковь, лав­
ка антиквара и, конечно, больше всего - дешевый трактир попроще.
Дорогие рестораны ничего не дают для наблюдения. Во всем
мире они одинаково обезличены: те же лакеи, метрдотели и гости,
те же самые танцоры и музыканты, и повсюду общие слова. Здесь
мода, литература, спорт, кухня и демократизм оболванили людей
на один образец. (Я не хочу этим глаголом сказать что-нибудь обид­
ное; болван, болванка - значит деревянная или чугунная готовая
форма.)
Исчезают понемногу ресторанчики, славившиеся некогда каж­
дый каким-нибудь специальным блюдом. Для американских гаст­
рономов, правда, еще держатся таверны , где за дорогую цену вам
дадут кушанье - гордость и славу дома: пронзительный буйабесс,
или руанскую утку, не зарезанную, а непременно удавленную, или
рубец по-лионски, или - поблизости бойни - замечательный биф­
штекс с кровью, или у какой-то тетки Дюпон изумительные теля­
чьи котлеты.
Но все это для снобов. Для них же и знаменитый луковый суп в
одном из кабачков Центрального рынка, в два часа утра, в жутком
обществе апашей, ночных бродяг и преступников. И все это такая
же подделка под старинные, исторические кабачки, как подделка -
апаши, которые - не что иное, как мелкие профессиональные ак­
теры, успевшие уже за ночь отыграть раз тридцать свои гнусные
роли в пресловуть1х монмартрских «Небе», «Аде» и «Небытии» и
притащившиеся в Halles* на утреннюю халтуру, чтобы представ­
лять перед ротозеями пьянство, игру, дележку награбленного, рев­
ность, ссору, драку и поспешное общее бегство по свистку мнимо­
го сторожа.
Исчезают, даже почти совсем исчезли, прежние забавные и пре­
лестные названия кабачков. Где эти «Белые павлины», «Золотые
олени», «Лев и Магдалина», «Голубая подвязка», «Таверна лучни-
*рынок (фраиц. ) .
371

А. И. Куприн
ков», «Золотая шпора»? Названия монмартрских кафешантанов
претенциозны, надуманны, противны для уха и вкуса.
Простонародный кабачок окончательно сошел на нет. О нем
можно вспомнить, только читая старые французские романы. Яр­
кие, звонкие вывески позабыты , позабыта я старая кухня. Впро­
чем, Париж так быстро и часто перестраивается, что погибли без
возврата даже названия старых, шестисотлетних улиц. Однако, в
виде наставления новичкам, я должен сказать, что еще совсем не­
давно обладателю тощего кошел ька рекомендовалось дешево и
вкусно позавтракать в одном из ресторанчиков под вывеской «Сви­
дание кучеров и шоферов». Но это рекомендация давнего прошло­
го . Кучера на наших глазах вырождаются, шоферы бедствуют. Зато
смело идите в тот кабачок, вкотором издали увидите по белым блу­
зам, по измазанным следами извести лицам - каменщиков. Теперь
Париж бешено строится. Каменщичья работа в большом спросе и
в высокой цене . Парижские каменщики совсем похожи на русских
(Мещовского уезда, Калужской губернии). Так же беззаботно хо­
дят они по узким балкам на седьмом этаже, так же громко, весело
поют во время работы , так же кротки нравом, так же крепки в ар­
тельном быте, так же емки, когда едят, и так же всей большой со­
труднической ватагой валят в ближайший простенький ресторан­
чик.
И курчавый, серьезный хозяин кабачка, умный, скупой овернь­
ят, этот французский ярославец, -внимательно следит за свеже­
стью мяса и рыбы, за доброкачественностью масла, за добрым ка­
чеством вина. А не то две-три жалобы, один скандал - и опустел
его кабак, а потом как создать ему вновь популярность? Тут надо
еще сказать, что парижский каменщик, стоящий у отвеса, машины
и циркуля, получает до десяти и больше франков в час, а также и
то, что французский рабочий (дай ему Бог здоровья, а нашему та­
кой же жизни) в еде и питье для себя не скупится: аперитив, рыб­
ное, мясное, салат, овощи, сы р, сладкое и кофе, умело орошенное
старым ромом; а в промежутках - литр обыкновенного вина. Не
ужасайтесь его расточительности: каждую субботу он увеличивает
счет по сберегательной книжке (чего нашему рабочему я от души
желаю) . Идут они опять на работу вперевалку, румяные, черноусые,
с блестящими глазами, с лицами, кое-где вымазанными известкой" .
Ничего . В работе алкоголь выйдет через пот.
Эти маленькие кабачки именно тем иногда и милы, что в них
часто собираются люди одной и той же профессии.
372

Очерки
Есть большая парижская Биржа, на ступеньках которой, по­
видимому, без всяких причин мечутся и орут каждый день сотни
сумасшедших, взъерепененных людей; орут в чистом тоне верхнего
тенорового си . И около этой Биржи многое множество кофеен, ре­
сторанов, пивнушек и кабачков, где наскоро пьют, закусывают,
читают бюллетени, газеты и продолжают кричать биржевые зай­
цы. Есть уличная брильянтовая биржа и рестораны при ней. (Прав­
да, под вечной угрозой внезапного полицейского контроля .) Есть
биржа почтовых марок, конечно, со специальным рестораном сбо­
ку. Я знаю уютные полуподвальные кабачки , где собираются ита­
льянцы и савойяры-угольщики; маленькие ресторанчики, излюб­
ленные гр аверами, переплетчиками, рисователями обоев; кабаки­
норы, посещаемые тряпичницами; бистро около конечных станций
метрополитена, приюты кондукторов и вагоновожатых ... Я открьm
в Пятом округу кабачок на улице Мальбранш, где собираются глу­
хонемые: странно и жалко в тишине. видеть повсюду за столиками
их напряженный разговор, состоящий из быстрых движений паль­
цев и страстной �имики. Так и кажется, что они торопятся и никак
не могут наговориться досыта. И часто меня в этих кабачках гры­
зет назойливая мысль: ах, если бы я умел все понимать на языке
лангедок, на гасконском, на оверньском, на бретонском, на нор­
мандском, не считая самого трудного языка - языка парижских
окраин. Какой богатый материал! И все-таки кое-что понятно.
V. ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО
Пасси - очень интересный округ. Нынешние эмигранты осла­
вили его русским. По этому поводу ходили тяжеловатые остроты.
Называли Пасси «Арбатом» и «Пассями». Уверяли, что где-то, на
улице Лафонтен, повесился чистокровный француз, оставив запис­
ку: «Умираю от тоски по родине». Немножко тоньше бьmа такая
шутка:
Встречаются на авеню Моцарт два парижанина; один спраши­
вает, как пройти на улицу Жорж Занд; другой отвечает: «Прости­
те, я не русский».
Но шутки эти бьmи кратковременны. Цены на квартиры в Пас­
си растут в такой дьявольской прогрессии, что ныне в нем русские
стали так же редки, как зубры или мамонты . Остался один русский.
Ага, да и тот караим.
373

А. И. Куприн
Пасси занимателен тем , что в его домах, в улицах и их названи­
ях причудливо переплетается новизна вчерашнего дня с почтенной
старостью, восходящей к Франсуа 1 и дальше .
Дедушки и бабушки нынешнего среднего русского поколения,
приезжая в Париж, не видали ни здания Трокадеро , ни многоэтаж­
ных домов Пасси . Он был тогда большой деревней, куда ездили
парижане на воскресные дальние пикники или посещали его ми­
моездом, отправляясь в Булонский лес (тогда и вправду лес!) для
дуэли.
Деревня Пасси славилась прекрасным и отличным маслом. Зна­
менита она еще была целебными железными источниками; их от­
крьш в начале XVIII века аббат Рагуа. Во многих романах первой
половины прошлого столетия упоминается об экскурсиях к лечеб­
ным водам в Пасси. В них тогда очень верили.
Семьдесят пять лет - это не старость, даже не средний возраст
для города, тем более что Пасси на наших глазах бешено застраи­
вается, обновляется, подчиняясь строительной горячке.
Быстро бежит время, еще быстрее - человеческая предприим­
чивость . Скупаются наперебой далеко еще не старые, сорока- пя­
тидесятилетние дома, причем о их стоимости никто и не говорит:
ценится лишь количество метров в земельном участке. Разрушают­
ся до фундамента милые, уютные, кокетливые особняки о двух-трех
этажах, выстроенные как дачи для веселых дам Третьей империи, и
на место их вытягиваются с волшебной скоростью к небу железо­
бетонные великаны . Покрываются стройкой большущие запущен­
ные сады и прелестные парки.
Совсем недавно, лишь прошлым летом, архитектор Маллэ-Сти­
венс построил на улице Доктор Бланш в модном вкусе архитектур­
ное недоразумение, на которое и до сих пор, еще в декабре, приез­
жают поудивляться дальние парижане. О нем много говорили в
газетах . По-моему, такое здание охотно одобрил бы для торговых
бань в «каирском стиле» московский купец с модернистским укло­
ном. Кроме того , оно сбоку похоже своими узкими, длинными, заб­
ранными решеткой окнами на тамбовскую тюрьму, с фасада же на­
поминает : отчасти небрежно начертанную крестословицу, а отчас­
ти табачную фабрику с гаражами внизу. Единственная радость для
взгляда - его белизна на фоне неба, когда оно бывает густо- и ясно­
голубым. Но мы посмотрим на эту белизну через год!
Стивенс еще не успел построить свой бестолковый дом, как все
обитатели Пасси живо заинтересовались строительной затеей, ха-
374

Очерки
рактера необычайно грандиозного . Скуплен большой квадрат са­
дов, домов и пустырей , лежащий между параллельными улицами -
Ассомпсион - Рибейра и двумя пересекающими - Моцарт - Ла­
фонтен : кусок, пространством в сорок - пятьдесят наших десятин.
Все жилые помещения идут на ломку и снос. Вместо них построит­
ся сотня семиэтажных современных громадин; в каждой по сто вход­
ных лестниц И· по двести квартир. Через пять лет вырастет целый
город с населением - что там уездных Медыни или Крыжополя! -
целой губернской Костромы". Какой размах!
Я думаю совсем о другом. Преобладающая доля этого боль­
шого участка принадлежала некогда женскому монастырю. Его
церковь и общежитие бьши построены в XVIII веке. В пятидеся­
тых годах прошлого столетия монастырь принимал на строгое,
закрытое воспитание девиц из знатных фамилий . Теперь этот обы­
чай остался далеко позади . О нем сохранилась последняя память
только кое-где в романах Мопассан а. При мне здесь помещался
дорогой пансион для девиц из богатой буржуазии, - довольно
чинный, но уже со многими, против прежнего, послаблениями,
вроде тенниса, обучения новым танцам , отпусками по четвергам
и субботам .
Вся площадь пансиона бьша обнесена высокой, в две сажени,
оградой из крупного , серого, грубого булыжника и казалась не­
проницаемой для посторонних. Но иногда малая калитка в тяже­
лых железных воротах оставалась по случайности открытой, и я на
несколько минут мог видеть великолепный запущенный парк, гус­
тые аллеи сплошных могучих каштанов и легкие цветники; все это
как рама для старого большого дома благородной архитектуры по­
запрошлого века и для прелестной маленькой белой церковки . Ка­
кое томительное очарование пробуждают в нашей душе эти кусоч­
ки, живые обрывки прошедшего, подсмотренные издали, сквозь ще­
лочку. Теперь и церковь, и монастырский двор, и старый парк ис­
чезли. Вместо них беспорядочными кучами громоздятся на земле
камни и обрубки деревьев. Гм". Дорогу молодому поколению!!
А не так давно покончили с чудесным замком Мюетт.
При Карле IX это был скромный охотничий домик, сборный
пункт. Немая особа вовсе не была замешана в том, как назвали
эту лесную сторожку. Здесь держались ловчие соколы в период
линяния .
Muer, если перевести по-русски, значит линять, сбрасывать рога
(у оленей).
375

А. И. Куприн
Домик, переходя из рук в руки, расширялся, украшался, под­
вергался перестройкам в духе эпох, пока не сделался прекрасным
дворцом. Там гостили: и Мария Медичи , и маркиза Помпадур, и
королева Мария-Антуанетта. Туда привозила герцогиня Беррийс­
кая своего гостя Петра Великого ... В последнее время им владели
банкиры .
Этот замок на моих глазах разрушили в течение двух лет. По­
степенно спадали в мусор исторические пристройки одни за други­
ми, от младших до пожилых, старых и древних.
Долго оставался лишь древнейший, первоначальный фасад,
обнаженный , изуродованный, облупленный с боков, одиноко и пе­
чально высившийся над грудами камня и щебня. Но все-таки он
казался неотразимо величественным. Всего - два этажа с черда­
ком, и - как красиво! Красота осталась только в пропорциях. Так
строили в старину, строго подчиняясь разделению линии, по зако­
ну златого сечения, то есть по требованию абсолютного изящества.
В Пасси снесено с лица земли много чудесных замков - памят­
ников старины (см. историю XVI округа. Библ. Мэрии Огей). Но
это относится не только к Пасси, а и к Парижу, и ко всей Франции.
Среди американцев-миллионеров давно уже вошло в спортив­
ное обыкновение покупать картины, статуи, библиотеки, мебель,
посуду Старого Света. Теперь они стали покупать целиком старин­
ные замки, церкви, чуть ли не целые древние города, с пейзажами,
горами и озерами, для того чтобы восстановить это у себя, в Чика­
го или в Детройте. Конечно, честь им за уважение и внимание к
чужой истории, но ...
Но невольно, а может быть, и некстати, вспомнилось мне, как
приехал я по делу молодым, безусым офицером в имение Соколов­
ку, Рязанского уезда. Имение это раньше, со времен Екатерины,
носило по своим настоящим хозяевам славное историческое имя.
Потом перешло оно в другие руки, в третьи, пока не попало после­
довательно к купцу Соколову, припечатавшему его своей фамили­
ей, а от него , наконец, к купцу Воронину. В имении бьша торже­
ственная въездная арка, бьш пруд, на пруде островок с колонной­
беседкой. Там когда-то плавали лебеди. Бьша в доме восхититель­
ная гостиная с паркетами из палисандра-эбена и красного дерева;
со штофными толстыми струистыми стенными панно, теперь зна­
чительно ободравшимися . Там я сидел против купчихи Ворониной.
Она, жирная , с заплывшими глазами, кумачово-красная от питья,
грызла орехи и плевала скорлупой на пол.
376

Очерки
Она бьша в ударе; она с трудом переложила обеими руками одну
слоновую ногу на другую, лихо подмигнула мне гл азком, дернула
за сонетку, вышитую давным-давно милым бисерным рисунком, и
крикнула:
-
Лакей! Лакуза-а!
Вошел малый, босиком, в холщовых штанах, в жилете, из-под
которого торчала грубая ситцевая сорочка.
-
Чимпанскава барыне, - гаркнула купчиха. - Вот как мы,
дворяне, нынче гуляем.
Лакей принес графин водки и соленых груздей в желтом бумаж­
ном картузе.
1927
Ю ГОСЛАВИЯ
1. БЕЛГРАД
Это - удивительный город. Он растет со скоростью новых аме­
риканских городов, но растет не от замысла и воли отдельных лич­
ностей, а от естественного хода событий.
В. И. Немирович-Данченко рассказывает о том, каким он зас­
тал Белград во время войны 1877-78 года. Это бьша всего-навсего
беспорядочная куча низких деревянных домишек под соломенны­
ми крышами , а над этой деревнюшкой гордо возвышался камен­
ный дворец короля" . о полутора этажах. Но вот прошло с этого
времени не более сорока лет (за вычетом войн), и Белград стал круп­
ным европейским городом .
Подъезжая к нему - все равно, на пароходе ли, по Дунаю, или
в железнодорожном вагоне, - с восхищением видишь прекрасный,
весь белый в зелени город, живописно разостлавшийся по холмам
и долинам, взбираясь высоко вверх. А по вечерам он залит элект­
рическим светом.
Правда, в старом, нижнем городе мостовая покамест еще ка­
менная и трогательно напоминает мне не то Устюжну, не то На­
ровчат, но уже на каждой улице, на каждом углу идет лихорадоч­
ным темпом шоссейно-строительная работа, уже пахнет в воздухе
асфальтом, уже многие кварталы временно непроезжи, и вот завт­
ра-послезавтра Белград проснется с торцовыми мостовыми и с ас-
377

А. И. Куприн
фальтовыми тротуарами. Художник П. А. Нилус говорил мне, что,
приехав в Белград вторично, после четырехлетнего срока, он со­
всем не узнал города: так он разросся и объевропеился.
Впрочем , надо сказать: я видел мимоходом тот будущий арис­
тократический квартал , где уже расположились в своих великолеп­
ных особняках посольства влиятельных и высоковалютных стран .
Какие широкие, важные и тихие улицы, какие просторные авеню,
как свежа, густа и красиво подстрижена зелень длинных бульва­
ров! Но все это дело частной инициативы и мало относится к внут­
ренней инстинктивной потребности города к расширению.
Дело в том, что Белград по своему географическому положе­
нию издавна должен бьm занять место узла, перекрестка множе­
ства дорог, соединяющих ближний и дальний запад с ближним и
дальним востоком. Вот почему переполнены всегда до отказа поез­
да, идущие в Белград, из Белграда и через Белград. Вот почему по
Дун аю, по этому мощному водяному пути, идут без конца огром­
ные грузовые пароходы и тянутся объемистые баржи . А на пасса­
жирские пароходы трудно протискаться.
Но это только начало. Югославия, за малыми исключениями,
страна чрезвычайно богатая и с очень большим будущим. Она бо­
гата хлебом и зерном, отличным скотом всяких видов и жирными
пастбищами; в ней обильно вызревают яблоки, груши, сливы и аро­
матный крупный мускатный виноград; вина вдосталь в каждом
крестьянском доме, и если сорта его не особенно высокого каче­
ства, то надо сказать, что и сложное искусство виноделия стоит в
Югославии почти на том же уровне, в каком оставил его великий
винодел, наш славный праотец Ной.
Гористая часть страны изобилует множеством источников: го­
рячих, холодных, кипучих, серных, иодисть�х и прочих. Большин­
ство из них целебные. Еще важнее то, что из недр добывается соб­
ственный каменный уголь, и уже, конечно, самое важное - это то,
что совсем наднях профессор Х (жаль , забьm имя) нашел в предго­
риях несомненные и весьма солидные следы нефти .
Теперь, я думаю, понятно, почему город так инстинктивно раз­
двигается вширь , почему так кипит и бурлит ул ичное движение и
почему так непомерно дороги здесь квартиры . Правда, эта дорого­
визна несколько уравновешивается дешевизною съестных припа­
сов. Так , считая на франки: кило лучшего мяса - 6 франков; кило
стерляди или осетрины -25 фр.; кило судака - 15 фр.; кило
щуки - 10 фр. Хлеб почти даром. Если в каком-нибудь трактире
378

Очерки
хозяин, во мгновенном безумии, вздумал бы поставить в счет хлеб,
то, вероятно, от его кафаны не осталось бы ни одной дощечки в
течение десяти минут .
Чтобы покончить со строительной горячкой - позвольте еще
два слова.
Конечно , строит и правительство , и строит, надо ему отдать
справедливость, широко и мудро. Так : оно выстроило громадные
даже для парижского масштаба здания: бактериологического ин­
ститута, института экспериментальной медицины, клиники по внут­
ренним болезням , но предупредительно вынесло их почти за го­
род, за Славию, за улицу Краля Милютина, очевидно предвидя бу­
дущую городскую тесноту.
Вот именно клинику внутренних болезней, которой заведовать
будет русский профессор Игнатовский, я и осматривал, будучи при­
глашенным русскими сестрами милосердия на чай с колбасой. Ра­
ботать клиника еще не начала, и профессор пока в отпуску*. Но
все здание, и палаты, и кабинеты врачей, я успел оглядеть, поража­
ясь той широте, заботливости и практичности, с которыми все за­
думано и сделано в этом семиэтажном доме, в который свободно
бы втиснулся дважды скромный королевский дворец.
Строиться Белграду вширь, не прибегая к зловещей помощи
небоскребов, осталось еще место, равное Парижу и Лондону со все­
ми их предместьями. В этом я убедился, едучи на пароходике из
Белграда в Панчево и разглядывая в течение четырех часов почти
необозримые окрестности города по правую и левую сторону Ду­
ная.
11. НАРОД НАЯ ПАМЯ Т Ь
Грешный человек: я пропустил несколько заседаний и два-три
банкета. Впрочем, и какая бьша бы от меня помощь? Говорить я не
люблю, слушать не умею, на людных собраниях чувствую себя стес­
ненным и неловким. А на съезд съехались люди с прочными имена­
ми, серьезные и деловые.
Так я и бродил целыми днями по городу, присматриваясь к улич­
ной жизни, к базарам, к кабачкам, кофейным, подрумам (подва­
лам), заводя новые знакомства и учась языку.
* Сентябрь, 1928 r. (Прим. А. И. Куприиа. )
379

А. И. Куприн
Сначала очень удивляли и смешили меня вывески разных пи­
тейных, закусочных , прохладительных и др. заведений. Вот попе­
рек тротуара висит в воздухе небольшая железная дощечка. На ней
ярко и аляповато написаны масляными красками три пестрые де­
вицы. И надпись : «Код три гркине» (надо сказать, что предлог «код»
соответствует французскому «ан», напр. , Au Printemps, au Cheval
vert* и т. д.). Потом попадается на глаза надпись: «Код жирафе, пан
европски звер», «Код веселе бабе на мосту», «Код три селяка>>, «Код
землетреса>>, «Код седам смртних руса>> и т. д., без конца...
Однако я вскоре перестал потешаться. Мне в голову пришла
самая простая и, думаю, самая правильная мысль. Ведь бьши же те
далекие, наивные, детские времена человечества, когда оно, чуж­
дое письменной мудрости, запечатлевало необычайные события
рисунками на камне или на оленьей лопатке, а подросши немно­
го - в бьшинах, сказаниях, песнях. Но даже и в более зрелом воз­
расте, выйдя уже, так сказать, из приготовительного класса, наро­
ды не утеряли благородной привычки отмечать важные события
своими собственными средствами, своими зарубками .
Вот приехал в Белград впервые захудалый зверинец: ощипан­
ный орел , опаршивевший волк, вонючий хорек , трясущаяся от хо­
лода чахоточная обезьяна, два крикливые попугая ара и, наконец,
гвоздь зверинца - рыже-черно-пегий, длинношеий, несообразно
долговязый жираф. Конечно, он поразил общее воображение. Да и
не мудрено! Ведь сам г. Гегечкори, человек высокого интеллекта,
смотрел, смотрел в английском зоологическом саду на жирафа (эк­
земпляр исключительных размеров), а потом, махнув рукой, ска­
зал : «Не может быть!» - и, недовольный, вышел из сада. И теперь
легко понять, почему белградский жираф бьш увековечен первой,
вновь открывшейся шашлычной лавочкой.
Еще понятнее, почему землетрясение оставило по себе истори­
ческую память в кабачке «Код землетреса». Что касается до семи
умерших русских, то здесь в основе - темная, кровавая, почти не­
достоверная трагедия.
Играл где-то в Белграде по вечерам русский оркестр : шесть
музыкантов, седьмой дирижер, он хозяин; восьмая - жена хозяи­
на - пела. Теперь уже трудно вьшснить, как все произошло: бьш
ли дирижер не в меру ревнив, бьша ли женщина чересчур расточи­
тельна на знаки внимания к мужчинам или просто написал какой-
* Весной, у зеленой лошади (фраиц.) .
380

Очер ки
нибудь негодяй анонимное письмо - только однажды вечером,
выйдя на эстраду, муж вытащил из кармана наган и раз за разом
выстрелил в каждого из шести . Седьмой пулей он убил себя само­
го . Жена осталась жива. Я не ручаюсь за точность рассказа, пере­
даю его , как слышал.
Что же касается веселой бабы на мосту, то это воспоминание
понятнее понятного . Должно быть, и до сих пор старые-престарые
старики, сидя теплым летним вечером на завал инке, вполголоса,
улыбаясь беззубыми ртами, вспоминают эту егозливую бабу, свер­
стницу их молодости, и опасливо озираются назад: не слышит ли
молодежь?
Но все это - так себе, городские соседские мелочи ... Память
народа бывает и глубже и величественнее.
Известная фамилия - Елачичи - были несколько веков хор­
ватами. При Екатерине, а может быть, даже при Елизавете, Елачи­
чи, теснимые турками и внутренними раздорами, переселились в
Россию. И вот только теперь, после Великой войны, при больше­
визме, один из последних русских Елачичей приехал на давнюю
родину предков, в Хорватию, думая, не без основания, что род его
давно позабыт. Но первый же им встреченный седой хорват ска­
зал, услышав его имя :
- Здравствуй, Елачич. Хвала тебе. Я рад, что ты через двести
лет вернулся домой.
И как трогательна бывает в Югославии встреча друга или же­
лаемого гостя. Я однажды в старом сербском семействе бьm свиде­
телем этой наивной и торжественной церемонии и до крови кусал
нижнюю губу, чтобы не прослезиться.
На пороге встречает гостя старший мужчина в семье. В руках у
него блюдо, на котором чаша вина, хлеб и ключ . И он говорит:
- Вот ключ от нашего дома, он же и твой. Входи в него когда
хочешь; всегда ты найдешь в нем хлеб и вино.
Но самым прекрасным свидетельством народной памяти явля­
ется в Югославии, несомненно, древний и торжественный обычай ­
вернее, обряд - «славьD> .
О подобном ему я никогда не слыхал и не читал, хотя предуп­
реждаю, что говорю лишь о своей личной осведомленности. Мест­
ные жители думают, что «слава» повелась от первых годов про­
никновения христианства в Югославию, другие, как, например,
г. Сполайкович, склонны полагать, что начало ее восходит даже
ко временам язычества.
381

А. И. Куприн
В Сербии, Хорватии , Герцеговине, Боснии семьи обыкновенно
очень велики , а родством там считаются даже самым отдаленным,
даже не поддающимся никаким родословным исчислениям . И вот
члены такой обширной семьи или , скажем , рода соединены между
собой, как знаменем, как своей домашней святыней, родовой «сла­
вой». Слава - это честь, гордость, щит фамилии . Слава всегда при­
урочена к имени какого-нибудь святого , а икона этого святого есть
единственный вещественный знак «славы».
Однако блюстителем, представителем и носителем «славы» род
всегда выбирает достойнейшего . Нет здесь места закону прямой
наследственности. Фамилия всегда выбирает лишь самого доблест­
ного (если умрет прежний носитель «славьD>). Но зато и звание зна­
меносца «славьD> - вовсе не пустой почет. Первый рыцарь славы -
он общий ходатай и заступник, он кум и посаженый отец, он не-
лицеприятный судья в домашних и соседских ссорах, он знает,
сколько коров, овец и лошадей у каждого селяка. Между прочим,
таков и добрый король СХС Александр I, когда, оставив полити­
ку и этикет, он уезжает в глубь страны к старым друзьям , деревен­
ским селякам .
Каждый год в день праздника святого покровителя дается но­
сителем «славы» большой пир. Режут индюков , поросят, баранов,
выкатывают бочки старого вина. Югославяне не большие охотни­
ки ходить в церковь, представляя эту обязанность женщинам, но
на этот раз зовут попа на дом, чтобы зажечь свечу и окропить воду
и питье . А там уже начинается пир на весь мир. Кому же неизвест­
но распрославленное славянское гостеприимство? Но тут же и по­
ложены мудрые пределы. Сыт и пьян гость и всласть наговорился
(южные славяне все чудесные ораторы). Однако подали ему малую
чашу крепкого кофе, и это уже знак уходить, очистить место следу­
ющим гостям.
Что-то глубокое, важное и в простоте своей истинно аристок­
ратическое чуется мне в этом преемственном, выборном утвержде­
нии фамильной чести. Ведь иной барон, в силу наследственности
приобретший титул и герб крестоносцев, с легким сердцем служит
как крупье в Монте-Карло, или прикрывает своим громким име­
нем позорное предприятие, или продает львов и башни своего гер­
ба престарелой американке, заключая с ней позорный фиктивный
брак . Но человек, увенчанный избирательной «славой», этот един­
ственный избранник - он является как бы заложником чести свое­
го рода в такой же мере, как и род должен быть достойным своего
покровителя . Прекрасно!
382

Очерки
О том, как священно и могущественно значение «славьI» , мож­
но судить по одному трогательному событию, о котором мне не­
давно рассказывал один почтенный сербский дипломат, великий
друг России и покровитель русских «избеглиц».
В пору ужасной последней войны на долю господина С. выпала
далеко не легкая политическая задача вовлечь албанцев в общее
дело Югославии. Миссия г. С. была тем труднее, что большинство
албанцев давным-давно стали мусульманами. Сначала турки на­
сильственно переводили их предков в веру Магомета, а с течением
столетий вера эта стала для потомков уже привычной. И вот од­
нажды пришлось г. С. быть в гостях у какого-то знатного и влия­
тельного ал банца и вести с ним долгие и сложные переговоры. Речь
случайно коснулась «славы», и тут-то уп орный албанец-магомета­
нин и дрогнул. Из отдаленного чулана принес он старый сундук и
отпер его . В сундуке был ящик, в ящике маленькая шкатулочка. Из
этой шкатулочки хозяин вынул завернутый в шелковую зеленую
материю старинный, почерневший от времени образ св . Иоанна
Воина и сказал:
- Вот «слава» нашей фамилии. Этому образу больше двухсот
лет.
Больше всего меня поражает и умиляет то явление, что южные
славяне смогли и сумели пронести невредимым ск возь века тяжко­
го и кровавого турецкого владычества свои величавые обряды вроде
«славы» или торжественной встречи друга.
Или, в самом деле, славянская кровь - какая-то огнеупорная?
111. СТАРЫЕ ПЕСНИ
Совсем неожиданно получил я приглашение: белградская боге­
ма - художники и писатели - звала меня провести с нею вечерок
в кабачке «Код три селяка» , а кстати послушать старые сербские и
цыганские песни.
Я уже не помню, каким очередным заседанием мне, с сожалени­
ем, пришлось пожертвовать. Часов в восемь-девять вечера мы со­
шлись в маленьком незатейливом трактирном кабинетике, оклеен­
н ом дешевенькими обоями, ну вот совсем как раньше, в Москве у
какого-нибудь Бакастова, и без всякой церемонии перезнакомились
за бутылкой черного вина.
Был тут еще гармонист, лысоватый, с бледным круглым лицом
и немного усталой улыбкой. Пока разговаривали и чокались , он
383

А. И . Куприн
потихоньку, еле слышно, что-то наигрывал на своем инструменте,
а потом вдруг сразу растянул гармонию во все меха, сделал гром­
кую прелюдию, выпрямился и завел странную, в диком для меня
ладе, песню. Вся компания сразу ее подхватила.
Голоса у сербов высоки и чисты; они белого цвета и кажутся
выкованными из стали. Все пели в унисон, полной грудью, какую-то
старую, однообразную воинственную песню. Я не понял в ней почти
ни одного слова, знаю только, что в ней упоминалось о турках и о
Косовом поле". Лица певцов бьши серьезны, даже нахмурены" .
В это время в комнату вошла пожилая высокая женщина и мол­
ча стала за спиною гармониста. «Должно быть, хозяйка?» - поду­
мал я. На ней бьш свободный , из черного шелка, рваный капот,
застегнутый от горла до ступней, похожий не то на монашеский
подрясник, не то на длинную рубаху с рукавами и не скрывавший
ни ее худобы, ни ее широких костей.
Лицо ее поразило меня . Грубое, суровое, шафранно-желтое -
оно было как-то по-лошадиному длинно. Ее большие, черные, с
недобрым матовым цветом глаза так гл убоко ушли в орбиты, что
не видно бьшо белка. Густые, синие, растрепанные волосы бьши
небрежно завязаны узлом на затьшке . Совсем необыкновенная жен­
щина!
Хозяева мои спели еще три песни, такие же широкие, монотон­
ные и мощные. В них слышался такт галерных весел, и ритм морс­
ких волн, и гудение ветра в корабельных снастях .
От этого протяжного и громкого пения я стал испытывать не­
что вроде морской качки. Голова у меня слегка кружилась, и уста­
ло смежались глаза. Потом сдел али маленький перерыв. Опять чо­
кались и пили за Россию, и за Югославию, и за славянство, и за
искусство крепчайшее «црно вино» . Пила и хозяйка...
И вдруг надо мной раздался и разлился, сразу наполнив всю
комнату, сильный, густой, прекрасный по тембру голос. Я сначала
подумал, что это запел баритоном мужчина. Поднял голову. Нет.
Пела та самая странная женщина в черном капоте, которую я счи­
тал хозяйкой кабачка. Голос ее в низких нотах очень напоминал
густой контральтовый виолончельный голос покойной Вари Па­
ниной, а верхние ноты звучали, как яростные клики Брунгильды,
когда ее пела одна прославленная русская певица (имени ее не на­
зываю, чтобы не поставить на одну доску великую артистку с ниче­
го не говорящим именем) .
Я спросил на ухо моего соседа:
384

Очер ки
- Кто эта женщина?
- Так , певица, цыганка, - отвечал он небрежно.
Я подумал : «Плохо же в Сербии одеваются певицы!»
Но вскоре все это предрассудочное, усл овное, внешнее смягчи­
лось , растаяло, унеслось . Сила таланта пленила, очаровала нас всех.
Да и самой прежней некрасивой женщины нельзя бьшо узнать.
Она точно еще выросла. Ее черные глаза ожили, вышли из орбит,
стали огромными и загорелись черным пламенем. Белки порозове­
ли. Ноздри раздулись, как у нервной лошади . Сквозь желтизну щек
проступил смуглый румянец. Нельзя сказать, что она похорошела.
Она вдруг сделалась прекрасной. Ведь бывает же иногда, что са­
мое некрасивое человеческое лицо в экстазе вд охновения делается
столь прекрасным, что перед ним покажется ничтожной патенто­
ванная глупая, холодная красота. Впрочем, здесь дело таланта и
порыва.
Что она пела - не знаю . Мне часто сквозь сербские напевы слы­
шались мотивы, как будто родственные листо вским венгерским
рапсодиям. Да и не мудрено: Венгрия близко, Сербия здесь, а цыга­
не в своем кочевом блуждании берут свои напевы без всякой цере­
монии оттуда, где их услышат. Они только перецыганивают чужую
песню на свой лад, который называется «романее», в котором ни­
какой теоретик музыки никогда не разберется, ибо он весь состоит
из неправильностей, но в котором есть тайная, ни на что не похо­
жая прелесть и колдовское дикое обаяние - одинаково действую­
щие повсюду: слышите ли вы цыган в Испании, Сербии, Румынии,
на Черной Речке в Петербурге или в Москве в Грузинах. Этот сек­
рет пения вынесло фараоново племя много веков назад из своей
загадочной родины, из Египта, ил и, может быть, затонувшей Ат­
лантиды. Или из другой страны, где бьши так неистовы страсти,
так огнедышаща любовь и так свирепа ревность?
Гармонист Чича Илья не вел голоса, как прежде . Он только
бережно на басовых ладах поддерживал основной мотив, и выхо­
дило так, как будто бы волшебница-цыганка пела под аккомпане­
мент органа или фисгармонии.
В один из промежутков она ушла, не прощаясь, так же незамет­
щ>, как и пришла. Впрочем, бьшо уже поздно. Да и признаюсь, нервы
у меня теперь стали не те, что раньше.
От силы новых впечатлений, от огней , от табачного дыма, а
гл авное, от этого мощного, громкого пения у меня распухла голо­
ва, и всем телом овладела усталость . Кроме того, и «црно вино»
385

А. И . Куприн
оказалось чересчур <<Лютым» , как говорят сербы. Наутро мне при­
несли в гостиницу мое пальто.
IV. ГЕР ЦЕГО ВJ1НЕЦ
Один мой друг, талантливый белградский журналист, сказал мне
как-то , что нас с ним ждет к себе в гости герцеговинский депутат.
Одетыми можно быть попросту в жакеты, а час самый удобный -
вечерний ".
Новый, только что выстроенный шестиэтажный дом, огромный
десятиместный лифт, высокие пустые комнаты лишь вчера оклее­
ны светлыми обоями . По всему видно: временное, не свое жилье.
Нас встречает хозяин . Он большого роста, жилистый и силь­
ный, как дровосек или как каменщик. Его черная, курчавая голова
склонена немного вниз с упорным, непреклонным, чуть-чуть бод­
ливым видом. Одет более чем скромно: на нем темно-синяя, мягкая
рубаха, с темным галстухом. Он простодушно ласков и безыскус­
ственно гостеприимен . Он нас знакомит с пришедшим раньше гос­
тем , своим боснийским другом. Вскоре пришла и его жена.
Мы, жители больших городов, почти совсем не встречаем ин­
дивидуальной красоты, индивидуальной миловидности женских
лиц и, пожалуй, давно отвыкли от этой радости. Одинаково корот­
кие юбки, одинаково короткие волосы, одинаковые шляпы клош,
совершенно скрывающие лоб и выставляющие наружу одинаково
длинный и одинаково голубоватый нос, одинаково карминные,
вампирские губы с одинаковым грубым рисунком, совершенно сгла­
живающим милое разнообразие прежде столь прелестных изгибов,
излучинок, нежных уголков - улыбочек, - все это делает похожи­
ми всех женщин одна на другую, от пятнадцатилетней девушки до
пятидесятилетней матроны, не считая того еще, что все они изда­
ли, особенно сзади, стали похожи на плоскогрудых, плоскобедрых
юношей...
Теперь, думаю, станет понятно, почему я с отрадой и с отдох­
новением взирал (читатель, прости мне старинное словцо: другого
глагола не приберу), взирал на милое лицо хозяйки , такое свое соб­
ственное, так свеже дышавшее добротой, здоровьем и скромной
веселостью. И должен сказать, что в Югославии подобных жен­
щин встречать не редкость, и каждая из них хороша именно по­
своему. Подумайте: это ли не настоящая культура?
386

Очер ки
На стол поставили в больших мисках кукурузную кашу и кай­
мак (род творога, специально приготовленного, - его едят и у нас
на Дону, на Кубани и на Кавказе) - вещи очень вкусные и пита­
тельные. Я ем всегда весьма мало, а в этот день успел позавтра­
кать, и потому, только из вежливости, поклевывал вилкой старел­
ки . Но зато с истинным удовольствием любовался я на то, как, сидя
со мной рядом, ест хозяин. Так истово, неторопливо, много и вкус­
но едят только люди, знающие пробуждение до зари, тяжесть фи­
зической работы, не нагуляный, не подстрекнутый острыми при­
правами блажной аппетит, а ежедневный, к полудню, веселый не­
терпеливый голод, наконец, - люди, привыкшие ценить и уважать
заработанный в поте лица собственный хлеб. Так, я видел, и дав­
ным-давно, ели артели продольных пильщиков, плотников, камен­
щиков, рыбаков или дружная, многолюдная, прочная семья зажи­
точного мужика-патриарха, в тех редких уездных углах, где в пре­
жнее время крестьянин бьш не крепостным, а государственным .
-
Вот наше национальное, герцего винское блюдо, - сказал
хозяин, учтиво положив ложку, - так обедают у нас и богатые и
бедные. Впрочем , между теми и другими почти нет никакой разни­
цы. Страна наша вся бедна. Про нас так и говорят: в Герцеговине
только люди да камни . И правда, наш строительный камень идет
по железным дорогам и плывет по рекам, по каналам, по морю во
все южноевропейские государства.
-
Камни холодные, а люди теплые? - вставил я вопроси­
тельно .
Хозяин быстро повел на меня мгновенно заблестевшим черным
гл азом.
- А люди горячие, - поправил он гордо. - Нигде люди не
любят так страстно своей родины, как в горной, суровой и скудной
Герцеговине. У нас все за одного, один за всех. Если я по какому­
нибудь поводу (исключая, конечно, корысть) убью человека и если
об этом знает вся Герцеговина, то ни один человек не только не
донесет, но и во сне не проболтается и не вьщаст ни под пыткой, ни
под угрозой смерти.
Я чувствую, что говорю с настоящим пламенным поэтом своей
суровой страны, и думаю:
«Хозяин прав. Вероятно, в самом деле, любовь к своему племе­
ни, преданность ему обратно пропорциональны величине его тер­
ритории и численности населения. Вспомним гвериасов, Финлян­
дию, кавказские аулы, североамериканских краснокожих, Вандею,
387

А. И. Куприн
тяжбу Великого Новгорода с московскими царями, неугасимую
ревность о вере старообрядцев, героизм крошечной Фландрии ...»
- Вот я знаю, - продолжал хозяин, - что вы обожаете песни
западных славян вашего великого Пушкина. Я и сам говорю, что
песни эти прекрасны. Но таких песен есть еще сотни и тысячи в
легендарной рыцарской Герцеговине. Приезжайте к нам весною.
Вы будете любимым гостем в каждой куче (хате). Там вы вволю
наслушаетесь прекрасных преданий и старых, тысячелетних песен ...
Приносят поросенка, зажаренного звеньями на вертеле. Это -
праздничная дань гостям. Хозяин ест не так уже ск оро. А когда
разлили по стаканам черное вино, крепкий , рыжеватый босниец
тихо сказал:
- Чем ждать до весны, возьми свои гусли и спой что-нибудь
для гостей.
- Угодно? - спросил герцеговинец, поднимаясь.
Хозяин уходит на минутку и сейчас же возвращается. Бережно
несет он с собой диковинный громоздкий музыкальный инструмент,
описать который трудн овато . Это - как будто бы подобие вио­
лончели, но с прямым, как палка, грифом и всего об одной толстой
кишковой струне. В деке - круглый гитарный вырез, а сама дека
похожа на четырех- или пятигранный ящик красного дерева. Всего
неописуемее смычок . Деревянная дуга его горбата или, если хоти­
те, серповидна, а концы ее соединены тугой белой лентой из конс­
кого волоса. Это и есть пушкинские гусли: guzla Проспера Мери­
ме. Однако повсюду в Югославии этот инструмент зовется все-таки
гуслями .
Укрепив деку между коленями и низко склонив упорную курча­
вую голову к гуслям, хозяин заиграл суровый, тягучий, однообраз­
ный мотив . Три пальца его левой руки - безымянный, средний и
указательный - охватывали гриф. Он не скользил ими ни вверх,
ни вниз. Он только нажимал и оmускал пальцы и как будто терпе­
ливо, внимательно выжидал момент своего вступления.
Да, я уже слышал давно, лет двадцать пять назад, эту скудную,
уньmую, первобытную мелодию. Слышал в Полесье, в деревне Ка­
зимирке, на базаре от старого слепого лирника.
Ой, зашла заря, тай вечерняя,
Над Почаевом стала,
Ой, вышло вийско турецкое,
Як та черная хмара...
388

Очерки
Вдруг, поймав какой-то неведомый нам такт, герцеговинец
встряхнул головою и запел . Нет, гол ос его совсем не был похож
на стар ческий гнусавый и дрожащий голос полесского лирника.
Это были высокие и сильные звуки, похожие на белую сталь, так
наполнившие просторную столовую, что казалось , будто им тес­
но в ней.
Напев был самый примитивный, самый простейший, но из тех,
которые чрезвычайно трудно запоминаются, и слова казались со­
вершенно понятными . Старый гусляр жаловался на турецкое заси­
лие и на беспомощность угнетаемого народа.
- Что же богатая христианская Европа? - горестно взывает
гусляр . - Заснула она? Оглохла? Ослепла? Или она только при­
творяется спящей , глухой и слепою? Куда нам, сербам, деваться от
янычарского разбоя? Ой, пойдем мы, пойдем до Петрограда, до
великого русского царя Александра, расскажем ему, как турки нас
притесняют. Как наших жен они позорят, девушек и отроков про­
дают в гаремы, а юнаков в рабство продают на всех базарах" .
Окончив петь , герцеговинец сказал :
-
Эта песня еще молодая, ей всего пятьдесят - шестьдесят лет,
и в ней - сами вы слышали - почти свежая политика. Сл ожена
она не раньше как в начале семидесятых годов прошлого столетия,
перед русско-турецкой войной семьдесят седьмого - семьдесят
восьмого годов, даже до черняевских добровольцев . Гусляры у нас
всегда, с древнейших времен, во все годы турецкого ига, были хра­
нителями памяти доблестных борцов, возбудителями новых слав­
ных восстаний, живой бродячей пропагандой сербской свободы и
независимости .
Я слушаю внимательно, молчу и в душе рад экстазу хозяина.
Четко вспоминаю я в эту минуту пушкинского «Воеводу Милоша»
из песен западных славян:
Гусляры нас в глаза укоряют.
Долго ль нам мирволить янычарам?
Долго ль нам терпеть оплеухи?
Или вы уже не сербы - цыганы?
Или вы не мужчины - старухи?
Вы бросайте ваши белые дома,
Уходите в Велийское ущелье -
Там гроза готовится на турок.
389

А. И. Куприн
Там дружину свою собирает
Старый сербин, воевода Милош.
Что мне скажет нового славный герцеговинец?
Но он го ворит:
- Чем старше народная песня, тем она глубже и прекраснее.
Вот сейчас, если вам не скучно, я постараюсь передать ту очень
древнюю песню, которую я слышал от старого, слепого гусляра, а
тот - от своего столетнего деда.
И опять , после монотонной уньшой интродукции , он начинает
петь металлическим, жестким, прямым голосом, сотрясающим воз­
дух и нервы . Чувствуется, что никакая сила не заставит его теперь
прервать это героическое пение .
Но старинные ли речения, или сложность сюжета, или увлече­
ние певца, я не знаю, что бьшо причиной тому, что я почти ничего
не понял. Я в этом откровенно признался и попросил пересказать
мне текст медленно, без музыки.
Хозяин с готовностью согласился . Он терпели во, строка за стро­
кою, передавал содержание бьшины, мой друг, известный журна­
лист, переводил по-русски, я с нетерпением просил повторять для
меня не особенно ясные места. Работа эта мне не казалась удовлет­
ворительной. Очень охотно дал мне обещание мой друг журналист
записать в русском построчном переводе, со слов герцеговинца,
текст старой песни и прислать мне его в Париж . Но я уже говорил
раньше о том, что белградские журналисты так перегружены оче­
редной громадной работой, что им на частную переписку не оста­
ется времени. Поневоле мне приходится изложить эту песню кое­
как, в сыром, неприглаженном виде.
Здесь речь идет о сербском славном воеводе и его двух моло­
дых сыновьях , о его верной и храброй дружине и о мстительном
набеге на турецкий лагерь. Но не знаю, совсем ли точно я понял -
но в великое патриотическое дело как-то замешались <<Лукавые очи».
Не через них ли, через эти предательские очи, дознались турки о
потаенном замысле и приготовили сербам жестокую засаду. Одна­
ко не все знали «лукавые очи» . Бьшо им известно только то, что
пройдет воевода с двумя сыновьями по тем узким, круть1м тропин­
кам, на которые взбирались лишь орлы да горные сербы. А какими
обходными путями послал воевода свою смелую дружину в тьш
туркам - это черным очам бьшо неведомо.
390

Очер ки
Едва только взобрался воевода с сыновьями по отвесным кру­
тизнам на малую седл овину, как окружили их со всех сторон турки
и, как сербы яро ни противились, окрутили их веревками . Спраши­
вают:
- Хотите жизнь вашу сохранить - скажите, куда пошла обхо-
дом дружина.
Ничего не ответили сербы.
- Пытать будем! - пригрозили турки .
Молчат сербы, ни один не дрогнул.
Принялись тогда поганые мусульмане за младшего сына. Все
зубы повырывали ему клещами, отрубили сустав за суставом все
пальцы, все кости ему переломали. «Скажи нам, куда направилась
дружина?»
Молчит мальчик, даже не стонет, кровью горячею плюется, так
под пыткой и умирает.
Взялись за старшего сына. Палили ему смолою все тело; горя­
щей головней ослепили, жилы из него тянули. Ничего от него не
добились . Сказал он тихо: «Смилуйся над Сербией, Боже!» - и за­
катил свои соколиные очи.
Тогда турки к воеводе пристали:
- Видел, какая участь постигла твоих сыновей за упорство? Ты
сильнее их обоих, здоровее и крепче. Для тебя придумаем самые
лютые пытки. Говори, куда послал свою дружину.
Воевода ответил с презреньем:
-
Если я видел, как вы мучили моих сыновей и все же не про­
молвил ни слова, то неужели, думаете вы, что я за себя испугаюсь и
за свои страданья? А если уж так хотите знать, где моя дружина, то
поглядите с этого утеса вниз, в лощину. Поглядите, как ваш ла­
герь, подожженный, пьшает. Поглядите, как наступает снизу моя
беспощадная дружина. Не успеете вы и до ста досчитать, как по­
гибнете все до единого, и никому не будет спасенья.
Закричал турецкий бей проклятье, выстрелил в лоб воеводе из
пистоли, а снизу уже взбиралась сербская дружина. И правду ска­
зал воевода: никого из турок живыми не осталось. А те, что побе­
жали по горным сербским тропинкам, те нашли свою смерть в про­
пастях бездонных.
1928
391

А. И. Куприн
Р ЫЖИЕ, ГН ЕДЫЕ, СЕРЫ Е, ВОРОНЫЕ...
1
ИЛЬЯ БЫРД ИН
Он невысокого роста, но строен, прям и крепко сложен . Серые
глаза его посажены несколько близко к носу, но в них зоркость и
смелость. Движения точны и ги бки . Руки у него маленькие, но, даже
при обычном осторожном пожатии, чувствуется их тугая упругость,
сталь (вспомните толстовского троечника Балагу) .
Он прекрасный собеседник; рассказ его жив, быстр и в меру
насыщен содержанием. Только у русского, очень, совсем, насквозь
русского человека, говорящего о своем привычном и любимом деле,
можно заметить такую точность определений и чистоту языка, та­
кую сжатую свободу речи и легкую послушность необходимых слов.
Разговор с ним тем еще приятен, что он мало говорит о себе и со­
всем ничего о своих успехах на ипподроме; разве вытянешь из него
насилу-насилу" . Так, не от него , а из спортивного французского
журнала, из статьи Little Driver'a я узнал о замечательном рекорде
нашего славного наездника, который в продолжение одного бего­
вого дня взял в семи заездах семь первых призов. Явление почти
невозможное, особенно если вспомнить, что знаменитый француз­
ский жокей Парфреман, прозванный на пелюзе «le crocodile» за ту
неистовость, с которой он пожирал призы , пространство и своих
соперников, взял однажды только пять первых призов в шести днев­
ных скачках.
Благодаря этой-то личной скромности, рассказ наездника так
значителен и занимателен . Это история русского коневодства и
коннозаводства, это история русского рысака от старинных вели­
ких орловцев Сметанки и Барса до чистокровных и чистопород­
ных хреновских, наконец, до нынешней метизации голубой орлов­
ской крови с сухой и терпкой кровью американского рысака; это
история великих охотников рысистого бега.
Первый, кого вспоминает Николай Кузьмич, это московский
лошадиный барышник Илья Бырдин . Во времена Бырдина мой
наездник еще и не родился на свет Божий, а мне, пишущему эти
строки, было тогда лет пять-шесть не более, но имя Бырдина я ус­
пел удержать в своей московской памяти. Кроме торговли конями,
392

Очерки
Бырдин держал свой собственный завод и пускал лучших лошадок
на бега, не так ради денег, - призы тогда были игрушечные , - как
из честолюбия.
-
Москва, - говорит Николай Кузьмич, - увесистая Москва,
совсем особенный город. Даже не город, а отдельное ни на что не
похожее государство: путаное, смешное, причудливое, черт знает
какое широкое, иногда трогательное, иногда жестокое, но все-таки
великое! Все друг друга знали. Любого извозчика вы могли бы в
наше время спросить: кто первый в Москве по голосу и по красоте
служения протодьякон? Вам ответят без запинки, - Шаховцев. Кто
гл авный кулачный боец? - Никита Плешкин. - У кого лучшая
голубиная охота? - У Сережки Вязьмитинова в Малом Голутвен­
ном, что за Москвой-рекой. - В чьем трактире курить не дозволя­
ется и соловьи в клетках? - У Егорова в Охотном. - Чей церков­
ный хор поет умилительнее прочих? - Хор Сахарова. - У кого
самые вкусные расстегаи? - Ну, конечно, у Тестова, а калачи - у
Филиппова. - Кто первый мастер устраивать народные гулянья,
балаганы на Девичьем, фейерверки и ледяные горы? - Обязатель­
но Сергей Шмелев. Так и Бырдина знала вся Москва, как непре­
восходимого ценителя и знатока лошадей.
Николай Кузьмич говорит, что его он не застал, но много ему о
Бырдине рассказывал Алексей Федорович Шереметев, бывший
лейб-гусар, промотавший очень много состояний, отличный ска­
кун в стипль-чезе и на гиппических конкурсах, а на старости лет
предавшийся целиком беговой охоте.
Бырдиы бьш старообрядец, ходил в поддевке, сапоги бутылка­
ми, волосы острижены под горшок. Ни для кого не менял своей
манеры. Надо сказать, что в те времена рысистой лошадью начали
заниматься даже и большие господа. После братьев Орловых бьш
какой-то перерыв. А потом снова заинтересовались . Что-то вроде
патриотизма бьшо , или случайная мода подошла .
Тогда только что заводил беговую конюшню молодой граф
Воронцов. Бега в ту пору бьши, извините за выражение, примитив­
ные. Происходили они не на Ходынке, а на Пресне, на пресненских
прудах, что против Зоологического сада. Не бьшо тогда ни сулков,
ни американок, ни обер-чеков, ни бандажей, ни наглазников; ле­
том гонялись на дрожках, зимою на легоньких санках.
Вот граф Воронцов возьми и влюбись в одного бырдинского
жеребенка-трехлетка. Пристал к Бырдину без короткого - продай
да продай. Давал две тысячи; по тому наивному и первобытному
393

А. И. Куприн
времени - сумма огромная . Бырдин - нет. Граф разгорячился:
десять тысяч. - Нет! Рассердился гр аф: - Сам назначай цену. От­
вечаю . - Тогда этот упорный козел, Бырдин , говорит ему спокой­
но и, - как всем он всегда говорил, - говорит по-московски, на
<<ТЫ»:
- Видишь ли, граф: ты и молод, ты и красив, и многим взыс­
кан от Бога, и государь к тебе ласков, и богат чрезвычайно, и жен­
щинами любим. На кой ляд тебе мой жеребенок? Ведь это каприз у
тебя, не больше? А для меня эта лошадка - моя последняя, единая
радость. Давай , брат, разойдемся лучше по-хорошему и останемся
приятелями. Жеребенка же не продам.
И граф понял, укоротился. Потом друзьями стали. Много Быр­
дин ему дельными советами помог по устройству завода.
И еще: по рассказу А. Ф. Шереметева, замечательно принял
Бырдин на своем заводе государя императора Александра Второ­
го . Царь любил лошадей и знал в них толк. Но все-таки как люби­
тель, как, извините за выражение, дилетант, он предпочитал серых
в яблоках . Самая нарядная, но и самая ненадежная масть. В гнедых
и рыжих надо верить. Не скажу дурного слова и про вороных. Толь­
ко без нужды горячи и скоро взмьmиваются. Относится это отчас­
ти и к караковым и к игреневым.
Царю рассказали про Бырдина. Он заинтересовался. Обещал
приехать поглядеть бырдинскую конюшню, которая помещалась
тут же, на Пресне, вблизи бегового круга. И в самом деле приехал.
Тогда еще цари держали твердо свое обещание, кому бы оно ни
бьmо дадено. И приехал не один, а втроем: с государыней императ­
рицей и с молодым наследником-цесаревичем. Три кресла бьmи
особам приготовлены: красный рытый бархат, а ножки в антонов­
ской позолоте, чистого листового золота. Потом эти кресла так и
остались Бырдину на память; только он к ним на спинках укрепил
золотые дощечки с именными надписями. И уж , понятно, никому
на эти кресла садиться не дозволял и сам не садился.
Встретил он царскую фамилию в воротах , обнажив лысую го­
лову. Поклонился исто во, по-прежнему, глубоким русским покло­
ном, коснувшись пальцами земли.
Государь ему говорит:
- Здравствуй, Бырдин .
Тот отвечает:
- Будь здоров и благополучен, царь великой России, со своей
царской семьей и с твоими благими помыслами. Чаю, лошадок моих
394

Очерки
приехал посмотреть? Сделай милость. Вот тут удобнее присесть.
Как прикажешь, батюшка, с фасоном лошадей выводить или без
фасона?
Села фамилия . Государь улыбается . Красавец он был необык­
новенный! Говорит:
-
Ну уж, Бырдин, это твоя воля. Тебе виднее. Давай хоть с фа-
соном.
-
Слушаю, отец наш.
Легонько плеснул ладошками: «Выводи!»
Выводка - штука всегда серьезная. Нечего говорить, бырдин­
ские конюха немножко подготовились . Раскрьmись сразу все ко­
нюшенные двери . Ведут конюхи лошадей, все по паре. Пара серых ,
пара вороных, пара золотых, пара рыжих, пара розовых, пара со­
ловых. Пляшут кони, чувствуют на себе взгляд знатоков. И коню­
хи, как на подбор: красные шелковые рубахи, шляпы с павлиньими
перьями, бархатные черные штаны, сапоги лакированные. Коней
едва сдерживают на развязках. А Бырдин только слегка ручкой
помахивает: «Легше! полегше!»
Дело бьmо н а масленой неделе. Значит, представьте себе: мас­
леница и Москва! Небо ярко-синее, облака мчатся, как лебеди, сол­
нце палит, точно летом, снег - цвета халвы ореховой, со всех семи
холмов московских бегут-бегут веселые, говорливые ручьи; следя­
ных сосулек на карнизах звонко каплет талая капель, будто много­
цветные бриллианты падают, воробьи кричат так, что нет мочи;
блинами по всему городу пахнет, воздушные шары гроздьями ка­
чаются на нитках, все блестит, сверкает, сияет , весной с юга тянет!"
Какова рамка-то для такой картинки , как царская выводка лоша­
дей? Красота!
Очень царь бьm доволен . Не успевал хвалить лошадок бырдин­
ских. Сказал адъютанту: «Запиши : Бырдину из моего кабинета зо­
лотые часы с вензелем».
Бырдин же бьш мужичонко не без лукавства. Надо сказать, что
в Москве он только прижился, а сам был ярославец. Ярославцы,
вы сами знаете, - русские американцы. Очень они простосердеч­
ны . Однако про их простоту недаром сложилась поговорка: ярос­
лавская простота, что мордовский лапоть - о восьми концах . Он
вдруг и говорит государю:
-
Батюшка царь, знаю, что ты, подобно солнцу, всем даришь
радость, и тепло, и свет, и негоже твоим подданным делать тебе
подарки. Однако позволь, император, заплатить тебе маленький
должок.
14 1087
395

А. И. Куприн
Государь удивился:
- Что ты, Бырдин, за пустяки говоришь?
- Оно, конечно, пустяки, батюшка, а вот отменил ты крепост-
ное право. Освободились мы, русские мужики , и многие в люди
вышли , слава тебе Господи. Сам ты изволил мою конюшенку по­
хвалить . Уж позволь , государь, привести тебе в Питер трех серень­
ких лошадок?
Император позволил . И правда, доставили бырдинские молод­
цы в государеву конюшню тройку отменных серых жеребцов.
11
ВЕЛ ИКИ Й РАЗ МАХ
- После бырдинских, извините за выражение, мифологических
времен , - так продолжает беседу Н. К. Черкасов, - пошло вско­
ре рысистое русское дело вперед огромными шагами, точно наде­
ло семимильные сапоги-скор оходы . Строже стал учет резвости ,
дойдя от четверти секунды до десятых долей. Беговые дорожки ста­
новились с каждым годом все точнее и ровнее. В Москве бега с
Пресни перешли на Ходынское поле; в Петербурге - с Невы на
Семеновский плац. Беговые дрожки и санки отошли в область пре­
даний. При мне уже на дрожках ездили только приказчики хлебо­
робных губерний, а на легоньких санках - извозчики да купечес­
кие сынки в Коломне и Серпухове. Установился для состязаний тип
американской двухколески, на высоком и низком ходу, с крошеч­
ным сиденьем-блюдечком, с цепью стальных шариков в колесной
втулке для легкости вращения, как у велосипедистов, с гуттаперче­
выми шинами. В такой американке всякий лишний вес расчетливо
удален прочь, и эту двухколесочку свободно может катить по бего­
вой дорожке веселый семилетний карапуз . Дуговая запряжка и че­
тыре колеса остались на бегах только так, в виде поблажки , в пос­
ледних заездах, для городских экипажей .
Появились на русских ипподромах наездники-американцы .
Высокая марка! Они нашим отечественным русопетам сначала мог­
ли пятьдесят очков вперед давать. Заметьте, нарочно уп ираю на
сл ове «сначала» . Американцы, зорко приглядевшись к русскому
рысаку и русскому наезднику, высказали о них хотя и суровое, но
все-таки очень лестное мнение.
«Если б у нас в Америке, - говорили они, - выработался та­
кой драгоценный беговой материал, как ваш орловский рысак, то
396

Очерки
мы давно уже показали бы миру настоящие чудеса во всех рекор­
дах. И наездники русские, в большинстве превосходные, замеча­
тельные наездники . У них и любовь к делу, и физическая сила, и
чуткая гибкость рук, и несравненный глазомер, и удаль, и находчи­
вость, и зоркость, и понимание лошади. Но, к сожалению, обоим -
и коню, и ездоку - не хватает одного пустяка: той тренировки,
какая в Америке уже ведется десятилетиями» .
Лошадь требует постоянной работы над нею, работы терпели­
вой, настойчивой , планомерной и стр огой . Все ее усилия в беге дол­
жны быть механически направлены к трем практическим целям :
быстроте, выносливости и долгому дыханию. Красота на заднем
пл ане.
В самом деле, поглядите на чистокровного и чистопородного
орловца. Что ж говорить, писаный красавец! Рост огромный, сам
серый в темных яблоках , голова - загляденье, глаз огненный, бе­
лый хвост до земли. - Словом, картина, пряник! А как он бежит!
Шея круто собрана, передние ноги на ходу он выбрасывает круто
вверх, чуть не до морды, да еще вышвыривает их от колен в бока.
Жирные мяса трясутся, селезенка екает, снежные комья так и брыз­
жут в стороны. Восторг!
Но, однако, шея, собранная колесом, мешает воздуху свободно
проходить в легкие . Вычурное выбрасывание ног вверх и в сторо­
ны заставляет лошадь тратить силу и энергию на ненужные, непро­
изводительные усилия. Трясущиеся мяса заместо мускулов - толь­
ко лишнее бремя...
Поглядите теперь , как бежит лошадь с американским тренин­
гом. Первое, что поражает, - это необычайная легкость ее хода.
Спина прямая, шея и голова вытянуты почти горизонтально. Вам
кажется, что копытом она как будто не опирается на землю, а лишь
отталкивается от нее. Издали какая-то козлиная или собачья рысь ,
и гл авное, - совсем неторопливая, а между тем , с каждым этим
непринужденным посылом ноги вперед, американец пожирает са­
жени и свободно обходит племенного топочущего орловца, несмот­
ря на то что , глядя со стороны, орловец - весь полет, стремленье,
буря! ..
И наружность у американца неважная. Как быклячеват он, реб­
ра можно все пересчитать, но когда увидишь под тонкой кожей
стал ьные рычаги его плечей и выпуклые длинные мускулы ног и
все это сухое тело-машину, в которой нет ни капли жира, - тогда
поймешь, что в лошади, кроме лубочной красоты, может быть и
красота, восхищающая сердце истинного спортсмена.
14*
397

А. И. Куприн
То же и о наездниках. Наездник должен - не только лошадь,
но и себя самого держать в постоянной тренировке. Вот, напри­
мер: в Москве бьшо несколько толстозадых наездников, которые,
кроме того , одевались в очень тяжелые путаные одежды . Им, види­
те ли, казалось , что вес важен только для скаковой лошади и что
для беговой - разница в весе - пустяки. Нет, настоящий наездник
никогда не должен забывать , что каждый сброшенный с его веса
фунт - это прибавка одной десятой секунды к резвости в резуль­
тате.
Еще : настоящий наездник, подготовляя лошадь к бегу, никогда
не позволит себе лености, небрежности, пропуска времени и надеж­
ды на это дурацкое русское «авось», или «а вдруг», вместо спокой­
ной и надежной уверенности в том, что он и лошадь вполне готовы
к состязанию.
И еще: выезжать на беговую дорожку никогда не следует пья­
ным или выпивши . Тут дело не во вреде для зд оровья, а в том, что
под влиянием вина, хотя бы у тебя и бьша голова ясной, ты все­
таки мозгом и нервами совсем не тот человек, который вел подго­
товительную работу с лошадью. Пусть ни один человек на иппод­
роме - если ты крепок - не заметит твоего состояния. Лошадь
непременно заметит! Они в привычках не только постоянны, но и
упрямы, и перемены в руках, в посылке, в голосе и в запахе не лю­
бят. И они нервнее любой драматической актрисы.
Пить? " Отчего же не выпить при подходящем времени и ком­
пании? Иной американский наездник за дружеской беседой, без
всякого принуждения, не торопясь, высосет бутьшку доброго Мар­
телевского коньяку VVSOP, и ничего с ним худого не станется.
Тоже вот жокеи: как они перед большими скачками спускают
килограмма два с себя веса? Заберутся в так называемые римские
бани, где градусов 60 жара по Реомюру, и потеют. А что бы про­
цесс потения шел быстрее, им подают шампанское во льду, а они
его дуют без зазрения совести. Какие сердца надо иметь лошади­
ные! Но и у тех, и у других - закон: на ипподром выезжать - как
стеклышко. Да вот вам пример: в конюшне Лазаревой бьш негр
Ганнибал . Чудесный жокей, прямо сказать - волшебный. Однако
глотнул он перед стартом в буфете какого-то крепчайшего соста­
ва - так лошадь еще до скачки его с себя сбросила и все ему лицо
ногами растоптала. Кончилась в миг один его карьера, и остался
человек навеки уродом.
Помнить должен еще наездник, что лошадь гораздо щедрее, чем
человек, одарена инстинктом и физическими чувствами . Правда,
398

Очерки
человек ее часто превосходит зрением, иногда и рассудком. Но слы­
шит лошадь лучше кошки, обоняет тоньше собаки, к ходу времени
и к переменам погоды она чувствительна не хуже петуха; в памяти
мест, событий и впечатлений нет ей равного на земле животного,
чувством темпа она обладает в такой же степени, как цирковой
жонглер или первоклассная балерина. Кроме того , она еще нервна,
мнительна и пуглива, но при хорошем воспитании и уходе она мо­
жет сделаться и бесконечно доверчивой, и бесстрашной, и логич­
ной. И надо дельному наезднику не забывать и того , что лошади , в
сущности, совсем не свойственна рысь. Натуральные ее аллюры -
шаг и галоп; недаром у нее задние ноги гораздо длиннее передних
(как и у зайца, например; тот даже и шага не признает) . Лошади
зд оровой, молодой, с добрым характером, внимательно обученной
и вдобавок находящейся в хороших руках -не только в охоту, но
и в наслаждение бежать рысью со скоростью - верста в две мину­
ты . Однако есть моменты , когда хороший рысак , вопреки даже ис­
креннему желанию и полному старанию бежать рысью, невольно
стремится перейти в галоп, который был так свойствен его прапра­
щурам в случае соперничества или опасности. Это бывает, напри­
мер, тогда, когда рядом с ним, голова в голову, ноздря в ноздрю,
бежит равный по силам противник, с настойчивой мыслью обо­
гнать. Тогда от страстного , благородного соревнования лошадь -
увы ! - мгновенно забывает о тщательном воспитании в чинной
рыси , перестает слушаться вожжей, а в результате - пять сбоев в
галоп, а там и проскачка.
Но бывает и обратное.
·
Встречаются лошади, прекрасные по
своим рысистым качествам, но, как говорится , «без сердца».
Они способны честно и старательно бежать с той предельной
резвостью, какую от нее требуют и какую она в силах дать . Но все
это только до борьбы. Едва начинает к такой лошади приближать­
ся соперник , она уже волнуется и сдает, а когда противник вырав­
нивается голова в гол ову, она бросает борьбу совсем. Таким рыса­
ком «без сердца» бьш , например, знаменитый Крепыш. Это бьш у
него , кажется, единственный порок, не считая того, что он был не­
сколько узкой лошадью, не широк в ребрах, да, впрочем, и бабка
была у него не надежна.
От множества причин еще может зависеть неуспех бега: лоша­
ди нездоровилось, а этого не успели доглядеть, проснулась в дур­
ном настроении духа, видела, может быть , дурной сон, плохо кова­
на и так далее ". Кроме того, ее чертовская память ! На беговой до-
399

А. И . Куприн
рожке ей памятны все места, где она раньше засбоила, или бьша
обойдена, или испугалась хотя бы занесенной ветром афишки , или
бьша приведена в порядок хлыстом. А во всех перечисленных слу­
чаях, так же как и во многих других, только талант наездника спа­
сет положение. Хороший наездник умеет все чувствовать вместе и
одновременно с лошадью . По косящему назад глазу, по насторо­
женно задвигавшимся ушам и еще по какой-то необъяснимой ду­
шевной связи с лошадью он чувствует ее волнение, упрямство, не­
уверенность , замешательство. У него есть много способов выпра­
вить и успокоить лошадь , и самый сильный на них тот, которого
не передать словами: если хотите - это гипноз, напряженная пере­
дача своей воли воле нервного и чуткого животного. Это умеют
делать наездники, либо родившиеся на свет Божий с призванием
наездника, либо прошедшие длинный терпеливый искус.
-
Мы, русские, - говорит Черкасов, - невольно должны бьши
учиться у американцев, а кто не хотел учиться, тот все-таки подтя­
гивался. Я с гордостью говорю, что моим учителем был Вильям
Кэйтон, воистину король рысистого спорта... впрочем, они все трое
были несравненные наездники . И папаша Франк Кэйтон, и сыно­
вья Самуэль и Вильям. Другие англичане: Женька Реймер и Стар­
Чугунная Голова бьши сортом куда пониже. Им и до русских бьшо
не дотянуться, до Константинова, Кузнецова, Иноземцева, Силки­
на, Барышникова, Иосифа Линевича, Фина, Ситникова, ну, да и о
себе позволю сказать в конце поминания ...
Так вот, я и говорю, что для русского рысистого дела наступил
какой-то пышный - извините за выражение - Ренессанс. Новые
лошадиные крови, новый прием тренировки, новые рекорды, но­
вые наездники. Конюшни строились с большой роскошью. Денег
не жалели . Какие славные имена рождались и блистали на иппод­
ромах". Могучий, Ирис, Прости, Питомец, Пьшюга, Сетный, Кре­
пыш". Зайсан , Летун, Лель, Плутарх, Лаковый, Варвар, Лакомый
Кусочек, Боярышня ". не перечислишь.
А владельцы! Воронцов, кн. Вяземский, Ознобишин, Неандер,
Коноплин, Телегин, Мамонтов, Красовский, Лежнев, Богданов".
Вот о Телегине могу говорить без конца. Онбьш нетолько стра­
стный любитель и величайший знаток лошадей. - Нет, он свою
охотничью забаву соединял с пользой и славой России ...
Об этом замечательном человеке Черкасов действительно рас­
сказывает с увлечением и почти благоговейно. Да и трудно бьшо
бы найти во всей истории русского рысистого спорта другую фи-
400

Очерки
гуру охотника, коннозаводчика и лошадиного знатока, хотя бы
издали похожую на облик Николая Васильевича.
Если кто полюбит по-настоящему наше конское дело, то уж
это - навсегда, на веки веков. Отстать нельзя. Можно бросить вино,
табак, азартную игру; женщины от тебя сами рано или поздно от­
вернутся. Но истинного любителя - прекрасный вид лошади, ее
могучее ржание, ее стремительный бег, ее чистое дыхание, ее бод­
рый запах - будут волновать и тревожить неизменно до глубокой
старости , до самой смерти , и я даже полагаю, что и после нее.
111
МОГУЧИЙ
Николай Васильевич с детства жил около лошадей. У отца его,
отставного ротмистра, был свой завод в Курской губернии. Не
очень большой, но заботливо поставленный.
Расширить дело старик Телегин не мог. Богаты Телегины бьши
только древними дворянскими предками; да, может быть, и не хва­
тало энергии в возрасте преклонном .
Молодой Телегин с юности предался страсти к лошадям, и глаз
на них природа ему оmустила самый проницательный, так же как
и тонкое понимание лошадиной души и характера. Вы скажете: это
не мудрено приобрести, живучи на конском заводе? Нет, уменье
вникать в лошадь - это особый дар, который дается при рожде­
нии самой судьбою, подобно дару музыки, живописи и физической
силы. Да вот вам пример: родной брат Николая Васильевича, тот
знал хорошо лошадь; понимал и любил ее и даже считался недур­
ным спортсменом, но не было в нем этого горящего восторга, это­
го насквозь видящего взора на лошадь, этой твердой и растяжи­
мой воли, как у брата.
Николай Васильевич по строению ума и по настойчивости мог
бы сделать себе большую карьеру в любой отрасли: легко бы мог
стать доктором, адвокатом, инженером или пойти по дипломати­
ческой части . Однако лошадь взяла верх. И прекрасно сделали:
молодой Телегин, что послушался своего призвания, а отец, что не
противился душевному влечению сы на, и вскоре старик, хотя и не
без некоторого возмущения, должен был сознаться, что молодой
отпрыск пойдет далее старой ветви.
Надо сказать , что ихний завод вел гл авным образом серую
масть. Не знаю, бьmо ли это пристрастие наследием от предков ,
401

А . И. Куприн
или старый Телегин, будучи гвардейским кавалеристом, служил в
полку, ездящем на серых конях, но он от этой любимой масти не
отступал .
Конечно, серые кони очень хороши , когда выступает целый эс­
кадрон этих красавцев, под всадниками в полной парадной форме,
с трубачами впереди. Сл ова нет, очень нарядны они и в городской
шикарной упряжке, при голубой, ск ажем, сбруе. Но скаковые и
беговые знатоки этой горячей масти не очень доверяют. Впрочем,
насчет мастей есть у арабов очень недурная сказочка. Да верить ли
ей?
Два араба, отец и сын, наделали каких-то бед во враждебном
племени и должны бьши спасаться как можно скорее. Поехали они.
Сын был совсем молодой. Не трус, однако, от непривычки к по­
добным переделкам невольно волновался и торопил лошадь . Отец
ему говорит: «Не спеши, береги коня. Придержи его . Будет пого­
НЯ>> .
Через некоторое время и правда послышался сзади конский
топот, видна стала пьшь. Сын загорячился, а отец ему:
-Не бойся понапрасну. Обернись назад. Не увидишь ли, ка-
кой масти лошади?
Сын поглядел и говорит:
-Серые.
- Ладно, натяни поводья. Серые скоро пристанут.
Скачут дальше. Через небольшое время отрок снова тревожится:
-
О, отец! Слышится мне погоня уже гораздо ближе.
-
Будь спокоен . Погляди назад. Какие?
-
Караковые, отец мой!
-
Не торопись. Этим - не догнать. Отдай лишь чуть-чуть по-
вода.
И в третий раз сын восклицает:
-
Отец! Отец! Погоня близка. Вижу уже и лица всадников ...
-Масть?
-Вороная .
- Еще не время. Надо беречь коней до последней минуты . От-
пусти поводья, но держи крепко.
Наконец, топот стал слышен уже настолько близко , что сам
эфенди оборотился.
-
Вижу, - сказал он, - рыжих и гнедых. Это настоящие ло­
шади . Дай коню шпоры, сын мой, и - Аллах акбар! Бог велик!
Сам старший Телегин в тедни уже не мог отдавать всего своего
времени и всех забот заводу, ибо от паралича отнялась у него вся
402

Очерки
правая половина тела . Передвигался он с великим трудом, не вы­
пуская из здоровой руки костьшя, а больше его возили в легонькой
колясочке. Сидя в этой-то коляске, он все-таки каждый день смот­
рел из окна на проводку и проминку и, как что бывало не по нем,
стучал костылем о пол.
Вот как-то раз он и дознал, что в Орловской губернии, на заво­
де у Потебни, продаются отличные жеребцы на племя. Не то чтобы
призовики, но высоких кровей; есть и молодые. И вовсе не дорого.
Ликвидирует хозяин дело.
Позвал он сына.
- Ну, Николай, тебе уже девятнадцать лет стукнуло. В лоша­
дях ты толк мало-мало знаешь . Теперь те бе пришло время оправ­
дать себя. Надо нам на заводе кровь подновить . Поезжай к Потеб­
не за жеребцом . Смотри, вся будущность телегинского завода в
твоих руках . Эх, жаль, что сам не могу поехать с тобой, обезножел .
Но тебе верю. Полагаюсь не так на твои знания, как на твое серд­
це. Ступай. Вот деньги. Особенно-то не скупись, если приметишь
что ладное.
Отправился Николай Васильевич. Приехал на завод. Хозяин
знал его по отцу, встретил радушно, все честь честью.
На другой день стали молодому Телегину выводку показывать .
Удивительные лошади. Статьи и высококровность первейшие. Но
вот вывели одного вороного, чуть караковенького жеребчика, так
лет пяти-шести. Тут у Телегина и сердце зашлось . Ничего подобно­
го он не только наяву, но и во сне не видел. Совершенная красота!
Просто сказать: влюбился он в эту лошадь с первого мгновения, с
первого взгляда, так же как вот юноша вдруг влюбляется в девуш­
ку.
Много их, прекрасных девиц, на виду: пятьдесят, сто ". А сто
первая уж так мила, что за нее жизнь отдать - одно удовольствие.
Однако и признака не показал своего восторга, потому что в
лошадином, охотничьем деле простота - качество совсем никуда
не годное. Интересовался Николай Васильевич больше как будто
серыми. Это , впрочем, никого не удивляло: всем бьшо известно,
что хотя на телегинском заводе немало хороших лошадей всяких
других мастей, но главное предпочтение отдается серым.
Когда же Потебня стал расхваливать своего вороного жереб­
чика, то Телегин изображал на лице полное равнодушие. Говорил
что-то сомнительное о почке, о ганашах, о путовом суставе".
Потебня думал про себя: «Молод еще, неую>.
403

А. И. Куприн
Но врезался вороной жеребчик до того в воображение Нико­
лая Васильевича, что тот и сон и аппетит потерял . Купить? А что
отец скажет? Нарочно затянул срок отъезда. Каждый день ходил
смотреть проводку, проминку, прикидку; нарочно, чтобы еще хоть
глазком на своего возлюбленного взглянуть .
Под конец решился: что бы там со мной ни сталось - куплю
жеребца. Хуже смерти на свете ничего не может случиться.
«Да ведь и не съест же меня отец?»
Отчаянный он вырос юноша, дерзновенный. Характер-то у ста­
рика Телегина - ого-го!
Однако пора же бьшо и собираться домой . Хорош гость в гос­
тинку - есть такая неглупая пословица. Телегин сказал хозяину:
- Присмотрел я у вас двух, трех лошадок. Но без отца не смею
решиться, боюсь маху дать. Вот отдам подробный отчет папаше, а
уж там, как ему заблагорассудится, так, значит, и будет.
Потом, как будто вскользь :
- Вороного вашего жеребчика я бы, пожалуй, у вас купил . Не
для завода, - вы сами знаете, что папа больше серыми интересует­
ся - а, признаться, для самого себя , для собственной забавы. Кра­
сив он в одиночной запряжке будет. Если сходно, я сейчас бы и
вьшожил наличными .
Но Потебня в лошадях тоже бьш великий дока. Стали они ла­
диться. Телегин, хотя и мальчик почти что , но торгуется кремнем .
Кончилось тем , что отдал Николай Васильевич все деньги, ко­
торые ему ассигновал отец, да еще остался должен полторы тыся­
чи. Известно: раз отчаянный человек закутил вовсю, то ему уж би­
той посуды не считать. Да и за такую плату никогда не отдал бы
Потебня жеребца, если бы не крайность: сын у него служил лейб­
гвардии в гусарском полку, самом дорогом из всей гвардии. Дело
молодое, зарвался: промотал кучу денег, влез в векселя, пришлось
так, ·что только три выхода: либо выходи из полка, либо пулю в
лоб, либо расплачивайся. Потебня считал, что почти даром воро­
ного отдал.
Во всю дорогу, когда везли и вели лошадь, Телегин от нее не
отходил. На конюхов не полагался. Да и не мог вдосталь нады­
шаться на свое сокровище.
Домой пришли к вечеру. Николай нарочно растянул время до
сумерек . Да еще провел лошадь по задам, огородами, да по-за са­
раями. Все опасался: не ровен час, отец из окна выглянет.
Пришел к отцу, поздоровался.
404

Очерки
-Привел?
-
Привел, папа.
- Ладно. Завтра утром пусть выведут. Спокойной ночи.
Ну, какая там «спокойная ночь», когда сердце бьется, как ове­
чий хвост.
Настало и утро. Старик велел себя снести на крьшьцо, чтобы
лучше видеть . Уселся, подбородком на костьшь оперся . Сын ря­
дом.
Вывели вороного жеребца. Старик от гнева и изумления снача­
ла онемел, никак не мог раздохнуться. Кровь ему в голову броси­
лась, и глаза наружу вьшезли. Потом прохрипел через силу:
- Это что же за чучело, вороное? Откуда? Из погребальной
процессии, что ли?
- Тот самый жеребец, которого я купил у Потебни. Погляди­
те , статьи-то какие.
-
Я же тебе приказывал серого ! Как ты посмел меня ослушать­
ся?
- Да ведь, папа, лучше этой лошади на всем свете нет" . Погля­
дите статьи.
Тут старик вовсе взбесился. Метнул в Николая Васильевича
костьшем, на манер как Грозный Иоанн в своего сына. Попасть-то
он попал, но, слава Богу, костьшь бьш без острого наконечника, а
удар старческий, слабый.
-
И не смей мне никогда на глаза показываться! А этого тра­
урного урода татарам на махан велю продать.
Однако недолго оставался Николай Васильевич в немилости.
Старик отходчив бьш. Посьшает наконец за сыном. Тот пришел,
глаза долу, знает, что глубоко папеньку обидел .
-
Становись, бунтовщик, на колени! Проси прощенья!
Тот опустился перед стариком на колени.
- Прости , - говорит, - дорогой папочка. Как увидел я этого
жеребца, так сразу с ума сошел . Главное, статьи ".
Тогда обнял старый Телегин сына за голову, притянул к себе,
поцеловал в лоб.
-
И ты меня прости. Ладно уж , признаюсь тебе, что на твоем
месте и я бы не утерпел, нарушил бы родительскую волю, хотя ска­
жу тебе, что дедушка твой раз в десять бьш меня покруче и на руку
совсем не легок. Я вот все это время на вороного любовался, и с
каждым днем он мне все больше и больше нравился. Правда твоя -
статьи! Во многих, многих лошадях я Сметанкины черты подмечал
405

А. И. Куприн
и угадывал, а это - точно родной сын Сметанки. Небось должен
остался? Потебня ведь знаток.
- Полторы, папа.
- Дешевле пареной репы . Ну, вот: чтобы свою грубость загла-
дить , дарю тебе эту лошадь, и будешь ты вместо меня всем заводом
заведовать . Вижу я, вижу, что ты вознесешь высоко нашу беговую
фамилию.
Жеребец же этот был не кто иной, как знаменитый Могу чий.
Ну-ка, подите, спросите о нем старинных завсегдатаев . При одном
имени прослезятся. От него-то и пошел знаменитый телегинский
завод. Какие лошади: Ирис, Варвар, Метеор, Тальони! И ведь до­
жил, дожил-таки старик Телегин до той поры, когда слава о теле­
гинских лошадях пошла по всей России.
Когда старый Телегин скончался, то разделился Николай Ва­
сильевич полюбовно с братом. Себе оставил завод, брату - день­
ги , дома, землю. Сам жил большею частью при заводе, а брату в
стол ицы, ради спортивного дела, посылал молодых жеребят и ма­
ток".
Повел после смерти отца Николай Васильевич свое заводское и
беговое дело на широкую ногу. Блестяще его поставил. Конюхи
про него говорили : «Не иначе, как он сл ово знает» . Знать-то он
знал, и вовсе не рыбье или воробьиное сл ово, а для него , как в от­
крытой книге, была понятна каждая капля крови в жилах каждой
лошади . Уж он, как мудрец, как профессор, знал до тонкости , ка­
кую каплю с какой соединить для получения великолепной бего­
вой лошади . И нельзя сказать, - как говорили иные завистники, -
что ему «везло». Нет! Только труд и знание, опыт, любовь к делу."
Ну и дар, понятно.
IV
КРУТОЙ ХАРАКТ ЕР
Другие коннозаводчики и владельцы обычно докладывали круп­
но, а то прогорали . А вот Телегин на одних призах себе крупное
состояние сделал. Лошадей своих Телегин не любил продавать. «Ну
зачем я продам лошадь , если мне ее жалко. Как расстанешься, если
я ее еще как утр обного жеребенка любил? Это - как матери от­
дать одного из сыновей в солдаты. Какого отдашь? И Сенюшку
жалко, и Колюшка мил , и Петенька больно утешен . А мне зачем?
406

Очер ки
Слава Богу, одет, обут, сыт. Двух обедов не съем, двух штанов на
себя не натяну>>. И очень часто из этой ревнивой жалости отказы­
вал он очень выгодным покупателям. А давали ему иногда за жере­
бенка-двухлетку до сорока тысяч тогдашними, золотыми российс­
кими рублями, - целую гору! За лошадьми с кровью Могучего
тогда все владельцы конюшен и коннозаводчики гонялись напере­
гонку. И надо сказать, все его потомство было резво и красиво до
умопомрачения.
Был раз такой случай : поставила на Московском ипподроме
его лошадка, всем известная рыже-золотая Искра, всероссийский
рекорд, 2 м. 7 1/2 секунд, побивший старый рекорд на целую секун­
ду с четвертью. Не только Николай Васильевич бьm доволен - всем
коренным москвичам ЭJ;О бьmо праздником. Редко, когда любили
знатоки лошадь так нежно и привязчиво, как любила Москва кра­
савицу Искру. Ведь вся ее блестящая карьера прошла на Ходынс­
ком поле. И не так за красоту ее обожали , и не за постоянные успе­
хи, как за неизъяснимую прелесть ее наружности, бега и характера,
подобно тому как обожали и коноплинскую лошадь Прости .
Верите ли, - никогда она не нуждалась ни в посьmе, ни в хлы­
сте. То, что могла она сдел ать, она радостно и усердно делала в
полную меру своих сил, без всяких капризов или фантазии.
Право: ехать на ней бьmо как-то даже жалко. Так казалось, буд­
то ты , большой, тяжелый, неуклюжий, едешь на изящном , легком,
умном человеке.
Именно такое чувство испытывают русские, когда впервые едут
на японце-рикше. И кротость этой чудесной лошадки была какая­
то женская или детская, во всяком случае, человеческая.
Вот таков же бьm , говорят, знаменитый французский стипль­
чезный крэк Heros ХП... Жокей Митчель за всю долгую жизнь этой
лошади ни разу не коснулся ее хлыстом. А ведь препятствия в
Auteuil - вторые после Ливерпульских по серьезности и опаснос­
ти.
И вот, после того как наездник, ехавший на Искре, уже вернул­
ся с весов, а победительницу, надевши на нее попонку, проважива­
ли после усиленного бега, взошел Николай Васильевич в членскую
беседку. Навстречу ему приветствия, поздравления, протянутые
бокалы с шампанским .
Тут же один из видных членов возьми и брякни сл овечко не­
впопад. Ведь знал же он резкий характер Телегина!
Бьт это Брежнев. В лошадином деле считался он вроде как не у
шубы рукав или, иначе, пришей кобьmе хвост. Но по натуре бьm
407

А. И. Куприн
он красив, беззастенчив, а с женщинами даже нагл. Женившись на
очень богатой купеческой вдове, выбрался он из ничтожества в се­
мью замоскворецких толстосумов. А еще больше питала деньгами,
без отказа, всякую его взбалмошную затею старая мать жены, ар­
химиллионерша, тоже вдова, известная даже среди московских про­
свирен под прозвищем «бабушка>> .
При таких-то сдобных условиях не трудно было Брежневу ще­
голять отличной беговой конюшней, которую обслуживали луч­
шие тренеры и первые наездники. Но сам он в городе бьm нелюбим
за форс и за развязность.
Вот он-то и закричал навстречу Телегину:
-
Слышь, Николай Васильевич, при свидетелях говорю, про­
давай кобьmу. Любую цену дам, какую запросишь.
Телегин вдруг покраснел и весь напрягся.
- Не купить тебе, - говорит. - Продай всю свою конюшню,
да, кстати, и жену с бабушкой, а Искры тебе, как ушей своих, не
видать.
Кругло было это сказано. Беговые тузы даже крякнули от удо­
вольствия. Думали, что баталия произойдет. Но Брежнев ничего ...
съел ...
Однако изредка бывали обратные случаи , когда Телегин про­
являл неожиданную мягкость и уступчивость .
Однажды наездника Черкасова вызвали спешно в Мраморный
дворец. Оказывается, ждали его два молодых князька, двое Кон­
стантиновичей, тогда еще кадеть1 и по дяде своему, великому кня­
зю Дмитрию Константиновичу, начальнику Государственного кон­
нозаводства, страстные поклонники конской охоты.
- Посмотрите, пожалуйста, какого мы рысачка купили. Ска­
жите по совести, напрямик, ваше мнение.
Черкасов пошел с ними в конюшню, посмотрел рысачка и ска­
зал :
- Раз вы, ваши высочества, от меня истины потребовали, то
извольте: лошадь никуда не годится. Вислозада, коротка, узка, с
коротким дыханием, на все четь1ре ноги тронута. Одно лишь есть
качество - нарядна; но в работе сразу распустится и осядет. Об­
манули вас. Всучили одра.
Просто жалко смотреть, как огорчились милые молодые люди ."
Один говорит:
-
Мы хотели наши два автомобиля продать, но папа не по­
зволил .
408

Очерк11
А другой сказал:
- На пасху мы опять будем богаты. Скажите, Черкасов, мож­
но ли у Николая Васильевича Телегина купить за десять тысяч по­
рядочную лошадь? .Телеrин ведь, конечно, не обманет.
Черкасов сказал, что попробовать , во всяком случае, можно.
Важно лишь - какой стих найдет на Николая Васильевича. И дей­
ствительно, написал о княжей просьбе в Москву, Телегину.
Великим постом приехал Николай Васильевич в Петербург по
тамошним беговым делам.
Занимался он как-то с Черкасовым вечером по конюшенной
отчетности и вдруг вспомнил :
-
Писал ты мне о княжатах, Константиновичах . Расскажи под­
робно.
Черкасов рассказал. О то м, как их с рысаком надули жестоко , о
том , как они свои автомобили продать ладили, о просьбе погово­
рить с Телегиным. Николай Васильевич улыбнулся:
- Охота смертная, да участь горькая. Ну что ж, надо мальчи­
кам удружить. Все они, Константиновичи , в дедушку пошли: про­
сты, доступны, ласковы. Их любят. И беднее всех других великих
князей. Надо сделать юношам удовольствие. Давай-ка список про­
смотрим.
Тут и начались телегинские терзания. Ни с одним из рысаков
он расстаться не может. У того отцовская кровь уж очень ценна, у
другого дедушка бьш замечательный призер, та лошадь уже пока­
зала себя, другая - еще покажет. Этот жеребец в Могучего пошел,
эта кобьшка на Ириса похожа. Словом, как ни замахнется хозяин
на какое-нибудь имя, так сейчас рука с карандашом опускается.
А у Черкасова бьш заранее намечен один жеребчик по имени
Ореол. Раньше он ничем не выделялся, так себе, середина наполо­
вину, но на последних прикидках в черкасовских руках стал посте­
пенно показывать хороший ход и обещающую резвость . Дошла
очередь до Ореола. Телегин задумался:
'
- Ореола разве?
А Черкасов равнодушно:
- Про него ни дурного, ни хорошего сказать нельзя. Пороков
нет. Бежит лошадь, но это не Ирис и не Лавр . Трехлетком на вер­
стовом заезде мало чего показал.
- А ну и дадим Ореола. Да и что с мальчуганов драть сразу
десять тысяч? Им на конфеты ничего не останется. Так ты распоря­
дись , чтобы расплата шла из призов, которые Ореол возьмет. Да
от меня поклон княжатам передай.
409

А. И. Куприн
И что же вы думаете? Одними весенними призами Константи­
новичи с Телегиным поквитались.
Оказал себя Ореол первоклассным рысачком. Телегин как-то
потом сказал, шутя , Черкасову, когда речь зашла об Ореоле:
-
Признайся, Николай Кузьмич, обвел ты меня тогда с Орео­
лом вокруг пальца?
- Был тот грех , Н иколай Васильевич . Мальчики уж больно
симпатичные. Да и любовь к лошадям такая горячая ...
- Да ладно, ладно. Рад, что рысак в хорошие руки попал .
Телегин широко на беговое дело смотрел. Это бьша для него не
личная забава, не утеха гордости или тщеславия, не прибьшьное
занятие. Нет! Лелеял он грандиозные мысли во всероссийском пат­
риотическом плане. Давнишней мечтой его бьшо устроить новый
строго нивелированный ипподром, но не в столицах, а где-нибудь
на юге, в Одессе, например, или в Севастополе, где воздух теплее, и
легче, и насыщеннее кислородом от близости моря, где нет север­
ных тяжелых атмосферных давлений.
- Там, - говорил он, - русский рысак в условиях, недалеких
от калифорнийских , утрет нос американским рысакам и покажет
себя в истинном блеске.
Вот оно - дело государственное!
1928
МЫС ГУРОН
1. «СПЛЮШКА»
Мы живем на скале, которая утопает в море. Если откроешь
окно и выглянешь наружу, то море и под тобою и перед тобою. А
если смотреть вдаль, то и над то бой. А когда выйдешь за ветхую
дверь и подымешься на пять-шесть ступеней , намеченных грубо в
каменной породе, то ты уже находишься в лесу, среди кривоство­
лых приморских сосен, смолистый запах которых просто удушает.
Здесь-то мы и живем на мысе Гурон, в рыбачьей хижине (по­
местному - «кабано») , в условиях, не особенно далеких от тех, в
которых когда-то проживали Робинзон и Пятница.
Хромой стол, два хромых стула, два утлых топчана, и все это из
некрашеного гнилого дерева, керосиновая лампа - вот вся наша
410

Очер ки
обстановка. Готовим пищу мы на спиртовке (понятно, когда есть
что гото вить . ") . Здесь нет ни газа, ни электричества и не только
нет уличных фонарей, но и самых улиц и даже дорог. Нет и помина
о водопроводе и канализации. Нет никакого подобия лавок, ресто­
ранов или пансионов. Все эти культурные удобства и соблазны
имеются лишь в купальном курорте Лаванду, километрах в семи от
нашего дикого уголка, у черта на куличках. А о неудобствах я не
смею и говорить из боязни потерять репутацию приличного чело­
века. Довольно сказать, что сквозь наш высокий пирамидальный
потолок, крытый разбитой марсельской черепицей, можно ночью
с удовольствием любоваться ночными огромными мохнатыми звез­
дами.
Раз в неделю приезжает к нам из Лаванду мясник. Через день
после него - зеленщик. О своем прибытии они уведомляют всех
обитателей гудками; почтальоны дают о себе знать какими-то пис­
кучими дудками.
Здесь все просто , по-семейному. Никому, уходя издому, не при­
дет в голову запереть дверь . Коренные жители - помесь прован­
сальцев с итальянцами - добры, простодушны, вежливы, привет­
ливы, легки на услугу, любят весело и громко посмеяться. Слышу я
иногда их здоровый, какой-то смугло-румяный хохот и с тихой за­
вистью думаю: «А у меня на родине люди уже отвыкли и улыбать­
ся» .
А ведь какой бьш великий мастер великорусский народ загнуть
вовремя и кстати острое слово, пусть порою немного и перепер­
ченное, но такое ладное и внезапное, что от хохота садишься на­
земь .
Просыпаемся мы в четыре часа утра. Да и мудрено не проснуть­
ся . Наша скала с пещерой, в этой пещере рыбаки как раз и устрои­
ли гараж для своих моторных и парусных лодок. И каждый день
ровнехонько в четыре часа пополуночи, со свойственной морякам
точностью, они начинают вытягивать эти тяжелые лодки в море.
Тут уж не до сна! Стук, треск, кряхтенье, здоровые окрики, лязг
железа, бормотание мотора и , наконец, та морская заутреня, кото­
рую я по-французски не понимаю, но которую по-русски я раза два­
три слышал у балаклавских рыбаков в доброе, старое, наивное и
прекрасное время.
Но какое утро!
Я не могу сейчас вспомнить, кто это сказал чудесные слова: рано
встал - не потерял. Вернее всего, что это изречение принадлежит
не кому-то, а народу.
411

А. И. Куприн
Из темноты медленно выплывают едва видные очертания хол­
мов по этой стороне залива, и много-много времени проходит, пока
они не окрасятся нежными розовато-желтыми тонами, похожими
на цвет здорового человеческого тела. Но стоит только на минутку
отвернуться и опять поглядеть, то видишь с удивлением, что даль­
ние гористые острова, сигнальная станция и чей-то роскошный парк
на соседнем мысе уже радостно загорелись нежнейшим розовым
светом, подобным цвету шиповника, а через секунду это освеще­
ние делается красно-пламенным . Взошло солнце . Как мило, как
сладко для взора и для сердца рисуются дальние лодки и взмах ве­
сел и уже на самом горизонте неподвижный, выпуклый, очарова­
тельный парусок, похожий на лепесток мальвы.
Еще прохладно. Воздух чист и прозрачен . Им дышишь и не на­
дышишься. В Париже ты дышишь только до горла. Здесь - до глу­
бины легких и как бы до живота и до ног. Но вот уже начали свой
безумный дневной концерт неутомимые цикады.
Да, провансальская цикада - это существо, которое бесспор­
но страдает эротическим умопомешательств ом. От раннего света
до последнего света и даже позднее они бесстыдно кричат о любви.
Никому не известно, когда они успевают покушать. Цикада-самец
целый день барабанит своими ножками по каким-то звучащим пе­
репонкам на брюшке, призывая громко и нагло самочку. Оттого­
то его жизнь так и недолговечна: всего три дня . Как себя ведут в
это время самки, я не знаю, да, по правде сказать, и не интересу-
юсь . Это дело специалистов.
.
Я не берусь описать неумолчный крик цикад. По-моему, самое
лучшее его описание сделал покойный поэт Александр Рославлев .
Он говорил , что этот крик похож на тот трещащий звук, который
мы слышим, заводя карманные часы. Так вот, вообразите, что трис­
та тысяч опытных, ловких, но нетерпеливых часовщиков заводят
наперегонки все часы в своем магазине, но только крик цикад раз в
сто громче.
Одна моя знакомая дама сказала мне в Ля-Фавьере:
-
Однако какие надоедливые эти птицы - цикады!
А когда я поймал и принес ей эту муху, очень похожую на нашу
шпанскую муху, она сказала обиженно:
-
Ах, я думала, что это такая птичка. И наружность у нее от­
вратительна, и голос у нее препротивный!
Что поделаешь! Насчет голоса я согласен с дамой. Посудите
сами: стоит тропическая жара. И люди и животные обливаются
412

Очер ки
потом. Морской воздух недвижен и не приносит ни атома прохла­
ды . Идешь купаться, но морская вода тепла и густа, как кисель, как
льняная припарка. Некуда деваться от жары, а эти гнусные цикады
своим непрестанным яростным стрекотанием точно удесятеряют
африканскую температуру.
Но я не отчаиваюсь. Я радостно знаю, что придет вечер, похо­
лодеет воздух, облегченно вздохнут земля и виноградники, уйдут с
эстрады пиликалъщики-цикады и зажжет небесный ламповщик звез­
ды, и тогда начнет свою прелестную песенку маленькая, но настоя­
щая птичка, совушка, которую в Крыму так нежно называли
«сплюшка». Однообразно, через промежуток в каждые три секун­
ды, говорит она голосом флейты ил и, вернее, высоким голосом
фагота: «Сплю ... сплю... сплю...» И кажется, что она покорно сто­
рожит в ночной тишине какую-то печальную тайну, и бессильно
борется со сном и усталостью, и тихо, безнадежно жалуется кому­
то: «Сплю... сплю ... сплю ...», а заснуть, бедняжка, никак не может...
Семь часов вечера. Пора спать. Темно. Гнусная привычка чи­
тать на сон грядущий давно отменена. Свет керосиновой коптилки
неизбежно привлечет тучи москитов. Но мы уже достаточно знаем,
что такое укус провансальского комара.
11. ЮЖНАЯ НОЧЬ
Темнеть начинает уже после шести часов. Море и земля обме­
ниваются воздухом. На минуту мнится, что стало прохладнее. Но,
увы, - это ошибка: потянул слабый береговой ветер, точно лег­
кий вздох, точно дуновение дамского веера; потянул и упал". Жа­
рок по-прежнему прибрежный песок; черепица и камень опаляют
руки .
Сидим в коричневой полутьме на нашей лесенке. Какие-то не­
большие птицы летают все кругами, кругами и в одном направле­
нии над нашей хижинкой. Местные русские жители уверяют, что
это ласточки. Но какие же ласточки? У ласточек хвост раздвоен
наподобие фрачных фалд, а эти какие-то куцые, точно бесхвостые.
Ласточка в хорошую погоду взлетает выше самой высокой коло­
кольни и ныряет вниз, почти до земли, и в стремительном полете
своем радостно взвизгивает от наслаждения, а эти молчат и как-то
угрюмо кружат и кружат на высоте нашего утлого жилья. Не лету­
чие ли мыши?
Зажглась скромно и затрепетала, задрожала нежным изумру­
дом скромная далекая звезда, и за нею чинно взошли на небо дру-
413

А. И. Куприн
гие младшие разноцветные звезды. Мирный, торжественный, слад­
кий час. Но уже там, направо, золотеет небо выше горизонта. По­
том оно краснеет. Это шествует пожиратель кротких прекрасных
звезд - августовский месяц. Вот он и выкатился весь наружу. Се­
годня он находится в полной силе и власти . Лик его безупречно
круглый и кроваво-рыжий - бесстыж, как у пьяного палача. Он
идет не торопясь, но гигантскими шагами. Скоро он при помощи
своих магических чар овладеет всем небом. Робкие, кроткие звез­
дочки теряются, бледнеют от страха и убегают на самый верх неба,
где их уже с трудом можно заметить, как острия тончайших сереб­
ряных гвоздиков, вбитых во вселенную. Ропот бежит между дере­
вьями , и море гл убоко, печально вздыхает, и бесхвостые птички
мгновенно скрьшись.
Идем в свою будку и раздеваемся без огня, проученные преды­
дущим опытом. Окно оставляем открытым, иначе умрешь от жары
и духоты . А от москитов - все равно - нет никакого спасения,
кроме тихой покорности судьбе. Это все вздор, что говорят об ан­
тимустикерах, о кисейных, тюлевых и марлевых занавесках, о гвоз­
дичном и лавровом масле и о патентованных мазях в цинковых
тю биках. Для провансальского и ниццкого москита нет ни препят­
ствий, ни заграждений. Он раз в двадцать меньше нашего наивно­
го , глуповатого и - гл авное - неорганизованного рязанского ко­
мара. Но зато во сто раз свирепее его и знает боевую тактику.
Еще задолго до того , как человек вернулся в свою ночную ком­
нату, могучий отряд москитов уже забрался в нее и занял позиции,
искусно воспользовавшись каждой щелкой, каждой складочкой,
каждым выступом, и хранит осторожную тишину.
Вот человек пришел. Он открьш окно . Он взял за два конца
широкую простыню и, бурно хлопая ею, выгоняет воображаемых
врагов наружу. Потом он окропляет едучими веществами пол, сте­
ны, кровать и свое ночное белье. Москиты хранят молчание, креп­
ко вцепившись в стены своих убежищ. Но человеку еще мало это­
го . Быстро раздевшись, он зажигает зловонную монашку-курилку
и только тогда прыгает в постель и поспешно завертывается в про­
стыню, стараясь замкнуть все отверстия и прозоры. Москиты все
еще молчат. Тогда человек с глубоким вздохом облегчения гово­
рит сам себе:
-
Ну, слава Богу. Нынешняя ночь, кажется, пройдет спокойно!
Как легкомысленны эти странные существа - люди, считаю­
щие себя царями мироздания, и как мало чему учит их опыт про­
шлого ! ..
414

Очер к11
Проходят еще три-четыре секунды той грозной тишины , кото­
рая бывает перед большими сражениями, и вдруг в темноте разда­
ется тонкий-претонкий, но звонкий и вызывающий, нагло оскор­
бительный звук боевой трубы москитов. Да. Москиты, конечно,
разбойники, мошенники и людоеды, но в их тысячелетних навыках
нет коварности, этой дочери трусости, а есть первобытное герой­
ств о, ищущее открытого боя. Так Святослав, в ожидании смертель­
ной битвы, посьшал сказать врагам: «Иду на вы!» Так средневеко­
вый пират перед абордажем подымал свой роковой флаг: на чер­
ном поле Адамова голова и под нею две скрещенные кости .
По этому грозному сигналу москиты рассыпаются во всех на­
правлениях . Они то летают зигзагами, то толкутся на месте, то кру­
жатся, точно танцуя, и, по древнему обычаю, осыпают врага жес­
токой бранью .
- Если ты не трус, то защищайся. Эй! Ты! Гора мяса! - поют
они . - Ты так же огромен в сравнении с нами, как в твоих глазах
велик Монблан! Но подожди! Сейчас мы будем пировать на твоей
туше и вдоволь напьемся твоей горячей, твоей соленой, твоей опь­
яняющей крови! И ты в ужасе побежишь от нас и погибнешь, если
не спасет тебя случай.
Они свирепы и беспощадны, эти маленькие кровопийцы. Они
не ведают ни страха, ни утомления. Человек, защищаясь, убивает
их десяток за десятком, но на место выбывших раздавленных вои­
нов слетаются новые и новые воздушные эскадроны. Удары их
шпаг, омоченных в яде, жгут, как каленое железо. И вот человек -
Монблан - совершенно теряет и присутствие духа, и свое высокое
достоинство. Им овладевает дикая паника. Он неистово щелкает
себя по лбу, по щекам, по носу, по шее и по плечам . Весь в поту, он
яростно и громко выкрикивает имена всех чертей и дьяволов . Он
падает духом и готов расплакаться. Он мечется с боку на бок, и
оттого его постель вскоре принимает вид перепутанного непонят­
ного бугра, в котором он сам не умеет разобраться . Он давно уже
не может дать себе отчета , где у него правая и где левая сторона,
где верх и где низ. Он воистину жалок, этот жалкий Человек, пишу­
щийся с большой буквы, а теперь весь перемазавшийся в своей крови
и во внутренностях раздавленных им антропофагов. Он обессилел.
Он не может больше защищаться. Он вытягивается на кровати с
покорно разбросанными руками . Слезы злобной, но беспомощной
обиды текут по его щекам.
Но москитам незнакома жалость. Они не дают пощады ни ра­
неному, ни молящему о помиловании. Они , как пьяные, озверелые
415

А. И. Куприн
солдаты, которым вожди отдали завоеванный город на поток и
разграбление; они, как библейские воины, которым отдан страш­
ный приказ: истребить все население враждебного города, «не ос­
тавляя в живых даже мочащегося к стене».
Москиты трубят победу. Те из них, которые упились хмельной
кровью до того , что разбухли и не могут двинуться с места, кричат
товарищам:
-
Идите сюда! Человек сдался. Ура! Терзайте, рвите его на ча­
сти, выпейте из него все его красное вино до последней капли. Пир
так пир, ребята!
Обезволенный, бесконечно усталый человек робко думает: «Кто
поможет мне? О , если бы чудо !»
И вот совершается чудо. (У судьбы есть все-таки маленькая сла­
бость к человеку.) Месяц, который до сих пор катился между туч и
из красного давно уже сделался блестяще-зеркальным, вдруг оста­
навливается против нашего кабано и своим холодным, страшным
диском загораживает все окно. В комнате становится светло, как
днем . Москиты отступают и прячутся.
Наступает прохлада.
111. ТОРНАДО
Существует морское точное определение направлений ветров
по градусам круга, по тридцати двум румбам с долями. Но это для
ученых, профессиональных мореходов. А у простых рыбаков по­
всюду есть ветрам свои особые, старинные, вековые названия.
Так, в древней Балаклаве, в этой гомеровской стране кровожад­
ных лейстригов, восемь главных ветров называются:
Морской,
Береговой,
Леванти ,
Греба-Леванти,
Широкко,
Тремонтана,
Бора
и Острия.
Кроме того , внезапный, Бог знает откуда налетевший, корот­
кий воздушный водоворот - это «джигурина», а настоящий, ис-
416

Очерки
требительный, страшный циклон, который под небесную бомбар­
дировку, при ослепительной иллюминации молниями сносит дома,
опрокидывает груженые вагоны и выдергивает из земли с корнями
вековые деревья, называется «тарнада».
Ничего нет странного в том, что некоторые из этих черномор­
ских названий я нашел у рыбаков на южных мысах благословен­
ного Прованса. Северо-восточный ветер так и зовется Бора, юж­
ный - Сирокко, Острия - Ост, Тарнада - Торнадо. Черное и Сре­
диземное моря с незапамятных времен были лакомыми приманка­
ми для рыскавших по морям авантюристов, завоевателей, пиратов
и флибустьеров.
Лукавые финикияне, пронырливые греки, железные римляне и,
особенно в последние времена, предприимчивые, неутомимые ге­
нуэзцы, - оставили на побережьях этих морей глубокие памятки
своей громадной культуры, памятки, и по сии дни неизгладимые".
Самые же резкие следы оставили: на суше - римляне, в морях -
генуэзцы.
Буря Торнадо подготовляется в небесной лаборатории задол­
го. Кому во Франции не останутся памятны на всю жизнь те прон­
зительно знойные дни и удушливые ночи, которые стояли в конце
августа и начале сентября 1929 года, когда адское пекло доходило
до тридцати пяти градусов в тени и люди падали на улицах, пора­
женные солнечными стрелами? Вот тогда-то и шла спешным хо­
дом в великом пиротехническом заводе работа над изготовлением
Торнадо.
Нам, скромным обитателям Робинзоновой хижины, сначала еще
перепоена бьmа эта адова жарища; как-никак, а с моря все-таки
иногда доносились до нас свежие струйки морского дыхания. Но
вскоре и нам стало невтерпеж. Море лежало плоско , белесо и бьmо
усталое, изморенное, снулое, бездыханное; грязные и толстые об­
лака лежали над ним без движения , точно приклеенные. Сосновая
хвоя так сильно и густо пахла, как будто бы весь наш горный лесок
бьm обильно полит скипидаром.
Купанье не освежало. Легкая прохлада чувствовалась лишь при
первом погружении в море, но это был самообман: через минуту
вода становилась противно теплой и на ощупь липкой. Когда же,
выбравшись из моря на пляж, ты садился на раскаленный, ослепи­
тельно белый песок, то на секунду ты испытывал такое ощущение,
точно из тебя собираются приготовить филейный бифштекс а la
Chataubriand.
417

А. И . Куприн
И вдобавок эти ненасытные , безумные цикады кричали так яро­
стно и так оглушительно , что за ними нельзя было расслышать ле­
нивый плеск прибоя...
Кто -то когда-то сказал : «Любовь. вино и солнце - прекрасные
вещи, если только ими не злоуп отреблять». Изречение, п о-моему,
дельное . Но с завистью должен сказать , что солнце повредить мо­
жет только нам, людям взрослым; дети же могут употреблять его с
пользой и с удовольствием в дозах, гораздо более чем лошадиных.
Здесь, в Ля-Фавьере, они целый день копошатся на первобытном,
еще не тронутом модой, на своем собственном пляже, от раннего
розоватого утра до быстро падающих на землю бархатных суме­
рек, и даже в те палящие, п ослеп олуденные часы, когда их папы,
мамы и педантичные тети , обвязав голову мокрой салфеткой, ищут
отрады в воображаемой тени , когда лошадям напяливают на темя
чепцы, когда собаки, укрывшись в тени забора или бревна, лежат с
умильно сощуренными глазами, с языком, высунутым до земли, и
дышат неп остижимо быстро; и когда куры зарываются в пыль с
разинутыми клювами " .
Поистине, этот веселый, чистенький морской бережок - насто­
ящий рай для детворы, и - главное - такой удивительный рай,
который никогда не может ни надоесть , ни прискучить . Да ведь
надо признаться в том , что и я - человек пожилой, видевший в
жизни чрезвычайно много и п очти перегруженный впечатлениями,
которые вбирал в себя с ненасытной жадностью , - я могу подо­
лгу, часами, глядеть на детскую возню у моря, и всегда это зрелище
мне любо. Что за прелесть эти мальчуганы и девочки, еще не пере­
шагнувшие за пять лет. На сгибах ручек и ножек у них еще тело как
бы перевязано ниточками; у них еще выпячиваются вперед круг­
ленькие младенческие пузики, и оттого они кажутся коротконож­
ками и немножко п охожи на паучков; и очень к ним идет наимено­
вание карапузик. Они еще не тверды на ногах и п остоянно шлепа­
ются на задушку. Плачут они по сто раз в день, но не долее мину­
ты, чтобы опять расхохотаться, а полуминутная ссора мгновенно
переходит у них в поцелуй . И заметьте: если где есть юмор чистей­
шей пробы - то, конечно, только у этих младенцев . И смешно, и
трогательно, и радостно , и забавно наблюдать их жизнь .
Когда-то , в древности , течение каждой отдельной человеческой
жизни разделялось на семилетние ступени, называемые «люстра­
ми» : п ервый люстр - Мл аденчество , второй - Детство, третий -
Отрочество , четвертый - Юношество и так далее, но эти дальние
418

Очерки
люстры не так уж интересны, особенно самые последние. " А, кро­
ме того , разве можно применять общую мерку к людям разных рас,
племен, климатов и индивидуальностей? Но я знаю один возраст ,
который всегда и везде прекрасен; прекрасе н, во-первых, потому,
что он сам не подозревает своей красоты. Это возраст, когда де­
вочка только что перестала играть в куклы , а мальчику еще далеко
до первых признаков возмужания . Еще не наступило время , когда
они обое вдруг подурнеют, станут рукаст ые, ногастые, неловкие,
рассеянные. (В Сибири подростков таких с любовной шутливос­
тью зовут «щенок о пяти ног».) Теперь они еще находятся в перио­
де первоначального невинного и радостного цветения. У обоих нет
пола. Строение их тела одинаково. Смотрю я на то, как они почти
голышом, шоколадные от загара, носятся по упругому песку пля­
жа, прыгая, как козлята, или барахтаются в воде, и, право, не су­
мею сказать, кто из них девочка, кто мальчик. Сбое худощавы, по­
тому что тянутся в рост, обое нежно-грациозны в движениях, и слава
Богу, что сами этого не замечают; обое узки в бедрах и плоски как
спереди, так и сзади, тем более что у них обоих стриженые волосы
и одинаковые береты .
Ах, как прекрасны их гибкие тела! Наружные очертания их рук,
ног, плеч и шей кажутся точно обведенными тончайшим серебря­
ным карандашом, точно освещенными каким-то пушистым сияни­
ем. Этой красоте осталось немного дней , и она уже никогда не вер­
нется.
Вот гляжу я на этих счастливых красавцев, и мне приходит в
гол ову мысль:
«Не бьmи ли глубоко правы и мудры древние греки, эти вели­
кие знатоки прекрасного и изящного , когда изображ али Аполло­
на, бога красоты, в виде Эфеба - отрока с телом невинным и не­
жным, еще не омраченным возмужанием» .
И еще о прелести движения.
Как радостны для глаза всякие движения, которые не связаны с
выучкой, с подготовкой, со школой, с проверкой в зеркале. Видали
ли вы когда-нибудь работу косцов? Видали ли рязанскую бабу, не­
сущую осторожно два ведра на коромысле, или мужика-сеятеля?
Или продольных пильщиков? А теперь вообразите классический
балет, или чарльстон, или фокстрот. И, должно быть, из всех на­
ших человеческих наслаждений - настоящие те, которые просты
и естественны.
Солнце жжет все нестерпимее, все беспощаднее. Но зато и ка­
кие же чудеса оно делает. Недалеко от нас, на пляже Лаванду, посе-
419

А . И. Куприн
лилась наша хорошая знакомая, молодая девица. Бьша она в Па­
риже томна, скучна, бледнолица, читала до глубокой ночи фран­
цузские романы, и руки у нее всегда бьши холодные. И на Божий
свет она глядела с кислым презрением, сквозь темные очки.
Разделяло нас пространство километров в восемь, если считать
дорогу морем. И вот однажды, часов в девять утра, мы видим, что
из Лаванду идет прямо на наше кабано лодка с одним гребцом.
Через некоторое время мы убеждаемся, что гребет женщина, а еще
минут через пятнадцать узнаем нашу милую мадемуазель Наташу.
Я сбегаю вниз и помогаю высадиться и провожаю к нам на­
верх, в хижину. И только в комнате, когда она села лицом к свету,
я с удивлением и восторгом .вижу, какую волшебную перемену про­
извели в ней море и солнце.
Где эта прежняя вялость, где бледность, худоба, томность и ску­
ка? Живое, веселое, круглое лицо, и сквозь загар здоровый яркий
румянец, а по румянцу брызнули золотом и на лоб, и на щеки, и на
нос, облупившийся от солнца, восхитительные веснушки; не те жел­
то-бледные анемические веснушки, какие бывают на макаронных
лицах англичанок-учительниц, а те русские милые веснушки - знак
полноты жизни и чистоты крови, - которые обыкновенную деви­
чью саратовскую лупетку сделают многократно красивее патенто­
ванной и премированной европейской красавицы .
Пока я сижу молча и не спускаю с нее гл аз, она рассказывает
удивительные вещи.
Какой восторг! Она научилась плавать и теперь доплывает до
эстакады. Она легко гребет на лодке, но она ездит и на водяном
велосипеде. И еще одна гордость: вчера ее взяли рыбаки на рыб­
ную ловлю, и, честное сл ово, она хоть и промокла вся, но храбро
тянула сеть и даже удостоилась рыбачьей похвалы.
- И вообще я убедилась в том , что люди, чем проще, тем они
лучше, добрее и занимательнее". Никуда не годятся и все лгут лю­
бовные романы, да и зачем терять время и портить глаза за чтени­
ем, если жизнь так хороша и разнообразна!
1
Но тут мадемуазель Наташа (с ударением на последнем слоге)
спохватывается и говорит о главной цели своего визита: не знаем
ли мы, какое лучшее средство от веснушек и чем мазать нос, если
он шелушится?
·
Напрасно я убеждаю ее:
- Наташа, милая Наташа, поверьте моей правдивости, моему
вкусу и моей испытанной дружбе: никогда вы еще не бьши и никог­
да уже не будете столь прекрасною, как вы прекрасны сейчас.
420

Очерки
Но она обижается и надувает губы:
- Ну, да . Я так и знала, что у вас ничего не найдется в запасе,
кроме злых шуток . Где моя шляпа?
Проходят дни , а солнце неутомимо, с веселой яростью продол­
жает свое чародейство. Электричество пересытило воздух. У ко­
шек шерсть стоит дыбом. Нервные люди становятся раздражитель­
ны и придирчивы. Странная вещь : недели две тому назад Тулонс­
кий военный флот вышел на большие маневры, с учебной стрель­
бой, дневной и ночною. До сих пор еще и днем и ночью продолжа­
ется раскатистая бомбардировка. Неужели это все еще продолжа­
ются маневры?! Я прислушиваюсь пристальней и наконец понимаю
ясно, что это вовсе не маневры, а просто юг Прованса кругом об­
ложен грозовыми тучами, которые вот-вот готовы разразиться бу­
рей, но почему-то не могут, еще не умеют, не смеют или злобно
накопляют свои разрушительные силы. Сколько дней? Может быть,
пять - слышал я это угрожающее рокотание неба. Ночью оно было
похоже на то, как в зверинце рыкает глухо и грозно запертый в
клетку лев. И от этих тяжелых звуков лошади в стойлах перебира­
ют ногами , прядут ушами и потеют в ужасе. И ждешь, ждешь, что
он сейчас заревет страшным голосом, ударом лапы разобьет ре­
шетку и бешено выпрыгнет на свободу.
Утро встало мутное, без солнца. Тучи бьши густо, почти черно­
синие, и на них какие-то рваные, белые со ржавчиной клочья . Я
пошел к нашему другу Оннора купить винограда. Пока он отвеши­
вал мне его, небо потемнело. Семилетняя девочка хозяина, слав­
ная, ласковая девочка, со странным и как будто русским сокращен­
ным именем Надежь взяла мою руку и тихо сказала:
- Мне страшно .
Странно: этот тихий, жалобный голосок пробудил и во мне
мистическое предчувствие приближающегося страха.
Пришел старик Оннора с корзиной. Он взглянул на небо и ска­
зал уверенно:
-
Пройдет мимо нас, в стороне.
Закапали первые тяжелые и теплые капли. Я заторопился . Ког­
да я проходил мимо соседних дач, Н. Н. Черепнин крикнул мне с
балкона:
- Возьмите-ка зонтик !
Но я отказался, сославшись на авторитет Оннора, старого зна­
тока местных погод, и побежал дальше.
421

А. И. Куприн
Да! Виноградарю все-таки далеко до моряка, и темный инстинкт
маленькой Надежь оказался проницательнее мудрого старческого
опыта... Едва я затворил за собою дверь нашей хижины, как нача­
лось... Нельзя было сказать про этот внезапный дождь , что он по­
лил или что отверзлись хляби небесные . Скорее я сказал бы, что
над нами опрокинулась труба верст сорока в диаметре и с беско­
нечным запасом воды в неизмеримом резервуаре...
Опишу ли я эту бурю? Сумею ли? Нет и нет. Я не найду для нее
на человеческом языке ни эпитетов, ни сравнений, ни уподобле­
ний . Да и вообще ураган неописуем. Всего могущественнее живо­
писал его старик Диккенс. Помните , как Давид Копперфильд едет
поспешно в Ярмут сквозь страшную бурю, между тем как в Ярмуте
в эти минуты происходит еще более страшная человеческая катаст­
рофа? ..
Ну и накопило же небо гнева!
Гром и молния падали непрерывно, и порой, казалось, молния
не предупреждала гром, а как бы врезалась в его грохот. Хижина
наша тряслась. Все те дыры в потолке, сквозь которые мне улыба­
лись прежде по ночам кроткие звезды, обратились в водопровод­
ные краны и стали поливать нашу лачугу из пяти мест сразу. Я ра­
стерялся. Вода разлилась по моему рабочему деревянному столу и
стала затоплять рукописи как мои, так и чужие, и я видел, как чер­
нила на них расплывались грязными пятнами .
«Пропадут мои рукописи , - думал я, - это еще полбеды, их
можно восстановить по памяти ... Но поэты и прозаики, которые
дали мне свои шедевры на просмотр и помещение в какой-нибудь
журнал ! Они заклюют меня до смерти ...»
Слава друзьям нашим - женщинам . В минуты катастроф, и
крушений, и серьезных опасностей они и находчивее, и практич­
нее, и деловитее, и умнее нас. Панику обыкновенно начинают муж­
чины . Под командой друга мы быстро поставили под потолочные
течи все, что у нас нашлось емкого : тазы, кувшины, кастрюли . Но
вода чересчур быстро наполняла наши сосуды : каждую минуту нам
приходилось выплескивать из них содержимое то в окно, то за дверь.
Не могли же мы позволить этому потопу размыть наш шалаш и
оставить нас под открытым небом?
И помню я один жуткий момент. Нужно было опорожнить за
дверь каменный боль , в котором нам обыкновенно приносили воду
из колодца, - тяжелый сосуд времен римского владычества. Дол­
го мы ничего не могли поделать с этой утлой и обыкновенно до
422

Очерки
преступной слабости послушной дверью, ибо снаружи на нее напи­
рал ураган силою в ужасное количество баллов. Наконец нам со­
единенными усилиями удалось в подходящую минуту преодолеть
ее упорство.
Она поддалась и вдруг распахнулась настежь , бешено хлоп нув­
шись о каменную стену, и мы на мгновение ослепли и потеряли со­
ображение. Казалось , прямо к нам в комнату влетел с ураганом
зигзаг огромной молнии невыносимой яркости. И одновременно
грянул гр ом. Он не раскатился и не бухнул. Его удар бьm мгнове­
нен и сух, как уд ар кремня о кремень , но мощность его бьmа пора­
зительна. Мне п очудилось, это над нами раскололось небо, раско­
лолась наша халупа и на две части раскололась моя голова.
Мы едва оп равились от п отрясения и ужаса. Да, без всяких це­
ремоний я признаюсь в то м, что пережил секунду дикого стихий­
ного ужаса, и мне кажется, что солжет тот человек, который п оэти­
чески, в байроновском духе, скажет, что он презрительно улыбнул­
ся молнии, которая в шести шагах от него вонзилась в землю, оста­
вив на ней круглую черную дыру.
Немедленно после этого страшного взрыва буря стала стихать.
Она не истощила еще своих дьявольских сил, но ее бушующий центр
отходил от нас все дальше и дальше, за острова, на другую сторону
залива, к Тулону, где Торнадо разразился вовсю . Впрочем, в газе­
тах этих дней подробно печаталось о том, какое наводнение и ка­
кую катастрофу наделал в Тулоне этот иррациональный ветер.
Гроза пронеслась, глухо рыча, точно огрызаясь. Дождь лил по­
прежнему. Мы набрали в кувшин дождевой воды и вскипятили ч ай.
Из Лаванду в этот день никто не приехал: ни поставщики, ни по­
чтальоны . Какая-то жалкая лужица разлилась до размеров Волги
и перерезала сообщение . Что за пустяки : у нас бьm картофель и
головка знаменитого провансальского чеснока. А когда мы откры­
вали дверь, то с моря вливался к нам в комнату зап ах озона, самый
прекрасный запах в мире, ибо озон пахнет немного фосфором, и
немного снегом, и немного резедою; комбинация же этих запахов
очаровательна.
На другой день утром мы с удивлением увидели, что сделал
Торнадо с нашим кокетливым, хорошеньким пляжем . Он его со­
всем исковеркал. Ему мало было нагромоздить огромные горы пес­
ка, грязи, водорослей и диких камней. Он врывался в самую глуби­
ну моря, проникал до дна и буравил его , выкиды вая наверх тяже-
423

А. И. Куприн
лую первородную породу. Вся вода перед пляжем стала мутно- и
густо -желтой.
Милая моя молодежь приходила купаться , останавливалась
далеко от берега, печально покачивала головами и уходила домой .
IV. СИЛЬ Н ЫЕ ЛЮДИ
Четыре часа свежего розового утра. Я вижу из открытого окна,
как выходит на добычу одна из моторных лодок, принадлежащих
рыбакам. Слежу ее путь. Вижу, как она остановилась и как через ее
накренившийся борт шлепается в море якорь, огромный камень . И
тотчас же, медленно подвигаясь, начинают рыбаки «сыпать сети».
Поплавок за поплавком ложатся ровно на воду, обозначая тонким
четким пунктиром правильную линию. Потом другой камень-якорь
и крутой поворот под безукоризненно верным прямым углом, и еще
раз, и еще, и вот я вижу удивительную трапецию из черных точек
на фаянсово-блестящей синеве моря, трапецию, от изящества ко­
торой придет в восторг самый строгий геометр. И какое меткое
выражение «сыпать сети».
Это искусство кажется издали совсем пустячным, однако оно
дается годами упорной, постоянной работы . Нет. Вернее сказать:
оно наследие тысячелетнего опыта далеких предков.
Почти во всякой вольной работе на чистом воздухе есть своя
точность в простом свободном движении, свой ритм , своя красота
и своя безусловная грация. Мало кто обращал внимание на то, на­
пример, как потомственные огородники и садовники «пикируют»
молодые растения, то есть пересаживают из парника в грунт. Надо
поглядеть на щегольскую аккуратность их грядок и на математи­
ческую стройность, с которой они, без помощи линейки или нити,
втыкают осторожно в эт и гряды, ряд за рядом, нежные хрупкие
ростки.
Видел и ли вы, как зимою, в лесу, распил и вают на доски про­
дольные пильщики огромные сосновые бревна вершков двенадца­
ти - шестнадцати - двадцати в поперечнике? Бревно положено на
высокие козл ы. Вверху на бревне стоит старший пильщик; внизу,
под бревном на земле, - младший . По этому расчету можно су­
дить, как необыкновенно велика продольная пила. Пилят они рит­
мически, то сгибаясь, то выпрямляясь, поочередно. Верхний дви­
жется вперед, едва заметно, по-медвежьи переступая ногами в мяг­
ких лаптях , нижний - пятится задом , при чем его голова, лицо,
424

Очерки
борода и вся одежда сплошь засыпаны желтоватыми древесными
опилками. В этой работе все удивительно : и, больше чем цирковая ,
ловкость старшего , безупречно балансирующего по круглой повер­
хности , и терпение мл адшего , и сверхъестественный глазомер обо­
их, и замечательная точность и гладкость их распилки - куда ма­
шине, - и ловкость и непринужденная гибкость их движений.
Работа их весьма тяжела: это правда. Минут через десять после
начала они сбрасывают с себя зипуны, потом поддевки, потом жи­
леты и остаются в одних ситцевых рубахах. Мороз, хотя и неболь­
шой - пятнадцать градусов, - но продольным пильщикам жар­
ко, они вспотели, и белый пар валит с них, как от почтовых лоша­
дей . И, как лошади, ржут соседние пары, когда кто-нибудь рядом
запустит крутое соленое словцо. Они никогда не простуживаются,
никогда не знают усталости, вид у них всегда бодрый, крепкий и
веселый, походка грузна, но легка, точно у медведя, а каждый мус­
кул и нерв слушаются их воли мгновенно. Их труд свободен - они
не знают над собою ни погонщика, ни указчика, ни советчика. Преж­
де чем приступить к работе, артельный староста - суровый, но
милостивый диктатор - долго , зуб за зуб , торгуется с хозяином:
по сколько с хлыста (хлыст - каждое прямое дерево) в зависимос­
ти от его диаметра и по сколько за каждую доску такой или иной
ширины и дли ны. А уже после рукобития и литок артель вникала в
работу с той ярой жадностью, какая была всегда свойственна бе­
режливому скопидому, русскому мужику-собственнику.
В еде себя не урезывали. Харчились за плату у тех же лесников,
у которых и ночевали безвозмездно. Тогда бывало жутко и поду­
мать, какое мотовство: на своих чае-сахаре артель платила за обед
и ужин, страшно подумать, по полтиннику с едока! В то время, в
1897 году, полтинник за целый рабочий день считался высокой це­
ной, а в гор одских трактирах за десять копеек подавали жирные
щи с убоиной и хлеба - сколько съешь; ломоть жареной печенки
стоил две копейки и копейку на чай. «Шестерка» низко кланялся,
подметая грязной салфеткой пол .
Ну и ели же продольные пильщики."
Ели истово, медленно, в молчании (шутки полагались только в
конце обеда, за пузатым самоваром) .
Ели так , что радостно на них бьm о глядеть, несмотря на то что
рассудок опасливо беспокоился за их утробы" .
И все-таки я услышал, как однажды днем , в отсутствие артели,
Марья, жена лесника Егора, пиявила мужа :
425

А. И . Куприн
- Ты уж, Егор, там как хочешь, а я в будущий год харчитъ тво­
их продольных пильщиков не согласна. Больно емкие. Люты на
еду.
Вот вам и начало той свободы, того веселья и той размашистой
красоты, с которыми ходят и работают продольные рязанские пиль­
щики : первое - сыты; второе - работают только на себя: больше
распилят хлыстов - больше получат; третье - труд их протекает
весь день в лесу, где только сосна и снег; и последнее, - но оно же
и гл авное, - честь и репутация артели. Та артель, о которой я го­
ворю, артель Артема Ванюшечкина, славилась не только в Рязани ,
но и среди крупных московских лесопромышленников. При такой
лесной известности как же можно лицом в грязь ударить? Да и за­
рабаты вали они п о три целковых в день.
Я прошу у читателей прощения в том , что мой скромный рас­
сказ невольно выпучился далеко в сторону, в милую северную стра­
ну, хотя , наверное, в ней уже давно продольные пильщики выве­
лись из быта в расх од. Что подел аешь? Маленькие буржуи!
Кулаки !
Конечно, нигде так ярко не проявляется естественная красота
человеческого тела и его движений, как в национальных танцах и
играх, пока они не обездушены пародией и модой, да еще в дело­
вом обиходе морских людей.
К счастью, притворяться этаким старым, просоленным всеми
ветрами мореходом можно только на суше. Тут все проглотят до­
верчивые люди: и хриплый от команды голос, и походку раскоря­
кой, и вечную короткую трубку с крепчайшим табаком в углу рта,
и поминутные плевки за воображаемый борт, и рассказы о свире­
пых тайфунах в Индийском море или о безумно отчаянном пово­
роте на байдевинд, когда шхуна чуть не налетела на неожиданный
коралловый риф. Его слушают развеся уши .
Но стоит такому отважному морскому волку очутиться хотя
бы на п ал убе парохода, идущего только от Одессы до Ялты, как
морской волк быстро превращается в мокрую курицу. Это еще не
беда, что его начинает тошнить уже в гавани. Настоящие моряки к
этой слабости относятся более чем снисходительно. Ведь известно,
что самого великого, величайшего из адмиралов, Нельсона, ук ачи­
вало даже при легком шторме и что в морской битве при Трафаль­
гаре Нельсон до такой степени страдал морской болезнью, что ве­
лел привязать себя к мачте, и так стоя командовал всем флотом и
426

Очер ки
выиграл бой. Беда в том, что сухопутный моряк подвержен самой
трусливой мнительности. Он приходит в ужас, когда судно замед­
лит или ускорит ход, или когда оно дает своим ревуном сигнал да­
леко мимо проходящему кораблю, или когда винт , выйдя на волне
из воды, вдруг застрекочет сухо. Он заранее выбирает для себя спа­
сател ьный пояс и шлюпку на случай крушения. Он лезет со своими
страхами, опасениями и мрачными предположениями решительно
ко всем : к пассажирам, лакеям, горничным, он подымется за сове­
тами и утешениями даже к дежурному помощнику капитана в свя­
щенную рубку, и молодой моряк, быстро спроваживая его вниз, на
палубу, ощупывает свой правый задний карман брюк и думает: «Вот
за такими надо внимательно следить. Если, спаси Бог, случилась
бы катастрофа, первые они мастера возбуждать панику» .
Но пристальный взгляд пассажира, часто и далеко плававшего,
или мгновенный взгляд опытного морехода всегда сумеют отли­
чить настоящего моряка от самозванца. Здесь есть ряд примет бо­
лее или менее объяснимых. У пожилых, очень многое в жизни ис­
пытавших капитанов навсегда остаются в лице и в фигуре знаки
воли и власти. Их глаза под тяжелыми веками чуть прищурены:
это глаза людей, привыкших подолгу и напряженно вглядываться
в даль. В их легких морщинах на висках и вокруг глаз, а особенно в
улыбке чувствуется не то спокойное усталое презрение, не то снис­
ходительная ирония.
Молодые высокомерные офицеры , старые сутулые матросы ,
бочкообразные боцмана и стройные юнги имеют также свои осо­
бые явные и тайные приметы во взглядах и движениях, в постанов­
ке головы и в походке. Но уловить их - дело навыка и инстинкта.
Интереснее всего следить за моряками во время серьезной и спеш­
ной работы в море. Вот где соединяются сила и ловкость , спокой­
ствие и быстрота, суровая дисциплина с внешней беззаботностью,
где краткий приказ влечет мгновенное исполнение и где вся кипя­
щая жизнь переполнена суровой, простой, не сознающей себя кра­
сотою.
Подобно тому, как на моряках , так общий профессиональный
отпечаток лежит и на рыбаках - не скажу всего мира, но, по край­
ней мере, всей белой расы. Недаром давным-давно и очень метко
сказано: «Рыбак рыбака видит издалека» . Конечно, в каждой стра­
не есть своеобразные обычаи и приемы , но есть и много общего :
беспечность , простодуш ие, приметы, суеверия, предрассудки, зор­
кая наблюдательность, острое чутье к погоде, щедрость к бедным,
15 1087
427

А. И. Куприн
разгул в кутеже и прочее" . Замечательно одно явление: все рыба­
ки - страшные ругатели и богохульники, но все они одинаково
почитают святого Николая-чудотворца, и все они убеждены, что
их промысел самый святой, ибо Иисус Христос избрал своих пер­
вых апостолов из среды рыбарей. С ними могут соперничать лишь
плотники, по той причине, что отрок Иисус учился плотничьему
мастерству у святого Иосифа, да еще пасечники , потому что воск о­
вая свеча горит перед святыми алтарями.
Когда-то, давным-давно, так давно, что теперь мне порою ка­
жется, будто это было, по ядреной русской поговорке, «в те време­
на, когда люди еще топоров не знали, а пальцем говядину руби­
ли», - п олюбилось мне каждую осень до ранней зимы болтаться с
балаклавскими рыбаками по Черному морю.
Бьm я тогда еще молод, достаточно силен и вынослив, мог гре­
сти без устали и умел, еще по военному навыку, беспрекословно
подчиняться приказанию старшего на баркасе. Вскоре балаклавс­
кие рыболовы со мною освоились и как бы усыновили меня. Я до
сих пор горжусь тем, что иногда, в полосы обильных ул овов, когда
не хватало рыбачьих рук, ко мне приходили с просьбой войти в
артель. Я с удовольствием входил. По окончании ловли мне за это
полагался один пай, а когда я завел трехстенные сети, так называе­
мые «дифаньт, то и два пая: один за греблю, другой за снасть . Там
п аи распределялись строго : атаману два пая, владельцу баркаса
один, владельцу снасти - один, рядовым работникам по паю. Со­
образно с этим и делили выручку. Я свою долю не брал, а если слу­
чался хороший ул ов, то во славу его вел всю артель в кофейню Юры
Капитанаки и угощал ее черным кофеем (две копейки чашка) , а в
случае же улова превосходного - даже с сахаром (три копейки) .
Милые мои греки от удивления перед таким кутежом значитель­
но почмокивали и покачивали головами, и я думаю, они считали
меня за человека не совсем нормального. Однако же один из участ­
ников южной белой армии передал мне недавно, что при крымской
операции довелось ему nопасть в Балаклаву и там старый седой
рыбак, Коля Констанди, мой бывший строгий учитель и суровый
атаман, вспомнил в разговоре мою фамилию. Эта честь меня глу­
боко тронула.
Мы рыбачили разными способами в юго-западном углу Чер­
ного моря, между мысами Херсонес, Фиолент Саленгос, Кристи,
Айя, Ласпи и Форес. Мы ловили камбалу, глосов, камсу, морского
петуха, скумбрию, кефаль, лобана, барабулю и однажды случайно
428

Очерки
поймали полуторапудового белужонка на перемет для камбалы.
Глубокою зимою не редкость вытащить белугу в десять пудов ве­
сом, а значительно реже попадается белуга и до сорока пудов.
Но на эту зимнюю ловлю мне ни разу не приходилось выходить.
Я думаю, теперь понятно, с каким нетерпением и с какими ве­
ликими надеждами ехал я на юг Прованса в Ля-Фавьер, в милую
для меня теперь, издали, рыбачью хижину на мысе Гурон. По пре­
жним воспоминаниям мечтал я, что есть у меня какое-то рыбье слово
для рыбаков и что совсем не трудно мне будет освоиться с прован­
сальскими рыбаками, ибо души всех рыбаков одинаково неслож­
ны и широко открыты.
Увы! Я не учел того, что, кроме рыбачьих жестов и приемов,
кроме магнетического взаимного тяготения рыбачьих сердец, су­
ществуют еще два разговорных языка, совсем неизбежных для пер­
вого знакомства, но и совсем не похожих один на другой: прован­
сальский и русский . Да ведь и надо, пожалуй , с огорчением при­
знать и то, что с годами и с жестокими испытаниями судьбы вянет
и потухает в человеке дар того бескорыстного, инстинктивного
очарования, которое столь легко и весело сближает людей... Спра­
шивается: какими же путями мог бы я наладить связь с местными
рыбаками? Русские обитатели с ними знакомства не водили; не ин­
тересовались. Правда, еще в Париже слыхал я об одном русском
молодом человеке, который сумел пленить души ля-фавьерских
рыбаков и заключить с ними тесную морскую дружбу. Бьш он ро­
дом из Сибири, и, конечно, его , как почти всех сибиряков, звали
Иннокентием. Провансальские рыбаки называли его фамильярно
и ласково: Innocent. В этом названии есть двойной смысл: если его
употреблять с большой буквы - получается 1;10чтенное христианс­
кое имя, а если с маленькой, то выходит нечто вроде как «простак»,
или «рубаха-парень», или еще - «малый-простыня». И правда: бьш
он всегда добродушен, ровен, ласков со всеми, радостно готов на
товарищескую услугу и, кроме того , оказался настоящим соленым
моряком, способным на все роды ловли, неутомимым, смелым, на­
ходчивым и со счастливою рукою. Рыбаки искренно к нему привя­
зались и возлюбили его . Эти люди сурового и тяжелого промысла,
в котором нет ни капли лжи, обладают тонким и дальним чутьем
на того двуногого , чье имя «человек» пишется с большой буквы, и
невольно тяготеют к нему.
Но, к своему и моему огорчению, этот милый Иннокентий, или
Кена, как звали его дома, вскоре бьш принужден оставить свои
1s•
429

А. И. Куприн
прекрасные морские приключения. Причина этому была очень про­
стая и очень настоятельная . Кому не известно , как широко гуляют
рыбаки всех стран и всех морей; гуляют и на радостях после боль­
шого улова, и от огорчения за неудачу. У Иннокентия же бьш в
гульбе размах особенно широкий, сибирского стихийного разме­
ра. Сам он совсем ничего не пил, но без счета поливал шампанским
пронзительные «буйабезы» , которые по ночам при свете костров
варились на безлюдных маленьких островках . Словом, прожился
вдребезги милый Иннокентий Алексеевич. Конечно, он мог бы по­
ступить в рыбный кооператив, его приняли бы охотно, но где же
свобода? Итак, простившись без вздоха с друзьями-рыбаками, он
бросил рыбачью увлекательную жизнь и теперь где-то в департа­
менте Вар, в никому не ведомом Ля-Фугассе, режет, поливает,
взрыхляет и опрыскивает виноградники. Конечно, Кена когда-ни­
будь вернется снова к морю. Кто знал однажды прихоти моря, его
чудеса и радости, его гнев и сладкую ласку, тот уже пленник моря
навеки . Оно притягивает к себе моряков, как луна влюбленных.
Недаром море и месяц - близкая родня друг другу.
А я пока что потерял умного проводника и руководителя. Вот
и осталось мне только одно сомнительное удовольствие: глядеть
из окошка на рыбную ловлю .
Что говорить ! Очень хороший народ провансальские рыбаки :
красивы, стройны, ласковы, ловки, мужественны. Но гляжу я на
них из моего окошка, вспоминаю далекое-далекое прошлое, рев­
ниво сравниваю славных провансальских рыбаков с моими балак­
лавскими листригонами, и - что поделаешь - сердце мое тянется
к благословенному Крыму, к сине-синему Черному морю.
Пусть я - человек отсталый , но вот не нравятся мне моторные
лодки - и конец. Какая прелесть бьши черноморские парусные
баркасы или турецкие, банабакские фелюги! Как изящны были плав­
ные изгибы их линий! Как сладко и весело волновал сердце момент
выхода в открытое море! Полощется, и трепещет, и хлопает парус,
беспокойно отыскивая ветер. Нашел - и мгновенно со звуком лоп­
нувшей струны весь наполняется ветром и становится во всей сво­
ей белизне и благородной выпуклости похожим на божественную
грудь молодой прекрасной женщины.
Баркас накренился набок . Журчит вода под килем. Пена пле­
щет через борт. Дрожит туго натянутъ1й шкот, рвется вперед па­
рус. Баркас живет всем своим телом и нервами. Он одушевлен.
430

Очерки
А в моторной лодке нет души. Только воняет бензином и в сво­
ем противном стрекотании подражает цикадам. Море же не любит
ни свиста, ни праздного шума.
Во мне говорит завистливое чувство, подобное тому, какое ис­
пытывает мальчишка, которого не приняли в игру. Замолкаю. В
будущем году осенью поеду на мыс Гурон (если доживу) и свяжусь
с провансальскими рыбаками. Они милые, добрые и сильные люди.
1929
ПАРИЖ ИНТ И М НЫЙ
Помните, как мы бьши когда-то, давным-давно, резвыми семи­
летними мальчуганами и как нас впервые учили плавать? Суще­
ств овало несколько методов в этой науке: плавание на бычачьих
пузырях и на пробках, плавание на поясе, с поддержкой сверху; иные
начинали плавать , держась за плечо опытного пловца, и так далее.
Но бьш и суровый, героический способ обучения . Он состоял в том,
что дружеская мощная рука хватает тебя поперек туловища и швы­
ряет, как котенка, в воду. «Так, так . Барахтайся. Только держи го­
лову над водой» . Ты барахтаешься. Вода льется тебе и в рот и в
нос. Глаза твои дико выпучены от страха и холода. Ты захлебыва­
ешься и задыхаешься. «Держи голову выше» . И наконец, в самую
критическую минуту та же верная, сильная рука быстро извлекает
тебя на поверхность. И ты потом еще долго прыгаешь на одной
ноге, яростно мотая головой, чтобы вытрясти из ушей набившую­
ся в них воду, которая при каждом шаге бубнит в голове, как ту­
рецкий барабан. И - глядишь - через четыре дня юный пловец,
воспитываемый в гуманной дисциплине, еще бьется беспомощно
между своими желтыми капризными пузырями, а последователь
ригорического метода уже плавает свободно и уверенно и притом
плавает не по-собачьи, а по-мужски, «по саженкам».
Это-то второй метод я и предлагаю добрым россиянам, впер­
вые попавшим в столицу мира.
Не уподобляйтесь никогда этим глобтроттерам, этим - по лов­
кому словечку остроумной Н. А . Тэффи - кукиным детям, кото­
рые успевают в течение месяца, при помощи гидов, путеводителей
и вранья земляков-старожилов, изучить Париж «как свои пять паль­
цев». Смешно, грубо и жалко заблуждаются эти просвещенные пу­
тешественники. Вот краткий перечень тех впечатлений, которые они
431

А. И. Куприн
вывезут из Парижа на свою родину: Монна Лиза (Джиоконда), Гер­
мафродит, Венера Милосская, Бриллиант Регент, собор Нотр-Дам,
Эйфелева башня, Большие бульвары, Ателье Пуаре да еще выстав­
ка Независимых, причем парижский кратковременный гость так и
не догадается никогда: видел ли он футуристические полотна пове­
шенными как следует или вверх ногами .
Резче всего останутся в его памяти рестораны, мюзик-холлы,
ночные кабачки и театрики и полутайные учреждения, где демон­
стрируются те мерзости, о которых не только апостол Павел запре­
тил человеку глаголати, но которым не нашлось места даже в ужас­
ном требнике Петра Могилы, в отделе «чин исповедания мирских
человею> .
Замечательно: с незапамятных времен эти иностранные обозре­
ватели музеев, пейзажей и нравов, так же как когда-то и наши пре­
жние «ле бойяр рюсс», выносили из своего узкого и однобокого
опыта огульное мнение о развратности французских женщин.
Какое наглое и, гл авное, глупое вранье! Давно известно, что
спрос родит предложение, а потому в каждой из современных ог­
ромных столиц требовательный, развратный, избалованный и бо­
гатый человек всегда найдет свой любимый свинушник. Но нет на
свете женщин более порядочных, чем дамы из мелкой французской
буржуазии. Они прекрасные, любящие, заботливые матери, внима­
тельные и дружественные жены, отличные, бережливые домохозяй­
ки, замечательные стряпухи. Вспоминается мне, как очень, очень
давно говорил я на эту тему в Ялте с милым , ныне покойным, Че­
ховым. Тонкая наблюдательность его , конечно, вне сравнения. То,
что я сейчас пишу, пишется почти с его сло в. А под конец нашего
разговора он сказал, улыбаясь своей тоикой и немного хмурой
улыбкой:
-
Знаете что? Весь день француженка строит, украшает и чис­
тит свой дом: ну вот точно как птица гнездо. Все для детей и мужа.
А если муж вечером запоздает, то уж она без него ни за что не ля­
жет спать . Прождет хоть целую ночь. Так вот и в курятнике: куры
никак не заснут, если нет петуха, все возятся, а посадите к ним ка­
кого-нибудь петушишку, хоть самого плохонького, сейчас же ус­
покоятся и заснут на насесте.
Настоящего французского парижанина никогда нельзя увидеть
болтающимся по улице праздно. Он или идет из дому в свое бюро,
в свою лавку, или возвращается из бюро или из лавки в свой дом.
Их «маленький завтраю> - этонаш утренний чай: пьют кофе с хле-
432

Очерки
бом из огромных, емких каменных чашек . Их завтрак - наш обед.
Их обед - наш ужин. Ужинают поздно и не грузно, а ложатся спать
рано, часов около девяти . Утром же в половине седьмого француз­
ский буржуа уже фыркает над умывальником. Это - зимою. А вес­
ною и летом мелкие буржуа обедают при открытых окнах . С ули­
цы можно увидеть и щегольскую сервировку, и ослепительное сто­
ловое белье, дружную, непоколебимую семью. Обедают открыто.
У нас, в бывшей России, про обедневшую крестьянскую семью го­
ворили полужалостно, полупрезрительно: «Занавесившись едят».
Вот во Франции-то и нет этого «занавесившись», так же как нет и
спанья среди дня, этой растлевающей тело и дух распущенности.
Перед отходом ко сну буржуазная парижанка-лавочница позво­
ляет себе «взять немного свежего воздуха>>. Она открывает окно и,
облокотившись на подоконник, высовывается на улицу: мало ли
чего интересного можно увидеть у соседей справа и слева, в их гос­
тиных и кухнях, да и на самой улице. Но проходит десять - пят­
надцать минут, и прелестная полная женская фигура уходит вглубь,
с железным шумом захлопывая оконную раму. Она торопится, сле­
дуя мужнину зову, «прыгнуть» в «национальную постель» для слад­
кого отдыха после дня, проведенного в сплошной работе.
Вот вам средние буржуазные французские женщины - подав­
ляющее большинство парижского населения, - все эти жены и под­
руги мясников, булочников, молочников, слесарей , малюсеньких
чиновников, счетчиков, контролеров и так далее. О дамах из фи­
нансовой буржуазии не говорю, потому что ее не знаю . Может быть,
всего лишь одна сотая процента французских женщин (не париж­
ских) ошеломляет иностранцев фальшивыми бешеными страстя­
ми, но и у этого ничтожного меньшинства всегда живет в душе се­
рьезное стремление к дому, к детям, к скромной обеспеченности.
Говорят, французы скупы. Нет, они бережливы. Они знают, что
деньги потому делаются круглыми и плоскими, чтобы у вздорных
глупцов они легче катились ребром, а у разумных - удобнее скла­
дывались в стопки.
Какая же это скупость, если необычайно тяжкая по тому време­
ни контрибуция 1871 года бьша покрыта народом в течение шести
месяцев. Клемансо в 1918 году, в дни перемирия, торжественно за­
явил : «Победой мы обязаны тому, что французский народ не пожа­
лел для нее ни денег, ни собственной крови».
Говорят, что французы не хотят рожать детей. Нет, в тепереш­
нее сумбурное и зыбкое время они ·боятся страшной ответственно-
433

А. И . Куприн
сти за ребенка. Но поглядите, какой любовью, предупредительнос­
тью и вниманием окружены в Париже дети - это воистину короли
Парижа. Право, есть только два народа на свете - Париж и Япо­
ния, где так обожают цветы, детей и улыбку.
Общая любовь к детям - это любовь к нации. Вот почему я и
думаю : все мы вернемся, и, вероятно, ск орее, чем предполагаем и
гадаем, - домой, в Россию. О, я совсем не хочу знать о том, как
многознающие, многоопытные деятели с крупными, почтенными,
давно любимыми именами станут созидать будущую великую Рос­
сию. Я бы только хотел, чтобы мы, люди простые, памятливые и
чувствительные, не забывали твердить : счастлив и крепок тот на­
род, который привык к мудрой бережливости, который уважает
свой дом, который трудится ревностно и отдыхает вовремя, кото­
рый в детях видит залог будущего здоровья нации.
Ведь такие уроки втуне не проходят?
Однако мысль о международных путешественниках, которые,
ничего не видя и ничему не учась, развешивают мимоходом (о, моя
бедная родина!) ярлыки странам и народам, увлекла меня далеко в
сторону.
На днях я вернусь к домашнему Парижу .
1930
ЛЮДИ-ПТИЦЫ
Вот уже пошел третий день после того часа, в который фран­
цузские летчики, перелетев Атлантический океан, приземлились на
американской почве; но до сих пор их прекрасный подвиг вызыва­
ет в памяти чувство какой-то светлой и легкой благодарности, по­
чти не описуемой человеческими словами, какого-то упоительного
подъема, точно твоя обыкновенная земная душа вдруг окрьшяется
на несколько мгновений и ширится к небу.
И сколько милых подробностей, сколько трогательных дета­
лей собралось вокруг этого победоносного перелета!
Приехав еще с вечера на аэродром, Кост тотчас же справляется
с предсказаниями обсерватории и ложится спать. Спит тихо, крот­
ко и глубоко, как здоровый ребенок, но на раннем рассвете просы­
пается: «Как туман?» Летчик-разведчик подымается ввысь, обню­
хивает небо. Возвращается с докладом:
-
Густо . Ничего не видать:
434

Очер ки
И, успевши только кивнуть в знак благодарности головою, Kocr
валится на свое спартанское ложе и мгновенно засыпает опять .
Занялся день - Kocr просыпается совсем свежим . Что за вели­
кая привычка у людей очень большого масштаба - владычесrво­
вать над своим сном . Ей обладали: Наполеон , Ю. Цезарь, Суво­
ров, Петр Великий и чудесный король Франции Генрих IV, кото­
рый умел в серьезные минуты своей многоцветной жизни спать не
более часа в сутки, положив голову на седло или на барабан и при­
том ужасно храпя. Великий ученый Арело спал во второй период
своей долгой жизни не более трех с половиной часов в сутки и на­
ходил этот краткий срок вполне досrаточным для каждого челове­
ка, упорно работающего мозгом или волею.
Туман не расходится и к десяти часам. Все равно: надо побе­
дить туман и прорваться сквозь него .
Отдаются приказания. К этому времени приезжает госпожа
Кост. Ну что за прелесrное и какое интимно нежное прощание. Она
протягивает мужу листок клевера, но не о трех, как обыкновенно, а
о четырех лепестках; наивная примета путевого счастья, скромный
амулет, подобно нашей русской пятилепестковой сирени или ореш­
ку-двоешке . Кост с улыбкой, в которой сияют и любовь и уверен­
ность, осторожно прячет цветок за борт своей летчицкой куртки.
Затем сигнал контакта, и мощный аппарат (какой удивительный,
всегда волнующий момент!) сначала медленно, потом все круче от­
дирается от земли. Вскоре он кажется только неясным пятном, по­
том трудно уловимой точкqй, потом его нельзя уже рассмотреть даже
в цейсовский бинокль. Улетел ... Все провожающие одновременно и
глубоко вздыхают и еще долго смотрят в серое опустевшее небо. Не
тревожьтесь, они покроют океан - правда, не шутя, - но все-таки
лишь немного позднее назначенного времени и соприкоснутся с зем­
лею с безупречным спокойствием; в том порукой их давняя опыт­
ность, их доверие друг к другу, их осторожная подготовка и прочная
мужественность, готовая хладнокровно и находчиво встретить лю­
бую непредвиденную случайность, а главное... лежащий у Коста на
сердце, теперь весь теплый цветок «trefle incamat».
Да, я знаю, что теперь большинство людей склонно глумиться
над приметами, суевериями, амулетами, образками, предчувствия­
ми и вообще над вещами, лежащими немного поглубже трех при­
вычных и давно наскучивших измерений. Здесь не место и не время
писать об этом, но в свой час я когда-нибудь приведу достаточно
много примеров тому, что в кажущихся бабьих предрассудках та-
435

А. И. Куприн
ится порою громадный опыт, инстинктивно признанный многими
поколениями...
И еще одно чудо на американском берегу. Это встреча с Линд­
бергом. Как радостно, как по-чело;Вечески радостио бьшо читать
его приветственные, такие краткие и такие многозначительные сло­
ва и в то же время как бы видеть на расстоянии тысяч верст эти
горячие объятия, в которые заключил Линдберг французских лет­
чиков, еще едва державшихся на ногах, замлевших от тридцатисе­
мичасового неудобного сидения на одном месте.
Конечно, в этих словах не бьшо вежливого лицемерия, или про­
фессионального кокетства, или затушенной ревности. Да их и не
могло быть . Летчики по призванию - это совсем, совсем необык­
новенные люди; они ничего не имеют общего с громадной толпой
человечества. Они окончательно лишены страха смерти . Они не
умеют лгать и льстить, они не знают зависти, они твердо верны
слову, и у них от рождения особенно тонко развиты те чувства,
которые столь редко и в столь малой степени развиты у обыкно­
венного человека: чувство опознания местности, чувство равнове­
сия ; чувство находчивости и чувство темпа. Конечно, можно из
снобизма, или выгоды, или по любви к приключениям взять и при­
твориться летчиком. Но эта игра со случаем очень не верна и опас­
на, и потому совершенно право французское авиационное началь­
ств о, которое подвергает всех молодых кандидатов в летчики са­
мым тщательным, самым строгим испытаниям.
Да, удивительно это сказано Пушкиным:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неисчислимы наслажденья,
Бессмертья, может быть, залог!
И в самом деле, это тяготение к победе над страхом и всегда
близкой смертию - удел избранников Божиих. Вот почему бессмер­
тен так рано погибший талантливейший, блестящий авиатор Нен­
жиссер и почему его мать послала госпоже Кост такое самоотвер­
женное, такое скромно героическое поздравление с успехом ее мужа.
1930
436

Очер ки
ПЛЕМЯ УСТЬ
Все, о чем я сейчас расскажу, происходило вскоре после русско­
японской войны и Портсмутского договора, но еще далеко до пер­
вой думы. Тогда, как преддверие к Государственной думе, широко
распахнулся общественный интерес к земству и к земским деяте­
лям. Заседания Тетюшкаского или Крыжонопольского земства ка­
зались зародышами будущего парламентаризма. Председатель гу­
бернского земства походил в профиль, как говорили образован­
ные провинциальные барышни, совсем-совсем на Мирабо, только
не такой некрасивый. Тогда-то и мне пришлось достаточно много
пошляться и поездить по северным городам Усти и Веси .
Весною и ранним летом сообщение между этими утлыми горо­
дишками поддерживали маленькие частные пароходишки . Путь
бьш бы вовсе прелестный, если бы не комары - этот истинный бич
Божий, который зл обно пожирал пассажиров круглые сутки. Зато
какие стерлядки кольчиком, какая севрюжинка, какая свежая икра!
Это тебе не Волга, где вся вода и все, что в ней, насквозь пропахло
нефтью.
По обоим берегам Мологи в душистой темноте ночи пели бес­
численные соловьи, изнемогавшие от любви и музыкального вос­
торга . Когда же случалось, что замечтавшийся пароход разрывал
длинную цепь плотов, гонимых по течению, то надо бьшо любите­
лю русской словесности послушать ту изысканную ругань, кото­
рой освирепевшие плотовщики обливали и осьшали пароход, его
команду, его хозяев, а кстаm, и пассажиров с их предками, потом­
ками и всеми ближайшими родственниками.
Зимний путь на Весь и Усть бьш куда тяжелее. Приходилось
ехать по железной дороге до какого-то никому не ведомого полу­
станка, носившего североиндейское наименование «Сиуч», а отту­
да уже нанимать гусевую упряжку (три лошади, одна за другою) и
ехать сто пятьдесят - двести верст по узким лесным тропинкам,
по ржавым полузамерзшим болотам , порою поверх прясел, забо­
ров и даже изб, совсем заваленных сугробами снега. Через каждые
двадцать - тридцать верст (смотря на трудности пуm) остановка
ил и, как там говорят, «стойка>>. Достаточно времени, чтобы раз­
мять в избе затекшие ноги, напиться чаю или съесть яичницу, пока
кормят или перекладывают лошадей. Ямщику непременно - вод­
ки. Теперь вот, глядя сквозь густую завесу времени, страшно ста-
437

А. И. Куприн
новится , когда вспомнишь этого отчаянного продольного гусево­
го ямщика. Мороз в двадцать пять градусов . Ты мерзнешь и коче­
неешь во всех своих шубах , теплых чулках, фуфайках, набрюшни­
ках, башлыках и толстых перчатках, а он сидит, как воробей, кра­
ем зада на какой-то дощечке. Правая нога у него свисает вниз, что­
бы отталкиваться ею от дороги , когда сани заваливаются и вот-вот
готовы перевернуться, укрыв собою путника. В руках у ямщика
шесть вожжей и два кнута: один короткий - для ближних лоша­
дей, другой очень дл инный - для передней; разобраться в этой
сложной сбруе - нужны навык и ловкость почти цирковые; о ру­
кавицах здесь и думать нечего, одна помеха: так и орудует ямщик
во всю дорогу голыми руками. Как войдет он в избу -ужас смот­
реть : весь от мороза и ветра белый, заиндевел, нос как синька, руки
залубенели, свести пальцев нельзя. Ничего не скажет, только голо­
вой покрутит: «Хватил-де горяченького до слез !» А когда тяпнет
он водки из полного чайного стакана в два приема, то даже слезы у
него из глаз потекут. Крякнув густо, закусит хл ебом с луковицей и
и еще пошутит:
- Как это ее бедные солдаты пьют? ..
Пока мы закусываем, хозяйка спрашивает:
-Аможет быть, что-нибудь из старых вещей посмотрите? Здесь
многие проезжие покупают.
Я уже давно знал об этом новом промысле и даже сам порою
покупал кое-что , дабы угодить хозяйкам. Продавались старинные
наряды и предметь1 домашнего обихода. Продавались, например -
и очень дешево - древние неизносимые сарафаны из густо-мали­
нового штофа, толщиною в палец; перушки, такие легонькие, без­
рукавочки (фигаро) из атласа, цветисто вытканного разными шел­
ками; головные уборы (кокошники или кички) , сплошь вышитые
низанным речным жемчугом; редкой красоты полотенца; вырезан­
ные чудесно, из карельской березы и из липы игрушки, солонки,
миски, пл ошки и сундуки . Я иногда спрашивал от зазрения совес­
ти:
-Тетен ька, а тебе не жаль самой такие вещи продавать?
-Да зачем же мне, кормилец, их хранить? Они давношние и
без всякого употребления. Ну разве теперь девку уговоришь надеть
сарафан или кокошник? Да ни за что ! Стыждается! Таких, говорит,
более никто не носит.
Поразила меня однажды (и я купил ее, чтобы подарить знако­
мому художнику) огромная ендова с рукояткой, медная, кованая,
438

Очерки
тяжелая. На ней искусно вычеканен был барельеф сурового муж­
чины в островерхой шапке, опушенной как бы мехом.
Я долго ломал голову: что за странный народ усть? Откуда эти
жемчуги, тяжелые шелка, удивительные узоры и чеканные ендовы?
Почему в их песнях и сказках «рушат» на пирах гусей и белых лебе­
дей и пьют заморские вина? Почему старые хороводные их песни
поют:
Как во городе королевна,
По-за городу королевич,
Молодой сын короличек гуляе,
Он невесту себе выбирае.
Не моя ли расхорошая гуляе?
Золотой перстень воссияе,
Распахнулись королевские ворота,
Король королевне поклонился,
Королевна ему еще пониже . И т. д.
Откуда эта учтивость, вежливость и самые титулы «королевич»,
«королевна»?
И потом, почему в Усти все высокого роста, с лицами строгими
и как бы гречески-иконописными? Почему их девки и молодые
бабы, еще не изуродованные частыми родами, сплошь отличаются
красотой и правильностью лиц, которыми они очень похожи на
шведок или норвежек?
Почему Усть так осторожно сберегла свой род от смешения с
весью или с карелами, кровь которых несомненно финского разли­
ва?
Или в самом деле Усть - это забытый , неисследованный оста­
ток когда-то мощного и славного племени, которому не успели уде­
лить времени наши профессора, так удачно определившие значе­
ние римских тессер и древних палимпсестов?
1930
439

А. И. Куприн
ПОТЕР Я ННОЕ СЕРД Ц Е
Из Гатчинской авиационной школы вышло очень много пре­
восходных летчиков , отличных инструкторов и отважных бойцов
за родину.
И вместе с тем вряд ли можно бьшо найти на всем пространстве
неизмеримой Российской империи аэродром, менее приспособлен­
ный для целей авиации и более богатый несчастными случаями и
человеческими жертвами. Причины этих печальных явлений тол­
ковались различно. Молодежь летчицкая склонна бьша валить вину
на ту небольшую рощицу, которая росла испокон десятилетий по­
средине учебного поля и нередко мешала свободному движению
аппарата, только что набирающего высоту и скорость, отчего и
происходили роковые падения. Гатчинский аэродром простирался
как раз между Павловским старым дворцом и Балтийским вокза­
лом. Из западных окон дворца роща бьша очень хорошо видна.
Рассказывали, что этот кусочек пейзажа издавна любила покойная
государыня Мария Феодоровна, и потому будто бы дворцовый
комендант препятствовал снесению досадительной рощи, несмот­
ря на то что государыня уже более десяти лет не посещала Гатчи­
ны.
Конечно, молодежь могла немного ошибаться. Ведь известно,
что всех начинающих велосипедистов, летчиков, конькобежцев и
прочих спортсменов всегда неудержимо тянет к препятствиям, ко­
торые очень легко возможно бьшо бы обойти .
Опытные, дальновидные начальники школы судили иначе: они
принимали во внимание топографическое положение Гатчины с
окружающими ее болотами и лесами, с близостью Финского зали­
ва и Дудергофской горы и, исходя из этих данных, объясняли кап­
ризность , переменчивость и внезапность местных ветров. В виде
примера они приводили спортивный перелет из Петербурга в Мос­
кву штатских авиаторов: Уточкина, Лерхе, Кузьминского, Василь­
ева и еще каких-то трех . Все они сели самым жестоким образом на
ничтожных Валдайских возвышенностях, поломав вдребезги свои
аппараты . Продолжать полет мог только Васильев, и то лишь по­
тому, что Уточкин, сам с разбитым коленом, отдал ему великодушно
все запасные части, помог их приладить и лично запустил мотор ...
440

Очерки
Трагическое, возвышенное и гордое впечатление производил
тот угол на гатчинском кладбище, где беспокойные, отваЖные лет­
чики находили свой глубокий вечный сон . Заместо памятников над
ними водружались пропеллеры. Издали это кладбище авиаторов
походило на высокий, беспорядочно воткнутый частокол, но, под­
ходя к могиле ближе, каждый испытывал волнующее высокое чув­
ств о. Казалось, что вот с необычайной высоты упала прекрасная
мощная птица и, разбившись о землю, вся вошла в нее. И только
одно стройное крьmо подымается высоко и прямо к далекому небу
и еще вздрагивает от силы прерванного полета.
Жуток и величествен бьm обычай похоронных проводов убив­
шегося товарища. На всем пути в церковь и потом на кладбище его
сопровождала, кружась высоко над ним, летучая эскадра изо всех
наличных летчиков школы, и рев аэропланов заглушал идущее к
небу последнее скорбное моление: «Святый Боже, святый крепкий,
святый бессмертный, помилуй нас».
Суров был и, пожалуй, даже немного жесток другой неписаный
добровольный товарищеский обычай. Если летчику, по несчастно­
му случаю или по неловкой ошибке, случалось угробить аэроплан ,
то на это крушение большого внимания никто не обращал. Если
оно происходило далеко от аэродрома, то летчик телефонировал в
школу, а если близко, то его падение бывало видно с поля . Очень
быстро приезжали авиационные солдаты и на телегах увозили ос­
татки катастрофы. Но если угробливался или опасно искалечивал­
ся сам летчик, то его везли в госпиталь. И в тот же час, хотя бы его
труп лежал еще тут ж�. у всех на вИду, на авиационном поле, все
летчики, находящиеся на службе, выдвигали из ангаров или брали
с поля готовые аппараты и устремлялись ввысь . Опытные летуны
пробовали выполнить задачу, заданную на сегодня несчастному
собрату, другие старались повысить собственные рекорды. Тщет­
но бьmо бы искать происхождения такого вызова судьбе в пара­
графах военно-авиационного устава. Это бьm неписаный закон,
священный обычай, словесный «адат» мусульман, выработанный
инстинктом, необходимостью и опытом . Летчик всегда должен ос­
таваться спокойным, даже тогда, когда лицо его обледенит близ­
кое дыхание смерти. «Вот убился твой товарищ, однокашник и друг.
Его прекрасное молодое тело, вмещавшее столько божественных
возможностей, еще хранит человеческую теплоту, но глаза уже не
видят, уши не слышат, мысль погасла и душа отлетела Бог весть
куда. Крепись , летчик! Слезы прольешь вечером. Дыши ровно. Не
441

А. И. Куприн
давай сердцу биться. Потеряешь сердце - потеряешь жизнь, честь
и сл аву. Руки на рукоятках. Ноги на педалях . Взревел мотор, со­
трясая громадный аппарат. Вперед и выше! Прощай, товарищ! Бьет
в лицо ветер, уходит глубоко из-под ног темная земля. Выше! Выше,
летчик!»
В то время, незадолго до войны, и в первые годы войны чрез­
вычайно, даже чрезмерно многие молодые люди жадно стремились
попасть в военную авиацию. Поводов было много: красивая фор­
ма, хорошее жалованье, исключительное положение, отблеск ге­
роизма, ласковые взгляды женщин, служба, казавшаяся издали
необременительной и очень веселой и легкой. Реже других попа­
дали в авиационные школы люди настоящего призвания, прирож­
денные люди-птицы, восторженно мечтающие о терпких и сладких
радостях летания в воздухе, те люди, о которых Пушкин говорил:
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья,
Бессмертья, может быть , залог!
Но надо сказать, что эти разверзатели пространств , эти летуны
милостью Божиею удивительно редко встречаются в природе, и к
тому же они совсем лишены великих даров назойливости, попро­
шайничества и втирательства через протекции.
Но и протекции все равно не помогали. Новичков принимали в
авиационную школу, протискивая их через густое сито. Будущий
летчик должен бьш обладать: совершенным и несокрушимым здо­
ровьем; большой емкостью легких; способностью быстро ориен­
тироваться как на земле, так и в воздухе; верным умением нахо­
дить и держать равновесие; острым зрением , без· намека на дальто­
низм; безукоризненным слухом, физической силой и, наконец, сер­
дцем, работающим при всяких положениях с холодной, неизмен­
ной точностью астрономического хронометра.
Про храбрость, смелость, отвагу, дерзость, неустрашимость и
про прочие сверхчеловеческие душевные качества летчика в этом
летающем мире никогда или почти никогда не говорилось . Да и
зачем? Разве эти , столь редкие ныне, качества не входили сами по
себе в долг и обиход военного авиатора?" Хвалили Нестерова, впер­
вые сделавшего мертвую петлю. Хвалили Казакова, снизившего
восемнадцать вражеских аэропланов. Хвалили, но не удивлялись:
удивление так близко к ротозейству!
442

Очерки
Не мудрено, что при столь строгом испытании и при такой су­
ровой дисциплине наибольшая часть неспособных, ненужных , ни­
куда не годящихся кандидатов в летчики отваливалась вскоре сама
собою, как шлак или мусор. Оставался безукоризненный, надеж­
ный отбор. Но даже среди этих избранных, при первых опытах по­
лета, находились еще неудачники, люди смелые, ловкие, влюблен­
ные в авиацию, но - увы! - лишенные какого-то из великих да­
ров приближения к небу. Те уходили молча, с горестью в душе, и
старые летчики провожали их с грубоватым и дружеским сожале­
нием, хотя иных из них приходилось провожать только до кладби­
ща.
Овладевал, между прочим, не только молодыми, но и опытны­
ми, закаленными знаменитыми летчиками особый трудно объяс­
нимый и неизлечимый, внезапный недуг, который назывался «по­
терею сердца» и о котором ни один из авиаторов не позволил бы
себе отозваться насмешливо или легкомысленно .
Здесь под понятием сердца не надо предполагать мощный мус­
кул на левой стороне чело веческой груди, который самоотвержен­
но и послушно многие годы нагнетает кровь во все закоулки наше­
го тела. Нет! Здесь подразумевается символ психологический, мо­
ральный . Потерять сердце - это для летчика значит потерять бо­
жественную свободу разгуливать в небесном пространстве по сво­
ей воле на хрупком аппарате, пронизывать облака, спокойно встре­
чать дождь , снег, ураган и молнии , ничуть не теряясь оттого, что
ты совершенно не знаешь : летишь ли ты во тьме , на юг или на за­
пад, вверх или вниз.
Одно из поразительнейших явлений - это потеря сердца. Ее
знают акробаты, всадники и лошади, борцы, боксеры, бретеры и
великие артисты. Эта странная болезнь постигает свою жертву без
всяких последовательных предупреждений. Она является внезап­
но, и причин ее не сыщешь.
Вот так же неожиданно потерял сердце на Гатчинском аэро­
дроме славный авиатор и отличный инструктор Феденька Юрков
(ударение на о), о котором в наивной гатчинской авиационной зве­
риаде пелось :
Кто хоть пьян, но в бой готов?
Это Феденька Юрков ...
Химия, химия ,
Сугубая химия...
Ит. д.
443

А. И. Куприн
Поступил он в авиацию не очень рано, лет двадцати семи-вось­
ми, из кавалерии. Надо сказать, что кавалеристам легче, чем про­
стым смертным, давалась несложная, но все-таки требующая при­
сутствия духа наука управления авионом, ибо работа над лошадью
поводьями и шенкелями имеет много общего с маневрами летчиков.
Служил он раньше хотя и не в гвардейском, а в армейском пол­
ку, но полк от времен седой старины бьm покрыт исторической славой.
Замечателен он бьш еще тем, что в нем, как и в двух других ка­
валерийских полках, всему составу господ офицеров и всем вахми­
страм полагалось быть холостыми, и на это крутое правило никог­
да не было ни исключений, ни поблажек .
Что-то было в милом Феденьке Юркове от легендарных геро­
ев-кавалеристов 1812 года - от Милорадовича, от Бурцова, ёры,
забияки, от Дениса Давыдова, от Сеславина: хриплый командный
голос с приятной сипловатостью, походка немного раскорякою,
внешняя грубость и внутренняя правдивая доброта и, наконец, бле­
стящая лихость в боевых делах. Вся русская военная авиация знала
и с ул ыбкой вспоминала о его забавном и опасном приключении в
начале войны на Западном фронте . Ему была поручена воздушная
разведка. Штабу наверняка бьmо известно, что немцы находятся
где-то довольно близко, верстах в тридцати - сорока, но в каком
направлении - никто не ведал.
Юрков быстро поднялся в воздух, имея позади себя наблюдате­
ля с бомбой, знавшего прекрасно немецкий язык, бывшего ученика
петербургской Петершуле, славноrо и сильного малого и из «рус­
ских распрорусского».
Погода в верхних слоях была моросливая, с густы� тяжелым
туманом. Пилот вскоре потерял намеченный путь, перестал ориен­
тироваться и решил приземлиться, чтобы опознаться в местности.
Судьба и начавшийся ветерок руководили им. Он спустился как
раз на широкую и теперь безлюдную площадь города Гумбинена,
как раз напротив опрятного кабачка, тонувшего во вьющейся зе­
лени. Город, несмотря на рев спускавшегося авиона, продолжал
безмолвствовать , как в сказке о спящей царевне. Вероятно, звуки
мотора были здесь обычным явлением. Из кабачка пахло кофеем и
жареной колбасой. У Юркова сразу созрел план действий.
- Надо узнать, какойэто город, и вытянуть, какие удастся, све­
дения. Итак, слушайте, Шульц: я - лейтенант кайзерской авиации,
вы - мой унтер-офицер. Я ранен в горло и потому говорю совсем
невнятно. Я буду хрипеть и сопеть. Так мне легче будет маскиро-
444

Очерки
вать мое незнание немецкого языка, а берлинский жаргон я умею
ловко передразнивать . Немецкие деньги у вас. Дайте сюда и идем­
те фриштыкать*. Если возникнут недоразумения по поводу нашей
формы, говорите, что наша секретная задача этого требует для за­
манивания в мешок этих руссише швейне* *, и вообще ругайте нас
без всякого милосердия. Когда подкрепитесь, идите к аппарату. Ну,
форвертс! ***
В опрятной столовой они выпили кофе с молоком, съели вкус­
ный сытный завтрак из яичницы с ветчиной, жареных толсть1х со­
сисок и доброго сыра, запивали же его они дрянным шнапсом и
отличным бархатным черным пивом.
Шульц без конца болтал на настоящем чистейшем немецком
языке и ловко успел выведать, что город называется Гумбиненом,
что отряды кайзера пробыли в нем четыре дня, а потом ушли куда­
то на восток и теперь их не видно и не слышно уже трое суток, а в
городе остались лишь раненые и инвалидная команда. Юрков про­
износил картаво, хрипло и густо, из самой глубины горла одно­
сложные слова «моэн», «маальцейт», «проозит» , «колоссаль», «пи­
рамидаль»****, а огромного , толстого, раздутого пивом хозяина
звал, хлопая его дружески по жирной спине: «Май либа фаата»*****.
Если Ницше называл прусский берлинский язык плохой и без­
дарной пародией на немецкий, то юрковская пародия на пародию
выходила замечательно.
Две милые женщины прислуживали за столом: полная - что­
бы не сказать толстая - хозяйка, цветущая пышной, обильной кра­
сотою сорокалетней упитанной немки, и ее дочь, свеженькая «бак­
фиш»******, с невинными голубыми глазами, розовым лицом, зо­
лотыми волосами и губами красными, как спелая вишня .
«Эх , пожить бы нам здесь всласть дня два, три , - мечтательно
подумал Феденька. - Я бы поволочился за фрау, а фрейлен предо­
ставил бы Шульцу. Конечно, ничего дурного! Просто - буколи­
ческая идиллия под каштанами немецкого тихого городка ".»
* завтракать (от 11ем. Fri.ihstiick).
**русск их свиней (от 11е1
1
1. russesche Schweine).
***вперед! (от 11ем. vorwarts) .
****От слов: Guten Morgen - доброе yrpo; Mahlzeit - приятного ап­
петита ; Prosit - ваше здоровье; kolossal - колоссально; pyramidal - пре­
восходно (11ем. ) .
*****Мой дорогой отец (от 11ем. mein lieber Vater).
******Девочка-подросток (от 11ем . Backfisch).
445

А. И. Куприн
Но в эту минуту скорым ходом вернулся от аэроплана Шульц.
Он чуть-чуть кивнул головой в знак того , что все обстоит благопо­
лучно , но легкое движение его ресниц красноречиво указало на
дверь.
- Извините . Одна минута, - сказал по-немецки гол осом чре­
вовещателя Юрков и вышел .
-В чем дело?
- Проезжал в шарабане немец и остановился, чтобы сказать
другому немцу, что по дороге он видел с холма большой немецкий
отряд, идущий в колонне на Гумбинен . Что прикажете делать, гос­
подин ротмистр?
- Сниматься с якоря . Идем попрощаемся с милыми хозяева­
ми. - Он расплатился за завтрак с такой щедростью, на какую ни­
когда бы не отважился ни один немецкий эрцгерцог, и притом рас­
платился не жалкими бумажками, а настоящими серебряными гуль­
денами. Пораженная сказочной платой, хозяйка навязала почти
насильно авиаторам корзиночку с провизией, и растроганный
Юрков влепил ей в самые губы сердечный поцелуй . Хозяин охотно
вызвался отыскать двух сильных людей, чтобы пустить в ход про­
пеллер аппарата . Через десять минут мощный «моран-парасоль»,
отодравшись от земли, уже летел легко к разъяснившемуся небу, а
немецкие друзья махали вслед ему шляпами и платками .
Вскоре с большой высоты они увидали сплошную гусеницу не­
мецкой колонны, казавшейся почти неподвижной.
- Господин ротмистр, - прокричал в слуховую трубку Шульц,
указывая на гнездо, в котором лежала бомба. - А не пустить ли в
них этой мамашей?
На что Юрков, никогда не терявший спокойствия, ответил се­
рьезно:
- Нет, мой молодой друг! Наше точное задание - разведка.
Часто - увы! - из-за сурового долга приходится отказывать себе
в маленьких невинных удовольствиях!..
Вечером, в офицерском собрании, за ужином, в который вхо­
дили и гумбиненские толстые сосиски, Феденька Юрков рассказал
эту историю при громком хохоте всех летчиков. Ему не чужд был
соленый, грубоватый юмор.
Юрков поступил в авиацию за год до войны. На войне он с ус­
пех ом летал сначала на таких старых первобытных аппаратах, ка­
ких давным-давно и помину не было во всех воюющих армиях .
446

Очер ки
Немцы говорили: «Самые храбрые летчики - это русские. Немец­
кий летчик счел бы безумием сесть на один из их аппаратов» . Юр­
кова точно чудом спасали от смерти его отвага, хладнокровие и
находчивость .
За это время он успел все-таки сбить шесть вражеских аэропла­
нов. В 1916 году он получил две пулевых раны и был из госпиталя
командирован в Гатчинскую школу в качестве инструктора. Вер­
нее, это был замаскированный отдых.
Как товарищ Юрков, несмотря на некоторую шершавость ха­
рактера, отличался добротою, готовностью к услуге, всегдашней
правдивостью и бьш любимейшим компаньоном. Как инструктор
он был строг и крайне требователен. Он как будто бы совсем поза­
бьш о том постепенном преодолении трудностей , о той постоян­
ной гимнастике духа и воли, которые неизбежны при обучении ис­
кусству авиации . Большинство учеников сбегало от него к другим,
более мягким, инструкторам, но зато из молодежи, обтерпевшейся
в его жестких руках, выходили немногие, но первоклассные летчики.
В Гатчине Феденька Юрков выбрал своим жильем гостиницу
Веревкина, на вывесках которого золотом по черному бьшо напи­
сано: на одной «Vieux Verevkine» * , а на другой «Распивочно и рас­
курочно» - старый наивный след пятидесятых годов.
Гатчина, городишко тихий, необщительный, летом весь в гус­
той зелени , зимой весь в непроходимом снегу. Там семьи редко зна­
комятся друг с другом. Нет в нем никаких собраний, увеселений и
развлечений, кроме гаденького кинематографа.
Никогда ни одного человека нельзя было встретить: ни в При­
оратском парке, ни в дворцовом, ни в зверинце . Замечательный
дворец Павла 1 не привлекал ничьего внимания, пустовали даже
улицы.
Вот именно в передней плохонького синема, после сеанса, Фе­
денька Юрков и увидел Катеньку Вахтер.
Дожидаясь, пока ее матушка разыскивала свои галоши, а по­
том кутала шею и голову вязаным платком, Катенька стояла перед
зеркалом, кокетничала со своею новой шляпой и вполголоса гово­
рила подруге о своих впечатлениях, склоняя личико то на один, то
на другой бок.
- Ах, Макс Линдер! До чего он хорош! Это что-то сверхъесте­
ственное, не объяснимое никакими человеческими сл овами! Какое
выразительное лицо. Какие прелестные жесты!
* «Старый Веревкию> (фра11ц. ) .
447

А. И. Куприн
Туг она повернула головку направо, и глаза ее столкнулись в
зеркале с глазами Юркова. Она глядела прямо на летчика, но гля­
дела машинально: она его не видела и продолжала говорить с пре­
увеличенной страстностью, упираясь зрачками в его зрачки.
- Он безумно, безумно мне нравится! Я еще никогда не видала
в жизни такого прекрасного мужчину! Вот человек, которому без
колебаний можно отдать и жизнь, и душу, и все, все, все. О, я со­
всем очарована им!
В это мгновение восторженный образ Юркова влился в созна­
ние барышни Вахтер. Она покраснела и поспешила спрятаться за
широкую спину маменьки . Но про себя она сказала по адресу офи­
цера, жадно пялившего на нее восхищенные глаза: «Какой дерзкий
нахал !»
Юрков отлично заметил ее гордый, небрежный и презритель­
ный взгляд. Но ... все равно". Теперь ему уже не было спасенья.
Стрела амура успела пронзить в этот момент его мужественное сер­
дце, и он сразу же заболел первой любовью: любовью нежной, же­
стокой, непреодолимой и неизлечимой.
В доме Вахтеров иногда бывали гатчинские летчики. Один из
них, поручик Коновалов, ввел Юркова в этот дом, и с тех пор Фе­
денька зачастил туда с визитами. Он приносил цветы и конфеты,
участвовал в пикниках и шарадах, держал для мамаши на распя­
ленных пальцах мотки шерсти, водил папашу, акцизного надзира­
теля и старого мухобоя, в офицерское собрание, где хоть и не без
труда, но удавалось иногда выпросить стакан спирта у заведующе­
го хозяйством школы капитана Озеровского . Недаром в истори­
ческой звериаде пелось:
А что б достать порою спирт,
Нам с Озеровским нужен флирт,
Химия, химия,
Сугубая химия.
Скрепя сердце играл Юрков в маленькие семейные игры и танце­
вал под мамашину музыку самые неуклюжие вальсы, венгерки и
падеспани. Всем было известно, что он без ума влюбился в Катень­
ку. Товарищи-летчики удивлялись. Что он нашел в этой тоненькой
семнадцатилетней девчонке? Она бьша мала ростом, с бледным
лицом в пупырышках; к тому же бьша у нее неисправимая, дурная
привычка беспрестанно двигать кожу на лбу, так что морщины
подымались вверх до корней волос, что придавало лицу Катеньки
448

Очер к11
глупое и всегда удивленное выражение. Не пленила ли Феденьку
одна ее трепетная юность?
Бывший офицер славного холостого кавалерийского полка ни­
когда не знал чистой, свежей любви. Он, подобно своим товари­
щам - драгунам , всегда в любовных делах занимался дальним ка­
перством, чтобы не сказать пиратством, и вообще легкими амура­
ми. Теперь он любил с уважением, с обожанием, с вечной иссушаю­
щей мечтой о тихих радостях законного брака. Это стремление к
семейному раю порою глубоко изумляло его самого , и он иногда
размышлял вслух :
- Гм ". Попался, который кусался!"
Пробовал он порою закидывать косолапые намеки на предло­
жение руки и сердца. Но куда девалось его прежнее развязное и
бесцеремонное красноречие. Слова тяжело вязли во рту, а часто их
и вовсе не хватало. Его жениховских подходов как будто никто не
понимал".
К томv же всем давно бьmо известно, что Катенька влюблена в
•
Жоржа Востокова, двадцатипятилетнего летчика, который, несмот-
ря на свою молодость, считался первым во всей русской авиации
по искусству фигурного пилотажа. Кроме того , румяный Жоржик
премило пел нежные романсы, аккомпанируя себе на мандолине и
на рояле. Но он не обращал никакого внимания на Катюшины взо­
ры, вздохи и на томные приглашения прокатиться на лодке по При­
оратскому пруду. Вскоре он и совсем перестал бывать у Вахтеров.
Убедившись наконец в своей полной и бесповоротной неудаче,
Юрков заскучал, захандрил, изнемог, и более двух недель он под
разными предлогами не выходил из гостиницы «Vieux Verevkin'a»
и вернулся на службу лишь после многозначительной бумаги на­
чальника школы. Пришел он на аэродром весь какой-то мягкий,
опущенный, с исхудалым и потемневшим лицом и сказал товари­
щам-пилотам:
- Я хворал и потому совсем раскис. Но теперь мне гораздо
лучше. Попробую сегодня подняться на четыре тысячи. Это меня
взбодрит и встряхнет.
Ему вывели из гаража его чуткий, послушный «моран-пара­
соль» . Все видели, как ловко, круто и быстро он поднялся до высо­
ты в тысячу метров, но на этой высоте с ним стало делаться что-то
странное. Он не шел выше, вилял, несколько раз пробовал подняться
и опять спускался. Все думали, что у него случилось что-нибудь с
аппаратом. Потом он стал снижаться планирующим спуском. Но
аэроплан точно шатался в его руках . И на землю он сел неуверен-
449

А. И. Куприн
но, едва не сл омав шасси... Товарищи подбежали к нему. Он стоял
возле машины с мрачным и печальным лицом .
- Что с тобою, Феденька? - спросил кто-то .
-
Ничего". - ответил оп отрывисто . - Ничего ". Я потерял
сердце, как ни бился - не могу и не могу подняться выше тысячи
метров, -изнаете ли? никогда не смогу.
Покачиваясь , он пошел через авиационное поле. Никто его не
провожал, но все долго и молча глядели ему вслед.
Немного придя в себя, Юрков на другой день, и на третий, и на
следующий пробовал одолеть тысячную высоту, но это ему не да­
валось. Сердце бьш о потеряно навеки .
1931
БАРРИ
Париж сказочно велик. В сущности, это не один город, а двад­
цать отдельных городов, не считая множества пригородов, кото­
рые, постоянно разрастаясь, инстинктивно тянутся на сл ияние с
центром. С уверенностью можно сказать, что нет ни одного чело­
века на свете, который знал бы весь Париж.
Так и я, ваш покорнейший слуга, никогда бы не удосужился
посетить собачье кл адбище, расположенное на зеленом островке, в
Аньере, неподалеку от моста Клиши, если бы не печальный слу­
чай. На днях ночью в преддверии нашего дома умер наш старый
(по кошачьему возрасту) милый и добрый кот Ю-ю, даривший де­
вять лет и нашу семью, и близких наших знакомых своею деликат­
ной, ласковой и теплой дружбой. За всю свою жизнь он никого не
оцарапал и не огорчил , хотя в юноmеские годы загрыз насмерть
нескольких рыжих, крупных крыс, тех , что живут обыкновенно в
грязных трубах канализации и отличаются силой и злобностью.
Конечно , не зазорно посмеяться иногда над чрезмерною сенти­
ментальностью, особенно в наш деловой и черствый век. Но быва­
ет сентиментальность простительная и почтенная. Я бы никогда не
решился и подумать о том, чтобы можно было хладнокровно бро­
сить в помойную яму тело усопшего друга или отправить его на
салотопенный завод. Вот потому-то мы и отвезли холодные остан­
ки нашего Ю-ю на аньерское кладбище для животных .
Отворяется с тихим звонком железная калитка.
Лежавший около маленького домика могильщиков, медленно
подымается старый, седомордый и бельмисть1й пес гл иняного цве-
450

Очерк11
та. Он подходит к новоприбывшим, строго их обнюхивает и лени­
во возвращается на прежнее место.
Рахитичная, замурзанная девочка лет трех-четырех лазает по зад­
ворной куче, хромо переступая раскоряченными худенькими ножка­
ми. Из сторожки выходит женщина средних лет и тихо разговаривает
с нами . У меня почему-то с детства сложилось предвзятое мнение о
гробовщиках как о людях вовсе не печальных, склонных к юмору, к
философии, к вину и по натуре грубоватых . Женщина, которая про­
вожает нас, наоборот, тиха, приветлива, немногословна и участлива.
Всем, чем можно: ласковостью голоса, приязнью взора, чуть замет­
ным покачиванием слегка склоненной головы, слабым вздохом, она
как будто бы выражает нам свое маленькое, скромное сочувствие.
- Какой породы бьш ваш бедный, очаровательный кот?
Кладбище не велико . Прямая стрела дорожки прорезывает его
посредине. Слева и справа восемь низеньких параллельных аллеек,
уставленных маленькими памятниками из белого , розового и крас­
ного мрамора, из полированного песчаника разных цветов. Меж­
ду могилами много зелени : мирты , лавры, сирень, боярышник и
крошечные кустики осенних ярких цвето в. Все здесь как-то мелко,
миниатюрно. Не оттого ли, что людям мнится, будто души кошек
и собак гораздо ничтожнее душ человеческих? Но вряд ли мысль о
таком различии приходила когда-нибудь в голову Творца .
Проходя медленно по аллеям кладбища, скоро добредешь до
берега островка. Там крутой спуск вниз. Там сквозь тесные ветви и
густые листья диких деревьев видна быстротекущая Сена, слышен
ропот и плеск ее вод. Ничто другое не гармонирует так меланхо­
лично с вечным покоем кладбища, как непрестанное, вечное жур­
чание живой воды. И не оттого ли на аньерском кладбище собак и
других животных стоит такая почтительная тишина? Никто не го­
ворит, не курит, и ул ыбки так нежно-задумчивы.
На каждом надгробном монументе есть или скульптурный пор­
трет, или высеченная надпись; чаще - и то и другое. Изваяния тра­
фаретно изящны. Эпитафии трогательны , хотя - нечего греха та­
ить - по большей части слащавы и чуть-чуть глуп оваты . Но что
поделаешь? Искусство кратких надписей есть самое трудное из ис­
кусств. «Тише! Мими не умер, а спит, и он все слышит...», «Живые
души не умирают. До свидания, мой маленький ...», «Трезору, раз­
делявшему со мною одиночество и нужду», «Прощай, Ки-ки, как
тяжело возвращаться в опустелый дом ...» Идут ряды возвышенных
гиперболических эпитетов: «Несравненному», «Сладкому» , «Един­
ственному» , «Восхитительному», «Незабвенному» - и так далее.
451

А. И. Куприн
Когда вы входите на кладбище, ваше внимание невольно за­
держивает большой, высоко поставленный монумент. Уходя, вы
непременно остановитесь перед ним еще на несколько минут.
На фоне скалистой горы стоит большой, мощный пес. Лоб его
прорезан гл убокой вертикальной морщиной. Взгляд пристальный
и серьезный. Девочка-ребенок прильнула к собаке , обняла ее и ра­
достно улыбается . Надпись на цоколе гласит:
«Барри, сенбернар. Спас жизнь сорока человекам. Был убит
сорок первым» .
Должен сказать, что о знаменитом Барри я услышал впервые
около полвека тому назад и до сих пор не перестаю слышать его
сл авное имя. Но подробности о его кончине мне совсем не извест­
ны, а в моем полном Ларуссе собака Барри не значится . Может
быть , кто-нибудь из читателей «Иллюстрированной России» знает
и сообщит нам?
Когда смотришь на монумент Барри и читаешь эту воистину
прекрасную краткопись , то чувствуешь, как со всех памятников
кладбища стирается все выспренное, неуклюжее, домодельное, пре­
тенциозное и остаются только три старые слова: «Собака - друг
человека».
Перед тем как уйти с кладбища, я справился в кабинке могиль­
щиков об одном хорошо мне знакомом псе , похороненном здесь
около года назад. Я не знал ни месяца, ни числа, ни кладбищенско­
го номера. Знал его имя - Марс и фамилию его земных друзей -
Гандельман . Могильщики быстро справились в большущих кни­
гах и тотчас же дали мне точное указание. Над прахом милой, доб­
рой собаки, немецкой овчарки, бьшо скромно начертано:
«Наш Марс, о ком так горюем» .
Этот Марс, помесь собаки с волком, приехавший в Париж из
Петербурга через Швецию, был удивительным провидцем душ че­
ловеческих, знатоком парижских адресо в. Я писал ему письма и
гулял с ним по Булонскому лесу. Он хорошо знал меня. Отношения
у нас были хорошие и спокойные. Он не любил собачьих нежнос­
тей , но при встречах мы радовались .
Вот теперь , когда я прихожу в его бывший дом и в его бывшую
семью и надавливаю кнопку электрического звонка то вдруг лов­
лю себя на беспокойной мысли: «Чего-то нет, чего-то мне не хвата­
ет» . И вдруг пойму: «Ах! Не слышу я басистого Марсова голоса".
И никогда я его не услышу ".»
1931
452

Очерки
«СВЕТЛАНА»
Посвящается .милы.м рыбакам
Ег ору шке и «Светлшючке»
Коля Констанди, пожилой, весь просоленный балаклавский
рыбак , собирается наново вычистить и покрасить свою двухвесель­
ную, стройную, видавшую многие виды лодку. В помощники он
выбирает - великая честь - вашего покорного слугу.
Сначала мы тщательно выбираем место, откуда надо будет вы­
волочить лодку на сухой берег, и после долгих размышлений и ко­
лебаний останавливаемся на новом берегу, на пустом пространстве
между дачей доктора Петькова и рыбокоптильным заведением Ке­
фали. Туда-то мы и втащили катом, переворачивая с боку на бок,
непокорную лодку. Странно бьmо, что она, столь легкая, веселая и
послушная на ходу, в море, оказалась такой непомерно тяжелой и
грубой на суше. Только изодрав в кровь ладонь, я понял причину
этого недоразумения: дно «Светланы» оканчивалось свинцовым
килем в пятнадцать пудов весом.
И все-таки эта работа по втаскиванию лодки (или баркаса, как
называл ее Коля) была куда как легкой по сравнению с теми чер­
товскими усилиями, которые мы употребляли на отдирание от лод­
ки моллюсков и ракушек , которые наслоились на бортах лодки за
время ее многолетних стоянок во всевозможных бухтах и приста­
нях. Отколупывать их руками было немыслимо - так мощно они
вцеплялись в дерево. Приходилось орудовать молотком и слесар­
ными инструментами. Хорошо бьшо Коле Констанди! По мере того
как мы отскребывали эти петалиди-металиди, он кончиком ножа
выковыривал их устрицеподобную мякоть и, всхлебывая, жадно
поглощал ее. Приглашал и меня Коля полакомиться этим изыскан­
ным гастрономическим блюдом, но у меня как-то не хватало муже­
ства и отваги: очень уж пахли эти петалиди нашими московскими
улитками и слизняками. Да и вообще греческая кухня, прекрасно
изготовляющая рыбу с толченым орехом, с чесноком, изюмом и
паприкой, весьма падка на всякие морские гадости, из которых пер­
вая - зл ой и ужасный восьминог.
Покончивши с надоедными ракушками, с которыми мы вози­
лись очень долго и без удовольствия, мы перешли к капитальному
ремонту лодки. Тут, кстати, судьба послала нам неожиданно тре­
тьего помощника.
453

А. И. Куприн
Я уже давно приметил, что невдалеке от нас, так шагах в ста,
постоянно возится босой мальчишка лет одиннадцати - двенад­
цати, загорелый дочерна, с видом диким, лукавым и пугливо-недо­
верчивым. Я указал на это явление моему атаману Констанди .
- Это - ничего , так себе, - небрежно ответил атаман. - Этот
бамбино* - круглый сирота; живет где попадется. Постойте-ка,
кирийе**, я его сейчас к делу приставлю.
Он свистнул в два пальца призывным боцманским свистом и
крикнул :
- Э! Спиро! Иди -ка сюда! Копейку можешь заработать !
Спиро подошел с нахмуренным лицом, шагая боком, точно
краб .
-
Кали спера* **, кирийе Коля, - сказал он сипло и вставил
палец в нос. - А ты не обманешь?
- Раз сказал - так слово мое крепче железа. Будешь у нас ра­
ботать и служить и каждый вечер на шабаш получать живую го­
сударственную копейку.
Так поступил в нашу маленькую верфь одинокий бездомный
мальчуган Спиро, по-русски - Спиридон. Первую свою заработан­
ную копейку тотчас же положил за щеку с манерой молодой запас­
ливой обезьянки, и с этой поры Спиро сделался неутомимым ра­
ботником и отличным, сообразительным помощником. Должно
быть , в нем проснулась древняя кровь тысячелетних предков, от­
важных листригонов, о которых с почтительным страхом говорил
еще Гомеров Одиссей. Это чудо сдел али : вековой извилистый и уз­
кий залив, вековой глубокий запах моря, вековая, работа над лод­
кой и те вековые, ныне уже позабытые, горловые восклицания, ко­
торыми Коля Констанди поощрял ход работы .
Сначала Спиро служил только на побегушках: бегал ко мне и к
Коле домой за ед ою, к Юре Капитанаки в кофейную за кофеем и за
красным терпким вином и в городские лавчонки за необходимым
материалом. Случалось посылать его и в Севастополь, за восемь
верст. Спиро бывал всегда одинаково быстр, исполнителен и ло­
вок. Он не знал другого аллюра, как широкий галоп, причем на
бегу ритмично щелкал себя пятками ниже спины, а совершая длин­
ные пути, никогда не забывал прицепиться к задку чужого экипа-
*мальчик (от итал. bamblno) .
**По-гречески : господин. (Пр им. А. Н. Купри11а. )
***Добрый вечер. (Пр им. А . И. Купри11а.)
454

Очер1<·11
жа и висеть на нем до того времени, пока кучер не показывал ясно­
го намерения огреть его кнутом - странный и загадочный обычай
всех кучеров.
Что и говорить : куда же мне было равняться в этом спортив­
ном беге за неутомимым Спиро? Во мне было тогда добрых шесть
с половиной пудов чистого веса .
Между тем настали в нашей работе серьезные часы и минуты:
пошли в ход пакля, смола и дерево. Спиро то и дело стрелял к ба­
лаклавскому столяру. Коля ходил весь перемазанный черным, не­
смываемым клеем и ругался на страшном морском языке. Нако­
нец-то мы высохли и окрепли, а «Светлана» обрела свою прелест­
ную стройность . Оставалось прежде окраски подмалевать ее сури­
ком . В этот период все мы трое перемазались, как североамерикан­
ские дикари, в красный цвет от ног до головы. Тогда стояли горя­
чие южные дни, пекло нас, как в печке . Сурик, на что упорный в
сушке материал, но и тот не устоял перед знойными лучами балак­
лавского солнца и вскоре высох. Оставался один самый важный
вопрос: в какой же основной цвет решил атаман Констанди выкра­
сить свой прекрасный баркас «Светлану»?
Только через три дня Коля сказал торжественным то ном:
- Баркас будет белый как снег, а на его носу из чисто го золота
будет выведено его название «Светлана», как у крейсера .
Здесь я, волнуемый самыми лучшими чувствами, позволил себе
деликатно возразить:
- Что же, Коля, вы предполагаете сделать из вашего судна?
Первоклассный баркас для ловли скумбрии, кефали, камбалы, мор­
ского петуха и белуги? Или, может быть , для катания по заливу
чахлых капризных дачников и дачниц, приезжающих осенью на
курортное лечение виноградом? Подумайте-ка: от одного появле­
ния в море такого раскрашенного и яркого баркаса вся рыба напу­
гается и побежит - какая в Трапезунд, какая в Одессу.
Коля Констанди был в обыденной, повседневной жизни преми­
лым, прелюбезным человеком, застенчивым, уступчивым, услуж­
ливым и кротким. Мне никогда не удавалось залучить его на чаш­
ку чая к себе в небольшую квартирку, где я незатейливо обитал с
женой . Дальше кухни Коля не переступал, а приходил только с
рыбой, которую продавал лишь немного дороже цены, стоявшей
на базаре . Но совсем другим делался Коля, когда из бедного, роб­
кого , застенчивого пиндоса-банабаки он превращался в пол-
455

А. И. Куприн
ноправного хозяина баркаса, в собственника снасти и паруса, в бе­
зукоризненного рулевого, в неутомимейшего из гребцов и, глав­
ное, в атамана судна со властью безграничной и непререкаемой и с
правом на пять паев в общей добыче артели. Тут он учил меня мор­
ск ому и рыбачьему делу жезлом железным и без всякого стеснения,
ибо признал и оценил во мне способность к повиновению . Раза три
учил он меня милостиво тому, что рыбака, готовящегося выйти в
море, никогда не следует спрашивать: куда идешь? - потому что
лишь одному Богу известно, куда волна, ветер , течение, внезапная
буря могут занести несчастного рыбака: в Средиземное море, на
Тендровскую косу или в черную глубину моря. Но когда я в чет­
вертый раз по рассеянности повторил эту грубую ошибку, Коля
облил меня таким потоком ругани, перед которым побледнели бы
и зашатались избранные моряки русского флота , пожарные Моск­
вы, волжские грузчики и сибирские плотогоны . Этой средство по­
могло: я и теперь , через четверть века, ни одного человека никогда
не спрашиваю, куда он идет, это у меня уже такой навык.
В таком же наставительном духе он заставил-таки меня крепить
косой латинский парус, когда у мыса Шайтан-Дере (Чертова Дыра)
нас внезапно захватила и завертела ярая <<Джигурино» - сумасшед­
шая , пьяная, бестолковая мертвая зыбь, неизвестно откуда появля­
ющаяся . От ее мерзкого колтыхания начинает травить даже самых
испытанных моряков, спокойно переносивших дьявольские бури
во всех океанах . Единственное средство избежать джигурину - это
поймать ровный ветер и идти с ним куда попало, пока не выйдешь
из полосы зыби. Коля, сидевший на руле, закричал мне:
-Крепи парус!
Но как его , черта, крепить, когда волны хлещут до боли в лицо,
промокшая парусина тяжела и рвется из рук , не давая ухватить себя.
Коля кричит еще раз, и в голосе его я слышу негодование, но все
мои усилия никуда не годятся. Тогда озлобившийся атаман изры­
гает отчаянную непотребную брань , в которой проклинает все вла­
сти, земные и небесные, все органы человеческого тела, все предме­
ты, реальные и отвлеченные, за исключением корабельного компа­
са и святого угодника Николая. Волосы у меня вздымаются кверху
и становятся жесткими . Парус мгновенно хлопает и туго надувает­
ся . Быстрым ходом мы уже режем воду.
Я думал, что Констанди после сатирического отзыва о вновь
перекрашиваемой «Светлане» разразится привычной для него бра­
нью, но странно - его холодное возражение бьшо прилично и сухо
456

Очер ки
и тем более обидно для меня, столь гордившегося званием пайщи­
ка в рыболовной артели . Он сказал, внимательно расставляя сло­
ва:
-
Вот вы только что смеялись с курортных дачников, которые
лечатся виноградом. Но что же здесь смешного? Каждому овощу
свое время, каждому человеку своя развлечение и своя занятие.
Дачник себе занимается виноградом ; всю набережную за осенью
заплюет; а для них у папы Бисти первоклассный ресторан открыт.
Юра Капитанаки занимается кофейной для нас, балаклавских жи­
телей, доктор лечит, фельдшер кишку вставляет, жены наши детей
нам рождают. Вот вы книжки составляете какие-то , и через это вам
жалованье идет. Ну, конечно, всякому забавно с морем поиграть­
ся . Но, однако, как я в вашем писарском деле ни шиша не смыслю,
так и вы в нашей тяжелой рыбачьей жизни мало чего понимаете.
Ну разве когда приходило вам в башку то, что ладно построенный
баркас живет с умелым и опытным рыбаком, как арабская лошадь
со своим возлюбленным всадником? Во взаимной любви, в полном
доверии и послушании? Или вы полагаете, что у баркаса нет души?
Напрасно. Есть эта душа у лодки, как она есть у человека и у лоша­
ди . Недаром же во всех больших приморских городах есть чудес­
ный обычай : когда моряка застигнет жесто кая, смертельная ава­
рия и он чудом спасается на куске разбитого вдребезги судна, то
дает он Богу обещание - и называется оно экс-вото - сделать бла­
годарственную памятку, и от этого обета, экс-вото , никогда не от­
ступаются. А состоит оно в то м, что этот спасенный моряк, при
помощи дерева, гвоздей, молотка и парусины, одними руками вы­
пиливает, вытачивает и собирает точное изображение погибшего
судна, со всеми его подробностями и величиной, когда в пол чело­
веческого роста, когда в ладонь, точно , как по фотографии. А сде­
лав его , моряк идет в соборную церковь и отдает главному попу
самодельное суденышко. А поп главный сначала строго исповеды­
вает моряка.
Ведь на нас, на моряках и на рыбаках, грехов-то всегда, как
ракушек на старом корабле . А после исповеди налагает батюшка
на грешника самую тяжелую, неумолимую епитимью, и когда епи­
тимья выдержана, то берет главный поп из очищенных покаянием
рук моряка деревянную модель его судна и вешает ее на тончай­
ших шпагатиках у самого алтаря, на поучение и как урок всем ве­
рующим. И висит этот экс-вото в святом месте бесконечное число
лет. Вот теперь вы и подумайте, кирийе Александр, есть ли в бар­
касе душа ил и нет, если сам главный поп, специалист и дока по
457

А. И. Куприн
этим делам, вешает самодельный кораблик рядом со святым алта­
рем?
Что поделаешь? Убедительная и наивная речь Коли Констанди
совсем меня растрогала. Я попросил прощения и получил его, мы
крепко пожали друг другу руки. Смягчившийся, снова подобрев­
ший, Коля еще многое рассказал мне о «Светлане».
- Вот как все произошло и сделалось , - говорил атаман . -
Отбывал я воинскую повинность в Черноморском флоте и служил
на крейсере «Светлана» . Начальство меня очень любило. Да, впро­
чем , всем давно известно, что мы - греческие человеки - суть наи­
лучшие во всем мире лоцманы, боцманы, моряки и капитаны, и на
том же крейсере «Светлана» мы пошли в конце моей службы в Гре­
цию, в гости к прекрасной и великой королеве Елене, имея на бор­
ту августейших лиц и самых важных сановников.
Всем было известно, что королева Елена по роду своему бьша
русской великой княжной.
В Афинах весь наш экипаж бьш представлен королеве, и на ее
ласковое приветствие мы громко ответили :
- Здравия желаем, ваше королевское величество.
Затем нам, матросам, бьш дан роскошный обед, во время кото­
рого владычица Греции обходила столы и милостиво беседовала с
нами. Так она спросила: много ли на «Светлане» русских греков?
Ей ответили, что пять, и все из Балаклавы.
Тогда нам всем пятерым перед отходом «Светланы» бьшо вру­
чено в бархатных футлярах по прекрасным серебряным часам с
именем и вензелем королевы Елены, и сама она назвала нас русско­
греческими земляками. Эти часы до сих пор висят у меня на стенке
у кровати и никогда не ходя:т после того , как выкупались в море у
мыса Фиолент. Я и жена моя очень дорожим ими , потому что они
имели большое значение в нашей судьбе. Я уже давно был влюблен
в соседку нашу, Стефаниду Стельянуди, и она на меня поглядыва­
ла не без ласки. Но старик Стельянуди был богат, а мы, Констан­
ди , были люди хорошей фамилии и честной жизни, но бедняки, и
потому-то я свататься никак не решался. Но когда я окончил служ­
бу во флоте и пришел домой с двумя значками на груди, с кое-каки­
ми деньгами, нажитыми во время службы и путем отказа от порци­
онной чарки водки , да еще с часами - подарком самой греческой
королевы, то Стельянуди стал смягчаться. Особенно его рассиро­
пили часы , лично пожалованные царицей Греции. Мы, греки, уж
такие люди , что успех и награду каждого грека принимаем к само­
му сердцу. Бл агословил нас старый Стельянуди и в приданое нам
458

Очерки
дал новый баркас, заказанный, по его собственным указаниям, зна­
менитому севастопольскому мастеру. В один и тот же день было
наше венчание и освящение баркаса, который мы все трое едино­
гласно окрестили «Светланой» . Ну уж и хорошо суденышко! Хоть
оно мне и родня , но не могу не похвалить ! - И тут Коля продол­
жительно и сладостно зачмокал языком - способ греков выражать
высшее наслаждение.
После этого задушевного разго вора у нас с Колей не осталось
ни пушинки, ни тени взаимного неудовольствия. Обмазывая белой
краской «Светлану», он спросил меня, не могу ли я нарисовать или
извлечь из какого-нибудь издания те буквы, из которых можно бу­
дет составить слово «Светлана.>> в необходимую величину.
Я согласился помочь в этом Коле и взаправду принялся ярост­
но за розыски . Но через три дня, ранним утром, когда я еще пил в
халате утренний кофе, кто-то властно постучался в мою дверь.
-Войдите.
Вошел давно мне знакомый полицейский пристав Цемко, с бу­
магами под мышкой и с каменным выражением лица.
- Извольте прочитать и в извещении расписаться.
Это бьша бумага ко мне от крупного севастопольского началь­
ника, и она кратко гласила: «Именующему себя литератором пору­
чику в отставке такому-то предлагается через двадцать четыре часа
выехать из Балаклавы, со строгим воспрещением впредь появлять­
ся в районе радиуса Севастополь - Балаклава. В получении этого
предложения - расписаться».
Я спокойно, без лишних вопросов и протестов, подчинился воле
властей предержащих: в течение получаса уложил все свои вещи в
два походных чемодана и сказал:
-Я готов.
Пристав Цемко любезно нанял мне парного извозчика до сева­
стопольского вокзала и - прощай, прощай навсегда, моя милая
Балаклава. Прощай, купленный мною и любовно возделанный уча­
сточек «Кефаловриси», прощайте дорогие друзья, балаклавские
рыбаки, все эти Констанди , Паратино, Капитанаки, Стельянуди,
Ватикиоти , Мурузи и другие храбрые 11рекондосы, с которыми я
разделял прелесть опасности и труды морской жизни. Прощай,
стройная лодка «Светлана». Мне уже так и не привелось больше
увидеть этого безмятежного края. Вот к каким злосчастьям приво­
дит рыцарский закон: «Всегда стой за меньшинство».
1934
16 1087
459

А. И. Куприн
М О СКВА РОДНАЯ
Что больше всего понравилось мне в СССР? Загоды, что я про­
бьш вдали от родины, здесь возникло много дворцов, заводов и
городов. Всего этого не бьшо, когда я уезжал из России . Но самое
удивительное из того , что возникло за это время, и самое лучшее,
что я увидел на родине, это - люди, теперешняя молодежь и дети.
Москва очень похорошела. К ней не применим печальный жиз­
ненный закон, - она делается старше по возрасту, но моложе и
красивее по внешнему виду. Мне это особенно приятно: я провел в
Москве свое детство и юные годы.
Необыкновенно комфортабельно метро, которое, конечно, не
идет даже в сравнение с каким-либо другим метро в Европе. Впе­
чатление такое, что находишься в хрустальном дворце, озаренном
солнцем, а не глубоко под землей. Таких широких проспектов, как
в Москве, нет и за границей. В общем, родная Москва встретила
меня на редкость приветливо и тепло.
Но, конечно, главной <<Достопримечательностью» Москвы яв­
ляется сам москвич.
Насколько я успел заметить, большинству советских людей при­
суще уважение к старости. Я плохо вижу, и поэтому часто, когда
мне надо бьшо переходить шумную улицу, я останавливался в не­
решительности на тротуаре. Это замечали прохожие. Юноша или
девушка предлагали свою помощь и, поддерживая под руки , помо­
гали мне с женой перейти «опасное место».
Во время прогулок по Москве меня очень трогали также при­
ветствия. Идет навстречу незнакомый человек, коротко бросает:
«Привет Куприну!» - и спешит дальше. Кто он? Откуда меня зна­
ет? По-видимому, видел фотографию, помещенную в газетах вдень
моего приезда, и считает долгом поздороваться со старым писате­
лем, вернувшимся с чужбины. Это брошенное на ходу «Привет
Куприну» звучало замечательно просто и искренне.
Со мной иногда заговаривали на улице. Однажды к нам подо­
шла просто одетая женщина и сказала, подав руку: «Я - домра­
ботница такая-то. Вы - писатель Куприн? Будем знакомы» .
В Александровском сквере, где мы с женой присели отдохнуть
на лавочке, нас окружили юноши и девушки. Отрекомендовавшись
моими читателями, они завязали разговор. А я-то думал, что моло­
дежь СССР меня совсем не знает. Я взволновался тогда почти до
слез. Потом ко мне как-то подошла группа красноармейцев. Стар-
460

Очерки
ший вежливо приложил руку к козырьку и осторожно осведомил­
ся: не ошибается он, - точно ли я Куприн? Когда я ответил утвер­
дительно, красноармейцы забросали меня вопросами : хорошо ли я
устроен , доволен ли я приемом в Москве? Я рассказал им, как нас
хорошо устроили, и красноармейцы тогда удовлетворенно и с гор­
достью заключили: «Ну, вот видите, какая у нас страна!»
Я побывал в кино в «Метрополе». Шла цветная картина «Гру­
ня Корнакова>> . Каюсь, я следил за экраном только краем глаза.
Мое внимание бьшо занято публикой. Можно сказать, что в кар­
тине «Груня Корнакова» мне больше всего понравилось, как ее вос­
принимает зритель. Сколько простого, непосредственного веселья,
сколько темперамента! Как бурно и ярко отзывались зрители - в
большинстве молодежь - на те события, которые проходили пе­
ред ними! Какими рукоплесканиями награждались режиссер и ак­
теры! Сидя в кинотеатре, я думал о том, как бьшо бы хорошо, если
бы советской молодежи понравился мой «Штабс-капитан Рыбни­
ков». Тема этого рассказа - разоблачение японского шпиона, со­
биравшего во время русско-японской войны в Петербурге тайную
информацию, - перекликается с современностью, и я дал поэтому
согласие Мосфильму на переделку этого рассказа для кино.
Этим летом на даче в Голицыно у меня перебывало в гостях
много советских юношей и девушек. Это - дети моих родственни­
ков и знакомых , выросшие, возмужавшие за те годы, что меня здесь
не было. Меня поразили в них бодрость и безоблачность духа.
Это - прирожденные оптимисты. Мне кажется даже, что у них по
сравнению с юношами дореволюционной эпохи стала совсем иная,
более свободная и уверенная походка. Видимо, это - результат
регулярных занятий спортом.
Меня поразил также высокий уровень образованности всей со­
ветской молодежи. Кого ни спроси - все учатся, конспектируют,
делают выписки, получают отметки.
А как любят в СССР Пушкина! Его читают и перечитывают.
Он стал подлинно народным поэтом. Вот забавная и вместе с тем
трогательная деталь. В Голицыно у одной знакомой нам колхозни­
цы родился сын. Она назвала его Александром. Мы спросили ее,
почему она выбрала это имя . Она ответила, что назвала его так в
честь Пушкина. Имя ее мужа - Сергей, и сы н, таким образом, как
и Пушкин, будет называться Александром Сергеевичем .
Сами по себе интересны обстоятельства, при которых Александр
Сергеевич появился на свет. В Голицыно строился родильный дом,
16*
461

А. И. Куприн
который должен был быть закончен к пятнадцатому августа. Алек­
сандр Сергеевич, однако, пожелал родиться четырнадцатого авгу­
ста . Родственники повезли будущую мать на станцию, чтобы от­
править в ближайшую больницу, но попали к поезду, который не
останавливается в Голицыно. Тогда начальник станции, зная, что
женщине необходима срочная врачебная помощь, специально ради
нее остановил поезд, и ее вовремя доставили в больницу. Разве могла
крестьянка дореволюционной России мечтать о том, чтобы для нее
и для ее будущего ребенка останавливали поезда?
Меня бесконечно радуют советские дети . Я восхищен тем, что
страна уделяет им столько внимания и что советское правитель­
ство так оберегает беременность . Это очень мудро. О детях важно
заботиться, потому что в них - будущее страны. Внимание к жен­
щине и к ее ребенку дает ей моральную силу воспитывать достой­
ных граждан СССР.
Голицына, где мы проводили лето , встретило нас разноголо­
сым ребячьим хором. В этом живописнейшем подмосковном по­
селке расположилось несколько десятков детских садо в. Я очень
люблю детей и был чрезвычайно рад такому приятному соседству.
По утрам , выходя на террасу, я сообщал жене, что «галчата» уже
проснулись . Потом из нашего садика я видел, как они чинно, пара­
ми проходят мимо, все пузатенькие, краснощекие, улыбающиеся.
Бывало, что привезенная из Парижа кошка Ю-ю (названная так
в честь кота - героя одного из моих рассказов) с разбегу вспрыги­
вала ко мне на плечо, и это всегда вызывало бурный восторг дети­
шек. Они подбегали к изгороди, и мы с Ю-ю, таким образом, слу­
жили невольной причиной нарушения дисциплины. Вечером, в во­
семь часов, в Голицыно наступала тишина: детей укладывали спать,
и сразу становилось скучно.
Кстати , какое прекрасное сочетание понятий - детский сад.
Именно сад! Сад, где расцветают юные души . За границей дети со­
всем не такие, как здесь. Они слишком рано делаются взрослыми .
В прошлое вместе с городовым и исправником ушли и класс­
ные наставники, которые были чем-то вроде школьного жандар­
ма. Сейчас странно даже вспомнить о розгах . Чувство собственно­
го достои нства воспитывается в советском человеке с детства. Те,
кто читал мою повесть «Кадеты», помнят, наверное, героя этой
повести - Буланина и то, как мучительно тяжело переживал он это
незаслуженное, варварски дикое наказание, назначенное ему за пу­
стячную шалость . Буланин - это я сам , и воспоминание о розгах в
кадетском корпусе осталось у меня на всю жизнь".
462

Ф. Е. Дол идзе, антрепр енер, устроивший Купр ину поездку
на Кавказ в 1916году (см.: К. А. Куприна. «Куприн - мой
отец», М. , 1979, стр. 70-80) , и К. А . Куприна.
Встреча в Москве спустя 44 года.

Очер ки
Мне очень хочется писать для чудесной советской молодежи и
пленительной советской детворы. Не знаю только, позволит ли мне
здоровье в скором времени взяться за перо. Пока думаю о переиз­
дании старых вещей и об издании произведений, написанных на
чужбине. Мечтаю выпустить сборник своих рассказов для детей.
Многое хочется увидеть, о многом хочется поговорить. После
переезда в Москву я предполагаю побывать в музеях, посмотреть в
театрах и кино «Господа офицеры» (пьесу, переделанную из моего
«Поединка») , «Тихий Дон», «Любовь Яровую», «Анну Каренину»,
«Петра 1». Обязательно съезжу в цирк , любителем которого оста­
юсь по-прежнему.
В заключение пользуюсь возможностью передать через вашу
газету мою глубочайшую благодарность всем моим юным коррес­
пондентам , поздравившим меня с возвращением на родину.
Мне пишут сейчас люди, которых я совершенно не знал рань­
ше; пишут они с такой сердечностью и теплотой, точно мы - дав­
нишние друзья, дружба которых бьша прервана, но сейчас возоб­
новилась . Некоторые из них - мои старые читатели. Другие - чи­
татели молодые, о существовании которых я и не подозревал . Всех
их радует то , что я наконец вернулся в СССР. Душа отогревается
от ласки этих незнакомых друзей.
Даже цветы на родине пахнут по-иному. Их аромат более силь­
ный, более пряный, чем аромат цветов за границей . Говорят, что у
нас почва жирнее и плодороднее. Может быть . Во всяком случае,
на родине все лучше!
1937
463

КИНОСЦЕНАРИЙ

Кор мление голубей на Красной площади.
Фотография, 1912 г.

РАХИЛЬ
Киносqенарий
ДЕЙСТВИЕ 1
ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ РАХИЛИ
Первая ч асть
Поселок первобытного горного племени. Дома сложены из кам­
ня . (Может быть, шатры .) Лунная ночь.
У вождя племени в эту ночь родилась дочь. При рождении ей
нарекают имя Рахиль. (Имя показать иа жр ане. )
С детства Рахиль отличалась от своих резвых подруг. Любила
одиночество. Собирала в горах цветы и красивые камни, украша­
ла себя ими. Пела в горах странные песни. Не умела и не любила
работать . Опаздывала к обеду и ужину. Сестра старшая прибила
ее, оставила без ужина, выrнала на улицу. Рахиль плачет. Мальчик
Симеон тайком к ней пробирается с куском хлеба. Вытирает ей ру­
кой слезы. Отламывает хлеб, кладет ей в рот. Они расстались.
Дети играют. Рахиль в стороне. Уходит на холм собирать цве­
ты . Плетет венок. Симеон за нею. Надевает на него венок. Зацепи­
ла платье за сук. Симеон помогает ей распутать . Платье разорва­
но. Общее горе. Симеон: «Я скажу, что это я». Приходят домой.
Симеона прогоняют. Лия хочет бить Рахиль . Вступается Лаван .
Старшая сестра, Лия, домовитая, злая и работящая, часто бранила
и била ее. Братья тоже бьmи недружелюбны. Не любили ее и де­
вушки племени, так же как старики и старухи. Была она для них
чужая, точно пришелица из неведомых стран . Одевалась иначе.
Иные лицо, походка, жесть� . Один патриарх, Лаван, отец странной
девочки, заступался за нее. Кроме того , бьш у нее двоюродный брат,
мальчик Симеон, сверстник ее, с которым иногда она играла.
467

А. И. Куприн
Была она худа и некрасива.
Но вот из детского нежного возраста перешла она в пору деви­
чества и, как это бывает с девушками, сразу, точно в одну ночь,
расцвела и похорошела (показать ее идущей с кувшииом на плече) .
И стала она любезной и желанной в глазах всех юношей и мужей
Хоррама (показать) .
Праздник. Девушки танцуют. Проходит Рахиль. Юноши оста­
навливаются на ее дороге. Кто-то бросает ей цветы под ноги. Си­
меон поднимает. Идет с ней рлдом, заговаривает робко. Она хо­
лодная и гордая.
Вслед ее красоте, вслед ее ароматам бежали они. Для того что­
бы привлечь ее, слагали на праздниках любовые песни, метали ко­
пья и яростно боролись между собой. Каждый юноша мечтал о том,
что бы взять ее в жены . Она же оставалась равнодушной и к мужс­
кой красоте, и к лести, и к любовным обольщениям. По-прежнему
уходила в горы, садилась на дикой скале и пела. Простирала руки
вперед. Нетерпеливо ждала: вот придет кто-то неведомый.
И для ее брата-друга Симеона наступила пора любовных том­
лений. Как тень, ходит он за Рахилью, везде ищет ее тоскующими
глазами. Идет за ней в горы, следит. Однажды, забравшись к ней
на скалу, обнял, стал целовать :
- Люблю тебя, прекрасная моя.
- Оставь меня, Симеон. Я тебя не люблю, я не тебя люблю.
Будь мне по-прежнему другом и братом.
- Кого же ты ждешь, всегда устремляя глаза на запад?
- Не знаю . Жду неведомого.
Лия завидует младшей сестре и еще больше притесняет ее. Ра­
хиль месит хлеб, мелет зерно на ручной мельнице. Лия грубо упре­
кает ее в лености . Полощет белье. Приносит на плече. Мнет его
ногами в ручейке.
Оазис среди пустыни. Лагерь пастушеского кочевого племени.
Палатка патриарха Исаака.
Патриарх . (Призывает к себе своего сыиа Иа кова. ) Сын мой,
ты уже вступил в зрелый возраст. Хочу на склоне дней видеть тво­
их детей и детей твоих детей. Но среди женщин нашего племени не
вижу для тебя достойной. Все они сварливы, злы и бесчестны. Итак ,
возьми верблюдов, навьючь на них хорошие подарки и завтра ут­
ром иди на восток, в Месопотамию, Хоррам, где живет друг моей
юности Лаван, правящий сильным горным племенем. Там ты вы­
берешь себе девушку по сердцу и возьмешь ее себе замуж.
468

Киносцеиарий
Иаков. Повинуюсь , отец. Но как же я выберу ту , которая бу­
дет угодна в глазах твоих.
П атриарх . Сделай так . Приди к колодцу, что у Западных во­
рот Хоррама. Остановись там и жди . Вечером пойдут девушки с
кувшинами за водою. Каждую из них ты попроси пить. Одна из
них скажет: «Не только тебе я дам пить , но напою и твоих верблю­
дов». Знай, что это будет указанием тебе свыше.
Иаков. Да будет. Иду изготовлять караван.
Иаков в пустыне на пути в Хоррам.
Иаков у колодца. Раздаются звуки пастушеской свирели. Идут
стада, сопровождаемые мужчинами. Все толпятся у колодца. Одна
за другой цепью спускаются сверху девушки с кувшинами на пле­
чах, одна рука поддерживает кувшин, другая опирается на бедро,
прекрасная и древняя , как мир, поза. Наполнив кувшины, разгова­
ривают, смеются и одна за другой подымаются наверх . Иаков об­
ращается к некоторым из них: «Девушка, дай мне напиться. Я ус­
тал и жажду» . Но девушки боятся его и сторонятся: они никогда не
видали чужеземца. Юные пастухи смотрят недружелюбно на при­
шельца. Обмениваются между собой насмешливыми замечаниями,
смысл которых понятен на всяком языке. Но Иаков внушает им
почтение ростом, силой и спокойствием.
Отдельно спускается Рахиль.
Хор девушек . Вот идет Рахиль.
Юноши. Гордая, прекрасная Рахиль.
Появляется Рахиль. Сзади, следом за нею Симеон. При виде
Иакова на секунду останавливается пораженная, взволнованная.
Он выпрямляется и устремляет на нее глаза. И во все время,
пока Рахиль спускается вниз, они не отрывают друг от друга вос­
торженных гл аз. Рахиль черпает воду из колодца, не переставая
глядеть на Иакова.
И а ков. Сестрамоя, наклони кувшин твой, чтобы я мог напиться.
Рахиль . Брат мой, пей прошу тебя, а потом, если хочешь, я
напою и твоих верблюдов.
Иаков напился . Пьют и верблюды.
Рахиль. Скажи мне, брат мой, кто ты и откуда пришел?
Иаков рассказывает. Симеон следит за ним с тревогой. В это
время сквозь толпу пробирается Лия и серьезно, с недобрым вни­
манием и ревностью слушает слова Иакова. Он поразил ее вообра­
жение и сердце.
469

А.И
. Куприн
Надпись на экране.
Он рассказывает. Одна же из них скажет: не только тебя напою,
но дам пить и твоим верблюдам. Ее ты и возьмешь себе в жены.
- Не дочь ли ты Лавана, брата и друга отца моего?
Рахиль. Да, я дочь Лавана. Имя мое Рахиль.
Иаков. Прими же дары отца моего , вот эти золотые подвески
и золотые запястья, и дай мне поцеловать тебя .
Рахиль смущена, краснеет, стыдливо отворачивается. Иаков
обнимает ее. Она не сопротивляется. Опускает голову вниз . Иаков
целует ее трижды*. Смятение между девушек . Гневное движение
среди мужчин. Симеон злобно порывается вперед. Лия останавлива­
ет его , подходит к сестре и делает ей выговор с суровым повели­
тельным видом. Но когда Лия оборачивается к пришельцу, в ее
глазах восторг и мольба.
Рахиль . Пойду, побегу к отцу моему. Он будет рад узнать, что
пришел сын друга его . (Убегает.) Лия тоже уходит.
Молчаливая, оживленная сцена у колодца. Юноши хоррамские
обступают Иакова, как шакалы льва. Но его спокойствие и сдер­
жанность в движениях подавляет их. Когда он делает шаг вперед,
они отступают. Когда же он уходит назад - они приближаются.
Гневные крики и яростные жесты. Впереди всех Симеон.
По дороге к дому Лаванову:
Лия догоняет идущую Рахиль . Останавливает ее. «Отдай мне
этого чужестранца. Я полюбила его с первого взгляда. Я старше
тебя и должна выйти первой замуж . Ты молода и красива, ты най­
дешь, кого хочешь, а я, увидев его однажды, уже не буду ничьей
женой» .
Рахиль. Нет, нет, сам Бог мне послал того , кого искала душа
моя.
Лия останавливается, оскорбленная, задумчивая.
Рахиль вошла в свой дом. Рассказала Лавану обо всем, что бьшо
у колодца. При имени отца Иакова он радостно встает и идет на­
встречу Иакову. Рахиль опережает его.
Продолжение сцены у колодца. Входит Рахиль. Перед ней все
расступаются. Глядя только на Иакова, берет его за руку и ведет
навстречу Лавану.
*Звук свирели.
470

Киносцеиарий
Встреча Лавана с Иаковом. Поздний вечер. Место у входа в
жилище Лавана. Костры. Лаван сидит. Перед ним стоит Иаков.
Сбоку Рахиль. С другой стороны Лия, Симеон и другие члены се­
мьи, малые дети. Дальше, вокруг все племя. Иаков рассказывает.
Экран: ".и тогда поцеловал я ее и назвал сестрой своей и воз­
любленной своей, а она повела меня навстречу отцу своему.
Лаван. Гляжу я на тебя и узнаю в твоем лице лицо друга моей
юности Исаака. И тепло стало сердцу моему. Подойди, сын мой, и
обними меня.
Иаков подходит и преклоняет колени между колен Лавана. Тот
возлагает руки на его голову, подымает и целует.
Иаков. Прошу тебя, отец мой, да не прогневают тебя слова
мои, скажи мне, не видишь ли ты во всем этом указания Бога. От­
дай мне в жены дочь твою Рахиль .
Лия (вспыльчиво) . Обычай страны не позволяет отдавать млад­
шую дочь раньше старшей.
Лаван (сурово) . Замолчи. (Задумчиво .) Руку Божию я здесь
вижу, но не хочу поступать опрометчиво. Дам время подумать и
тебе, и дочери моей . Семь лет ты должен прослужить у меня, как
простой работник. Это будет и выкупом твоим за Рахиль , и испы­
танием для вас обоих. После этого срока отдам тебе в жены дочь
мою. Рахиль и Иаков склоняются. «Да будет так» .
Лаван. С завтрашнего дня ты начинаешь работать . Ныне ­
ты гость. Да будет в честь тебя пир. Эй, женщины и рабы.
Пир в котловине между дикими горами. Танцы. Рахиль танцу­
ет перед Иаковом. Древний танец, заключающийся лишь в страст­
ных и нежных изгибах тела. Состязание юношей в стрельбе из лука.
Метание копья. (Это очень легко исполнимо, если привлечь к по­
зированию гимнастов-любителей.) Симеон, как будто бы нечаян­
но, бросает копье так , что оно пролетает на вершок от головы Иако­
ва. Иаков спокоен. Не торопясь, встает, выдергивает копье, заст­
рявшее острием в дереве, и говорит: «У тебя слабая рука, брат мой,
и неверный глаз . Посмотри, как надо метать копье».
Делает углем отметку на столбе, отходит на некоторое расстоя­
ние и мечет копье. «Пойди извлеки копье, брат мой» .
Юноша не может вытащить. Не могут этого сделать и двое.
Иаков возвращается спокойно на свое место рядом с Лаваном.
Сконфуженный Симеон незаметно выходит.
Лаван наливает ему вина. «Пей, сын мой. Глядя на тебя, я мо­
лодею душой».
471

А. И. Куприн
Женщины расходятся . Пир продолжается .
Сцены у дома Лаванова, в стороне от пира. Светит луна.
1) Симеон, пристыженный Иаковом, потихоньку ушел с пира.
Стоит, прислонившись к стене, терзаемый ревностью, местью, уни­
жением .
2) Лия проходит мимо него . «Мальчишка. Тебе не копье дер-
жать в руках, а женское веретено» .
3) Проходит Рахиль: «Ты это нарочно сдел ал, Симеон?»
- Да! Ты полюбила его , а не меня.
- Другой любви и не могу тебе дать, ты сам это знаешь. Я и
теперь люблю тебя, как брата!
- Уйди, уйди, Рахиль, такой любви я не хочу. Я знаю, что мне
делать .
Уходит.
Место пира.
Л аван. Звезды высоко, дети, пора спать. (Пир кончается. )
Работа Иакова. На вершине холма, на фоне утреннего неба стоит
Иаков, опершись на посох, устремив глаза вдаль ."
Иаков идет сзади стада. (Собаки! Два-тр и пастушоика!)
Отыскивает в кустарнике заблудившегося ягненка, приносит его
к матери.
Хорошо бьшо бы поставить борьбу с волком или леопардом
или показать хоть издали льва. Показать, как он наказывает непо­
корную овцу (отбегающую от стада) . Издали мечет в нее камнем из
пращи .
Иногда его навещает Рахиль. Иаков сидит среди горной лужай­
ки на камне, плетет пастуший кнут из тонких сыромятных ремней.
Вокруг стадо. Снизу подымается Рахиль. Принесла ему вина, сыру,
хлеба и пр. Садится рядом с ним. Нанизывает на нитку сухие ягоды
терна. Делает себе ожерелья и браслеты. «Нравится ли тебе?» Иаков
хочет о бнять, поцеловать ее. Она уклоняется. «Подожди, возлюб­
ленный . Разве я не горю желанием? Смотри : целый год прошел,
как минута; осталось только шесть». Гладит его лицо; руки . Ухо­
дит. Несколько раз оборачивается, посьшает приветствия. Симе­
он, крадучись , незамеченный пришел вслед за ней. Видел сцену сви­
дания . Мучается ревностью. Осторожно уходит вслед за Рахилью.
Иаков заметил его . «Эй, кто там?» Симеон хочет убежать. Иаков:
472

Ки11осце11арий
«Остановись, беглец. Камень из моей пращи догонит тебя». Симе­
он остановился . «А, это ты , Симеон. Зачем же ты бежишь? Ведь я
подумал , что это овечий вор, а не ты» .
Прошло три года. Звездная ночь. Стадо спит . Иаков смотрит
на небо. «Еще три долгих года». Разводит костер. Ложится у огня.
Иногда Иаков спускается с гор. Стрижка овец. Иаков идет по по­
селку. На крыше дома Лаванова - Рахиль. Обмениваются страст­
ными взглядами. Выглядывает из двери Лия. Иаков ее не замечает.
Юноши к нему враждебны. Но молча дают дорогу. Встречаются
на улице с Симеоном. Останавливаются друг против друга. Симе­
он пылает ревностью и злобой. «А, это ты, брат мой Симеон. По­
мнишь, как я тебя принял за овцекрада и уже хотел пустить тебе
вдогонку камень из моей пращи?» Симеон, сконфуженный, отво­
дит взор. Уходит.
Прошло 7 лет. Семь лет работает Иаков за Рахиль, и показа­
лись они ему за семь дней, так как он любил ее. Последний день.
Рахиль среди ночи проснулась в своем доме. Засветила светиль­
ник. Одевается в лучшее платье. Вынимает из потаенного места
подвески и запястья. «Подарок возлюбленного моего , жениха мое­
го . Сегодня я буду принадлежать тебе, милый мой» . Выходит. Идет
в горы легкими танцующими шагами .
Иаков проснулся. Молится, простирая руки к разгорающейся
заре. Приход Рахили . Радостная, бурная встреча. Ласки. «Оставь
меня, возлюбленный. Семь лет мы ждали . Подожди еще только семь
часов».
В селении. Лия приходит к отцу. «Отдашь ли ты Рахиль Иако­
ву?» - «Да» . - «Но разве ты не помнишь закона страны нашей,
по которому нельзя выдавать младшую дочь раньше старшей?» -
«Знаю. Но я дал сл ово Иакову и Рахили». - «Ты не сказал, что
дашь ему Рахиль. Ты сказал только: «Дам свою дочь тебе» , - но
не сказал, какую из двух» . (Разговор принял резкий характер. Лия
вспыльчива и груба.) «Но в мыслях я думал о Рахили» и т. д.
Лаван разгневан: «Уйди из шатра дома моего, женщина: злоба
и зависть на языке твоем» .
Иаков и Рахиль спускаются с гор цветущим ущельем. Он обнял
ее, она положила ему голову на грудь . Блаженство на их лицах .
473

А. И. Куприн
Лия вышла из дома. Ищет и находит Симеона. Уводит его в
безлюдное место . «Ты любишь Рахиль? Ты ненавидишь Иакова?» -
«Да» . . - «Удовлетворишь и месть и любовь, если послушаешь
меня» . Говорит ему свой план - настойчиво , повелительно. Симе­
он убежден . Соглашается.
Лаван у себя в доме. Задумчив . Огорчен .
В селении веселая суета. Готовятся к свадебному празднику. На
площади много юношей . Торопливо входит Симеон. Потрясает
поднятой вверх рукой. Кричит. Юноши собираются вокруг него . С
волнением внимают его горячей речи . «Л�ван нарушил древний
закон, выдавая младшую раньше старшей. Закон древнее патриар­
ха. Пойдем к Лавану и скажем, что побьем камнями чужестранца,
если не выдаст за него Лию». Его слова принимаются всеми горя­
чо. Многие мечтали о Рахили, многие завидовали Иакову.
В горах. У источника. Рахиль и Иаков подкрепляются в дороге.
Сели. Откусывают от одного куска хл еба. Пьют из одного сосуда.
Смеются радостно.
Толпа перед домом Лавана* . Лаван выходит. Требования. Ла­
ван не уступает. Спор. Впереди Симеон: «Закон выше патриарха и
клятвы!» - «Преступающий закон - не патриарх» .
Лаван . Хорошо . Сохраню закон. Сегодня же прежде брака Ра­
хили я выдаю замуж старшую мою дочь Лию. Кто из вас, храбрые
и сильные юноши, возьмет ее в жены?
Молчание. Все поражены .
Лаван . Ты? Ты? Ты? Может быть, ты, Галим?
Галим . (Хромой и горбатый юиоша выступает вперед. ) Про­
сти, отец. Но сказано прежде нас мудрыми людьми: «Соглашусь
лучше жить со львом и драконом, нежели со злою женою».
Смех . (Игра Лии .) Лаван поникает головою в тяжелом разду­
мье. Потом подымает голову.
«Я внял вашим словам. В них есть истина. Но не с мальчиками,
лиц которых не отличишь от женских, я буду держать совет. По­
просите старейшин прийти в дом мой. А теперь разойдитесь».
Толпа неохотно расходится.
*У многих в руках камни. Лия незаметно наблюдает с крыши или из
узенького окна дома .
474

Ки11осце11арий
Сцена в горах . Рахиль спит, положив голову на колени Иакову.
Он сидит неподвижно, боясь разбудить ее.
Покой в доме Лавана. (Обстановка.) Лаван сидит на почетном
месте.
Один за другим входят четыре почтенных старца. Приветствия
в важном восточном стиле. Садятся. Лаван объясняет им положе­
ние дел. Вопрос громадной важности. Покачивают головами, по­
глаживают бороды . Наконец один старик лукавого вида находит
какое-то решение. Сообщает его , точно тайну, с видом хитрым и
тонким. Старцы удивлены, не могут скрыть едва заметных улыбок.
Один Лаван хмурится, пробует возражать. Но доводы всех убеж­
дают его . Деловая сторона окончена. Лаван хлопает в ладони. По­
является Лия* с угощением (финики, верблюжье молоко). Обходит
всех . Видно, что понимает, что решалась ее участь . Волнуется.
Иаков и Рахиль в дороге. Вдали виден город. Держатся за руки.
Городские ворота.
Рахиль. Теперь мы должны расстаться. Нехорошо, если люди
увидят жениха и невесту на улице до часа свадьбы.
Нежно прощаются. Войдя в город, идут по разным дорогам .
Иаков один идет по улице. Злыми взглядами и улыбками про­
вожают его юноши племени. Он спокоен и радостен. Не хочет уде­
лять им внимания.
В доме Лавана. Старики
·
и Лаван беседуют о делах домашних.
Едят, пьют. Лаван печален. Входит Лия . «Сюда идет Рахиль». -
«Позови ее, а сама уйди».
Иаков идет по улице. Один из юношей бросает вслед ему ка­
мень и тотчас же прячется за выступ стены.
Рахиль вошла в комнату. Вся светится радостью. Приветствует
отца и старцев. В эту минуту она так хороша, что у всех на лицах
умиление и восторг. «Ты звал , я пришла, отец мой» .
Лаван (лу кавому старику) . Говори ты.
Тот говорит долго, убедительно, умно. Она: «Нет, нет. Ни за
что». Говорит отец.
* Не подслушивала ли она?
475

А. И. Куприн
Рахиль . Никому не отдам его !
Вбегает Лия. Притворяясь испуганной: «Выйдите наружу, по­
смотрите, что делают с Иаковом» (или «Поглядите в окно, что де­
лают с Иаковом»). Все смотрят.
Иаков на улице. Толпа сзади него гуще и смелее. Однако никто
не смеет подойти ближе. У некоторых в руках луки . Камни летят
чаще. Наконец один камень попадает Иакову в плечо. Он быстро
оборачивается, озлобленный болью. Нагибается. Вырывает из зем­
ли огромный межевой камень и с силой бросает его в толпу. Юно­
ши разбегаются. Иаков продолжает путь. Видно, как один из юно­
шей положил стрелу и натянул тетиву.
Рахиль . О, спасите его ! Я на все согласна, всему подчинюсь.
Возьми его себе, Лия. Сохраните только его жизнь.
Старцы выходят к толпе. Успокаивают ее. Толпа расходится.
В доме. Рахиль плачет у ног Лавана. Лаван: «Они убили бы его,
а может быть, и тебя» . Она: «Пусть меня, но только не его !» Плачет
горестно.
Лаван. Потерпи еще немного . Что это для истинной любви?
Рахиль, плачущая, уходит.
Девушки украшают цветами и гирляндами площадь перед до­
мом Лавана.
Иаков стоит перед овечьим загоном, куда приходит стадо, и
считает овец и коз.
Свадьба. Костры, гирлянды, факелы . Музыканты . Сходятся
почтенные старцы и приглашенные. Сзади толпа. Лаван с родствен­
никами.
Комната Рахили. Ее одевают к брачному торжеству. Она пе­
чальна и безвольна. Лия (издали) наблюдает со злобным торже­
ством.
Подруги ведут Рахиль. Лицо ее, по брачному обычаю, закрыто
чадрой. Видны только глаза.
Место свадьбы. Входит Иаков и преклоняет колена перед Ла­
ваном . «Отец мой, ты назначил мне выкуп и испытание... и т. д.
Отдай же мне в жены дочь твою Рахиль».
Лаван. «Да, ты сдержал и т. д. И я сегодня отдам тебе в жены
одну из моих дочерей» . Иаков несколько встревожен, но не дога-
476

Ки11осце11арий
дывается. Входит Рахиль . Жертвоприношение. Рахиль танцует пе­
ред гостями (зная заранее, что не она будет женою Иакова). Лаван
соединяет их руки и возлагает свои руки им на головы.
Лаван. Ты, Иаков, иди в свой дом (шатер) и ожидай невесту.
Вы, девушки, отведите Рахиль к ней , что бы она, по обычаю, про­
стил ась с родным домом.
Рахиль и Иаков расходятся. Пир кончен . Дорога к дому Лавана.
В доме Лавана, на женской половине . Лия, Рахиль, их мать и
подруги . Лия велит подругам уйти. Лия снимает с Рахили ее сва­
дебные украшения. Надевает на себя. Рахиль покорна, печальна,
молчалива (дрожит) . Лия хочет взять у сестры ее золотые запястья
и ожерелья. Но Рахиль не дает, «Я буду кричать». Лия уступает.
Мать уводит Рахиль в другую комнату. Входят подруги, окружают
Лию и ведут. Дорога. Последние гости с любопытством глядят на
процессию.
Иаков в шатре. Слабый свет светильника. Подруги подводят
Лию к входу в палатку, прощаются с нею. Уходят.
Шатер Иакова внутри . Вход шатра распахивается, входит Лия .
Иаков кидается навстречу ей. Хочет обнять, снять чадру. Она ука­
зывает ему на светильник. Иаков гасит его .
Лаван сидит внутри своего дома с печальными мыслями .
Рахиль притворилась спящей. Встает, прислушивается. Поти­
хоньку уходит из дома. Идет по улице. Луна так ярко светит, что
все в свету кажется ярко-голубым, а в тени - темно-зеленым. Ос­
танавливается невдалеке от дома Иакова, прислонясь спиною к
дереву (к стене), опустив руки, склонив голову.
Подходит Симеон. Заговаривает с Рахилю. Сначала Симеон из­
девается над нею. Рахиль молчит. Но когда он начинает вновь го­
ворить о своей любви, девушкой овладевает гнев . «Это ты сделал?
Ты?» Теперь Симеон молчит, поникнув головой. «Уйди от меня!
Ненавижу! Уйди!» Жест ее так повелителен и страшен, что Симеон
отворачивается и уже делает несколько шагов от Рахили. Она вдруг
подзывает его . «Подожди. Еще два сл ова. Ты любишь меня?» -
«0 да!» - «Ты сделал мне зло из любви?» - <<Да» . - «А если я
попрошу тебя сделать мне во имя этой любви благо , ты сдела­
ешь?» - «Да, да» . - «Все, что я ни попрошу?» - «Да» . - «Покля-
477

А. И. Куприн
нись мне в этом перед всевидящим и страшным Богом». Симеон
клянется. «Симеон, ты мужчина. У тебя у пояса меч. Обнажи его».
Симеон повинуется. «Помни же, клятву твою слышал Бог». Разры7
вает одежду на своей груди. Указывает рукой на сердце. «Рази!»
Симеон в ужасе. Шатается. «Я думал, что ты прикажешь мне
убить их обоих!» - «Рази! Помни клятву!» Меч выпадает из рук
Симеона. «0 как ты его любишь!» Опускается на колени. Целует
край платья Рахили. Встает, закрывает лицо руками. Медленно
уходит. Потом едва видно, как в тени от дома он выпрямляется.
Делает какой-то странный жест и мягко опускается на землю. Ра­
хиль этого точно не заметила. Неподвижно стоит, бессильная, у
дерева. Прислушивается. Вдруг вздрагивает. Падает на землю. Ею
овладевает припадок скорби и отчаяния. Она катается по земле,
царапает пальцами песок. Встает, опять падает... и т. д. Наконец
присела на корточки, охватив руками ноги, с головой между коле­
нями, изредка вздрагивает всем телом.
Утро . Внутренность шатра (дома) Иакова. Брезжит свет. На
постели спит женщина, лицом к стене. Видим только ее распущен­
ные черные волосы. На полу, на звериных шкурах лежит Иаков.
Иаков проснулся . Распахнул окно (дверь, полу шатра) . Светло.
Осторожно подходит к лежащей женщине. Встревожен. Тихонько
трогает ее за плечо. Женщина быстро вскакивает и садится на по­
стели. Тотчас же закрывает лицо руками. Но Иаков уже успел ее
увидеть . «Это не Рахиль. Это Лия! Обман !» Хватает Лию за руку,
заставляет встать и сильным движением бросает ее на колени. «Го­
вори!»
Лия . Это Рахиль виновата... Отец заставил меня. . . (Лепечет,
точно в бр еду. )
Иаков. Говори!
Ул ица. Город (поселок) пробуждается. Одинокие фигуры. Из
дома выходит разгневанный Иаков. Влачит за руку Лию.
Иаков. Лаван! Лаван! Выйди, погляди на твой и мой позор.
Выходит Лаван и его семейные. Собирается толпа. Иаков жел­
чно упрекает Лавана. Лаван простирает руки, хочет говорить. В
эту минуту Лия обернулась назад, увидела что-то необычайное.
Хватает за руку Иакова. Заставляет его обернуться. Показывает
пальцем за кулисы. Лаван, весь народ смотрят туда же. Общий ужас.
Все медленно движутся в этом направлении.
478

Киносцеиарий
Площадь за домом Лавана. По-прежнему скорчившись , сидит
Рахиль. Невдалеке от нее труп Симеона; юноша в эту ночь пронзил
себя мечом, павши на него . Лицо Симеона застьшо в мольбе.
Руки точно устремлены к Рахили.
Рахиль подымает голову. Медленно выпрямляется. Смотрит с
жалостью и трепетом на Симеона, налево - с ужасом и отвраще­
нием на приближающуюся толпу. Толпа вокруг Рахили. Негодова­
ние. Из толпы вырывается Лия (фурия). «Отдай мне подвески и
браслеты . Ты недостойна их носить. Они не тебе присланы патри­
архом Исааком, а жене Иакова, мне".» Рахиль покорно отдает.
Лия (в бешенстве ударила сестру) . Смотрите все на нее и на
мертвого! Их часто видели вместе! Что делала ты всю ночь возле
нашего дома? Смотрите, кровь его на ней!
Хор. Кровь его на ней.
Лия. Изгнать ее из племени! Побить камнями!
Хор. Изгнать . Побить камнями.
Рахиль. Иаков!
Но Иаков точно окаменел от своих мрачных ревнивых мыслей.
Рахиль бежит из поселка. Ее преследуют, бросают камнями. Она
падает, поднимается, бежит, опять падает...
Стала Рахиль как скиталица возле домов и шатров своего пле­
мени ...
Когда Иаков собрал караван и двинулся с семьей, рабами и ско­
том из Месопотамии на родину, Рахиль шла за ним, как рабыня и
носильщица.
От постоянных слез и лишений она ослепла, но и слепая про­
должала она любить Иакова.
Иногда тайком он находил ее на ее ночлеге возле вьюков и бо­
язливо бросал ей кусок хлеба. Она произносила только одно слово
«Иаков» и простирала к нему руки.
Но Лия всегда следила за мужем ." «Иаков!» Не вождю и патри­
арху го ворить с рабыней. Иаков уходит. Она ощупью находила в
песке следы его ног и целовала их.
Жизнь с каждым днем уходила из ее тела, и освобождалась ее
печальная душа.
1922 - иеокоичешюе
479

ПАРОДИИ,
ШУТКА

А . И. Куприн с женой в гру ппе писателей. 1920-е годы.

ПАРОД ИИ
1. И. А. БУНИН
ПИРОГИ С ГРУЗДЯМИ
Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в дворянских глазах
моих светится красивая печаль. Ночь. Ноги мои окутаны дорогим
английским пледом. Папироска кротко дымится на подоконнике.
Кто знает, может быть, тысячу лет тому назад так же сидел, грезил
и жевал мочалку другой, неведомый мне поэт?
Ржи, овсы и капусты уходят в бесконечную даль, а там, на са­
мом краю озимого поля, у одинокого омета, важно гуляет грач;
правда, ночью мне его не видно, но он мне нужен для пейзажа. Сус­
лик мягко свистнул на дереве под моим окном .
Отчего мне так кисло, и так грустно, и так мокро? Ночной ве­
тер ворвался в окно и шелестит листами шестой книги дворянских
родов. Странные шорохи бродят по старому помещичьему дому.
Быть может, это мыши, а быть может, тени предков? Кто знает?
Все в мире загадочно. Я гляжу на свой палец, и мистический ужас
овладевает мной!
Хорошо бы теперь поесть пирога с груздями. Но как он делает­
ся? Сладкая и нежная тоска сжимает мое сердце, глаза мои влажны .
Где ты, прекрасное время пирогов с груздями, борзых густопсовых
кобелей отъезжего поля, крепостных душ, антоновских яблок, вы­
купных платежей?
С томной грустью на душе выхожу я на крьшьцо и свищу лило­
вому, облезлому индюку. Старый, бельмистый, седомордый кобель
«Завирай» чешет хребтистую, шелудивую спину о балконную ба­
лясину. Садовник Ксенофонт идет мимо, но не ломает шапки. В
прежнее время я бы тебя, хама, на конюшню!"
Я возвращаюсь в свою печальную комнату. Из сада пахнет дя­
гилем, перпетуем и царскими петушками . Меланхолично курлыка-
483

А. И. Куприн
ет на пряслах за осинами бессонная потатуйка. Отчего у меня бо­
лит живот? Кто знает? Тихая тайная жалость веет на меня незри­
мым крьшом.
Все в мире непонятно, все таинственно! Скучный, вялый и рас­
слабленный, как прошлогодняя муха, подхожу я к двери, откры­
ваю ее и кричу в зловещую темноту:
- Марфа, иди сюда!" Натри меня на ночь бобковой мазью.
11. СКИТАЛЕЦ
Я колокол ! Я пламя! Я таран !
Безбрежен я и грозен, точно море!
Я твердый дуб! Я медный истукан!
Я барабан в литературном хоре!
Я вихрь и град! Я молния и страх!
Дрожите ж вы, наперсники тиранов!
Я утоплю вас всех в моих стихах,
Как в луже горсть презренных тараканов!
111. М. ГОРЬКИЙ
ДРУЖОЧ КИ
Рассказ
1.
В тени городского , общественного, устроенного для маленьких
нужд павильона лежали мы втроем: я, Мальва и Челкаш.
Длинный, худой, весь ноздреватый - Челкаш был похож на
сильную, хищную птицу. Он лениво почесывал босой грязной пят­
кой икру на другой ноге и сочно сплевывал на сторону.
Мальва бьша прекрасна. Сквозь дыры старых лохмотьев беле­
ла ее ослепительная шкура . Правда, отсутствие носа красноречиво
намекало о ее прежних маленьких заблуждениях, а густой рыбный
запах, исходивший от ее одежды на тридцать пять сажень в окруж­
ности, не оставлял сомнений в ее ремесле: она занималась потро­
шением рыбы на заводе купца Деревякина. Но, все равно, я видел
ее прекрасной.
484

Пародии, Шут ка
11.
- Все чушь! - сказал хрипло Челкаш. - И смерть чушь и жизнь
чушь . Изведал я всю жизнь насквозь . И скажу прямо, в лицо всем
хамам и буржуям: черного кобеля не отмоешь добела.
Мальва хихикнула и в виде ласки треснула Челкаша ладонью
по животу.
- Ишь ты ... кокетка! - промолвил Челкаш снисходительно. -
И еще скажу. Влез бы я на Исаакиевский собор или на памятник
Петра Великого и плюнул бы на все. Вот, говорят, Толстой, Тол­
стой. И тоже носятся с Достоевским. А, по-моему, они мещане...
111.
- Резал я одного купца, - продолжала Челкаш сонно. - Тол­
стый бьш . Пудов в десять, а то и в двенадцать. Кабан:. Ну, освеже-
вал я его ... там всякие кишки, печенки ... сальник один был в полто-
ра пуда... Купца ежели резать - всегда начинай с живота. Дух у
него легкий, сейчас вон выйдет...
-
Известно, - сказал я.
Челкаш поглядел на меня пристально и жестко усмехнулся.
-
А ты прежде отца в петлю не суйся". - сказал он с расста­
новкой. -Твоя речь впереди ... Потом пошел я на его могилу. И
такое меня зло взяло. «Подлец ты, подлец!» - думаю. И харкнул
ему на могилу.
-
Все дозволено, - произнесла Мальва.
- Аминь, - подтвердил Челкаш набожно. - Так говорит За-
ратустра.
IV.
Стало вечереть . От пахучего павильона легла длинная тень.
Мальва, которая до сих пор внимательно занималась исследовани­
ем гущи своих волос, вдруг зевнула и сказала томно:
-
Пойдем, что ли, Челкаш?
-
Ну-к что ж, пойдем ... - Он поднялся и потянулся. - Про-
щай, что ли, товарищ, - обратился он ко мне. - Увидимся, так
увидимся , а не увидимся, так и черт с тобою. Страсть меня как эти
самые бабы любят. Вроде меду.
485

А. И. Куприн
Они ушли - оба молодые, стройные, гордые ... Я все еще лежал
в тиши городского павильона. Звенело солнце, и смеялось море
тысячами улыбок...
«Падающего толкни!» - подумал я, встал, плюнул еще раз и
поплелся в ночлежку...
ПРЕДСКАЗАНИЯ НОСТРАДАМА НА 2000 ГОД
(Из Беранже )
Свидетель Генриха Четвертого рожденья,
Великий Нострадам, ученый астролог,
Однажды предсказал: «Большие превращеньия
В двухтысячном году покажет людям рок.
В Париже, в этот год, близ Луврского чертога,
Раздастся жалкий стон средь радостных людей:
«Французы добрые, подайте ради Бога,
Подайте правнуку французских королей!»
***
Так у толпы, к его страданьям равнодушной,
Попросит милости больной, без башмаков,
Изгнанник с юности, худой и золотушный,
Отрепанный старик - потеха школяров.
И скажет гражданин: «Эй, человек с сумою!
Ведь нищих всех изгнал закон страны моей!»
- «Простите, господин! Мой род умрет со мною,
Подайте что-нибудь потомку королей!»
***
«Ты что толкуешь там о королевском сане?»
- «Да! - гордо скажет он, скрывая в сердце страх:
На царство прадед мой венчался в Ватикане
С короной на челе, со скипетром в руках.
Он продал их потом, платя толпе безбожной
Газетных крикунов, шпионов и вралей.
Взгляните - вот мой жезл. То посох мой дорожный.
Подайте что-нибудь потомку королей!
486

Пародии, Шут ка
***
Скончался мой отец в долгах, в тюрьме холодной
К труду я не привык". и, нищих жизнь влача,
Изведать мне пришлось, что чувствует голодный,
И как безжалостна десница богача.
Я вновь пришел в твои прекрасные владенья,
О, ты , моих отцов изгнавшая земля!
Из сострадания к безмерности паденья,
Подайте что-нибудь потомку короля!»
***
И скажет гражданин: - «Иди, бедняк, за мною,
Жилища моего переступи порог.
Мы больше королей не чтим своей враждою, -
Останки их родов лежат у наших ног.
Покуда наш сенат в торжественном собраньи
Решение судьбы произнесет твоей,
Я, внук цареубийц, не откажу в даяньи
Тебе, последнему потомку королей!»
***
И дальше говорит великий предсказатель:
«Республика решит назначить королю
Сто луидоров в год. Потом , как избиратель,
В парламент он войдет от города Saint-Cloux .
В двухтысячном году, в эпоху процветанья
Науки и труда, узнают средь людей
О том, как Франция свершила подаянье
Последнему потомку королей» .
487

ПРИМЕЧАНИЯ

А. И. Куприн у себя в огороде. Фотография, 1911 г.

ПОВЕСТЬ
Колесо времени (стр. 7). - Газета «Возрождение», Париж, 1929 .
Глава 1. «Гренадин» - 12 февраля, No 1351; 11. «Дурные мысли» -
17 февраля, No 1356; 111. «Суперкарго» - 23 февраля, No 1362; IV.
«Мишика». V. «Мария» - 3 марта, No 1370; VI. «Колья» - 28 апре­
ля, No 1426; Vll. «Трактат о любви» -26 мая, No 1454.
Повесть написана за рубежом, но в основу ее легли еще «доэмиг­
рантские» впечатления Куприна - от его пребывания в Марселе
летом 1912 года (см. очерк «Лазурные берега», 1913, -том 6). Куп­
рин широко использовал материал очерков - от отдельных деталей
(«слоноподобные» марсельские лошади, «маленькие, полуголые,
похожие на обезьян» моряки, гордость марсельцев - улица Канно­
бьер и многое другое) до целых эпизодов, вроде лодочного путеше­
ствия в замок Иф, сцены драки в гостинице и т. д. Целиком «перене­
сена» в повесть гостиница «Отель дю Порт» («Лазурные берега», гл.
«Порт») . В сознании автора весь этот материал, несмотря на свою
«заграничность», тесно связан с теми далекими годами, когда он
приезжал сюда из России туристом. Марсель «Колеса времени» -
это Марсель 1910-х годов, и «тот» Марсель вызывает в памяти «ту»
Россию: Охотничий клуб, бега на Ходынке, Малый театр, Соколь­
ники . Рассказчик предупреждает вопрос собеседника: он тоскует не
по утраченному житейскому благополучию (мотив, актуальный для
эмигрантской литерат)iры) - здесь у него «есть дело, есть деньги»,
но «опустела душа, и остался ... один только телесный чехол».
В воспоминаниях рассказчика о Балаклаве появляется реально
существующий человек - Коля Констанди, а затем и его друзья
Юра Паратино, Андруцани, Сашка Аргириди и другие. Введением
этих лиц рассказчик открыто сближался с автором - Куприн по­
нимал, что в сознании читателей имена героев «Листригонов» свя­
заны непосредственно с личной его писательской биографией.
Сюжет повести продолжает тему, не раз возникавшую ранее в
творчестве Куприна («Сильнее смерти», «Суламифь» , «Инна») и с
особенной силой прозвучавшую в «Гранато вом браслете», - тему
всепоглощающей любви, захватывающей человека сразу и цели­
ком, всю его душу . В «Колесе времени» писатель как бы подводит
11•
491

А. И . Куприн
итог этой теме. Отчетливо и настойчиво утверждается мысль, что
«великий, таинственный дар» настоящей, «высшей» любви столь
же редок, как гений Рафаэля и Моцарта, Рембрандта и Бетховена.
Княгиня Вера из «Гранатового браслета» только после смерти
Желткова понимает, что великая любовь «прошла мимо нее» . Ге­
рой «Колеса временя» не только видит это - он сознает, что у него
не хватает внутренних сил, чтобы ответить на такую любовь.
Стр. 7. Те стов - известный московский владелец ресторана­
трактира в «русском» стиле.
Стр. 9. ".иеизбе:J1сиым :Jmuм самым бу йабезом ". -По объясне­
нию самого Куприна, буйабез - это кушанье, которое «состоит из
рыбы, лангуст, красного перца, уксуса, помидоров, прованского
масла>> («Лазурные берега», гл . XVIII. См. также «Рассказ о рыбке
«раскасс» в наст. томе) .
Стр. 1 О. Ти тто Ру ффо (1877-1 953) - итальянский певец (ба­
ритон). Куприн был хорошо знаком с ним и описал его в рассказе
«Соловей» (см . наст. том) .
Стр. 11. Сара Бериар (1844-1923) - французская драматичес­
кая актриса; отработанность и мастерство ее жеста и интонации
долгие годы считались образцовыми.
Стр. 17. Суперкарго - на торговых и грузовых судах лицо, отве­
чающее за прием и сдачу грузов и связанной с ними документации.
Стр . 20. . ..лицо одтюго морского капитана во вр емя тайфуиа в
Ки тайском море. -Этот эпизод описан Куприным в расск�е «Ка­
питаю> (см. том . 5 наст. изд.).
Стр . 21. Негус Абиссииский, его голые дикари" . и паиическое бег­
ство хр абрых, иарядиых берсальеров. - Негус Абиссинский - им­
ператор Эфиопии; берсальеры - итальянские стрелки, считавшие­
ся в Италии отборным войском, но терпевшие поражения на пер­
вом этапе войны с Эфиопией.
Стр. 22. Пул ьчииел
л
о - ОДИН из постоянных типов итальянской
комедии дель'арте.
Стр. 33. ".и потеряет сердце. -См. рассказ «Потерянное серд­
це» в наст. томе.
РАССКАЗЫ
Пунцовая кровь (стр. 71). -Журнал «Перезвоны», Рига, 1926,
январь, февраль, NoNo 12,13, с посвящением И. И. Писаревской, с
авторской датой: «Декабрь 1925 г. Париж». Без посвящения вошло
492

Примеча11ия
в сборник «Новые повести и рассказы», Париж, 1927. При включе­
нии в сборник рассказ был существенно переработан .
Бой быков давно интересовал Куприна. В рецензии 191 1 года,
еще не видя его , он уже полностью определил свое отношение к
этому зрелищу, дав в ней как бы художественную программу буду­
щего очерка «Пунцовая кровь»: «В то время как другие писатели
(кроме Б. Ибаньеса) , касаясь боя быков, считают своим долгом
высказывать фальшивое отвращение и отрицательный ужас перед
кровавым зрелищем, г. Брешко-Брешковский откровенно радует­
ся краскам, солнцу, народной толпе, красоте женщин, неистовству
зрителей, бешенству быка и безумно-холодной отваге людей» (Куп­
рин о литературе. Стр. 171).
Впервые бой быков Куприн увидел в Байонне в сентябре 1925
года, куда он бьш приглашен семьей Писаревских, живших недале­
ко от Байонны - в Биаррице. Байоннская коррида и описана в
рассказе. Текст афиши и имена участников корриды - подлинные.
Седьмого сентября Куприн вернулся из поездки, а восьмого уже
писал о начале работы над рассказом. Как и в рецензии 1911 года,
Куприн подчеркивал яркость, красочность как гл авное в зрелище
корриды: «Боюсь я за «Бой быков». Он выйдет так ярко, что глаза
слепить будет. Несмотря на то что это зрелище описано 1000-й раз,
из которых я читал не меньше ста описаний, мне удалось найти и
совсем новое. На мое счастье, напр ., один Espada торжественно
посвятил быка, который еще носился по арене, своей старушонке­
матери . При мне один бык вел себя таким героем, что я сам орал от
восторга. При мне же бьши и большие неудачи и т. д. А главное -
краски!» (Куприн - мой отец. Стр. 203-204).
Стр. 72 . ...от ее августейшего су пруга.- Супругом Евгении Мон­
тихо бьш французский император Наполеон 111.
Стр . 81..
"«коия бл едиого»... -
библейский конь, вестник
смерти .
Ю-ю (стр. 92). -Рассказ бьш написан Куприным в августе 1925
года, когда он жил в городе Ош, на юге Франции, но окончательно
завершен только в сентябре 1925 года. Место первой публикации
не установлено. Вошло в сборник «Новые повести и рассказы»,
Париж, 1927. В переработанном виде помещено в журнале «Кос­
тер», М. 1938, апрель, No 4.
Как и во многих других произведениях Куприна о животных,
«героиня» рассказа имеет реальных «прототипов». Как вспомина­
ет К. А. Куприна, «первым прототипом Ю-ю послужила кошка
493

А. И . Куприн
Катя», главным же прототипом героини рассказа бьш кот с тем же
именем, живший в семье Куприных с 1922 года. «Прожил он у нас
десять лет, был известен всему кварталу за красоту и ум... Вечером
Ю-ю никогда не входил в дом, пока все члены семьи не вернулись,
встречал у метро одного из нас, провожал до двери, а потом снова
шел караулить . И только с последним возвращающимся Ю-ю вхо­
дил в дом» (Куприн - мой отец. Стр. 155- 156). О жизни Ю-ю в
семье Куприных сам писатель кратко рассказал также в начале сво­
его очерка «Барри» . По воспоминаниям К А. Куприной, реальны
некоторые ситуации рассказа,- например, попытка ,разговора с
Ю-ю по телефону (Куприн - мой отец. Стр. 157).
В своей рецензии поэт Саша Черный, сам замечательный юмо­
рист и мастер детской прозы, особо отмечал мягкий юмор рассказа.
«В рассказе о кошке Ю-ю много доброго юмора, много забавного,
впервые рассказанных подробностей, ради которых только и стоит
браться за перо» (А. Чериый. А . Куприн. Новые повести и рассказы /1
Ил
л
юстрированная Россия. Париж. 1927. 26 марта. No 13).
Пуделиный и
'
язык (стр. 103). - Газета «Возрождение», Париж,
1927, 7 января, No 584, с авторской датой под текстом: «4 ян
'
варя». С
некоторыми изменениями вошло в сборник «Храбрые беглецы»,
Париж, 1928.
Звериный урок (стр. 11О). - Газета «Возрождение», Париж, 1927,
24 апреля, No 691.
Дочь великого Барнума (стр. 1 1 1).- Газета «Возрождение», Па­
риж, 1927, 21 и 23 августа, NoNo 810, 812. Вошло с изменениями в
сборник <<Храбрые беглецы», Париж , 1928.
Стр . 111. Та 11ти Джеретти (1862-1909) - популярный в Рос­
сии в конце XIX - начале ХХ века соло-клоун. Куприн познако­
мился с ним в конце 90-х годов.
Чиииземи - петербургский цирк (построен в 1877 г.).
Стр . 112. ".выступают" . в парфорсе и теидеме. - Парфорс -
фигурная верховая езда с препятствиями. Тендем (тандем) - ве­
лосипед с двумя парами педалей; в конце XIX - начале ХХ века
использовался в цирке.
Стр. 116. Бариум Финеас Тейлор (1810-1891) - американс­
кий цирковой предприниматель и антрепренер, «король зрелищ»,
в свое время один из самых популярных людей в США, разбога­
тевший на различных «чудесах» и мистификациях. Так, в арсенале
его «чудес» бьша «знаменитая кормилица Вашинпона» в возрасте
ста шестидесяти двух лет, чучело «настоящей русалки», кастет, ко­
торым бьш убит капитан Кук и др.
494

ПриА1еча11ия
Стр . 1 18. Бедекер Карл (1801-1859) - составитель популяр­
ных путеводителей для туристов по странам Европы.
Инна (стр. 126 ). - Газета «Возрождение» , Париж, 1928, 15 ап­
реля, No 1048.
Стр. 127. Ир мос - церковное песнопение за всенощной.
Тень Наполео11а (стр. 131). - Газета «Возрождение», Париж,
1928, 2 сентября, No 1188, под названием «Тень императора». С тем
же заглавием вошло в сборник «Еланы>, Белград, 1929. С исправле­
ниями и новым заглавием перепечатано в журнале «Огонек», М.
1937, No 34.
Упоминаемый в авторском примечании «бывший губернатор
Л.» - это Д. Н. Любимов (в 1906-1913 гг.- виленский губерна­
тор), состоявший с Куприным в свойстве и послуживший прототи­
пом князя Шеина в рассказе «Гранатовый браслет» .
Как указывает сын Д. Н. Любимова, Л. Д. Любимов, «в этом
рассказе Куприн передает чужой устный рассказ, саму манеру рас­
сказчика, лишь несколько заостряя сюжет и облекая повествова­
ние в свою, купринскую художественную форму... Рассказ «Тень
Наполеона» состоит из трех эпизодов, объединенных Куприным в
одно целое. Все три эпизода (исправник и еврейская балагула, ис­
правник и конка с пассажирами и - главный - старик, «помнив­
ший Наполеона») записаны со слов отца, причем настолько ярко,
что , читая купринский текст, я прямо-таки слышу его голос» (Л.
Лю бимов. Из творческой лаборатории Куприна. Рассказ «Тень На­
полеона» /1 Русская литература. 1961. No 4. Стр. 164- 165). Как яв­
ствует из воспоминаний Д. Н. Любимова, «старик все-таки попал
на бородинские торжества» (там же, стр. 166). Газета «Русское сло­
во» от 25 августа 1912 года (No 196) сообщала, что министр внут­
ренних дел принял нескольких ветеранов - участников и очевид­
цев войны 1812 года - в возрасте от 112 до 122 лет.
Стр. 131. Ко иквистадоры (конкистадоры) - испанские завое­
ватели, захватившие в XVI веке огромные области Центральной и
Южной Америки и истребившие значительную часть местного ин­
дейского населения. В переносном смысле: захватчики.
Стр. 133. Гр имш�ьди - династия правителей государства Монако.
Завирайка (стр. 138). - «Русская земля . Альманах для юноше­
ств а», Париж, 1928, с подзаголовком: «Рассказ». С дополнениями
включено в сборник «Еланы> , Белград, 1929 .
Сохранилась рукопись рассказа (частью автограф, частью пе­
реписанная рукой Е. М. Куприной. - РГАЛИ). В рукописи рас-
495

А. И . Куприн
сказ заканчивался смертью Завирайки . После слов: «."вырвался
громко плачущий Завирай» - в рукописи было: «Он лег рядом с
зайцем . Когда мы подошли, то оказалось, что Завирайка мертв.
Его неопытное и пылкое сердце не выдержало радости и азарта
охоты». В альманахе эту концовку Куприн заменил , написав но­
вый текст (от слов: «Когда мы подошли к нему".» до «:"не испор­
тила его кроткого и чистого характера» . Далее шло заключение от
автора: «Сейчас у меня ограничено место для писания. Но когда­
нибудь я расскажу об одном случае, в котором Завирай проявил
такую преданную дружбу, такую силу доброй воли и такую сооб­
разительность , какие и среднему человеку сделали бы большую
честь». Свое намерение Куприн осуществил при переиздании рас­
сказа в следующем году. При подготовке сборника «Елань» им бьша
добавлена вся заключительная часть рассказа (со сл ов: «Зима пере­
ламывалась ".») .
Рассказ основан на материале наблюдений, почерпнутых Куп­
риным во время одного из его пребываний в имении его друга про­
фессора Ф. Д. Батюшкова Даниловское. Скорее всего это бьша зима
1906 года. В «Завирайке» сохранены названия окрестных деревень;
в рассказ перенесены многие черты обстановки и быта усадьбы в
бытность там Куприна, например, визиты местного начальника
почтового отделения В. В. Голованова, который лично привозил
почту Куприну.
Сохранены в рассказе действительные имена - помещика и
владельца знаменитой псовой охоты А. С. Трусова, управляющего
усадьбой И. А. Арапова, ямщика Сергея Пятнышкова.
«Прототипов» имели и все псы , упоминающиеся в рассказе.
Патраш , Мистер Сэм Уэллер, Бика - собаки, с которыми Куприн
охотился. «Особенно полюбилась ему, - вспоминал впоследствии
Ф. Д. Батюшков, - откуда-то приставшая собака из породы гон­
чих, которую он окрестил Сэмом, в честь одного из героев «Пик­
викского клуба» - любимой книги Куприна» ( Ф. Д. Батюшков.
Стихийный талант (А. И. Куприн) . - В сб .: К. Н. Батюшков, Ф. Д.
Батюшков, А. И. Куприн. Вологда, 1968, стр. 136).
Стр. 146. Светоиий Транквилл (ок. 70-1 60) - римский исто­
рик, автор «Жизнеописания двенадцати цезарей».
Рассказы в каплях (стр. 148). - Весь цикл рассказов опублико­
ван в газете «Возрождение» , Париж : вступление ко всему циклу и
рассказы «Черепаха» , «Шторм», «Философ» - 1928, 30 сентября,
No 1216; «Четыре рычага» - 1928, 18 ноября, No 1265; «Елка в ка-
496

Прu,11 еча11ия
пельке» - 1929, 14 января, No 1322; «Московский снег» и «Москов­
ская пасха» - первая публикация не установлена. Вошло с измене­
ниями в сборник «Елань» , Белград, 1929.
Скрипка Паганини (стр. 158). - Первая публикация не уста­
новлена. Вошло в сборник «Бланы>, Белград, 1929.
Бальт (стр. 163 ). - Первая публикация не обнаружена. Вошло
в сборник «Бланы>, Белград, 1929.
Геро, Леандр и пастух (стр. 165). - Газета «Возрождение», Па­
риж, 1929, 1 января, No 1309. С небольшими исправлениями вошло
в сборник «Бланы>, Белград, 1929.
Стр. 165 Гел
л
еспоит - древнее название Дарданельского про­
лива, который соединяет Эгейское море с Мраморным (средняя ши­
рина - 4 км).
Ольга Сур (стр. 169). -Газета «Возрождение» , Париж, 1929, 31
марта и 7 апреля, NoNo 1398, 1405. В газетной публикации это бьши
два самостоятельных рассказа: «Ольга Сур» и «Легче воздуха» ; вто­
рой - начинался со сл ов: «Я уже рассказывал...» Подготавливая
текст для переиздания, Куприн объединил рассказы в один; назва­
ние первого стало общим заглавием . С небольшой правкой вошло
в сборник «Колесо времени», Белград, 1930.
С семьей артистов Сур Куприн бьш хорошо знаком во время
своей жизни в Киеве в 1890-х годах.
Стр . 171. Та ити Джеретти - см . прим. к рассказу «Дочь вели­
кого Варнума», стр. 494.
Стр . 174. Гр адеи - последние, верхние ряды амфитеатра.
Стр. 175. Ил и ои переодетый Га геибек? - Карл Гагенбек (1844-
1913)-дрессировщик, основатель гамбургского зоологического сада.
Четверо нищих (стр. 178). - Газета «Возрождение», Париж,
1929, 21 апреля , No 1419, под названием: «Четыре нищих».
Домик (стр. 182 ). - Газета «Возрождение», Париж, 1929, 5 мая,
No 1433. Вошло с изменениями в сборник «Колесо времени», Белг­
рад, 1930.
Стр. 182. Ур алов - псевдоним актера Александринского теат­
ра Ильи Матвеевича Конькова (1872-1920), приятеля Куприна.
Яш еиька Эпштейи. - Прототипом этого героя послужил Я. А.
Бронштейн ( 1869-1930), любитель литературы и импровизатор, по
профессии инженер-химик .
Стр . 183. Самойлов Павел Васильевич (1866-1931)- актер, сын
знаменитого артиста Александринского театра В. В. Самойлова
(1813-1887).
497

А.И
. Куприн
.. . Пушкии иазывал Лет иий сад сво им огородом. - В письме к Н.
Н. Пушкиной от 11 июня 1834 года поэт писал : «Да ведь Летний
сад - мой огород . Я, вставши от сна, иду туда в халате и туфлях...
Я в нем дома».
Дурной каламбур (стр. 185). - Газета «Возрождение» , Париж,
1929, 29 мая, No 1457, под заглавием «Суррогат» . С небольшими
исправлениями и с новым названием вошло в сборник «Колесо вре­
менИ>>, Белград, 1930.
Типографская краска (стр. 187). - Газета «Сегодня», Рига, 1929,
No 270.
В основу рассказа положен реальный эпизод из биографии
А. И. Куприна. К теме своего литературного дебюта он обращался
неоднократно. В 1897 году он опубликовал рассказ «Первенец» (см .
том 3 наст. изд., стр. 370), в основных чертах сюжета совпадающий
с рассказом «Типографская краска»; в романе «Юнкера» (см . том 8
наст. изд.) этот же сюжет изложен в главах «Слава» и «Позор» .
Рассказ «Типографская краска» отличается от двух других ли­
тературных изложений того же сюжета большей документальнос­
тыо. Здесь точно назван журнал - «Русский сатирический листок»,
выходивший в Москве в 1882- 1884 и 1886-1 889 годы, и даже имя
редактора - Н. Н. Соедова и псевдоним, которым бьm подписан
«Последний дебют» . Действительным лицом является и упомяну­
тый в рассказе поэт М. Н. Соймонов (1851-1888). В «Первенце» и
в «Юнкерах» поэт, оказывающий протекцию молодому автору,
скрыт под именами - Ивана Лиодоровича Венкова (в рассказе) и
Диодора Ивановича Миртова (в романе); в «Типографской крас­
ке» поэт назван своим настоящим именем - Лиодор Иванович
Пальмин (1841-189 1), сотрудник еженедельного сатирического
журнала «Искра», автор популярного «Requiem»'a («Не плачьте над
трупами павших борцов ...») .
Соловей (стр. 190). -Журнал «Иллюстрированная Россия», Па­
риж, 1929, 19 октября, No 43.
На итальянском курорте Сяльцо-Маджиоре Куприн жил с кон­
ца мая до начала июня 1914года, там он и познакомился со знаме­
нитыми итальянскими певцами (см . интервью Куприна. - Бирже­
вые ведомости . 1914. 8 июля. No 14241, вечерний выпуск).
Стр . 191. Стеккети Лоренцо (настоящее имя - Гверини Олин­
до, 1845-1916) и Кардуччи Джозуэ (1 835- 1 907) -итальянские по­
эты . Переводы стихов Стеккети печатались Куприным в периоди­
ке и вошли в девятый том Собрания его сочинений в «Московском
книгоиздательстве», 1917.
498

ПрuМечаиия
Фердинанд (стр. 194) . - Газета «Возрождение», Париж, 1930,
No 1687, 14 января, под заглавием «Новый год» . С новым названи­
ем и незначительными исправлениями включен в сб. «Жанета» .
Почти все факты и эпизоды рассказа уже использовались Куп­
риным в прежних его произведениях. О зимней радуге, появившей­
ся в день Мессинского землетрясения 1908 года, о граде в Полесье,
вел ичиной с кулак, и черных молниях Куприн писал в рассказах
«Черная молни'я» (см. том 5, стр. 144) и «Олеся» (см . том 2, стр.
259); впечатления от съемочных землемерных работ в Зарайском
уезде Рязанской губернии в 1901 году нашли отражение в раннем
рассказе «Болото» (см . том 1, стр. 188); об охоте на зайцев с И. А.
Араповым в имении своего друга проф. Ф. Д. Батюшкова (1857-
1920) Куприн писал в рассказе «Завирайка>> (см . наст. том) .
Стр. 195....искшzи зайцев в полях и корёчках . - Диалектное рязан­
ское слово «корёчею>, как объяснил сам А. И. Куприн, - это «груп­
па кустов» (письмо Куприна к Л. И. Елпатъевской осенью 1901 г. -
Русская литература. 1962. No 2. Стр. 208).
Стр. 196. ...изделия самого господииа Цей са . - Имеется в виду
основанная в 1846 году немецкая оптическая фирма Карла Цейса.
Я мог бы без коица говорить ... о домеииых печах и о шахтах по­
чти в версту глубитюто, об а:Jроплаиах и водолазиых скафаидрах... -
С горнорудным и сталеплавильным производством Куприн позна­
комился во время своей поездки в Донбасс в 1896 году (впечатле­
ния эти отразились в ряде произведений 1896-1 899 гr .). Водолаз­
ным сп ортом Куприн занимался в 1909 году в Одессе, где четыре
раза опускался на дно в водолазном снаряжении .
Стр. 197 ....зиакомым иотариусом с Подола - нотариусом С. А.
Карышевым, киевским приятелем Куприна. В. Д. Карышевой - жене
нотариуса - бьш посвящен «Молох» (см. том. 1 наст. изд. , стр. 23).
Стр. 200. ...в музее зиамеиитого Бариум . -См. стр. 494наст. тома.
У Троице-Серmя (стр. 20 1). - Газета «Возрождение», Париж,
1930, No 1783, 20 апреля.
Светоч царства (стр. 207).
-
Газета «Возрождение», Париж,
1930, No 1909, 1910, 191 1, 24, 25, 26 августа.
Рассказ бьш закончен в курортном городке Лансу, куда Куп­
рин приехал на лечение в первой половине августа 1930 года - в
письме к жене от 12 августа он обещает прислать «Светоч царства»
(Куприн - мой отец. Стр. 223).
Стр . 212. . ..до Всемириой выставки... Эйфелевой башии... - Па­
рижская Всемирная выставка, к началу которой бьши построены
эти сооружения , была в 1889 году.
499

А. И . Куприн
Стр. 213. ...охотиичьего домика Ля -Мюэтт, построеииого еще
Фр аициском Пер вым. - Франциск Первый (1494-1547) - король
Франции (с 1515) из династии Валуа; при нем бьmо построено мно­
го замечательных зданий, для украшения дворцов и замков при­
гл ашались такие художники, как Леонардо да , Винчи, Бенвенуто
Челлини и др.
Стр. 214. Пу апкаре Раймон (1860-1934) -французский поли­
тический деятель. Президент Франции в 1913 - янв. 1920 г., в 1920-е
годы неоднократно бьm премьер-министром.
Рассказ о рыбке «раскасс» (стр. 219). - Газета «Возрождение» ,
Париж, 1931, No 2140, 2141, 12, 13 апреля.
На мысе Гурон Куприн жил летом 1929 года. Впечатления это­
го лета отразились также в очерках «Мыс Гурон».
<<N.-J.». Интимный дар императора (стр. 230). -Журнал «Ил­
люстрированная Россия», Париж, 1931, No 33, 8 августа.
Ночь в лесу (стр. 234). - Газета «Возрождение», Париж, 1931, No
2357, 15 ноября. Вошло с небольшими исправлениями в сб. «Жанета>>.
В основу рассказа легли впечатления от пребывания Куприна в
Куршинском лесничестве Касимовского уезда Рязанской губернии
в 1897-1899 годах, где лесничим бьш зять Куприна С. Г . Нат (1856-
1929). Об охоте на глухарей в этих лесах Куприн упоминает в пись­
ме Бунину в июле - августе 1899 года. Некоторые факты , иногда в
иной художественной интерпретации, бьши уже использованы Куп­
риным ранее в рассказах «Черная молния», «На глухарей» .
Система (стр . 24 1). - Газета «Возрождение», Париж, 1932,
No 2404, 2406, 11, 13 января . С незначительным исправлением вош­
ло в сб ..«Жанета» .
Куприн посетил Монте-Карло в конце апреля 1912года, во вре­
мя своей первой заграничной поездки. О рулетке, нравах игроков
и ее хозяев Куприн писал в очерках 1913 года «Лазурные берега»,
глава «Монте-Карло» (см . том. 5 наст. изд.).
Стр. 24 1.Шм елев И. С. (1875-1950) - русский писатель (с 1919 г.
эмигрант). Автор трагической эпопеи «Солнце мертвых» (1923),
автобиографических романов «Лето Господне» , «Богомолье» и др.
Стр . 245 . Чайковский М. И. (1850- 1 916)-драматург, брат ком­
позитора, автор либретто опер «Иоланта», «Пиковая дама>> .
Стр. 246. Коии А. Ф. (1844-1 927) - русский судебный и обще­
ственный деятель, литератор-мемуарист.
Стр. 250 . ...марка святого Маврикия - одна из самых больших
филателистических редкостей.
500

Пр имеча11ия
Стр . 253. Бл ан - изобретатель рулетки и основатель первого
игорного дома в Монте-Карло.
Наташа (стр. 255). -Журнал «Иллюстрированная РоссиЯ>>, Па­
риж, 1932, No 5, 30 января, No 6, 6 февраля.
В персонаже рассказа - огненно-рыжем заике Птицыне, «ве­
лосипедном гонщике, боксере, летчике, пл овце» , без труда угады­
вается знаменитый одесский спортсмен и авиатор С. И. Уточкин
(1874- 1916).
По сообщению К. Андреевского, встречавшегося с ним перед
первой мировой войной, Уточкиным и была рассказана в 1910-х
годах Куприну история девушки, послужившей прототипом Ната­
ши (письмо К. Андреевского в редакцию «Недели» от 6 сентября
1962 г., РГАЛИ). Куприн использовал из этой истории некоторые
детали и ситуации, но фабула рассказа не соответствует реальному
течению событий . По версии Уточкина - Андреевского, Леон Герд
оказался связанным с торговцами «живым товаром»; женившись
на Наташе, он увез ее в Буэнос-Айрес, где она в конце концов попа­
ла в публичный дом. Существует и другая версия происхождения
рассказа. По этой версии, под именем Егора Ивановича Богомоло­
ва, на даче которого происходит действие, изображен одесский
адвокат Антон Богомолец. Прототипом же Леона Герда, по сло­
вам дочери адвоката, В. А. Богомолец, явился ее дядя, Михаил Бо­
гомолец, который, «как и его прототип, тоже бежал в Америку, но
не от «злющей мачехи», а от царского правительства: за участие в
революции 1905 года он бr;.m приговорен к вечной каторге, кото­
рая бьmа заменена ему вечным поселением ... Он окончил Сорбон­
ну, а через десять лет судьба забросила его в Бразилию. В Рио-де­
Жанейро он женился на соотечественнице и прожил там остаток
жизни. Умер он известным врачом, директором большой клиники
в 1936 году» (Б. Езерская. По следам героев рассказа Куприна «На­
таша» /1 Радуга. Киев. 1970. No 9. Стр. 108-1 09).
Стр. 259. Ти тто Ру ффо - См. прим. на стр. 492.
Стр. 260. Сальцо-Маджиоре - известный итальянский курорт,
описанный Куприным в рассказе «Соловей» .
Резеда (стр. 264). - Журнал «Иллюстрированная Россия», Па­
риж, 1932, No 18, 30 апреля.
Гемма (стр. 272). - Газета «Возрождение», Париж, 1932, No 2525,
2526, 1 и 2 мая. С небольшими изменениями вошло в сб. «Жанета» .
Стр. 273 ....из бл естящего когда-то академика ... -то есть окон­
чившего Военную академию генерального штаба.
501

А. И . Куприн
Стр . 278. Беивеиуто Чел
л
иии (1500 - около 1574) - знамени­
тый итальянский ювелир, скульптор и писатель.
Удод (стр. 282). - Газета «Возрождение» , Париж, 1932, No 2546,
22 мая.
Стр . 287. Та тарам иа махаи - на мясо (тторкск.).
Бреде11ь (стр . 289) . - Газета «Возрождение», Париж, 1933,
No 2776, 2778, 7 и 9 января.
Стр . 29 1. ".для кавалерийского ремоита. -Ремонт (устар.) -
пополнение убыли лошадей в войсках .
Вальдшнепы (стр. 300). - Газета «Возрождение», Париж, 1933,
No 2959, 9 июля.
Как и многие другие охотничьи рассказы Куприна, «Вальдш­
непы» навеяны впечатлениями от охоты в лесничествах Рязанской
гу бернии в 1897-1901 годах. Прототипами Егора и членов его се­
мьи послужила семья зарайского лесника Егора Антоновича и
Марии Михайловны Шилкиных .
Блондель (стр. 304). - Газета «Возрождение», Париж, 1933, No
3015, 3 сентября. С незначительными изменениями вошло в сб. «Жа­
нета» .
Стр . 305. ... редко употребляет в работе шамбарьеры... - то есть
длинные хлысты, издающие резкие щелкающие звуки.
Га геибек старший - Карл Гагенбек (1844-1913), см . стр . 497
наст. тома.
Бл оидель (Блонден) Эмиль (1821-1893) - французский цирко­
вой артист, более всего бьш известен как канатоходец.
Стр. 307. Бар пум ... иачавший свою карьеру чистильщиком сапог
и завершивший ее мwтиардами долларов...
-
Барнум Финеас Тей­
лор (1810-1891) -См. стр. 494 наст. тома. Сообщение героя рас­
сказа о «миллиардах» Барнума сильно преувеличено.
Ночная фиалка (стр . 309). - Газета «Возрождение» , Париж,
1933, No 3092, 3093, 19 и 20 ноября.
Рецензент газеты «Возрождение» относил этот рассказ вместе с
«Наташей» и «Потерянным сердцем» к вещам «напряженного дра­
матизма», продолжающим линию «Олеси», «Штабс-капитана Рыб­
никова» , «Поединка» . Рассказ, считал он, «в этом смысле можно
назвать безукоризненным» (Париж, 1934, No 3375, 30 августа).
Царев гость из Наровчата (стр. 318). - Газета «Возрождение»,
Париж, 1933, No 3113, 3114, 10, 11 декабря.
В основу сюжета рассказа положен случай, в действительности
происшедший в 1836 году с Николаем 1 (см . А. Хр абровицкий. Заме­
чательные места Пензенской области . Пенза, 1943).
502

Пр имечаиия
В рассказе изображен родной город Куприна Наровчат Пен­
зенской губернии. Многие герои рассказа - реально существовав­
шие лица (мировой посредник И. Е. Фалин, у которого служил пись­
моводителем отец писателя; наровчатский предводитель дворян­
ства И. В. Веденяпин и др.).
Последние рыцари (стр. 326). - Газета «Возрождение», Париж,
1934, No 3196, 3198, 4 и 6 марта.
Первый вариант рассказа был написан Куприным в мае 1915
года. В интервью «Биржевым ведомостям» (2 1 мая 1915г" No 14855)
он сказал : «В Финляндии я написал рассказ «Драгунская молит­
ва», отослал в редакцию одной газеты, но до сих пор не вижу его
напечатанным. Очевидно, или не пропустила цензура, или же зате­
рялся на почте. В ближайшие же дни я займусь возобновлением
рассказа. Не думайте, что я там пишу что-нибудь о психологии сол­
дат на войне. Нет, там больше говорится о кавалерийских лоша­
дях . Писать военные рассказы я не считаю возможным , не побывав
на позициях» (Куприн о литературе. Стр. 333).
Дальнейшая судьба отосланного рассказа неизвестна, но один
из вариантов попал в руки петроградского репортера М. П. Ялгуб­
цева, который и опубликовал его без ведома автора в московской
газете «Вечерние известия». «В вечерней газете совсем на днях по­
явилась неоконченная его «Драгунская молитва», - писали по это­
му поводу «Биржевые ведомости», - в черновом, неоконченном, в
досадном виде, к огорчению и автора, и его друзей, и его читате­
лей» (Биржевые ведомости . Пг. , 1916. No 15730. 9 августа) .
В 1919 году А. Измайлов писал, что «Драгунская молитва» бу­
дет напечатана в зарубежном русском альманахе «Окно» (Вестник
литературы. 1919. No 1-2. Стр. 8). Но рассказ бьш опубликован
только в 1934 году.
В рукописи рассказ имеет то же заглавие, что и черновая редак­
ция, - «Драгунская молитва», но в конце ее автором приписано:
«Заглавие - «Гибель рыцарей» . Окончательное название, очевид­
но, бьшо дано в гранках.
Стр. 33 1. Реттеикампф П. К. (1854- 1 918) - генерал , команду­
ющий группой русских войск в первой мировой войне, один из ви­
новников поражений русской армии в Восточной Пруссии.
Ральф (стр. 338). - Журнал «Иллюстрированная жизнь», Па­
риж, 1934, No 4, 5 апреля .
503

А. И. Куприн
ОЧЕРКИ
Юг благословенный (стр . 345). - Место первой публикации не
установлено. Вошло в сборник «Новые повести и рассказы», Па­
риж, 1927.
Как можно заключить из слов автора («Я их не видел целых пять
лет (последний раз в Финляндии)»), очерки написаны в 1925 году. В
очерках Куприн описал свои впечатления от поездки на юг Фран­
ции в августе - сентябре этого года. В двадцатых числах августа он
поселился в небольшом пансионе города Ош. Письма Куприна от­
туда - своеобразное дополнение к очеркам «Город Ош» и «Фаво­
ритка», как бы первый их набросок. «Я бы хоть завтра уехал, - пи­
шет он дочери 1 сентября 1925 года, - но лишь вчера открьш ста­
рый город - крепость с башнями и арками, с тайниками, со страш­
ными узкими улицами -лазами, которые называются Les Pousterlles
и так круты, почти отвесны и притом длинны, что, когда я начал
спускаться по одной, у меня задрожали ноги и закружилась голова;
все-таки спустился крошечными шажками, хватаясь за ставни и за
подоконники домой. В этом старом городе для меня клад.
Здесь в новом городе я открьш превосходные бани. Стоит 2 фр.
25 с. Есть два кино, но очень мизерные. Есть еженедельный foire
(рынок) птиц, лошадей, быков.
Вчера я был в театре на представлении оперетки Доницетти
(XVII столетия) «Фаворитка», под открытым небом и освещением
электрическим и лунным, а вместо стен - два ряда старых огром­
ных платанов» (Куприн - мой отец. Стр. 20 1).
Париж домашний (стр. 357). - Очерки опубликованы в газете
«Возрождение», Париж, в 1927 году: «Пер-ля-Сериз» - 14 октяб­
ря, No 864; «Последние могиканьш - 30 октября, No 880; «Невин­
ные радости» - 13 ноября, No 894; «Кабачки» -22 ноября, No 903;
«Призраки прошлого» - 13 декабря, No 924. С небольшими изме­
нениями и посвящением критику и очеркисту 1900-х годов П. М.
Пильскому вошло в сборник «Купол св. Исаакия Далматского»,
Рига, 1928.
Первые очерки Куприна о Париже появились в печати вскоре
после приезда его во французскую столицу. В одном из очерков он
писал о весьма важном для него источнике информации о Париже:
«Именно с этой средой, где зарождается обществеmюе мнение, мне
приходится особенно часто и тесно стал киваться, как по моим лич­
нъ1м наклонностям, так и по распорядку моего дня. Приятели мои -
504

ПрuАtечаи ия
больше из плебса: каменщи ки, каштанщики, устричники, почталь­
оны, угольщики, извозчики , газетчики и т. д.» (А . И. Куприн. Рус­
ские в Париже // Новая русская жизнь. Гельсингфорс. 1921. 2 июля.
No 147).
Стр . 357. «...Ко гда спускаешься с Бардольфом в виттый погреб, ие
иадо бр ать с собою фоиаря . ..» - Цитата из драмы Шекспира «Ко­
роль Генрих Четвертый».
Стр. 360. Клемансо Жорж (1841-1929) -французский государ­
ственный деятель, более пятидесяти лет находившийся в центре по­
литической жизни страны.
Стр. 362. Бодлер Шарль (1821-1867) - французский поэт, пред­
шественник фран цузского символизма.
Стр. 365 ....войну семидесятого года и пятимил
л
иардиуто коитри­
бу цито. . . - После поражения во франко-прусской войне 1870-1871
годов Франция по условиям Франкфуртского мира должна бьша
выплачивать Германии огромную контрибуцию в 5 млрд. франков
золотом.
Стр . 367... . мой уважаемый друг А. А. Яблотювский. -Яблонов­
ский А. А. ( 1870-1934) - русский журналист; в эмиграции сотруд­
ничал вместе с Куприным в газете «Возрождение» .
... «тош·оп» -:Jта такая ... тр авка. .. - очный цвет, звездчатка.
Стр . 368. Рышков В. А. (1863-1924) - прозаик и драматург.
. .. в долит�у Иосафатову. - Библейское выражение, означающее ­
приближение к концу жизни.
Югославия (стр.377). -Очерки опубликованы в газете «Воз­
рождение», Париж, в 1928 году: «Белград» -15 октября, No 1231;
«Народная память» - 21 октября, No 1237; «Старые песни» -
31 октября, No 1247, под заглавием «Софка»; «Герцеговинец» - 30
ноября и 16 декабря, NoNo 1277, 1293. С изменениями вошло в сбор­
ник «Еланы>, Белград, 1929.
Подготавливая очерки для сборника, Куприн уточнил некото­
рые сведения, иноязычные названия, внес текстовые исправления.
Очерк «Герцеговинец» в газете был разделен на две части ; вторая
начиналась со сл ов: «Хозяин уходит на минутку...» и имела само­
стоятельное название : «Гусли».
Осенью 1928 года Куприн был приглашен на съезд эмигрант­
ских русских писателей и журналистов, проходи вший с 25 сентября
по 6 октября в Белграде. Куприн почти не принимал участия в за­
седаниях; гораздо больше его интересовал быт, язык и нравы жи­
телей Белграда. В короткое время он стал одним из самых попу-
505

А. И. Куприн
лярных русских в югославской столице. Сербская газета «Полити­
ка» писала: «Куприн умеет говорить от сердца к сердцу. И когда
он говорит о России , о своих произведениях, о современной куль­
туре, о цыганских песнях , - все равно, слушает ли его писатель
или простой рабочий, он говорит так хорошо, так тепло, что все
его понимают и воодушевляются» (цитируется по переводу статьи
в газете «Возрождение» , Париж, 1928, 3 октября, No 1219).
Как вспоминал поэт Ю. Поплавский, знавший историю путе­
шествия и сл ышавший о нем устные рассказы Куприна, «наибо­
лее близким, понятным для славян представителем русской лите­
ратуры на Балканах оказался." А. Куприн, который не говорил
программных речей, не козырял своей сл авой, а сидел часами в
каком-то погребке с мудреным названием «Код жираф пан Евро­
пейский зверь» и там слушал сербские песни и глядел на пляски
цыган , как губка, впитывая в себя народную жизнь и своим фото­
графичным гл азом фиксируя краски и переливы подлинной кра­
соты".» (Вырезка из неустановленной газеты . Архив Куприна. -
РГАЛИ.)
Над очерками Куприн начал работать сразу же по возвраще­
нии из Белграда. Как сообщала газета «Возрождение» (6 октября,
No 1222), Куприн выехал в Париж 8 октября, а уже 15 октября в
этой газете появился первый очерк серии - «Белград», через неде­
лю - второй, через десять дней - третий. И только последний
очерк был напечатан позже.
Стр. 377. Немирович-Даичеико Василий Иванович (1844-1936) ­
русский писатель, во время русско-турецкой войны 1877-1878 го­
дов - военный корреспондент («Год войны», т. 1-3, 1878-79).
Стр. 378. Нилус Петр Александрович (1869-1 940) - русский
художник, эмигрант, парижский приятель Куприна.
Стр. 380. Ге гечкори Е. П. (1881-1954) - журналист, грузинс­
кий меньшевик , депутат 3-й Государственной думы, впоследствии
эмигрант.
Стр . 381. ".одии из последиих русских Ел ачичей". - Елачич Л.
К., русский историк, приват-доцент Киевского университета. Эмиг­
рировал в Югославию в 1921 году.
Стр. 384. Ко сово поле - место знаменитой битвы сербов и их
союзников (15-20 тыс. во главе с кн. Лазарем) с армией турецкого
султана Мурада (27-30 тыс .) 15 июня 1389 года. Славяне потерпе­
ли поражение, Сербия стала вассалом Османской империи. Это тра­
гическое событие широко отразилось в сербском фольклоре.
506

Пр имечания
Стр. 384. ... покойтюй Вари Паиитюй... - Панина-Васильева Вар­
вара Васильевна (1872-191 1) - известная в России в 1900-х годах
цыганская певица.
Стр. 387. Гвериасы (гверильясы) - испанские партизаны, геро­
ически сражавшиеся против Наполеона во время испанской войны
1808-1813 годов.
Стр. 389. . . . до черияевских добровольцев. -То есть до 1876 года,
когда русский генерал М. Г. Черняев ( 1828-1 898) бьm назначен глав­
нокомандующим сербской армией, что послужило сигналом к на­
плыву в Сербию славянских добровольцев для борьбы с турками.
Рыжие, гнедые, серые, вороные". (стр. 392). - Очерки опубли­
кованы в журнале «Иллюстрированная Россия», Пар иж, 1928:
«Илья Бырдин» - 18 февраля, No 8, с подзаголовком: «Вязь расска­
зов»; «Великий размах» - 12 мая, No 20, под заглавием «Рассказ
наездника»; «Могучий» - 11 августа, No 33. Первая публикация
очерка «Крутой характер» не установлена. С изменениями вошло в
сборник «Еланы> , Белград, 1929.
Куприн с юности хорошо знал и любил лошадей. «У меня эта
любовь к лошадям в крови, от татарских предков, - говорил он
уже в 30-е годы писателю А. Седых. - Мать бьmа урожденная княж­
на Кулунчакова... А по-татарски кулунчак означает - «жеребец» ...
Я с детства на лошади по степи гонял, да как!» (А . Седых. Далекие,
близкие. Нью-Й орк, 1962, стр. 12). Саша Черный в стихах запечат­
лел мастерство Куприна-наездника: «Конь буйным чертом взвил­
ся... А гости из окна хвалили дружной бандой посадку Куприна...»
(Саша Чериый. Пасха в Гатчине) . Эта любовь к конному спорту
отразилась во многих его произведениях, таких, как «Изумруд»,
«Звезда Соломона», «Последние рыцари» и др. Современник
вспоминает, как однажды, уже в 30-х годах, на парижском ипподроме
Куприн, посмотрев выводку лошадей в падцоке, точно определил их
шансы и поставил на «верную» лошадь. «Лошадь не бьmа фаворитом
и теоретически шансов у нее бьmо не так много. Но Куприн увидел в
ней будущего победителя и". оказался прав: лошадь блестяще выиг­
рала скачку». Тот же мемуарист пишет об истории создания очерка:
«С присущей ему любовью ко всякого рода профессионалам - бор­
цам, циркачам и прочим - он встречался и с профессионалами конс­
кого спорта. Встречался он и с русскими тренерами, имевшими свои
общественные конюшни под Парижем. Таких тренеров в то время
бьmо два: на скачках завоевал репутацию одного из лучших профес­
сионалов И. С. Гинзбург... на рысистых бегах отличался бывший пе-
507

А. И. Куприн
тербургский наездник Николай Черкасов, пожинавший когда-то лав­
ры на ипподроме на Семеновском плацу. Куприн просиживал с ним
целые часы за стаканом белого вина, слушая его рассказы о русских
бегах. Результатом этих бесед бьш очерк Куприна «Рыжие, гнедые,
серые, вороные".» (Е. Хохлов. Парижские годы Куприна /1 Литера­
турная Россия. 1970. 1января. No1(365).
Герой первого очерка - подлинное лицо, известный москов­
ский лошадник и владелец призовой кошошни, его настоящее имя -
Григорий Савельевич Бардин. Под собственной фамилией изобра­
жен орловский коннозаводчик Н. В. Телегин, наследник основан­
ного в 1869 году завода .
В журнальном варианте в очерк вкрались некоторые неточнос­
ти . На них указала в своем письме в редакцию журнала родствен­
ница коннозаводчиков Коншиных, Т. Коншина. Куприн ответил
следующим письмом в редакцию: «Госпожа Т. Коншина внесла в
своем письме существенную поправку к той грубой ошибке, кото­
рую я сделал в моем последнем очерке «Могучий» и за которую
покорно прошу простить меня. Всего обиднее для меня то, что ведь
я сам хорошо знал и очень любил обеих лошадей: и коншинскую
Прости и телегинского Левкоя, и вот перепутал чудесного жеребен­
ка со знаменитой кобьшой! Гл авное: мне никак нельзя вывернуться
обычной ссьшкой на корректора, наборщика или недосмотр типог­
рафии . Кругом виноваты моя рассеянность и моя торопливость.
Но все-таки я счастлив случаю лишний раз сказать, что кон­
шинский завод и коншинская конюшня были всегда из первых и
стояли на заслуженной почетной высоте. Что же касается очарова­
тельной, бессмертной Прости, то мне очень жалко, что в моем зло­
счастном очерке я не сумел найти достаточно восторженных и не­
жных слов, чтобы описать всю прелесть этой несравненной кон­
шинской лошади . А. Куприн» («Огонек», 1957, No 34). При перепе­
чатке очерка в сборнике эти ошибки были автором исправлены .
Стр. 403 . Га иашu - задние края нижней челюсти лошади.
Путовой сустав, путовая кость - бабка у копыта лошади (ме­
сто , где накладывают путы) .
Стр. 405. ".иа махаи" . -на мясо (тюркск. ).
Мыс Гуро11 (стр. 410). - Газета «Возрождение» , Париж, 1929 :
«Сплюшка» - 3 ноября, No 1615; «Южная ночь» - 10 ноября,
No 1622; «Торнадо» - 24 ноября, No 1636; «Сильные люди» -
15 декабря, No 1657. С небольшими исправлениями вошло в сбор­
ник «Колесо времени», Белград, 1930.
508

Пр имечш111я
В очерках отразились впечатления Куприна от лета 1929 года,
проведенного на Средиземном море в бухте Ла-Фавьер на мысе
Гурон . Как вспоминает К. А. Куприна, в очерке «Торнадо» под
именем «мадемуазель Наташи», приплывшей на лодке из Лаванду,
описана она, Ксения Куприна (Куприн - мой отец. Стр . 216).
В основу очерка «Сильные люди» легл и наблюдения писателя
во время пребывания его на Троицком кордоне Зарайского лесни­
чества Рязанской губернии в 1900-1901 годы , где Куприн позна­
комился с лесником Егором, его женой «великой язычницей Марь­
ей» (из письма 1929 г. А. И. Куприна к З. И. Нат) и членами артели
пильщиков Артема Ванюшечкина.
Стр . 42 1. Черепиии Николай Николаевич (1873-1945) - ком­
позитор и дирижер, участник «Русских сезонов» за границей. С 1921
года жил в Париже.
Париж интимный (стр. 43 1).- Газета «Возрождение», Париж,
1930, No 181 1, 18 мая.
Очерк примыкает к циклу «Париж домашний» , напечатанному
Куприным в 1927 году. Писатель предполагал продолжить этот цикл.
«Он хорошо знает французов, - писал о Куприне Н. Рощин, - сре­
ди которых живет уже десяток лет, и, конечно, не может не отда­
вать дань их необыкновенному трудолюбию, легкости характера,
неистощимой галльской веселости ". Сам же он, кажется, любому
высокому собранию предпочитает простой французский кабачок,
с краснощекой и насмешливой толстушкой-хозяйкой у стойки, с
деревянным грохотом оркестриона, с веселой рулеткой-вертушкой
у стены, с шумной компанией каменщиков, из которых каждый рад
угостить его , посмеяться, запросто поговорить с ним".» (Н. Рощии.
Юбилей Куприна // Заря . 1931. No 230. 12 октября) . Намерение вер­
нуться к циклу очерков о Париже осталось неосуществленным.
Стр . 43 1. Н. А. ТJ ффи (1875-1952) - русская писательница­
юмористка.
Стр. 433. ".иеобычайио тяжкая по тому времеии коитрибуция
1871 года" . -см. прим. на стр. 505.
Кл емаисо -см. прим. на стр. 505.
Люди-птицы (стр. 434) . -Газета «Возрождение» , Париж, 1930,
No 1923, 7 сентября.
Очерк посвящен беспосадочному перелету из Европы в Амери­
ку французских летчиков Коста и Беллонта. Полет проходил 1-2
сентября 1930 года по маршруту: Париж - западный берег Анг­
лии - Ирландия - Нью-Йорк (около 6200 км. за 37 часов).
509

А. И. Куприн
Стр . 434. Приехав еще с вечера иа азродром. . . - Участники по­
лета стартовали с парижского аэродрома Бурже.
Стр. 435... . приез:J
JС
ает госпо31са Ко ст - жена Коста, урожден­
ная кн. Вачнадзе.
Стр . 436. Лиидберг Чарльз - американский летчик, совершив­
ший перелет Нью-Йорк - Париж 21 мая 1927 года, преодолев 5800
км. за 33 часа 30 минут.
".его пр иветствеииые, такие кр аткие и такие м11огозначитель-
11ые слова" .
-
На многолюдной встрече героев перелета в Нью­
Йорке Линдберг сказал: «Я счастлив. Вы сделали больше, чем я» .
Все, все, что гибелыо гр озит. .. - А. С. Пушкин, «Пир во время
чумы» .
.. . раио погибший... Неu31с иссер и почему его мать послш�а госпо­
же Кост" . поздравлеиие" .
-
Шарль Ненжиссер - французский
летчик, погибший (вместе с Коли) 8 мая 1927 года при попытке со­
вершить аналогичный перелет (полет Ненжиссера бьш первой по­
пыткой трансатлантического перелета с востока на запад) . После
завершения полета Коста мать Ненжиссера послала поздравление
жене Коста , которое перепечатали многие газеты.
Племя Усть (стр. 437). -Газета «Возрождение» , Париж, 1930,
No 2059, 25 декабря.
Потерян11ое сердце (стр. 440).
-
Газета «Возрождение», 1931,
No 2091,2092, 22 и 23 февраля.
Герои очерка - реальные лица, летчики Гатчинской авиаци­
онной школы . Об этой школе и ее питомцах Куприн неоднократно
писал в своих рассказах.
Стр. 442 . Нестеров Петр Николаевич (1887-1914) - военный
летчик, основоположник высшего пилотажа.
Стр . 444. Милор адович Михаил Андреевич (1771-1825) - ге­
нерал от инфантерии, участник суворовских походов, герой Отече­
ственной войны 1812 года .
...от Бурцова, ёр ы, забияки" . - Из стихотворного послания Де­
ниса Давыдова «Бурцов, ёра, забияка, /1 Собутьшьник дорогой...».
Бурцов Алексей Петрович (умер в 1813 г.) - гусарский офицер,
сослуживец Д. Давыдова.
Сеславии Александр Никитич (1780-1858) - генерал-лейтенант
(1814). В Отечественную войну 1812 г. адъютант М. Б. Баркл ая-де­
Толли, затем командир партизанского отряда. Первый обнаружил,
что Наполеон оставил Москву и отступает по Калужской дороге.
Стр . 447. Макс Лиидер (1883-1925) - знаменитый артист не­
мого кино.
510

Пр имечtm ия
Барри (стр. 450). -Журнал «Иллюстрированная Россия» , Па­
риж, 1931, No 37, 5 сентября.
Стр . 450 . ...кот Ю-10. - См. рассказ «Ю-ю» в наст. томе и ком­
ментарий к нему.
Стр. 452 . ...о зиамеиитом Барр и я услышал впервые около полвека
тому иазад.
-
Сенбернар Барри , пес спасательной службы Сен­
Готардского монастыря, в 70-е годы XIX века имел большую изве­
стность: рисунки, рассказы о его подвигах часто печатались в ил­
люстрированных журналах, детских хрестоматиях .
«Светлана» (стр. 453). -Газета «Возрождение», 1934, No 3259,
6мая.
В Балаклаве Куприн жил летом и осенью 1905 года. Жизнь и
быт балаклавских рыбаков он описал в очерках «Листригоны»
(1907-191 1; см . т. 5 наст. изд.). Очерк «Светлана» тесно связан с
этим циклом единством героев и всей обстановки.
Стр . 459 . ...бумага ко мие от кр упиого севастопольского 11ачаль-
11ика. . . - командующего черноморским флотом вице-адмирала Г.
П. Чухнина, по приказу которого Куприн был в декабре 1905 года
выслан из Балаклавы за корреспонденцию «События в Севастопо­
ле» (см . том 4 наст. изд., стр. 406).
. ..прощай иавсегда". купле1111ый м1ю10 и лтобовио возделаииый уча­
сточек «Кефаловриси».
-
В 1905 году Куприн купил небольшой
участок на склоне горы, развел там виноградник и даже начал стро­
ить дом. Высьmка прервала эти начинания. Осенью 1906 года Куп­
рин побывал на своем участке, но предписание еще действовало -
полицейский пристав предложил ему покинуть Балаклаву. Больше
Куприн никогда не бьm в этих местах.
Москва родная (стр. 460). - Газета «Комсомольская правда» ,
1937, No 235, 11 октября.
Стр . 460. За годы, что я пр обыл вдали от родииы. "
-
Куприн
находился в эмиграции с конца октября 1919 года и пробьm за гра­
ницей около восемнадцати лет (вернулся на родину 31 мая 1937 г.).
Стр . 46 1 . . . .мой «Штабс-капитаи Рыбииков». . . - Договор с ки­
ностудией «Мосфильм» на экранизацию этого рассказа Куприна
(а также рассказа «Гамбринус») бьш подписан 25 октября 1937 года.
Стр. 463..
. . пьесу, переделаииуто из моего «Поедиика». - Пере­
делку повести «Поединок» в пьесу «Господа офицеры» в 1937 году
осуществили В. Гольчиков и Б. Папаригопуло; спектакль был по­
ставлен в Центральном театре Красной Армии.
511

А. И. Куприн
КИНОСЦЕНАРИ Й
Рахиль (стр. 467.). - «Литературная Россия», 1963, 23 августа,
No 34.
В архиве Куприна (РГАЛИ) сохранились черновые наброски
продолжения: «Вторая земная жизнь Рахили», <<другая земная жизнь
Рахили (в 23000 году)», «Третья жизнь Рахили»,
Летом 1922 года режиссером Туржанским Куприну бьш заказан
сценарий «Рахили»; главной мыслью будущего фильма, как вспоми­
нает К. А. Куприна, должна бьша стать идея торжества любви над
смертью. Начало сценария «Первая жизнь Рахили» написано по мо­
тивам библейской легенды, с сохранением всех основных коллизий
и действующих лиц. «Эту первую часть сценария Куприн писал вдох­
новенно» (Куприн - мой отец. Стр. 133). В этом же году Куприн вел
переговоры об экранизации этого сценария с одной из американс­
ких кинематографических фирм. «Жду с нетерпением, - писал он 7
ноября Л. А. Куприной (Леонтьевой), - одной существенной под­
поры - извещения из Нью-Йорка о судьбе моей огромной кинопье­
сы . Если да - вздохну свободно. Пьеса, хоть и моя, но очень хоро­
ша, так говорили мне и здешние постановщики (metteuren scene). В
ней, однако, два существенных недостатка: первое - длинна; в окон­
чательной разработке займет пять вечеров. Второе - дорога: мои
знакомые парижские специалисты исчисляли ее постановку в две­
надцать миллионов франков» (Куприн о литературе. Стр. 245-246).
Переговоры не привели к успеху; возможно, поэтому и приостано­
вилась работа над следующими частями сценария, оставшимися в
виде первоначальных набросков. «Продолжение этого сценария со­
хранилось лишь в рукописи, весьма небрежной и неразборчивой. То
бьши скорее наброски, сделанные для самого себя, - пишет К. А.
Куприна (Куприн - мой отец. Стр. 133).
ПАРОДИИ
1. И. А. Бунин. Пироги с груздями (стр. 483). - Полное собра­
ние сочинений, приложение к журналу «Нива», издание товарище­
ства А. Ф. Маркса, т. 7, 1912.
П. Скиталец. «Я колокол, я пламя, я таран!"» (стр. 484). - Пол­
ное собрание сочинений, приложение к журналу «Нива», издание
товарищества А. Ф. Маркса, т. 7, 1912.
512

К. А. Куприн.а.

ЛриА1еча11ия
111 . М. Горький. Дружочки (стр. 484). -Полное собрание сочи­
нений, приложение к журналу «Нива» , издание товарищества А.
Ф. Маркса, т. 7, 1912.
ШУТКА
Предсказа11ия Нострадама 11а 2000 год (стр. 486). - Полное со­
брание сочинений, приложение к журналу «Нива», издание това­
рищества А. Ф. Маркса, т. 7, 1912.,
СПИСОК УСЛОВН ЫХ СОКРАЩЕН ИЙ
Сб. «Жанета» -А. Ку пр ии. Жанета, Париж, 1934.
Сб. «Колесо времени» -А. И. Ку прии . Колесо времени. Белг­
рад, 1930.
Годы молодости - М. К. Ку прииа-Иордаиская. Годы молодос­
ти. м" 1966.
Куприн - мой отец - К. А. Ку пр ииа. Куприн - мой отец. М"
1971.
Куприн о литературе - сборник «А. И. Куприн о литературе».
Сост. Ф. И. Кулешов. Минск, 1969.
ИРЛИ - Институт русской литературы РАН (Пушкинский
дом).
РГАЛИ - Российский государственный архив литературы и
искусства.
513

СПИСОК ИЛЛЮ СТРАЦИ Й
К. Куприна в фильме «Духи дамы в черном» . Париж, 1933 г.
К. Куприна. Париж, 1936 г. На первом фор заце.
Фотография дочери Куприна Ксении, подаренная И. Е. Репину.
К. Куприна - манекенщица. Париж, Дом моделей «Поль Пуаре».
1926 г. На втор ом форзаце.
А. И. Куприн. 1920-е годы. На обороте первого форзаца.
Фотография А. И. Куприна, подаренная И. Е. Репину. И. Е. Репин
в «Пенатах». На втор ом форзаце.
А. И. Куприн. С. 4.
А. И. Куприн с семьей Генсиорских, у которых он останавливался
в Тифлисе во время поездки с лекциями на Кавказ в сентябре - октяб­
ре 1916 г. Тифлис, 1916 г. С. 6.
А. И. Куприн и Жакомино (Дж. Чирени) с дрессированной собач­
кой Дикки. Гатчина. Фотография, 1912 г. С. 68.
Разносчики кваса на улице Москвы, 1900-е годы . Из серии Мос­
ковские типы. С. 70.
А. И. Куприн и Е. М. Куприна. С. 108-109.
А. И. Куприн с женой Елизаветой Морицовной. Гатчина, 1913 г.
с. 112-1 13.
Куприн с дочерью Ксенией. Гатчина, 1913 г. С. 120-1 21.
Завирайка - герой одноимешюго рассказа А. И. Куприна.С. 142-143.
На Трубной площади . Сцены из московской жизни. Фотография,
1912. С.1 54--155.
Малая Дмитровка, вид на церковь Рождества в Путниках, 1900-е
годы. с. 156- 157.
Открытие памятника Александру 111 у храма Христа Спасителя.
Москва, 1912. Фотография. С. 230-23 1.
К. А. Куприна. 242-243.
К. А. Куприна. 290-29 1.
Зимний пейзаж, Москва. Фотография, 1902. С. 294-
-
295.
А. И. Куприн с дочерью Ксенией. С. 342.
Продавец пирожков на Трубной площади, 1900-е годы. С. 344.
Уголок Парижа. 354-
-
355.
Ф. Е. Долидзе, антрепренер, устроивший Куприну поездку на Кав­
каз в 1916 году и К. А. Куприна. Встреча в Москве спустя 44 года. С.
462-463 .
Жанровая композиция . Фотография, 1900-е гг. С. 464.
Кормление голубей на Красной площади. Фотография, 1912г. С. 466.
А. И. Куприн в гостях у Шаляпина. Петербург, 1912 г. С. 480.
А. И. Куприн с женой в группе писателей . 1920-е годы . С. 482.
А. И. Куприн. Гатчина, 1912-1913 гг. С. 488.
А. И. Куприн у себя в огороде. Фотография, 191 1 г. С. 490.
К. А. Куприна. С. 512-513.
514

СОДЕРЖАНИЕ
ПОВЕСТЬ
Колесо времени ............ . ....... ..... . . . . ................ .... .... ..... ..... . .. 7
РАССКАЗ Ы
Пунцовая кровь ............... .... .... .......... ................ ............. .. 71
Ю-ю ................................................................................... 92
Пуделиныйязык............................................................. 103
Звериныйурок.............."................................................
11О
Дочь великого Барнума ... .... ..... ... ....... ..; ..................." ... 111
Инна ....... ........................... ............ ........ ... .... ........ ...... ..... 126
Тень Наполеона .............................................................. 131
Завирайка ............. . ... ...... ... ....... . . ...... . ... ... . . ... . . ..... . . ......... . 138
Рассказы в каплях ........................................................... 148
Черепаха ..................................................................... 148
Шторм ........................................................................ 149
Философ . ................................. . ....... ........ . . ......... . . . ... .. 150
Четыре рычага ............................."........ . . . . . . . ........ . . ...
151
Елка в капельке . . ....... . " .............................................. 153
Московский снег .....: ............. .......... ........................... 154
Московскаяпасха......................................................
156
Скрипка Паганини ... ... . ...... . ... . ...... . ............. ...... . . . .......... 158
Бальт ... ............... . . .............. . . ...... . . . . ................. .............. .. 163
Геро, Леандр и пастух ... " .. " .............................. "........... 165
Ольга Сур ... .......... .... . " .... " ....... " ...."."............................ 169
Четверо нищих ....... ..... ........ ....... ..... .."............................ 178
Домик . .................. . .... .... ............. ...... ........ . ....... .... . .... ...... 182
Дурной каламбур ... ... . ... . . . . .... ... ......... ... ....... . . . ... . ......... . .. 185
Типографскаякраска."................"................................
187
Соловей........................................................................... 190
Фердинанд ...................................................................... 194
У Троице-Сергия . .... ... ................. .... . . . . ... ........... . . . .......... 201
Светоч царства ... . . .................... ... ....... . . . ... ...... .... ........ .... 207
515

Рассказ о рыбке «раскасс» ........"".." ............................. 2 19
«N. - J.». Интимный дар императора ..... . . ....... ............ 230
Ночь в лесу ...................................................................... 234
Система ....................... ...... .... .......................................... 24 1
Наташа ........................ .................................................... 255
Резеда .............................................................................. 264
Гемма ....................... ....................................................... 272
Удод ................................................................................. 282
Бредень ......... ....... ............................................................ 289
Вальдшнепы .... . . .... ................................ ...................... ... . 300
Блондель "."."."" "" ". ". " ..." ........ "."..." ". " .."""""" ...". 304
Ночная фиалка .." .... " ........." .." ..." ...."."......." .." .." ....." 309
Царев гость из Наровчата """. " . """. " . """. """"""". " . 318
Последние рыцари"".".".""".".".""".."".""....".".""". 325
Ральф .." ...""""."."..."""."" .. "." .. " ...".""." .. """"""...". 337
ОЧЕРКИ
Юг благословенный " ........" .. " ... " ".""""."..""....""""" 345
Южные звезды " ..........."".."" ...." ...."."..."."....""...." 345
Город Ош .""..." ...." ..... "."...."."..".""..".".."""".""" 347
«Фаворитка» ...."."""""".""."."."""."".." ....." .. "".." 351
Живая вода . " .." " .....""..."" " .."."."..."""."""."....."" 353
Париж домашний . . """".".. ". ""."""" .. " """"" .. """" .. " 357
Пер-ля-Сериз """.. """"". ". "."".".......... "" ...""" .. " ... 357
Последние могиканы .. " .....".". ". " ..." "".""""..." " .. " 361
Невинные радости ......... ............................................. 365
Кабачки . """"..." ...."""."."".".""."".".""....." ....."". 371
Призраки прошлого ........." .."."........""...""...." ....". 373
Югославия .................................................................. . ... 377
Белград ........................... . ........................................... 377
Народная память ........"."... " .. ".".""........ "" ..." .. " .. " 379
Старые песни . """ .. " .. "" " ..."" ""."." "". "."... """"" ". 383
Герцеговинец " ........... ". " .... " ....." "."......." ...." .. "" ..." 386
Рыжие, гнедые, серые, вороные. " " " """."." ..."".."""". 392
Илья Бырдин "".............." ..." ...".""......"".."."".." .." 392
516

Великий размах ..." .. "."."." ..."."..".""...." ....." .......". 396
Могучий .""......" ....." .. "." .. " ...." ..."."".................." ... 40 1
Крутой характер .. . ..."."...." ..."." .." ........" ................. 406
Мыс Гурон ............" ............" ..... "." .........."."...."".." ..". 410
«Сплюшка» ......... "."."."... "." .. " ..." ....." ....." .......... ".. 41О
Южная ночь """. """""""""""""""".""" "".".""""" 413
Торнадо ......" ..." .." .. ".".".""........" ..." ....""............... 416
Сильные люди ..... ... . . ...."" ....." ..." .." .." ....." .....""...... 424
Париж интимный """" """" """".""""." """" """. """" 43 1
Л1оди-птицы . ..." .................... " ........................................ 434
Племя Усть . . ...... .... ..... " ............. "."........" ......." ....." ....... 437
Потерянное сердце " .. "."."... "." " ......" ........... " ....""".." 440
Барри .... " ..." .." ....." ..""".".......""..." ........." ... "".........." 450
«Светлана» .."""." .. ". "" ..". " ...".".""".""""...." ..""""." 453
Москва родная ................................................................ 460
КИНОСЦЕНАРИЙ
Рахиль .." ...." ........" ....." .." ......"."..."."....." .............."".. 467
ПАРОДИИ
1. А. Бунин. Пироги с груздями " """"""""""""""""". 483
11. Скиталец. «Я колокол! Я пламя! Я таран!» " " " " "". 484
111. М. Горький. Дружочки. """"" """"""""""""""". " 484
ШУТКА
Предсказания Нострадама на 2000 год."""."""""""". 486
ПРИМЕЧАНИЯ ..." .. " .. " ... "."."""."..........." ..... "" ....... 49 1
Список иллюстраций .."".."".. "".. " .." ........"."......"".... 514
517

А. И . Куприн
Полное собрание соч инений в 10 то мах
том 7
Изда ние осуществляется при информацион ной подде ржке
«Российской газеты», «Л итературной газеты»,
«Л итературной Росси и», газет «Извести я», «Комсомольс кая
правда», «Трибуна»,«Труд», «Московский комсомолец»,
«Воскресенье», телеканала «Культура» ВГТ Р К, TBU,
радиоста нций «Радио Росси и», «Маяк», «Эхо Москвы».
Руководител ь издател ьского проекта
академ ик Академии российской словесно сти Г. В. Прлхин
Заместител ь руковод ител я издател ьского проекта ,
гл авный реда кто р изда ния Д. Г. Горбун цов
Гл авный худож ник про екта М. В. Георгиев
Редактор Е. Д. Власкина
Верстка: А . В . Мухина
Набор: Т. И. Сенашенко
Корректура : Л. А. Киселева, А. А. Санина
Техн ическое обеспечение: С. Д. Афана с ьев
Подписано в печать 19.04.2007. Формат 60х90 1 / 1 6• Бумага офсетная No 1.
Печать офсетн ая. Уел . печ. л. 34. Тираж 3000 экз. Заказ No 1087.
1 S В N 978-5-88528-53 1-5
785885 2853 5
Государственное предприятие
1·азетно-журнальное объединение «Воскресенье»
1270 18, Москва, ул . Октябрьская, д. 98; строение 1
Тел ./факс: (495) 780-05-56
www.voskres.iпfo
Отпечатано с п редоста вленного о рнгннал-макета
на ОГУП "Областная тнпограф ня "Печатный двор"
432049, г. Ульяновск, ул. Пушкарева , 27 .