Александр
КУПРИН
Полное
собрание сочинений
в Х томах
Bf)CKPECEHbE

К92
УДК882-821
ББК84(2Poc=Pyc)l
Общественный оргкомитет по изданию Полного собрания сочинений
А. И. Куприна в десяти томах:
В. К. Бочкарев (председатель), А. А. Авдеев, Д. Н. Ананьев,
В. Л. Богданов, В. Н. Ганичев, П. Н. Гусев, Д. А. Жуков,
М. В. Коростьmева, С. И. Куприна, А. И. Ломовцев, А. С. Макаров,
В. К. Мамонтов, В. В. Михальский, Н. И. Никулаенкова,
М. Н. Осипова, Н. В. Петев, Ю. М. Поляков,
Н. Е. Рак, В. Г. Распутин, Г. Н. Селезнев, Н. Д. Симаков, В. П. Симонов,
А. С. Соколов, Е. А. Столярова,
В. Н. Сунгоркин, В. А. Фронин, Г. З. Юшкявичюс.
Издание осуществляется при содействии администрации
Пензенской области (губернатор В. К. Бочкарев).
С благословения архиепископа Пензенского и Кузнецкого
владыки Филарета.
КУПРИНА.И.
К 92 Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 4. Повесть. Рассказы.
Очерки - М.: Воскресенье, 2006. - 584 стр. с ил
л
.
В четвертом томе Полного собрания сочине!ШЙ популярного русского классика А. И. Куприна
публикуется повесть «На переломе» (второе название «Кадеты»), посвященная отрочеству,
обучению армейской жизни н носящая во многом автобиографический характер. В этом же
томе представлен большой цикл рассказов Александра Ивановича, в том числе такие
шедевры, как «Изумруд», «Мирное житие» и др.
В разделе «Малоизвестное» представлено эссе великого русского писателя Владимира
Набокова, в котором он касается жизни и творчества А. И. Куприна.
В научно-публицистической работе Т. А. Каймановой систематизируются н исследуют­
ся фольклорные источники н мотивы в творчестве писателя.
ISBN 978-5-88528-525-4 (Том 4)
ISBN 5-88528-502-0
© «Воскресенье». Составление, верстка, 2007
© М. В. Георгиев. Оформление, макет, 2007

Повесть,
Рассказы,
Очерки

Н А ПЕРЕЛОМЕ
(Кадеть�)
1
Пер вые впечатлеиия. - Стари чки . - Пр очиая пуговица. -
Что такое масляика. - Грузов. - Ночь.
- Эй, как тебя!.. Новичок... как твоя фамилия?
Буланин даже и не подозревал, что этот окрик относится к
нему - до того он бьm оглушен новыми впечатлениями. Он толь­
ко что пришел из приемной комнаты, где его мать упрашивала ка­
кого-то высокого военного в бакенбардах бьпь поснисходитель­
нее на первых порах к ее Мишеньке. «Уж вы, пожалуйста, с ним не
по всей строгости, - говорила она, гладя в то же время бессозна­
тельно голову сына, - он у меня такой нежный... такой впечатли­
тельный... он совсем на других мальчиков не похож». При этом у
нее бьшо такое жалкое, просящее, совсем непривычное для Була­
нина лицо, а высокий военный только кланялся и призвякивал
шпорами. По-видимому, он торопился уйти, но, в силу давнишней
привычки, продолжал выслушивать с равнодушным и вежливым
терпением эти излияния материнской заботливости ...
Две длинные рекреационные залы младшего возраста были
полны народа. Новички робко жались вдоль стен и сидели на по­
доконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут бьши
желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские кур­
точки с золотыми якорями, высокие до колен чулки и сапожки с
лаковыми отворотами, пояса широкие кожаные и узкие позумент­
ные. «Старички» в серых каламянковых блузах, подпоясанных рем­
нями, и таких же панталонах сразу бросались в глаза и своим одно­
образным костюмом и в особенности развязными манерами. Они
ходили по двое и по трое по зале, обнявшись, заломив истрепан-
7

А. И. Куприн
ные кепи на затьmок; некоторые перекликались через всю залу, иные
с криком гонялись друг за другом. Густая пьmь поднималась с на­
тертого мастикой паркета. Можно бьmо подумать, что вся эта то­
почащая, кричащая и свистящая толпа нарочно старалась кого-то
ошеломить своей возней и гамом.
- Ты оглох, что ли? Как твоя фамилия, я тебя спрашиваю?
Буланин вздрогнул и поднял глаза. Перед ним, заложив руки в
карманы панталон, стоял рослый воспитанник и рассматривал его
сонным, скучающим взглядом.
- Моя фамилия Буланин, - ответил новичок.
- Очень рад. А у тебя гостинцы есть, Буланин?
-Нет...
- Это, братец, скверно, что у тебя нет гостинцев. Пойдешь в
отпуск - принеси.
- Хорошо, я принесу.
- И со мной поделись... Ладно?..
- Хорошо, с удовольствием.
Но старичок не уходил. Он, по-видимому, скучал и искал раз­
влечения. Внимание его привлекли большие метал
л
ические пуго­
вицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина.
- Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, - сказал он, трогая
одну из них пальцем.
- О, это такие пуговицы... - суетливо обрадовался Буланин. -
Их ни за что оторвать нельзя. Вот попробуй-ка!
Старичок захватил между своими двумя грязными пальцами
пуговицу и начал вертеть ее. Но пуговица не поддавалась. Курточ­
ка шилась дома, шилась на рост, в расчете нарядить в нее Васень­
ку, когда Мишеньке она станет мала. А пуговицы пришивала сама
мать двойной провощенной ниткой.
Воспитанник оставил пуговицу, поглядел на свои пальцы, где
от нажима острых краев остались синие рубцы, и сказал:
- Крепкая пуговица!.. Эй, Базутка, - крикнул он пробегавше­
му мимо маленькому белокурому, розовому толстяку, - посмот­
ри, какая у новичка пуговица здоровая!
Скоро вокруг Буланина, в углу, между печкой и дверью, обра­
зовалась довольно густая толпа. Тотчас же установилась очередь.
«Чур, я за Базуткой!» - крикнул чей-то голос, и тотчас же осталь­
ные загалдели: <<А я за Миллером! А я за Утконосом! А я за то­
бой!» - И покамест один вертел пуговицу, другие уже протягива­
ли руки и даже пощелкивали от нетерпения пальцами.
8

Кадеты с командир ами.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
Но пуговица держалась по-прежнему крепко.
- Позовите Грузова! -сказал кто-то из толпы.
Тотчас же другие закричали: «Грузов! Грузов!» Двое побежали
его разыскивать.
Пришел Грузов, малый лет пятнадцати, с желтым, испитым,
арестантским лицом, сидевший в первых двух классах уже четыре
года, -один из первых силачей возраста. Он, собственно, не шел,
а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая
туловищем то в одну, то в другую сторону, точно пльш или катил­
ся на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы с
какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку пле­
чом, он спросил сиплым басом:
- Что у вас тут, ребята?
Ему рассказали, в чем дело. Но, чувствуя себя героем минуты,
он не торопился. Оглядев внимательно новичка с ног до головы,
он буркнул:
- Фамилия?..
- Что? -спросил робко Буланин.
- Дурак, как твоя фамилия?
-Б у... Буланин...
-Апочему же не Савраскин? Ишь ты, фамилия-то какая... ло-
шадиная.
Кругом услужливо рассмеялись. Грузов продолжал:
-А ты, Буланка, пробовал когда-нибудь маслянки?
-Н ... нет... не пробовал.
- Как? Ни разу не пробовал?
-Ни разу...
- Вот так штука! Хочешь, я тебя угощу?
И, не дожидаясь ответа Буланина, Грузов наmул его голову вниз
и очень больно и быстро ударил по ней сначала концом большого
пальца, а потом дробно костяшками всех остальных, сжатых в ку­
лак.
- Вот тебе маслянка, и другая, и третья!.. Ну что, Буланка, вкус­
но? Может быть, еще хочешь?
Старички радостно гоготали: «Уж этот Грузов! Отчаянный!..
Здорово новичка маслянками накормил».
Буланин тоже силился улыбнуться, хотя от трех маслянок ему
бьшо так больно, что невольно слезы выступили на глазах. Грузо­
ву объяснили, зачем его звали. Он самоуверенно взялся за пугови­
цу и стал ее с ожесточением крутить. Однако, несмотря на то что
9

А. И. Куприн
он прилагал все большие и большие усилия, пуговица продолжала
упорно держаться на своем месте. Тогда, из боязни уронить свой
авторитет перед «малышами», весь красный от натуги, он уперся
одной рукой в грудь Буланина, а другой изо всех сил рванул пуго­
вицу к себе. Пуговица отлетела с мясом, но rолчок бьm так быстр и
внезапен, что Буланин сразу сел на пол. На этот раз никто не рас­
смеялся. Может быть, у каждого мелькнула в это мгновение мысль,
что и он когда-то бьm новичком, в такой же курточке, сшитой дома
любимыми руками.
Буланин поднялся на ноги. Как он ни старался удержаться, сле­
зы все-таки же покатились из его глаз, и он, закрыв лицо руками,
прижался к печке.
-Эх ты, рева-корова! - произнес Грузов презрительно, стук­
нул новичка ладонью по затьmку, бросил ему пуговицу в лицо и
ушел своей разгильдяйской походкой.
Скоро Буланин остался один. Он продолжал плакать. Кроме
боли и незаслуженной обиды, какое-то странное, сложное чувство
терзало его маленькое сердце, - чувство, похожее на то, как будто
бы он сам только что совершил какой-то нехороший, непоправи­
мый, глупый поступок. Но в этом чувстве он покамест разобраться
не мог.
Страшно медленно, скучно и тяжело, точно длинный сон, тя­
нулся для Буланина этот первый день гимназической жизни. Бьmи
минуты, когда ему начинало казаться, что не пять или шесть часов,
а, по крайней мере, полмесяца прошло с того грустного момента,
как он вместе с матерью взбирался по широким каменным ступе­
ням парадного крьmьца и с трепетом вступил в огромные стеклян­
ные двери, на которых медь блестела с холодной и внушительной
яркостью...
Одинокий, точно забытый всем светом, мальчик рассматривал
окружавшую его казенную обстановку. Две длинные залы -рек­
реационная и чайная (они разделялись аркой) -бьmи выкрашены
снизу до высоты человеческого роста коричневой масляной крас­
кой, а выше -розовой известкой. По левую сторону рекреацион­
ной залъ1 тянулись окна, полузаделанные решетками, а по правую -
стеклянные двери, ведущие в классы; простенки между дверьми и
окнами бьmи заняты раскрашенными картинами из отечественной
истории и рисунками разных зверей, а в дальнем углу лампада теп­
лилась перед огромным образом св. Александра Невского, к кото­
рому вели три обитые красным сукном ступеньки. Вокруг стен чай-
10

Повесть
ной залы стояли черные столы и скамейки; их сдвигали в один об­
щий стол к чаю и завтраку. По стенам тоже висели картины, изоб­
ражавшие геройские подвиги русских воинов, но висели настолько
высоко, что, даже ставши на стол, нельзя бьшо рассмотреть, что
под ними подписано ... Вдоль обеих зал, как раз посреди их, висел
длинный ряд опускных ламп с абажурами и медными шарами для
противовеса...
Наскучив бродить вдоль этих бесконечно длинных зал, Була­
нин вышел на плац - большую квадратную лужайку, окруженную
с двух сторон валом, а с двух других - сплошной стеной желтой
акации. На плацу старички играли в лапту, другие ходили обняв­
шись, третьи с вала бросали камни в зеленый от тины пруд, лежав­
ший глаголем шагах в пятидесяти за линией валов; к пруду гимна­
зистам ходить не позволялось, и чтобы следить за этим - на валу
во время прогулки торчал дежурный дядька.
Все эти впечатления резкими, неизгладимыми чертами запали
в память Буланина. Сколько раз потом, за все семь лет гимназичес­
кой жизни, видел он и эти коричневые с розовым стены, и плац с
чахлой травой, вьпоптанной многочисленными ногами, и длинные,
узкие коридоры, и чугунную лестницу, -и так привык к ним, что
они сделались как бы частью его самого... Но впечатления первого
дня все-таки не умирали в его душе, и он всегда мог вызвать чрез­
вычайно живо перед своими глазами тогдашний вид всех этих пред­
метов, - вид, совсем отличный от их настоящего вида, гораздо
более яркий, свежий и как будто бы наивный.
Вечером Буланину, вместе с прочими новичками, дали в камен­
ной кружке мутного сладкого чаю и половину французской булки.
Но булка оказалась кислой на вкус, а чай отдавал рыбой. После
чая дядька показал Буланину его кровать.
Спальня младшего возраста долго не могла угомониться. Ста­
рички в одних рубашках перебегали с кровати на кровать, слышался
хохот, шум возни, звонкие удары ладонью по голому телу. Только
через час стал затихать этот кавардак и умолк сердитъ1й голос вос­
питателя, окликавшего шалунов по фамилиям.
Когда же шум совершенно прекратился, когда отовсюду послы­
шалось глубокое дыхание спящих, прерываемое изредка сонным
бредом, Буланину сделалось невыразимо тяжело. Все, что на время
забьшось им, что заволоклось новыми впечатлениями, - все это
вдруг припомнилось ему с беспощадной ясностью: дом, сестры,
брат, друг детских игр - кухаркин племянник Савка и, наконец,
11

А. И. Куприн
это дорогое, близкое лицо, которое сегодня в приемной казалось
таким просящим. Тонкая, глубокая нежность и какая-то болезнен­
ная жалость к матери переполнили сердце Буланина. Ему припом­
нились все те случаи, когда он бывал с нею недостаточно нежен,
непочтителен, порою даже груб. И ему представлялось, что если
бы теперь, каким-нибудь волшебством, увиделся он с матерью, то
он сумел бы собрать в своей душе такой запас любви, благодарно­
сти и ласки, что его хватило бы на многие и многие годы одиноче­
ства. В его разгоряченном, взволнованном и подавленном уме лицо
матери представлялось таким бледным и болезненным, гимназия -
таким неуютным и суровым местом, а он сам -таким несчастным,
заброшенным мальчиком, что Буланин, прижавшись крепко ртом
к подушке, заплакал жгучими, отчаянными слезами, от которых
вздрагивала его узкая железная кровать, а в горле стоял какой-то
сухой колючий клубок... Он вспомнил также сегодняшнюю историю
с пуговицей и покраснел, несмотря на темноту. «Бедная мама! Как
старательно пришивала она эти пуговицы, откусывая концы нитки
зубами. С какою гордостью во время примерки любовалась она этой
курточкой, обдергивая ее со всех сторон...» Буланин почувствовал,
что он совершил сегодня утром против нее нехороший, низкий и трус­
ливый поступок, когда предлагал старичкам оторвать пуговицу.
Он плакал до тех пор, пока сон не охватил его своими широки­
ми объятиями... Но и во сне Буланин долго еще вздыхал прерывис­
то и глубоко, как вздыхают после слез очень маленькие дети. Впро­
чем, не он один в эту ночь плакал, спрятавшись лицом в подушку,
при тусклом свете висячих ламп с контрабажурами.
11
Заря. - Умывалка. - Пе тух и его речь. - Учитель русского языка и его
стратю сти. - Четуха. - Оде:J1С да. - Ц ыпки.
Тра-та-та, тра-та-та, та, та, та, та...
Буланин только что собирался с новенькой сетью и с верным
Савкою идти на перепелов... Внезапно разбуженный этими прон­
зительными звуками, он испуганно вскочил на кровати и раскрьш
глаза. Над самой его головой стоял огромный, рыжий, веснушча­
тый солдат и, приложив к губам блестящую медную трубу, весь
красный от натуги, с раздутыми щеками и напряженной шеей, иг­
рал какой-то оглушительный и однообразный мотив.
12

В казарме у кадеmов.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
Бьшо шесть часов ненастного августовского утра. По стеклам
сбегали зигзагами капли дождя. В окна виднелось хмурое серое небо
и желтая чахлая зелень акаций. Казалось, что однообразно-резкие
звуки трубы еще сильнее и неприятнее заставляют чувствовать хо­
лод и тоску этого утра.
В первые минуты Буланин никак не мог сообразить, где он и
как мог он очутиться среди этой казарменной обстановки с длин­
ной анфиладой розовых арок и с правильными рядами кроватей,
на которых под серыми байковыми одеялами ежились спящие фи­
гуры.
Потрубив добрых пять минут, солдат отвинтил у своей трубы
мундштук, вытряхнул из нее слюну и ушел.
Дрожа от холода, воспитанники бежали в умывалку, обвязав­
шись вокруг пояса полотенцем. Всю умывалку занимал длинный
узкий ящик из красной меди с двадцатью подъемными стержнями
снизу. Вокруг него уже толпились воспитанники, нетерпеливо до­
жидаясь очереди, толкаясь, фыркая и обливая друг друга. Все не
выспались; старички бьши злы и ругались хриплыми, сонными го­
лосами. Несколько раз, когда Буланин, улучив минутку, становился
под кран, кто-нибудь сзади брал его за ворот рубашки и грубо от­
талкивал. Умыться ему удалось только в самой последней очереди.
После чая пришли воспитатели, разделили всех новичков на два
отделения и тотчас же развели их по классам.
Во втором отделении, куда попал Буланин, бьшо двое·второ­
годников: Бринкен -длинный, худой остзеец с упрямыми водяни­
стыми глазами и висячим немецким носом, и Сельский -малень­
кий веселый гимназист, хорошенький, но немного кривоногий.
Бринкен, едва войдя в класс, тотчас же объявил, что он занимает
«камчатку». Новички нерешительно толпились вокруг парт.
Вскоре появился воспитатель. Его приход бьш возвещен Сельс­
ким, закричавшим: «Те... Петух идет!..» Петухом оказался тот са­
мый военный в баках, которого вчера видел Буланин в приемной;
его звали Яков Яковлевич фон Шеппе. Это бьш очень чистенький,
добродушный немец. От него всегда пахло немного табаком, не­
много одеколоном и еще тем особенным не неприятным запахом,
который издают мебель и вещи в зажиточных немецких семействах.
Заложив правую руку в задний карман сюртука, а левой перебирая
цепочку, висящую вдоль борта, и в то же время то поднимаясь бы­
стро на цыпочки, то опускаясь на каблуки, Петух сказал неболь­
шую, но прочувствованную речь:
13

А. И. Куприн
-Ну, так вот, господа... э ... э... как бы сказать... я назначен
вашим воспитателем. Да бьшо бы вам известно, что я им и оста­
нусь все... весь... э ... как бы сказать... все семь лет вашего пребыва­
ния в гимназии. Поэтому смею думать и надеяться, что на вас со
стороны учителей или, как бы сказать... преподавателей -да, вот
именно: преподавателей... не будет... э... не будет поступать неудо-
вольствий и". как бы сказать... жалоб... Помните, что преподава-
тели суть те же ваши начальники и, кроме доброго... э ... э ... как бы
сказать... кроме добра, вам ничего не желают...
Он помолчал немного и несколько раз подряд то поднимался,
то опускался на цыпочках, точно собираясь улететь (его за эту при­
вычку, вероятно, и прозвали Петухом), и продолжал:
-Да-с! Так-то-с. Нам с вами придется прожить вместе очень и
очень долгое время... потому и постараемся... э ... как бы сказать...
не ссориться, не браниться, не драться-с.
Бринкен и Сельский первые поняли, что в этом фамильярно­
ласковом месте речи надо засмеяться. Следом за ними захихикали
и новички.
Бедный Петух вовсе не обладал красноречием. Кроме постоян­
ных: «э»... слово-ериков и «как бы сказать», у него бьша несчастная
привычка говорить рифмами и в одних и тех же случаях употреб­
лять одни и те же выражения. И мальчишки, с их острой переимчи­
востью и наблюдательностью, очень быстро подхватили эти особен­
ности Петуха. Бывало, по утрам, будя разоспавшихся воспитанни­
ков, Яков Яковлевич кричит: «Не копаться, не валяться, не высижи­
вать!.. », а целый хор из-за угла, зная заранее, какая реплика следует
далее, орет, подражая его интонациям: «Кто там высиживает?»
Окончив свою речь, Петух сделал всему отделению переклич­
ку. Каждый раз, встретив более или менее громкую фамилию, он,
подпрыгивая, по своему обыкновению, спрашивал:
-А вы не родственник такому-то?
И, получив большею частью отрицательный ответ, качал голо­
вою сверху вниз и говорил мягким голосом:
- Прекрасно-с. Садитесь-с.
Затем он разместил всех воспитанников на парты по двое, при­
чем извлек Бринкена из «камчатки» на первую скамейку, и ушел из
класса.
- Как тебя зовут? -спросил Буланин своего соседа, толсто­
щекого румяного мальчика в черной куртке с желтыми пугови­
цами.
14

Повесть
- Кривцов. А тебя как?
- Меня - Буланин. Хочешь, будем дружиться?
- Давай. У тебя родные где живут?
- В Москве. А у тебя?
- В Жиздре. У нас там сад большой, и озеро, и лебеди плава-
ют.
При этом воспоминании Кривцов не мог удержать глубокого,
прерывистого вздоха.
-А у меня есть собственная верховая лошадь, - Муцик зо­
вут. Страсть какая быстрая, точно иноходец. И два кролика, руч­
ные совсем, капусту прямо из рук берут.
Петух опять пришел, на этот раз в сопровождении дядьки, не­
сшего на плечах большую корзину с книгами, тетрадями, перьями,
карандашами, резинками и линейками. Книги уже бьши давно зна­
комы Буланину: задачник Евтушевского, французский учебник
Марго, хрестоматия Поливанова и священная история Смирнова.
Все эти источники премудрости оказались сильно истрепанными
руками предшествующих поколений, черпавших из них свои зна­
ния. Под зачеркнутыми фамилиями прежних владельцев на хол­
щовых переплетах писались новые фамилии, которые, в свою оче­
редь, давали место новейшим. На многих книгах красовались бес­
смертные изречения вроде: «Читаю книгу, а вижу фигу», или:
Сия книга принадлежит,
Никуда не убежит,
Кто возьмет ее без спросу,
Тот останется без носу; -
или наконец: «Если ты хочешь узнать мою фамилию, см. стр. 45».
На 45 странице стоит: «См. стр. 118», а 118-я страница своим чере­
дом отсылает любопытного на дальнейшие поиски, пока он не при­
ходит к той же самой странице, откуда начал искать незнакомца.
Попадались также нередко обидные и насмешливые выражения по
адресу учителя того предмета, который трактовался учебником.
- Берегите ваши руководства, - сказал Петух, когда раздача
кончилась, - не делайте на них различных... э ... как бы сказать...
различных неприличных надписей... За утерянный или попорчен­
ный учебник будет наложено взыскание-с и будут удержаны... э...
как бы сказать... деньги-с ... с виновного-с ... Затем назначаю стар­
шим в классе Сельского. Он - второгодник и все знает-с, всякие...
15

А. И. Куприн
как бы сказать... порядки-с и распорядки-с... Если вам будет что-
либо непонятно или... как бы сказать... желательно-с, извольте об-
ращаться ко мне через него. Затем-с ...
Кто-то отворил двери. Петух быстро обернулся и прибавил
полушепотом:
-А вот и преподаватель русского языка.
Вошел с классным журналом под мышкой длинноволосый блон­
дин иконописного облика, в поношенном сюртуке, такой высокий
и худой, что ему приходилось невольно горбиться. Сельский зак­
ричал: «Встать! Смирно!» -и подошел к нему с рапортом: «Гос­
подин преподаватель, во втором отделении первого класса N-ской
военной гимназии все обстоит благополучно. По списку воспитан­
ников тридцать, один в лазарете, налицо двадцать девять». Препо­
даватель (его звали Иваном Архиповичем Сахаровым) выслушал
это, изобразивши всей своей нескладной фигурой вопросительный
знак над маленьким Сельским, который поневоле должен бьш за­
дирать голову кверху, чтобы видеть лицо Сахарова. Затем Иван
Архипович мотнул головой на образ и буркнул: «Молитву!» Сель­
ский совершенно тем же тоном, каким сейчас рапортовал, прочел
«Преблагий Господи».
-Садитесь! -приказал Иван Архипович и сам влез на кафед­
ру (нечто вроде ящика без задней стенки, поставленного на широ­
кую платформу. Сзади ящика помещался стул для преподавателя,
ног которого таким образом класс не видел).
Поведение Ивана Архиповича показалось Буланину более чем
странным. Прежде всего он с треском развернул журнал, хлопнул
по нему ладонью и, выпятив вперед нижнюю челюсть, сделал на
класс страшные глаза. «Точь-в-точь, -подумалось Буланину, -
как великан в сапогах-скороходах, прежде чем съесть одного за
другим всех мальчиков». Потом он широко расставил локти на
кафедре, подпер подбородок ладонями и, запустив нопи в рот,
начал нараспев и сквозь зубы:
-Ну-с, орлы заморские... учецички развращенные... Что вы
знаете? (Иван Архипович неожиданно качнулся вперед и икнул.)
Ничего вы не знаете. Ррровно ничего. И з-знать ничего не будете.
Вы дома небось только в бабки играли да голубей гоняли по кры­
шам? И пре-кра-а-асно! Чуд-десно! И занимались бы этим делом
до сих пор. Да и зачем вам грамоте-то знать? Не дворянское дело-с.
Учитесь не учитесь, а все равно корову через «Ъ» изображать буде­
те, потому... потому... (Иван Архипович опять качнулся, на этот
16

Повесть
раз сильнее прежнего, но опять справился с собою), потому что ваше
призвание быть вечными Ми-тро-фа-ну-шка-ми.
Поговорив в этом духе минут пять, а может быть, и более того,
Сахаров вдруг закрьш глаза и потерял равновесие. Локти его рас­
скользнулись, голова беспомощно и грузно упала на раскрытый
журнал, и в классе явственно раздался храп. Преподаватель бьш
безнадежно пьян.
Это случалось с ним почти каждый день. Раза два или три в
месяц он, правда, являлся трезвым, но эти дни считались роковы­
ми в гимназической* среде: тогда журнал украшался бесчисленны­
ми «колами» и нулями. Сам Сахаров бывал мрачен и молчалив и за
всякое резкое движение высьшал из класса. В каждом его слове, в
каждой гримасе его опухшего и красного от водки лица чувствова­
лась глубокая, острая, отчаянная ненависть и к учительскому делу,
и к тому вертограду, который он должен бьш насаждать.
Зато воспитанники безнаказанно пользовались теми минутами,
когда тяжелый сон похмелья овладевал больной головой Ивана
Архиповича. Тотчас же кто-нибудь из «слабеньких» посьшался «сте­
речь» у дверей, наиболее предприимчивые забирались на кафедру,
переставляли в журнале баллы и ставили по своему усмотрению
новые, вытаскивали из кармана преподавателя часы и рассматри­
вали их, мазали ему мелом спину. Впрочем, к чести их надо ска­
зать, едва только сторож, заслышав издали тяжелые шаги инспек­
тора, пускал условное: «Те... Толкач идет!..» -немедленно десят­
ки услужливых, хотя и бесцеремонных рук принимались тормошить
Ивана Архиповича.
Проспав довольно долгое время, Сахаров вдруг, точно от вне­
запного толчка, поднял голову, обвел класс мутными глазами и
строго проговорил:
-Откройте ваши хрестоматии на тридцать шестой странице.
Все открьши книги с преувеличенным шумом. Сахаров указал
кивком головы на соседа Булавина.
- Вот вы... господинчик... как вас? Да, да, вы самый... -при­
бавил он и замотал головой, видя, что Кривцов нерешительно при­
поднимается, ища вокруг глазами, -тот, что с желтыми пугови­
цами и с бородавочкой... Как ваше заглавие? Что-с? Ничего не слы-
* Конечно, в настоящее время нравы кадетских корпусов перемени­
лись. Наш рассказ относится к той переходной эпохе, когда военные гим­
назии реформировались в корпуса. (Пр шt. А. И. Куприиа.)
17

А. И . Куприн
шу. Да встаньте же, когда с вами говорят. Заглавие ваше как, я спра­
шиваю.
- Фамилию говори, - шепнул сзади Сельский.
-К
ривцов.
- Так и запишем. Что у вас там изображен<? на тридцать шес-
той странице, милостивый мой государь, господин Кривцов?
- «Чиж и голубь», - прочел Кривцов.
- Возглашайте-с.
Почти все преподаватели отличались какими-нибудь странно­
стями, к которым Буланин не только привык очень быстро, но
даже научился их копировать, так как всегда отличался наблюда­
тельностью и бойкостью. Покамест в продолжение первых дней
он разбирался в своих впечатлениях, два человека поневоле стали
центральными фигурами в его мировоззрении: Яков Яковлевич
фон Шеппе - иначе Петух - и отделенный дядька Томаш Цио­
тух, родом литвин, которого воспитанники называли просто Че­
тухой. Четуха служил, кажется, чуть ли не с основания прежнего
кадетского корпуса, но на вид казался еще очень бодрым и краси­
вым мужчиной, с веселыми черными глазами и черными кудря­
выми волосами. Он свободно втаскивал каждое утро на третий
этаж громадную вязанку дров, и в глазах гимназистов его сила
превосходила всякие человеческие пределы. Он носил, как и все
дядьки, куртку из толстого серого сукна, сшитую на манер руба­
хи. Буланин долгое время думал, что эти куртки, от которых все­
гда пахло щами, махоркой и какой-то едкой кислятиной, выделы­
ваются из конского волоса, и потому мысленно называл их влася­
ницами. Изредка Четуха напивался. Тогда он шел в спальню, за­
бирался под одну из самых дальних кроватей (всем воспитанни­
кам бьшо известно, что он страшно боялся своей жены, которая
его била) и спал там часа три, подложив под голову полено. Впро­
чем, Четуха не был лишен своеобразного добродушия старого
солдата. Стоило послушать, как он, будя по утрам спящих воспи­
танников и делая вид, будто сдергивает одеяло, приговаривал с
напускной угрозой: «Уставайтя! Уставайтя!.. А то я ваши булки
зъим!.. Уставайтя!»
Первые дни Яков Яковлевич и Четуха только и делали, что «при­
гоняли» новичкам одежду. Пригонка оказалась делом очень про­
стым: построили весь младший возраст по росту, дали каждому
воспитаннику номер, начиная с правого фланга до левого, а потом
одели в прошлогоднее платье того же номера. Таким образом, Бу-
18

Повесть
ланину достался очень широкий пиджак, достигавший ему чуть ли
не до колен, и необыкновенно короткие панталоны.
В буднее время, осенью и зимой, гимназисты носили черные
суконные курточки (они назывались пиджаками), без поясов, с си­
ними погонами, восемью медными пуговицами в один ряд и крас­
ными петлицами на воротниках. Праздничные мундиры носились
с кожаными лакированными поясами и отличались от пиджаков
золотыми галунами на петлицах и рукавах. Прослужив свой срок,
мундир переделывался в пиджак и в таком виде служил уже до не­
тления. Шинели с несколько укороченными полами выдавались
гимназистам для ежедневного употребления под именем тужурок,
или «дежурок», как их называл Четуха. В общем, в обыкновенное
время младшие воспитанники имели вид чрезвычайно растерзан­
ный и грязный, и нельзя сказать, чтобы начальство принимало про­
тив этого решительные меры. Зимою почти у всех «малышей» обра­
зовались на руках «цыпки», то есть кожа на наружной стороне кисти
шершавела, лупилась и давала трещины, которые в скором времени
сливались в одну общую грязную рану. Чесотка тоже бьша явлением
нередким. Против этих болезней, как против всех остальных, при­
нималось одно универсальное средство -касторовое масло.
111
Су ббота. - Волш еби ый фоиарь. - Бр и11ке11 торгуется. - Меиа. -
Покупка. - Козел. -Дальи ейш ая история фоиаря. - Опту ск.
С поступления Буланина в гимназию прошло уже шесть дней.
Настала суббота. Этого дня Буланин дожидался с нетерпением,
потому что по субботам, после уроков, воспитанники оmускались
домой до восьми с половиной часов вечера воскресенья. Показать­
ся дома в мундире с золотыми галунами и в кепи, надетом набек­
рень, отдавать на улице честь офицерам и видеть, как они в ответ,
точно знакомому, будут прикладывать руку к козырьку, вызвать
удивленно-почтительные взгляды сестер и младшего брата -все
эти удовольствия казались такими заманчивыми, что предвкуше­
ние их даже несколько стушевывало, оттирало на задний план пред­
стоящее свидание с матерью.
«А вдруг мама не приедет за мной? -беспокойно, в сотый раз,
спрашивал сам себя Буланин. -Может быть, она не знает, что нас
распускают по субботам? Или вдруг ей помешает что-нибудь? Пусть
19

А. И. Куприн
уж тогда бы прислала горничную Глашу. Оно, правда, неловко как­
то воспитаннику военной гимназии ехать по улице с горничной,
ну, да что уж делать, если без провожатого нельзя...»
Первый урок в субботу бьш закон божий, но батюшка еще не
приходил.
В классе стоял густой, протяжный, неумолкающий гул, напо­
минавший жужжание пчелиного роя. Тридцать молодых глоток
одн овременно пело, смеялось, читало вслух, разговаривало ...
Вдруг, покрывая все голоса, в дверях раздался сиплый окрик:
- Эй, малыши! Продаю волшебный фонарь! Совсем новый! Кто
хочет купить? А? Продается по случаю очень дешево! Зам-меча­
телъная парижская вещь!
Это предложение сделал Грузов, вошедший в класс с неболь­
шим ящиком в руках. Все сразу затихли и повернули к нему голо­
вы. Грузов вертел ящик перед глазами сидевших в первом ряду и
продолжал кричать тоном аукциониста:
- Ну, кто же хочет, ребята? По случаю, по случаю ... Ей -богу,
если бы не нужны бьши деньги, не продал бы. А то весь табак вы­
шел , не на что купить нового . Волшебный фонарь с лампочкой и с
двенадцатью зам-мечательными картинками ... Новый стоил восемь
рублей ... Ну? Кто же покупает, братцы?
Долговязый Бринкен поднялся с своего места и потянулся к
фонарю .
- Покажи-ка ."
-
Чего покажи? Смотри из рук .
-
Ну, хоть из рук... а то в ящике-то не видно ... Может быть ,
что-нибудь сломано...
Грузов снял крышку. Бринкен стал осматривать фонарь настоль­
ко внимательно, насколько это ему позволяли руки Грузова, креп­
ко державшие ящик.
- Трубка-то ... треснула, - заметил немец деловитым тоном.
- Треснула, треснула! Много ты понимаешь, немец, перец, кол-
баса, купил лошадь без хвоста. Просто распаялась чуть-чуть по шву.
Отдай слесарю - за пятачок поправит.
Бринкен заботливо постучал грязным ногтем по жестяной стенке
фонаря и спросил:
-Асколько?
- Три.
-Рубля?
20

Кадеты на мар ше.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
- А ты, может быть, думал - копейки? Ишь ловкий, колбас­
ник!
- Н-нет, я не думал ... я так просто ... Больно дорого . Давай луч­
ше меняться. Хочешь?
Мена вообще была актом весьма распространенным в гимна­
зической среде, особенно в младших классах.
Менялись вещами, книжками, гостинцами, причем относитель­
ная стоимость предметов мены определялась полюбовно обеими
сторонами. Нередко меновыми единицами служили металлические
пуговицы, но не простые, гимназические, а тяжелые, накладные -
буховские, первого и второго сорта, причем пуговицы с орлами
ценились вдвое, или стальные перышки (и те и другие употребля­
лись для игры) . Также меняли. вещи - кроме казенных - на бул­
ки, на котлеты и на третье блюдо обеда. Между прочим, мена тре­
бовала соблюдения некоторых обрядностей. Нужно бьшо, что бы
договаривающиеся стороны непременно взялись за руки, а третье,
специально для этого приглашенное лицо разнимало их, произно­
ся обычную фразу, освященную многими десятилетиями:
Чур, мена -
Без размена,
Чур, с разъемщика не брать ,
А разъемщику давать.
Своеобразный опыт показывал, что присутствие при мене од­
них простых свидетелей иногда оказывалось недостаточным, если
при ней не бьшо разъемщика. Недобросовестный всегда мог отго­
вориться:
-А нас разнимал кто-нибудь?
- Нет, но бьши свидетели, - возражал другой менявшийся.
- Свидетели не считаются, - отрезывал первый, и его довод
совершенно исчерпывал вопрос - дальше уже следовала рукопаш­
ная сх ватка .
- Ну, что ж? Будешь меняться? - приставал Бринкен .
Пальцы Грузова сложились в символический знак и приблизи­
лись вплоть к длинному носу остзейца.
- На-кась , выкуси .
- Я тебе дам банку килек и перочинный ножичек , - торговал-
ся Бринкен, отворачивая в то же время голову от грузовского ку­
киша и отводя его от себя рукой.
21

А. И. Куприн
- Проваливай!
- И три десятка пуговиц. Все накладные, и из них четырнад-
цать гербовых.
- А ну тебя к черту, перец . Отвяжись .
- И шесть булок.
- Пошел к черту".
- Утренних булок. Ведь не вечерних, а утренних.
- Полезь еще, пока я тебе в морду не дал! - вдруг свирепо
обернулся к нему Грузов. - Брысь , колбасник!" Ну, молодежь, кто
покупает? За два с полтиной отдаю, так и б ыть".
Новички молчали, но по их горящим глазам видно бьшо, ка­
ким высоким счастьем казалось им о бладание редкой игрушкой.
- Ну, последнее сл ово, ребята, - два целковых ! - крикнул
Грузов, подымая высоко над головой футляр и вертя им. - Само­
му дороже". Н у - раз! два!
В это время его глаза встретились с напряженным взглядом
Буланина.
- А-а! Бул анка! - кивнул ему голо вой Грузов. - Покупай
фонарь, Бул анушка.
Бул анин смутился.
- Я бы с радостью". только".
- Что только? Денег нет? Да я сейчас и не требую . В отпуск
пойдешь?
-Да.
- Вот и возьми у родных. Эки деньги - два рубля! Неб ось два-
то рубля тебе дадут? А? Дадут два рубля, Буланка?
Буланин и сам не мог бы сказать : дадут ему дома два рубля или
нет. Н о соблазн приобрести фонарь бьш так велик, что ему показа­
лось, будто достать два рубля самое пустое дело. «Ну, у сестер до­
буду, что ли, если мама не даст". В ывернусь как-нибудь», -успо­
каивал он последние сомнения.
- Дома дадут. Дома мне непременно дадут, только".
- Ну вот и покупай , и прекрасно, - сунул ему Грузов в руки
ящик. - Твой фонарь - владей , Ф аддей , моей Мал аньей! Дешево
отдаю, да уж очень ты мне, Буланка, понравился. А вы, братцы, -
обратился он к новичкам, - вы, братцы, смотрите, будьте свиде­
телями, что Буланка мне должен два рубля. Ну, чур, мена без раз­
мена" . Слышите? Ты, гляди, не вздумай надуть, - нагнулся он вну­
шительно к Буланину. - Отдашь деньги-то?
- Ну вот. Конечно, отдам .
22

Повесть
- З абожись.
- В от, ей-богу, отдам, честное сл ово...
- Ладно.. . А то у нас знаешь как!..
И , поднеся к лицу Буланина кулак, Грузов повернулся на каб­
луках и выплыл из отделения своей шатающейся походкой.
Нового хозяина фонаря тотчас же окружили товарищи . Со всех
сторон потянулись жадные руки.
- А ну-ка , покажи фонарь, Буланка. Чего же ты его прячешь?
Буланушка, дай посмотреть.
Фонарь стал переходить из рук в руки, вызывая то завистли­
вые, то деловые, то восто рженные, то критические замечания. В
общем, однако, игрушка б ольшинству очень понравилась: она обе­
щала в будущем всему отделению много заб авных минут. Н о сам
Буланин, следивший ревнивыми глазами за фонарем, находившимся
в чужих руках, в то же время не ощущал в себе ожидаемой радости,
- в руках Грузова, издали, фонарь казался гораздо заманчивее и
красивее.
- Ты смотри, Бул анка, - посоветовал Сельский, разглядывая
на свет картинку, нарисованную на стеклянной пластинке, - смот­
ри, деньги-то непременно принеси .
- Конечно, конечно, принесу.
- Смотри же... а то ...
- А то что? - спросил шепотом Буланин, и его сердце сжалось
от неясного предчувствия .
- Бить будет, - сказал Сельский также шепотом. - Ты его не
знаешь . . . Он отчаянный . Если не надеешься достать денег, лучше
уж поди к нему в переменку и отдай назад фонарь .
- Н ет, нет... зачем же? Я отдам. .. Что ж... - залепетал Була­
нин упавшим голосом.
После сл ов Сельского он сразу и окончательно охладел к своей
покупке.
«И зачем мне было покупать этот фонарь? - думал он с беспо­
лезной досадой . - Ну, пересмотрю я все картинки, а дальше что
же? Во второй раз даже и неинтересно будет. Да и даст ли мама два
рубля? Два рубля! Целых два рубля! А вдруг она рассердится, да и
скажет : знать ничего не знаю, разделывайся сам, как хочешь. Эх,
дернуло же меня сунуться !»
Пришел батюшка. В обоих отделениях первого кл асса учил не
свой , гимназический священник, а из посторонней церкви, по ф а­
милии Пещерский. А настоятелем гимназической церкви бьm отец
23

А. И. Куприн
Михаил , маленький , седенький , голубоглазый старичок, похожий
на Николая-угодника, человек отменной доброты и душевной не­
жности, заступник и ходатай перед директором за провинивших­
ся - почти единственное лицо, о котором Буланин вынес из стен
корпуса светлое воспоминание.
Пещерский , собственно, даже и не б ьш священником, а только
дьяконом, но его все равно величали «б атюшкой». Это б ьш гигант,
весь ушедший в гриву черных волос и в густую, огромную бороди­
щу, причем капризная судьб а, точно на смех , дала ему вместо креп­
кого баса тоненький , гнусавый и дребезжащий дискант. Вокруг его
темных глаз - больших, красивых, влажных и бессмысленных -
всегда лежали маслянистые коричневые круги, что придавало его
лицу подозрительный оттенок не то елейности, не то р азврата. Пр о
силу Пещерского в гимназии ходило множество легенд. Го ворили,
что очень часто массивные дубовые стулья не выдержив али тяжес­
ти его огромного тела и ломались под ним. Рассказыв али также,
что в старших классах, говоря о различных дарах, ниспосьшаемых
небом человеку, он прибавлял : « Внимайте, юноши, с усердием сло­
ву божию, и вы будете так же щедро взысканы, как и я» . И будто
бы при этих словах П ещерский вытаскивал из кармана медный пя­
так и тут же, на глазах изумленной аудитории, свертывал его в тру­
бочку.
Но чем уж действительно его Господь не взыскал, так это крас­
норечием . Объяснял он свой предмет медленно, тягуче, скучно, с бес­
конечным «гм ...» и «эге ...», с повторениями одного и того же слова.
Под его монотонное пиликанье невольно слипались глаза и голова
сама собой опускалась на грудь, особенно если урок происходил
после завтрака. Воспитанники его не любили, несмотря даже на его
легендарную силу, которая в гимназии ценилась выше всех даров,
ниспосьшаемых небом человеку. В нем чувствовался лицемер. Он
ставил хорошие отметки, но часто жаловался на воспитанников ин­
спекто ру. Кроме того, он «за всякую малость» записывал провинив­
шихся в классный журнал, что исполнял каллиграфическим почер­
ком, очень многословно и витиевато. Однажды он записал Булани­
на за «кощунство, свиноподобие и строптивость». Свиноподобие
заключалось в невычищенных сапогах, строптивость - в незнании
урока, а кощунство - в том, что кто-то из отделения назвал Пещер­
ского «Козлом», - кто именно, осталось неизвестным.
На этот раз урок казался Буланину особенно длинным. Только
что приобретенный фонарь не давал ему покоя.
24

Повесть
<<А что будет, если мама не даст двух рублей? Тогда уже, наверное,
одними маслянками не отдел аешься, - размышлял Буланин. - Да,
наконец, как я решусь сказать ей о своей покупке? Конечно, она
огорчится. Она и без того часто говорит, что средства у нас умень­
шаются, что имение ничего не приносит, что одной пенсии не хва­
тает на такую большую семью, что надо беречь каждую копейку и
так далее. Нет, уж лучше послушаться совета Сельского и отвязаться
от этого проклятого фонаря» .
Но вдруг, точно искра, блеснуло в голове Буланина тревожное
опасение, и даже сердце у него заекало от испуга... А что, если его
испортили, передавая из рук в руки? Вдруг растащили картинки или
погнули что-нибудь? Тогда Грузов обратно ни за что уже не примет...
Он поспешно, дрожащими руками, поднял крышку своего сто­
лика и, поддерживая ее головой, стал осматривать фонарь .
Нет, все в порядке... Трубка немного расходится по спаю, но
это так и бьшо ... все слышали, на все отделение можно сослаться ...
И картинки все в целости - двенадцать штук... Вот еще лампочку
надо осмотреть .
- Что это вы там у себя в столике делаете? - вдруг услышал
Буланин тоненький голос Пещерского.
Он вздрогнул и быстро опустил крышку. Козел медленно под­
ходил к нему с самым ласковым выражением лица, то собирая в
кулак свою густую бороду, то распуская ее веером.
- Я ... я ... ничего... Я ничего не делаю... право, ничего, - зале­
петал Буланин.
-Что у вас там? .. Покажите, - сказал Козел, делая внезапно
строгие и мутные глаза и кивком головы указывая на парту.
- Право же, ничего, б атюшка! Ей-богу, ничего ... Я просто ... я
книжку искал .
Бормоча эти несвязные сл ова, Буланин крепко держался за края
крышки, но Козел с настой чивым, хотя и мягким усилием потянул
ее вверх и вытащил волшебный фонарь.
- Так это вы говорите - ничего? А еще б ожитесь! Божиться
вообще нехорошо, а для прикрытия лжи и подавно ... Я вам здесь
слово божие о бъясняю, а вы в игрушечки играетесь . Нехорошо.
Очень нехорошо... Очень, очень нехорошо.
- Батюшка , позвольте... отдайте ... Батюшка, я никогда не буду
больше... Отдайте, пожалуйста, - взмолился Буланин .
- Сын мой , - произнес Козел, делая вдруг свой голос необык­
новенно нежным, и его влажные глаза опять стали кроткими, -
25

А. И. Куприн
сын мой, я с удовольствием отдал бы вам вашу... вашу штучку...
она мне ни на что не нужн а, но... - на этом «но» Козел повысил
голос и прижал ладони· к груди, - но, подумайте сами, имею ли я
право это сделать? Могу ли я скрывать ваши дурные поступки от
лиц, коим непосредственно вверено ваше воспитание? Нет! - Он
широким жестом развел руки и с негодованием затряс бородой. -
Я не могу принять этого на свою совесть, положительно не могу ...
нет, нет, и не просите... не могу-с ...
В зале резко и весело прозвучала труба, играющая отбой*. Вос­
питанники высыпали из всех четъ1рех отделений шумной, беспоря­
дочной гурьбой. В течение десяти минут <<Переменки», полагавшейся
между двумя уроками , надо бьшо успеть и напиться, и покурить, и
сыграть целую партию в пуговки, и подзубрить урок . Густая толпа
обступила большую медную, с тремя кранами, вазу, наполненную
водой. Около этой вазы всегда бьша привязана на цепи тяжелая
оловянная кружка, но ею обыкновенно никто не пользовался. Каж­
дый нагибался к одному из кранов, брал его в рот и, напившись
таким образом, уступал свое место следующему. Второклассники,
наполнив «капернаум» и разбившись там на кучки, курили под при­
крытием сторожа, поставленного у дверей.
Буланин не выходил из отделения. Он стоял у окна, заделанно­
го решеткой, и рассеянно, с стесненным сердцем глядел на огром­
ное военное поле, едва покрытое скудной желтой травой, и на даль­
нюю рощу, видневшуюся неясной полосой сквозь серую пелену ав­
густовского дождя. Вдруг кто-то закричал в дверях:
- Булавин! Здесь нет Булавина?
- Здесь. Что нужно? - обернулся тот.
- Ступай скорее в дежурную. Петух зовет.
- Батюшка нажаловался?
- Не знаю . Должно быть . Они между собой что-то разговари-
вают. Иди скорее!
Когда Булавин явился в дежурную, то Петух и Козел одновре­
менно встретили его , покачивая головами: Петух кивал головой
сверху вниз и довольно быстро, что придавало его жестам укориз­
ненный и недовольный оттенок, а Козел покачивал слева направо
и очень медленно, с выражением грустного сожаления. Эта мими-
• Перед каждым уроком горнист или барабанщик играл сбор, а после
урока-отбой. (Пр им. А. И. Купри иа.)
26

Повесть
ческая сцена продолжалась минуты две или три. Буланин стоял ,
переводя глаза с одного на другого .
- Стыдно-с... совестно ... М не за вас совестно, - заговорил
наконец Петух . - Так-то вы начинаете учение? На уроке закона
божия вы... как бы сказать ... развлекаетесь ... игрушечками занима­
етесь. Вместо того чтобы ловить каждое слово и ... как б ы сказать ...
запечатлевать его в уме, вы предаетесь пагубным заб авам ... Что же
будет с вами дальше, если вы уже теперь... э ... как бы сказать ... так
небрежно относитесь к вашим о бязанностям?
- Нехорошо. О чень нехорошо, - подтвердил Козел, упирая
на «о».
«Не пустит в отпуск», - решил в уме Буланин, и Петух, к ак бы
угадывая его мысль, продолжал:
- Собственно говоря, я вас должен без отпуска оставить ...
- Господи-ин капитан! - жалобно протянул Буланин.
- То-то вот - господин капитан . Н а первый раз я уж, так и
быть, не стану лишать вас отпуска ... Н о если еще раз что-либо по­
доб ное - помните, в журнал запишу-с, взыскание н ал ожу-с, под
арест посажу-с ... Ступайте! ..
- Господи-ин капитан, позвольте мой фонарь.
- Нет-с. Фонаря вы более не получите. Сейчас же я прикажу
дядьке его сломать и бросить в помойную яму. Идите.
-Я-к Як-лич, пожалуйста... - просил Бул анин со слезами в
голосе.
- Нет-с и нет-с. Идите. Или вы желаете (тут Петух сделал го­
лос строже), чтобы я действительно ... как бы сказать ... оставил вас
на праздник в гимназии? Ступай-те-с.
Буланин ушел. Справедливость требует сказать, что Петух не
сдержал св оего сл ова относительно фонаря. Четыре года спустя
Буланину по какому-то делу пришлось зайти на квартиру Якова
Яковлевича. Там, в углу гостиной, была свалена целая горка игру­
шек, принадлежащих маленькому Карлуше - единственному чаду
Петуха, - и среди них Буланин без труда узнал свой злополучный
фонарь. Он содержался в образцовом порядке и, по-видимому, мог
рассчитывать на почтенную долговечность в бережливом немецком
семействе. Н о сколько горьких, ужасных впечатлений вызвал тогда
в отроческой памяти Буланина вид этого невинного предмета ! ..
Шестой урок в этот день бьш настоящей пыткой для новичков.
Они совершенно не могли усидеть на месте, поминутно вертелись и
то и дело с стр астным ожиданием оглядывались на дверь . Глаза
3-2783
27

А. И .Куприн
взволнованно блестели, пальцы одной руки нервно мяли пальцы
другой, ноги под столом выбивали нетерпеливую дробь . Со всех
сторон вопрошающие лица обращались к лопоухому Страхову,
сидевшему на задней скамейке (у него одного во всем отделении
бьmи часы, вообще запрещенные в гимназии), и Страхов, подымая
вверх растопыренные пятерни и махая ими, показывал, сколько еще
минут осталось до трех часов .
Общее волнение до такой степ ени сообщилось Б уланину, что
он даже позаб ыл о несчастном фонаре и о связанных с ним гря­
дущих неприятностях. О н так же, как и другие, суетливо б олтал
ногами, тискал ладонями лицо и судорожно ерошил на голове
волосы, чувствуя, как у него в груди замирает что-то такое слад­
кое и немного жуткое, от чего хочется потянуться или запеть во
все горло .
Но вот раздаются звуки отбоя, и все вскакивают с мест, точно
подброшенные электрическим током. Как бы ни бьm строг и пе­
дантичен преподаватель, как бы ни бьm важен о бъясняемый им
урок, у него не хватит духу испытывать в эту минуту выдержку уче­
ников . «Благодарим тебе, создателю», - читает на ходу, с трудом
пробираясь между скамейками, Сельский , но никому даже и в го­
лову не придет п ерекреститься ... С хлопаньем открываются и зак­
рываются пюпитры, увязываются веревками книги и тетради, ко­
торые нужно взять с собою, а ненужные как попало швыряются и
втискиваются в ящик.
Молитва кончена. Дв адцать человек летят сл омя голову к две­
рям, едва не сб ивая с ног преподавателя, который с снисходитель­
ной, но несколько б оязливой улыбкой , жмется к стене. Из всех че­
тырех отделений одновременно вырываются эти живые неудержи­
мые потоки, сливаются, перемешиваются, и сотня мальчишек мчит­
ся, как стадо молодых здоровых животных, выпущенных из тесных
клеток на волю...
Прибежать в спальню, надеть мундир, шинель и кепи, разло­
женные Четухою заранее по кроватям отпускных, - дело одной
минуты . Теперь остается пойти в «дежурную», где уже сидят все
четъ1ре воспитателя, и «ЯВИТЬСЯ>> Петуху.
- Господин капитан, честь имею ...
- А почему у вас пуговицы не почищены?
Ах, эти проклятые пуговицы! Опять нужно б ежать в спальню,
оттуда в умывалку. Там на доске всегда лежат два больших крас­
ных кирпича.
28

Тор жественный обед в кадетском училище.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
Буланин быстро и крепко трет их один о другой , потом обма­
кивает мякоть ладони в порошок и так торопливо чистит пугови­
цы, что обжигает на руке кожу. Большой палец делается черным от
меди и кирпича, но мыться некогда, можно и после успеть ...
- Господин капитан, честь имею явиться. Воспитанник перво­
го класса, второго отделения, Бу ...
-А
-а? Почистились? Хорошо-с . А за вами пришли или при­
слали кого-нибудь?
О, Господи, опять ожидание - вот мука!
В чайную залу, примыкающую к дежурной, то и дело выходят
снизу из приемной дядьки и громогласно вызывают воспитанни­
ков:
- Свергин, Егоров, пожалуйте, за вами приехали ; Бахтинс­
кий - в приемную!
«Н еужели обо мне забыли дома? - шепчет в тревоге Буланин,
но тотчас же пугается своей мысли . - Нет, нет, этого быть не мо­
жет: мама знает, мама сама соскучилась ... Ну, вот, идет снова дядь­
ка ... Теперь уж, наверно, меня».
Сердце Буланина от ожидания бьется в груди до б оли .
- За Лампарёвым приехали , - возвещает дядька равнодушным
голосом, и это равнодушие кажется Буланину оскорбительным,
почти умышленным.
«Это он нарочно так ... видит ведь , как мне неприятно, и нароч­
но делает».
Наконец нервное напряжение начинает ослабевать. Его заме­
няют усталость и скука. В шинели становится жарко, воротник да­
вит шею, крючки режут горло ... Хочется сесть и сидеть, не повора­
чивая головы, точно на вокзале.
« Все кончено, все кончено, - с горечью думает Буланин, - я
самый несчастный мальчик в мире, всеми забытый и никому не нуж­
ный ...»
Досадные слезы просятся на глаза . Дядька выкликивает все но­
вые и новые ф амилии, но появление его уже н е вызывает нетерпе­
ливого подъема всех чувств: Буланин смотрит на него мутными,
неподвижными и злобными глазами.
И вот, - как это всегда бывает, если ждешь чего-нибудь осо­
бенно страстно, - в ту самую минуту, когда Буланин уже соб ира­
ется идти в спальню, чтобы снять отпускную форму, когда в его
душе подымается тяжелая, удручающая злость против всего мира:
против Петуха, против Грузова, против б атюшки , даже против
29

А. И. Куприн
матери, - в эту самую минуту дядька, от которого Буланин нароч­
но отворачивается, кричит на всю залу:
- За Буланиным приехали! Просят поскорее одеваться!
И уже на этот раз голос дядьки кажется Буланину не умышлен­
но равнодушным, а веселым, сочувственным, даже радостным.
IV
Триумф Була11и11а. - Гер ои гимназии. - Пари. -
Маль чишка- сапоJ1с11ик. - Че сть. - Опять гер ои. - Фотография. -
Уиьтие. - Несколько 11еJ1с11ых сцеп. - На шарап! - Куча мала! -
Возмездие. - Попр ошайки.
Отпуск бьш великолепен. Кепи, надетое набекрень, и черная во­
енная шинель внакидку привлекали на улице всеобщее внимание. Все,
положительно все: и те, что ехали на извозчиках, и пешеходы, и пас­
сажиры конок - с почтительным любопытством и радостным изум­
лением глядели на Буланина (во всяком случае, ему так казалось). В
их взглядах он каждый раз читал безмолвное восклицание: «Посмот­
рите, посмотрите - военный гимназист!" Удивительно - такой
молодой и уже носит военный мундир. Ведь у них, говорят, ужасная
строгость, и даже учат маршировать с настоящими ружьями}).
Дома, перед младшей сестрой, а в особенности перед восьми­
летним Васенькой, Буланин старательно выдерживал внешнее дос­
тоинство и несколько суровый тон молодчинищи-старичка.
Когда Васенька, прельщенный видом золотых галунов, хотел
их потрогать немного пальцем, старший брат заметил ему недо­
вольным басом:
- Отстань! Чего лезешь? Испортишь мундир, а мне после дос­
танется. «Каптенармус}) нового ни за что не выдаст.
Эти новые технические сл ова, вроде как «каптенармус}) «ран­
жир}), «правый фланг», «горнист» и тому подобные, он особенно
часто, иной раз без всякого повода, но с очень небрежным видом
вставлял в свой разговор, чем Зина и Васенька бьши окончательно
подавлены. Он рассказал им также и про Грузова, и про его Изуми­
тельную силу (ведь вечер воскресенья бьш еще так далеко!), и по­
нятно, что в доверчивых, порабощенных умах слушателей фигура
Грузова приняла размеры какого-то мифического чудовища, чего­
то вроде Соловья Разбойника, «с такими вот» - чуть ли не с чело­
веческую голову величиной - кулаками.
30

По11есть
- Это что еще! - продолжал Булавин удивлять свою малень­
кую аудиторию, и без того вытаращившую глазенки и разинувшую
рты. - Это еще что-о! А вот у нас есть воспитанник Солянка, -
его, собственно, фамилия Красногорский , но у нас его прозвали
Солянкой , - так он однажды на пари съел десять булок. П онима­
ете ли, малыши: десять французских бул ок! И ничем не запивал! А?
- Десять булок! - повторили шепотом малыши и перегляну­
лись почти в ужасе .
- Да, и выиграл пари. А другой - Трофимов - поспорил на
двадцать завтраков, что он три недели ничего не будет есть ... И не
ел... Ни одного кусочка не ел .
Булавин, в сущности, только лишь слегка преувеличивал циф­
ры в своих поразительных рассказах. Подобные пари бьши в гим­
назической жизни явлением о бычным и предпринимались исклю­
чительно из молодечества. Один спорил, что он в течение двух дней
напишет все числа от 1 до 1 ООО ООО, другой брался выкурить, под­
ряд и непременно затягиваясь всей грудью, пятнадцать папирос,
третий ел сырую рыбу или улиток и пил чернила, четвертый хвас­
тал, что продержит руку над лампой , пока досчитают до тридца­
ти... П орождались эти пари мертвящей скукой будничных дней ,
отсутствием книг и развлечений , а также полнейшим равнодушием
воспитателей к тому, чем заняты вверенные их надзору молодые
умы. Спорили о быкновенно на десятки, иногда даже на сотни ут­
ренних и вечерних булок, на котлеты, на третье блюдо , реже на го­
стинцы и деньги . З а исходом такого пари весь возраст следил с
живейшим интересом и не позволял мошенничать.
Мать Булавина бьш а в полном упоении, - в том святом и эго­
истическом упо ении, которое овладевает всякой матерью, когда она
впервые видит своего сына в какой бы то ни бьшо форме, и к ко­
торому примешивается доля горделивого и недоверчивого удивле­
ния . « Как? Это мой сын? - говорит каждый их красноречивый
взгляд. - Это-то и есть то самое странное существо, что когда-то
жадно сосало мою грудь и прыгало босыми ножонками на моих
коленях? И неужели именно его я вижу теперь одетым в форму, по­
чти членом о бщеs:rва, почти мужчиной?»
- Ах ты, мой кадет! Ах ты, кадетик мой милый! - поминутно
говорила Аглая Фед оровна, крепко прижимая голову сына к своей
груди.
При этом она даже закрывала глаза и стискивала зубы, охва­
ченная той самой внезапной, порывистой страстью, которая неудер-
31

А. И. Куприн
жимо заставляет молодых матерей так ожесточенно целовать, тис­
кать, душить , почти кусать своих новорожденных ребят.
А Буланин сурово мотал головой и отпихивался.
В воскресенье утром она повезла его в институт, где учились ее
старшие дочери, потом к теткам на Дворянскую улицу, потом к
своей пансионской подруге, mad ame Гирчич. Буланина называли
«его превосходительством», «воином», «героем» и «будущим Ско­
бел евым». Он же краснел от удовольствия и стыда и с грубой по­
спешностью вырывался из родственных объятий .
Точно так же, как и вчера, все, кого только Буланин ни встре­
чал на улицах, бьши приятно поражены вмдом новоиспеченного
гимназиста. Буланин ни на секунду не усомнился в том, что весь
мир занят теперь исключительно ликованием по поводу его поступ­
ления в гимназию. И только однажды это триумфаторское шествие
бьшо несколько смущено, когда на повороте в какую-то улицу из
ворот большого дома выскочил перепачканный сажей мальчишка­
сапожник с колодками под мышкой и, промчавшись стрелой меж­
ду Бул аниным и его м атерью, заорал на всю улицу:
- Кадет, кадет, на палочку надет! ..
Погнаться за ним было невозможно - гимназисту на улице
приличествует «солидность» и серьезные манеры, - иначе дерз­
кий , б ез сомнения, получил бы жестокое возмездие. Впрочем, са­
молюбие Буланина тотчас же получило приятное удовлетворение,
потому что мимо проезжал генерал . Этого случ ая Буланин жаж­
дал всей душою: ему еще ни разу до сих пор не довелось стать во
фрунт.
Он с истинным наслаждением занимался отдаванием чести. Н е
за четыре законных, а, по крайней мере, за пятнадцать шагов он
прикладывал руку к козырьку, высоко задирая кверху локоть , и
таращил на офицер а сияющие гл аза, в которых ясно можно б ьшо
прочесть испуг, радость и нетерпеливое ожмдание. Каждый раз,
проделав эту церемонию и получив в ответ от улыб ающегося офи­
цера масонский знак, Буланин слегка лишь косился на мать, а сам
принимал такой деловой , озабоченный , даже как будто б ы уста­
лый вид, точно он только что окончил весьма трудную и сложную,
хотя и привычную обязанность, не понятную для посторонних, но
требующую от исполнителя особенных глубоких знаний. И так как
он б ыл совсем еще неопытен в разбирании погонов и петличек, то с
одинаковым удовольствием отдавал честь и фельдфебелям, и ак­
цизным чиновникам, а один раз даже козырнул казачьему денщи-
32

Повесть
ку, несшему судки с офицерск им обедом, на что денщик тотчас же
ответил без малейшего знака смущения, но чрезвычай но вежливо,
переложив судки из правой руки в левую.
Случилось так, что мать дернула его за рукав и тревожно шеп­
нула:
- Миша, Миша, смотри, ты прозевал офицера (она испытыва­
ла при этих встречах совершенно те же наивные, гордые и прият­
ные ощущения, как и ее сын).
Бул анин отозвался презрительным басом:
- Ну вот! Стоит о всяком офицеришке заб отиться . Н аверно,
только что произведенный .
Он, конечно, слегка важничал перед матерью, бравируя св оей
смелостью и пр осто-напр осто повторяя грубоватое в ыражение,
сл ышанное им от старых гимназистов . У старичко в, особенно у
«отчаянных», считалось особенным шиком не отдать офицеру чес­
ти, даже, если можно, сопров одить этот поступок к акой-нибудь
дикой выходкой .
- Как я его здорово надул ! - рассказывал часто какой-нибудь
Грузов или Балкашин. - Прохожу мимо - нуль внимания и фунт
презрения. Он мне кричит: «Господин гимназист, пожалуйте сюда».
А я думаю себе: «Накась, выкуси». Ходу! Он за мной . Я от него . Он
вскакивает на извозчика. «Ну, думаю: дело мое - табак , пойма­
ет». Вдруг вижу сквозные ворота, моментально - шмыг! и калит­
ку на запор ... Покамест он стоял там, да ругался, да дв орника звал,
я давно уж удрать успел.
В тот же день Аглая Федоровна повела сына в фотографию.
Нечего и говорить о том, что фотограф бьш несказанно поражен и
обрадо в ан честью сделать снимок с такого великолепного гимна­
зиста. После долгих совещаний решили снять Буланина во весь рост:
пр авой рукой он должен опираться на колонну, а в лев ой , опущен­
ной вниз, держать кепи. Во все время сеанса Булавин был полон
неподражаемой в ажности, хотя справедливость требует отметить
тот факт, что впоследствии, когда фотография бьша окончательно
готова, то все двенадцать карточек могли служить наглядным до­
казательством того , что великолепный гимназист и будущий Ско­
белев не умел еще как следует застегнуть своих панталон.
За обедом были исключительно блюда , любимые М ишенькой ,
но виновник торжества, казалось, навеки потерял свой доселе не­
победимый аппетит ... Он уже чувствовал, что мало-помалу прибли­
жается конец оmуска , и перед ним вставало арестантское лицо Гру-
33

А. И. Куприн
зова - клыкастое, желтое и грубое, его энергично сжатый кулак и
зловещая угроза, произнесенная сиплым голосом:
- А то... у нас знаешь как!"
По мере того как стрелка стенных часов приближалась к семи,
возрастала тоска Буланина, прямо какая-то животная тоска -
неопределенная, боязливая, низменная и томительная . После обе­
да Зина села за рояль разучивать свои экзерсисы. Из-под ее неуве­
ренных пальчиков потянулись, бесконечно повторяясь все снова и
снова, скучные гаммы . Мутные СУl4ерки вползли в окна и сгусти­
лись по дальним углам". Н ервы Буланина не выдержали, и он, за­
быв все свое утреннее мужеств о, горько заплакал , уткнувшись ли­
цом в жесткую и холодную спинку кожаного дивана.
- М иша, отчего ты? Что с тоб ой, Мишенька? - спросила, под­
бежав к нему, встревоженная Аглая Федоровна.
Момент бьш очень благоприятный , и Б уланин это чувствовал.
Теперь бы и следовало рассказать откровенно все приключение с
волшебным фонарем, но странная, стыдлив ая роб ость сков ала его
язык, и он только пробормотал, возя носом:
- Так себе ". мне тебя жалко, мамочка".
В половине седьмого он и Аглая Федоровна стали собираться.
В старую салфетку бьши завязаны гостинцы: десяток яблоков , не­
сколько домашних сдобных лепешек и банка м алинов ого в аренья.
- Смотри, М иша, - внушала мать , - в аренье понемножку
кушай". с чаем" . в от тебе и хватит на целую неделю ". Товарищам
дай по ложечке, пусть и они попробуют".
Затем она вписала в готов ом тексте отпускного билета , что
«кадет". Бул аиии ". в течение отпуска находился". у меня и вел
себя" .
очеиь хорошо". П одпись родителей или лиц, их заменяю­
щих". А. Бу лаиина».
Ехать пришлось через весь город. И мать и сын дорогой молча­
ли, охв аченные одним и тем же чувством уньmия. Чем ближе они
подъезжали к гимназии, тем пустыннее становилась местность ".
Уже совершенно стемнело, когда они переехали через каменный
мост, под которым узкой лентой извивалась злов онная речка; в ней
дрожали, расплыв аясь, отражения уличных фонарей. Потом по
обеим сторонам мосто вой потянулись длинные, низкие, однообраз­
ные казармы с неосвещенными окнами. Вот, наконец, и огромное
трехэтажное здание гимназии, бывший кадетский корпус, а еще
раньше - дворец екатерининского вельможи. Дальше уже нет ни
одной городской постройки, кроме военной тюрьмы; ее огни едва
34

Повесть
мерцают далеко -далеко на краю военного поля, ко торое теперь
кажется чернее ночи .
У крыльца Аглая Федоровна долго крестила и целовала сына.
Но так как к тому же подъезду ежеминутно подъезжали и подходи­
ли отпускные гимназисты, то в Буланине вдруг заго ворил ложный
стыд : сцена могла показаться чересчур нежной , может быть, даже
смешной, , во всяком случае, не в духе гимназического молодече­
ства. Весь проникнутый жалостливой любовью к матери и болью
своего близкого одиночества, он тем не менее сурово , почти грубо
освободил шею от ее рук. Когда же она вдогонку ему крикнула,
чтобы он бьш прилежней , слушался воспитателей и «в случае чего­
нибудь» немедленно писал (на что ему бьши уже даны кон верты с
заранее написанными адресами и с приклеенными марками) , он,
скрываясь в дверях, буркнул :
- Хорошо... Ладно, ладно...
Но он все-таки успел заметить , как мать крестила его вслед мел­
кими частыми крестами .
Он медленно взбирался на третий этаж по грязной чугунной
сквозной лестнице, слабо освещенной стенными лампами, и ему
казалось, что он вдруг осиротел, сдел ался снова маленьким, беспо­
мощным мальчиком. Все его мысли бьши там, внизу, около поки­
нутой им матери .
«Вот она села в пролетку, вот извозчик круто заворачивает ло­
шадь назад, в от, подъезжая к углу, мама бросает последний взгляд
на подъезд», - думал Буланин, гл отая слезы, и все-таки ступенька
за ступенькой подымался вверх.
Но на верхней площадке его тоска возросла до такой нестерпи­
м ой боли , что он вдруг, сам не сознавая, что делает, опрометью
побежал вниз. В одну минуту он уже бьш на крьшьце. Он ни на что
не надеялся, ни о чем не думал, но он вовсе не удивился, а только
странно обрадов ался, когда увидел свою мать на том же самом ме­
сте, где за несколько минут ее оставил. И на этот раз мать должна
была первой осв ободиться из лихорадочных объятий сына.
Наконец он «явился» к дежурному воспитателю (в каждом в оз­
расте дежурили по очереди свои воспитатели), который осмотрел
очень тщательно его узелок. Так как вечерняя молитва уже кончи­
лась , то отпускные из дежурной шли прямо в спальню.
Там, у самых дверей , их дожидал ось человек двенадцать второ­
классников . Н а Буланина, ед ва только он в ошел со своим белым
узелком, эта орава накинулась, как стая голодных волков .
35

А. И.Куприн
- Новичок, угости! Новичок, поделись! Дай гостинчика, Бу­
ланка! ..
И все руки тянулись к узелку, сталкиваясь и цепляясь одна за
другую. Каждый старался протиснуться вперед и отпихивал пле­
чом мешавшего товарища.
- Господа... да позвольте же... я сейчас, - бормотал растерян­
ный, оглушенный Буланин, - я сейчас ... только ... пустите же ... я не
могу всего ...
Он поспешно развязал узелок, стараясь увернуться от хищных
рук, вырывавших его , и сунул в чью-то руку яблоко. Но в это вре­
мя на всю копошащуюся вокруг Буланина массу налетел какой-то
огромный рыжий малый и закричал неистовым голосом:
-На шарап!
В ту же секунду белый узелок, подброшенный снизу сильным
ударом, взвился на воздух . Яблоки и лепешки разлетелись из него
во все стороны, точно из лопнувшей ракеты, а банка с вареньем
треснула, ударившись об стену. Свалка тотчас же закипела на
полу, в темноте сл або освещенной спальни. «Старички» на чет­
вереньках гонялись за катящимися по паркету яблоками , выры­
вая их один у другого из рук и изо рта ; некоторые немедл енно
вступили в рукопашную. Кто-то наткнулся на разбитую банку с
вареньем, поднял ее и, запрокинув голову назад, лил варенье
прямо в свой широко раскрытый рот. Другой заметил это и стал
вырывать . Банка окончательно разбилась в их руках; оба обре­
зались до крови, но, не обращая на это внимания, принялись ту­
зить друг друга.
На шум общей свалки прибежало еще трое «старичков». Одна­
ко они быстро сообразили, что пришли слишком поздно, и тогда
один из них, чтобы хоть немного вознаградить себя за лишение,
крикнул:
- Куча мала, ребята! ..
Произошло что-то невообразимое. Верхние навалились наниж­
них, нижние рухнули на пол и делали судорожные движения рука­
ми и ногами, чтобы выбраться из этой кутерьмы. Те, кому это уда­
валось, в свою очередь карабкались на самый верх «мала-кучи».
Некоторые хохотали, другие задыхались под тяжестью давивших
их тел, ругались, как ломовые извозчики, плакали и в остервене­
нии кусали и царапали первое, что им попадалось, - все равно:
будь это рука или нога, живот или лицо неизвестного врага.
36

Повесть
Повергнутый сильным толчком на землю, Буланин почув­
ствовал, как чье-то колено с силою уперлось в его шею. Он про­
бовал освободиться, но то же самое колено втиснуло его рот и
нос в чей-то мягкий живот, в то время как на его спине б арахта­
лись еще десятки рук и ног. Н едостаток воздуха вдруг придал
Буланину припадочную силу. Ударив кулаком в лицо одного
сосед а и схватившись за в олосы другого, он рванулся и выско­
чил из кучи .
Он не успел еще подойти к своей кровати, как его окликнули:
- А! Буланка! А ну-ка, иди сюда.
Это бьш Грузов . Буланин сразу узнал его гол ос и почувствовал,
что бледнеет и что у него задрожали колени . Однако он подошел к
Грузову, стоявшему в амбразуре окна и раздиравшему зубами по­
ловину курицы .
- Принес? - лаконически спросил Грузов , вытирая руки о
грудь пиджака.
- Голубчик... ей-богу, не мог, - жалобно забормотал Бул анин.
- Н у, вот честное благородное слово, никак не мог. В следующее
воскресенье уж непременно принесу. " непременно" .
- Отчего же ты не мог сегодня? Отжилить хочешь, подлец?
Давай назад фонарь".
- У меня его нет, - прошептал Буланин. - Петух отобрал" . я" .
Он не успел договорить . Из его правого глаза брызнул целый
сноп ослепительно-белых искр" . Оглушенный ударом rрузовского
кулака, Буланин сначал а зашатался на месте, ничего не понимая.
Потом он закрьш лицо руками и зарыдал.
- Слышишь, чтобы в следующий раз ты мне или фонарь воз­
вратил, или принес деньги. Только уж теперь не два, а два с полти­
ной , - сказал Грузов, опять принимаясь за курицу. - У тебя есть
гостинцы-то, по крайней мере?
- Нет" . бьши яблоки и лепешки". и банка малинового варенья
была " . Я хотел все теб е отдать, - невольно солгал Буланин, - да
у меня их сейчас только отняли старички" .
- Эх, ты !" - протянул Груз ов презрительно, и вдруг, с мгно­
венно озверевшим лицом, ударив изо всех сил Буланина по затьш­
ку, он крикнул: - Убирайся ты к черту, жулябия! Ну". живо". Что­
бы я тебя здесь б ольше не видел, турецкая морда!..
До глубокой ночи шныряли «старички» между кроватями пер­
воклассников, подслушивая и подглядывая, не едят ли они что-ни­
будь тайком . Н екоторые действовали «партиями», другие - в оди-
37

А. И. Куприн
ночку. Если новичок отказывался <<угостить», то его вещи, шкап­
чик, кровать и его самого подвергали тщательному обыску, нака­
зывая за сопротивление тумаками.
У своих одноклассников они хотя и не отнимали лакомств, но
выпрашивали их со всевозможными унижениями, самым подлым,
нищенским тоном, с обилием уменьшительных и ласкательных сло­
вечек , припоминая тут же какие-то старые счеты по поводу каких.­
то кусочков.
Буланин уже лежит под одеялом, когда над его головой оста­
навливаются двое второклассников. Один из них называется Ара­
пом (фамилии его Буланин не знал). Он, громко чавкая и сопя, ест
какие-то сладости. Другой - Федченко - попрошайничает у него .
- Ара-ап, да-ай кусочек шоколадцу, - тянет Федченко умиль­
ным тоном.
Арап, не отвечая, продолжает громко обсасывать конфету.
- Ну, Арапчик... ну, голубчик... Са-амый маленький... хоть вот
такой вот...
Арап молчит.
- Это свинство с твоей стороны, Арап, - говорит Федченко. -
Это подлость,
Арап, сопя носом и продолжая сосать шоколад, отвечает своим
картавым голосом:
- Убирлайся к черлту!
-Арапушка!
- Убирлайся, убирлайся... Нынче не суббота, не подают.
- Ну, хоть са-амый маленький. Дай хоть из рук откусить.
- Не прлоедайся.
- Ладно же, сволочь ты этакий! - говорит Федчен�о, вдруг
рассвирепев. - Попросишь ты у меня когда-нибудь гостинца!
- Даже и не подумаю прлосить, - сосетравнодушно Арап свой
шоколад.
- Я тебе это припомню, дрянь, - не унимается Федченко. -
Ты небось забьш, как я тебя, подлеца, угощал? Забьш?
Арап вдруг оживляется, и слышно, что он с хлопаньем вынима-
ет шоколад изо рта .
-Ты?.. Меня? .. Угощал?.. Когда?
- Когда? - с задором переспрашивает Федченко .
-Да, когда?
-Когда?
38

Ка деты на учения х.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
- Ну,когдаже?Ну?
- Когда? А помнишь, у меня были пирожки с капустой. Что ж,
скажешь , я с тобой не поделился? А? Не поделился?
- Все ты врлешь. Н икаких у тебя пирложков не было, - хлад­
нокровно отвечает Арап и опять принимается за шоколад.
Наступает длинное молчание, в продолжение которого - Бу­
ланин чрезвычайно живо себе это представляет - Федченко не сво­
дит жадных глаз со рта Арапа. Потом снова раздается тот же уни­
женный , нищенский голос:
- Ара-апчик" . голу-убчик" . ну, дай же маленький кусочек" . Ну,
хоть вот такой крошечный" . Самую капельку. "
Слышно, как Федченко цепляется за рукав Арапа и как Арап
отталкивает его локтем .
- Н у, чего в самом деле прлистал? Сказано: убирлайся, и убир­
лайся . Я у тебя на прлошлой неделе прлосил мячик, а ты мне что
сказал?
- Ей-богу, Арапчик, не мой мячик был. Вот тебе крест - не
мой . Это Утконоса бьш мячик, а он н е велел никому давать . Ты
знаешь, я тебе всегда с удовольствием." Ну, Арапчик, дай же отку­
сить кусочек.
Неизвестно, что надоедает Арапу: шоколад или приставанье
товарища, но он неожиданно смягчается.
- Черлт с тобой, кусай. Вот до этих пор, где я ногтем дерлжу. На.
- Ишь ты, ловкий. Обсосанный конец даешь, - обижается
Федченко . - Дай с другого .
- А! Не хочешь - не нужно.
- Н у, ладно уж, ладно, - испуганно торопится Федченко. -
Давай , все равно. Скупердяй .
Слышится хрустение откусываемого шоколада и ожесточенное
чавканье. Спустя минуту опять слышится м олящий голос:
-Ачто же апельсинчика-то , Арапчик? Дай хоть пол-ломтика.
Но конца этой торговли Буланин уже не слышит. Перед его гла­
зами быстрым вихрем проносятся городские улицы, фотограф с коз­
линой бородкой , Зиночкины гаммы, отражение огней в узкой, чер­
ной, как чернило, речке, Груз ов, пожирающий курицу, и, наконец,
милое, кроткое родное лицо, тускло освещенное фонарем, качаю­
щимся над подъездом ... Потом все перемешивается в его утомлен­
ной голове, и его сознание погружается в глубокий мрак, точно
камень, брошенный в воду .
39

А. И. Куприн
v
Нр австве1111ая характеристика. - Педагогика и собствеииый мир . -
Имущество и ;){Сивот. - Что зиачит друJ1ситься и делиться . -
Фор силы . - Забывалы. - От чаяииые. - Тр иум вир ат. -
Солидиые. - Сила чи.
Каждые три месяца все воспитатели и учителя гимназии соби­
рались , под председательством директора, внизу, в общей учитель­
ской , на педагогический со вет. Там устанавливались воспитатель­
ные и учебные приемы, определялось количество уроков по раз­
личным предметам, обсуждались важнейшие проступки воспитан­
ников. В виду последнего каждый отделенный воспитатель о бязан
бьm вести «характеристики» своих воспитанников. Для этого ему
и вьщавались , по числу гимназистов его отделения, несколько де­
сятков синих, с желтыми корешками, тетрадок, на обложке кото­
рых печатным шрифтом было обозначено :*
Имя :
Фамилия :
Н р авственная характ еристика
воспита1111ика N-ской вое1111ой гuмиазии
«
» класса «
» отделеиия
Воспитателю оставалось только заполнить на обложке пусть1е
места и затем излагать общими фразами свои бесхитростные на­
блюдения. И воспитатель, добросовестно относясь к своему долгу,
писал: «золотое сердце, но ленив крайне»; «видно дурное влияние
домашней среды» (и это чаще всего писалось в характеристиках);
«с неб ольшими способностями, но весьма старательный» и так да­
лее. З атем успехи в науках и благонравие поощрялись на публич­
ном акте 30 августа похвальными листами и разрозненными тома­
ми Брема, а
.
лентяев, шалунов и пор очных оставляли без отпуска,
лишали обедов и завтраков, ставили под лампу, ставили за обедом
к б араб анщику, сажали в карцер и даже изредка посекали . И все
это , взятое вмесТе, составляло, по мнению начальства, «твердо обду-
* Конечно, держались эти характеристики в строжайшем секрете от
воспитанников и их родственников, - от вторых, вероятно, по причинам
похвальной авторской стыдливости. (Пр им. А. И. Ку прииа. )
40

- --·---
."
.. :;.: J:
·
,
..
.
s..
..
IМ,.
�..,,_./"� ,.
.
.,.
.
".-,..,.
.,.
.,.,
-:;
;_
·�
'1"
""'-
.
�"'•/"щ��.• ,.
..,
• �·�..
.
: �..,s;.,..
..
.
..
..
..
..,.
..
..
.!"'-· '/
/"
..
..
..
..
;- . J"__
у"[,,...
.
�...
..
.
:
tl..
..
.
r- ,_ #"/J,l"'..
..[
·-r- �­
!._ц.""�t-""1"1-�11#
#
4�
J,,.
..
?'"';'- , "°"
""
'"" r" .г..
..
..
...
.
�
·
,,,.,.,
,
_,._�""/'"',_� "°�"<J'tч
� л.""l"J!I"'·
.tlt�- 11 ".,
,.,
..
..
.,
,,
,,
" _,�"""tГ
Ш.И.А .4'ОС��eA.t4cs:Jm"и." � .Jиа.
.и
...
.
•,о'�
;' ''t'tf"'.=·"�f"-·-
d.F-' о 1-- i..,.Г_;. 7�"."
t?.GfCГa,
,.,_
Jrn.91°
Письмо начал ь ника кадетского кор пуса.
На плацу.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
.маииуто восп итательиуто систему, пр иняту ю педагогическим сове-
1110.м иа осиоваиии глубокого и всестороттего изучеиия вверетшых его
руководству детских натур и 11р оч1юго доверия, питаемого воспи­
татшками к их воспитателям».
А между тем внутренняя, своя собственная жизнь детских натур
текла особым руслом, без ведома педагогического совета , совершен­
но для него чуждая и непонятная, вырабатывая свой жаргон, свои нра­
вы и обычаи, свою оригинальную этику. Это своеобразное русло бьmо
тесно и точно ограничено двумя недоступными берегами : с одной сто­
роны - всеобщим безусловным признанием прав физической силы, а
с другой - также всеобщим убеждением, что начальство есть искон­
ный враг, что все его действия предпринимаются исключительно с
ехидным намерением учинить пакость, стеснить, урезать , причинить
боль, холод, голод, что воспитатель с большим аппетитом ест обед,
когда рядом с ним сидит воспитанник, оставленный без обеда ...
И как это ни покажется странным, но «свой собственный» маль­
чишеский мирок был настолько прочнее и устойчивее педагогичес­
ких ухищрений , что всегда брал над ними перевес. Это уже из од­
ного того было видно, что если и поступал в число воспитателей
свежий , сильный человек, с самыми искренними и гуманными на­
мерениями, то спустя два года (если только он сам не уходил рань­
ше) он опускался и махал рукой на прежние бредни.
Капля за каплей в него внедрялось убеждение, что эти прокля­
тые сорванцы действительно его вечные, беспощадные враги, что
их необходимо выслеживать, ловить, обыскивать, стращать, нака­
зывать как можно чаще и кормить как можно реже. Таким обра­
зом, собственный мир торжествовал над формалистикой педагоги­
ческого совета, и какой-нибудь Груз ов с его устрашающим давле­
нием на малышей , сам того не зная, становился поперек всей строй­
ной воспитательной системы.
Каждый второклассник имел над собственностью каждого ма­
лыша огромные права. Если новичок не хотел добровольно отда­
вать гостинцы, старичок б езнаказанно вырывал их у него из рук
или выворачивал наизнанку карманы его панталон. Б ольшинства
вещей новичка, по своеобразному нравственному кодексу гимна­
зии, старичок не смел касаться, но коллекционные марки, перыш­
ки и пуговицы, как предметы отчасти спортивного характера, мог­
ли быть отбираемы наравне с гостинцами. Н а казенную пищу так­
же нельзя бьmо насильственно покушаться: она служила только
предметом мены или уплаты долга.
41

А. И. Куприн
Вообще сильному у слабого отиять можно бьшо очень мно­
гое - почти все, но зато весь возраст зорко и ревниво следил за
каждой «пропажей» . Воровство было единственным преступлени­
ем, которое доводилось до сведения начальства (не говоря уже о
самосуде, производимом над виновными) , и к чести гимназии надо
сказать, что воров в ней совершенно не бьшо. Если же кто и гре­
шил нечаянно, то потом уже закаивался на всю жизнь. Но и здесь,
наряду с суровой честностью по отношению к товарищам, «своя
собственная» нравственность давала вдруг неожиданный скачок,
разрешая и даже, пожалуй, поощряя всякого рода кражу у воспи­
тателей. Конечно, крали чаще всего съестное из шкапчиков в офи­
церских коридорах. Крали вино и наливки, и крали обыкновенно
со взломом висячих замков.
Кроме прав имущественных, второклассник пользовался так­
же правами и над «животом» малыша, то есть во всякое время дня
и ночи мог сделать ему из лица «лимон» или «мопса», покормить
«маслянками» и «орехами», «показать Москву» или «квартиры док­
торов «ай» и «ой», «загнуть салазки», «пустить дым из глаз» и так
далее.
Новичок с своей стороны обязывался переносить все это терпе­
ливо, по возможности вежливо и отнюдь не привлекать громким
криком внимания воспитателя. Выполнив перечисленную выше
программу увеселений, старичок обыкновенно спрашивал: «Ну,
малыш, чего хочешь, смерти или живота?» И, услышав, что малыш
более хочет живота , старичок милостиво разрешал ему удалиться .
Всякий новичок считался общим достоянием второго класса,
но бывали случаи, что один из «отчаянных» всецело завладевал
каким-нибудь особенно питательным малышом, брал его, так ска­
зать , на оброк. Для этого отчаянный оказывал сначала новичку
лестное внимание, ходил с ним по зале обнявшись и в конце концов
обещал ему свое великодушное покровительство.
- Обижает тебя кто-нибудь, малыш? - спрашивал заботливо
«отчаянный» . -Ты мне скажи правду, не бойся ...
- Нет... то есть, конечно, обижают... Вот в воскресенье пиро­
жные отняли ...
- Кто же отнял-то?
- Я и сам не знаю ... Человек пять ... Открьши парту и насильно
отняли ...
- Ну, уж это подлость! - возмущался «отчаянный» . - Разве
же можно так поступать? А?
42

Повесть
- Конечно, нельзя ".
- Прямо - свинство ... Раз пирожные твои - никто не смеет
их брать ... Правда ведь?
- Конечно, правда ... А то ведь еще, - вспоминает новичок,
делаясь смелее, - Занковский вчера мне руку вывернул и очень
больно по спине ударил ...
- Вот скотина-то! - негодовал «отчаянный» . - А ты знаешь
что? Если тебя кто-нибудь тронет, ты мне скажи ... Я уж за тебя за­
ступшось. Слышишь?
- Я скажу. Спасибо тебе.
- И знаешь, что еще? Давай с тобой будем дружиться ... Ты мне
очень понравился с первого раза.
- Давай. Конечно, давай, - радостно соглашался новичок.
- Дружиться и делиться? Ладно?
- Да, да, - ликовал новичок. - В от-то будет хорошо!
Новые друзья протягивали друг другу руки, и ближайший сви­
детель, которому вкратце объясняли дело, разнимал их, освящая
этой формальностью обоюдный договор.
Но заключенная дружба вовсе не требовала, чтобы старичок,
получив где-нибудь кусок пирога или десяток сл ив, тотчас же при­
нес молодому другу половину, - молодой друг из этой добычи не
получал ни крошечки. Зато если младший дольщик приносил из
дому кулечек с провизией, то, по крайней мере, семь восьмых его
содержимого отбиралось старшим дольщиком, глядевшим на них
как на своего рода постоянный доход. Конечно, эти самые гостин­
цы мог «вытрясти из новичка» и первый встречный второкласс­
ник, но, как уже сказано бьшо выше, авторитет физической силы
стоял в гимназии настолько высоко, что ему подчинялись не толь­
ко за страх, но и за совесть.
Этот всеобщий культ кулака очень ярко разделил всю гимнази­
ческую среду на угиетателей и угиетаемых, что особенно было
заметно в младшем возрасте, где традиции нерушимо передавались
из поколения в поколение. Но как между угнетателями , так и меж­
ду угнетаемыми замечались более тонкие и сложные категории.
Над слабейшим можно было не только «форсить», но можно
бьшо и «забываться» , и Буланин весьма скоро уразумел разницу
между этими двумя действиями.
«Форсила» редко бил новичка по злобе или ради вымогатель­
ства и еще реже отнимал у него что-нибудь, но трепет и замеша-
43

А. И. Куприн
тельство малыша доставляли ему лишний раз сладкое сознание сво­
его могущества.
- Эй, молодой человек, пест! .. Молодой человек, пожалуйте
сюда! - окликает форсила новичка, который в длинный осенний
вечер бесцельно бродит по зале и с тоской заглядывает через запо­
тевшие окна в холодную непроницаемую тьму.
Новичок вздрагивает, оборачивается, неуверенно подходит к
рослому второкласснику и останавливается молча в двух шагах от
него .
- Хочешь орешков, малыш? - спрашивает форсила.
Новичок молчит. Он предчувствует, что орехи, предложенные
ему так внезапно, неудобоваримы.
- Ну, чего рот разинул? Корова влетит. Хочешь орехов, я тебя
спрашиваю?
- Я ... не знаю . .. - бормочет, заикаясь, новичок.
- Не знаешь, так надо попробовать ... Держи пошире карман :
раз - орех! два - орех! Три, четыре. . .
Форсила методически щелкает малыша в лоб, пока у того на
глазах не выступят слезы.
- Довольно? Накушался? Ну, а теперь для пищеварения не хо­
чешь ли на скрипке поиграть?
И на этот раз, не дожидаясь согласия малыша, он берет в руку
последние суставы его пальцев и, поочередно нажимая на них, зас­
тавляет импровизированную скрипку гримасничать и взвизгивать
от боли.
- Хорошая скрипка, - говорит он, оставив , наконец, в покое
руку новичка. - Ты ее береги, братец: это скрипка дорогая...
Но форсила все это проделывает «не изо всех сил» и не со зла,
потому что сейчас же он совсем добродушным тоном спрашивает:
- Послушай-ка, малыш, а ты знаешь какие-нибудь истории?
- Что? -удивляется и не понимает новичок.
- Умеешь ты рассказывать какие-нибудь истории? Ну.. . там .. .
про разбойников или про войну... про дикарей тоже есть хорошие
повести ...
И вот форсила ложится на подоконник и закрывает глаза, а
новичок стоит в это время около своего случайного повелителя и
рассказывает, вспоминая читанное или изобретая из своей головы
занимательные эпизоды. Едва он замолчит, как повелитель спра­
шивает полусонным голосом:
-Адальше?
44

Повест ь
Гораздо страшнее для первоклассников (кроме второгодних:
этих не только не трогали, но, в память прошл ого года, позволяли
им даже заходить во второй класс) были «забывалы» . Их насчиты­
валось меньше, чем первых, но вреда они причиняли несравненно
больше. Забывала, «изводя» новичка или слабенького однокласс­
ника, занимался этим не от скуки, как форсила , а сознательно, из
мести, или корыстолюбия, или другого личного мотива, с искажен­
ной от злости физиономией, со всей беспощадностью мелкого ти­
рана. Иногда он по целым часам мучил новичка, что бы «выжаты>
из него последние, уцелевшие от расхвата жалкие остатки гостин­
цев, запрятанные где-нибудь в укромном уголке. Шутки забывалы
носили жестокий характер и всегда оканчивались синяком на лбу
жертвы или кровотечением из носу. Особенно и прямо-таки возму­
тительно-злы бьши забывалы по отношению к мальчикам, страда­
ющим каким-нибудь физическим пороком: заикам , косоглазым ,
кривоногим и т. п . Дразня их, забывалы проявляли самую неисто­
щимую изобретательность.
Но и забывал ы бьши ангелами в сравнении с «отчаянными»,
этим бичом б ожиим для всей гимназии, начиная с директора и кон­
чая самым последним малышом. Удивительно, какими только пу­
тями, вследствие каких причин и уродливых нравственных воздей­
ствий мог сложиться этот безобразный тип! Вероятнее всего , он
остался как печал ьное и извращенное наследие прежних кадетских
корпусов , когда дикие люди, выросшие под розгой, в свою очередь
розгой же, употреблявшейся в ужасающем количестве, подготов­
ляли других диких людей к наилучшему служению отечеству; а это
служение опять-таки выражалось в неистовой порке подчиненных ...
И такое предположение о происхождении «отчаянных» тем б олее
справедливо, что сами «отчаянные» изредка называли себя «зака­
лами» или «закаленными» - термин , как свидетельствуют мемуа­
ры николаевских майоров, возникший в корпусах именно в первой
половине прошлого столетия, в эпоху знаменитых суббот, когда
героем считался тот, кто «назло начальству» без малейшего стона
выдерживал сотни ударов.
Прежде всего «отчаянные» выделялись от товарищей наружно­
стью и костюмом . Панталоны и пиджак у них всегда бывал и ра­
зорваны в лохмотья, сапоги с рыжими задн иками, нечищеные пу­
говицы позеленели от грязи... Чесать волосы и мыть руки счита­
лось между отчаянными лишней, пожалуй даже вредной, роскошью,
«бабством», как они говорили ... Кроме того , так как отчаянный
45

А. И.Куприн
принадлежал в то же время к страстны� игрокам, то правый рукав
пиджака у него бьm постоянно заворочен, а в карманах всегда брен­
чали десятки пуго виц и перьев .
Воспитатели побаивались отчаянных, потому что отчаянный
«никому не спускал» . Если к нему кто-нибудь из воспитателей и
учителей обращался на «ты» (это иногда случалось) , то отчаянный
обрывал хриплым басом:
- Ты мне не тычь! Я тебе не Иван Кузьмич!
В конце концов начальство «махало на них рукой» и дожида­
лось только, когда отчаянный, не выдержав вторично экзамена в
одном и том же классе, оставался на третий год . Тогда его отправ­
ляли в Ярославскую прогимназию, куда ссьmали из всех гимназий
России все, что было в них неспособного и порочного. Но Ярос­
лавская прогимназия - и та сортировала отчаянных и спроважи­
вала их, в свою очередь, в В ольскую прогимназию. Об этой Вольс­
кой прогимназии между воспитанниками ходили самые недосто­
верные, но ужасные слухи . Говорили, что там прогимназистов обу­
чают различным ремеслам простые кузнецы , слесаря и плотники,
которым предоставлено право бить своих учеников; говорили так­
же, что там по субботам обязательно дерут всех учеников : винова­
тых - в наказание, а правых - в поощрение, на что будто бы каж­
дую субботу истребляются целые воза ивовых прутьев .
Каждый отчаянный знал, что рано или поздно ему не миновать
Вольской, и постоянно бравировал этим, бравировал , если только
можно привести такое сравнение, с тем же напускным самохваль­
ством , с каким арестант, осужденный на каторгу за крупное убий­
ство, хвастается и куражится перед мелкими воришками.
- Н у что ж, в Вольскую так в Вольскую! - говорил отчаян­
ный, сплевывая ск возь зубы. - Не боюся никого , кроме Бога од­
ного !
Трое отчаянных особенно резко запечатлелись в памяти Була­
нина, и впоследствии, уже окончив гимназию, он нередко видел во
сне, как ужасный кошмар, их физиономии. Эти трое бьmи : Грузов,
Балкашин и Мячков -все трое без роду, без племени, никогда не
ходившие в отпуск и взятые в гимназию из какого-то благотвори­
тельного пансиона. Вместе они составляли то, что в гимназии на­
зывалось «партией» .
Грузова товарищи прозвали Волком (конечно, никому из «сла­
беньких» не приходило в голову назвать его так), и действительно ,
в нем было много общего с этим ночным грабителем: и развалис-
46

Повест ь
тая походка, и взгляд исподлобья, и хищные инстинкты , и подлая
смесь наглости с трусостью . Перед сил ачами , перед богатыми то­
варищами он униженно заискивал . Некоторые , не без основания,
подозревали его в двух-трех кражах, но оставляли его в покое, ч ас­
тью по неимению улик, частью из боязни его злопамятства. Из всей
партии он был бесспорно самый глупый , самый сильный и самый
трусливый . Весь возраст отлично помнил, что однажды , когда Гру­
зова вели сечь, он ползал у директора в ногах и цело вал его сапоги.
При каждом слове, на каждом шагу он ругался, как пьяный солдат,
самой площадной бранью, и это служило ему оружием , при помо­
щи которого он держал в руках даже силачей. Всякий намек на сен­
тиментальность , всякое проявление порядочности : жалость к о би­
жаемому мальчику , сострадание к истязуемому животному, учас­
тие к больному преподавателю - в какой бы форме эти чувств а ни
выразились - он встречал их таким градом сквернословия, что
виновный невольно начинал стыдиться своего хорошего движения.
И его глумление действовало тем неотразимее, что Грузов все-таки
обладал хотя и грязным и циническим , но несомненным юмором.
Второй из партии - Балкашин - бьш прямо-таки чудовищем.
Все животные инстинкты , какие себ е только можно представить,
развились у этого двенадцати-тринадцатилетнего мальчика до не­
вероятной степени. Награбив целую гору сластей и домашней про­
визии, он прятал всю добычу в постель и потом , покрывшись с го­
ловой одеялом, поедал ее потихоньку, как настоящий зверь. После
рождественских праздников он выкидывал из своего стола все учеб­
ные пособия, так как туда иначе не могли бы вместиться нахватан­
ные им гостинцы. И он ел их с утра до вечера, во время уроков и в
переменки, до обеда и после него. Едва успев обглодать курицу, он
брался за смоквы , потом без малейшей передышки переходил к сви­
ному салу, которое тотчас же закусывал тянучками и калужским
тестом. Случалось, что среди этой оргии лицо Балкашина вдруг
принимало бледно-зеленый оттенок, а глаза становились мутными
и страдальческими." Но и тогда, прежде чем стрелой выскочить из
класса, он находил в себе настолько самообладания, чтобы запе­
реть свой столик на огромный висячий замок. При добывании гос­
тинцев Балкашин не брезговал никакими средствами , а за о бедом
и завтраком подбирал и выпрашивал всякие огрызки.
Если он не ел, то непременно спал где-нибудь: или под лавкой в
«камчатке)> , или в нише коридора под ворохом шинелей . Он бьш
развращен действительно уж «до мозга костей)) . Невозможно опи-
47

А. И. Куприн
сать всех тех гадостей, какие он проделывал с некоторыми из пер­
воклассников, проделывал открыто, так сказать, всенародно, ни­
мало не смущаясь вниманием собравшейся публики.
Точно на смех, судьба подарила этому негодяю физиономию
настоящего херувима: нежные шелковистые волосы л ьняного от­
тенка, большие голубые глаза с длинными, загнутыми вверх ресни­
цами, очаровательного рисунка рот. К тому же о н обладал пре­
красным голосом и считался в гимназическом церковном хоре по-
стоянным солистом .
Душою «партию> , инициатором всех совершаемых ею пакос­
тей бьш , бесспорно, Мячков, самый изобретательный и самый зло­
вредный член триумвирата. Мячков, несомненно, носил в себе за­
чатки лютой наследственной чахотки: об этом говорила его узкая,
впалая грудь, землисто-желтый цвет лица, сухие губы , облипшие
вокруг резко очерченных челюстей, и большие черные глаза с жел­
тыми белками и нехорошим блеском . Очень может быть, что со­
знание болезни и смутное предчувствие близкой смерти (он тогда
уже покашливал , а умер шестнадцати лет) поддержи вали в нем эту
нечеловеческую, беспощадную, вечную озло бленность. Своей утон­
ченной жестокостью он возбуждал отвращение даже в тех из ста­
ричков, нервы которых , казалось , притерпелись ко всему на све­
те". Своих жертв он даже не мучил, а прямо пытал - обдуманно,
постепенно, с очевидным насл аждением , стараясь как можно более
продлить этот приятный акт. В нем б ьшо что-то ненормальное,
болезненное и страшное". Это все чувствовали, н о никто не умел
свести· свои наблюдения даже в метком прозвище.
Одна из любимых штук Мячкова заключалась в том , что он
подходил к новичку и заводил с ним длинный дружелюбный разго­
вор. Новичок таял . Между прочим и как будто бы вскользь Мяч­
ков хвалил сложение своего со беседника:
- А ты, должно быть, очень сильный, братец. Гляди, в буду­
щем году из первых силачей станешь. Только ты, наверно, силу
скрываешь. Грудь-то, грудь у те бя какая молодецкая!
Новичок, польщенный комплиментом, краснел от удовольствия
и еще больше выпячивал грудь.
- Ишь ты, просто как печка, - продолжал расхваливать Мяч­
ков. - Я думаю, если тебя по груди кто ударит - тебе это пустя­
ки? А? Наверно, и не почувствуешь? Правда?
-
Разумеется , п р авда, - хорохорился новичок. - Я". все
могу".
48

Повесть
-Можешь?
-Могу!
- Вытерпишь, значит?
- О! Я! Я все вытерплю! ..
Зловещие огоньки в зрачках Мячкова разгорались сильнее, и
он спрашивал нежным голосом:
-А можно попробовать?
- П ожалуйста ... Сколько угодно! - продолжал храбриться
новичок. - Валяй, сделай одолжение. Мне это все равно что ниче­
го. - И он выгибал грудь колесом.
Тогда Мячков размахивался и изо всех сил ударял наивного
хвастуна, но не в грудь, а под ложечку, как раз туда, где кончается
грудная клетка и где у детей такое чувствительное место. Несколь­
ко минут новичок не мог передохнуть и с вытаращенными глаза­
ми, перегнувшись пополам, весь посиневший от страшной боли,
только раскрывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды.
А Мячков около него радостно потирал руки, кашлял и сгибался в
три погибели, заливаясь тоненьким ликующим смехом .
Мячков ел очень мало, а сл адкого и со всем не мог есть по при­
чине дурных зубов. Однако для того , чтоб лишний раз насладиться
чьим-нибудь горем , он грабил новичков наравне с двумя прочими
членами партии, уступая им «свою порцию» .
Пожалуй , к категории угнетателей можно бьmо отнести и не­
многочисленную группу «солидных». Под «солидностью» в гим­
назии подразумевалась несколько напыщенная важность, проис­
ходящая от глубокого сознания собственного достоинства; впро­
чем , тот смысл, который придавали этому слову воспитанники,
почти непереводим на о бычный язык. Принадлежа большею час­
тью к порядочным и зажиточным семействам , солидные были на­
столько сильны и настолько самоуверенны, что умели ограждать
себя от насильственных действий отчаянных, форсил и забывал.
Солидные очень заботились о своей наружности, танцевали на гим­
назических бал ах и создавали господствующую в возрасте моду.
Так, например, один год самой модной считал ась прическа с про­
бором на левой стороне и с большим коком, взбитым на правой .
На следующий год эту прическу сменила другая - ежиком , и весь
возраст принялся усердно взъерошивать волосы кверху щетками.
Самыми шикарными панталонами считались «штаны с колокола­
ми», то есть узкие, в о бтяжку до колен, а от колен расходящиеся
вниз трубой. Переделкой казенных панталон в модные «штаны с
49

А. И.Куприн
колоколами» занимались за умеренное вознаграждение гимнази­
ческие портные, приходившие каждую ночь чинить разорванное
за день платье.
Даже язык и походку солидные выдумали для себя совсем нече­
ловеческие. Ходили они на прямых ногах, подрагивая всем телом
при каждом шаге, а говорили картавя и ломаясь и заменяя «а>> и
«о>> о б оротным «э», что придавало их разговору оттенок какой-то
карикатурной гвардейской расслабленности .
Собственно, солидных нельзя бьшо назвать угнетателями в тес­
ном смысле этого слова, но все же в их обращении с новичками
всегда слышалось н аигр анное, оскорбительное пренебрежение.
Столкнувшись где-нибудь в коридоре или на лестнице с разбежав­
шимся новичком, солидный брал его осторожно двумя пальцами
за рукав и говорил с брезгливой гримасой на лице:
- Что ж ты стал , мэльчишка? Прэхэди, пжалста. - И затем
пускал ему вдогонку одну из любимых фраз солидных : - Глюп,
туп , нерэзвит... эттэго , что мэло бит.
И только в самом крайнем случае, действительно рассердив­
шись, солидный замечал сердито :
- Этэ мальчишество! Я вам , мэлэдой чээк, все ушонки эбэрву!
Еще снисходительнее к малышам бьши «силачи», настоящие,
признанные всем возрастом , так сказать, патентованные силачи .
. Эти считали ниже своего достоинства форсить или забываться. И
гостинцев у малышей они не отнимали, а довольствовались добро­
вольными приношениями - данью восхищения и о божания.
В каждом отделении бьш свой первый силач, второй, третий и
так далее. Но , собственно , силачами считался только первый деся­
ток. Затем бьши гл авные силачи в каждом возрасте, и , наконец,
существо в ал великий, богоподобный, несравненный, поклоняе­
мый - первый силач во всей гимназии. Вокруг его личности реяла
легенда. Он подымал страшные тяжести , одолевал трех дядек ра­
зом , ломал подковы. Малыши из младшего возраста глядели на
него издали во время прогулок, разинув рты, как на идола.
Чтобы повыситься в лестнице силачей, бьшо одно верное, ис­
пытанное средство - драка. И часто впоследствии, во время уро­
ка, приходилось Буланину писать такие, например, летучие запи­
сочки , передаваемые из рук в руки по адресу:
«Козлов , ты свинья. После Буркена выходи драться».
Дрались обыкно венно в ватерклозете. Все отделение присутство­
вал о при этом . Иногда дерущимся туго перевязывали веревкой ос-
50

Повесть
нование кисти для того, чтобы кул ак налился кровью и стал тяже­
лее. Строго соблюдались правила: подножку не давать , лежачего
не бить, не переходить в «обхватку», за волосы не хватать, голову
под мышку не зажимать , лица рукавом но закрывать. Свидетели
следили за правильностью драки; они же решали , на чьей стороне
победа. Надо сказать, что злобы в этих драках вовсе не бьmо , и час­
то Буланин и Козлов, омыв разбитые носы у общего умывальника,
спокойно и дружелюбно играли через пять минут в пуговки или ез­
дили верхом друг на друге. Но существовало и еще одно строгое
правило для такого рода драк . Если, например, пятнадцатый силач
победил десятого , то он должен бьm потом драться последователь­
но с четырнадцатым, тринадцатым, двенадцатым и одиннадцатым.
И бывший десятый проделывал то же самое, но в обратном порядке.
Угнетаемые также разделялись на несколько классов. Между
ними бьmи «фискалы», или «суки», бьmи «слабенькие» (у этих су­
ществовало и другое, совсем неприличное название), «тихони», «зуб­
рилы» , «подлизы» и, наконец, «рыбаки», или «мореплаватели».
VI
Фискал ы. - Письмо Була11и11а. - Дядя Вася. -
Его рассказы и пар одии иа 1шх. - Блии чики дяди Васи. -
Сысоев и Квадратул ов. - За говор. - Сысоева <ш акр ывают». - Зубрилы.
- Рыбаки - Еще об уг11етаемых . - «Подлизь1».
В гимназической жизни не бьшо более тяжкого и опасного пре­
ступления, как фискальство. Фискала не принимали ни в одну игру;
не только дружиться с ним или миролюбиво разговаривать, но даже
подавать ему руку считалось унизительным. Единственное обра­
щение, допускаемое с фискалом, бьmи подзатыльники, сопровож­
даемые известным сатирическим куплетом:
Фискал,
Зубоскал ,
По базару кишки таскал.
Таким образом, фискал считался навсегда исключенным из об­
щества, и только какая-нибудь особенно дерзкая выходка, направ­
ленная к спасению «попавшегося» товарища или ко вреду нелюби­
мого воспитателя, могла заслужить ему полное прощение.
51

А. И. Куприн
Надо заметить, что сознательного фискальства - из выгод, из
желания отличиться или приобрести доверие восп итателя - в гим­
назии совсем не было , и устное предание не запомнило ни одного
такого случая . Большею частью репутация фискала приобреталась
невольно.
По издавна укоренившемуся правилу, воспитанник, получив­
ший в драке или по другому поводу здоровенный синяк под гла­
зом, должен бьm на вопрос воспитателя о причине такого украше­
ния отвечать, что , мол, упал с лестницы и расшибся (и почему-то
виноватой всегда оказывалась лестница, так что даже воспитатели
к этому привыкли и спрашивали иронически : «Что? С лестницы
упали?»). Н о иногда, по неопытности или движимый чувствами
боли, мести или раздражения, он называл истинную причину воз­
никновения синяка . С этого момента он уже становился фискалом.
Гимназическая среда ломала по-своему характеры и привычки .
Чрезвычайно редко попадали в нее такие нервные, самостоятельные
и чуткие ко всякому оскорблению натуры, которые отказывались
мириться с жестоким деспотизмом самодельных обычаев. Одному Богу
известно, как калечила их в нравственном смысле гимназия и какой
отпечаток клало на всю их жизнь вечное истерическое озлобление,
поддерживаемое в них беспощадной травлей целого возраста .
Начиналось это с того , что прибитый кем-нибудь мальчик шел
к воспитателю и жаловался. Его били за это вторично, б или в тре­
тий и в четвертый раз ... По мере поб оев росла упорная, безумная
ненависть фискала к его мучителям и доходила в конце концов до
того , что он сам выискивал случая пойти наперекор установившим­
ся законам. П окинутый, о бегаемый и презираемый всеми, он мол­
ча разжигал в себе жгучую злобу против окружавшего его малень­
кого мира. Завязывалась страшная, неравная борьба между истер­
занным, полубольным, слабым мальчиком и целой ордой бесша­
башных сорванцов ...
Такого фискал а, конечно, остерегались , потому что , если в
его присутствии совершалось что-нибудь противозаконное, он
говорил со злорадным торжеством: «А вот я пойду и пожалуюсь
воспитателю!» И несмотря на то что его стращали самыми ужас­
ными последствиями, он шел и действител ьно фискалил . Н ако­
нец обоюдная ненависть достигала таких пределов, что дальше
ей идти было некуда . Тогда против фискала употреблялось пос­
леднее з верское средство: его, выражаясь гимназическим жарго­
ном, «накрывали».
52

Му зыкальное выступление в кадетском кор пусе.
Фотография начала ХХ века.
5-2783

Повесть
Один такой случай остался неизгладимо в памяти Буланина,
даже запомнился месяц и число, потому что на другой же день Бу­
ланин писал своей сестре-институтке поздравление и вскользь упо­
минал о «случае» .
«Милая Любочка!
Поздравляю тебя с днем твоего ангела и от души желаю тебе
всего-всего хорошего . Хотел бы очень поздравить тебя лично, но,
к несчастью, невозможно. Посьmаю тебе две налепные картинки:
кошечку и цветы . Извини, что ничего лучше не посьmаю. А у нас
бьm в чера случай. Второклассники накрьmи фискала, и он теперь в
лазарете, чтобы не фискалил . Картинки я выменял у Чижова на две
дюжины перьев с Наполеоном . А били его ночью, когда все воспи­
танники заснули, только я все слышал. Засим целую тебя крепко ...
Твой любящий тебя брат М . Буланию>.
Поздравление это бьmо послано Буланиным 16 сентября, а со­
бытие, о котором он в нем писал , произошло днем раньше, на де­
журстве «дяди Васи» .
«Дядей Васей» прозвали Василия Васильевича Бинкевича, од­
ного из двух штатских воспитателей младшего возраста. У него
также имелось два других прозвища: «Черномор» - за густую длин­
ную бороду, и «Вральман» - за его отчаянно неправдоподобные
рассказы «из прежней жизни» .
Действительно, дядя Вася за свою долгую воспитательскую
практику изолгался до такой степени, что если бы он и вздумал
рассказать когда-нибудь о настоящем, невымышленном происше­
ствии, - ему не поверил бы ни один малыш. Врал он во все не для
снискания популярности, а искренне и бескорыстно, как заправс­
кий художник. Импровизируя рассказы о самых изумительных,
чудовищных приключениях, которые заставили бы покраснеть са­
мого барона Мюнхгаузена, дядя Вася увлекался до того, что , без
сомнения, не только гл убоко верил в подлинность этих приключе­
ний, но даже как будто бы переживал их вторично.
Для дяди Васи вовсе не бьmо тайной, что воспитанники чуть ли
не в гл аза смеются над ним, но все же, несмотря на это , он не мог
воздержаться от неистового вранья. Трудно сказать, каким обра­
зом эта черта родилась в нем и разрослась до таких удивительных
размеров. Я вилась ли она в те долгие зимние вечера, когда дежур­
ные воспитател и, ошалев от скуки, бесцельно по целым часам
53

А. И. Куприн
бродили взад и вперед по залам или изводили кипы бумаги, изоб­
ражая сотни раз подряд свою фамилию с каким-либо замысло ва­
тым росчерком? Было ли это вранье следствием редкого п еревеса
фантазии над рассудком и волей? Или, может быть, в нем , в этом
вранье, находил себе позднее своеобразное утешение бывший чес­
толюбец, которому не ул ыбнул ась судьба? .. Или, наконец, не скры­
вался ли за почтенной наружностью дяди Васи тихий , безопасный
маньяк?
В своих рассказах дядя Вася весьма небрежно о бращался как с
историческими фактами, так и с данными, вытекавшими из его пре­
дьщущих рассказов . Иногда он фи гурировал в них в качестве граж­
данского инженера, строившего мост через Волгу и реставрировав­
шего Исаакиевский собор; в другой раз он отправлялся чрезвычай­
ным посланником в Париж; в следующий вечер участвовал в вен­
герской кампании, будучи блестящим офицером гвардейской ка­
валерии . И если, например, постройка моста через Волгу совпада­
ла по времени с чрезвычайной миссией в Париже и кто-нибудь из
слушателей лукаво замечал это, дядя Вася отвечал , н имало не сму­
щаясь :
- Ну да... что же тут особенного? Я так и делал: неделю строю
мост - потом еду в Париж; там проведу неделю - и опять на В ол­
гу . Все на экстренных поездах... По сто семидесяти верст в час!..
Ему ничего не стоило рассказать хотя бы о том, как онпо жела­
нию императора Николая 1 читал лекции инженерного искусства и
небесной механики его сыну Александру. При этом дядю Васю вовсе
не стесняло то обстоятельство , что он бьm приблизител ьно лет на
десять моложе своего ученика.
Любовью гимназистов дядя Вася не пользовался, так же как не
пользовался ею ни один воспитатель. Но так как дядя Вася боль­
шого вреда не делал, не устраивал «курилам» ло вушек и , зная гим­
назические нравы , не жаловал фискал ов, то и вражды к нему воз­
раст не питал . А вранье его даже привлекало всегда многочислен­
ных слушателей .
Обыкновенно после обеда, когда до вечерних занятий давалось
два часа свободного времени , кто-нибудь из второклассников «со­
бирал компанию» слушать дядю Васю. Охотники сейчас же нахо­
дились . Он и разыскивали дядю Васю в дежурной или в одном из
классов , окружали его и просили:
- Васил ь Василич, расскажите что-нибудь из в ашей прежней
жизни .
54

Повесть
Дядя Вася сначала, для виду, отнекивался, говорил, что ему не­
когда, что он все давно и забьш и, наконец (уже начиная сдавать­
ся), что «не знает, о чем бы это рассказать». Тогда его понемногу
наталкивали на тему:
-Ну, расскажите что-нибудь про дворец . Вы же ведь бывали
во дворце, Василь Василич?
И он принимался рассказывать, сперва вяло, как будто бы не­
хотя, но потом закусывал удила и создавал одну вдохновенную
импровизацию за другой. Тем временем слушатели подбегали со
всех сторон, и вскоре вокруг дяди Васи образовывалось густое
сплошное кольцо. Некоторые шли по бокам дяди Васи, другие сза­
ди, протискивая головы вперед, чтобы лучше слышать, третьи, об­
нявшись и образовав неразрывную цепь, пятились задом. Каждый
раз, дойдя до одного из концов залы, дядя Вася медленно топтался
на месте, что бы дать время повернуться всему окружавшему его
живому ядру.
- Бьш однажды я приглашен на парадный бал во дворец, -
говорил он, расправляя на обе стороны свою длинную бороду, при­
дававшую ему вид библейского патриарха. - Ну, понятно, вся знать
здесь: иностранные кронпринцы, дипломатический корпус, гене­
ралитет и все прочее ... И уж, конечно, танцы танцуют не какие­
нибудь, а, например, экосез, полонез и все в этом роде. Стою я на
одном конце залы, а на другом сидит на бархатном малиновом ди­
ване маркграфиня бранденбургская . Ну, прямо - писаная краса­
вица... в белом атласном платье и шлейф аршин в девять... Только
вдруг, вижу я, маркграфиня роняет веер... Тут сейчас же кидаются
к ней князья там разные... графы, бароны... Понятно, каждому лес-
тно услужить. А я и думаю себе: «Нет, думаю, хоть вы и бароны и
графы, но вы еще не знаете Василь Василича Бинкевича...» А зала,
надо вам сказать, шагов пятьсот имела в длину. Разбежался я, зна­
ете ли, подпрыгнул этак вверх и через всю залу пролетел на одной
шпоре. Пролетел, схватил раньше всех веер и уже несу маркграфи­
не. А посланник американский ... забьш его фамилию ... страшный
богач, миллионер ... отводит меня в сторону и говорит тихонько :
«Послушайте, передайте мне этот веер, мне необходимо для поли­
тических видов, а я вам за него тотчас же выдам чистоганом пять­
сот тысяч долларов». Ну, уж я его и обрезал: «Нет, говорю, мис­
тер... эх, беда, забьш фамилию-то ! .. ну, да у меня дома записано,
потом припомню... нет, мистер, русского гвардейского офицера не
только за полмиллиона, а даже за все сокровища Нового Света
55

А. И. Куприн
нельзя купить ...» П осле этого госуд арь м еня к себе подзывает.
«Здравствуй, Василь Василич, давно мы с тобой не видались» . Я
говорю: «Давненько , ваше величество». Ну, конечно , поговорили
мы немного . Потом государь и говорит: «Знаешь, Василь Василич,
я ведь тебя давно хотел видеть . Не желаешь ли ты занять пост ми­
нистра путей сообщения?» А я отвечаю: «Нет, ваше величество, эта
должность хлопотливая, и притом многие будут мне завидовать ,
дайте мне лучше место воспитателя в военной гимназии». - «Ну,
хорошо , - говорит государь, - будь по-твоему. А за то , что ты
американца сконфузил, объявляю тебе мое спасиб о»...
На темы рассказов дяди Васи ходили между воспитанниками
пародии, преувеличенные до абсурда. В одной из них говорилось,
например, о том, как дядю Васю во время его путешествия со Стен­
ли выбросило на 11еобитаемый остров. Тотчас же сбежались дика­
ри, а дикари на этом необитаемом острове были поголовно лю­
доеды . Сначала они кинулись бьшо на дядю Васю с томагауками,
но тотчас же опомнились . «Ах, это вы, Василь Василич! Извините,
пожалуйста, а мы было вас совсем не узнали» . - «То -то же, не­
годяи , смотрите у меня в другой раз, - заметил им: строго дядя
Вася . - А где же здесь пройти в Петербург?» - «А вот-с, сюда по­
жалуйте, сюда ... Ступ айте по этой дорожке, все прямо, прямо, так
и дойдете до самого Петербурга», - отвечали дикари, падая на про­
щанье в ноги дяде Васе.
Шестнадцатого сентября , после о беда, дядя Вася ходил взад и
вперед по зале, окруженный, по обыкновению, густой толпой вос­
питанников. Он рассказывал о том, как во время блокады П арижа
прусской армией осажденные - в том числе, конечно, и дядя Вася -
принуждены были питаться кониной и дохлыми крысами и как
потом, по совету дяди Васи, его задушевный друг Гамбетта решил­
ся сделать путешествие на воздушном шаре.
Рассказ изобиловал комическими штрихами, и Бинкевич, по­
ощряемый неумолкаемым дружным хохотом публики , врал особен­
но затейливо. Н о он и не догадывался, что причиной смеха служи­
ли вовсе не комические места его импровизации, а те рожи, кото­
рые за его спиной строил второклассник Караулов (для чего-то
перековерканный товарищами в Квадратул ова).
Особенная прелесть штук , откалываемых Квадратуловым, зак­
лючалась в том, что он только что стащил в дежурной комнате со
стола целый десяток блинчиков с вареньем, принесенных на обед
дяде Васе в виде третьего блюда. (Дяде Васе постоянно приносили
56

Повесть
обед в возраст из дому, и это , между прочим, служило поводом не­
которого уважения к нему со стороны воспитанников . Бьши и та­
кие воспитатели , как , например, Утка, которые съедали казенный
обед в удвоенной порции .) И теперь за спиной дяди Васи Квадра­
тулов поедал эти блинчики, то отправляя в рот сразу по две штуки
и делая вид, что давится ими, то улыбаясь, как будто бы от боль­
шого удо вольствия, до ушей и поглаживая себя по животу, то, при
поворотах, изображая лицом и всей фигурой страшнейший испуг.
Дядя Вася, набросив с живописными подробностями процеду­
ру надувания шара, перешел уже к тем трогательным сло вам про­
щанья, которые он сказал отлетавшему Гамбетте. Но как раз на
этом интересном месте его прервал дежурный воспитанник, подбе­
жавший с докладом, что директор осматривает спальню мл адшего
возраста. Дядя Вася поспешно выбрался из облепившей его толпы ,
обещав досказать воздушное путешествие Гамбетты как-нибудь в
другой раз.
Буланин бьш в это время здесь же и видел, как второклассники
со смехом окружили Квадратул ова, поспешно доедавшего последний
блин, и вместе с ним шумной гурьбой вошли в отделение. Но мину­
ту или две спустя этот смех как-то вдруг о борвался , потом послы­
шался сердитый голос Квадратулова, закричавшего на весь возраст:
«А тебе что за дело, свинья?!» - затем, после короткой паузы , раз­
дался бешеный взрыв о бщей руготни, и из дверей стремительно
выбежал второклассник Сысоев .
Эrот Сысоев, ненавидимый товарищами за неисправимое фискаль­
ство и постоянно ими избиваемый, всегда и как-то мучительно трево­
жил любопьпство Буланина. Гимназическая шлифовка не положила
своего казенного оmечатка на его красивое, породистое и недетски
серьезное лицо с нездоровым румянцем, выступавшим неровными
розовыми пятнами на щеках и под бровями .. Для Буланина не бьша
новостью открьrrая, непримиримая вражда, шедшая между этим ху­
дым, нежным мальчиком и всем вторым классом. И в этой-то самой
припадочной, безумной дерзости, с которой Сысоев вос
ста
вал про­
тив «всех», и заключал ось для Буланина то загадочное, страшное и
притягивающее, что так часто привл екало его внимание.
Выбежав из класса , весь бледный , трясущийся , с разорванным
чьими-то руками воротником пиджака, Сысоев остановился в две­
рях и выкрикнул , задыхаясь от злобы :
-А вот нарочно " . и пойду и пожалуюсь" . Скажу, кто украл,
скажу!" Вот нарочно профискалю" . Назло , назло, назло" .
57

А. И. Куприн
Из класса со свистом и гиканьем выскочило человек десять с
Квадратуловым во главе. Сысоев бросился от них, точно заяц, пре­
следуемый собаками, весь скорчившись, неровными скачками,
спрятав голову между плеч и поминутно оглядываясь . За ним гна­
лись через обе залы, и только тогда, когда он с разбегу влетел в
«дежурную», преследователи так же быстро рассыпались в раз­
ные стороны .
В этот вечер среди второклассников бьшо замечено странное,
необычное, но глухое оживление. В те свободные полчаса, что да­
вались до вечернего чая, они ходили кучками, по четверо и по пя­
теро, обнявшись. Говорили о чем-то чрезвычайно горячо, но впол­
голоса, наклоняясь один к другому и б оязливо озираясь по сторо­
нам; при приближении новичка они замолкали с враждебным ви­
дом. Другие в одиночку шныряли между этими кучками, подходи­
ли к ним поочередно, бросали на лету какие-то слова, производив­
шие еще большее волнение, и торопливо, с таинственным лицом,
спешили к следующим кучкам. Новички с боязливым любопыт­
ством наблюдали за этой загадочной суетой: Чувствовалось, что
приготовляется что-то большое, серьезное и нехорошее.
Буланин зазвал за классную доску Сельского, всегда благово­
лившего к нему, и стал просить умоляющим тоном:
- Послушай, Сельский , голубчик, что такое во втором классе
делается? Ну, миленький, ну, расскажи, пожалуйста ...
- Много будешь знать - скоро состаришься, - сухо ответил
Сельский .
- Сельский, душечка, ей-богу, никому не скажу. Прошу тебя...
пожалуйста ...
Сельский отрицательно покачал головой и хотел уйти из-за
доски . Но Буланин ухватился за его рукав и еще настойчивее при­
стал к нему. В конце концов твердость Сельского не выдержала,
тем более что у него самого , по-видимому, чесался язык поделить­
ся секретом.
- Ну, так и быть ... ладно, - сказал он, сдавшись окончатель­
но. - Только смотри, помнить уговор: чур никому ни полсловечка.
И, обернувшись во все стороны с недоверчивым видом, Сельс­
кий добавил, понижая голос:
- Сегодня ночью старички хотят «накрыть» Сысоева.
Буланин не понял всего смысла, заключавшегося в словах Сельс­
кого, но тон, каким они бьши произнесены, и этот незнакомый тер­
мин сразу произвели на него впечатление чего-то сверхъестественно-
58

На учениях.
Фотография начала ХХ века.

Повесть
го и ужасного, подобно тем просrым словам, которые иногда в лихо­
радочных снах принимают такое зловещее, потрясающее значение.
- Накрыть? Ты сказал - накрыть?-повторил Буланин, ши­
роко раскрывая глаза. - Что это значит?
Доброе, миловидное лицо Сельского нахмурилось, и он отве­
чал с напускной суровостью:
- А очень просrо . Н акроют голову одеялом или подушкой ,
чтоб не кричал, и отдуют по чем попало ... И так и нужно, - доба­
вил он, нарочно разогревая в себе злобное чувсrво. - Так и нуж­
но. В другой раз пусrь не фискалит, каналья.
Буланин вдруг почувствовал сrранный , раздражающий холод
в груди, и кисrи его рук, мгновенно похолодев, сделались влажны­
ми и слабыми. Ему предсrавилось , что на его собсrвенное лицо
наложили мягкую подушку и что он задыхается под ней .
- П ро кого ж он ... профискалил? - спросил, справившись на­
конец со своим воображением, Буланин.
- Про Караулова. Караулов спер у дяди В аси какие-то там
блинчики, что ли, а этот пошел и профискалил .
- Зачем же он это сделал? Ему-то что?
- Ну, вот, поди же! .. Одно слово - псих! - решил Сельский ,
выговаривая это определение с невыразимым презрением. - Еще
куда бы ни шло, если б он самому дяде Васе сказал, - дядя Вася не
обратил бы внимания, - а то он в дежурной прямо на директора
наткнулся, да и бухнул при нем. А директор взял и осrавил Карау­
лова до рождесrва без отпуска. Может быть , даже погоны снимут ."
Сел ьский повернулся, что бы выйти из-за доски, но Буланин еще
раз осrановил его :
- Сельский , подожди". А очень больно ему будет, когда его ...
накроют? - спросил он с выражением страдания в глазах .
- Н -да-а ... Уж в другой раз позабудет, как и фискалить ... На­
верно, в лазарет завтра пойдет. А ты, Буланка, вот что : если бу­
дешь болтать , плохо тебе придется. Понимаешь?
За вечерним: чаем все отделения возрасrа сидели обыкновенно
на разных сrолах. Буланин со своего месrа видел лицо Сысоева и
его длинные тонкие пальцы, крошившие нервными движениями
булку. Пятна румянца выступили резче на его щеках, глаза бьши
опущены вниз, правый угол рта по временам судорожно подерги­
вался. «Знает ли он? Предчувсrвует ли о н что-ни будь?- думает
Буланин, не отводя испуганных глаз от этого лица. - Что он будет
чувсrвовать всю эту ночь? Что он будет чувсrвовать завтра утром?»
59

А. И. Куприн
И нестерпимое, жадное любопытство овладело Буланиным. Ему
вдруг до мучения, до боли захотелось узнать все, решительно все,
что теперь делается в душе Сысоева, ставшего в его глазах каким­
то необыкновенным, удивительным существом; захотелось отоже­
ствиться с ним, проникнуть в его сердце, слиться с ним мыслями и
ощущениями.
Под влиянием пристального взгляда Сысоев медленно поднял
ресницы и повернул голову. Глаза его в упор встретились с глаза­
ми Булавина и остановились, и в ту же секунду Буланин совершен­
но ясно понял, что Сысоев уже з11ает, что будет с ним сегодня вече­
ром, знает даже, что и Буланину это известно, знает даже и то, что
теперь происходит в душе самого Буланина. Как бы в ответ на дол­
гий взгляд Буланина какая-то чудная улыбка, слабая, грустная и
ласковая, чуть-чуть тронула губы Сысоева, а ресницы его опять
медленно опустились вниз с болезненным и усталым выражением.
После молитвы в спальне младшего возраста не бьшо обычной
возни, хохота и беготни. К одиннадцати "Часам все стихло. Дядя
Вася в последний раз обошел все проходы спальни и ушел в дежур­
ную . Следом за ним по коридору прокрался кто-то босой, в одной
рубашке, с головой , закутанной тужуркой. Буланин догадался, что
это «сторож». Действительно, через пять минут «сторож» вернулся
и, не открывая головы, протяжно свистнул. Тотчас же в том отде­
лении, где спал второй класс, послышался звук, в значении которо­
го Буланин не мог ошибиться: кто-то опустил висячую лампу вниз
и затем быстро толкнул ее вверх, чтобы она потухла. Вслед за пер­
вой потушили и вторую лампу. В спальне стало темнее.
Буланин лежал, чутко прислушиваясь, но ничего не мог разобрать,
кроме дыхания спящих соседей и частых, сильных ударов своего серд­
ца. Минутами ему казалось, что где-то недалеко слышатся медлен
ные
крадущиеся шаги босых ног. Тогда он задерживал дыхание и напря­
гал слух. От волнения ему начинало представляться, что на самом деле
и слева, и справа, и из-за стен крадутся эти осторожные босые ноги, а
сердце еще громче, еще тревожнее стучало в его груди.
И вдруг среди этого жуткого безмолв� раздался громкий, пре­
рывающийся голос Сысоева, в котором слились вместе и страх, и
тоска, и ненависть:
- Кто там? Я вижу... Я вижу тебя! Зачем ты прячешься? ..
Буланин приподнялся и сел на кровати, со страхом вглядыва­
ясь в темноту. Нижняя челюсть его , против воли, часто и сильно
стучала о верхнюю.
60

Повесть
- Оставь! - закричал пронзительно Сысоев. - Оставь меня! ..
Ос...
Крик внезапно оборвался, окончившись глухим стоном. «Они
подушкой его ". подушкой», - мелькнуло в голове Буланина, ох­
ваченного жалостью и ужасом. Потом послышался сдержанный
шум молчаливой, ожесточенной возни, тяжелое дыхание, шлепа­
нье босых ног и частые, как град, тупые удары.
Сколько времени это продолжалось, Буланин не мог опреде­
лить: может быть - минуту, может быть - полчаса. Вдруг «сто­
рож» опять свистнул. Десятки босых ног беспорядочно, быстро и
звонко зашлепали по паркету, где-то повалили табуретку, кто-то
задел за кровать, и тотчас же все опять стихло.
До слуха Буланина долетели слабые протяжные стоны" . Сысо­
ев уже не мог кричать.
Сельский бьш прав: на другой же день фискала отправили в
лазарет, а через месяц родные вовсе взяли его из гимназии. Непо­
нятным, поразительным казалось Буланину, почему, покидая на­
век гимназию, Сысоев не воспользовался последней местью, оста­
вавшейся у него в руках, почему он ни слова никому не сказал о
том, что с ним делали в ту страшную ночь: без сомнения, зачинщи­
ков по меньшей мере сильно высекли бы. И в этом умолчании Бу­
ланину чудилось присутствие того же загадочного, таинственного,
что так тянуло его к Сысоеву за вечерним чаем .
Довольно сильным утеснениям с разных сторон подвергались
и <<Зубрилы-мученики».
В то время когда форсилы и отчаянные не без хвастливой гор­
дости декламировали:
Единицы да нули -
Вот и все мои баллы.
Двоек, троек очень мало,
А пятерок и «шеперою>
Совершенно не бывало, -
для зубрилы единица казалась самым страшным предметом в мире.
Чтобы избежать «кола», зубрила каждый вечер так старался, что
на него и жалко и забавно бьшо смотреть. Заткнув оба уха больши­
ми пальцами, а остальными плотно придавив зажмуренные глаза и
качаясь взад и вперед, зубрила иногда в продолжение целого часа
61

А. И. Куприн
повторял одну и ту же фразу: «Для того чтобы найти общее наи­
меньшее кратное двух или нескольких чисел... для того чтоб най­
ти ... чтоб найти ... чтоб найти ...» Но смысл этих слов оставался для
него темен и далек, а если наконец и запечатлевалась в уме его це­
лая фраза, то стоило резвому товарищу подбежать и вырвать кни-.
гу из-под носа зубрилы или стукнуть его мимоходом по затылку,
как все зазубренное с таким великим трудом мгновенно выскаки­
вало из его слабой головы. Несмотря на все старания зубрилы из­
бежать единицы, он все-таки на другой день получал ее и каждый
раз неизменно, садясь на место, заливался горькими слезами, вы­
зывавшими дружный хохот отделения.
Из числа угнетаемых больше всего могли бы вызывать сожале­
ние «рыбаки» , или «мореплаватели». Так назывались несчастные
мальчики, страдавшие весьма нередким в детском возрасте недостат­
ком, заключавшимся лишь в неумении вовремя просьmаться ночью.
Нет сомнения, что каждый из этих робких, запуганных, нервных де­
тей - будь поменьше за ним надзора и побольше снисхождения к
нему - без труда выучился бы сдерживать свои невольные отправ­
ления. Но по отношению к ним и начальство и товарищи делали
все от них зависящее, чтобы рыбаки ни на минуту не забывали о
своем недостатке . ..
Прежде всего начальство распорядилось отделить рыб аков
от товарищей и отвести им отдельное место , поближе к умывал­
ке. Затем обыкновенные волосяные матрасы у рыб аков бьши за­
менены соломенными тюфяками, конечно, ввиду экономии. Тю­
фяки эти не обновлялись в течение целого года (и даже чуть ли
не переходили из поколения в поколение), так что солома в них
окончательно сгнивала, обращаясь в зл овонную густую массу.
Проходя мимо «рыб ацкой сло бодки» , каждый воспитанник не­
пременно зажимал крепко нос и на несколько секунд затаивал
дых ание. Нервных субъектов прямо-таки тошнило от этого ужас­
ного запаха.
Нечего и говорить о том, как «травили» и «изводили» бедных
мореплавателей товарищи . Каждый проходивший вечером около
их кроватей считал своим долгом бросить по адресу рыбаков не­
сколько о бидных сл ов, а рыбаки только молчали, глубоко созна­
вая свою вину перед обществом. Иногда кому-нибудь вдруг прихо­
дила в голову остроумная мысль - заняться лечением рыбаков.
Почему-то существовало убеждение, что от этой болезни очень
хорошо помогает, если пациента высечь ночью на пороге дверей
62

Повесть
сапожным голенищем. И вот часов в двенадцать целая орда хвата­
ла спящего рыбака за руки и за ноги, влекла его к дверям, расплас­
тывала поперек порога и начинала под общий хохот, свист и гика­
нье симпатическое лечение.
Товарищи все-таки обращали на рыбаков больше внимания,
чем начальство. Они хотя и в дикой форме, но проявляли свое­
о бразную заб отливость об их здоровье. Начальство же и меди­
цинский персонал глядели на этот вопрос с невозмутимым рав­
нодушием .
«Тихони» и «слабенькие» бьши в гимназии такими же, как и во
всех учебных заведениях. На «подлиз» смотрели несколько строже.
Если замечали, что воспитанник чересчур часто суется к препода­
вателям с предложением ножичка и карандашика, или лезет к ним
с просьбами объяснить непонятное место, или постоянно подыма-
, ет кверху руку, говоря: «Позвольте мне, господин преподаватель, я
знаю".», в то время когда спрошенный товарищ только хлопает в
недоумении глазами, - когда замечали за кем-нибудь такое пове­
дение, его считали подлизой".
Но «подлизываться» слишком долго и слишком откровенно
бьшо и невыгодно и невозможно, потому что в конце концов весь
класс ожесточался против подлизы. Тогда стоило ему только встать
с предложением услуг или поднять кверху руку, как весь класс на­
чинал топать ногами и кричать: «Садись!" На место, на место ".» В
то же время бесцеремонные руки хватались за фалды его пиджака
и тянули его обратно на скамейку. С целым классом шутить бьшо
опасно, и если преподаватель в этих случаях спрашивал подлизу,
что он хотел сказать или сделать, подлиза, поспешно садясь на ме­
сто, бормотал:
- Нет, нет, ничего, господин преподаватель. Я ошибся ". я так".
Так сортировала эта бесшабашная своеобразная мальчишес­
кая республика своих членов, закаляя их в физическом отноше­
нии и калеча в нравственном. И много-мн ого выпало на долю
Буланина колотушек, голодных дней, невыплаканных слез и не­
высказанных огорчений , пока он сам не огрубел и не сделался
равноправным человеком в этом буйном мире. Говорят, что в те­
перешних корпусах дело обстоит иначе. Говорят, что между каде­
тами и их воспитателями создается мало-помалу прочная, род­
ственная связь. Так это или не так - это покажет будущее. На­
стоящее ничего не показало.
63

А. И. Куприн
VII
Вое1111ые гимиазии. - Кадетские корпуса. - Фш1иков. - «Ива11 Иваиыч».
-
Трухаиов. - Рябк ов. -Дии рабства. - Катастрофа.
Как раз в этом же году военные гимназии превратились в ка­
детские корпуса. Сделалось это очень просто: воспитанникам про­
читали высочайший указ, а через несколько дней повели их в спаль­
ни и велели вместо старых кепи пригнать круглые фуражки с крас­
ным околышем и с козырьком. Потом появились цветные пояса и
буквы масляной краской на погонах.
Это было время перелома, время всевозможных брожений ,
страшного недоверия меЖду педагогами и учащимися, распущен­
ности в строю и в дисциплине, чрезмерной строгости и нелепых
послаблений , время столкновения гуманного милютинского штат­
ского начала с суровым солдатским режимом .
Большая неразбериха господствовала в отношениях. Штатские
преподаватели еще продолжали учить фронту, произнося коман­
дные сл ова на дьяконский распев. М ежду ними были б ольшие чу­
даки, которым оставалось год-два до полной пенсии; на этих вос­
питанники чуть не ездили верхом. И состав преподавателей все
еще был каким-то допотопным. Чего , например, стоил один Фи­
ников, учитель арифметики в младших классах. Приходил он в
класс оборванный , нечесаный , принося с собою возмутительный
запах грязного белья и никогда не мытого тела. Должно быть, он
бьш вечно голоден . Однажды кадеты положили ему в выд вижной
ящичек, около кафедры, куда обыкновенно клали мел и губку,
кусок крупеника, оставшегося от завтрака. Фиников, как будто
по рассеянности, съел его . С тех пор его прозвали «Крупеником»,
но зато мальчишки никогда уж впоследствии не забывали Фини­
кова: если на завтрак давали какое-нибудь нелюбимое блюдо,
например, кулебяки с рисом или зразы, то из числа тех кусков,
которые уделялись дядькам, один или два шли непременно в
пользу Финикова.
Ставя отметки, он терпеть не мог середины - любимыми его
баллами бьши двенадцать с четырьмя плюсами или ноль с несколь­
кими минусами. Иногда же, вписав в журнал круглый ноль , он ок­
ружал его со всех сторон минусами, как щетиной, - это у него на­
зывалось «ноль с сиянием» . И при этом он ржал, раскрывая свою
огромную грязную пасть с черными зубами.
64

Кадетская форма разных эпох.

Повесть
Про него между кадетами ходил слух, что он, производя какой­
то физический опыт, посадил свою маленькую дочь в спирт и умо­
рил ее. Это , конечно, бьmо мальчишеским враньем, но в Финикове
и вправду чувствовалось что-то ненормальное; жизнь свою он кон­
чил в сумасшедшем доме.
Многие из учителей «зашибали» . Этим пороком страдал доб­
рейший в мире человек - Иван Иваныч, учитель истории. Но он
никогда не терял внешнего приличного вида . В синем форменном
фраке с золотыми пуговицами, в безукоризненном белье, он, быва­
ло, ходит-ходит по классу от окон к дверям и вдруг, точно мимохо­
дом, юркнет за доску. Вынет из бокового кармана склянку, глот­
нет из нее несколько раз и опять выходит наружу, пожевывая ка­
кую-то лепешечку. П о классу проносится струя спиртного запаха,
кадеты гогочут, а Иван Иваныч говорит жалобным тоненьким го­
лоском, прижимая пальцы к вискам:
- Не смейтесь, господа, нехорошо смеяться. Я человек боль­
ной, у меня порок сердца. Если я не буду принимать лекарства, я
могу каждую минуту умереть .
Ставил он исключительно высшие баллы, а в старших классах
перед экзаменами предлагал кадетам написать ему на общей бу­
мажке, кто что хочет отвечать . На уроках его каждый делал, что
хотел: читали романы, играли в пуговки, курили в отдушник, хо­
дили с места на место . Он только нервно потирал свои виски паль­
цами и упрашивал:
- Господа, господа, потише ... Пожалуйста, потише... Инспек­
тор услышит ...
У него бьmо два прозвища: «Фан Фаныч» и - почему-то -
«Елена сушами» . Он бьm маленький, белокурый, лысенький, в пен­
сне, которое у него поминутно спадало . Но у этого кроткого , заби­
того человека водилось одно редкое и симпатичное пристрастие -
любовь к истории Петра Великого . На ее прохождение он тратил
почти весь год в седьмом классе и читал ее, конечно, не по Иловай­
ск ому, а по серьезным научным источникам. Когда кадет, отвечая
урок о Полтавской битве, приводил знаменитый петровский указ,
кончающийся словами: «А о Петре ведайте, что Петру жизнь не
дорога, жила бы только Россия, ее слава, честь и благоденствие»,
Иван Иваныч неизменно останавливал его и, потирая виски, со сле­
зами на глазах восклицал тоненьким восторженным голосом:
- Ах, какие сл ова! Повторите, пожалуйста, еще раз это пре­
красное место . Господа, господа, прислушайтесь, прошу вас.
И уж конечно, ставил отвечавшему двенадцать баллов .
65

А. И. Куприн
Иногда, прерывая свою лекцию о Петре, он вдруг восклицал
мечтательно:
- Ах, господа! Всегда самая моя заветная мысль бьша - это
приобрести хорошую английскую гравюру с портрета Петра Вели­
кого . Но я человек бедный. Я бедный человек, господа...
На почве этой его необузданной любви к памяm великого царя
произошел однажды смешной и трогательный эпизод. Кадет Тро­
фимов - рыжий длинный балбес со ртом до ушей и в веснушках -
встал, науськанный кем-то, и спросил:
- Иван Иваныч, а правда, что Петра назвали великим за то,
что он бьш большого роста?
- Болван! - вдруг завизжал Иван Иваныч и побагровел и за­
топал ногами. - Негодяй! Шут!
И, схваmвши с тумбочки губку, он запустил ею в Трофимова. Но
этого ему показалось мало. Он быстро взбежал на кафедру, развернул
журнал и одним движением пера влепил Трофимову такую единицу,
- первуюединицузавсюсвоюучительс
.
кую деятельность, - кото­
рая растянулась, по крайней мере, на шесть чужих клеток вверх и вниз.
Пил и другой учитель - русского языка - Михаил Иванович
Труханов, и пил , должно быть, преимущественно пиво, потому что
при небольшом росте и узком сложении отличался чрезмерным
животом. У него бьша рыжая борода, синие очки и сиплый голос.
Однако с этим сиплым голосом он замечательно художественно
читал вслух Гоголя, Тургенева, Лермонтова и Пушкина. Самые
отчаянные лентяи, заведомые лоботрясы, слушали его чтение как
зачарованные, боясь пошевельнуться, боясь пропустить хоть одно
слово. Какой удивительной красоты , какой глубины чувства дос­
тигал он своим простуженным, пропитым голосом. Ему одному
обязан бьш впоследствии Буланин любовью к русской литературе.
Учителя немецкого языка все, как на подбор, бьши педанmч­
ны, строги и до смешного скупы на хорошие отметки. Их ненави­
дели и травили. Зато с живыми, веселыми французами жили по­
дружески, смеялись, острили на их уроках, хлопали их по плечу.
Если французский язык бьш в начале и в конце классных заняmй,
то особенным шиком считалось вместо молитвы до и после ученья
прочитать, например, «Чижика» или «Эндер бэндер козу драл».
Однако были и свирепые преподаватели , например, учитель
географии подполковник Лев Васильевич Рябков. Сухой, желчный,
вспьшьчивый человек . Он решительно всем воспитанникам , даже в
старших классах , говорил <<ТЫ», младших дергал за уши и вытяги-
бб

Повесть
вал линейкой между плеч, а иногда даже лягался шпорой. Но лю­
бимым для него развлечением б ьшо вытащить к карте кадета с
польской фамилией и непременно католика. В течение целого часа
изощрялся над ним Рябков, зло и грубо карикатуря его язык, наци­
ональность и религию. Тут бывало и «жечь посполита», и «от можа
и до можа», и «крулевство польске», и «матка боска Ченстоховска,
змилуйся над нами, над поляками, а над москалями, як собе хцешь».
Этот Рябков удивительно красиво и точно чертил на доске ме­
лом географические карты - прямо точно печатал.
Но бедному Буланину бьшо в этот год не до науки. Над ним
стряслась жестокая и позорная катастрофа.
Чем дальше тянулось время, тем менее находил он в себе реши­
мости признаться матери в своем долге Грузову за волшебный фо­
нарь. Он смутно понимал, что Аглая Федоровна, по своему власт­
ному, придирчивому и чувствительному характеру, во что бы то
ни стало выпытает у Миши все подробности и тогда уж непремен­
но полетит жаловаться самому директору корпуса. Что ей за дело
до того , что она навеки погубит товарищескую репутацию Була­
нина в его тесном, замкнутом кадетском мирке. Конечно, она счи­
тает все эти железные внутренние законы просто мальчишескими
выдумками, которые разлетятся прахом, стоит только открыть глаза
начальству. Так думал за нее Буланин, и не ошибался, и бьш в дан­
ном случае мудрее и проницательнее своей матери.
И он не открывался ей. Он предпочитал приходить и корпус с
пусть1ми руками и получать жестокие побои от Грузова. Иногда
ему удавалось внести в счет долга гривенник, или пару яблоков,
или пяток украденных у матери папирос. Но долг от этого умень­
шался едва заметно, потому что Грузов запутал своего должника
сложной системой ростовщичьих процентов.
Наконец однажды, зимним утром, в понедельник, после чаю,
когда во всех классах и залах горели лампы, а кадеть1 уньшо дро­
жали от холода, Грузов ткнул Буланина кулаком в зубы и сказал:
- Слушай меня, ты, жулябия! Вижу, что деньги мои ты зажилил.
Начнем счет снова. Ну, вот я тебе говорю: утренняя булка две копей­
ки, вечерняя - копейка, завтрак -три копейки, второе блюдо за
обедом - две, третье -три. Когда хочу - тогда спрашиваю. Со­
гласен? И это пусть будет за проценты. А два рубля отдашь потом.
- Хорошо, - сказал Буланин, не поднимая глаз.
- Кроме того , будешь мне каждый день чистить сапоги. Это
тоже за проценты ... Да?
- Хорошо .
67

А. И. Куприн
Наступило для Бул анина жуткое, тяжелое время. Грузов отби­
рал у него все утренние булки , все вкусные завтраки и непременно
третье блюдо за обедом , а иногда и третье и второе. Сапоги он дол­
жен бьш чистить Грузову до совершеннейшего глянца, иначе тот
бил его и прогонял чистить вторично. Все это, вместе с недоверием
к матери, с невозможностью объясниться с нею и попросить помо­
щи, сил ьно угнетало мальчика. Он опустился, стал рассеян , сделал­
ся неряхой , перестал учиться. Его постоянно наказывал и, то ставя
под лампу, то лишая пищи. И случалось нередко, что за целый день
он питался только тарелкой супа и двумя кусками черного хлеба -
остальное шло Грузову и школьному правосудию.
Он побледнел, погрубел , обозлился и, сам не желая этого, очу­
тился на счету «отчаянного». Его все чаще и чаще лишали отпуска.
Нельзя сказать, чтобы эта воспитательная мера помогала его рас­
строенной душе. Когда же он изредка приходил в отпуск , то Аглая
Фед оровна с вечера субботы до вечера воскресенья выговаривала
ему о том , каковы бывают дурные мальчики и какими должны быть
хорошие мальчики, о пользе труда и науки, о мудрости опыта, в
которую надо слепо верить , а впоследствии благодарить за препо­
данные уроки, и о прочем . Все это были золотые, но ужасно скуч­
ные и неубедительные истины .
Буланин и сам уж не так охотно ходил в отпуск в те редкие не­
дели, когда это ему разрешалось. Он изнервничался, стал шутовать
перед товарищами, терял мало-помалу вкус к жизни и детское са­
моуважение. Тут-то над ним и разразилась катастрофа.
В воскресенье он был без отпуска. После о бедни устраивали
«сл она», играли «в горки», переодевались в вывернутые наизнанку
мундиры, мазали себе лица сажей из печки. Буланиным овладела
какая-то пьяная, истерическая скука. Стали ездить верхом друг на
друге. Буланин сел на плечи росл ому Конисскому и долго носился
на нем по залам , пуская бумажные стрелы.
В арке, между залами, стоял штатский воспитатель Кикин, - так,
безличное существо, одинаково робевшее и заискивавшее как перед
мальчишками, так и перед начальством. Буланину бросились в глаза
пряди его маслянистых, бурых, разноцветных волос, спускавшихся с
затьшка на воротник. Он велел своей <<Лошади» остановиться и взял
осторожно двумя пальцами одну косичку. Для чего он это сделал, он
и сам не знал. Против Кикина он не имел злобы. Молодечествовать
тоже бьш о не перед кем, потому что кругом не бьшо зрителей . Просто
он это сделал от темной, острой тоски, которая переполняла его душу.
68

Праздничное построение в кадетском корпусе.
Фотография начала ХХ века.

По 1Jерть
Но Кикин вдруг обернулся, побледнел, крикнул: «Что вы дела­
ете!» - и поспешно побежал в дежурную. Через полчаса Буланина
отвели в карцер, где продержали сутки.
А в четверг, после утреннего чая, всех кадет младшей роты,
вместо того чтобы распустить по классам, построили в рекреаци­
онной зале. Собрались воспитатели всех четырех отделений, пер­
вого и второго класса, и наконец - и это бьшо уж совсем необык­
новенным явлением - пришел директор. Бьшо еще не светло, и в
классах горели лампы.
Директор вынул из-за обшлага какую-то бумагу, и Буланин
вдруг задрожал мелкой, противной , безнадежной дрожью.
- По постановлению педагогического комитета кадет Буланин,
позволивший себе такого-то числа возмутительно грубый посту­
пок по отношению к дежурному воспитателю, приговаривается к
телесному наказанию в размере десяти ударов розгами.
Случилось вдруг отвратительное чудо. Прежде бьшо сто маль­
чиков, ничем друг от друга не отличавшихся, и между ними рав­
ный всем Буланин, - и вот он выделился, далеко отошел ото всех,
заклейменный исключительным позором. Тяжесть навалилась на
него , пригнула его к земле, приплюснула.
- Кадет Буланин, выйдите вперед! - приказал директор.
Он вышел. Он в маленьком масштабе испытал все, что чувству­
ет преступник, приговоренный к смертной казни . Так же его вели,
и он даже не помышлял о бегстве или о сопротивлении, так же он
рассчитывал на чудо, на ангела божия с неба, так же он на своем
длинном пути в спальню цеплялся душой за каждую уходящую
минуту, за каждый сд еланный шаг, и так же он думал о том, что
вот сто человек остались счастливыми, радостными, прежними
мальчиками, а я один, один буду казнен.
В спальне, в чистилке, стояла скамейка, покрытая просrьmей. Вой­
дя, он видел и не видел дядьку Балдея, державшего руки за спиной.
Двое других дядек - Четуха и Куняев - спустили с него панталоны,
сели Буланину на ноги и на голову. Он услышал затхлый запах сол­
датских штанов. Бьшо ужасное чувство, самое ужасное в этом истяза­
нии ребенка, - это сознание неотвратимости, непреклонности чужой
воли. Оно бьшо в тысячу раз страшнее, чем физическая боль ...
Прошло очень много лет, пока в душе Буланина не зажила эта
кровавая, долго сочившаяся рана. Да, полно, зажила ли?
1900
69

РАСС КАЗ Ы

Продавец дичи.
Фотография Н. Б. Нор ман., 1900-е гг.

И З УМРУД
1
Посвящаю памяти несравиенного
пегого рысака Холстомер а.
Четырехлетний жеребец Изумруд -рослая беговая лошадь аме­
риканского склада, серой, ровной, серебристо-стальной масти -
проснулся, по обыкновению, около полуночи в своем деннике. Ря­
дом с ним, слева и справа и напротив через коридор, лошади мерно
и часто, все точно в один такт, жевали сено, вкусно хрустя зубами и
изредка отфыркиваясь от пьmи. В углу на ворохе соломы храпел де­
журный конюх. Изумруд по чередованию дней и по особым звукам
храпа знал, что это - Василий, молодой малый , которого лошади
не любили за то , что он курил в конюшне вонючий табак, часто за­
ходил в денники пьяный, толкал коленом в живот, замахивался ку­
лаком над глазами, грубо дергал за недоуздок и всегда кричал на
лошадей .tiенатуралъным, СИIШЬIМ, угрожающим басом.
Изумруд подошел к дверной решетке. Напротив него , дверь в
дверь, стояла в своем деннике молодая вороная, еще не сложивша­
яся кобьшка Щеголиха. Изумруд не видел в темноте ее тела, но каж­
дый раз, когда она, отрываясь от сена, поворачивала назад голову,
ее большой глаз светился на несколько секунд красивым фиолето­
вым огоньком. Расширив нежные ноздри, Изумруд долго потянул
в себя воздух, услышал чуть заметный, но крепкий, волнующий за­
пах ее кожи и коротко заржал. Быстро обернувшись назад, кобьша
ответила тоненьким, дрожащим, ласковым и игривым ржанием .
Тотчас же рядом с собою направо Изумруд услышал ревнивое,
сердитое дыхание. Тут помещался Онегин, старый, норовистый
бурый жеребец, изредка еще бегавший на призы в городских оди­
ночках. Обе лошади бьши разделены легкой дощатой переборкой
73

А. И. Куприн
и не могли видеть друг друга , но, приложившись храпом к правому
краю решетки, Изумруд ясно учуял теплый запах пережеванного
сена, шедший из часто дышащих ноздрей Онегина ... Так жеребцы
некоторое время обнюхивали друг друга в темноте, плотно прило­
жив уши к голове, выгнув шеи и все больше и больше сердясь. И
вдруг о ба разом злобно взвизгнули, закричали и забили копытами.
-
Бал-луй, черт! - сонно, с привычной угрозой, крикнул ко­
нюх .
Лошади оmрянули от решетки и насторожились. Они давно уже
не терпели друг друга, но теперь, как три дня тому назад в ту же
конюшню поставили грациозную вороную ко бьшу, - чего обык­
новенно не делается и что произошло лишь от недостатка мест при
беговой спешке, - то у них не проходило дня без нескольких круп­
ных ссор. И здесь, и на кругу, и на водопое они вызывали друг дру­
га на драку. Но Изумруд чувствовал в душе некоторую боязнь пе­
ред этим длинным самоуверенным жеребцом , перед его острым за­
пахом злой лошади, крутым верблюжьим кадыком , мрачными за­
павшими глазами и особенно перед его крепким, точно каменным ,
костяком , закаленным годами, усиленным бегом и прежними дра­
ками.
Делая вид перед самим соб ою, что он вовсе не боится и что сей­
час ничего не произошло, Изумруд повернулся, опустил голову в
ясли и принялся ворошить сено мягкими, подвижными, упругими
губами. Сначала он только прикусывал капризно отдельные трав ­
ки, но скоро вкус жвачки во рту увлек его , и он по-настоящему вник
в корм . И в то же время в его голове текли медленные равнодуш­
ные мысли, сцепляясь воспоминаниями о бразов, запахов и звуков
и пропадая навеки в той черной бездне, которая бьша впереди и
позади теперешнего мига .
«Сено», - думал он и вспомнил старшего конюха Назара, ко­
торый с вечера задавал сено.
Назар - хороший старик; от него всегда так уютно пахнет чер­
ным хлебом и чуть-чуть вином; движения у него неторопливые и
мягкие, овес и сено в его дни кажутся вкуснее, и приятно слушать,
когда он, убирая лошадь, разговаривает с ней вполголоса с ласко­
вой укоризной и все кряхтит. Но нет в нем чего-то главного, лоша­
диного, и во время прикидки чувствуется через вожжи, что его руки
неуверенны и неточны.
В Ваське тоже этого нет, и хотя он кричит и дерется, но все ло­
шади знают, что он трус, и не боятся его. И ездить он не умеет -
74

Рассказы
дергает, суетится. Третий конюх, что с кривым глазом, лучше их
обоих, но он не любит лошадей, жесток и нетерпелив, и руки у него
не гибки, точно деревянные. А четвертый - Андрияшка, еще со­
всем мальчик; он играет с лошадьми, как жеребенок-сосунок, и ук­
радкой целует в верхнюю губу и между ноздрями, - это не особен­
но приятно и смешно.
Вот тот, высокий, худой, сгорбленный, у которого бритое лицо
и золотые очки, - о, это совсем другое дело. Он весь точно какая­
то необыкновенная лошадь - мудрая, сильная и бесстрашная . Он
никогда не сердится, никогда не ударит хлыстом, даже не погро­
зит, а между тем когда он сидит в американке, то как радостно,
гордо и приятно-страшно повиноваться каждому намеку его силь­
ных, умных, все понимающих пальцев. Только он один умеет дово­
дить Изумруда до того счастливого гармоничного состояния, ког­
да все силы тела напрягаются в б ыстроте бега, и это так весело и
так легко.
И тотчас же Изумруд увидел воображением короткую дорогу
на ипподром и почти каждый дом и каждую тумбу на ней, увидел
песок ипподрома, трибуну, бегущих лошадей, зелень травы и жел­
тизну ленточки. Вспомнился вдруг караковый трехлеток, который
на днях вывихнул ногу на проминке и захромал. И, думая о нем,
Изумруд сам попробовал мысленно похромать немножко.
Один клок сена, попавший Изумруду в рот, отличался особен­
ным, необыкновенно нежным вкусом. Жеребец долго пережевы­
вал его , и когда проглотил, то некоторое время еще слышал у себя
во рту тонкий душистый запах каких-то увядших цветов и пахучей
сухой травки. Смутное, совершенно неопределенное, далекое вос­
поминание скользнуло в уме лошади . Это бьmо похоже на то, что
бывает иногда у курящих людей, которым случайная затяжка па­
пиросой на улице вдруг воскресит на неудержимое мгновение по­
лутемный коридор с старинными обоями и одинокую свечу на бу­
фете или дальнюю ночную дорогу, мерный звон бубенчиков и том­
ную дремоту, или синий лес невдалеке, снег, слепящий глаза, шум
идущей облавы, страстное нетерпение, заставляющее дрожать ко­
лени, - и вот на миг пробегут по душе, ласково, печально и неясно
тронув ее, тогдашние, забытые, волнующие и теперь неуловимые
чувства.
Между тем черное оконце над яслями, до сих пор невидимое,
стало сереть и слабо выделяться в темноте. Лошади жевали лени­
вее и одна за другою вздыхали тяжело и мягко. На дворе закричал
75

А. И. Куприн
петух знакомым криком, звонким, бодрым и резким, как труба. И
еще долго и далеко кругом разливалось в разных местах, не пре­
кращаясь, очередное пение других петухов.
Опустив голову в кормушку, Изумруд все старался удержать
во рту и вновь вызвать и усилить странный вкус, будивший в нем
этот тонкий, почти физический отзвук непонятного воспомина­
ния . Но оживить его не удавалось, и, незаметно для себя, Изум­
руд задремал.
11
Ноги и тело у него бьши безупречные, совершенных форм, по­
этому он всегда спал стоя, чуть покачиваясь вперед и назад. Иног­
да он вздрагивал, и тогда крепкий сон сменялся у него на несколь­
ко секунд легкой чуткой дремотой, но недолгие минуты сна бьши
так глубоки, что в течение их отдыхали и освежались все мускулы,
нервы и кожа.
Перед самым рассветом он увидел во сне раннее весеннее утро,
красную зарю над землей и низкий ароматный луг. Трава бьша так
густа и сочна, так ярко, сказочно-прелестно зелена и так нежно
розовела от зари, как это видят люди и звери только в раннем дет­
стве, и всюду на ней сверкала дрожащими огнями роса. В легком
редком воздухе всевозможные запахи доносятся удивительно чет­
ко. Слышен сквозь прохладу утра запах дымка, который сине и
прозрачно вьется над трубой в деревне, все цветы на лугу пахнут
по-разному, на колеистой влажной дороге за изгородью смешалось
множество запахов: пахнет и людьми, и депем, и лошадиным на­
возом, и пьшью, и парным коровьим молоком от проходящего ста­
да, и душистой смолой от еловых жердей забора.
Изумруд, семимесячный стригунок, носится бесцельно по полю,
нагнув вниз голову и взбрыкивая задними ногами. Весь он точно
из воздуха и совсем не чувствует веса своего тела. Белые пахучие
цветы ромашки бегут под его ногами назад, назад. Он мчится пря­
мо на солнце. Мокрая трава хлещет по б абкам, по коленкам и хо­
лодит и темнит их. Голубое небо, зеленая трава, золотое солнце,
чудесный воздух, пьяный восторг молодости, силы и быстрого бега!
Но вот он слышит короткое, беспокойное, ласковое и призыва­
ющее ржание, которое так ему знакомо, что он всегда узнает его
издали, среди тысячи других голосов. Он останавливается на всем
скаку, прислушивается одну секунду, высоко подняв голову, дви-
76

Рассказы
гая тонкими ушами и отставив метелкой пушистый короткий хвост,
потом отвечает длинным заливчатым криком, от которого сотря­
сается все его стройное, худощавое, длинноногое тело, и мчится к
матери .
Она - костлявая, старая, спокойная кобыла - поднимает мок­
рую морду из травы, быстро и внимательно обнюхивает жеребен­
ка и тотчас же опять принимается есть, точно торопится делать
неотложное дело . Склонив гибкую шею под ее живот и изогнув
кверху морду, жеребенок привычно тычет губами между задних
ног, находит теплый упругий сосок, весь переполненный сладким,
чуть кисловатым молоком, которое брызжет ему в рот тонкими
горячими струйками, и все пьет и не может оторваться. Матка
сама убирает от него зад и делает вид, что хочет укусить жеребен­
ка за пах.
В конюшне стало совсем светло. Бородатый, старый , воню­
чий козел, живший между лошадей, подошел к дверям, заложен­
ным изнутри брусом, и заблеял, озираясь назад, на конюха1 Вась­
ка, босой, чеша лохматую голову, пошел отворять ему. Стояло
холодноватое, синее крепкое осеннее утро . Правильный четыре­
хугольник отворенной двери тотчас же застлался теплым паром,
повалившим из конюшни. Аромат инея и опавшей листвы тонко
потянул по стойлам.
Лошади хорошо знали, что сейчас будут засыпать овес, и от
нетерпения негромко покряхтывали у решеток . Жадный и каприз­
ный Онегин бил копытом о деревянную настилку и, закусывая, по
дурной привычке, верхними зубами за окованный железом изже­
ванный борт кормушки, тянулся шеей, глотал воздух и рыгал. Изум­
руд чесал морду о решетку.
Пришли остальные конюхи - их всех бьшо четверо - и стали
в железных мерках разносить по денникам овес. Пока Назар сыпал
тяжелый шелестящий овес в ясли Изумруда, жеребец суетливо со ­
вался к корму, то через плечо старика, то из-под рук, трепеща теп­
лыми ноздрями. Конюх, которому нравилось это нетерпение крот­
кой лошади , нарочно не торопился, загораживал ясли локтями и
ворчал с добродушною грубостью:
-
Ишь ты, зверь жадная". Но-о, успеишь" . А, чтоб тебя". по­
тычь мне еще мордой-то. Вот я тебя ужотко потычу.
Из оконца над яслями тянулся косо вниз четырехугольный ве­
селый солнечный столб, и в нем клубились миллионы золотых пы­
линок, разделенных длинными тенями от оконного переплета .
7-2783
77

А. И.Куприн
111
Изумруд только что доел овес, когда за ним пришли, чтобы
вывести его на двор. Стало теплее, и земля сл егка размякла, но ст е­
ны конюшни бьши еще белы от инея. От навозных куч, только что
выгребенных из конюшни , шел густой пар, и воробьи, копошив­
шиеся в навозе, возбужденно кричали, точно ссорясь между собой.
Нагнув шею в дверях и осторожно переступив через порог, Изум­
руд с радостью долго потянул в себя пряный воздух, потом затряс­
ся шеей и всем телом и звучно зафыркал. «Будь здоров !» - серьез­
но сказал Назар. Изумруду не стоялось. Хотелось сильных движе­
ний, щекочущего ощущения воздуха, быстро бегущего в глаза и
ноздри, горячих толчков сердца, глубокого дыхания. Привязанный
к коновязи, он ржал, плясал задними ногами и, изгибая набок шею,
косил назад, на вороную кобьшу, ч ерным большим выкатившимся
глазом с красными жилками на белке.
Зад1о1хаясь от усилия, Назар поднял вверх выше головы ведро с
водой и вьшил ее на спину жеребца от холки до хвоста. Это бьшо
знакомое Изумруду бодрое, приятное и жуткое своей всегдашней
неожиданностью ощущение. Назар принес еще воды и оплескал ему
бока, грудь, ноги и под репицей. И каждый раз он плотно прово­
дил мозолистой ладонью вдоль по шерсти, отжимая воду. Огляды­
ваясь назад, Изумруд видел свой высокий, немного вислозадый
круп, вдруг потемневший и заблестевший глянцем на солнце.
Бьш день бегов. Изумруд знал это по особенной нервной спеш­
ке, с которой конюхи хлопотали около лошадей; некоторым, кото­
рые по короткости туловища имелИ обыкновение засекаться под­
ковами, надевали кожаные ногавки на бабки, другим забинтовы­
вали ноги полотняными поясами от путового сустава до колена или
подвязывали под грудь за передними ногами широкие подмыш­
ники, отороченные мехом . Из сарая выкатывали легкие двухко­
лесные с высокими сиденьями американки; их металлические спи­
цы весело сверкали на ходу, а красные ободья и красные широкие
выгнутые оглобли блестели новым лаком.
Изумруд бьш уже окончательно высушен, вычищен щетками и
вытерт шерстяной рукавицей, когда пришел главный наездник ко­
нюшни, англичанин . Этого высокого, худого , немного сутулова­
того , длиннорукого человека одинаково уважали и боялись и ло­
шади и люди. У него бьшо бритое загорелое лицо и твердые, тон­
кие, изогнутые губы насмешливого рисунка . Он носил золотые очки;
78

Рассказы
сквозь них его голубые, светлые глаза глядели твердо и упорно­
спокойно . Он следил за уборкой, расставив длинные ноги в высо ­
ких сапогах, заложив руки глубоко в карманы панталон и пожевы­
вая сигару то одним, то другим углом рта . На нем бьша серая кур­
тка с меховым в оротником, черный картуз с узкими полями и пря­
мым дл инным четырехугольным козырьком. Иногда он делал ко ­
роткие замечания отрывистым, небрежным тоном, и тотчас же все
конюхи и рабочие поворачивали к нему головы и лошади настора­
живали уши в его сторону.
Он особенно следил за запряжкой Изумруда, оглядывая все тело
лошади от челки до копыт, и Изумруд, чувствуя на себе этот точ­
ный, внимательный взгляд, гордо подымал голову, слегка полуобо­
рачивал гибкую шею и ставил торчком тонкие, просвечивающие
уши . Наездник сам испытал крепость подпруги , просовывая палец
между ней и животом. Затем на лошадей надели серые полотня­
ные попоны с красными каймами , красными кругами около глаз
и красными вензелями внизу у задних ног. Два конюха, Назар и
кривоглазый, взяли Изумруда с обеих сторон под уздцы и повел и
на ипподром по хорошо знакомой мостовой, между двумя рядами
редких больших каменных зданий. До бегового круга не бьшо и
четверти версты .
Во дворе ипподрома бьшо уже много лошадей, их проважива­
ли по кругу, всех в одном направлении - в том же, в котором они
ходят по беговому кругу, то есть обратном движению часовой стрел­
ки . Внутри двора водили поддужных лошадей, небольших, креп ­
коногих, с подстриженными короткими хвостами . Изумруд тотчас
же узнал белого жеребчика, всегда скакавшего с ним рядом, и обе
лошади тихо и ласково поржали в знак при ветствия .
IV
На ипподроме зазвонили . Конюхи сняли с Изумруда попону.
Англичанин, щуря под очками глаза от солнца и оскаливая длин ­
ные желтые лошадиные зубы, подошел, застегивая на ходу перчат­
ки , с хлыстом под мышкой. Один из конюхов подобрал Изумруду
пышный, до самых бабок, хвост и бережно уложил его на сиденье
американки , так что его светлый конец свесился назад . Гибкие ог­
лобли упруго качнулись от тяжести тела . Изумруд покосился назад
и увидел наездника, сидящего почти вплотную за его крупом, с но­
гами , вытянутыми вперед и растопыренными по оглоблям. Наезд-
79

А. И. Куприн
ник, не торопясь, взял вожжи, односложно крикнул конюхам, и они
разом отняли руки . Радуясь предстоящему бегу, Изумруд рванулся
бьшо вперед, но, сдержанный сильными руками , поднялся лишь
немно го на задних ногах, встряхнул шеей и широкой, редкой ры­
сью выбежал из ворот на ипподром.
Вдоль деревянно го забора, образуя верстовой эллипс, шла ши­
рокая беговая дорожка из желтого песка, который бьш немного
влажен и плотен и потому приятно пружинился под ногами, воз­
вращая им их давление. Острые следы копыт и ровные, прямые
полосы, оставляемые гуттаперчей шин, бороздили ленточку.
Мимо протянулась трибуна, высокое деревянное здание в двести
лошадиных корпусов длиною, где горой от земли до самой крьппи,
поддержанной тонкими столбами, двигалась и гудела черная челове­
ческая толпа. По легкому, чуть слышному шевелению вожжей Изум­
руд понял, что ему можно прибавить ходу, и благодарно фыркнул.
Он шел ровной машистой рысью, почти не колеблясь спиной, с
вытянутой вперед и слегка привороченн ой к левой оглобле шеей, с
прямо поднятой мордой. Благодаря редкому, хотя необыкновенно
длинному шагу его бег издали не производил впечатления быстро­
ты ; казалось, что рысак меряет, не торопясь, дорогу прямыми, как
циркуль, передними ногами, чуть притрогиваясь концами копыт к
земле. Это бьша настоящая американская выездка, в которой все
сводится к тому, чтобы облегчить лошади дыхание и уменьшить
сопротивление воздуха до последней степени, где устранены все
ненужные для бега движения, непроизводительно расходующие
силу, и где внешняя красота форм приносится в жертву легкости,
сухости, долгому дыханию и энергии бега, превращая лошадь в
живую безукоризненную машину.
Теперь, в антракте между двумя бегами, шла проминка лоша­
дей, которая всегда делается для того , чтобы открыть рысакам
дыхание. Их много бежало во внешнем кругу по одному направле­
нию с Изумрудом, а во внутреннем - навстречу . Серый, в темных
яблоках, рослый беломордый рысак, чистой орловской породы, с
крутой собранной шеей и с хвостом трубой, похожий на ярмароч­
ного коня, перегнал Изумруда. Он трясся на ходу жирной, широ­
кой, уже потемневшей от пота грудью и сырыми пахами , откиды­
вал передние ноги от колен вбок, и при каждом шаге у него звучно
ёкала селезенка.
Потом подошла сзади стройная, длиннотелая гнедая кобьша­
метиска с жидкой темной гривой. Она бьша прекрасно выработана
80

· скачки.
Гравюр а 1900 г.

Рассказы
по той же американской системе, как и Изумруд . Короткая холе­
ная шерсть так и блестела на ней, переливаясь от движения муску­
лов под кожей. Пока наездники о чем-то говорили, обе лошади шли
некоторое время рядом. Изумруд обнюхал кобьшу и хотел бьшо
заиграть на ходу, но англичанин не позволил , и он подчинился .
Навстречу им пронесся полной рысью огромный вороной же­
ребец, весь обмотанный бинтами, наколенниками и подмышника­
ми. Левая оглобля выступала у него прямо вперед на пол-аршина
длиннее правой, а через кольцо , укрепленное над головой, прохо­
дил ремень стального оберчека, жестоко охватившего сверху и с
обеих сторон нервный храп лошади. Изумруд и кобьша одновре­
менно поглядели на него , и оба мгновенно оценили в нем рысака
необыкновенной силы, быстроты и выносливости, но страшно уп­
рямого, злого, самолюбивого и обидчивого . Следом за вороным
пробежал до смешного маленький, светло-серый нарядный жереб­
чик . Со стороны можно бьшо подумать, что он мчится с невероят­
ной скоростью: так часто топотал он ногами, так высоко вскиды­
вал их в коленях, и такое усердное, деловитое выражение бьшо в
его подобранной шее с красивой маленькой головой. Изумруд толь­
ко презрительно скосил на него свой глаз и повел одним ухом в его
сторону.
Другой наездник окончил разговор , громко и коротко засмеял ­
ся, точно проржал , и пустил кобьшу свободной рысью. Она без вся­
кого усилия, спокойно, точно быстрота ее бега совсем от нее не
зависела, отделилась от Изумруда и побежала вперед, плавно неся
ровную, блестящую спину с едва заметным темным ремешком вдоль
хребта .
Но тотчас же и Изумруда и ее обогнал и быстро кинул назад
несшийся галопом огненно-рыжий рысак с большим белъIМ пятном
на храпе. Он скакал частыми длинными прыжками, то растягиваясь
и пригибаясь к земле, то почти соединяя на воздухе передние ноги с
задними . Его наездник, откинувшись назад всем телом , не сидел, а
лежал на сиденье, повиснув на натянутых вожжах. Изумруд завол­
новался и горячо метнулся в сторону, но англичанин незаметно
сдержал вожжи, и его руки, такие гибкие и чуткие к каждому дви­
жению лошади, вдруг стали точно железными. Около трибуны ры­
жий жеребец, успевший проскакать еще один круг, опять обогнал
Изумруда . Он до сих пор скакал, но теперь уже бьш в пене, с крова­
выми глазами и дышал хрипло . Наездник, перегнувшись вперед,
стегал его изо всех сил хлыстом вдоль спины . Наконец конюхам
81

А. И. Куприн
удалось близ ворот пересечь ему дорогу и схватить за вожжи и за
узду у морды . Его свели с ипподрома, мокрого, задыхающегося,
дрожащего , похудевшего в одну минуту.
Изумруд сделал еще полкруга полной рысью, потом свернул на
дорожку, пересекавшую поперек беговой плац, и через ворота въе­
хал во двор.
v
На ипподроме несколько раз звонили. Мимо отворенных во­
рот изредка проносились молнией бегущие рысаки, люди на три­
бунах вдруг принимались кричать и хлопать в ладоши. Изумруд в
линии других рысаков часто шагал рядом с Назаром, мотая опу­
щенною головой и пошевеливая ушами в полотняных футлярах .
От проминки кровь весело и горячо струилась в его жилах, дыха­
ние становилось все глубже и свободнее, по мере того как отдыха­
ло и охлаждалось его тело, - во всех мускулах чувствовалось не­
терпеливое желание бежать еще.
Прошло с полчаса. На ипподроме опять зазвонили. Теперь на­
ездник сел на американку без перчаток. У него бьши белые, широ­
кие, волшебные руки, внушавшие Изумруду привязанность и страх .
Англичанин неторопливо выехал на ипподром, откуда одна за
другой съезжали во двор лошади, окончившие проминку. На кругу
остались только Изумруд и тот огромный вороной жеребец, кото­
рый повстречался с ним на проездке . Трибуны сплошь от низу до
верху чернели густой человеческой толпой, и в этой черной массе
бесчисленно, весело и беспорядочно светлели лица и руки, пестре­
ли зонтики и шляпки и воздушно колебались белые листики про­
грамм . Постепенно увеличивая ход и пробегая вдоль трибуны,
Изумруд чувствовал, как тысяча глаз неотступно провожала его , и
он ясно понимал, что эти глаза ждут от него быстрых движений,
полного напряжения сил , могучего биения сердца, - и это пони­
мание сообщало его мускулам счастливую легкость и кокетливую
сжатость . Белый знакомый жеребец, на котором сидел верхом маль­
чик, скакал укороченным галопом рядом, справа .
Ровной, размеренной рысью, чуть-чуть наклоняясь телом вле­
во, Изумруд описал крутой заворот и стал подходить к столбу с
красным кругом . На ипподроме коротко ударили в колокол. Анг­
личанин едва заметно поправился на сиденье, и руки его вдруг ок­
репли . «Теперь иди, но береги силы . Еще рано», - понял Изумруд
82

Рассказы
и в знак того, что понял, обернул на секунду назад и опять поста­
вил прямо свои тонкие, чуткие уши . Белый жеребец ровно скакал
сбоку, немного позади . Изумруд слышал у себя около холки его
свежее равномерное дыхание.
Красный столб остался позади, еще один крутой поворот, до­
рожка выпрямляется, вторая трибуна, приближаясь, чернеет и пес­
треет издали гудящей толпой и быстро растет с каждым шагом.
«Еще! - позволяет наездник, - еще, еще!» Изумруд немного горя­
чится и хочет сразу напрячь все свои силы в беге. «Можно ли?» -
думает он. «Нет, еще рано, не волнуйся, - отвечают, успокаивая,
волшебные руки. - Потом».
Оба жеребца проходят призовые столбы секунда в секунду, но
с противоположных сторон диаметра, соединяющего обе трибуны .
Легкое сопротивление туго натянутой нитки и быстрый разрыв ее
на мгновение заставляют Изумруда запрясть ушами, но он тотчас
же забывает об этом, весь поглощенный вниманием к чудесным
рукам . «Еще немного ! Не горячиться! Идти ровно!» - приказыва­
ет наездник . Черная колеблющаяся трибуна проплывает мимо . Еще
несколько десятков сажен, и все четверо - Изумруд, белый жереб­
чик, англичанин и мальчик-поддужный, припавший, стоя на корот­
ких стременах, к лошадиной гриве, -счастливо слаживаются в одно
плотное, быстро несущееся тело, одухотворенное одной волей, од­
ной красотой мощных движений, одним ритмом, звучащим, как
музыка. Та-та-та-та! - ровно и мерно выбивает ногами Изумруд.
Тра-та, тра-та! - коротко и резко двоит поддужный . Еще один
поворот, и бежит навстречу вторая трибуна . <<Я прибавлю?» -спра­
шивает Изумруд. «Да, - отвечают руки, - но спокойно».
Вторая трибуна проносится назад мимо глаз. Люди кричат что­
то . Это развлекает Изумруда, он горячится, теряет ощущение вож­
жей и, на секунду выбившись из общего , наладившегося такта, де­
лает четъ1 ре капризных скачка с правой ноги. Но вожжи тотчас же
становятся жесткими и, раздирая ему рот, скручивают шею вниз и
ворочают голову направо. Теперь уже неловко скакать с правой
ноги. Изумруд сердится и не хочет переменить ногу, но наездник,
поймав этот мом6нт, повелительно и спокойно ставит лошадь
на рысь . Трибуна осталась далеко позади, Изумруд опять вхо­
дит в такт, и руки снова делаются дружественно-мягкими . Изум­
руд чувствует свою вину и хочет усилить вдвое рысь . «Нет, нет,
еще рано, - добродушно замечает наездник. - Мы успеем это
поправить . Ничего».
83

А. И. Куприн
Так они проходят в отличном согласии без сбоев еще круг и
половину. Но и вороной сегодня в великолепном порядке . В то вре­
мя, когда Изумруд разладился, он успел бросить его на шесть длин
лошадиного тела, но теперь Изумруд набирает потерянное и у пред­
последнего столба оказывается на три с четвертью секунды впере­
ди . «Теперь можно . Иди !» - приказывает наездник . Изумруд при­
жи мает уши и бросает всего один быстрый взгл яд назад. Лицо анг­
личанина все горит острым, решительным, прицеливающимся вы­
ражением, бритые губы сморщились нетерпеливой гримасой и об­
нажают желтые, большие, крепко стиснутые зубы. «Давай все, что
можно! - приказывают вожжи в высоко поднятых руках. - Еще,
еще!» И англичанин вдруг кричит громким вибрирующим голосом,
повышающимся, как звук сирены:
-
0-э -э -э -эй!
-
Вот, вот, вот, вот! .. - пронзительно и звонко в такт бегу
кричит мальчишка-поддужный .
Теперь чувство темпа достигает самой высшей напряженности
и держится на каком-то тонком волоске, вот-вот готовом порвать­
ся . Та-та-та-та! - ровно отпечатывают по земл е ноги Изумруда.
Трра-трра-трра! - слышится впереди галоп белого жеребца, увле­
кающего за собой Изумруда . В такт бегу колеблются гибкие ог­
лобли, и в такт галопу подымается и опускается на седл е мальчик,
почти лежащий на шее у лошади .
Воздух, бегущий навстречу, свистит в ушах и щекочет ноздри, из
которых пар бьет частыми большими струями . Дышать труднее , и
коже становится жарко . Изумруд обегает последний заворот, накло­
няясь вовнутрь его всем телом. Трибуна вырастает, как живая, и от
нее навстречу леmт тысячеголосый рев, который пугает, волйует и
радует Изумруда . У него не хватает больше рыси, и он уже хочет
скакать, но эти удивительные руки позади и умоляют, и приказыва­
ют, и успокаивают: «Милый, не скачи! .. Только не скачи! .. Вот так,
вот так, вот так» . И Изумруд, проносясь стремительно мимо столба,
разрывает контрольную нитку, даже не заметя этого . Крики, смех,
аплодисменты водопадом низвергаются с трибуны . Белые листки
афиш, зонmки, палки, шляпы кружатся и мелькают между движу­
щимися лицами и руками . Англичанин мягко бросает вожжи . «Кон­
чено . Спасибо, милый!» - говорит Изумруду это движение, и он, с
трудом сд ерживая инерцию бега, переходит в шаг. В этот момент
вороной жеребец только-только подходит к своему столбу на про­
тивоположной стороне, семью секундами позже .
84

Рассказы
Англичанин , с трудом подымая затекшие ноги, тяжело спрыги­
вает с американки и, сняв бархатное сиденье, идет с ним на весы.
Подбежавшие конюхи покрывают горячую сп ину Изумруда попо­
ной и уводят на двор. Вслед им несется гул человеческой толпы и
дл инный звонок из членской беседки . Легкая желтоватая пена па­
дает с морды лошади на землю и на руки конюхов.
Через несколько минут Изумруда, уже распряженного, при во­
дят опять к трибуне. Высокий человек в дл инном пальто и новой
блестящей шляпе, которого Изумруд часто видит у себя в конюш­
не, треплет его по шее и сует ему на ладони в рот кусок сахару.
Англичанин стоит тут же, в толпе, и улыбается, морщась и скаля
дл инные зубы. С Изумруда снимают попону и устанавливают его
перед ящиком на трех но гах , покрытым черной материей, под ко­
торую прячется и что-то там делает господин в сером.
Но вот люди свергаются с трибун черной рассыпающейся мас­
сой. Они тесно обступают лошадь со всех сторон, и кричат, и ма­
шут руками , наклоняя близко друг к другу красные, разгорячен­
ные лица с блестящими глазами . Они чем-то недовольны, тычут
пальцами в ноги , в голову и в бока Изумруду, взъерошивают шерсть
на левой стороне крупа, там , где сто ит тавро, и опять кричат все
разом. «Поддельная лошадь , фальшивый рысак, обман , мошенни­
чество, деньги назад!» - слышит Изумруд и не понимает этих слов
и беспокойно шевелит ушами . «0 чем они? - думает он с удивле­
нием. - Ведь я так хорошо бежал!» И на мгновение ему бросается
в глаза лицо англ ичанина. Всегда такое сп окойное, слегка насмеш­
ливое и твердое, оно теперь пьшает гневом. И вдруг англичанин
кричит что-то высоким гортанным голосом , взмахи вает быстро
рукой, и звук пощечины сухо разрывает общий гомон.
VI
Изумруда отвели домой, через три часа дали ему овса, а вече­
ром, когда его поили у колодца, он видел, как из-за забора поды­
малась желтая большая луна, внушавшая ему темный ужас.
А потом пошли скучные дни .
Ни на прикидки, ни на проминки, ни на бега его не водили боль­
ше. Но ежедневно приходили незнакомые люди, много людей и для
них выводили Изумруда на двор, где они рассматривали и ощупы­
вали его на все лады, лазили ему в рот , скребли его шерсть пемзой
и всё кричали друг на друга .
85

А. И.Куприн
Потом он помнил, как его однажды поздним вечером вывели
из конюшни и долго вели по длинным, каменным, пустынным ули­
цам, мимо домов с освещенными окнами . Затем вокзал , темный
трясущийся вагон, утомление и дрожь в ногах от дальнего переезд а,
свистки паровозов, грохот рельсов, удушливый запах дыма, скуч­
ный свет качающегося фонаря. На одной станции его вьП'рузили из
вагона и долго вели незнакомой дорогой, среди просторных, голых
осенних полей, мимо деревень, пока не привели в незнакомую ко­
нюшню и не заперли отдельно, вдали от других лошадей.
Сначала он все вспоминал о бегах , о своем англичанине, о Вась­
ке, о Назаре и об Онегине и часто видел их во сне, но с течением
времени позабьш обо всем. Его от кого-то прятали, и все его моло­
дое, прекрасное тело томилось, тосковало и опускалось от бездей­
ствия . То и дело подъезжали новые, незнакомые люди и снова тол­
клись вокруг Изумруда, щупали и теребили его и сердито брани­
лись между собою.
Иногда случайно Изумруд видел сквозь отворенную дверь дру­
гих лошадей, ходивших и бегавших на воле, и тогда он кричал им,
негодуя и жалуясь. Но тотчас же закрывали дверь , и опять скучно
и ОДИНОКО тянулось время.
Главным в этой конюшне бьш большеголовый, заспанный че­
ловек с маленькими черными глазками и тоненькими черными ·уса­
ми на жирном лице. Он казался совсем равнодушным к Изумруду,
но тот чувствовал к нему непонятный ужас.
И вот однажды, ранним утром, когда все конюхи спали, этот
человек тихонько, без малейшего шума, на цьmочках вошел к Изум­
руду, сам засыпал ему овес в ясли и ушел. Изумруд немного уди­
вился этому, но покорно стал есть. Овес бьш сладок, слегка горь­
коват и едок на вкус. «Странно, - подумал Изумруд, - я никогда
не пробовал такого овса» .
И вдруг он почувствовал легкую резь в животе . Она пришла,
потом прекратилась и опять пришла сильнее прежнего и увеличи­
валась с каждой минутой. Наконец боль стала нестерпимой. Изум­
руд глухо застонал. Огненные колеса завертелись перед его глаза­
ми, от внезапной слабости все его тело стало мокрым и дряблым,
ноги задрожали, подогнулись, и жеребец грохнулся на пол. Он еще
пробовал подняться, но мог встать только на одни передние ноги и
опять валился на бок. Гудящий вихрь закружился у него в голове;
проплыл англичанин, скаля по-лошадиному длинные зубы, Оне­
гин пробежал мимо, выпятя свой верблюжий кадык и громко ржа .
86

На пр огулке.
Гравюр а конца XIX века.

Рассказы
Какая-то сила несла Изумруда беспощадно и стремительно глубо­
ко вниз, в темную и холодную яму. Он уже не мог шевелиться .
Судороги вдруг свели его ноги и шею и выгнули спину. Вся кожа
на лошади задрожала мелко и быстро и покрьшась остро пахнув­
шей пеной.
Желтый движущийся свет фонаря на миг резнул ему глаза и
потух вместе с угасшим зрением . Ухо его еще уловило грубый че­
ловеческий окрик, но он уже не почувствовал, как его толкнули в
бок каблуком . Потом все исчезло - навсегда.
<1907>
С УЛИЦЫ
1
Да, совершенно верно . Это вы совершенно правильно опреде­
лили, господин" . извините, не имею высокой чести знать ваше имя,
отчество" .
Главная причина, отчего я погиб и теперь, так низко
пресмыкаюсь, - это слабость моего характера. Так и присяжный
поверенный объяснял на суде, когда меня судили . «Перед вами,
господа присяжные заседатели, яркий пример физического и нрав­
ственного вырождения на почве наследственного алкоголизма, пло­
хого питания, истощения и дурных болезней» . Перед этим меня трое
профессоров осматривали, и они то же самое сказали в один голос.
Я тогда же эти слова занес себе в записную книжку. Потому что ,
должен признаться: я хоть и потерял облик и подобие интеллиген­
тного человека, но люблю людей с образованием и уважаю науку.
Поглядев на меня, вы ведь, конечно, не скажете, что сей самый,
сидящий перед вами субъект тоже в свое время стоял на хорошей
дороге и мог сделать себе имя и карьеру. Но это поистине так . Вы­
ражусь символически . Тут есть на Пересыпи один трактирчик, под
названием «Ягодка», с правом крепких напитков, самый - изви­
ните - вертеп . И в этом трактире висят за буфетом две картины,
вроде как бы указание или напоминание, если кто еще в трезвом
виде . На одной изображен некий оборванный мужчина, скажем,
вроде меня; спит в грязи под забором, и тут же рядом хрюкает сви­
нья. И подписано : «Мог бы быть человек» с восклицательным зна­
ком . А на другой картине написано: «Покупал за наличные, - поку-
87

А. И.Куприн
пал в кредит», и нарисованы два индивидуума. Один худой, обдер­
ганный, штаны снизу собачки обкусали, схватил себя за голову, и
глаза у него наружу вьшезли - это который в кредит. А другой
сидит к нему задом, этакий , знаете, толстый буржуй с бакенбарда­
ми, развалился с сигарой и смеется , а перед ним касса, и вся набита
золотыми столбиками . Картины эти - лубочные, дешевка , и я сам
по торговой части никогда не занимался , но внимания заслужива­
ют. Потому что это вроде намека на мою собственную жизнь . Ха­
ха! Буфетчиком там Вукол Наумыч. Жестокий старик . Я ему раз
го ворю: «Ты бы, Вукол Наумов, заказал бы еще и третью картину
нарисовать . Как будто бы этот общипанный схватил этого самого
банкира одной рукой за манишку, а другой рукой нырнул в несго­
раемую кассу. А внизу подпись: «И что из этого вышло». Но ко­
нечно, буфетчик шуток не понимает. Я ему сказал просто для алле­
гории, а он хотел городового кричать. Что как будто бы я его са­
мого угрожал таким способом. Известно - хам .
Про третью картину, то есть это про мою фантазию, я вам, ми­
лостивый мой государь , не напрасно сделал пример. Потому что я
сам однажды попробовал такой практикой заняться, и через это
вычеркнут из списка жизни. Слава еще Богу, что коронный суд, с
участием присяжных заседателей, признал меня в состоянии невме­
няемости и отпустил на свободу. А то пришлось бы мне идти добы­
вать «медь и злато» в местах столь отдаленных.
Если уж к этому подошло, то, позвольте, я лучше все по поряд­
ку. Вы меня извините, господин, но по вашей внешности и по раз­
говору я всего скорее заключу, что вы, должно быть , сотрудник .
Ну, что ж , может быть, моя автобиография пригодится вам для
воскресного фельетона или для популярно-научной статьи. Я с удо­
вольствием . Например, озаглавьте: «К вопросу о том, как некото­
рые личности бестолково устраивают свою жизнь». Или, еще луч­
ше - просто : «Исповедь преступного типа» . Можно, кстати , вас
разорить еще на парочку? Только уж позвольте спросить обыкно­
венного , за восемь копеек. Оно по крайности без глицерину. Эй,
пест! чижик! .. Пару пива. Чего ты смотришь , дурак, как козел на
новые ворота? Это барин угощают. Не видишь , кому служишь ,
болван?
Не доверяет, холуй. Правда, я здесь как-то однажды большой
тарарам наделал. Ну, кроме того , и экипировка моя . Знаете, как в
«Гранд-отеле» одна шансонетка поет:
88

Рассказы
Арри-ги-налиный мой костюм ,
Блестящий мо-ой наряд,
Тара-тара, тири-тири...
Слушаю-с, господин буфетчик. Виноват, сам знаю, в таком ме­
сте и вдруг - куплеты. Не буду больше, молчу . Да. Так вот. Вы
меня извините, пожалуйста, господин . Если по-настоящему рассуж­
дать, то я с вами и в одной комнате быть недостоин. Кто вы - и
кто я! Но вы чувствуете сострадание к человеку, убитому судьбой,
и даже не побрезговали посадить с собой рядом. Позвольте, я вам
за это ручку поцелую. Ну, ну, ну, не буду... Не сердитесь, извините.
Да. Так вот. Давеча я вам назвался бывшим студентом, но это
все неправда. Просто увидел, что вы - чеnовек интеллигентный, и
думаю : он всего скорее клюнет на студента. И стрельнул. Но вы
обошлись со мной по-благородному, и потому я с вами буду совер­
шенно откровенно ... Бьш я в университете только один раз в жизни,
и то на археологическом съезде, когда служил репортером в газете.
Бьш, не утаю, сильно намочившись, и что там такое бормотали, ни­
чего не понял. О каких-то каменных бабах какого-то периода...
Однако позвольте вам заметить, я все-таки не без образования.
Помилуйте, до сих пор помню: Алкивиад бьш богат и знатен, при­
рода щедро наделила его умственными способностями ... и там еще
про собаку, как он ей отрубил хвост... исключения на is и все такое
прочее...
Отец мой бьш обойщик и драпировщик, имел собственную мас­
терскую в Кудрине, в Москве. А мать я плохо помню. Помню только,
что бьша она женщина толстая и с одним глазом, а другим все как
будто подмигивала кому-то . Помню еще, но это уж точно во сне, как
ее при мне обнимал наш старший мастер Шикунов и говорил: «Ниче­
го. Андрюшка маленький, он ничего не понимает, вот мы ему копей­
ку дадим...» Пили они, должно быть, шибко, мой папаша с мамашей, -
всегда от них вином пахло , - и лупили меня чем попало, как гово­
рится : палкой, скалкой, трепалкой. Воспитанием моим неглижирова­
ли*, и рос я, как сорная трава, на улице и на дворе. Настоящим же
моим воспитателем бьш наш мальчик-подмастерье; его звали Юшка.
Должен я вам сказать, видал я в моей жизни множество самых
разных фигур . Достаточно того одного, что сидел в тюрьме. Но
вот, ей-богу, такого безобразника и бесстыдника, как он, я ни разу
* пренебрегали (от фр аиц. negliger) .
89

А. И. Куприн
не встречал . Чему он нас, мальчишек учил , что заставлял нас де­
лать там, за каретн ым сараем, между дровами, я вам даже не смею
сказать - совестн о . Ей-богу. А ведь бьш о н сам почти ребенок...
Это еще пустяки, что курили, пили водку, играли в орлянку и в
карты - нал ево, направо - и что я таскал у отца потихоньку день­
ги. Отец и сам по праздникам, когда у нас бывали гости, забавлял­
ся тем , что накачивал меня допьяна и заставлял плясать... С Юш­
кой хуже бывало. Одиннадцати лет узнал я женщину; это было
опять-таки на задворках, под руководительством того же самого
Юшки. Удивительн о, право ! Этот человек совсем исчез с моего го­
ризонта, и я не знаю, где он: на каторге или его убили где-нибудь,
как собаку... Но никто никогда не имел на меня такого адского вли­
яния. Боялся я его до чрезвычайности. Поверите ли: даже теперь
иногда вижу его во сне, будто он меня дубасит, и от страха просы­
паюсь ... За ваше здоровье! А вы сами? Нет? Ну, как изволите. Хо­
рошо! Холодное.
Однако я тем временем подрос. Не знаю уж, какой чудотворец
пропихнул меня в гимназию, в приготовительный класс. Думаю,
что не обошлось здесь без барашка в бумажке, - сунули, должно
быть , кому следует. Вот тут-то и началось хождение моей грешной
души по мытарствам . В три года я, кажется, во всех учебных заве­
дениях перебывал, в классических и реальных. Где учителю жева­
ной бумаги в карман насовал, где попался пьяным на улице. В од­
ном месте у товарища украл коллекцию перышек ... е цетера, е це­
тера*, в том же роде.
Приду, бывало , домой - отец сразу по глазам видит. «Вышиб­
ли?» Я молчу. «Ах ты с... сы н! Вот погоди, отдам я тебя в сапожни­
ки, тогда взвоешь. Ступай принеси веревку».
Наконец больше поступать стало некуда . Осталась всего толь­
ко одна частн ая гимназия Хацимовского . Может быть, слышали?
Зам-меч-чательнейшее бьшо, доложу вам, учреждение, одним сло ­
вом - замок чудес и волшебств. Какой-нибудь купеческий обол­
тус до пятн адцати лет голубей гонял, папу-маму без ошибки напи­
сать не может, а, глядишь, от Хацимовского лет через пять вышел с
аттестатом зрелости. Это правда: сидели там в последних классах
очень зрелые мужики, годов по двадцати пяти, - бородатые, по­
чтенные люди. Про одного такого эфиопа рассказывали, что он в
* и так далее и так далее (фр аиц. et caetera) .
90

Рассказы
гимназию вместе с сыном ходил. Сын в приготовительный, а он в
седьмой. И обоим им дома делали на завтрак бутерброды.
Помещали туда больше купеческих сыновей и дворянчиков -
все исключительно тех, которых отовсюду уже вышвырнули. Деньги
брали за учение солидные. И бьшо это заведение вроде зверинца:
архаровцы, скандалисты, обломы; все как на подбор - самые раз­
вращенные мальчишки. На учителях верхом ездили. Ну, уж и учи­
теля у нас бьши! Та-акие гуси! ..
У Хацимовского я окончательный лоск получил. Но и оттуда
меня в скором времени - фить ! За что? Да за разное. Длинная ис­
тория. Началось это с того, что отобрал у меня надзиратель аль­
бом этаких, знаете, карточек со стихотворными пояснениями моей
собственной музы, ну и так далее... Что вспоминать! Пассон* , как
говорят французы.
Пришел я домой. Отец опять бьшо за веревку, но увидел, что я
сильнее его стал, и осекся, - сто п! Рассердился очень .
-
Одна, - говорит, - тебе дорога осталась, орясина ты непу­
тевая . Ступай в солдаты!
Поступил я вольноопределяющимся. Четыре года подряд дер­
жал экзамен в юнкерское училище, никак не мог одолеть бездны
премудрости. Наконец надоела, должно быть, моя физиономия эк­
заменаторам, - пропустили.
Да из училища в полк обратно отчисляли три раза за всякие
художества. Из училища бьш выпущен подпрапорщиком, протру­
бил в этом кислом звании два года и бьш произведен в офицеры.
11
Ну, о том, чт6 я в офицерских чинах выкомаривал, не буду рас­
пространяться. Подробности письмом. Скажу коротко: пил, буянил,
писал векселя, танцевал кадриль в публичных домах, бил жидов, си­
дел на гауптвахте. Но одно скажу: вот вам честное мое благородное
слово - в картах всегда бывал корректен. А выкинули меня все-таки
из-за карт. Впрочем, настоящая-то причина была, пожалуй, и поху­
же. Эх, не следовало бы. Ну, да все едино - расскажу.
Бьша у меня в полку любовница, жена одного офицера. Знаете:
глушь, скверный южный городишко, тоска, грязь - только и бьшо
* Переменим тему (от фр аиц. passons).
91

А. И. Куприн
у нас у всех развлечения: служба - солдат по мордасам щелкать,
да водка, да еще карты, да еще эти самые романы . И так мы усерд­
но романсовали, что все, как есть , приходились родственниками
друг другу. И никто в этом не видел ничего особенного . Так все и
знали: такой-то живет с такою-то , а ее мужа застали с такой-то , а с
ней живет поручик Иванов, а раньше поручик Иванов жил ... сло­
вом - маседуан.
Звали ее Марьей Николаевной. Бьша она тоненькая, хрупкая,
лицо, как у печального ангела, - худенькое, нежненькое, ротик
маленький, розовый, блондинка, глаза большущие, светлые, голу­
бые. Образованная. Кончила институт с медалью, играла наизусть
господина Шопена, хорошей дворянской фамилии бьша и со сред­
ствами. Много у нас вокруг нее народу вертелось, как тетеревей на
току, но - никому ничего . А я, знаете, подошел и взял ее наглос­
тью, да еще так нечаянно вышло это , что я и сам не ожидал. Двое
детей у нее бьшо, две девочки.
Делал я на пасху визиты . Собственно говоря, визиты - это
просто бьш предлог для сугубого пьянства. Наймешь на целый день
фаэтон и жаришь из одного дома в другой. Приедешь куда-нибудь,
а там целый стол выпивки и закуски: барашки эти самые из сливоч­
ного масла, мазурки, бабы с розанами, ветчина в бумажных завит­
ках, терновки, зубровки, сливовица. Трах, трах, рюмок пять-шесть
хлопнул, наврал-наврал и поехал к следующим знакомым . «Ах, что
вы, мы ни с кем не целуемся!» - «Нет, па-азвольте-с, какие же вы,
барышни, после этого христианки? Не-ет. Даже и в Священном
писании поется: другдруга обымем, рцем»... и так далее. Програм­
ма известная.
Приехал я к Марье Николаевне уже под вечер. Сижу - и ниче­
го не соображаю, чт6 ем, чт6 пью, что болтаю. Муж ее, подполков­
ник, рядом храпит в спальне, тоже с визитов вернулся. Время такое
серенькое бьшо, не то день , не то вечер, на дворе дождик, скука,
часы стучат, разговор не клеится. Тоска на меня нашла. Стал я
Марье Николаевне про свое детство рассказывать, про Юшку, про
отца, про веревку, про то, как меня из гимназии гоняли. И запла­
кал. И ведь как человек бывает подл, послушайте. Сам плачу, смор­
каюсь , слезы у меня и из глаз и из носу текут, трясусь весь, расска­
зываю красивой образованной даме самые грязные ужасы -уж,
кажется, всю душу вывернул наизнанку! А ведь нет, - себя-то я
все-таки в привлекательном виде выставил: что , мол, никем я не
понятая, этакая возвышенная хреновина, вроде, что ли, Евгения
92

Рассказы
Онегина; тяжелое детств о, ожесточенная душа, ласки никогда не
видел - чего я тут только не намотал. Гляжу, а она тоже rшачет.
Склонила, знаете, гол ову набок, руки на коленях сложила, глаза
огромные стали, светлые, а слезы по щекам бегут быстро, быстро,
быстро. Тут и подхватило меня. Слышу я, что муж рядом храпит,
кинулся к ней и точно первый любовник в театре: «0! неужели ты
можешь rшакать? О ко-ом? Обо мне? О, эти святые слезы! Чем я
искуплю их?» И уже мну ее руками. Не сопротивлялась она, ни од­
ного слова не сказала - отдалась мне, как овечка. И лицо у нее все
мокрое от слез бьшо.
Узнал я тогда, что это за штука - власть над человеком. Сде­
лалась Марья Николаевна с того вечера моей рабой. В буквальном
смысле. Что хотел - то с ней и делал. И она мне потом часто сама
говорила: <<да, я знаю, что ты негодяй; ты - грязный человек, ты
развратник, ты, кроме того, еще маленький-маленький, подлень­
кий человечишка, ты алкоголик, ты изменяешь мне с самыми низ­
кими тварями; ты всякой мало-мальски себя уважающей женщине
должен быть омерзителен и физически и нравственно ... и все-таки
я люблю тебя. Я твоя раба, твоя собственность, твоя вещь. Если ты
убьешь кого-нибудь, ограбишь, изнасилуешь ребенка, - от тебя
ведь всего можно ожидать, - я все-таки не перестану тебя любить
всю мою жизнь. Ты - моя болезнь».
Подобные акафисть1 она мне нередко читала, а также писала в
письмах, и я эти сл ова запомнил хорошо ... И отчего это , скажите
мне, - вот вы человек, видимо , образованный и начитанный, -
отчего это так часто умные, милые, прекрасные женщины любят
различных прохвостов? От противоположности, может быть? Ведь
сколько, сколько я таких случаев видел в своей жизни. Вы думаете,
она бьша какая-нибудь особенно страстная, Марья Николаевна?
О, ничуть. Уступала всегда только моим настояниям, а то относи­
лась ко мне, как мать . Не так, как моя родная мамашенька, кото­
рая меня произвела на свет, а по-настоящему: кротко, терпеливо,
нежно, заботливо...
Да. Я говорил сейчас про власть, и, можете себе представить,
стала мне Марья Николаевна до того противна, что и сказать нельзя.
Измывался я над ней зверским образом: гнал ее от себя, когда при­
ходила; назначал свидания и раз по пяти не являлся; письма ее -
милые, ласковые, добрые письма - на диване, на полу у меня по
неделям валялись нераспечатанными. Деньги я тянул у нее посто­
янно, на кутеж, на игру, а то и на женщин брал. И знаете, чт6 я вам
93

А. И. Куприн
скажу? Философская мысль. Никакое зло на сем свете не пропада­
ет. Если ты еще мальчишкой у жука крьшья оторвал, то и это тебе
зачтется и приложится. Господь Бог нам всем, у себя наверху, двой­
ную итальянскую бухгалтерию ведет: приход и расход - все у него
разнесено по графам. Впрочем, по Дарвину, Бога нет. Ну, тогда -
судьба, это все равно. И я твердо уверен, что если меня впослед­
ствии, ух, как здорово по затылку стукало, то это за нее, за Ма­
рью Николаевну. Оборвал я ей крьшышки, погубил ее, затоптал,
загрязнил ее душу, и все это делал без пощады, и ее самое ненави­
дел до дрожи, до бешенства!..
Раз собралась у меня холостая компания. Пили, играли, пели,
потом опять пили и опять играли. Я профершпилился дотла. По­
сылал дважды денщика к Марье Николаевне за подкреплением и
опять прогорал. Помню, во второй раз она мне прислала записку:
«Дорогой мой, постарайтесь воздержаться от таких поступков, в
которых завтра будете сами раскаиваться. И чт6 бы ни случилось,
помните, что у вас есть друг, который все для вас готов сдел ать». Я
это письмо в сенях, когда принимал от денщика деньги, разорвал
на мелкие кусочки и швырнул на пол.
Поручик Парфененко забрал вседеньги, какие у нас у всех бьши
в сложности, и вдруг заболел животом и убежал домой, потому что
не хотел на мелок играть. А мы опять пить . Шли уже вторые сутки,
без просыпу. Вот мы разговорились о наших дамах . У той ноги
длинные, это хорошо, но зато худые очень : в платье красиво, а раз­
денешь - швах. У этой родинка на пояснице. У другой словечки
есть такие особенные, излюбленные, в тайные минуточки-то. Тре­
тья вот так-то целуется. Одним сл овом, всех разобрали до после­
дней жилочки. Что нам стесняться в родном отечестве? Вал-ляй!
Стали про мою спрашивать. А я в пьяном задоре и ляпни: да
хотите, только свистну, и она, как собачка, сюда прибежит и все
вам сама покажет? Усомнились. Я сейчас же, моментально, с ден­
щиком записку: «Так и так, дорогая Мари, приходите немедленно,
иначе никогда меня больше не увидите. И чтобы вы не думали, что
это шутка или праздная угроза, то, как тольк� приедет ваш муж, в
тот же день все ему открою» ... и сл ово «все» три раза подчеркнул.
Что вы думаете? Прибежала. Бледная, запыхалась, еле на ногах
держится. Вошла и стала в дверях , оперлась о косяк, губы синие,
как у трупа, зубы стучат. «Здравствуйте, Андрей Михайлович! Шла
мимо, вижу, свет, думаю, не у вас ли муж? Боялась, как бы вы его в
карты не засадили. Вы ведь такой совратитель» . Словом, невесть
94

Рассказы
что бормочет, точно в бреду; ведь всему полку известно, что муж ее
поехал в округ принимать боевые патроны ! Говорит и сама стара­
ется улыбаться, а глаза - огромные, синие - глядят на меня с ужа­
сом. Ух , ненависть меня взяла на нее. «Раздевайся» , - говорю.
Сняла она тальму - руки так и ходят, точно у пьяницы. Поняла
ведь она, поняла с первой же секунды, чего я от нее хочу. Сняла
тальму. А я кричу: «Дальше раздевайся, снимай лиф, юбку долой!»
Она и не моргнула даже, глаз от меня отвести не могла. Взялась за
верхнюю пуговицу - расстегнула, стала вторую нащупывать, да
сразу-то не найдет, пальцы прыгают. И ни сл ова, ни звука. Ну, тут
товарищи вступились, Были они все пьяные, озверелые, красные,
опухшие, но их эта пантомима уязвила. До того уязвила, что, когда
она ушла, - мы глядим, - подпоручик Баканов в обмороке лежит.
Бьш он совсем зеленый мальчик, застенчивый, вежливый такой,
приличненький, хоть и пил крепко. Обещались они - и ей и мне -
все сохранить в тайне, но где же удержаться. Сделалась история
известна всему полку, и чаша моих злодеяний, выражаясь высоким
штилем, переполнилась. Стали все на меня глядеть этаким басом,
вижу - руку избегают подавать, а кто и подаст, так глазами шны­
рит по бокам, точно виноватый . Открыто не решались мне ничего
сказать, потому что жалели Марью Николаевну. Как-то сразу тог­
да догадались, что здесь не романец, не пустая связишка от скуки,
а что-то нелепое, огромное, больное - какая-то не то психология,
не то психиатрия. И мужа ее жалели. Бьш он заслуженный шипкин­
ский подполковник и пребывал и, кажется, до сих пор пребывает в
сладком неведении.
И все ждали случая.
Как-то играли в собрании в ландскнехт. Игра - официально
недозволенная в офицерском клубе, но на это смотрели - вот так!
Подошел и я. Везло мне зверски в этот вечер, просто до глупости
везло, но сердце у меня бьшо какое-то тревожное, невеселое. И еще
вот что странно: встретился я в передней с подпоручиком Бакано­
вым, не поздоровались мы даже с ним, а только так, мельком взгля­
нули друг на друга, но отчего-то сделалось мне вдруг как-то груст­
но и противно .
Обошел круг раз семь или восемь, наступила опять моя очередь
держать банк. Положил я, как теперь помню, направо двойку бу­
бен, налево короля пик и выметываю середину, раз, два, три, пять,
девять, вижу - заметалась карта, и про себя твержу: «Заметалась -
в пользу банкомета» - известное игрецкое суеверие. Наконец -
95

А. И.Куприн
хлоп! - выбрасываю двойку. Моя! Но - ведь какая судьба! - об­
мишулился: выпало сразу две карты. И вдруг слышу сзади: «Вы,
подпоручик, кроме того, что негодяй, еще и шулер!» Я обернулся,
а Баканов как швырнет мне целой колодой в лицо. И кто-то еще
рядом по щеке ударил, и еще, и еще, - со всех сторон! Я кричу:
«Господа, позвольте же! Что такое? Это недоразуме�ие!» А мне
кричат: «Вон из собрания! Выгнать его! Выбросить в окно! Шулер!
Завтра же вон из полка!»
Вы понимаете: они не хотели Марью Николаевну скандалить
перед всем обществом, и вот и придрались к случаю. Через два дня
суд общества офицеров предложил мне подать прошение об уволь­
нении в запас. Так и выкинули из полка, точно шелудивую собачон­
ку... И поделом. Что ж... я справедлив: сам знаю, что заслужил. Ну...
да, ничего... пассон! Еще пива? Благодарю, я не откажусь. Вузет тре
земабль* . Только мне как-то неловко все одному да одному ...
111
Чем я бьш потом? Вы спросите лучше, чем я не бьш. Та-акая
пошла со мной кувырколегия! Бьш я десятником при устройстве
канализации, бьш кочегаром в Азовском пароходстве, чертежни­
ком, коммивояжером, учеником у зубного врача, таскал кули на
пристани, вот в этом самом городе наборщиком служил в типо­
литографии. Между прочим, в то время, когда бьш наборщиком,
женился. По-дурацки это как-то произошло. Да все равно через
полтора года я ушел и жену бросил с мальчишкой. Занятный бьш у
нас ребятенок - ах , какая прелесть! Да я и вообще-то детей до бе­
зумия люблю! - детей и животных. И не бьшо у нас при прощании
ничего : ни ссоры, ни драки, ни измены. А просто меня в одно пре­
красное майское утро потянуло в бега. Бьша, кроме того, у меня
еще и другая мысль , что без меня еще жена как-нибудь устроится, а
со мной все равно ей надо пропадать. И потому, «не говоря ни с
кем ни сл ова, плащом прикрывши пол-лица», сунул я паспорт в
боковой карман и фур-фур в другой город.
Бьш я потом певчим, служил в оперетке в хоре; послужил также
и в драматической труппе, амплуа мое бьшо - простак и второй
комик с пением. Послушником прожил в монастыре около года.
Господи, всего и не упомнишь!
* Вы очень любезны (от фр аиц. vuos etes tres aimaЬle).
96

Рассказы
Из монастыря меня ловко турнули - в один момент! Бьm я при­
ставлен служкой в монастырскую гостиницу. Ничего , весело жи­
лось . Из кружечного сбора причиталось десять целковых в месяц,
на всем готовом, да еще кое-какие доходишки бьmи посторонние.
Вьmивали мы изрядно, и насчет прочего ". Вообще - занятно. Лу­
кавый-то, он всегда около святьхх мест бродит. " Искушение! Летом
к нам, к престолу, до тысячи баб стекалось, крестьянки больше, ме­
щаночки, купчихи, мелкие помещицы, - всякие: и молодые и ста­
рые. Поразительно: нет для женщины больше сладости, как грешить
и каяться, каяться и грешить. А уж тем паче когда кругом этакая
молитвенная обстановка, благолепие всякое, смирение, воздьххание,
умиление... А попросили меня из святого места вот почему.
Висели у нас по стенам в гостинице этакие печатные листы: не
молитвы, а так... стихотворное упражнение некоего отца Павсика­
кия. Озаглавлено бьmо так: «Духовная борьба против невидимого
врага» . Я и теперь помню кусочками: «Брате, затворяй с молитвою
дверь , дабы не ворвался душевредный зверь... Разинет он греха ог­
непьmающую пасть, а ты не медли кресты и поклоны класть ". Тщит­
ся он ужалить тебя лености хвостом, а ты отгоняй его сокрушеньем
и постом" . Против его любострастья батарей - траншею воздер­
жанья возводи скорей". Будет он пускать в тебя зависти картечь,
но щитом тебе да послужит спасительная речь".» И так далее, с
гранатами и с бомбами, с патронами и пулями ". А я как-то с одним
гостиничным монашком, Прохором, урезал муху да взял каранда­
шом кое-где сверху строк и написал свои собственные рифмочки,
вроде тех, извините, которые в известных уединенных местах пи­
шутся на стенках. И совсем забьm об этом обстоятельстве.
А тут вдруг назначили к нам нового преосвященного. Приехал
владыка в монастырь, все осмотрел, все благословил, остался очень
доволен порядком. Наконец шествует в гостиницу, видный такой
пастырь , осанисть1й, бородатый - не архиерей, а конфета! За ним
отец игумен, отец казначей, отец эконом, иеромонахи, вся собор­
ная братия. И мы, гостиничные служки, жмемся вдоль стен и, аки
некие безгласные тени, благоговейно трепещем.
Владыка вдруг спрашивает: «А это у вас чт6 такое на стенах?» -
«А это , - говорит эконом, - у нас развешано для поучения тем­
ного народа". как бы в стихотворной форме» . Подошел преосвя­
щенный, поглядел с минутку, потом повернулся к братии, весь крас­
ный от гнева. «Чей же грязный карандаш написал эти гнусности?»
Обвел нас всех очами. Прозорливый бьm архипастырь: увидел, что
97

А. И.Куприн
на Прохоре лица нет, и тотчас в него перстом. «Ты!» Прохор ­
бац в ноги! «Прости, преосвященный владыка, бьш лишь свидете­
лем сего и, по слабости, не остановил. Писал послушник Андрей».
Тогда владыка ко мне. «Если, говорит, в яблоке завелся червь, то
вырезают сердцевину и отметают, дабы не погиб весь плод. Завтра
же убрать этого писателя из монастыря. Пусть упражняет свое
скверное воображение в уличных газетках».
И - что вы думаете - истинный провидец оказался владыка!
Не прошло и трех месяцев, как, по воле судьбы, я действительно
примазался к одной газетке - сначала корректором, а потом ре­
портером.
Воздух там бьш легкий и веселый, ни грамоты, ни таланта не
требовалось, дела делались больше по кабачкам, по кофейням, на­
род кругом тебя всё - аховый, тертый. Любо! Но и тут я сорвался.
Такая моя участь.
Пропитывались мы все, по малости, разными вспомогательны­
ми путями. Например, в загородных садах, в кафешантанах около
буфета. Упомянешь в десяти строках, что вот, мол, вчера мы виде­
ли вновь ангажированную неутомимым хозяином «Гвадалквиви­
ра» мексиканскую этуаль* Пузу-Лаперузу, являющуюся несравнен­
ной исполнительницей... ну и ... кредит. Фельетонисты рекламиро­
вали, как будто мимоходом, гастрономические магазины, романи­
сты водили своих героев в известные рестораны и так далее. Кор­
мились мы также вокруг мировых судей. Привлекают булочника
за то, что у него мастера спят на кадках, трактирщика тянут за грязь,
бакалейщика - за сахарин, но больше всего булочников и конди­
теров. А я сижу в камере на видном месте и нет-нет черкну что­
нибудь в записную книжку. Ну, кому же лестно попасть в газетную
хронику? А глазом-то я все-таки кошу вбок: вижу - мой булочник
не уходит, хоть его дело давно и кончилось, и все на меня с беспо­
койством поглядывает. Выжду я минут с десяток и совершенно не­
глиже, как будто у себя дома, выхожу из камеры. Он за мной. На
улице этаким сдобным голоском спрашивает: «А позвольте узнать,
вы не репортер?» Я на него барбосом: «Репортер. А вам что?» -
«Да так-с ... хе-хе-хе-с! .. Вот и мое тоже сейчас дельце разбиралось,
может быть, слышали?» - «Слыхал». - «И записали?» - «Запи­
сал-с». - «Эх, дела-то какие! А ведь совершенно понапрасну меня
* звезду (от фр аиц. etoile) .
98

Рассказы
запротоколили ... У нас, видите ли, околоточный... Да, позвольте,
что же мы на улице стоим? Не угодно ли вам зайти со мной на ми­
нуточку... Здесь рядом есть ресторанчик ... я бы вам все по поряд­
ку... Знаете, и время теперь такое, что на рюмку позывает. А тут
замечательно готовят фляки по-польски . Право, не завернем ли?»
Я моментально на себя строгость напускаю. <<да, пож-жалуй, я бы
и сам, собственно говоря, не прочь, но только вперед уговор: пла­
тить пополам. У нас в редакции насчет разных угощений ни-ни !»
Ну, конечно, уходишь из кабачка и сыт, и пьян, и четвертной билет
в кармане.
Но повторяю, сорвался; сорвался потому, что кус не по себе
заглотил. Бьш у нас в газете некий фрукт, вел он городскую хрони­
ку и писал воскресный фельетон. Прямо вам скажу - лев был, а не
человек! Посудите сами, много ли на думе наколотишь да на двух
тысячах строк фельетона? Ну, скажем, двести, триста рублей. А он
лихача помесячно держал, обедал в «Бельвю» и у Бьянки, имел со­
держанку-француженку, одевался - как царь Соломон во всей сла­
ве своей. Пил одно шампанское - так прямо к супу ему и подава­
ли флакон. Словом, рвач бьш .
Вот он однажды в редакции отзывает меня в угол. Таинствен­
но. «Слушайте, говорит, есть дело. Можно обоим заработать ты­
сячу. Хотите?» - «Ну, как не хотеть !» - «Хорошо, так вот вам
готовые цифры. Поедете к Дехтяренке. Знаете?» - «Знаю». - «Че­
,рез две недели он объявит себя несостоятельным, но теперь для него
страшно важно, чтобы никто не знал , в каком у него состоянии
дело. А мне но некоторым причинам самому неловко . Понимае­
те?» И дал мне самую подробную инструкцию .
Приехал я к Дехтяренке. «Принимают?» - «Принимают» . -
«Передайте карточку». А на карточке у меня: сотрудник такой-то
газеты, корреспондент такого-то столичного листка, ли-те-ра-тор
и сверху еще, на страх врагам, дворянская корона! Выходит. «Имею
честь с господином Дехтяренко?» - «Эге ж, я самый, що треба?» -
«А вот, видите ли, собираюсь я написать целый ряд популярно­
экономических статей по вопросам южной промышленности. Ко­
нечно, одно из самых крупных мест будет отведено вашей фирме,
широкий район которой...», сл овом - воз комплиментов. Он ни­
чего , слушает, молчит, здоровенный этакий хохлище, сивый, уса­
тый, глазки маленькие, жуликоватые. «Все это так, говорит, а только
какое же мое тут дело?» - «А вот, говорю, собрал я кое-какие циф­
ровые данные, вот в этой самой книжечке, и приехал для верности,
99

А. И. Куприн
на всякий случай: может быть, вы, достоуважаемый Тарас Кири­
лыч, что-нибудь до-ба-вите?» Засмеялся хохол, взял книжечку, ушел.
Через минуту появляется. «Нет, говорит, тут ловко состряпано. Кое­
что я, впрочем, до-ба-вил... Но печатать вы все-таки подождите
трошки. Может быть, я через неделю вам другие цифры сообщу.
До свидания».
Вышел я на подъезд, поглядел, - пять радужных. Мало. Тут,
знаете, этот самый монастъ1рский душевредный зверь и выстрелил
в меня бомбой жадности. Приехал в редакцию - маг и волшебник
меня ждет. «Ну, что?» - <<да ровно ничего, говорю, выслушал меня,
посмотрел в книжку и вернул обратно: «Это, говорит, меня не ка­
сается». - «Слушайте, крокодил, вы не врете?» - «Ей-богу, как
честный человек! .. » - «Ага, говорит, когда так... хорошо же. Я ему
пропишу ижицу» . На другой день закатил статьищу. Да ведь как
ловко, шельма, сделал-то, ни фамилии не назвал, ни имени, а каж­
дому младенцу. ясно, что Дехтяренко в трубу летит. Ну, тут плохая
штука вышла. Дехтяренко, как прочитал номер, взъерепенился и
сейчас же к губернатору; губернатор редактора к себе вызвал, и в
тот же вечер меня, раба Божьего , из редакции -киш на улицу, к
чертовой матери.
IV
Два года после этого я существ овал, но чем? - ей-богу, до сих
пор не знаю . Не платил за квартиру, -это само собой, -должал
по кабачкам, бегал в ломбарды. А главное, жил займами . Знако­
мь�х пропасть бьшо в городе, еще по газетному делу. Тут я глубоко
постиг изречение: острить и занимать деньги надо внезапно. Встре­
тишься с кем-нибудь на бульваре, поговоришь-поговоришь , а по­
том вдруг с этаким небрежным видом: «Ах, кстати, нет ли у вас до
завтрашнего дня рубля или двух?» Рубль - такие деньги, что ведь
совестно не одолжить. И так, ничего не делая, умудрялся я не толь­
ко не умереть с голоду, но еще каждый день к вечеру бывал в лег­
ком подпитии.
Изредка перепадала кое-какая работишка. Один профессор как­
то пожалел меня, поручил мне привести в порядок его библиотеку
и составить каталог. Славный бьш старикан, весь серебряный, кра­
сивый такой и доброты неописуемой. Месяцев семь я у него устра­
ивал библиотеку, а как вздумал он однажды ее проверить, - так и
ахнул, бедняга. Заплакал даже. «Хоть скажите мне, говорит, ради
100

Рассказы
Бога, кому продавали? Я втрое, вчетверо дороже отдам, это ведь
все редкости, единственные экземпляры!» Жалко мне его стало
ужасно, сам я прослезился, только где же упомнить? Продавал все
больше на толкучке из рук в руки . А то на вес.
Женщины меня тоже поддерживали. И вот судьба моя какая
проклятая: все мне попадались бабы самые душевные, самые крот­
кие - даже между кухарками, торговками, номерантками, даже
между обыкновенными панельными девицами . Почему уж это так
выходило - черт их знает! Я не знаю ...
Но все-таки жить приходилось со всячинкой. Узнал я ход в ноч­
лежки . Раз ночевал я во Флоровском монастыре (вообще мне при­
шлось довольно-таки много потереться около разных богоспасае­
мь�х мест) . Это хоть и женский монастырь, но есть там спальные
учреждения для особ того и другого пола, в отдельности . Дворянс­
кое отделение стоит гривенник. Мы эту странноприимицу называ­
ли, по имени монастыря, отель «Флорида», а иначе - гостиница
«Флоренция». Пришел я поздно, сильно дрызнувши. Там, знаете,
этакая длинная стеклянная галерея, и направо все каморки, на че­
тыре человека каждая. Мне показали свободную койку, я и лег.
Рано утром дворник всех будит, по положению. Я не выспался,
голова трещит с похмелья, зол - как сто дьяблов. Смотрю, напро­
тив меня копошится молодой человек, острижен ежиком, бородка
а-ля Анри Катр* , но белье на нем, с позволения сказать, заношено
до последнего градуса. Я гляжу с неудовольствием : что будет даль­
ше? Начинает молодой человек чистить сапоги. Чистил-чистил,
кряхтел-кряхтел, наконец кончил : в сапоm хоть смотрись; потом
принимается так же рачительно чистить пиджачок, жилеточку; по­
том вдруг вынимает из-под матраса панталоны; оказывается, он
на них всю ночь спал. Я спрашиваю: «Это вы что же, юнош3:, для
сохранности? Чтобы не украли?» Он смеется. «Нет, это я для того,
чтобы фасон не терялся, лучше будут сидеть». Я говорю: «Не все
ли равно, как, в нашем с вами положении, сидят панталоны? Бьша
бы только чистая совесть и рюмка водки». А он смеется и спраши­
вает: «Чт6 такое совесть? Ее едят?» Понравился он мне, вижу ­
человек не скучный, предлагаю ему спорхнуть вместе в трактир­
чик. «Я, говорит, вообще-то приемлю и даже очень, но по утрам
боюсь, будет пахнуть, а мне на дело идти». - «Э, пустяки, возьми-
* под Генриха Четвертого (от фршщ. а la Henri Quatre).
101

А. И Куприн
те чаю, пожуйте, и все пройдет>>. Стал он колебаться: «Разве что в
самом деле чаю?» А сам тем временем оделся: манишку бумажную с
гвоздя снял, воротничок чистенький, галстук черный с синими звезда­
ми, - смотрю, ах ты, черт! - прямо член парижского жокей-клуба
из журнала мод, и даже на панталонах спереди складки. Я говорю:
«Вот так превращение!» А он только улыбается: «Нам иначе нельзя».
Слово за сл ово, закатились мы с ним в один кабачок, в другой,
в бильярдную". Наконец вижу - иссякли наши фонды окончатель­
но, и расплатиться нам нечем . Тогда он спрашивает, который час.
«Четыре? Подождите меня с четверть часа». Шапку с дворянским
околышком на голову и в дверь. Повесил я нос на квинту и говорю
самому себе: «Ну, старый дружище, теперь центр тяжести перене­
сен на тебя. Очевидно, дело без участка не обойдется. Ловкий , од­
нако, пассаж устроил юноша» . Но тем не менее жду. Спросил газе­
ту. Проходит четверть часа, и двадцать минут, и полчаса, и боль­
ше". Я уж успел даже все объявления перечитать: сбежал черный
пудель, ищут репетитора". Признаюсь , упал духом. Лакей ходит
мимо меня с самым наглым видом. Подойдет к столу и давай сал­
феткой у меня под носом скатерть обмахивать и посуду без нужды
переставлять. Что делать? Набрал я уж бьшо воздуху, чтобы счет
спросить, как вдруг вбегает мой молодой человек . «Что? Зажда­
лись небось?» - «Н-да-а, признаться".» - «Ну, это пустяки . Чело­
век, сколько следует?» - «Дв а двадцать». - «Дай еще бутылку
красного вина и получи». Бряк - золотой на стол.
Сдружились мы с ним за этот день, а вечером он мне во всем от­
крьшся. «Дело мое, говорит, очень простое, хотя и не такое легкое,
как кажется спервоначалу. Я -стреляю». - «То есть как это стреля­
ете? Просите на бедность?» - «И-нет, не совсем так. Просят на бед­
ность на улице личности небритые, с сизыми носами и в рубище; для
таких двугривенный - богатство Шехеразады . А вы сами посудите,
кто же мне рискнет предложить двугривенный, если у меня формен­
ная фуражка, чистенький костюмчик и вдобавок хорошая дворянская
фамилия? Являюсь я прямо на дом, приказываю о себе доложить, пред­
ставляюсь, как равный, за ручку. «Прошу извинить меня за беспокой­
ство, временно нахожусь в стесненных обстоятельствах, со дня на день
ожидаю получения места ".» и прочее и прочее" . Как у него хватит
духу дать мне меньше рубля? Ни в жизнь не хватит».
Понравилось мне все, что он рассказывал . Попробовал и я на
другой день эту тактику. Страшно бьшо сначала, но ничего , по­
немногу обтерпелся, привык, и стал стрелять почем зря. Если бы не
102

Рассказы
заболел, так бы и не отстал от этой жизни . Оно - и унизительно и
опасно, но занимательно и всегда деньги в кармане - большие,
легкие деньги.
Рассчитываешь всегда на психологию. Являюсь я, например, к
инженеру - сейчас бью на техника по строительной части: высо­
кие сапоги, из кармана торчит деревянный складной аршин; с куп­
цом я - бывший приказчик; с покровителем искусства - актер; с
издателем - литератор; среди офицеров мне, как бывшему офице­
ру, устраивают складчину. Энциклопедия! .. Лавируешь и сколь­
зишь, как змея, каждую минуту начеку, весь внимание: не сорвать­
ся, но переборщить, не впасть в нищенский тон. Все время смот­
ришь ему в глаза, нет, и не в глаза, а в переносицу - так, по край­
ней мере, и сам неловкости не испытываешь, и ему кажется, что это
у тебя такой прямой и честный взгляд бедного труженика, пре­
следуемого судьбой. Гл авное - жди, пока он не сконфузится : за
тебя, или за себя ему станет стыдно , или за свой роскошный ка­
бинет. Самого твердого человека можно в конце концов так за­
стыдить, что он гл азами забегает и начнет рукой в кармане на­
щупывать портмоне. Тут сейчас же нажми педаль, тут уж не бойся
перестараться . Все равно он тебе в душе не верит и гадок ты ему
до последней степени, но уж не дать он не посмеет , не решится .
Здесь - психология .
Правда, бывали обратные случаи. Стрелял я однажды у члена
какого-то не то Славянского , не то Балканского общества в Одес­
се. Нет, позвольте, не Славянского общества, а - я потом узнал -
он сам какое-то общество затевал. Бьш он, кажется, чех, или хор­
ват, или что-то в этом роде. Общество же его бьшо такое: чтобы
собирались в известные дни, по праздникам, дети и взрослые - по
преимуществу из простого народа - в большое помещение и, между
прочим, что бы никому запрету не было: и студент, и офицер, и гим­
назистка может прийти. Нужно также высшее начальство заинте­
ресовать , - хорошо, если губернатор посетит, архиерей, полицей­
мейстер; словом, идиллия под сенью древес. И чтобы все в этом
обществе, под управлением этого самого далмата, пели бы песни -
исключительно патриотические и духовно-нравственные. Ох, силь­
но я подозреваю, что все это духовно-певческое общество было не
что иное, как та же стрельба, только в более широком масштабе.
По крайней мере, известно мне наверное, что писал он постоянно
письма разным высокопоставленным особам и все клянчил посо­
бия на поддержку патриотической идеи.
103

А. И .Куприн
Размахнулся я к нему. Ба-альшой, рослый барин, борода по
грудь, лицо этакое открытое, благожелательное, лоб лысый. «Вы -
председатель этого прекрасного, симпатичного общества?» - «Как
же, я, я, я! Весь к вашим услугам». И обеими руками жмет мою руку.
Начал я ему петь; пел-пел, а он все ласковее становится и головой в
такт качает, точно фарфоровый сл он. Наконец говорит: «Все это
прекрасно; я, конечно, готов, чем могу, но мне, простите, надо быть
уверенным, то ли вы именно лицо, каким рекомендуетесь . Позвольте
посмотреть ваш паспорт». Кольнуло меня что-то в сердце, но по
неопытности и легкомыслию вынимаю из бокового кармана вид, -
в стрелковом деле его всегда надо при себе носить, - подаю ему.
Он моментально паспорт в стол, дринь! - ящик на ключ и паль­
цем в электрический звонок. «Даша! Сходите позовите сейчас же
полицию!» Стал я его молить, на колени становился, руки его во­
лосатые целовал - куда тебе! Заговорил я бьшо с ним потверже, а
он преспокойно вынул из другого ящика револьвер и положил пе­
ред собой. «Попробуйте», - говорит. Энергический мужчина. При­
шлось мне тогда отсидеть два месяца за профессиональное проше­
ние милостыни.
Но это бьш случай единственный. О других подобных я даже и
не слыхал никогда. Потому что , - говорю это, как перед Богом,
положа руку на сердце, - потому что люди, если только их брать
не гуртом, а по отдельности, большею частью хорошие, добрые,
славные люди, отзывчивые к бедности. Правда, помогают они чаще
не тем , кому следует. Ну, что ж поделаешь: наглость всегда правдо­
подобнее нужды. Чему вы смеетесь? За ваше здоровье! ..
Потом, еще чем эта жизнь бьша приятна, так это свободой.
Надоело в одном городе - стрельнул на дорогу, иногда даже би­
лет второго класса выудишь, уложил чемодан, - айда в другой, в
третий, в столицу, в уезд, по помещикам , в Крым, на Волгу, на Кав­
каз. Денег всегда масса, - иногда я по двадцати пяти рублей в день
зарабатывал - пьешь, женщин меняешь, сколько хочешь - раз­
долье!
Правда, приходилось временами поджимать живот. Бывало,
приедешь в город, где все адреса испорчены: или слишком много
стрелков съехалось, или некоторые пьяные являлись, или кто-ни­
будь влопался в полицию и попал в газеты, и - стоп! - не везет
совсем . Жмешься, жмешься, из гостиницы в ночлежку переедешь,
одежду лишнюю спустишь, белье... Тогда уж приходилось не брез­
говать на улице палить . Тут, я вам ска)l{у, выработался шаблон.
104

Рассказы
Надо стрелять быстро, чтобы не надоесть, не задержать, да и фара­
оновых мышей опасаешься, поэтому и стараешься совместить все
сразу: и кроткость, и убедительность, и цветы красноречия. Бьешь
на актера, например: «Милостивый государь, минуту внимания!
Драматический актер - в роли нищего ! Контраст поистине ужас­
ный! Злая ирония судьбы! Не одолжите ли несколько сантимов на
обед?» Студенту говорю так: «Коллега! Помогите бывшему рабо­
чему, адМинистративно лишенному столицы. Три дня во рту мако­
вой росинки не бьшо!» Если идет веселая компания в подпитии,
вали на оригинальность: «Господа, вы срываете розы жизни, мне
же достаются тернии. Вы сыты, я - голоден. Вы пьете лафит и со­
терн, а моя душа жаждет казенной водки. Помогите на сооружение
полдиковинки бывшему профессору белой и черной магии, а ныне
кавалеру зеленого змия!» Ничего." засмеются и дадут. Часто боль­
ше, чем ждешь!
Какие козыри между нами бьши ! Один, например, по фамилии
Заблонский: высокого роста, красавец, усы и бороду брил, лицо
полное, нос орлиный - ну, точка в точку первый любовник со сто­
личной сцены! Тот тысячи четыре в год наколачивал. И не пил, с
женщинами не путался. Бьша у него слабость - шикарно одевать­
ся. Сюртук всегда самый модный, фрак на всякий случай, коричне­
вые перчатки, костюмчик цвета этакого электрик, трость с сереб­
ряным набалдашником, пальто сезонное балахоном. Гордится: «Я
с пятнадцати лет своим родным ни копейки не стою». Удивитель­
но, как он знал географию России! Бывало, назовешь ему для шут­
ки какой-нибудь дрянненький уездный городишко, а он - момен­
тально : «Стоит на реке Вихляди; вальцовая мельница, мукомол -
светлая личность; председатель земской управы - такой-то, дает,
но скупо; исправник свирепый , предводитель дворянства, когда
трезв - гонит, пьяный - даст, сколько просишь». И так все под­
робности .
Чудной народишка! Бьши между нами такие, которые сами не
стреляли, а только указывали адреса, служили вроде справочных
книжек. Тот всегда выходит вместе с тобой на дело; идет по улице
и вдруг начинает в нос бормотать, таинственно: «Направо камен­
ный особняк, Шпехт Арнольд Карлович, архитектор; непременно
лич1ю,· будет сначала ругать скверными словами; не смущайся, уго­
варивай его, как верблюда; пятерка». Или: «Аристархов, Павел
Павлович; дома не дает, надо ловить в земельном банке, от трех до
пяти; не терпит длинных разговоров». «Гирчич, пароходчик, мимо;
9-2783
105

А. И. Куприн
избитое место, ни одного пенса>>. «Маргарита Францевна Паули;
прекрасная женщина; к ней надо письменно, отличным почерком и
книжным языком; любит хорошую литературу» . И так далее. По­
нятно, такому путеводителю полагается половина или треть, смот­
ря по условию.
Бьши и такие, которые только писали письма для слабых в гра­
моте. Тут опять шаблон: «Премного всеми уважаемая, милостивая
государыня! Ваше великодушное сердце и сострадательность к
ближним, обездоленным судьбой, дают мне смелость» и прочее и
прочее. Таких писем с собой носят на всякий случай пять или шесть,
без имени, кому попадется. Иные при письме влагают свой паспорт
и потом приходят за ним.
Бьши старички, которые в двух-трех местах получали ежеме­
сячно пенсию и этим жили. Для такого старца главное - благооб­
разная наружность, украшенная сединами. Да у них какие и потреб­
ности! Чай, табак, рюмка водки, газета - и больше ничего .
Бьш еще, помню, некто Богоявленский, из семинаристов; ум­
нейшая, золотая голова, но на вид - чистый сапожник и притом
косой. Тот, бывало, сидит целый день у себя в номере, в одном бе­
лье, и пьет, и пишет письма. А около него всегда несколько человек
ютятся для рассьшки. Ах, как он писал! Прежде всего почерк -
круглый, черный, - писал он тушью, - красоты неописанной и
четкий, как самая крупная печать . А потом - слог. Делал он пись­
мами чудеса. Известно, например, что духовную особу нет ника­
кой возможности растрогать - это уж факт! Кремни. Мы их все­
гда избегали. А он закатит какому-нибудь архипастырю страниц
восемь, да с текстами разными, да и тексты-то подбирал не такие,
что «рука дающего не оскудеет» или «просите, и дастся вам», а,
например, из «Премудростей сына Сирахова», из пророка Баруха,
да еще в скобках обозначит: глава такая-то, стих такой-то . Блестя­
щие писал письма и отказа не знал никогда.
Нет, денег никто не копил, все проживалось. Женщины - те
иногда откладывали на сберегательные книжки, но и то до первого
любовного увлечения. У женщин манера известная - стрелять на
швейную машину. Помогают им иногда довольно крупно, но если
хорошенькая - редко задаром.
Если хотите, пожалуй, и интересно. Но только сначала, а по­
том ... Уж очень народ они сволочь, эти стрелки, хуже арестан­
тов. У тех, по крайней мере, есть хоть какое-нибудь товарище­
ство, дерзость , удаль есть . У этих - ничего . За рубль продадут
106

Рассказы
и выдадут друг друга, напакостят, донесут, насплетничают. За­
вистники, лгуны, трусишки, жадные. Да и вообще я вам скажу:
сколько я шатущего народа ни видал, нет хуже, как те, которые
из образованных свихнулись : все эти корнеты отставные, про­
пившиеся студенты или вот еще - актеры . Мразь ! До сладень­
кого куска охочи, а работу ненавидят всеми фибрами души. Что
ж, я ведь и о себе здесь говорю, я правду говорю. Эх, не то что
настоящие бродяжки, по призванию. Тот лежит на солнце квер­
ху пузом, и ничего ему не надо. Лопает воблу, черный хлеб с
арбузом. Отлежался - пошел на пристань хребет ломать . Ему
что : ничего он не боится, никого не уважает, никому не кланяет­
ся. И надо признаться, глядели они на нас, стрелков по профес­
сии, как на гадов. Да чт6! Воришки мелкие, марвихеры, и те нас
презирали. Тоже ведь и с ними приходилось в ночлежках встре­
чаться.
v
Ну-с, попал я таким стрелковым порядком в Крым. Крым, зна­
ете, да и вообще юг, это настоящее гнездо всех шатунов и аферис­
тов; кто раз побывал там, того уж непременно опять туда потянет.
Тепло, море, горы, красота, деньги кругом шалые. Оттого там все­
гда так и кишит бездельный народ.
Застрял и я. С одной стороны, с бабой связался, а кроме того,
стала у меня идти кровь горлом. Вот я там и пустил корни .
Сначала везло мне, но вдруг оборвалось. Наступила зима, хо­
лодно, а я совсем ослаб, ночью потею, днем трясет меня, начну каш­
лять - чуть с ног не валюсь . Беда! Главное - сезон кончился, зо­
лотые овцы уехали в Москву, в Петербург, осталась только одна
болящая голь . А местным жителям, аборигенам, так сказать, моя
личность до тошноты примелькалась. Встречают сухо: «По-зволь­
те-с, это опять вы? В четвертый раз? Извините, я не Вандербильт,
чтобы всех содержать на субсидии. До свидания-с». Или иное что­
нибудь в этом духе.
Женщина меня бросила. Красивая она бьша, бестия, горячая,
злая, нетерпеливая, алчная, - одна такая мне за всю жизнь и попа­
лась. Жить любила широко. Полька. Ее звали Зося. Напоследок
оскандалила меня на улице, - рассердилась, что я ничего не дос­
тал. «Ты, кричит, стрелок несчастный, гадина острожная, дохлая
падаль!» Упша и домой не вернулась.
107

А. И. Куприн
Потерял я голову. Кое-как, по милости одного капитана, пере­
брался пароходом из Крыма сюда. Здесь пошло еще хуже, просто -
шабаш! Зима суровая, хожу в летнем пальтишке, сапоги дырявые,
от кашля корчусь в три погибели. А ветер с моря зажаривает, -
ух! - так и шатает во все стороны. Как я жив тогда остался - удив­
ляюсь! И хуже всего - всякую смелость потерял. Прошу - голос
срывается, слезы душат. И тут-то я узнал, что на истинную, заправ­
дашную нужду трудно найти сожаление. Настоящее горе всегда
почему-то ненатуральным выходит. «Ты пьян, мерзавец, от тебя
несет, как из погреба, ступай проспись». А я не то что не пил - не
ел со вчерашнего дня.
Пошел я к доктору. Нарочно со злобы выбрал самого дорого­
го. И что вы думаете? - оказался распрекраснейшим человеком.
Не говорю уже, что лечил задаром . Надо сказать, что на докторов
мы никогда не жаловались . Если уж очень важный, то, бывало, ска­
жет: «Эх, некогда мне с вами возиться, вот вам карточка, идите к
моему ассистенту». Да еще вдогонку крикнет: «Постойте, куда же
вы? Вам ведь деньги нужны? Нате и проваливайте поскорее» . А
:этот - просто душа-человек бьш, хоть и жид. Лечил даром, деньги
давал на лекарство, костюмами снабжал, которые, знаете, второго
срока. Пальто подарил теплое на шерстяной вате .
Стал я понемногу поправляться. Однажды мой доктор и гово­
рит : «Слушайте, сэр, не все же вам без дела околачиваться; у меня
есть для вас в виду место. Хотите поступить конторщиком в «Юж­
ную звезду»?» - «Помилуйте, с руками, ногами!» - «Ну, так от­
правляйтесь туда завтра к одиннадцати часам, спросите хозяина и
скажите, что от меня пришли. Он уже знает».
Поступил я в гостиницу и немного вздохнул . Обязанность лег­
кая - сиди и пиши отъезжающим счета. Жалованья двадцать
пять рублей, стол, чай - хозяйский, номер, правда, под лестни­
цей, как у Хлестакова, но все-таки номер, свое логово. Оглядев­
шись , я еще несколько на счетах наживал. Делалось это очень
просто : жильцу пишешь счет преувеличенный, а в книгу зано­
сишь настоящий - разницу себе. Недоразумения выходили очень
редко. Случалось, вломится в контору какой-нибудь ольгополь­
ский помещик в парусиновом балахоне и начинает делать гар­
мидер, а ты ему моментально с любезной улыбкой: «Ах, да не­
ужели? Такому почтенному гостю? О, это мы сейчас же рассле­
дуем ... Знаете, сто двадцать номеров, суматоха ...» Заговоришь
его , он и размякнет.
108

Рассказы
А все-таки положение бьшо довольно утлое. Стал я понемногу
оглядываться вокруг себя и вдруг вижу, что лакеи в сто раз лучше
моего живут. Худо-худо четыре-пять рублей в день заработают, а
то шесть, семь - даже десять, при удаче. И надо отдать справедли­
вость, ко мне они относились довольно-таки санфасонисто * .
Подумал я, подумал, и вот как-то раз освободилась одна ла­
кейская вакансия, пошел я к хозяину и попросился. Тот сначала
бьшо глазами захлопал. «Помилуйте, вы - бывший офицер, вам
ведь «ты» будут говорить : да, знаете, и мне будет неловко с вами
обращаться, как с официантом, а делать разницу - вы сами пони­
маете - неудобно». Но я его успокоил тем, что открьш ему часть
моей жизни - не самые, конечно, темные места, но все-таки рас­
сказал кое-какие приключения. Согласился. Умный бьш мужик.
На первых порах крепко меня лакеи утесняли : все-таки вроде
как благородный, бьш офицером, недавно в конторе барином си­
дел. Но ненадолго. Во-первых, я и сам с острыми зубами, а во-вто­
рых, есть у меня дорогая способность : во всякую жизнь вживаться.
И еще чем я внушил им уважение - это познаниями по судебной
части. У лакеев постоянно дела у мировых судей и в съезде. Все
больше в области деб оша и неуплаченных счетов.
Трудно также бьшо привыкать к службе. Лакейское дело толь­
ко с виду кажется таким легким. Прежде всего целый день торчишь
на ногах - бывают дни, что и присесть некогда. Старые лакеи меня,
впрочем, с самого начала учили, что лучше и совсем не садиться, а
то разомлеешь и весь разобьешься. Первое время, когда я прихо­
дил домой, так ньша спина и ноги, что хоть кричи.
Потом память нужна особая: на какой стол подаешь, что на
кухне заказано, сколько марок за буфет надо отдать, а когда счет
потребовали, надо все сразу вспомнить . Перепутаешь - сердятся.
Но и тут я скоро освоился и стал работать не то что не хуже, а
даже лучше других. Страшно меня полюбили постоянные гости,
особенно те, которые в кабинеты ездили с порядочными дамами.
Должно быть, оттого , что бьш я в жизни все-таки неопытнее про­
чих . Знаю свое дело: глаз не пялю на даму, без дела в кабинет не
лезу, у двери не торчу, держу себя скромно и свободно. Другой и
старый официант, зубы проел на лакейском занятии, а не понима­
ет, как в этих случаях надо служить. Ведет себя каким-то заговор-
* Бесцеремонно (от фр аиц. sans fai;on).
109

А. И. Куприн
щиком, чуть не подмигивает. Лезет без спросу занавески спускать
на окнах. «Мы, мол, понимаем, для чего вы приехали. Понимаем,
но молчим» . Ну, а я всю эту политику скоро постиг. Любили меня
и те компании, в которых широко кутили. Бывало, навезут певи­
чек, шансонеток этих самых. Такие безобразия делают, что другой
только плюнул бы, а я ничего - служу, точно вокруг меня не люди,
а неодушевленные предметы. И мои гости так обыкновенно и го­
ворили официантам: «Нет, голубчик, на тебе лучше на чай, а ты
ступай и позови сюда служить Андрея, мы к нему привыкли».
Когда у нас в гостинице кончались ужины, то у буфета оставал­
ся только один дежурный лакей, на случай если из номеров что
потребуют. А мы, большею частью, фраки в узелки и уходили в
ресторанчик «Венецию» посидеть час-другой, поиграть в карты и
на бильярде.
Как мы там с прислугой обращались, Боже мой! Развалимся на
стульях, ноги чуть не на стол положим. «Эй, ты, лакуза! шестерка!»
Других и названий не бьшо для служащих. «Не видишь, с ... сын,
кому служишь? Какой ликер принес? В морду вас бить, хамов». Тот,
конечно, видит, что над ним кочевряжится свой же брат, холуй не­
счастный, но, по должности, молчит. И на чай при этом мы давали
туго.
Ух, как мы господ промеж себя чехвостили, которые к нам в
ресторан ходили. Да ведь и то, правду сказать, господа думают,
что мы - вроде манекенов, ничего не видим, не слышим и не пони­
маем. А от нас ничто не скроется. И кто на чужой счет выпить лю­
бит, и кто деньги тайком от товарищей в узелок платка завязывает
или потихоньку в башмак опустит, и что один про другого говорят
в отсутствие. А уж если дама в кабинет пришла сначала с одним
мужчиной, а потом с другим, то, будьте покойны, мы отлично раз­
берем, который муж и который так. И не бьшо у нас для них других
слов, как сволочь, шантрапа и прохвост.
Еще у нас бьш любимый разговор о хозяевах гостиницы: как
кто из них пошел в гору. Вот где я узнал настоящие «Тайны мад­
ридского двора»! Что ни имя - то преступление: грабеж, убийство
или еще хуже.
Не угодно ли, вот вам коллекция. Ищенко : отель «Берлин», пер­
воклассная гостиница, в ресторане по вечерам играют румыны,
двадцать тысяч чистого дохода. И сейчас же историческая справ­
ка: служил швейцаром в публичном доме, через три года открьш
темный кабачок, через пять - «Берлию>, теперь держит своих ры-
110

Рассказы
саков на бегах. Замечательно, что именно в том доме, где он бьш
швейцаром, видели в последний раз помещика Оноприенко, кото­
рый - может быть, помните? - исчез бесследно. По этому поводу
держали Ищенко шесть месяцев в тюрьме, но выпустили по недо­
статку улик.
Цыпенюк и Лещенецкий . Один держит буфеты на пароходах,
другой - гостиницу «Варшава». У обоих собственные дома. Цы­
пенюк - гласный. У Лещенецкого - содержанка венская этуаль.
А раньше оба служили коридорными в «Киеве». При них один
купец из Москвы скоропостижно скончался в номере и как будто
не по собственному почину. Цыненюка схватили, - царапины у
него оказались на руках и на лбу, - мариновали в остроге полто­
ра года, но ничего не могли с ним поделать: уперся, как бык. Тоже
выпустили.
Теперь - Казимир Хржановский. Сад «Тиволи» с кафешанта­
ном. Ездит на автомобиле. Занимался сводничеством; трех своих
сестер пустил в оборот, каждую по пятнадцатому году, чем и поло­
жил основание дальнейшей карьере. Нагурский бьш на содержа­
нии у шестидесятилетней старухи. Малиевич - меблированный дом
на Большой Дворянской, триста номеров - то же самое, только
еще хуже, стыдно говорить . И так далее. Словом, все «Уложение о
наказаниях» в лицах. Да и вообще, должен заметить, что я в эти
рассказы о мужичках-простачках, которые приходят в столицу с
лаптями за спиной, а умирают в тридцати миллионах, - я в эти
рассказы плохо верю. В фундаменте таких внезапных богатств ле­
жит всегда мошенничество, если не кровь.
Вы думаете, мы их осуждали? О, наоборот. Только, бывало, и
слышишь : «Эх, молодчинище, как ловко обтяпал! Чего зевать? Дай
мне в руки такой случай, я бы и сам по голове кокнул!» Разгора­
лись мы все, когда об этих вещах говорили.
VI
Особенно один. Бьш у нас такой официант, Михайла, хохол...
Виноват, господин буфетчик, сейчас кончаем. Пожалуйста, госпо­
дин , меня он не послушает, а вы попросите у него еще одну буты­
лочку, последнюю. Скажите, что , мол, единым духом. Сейчас и ис­
тории моей конец ...
Вот так. Мерси. Чего ты, болван, начасы вьmупился? Слышал -
хозяин разрешил. То-то!
111

А. И. Куприн
Ире гезундхейт!* Бьm этот Михайла человек сложения жидко­
ватого, характером - меланхолик, по происхождению - из Мазеп.
Обожал до безумия церковные службы; все, бывало, мурлычет:
«Изра-илю пеше-ходя-ащу». Говорить много не любил, но когда
эти разговоры пойдут, его и силой не оттащить. Да как, да чт6, да
куда деньги спрятали - даже надоест иногда. И глаза станут чер­
ные такие, масленые. Служил он лакеем в первом этаже.
Почему я так ему понравился, уж не умею сказать. Должно быть,
общая у нас судьба бьmа, и потому тянуло нас друг к другу. Стали
мы с ним как будто от прочих товарищей уединяться. И все у нас
разговор об одном, все об одном. И наконец мы оба в этих разго­
ворах последний стыд потеряли. Некоторым образом вроде как
голые ходили друг перед другом. Настоящего слова еще не сказа­
ли, но уже чувствовали, что нам даром не разойтись.
А я к тому времени опять прихварывать начал. Перемогался
изо всех сил . Случалось - подаю на стол, вдруг как забьет меня
кашель. Сначала держусь, а потом, когда не станет возможности,
брошу приборы на стол и бегом в коридор. Кашляю, кашляю, даже
в глазах потемнеет. Этаких вещей ведь в хороших ресторанах не
любят. Ты, скажут, или служи, или ступай в больницу ложись. Здесь
не богадельня . У нас публика чистая.
Так и я чувствовал, что мне вот-вот по шапке дадут. И думал
я: опять улица, холод, клопы в ночлежках , конская колбаса, грязь,
гадость . Кстати, и моя Зоська ко мне вернулась в эту пору, - про­
нюхала, гадюка, что из меня опять можно деньги сосать. Есть день­
ги - она спокойна, ласкова, даже чересчур ласкова, так что не­
вмоготу бывало, а нет - кричит мне при соседях: «Лакей воню­
чий! хам! шестерка! продажная тварь!» Только у ней тогда и ока­
зывалось слов.
Самое тяжелое это время бьшо в моей жизни, на что уж я, ка­
жется, сквозь всякие горнила прошел. Бывало, в мой выходной
день брожу по улицам и мечтаю: вдруг кто-нибудь бумажник по­
терял, а я найду, а в нем три тысячи ... Или вдруг подходит ко мне
старенький , добренький миллионер и спрашивает с участием:
«Почему у вас такой грустный вид, симпатичный молодой чело­
век? Скажите откровенно, чт6 вас тревожит? Может быть , я смо­
гу помочь вам?»
* Ваше здоровье! (ием. Ihre Gesundheit).
112

Рассказы
В это время и приехал к нам в гостиницу этот человек, царствие
ему небесное. Чт6? Странно вам, что я крещусь? Нет, вы не думай­
те: я к ночи в Господа Бога очень верую. Днем , правда, впопыхах и
в пьянстве, забываю его. моего благодетеля.
Рассказывать ли дальше? Неприятно вам это будет, тяжело?"
Ну, если так, буду продолжать по порядку.
Был он крупная шишка. Управлял какими-то имениями в Кры­
му и на Кавказе; на Волге, под его начальством, состояло более
двадцати тысяч десятин, кроме того, что-то орудовал с нефтью и с
железом. Видел я его каждый день. Утром, бывало, выйдет к завт­
раку - в час или в два, - просто страшно на него смотреть. Ог­
ромный, опухший, лицо земляное, под глазами черные мешки, а
глаза оловянные, бессмысленные, чуть не выскакивают наружу.
Дышать ему очень трудно бьшо; что-то такое делалось у него с лег­
кими или с сердцем, - кажется, бьша грудная жаба. Ляжет грудью
на стол, локти растопырит и дышит не то что горлом, а спиной, и
животом, и головой. Набирает воздуху - голову и грудь подымет
кверху, рот раскроет, а как выпустит воздух, так весь и рухнет опять
на стол . Так и трепыхается, бедный, с полчаса. Но ничего : ошара­
шит перед завтраком сколько-нибудь водки, бутьшку гретого крас­
ного вина, глядишь - и поправился и повеселел.
Крупные он, должно быть, дела делал, и все с шуточками, с при­
говорками, за обедом, за шампанским . Но и в карты сильно играл
и развратничал широко . Щедрый бьш. Много от него нашему бра­
ту перепадало.
Остановился он в четвертом номере, у Михайлы, в бельэтаже,
и странно, - с этих пор у нас с Михайлой нашу дружбу - чик! -
точно ножом отрезало. Охладели друг к другу - и шабаш. Толь­
ко раз, помню: кончил я службу и иду вниз по лестнице, а он меня
сверху кличет: «Андрей!» Гляжу, он через перила перевесился и
манит меня пальцем . И лицо все у него кривится, как у дьявола:
не то смеется, не то нарочно рожи строит. Я поднялся к нему, спра­
шиваю: «Чт6?» А он говорит: «Вчера Николай Яковлевич (это так
номера четвертого звали) , вчера Николай Яковлевич пьяный вер­
нулся, и, когда лег, сейчас же захрапел , и двери не успел запереть.
Я его толкал , толкал : «Не угодно ли, мол, раздеться?» Ку-да!»
Понял я, поглядел на Михайлу, он на меня . «Так что же?» - ше­
потом спрашиваю. А он этак, с растяжкой: «Да н-ниче-го». -
«Прощай, говорю, Михайла». А он опять так же лениво: «Про­
щай, Андрей».
113

А. И. Куприн
А потом и случилось это самое. Подал я вечером в красный ка­
бинет устрицы, матлот из налима и какое-то белое вино и стою в
коридоре около часов. Бьmо четверть первого . Вдруг точно меня
кто-то сзади толкнул в спину. Обернулся, гляжу - в конце кори­
дора стоит Михайла. Лицо белое, - такое белое, что от манишки
не отличить. Стоит - и ни звука. И знаете, - удивительно: сразу я
понял, в чем дело. И ни он мне не сказал ничего, ни я ему. Но заме­
тил я , что у него на руках белые перчатки.
Он впереди шел, я сзади. Подошли к номеру четвертому. В ко­
ридоре ни души, и уж лампы потушены. Я шепчу ему: «Тише!» А
он нарочно со всего размаха как дернет дверь! И сейчас же меня
вперед пропихнул и запер дверь на ключ.
Темно бьmо в номере, - так темно, что я Михайлу сразу же
потерял, да и сам не могу понять, куда я попал, где двери, в какую
сторону идти? Заблудился. Вдруг слышу - чиркнули спичкой,
огонь. Гляжу, Михайла в комнате около зеркала зажигает свечку;
думаю: «Чт6 же он, болван, такое делает?» А он со свечкой момен­
тально за перегородку в спальню. Слышу, говорит: «Барин, а ба­
рин, Николай Яковлевич, извольте раздеваться, неудобно вам так
будет. Позвольте, я вас в кроватку уложу». Помолчал немного и
вдруг опять: «Эй, ты, бугай черкасский, вставай! А то как дам каб­
луком в живот!>> И опять тихо, только слыхать, дышит барин тяже­
ло так, с натугой . Вдруг Михайла зовет меня: «Андрей, поди сюда».
Вошел я за перегородку. Лежит Николай Яковлевич на спине,
живот огромный, как гора, рот раскрыт, и по бороде слюни потек­
ли, одна нога на кровати, другая вниз свесилась. Ох, как же он ды­
шал! Видали рыбу, когда ее на берег вытащат? Точь-в-точь. Видно,
попадала ему в легкие всего одна чайная ложечка воздуху, так он
ее ртом, и носом, и горлом... Стонет, кряхтит, нудится, и лицо все
искривилось, а проснуться не может...
А Михайла опять : «Просыпайся, что ли, нечистая душа! Вот
мы вдвоем пришли тебя раздевать!» Да с этими словами момен­
тально хвать у него одну подушку из-под головы. Тот ничего, только
головой, как теленок, мотнул, всхлипнул и опять давай воздух ло­
вить . Обернулся ко мне Михайла, страшный такой, точно зверь.
«Садись, говорит, на ноги и держи». А сам подушку ему на лицо
и - навалился.
Чт6 Михайла делал, я не видал, не знаю: спиной он ко мне бьm.
Помню, дрыгнул барин ногами раз, два, три, но совсем слабо, по­
том как будто икнул один раз, - и все. Должно быть, и сам не за-
114

Рассказы
метил, как умирал . Был я точно в отупении. Чувствую, тянет меня
Михайла с кровати: «Слезай!» Встал я, ничего не понимаю! Вижу,
Михайла шарит по комодам, по столам, в одежде; вижу, Николай
Яковлевич лежит уж на двух подушках и ноги вместе, точно спит, а
я, как идиот, ничего не понимаю. Помню только, что в другой ком­
нате все какой-то стакан дребезжал: должно быть , ехала по улице
телега.
Потом стало опять темно ... Михайла мне шепчет: «Пойдем ...
кончено ...» У меня ни страха, ни жалости, - одеревенел весь. По­
дошли к двери, послушали - тихо, вышли в коридор - никого !
Поглядел на меня Михайла и говорит: «Эх, дурень, на чт6 ты по­
хож! Иди ко мне в буфетную, выпей водки». Я ушел, а он еще ос­
тался в коридоре.
Знаете, сколько времени это все заняло? Восемь минут! Меня
даже ни в одном кабинете не успели хватиться. Я нарочно в оба
забежал и спросил: «Не вы изволили звонить?» - «Нет, говорят,
мы не звонили». И ведь сложилось же так: ни один официант не
заметил, что я уходил. И весь этот вечер я служил точно заводной
автомат, даже не сбился ни разу, даже не кашлял.
Не сердитесь, господин хозяин. Сейчас уходим. Вы себе гасите
лампы, мы сейчас.
Все равно мне осталось два сл ова. Пришел я домой. Зоська, по
обыкновению, на меня наскочила бьшо с руганью, но мне - може­
те себе представить - все равно, точно машине! И она вдруг при­
тихла. Разделась молча и легла около меня и ко мне прижалась. И
долгое время я чувствовал, как ее ресницы мне лицо щекотали.
Спал я в эту ночь чудесно. Даже ни разу не проснулся. Это уж
потом, в тюрьме, мне все мерещилось, как его ноги у меня под ру­
ками дрыгали и как рядом стакан дребезжал ... Зато как утром про­
снулся, так и ошалел от ужаса. «Господи, думаю, да неужели же
это было не во сне? Ведь человека, человека мы убили с Михай­
лой!» Оделся я.
Уходим, уходим, не раздражайтесь. До свидания, хозяин. Спа­
сибо вам...
Эка, какой ветрило! Брр! .. Что, не надоел я вам своими при­
ключениями? Ну, я сейчас кончу.
Оделся я, вышел на улицу. Бьшо утро раннее, часов шесть-семь.
На улицах никого не бьшо. Толкнулся я к Михайле - говорят, дома
не ночевал, должно быть , в гостинице остался. В ресторан мне идти
рано, да и не могу туда идти - противно . Ходил я, ходил по горо-
115

А И.Куприн
ду. Отворили турецкие кофейни, там посидел, чашку кофе выпил
черного. Гляжу на людей и думаю: «Все, все вы счастливые, у каж­
дого свое дело, у каждого чистые руки ... а я!»
Потом пошел на бульвар. Солнце взошло. Сыро на дорожках .
Гимназистки идут в гимназию - маленькие болтушки, личики све­
женькие, только что вымытые... Сел я на скамейку и задремал. Вдруг
вижу, идет городовик и этак сызбску на меня посматривает, точно
ворона на мерзлую кость. А у меня сейчас же мысль: «Подозрева­
ет» ... Подошел он ко мне. «Сидеть, господин, на бульваре каждому
дозволяется, которые проходящие, этого мы не запрещаем, а что­
бы спать - нельзя. У нас пальцимейстер. Строго».
И что тут такое со мною случилось, - я до сих пор понять не
могу. Встал я со скамейки и говорю ему: «Городовой, веди меня в
участок, я этой ночью человека убил».
Не поверил он сначала. «Иди, проспись . Вино в тебе вчерашнее
бродит!» Подумал я бьшо одну секунду: «Может быть, это сама
судьба благоприятствует? Уйти разве?» Но почему-то не смог уйти.
Отвел он меня.
Вот и все. Михайла упирался сначала, но под конец не выдер­
жал, сдался. Улик против него никаких не бьшо, кроме меня. Ох,
какой же твердый человек он бьш! Представьте себе, пока я ходил
к нему водку пить, что он сделал . Гостиница у нас бьша хоть перво­
классная, но старинной постройки, и на дверях еще оставались внут­
ренние крючки. Так он, прежде чем уйти, поставил крючок стоймя
да как дверью-то хлопнул, так крючок и запал сам собой в петлю.
Руки у него осматривали - ни одной ссадины: недаром он перчат­
ки тогда надел. Словом, не признайся я, никогда бы на нас и подо­
зрения не пало.
Защитник у меня бьш знаменитьrй, из Петербурга. Он так и го­
ворил : «Во всех действиях подсудимого видна бессмысленность,
слабоволие и слабоумие. Его одинаково можно вовлечь и в хоро­
шее и в дурное» . Здорово он во мне разобрался - до нитки. И про
оща вспомнил, и про Юшку, и про разные мои болезни, и про Зось­
ку. Меня оправдали, а Михайлу, как главного зачинщика, а также
за его упорство, закатали на шесть лет. Держали меня потом пол­
года в сумасшедшем доме, но решили, что я хоть и не того... психи­
чески ... но безвреден, - и выпустили на волю . Вот и все.
Я знаю, господин, что таких вещей вообще не рассказывают, и
теперь поэтому нам с вами дорога: если вам налево, то мне напра-
116

Рассказы
во, и наоборот. Вы уж не сердитесь, но я еще раз злоупотреблю
вашей гуманностью. Знаете: ночлежка, завтра рюмку водки, поже­
вать что-нибудь ... О, куда же мне так много! .. Ну, а впрочем, мерси
бьен* .
Куда я пойду? Да пока что на улицу. Я-человек с улицы. Не
скрою от вас, что , по щедротам вашим, завинчу сегодня в какую­
нибудь веселенькую трущобку. Вы говорите - подняться? Э-эх , чт6
там! Мой цикл свершен окончательно, и никуда мне больше нет
ходу, кроме улицы.
Знаете ли-с ... Позвольте, я вам краткую притчу... Все мы у Гос­
пода Бога нашего квартиранты. Но одни занимают бельэтаж и пла­
тят за десять лет вперед, и старший дворник при виде их не знает,
как ему лучше кувыркнуться. Другие живут себе под крышей, но
честно, аккуратно, и просрочку считают для себя несмываемым
позором. Есть и такие, которые самовольно контракт разрьшают, -
это уж прямо скандалисты ... А есть и такие, вот и я в том числе,
которые и денег не платят, и осточертели всем до черта, а выжить
их с квартиры никакими силами нельзя.
Вот так-то-с ... Однако что же это я вас на холоде держу? Про­
стите великодушно ...
О резервуар**, мусью, как говорят французы, и глубокое вам
мерси.
Чувствую, в темноте чувствую, как вы тревожитесь: «Протя­
нуть ему руку или нет?» Пожалуйста, не беспокойте себя пустяка­
ми. Что за предрассудки? Ну-с, желаю вам... У, какой дьявольский
ветер! ..
1904
КАК Я БЫЛ АКТЕРОМ
Эту печальную и смешную историю - более печальную, чем
смешную, - рассказывал мне как-то один приятель, человек, про­
ведший самую пеструю жизнь, бывавший, что называется, и на коне
и под конем, но вовсе не утративший под хлыстом судьбы ни сер­
дечной доброты, ни ясности духа. Лишь одна эта история отрази-
* очень благодарен (фр аиц. merci Ьien) .
** До свиданья (искаж . фраиц. au revoir).
117

А. И. Куприн
лась на нем несколько странным образом: после нее он раз навсег­
да перестал ходить в театр и до сих пор не ходит, как бы его ни
уговаривали.
Я постараюсь передать рассказ моего приятеля, хотя и боюсь,
что мне не удастся это сделать , в той простой форме, с той мягкой и
грустной насмешкой, как я его слышал.
1
Ну, вот ... Представляете ли вы себе скверный южный уездный
городишко? Посредине этакая огромная колдобина, где окрестные
хохлы, по пояс в грязи, продают с телег огурцы и картофель. Это
базар. С одной его стороны собор и, конечно, Соборная улица, с
другой - городской сквер, с третьей - каменные городские ряды,
у которых желтая штукатурка облупилась, а на крыше и на карни­
зах сидят голуби; наконец, с четвертой стороны впадает главная
улица, с отделением какого-то банка, с почтовой конторой, с нота­
риусом и с парикмахером Теодором из Москвы. В окрестностях
города, в разных там Засельях, Замостьях, Заречьях, бьш расквар­
тирован пехотный полк, в центре города стоял драгунский. В го­
родском сквере возвышался летний театр. Вот и все.
Впрочем, надо еще прибавить , что и самый город с его думой и
реальным училищем, а также сквер, и театр, и мостовая на главной
улице - все это существует благодаря щедротам местного милли­
онера и сахарозаводчика Харитоненко.
11
Как я попал туда - длинная история. Скажу вкратце. Я дол­
жен бьш встретиться в этом городке с одним моим другом, с насто­
ящим, царство ему небесное, истинным другом, у которого, одна­
ко же, бьша жена, которая, по обыкновению всех жен наших ис­
тиниых друзей, терпеть меня не могла. И у него и у меня бьшо по
нескольку тысяч, скопленных тяжелым трудом: он, видите ли, слу­
жил много лет педагогом и в то же время страховым инспектором,
а я целый год счастливо играл в карты . Однажды мы с ним набрели
на весьма выгодное предприятие с южным барашком и решили
рискнуть. Я поехал вперед, он должен бьш приехать двумя-тремя
днями позже. Так как мое ротозейство бьшо уже давно известно, то
общие деньги хранились у него , хотя в разных пакетах, ибо мой
друг бьш человек аккуратности немецкой.
118

Рассказы
И вот начинается град несчастий . В Харькове на вокзале, пока я
ел холодную осетрину, соус провансаль, у меня вытащили из кармана
бумажник. Приезжаю в С. (это тот самый городишко, о котором идет
речь) с той мелочью, что бьша у меня в кошельке, и с тощим, но хоро­
шим желто-красным английским чемоданом. Останавливаюсь в гос­
тинице - конечно, Петербургской - и начинаю посьшать телеграм­
му за телеграммой. Гробовое молчание. Да, да, именно гробовое, по­
тому что в тот самый час, когда вор тащил мой бумажник - пред­
ставьте, какие шутки шуrит судьба! - в этот час мой друг и компань­
он умер от паралича сердца, сидя на извозчике. Все его вещи и деньги
были опечатаны, и по каким-то дурацким причинам зта волокита с
судейскими чинами продолжалась полтора месяца. Знала ли убитая
горем вдова или не знала о моих деньгах - мне неизвесmо. Однако
телеграм
мы
мои она все получила до одной, но молчала упорно, мол­
чала из мелочной, ревнивой и глупой женской месm. Впрочем, эти
телеграм
мы
сослужил
и
мне впоследствии большую пользу. Уже по
снятии печатей совсем незнакомый мне человек, присяжньIЙ поверен­
НЬIЙ, ведший дело о вводе наследство, обратил случайно на них вни­
мание, пристьJДИЛ вдову и на свой страх перевел мне прямо на театр
пятьсот рублей. Да и то сказать - это бьши не телеграммы, а траги­
ческие вопли моей души по двадцати и по тридцати слов.
111
Итак, я сижу в Петербургской гостинице уже десятый день. Воп­
ли души совершенно истощили мое портмоне. Хозяин - мрачный,
заспанньIЙ, лохматьIЙ хохол с лицом убийцы -уже давно не верит ни
одному моему слову. Я ему показываю некоторые письма и бумаги,
из которых он мог бы и т.д. , но он пренебрежительно отворачивает
лицо и сопит. Под конец мне приносят обедать, точно Ивану Алек­
сандровичу Хлестакову: «Хозяин сказал, что это в последний раз...»
И вот наступил день, когда в моем кармане остался один сирот­
ливый, позеленелый двугривенный . В это утро хозяин грубо сказал
мне, что ни кормить меня, ни держать больше не станет, а пойдет к
господину приставу и пожалится. По тону его я понял, что этот
человек решился на все.
Я вышел из гостиницы и весь день блуждал по городу. Помню,
заходил я в какую-то транспортную контору и еще куда-то про­
сить места. Понятно, мне отказали с первого же сл ова. Иногда я
присаживался на одну из зеленых скамеек, что стояли вдоль тротуа-
119

А. И.Куприн
ра главной улицы, между высокими пирамидальными тополями. Го­
лова у меня кружилась, меня тошнило от голода. Но ни на секунду
мысль о самоубийстве не приходила мне в голову. Сколько, сколько
раз в моей путаной жизни бывал я на краю этих мыслей, но, гля­
дишь, прошел год, иногда месяц, а то и просто десять минут, и вдруг
все изменилось, все опять пошло удачно, весело, хорошо... И в этот
день, бродя но жаркому, скучному городу, я только говорил самому
себе: «Да-с, дорогой Павел Андреевич, попали мы с вами в переплет>>.
Хотелось есть. Но по какому-то тайному предчувствию я все бе­
рег мои двадцать копеек. Уже вечерело, когда я увидел на заборе
красную афишу. Мне все равно нечего бьшо делать. Я машинально
подошел и прочитал, что сегодня в городском саду дают трагедию
Гуцкова «Уриэль Акоста» при участи
и
таких-то и таких-то. Два име­
ни бьши напечатань1 большим черным шрифтом: артистка петербургс­
ких театров г-жа Андросова и известньIЙ харьковский артист г. Лара­
Ларский; другие бьши помельче: г-жи Вологодская, Медведева, Стру­
нина-Дольская, гг. Тимофеев-Сумской, Акименко, Самойленко, Не­
любов-Ольгин, Духовской. Наконец самым меньшим набором сто­
яло: Петров, Сергеев, Сидоров, Григорьев, Николаев и др. Режиссер
г. Самойленко. Директор-распорядитель г. Валерьянов.
На меня снизошло внезапное, вдохновенное, отчаянное реше­
ние. Я быстро перебежал напротив, к парикмахеру Теодору из
Москвы, и на последний двугривенный велел сбрить себе усы и ос­
тренькую бородку. Боже праведный! Что за угрюмое, босое лицо
взглянуло на меня из зеркала! Я не хотел верить своим глазам. Вме­
сто тридцатилетнего мужчины не слишком красивой, но, во вся­
ком случае, порядочной наружности, там, в зеркале, напротив меня,
сидел, обвязанный по горло парикмахерской простьmей, -старый,
прожженный, заматерелый провинциальный комик, со следами
всяческих пороков на лице и к тому же явно нетрезвый,
-
В нашем театре будете служить? - спросил меня парикма­
херский подмастерье, отрясая простьmю.
- Да! - ответил я гордо. - Получи!
IV
По дороге к городскому саду я размышлял:
«Нет худа без добра. Они сразу увидят во мне старого, опытно­
го воробья. В таких маленьких летних театриках каждый лишний
человек полезен. Буду на первый раз скромен... рублей пятьдесят...
120

Рассказы
ну, сорок в месяц. Будущее покажет... Прошу аванс. .. рублей в двад­
цать ... нет, это много . . . рублей в десять ... Первым делом пошлю
потрясающую телеграмму... пятью пять - двадцать пять, да ноль
- два с полтиной, да пятнадцать за подачу - два рубля шестьде­
сят пять ... На остальные как-нибудь продержусь, пока не приедет
Илья ... Если они захотят испытать меня ... ну что ж ... я им произне­
су что-нибудь ... вот хотя бы монолог Пимена» .
И я начал вслух, вполголоса, торжественным утробным тоном:
Еще одно-о после-еднее сказа-анье.
Прохожий отскочил от меня в испуге. Я сконфузился и кряк­
нул. Но я уже подходил к городскому саду. Там играл военный ор­
кестр, по дорожкам, шаркая ногами, ходили тоненькие местные
барышни в розовом и голубом, без шляпок, а за ними увивались с
непринужденным смехом, заложив руку за борт кителя, с белыми
фуражками набекрень, местные писцы , телеграфисть1 и акцизники.
Ворота бьmи открыть� настежь. Я вошел. Кто-то пригласил меня
получить из кассы билет, но я спросил небрежно: где здесь распо­
рядитель, господин Валерьянов? Мне тотчас же указали на двух
бритых молодых господ, сидевших неподалеку от входа на скамей­
ке. Я подошел и остановился в двух шагах .
Они не замечали меня, занятые разговором, но я успел рассмот­
реть их: один, в легкой панаме и в светлом фланелевом костюме с
синими полосками, имел притворно благородный вид и гордый
профиль первого любовника и слегка поигрывал тросточкой; дру­
гой, в серенькой одежде, бьт необыкновенно длинноног и дл инно­
рук, ноги у него как будто бы начинались от середины груди, и
руки, вероятно, висели ниже колен, - благодаря этому, сидя, он
представлял собою причудливую ломаную линию, которую, впро­
чем , легко изобразить при помощи складного аршина. Голова у
него бьmа очень мала, лицо в веснушках и живые черные глаза.
Я скромно откашлялся. Они оба повернулись ко мне.
- Могу я видеть господина Валерьянова? - спросил я ласково.
- Это я, - ответил рябой, - что вам угодно?
- Видите ли, я хотел. .. - у меня что-то запершило в горле, - я
хотел предложить вам мои услуги в качестве ... в качестве, там, вто­
рого комика, или ... вот... третьего простака ... Также и характерные ...
Первый любовник встал и удалился, насвисть1вая и помахивая
тросточкой .
121

А. И.Куприн
-Авы где раньше служили? - спросил господин Валерьянов.
Я только один раз бьш на сцене, когда играл Макарку в люби­
тельском спектакле, но я судорожно напряг воображение и ответил:
-
Собственно, ни в одной солидной антрепризе, как, напри­
мер, ваша, я до сих пор не служил ... Но мне приходилось играть в
маленьких труппах в Юго-Западном крае ... Они так же быстро рас­
падались, как и создавались ... например, Маринич... Соколовский...
и еще там другие...
-
Слушайте, а вы не пьете? - вдруг огорошил меня господин
Валерьянов.
- Нет, - ответил я без запинки. - Иногда перед обедом или в
компании, но совсем умеренно .
Господин Валерьянов поглядел, щуря свои черные глаза, на
песок, подумал и сказал:
-
Ну хорошо ... я беру вас. Пока что двадцать пять рублей в
месяц, а там посмотрим. Да, может быть, вы и сегодня будете нуж­
ны. Идите на сцену и спросите помощника режиссера Духовского.
Он вас представит режиссеру.
Я пошел на сцену и дор6гой думал: почему он не спросил моей
театральной фамилии? Вероятно, забыл? А может быть , просто
догадался, что у меня никакой фамилии нет? Но на всякий случай я
тут же по пути изобрел себе фамилию - не особенно громкую, про­
стую и красивую - Осинин .
v
За кулисами я разыскал Духовского - вертлявого мальчугана с
испитым воровским лицом. Он, в свою очередь, представил меня
режиссеру Самойленке. Режиссер играл сегодня в пьесе какую-то ге­
роическую роль и потому бьш в театральных золотых латах, в бот­
фортах и в гриме молодого любовника. Однако сквозь эту оболочку
я успел разобрать, что Самойленко толст, что лицо у него совершен­
но кругло, и на этом лице два маленьких острых глаза и рот, сложен­
ный в вечную баранью улыбку. Меня он принял надменно и руки
мне не подал. Я уже хотел отойти от него, как он сказал:
- Постойте-ка ... как вас? .. Я не расслышал фамилии...
- Васильев! - услужливо подскочил Духовской.
Я смутился, хотел поправить ошибку, но бьшо уже поздно.
-
Вы вот что , Васильев ... Вы сегодня не уходите ." Духовской,
скажите портному, чтобы Васильеву дали куту.
122

Рассказы
Таким-то образом из Осинина я и сделался Васильевым и ос­
тался им до самого конца моей сценической деятельности, в ряду с
Петровым, Ивановым, Николаевым, Григорьевым, Сидоровым и
др. Неопытный актер - я лишь спустя неделю догадался, что сре­
ди этих громких имен лишь одно мое прикрывало реальное лицо.
Проклятое созвучие погубило меня!
Пришел портной - тощий, хромой человек, надел на меня чер­
ный коленкоровый длинный саван с рукавами и заметал его сверху
донизу. Потом пришел парикмахер. Я в нем узнал того самого под­
мастерья от Теодора, который только что меня брил, и мы друже­
любно улыбнулись друг другу. Парикмахер надел на мою голову
черный парик с пейсами. Духовской вбежал в уборную и крикнул:
«Васильев, гримируйтесь же!» Я сунул палец в какую-то краску, но
сосед слева, суровый мужчина с глубокомысленным лбом, оборвал
меня :
- Разве не видите, что лезете в чужой ящик? Вот общие краски .
Я увидел большой ящик с ячейками, наполненными смешавши­
мися грязными красками . Я был как в чаду. Хорошо бьшо Духовс­
кому кричать: «Гримируйтесь !» А как это делается? Но я мужествен­
но провел вдоль носа белую черту и сразу стал похож на кл оуна.
Потом навел себе жестокие брови. Сделал под глазами синяки .
Потом подумал: что бы мне еще сдел ать? Прищурился и устроил
между бровей две вертикальные морщины. Теперь я походил на
предводителя команчей.
- Васильев, приготовьтесь! - крикнули сверху.
Я поднялся из уборной и подошел к полотняным сквозящим
дверям задней стенки. Меня ждал Духовской.
-Сейчас вам выходить. Фу, черт, на кого вы похожи! Как толь­
ко скажут: «Нет, он вернется» - идите! Войдете и скажете... - Он
назвал какое-то имя собственное, которое я теперь забьш: - «Та­
кой-то требует свиданья...» - и назад. Поняли?
-Да.
« ...Нет, он вернется !» - сл ышу я и, оттолкнув Духовского,
стремлюсь на сцену. Черт его побери , как зовут этого человека?
Секунда, другая молчания... Зрительная зала - точно черная ше­
велящаяся бездна. Прямо передо мной на сцене ярко освещены
лампой незнакомые мне, грубо намазанные лица. Все смотрят на
меня напряженно. Духовской шепчет что-то сзади, но я ничего не
могу разобрать . Тогда я вдруг выпаливаю голосом торжествен­
ного укора:
123

А. И. Куприн
- Да! Он вернулся!
Мимо меня проносится, как ураган, в своем золотом панцире
Самойленко . Сл ава Богу! Я скрываюсь за кулисы .
В этом спектакле меня употребляли еще два раза. В той сцене,
где Акоста громит еврейскую рутину и потом падает, я должен бьш
подхватить его на руки и волочить за кулисы . В этом деле мне по­
могал пожарный солдат, наряженный в такой же черный саван, как
и я . (Почем знать , может быть, он у публики сошел за Сидорова?)
Уриэлем Акостой оказался тот самый актер, что сидел давеча с
Валерьяновым на скамейке; он же бьш и известный харьковский
артист Лара-Ларский. Подхватили мы его довольно неловко - он
бьш мускулист и тяжел, - но, к счастью, не уронили. Он только
сказал нам шепотом: «Чтоб вас черт, олухи!» Так же благополучно
мы его протащили сквозь узкие двери, хотя долго потом вся задняя
стена древнего храма раскачивалась и волновалась .
В третий раз я присутствовал без слов при суде над Акостой .
Тут случилось маленькое происшествие, о котором не стоило бы и
говорить . Просто, когда вошел Бен-Акиба и все перед ним встали,
я, по ротозейству, продолжал сидеть . Но кто-то больно щипнул меня
выше локтя и зашипел:
- Вы с ума сошли. Это Бен-Акиба! Встаньте!
Я поспешно встал. Но, ей-богу, я не знал, что это Бен-Акиба. Я
думал: так себе, старичок .
По окончании пьесы Самойленко сказал мне:
- Васильев, завтра в одиннадцать на репетицию .
Я возвратился в гостиницу, но, узнав мой голос, хозяин захлоп­
нул дверь . Ночь я провел на одной из зеленых скамеечек между
тополями. Спать мне бьшо тепло, и во сне я видел славу. Но хо­
лодный утренник и ощущение голода разбудили меня довольно
рано.
VI
Ровно в половине одиннадцатого я пришел в театр. Никого еще
не бьшо . Только кое-где по саду бродили заспанные лакеи из лет­
него ресторана в белых передниках. В зеленой решетчатой беседке,
затканной диким виноградом, для кого-то приготовляли завтрак
или утренний кофе.
Потом я узнал, что здесь каждое утро завтракали на свежем
воздухе распорядитель театра господин Валерьянов и старая быв-
124

Рассказы
шая актриса Булато ва-Черногорская, дама лет шестидесяти пяти,
которая содержала как театр, так и самого распорядителя .
Бьша постлана свежая блестящая скатерть, стояли два прибо­
ра, и на тарелке возвышались две столбушки нарезанного хлеба -
белого и ситного ...
Тут идет щекотливое место. Я в первый и в последний раз сде­
лался вором. Быстро оглянувшись кругом, я юркнул в беседку и
растопыренными пальцами схватил несколько кусков хлеба. Он бьш
такой мягкий! Такой прекрасный! Но когда я выбежал наружу, то
вплотную столкнулся с лакеем. Не знаю, откуда он взялся, должно
быть, я его не заметил сзади беседки. Он нес судок с горчицей, пер­
цем и уксусом. Он строго поглядел на меня , на хлеб в моей руке и
сказал тихо :
- Это что же такое?
Какая-то жгучая, презрительная гордость колыхнулась во мне.
Глядя ему прямо в зрачки, я ответил тихо:
- Это то... что с третьего дня , с четырех часов... я ровно ничего
еще не ел ...
Он вдруг повернулся и, не говоря ни слова, поспешно побежал
куда-то. Я спрятал хлеб в карман и стал ждать . Сразу стало мне
жутко и весело! «Чудесно ! - думал я. - Вот сейчас прибежит хозя­
ин, соберутся лакеи , засвистят полицию ... подымется гам, ругань,
свалка ... О, как великолепно буду я бить эти самые тарелки и судки
об их головы. Я искусаю их до крови!»
Но вот, я вижу, мой лакей бежит ко мне... и ... один. Немного
запыхался. Подходит ко мне боком, не глядя. Я тоже отворачива­
юсь . . . И вдруг он из-под фартука сует мне в руку большой кусок
вчерашней холодной говядины, заботливо посоленный, и умоляю­
ще шепчет:
- Пожалуйста... прошу вас ... кушайте.
Я грубо взял у него мясо, пошел с ним за кулисы, выбрал мес­
течко , где бьшо потемнее, и там, сидя между всяким бутафорским
хламом, с жадностью разрывал зубами мясо и сладко плакал.
Я потом часто , почти ежедневно, видел этого человека. Его зва­
ли Сергеем. Когда не случалось никого из посетителей, он издали
глядел на меня ласковыми, преданными, просящими глазами. Но я не
хотел портить ни себе, ни ему первого теплого впечатления, хотя -
признаюсь - и бывал иногда голоден, как волк зимой.
Он бьш такой маленький, толстенький, лысенький, с черными
тараканьими усами и с добрыми глазами в виде узеньких лучистых
125

А. И. Куприн
полукругов. И всегда он торопился , приседая на одну ножку. Ког­
да я получил, наконец, мои деньги и моя театральная кабала оста­
лась позади, как сон, и вся эта сволочь лакала мое шампанское и
льстила мне, как я тосковал о тебе, мой дорогой, смешной, трога­
тельный Сергей! Я не посмел бы, конечно, предложить ему денег -
разве можно такую нежность и любовь человеческую расценивать
на деньги? Мне просто хотелось оставить ему что-нибудь на па­
мять ... Какую-нибудь безделицу... Или подарить что-нибудь его
жене или ребятишкам - у него их была целая куча, и иногда по
утрам они прибегали к нему... суетливые и крикливые, как воро­
бьята.
Но за неделю до моего чудесного превращения Сергея уволили
со службы, и я даже знал за что . Ротмистру фон Брадке поднесли
бифштекс, поджаренный не по вкусу. Он закричал:
- Как подаешь, прохвост? Не знаешь, что я люблю с кровью? ..
Сергей осмелился заметить, что это не его вина, а повара и что
он сейчас пойдет переменить, и даже прибавил робко:
-
Извините, сударь .
Это извинение совсем взбесило офицера. Он ударил Сергея по
лицу горячим бифштексом и, весь багровый, заорал:
-
Что-о? Я тебе сударь? Я т-тебе сударь? Я тебе не сударь, а
государю моему штабс-ротмистр! Хозяин! Позвать сюда хозяина!
Иван Лукьяныч, чтоб сегодня же убрали этого идиота! Чтоб его и
духу не бьшо! Иначе моя нога в вашем кабаке не будет!
Штабс-ротмистр фон Брадке широко кутил, и потому Сергея
рассчитали в тот же день . Хозяин целый вечер успокаивал офице­
ра. И я сам, выходя во время антрактов в сад освежиться, долго
еще слышал негодующий, раскатистый голос, шедший из беседки:
- Нет, каков мерзавец! Сударь! Если бы не дамы, я бы ему та­
кого сударя доказал!
VII
Между тем понемногу собрались актеры, и в половине первого
началась репетиция. Ставили пьесу «Новый мир», какую-то неле­
пую балаганную переделку из романа Сенкевича «Quo vadis»*. Ду­
ховской дал мне литографированный листик с моими сл овами. Это
• «Камо rрядеши» (лат . ).
126

Рассказы
бьша роль центуриона из отряда Марка Великолепного. Там бьши
отличные, громкие слова, вроде того , что <<Твои приказания, о Марк
Великолепный, исполнены в точности !» или «Она будет ждать тебя
у подножия Помпеевой статуи, о Марк Великолепный». Роль мне
понравилась, и я уже готовил про себя мужественный голос этако­
го старого рубаки, сурового и преданного ...
Но по мере того как шла репетиция, со мной стала происхо­
дить странная история: я, неожиданно для себя самого, начал дро­
биться и множиться. Например: матрона Вероника кончает свои
слова. Самойленко, который следил за пьесой по подлиннику, хло­
пает в ладоши и кричит:
-
Вошел раб! Никто не входит.
- Господа, кто же раб? Духовской, поглядите, кто раб?
Духовской поспешно роется в каких-то листках. Раба не оказы­
вается.
- Вымарать, что там! - лениво советует Боев, тот самый резо­
нер с глубокомысленным лбом, в краски которого я залез накануне
пальцем.
Но Марк Великолепный (Лара-Ларский) вдруг обижается:
-
Нет, уж пожалуйста... Тут у меня эффектный выход... Я эту
сцену без раба не играю.
Самойленко мечется глазами по сцене и натыкается на меня.
-
Да вот... позвольте... позвольте... Васильев, вы в этом акте
заняты?
Я смотрю в тетрадку.
- Да. В самом конце ...
-
Так вот вам еще одна роль - раба Вероники. Читайте по
книге. - Он хлопает в ладоши. - Господа, прошу потише! Раб
входит... «Благородная госпожа...» Громче, громче, вас в первом
ряду не слышно...
Через несколько минут не могут сыскать раба для божествен­
ной Мерции (у Сенкевича она - Лигия), и эту роль затыкают мною.
Потом не хватает какого-то домоправителя. Опять я. Таким обра­
зом, к концу репетиции у меня, не считая центуриона, бьшо еще
пять добавочных ролей.
Сначала у меня не ладилось . Я выхожу и говорю мои первые
слова:
-О
Марк Великолепный ...
Тут Самойленко раздвигает врозь ноги, нагибается вперед и
прикладывает ладони к ушам.
127

А. И. Куприн
- Что-с? Что вы такое бормочете? Ничего не понимаю.
-О
Марк Великолепный...
- Виноват. Ничего неслышу... Громче! - Он подходит ко мне
вплотную. - Вот как надо это произносить ... - И горловым коз­
линым голосом он выкрикивает на весь летний сад: - О Марк Ве­
ликолепный, твое повеление... Вот как надо ... Помните, молодой
человек, бессмертное изречение одного из великих русских артис­
то в: «На сцене не говорят, а произносят, не ходят, а выступаюТ>> . -
Он самодовольно оглядел кругом. - Повторите.
Я повторил , но еще неудачнее. Тогда меня стали учить по­
очередно и учили до самого конца репетиции положительно все:
и гордый Лара-Ларский с пренебрежительным и брезгливым ви­
дом, и старый оплывший благородный отец Гончаров, у кото­
рого дряблые щеки и красных жилках висели ниже подбород­
ка, и резонер Боев, и простак Акименко с искусственно наи­
гранной миной Иванушки-дурачка... Я походил на задерган­
ную дымящуюся лошадь , вокруг которой собралась уличная
толпа советчиков, а также и на сл абого новичка, попавшего
прямо из теплой семьи в круг опытных, продувных и безжалос­
тных школяров.
На этой же репетиции я приобрел себе мелочного , но беспо­
щадного врага, который потом отравлял каждый день моего суще­
ствования. Вот как это произошло.
Я произносил одну из своих беспрерывных реплик: «0 Марк
Великолепный», как вдруг ко мне торопливо подбежал Самой­
ленко .
- Позвольте, голуба, позвольте, позвольте, позвольте. Не так,
не так . Ведь вы к кому обращаетесь? К самому Марку Великолеп­
ному? Ну, стало быть , вы не имеете ни малейшего представления о
том, как в Древнем Риме подчиненные говорили с главным началь­
ником. Глядите: вот, вот жест.
Он подвинул правую ногу вперед на полшага, нагнул туловище
под прямым углом, а правую руку свесил вниз, сделав ладонь ло­
дочкой.
-
Видите, каков жест? Поняли? Повторите.
Я повторил, но жест вышел у меня таким глупым и некраси­
вым, что я решился на робкое возражение:
- Извините... но мне кажется, что военная выправка... она во­
обще как-то избегает согбенного положения ... и , кроме того ... вот
тут ремарка... выходит в латах... а согласитесь , что в латах...
128

Рассказы
- Извольте молчать! - крикнул гневно Самойленко и сделал­
ся пурпурным. - Если вам режиссер велит стоять на одной ноге,
высунув язык, вы обязаны исполнить беспрекословно. Извольте по­
вторить.
Я повторил . Вышло еще безобразнее. Но тут за меня вступился
Лара-Ларский.
-
Оставь, Борис, - сказал он нехотя Самойленке, - ви­
дишь, у него не вытанцовывается . И, кроме того , как ты сам
знаешь, история нам не дает здесь прямых указаний ... Вопрос ...
мм... спорный ...
Самойленко оставил меня в покое со своим классическим жес­
том. Но с этих пор он не пропускал ни одного случая, когда можно
бьmо меня оборвать, уязвить и обидеть. Он ревниво следил за каж­
дым моим промахом. Он так меня ненавидел, что , я думаю, даже
видел меня во сне каждую ночь. Что касается меня... Видите ли, с
тех пор прошло уже десять лет, но до сего дня, как только я вспом­
ню этого человека, злоба подымается у меня из груди и душит меня
за горло. Правда, перед отъездом... впрочем, об этом скажу потом,
иначе придется повредить стройности рассказа.
Перед самым концом репетиции на сцену вдруг явился высо­
кий, длинноносый, худой господин в котелке и с усами. Он поша­
тывался, задевал за кулисы, и глаза у него бьmи совсем как две оло­
вянные пуговицы. Все глядели на него с омерзением, но замечания
ему никто не сделал.
- Кто это? - спросил я шепотом Духовского .
-
Э! Пьяница! - ответил тот небрежно . - Нелюбов-Ольгин,
наш декоратор. Талантливый человек - он иногда и играет, когда
трезв, - но совсем, окончательно пропойца. А заменить его некем:
дешев и пишет декорации очень скоро .
VIII
Репетиция кончилась . Расходились . Актеры острили, играя сло­
вами: Мерция-Коммерция. Лара-Ларский многозначительно звал
Боева «туда». Я догнал в одной из аллей Валерьянова и, едва по­
спевая за его длинными шагами , сказал:
- Виктор Викторович ... я бы очень попросил у вас денег... хоть
немножко .
Он остановился и едва мог прийти в себя от изумления.
- Что? Каких денег? Зачем денег? Кому?
129

А. И.Куприн
Я стал объяснять ему мое положение, но он, не дослушав меня,
нетерпеливо повернулся спиной и пошел вперед. Потом вдруг ос­
тановился и подозвал меня .
- Вы вот что ... как вас... Васильев ... Вы подите к этому... к сво­
ему хозяину и скажите ему, чтобы он наведался сюда, ко мне. Я
здесь пробуду в кассе еще с полчаса . Я с ним переговорю.
Я не пошел , а полетел в гостиницу! Хохол выслушал меня с
мрачной недоверчивостью, однако надел коричневый пиджак и
медленно поплелся в театр. Я остался ждать его. Через четверть
часа он вернулся. Лицо его бьmо, как грозовая туча, а в правой
руке торчал пучок красных театральных контрамарок. Он сунул
мне их в самый нос и сказал глухим басом:
- Бачите! Ось! Я думал, он мне гроши даст, а он мне - якись
гумажки. На що воны мини!
Я стоял сконфуженный. Однако и бумажки принесли некото­
рую пользу. После долгих увещеваний хозяин согласился на раз­
дел: он оставил себе в виде залога мой прекрасный новый английс­
кий чемодан из желтой кожи, а я взял белье, паспорт и, что бьmо
для меня всего дороже, мои записные книжки. На прощанье хохол
спросил меня:
- А що , и ты там будешь дурака валять?
- Да, и я, - подтвердил я с достоинством.
-
Ого! Держись. Я как тебе забачу, зараз скричу: а где мои
двадцать карбованцив?
Три дня подряд я не смел беспокоить Валерьянова и ночевал на
зеленой скамеечке, подложив себе под голову узелок с бельем. Две
ночи, благодарение Богу, бьmи теплые; я даже чувствовал, лежа на
скамейке, как от каменных плит тротуара, нагревшихся за день, исхо­
дит сухой жар. Но на третью шел мелкий, долгий дождик, и, спасаясь
от него под навесами подъездов , я не мог заснуть до утра. В восемь
часов отворили городской сад. Я забрался за кулисы и на старой зана­
веси сладко заснул на два часа. И, конечно, попался на глаза Самой­
ленке, который долго и язвительно внушал мне, что театр - это храм
искусства, а вовсе не дортуар, и не будуар, и не ночлежный дом. Тогда
я опять решился догнать в ал
л
ее распорядителя и попросить у него
хоть немного денег, потому что мне негде ночевать.
-
Позвольте-с, - развел он руками, - да мне-то какое дело?
Вы, кажется, не малолетний, и я не ваша нянька.
Я промолчал. Он побродил прищуренными глазами по яркому
солнечному песку дорожки и сказал в раздумье:
130

Рассказы
-
Разве... вот что ... Хотите, ночуйте в театре? Я говорил об
этом сторожу, но он, дурак, боится .
Я поблагодарил.
- Только один уговор: в театре не курить. Захотите курить -
выходите в сад.
С тех пор у меня бьm обеспечен ночлег под кровлей.
Иногда днем я ходил за три версты на речку, мьm там в укром­
ном местечке свое белье и сушил его на ветках прибрежных ветл.
Это белье мне бьmо большим подспорьем. Время от времени я хо­
дил на базар и продавал там рубашку или что-нибудь другое. На
вырученные двадцать - тридцать копеек я бывал сыт два дня. Об­
стоятельства принимали явно благоприятный оборот для меня.
Однажды мне даже удалось в добрую минуту выпросить у Валерь­
янова рубль, и я тотчас же послал Илье телеграмму:
«Умираю голоду переведи телеграфом С. театр Леонтовичу>>.
IX
Вторая репетиция бьmа и генеральной. Тут, кстати, мне подва­
лили еще две роли: древнего христианского старца и Тигеллина. Я
взял их безропотно.
К этой репетиции приехал и наш трагик Тимофеев-Сумской.
Это бьm плечистый мужчина, вершков четырнадцати ростом, уже
немолодой, курчавый, рыжий, с вывороченными белками глаз, ря­
бой от оспы - настоящий мясник или, скорее, палач. Голос у него
был непомерный, и играл он в старой, воющей манере:
И диким зверем завывал
Широкоплечий трагик.
Роли своей он не знал совершенно (он играл Нерона) , да и чи­
тал ее по тетрадке с трудом, при помощи сильных старческих оч­
ков. Когда ему говорили:
-
Вы бы, Федот Памфилыч, хоть немного рольку-то подучи­
ли, - он отвечал низкой октавой:
- Наплевать . Сойдет. Пойду по суфлеру. Не впервой. Публика
все равно ничего не понимает. Публика - дура.
С моим именем у него все выходили нелады. Он никак не мог
выговорить - Тигеллин, а звал меня то Тигелинием, то Тинеги­
лом. Каждый раз, когда его поправляли, он рявкал:
131

А. И. Куприн
- Плевать. Ерунда. Стану я мозги засаривать!
Если ему попадался трудный оборот или несколько иностран­
ных слов подряд, он просто ставил карандашом у себя в тетрадке
зэт и произносил:
-
Вымарываю.
Впрочем, вымарывали все. От пьесы-ботвиньи осталась только
гуща. Из длинной роли Тигеллина получилась всего одна реплика.
Нерон спрашивает:
- Тигеллин! В каком состоянии львы?
А я отвечаю, стоя на коленях:
-
Божественный цезарь! Рим никогда не видал таких зверей.
Они голодны и свирепы.
Вот и все.
Наступил и спектакль. Зрительная открытая зала бьша полна.
Снаружи, вокруг барьера, густо чернела толпа бесплатных зрите­
лей. Я волновался .
Боже мой, как они все отвратительно играли! Точно они зара­
нее сговорились словами Тимофеева: «Наплевать, публика - дура».
Каждое их слово, каждый жест напоминали что-то старенькое-ста­
ренькое, давно примелькавшееся десяткам поколений. Мне все вре­
мя казалось, что в распоряжении этих служителей искусства имеет­
ся всего-навсего десятка два заученных интонаций и десятка три
зазубренных жестов вроде того , например, которому бесплодно
хотел меня научить Самойленко. И мне думалось: каким путем нрав­
ственного падения могли дойти эти люди до того , чтобы потерять
стыд своего лица, стьщ голоса, стьщ тела и движений!
Тимофеев-Сумской бьш великолепен. Склонившись на правый
бок трона, причем его левая вытянутая нога вьшезала на половину
сцены, с шутовской короной набекрень, он вперял вращающиеся
белки в суфлерскую будку и так ревел, что мальчишки за барьером
взвизгивали от восторга. Моего имени он, конечно, не запомнил.
Он просто заорал на меня, как купец в бане:
� Телянтин! Подай сюда моих львов и тигров. Ж-жива!
Я покорно проглотил мою реплику и ушел. Конечно, всех хуже
бьш Марк Великолепный - Лара-Ларский, потому что бьш бес­
стьщнее, разнузданнее, пошлее и самоувереннее всех остальных. Из
пафоса у него выходил крик, из нежных слов - сладкая тянучка,
из-за повелительных реплик римского воина-патриция выгляды­
вал русский брандмайор. Зато поистине бьша прекрасна Андросо­
ва. Все в ней бьшо очаровательно: вдохновенное лицо, прелестные
132

Рассказы
руки, гибкий музыкальный голос, даже длинные волнистые воло­
сы, которые она в последнем действии распустила по спине. Игра­
ла она так же просто, естественно и красиво, как поют птицы.
Я с настоящим художественным наслаждением, иногда со сле­
зами, следил за нею сквозь маленькие дырочки в холсте декораций.
Но я не предчувствовал, что через несколько минут она растрогает
меня, но уже совсем иным образом, не со сцены.
Я в этой пьесе бьm так многообразен, что , право, дирекции не
худо бьmо бы на афише к именам Петрова, Сидорова, Григорьева,
Иванова и Васильева присоединить еще Дмитриева и Александро­
ва. В первом акте я сначала явился старцем в белом балахоне с ка­
пюшоном на голове, потом побежал за кулисы, сбросил куту и уже
выступил центурионом, в латах и шлеме, с голыми ногами, потом
опять исчез и опять вьmез христианским старцем. Во втором акте
я бьm центурионом и рабом. В третьем - двумя новыми рабами.
В четвертом - центурионом и еще двумя чьими-то рабами. В пя­
том - домоуправителем и новым рабом. Наконец я бьm Тигелли­
ном и в заключение безгласным воином, который повелительным
жестом указывает Мерции и Марку дорогу на арену, на съедение
львам.
Даже простак Акименко потрепал меня по плечу и сказал бла­
годушно:
- Черт вас возьми! Вы какой-то трансформист.
Но мне дорого стоила эта похвала. Я едва держался на ногах от
усталости .
Спектакль окончился. Сторож тушил лампы. Я ходил по сцене
в ожидании, когда последние актеры разгримируются и мне можно
будет лечь на мой старый театральный диван . Я также мечтал о
том куске жареной трактирной печенки, который висел у меня в
уголке между бутафорской комнатой и общей уборной. (С тех пор
как у меня однажды крысы утащили свиное сало, я стал съестное
подвешивать на веревочку.) Вдруг я услышал сзади себя голос:
- До свиданья, Васильев.
Я обернулся. Андросова стояла с протянутой рукой. Ее прелест­
ное лицо бьmо утомлено.
Надо сказать, что изо всей труппы только она, не считая ма­
леньких, Духовского и Нелюбова-Ольгина, подавала мне руку (ос­
тальные гнушались). И я даже до сих пор помню ее пожатие: от­
крытое, нежное, крепкое - настоящее женственное и товарищес­
кое пожатие.
133

А. И.Куприн
Я взял ее руку. Она внимательно посмотрела на меня и сказала:
-Послушайте, вы не больны? У вас плохой вид. - И добавила
тише: - Может быть , вам нужны деньги? .. а? .. взаймы...
-
О нет, нет, благодарю вас! - перебил я искренно. И вдруг,
повинуясь безотчетному воспоминанию только что пережитого
восторга, я воскликнул пылко : - Как вы бьши прекрасны сегодня!
Должно быть , комплимент по искренности был не из обыч­
ных. Она покраснела от удовольствия, опустила глаза и легко рас­
смеялась .
- Я рада, что доставила вам удовольствие.
Я почтительно поцеловал ее руку. Но тут как раз женский го­
лос крикнул снизу:
- Андросова! Где вы там? Идите, вас ждут ужинать.
- До свиданья, Васильев , - сказала она просто и ласково, по-
том покачала головой и, уже уходя, чуть слышно произнесла: -
Ах , бедный вы, бедный ...
Нет, я себя вовсе не чувствовал бедным в лу минуту. Но мне
казалось, что, если бы она на прощанье коснулась губами моего
лба, я бы умер от счастья!
х
Скоро я пригляделся ко всей труппе. Признаюсь, я и до моего
невольного актерства никогда не бьш высокого мнения о провин­
циальной сцене. Но благодаря Островскому в моем воображении
все-таки засели грубые по внешности, но нежные и широкие в душе
Несчастливцевы, шутоватые, но по-своему преданные искусству и
чувству товарищества Аркашки ... И вот я увидел, что сцену заняли
просто-напросто бесстыдник и бесстыдница.
Все они были бессердечны, предатели и завистники по от­
ношению друг к другу, без малейшего уважения к красоте и силе
творчества, - прямо какие-то хамские, дубленые души! И вдо­
бавок люди поражающего невежества и глубокого равнодушия,
притворщики, истерически холодные лжецы с бутафорскими
сл езами и театральными рыданиями, упорно-отсталые рабы, го­
товые всегда радостно пресмыкаться перед начальством и пе­
ред меценатами ... Недаром Чехов сказал как-то : «Более актера
истеричен только околоточный . Посмотрите, как они оба в
царский день стоят перед буфетной стойкой, говорят речи и
плачут» .
1�4

Рассказы
Но театральные традиции хранились у нас непоколебимо . Ка­
кой-то Митрофанов-Козловский, как известно, перед выходом на
сцену всегда крестился. Это всосалось . И каждый из наших глав­
ных артистов перед своим выходом непременно проделывал то же
самое и при этом косил глазом вбок: смотрят или нет? И если смот­
рят, то , наверно, уж думают: как он суеверен! .. Вот оригинал! ..
Какой-то из этих проститутов искусства, с козлиным голосом и
жирными ляжками, прибил однажды портного, а в другой раз па­
рикмахера. И это также вошло в обычай. Часто я наблюдал, как
Лара-Ларский метался по сцене с кровавыми глазами и с пеной на
губах и кричал хрипло:
- Дайте мне этого портного ! Я убью этого портного !
А потом, уже ударив этого портного и в тайне души ожидая и
побаиваясь крепкого ответа, он простирал назад руки, дрожал и
вопил :
-Держите меня! Держите! Иначе я в самом деле сделаюсь убий­
�,
цеи...
Нозато как проникновенно они говорили о «святом искусстве»
и о сцене! Помню один светлый, зеленый июньский день. У нас еще
не начиналась репетиция. На сцене бьшо темновато и прохладно.
Из больших актеров пришли раньше всех Лара-Ларский и его те­
атральная жена - Медведева. Несколько барышень и реалистов
сидят в партере. Лара-Ларский ходит взад и вперед по сцене. Лицо
его озабочено. Очевидно, он обдумывает какой-то новый глубо­
кий тип. Вдруг жена обращается к нему:
- Саша, насвисти, пожалуйста, этот вчерашний мотив из «Па­
яцев».
Он останавливается, меряет ее с ног до головы выразительным
взглядом и произносит, косясь на партер, бархатным актерским
баритоном:
-
Свистать? На сцене? Ха-ха-ха! (Он смеется горьким актерс­
ким смехом.) Ты ли это говоришь? Да разве ты не знаешь, что сце­
на - это хра-ам, это алтарь, на который мы кладем все свои луч­
шие мысли и желания. И вдруг - свистать! Ха-ха-ха ...
Однако в этот же самый алтарь, в дамские уборные, ходили
местные кавалеристы и богатые бездельники-помещики совершен­
но так же, как в отдельные кабинеты публичного дома. На этот
счет мы вообще не бьши щепетильны. Сколько раз бывало: внутри
виноградной беседки светится огонь, слышен женский хохот, ляз­
ганье шпор и звон бокалов, а театральный муж, точно дозорный
135

А. И.Куприн
часовой, ходит взад и вперед по дорожке около входа в темноте и
ждет, не пригласят ли его . И лакей, пронося на высоко поднятом
подносе судака о-гратен, толкнет его локтем и скажет сухо:
-
Посторонитесь, сударь.
А когда его позовут, он будет кривляться, пить водку с пивом и
уксусом и рассказывать похабные анекдоты из еврейского быта.
Но все-таки об искусстве они говорили горячо и гордо. Тимо­
феев-Сумской не раз читал лекцию об утерянном «классическом
жесте ухода».
-
Утерян жест классической трагедии! - говорил он мрач­
но. - Прежде как актер уходил? Вот! - Тимофеев вытягивался во
весь рост и подымал кверху правую руку со сложенными в кулак
пальцами, кроме указательного, который торчал крючком. - Ви­
дите? - И он огромными медленными шагами начинал удаляться
к двери. - Вот что называлось «классическим жестом ухода>>! А
что теперь? Заложил ручки в брючки и фить домой. Так-то, ба­
теньки.
Иногда они любили и новизну, отсебятину. Лара-Ларский так,
например, передавал о своем исполнении роли Хлестакова:
-Нет, позвольте. Я эту сцену с городничим вот как веду. Го­
родничий говорит, что номер темноват. А я отвечаю: «Да. Захо­
чешь почитать что-нибудь, например Максима Горького, - нельзя!
Темыно, тем-мыно!» И всегда... аплодисмент!
Хорошо бьuю послушать, как иной раз разговаривают в под­
питии старики, например Тимофеев-Сумской с Гончаровым.
- Да, брат Федотушка, не тот ноне актер пошел. Нет, брат, не
то-от.
-
Верно, Петряй. Не тот. Помнишь, брат, Чарского, Любско­
го! .. Э-хх, брат!
- Заветы не те.
-
Верно, Петербург. Не те . Не стало уважения к святости ис-
кусства. Мы с тобой, Пека, все-таки жрецами бьши , а эти... Э-хх!
Выпьем, Пекаторис.
- А помнишь , брат Федотушка, Иванова-Козельского?
- Оставь, Петроград, не береди. Выпьем. Куда теперешним?
-Куда!
-К
у-удаL
И вот среди этой мешанины пошлости , глупости, пройдоше­
ства, альфонсизма, хвастовства, невежества и разврата - поисти­
не служила искусству Андросова, такая чистая, нежная, красивая и
136

Рассказы
талантливая . Теперь, став старее, я понимаю, что она так же не чув­
ствовала этой грязи, как белый прекрасный венчик цветка не чув­
ствует, что его корни питаются черной тиной болота.
XI
Пьесы ставились, как на курьерских. Небольшие драмы и ко­
медии шли с одной репетиции, «Смерть Иоанна Грозного» и «Но­
вый мир» - с двух , «Измаил», сочинение господина Бухарина, по­
требовал трех репетиций, и то благодаря тому, что в нем участво­
вало около сорока статистов из местных команд: гарнизонной, кон­
войной и пожарной.
Особенно памятно мне представление «Смерти Иоанна Гроз­
ного», - памятно по одному глупому и смешному происшествию.
Грозного играл Тимофеев-Сумской. В парчовой длинной одежде,
в островерхой шапке из собачьего меха - он походил на движу­
щийся обелиск . Для того чтобы придать грозному царю побольше
свирепости, он все время выдвигал вперед нижнюю челюсть и опус­
кал вниз толстую губу, причем вращал глазами и рычал, как ни­
когда .
Конечно, роли он не знал и читал ее такими стихами, что даже
у актеров, давно привыкших к тому, что публика - дура и ничего
не понимает, становились волосы дыбом. Но особенно отличился
он в той сцене, где Иоанн в покаянном припадке становится на ко­
лени и исповедуется перед боярами : «Острупился мой ум» и т.д.
И вот он доходит до слов: «Аки пес смердящий ...» Нечего и го­
ворить, что глаза его бьши все время в суфлерской будке. На весь
театр он произносит: «Аки!» - и умолкает.
- Аки пес смердящий ... - шепчет суфлерша.
-
Паки! - ревет Тимофеев.
- Аки пес...
-Каки !
- Аки пес смердящий ...
Наконец ему удается справиться с текстом. При этом он не об­
наруживает ни замешательства, ни смущения. Но со мной - я в
это время стоял около трона - вдруг случился неудержимый при­
падок смеха. Ведь всегда так бывает : когда знаешь, что иельзя сме­
яться, - тогда именно и овладевает тобою этот сотрясающий, бо­
лезненный смех. Я быстро сообразил, что лучше всего спрятаться
за высокой спинкой трона и там высмеяться вдоволь. Поворачива-
11-2783
137

А. И. Куприн
юсь, - иду торжественной боярской походкой, едва удерживаясь
от хохота; захожу за трон и. . . вижу, что там прижались к спинке и
трясутся и давятся от беззвучного смеха две артистки, Волкова и
Богучарская. Это бьшо выше моего терпения. Я выбежал за кули­
сы, упал на бутафорский диван, на мой диван, и стал по нему ка­
таться . .. Самойленко, всегда ревниво следивший за мною, оштра­
фовал меня за это на пять рублей .
Да и вообще этот спектакль изобиловал приключениями. Я за­
был сказать, что у нас бьш актер Романов, очень красивый, высо­
кий, представительный молодой человек на громкие и величествен­
ные второстепенные роли . К сожалению, он отличался чрезвычай­
ною близорукостью, так что даже носил стекла по какому-то осо­
бенному заказу. На сцене, без пенсне, он вечно натыкался на что­
нибудь, опрокидывал колонны, вазы и кресла, путался в коврах и
падал . Он уже бьш давно известен тем, что в другом городе и в
другой труппе, играя в «Принцессе Грезе» зеленого рыцаря, он упал
и покатился в своих жестяных латах к рампе, громыхая, как огром­
ный самовар. В «Смерти Иоанна Грозного» Романов, однако, пре­
взошел самого себя . Он ворвался в дом Шуйского, где собрались
заговорщики , с такой стремительностью, что опрокинул на пол
дли нную скамью вместе с сидевшими на ней боярами.
Эти бояре бьши очаровательны. Все они бьши набраны из мо­
лодых караимчиков, служивших н а местной табачной фабрике. Я
выводил их на сцену . Я небольшого роста, н о самый высокий из
них приходился мне по плечо. Притом половина из этих родови­
тых бояр бьша в кавказских костюмах с газырями, а другая поло­
вина - в кафтанах, взятых напрокат из местного архиерейского
хора. Прибавьте еще к этому мальчишеские лица с подвязанными
черными бородами, блестящие черные глаза, восторженно раскры­
тые рты и застенчиво-нел овкие движения. Публика приветствова­
ла наш торжественный выход дружным ржанием .
Благодаря тому, что мы ставили ежедневно новые пьесы, театр
наш довольно охотно посещался . Офицеры и помещики ходили из­
за актрис. Кроме того, ежедневно посьшался Харитоненке билет
на ложу. Сам он бывал редко - не более двух раз за весь сезон , но
каждый раз присьшал по сту рублей . Вообще театр делал недурные
дела, и если младшим актерам не платили жалованья, то тут у Ва­
лерьянова бьш такой же тонкий расчет, как у того извозчика, кото­
рый вешал впереди морды своей голодной клячи кусок сена дл я
того, чтобы она скорее бежала.
138

Рассказы
хн
Однажды - не помню почему - спектакля не бьшо. Стояла
скверная погода . В десять часов вечера я уже лежал на моем диване
и в темноте прислушивался, как дождь барабанит в деревянную
крышу.
Вдруг где-то за кулисами послышался шорох, шаги, потом гро­
хот падающих стульев . Я засветил огарок, пошел навстречу и уви­
дел пьяного Нелюбова-Ольгина, который беспомощно шарашил­
ся в проходе между декорациями и стеной театра. Увидев меня, он
не испугался, но спокойно удивился :
- К'кого ч-черта вы тут делаете?
Я объяснил ему в двух сл овах. Заложив руки в карманы панта­
лон и кивая длинным носом, он некоторое время раскачивался с
носков на каблуки. Потом вдруг потерял равновесие, но удержал­
ся , сделав несколько шагов вперед, и сказал:
- А п'чему не ко мне?
- Мы с вами так мало знакомы ...
- Чепуха. Пойдем!
Он взял меня под руку, и мы пошли к нему. С этого часа и до
самого последнего дня моего актерства я разделял с ним его кро­
шечную полутемную комнатенку, которую он снимал у бывшего
с-ого исправника. Этот пьяница и скандалист, предмет лицемер­
ного презрения всей труппы, оказался кротким, тихим человеком,
с большим запасом внутренней деликатности, и отличным товари­
щем . Но у него бьша в душе какая-то болезненная, незалечимая
трещина, нанесенная женщиной. Я никогда, впрочем, не мог по­
нять, в чем суть его неудачного романа. Будучи пьяным, он часто
вытаскивал из своей дорожной корзинки портрет какой-то женщи­
ны, не очень красивой, но и не дурной, немного косенькой, со
вздернутым вызывающим носиком, несколько провинциальной на­
ружности. Он то целовал эту фотографию, то швырял ее на пол, при­
жимал ее к сердцу и плевал на нее, ставил ее в угол на образ и потом
капал на нее стеарином. Я не мог также разобраться, кто из них кого
бросил и о чьих детях шла речь : его , ее или кого-то третьего.
Ни у него , ни у меня денег не бьшо. Он уже давно забрал у Вале­
рьянова крупную сумму, чтобы послать ей, и теперь находился в
состоянии крепостной зависимости, порвать которую ему мешала
простая порядочность. Изредка он подрабатывал несколько копе­
ек у местного живописца вывесок. Но этот заработок бьш боль-
139

А. И. Куприн
шим секретом от труппы: помилуйте, разве Лара-Ларский вытер­
пел бы такое надругание над искусством!
Наш хозяин - отставной исправник - толстый, румяный муж­
чина в усах и с двойным подбородком, бьш человек большого бла­
годушия. Каждое утро и вечер, после того , когда в доме у него от­
пивали чай, нам приносили вновь долитый самовар, чайник со спи­
тым чаем и сколько угодно черного хлеба. Мы бывали сыты.
После послеобеденного сна отставной исправник выходил в
халате и с трубкой на улицу и садился на крьшечко. Перед тем как
идти в театр, и мы подсаживались к нему. Разговор у нас шел все­
гда один и тот же - о его служебных злоключениях, о несправед­
ливости высшего начальства и о гнусных интригах врагов. Он все
советовался с нами, как бы это ему написать такое письмо в сто­
личные газеты , чтобы его невинность восторжествовала и чтобы
губернатор с вице-губернатором, с нынешним исправником и с
подлецом-приставом второй части, который и бьш главной при­
чиной всех бед, полетели со своих мест. Мы давали ему разные
советы, но он только вздыхал, морщился , покачивал головой и
твердил :
-
Эх, не то". Не то, не то." Вот если бы мне найти человека с
пером! Перо бы мне найти ! Никаких денег не пожалею.
А у него - канальи - бьши деньги . Войдя однажды к нему в
комнату, я застал его за стрижкой купонов. Он немного смутился,
встал и загородил бумаги спиной и распахнутым халатом. Я твер­
до уверен, что во время службы за ним водились и взяточничество,
и вымогательство, и превышение власти, и другие поступки.
По ночам, после спектакля, мы иногда бродили с Нелюбовым
по саду. В тихой, освещенной огнями зелени повсюду уютно сто­
яли белые столики, свечи горели не колеблясь в стеклянных кол­
пачках. Женщины и мужчины как-то по-праздничному, кокетливо
и значительно улыбались и наклонялись друг к другу. Шуршал пе­
сок под легкими женскими ножками".
-
Хорошо бы нам найти карася ! - говорил иногда сиплым
баском Нелюбов и поглядывал на меня лукаво сбоку.
Меня сначала коробило. Я всегда ненавидел эту жадную и бла­
городную готовность садовых актеров примазываться к чужим
обедам и завтракам , эти собачьи, ласковые, влажные и голодные
глаза, эти неестественно развязные баритоны за столом, это гаст­
рономическое всезнайство, эту усиленную внимательность, эту при­
вычно фамильярную повелительность с прислугой . Но потом, бли-
140

Рассказы
же узнав Нелюбова, я понял , что он шутит. Этот чудак бьш по­
своему горд и очень щекотлив.
Но вышел один смешной и чуть-чуть постыдный случай, когда
сам карась поймал меня с моим другом в кулинарную сеть. Вот это
как было.
Мы с ним выходили последними из уборной после представле­
ния, и вдруг откуда-то из-за кулис выскочил на сцену некто Альт­
шиллер... местный Ротшильд, еврей, этакий молодой, но уже тол­
стый, очень развязный, румяный мужчина, сладострастного типа,
весь в кольцах, цепях и брелоках . Он бросился к нам.
-Ах, Боже мой... я уже вот полчаса везде бегаю... сбился с ног...
Скажите, ради Б ога, вы не видели Волкову и Богучарскую?
Мы действительно видели, как эти артистки сейчас же после
спектакля уехали кататься с драгунскими офицерами, и любезно
сообщили об этом Альтшиллеру. Он схватился за голову и заме­
тался по сцене .
-Но это же безобразие! У меня заказан ужин! Нет, это просто
Бог знает что такое: дать сл ово, обещаться и ... Как это называется,
господа, я вас спрашиваю?
Мы молчали,
Он еще покрутился по сцене, потом остановился, помялся, по­
чесал нервно висок, почмокал в раздумье губами и вдруг сказал
решительно:
-
Господа, я вас покорнейше прошу отужинать со мной.
Мы отказались.
Но не тут-то было. Он прилип к нам, как клей-синдетикон. Он
кидался то к Нелюбову, то ко мне, тряс нам руки, заглядывал умиль­
но в глаза и с жаром уверял, что он любит искусство . Нелюбов пер­
вый дрогнул.
- А, черт! Пойдем, в самом деле. Чего там!
Меценат повел нас на главную эстраду и засуетился. Выбрал
наиболее видное место, усадил нас, а сам все время вскакивал, бе­
гал вслед за прислугой, размахивал руками и, выпив рюмку доп­
пель-кюммеля, притворялся отчаянным кутилой. Котелок у него
бьш для лихости на боку.
- Может быть , огуречика? Как это по-русски говорится? Зна­
чит, эфто без огуречика никакая пишшыя не проходит. Так? А
водочки? Пожалуйста, кушайте... кушайте до конца, прошу вас.
А может быть , беф-строганов? Здесь отлично готовят... Пест! Че­
ловек!
141

А. И. Куприн
От большого куска горячего жареного мяса я опьянел, как от
вина. Глаза у меня смыкались. Веранда с огнями , с синим табач­
ным дымом и с пестрой скачкой болтовни, пльша куда-то вбок,
мимо меня , и я точно сквозь сон слышал:
- Пожалуйста, кушайте еще, господа... Не стесняйтесь. Ну, что
я могу с собой поделать, когда я так люблю искусство! ..
XIII
Но приближался момент развязки. Питание одним чаем с чер­
ным хлебом отзывалось на мне болезненно . Я стал раздражителен
и часто, чтобы сдержать себя, убегал с репетиций куда-нибудь по­
дальше в сад. Кроме того, я давно уже распродал все мое белье.
Самойленко продолжал терзать меня . Знаете, иногда бывает в
закрытых учебных заведениях, что учитель вдруг ни с того ни с
сего возненавИдит какого-нибудь замухрышку-ученика: возненави­
дит за бледность лица, за торчащие уши , за неприятную манеру
дергать плечом, и эта ненависть продолжается целые года. Так
именно относился ко мне Самойленко. Он уже успел оштрафовать
меня в общей сложности на пятнадцать рублей и на репетициях
обращался со мною, по крайней мере, как начальник тюрьмы с аре­
стантом. Иногда, слушая его грубые замечания, я опускал веки и
ВИдел у себя перед глазами огненные круги. Валерьянов теперь уже
совсем не разговаривал со мной и при встречах убегал от меня со
скоростью страуса. Я служил уже полтора месяца и до сих пор по­
лучил всего-навсего один рубль.
Однажды утром я проснулся с больной головой, с металличес­
ким вкусом во рту и с тяжелой, черной, беспричинной злобой в душе.
В таком настроении я пошел на репетицию.
Не помню, что мы ставили, но помню хорошо, что в моей руке
бьша толстая, сложенная трубкой тетрадь. Роль свою я знал, как и
всегда, безукоризненно. В ней, между прочим, стояли сло ва: «Я это
заслужил».
И вот пьеса доходит до этого места.
- Я это заслужил, - говорю я.
Но Самойленко подбегает ко мне и вопит:
-
Ну кто же так говорит по-русски? Кто так говорит? Я это
заслужил! Надо говорить : я на это заслужил! Без-здарность!
Побледнев, я протянул бьшо к нему тетрадку со словами:
- Извольте справиться с текстом ...
142

Рассказы
Но он выкрикнул горлом:
-
Плевать я на ваш текст! Я сам для вас текст! Не хотите слу­
жить - убирайтесь к черту!
Я быстро поднял на него гл аза . Он вдруг понял все, побледнел
так же, как и я , и быстро отступил на два шага. Но бьmо уже по­
здно. Тяжелым свертком я больно и громко ударил его по левой
щеке , и по правой, и потом опять по левой, и опять по правой, и
еще, и еще. Он не сопротивлялся , даже не нагнулся, даже не пробо­
вал бежать, а только при каждом ударе дергал туда и сюда голо­
вой, как клоун, разыгрывающий удивление. Затем я швырнул тет­
радь ему в лицо и ушел со сцены в сад. Никто не остановил меня.
И вот случилось чудо ! Первый, кого я увидел в саду, бьm маль­
чишка-рассыльный из местного отделения Волжско-Камского бан­
ка. Он спрашивал, кто здесь Леонтович, и вручил мне повестку на
пятьсот рублей .
Через час я и Нелюбов бьmи уже опять в саду и заказывали себе
чудовищный завтрак, а через два часа вся труппа чокалась со мною
шампанским и поздравляла меня. Честное сл ово: это не я, а Нелю­
бов пустил слух, что мне досталось наследство в шестьдесят тысяч.
Я не опровергал его. Валерьянов потом клялся, что дела с антреп­
ризой ужасно плохи, и я подарил ему сто рублей.
В пять часов вечера я садился в поезд. В кармане у меня, кроме
билета до Москвы, бьmо не более семидесяти рублей, но я чувство­
вал себя Цезарем. Когда, после второго звонка, я поднимался в ва­
гон, ко мне подошел Самойленко, который до сих пор держался в
отдалении.
- Простите меня, я погорячился, - сказал он театрально.
Я пожал протянутую руку и ответил любезно:
- Простите, я тоже погорячился .
Мне прокричали «ура» на прощанье. Последним теплым взгля­
дом я обменялся с Нелюбовым. Пошел поезд, и все ушло назад, на­
всегда, безвозвратно. И когда стали скрываться из глаз последние
голубые избенки Заречья и потянулась уньmая, желтая, выгорев­
шая степь - странная грусть сжала мне сердце. Точно там, в этом
месте моих тревог, страданий, голода и унижений , осталась навеки
частица моей души.
<1906>
143

А И. Куприн
МИРНОЕЖИТИЕ
Сдвинув на нос старинные большие очки в серебряной оправе,
наклонив набок голову, оттопырив бритые губы и многозначитель­
но двигая вверх и вниз косматыми, сердитыми старческими бровя­
ми, Иван Вианорыч Наседкин писал письмо попечителю учебного
округа. Почерк у него был круглый, без нажимов, красивый и рав­
нодушный, - такой, каким пишут военные писаря. Буквы сцепля­
лись одна с другой в слова, точно правильные звенья цепочек раз­
ной длины.
«Как человек, некогда близко стоявший к великому, ответствен­
ному перед престолом и отечеством делу воспитания и образова­
ния русского юношества и беспорочно прослуживший на сем , мож­
но смело выразиться, священном поприще 35 лет, я, хотя и не от­
крываю своего настоящего имени, подписываясь лишь скромным
названием «Здравомыслящий», но считаю нравственным своим
долгом довести до сведения Вашего превосходительства об одном
из смотрителей многочисленных учебных заведений, вверенных
Вашему мудрому и глубокоопытному попечению. Я говорю о штат­
ном смотрителе Вырвинского четырехклассного городского учи­
лища, коллежском асессоре Опимахове, причем почтительнейше
осмеливаюсь задать себе вопрос: совместимым ли с высоким при­
зван ием педагога и с доверием, оказываемым ему начальством и
обществом, является поведение лица, проживающего бесстыдно, в
явной для всего города и противн ой существующим законам лю­
бовной связи с особой женского пола, числящейся, по виду на жи­
тельство, девицей, которая к тому же в городе никому не известна,
не посещает храмов Божиих и, точно глумясь над христианскими
чувствами публики, ходит по улице с папиросами и с короткими,
как бы у дьякона, волосами? Во-вторых: ...»
Поставив аккуратное двоеточие, Иван Вианорыч бережно по­
ложил перо на край хрустальной чернильницы и откинулся на спин­
ку стула. Глаза его, ласково гл ядя поверх очков, переходили от окон
с тюлевыми занавесками к угловому образу, мирно освещенному
розовой лампадкой, оттуда на старенькую, купленную по случаю,
но прочную мебель зеленого репса, потом на блестящий восковым
гл янцем пол и на мохнатый, сшитый из пестрых кусочков ковер,
работы самого Ивана Вианорыча. Сколько уж раз случалось с На­
седкиным, что внезапно, среди делового разговора, или очнувшись
от задумчивости, или оторвавшись от письма, он испытывал ти-
144

Рассказы
хую обновленную радость. Как будто бы он на некоторое время
совсем забьm, а тут вдруг взял да и вспомнил , - про свою чест­
ную, всеми уважаемую, светлую, опрятную старость, про собствен­
ный домик с флигелем для жильцов, сколоченный тридцатью пя­
тью годами свирепой экономии, про выслуженную полную пенсию,
про кругленькие пять тысяч, отданные в верные руки, под вторую
закладную, и про другие пять тысяч, лежащие пока что в банке, -
наконец, про все те удобства и баловства, которые он мог бы себе
позволить, но никогда не позволит из благоразумия. И теперь, вновь
найдя в себе эти счастливые мысли, старик мечтательно и добродуш­
но улыбался бритым, морщинистым, начинавшим западать ртом.
В кабинетике пахло геранями, мятным курением и чуть-чуть на­
фталином. На правом окне висела клетка с канарейкой. Когда Иван
Вианорыч устремил на нее затуманенный, видящий и невидящий
взгляд, птичка суетливо запрыгала по жердочкам, стуча лапками.
Наседкин нежно и протяжно свистнул. Канарейка завертела хоро­
шенькой хохлатой головкой, наклоняя ее вниз и набок, и пискнула
вопросительно:
-Пи-и?
- Ах ты ... пискунья! - сказал лукаво Иван Вианорыч и, вздох-
нув, опять взялся за перо.
«Во-вторых, - писал он, тихонько шепча сл ова, - тот же Опи­
махов позволяет себе пренебрегать положениями некоторых цир­
куляров Министерства Народного Просвещения и иными прави­
тельственными указаниями, побуждая и сам первый подавая при­
мер подведомственным ему молодым учителям, якобы к расшире­
нию программы (sic!), а на самом деле - к возбуждению в довер­
чивых умах юношей превратных и гибельных идей, клонящихся к
разрушению добрых нравов, к возбуждению политических страс­
те й, к низвержению авторитета власти и, в сущности, к самому гни­
лому и пошлому социализму. Так, вышеназванный коллежский асес­
сор Мирон Степанович Опимахов находит нужным читать учени­
кам лекции (это сл ово Наседкин дважды густо подчеркнул, язви­
тельно скривив рот набок) о происхождении человека от микро­
скопического моллюска, а учитель географии Сидорчук, неизвест­
но для чего , сообщает им свои извращенные личным невежеством
познания о статистике и политической экономии . После этого не
удивительно, что просвещаемые подобными отличными педагога­
ми ученики четырехклассного городского Вырвинского училища
отличаются буйным нравом и развращенными действиями. Так,
145

А. И Куприн
напр., на днях у о. Михаила Трабукина, протоиерея местного собо­
ра, всеми чтимого пастыря, человека более чем святой жизни, бьmи
камнями выбиты 2 стекла в оранжерее. При встрече со старшими,
почтенными в городе лицами, даже имевшими высокую честь при­
надлежать 35 лет к учебному ведомству, не снимают головных убо­
ров, а, наоборот, глядя в глаза, нагло смеются, и многое, очень мно­
гое другое, что готов подробно описать Вашему превосходитель­
ству (NB: равно как и о нравах, процветающих и в других учебных
заведениях), если последует милостивый ответ на сие письмо в мес­
тное почтовое отделение, до востребования, предъявителю кред.
бил . 3-х-рублевого достоинства за No 0709 1 1 .
Имею честь быть Вашего превосходительства всепокорнейшим
слугою.
Здравомыслящий».
Наседкин поставил последнюю точку и сказал вслух:
- Так-то-с, господин Опимахов!
Он встал, хотел бьmо долго и сладко потянуться уставшим те­
лом, но вспомнил, что в пост грех это делать, и сдержался. Быстро
потерев рукой об руку, точно при умыванье, он опять присел к сто­
лу и развернул ветхую записную книжку с побуревшими от частого
употребления нижними концами страниц. Вслед за записями крах­
мального белья, адресами и днями именин, за графами прихода и
расхода шли заметки для памяти , написанные бегло, с сокращени­
ями в сл овах, но все тем же прекрасным писарским почерком.
«Кузяев намекал, что у городского казначея растрата. Прове­
рить и сообщ. в казенную пал. NB. Говорят, Куз. корреспондирует
в какую-то газету!! Узнать».
«Священник с. Б. Мельники, Златодеев (о . Никодим) , на святки
упился. Танцевал и потерял крест. Довести до свед. Его преосв . Ис­
полиеио. Вызваи для обьяси. 21 февр. »
«Не забыть о Серг. Платоныче. С нянькой» .
«Учитель Опимахов. Сожительство. Лекции и пр. Сидорчук.
Непочтение. Попеч. уч. округа».
Дойдя до этой заметки, Иван Вианорыч обмакнул перо и при­
писал сбоку: «Сообщено».
В эту книжку были занесены все скандалы, все любовные ин­
тр ижки, все сплетни и слухи маленького, сонного, мещанского
городишки; здесь кратко упоминалось о господах и о прислуге,
о чиновниках, купцах, офицерах и священниках, о преступлени-
146

Рассказы
ях по службе, о том, кто за кем ухаживает (с приблизительным
указанием часов свиданий), о неосторожных сл овах, сказанных
в клубе, о пьянстве, карточной игре, наконец даже о стоимости
юбок у тех дам, мужья или любовники которых жили выше
средств.
Иван Вианорыч быстро пробегал глазами эти заметки, схваты­
вая их знакомое содержание по одному сл ову, иногда по какому­
нибудь таинственному крючку, поставленному сбоку.
- До всех доберемся, до всех, мои миленькие, - кривя губы,
шептал он вслух, по старческой привычке. - Семинарист Элладов...
Вы, пожалуй, подождите, господин либеральный семинарист. Дра­
ка у Харченко, Штурмер передернул ... Ну, это еще рано. Но вы не
беспокойтесь, придет и ваша очередь. Для всех придет правосудие,
для все-ех! .. Вы думаете как: нашкодил и в кусты? Не-ет, драгоцен­
ные, есть над вашими безобразиями зоркие глаза, они, брат, все
видят ... Землемерша... Ага! Это самое. Пожалуйте-ка на свет Бо­
жий, прекрасная, но легкомысленная землемерша.
На верху страницы стояли две строчки:
«Землемерша (Зоя Никит.) и шт. -кап . Беренгович. Землемер ­
тюфяк. Лучше сообщить капитанше» .
Иван Вианорыч придвинулся поближе к столу, поправил
очки , торопливо запахнул свой ватный халатик с желтыми раз­
водами в виде вопросительных знаков и принялся за новое пись­
мо. Он писал прямо начисто , почти не обдумывая фраз. От дол­
гой практики у него выработался особый стиль анонимных пи­
сем или, вернее, несколько разных стилей, так как обращение к
начальствующим лицам требовало одних оборотов речи, к об­
манутым мужьям - других, на купцов действовал слог высокий
и витиеватый , а духовным особам бьши необходимы цитаты из
творений отцов церкви.
«Милостивая Государыня,
Мадам Беренгович!
Не имея отличного удовольствия знать Вас близко, боюсь, что
сочтете мое письмо к" Вам за невежеств о. Но долг порядочности и
человеколюбия повелевает мне скорее нарушить правила прили­
чия , нежели молчать о том, что стало уже давно смехотворной сказ­
кой города, но о чем Вы, как и всякая обманутая жертва, узнаете -
увы! - последняя. Да, несчастная! Муж твой, недостойный своего
высокого звания защитника Отечества, обманывает тебя самым
147

А. И. Куприн
наглым и бессердечным образом с той, которую ты отогрела на
своей груди, подобно крестьянину в известной басне великого Кры­
лова! !!
Советую Вам узнать стороной, когда именно соберется в уезд
некий хорошо знакомый Вам землемер, и в тот же вечер, так часов
около 9-ти, нанесите прелестной Зое визит, чем, конечно, достави­
те ей весьма приятный сюрприз, который будет тем приятнее, чем
он будет неожиданнее. Ручаюсь - ничто не помешает вам: супруга
Вашего, господина Штабс-Капитана, в этот вечер н.аверио не будет
дома (его отзовут в полк по делам службы или, скажем, к больному
товарищу). А для того чтобы еще больше обрадовать обольсти­
тельнейшую Зою, рекомендую Вам пройти не через парадный ход,
а через кухню, и как можно быстрее. Если Вы встретите на кухне
горничную, - помните, что ее зовут Аришей и что рубль вообще
производит магическое действие».
Низкий, одинокий удар колокола тяжелой волной задрожал
в воздухе, густо и широко влившись в комнату. Иван Вианорыч
привстал , перекрестился , сурово прикрыв на секунду глаза, но
тотчас же сел и продолжал писать, несколько торопливее, чем
раньше:
«К самому г. землемеру я бы Вам посоветовал лучше не обра­
щаться. Кажется, этому индивидую решительно безразлично, что
его супруга, подобно древней Мессалине, прославилась не только
на весь уезд, но и на всю губернию своим поведением. Вас же я
знаю за даму с твердыми и честными правилами, которые, во вся­
ком случае, не дозволят Вам хладнокровно переносить свой позор.
Простите, что по некоторым причинам не открываю своего имени,
а остаюсь глубоко сострадающий вашему горю -
Добро:J1Селатель».
В полуоткрытую дверь просунулся сначала голый костлявый
локоть, а потом и голова старой кухарки.
- Барин, к ефимонам звонют...
- Слышу, Фекла, не глухой, - отозвался Наседкин, поспешно
заклеивая конверт. -Дай мне старый сюртук и приготовь шубу.
- Шубу скунсо вую?
- Нет, ту, другую, с капюшоном.
Прежде чем выйти из дому, Наседкин, по обыкновению, помо­
лился на свой образ .
148

Ростов Великий.
Художник Н. К. Рер их.

Рассказы
- Боже, милостив буди мне, грешному! - шептал он, умильно
покачивая склоненной набок головой и крепко надавливая паль­
цами на лоб, на живот и плечи. И в то же время мысленно, по дав­
ней привычке делать все не торопясь и сознательно, он напоминал
самому себе:
«Письма лежат в шубе, в боковом кармане. Не забыть про по­
чтовый ЯЩИК».
Над городом плыл грустный , тягучий великопостный звон.
Бани ... бани ... - печально и важно, густым голосом, с большими
промежутками, выпевал огромный соборный колокол, и после каж­
дого удара долго разливались и таяли в воздухе упругие трепещу­
щие волны. Ему отзывались другие колокольни: сипло, точно про­
стуженный архиерейский бас, вякал надтреснутый колокол у Ни­
киты Мученика; глухим, коротким, беззвучным рыданием отвеча­
ли с Николы на Выселках, а в женском монастыре за речкой знаме­
нитый «серебряный» колокол стонал и плакался высокой, чистой,
певучей нотой.
Бьm конец зимы. Санный путь испортился. Широкая улица, вся
исполосованная мокрыми темными колеями, из белой стала гряз­
но-желтой. В глубоких ухабах, пробитых ломовыми, стояла вода,
а в палисадничке, перед домом Наседкина, высокий сугроб снега
осел, обрыхлел, сделался ноздреватым и покрылся сверху серым
налетом. Заборы размякли от сырости.
В городском саду, на деревьях, - там, где среди голых верху­
шек торчали пустые гнезда, без умолку кричали и гомозились гал­
ки. Они отлетали и тотчас же возвращались, качались на тонких
ветках , неуклюже взмахивая крьmьями, или черными тяжелыми
комками падали сверху вниз. И все это - и птичья суета, и рыхлый
снег, и печальный, задумчивый перезвон колоколов, и запах оттаи­
вающей земли - все говорило о близости весны, все бьmо полно
грустного и сладостного, необъяснимого весеннего очарования.
Иван Вианорыч степенно двигался по деревянному тротуару,
часто и внушительно постукивая большими кожаными калошами .
На Дворянской его обогнал десяток гимназистов разного возрас­
та. Они шли парами, громко смеясь и сталкивая друг друга с помо­
ста в снег. Сзади шагал долговязый молодой учитель в синих оч­
ках, с козлиной черной бородкой; в зубах у него была папироса .
Проходя мимо Наседкина, учитель поглядел ему прямо в лицо тем
открытым, дружеским взглядом, которым так славно смотрят вес­
ной очень молодые люди .
149

А. И. Куприн
«И это называется идти в храм, да еще в такие дни! - с горе­
чью и укоризной подумал Иван Вианорыч . - И это учитель, педа­
гог! Развращенный вид, папироса во рту! Кажется, его фамилия
Добросердов? .. Нечего сказать, хорош... Буду иметь его в виду, на
всякий случай».
По широким ступеням соборной лестницы тихо подымались
темные фигуры мужчин и женщин. Не бьmо обычной около церк­
вей суматохи и нетерпеливого раздражения. Люди шли робко, точ­
но утомленные, придавленные своими грехами, уступая друг другу
дорогу, сторонясь и выжидая очереди.
Собор внутри бьm полон таинственной, тяжелой тьмы, благо­
даря которой стрельчатые узкие окна казались синими, а купол
уходил бесконечно в вышину. Пять-шесть свечей горело перед ико­
нами алтаря, не освещая черных старинных ликов и лишь чуть по­
блескивая на ризах и на острых концах золотых сияний. Пахло ла­
даном, свечной гарью и еще той особенной холодной, подвальной
сыростью древнего храма, которая всегда напоминает о смерти.
Народу бьmо много, но тесноты не чувствовалось. Говорили ше­
потом и точно с боязнью, кашляли осторожно, и каждый звук гулко и
широко отдавался под огромными каменными сводами. На левом
клиросе молодой лабазник Бардыгин читал часы громким и таким
ненатуральным, задавленным голосом, как будто в горле у него заст­
ряла корка черного хлеба. Щеголяя мастерством быстрого чтения, он
выкрикивал одним духом столько текста, сколько мог, причем сливал
все слова, целые предложения, даже новые строчки в одно длинное, в
сотню слогов, непонятное слово. Изредка он останавливался на се­
кунду, чтобы набрать в грудь воздуха, и тогда начальное слово следу­
ющей фразы он произносил с большой растяжкой, театрально удваи­
вая согласные звуки, и лишь после этого, точно приобретя необходи­
мый ему размах, с разбегу сьmал частой дробью непонятных звуков.
«Ак-кискимен, обитаяй в тайных...», «Ик-кам-мень его прибежище
заяцам тра-та-та-та...» - вырывалось отдельными восклицаниями.
Иван Вианорыч подошел к свечному прилавку. Церковный ста­
роста - благообразный тучный старик, весь точно серебряный от
чисто вымытых, картинно расчесанных седин - звякал среди на­
пряженной тишины медяками, укладывая их в стопочки.
- Михал Михалычу! - сказал Наседкин, протягивая через при­
лавок руку.
- А! Иван Вианорыч! - сдержанным ласковым баском отве­
тил староста. - Все ли в добром здоровьичке? А мне, того , как его ...
150

Ярославль . Вход в цер ковь Никол ы Мокрого.
Художник Н. К. Рер их.

Рассказы
надо с вами поговорить о чем-то , - прибавил он, понижая голос и
заслоняясь ладонью от свечи, чтобы лучше разглядеть из темноты
лицо Наседкина. - Ты, отец, подожди меня малость после ефимо­
нов... Ладно?
- Отчего ж ... Я подожду.
Степенно шаркая калошами по плитяному полу, Иван Виано­
рыч пробрался на свое обычное место, за правым клиросом у обра­
за Всех Святителей, которое он, по праву давности и почета, зани­
мал уже девятый год. Там стоял, сложив руки на животе и тяжело
вздыхая, рослый бородатый мужик в белом дубленом тулупе, пах­
нувшем бараном и терпкой кислятиной. Со строгим видом, поже­
вав губами, Иван Вианорыч брезгливо тронул его за рукав.
- Ты что же это , любезный, распространился? Видишь - чу­
жое место, а лезешь , - сказал он сурово.
Мужик низко поклонился и с покорной суетливостью затоптался
в сторону.
- Прости, батюшка, прости, Христа ради.
- Бог простит, - сухо ответил старик.
На клиросе задвигался желтый огонек свечки, от него робко вспых­
нул другой, третий. Теплые огненные язычки, постепенно рождаясь в
темноте, перешли снизу вверх, и невидимая до сих пор певческая ка­
пелла ясно и весело озарилась светом среди скорбной темноты, на­
полнявшей церковь. Лица дискантов, освещаемые снизу, с блестящи­
ми точками в глазах, с мягкими контурами щек и подбородков, стали
похожи на личики тех мурильевских херувимов, которые поют у ног
мадонны, держа развернутые ноты. У стоявших сзади мужчин из-за
темных усов бело и молодо сверкали зубы. Басы мощно откашлива­
лись, рыча в глубине хора, как огромные, добродушные звери.
Пронесся тонкий, жужжащий звук камертона. Регент, любимец
и баловень купечества, лысый, маленький и толстый мужчина, в
длинном сюртуке, более широкий к заду, чем в плечах, тонким го­
лосом , бережно, точно сообщая хору какую-то нежную тайну, за­
дал тон . Толпа зашевелилась, протяжно вздохнула и стихла.
- Помощник и покровитель бысть мне во спасение! - с чув­
ством прошептал Наседкин, опережая певчих, хорошо знакомые
ему слова ирмоса.
Стройные, печальные звуки полились с клироса, но прежде, чем
преодолеть огромную пустоту купола, оттолкнулись от каменных
стен, и в первые мгновения казалось, будто во всех уголках темно­
го храма запело, вступая один за другим, несколько хоров.
151

А. И. Куприн
Из алтаря вышел, щуря на народ голубые близорукие гл аза,
второй соборный священник, о. Евгений - маленький, чистень­
кий старичок, похожий лицом на Николая-угодника, как его пи­
шут на образах. Он был в одной траурной епитрахили поверх
черной рясы, и эта простота церковной одежды , и сл абая, утом­
ленная походка священника, и его прищуренные глаза - трога­
тельно шли к покаянному настроению толпы и к тишине и к тем­
ноте собора.
Певчие замолчали, и вслед за ними замолкли один за другим
невидимые хоры в углах и в куполе. Тихим, слегка вздрагивающим,
умоляющим голосом, так странно не похожим своей естественнос­
тью на обычные церковные возгласы, священник проговорил пер­
вые сл ова великого канона:
- Откуда начну плакати окаянного моего жития деяний? Кое
положу начало, Христе, нынешнему рыданию?..
- Помилуй мя, Боже, помилуй мя! - скорбно заплакал хор.
«Нынешнему рыданию! - повторил мысленно Иван Вианорыч,
почувствовав в затьmке у себя холодную волну. -Какие слова! .. »
Воображение вдруг нарисовало ему древнего , согбенного года­
ми, благодушного схимника. Вот он пришел в свою убогую келью,
поздним вечером, после утомительной службы, едва держась на
больных ногах, принеся в складках своей одежды, украшенной зна­
ками смерти, запах ладана и воска. Молчание, полумрак... слабо
дрожит огонек свечи перед темными образами ... на полу, вместо
ложа, раскрытый гроб... Со стоном боли становится отшельник на
израненные, натруженные колени. Впереди целая ночь молитвы,
страстных вздохов, горьких и сладостных рыданий, сотрясающих
хилое тело. И, уже предчувствуя близость блаженных слез, старец
перебирает в уме всю свою невинную, омытую ежедневным плачем
жизнь и ждет вдохновения молитвы. «Откуда начну плакати !»...
«Нет! Уйду в монастырь, на покой! - вдруг решил растроган­
ный Иван Вианорыч. - Дом, проценты ... Зачем все это?»
- Осквернив плоти моея ризу и окалях, еже по образу, спасе, и
по подобию, - читал священник .
«Уйду. Вот возьму и уйду. Там тишина, благолепие, смирение,
а здесь ... о, Господи ! .. Ненавидят друг друга, клевещут, интригу­
ют ... Ну, положим, я свою каплю добра несу на пользу общую: кого
надо остерегу, предупрежду, открою глаза, наставлю на путь. Да
ведь и о себе надо подумать когда-нибудь, смерть-то - она не ждет,
и о своей душе надо порадеть, вот что !»
152

Рассказы
Около Наседкина зашелестело шелком женское платье. Высо­
кая дама в простом черном костюме прошла вперед, к самому кли­
росу, и стала в глубокой нише, слившись с ее темнотой. Но на мгно­
вение Иван Вианорыч успел разглядеть прекрасное белое лицо и
большие печальные глаза под тонкими бровями .
Всему городу, - а Ивану Вианорычу больше других, - была
известна трагическая история этой женщины. Ее выдали из бедной
купеческой семьи замуж за местного миллионера-лесопромышлен­
ника Щербачева, вдовца, человека старше ее лет на сорок, про ко­
торого говорили, что он побоями вогнал в гроб двух своих первых
жен. Несмотря на то что Щербачеву подходило уже под шестьде­
сят, он бьm необычайно крепок здоровьем и так силен физически,
что во время своих обычных безобразных запоев разбивал кула­
ко м мраморные столики в ресторанах и один выворачивал улич­
ные фонари. Однажды, собравшись в дальний уезд по делам, он неж­
данно вернулся с дороги домой и застал жену в своей спальне с кра­
савцем приказчиком. Говорили, что он бьm заранее предупрежден
анонимным письмом. Приказчика он не тронул, велел ему только пол­
зти на четвереньках через все комнаты до выходной двери. Но над
женой он вдоволь натешил свою звериную, хамскую душу. Свалив ее
с ног кулаками, он до устали бил ее огромными коваными сапожища­
ми, потом созвал всю мужскую прислугу, приказал раздеть жену до­
гола и сам, поочередно с кучером, стегал кнутом ее прекрасное тело,
обратив его под конец в сплошной кусок кровавого мяса.
С тех пор прошло два года. Сильная натура молодой женщины
каким-то чудом выдержала это истязание, но душа сломилась и
стала рабской. Жена Щербачева отказалась от людей, никуда не
ездила и никого у себя не принимала. Лишь изредка появлялась
она в церкви, вызывая шепот мещанского любопытства между го­
родскими сплетниками. Рассказывали, что Щербачев после той
ужасной ночи не сказал более с женой ни одного сл ова, а если уез­
жал куда-нибудь, то запирал ее на ключ и приказывал ложиться на
ночь у ее дверей дворникам.
«Бог-то все заранее расчислил! - набожно и злорадно думал
Наседкин, косясь на стенную нишу, в которой едва темнела высо­
кая женская фигура. - Кабы не нашлись вовремя добрые люди, ты
бы и теперь, вместо молитвы и воздыхания сердечного, хвосты бы
с кем-нибудь трепала. А так-то оно лучше, по-хорошему, по-хрис­
тиански ... О Господи, прости мои согрешения ... Ничего , помолись,
матушка. Молитва-то - она сердце умягчает и от зла отгоняет. . . »
153

А. И.Куприн
- Слезы блудницы, Щедре, и аз предлагаю: очисти мя, спасе,
благоутробием твоим! - кротким, старчески простым голосом
выговаривал маленький священник.
- Помилуй мя, Боже! - глубоким стоном сокрушения ответил
ему хор.
Плечи Щербачевой вдруг затряслись. Закрыв лицо ладонями,
она быстро опустилась на колени, точно упала.
«И я тоже , и я, Господи! Слезы блудницы предлагаю!» - со сми­
ренным самоунижением подумал Иван Вианорыч. Но смирение его
бьmо легкое, приятное. Глубоко в душе он знал про самого себя,
что жизнь его чиста и дела беспорочны, что он честно прослужил
тридцать пять лет своему отечеству, что он строго блюдет посты и
обличает беззаконие. Не осмеливаясь выпускать этих самолюби­
вых мыслей на поверхность сознания, притворяясь перед самим
собой, что их вовсе нет в его сердце, он все-таки с гордостью верил,
что ему уготовано в будущей жизни теплое, радостное место, вро­
де того, которое ему общий почет и собственные заслуги отвели в
церкви, под образом Всех Святителей.
Слезы стояли у него в груди, щипали глаза, но не шли . Тогда,
пристально смотря на огонь свечки, он стал напрягать горло, как
при зевоте, и часто дышать, и наконец они потекли сами - обиль­
ные, благодатные, освежающие слезы ".
Служение кончилось . Народ медленно, в молчании расходил­
ся . Отец Евгений вышел из алтаря, с трудом передвигая ревмати­
ческими ногами, и, узнав Наседкина, ласково кивнул ему головой.
Прошла робко , неуверенной походкой, странно не идущей к ее рос­
кошной фигуре, купчиха Щербачева... Иван Вианорыч вышел пос­
ледним, вместе с церковным старостой.
- Чудесно читает ефимоны отец Евгений, - сказал, спускаясь
по ступенькам, староста. - До того вразумительно. Так всю тебе
душу и пробирает.
- Отлично читает, - согласился Наседкин. - Про какое дело­
то вы хотели, Михал Михалыч?
- Дело такое, отец: что есть у вас сейчас, того, как его ... сво-
бодные деньги?
-Н
у?
- А ты не запряг, так и не погоняй . Спрашиваю, есть деньги?
- Много ли?
- Пустое ... Тысячи три , а то лучше четыре.
-Н
у, скажем , есть , - недоверчиво произнес Иван Виано-
рыч. - Ты про дело-то говори: кому надо?
154

Рассказы
- Чудак человек. Не веришь ты мне, что ли? Того, как его ...
уж , если я говорю, стало быть , дело верное. Я бы тебя не стал и
звать , кабы располагал сейчас наличными. Апрянина надоть вы­
ручить, ему платежи подходят, а по векселям задержка.
- Так, - задумчиво произнес Наседкин. - Из скольких про­
центов?
Михаил Михайлович фыркнул носом и, слегка навалившись на
спутника, проказливо толкнул его локтем в бок.
- Ах ты ... мастер Иоганн Кнастер! Сказал тебе, будь без со­
мнения, и шабаш. За полгода двести на тыщу хватит с тебя? Ну и ...
того, как его ... нечего разговаривать . Прощай, что ли. Мне напра­
во. Зайди завтра утречком, обговорим.
- Ладно, приду, - вздохнул Иван Вианорыч . - Прощайте,
Михал Михалыч.
- Наилучшего, Иван Вианорыч.
Они разошлись. Наседкин шел по деревянным мосткам, посту­
кивая кожаными калошами, и все время вздыхал, с наружным со­
крушением и внутренним довольством. От его шубы еще пахло мир­
ным запахом церкви, спина приятно, расслабленно ньmа после дол­
гого стояния, и в душе у него бьmа такая же тихая, сладкая истома.
Маленький захолустный городишко уже спал . Не бьшо прохо­
жих на улице. Где-то недалеко за забором лаяла лениво, от нечего
делать, собака. Сгущались прозрачные, зеленые, апрельские сумер­
ки; небо на западе было нежно-зеленое, и в голых ветках деревьев
уже чувствовался могучий темно-зеленый весенний тон.
Вдали показался дом Наседкина. Лампа внутри не бьша зажже­
на, но тюлевые занавеси на окнах чуть-чуть розовели от сияния
лампадки.
«Слезы блудницы и аз предлагаю!» - с умилением вспомнил
Иван Вианорыч.
- Ворона! - перебил он вдруг себя . - Пропустил почтовый
ящик .
Он вернулся назад, чтобы опустить письма. Усл ышав, как они
стукнулись о железное дно ящика, он еще плотнее запахнул теплую
шубу и пошел дальше. И дл я того чтобы опять вернуться к пре­
жним отрадным мыслям о доме, о процентах, о сладости молитв, о
людских грехах и о своей чистоте, он еще раз с чувством прошеп­
тал, растроганно покачивая годовой:
- Слезы блудницы и аз предлагаю...
1904
155

А. И. Куприн
КОР Ь
1
Перед обедом доктор Ильяшенко и студент Воскресенский ис­
купались. Жаркий юго-восточный ветер развел на море крупную
зыбь. Вода у берега бьша мутная и резко пахла рыбой и морскими
водорослями; горячие качающиеся волны не освежали, не удовлет­
воряли тела, а, наоборот, еще больше истомляли и раздражали его .
- Вьшезайте, коллега, - сказал доктор, поливая пригоршня­
ми свой толстый белый живот. - Так мы до обморока закупаемся.
От купальни нужно бьшо подыматься вверх, на гору, по узкой
тропинке, которая бьша зигзагами проложена в сыпучем черном
шифере, поросшем корявым дубнячком и бледно-зелеными кочня­
ми морской капусты. Воскресенский взбирался легко, шагая редко
и широко своими длинными мускулистыми ногами. Но тучный
доктор, покрывший голову, вместо шляпы, мокрым полотенцем,
изнемогал от зноя и одышки. Наконец он совсем остановился, дер­
жась за сердце, тяжело дыша и мотая головой.
- Фу! Не могу больше ... Хоть снова полезай в воду... Постоим
минутку...
Они остановились на плоском закруглении между двумя колена­
ми дорожки, и оба повернулись лицом к морю. Взбудораженное вет­
ром, местами освещенное солнцем, местами затененное облаками, -
оно все пестрело разноцветными заплатами. У берега широко беле­
ла пена, тая на песке кисейным кружевом, дальше шла грязная лента
светло-шоколадного цвета, еще дальше - жидкая зеленая полоса,
вся сморщенная, вся изборожденная гребнями волн, и, наконец, -
могучая, спокойная синева глубокого моря с неправдоподобными
яркими пятнами, то густо-фиолетовыми, то нежно-малахитовыми, с
неожиданными блестящими кусками, похожими на лед, занесенный
снегом. И вся эта живая мозаика казалась опоясанной у горизонта
черной, спокойной, неподвижной лентой безбрежной дали.
- А все-таки зд6рово как! - сказал доктор. - Красота ведь, а?
Он протянул вперед короткую руку с толстенькими, как у мла­
ден ца, пальцами и широко, по-театральному, черкнул ею по морю.
- Да... ничего, - равнодушно ответил Воскресенский и зевнул
полупритворно. - Только надоедает скоро . Декорация .
- Та-ак! Мы их ел и. Это , знаете, анекдот есть такой, - пояс­
нил Ильяшенко. - Пришел солдат с войны к себе в деревню, ну и,
понятно, врет, как слон. Публика, конечно, обалдемши от удивле-
156

Рассказы
ния . «Бьmи мы, говорит, на Балканах, в самые, значит, облака заб­
рались, в самую середку». - «Ах, батюшки, да неужто ж в обла­
ка?» А солдат этак с равнодушием: «А чт6 нам облака? Мы их ели.
Все одно как стюдень».
У доктора Ильяшенки бьmа страсть рассказывать анекдоты, осо­
бенно из простонародцого и еврейского быта. В глубине души он
думал, что только по капризному расположению судьбы из него не
вышло актера. Дома он изводил жену и дочь Островским, а в гостях
у пациентов любил декламировать никитинского «Ямщика», при­
чем неизменно для этого вставал, переворачивал перед собою стул и
опирался на его спинку вывороченными врозь руками. Читал же он
самым неестественным, нутряным голосом, точно чревовещатель,
полагая, что именно так и должен говорить русский мужик.
Рассказав анекдот о солдате, он тотчас же, первый, радостно
захохотал свободным грудным смехом. Воскресенский принужден­
но улыбнулся.
- Видите ли, доктор... юг, - начал он вяло, точно затрудняясь
в словах, - не люблю юга. Здесь все как-то маслено, как-то ... не
знаю ... чрезмерно. Ну, вот, цветет магнолия... позвольте, да разве
это - растение? Так и кажется, что ее нарочно сдел али из картона,
выкрасили зеленой масляной краской, а сверху навели лак. Приро­
да! Солнце встало из-за моря - и жара, а вечером бултых за горы -
и сразу ночь. Нет птиц. Нет наших северных зорь с запахом молодой
травки, нет поэзии сумерек, с жуками, с соловьем, со стадом, бреду­
щим в пъmи. Какая-то оперная декорация, а не природа ...
- В ва-ашем до-оме, - сиплым тенорком запел доктор. - Из­
вестно, - вы кацап .
- А эти лунные ночи, черт бы их драл! - продолжал Воскре­
сенский, оживляясь от давнишних мыслей, которые он до сих пор
думал в одиночку. - Одно мученье. Море лоснится, камни лоснят­
ся, деревья лоснятся. Олеография! Цикады дурацкие орут, от луны
никуда не спрячешься. Противно, беспокойно как-то , точно тебя
щекочут в носу соломинкой.
- Варвар! Зато, когда у вас в Москве двадцать пять градусов
мороза, и даже городовые трещат от холода, - у нас цветут розы
и можно купаться.
- И южного народа не люблю, - упрямо продолжал студент,
следи вший за своими мыслями. - Скверный народишко - лени­
вый, сл адострастный, узколобый, хитрый , грязный. Жрут всякую
гадость. И поэзия у них какая-то масленая и приторная ... Вообще -
не люблю!
157

А. И. Куприн
Доктор остановился, развел руками и сделал круглые, изумлен­
ные глаза.
-Тю-тю-тю-у! -засвистал он п ротяжно. -И ты, Брутус?
Узнаю дух нашего почтенного патрона в ваших сл овах. Русская
песня, русская рубаха, а? Русский бог и русская подоплека? Жи­
дишки, полячишки и прочие жалкие народишки? А?
- Будет вам, Иван Николаевич. Оставьте, - резко сказал Вос­
кресенский. Лицо у него вдруг побледнело и некрасиво сморщи­
лось . - Тут смеяться не над чем; вы знаете хорошо мои взгляды.
Если я до сих пор не сбежал от этого попугая, от этого горохового
шута, то только потому, что есть надо , а это все скорее прискорб­
но, чем смешно. Довольно и того , что за двадцать пять рублей в
месяц я ежедневно отказываю себе в удовольствии высказать то ,
что меня давит ... душит за горло... что оподляет мои мыслЙ! ..
- Пре-елесть, ну зачем так сильно!
- У! Я бы ему сказал много разных сл ов! - воскликнул злоб-
но студент, потрясая перед лицом крепким, побелевшим от судо­
рожного напряжения кулаком. - Я бы... о, какой это шарлатан ! ..
Ну, да ладно ... не навек связаны.
Глаза доктора вдруг сузились и увлажнились. Он взял Воскре­
сенского под руку и, баловливо прижимаясь головой к его плечу,
зашептал:
- Слушайте, радость, зачем так кирпичиться? Ну что толку,
если вы Завалишина изругаете? Вы его, он вас - и выйдет шкан­
дал в благородном доме, и больше ничего . А вы лучше соедините
сладость мести с приятностью любви. Вы бы Анну Георгиевну...
А? Или уже?
Студент промолчал и делал усилия высвободить свою руку из
рук доктора, но тот еще крепче притиснул ее к себе и продолжал
шептать, играя смеющимися глазами:
- Чудак человек, вы вкусу не понимаете. Женщине тридцать
пять лет, самый расцвет, огонь ... телеса какие! Да будет вам жас­
минничать - она на вас, как кот на сало, смотрит. Чего там стес­
няться в родном отечестве? Запомните афоризм: женщина с опы­
том подобна вишне, надклеванной воробьем, - она всегда слаще...
Эх, где мои двадцать лет? - заговорил он по-театральному, высо­
ким блеющим горловым голосом. - Где моя юность! Где моя пыш­
ная шевелюра, мои тридцать два зуба во рту, мой...
Воскресенскому удалось наконец вырваться от повисшего на
нем доктора, но сделал он это так грубо, что обоим стало неловко.
158

Рассказы
- Простите, Иван Николаич, а я." не могу таких мерзостей
слушать... Это не стыдливость, не целомудрие, а ... просто грязно,
и ... вообще... не люблю я этого ... не могу...
Доктор насмеПDIИво растопырил руки и хлопнул себя по ляжкам.
- Очарование мое, значит, вы не понимаете шуток? Я сам впол­
не уважаю чужие убеждения и, уверяю вас, радуюсь, когда вижу,
что среди нынешней молодежи многие смотрят чисто и честно на
эти вещи, но почему же нельзя пошутить? Сейчас же фрр... и хвост
веером. К чему?
- Извините, - глухо сказал студент.
- Ах, родной мой, я же ведь это не к тому. Но только все вы
теперь какие-то дерганые стали. Вот и вы: здоровенный мужчини­
ще, грудастый, плечистый, а нервы как у институтки. Кстати, знае­
те чт6, - прибавил доктор деловым тоном, - вы бы, сладость моя,
пореже купались. Особенно в такую жару. А то, знаете, можно с
непривычки перекупаться до серьезной болезни. У меня один па­
циент нервную экзему схватил оттого , что злоупотреблял морем.
Они шли теперь по последнему, почти ровному излому тропинки.
Справа от них обрывалась круто вниз гора и бесконечно далеко ухо­
дило кипящее море, а слева лепились по скату густые кусты шиповни­
ка, осьшанного розовыми, нежными цветами, и торчали из красно­
желтой земли, точно спины лежащих живоrnых, большие, серые, зам­
шелые камни. Студент смущенно и сердито гл ядел себе под ноги.
«Нехорошо это вышло, - думал он, морщась . - Нелепо как­
то. В сущности, доктор сл авный, добрый человек, всегда внима­
тельный, уступчивый, ровный. Правда, он держит себя немножко
паяцем и болтлив, ничего не читает, сквернословит, опустился бла­
годаря легкой курортной практике... Но все-таки он хороший, и я
поступил с ним резко и невежливо».
А Ильяшенко в это время беспечно сбивал тросточкой тонкие
белые цветочки повилики, крепко пахнувшие горьким миндалем, и
напевал вполголоса:
В вашем до-оме узнал я впервы-ые ...
Сладость чистай и нежн-ай любви.
11
Они вышли на шоссе. Над белой каменной оградой, похожей сво­
ей массивностью на крепостную стену, возвьппалась дача, затейливо
159

А. И. Куприн
и крикливо выстроенная в виде стилизованного русского терема, с
коньками и драконами на крыше, со сrавнями, пестро разрисованны­
ми цветами и травами, с резными наличниками, с витыми колонками,
в форме бутьmок, на балконах . Тяжелое и несуразное впечатление
производила эта вычурная, пряничная постройка на фоне сияющего
крымского неба и воздушных, серо-голубых гор, среди темных, за­
думчивых, изящных кипарисов и могучих платанов, обвигых сверху
донизу плющом, вблизи от прекрасного, радосrного моря. Но ее вла­
делец, Павел Аркадьевич Завалишин, бывший корнет армейской ка­
валерии, затем комиссионер по продаже домов, позднее - нотариус
в крупном портовом городе на юге, а ньmе извесrный нефтяник, па­
роходовладелец и председатель биржевого комитета, - не чувсrво­
вал этого противоречия. «Я - русский и потому имею право прези­
рать все эти ренес
сан
сы, рококо и готики ! - кричал он иногда, сrуча
себя в грудь . - Нам заграница не указ. Будет-с: довольно покланя­
лись. У нас свое, могучее, самобытное творчество, и мне, как русско­
му дворянину, начихать на иностранщину!»
На огромном нижнем балконе уже был накрыт стол. Дожида­
лись Завалишина, который только что приехал из города и пере­
одевался у себя в комнате. Анна Георгиевна лежала на кресле-ка­
чалке, томная, изнемогающая от жары, в легком халате из молда­
ванского полотна, шитого золотом, с широкими, разрезными до
подмышек рукавами. Она бьmа еще очень красива тяжелой, само­
уверенной, пышной красотой - красотой полной, хорошо сохра­
нившейся брюнетки южного типа.
- Здравствуйте, доктор, - сказала она низким голосом, чуть­
чуть картавя. - Отчего вы вчера не догадались приехать? У меня
бьmа такая мигрень!
Не подымаясь с кресла, она лениво протянула Ивану Николае­
вичу руку, причем свисший вниз рукав открьm круглое, полное пле­
чо с белой оспинкой, и голубые жилки на внутреннем сгибе локтя,
и темную хорошенькую родинку немного повыше. Анна Георгиев­
на (она требовала почему-то , чтобы ее называли не Анной, а Ни­
ной) знала цену своим рукам и любила их показывать .
Ильяшенко приник к протянутой руке так почтительно, что ее
пришлось у него выдернуть насильно.
- Вот видите, какой у нас доктор галантный, - сказала Анна
Георгиевна, переводя на Воскресенского смеющиеся, ласковые гла­
за. - А вы никогда у дам рук не целуете. Медведь! Подите сюда, я
перевяжу вам галстух. Вы Бог знает как одеваетесь!
160

Рассказы
Студент неуклюже подошел и нагнулся над ней, ощущая, сквозь
сильный аромат духов, запах ее волос. Ловкие, нежные пальцы за­
бегали по его шее.
Воскресенский бьш целомудренный молодой человек, в прямом,
здоровом смысле этого слова. Конечно, еще с первых классов гим­
назии он понаслышке знал все, что касается самых интимных от­
ношений между женщиной и мужчиной, но его просто никогда не
тянуло делать то , что делали и чем хвастливо гордились его това­
рищи. В нем сказывалась спокойная и здоровая кровь устойчивой
старинной поповской семьи. Но и лицемерного , ханжеского него­
дования против «бесстыдников» у него не бьшо. Он равнодушно
слушал то , что говорилось по этому поводу, и не возмущался, если
при нем рассказывали те известные анекдотцы, без которых в рус­
ском интеллигентном обществе не обходится ни один разговор.
Он хорошо понимал, что значило постоянное заигрывание с ним
Анны Георгиевны. Здороваясь и прощаясь, она подолгу задержи­
вала его руку в своей мягкой, изнеженной и, в то же время, крепкой
руке . Она любила, под видом шутки, ерошить ему волосы, иногда
покровительственно звала его уменьшительным именем, говорила
при нем рискованные, двусмысленные вещи . Если им обоим случа­
лось нагнуться над альбомом или опереться рядом на перила бал­
кона, следя за пароходом в море, она всегда жалась к нему своей
большой грудью и горячо дышала ему в шею, причем завитки ее
жестких, курчавых волос щекотали ему щеку.
И она возбуждала в Воскресенском странное, смешанное чув­
ств о - боязливости , стыда, страстного желания и отвращения.
Когда он думал о ней, она представлялась ему такой же чрезмер­
ной, ненатуральной, как и южная природа. Ее глаза казались ему
чересчур выразительными и влажными, волосы - чересчур чер­
ными ; губы бьши неправдоподобно ярки . Ленивая, глупая, бесприн­
ципная и сладострастная южанка чувствовалась в каждом ее дви­
жении, в каждой ул ыбке. Если она подходила к студенту сл ишком
близко, то он сквозь одежду, на расстоянии, ощущал теплоту, ис­
ходящую от ее большого, полного, начинающего жиреть тела .
Двое подлетко в-гимназистов, с которыми занимался Воскресен­
ск и й, и три девочки , поменьше, сидели за столом, болтая ногами.
Воскресенский, стоявший согнувшись, поглядел на них искоса, и
ему вдруг стало совестно за себя и за них, и в особенности за голые,
теплые руки их матери , которые двигались так близко перед его
губами. Он неожиданно выпрямился, с покрасневшим лицом.
161

А. И. Куприн
- Позвольте-с, я сам , - сказал он хрипло.
На балконе показался Завалишин в фантастическом русском
костюме: в чесучовой подцевке поверх шелковой голубой косово­
ротки и в высоких лакированных сапогах. Этот костюм, который
он всегда носил дома, делал его похожим на одного из провинци­
альных садовых антрепренеров, охотно щеголяющих перед купе­
чеством широкой натурой и одеждой в русском стиле. Сходство
дополняла толстая золотая цепь через весь живот, бряцавшая де­
сятками брелоков-жетонов.
Завалишин вошел быстрыми, тяжелыми шагами, высоко неся
голову и картинно расправляя обеими руками на две стороны свою
пушистую, слегка седеющую бороду. Дети при его появлении вско­
чили с мест. Анна Георгиевна медленно встала с качалки.
-
Здравствуйте, Иван Николаевич. Здравствуйте, Цицерон, -
сказал Завалишин, небрежно протягивая руку студенту и доктору. -
Кажется, я заставил себя ждать? Боря, молитву.
Боря с испуганным видом залепетал:
-
Оч-чи всех на тя, Господи, уповают...
-
Прошу, - сказал Завалишин, коротким жестом показывая
на стол. - Доктор, водки?
Закуска бьmа накрыта сбоку на отдельном маленьком столике.
Доктор подошел к ней шутовским шагом; немного согнувшись,
приседая, подшаркивая каблуками и потирая руки.
- Одному фрукту однажды предложили водки , - начал он, по
обыкновению, паясничать. - А он ответил: «Нет, благодарю вас;
во-первых, я не пью, во-вторых, теперь еще слишком рано, а в-тре­
тьих, Я уже ВЫПИЛ».
- Издание двадцатое, -заметил Завалишин. - Возьмите икры.
Он придвинул к доктору деревянный лакированный ушат, в
котором, во льду, стояла серебряная бадья с икрой.
- Уд ивляюсь , как вы можете в такую жару пить водку, - ска­
зала, морщась, Анна Георгиевна.
Завалишин поглядел на нее с серьезным видом, держа у рта се­
ребряную чеканную чарочку.
- Русскому человеку от водки нет вреда, - ответил он внуши­
тельно .
А доктор, только что выпивший, громко крякнул и прибавил
дьяконским басом:
- Во благовремении ... Что же, Павел Аркадьевич? Отец Меле­
тий велит по третьей?
162

Рассказы
За столом прислуживал человек во фраке. Прежде он носил что­
то вроде ямщичьей безрукавки, но Анна Георгиевна в один пре­
красный день нашла, что господам и слугам неприлично рядиться
почти в одинаковые костюмы, и настояла на европейской одежде
для лакея. Но зато вся столовая мебель и утварь отличались тем
бесшабашным, ёрническим стилем, который называется русским
декадансом. Вместо стола стоял длинный, закрытый со всех сто­
рон ларь; сидя за ним, нельзя бьmо просунуть ног вперед, - прихо­
дилось все время держать их скорченными, причем колени больно
стукались об углы и выступы резного орнамента, а к тарелке нуж­
но бьmо далеко тянуться руками. Тяжелые, низкие стулья, с высо­
кими спинками и растопыренными ручками, походили на театраль­
ные деревянные троны - жесткие и неудобные. Жбаны для кваса,
кувшины для воды и сулен для вина имели такие чудовищные раз­
меры и такие нелепые формы, что наливать из них приходилось
стоя. И все это было вырезано, выжжено и разрисовано разноцвет­
ными павлинами, рыбами, цветами и неизбежными петухами.
- Нигде так не едят, как в России, -сочным голосом говорил За­
валишин, заправляя белыми, волосатыми руками угол салфетки за во­
ротник . - Да, господин студент, я знаю, что вам это неприятно, но -
увы! - это так-с. Во-первых, рыба. Где в мире вы отыщете другую
астраханскую икру? А камские стерляди, осетрина, двинская семга,
белозерский снеток? Найдите, будьте любезны, где-нибудь во Фран­
ции ладожского сига или гатчинскую форель. Ну-ка, попробуйте най­
дите; я вас об этом усердно прошу. Теперь возьмите дичь. Все, что вам
угодно, и все в несметном количестве: рябчики, тетерки, утки, бекасы,
фазаны на Кавказе, вальдшнепы. Потом дальше: черкасское мясо,
ростовские поросята, нежинские огурцы, московский молочный теле­
нок! Да, словом, все, все ... Сергей, дай мне еще ботвиньи.
Павел Аркадьевич ел много, жадно и некрасиво. «А ведь он
порядочно наголодался в молодости», - подумал студент, наблю­
дая его украдкой. Случалось иногда, что среди фразы Завалишин
клал в рот слишком большой кусок, и тогда некоторое время тяну­
лась мучительная пауза, в продолжение которой он, торопливо и
неряшливо прожевывая, глядел на собеседника выпученными гла­
зами, мыч ал, двигал бровями и нетерпеливо качал головой и даже
туловищем . В эти минуты Воскресенский опускал глаза на тарел­
ку, чтобы не выдать своей брезгливости .
- Доктор, а вина? - с небрежной любезностью предлагал За­
валишин. - Рекомендую вам вот это беленькое. Это «орианда»
девяносто третьего года. Ваш стакан, Демосфен.
163

А. И. Куприн
- Я не пью, Павел Аркадьевич. Простите.
- Эт-то уд-дивительно! Юноша, который не пьет и не курит.
Скверный признак, молодой человек! - вдруг строго возвысил
голос Завалишин.
-
Скверный признак! Кто не пьет и не курит,
тот мне всегда внушает подозрение. Это - или скряга, или игрок,
или развратник. Пардон, к вам сие не касательно, господин Эмпе­
докл . Доктор, а еще? Это - «орианда»; право же, недурное виниш­
ко. Спрашивается, зачем я должен выписывать от колбасников раз­
ные там мозельвейны и другую кислятину, если у нас, в нашей ма­
тушке России, выделывают такие чудные вина. А? Как вы думаете,
профессор? - вызывающе обратился он к студенту.
Воскресенский принужденно и вежливо улыбнулся.
- у всякого свой вкус...
-Де густибус?.. знаю-с. Тоже учились когда-то ... Чему-нибудь
и как-нибудь, по словам великого Достоевского. Вино, конечно,
пустяки, киндершпиль*, но важен принцип. Принцип важен, да! ­
закричал неожиданно Завалишин. - Если я истинно русский, то и
все вокруг меня должно быть русское. А на немцев и французов я
плевать хочу. И на жидов. Что , не правду я говорю, доктор?
-
Да... собственно говоря - принцип ... это , конечно ... да, -
неопределенно пробасил Ильяшенко и развел руками.
- Горжусь тем, что я русский! - с жаром воскликнул Завалшпин.
- О, я отлично вижу, что господину студенту мои убеждения кажутся
смешными и, так сказать, дикими, но уж что поделаешь! Извините-с.
Возьмите таким, каков есть-с. Я, господа, свои мысли и мнения выска­
зьшаю прямо, потому что я человек прямой, настоящий русопет и при­
вык рубить сплеча. Да, я смело говорю всем в глаза: довольно нам сто­
ять на задних лапах перед Европой. Пусть не мы ее, а она нас боится.
Пусть почувствуют, что великому, славному, здоровому русскому на­
роду, а не им, тараканьим мощам, принадлежит решающее властное
слово! Слава Богу! - Завалшпин вдруг размашисrо перекрестился на
потолок и всхлипнул. - Слава Богу, что теперь все больше и больше
находится таких людей, которые начинают понимать, что кургузый
немецкий пиджак уже трещит на русских могучих плечах; которые не
стыдятся своего языка, своей веры и своей родины; которые доверчиво
протягивают руки мудрому правительству и говорят: «Веди нас! .. »
- Поль, ты волнуешься, - лениво заметила Анна Георгиевна.
* детская игра (ием. Кinderspiel).
164

Рассказы
- Я ничего не волнуюсь, - сердито огрызнулся Завалишин. -
Я высказываю только то, что должен думать и чувствовать каж­
дый честный русский подданный. Может быть, кто-нибудь со мной
не согласен? Что ж, пускай мне возразит. Я готов с удовольствием
выслушать противное мнение. Вот, например, господину Воздви­
женскому кажется смешным...
Студент не поднял опущенных глаз, но побледнел, и ноздри у
него вздрогнули и расширились.
- Моя фамилия - Воскресенский, - сказал он тихо.
- Виноват, я именно так и хотел сказать: Вознесенский. Вино-
ват. Так вот, я вас и прошу: чем строить разные кривые улыбки, вы
лучше разбейте меня в моих пунктах, докажите мне, что я заблуж­
даюсь, что я не прав . Я говорю только одно: мы плюем сами себе в
кашу. Мы продаем нашу святую, великую, обожаемую родину вся­
кой иностранной шушере. Кто орудует с нашей нефтью? Жиды,
армяшки, американцы . У кого в руках уголь? руда? пароходы? элек­
тричество? У жидов, у бельгийцев , у немцев . Кому принадлежат
сахарные заводы? Жидам, немцам и полякам. И гл авное, везде жид,
жид, жид! .. Кто у нас доктор? Шмуль. Кто аптекарь? банкир? адво­
кат? Шмуль . Ах, да черт бы вас побрал! Вся русская литература
танцует маюфес и не вьшезает из миквы . Что ты делаешь на меня
страшные глаза, Анечка? Ты не знаешь, что такое миква? Я тебе
потом объясню. Да. Недаром кто-то сострил, что каждый жид -
прирожденный русский литератор. Ах, помилуйте, евреи! израэли­
ты ! сионисты! угнетенная невинность ! священное племя! Я говорю
одно, - Завалишин свирепо и звонко ударил вытянутым пальцем
о ребро стола. - Я говорю только одно: у нас, куда ни обернешь­
ся, сейчас на тебя так мордой и прет какая-нибудь благородная ос­
корбленная нация. «Свободу! язык! народные права!» А мы-то пе­
ред ними расстилаемся. «0, бедная культурная Финляндия! О, не­
счастная, порабощенная Польша! Ах, великий, истерзанный еврей­
ский народ! .. Бейте нас, голубчики, презирайте нас, топчите нас
ногами, садитесь к нам на спины, поезжайте». Н-но нет! -грозно
закричал Завалишин, внезапно багровея и выкатывая глаза. - Нет!
- повторил он, ударив себя изо всей силы кулаком в грудь. - Это­
му безобразию подходит конец. Русский народ еще покамест толь­
ко чешется спросонья, но завтра, Господи благослови, завтра он
проснется. И тогда он стряхнет с себя блудливых радикальствую­
щих интел-ли-гентов, как собака блох, и так сожмет в своей мощ­
ной дл ани все эти угнетенные невинности , всех этих жидишек,
13-2783
165

А. И. Куприн
хохлишек и полячишек, что из них только сок брызнет во все сто­
роны. А Европе он просто-напросто скажет: тубо, старая...
- Браво , браво, браво! - голосом, точно из граммофона, под­
хватил доктор.
Гимназисты, сначала испуганные криком, громко, захохотали
при последнем сл ове, а Анна Георгиевна сказала, делая страдаль­
ческое лицо:
- Поль , зачем ты так при детях!
Завалишин одним духом проглотил стакан вина и торопливо
налил второй.
- Пардон. Сорвалось. Но я говорю только одно: я сейчас выс­
казал все свои убеждения. По крайней мере - честно и откровен­
но. Пусть теперь они, то есть, я хочу сказать, господин студент,
пусть они опровергнут меня, разубедят. Я слушаю. Это все-таки
будет честнее, чем отделываться разными кривыми улыбочками.
Воскресенский медленно пожал плечами.
- Я не улыбаюсь вовсе .
-Ага ! Не даете себе труда возражать? Кон-нечно! Это сам-мое
лучшее. Стоите выше всяких споров и доказательств?
-
Нет... совсем не выше ... А просто нам с вами невозможно
столковаться. Зачем же понапрасну сердиться и портить кровь?
-
Та-ак! Пон-ним-маю ! Не удостоиваете, значит? - Завали­
шин пьянел и говорил преувеличенно громко. -Ажаль , очень жаль,
милый вьюноша. Лестно было бы усладиться млеком вашей муд­
рости .
В эту секунду Воскресенский впервые поднял глаза на Завали­
шина и вдруг почувствовал прилив острой ненависти к его круг­
лым, светлым, выпученным глазам, к его мясистому, красному и
точно рваному у ноздрей носу, к покатому назад, белому, лысому
лбу и фатоватой бороде . И неожиданно для самого себя он загово­
рил сл абым, точно чужим голосом:
-
Вам непременно хочется вызвать меня на спор? Но уверяю
вас, это бесполезно . Все, что вы изволили сейчас с таким жаром
высказывать, я слышал и читал сотни раз. Вражда ко всему европей­
скому, свирепое презрение к инородцам, восторг перед мощью рус­
ского кулака и так далее и так далее ... Все это говорится, пишется и
проповедуется на каждом шагу. Но при чем здесь народ, Павел Ар­
кадьевич, этого я не понимаю. Не могу понять. Народ - то есть не
ваш лакей , и не ваш дворник, и не мастеровой, а тот народ, что со­
ставляет всю Россию, - темный мужик, троглодит, пещерный чело-
166

Рассказы
век! Зачем вы его-то пристегнули к вашим национальным мечтам?
Он безмолвствует, ибо благоденствует, и вы его лучше не трогайте,
оставьте в покое. Не нам с вами разгадать его молчание ...
- Позвольте-с, я не хуже вас знаю народ ...
- Нет, уж теперь вы позвольте мне, - дерзко перебил его сту-
дент. - Вы давеча изволили упрекнуть меня в том, что я будто бы
смеюсь над вашими разглагольствованиями ... Так я вам скажу уж
теперь, что смешного в них мало, так же как и страшного. Ваш
идеальный всероссийский кулак, жмущий сок из народишек, нико­
му не опасен, а просто-напросто омерзителен, как и всякий символ
насилия. Вы - не болезнь, не язва, вы - просто неизбежная, надо­
едливая сыпь, вроде кори. Но ваша игра в широкую русскую нату­
ру, все эти ваши птицы-сирины, ваша поддевка, ваши патриоти­
ческие слезы - да, это действительно смешно .
-
Так. Пре-красно. Продолжайте, молодой человек, в том же
духе, - произнес Завалишин, язвительно кривя губы. - Чудесные
полемические приемы, доктор, не правда ли?
Воскресенский и сам чувствовал в душе, что он говорит неясно,
грубо и сбивчиво. Но он уже не мог остановиться. В голове у него
бьшо странное ощущение пустоты и холода, но зато ноги и руки
стали тяжелыми и вялыми, а сердце упало куда-то глубоко вниз и
там трепетало и рвалось от частых ударов.
- Э , чт6 там приемы. К черту! - крикнул студент, и у него этот
крик вырвался неожиданно таким полным и сильным звуком, что
он вдруг почувство вал в себе злобную и веселую радость. - Я слиш­
ком много намолчался за эти два месяца, чтобы еще разбираться в
приемах. Да! И стыдно, и жалко , и смешно глядеть, Павел Аркадь­
евич, на вашу игру. Знаете, летом в увеселительных садах выходят
иногда дуэлисты-лапотники. Знаете:
Раз Ванюша, крадучись,
Дуню увидал
И, схвативши ее ручку,
Нежно целовал.
Что-то мучительно фальшивое, наглое, позорное! Так и у вас.
«Русские щи, русская каша - мать наша» . А вы видели эти щи ког­
да-нибудь? Пробовали? Сегодня с таком, а завтра с петом? Вы ели
ихний хлеб? Вы видали ихних ребят с распученными животами и с
ногами колесом? А у вас повар шестьдесят рублей в месяц получа-
167

А. И. Куприн
ет, и лакей во фраке, и паровая стерлядка. Так и во всем вы. Рус­
ское терпение! Русская железная стойкость! Да ведь какими ужа­
сами рабства, каким кровавым путем куплено это терпение!
Смешно даже! Русское несокрушимое здоровье, - ах, раззудись
плечо! - русская богатырская сила! - у этого-то изможденного
работой и голодом, опившегося, надорванного человека? .. И в
довершение всего этого неистовый вопль : долой сюртуки и фра­
ки! Вернемся к доброй, сл авной, просторной и живописной рус­
ской одежде! И вот вы, на смех своей прислуге, наряжаетесь , точ­
но на святки, в поддевку, по семи рублей за аршин, на муаровой
подкладке. Эх, весь ваш национализм на муаровой подкладке.
Господи , а когда вы заведете речь о русской песне -вот чепуха
какая! Тут у вас и море сл ышится, и степь видится , и лес шумит,
и какая-то беспредельная удаль ". И все ведь это неправда: ниче­
го вы здесь не сл ышите и не чувствуете, кроме болезненного сто­
на или пьяной икотки. И никакой широкой степи вы не видите,
потому что ее и нет вовсе, а есть только потное, искаженное му­
кой лицо, вздувшиеся жилы, кровавые глаза, раскрытый, окро­
вавленный рот".
-
Вам, духовенству, виднее с колокольни, - презрительно
фыркнул Завалишин, но студент только отмахнулся рукой и про­
должал :
-
Ну-с, а теперь, изволите ли видеть, вошло в моду русское
зодчество! Резные петухи, какие-то деревянные поставцы, ковши,
ендовы, подсолнечники, кресла и скамьи, на которых невозможно
сидеть, какие-то дурацкие колпаки". Господи, да неужели же вы не
чувствуете, как все это еще больше подчеркивает страшную ску­
дость народной жизни, узость и бедность фантазии? Серое, суме­
речное творчество, папуасская архитектура". Игра, именно игра.
Игра гнусная, если все это делается нарочно, чтобы водить дура­
ков и ротозеев за нос, и жалкая, если это только модное баловство.
Какой-то нелепый маскарад! Все равно если бы доктора, пристав­
ленные к больнице, вдруг надели бы больничные халаты и стали
бы в них откалывать канкан . Вот он что такое, ваш русский стиль
на муаровой подкладке! ..
Что-то перехватило горло Воскресенскому, и онзамолчал. Толь­
ко теперь , спохватившись , он сообразил, что во время своей бес­
связной речи он, незаметно для самого себя, встал во весь рост и
колотил кулаками по столу.
168

Рассказы
-
Может быть, вы еще что-нибудь прибавите, молодой чело­
век? -сусиленной вежливостью, преувеличенно мягко спросил весь
побледневший Завалишин. Губы у него кривились и дергались, а
концы пышной бороды тряслись.
- Все, - глухо ответил студент. - Больше ничего ...
-
Тогда позвольте уж и мне последнее слово. - Завалишин
встал и швырнул салфетку на стул. - Убеждения - убеждениями,
и твердость в них вещь почтенная, а за своих детей я все-таки отве­
чаю перед церковью и отечеством. Да. И я обязан ограждать их от
вредных, развращающих влияний. А поэтому, - вы уж извините,
- но одному из нас - или мне, или вам - придется отстраниться
от их воспитания...
Воскресенский молча кивнул головой. Павел Аркадьевич рез­
ко повернулся и большими шагами пошел от стола. Но в дверях он
остановился. Его еще душила злоба. Он чувствовал, что студент
взял над ним нравственный верх в этом бестолковом споре, и взял
не убедительностью мыслей, не доводами , а молодой, несдержан­
ной и хотя сумбурной, но все-таки красивой страстностью. И ему
хотелось, прежде чем уйти отсюда, нанести студенту последнее ос­
корбление, потяжелее, похлестче ...
- Мой человек принесет вам наверх деньги , которые вам сле­
дует, - сказал он в нос, отрывисто и надменно . - А также, по
условию, деньги на дорогу.
И вышел, так сильно хлопнув дверью, что хрустальная посуда
на столе задребезжала и запела тонкими голосами .
На балконе все продолжительно и неловко замолчали. Воскре­
сенский дрожащими холодными пальцами катал хлебный шарик,
низко наклонив лицо над столом. Ему казалось, что все, даже шес­
тилетняя Вавочка, смотрят на него с любопытством и брезгливой
жалостью. «Пойти и дать ему пощечину? - бессвязно мелькало у
него в голо ве. - Вызвать на дуэль? Ах , как все это вышло скверно,
как пошло! Вернуть ему назад деньги? Швырнуть в лицо? Фу, ка­
кая гадость !»
- Милый Сашенька, не придавайте тако го значения, - ласка­
ющим голосом, точно с маленьким, заговорила Анна Георгиевна.
- Голубчик, не стоит. Через час он сам сознается, что бьm неправ,
и извинится. Уж если говорить правду, то ведь и вы ему порядочно
наговорили.
Он не ответил . Больше всего на свете он хотел бы сейчас же
встать, уйти куда-нибудь подальше, спрятаться в какой-нибудь тем-
169

А И. Куприн
ный, прохладный угол, но сложная, мучительная нерешительность
прико вывала его к месту. Доктор заговорил о чем-то слишком гром­
ко, неестественно развязным тоном. «Это он оттого так , что ему за
меня стыдно», - подумал Воскресенский и стал прислушиваться,
почти не понимая сл ов.
- Один мой знакомый, который хорошо знает арабский язык,
так он сравнивал арабские поговорки с русскими. И получились
прелюбопытные параллели. Например, арабы говорят: «Честь -
это алмаз, который делает нищего равным султану». А по-русски
выходит: «Что за честь, коли нечего есть». То же насчет гостепри­
имства. Арабская пословица говорит" .
Воскресенский вдруг встал; не глядя ни на кого, с потупленны­
ми глазами неуклюже обошел стол и торопливо сбежал с балкона в
цветник, где сладко и маслено пахло розами. За своей спиной он
слышал тревожный голос Анны Георгиевны:
- Сашенька, Александр Петрович, куда же вы? Сейчас пода­
дут фрукты !"
111
Придя наверх, Воскресенский переоделся, вытащил из-под кро­
вати свой старый, порыжелый, весь обклеенный багажными ярлы­
ками чемодан и стал укладываться. С ожесточением швырял он в
чемодан книги и лекции, с излишней энергией втискивал скомкан­
ное кое-как белье, яростно затягивал узлы веревок и ремни . И по
мере того, как расходовалась его физическая сила, взбудоражен­
ная недавним неудовлетворенным гневом, - он сам понемногу от­
ходил и успокаивался.
Покончив с чемоданом, он вьшрямился и оглянулся кругом. Вне­
запно ему стало жаль своей комнаты, точно в ней оставалась часть
его существа. По утрам, когда он просыпался, ему не надо бьшо даже
приподымать голову от подушки, чтобы увидеть прямо перед со­
бою темную, синюю полосу моря, подымавшуюся до половины окон,
а на окнах в это время тихо колебались, парусясь от ветра, легкие,
розоватые, прозрачные занавески, и вся комната бывала по утрам
так полна светом и так в ней крепко и бодро пахло морским возду­
хом, что в первые дни, просыпаясь, студент нередко начинал смеять­
ся от бессознательного , расцветавшего в нем восторга.
Воскресенский вышел на балкон. Далеко впереди выдавался в
море узкий длинный мысок, кончавшийся правильным закруглени­
ем, которое здесь называли батареей. Из-за батареи, круто огибая
170

Рассказы
ее, выплывал маленький паровой катер, и отчетливо доносилось его
торопливое фырканье, похожее на дыхание запыхавшейся собаки.
Под полотняным тентом можно бьшо разглядеть темные человечес­
кие фигуры . Катер покачивало, но он бодро подымался на одну вол­
ну и, с замедлением перевалившись через нее, смело зарывался но­
сом в следующую, между тем как разрезанная им вода взмывала к
самым бортам . А еще дальше, как будто посередине между берегом
и горизонтом, пл авно, без малейшего звука и сотрясения, двигалась
черная, могущая громадина большого парохода с наклоненными
назад трубами. И тотчас же, сквозь легкое облачко набежавшей гру­
сти , Воскресенский почувствовал то сладкое и дерзкое замирание
сердца, которое он всегда испытывал при мыслях о дальних поезд­
ках, о новых впечатлениях, о новых людях - о всей безбрежной
широте лежащей перед ним молодой, неисчерпанной жизни.
«Завтра и я буду толкаться по пароходу вместе с другими, буду зна­
комиться, смотреть на берега, на море, - подумал он. - Хорошо!»
- Сашенька, где вы здесь? Подите ко мне, -услышал он голос
Анны Георгиевны .
Он быстро вернулся в комнату, застегивая на ходу ворот крас­
ной рубахи и поправляя волосы . Какой-то мимолетный испуг, ка­
кое-то темное, раздражающее предчувствие на мгновение шевель­
нулось в его душе.
- Устала ! - говорила Анна Георгиевна, слегка задыхаясь. -
Как у вас хорошо . Прохладно.
Она села на подоконник . На фоне ослепительного, бело-голубо­
го неба сверху и густой синевы моря снизу - ее высокая, немного
полная фигура, в белом капоте, обрисо валась с тонкой, изящной и
мягкой отчетливостью, а жесткие, рыжеватые против солнца завит­
ки волос зажглись вокруг ее головы густым золотым сиянием .
-Н
у, чт6, сердитый воробей, - спросила Анна Георгиевна с
нежной фамильярностью, - еще не простьmи?
- Простьm . Сейчас вот еду, - угрюмо ответил студент.
- Саша!..
Она произнесла его имя тихо и таким странным, протяжным, вол­
нующим звуком, какого Воскресенский не слыхал никогда в жизни.
Он вздрогнул и пристально поглядел на нее. Но она сидела спиной к
яркому свету, и выражения ее лица нельзя бьшо рассмотреть . Однако
студенту показалось, что ее глаза блестят не по-обыкновенному.
-
Саша, родной мой, вы не уедете! - вдруг заговорила она,
спеша и задыхаясь. - Нет, нет, милый , вы не уедете. Слышите?
171

А. И.Куприн
Подите сюда. Да сюда же, ко мне... ко мне, вам говорят! .. Ох, какой
бесrолковый... Слышите, не смейте ехать. Я не хочу. Дорогой мой,
вы останетесь ...
Она схватила его руки, крепко сжала их и, не выпуская из сво­
их, положила к себе на колени, так что он на секунду ощутил под
легкой шершавой тканью капота ее твердое и точно скользкое тело.
- Осrанетесь? Да? - спросила она бысrрым шепотом, близко
заглядывая ему в лицо.
Он поднял глаза и всrретился с ее затуманенным, неподвижным,
жадным взглядом. Горячая радосrь хльmула у него из сердца, разли­
лась по груди, ударила в голову и забилась в висках. Смущение и
неловкость исчезли. Наоборот, бьшо жуткое, томительное наслаж­
дение - глядеть так долго, так бессrыдно и так близко, не отрыва­
ясь и не произнося ни слова, в эти прекрасные, еще сияющие слеза­
ми, обессмысленные страстью глаза. Потом он полусознательно по­
чувсrвовал, что она смотрит ниже его глаз, и он сам перевел глаза на
ее крупные, яркие раскрытые губы, за которыми сверкала влажная
белизна зубов. Ему вдруг показалось, что воздух в комнате сtал зной­
ным; во рту у него сразу пересохло, и сrало трудно дышать.
- Останетесь? Да? Правда?
Он обнял ее и тотчас же почувсrвовал ее большое, роскошное
тело легким, живым, послушным каждому движению, каждому на­
меку его рук . Какой-то жаркий , сухой вихрь вдруг налетел и ском­
кал его волю, рассудок, все его гордые и целомудренные мысли,
все, что в нем бьшо человеческого и чисrого. Почему-то вдруг, об­
рывком, вспомнилось ему купанье перед обедом и эти теплые, ка­
чающиеся, ненасьпные волны.
- Милый, правда? Правда? - повторяла без конца женщина.
Он грубо, по-зверски, схватил ее на руки и поднял . Точно в бре­
ду, он слышал, как она с испугом прошептала:
- Дверь ... ради Бога ... дверь!
Он машинально оглянулся назад, увидел раскрытую насrежь
дверь и темноту коридора за нею, но не понял ни смысла этих слов,
ни значения этой двери и тотчас же забьш о них. Полузакрьпые чер­
ные глаза вдруг очутились так близко около его лица, что очертания
их сrали неясными, расплывчатыми, и сами они сдел ались огромны­
ми, неподвижными, страшно блесrящими и совсем незнакомыми.
Горячие, качающиеся волны хлынули на него, разом затопили его
сознание и загорелись перед ним сrранными вертящимися кругами ...
Потом он очнулся и услышал с удивлением ее точно о чем-то
умоляющий голос:
172

Рассказы
- Я обожаю тебя." Мой сильный, молодой, красивый...
Она сидела рЯдом с ним на его постели и с покорным, заискива­
ющим видом жалась головой к его плечу, стараясь поймать его
взгляд. А он глЯдел в сторону, хмурился и трясущейся рукой не­
рвно теребил б�хрому своего пледа, висевшего на спинке кровати .
Непобедимое отвращение росло в нем с каждой секундой к этой
женщине, только что отдавшейся ему. Он и сам понимал, как эгои­
стично бьmо это чувство, но не мог его пересилить даже из благо­
дарности, даже из сострадательной вежливости . Ему бьmо физи­
чески гадко ее близкое присутствие, ее прикосновение, шум ее час­
того прерывистого дыхания, и хотя он во всем происшедшем ви­
нил одного себя, но слепая, неразумная ненависть и презрение к
ней наполняли его душу.
«0, какой я подлец! Какой подлец!» - думал он и боялся в то
же время, что она прочитает его мысли и чувства у него на лице.
- Милый мой, обожаемый, - растроганно говорила Анна Ге­
оргиевна. - Зачем ты отвернулся? Ты сердишься? Тебе неприятно?
О мой дорогой, неужели ты не замечал, что я тебя люблю? С само­
го начала, с самого первого дня... Ах, впрочем, нет ! Когда ты к нам
пришел в Москве, ты мне не понравился. Я думала: «У, какой злю­
ка» . Но зато потом! .. Милый, посмотри же на меня ...
Студент пересилил себя и как-то сбоку, неуклюже, исподлобья
взглянул на нее. И у него даже захватило горло : до того против­
ным показалось ему ее раскрасневшееся лицо со следами пудры у
ноздрей и на подбородке, мелкие морщинки около глаз и на верх­
ней губе, которых он раньше не замечал , и в особенности ее моля­
щий, тревожный, полный виноватой преданности, какой-то соба­
чий взглЯд. Содрогаясь спин ой от гадливости , он отвернулся.
«Но почему же я-то ей не противен? - подумал он с отчаянием. -
Почему? Ах, я подлец, подлец! .. »
-
Анна Георгиевна... Нина, - сказал он, заикаясь, фальши­
вым, деревянным, как ему самому показалось, голосом. - Вы меня
простите ... Вы меня извините, я взволнован и не знаю, чт6 гово­
рю ... Поймите меня и не сердитесь ... Мне нужно побыть одному...
У меня голова кружится.
Он сделал невольное движение, как бы отстраняясь от нее, и
она поняла это . Ее руки, обвивавшие его шею, бессильно упали
вдоль I<олен , и голова опустилась вниз. Так она посидела еще ми­
нуту и затем встала, молча, с покорным видом.
Она понимала лучше, чем студент, то, что с ним теперь происхо­
дило. Она знала, что у мужчин первые шаги в чувственной любви
173

А. И. Куприн
сопряжены с такими же ужасными, болезненными ощущениями, как
и первые затяжки опиумом для начинающих, как первая папироса,
как первое опьянение вином. И она знала также, что до нее он не
сближался ни с одной женщиной, что она бьmа для него первой, зна­
ла это по его прежним словам, чувствовала это по его дикой и суро­
вой застенчивости, по его неловкости и грубости в обращении с ней.
Ей хотелось утешить, успокоить его, объяснить ему в нежных
материнских выражениях причины его страданий, так как она ви­
дела, что он страдает. Но она - всегда такая смелая, самоуверен­
ная - не находила слов, она смущалась и робела, точно девушка,
чувствуя себя виноватой и за его падение, и за его молчаливую тре­
вогу, и за свои тридцать пять лет, и за то, что она не умеет, не нахо­
дит, чем помочь ему.
- Саша, это пройдет, - сказала она чуть слышно. -Это прой­
дет, успокойтесь, верьте мне. Только не уезжайте ... слышите? Вы
ведь скажете мне, если захотите уехать?
-
Да ... хорошо... да... да ... - повторял он нетерпеливо и все
оглядывался назад, на дверь .
Она вздохнула и тихо вышла из комнаты , беззвучно притворив
за собою дверь . А Воскресенский обеими руками вцепился себе в
волосы и со стоном повалился лицом в подушку .
IV
На другой день Воскресенский ехал в Одессу на большом пасса­
жирском пароходе «Ксения». Он позорно и малодушно сбежал от За­
валишиных, не вьrrерпев жестокого раскаяния, не находя в себе реши­
тельности встретить
ся
лицом к лицу с Анной Георгиевной. Пролежав
до сумерек в постели, он, как только стало темно, собрал свои вещи и
потихоньку, крадучись, точно вор, задним крьmьцом вышел в виног­
радник, а оттуда спрыгнул на шоссе. И во все время, пока он добрался
до почтовой станции, пока ехал в дилижансе, битком набитом молча­
ливыми турками и татарами, пока устраивался в ялтинской гостини­
це на ночь, его не оставлял коmочий стыд и беспощадное омерзение к
себе самому, к Анне Георгиевне, ко всему, что вчера произошло, и к
собственному мальчишескому побегу. «Вышло так, как будто бы пос­
ле ссоры, из мести, я взял и украл что-то у Завалишиных и убежал от
нию>, - думал он, злобно стискивая зубы.
День бьm жаркий, безветренный. Море лежало спокойное, лас­
ковое, нежно-изумрудное около берегов, светло-синее посредине и
174

Рассказы
лишь кое-где ед ва тронутое ленивыми фиолетовыми морщинками .
Внизу под пароходом оно бьшо ярко-зелено, прозрачно и легко,
как в оздух, и бездонно . Рядом с пароходом бежала стая дельфи­
нов . Сверху было отл ично видно , как они в глубине могучими, из­
вилистыми движениями своих тел рассекали жидкую воду и вдруг
с разбегу, один за другим, выскакивали на поверхность, описав
быстрый темный полукруг.
Берег медленно уходил назад . Постепенно показывались и скры­
вались густые, взбирающиеся на холмы парки , дворцы, виноград­
ники, тесные татарские деревни , белые стены дач, утонувших в вол­
нистой зелени , а сзади голубые горы, испещренные черными пят­
нами лесов , и над ними тонкие, воздушные очертания их вершин.
Пассажиры толпились на правом борту, у перил, лицом к бере­
гу. Называли вслух места и фамилии владельцев . На середине па­
лубы, около люка, двое музыкантов - скрипка и арфа - играли
вальс, и избитый, пошлый моти в звучал необыкновенно краси во и
бодро в морском в оздухе.
Воскресенский нетерпеливо искал гл азами знакомую дачу в виде
русского терема . И когда она показалась наконец из-за густой чащи
княжеского парка и стала вся видна над своей огромной, белой
крепостной стеной, он часто задышал и крепко прижал руку к хо­
лодевшему сердцу .
Ему показалось, что он разл ичает н а нижней террасе белое пят­
но, и ему хотелось думать, что там сидит теперь эта странная жен­
щина , ставшая вдруг для него такой таинственной, непонятной и
привлекательной, и что она смотрит на пароход такими же, как и
он, печальными , полными слез глазами . Он представил себе само­
го себя, стоящего там, н а балконе, рядом с ней, но не теперешнего
себя, а вчерашнего, неделю назад, - прежнего себя, какого уже боль­
ше никогда не будет . И ему стало жалко, - нестерпимо, до боли
жалко той полосы жизн и , которая ушла от него навсегда и никогда
не вернется, никогда не повторится ... С необычайной яркостью, в
радужном тум ане слез, застилавших глаза , встало перед ним лицо
Анны Георгиевны, но не то ржествующее, не самоуверенное, как все­
гда, а кроткое, с умоляющим выражением, виноватое, и сам а она
представилась ему почему-то маленькой, обиженной, слабой и как­
то болезненно бл изкой ему, точно приросшей навеки к его сердцу.
И к этим тонким, грустным, сострадательным ощущениям при­
мешивалось чуть слышно, как аромат тонкого вина, воспомин ание
о теплых обнаженных руках, и о голосе, дрожавшем от чувственной
ст расти , и о прекрасных глазах, глядевших вниз, на его губы...
175

А. И. Куприн
Прячась за деревьями и дачами и опять показываясь на минут­
ку, русский терем уходил все дальше и дальше назад и вдруг исчез
из виду. Воскресенский, прижавшись щекой к чугунному столбику
перил, еще долго глядел в ту сторону, где он скрьшся. «Все сие про­
шло, как тень и как молва быстротечная», - вспомнился ему вдруг
горький стих Соломона, и он заплакал. Но слезы его бьши благо­
датные, а печаль - молодая, светлая и легкая.
Внизу, в салоне, зазвонили к завтраку. Болтливый, шумный сту­
дент, с которым Воскресенский познакомился еще на пристани,
подошел к нему сзади, хлопнул его по спине и закричал радостно:
-
А я вас, коллега, ищу... Вы ведь с продовольствием? Айда
водку пить ...
1904
УГАР
Ночь ... Спящее море... Расплескался по необъятному просто­
ру золотой блеск луны и ходит и мерцает, точно живой ... У са­
мого обрыва, на скамье, два черных тонких силуэта, мужской и
женский, тесно прижались друг к другу. Спят старые деревья. Дрем­
лют в море белые ленивые паруса. Крепко и свежо пахнет с моря .
Какая ночь!
А мы вот сидим в большомзале кафешантана, сидим тесно, сто­
лик к столику, плечо к плечу, спина к спине. Нагло, назойливо и
равнодушно бьет в глаза свет электрических фонарей. Из кухни
плывет сытный, жирный запах жареной рыбы, и кажется, что это
он сгустился над нами таким тяжелым синим дымом.
- Я тебе русским языком говорил, болван: как только освобо­
дится кабинет, приди и доложи мне! ..
Красные лица, потные лбы, глянцевитые щеки . Запах и жар че­
ловеческих тел , скученных в узком пространстве без воздуха, ужас
тел, нагроможденных друг на друга. Быстро вянут цветы и уже те­
перь похожи на грязные, мертвые тряпки.
-
Э-э, как вас? Распорядитель ... администратор... режиссер...
все забываю вашу фамилию ... Нет ли новеньких анекдотов?
-
Извините, ваше-ство ... пока еще нет...
- Н-да-а-с ... Ну идите себе. Скучно у вас...
Хохот, крики, пение... Глядите, глядите внимательней. Те, что
улыбаются, сами чувствуют свою улыбку на губах, чувствуют, точ-
176

Рассказы
но чужую прилипшую маску. В глазах мертвая, глупая тоска. На
нас смотрят. Будем неестественно веселы, фальшиво развязны, гром­
ко остроумны, неправдоподобно пьяны, по-княжески щедры - на
нас смотрят, и нас слушают. Будем веселиться. О, какая тоска!
-Тра-та-та, тра-та-та.
Эльская-Майская! Бра-аво! Валяй, Манька. «Червячок»! Слу­
шайте, она будет петь «Червячка» . Бра-а-во!
Ретурпель. Женщина на эстраде, дожидаясь такта, поправляет
на набеленных плечах узенькие розовые перемычки . Раз, два, три .
На мие веселый ту валет,
Я знаю миого шиишаиеток" .
Жесты: обе руки влево, обе руки вправо, руки вперед к публи­
ке, обе руки к сердцу, воздушный поцелуй обеими руками , честь
по-военному, тоненькие усики, маршировка.
Это как будто само по себе, независимо от текста. Бедная жен­
щина! Отчего ты не осталась честной миловидной прачкой с крас­
ными руками или хорошенькой лукавой горничной в белом пере­
днике, сияющем чистотой. Какой злой и насмешливый дух толк­
нул тебя на подмостки?
Я старичков почтенных обожаю ,
Они милы все сердцу моему.
Да-с, вот он сидит, этот старичок. Он совсем разомлел от жары
и бессильной похоти и только лишь изредка, по административной
привычке, нет-нет - кинет вокруг себя неожиданно строгий взгляд.
Приглядитесь внимательней! Вот еще господин - в белом жилете,
с брелоком, взлохмаченный, с воспаленными жалкими и растерян­
ными гл азами. Теперь он на все махнул рукой и утонул в пьяной,
угарной любви. Сегодня ночью он будет плакать на чьей-то увяд­
шей и накрашенной груди и будет лепетать горькими, бессильны­
ми губами о своей младшей дочери. Вот юноша. Он в первый раз
здесь . Вы видите, как нервно вытягивает он манжеты своей сороч­
ки и старается притвориться привычным завсегдатаем. Но в глазах
его горит нездоровый, лихорадочный свет".
Но большинство равнодушно. Это привычные гости, которых
здесь знают по именам и шутливым прозвищам . Странные суще­
ствования. Паразиты, прихлебатели, игроки, содержанцы, неизве-
177

А. И. Куприн
стно кому принадлежащие бритые лица, коммивояжеры, биржевые
зайцы, сводники, прекрасно одетые жулики . Мертвая скука! Пре­
сыщенные люди уже не воспринимают самых острых впечатлений
и безучастно, как объевшиеся коровы, пережевывают их. Женщи­
на идет через сцену на руках - скучно! Женщина делает безобраз­
ный жест - скучно! Кэк-уок, в котором люди, вывернувшись са­
мым неестественным образом, кривляются задом наперед, - надо­
ело ! Все надоело . Лица растянуты судорожным смехом, но в глазах
зияет нестерпимая, доводящая до одурения тоска...
Нечем дышать . Выйдем лучше на воздух . О, как благоухает ноч­
ной воздух на побережье! Это море дышит вам в лицо своей бод­
рой грудью. Луна взошла. Бежит через все море, до горизонта, дро­
бясь, сверкая зыбучими блесками, играя темными волнами, золо­
тая дорожка. Внизу лежат мокрые, черные камни.
Чистое небо. Море...
1904
БРИЛЬЯН ТЫ
Южный вечер - жаркий и темный. Запьшенные акации над
горячим асфальтом тротуаров лениво просыпаются от тяжкой днев­
ной дремоты . Нарядная толпа стремится двумя непрерывными по­
токами туда и обратно .
В одном месте образовался водоворот. Подходят, останавли­
ваются, теснят друг друга, задерживают, сгущают общее движение
и отходят прочь . Уходя, бросают последний, прощальный взгляд...
Быстрый, тревожный взгляд .
Но другие подолгу стоят здесь, опершись грудью и локтями о
круглую железную палку, ограждающую зеркальное стекло мага­
зина, стоят, с бледными лицами, с широко раскрытыми, неподвиж­
ными глазами.
На белых плюшевых щитках, ряд над рядом, освещенные скры­
тыми рефлекторами, горят разноцветные капли огня. Как радует,
как очаровывает наш глаз в ночной темноте их волшебный блеск!
В средине два брильянта, каждый величиной в лесной орешек.
Их граней, их очертаний не видно. Это не камни - это два стран­
ные таинственные огня. Они горят, дрожат, играют, переливают­
ся , смеются тысячами неуловимых, сияющих, лукавых улыбок, и
манят, и обещают, и обманывают ...
178

Рассказы
Вот блеснул синий сноп лучей . Такого цвета не бывает ни на
небе, ни в море: бывает только в раннем детстве, когда слушаешь
ск азку. Блеснул, затрепетал и скрьшся, и вот уже льется оттуда, точ­
но кровавое вино, точно зарево огромного пожара, точно безум­
ная, пьяная радость, красный торжествующий огонь. Но - мгно­
вение, незаметный поворот головы, сотрясение мостовой под эки­
пажем, - и загорелось зеленое сияние, тихое, глубокое, загадоч­
ное, похожее на мерцание июньского светляка в густой траве. Еще
миг - и заструился веселый золотой свет солнца, и вдруг замета­
лись, заплясали все цвета радуги ...
Ах, человеческие лица! Сосредоточенные, хмурые, бледные под
этим отраженным, рассеянным, матовым светом - как много го­
ворят они печального, и злого, и глупого! У женщин хищно разду­
ваются ноздри, и зубы влажно блестят из-за полураскрытых губ.
Их теснят, толкают, но они не чувствуют этого, обвороженные чу­
десным блеском, увлеченные одним стремлением.
Юноша и девушка. Оба стройные, гибкие, красивые. Может
быть, они только что тайно встретились в условленном месте -
встретились с волнением, с нежностью, с прелестной боязливостью.
Кто-нибудь из них опоздал на свиданье. Бьша сцена притворной
холодности, ревности, вражды сквозь неудержимые, ласкающие,
шаловливые улыбки. И вот они стоят здесь, забыв друг о друге,
загипнотизированные лукавой игрой брильянтов, ушедшие в стран­
ные нездоровые грезы.
Жена с мужем. Старик. Беременная женщина. Двое юрких, пре­
красно одетых пройдох с голодными глазами . Посьmьный, задер­
жавшийся впопыхах на секунду. Кокотка. Жена с мужем. Нет, впро­
чем, это не муж и жена ... но все равно они забьши, потеряли, не
чувствуют друг друга, хотя их руки еще соприкасаются.
И во всех этих лицах, во всех этих глазах, которые на минуту
становятся бесцветными, бездонными и лживыми, я читаю одно и
то же жадное сл ово:
Если бы!
Если бы чудо?.. Если бы найти на улице? .. Если бы чья-то неожи­
данная сказочная щедрость? .. Если бы... Если бы украсть, но так ,
чтобы никто никогда не знал об этом? ..
Кто знает, чт6 оказалось бы в лучших душах человеческих , если
бы можно бьшо незаметно проникать в них и наблюдать их самые
тайные, самые скрытые изгибы? Сколько столпов, сколько твер­
дых мужей , сколько честных граждан оказалось бы ворами, убий-
179

А. И. Куприн
цами, прелюбодеями? И кто может сказать непоколебимо, что
страшней - мысли или дело, и где их границы?
Самое странное, смешное, нелепое, необыкновенное в мире - это
людские условности. Вот лежат два кусочка сгущенного углерода, два
кусочка угля, две блестящие побрякушки. Но в них, как в фокусе, со­
средоточены: богатство, роскошь, почет, женская любовь, власть ...
Так сложилась жизнь, так условились люди .
Особенно власть. О, как понятно мне, почему самые прослав­
ленные историей, самые кровожадные тираны человечества бьmи
в то же время такими тонкими знатоками, ценителями и собирате­
лями драгоценных камней! Для них, пресыщенных всеми крайни ­
ми формами власти и наслаждения, драгоценности являлись жгу­
чими, но пока еще сокрытыми символами дальнейшего бесконеч­
ного расширения их личности . Это бьmа та же огромная, страшная
власть одного над миллионами, но власть, чудесно сконцентриро­
ванная в маленьком предмете, который мог поместиться и в кула­
ке. Это бьmа власть в потенциальном виде.
Из-за драгоценных камней велись кровопролитные войны. Зем­
ные владыки нелегко расстаются с этими маленькими вещицами.
Подобострастная история сохранила нам анекдот о том, как улы­
бающаяся царица Клеопатра вьшила, растворив в бокале вина, жем­
чужину, равной которой по величине и красоте не бьmо в мире.
Но, вероятно, никто не знает, что случилось сейчас же после этого
безумно-великолепного пиршества.
Случилось же вот чт6.
Возвратясь с пира в свою опочивальню, Клеопатра приказала
раздеть себя . Нубийская рабыня неосторожно прикоснулась рукой
к обнаженному плечу царицы, и царица в порыве гнева вонзила в
ее черную грудь острую головную булавку. Когда же рабыня зас­
тонала, Клеопатра воскликнула в ярости :
-
Не смей кричать! Дура!
В это время евнух, стоя почтительно на четвереньках, благого­
вейно напомнил императрице о судьбе пленного грека-философа.
Прежде у Клеопатры бьш тонкий замысел: устроить с этим ученым
публичный диспут в присутствии высоких римских гостей и, пока­
зав себя во всем блеске ума и красноречия, великодушно возвратить
пленнику свободу. Но теперь, огорченная потерей многоценной жем­
чужины, она закричала с раздражением и со слезами в голосе:
- Что ты ко мне пристаешь с глупостями ! Удавить его !
1904
180

А. П. Чехов.

Рассказы
ПУСТЫЕДАЧИ
О, как долго памятна будет мне эта таинственная ночь, в кото­
рую лето сделалось осенью.
Было в ней что-то напряженное, и страстное, и нежное, и боль­
ное, как в последней ласке перед разлукой, как в долгом прощаль­
ном поцелуе, смешанном со слезами. Неподвижные облака на небе,
внимательные звезды, тихое море, томные деревья - все притаи­
лось в чутком и тревожном ожидании, в молчании, в предчув­
ствии ". Может быть, они вспоминали о прошлой зиме, о снеге, о
холоде, о ветре?
Мы сидели на самом краю обрыва, над морем. И вот настала
тишина, - тот странный внезапный момент тишины, который слы­
шишь иногда даже в городе, в разгар дневного шума. Оборвались
дрожащие звуки мандолины, стихли разговоры, и замер золотой
девический смех .
Кто-то произнес мечтательно и грустн о:
- Это последняя ночь лета. Последняя ночь".
Помню: я тогда поглядел направо, на юг. Там - от земли
до полнеба - сгрудились тяжкие сонные тучи, и в них бегали
зарницы. А под ними простирались кроткие усталые поля и
черные холмы, и редкие деревья стояли, как черные печальные
призраки.
И почудилось мне, что там, на полях, сверх холмов и деревьев,
лежит кто-то большой, невидимый, всезнающий, жестокий и весе­
лый, - лежит молча, на животе и на локтях, лежит, подперев ладо­
нями густую курчавую бороду. Тихо , с зл обной радостью улыбает­
ся он чему-то идущему и молчит, и молчит, и лукаво щурит глаза,
играющие беззвучными фиолетовыми молниями".
Потом сразу стало холодно. Поднялся ветер с востока. Мы
ушли".
А под утро с моря, из-за той вон далекой прямой черты, оттуда,
снизу, вырвалась буря - вся черная, в белой косматой пене. В страхе
шарахнулись волны на берег, в ужасе заметались деревья, прости­
рая в одну сторону дрожащие бессильные руки, и наш дом до утра
трясся под напорами ветра.
Что делалось тогда на море! Там грохотали тысячи нагру­
женных телег, шумел лес, взрывались скалы , кто-то в ярости рвал
пополам исполинские куски шелка". А когда мы проснули сь ,
бьша осень.
181

А. И. Куприн
Так началась осень ...
И вот я еду сегодня на велосипеде по узкой извилистой дорож­
ке парка. Хрустит и взвизгивает гравий под колесами. Левая сто­
рона лица моего обращена к солнцу, и ей тепло, а правой холодно.
По бокам дорожки - плотные, мелкие кусты. Сквозь них те­
перь сквозит небо и кажется таким густым, таким невероятно си­
ним. Все стало просторно, голо, неряшливо и неуютно, точно зна­
комая комната, из которой вынесли мебель. Шелестят серебряным
звуком коричневые, скоробившиеся листья ...
Гимназистом я однажды через две недели после летних каникул
вернулся на дачу, где провел три месяца. Бьшо все пустынно, тихо,
глухо и грустно. О, как хорошо помню я эту задумчивую грусть, эту
сладкую медленную тоску, от которой, как от вина, сжималось серд­
це и кружилась голова. «Все, что прошло, - думал я, - все оста­
лось в моей памяти, оно - мое, во мне, я могу его вызвать силой
воображения. Но ничто, ничто не вернется больше! Ни одна черта!»
Так я думал тогда, но теперь моя душа не воспринимает уже
более этой поэтической, нежной печали: а ней бессильно и горько
шевелится только грусть по прежней грусти. Плачет беззлобная,
смирившаяся зависть ...
Оставленные пустые дачи. Окна криво забиты снаружи доска­
ми. Кругом сор - тот сор, который всегда остается от дачников.
На клумбах среди обнаженной черной земли доцветают яркие аст­
ры и георгины. Я слышу их травянистый, меланхолический осен­
ний запах ... Здравствуй, осень моей жизни!
Вечером к нам на балкон приходят чужие, брошенные голод­
ные собаки. Они тихо, без волнения жмутся к ногам и робко загля­
дывают в глаза просящими, испуганными гл азами. Они останутся
здесь на зиму. Мне страшно думать о тех лютых ночах, когда они
будут дрожать от холода и ужаса, в снегу, под занесенными балко­
нами... Море ревет в эти ночи, и деревья стонут от ветра, и кругом
не горит ни одного огня... Бедные, ласковые друзья, чт6 вы будете
чувствовать, кому вы будете жаловаться в эти ночи?
По праздникам к нам уже не наезжают нарядные парочки, ко­
торые ходят, обнявшись и колеблясь от любви и оттого, что не смот­
рят на дорогу, а на небо или в глаза друг другу. Зато приезжают
мрачные люди, с галстуками на боку, с растерянным взглядом и
ходят в одиночку по глухим местам у моря и в парке .
Гравий шуршит под гуттаперчей колес. Вот место, где одной
ночью в начале июня моего лица неожиданно коснулась ветка си-
182

Рассказы
рени , и я вздрогнул, сначала от испуга, а потом от счастья, потому
что мне показалось, что это цветок поцеловал меня в щеку. Вот
еще одно место. Здесь я встретил одну девушку . Она бьша мне не­
знакома, и я потом не встречал ее больше. Из глаз ее лился снопа­
ми голубой свет, в котором бьшо все : радость жизни, восторг мо­
лодости, сияющее счастье первой любви. Помню, я улыбнулся, и
она ответила мне - она улыбнулась так лучезарно, так эгоистич­
но-виновато, так прекрасно-легкомысленно. Она прошла дальше.
Я оглянулся. Она не шл а, а точно танцевала, не касаясь ногами
земли, как мотьшек, опьяненный светом. И мне захотелось упасть
на землю и целовать те места, на которые ступали ее белые туфли.
Почему? Я не знал этого ...
А вот старая гнилая скамейка. На ней вырезаны чьи-то имена и
девизы. О, милая!
Здравствуй, моя осень . В моем сердце не осталось даже грусти.
Но я благословляю и ветку, и девушку, и море, и холодное небо, и
печальные последние георгины ...
1904
БЕЛЫЕ НОЧИ
Слушай: теперь я расскажу тебе о белых ночах далекого севера .
Все время они вспоминались мне здесь, на юге, среди этой чрез­
мерной, пышной и декоративной природы, вспоминались, как иног­
да сквозь туман многих годов вспоминается робкий поцелуй хо­
лодных девических уст, - такой быстрый, трепещущий, пугливый
поцелуй в полутьме вечера, у окна, заставленного цветами, за зана­
веской, которую слабо надувает ветер .
Здесь, на юге, бьши изумительные ночи! Помню я одну из них -
такую черную, точно небо и земля бьши покрыты черным барха­
том. Какая-то сдержанная страсть, какое-то жгучее желание напол­
няло воздух и бродило между деревьями и подымалось из травы в
пьяном запахе цветов. И казалось, что кто-то шепчет в темноте не­
понятные безумные слова, чьи-то раскрытые, опаленные зноем губы
приближаются к лицу, чье-то тихое, жаркое дыхание касается щеки
и шевелит волосы на висках" . И ни одной звезды на небе, закры­
том тяжелой, низкой сплошной тьмой !
183

А. И. Куприн
Были сказочные лунные ночи с небом, одетым в голубой атлас,
и с морем, одетым в синий атлас, залитые сияньем золота и дрожа­
щим блеском серебра, праздничные ночи, сопровождаемые сладо­
стной музыкой волн. Бьmи яркие, бурные ночи, прекрасные и страш­
ные, как лицо разгневанного ангела. Были томительные, странные
ночи, с беспокойным ветром, напрягавшим нервы, с оранжевым
светом в белых облаках, набегавших на луну, с мечущейся травой и
качающимися деревьями.
Как часто тогда грезились мне петербургские белые ночи... Бе­
лые, мистические, бессонные ночи!
Нет возможности описать их нежного , тревожного, болезнен­
ного очарования. Их странное томление начинается с восьми, де­
вяти , одиннадцати часов вечера. Ждешь ночи, сумерек, но их нет .
Занавески на окнах белые. Тянет на улицу...
Полночь. Час ночи . На улице много народа. Но кажется, что
все держатся около стен, идут осторожными, уклончивыми шага­
ми, говорят вполголоса. Точно вот-вот в этом фальшивом полу­
свете, в этом полусне откроется над городом какая-то старинная
тайн а, и все предчувствуют ее и боятся ее.
Небо распростерлось над землей - однотонное, мокрое, молоч­
но-белое. Ясно издалека видны фигуры людей, даже их лица, вид­
ны вывески магазинов, видны кроткие ресницы у спящих извозчи­
чьих лошадей .
Широкая река, такая спокойная в своей темной гранитной раме.
Вся она как жидкое белое молоко. Только редкие ленивые морщин­
ки на ней отливают в изломах синим цветом. Все - и небо и вода -
похоже на игру перламутра, с его неуловимыми розовыми и голу­
быми оттенками.
И вот я вхожу в широкую уединенную улицу. Насколько хвата­
ет глаз, на ней нет ни одного человека. Шаги мои будят звонкие
отзвуки . Налево, направо - огромные здания, в четыре, пять эта­
жей. Но ни в одном окне нет огня, только бледный свет неба плос­
ко блестит в черных стеклах, которые похожи теперь на ослеп­
шие глаза.
Громадный дом протянулся от переулка. Слепые окна в пять
рядо в. Сколько людей живет здесь? Триста, четыреста человек?
Мне кажется , я вижу, как они лежат сверху донизу и вдоль , один
над другим, лежат на спине, на боку, с раскрытыми ртами, терза­
емые нездоровыми сновидениями, лежат так близко и так далеко
друг от друга!
184

И. А. Бунин.

Рассказы
Кто знает, какие злые шутки есть в распоряжении у судьбы? Вот,
может быть, два человека, которые всю жизнь ищут, алчут друг
друга, лежат теперь рядом, голова к голове, ноги к ногам, разде­
ленные только четвертью аршина стены? И может быть, никогда в
жизни им не суждено встретиться, узнать друг друга, напоить вза­
имную жажду светом и счастьем . Триста человек спят и грезят в
этом каменном чемодане, друг над другом . О, какой ужас скрыва­
ется в этой мысли!
Мокрые белесоватые здания. Ни души на улице. Жуткая, необы­
чайная греза овладевает моим воображением...
Кто знает, чем кончится длинная история нашей планеты, этой
крошечной песчинки, несущейся по таинственным спиралям в ка­
кую-то страшную, безвестную и бесконечную пропасть? Несомнен­
но, настанет время, когда вымрут последние жалкие, истощенные
люди, дрожащие от бессилия и от того, что они уже осмелились
заглянуть в бездну. Не все ли равно, отчего они погибнут: от холо­
да, от зноя, от болезней, от безумия, от войны?
Но здания переживут их, здания, годы которых - столетия. И
вот будут проходить дни и ночи, и опять дни и ночи, и опять, и
опять ... И по ночам будут стоять молча огромные дома, и церкви,
и статуи с незрячими, устремленными вперед глазами, и музеи, и
театры... И бессонный свет белых ночей будет таинственно ласкать
бронзу и камень и будет дробиться в уцелевших стеклах мертвых,
слепых окон. И ничьи, ничьи одинокие шаги не разбудят звонкого
ночного отзвука .
Я выхожу на широкую, длинную улицу. Люди идут, сгорбив­
шись, осторожно, крадучись . Точно в старинной сказке, у них нет
тени, и это мне кажется страшным ...
Вот намазанное женское лицо . Беспощадно выступают круглые,
грубо почерненные брови, пудра на дряблой коже, рдеющий пун­
цовый румянец на щеках. Не все ли равно! Ведь и она умрет и утуч­
нит гнилью своего тела равнодушную землю. Но здания пережи­
вут и ее, и нас, и наших правнуков . И когда на земле никого не
останется, опустевшие здания будут загадочно в тишине и полусве­
те белой ночи глядеть своими мрачными, слепыми глазами .
Наступает утро . В небе и в широкой реке зажигаются глубокие,
но не яркие цвета, точно в драгоценн ом опале - нежные, перели­
вающиеся цвета : розовый, голубой, лиловый .
1904
185

А И. Куприн
ЧЕРНЫЙ ТУМАН
Петербургский случай
Помню отлично, как он приехал в первый раз в Петербург с
своего ленивого, жаркого, чувственного юга. Так от него и веяло
черноземной силой, сухим и знойным запахом ковыля, простой
поэзией тихих зорь, гаснущих за деревьями вишневых садиков .
Казалось, что конца не будет его неистощимому степному здоро­
вью и его свежей , наивной непосредственности.
Прямо с поезда вторгся он в меблированные комнаты, где я жил.
Это бьшо зимою, в семь часов утра, когда на петербургских улицах
еще горят фонари, а усталые клячи влекут по домам спящих ночных
извозчиков. Он бьш неумолим. Он не хотел слушать никаких дово­
дов номерной девушки и говорил зычным голосом на весь коридор:
- Чт6 ты мне будешь рассказывать? Хиба ж я его не знаю? Он
же мне больше, чем родной брат! Ну, чего там ... показывай где! ..
Мы вместе с ним учились в одной южной гимназии, где он, од­
нако, курса не окончил. Я любил его, правда, не больше, чем род­
ного брата, - это он преувеличил впопыхах, - но все-таки любил
искренно и тепло. Однако, хотя я и сразу узнал его голос с этими
гортанными, мягкими «г», с провинциальной широтой диапазо­
на, - я не могу сказать, чтобы в первый момент я особенно сильно
обрадовался. Знаете, если человек проваландался целую ночь, по
случаю первопутка, за городом и лег в постель около четырех ча­
сов утра, да еще лег с не совсем свежей головой, и если еще при
этом ему предстоит днем серьезная и срочная работа... Словом, я
ругался под своим одеялом и твердо решил , если он войдет, при­
твориться спящим или мертвым, как жук , которого положили на
ладонь.
Не тут-то бьшо. Он ураганом ворвался ко мне в номер, облобы­
зал меня со стремительной радостью, поднял на руках с кровати,
как ребенка, еще раз облобызал и принялся тормошить . На него
невозможно бьшо сердиться. С мороза от него так вкусно пахло
яблоками и еще чем-то здоровым, крепким, усы и борода были
мокры, лицо горело свежим румянцем, глаза блестели.
- Ну, ну, чего там валяться, вставай! - кричал он возбужден­
но. - Вставай, а не то я тебе салазки сейчас загну.
- Послушай, ты, жалкий, несчастный провинциал, - пробо­
вал я его усовестить , - у нас в Петербурге никто не встает раньше
186

Рассказы
одиннадцати . Приляг на диван, или спроси чаю, или пошли за га­
зетами и читай , но дай мне подремать хоть с полчаса .
Нет, на него ничто не действовало . Он бьш так начинен расска­
зами о прошлом и пл анами на будущее, так переполнен новыми
впечатлениями , что , кажется, готов бьш лопнуть под их напором,
не служи я ему в виде спасительного клапана . Во-первых, поклоны:
оказывается, все меня до сих пор помнят, любят и с удовольствием
читают мои экономические статьи . Я бьш польщен и делал вид,
что не забьш ни одно из этих диковинных имен , всех этих Гузиков,
Палабух, Лядушенко, Чернышей и прочих добрых знакомых. Во­
вторых, Петербург совершенно ошеломил его :
- Черт его батька знает, какой городище! Чт6 ты думаешь: у
вокзала только одни лихачи стоят. Ни одного ваньки!
- Лихачи? - спросил я с сомнением .
- А ей-богу! Я, не разобравши, сел на одн ого , гляжу, а он на
резинах. Ну, думаю, влетел я . Хотел бьшо уже назад лезть, да стыд­
но стало, тут городовой стоит и всех торопит. Хорошо еще, что
дешево отделался, всего полтора целковых.
- Гмм ... самое большое нужно бьшо платить полтинник, - за­
метил я .
-
Ну, это ты, братец, тоже бре-бре... Чтобы лихачу в такой
конец полтинник?.. Ох, и улица же у вас! А народ-то, Господи, -
точно у нас на пароме. Так и бегут, так и бегут. А на одном мосту,
братец, четыре лошади . Ты видел? Здорово! Хорошо, братец, у вас
живут!
Он так все время и говорил : у вас и у нас - черточка, общая
всем провинциалам. Немало поразили его также и костры, разло­
женные по случаю сильного холода на перекрестках улиц.
- Это же для чего? - спрашивал он меня с наивным любопыт­
ством.
Я ответил совершенно серьезно:
- Это , видишь ли, городская управа отапливает улицы . Для
того чтобы в казенных учреждениях выходило меньше дров ...
Он сделал круглые глаза и совершенно круглый, глупый рот и
от удивления мог произнести только один звук:
-О
?!
Но потом опомнился и принялся хохотать - хохотать раска­
тисто, оглушительно, молодо . Я вынужден бьш ему напомнить, что
все жильцы в номерах еще спят, что перегородки сделаны из папье­
маше и что мне не хотелось бы выслушивать от хозяйки замечания.
187

А. И . Куприн
Пришла Ириша с самоваром. Она искоса посматривала на Бо­
риса с таким же выражением недоверия и тревоги, как глядела бы на
лошадь, которую ввели в комнату. Она бьша истая петербургская
горничная, девушка щепетильная и «не без понятиев».
В пять часов мы обедали на Невском в огромном и скверном
ресторане. Двухсветная зала, румыны, плюшевая мебель, электри­
честв о, зеркала, вид монументального метрдотеля, а в особеннос­
ти зрелище восьмипудовых, величественно-наглых лакеев во фра­
ках, с крутыми усищами на толстых мордах, - все это совершенно
ошеломило моего наивного друга. Во все время обеда он сидел ра­
стерянный, неловкий, заплетая ноги за передние ножки стула, и
только за кофе сказал со вздохом, медленно качая головой:
- Н-да-а ... ресторация... У нас бы не поверили ... Прямо капи­
ще Ваала и жрецов его . Уж лучше бы ты меня привел куда попро­
ще. А здесь я вижу все одну только аристократию. Наверно, все
князья и графы. (Увы, я должен сознаться, что он выговаривал
«грахвы», с мягким «Г» и с ударением на последнем слоге .)
Но вечером, у меня в номере, он опять оживился. Тут я его спро­
сил в первый раз серьезным и положительным образом, чт6 он,
однако, намерен с собою делать дальше. До сих пор мы касались
этого вопроса второпях, как-то разбросанно и фантастично .
Он напыжился, точно молодой петушок, и ответил гордо:
- Я приехал завоевывать Петербург!
Такие именно сл ова часто произносят у французских романис­
тов их молодые герои, только что приехавшие в Париж и глядящие
на него с высоты какого-нибудь чердака. Я улыбнулся скептичес­
ки. Он заметил это и стал с особенной горячностью, комичность
которой усиливалась его хохлацким говором, убеждать меня, что в
его лице даровитый, широкий провинциальный юг побеждает ане­
мичный, бестемпераментный, сухой столичный север. Это неизбеж­
ный закон борьбы двух характеров, и исход ее всегда легко преду­
гадать . О, можно привести сколько угодно имен. Министры, писа­
тели, художники, адвокаты. Берегись, дряблый, холодный, блед­
ный, скучный Петербург! Юг идет!
Мне хотелось ему верить или, вернее, не хотелось его разочаро­
вывать. Мы помечтали вместе. Он достал из корзины бутьшку слав­
ной домашней сливянки, и мы ее дружно распили.
-А шо (он выговаривал вместо «что» - «шо»)? А шо? Дела­
ют у вас в Питере такую сливовицу? - спрашивал он презритель­
но и гордо. - Вот то-то . А ты еще споришь! ..
188

Рассказы
Понемногу он устроился . Я поселил его рядом с собою, в тех же
самых меблированных комнатах, пока в кредит, в чаянии трофеев
от будущих побед над дряблым севером. Удивительно, он сразу
завоевал общую благосклонность , оттеснив на задний план пре­
жнего фаворита - поэта с рыжими, курчавыми волосами, как у
картинного дьякона. Хозяйка (всем известно, что такое петербург­
ская хозяйка меблированных комнат: полная сорокапятилетняя
дама, с завитушками вроде штопоров на лбу, всегда в черном пла­
тье и затянутая в корсет) - хозяйка часто приглашала его по ут­
рам к себе пить кофе - высокая честь, о которой многие, даже ста­
ринные жильцы никогда не смели мечтать. Он за эту любезность
рассказывал ей содержание утренних газет и давал ей дельные со­
веты в бесчисленных сутяжнических делах («ведь всякому лестно
обидеть бедную вдову! ..»). Черт возьми, он, как истый хохол, бьm,
при всей своей кажущейся простоте, очень ловким и практичным
малым, с быстрой сметкой и с добродушным лукавством. Привык­
ла к нему и Ириша и даже, кажется, поглядывала на него с таким...
впрочем, я не хочу сплетничать. Скажу, однако, что он бьm очень
красив в эту пору: высокий, крепкий, с меланхолическими черны­
ми глазами и со смеющимся молодым, красным ртом под темными
хохлацкими усами.
Он бьm более прав, чем я , старый петербургский скептик. Ему
повезло. Может быть, это происходило оттого , что вообще чело­
век бодрый и самоуверенный в такой же степени умеет подчинить
себе судьбу, в какой степени судьба вертит и швыряет в разные сто­
роны людей растерянных и сл абых . А может быть, ему просто по­
могали те своеобразные черты характера, которые он привез с со­
бою из недр провинциального юга: хитрость, наблюдательность,
безмятежный и открытый тон речи, природная склонность к юмо­
ру, здоровые нервы, не издерганные столичной сутолокой? Может
быть , тут бьmо и то и другое, но, во всяком случае, я должен был
признать, что в его лице юг наглядно и успешно завоевывает север.
Мой приятель быстро, в каких-нибудь три-четыре дня , нашел
себе занятия в управлении одной из крупнейших железных дорог и
уже через месяц обратил на себя внимание начальства. Ему пору­
чили проверить какие-то там графики движений поездов или что­
то в этом роде. Все дело можно было легко окончить в неделю или
в две, но Борис почему-то особенно упорно и настойчиво им заин­
тересовался. Он бегал зачем-то в Публичную библиотеку, таскал к
себе на дом толстые справочники , сплошь наполненные цифрами,
189

А. И Куприн
делал по вечерам таинсrвенные математические выкладки. Кончилось
все это тем, что он предсrавил своему начальсrву такую схему движе­
ния пассажирских и товарных поездов, которая совмещала в себе и
просrоту, и наглядность, и многие другие практические удобства. Его
похвалили и отметили . Через полгода он уже получал полтораста руб­
лей в месяц и заведовал почти самосrоятелъной службой.
Но кроме того, он имел посrоянные уроки музыки - он бьш
отличный музыкант, писал для газет статьи, и дельные статьи, по
железнодорожным вопросам , пел по субботам и воскресеньям в
известном церковном хоре, а также иногда и в оперных и в опере­
точных хорах. Работать он мог поразительно много, но без натуги,
без насилия над собой, а как-то естественно легко, с развальцем, с
шуточкой, с наружной ленивой манерой. И, всегда с лукавой усме­
шечкой, он все к чему-то присматривался и примеривался, и выхо­
дило так, как будто бы он только играл с настоящим, разминал
свои непочатые силы, но в то же время зорко и терпеливо поджи­
дал своей линии. Для каких-то тайных, далеких, известных только
ему одн ому целей изучал он по самоучителям Туссена и Ланген­
шейдта французский, немецкий и английский языки . Я слышал
иногда, как он за стенкой повторял с ужасающим прононсом: «Л'а­
бель бурдон, ла муш волы>*. Когда я спрашивал, для чего это ему
нужно, он отвечал с лукавым простодушием: «А так. Все равно нема
никакого дела».
Он умел веселиться. Где-то на Василъевском Острове он отыс­
кал своих земляков, «полтавских хлопцев», которые ходили в вы­
шитых рубашках с ленточками вместо галстуков и в широчайших
шароварах, засунутых в сапоги, курили люльки, причем демонст­
ративно сплевывали на пол, через губу, говорили «эге ж» и «хиба»
и презирали кацапов с их городской культурой. Я бьш раза два на
их вечеринках. Там пили «горилку», но не здешнюю, а какую-то
особенную, привезенную «видтьшя», ели ломтями розовое свиное
сало; ели толстые, огромные колбасы, которые бьши так велики, что
их надо бьшо укладывать на тарелке спиралью в десять или пятнад­
цать оборотов. Но также там и пели - пели чудесно, с необыкно­
венной грустью и стройностью. И как теперь, помню я Бориса, ког­
да, проведя нервно рукой по своим длинным, красивым, волнис­
тым волосам, он начинал запев старинной казацкой песни:
* « Пчел а ж ужжит, м ух а летает» (фраиц. L'abeille bourdonne, la
mouch vole).
�90

Рассказы
Ой, у поли жито
Копытами сбито ...
Голос бьш у него теплый, нежный, чуть-чуть вибрирующий, и
когда я его слышал, то каждый раз у меня что-то щекотало и вздра­
гивало в груди и хотелось беспричинно плакать.
А потом опять пили горилку и под конец «вдаряли гопака».
Пиджак летел с широких плеч Бориса в угол комнаты, а сам он
лихо носился из конца в конец, и притопывал «чоботами», и при­
свистывал, и лукаво поводил черными бровями.
Ой, кто ДО кого ,
А я до Параски,
Бо у меня черт ма штанив,
А в нее запаски ...
Он сделался гл авой этого милого хохлацкого хутора, затеряв­
шегося среди суровых параллельных улиц Петербурга. Бьшо в нем
что-то влекущее, чарующее, неотразимое. И все удавалось ему шутя,
сл овно мимоходом. Теперь я уже окончательно верил в его победу
над севером, но что-то необъяснимое, что-то тревожное не выхо­
дило из моей души, когда я думал о нем.
Началось это весной. Вскоре после пасхи, которая бьmа в том году
поздней, мы поехали с ним однажды на острова. Бьш ясный, задумчи­
вый, ласковый вечер. Тихие воды рек и каналов мирно дремали в сво­
их берегах, отражая розовый и лиловый свет погасавшего неба. Мо­
лодая, сероватая зелень прибрежных ив и черных столеmих лип так
наивно и так радосmо смотрелась в воду. Мы долго молчали. Нако­
нец под обаянием этого прелесmого вечера я сказал медленно:
- Как хорошо! За один такой вечер можно влюбиться в Петер­
бург.
Он не ответил . Я поглядел на него украдкой, сбоку. Лицо его
бьшо пасмурно и точно сердито.
- Тебе не нравится? - спросил я.
Борис сл або, с выражением досады, махнул рукой.
- Э, декорация! - произнес он брезгливо. - Все одно, как в
опере . Разве же это природа? ..
Черные глаза его вдруг приняли странное, мечтательное выра­
жение, и он заговорил тихим, отрывистым, волнующим голосом:
- Теперь вот в Малороссии так настоящая весна. Цветет чере­
муха, калина ... Лягушки кричат по заводям, ноют соловьи ... Там
191

А. И. Куприн
ночь так уж ночь - черная, жуткая, с тайной страстью ... А дни ка­
кие теперь там стоят! .. Какое солнце, какое небо! Чт6 ваша Чухо­
ния? Слякоть ...
Он отвернулся в сторону и замолчал . Но я понял уже инстинк­
том, что в сердце моего друга совершается что-то неладное, нездо­
ровое.
И вправду, начиная с этого вечера Борис затосковал и точно опу­
стился. Я уже не слышал за стеной его мелодичного мурлыканья; он
уже не влетал ко мне бомбой в комнату по утрам; пропала его обыч­
ная разговорчивость. И только когда заходила речь о Малороссии,
он вживлялся, глаза его делались мечтательными, прекрасными и
жалкими и точно глядели вдаль, за многие сотни верст.
-
Поеду я на лето туда! - говорил он решительно. - Какого
черта! Хоть отдохну немного от проклятого Питера.
Но поехать ему «туда» так и не удалось. Служба задержала его .
Среди лета мы простились, - обстоятельства гнали меня за грани­
цу. Я оставил его грустным, раздраженным, вконец измученным
белыми ночами, которые вызывали в нем бессонницу и тоску, до­
ходившую до отчаяния. Он проводил меня на Варшавский вокзал .
Вернулся я обратно в самый разгар отвратительной, мокрой,
тум анной петербургской осени. О, как памятны мне эти первые
печальные, озлобляющие впечатления. Грязные тротуары, мелкий,
неперестающий дождик, серое, какое-то ослизлое небо, и на фоне
этой картины грубые дворники со своими метлами, обдерганные,
запуганные извозчики, женщины в уродливых барашковых кало­
шах, с мокрыми подолами юбок, желчные, сердитые люди с веч­
ным флюсом, кашлем и человеконенавистничеством. Но еще более
поразила и огорчила меня перемена, происшедшая с Борисом.
Когда я вошел к нему, он лежал одетый на неубранной постели,
заложив под голову руки, и не поднялся при моем появлении.
- Борис, здравствуй! - сказал я, уже что-то предчувствуя, и
встретил холодный, отчужденный взгляд .
Потом он, очевидно, решил, что нужно поздороваться, встал, как
будто по обязанности поцеловался со мной и опять лег. Больших уси­
лий стоило мне уговорить его пойти пообедать куда-нибудь в ресто­
ран. Дорогой он молчал, шел сутулый, безучастньIЙ, точно его вели
по веревочке, и всякий вопрос мне приходилось повторять по два раза.
- Послушай, да чт6 это наконец с тобой? Подменили тебя, что
ли? - говорил я, трогая его за плечо .
Он досадливо отмахнулся.
192

Рассказы
- Так." надоело все ...
Некоторое время мы шли рядом, не разговаривая. Я вспомнил
его неубранную, затхлую комнату, беспорядок, сухие куски хлеба
на столе, окурки на блюдечках и сказал решительно и с возбужде­
нием .
- Знаешь чт6, милый друг, - ты, по-моему, просто-напросто
болен ... да нет, ты не маши руками, а слушай, чт6 я тебе скажу. Эти
вещи запускать не следует... деньги-то у тебя есть ...
У меня быстро созрел план лечения моего захандрившего дру­
га, немного, правда, устаревший, немного пошлый и, если хотите,
немного даже гнусный. Просто-напросто я решил свезти его в ка­
кое-нибудь место зл ачное, где поют и танцуют, где люди сами не
знают, что делают, но уверены, что веселятся, и этой уверенностью
заражают других.
Пообедав где-то, к одиннадцати часам отправились мы в «Ак­
вариум», чтобы создать настроение кутежа. Взял я лихача, и пом­
чал он нас мимо брани встречных извозчиков, мимо облитых гря­
зью пешеходов.
Я поддерживал колеблющуюся, исхудавшую спину Бориса; он
по-прежнему упорно молчал и только раз недовольно сказал:
- Куда мы так спешим?
Густая толпа, дым, гам оркестра, голые плечи женщин, подкра­
шенные глаза, белые пятна столов, красные, оскотинившиеся лица
мужчин - весь этот шабаш пьяного веселья подействовал на Бо­
риса совсем не так, как я ожидал . По моей просьбе он пил, но не
пьянел, и взгляд его становился все тоскливее. Толстая напудрен­
ная женщина в страусовом боа на голой жирной шее подсела к нам
на минуту, попробовала заговорить с Борисом, потом испуганно
посмотрела на него, и молча быстро ушла, и в толпе еще раз огля­
нулась на наш столик. И мне от этого взгляда сделалось жутко,
точно я заразился чем-то смертельным, точно возле нас стоял кто­
то черный и молчаливый.
- Выпьем, Борис! - крикнул я, пересиливая шум оркестра и
звон посуды.
Сморщившись, как от зубной боли, он сказал что-то немым
движением губ, и я угадал фразу:
- Уйдем отсюда ...
По моему настоянию, из «Аквариума» мы поехали еще в одно
место и вышли из него на рассвете в холодные, синие сумерки ран­
него петербургского утра. Улица, по которой мы шли, бьша длин-
15-2783
193

А. И. Куприн
ная и узкая, как коридор. От сонных каменных пятиэтажных ящи­
ков веяло холодом ночи. Невыспавшиеся дворники шаркали мет­
лами, передергивали плечами озябшие ночные извозчики и руга­
лись хрипло. Спотыкаясь, навалясь грудью на веревку, срединой
улицы везли мальчишки нагруженные платформы. В дверях мяс­
ных лавок висели красные, развороченные туши мертвой, отврати­
тельной говядины. Борис шел понуро, потом вдруг схватил меня за
руку и крикнул, указывая в конец улицы:
- Вот он... вот...
- Чт6 такое? - спросил я испуганно.
- Видишь ... туман.
Пятые этажи тонули во мгле, которая, точно обвисшее брюхо
черной змеи, спускалась в коридор улицы и затаилась и замерла,
нависнув, как будто приготовилась кого-то схватить...
Борис тряс меня за руку и говорил с глазами, загоревшимися
внезапной злобой:
- Понимаешь ты, чт6 это такое? Понимаешь - это город ды­
шит, это не туман, а дыхание этих камней с дырами. Здесь вонючая
сырость прачечных, копоть каменного угля, здесь грех людей, их
злоба, ненависть , испарения их матрацев, запах пота и гнилых
ртов ... Будь ты проклят, анафема, зверь, зверь - ненавижу!
Голос Бориса ломался и звенел. Костлявыми кулаками он тряс
в воздухе.
- Успокойся, - говорил я, обнимая его за плечи. - Ну, успо­
койся, - смотри, ты пугаешь людей.
Борис поперхнулся и закашлялся надолго .
- Смотри, - сказал он, корчась от кашля, и показал мне пла-
ток, в который плюнул.
И я увидел на белизне платка большое кровавое пятно.
- Это он меня съел ... туман ...
Молча мы подходили к его квартире.
В апреле, перед пасхой, я зашел как-то к Борису. День бьm на
редкость теплый. Пахло талым снегом, землей, и солнце светило
застенчиво и робко, как улыбается помирившаяся женщина после
слез. Он стоял у открытой форточки и нюхал воздух. Когда я во­
шел, Борис обернулся медленно, и на лице у него бьmо какое-то
ровное, умиротворенное, детское выражение.
- Хорошо теперь у нас в Полтавской губернии, -улыбаясь,
сказал он вместо приветствия.
194

Рассказы
И вдруг для меня стало совершенно ясно и понятно, что этот
человек умрет скоро, может быть - даже в этот же месяц.
- Хорошо! - добавил он раздумчиво и, вдруг оживившись,
торопясь, хватая меня за руки, заговорил: - Сашенька, милый мой,
отвези меня до дому... отвези, голубчик, ну, что тебе стоит, отвези!
- Да разве я отказываюсь? Конечно, поедем.
И вот перед самой пасхой мы тронулись в путь. Когда мы отъез­
жали от Петербурга, бьш сыр ой, холодный день , и над городом
висел густой и черный туман, тот черный туман, который отравил
душу и съел тело моего бедного друга.
Но чем больше подвигались мы на юг, тем возбужденнее и радо­
стнее становился мой Борис. Весна как будто шла нам навстречу. И
когда мы впервые увидели белые мазаные хатенки Малороссии, она
бьша уже в полном расцвете, Борис не отрывался от окна. На насы­
пи синели большие, крупные простые цветы, носящие поэтическое
название «сна>>, и Борис с восторгом рассказывал о том, как при по­
мощи этих цветов у них в Малороссии красят пасхальные яйца.
Дома, у себя, под голубым ласковым небом, под пышными , еще
не жаркими лучами солнца, Борис стал быстро оживать, точно он
отходил душой от какого-то долгого, цепкого , ледяного кошмара.
Но телом он слабел с каждым днем. Черный туман убил в нем
что-то гл авное, дающее жизнь и желание жизни.
Спустя две недели по приезде он уже не вставал с кровати .
Все время он не сомневался в том, что скоро умрет, и умер му­
жественно и просто.
Я бьш у него за день до его смерти. Крепко пожимая своей су­
хой, горячей, исхудавшей рукой мою руку и улыбаясь ласково и
грустно, он говорил :
- Помнишь наш разговор о севере и юге, еще тогда давно, по­
мнишь? Не думай, я от своих слов не отпираюсь. Ну, положим, я не
вьщержал борьбы, я погиб ... Но за мной идут другие - сотни, ты­
сячи других. Ты пойми - они должны одержать победу, они не
могут не победить. Потому что там черный туман на улицах и в
сердце и в гол овах у людей, а мы приходим с ликующего юга, с
радостными песнями, с милым ярким солнцем в душе. Друг мой,
люди не могут жить без солнца!
Я поглядел на него внимательно. Он только что умьшся и при­
чесал гладко назад свои волосы, смочив их водой; они бьши еще
влажны, и это придавало его лицу жалкое, и невинное, и празднич­
ное выражение, за которым всего яснее чувствовалась близость смер-
195

А. И .Куприн
ти . Помню также, что он все время пристально и как будто с удивле­
нием рассматривал свои ногrи и ладони, точно они бьши чужие.
На другой день меня спешно позвали к нему, но я застал уже не
моего друга, а только его тело, умиравшее бессознательно, в быст­
рой агонии.
Еще рано утром он попросил отворить окно, и оно так и оста­
валось открытым. В комнату из старого сада лезли ветки белой
сирени с ее упругими, свежими, благоухающими цветами. Светило
солнце. Как сумасшедшие кричали дрозды ...
Борис затихал. Но в самую последнюю минуту он вдруг быстро
поднялся и сел на кроваm; и в его широко раскрывшихся глазах
показался безумный ужас. И когда он опять упал на подушки и,
глубоко вздохнув, вытянулся всем телом, точно он хотел потянуть­
ся перед крепким длинным сном, - это выражение ужаса еще дол­
го не сходило с его лица.
Что он увидел в эту последнюю минуту? Может быть, его ду­
шевным глазам представился тот бездонный, вечный, черный ту­
ман, который неизбежно и безжалостно поглощает и людей, и зве­
рей, и травы, и звезды, и целые миры?..
Когда его одевали, я не мог видеть его страшных желтых ног и
вышел из комнаты. Но когда я вернулся, он уже лежал на столе, и
таинственная улыбка смерти тихо лежала вокруг его глаз и губ .
Окно все еще бьmо открыто. Я отломил ветку сирени - мокрую,
тяжелую от белых гроздьев - и положил ее Борису на грудь.
Светило солнце, такое радостное, и нежное, и равнодушное". В
саду кричали дрозды ." За рекой, на той стороне, звонили к поздней
обедне.
<1905>
Х ОРОШЕЕ ОБЩЕС ТВО
1
Собираясь войm в гостиную, Дружинин вытирал платком за­
потевшие стекла пенсне.
За малиновой бархатной портьерой послышалось твердое, уве­
ренное, хорошо знакомое ему постукивание каблуков. Щеголева-
196

Рассказы
той походкой нестареющего сорокапятилетнего мужчины Башкир­
цев шел через переднюю с какими-то чертежами и планами.
-А
-а! соль земли русской... Ну, как поживает международно­
литературная конвенция? - не останавливаясь, с наигранной лю­
безностью приветствовал он гостя и на ходу же добавил, взявшись
за хрустальную ручку дубовой двери в кабинет: - Сара Бернар
очень обрадуется, у нее там какие-то дела к вам...
На секунду Дружинин увидел чью-то поддевку, рыжую бороду,
инженерские петлицы и серую атмосферу комнаты, в которой дол­
го сидели и много курили.
В кабинет прошел лакей с подносом, уставленным стаканами,
горкой нарезанного лимона и «сушками».
Недолго, пока отворялась дверь, слышался убежденный, звуч­
ный голос Башкирцева, и видно бьшо, что он уже совершенно за­
бьш, кого видел и с кем говорил минуту назад.
Как всегда, от приветствия Башкирцева Дружинин вместе с бес­
покойной подавленностью почувствовал себя глупо-молодым, от­
гороженным чем-то крепким и непроницаемым от этого умного,
занятого барина. И он мучительно злился, что по бесхарактернос­
ти не может ответить человеку, которого, в сущности, не уважал,
чем-нибудь вроде «неунывающий россиянию>.
Много раз Дружинин давал себе сл ово не ходить в это «сыто­
бюрократическое заведение», и за каждый визит свой к Башкирце­
вым оправдывался перед собственным самолюбием тем, что ему
нет дела ни до madame, ни до monsieur Башкирцевых, а ходит он
ради Риты . Рита, по его мнению, бьша сделана «совсем из другого
теста, как ее папа и мама». Это милый ребенок, чуткая, талантли­
вая девушка, из которой выйдет далеко не заурядная артистка с
удивительно интересными настроениями.
Получая иногда от Риты какую-нибудь оригинальную открыт­
ку или журнальную вырезку, где говорилось о нем, Дружинин уми­
ленно улыбался и говор1ш:
-
Милая козочка - не забьша...
Но, кроме Риты, все в доме Башкирцевых неприятно действо­
вало на Дружинина. Раздражал его нелепый крик попугая, развяз­
ная балованность до противного вымытых собак, многочисленная,
хамски угодливая прислуга, делающая различие между гостями,
благотворительность madame. Даже самое покровительство Баш­
кирцевых дружбе их дочери с Дружининым больно уязвляло его
самолюбие: «Точно за человека не считают».
197

А. И. Куприн
Однажды, на именинном обеде, лакей за шампанским подал
Дружинину обыкновенного белого вина. Этот случай заставил
Дружинина не бывать у Башкирцевых несколько недель. Тогда Рита
написала ему:
«Голубчик Павел Дмитриевич, я по вас соскучилась - отчего
вы к нам не приходите? Я думала, что вы хоть сегодня придете, -
не пришли. Жаль ужасно . Впрочем, если почему-либо не хотите,
то , конечно, не стесняясь, не приходите до тех пор, пока не захочет­
ся . Только, когда придете, не говорите нашим, что я вам написала,
а то мне будет влетанция, так как это не хорошо, не принято. Но
вы симпатичны мне кажетесь, голубчик. И мне, в моей обстановке
ужасных людей, ужасно радостно вас видеть. Ну, до свидания, очень
буду рада, если до скорого .
Р. Б.».
На боках письма было приписано с одного конца:
«Сейчас только вспомнила, что вы красный цвет ненавидите. Ну,
да письмо переписывать лень». С другого: «Господи, не вы ли это
мне прислали что-то? Я получила городскую повестку. Кстати, по­
здравьте, сегодня я нашла двугривенный. Не правда ли, смешно?»
Сегодня она написала ему на клочке торопливым, взволнован­
ным почерком:
«Голубчик Павл. Дмитр. Непременно, непременно, сейчас же
приходите, как получите это . У меня ужасно, ужасно большая не­
приятность ...
Ваша Р.».
Проходя через гостиную, Дружинин с улыбкой под усами вспо­
минал это письмо и думал: «Ужасно большая неприятность заклю­
чается в том, что maman не разрешила играть на клубной сцене».
Риту он застал в полутемной диванной. Она сейчас же схватила
его за руку и повлекла в глубь комнаты.
- Вы знаете, чт6 случилось? - начала она трагическим шепо­
том.
- Нет, не знаю... -улыбаясь, глядя сверху вниз на Риту, отве­
тил Дружинин.
-Да нет, вы не смейте смеяться, - закричала она сквозь слезы.
198

Рассказы
И, опять понизив голос до шепота, Рита начала говорить разме­
ренно и таинственно, широко и с ужасом округлив глаза, точно ста­
рая нянюшка, когда она вечером рассказывает страшную сказку.
- Вы знаете, Верочка Снежко ... - говорила она внушительно,
с ударениями и дергая на этих ударениях Дружинина за руку, -ук­
рала у своей квартирной хозяйки брошь и два браслета... И теперь
она в тюрьме ... Да. Ее будут судить ... Вы понимаете, на нее, малень­
кую такую, беленькую, наденут арестантский халат, запрут с этими
грязными преступниками ... Милая моя Снежинка... - Голос Риты
от шепота поднялся до истерической высоты и зазвенел: - Снежуш­
ка моя, милая Снежинка ...
Она заломила руки и замотала головой...
- Что вы говорите? - глухо произнес Дружинин, и в то же
мгновение у него мелькнула мысль, что он уже где-то видел подоб­
ную сцену с заламыванием рук и припадочным мотанием головы. -
Верочка Снежко украла ...
Рита опустила руки.
- Ну да ... взяла в комоде брошь, два браслета и заложила их.
Дружинин с силой двинул плечами и хрустнул пальцами .
- Что такое... Похоже на кошмар...
- Постойте, - заговорила Рита, сразу успокоившись, - ся-
демте здесь, я вам все расскажу.
У Риты была манера складывать по-старушечьи руки пальцы в
пальцы и сидеть сгорбившись . И теперь она уселась в свою обыч­
ную позу и заговорила серьезно, повествовательно, время от вре­
мени заглядывая снизу Дружинину в лицо.
- Знаете, она страшно нуждалась ... Вы этого не знали, она про­
сила не говорить ... Ведь она такая гордая бьmа ... Ну, так вот... И за
ней ухаживал этот старик, знаете, этот противный с толстыми за­
копченными усами, что жил напротив, я еще смеялась, что Верочка
влюблена в него ... Но конечно, она не хотела себе позволить ничего
такого гадкого... Потом ей нечем бьmо заплатить на курсах... Вы
ведь знаете, у нас на драматических ужасно дорого берут... Я проси­
ла папа, и он обещал, а потом вышла ужасно глупая история, конеч­
но, она сама виновата... Голубчик, я вам тогда солгала, за что поссо­
рилась с Верочкой , не сердитесь, голубчик, потому что это, в сущно­
сти, и неинтересно ... Папа ей что-то сказал, так знаете, вероятно, как
он всегда - Сара Бернар, Сара Бернар, а на нее - Снегурочка ... но
ведь он уже пожилой, не правда ли, ему можно ... А она обиделась,
обиделась и к нам перестала ходить. Потом мама на нее бьmа недо-
199

А. И. Куприн
вольна... знаете, ведь maman сrрашно ревнива, у нас ведь и все гор­
ничные ужасные рожи ... Ну, так вот... всrретились мы как-то на кур­
сах, я спросила, почему она не приходит, и она мне ужасную дер­
зость сказала. «Твой, говорит, отец...» Но я даже не могу сказать -
меня это ужасно тогда обидело ... Ну, это, конечно, забьшось, я уже
хотела написать ей или самой сходить, как вдруг сегодня утром по­
лучается повестка... Меня вызывают к следователю свидетельницей ...
Поймите, какой ужас... Папа ездил туда, на прежнюю ее квартиру, и
все это узнал. Голубчик, Павщ�: Дмитриевич, поймите, какой ужас...
Теперь папа говорит, что он возьмет докторское ... это ... как его, удо­
стоверение, что ли, чтобы я не шла в свидетельницы. Но ведь, голуб­
чик, может, ей это очень нужно ... а ...
-
Конечно, вы многое можете показать , смягчающее ее
вину... - мрачно и решительно отозвался Дружинин, перекручи­
вая в пальцах и кусая бороду.
- Вот я то же самое говорю, а наши не хотят, у нас сегодня с
утра война, то есть больше с maman. Папа, тот ведь знаете какой, -
он что-нибудь решит и на других даже внимания не обращает. И в
разговор не вмешивается, как будто иначе и быть не может.
В полутьме из дверей, ведущих в комнаты, в которых Дружи-
нин никогда не бьm , послышался слабый болезненный голос:
-Ри-и-та .
Рита вскочила с дивана.
- Что , мамуся?
- Скемэтоты?
- Это Павел Дмитриевич, мамочка.
- Здравствуйте, Павел Дмитриевич, простите, я даже выйти к
вам не могу, -умирающим голосом говорила Башкирцева. -·Рита,
пошли ко мне Машу, а потом приходи с Павлом Дмитриевичем -
я, знаете, совсем больна, совсем больна...
За дверями послышался вздох и мягкие, как будто босые, шаги .
- Не говорите только, что я вам писала, - успела озабоченно
бросить Дружинину Рита.
11
В будуаре Башкирцевой, глухом от материй, вместе с беспокой­
ным, дразнящим ароматом, который оставался потом на платье,
висел в воздухе острый запах туалетного уксуса и какой-то эссен­
ции. Со всей обстановкой комнаты, песrрой и кокоточной, стран­
но не гармонировал киот в углу и в зеленом стаканчике лампада.
200

Рассказы
- Вы знаете уже, что случилось ... Вам говорила Рита, - уста­
ло и томно сказала Башкирцева, без пожатия подавая Дружинину
мягкую, влажную, как будто бескостную, руку".
Дружинин не целовал у дам рук, и оттого, когда он и Башкир­
цева здоровались, у них всегда происходила какая-то заминка, и
Дружинин чувствовал себя неловко.
-Да, мне говорила Маргарита Ильинична, - ответил он, избе­
гая взглядов зеленоватых, серых глаз Башкирцевой и не зная, где сесть.
С головой, обвязанной белой косынкой, она сидела на тахте в
чем-то мягком и длинном, и обвислые контуры ее располневшего
тела беспомощно лежали в ковровых подушках.
- Я не знаю, за чт6 нас так наказывает Господь Бог" . - гово­
рила Башкирцева, взглянув на киот. - Два года назад муж ездил в
Лондон, я с Ритой бьша на курорте, у нас служили муж и жена по­
ляки ". Так они знаете что изволили сделать? Достали Ильи Андре­
евича шубу, фрак, еще что-то и преспокойно заложили все это". У
них, видите ли, дома там что-то случилось, погорел кто-то, что ли.
Я понимаю, может случиться несчастие - ну, так попроси, не так
ли? Помню, на меня тогда этот суд так ужасно подействовал. И
знаете, они еще бьши на нас недовольны, что мы оценили вещи вьШiе
трехсот рублей: это им для чего-то там, для смягчения наказания
нужно бьшо". И теперь эта история с этой девчонкой! Нет, это про­
сто, знаете, сил никаких нет. Идти в суд Рите". Господи помилуй".
Дружинин что-то замычал и нерешительно промолвил :
- Но я не вижу особенных причин так уж волноваться". хотя,
впрочем".
- Как не волноваться, Павел Дмитриевич?" - возбужденно
заговорила Башкирцева, задвигавшись на месте. - Ведь вы поду­
майте, какая это только грязь: ее подруга украла и она свидетель­
ницей, ведь об этом и в газетах станут писать ". это страшная грязь!
- Мамуся, тебе опять будет худо ". - сказала стоявшая возле
нее Рита, делая Дружинину знаки глазами.
- Оставь, пожалуйста, чт6 может быть еще хуже того, что уже
есть? Я всегда говорила тебе, что будь ты осторожна в этих зна­
комствах с людьми с улицы, - ну, вот вццишь, на мое и вышло".
Переменив тон, Башкирцева повернула к Дружинину свое стран­
но белое, как бумага, четырехугольное лицо .
- Я не зн аю, Павел Дмитриевич, чт6 это делается на свете. Куда
мы идем, куда мы идем? Девочка, молоденькая, интеллигентная,
крадет у своей хозяйки вещи ... закладывает их...
201

А. И . Куприн
- Но говорят, она сильно нуждалась, - нерешительно отозвал­
ся Дружинин, как будто сам в чем-то виновный .
Больной вид Башкирцевой, будуар, все эти дамские вещи, духи
связывали и делали его нерешительным.
- Ах , оставьте, пожалуйста: какая это нужда заставит меня
украсть? Никогда не поверю, просто безграничная испорченность
нашего времени. Ужасная грязь, ужасная грязь...
Задверями послышалась характерная походка и голос Башкир­
цева.
- Р-разумеется, конечно, - он мужик умный, понимает это,
поверьте, лучше нас с вами, - говорил он кому-то.
- Мамочка, к тебе можно? - спросил он, заглядывая в дверь. -
Я с Петром Петровичем...
И, войдя в комнату, Башкирцев сказал с своей веселой делан­
ной улыбкой, с демонстраторским жестом обращаясь к вошедше­
му за ним господину во фраке:
- Вот рекомендую: совет трех. Причем самый главный мастер
заболел от чрезвычайного потрясения нервов ...
Адвокат Михно, благодушно улыбаясь хозяйскому остроумию,
особенно галантно, вероятно, потому, что бьш во фраке, раскла­
нялся с хозяйкой.
- Я вот позволил себе нарочно вызвать нашего Цицерона, что­
бы успокоить тебя, - заявил Башкирцев. - Он говорит то же са­
мое, что и я. Никто не станет ни приезжать на дом, ни оглашать
показаний, раз человек болен и не может давать их...
- Да, конечно, конечно, - поддакивал Михно с не сходившей
с лица, как казалось ему, светской улыбкой, стоя в позе оперного
певца с шапокляком у ляжки.
- Так это можно? вы уверены, Петр Петрович? - сказала Баш­
кирцева, с надеждой возводя на адвоката глаза.
- Да, конечно, конечно ... чт6 ж, это дело обыкновенное...
Потом Михно сощурился и мигнул в сторону Риты, стоявшей с
сухими воспаленными глазами:
- Что , барышня, струсили?
- Я ... нисколько, - обиженно отозвалась Рита.
- Ну, рассказывайте. Публика у нас страх суда боится ... А чт6,
она хорошенькая, эта юная преступница?
- Не хотите ли вы уж защищать ее? - с плутовской улыбкой
сказала Башкирцева.
202

Рассказы
- Ну, чт6 вы, чт6 вы! Мало у меня своих дел ! .. Вечно Мария
Павловна придумает что-нибудь ... - сл або защищаясь, говорил
Михно со смущенной улыбкой избалованного женщинами светс­
кого льва.
- Ну да, рассказывайте! ..
Башкирцева погрозила ему пальцем, и теперь, казалось, болезнь
ее совершенно прошла.
- Подождите, я вот расскажу все Надежде Васильевне... Знаем
мы эти ваши заседания! .. Кстати, как ее здоровье?
- Ну, друзья мои, вы беседуйте, а меня люди ждут, - озабочен-
но сказал Башкирцев, не любивший, когда говорил не он, а другие.
- Я ведь тоже на минутку, - заторопился Михно.
- Куда вы такой парадный?
- Нужно тут в одно место ...
- Ой, смотрите, скажу Надежде Васильевне... - начала опять
Башкирцева, подымая палец.
Но Илья Андреевич нашел, что этого жанра уже довольно, и
деловито, по-хозяйски сказал, целуя ее в лоб:
- Тебе, мамочка, немного лучше, оденься, выйди, нужно будет
легкую закуску соорудить ... Пташников здесь ... нельзя, он моск­
вич, у них это водится...
Башкирцева, недовольная, что муж ловит ее на выздоровлении
и не дает немного поболтать, недружелюбно глянула на него свои­
ми серыми, сделавшимися вдруг злыми, глазами ...
111
За ужином Дружинин испытывал чувство приживальщика, от­
казался есть и попросил себе стакан чаю. С особенной неприятной
ясностью он не мог отделаться от мысли, что эти вина, серая глян­
цевитая икра в хрустальной вазочке, маринады, балыки поставле­
ны не для него , а исключительно для тех пришедших из кабинета
людей и, собственно, для одного из них - Пташникова.
В песочном визитном костюме, безусый и розовый Пташников
держался застенчиво, и Дружинину странным казалось думать, что
этот робкий, европейски аляповато одетый молодой человек имеет
три миллиона. Его свежую молодость усиливали и подчеркивали
рыжебородое обветренное лицо Дурдина, уверенное, пожившее
Башкирцева и корректно-молодое, спокойное, как таблица умно­
жения , лицо рано полысевшего инженера. Каждое из них носило
203

А. И. Куприн
тот оmечаток, о котором принято говорить «видел видьD> , и Дру­
жинину становилось необъяснимо жаль Пташникова.
-Я, можно сказать, прошел огни и воды... - размеренно гово­
рил Дурдин, из солидности не сразу выпивая налитую ему рюмку.
- И медные трубы, - добавил Башкирцев, дружелюбно-на­
смешливо кивнув Дурдину, и помог Пташникову взять с тарелки
кусок.
Дурдин не улыбнулся и спокойно-уважительно смотрел на Баш­
кирцева своими круглыми зоркими глазами.
- Her,ИльяАндре
е
вич, в самом деле я много на своем веку всяко­
го народа перевидал, но должен вам заметить ... не потому што там в
глаза или как, я человек простой и у меня такое заведение - што за
столом, то и за столбом... Хотя вы и господин, но должен вам заметить,
штовделахяредковиделтакихдотошныхлюдейиизнашегобрата,
чтобтакпонимали.Эrоянетоштовамвглаза,аигдеугодно...
Башкирцев слегка покраснел и, откинувшись на спинку, заго­
ворил, покручивая усы:
- Да, жизнь, батюшка, учит ... Раньше чем нажить первые свои
сто тысяч, я свой миллион прожил ... и не жалею. Теперь, чт6 у
меня есть, все мое, трудом доставшееся. Люди только у нас в Рос­
сии очень уж инертны... вы посмотрите за границей ... там маль­
чишка-разносчик, он с товарищами в компании покупает уж ка­
кую-нибудь недорогую акцию. Знает все колебания биржи. А у
нас десятки миллионов в сундуках лежат -мозоли натирают,
купоны обрезая.
Пташников улыбнулся.
- Покойник папаша, бывало, дня три иногда сидит, а никого
не допускал, все сам ... - сказал он, и по лицу его видно бьuю, что
за этим у него проснулось еще много воспоминаний .
- Хороший , должно быть, бьш старик? - любезно-механичес­
ки улыбаясь, сказала madame Башкирцева. - Они ужасно милые,
эти старозаветные люди ...
- Да как вам сказать, многие считали его сердитым, ну, толь­
ко это у него так, наружное, а человек он был добрый .
- Скажите, пожалуйста, у вашего батюшки какая торговля
бьша? - спросил Дружинин и сразу же по беспокойно забегав­
шим глазам Башкирцева понял, что он задал неуместный почему­
то вопрос.
- Чт6 это , как будто немного угаром пахнет? - сказал Баш­
кирцев жене...
204

Рассказы
Пташников немного сконфузился, но сейчас же с доверчивым и
благожелательным видом ответил Дружинину:
- Мы гостиницы держали ... Вот, если бывали в М оскве, «Эр­
митаж», «Калифорния», «Белый лебедь» - это все наше бьшо... и
так малых трактиров до двадцати ...
- Зачем жевы их продали? ведь говорят, это очень выгодно? -
выпалила Рита и посмотрела на всех.
Инженер чуть улыбнулся в углах рта ... Пташников больше зар-
делся.
- Рита ... - сказала Башкирцева, делая брезгливые глаза.
Дружинин сам почему-то покраснел, но вступился за Риту:
- Действительно, это дело дает, кажется, хорошие барыши ...
На лицо Башкирцева набежала тень.
- Очень бьшо бы печально, - внушительно и грустно загово­
рил он, барабаня по столу своими белыми крупными пальцами, -
если бы молодые люди, полные сил и способностей , сидели в пи­
тейных заведениях. Кому же, как не молодым капиталистам, быть
культуртрегерами нашей отсталой промышленности . Геннадий
Васильевич вступает вот в наше общество химических заводов, и
это, поверьте, интереснее, полезнее и почетнее, чем торговать рюм­
ками. Вы вот сами говорите, что газетная работа выгодней чистой
беллетристики, но, однако, пишете рассказы.
- Ну, это, мне кажется, одно с другим не сравнимо, - не со­
гласился Дружинин. - Я, по крайней мере, думаю, что личное мо­
ральное значение всякой деятельности определяется ее целью. Цель
торговли - нажива, а потому самая желательная торговля та, ко­
торая больше дает.
- Как на чей взгляд.
Башкирцев пожал плечами и обратился к Пташникову:
- Вы когда предполагаете возвратиться?..
К десяти часам гости поднялись. Пташников и Дурдин уезжали
с одиннадцатичасовым в Москву. Инженер провожал их, Башкир­
цев извинился усталостью. Дружинин тоже начал прощаться, но
Башкирцев удержал его .
- Останьтесь, я хочу попросить вас об одном деле...
Когда гости и хозяева проходили через полутемную диванную,
Башкирцев взял за локоть Дурдина и задержал шаги . Оставшийся
сзади Дружинин успел услышать начало фразы...
- Ты же смотри ...
И Дурдин громко ответил :
205

А. И. Куприн
- Да что вы, Илья Андреич, рази я сам себе враг...
Это обращение Башкирцева к Дурдину на <<ТЫ» в связи с впе­
чатлениями всего вечера вдруг без колебаний и переходов объяс­
нило Дружинину многое, что раньше оmечатывалось в его мозгу
туманно и неясно, как предчувствие. Он сразу вспомнил тысячу
мелочей, наблюденных в доме Башкирцевых, которые, дополняя
одна другую, объяснили ему нечто страшно неприятное, тяжелое и
противное. Теперь небольшим фактам Дружинин придавал боль­
шое значение.
Перед ужином Башкирцев с гримасой оглядел костюм Риты и
сказал:
- Ты бы, знаешь, тово". чужие люди, а у тебя этот артистичес­
кий беспорядок.
Эта показная бутафорская роскошь и всегда какие-то деловые
люди, шушуканье. Впечатление ожидания чего-то , что должно раз­
решиться и сделать всех счастливыми".
И Рита говорила часто: «Вот устроятся дела папы, мы поедем в
Ниццу...»
А чт6 это бьши за дела - никто точно не понимал, хоть при
разговоре о них кивали сочувственно и на лица набегала тень глу­
бокомыслия.
И когда Башкирцев, возвратившись из передней, расстегнул три
пуговицы жилета и с облегченным видом актера, сошедшего со сце­
ны, весело и громко по-домашнему сказал, - слушай, мамочка,
нельзя ли нам чаю сюда, - Дружинин почувствовал, что он как
будто состоит в молчаливом против кого-то заговоре.
- Вот, батюшка, видали синицу? Три миллиона нетронутъ1х
денег на текущем счету держит". - сказал Башкирцев , развалива­
ясь в кресле.
- Ну, чт6 он, как? - с тревожным и униженным лицом нере­
шительно спросила Башкирцева.
- То есть, что это «каю>? - строго сказал Башкирцев и дал
этим понять, что вопрос, который затрагивает жена, чисто домаш­
ний, неудобный при посторонних.
- Павел Дмитриевич свой человек, - как бы оправдываясь,
робко отозвалась жена.
Башкирцев выпустил из надутъ1х щек воздух и расстегнул еще
одну пуго вицу жилета.
- Устал я сегодня зверски, - сказал он, подавив судорогу зе­
воты, и, помолчав , обратился к Дружинину с обычной у него уве-
206

Рассказы
ренностью и определенностью голосовых интонаций : - Хотел я
вас, дружище, попросить вот о чем : съездите, пожалуйста, ну, хоть
завтра, в дом предварительного заключения и, если вам позволят
увидеться с этой девицей, объясните ей, что это очень неделикатно
с ее стороны - людей, которые относились к ней хорошо, прини­
мали участие, таскать по судам. Должна же она это понимать .
Рита, перебиравшая у рояля ноты, бросила тетради, выпрями­
лась и, опустив вдоль тела руки, как бы приготовилась к чему-то .
Она значительно взглянула на Дружинина, но тот сидел в кресле
согнувшись и глядел не то в пол, не то себе в колени.
- Я бы это сделал и сам, но вы видите, у меня минуть� свобод­
ной нет... - добавил Башкирцев, так как Дружинин молчал .
Последний и на это ничего не ответил, а когда заговорил, то в
это же время начал что-то говорить и Башкирцев, они столкнулись
первыми слогами и замолчали ...
- Виноват, что вы хотели сказать? - извинился Башкирцев .
-
Меня немало удивляет, Илья Андреевич, - глухо и медлен-
но начал Дружинин, не подымая головы, - что вы, не зная даже,
как я смотрю на этот предмет, предлагаете мне уже ехать куда-то,
что-то устраивать по тому плану, который вам нравится.
- То есть это вы о чем же? - наморщившись, спросил Баш­
кирцев, в первый раз повернув лицо в сторону Дружинина.
- Да видите ли, дело в том, - заговорил Дружинин громче и
встал с кресла, - что я на всю эту историю несчастия со Снежко
смотрю, кажется, совершенно иначе, чем вы.
- Ах , вот как ... тогда извините, пожалуйста, как же вы смот­
рите?
-Ясмотрю так, что долг всякого порядочного человека помочь
своему гибнущему ближнему... Тем более что и помощь эта в данном
случае выражается в немногом: прийти в суд и сказать, что человек
беспомощный, не умеющий заработать, страшно нуждался и выбрал
из двух падений то, которое ему казалось легче... я так смотрю.
Рита все время стояла, не меняя позы, с немигающими, сделав­
шимися огромными глазами, и два раза, пока говорил Дружинин,
думая, что он кончил уже, сорвавшимся голосом говорила: «Па­
почка» .
- Ну, вы что можете сказать? - обратился к ней Башкирцев,
когда Дружинин умолк и остановился у окна спиной к комнате.
- Папочка, ведь она действительно страшно нуждалась, ведь
нужно же ей помочь, бедной, ведь иначе ее осудят ...
207

А. И. Куприн
- И помощь эта должна выражаться в том, - заговорил раз­
дельно, сухо и металлически звонко Башкирцев, - чтобы в пуб­
личном заседании столичного суда mademoiselle Башкирцева выс­
тупила как близкий друг подсудимой? Ведьдругого положения нет.
Рита подняла к подбородку стиснутые руки и зазвеневшим го­
лосом быстро заговорила:
- Папочка, но ведь ее иначе осудить могут, ведь кто там за нее
заступится. Если ее осудят, я никогда себе этого не прощу, мне все
будет казаться, что в этом я виновата.
- Чт6 ты говоришь, Рита, - болезненно отозвалась Башкир­
цева, все время боявшаяся вступить в разговор, видя, что он, бла­
годаря данному Дружининым тону, принимает серьезный, обо­
стренный характер, - что ты говоришь, опомнись! Пусть уж Па­
вел Дмитриевич так говорит, он чужой человек, но как ты нас и
себя не жалеешь ... ведь это такая грязь, такой ужас! .. ведь об этом
станут в газетах писать... Я не говорю, конечно, но это может и на
делах наших отразиться.
- Не говори глупостей! - сурово оборвал ее Башкирцев.
Дружинин быстро и резко обернулся от окна.
- И чт6 вы так настойчиво говорите, Мария Павловна, о гря­
зи? Поверьте, в каждом из нас столько грязи, что ее хватит на сто
таких несчастных девушек, как Снежко.
Башкирцева вопросительно посмотрела на мужа.
- Я думаю, что тебе самое бы лучшее уйти отсюда, - сказал
он дочери.
- Папочка... - вырвалось у Риты, и она, не отымая от подбо­
родка рук, осталась на месте, как будто собираясь броситься перед
кем-то на колени.
Все почувствовали, что какая-то струна, соединяющая находя­
щихся в комнате, натянулась до последней возможности и собира­
ется лопнуть.
Башкирцев близко начал рассматривать нопи и заговорил в
нос и комкая слова:
- Я ужедавно собирался вам сказать, Павел Дмитриевич (Дру­
жинин в эту минуту подумал, что за несколько месяцев Башкирцев
его в первый раз назвал по имени и отчеству) ... но все как-то откла-
дывал, теперь это, кажется, наиболее удобно .. .
Башкирцев похлопал пальцами правой руки по щиколоткам
сжатой в кулак левой, потом быстро встал и почти весело, глядя
прямо в глаза Дружинину, сказал:
208

Рассказы
- Я нахожу, что ваше общество вредно для моей дочери...
Как ни далек бьш Дружинин от слияния со всей этой, как он
иногда называл, башкировщиной, но в эту минуту он почувство­
вал, что вся эта хорошо знакомая ему обстановка гостиной, эти
люди, которых он видел довольно часто , и даже сама Рита - все
вдруг как-то сразу отодвинулось и стало ему совершенно чужим и
неприязненным. Сам Башкирцев, уверенный и неприятный, в рас­
стегнутом сверху жилете, напоминал ему почему-то одно ресторан­
ное столкновение, где пожилой господин коммерческо-кабинетно­
го типа говорил с ним изысканно-вежливо, но Дружинин и быв­
шие с ним и даже лакей каждое мгновение ждали, что сейчас нач­
нется свалка. Как и тогда, Дружинин почувствовал, что ему труд­
но дышать и легкий приступ какой-то общей нудности, похожей на
тошноту. Вместе с тем в голове Дружинина быстро, вместе с при­
ливом крови в виски, созрело решение, что теперь наступил «мо­
мент» и он должен сказать все то, что долго копилось в нем против
Башкирцева и чего он никогда не собирался говорить ему.
- Вы это находите? - сказал Дружинин чужим голосом и вы­
сохшим ртом, и в переводе это значило: я тебя ненавижу".
- Да, я это нахожу, - ясно и резко ответил Башкирцев, прямо
глядя в глаза Дружинину, и это означало: я тебя тоже.
- Рита, уйди отсюда, - крикнула Башкирцева.
- Папочка, папочка! - восклицала Рита."
Но у двух стоявших друг против друга людей уже началось то
«нечто», что не ищет ни логики, ни оснований, не замечает места,
времени, разницы возрастов, положений" .
- Так я же вам на это скажу, - заговорил Дружинин вдруг
окрепшим голосом бешенства, - что самое вредное, самое развра­
щающее, самое грязное общество у вашей дочери это вы сами, ваши
темные операции, жулики, с которыми вы водите компанию и уст­
раиваете ваши делишки ." бездельная жизнь не по средствам, от­
сутствие принципов в вас самих, принципов и человечности, - вот
от чего она может развратиться, а не от моего общества".
Все на минуту окаменело ". Привлеченный голосом Дружини­
на, в двери выглянул лакей и сейчас скрьшся. Башкирцев, зажав в
руке горсть брелоков от часов, очевидно, не знал еще, что он сей­
час сделает.
- Или вы сию минуту уйдете, или я выброшу вас, как щенка, -
сказал он, не разжимая зубов, и глаза его неестественно округли­
лись , лицо стало похожим на кусок вареного мяса - обнаженное
209

А. И. Куприн
от светскости приличий и напускного благодушия, оно представ­
лялось только старым, животно необузданным и страшным.
- Поберегите эти угрозы для ваших лакеев, жалкий пройдо­
ха! .. - крикнул Дружинин.
Башкирцев двинулся вперед, но его схватили сзади чьи-то руки.
Это вскочила с места Башкирцева.
- Илья, что ты! Рита, уйди отсюда ... - говорила она сквозь
слезы.
Рита бросилась на средину комнаты.
- Папочка, Павел Дмитриевич, оставьте, голубчики вы мои, -
говорила она, ломая руки и как будто опускаясь на колени.
- Павел Дмитриевич, уйдите, ради Бога! - кричала Дружи­
нину Башкирцева.
- Я завтра же еду к градоначальнику и этого мазурика вышлю
в двадцать четыре часа, - хрипел Башкирцев.
Дружинин уже не соображал, что он делает, и с побелевшими
губами, с пеной в углах рта наступал на Башкирцева.
- Раньше, чем ты поедешь к градоначальнику, я Пташникову
напишу... я выведу тебя на свежую воду с твоими дурдинскими ком­
мерциями... не бывать твоему акционерству, врешь! .. Ты его в зя­
тья метишь - и это я скажу, врешь... я все махинации разоблачу,
печатно разоблачу... и к процессу Снежко я тебя притяну... там тоже
кое-что есть... врешь.
Послышался чей-то женский визг и одновременно хруп и топот
ног, что-то тяжелое потащили по полу. Это Башкирцев с изуродо­
ванным лицом бросился к Дружинину, но на нем повисли жена и
дочь. И странным бьmо в это время совершенное отсутствие при­
слуги , наполнявшей дом ...
- Павел Дмитриевич, уходите, голубчик, уходите, - кричала
ему Рита... оставила отца и потащила Дружинина к выходу...
Забрав в руки пальто, калоши и шапку, Дружинин вернулся к
дверям. Рита не пускала его , но он продвинулся до половины и зло­
радно крикнул:
- О Пташникове, господин акционер, не забудьте, я вам пока­
жу, кто кого вышлет...
Дома Дружинин, не раздеваясь, сел у стола и тупым, нежалею­
щим укусом зажал зубами мякоть пальца.
Прошло два дня. Дружинин получил письмо. На желтой доро­
гой бумаге с трепаными концами Башкирцев писал ему своим круп­
ным министерским почерком :
210

Рассказы
«Павел Дмитриевич, в том, что произошло между нами, я ду­
маю, не виноваты ни вы, ни я. Хорошие отношения не могут рвать­
ся между людьми только потому, что они очень нервны и не умеют
сдерживать своих порывов. Приходите, мы будем вам очень рады.
Сара Бернар даже заболела, бедняжка».
Дружинин ничего не ответил.
На другой день Башкирцев два раза приезжал к Дружинину, но
не застал его дома.
1905
Ж РЕЦ
1
Доктору Чудинову надоела его городская квартира, с зеркала­
ми и альбомами для развлечения посетителей, опротивели и сами
пациенты: вновь заболевшие - испуганные, бестолковые; старые,
уже привыкшие - уньшо-покорные. И все они казались Чудинову
ужасно невежественными, неразвитыми, с детской наивностью,
которая так не шла к усатым взрослым лицам.
Когда-то эта беспомощность умиляла доктора, заставляла ра­
ботать; теперь же он, встречая виновато-доверчивый, вопрошаю­
щий взгляд больного, делал гримасы и кричал:
- Я не Господь Бог, поймите вы это раз навсегда. Я - врач, у
меня лечебница, а не силоамская купель. Каждому из вас я сто раз
твержу: не пейте , даже не нюхайте вина!" Нет, свое". ну, теперь
радуйтесь !"
Случалось, что он бросал на пол инструменты, женщинам го­
ворил дерзости. В больнице его раздражал острый запах йодофор­
ма. А раньше он ему нравился, и жалующимся на него Чудинов
говорил , крепко потирая руки :
- Это потому, что вы не врач". А я нюхаю его и говорю - это
здоровье, здоровье". Слышишь этот запах, и работать хочется.
Порою на Чудинова нападала тяжелая тупая хандра, грудь да­
вило тошнотное ноющее чувство, и он проклинал свою известность,
которая сделала его одиноким .
211

А. И. Куприн
- Отчего это у меня? - недоумевал Чудинов и, боясь дать себе
давно назревший у него, определенный ответ, принимал бром, ус­
покаивал себя, что он заработался и все это пройдет, как только он
съездит за границу.
Поделиться мыслями ему бьшо не с кем, так как странным по­
казалось бы и неподобающим, чтобы знаменитый Чудинов, «авто­
ритет», вдруг начал жаловаться на скуку и неудовлетворенность в
жизни.
Во вторник на страстной его позвали на консилиум к умираю­
щему паралитику. Посещение богатого знатного дома доктором с
такой известностью, которой пользовался Чудинов, могло быть
шокирующим, и молодой домашний врач, приглашавший его,
объяснил, что для семьи больного Чудинов будет в некотором роде
инкогнито .
- Допустим, что ваша фамилия Заславский, или нет, подума­
ют - еврей, лучше Павлов, доктор Павлов ... хотя это, впрочем, и
не понадобится, вероятно ... - говорил молодой доктор, входя с
Чудиновым в бесшумно распахнувшуюся перед ними гигантскую
стеклянную дверь подъезда на Сергиевской.
Чудинова охватила нравившаяся ему с детства прозрачная и
пахучая атмосфера богатого барского жилья.
Лениво потягиваясь, от камина поднялся красавец пойнтер и
доверчиво тыкался холодным носом в руки раздевавшихся докто­
ров. На овальной вешалке, между ротондами, жакетами, висела
шашка в металлических ножнах, несколько военных шинелей. Одна
с красной подкладкой и кантами, другая - с вензелями на погонах
и орлами на пуговицах.
И это издававшее аромат, брошенное на вешалку платье, стран­
ным образом возбуждая мечтательность, говорило Чудинову о вла­
дельцах вещей - беспечных, богатых, вероятно, веселых. Оттого ,
что он не видел их лиц, они представлялись ему интереснее, ярче,
ти пичнее, и у Чудинова шевельнулось чувство, близкое к зависти:
почему он сам не гусарский корнет, конфетно-красивый, имеющий
успех у этих глупых, но интересных светских женщин?
Подымаясь за лакеем по ковровой дорожке, закрытой полот­
ном и притянутой к отлогой лестнице бронзовыми прутьями, Чу­
динов думал: «А все же вы зовете меня...»
И то, что он являлся местью за эту праздную, дразнящую его
по временам беспечную жизнь, служило ему злорадным удовлет­
ворением.
212

Рассказы
Чудинов поймал себя на дурных мыслях и подумал то, что час­
то думал за последнее время: «Да, это старость подходит... преж­
девременная старость в сорок пять лет. Раньше все бьmо впереди,
теперь нечего ждать, и организм требует грубых удовольствий,
простой, несложной жизни...»
В полутемной гостиной, с тускло блестевшей мебелью и зер­
калами, молодой коллега Чудинова сказал ему: «Одну минутку, я
сейчас», - и бесшумно скрылся за портьерой. Не зная, что ему
делать - стоять или сесть, Чудинов ожидал минут пять . Посте­
пенно приближаясь, послышался разговор вполголоса, шелест
юбок, и с молодым врачом позади к Чудинову вышла высокая
девушка в черном, с той уверенной манерой держаться, которая
дается воспитанием.
- Простите, maman не совсем здорова, - заговорила она, по­
давая Чудинову руку без замедления и просто, как здороваются с
людьми, позванными по делу. - Я не знаю, право, как быть ... Папе
теперь немного лучше, он уснул, и доктор Штроок не велел его бу­
дить, но maman, если вы позволите, имеет еще к вам просьбу... ос-
мотреть моего больного брата... Может быть, пока папа проснет-
ся, вы употребите на это время .. .
Чудинов угловато и сдержанно поклонился.
- Тогда пройдемте... - Привычным движением носком ботин­
ки она откинула длинное завернувшееся наперед платье и, подо­
брав его, пошла впереди, легко постукивая каблуками.
У Чудинова мелькнула мысль, зачем она нужна, когда здесь
домашний врач, но сейчас же он понял, что это просто та любез­
ность, по которой его не желали заставлять ждать и вьщумали еще
больного ...
Незаметными, сделанными под обои боковыми дверями они
вышли из зала и по трем ступенькам спустились в теплый коридор,
далеко лоснившийся своим дубовым паркетом.
Потолок здесь бьm ниже, и Чудинов вместе с каким-то закулис­
ным запахом краски и старой мебели, идя рядом с молодой девуш­
кой, ощущал острый дразнящий аромат сильных духов, и беспо­
койное чувство, которое они сообщали, усиливалось шелестом
юбок.
Чтобы объяснить некоторую дальность пути и подготовить
доктора, она говорила:
- Я должна сказать вам - брат мой всегда болен , то есть он
болен от рождения... он страдает слабоумием... идиотизмом, - го-
213

А. И. Куприн
ворила она с рассеянной любезностью, ясно поглядывая в глаза
доктору, и так просто и спокойно, как сообщают о насморке, лихо­
радке.
Чудинов с учтивой готовностью в глазах покачивал при каж­
дом ее взгляде головой, точно ему очень приятно было слышать,
что брат его шуршащей шелком, пропитанной духами собеседни­
цы страдает идиотизмом.
- Раньше он бьш очень спокойным, - говорила она, - теперь
же несколько месяцев страшно волнуется. Maman очень встрево­
жена. Если так продолжится, его придется отправить в лечебницу.
Недавно укусил за руку сиделку" . Вот здесь, направо".
Свернули еще в боковой полутемный коридор.
В конце его желтым пятном светила лампочка. Здесь уже тяну­
ло холодом, пахло крысами и чем-то подпольным. Откуда-то из
глубины коридора неслись странные рыкающие звуки, и чей-то
визгливый женский голос не то бранил, не то убеждал кого-то .
- Он страшно беспокоится, - оправдываясь за помещение,
говорила барышня, передергивая от сырости плечами. - Иногда
ужасно кричит...
Рыканье вперемежку с каким-то поросячьим визгом послыша­
лось близко.
- Видите, чем-то недоволен, - сказала она, остановившись у
двери, и постучала в светлый квадрат стекла, завешенного белым .
В двери высунулась женская голова в батистовой наколке.
- К вам можно? я с доктором...
Голова исчезла, и через несколько минут дверь распахнулась, и
открывшая ее сиделка посторонилась, давая дорогу".
Вошедших охватил спертый кислый воздух, и самолюбие Чу­
динова неприятно тронула мысль: «Как мало эта девушка интере­
суется им, как человеком, как мужчиной, если без особой нужды
сама пришла сюда».
У стола, привинченного к полу железными кошками, в кожа­
ном истрепанном кресле сидела огромная голова, подвязанная
салфеткой. Рыканье замолкло, и в вошедших впились два белесых
глаза, казавшиеся страшными отсутствием ресниц и бровей . Широ­
кий, прямо разрезанный мокрый рот раздвинулся, обнаруживая жел­
тые, клыковатые, лезшие вперед зубы, голый подбородок блестел
слюной. На полу валялись игрушки, сделанные тяжело и прочно.
Рядом с креслом идиота стоял служитель, крепкий парень с осо­
ловевшим, глуп о-смущенным лицом. И на нем, и на сиделке, и на
214

Рассказы
всей грязной, поцарапанной, упрощенной обстановке лежал отпе­
чаток какой-то обособленной бесправной, не своей жизни . Каза­
лось, эти нездоровые лица прислуги заражены бьши безуми�м и
отверженностью, живущими в этой комнате ...
- Ну здравствуй, Дима, - утрированно весело заговорила се­
стра, первой направляясь к брату. - Что ты, ужинаешь? ..
- Он немного понимает, - тоном демонстранта сказала она, обо­
рачиваясь к Чудинову, и вслед за этим рыканье наполнило комнату.
Идиот тянулся к сестре, вскрикивая в промежутках между хрю­
каньем :
- Дай, дай... бба бба... д-а-д-а-й ...
- Что он хочет? - тревожно спросила девушка, обращаясь к
сиделке .
- Вот как видите ... - ответила сиделка, - целый день сладу
нет. Сегодня с утра связанный сидит...
- А вы давали то, что я вам оставил?.. - озабоченно спросил
домашний врач .
- Да как ему дашь? видите...
- Гры-гры, дай , дай, ба, ба, - кричал идиот. Он схватил со
стола суповую эмалированную чашку и бил ею по столу.
- Григорий, возьмите же чашку... да что вы смотрите! ..
- Дай, дай - гры, гры.
Дикий гик наполнял комнату, мешал говорить .
- Ну зачем же сердиться, не надо кричать , - говорил моло­
дой врач , подходя к больному, но голос его раздавался слабо,
заглушаемый, как на улице.
Идиот, обходя врача, тянулся к сестре и бил под столом нога­
ми. Врач пожал плечами и вопросительно посмотрел на Чудинова.
- Я думаю, пока он не успокоится, без горячечной рубашки не
обойтись ... ведь он весь избился.
Чудинов подумал что-то свое и, не отвечая коллеге, попросил
выйти сестру идиота и сиделку.
На минуту идиот умолк, большая голова, как у заводной кук­
лы, поворачивалась, ища чего-то глазами ... Потом раздался сорвав­
шийся пронзительный визг. Идиот уперся в стол ногами, и тяжелое
кресло опрокинулось вместе с ним набок.
- Давай еще полотенец! - кричал служителю молодой врач,
барахтаясь на полу с пытавшимся подняться идиотом.
- Нет, он положительно становится опасным, - говорил за­
пыхавшийся доктор, оправляя сломанные манжеты, когда идиота
215

А. И. Куприн
связали и вкатили в смежную комнату. Оттуда слышался приду­
шенный, задыхающийся стон.
- И силища какая! ..
- Сколько ему лет? - спросил Чудинов.
- Кажется, двадцать ... Вы полагаете, что это...
- Убежден даже... женскую прислугу, во всяком случае, надо
убрать.
Чудинов не договорил, как в коридоре послышались встрево­
женные голоса, дверь распахнулась, и в ней вырос перепуганный
бледный лакей в странно не идущем к этой обстановке коричневом
фраке с золотыми пуговицами.
- Пожалуйте к барину. Очень худо... - проговорил он, пере­
водя дыхание.
С той озабоченной бесцеремонностью, с которой врачи держат­
ся в квартире умирающего, они IШIИ через комнаты, где суетились
люди и слышался испуганный шепот ...
Чудинов, торопясь в той мере, сколько этого требовало прили­
чие, шел за своим коллегой и по временам думал, что все это глупо,
не нужно и напрасно он поехал на этот консилиум.
В комнате, предшествовавшей помещению больного, Чудинов
по свежему сквозняку, женскому истерическому плачу и по тому,
как лакеи с глупыми, подцеланн ыми под испуг лицами свободно
входили в дверь, откуда несло лекарствами, понял, что все конче­
но. Батюшка с растерянным лицом снимал епитрахиль. Что-то вы­
носили и просили посторониться.
К домашнему врачу подошел молодой гвардейский офицер. Он
закрьш глаза, кивнул головой и проговорил: «В месте светлом, в ме­
сте злачноМ>> ... Второй удар во сне, и его даже не успели приобщить».
- Бедная Зина, она так любила отца...
Молодое лицо офицера светилось сдержанным печальным ожив­
лением и, казалось, говорило: <<да, вот бывает же так, что умирают
ЛЮДИ».
В разговоре офицер два раза взглянул на Чудинова, покраснел
и нерешительно качнул корпусом. Потом ниже наклонил голову и,
точно от удара плетью, быстро повернулся и отошел.
Чудинов, видевший много раз этого человека в своем кабинете
голышом, смутился тяжелым неловким смущением пожилого со­
лидного человека.
Пощупав без нужды в кармане стетоскоп, он беспомощно по­
смотрел на молодого врача.
216

Рассказы
- Выведите меня, ради Бога, из этого лабиринта, - сказал он
упавшим голосом.
- Сейчас, сейчас, - шепотом ответил тот, ища кого-то гла­
зами .
В комнату вошла толстая заплаканная дама. Всхлипывая, ню­
хая спирт, она в то же время отдавала приказания шедшим за нею
лакеям .
По тому, как домашний врач, быстро подойдя к ней , зашептал
что-то , наклоняясь, и дама торопливо опустила руку в карман, Чу­
дин ов понял, что его задерживают, желая уплатить за приезд.
И, как в первое время своей практики при получении гонорара,
он вдруг почувствовал мучительный горячий стыд. Сморщившись,
втянув голову в плечи, он отвернулся и, стиснув зубы, облитый теп­
лом внезапной ярости, подумал: «Проклятая ... отвратительная про­
фессия, подлая, гадкая. Всем людям за их труд платят открыто, как
следует, а здесь суют в руку крадучись, непременно бумажку, и кон­
фузятся чего-то . - Да и за чт6 мне здесь платить?»
Решивши не стесняться, он круто повернул и, глядя под ноги,
пошел к выходу.
В той суматохе, которая бывает в домах, где только что умер
человек, на Чудинова никто не обращал внимания, и он шел, боль­
шой, высокий и мрачный, с таким видом, точно решил прибить
всяк ого, кто станет на его дороге.
В знакомом Чудинову зале, у рояля на низеньком табурете, си­
дела девушка, сестра идиота. Согнувшись, она закрьшась платком,
и стан и плечи ее вздрагивали . Возле стоял офицер и в замешатель­
стве, не зная, очевидно , что ему делать, время от времени касался
рукой волос девушки.
На лестнице Чудинов услышал за собою торопливое бряцанье
шпор и, обернувшись, увидел покрасневшие, робкие и просящие
глаза.
- Ради Бога, доктор, - проговорил, захлебываясь и давясь ,
офицер, - когда я могу вас видеть?
Чудинов осмотрел его с головы до талии тяжелым, неприязнен-
ным взглядом и глухо сказал:
-Зачем?
Офицер заволновался.
- Ах, доктор, мне очень, очень нужно с вами поговорить.
Чудинов повернулся и, уже не оборачиваясь, сказал:
- Если очень нужно, когда хотите, сейчас, завтра...
217

А. И. Куприн
11
Когда Чудинов по вечерам возвращался домой, его всегда не­
приятно настраивала темнота и безлюдная гулкость огромной квар­
тиры.
- Точно депо какое, - сердился он на свое жилище.
Медля раздеваться, он обыкновенно просматривал в передней
корреспонденцию и визитные карточки и недовольно бросал ста­
рику лакею:
- Говорил, не пускать этого больного! - или: - Зачем мне
присьшают объявления о всяких дешевых предметах и зеленных
лавках? Выбрасывать к черту! - И чем терпеливее бьш слуга, тем
больше сердился хозяин .
Переодевшись в просторную серую тужурку и меховые туфли,
Чудинов велел затопить камин и принести чай. Потом достал из
гардероба музыкальный ящик, долго перебирал железные шерша­
вые кружки пьес и поставил <<дунайские волны» . Это развлечение
Чудинов придумал себе в последнее время и почему-то стеснялся
его даже перед прислугой.
Мелодичное треканье инструмента, похожее на бульканье дож­
девой воды , напоминало Чудинову губернский городской сад, где
он гулял семинаристом, рождественские вечера в общественном
собрании и многое другое, чего он ранее не ценил и считал обык­
новенным, а теперь эти воспоминания вызывали в нем щемящую
сладкую грусть.
Однажды, осматривая светскую барышню, перепуганную, рас­
терявшуюся, с распухшими от слез глазами, Чудинов вдруг поднял
голову и серьезно спросил:
- Вы какими духами душитесь?
Этим вопросом он удивил и себя и пациентку, а потом купил
флакон апопанаксу и по вечерам, слушая «Дунайские волны», си­
дел и нюхал надушенный платок.
В такие минуты Чудинов думал: «Сколько лет это бьшо назад?»
Насчитывал двадцать два, двадцать пять, сбивался и опять считал .
И мысленно, пересчитывая вновь длинную вереницу годов, он не­
вольно подводил итог тем радостям жизни, которые он постепен­
но терял.
Вот скоро пасха ... Как это бьшо радостно в прежнее. время и
как безразлично теперь. Пасхальная ночь... такая веселая, беспо­
койная ночь - а каникулы, ночевки на сеновале... Вспомнились ему
218

Рассказы
первые студенческие годы. На вакациях он жил однажды у добрых
стариков помещиков, приготовляя их внука в кадетский корпус. В
комнате, которую отвели Чудинову, на окнах висели белые невин­
ные занавесочки, а по стенам старые, в лиловых рамках с золотым
бордюрчиком иллюстрации к «Евгению Онегину» . Здесь всегда
пахло сухими васильками, ореховой оклейкой мебели и чем-то ста­
рым, удивительно покойным . И часы тикали, как будто говорили:
здесь хорошо, здесь хорошо.
Утром, с первыми лучами солнца, за окном на бузине и кустах
сирени воробьи подымали возню. Бьmо еще рано, стоял утренний
холод, но Чудинов вскакивал с таким чувством, как будто боялся
что-то пропустить. Часто, не одевшись еще, радуясь своей молодо­
сти и июньскому светлому утру, он отплясывал по комнате трепа­
ка и потом, улыбаясь сам себе в зеркало, оправленное в облупив­
шуюся раму красного дерева, говорил:
- Вот дурак, не правда ли?
Да, вот и все. А потом тяжелая лямка, каторжный труд, гречес­
кие кухмистерские и одиночество, одиночество, одиночество ... Те­
перь ему уже под пятьдесят, он известен, деньги, при желании, по­
текут к нему водопадом, но у него нет ни друзей, ни близких, даже
нет просто хороших знакомых. То, что другие тратят на устрой­
ство своего личного, теплого логовища, - энергию, смелость, мо­
лодость, даровитость, он отдал «святому служению науке». Да-с.
Волны Дуная от края до края,
Тихо играя и тихо сверкая...-
фальшиво, в нос, с какой-то горькой злобой мурлыкал Чудинов.
Далеко в передней затрещал звонок. Чудинов насторожился и,
когда услышал, что лакей разговаривает с кем-то посторонним,
поспешно спрятал музыкальный ящик в шкаф . Обыкновенно, бы­
вая по вечерам дома, Чудинов отдавал приказание никого не при­
нимать, но на самом деле это бьmа одна форма, так как на все звон­
ки он выходил сам. Бессознательно ему казалось, что среди этой
массы осаждавших его посетителей, просящих, спрашивающих, он
пропустит кого-либо интересного или просто нового. Так, однаж­
ды к нему пришел старый священник - его товарищ, в другой раз
его ученик - инженер.
Старик лакей выпроваживал уже посетителя на лестницу, ког­
да в переднюю вошел Чудинов и недовольно спросил:
219

А. И . Куприн
-Кто там?
Из дверей с Чудиновым смущенно раскланялся молодой врач,
возивший его на консилиум.
- А я думал, офицер, - сказал Чудинов, - что ж, входите.
Раздеваясь и чего-то конфузясь, доктор объяснил, что он при­
вез гонорар и приехал, «собственно, на минутку».
-Ая предполагал, что ваш покойник воскрес и вы опять со­
бираете консилиум, - попьrrался сострить Чудинов, но вышло тя­
жело и непонятно ... Молодой врач улыбнулся из приличия и прото­
кольно начал объяснять конечную причину смерти его пациента.
Выходило так, что его в чем-то не послушали, сделали горячие
ванны, и оттого смерть наступила раньше, чем следовало ожидать ...
Чудинов долго смотрел на гладкий лысеющий лоб молодого
доктора, на его усталое нездоровое лицо и вдруг, перебивая его
речь, спросил:
- Скажите, пожалуйста, вы бьши в Италии?
Доктор не ожидал этого вопроса и потому, осекшись, почти с
тревогой сказал:
-Нет, а что?
Чудинов помолчал, побарабанил пальцами и потом уже ответил:
- Хорошо там, должно быть ...
Доктор внимательно посмотрел на Чудинова и, чтобы не удли-
нять паузы, сказал:
- Вы тоже не бьши?
-Не бьш...
Помолчали...
- За границей я бьш только в Германии, - начал молодой врач,
но Чудинов перебил его с насмешливым огоньком в глазах:
- И конечно, учились?
- Да, я слушал у профессора Вагнера и работал в Берлинской
королевской клинике...
Чудинов шумно встал и возбужденно заговорил, шагая по сво­
ей большой приемной:
- Послушайте, вы говорите все не то. Скажите лучше вот что .
Вы сколько лет практикуете? Десять, двенадцать? .. восемь?.. ну, это
все равно. Скажите мне, пожалуйста, искренно, - только скажите,
зачем вы все это делаете?
- То есть чт6 делаю? - испуганно и недоумевающе спросил
доктор.
220

Рассказы
- Ну, вот ездите там по больным, лечите или работаете в кли­
нике и прочее...
Доктор пожал плечами и, запинаясь, нерешительно прогово­
рил :
- Мм... я, право, не совсем хорошо вас понимаю, Варнава Дмит­
риевич . То есть я, как это сказать, я люблю свою науку.
- Ну, какую там науку, - закричал Чудинов, - это давно всем
известно, что наше дело пользуется только услугами науки, а само
по себе ремесло, высшее, может быть, но все же ремесло...
- Я с вами несогласен... - осторожно вставил доктор. - Мне­
ние, которое только что вы высказали, действительно, в последнее
время...
- Да что там мнение, - грубо перебил его Чудинов, - вот вам
лучшее доказательство ненаучности медицины, - всякая наука
имеет свою философию. Скажите, пожалуйста, какая философия у
медицины?
- По-моему, очень большая и, если хотите, на мой взгляд, эти­
чески-нравственного порядка...
- Так? - сказал Чудинов, круто останавливаясь перед своим
собеседником. Как человек долго и мучительно думавший об од­
ном предмете, он не следил уже за мыслью говорившего с ним и
только хотел высказаться.
- А я вот, как старый врач, - продолжал он опять, зашагав
по комнате, - объясню вам всю эту философию, которую я вынес
за двадцать лет моей врачебной практики. Я буду говорить просто
и кратко, вы не пугайтесь.
Я не знаю, как у других там бьшо, а у меня так: никакого при­
звания у меня к медицине не бьшо, да и сомневаюсь, чтобы оно у
кого-нибудь вообще бьшо. Так, выбрал медицинский факультет,
потому что нужно бьшо что-либо выбрать. Учился я из самолю­
бия, заинтересовывал себя технически, как шахматами. Из само­
любия же решил во что бы то ни стало добиться чего-либо. Ну,
потом все окружающее понемногу вдалбливало мне в голову вся­
кую труху: «польза ближнего», «страдания больного брата» и про­
чее. И вот я пошел этой дорогой с добросовестностью старого вола,
а когда прошел ее почти всю, то вдруг увидел, что меня обманули.
Обманула жизнь, обманули люди, и обманули самым мошенничес­
ким образом . Казалось так, что чем больше я отдамся, тем больше
мне дадутся? Астроному, философу, математику уплачивается хоть
221

А. И. Куприн
тем, что он что-то побеждает, проникает в области, возвышающие
рушу человека. Скажите, что дает врачу медицина?
Я всю жизнь только лечил, лечил и лечил. По лицам этих боль­
ных людей я видел, что они жили своей счастливой личной жиз­
нью и приходили просить меня : «Возврати нам опять эту утра­
ченную жизнь» .
И я возвращал и продолжал лечить без конца, а своя жизнь ухо­
дила безвозвратно. И вот уже ушла.
Чудинов остановился, подергал себя за клок серых седеющих
волос и повторил:
- Ушла... а человек живет только раз.
-
Вы скажете, - заговорил Чудинов тише и спокойнее, -
почему я не сочетал свою личную жизнь с вашей так называемой
наукой? Потому, что я был очень добросовестным ученым, -
это раз, а второе - я очень любил жизнь и потому боялся ее,
как врага науки. И я продал жизнь за какой-то призрак. Я бан­
кир, раздавший все по долгам и ничего не получивший обратно.
Зачем я вожусь , пачкаюсь с этими гнилыми, дохлыми людьми,
моими пациентами? Чтобы они воспроизводили на свет идио­
тов, подобных тому, которого мы с вами только что видели ...
Кто этот офицер, который говорил с вами, - сын покойного?
родственник?
- Это жених дочери, - печально и не глядя на Чудинова, от­
ветил доктор.
- Так, так. Я и думал, - радостно закричал Чудинов. - Вы
врач, и я вам скажу - ведь это тоже мой пациент. Понимаете? Так
вот, не угодно ли, миленькое потомство получится, а - не правда
ли?.. Так зачем же, скажите, зачем я этим мерзавцам жизнь-то от­
дал?.. Чтобы сделать их способными распложать идиотов.
В это время оп.яп. затрещал входной звонок, Чудинов пошел в
переднюю, а молодой врач, смущенный всей этой неожиданной
тирадой знаменитости, нерешительно взялся за шапку.
Стоя посреди ковра, ожидая возвращения хозяина, он слышал,
как Чудинов, повышая голос, начал кричать на кого-то, потом за­
кончил:
- Вон! .. сию же минуту вон!
Входная дверь хлопнула, и Чудинов возвратился усталый, блед­
ный, с опустившимися углами губ.
- Я, кажется, разволновался и наделал глупости, - сказал он
упавшим голосом. - Сейчас выгнал этого офицера...
222

Рассказы
По настоянию молодого врача Чудинов лег в постель и принял
бром. Прощаясь с коллегой, он задержал его руку в своей и, чтобы
смягчить все слышанное им, ск азал, криво улыбаясь:
- Жрец сошел с ума. Пожалуйста, напишите и объясните все
этому воину, а то он, чего доброго , еще на дуэль меня вызовет.
С.-Петербур г,
4 апреля 1905 г.
сны
1
В раннем детстве меня посещала очень странная греза. Это слу­
чалось тогда, когда я подолгу глядел из окна на улицу. Бежали люди
туда и сюда, встречались, мелькали мимо друг друга, останавлива­
лись, улыбались, размахивали руками; грохотали извозчичьи эки­
пажи, с понурыми послушными лошадьми, со сгорбленными из­
возчиками на козлах; женщины, мужчины, дети, собаки - все это
беспрерывно текло и текло целыми часами по улице.
И тогда мне начинало казаться, что люди только притворя­
ются такими озабоченными, торопливыми, равнодушными и чу­
жими - притворяются потому, что не помнят, забьmи о чем-то
самом гл авном, громадном и торжественном. И я думал: вот-вот
оно наступит. Сразу, в один невообразимо короткий момент про­
несется по всему миру одна и та же чудная, забытая мысль, - и
сразу все остановится. Люди, животные, дома, камни, облака на
небе - все, все, - живое и неживое, с изумлением встрепенется,
замрет, замолкнет и прислушается. И тогда высоко над миром ясно
раздастся труба архангела, призывающая к Страшному суду.
С трепетом в детском сердце, со страхом и с глубокой верой
ждал я чуда. Ждал до тех пор, пока вдоль по темной улице не про­
тягивались двумя золотыми цепями огни фонарей.
11
Бьт у меня также один страшный сон, повторявшийся почти
каждый месяц и мучивший меня.
223

А. И. Куприн
В темной голой комнате томится несколько человек, раздав­
ленных ужасом, дрожащих, обессиленных . Я тоже с ними. Неко­
торые из нас сидят вдоль стен, по углам, и, обхватив руками угло­
ватые колени, медленно качаются взад и вперед. Другие рвут на
себе волосы . Иные ходят взад и вперед, избегая друг друга при
встречах уклончивыми движениями, движениями зверей, запер­
тых в клетку.
Но ни одного слова, ни одного звука не произносят наши губы,
оледенелые от ужаса. Глаза наши, не отрываясь, устремлены, точ­
но прикованы невидимыми нитями к тому месту в стене, где нахо­
дится дверь . Время от времени она отворяется, и тотчас же один из
нас, без зова, покорно, низко опустив голову, идет и исчезает за
дверью. Дверь опять закрывается.
Но на минуту мы все видим огромную комнату, залитую багро­
вым светом, в котором мечутся бледные, измученные тени, слышим
крики боли и отчаяния и, наконец, видим его - Палача! Он стоит
неподвижно, огромный, сильный и серьезный, красное платье тесно
обтягивает его мускулистое тело, его широкое лицо бледно. Эrо -
Палач, и так его зовут потому, что у него нет другого имени .
Закрывается дверь - и снова темница и ужас. Я знаю, что сей­
час придет и моя очередь. В смертельной тоске я хватаюсь руками
за голову и шепчу:
- Нет" . не может быть". Это сон, это только сон. Я сейчас про­
снусь !"
Но я не просыпаюсь и опять думаю, весь холодея и дрожа от
страха:
«Если бы я спал, то не думал бы о том, что сплю. Все это живая,
настоящая действительность: эти отчаянные, безмолвные фигуры ,
кровавая комната. Палач, ожидающий меня." Смерть!».
Открывается дверь. «Моя очередь», - думаю я и покорно
встаю, чувствуя ужас каждой частичкой своего тела. Широкое, блед­
ное лицо Палача поворачивается ко мне. И тогда я просыпаюсь.
111
Но теперь все чаще и чаще снится мне земля - это огромное
живое ядро , которое, вращаясь, летит стремительно в какую-то чер­
ную, бесконечную, безвестную бездну, летит, повинуясь точным и
таинственным законам. И кругом земли - тьма, густая, красная
тьма, насыщенная испарениями крови и запахом трупов. Это на-
224

Рассказы
вис и сгустился над нею страшный, липкий кошмар, и она стонет и
мечется во сне и не может проснуться.
Вижу я свою бедную, прекрасную, удивительную, непонятную
родину. Вижу ее, точно возлюбленную женщину, - обесчещенной,
изуродованной, окровавленной, поруганной и обманутой. Вижу ее
неизмеримо громадную, от Ледовитого океана до теплых морей,
от Запада до сказочного Востока, и вся она в зареве пожаров, вся
залита кровью и усеяна трупами, вся содрогается от стонов и про­
клятий. Кровавый сон ходит над нею, и в этом сне озверелые шай­
ки с хохотом убивают женщин и стариков, разбивают головы де­
тей о камни мостовой, и в этой красной мгле руки людей дымятся
от крови.
Я вижу, как повсюду простираются исхудалые руки и как су-
хие, искривленные рты беззвучно вопят:
-Хлеба!
- Терпите! - отвечают им одни.
- Молчите! - кричат другие.
Я вижу людей с телами, иссушенными огнем, с руками, подо­
рванными непосильной работой, людей с разбитой чахлой грудью.
- Наш труд - проклятие, не хотим рабства! - слышу я их без­
звучные вопли .
- Терпите! - отвечают одни.
-
Молчите! - кричат другие. - Терпите рабство - или
смерть вам и щенятам вашим .
И вижу я также сытых, изрыгающих обильную пищу, которая
не вместилась в желудках их, и вижу недоверчивых, что прячут от
голодного недоеденную корку хл еба, и вижу рабов, убивающих по
неведению, и вижу трупы мучеников попранными и оплеванными.
И тогда-то мне начинает казаться, что скоро проснется окровав­
ленный мир. Чудится мне, что однажды ночью или днем, среди пожа­
ров, насилия, крови и стонов раздастся над миром чье-то спокойное,
мудрое, тяжелое слово - понятное и радостное слово. И все проснут­
ся, вздохнут глубоко и прозреют. И сами собою опустятся взведенные
ружья, от стыда покраснеют лица сытых, светом загорятся лица недо­
верчивых и слабых, и там, где бьша кровь, вырастут прекрасные цве­
ты, из которых мы сплетем венки на могилы мучеников. Тогда вче­
рашний раб скажет: <<Нет больше рабства». И господин скажет: «Нет
в мире господина, кроме человека!» А сияющая, пробужденная земля
скажет всем ласково: <<дети! идите к сосцам моим, идите все, равные и
свободные. Я изнемогаю от обилия молока».
17-2783
225

А. И Куприн
IV
Я верю: кончается сон, и идет пробуждение. Мы просыпаемся
при свете огненной и кровавой зари. Но это заря не ночи, а утра.
Светлеет небо над нами, утренний ветер шумит в деревьях! Бегут
темные ночные призраки. Товарищи ! Идет день свободы!
Вечная слава тем, кто нас будит от кровавых снов.
Вечная память страдальческим теням.
1905
тост
Истекал двухсотый год новой эры. Оставалось всего пятнад­
цать минут до того месяца, дня и часа, в котором, два столетия тому
назад, последняя страна с государственным устройством, самая
упрямая, консервативная и тупая из всех стран, - Германия, -
наконец решилась расстаться со своей давно устаревшей и смеш­
ной национальной самобытностью и, при ликовании всей Земли,
радостно примкнула к всемирному анархическому союзу свобод­
ных людей. По древнему же, христианскому летосчислению теперь
бьш канун 2906 года .
Но нигде не встречали нового, двухсотого года с таким гордым
торжеством, как на Северном и Южном полюсах, на главных стан­
циях великой Электро-Земно-Магнитной Ассоциации. В продол­
жение последних тридцати лет много тысяч техников, инженеров,
астрономов, математиков, архитекторов и других ученых специа­
листов самоотверженно работали над осуществлением самой вдох­
новенной, самой героической идеи 11 века. Они решили обратить
земной шар в гигантскую электромагнитную катушку и для этого
обмотали его с севера до юга спиралью из стального, одетого в
гуттаперчу троса, длиною около четырех миллиардов километров .
На обоих полюсах они воздвигли электроприемники необычайной
мощности и, наконец, соединили между собою все уголки Земли
бесчисленным множеством проводов. За эmм удивительным пред­
приятием тревожно следили не только на Земле, но и на всех бли­
жайших к ней планетах, с которыми у обитателей Земли поддержи­
вались постоянные сообщения. Многие глядели на затею Ассоциа­
ции с недоверием, иные с опасением и даже с ужасом.
226

Рассказы
Но истекший год бьm годом, полным блестящей победы Ассо­
циации над скептиками. Неистощимая магнитная сила Земли при­
вела в движение все фабрики, заводы, земледельческие машины,
железные дороги и пароходы. Она осветила все улицы и все дома и
обогрела все жилые помещения. Она сделала ненужным дальней­
шее употребление каменного угля, залежи которого уже давно ис­
сякли. Она стерла с лица Земли безобразные дымовые трубы, от­
равлявшие воздух. Она избавила цветы, травы и деревья - эту ис­
тинную радость Земли - от грозившего им вымирания и истребле­
ния. Наконец, она дала неслыханные результаты в земледелии, под­
няв повсеместно производительность почвы почти в четыре раза.
Один из инженеров Северной станции, избранный на сегодня
председателем, встал со своего места и поднял кверху бокал. Все
тотчас же замолкли. И он сказал:
-
Товарищи! Если вы согласны, то я сейчас же соединюсь с
нашими дорогими сотрудниками, работающими на Южной стан­
ции . Они только что сигнализировали.
Огромная зала Совещания бесконечно уходила вдаль. Это бьmо
великолепное здание из стекла, мрамора и железа, все украшенное
экзотическими цветами и пышными деревьями, скорее похожее на
прекрасную оранжерею, чем на общественное место. Снаружи его
стояла полярная ночь, но благодаря действию особых конденсато­
ров яркий солнечный свет весело заливал и зелень растений, и сто­
лы, и лица тысячи пирующих, и стройные колонны, поддерживав­
шие потолок, и чудесные картины, и статуи в простенках. Три стены
залы Совещания бьmи прозрачны, но четвертая, спиной к которой
помещался председатель, представляла собою белый четырехуголь­
ный экран, сделанный из необыкновенно нежного, блестящего и
тонкого стекл а.
И вот, получив согласие общества, председатель дотронулся
пальцем до маленькой кнопки, заключенной в столе. Экран мгно­
венно осветился ослепительным внутренним светом и сразу точно
растаял, а за ним открьmся такой же высокий, уходящий вдаль пре­
красный стеклянный дворец, и так же, как и здесь, сидели за стола­
ми сильные, красивые люди, с радостными лицами, в легких свер­
кающих одеждах. И те и другие, разделенные расстоянием в двад­
цать тысяч верст, узнавали друг друга, улыбались друг другу и в
виде приветствия подымали кверху бокалы. Но из-за общего смеха
227

А. И. Куприн
и восклицаний они пока еще не слышали голосов своих далеких
друзей.
Тогда опять встал и заговорил председатель, и тотчас замолча­
ли его друзья и сотрудники на обоих концах земного шара.
И он сказал:
- Дорогие мои сестры и братья! И вы, прелестные женщины, к
которым теперь обращена моя страсть! И вы, сестры, прежде лю­
бившие меня, вы, к которым мое сердце преисполнено благодарно­
стью! Слушайте. Слава вечно юной, прекрасной, неисчерпаемой
жизни. Слава единственному Богу на Земле - Человеку. Воздадим
хвалу всем радостям Его тела и воздадим торжественное, великое
поклонение Его бессмертному уму!
Вот гляжу я на вас - гордые, смелые, ровные, веселые, - и
горячей любовью зажигается моя душа! Ничем не стеснен наш ум,
и нет преград нашим желаниям. Не знаем мы ни подчинения, ни
власти, ни зависти, ни вражды, ни насилия, ни обмана. Каждый
день разверзает перед нами целые бездны мировых тайн, и все ра­
достнее познаем мы бесконечность и всесильность знания. И самая
смерть уже не страшит нас, ибо уходим мы из жизни, не обезобра­
женные уродством старости, не с диким ужасом в глазах и не с про­
клятием на устах, а красивые, богоподобные, улыбающиеся, и мы не
цепляемся судорожно за жалкий остаток жизни, а тихо закрываем
глаза, как утомленные путники. Труд наш - это наслаждение. И
любовь наша, освобожденная от всех цепей рабства и пошлости, -
подобна любви цветов: так она свободна и прекрасна. И единствен­
ный наш господин - человеческий гений!
Друзья мои! Может быть, я говорю давно известные общие ме­
ста? Но я не могу поступить иначе. Сегодня с утра я читал, не отры­
ваясь, замечательную и ужасную книгу. Эта книга - история рево­
люции двадцатого столетия.
Часто мне приходило в голову: не сказку ли я читаю? Такой
неправдоподобной, такой чудовищной и нелепой казалась мне
жизнь наших предков, отдаленных от нас девятью веками.
Порочные, грязные, зараженные болезнями, уродливые, трус­
ливые - они бьши похожи на омерзительных гадов, запертых в
узкую клетку. Один крал у другого кусок хлеба и уносил его в тем­
ный угол и ложился на него животом, чтобы не увидал третий. Они
отнимали друг от друга жилища, леса, воду, землю и воздух. Кучи
обжор и развратников, подкрепленные ханжами, обманщиками,
ворами, насильниками, натравляли одну толпу пьяных рабов на
228

Рассказы
другую толпу дрожащих идиотов и жили паразитами на гное об­
щественного разложения. И земля, такая обширная и прекрасная,
бьша тесна для людей, как темница, и душна, как склеп.
Но и тогда среди покорных вьючных животных, среди трусли­
вых пресмыкающихся рабов вдруг подымали головы нетерпеливые
гордые люди, герои с пламенными душами. Как они рождались в
тот подлый, боязливый век, - я не могу понять этого ! Но они вы­
ходили на площади и на перекрестки и кричали: «Да здравствует
свобода!» И в то ужасное кровавое время, когда ни один частный
дом не бьш надежным убежищем, когда насилие, истязание и убий­
ство награждались по-царски, эти люди в своем священном безу­
мии кричали: «Долой тиранов !»
И они обагряли своей праведной горячей кровью плиты троту­
аров. Они сходили с ума в каменных мешках. Они умирали на висе­
лицах и под расстрелом. Они отрекались добровольно от всех ра­
достей жизни, кроме одной радости - умереть за свободную жизнь
грядущего человечества.
Друзья мои! Разве вы не видите этого моста из человеческих
трупов, который соединяет наше сияющее настоящее с ужасным,
темным прошлым? Разве вы не чувствуете той кровавой реки, ко­
торая вынесла все человечество в просторное, сияющее море все­
мирного счастья?
Вечная память вам, неведомые! Вам, безмолвные страдальцы!
Когда вы умирали, то в прозорливых глазах ваших, устремленных
в даль веков, светилась улыбка. Вы провидели нас, освобожден­
ных, сильных, торжествующих, и в великий миг смерти посьшали
нам свое благословение.
Друзья мои! Пусть каждый из нас тихо, не произнеся ни сл ова,
наедине с собственным сердцем, выпьет бокал в память этих дале­
ких мучеников. И пусть каждый почувствует на себе их примирен­
ный, благословляющий взгляд! ..
И все выпили молча. Но женщина необычайной красоты, си­
девшая рядом с оратором, вдруг прижалась головой к его груди и
беззвучно заплакала. И на вопрос его о причине слез, она ответила
едва слышно:
- А все-таки ... как бы я хотела жить в то время ... с ними ... с
ними...
<1905>
229

А И. Куприн
СЧА С ТЬЕ
Сказка
Один великий царь велел привести к себе поэтов и мудрецов
своей страны. И спросил он их:
- В чем счастье?
- В том, - ответил поспешно первый, - чтобы всегда видеть
сияние твоего божественного лица и вечно чувствовать ...
- Выколоть ему глаза, - сказал царь равнодушн о. - Следую-
�,
щии...
-
Счастье - это власть. Ты, царь, счастлив! - вскричал вто­
рой.
Но царь возразил с горькой улыбкой:
-Однако я страдаю геморроем и не властен исцелить его . Выр-
вать ему ноздри, каналье. Дальше! ..
- Быть богатым! - сказал, заикаясь, следующий .
Но царь ответил:
- Ябогат, а вопрошаю о счастье. Довольно ли тебе слитка зо­
лота весом в твою голову?
-Оцарь! ..
- Ты получишь его . Привяжите ему на шею слиток золота ве-
сом в его голову и бросьте этого нищего в море.
И царь крикнул нетерпеливо:
-
Четвертый!
Тогда вполз на животе человек в лохмотьях, с лихорадочными
глазами и забормотал:
-
О премудрый! Я хочу малого! Я голоден! Сделай меня сы­
тым, и я буду счастлив и прославлю имя твое во всей вселенной .
- Накормите его, - сказал царь брезгливо. - И, когда он ум­
рет от объедения, придите сказать мне об этом.
И пришли также двое. Один - мощный атлет с розовым телом
и низким лбом. Он сказал со вздохом:
- Счастье в творчестве.
А другой бьш бледный, худой поэт, на щеках которого горели
красные пятна. И он сказал:
- Счастье в здоровье.
Царь же улыбнулся с горечью и произнес:
- Если бы в моей воле бьшо переменить ваши судьбы, то через
месяц ты, о поэт, молил бы богов о вдохновенье, а ты, о подобие
230

Рассказы
Геркулеса, бегал бы к врачам за редукционными пилюлями. Идите
оба с миром . Кто там еще?
-
Смертный! - сказал гордо седьмой, украшенный цветами
нарцисса. - Счастье в небытии!
- Отрубите ему голову! - молвил лениво властелин.
- Царь, о царь , помилуй! .. - залепетал приговоренный и стал
бледнее лепестков нарцисса. - Я не то хотел сказать.
Но царь устало махнул рукой, зевнул и произнес коротко :
- Уведите его ... Отрубите ему голову. Слово царя твердо, как
агат.
Приходили еще многие. Один из них сказал только два слова:
- Женская любовь! ..
- Хорошо, - согласился царь, - дайте ему сотню красивей-
ших женщин и девушек моей страны. Но дайте ему также и кубок с
ядом. А когда настанет время - скажите мне: я приду посмотреть
на его труп.
И еще один сказал:
- Счастье в том, чтобы каждое мое желание исполнялось мгно-
венно .
-Ачто ты сейчас хочешь? - спросил лукаво царь .
-Я?
-Да. Ты .
- Царь ... вопрос слишком неожидан.
- Закопать его живым в землю. Ах, и еще один мудрец? Ну, ну.
Подойди поближе... Может быть, ты знаешь, в чем счастье?
Мудрец же - и он бьш истинный мудрец - ответил:
- Счастье в прелести человеческой мысли.
Брови у царя дрогнули, и он закричал гневно:
-Ага! Человеческая мысль! Что такое человеческая мысль?
Но мудрец - ибо он бьш истинный мудрец - лишь улыбнулся
сострадательно и ничего не ответил.
Тогда царь велел ввергнуть его в подземную темницу, где бьша
вечная темнота и где не бьшо слышно ни одного звука извне. И
когда через год привели к царю уз ника, который ослеп, оглох и
едва держался на ногах, то на вопрос царя: «Что? И теперь ты сча­
стлив?» - мудрец ответил спокойно:
- Да, я счастлив. Сидя в тюрьме, я бьш и царем, и богачом, и
влюбленным, и сытым, и голодным - все это давала моя мысль.
-
Что же такое мысль? - воскликнул царь нетерпеливо. -
Знай, что через пять минут я тебя повешу и плюну в твое проклятое
231

А. И. Куприн
лицо! Утешит ли тебя тогда твоя мысль? И где будут тогда твои
мысли, которые ты расточал по земле?
Мудрец же ответил спокойно, ибо он бьш истинный мудрец:
- Дурак! Мысль бессмертна.
<1906>
УБ ИЙЦА
Говорили о теперешних собьпиях: о казнях и расстрелах, о за­
живо сожженных., об обесчещенных женщинах., об убитых стари­
ках и детях, о нежных свободолюбивых душах, навсегда обезобра­
женных., затоптанных в грязь мерзостью произвола и насилия.
Хозяин дома сказал:
- Как изменился масштаб жизни - страшно подумать! Давно
ли? - лет пять тому назад - все русское общество волновалось и
ужасалось по поводу какого-нибудь одиночного случая насилия.
Городовые избили в кутузке чиновника, земский начальник арес­
товал приезжего студента за непочтение. А теперь! Там расстреля­
на целая толпа без предупреждения; там казнили по ошибке одного
однофамильца вместо другого; там стреляют людей просто так себе,
от нечего делать, чтобы разрядить заряд; там хватают и секут нагай­
ками молодого человека, секут без всякого повода, для дарового
развлечения солдатам и офицерам. И уже - вот! - это не возбужда­
ет в нас ни удивления, ни переполоха. Все стало привычным...
Кто-то нервно завозился в углу дивана. Все обернулись туда,
чувствуя, что этот человек сейчас заговорит, хотя не видели его . И
он начал говорить тихим, преувеличенно ровным тоном, но с таки­
ми частыми паузами между словами и с такими странными вздра­
гиваниР.ми в голосе, что всем стало ясно, как трудно ему сдержи­
вать внутреннее волнение и скорбь.
- Да ... я вот что хотел ... По-моему, это... неправда, что мож­
но... привыкнуть к этому. Я понимаю еще убийство ... из мести -
тут есть какая-то громадная ... какая-то звериная радость. Пони­
маю убийство в гневе, в ослеплении страстью, из ревности. Ну, на­
конец, убийство на дуэли ... Но когда люди делают это механичес­
ки... без раздражения, без боязни какой бы то ни бьшо ответствен­
ности ... и не ожидая даже сопротивления ... нет, это для меня так же
дико, ужасно и непостижимо, как непостижима для меня психоло-
232

Рассказы
гия палача... Когда я читаю или думаю о погромах, об усмиритель­
ных экспедициях или о том, как на войне приканчивают пленных,
чтобы не обременять ими отряда, я теряю голову. Я стою точно
над какой-то черной смрадной бездной, в которую способна па­
дать иногда человеческая душа ... И я ничего не понимаю... мне
жутко и гадко... до тошноты ... но... странное, мучительное, боль­
ное любопытство приковывает меня... к ужасу... ко всей безмерно­
сти этого падения.
Он помолчал немного, прерывисто вздохнул, и когда опять за­
говорил , то по его изменившемуся голосу, ставшему внезапно глу­
хим, можно бьшо догадаться, что он закрьш глаза руками.
- Ну, что же... все равно... я это должен рассказать... На моей
душе тоже лежит этот давнишний кровавый бред ... Около десяти
лет тому назад я совершил убийство... Я никому до сих пор не го­
ворил... но... все равно... Видите ли - у меня в имении, в людской
избе, жила кошка. Такая худая, маленького роста, заморыш ... ско­
рее похожая на котенка ... белой шерсти ... но так как она жила все­
гда под печкой, то всегда бьша грязно-серой, какой-то голубой ...
Все это произошло зимой... да, поздней зимой. Бьшо утро -
чудесн ое, тихое, безветренное. Светило солнце, уже теплое, и на
снег бьшо невозможно смотреть, так он сверкал. В этот год нава­
лило снегу необыкновенно много, - и все мы ходили на лыжах. И
вот в это утро я надел лыжи и пошел осмотреть плодовый питом­
ник , который за ночь попортили зайцы. Я двигался тихонько вдоль
правильных рядов молодых яблонек, и, как теперь помню, - снег
казался розовым, а тени от маленьких деревьев лежали совсем го­
лубые и такие прелестные, что хотелось стать на колени около них
и уткнуться лицом в пушистый снег.
И вот ко мне подходит старый работник Языкант. Его как-то ина­
че звали, но такое уж у него бьшо прозвище. Идем с ним рядом, - он
тоже на лыжах, - говорим о том, о сем. Вдруг он засмеялся:
- А наша кошчонка, барин , без ноги осталась.
Я спросил: почему?
- Да, должно быть, попала в волчий капкан. Полноги начисто.
Тогда я захотел поглядеть на нее, и мы пошли к людской избе.
Вскоре нам дорогу пересек тоненький следок из часть�х краснь�х пят­
нышек. Он вел к завалинке, под которой сидела раненая кошка. Уви­
дев нас, она зажмурилась, жалобно разинула рот и длинно мяукну­
ла. Мордочка у нее бьша необыкновенно худенькая и грязная. Пра­
вая передняя лапка бьша перекушена повыше коленного сустава и
233

А И. Куприн
странно торчала вперед, точно раненая рука, и из нее редкими кап­
лями капала кровь и высовывалась наружу белая тонкая косточка.
Я приказал Языканту:
- Поди ко мне в спальню и принеси ружье. Оно на ковре, над
кроватью.
- Да что ей сделается? Залижет! - возразил рабочий .
Но я настоял на своем. Мне хотелось прекратить мучение изу­
родованного животного . Кроме того , я бьm уверен, что рана не­
пременно будет гноиться и кошка все равно издохнет от заражения
крови.
Языкант принес ружье. Один его ствол был заряжен мелкой
дробью для рябчиков, другой волчиной картечью. Я поманил кош­
ку - кись , кись, кись . Она тихо замяукала и сделала несколько
шагов. Тогда я зашел вправо, так, чтобы она пришлась ко мне
левым боком, прицелился и выстрелил. До животного было не
более шести-семи шагов, и сейчас же после выстрела мне показа­
лось, что в боку у нее образовалась черная дыра величиною в моих
два кулака. Но я не убил ее. Она пронзительно закричала и бро­
силась бежать от меня с необыкновенной быстротой, совсем не
прихрамывая.
Я видел, как она перебежала широкий, шагов в полтораста, двор
и юркнула в темный четырехугольник открытой сушилки. Мне сде­
лалось стыдно, и досадно, и противно. Я побежал вслед за нею . По
дороге моя нога выскочила из лыжного стремени. Я упал боком в
снег и насилу выбрался. Движения мои были неловки , в рукав по­
лушубка набрался снег, а руки сильно дрожали.
Я вошел в сушилку. Там бьшо совсем темно. Я хотел покликать
кошку, но почему-то застьщился. Но вдруг я услышал наверху ти­
хое, злобное урчание. Я поглядел вверх и увидел только ее глаза -
две зеленых горящих точки. Она сидела на печке.
Я выстрелил по этим точкам наугад, почти не целясь. Кошка
фыркнула, закричала, заметалась ... Потом затихла ... Я уже хотел
уйти, но опять с печки послышалось длительное, злое урчание. Я
оглянулся. Два зеленых огонька светились из темноты с выражени­
ем такой дьявольской ненависти, что волосы у меня на голове за­
шевелились и кожа на темени похолодела.
Я быстро пошел домой. Готовых ружейных патронов у меня
больше не бьmо, но зато был револьвер Смита и Вессона и к нему
целая коробка патронов . Я зарядил все шесть гнезд и вернулся в
сушилку.
234

Рассказы
Кошка издали встретила меня своим ужасным урчаньем. Я выпу­
стил в нее все шесть патронов, потом вернулся домой, опять зарядил
оружие и снова сделал шесть выстрелов. И каждый раз бешеное фыр­
канье, царапанье и метанье на печке, мучительные крики и потом два
зеленых ornя и яростное долгое урчанье.
Мне уже не бьшо ее жалко, но и не бьшо во мне раздражения. Я
точно отупел, и холодная, тяжкая, ненасытная потребность убийства
управляла моими руками, ногами, всеми моими движениями. Но со­
знание мое спало, окутанное какой-то грязной, скользкой пеленой. И
самому мне бьшо холодно, и в груди и в животе я чувствовал против­
ную щекочущую близость обморока. И я не мог остановиться.
Помню я также, что светлое, милое зимнее утро как-то странно
изменилось и потемнело: пожелтел снег, посерело небо, а во мне
самом бьmо деревянное, скучное равнодушие ко всему - и к небу,
и к солнцу, и к деревьям , с их чистыми голубыми тенями.
Я возвращался из дому к сушилке в третий раз и опять с заря­
женным револьвером. Но из сушилки вышел Языкант, держа в руке
за задние ноги что-то красное, истерзанное, с вывалившимися киш­
ками , кричащее.
Увидев меня, он сказал грубо:
- Чего уж там... не надо... иди... я сам...
Он старался не глядеть мне в глаза, но я ясно увидел вокруг его
рта выражение сурового отвращения, и я знал, что это отвращение
относится ко мне.
Он зашел за угол и, сильно размахнувшись, ударил кошку го­
ловой о бревно. И все бьmо кончено...
Рассказывающий помолчал немного . Слышно бьmо, как он
сморкался и возился на диване . Потом он продолжал еще тише,
чем прежде, с оттенком тоски и недоумения:
- Так вот ... Целый день этот кровавый сон не выходил из моей
головы. И ночью я долго не спал и все думал о грязной белой кош­
чонке. И все ловил себя на той мечте, что я опять иду на сушилку, и
опять слышу страдальческое и зло бное урчание, вижу эти зеленые
точки, полные ужаса и ненависти, и все стреляю; стреляю в них... Я
должен признать<;я, господа ... что это - самое тяжелое, самое от­
вратительное впечатление из всей моей жизни!.. Мне вовсе не жаль
этой шелудивой белой кошки ... Нет... Мне приходилось стрелять
лосей, медведя ... Три года тому назад я пристрелил на скачках ло­
шадь. Наконец, я был на войне, черт возьми ! .. Нет, нет, это не то .
Но до конца моих дней я не забуду, как внезапно со дна моей души
235

А. И. Куприн
поднялась и завладела ею, ослепила, залила ее какая-то темная,
подлая, но в то же время непреодолимая, неведомая, грозная сила.
Ах, этот кровавый туман, это одеревенение, это обморочное рав­
нодушие, это тихое влечение убивать! ..
Он опять примолк. Чей-то низкий голос произнес из дальнего
угла:
- Да, правда... Какое тяжелое воспоминание.
Но тот, что рассказывал, вдруг перебил его с горячностью:
-Нет, нет, вы подумайте только, вы, ради Бога, подумайте об этих
несчастных, которые шли и убивали, убивали, убивали. Я думаю, день
им казался черным, как ночь! Я думаю, их тошнило от крови, но они
всеравнонемоглиостановиrься.Онимогливэтидниспать,есть,пить,
даже разговаривать, даже смеяться, но это были не они, а владевший
ими дьявол с мутными глазами и с липкой кожей... Я говорю <<Несчаст­
ные», потому что воображаю себе их не сейчас, а потом, гораздо по­
зднее, когда они будуг стариками. Ведь они никогда, никогда не забу­
дуг той мерзости и того ужаса, которые в эти дни навеки исковеркали и
опоганилиихдуши.Иявоображаюсебеихдлин
ны
е,6ес
с
оннь1е стар­
ческие ночи, их отвратительные снь1! Им все будет грезиrьс
я
,чтоони
идутподлин
нь
IМ уньшь�м дорогам, под темнь�м небом, и что по обеим
сторонам пути стоят бесконечной цепью обезоруженньщ связан
ны
е
люди, и они бьют их, стреляют в них, разбивают головы прикладами...
И нет уже в убийцах ни гнева, ни сожаления, ни раскаяния, но не мoryr
они остановиться, ибо кровавый грязньIЙ бред овладел их мозгом. И
они будуr просьmаться в ужасе, будуг дрожать, увидев свое отражение
в зеркале, будуr плакать и богохульствовать и будуг завидовать тем,
чью жизнь еще раньше, еще в цвете лет, прекратила мстительная рука.
Но дьявол, вьmивший их душу, никогда не оставит их. И даже в пред­
смертной агони
и
их глаза будуr видеть пролитую ими кровь.
<1906>
ОБИДА
Истинное происшествие
Бьш июль, пять часов пополудни и страшная жара. Весь камен­
ный огромный город дышал зноем, точно раскаленная печь . Белые
стены домов сияли нестерпимо для глаз. Асфальтовые тротуары
236

Рассказы
размягчились и жгли подошвы. Тени от акаций простерлись по
плитяной мостовой, жалкие, измученные, и тоже казались горячи­
ми. Бледное от солнечных лучей море лежало неподвижно и тяже­
ло, как мертвое. По улицам носилась белая пьшь.
В это время в одном из частных театров, в фойе, заканчивала
свою очередную работу небольшая комиссия из местных адвока­
тов, которая взялась бесплатно вести дела жителей, пострадавших
от последнего еврейского погрома. Их бьшо девятнадцать человек,
все помощники присяжных поверенных, люди молодые, передовые
и добросовестные. Заседание не требовало никакой нарядности, и
потому преобладали легкие пикейные, фланелевые и люстриновые
костюмчики. Сидели где кому пришлось, по двое и по трое, за мра­
морными столиками, а председатель помещался за пустующим при­
лавком, где раньше, еще зимой, продавались конфеть1.
Зной, лившийся в открыть1е окна вместе с ослепительным све­
том и уличным грохотом, совсем изморил молодых адвокатов. За­
седание велось лениво и немного раздраженно.
Высокий молодой человек с белыми усами и редкими волосами
на голове, председатель собрания, сладострастно мечтал о том, как
он поедет сейчас на новом, только что купленном велосипеде на
дачу и как он быстро разденется, и, еще не остывший, потный, бро­
сится в чистое, благоуханное, прохладное море. При этих мыслях
все его тело расслабленно потягивалось и вздрагивало. В то же вре­
мя, нетерпеливо передвигая перед собою бумаги, он говорил вя­
лым голосом:
-
Итак, господа, дело Рубинчика ведет Иосиф Морицович.
Может быть, у кого-нибудь есть еще заявления к порядку дня?
Самый младший товарищ - маленький, толстенький, очень
черный и очень живой караим - произнес вполголоса, но так, что
его все услышали:
- К порядку дня теперь самое лучшее квас со льдом...
Председатель взглянул на него строго, вбок, но сам но мог удер­
жаться от ул ыбки. Он уже вздохнул и даже положил обе руки на стол,
чтобы подняться и объявить заседание закрытым, как театральный
сторож, стоявший у дверей, вдруг отделился от них и сказал:
- Ваше благородие... там пришли каких-то семь. Просют впу-
стить.
Председатель нетерпеливо обежал глазами товарищей.
- Господа, как?
Послышались голоса:
237

А. И. Куприн
- К следующему заседанию. Басrа.
- Пусrь изложат письменно ...
- Да ведь, если скоро . Решайте поскорее.
- А ну их! Фу ты, Господи, какое пекло!
- Пусrите их, - раздраженно кивнул головой председатель . -
И потом, пожалуйста, принесите мне нарзану! Только холодного,
будьте добры.
Сторож открыл дверь и сказал в коридор:
- Пожалуйте. Разрешили.
И вот в фойе, один за другим, вошло семь самых неожиданных,
самых неправдоподобных личностей . Сначала показался некто
рослый, самоуверенный, в щегольской сюртучной паре цвета мор­
ского песка, в отличном белье - розовом с белыми полосками, с
пунцовой розой в петличке . Голова у него , глядя спереди, бьша
похожа формой на сrоячий боб, а сбоку - на лежачий. Лицо укра­
шалось крутыми, воинсrвенными толстыми усами и осrренькой
модной бородкой. На носу темно-синее пенсне, на руках палевые
перчатки, в левой руке черная с серебром тросrь, в правой - голу­
бой носовой платок.
Осrальные шесrеро производили странное, сумбурное и пест­
рое впечатление. Точно все они впопыхах перемешали не только
одежды, но и руки, и ноги, и головы. Здесь бьш человек с велико­
лепным профилем римского сенатора, но облаченный почти в лох­
мотья. Другой носил на себе франтовской фрачный жилет, из-за
круглого выреза которого пестрела грязная малорусская рубаха.
Здесь бьши асимметричные лица аресrантского типа, но глядевшие
с непоколебимой самоуверенностью. И все эти люди, несмотря на
видимую молодость, очевидно, обладали большим житейским опы­
том, развязносrью, задором и каким-то скрытым, подозрительным
лукавсrвом.
Барин в песочном косrюме свободно и ловко поклонился голо-
вой и сказал полувопросительно:
- Господин председатель?
-Да, это я, - ответил тот. - Что вам угодно?
-
Мы, вот все, кого вы перед собою видите, - начал барин
спокойным тоном и, обернувшись назад, обвел рукой своих ком­
паньонов, - мы являемся делегатами от соединенной Ростовско­
Харьковской и Одесса-Николаевской организации воров.
Юристы зашевелились на своих месrах. Председатель откинул­
ся назад и вытаращил глаза.
238

Рассказы
- Организации кого-о? - спросил он врастяжку.
-Организации воров, - повторил хладнокровно джентльмен в
песочном костюме. - Что касается до меня, то мои товарищи сдела­
ли мне высокую честь, избрав меня представителем делегации.
- Очень ... приятно, - сказал председатель неуверенно.
- Благодарю вас. Все мы семеро суть обыкновенные воры, ко-
нечно, разных специальностей. И вот организация уполномочила
нас изложить перед вашим почтенным собранием, - джентльмен
опять сделал изящный поклон, - нашу почтительную просьбу о
помощи .
- Я не понимаю, собственно говоря, какое отношение... -раз­
вел руками председатель . - Но, однако, прошу вас, продолжайте.
-
Дело, с которым мы имеем смелость и честь обратиться к
вам, милостивые государи, - дело очень ясн ое, очень простое и
очень короткое. Оно займет не более шести-семи минут времени, о
чем считаю долгом заранее предупредить ввиду позднего времени
и тридцати семи градусов, которые показывает Реомюр в тени. -
Оратор слегка откашлялся и поглядел на отличные золотые часы.
-
Видите ли, за последнее время в местных газетах, в отчетах о
прискорбных и ужасных днях последнего погрома, довольно часто
стали появляться указания на то, что в число погромщиков, наусь­
канных и нанятых полицией, в это отребье общества, состоявшее
из пропойц, бося ков, сутенеров и окраинных хулиганов, входили
также и воры. Сначала мы молчали, но, наконец, сочли себя вы­
нужденными протестовать перед лицом всего интеллигентного об­
щества против такого несправедливого и тяжкого обвинения. Я
хорошо знаю, что с законной точки зрения мы - преступники и
враги общества. Но вообразите себе хоть на одно мгновение, гос­
пода, положение этого врага общества, когда его обвиняют огу­
лом и за то преступление, которого он не только не совершал, но
которому готов противиться всеми силами души. Несомненно, ведь
несомненно, что обиду от такой несправедливости он почувствует
гораздо острее, чем средний, благополучный, нормальный обыва­
тель. Так вот, мы и заявляем, что обвинение, взведенное на нас,
лишено всякой не только фактической, но и логической подклад­
ки. Это я и намерен доказать в двух словах, если почтенное собра­
ние соблаговолит меня выслушать.
- Говорите, - сказал председатель.
- Просим, просим, - раздалось среди оживившихся ад во-
като в.
239

А. И. Куприн
-
Приношу вам мою искреннюю благодарность от лица всех
наших товарищей. Поверьте, вы никогда не раскаетесь в вашем
внимании к представителям нашей... ну, да, скажем, скользкой, но
в то же время несчастной и нелегкой профессии. Итак, мы начина­
ем, как поет Джиральдони в прологе из «Паяцев».
Кстати, я попрошу у господина председателя позволения немно­
го утолить жажду. Сторож, принеси-ка мне, братец, лимонаду и
рюмку английской горькой! Не буду говорить, милостивые госу­
дари, о нравственной стороне нашего ремесла и о его социальном
значении. Вам, без сомнения, лучше меня известен удивительный,
блестящий парадокс Прудона: «Собственность - это воровство»,
парадокс, как хотите, а все-таки до сих пор не опрокинутый ника­
кими причитаниями трусливых мещан и жирных попов. Пример.
Отец - энергичный и умный хищник - скопил миллион и остав­
ляет его сыну, рахитическому, бездеятельному и невежественному
балбесу, вырождающемуся идиоту, безмозглому червю, истинно­
му паразиту. Миллион рублей - это в потенциале мил
ли
он рабо­
чих дней, а стало быть, - право ни с того ни с сего на труд, пот,
кровь и жизнь страшной уймы людей. Зачем? За что? Почему? Со­
всем неизвестно. Итак, господа, отчего же не согласиться с тем по­
ложением, что наша профессия является до известной степени как
бы поправкой к чрезмерному накоплению ценностей в одних ру­
ках, служит протестом против всех тягостей, мерзостей, произво­
ла, насилия, пренебрежения к человеческой личности, против всех
этих уродств, порожденных буржуазно-капиталистическим строем
современного общества? Социальная революция рано или поздно
все равно перевернет этот порядок. Собственность отойдет в об­
ласть печальных воспоминаний, и тогда - увы! - сами собой ис­
чезнем с лица земли и мы - les braves chevaliers d'industrie *.
Оратор остановился и, взяв из рук подошедшего сторожа под­
нос, поставил около себя на столик.
-
Виноват. Одну минутку. Получи, братец, и, кстати, когда
отсюда выйдешь, то притвори за собою покрепче дверь .
- Слушаю, ваше сиятельство! - гаркнул радостно сторож.
Оратор отпил полстакана и продолжал:
-
Однако в сторону философскую, экономическую и соци­
альную сторону вопроса. Не желая утруждать вашего внимания, я
* Здесь : крупные авапrюристы (фр аиц. ) .
240

Рассказы
должен, однако, заявить, что наше занятие очень близко подходит
к понятию того , что зовется искусством, потому что в него входят
все элементы, составляющие искусство: призвание, вдохновение,
фантазия, изобретательность, честолюбие и долгий, тяжкий искус
науки . В нем - увы!-отсутствует только добродетель, о которой
писал с такой блестящей и пл аменной увлекательностью великий
Карамзин .
Милостивые государи, я далек от мысли буффонить перед таким
почтенным собранием или отнимать у вас драгоценное время бес­
цельными парадоксами. Но не могу не подтвердить хоть кратко мою
мысль. Чужому уху нелепо, дико и смешно слышать о воровском
призвании. Однако смею вас уверить, что такое призвание существу­
ет. Есть люди, которые, обладая особенной силой зрительной памя­
ти, остротой и меткостью глаза, хладнокровием, ловкостью пальцев
и в особенности тонким осязанием, как будто бы специально рожде­
нъ1 на свет божий для того , чтобы быть прекрасными шулерами. Ре­
месло карманного вора требует необыкновенной юркости и подвиж­
ности, страшной точности движений, не говоря уже о находчивости,
наблюдательности, напряженном внимании. У некоторых есть по­
ложительное призвание взламывать денежные кассы: от самого не­
жного детства их влекут к себе тайны всяческих сложных механиз­
мов: велосипедов, швейных машин, заводных игрушек, часов. Нако­
нец, господа юристы, есть люди с наследственной враждой собствен­
ности. Вы называете это явление вырождением - как вам угодно.
Но я скажу, что истинного вора, вора по призванию, не переманишь
в будни честного прозябания никакими пряниками: ни хорошо обес­
печенной службой, ни даровыми деньгами, ни женской любовью. Ибо
здесь постоянная прелесть риска, увлекательная пропасть опаснос­
ти, замирание сердца, буйный трепет жизни, восторг! Вы вооруже­
ны покровительством закона, замками, револьверами, телефонами,
полицией, войсками - мы же только ловкостью, хитростью и сме­
лостью. Мы -лисы, а общество - это курятник, охраняемый соба­
ками. Известно ли вам, что в деревнях самые художественные, са­
мые одаренные натуры идут в конокрады и в браконьеры-охотни­
ки? Что делать: жизнь до сих пор бьша так скудна, так плоска, так
невыносимо скучна для пьшких сердец!
Но я перехожу к вдохновению . Без сомнения, вам, милостивые
государи , приходилось читать о сверхъестественных по своему за­
мыслу и выполнению кражах? Их в газетах, в рубрике происше­
ствий, обыкновенно озаглавливают: «грандиозное хищение», или
241

А. И. Куприн
<<rениальная мошенническая проделка», или еще <<Ловкая проделка
аферистов». В этих случаях буржуазные отцы семейства разводят
руками и восклицают: «Какое печальное явление! Если бы изобрета­
тельность этих отщепенцев, их удивительное знание людской психо­
логии, их самообладание и смелость, их несравненные актерские спо­
собности, - если бы все это обратить в добрую сторону! Сколько
пользы принесли бы эти люди отечеству!» Но давно известно, мило­
стивые государи, что буржуазные отцы семейства созданы творцом
небесным для того, чтобы говорить общие места и пошлости. Мне
самому иногда приходится ... - что ж, сознаюсь, мы, воры, народ
сентиментальный, - приходится где-нибудь в Александровском пар­
ке или на морском берегу любоваться прекрасным закатом. И я все­
гда заранее уверен, что кто-нибудь непременно около меня скажет с
апломбом: «А вот, поди, нарисуй так художник, - никто никогда не
поверит!» Тогда я оборачиваюсь и, конечно, вижу самодовольного,
откормленного отца семейства, который, сказав чужую глупость,
радуется на свою собственную. Что же касается до любезного отече­
ства, то буржуазный отец семейства глядит на него, как на жареного
индюка: урвал кусок послаще, и ешь его потихоньку в укромном
месте, и славь Бога . Но, собственно, и не в нем дело. Ненависть к
пошлости отвлекла меня, и я прошу прощения за лишние слова. Но
дело в том, что гений и вдохновение, хотя бы они бьmи обращены и не
на пользу православной церкви, все-таки остаются редкими и прекрас­
ными вещами. Все идет вперед, и в воровстве есть свое творчество.
Наконец, наше ремесло вовсе не так уж легко и весело, как это
кажется с первого взгляда. Оно требует долговременного опыта, по­
стоянных упражнений, медленной и мучительной тренировки. Оно
заключает в себе сотни гибких, осторожных приемов, недоступных
самому ловкому фокуснику. Но, не желая быть голословным, я, мило­
стивые государи, сейчас произведу перед вами несколько опытов.
Прошу вас быть покойными за исполнителей. Все мы в настоящее
время находимся на легальной свободе, и хотя за нами, по обыкнове­
нию, следят и нас знают наперечет в лицо, и наши фотографии укра­
шают альбомы всех сыскных отделений, но покамест нам нет надоб­
ности скрываться ни от кого. Если же впоследствии вы узнаете кого­
либо из нас при иных обстоятельствах, то, пожалуйста, мы вас об этом
усиленно просим, поступайте всегда сообразно с тем, что вам велят
профессиональный долг и обязанности гражданина. Мы же, в благо­
дарность за ваше внимание, решили объявить вашу частную собствен­
ность неприкосновенной, облечь ее воровским табу. Однако к делу.
242

Рассказы
Обернувшись назад, оратор приказал:
- Сысой Великий, прошу.
Огромный сутуловатый малый, с руками по колени, человек без
лба и без шеи, похожий на заспанного ярмарочного геркулеса, выдви­
нулся вперед. Он тупо улыбался и от смущения почесывал левую бровь.
- Та тут нема чого робить, - сказал он сипло.
Но за него заговорил джентльмен в песочном костюме, обра­
щаясь к собранию :
-
Милостивые государи . Перед вами один из почтенных чле­
нов нашей организации. По специальности он взламыватель сун­
дуков, железных касс и других хранилищ денежных знаков. Иног­
да при своих вечерних занятиях он пользуется для расплавки ме­
талла электрическим током от осветительных проводов. К сожале­
нию, здесь ему не на чем показать лучшие номера своего искусств а.
Всякую дверь, с самым сложным замком, он оmирает безукориз­
ненно. Кстати, вот эта дверь , должно быть, заперта?
Все обернулись назад к двери, на которой висел печатный пла­
кат: «Вход за кулисы посторонним лицам строго воспрещен».
- Да, эта дверь, по-видимому, заперта, - подтвердил предсе­
датель.
- И чудесно. Сысой Великий, будьте любезны.
- Та це ж пустое дило, -сказал великан лениво и пренебрежи-
тельно .
Он подошел к двери, потряс ее сначала осторожно рукой, по­
том вытащил из кармана какой-то маленький блестящий инстру­
мент, сделал им, нагнувшись к замку, несколько почти незаметных
движений и вдруг, выпрямившись, распахнул дверь быстро и бес­
шумно. Председатель следил за ним с часами в руках : все дело за­
няло не более десяти секунд.
- Благодарю вас, Сысой Великий, - сказал вежливо джентль­
мен в песочном костюме. - Вы можете идти на место.
Но председатель возразил с некоторой тревогой:
-
Виноват. Все это интересно и очень поучительно, но ... ска­
жите, входит ли в профессию вашего уважаемого коллеги также и
искусство затворять двери?
- Ah, mille pardons!* - торопливо поклонился джентльмен. -
Я упустил это из виду. Сысой Великий, будьте добры ...
*Ах, тысячу извинений! (фр аиц.)
243

А. И. Куприн
Дверь была так же ловко и бесшумно заперта. Уважаемый кол­
лега, переваливаясь и усмехаясь, возвратился к своим друзьям.
-
Теперь я буду иметь честь показать вам искусство одного
нашего товарища, оперирующего по части карманных краж в те­
атрах и на вокзалах, - продолжал оратор. - Он еще чрезвычайно
молод, но по его тонкой работе вы можете до известной степени
судить о том, что из него выйдет впоследствии при некотором при­
лежании. Яша!
Смуглый юноша в синей шелковой рубахе и лакированных са­
погах, похожий на цыгана, развязно вышел вперед и остановился
около оратора, поигрывая кистями пояса и весело щуря большие, с
желтыми белками, наглые черные глаза.
Джентльмен в песочном костюме сказал искательно:
-
Господа... я принужден попросить... не согласится ли кто­
нибудь ... подвергнуть себя маленькому опыту. Уверяю вас, что это
будет только пример, так сказать, игра...
Онобводил сидящих глазами. Маленький, толстенький, черный,
как жук, караим вышел из-за своего столика,
- К вашим услугам, - сказал он смешливо.
- Яша! - кивнул головой оратор.
Яша подошел вплотную к адвокату. Теперь на левой, согнутой
руке висел у него блестящий, шелковый, узорчатый фуляр.
- Ежели, примерно, в церкви, или, скажем, в буфете в театре,
или тоже в цирке... - начал он сладенькой скороговоркой, - сей­
час вижу, это идет фрейер... извините, господин, вот хоть бы вы...
фрейер - тут ничего нет обидного : просто богатый господин, ко­
торый приличный и ничего не понимает. Первым долгом: какие
могут быть предметы? Предметы самые разнообразные. Обыкно­
венно сначала часы с чепочкой. Опять-таки - где? Некоторые но­
сят в верхнем кармане жилеточки - вот здесь, некоторые в ниж­
нем - вот тут. Портмонет же почти всегда лежит в брючных кар­
манах. Разве уж какой совсем ёлод положит в пиджак. Затем -
порцыгар. Натурально, прежде поглядишь, какой: золотой или се­
ребряный с монограмом, а из кожаного кто же станет мараться,
если себя уважаешь? Порцыгар может быть в семи карманах: здесь,
здесь, здесь, вот здесь, здесь, там и тут. Не так ли-с? Сообразно с
тем и оперируешь.
Говоря таким образом, молодой вор улыбался, блестел глаза­
ми прямо в глаза адвокату и быстрыми, ловкими движениями пра­
вой руки указывал на разные места в его одежде.
244

Рассказы
- Опять-таки может обращать внимание и булавочка вот тут-с,
в галстуке. Однако мы избегаем присвоять . Теперь такой народ
пошел, что редко из мужчин носят настоящие камушки. И вот я
подхожу-с. Сейчас обращаюсь по-благовоспитанному: господин,
дозвольте прикуриться, или еще что-нибудь , одно сл ово, завожу
разговор. Первое дело что? Первым делом гляжу ему прямо в
зеньки, вот так , а работают у меня только два пальца: вот этот­
сивотэтот-с.
Яша поднял в уровень своего лица два пальца правой руки, ука­
зательный и средний, и пошевелил ими.
- Видали? Вот этими двумя пальцами вся музыка и играет. И,
главное, ничего тут нет удивительного: раз, два, три - и готово!
Всякий неглупый человек может весьма легко выучиться. Вот и все-с.
Самое обыкновенное дело. Мое почтение-с.
Вор легко повернулся и пошел бьшо на место.
- Яша! - веско и многозначительно произнес джентльмен в
песочном костюме. - Я-ша! - повторил он строго .
Яша остановился. Он бьш спиной к адвокату, но, должно быть,
о чем-то красноречиво упрашивал глазами своего представителя,
потому что тот хмурил брови и отрицательно тряс головой.
- Яша! - в третий раз с выражением угрозы произнес он.
- Эх! - крякнул досадливо молодой вор и нехотя повернулся
опять лицом к адвокату. -Агде же ваши часики-то, господин? -
произнес он тонким голосом.
- Ах! - схватился караим.
- Вот видите, теперь - ах! - продолжал Яша укоризненно. -
Вы все время на мою правую ручку любовались, а я тем временем
ваши часики левой рукой соперировал-с. Вот именно этими двумя
пальчиками. Из-под кашны-с. Для того и кашну носим. А как у вас
чепка нестоящая, шнурок, должно быть, на память от какой мамзе­
ли, а часики золотые, то я чепку вам оставил в знак предмета памя­
ти . Получайте-с, - прибавил он со вздохом, протягивая часы.
- Однако ловко! - сказал смущенный адвокат. -Яи не заме­
тил.
- Тем торгуем, - заметил Яша с гордостью.
Он развязно возвратился к своим товарищам. Оратор между
тем отпил из стакана и продолжал:
- Теперь, милостивые государи, следующий из наших сотруд­
ников покажет вам несколько обыкновенных карточных вольтов,
которые в ходу на ярмарках, на пароходах и на железных дорогах.
245

А. И .Куприн
С помощью трех карт, например, дамы, туза и шестерки, он весьма
уд обно... Впрочем, может быть , господа, вас утомили эти опыты?
- Нет, все это крайне интересно, -любезно ответил председа­
тель. - Я бы хотел только спросить, - если, конечно, мой вопрос
не покажется вам нескромным, - ваша специальность?
- Моя... гм ... нет, отчего же нескромность? .. Я работаю в боль­
ших брильянтовых магазинах, а другое мое занятие - банки, - со
скромной улыбкой ответил оратор. - Нет, вы не думайте, что мое
ремесло легче других. Достаточно того, что я знаю четыре евро­
пейских языка: немецкий, французский, английский и итальянский,
не считая, понятно, польского, малорусского и еврейского . Так как
же, господин председатель, производить ли дальнейшую демонст­
рацию?
Председатель взглянул на часы.
- К сожалению, у нас слишком мало времени , - сказал он. -
Не перейти ли нам лучше к самой сути вашего дела? Тем более что
опыты, которых мы бьши только что свидетелями, в достаточной
мере убеждают нас в ловкости ваших почтенных сочленов. Не прав­
да ли, Исаак Абрамович?
- О да, совершенно! - подтвердил с готовностью адвокат-ка­
раим .
-
И прекрасно, - любезно согласился джентльмен в песоч­
ном костюме. - Графчик, - обратился он к курчавому блонди­
ну, похожему на маркера в праздник, - спрячьте вашу машинку,
она не нужна больше. Мне осталось, господа, всего несколько
слов. Теперь, когда вы удостоверились в том, что наше искусство
хотя и не пользуется просвещенным покровительством высоко­
поставленных особ, но оно все-таки - искусство; когда вы, мо­
жет быть , согласились со мною, что это искусство требует многих
личных качеств, кроме постоянного труда, опасностей и неприят­
ных недоразумений, - вы, надеюсь, поверите также, что к наше­
му искусству можно пристраститься и - как это ни странно с пер­
вого взгляда - любить и уважать его. Теперь представьте себе:
что вдруг известному, талантливому поэту, легенды и поэмы ко­
торого украшают лучшие наши журналы, вдруг ему предлагают
написать в стихах, по три копейки за строчку и притом за полной
подписью, рекламу для папирос «Жасмин»? Или кого-нибудь из
вас, блестящих и знаменитых адв окато в, вдруг оклеветали в том,
что вы промышляете лжесвидетельством по бракоразводным де­
лам или пишете в кабаках прошения к градоначальнику для из-
246

Рассказы
возчиков? Конечно, ваши родные, друзья и знакомые не поверят
этому, но слух уже отравил вас, и вы переживаете мучительные
минуты . А теперь представьте себе: что такая позорная, неизвест­
но кем пущенная клевета грозит не только вашему доброму име­
ни и спокойному пищеварению, но угрожает вашей свободе, ва­
шему здоровью, даже вашей жизни?
В та ком именно положении находимся мы, оклеветанные газе­
тами воры. Я должен оговориться. Существует категория прохвос­
тов - passez moi le mot* , - которых мы называем маменькиными
сынками и с которыми нас - увы! - смешивают. Это люди без
стыда и без совести, промотавшаяся шушера, именно маменькины
оболтусы, ленивые и неуклюжие дармоеды, неумело проворовав­
шиеся приказчики. Ему ничего не стоит жить на счет своей любов­
ницы - проститутки, подобно самцу рыбы макрели, которая пла­
вает за самкой и питается ее извержениями; он способен обобрать
и обидеть ребенка в темном переулке, чтобы отнять у него три ко­
пейки; он убьет спящего и будет пытать старуху. Эти люди - язва
нашего ремесла. Для них не существует ни прелестей, ни традиции
искусства. Они следят за нами, за настоящими ловкими ворами,
как шакалы за львом. Положим, мне удалось сделать большое дело.
Не говоря уже о том, что при продаже вещей или при промене би­
летов я оставляю в руках ростовщиков до двух третей всей суммы,
не говоря даже об обычных подачках неподкупной полиции, - я
должен еще уделить некоторую часть каждому из этих паразитов,
который хоть мельком, случ айно, понаслышке знает о моем деле.
Мы их так и называем: мотиенты, от слова «мотя», что значит ­
половина, испорченное - moitie" . своеобразная филология. Я даю
только за то, что он знает и может донести. И чаще всего бывает
так, что , воспользовавшись своею частью, он все-таки мгновенно
бежит в полицию и доносит на меня, чтобы заработать еще пять
рублей. Мы, честные воры". да, да, смейтесь, господа, я все-таки
говорю: мы, честные воры, презираем этих гадов. У нас есть для
них еще одна кличка, позорная, как клеймо, но я не смею ее выго­
ворить здесь из уважения к месту и людям. О да, они услужл иво
примут приглашение идти на погром; но одна мысль о том, что нас
могут смешать с ними, в сто раз обиднее для нас, чем самое обвине­
ние в погроме.
* Простите мне это слово (франц.)
.
247

А. И. Куприн
Милостивые государи! До сих пор, пока я говорил, я часто заме­
чал на ваших лицах улыбки. Я понимаю вас: наше присутствие здесь,
наше обращение к вашей помощи, наконец самая неожИданностъ
такого явления, как систематическая воровская организация, с деле­
гатами-ворами и уполномоченным от делегации - вором-профес­
сионалом, все это настолько оригинально, что не может не вызвать
улыбки. Но теперь я буду говорить от глубины моего сердца. Сбро­
симте, господа, внешние оболочки. Люди говорят к людям.
Почти все мы грамотны и все любим чтение и читаем не только
«Похождения Рокамболя», как пишут о нас наши бьrгописатели.
Или , вы думаете, у нас не обливалось кровью сердце и не горели
щеки, как от пощечин, от стьща за все время этой несчастной, по­
зорной, проклятой, подлой войны? И неужели вы думаете, что у
нас не пылают души от гнева, когда нашу родину полосуют на­
гайками, топчут каблуками, расстреливают и плюют на нее ди­
кие остервенелые люди? Неужели вы не поверите тому, что мы
- воры - с трепетом восторга встречаем каждый шаг грядущего
освобождения?
Каждый из нас понимает - разве немногим хуже, чем вы, гос­
пода адвокаты, - истинную суть погромов. Каждый раз, после
крупной подлости или постьщной неудачи, совершив ли казнь му­
ченика в темном крепостном закоулке, передернув ли на народном
доверии, кто-то скрытый, неуловимый пугается народного гнева и
отводит его русло на головы неповинных евреев . Какой дьявольс­
кий ум изобретает эти погромы -эти гигантские кровесосные бан­
ки, эти каннибальские утехи для темных, звериных душ?
Но все мы отлично ВИдИМ, что наступают последние судороги
бюрократии. Простите, я расскажу образно. У одного народа бьш
главный храм, и в нем за занавеской, охраняемой жрецами, обита­
ло кровожадное божество. Ему приносились человеческие жертвы.
Но вот однажды смелые руки сорвали завесу, и все тогда увИдели,
вместо Бога, огромного, мохнатого, прожорливого паука, омерзи­
тельного спрута. Его бьют, в него стреляют, его уже расчленили на
куски, но он все-таки в бешенстве последней агонии простирает по
всему древнему храму свои гадкие, цепкие щупальца. И жрецы, сами
приговоренные к смерти, толкают в лапы чудовища всех, кого зах­
ватят их дрожащие от ужаса пальцы .
Простите. То, что я сказал, вероятно, несвязно и дико. Но я не­
сколько взволнован. Простите. Я продолжаю. Нам , ворам по про­
фессии, более чем кому-либо другому, известно, как делались эти
248

Рассказы
погромы. Мы толкаемся повсюду: в кабаках, на базарах, в чайных,
по ночлежкам, по площадям, в порту. Да, мы, именно мы, можем
присягнуть перед Богом, перед людьми, перед потомством, что мы
видели, как грубо, не стыдясь и почти не прячась, организовала
полиция массовые избиения . Мы их всех знаем в лицо - и одетых
и переодетых. Они предлагали многим из нас принять участие, но
никто из наших не бьш настолько подл, чтобы дать хоть ложное,
хоть вынужденное трусостью согласие.
Вы знаете, конечно, как все слои русского общества оnюсятся
к полиции? Ее не уважают даже те, кто питается ее темными услу­
гами. Но мы презираем и ненавидим ее втрое, в десять раз. И не за
то, что многих из нас истязали в сыскных отделениях, в этих насто­
ящих застенках, били смертным боем, били воловьими жилами и
гуттаперчевыми палками, чтобы выпытать сознание или заставить
предать товарища. Да, конечно, и за то. Но мы, воры, мы все, си­
девшие в тюрьме, с безумной страстностью обожаем свободу . И
потому-то именно мы и ненавидим тюремщиков всею ненавистью,
на которую способно человеческое сердце. Я скажу про себя. Меня
трижды истязали полицейские сыщики до полусмерти. У меня от­
биты легкие и печень. По утрам я кашляю кровью, пока не отды­
шусь . Но, если мне скажут, что я, пожав руку самого гл авного
генерала от полиции, предотвращу этим такое же четвертое изби­
ение, - я откажусь!
И вот газеты говорят, что из этих рук мы приняли деньги иуди­
ны, омоченные свежей человеческой кровью . Нет, господа, это ­
клевета, колющая нас в самую душу с нестерпимой болью. Ни день­
ги, ни угрозы, ни обещания не сделают нас наемными братоубий­
цами или их пособниками.
- Никогда! Нет, нет! - глухо зароптали сзади оратора его то­
варищи .
-Я скажу больше, - продолжал вор. - Многие из нас во вре­
мя этого погрома защищали избиваемых. Наш товарищ, носящий
кличку Сысой Великий, - вы его только что видели, господа, -
квартировал в это время у еврея-шмуклера на Молдаванке. И он
отстоял своего хозяина с кочергой в руках против целой орды
убийц. Правда, Сысой Великий обладает страшной физической
силой, и это хорошо известно многим из обитателей Молдаванки,
но все-таки согласитесь, господа, разве Сысой Великий не глядел в
эти минуты прямо в лицо смерти? Другой наш товарищ - Мартын
Рудокоп - вот этот самый, господа, - оратор указал на держав-
249

А. И .Куприн
шегося сзади бледного бородатого мужчину с прекрасными тем­
ными глазами, - он спас старую незнакомую еврейку, за которой
гналась толпа этой рвани. Ему за это пробили голову железом, сло­
мали в двух местах руку и перебили ребро . Он только что из боль­
ницы. Вот как поступили наиболее пьmкие и сильные духом. Дру­
гие дрожали от злости и плакали от бессилия.
Никто из нас не забудет ужасов этих кровавых дней , этих но­
чей, озаренных пламенем пожаров, этих женских воплей, этих не­
убранных, истерзанных маленьких детских трупов. Но никто из нас
зато и не думает, что полиция и чернь - начало зла. Эти малень­
кие, глупые, омерзительные зверюшки - они только бессмыслен­
ный кулак, управляемый подлым, расчетливым умом, возбуждае­
мым дьявольской волей".
- Да, господа адвокаты, - продолжал оратор, - мы - воры
и заслужили ваше законное презрение. Но когда вам, лучшим лю­
дям, понадобятся на баррикадах ловкие, смелые, послушные мо­
лодчики, которые сумеют весело, с песней и шуткой встретить
смерть ради лучшего слова в мире - свобода, - неужели вы из-за
застарелой брезгливости оттолкнете, прогоните нас?
Черт возьми! Во время французской революции первой жер­
твой была проститутка. Она вскочила на баррикаду и, подобрав
с шиком платье, крикнула: «Ну-к а, солдаты, кто из вас посмеет
выстрелить в женщину?» Да, черт! - воскликнул громко оратор и
ударил кулаком по мраморной доске стола. - Ее убили, но, ей­
богу, ее жест бьm великолепен и ее сл ова бессмертно-прекрасны.
Если вы в великую минуту прогоните нас, мы скажем вам, о
незапятнанные херувимы: «А что, если человеческие мысли обла­
дали бы способностью ранить, убивать, лишать людей чести и иму­
щества, то кто из вас, о невинные голуби, не заслужил бы кнута и
каторги?» И тогда мы уйдем от вас и построим свою собственную
веселую, смешную, отчаянную воровскую баррикаду и умрем с та­
ким дружным пением, что вы позавидуете нам, белоснежные!
Впрочем, я опять увлекся. Простите. Кончаю. Вы видите теперь,
господа, какие чувства вызвала в нас газетная клевета. Верьте же на­
шей искренности и сделайте что-нибудь, чтобы снять с нас это крова­
вое и грязное пятно, так несправедливо нас заклеймившее. Я кончил.
Он отошел от стола и присоединился к своим товарищам. Ад­
вокаты вполголоса о чем-то перешептывались, подобно тому как
это делают члены суда на заседаниях. Потом председатель встал и
объявил:
250

Рассказы
- Мы безусловно доверяем вам и приложим все усилия, чтобы
очистить имя вашей корпорации от этого тяжелого обвинения.
Вместе с тем мои товарищи уполномочили меня выразить вам, гос­
пода, наше глубокое уважение за ваши горячие гражданские чув­
ст ва. Я же, лично с своей стороны, прошу у представителя делега­
ции позволения пожать ему руку.
И эти два человека, оба высокие и серьезные, стиснули друг
другу руки крепким, мужским пожатием .
Адвокаты расходились из театра. Но четверо из них замешка­
лись в передней около вешалок: Исаак Абрамович никак не мог
отыскать своей новой желтой прекрасной шляпы-панамы . Вместо
нее на деревянном колышке висел суконный картуз, лихо приплюс­
нутый с боков.
-
Яша! - вдруг послышался снаружи, по ту сторону дверей ,
строгий голос недавнего оратора. - Яша, я тебе в последний раз
говорю, черт бы тебя побрал ! .. Слышишь? Ну? ..
Тяжелая дверь распахнулась. Вошел джентльмен в песочном
костюме. В руках у него бьmа шляпа Исаака Абрамовича; на лице
играла милая, светская улыбка.
- Господа! Ради Бога, простите. Маленькое, смешное недоразу­
мение. Один из наших товарищей совершенно случайно обменил шля­
пу. Ах, это ваша? Тысячу извинений. Швейцар, что же ты, братец,
зеваешь? А? Подай сюда вот эту фуражку. Еще раз простите, господа.
И с любезными поклонами, все с тою же милого улыбкой, он
быстро вышел на улицу.
<1906>
ЛЕГЕНДА
Высокий , худой и длинноволосый человек, в лице которого
странно соединялась бледность голодной и нечистой жизни со стро­
гой глубиной плачущего вдохновения, заиграл на скрипке. Это бьш
торжественный, сказочный мотив -то жалобно-прекрасный в вер­
хних нотах, то звучавший мрачной скорбью в басах. И было в нем
что-то средневековое, безнадежное, изысканно-слащавое, жестокое,
длительное и страшное.
251

А. И. Куприн
Меценат, хозяин дома, в красном халате, с блуждающими, бе­
зумными, огромными светлыми глазами, встал и, притворяясь оза­
ренным восторгом творчества, начал импровизировать. И при этом
рассчитанно-неверными, широкими, капризными движениями ру­
кавов он опрокидывал на мокрую скатерть бокалы и рюмки.
-Это бьшо давно... - говорил он, закрывая глаза, тряся голо­
вой и поднимая подбородок вверх, и у него выходило: <<ЭТТЯ бьшля
давно ...», хотя он бьш русский, из хорошей дворянской фамилии,
из правоведов.
- Это бьшо давно!.. О, как давно это бьшо ! Много веков про­
шло... О, как много веков... И об этом забьши. Это бьшо страшно
давно ...
Тогда вдруг встал человек, до сих пор молчавший, почти нико­
му не знакомый; кто-то привел его и даже не позаботился назвать
его фамилию. Он бьш плохо одет, широкоплеч, мал ростом, вуль­
гарен, со смешной конторской прической ежиком.
- Позвольте мне, - сказал он умоляющим голосом.
И меценат, паясничая, пятясь назад, согнувшись в пояснице,
размахивая руками от груди к земле и назад, ответил клоунски веж­
ливым тоном:
- О, пожж-ж-жалуйста ...
-Начните сначала, -строго сказал вульгарный человек скри-
пачу.
Только одним взглядом обменялись они со скрипачом, и незна­
комец начал вместе с первыми звуками скрипки.
Это бьшо давно. Много с тех пор погибло старых родов и мно­
го разрушилось замков.
Тогда старый замок стоял еще на скале среди озера. И знали
все вокруг, что озеро это бездонно, замок неприступен, а длинный
железный мост на огромных блоках подымается на ночь.
Король изредка писал письма владельцу замка, называл его
кузеном и предлагал ему титулы и почести. Но гордый князь , вме­
сто благодарности, вешал королевских послов на зубцах своих ба­
шен. Он никого не боялся. Замок его бьш неприступен, и припасов
в нем всегда могло бы хватить на десять лет.
Князь бьш знатен, силен и безумно смел, хотя и бьшо ему ше­
стьдесят лет. С веселым орлиным криком, страшный в кровавом
свете смоляных факелов, мчался он впереди своих воинов ночью
через мост, и внизу плескались волны, и стук лошадиных копыт
252

Рассказы
раздавался как плеск. Тогда пьшали деревни, плакали женщины, и
богатые обозы купцов брались как добыча.
Никто не знает, зачем он женился. Разве мало ему бьшо краси­
вых дочерей его вассалов? Разве не выдали бы за него любую дочь
из богатого древнего рода? Он праздновал дикую, кровавую свадь­
бу, пил вино, бросал челяди горстями брильянты и огромными,
страшными, бесцветными глазами глядел на молодую жену. Она
была дочерью скромного художника.
Прошел длинный год, и еще один, и еще один. Бледнела моло­
дая жена, страшнее и бессоннее становились глаза князя. Пьшали
по ночам деревни. И у женщин, осужденных на смерть, одичалые
псы выгрызали внутренности.
Тысячи глаз стерегли прекрасную женщину. Но бьша одна пара
глаз, которая глядела на нее с нежной страстью и говорила ей: «Вот
моя жизнь. Возьми, если нужно. Я люблю тебя! .. »
Однажды, - так говорит темное предание, - князь возвратил­
ся с охоты и застал молодого пажа, стоявшего на коленях перед его
женой. Он велел вывести пажа на двор и в упор выстрелил ему в
правый глаз из арбалета.
Но жены он не тронул. Он собрал свою буйную, послушную
шайку, одарил ее золотом, как царь, и сказал:
- Вы все свободны. Уезжайте.
И когда последний из них переехал на тот берег, князь своими
руками поднял на визжащих блоках кверху железный мост, обо­
рвал цепь, обломал блок и запер тяжелые ворота замка.
А когда последние из его шайки обернулись назад на замок,
они увидели, как в башне, в самом верхнем окне, показался князь и
как он бросил в бездонное озеро огромный железный ключ от во­
рот замка.
И проходили годы за годами. Одиноко стоял среди озера ста­
рый, грозный замок. Никто не узнал его тайны. Теперь там одни
развалины, мох и мусор, зеленые ящерицы, дикие благоуханные
каприфолии ... Что бьшо с этими людьми? Много ли длились их
мучения? Кто мучился больше?
Никто , никто не узнал этой тайны. Тихо плещутся волны о ка­
менные своды ... Слышится в этом плеске давний, страшный топот
лошадиных копыт. Никто не узнает тайны.
Тихо, тихо плещутся волны ...
253

А. И . Куприн
Оба умолкли вместе - и скрипач и импровизатор. И среди все­
общей чуткой тишины меценат сказал, презрительно фыркнув:
- Все? Н-да-а. Немного, но жалостно.
<1906>
И СКУССТВО
У одного гениального скульптора спросили:
- Как согласовать искусство с революцией?
Он отдернул занавеску и сказал:
-Смотрите.
И показал им мраморную фигуру, которая представляла раба,
разрывающего оковы страшным усилием мышц всего тела.
И один из глядевших сказал:
-
Как это прекрасно!
Другой сказал:
-
Как это правдиво!
Но третий воскликнул:
-
О, я теперь понимаю радость борьбы!
<1906>
ДЕМИР-КАЯ
Восточная легенда
Ветер упал. Может быть, сегодня нам придется ночевать в море.
До берега тридцать верст. Двухмачтовая фелюга лениво покачива­
ется с боку на бок. Мокрые паруса висят.
Белый туман плотно окружил судн о. Не видно ни звезд, ни неба,
ни моря, ни ночи . Огня мы не зажигаем.
Сеид-Аблы, старый, грязный и босой капитан фелюги, тихим,
важным, глубоким голосом рассказывает древнюю историю, кото­
рой я верю от всего сердца. Верю потому, что ночь так странно
молчалива, потому, что под нами спит невидимое море, и мы, оку­
танные туманом, плывем медленно в белых густых облаках .
254

Тифлис. Ковровая лавка на Майдане.
Фотография Д. Ермакова, конец XIX - начало ХХ века.

Рассказы
«Звали его Демир-Кая. По-вашему это значит - Железная Ска­
ла. Так называли его за то, что этот человек не ведал ни жалости,
ни стыда, ни страха.
Он разбойничал со своей шайкой в окрестностях Стамбула, и в
благословенной Фессалии, и в гористой Македонии, и на тучных
пастбищах болгарских. Девяносто девять человек погибло от его
руки , и в числе том бьши женщины, старики и дети.
Но вот однажды в горах его окружило сильное войско падишаха ­
да продлит Аллах дни его! Три дня отбивался Демир-Кая, точно волк
от стаи собак. На утро четвертого дня он прорвался, но - один.
Часть его товарищей погибла во время яростной погони, отсталые
же приняли смерть от руки палача в Стамбуле на круглой площади.
Израненный, истекающий кровью, лежал Демир-Кая у костра
в неприступной пещере, где его приютили дикие горные пастухи.
И вот среди ночи явился к нему светлый ангел с пьшающим мечом.
Узнал Демир-Кая вестника смерти, посланника неба Азраила, и
сказал:
- Да будет воля Аллаха! Я готов.
Но ангел сказал:
- Нет, Демир-Кая, час твой еще не пришел. Слушай волю Бо­
жию . Когда ты встанешь с одра смерти, пойди, вырой из земли твои
сокровища и обрати их в золото. Потом ты пойдешь прямо на вос­
ток и будешь идти до тех пор, пока не дойдешь до места, где схо­
дятся семь дорог. Там построишь ты дом с прохладными комната­
ми, с широкими диванами, с чистой водой в фонтанах для омове­
ний, с едой и питьем для странников, с ароматным кофе и благо­
вонным наргиле для усталых. Зови к себе всех, кто идет и едет мимо,
и служи им как последний раб. Пусть твой дом будет их домом,
твое золото - их золотом, твой труд - их отдохн овением. И знай,
что настанет время, когда Аллах забудет твои тяжкие грехи и про­
стит тебе кровь детей его .
Но Демир-Кая спросил:
-Какое же знамение даст мне Господь, что грехи мои прощены?
И ангел ответил:
- Из костра, что тлеет возле тебя, возьми обгорелую головню,
покрытую пеплом, и посади в землю. И когда мертвое дерево оде­
нется корой, пустит ростки и зацветет, то знай - настал час твоего
искупления.
19-2783
255

А. И. Куприн
Прошло с тех пор двадцать лет. По всей стране падишаха - да
продлит Аллах дни его ! - шла слава о гостинице у семи дорог на
пути из Джедды в Смирну. Нищий уходит оттуда с рупиями в до­
рожной суме, голодный - сытым, усталый - бодрым, раненый ­
исцеленным.
Двадцать лет, двадцать долгих лет глядел каждый вечер Демир­
Кая на чудесный обрубок дерева, вкопанный во дворе, но он оста­
вался черен и мертв. Потускнели у Демир-Кая орлиные глаза, со­
гнулся его могучий стан, и волосы на голове его стали белы, как
крьшья ангела,
Но вот однажды ранним утром услышал он конский топот, и
выбежал на дорогу, и увидел всадника, который мчалсЯ на взмы­
ленной лошади. Кинулся к нему Демир-Кая, схватил коня под узд­
цы и молил всадника:
-
О брат мой, зайди в дом ко мне. Освежи лицо свое водою,
подкрепи себя пищей и питьем, услади уста твои сладким благо­
уханием кальяна .
Но путник крикнул в злобе:
- Пусти меня, старик! Пусти!
И плюнул он в лицо Демир-Кая, и ударил его рукояткою бича
по голове, и поскакал дальше.
Загорелась в Демир-Кая гордая разбойничья кровь. Поднял он
с земли тяжелый камень, и бросил его вслед обидчику, и разбил
ему череп . Покачался всадник на седле, схватился за голову, упал
на дорожную пьшь .
С ужасом в сердце подбежал к нему Демир-Кая и сказал
скорбно:
- Брат мой, я убил тебя!
Но умирающий ответил:
- Не ты убил меня, а рука Аллаха. Слушай. Паша нашего вилай­
ета - жестокий, алчный, несправедливый человек. Мои друзья затея­
ли против него заговор. Но я прельстился богатой денежной награ­
дой. Я хотел их выдать. И вот, когда я торопился с моим доносом,
меня остановил камень, брошенный тобою. Так хочет Бог. Прощай.
Удрученный горем, вернулся Демир-Кая в свой двор. Лестница
добродетели и раскаяния, по которой он так терпеливо всходил
вверх целых двадцать лет, подломилась под ним и рухнула в один
короткий миг летнего утра.
В отчаянии поглядел он туда, где взор его привык ежедневно
останавливаться на черной, обугленной головне. И вдруг - о,
256

Рассказы
чудо! - он видит, что на его глазах умершее дерево пускает рост­
ки, покрывается почками, одевается благоуханной зеленью и рас­
цветает нежными желтыми цветами.
Тогда упал Демир-Кая и радостно заплакал. Ибо он понял, что
великий и всемилостивый Аллах в неизреченной премудрости сво­
ей простил ему девяносто девять загубленных жизней за смерть
одного предателя.
<1906>
С КАЗОЧК И
(приноровленные детьми для родителей)
1
О ДУМЕ
Раз бьш праздник. Благородные дети играли в песочек. И все у
них шло хорошо, и сами они бьши такие умные, и костюмчики на
них нарядные, и ручки чистенькие. Вдруг приходит уличный маль­
чишка: волосы сосульками, рыжие, нос вверх ноздрями смотрит,
босой да корявый. И гнусит:
- Прими-ите в игру-у.
Благородные дети ему и говорят:
- Нет, нет, уходи. Ты нас еще гадким словам научишь.
- Ей-богу, не научу. Вот лопни глаза... Прими-ите ...
- Нет, уходи, уходи. У тебя коклюш и дифтерит. Нам мама не
велит с тобой водиться.
- Да она не узнает. Ей-богу. А я вас научу гнезда разорять. И
еще я умею муравьев рыть ... И лягушек надувать умею соломинкой.
- Ну? А не врешь?
- Ей-богу.
И приняли его благородные мальчики в игру. А он взял да на­
рочно всем и напакостил. Одному благородному ребенку крапивы
в панталончики натолкал, другому синяк подставил под глазом, а
самого главного генеральского ребенка завел в лужу, да там и по­
садил и оставил сидеть. А потом всех выбранил дурными словами
и убежал.
257

А. И. Куприн
Прибежали на их крик родители и очень разгневались . Всех
благородных мальчиков по домам развели и по пустым комнатам
рассажали. А про уличного мальчишку сказали:
- Ладно! Попадись ты в другой раз!
А он стоит за забором, кажет язык, вертит кукиш и дразнится:
Не боюся никого,
Кроме Бога одного...
Это все, милые родители, присказка. Сказка еще впереди.
11
О КОНСТИТУЦИИ
Жил-бьш мальчик. И жила-бьша большая дворовая собака. Она
жила в конуре на цепи. Она бьша добрая-предобрая, но голодная.
И мальчик ее все дразнил.
Вот он раз однажды привязал на длинную веревку кусок жир-
ной говядины. Потом подошел к конуре и спрашивает:
- Бабачка, а бабачка, хочешь ньям-ньям?
-Гав !
- Очень хочешь?
- Гав, гав!
Тогда мальчик кинул ей мясо . Тогда собака хам! - и проглоти­
ла мясо . А мальчик взял за конец веревку и вытащил мясо назад. И
опять спрашивает:
- Бабачка, а бабачка, хочешь кушать?
-
Гав! гав! гав!
Он опять ей кинул мясо , собака опять проглотила, а он опять
взял да вытащил назад. И опять спрашивает:
- Бабачка, говядинки хочешь?
Тогда собака рассердилась. Кинулась, оборвала цепь и разод­
рала на мальчике новые штанишки сверху донизу. Мальчик убе­
жал, а собака взяла да и съела все мясо , и с веревкой.
Заплакал мальчик горькими слезами . Стал жаловаться папе­
маме, дяде-тете. А папа-мама, дядя-тетя и говорят:
-Аты бы не дразнил собаку. Она голодная. Теперь вот ее и на
цепь не посадишь.
<1907>
258

Сапожник. Фотография Н. Б. Норма н., 1900 г.

Рассказы
М ЕХА НИЧЕСКО Е П РАВОСУД И Е
Ложи, партер и хоры большой, в два света, залы губернского
дворянского собрания бьши битком набиты, и, несмотря на это ,
публика сохраняла такую тишину, что, когда оратор остановился,
чтобы сделать глоток воды, всем бьшо слышно, как в окне бьется
одинокая, поздняя муха .
Среди белых, розовых и голубых платьев дам, среди их роскош­
ных обнаженных плечей и нежных головок сияло шитье мундиров,
чернели фраки и золотились густые эполеты.
Оратор, в форме министерства народного просвещения, - вы­
сокий, худой человек, желтое лицо которого, казалось, состояло
только из черной бороды и черных сверкающих очков, - стоял на
эстраде, опираясь рукою на стол.
Но внимательные глаза публики бьши обращены не на него, а
на какой-то странный, массивный, гораздо выше человеческого
роста предмет в парусиновом чехле, широкий снизу и узкий ввер­
ху, возвышавшийся серой пирамидой тут же, на эстраде, возле са­
мой рампы.
Утолив жажду, оратор откашлялся и продолжал:
- Резюмирую кратко все сказанное. Итак, что мы видим, гос­
пода? Мы видим, что поощрительная система отметок, наград и
отличий ведет к развитию зависти и недоброжелательства в одних
и нежелательного озлобления в других. Педагогические внушения
теряют свою силу благодаря частой повторяемости. Ставить на
колени, в угол носом, у часов, под лампу и тому подобное - это
часто служит не примером для прочих учеников, а чем-то вроде
общей потехи, смехотворного балагана. Заключение в карцере по­
ложительно вредно, не говоря уже о том, что оно бесплодно отни­
мает время от учебных занятий. Принудительная работа лишает
самую работу ее высокого святого смысла. Наказание голодом вред­
но отзывается на мозговой восприимчивости. Лишение отпуска в
закрытых учебных заведениях только озлобляет учеников и вызы­
вает неудовольствие родителей. Что же остается? Исключить не­
способного или шаловливого юношу из школы, памятуя Святое
писание, советующее лучше отсечь болящий член, нежели всему телу
быть зараженным? Да, увы - подобная мера бывает подчас так же
неизбежна, как неизбежна, к сожалению, смертная казнь в любом
из благоустроенных государств . Но прежде чем прибегнуть к это­
му последнему, безвозвратному средству, поищем...
259

А. И. Куприн
--
А драть? - густым басом сказал из первого ряда местный
комендант, седой, тучный, глухой старец, и тотчас же под его крес­
лом сердито и хрипло тявкнул мопс.
Генерал повсюду являлся с палкой, слуховым рожком и старым,
задыхающимся мопсом.
Оратор поклонился, приятно осклабившись.
- Я не имел в виду выразиться так коротко и определенно, но
в основе его превосходительство угадали мою мысль. Да, милости­
вые государыни и милостивые государи, мы еще не говорили об
одной доброй, старой, исконно русской мере - о наказании на теле.
Однако она лежит в самом духе истории великого русского наро­
да, мощного своей национальностью, патриотизмом и глубокой
верой в провидение! Еще апостол сказал: ему же урок - урок, ему
же лоза - лоза. Незабвенный исторический памятник средневеко­
вой письменности - «Домострой» - с отеческой твердостью со­
ветует то же самое. Вспомним нашего гениального царя-преобра­
зователя - Петра Великого с его знаменитой дубинкой. Вспомни­
те изречение бессмертного Пушкина, воскликнувшего:
...Наши предки чем древнее,
Тем больше съели батогов ...
Вспомним, наконец, нашего удивительного Гоголя, сказавше­
го устами простого, немудрящего крепостного слуги: мужика надо
драть, потому что мужик балуется... Да, господа, я смело утверж­
даю, что наказание розгами по телу проходит красной нитью через
все громадное течение русской истории и коренится в самых глу­
боких недрах русской самобытности.
Но, погружаясь мыслью в прошедшее и являясь, таким обра­
зом, консерватором, я, милостивые государыни и милостивые го­
судари, тем не менее с распростертыми руками иду навстречу са­
мым либеральнейшим из гуманистов. Я открыто, громогласно при­
знаю, что в телесном наказании, в том виде, как оно до сих пор
практиковалось, заключается много оскорбительного для наказуе­
мого и унизительного для наказующего. Непосредственное наси­
лие человека над человеком возбуждает неизбежно с обеих сторон
ненависть, страх, раздражение, мстительность, презрение и, нако­
нец, зловредное взаимное упорство в преступлении и в наказании,
доходящее до какого-то зверского сладострастия. Итак, вы скаже­
те, господа, что я отвергаю телесное наказание? Да, я отвергаю его ,
260

Вид с Лу бянско й площади на Никольские ворота.
Фотография начала ХХ века.

Рассказы
но только для того, чтобы снова утвердить, заменив человека ма­
шииой. После многолетних трудов, размышлений и опытов я вы­
работал, наконец, идею механического правосудия и осуществил
ее, - хорошо или дурно - это я сейчас же предоставлю судить
почтеннейшему собранию.
Оратор сделал знак головой в сторону, туда, где в дни люби­
тельских спектаклей помещались кулисы. Тотчас же на эстраду
выскочил бравый усатый вахтер и быстро снял брезент со странно­
го предмета, стоявшего у рампы. Глазам присутствующих предста­
ла, блестя новыми металлическими частями, машина, несколько
похожая на те самовесы, которые ставятся в увеселительных садах
для взвешивания публики за пять копеек, только сложнее и значи­
тельно больше размерами. По залу дворянского собрания пронес­
ся вздох удивления, головы заходили влево и вправо .
Оратор широко простер руку, указывая на аппарат.
-
Вот мое детище! - сказал он взволнованным голосом. -
Вот аппарат, который по чести может быть назван орудием меха­
нического правосудия. Устройство его необыкновенно просто и по
цене доступно бюджету даже скромного сельского училища. Про­
шу обратить внимание на его устройство. Во-первых, вы замечаете
горизонтальную площадку на пружинах и ведущую к ней металли­
ческую подножку. На площадке помещается узкая скамейка, спин­
ка которой состоит также из весьма эластических пружин, обви­
тъ1х мягкой кожей. Под скамейкой, как вы видите, свободно вра­
щается на шарнирах система серповидных рычагов. От действия
тяжести на пружины скамейки и платформы -рычаги эти, выходя
из состояния равновесия, описывают полукруг и смыкаются попар­
но на высоте от пяти до восемнадцати вершков над поверхностью
скамейки, в зависимости от силы давления. Сзади скамейки возвы­
шается вертикальный чугунный столб, полый внутри, с квадрат­
ным поперечным сечением. В его пустоте заключается мощный
механизм, наподобие часового, приводящийся в движение четырех­
пудовой гирей и спиральной пружиной. Сбоку столба устроена не­
большая дверца для чистки и выверивания механизма, но ключи от
нее, числом два, - прошу это особенно отметить, господа, - хра­
нятся только у главного инспектора механических самосекателей
известного района и у начальника данного учебного заведения Рос­
сии . Таким образом, этот аппарат, однажды приведенный в дей­
ствие, уже никак не может остановиться, не закончив своего назна­
чения, если только не будет насильственно поврежден, что , одна-
261

А. И . Куприн
ко, представляется маловероятным ввиду исключительной просто­
ты , прочности и массивности всех частей машины.
Часовой механизм, пущенный в ход, сообщает посредством зуб­
чатых колес движение небольшому, находящемуся внутри столба,
горизонтальному валу, на поверхности которого, по спиральной
линии, составляющей неполный оборот, вставлены в стальные за­
жимы, перпендикулярно к оси, восемь длинных гибких камышо­
вьIХ или стальных прутьев. В случае изнашивания их можно заме­
нять новыми. Необходимо также пояснить, что вал имеет еще не­
которое последовательное движение влево и вправо по винтовому
ходу, чем достигается разнообразие точек удара.
Итак, вал приведен в движение, и вместе с ним движутся, опи­
сывая спиральные круm, прутья. Каждый прутсовершенно свобод­
но проходит внизу, но, поднявшись вертикально наверх, он встре­
чает препятствие - перекладину, в которую он сначала упирается
своим верхним концом, затем, задержанный ею, выгибается полу­
кругом наружу и затем, сорвавшись с нее, наносит удар. А так как
эта перекладина может быть передвигаема, по желанию, вверх и
вниз, на двух зубчатых рейках и закрепляется на любой высоте спе­
циальными защелками, то вполне понятно, что чем мы ниже опус­
тим перекладину, тем более выгибается прут и тем энерmчнее на­
носится удар. Этим мы регулируем силу наказания, для каковой
надобности на рейках имеются соответствующие деления от ноля
до двадцати четь1рех . Цифра ноль - самая верхня
я
, она употребля­
ется только в тех случаях, когда наказание носит лишь условный,
так сказать, символический характер, при шести чувствуется уже
значительная боль. Пределом для низших учебных заведений мы
считаем силу удара, означенную делением десять , для средних -
пятнадцать, для войск, волостных правлений и студентов - двад­
цать и, наконец, для исправительных арестантских отделений и
бастующих рабочих полную меру, то есть двадцать четыре.
Вот, в сущности, схема моего изобретения. Остаются детали .
Эта рукоятка сбоку, совершенно такого же вида, как ручка у шар­
манки, служит для завода внутренней спиральной пружины. Эта
движущаяся в полукруглой щели стрелка регулирует малую, сред­
нюю или большую скорость вращения вала. На самом верху стол­
ба, под стеклом - механический счетчик. Выскакивающие в нем
цифры, во-первых, позволяют контролировать правильность дей­
ствия аппарата, а во-вторых, служат для статистических и ревизи­
онных целей . Ввиду второго назначения счетчик устроен таким
262

Рассказы
образом, что может показывать до шестидесяти тысяч. Наконец, у
подножия столба вы, господа, видите некоторое подобие урны,
внутри коей на дне находится круглое отверстие величиной в чай­
ное блюдечко. В нее бросают один из этих вот жетонов, после чего
весь механизм мгновенно приходит в действие. Все жетоны разной
величины и различного веса, от самого маленького, величиною с
серебряный пятачок и соответствующего минимальному наказанию
в пять ударов, до этого , размером с серебряный рубль, который,
будучи опущен в урну, заставляет машину отсчитать ровно двести
ударов . Различными комбинациями изо всех жетонов мы можем
получить любое, краmое пяти, количество ударов от пяти до трех­
сот пятидесяти. Но... - и тут оратор скромно улыбнулся, - но мы
сочли бы нашу задачу не вьmолненной до конца, если бы остано­
вились на этой предельной цифре.
С вашего изволения, господа, я прошу вас отметить и запом­
нить ту цифру, которую показывает в настоящую минуту счетчик.
Кстати, почтеннейшая публика может убедиться, что до момента
опускания жетонов в урну можно совершенно безопасно стоять на
подножке.
Итак... счетчик показывает две тысячи девятьсот. Следователь­
но, по окончании экзекуции стрелка должна будет отметить ... три
тысячи двести пятьдесят... Кажется, я не ошибаюсь? ..
Достаточно бросить в урну любой предмет с кругообразным
сечением, все равно, продольным или поперечным, и вы можете
увеличить количество ударов если не до бесконечности, то, во вся­
ком случае, до тех пор, пока хватит пружинного завода, то есть
приблизительно до семисот восьмидесяти - восьмисот. Конечно ,
я имел также в виду и то, что в общежитии жетоны, весьма вероят­
но, будут заменяться обыкновенной разменной монетой. На этот
случай к каждому механическому самосекателю прилагается срав­
нительная табличка веса медной, серебряной и золотой монеты с
количеством ударов. Вы ее видите здесь, сбоку главного столба.
Кажется, я уже кончил ... Остаются некоторые подробности от­
носительно устройства вращающейся подножки, качающейся ска­
мейки и серповидных рычагов. Но так как оно несколько сл ожно,
то я предоставляю почтеннейшей публике увидеть его действие во
время демонстрации, которую я буду иметь честь немедленно же
произвести.
Вся процедура наказания состоит в следующем. Сначала мы,
тщательно разобравшись в мотивах и свойствах преступления, оп-
263

А.И.Куприн
ределяем меру наказания, то есть количество ударов, их скорость и
энергию, а иногда и материал прутьев . Затем человеку, заведующе­
му аппаратом, посьшается в машинное отделение краткая рапор­
тичка или сообщается по телефону. Машинист приготовляет все,
что нужно, и немедленно удаляется. Заметьте, господа, человека
нет, остается только машина. Одна беспристрастная, непоколеби­
мая, спокойная, справедливая машина .
Сейчас я перехожу к опыту. Преступника нам заменит кожа­
ный манекен. Для того чтобы показать машину в самом блестящем
виде, мы условимся, что перед нами находится наитягчайший пре­
ступник.
- Сторож! - крикнул оратор за кулисы. - Приготовьте: сила
двадцать четь1ре, скорость малая.
При общем напряженном молчании усатый вахтер завел руко­
яткой машину, опустил вниз перекладину, передвинул стрелку ука­
зателя и скрьшся за кулисами.
- Теперь все готово, - сказал оратор, - и комната, где стоит
самосекатель, совершенно пуста. Нам остается только призвать
наказуемого, объяснить ему степень его виновности и размер нака­
зания, и он сам, - заметьте, господа, сам! - сам берет из ящичка
соответствующие марки. Конечно, можно устроить так, что он тут
же опускает их в отверстие, устроенное в столе, а они по особому
желобу падают вниз, прямо в урну... Но это уж деталь - очень
легко выполнимая и несущественная.
С этого момента виновный весь находится во власти машины.
Он идет в уборную, где и раздевается. Отворяет дверь, становится
на подножку, опускает жетоны в урну и ... кончено. Дверь за ним
герметически запирается. Он может простоять на подножке хоть
до второго пришествия, но непременно кончит тем , что бросит
жетоны в урну. Ибо, милостивые государыни и милостивые госу­
дари, - воскликнул педагог с торжествующим смехом, - ибо под­
ножка и платформа устроены таким образом, что каждая минута
промедления на них увеличивает число ударов на количество от
пяти до тридцати, в зависимости от веса наказуемого... Но едва
только он опустит свои марки, как подножка делает вращательное
движение снизу вверх и наперед, скамейка в то же время подымает­
ся головным концом вертикально вверх, и брошенный на ее спину
преступник охватывается в трех местах - за шею, вокруг поясни­
цы и за ноги - серповидными рычагами, и скамейка принимает
прежнее горизонтальное положение. Все это совершается букваль-
264

Рассказы
но в одно мгновение. В следующий миг наносится первый удар, и
теперь никакая сила не может ни остановить действия машины, ни
ослабить ударов, ни увеличить или уменьшить скорость вращения
вала до тех пор, пока не совершится полное правосудие. Это физи­
чески невозможно сделать, не имея ключа.
Сторож, принесите манекен. Прошу уважаемую аудиторию на­
значить число уд аров ... Просто какую-нибудь цифру... желательно
трехзначную, но не более трехсот пятидесяти . Прошу вас...
- Пятьсот! - крикнул комендант.
- Бэфф! - брехнул мопс под его стулом.
- Пятьсот слишком много, - мягко возразил оратор. - Но,
во внимание к желанию, высказанному его превосходительством,
остановимся на максимальном числе. Пусть будет триста пятьде­
сят. Мы опустим в урну все имеющиеся у нас жетоны.
В это время сторож внес под мышкой уродливый кожаный ма­
некен и поставил его на пол, поддерживая сзади. В искривленных
ногах манекена, в растопыренных руках и в закинутой назад голо­
ве бьшо что-то вызывающее и насмешливое.
Стоя на подножке, оратор продолжал:
- Милостивые государыни и милостивые государи! Еще одно,
последнее слово. Я не сомневаюсь в том, что мой механический
самосекателъ должен в ближайшем будущем получить самое ши­
рокое распространение. Мало-помалу его примут во всех школах,
училищах, корпусах, гимназиях и семинариях. Мало того - его
введут в армию и флот, в деревенский обиход, в военные и граж­
данские тюрьмы, в участки и пожарные команды, во все истинно
русские семьи.
Жетоны постепенно и неизбежно вытеснятся деньгами, и таким
образом не только окупается стоимость машин, но получатся сбе­
режения, которые могут быть употребляемы на благотворитель­
ные и просветительные цели. Исчезнет сам собой бич наших фи­
нансов - вечные недоимки, потому что при взыскании их с помо­
щью этого аппарата крестьянин неизбежно должен будет опустить
в урну причитающуюся с него сумму. Исчезнут пороки, преступле­
ния, лень и халатность; процветут трудолюбие, умеренность, трез­
вость и бережливость ...
Трудно предугадать более глубокую будущность этой ма­
шины. Разве мог предвидеть великий Гутенберг, устраивая свой
наивный деревянный станок, тот неизмеримо громадный перево­
рот, который книгопечатание внесло в историю человеческого про-
265

А. И. Куприн
гресса? Однако я далек от мысли, господа, кичиться перед вами в
своем авторском самолюбии, тем более что мне принадлежит лишь
голая идея. В практической разработке моего изобретения мне ока­
зали самую существенную помощь учитель физики в здешней чет­
вертой гимназии господин N и инженер Х. Пользуюсь лишним слу­
чаем, чтобы выразить им мою глубокую признательность.
Зала загремела от аплодисментов. Два человека из первого ряда
встали и застенчиво, неловко поклонились публике.
-
Для меня же лично, - продолжал оратор, - величайшим
удовлетворением служит бескорыстное сознание пользы, принесен­
ной мною возлюбленному отечеству, и - вот эти вот - знаки ми­
лостивого внимания, которые я на днях имел счастье получить :
именные часы с портретом его высокопревосходительства и медаль
от курского дворянства с надписью: Similia similibus*.
Он отцепил и поднял высоко над головой огромный старин­
ный хронометр, приблизительно в полфунта весом; на особой ко­
ротенькой цепочке болталась массивная золотая медаль.
-
Я кончил, господа, - прибавил тихо и торжественно ора­
тор, кланяясь.
Но еще не успели разразиться аплодисменты, как произошло
нечто невероятное, потрясающее. Часы вдруг выскользнули из под­
нятой руки педагога и с металлическим грохотом провалились в
урну.
В тот же момент машина зашипела и защелкала. Подножка
вывернулась кверху, скамейка быстро качнулась вверх и вниз, блес­
нула сталь сомкнувшихся рычагов, мелькнули в воздухе фалды
форменного фрака, и вслед за отчетливым, резким ударом по зале
пронесся дикий вопль изобретателя.
- 2901! - стукнул механический счетчик.
Трудно описать в быстрых и отчетливых чертах то, что про­
изошло в собрании. Сначала все опешили на несколько секунд.
Среди общей тишины раздавались лишь крики невольной жерт­
вы, свист прутьев и щелканье счетчика. Потом все ринулись на
эстраду...
- Ради Бога! - кричал несчастный. - Ради Бога! Ради Бога!
Но помочь ему бьшо невозможно. Мужественный учитель фи­
зики протянул бьшо руку, чтобы схватить прут, но тотчас же от-
* Подобное подобным (лат.).
266

Рассказы
дернул ее назад, и все увидели на ее наружной поверхности длин­
ный кровавый рубец . Передвинутая перекладина не поддавалась
никаким усилиям.
- Ключ! Скорее ключ! - кричал педагог. - Он у меня в пан­
талонах ! Скорее!
Преданный вахтер кинулся обыскивать карманы, едва уклоня­
ясь от ударов. Но ключа не оказалось .
-2950-295 1-2952-29 53, - продолжал отщелкивать счетчик.
- Ваше высокоблагородие! - сказал со слезами на глазах вах-
тер . - Дозвольте снять панталоны. Жалко, если пропадут ... Со­
всем новые ... Которые дамы, так они отвернутся.
- Убирайся к черту, идиот! Ой, ой, ой! .. Господа, ради Бога!..
Ой, ой... Я забьш... Ключи у меня в uальто ... Ой, поскорее!
Побежали в переднюю за пальто . Но и там ключа не оказалось.
Очевидно, изобретатель забьш его дома. Кто-то вызвался съездить
за ним. Предводитель дворянства предложил своих лошадей.
Отрывистые удары сыпались через каждую секунду с матема­
тической правильностью; педагог кричал, а счетчик равнодушно
отсчитывал:
-
3180-3181-3 182...
Какой-то гарнизонный подпоручик вдруг выхватил шашку
и принялся с ожесточением рубить по машине, но после пятого
же удара в руках у него остался один эфес, а отскочивший кли­
нок ударил по ногам председателя земской управы. Панталоны
изобретателя уже превратились сверху в лохмотья. Ужаснее все­
го было то, что нельзя бьшо предугадать, когда остановится дей­
ствие машины. Часы оказались чересчур тяжелыми. Человек,
уехавший за ключом, все не возвращался, а счетчик, уже давно
переваливший за назначенное изобретателем число, спокойно
отсчитывал:
-
3999-4000-400 1.
Педагог не прыгал больше. Он лежал с разинутым ртом и вы­
пученными глазами и лишь судорожно дергал конечностями.
Но комендант вдруг затрясся от негодования, налился кровью
и заревел под лай своего мопса:
- Безобразие! Разврат! Немысленно! Подать сюда пожарную
команду!
Эта мысль бьша самой мудрой. Местный губернатор бьш боль­
шим любителем пожарных выездов и щеголял их быстротой. Мень­
ше чем через пять минут, и именно в тот момент, когда счетчик
267

А. И. Куприн
отстукивал 4550-й удар, молодцеватые пожарные с топорами, ло­
мами и крючьями ворвались на эстраду.
Великолепный механический самосекатель погиб на веки веч­
ные, а вместе с ним умерла и великая идея. Что же касается до изоб­
ретателя, то, проболев довольно долго от телесных повреждений и
нервного потрясения, он возвратился к своим обязанностям. Но
роковой случай совершенно преобразил его . Он стал на всю жизнь
тихим, кротким, меланхолическим человеком, и хотя преподавал
латынь и греческий, тем не менее вскоре сделался общим любим­
цем своих учеников.
К своему изобретению он не возвращался.
<1907>
исполины
Невольный стыд овладевает мною при начинании этого рас­
сказа. Увы! В нем участвует вся рождественская бутафория: вечер
сочельника, снег, веселая толпа, освещенные окна игрушечных ма­
газинов, бедные дети, глазеющие с улицы на елки богачей, и румя­
ный окорок, и вещий сон, и счастливое пробуждение, и доброде­
тельный извозчик.
Но войдите же и в мое положение, господа читатели! Как мне
обойтись без этого реквизита, если моя правдивая история произош­
ла именно как раз в ночь под рождество. Она могла бы случиться
когда угодно: под пасху или в троицу, в самый будничный из буд­
ничных понедельников, но также и в годовщину памяти любимого
национального героя. Это все равно. Моя беда лишь в том, что
судьбе бьшо угодно пригнать все, что я сейчас расскажу, почему-то
непременно к рождеству, а не к другому сроку.
В эту самую ночь, с 24 на 25 декабря, возвращался к себе домой
с рождественской елки учитель гимназии по предмету русской грам­
матики и литературы господин Костыка. Бьш он... пьян не пьян, но
грузен, удручен и раздражителен. Давали знать себя: поросенок с
кашей, окорок, полендвица и колбаса с чесноком. Пиво и домаш­
няя наливка подпирали под горло. Сердил проигрыш в преферанс:
уж правда, Костыку преследовало какое-то фатальное невезение
во весь вечер. А главное, бьmо досадно то , что во время ужина, в
споре о воспитании юношества, - над ним, старым педагогом,
268

Рассказы
одержал верх какой-то молокосос учителишка, едва соскочивший
с университетской ск амьи, либералишка и верхогляд. То есть нет,
верха-то он, положим, не одержал, потому что слова и убеждения
Костыки основаны на незыблемых устоях учительской мудрости.
Но... другие - мальчишки и девчонки... они аплодировали, и сме­
ялись, и блестели глазами, и дразнили Костыку: «Что , старина?
Приперли вас?»
И потому-то, с бурчащим животом, с изжогой в груди, с рас­
пухшей головой, проклял он сначала обычай устраивать елки -
обычай если не языческий, то, должно быть, немецкий, а во вся­
ком случае, святой церковью не установленный. Потом, присло­
нившись на минутку к фонарному столбу, помянул черным сл о­
вом пиво и окорок. Затем он упрекнул мысленно хозяина сегод­
няшней вечеринки, добродушного учителя математики, в расто­
чительности . «Из каких это, спрашивается, денег такие пиры за­
катывать? Наверно, женину ротонду заложил !» Детишек, торчав­
ших на улице, у магазинной витрины, Костыка обозвал хулигана­
ми и воришками и вздохнул о старом, добром времени, когда роз­
га и нравственность шли ручка об ручку. Добродетельный извоз­
чик (который в святочных рассказах обыкновенно возвращает
бедному, но честному банковскому чиновнику портфель с двумя
миллионами, забытый накануне у него в санях) , этот самый из­
возчик запросил на Пески «полтора целковеньких, потому как на
резвенькой и по случаю праздничка», а когда Костыка предло­
жил ему двугривенный, то извозчик назвал Костыку почему-то
«носоклюем», а Костыка тщетно взывал к городовому о своей
обиде: извозчик умчался на резвенькой, городовой тащил куда­
то вдаль пьяную бабу - и тогда Костыка заодно предал анафеме
и русский народ с его самобьпностью, и Думу, и отруба, и во­
лость, и всяческие свободы.
В таком-то хмуром и придирчивом настроении он взобрался к
себе домой, на пятый этаж, проклянув кстати мимоходом и город­
скую культуру, в лице заспанного и ворчливого швейцара. Очень
долго он балансировал с зажженной лампой, вроде циркового жон­
глера, притворяющегося пьяным. Разбудил бьшо жену, которая
раньше его уехала с вечеринки, но та мигом выгнала его из спальни.
Попробовал полюбезничать с «прислугой за все», новгородской ка­
менной бабой Авдотьей, но получил жестокий отпор, после кото­
рого в течение семи секунд искал равновесия по всему кабинету, от
двери до стены.
269

А. И. Куприн
И вот тогда-то он с великими усилиями нашарил в сенях запас­
ную потайную бутъmку пива, открьm ее, налил стакан, уселся за
стол, вперил мутные глаза в огненный круг лампы и отдался скор­
бным, неповоротливым, вязким мыслям.
«За что? - горько думал он. - За что, о Лапидарский, ты меня
обидел перед учениками и обществом? Или ты умнее меня? Или ты
думаешь, что если сорвал несколько девических улыбок - то ты и
прав? Ты, может быть, думаешь, что и я сам не бьm глуп и молод,
что и я не упивался несбыточными надеждами и дерзкими замыс­
лами? Погляди, брат, вот они, живые-то свидетели» .
Он широко обвел рукою вокруг себя, вокруг стен, на которых
висели аккуратно прибитые, - сохраненные частью по скупости,
частью по механической привычке, частью для полноты обстанов­
ки, - портреты великих русских писателей, приобретенные когда­
то давным-давно, в телячьи годы восторженных слов ... И ему вдруг
показалось, что по лицам этих исполинов, от глаз к глазам, быстро
пробегают, точно летучие молнии, страшные искры насмешки и
презрения.
Костыка вздрогнул, отвернулся, протер глаза и тотчас же, для
собственного успокоения, вернулся к прежней нити мыслей, на ко­
торую стал нанизывать свои жалобы, упреки и мелочные счеты.
Но стакан все-таки еще дрожал в его руке.
«Нет, Лапидарский, нет! Я, братец, погляжу на тебя лет через
пять - десять, когда ты поймешь, что это такое за шуточка бед­
ность, зависимость и власть ... когда ты узнаешь, что ст6ит семья, а
с ней болезни, родuны, крестины, сапожники, юбчонки ... Ты вот
кричишь теперь: Маркс, Ницше, свобода, народ, пролетариат, вели­
кие заветъr... Погоди, милый! Запое-ешь! Будешь, как и я. Скажут
тебе: лепи единицы - будешь лепить. Пусть стреляются, травятся и
выскакивают из окон. Идиоты. Скажут тебе: будь любвеобилен -
будешь; скажут: маршируй -будешь. Вот и все. И будешь сыт, и
пригрет, и начальству приятен. И будешь, как и я, скучать по праз­
дникам о том, что некого изловить в ошибке, некому поставить
«едию>, некого выключить с волчьим паспортом» .
И опять он невольно обернулся к стенам, на которых симмет­
рично висели ф отографии человеческих лиц - гневных, презри­
тельных, божественно-ясных, прекрасно-мудрых, страдальческих,
измученных, гордых и безумных.
-
Смеетесь? - закричал вдруг Костыка и ударил кулаком по
столу. - Так? Хорошо же! Так вот, я заявляю вам, что все вы -
270

Рассказы
дилетанты, самоучки и безграмотны. Это я говорю вам - профес­
сионал и авторитет! Я, я , я , который сейчас произведу вам экзамен.
Будь вы хоть распрогении, но если ваша жизнь , ваши нравы, мыс­
ли и слова преступны, безнравственны и противозаконны -то еди­
ница, волчий паспорт и - вон из гимназии на все четыре стороны.
Пускай потом родители плачут.
Вот вы, молодой человек! Хорошего роду. Получили прилич­
ное образование. К стихам имели способность. К чему вы ее упот­
ребили? Что писали? «Гавриилиаду>>? Оду к какой-то там свободе
или вольности? Ставлю нуль с двумя минусами. Ну, хорошо. Ис­
правились ... Так и быть -тройка. Стали на хорошую дорогу. Нет,
извольте: камер-юнкерский мундир вам показался смешным. Ведь
нищим бьши, подумайте-ка. Еще нуль. Стишки писали острые про­
тив вельмож? Нуль с двумя . А дуэль? А злоба? За нехристианские
чувства - единица.
А вы, господин офицер? Могли бы служить, дослужились бы
до дивизионного командира, а почем знать, может быть, и выше.
Кто вам мешал развивать свой гений? Ну... там оду на случай ил­
люминации, экспромт по случаю полкового праздника? .. А вы пред­
почли ссьшку, опалу. И опять-таки умерли позорно. Верно кто-то
сказал: собаке - собачья смерть. Итак: талант - три с минусом,
поведение - нуль, внимание - нуль, нравственность - единица,
закон божий - нуль.
Вы, господин Гоголь. Пожалуйте сюда. За малорусские тенден­
ции - нуль с минусом. За осмеяние предержащих властей - нуль,
за один известный поступок против нравственности - нуль. За то,
что жидов ругали, - четь1ре. За покаяние перед кончиной - пять.
Так он злорадно и властно экзаменовал одного за другим без­
молвных исполинов, но уже чувствовал, как в его душу закрады­
вался холодный, смертельный страх. Он похвалил Тургенева за
внешнее благообразие и хороший стиль, но упрекнул его любовью
к иноземке. Пожалел об инженерной карьере Достоевского, но одоб­
рил за полячишек. «Да и православие ваше бьшо какое-то сектант­
ское, - заметил Костыка. - Не то хлыстовщина, не то штунда».
Но вдруг его глаза столкнулись с гневными, расширенными, вы­
пуклыми, почти бесцветными от боли глазами, - глазами человека,
который, высоко подняв величественную бородатую голову, при­
стально глядел на Костыку. Сползший плед покрывал его плечи.
- Ваше превосходительство ... - залепетал Костыка и весь хо­
лодно и мокро задрожал.
271

А. И. Куприн
И раздался хриплый, грубоватый голос, который произнес мед­
ленно и угрюмо:
- Раб, предатель и ...
И затем пьmающие уста Щедрина произнесли еще одно страш­
ное, скверное сл ово, которое великий человек если и произносит,
то только в секунды величайшего отвращения. И это слово удари­
ло Костыку в лицо, ослепило ему глаза, озвездило его зрачки мол­
ниями...
...Он проснулся, потому что, задремавши над стаканом, клю­
нул носом о стакан и ушиб себе переносицу. «Слава Богу, сон! ­
подумал он радостно . - Слава Богу! А-а! Так-то вы, господин гу­
бернатор? Хорошо же-с. Свидетелей, благодаря Бога, нет...»
И с ядовитой усмешкой дрожащими руками он отцепил от гвоз­
дя портрет Салтыкова, отнес его в самый укромный уголок своей
квартиры и повесил там великого сатирика на веки вечные, к об­
щему смеху и поруганию.
<1907>
МОРСКАЯ БОЛЕЗНЬ
1
Море в гавани бьmо грязно-зеленого цвета, а дальняя песчаная
коса, которая врезалась в него на горизонте, казалась нежно-фио­
летовой. На молу пахло тухлой рыбой и смоленым канатом. Бьшо
шесть часов вечера.
На палубе прозвонили в третий раз. Пароходный гудок заси­
пел, точно он от простуды никак не мог сначала выдавить из себя
настоящего звука. Наконец ему удалось прокашляться, и он заре­
вел таким низким, мощным голосом, что все внутренности громад­
ного судна задрожали в своей темной глубине.
Он ревел нескончаемо долго. Женщины на пароходе, зажав уши
ладонями, смеялись, жмурились и наклоняли вниз головы. Разго­
варивающие кричали, но казалось, что они только шевелят губами
и улыбаются. И когда гудок перестал, всем вдруг сделалось так лег­
ко и так возбужденно-весело, как это бывает только в последние
секунды перед отходом парохода.
272

Рассказы
- Ну, прощайте, товарищ Елена , - сказал Васютинский. -
Сейчас будут убирать сходни . Иду.
- Прощайте, дорогой, - сказала Травина, подавая ему руку. -
Спасибо вам за все, за все . В вашем кружке прямо душой возрож­
даешься .
- И вам спасибо, милая. Вы нас разогрели. Мы , знаете, боль­
ше теоретики, книгоеды, а вы нас как живой водой вспрыснули.
Он, по обыкновению, тряхнул ее руку, точно действовал насо­
сом, больно сжав ей пальцы обручальным кольцом.
- А качки вы все-таки не бойтесь, - сказал он. - У Тархан­
кута вас действительно немного поваляет, но вы ложитесь заранее
на койку, и все будет чудесно. Супругу и повелителю поклон. Ска­
жите ему, что все мы с нетерпением ждем его брошюрку. Если здесь
не удастся тиснуть , отпечатаем за границей... Соскучились не­
бось? - спросил он, не выпуская ее руки и с фамильярным ласко­
вым лукавством заглядывая ей в глаза.
Елена улыбнулась.
- Да. Есть немножко .
- То-то . Я уж вижу. Шутка ли, помилуйте - десять дней не
видались! Ну, addio, mio carissimo amico*. Всем знакомым ялтин­
цам привет. Чудесная вы, ей-богу, человечица. Прощайте. Всего
хорошего .
Он сошел на мол и стал как раз напротив того места, где стояла
Елена, облокотившаяся на буковые перила борта. Ветер раздувал
его серую крьшатку, и сам он, со своим высоким ростом и необы­
чайной худобой, с остренькой бородкой и длинными седеющими
волосами, которые трепались из-под широкополой черной шляпы,
имел в наружности что-то добродушно- и комично-воинственное,
напоминавшее Дон-Кихота, одетого по моде радикалов семидеся­
тых годов.
И когда Елена, глядя на него сверху вниз, подумала о бесконеч­
ной доброте и душевной детской чистоте этого смешноватого че­
ловека, о долгих годах каторги, перенесенной им, о его стальной
непоколебимости в деле, о его безграничной вере в близость осво­
бождения, о его громадном влиянии на молодежь - она почувство­
вала в этой комичности что-то бесконечно ценное, умиляющее и
прекрасное. Васютинский бьш первым руководителем ее и ее мужа
на революционном поприще. И теперь, улыбаясь ему сверху и ки-
* Прощайте, мой дорогой товарищ (итал. )
.
273

А. И. Куприн
вая головой, она жалела, что не поцеловала на прощанье у него
руку и не назвала его учителем . Как бы он сконфузился, бедный!
Кран паровой лебедки поднялся в последний раз кверху, точно
гигантская удочка, таща на конце цепи раскачивающуюся и вра­
щающуюся массу чемоданов и сундуков.
- Все готово! - крикнули снизу.
, - Убирай сходни! - ответили наверху из рубки и засвистали.
Носильщики в синих блузах подняли с обеих сторон сходню на
плечи и отнесли ее в сторону. Под пароходом что-то забурлило и
заклокотало .
По молу проходила грязнолицая, оборванная девочка с корзи­
ной цветов, которые она тоном нищенки предлагала провожаю­
щим:
- Бя-я-рин, купите цветучков!
Васютинский выбрал у нее небольшой букетик полуувядших
фиалок и бросил его кверху, через борт, задев по шляпе почтенно­
го седого господина, который от неожиданности извинился. Елена
подняла цветы и, глядя с улыбкой на Васютинского, приложила их
к губам.
А пароход, по винуясь свисткам и команде и выплевывая из бо­
ковьrх нижних отверстий каскады пенной воды, уже заметно отде­
лился от пристани. Он, точно большое мудрое животное, сознаю­
щее свою непомерную силу и боящееся ее, осторожно, боком отва­
ливал от берега, выбираясь на свободное пространство. Елена долго
еще видела Васютинского, возвышавшегося головой над соседями.
Он ритмически подымал и опускал над головой свою бандитскую
шляпу. Елена отвечала ему, размахивая платком. Но мало-помалу
все люди на пристани слились в одну темную, сплошную массу, над
которой, точно рой пестрых бабочек, колебались платки, шляпы и
зонтики.
В Ялте теперь бьm разгар пасхального сезона, и поэтому с па­
роходом ехало необыкновенно много народа. Вся корма, все про­
ходы между бортами и пассажирскими помещениями, все скамей­
ки и шпили, все коридоры и диваны в салонах бьmи завалены и
затисканы людьми, тюками, чемоданами, верхней одеждой. Назой­
ливо и скучно кричали грудные дети, пароходные официанты уве­
личивали толкотню, носясь по пароходу взад и вперед без всякой
нужды; женщины, как и всегда они делают в публичньrх местах,
застревали со своей болтовней именно там , где всего сильнее кипе­
ла суета, - в дверях, в узких переходах; они заграждали общее дви-
274

Рассказы
жение и упорно не давали никому дороги . Трудно бьшо себе вооб­
разить, как разместится вся эта масса . Но мало-помалу все утолк­
лось, улеглось, пришло в порядок, и когда пароход, выйдя на сере­
дину гавани и не стесняясь больше своей осторожностью , взял пол­
ный ход, - на палубе уже стало просторно .
11
Травина стояла на корме, глядя назад, на уходящий город, ко­
торый белым амфитеатром подымался вверх по горам и венчался
полукруглой беседкой из тонких колонн. Глазу бьшо ясно заметно
то место , где спокойный , глубокий синий цвет моря переходил в
жидкую и грязную зелень гавани . Далеко у берега, как голый лес,
возвышались трубы , мачты и реи судов . Море зыбилось . Внизу , под
винтом , вода кипела белыми, как вспененное молоко, буграми, и
далеко за пароходом среди ровной широкой синевы тянулась , чуть
змеясь, узкая зеленая гладкая дорожка, изборожденная, как мрамор,
пенными, белыми причудливыми струйками . Белые чайки, редко и
тяжело маша крьшьями, летел и навстречу пароходу к земле .
Еще не качало , но Елена, которая не успела пообедать в городе
и рассчитывала поесть на пароходе, вдруг почувствовала, что по­
теряла аппетит. Тогда она спустилась вниз, в глубину каютных от­
делений, и попросила у горничной дать ей койку. Оказалось, одна­
ко, что все места заняты . Краснея от стыда за себя и за другого
человека, она вынула из портмоне рубль и неловко протянула его
горничной . Та отказалась .
- Я бы , барышня, с моим удовольствием, только, ей-богу, ни
одного местечка. Даже свое помещение уступ ила одной даме. Вот в
Севастополе будет посвободнее .
Елена опять вышла на палубу. Сильный ветер, дувший навстре­
чу пароходу, облеплял вокруг ее ног платье и заставлял ее наги­
баться вперед и придерживать рукой край шляпы.
Старый , маленький , красноносый боцман прилаживал к пра­
вому борту кормы какой-то медный цилиндрический инструмент с
циферблатом и стрелкой. В левой руке у него бьш бунт из белого
плотного шнура , свернутого правильными спиралями и оканчивав­
шегося медной гирькой с лопастями по бокам.
Прикрепив прочно медный инструмент к борту, боцман пустил
гирьку на отвес, быстро развертел ее правой рукой , так что она
вместе с концом шнура образовала сплошной мреющий круг, и
275

А. И. Куприн
вдруг далеко метнул ее назад, туда, куда уходила зелено-белая до­
рожка из-под винта. И в том, как гирька со свистом описывала длин­
ную дугу , в той скорости , с которой потом сбегали с левой руки
боцмана свернутые круги, а главное - в деловой небрежности, с
какой он это делал, Елена почувствовала особенное, специальное
морское щегольство . У нее бьш необыкновенно зоркий глаз на эти
мелочи.
Затем , когда гирька, скрывшись из глаз, бултыхнула далеко за
пароходом в воду, боцман вставил оставшийся у него в руке сво­
бодный конец с крючком в заднюю стенку инструмента .
- Что это такое? - спросила Травина.
- Лаг! - сердито ответил боцман.
Но, обернувшись и увидев ее милое детское лицо, он добавил
мягче:
- Это лаг, барышня. Стало быть, перо в воде вертится, потому
как с крьmьями, стало быть, и лаглинь вертится . А тут вот жубчат­
ки и стрелка . Мы, стало быть, смотрим на стрелку и знаем, сколько
узлов прошли. Потому как этот берег скроем, а тот откроем толь­
ко утром . Это у нас называется лаг, барышня.
Елена бьша уже два года замужем, но ее очень часто называли
барышней, что иногда льстило ей, а иногда причиняло досаду. Она
и в самом деле бьmа похожа на восемнадцатилетнюю девушку со
своей тонкой, гибкой фигурой, маленькой грудью и узкими бедра­
ми, в простом костюме из белой, чуть желтоватой шершавой кав­
казской материи, в простой английской соломенной шляпе с чер­
ной бархоткой .
Помощник капитана, коренастый, широкогрудый, толстоногий
молодой брюнет в белом коротком кителе с золотыми пуговицами,
проверял билеты. Елена заметила его, еще входя на пароход. Он тог­
да стоял на палубе по одну сторону сходни, а по другую стоял юнга,
ученик мореходных классов, тонкий, ловкий и стройный в своей мат­
росской курточке мальчишка, подвижной, как молодая обезьянка.
Они оба провожали глазами всех подымавшихся женщин и делали
за их спинами друг другу веселые гримасы, кивая головами, дергая
бровями в их сторону и прищуривая один глаз. Елена еще издали
заметила это . Она до дрожи отвращения ненавидела такие восточ­
ные красивые лица, как у этого помощника капитана, очевидно, гре­
ка, с толстыми, почти не закрывающимися, какими-то оголенными
губами, с подбородком, синим от бритья и сильной растительности,
с тоненькими усами колечком, с глазами черно-коричневыми, как
276

Рассказы
пережженные кофейные зерна, и притом всегда томными, точно в
любовном экстазе, и многозначительно бессмысленными. Но она
также считала для себя унизительным проходить в таких случаях
мимо незнакомых мужчин, опустив глаза, краснея и делая вид, что
ничего не замечает. И потому, когда Елена переступила со сходни на
палубу и ей загородили дорогу - с одной стороны этот самый мо­
ряк, а с другой толстая старая женщина с кульками в обеих руках,
которая, задохнувшись от подъема, толклась и переваливалась на
одном месте, она равнодушно поглядела на победоносного брюнета
и сказала, как говорят нерасторопной прислуге:
- Потрудитесь посторониться.
И она с удовольствием увидела, как игривая молодцеватость
мгновенно слиняла с его лица от ее уверенного пренебрежительного
тона и как он суетливо, без всякого ломанья, отскочил в сторону.
Теперь он подошел к Елене, которая стояла, прислонившись к
борту, и, возвращая ей билет, нарочно - это она сразу поняла -
прикоснулся горячей щекочущей кожей своих пальцев к ее ладони
и задержа'л руку, может быть, только на четверть секунды долее,
чем это бьшо нужно. И, переведя глаза с ее обручального кольца
на ее лицо и искательно улыбаясь, он спросил с вежливостью, ко­
торая должна бьша бьпь светской:
-Виноват-с. Вы, кажется, с супругом изволите ехать?
- Нет, я одна, - ответила Елена и отвернулась от него к б ор-
ту, лицом в море.
Но в этот момент у нее слегка закружилась голова, потому что
палуба под ее ногами вдруг показалась ей странно неустойчивой, а
собственное тело необыкновенно легким. Она села на край скамейки.
Город едва белел вдали в золотисто-пьшьном сиянии, и теперь
уже нельзя бьшо себе представить, что он стоит на горе. Налево
плоско тянулся и пропадал в море низкий, чуть розоватый берег.
111
Помощник капитана несколько раз проходил мимо нее сначала
один, потом со своим товарищем, тоже моряком, в кителе с золоты­
ми пуговицами. И хоть она не глядела на него, но каждый раз ка­
ким-то боковым чутьем видела, как он закручивал усы и подолгу
оглядывал ее тающим бараньим взглядом черных глаз. Она даже
услышала раз его слова, сказанные, наверное, в расчете, чтобы она
услышала:
277

А. И. Куприн
- Черт! Вот это женщина! Это я понимаю!
- Да-а, бабец! - сказал другой.
Она встала, чтобы переменить место и сесть напротив, но ноги
IШохо ее слушались, и ее понесло вдруг вбок, к запасному компасу,
обмотанному парусиной. Она еле-еле успела удержаться за него .
Тут только она заметила, что началась настоящая, ощутимая кач­
ка . Она с трудом добралась до скамейки на противоположном борту
и упала на нее.
Стемнело . На самом верху мачты вспыхнул одинокий желтый
электрический свет, и тотчас же на всем пароходе зажглись лам­
почки. Стеклянная будка над салоном первого класса и куритель­
ная комната теIШо и уютно засияли огнями. На палубе сразу точно
сделалось прохладнее . Сильный ветер дул с той стороны, где сиде­
ла Елена, мелкие соленые брызги изредка долетали до ее лица и
прикасались к губам , но вставать ей не хотелось.
Мучительное, долгое, тянущее чувство какой-то отвратитель­
ной щекотки начиналось у нее в груди и в животе, и от него холо­
дел лоб и во рту набиралась жидкая щиIШющая слюна. Палуба
медленно-медленно поднималась передним концом кверху, оста­
навливалась на секунду в колеблющемся равновесии и вдруг, дрог­
нув, начинала опускаться вниз все быстрее и быстрее, и вот, точ­
но шлепнувшись о воду, шла опять вверх. Казалось, она дыша­
ла - то распухая, то опадая, и в зависимости от этих движений
Елена ощущала, как ее тело то становилось тяжелым и приIШюс­
кивалось к скамейке, то вслед за тем приобретало необычайную,
противную легкость и неустойчивость . И эта чередующаяся пере­
мена бьша б олезненнее всего , что Елене приходилось испытывать
в жизни.
Город и берег давно уже скрьшись из виду. Глаз свободно, не
встречая препятствий, охватывал кругообразную черту, замыкав­
шую небо и море. Вдали бежали неровными грядами белые бараш­
ки, а внизу, около парохода, вода раскачивалась взад и вперед длин­
ными скользящими ямами и, взмывая наверх, заворачивалась бе­
лыми пенными раковинами.
- Пардон, мадам, - услышала Елена над собою голос.
Она оглянулась и увидела все того же черномазого помощника
капитана. Он глядел на нее сладкими, тающими, закатывающими­
ся глазами и говорил:
- Извините, если я вам позволю дать совет. Не глядите вниз,
это гораздо хуже, от этого происходит кружение головы . Лучше
278

Рассказы
всего глядеть на какую-нибудь неподвижную точку. Например, на
звезду. А лучше бы всего вам лечь.
- Благодарю вас, мне ничего не нужно, - сказала Елена, от­
вернувшись от него .
Но он не уходил и продолжал заискивающим , изнеженным го­
лосом, в котором слышался привычный тон пароходного соблаз­
нителя:
- Вы меня простите, пожалуйста, что я так подошел к вам, не
имея чести ... Но мне необыкновенно знакома ваша личность. По­
звольте узнать, вы не ехали ли прошлым рейсом с нами до Одессы?
Э-э-э ... можно присесть?
-
Благодарю вас, - сказала она, подымаясь с места и не глядя
на него . - Вы очень заботливы, но предупреждаю вас: если вы еще
хоть один раз попробуете предложить мне ваши советы или услу­
ги , я тотчас же по приезде в Севастополь телеграфирую Василию
Эдуардовичу, чтобы вас немедленно убрали из Русского общества
пароходства и торговли. Слышали?
Она назвала первое попавшееся на язык имя и отчество. Это
бьш старый, уморительный прием, «трюк», которым когда-то спасся
один из ее друзей от преследования сыщика. Теперь она употреби­
ла его почти бессознательно, и это подействовало ошеломляющим
образом на первобытный ум грека. Он поспешно вскочил со ска­
мейки, приподнял над головой белую фуражку, и даже при слабом
свете, падавшем сквозь стекла над салоном, она увидела, как он
быстро и густо покраснел.
- Ради Бога... Не истолкуйте превратно... Честное слово ... Вы,
может б ыть, подумали? Ей-богу...
Но в эту секунду палуба, начавшая скользить вниз, вдруг круто
качнулась вбок, налево, и Елена, наверно, упала бы, если бы моряк
вовремя ловко и деликатно не подхватил ее за талию. В этом объя­
тии не бьшо ничего умышленного , и она сказала ему несколько
мягче:
- Благодарю вас, но только оставьте меня. Мне нехорошо .
Он приложил руку к козырьку, сказал по-морскому: «Есть!» ­
и поспешно ушел.
Елена забралась с ногами на скамейку, положила локти на бу­
ковые перила и, угнездив между ними голову, закрьша глаза. Мо­
ряк вдруг стал в ее глазах ничуть не опасным, а смешным и жалким
трусом. Ей вспомнились какие-то глупые куплеты о пароходном
капитане, которые пел ее брат, студент Аркадий - «сумасшедший
279

А. И. Куприн
студент», как его звали в семье. Там что-то говорилось о даме, плыв­
шей на пароходе в Одессу, о внезапно поднявшейся буре и морской
болезни.
Но кап-питан любезный был,
В каюту пригласил,
Он лечь в постель мне дал совет
И расстегнуть корсет. ..
Шик, блеск, иммер элеган ...
Ей уже вспомнился мотив и серьезное длинное лицо Аркадия,
произносившего говорком дурацкие слова. В другое время она рас­
смеялась бы воспоминанию, но теперь ей бьшо все равно, все в мире
для нее бьшо как-то скучно, неинтересно и вяло. Чтобы испытать
себя, она нарочно подумала о Васютинском и его кружке, о муже, о
приятной работе для него на ремингтоне, старалась представить
давно жданную радость свидания с ним, которая казалась такой
яркой и сладостной там, на берегу, - нет, все выходило каким-то
серым, далеким, равнодушным, не трогающим сердца. Во всем ее
теле и в сознании осталось только тягучее, раздражающее, расслаб­
ленное состояние полуобморока. Ее кожа с ног до головы облива­
лась липким холодным потом. Невозможно бьшо сжать влажных,
замиравших пальцев в кулак - так они обмякли и обессилели. Ка­
залось, что вот-вот сейчас наступит полный обморок и забвение.
Она ждала этого и боялась .
Но вдруг в глазах ее стало мутно и зелено, раздражающая ще­
котка подступила к горлу, сердце бессильно затрепыхалось где-то
глубоко внизу, в животе. Елена едва успела вскочить и наклонить­
ся над бортом.
IV
На минуту ей стало как будто легче.
- Вы бы лучше походили, сударыня, - сказал ей участливо тот
самый старичок, которого Васютинский задел цветами по шляпе.
Он сидел на соседней скамье и видел, как Елене сделалось дурно.
- Вы походите по воздуху и старайтесь дышать как можно реже
и глубже. Это помогает.
Но она только покачала отрицательно головой и опять, улег­
шись лицом на локоть, закрьша глаза.
280

Рассказы
Ей с трудом удалось заснуть . Проспала она, должно быть, часа
два и проснулась от внезапного всплеска пенной воды , которая,
взмыв из-за борта, окатила ей волосы и шею. Бьша глубокая ночь -
темная, облачная, безлунная и ветреная. Пароход валяло с носа на
корму и с боку на бок . Шел мелкий косой дождь . На палубе бьшо
пусто, только в проходах у стен рубок, куда не достигали брызги,
лежали спящие люди.
За левым бортом в бесконечно далекой черноте ночи, точно на
краю света, загорелась вдруг яркая, белая светящаяся точка маяка;
продержавшись с секунду, она мгновенно гасла, а через несколько
секунд опять вспыхивала, и опять гасла, и опять вспыхивала через
точные промежутки . Смутное нежное чувство прикоснулось вдруг
к душе Елены .
«Вот, - подумала она, - где-то в одиночестве, на пустынном
мысе, среди ночи и бури, сидит человек и следит внимательно за эти­
ми вспышками огня, и, может быть, вот сейчас, когда я думаю о нем,
может быть, и он мечтает о сердце, которое в это мгновение за мно­
го верст на невидимом пароходе думает о нем с благодарностью».
И ей припомнилось, как прошлой зимой ее и ее мужа вез со стан­
ции Тумы самонадеянный рязанский мальчишка. Бьша ночь и вью­
га. Не прошло и получаса, как мальчишка потерял дорогу, и они
втроем кружили по какому-то дикому сугробному полю, перере­
занному канавами, возвращаясь на свои следы, только что проры­
тые в целине. Кругом, куда бы ни глядел глаз, бьша одна и та же
тусклая, мертвая, белесая муть, в которой сливались однотонно снег
и небо. Когда лошадь попадала в канавы, всем троим приходилось
вьшезать из саней и идти по пояс в снегу. Ноги у Елены окоченели
и уже начали терять чувствительность .
Тихое беззлобное отчаяние овладело ею. Муж молчал, боясь
заразить ее своей тревогой. Мальчишка на козлах уже больше не
дергал веревочными вожжами и не чмокал на лошадь . Она шла
покорным шагом, низко опустив голову.
И вдруг мальчишка закричал радостно:
-В
ёшка!
Елена сначала ничего не поняла, так как бьша впервые в такой
глубокой деревенской глуши. Но когда она увидела большую сосно­
вую ветку, торчавшую из снега , и другую ветку, смутно темневшую
вдали сквозь ночную серую муть, и когда она узнала, что таким
порядком мужики обозначают дорогу на случай метели, - она
почувствовала теплое, благодарное умиление. Кто-то, кого она,
281

А. И. Куприн
верqятно, ни разу в жизни не увидит и не услышит, шел днем вдоль
этой дороги и заботливо втыкал налево и направо эти первобыт­
ные маяки. Пусть он даже вовсе не думал тогда о заблудившихся
путниках, как, может быть, не думает теперь сторож маяка о при­
знательности женщины, сидящей на борту парохода и глядящей
на вспышки далекого белого огня, - но как радостно сблизить в
мыслях две души, из которых одна оставила за собою бережный,
нежный и бескорыстный след, а другая принимает этот дар с бес­
конечной любовью и преклонением.
И она с восторгом подумала о великих словах, о глубоких мыс­
лях, о бессмертных книгах, оставленных потомству: <<Разве это не
те же вешки на загадочном пути человечества?»
Знакомый старый красноносый боцман в клеенчатом желтом
пальто, с надвинутым на голову капюшоном, с маленьким фонари­
ком в руке, торопливо пробежал по палубе к лагу и нагнулся над
ним, осветив его циферблат. На обратном пути он узнал Елену и
остановился около нее.
- Не спите, барышня? Закачало? Здесь всегда так. Тарханкут.
Самое поганое место.
-Почему?
-Н
-ну! Тут сколько авариев бьш о. С одной стороны мыс, а с
другой вода кружится, как в котле. Остается только узенькое мес­
то . Вот тут и угадайте. Вот как раз, где мы сейчас идем, тут «Влади­
мир» пошел ко дну, когда его «Колумбия» саданула в бок. Так и
покатился вниз. И не нашли ... Здесь ямища сажен в четыреста ...
Наверху на капитанском мостике засвистали. Боцман рванулся
бьшо туда, но остановился и добавил торопливо:
- Эх, вижу я, барышня, мутит вас. Нехорошо это . А вы, знае­
те, лимончик пососите. А то раскиснете. Да.
Елена встала и пошла по палубе, стараясь все время держаться
руками за борта и за ручки дверей. Так она дошла до палубы тре­
тьего класса. Тут всюду в проходах, на брезенте, покрывавшем люк,
на ящиках и тюках, почти навалившись друг на друга, лежали, спу­
тавшись в кучу, мужчины, женщины и дети.
Иногда на них падал свет лампочек, и их лица от нездорового
сна и от мучений после морской болезни казались синевато-мерт­
венно-бледными.
Она пошла дальше. Ближе к носу парохода на свободном про­
странстве, разделенном пополам коновязью, стояли маленькие,
хорошенькие лошадки с выхоленною шерстью и с подстриженны-
282

Рассказ ы
ми хвосrами и гривами. Их везли в Севасrополь в цирк. И жалко и
трогательно бьшо видеть, как бедные умные животные сrойко по­
давали тело то на передние, то на задние ноги, сопротивляясь кач­
ке, как они прищуривали уши и косили недоумевающими глазами
назад, на бушующее море.
Затем она сошла вниз по крутой железной лесrнице во второй
класс. Там заняты бьши все месrа; даже в обеденной зале на дива­
нах, шедших вдоль по сrенам, лежали одетые бледные, сrонущие
люди. Морская болезнь всех уравняла и засrавила забыть все при­
личия. И часrо нога еврейского комиссионера со сползающим баш­
маком и грязным бельем, выглядывавшим из-под панталон, почти
касалась головы красивой, нарядной женщины.
Но в спертом воздухе закрьпого со всех сrорон помещения так
отвратительно пахло людьми, человеческим сонным дыханием, за­
пахом извергнутой пищи, что Елена тотчас же быстро поднялась
наверх, едва удерживая присrуп тошноты.
Теперь качка сrала еще сильнее. Каждый раз, когда нос кораб­
ля, взобравшись на волну и на мгновение задержавшись на ней,
вдруг решительно, с возрасrающей скоросrью врывался в воду,
Елена слышала, как его борта с уханьем погружались в море и как
шипели вокруг него точно рассерженные волны.
И опять зеленая противная муть попльша перед ее глазами. Лбу
сrало холодно, и тошно-томительное ощущение обморока овладе­
ло ее телом и всем ее сущесrвом. Она нагнулась над бортом, думая,
как давеча, получить облегчение, но она видела только темное, тя­
желое пространство внизу и на нем белые волны, то возникающие,
то тающие.
Сосrояние ее бьшо насrолько мучительно, что она невольно
подумала о том, что если бы бьша возможность как-нибудь вдруг,
сейчас же умереть, не сходя с места, лишь бы окончилось это ощу­
щение медленного и отвратительного умирания, то она согласи­
лась бы с равнодушною усrалосrью. Но не бьшо возможности са­
мой прекратить это насильсrвенно, потому что не бьшо ни воли,
ни желания.
v
К ней подходил все тот же помощник капитана. Теперь он с
почтительным видом осrановился довольно далеко от нее, расста­
вя ноги для усrойчивосrи, балансируя движениями тела при качке.
21-2783
283

А.И. Куприн
- Ради Бога, не рассердитесь, не растолкуйте превратно моих
слов, - сказал он вежливо, но просто . - Мне так бьшо тяжело и
прискорбно, что вы придали недавно какой-то нехороший смысл ...
Впрочем, может быть, я сам в этом виноват, я не спорю, ноя, право,
не могу видеть , как вы мучитесь . Ради Бога, не отказывайтесь от
моей услуги. Я до утра стою на вахте. Моя каюта остается совер­
шенно свободной. Не побрезгуйте, прошу вас. Там чистое белье...
все, что угодно. Я пришлю горничную... Позвольте мне помочь вам.
Она ничего не ответила, но мысль о возможности протянугъся сво­
бодно на удобной, покойной кровати и полежать одной, неподвижно,
хоть полчаса, показалась ей необыкновенно приятной, почти радост­
ной. Теперь она уже не находила никаких возражений против фа­
товской наружности капитана и против его предложения.
- Прошу вас, дайте мне руку, я проведу вас, - говорил помощ­
ник капитана с мягкой ласковостью. - Я пришлю вам горничную,
у вас будет ключ, вы можете раздеться, если вам угодно.
У этого грека бьш приятный голос, звучавший необыкновенно
искренно и почтительно, именно в таком тоне, не возбуждающем
никаких сомнений, как умеют лгать женщинам опытные женолюб­
цы и сладострастники, имевшие в своей жизни множество легких,
веселых минутных связей. К тому же воля Елены совершенно угас­
ла, растаяла от ужасных приступов морской болезни.
-Ах, если бы вы знали, как мне тяжело! - с трудом выгово­
рила она, почти не двигая холодными, помертвевшими губами.
- Идемте, идемте, - сказал он ласково и как-то трогательно,
по-братски, помог ей подняться со скамейки; поддерживая ее.
Она не сопротивлялась.
Каюта помощника капитана бьша очень мала, в ней с трудом
помещались кровать и маленький письменный стол, между кото­
рыми едва можно бьшо втиснуть раскладную ковровую табуретку.
Но все бьшо щегольски чисто, ново и даже кокетливо. Плюшевое
тигровое одеяло на кровати бьшо наполовину открыто, и свежее
белье, без единой складочки, прельщало глаз сладостной белизной.
Электрическая лампочка в хрустальном колпачке мягко светила
из-под зеленого абажура. Около зеркала на складном умывальнике
красного дерева стоял флакончик с ландышами и нарциссами .
- И вот пожалуйста ... Ради Бога, - говорил помощник ка­
питана, избегая глядеть на Елену. -Будьте как дома, здесь вы
все найдете нужное для туалета. Мой дом - ваш дом. Это наша
морская обязанность - оказывать услуги прекрасному полу.
284

Рассказы
Он рассмеялся с таким видом, который должен бьш показать,
что последние слова - не более как милая, дружеская шутка, ска­
занная небрежно и даже грубовато-простым и сердечным малым.
- Итак, не б ойтесь, пожалуйста, - сказал он и вышел.
Только раз, на одно мгновение, поворачиваясь в дверях, он
взглянул на Елену, и даже не в ее глаза, а куда-то повыше, туда, где
у нее начинались пышною волной тонкие золотистые волосы.
Какая-то инстинктивная боязнь, какой-то остаток благоразумной
осrорожносrи вдруг всrревожил Елену, но в эrот момеш пол каюrъ1 осо­
бен
н
о сильно поднялся и точно покатился вбок, и тотчас же прежня
я
зеленая муть понеслась перед глазами женщины и тяжело заньшо в
груди предобморочное чувство. Забыв о своем мmовенном предчув­
ствии, она села на кровать и схватилась рукой за ее спинку.
Когда ее немного отпустило, она покрьша кровать одеялом,
расстегнула кнопки кофточки, крючки лифа и непослушные крюч­
ки низкого мягкого корсета, который сдавливал ее живот. Затем
она с наслаждением легла на спину, опустив голову глубоко в по­
душки и спокойно протянув усталые ноги.
Ей сразу стало до счастья легко.
«Отдохну совсем и потом разденусь», - подумала она с удо­
вольствием.
Она закрьша глаза. Сквозь опущенные веки свет лампочки при­
ятным розовым светом ласкал глаза. Теперь покачивания парохо­
да уже не бьши так мучительны. Она чувствовала, что пройдет еще
немного минут, и качка успокоит ее и смежит ей глаза легким, ос­
вежающим сном. Нужно бьшо только лишь не шевелиться.
Но в дверь постучали. Она вспомнила, что не успела запереть
дверь, и смутилась . Но это могла быть горничная. Приподнявшись
на кровати, она крикнула:
-Войдите!
Вошел помощник капитана, и вдруг ясное ощущение надвига­
ющегося ужаса потрясло Елену. Голова у моряка бьша наклонена
вниз, он не глядел на Елену, но у него двигались ноздри, и она даже
услышала, как он коротко и глубоко дышал.
- Прошу извинения, я здесь забьш журнал, - сказал он глухо.
Он пошарил на столе, стоя спиной к Елене и нагнувшись. У нее
мелькнула мысль - встать и тотчас же уйти из каюты, но он, точ­
но угадывая и предупреждая ее мысль, вдруг гибким, чисто звери­
ным движением, в один прыжок подскочил к двери и запер ее дву­
мя оборотами ключа.
285

А. И. Куприн
- Что вы делаете! - крикнула Елена и беспомощно, по-детс­
ки, всплеснула руками.
Он мягким, но необыкновенно сильным движением усадил ее
на кровать и уселся с нею рядом. Дрожащими руками он взялся за
ее кофточку спереди и стал ее раскрывать. Руки его были горячи, и
точно какая-то нервная, страстно возбужденная сила истекала из
них . Он дышал тяжело и даже с хрипом, и на его покрасневшем
лице вздулись вверх от переносицы две расходящиеся ижицей жилы.
- Дорогая моя... - говорил он отрывисто, и в голосе его слы­
шалась мучительная, слепая, томная страсть. - Дорогая... Я хочу
вам помочь ... вместо горничной ... Нет! Нет! .. Не подумайте чего­
нибудь дурного... Какая у вас грудь ... Какое тело...
Он положил ей на обнаженную грудь горячую, воспаленную
голову и лепетал, как в забытьи:
- Надо совсем расстегнуться, тогда будет лучше. Ради Бога,
не думайте, что я чего-нибудь ... Одна минута... Только одна мину­
та... Ведь никто не узнает ... Вы испытаете блаженство... Вам будет
приятно... Никто никогда не узнает ... Это предрассудки.
Она отталкивала его, упираясь руками ему в грудь, в голову, и
говорила с отвращением:
- Пустите меня, гадина ... Животное... Подлец... Ко мне никто
не смел прикасаться так.
В ужасе и гневе она начала кричать без слов, пронзительно, но
он своими толстыми, открытыми и мокрыми губами зажал ей рот.
Она барахталась, кусала его губы, и когда ей удавалось на секунду
отстранить свое лицо, кричала и плевалась. И вдруг опять томи­
тельное, противное, предсмертное ощущение обморока обессили­
ло ее. Руки и ноги сделались вялыми, как и все ее тело.
- Господи, что вы со мною сделали! - сказала она тихо. - Вы
сделали хуже, чем убийство. Боже мой! Боже мой!
В эту минуту постучали в дверь. Моряк, все еще сопя, отпер, и в
каюту вошел тот веселый, похожий на ловкую обезьянку, юнга,
которого видела Елена днем около сходни.
- Боже мой! Боже мой! Боже мой! - сказала женщина, закрыв
лицо руками.
VI
Наступило утро. В то время, когда разгружали людей и тюки в
Евпатории, Елена проснулась на верхней палубе от легкой сырости
286

Рассказы
уrреннего тумана. Море бьшо спокойно и ласково. Сквозь туман ро­
зовело солнце. Дальняя плоская черта берега чугь же�пела впереди .
Только теперь, когда постепенно вернулось к ней застланное
сном сознание, она глубоко охватила умом весь ужас и позор про­
шедшей ночи. Она вспомнила помощника капитана, потом юнгу,
потом опять помощника капитана. Вспомнила, как грубо, с нескры­
ваемым отвращением низменного, пресытившегося человека вып­
роваживал ее этот красавец грек из своей каюты. И это воспомина­
ние было тяжелей всего.
На три часа пароход задержался в Севастополе, пока длинные
послушные хоботы лебедок выгружали и нагружали тюки, бочки,
связки железных брусьев, какие-то мраморные доски и мешки. Ту­
ман рассеялся . Прелестная круглая бухта, окаймленная желтыми
берегами, лежала неподвижно. Проворные белые и черные катеры
легко бороздили ее поверхность. Быстро проносились белые лодки
военного флота с Андреевским косым крестом на корме. Матросы
с обнаженными шеями все, как один, далеко откидывались назад,
выбрасывая весла из воды.
Елена сошла на берег и, сама не зная для чего, объехала город
на электрическом трамвае. Весь гористый, каменный белый город
казался пустым, вымирающим, и можно бьшо подумать, что никто
в нем не живет, кроме морских офицеров, матросов и солдат, -
точно он бьш завоеван.
Она посидела немного в городском саду, равнодушно глядя на
его газоны, пальмы и подрезанные кусты, равнодушно слушая му­
зыку, игравшую в ротонде. Потом она вернулась на пароход.
В час дня пароход отвалил . Только тогда, после общего завтра­
ка, Елена потихоньку, точно крадучись, спустилась в салон. Ка­
кое-то унизительное чувство, против ее воли, заставляло ее избе­
гать общества и быть в одиночестве. И для того чтобы выйти на
палубу после завтрака, ей пришлось сделать над собой громадное
усилие. До самой Ялты она просидела у борта, облокотившись ли­
цом на его перила.
Низкий желтый песчаный берег постепенно начал возвышать­
ся, и на нем запестрели редкие темные кусты зелени. Кто-то из пас­
сажиров сидел рядом с Еленой и по книжке путеводителя расска­
зывал, нарочно громко, чтобы его слышали кругом, о тех местах,
которые шли навстречу пароходу, и она без всякого участия, по­
давленная кошмарным ужасом вчерашнего, чувствуя себя с ног до
головы точно вывалянной в вонючей грязи, со скукою глядела, как
287

А. И. Куприн
развертывались перед нею прекрасные места Крымского полуост­
рова. Пропльш мыс Фиолент, красный , крутой, с заострившимися
гл ыбами, готовыми вот-вот сорваться в море. Когда-то там стоял
храм кровожадной богини - ей приносились человеческие жерт­
вы, и тела пленников сбрасывали вниз с обрыва. Прошла Балакла­
ва с едва заметными силуэтами разрушенной генуэзской башни на
горе, мохнатый мыс Айя, кудрявый Ласпи, Форос с византийской
церковью, стоящей высоко , точно на подносе, с Байдарскими во­
ротами, венчающими гору. А там потянулись среди густой зелени
садов и парков между зигзагами белой дороги - белые дачи, бога­
тые виллы, горные татарские деревушки с плоскими крышами.
Море нежно стл алось вокруг парохода; в воде играли дельфины.
Крепко, свежо и радостно пахло морским воздухом. Но ничто не
радовало глаз Елены. У нее бьшо такое чувство, точно не люди, а
какое-то высшее, всемогущее, злобное и насмешливое существо вдруг
нелепо взяло и опоганило ее тело, осквернило ее мысли, сломало ее
гордость и навеки лишило ее спокойной, доверчивой радости жиз­
ни. Она сама не знала, что ей делать, и думала об этом так же вяло
и безразлично, как глядела она на берег, на небо, на море.
Теперь публика вся толпилась на левом борту. Однажды мельком
Елена увидала помощника капитана в толпе. Он быстро скользнул от
нее гл азами прочь, трусливо повернулся и скрьшся за рубкой. Но не
только в его быстром взгляде, а даже в том, как под бельIМ кителем он
судорожно передернул спиною, она проtШа глубокое брезгливое от­
вращение к ней. И она тотчас же почувствовала себя на веки вечные,
до самого конца жизни, связанной с ним и совершенно равной ему.
Прошли Алупку с ее широким зеленоватьIМ, мавританского сти­
ля, дворцом и с роскошным парком, весь зеленый, кудрявый Мис­
хор, белый, точно выточенный из сахара Дюльбер и «Ласточкино
гнездо» - красный безобразный дом с башней, прилепившейся на
самом краю отвесной скалы, падающей в море.
Подходили к Ялте . Теперь вся палуба бьша занята поклажею.
Нельзя бьшо повернуться. В том стадном стремлении, которое
всегда охватывает людей на пароходах, на железных дорогах и на
вокзалах перед посадкой и высадкой, пассажиры стали торопливы
и недоброжелательны друг к другу. Елену часто толкали, наступа­
ли ей на ноги и на платье. Она не оборачивалась. Теперь ей начи­
нало становиться страшно перед мужем. Она не могла себе пред­
ставить, как произойдет их встреча, что она будет говорить ему?
Хватит ли решимости у нее сказать ему все? Что он сделает? Про-
288

Рассказы
стит? Рассердится? Пожалеет или оттолкнет ее, как привычную
обманщицу и распутницу?
Каждый раз, представляя себе тот момент, когда она решится
наконец развернуть перед ним свою бедную, оплеванную душу, она
бледнела и, закрывая глаза, глубоко набирала в грудь воздуху.
Густой парк Ореанды, благородные развалины Мраморного
дворца, красный дворец Ливадии, правильные ряды виноградника
на горах, и вот, наконец, включенный в подкову гор, веселый, пест­
рый амфитеатр Ялты, золотые купола собора, тонкие, стройные,
темные кипарисы, похожие на черные узкие веретена, каменная
набережная и на ней, точно игрушечные, люди, лошади и экипажи.
Медленно и осторожно повернувшись на одном месте, пароход
боком причалил к пристани. Тотчас же масса людей, в грубой ове­
чьей подражательности, ринулась с парохода по сходне на берег,
давя, толкая и тиская друг друга. Глубокое отвращение почувство­
вала Елена ко всем этим красным мужским затъшкам, к растерян­
ным, злым, пудренным впопыхах женским лицам, потным рукам,
изогнутым угрожающе локтям . Казалось ей , что в каждом из этих
озверевших без нужды людях сидело то же самое животное, кото­
рое вчера раздавило ее.
Только тогда, когда пассажиры отхлынули и палуба стала сво­
бодна, она подошла к борту и тотчас же увидела мужа. И вдруг все
в нем: синяя шелковая косоворотка, подтянутая широким куша­
ком, и панталоны навыпуск, белая широкополая войлочная шля­
па, которую тогда носили поголовно все социал-демократы, его
маленький рост, круглый животик, золотые очки, прищуренные
глаза, напряженная от солнечных лучей гримаса вокруг рта, - все
в нем вдруг показалось ей бесконечно знакомым и в то же время
почему-то враждебным и неприятным. У нее мелькнуло сожаление,
зачем она не телеграфировала из Севастополя, что уезжает навсег­
да: так просто написать бы, без всякого объяснения причин.
Но он уже увидел ее издали и размахивал шляпой и высоко под­
нятой палкой.
VII
Поздно ночью она встала со своей постели, которая отделялась
от его постели ночным столиком , и, не зажигая света, села у него в
ногах и слегка прикоснулась к нему. Он тотчас же приподнялся и
прошептал с испугом:
289

А. И. Куприн
- Что с тобой, Елочка? Что ты?
Он бьш смущен и тяжело обеспокоен ее сегодняшним напря­
женным молчанием, и, хотя она ссьшалась на головную боль от
морской болезни, он чувствовал за ее словами какое-то горе или
тайну. Днем он не приставал к ней с расспросами, думая, что время
само покажет и объяснит. Но и теперь, когда он не перешел еще от
сна к поnшой мудрости жизни, он безошибочно, где-то в самых тем­
ных глубинах души, почувствовал, что сейчас произойдет нечто
грубое, страшное, не повторяющееся никогда вторично в жизни.
Оба окна бьши открьпы настежь. Сладостно до щекотки пахло
невидимыми глициниями. В городском саду играл струнный ор­
кестр, и звуки его казались прекрасными и печальными.
- Сергей, выслушай меня, - сказала Елена. - Нет, нет, не за­
жигай свечу, - прибавила она торопливо, услышав, что он зата­
рахтел коробкою со спичками. - Так будет лучше... без огня... То,
что я тебе скажу, будет необычайно и невыносимо тяжело для тебя,
но я не могу иначе, и я должна испытать тебя... Прости меня!
Она едва видела его в темноте по белой рубашке. Он ощупью
отыскал стакан и графин, и она слышала, как дрожало стекло о
стекло. Она слышала, как большими, громкими глотками пил он
воду.
- Говори, Елочка, - сказал он шепотом.
- Послушай! Скажи мне, что бы ты сделал или сказал, если бы
я приnша к тебе и сказала: «Милый Сергей, вот я, твоя жена, кото­
рая никого не любила, кроме тебя, никого не полюбит, кроме тебя,
и я сегодня изменила тебе. Пойми меня, изменила совсем, до того
последнего предела, который только возможен между мужчиною и
женщиною». Нет, не торопись отвечать мне. Изменила не тайком,
не скрываючись, а нехотя, во власти обстоятельств... Ну, предпо­
ложи ... каприз истерической натуры, необыкновенную, неудержи­
мую похоть, ну, наконец, насилие со стороны пьяного человека...
какого-нибудь пехотного офицера... Милый Сергей, не делай ни­
каких оговорок и отклонений, не останавливай меня, а отвечай мне
прямо. И помни, что, сделав это, я ни на одну секунду не перестава­
ла любить тебя больше всего, что мне дорого.
Он помолчал, повозился немного на постели, отыскал ее руку,
хотел пожать ее, но она отняла руку.
- Елочка, ты испугала меня, я не знаю, что тебе сказать, я по­
ложительно не знаю. Ведь если ты полюбила бы другого, ведь ты
сказала бы мне, ведь ты не стала бы меня обманывать, ты приnша
290

Рассказы
бы ко мне и сказала: «Сергей! Мы оба свободные и честные люди, я
перестала любить тебя, я люблю другого, прости меня - и рас­
станемся». И я поцеловал бы твою руку на прощанье и сказал бы :
«Благодарю тебя за все, что ты мне дала, благословляю твое имя,
позволь мне только сохранить твою дружбу».
- Нет! Нет... не то... совсем не то... Не полюбила, а просто гру­
бо изменила тебе. Изменила потому, что не могла не изменить, по­
тому что не была виновата.
- Но он тебе нравился? Ты испьпала сладость любви?
- Ах , нет, нет! Сергей, все время отвращение, глубокое, неве-
роятное отвращение. Ну, вот скажи , например, если бы меня изна­
силовали?
Он осторожно привлек ее к себе, - она теперь не сопротивля­
лась. Он говорил:
- Милая Елочка, зачем об этом думать? Это все равно, если
бы ты спросила меня, разлюблю ли я тебя, если вдруг оспа обезоб­
разит твое лицо или железнодорожный поезд отрежет тебе ногу.
Так и это . Если тебя изнасиловал какой-нибудь негодяй, - Госпо­
ди , что невозможно в нашей современной жизни! - я взял бы тебя,
положил твою голову себе на грудь, вот как я делаю сейчас, и ска­
зал бы: «Милое мое, о биженное, бедное дитя, вот я жалею тебя как
муж, как брат, как единственный друг и смываю с твоего сердца
позор моим поцелуем».
Долго они молчали, потом Сергей заговорил:
- Расскажи мне все!
И она начала так:
- Предположи себе... Но помни, Сергей, что это только пред­
положение ... Если бы ночью на пароходе меня схватил неудержи­
мый приступ морской болезни...
И она подробно, не выпуская ни одной мелочи, рассказала ему
все, что бьшо с ней проuшою ночью. Рассказала даже о том потря­
сающем и теперь бесконечно мучительном для нее ощущении, ко­
торое овладело ею в присутствии молодого юнm. Но она все время
вставляла в свою речь слова: «Слышишь, это только предположе­
ние! Ты не думай , что это бьшо, это только предположение. Я вы­
думываю самое худшее, на что способно мое воображение».
И когда она замолчала, он сказал тихо и почти торжественно:
- Так это бьшо? Бьшо? Но ни судить тебя, ни прощать тебя я
не имею права. Ты виновата в этом столько же, сколько в дурном,
нелепом сне, который приснился тебе. Дай мне твою руку!
291

А. И. Куприн
И, поцеловав ее руку, он спросил ее еле слышно:
- Так это бьшо, Елочка?
- Да, мой милый. Я так несчастна, так глубоко несчастна. Бла-
годарю тебя за то, что ты утешил меня, не разбил моего сердца . За
эту одну минуту я не знаю, чем я отблагодарю тебя в жизни!
·И вот, с горькими и радостными слезами, она прижалась к его
груди , рыдая и сотрясаясь голыми плечами и руками и смачивая
его рубашку. Он бережно, медленно, ласково гладил по ее волосам
рукою.
- Ложись, милая, поспи, отдохни. Завтра ты проснешься бод­
рая, и все будет казаться, как давнишний сон.
Она легла. Прошло четверть часа. Расслабляюще, томно пахла
глициния, сказочно-прекрасно звучал оркестр вдали , но муж и жена
не могли заснуть и лежали, боясь потревожить друг друга, с закры­
тыми глазами, стараясь не ворочаться, не вздыхать, не кашлять, и
каждый понимал, что другой не спит.
Но вдруг он вскочил на кровати и произнес с испугом:
- Елочка! А ребенок? А вдруг ребенок?
Она помедлила и спросила беззвучно:
- Ты бы его возненавидел?
- Я его не возненавижу. Дети все прекрасны, я тебе сто раз го-
ворм об этом и верю - не только словами, но всей душой, - что
нет разницы в любви к своему или к чужому ребенку. Я всегда гово­
рил, что исключительное материнское чувство - почти преступно,
что женщина, которая, желая спасти своего ребенка от простой ли­
хорадки, готова бьша бы с радостью на уничтожение сотни чужих,
незнакомых ей детей, - что такая женщина ужасна, хотя она мо­
жет быть прекрасной или, как говорят, «святой» матерью. Ребе­
нок, который получился бы от тебя в таком случае, бьш бы моим
ребенком, но, Елочка... Этот человек, вероятно, пережил в своей
жизни тысячи подобных приключений. Он несомненно знаком со
всеми постьщными болезнями... Почем знать... Может быть, он
держит в своей крови наследственный алкоголизм... сифилис ... В
этом и есть весь ужас, Елочка;
Она ответила усталым голосом:
- Хорошо, я сделаю все, что ты захочешь.
И опять наступило молчание и длилось страшно долго. Он за­
говорил робко:
-Яне хочу лгать, я должен признаться тебе, что только одно об­
стоятельство мучит меня, что ты узнала радость, физическую радость
292

Рассказы
любви не от меня, а от какого-то проходимца. Ах! Зачем это случи­
лось? Если бы я взял тебя уже не девушкой, мне бьшо бы это все равно,
но это, это... милая, - голос его сrал умоляющим и задрожал, - но
ведь, может бьrrь, этого не бьшо? Ты хотела испыгать меня?
Она нервно и вслух рассмеялась.
- Да неужели серьезно ты думаешь, что я могла тебе изменить?
Конечно, я только испытывала тебя. Ну и довольно. Ты выдержал
экзамен , теперь можешь спать спокойно и не мешай мне спать.
- Так это правда? Правда? Милая моя, обожаемая, прелестная
Елочка. О, как я рад! Ха-ха, я-то, дурак, почти поверил тебе. Ниче­
го не бьшо, Елочка?
- Ничего , - ответила она довольно сухо.
Он повозился немного и заснул.
Но утром его разбудил какой-то шорох. В комнате бьшо светло.
Елена, бледная после бессонной ночи, похудевшая, с темными кру­
гами вокруг глаз, с сухими, потрескавшимися губами, уже почти оде­
тая, торопливо доканчивала свой туалет.
- Ты куда собралась, дорогая? - спросил он тревожно.
- Я сейчас вернусь, - ответила она, - у меня разболелась го-
лова. Я пройдусь, а спать лягу после завтрака.
Он вспомнил вчерашнее и, протягивая к ней руки, сказал:
- Как ты меня испугала, моя милая, недобрая женушка. Если
бы ты знала, что ты сделала с моим сердцем. Ведь такой ужас на
всю жизнь осrался бы между нами. Ни ты, ни я никогда не могли
бы забыть его . Ведь это правда? Все это : помощник капитана, юнга,
морская болезнь, все это - твои выдумки, не правда ли?
Она ответила спокойно, сама удивля
я
сь тому, как она, гордая сво­
ей всегдашней правдивосrью, могла лгать так есrесrвенно и легко.
- Конечно, выдумки. Просrо одна дама рассказывала в каюте
такой случай, который действительно бьш однажды на пароходе.
Ее рассказ взволновал меня, и я так живо вообразила себя в поло­
жении этой женщины, и меня охватил такой ужас при мысли, что
ты возненавидел бы меня, если бы я бьша на ее месrе, что я совсем
расrерялась ... Но, слава Богу, теперь все прошло.
- Конечно, прошло, - подтвердил он, обрадованный и совер­
шенно успокоенный. - Господи! Да наконец, если бы это случи­
лось, неужели ты сrала бы хуже или ниже в моих глазах? Какие
пустяки !
Она ушла. Он опять заснул и спал до десяти часов. В одиннад­
цать часов он уже начал беспокоиться ее отсутсrвием, а в полдень
293

А. И. Куприн
мальчишка из какой-то гостиницы, в шапке, обшитой галунами,
со множеством золотых пуговиц на куртке, принес ему короткое
письмо от Елены:
«С девяmчасовым пароходом я уехала опять в Одессу. Не хочу
скрывать от тебя того, что я еду к Васютинскому, и ты, конечно,
поймешь, что я буду делать во всю мою остальную жизнь. Ты -
единственный человек, которого я любила, и последний, потому
что мужская любовь больше не существует для меня. Ты самый це­
ломудренный и честный из всех людей, каких я только встречала.
Но ты тоже оказался, как и все, маленьким, подозрительным соб­
ственником в любви, недоверчивым и унизительно-ревнивым. Не­
сомненно, что мы с тобою рано или поздно встретимся в том деле,
которое одно будет для меня смыслом жизни. Прошу тебя во имя
нашей прежней любви: никаких расспросов, объяснений, упреков
или попыток к сближению. Ты сам знаешь, что я не переменяю сво­
их решений.
Конечно, весь рассказ о пароходе сплошная выдумка.
Елеиа».
<1908>
УЧЕНИК
1
Большой, бель1й, двухэтажный американский пароход весело
бежал вниз по Волге. Стояли жаркие, томные июльские дни. Поло­
вину дня публика проводила на западном наружном балкончике, а
половину на восточном, в зависимости от того, какая сторона бы­
вала в тени. Пассажиры садились и вылезали на промежуточных
станциях, и в конце концов образовался постоянный состав путе­
шественников, которые уже давно знали друг друга в лицо и поря­
дочно друг другу надоели.
Днем лениво занимались флиртом, покупали на пристанях зем­
лянику, вяленую волокнистую воблу, молоко, баранки и стерлядей,
пахнувших керосином. В продолжение целого дня ели не переста­
вая, как это всегда бывает на пароходах, где плавная тряска, свежий
воздух, близость воды и скука чрезмерно развивают аппеmт.
294

Рассказы
Вечером, когда становилось прохладнее, с берегов доносился
на палубу запах скошенного сена и медвяных цветов, и когда от
реки поднимался густой летний туман, все собирались в салон.
Худенькая барышня из Москвы, ученица консерватории, у ко­
торой резко выступали ключицы из-под низко вырезанной блузки,
а глаза неестественно блестели и на щеках горели болезненные пят­
на, пела маленьким, но необыкновенно приятного тембра голосом
романсы Даргомыжского. Потом немного спорили о внутренней
политике.
Общим посмешищем и развлечением служил тридцатилетний
симбирский помещик, розовый и гладкий, как йоркширский по­
росенок, с белокурыми волосами ежиком, с разинутым ртом, с гро­
мадным расстоянием от носа до верхней губы, с белыми ресница­
ми и возмутительно белыми усами. От него веяло непосредствен­
ной черноземной глупостью, свежестью, наивностью и усердием.
Он только что женился, приобрел ценз и получил место земского
начальника. Все эти подробности, а также девическая фамилия
его матери и фамилии всех людей, оказавших ему протекцию, бьmи
уже давно известны всему пароходу, включая сюда капитана и двух
его помощников, и, кажется, даже палубной команде. Как пред­
ставитель власти и член всероссийской дворянской семьи, он пе­
ресаливал в своем патриотизме и постоянно завирался. От Ниж­
него до Саратова он уже успел перестрелять и перевешать всех
жидов, финляндцев, поляков, армяшек, малороссов и прочих ино­
родцев.
Во время стоянок он выходил на палубу в своей фуражке с бар­
хатным околышем и с двумя значками и, заложив руки в карманы
брюк, обнаруживая толстый дворянский зад в серых панталонах,
поглядывал, на всякий случай, начальственно на матросов, на раз­
носчиков, на троечных ямщиков в круглых шляпах с павлиньими
перьями. Жена его, тоненькая, изящная, некрасивая петербургская
полудева, с очень бледным лицом и очень яркими, злыми губами,
не препятствовала ему ни в чем, бьmа молчалива, иногда при глу­
постях мужа улыбалась недоброй, тонкой усмешкой; большую часть
дня сидела на солнечном припеке, с желтым французским романом
в руках, с пледом на коленях, вытянув вдоль скамейки и скрестив
маленькие породистые ножки в красных сафьяновых туфлях. Как­
то невольно чувствовалась в ней карьеристка, будущая губерна­
торша или предводительша, очень может быть, что будущая гу­
бернская Мессалина. От нее всегда пахло помадой creme Simon и
295

А. И. Куприн
какими-то модными духами - сладкими, острыми и терпкими, от
которых хотелось чихать. Фамилия их бьша Кострецовы .
Из постоянных пассажиров бьш еще артил
л
ерийский полков­
ник, добродушнейший человек, неряха и обжора, у которого полу­
седая щетина торчала на щеках и подбородке, а китель цвета хаки
над толстым животом лоснился от всевозможных супов и соусов.
Каждый день утром он спускался вниз в помещение повара и выби­
рал там стерлядку или севрюжку, которую ему приносили наверх в
сачке, еще трепещущую, и он сам, священнодействуя, сопя и поч­
мокивая, делал рыбе ножом на голове пометки во избежание по­
варской лукавости, чтобы не подали другую, дохлую.
Каждый вечер, после пения московской барышни и политичес­
ких споров, полковник играл до поздней ночи в винт. Его постоян­
ными партнерами бьши: акцизный надзиратель, ехавший в Асха­
бад, - человек совершенно неопределенных лет, сморщенный, со
скверными зубами, помешанный на любительских спектаклях, -
он недурно, бойко и весело рассказывал в промежутках игры, во
время сдач, анекдоты из еврейского быта; редактор какой-то при­
волжской газеты, бородатый, низколобый, в золотых очках, и сту­
дент, по фамилии Држевецкий.
Студент играл с постоянным счастием. Он быстро разбирался в
игре, великолепно помнил все назначения и ходы, относился к ошиб­
кам партнеров с неизменяемым благодушием. Несмотря на силь­
ные жары, он всегда бьш одет в застегнутый на все пуговицы зеле­
новатый сюртук с очень длинными полами и преувеличенно высо­
ким воротником. Спинные лопатки бьши у него так сильно разви­
ты, что он казался сутуловатым, даже при его высоком росте. Во­
лосы у него бьши светлые и курчавые; голубые глаза, бритое длин­
ное лицо: он немножко походил, судя по старинным портретам, на
двадцатипятилетних генералов Отечественной войны 1812 года.
Однако нечто странное бьшо в его наружности. Иногда, когда он
не следил за собою, его глаза принимали такое усталое, измучен­
ное выражение, что ему свободно можно бьшо дать на вид даже и
пятьдесят лет. Но ненаблюдательная пароходная публика этого ,
конечно, не замечала, как не замечали партнеры необыкновенной
особенности его рук: большие пальцы у студента достигали по длине
почти концов указательных, и все ногти на пальцах бьши коротки,
широки, плоски и крепки. Эти руки с необыкновенной убедитель­
ностью свидетельствовали об упорной воле, о холодном , не знаю­
щем колебаний эгоизме и о способности к преступлению.
296

Пароход на Волге.
Фотография начала ХХ века.

Рассказы
От Нижнего до Сызрани как-то в продолжение двух вечеров
составлялись маленькие азартные игры. Играли в двадцать одно,
железную дорогу, польский банчок. Студент выиграл что-то руб­
лей около семидесяти. Но он это сделал так мило и потом так лю­
безно предложил обыгранному им мелкому лесопромьш
ш
еннику
взаймы денег, что у всех получилось впечатление, что он богатый
человек, хорошего общества и воспитания.
11
В Самаре пароход очень долго разгружался и нагружался. Сту­
дент уьездил выкупаться и, вернувшись, сидел в капитанской руб­
ке - вольность, которая разрешается только очень симпатичным
пассажирам после долгого совместного плаванья. Он с особенным
вниманием, пристально следил за тем, как на пароход взошли по­
рознь три еврея, все очень хорошо одеть1е, с перстнями на руках, с
блестящими булавками в галстуках. Он успел заметить и то, что
евреи делали вид, как будто они не знакомы друг с другом, и ка­
кую-то общую черту в наружности, как будто наложенную одина­
ковой профессией, и почти неуловимые знаки, которые они пода­
вали друг другу издали.
- Не знаете - кто это? - спросил он помощника капитана.
Помощник капитана, черненький, безусый мальчик, изобра­
жавший из себя в салоне старого морского волка, очень благово­
лил к студенту. Во время своих очередных вахт он рассказывал
Држевецкому непристойные рассказы из своей прошлой жизни,
говорил гнусности про всех женщин, находившихся на судне, а
студент выслушивал его терпеливо и внимательно, хотя и несколь­
ко холодно.
- Эти? - переспросил помощник капитана. - Несомненно,
комиссионеры. Должно быть, торгуют мукой или зерном. Да вот
мы сейчас узнаем. Послушайте, господин, как вас, послушайте! -
закричал он, перегнувшись через перила. - Вы с грузом? Хлеб?
- Уже! - ответил еврей, подняв кверху умное, наблюдатель­
ное лицо . - Теперь я еду для собственного удовольствия.
Вечером опять пела московская барышня - «Кто нас вен­
чал>>, - земский начальник кричал о пользе уничтожения жидов и
введения общей всероссийской порки, полковник заказывал сев­
рюжку по-американски с каперсами. Два комиссионера уселись
играть в шестьдесят шесть - старыми картами, потом к ним, как
297

А. И. Куприн
будто невзначай, подсел третий, и они перешли на преферанс. При
окончательном расчете у одного из игроков не нашлось сдачи, -
оказались только крупные бумажки .
Он сказал:
- Ну, господа, как же мы теперь разделимся? Хотите на чер­
ное и красное?
- Нет уж, благодарю вас, в азартные игры не играю, - отве­
тил другой. - Да это пустяки . Пускай мелочь останется за вами .
Первый как будто бы обиделся, но тут вмешался третий:
- Господа, кажется, мы не пароходные шулера и находимся в
порядочной компании . Позвольте, сколько у вас выигрыша?
- Однако какой вы горячий, - сказал первый. - Шесть руб-
лей двадцать копеек.
- Ну вот... Иду на всё.
- Ой, как страшно! - сказал первый и начал метать.
Он проиграл и в сердцах удвоил ставку. И вот через несколько
минут между этими тремя людьми завязалась оживленная, азарт­
ная игра в польский банчок, в которой банкомет сдает всем парт­
нерам по три карты и от себя открывает на каждого по одной.
Не прошло и получаса, как на столе ворохами лежали кредит­
ные билеты, столбики золота и груды серебра. Банкомет все время
проигрывал. При этом он очень правдоподобно разыгрывал удив­
ление и негодование.
- Это вам всегда так везет на пароходах? - спрашивал он с
ядовитой усмешкой партнера.
- Да. А особенно по четвергам, - отвечал тот хладнокровно.
Неудачный игрок потребовал новую талию. Но он опять стал
проигрывать. Вокруг их стола столпились пассажиры первого и вто­
рого классов. Игра понемногу разожгла всех. Сначала вмешался
добродушный артил
л
ерийский полковник, потом акцизный чинов­
ник, ехавший в Асхабад, и бородатый редактор. У мадам Кострецо­
вой загорелись глаза, и в этом сказалась ее пьшкая, нервная натура.
- Ставьте же против него, - сказала она злым шепотом
мужу. - Разве вы не видите, что его преследует несчастье.
- Mais*, дорогая моя... Бог знает с кем, - слабо протестовал
земский начальник.
- Идиот! - сказала она злым шепотом. - Принесите из каю­
ты мой ридикюль.
* Но (франц.) .
298

Рассказы
111
Студент давно уже понял, в чем дело. Для него было совер­
шенно ясно, что эти три человека составляют обыкновенную ком­
панию пароходных шулеров. Но, очевидно, ему нужно было кое­
что обдумать и сообразить . Он взял в буфете длинную черную
сигару и уселся на балконе, следя, как тень от парохода скользи­
ла по желтой воде, игравшей солнечными зайчиками . Помощ­
ник капитана, увидев его , сбежал с рубки, многозначительно
смеясь .
- Профессор, хотите, я вам покажу одного из самых интерес­
ных людей в России?
-Да? - сказал равнодушно студент, стряхивая ногтем пепел с
сигары.
-Посмотрите, вон тот господин, с седыми усами и с зеленым шел-
ковым зонmком над глазами. Эго - Балунский, король шулеров .
Студент оживился и быстро посмотрел направо.
- Этот? Да? В самом деле Балунский?
- Да. Этот самый.
- Что же, он теперь играет?
-
Нет. Совсем упал. Да если бы он и сел играть, так ведь, вы
знаете, мы обязаны предупредить публику... Он только торчит за
столами, смотрит и больше ничего .
В это время Балунский проходил мимо них, и студент с самым
живым интересом проводил его глазами. Балунский бьш высокий,
прекрасно сложенный старик с тонкими, гордыми чертами лица.
Студент многое увидал в его наружности: давнишнюю привычку
держать себя независимо и уверенно на глазах большой публики,
выхоленные, нежные руки, наигранную внешнюю барственность,
но также и маленький дефект в движении правой ноги и побелев­
шие от времени швы когда-то великолепного парижского пальто.
И студент с неослабным вниманием и с каким-то странным сме­
шанным чувством равнодушной жалости и беззлобного презрения
следил за всеми этими мелочами.
- Был конь, да изъездился, - сказал помощник капитана.
-А внизу идет большая игра, - сказал спокойно студент.
Потом, вдруг повернувшись к помощнику капитана и глядя ему
каменным взглядом в самые зрачки, он сказал так просто, как буд­
то заказывал себе завтрак или обед:
299

А. И. Куприн
- Вот что, mon cher ami*, я к вам приглядываюсь уже два дня и
вижу, что вы человек неглупый и, конечно, стоите выше всяких ста­
рушечьих предрассудков. Ведь мы с вами сверхлюди , не правда ли?
- Да, вообще... И по теории Ницше, вообще... - пробормо­
тал важно помощник капитана. - Жизнь человеческая...
- Ну, ладно. Подробности письмом.
Студент расстегнул сюртук, достал из бокового кармана ще­
гольской бумажник из красной кожи с золотой монограммой и
вынул из него две бумажки, по сто рублей каждая.
- Держите, адмирал! Это ваши, - сказал он внушительно.
- За что? - спросил помощник капитана, захлопав глазами.
- За вашу за прекрасную за красоту, - сказал серьезно сту-
дент. - И за удовольствие поговорить с умным человеком, не свя­
занным предрассудками.
- Что я должен сделать?
Теперь студент заговорил отрывисто и веско, точно полково­
дец перед сражением:
-
Во-первых, не предупреждать никого о Балунском. Он мне
нужен будет, как контроль и как левая рука. Есть?
- Есть! - ответил весело помощник капитана.
-
Во-вторых, укажите мне того из официантов, который мо-
жет подать на стол мою колоду.
Моряк немножко замялся.
- Разве Прокофий? - сказал он, как бы рассуждая с самим
собой.
- Ах , это тот, худой, желтый, с висячими усами? Да?
-Да. Этот.
- Ну, ну... У него подходящее лицо. С ним у меня будет свой
разговор и особый расчет. Затем, мой молодой, но пьшкий друг, я
вам предлагаю следующую комбинацию. Два с половиной процен­
та с валового сбора.
- С валового сбора? - захихикал восторженно помощник ка­
питана.
- Да-с. Это составит приблизительно вот сколько ... у полков­
ника своих, я думаю, рублей тысяча и, может быть, еще казенные -
скажем кругло, две. Земского начальника я тоже ценю в тысячу.
Если удастся развертеть его жену, то эти деньги я считаю как в сво-
* Мой дорогой друг (фраиц. ).
300

Пароход на Каме.
Фотография начала ХХ века.

Рассказы
ем кармане. Остальные все - мелочь. Да еще у этих сморкачей, я
считаю, тысяч около шести - восьми ... вместе ...
-
У кого?
- А у этих пароходных шулеришек. У этих самых молодых
людей, которые, по вашим словам, торгуют зерном и мукой.
- Да разве? Да разве? - спохватился помощник капитана.
- Вот вам и разве. Я им покажу, как нужно играть. Им играть в
три листика на ярмарках под забором. Капитан, кроме этих двухсот,
вы имеете еще триста обеспеченных. Но уговор: не делать мне страш­
ных гримас, хотя бы я даже проигрался дотла, не соваться, когда вас
не спрашивают, не держать за меня, и главное - что бы со мной ни
случилось, даже самое худшее, - не обнаруживать своего знаком­
ства со мной. Помните - вы не мастер, не ученик, а только статист.
- Статист! - хихикнул помощник капитана.
- Экий дурак, - сказал спокойно студент.
И, бросив окурок сигары через борт, он быстро встал навстре­
чу проходившему Балунскому и фамильярно просунул руку ему под
руку. Они поговорили не больше двух минут, и, когда окончили,
Балунский снял шляпу с льстивым и недоверчивым видом.
IV
Поздно ночью студент и Балунский сидели на пароходном бал­
коне. Лунный свет играл и плескался в воде. Левый берег, высокий,
крутой, весь обросший мохнатым лесом, молчаливо свешивался над
самым пароходом, который шел совсем близко около него . Пра­
вый берег лежал далеким плоским пятном. Весь опустившись, сгор­
бившись еще больше, студент небрежно сидел на скамейке, вытя­
нув вперед свои длинные ноги . Лицо у него бьшо усталое и глаза
тусклые.
- Сколько вам может быть лет? - спросил Балунский, глядя
на реку.
Студент промолчал .
- Вы меня извините за нескромность, - продолжал, немного
помявшись, Балунский. - Я отлично понял, для чего вы меня по­
садили около себя . Я также понимаю, почему вы сказали этому
фушеру, что вы его ударите по лицу, если колода, после проверки,
окажется верной. Вы это произнесли великолепно . Я любовался
вами. Но, ради Бога, скажите, как вы это делали?
Студент, наконец, заговорил через силу, точно с отвращением:
301

А. И. Куприн
- Видите ли, штука в том, что я не прибегаю ни к каким проти­
возаконным приемам. У меня игра на человеческой душе. Не бес­
покойтесь, я знаю все ваши старые приемы. Накладка, передерж­
ка, наколка, крапленые колоды - ведь так?
- Нет, - заметил обидчиво Балунский. - У нас бьши и более
сложные штучки. Я, например, первый ввел в употребление атлас­
ные карты.
- Атласные карты? - переспросил студент.
- Ну да. На карту наклеивается атлас. Трением о сукно ворс
пригибается в одну сторону, на нем рисуется валет. Затем, когда крас­
ка высохла, ворс переворачивают в другую сторону и рисуют даму.
Если ваша дама бита, вам нужно только провести картой по столу.
- Да, я об этом слышал, - сказал студент. - Один лишний
шанс. Но ведь зато и дурацкая игра - штос.
- Согласен, она вьппла из моды. Но это было время велико­
лепного расцвета искусства. Сколько мы употребили остроумия,
находчивости ... Подубояринов подстригал себе кожу на концах
пальцев; у него осязание бьшо тоньше, чем у слепого. Он узнавал
карту одним прикосновением. А крапленые колоды? Ведь это де­
лалось целыми годами.
Студент зевнул.
- Примитивная игра.
- Да, да. Поэтому-то я вас и спрашиваю. В чем ваш секрет?
Должен я вам сказать, что я бывал в больших вьmгрышах. В про­
должение одного месяца я сделал в Одессе и в Петербурге более
шестисот тысяч. И кроме того, выиграл четырехэтажный дом с бой­
кой гостиницей.
Студент подождал - не скажет ли он еще чего, и немного по­
годя спросил:
- Ага! Завели любовницу, лихача, мальчика в белых перчат­
ках за столом, да?
- Да, - ответил покорно и печально Балунский.
- Ну вот, видите: я это угадал заранее. В вашем поколении дей-
ствительно бьшо что-то романтическое. Оно и понятно. Конские
ярмарки, гусары, цыганки, шампанское... Били вас когда-нибудь?
- Да, после Лебядинской ярмарки я лежал в Тамбове целый
месяц. Можете себе представить, даже облысел - все волосы вы­
лезли. Этого со мной не случалось до тех пор, пока около меня бьш
князь Кудуков. Он работал у меня из десяти процентов. Надо ска­
зать, что более сильного физически человека я не встречал в жиз-
302

Рассказы
ни. Нас прикрывал и его титул , и сила. Кроме того, он бьш челове­
ком необыкновенной смелости. Он сидел, насасывался тенерифом
в буфете, и когда слышал шум в игральной комнате, то приходил
меня выручать. Ох, какой тарарам мы с ним закатили в Пензе. Под­
свечники, зеркала, люстры ...
- Он спился? - спросил вскользь студент.
- Откуда вы это знаете? - спросил с удивлением Балунский.
- Да оттуда... Поступки людей крайне однообразны. Право,
иногда скучно становится жить.
После долгого молчания Балунский спросил:
- А отчего вы сами играете?
- Право, я и сам этого не знаю, - сказал с печальным вздо-
хом студент. - Вот я дал себе честное слово не играть ровно три
года. И два года я воздерживался, а сегодня меня почему-то взмы­
ло. И, уверяю вас, - мне это противно. Деньги мне не нужны.
- Вы их сохраняете?
- Да, несколько тысяч. Раньше я думал, что сумею ими когда-
нибудь воспользоваться. Но время пробежало как-то нелепо быст­
ро. Часто я спрашиваю себя - чего мне хочется? Женщинами я
пресытился. Чистая любовь, брак, семья - мне недоступны, или,
вернее сказать, я в них не верю. Ем я чрезвычайно умеренно и ничего
не пью. Копить на старость? Но что я буду делать в старости? У дру­
гих есть утешение - религия. Я часто думаю: ну вот, пускай меня
сделают сегодня королем, императором... Чего я захочу? Честное
слово - не знаю. Мне нечего даже �елать.
Монотонно журчала вода, рассекаемая пароходом. Светло, пе­
чально и однообразно лила свой свет луна на белые стенки парохо­
да, на реку, на дальние берега. Пароход проходил узким, мелким
местом... «Шесть... ше-е-сть с половиной! .. Под таба-а-к!» - кри­
чал на носу водолив.
- Но как вы играете? - спросил робко Балунский.
- Да никак, - ответил лениво студент. - Я играю не на кар-
тах, а на человеческой глупости . Я вовсе не шулер. Я никогда ни
накалываю, ни отмечаю колоду. Я только знакомлюсь с рубашкой
и потому играю всегда вторым сортом. Ведь все равно после двух­
трех сдач я буду знать каждую карту, потому что зрительная па­
мять у меня феноменальна. Но я не хочу понапрасну тратить энер­
гию мозга . Я твердо убежден, что если человек захочет быть оду­
раченным, то несомненно он и будет одурачен. И я знал заранее
судьбу сегодняшней игры.
303

А. И. Куприн
- Каким образом?
- Просто. Например: земский начальник тщеславный и глупый
дурак, простите за плеоназм. Жена делает с ним все, что хочет. А она
женщина страстная, нетерпеливая и, кажется, истеричная. Мне нуж­
но бьшо обоих их втравить в игру. Он делал глупости, а она назло
вдвое. Таким манером они пропустили тот момент, когда им IIШO
натуральное счастье. Они им не воспользовались. Они стали отыг­
рываться тогда, когда счастье повернулось к ним спиной. Но за де­
сять минут до этого они могли бы меня оставить без ппанов.
- Неужели это возможно рассчитать? - спросил тихо Балун­
ский.
- Конечно. Теперь другой случай. Это полковник. У этого че­
ловека широкое, неистощимое счастье, которого он сам не подо­
зревает. И это потому, что он широкий, небрежный, великодуш­
ный человек. Ей-богу, мне бьшо немножко неловко его потрошить.
Но уже нельзя бьшо остановиться. Дело в том, что меня раздража­
ли эти три жидочка.
- Не вытерпел - зажглося ретивое? - спросил стихом из Лер­
монтова старый шулер.
Студент заскрипел зубами, и лицо его оживилось немного .
- Совершенно верно, - сказал он презрительно. - Именно не
вытерпел. Судите сами: они сели на пароход, чтобы стричь бара­
нов, но у них нет ни смелости, ни знания, ни хладнокровия. Когда
он мне передавал колоду, я сейчас же заметил, что у него руки хо­
лодные и трясутся .«Эге, голубчик, у тебя сердце прыгает!» Игра-то
их была для меня совершенно ясна. Партнер слева, тот, у которого
бородавочка на щеке заросла волосами, делал готовую накладку.
Это бьшо ясно, как апельсин. Нужно бьшо их рассадить, и поэто­
му-то, - тут студент заговорил скороговоркой, - я и прибегнул,
cher maitre*, к вашему просвещенному содействию. И я должен ска­
зать, что вы вполне корректно выполнили мою мысль. Позвольте
вам вручить вашу долю.
- О, зачем так много?
- Пустяки. Вы мне окажете еще одну услугу.
- Слушаю.
- Вы твердо помните лицо земской начальницы?
-Да.
* дорогой учитель (фраиц. ) .
304

Рассказ ы
- Так вы пойдете к ней и скажете: деньги ваши бьши выигра­
ны совершенно случ айно. Вы даже можете ей сказать, что я шу­
лер. Да, но, понимаете, в этаком возвышенном байроновском духе.
Она клюнет. Деньги она получит в Саратове, в Московской гос­
тинице, сегодня в шесть часов вечера, от студента Држевецкого.
Номер первый.
- Это , стало быть , сводничество? - спросил Балунский.
- Зачем такие кислые слова? Не проще ли: услуга за услугу.
Балунский встал, потоптался на месте, снял шляпу. Наконец
сказал неуверенно:
- Это я сделаю. Это , положим, пустяки. Но, может быть, я вам
понадоблюсь как машинист?
- Нет, - ответил студент. - Это старая манера действовать
скопом. я один.
- Один? Всегда один?
- Конечно. Кому я могу довериться? - возразил студент со
сп окойной горечью. - Если я уверен, положим, в вашей товари­
щеской честности, понимаете, в каторжной честности, - то я не
уверен в крепости ваших нервов. Другой и смел, и некорыстолю­
бив, и верный друг, но... до первой шелковой юбки, которая сдела­
ет его свиньей, собакой и предателем! А шантажи? Вымогательство?
Клянченье на старость? На инвалидность?.. Эх! ..
- Я вам удивляюсь, - сказал Балунский тихо . - Вы - новое
поколение. У вас нет ни робости, ни жалости, ни фантазии ... Ка­
кое-то презрение ко всему. Неужели в этом только и заключается
ваш секрет?
- В этом . Но также и в большом напряжении воли. Вы мне
можете верить или не верить, - это мне все равно, - но я сегодня
раз десять заставлял усилием воли, что бы полковник ставил ма­
ленькие куши, когда ему следовало ставить большие. Мне это не
легко... У меня сейчас чудовищно болит голова. И потом... Потом
я не знаю, не могу себе представить, что это значит быть прибитым
или раскиснуть от замешательства. Органически я лишен стыда и
страха, а это вовсе не так весело, как кажется с первого взгляда. Я,
правда, ношу с собой постоянно револьвер, но зато уж поверьте,
что в критическую минуту я о нем не забуду. Однако ... - студент
деланно зевнул и протянул Балунскому руку усталым движением, -
однако до свидания, генерал. Вижу, у вас глаза смыкаются ...
- Всего лучшего, - сказал почтительно старый шулер, скло­
няя свою седую голову.
305

А. И. Куприн
Балунский ушел спать. Студент, сгорбившись, долго глядел ус­
талыми, печальными глазами на волны, игравшие, как рыбья че­
шуя. Среди ночи вышла на палубу Кострецова. Но он даже не обер­
нулся в ее сторону.
<1908>
МОЙ ПАСПОРТ
Пасхальное стихотворение в прозе
Конечно, нет более смешного и нелепого явления в пестрой рус­
ской жизни, чем эта тоненькая книжка, которая лежит сейчас у меня
перед глазами на письменном столе рядом с велосипедным номером
и железной бляхой моего гончего кобеля Завирайки. Боже мой! Ка­
кая трата сил, энерmи, ума, здоровья, душевного спокойствия, чест­
ности, любви и взаимного доверия - и все из-за нескольких страни­
чек, захватанньIХ чужими руками и никому не нужньIХ! О вы, мои
товарищи по несчастью, вы, рязанские плотники, калужские камен­
щики, ярославские разносчики, тульские банщики, зарайские и псков­
ские извозчики, смоленские и витебские землекопы, вы, простосер­
дечные кухарки, водовозы, селедочницы и друmе милые люди, не
вошедшие в число особ первЬIХ четь�рех классов, вы все, имеющие
рост - средний, цвет волос - русый, глаза обыкновенные, лицо
чистое, но зато не имеющие ни одной особой приметь�, вы, неволь­
ные стран
ни
ки, которьIХ за утерю вида гонят по этапу с крайнего
юга на крайний север моей прекрасной и несуразной родины, - я
мысленно обнимаю вас от всего моего сердца в этот весенний день,
накануне теплого, радостного праздника!
Но в те года, когда неслышными шагами подходит к нам ста­
рость, - тогда таинственную, очаровательную, сладкую и груст­
ную власть приобретают над нашей душой все вещи, запахи, звуки
и слова, говорящие об уплывшем прошлом. Для молодости непо­
нятна наша томная, длительная любовь к далеким воспоминани­
ям. И потому-то сейчас, в эту минуту, я искренно благодарю вас,
жирные, хриплые исправники, и вас, расторопные становые в гус­
тых подусниках, и вас, проницательные урядники, и вас, толстые
швейцары отелей, и вас, лукавые рыжебородые старшие дворники,
и вас, умные прыщавые паспортисты (хотя от вас всегда дурно пах-
306

Рассказы
ло заношенным бельем и скверным табаком, и рука ваша, прини­
мающая тайный рубль, бьша всегда мокра), - благодарю вас за
то, что вы - сами не зная для чего - так заботливо отметили все
станции в моей длинной жизни.
Пасха - всегда пасха.
Она одна и та же для всего живущего: для обрезанных и необре­
занных, для монголов, индоевропейцев, негров и туарегов, для лю­
дей севера и юга, для лошадей, собак, рыб, жуков, деревьев и даже
чиновников. Светлый, ликующий праздник: весна, солнце, новая
любовь, песни, тепло и зелень! И вот, брезгливо перебирая грязные
листы этой диковинной книжки, я радостно и грустно перебираю
воспоминания о моих прежних веснах.
Москва. Колокольня. Какая веселая, пьянящая, головокружи­
тельная пестрота внизу, под моими ногами . Небо страшно близко:
вот-вот дотянешься рукой до белого, пухлого, ленивого облачка.
О, верх мальчишеского счастья - наконец-то в моих руках верев­
ка от самого главного, самого большого колокола. Грушевидный
язык его тяжел и долго скрипит своим ухом, пока его раскачаешь.
Ба-ам! Теперь уж больше ничего не видишь, не слышишь и не по­
нимаешь. В ушах больно от мощных медных колебаний. Еще! Еще!
Ласточки стрелой проносятся мимо тебя . Любительские голуби
стаей плавают высоко в воздухе ...
Киев. Чудесный город, весь похожий на сдобную, славную по­
падью с маслеными глазами и красным ртом. Помню, как мы, воз­
бужденные теплом черной ночи, ароматным ветром, огнями на ули­
цах и этой тревожной, танцующей суетой, ходили из церкви в цер­
ковь, из костела в кирку, к единоверцам, грекам и старообрядцам.
Ах! Красота женских лиц, освещаемых снизу живым огнем свеч­
ки, - этот блеск зубов и прелесть улыбающихся нежных губ, и яр­
кие блики в глазах, и тоненькие пальчики, изгибающие растоплен­
ный воск в смешные завитушки.
Почему-то беспричинно хотелось смеяться и приплясывать. И
мотивы ирмосов бьши все такие веселые: трам-трам, тра-ля-лям! И
все смеялись - смеялись новой весне, воскресению, цветам, радос­
тям своего тела!
А вот от старообрядцев нас попросили уйти... Видит Бог, в на­
шем смехе не бьшо никакого зл а! Но, когда на клиросе бородатые,
рыжие, серьезные мужики запели в унисон козлиными голосами,
умышленно и неестественно гнусавя и искажая слова:
307

А. И. Куприн
Христос воскресе иза меретавыха,
Самертию на самерти насатупив
И гробным живот дахорахова, -
ну, просто мы бьmи поражены неожиданностью и покатились со
смеху, как это бьmо недавно со мной, когда в моем присутствии
один поэт-символист - человек несомненного, даже исключитель­
ного таланта - вдруг зачитал что-то о кладбище и о мертвецах на
мотив «чижика>): я знал, что мой смех неучтив, но не мог усилием
воли победить его . Так и у старообрядцев ... Но все-таки бьmа ночь,
и я жил, и я этого никогда не забуду. Я до сих пор помню и люблю
этих серьезных, певших весну людей. А потом еще бьmо утро, раз­
лив Днепра, черемуха, немножко любви...
Вижу я также на моем паспорте скромную пометку Сергиева
посада. Это - Троицко-Сергиевская лавра. Я люблю этот уголок -
осколок Москвы XVI столетия, эти красные и белые стены с зуб­
цами и бойницами, ёрнический торг на широкой площади, распис­
ные троичные сани, управляемые ямщиками в поддевках и в круг­
лых шляпах с павлиньими перьями, «Купец, пожалуйте! .. )), и блин­
ные ряды, и бесконечное множество толстых, зобастых и сладост­
растных святых голубей, и монахов с сонными глазами, большим
засаленным животом и пальцами, как у новорожденного младен­
ца - огурчиком, и пряничных коней, и деревянных кукол - про­
изведения балбешников, и помню еще многое другое.
Да. Но участвовать в великом празднике мне не удалось. За два
дня до Воскресения Христова, в четыре часа утра, ко мне постуча­
лись. Я побежал босиком, почти голый, по длинному, холодному
коридору (ибо я ждал тогда нетерпеливо известий от бесконечно
дорогого мне человека) и, доверчиво отворяя дверь, спросил в вос­
торге:
- Да? Телеграмма?
- Да, - ответили они: - телеграмма, - и вошли:
1) жандармский унтер-офицер Богуцкий Фома, 2) два городо­
вых, дворники и пр. и 3) спустя 10 минут местный полицеймейстер,
местный жандармский ротмистр Воронов (холеное лицо, бесприс­
трастность, небрежность и - «он все знает наперед))), чахоточный
околоточный, хозяин моего дома со смешной фамилией Дмитрий
Донской, понятые.
- Ты его обыскал?
- Так точно, ваше-ссс ...
308

Рассказы
- Вы можете одеться.
Но я ответил , что я привык всегда ходить дома только в одной
ночной рубашке.
Потом он сел за мой письменный стол и начал рыться в доро­
гих мне письмах, карточках, записных книжках . Я сел рядом с ним
на стол. Это бьша также моя привычка. Тогда он любезно позво­
лил мне «взять стул». Но я намекнул ему, что я, как хозяин дома,
мог бы первым предложить ему то же самое. Словом, у нас сдела­
лись сразу довольно тяжелые отношения. Он бьш человек твердый
и многосторонне образованный, он увидел в одной из моих запис­
ных книжек следующие знаки:
Он спросил:
- Да-с, а это что?
1-1-1--1-1
-1-1 -1- -1- -
- 1-1-1-- 1-1
1--1--1-1-1
Я ответил, болтая ногами :
- Это, господин полковник, произошло вот как. Один начи­
нающий, но, увы, бездарный поэт принес мне стихи. И я доказывал
ему на бумаге карандашом то, что он начинает хореем, переходит
в ямб и вдруг впадает в трехсложное стихосложение.
- Я-ямб? - воскликнул он. - Ямб-с? Это мы знаем, какой ямб!
Богуцкий, приобщи .
Моя записная книжка пропала. И навеки.
Много бьшо также приятного и неприятного в городах: Кры­
жополе, Проскурове, Наровчате, любезной нашему сердцу Устюж­
не, в Теофиполе.
Но вот какое обольстительное воспоминание радует меня и пья­
нит, и я знаю, что так будет до конца моих дней.
Я тогда жил в Мисхоре, на южном берегу моря, в пустой даче.
Никого кругом не бьшо . Зеленели кусты. Черные дрозды прилете­
ли уже дней пять-шесть тому назад и насвистывали своими доволь­
но фальшивыми голосами смешные мотивы.
И вот наступила эта чудесная пасхальная ночь. Ночь бьша так
темна и ветер так силен, что я должен бьш обнимать ее за талию,
помогая ей спускаться вниз по вьющейся узенькой дорожке.
309

А. И. Куприн
Мы легли на крупном мокром песке около самой воды. Море
бьшо неспокойно. Это бьшо приблизительно часов около 12-2
ночи. Черное небо, порывистый ветер с Анатолийского берега, свет
только от звезд и едва различаемые пенные гребни последних волн.
Маленькая смешная подробность: накануне выбросило прибо­
ем дельфина. Мы заметили его присутствие только через три мину­
ты , благодаря запаху разложения.
Мы ушли от него в другое место. Это бьша моя последняя пас­
ха, моя последняя весна. Так красиво и нетерпеливо шуршало око­
ло наших ног море, так неожиданно послушны, готовы и радостны
бьши эти гордые губы ...
О мудрец, как я понимаю твои великие слова: остановись, мгно­
венье, ты прекрасно!
Но все проходит, и ничто не возвращается. Склоним же голову
перед вечной судьбой и скажем про себя:
Молодости - радость.
Силе - кротость.
Мудрости - молчание.
Старости - сладкий, долгий сон...
<1908>
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Да, господа судьи, я убил его !
Но напрасно медицинская экспертиза оставила мне лазейку ­
я ею не воспользуюсь.
Я убил его в здравом уме и твердой памяти, убил сознательно,
убежденно, холодно, без малейшего раскаяния, страха или колеба­
ния. Будь в вашей власти воскресить покойного - я бы снова по­
вторил мое преступление.
Он преследовал меня всегда и повсюду. Он принимал тысячи
человеческих личин и даже не брезговал - бесстыдник! - переоде­
ваться женщиной. Он притворялся моим родственником, добрым
другом, сослуживцем и хорошим знакомым. Он гримировался во
все возрасты, кроме детского (это ему не удавалось и выходило
только смешно). Он переполнил собою мою жизнь и отравил ее.
Всего ужаснее бьшо то, что я заранее предвидел все его слова,
жесты и поступки.
310

Рассказы
Встречаясь со мною, он всегда растопыривал руки и восклицал
нараспев:
- А-а! Ко-го я вижу! Сколько ле-ет... Ну? Как здоровье?
И тотчас же отвечал сам себе, хотя я его ни о чем не спрашивал:
- Благодарю вас. Ничего себе. Понемножку. А читали в сегод-
няшнем номере? ..
Если он при этом замечал у меня флюс или ячмень, то уж ни за
что не пропустит случая заржать:
- Что это вас, батенька, так перекосило? Нехорошо-о-о!
Он наперед знал, негодяй, что мне больно вовсе не от флюса, а
оттого , что до него еще пятьдесят идиотов предлагали мне тот же
самый бессмысленный вопрос. Он жаждал моих душевных терза-
v
1
нии , палач.
Он приходил ко мне именно в те часы, когда я бывал занят по
горло спешной работой. Он садился и говорил:
- А-а! Я тебе, кажется, помешал?
И сидел у меня битых два часа со скучной, нудной болтовней о
себе и своих детях. Он видел, как я судорожно хватаю себя за воло­
сы и до крови кусаю губы, и наслаждался видом моих унизителъ­
ньrх мучений.
Отравив мое рабочее настроение на целый месяц вперед, он вста­
вал, зевая, и произносил:
- Всегда с тобой заболтаешься. А меня дела ждут.
На железной дороге он всегда заводил со мною разговор с од-
ного и того же вопроса:
- А позвольте узнать, далеко ли изволите ехать?
И затем:
- По делам или так?
- А где изволите служить?
- Женаты?
- Законным? Или так?
О, я хорошо изучил все его повадки . Закрыв глаза, я вижу его,
как живого . Вот он хлопает меня по плечу, по спине и по колену,
делает широкие жесты перед самым моим носом, от чего я вздраги­
ваю и морщусь, держит меня за пуговицу сюртука, дышит мне в
лицо, брызгается. Вот он часто дрожит ногой под столом, от чего
дребезжит ламповый колпак . Вот он барабанит пальцами по спин­
ке моего стула во время длинной паузы в разговоре и тянет значи­
тельно: «Н-да-а>>, и опять барабанит, и опять тянет: «Н-да-а». Вот
он стучит костяшками пальцев по столу, отхаживая отыгранные
23-2783
311

А.И. Куприн
пики и прикрякивая: «А это что? А это? А это?..» Вот в жарком
русском споре приводит он свой излюбленный аргумент:
- Э, батенька, ерунду вы порете!
- Почему же ерунду? - спрашиваю я робко .
- Потому что чепуху!
Что я сделал дурного этому человеку, я не знаю. Но он поклял­
ся испортить мое существование и испортил. Благодаря ему я чув­
ствую теперь глубокое отвращение к морю, луне, воздуху, поэзии,
живописи и музыке.
- Толстой? - орал он и устно, и письменно, и печатно. - Со­
стояние перевел на жену, а сам... А с Тургеневым-то он как... Сапо­
ги шил... Великий писатель земли русской... Урра! ..
- Пушкин? О, вот кто создал язык . Помните у него : «Тиха ук-
раинская ночь, прозрачно небо» ... А жена-то его, знаете, того ... А в
Третьем отделении, вы знаете, что с ним сделали? А помните ... тсс ...
здесь дам нет, помните, как у него эти стишки:
Едем мы на лодочке,
Под лодочкой вода...
- Достоевский?.. Читали, как он однажды пришел ночью к
Тургеневу каяться... Гоголь - знаете, какая у него бьша болезнь?
Я иду на выставку картин и останавливаюсь перед тихим ве­
черним пейзажем. Но он следил, подлец, за мною по пятам. Он уже
торчит сзади меня и говорит с апломбом:
- Очень мило нарисовано ... даль... воздух ... луна совсем как
живая... Помнишь, Нина, у Типяевых приложение к «Ниве»? Есть
что-то общее...
Я сижу в опере, слушаю «Кармею>. Но он уже тут как тут. Он
поместился сзади меня, положил ноm на нижний ободок моего крес­
ла, подпевает очаровательному дуэту последнего действия, и я с не­
навистью чувствую каждое движение его тела. И я также слышу, как
в антракте он говорит умышленно громко, специально для меня:
- Удивительные пластинки у Задодадовых. Настоящий Шаля­
пин . Просто и не отличить.
Да! Это он, не кто , как он, изобрел шарманку, граммофон, био­
скоп, фотофон, биограф, фонограф, ауксетофон, патефон, музы­
кальный ящик монопан, механического тапера, автомобиль, бумаж­
ные воротники, олеографию и газету.
От него нет спасения! Иногда я убегал ночью на глухой морской
берег, к обрыву, и ложился там в уединении. Но он, как тень, еле-
312

Рассказы
довал за мною, подкрадывался ко мне и вдруг произносил уверен­
но и самодовольно:
- Какая чудная ночь, Катенька, не правда ли? А облака? Со­
всем как на картине. А ведь попробуй художник так нарисовать -
ни за что не поверят.
Он убил лучшие минуты моей жизни - минуты любви, милые,
сладкие, незабвенные ночи юности. Сколько раз, когда я брел под
руку с молчаливым, прелестным, поэтичным созданием вдоль ал
л
еи,
усыпанной лунными пятнами, он, приняв неожиданно женский об­
раз, склонял мне голову на плечо и произносил голосом театраль­
ной инженю:
-
Скажите, вы любите природу? Что до меня - я безумно обо-
жаю природу.
Или :
-
Скажите, вы любите мечтать при луне?
Он был многообразен и многоличен, мой истязатель, но всегда
оставался одним и тем же. Он принимал вид профессора, доктора,
инженера, женщины-врача, адвоката, курсистки , писателя, жены ак­
цизного надзирателя, помещика, чиновника, пассажира, посетите­
ля, гостя, незнакомца, зрителя, читателя, соседа по даче. В ранней
молодости я имел глупость думать, что все это бьши отдельные
люди. Но он бьш один. Горький опыт открыл мне наконец его имя.
Это - русский интеллигент.
Если он не терзал меня лично, то повсюду он оставлял свои сле­
ды, свои визитные карточки. На вершине Бештау и Машука я нахо­
дил остаменные им апельсинные корки, коробки из-под сардинок и
конфетные бумажки. На камнях Алупки, на верху Ивановской ко­
локольни, на гранитах Иматры, на стенах Бахчисарая, в Лермон­
товском гроте - я видел сделанные им надписи:
«Пуся и Кузики, 1903 года, 27 февралЯ>>.
«Иванов».
<<А. М. Плохохвостов из Сарапула».
«Иванов».
«Печорина» .
«Иванов».
«М. Д ... П. А. Р ... Талочка и Ахмет».
«Иванов».
«Трофим Живопудов. Город Самара».
«Иванов» .
«Адель Соловейчик из Минска» .
313

А. И. Куприн
«Иванов».
«С сей возвышенности любовался морским видом С. Никодим
Иванович Безупречный».
«Иванов».
Я читал его стихи и заметки во всех посетительских книгах: и в
Пушкинском доме, и в Лермонтовской сакле, и в старинных монас­
тырях. «Бьши здесь Чикуновы из Пензы. Пили квас и ели осетрину.
Желаем того же и вам». «Посетил родное пепелище великого рус­
ского поэта, учитель чистописания Воронежской мужской гимназии
Пистоль».
«Хвала тебе, Ай-Петри-великан,
В одежде царственной из сосен!
Взошел сегодня на твой мощный стан
Штабс-капитан в отставке Просин».
Стоило мне только раскрыть любую русскую книгу, как я сей­
час же натыкался на него . «Сию книгу читая Пафнутенко». «Автор
дураю>. «Господин автор не читал Карла Маркса». Или вдруг длин­
ная и безвкусная, как мочалка, полемика карандашом на полях. И,
конечно, не кто иной, как он, загибал во всех книгах углы, выры­
вал страницы и тушил книгой стеариновые свечки.
Господа судьи! Мне тяжело говорить дальше... Этот человек по­
ругал, осмеял и опошлил все, что мне бьшо дорого, нежно и трога­
тельно. Я боролся очень долго с самим собою ... Шли года. Нервы
мои становились раздражительнее ... Я видел, что нам обоим душ­
но на свете. Один из нас должен бьm уйти.
Я давно уже предчувствовал, что какая-нибудь мелочь, пустой
случай толкнет меня на преступление. Так и случилось .
Вы знаете подробности. В вагоне бьшо так тесно, что пассажи­
ры сидели на головах друг у друга. А он с женой, с сыном, гимнази­
стом приготовительного класса, и с кучей вещей занял две скамей­
ки. Он на этот раз оделся в форму министерства народного просве­
щения. Я подошел и спросил:
- Нет ли у вас свободного места?
Он ответил, как бульдог над костью, не глядя на меня:
- Нет. Тут еще один господин сидит. Вот его вещи. Он сейчас
придет.
314

Рассказы
Поезд тронулся. Я нарочно остался стоять подле. Проехали
верст десять . Господин не приходил. Я нарочно стоял, молчал и
глядел на педагога. Я думал, что в нем не умерла совесть .
Напрасно. Проехали еще верст с пятнадцать . Он достал корзи­
ну с провизией и стал закусывать . Потом они пили чай . По поводу
сахара произошел семейный скандал.
- Петя! Зачем ты взял потихоньку кусок сахару?
- Честное слово, ей-богу, папаша, не брал. Вот вам ей-богу.
- Не божись и не лги. Я нарочно пересчитал утром. Бьшо во-
семнадцать кусков, а теперь семнадцать.
-Ей-богу!
- Не божись. Стыдно лгать. Я тебе все прощу, но лжи не про-
щу никогда. Лгут только трусы. Тот, кто солгал, тот может убить,
и украсть, и изменить государю и отечеству ...
И пошло, и пошло ... Я эти речи слыхал от него самого еще в
моем бедном детстве, когда он был сначала моей гувернанткой, а
потом классным наставником, и позднее, когда он писал публицис­
тику в умеренной газете.
Я вмешался:
- Вот вы браните сьmа за ложь, а сами в его присутствии лже­
те, что это место занято каким-то господином. Где этот господин?
Покажите мне его .
Педагог побагровел и выкатил глаза.
- Прошу не приставать к посторонним пассажирам, когда к вам
не обращаются с разговорами. Что это за безобразие, когда каждый
будет приставать? Господин кондуктор, заявляю вам. Вот они все
время нахально пристают к незнакомым . Прошу принять меры. Ина­
че я заявлю в жандармское управление и занесу в жалобную книгу.
Кондуктор пожурил меня отечески и ушел. Но педагог долго не
МОГ уняться ...
- Раз вас не трогают, и вы не трогайте. А еще в шляпе и в во­
ротничке, по-видимому, интеллигент... Если бы это себе позволил
мужик или мастеровой ... А то интеллигент!
Интел-ли-гент! Палач назвал меня палачом! Кончено ... Он про­
изнес свой приговор.
Я вынул из кармана пальто револьвер, взвел курок и, целясь
педагогу в переносицу, между глаз, сказал спокойно :
- Молись.
Он, побледнев, закричал :
315

А. И .Куприн
- Карррау-у -ул!
Это слово было его последним словом. Я спустил курок.
Я кончил, господа судьи . Повторяю: ни раскаяния, ни жалосm
нет в моей душе. Но одна ужасная мысль гложет меня и будет гло­
дать до конца моих дней - все равно, проведу я их в тюрьме или в
сумасшедшем доме:
«У него остался сын ! Что , если он унаследует целиком отцовс­
кую натуру?»
<1908>
ЛАВРЫ
Сказочка
- Почтеннейшая публика, прекрасные дамы и милостивые гос­
пода! Я тоже, с вашего позволения, расскажу свою историю, из ко­
торой вы ясно увидите, как непрочна земная красота и как хрупка
и преходяща слава.
Этот голос раздался из самой глубины обширной помойной ямы,
где в кислой, вонючей тьме догнивали остатки овощей, картофель­
ная шелуха, безобразные тряпки, кости, веревки, лимонные корки,
бумажки, окурки и рыбьи внутренности, где громоздились в куче
разбитые бутьmки , проволока, жестянки и пустые спичечные короб­
ки и где хозяйничали вволю огромные бурые крысы, мудрые и злые
животные с голыми хвостами и острыми черными глазками.
- Позвольте, кто это говорит? - спросила надменно растер­
занная грецкая губка, у которой бьuю блестящее прошлое, прове­
денное в уборной хорошенькой женщины.
- Это я, лавровый лист, - отозвался скромный голос. - Меня,
к сожалению, не совсем видно, потому что я сверху придавлен ста­
рым башмаком и засьmан каким-то мусором. Но, если судьбе бу­
дет угодно когда-нибудь извлечь меня из этих недр на поверхность ,
я, конечно, сочту долгом представиться всем моим высокочтимым
соседям . Я получил хорошее воспитание, вращался в большом об­
ществе и потому знаю светские обязанности .
Так вот моя история, милостивые государыни и государи:
Я происхождением южанин и вырос на Южном берегу Крыма
в большой зеленой кадке, о битой железными обручами. Как сквозь
316

Рассказы
какую-то волшебную пелену вспоминаю я небо, море, горы и стре­
котание цикад в жаркие ночи. Помню благоухание глициний , стру­
ивших вниз свои голубые водопады, и благоухание маленьких бе­
лых вьющихся роз, пахнувших фиалкой, и сладкий лимонный аро­
мат магнолий , огромные белые цветы которых бьши точно вьпо­
чены из слоновой кости, и роскошный , страстный , горячий запах
тысяч штамбовых роз: белых, желтых, палевых, розовых, пунцо­
вых и темно-пурпурных.
Я бьш тогда молод и мало смыслил в делах житейских, так же
мало, как и сотня моих братьев, происшедших от одного и того же
ствола. Впервые о великом значении лавровых листьев я узнал в
томный летний вечер, когда мимо нас проходила девушка в белом
платье вместе с гимназистом. У девушки в рыжих волосах горело
пушистым золотом заходящее солнце, а у гимназиста бьш мрач­
ный вид и пояс, спущенный ниже бедер, отчего ноги его казались
до смешного короткими.
- Посмотрите, Коля, - это ведь лавры! - закричала девушка
в восторге. - Настоящие лавры! Те самые лавры, которыми на­
граждали поэтов и победителей на Олимпийских играх, которые
не давали спать Мильтиаду, которыми увенчали Петрарку...
Но гимназист бьш, как я потом узнал, влюблен, разочарован, ос­
тавлен на второй год в четвертом IOiac
ce
и, кроме того, принадлежал к
парти
и
а.а., тоестьбьш«атчаян
ным
анархистом». Он сорвал один ли­
сток, растер его между пальцами, понюхал и сказал суровым басом:
- И которые кладут в суп".
Прошло три лета. Я уже порядочно вьпянулся и достиг юно­
шеского возраста, когда наше деревцо пересадили в другую кадку,
гораздо больших размеров, и вот однажды осенним утром закута­
ли нас в рогожу, обвязали мочалками и оmравили на север. Ехали
мы и на телеге, и на пароходе, и по железной дороге, и опять на
телеге, и, по правде сказать, это бьшо пренеприятное путешествие
среди постоянной духоты, темноты и качки.
Так мы и приехали в этот большой город, где протеЮiа вся моя
шумная и разнообразная жизнь и где под конец моих дней я имею
высокую честь беседовать с таким почтенным собранием.
Поместили нас в зимнем саду, в большом пьnшюм доме, похожем
на дворец. Над нами бьша стеклян
н
ая крьnпа, и южная стена теплицы
бьша тоже из стеклян
н
ых рам, но искусственный газон, узенькие до­
рожки, посьшанные песком, и фонтан над бассейном из ноздреватого
камня должны бьши напоминать о настоящей природе.
317

А. И. Куприн
Несколько раз в год во дворце бывали блестящие балы. Тогда
лавровые деревья вместе с пальмами и другими большими расте­
ниями перетаскивались из зимнего сада в комнаты, на лестницу и
даже на подъезд, покрытый, как шатром, полосатым тиком. Какое
общество я перевидал и эти дни, какие прекрасные женщины, вы­
холенные в лучших человеческих оранжереях, пробегали мимо меня
наверх по ступеням, устланным толстым красным ковром, переби­
рая своими маленькими ножками в белых атласных туфельках.
Какие плечи, руки, кружева, жемчужные ожерелья на обнаженных
шеях. Какие ленты, звезды, бакенбарды, шпоры, мундиры, фраки,
цветы в петличках, какая чудесная музыка, свет, запах духов!
И все это прошло, как сон. Однажды зимним днем, когда снег
шел так густо-густо и такими огромными хлопьями, как будто бы
кто-то там наверху уничтожал всю свою корреспонденцию, нако­
пившуюся за тысячу лет, пришли мужики и перенесли нас в боль­
шую пустую комнату, посредине которой лежал на черном возвы­
шении, в длинном серебряном ящике, седой человек с закрытыми
глазами и с бледным лицом, улыбавшимся мудрой и благодарной
улыбкой. Приходили и уходили люди, очень много людей, пели,
говорили нараспев, опять пели, и вся комната наполнялась тогда
синим пахучим дымом, в котором тепло и мглисто мерцали огонь­
ки свечей. И было очень странно видеть , как все глядели на лежав­
шего и говорили только о нем и пели только про него , а он все
лежал и лежал, не открывая глаз и тихо улыбаясь.
Когда его унесли и запах синего дыма еще стоял в пустой ком­
нате, пришли веселые люди в красных рубашках и замазали белой
краской оконные стекла. А меня с моими братьями взяли на плечи
двое рабочих и понесли через весь город в цветочный магазин. Рiе­
смотря на холод, весело бьшо мне глядеть сверху на экипажи и ва­
гоны и на головы тысячной толпы.
Но в цветочном магазине я пробьш недолго. Нас купил какой­
то трактирщик и поставил в зале между столиками, в сомнитель­
ной компани
и
с искусственными пальмами. Плохая это бьша жизнь.
Нас часто забывали поливать, а в нашу кадку каждый день набра­
сывали пропасть сигарных и папиросных окурков. По вечерам иг­
рал орган, визжали скрипки, в воздухе висел чад и дым, а в стек­
лянном аквариуме стояли неподвижно, едва пошевеливая плавни­
ками, большие, темные, издыхающие рыбы. Время от времени слы­
шал я знакомые фразы о Мильтиаде и Петрарке, но только скучал
от них. Время и жизненный опыт состарили меня.
318

Рассказы
Потом хозяин наш разорился. Кто -то скупил за долги и орган,
и столики, и белые салфетки, и аквариум . Но растений новый вла­
делец не любил. И мы опять попали в цветочный магазин.
Не буду распространяться подробно об этом тусклом времени.
Скажу только, что часто брали нас напрокат и украшали нами то
лестницы во время платных балов, то церкви, то рестораны под Но­
вый год, то кухмистерские в свадебные вечера. Всего и не упомню.
Но раз глубокой осенью пришли в магазин двое: девушка в не­
промокаемом плаще и краснощекий, курчавый, веселый и шумный
студент, в котором я узнал прежнего мрачного гимназиста, свидете­
ля моего детства. Они заказывали лавровый венок, небольшой, про­
стой лавровый венок и к нему широкую красную ленту с надписью
золотыми буквами: на одной половине - «Гению русской сценьD>, а
на другой - «От учащейся молодежи».
Да, это бьш мой смертный приговор. В тот же день меня отстриг­
ли от родного ствола и сплели в кружок с другими листьями. А вече­
ром человек в красном фраке с золотыми пуговицами пронес меня
между двумя рядами сидящих людей, передал другому человеку, а этот
передал третьему, который нагнулся сверху, чтобы взять меня. Эrот
третий, сильно освещенный огнями, бьш в черном бархатном камзо­
ле, в черных чулках в обтяжку и в белокуром парике. Он улыбался
счастливо, искательно, гордо и неестественно, и вот я увидел с высоты
много сотен человеческих лиц, как смутно-бледные пятна. Одни пят­
на, пятна,пятна.Яуслышалрев иплесктолпыиубедился, чтолицо,к
которому я прикасался, бьшо влажно и горячо. И долгое время на
моей нижней стороне сохранялся жирный розовый мазок грима.
Так началась наша общая жизнь с этим бритым рослым чело­
веком и продолжалась много-много лет. Жили мы и в больших,
просторных комнатах гостиниц, и на чердаках, и в подвалах. Ког­
да временами бритый человек терял равновесие и пошатывался, то
он снимал нас с гвоздя, прижимал к губам и мочил слезами. «Этот
скромный венок - самый лучший дар признательных и чистъхх сер­
дец! - восклицал он блеющим голосом. - Положите его со мной
в могилу». А иногда кричал своему слуге: «Убери к черту этот бан­
ный веник, вышвырни его за окошко!» Но в конце концов все-таки
вышвыривать нас не позволял.
Но ... все проходит и все повторяется в этом мире. Однажды чер­
ные лошади с белыми султанами на головах повезли моего брито­
го человека, лежавшего под балдахином в узком ящике, на край
города. Мы с другими венками ехали сзади него на маленькой по-
319

А. И. Куприн
возочке, а позади нас шла толпа. Люди опять попели, поговорили,
покадили знакомым мне синим дымком, опустили в яму бритого
человека и разъехались .
Прошло лето, осень, и наступила зима. Над бритым человеком
положили мраморную плиту и поставили часовенку. Какая-то дама в
черном навещала нас изредка и смахивала пьшь с венков. Венки бьши
разные: из иммортелей, и из живых цветов, и из зеленой жести, и из
крашеной материи . Бьши и серебряные венки, но их увезли сейчас же
после того, как зарьши бритого человека в землю. А мы все так и висе­
ли по стенкам часовни, разрушаясь от времени, от ветра и от сырости.
И однажды дама в черном сказала сторожу:
- Пожалуй, надо убрать некоторые венки. Уж очень некраси­
во . Вот этот, этот и тот...
И правда, у всех у нас вид бьш неказистый: краски слиняли,
цветы сморщились, листья покоробились и обломались. В тот же
день сторож забрал нас и свалил в темную, холодную каморку по­
зади своего жилья, вместе со всяким хламом .
Сколько я там пролежал времени, я не могу сказать . Может
быть , неделю, может быть, десять лет. Время точно остановилось:
да и я сам уже бьш почти мертвецом . Как-то зашел к сторожу зна­
комый старьевщик, и нас вытащили на свет божий. Перебирая вся­
кую рухлядь, он взял в руки лавровый венок, поглядел на него с
усмешкой, понюхал и сказал:
- Ничего ... Годится и этот. Еще пахнет.
Он ощипал венок, вымьш листья, чтобы придать им свежий вид,
и отнес в мелочную лавочку, и я долго пролежал на полочке в бу­
мажном мешочке, пока не пришла однажды утром кухарка из дома
напротив .
- На копейку перцу, на три луку, на копейку лаврового листа,
на три копеечки соли, - просыпала она скороговоркой.
Толстая потная рука опустилась в тюрик и бросила меня на весы.
Через час я уже кипел в супе, а вечером меня выплеснули в грязное
ведро, а дворник отнес меня на помойку. Здесь и окончилась моя
долгая, пестрая жизнь, начавшаяся так поэтично ...
Рассказчик помолчал и прибавил со вздохом:
- Все проходит в этом мире...
Слушатели молчали задумчиво. Молчали, поводя усами, бурые
умные крысы с голыми хвостами . Один только древний шагрене­
вый переплет, когда-то облекавший очень глубокомысленную кни­
гу, сказал наставительно:
320

Рассказы
- Все проходит, но ничто не пропадает.
Но старый башмак зевнул во весь свой разодранный рот и ска­
зал лениво:
- Ну, это, знаете ли, не утешительно ...
<1909>
О ПУДЕЛЕ
У меня в доме теперь живет черный кобель пудель.
Его зовут Негодяй.
Так его прозвали вовсе не для того , чтобы оскорбить его соба­
чье достоинство. А просто в то время, когда у него чесались зубы,
он грыз ножки столов и стульев, жевал разные любимые портреты
и возвращал их в замусленном и гнусном виде, врывался, как беше­
ный, в курятник домовладелицы, и выгонял оттуда всех кур, и гром­
ко кричал на них; от этого они носились по двору, кудахтали и ро­
няли перья.
Однажды он вконец испортил нам любимый фикус.
Однажды во время домашнего маленького концерта он влетел
в комнату и так скверно начал аккомпанировать известному скри­
пачу, что этот скрипач больше уже к нам не заходил и вряд ли ког­
да-нибудь зайдет.
Я уже не говорю о тех неприятностях , которые он причинял
прислуге. И даже, кажется, потихоньку его били в кухне за это .
Сегодня утром я предложил ему хлеба с маслом; но он осто­
рожно и , видимо , только из вежливости слизал одно масло, и опять
улегся у меня в ногах, и глядел на меня грустными, вопрошающи­
ми глазами.
Я хорошо знаю, что ему исполняется теперь год, и, стало быть,
время собаке гулять, но я так же твердо знаю и то, что в этом бед­
ном животном проснулось сознание и что живоmое от этого не­
счастно.
Неутомимо , вежливо, настойчиво тянет он меня выйти вместе с
ним на улицу и непременно сесть на извозчика и поехать, а он в это
время будет бежать рядом с экипажем и лаять на колесо, которое
вертится! Потом он забежит вперед и будет прыгать с лаем на ло­
шадиную морду.
В это время он говорит ей :
321

А. И. Куприн
- Пожалуйста, остановись , дай мне обдумать, почему колесо
верmтся, я не могу этого понять, я хочу это понять!
Но это не трогает лошадь; в ней еще живы большие животные
инстинкты, которыми мы, люди, пользуемся так равнодушно, то
есть пользуемся ее силой, памятью местности, очень большой не­
рвностью, красотой ее форм, ее глупостью, ее неприхотливым пи­
танием.
Она бежит под кнутом в слепом ужасе и думает об овсе.
И вот бедный черный пудель опять возвращается ко мне, вспры­
гивая на пролетку, садится рядом со мной и плачет:
- Объясни же мне, ты, умный, непостижимый для меня вол­
шебник, ты , который умеешь делать чудеса, зажигать огонь, кото­
рому так легко достается пища, взгляда которого я не могу перене­
сти, - объясни мне: отчего колесо вертится? Зачем я существую на
этом свете? Почему так непреодолимо я привязан к тебе, и не луч­
ше ли бьшо бы мне бегать исхудалым и злым волком в лесной тру­
щобе, спать под корнями дерева и с наслаждением лакать кровь
зайца, которому я перекусил горло?
Милая, добрая, бедная собачка, друг мой! .. В том-то и дело,
что и мне живется не лучше, чем тебе. В том-то и дело, что и я це­
лую край усыпанной звездами ризы Бога и спрашиваю его в тоске
и мучениях:
- Чт6 такое время? Чт6 такое движение? Зачем я так бессмыс­
ленно и мало живу? И отчего каждый шаг моей жизни отравлен
страданием? Даже иногда и сладким страданием?
Милый мой, добрый пес, нам на это никто не даст ответа.
И может быть, он сам теперь плачет где-нибудь, обливаясь сле­
зами, томясь от ужаса и боли и оттого, что в нем проснулось созна­
ние.
А может быть, все это до такой степени просто, что мы с тобой,
с нашими мучениями, смешны? Может быть, сидит где-нибудь эта­
кий хитрец и отлично знает, что все дело заключается в изящной,
простой и очень несложной алгебраической формуле?
Сидит и знает, но из проказливости не расскажет нам с тобой,
милый, черный песик Негодяй.
Никогда не расскажет!
<1909>
322

Рассказы
В КРЫМУ
(Меджид)
1
На краю пригородной деревни Ауrки, там, где светлый горный
ручеек, заключенный в свинцовую трубку, льется целый день сереб­
ряной переливчатой дугой и сладко плещется в каменном столетнем
водоеме, под прохладной тенью столетнего ореха, там молодой ял­
тинский проводник Меджид моет по утрам трех лошадей : двух соб­
ственных серых жеребцов - Красавчика и Букета, и старого воро­
ного коня, взятого им напрокат, на сезонное время, из гор.
Накануне Меджид с другим проводником Асаном провожал
большую кавалькаду на хребет Яйлы. Вернулся он домой далеко
за полночь, и когда вываживал мокрых, холодных от пота лоша­
дей по тихой и звучной улице, голубой в месячном свете, то шатал­
ся от сна и усталости . Не раздеваясь, лег он на ковре в кунацкой и,
как ему показалось, только на секунду закрьш глаза, а когда от­
крьш их, то бьш уже синий и золотой день, сверкавший зелеными
улыбками .
Татарская девушка мьша белье в прозрачной луже, в которую
по наружным стенкам стекала вода из переполненного бассейна.
Положив на дощечку разноцветные тряпки, она с бессознательной
грацией переступала по ним босыми маленькими ступнями, и в такт
с движениями ее гибкого тонкого тела покачивались у нее на спине
две жесткие черные косы, падавшие вниз из-под круглой бархат­
ной шапочки, расшитой золотыми блестками . Теневые пятна и сол­
нечные кружки тихо скользили взад и вперед, вкось, по ее бледно­
смуглому лицу с прекрасными детскими глазами, а длинное темное
платье, слегка зажатое между коленями , лучилось кверху красивы­
ми складками . Обменявшись с Меджидом быстрым «селямом», она
тотчас же уступила ему и его лошади место у фонтана: мужской
труд - священное дело.
Светло -серый , почти белый , пожилой Красавчик с особенным
удовольствием спокойно мочил в прохладной воде лужицы свои
высокие, стаканчиками , копыта, натруженные вчера мелким кам­
нем горячего шоссе. Нагнув вниз шею и вытянув вперед нежную
белую голову с черными, ласково суженными глазами , он тянулся
голым розовым храпом к воде и коротко взмахивал хвостом каж-
323

А. И. Куприн
дый раз, когда Меджид оплескивал его из ведра; серый, видный, в
темных яблоках на крупе, пятилетний Букет играл на месте, раз­
брызгивая вокруг себя воду, отчего Меджид притворно грубо бра­
нился и рукавом куртки вытирал брызги со своего лица. На вороно­
го коня Меджид мало тратил забот: это бьша настоящая неприхот­
ливая горная лошадка с железными ногами, привыкшая с грузом угля
или дров по обеим сторонам седла спускаться с Яйлы и подыматься
вверх по тропинкам, почти недоступным для средней руки пешехо­
дов. Меджид только облил его два-три раза водою и звонко шлеп­
нул по узкому, высокому, костистому, заблестевшему заду. И воро­
ной вслед за двумя другими лошадьми, не торопясь, солидной рыс­
цой потрясся в темную, холодную конюшню, плоская крыша кото­
рой бьша почти вровень с поверхностью земли и спускаться куда
приходилось по довольно крутой наклонной плоскости .
У вороного коня вовсе не бьшо имени. Да и Красавчика с Буке­
том Меджид назвал так пышно и невыразительно лишь в угоду
курортным дамам, которые неизбежно, прежде чем сесть на жереб­
ца, выносили ему, чтобы его задобрить, кусочек хлеба или сахару,
трепали его боязливо по шее, целовали между ноздрей, точно этот
поцелуй мог ему доставить какое-нибудь удовольствие, и спраши­
вали нежно : «Меджид, а как его зовут?»
Стройная, тонкая девушка, изящно поддерживая рукой на го­
лове дощечку с бельем, следила за проводником из-за забора свои­
ми пугливыми восточными глазами . Она бьша уже с трех лет его
невестой, и родители их дожидались, пока он не скопит достаточ­
но денег для свадьбы. Но Меджид не торопился. Веселая, хвастли­
вая, легкая жизнь проводника казалась ему сладким праздником,
которому не будет конца.
Он сам засыпал лошадям овса - вороному поменьше, - велел
матери починить ремень от уздечки и ушел поспешно, чтобы зах­
ватить линейку, которая через каждые четверть часа ходила из Аут­
ки вниз на набережную.
Она только что отошла, но Меджид легко догнал ее и впрыг­
нул на ходу. Привычно веселило его утреннее чувство легкости,
ловкости и молодости собственного тела. Усевшись, он победонос­
но осмотрелся налево и направо на соседей и , запрокинув голову,
обернулся назад. Рядом с ним сидел старый татарин в чалме с ко­
фейного цвета лицом, высоким выпуклым лбом и седой бородою.
Меджид быстро заговорил с ним по-татарски, скаля радостно бе­
лые крепкие зубы и сияя черными счастливыми глазами.
324

Рассказы
11
На набережной, около часовни, бьшо у проводников нечто вро­
де биржи. Там они расхаживали по утрам вдоль каменного парапе­
та, облокачивались на его перила в красивых, рассчитанно-небреж­
ных позах, или сидели на скамейках, развалившись , выставив
картинно вперед свои мускулистые ноги с упругими выпуклыми ляж­
ками. Более пожилые и бедные из них бьши одеты в традиционный
татарский костюм, состоящий из широкой рубашки - белой, с чуть
желтоватым оттенком, заправленной в широкие шаровары, перетя­
нутые гораздо выше тали
и
серебряным ремнем. У молодых же в этом
году господствовала новая мода, введенная впервые Меметом, пер­
вым красавцем сезона, - синяя тесная, короткая куртка из диаго­
нального сукна, такие же рейтузы в обтяжку и тонкие лакированные
сапоги. Такая одежда не скрывала ни одной линии тела, а, наобо­
рот, подчеркивала высоту груди, гибкость спины, тонкость талии и
стройность длинных ног. Но независимо от лет и богатства, каждый
проводник носил на голове круглую, невысокую барашковую ша­
почку, а в руке символ проводнического звания - хлыст.
Это бьша настоящая живая выставка мужской красоты и моло­
дости: прекрасные фигуры, матовая смуглость кожи, безукоризнен­
но правильные очертания бровей, носов и губ, холеные черные усы
и вьющиеся из-под сбитых набок шапок черные иссиня волосы,
чудесные зубы, миндалевидные, темные, горячие южные глаза и
гордые прямые шеи . Южный берег Крыма выслал сюда самые луч­
шие племенные образцы своей человеческой породы, происшедшей
от необычайно счастливого смешения кровей: генуэзской, гречес­
кой и татарской.
Каждый день, проходя по набережной, толстые, пестро одетые
московские купчихи-кутилки и наглые петербургские кокотки в
рыжих искусственных локонах, со щеками, свинцовыми от пудры,
разглядывали проводников сквозь лорнеты на длинных ручках, не
торопясь, деловито и бесстыдно, как разглядывают опытные об­
жоры вкусный товар, разложенный за стеклом гастрономического
магазина.
И молодые красавцы настойчиво выдерживали их взгляд, вып­
рямляя спины, делая внезапно серьезные, неподвижные глаза, мут­
ные и обессмысленные, точно от страстного желания. Иные насви­
стывали в эту минуту сквозь зубы с каким-то многозначительным
выражением и щурили глаза, и покачивали головой, и выстукива-
325

А. И .Куприн
ли хлыстом такт мотива по лакированному голенищу. Другие, идя
близко за плечом дамы, предлагали лошадей для экскурсий, но пред­
лагали так таинственно, вполголоса, с зазывающей интонацией,
точно дело шло о каком-то запретном, соблазнительном, но непри­
личном предприяти
и
.
Кумиром, недосягаемым образцом бьш для Меджида провод­
ник Мемет, и ему Меджид невольно старался подражать во всех
внешних мелочах, в одежде, походке и манерах. Все, что касалось
Мемета, бьшо полно для Меджида героическим восхищением: и то,
что он считался чрезвычайно образованным, почти ученым чело­
веком, так как окончил четыре класса симферопольской гимназии,
и то, что он носил отличное крахмаленное белье и множество бре­
локов и перстней, и то, что за ним уже бежала слава, в виде исто­
рии и легенды. Из-за Мемета подрались около мореного музея две
дамы - одна харьковская, другая москвичка, и обе купчихи; тре­
тью даму, жену известного коллекционера картин, Мемет сам, ра­
зыгрывая однажды сцену ревности и увлекшись, как хороший ар­
тист игрой, избил хлыстом в то время, когда она ехала в шарабане
с другим проводником; с четвертой он взял две тысячи на излече­
ние какой-то тайной болезни, а пятая купила его сестре, выходив­
шей замуж, землю с домом, а кстати, и Мемету подарила пару чу­
десных лошадей золотой масти «Изабел
л
а>> и щегольской соломен­
ный фаэтон с ацетиленовыми фонарями .
Мемет был глубоко начитанный человек. Однажды он даже
прочитал целиком, с начала до конца, - и это бьша истинная прав­
да - «Героя нашего временю> . Этот роман произвел на него силь­
ное впечатление. С тех пор он нередко, прислонившись к фонарно­
му столбу на набережной, скрещивал на груди руки, морщил лоб в
суровые вертикальные складки, наискось закусывал нижнюю губу
и загадочно устремлял глаза вдаль. В эту минуту он ни о чем не
думал; думал о том, что вот извозчик проехал, а вот дама прошла в
галантерейный магазин, ветка мимозы качается от ветра, но сам
перед собою он делал вид, что его душа погружена в этакую мрач­
ную, беспросветную бездну. С женщинами наедине он бывал не­
стерпимо груб, с мужчинами услужливо и даже подобострастно
вежлив, но когда говорил одновременно с мужчиной и женщиной,
то глядел не на мужчину, а на его даму. Курортные модницы вы­
шивали ему туфли и шелковые подтяжки и бьши в восторге от су­
масбродного ревнивца Мемета, от бешеного, вспьшьчивого Меме­
та, от красавца Мемета, с его разбитым и непонятным, но возвы-
326

Рассказы
шенным сердцем . Таким они его захотели сделать, и таким Меме­
том он, в конце концов, стал считать самого себя.
Бедный Меджид и сам чувствовал, что ему далеко до его вели­
колепного образца. Как он ни серьезничал, как ни принимал плас­
тические, рассчитано красивые позы, как ни старался сделать свое
лицо значительным и загадочным - веселая щенячья молодость
брала верх. Ему любо было повозиться с другим проводником на
тротуаре набережной, под жарким сорокаградусным солнцем, по­
бежать за прохожим, кривляясь и передразнивая его походку, по­
плевать бесцельно в море, перегнувшись через перила, ограждаю­
щие набережную. Но, увидев в эти шаловливые секунды Мемета,
он тотчас же начинал сам перед собою важничать и внутренне ра­
зыгрывал Мемета, что ему легко давалось при подвижном, живом
южном воображении. Он бескорыстно восхищался Меметом и без­
злобно завидовал ему совершенно так же, как это делают гимнази­
сты V класса по отношению к семикласснику, который уже и ку­
рит, и покучивает, и глядит на горничных свысока. Правда, и у
Меджида в прошлом году бьш один очень серьезный роман, окон­
чившийся даже увозом Меджида в Петербург, чт6 , конечно, свиде­
тельствовало о сп особности его внушать глупым северянкам пьш­
кую любовь и чт6 вообще хорошо поставило Меджида в среде про­
водников . Но тайная подкладка этого похищения бьша доподлин­
но известна только одному Меджиду, да и то сам перед собою он
старался рисовать это приключение гораздо красивее и необыкно­
веннее, чем оно происходило в действительности .
111
Просто-напросто в Ялту приехала жена богатого протоиерея
петербургской епархии, толстая сорокалетняя женщина, с лицом,
белым от природы и от пудры, как булка, с двумя сладкими черны­
ми изюминками вместо глаз и с маленьким, вздернутъ1м ртом, ярко
окрашенным в пунцовый цвет . Бог весть каким тяжелым путем дол­
голетнего клянчанья, тайных сбережений в чулок из домашней эко­
номии, притворных обмороков и слезливых припадков, капризных
отказов отцу протопопу в разделении супружеского ложа, беготни
по специальным докторам, этим всегдашним пособникам и со­
умышленникам сорокалетних женщин, каким длинным, плетеным
путем женской хитрости и настойчивости досталась ей эта поезд­
ка. Еще с января рассчитывали деньги , включая сюда и возможный
327

А. И .Куприн
приход за весь великий пост, меняли фунты и пуды церковных ме­
дяков на новенькие государственные билеты, разглядывали по буд ­
ним вечерам всей семьей железнодорожный путеводитель , потом
перед отъездом служили молебен о «в путь шествующих», вязали
узелки с провизией и со всякой домашней требухой, на вокзале пла­
кали и махали платками, и отец протопоп , забыв все свое внешнее
благолепие, бежал по перрону рядом с идущим вагоном, - всхли­
пывая носом, развевая по ветру волосы, рукава и края рясы, при­
держивая одной рукой наперсный крест и крича: « В случае чего,
телеграфируй».
Попадья на первых порах соблюдала в Крыму строгую, благо­
разумную экономию, поселилась где-то на горе, на краю города, в
меблированных комн атах , похожих на те клетушки, в которых
шарманщики носят морских свинок, перезнакомилась со множе­
ством престарелых классных дам, учительниц и больных студен­
тов, уверявших, что в Крыму можно жить ни капельки не дороже,
чем в Петербурге, тряслась вместе с ними в дилижансах, где они
сидели друг на друге, едучи в горы и к водопаду, покупала на набе­
режной кизилевые тросточки, сердоликовые печатки и раковинки
с надписью «Ялта» в подарок всем своим знакомым, карабкалась ,
обливаясь п6том, по каким-то дурацким камням и тропинкам, ко­
торые, оказывается, необходимо посетить каждому путешествен­
нику, мазала краской свое имя на разных скалах, пила отвратитель­
ную густую бузу, ела холодный жесткий шашлык, и - главное -
все это у нее выходило очень дешево. Море в Ялте пахло дохлой
рыбой и йодом и бьшо похоже на грязную лоханку с глинистой
водой, улицы воняли конским навозом, от дешевых о бедов язык и
нёбо покрывались слоем бараньего сала, стройные красавцы кипа­
рисы всегда бьши точно седые от мелкой пьши, в номерах пахло
копотью керосинок и грязным бельем, но попадья на открытках,
которые она посьшала по три и по четыре штуки в день всем своим
знакомым подругам по епархиальному училищу, которых она еще
помнила, восторженно писала, что она наслаждается чудным мор­
ским воздухом и бальзамическим благоуханием горных лесов. И
писала совершенно искренно .
Какая-то бойкая вдова-полковница однажды подбила ее про­
ехаться верхом, совсем недалеко , в Ореанду, к развалинам дворца.
По романам, которые она читала в уличных петербургских газе­
тах, по сплетням ялтинских салопниц и, наконец, по тем откровен­
ным, многозначительным взглядам, которыми на набережной чер-
328

Рассказы
ноусые проводники упирались в ее пышный трясущийся бюст, она
знала, что поездка с проводником заключает в себе нечто непри­
личное, рискованное... и заманчивое. Но полковница бьша такая
«безусловно корректная женщина» , а поездка оказалась такой со­
всем дешевой - по рублю с лошади и рубль проводнику, что стран­
но бьшо бы отказать себе в этом удовольствии.
Бьша маленькая боязнь за искусство держаться на седле, но про­
тоиерейша храбро вспомнила, что когда-то в девичестве, на кани­
кулах, она ездила на настоящем дамском седле в сопровождении
двух лоботрясов, отчаянных гимназисто в, сыновей местного поме­
щика. Бьшо также затруднение насчет амазонки. Напрокат Мария
Николаевна не хотела брать : «Мало ли какая надевала ее до меня!»
Но полковница быстро нашлась : стоило только прикупить мате­
рии, немножко надставить низ юбки, вшить внутрь несколько ка­
мешков-гладышей , и все готово: и незаметно, что подшито, и ног
не будет видно, и не развевается, и прилично, и гораздо лучше, чем
всякая настоящая амазонка.
Мария Николаевна, конечно, бьша убеждена, что уже с ней-то,
во всяком случае, проводник ничего себе не п озволит! И они по­
ехали втроем: она, полковница и Меджид.
Но Меджид сразу же, как только выехали из города на Лива­
дийское шоссе, стал позволять себе многое; показывая, как надо
держать мундштуч ные и уздечные поводья, он то и дело наклады­
вал свои маленькие, горячие, жесткие руки сверх пухлых, белых,
дрожавших пальцев попадьи, поддерживал ее обильную, массив­
ную талию при крутых спусках и сверкал ей прямо в глаза своими
глупыми, красивыми, сияющими глазами, и от всего от него креп­
ко пахло, точно от молодого центавра, запахом здорового лоша­
диного и мужского пота.
Древний запутанный парк бьш темен , сыр и молчалив, и нел ьзя
бьшо разглядеть вершин его столетних деревьев, сплетшихся в чер­
ный сплошной потолок. Лунные пятн а изредка лежали на траве и
на заросших дорожках. Иногда сквозь просветы густьIХ ветвей свер­
кало море, струившее далеко впереди свой золотой и серебряный
атлас. Где-то журчали невидимые ручейки, бежавшие с гор. Бьшо
невиданно сказочно-прелестно, и немного жутко от тишины и мра­
ка, и немного грустно и томно, как от всякой большой красоты .
Осмотрели искусственное озеро, в черной воде которого, точно в
черном воздухе, беззвучно и плавно, как заводной, плавал бел ый
лебед ь . Осмотрели мраморные развалины, поросшие плющом, кус-
329

А. И . Куприн
тами каприфолии, благоухавшей дико и страстно. Проводник по­
казывал места, помогал идти, поддерживал под локоть , раздвигал
услужливо ветви. Но, когда зашли в крытую виноградную аллею,
такую темную, что нельзя бьшо разглядеть собственной руки, пол­
ковница внезапно исчезла. Напрасно Мария Николаевна кричала
ей - спутница не отзывалась . В темноте приходилось идти ощу­
пью, и руки протопопицы то и дело нечаянно натыкались на горя­
чие руки проводника, и она даже на расстоянии чувствовала жи­
вую, точно дышащую, теплоту его тела. Пряно благоухали капри­
фолии, как обезумевшие от ночной страсти кричали цикады, в гру­
ди ньшо сладкое, истомное раздражение.
Потом они вышли из непроницаемо-темной аллеи наружу, туда,
где бьшо посветлее. Полковница тотчас же присоединилась к ним
и пошла рядом, прижимаясь локтем к локтю Марии Николаевны,
и жадно старалась сквозь темноту увидеть выражение ее глаз. Пол­
ковница находилась уже в том возрасте между зрелыми годами и
старостью, в котором бывшие грешницы, со вздохом отказавшись
от личных интрижек, становятся в чужих любовных делах или бес­
пощадными сыщиками и судьями, или бескорыстными пособница­
ми и укрывательницами. П олковница принадлежала ко вторым ...
<1909>
МАРАБ У
Я объездил Швецию, Норвегию, исколесил Германию, забрел
в Англию, долгое время шатался по грязным римским улицам и,
наконец, после двухлетних скитаний , попал опять в Россию.
Бьш я тогда волен, как дикарь , ни с кем не связан, частенько
голоден , и слонялся по ул ицам б ольшого южного города, дыша
полной грудью и приветливо улыбаясь небу и солнцу.
Так-то вот однажды, бездельничая, забрел я в большое темное кафе,
спуmул дремавших в первой комнате лакеев и прошел дальше в дверь,
из которой несся едкий запах табачного дыма и скверного кофе.
Войдя в маленькую, запущенную, плохо освещенную комнату,
я сделал шаг и остановился, пораженный .
В клубах дыма, за массой пожелтевших мраморных столиков
сидели молчаливые странные фигуры и, опустив длинные носы на
столы, думали.
330

Рассказы
Согнутые плечи, странные воротники в виде мохнатых пеле­
рин и важный сумрачный вид - все это удивительно напоминало
мне ряд таких же птиц с длинными носами, воротниками вокруг
длинных голых шей, сидящих с таким же глупо-уньшым видом -
птиц марабу.
- Марабу! - весело и приветливо воскликнул я.
Фигуры не пошевелились, но от вешалки отделился темный
швейцар, похожий почему-то тоже на подержанного марабу, и сип­
лым голосом ответил :
-Их нет-с!
- Кого нет? Марабу?
- Так точно. Мы всех знаем. А эти не бывают.
Мне бьшо беспричинно весело.
Я подошел к длинноносому, запыленному старику, спрятавше­
му согбенные плечи в разбухший воротник пальто, и , хлопнув его по
плечу, отчего столбом взвилась пьшь, громко закричал ему на ухо :
-Марабу!
Старик пугливо пошевелился , посмотрел на меня выцветшими
глазами и , переведя их на своего соседа, пропищал:
-Ходите!
Все марабу, кроме швейцара, сидели за шахматами. Некоторые
не играли, но, сидя сбоку играющих, тоже сутулились, кивали длин­
ными носами и , не мигая , смотрели на фигурки из желтого и черно­
го дерева, расположенные в странных , непонятных для меня ком­
бинациях.
- Марабу, - рассмеялся я. -Ха-ха! Марабу!
После Англии, Италии, всего широкого, безграничного света и
простора, мне показалась неимоверно странной и дикой, какой-то
будто выдуманной - эта темная комната, наполненная молчали­
выми , сгорбленными птицами с длинными свешивающимися носа­
ми, в облаках серого, зловонного дыма.
Я взял свободный стул , протиснулся среди двух закопченных
зрителей и, уткнув свой нос в доску с точеными фигурками, тоже
постарался вообразить себя на несколько минут птицею марабу.
По слухам мне было известно, что существуют ферзи , кони,
туры и пешки, а по странной привычке прочитывать от безделья
всякий вздор я часто на последних страницах газет просматри­
вал загадочный для меня шахматный отдел, удержав в памяти ,
что п очти всякая партия начиналась с таинственного хода; пеш­
кае2-е4.
331

А. И. Куприн
Один из игроков, среди молчания, тихо поднял руку и переста­
вил маленькую штучку вперед на одну клетку...
Все зрители и партнер сосредоточенно зашевелились, а я, при­
щурив критически глаз, громко сказал:
-Ну и ход!
И все медленно обернули свои носы ко мне, а у одного из парт­
неров шея во время поворота как будто бы даже скрипнула.
- Марабу! - заявил я. - Вы сделали скверный ход.
- Будьте добры не делать громких замечаний и не давать сове-
тов , - жалобно пропищал один из игроков.
- Мне обидно , что этот господин сделал ход, который через
шесть ходов принесет ему большой вред!
-Молчите!
- Мне что же... я замолчу...
И опятr. мертвенная тишина нависла над желтыми мраморны­
ми столиками.
За соседним столиком один из играющих поднял желтую, ко­
ленчатую, как лапа марабу, руку и подвинул какую-то фигуру.
Нужно мне бьшо и туда вмешаться.
-
Боже! .. - воскликнул я в ужасе. - Что он делает! Что этот
человек делает?!
- Не мешайте! Неужели вы не знаете, что посторонние не име­
ют права вмешиваться в игру?
- В игру? Я это знаю - в игру. А это? Разве это можно назы-
вать игрой? Позор какой-то!
- Молчите.
- Молчу.
Комната казалась мне большим кладбищем. Покойники вьшез­
ли из могил и затеяли страшную, молчаливую игру, запрятавшись
в свои воротники.
-
Марабу! - заявил я. - Для такой скверной игры вы слиш­
ком много думаете. Надо вам быть веселее! .. Ну, что вы, напри­
мер, старина, сделали за ход? Вам нужно бьшо коня вот сюда по­
ставить.
Один из игроков нервно качнул головой, а другой, сделавший
ход, досадливо возразил:
- Как же его сюда поставить? Ведь он будет убит пешкой!
- Пусть. Эка важность!
- Для вас, может быть, не важно, а я коня даром потеряю.
332

Рассказы
- Нет, не даром. Через десять ходов вы будете иметь громад­
ное преимущество в положении. Этот гамбит бьш в варианте само­
го профессора Лобачевского.
- Ну, я так далеко не заглядываю ...
-Напрасно.
Один из следивших за игрой с любопытством взглянул на меня
и сказал:
- Вот там освободился столик ... Не желаете ли, сыграем с вами
партию?
Я важно поднял голову, подстрекаемый неугомонным бесом
шалости, и сказал:
- Если вы играете так же, как эти господа, то я отказываюсь .
-Почему?
- Потому что с людьми, шьющими сапоги, у меня очень опре-
деленные отношения: я им только заказываю обувь и ни в какие
другие игры не вступаю! Впрочем, чтобы развлечься, я покажу вам
настоящую игру: пусть десять лучших игроков играют против меня
одновременно на десяти досках. Не велик будет для меня труд вый­
ти победителем ...
Мой собеседник изумленно посмотрел на меня и, вздрогнув,
спросил:
- Скажите... как ваша фамилия?
- Видите ли... пока что мне не хотелось бы открывать фами-
лию по причинам деликатного свойства.
- И вы предлагаете играть с десятью из наших игроков одно­
временно?..
- Безусловно .
- Но известно ли вам, что некоторые из них брали призы на
петербургских состязаниях?
Я пожал плечами и ответил тоном невероятного презрения и
высокомерия:
- О! Мне это совсем безразлично.
В последних словах я был совершенно искренен: это мне дей­
ствительно бьшо безразлично.
Господин, беседовавший со мною, встал и громко захлопал в
ладоши.
Марабу зашевелились, подняв носы.
- Господа! Вот этот молодой человек предлагает играть с де­
сятью игроками одновременно!
333

А. И. Куприн
- Даже с двенадцатью, - равнодушно сказал я.
Все приIШIИ в движение. Многие из играющих встали и подо­
uши ко мне ближе, уставившись в мое лицо с диким изумлением.
- Кто вы такой? - спросил один старик, уткнувшись в меня
тусклым от лет и шахматов взглядом.
- Не все ли равно? Игрок! ..
- И вы будете играть одновременно с двенадцатью?
- Добавьте - с такими игроками, как ваши чемпионы, - пре-
зрительно сказал я, скрестив на груди руки.
Несколько человек из играющих записали свои партии, пошеп­
тались и, подойдя ко мне, заявили:
- Мы согласны!
Комната приняла оживленный вид. Все марабу побросали свои
столики, вытянули из воротников голые длин
ны
е шеи, захлопотали,
забегали... откуда-то появился лист бумаги, и на нем некоторые ма­
рабу стали записывать крючковатыми руками свои фамили
и
.
Я сидел за одним из столиков, окруженный вплотную волную­
щейся, говорящей толпой, и равнодушно курил папиросу, погля­
дывая на потолок.
В стороне несколько человек суетились, занять1е устройством
одного общего стола и установкой двенадцати досок.
Какой-то молодой человек в рыжем галстуке, очевидно, нео­
пытньIЙ, скверный игрок, оглядел с суеверным ужасом все доски и,
подойдя ко мне, сочувственно, с влажными глазами, пожал мою
руку.
- До свиданья, - сказал я просто .
- Нет, не до свиданья ... Но я очень вам сочувствую... Одному
против двенадцати ! Это гениально! Неужели вы выиграете?
Я дружески похлопал его по плечу.
- Ничего, старик, приободритесь. Дело не такое страшное, как
вы думаете. Что, господа, готово?
- Готово. Играющие, прошу занять ваши места. Пожалуйте,
милостивый государь!
Роль арбитра принял на себя старик с тусклыми глазами. Он
усадил игроков по одну сторону стола, а мне указал на другую сто­
рону, где не бьшо стульев.
- Пожалуйста! Вам придется ходить, следя за ходами, от этого
края до этого.
- Не желаю, - ответил я гордо. - Я играю, не глядя на дос­
ку. - И отошел в самый дальний угол комнаты.
334

Рассказы
Двенадцать отборных марабу сели, как дрессированные пти­
цы, строго в ряд и сейчас же уткнули профессиональным жестом
носы в доски .
- Первый ход ваш, милостивый государь, - обратился ко мне
тусклый старик .
Мне казалось, что моя шутка доведена до конца. Марабу, чего
мне и хотелось, выведены из своего дремотного состояния. Но как
мне сейчас уйти от них, - я не мог придумать .
В запасе у меня был первый ход, оставшийся в памяти от зага­
дочных газетных шахматных отделов, и я воскликнул повелительно:
- Господа! Первый ход: е два - е четь1ре. Прошу вас - сде­
лайте за меня.
Двенадцать рук поднялись к фигуркам, и двенадцать фигурок
на двенадцати досках выдвинулись на две клетки вперед. А шерша­
вый и тонкий голос первого партнера справа заскрипел: е7 - е5.
Я внимательно смотрел издали на доски и, ничего не поняв,
призадумался. Кажется, пора уж мне бьшо обратиться в бегство.
Но, иронически пожав плечами, я решительно заявил:
- ЬОДИН-Ьтри...
Все глаза изумленно поднялись на меня .
- Вы, вероятно, хотели сказать: d один - с три?
- Я хочу сказать то, что считаю необходимым, - сухо проце-
дил я сквозь зубы.
- Но такого хода не бывает! .. Конь не может же быть выдви­
нут по прямой линии!
Я ядовито улыбнулся.
- Да? Вы так полагаете? А знаете ли вы, что такое гамбит Ма-
рабу?
Комната загудела:
- Такого гамбита нет!
-Не-у-же-ли? .. Вы здесь сидите в этой скверной, прокопчен-
ной дымом дыре и, забыв все на свете, в тупой косности махнули
рукой на все завоевания, сделанные за последнее время в этой ве­
ликой, хитроумной, благородной, истинно королевской игре, име­
нуемой шахматами...
- Он сумасшедший, - сказал кто-то из угла.
- Сумасшедший! -сердито закричал я, бешено вскакивая. -Да!
Во все времена, во всех случаях всех новаторов, изобретателей, про­
роков, мучеников науки, философов называли сумасшедшими. Но что
от этого изменилось? Остановился ли прогрес
с
? Эйфелева башня по-
335

А. И. Куприн
прежнему сияет недосягаемой высотой, и подземные железные доро­
ги все более и более опуrывают земную кору железной сетью. Я утвер­
ждаю, что гамбит Марабу существует! Он разрешает делать ход ко­
нем по прямой линии, и, если вы отказываетесь признавать его - я
брошу вам в лицо гласное, громкое обвинение: угрюмые кроты, скры­
тые трусы, совы, испугавшиеся свежего потока воздуха и снопа сол­
нечных лучей, ворвавшихся в моем лице в мертвую, застывшую ат­
мосферу тления и праха! Нет! Довольно ... На воздух отсюда!
Под негодующие крики и вопли десятков голосов я спокойно и
хладнокровно подошел к вешалке и оделся.
Несколько марабу прыгали вокруг меня, размахивая руками,
точно крьmьями, и визжа заржавленными голосами, но я, не обра­
щая на это внимания, надел шляпу, строго и спокойно выпрямился
и не спеша прошел через мрачную, темную комнату, населенную
обычно странными, дремлющими человекоподобными птицами,
которые пришли теперь в бурное, неописуемое волнение.
Свежий воздух улицы любовно принял меня, и, сладостно заж­
мурившись , я засмеялся высокому солнцу.
<1909>
БЕДНЫЙ ПРИНЦ
1
«Замечательно умно ! - думает сердито девятилетний Даня Иев­
лев, лежа животом на шкуре белого медведя и постукивая каблу­
ком о каблук поднятых кверху ног. - Замечательно! Только боль­
шие и могут быть такими притворщиками . Сами заперли меня в
темную гостиную, а сами развлекаются тем, что увешивают елку.
А от меня требуют, чтобы я делал вид, будто ни о чем не догадыва­
юсь. Вот они какие - взрослые!»
На улице горит газовый фонарь, и золотит морозные разводы
на стеклах, и, скользя сквозь листья латаний и фикусов, стелет лег­
кий золотистый узор на полу. Слабо блестит в полутьме изогнутый
бок рояля.
«Да и что веселого, по правде сказать , в этой елке? - продол­
жает размышлять Даня. - Ну, придут знакомые мальчики и девоч-
336

Рассказы
ки и будут притворяться, в угоду большим, умными и воспитанны­
ми детьми ... За каждым гу.вернантка или какая-нибудь старенькая
тетя ... Заставят говорить все время по-английски... Затеют какую­
нибудь прескучную игру, в которой непременно нужно называть
имена зверей, растений или городов, а взрослые будут вмешивать­
ся и поправлять маленьких . Велят ходить цепью вокруг елки и что­
нибудь петь и для чего -то хлопать в ладоши; потом все усядутся
под елкой, и дядя Ника прочитает вслух ненатуральным, актерс­
ким, «давлючим» , как говорит Сонина няня, голосом рассказ о бед­
ном мальчике, который замерзает на улице, глядя на роскошную
елку богача. А потом подарят готовальню, глобус и детскую книж­
ку с картинками... А коньков или лыж уж наверно не подарят... И
пошлют спать.
Нет, ничего не понимают эти взрослые... Вот и папа... он самый
главный человек в городе и, конечно, самый ученый... недаром его
называют городской головой... Но и он мало чего понимает. Он до
сих пор думает , что Даня маленький ребенок, а как бы он удивился,
узнав, что Даня давным-давно уже решился стать знаменитым авиа­
тором и открыть оба полюса. У него уже и план летающего корабля
готов, нужно только достать где-нибудь гибкую стальную полосу,
резиновый шнур и большой, больше дома, шелковый зонтик. Имен­
но на таком аэроплане Даня чудесно летает по ночам во сне».
Мальчик лениво встал с медведя, подошел , волоча ноги, к окну,
подышал на фантастические морозные леса из пальм, потер рука­
вом стекло. Он худощавый, но стройный и крепкий ребенок. На
нем коричневая из рубчатого бархата курточка, такие же штаниш­
ки по колено, черные гетры и толстые штиблеты на шнурках, от­
ложной крахмальный воротник и белый галстук. Светлые, корот­
кие и мягкие волосы расчесаны, как у взрослого, английским пря­
мым-пробором. Но его милое лицо мучительно бледно , и это про­
исходит от недостатка воздуха: чуть ветер немного посильнее или
мороз больше шести градусов , Даню не выпускают гулять . А если
и поведут на улицу, то полчаса перед эти м укутывают: гамаши,
меховые ботики , теплый оренбургский платок на грудь, шапка с
наушниками, башлычок, пальто на гагачьем пуху, беличьи перчат­
ки, муфта ... опротивеет и гулянье! И непременно ведет его за руку,
точно маленького, длинная мисс Дженерс со своим красным вися­
чим носом, поджатым прыщавым ртом и рыбьими глазами . А в
это время летят вдоль тротуара на одном деревянном коньке весе­
лые, краснощекие, с потными счастливыми лицами, уличные маль-
337

А. И. Куприн
чишки, или катают друг друга на салазках, или, отломив от водо­
сточной трубы сосульку, сочно, с хрустением жуют ее. Боже мой!
Хотя бы раз в жизни попробовать сосульку. Должно быть, изуми­
тельный вкус. Но разве это возможно! «Ах, простуда! Ах, дифте-
рит! Ах, микроб! Ах, гадость!»
.
«Ох, уж эти мне женщины! - вздыхает Даня, серьезно повто­
ряя любимое отцовское восклицание. - Весь дом полон женщина­
ми - тетя Катя, тетя Лиза, тетя Нина, мама, англичанка... женщи­
ны, ведь это те же девчонки, только старые... Ахают, суетятся, лю­
бят целоваться, всего пугаются - мышей, простуды, собак, мик­
робов ... И Даню тоже считают точно за девочку... Это его-то! Пред­
водителя команчей, капитана пиратского судна, а теперь знамени­
того авиатора и великого путешественника! Нет! Вот назло возьму,
насушу сухарей, отолью в пузырек папиного вина, скоплю три рубля
и убегу тайком юнгой на парусное судно. Денег легко собрать. У
Дани всегда есть карманные деньги, предназначенные на дела улич­
ной благотворительности».
Нет, нет, все это мечты, одни мечты . .. С большими ничего не
поделаешь, а с женщинами тем более. Сейчас же схватятся и отни­
мут. Вот нянька говорит часто: «Ты наш принЦ>>. И правда, Даня,
когда бьш маленький, думал, что он - волшебный принц, а теперь
вырос и знает, что он бедный, несчастный принц, заколдованный
жить в скучном и богатом царстве.
11
Окно выходит в соседний двор. Странный, необычный огонь,
который колеблется в воздухе из стор .Jны в сторону, поднимается
и опускается, исчезает на секунду и опять показывается, вдруг ост­
ро привлекает внимание Дани. Продышав ртом на стекле дыру
побольше, он приникает к ней глазами, закрывшись ладонью, как
щитом, от света фонаря. Теперь на белом фоне свежего, только что
вьmавшего снега он ясно различает небольшую, тесно сгрудившу­
юся кучку ребятишек . Над ними на высокой палке, которой не вид­
но в темноте, раскачивается, точно плавает в воздухе, огромная
разноцветная бумажная звезда, освещенная изнутри каким-то скры­
тьrм огнем .
Даня хорошо знает, что все это - детвора из соседнего бедно­
го и старого дома, «уличные мальчишки» и <<Дурные дети», как их
называют взрослые: сыновья сапожников, дворников и прачек. Но
338

Рассказы
Данино сердце холодеет от зависти, восторга и любопытства. От
няньки он слыхал о местном древнем южном обычае: под рожде­
ство дети в складчину устраивают звезду и вертеп, ходят с ними по
домам - знакомым и незнакомым, - поют колядки и рождествен­
ские кантики и получают за это в виде вознаграждения ветчину,
колбасу, пироги и всякую медную монету.
Безумно смелая мысль мелькает в голове Дани, - настолько
смелая, что он на минуту даже прикусывает нижнюю губу, делает
большие, испуганные глаза и съеживается. Но разве в самом деле
он не авиатор и не полярный путешественник? Ведь рано или по­
здно придется же откровенно сказать отцу: «Ты, папа, не волнуйся,
пожалуйста, а я сегодня оmравляюсь на своем аэроплане через оке­
аю>. Сравнительно с такими страшными словами, одеться потихонь­
ку и выбежать на улицу - сущие пустяки. Лишь бы только, на его
счастье, старый толсть1й швейцар не торчал в передней, а сидел бы
у себя в каморке под лестницей .
Пальто и шапку он находит в передней ощупью, возясь бес­
шумно в темноте. Нет ни гамаш, ни перчаток, но ведь он только
на одну минутку! Довольно трудно справиться с американским
механизмом замка. Нога стукнулась о дверь, гул пошел по всей
лестнице. Сл ава Богу, ярко освещенная передняя пуста. Задержав
дыхание, с бьющимся сердцем, Даня, как мышь, проскальзывает
в тяжелые двери, едва приотворив их, и вот он на улице! Черное
небо, белый, скользкий нежный, скрипящий под ногами снег, бе­
готня света и теней под фонарем на тротуаре, вкусный запах зим­
него воздуха, чувство свободы, одиночества и дикой смелости -
все это как сон!..
111
«Дурные дети» как раз выходили из калитки соседнего дома,
когда Даня выскочил на улицу. Над мальчиками пльша звезда, вся
светившаяся красными, розовыми и желтыми лучами, а самый ма­
ленький из колядников нес на руках освещенный изнутри, сделан­
ный из картона и разноцветной папиросной бумаги домик - «вер­
теп господень». Этот малыш бьш не кто иной, как сын иевлевского
кучера. Даня не знал его имени, но помнил, что этот мальчуган
339

А. И. Куприн
нередко вслед за отцом с большой серьезностью снимал шапку, ког­
да Дане случалось проходить мимо каретного сарая или конюшни.
Звезда поравнялась с Даней. Он нерешительно посопел и ска­
зал баском:
- Господа, примите и меня-а-а ...
Дети остановились. Помолчали немного. Кто-то сказал сиплым
голосом:
-Ана кой ты нам ляд?!
И тогда все заговорили разом:
- Иди, иди... Нам с тобой не ведено водиться ...
-Ине треба...
- Тоже ловкий... мы по восьми копеек сложились...
- Хлопцы, даэто жеиевлевский паныч, Гаранька, это - ваш?..
- Наш! .. - с суровой стыдливостью подтвердил мальчишка
кучера.
- Проваливай! - решительно сказал первый, осипший маль­
чик. - Нема тут тебе компании...
- Сам проваливай, - рассердился Даня, - здесь улица моя, а
не ваша!
- И не твоя вовсе, а казенная.
- Нет, моя. Моя и папина.
- А вот я тебе дам по шее, - тогда узнаешь, чья улица.. .
- А не смеешь! . . Я папе пожалуюсь ... А он тебя высекет .. .
-Ая твоего папу ни на столечко вот не боюсь ... Иди, иди, от-
кудова пришел. У нас дело товариское. Ты небось денег на звезду
не давал, а лезешь ...
- Я и хотел вам денег дать ... целых пятьдесят копеек, чтобы вы
меня приняли ... А теперь вот не дам! ..
- И все ты врешь! .. Нет у тебя никаких пятьдесят копеек.
-Авот нет - есть!..
- Покажи ! .. Все ты врешь...
Даня побренчал деньгами в кармане.
- Слышишь? ..
Мальчики замолчали в раздумье.
Наконец сиплый высморкался двумя пальцами и сказал:
- Ну-к что ж ... Давай деньги - иди в компанию. Мы думали,
что ты так, нашармака хочешь! .. Петь можешь?..
- Чего?..
- Авот <<Рождество твое, Христе боже наш>>... колядки еще тоже...
- Могу, - сказал решительно Даня.
340

Рассказы
IV
Чудесный бьш этот вечер. Звезда останавливалась перед осве­
щенными окнами, заходила во все дворы, спускалась в подвалы,
лазила на чердаки. Остановившись перед дверью, предводитель
труппы - тот самый рослый мальчишка, который недавно побра­
нился с Даней, - начинал сиплым и гнусавым голосом:
Рождество твое, Христе боже наш...
И остальные десять человек подхватывали вразброд, не в тон,
но с большим воодушевлением :
Воссия мирови свет разума ...
Иногда дверь отворялась, и их пускали в переднюю. Тогда они
начинали длинную, почти бесконечную колядку о том, как шла
царевна на крутую гору, как упала с неба звезда-красна, как Хрис­
тос народился, а Ирод сомутился. Им выносили отрезанное щед­
рой рукой кольцо колбасы, яиц, хлеба, свиного студня, кусок теля­
тины. В другие дома их не пускали, но высьшали несколько мед­
ных монет. Деньги прятались предводителем в карман, а съестные
припасы складывались в один общий мешок. В иных же домах на
звуки пения быстро распахивались двери, выскакивала какая-ни­
будь рыхлая толстая баба с веником и кричала грозно:
- Вот я вас, лайдаки, голодранцы паршивые... Гэтъ! .. Кыш до
дому!
Один раз на них накинулся огромный городовой, закутанный в
остроконечный башлык, из отверстия которого торчали белые,
ледяные усы:
-Що вы тут, стрекулисты, шляетесь? .. Вот я вас в участок! ..
По какому такому праву?.. А?..
И он затопал на них ногами и зарычал зверским голосом.
Как стая воробьев после выстрела, разлетелись по всей улице
маленькие христославщики. Высоко прыгала в воздухе, чертя ог­
ненный след, красная звезда. Дане бьшо жутко и весело скакать
галопом от погони, слыша, как его штиблеты стучат, :rочно копы­
та дикого мустанга, по скользкому и неверному тротуару. Какой­
то мальчишка, в шапке по самые уши, перегоняя, толкнул его не­
ловко боком, и оба с разбега ухнули лицом в высокий сугроб. Снег
сразу набился Дане в рот и в нос. Он бьш нежен и мягок, как холод-
341

А. И. Куприн
ный невесомый пух, и прикосновение его к пьшавшим щекам бьшо
свежо, щекотно и сладостно .
Только на углу мальчики остановились. Городовой и не думал
за ними гнаться.
Так они обошли весь квартал. Заходили к лавочникам, к под­
вальным жителям, в дворницкие. Благодаря тому, что выхоленное
лицо и изящный костюм Дани обращали общее внимание, он ста­
рался держаться позади. Но пел он, кажется, усерднее всех, с разго­
ревшимися щеками и блестящими глазами, опьяненный воздухом,
движением и необыкновенностью этого ночного бродяжничества.
В эти блаженные, веселые, живые минуты он совершенно искренно
забьш и о позднем времени, и о доме, и о мисс Дженерс, и обо всем
на свете, кроме волшебной колядки и красной звезды. И с каким
наслаждением ел он на ходу кусок толстой холодной малороссийс­
кой колбасы с чесноком, от которой мерзли зубы. Никогда в жиз­
ни не приходилось ему есть ничего более вкусного!
И потому при выходе из булочной, где звезду угостили теплы­
ми витушками и сладкими крендельками, он только слабо и удив­
ленно ахнул, увидя перед собою нос к носу тетю Нину и мисс Дже­
нерс в сопровождении лакея, швейцара, няньки и горничной.
- Слава тебе Господи, нашелся наконец! .. Боже мой, в каком
виде! Без калош и без башлыка! Весь дом с ног сбился из-за тебя,
противный мальчишка!
Славильщиков давно уже не бьшо вокруг. Как недавно от го ­
родового, так и теперь они прыснули в разные стороны, едва толь­
ко почуяли опасность, и вдали слышался лишь дробный звук их
торопливых ног.
Тетя Нина - за одну руку, мисс Дженерс - за другую повели
беглеца домой. Мама бьша в слезах - Бог знает какие мысли при­
ходили ей за эти два часа, когда все домашние потеряв головы бе­
гали по всем закоулкам дома, по соседям и по ближним улицам.
Отец напрасно притворялся разгневанным и суровым и совсем не­
удачно скрывШI свою радость, увидев сына живым и невредимым.
Он не меньше жены бьш взволнован исчезновением Дани и уже ус­
пел за это время поставить на ноги всю городскую полицию.
С обычной прямотой Даня подробно рассказал свои приклю­
чения. Ему пригрозили назавтра тяжелым наказанием и послали
переодеться.
Он вышел к своим маленьким гостям вымытый, свежий, в но­
вом красивом костюме. Щеки его горели от недавнего возбужде-
342

Рассказы
ния, и глаза весело блестели после мороза. Очень скучно бьшо при­
творяться благовоспитанным мальчиком, с хорошими манерами и
английским языком, но, добросовестно заглаживая свою недавнюю
вину, он ловко шаркал ножкой, целовал ручку у пожилых дам и
снисходительно развлекал самых маленьких малышей .
- А ведь Дане полезен воздух, - сказал отец, наблюдавший за
ним издали, из кабинета. - Вы дома его слишком много держите
взаперти. Посмотрите, мальчик пробегался, и какой у него здоро­
вый вид! Нельзя держать мальчика все время в вате.
Но дамы так дружно накинулись на него и наговорили сразу
такую кучу ужасов о микробах, дифтеритах, ангинах и о дурных
манерах, что отец только замахал руками и воскликнул, весь смор­
щившись:
- Довольно, довольно! Будет... будет... Делайте, как хотите...
Ох, уж эти мне женщины! ..
19 декабря 1909 г.
В ТРАМВАЕ
Угол Невского и Литейного. Зима. Вечер. Оттепель.
Влажный туман поднимается из земли и давит улицу. Сквозь
его завесу не видно домов, но огромными голубыми и оранжевыми
пятнами сияют электрические фонари, багрово горят окна кинема­
тографов, и вдруг вырастают золотые злобные глаза ревущих ав­
томобилей. Пешеходы, экипажи, моторы, трамваи, мальчишки с
ручными тележками, велосипедами сплошными лавами вливаются
в этот перекресток, задерживаются и кружатся в нем, как в водово­
роте, и растекаются дальше. Шерсть на лошадях вскурчавлена и
дымится. И над людьми колеблются их испарения.
Какая толпа! Точно весь город бесконечными лентами развер­
тывается перед глазами. Говор, смех, кашель, топот, звонки, окри­
ки, гудки и беспрерывное, головокружительное движение. Лишь в
самом центре сутолоки, величественный и спокойный, как мону­
мент, дирижирует толпою, при помощи своей белой палочки, крас­
нолицьIЙ и толстьIЙ городовой.
Мне сегодня некуда идти и нечего делать. Весь вечер я бродил
по улицам, пока не зарябило в глазах. В душе у меня какая-то свет-
2S-2783
343

А. И. Куприн
лая, легкая и грустная пустота, и в памяти звучат, не отставая, че­
канные стихи А. Блока о городе.
Трамвай останавливается, не доходя до перекрестка. Я вспоми­
наю о своей усталости и хочу сесть в вагон, отдохнуть. Но, боже
мой, какая дикая, яростная орда осаждает вагонные ступеньки !
Угрожающе поднятые вверх локти, цепляющиеся пальцы, тесня­
щиеся бедра, лица, искривленные злостью и нетерпением. Ах, в эти
хмурые, ослизлые петербургские вечера - как бледны, противны
и вульгарны бывают человеческие лица . Даже самые тонкие, са­
мые нежные из них ...
Господа мужчины! Интеллигенты! Джентльмены! Покровите­
ли сл абых! .. Вопрос всего в пятачке -не толкайте женщин, не
давите детей! Дамы! вы! украшение мира, лучшие перлы в короне
создателя, образ ангелов на земле! Вообразите себе самих себя,
лезущих на площадку с мужеством и манерами пожарного солда­
та, стремящегося по лестнице в огонь. Руки ваши растопырены
врозь , шляпки на боку, а торопливо вздетый кверху подол платья
позволяет видеть побуревший от уличной грязи край нижней юбки,
и кончик другой нижней юбки из красного толстого гаруса, и тот
гл убокий ботинок на резинах , с торчащими ушками, который
почему-то называется «уткой»... Подумайте, с какой грустью со­
зерцает это зрелище случайный юноша-прохожий - в душе иде­
алист и романтик .
Да не из чего бьmо и ссориться. Вагон тронулся, и - посмот­
рите - все утряслись , умялись, расселись, всем хватило места. Не­
давнее озлобление понемногу стихает в нас. Некоторое время все
мы еще ненавидим, по инерции, почтенную даму, которая едет с
пятилетним мальчуганом. Она за него не заплатила и, собственно
говоря, должна бьmа бы держать его на коленях, но она посадила
его рядом с собою. Конечно, мы бьmи бы вправе сделать ей замеча­
ние и потребовать ... Но наши нервы уже отмякли. Да и мальчишка
очарователен. На нем белая шапочка и белое пальтецо из мохнато­
го блестящего плюша. Такой прелестный белый медвежонок с ро­
зовой мордочкой и умными черными глазками.
Косимся мы также довольно неприязненно и на девушку от пор­
тнихи. У нее длинное бледное лицо худо кормленного подростка,
вздернутый удивленный нос и пропасть веснушек. Она сидит на
самом копчике скамьи с картонками на коленях, в обычной пря­
мой и выжидательной позе швейки-ученицы, разносящей заказы.
Она занимает сл ишком много места в проходе своим багажом.
344

Илл.юстр ация к рассказу «В тр ам вае».
Художник П. Пенкисевич.

Рассказы
Можно бьшо бы попросить ее на площадку. Но стоит ли? Так и
быть, мы и ей прощаем. Все прощаем, кроме педагога, который
сидит напротив меня и - я знаю - страдает давнишним расстрой­
ством печени. Я вижу, как он поглядывает на медвежонка и на швею.
Если бы он мог рассчитывать на общее сочувствие, он давно вос­
становил бы законный порядок в вагоне.
Но мы уже благодушны. Время от времени нас, правда, соеди­
няет общее чувство вражды к новым пассажирам, влезающим в ва­
гон на остановках. Вместе с ними к нам вторгается сырая уличная
мгла. .. Стучит отодвигаемая и задвигаемая дверь, раздражая наши
больные петербургские нервы ... Приходится передвигаться с наси­
женного, привычного места... Но проходит минута-две, и пришель­
цы становятся как будто уже своими , и вместе с нами начинают
ненавидеть новых, позднейших спутников, и вместе с нами привы­
кают к ним.
От нечего делать приглядываюсь к соседям, присматриваюсь к
их нопям, ушам, морщинам, подбородкам, наблюдаю мелкие дви­
жения их пальцев и глаз, когда они берут билеты и рассчитывают­
ся. Мне кажется, что теперь, издали, по одному только внешнему
виду я острее проникаю в их души, чем мог бы это сделать после
десяти лет тесного знакомства, которое медленно, но неизбежно
ткет между близкими людьми непроницаемую стену взаимной лжи,
компромиссов, лести, рабства, ревности, собственности, скуки, по­
давляемого раздражения и привычки.
Вот сидит толстъ1й седоусый отставной полковник. У него вздра­
гивающие щеки покрыты сетью мелких красных жилок, в ушах вата
и на руках вязаные напульсники от ревматизма. Добрый человек,
крикун и хлебосол. Любит собственноручно готовить шашлык и
вышивает крестиками по канве. Вся жизнь его в прошлом, в служ­
бе, и он не прочь приврать о том, как бьшо <<у нас в полку».
Барышня с «Musique» под мышкой: матовая, мечтательная блед­
ность лица, усталые, светлые, многознающие столичные глаза, без­
молвная влюбленность в профессора, чувственное влечение к му­
зыке, мигрень, плохой желудок, шоколадные конфетъ1, неразбор­
чивое чтение и малокровие.
Два подрядчика по малярной, а может быть, и по дровяной ча­
сти . На толстых головах картузы; узко прорезанные глаза запухли
от сна и жира, челюсти, как железные сковороды, мощные желваки
на скулах, обросших рыжей курчавой шерстью. Оба они посетите­
ли бегов и темных трактиров, оба деспоты в семьях, истязатели де-
345

А. И. Куприн
тей , а набожны, не пропустят ни одного поста - ни Великого, ни
Филипповок, ни Петровок, ни Спажинок, но оба способны зада­
вить человека, как муху, за копейку, и притом отличные патрио­
ты ".
Вот старушка - маленькая, толстая. Все ее лицо исчерчено
вдоль и поперек морщинами, а губы вечно движутся, точно жуют
или шепчут заклинания, а веки подозрительных, живых и быстрых
глаз - глаз старой опытной мыши - красны и лишены ресниц. И
ее я знаю отлично. Это - сутяга. " Всегда вы ее встретите в суде -
в коридорах, в канцелярии, в зале, всегда с векселями, претензия­
ми, жалобами, встречными исками. Суд - ее алкоголь, морфий,
гашиш, на который она ухлопывает последние крохи от своей жал­
кой пенсии и от продажи домика с мезонином. А откуда-нибудь, из
Уржума или из Гадяча, ее пожилая, многодетная дочь, жена экзе­
кутора, пишет ей письма с горьким упреком: «Мамаша, для вас су­
диться - одно развлечение, вроде театра, а вы подумали бы, что
теперь зима, а мои ребятишки бегают без калош и кашляют».
Дальше сидит молодой, чистенький и юркий аптекарский уче­
ник, а еще дальше - акушерка со своим специальным саком. За
ней, ближе к углу, двое, - муж и жена, - оба крупные, мясистые,
с большими твердыми лицами, - он земец, статистик, может быть ,
редактор журнала «Сыроварение», она - женщина-врач, с вып:Ук­
лым, массивным, импонирующим бюстом. И он и она в пенсне.
Смешная мысль приходит мне в голову. В минуты супружеских ласк
они оба, должно быть, снимают свои стекла, и от этого у каждого
глаза сразу становятся добродушными, мутными и косыми, а на
переносице с двух сторон остаются красные рубцы.
В самом углу, слегка прислонившись к стенке, полузакрыв гла­
за, спрятав руки в муфточку из серенького, шелковистого, нежно­
го шиншилла, сидит дама или девушка, с милым-милым, ласковым
лицом, созданным для улыбки счастья. А против нее златокудрый,
румянощекий студент; у него ясные голубые глаза, облик красиво­
го , простоватого и бойкого деревенского парня, но при этом - тон­
кие, изгибисто вырезанные, породисть1е ноздри. И вот я вижу, как
он и она невинно и невольно ищут взглядов друг друга, встречают­
ся на миг. точно нечаянно, глазами и сейчас же разбегаются, и опять
сталкиваются, и опять уклоняются куда-то в сторону. Старая, как
мир, знакомая каждому, наивная, прелестная игра!
Но все пассажиры хранят упорное, настороженное, подозри­
тельное молчание. Муж и жена - оба в стеклах - изредка шепо-
346

Рассказы
том обменяются двумя словами и замолчат, озираясь искоса на чу­
жих. Подрядчики прогудят что-то вполголоса, близко наклоняясь
друг к другу картузами, и тоже замолчат, вздыхая, сонно огляды­
вая публику, вертя большими пальцами сцепленных на коленях рук .
Нет! Будь в моей власти, и не бойся я наскочить на оскорбле­
ние, я бы оживил их всех . Я бы дал старому полковнику несколько
чудесных рецептов от ревматизма и поговорил бы с ним о грязе­
вых курортах. С супругами в стеклах длинно и скучно побеседовал
бы о политике и о Думе. Выслушал бы внимательно и сочувствен­
но о всех судебных передрягах, постигших маленькую старушонку.
Для того чтобы дать исход желчи, переполняющей печень пе­
дагога, я вынул бы медленно из кармана портсигар, методично
достал бы оттуда папиросу, постучал бы ею о крышку и с невин­
ным видом взял бы ее в рот. Воображаю, как он сразу пожелтеет,
заблестит очками и зашипит на меня: «Здесь нельзя курить. Видите
надпись!» Но я так же спокойно вытащу коробку со спичками и
молча потрясу ею. Педагог из желтого сделается бурым, потом крас­
ным и закричит: «Кондуктор, выведите этого нахала. Он позволя­
ет себе курить в вагоне». Тогда с христианским смирением я выйду
на площадку, буду курить и молча радоваться, что принес хоть
минутное облегчение застоявшейся педагогической душе ...
А красивой девушке с муфтой и студенту, что сидит напротив,
я сказал бы:
- Дети мои, вот я вижу, вы нравитесь друг другу - отчего бы
вам не заговорить тут же, попросту, сердечно и весело.
Но кондуктор просовывает голову в вагонную дверь и возгла­
шает:
- Бассейная улица!
И студент вышел, бросая последний робкий взгляд на соседку.
Мне кажется, я вижу, как грудь его под форменным пальто неза­
метно, но глубоко вздыхает. Он выходит. Трамвай трогается. А дама
поворачивается к окну, быстро протирает маленькой рукой в жел­
той шведской перчатке черное вспотевшее окно и глядит на улицу.
Право, все это как в жизни, в большой настоящей жизни, в ко­
торой так же бессмысленно теснятся и толкаются люди, так же по­
дозрительно и зл обно встречают вновь приходящих, так же пугли­
во и замкнуто, со взглядом исподлобья, жмутся к своим, к близ­
ким, уже привычным; так же приходят и испуг и обида от каждой
мысли и каждого сл ова, высказанного в необычном порядке, и так
347

А. И. Куприн
же пропускают навеки из-за нелепых, мелочных житейских правил
то величайшее счастье, которое озаряет сердца людей только бла­
годаря случаю, мимоходом.
И вот вся наша планета, прекрасная Земля, представляется мне
маленьким трамваем, несущимся по какой-то загадочной спирали
в вечность. Вагоновожатый впереди нее - не зримое никем, покор­
ное своим таинственным законам Время. Кондуктор - Смерть.
Да и в самом деле: сравнительно с бесконечными веками, быв­
шими до нас, и теми, которые останутся после нас, - не одинако­
во ли коротки: наш путь в трамвае и наша человеческая жизнь!
- Синим билетам конец! - возглашает Судьба, просунув го­
лову в дверь.
У меня как раз синий. «Конец так конец, - думаю я. - Ведь
мне все равно было, куда ехать». И я выхожу из трамвая на улицу,
в туман, тьму и грязь.
Милая барышня с серебристой муфточкой! Клянусь вам, что
жизнь страшно коротка. Теперь, в вашем возрасте, вы и предста­
вить себе не можете, до чего она мmовенна. Вы не бойтесь, я не
скажу пошлой фразы резервного поручика: «А потому надо пользо­
ваться ею вовсю» , или: «А потому надо брать от нее все, что мож­
но»... О нет, человеку надлежит быть целомудренным в любви, вер­
ным в дружбе, милостивым к больному и падшему, ласковым к зве­
рям. Но если сердце вдруг неудержимо потянет вас за собою, не
противьтесь его чудесной власти, не верьте ни советам дряхлого
опыта, ни расчетам, ни принятым обычаям: верьте сердцу и идите
за ним. Тело обманет, сердце - никогда.
А когда настанет конец вашему билету, ступайте без ропота в
темноту. Теперь вас, наверно, дома ждет обычный чай с крендель­
ками и надоевшие картины на стенах, разговоры о театре, о лите­
ратуре, о сегодняшних газетах. А там, на Главной Станции, - по­
чем знать? - может быть, мы увидим сияющие дворцы под веч­
ным небом, услышим нежную, сладкую музыку, насладимся аро­
матом невиданных цветов. И все будем прекрасны, веселы , цело­
мудренно-наги, чисты и преисполнены любви.
Но об одном умоляю: не сходите с трамвая до полной останов­
ки. Нерасчетливо, глупо и некрасиво.
<1910>
348

Рассказы
МУЧЕНИК МОДЫ
- Что-с? Вы говорите - нужны поводы? А скетинг-ринг, раз­
ве это повод, по-вашему?
- Позвольте, позвольте, почтеннейший... Мы с вами говорим
про разное. В законе ясно указано пять поводов, влекущих за со­
бою развод. Пункт первый: безвестное отсутствие одного из супру­
гов. Это , кажется, вам не подходит?
- Совершенно верно. И я и жена с самого дня свадьбы не раз­
лучаемся.
- Хорошо. Дальше. Неспособность одного из супругов к брач­
ному сожительству ...
- Куда там! Четверо детей - трое мальчишек и одна девочка.
Чудесные ребятишки, я вам скажу.
- О чень приятно. Теперь : сумасшествие, заразительная бо­
лезнь, политическая смерть...
- Нет, нет. Все в полном порядке.
- Наконец: явно доказанное прелюбодеяние одной из сторон.
Подходит?
- Ничуть. Живем, как дай Бог всякому. Да, все это пустяки .
Главное - скетинг-ринг.
- Простите. Не понимаю.
- Яи сам вижу, что вы не понимаете. Вы только не перебивай-
те меня, дайте я все по порядку. А то вы меня этими вашими юри­
дическими тонкостями совсем замутите.
- Я весь внимание.
- Ну, так вот... С чего бы начать?.. Женат я, видите ли, пятнад-
цать лет. Есть у меня состояньице, не так чтобы уж очень большое,
но, можно сказать, кругленькое. Веду я большие дела с хлопком,
керосином и углем, по Волге мои пароходишки бегают, в двух бан­
ках я член правления, и так далее. Жить можно. Именьишко есть в
Крыму да десятин тысячи полторы в Пензенской губернии. На дела,
нечего Бога гневить, не пожалуюсь.
- Что же лучше? Дай Бог всякому.
- И семьей не обижен. Дети... тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить ...
растут веселенькие, крепенькие, как яблочки. Жена - красавица
первый сорт, помощница в делах, чудесная мать, отличная супру­
га, правил самых честных.
- И великолепно! На кой же черт, с позволения сказать, вам
думать о разводе?
349

А. И. Куприн
- Постойте же, постойте же. В жене-то именно вся и причина.
Понимаете ... дайте-ка ухо ... слабость у нее.
- Ай-ай-ай! Какая жалость... Неужели наследственное?
-
Позвольте, да вы про что?
- Да все про эту несчастную слабость. Запой?
- Фу-ты, Господи. Скажете тоже, типун вам на язык! Ничего
подобного . Видите ли: модница она у меня. И это уже не только
слабость, а прямо скажу - болезнь ... Если бы вы только знали, чего
я, великомученик, от нее не натерпелся! .. Нет, благодарю вас... воды
не нужно ... простите ... я сам ... Я понимаю, какое это гнусное зрели­
ще, когда плачет подобный мне гиппопотам ... я сейчас оправлюсь ...
ну, вот и готово ... еще раз прошу прощения.
И хоть бы она только франтила! Сделайте милость, сколько
угодно. И покойник Борт, и Редферн, и Пакэн - все к ее услугам.
Мне бы даже лестно бьmо это . В наших делах жена - вывеска мужа.
Но нет. У нее, видите, особое щегольство - на честолюбивой, так
сказать, подкладке ... Хочется ей во что бы то ни стало иметь салон,
и при этом самый модный... Этакая, понимаете ли, мадам Рекамье...
Господи, чего мы только не проделали за наши пятнадцать лет
замужества! Бьm у нас салон народнический, салон революционный,
салон социал-демократический, салон кадетский, салон аристокра­
тический, салон национальный и салон декадентский. Ей-богу, все­
го и не упомню. Когда-то бьmо время, что у нас в красном углу висел
мужицкий лапоть из березового лыка и самая настоящая подоплека.
Во время другого периода лезу я как-то рукой под кровать и - что
за черт, думаю, как тяжело! Тяну - оказывается бомба. Помню так­
же, ходили к нам этакие молодые люди, в синих косоворотках и смаз­
ных сапогах. Поедали ужасающее количество булок с вареной кол­
басой, вьшивали десятки самоваров чая (это уж нарочно такой стиль
завела), кричали друг на друга, как бешеные, и такие слова завора­
чивали , что я ровно ничего не понимал. Потом вдруг появились смо­
кинm, цветы в петлицах, помещичьи затьmки, дворянские зады, ка­
дыки и животы, приятнь1е баритоны с хрипотцой...
Но - салон - этого мало. Жена требовала, чтобы мы непре­
менно шли в уровень с модою и во всех других статьях. Чайная
колбаса - колбасой, но на жене шитье по самой новейшей париж­
ской моде, а на мне последний крик английского шика. Под крова­
тью бомба, а все-таки мы должны предаваться самому модному
спорту. Противоречие? Нелепость? Согласен. Но на какую глупость
не отважишься, когда любишь, я вас спрашиваю?
350

Рассказы
- М-н-да-а ...
- И я повиновался. Ворчал, вздыхал, кряхтел, но повиновал-
ся. На старости лет, да еще при моем, как видите, животе, весь пот­
ный , одетый мальчиком во фланелевую рубашку с широким по­
яс ом, я скакал по лаун-теннису и орал, как дурак: аут, ин, адвенч!
Занимался французской борьбой и ходил весь в синяках, точно пе­
ги й. Фехто вал, играл в футбол, ездил верхом, несмотря на то что
самая моя большая радость в свободные минуты - это хорошо
устроенный винт по полкопейки за фишку.
Вы думаете, я не бунтовал? Бунтовал. И однажды даже весьма
серьезно. Это было в эпоху нашего декадентства. Какие идиотские
картины появились у нас на стенах: представьте себе разбивную
яичницу, в которую взяли и вьшили фунт малинового варенья. Это
«Элегия C-dur» . Какая мебель! Четыре стоячих макарона, на них
раковина, а над раковиной лилия: это , видите ли, стул-с. Меня са­
мого одевали в какие-то балахоны, узкие в плечах, широкие внизу.
В петлицу мне втыкали подсолнечник, а в руках я должен бьш не­
пременно держать трость с огромной рукояткой, и эту рукоятку
для чего-то посасывать. «Так все делают, это мода, соси набалдаш­
ник !» Так меня постоянно учила жена.
Я все терпел. Я терпел даже позорище, которое из себя пред­
ставляли наши декадентские вечера. Собирались к нам какие-то
томные молодые люди, с подведенными глазами, некоторые в чер­
ных дамских капотах, изнеженные и искривленные. Они застывали
в изогнутых позах, окаменевали и пророчествовали. Я все терпел -
все их узывчивости, напевности, наддальности ... Но когда один из
них, здоровенный мужчина, с лицом иподиакона и с манерами
смольной институтки, открыто заявил, что он признает на свете
одно лишь наслаждение - знойную, но неразделенную любовь к
таракану, - я не выдержал. Я тихонько вызвал этого эстета в пе­
реднюю, попросил его одеться и сказал: «Считаю до десяти. С пос­
ледним счетом предлагаю вам на выбор два выхода: в дверь или в
ОКНО».
Он исчез. Исчезли и декаденты. Но, боже мой, какая буря упре­
ков, какой океан слез опрокинулся на меня. До тех самых пор, пока
декадентство не облиняло, я, как пария, бьш лишен огня, пищи и
супружеского ложа.
Теперь, господин адвокат, я бунтую во второй раз, и бунтую
окончательно.
Слыхали о скетинг-ринге? Слыхали? Стало быть , вы поймете.
351

А. И. Куприн
В один прекрасный зимний день жена пробегает газету и гово­
рит мне:
- Знаешь, Фопс (меня, собственно, зовут Фомою, - имя, прав­
да, немного мещанское, а жена переиначила его в Фопс. По-моему,
гораздо хуже выходит. Что-то собачье: не то Мопс, не то Фокс? ..).
Знаешь, теперь все катаются на деревянных коньках. Отчего бы и
тебе не заняться этим благородным спортом?
У нее всегдашняя манера - приступать к моим мучениям с са­
мым нежным и ласковым видом, но я наперед знаю, что решение
ее - как железное. Протестую, - но без малейшего успеха. Едем
на скетинг-ринг. Круглый, гладкий, как лед, манеж, а в местах для
зрителей - пропасть публики, и, что всего обиднее, половина из
них - наши хорошие знакомые, со многими из которых я имею
солидные деловые связи . На манеже молодые люди обоего пола
бегают и крутятся, как сумасшедшие, на коньках с колесиками.
Грохот невыразимый! «Ну, думаю, попал я в переделку!»
На ноги мне, не щадя моих мозолей, пристраивают такие же
коньки, вывозят меня на середину манежа и оставляют одного.
Пробую сделать хотя малейшее движение вперед, но чувствую, что
сию же секунду упаду. Вообще чувствую себя, как щенок на льду. В
это время мимо меня вихрем проносится отчаянный гимназист -
шапка набоку, непозволительные кудри и лицо в прыщах. От быс­
троты его движения и грохота его коньков я теряю равновесие и -
хлоп! - растягиваюсь ничком во всю длину моего тела. Ругаюсь в
душе, пробую встать. Но едва только начинаю с четверенек пере-
ходить в вертикальное положение, как снова - бац! - и снова
лежу, но уже вверх животом. Видели когда-нибудь навозного жука,
положенного на спину? Так это бьш я. И, весь красный от стьrда и
усилий, слышу вокруг чудовищный смех.
Чья-то сострадательная рука, однако, поддерживает меня, и я с
трудом встаю. Стою, как истукан, добрых десять минут, едва дыша
от напряжения. Наконец рискую двинуться. Но ноги у меня сейчас
же выверть1ваются и расползаются в стороны, и мне едва удается
опять собрать их. Проходит Бог знает сколько времени, пока мне
удается проползти пять шагов. Немного ободряюсь. Решаюсь под­
нять с земли правую ногу и - бац! - трескаюсь затьшком об ас­
фальт и лежу на спине, беспомощный и жалкий, возвышаясь над
землею круглым животом и испытывая ужасную боль в голове.
Отовсюду хохот. С трудом открываю глаза. Передо мною вертятся
мутно-зеленые и огненные мельницы, кругом меня грохот этих про-
352

Рассказы
клятых колес, в голове такое ощущение, точно в нее сзади всадили
раскаленный сrержень. И вдруг я с ужасом и болью замечаю свою
жену. Она сидит в первом ряду и, закрывая лицо муфточкой, чуть
не падает от хохота.
Тут меня взорвало. Какие именно я сказал слова, я не помню,
да и вряд ли смею их произнесrи в вашем присутсrвии. Но произ­
нес я их насrолько энергично, что меня тотчас же подняли, в один
миг освободили от коньков, торжесrвенно увели в уборную и при­
ложили льду к моему разбитому затьшку. Помню также, что общее
катанье прекратилось, и вокруг бьши только вьшученные глаза и
открытые рты.
В тот же день я заявил жене о разводе и переехал из дома в гос­
тиницу. О примирении не может быть и речи, и вы о нем, пожалуй­
сrа, даже не заикайтесь. Я из тех людей, которые терпеливы, как
верблюды, но раз скажут нет, то это - как камень. Я вас только
попрошу, как человека с сердцем и как отличного юрисrа, помочь
мне поскорее окончить это тягостное и мучительное дело .
Адвокат долго молчал, наигрывая на сrоле карандашом какой­
то марш, потом прищурился и сказал:
- Я все-таки не вижу во всем, что вы рассказали, насrоящего
мотива, который удовлетворил бы консисrорию. Разве сумасше­
сrвие? .. Но, право, затруднительно решить, кто из вас больше су­
масшедший: вы или ваша досrопочтенная супруга.
<1910>
П О -СЕМЕЙНОМУ
Бьшо это ... право, теперь мне кажется порой, что это бьшо три­
сrа лет тому назад: так много событий, лиц, городов, удач, неуспе­
хов, радосrей и горя легло между нынешним и тогдашним време­
нем. Я жил тогда в Киеве, в самом начале Подола, под Александ­
ровской горкой, в номерах «Днепровская гавань», содержимых
бывшим пароходным поваром, уволенным за пьянсrво, и его же­
ною Анной Петровной - сущей гиеной по коварсrву, жадносrи и
злобе.
Нас, посrоянных жильцов, бьшо шесrеро, все - люди одино­
кие. В первом номере обитал самый сrаринный посrоялец. Когда-
353

А. И. Куприн
то он бьш купцом, имел ортопедический и корсетный магазин, по­
том втянулся в карточную игру и проиграл все свое предприятие;
служил одно время приказчиком, но страсть к игре совершенно вы­
била его из колеи. Теперь он жил Бог знает каким нелепым и кош­
марным образом. Днем спал, а поздно вечером уходил в какие-то
тайные игорные притончики, которых множество на берегу Днепра,
около большого речного порта. Бьш он - как все игроки не по рас­
чету, а по страсти - широким, вежливым и фатальным человеком.
В номере третьем жил инженер Бутковский. Если верить ему,
то он окончил лесной, горный, путейский и технологический ин­
ституть1 , не считая заграничной высшей школы. И правда, в смыс­
ле всевозможных знаний он бьш похож на фаршированную колба­
су или на чемодан, куда, собираясь в путь, напихали всякого тря­
пья сверх меры, придавили верхнюю крышку животом и с трудом
заперли чемодан на ключ, но если откроешь, то все лезет наружу.
Он свободно и даже без просьбы говорил о лоции , об авиации,
ботанике, статистике, дендрологии, политике, об ископаемых брон­
тозаврах, астрономии, фортификации, септаккордах и доминантах,
о птицеводстве, огородничестве, облесении оврагов и городской ка­
нализации. Он запивал раз в месяц на три дня, когда говорил исклю­
чительно по-французски и по-французски же писал в зто время ко­
ротенькие записочки о деньгах своим бывшим коллегам - инжене­
рам. Потом дней пять он отлеживался под синим английским клет­
чатым пледом и потел. Больше он ничего не делал, если не считать
писем в редакцию, которые он писал всюду и по всяким поводам: по
случаю осушения болот Полесья, открытия новой звезды, артезиан­
ских колодцев и т. д. Если у него бывали деньги, он их рассовывал в
разные книги, стоявшие у него на зтажерке, и потом находил их , как
сюрпризы. И, помню, часто он говорил (он картавил):
- Дгуг мой. Возьмите, пгошу вас, с полки Элизе Геклю, том
четвегтый. Там между двухсотой и тгехсотой стганицами должны
быть пять гублей, котогые я вам должен.
Собою же он бьш совсем лыс, с белой бородой и седыми бакен­
бардами веером.
В восьмом номере жил я. В седьмом - студент с толсть1м безу­
сым лицом, заика и паинька (теперь он про курор с боль шой извест­
иостыо) . В шестом - немец Карл, шоссейный техник, жирный ос­
тзеец, трясущийся пивопийца. А пятый номер нанимала прости­
тутка Зоя, которую хозяйка уважала больше, чем нас всех осталь­
ных, вместе взятых. Во-первых, она платила за номер дороже, чем
354

Рассказы
мы, во-вторых, - платила всегда вперед, а в-третьих, - от нее не
бьшо никакого шума, так как к себе она водила - и то лишь изред­
ка - только гостей солидных, пожилых и тихих, а больше ночева­
ла на стороне, в чужих гостиницах.
Надо сказать, что все мы бьши и знакомы, и как будто бы не­
знакомы . Одолжались друг у друга заваркой чая, иголкой, ниткой,
кипятком, газетой, чернилами, конвертами и бумагой.
Всех номеров бьшо в нашем прибежище девять. Остальные три
занимались на ночь или на время случайными парочками . Мы не
сердились . Мы ко всему привыкли.
Наступила быстрая южная весна. Прошел лед по Днепру: река
разлилась так мощно, что до самого горизонта затопила левый,
низменный черниговский берег. Стояли теплые темные ночи, и пе­
репадали короткие, но обильные дожди . Вчера деревья едва зеле­
новато серели от почек, а наутро проснулся - и видишь, как они
вдруг заблестели нежными , яркими первыми листиками.
Тут подошла и пасха с ее прекрасной, радостной, великой ночью.
Мне некуда бьшо пойти разговеться, и я просто в одиночестве бродил
по городу, заходил в церкви, смотрел на крестные ходы, ил
л
юмина­
цию, слушал звон и пение, любовался милыми детскими и женскими
лицами, освещенными снизу теплыми огнями свечек. Бьша у меня в
душе какая-то упоительная грусть - сладкая, легкая и тихая, точно я
жалел без боли об утраченной чистоте и ясности моего детства.
Когда я вернулся в номера, меня встретил наш курносый кори­
дорный Васька, шустрый и лукавый мальчуган. Мы похристосова­
лись . Улыбаясь до ушей и обнаруживая все свои зубы и десны, Вась­
ка сказал мне:
- Барышня с пятого номера велела, чтобы вы зашли до ее.
Я немного удивился. Мы с этой барышней совсем не бьши зна­
комы.
- Она и записку вам прислала, - продолжал Васька. - Вон
на столе лежит.
Я взял разграфленный листок, вырванный из записной книж­
ки, и под печатной рубрикой «Приход» прочитал следующее:
«Глубокожамый No 8.
Если вам свободно и не по Брезгуете очень прошу вас зати ко
мне У номер разговеца свяченой пасхой.
Извесная вам Зоя Крамаренкова».
355

А. И. Куприн
Я постучал к инженеру, чтобы посоветоваться с ним. Он стоял
перед зеркалом и с упорством всеми десятью пальцами приводил в
порядок свои жесткие, запущенные седины. На нем бьm лоснив­
шийся сюртук, видавший виды, и белый галстук вокруг заношен­
ного, порыжевшего с краю воротничка.
Оказывается, он тоже получил пригласительную записку. Мы
пошли вместе.
Зоя встретила нас на пороге, извиняясь и краснея. У нее бьшо
самое заурядное, самое типичное лицо русской проститутки: мягкие,
добрые, безвольные губы, нос немного картофелем и безбровые се­
рые глаза навыкате - <<nуПетки». Но ее улыбка - нъmепmя
я
, домаш­
няя, безыскусственная улыбка, такая застенчивая, тихая и женствен­
ная - вдруг на мгновение делала лицо Зои прелестнъIМ.
У нее уже сидели игрок и шоссейный Карл. Таким образом, за
исключением студента, здесь собрались все постоянные обитатели
номеров «Днепровская гавань».
Комната у нее бьша именно такая, какой я себе ее представлял .
На комоде пустые бонбоньерки, налепные картинки, жирная пуд­
ра и щипцы для волос. На стенах линялые фотографии безусых и
курчавых фармацевтов, гордых актеров в профиль и грозных пра­
порщиков с обнаженными саблями. На кровати гора подушек под
тюлевой накидкой , но на столе, покрытом бумагой, вырезанной,
как кружево, красовались пасхи, кулич, яйца, нога ветчины и две
бутьшки какого-то таинственного вина.
Мы похристосовались с ней щека об щеку, целомудренно и ма­
нерно, и сели закусывать . Надо сказать , что все мы в этот час пред­
ставляли собою странное и редкое зрелище: четверо мужчин, вко­
нец изжеванных и изглоданных неудачной жизнью, четверо старых
кляч , которым в общей сложности бьшо, во всяком случае, больше
двухсот лет, и пятая - наша хозяйка - уже немолодая русская
проститутка, то есть самое несчастное, самое глупое и наивное, са­
мое безвольное существо на всей нашей планете.
Но как она бьша неуклюже мила, как застенчиво гостеприим­
на, как дружески и деликатно проста!
- Получайте, - ласково говорила она, протягивая кому-ни­
будь из нас тарелку, - получайте и кушайте, пожалуйста. Номер
шестой , вы, я знаю, больше пиво пьете. Мне Вася рассказывал. Так
достаньте около вас под стол ом. А вам, господа, я налью вина. Это
очень хорошее вино . «Тенериф». У меня есть один знакомый паро­
ходчик, так он его постоянно пьет.
356

Рассказы
Мы четверо знали все в жизни и, конечно , знали, на какие деньги
бьш устроен весь этот пасхальный сrол вмесrе с пивом и «Тенери­
фом». Но это знание, однако, совсем не коробило и не уrnетало нас.
Зоя рассказывала о своих ночных впечатлениях. В Братсrве, где
она отстояла заутреню, бьша сrрашная теснота, но Зое удалось за­
нять хорошее месrо. Чудесно пел академический хор, а Евангелие
читали сами студенты, и читали поочередно на всех языках, какие
только есrь на свете: по-французски, по-немецки, по-гречески и даже
на арабском языке. А когда святили на дворе пасхи и куличи, то
сдел алась такая толкотня, что богомольны перепутали свои при­
пасы и перессорились.
Потом Зоя задумалась, развздыхалась и сrала мечтательно вспо­
минать великую неделю у себя в деревне.
- Такие мы цветочки собирали, называются «сон», синенькие
такие, они первые из земли выходят. Мы делали из них отвар и
красили яйца. Чудесный выходил синий цвет.
А чтобы желтый бьш цвет, так мы луком яйца обертывали, ше­
лухой, - и в кипяток. А то еще разноцветными тряпочками краси­
ли. А потом целую неделю ходили по селу и били яйцо об яйцо.
Сначала носиком, потом ж ...кой, кто перебьет другого, тот заби­
рает себе. Один парнишка досrал где-то в городе каменное яйцо -
так он всех перекокал. Но когда дознались, в чем дело, то у него
все яйца отняли, а самого поколотили.
И целую святую неделю у нас качели. Одни - большие посе­
редь села: это общесrвенные. А то еще отдельно у каждых ворот
маленькие качели - дощечка и пара веревок. Так всю неделю ка­
чаются все - мальчишки и девчонки, и все поют: Хрисrос воскре­
се. Хорошо у нас!
Мы слушали ее молча . Жизнь так долго и ожесточенно колоти­
ла нас по головам, что , казалось, навеки выбила из нас всякие вос­
поминания о детсrве, о семье, о матери, о прежних пасхах.
Между тем коленкоровая занавеска на окне холодно поголубе­
ла от рассвета, потом сrала темнеть и переходить в желтый тон и
вдруг незаметно сrала розовой от отраженного солнца.
- Вы не боитесь, господа, я открою окно? - сказала Зоя.
Она подняла занавеску и распахнула раму. Вслед за нею и мы
все подошли к окну.
Бьшо такое светлое, чистое праздничное утро, как будто кто-то
за ночь взял и вымьш заботливыми руками и бережно рассrавил по
местам: и это голубое небо, и пушисrые белые облака на нем, и
357

А. И. Куприн
высокие старые тополи , трепетавшие молодой, клейкой, благоуха­
ющей листвой. Днепр расстилался под нами на необозримое про­
странство - синий и страшный у берегов, спокойный и серебря­
ный вдали. На всех городских колокольнях звонили.
И вдруг все мы невольно обернулись. Инженер плакал . Ухва­
тившись руками на косяк оконной рамы и прижавшись к нему лбом,
он качал головой и весь вздрагивал от рыданий. Бог весть что де­
лалось в его старческой, опустошенной и израненной душе неудач­
ника. Я знал его прежнюю жизнь только слегка, по случайным на­
мекам: тяжелая женитьба на распутной бабенке, растрата казен­
ных денег, стрельба из револьвера в любовника жены, тоска по де­
тям�ушедшим к матери ...
Зоя жалостно ахнула, обняла инженера и положила его седую,
с красной бугристой плешью гол ову себе на грудь и стала тихо гла­
дить его плечи и щеки.
- Ах, миленький, ах вы, мой бедненький, - говорила она пе­
вуче . - Сама ведь я знаю, как трудно вам жить . Все вы, как песики
заброшенные... старенькие... одинокие. Ну, ничего , ничего ... потер­
пите, голубчики мои ... Бог даст, все пройдет, и дела поправятся, и
все пойдет по-хорошему. .. А вы, родненький мой ...
С трудом инженеру удалось справиться. Веки у него набрякли,
белки покраснели, а распухший нос стал почти синим.
- Чеп! Негвы пгоклнтые! Чеп! - говорил он сердито, отво­
рачиваясь к стене.
Ипоегоголосуяслышал,чтоунеговгорле,вортуивносу
еще стоят едкие невьшившиеся слезы.
Через пять минут мы стали прощаться и все почтительно поце­
ловали руку у Зои. Мы с инженером вышли последними, и как раз
у самых дверей Зоиного номера на нас наскочил возвращавшийся
из гостей студент.
- Ага! - воскликнул он, улыбаясь и многозначительно вздер­
нув брови. - Вы в-вон откуда? Гм ... разззговелись, значит?
В тоне его голоса мы услышали определенную гнусность. Но
инженер великолепно и медленно смерил его взглядом от сапог до
верха фуражки и после длинной паузы сказал через плечо тоном
непередаваемого презрения:
-Сссуслик!
<5 апреля 1910 г. >
358

Рассказы
СКАЗКА О ЗАТОПТАННОМ ЦВЕТКЕ
Посвящаю ры:жим хризаитемам
1
Не в некотором царстве, а также и не в некотором государстве,
а в моем воображении жила однажды прекрасная девушка.
11
Она бьmа особенно прекрасна потому, что не сознавала своей
красоты .
Она была стройна, гибка, по-девически очаровательно неук­
люжа.
Она бьmа радостно добра и милостива ко всему: к цветам, к
зверям, к рыбам, к предкам, к человеческим ошибкам или неловко­
стям. И ей это ничего не стоило.
111
Так как в каждой сказке необходимо нарисовать наружность
гер оини, то и мы с тобой, мой любезный читатель, попытаемся это
сделать .
Ну вот представь себе:
Оранжерейная культура, но при этом цветущее здоровье. Не­
сколько бледное лицо, но без малейшего следа утомления.
Свободные ловкие движения.
Застенчивые девические ноги. Точный и нежный профиль. И
такие радостные, такие яркие губы. О, счастье!
Чуть-чуть горбится, но это у нее прекрасно. Весела без принуж­
дения.
Немножко неправильное строение рта и зубов, но в ней это бьmо
очаровательно.
Но что бьmо всего прекраснее в ней - это ласковость, которая
исходила из нее так же просто , как свет и тепло из солнца...
359

А. И. Куприн
IV
Следующая картина.
Вихрь вальса. Causerie*. Английские печенья.
Два лакея в нитяных перчатках.
Лестница, уставленная тропическими растениями, взятыми на-
прокат" .
И вот появляется он.
Он, конечно, где-то служит.
Пробор, усы, уменье поцеловать изящную руку у дамы . Связи.
Одет в форму, то есть носит на лбу, на пуговицах, спереди и сза­
ди - какие-то эмблемы вроде орлов, топоров, звезд. Короче - он
где-то и чему-то служит.
v
Эта глава самая краткая.
Брак, суетливый шепот родственниц. Отъезд за границу".
Впрочем, предоставляю читателю самому дорисовать эту кар-
тину или прочитать ее у бессмертного писателя Тургенева.
VI
Этот человек сделал ее несколько раз беременной.
Погубил всю прелесть ее красоты частыми деторождениями.
Он обратил ее в кухарку, в соучастницу мелких дрязг и сплетен ,
осквернил ее душу всеми кляузами того учреждения, в котором или
которому он служил.
VII
Близится развязка. Она умерла.
Выждав год, он женился на другой. Через полтора года он не
мог даже представить себе ее наружности . И казалось бы, читатель ,
что от благоуханного цветка ничего не осталось и что нам с тобой
следовало бы на этом месте окончить капризный рассказ.
* Беседа (фр аиц. ) .
360

Рассказы
VIII
Нет. Осталось.
Однажды в зимние сумерки она сидела за роялем и ... так себе ...
от нечего делать ... брала грустные аккорды на черных клавишах.
И вот поэт, человек, которого она, вероятно, не замечала и кото­
рого, может быть, терпели в ее доме из сострадания, увидел ее руки.
Это были блестящие, сияющие руки. Руки, которые любая жен­
щина показала бы, не стыдясь, всему миру!
IX
С тех пор прошло около ста лет.
Давно умерли и родители, и лакей в нитяных перчатках, и пре­
красный цветок, затоптанный чужими ногами; умер также в чине
какого-то или чьего-то советника герой нашего рассказа.
Но если бы поэт захотел, он подарил бы бессмертие не только
этой очаровательной тени, но даже чьим-то рукам, ласкавшим чер­
ные клавиши однажды вечером в грустном сумраке.
А.И.Куприи.
Р. S. Этот рассказ написан для тех, кто понимает, что величай­
шее страдание и величайшее наслаждение - мысль.
<1910>
ЛЕНОЧКА
Проездом из Петербурга в Крым полковник генерального шта­
ба Возницьm нарочно остановился на два дня в Москве, где про­
шли его детство и юность. Говорят, что умные животные, предчув­
ствуя смерть, обходят все знакомые, любимые места в жилье, как
бы прощаясь с ними . Близкая смерть не грозила Возницыну, - в
свои сорок пять лет он бьш еще крепким, хорошо сохранившимся
мужчиной. Но в его вкусах, чувствах и отношениях к миру совер­
шался какой-то незаметный уклон, ведущий к старости. Сам со­
бою сузился круг радостей и наслаждений, явились оглядка и скеп­
тическая недоверчивость во всех поступках, выветрилась бессозна­
тельная, бессловесная звериная любовь к природе, заменившись
утонченным смакованием красоты, перестала волновать тревож-
361

А. И. Куприн
ным и острым волнением обаятельная прелесть женщины, а глав­
ное, - первый признак душевного увядания! - мысль о собствен­
ной смерти стала приходить не с той прежней беззабоmой и лег­
кой мимолеmостью, с какой она приходила прежде, - точно дол­
жен был рано или поздно умереть не сам он, а кто-то другой, по
фамилии Возницын , - а в тяжелой, резкой, жестокой, бесповорот­
ной и беспощадной ясности, от которой по ночам холодели воло­
сы на голове и пугливо падало сердце. И вот его потянуло побы­
вать в последний раз на прежних местах, оживить в памяти доро­
гие, мучительно нежные, обвеянные такой поэтической грустью
воспоминания детства, растравить свою душу сладкой болью по
ушедшей навеки, невозвратимой чистоте и яркости первых впечат­
лений жизни .
Он так и сделал. Два дня он разъезжал по Москве, посещая ста­
рые гнезда. Заехал в пансион на Гороховом поле, где когда-то с
шести лет воспитывался под руководством классных дам по фребе­
левской системе. Там все бьmо переделано и перестроено : отделе­
ния для мальчиков уже не существ овало, но в классных комнатах у
девочек по-прежнему приятно и заманчиво пахло свежим лаком
ясеневых столов и скамеек и еще чудесным смешанным запахом
гостинцев, особенно яблоками, которые, как и прежде, хранились
в особом шкафу на ключе. Потом он завернул в кадетский корпус и
в военное училище. Побывал он и в Кудрине в одной домовой цер­
кви, где мальчиком-кадетом он прислуживал в алтаре, подавая ка­
дило и выходя в стихаре со свечою к Евангелию за обедней , но так­
же крал восковые огарки, допивал «теплоту» после причасmиков
и разными гримасами заставлял прыскать смешливого дьякона, за
что однажды и бьш торжественно изгнан из алтаря батюшкой, ве­
личественным, тучным старцем, поразительно похожим на запре­
стольного Бога Саваофа. Проходил нарочно мимо всех домов, где
когда-то он испытывал первые наивные и полудетские томления
любви, заходил во дворы, поднимался по лесmицам и почти ничего
не узнавал - так все перестроилось и изменилось за целую четверть
века. Но с удивлением и с горечью заметил Возницын, что его опус­
тошенная жизнью, очерствелая душа оставалась холодной, и непод­
вижной и не отражала в себе прежней, знакомой печали по прошед­
шему, такой светлой, тихой, задумчивой и покорной печали ...
«Да, да, да, это старость, - повторял он про себя и грустно
кивал годовою. - Старость, старость, старость ". Ничего не поде­
лаешь... »
362

У самовара. Фотогр афия.
Москва. 1908 г.

Рассказы
После Москвы дела заставили его на сутки остановиться в Ки­
еве, а в Одессу он приехал в начале страстной недели. Но на море
разыгрался длительный весенний шторм , и Возницын , которого
укачивало при самой легкой зыби, не решился садиться на паро­
ход. Только к утру страстной субботы установилась ровная, без­
ветренная погода.
В шесть часов пополудни пароход «Великий князь Алексей»
отошел от мола Практической гавани . Возницына никто не прово­
жал, и он был этим очень доволен, потому что терпеть не мог этой
всегда немного лицемерной и всегда тягостной комедии прощания,
когда Бог знает зачем стоишь целых полчаса у борта и напряженно
улыбаешься людям, стоящим тоскливо внизу на пристани, выкри­
киваешь изредка театральным голосом бесцельные и бессмыслен­
ные фразы, точно предназначенные для окружающей публики ,
шлешь воздушные поцелуи и наконец-то вздохнешь с облегчени­
ем, чувствуя, как пароход начинает грузно и медленно отваливать.
Пассажиров в этот день бьшо очень мало, да и то преобладали
третьеклассные. В первом классе, кроме Возницьmа, как ему об этом
доложил лакей, ехали только дама с дочерью. «И прекрасно», -
подумал офицер с облегчением.
Все обещало спокойное и удобное путешествие. Каюта доста­
лась отличная - большая и светлая, с двумя диванами, стоявшими
под прямым углом, и без верхних мест над ними. Море, успокоив­
шееся за ночь после мертвой зыби, еще кипело мелкой частой ря­
бью, но уже не качало. Однако к вечеру на палубе стало свежо.
В эту ночь Возницын спал с открытым иллюминатором, и так
крепко, как он уже не спал много месяцев, если не лет. В Евпатории
его разбудил грохот паровых лебедок и беготня по палубе. Он бы­
стро умьшся, заказал себе чаю и вышел наверх.
Пароход стоял на рейде в полупрозрачном молочно-розовом
тумане, пронизанном золотом восходящего солнца. Вдали чуть за­
метно желтели плоские берега. Море тихо плескалось о борта па­
рохода. Чудесно пахло рыбой, морскими водорослями и смолой. С
большого баркаса, приставшего вплотную к «Алексею», перегру­
жали какие-то тюки и бочки. «Майна, вира, вира помалу, стоп!» -
звонко раздавались в утреннем чистом воздухе командные сл ова.
Когда баркас отвалил и пароход тронулся в путь, Возницын
спустился в столовую. Странное зрелище ожидало его там. Столы ,
расставленные вдоль стен большим покоем, бьши весело и пестро
убраны живыми цветами и заставлены пасхальными кушаньями.
363

А. И. Куприн
Зажаренные целиком барашки и индейки поднимали высоко вверх
свои безобразные голые черепа на длинных шеях, укрепленных из­
нутри невидимыми проволочными стержнями. Эти тонкие, загну­
тые в виде вопросительных знаков шеи колебались и вздрагивали
от толчков идущего парохода, и казалось, что какие-то странные,
невиданные допотопные животные, вроде бронтозавров илИ ихти­
озавров, как их рисуют на картинах, лежат на больших блюдах,
подогнув под себя ноги, и с суетливой и комической осторожнос­
тью оглядываются вокруг, пригибая головы книзу. А солнечные
лучи круглыми яркими столбами текли из иллюминаторов, золо­
тили местами скатерть, превращали краски пасхальных яиц в пур­
пур и сапфир и зажигали живыми огнями гиацинты, незабудки,
фиалки, лакфиоли, тюльпаны и анютины глазки.
К чаю вышла в салон и единственная дама, ехавшая в первом
классе. Возницын мимоходом быстро взглянул на нее. Она была
некрасива и немолода, но с хорошо сохранившейся высокой, не­
много полной фигурой, просто и хорошо одетой в просторный свет­
ло-серый сак с шелковым шитьем на воротнике и рукавах. Голову
ее покрывал легкий синий, почти прозрачный, газовый шарф. Она
одновременно пила чай и читала книжку, вернее всего французс­
кую , как решил Возницын, судя по компактности, небольшому раз­
меру, формату и переплету канареечного цвета.
Что-то страшно знакомое, очень давнишнее мелькнуло Возни­
цыну не так в ее лице, как в повороте шеи и в подъеме век, когда
она обернулась на его взгляд. Но это бессознательное впечатление
тотчас же рассеялось и забылось .
Скоро стало жарко, и потянуло на палубу. Пассажирка вышла
наверх и уселась на скамье, с той стороны, где не бьшо ветра. Она
то читала, то , опустив книжку на колени, глядела на море, на ку­
выркавшихся дельфинов, на дальний красноватый, слоистый и об­
рывистый берег, покрытый сверху скудной зеленью.
Возницын ходил по палубе, вдоль бортов, огибая рубку первого
класса. Один раз, когда он проходил мимо дамы, она опять внима­
тельно посмотрела на него, посмотрела с каким-то вопрошающим
любопытством, и опять ему показалось, что они где-то встречались.
Мало-помалу это ощущение стало беспокойным и неотвязным . И
главное - офицер теперь знал, что и дама испытывает то же самое,
что и он. Но память не слушалась его , как он ее ни напрягал.
И вдруг, поравнявшись уже в двадцатый раз с сидевшей дамой,
он внезапно, почти неожиданно для самого себя, остановился око-
364

Вараарокlя Ворота • Ро
arvara а.
Варварские ворота в Москве.
Фотогр афия начала ХХ века.
1t

Рассказы
ло нее, приложил пальцы по-военному к фуражке и , чуть звякнув
шпорами, произнес:
- Простите мою дерзость ... но мне все время не дает покоя
мысль, что мы с вами знакомы или, вернее... что когда-то, очень
давно, бьmи знакомы.
Она бьmа совсем некрасива - безбровая блондинка, почти
рыжая, с сединой, заметной благодаря светлым волосам только
издали, с белыми ресницами над синими глазами, с увядающей вес­
нушчатой кожей на лице. Свеж бьm только ее рот, розовый и пол­
ный, очерченный прелестно изогнутыми линиями.
- И я тоже, представьте себе. Я все сижу и думаю, где мы с
вами виделись, - ответила она. - Моя фамилия - Львова. Это
вам ничего не говорит?
- К сожалению, нет... А моя фамилия - Возницын.
Глаза дамы вдруг заискрились веселым и таким знакомым сме­
хом, что Возницыну показалось - вот-вот он сейчас ее узнает.
- Возницын? Коля Возницын? - радостно воскликнула она,
протягивая ему руку. - Неужели и теперь не узнаете? Львова -
это моя фамилия по мужу ... Но нет, нет, вспомните же наконец! ..
Вспомните: Москва, Поварская, Борисоглебский переулок - цер-
ковный дом ... Ну? Вспомните своего товарища по корпусу... Арка-
шу Юрлова ...
Рука Возницына, державшая руку дамы, задрожала и сжалась.
Мгновенный свет воспоминания точно ослепил его .
- Господи ... Неужели Леночка? .. Виноват... Елена ... Елена...
- Владимировна. Забьmи... А вы - Коля, тот самый Коля, не-
уклюжий, застенчивый и обидчивый Коля?.. Как странно! Какая
странная встреча! .. Садитесь же, пожалуйста. Как я рада...
- Да, - промолвил Возницын чью-то чужую фразу, - мир в
конце концов так тесен, что каждый с каждым непременно встре­
тится. Ну, рассказывайте же, рассказывайте о себе. Что Аркаша?
Что Александра Милиевна? Что Олечка?
В корпусе Возницын тесно подружился с одним из товарищей -
Юрловым. Каждое воскресенье он, если только не оставался без
отпуска, ходил в его семью, а на пасху и рождество, случалось, про­
водил там все каникулы. Перед тем как поступать в военное учили­
ще, Аркаша тяжело заболел. Юрловы должны бЬmи уехать в де­
ревню. С той поры Возницын потерял их из виду. Много лет тому
назад он от кого-то вскользь слышал, что Леночка долгое время
бьmа невестой офицера и что офицер этот со странной фамилией
365

А. И. Куприн
Женешек - с ударением на первом слоге - как-то нелепо и нео­
жиданно застрелился ...
- Аркаша умер у нас в деревне в девяностом году, - говорила
Львова. - У него оказалась саркома головы. Мама пережила его
только на год. Олечка окончила медицинские курсы и теперь земс­
ким врачом в Сердобском уезде. А раньше она была фельдшери­
цей у нас в Жмакине. Замуж ни за что не хотела выходить, хотя
бьши партии, и очень приличные. Я двадцать лет замужем, - она
улыбнулась грустно сжатыми губами, одним углом рта, - старуха
уж ... Муж - помещик, член земской управы. Звезд с неба не хвата­
ет, но честный человек, хороший семьянин, не пьяница, не картеж­
ник и не развратник, как все кругом ... и за это слава Богу...
-А помните, Елена Владимировна, как я бьш в вас влюблен
когда-то! - вдруг перебил ее Возницын.
Она засмеялась, и лицо ее сразу точно помолодело. Возницын
успел на миг заметить золотое сверкание многочисленных пломб в
ее зубах.
- Какие глупости. Так... мальчишеское ухаживание. Да и не­
правда. Вы бьши влюблены вовсе не в меня, а в барышень Синель­
никовых, во всех четверых по очереди. Когда выходила замуж стар­
шая, вы повергали свое сердце к ногам следующей за нею...
- Ага! Вы все-таки ревновали меня немножко? - заметил Воз­
ницын с шутливым самодовольством.
-
Вот уж ничуть... Вы для меня бьши вроде брата Аркаши.
Потом, позднее, когда нам бьшо уже лет по семнадцати, тогда, по­
жалуй... мне немножко бьшо досадно, что вы мне изменили ... Вы
знаете, это смешно, но у девчонок - тоже женское сердце. Мы мо­
жем совсем не любить безмолвного обожателя, но ревнуем его к
другим ... Впрочем, все это пустяки. Расскажите лучше, как вы по­
живаете и что делаете.
Он рассказал о себе, об академии, о штабной карьере, о войне,
о теперешней службе. Нет, он не женился: прежде пугала бедность
и ответственность перед семьей, а теперь уже поздно. Бьши, конеч­
но, разные увлечения, бьши и серьезные романы.
Потом разговор оборвался, и они сидели молча, глядя друг на
друга ласковыми, затуманенными глазами. В памяти Возницына
быстро-быстро проносилось прошлое, отделенное тридцатью го­
дами. Он познакомился с Леночкой в то время, когда им не испол­
нилось еще и по одиннадцати лет. Она бьша худой и капризной
девочкой, задирой и ябедой, некрасивой со своими веснушками,
366

"'
·Москва - Моз,соu
МАсttнцн.о.� · - Rue 'Мla�n\tskaia.
Москва, Мя сницкая улица.
Фотография начала ХХ века.

Рассказы
длинными руками и ногами, светлыми ресницами и рыжими воло­
сами, от которых всегда отделялись и болтались вдоль щек прямые
тонкие космы . У нее по десяти раз на дню происходили с Возницы­
ным и Аркашей ссоры и примирения. Иногда случалось и поцара­
паться ... Олечка держалась в стороне: она всегда отличалась бла­
гонравием и рассудительностью. На праздниках все вместе ездили
танцевать в Благородное собрание, в театры, в цирк , на катки.
Вместе устраивали елки и детские спектакли, красили на пасху яйца
и рядились на рождество. Часто боролись и возились, как молодые
собачки.
Так прошло три года. Леночка, как и всегда, уехала на лето с
семьей к себе в Жмакино, а когда вернулась осенью в Москву, то
Возницын, увидев ее в первый раз, раскрьш глаза и рот от изумле­
ния . Она по-прежнему осталась некрасивой, но в ней бьшо нечто
более прекрасное, чем красота, тот розовый сияющий расцвет пер­
воначального девичества, который, Бог знает каким чудом, прихо­
дит внезапно и в какие-нибудь недели вдруг превращает вчераш­
нюю неуклюжую, как подрастающий дог, большерукую, больше­
ногую девчонку в очаровательную девушку. Лицо у Леночки бьшо
еще покрьпо крепким-деревенским румянцем, под которым чув­
ствовалась горячая, весело текущая кровь, плечи округлились, об­
рисовались бедра и точные, твердые очертания грудей, все тело
стало гибким, ловким и грациозным.
И отношения как-то сразу переменились. Переменились после
того, как в один из субботних вечеров, перед всенощной, Леночка
и Возницын, расшалившись в полутемной комнате, схватились бо­
роться. Окна тогда еще бьши открьпы, из палисадника тянуло осен­
ней ясной свежестью и тонким винным запахом опавших листьев,
и медленно, удар за ударом, пльш редкий, меланхоличный звон
большого колокола Борисоглебской церкви.
Они сильно обвили друг друга руками крест-накрест и, соеди­
нив их позади, за спинами, тесно прижались телами, дыша друг
другу в лицо . И вдруг, покрасневши так ярко, что это бьшо замет­
но даже в синих сумерках вечера, опустив глаза, Леночка зашепта­
ла отрывисто, сердито и смущенно :
- Оставьте меня... пустите. . . Я не хочу ...
И прибавила со злым взглядом влажных, блестящих глаз:
- Гадкий мальчишка.
Гадкий мальчишка стоял, опустив вниз и нелепо растопырив
дрожащие руки. Впрочем, у него и ноги дрожали, и лоб стал мок-
27-2783
367

А. И. Куприн
рым от внезапной испарины. Он только что ощутил под своими
руками ее тонкую, послушную, женственную талию, так дивно рас­
ширяющуюся к стройным бедрам, он почувствовал на своей груди
упругое и податливое прикосновение ее крепких высоких девичес­
ких грудей и услышал запах ее тела - тот радостный пьяный запах
распускающихся тополевых почек и молодых побегов черной смо­
родины, которыми они пахнут в ясные, но мокрые весенние вече­
ра, после мmовенного дождя, когда небо и лужи пьшают от зари и
в воздухе гудят майские жуки.
Так начался для Возницына этот год любовного томления, буй­
ных и горьких мечтаний, единиц и тайных слез. Он одичал, стал
неловок и грубоват от мучительной застенчивости, ронял ежеми­
нутно ногами стулья, зацеплял, как граблями, руками за все шат­
кие предметы, опрокидывал за столом стаканы с чаем и молоком.
«Совсем наш Коленька охалпел>>, - добродушно говорила про него
Александра Милиевна.
Леночка издевалась над ним. А для него не бьшо большей муки
и большего счастья, как стать тихонько за ее спиной, когда она
рисовала, писала или вышивала что-нибудь, и глядеть на ее скло­
ненную шею с чудесной белой кожей и с вьющимися легкими золо­
тыми волосами на затьшке, видеть, как коричневый гимназичес­
кий корсаж на ее груди то морщится тонкими косыми складками и
становится просторным, когда Леночка вьщыхает воздух, то опять
выполняется, становится тесным и так упруго, так полно округлым.
А вид наивных запястий ее девических светлых рук и благоухание
распускающегося тополя преследовали воображение мальчика в
классе, в церкви и в карцере.
Все свои тетради и переплеть1 исчертил Возницын красиво спле­
тающимися инициалами Е. и Ю . и вырезывал их ножом на крышке
парты посреди пронзенного и пьшающего сердца. Девочка, конеч­
но, своим женским инстинктом угадывала его безмолвное покло­
нение, но в ее глазах он бьш слишком свой, слишком ежедневный.
Для него она внезапно превратилась в какое-то цветущее, ослепи­
тельное, ароматное чудо, а Возницын остался для нее все тем же
вихрястым мальчишкой, с басистым голосом, с мозолистыми и
шершавыми руками, в узеньком мундирчике и широчайших брю­
ках. Она невинно кокетничала со знакомыми гимназистами и с
молодыми поповичами с церковного двора, но, как кошке, остря­
щей свои коготки, ей доставляло иногда забаву обжечь и Возпицы­
на быстрым, горячим, и лукавым взглядом. Но если, забывшись,
368

Ф. И. Шаляпин.. Фотография М. Шаляпин.ой, 1910 г.

Рассказы
он чересчур крепко жал ее руку, она грозилась розовым пальчиком
и говорила многозначительно:
- Смотрите, Коля , я все маме расскажу.
И Возницын холодел от непритворного ужаса.
Конечно, Коля остался в этот сезон на второй год в шестом клас­
се, и , конечно , этим же летом он успел влюбиться в старшую из
сестер Синельниковых , с которыми танцевал в Богородске на дач­
ном кругу. Но на пасху его переполненное любовью сердце узнало
момент райского блаженства...
Пасхальную заутреню он отстоял с Юрловыми в Борисоглебс­
кой церкви, где у Александры Милиевны бьшо даже свое почетное
место , с особым ковриком и складным мягким стулом. Но домой
они возвращались почему-то не вместе. Кажется , Александра Ми­
лиевна с Олечкой остались святить куличи и пасхи, а Леночка, Ар­
каша и Коля первыми пошли из церкви . Но по дороге Аркаша вне­
запно и , должно быть , дипломатически исчез - точно сквозь зем­
лю провалился. Подростки остались вдвоем.
Они шли под руку, быстро и ловко изворачиваясь в толпе, об­
гоняя прохожих, легко и в такт ступая молодыми , послушными
ногами . Все опьяняло их в эту прекрасную ночь: радостное пение,
множество огней , поцелуи, смех и движение в церкви , а на улице -
это множество необычно бодрствующих людей , темное теплое небо
с большими мигающими весенними звездами, запах влажной мо­
лодой листвы из садов за заборами, эта неожиданная близость и
затерянность на улице , среди толпы, в поздний предутренний час.
Притворяясь перед самим собою, что он делает это нечаянно ,
Возницын прижал к себе локоток Леночки. Она ответила чуть за­
метным пожатием. Он повторил эту тайную ласку, и она опять ото­
звалась. Тогда он едва слышно нащупал в темноте концы ее тон­
ких пальчиков и нежно погладил их , и пальцы не сопротивлялись ,
не сердились , не убегали.
Так подошли они к воротам церковного дома. Аркаша оставил
для них калитку открытой. К дому нужно бьшо идти по узким де­
ревянным мосткам , проложенным, ради грязи, между двумя ряда­
ми широких столетних лип. Но когда за ними хлопнула затворив­
шаяся калитка, Возницын поймал Леночкину руку и стал целовать
ее пальцы - такие теплые, нежные и живые.
- Леночка, я люблю, люблю вас...
Он обнял ее вокруг талии и в темноте поцеловал куда-то , ка­
жется , ниже уха . Шапка от этого у него сдвинулась и упала на зем-
369

А. И. Куприн
лю, но он не стал ее разыскивать. Он все целовал похолодевшие
щеки девушки и шептал , как в бреду:
- Леночка, я люблю, люблю...
- Не надо, - сказала она тоже шепотом, и он по этому шепо-
ту отыскал губы. - Не надо ... Пустите меня... пуст...
Милые, такие пъшающие, полудетские, наивные, неумелые губы!
Когда он ее целовал, она не сопротивлялась, но и не отвечала на
поцелуи и вздыхала как-то особенно трогательно - часто, глубо­
ко и покорно. А у него по щекам бежали, холодя их, слезы востор­
га. И когда он, отрываясь от ее губ, подымал глаза кверху, то звез­
ды, осыпавшие липовые ветви, плясали, двоились и расплывались
серебряными пятнами, преломля
я
сь сквозь слезы.
- Леночка... Люблю...
- Оставьте меня ...
- Леночка!
И вдруг она воскликнула неожиданно сердито :
- Да пустите же меня, гадкий мальчишка! Вот увидите, вот я
все, все, все маме расскажу. Непременно!
Она ничего маме не рассказала, но с этой ночи уже больше ни­
когда не оставалась одна с Возницыным. А там подошло и лето ...
- А помните, Елена Владимировна, как в одну прекрасную
пасхальную ночь двое молодых людей целовались около калитки
церковного дома? - спросил Возницын.
- Ничего я не помню ... Гадкий мальчишка, - ответила она,
мило смеясь. - Однако смотрите-ка, сюда идет моя дочь. Я вас сей­
час познакомлю ... Леночка, это Николай Иваныч Возницын, мой
старый-старый друг, друг моего детства. А это моя Леночка. Ей те­
перь как раз столько пет, сколько бьшо мне в одну пасхальную ночь...
- Леночка большая и Леночка маленькая, - сказал Возницьm.
- Нет. Леночка старенькая и Леночка молодая, - возразила
спокойно, без горечи, Львова.
Леночка бьша очень похожа на мать, но рослее и красивее, чем
та в свои девические годы. Рыжие волосы матери перешли у нее в
цвет каленого ореха с металлическим оттенком, темные брови бьши
тонкого и смелого рисунка, но рот носил чувственный и грубова­
тый оттенок, хотя бьш свеж и прелестен.
Девушка заинтересовалась плавучими маяками, и Возницын
объяснил ей их устройство и цель. Потом он заговорил о непод­
вижнь�х маяках, о глубине Черного моря, о водолазнь�х работах, о
370

Рассказы
крушениях пароходов. Он умел прекрасно рассказывать, и девуш­
ка слушала его , дыша полуоткрытым ртом , не сводя с него глаз.
А он ... чем больше он глядел на нее, тем больше его сердце
заволакивалось мягкой и светлой грустью - сострадательной к
себе, радостной к ней, к этой новой Леночке, и тихой благодарно­
стью к прежней . Это было именно то самое чувство, которого он
так жаждал в Москве, только светлое, почти совсем очищенное
от себялюбия.
И когда девушка отошла от них, чтобы посмотреть на Херсо­
несский монастырь, он взял руку Леночки-старшей и осторожно
поцеловал ее.
- Нет, жизнь все-таки мудра, и надо подчиняться ее законам, -
сказал он задумчиво. - И кроме того, жизнь прекрасна. Она -
вечное воскресение из мертвых. Вот мы уйдем с вами, разрушим­
ся, исчезнем, но из нашего ума, вдохновения и таланта вырастут,
как из праха, новая Леночка и новый Коля Возницын ... Все связа­
но, все сцеплено. Я уйду, но я же и останусь. Надо только любить
жизнь и покоряться ей. Мы все живем вместе - и мертвые а вос­
кресающие.
Он еще раз наклонился, чтобы поцеловать ее руку, а она нежно
поцеловала его в сильно серебрящийся висок. И когда они после
этого посмотрели друг на друга, то глаза их были влажны и улыба­
лись ласково, устало и печально.
<1910>
И СКУШЕНИЕ
- Вот вы все говорите: случай, случай ... Да ведь в том-то и дело,
что на всякий пустячный случай можно взглянуть поглубже.
Позвольте заметить, что мне теперь уже шестьдесят лет. А это -
как раз такой возраст, когда человеку, после всех его мыканий,
страстей и бурления, остаются три пути: стяжательство, честолю­
бие и философия. Даже, собственно, два. Честолюбие как-никак, а
все-таки состоит в стяжании, накоплении и расширении мирских
или небесных возможностей.
Философом я себя назвать, конечно, не смею: слишком громоз­
дкий титул и ... как-то не к лицу-с. К тому же всегда на меня можете
цыкнуть: <<А покажи твой багаж и твой аттестат!» Но зато прожил
371

А. И. Куприн
я жизнь чрезвычайно большую и весьма пеструю . Видел богатство,
и нищету, и болезнь, и войну, и утрату близких, и тюрьму, и лю­
бовь, и падение, и веру, и безверие. И даже - хотите верьте, хотите
нет, - даже людей видел . Это не мудрено, по-вашему? Мудрено-с.
Чтобы другого человека рассмотреть и понять, нужно первым дол­
гом уметь совершенно забыть о собственной персоне: о том, какое
пленительное впечатление произвожу я на окружающих и сколь я
великолепен на лоне природы. А это мало кто умеет, уверяю вас.
И вот, грешный человек, люблю я на склоне моих дней пораз­
мышлять над жизнью. К тому же я теперь одинок и стар; ночи-то
наши стариковские, знаете, какие длинные? А память и сердце со­
хранили мне живьем тысячи событий - своих и всяческих. Но одно
дело пережевывать воспоминания, как корова крапиву, а другое -
сопоставлять их умно и с толком. Что я и называю философией.
Вот мы с вами коснулись случая и судьбы. Охотно соглашусь с
вами: случай бестолков, капризен, слеп, бесцелен, попросту глуп .
Нонаджизнью,тоестьнадмил
л
ионами сцепившихся случаев, гос­
подствует - я в этом твердо уверен - непреложный закон. Все про­
ходит и опять возвращается, рождается из малого, из ничего, разго­
рается, мучит, радует, доходит до вершины и падает вниз, и опять
приходит, и опять, и опять, точно обвиваясь спирально вокруг бега
времени. А этот спиральный путь, сделав, в свою очередь, многолет­
ний оборот, возвращается назад и проходит над прежним местом и
делает новый завиток - спираль спиралей... И так без конца.
Вы, конечно, возразите мне, что если бы этот закон на самом деле
существовал, люди давным-давно открьmи бы его и читали бы буду­
щее, как по какой-нибудь картограмме. Нет, не то . Мы, люди, знаете
ли, похожи на ткачей, посажен
ных
вплотную около бесконечно длин­
ной и бес1<0нечно широкой основы. Какие-то краски перед глазами,
цветочки, лазурь, пурпур, зелень, и все это бежит, бежит и уходит... но
рисунка, по близости расстояния, нам не разобрать. Только людям,
стоящим вьппе жизни, над нами, - гениальным ученым, пророкам,
сновидцам, блаженным, юродивым и поэтам иногда удается уловить
в жизненной суматохе острым и вдохновенным взором начало гармо­
ничного узора и предсказать его конец.
Вы находите, что я пышно выражаюсь? Не правда ли? Подож­
дите, дальше будет еще курчавее. Конечно, если вам не скучно. . .
Впрочем, что же и делать, в вагоне, как не болтать?..
С законом, управляющим одинаково мудро как течением со­
звездий, так и пищеварением таракана, я охотно мирюсь, верю ему
372

Рассказы
и благословляю его . Но есть Некто или Нечто , что сильнее судьбы
и мира. Если оно Нечто, то я назвал бы его законом логической
нелепости или нелепой логичности, как хотите... Я не умею выра­
зиться. Если же это Некто, то это такой Дух, перед которым наш
библейский дьявол и романтический сатана оказываются малень­
кими шутниками и совсем незлобивыми проходимцами.
Вообразите себе власть над миром , почти божескую, и рядом
отчаянную мальчишескую проказливость, не ведающую ни зла, ни
добра, но всегда беспощадно жестокую, остроумную и, черт возьми,
как-то странно справедливую! Может быть, вам непонятно? Тогда
позвольте высказаться пообразнее.
Возьмем Наполеона: сказочная жизнь, невероятно грандиозная
личность, неистощимая власть, - и, глядь, под конец; крошечный
островишко, болезнь мочевого пузыря, жалобы на пищу и докто­
ров, старческое брюзжание в одиночестве. .. Конечно, этот жалкий
закат бьш только насмешкой, одной кривой улыбкой моего таин­
ственного Некто. Однако вдумайтесь хорошенько в эту трагичес­
кую биографию, отбрасывая толкования ученых (у них ведь все
объясняется просто и законно), и вот, не знаю, как вы, но я ясно
вижу, что в ней уживаются рядом нелепость и логичность, а объяс­
нить этого себе я не могу.
Генерал Скобелев. Крупная, красивая фигура. Отчаянная храб­
рость и какая-то преувеличенная вера в свою судьбу. Вечная на­
смешка над смертью. Эффектная бравада под убийственным огнем
и вечное стремление к риску, какая-то неудовлетворенная жажда
опасности. И вот - смерть на публичной кровати в захватанном
номере гостиницы, в присутствии потаскушки. Опять повторяю:
нелепо, жестоко, но почему-то логично. Как будто обе эти жалкие
смерти своим контрастом округлили, оттенили, дорисовали два
пышных существования.
Древние знали этого таинственного Некто и боялись его (вспом­
ните Поликратов перстень), но они ошибочно принимали его шут­
ки за зависть судьбы.
Уверяю вас, то есть не уверяю, а я сам глубоко в этом уверен,
что когда-нибудь, лет тысяч через тридцать, жизнь на нашей земле
станет дивно прекрасною. Дворцы, сады, фонтаны ... Прекратится
тяготение над людьми рабства, собственности, лжи и насилия ...
Конец болезням, безобразию, смерти ... Не будет больше ни завис­
ти , ни пороков, ни ближних, ни дальних, - все сделаются братья­
ми. И вот тогда-то Ои (заметьте, я даже в разговоре называю его с
373

А. И. Куприн
большой буквы), пролетая однажды сквозь мироздание, посмот­
рит, лукаво прищурясь , на Землю, улыбнется и дохнет на нее, - и
старой, доброй Земли не станет. Жалко прекрасной планеты, не
правда ли? Но подумайте только, к какому ужасному, кровавому,
оргиастическому концу привела бы эта всеобщая добродетель тог­
да, когда люди успели бы ею объесться по горло.
Впрочем, к чему нам такие пышные примеры, как наша Земля,
Наполеон и древние греки? Я сам улавливал изредка проявление
этого страшного, неисповедимого закона при самых обыденных
обстоятельствах. Хотите, я вам расскажу об одном простом слу­
чае, где я въявь почувствовал насмешливое дыхание этого бога?
Дело бьшо так . Я ехал из Томска в общем вагоне первого клас­
са. Со мной, в числе соседей, бьш молодой путейский инженер, чу­
десный малый, добродушный толстяк. Простоватое русское лицо,
холеное и круглое, белобрысый, волосы ежиком, и сквозь них про­
свечивает розовая кожа... этакий ласковый, добрый йоркширчик!
И глаза у него бьши какого-то мутно-голубого поросячьего цвета.
Он оказался очень приятным соседом. Я редко видел таких пре­
дупредительных людей. Сразу он уступил мне нижнее место, сам по­
могал мне взгромоздить мой чемодан на сетку и вообще бьш так лю­
безен, что становилось даже немного неловко. На станциях он запа­
сался провизией и вином и с милым радушием угощал попутчиков.
Я сразу же заметил, что в нем кипит и рвется наружу какое-то
большое внутреннее счастье и что ему хочется видеть вокруг себя
всех людей также счастливыми.
Так это и оказалось на самом деле. Через десять минут он уже на­
чал выкладъmать предо мной свою душу. Правда, я заметил, что при
первых же его излияния
х
соседи как-то неловко заерзали на своих ме­
стах и уж слишком преувеличенно-усердно начали наблюдать дорож­
ные пейзажи. Впоследствии я узнал, что они слъпиали этот рассказ, по
крайней мере, по десяти раз каждый. Их участи не избег и я.
Ехал этот инженер с Дальнего Востока, где провел пять лет, и,
стало быть, не виделся пять лет со своей семьей, оставленной в Пе­
тербурге. Он, собственно, рассчитывал пробыть в командировке
самое большее год, но сначала задержала казенная работа, потом
подвернулось выгодное частное предприятие, потом оказалось не­
возможным оставить дело, которое стало уж чересчур большим и
прибьшьным. Теперь, ликвидировав все дела, он возвращался до­
мой. Где же тут бьшо обвинять его за болтливость: пробыть пять
лет вдали от любимой семьи и возвращаться домой молодым, здо-
374

Рассказы
ровым, с большой удачей и с неиспользованным запасом любви!
Какой человек мог бы подавить в себе молчание, смирить этот
страшный зуд нетерпения, которое возрастает с каждым часом, с
каждой сотнею пройденных верст?
Я скоро от него узнал все семейные подробности. Его жену зо­
вут Сусанной, или «Санночкой», а дочь носит странное имя «Юроч­
ка». Он оставил дочку трехлетним ребенком. «Воображаю, - вос­
клицал он, - теперь совсем уж барышня, - невеста!» Узнал я и
девическую фамилию его жены, и все бедствия, которые они испы­
тали вдвоем, когда он женился, будучи студентом последнего кур­
са, не имея даже двух пар панталон, и каким прекрасным товари­
щем, нянькой, матерью и сестрой бьша в это время для него жена.
Он бил себя в грудь кулаком, краснел от гордости, сиял глаза­
ми и кричал:
- Если бы вы знали! Кр-расавица! .. Будете в Петербурге, я вас
познакомлю. Непременно заходите ко мне, непременно. Без всяких
церемоний и отговорок, Кирочная, сто пятьдесят шесть. Я вас по­
знакомлю, и вот вы сами увидите мою старуху. Королева! У нас на
путейских балах всегда бьша королева бала. Ей-богу же, приходи­
те, иначе обидите.
И всем нам он раздавал свои визитные карточки, где каранда­
шом зачеркивал свой маньчжурский адрес и надписывал петербур­
гский, и тут же сообщал, что эта шикарная квартира бьша нанята
его женою всего лишь год тому назад по его настоянию, когда дела
шибко пошли в гору.
Да... водопадом из него било! Раза по четь1ре в день на боль­
ших станциях он посьшал домой телеграммы с ответом, уплачен­
ным на другую большую станцию или просто в поезд номер такой­
то, пассажиру первого класса такому-то. И надо бьшо видеть его в
тот момент, когда входил кондуктор и возглашал нараспев: «Теле­
грамма пассажиру первого класса такому-то». Уверяю вас, у него
вокруг лица образовывался сияющий нимб, как у святых угодни­
ков. Кондукторов он награждал по-царски; впрочем, не одних толь­
ко кондукторов. У него бьша непреодолимая потребность всех об­
ласкать, осчастливить, одарить. Он и нам совал на память разные
безделушки из сибирских и уральских камней, вроде брелоков, за­
поноJ< и булавок, китайских колечек, нефритовых божков, и дру­
гие мелочи. Бьши между ними вещи очень ценные как по стоимос­
ти , так и по редкой художественной работе, и , знаете, невозможно
бьшо отвязаться от него, несмотря на стеснительность и неловкость
375

А. И. Куприн
принимать подобные подарки, - так уж он убедительно и насrой­
чиво просил. Ведь это все равно как не усrоишь, когда ребенок уп­
рашивает вас взять у него конфетку.
С собой же он вез пропасть вещей как в багаже, так и в вагоне,
и все это бьши подарки для «Санночки» и для «Юрочки». Чудные
вещи бьши : курмы китайские шелковые бесценные, слоновая кость,
золото, миниатюры на сардониксе, меха, расписанные веера, лаки­
рованные шкатулочки, альбомы, - надо бьшо видеть и слышать,
с какою нежносrью, с каким восторгом говорил он о своих близ­
ких людях, показывая эm вещи. Пусть его любовь бьша немного
слепа, чересчур шумна и слишком эгоисrична, пусть она бьша даже
чуть-чуть исrерична, но клянусь вам, что сквозь эm условные и
пошлые завесы я прозревал насrоящую громадную любовь - лю­
бовь острой и жгучей напряженносrи.
Тоже помню. На одной сrанции делали прицепку вагона, и стре­
лочнику отрезало сrупню. Немедленно вагонная публика - самая
праздная и дикая, самая жесrокая публика в мире - полезла гла­
зеть на кровь. Но инженер, не осrанавливаясь в толпе, подошел
скромно к начальнику сrанции, поговорил с ним немного и пере­
дал ему из бумажника какую-то сумму, должно бьпь, немалую, так
как красная шапка бьша приподнята очень почmтельно. Сделал
он это чрезвычайно скоро: один только я и видел его посrупок, -
у меня на эm вещи вообще глаз замечательный. Впрочем, видел я
также и то, как он, воспользовавшись задержкой поезда, успел все­
таки юркнуть в телеграф.
Вот как сейчас помню его идущим поперек платформы: фор­
менная белая фуражка на затъшке; широкая, длинная рубаха-косо­
воротка из прекрасной чесучи; через одно плечо ремень с бинок­
лем, ч ерез другое, накресr, ремень с сумкой, - идет из телеграфа
такой свежий, мясистьIЙ, крепкий и румяный, со своим видом рас­
кормленного, просrоватого деревенского парня.
И чуть большая сrанция - сейчас же ему телеграмма. Кондук­
тора так избаловались, что уже сами бегали справляться на теле­
граф, - нет ли для него депеши. БедньIЙ мальчик! Не мог он скрьпъ
в себе своей радосrи и читал нам телеграммы вслух, точно у нас и
других забот не могло быть, кроме его семейного счастья. «Будь здо­
ров, целуем, ждем нетерпеливо, Санночка, Юрочка». Или: «С часа­
ми в руках слежу по расписанию от сrанции до станции твой путь,
душой и мыслью с тобой», - и все в этом роде. Ей-богу, бьша даже
одна такая телеграмма: «Посrавь часы по петербургскому времени,
ровно в 11 гляди на звезду Альфа Большой Медведицы, - я тоже».
376

Рассказы
Между нами бьш один пассажир - владелец, бухгалтер или уп­
равляющий золотого прииска, сибиряк, ликом вроде Моисея Мури­
на: сухое длинное лицо, rустые черные, суровые брови и длиннейшая,
пышная, седеющая борода, - человек, как видно, чрезвычайно иску­
шенный жизненным опьrrом. Он осторожно заметил инженеру:
- А знаете, молодой человек, вы напрасно телеграммами так
злоупотребляете.
- Что вы? Каким образом напрасно?
- А так, что нельзя же все время дамочку держать в таком при-
поднятом и взвинченном настроении. Надо и чужие нервы щадить.
Но он только рассмеялся и похлопал мудрого человека по ко­
лену.
- Эх, батенька, знаю я вас, людей старого завета. Вы в дороrу­
то собираетесь тишком-тишком, норовите нагрянуть нежданно-не­
гаданно. А все ли, мол, у меня в порядке около домашнего очага? А?
Но иконописный человек только шевельнул своими бровища­
ми и ухмьшьнулся.
- Ну-к что ж. И это иногда невредно.
От Нижнего с нами ехали уже другие пассажиры, от Москвы -
опять новые. Волнение моего инженера все нарастало, - что с ним
бьшо делать? Он умел быстро со всеми перезнакомиться. С жена­
тыми людьми говорил о святости очага , холостым пенял на неряш­
ливость и разор холостой жизни, с девицами сводил разговор на
единую и вечную любовь, с дамами толковал о детках. И сейчас же
переходил к своей Санночке и своей Юрочке. До сего времени у
меня в памяти осталось, как его дочурка говорила: <<А я в жолтыф
сапогаф», «против нас ваптекарский магазин» . И еще один разго­
вор. Она тискала кошку, а кошка мяукала. Мать ей говорит: «Ос­
тавь, Юрочка, кошку, ей больно». А она отвечает: «Нет, мама, это
кошкее удовольствие». И еще, как она увидела на улице воздуш­
ные шары и вдруг сказала: «Мама, какие они восторгательные!»
Мне все это казалось нежным, трогательным, но немного, при­
знаюсь, и скучноватым.
Утром мы подъезжали к Петербурrу. День бьш мутный, дожд­
ливый, кислый. Туман не туман, а какая-то грязная заволока оку­
тывала ржавые, жидкие сосенки и похожие на лохматые бородав­
ки мокрые кочки, тянувшиеся налево и направо вдоль пути. Я встал
раньше, чтобы успеть умьrrься, и в коридоре столкнулся с инжене­
ром. Он стоял у окна и поглядывал то на дороrу, то на часы.
- Доброго утра, - сказал я, - что вы делаете?
377

А. И. Куприн
- Ах, здравствуйте, доброго утра. Да вот я проверяю скорость
поезда, - теперь идем около шестидесяти верст в час.
- По часам проверяете?
- Да. Это очень просто. От столба до столба, видите ли, двад-
цать пять сажен - двадцатая часть верстьr. Стало быть, если мы
проехали эти двадцать пять сажен со скоростью четьrрех секунд, то
часовая скорость равна сорока пяти верстам; если в три - то шес­
тидесяти, а в две - девяноста. Впрочем, можно узнать скорость и
без часов, - нужно только уметь отсчитывать секунды: надо как
можно скорее, но, однако, явственно, считать до шести, вот так:
раз, два, три, четыре, пять, шесть ... раз, два, три, четыре, пять ,
шесть ... - это способ австрийского генерального штаба.
Так он говорил, бегая глазами и переминаясь на месте, но я,
конечно, отлично знал, что весь этот счет австрийского генераль­
ного штаба - один только отвод глаз и что просто-напросто ин­
женер обманывал свое нетерпение.
За станцией Любань на него даже жалко стало смотреть. Он на
моих глазах побледнел, осунулся и как будто постарел. Он даже гово­
рить перестал. Притворялся, будто бы читает газету, но видно бьшо,
что это занятие ему противно и тошно, да и держал он газету иногда
вверх ногами . Посидит-посидит на месте минут пять и снова бежит к
окну, и опять сядет и дергается на месте, точно подталкивает поезд
вперед, и опять подойдет к окну в проходе и давай проверять по ча­
сам, - так и вертит головой влево и вправо. Ах, как я знаю, - да и
кто не знает? - что дня и недели ожидания -пустяки в сравнении с
этим последним получасом, с последнею четвертью часа.
Но вот наконец семафор, бесконечная путаница пересекающих­
ся рельсов, вот длинная деревянная платформа, бородатые артель­
щики в белых фартуках... Инженер надел свое форменное пальто,
взял ручной сак и вышел на переднюю площадку. Я же выглянул в
окно, чтобы крикнуть носильщика, как только поезд остановится.
Из своего окна я отлично видел инженера, который также высу­
нулся из открытой двери, что ведет на ступеньки. Он заметил меня,
закивал головой и улыбнулся, но я успел издали заметить, что он
бьш поразительно , неестественно бледен в эту минуту.
Мимо нашего вагона мелькнула высокая дама в какой-то сереб­
ристой кофточке, в большой бархатной шляпе, под синей вуалью.
Бьша с ней и девочка в коротком платье, с длинными ножками, в
белых гамашах. Обе они тревожно посматривали, одновременно
378

Рассказы
провожая головами каждое окошко . Но они пропустили . Я сльШiал,
как инженер крикнул странным, глухим и вздрагивающим голосом:
-Санночка!
Кажется, обе обернулись . И вдруг.•. Короткий, страшный
вопль... Никогда не забуду... Какой-то ни на что не похожий крик
недоумения, ужаса, боли и жалобы...
На секунду я увидел голову инженера, без шапки, где-то между
низом вагона и платформой, увидел не лицо, а его светлые волосы
ежиком и розоватое темя, но голова только мелькнула, и больше
ничего не осталось ...
Потом меня допрашивали как свидетеля. Помню, как я все пы­
тался успокоить его жену, но что в таких случаях скажешь? Я видел
и его: расплюснутый, исковерканный, красный кусок мяса. Он уже
и дышать перестал, когда его вынули из-под вагона. Передавали,
что ему сначала отрезало ногу, но он инстинктивно хотел попра­
виться, повернулся и попал под колеса грудью и животом.
И вот подходит самое страшное во всем том, что я вам расска­
зываю. В эти тяжелые, никогда не забываемые минуты меня ни на
момент не оставляло странное сознание: «Глупая смерть, - думал
я, - нелепая смерть, жестокая, несправедливая, но почему-то с са­
мого первого момента, сейчас же после его крика, мне стало яс­
ным, что это непременно должно бьшо случиться, что эта нелепость
логична и естественна». Почему это бьшо так? Объясните мне. Раз­
ве здесь не чувствовалась равнодушная улыбка моего дьявола?
Вдова его (я потом был у нее; она меня очень подробно и много
расспрашивала о нем) так и говорила, что оба они искушали судь­
бу своей нетерпеливой любовью, уверенностью в свидании, уверен­
ностью в завтрашнем дне. Что же... может быть... я ничего верного
не знаю... На Востоке (а ведь это истинный кладезь древней мудро­
сти) человек никогда не скажет, что он намерен сейчас или завтра
сдел ать, не прибавив «инш алла», что значит: «Во имя Бога», или
же: «Да будет воля Бога».
Но мне все-таки кажется, что здесь бьшо не искушение судьбы,
а все та же нелепая логичность таинственного Бога. Ведь большей
радости, чем это взаимное ожидание, когда, побеждая расстояние,
они издали сливались вместе, - большей радости эти люди, навер­
ное, никогда бы не испытали. Бог знает, что их ждало завтра! Разо­
чарование? Утомление? Скука? Может быть, ненависть?
<1910>
379

А. И. Куприн
В КЛЕТКЕ ЗВЕРЯ
У меня бьш в Гатчине один настоящий друг - содержатель па­
норамы и зверинца, со входом в тридцать коп. для взрослых и пят­
надцать коп. для детей и солдат. Зверинец, правда, состоял из од­
ного только боа-констриктора, скользкого, ленивого, холодного,
объевшегося животного, страдавшего вечным запором. Его выпол­
зень до сих пор хранится у меня на стене в виде чешуйчатого про­
зрачного чехла, полутора сажень длины. Многое мне этот змеи­
ный укротитель рассказывал во время перерывов между представ­
лениями, а также в пивной поздним вечером, по окончании пано­
рамы, и у меня дома, и среди игры на бильярде.
Он мне говорил о том, как у Гагенбека в Гамбурге дрессируют
тюленей, львов, слонов и дикобразов. О том, что любая мышь слу­
шается тонкого звука, произведенного втягиванием воздуха между
сжатыми губами: этот звук издают крысиные вожаки, как сигнал к
вниманию. О том, что любого слона можно навеки задобрить, да­
вая ему понемножку, в продолжение недели, жевательного англий­
ского табаку, который продается в прессованном виде . Этого ла­
комого угощения слон никогда не забудет, и узнает вас хоть через
пять лет, и затрубит вам навстречу.
И вот однажды мы разговорились с ним о закулисных цирко­
вых драмах.
- . . .Да, да, да, - сказал он задумчиво. - Мне тоже приходи­
лось читать рассказы из цирковой жизни. Все это неправда. Самый
любимый мотив у писателей - это непременно месть покинутой
женщины: подпиливается проволока, тушится не вовремя электри­
чество, лошади дают отраву и так далее...
Конечно, неправда. У нас, у цирковых людей, совсем нет профес­
сиональной зависти. Понимаете? Ежеминутный страх разбиться, ис­
калечиться, быть укуше1mым илидаже растерзан
ным
- понимаете?­
этот страх парализует всякую ревность. Если я тебе не помогу - ты
мне тоже не поможешь... А наши женщины, вопреки вашей беJШетри­
стике, очень целомудренны и прекрасные матери и жены. Да ведь и то
сказать ... Ежедневная тренировка ... Вечером работа в манеже, посто­
ян
н
ое напряжение мускулов, потение, цирковые сквозняки, профес­
сиональные ревматизмы... какой же тут темперамент? Еще у клоунов,
именно у шпрех-клоунов - потому что они похожи немного на акте­
ров - есть что-то вроде ревности, зависти и мести. У борцов - ко­
нечно. Но мы их презираем. Разве это искусство? Понимаете?
380

Рассказы
Но бывают случаи ... Бывают, бывают... Благодарю вас. За ваше
здоровье! Бывает так, что человек седеет в каких-нибудь три-четы­
ре минуты. Всего хорошего!
У меня бьш один случай. Я работал с медведем. А у меня бьш
около него человек Яшка. Очень способный малый, и если бы не
пьяница, то из него вышел бы прекрасный дрессировщик. Он знал,
что я его рассчитаю к концу сезона. Меня в конюшне предупреж­
дали, что он готовит мне какую-то пакость, но я не обращал вни­
мания. Своих зверей я всегда сам кормил.
Можете себе представить, что этот подлец сделал? Перед са­
мым моим бенефисом, в самый вечер, он кинул Михал Потапычу в
клетку только что зарезанного, еще трепыхавшегося голубя со свя­
занными ногами.
Как и всегда, вывожу я моего Мишку. И можете себе предста­
вить? Глаза совсем багровые, капризничает, не хочет делать ни од­
ного номера. Кровь попробовал. А публика?
Вы знаете чт6 такое эта публика? Во время самого рискованно­
го номера она начинает аплодировать, а когда показываешь им ка­
кой-нибудь пустяк, они шикают и затаивают дыхание. Я ничего не
мог поделать с Михал Потапычем, и мне начали свистать. Вполне
естественно, что я разнервничался. Он стоит на задних ногах , ревет
и - знаете, как это у медведей? - все старается дать мне пощечи­
ну, то левой, то правой лапой. А это значит - череп набок. Зрите­
ли думают, что все это так и надо. Но вот в партере закричал ка­
кой-то ребенок. Дети - вы понимаете - они те же зверята. Они
чувствуют душой - не разумом. И вот начался переполох...
Конечно, медведь никому бынепринес никакого вреда: ну, при­
мял бы кого-нибудь, оцарапал... настоящей жертвой мог бы быть
только я. Но я в это мгновение понял, что сейчас, сию минуту про­
изойдет толкотня, давка, стихийное умопомешательство.
Я не знаю ни одного животного, которое бы так глупо, бестол­
ково и беспощадно вело себя в толпе, как человек. Ей-богу, лоша­
ди - и те куда умнее, на что уж глупые животные!
Все это я взвесил в одну секунду. Оглядываюсь назад - нет
ни моих людей, ни шталмейстеров. Что мне было делать? Я начи­
наю его бить изо всех сил хлыстом по морде. Я вообще никогда
не бью зверей, а Михал Потапыча даже никогда и не трогал: он
бьш зверь очень умный, рассудительный и злопамятный, с боль­
шим чувством собственного достоинства. Правда, потом при­
шлось его пристрелить.
381

А. И .Купри н
Он стоит на задних лапах и дерется. А я его хлещу. В это время
у меня мысль: заманить его с манежа в коридор, и притом так, что­
бы публика не перепугалась. И вот я пячусь задом, бью зверя, а он
на меня и - чувствую - свирепеет с каждой секундой. В конюшне
он на меня бросился и начал мять. Не помню, как его стащили - я
бьш в обмороке, - но, слава Богу, увел с манежа.
Таких случаев у нас бывает много . Потеря равновесия, не вов­
ремя вывихнувшаяся рука, неудачный каскад, неожиданный кап­
риз животных. Случается нам во время прямого и обратного саль­
то-мортале неудачно опереться на ноги, и - вот! - все в цирке
слышат точно выстрел из детского пистолета. Это у человека лоп­
нула ахиллесова пята, и человек навеки урод, калека, бремя для се­
мьи; или же он будет скитаться по пивным и за пять копеек жрать
рюмки и блюдечки и глотать горящую паклю. Но все это у нас не в
счет. Понимаете?
Но вот когда я испытал настоящий ужас... и совершенно слу­
чайно, по пустякам. Сейчас расскажу ...
Бьш бенефис моего друга Антонио, музыкального клоуна. В тот
день мы очень много пили. В этот сезон работала в цирке Зенида с
ее львами . Вечер бьш необыкновенно удачный: смешной и веселый,
и весь точно импровизация. Потом, когда публика уже разошлась,
мы сидели с Антонио в моей уборной и пили какой-то очень жесто­
кий коньяк по его рекомендации. Огни в цирке бьши уже потуше­
ны. И вот, - как это ни смешно вам покажется, - выйдя из убор­
ной, мы заблудились в коридоре. Отворяем одну дверь - уборная,
отворяем другую - контора цирка, третья - опять чья-то убор­
ная. Темно, бредем почти ощупью, очень весело настроены и, по­
вторяю, оба пьяны.
Смеемся. Наконец я ощупываю какую-то дверную ручку. Вва­
ливаемся . Инстинкт мне подсказывает, что здесь пахнет сырым
мясом и звериным пометом. Ощупываю кругом - решетка. Поче­
му-то нам приходит дурацкая мысль: сесть на пол. Садимся, и вот я
вижу в расстоянии двух-трех дюймов от себя пару зеленых горя­
щих глаз. Потом я слышу чьи-то мягкие, бархатные, но тревожные
шаги и биение могучего хвоста о железо решетки. Когда мы освои­
лись с темнотой, то , вероятно, одновременно поняли, что залезли в
клетку к зверям Зениды. Они нас не трогали. Давно известно, что у
пьяных, у лунатиков и у детей есть какой-то особенный бережли­
вый бог. Но мы отрезвились в одну секунду и, признаюсь, выполз­
ли из клетки на четвереньках, задом. Антонио как-то инстинктив-
382

Игр а в бабки в деревне.
Фотография М. Дмитриева, 1890 г.

Рассказы
но захлопнул дверь. Но он на другой день даже не мог об этом и
вспомнить.
Никогда в жизни я не забуду этих мягких, вкрадчивых шагов,
этого сдержанного звериного дыхания, этого отвратительного за­
паха сырого перегнившего мяса из невидимых пастей, этих фосфо­
рических глаз, мелькавших в темноте то здесь, то там ... Но чувства
испуга ни я, ни Антонио не испытали в эту минуту. Только на дру­
гой день вечером, когда я вспомнил наше приключение , то один,
лежа в кровати, задрожал и вспотел от ужаса. Понимаете?
<1910>
ПОП РЫГУНЬЯ-СТРЕКОЗА
Мы жили тогда в Рязанской губернии, в ста двадцати верстах
от ближайшей станции железной дороги и в двадцати пяти вер­
стах от большого торгового села Тумы. «Тума железная, а люди в
ней каменные» - так местные жители сами про себя говорили .
Жили мы в старом, заброшенном имении, где в 1812 году был
построен пленными французами огромный деревянный дом с ко­
лоннами и ими же бьш разбит громадный липовый парк в подра­
жание Версалю.
Представьте себе наше комическое положение : в нашем распо­
ряжении двадцать три комнаты, но из них отапливается только
одна, да и то так плохо, что в ней к утру замерзает вода и створки
дверей покрываются инеем. Почта приходит то раз в неделю, то
раз в два месяца, и привозит ее случайный мужичонка за пазухой
своего зипуна, мокрую от снега, с размазанными адресами и со сле­
дами любознательности почтового чиновника. Вокруг нас столет­
ний бор, где водятся медведи и откуда среди белого дня голодные
волки забегают в окрестные села таскать зазевавшихся собачонок.
Местное население говорит не понятным для нас певучим, цокаю­
щим и гокающим языком и смотрит на нас исподлобья, присталь­
но, угрюмо и бесцеремонно . Оно убеждено твердо, что лес принад­
лежит Богу и мужику, а управляющий имением, немец-менонит из
Сарепты, опустившийся и разленившийся от безд ействия, только и
знает, что ходит каждый день в лес отнимать топоры у мужиков­
лесокрадов. К нашим услугам прекрасная французская библиоте­
ка XVIII столетия, но весь ее чудесный эльзевир обглодан мыша-
383

А. И. Куприн
ми. А старинная портретная галерея в двухсветной зале, погиб­
шая от сырости, плесени и дыма , скоробилась, почернела и по­
трескалась.
Представьте себе соседнюю деревню, всю занесенную снегом,
представьте себе еще неизбежного в русской деревне дурачка Сере­
жу, который ходит зимою почти голым, попа, который под празд­
ник не играет в преферанс и пишет доносы, деревенского старо­
сту - глупого, хитрого человека, дипломата и попрошайку, гово­
рящего на ужасном «столичном» языке. Если вы все это себе пред­
ставите, то вы, конечно, поймете, что мы дошли до скуки, до оду­
рения. Нас уже больше не увлекали ни облавы на медведей, ни охо­
та с гопчими на зайцев , ни стрельба из пистолетов в цель, через три
комнаты, на расстоянии двадцати пяти шагов, ни писание по вече­
рам совместных юмористических стихов. Признаться, мы перессо­
рились между собою.
Да и то сказать: если бы нас спросили каждого поочередно, за­
чем мы приехали сюда, то, кажется, ни один не ответил бы на этот
вопрос. Я в то время занимался живописью, Валериан Александ­
рович писал символические стихи, а Васька увлекался Вагнером и
играл призыв Тристана к Изольде на старых, разбитых, с пожел­
тевшими клавишами клавикордах.
К рождеству деревня вдруг оживилась. На Тристенке, в Боро­
дине, в Брьшине, Шустове, Никифоровском, в Козлах мужики на­
чали варить пиво, то самое густое, тяжелое пиво, от которого чугу­
неет лицо и руки делаются как лубки. Между крестьянами, несмот­
ря на преддверие праздника, бьшо настолько много пьяных, что в
Дягилеве сын проломил своему отцу голову, вырвав с этой целью
стяг из забора, а в Круглицах опился до смерти какой-то древний
старик. Рождество невольно увлекло нас. Первый визит мы сдела­
ли на Попиху: к попу и псаломщику, потом забрели ни с того ни с
сего к церковному сторожу Андрею, потом к двум сельским учи­
тельницам, а потом все пошло очень легко: от учительниц мы по­
пали к доктору в Туму, потом к волостному писарю, где нас ожи­
дал целый банкет, затем к уряднику, к хромоногому фельдшеру,
потом к местному кулаку, Василию Егорову, который скупал со
всей окрестности шкуры, холст, зерно, лес, кнуты, лукошки и вере­
тена. И пошло и поехало! ..
Нужно признаться, что мы чувствовали себя немного неловко .
Мы никак не могли войти в темп этой жизни, которая устоялась в
течение множества лет. Несмотря на нашу внешнюю развязность,
384

Рассказы
мы все-таки бьши людьми с другой планеты. Выходило так, что мы
наших соседей рассматривали в микроскоп, а - они нас - в теле­
скоп. Правда, мы делали попытки притвориться своими людьми -
этакими веселыми малыми в русском стиле. Когда у псаломщика
девица сорока лет, Анна Игнатьевна, с мозолистыми руками, ко­
торыми она обыкновенно сама запрягала шоколадного мерина и
возила на салазках бадью с водой, которую сама же вытягивала
обледенелой веревкой из вонючего колодца, - когда она вдруг на
вечеринке делала стыдливый вид, потупляла глаза, разводила руки
и пела:
Ондрей Николаевич,
Доступаем, доступаем мы до вас,
Беспокоить хочем вас, хочем вас.
Беспокой прошу, покорно приношу, -
Кого любишь, того выбери,
За собою поведи, поведи,
Молодой назови, назови, -
тогда мы храбро целовали ее в самые губы, несмотря на ее при­
творное сопротивление и кокетливый визг, что , конечно , полага­
лось по обычаю.
После этих насильственных поцелуйчиков мы все становились
в круг: четверо отпускных семинаристов, псаломщик, экономка из
соседнего имения, две сельские учительницы, урядник в штатской
форме, дьякон, местный фельдшер и мы - три эстета , искавшие в
то время аристократической, изысканной красоты в звуках, словах
и красках. Стараясь держать себя возможно лучше, мы кружились
в общем хороводе налево и направо при общем реве и топоте, в то
время как герой, распорядитель танцев и местный лев, семинарист
Воздвиженский , носился по всей комнате, выделывая балетные па
и щелкая над головой пальцами.
Как во городе королевна, королевна,
По-загороду королевич, королевич,
Молодой сын-короличек гуляе ,
Он гуляе ,
Он невесту себе выглядае, выглядае, -
Не моя ли расхорошая гуляе , там гуляе ,
Золотой перстень воссияе , воссияе.
385

А. И. Куприн
Потом вдруг хоровод останавливался, и все начинали петь уже
несколько в другом, торжественном тоне:
Растворились королевские ворота,
Король королевне поклонился,
Королевна ему еще ниже.
И тут фельдшер и псаломщица выступали друг против друга и
низко кланялись друг другу, а хор продолжал:
Ты подвинься, сударчик, поближе,
Прижмись ко грудям потеснее,
Поцелуи, поцелуй понежнее.
Наконец мы попали в министерскую тумскую школу. Этого
нельзя бьшо избежать: раньше там бьшо около пятнадцати репети­
ций, на которых детей дрессировали, как ученых собак, и, кажется,
особенно имели при этом в виду нас, петербургских гостей. Мы
пошли. Елка разожглась сразу благодаря пороховому шнуру. Что
касается программы, то я знал ее заранее наизусть ... «Я из лесу вы­
шел, бьш сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору ло­
шадка, везущая хворосту воз. - А кой те годочек? - Шастой ми­
новал». Хотя надо сказать, что крошечный шестилетний мужичон­
ка в огромной шапке из собачьего меха и в отцовских кожаных
рукавицах об одном пальце - настоящий прирожденный артист ­
бьш очарователен со своей важной серьезностью и сиплым баском.
Остальное, нужно сказать, бьшо очень гнусно сделано. В таком
ложном народном духе.
Мне давно знакомы эти обычные ·номера: <<демьянова уха>> в
лицах, почему-то малорусские песни с исковерканным донельзя про­
изношением, какие-то стишки слащавого дамского рукоделия, ко­
торые бьши исполнены хором: «Вот рождественская елка, днесь се­
годня собрались, вот Петрушка, вот лошадка, вот и целый паровоз».
Учитель, маленький, чахоточный человек, в длинном сюртуке и крах­
маленном белье, одетом, очевидно, только на этот случай, то играл
на скрипке, то дирижировал смычком, то задавал тон до-ми-соль­
ми-до и время от времени стучал смычком по головам мальчишек.
Местный попечитель училища, нотариус из заштатного город­
ка, от умиления жевал губами и высовывал толстый, точно у попу­
гая, короткий язык, потому что вся эта дрессировка бьша сделана в
его честь.
386

Рассказы
Наконец учитель подошел к самому лучшему номеру своей про­
граммы. До сих пор мы смеялись, но тут нам пришлось почти зап­
лакать. Вышла вперед маленькая девчонка, лет двенадцати - три­
надцати, дочь стражника, кстати очень похожая на него лошади­
ным профилем и, конечно, первая ученица в училище, и начала:
Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела,
Оглянуться не успела, как зима катит в глаза.
«Кумушка, мне странно это , - рассудительно заговорил шер­
шавый мальчишка в отцовских валенках, так лет семи, - а рабо­
тала ль ты в лето?»
<<до того ль, голубчик, бьшо в мягких муравах у нас...» - отве-
тила дочка стражника.
И вот тут-то и сказалось прославленное русское гостеприимство.
Стрекоза отвечает: <<Я все пела».
И тут учитель Капитоныч взмахнул одновременно скрипкой и
смычком, - о, это бьш эффект, давно подготовленный! - и вдруг
таинственным полушепотом весь хор начал петь:
Ты все пела, это - дело,
Так поди же попляши,
Так поди же, так поди же,
Так поди же попляши.
Мне вовсе нетрудно сознаться в том, что в это время у меня
волосы стали дыбом, как стеклянные трубки, и мне казалось, что
глаза этой детворы и глаза всех набившихся битком в школу мужи­
ков и баб устремлены только на меня, и даже больше, - что глаза
полутораста миллионов глядят на меня, точно повторяя эту про­
Клятую фразу: «Ты все пела, это - дело, так поди же попляши. Так
поди же ПОПЛЯШИ».
Не знаю, как долго тянулось это монотонное, журчащее и в то
же время какое-то зловещее и язвительное причитание. Но помню
ясно, что в те минуты тяжелая, печальная и страшная мысль точно
разверзлась в моем уме. «Вот, - думал я, - стоим мы, малая куч­
ка интеллигентов, лицом к лицу с неисчислимым, самым загадоч­
ным, великим и угнетенным народом на свете. Что связывает нас с
ним? Ничто . Ни язык, ни вера, ни труд, ни искусство. Наша по­
эзия - смешна ему, нелепа и непонятна, как ребенку. Наша утон­
ченная живопись - для него бесполезная и неразборчивая пачкот-
387

А. И. Куприн
ня. Наше богоискательство и богостроительство -сrшошная блажь
для него , верующего одинаково свято и в Параскеву Пятницу и в
лешего с баешником, который водится в бане. Наша музыка ка­
жется ему скучным шумом. Наша наука недостаточна ему. Наш
сложный труд смешон и жалок ему, так мудро, терпеливо и просто
оrшодотворяющему жестокое лоно природы. Да. В страшный день
ответа что мы скажем этому ребенку и зверю, мудрецу и животно­
му, этому многомиллионному великану? Ничего . Скажем с тоской:
«Я все пела». И он ответит нам с коварной мужицкой улыбкой:
«Так поди же попляши ...»
Я не знаю также, как это поняли мои товарищи, но из мини­
стерского училища мы вышли молча, не обменявшись впечатлени­
ями.
Через три дня мы разъехались, и до сих пор между нами холод­
ные отношения. Вышло так , как будто бы невинными устами этих
соrшивых мальчишек и девчонок нам произнесли самый тяжелый,
бесповоротный смертный приговор. И когда я ехал обратно от сто­
ешника Ивана Александровича Караулова до Горели, и от Горели
до Козлов, и от Козлов до Зиньтабров, и дальше по железной до­
роге, меня все время преследовал этот иронический, как будто бы
злой, напев: «Так поди же попляшю>.
Только один Бог знает судьбы русского народа... Ну, что же,
если нужно будет, поrшяшем!
Я ехал целую ночь до станции.
На голых, обледенелых ветвях берез сидели звезды, как будто
бы сам бог внимательной рукой украсил деревья. Я думал о том,
что это красиво, но уже никак не мог, как и теперь не могу, отде­
латься от мысли: «Так поди же поrшяши»...
<1910>
388

Д. Н. Мамин-Сибиряк со своей дочер ью Аленушкой, Лизой
Гейнрих Ротони, родной сестрой пер вой жены писателя
Марии Мор ицовны А бр амовой (Гейнрих Ротони), которая
после ее смерти восемь лет пр оживала в семье Мамина­
Сибиряка, и их гувернанткой О. Ф . Гувале (впос.тiедствии
его второй женой) . К. А. Ку пр ина _:_ дочь писателя от
второго бр ака с Е. М. Гейнр их Ротони писала: «Биогр афия
моей матери тесно связана с Маминым-Сибиряком, с его
дочер ью Аленушкой, с литературной ср едой и" . с жизнью
Ку пр ина еще задолго до того, как они поженились
(К. А. Купр ина. Ку пр ин - мой отец.
М. Художественная литература, 1979) .

ОЧЕРКИ

Большие маневры под Кур ском.

ПУТЕВЫЕ КАРТИНКИ
1
От Киева до Ростова-на
-Дону
Не прошло еще и полутора суток, а уже перед моими глазами
промелькнули в вагонном окне четыре замечательнейшие губер­
нии русского юга: Киевская, Херсонская, Екатеринославская и Зем­
ля Войска Донского. Сначала прошли, точно в панораме, уютные
и грациозные уголка благословенной Украйны: мазаные , белень­
кие хатенки, окруженные плетнем и тонущие в зелени «садков»,
традиционная «криница» дорюриковской архитектуры и возле нее
традиционная дивчина в запаске и плахте, с коромыслом на левом
плече и с правой рукой, художественно упирающейся в бок; вы­
нырнет иногда из-за дальних холмов зеленая острая крыша дере­
венской колокольни и, убегая назад, уже прячется за синей, ту­
манной, чуть приметной полоской леса; порою особенно громко
застучит поезд, пробегая по мосту, и под ногами у тебя, глубоко
внизу, блеснет узкая извилистая речонка, вся такая чистенькая и
кокетливая в зеленых, свежих, опрятных берегах; у переезда пара
серых круторогих волов в деревянном ярме равнодушно провожа­
ет своими прекрасными темными влажными глазами несущееся
мимо них огненное чудовище.
Утром после кошмарной, почти бессонной ночи, проведенной
в грязном, насквозь прокуренном и заплеванном вагоне, выходишь
с тяжелой, как свинец, головой на платформу и распахиваешь двер­
цу. Что за наслаждение! И справа и слева густой, сплошной листвен­
ный лесок. Внизу у его корней еще таятся сырые, холодные ночные
тени, а верхушки , обласканные ранним солнцем, уже засверкали
яркой праздничной пестротой осенних красок. Светло-лимонные
листья берез, пронизанные солнечными лучами, блестят, как золо-
393

А. И. Куприн
то , осины стоят совсем пурпурные, один крепкий устойчивый дуб
не хочет менять своей темной, твердой, точно из металла вырезан­
ной зелени. А дальше - море нежных, неуловимых оттенков, от
розовых до кроваво-красных и пунцовых, от фиолетовых и лило­
вых до коричнево-бурых. Стоишь и не надышишься утренним воз­
духом осеннего леса - крепким, тонким и опьяняющим, как аро­
мат старого драгоценного вина.
Кончился лес - опять идут поля. То и дело попадаются навстре­
чу свекловичные плантации - большие зеленые заплаты на желтом
фоне сжатых хлебов. На них копошатся разбросанные там и сям пе­
стрые кучки людей, прильнувших к земле. А вот и высокая, закоп­
ченная сверху труба сахарного завода вьпшывает из-за горизонта...
За Знаменкой - дорога гораздо скучнее. Начинается степь -
Херсонщина, и чем дальше, тем она все ровнее и безжизненнее.
Смотришь в окно , и прямо тоска берет. Гладкая серая скатерть
выжженных солнцем полей, и над ней опрокинулось такое же глад­
кое, безоблачное, мутное от зноя небо, на котором редко-редко
увидишь черный силуэт ветряка, растопырившего свои крьшья, да
задумчивый могильный курган. И весь этот громадный, тяжелый
пейзаж медленно вращается навстречу бегущему поезду.
К вечеру местность понемногу меняется. Мы вступаем в область
железных руд и каменноугольных залежей, в страну бельгийских
анонимных предприятий, чудовищных аппетитов и бешеного за­
водского delirium tremens'a*. Опаленная до корней трава отливает
на низинах зл овещим красноватым цветом; между крутобокими
холмами и склонами врезались глубокие, узкие балки, мелкая гус­
тая пьшь висит в воздухе, врываясь в вагон и забираясь в книгу, в
подушку, в чай и в рот. Навстречу нам ползут длинные товарные
поезда, с открытыми платформами, нагруженными красной, точ­
но ржавой комковатой рудой. То и дело на станциях входят в наш
вагон и выходят из него бельгийские мастера. В этом крае они, по­
видимому, чувствуют себя, как во втором отечестве; с непринуж­
денной простотой разваливаются на диванах, кладут ноги вам на
колени и курят из трубок отвратительный табак.
Вот перед нами проносится знаменитое Криворожье. Декорация
- прямо из «Роберта Дьявола». Так и кажется, что подземные силы
в страшной демонической ярости всколебали здесь почву и, разво­
ротив ее, нагромоздили на поверхности гигантские кучи известко-
* белая горячка (л ат. ) .
394

Очерки
вых и железных масс, на которых - то высоко вверху над вашей
головой, то внизу под вашими ногами - суетятся, как муравьи, че­
ловеческие фигуры . Повсюду подъемные краны, эстакады из дерева
и железа, а по обеим сторонам полотна - целые горы руды, так дав­
но и в таком количестве нагроможденные, что в тех местах они уже
успели обрасти сверху травой. Все это , взятое вместе , производит
дикое, хаотическое, но не лишенное сурового величия впечатление .
Однако на эту картину нам не дают насмотреться как следует.
Постояв в Кривом Роге одну минуту, поезд свистит и несется даль­
ше. Поезд, который нас везет, курьерский, а запряжен в него локо­
моти в какой-то совершенно новой американской конструкции.
Локомотив этот только что прибьm из мастерских Невского ма­
шиностроительного завода и не успел еще на своем веку сд елать
полных двух тысяч верст, но уже, по-видимому, возбудил неудо­
вольствие своего машиниста. Дело в том, что одна из частей его
механизма очень точным и предательским образом отмечает время
прихода поезда на станцию и отхода в дальнейший путь. Поэтому
на иных уклонах мы летим со скоростью семьдесят пять верст в
час, стараясь наверстать время простоя, причем вагоны шатаются,
как пьяные. Поэтому же на станциях локомотив визжит капризно
и раздражительно , как истеричная дама, когда легкомысленный
кондуктор запаздывает со своими свистками. Вероятно, потому же
старик машинист, разговорившись со мною во время длинной сто­
янки , проворчал, неодобрительно косясь на паровоз:
-
Оно, конечно, машина, что и говорить, усовершенствован­
ная . Но только в ней одна самая главная трубка действует непра­
вильно.
Во всяком случае , мы подвигаемся вперед с такой скоростью,
что я положительно не узнаю Екатерининских дорог. Пять лет тому
назад здесь даже курьерские поезда держались мудрого правила
«спешить медленно». Отсюда в свое время возникло великое мно­
жество чудовищных анекдотов. Рассказывали, например, об одном
молодом человеке, который ехал от Харцыска до Дебальцева и на
требование контроля предъявил половинный билет. «Но позволь­
те, - возразил удивленный контролер, - ведь это же детский би­
лет, а вам, по крайней мере, лет двадцать - двадцать пять». -
«Совершенно верно, - спокойно ответил молодой человек, - в ы
не ошибаетесь. Но я взял этот билет в Харцыске еще тогда, когда
бьm маленьким, и вот, как видите , успел достаточно вырасти в до­
роге».
29·2783
395

А. И. Куприн
Злые языки называли прежде эту дорогу «заячьей дорогой»,
потому что по ней провозилось и под скамейками, и в скотских
вагонах, и на крышах, и в других местах чуть ли не 95% безбилет­
нь�х пассажиров. Как теперь, не знаю .
Наступает ночь - темная, сентябрьская, безлун
н
ая ночь. Мы при­
ближаемся к Екатеринославу, и то и дело проходят мимо нас в своем
ужасном великолепии колос
саль
ные метал
лур
гические заводы. Я дав­
но уже запорошил себе оба глаза, но все-таки не могу оторваться от
окна. Сначала видишь далекое зловещее зарево, потом вырисовыва­
ются длин
ные
трубы и мрачные черные башни доменных печей, и вдруг
за внезапным поворотом вырастает перед вами весь завод, точно гро­
мадный город, подожжен
ный
с четъ�:рех сторон, - в тучах дыма, в
огне, в голубом сияни
и
электрических фонарей. И с каким-то стран­
НЪIМ чувством, не то жутким, не то гордъIМ, провожаешь его глазами
до тех пор, пока он не скроется в глубокой лощине.
Вот, наконец, и Екатеринослав со своим рельсопрокатным за­
водом, вытянувшимся около самого полотна, и с мостом через
Днепр. Великий старик широко и могущественно протекает внизу,
и на его черной, дремлющей поверхности дрожат золотыми полос­
ками отражения редких прибрежных огней.
Утро застает нас в Таганроге. Отсюда до Полтавы дорога идет
почти все время берегом Азовского моря. Ветра нет, и гладкая, не­
возмутимая поверхность моря лежит, точно ровная свинцовая дос­
ка, блестя лишь у берегов зубчатой стальной каймою. Ни одного
пароходного дымка, ни одного паруса не заметил я за эти два часа
на его заснувшей глади; только у берегов кое-где торчат засевшие
на мель неуклюжие баркасы. За полверсты от Ростова мы почему­
то останавливаемся среди чистого поля и стоим чуть ли не полтора
часа. Поездная прислуга играет в три листика, а мы меланхоличес­
ки созерцаем текущий справа от пути тихий Дон и единственную
двухмачтовую старую шхуну, стоящую у берега.
11
От Ростова да Новороссийска. Легенда о черкесах.
Тоннели
На пути от Ростова к Новороссийску самый важный железнодо­
рожный пункт - станция Тихорецкая. Это узел , от которого поезда
расходятся по трем направлениям: на Новороссийск, на Владикав­
каз и на Царицын. Отсюда же мы вступ аем в Кубанскую область.
396

Очерки
Какой привольный, богатый и, по-видимому, сьпъ1й край эта
Кубанская область! Смотришь в окно и не налюбуешься. На жат­
ных нивах сложены из снопов целые дворцы; на полях гуляет рос­
лый, кормленый и холеный скот; земля, приготовленная под посе­
вы, - черная, жирная, пряник, а не земля! - воскликнул бы в зави­
стливом восторге наш рязанский или смоленский мужик, обижен­
ный на этот счет матерью-природой; большие станицы, разбросан­
ные широко по сочным лощинам, окружены виноградниками. Лесу,
правда, совсем нет, так что заборы приходится здесь возводить из
дикого камня, накладывая его плиткой на плитку.
За Тихорецкой начинает чувствоваться близость Кавказа. На
станциях то и дело видишь стройных, бородатых, смуглых людей в
черкесках и папахах, с кинжалами у пояса. В буфетах подают уже
не зельтерскую воду, а нарзан в небольших бутьшочках, причем
услуживает вам восто"mый человек во фраке, глядящий на вас сво­
ими большими, красивыми и печальными глазами. Пассажиры -
большей частью армяне, грузины и греки, не считая преобладаю­
щего элемента - местных казаков. Как только сойдутся и разгово­
рятся два-три человека, сейчас же сводят речь на вино; это теперь
- в разгар виноградного сбора - самый жгучий вопрос. Повсюду
на станциях продается окрестными казачками виноград в баснос­
ловном количестве и поразительно дешево: пять копеек два фунта.
Едем мы с самой <<ТИХОЙ скоростью», какую только можно себе
представить, так что в Новороссийск приходим без всяких уважи­
тельных причин с опозданием на два с половиной часа и на станци­
ях стоим страшно долго. Однако никто этим не возмущается и не
высказывает по этому поводу гражданского негодования. Вероят­
но, каждый поступает так, как и я. Умножает количество минут,
объявленных кондуктором, на три и успокаивается.
Зато вагоны на Владикавказской железной дороге - прекрас­
ные - длинные-предлинные, пульмановского типа, чистенькие и
поместительные. Сидишь и прислушиваешься к ритмическому ходу
поезда, покачиваешься на диване плавно и легко, точно в люльке.
Напротив меня сидят рядом: офицер Черноморского казачьего
войска и молодой, благообразный батюшка в новой рясе; рядом со
мною поместился приземисть1й, усатый господин в охотничьем
костюме, с двумя ружьями в чехлах и с черной сигарой, необыкно­
венно скверного запаха, во рту. По другую сторону прохода на
коротких боковых местах расположилось двое грузин: один лет
двадцати трех - двадцати пяти, красивый, задумчивый и молча-
397

А. И. Куприн
ливый, другой - пожилой, толстый, с веселыми маленькими гла­
зами и красным носом, общительный и бывалый человек.
Пожилой грузин достает из-под дивана бурдюк и цедит из него
вино в большую бутьшку через самодельную бумажную воронку.
Обхватив нежно и бережно левой рукой бурдюк, он медленно на­
клоняет его сосочек вниз и, поджав губы и наморщив лоб, напря­
женно следит за тонкой желтой струйкой, звучно текущей в бутыл­
ку. Он священнодействует, и весь вагон с живейшим любопытством
следит за его руками.
Наполнив две бутьшки, он достает из корзинки провизию: жес­
тянку с зернистой икрой, сыр и вареную курицу. При этом он ско­
роговоркой объясняет нам с веселой и лукавой улыбкой, показы­
вая на своего товарища:
-
Он еще молодой. Он еще не знает, как ездить по железной
дороге. А я старый, я все знаю, я всегда с собой беру всякий хурда­
мурда.
Закусив, они принимаются за вино, пьют из одного стакана
поочередно и с такой внушительной манерой, как будто бы испол­
няют какой-то важный, старинный обряд. Возьмет стакан, посмот­
рит долго и серьезно в лицо товарищу, проговорит какую-то длин­
ную грузинскую фразу, должно бьпь, приветствие, и выпьет.
Господин в охотничьем костюме спросил, не кахетинское ли
вино они пьют. Пожилой грузин тотчас же вновь наполнил стакан
и протянул его охотнику.
- Пожалюста, попробуй... пожалюста, пожалюста.
Охотник, улыбаясь, отказывался, но грузин с такой искренной
и наивной настойчивостью твердил свое «пожалюста, пожалюста»,
что охотник сдался. Потом грузин обратился со стаканом к офице­
ру. Офицер, по-видимому хорошо знакомый с местными обычая­
ми, прежде чем пить, также пристально посмотрел в лицо грузину
и сказал: «Алла верды!», на что последний радостно и торопливо
произнес: «Якши-ол! якши-ол! .. » Та же участь не минула и меня с
батюшкой. Вино оказалось превосходным: крепким, нежным , с
удивительно тонким букетом.
После этого, конечно, завязался общий разговор. Больше всех
болтал, жестикулируя, смеясь и забавно, но не неприятно коверкая
русскую речь, пожилой грузин. В какие-нибудь три минуты мы ус­
пели узнать, что наш собеседник торгует «шкуркам с барашкам»,
что он едет с нижегородской ярмарки, на которой бьш в своей жиз­
ни уже двадцать один раз, что «шкуркам» в этом году торговали
398

Очерки
необыкновенно бойко благодаря большому спросу на тулупы для
войск, отправляемых в Китай, что и вообще ярмарка бьша лучше
среднего и т . д. Затем он как-то особенно ловко, хотя и не совсем
кстати, перескочил на свою благословенную Грузию: какие там
богатые виноградники, какой скот, какие леса и горы, какая чис­
тота семейных нравов!"
Батюшка посмотрел в окно, задумчиво погладил бороду и вздох­
нул.
-Вот тоже бьша страна, где текли молоко и мед, - произнес
он, ни к кому, в частности, не обращаясь.
-Вы это про что, собственно, батюшка? - спросил охотник.
-Да про весь вообще Северный Кавказ. Старики и теперь вспо-
минают, как здесь жилось при черкесах. Вы поглядите-ка в окно.
Голо , пусто, хоть шаром покати. А прежде здесь вековые леса рос­
ли, фазаны, дикие кабаны, олени водились, поля каналами ороша­
лись - мало ли чего не бьшо " . Когда после бунта выселились чер­
кесы в Малую Азию, а сюда пришли на их земли неведомые, хищ­
ные люди, все и пошло, и пошло вверх ногами. Смотреть жалко-с.
-А вы слышали когда-нибудь, батюшка, как отсюда черкесов
греки перевозили? - спросил господин в охотничьем костюме.
Батюшка поморщился.
-Слышал я что-то " . Да Бог знает, правду ли говорят,- про­
изнес он уклончиво и неохотно.
-Нет, отчего же?" Очень даже правдоподобно. Вы, господа,
слышали эту историю? - продолжал охотник, обращаясь ко мне и
к офицеру.- Ужасная история! Когда черкесы выразили желание
переселиться в Малую Азию, то для них, вИдите ли, зафрахтовыва­
лись греческие фелюги. Вот таким манером какой-нибудь этакий
греческий пиндос наберет полное судно черкесов с женщинами и
ребятишками и везет. Черкесы, конечно, народ горный, верховой,
качка для них хуже смерти. Как выехали в открытое море, так все
пластом и полегли на палубе. А народ на этих шхунах и фелюгах
известно какой - сброд самый отчаянный, головорез на головоре­
зе. Даже и в теперешнее время придет иной раз в Новороссийск
такое суденышко, так на экипаж и посмотреть-то жутко - прямо
разбойники. Сразу видно, что и буря ему никакая не страшна, и
человеческая жизнь не стоит ни копейки. Да и тут еще, вдобавок,
за погибшего черкеса никакой ответственности нельзя бьшо ожи­
дать, потому что, с одной стороны, он от России как бы отрекся, а
с другой стороны, не успел еще принять турецкого подданства".
399

А. И. Куприн
Ну вот, и погибали черкесы целыми сотнями на море. Конечно,
обирали их раньше... Многие грекосы с тех самых пор поразжи­
лись. Теперь миллионеры... Да на что вам лучше: в Гелендушке и
по сие время живет грек Попандопуло. Поговорите-ка с ним, он
вам все это подробно изложит - как и как, потому что сам грузил
черкесов на фелюги ... И старики тамошние тоже вам подтвердят.
- Ну уж это вы, кажется, из веселых рассказов,- недоверчиво
покачал головою офицер.- Что-то уж очень необыкновенно ...
Пожилой грузин вдруг заволновался:
- Зачем веселый? Никакой нет веселый, одна настоящая прав­
да. У нас в городе до сих пор старик живет, его тогда в Трапезунд
продали, он все это хорошо помнит.
И грузин, горячась и размахивая руками, рассказывает очень
колоритно о том, как его знакомого старика черкеса, в то время
бьmшего еще десятилетним мальчиком, родители привезли в Тра­
пезунд. Поселиться черкесам бьшо негде, землей их не наделяли,
поневоле приходилось бедствовать и голодать. Некоторые семьи,
для того чтобы просуществовать неделю-другую, продавали своих
детей в рабство. Не избег этой участи и герой рассказа. Его прода­
ли оптовому торговцу невольниками за поразительную цену - за
один хлеб и девять фунтов зеленого лука. К счастью, мальчик по­
нравился своему новому хозяину -человеку, кстати, бездетному,­
и тот, продав весь свой «гурт» другому купцу, выпросил себе маль­
чика в качестве «бешкеша>>, вырастил его в своем доме, образовал
и поставил на хорошую дорогу. Теперь старик - богатый человек,
переехал из Турции на Кавказ и живет там в большом почете от
всех знакомых и незнакомых.
- Эта история правдоподобная, - веско заметил священник.
- Значит, здесь не осталось ни одного черкеса? - спросил я.
- Остаться-то остались, - ответил господин в охотничьем кос-
тюме, - да что же это за черкесы? Нанимаются сторожами на фер­
мы и заводы... гольпьба, безземельные ... Даже в хваленую их вер­
ность хозяевам что-то перестают нынче верить. А настоящего, пре­
жнего черкеса теперь и на лекарство не найдешь ... Однако вот и горы
показались, значит, подъезжаем к Северской. Надо собираться.
Я подошел к окну. На горизонте высился темный волнисть1й
хребет; из-за его ложбин поднимались вершины другой более даль­
ней цепи, окруженные фиолетовой дымкой, и наконец самые отда­
ленные горы белели чуть заметно на заднем плане, точно осевшие
вниз легкие облака. Вся местность у подножия гор, куда только
400

Очерки
мог хватить глаз, бьша усеяна мелкими круглыми кустиками, по­
хожими издали, если прищурить глаза, на большое разбежавшееся
стадо зеленых овец. Странное и сложное чувство испытываешь,
когда видишь горы в первый раз . Они и волнуют, и притягивают к
себе, но в то же время вам кажется, что вы где-то уже видели все это
раньше, не то во сне, не то в детстве на картинках, не то в каких-то
смутных, таинственных, давно забытых грезах.
Горы тянутся по одну сторону полотна; по другую -те же поля,
с пасущимся на них скотом, станицы, хлеб, сложенный в форме до­
мов, и ветряные мельницы. Целые десятки верст подряд вы видите
- налево горы, направо - ruюдородную равнину. Но понемногу
горы начинают забегать вперед, вот они уже высятся впереди поез­
да, вот показались и с правой стороны, - еще несколько поворо­
тов,- и вы мчитесь в глубокой тенистой лощине, между двумя кру­
тыми скатами, густо обросшими мелким кудрявым кустарником.
Перед станцией «Тоннельной» в вагон входит младший кондук­
тор и зажигает в фонарях свечи. Сейчас поезд должен войти в один
из самых длиннейших тоннелей в России.
Начиная от «Тоннельной», я высовываюсь в окно и с любопыт­
ством заглядываю вперед. Пройдя с версту, поезд замедляет ход, и
я вижу вдали кусочек каменной арки, врезавшейся в зеленую гору.
Эта арка растет, растет, я уже вижу за ней темную стену каменного
свода и ... наш поезд медленно поглощается непроницаемым мра­
ком. Холодный сквозняк вместе с запахом сырости и спертого, тя­
желого воздуха врывается в вагон. Секунды тянутся мучительно,
бесконечно долго. Стоять, высунувшись в окно , и глядеть вперед
становится тяжело и жутко, жутко до какого-то острого, болезнен­
ного, физического ужаса. Так и кажется, что эта сырая, черная без­
дна будет продолжаться нескончаемо, что она похоронит поезд в
своих холодных недрах. Мелькает вдали, медленно вырастая, сла­
бая светлая точка, и вы уже собираетесь вздохнуть с облегчением,
глубоко, во всю грудь ... Нет! это только жалкий, бледно-зеленый
железнодорожный фонарик. Поезд проходит мимо него, громыхая
и сотрясаясь на стыках рельс, и опять та же страшная темнота и
сырой, затхлый воздух. Вот, наконец, и выход. Вы заметили его
сначала в виде длинной, тонкой, как лезвие ножа, светлой щели. С
радостью замечаете вы, как шире и шире становится эта щель, как
понемногу начинают освещаться тусклым блеском вагонные стен­
ки и влажные темные плиты свода, и вдруг, вместе с торжествую­
щим, пронзительным свистом локомотива, вторгается в вагон яр-
401

А. И. Куприн
кое сиянье светлого осеннего дня, запах полевых трав и голубое,
синеющееся небо! .. Целых семь минут мы находились под навис­
шей над нашими головами горой в несколько миллионов пудов
весом .
За тоннелем горы идут по обеим сторонам полотна, которое,
как змея, вьется между живописными скалами вдоль глубоких ло­
щин. Склоны гор, точно пестрым ковром, густо одеты кустарни­
ком. Среди желтых и зеленых тонов резко выделяются там и сям
красные пятна. Это знаменитое кавказское дерево «скампиа», по­
русски «негной дерево». Нижние части гор обнажены от земли и
прослоены пластами правильных серовато-белых плиток замеча­
тельного в своем роде камня, который носит местное название
«трескун». Назвали его так потому, что , будучи извлечен из земли,
он обладает крепостью мрамора, но, пролежав несколько дней на
воздухе, быстро выветривается, трескается и обращается в поро­
шок. Все земли в окрестности, годные под виноградники, обыкно­
венно на целый аршин, а то и больше, покрыты трескуном, и для
того, чтобы культивировать в этих местах почву, необходимо рань­
ше произвести плантаж, то есть разрыхлить кирками породу и пе­
ревернуть ее сверху вниз.
Через несколько верст мы ныряем в другой тоннель, на этот раз,
к счастью, не более.как на минуту или полторы, и, когда выскакива­
ем из него , перед нами развертывается спокойное, глубоко-синее
море и вдали круглая прекрасная бухта Новороссийска, как коль­
цом окаймленная со всех сторон горами. Далеко вправо еле-еле
мерещится в тумане Анапа. Показываются окраинные домики Но­
вороссийска, величаво проходят мимо нас огромные башни знаме­
нитого элеватора, и мы останавливаемся. Вокзал маленький, тем­
ненький и грязненький. Подниматься нужно в него по длинной ле­
стнице, которая оканчивается площадкой. Налево от этой площадки
двери вокзала, а направо большой парапет, легко повиснувший в
воздухе. С парапета открывается чудный вид на бухту и на Дообс­
кий маяк, а на столбе, поддерживающем его крышу, красуется над­
пись: «Пассажирам 111 класса вход на террасу строго воспрещает­
ся». Очевидно, новороссийские инженеры боятся, что серая публи­
ка испачкает им этот очаровательный ландшафт, один из самых
живописных в России.
1900
402

Очерки
ЦАРИЦЫНСКОЕ ПОЖАРИЩЕ
(Письмо с Волги)
Подъезжаем к Царицыну по Юго-Западной железной дороге. В
вагоне только и разговору что о недавнем пожаре. Более всех, по­
видимому, осведомленным оказывается пожилой господин с при­
ятным загорелым лицом и с неторопливой, сдержанной речью, силь­
но отдающей поволжским оканьем . При дальнейшей беседе выяс­
няется, что он лесопромышленник - из средних по годовому обо­
роту - и тоже потерпел от огня.
- Вот теперь во всех газетах пишут о нашем пожаре. А ведь
если сказать по правде, так мы, почитай, две недели горим, не пере­
ставая. Каждый день горим. Залетит искра куда-нибудь в сложен­
ную клеть и тлеет там Бог знает сколько времени. А потом вдруг и
пойдет полыхать.
- Вам известно, как начался пожар? - справляется кто-то из
слушателей.
-Т рудно сказать. Вернее всего, заронил кто-нибудь огонь по
нечаянности. Знаю только, что занялось сначала на берегу, а по­
том огонь перебросился на беляну, груженную лесом. Беляна эта
бьша купца Соплякова, и лесу на ней бьшо навалено - как бы вам
сказать? - пудов тысяч на четыреста или пятьсот. Дерево сухое,
вспыхнуло, как бумага,- можете себе представить, какой костер
получился! Через несколько минут перегорели канаты (у нас на лес­
ных судах канаты: большей частью мочальные), и беляну понесло
течением вниз . А внизу у этого же берега стояли другие белянки и
баржи, тоже с лесом, купцов Максимова, Захарова и прочих. Ког­
да владельцы увидели, что на них несется такое пожарище, то уж
сами приказали у своих судов рубить канаты: рассчитывали, что
снесет их лес вниз раньше, чем подойдет горящая беляна. Так оно
бы и вышло, да случилась беда. Ветер в эту ночь бьш не вдоль реки,
а поперек и прибил все суда, одно за другим, к Ельшанской мели.
(Эта мель всегда образовывается на правом берегу от илу и песку,
который наносится весной из узкой, но бурливой Ельшанской бал­
ки.) Туда же прибило и беляну Соплякова. Все суда загорелись по­
чти одновременно. Такая сила бьша огня, что в городе стало свет­
ло, точно днем.
А тут случилось и еще несчастие. Беляны, по мере того как го­
рели, становились все легче и легче, подымались из воды все выше,
403

А. И. Куприн
и одна за другой, благодаря течению, стали переваливать через
мель. Перевалили и пошли о берег толкаться ". Весь берег запы­
лал. Все лесные пристани, склады, лесопилки, беляны, баржи , рас­
шивы - все затрещало. А беляны плывут да плывут по течению и
ветром их около берега трет. Село Ельшанское загорелось, за ним
Купоросное. Оба выгорели, что называется, дотла. В Ельшнанс­
ком только церковь и сохранилась , а в Купоросном школа. Мы
так уж и решили, что от самого Царицына ничего не останется.
Потому что как этакая штука горит, - ведь в беляне-то лесу боль­
ше чем на полтысячи вагонов, - то от нее и в ста саженях не убе­
режешься. Однако, батюшки, Господь небесный смилостивился".
Пронесло мимо.
Рассказчик снял шапку и истово, с глубоким вздохом перекрес­
тился. Потом вьmул из шапки платок и медленно вытер лицо.
-Пишут, что убытку около десяти миллионов,- сказал я,
-Точно сказать невозможно-с. Мы так считаем, что миллионов
на тринадцать набежит. Да ведь какие убытки-то! По миллиону и
больше. О таких потерях, какую я, например, понес, даже и упоми­
нать совестно.
-Значит, и вы тоже пострадали?
-Ну, моя беда пустяки; десять - двенадцать тысяч. Сравни-
тельно с другими говорить не стоит. Вот Максимов больше чем на
полтора миллиона потерял. А застрахован у него бьm один только
лесопильный завод, в ста сорока шести тысячах.
- Почему же не бьm засiрахован лес?
-Леса у нас ни одно общество не принимает. Да и невозмож-
но-с. Как подъедем к Царицыну, вы сами увидите, что у нас на при­
стани творится. Клеть возле клети стоят так тесно, что насилу про­
лезешь, а между ними древесный сор, кора, мочалка. И тут же уви­
дите, пьяный валяется, и трубка у него в зубах. Безобразие-с.
- Говорили что-то о поджогах?"
- Правда, что говорили, но улик веских нет. Один только слу-
чай бьm на днях несколько подозрительный. Рабочие сложили лес
в вагоны и ушли. А через минут двадцать в вагонах загорелось точ­
но само собой. Но по-настоящему ничего еще нельзя сказать.
Он помолчал немного и продолжал веско и с убеждением:
-
Главная причина - это наша общая халатность и беспо­
рядок. Надзора нет никакого: ни полицейского, ни городского".
Предупредительных мер на случай пожара тоже не существует.
Нанимают, правда, лесопромышленники каких-то ночных сто-
404

Очер ки
рожей из инвалидов, но от них нет никакого толку. Каждый из
нас, из купцов, признает, что недурно было бы завести то и то :
сторожей нанять надежных и трезвых, помпы держать про вся­
кий случай, пожарные пароходы , кадушки с водой между клетя­
ми расставить, организовать береговую полицию, строго пре­
следовать курение, ну и так далее. Но только спеться никак не
можем . Во-первых, конкуренты, значит, - враги, а во-вторых.­
лень, халатность , отсутствие почина. Живем спустя рукава. И
опять-таки беспорядок и безобразие-с. Выгружают лес как по­
пало, где пришлось. Здесь , скажем, моя клеть , а рядом другая, а
через тридцать сажен опять моя и еще в пятом и десятом месте.
Вразброс. Ну, вот меня и берет досада: зачем же я буду для сосе­
да стараться? Оттого и для себя-то никто ничего не заводит...
Впрочем, надо надеяться, что авось теперь-то, после беды, за ум
возьмутся .
- Вероятно, пожар не обошелся без человеческих жертв?
- К несчастью, да. Дело ведь ночное, внезапное. Теперь, впро-
чем, ничего еще пока не выяснено. Да и трудно: уж очень у нас мно­
го работает на пристанях пришлого люда. А что без крова оста­
лись многие, обнищали за одну ночь - это уж совсем верно. Слава
Богу, в городе теперь хлопочут об организации хоть временной
помощи погорельцам...
Поезд круто поворачивает и идет вдоль по нагорному берегу
Волги.
Внизу, куда только хватает глаз, и влево и вправо, весь берег
сплошь завален бревнами, досками, дровами. И только по огром­
ности опустевшей площади можно судить о необычайных разме­
рах пожара. Сгорело все, до последней соринки, черная зола, по­
крывающая пространство между необозримою сетью рельсов, одна
напоминает о том, что несколько дней тому назад здесь кипела ра­
бота и возвышались тысячи штабелей прекрасного строевого леса...
А на оставшихся не тронутыми огнем местах все так же полагается
на волю Божью и так же беззаботно покуривает <щыгарку» свою
стихийный русский человек.
29 U1011Я <1901 >
Цар ицьт
405

А. И. Куприн
СОБЫТИЯ В СЕВАСТОПОЛЕ
Ночь 15 иоября. Не буду говорить о подробностях, предшество­
вавших тому костру из человеческого мяса, которым адмирал Чухнин
увековечил свое имя во всемирной истории. Они известны из газет;
вкратце: матросский митинг, выстрелы в Писаревского и одного пе­
хотного офицера, отложение экипажей от армии, присяга и измена
брестцев, Шмц
цт
подымает на «Очакове» сигнал: «Командую Черно­
морским флотом», великолепно-безукоризненное поведение матросов
по отношению к жителям Севастополя и, наконец, первые предатель­
ские выстрелы с батарей в баржу, подходившую к «Очакову» с прови­
антом. Нодолжен оговориться. Длинная, по-жандармски бес
смы
слен­
ная провокаторская статья о финале этой беспримерной трагедии,
помещенная в «Крымском вестнике», набиралась и печаталась под
взведенными курками ружей. Я не смею судить редактора г. Спиро за
то, что в нем не хватило мужества предпочесть смерть насилию над
словом. Для героизма есть тоже свои ступени. Но лучше бы он попро­
сил авторов, адъютантов из штаба Чухнина, подписаться под этой
статьею. Путь верный: подпись льстит авторскому самолюбию ...
Мы в Балаклаве услыхали первые звуки канонады часа в три­
четыре пополудни. Сначала думали, что это - салюты в честь мо­
нарха или кого-то из его августейшей семьи. Но выстрелов бьmо
слишком много, более сорока. К тому же вскоре показались пер­
вые извозчики из Севастополя с колясками, наполненными людь­
ми, одуревшими от ужаса. Говорили смутно и бестолково, что на
«Очакове» пожар, что несколько судов потоплено, что из морских
казарм стреляют из пулеметов.
Мы вдвоем поехали в Севастополь на обратном извозчике. Это
бьm единственный извозчик, согласившийся вернуться в город,
объять1й пламенем революции. Надо прибавить, однако, что там у
него осталась семья.
Вскоре стемнело. Нам навстречу беспрерывно ехали коляски,
дроги, телеги. Чувствовалась уже за пятнадцать верст паника. На
экипажах навалена всяческая рухлядь, собранная кое-как, впопы­
хах. В этом было много жуткого . Точно кошмарный обрывок из
картины переселения народов, гонимых страхом смерти. Сцепля­
лись колеса с колесами, люди ругались с озлоблением, со стучащи­
ми зубами. Ни у кого не бьmо огней . Наступила ночь. Справа от
нас, над горизонтом, по черному небу двигались беспрерывно пря­
мые белые лучи прожекторов, точно световые щупальцы.
406

Подсудимые матр осы, участники
Севастоп ольского восстания 1905 года.

Очер ки
Мы окликали, спрашивали. Ни один из беглецов не отозвался.
Извозчики отвечали бессмысленно и неопределенно:
- А там пальба идет.
Или :
- Там все друг друга посrреляли.
А один сказал с зловещей насмешкой:
- Поезжайте, поезжайте. Сами увидите.
Дорога к Севастополю идет в гору. Когда мы поднялись на нее,
то увидели дым от огромного пожара. Весь город бьш залит элект­
рическим светом прожекторов, и в этом мертвом, голубоватом све­
те клубы дыма казались белыми, круглыми и неподвижными. Го­
род точно вымер. Встречались только отряды солдат.
Когда при въезде, против казарм, поили лошадей, то узнали, что
действительно горит «Очаков». Отправились на Приморский буль­
вар, расположенный вдоль бухты. Против ожидания, туда пускали
свободно, чуть ли не предупредительно. Адмирал Чухнин хотел по­
казать всему городу пример жестокой расправы с бунтовщиками.
Это тот самый адмирал Чухнин, который некогда входил в иност­
ранные порть� с повешенными матросами, болтавшимися на ноке.
С Приморского бульвара - вид на узкую и длинную бухту,
обнесенную каменным парапетом. Посредине бухты огромный ко­
стер, от которого слепнут глаза и вода кажется черной, как черни­
ла. Три четверти гигантского крейсера - сплошное пламя. Оста­
ется целым только кусочек корабельного носа, и в него уперлись
неподвижно лучами своих прожекторов «Ростислав», «Три святи­
теля», «XII апостолов». Когда пламя пожара вспыхивает ярче, мы
видим, как на бронированной башне крейсера, на круглом высо­
ком балкончике, вдруг выделяются маленькие черные человечес­
кие фигуры. До них полторы версты, но глаз видит их ясно.
Я должен говорить о себе. Мне приходилось в моей жизни ви­
деть ужасные, потрясающие, отвратительные события. Некоторые
из них я могу припомнить лишь с трудом. Но никогда, вероятно,
до самой смерти, не забуду я этой черной воды и этого громадного
пьшающего здания, этого последнего слова техники, осужденного
вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной во­
лей одного человека. Нет, пусть никто не подумает, что адмирал
Чухнин рисуется здесь в кровавом свете этого пожара, как демони­
ческий образ. Он просто чувствовал себя безнаказанным.
Великое спасибо Горькому за его статьи о мещанстве. Такие
вещи помогают сразу определяться в событиях. Вдоль каменных
407

А. И. Куприн
парапетов Приморского бульвара густо стояли жадные до зрелищ
мещане.
И это сказалось с беспощадной ясностью в тот момент, когда
среди них раздался тревожный, взволнованный шепот:
- Да тише, вы! Там кричат! ..
И стало тихо, до ужаса тихо. Тогда мы услыхали, что оттуда,
среди мрака и тишины ночи, несется протяжный высокий крик:
- Бра-а-тцы! ..
И еще, и еще раз. Вспыхивали снопы пламени, и мы опять виде­
ли четкие черные фигуры людей. Стала лопаться раскаленная бро­
ня с ее стальными заклепками . Это бьшо похоже на ряд частых
выстрелов. Каждый раз при этом любопытные мещане бросались
бежать. Но, успокоившись, возвращались снова.
Пришли солдаты, маленькие, серенькие, жалкие - литовский
полк. В них не бьшо никакой воинственности. Кто-то из нас сказал
корявому солдатику:
- Ведь это, голубчик, люди горят! ..
Но он глядел на огонь и лепетал трясущимися губами:
- Господи, Боже мой, Господи, Боже мой.
И бьшо в них во всех заметно темное, животное, испуганное
влечение прижаться к кому-нибудь сильному, знающему, кто по­
мог бы им разобраться в этом ужасе и крови.
И вот и к ним и к нам подходит офицер, большой, упитанный,
жирный человек. В его тоне молодцеватость, но и что-то заискива­
ющее. Это все происходит среди тревожной ночи, освещенной элек­
трическим светом прожекторов и пламенем умирающего корабля.
- Это еще что-о, братцы! А вот когда дойдет до носа - там у
них крюйт-камера, это где порох сложен, - вот тогда здорово ба­
бахнет! ..
Но в ответ - ни обычной шутки, ни подобострастного слова.
Солдаты повернулись к нему спиной.
А гигантский трехтрубный крейсер горит. И опять этот страш­
ный, безвестный, далекий крик:
- Бра-а-тцы! ..
И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на
человеческом языке, крик внезапной боли, вопль живого горящего
тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. Это все
оттуда. Тогда некоторые из нас кинулись на Графскую пристань к
лодкам. И вот теперь-то я перехожу к героической жестокости ад­
мирала Чухнина.
408

Гер ои Севастоп ольского восстания 1905 года.
Художник Д. А . Шмаринов.

Очер ки
На Графской пристани, где обыкновешю сосредоточены несколь­
ко сотен часrных и общесrвенных яликов, сrояли матросы, сборная
команда с <<Росrислава», «Трех свяrителеЙ>>, <<ХП апосrолов» - на­
дежный сброд. На просьбу дать ялики для спасения mодей, которым
грозили огонь и вода, они отвечали гнусными ругательсrвами; нача­
ли сrрелять. Им заранее приказано бьшо прекратить всякую попыrку
к спасеншо бунrовщиков. Что бы ни писал потом адмирал Чух.ни
и
,
падкий на литературу, - эта бессмысленная жесrокосrь ocraercя фак­
том, подтвердить который не откажуrся, веронпю, сотни свидеrелей.
А крейсер беззвучно горел, бросая кровавые пятна на черную
воду. Больше криков уже не бьшо, хотя мы еще видели людей на
носу и на башне. Тут в толпе многое узналось. О том, что в начале
пожара предлагали «Очакову» шлюпки, а что матросы отказались.
О том, что по катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стре­
ляли картечью. Что бросавшихся вплавь расстреливали пулемета­
ми . Что людей, карабкавшихся на берег, солдаты приканчивали
штыками. Последнему я не верю: солдаты бьши слишком потрясе­
ны, чтобы сделать и эту подлосrь.
Опять лопается броневая обшивка. Больше не слышно криков.
Душит бессильная злоба; сознание беспомощносrи, неудовлетво­
ренная, невозможная месrь. Мы уезжаем. Крейсер горит до утра.
По официальным сведениям - две или три жертвы. Хорошо
пишет литературный адмирал Чух.нии.
О травле против жидов, социал-демократов, которая поднялась
назавтра и которая - это надо сказать без обиняков - исходит от
победоносного блесrящего русского офицерства, исходит вплоть
до призьmа к погрому, - скажу в следующем письме...
Насrроение солдат подавленное. Хотелось бы думать - пока­
янное.
1905
НЕМНОЖКО ФИНЛЯНДИИ
По одну сrорону вагона тянется без конца рыжее, кочковатое,
снежное болото , по другую - низкий, гусrой сосняк, и так - бо­
лее полусуток. За Белоостровом уже с трудом понимают по-рус­
ски. К полудню поезд проходит вдоль голых, гранитных громад, и
мы в Гельсингфорсе.
409

А. И. Куприн
Так близко от С.-Петербурга, и вот - настоящий европейский
город. С вокзала выходим на широкую площадь, величиной с по­
ловину Марсова поля. Налево - массивное здание из серого гра­
нита, немного похожее на церковь в готическом стиле. Это новый
финский театр. Направо - строго выдержанный национальный
Atheneum. Мы находимся в самом сердце города.
Идем в гору по Michelsgatan. Так как улица узка, а дома на ней
в четыре-пять этажей, то она кажется темноватой, но тем не менее
производит нарядное и солидное впечатление. Большинство зда­
ний в стиле модерн, но с готическим оттенком. Фасады домов без
карнизов и орнаментов; окна расположены несимметрично, они
часто бывают обрамлены со всех четырех сторон каменным глад­
ким плинтусом, точно вставлены в каменное паспарту. На углах
здания высятся полукруглые башни, над ними, так же как над чер­
дачными окнами, островерхие крыши. Перед парадным входом
устроена лоджия, нечто вроде глубокой пещеры из темного грани­
та, с массивными дверями, украшенными красной медью, и с элек­
трическими фонарями, старинной, средневековой формы, в виде
ящиков из волнистого пузыристого стекла.
Уличная толпа культурна и хорошо знает правую сторону. Ас­
фальтовые тротуары широки, городовые стройны, скромно щего­
леваты и предупредительно вежливы, на извозчиках синие пальто
с белыми металлическими пуговицами, нет крика и суеты, нет раз­
носчиков и нищих .
Приятно видеть в этом многолюдье детей. Они идут в школу
или из школы: в одной руке книги и тетрадки, в другой коньки;
крепкие ножки, обтянутые черными чулками, видны из-под юбок
и штанишек по колено. Дети чувствуют себя настоящими хозяева­
ми города. Они идут во всю ширину тротуара, звонко болтая и сме­
ясь, трепля рыжими косичками, блестя румянцем щек и голубиз­
ною глаз . Взрослые охотно и бережно дают им дорогу. Так повсю­
ду в Гельсингфорсе.
Мне кажется, можно смело предсказать мощную будущность
тому народу, в среде которого выработалось уважение к ребенку.
Я невольно вспоминаю рассказ моего хорошего приятеля, доктора
Андреева, о японских детях . Рассказ относится ко времени задолго
до русско-японской войны:
«Идет, представьте себе, по самой людной улице в Нагасаках
этакий огарыш, лет пяти-шести, в ощовском цилиндре, надвину­
том чуть не по плечи, в туфлях и в керимоне. Но керимон распах-
410

Очерки
нут настежь , и под ним ровно ничего нет, кроме прелестного, голо­
го , загорелого детского тельца. Малыш небрежно шествует посе­
редине тротуара с потухшей папироской в зубах, не обращая ни ма­
лейшего внимания на человеческую суету вокруг себя. Никому даже
в голову не придет толкнуть его , или рассердиться , или просто вы­
разить нетерпение. Вот нагоняет его взрослый японец - деловой,
торопливый, запыхавшийся человек. Ребенок в уличной давке окон­
чательно застопорил всем дорогу. Взрослый мечется налево-напра­
во - ничего не выходит. Тогда, смеясь , хватает он мальчугана под
мышки , несет его с десяток-два шагов, пока не найдется свободного
места , шутливо перевертьmает его вокруг себя, ставит бережно к стен­
ке и поспешно идет дальше. А ребенок не только не выражает испуга
или недоверия - нет, он даже не потрудился взглянуть , кто это зас­
тавил его совершить воздушное путешествие, - до того он уверен в
своей безопасности и в неприкосновенности своей священной осо­
бы, и так всецело занят он своей потухшей папироской».
Не могу я не вспомнить при этом, как однажды осенью мы со­
бирались везти из деревни в Петербург одну очень хорошо мне зна­
комую девицу трех с половиной лет. Она плакала и кричала в отча­
янии:
- Не хочу ехать в Петербург! Там все толкаются и все гадко
пахнут.
Для меня вот такие живые мелочи дороже самых убедительных
статистических цифр. В них мелькает настоящая душа народа.
Стоит, например, посмотреть, как летом , в полдень , возвраща­
ются из Петербурга по железной дороге финские молочницы. На
каждой станции, вплоть до Перкиярви , высыпают они веселыми
гурьбами с множеством пустых жестяных сосудов, перекинутых по
обе стороны через плечо. И каждую из женщин уже дожидают на
платформе свои. Кто-нибудь помогает ей сойти со ступенек ваго­
на, другой - муж или брат - предупредительно освобождает ее от
ноши , домашний пес вертится тут же, прыгает передними лапами
всем на платье, возбужденно лает и бурно машет пушистым хвос­
том, завернутым девяткой.
В Финляндии женщина всегда может быть уверена, что ей усту­
пят место в вагоне, в трамвае, в дилижансе. Но ей также уступили
место и в государственном сейме, и финны справедливо гордятся
тем , что в этом деле им принадлежит почин. Они первые в Старом
Свете послали четырех женщин блюсти высшие интересы страны
вместе с достойнейшими. И мне кажется , это между встречей , ока-
411

А. И. Куприн
занной молочнице из Усикирко, и выборами женщин в сейм есть
некоторая отдаленная связь, как между первой и последней ступень­
кой длинной лестницы.
Женский труд применяется самым широким образом. В конто­
рах, банках, магазинах, в аптеках - повсюду занимаются женщи­
ны. Во всех ресторанах, равинталах и бодегах прислуживают ми­
ловидные девушки, прекрасно одетые и чрезвычайно приличные.
Домашняя прислуга исключительно женская. Не редкость увидать
женщину-парикмахера. Но что особенно поражает своею странно­
стью российских козерогов, так это женщины, услуживающие в
банях, не только женских, в мужских.
Когда русские говорят о Финляндии, то уже непременно вспо­
минают и об этой непонятной, на наш взгляд, отрасли ремесла, вспо­
минают, надо сознаться, с ужимками, с худо скрытым любопыт­
ством, с при'Fворным возмущением: «Черт знает что за безобразие!»
Однако никакого безобразия в этом нет. Услуживает вам серьез­
ная, деловая женщина, лет тридцати пяти, одетая в безукоризнен­
ное желтое, холстинковое платье; на шее у нее крахмальный ворот­
ничок; короткие рукава, собранные пышным буфом гораздо выше
локтей, оставляют голыми сильные ловкие руки. Ни лишних слов,
ни жеманства, ни улыбки. Она вас переводит из паровой ванны под
душ и в бассейн, мьшит, моет, массирует, обтирает, взвешивает на
весах и серьезно приговаривает три коротеньких словечка: «Вар
шо гут», то есть будьте так добры. И наш российский козерог быс­
тро подчиняется этой спокойной деловитости.
В Финляндии совсем нет проституции, по крайней мере явной,
покровительствуемой, или, как выражаются, терпимой законом.
Говорят, что миловидНые фрекен из ресторанов и кофеен не отли­
чаются чрезмерной строгостью нравов. Мне рассказывал об этом
русский офицер, служивший в Финляндии, по-видимому, большой
сердцеед, но и он утверждал, что благосклонность этих девиц не
имеет расчетливого характера и в худшем случае вознаграждается
духами, конфетами, перчатками, шляпкой или платьем. И надо ска­
зать, что все ресторанные фрекен одеты нарядно и со вкусом.
Тот же офицер говорил, что в Гельсингфорсе, однако, существу­
ет тайная проституция, но довольно странного характера - днев­
ная. Ищут встреч на улицах и в воротах домов в самый разгар го­
родской жизни - в три-четыре часа пополудни, когда Северная
эспланада представляет собою подобие прогуливающегося Невско­
го проспекта. Оставляю это сведение на его офицерской совести,
412

Очер ки
хотя должен прибавить, что то же самое подтвердил, и даже с боль­
шей убедительностью, один гельсингфорсский студент, родом финн.
С сожалением должен я признать, что в большом количестве
женщины в Финляндии не производят очаровательного впечатле­
ния. Еще там, где сказывается шведская кровь, попадаются краси­
вые, тонкие фигуры, нежные и смелые черты лица, прелестные,
пышные, золотистые и соломенные волосы, маленькие руки и ноги.
Чистокровные финки, увы, некрасивы ... Тела нескладные, с корот­
кими ногами, с квадратной сутулой спиной, шея ушла внутрь меж­
ду плеч, лица широкоскулые, рты бесформенные. веснушки, аля­
поватые носы, разноцветные рыже-бурые, жидкие волосы. Но что
уж греха таить: совершенно такого же характера красота и велико­
русских женщин, за исключением разве Поволжья.
Мужчины в Финляндии белобрысы и суровы. Но у мужчин и у
женщин одинаково прекрасны глаза - спокойные, смелые, свет­
ло-ясно-голубые. Мужские лица прежде времени старятся. И когда
я гляжу на их корявые, некрасивые черты, среди которых сияют из
резких, глубоких морщин чисть1е, синие глаза, я невольно думаю
об общей картине этой страны, где между гранитных, диких гро­
мад, на высотах, тихо дремлют, отражая небо, прозрачные озера.
Кстати, национальные цвета молодой Финляндии - белый с голу­
бым. Символы снега и горных озер, покрывающих родную землю.
Финны - это настоящий, крепкий, медлительный, серьезный
мужицкий народ. Вглядитесь внимательно в лицо любого финско­
го франта, идущего по эспланаде в блестящем цилиндре, в модном
пальто с хризантемой в петличке. Тот же крестьянский облик, те
же выдавшиеся скулы, те же сжатые молчаливые губы подковой, те
же глубоко сидящие, маленькие, голубые холодные глаза, резкие
полосы морщин вокруг рта и носа, упрямые, сильные бритые под­
бородки. Так сразу и читаешь в лице этого щеголеватого джентль­
мена ту длинную, многовековую историю завоевания суровой при­
роды, через которую прошли его предки, среди жестокого клима­
та, на скудной земле, усеянной огромными камнями, под рев водо­
падов, в короткие часы лета и длинные зимние ночи.
Финляндия поистине демократична. Демократична вовсе не тем,
что в ней при выборах в сейм победили социал-демократы, а пото­
му, что ее дети составляют один цельный, здоровый, работящий
народ, а не как в России - несколько классов, из которых высший
носит на себе самый утонченный цвет европейской полировки, а
низший ведет жизнь пещерного человека. И кажется, в этой-то на-
413

А. И. Куприн
родности - я бы сказал: пр осто11арод11ости - и коренится залог
прочного , крепкого хозяйственного будущего Финляндии.
Трогательно, иногда чуть-чуть смешно лежит на этой мужиц­
кой внешности след старинной феодальной шведской культуры. В
глубине страны незнакомые дети, встречаясь с вами, приветствуют
вас: мальчики кланяются, девочки делают на ходу наивный кник­
сен . Приседает женская прислуга, приседает с каким-то странным,
коротеньким писком пожилая хозяйка. Но когда, уезжая, выдади­
те горничной несколько мелких серебряных монет, она непремен­
но протянет вам дружески жесткую сильную руку для пожатия.
Здесь любят цветы и при каждом семейном случае, в каждый
праздник дарят их друг другу. Во всяком доме, во всяком, даже са­
мом плохоньком, третьеразрядном ресторане вы увидите на сто­
лах и на окнах цветы в горшках, корзинах и вазах. В маленьком
Гельсингфорсе больше цветочных магазинов, чем в Петербурге. А
по воскресеньям утром на большой площади у взморья происхо­
дит большой торг цветами, привозимыми из окрестностей. Деше­
визна их поразительна: три марки стоит большущий куст цвету­
щей азалии. За полторы марки (пятьдесят копеек с небольшим) вы
можете приобрести небольшую корзину с ландышами, гиацинта­
ми, нарциссами. И это в исходе зимы.
На рождестве, на елку, дарят друг другу подарки. Здесь опять­
таки сказывается практический дух мужиковатого народа: дарят
исключительно домашние необходимые вещи, большею частью
своего изделия. Особенно принято дарить мужчинам теплый ниж­
ний вязаный костюм. Этот костюм обтягивает вплотную все тело,
он вяжется целым от шеи до подошв и застегивается на спине. Боль­
шинство мужчин носят под одеждой такое теплое трико, и понят­
но, почему финны так легко одеваются даже в сильные морозы.
О поголовной грамотности финнов все, конечно, слышали, но,
может быть, не все видели их начальные народные школы. Мне
привелось осмотреть довольно подробно новое городское учили­
ще, находящееся на окраине города, в Тоlб.
Это дворец, выстроенный года три-четыре тому назад, в три
этажа, с саженными квадратными окнами, с лестницами, как во
дворце, по всем правилам современной широкой гигиены.
Я обходил классные помещения сейчас же после того , как окон­
чились в них занятия. Всякий из нас, конечно, помнит тот ужас­
ный, нестерпимый зловонный воздух, который застаивается в клас­
сах наших гимназий, корпусов и реальных училищ после трех-че-
414

Очерки
тырех уроков. О городских шк олах и говорить нечего ! И потому я
буквально бьш поражен той чистотой воздуха, которая бьша в учеб­
ных комнатах финского низшего училища. Достигается это , конеч­
но, применением самой усовершенствованной вентиляции, но глав­
ным образом тем , что финны вообще не боятся свежего воздуха и
при всяком удобном случае оставляют окна открытыми настежь.
Всякая мелочь, служащая для удобства и пользы школьников, об­
думана здесь с замечательной любовью и заботливостью. Форма
скамеек и чернильниц, ландкарты, коллекции, физический и есте­
ственный кабинеты, окраска стен, громадная высота комнат, про­
пасть света и воздуха, и, наконец, даже такая мелочь, как цветы на
окнах, - цветы, которые с большим удовольствием приносят в
школу сами ученики, - все это трогательно свидетельствует о вни­
мательном и разумном, серьезном и любовном отношении к делу.
Подобной гимнастической залы, как в этой четырехклассной
низшей школе, я не видал нигде в России, по богатству и остро­
умию приборов и по той щеголеватой чистоте, в которой она со­
держится. Около гимнастической залы есть маленький коридорчик,
и в нем вдоль обеих стен длинные шкапы со множеством малень­
ких ячеек. Над каждой ячейкой написана фамилия ученика или уче­
ницы, и там лежат гимнастические туфли, все одинакового образ­
ца, легкие, полотняные, с веревочными подошвами.
Спорт здесь в большом почете, но опять-таки спорт разумный
и даже, если хотите, патриотический.
Почти ни одного мальчишку вы не увидите здесь на улице без
коньков в руках. По праздникам девушки, студенты, приказчики,
конторщики, очень часто пожилые и даже толстые и седые люди,
отправляются с лыжами куда-нибудь на край города. Повсюду в
витринах фотографов вы увидите моментальные снимки с знаме­
нитых прыжков в тридцать два метра длиной и более. С изумлени­
ем видишь на фотографии, как человек на лыжах, в теплом трико и
в вязаной шапочке колпаком, окончив разбег по горе до края об­
рыва, летит в силу инерции по воздуху высоко над головами сто­
ящих внизу людей.
Летом финская молодежь собирается в гимнастические обще­
ства, занимается бегом взапуски, метанием дисков и копий, прыж­
ками в ширину и в длину и в особенности плаваньем, в котором
финны не имеют соперников в Европе. Я скажу не преувеличивая,
что через такую здоровую, вольную школу, воспитывающую дух и
тело, проходит каждый финн.
415

А. И. Куприн
Их женщины и дочери не меньше мужчин любят конькобеж­
ный и лыжный спорт и также не боятся ни мороза, ни сквозного
ветра. Я никогда не могу забыть той девочки лет двенадцаm -
тринадцати, которая однажды, при морозе в шестнадцать граду­
сов, проходила мимо памятника поэту Рунебергу с открытой по
ключицы шеей, с небольшим суконным беретом на голове и конь­
ками под мышкой. Не могу сказать, чтобы она бьша красива, но
столько свежести, бодрости, ловкой уверенносm в движении было
в ней, что я невольно залюбовался. Крепкая, здоровая, славная се­
верная кровь!
Тут же кряду мне хочется сказать несколько слов и о финском
искусстве. Я несколько дней провел в гельсингфо�ком Atheneum'e,
в этом великолепном национальном музее искусства. Я был тогда
влюблен - я не могу подобрать другого слова - в триптих Гале­
на на моmв из «Калевалы». Я знаю, если бы судьба занесла меня
опять в Гельсингфорс, я первым долгом прямо с вокзала побежал
бы на свидание с эmм изумительным произведением. Какая гро­
мадная грядущая сила, еще не развернувшаяся, но уже поднимаю­
щаяся мощной волной, таится, однако, в этих неуклюжих, корявых
пасынках природы. Искусство их, по-видимому, только еще про­
бует голос, точно молодой соловей-первогодок, но Гален, Эдель­
фельд, Иеренфельд - это уже художники, у которых не грех по­
учиться европейским мастерам.
И публика, посещающая Atheneum, поражает наш русский глаз,
привыкший видеть в наших музеях, карmнных галереях, на выс­
тавках исключительно нарядную салонную публику. В гельсинг­
форсском Atheneum'e вы увидите в праздник самых серых труже­
ников - рабочих, разносчиков, прислугу, - но одетых в самое
лучшее, праздничное платье.
Конечно, трудно многое сказать о стране, в которой был толь­
ко мимоходом, но все, что я видел, укрепляет во мне мысль, что
финны - мирный, большой, серьезный, стойкий народ, к тому же
народ, отличающийся крепким здоровьем, любовью к свободе и
нежной привязанностью к своей суровой родине. Я совершенно
чужд полиmке и никогда не хотел бы быть в роли предсказателя
или устроителя судеб народов. Но когда я читаю или слышу о той
газетной травле проmв финнов, которая совершается якобы во имя
достоинства русского имени и безграничности русских владений
во все страны магнитного поля, мне каждый раз хочется сказать
относительно Финляндии: ежа голой спиной не убьешь .
416

Очерки
Слава Богу, теперь мало-помалу улучшаются оmошения меж­
ду финнами и теми из русских, которые посещают их родину. Я и
мои друзья, без всяких рекомендаций, встречали повсюду: в Гель­
сингфорсе, в Выборге, на Иматре и других местностях, самый ра­
душный, любезный и предупредительный прием. Случалось, что
мы попадали в магазин , где хозяева не понимали ни по-русски, ни
по-немецки, ни по-французски. Мы же, с своей стороны, не владе­
ли ни финским, ни шведским языками. И каждый раз нам любезно
приглашали из какого-нибудь соседнего магазина бескорыстного
и любезного переводчика. Однако недалеко то время, когда финны
притворялись глухими, и немыми, и слепыми, едва заслышав рус­
скую речь. Эrо было в эпоху крутых мер генерал-губернатора Боб­
рикова.
И то сказать, хорошо бьшо наше обрусительное культуртрегер­
ство. Помню, лет пять тому назад мне пришлось с писателями Бу­
ниным и Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы
возвращались поздно ночью. Около одиннадцати часов поезд ос­
тановился на станции Антреа, и мы вышли закусить. Длинный стол
бьш уставлен горячими кушаньями и холодными закусками. Тут
бьша свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф, какая­
то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все
это бьшо необычайно чисто, аппетиmо и нарядно. И тут же по кра­
ям стола возвышались горками маленькие тарелки, лежали груда­
ми ножи и вилки и стояли корзиночки с хлебом.
Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал,
сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной
доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь ко­
пеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские серд­
ца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному
попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и
подозрительности, бьши совершенно подавлены этой широкой вза­
имной верой. Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала пре­
лестная картина в истинно русском жанре.
Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным ра­
ботам . Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калуж­
ской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда,
рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка,
плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патри­
отизм и презрение ко всему нерусскому - словом, хорошо знако­
мое истинно русское лицо .
417

А. И. Куприн
Надо бьшо послушать, как они издевались над бедными фин­
нами.
- Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их зна­
ет! Да ведь я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у
них, у подлецов ... Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно
слово - чухонцы.
А другой подхватил, давясь от смеха:
- А я... нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плю­
нул.
- Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как
держать!
И тем более приятно подтвердить, что в этой милой, широкой,
полусвободной стране уже начинают понимать, что не вся Россия
состоит из подрядчиков Мещовского уезда Калужской губернии.
<1908>
НАД ЗЕМЛЕЙ
Заранее извиняюсь, что мне придется говорить слишком много
о самом себе, то есть, вернее, о моих личных впечатлениях. Но как
иначе преломить их, как не через собственное сознание? Не верьте
никому, кто вам скажет, что он не испытывал перед первым воз­
душным полетом нечто, похожее на страх. Этот человек, наверное,
хвастун. Но страх этот живет только в воображении. Ложась спать
в ночь перед поднятием на шаре, я представил себе мысленно гро­
мадную высоту, с которой я буду смотреть вниз на людей и дома, и
у меня сердце сжалось от мгновенного ужаса. Совершенно то же
самое я испытывал и в ночь перед первой медвежьей облавой. Мо­
жет быть, это происходило только оттого, что мы, художники, боль­
ше, сильнее и полнее живем своим воображением, чем действитель­
ностью? Оттого , что ожидание и воспоминание волнуют нас не­
сравненно больше самой жизни? Но и в том и в другом случае дей­
ствительность оказалась вовсе не страшной, а легкой и радостной.
Немного, правда, утомительны бьши советы и предостережения
друзей. Один предостерегал меня от 13 числа, в которое я должен
бьш подняться. Другой по-товарищески обратил мое внимание на
то, что у нас на даче по вечерам около террасы воет собака. Третий
пугал меня капризными ветрами равноденствия. Четвертый, пятый
418

Очерки
и шестой добросовестно рассказывали о всех случаях катастроф с
воздушными шарами, о которых им только ·приходилось читать
или слышать. Впрочем, я ни одной секунды не сомневаюсь в том,
что все это бьmо вызвано только дружеской заботой обо мне.
В 8 часов утра 13 сентября я проснулся и первым делом погля­
дел в окно . Небо бьmо туманное, облака неподвижны, хотя вер­
хушки акаций раскачивались и гнулись в стеклянном переплете
окна. Из этих маленьких наблюдений я твердо заключил, что по­
лет наш будет совершенно благополучным. На аэродром я поехал
слишком рано , к 11 часам. Конечно, первое, что я увидел, это бьm
шар. Но он вовсе не бьm похож на шар, а на шляпку гриба, только
величиною в главный соборный купол, желтого цвета, похожего
на цвет желтого пластыря. Эта огромная грибная шляпка, слегка
покачиваясь, вздувалась и опадала. Зрелище это меня немного уди­
вило . До сих пор я ни разу в жизни не видал аэростата и по своей
неопытности и легкомыслию предполагал, что это что-нибудь вроде
детских игрушечных шаров, которые гроздьями продаются на ули­
цах, только, конечно , немного большего размера. Я подошел, по­
щупал материю шара - она оказалась плотности пароходного
брезента, понюхал и убедился, что она пахнет масляной краской,
услышал легкий и довольно противный запах светильного газа, но
решительно не понял ничего из того, что здесь происходило. Еще
заметил , как понемногу вырастал этот желтый гриб, принимая фор­
му груши, раздавленной и перевернутой вниз черенком, растяги­
вая и расширяя надетую сверх него сетку; заметил ловкую, чрезвы­
чайно спокойную работу чинов морского батальона: по мере на­
полнения и вырастания шара, они методически, с петли сетки на
петлю, все ниже и ниже перецепляли мешки с балластом - зеленые
небольшие мешки с крючками наверху. Мне сказали, что шар бу­
дет готов к 2 часам, и в 2 часа я опять приехал на аэродром. Бьто
уже довольно много народу, преобладали мужчины, и большин­
ство тесным черным кольцом толпились около шара. Мне сейчас
же показали меня. Я ходил по аэродрому в синем английском кос­
тюме с красной феской на голове. За мной ходили, разинув рты,
мальчишки, которые, как известно, всегда рады каждому необыч­
ному происшествию. Я слышал, как один уверял другого: «Ну вот,
рассказывай больше . Я знаю Куприна: он всегда в феске ходит». -
«Да! В феске! А отчего же он такой черный и большой?» При бли­
жайшем рассмотрении, я убеждаюсь, что это не я, а мой приятель,
борец Мурзук, негр. Я с удовольствием здороваюсь с этим спокой-
419

А. И. Куприн
ным, сильным человеком. Тотчас же встречаю другого приятеля -
Ярославцева. У нас с ним вышел недавно довольно горячий спор о
сравнительных преимуществах французской борьбы и английско­
го бокса. Я уверял его в том, что всякий вид спорта должен заклю­
чать в себе хотя бы оттенок риска, пренебрежения к боли и презре­
ния к смерти. Он же стоял за пластическую красоту поз и движе­
ний , шутя повторяя причудливое выражение Киплинга о крови, как
о «красном соусе». Мы проспорили накануне целый вечер. И вот
теперь, лукаво щуря левый глаз, пожимая мне руку и улыбаясь, он
спрашивает вполголоса: «Что, захотелось красного соуса?» Но ска­
зано это благодушно, веселым, ободряющим тоном.
Наступает еще несколько томительных моментов: тащат сни­
маться, щелкают кодаком один раз, другой, третий, просят не ше­
велиться, наклонить голову влево, вправо, назад и принять непри­
нужденный вид.
Около 21/2 часов. Небо синее, глубокое, по-осеннему спокойное.
И на нем точно заснули белые, светлые облака грядистые. Теперь
уже ни один листок на деревьях не шевелится. Наступает момент
подъема. Мы только что кончили фотографироваться. Наш пилот,
С. И. Уточкин, говорит, что уже время садиться в корзинку. К этой
корзинке мы, трое новичков - И. М. Хейфец, редактор «Одесских
новостей», И. А. Горелик, сотрудник-корреспондент «Русского сло­
ва>>, и я - пробираемся с очень большим трудом сквозь толпу, об­
ступившую шар. Матросы морского батальона и несколько горо­
довых горячо убеждают зрителей не наступать на веревки. Неожи­
данную, но дружную услугу нам оказьmают несколько студентов и
газетных сотрудников, которые цепью, взявшись за руки, расши­
ряют круг. Уточкин висит уже под самым шаром на каком-то кана­
те и на каком-то, совершенно непонятном для меня, специальном
языке отдает последние распоряжения, которые неторопливо, но
быстро и ловко исполняются матросами. Я мысленно спрашиваю
свое сердце: «Не страшно?» Прислушиваюсь и не замечаю в себе
ничего, кроме боязни показаться смешным или неловким. Весело!
Пилот говорит, что можно садиться в корзинку. Легко сказать ­
садиться, но как туда влезешь вчетвером? Корзинка не больше как
мне по пояс; в верхнем обрезе два квадратных аршина, книзу не­
много суживается, да тут· еще восемь канатов, которые подтягива­
ют ее к шару и в которых никак не распутаешься, а над головой, на
высоте двух сажен, стоит желтый пузырь, распирающий петли на­
детой на нем сетки и заслоняющий все небо. Садимся со всей сме-
420

Очер ки
хотворной неловкостью, на которую только способны новички .
Быстро вглядываюсь в лица обоих моих литературных коллег.
Ничего. Лица спокойны, их цвет не изменился, но в глазах немного
больше сосредоточенности, чем обыкновенно. В последний момент
одному из них матрос бросает на колени спасательный пояс и го­
ворит быстро, вполголоса: «Держите около себя, потом некогда
будет разбираться, надевайте не на грудь, а на живот!»
Бегло оглядываю плотное кольцо зрителей, и тут мне стано­
вится чуть-чуть неприятно. С несомненной ясностью я вижу во мно­
гих жажду кровавого представления и читаю в них затаенную, мо­
жет бытъ, для них самих темную мысль: «А вдруг?» Особенно меня
поражает физиономия какого-то молодого парня в грязной блузе
цвета хаки . На голове у него старая рыбачья шапка с широкими
опущенными вниз полями. Вряд ли он трезв. Влажные и тупые гла­
за его с бессмысленною жадностью устремлены на нас. Он покачи­
вается и, по-видимому, весь - точно в кошмарном сне. Его оттал­
кивают, и довольно бесцеремонно. Но он ничего не видит и не слы­
шит. Он весь, всеми своими чувствами, всей душой погрузился в
невиданное, жуткое, пряное зрелище. Не дай Бог увидеть такое сум­
бурное лицо когда-нибудь на баррикадах или во время погрома!
Пилот отдает вниз, команде, какие-то распоряжения о каких­
то концах, которые нужно куда-то отдать. Толпа придвигается бли­
же, настолько ближе, что никакие увещания на нее уже больше не
действуют.
«П-п-поберегите в-ваши шапки! - кричит весело на публику
пилот, - я м-могу их нечаянно сбить к-корзин-кой!» Он немного
заика, но голос его звучит очень явственно, раздельно и внуши­
тельно . Затем ". затем все люди внизу вдруг почему-то кажутся
странно маленькими. Только благодаря этому я сознаю, что мы
уже полетели. Совсем напрасно меня предупреждали о том, что
первые секунды подъема на аэростате сопряжены со страданиями,
несколько напоминающими приступы морской болезни и проис­
ходящими от раскачивания корзины. Я положительно уверяю, что
даже не заметил момента отделения от земли. Я едва-едва успел
только разглядеть несколько знакомых лиц, различить несколько
дружеских улыбок и услышать гул невнятных криков. Быстро-бы­
стро мелькнуло серое платье, большая черная шляпа над золотыми
волосами и прелестное тонкое лицо талантливой артистки Ю. Вслед
за тем, когда я еще раз поглядел вниз, - площадь аэродрома пред­
ставилась мне маленьким белым четъ1рехугольником, по которому
421

А. И. Куприн
ходили крошечные люди. Странно: мне показалось, что их не бо­
лее чем пятьдесят человек, хотя я знал наверное, что их там больше
тысячи. На ярко-белом фоне плаца аэродрома, под ослепительным
освещением осеннего южного солнца, черные фигуры мужчин и
пестрые костюмы женщин производили сверху впечатление како­
го-то движущегося, опрятного , живого цветника. Поразительно
бьшо глядеть на людей сверху вниз: казалось, что движутся только
одни головы, а под ними переступают носки ног, а около них чер­
неют длинные тени, и казалось, что все эти люди только перебира­
ют ногами на месте, не переступая ни на шаг вперед. Но всего нео­
быкновеннее бьшо ощущение внезапной полной оторванности от
людей. Только мы остались во всем мире вчетвером в маленькой
корзинке, и никому уже больше нет до нас дела, так же как и нам
до них.
Проходит не больше двух минут. Вся Одесса лежит под нами,
точно карта города, изданная городской управой, где улицы ос­
тавлены белыми, кварталы - иллюминованы красным и желтым,
а море обозначено голубым. Еще две минуты - и весь этот вид
точно придавливается грязноватым туманом, в котором едва раз­
личаешь фабричные трубы и колокольни церквей. С трудом разли­
чаю внизу неподвижно стоящую на месте конку и пару лошадей,
которые, не подвигаясь вперед, перебирают ногами; лошади вели­
чиною с пару майских жуков . К моему удивлению, мы уже утолк­
лись и разместились в тесной корзине. На дне ее, под нашими нога­
ми лежат: корзина с провизией, зеленые мешочки с балластом, тол­
стьIЙ, свернутый спиралью гайдроп, бунт якорного каната и полу­
торапудовый четырехлапый якорь. И, несмотря на это , нам уже
почти просторно. Мои товарищи по пое·щке обращают мое внима­
ние на красоты видов, которые расстилаются под нами, узнают
площади, называют церкви - Покровскую и Успенскую и еще ка­
кую-то, но я совершенно равнодушен к их увлечению. Все, что я
вижу под собой, мне представляется не более чем скучной, ничего
не говорящей моей душе, какой-то выдуманной и совсем неинте­
ресной картой. И это чувство равнодушия к земле настолько силь­
но, что оно меня самого удивляет. Шар идет вверх, но движение
его совершенно для нас незаметно. Мы стоим на месте. Испыты­
ваю лишь ощущение невесомости собственного тела и странной
неустойчивости ног, - то же ощущение, какое я испытывал однаж­
ды, опускаясь при свободном падении вагонетки в глубину юзовс­
кой шахты.
422

Очер ки
Я замечаю об этом пилоту. Он достает из кармана листок бума­
ги , отрывает от него угол и выбрасывает за корзину шара. Кл очок
бумаги мгновенно падает вниз и исчезает из глаз . Мы подымаемся.
Время от времени Уточкин вынимает из кармана какой-то круг­
лый металлический прибор, смотрит на него и сообщает высоту,
на которой мы находимся: 300, 400, 500, 600 метров. Течением вет­
ра нас несет к Большому Фонтану. Иногда пилот с поразительным
спокойствием и с ловкостью обезьяны взбирается вверх по канату
и что-то там поправляет. Признаюсь : я бы не решился вести себя
таким образом на высоте, превосходящей в три раза Эйфелеву
башню .
Кто-то из нас спрашивает: «Это и есть та самая красная верев­
ка, за которую нельзя дергать?» Тут в кратких сл овах С. И. Уточ­
кин объясняет нам назначение клапанной веревки и аппендицит­
ного приспособления: последнее употребляется только при неожи­
данно быстрых спусках, и назначение его - мгновенно превратить
аэростат в парашют; собою же оно представляет какой-то малень­
кий смешной мешочек, висящий из-под шара над нашими голова­
ми. «Я к этой гадости никогда не прибегаю, - говорит с шутливой
презрительностью Уточкин, - потому что я могу вас спустить на
любой точке, какую вы мне укажете. И вам ее трогать не советую».
Мне приходит в гол ову воспоминание о некоторых газетных кри­
вотолках, и я стараюсь представить себе самого себя в положении
человека, летящего вниз вместе с шаром со страшной быстротой
вследствие какой-нибудь порчи в аэростате. И я понял с непоколе­
бимой ясностью, что , спасая себя при падении, аэронавт может ух­
ватиться только за боковые канаты, соединяющие корзину с ша­
ром. В них руки инстинктивно чувствуют единственную связь, со­
единяющую ноги, отделенные от земли, с огромным желтым пузы­
рем, который неподвижно висит над вами и незаметно для вас плы­
вет и поднимается в воздухе, закрывая от нас небо. 750 метров. Я
нарочно гляжу вниз, стараясь вызвать в себе очень знакомое мне
чувство боязни высоты. Но это мне никак не удается. Очевидно, на
такой высоте это чувство совсем исчезает. Вообще мне кажется, что
я нахожусь в каком-то сладком, легком, спокойном и ленивом сне,
в котором забываешь о времени и пространстве. Наши ощущения
уже в достаточной мере устоялись. К высоте, на которой мы нахо­
димся, и к нашему не совсем обычному положению мы уже настоль­
ко привыкли, что можем свободно разговаривать . Пилот, не вы­
пуская из рук анероида, любезно и обстоятельно отвечает на наши
31-2783
423

А. И Куприн
вопросы... Впрочем, о С. И. Уточкине, об этом наиболее своеобраз­
ном человеке, какого я только видел в своей жизни , я должен - из­
виняюсь перед ним за нескромность - поговорить подробнее. Да и
то сказать: если есть в Одессе два популярных имени , то это имена
Бронзового Дюка, стоящего над бульварной лестницей, и С. И. Уточ­
кина.
Уточкин - это кумир рыбаков, велосипедисто в, всех званий и
возрастов, женщин, жадных до зрелищ, и уличных мальчишек . Он
сам рассказывает о себе в юмористическом тоне: «Я очень п-попу­
лярен в Одессе. Когда я еду по улице на машине, то уличные маль­
чишки бегут за мною и дразнятся: «Уточкин, рыжий пес» . И дей­
ствительно; он рыж, этот рыжеволосый, светлоресницый, синегла­
зый человек выше среднего роста, с головой, уходящей немного
между плеч , короткошеий и длиннорукий, и - правда, что в его
нешироком, но плотном сложении невольно чувствуются звериная
ловкость , сила и находчивость . Верно и то, что дети с их тоже зве­
риной наблюдательностью очень редко ошибаются в своих метких
прозвищах. Он самый страстный спортсмен в мире, какого только
можно себе вообразить . Он перепробовал почти все виды спорта,
но, достигнув в каждом из них верха, тотчас же переходил к друго­
му спорту. Так он сделался первоклассным циклистом и приобрел
себе известность на всех циклодромах Европы; потом его увлекли
автомобильные состязания, во время которых он развивал страш­
ную скорость - по полтораста километров в час; затем парусные
гонки, затем самый свирепый и кровавый бокс, затем уже полеты
на аэростатах. И повсюду он достигал наивозможного совершен­
ст ва. Теперь он бредит аэропланами. Но спортсмен вовсе не убил в
нем чрезвычайно интересной индивидуальности: он остроумен, изя­
щен в разговоре, внимательно следит за литературой, и любимый
его писатель - Кнут Гамсуп, особенно его «Пан», в котором раз­
лито так много той прекрасной звериности , что , к сожалению, по­
чти исчезла уже у современного человека.
- Опасность от полета, - отвечает он на чей-то немного бес­
покойный вопрос, -равняется приблизительно отношению одно­
го процента к мил
л
иону. Но опасность спуска можно учесть как один
к восьмистам. Но и здесь всего неприятнее не возможность падения
или ушиба, а издевательство окрестных крестьян, к которым поне­
воле приходится обращаться за помощью и за подводами.
Между тем мы уже на высоте 900 метров. Ощущение ровного,
блаженного, неизъяснимого покоя все больше окутывает каким-то
424

Очерки
сладким сном тело и душу. Гляжу вниз на распластанные, плоские
к варталы пригородов и все яснее чувствую, что ничто в мире меня
уже больше не связывает с землею. Думаю мимолетно: «С каким
бесконечным равнодушием должен был бы глядеть сверху вниз на
нашу незначительную, а для нас такую важную земную жизнь кто­
нибудь, вечно глядящий на нее с высоты облаков» . Неприятно лишь
одно физическое чувство - чувство давления воздуха в ушах на ба­
рабанную перепонку . Такое неприятное чувство я испытывал как-то
давно в бане на полке, когда на каменку вдруг поддавали пару. Не­
приятно и еще одно : на аэростате, как известно, запрещается курить
во избежание взрыва светильного газа, наполняющего шар. Зная это
и боясь инстинктивной привычки, я не взял с собою папирос. И вот
теперь то и дело лезу привычным жестом в карман и каждый раз
исп ытываю мелочное, но противное разочарование. Случайно взгля­
нув вниз, замечаю парящих над городом каких-то белых птиц, дол­
жно быть, голубей . Тут же вспоминаю, что последними звуками,
которые до нас доносились с земли, бьmи звуки человеческого свис­
та - это, должно быть, приветствовали наш полет одесские мальчу­
ганы . Пилот предлагает нам испробовать полет над самой землей на
высоте ста метров. О н говорит, что лишь на этой сравнительно ма­
лой высоте, когда человеческий глаз способен почти точно опреде­
лять расстояния, только и чувствуется весь ужас бездны . Мы согла­
шаемся . Он посредством тонкого красного шнура открывает кла­
пан, и газ струится из него с легким ропотом . Мы начинаем быстро
опускаться. «700... 500... 300 ... 200... 80 метров», - отсчитывает пи­
лот вслух по инструменту. Легкое беспокойство овладевает нами. Я
вырываю листок из моей записной книжки и выбрасываю его за борт
корзины . Листок тотчас же, как вздернутый на нитке, пропадает ввер­
ху. Во избежание толчка на неудобном месте приходится снова под­
ниматься кверху. Это мы проделываем так быстро, выбрасывая из
мешков балласт, что через две минуть� уже находимся на высоте 1250
метров - самая высшая точка нашего полета. Здесь мы останавли­
ваемся и плывем некоторое время по ветру.
Быстрый подъем и большая высота сильнее дают себя знать все
увеличивающейся болью в ушах . Когда говоришь, то звуки слов
выходят такими глухими и слабыми, что хочется поневоле кричать,
но чувствуешь, как невозможно кричать на этой высоте . Но зато
какая глубокая тишина, какая чудесная неподвижность, какое вол­
шебное забвение о времени! Ах, недаром все народы в своих рели­
гиях помещали загробный рай на небе.
425

А. И .Куприн
Наверху становится заметно холодно, и дает знать о себе аппе­
тит. Г-н Горелик любезно берет на себя обязанности хозяина и хло­
почет над корзинкой с провизией . Редактор любуется сверху ви­
дом города, который все более и более исчезает в сером тумане. Я
сижу на дне корзины, подготовляя, по указаниям пилота, якорный
канат. С. И. Уточкин стоит, наклонившись над бортом корзины: в
правой руке у него анероид, на который он смотрит не отрываясь,
а в левой - холодная жареная перепелка. Теперь мы плывем уже
вне города, над пустыми вспаханными полями, спокойно темнею­
щими своими правильными геометрическими фигурами . И по ним
медленно плывет тень, бросаемая нашим шаром.
Кстати, о тени. Мои друзья, большефонтанские рыбаки, наблю­
давшие все время за полетом шара, в один голос уверяли меня на
другой день, что как раз в момент нашего наивысшего подъема мимо
аэростата промелькнуло с большой скоростью и опередило нечто
большое и черное, похожее на крест. Некоторые из них предполага­
ли, что это бьша большая стая перелетных птиц, быстро обогнав­
шая нас. Не бьша ли это тень от нашего шара, упавшая на облака?
Тем более что солнце в этот час уже заходило, и лучи его бьши косы...
Теперь пора уже спускаться. Это известно пилоту по его каким­
то таинственным наблюдениям над поведением шара. Спускаем
гайдроп и выбрасываем понемногу якорь. Я помогаю Уточкину в
его работе, разматывая свернутые бунты канатов. С гайдропом у
меня все выходит благополучно, но с якорным канатом получается
маленький скандал. Благодаря своему усердию, я запутываю не­
сколько аршин в безобразный клубок, который, к моему стыду,
болтается между нами и землей.
- Это ничего, - деликатно утешает меня С. И. Уточкин. - Это
постоянно случается.
Вот мы и совсем уже близко над землей. И опять странное ощу­
щение. Чем яснее вырисовываются под нами квадраты черных по­
лей, потом их борозды и даже, наконец, земляные комья, тем все силь­
нее и сильнее возвращается ко мне снова, все возрастая, вековечная
любовь к моей старой, прекрасной, доброй земле. Какая удивитель­
ная и обманчивая вещь - высота. Между тем наш гайдроп уже сте­
лется по земле, как длинная серая змея, а рядом с ним якорь бороз­
дит почву, оставляя на ней черный двойной след, похожий на гиган­
тскую сколопендру. Мы сверху видим, как к нам поспешно бегут со
всех сторон местные крестьяне, даже различаем подъезжающий из­
дали хорошей рысью фургон. Мы всего в саженях двадцати над зем-
426

Очерки
лей , но еще плохо представляем себе, в каком месте мы находимся.
Пилот кричит крестьянам, чтобы они придержали конец гайдро­
па. Они исполняют это, к великой радости собравшихся тут же маль­
чишек, которые вешаются со смехом на натянутом канате, раска­
чивая его , кривляясь и сотрясая нашу корзину.
Начинаются переговоры с добрыми поселянами. Всего затруд­
нительнее здесь то, что мы не только слышим то , что они нам кри­
чат, но даже разбираем самые интимные и не всегда приятные под­
робности их мнений о нас и о нашем положении . Так, например,
мы узнаем о том, что раз уже мы попались, то нам без их помощи
некуда деваться, и потому можно взять с нас сколько угодно. Меж­
ду тем, вследствие законов акустики, наши слова доносятся до них
с таким трудом, что мы должны их перекрикивать по три, по четы­
ре раза. Начинается своеобразная торговля между двумя сторона­
ми, разделенными высотою в добрую колокольню. Уточкин пред­
лагает владельцу подъехавшей телеги поднять наш якорь, положить
его в телегу и таким образом буксировать наш шар до Клейн-Ли­
бенталя, где назначена встреча с идущими вслед за нами автомоби­
лями. Поселяне просят 10 рублей. Уточкин кричит: «Пять!» Посе­
ляне после совещания, которое нам очень ясно слышно, спускают
один рубль. Мы с своей стороны решаем прибавить один рубль.
Для нас, сидящих в корзине, эта торговля представляет только сво­
его рода развлечение, отчасти вызванное радостной, опьяняющей
близостью к земле. Мальчишки продолжают раскачиваться и взби­
раются по канату.
Но совершенно неожиданно на сцену, на которую мы смотрим
сверху, появляется какой-то дядя Влас, очевидно, местный мудрец
и законник. Он твердо заявляет, что отродясь таких цен не бывало
и что брать с нас нельзя никак меньше, чем 25 рублей. «Потому что
бывает, что шар унесет кверху и телегу и лошадей». Ей-богу, мож­
но подумать, что аэростаты спускаются к ним по десять раз в день.
Такая опытность! Но в эту минуту какой-то юноша в черной блузе
и в пенсне, который во время длинных переговоров с добрыми по­
селянами бьш между нами посредником и все время называл Уто ч­
кина почтительно по имени и отчеству, вдруг восклицает: «Идет
автомобиль!» Действительно, к нам торопливо подходит белый
«адлер», принадлежащий господину Цорну. Из Других автомоби­
лей один, благодаря очень грязной дороге, опоздал немного, дру­
гой застрял в грязи, а третий и совсем искалечился в какой-то рыт­
вине. «Фердинанд! - кричит кому-то Уточкин вниз. - Отвяжи
427

А. И. Куприн
якорь, положи его в автомобиль, а конец прикрепи сзади за ось». И
вот, влекомые автомобилем за канат, мы медленно и плавно дви­
жемся вперед к деревне Татарке. Зрители бегут за нами. Через 10
минут мы в самом селении. Благодаря праздничному дню, на глав­
ной улице нас уже дожидается громадная толпа из всех здешних
окрестных жителей - мужчин и женщин.
Автомобиль останавливается . Но пилот не хочет спускаться в
этом месте. «Здесь колючки, и можно поцарапать шар. Прошу вас,
господа, - обращается он к нам, - не выскакивайте из корзины
до тех пор, пока она не будет на земле. Я вам сам скажу, когда бу­
дет можно». Автомобиль оттягивает нас на дорогу, и вот мы мяг­
ко, плавнее, чем на лифте, соприкасаемся с землею, между тем как
огромный шар, освобождающийся от газа, тихо ложится сбоку нас.
И земля - ее темный вид, ее могучий запах мне кажутся вновь чу­
десными и прекрасными. Мы вьшезаем из корзины. Шар лежит те­
перь на земле толстыми, дл инными, извилистыми складками, на­
поминающими огромных желтых гусениц. Кругом его - празднич­
ная, немного дикая, немного пьяная толпа местных обывателей,
которая с каждой минутой становится гуще и гуще. Предстоит про­
стая задача. Надо, чтобы не более чем 5 человек походили по шару,
чтобы вьщавить из него последние остатки газа. Это займет не бо­
лее 10 минут, а каждый рабочий заработает за это время по 60 ко­
пеек . Но толпа требует, чтобы непременно каждому из здесь при­
сутствующих дали именно по такой сумме, а всех их не менее чем
300 человек. Мудрый дядя Влас шныряет между народом и подвин­
чивает его . «Шар упал на нашей земле, стало быть, он наш, - го­
ворят поселяне, - захотим и вовсе не отдадим» . Крестьяне лезут с
сапогами на нежную оболочку шара. Многие из них, несмотря на
то что мы до хрипоты убеждаем их в опасности огня вблизи шара,
преспокойно курят цигарки. С большими усилиями приходится их
осаживать назад, наступая на их ноги . Мальчишки в диком упое­
нии носятся взад и вперед и визжат. Я вижу, как Уточкин, согнув
спину и широко расставив руки, медленно и осторожно теснит тол­
пу назад. И вдруг раздается провокаторский возглас дяди Власа:
«Хлопцы, он наших девок лапает!» Понятно, что тут б ьшо вовсе не
до лапанья, но Уточкин впоследствии признавался, что это бьш
самый рискованный момент во всем нашем путешествии (кстати,
прошедшем самым благоприятным и изящным образом). Однако
наш пилот быстро и необыкновенно ловко нашелся. Подойдя к
тому, кто это сказал, вплотную, он крикнул: «По-по-погляди мне в
428

Очер ки
глаза! Как ты смел это подумать? Что?» И странно : этот окрик сра­
зу подействовал. Через несколько минут опустевший шар бьш уже
сложен вдвое и вчетверо , втиснут в корзину и втащен в подводу.
Мы расплатились. Правда, при этом появилось несколько чудаков,
из которых один требовал денег за то, что он первым увидел шар,
другой - первым ухватился за канат, третий - за то, что понапрас­
ну потерял время, а четвертый - просто по пьяному делу. Совсем
уже поздним вечером мы нашли - и то с большим трудом - огром­
ный рыдван, запряженный тремя клячами, случайно проезжавший
по этой дороге с дальними пассажирами. За огромную цену кучер
взялся доставить до города нас троих. Четвертый наш товарищ еще
раньше приехал в город на автомобиле. Мы тащились часов пять,
слезая на крутых пригорках. Всех нас, едущих, оказалось восемь че­
ловек. Помню, что, отправляя руку в карман за папиросами, я все
ловил себя на мысли, что нельзя курить, и каждый раз после этого
мне бывало смешно. С. И. Уточкин говорил о своей любимой меч­
те - об аэропланах. Тут же оказалось, что все его карманы напол­
нены кипами специальных журналов по авиатике. С восторгом рас­
сказывал он о полетах Блерио, Латама, Райта и других, у которых
он учился и учится. Говорил о том, что на днях едет в Париж к Вуа­
зену. Уже настала ночь. Клячи едва передвигали ноги по грязной
дороге. Но неожиданно наш бывший пилот замолчал. Нагнувшись
близко, я поглядел на него . Откинувшись на спинку экипажа, он спал
тем ровным, глубоким, беззвучным сном, каким неожиданно засы­
пают только дети после целого дня беготни. И почему-то в этот мо­
мент я подумал, что совершенно прав император Вильгельм, кото­
рый все собирается, но, по свойственной ему дальновидности, никак
не соберется полететь с Цеппелином, но, право, будь я на месте Ва­
силия Федоровича, я бы, не задумавшись ни на одну секунду, поле­
тел с нашим пилотом на его будущем аэроплане, точно так же, как я
пошел бы с этим человеком на всякое предприятие, требующее сме­
лости, риска, ума и звериной осторожности.
Теперь прошло два дня со времени нашего полета, и весь наш
воздушный путь представляется мне не как действительность, а как
необычайный фантастический сон, виденный мною много лет тому
назад. Ярче всего осталось только ощущение физической боли в
ушах и смешное чувство, когда вдруг полезешь за папиросами в
карман, спохватишься, что нельзя курить, а потом больно вспом­
нишь , что ты не на воздушном шаре...
<1909>
429

А. И. Куприн
МОЙ ПОЛЕТ
Очень жаль, что меня о моем полете расспрашивало несколько
сот человек и мне скучно повторять это снова. Конечно, в крушении
аэроплана господ Пташниковых и в том, что мой бедный друг Заи­
кин должен бьш опять возвратиться к борьбе, виноват только я.
Год тому назад, во время полетов Катанео, Уточкина и других,
Заикин зажегся мыслью, чтобы летать. В это время мы вместе с ним
бьши на аэродроме. Со свойственной этим упрямым волжанам вне­
запной решительностью он сказал:
- Я тоже буду летать!
Дернул меня черт сказать:
-
Иван Михайлов, беру с вас сл ово, что первый, кого вы под­
нимите из пассажиров, буду я!
И вот почти ровно через год, в очень ненастную переменчивую
одесскую погоду, Заикин делает два великолепных круга, потом еще
три с половиною, достигая высоты около пятисот метров. За тем он
берет с собой пассажиром молодого Навроцкого , сына издателя
«Одесского листка», и делает с ним законченный круг, спускаясь в
том же месте, где он начал полет. Несмотря на то что на аэродроме
почти что не бьшо публики платной, однако из-за забора все-таки
глазело несколько десятков тысяч народа. Заикину устроили необык­
новенно бурную и, несомненно, дружественную овацию.
Как раз он проходил мимо трибуны и раскланивался с публи­
кой, улыбаясь и благодаря ее приветственными, несколько цирко­
выми жестами. В то же время, бог знает почему, я поднял руку к
верху и помахал кистью руки. Заметив это , Заикин наивно и доб­
родушно размял толпу, подошел ко мне и сказал :
- Ну что ж, Лексантра Иваныч, полетим?
Бьшо очень холодно, и дул норд-вест. Для облегчения веса мне
пришлось снять пальто и заменить его газетной бумагой, вроде
манишки . Молодой Навроцкий, только что отлетавший, любезно
предложил мне свою меховую шапку с наушниками . Кто-то при­
шпилил мне английскими булавками газетную манишку к жилету,
кто-то завязал мне под подбородком наушники шапки, и мы по­
шли к аэроплану.
Садиться бьшо довольно трудно . Нужно бьрю не зацепить но­
гами за проволоки и не наступить на какие-то деревяшки . Механик
указал мне маленький железный упор, в который я должен бьш упи­
раться левой ногой . Правая нога моя должна бьша быть свободной.
430

Осмотр Николаем аэроплана «Русский витязы> .

Очерки
Таким образом, Заикин, сидевший впереди и немного ниже меня на
таком же детском креслице, как и я, бьш обнят мною ногами.
Правую ногу мою свела вдруг судорога от неудобного положе­
ния. Я пробовал об этом сказать, но это уже бьmо невозможным,
потому что пустили в ход пропеллер . Тогда я изо всей силы прижал
икру ноги к какой-то вертикальной стойке и болью заставил судо­
рогу прекратиться. Всякие разговоры и протесты бьmи бы беспо­
лезны, потому что ни крик, ни выстрел из пистолета не бьmи бы
слышны моим авиатором, которому я так легкомысленно вверил
мою жизнь.
Затем ощущение быстрого движения по земле - и страх!
Я чувствую, как аппарат, точно живой, поднимается на несколь­
ко метров над землей, и опять падает на землю, и катится по ней, и
опять подымается. Эти секунды бьmи самые неприятные в моем
случайном путешествии по воздуху. Наконец, Заикин, точно наси­
луя свою машину, заставляет ее подняться сразу вверх.
Встречный воздух подымает нас, точно систему игрушечного
змея . Мне кажется, что мы не двигаемся, а под нами бегут назад
трибуны, каменные стены, зеленеющие поля, деревья, фабричные
труб ы.
Гляжу вниз - все кажется таким смешным и маленьким, точно
в сказке. Страх уже пропал. Сознательно говорю, что помню, как
мы повернули налево и еще и еще налево. Но тут-то вот и случи­
лась наша трагическая катастрофа. Встречный ветер бьm раньше
нам другом и помощником, но когда мы повернулись к нему спи­
ной, то сказались наши, то есть мои и пилота, тринадцать пудов
веса плюс пропеллер, плюс мотор «гном» в пятьдесят сил , плюс ве­
тер, гнавший нас в спину.
Сначала я видел Заикина немножко ниже своей головы. Вдруг
я увидел его голову почти у своих колен . Ни у меня, ни у него (как
я потом узнал) не было ни на одну секунду ощущения страха -
страх был раньше. С каким-то странным равнодушным любопыт­
ством я видел, что нас несет на еврейское кладбище, где бьmо на
тесном пространстве тысяч до трех народа.
Тол ько впоследствии я узнал , что Заикин в эту критическую
секунду сохранил полное хладнокровие. О н успел рассчитать, что
лучше пожертвовать аэропланом и двумя людьми, чем произвести
панику и, может быть, стать виновником нескольких человеческих
жизней . Он очень круто повернул налево ". И затем я услышал толь­
ко треск и увидел, как мой пилот упал на землю.
431

А. И. Куприн
Я очень крепко держался за вертикальные деревянные сrолбы ,
но и меня бысrро вышибло с сиденья, и я лег рядом с Заикиным .
Я скорее его поднялся на ноги и спросил:
- Что ты, сrарик? жив?!
Вероятно, он бьш без сознания секунды три-четыре, потому что
не сразу ответил на мой вопрос, но первые его слова бьши:
- Мотор цел?"
Как это ни странно, но я утверждаю, что во время падения не
бьшо ни у него, ни у меня ни одного момента crpaxa. Все это проис­
ходило будто в сказке, бьшо какое-то забвение времени, опаснос­
ти, ценносrи собсrвенной жизни, бьшо какое-то сrранное равноду­
шие .
Повторяю, что crpax бьш только тогда, когда мы с трудом от­
дирались от земли .
Сидя потом в буфете за чаем, Заикин плакал. Я сrарался его
утешить, как мог, потому что все-таки я бьш виноват в этом несча­
сrии. В тот же вечер решилась его судьба. Братья Пташниковы,
миллионеры, хотевшие эксплуатировать удивительную дерзость
этого безграмотного, но отважного, умного и горячего человека,
перевели исковерканный «фарман» в гараж и запечатали его ка­
зенными печатями, и Заикин не мог войти в этот сарай, хотя бы для
того , чтобы поглядеть хоть издали на свое детище .
Все это дело прошлое. Заикин опять борется в Симферополе и
часrо пишет мне совершенно безграмотные, но необыкновенно не­
жные письма и подписывается: «Твой серенький Иван».
Несмотря на то что я своим нечаянным первым жесrом пере­
вернул его карьеру, он совсем не питает ко мне злобы, но зато и я
твердо уверен в том, что через год, через два он непременно поле­
тит на собсrвенном аппарате. И не в угоду зевающей публике, а на
серьезных авиационных конкурсах, и я уверен, что он сд елает себе,
несмотря на его отчаянносrь, бессмертное имя.
Что касается меня - я больше на аэроплане не полечу! ..
<1911>
432

П. П. Шмидт.

МАЛОИЗВ ЕСТНОЕ

Пасхаль ное разговление.
Фотография А. Мазур ина, 1900-е гг.

Владимир Набоков (Сирин)
КУПРИН
«ЕЛАН Ь» (РАССКАЗЫ).
«РУССКАЯ Б И БЛ И ОТЕКА». БЕЛ ГРАД
« ...В гнедых и рыжих надо верить . Не скажу дурного сл ова и
про вороных . Только без нужды горячи и скоро взмыливаются .
Относится это отчасти и к караковым и к игреневым " .» Как пре­
красно , когд а у большого писателя есть страсть к чему-нибудь. Обо
всем он пишет превосходно, но есть на свете нечто, о чем он осо­
бенно хорошо пишет. Зрение и нюх, всегда обостренные у писате­
ля , доходят тогд а до предельной проникновенности, и обычный
уровень писательской наблюдательности сразу повышается , ибо тут
постоянная творческая зоркость облагораживается опытом знато­
ка. Сам Куприн отмечает, что , когд а русский человек говорит о
своем привычном и любимом деле, поражаешься точности и чис­
тоте языка, сжатой свободе речи и легкой послушности необ­
ходимых слов . Когда же не просто русский человек, а русский пи­
сатель, получивший от Бога щедрый дар, говорит о том, что он
знает и любит, о безысходном в своей нежности и странности вле­
чении, - тогд а можете себе представить, какая у него точность и
чистота выражений, как волнуют его слова. Так пишет Куприн о
прелести лошади , о ее горячем сильном дыхании и чудесном запа­
хе , и , читая этот первый рассказ в сборнике , так и ощущаешь все
время под губами теплую , шелковую лошадиную кожу, нежную,
ни с чем несравнимую впадину над ноздрей . Чего стоит, например,
вот это : «От множества причин еще может зависеть неуспех бега :
лошади нездоровилось, а этого не успели доглядеть , проснулась в
дурном настроении, видела , может быть , дурной сон» . И сразу наше
воображение зажжено упоминанием о сне , который , может быть ,
437

А И. Куприн
видела лошадь, и поневоле чувствуешь, что Ку прин даже и это зна­
ет - сон лошади, и такое знание для него столь же легкое и есте­
ственное, как знание лошадиных мастей. Но безысходность ... Куда
деть, и как писателю самому себе объяснить волнение, страсть ...
Ведь человек в данном случае создан как будто только для того,
чтобы писать книги и писать их прекрасно, а он «всю жизнь мечта­
ет о тренировке породистых скаковых лошадей» . Руссо мнил себя
ботаником (кстати сказать, ботаником он бьш прескверным, но
писал о растениях с большим подъемом) ; очень возможно, что Куп­
рин, отказавшись от писания книг, бьш бы прекрасным трениров­
щиком лошадей, но потеря для русской литературы бьша бы ог­
ромная .
В этом небольшом сборнике есть рассказы не только о лоша­
дях, но и о собаках, о цирке, о волшебной скрипке, о ковре-самоле­
те. Все они� конечно, очень купринские. Талант автора так и пры­
щет из каждой, даже неряшливой, строки; однако почему-то сдает­
ся, что иные страницы являются просто быстрыми записями, про­
сто материалом, - живым и б огатым материалом, - для более
гармонических и строгих трудов.
Но грех пенять, - очень все-таки хорошо, очень хорошо.
Га зета «Руль» (г. Берл ии) от 23 октября 1929 года
438

В. В. Набоков.

«ЗОЛОТОЕЯБЛОКО В ЧАШЕ ИЗ САРДОНИКСА»
(А. И. Куприн и фольклор)
Об обращении А. И. Куприна к фольклорному материалу в куп­
риноведении до сих пор говорилось крайне редко. Некоторые ис­
следователи даже считали проблематичной саму постановку воп­
роса «Куприн и фольклор» . Отд авая должное признанным «фоль­
кл ористам» - Кольцову, Некрасову, Никитину, обращавшимся
к фольклору в сравнительно широких масштабах, литературовед
Л. И. Емельянов в книге «К проблеме фольклоризма литературы»
утверждает: «Есть писатели, которых трудно поставить в сколько­
нибудь конкретное отношение к фольклорным традициям: Гонча­
ров, Чехо в, Бунин, Куприн» . Но, на мой взгляд, вопрос о творчес­
ком освоении фольклора Куприным вполне закономерен, он ши­
роко и своеобразно привлекает народно-поэтический материал.
Освоение фольклора Куприным идет по следующим направле­
ниям :
использование жанров (форм) фольклора (сказка, предание,
легенда) и фольклорных сюжетов в создании нового оригинально­
го произведения, как-то: литературная сказка, беллетризованное
предание (рассказы «Судьба» , «Синяя звезда», «Демир-Кая», «Сча­
стье», «Палач» и другие);
прямое введение (цитирование) фольклорных текстов в ткань
произведения («Серебряный волю> , «На реке» , «Сказка» , «Зачаро­
ванный глухарь» , «Лесная глушь» и другие);
использование фольклорных мотивов, символики, стилистичес­
ких средств.
Устная народная проза в творчестве Куприна распадается на
сказки как систему родственных жанров со своими героями, кру­
гом сюжето в, своей поэтикой и на несказочную прозу: предания,
сказания, легенды, притчи, бьmички, апокрифы (христианские ле­
генды). Его сказочная б еллетристика очень притягательна. Да и сам
автор зачастую воспринимается как добрый сентиментальный ска-
439

А. И. Куприн
зочник . Он любит волшебные чудесные сказки и сказочные исто­
рии . В избрании жанра и тематики как элементов стиля, в деликат­
ности чувств находит отражение личность автора, «романтика и
поэта под маской реалиста», «странного и старинного человека,
который еще верит в чудеса». Обращение писателя к жанру сказок
и легенд, обогатившему купринскую стилевую палитру, бьшо очень
естественным для его души. Кстати, это подметил еще в 1927 году
А. Трубников после публикации «Судьбы» и «Синей звезды». «Зем­
ля, солнце, быт, старина, романтизированная жизнь, угасшая в ве­
ках, умиленность древними словами молитвы, легкая (и тоже ста­
ринная) сентиментальность - это Куприн», - убежден он.
С помощью жанра сказки или предания, как элемента стиля,
Куприн демонстрирует особый взгляд на мир и действительность,
использование фольклорных форм характеризует его поэтику как
романтизированную героику, веру в героическое и прекрасное.
Для Куприна самое страшное не физическое уродство (так , его
Телеграфист - горбун - обладает умом и чуткой душой), а нрав­
ст венное обнищание души, которое он называет «охамением», ког­
да разрушаются моральные барьеры и человек перестает ужасать­
ся низкому, приноравливается к уродливым условиям, и душа его
каменеет . « ...У людей исчезла вера в чудо, в доблесть, в силу духа
над силой тела, в промысел Божий, в роковое предрешение судь­
бы, в любовь, верную до смерти , - сетует Куприн в статье «Фоль­
клор и литература>>. - Современная жизнь не оставляет места для
героической легенды или для душевного поучения, уложенного в
предание старины». Александр Иванович никогда не занимался
нравоучительств ом. Для «душевного поучения» , полагает он, как
нельзя лучше подходят сказки и притчи, которые сами по себе, по
закону жанра, дают урок и нравоучение: сказка - ложь, да в ней
намек, добрым молодцам урок. «Не пренебрегайте сказкой, мой
молодой друг, не отворачивайтесь от нее», - призывал создатель
«Волшебного ковра» и с удовольствием использовал привлекатель­
ный жанр сказки как жизнеподобный и фантастический одновре­
менно, в котором можно легко создать конфликтную ситуацию,
раскрывающую способности героя, подчеркнуть ценностную шка­
лу, опирающуюся на глубокую веру в победу добра над злом.
Тому пример и его собственная литературная сказка «Синяя
звезда» (1925), которая в основе имеет распространенный в Запад­
ной Европе сюжет о красивой или некраси вой принцессе (публика­
ция 1926 г. в «Иллюстрированном журнале» даже носила название
440

Праздничный костюм женщины -мокшанки.
Ко нец XIX века, с. Волгапино Кр аснослободского уезда
Пензенско й губер нии.

Малоизвест11ое
«Принцесса-дурнушка») . В сказочном повеств овании о далекой
недоступной стране Эрнотерре с ее мудрыми величественно-краси­
выми , великодушными и справедливыми правителями и маленьки­
ми добрыми подданными угадывается мотив от короля Артура и
племени пиктов , населявших Британский остров. Сюжет строится
на недоразумении о представлении - что есть красота? И двигаю­
щим элементом сюжета является сказочное уродство. У каждого
народа и в разные века свое представление о красоте. Племя Эрно­
терры считало свою внешность (маленький рост, темный цвет лица,
низкий лоб, узкие плоские губы, маленькие гл аза, сплюснутый нос)
эталоном красоты . Эллинская классическая красота короля Эрна 1
и принцессы Эрны воспринималась уродств ом. Жители страны счи­
тали свою принцессу с голубыми глазами дурнушкой и очень жа­
лели ее. Но Эрна, став матерью, признала своего сына, который
унаследовал ее «уродство», красавцем, несмотря на то, что он не
похож на жителей Эрны.
Сам текст этого произведения А. И. Куприна обладает всеми
признаками сказки: присутствуют зачин, сказочные образы (доб­
рый великодушный король, принцесса, которая росла по дням, а
дурнела по часам), сказочные мотивы (королевский указ об унич­
тожении зеркал во всем королевстве, предсказание, сказочные эле­
менты - королевский замок, веретено, от которого произойдет не­
счастье - оно осталось одно, у кормилицы). Три раза всплывает
упоминание о загадочной надписи на стене, оставленной предком -
первым королем Эрном Великим, держа в напряжении сюжет, пока
в конце не оглашается ее текст, проливший свет на все и окрасив­
ший комизмом ситуацию: «Мужчины моей страны умны, верны и
трудолюбивы; женщины - честны, добры и понятливы. Но - про­
сти им Бог - и те и другие безобразнЬD>.
В «Синей звезде» также присутствует аромат рыцарского ро­
мана, романтической легенды с упоминанием менестрелей, труба­
дуров, славивших красоту принцессы; рьщарей, носивших синие цве­
та в честь ее глаз; охотничьей комнаты с рыцарскими доспехами и
таинственной надписью на стене, не случайно публикация 1926 г.
имела подзаголовок «Легенда».
Порой Куприн творчески использует и народные сюжеты и
мотивы, в результате чего создается совершенно новое оригиналь­
ное произведение. Каждый из нас в своей жизни задумывается о
человеческом счастье и зачастую не получает однозначного отве­
та. Например, сказка «Счастье» (1906) строится с использованием
441

А И. Куприн
распространенного мотива: к властелину приводят претендентов
на руку принцессы, которые должны выполнить те или иные зада­
ния. В противном случае, в наказание за легкомысленность, их ждет
смерть. Каждый из пришедших поэтов и мудрецов должен отве­
тить на один вопрос: в чем счастье? Чередой проходят люди и зву­
чат их ответы: «в богатстве», «в зд оровье», «в творчестве», «в люб­
ви», «в сытости». Разнообразные наказания и казни для них вьщу­
мывает великий царь. И только один истинный мудрец, счастлив
тем, что дает ему мысль.
Интересен опыт А. И. Куприна и в создании сказки «Воробьи­
ный царь» (1921-1928), в которой причудливо переплетается реаль­
ное и ирреальное. В цикле «Париж домашний» (1927, глава «Невин­
ные радости») Куприн дает как бы прелюдию этой сказки, восхища­
ется на улицах Парижа любителем птиц и их покровителем. Пере­
вод с французского у Куприна многозначен: птицелюб, очарователь
воробьев, заклинатель воробьев, воробьиный волшебник. Последнее
наиболее удачно, потому что отношения этих оригинальных людей
с воробьями, по мнению Куприна, не лишены колдовства. Автор
неоднократно и подолгу наблюдал волшебные сеансы общения че­
ловека с воробьями. Первое действие заключается в том, что Очаро­
ватель отщипывает крошки хлеба и подзывает воробьев старыми
французскими именами. Самое необычное происходит далее, когда
он встает на газоне и очень быстро подбрасывает кусочки хлеба над
собою. «В этот миг он весь окружен, овеян, осиян трепещущей воро­
бьиной стаей . Великолепное зрелище! - восхищается писатель. -
Волшебник стоит лицом против солнца. Тесный подвижный воро­
бьиный ореол вокруг него весь пронизан насквозь щедрым, горя­
чим, золотым, солнечным светом. Очень похоже на то, что стоит
около улья русский пасечник, а вокруг него вьются и кружатся пче­
лы. Движения В олшебника точны, размеренны и уверены, как жес­
ты и движения знаменитых укротителей хищных животных». Он ца­
рит в воробьином мире. Он - Воробьиный Царь . Сон или бред, но
Воробьиный Царь - старик из сказки «Воробьиный царь» посадил
поэта в клетку, как тот сажал воробьев. А в доказательство, что это
бьm не сон, на пальце поэта осталась волшебная лента. Сказка -
назидание: поэт отпустил всех птиц. Куприн ощутил явление жанра
и подчинился ему, хотя жанр не бьm задан заранее, а возник в ассо­
циативном сочетании. И возникнув, эта жанровая ассоциация орга­
низовала текст изнутри по закону сказочного восприятия, ведь жан­
ровое слово «царь» наделено глубочайшей памятью.
442

Детали костюма женщины-мокшанки.
Конец Х/Х века, с. Волгапино
Кр аснослободского уезда Пензенско й губер нии.

Малоизвест11ое
О морали и нравственном законе следует говорить человеку,
используя поэтичность сказки , легенды, притчи - тогда содержа­
тельная часть с глубоким подтекстом воспринимается эмоциональ­
но и психологически людьми всех возрастов, убежден Куприн.
Притча, по его мнению, это не просто житейская иллюстрация нрав­
ственных истин, а обращение к совести человека. Она дает ему воз­
можность самостоятельно понять и истолковать заключенный в ней
смысл, принять истину как плод самостоятельного раздумья и лич­
ного выбора. Так, в своем «Столетнике» (1895), спрятавшись за
аллегорию, на примере цветов Куприн рассказывает о человечес­
кой жизни, красоте, любви. И хотя автор подчеркивает, что цветы
жили своей , для людей непонятной жизнью, но читатель хорошо
понимает - в большой оранжерее цветы, как люди в большом го­
роде, каждый со своей внешностью, характером , отношениями,
враждою, любовью, дружбой. Они соперничают между собою в
красоте, аромате, высоте роста, древностью рода. Огромный урод­
ливый Столетник в этом цветочном обществе бьш изгоем, предме­
том насмешек. Он не знал ни дружбы, ни участия, ни сострадания и
привык к общему презрению, затаив в душе острое страдание. Как
это и должно быть в сказке, цветы разговаривали между собой.
Несчастный Столетник, увидев расцветшую Розу - новую царицу
цвето в, молил о любви. От открьш ей свою тайну: только раз в 100
лет расцветает Столетник, да и то лишь на три часа. И тотчас поги­
бает, что бы из корней выросли новые побеги, которым также че­
рез 100 лет суждено погибнуть. Эта «цветочная философия» о люб­
ви, красоте, смысле жизни прозрачна в своей аллегоричности: опыт
каждой человеческой жизни бесценен . С восхищением смотрели
люди, ждавшие этого чуда, на расцветший Столетник. С испугом и
восхищением повернули к нему свои головы другие цветы. К вос­
ходу солнца странное растение погибло . Но жаль не величествен­
ного Столетника, эффектно, героически и прекрасно закончивше­
го жизнь, чтобы опять возродиться через 100 лет, а проморгавшую
свое счастье Царицу Розу. Каждая Божья тварь, особенно та, в ко­
торую Бог вдохнул душу, обладает уникальностью. Ее только нуж­
но уметь разглядеть. За внешней, часто неприглядной оболочкой
таится загадка. Морализаторствовать об этом элементарно и скуч­
но. Вот Куприна и выручает сказка. Хотя у него есть и откровенно
моралистические сказочки. Не сказки, а именно сказочки, как оп­
ределяет их сам автор. К примеру, «Лавры» . Это житейская ска­
зочка о жизни человеческой, похожая на притчу с ироническим
443

А. И . Куприн
подтекстом . На мой взгляд, сказочки Куприна возрождают щед­
ринский жанр «сказок для детей изрядного возраста». В них при­
сутствуют сказочные элементы (выброшенные за ненадобностью
старые вещи беседуют друг с другом, их истории слушает мудрая
крыса) . Писатель использует и сатирические приемы: пародийное
заострение (место действия - помойная яма, но слог героя высо­
копарный), комические положения , забавные или грустные сцены
(актер снимал со стены венок только в тех случаях , когда «терял
равновесие») , пародийное повторение сх ожих ситуаций, тонкую
иронию (грецкая губка с блестящим прошлым) . Если сл ова писате­
ля содержат потаенное остроумие, они придают написанному боль­
ший вес, а читателя побуждают быть внимательным и сосредото­
ченным. Слава хрупка и преходяща - основная мысль сказочки
«Лавры» . Это история о великолепном лавровом дереве, ставшем
сначала венком, потом лавровом листком в пакетике, а затем из
супа выброшенным на помойку. Смысловая емкость и глубина со­
четаются с тонким юмором, отточенностью и простотой стиля.
К сказочкам-притчам можно отнести и такие купринские про­
изведения, как: «Сказка о затоптанном цветке» (1910) - о горькой
женской доле; а также «Жизнь», «Звериный урок». Выбранный жанр
помогает ему собрать воедино и предельно сконцентрировать мыс­
ли и чувства.
Александр Иванович с удовольствием использует форму сказ­
ки и для морального урока, прибегая к излюбленной «выручалоч­
ке» - миру животных. Например, в «Зверином уроке» (1927) сл о­
ненку на звериной тропе «попался под ноги» работяга-муравей,
тащивший веточку. Мать-слониха заставила слоненка извиниться
и уступить муравью дорогу: «Он тащил на себе такую тяжесть, что
если бы ее увеличить во столько раз, во сколько ты больше, тяже­
лее и глупее муравья, да положить эту тяжесть на тебя, то она рас­
плющит тебя ...»
Большой интерес представляет введение Куприным сказки в
ткань быто вого рассказа, в качестве аллегории, намека, мораль­
ной опоры. Особое значение придает он вводимой сказке, несущей
смысловую нагрузку, а потому рассказ 1896 г. носит название «Сказ­
ка» . Жанр из внешней формы превращается во внутреннюю, ста­
новится поводом для переосмысления или опровержения. Худож­
ник И ван Тимофеевич Холщевников на просьбу сына Котика ре­
шил рассказать необычную сказку. Разве его жизнь не может по­
служить темой для хорошей трогательной сказки. 12 лет назад он,
444

Малоизвест11ое
утомленный бедностью, неудачами, оскорбленный невежеством,
самообожанием и бездарностью друтих, ослабевал в жестокой борь­
бе с жизнью. Лидия уверовала в него, спасла, ободряя лаской, за­
ботой, любовью. Теперь он богат, знаменит, доволен семейной
жизн ью. Тема сказки б ыстро сложилась в его голове.
В этом рассказе Куприным, как всегда в подобных случаях,
во вставной сказке использованы и традиционный сказочный
зачин (в некотором царстве, в некотором государстве) , и фольк­
лорные образы (король, королева, принцы, чудище) , и сказоч­
ные элементы (дремучий лес, мраморный дворец, серебряная
комната и другие), и сказочные мотивы, т.е. простейшие пове­
ствовательные единицы, составные части сюжета (деление ко­
ролевств а, бедность младшего сына, выбор достойного наслед­
ника, опасное задание - поиск пути , три преграды - опаснос­
ти) . Как и должно быть в сказке, «вдруг откуда ни возьмись появ­
ляется фея» - помощница. Королевский сын Иванушка-дура­
чок не испугался у ворот мраморного дворца страшных львов:
Сомнения, Бедности и Зависти . Он зажег от золотого жертвен­
ника священный огонь : «Кто из вас зажжет от этого огня вол­
шебный светильник и возвратится с ним домой, тот будет на­
сл едником царства». Заколдованная фея превратилась в прин­
цессу и уже не покидала принца. Они стали «жить-поживать, да
добра наживать». Но маленькому Котику неслучайно не понра­
вилась сказка: «нехорошая сказка». Его мучил вопрос: всю ли
сказку рассказал отец? До конца ли? И эта настойчивость стано­
вится понятной: умиленный и растроганный своей сказкой Хол­
щевников наконец-то видит, что жена изменяет с его любимым
учеником. Сказка кончилась.
Уже первые читатели «сказки» по достоинству оценили исполь­
зованный Куприным прием антитезы - мечты и действительнос­
ти, разительного контраста жизни и сказки. Так что последние слова
рассказа - «Сказка кончилась» - они восприняли как главную
мысль произведения . Да и сам автор этот рассказ впервые опубли­
ковал в «Самарской газете» (1896 г. No 230) под названием «Конец
сказки». Критик В . Кранихфельд в статье «Поэт радостной случай­
ности» (1908) отмечал, что «холодный к сказочным формам Куп­
рин, тем не менее не прочь иногда рассказать сказку, но для того
только , чтобы тут же самому безжалостно разрушить ее. Есть пре­
лестный рассказ «Конец сказки», в котором этот прием использо­
ван художником в высокой степени целесо образно и тонко» .
445

А. И. Куприн
Подобную же функцию антитезы несет и вставная сказка в дру­
гом рассказе Куприна с таким же названием «Сказка» (1920) . В глу­
хую полночь черствые, равнодушные, трусливые люди не отклика­
ются на чужую беду и крик о помощи. Чтобы разбуженные дети
скорее уснули, мать рассказывает им сказку о людях сильного ге­
роического племени. Сказка - упрек . В олшебство стиля, по сло­
вам В. Г. Белинского, и заключается в искусстве выразительно и
пластично передать мысль - так, чтобы людям она казалась нари­
сованной или вытесанной из мрамора.
В купринских литературных сказках и притчах выдержаны ос­
новные эстетические принципы народного искусства: ясность, про­
стота, краткость, эмоциональная сила. В виде сказки-притчи, крат­
кой иносказательной истории он оформляет важные для осмысле­
ния чувства, устремления и деяния человеческой натуры. Например,
хотя его <<демир-Кая» имеет подзаголовок «восточная легенда>>, но
именно она так схожа с емкими притчами о вечных истинах - чес­
ти, любви, добре, счастье. Легенды лишь более благоухают арома­
том старины, экзотикой дальних стран, имен, лиц.
Да и вообще, легенда возникает из предания, поэтому Куприн
часто называет то или иное свое произведение одновременно ле­
гендой и преданием. В устном народном творчестве факты преда­
ния дополняются воображением, соединяются с легендарными мо­
ти вами, и тогда реальная основа отходит на второй план или исче­
зает. Есть в стилевой палитре Куприна такие жанровые изящные
емкие вещицы, как легенды, «просочившиеся через века, простран­
ства и народы» . Тоскуя по героике, по прекрасному, Куприн уст­
ремляет вдохновение к легендам из античной жизни, западноевро­
пейских, индийских, арабских народов, создает оригинальное ли­
тературное произведение - беллетризованную легенду. Обраще­
ние к древнему жанру легенды выводит повествование на уровень
вечных, философских, выверенных веками всечеловеческих истин.
(«Судьба», «Аль-Исса»).
В творчестве Куприна отмечается пересечение с явлениями ев­
ропейского и восточного фольклора, когда культурные феномены
переплавлялись, т.е. являлись не калькой, а самобытным произве­
дением. К примеру, одно из его сочинений 1906 года носит назва­
ние «Легенда». В центре его - легенда о тайнах замка, обрамлен­
ная предисловием и заключением. Предисловие представляет чи­
тателю рассказчика, точнее исполнителя-импровизатора, и задает
музыкальное сопровождение, которое проясняется из подзаголов-
446

Мало11звест11ое
ка «Слова к «Легенде» Венявского». Легенда содержит распрост­
раненный фольклорный сюжет: недоступный старый замок на ска­
ле среди озера, владелец его, вызывающий в окрестных людях страх
и ужас, молодая красавица жена, в которую влюблен паж, казнь
пажа, заточение в замке прекрасной женщины ... Автор имел наме­
рение показать искусство импровизации, для которой как нельзя
лучше подходит романтическая легенда с ее жанровыми особенно­
стями.
Влияние европейского фольклора явно ощущается и в таких
произведениях, как «Синяя звезда», «Четверо нищих» , «Геро, Ле­
андр и пастух», «Палач», «Скрипка Паганини». Куприн был хоро­
шо знаком с западноевропейскими легендами, что видно из его ре­
цензии на книгу «Швейцарские легенды» (1927). Как мы уже отме­
чали выше, его всегда привлекали романтические сюжеты в духе
рыцарских романов с королями, герцогами и т.д. Такова и чудес­
ная история о происхождении старинного странного названия <<Ла­
комство четырех нищих». Писатель уверен, что о душе большого
города расскажут не дворцы и музеи, а рынок, кабачок, легенды и
предания. Прелюдией к «Нищим» стала глава «город Ош» из цик­
ла «Юг благословенный» (1927). Куприн месяц находился в городе
Ош - в центре Гаскони, в самом сердце поэтической, воинствен­
ной, остроум ной, пылкой, сл авной страны; бывшей столице Ген­
риха IV, на родине Монтлюка, д'Артаньяна, Сирано де Бержерака
и других храбрых, но бедных мушкетеров, воспетых Александром
Дюма и Эдмоном Ростаном. Месяц не удавалось найти ключа к
душе заглохшего древнего города. Казалось , ключ этот давно уте­
рян . Где же хоть отзвук , хоть легкая тень прежней жизни - такой
богатой и блестящей? Не съели ли ее, как многое другое, столь пре­
красно издали - порох, книгопечатание, железная дорога и гото­
вая пиджачная пара? Кажется, что в скучном сонном городе нет ни
местной кухни, ни национального костюма, ни легенд. Старый го­
род, сохранившийся на горе, остатки крепости , узкие крутые ули­
цы, которые использовались в качестве крытых, замаскированных
подземных ходов сообщений для вьmазок, - все это активизирует
воображение путешественника и порождает пышные исторические
картины. Куприн с несомненной ясностью вспоминает, что когда­
то давным-давно, в позабытом ли сне или отдаленной прошлой
жизни, он так же стоял па гребне этой кручи. Здесь когда-то жили
люди железной воли , великой храбрости , жестокого веселья. Па­
мять сосредоточена в Старом городе. Куприн побывал в тех мес-
33-2783
447

А. И. Куприн
тах - городках О ш, Тарба, Ажен, Миранда, По, где когда-то про­
ходила жизнь и приключения короля Анри, героя легенды «Четве­
ро нищих» . Побродив по средневековым ул ицам, наслушавшись
исторических анекдотов и преданий, русский писатель, творчески
переработав легшие на душу сюжеты, доверительным тоном пред­
лагает читателю литературно обработанную легенду.
«Четверо нищих» (1929) Куприн жанрово определяет в подза­
головке как легенду, которую он мог услышать или нечаянно сам
придумать, причиной чего явился парижский десерт одн оименно­
го названия . «Четверо нищих», попросту говоря, это четыре сорта
заедок из изюма, лесных орехов, миндаля и вяленой фиги .
В основе авторской легенды лежит гасконское предание о лю­
бимейшем из французских королей Генрихе IV, бывшем властели­
не Наварры , Анри Бурбоне. Жизнь молодого веселого гасконско­
го короля Анри бьmа полна приключений, в том числе любовных и
охотничьих. Народ души не чаял в своем справедливом, доступ­
ном короле, ценя его острое сл ово, и неслучайно иные его шутки и
афоризмы стали сокровищами народной памяти .
Распространенный фольклорный мотив о неузнанном короле
держит интригу повествования, являясь его центральным стерж­
нем и обрастая присущими устно-поэтической прозе мотивами:
охота короля, блуждание отставшего героя по лесу, выход к огню,
встреча со странными, таинственными лесными жителями, угоще­
ние простым ужином неузнанного короля бедняками, когда их «вин­
цо» - холодная родниковая вода показалась ценителю вин самым
вкусным и драгоценным напитком. Благополучно-сказочная кон­
цовка соответствует жанру романтической легенды о доблестном
и сл авном короле.
В основу произведения «Скрипка Паганини» (1929) из множе­
ства известных легенд о том, как великий скрипач продал дьяволу
душу за волшебную скрипку, Куприн, по собственному признанию,
выбрал «смутное предание венгерских бродячих цыган». После
краткого вступления он приводит беллетризованное предание, в
котором причудливо переплетается реальное и ирреальное. В пре­
дании о скрипке Паганини интерпретирован фольклорный мотив
о продаже души дьяволу за земные блага, за талант.
История жизни и творчества <<Демона скрипки» Никола Пага­
нини окутана слухами и легендами о его фантастическом уродстве,
злодействе и пр. В 1816 г. германский скрипач Людвиг Шпор пи­
сал , что виртуозностью игры Паганини обязан тюремному заклю-
448

Праздничный костюм женщины-мокшанки.
Конец Х/Х века, с. Алькино, д . Мор довское Вечкенино
Наровчатского уезда Пензенско й губернии.

Малоизвест11ое
чению, в которое п опал за то , что задушил свою жену. Французс­
кий писатель Стендаль вторит этой же версии.
Однако современные исследователи биографии великого скри­
пача не нашли в газетах начала XIX века даже намека на скандаль­
ное происшествие в жизни лучшего скрипача Луккской республи­
ки. Один из современников Ф. Фетис уверяет, что страстно влю­
бившись в знатную даму, Паганини на несколько лет уединился с
ней в ее имении. Но народная молва надела на него маску демона,
наградила уродл ивой внешностью, хотя с прижизненного п ортре­
та смотрит привлекательной наружности человек с высоким лбом,
утонченными чертами лица, выразительными гл азами. Недобро­
желатели и завистники распространяли о нем самую изощренную
клевету, так родилась и обросла самыми нелепыми подробностями
легенда о <<Дьяволе со скрипкой». Эта легенда весьма активно под­
держивалась церковниками того времени , узревшими в даре Пага­
нини <<Дух сатаны» . Из этой грязной волны слухов и сплетен в на­
роде сложилась и другая соответствующая легенда о фантастичес­
кой уродливости скрипача.
Куприн исп ользует редкий вариант легенды о Паганини без
балаганного шума и треска, без адских запахов и костюмов, без
расписки кровью и без приевшегося уродства. Все легенды о нем
однозначны - в их центре дьявольский тал ант. Вот и выбранное
Куприным предание решает важный вопрос: у Паганини Божий
дар или дьявольский талант? В день наибольшего отчаяния, гото­
вый повеситься, голодный, оборванный, оскорбленный Николо, как
говорит предание, действительно призвал дьявола, чтобы дешево
продать свою гордую человеческую душу за порядочную одежду и
хорошую скрипку. Дьявол явился в виде старенького нотариуса с
чернильницей и контрактной книгой . Вместо устрашающих под­
робностей - рогов, копыт и серного дыма - в предание введены
бытовые детали нотариального дела и торговли. Дьявол похож на
адвоката, дающего полезные советы . Контракт подписан на скром­
ных условиях: хорошая одежда, удачный случай и прекрасная скрип­
ка. Великий же талант крьmся в нем давно, заглушенный нищенс­
ким прозябанием . Черт с огорчением признал , что Паганини ока­
зался бесконечно талантливее, чем он мог предположить . Таким
образом дьявольские силы не могли одарить Паганини большим
талантом, чем тот, которым наделил его Бог. Черт только дал ему
скрипку, точнее идеал скрипки, «похожую своим строением на фи­
гуру нагой, совершенно сложенной женщины» . После музыкаль-
449

А. И Куприн
ного турнира при дворе наследника престола взошла звезда Пага­
нини.
Литературно обработанное предание объясняет, что скрипач
стал несчастным человеком из-за ненасытного честолюбия, беше­
ной жадности к деньгам и скупости, а гл авное, его обуяла и испепе­
лила душу зеленая зависть не только к прежним, но и к будущим
артистам-скрипачам и поэтому он писал свои музыкальные сочи­
нения в трудных нотных комбинациях, которые мог исполнить толь­
ко он один. Это предание отнимает у Паганини чувство любви к
прекрасным женщинам и чувство дружбы. «Ты гонишься за моими
деньгами или стремишься попасть на буксир моей сл авы», - гово­
рит он грубо истинным друзьям. И когда кончился срок его земной
жизни, явился Серый Нотариус, признавшийся, что оба заключили
невыгодную сделку. В списке контрактов имени Паганини не ока­
залось . Оно кем-то вычеркнуто, стерто. «Кем-то , кого мы не смеем
называть» . После смерти Паганини дьявольская скрипка пропала
навсегда, - сообщает предание. - Но это уже не важно. Серый
Нотариус признал, что «настоящее искусство не от нас, а от Него».
И эта трактовка легенды о Божьем даре великого скрипача и о
том, что бессмертная душа его не осуждена на бесконечные муки,
оказалась наиболее близка Куприну, создавшему оригинальное
литературное произведение на основе «смутного предания». Про­
изведение искусства всегда отличается от факта на величину души
автора.
На предании, как сообщает Куприн, основан и его рассказ о
короле Генрихе П - «Пал ач» (1900). В первой газетной редакции
(<<д онская речь», 1900, 9 января) Александр Иванович дал ему под­
заголовок - «средневековая бьmь» . По воспоминаниям племянни­
ка Куприна Г. И. Можарова, прекрасную легенду о палаче, оказав­
шем гостеприимство королю-изгнаннику, писатель рассказал в уз­
ком семейном кругу за два-три года до появления произведения в
печати . История о происшествии в Рождественскую ночь на поро­
ге XIII века, как все рождественские истории, носит и сказочный
характер и, как западноевропейское предание, сходное с рыцарс­
кими романами . Точно указан а дата 1199 г. и место - баварский
городок Ингольштадт.
Предание гласит: в Рождественскую ночь, холодную и тревож­
ную, никто не впустил путника в дом. По народному суеверию, с
чужим человеком в эту святую ночь в дом может войти чужое несча­
стье. Путника приютил только один человек - изгой в обществе,
450

Малоизвестиое
ингольштадтский палач. Вернувшись из изгнания, Генрих П - Лев,
герцог Швабский, а это он был тем измученным путником, в бла­
годарность посвятил палача в рыцари . Предание говорит, что впос­
ледствии он поги б, сражаясь за своего герцога.
Куприн полностью строит свое произведение как предание.
«Палач» соответствует законам устной народной прозы, содержит
такие фольклорные элементы, как грозные знамения, возвышенно­
благородные образы положительных героев. В литературно обра­
ботанном предании сохранена присущая устному сказанию таин­
ственность - незнакомец в плаще, мрачный загадочный хозяин.
От старых анатолийских греков, по собственному признанию
А. И. Куприна, он услышал вариант древнего трогательного пре­
дания о Леандре и Геро . («Геро, Леандр и пастух» - 1929). Под
пером Куприна оно отлилось в ясную красивую легенду о непосто­
янстве в любви. Герои охарактеризованы с присущей легенде
краткостью: прекрасны телом, лицом и душою, шестнадцатилетняя
жрица Геро и девятнадцатилетний атлет Леандр. Третий персонаж -
старый пастух, похожий на похотливого козла или крепкого лука­
вого сатира, бога леса. Он заманивал Геро нежными сладкими зву­
ками свирели, от которой забывалась ее тоска, и изысканными чу­
десными сказками, пропитанными легкой проказливой любовью,
замаскированной податливостью и откровенной жаждой наслаж­
дения. И от этих чувственных сказок и проявленной к ней заботли­
вости «старый к озел» уже не казался девушке противным, а делал­
ся необходимым, незаменимым и желанным . Геро быстро забыла
неудачливого юношу и бесследно исчезла из города . Народ с при­
сущими ему лукавством и мудростью оценил ситуацию и сочинил
прекрасную легенду - забавную и поучительн ою, закрепившую его
мировосприятие. Это «душевное поучение» - своеобразную ин­
терпретацию известного фольклорного мотива об Иванушке-ду­
рачке, грязном и некрасивом, но оказавшемся ловчее, смышленее,
лучше других, добившихся ответной любви.
Другую вставную древнюю легенду о шахматах Куприн исполь­
зует в небольшом очерке 1927 г. «Шахматы», посвященном русско­
му гроссмейстеру А. А. Ал ехину, эмигрировавшему в 1921 г. из
России. Называя его не чемпионом, но королем шахматной игры ,
Куприн обращается к истории этой благородной прекрасной игры,
которую любили все династические короли . Шахматная игра ок­
ружена легендами, и автор в качестве доказательства приводит одну
из них - об индийском могущественном радже, который жаждал
451

А. И. Куприн
новых впечатлений и не находил их, хотя и готов бьш заплатить за
них щедрой рукою. Однажды некий странник принес ему новую
великолепную царскую игру:
«И показал ему шахматы. Раджа пришел в восхищение. Играл
он с волшебным странником три дня и три ночи подряд и на утро
четвертого дня сказал :
-
Ты открыл мне неисчерпаемую радость. Проси у меня все
что хочешь.
Странник же возразил , простираясь у его ног:
- О, владыка, даже ты, богатейший во всем мире, не в состоя-
нии будешь исполнить моей просьбы.
Чело раджи нахмурилось. Он сказал сурово:
- Говори . Хоть полцарства.
Путник же сказал :
-
Вели положить на первую клетку шахматной доски одно
пшеничное зерно, на вторую два, на третью четыре, на четвертую
восемь и так далее, с каждым разом удваивая количество зерен . И
так, до 64 клетки.
Лик раджи прояснился.
- Только-то?
И он воскликнул, ударив в гонг:
- Слуги, принесите мешок пшеницы !
Принесли. Стали числить меркой и взвешивать. Но не дошли и
до 50-й клетки, когда раджа воскликнул:
- Довольно! Кто посмел насмеяться над царем, достоин смер­
ти . Отрубите голову этому человеку!
И правда: для того , что бы выполнить скромную просьбу стран­
ника, потребовалось бы собрать миллион судов, с тоннажем каж­
дый в миллион пудов, и нагрузить их доверху пшеничным зерном.
Задача, которая даже в наше время неосуществима. При помощи
художественных средств, в частности фольклорных образов раджи
и волшебного странника, а также жанровых стилистических эле­
ментов (обещание награды в полцарства - условие исполнения
желания) Куприн приближает ее к сказке.
Часто обращение к фольклору обусловлено стремлением писа­
теля понять и осмыслить представления народа - хранителя наци­
ональных традиций. А. И. Куприн использует фольклор как отра­
жение характера нации, как бесценное пособие к познанию нацио­
нальной биографии. В фольклоре более всего сказывается мирови­
дение народа, его ментальность. В фольклоре следует искать, если
452

Малоизвестиое
можно так сказать, корень народа, корень его языка, ибо в народ­
ном языке - в словотворчестве, в поговорках и присловьях он не­
посредственно выражает свой взгляд на мир, действительность, свои
заботы, мечты , любовь, эстетические вкусы .
Тяга и интерес к народной жизни , страсть к языковым глу­
бинам, быту у Куприна неизбывны. Из Парижа он признавался
сестре Зинаиде : «Меня всегда влекли люди , нравы, обычаи, ре­
месла, песни, сказки , словечки ...» В фольклоре, в этой глубин­
ной, истинной и незыблемой субстанции, Куприн чуял нечто
простое, нетленное, вечное, что составляет «становой хребет
нации» . Фольклор позволяет ему судить о народном воображе­
нии и интуиции, индивидуальной и социальной психологии, осо­
бенностях мировоззрения - то есть о качествах этнического са­
мосознания, из которого складывается понятие - национальный
характер, его национальное своеобразие, ментальность . Хоро­
шо сказал о б этом в свое время Корней Чуковский : «Наши писа­
тели ослепли. Один Куприн зрячий. Брюсов - созерцатель. Ива­
нов - мыслитель. Куприн - зритель. Н о зрячие стоят на папер­
ти, а сл епые поближе к алтарю...» Добавим, Куприн - зрячий,
видящий и сл ышащий , вбирающий от народа драгоценные кру­
пицы .
Рязанщина и Полесье одарили молодого литератора чудесны­
ми преданиями и легендами, которые «так свежи, фантастичны и
наивны, - признавался Куприн, - что кажется, будто их создал
не бедный, загнанный, молчаливый и суеверный народ, а сумрак
векового бора». С помощью собеседника-рассказчика Куприн вво­
дит предания в рассказы «На реке» (1896), «Лесная глушь» (1898),
«Серебряный волю>, «Зачарованный глухарь» (1912). Кровавые и
таинственные предания шахты всплыли в памяти Васьки, героя
рассказа «В недрах земли»: «Вот здесь засыпало обвалом четырех
человек, трех из них нашли мертвыми, а труп четвертого так и не
отыскался; говорят, что его дух ходит иногда по галерее и жалобно
плачет» . Рассказывали также об одном старом рабочем, который
много лет назад заблудился в галереях, знакомых ему, как свои 5
пальцев. Его нашли только через три дня, обессилевшим от голода
и сошедшего с ум а. Говорили, что «кто-то» водил его по шахте.
Этот кто-то - страшный, безымянный и безличный, как и поро­
дивший его подземный мрак, несомненно существует в гл убине
шахт, но о нем никогда не станет говорить ни один настоящий шах­
тер, - ни в трезвом, ни в пьяном виде».
453

А И. Куприн
Предания, по замечанию Куприна, «звучат строем полуязычес­
ких веков и годятся для медленного, складного устного рассказа
долгой зимней ночью у огня», к огда торопиться некуда. На охоте
традиционен ночью привал , а выжидание, ночной страх распола­
гают к рассказам, байкам, страшным историям: лесные таинствен­
ные звуки ассоциируются с образами поверий и бывальщин: «Ах,
как ночью в лесу, перед зарею, фантастически мешаются фантазии
с правдой и сон с действительностью», - объясняет свое состояние
автор «Ночи в лесу>>. Эти устные истории, бытующие в народе, «за­
нятно послушать», а в произведении они помимо всего несут зани­
мательную функцию . С захватывающим интересом их слушают и
другие собеседники, несмотря на то, что знают эти предания наи­
зусть с самого детств а.
Рассказ «Лесная глушь» как раз и изобилует такими фольклор­
ными формами, как предания, поверья, байки, бывальщина (бы­
личка) . Куприн бережно относится к сокровищам народного твор­
чества и дословно передает полесские сказания о печаловском ко­
локоле, канюке, ворожбе, чертях, погружая читателя в мир очаро­
вательных народных вымыслов. Пересказываемые еще предания,
сказания, поверья обладают национальным и местным колоритом,
отражают исторические и природные условия жизни, окружающую
флору и фауну, быт. Например, в преданиях о чертях народ связы­
вает и обосновывает «передислокацию» чертей с появлением же­
лезной дороги . Среди охотников рассказа «Лесная глушь» в дол­
гой ночи речь зашла о чертях, которые помогают и служат вороже­
ям. Поверье отличалось «железной логикой» .
«- Ну, а теперь совсем нема чертей ".
- Как нема? Куда же они делись? - спросил я, заинтересован­
ный судьбой чертей. Признаться, я и не ожидал, да и не мог ожи­
дать хоть сколько-нибудь определенного ответа, но, к моему чрез­
вычайному удивлению, Талимон и Кирила тотчас же, немало не
задум авшись, ответили в один голос:
- На машину ушли.
- Что? На машину? На какую машину?
- На зализную дорогу, - хладнокровно и уверенно объяснил
сотский. - Им там теперь вельми добре жить ... Вот так разобьется
вагонов с пятнадцать, тут сейчас чертякам работа. Много тогда
умирает людей без причастия, а это злому и потеха, потому что
человек весь в грехах, як в кожухе. А чертяка его разом цап за ко­
мир (за шиворот. - К. Т.) и в пекло. Може за одну неделю душ с
454

Малоизвестиое
тысячу приставит. Ну, а ему известно, от самого главного сатаны
за это награда .... А в селе ему что за польза? Коли-николи одну
якуюсь душонку зл овит, да и то старушечью, лядащую. Вот пото­
му-то они все из села и поутекали».
Введенное в рассказ «Лесная глушь» предание о канюке - хищ­
ной птице отражает природные особенности местности, где разво­
рачивается действие. Предание о канюке давно устоявшееся и рас­
пространенное. В Толковом сл оваре В. И. Даля читаем: «Каня пл а­
чет, у Бога пить просит, - говорит поверье». Куприн, много слы­
шавший народных преданий, подметил: «Вообще крестьяне всем
новым байкам предпочитают старинные, давно им привычные, уже
осиленные и усвоенные их тугим, коротким воображением» . Рас­
сказ полесовщика Талимона «при всей суровой сжатости, всегда
занимателен и картинен», - характеризует Куприн народную речь,
добавляя в примечаниях к рассказу, что героя зовут Пантелеймо­
ном, но на Полесье народ христианские имена переиначивает и
называет по-своему - Талимоном.
«А паныч знает, чего она так кричит? - спросил с легкой ус­
мешкой Талимон. - Не могу сказать: чи правда тому, чи нет, а
только старые кажут, что ее господь проклял.
-
Очень нужно панычу твои байки слушать, - пренебрежи­
тельно мотнул головой сотский .
- Что ж, ведь не я выдумал, старые люди говорят, - обратил­
ся Талимон к сотскому, точно оправдываясь перед ним. - Бачите,
паныч, як это дело вышло, - продолжал он более спокойно.
-
Случилось один раз... давно это было, может, сколько сот
лет тому назад, случилось как-то, что зробилась на земле великая
суша. Дождь не падал целое лето, и все речки и болота повысыха­
ли ... Птицы первые зажурились, звестно: птаха пьет хоть и пома­
лу, да вельми часто, и без воды ей тяжко. Вот и стали птицы про­
сить у Господа Бога: «Дай ты нам, Господи Боже, хоть трошки во­
дицы, а то мы без нее все, сколько нас есть, скоро поумираем» .
Сжалился над птицами Бог и говорит им: «Хорошо, дам я вам воды.
Соберитесь все вы, сколько вас есть, в одно место и ройте землю, и
как докопаетесь до воды, тогда и напьетесь ... на всю вашу братию
пока что хватит» .
Как услышали эти сл ова птицы , зараз слетелись в одно место ...
в лес, скажем, чи в долинку, и давай копать лапками землю. Все
птицы собрались : и бузько (аист. - К. Т. ), кныга (чайка. - К. Т. ), и
шуляк (коршун. - К. Т. ), и крук (ворон. - К. Т.) и ворона... роют,
455

А. И. Куприн
роют, одно перед другим старается ... Только одна канюка ничего
не хочет делать. Сидит и смотрит, как другие работают, да перыш­
ки свои перебирает.
Увидел это Господь Бог и спрашивает: «Отчего же ты, серая
птаха, не хочешь слушать моего приказа? Разве ты не чула, как я
всем птицам - велел копать криницу (колодец. - К. Т. )?» А каню­
ка отвечает Господу Богу : «Как же, Господи, буду я копать крини­
цу? Бачишь, якие у меня ножки гарненькие? Боюсь я их испачкать
землею, не стану я копать криницы».
А ножки у нее, панычу, и правда, гарненькие, желтенькие такие.
Да ... Рассердился тогда Господь Бог на канюку и сказал: «Будь же
ты, серая птица, проклята отныне и до века! Пусть теперь ты и род
твой не смеет пить воды: а ни из речки, а ни из ривчака (ручей. -
КТ.), а ни из болота, а ни из криницы, ни из стоячей воды, ни из
текучей. А только позволяю я тебе пить воду после дождя с зеленого
листика ...» Вот с тех пор летает эта самая птица и кричит, а наи­
больше летом ... Хочется ей пить, а напиться нельзя. Подлетит к реч­
ке, а речка ей воды не дает, подлетит к лужице - и та перед ней
расступается. Так она от воды до воды и летает, и все канючит жало­
стливо так, вот как сейчас, паныч, слышали ... За это самое, что она
канючит, ее и называют канюкой ... И это верно, паныч, -закончил
он убежденным тоном, - я сам бачил, как она сидит около речки, а
кричит ... Хочется ей пить, да видно, Господне проклятие крепче ...
- Ат! .. Байки! - отозвался сотский.
- Так что же, что байки? - заступился я за Талимона. - Байку
тоже занятно послушать. Ночь длинная ...торопиться нам некуда».
Куприн сохраняет колорит речи полесовщика, местные назва­
ния (крук - ворон, пыка - рожа, морда, жменями - горстями,
хустка - платок, жартовал - шутил, частуют - угощают, мара -
тень, привидение, шлях - дорога). Размышления рассказчика автор
выделяет отточием («птицы зараз слетелись в одно место ...в лес, ска­
жем, чи в долинку»). В предании ясно сохранено и выражено народ­
ное миропонимание. Особенность птицы мужик объясняет Божьем
проклятием, а название птицы народная связывает с ее жалобным
криком - «за это самое, что она канючит, ее и называют канюкой».
Еще одной особенностью устного рассказа, отмечает Куприн,
является твердая убежденность рассказчика в том, о чем он расска­
зывает (сотник уверенно объясняет, почему черти «ушли на маши­
ну», Талимон в подтверждение своих слов говорит: я сам бачил,
старики говорят и т.п.), и тон его повеств ования торжественен.
456

Малоизвестиое
Центральное место в рассказе «Лесная глушь» занимает преда­
ние о монисте или печаловском колоколе (по названию села Печа­
ловка, которое входило в окрест с. Переброд, где разворачивается
и действие «Олеси»). Странные звуки настраивают на таинствен­
ное, соотносятся в памяти рассказчика с какими-либо «бывальщи­
нами». «Странный звук - это не птаха, - задумчиво рассуждает
Талимон . - Господь его знает, что это такое. Трапляется (случает­
ся. -К
. Т. ) это часом в лесу, когда ночь тихая» < ...> «Разное быва­
ет, - мягко и уклончиво возразит в другой раз Талимон, - лес у
нас великий , в иное место никто не заглядывает, одному Богу изве­
стн о, что там ночью робится. .. Старые полесовщики много чего
бают, потому что они целый день в лесу да в лесу... все видят, все
слышат.. Я и сам многое слыхал ... (Чтобы передать медленный
рассказ Талимона с остановками Куприн делает частые отточия) .
А вот еще однажды слыхал я в ночь на Светлое Воскресенье, как
печаловский колокол звонит» .
Талимон рассказывает предание о печаловском колоколе, как
<<Дуже старое дело». В основе предания - сюжет о злой жене (вари­
ант - о злой деве) . О злой бабе в народе сложилось много присло­
вий, поговорок, которые вставляют по ходу рассказа и обсуждения
персонажи рассказа «Лесная глушь»: «Старики говорят недаром,
як больше бабу бьешь , то борщ вкуснее; баба, как гадюка, попо­
лам и перерви, а она все воротится. Лучше железо варить , чем с
злою жен ою жить». Таков в народно-поэтическом сознании образ
бабы, являющийся одним из стилистических признаков народной
прозы . Полесская «страшилка» отражает народный опыт.
«Собирались один раз казаки в поход. Шли они тогда войной
на турецкого султана. < ...> Как услышал Опанас, что идут казаки
на войну, стал и он собираться ... Вот пришло время и в поход выс­
тупать. Приехал Опанас в опушний раз на млын, прощается, бида­
ка, со своей любой . А ей ничего, только смеется с него . «Привези,
каже, мне из турецкой земли такое намисто , чтоб такого еще ни у
кого не бьmо, чтоб все молодицы и дивчины - и Ганка, и Катеры­
на, и Пруська, - чтобы все они с зависти пожелтели. Тогда, гово­
рит, может, и пойду за тебя замуж. Да помни одно: если твое нами­
сто хоть из золотых дукатов будет, я и то его не приму, а брошу его
тебе в твою наймичью пыку. Бо такое намисто я вже у одной проез­
жей пани бачила».
< ...>В ту пору, как шли казаки походом, подружил Опанас с
одним казаком, Левком, - так подружил, что просто они друг без
457

А. И. Куприн
дружки жить не могут, а напоследок даже крестами поменялись.
«Будь ты мне, - говорит Опанас, - за родного брата. Куда ты,
туда и я. Будем везде стоять друг за дружку и выручать от всякой
беды» .
Завоевали один раз казаки самый великий турецкий город -
Константинов, и стали тот город разорять . Опанас с Левком заб­
рались в бо-огатый -пребогатый палац и давай хозяевать в нем,
как в своей хате. Набрали дукатов золотых , посуды разной сриб­
ной, дорогих каменьев ". Вдруг бачат: лежит в шекатунке намис­
то , и так-то блещит намисто , что аж гл аза колет. Левко с Опана­
сом разом хвать намисто !" Один каже - мое, другой говорит -
мое. Сл ово за сл ово стали лаяться казаки. Дальше больше, - вы­
нул Левко шаблюку, вынул и Опанас свою шаблюку. Начали бить­
ся. Бились час, бились другой: пересилил-таки Опанас Левка, и
отрубил своему названному брату казацкую голову, и взял себе то
гарное намисто ".
Никому он не сказал из товарищей, что убил Левка, а намисто
сховал у себя на груди, под свиткой, что б никто его не заметил. Так
все и подумали, что пропал Левко без вести, чи взяли его в плен, чи
зарезал его где-нибудь поганый турка.
Вскорости повернули казаки до дому - уж больше года про­
шл о, как они выехали в поход. Поехал с ними и Опанас. Только
совсем не такой поехал, как из дому выезжал . Тогда бьш веселый
такой: все песни спевал да жартовал с товарищами, а теперь едет
тихий, сумный, песен не поет, не говорит ни с кем и все - нет-нет ­
рукой лапает грудь, где у него спрятано намисто .
(На ночевке цыганка похитила драгоценное украшение.) Толь­
ко что опять выехал Опанас в поле, видит - стоит церковь, а в
церкви малый огонек чуть-чуть мигает. Посмотрел Опанас и дума­
ет: «А ведь нынче у людей страстная суббота, и сейчас настанет
Христово Воскресение. Бог весть когда я еще до церкви доберусь.
Треба зайти хоть лба перекрестить». Слез с коня и зашел в церкву.
Звестно, так себе зашел , бо у него на душе совсем не молитва бьша.
Зашел он в церкву и видит, что там всего одна свечка горит
перед иконой Божьей Матери, а людей в церкви нема. Даже сто­
рож и тот куда-сь на минутку вышел . Подошел казак к образу, да
так и захолол . Смотрит он, а у Божьей Матери округ сияния наде­
то намисто , аккурат такое, как у него цыганка украла, только еще
краше. Всего одна свечечка в церкви, а намисто так и горит, так и
горит, - аже в глазах больно ... А около образа, как на грех, лесен-
458

Малоизвесптое
ка маленькая приставлена ... З вестн о, что все это дело злой наро­
бил. Потом оказалось, что и цыгане те, что намисто украл и, совсем
не цыгане бьши , а мара (привидение, тень. - К. Т.).
Обернулся Опанас в одну сторону, в другую ... видит - никого
в церкви нет. Влез он на лесенку и протянул руку. И ледве он дот­
ронулся рукой до намиста, - загремел гром, заблистала блискави­
ца, и вся церковь, как стояла, так и провалилась скризь землю. ..
Сбежались из села люди, смотрят, а на месте церкви стоит великое
озеро , а в озере колокол звонит . ..< ...> И с той самой поры, -про­
должал в торжественном тоне Талимон, - с той самой поры каж­
дый раз в Светлое В оскресенье слышат люди звон из того озера. То
звонит колокол в потонувшей церкви. И это все правда ... я сам чул
один раз. Не так чтобы вельми громко, но як притулить ухо до зем­
ли, то совсем добре чутко».
Стилистика предания о печаловском колоколе строго выдер­
жана. Ф ольклорная обрядность достигается стилистическими сред­
ствами: давность бытия («давным-давно ... лет . .. може быть ... лет
триста аль б о четыреста будет? .. А мабудь , и б ольше? Не могу ска­
зать, не знаю, Б ог его знает, сколько лет ... ») Фольклорные образы
героев соответствуют народному идеалу: Опанас - гарный хл о­
пец, но б едный, как со б ака; Мельничиха - красивая дивчина, кра­
ше на всю округу не бьш о, но зл ая, гордая, скупая, над любовью
Опанаса смеялась . Присутствует в предании и важный фольклор­
ный мотив: условие гордячки - найти и привезти в подарок мони­
сто, что б такого ни у кого не было; злодеяние, совершенное ради
злой бабы - Опанас убил из-за мониста друга, с которым даже
крестами поменялись и бьши друг другу за родного брата; колдов­
ские чары цыганки, три чаши с зельем; святотатство на страстной
неделе, в канун Святого В оскресенья, соблазн и грех - Опанас во­
шел в пустую церковь и увидев на иконе Б ожьей Матери монисто,
решил украсть для своей мельничихи ; Божья кара : только протя­
нул руку, загремел гром, вся церковь как стояла, так и провалилась
сквозь землю.
Важным стилистическим признаком жанра фольклорной про­
зы являются эмоциональные доминанты : несколько раз концент­
рируется внимание на том, что в церкви «всего только одна свеча
горит>>; сам тон рассказчика то приглушенно-притаенный, то тор­
жественный. Если для народной поэтики дата не важна, то важен
дух, нравственная оценка событий и поступков. Цепь соблазнов,
которым уступает Опанас (и то, что в церкви нет никого, сторож
459

А И Куприн
отлучился, и темно - одна свечечка горит, а около образа , как на
грех - лесенка приставлена) - все это , по мнению рассказчика,
«злой наробиш> . П о народному обычаю, не называя вслух имя дья­
вола, рассказчик употребляет сл ово «злой».
Очень подроб ное в мелочах (говорят казаки цыганам : «Слава
Богу!». Те им отвечают: «Вовеки сл ава» . Сели, вынули из сумок
хлеб , соль, цибулю, послали за горилкой-тут корчма близко ока­
залась» ... и т.д. и т. п . ) предание однако же умалчивает, куда делся
Опанас (если провалился с церковью, то кто видел (он в церкви
один был) . У слушателя - автора возник вопрос: что стало с жес­
токой мельничихой? («Этого уж я не знаю, паныч».) Народ расска­
зывает из века в век о звоне печаловского колокола, о святотатстве
Опанаса, но о мельничихе никто не вспоминает, о браз уже исчер­
пан (злая баба) . В народно-поэтическом духе подается и заключе­
ние: каждый раз в Светлое Воскресенье звонит колокол в потонув­
шей церкви.
Одним из распространенных сюжетов народных преданий яв­
ляется тема о чарах женской любви и неразлучной с нею ворожбе.
О полесском привороте на любовь рассказывает сотский Кирила.
« ...Есть у нас одна ворожка, Н едилькой мы ее зовем ... так он к
ней и ходил . Велела, говорят, она ему поймать кожана (летучая
мышь. - К. Т.) и сварить его живого, а потом закопать на ночь в
муравейнике, что б муравьи его обглодали до костей . А в тех костях
есть такие маленькие грабельки и вилочка. Як ты, каже, захочешь,
чтоб тебя дивчина чи молодица полюбила, то ты только этими граб­
лями проведи ей по спиднице (юбка. -КТ. ), чи по камизельке (коф­
та. - К. Т. ). А если хочешь, чтобы она тебя разлюбила , то вилами ее
торкни легонько ... Або теперешние ворожки что-нибудь знают? Вот
прежние - те действительно много могли. Кровь, зубы заговарива­
ли, отмовляли, если кого бешеная соб ака укусит или гадюка ... узна­
вали, где злодей вещи спрятал .... Б о им раньше черти впособляли
(помогали), - пояснял Талимон. У иной не один и не два, сколько­
надцать чертяк служило в наймитах, -уверены мужикю> .
«Лесные истории» , дополненные вымыслом, случайными совпа­
дениями , превращаются в таинственные, порой ужасные, страш­
ные б ылички - особый жанр устного народного творчества. В
ткань повествования «На реке» (1896) Куприн вводит страшный
рассказ, какие традиционно ночью на привале рассказывают охот­
ники и рыболовы. Жуткому преданию соответствует обстановка:
острую прелесть придавали запретность ночной рыбалки, новизна
460

Малоизвес11111ое
впечатлени й для маленького паныча, очарование тишины. Приро­
да ночью совершенно преобразилась . «Кусты бурьяна казались
толпою призраков, тени метались, а при свете факела стало еще
жутче, чем в темноте» . Очарованная таинственным мирозданием
душа мальчика готова б ыл а к восприятию легенды. Ф ольклорным
источником полесского предания о названии реки Булавин и о са­
мом разбойнике Булавине являются интерпретированные «расска­
зы хохлов» . П одлинная история предводителя крестьянского вос­
стания К . Бул авина обросла невероятными подробностями, сме­
щена во времени и отнесена к пугачевскому периоду. Главное в этом
предании - народная оценка происходившего. В народном мне­
нии Булавин - «зверь страшный», резал и жег из удовольствия и
бедных, и богатых , «кровь любил» . Возмездие пришло от обижен­
ной , погубленной им девушки, которая и выдала его войскам. Если
известное предание о Булавине заканчивалось его казнью («В Мос­
кве ему палач отрубил сначала руки, потом ноги, потом уж голову.
А остатки сожгли на костре и прах развеяли на все четыре сторо­
ны») , то о бросшее народной фантазией оно имеет вторую часть,
местную, бытующую в окрестностях Гал очьей Скельи и реки Була­
вин. Местная версия народного предания отвергает привычную для
пугачевцев казнь. Для злодея казнь придумана более лютая и страш­
ная - от Бога. По этому преданию, в Москву привезли не Булави­
на, а другого казака четвертовали. «А самому Бул авину Господь
придумал другое наказание. Говорят, что ангелы божьи схватили
раз бойника на руки, вынесли из горящей корчмы и заключили в
глубокую подземную пещеру около Галочьей Скельи. И должен
был Бул авин в той пещере сидеть до второго пришествия ... Цепь
железная о бвивает его тело, а длинная-предлинная желтобрюхая
змея день и ночь гложет его сердце... Хохлы, которые ездили мимо,
говорят, что сл ышно иногда, как ворочается проклятый Богом раз­
бойник под землею и гремит своею цепью ... все разорвать хочет» .
Заключительная часть предания усиливает, «страшный момент» ,
но и дает спасительный совет. «Говорят еще, что раз в год выходит
Бул авин из своей пещеры. Случается это летом, в воробьиную
ночь ... Ходит он по лесам, по б олотам и полям; ростом выше са­
мых больших деревьев , а на плече у него целая сосна вместо дубин­
ки. И если в ту ночь, спаси Господи, встретит он кого-нибудь на
дороге, сейчас заревет страшным голосом и своей дубинкой убива­
ет. П оэтому в воробьиные ночи никто уж из дома не выходит, а
старухи до утра молятся перед образами».
1/2-2783
461

А И. Куприн
Рассказчик предания повар с «говорящим» разбойничьим име­
нем Емельян Иванович передает его на великорусском наречии без
полесских слов, с использованием фольклорной лексики: удалые
добрые молодцы; крещеные люди; злодей , дьявол во плоти ; кровь
христианская .
Характерная для устной народной прозы эмоциональность на­
растает, меняется тон рассказчика от таинственного шепота до
взволнованного, и даже испуганного голоса, неестественного сме­
ха. Страх, волны ужаса охватывают как рассказчика, так и слуша­
теля. Но эстетика устного народного творчества такова, что все­
гда оставляет выход, надежду - такой ужас , как встреча с Булави­
ным, может произойти только раз в году - в воробьиную ночь, в
которую народным поверьем , рекомендовано не выходить из дома.
По своей жанровой принадлежности близки к бьшичкам и фоль­
клорные вставки в рассказах «Зачарованный глухарь» и «Серебря­
ный волю>, первоначально напечатанный в 1901 г . под названием
«Оборотень» и с подзаголовком «Полесская легенда». Тематичес­
ким стержнем произведения автор делает «страшную историю» с
привидениями и всевозможными таинственными явлениями. Жан­
ровый источник истории, расск азанной Трохымом, - б ьшички,
фольклорные расск азы о встрече с нечистой силой , оборотнем .
Истории с острым, захватывающим сюжетом называли в литера­
туре готическими . Следует заметить , что устные святочные (рож­
дественские) рассказы - б ьшички, что бытов али ш ироко в народе
и повсеместно рассказывались в период «страшных» святочных
вечеров, легли в основу многих беллетризованных легенд и преда­
ний. Как правило, они посвящены описанию встреч с нечистой си­
лой, которая активно проявляет себя на святках. Такие рассказы­
бьш ички обладают устойчивыми признаками: рассчитаны на бе­
зусловную веру в них слушателей и даются со ссылкой на свидете­
ля. О ни абсолютно серьезны, в них отсутствует комический эле­
мент. Вот и «Серебряный волю> Куприна представляет собой обра­
зец одного из самых излюбленных фольклорных жанров - бьшич­
ки. Рассказ композиционно делится на две части. В первой сл овно
нагнетается жуть : декабрьская ночь, мутное небо с клочьями обла­
ков, дорога через хвойный лес, где великаны сосны протягивали
через дорогу свои пышные снежные ветви, точно белые руки, стран­
ные звуки, словно кто-то стонал и плакал на весь лес - может, вол­
ки, может, вурдалаки, упыри («вовкул ак», по-местному - «такие
люди , что умеют волками перекидываться»).
462

Малоизвест11ое
Полесские легенды, отмечает Куприн, свежи, фантастичны и
наивны. « В ту ночь, - говорит автор, - я так же бьш склонен ве­
рить в злых духов и в оборотней , как и Трофим, говоривший с не­
поколебимой верой и благоговейным почтением к преданиям от­
цов» . Вторая часть представляет собой собственно бьшичку, пре­
дание, рассказанное собеседником-ямщиком, полесовщиком Тро­
фимом, который утверждает, что вовкулаки в Полесье «водятся -
то истинная правда», и один из них - у них в Казимирке Стецько
Омельчук . «Это все в Казимирке знают, хоть кого хотите спытай­
те . Старики - те его своими глазами видели, потому что застали
его еще человеком . Значит, правда>> . Трофим передает «одно из ста­
рых полесских сказаний, которые переходят из века в век и бродят
по деревням, племенам и народам, облекаясь порою в самую веро­
ятную быль ближайших лет» . Куприн предпочел повторить преда­
ние не на полесском говоре, что затруднило бы чтение, а на вели­
корусском языке, однако с вкраплениями полесской лексики (хло­
пец, досвитки) . Рассказ заканчивается преданием без возращения к
его рассказчику и слушателю, таким образом создавая у читателя
впечатление самостоятельного фольклорного жанра.
Охотничья б айка, в веденная в рассказ «Зачарованный глухарь»
(1912), основана на поверье христианского люда - нельзя охотиться
на Благовещенье. Три дня есть таких в году, когда ни зверя, ни пти­
цы трогать нельзя : в Светлое Христово В оскресенье, в Благовеще­
нье и в Страстную пятницу. В о-первых , по мнению христиан, грех,
а гл авное «с человеком такое может в лесу случиться, что хуже са­
мой смерти». Отнесем это сказание к разряду баек, т.к. верно заме­
тил слушающий: «Откуда узнали, что говорил глухарь». Ведь лес­
ничий Владимир Иванович сам уже никому не сказывал, а свидете­
лей не бьш о. Но захватывающий рассказ чаще принимается слуша­
телями на веру, ибо особенность этого устного жанра состоит в
том, что рассказчик домысливает и передает события, сл овно сам
бьш и их свидетелем, и непосредственным участником. «Такой страх
напал на Владимира Ивановича ... сердце у него оторвалось в гру­
дях" .»
Повесть о лесной колдунье «Олеся» (1898) тоже выросла из ме­
стного предания на В олынщине, услышанного в лесу на охоте или
после охоты, когда возвратившись в усадьбу и отдохнув, как писал
Куприн во вступлении к газетной публикации «Олеси», «В один из
таких вечеров наш милейший хозяин Иван Тимофеевич Порошин
рассказал нам несколько довольно любопытных местных преданий.
463

А. И Куприн
...Он , в конце концов, признался , что у него самого произошел в
жизни не совсем обыкновенный эпизод, в котором гл авную роль
играла настоящая полесская колдунья» .
Полесье не зря называют бермудским треугольником или по­
лесским. О но будто нарочно создано природой для чар и волшеб­
ства . Даже полесская легенда о происхождении местных болот свя­
зана с чертом, утаившем от Б ога кусочек земли за щекой и выплю­
нувшем ее (куда плюнул, там образовалась водяная земля с деревь­
ями и травой). Это край легенд, суеверий и чудес. Здесь сохрани­
лись чистые родники славянства. Жива духовная и материальная
культура наших предков - крестьян Древней Руси . Во времена
Куприна бытовали черты дохристианского культа, языческие об­
ряды и о бычаи, поверья о полесских колдуньях и чародеях . Вот и
Ивана Тимофеевича из «Олеси» о бступают фольклорные образы .
Каких только поверий и суеверий не бытовало среди н аселения
Полесья ! Праздник святой Троицы выпал на день великомученика
Тимофея, когда, по народным сказаниям, бывают знамения перед
неурожаем . В «Олесе» Куприн упоминает и о «закрутках» - «по
народному суеверию, для того, чтобы причинить кому-нибудь зл о,
надо только сделать у него в хлеб е закрутку, то есть известным об­
разом закрутить несколько колосьев» . Н а вопрос, откуда сегодня
такой ветер, полесо вщик Ярмола, ничуть не сомнев аясь , объясняет
с таинственным оттенком в голосе: «Это я вам скажу чи ведьмака
народилась, чи ведьмак веселье справляет» . Автору, находящему­
ся в нежилом б арском доме, чудится вместо ветра, гуляющего по
комнатам, кто-то или что-то таинственный вздыхает печально, под
чьими-то тяжелыми, но б есшумными шагами скрипят половицы.
«Кто-то осторожно нажимает на дверную ручку и потом, внезапно
разъярившись , мчится по всему дому, бешено потрясая всеми став­
нями и дверьми, или забравшись в трубу, скулит так жалобно, скуч­
но и непрерывно < ...>, опуская голос до звериного рычания < ... >
Врывается этот страшный гость и в мою комнату, пробегая внезап­
ным холодом у меня по спине» ... К ведьме на болото бегают бабы
погадать или какого-нибудь зелья попросить . М естный урядник
называет это чародейством . В нешний вид Мануйлихи соответствует
фольклорному образу Бабы-яги, как ее изображает народный эпос:
худое лицо, висящий нос, соприкасающийся с подбородком, круг­
лые выпуклые глаза невиданной зловещей птицы . Вместо совы и
черного кота с печки смотрели два скворца . Жилище напоминало
герою избушку на курьих ножках среди болота. Присловья, оборо-
464

Малоизвестное
ты речи Мануйлихи свидетельство вали, что она пришлая в этом
крае, здесь не любят и не понимают хлесткой, уснащенной редкими
словцами речи, которой так охотно щеголяет краснобай-северянин:
<<А теперь зовут зовуткой, а величают уткой; приходите к нам на
завалинке посидеть, у нашего праздника звона послушать , а обе­
дать к вам мы и сами догадаемся. Хорош гость в гостинку». В «Оле­
се» встречается и прямое введение фольклорного текста.
Но в первую очередь «Олеся» связана с такой фольклорной те­
мой, как чары женской любви. Главным фольклорным сюжетом по­
вести является распространенный сюжет о ведьме, о продаже души
дьяволу и со всем, что связанно с этой -темой, - чародейством, во ­
рожбой, заговорами, приворотами. Обладающая чародейными си­
лами Олеся уверена, что ее душа уже от самого рождения продана
ему. На лице ее показыв ается странное выражение убежденной и
мрачной покорности своему таинственному предназначению: «Я это
чувствую, в душе чувствую . Весь наш род проклят в о веки веков . Да
вы посудите сами: кто же нам помогает, как не 011. Разве может про­
стой человек сделать то, что я могу? Вся наша сила от иего идет».
Олеся убеждена, что от дьявола дана ей сила колдовства: «Откуда
же другое берется? Разве я одно только и знаю, что кровь заговари­
вать? Хотите, я в два дня вьшечу простой водой самую сильную ог­
невицу, хоть бы все ваши доктора от больного отказались? Хотите,
я сделаю так, что вы какое-нибудь одно слов о совсем забудете? А
сны почему я разгадываю? А будущее почему узнаю?»
Древние методы исцеления от болезней при помощи молитв ,
заговоров , «белой» магии бьши очень распространены в народной
среде. Применение одного такого исцеляющего загов ора описано
Куприным, но текст самого загов ор а в повести приведен не бьш.
Бьш ли такой заговор или его придумал сам писатель? Куприн не­
сомненно знал заговоры и наверняка хотя бы раз испытал на себе
их воздействие. Вот как он пишет об этом в повести:
« ...Олеся быстро засучил а рукав моего п альто и расстегнула
запонку у манжетки , потом она достала из св оего кармана неболь­
шой, вершка в три , финский ножик...
-
Что ты хочешь делать? - спросил я, чувствуя, как в о мне
шевельнулось подленькое опасение.
- А вот сейчас...ведь вы же сами сказали, что не будете бо­
яться !
Вдруг ее рука сделала ед в а заметное легкое движение, и я ощу­
тил в мякоти руки, немного выше того места, где щупают пульс,
34-2783
465

А. И Куприн
раздражающее прикосновение острого лезвия. Кровь тотчас же
выступила во всю ширину пореза , полилась по руке и частыми кап­
лями закапала на землю. Я едва удержался от того , чтобы не вскрик­
нуть, но, кажется, побледнел.
- Не бойтесь, живы останетесь, - усмехнулась Олеся .
Она крепко обхватила рукой мою руку повыше раны и, низко
накл онившись к ней лицом, стала быстро шептать что-то , о бдавая
мою кожу горячим порывистым дыханием. Когда же Олеся выпря­
милась и разжала свои пальцы, то на пораненном месте осталась
только красная царапина».
В книге А. Н . Семеновой «Исцеление сл овом», вышедшей в
Петербурге в 1998 г . , приводится факт, что московские врачи из
клиники Г . Сытина, зная, что Куприн редко писал о чем-то , не име­
ющем реальной основы, не поленились съездить на Смоленщину в
те места недалеко от В олынщины, где бывал Куприн, и нашли этот
действенный народный заговор, мгновенно останавл ивающий
кровь. Текст заговора короткий: «Едет святой Георгий на коне, конь
у него карий . Ты, конь стань, а ты кровь, не кань, чтобы больше
век не показываться». В лаборатории с этим заговором проводи­
лись эксперименты . Удивительно, но замеры биопотенциалов ис­
пытуемых показали, что кровоостанавливающее воздействие ока­
зывает именно сл ово «не кань». То есть, все другие слова заговора
только успокаивают кровь, пробуждают невидимые внутренние
токи организма, направляют их по кругу, а когда произносится «не
кань», накопленная энергия устремляется к ране, кровь останавли­
вается. «Не кань - стало быть, не капай , не капли», - так указы­
вает Толковый словарь В. И . Даля .
Сюжетным стержнем рассказа «Ночная фиалка» стало поверье о
связи пахучего цветка с колдунами и ведьмами, о привороте и при­
воротном зелье из <<Любовного корнЯ>> . Отголоски языческой мисти­
ки присутствуют в этом рассказе. «Есть в Средней России такой уди­
вительный цветок, который цветет только по ночам в сырых боло­
тистых местах и отличается прелестным кадильным ароматом. Он
вовсе не родня скромной фиалке. Ночной фиалкой его назвали без­
вкусные дачницы и интеллигентные гостью> . Герой рассказа сара­
товский землемер говорит, что никто не знает настоящего названия
этого лесного цветка, похожего на крошечную орхидею.
Куприн отмечает, что «крестьяне разных деревень дали ему не­
сколько разнообразных и выразительных названий: любжа, люб­
трава, любовный корень» . В этих названиях - целое народное по-
466

Малоизвест11ое
верье, звучащее строем полуязыческих веков, вся народная поэзия .
Систематическое название этого цветка - «Любка двулистная»
(семейство орхидных) . Н о легко понять , почему назвали ночной
фиалкой: тонкий и сильный аромат, возникающий только в ноч­
ное время, роднит с фиалкой. Нежный запах вызвал другие назва­
ния: любка, любжа, люб-трава, любовный корень . П очему?
Обратимся к Куприну: этот цветок, справедливо замечает он,
не употребляется ни как целеб ное растение, ни как украшение, его
не замечают и не любят, говорят, что пахучий цветок имеет связь с
колдунами и ведьмами. Слово <<Любжа» означает любовь, заговор
на любовь, приворот, приворотное зелье. Итак, цветок - любов­
ный корень. Слово «любка» в русском диалекте, как отмечал фи­
лолог Ф. И. Буслаев, значит: любовь, любимая (ты моя любка).
Деревенские ворожеи в старину приписывали корню любки и зе­
лью из него свойство вызывать любовь. Отвар корня пили по рюм­
ке в день вместо любовного напитка. И может быть , не одна краса­
вица, не один парень спешили к ворожее, чтобы получить волшеб­
ное зелье и прошептать сл ова приворотного заговора: « Пленитесь,
ее мысли, день и ночь и в глухую полночь, и в каждый час, и мину­
ту обо мне вечно ...».
Произведения Куприна пестрят народными приметами, присло­
вьями, песнями, этнографическими заметками . Автор всматрива­
ется, приглядывается к иным обычаям, обрядам, вслушивается в
народный эпос, б ьmины и сказания, которыми, как «народными
зарубками», каждая нация отмечает важные события.
В «Листригонах» «кирийе Александр» описывает полурелиги­
озный , полуспортивный освященный седой древностью обряд, ко­
торый видел в Балаклаве: ныряние в море за крестом на Крещение.
В этот праздник (6 января по старому стилю) происходит велико­
лепное особое зрелище. Церковная процессия духовенства в золо­
тых ризах с хоругвями и образами приходит на помост деревянной
пристани. На заливе в лодках много молодых рыбаков, одетых толь­
ко для приличия в исподнее б ел ье. Священник под пение «В о Иор­
дане крещающуся ...» высоко поднимает крест и бросает в море. И
тотчас же со всех баркасов в воду бросаются вниз головами десят­
ки крепких мускулистых моряков. Через несколько секунд показы­
ваются одна за другой их головы. Одному из них удается найти и
поднять крест со дна . Этот б алаклавский фольклорно-христианс­
кий обычай так же вонзился в память Куприна, как и обычай ита­
льянских моряков вешать в храмах цаты с благодарностью за спа-
467

А. И Куприн
сенне («Лазурные берега») или обычай греков приносить к алтарю
собственноручно сделанную модель погибшего корабля («Светла­
на») .
Побывавшего в 1928 году на Б алканах Куприна поразила глу­
бокая и величественная память южных славян, сумевших пронести
невредимыми сквозь века тяжкого кровавого турецкого владыче­
ства такие свои величавые обряды, как «сла ва» и торжественная
встреча друга (очерк «Югославия», 1928). Самым прекрасным сви­
детельством н ародной памяти в Югосла вии является древний и
торжественный обычай, вернее обряд «славьD>. М естные жители
думают, что «слава» повелась от первых годов проникновения хри­
стианства в Югославию. Другие склонны считать, что начало ее
восходит даже к временам язычества. В Сербии, Хорватии , Герце­
говине, Б оснии, где семьи велики, родством считается даже очень
отдаленное, не поддающееся никаким родословным исчислениям.
Члены рода соединены между собой , как знаменем, как своей до­
машней святыней , родовой «славой» . Слава - это честь, гордость,
щит фамилии . Слава приурочена к имени какого-либо святого, а
икона этого святого есть вещественный знак «славы». Блюстите­
лем «славы» род выбирает достойнейшего, самого доблестного.
Первый рыцарь «славы» - о бщий ходатай, заступник, кум, судья.
Каждый год в день праздника святого покровителя да ется носите­
лем «славы» большой пир, зовут попа в дом, чтобы зажечь свечу и
окропить еду и питье. Начинается пир на весь мир со славянским
гостеприимством, но тут же положены мудрые пределы. Подали
гостю малую чашу крепкого кофе, и это уже знак уходить, очис­
тить место следующим гостям. О том, как священно и могуществен­
но значение «славы», можно судить по одному трогательному со­
бытию. Большинство ал банцев стало мусульманами, но у некото­
рых хранится «слава» - образ христианского святого.
Будучи в Югославии в 1928 году, слышал Куприн и народные
исторические песни сербов о турках и Косовом поле, и тысячелет­
ние песни-предания легендарной рыцарской Герцеговины, в кото­
рых душа и память народа. На диковинном музыкальном инстру­
менте, который в Югославии зовется «гусли» (громоздкий, подоб­
ный виолончели, но с прямым, как палка, грифом , и об одной тол­
стой кишковой струне . В деке - круглый вырез, а сама дека похо­
жа на четырех- или пятигранный ящик красного дерева. Смычок
выгнут дугой, а концы его соединены тугой белой лентой из конс­
кого волоса), скудная первобытная мелодия бьша сходна с той , что
468

Малоизвест11ое
слышал автор «Олеси» в Полесье от старого слепого лирника (о
почаевской свече). Но это б ьm а песня, по сл овам герцеговина, мо­
лодая (сложена в 1870-х годах) , темой ее б ыло янычарское иго :
Ой, поЙдем мы, поЙдем до Петрограда,
До великого русского царя Александра,
Расскажем ему, как турки нас притесняют ...
Гусляры у южных сл а вян всегда с древнейших времен и во все
годы турецкого ига бьmи хранителями памяти, возбудителями слав­
ных восста ний , живой бродячей пропагандой сербской свободы и
независимости. Куприн записал и изложил своими словами старин­
ную бьmину о сербском сл авном воеводе и его двух молодых сыно­
вьях, верной и храброй дружине, тайном н абеге на турецкий ла­
герь . В великое патриотическое дело замешались <<Лукавые очи»,
через них турки дознались о замысле сербов и приготовили засаду.
Окружили турки воеводу с сыновьями, пытали, куда в обход по­
шла дружин а. Подробно рассказывает древняя песня, как поганые
пытали младшего сына , совсем мальчика , как все зубы повырыва­
ли клещами, отрубили сустав за суставом все пальцы, как истекает
кровью и молчит стойкий мальчик. Так же подробно выпевает бал­
лада, как пытали старшего сына: палили смолой тело, ослепили
горящей головней , тянули жилы. Как пристали турки к воеводе,
для которого придумали самые лютые казни . И ответил старик с
презреньем : «Если я видел, как вы мучили моих сыновей , и все же
не промолвил ни слова, то неужели, думаете вы, что я за себя испу­
гаюсь и за свои страданья? А если уж хотите знать, где моя дружи­
на , то поглядите вниз в лощину, как пьmает ваш лагерь и наступает
снизу моя беспощадная дружина». В ыстрелил турецкий бей в лоб
воеводе из пистоли. А правду сказал воевода: никого из турок дру­
жина не оставила, а те, что побежали по горным сербским тропам,
те нашли смерть в пропастях бездонных» .
Традиционно включая в текст фольклорную форму, в данном
случае старинную был ину, Куприн ею и заканчивает свое произве­
дение, создавая иллюзию целостной фольклорной формы, услышан­
ной читателем без посредника. Такой прием создает эффект при­
сутст вия и погружения читателя в фольклорный материал.
В эмиграции Куприну ностальгически вспоминалась русская
ст арина . Еще в 1900-х годах, будучи в гостях у Ф . Д. Б атюшкова в
Даниловском (ныне Вологодская область) , он восхищался устю-
469

А. И. Куприн
жанской стариной: племя Усть влекло, очаровывало северной рус­
ской загадкой - хотелось написать цикл об этом народе, как о ры­
баках-листригонах .
Рассказ «Племя Усть» ( 1930), написанный в тоске воспоминаний о
России, воскрешает этнографические подробности, которые стали
фактом литературной жизни писателя . Усть осторожно сберегла свой
род от смешения с весью или карелами. В Усти все высокого роста, с
лицами строгими и как бы гречески-иконописными. Возможно, это
забытый остаток когда-то мощного и славного племени. В рассказе
обильно использован фольклорно-этнографический материал : в текст
введены хороводные песни, обрядовая свадебная поэзия, описание
одежды, головных уборов, хозяйственных атрибутов, обязательных
для русской семьи, уклада жизни устюжан , приверженность к которо­
му придает ощущение защищенности, устойчивости жизненных тра­
диций , уверенности. Развернутая этнографическая точная картина в
«Племени Усть» дает предста вление о северной Руси, где сохранились
старинные <<Давношные» наряды, предметы домашнего обихода, за­
меченные метким взглядом репортера: редкой красоты полотенца,
кокошники с речным жемчугом, сарафаны тяжелого шелка.
В фольклоре чует Куприн корень языка и народа. Загадку стран­
ного народа усть можно решить через песню, из которой сл ова не
выкинешь, песня сохраняет отголоски забытой истории: на пирах
«рушат» гусей и белых лебедей , пьют заморские вина. Куприн за­
писал эти песни и ввел их в ткань повест вования:
Как во гор оде королевна, королевна,
По-за городу королевич, королевич,
Молодой сын - короличек гуляе,
Он гуляе, он невесту себе выглядае, выглядае, -
Не моя ли расхорошая гуляе, там гуляе,
Золотой перстень воссияе, воссияе.
Распахнулись королевские ворота,
Король королевне поклонился,
Королевна ему еще ниже ...
Ты подвинься, сударчик, поближе,
Прижмись ко грудям потеснее,
Поцелуй, поцелуй понежнее.
Вариант этой песни еще в 191О году он использовал в рассказе
«Попрыгунья-стрекоза». Александр Иванович предпочитал книж-
470

Мужская рубаха.
Начало ХХ века, с. Бол ьшое
Пер миево Гор одищенского уезда
Пензенско й губер нии.

Малоизвест11ое
ным текстам собственные записи и свою память: когда-то увиден­
ное и услышанное в вологодских, рязанских, полесских деревнях
и селах не только расцвечивало его произведения радугой нар од­
ного творчества, но и высвечивало глубинную основу, стержень
души народа. «Н игде так ярко не проявляется естественная кра­
сота человеческого тела и его движений , как в национал ьных
танцах и играх» , заметил создатель б ольшого очерка «Мыс Гу­
рон» (глава « Сильные люди») . Описывая в рассказе «Попр ыгу­
нья-стрекоза» свое участие в хороводе в глуши Рязанской губер­
нии в 25 км от села Тума, Куприн подробно фиксирует действо и
слова песни:
Ондрей Николаевич,
Доступаем, доступаем мы до вас,
Беспокоить хочем вас, хочем вас.
Беспокой, прошу, покорно приношу, -
Кого любишь, того выбери,
За собою поведи, поведи,
Молодой назови, назови.
По обычаю - становились в круг, при нужных словах - храб­
ро целовали в губы, выступал и друг против друга, низко кланя­
лись друг другу и т.д . Это было действо, песенный спектакль, ибо
русскую песню играют.
Введение в текст пр озаического произведения такой формы
фольклора, как песня, очень распространено в творчестве Купри­
на. Песню он считал «ходячей русской историей» : «Нет ничего уди­
вительного на свете, как эта неумирающая коллективная память
народа , - пишет автор рассказа «Бредень» . - Еще поют про Ива­
на Грозного, про Петра Первого, про удалого казака б атюшку
Степана Тимофеевича и Павла Первого добром вспоминают. А по
какой причине? К боярам бьши жестоки выше всякой меры . Вот
тебе и ходячая русская история» .
В русской песне видна и русская натура : « ...Отдал бы все блага
Запада за русскую манеру печалиться», - говорил Куприн. По его
мнению, народная песня - отражение ментальности. В опублико­
ванном в 1933 году рассказе «Костя Попов» он припоминает, как
пели казаки его любимую песню «Посею лебеду на берегу>>: и ка­
кие же там есть милые сл овечки!
471

А. И. Куприн
Раздушка, казак молодой,
Что не ходишь, что не жалуешь за мной?
Без тебя, милый, постелька холодна,
Одеяльце заиндевело,
Изголовьице мороза холодней ...
«Право же, - восклицает Куприн, - вся эротическая поэзия
последнего времени ничего не стоит перед этими простыми любов­
ными сл овами ».
Восторженное восприятие музыкальн ого фольклора цыган от­
разилось в рассказе «Фараоново племя» (191 1): « Горячей кровью,
страстной тоской и пламенной л юб овью, древней первобытной
красотой веет от восточной вязи» старых таборных песен, подоб­
ных диким цветам или полыни , и «смысл которых прост и силен и
прекрасен, как любовные песни туарегов, канаков и полинезийцев».
Одним из видов фольклора , к которому обращается Куприн,
является обрядо вый . Образный мир свадебной поэзии с брачной
си мволикой , со стилистическими образами (походка павлиная, сама
бело шейная) красочен и интересен. П одробное описание свадеб­
ного обряда дает собеседник в рассказе «Допрос» . Комендант три­
бунала матрос Крандиенко, одетый живописно в белую рубаху с
малорусским красным узором, гоголевской ширины шаровары и
лихо загнутую матросскую шапку, ярко и правдоподобно расск а­
зал о хохлацкой свадьбе. Куприн кратко передал это повествова­
ние на великорусском языке с вкраплениями языковых «осо бинок»
своего героя .
Замечательные примеры выражения народного творчества дают
народные пр аздники как неотъемлемая часть фольклора. П олузим­
ний, полувесенний праздник Масленицы, включающий песни, иг­
рища, обряды, красочно описан в «Юнкерах», обряд пасхального
поцелуя - в «Московской Пасхе».
Яркая форма проявления фольклоризм а у Куприна сказалась в
использовании малых жанров устного народного тв орчества: по­
сл овиц, поговорок, присло вий . В пословицах все хорошо сочинено
мужиком русским - все прост о, слов мало, а чувств много . В худо­
жественной структуре купринских произведений посл овицы и при­
сл овья выполняют несколько функций. Например, роль заключи­
тельной моральной сентен ции, афористически выражал заложен­
ную идею. Верна старая русская поговорка о том, что ст ыдно толь­
ко вначале, потом человек привыкает: «Первую песенку зардевшись
472

Малоизвесптое
поем» («Гога ВеселоВ>>) . « К чему воспоминания? Во сне шубы не
сошьешь» («Пегий человею>) .
Пословица, присл овье являются обобщени ем национального
опыта , взаимоотношения людей, н ародной житейской мудрости ,
моральных выводов и оценок. В этих малых формах устного на­
родного творчеств а отраж ается м ировидени е, б ыт и духовная
жизнь: «Дальние проводы -лишние слезы» («Святая ложь»); «Рано
встал - не потерял» («Мыс Гуров»).
Мудрое житейское правило напоминает Круковский Аларину
в повести «Впотьмах»: «Не за то отец сына бил, что играл, а за то,
что отыгрывался» (не за ошибку, а за продолжение ее); «Без Трои­
цы дом не строится» («Брегет»); «Н е лезь н а смерть, пока тебя не
позовут» - такое великое по скромности правило бьшо у генерала
Аносова («Гранатовый браслет»); «Финна голой спиной не убьешь»
(слово «спина>> заменяет грубое слово).
Для раскрытия ментальных черт русского народа , его внутрен­
ней этики Куприн в публицистике периода эмиграции использует
поговорки, присловья, «словечки» . Про «простоту» ярославцев
недаром сложилась поговорка: ярославская простота, что мордов­
ский лапоть - о восьми концах. («Рыжие, гнедые ...») «Про самих
�ебя обыватели города Устюжна говорят так: в нашем городе дома
каменные, а сердца железные» («Черная молния») . В статье «Рус­
ская душа» всп оминает Куприн «хорошее старое мужицкое сл овеч­
ко. Пожалейте мужика, скажите ему: «Ах, ты, бедный!» Он попра­
вит вас: «Беден один черт. У него души нет» .
Народное меткое просторечие отражает приметы и детали рус­
ского быта , нравы, характерные явления русской жизни: «Через
сноп не молотят», - говорит народ о неписаном законе очередно­
сти замужества сестер: сначала старшая, затем младшая.
Пословицы выполняют и сюжетно-образующую функцию : рас­
сказ строится на развернутой пословице. За цитированием мудрой
поговорки: «Пришла беда - отворяй ворота» следует описан ие
бедств ий, нанизывание их на нитку фабулы («Купол св. Исаакия
Далм атского»). На меткой и грубой поговорке : «Купить - что кл о­
па убить, а продать - что блоху поймать» строится интрига рас­
сказа «N .-Y. И нтимный дар и мператора» .
Часто малый фольклорный жанр служит средств ом усиления
художественной выразительности мысли а втора, передавая при
этом его отношение к описываемому соб ытию (проявление симпа­
тии, антипатии, сочувствия, сожаления и др.) . «Не рад гусь на св адь-
473

А. И. Куприн
бу, да его за крылья тащат» - к случаю, когда 40-летнего борода­
ча гонят в школу. (Очерк «Маскю> .)
Пословицы и присловья Куприн использует как одно из важ­
ных средств изображения персонажей , в качеств е меткой характе­
ристики. «Ловкие уклюжие словечки» точно передают смысл, чув­
ства, оттенки : «Бегут деньги по копеечке, а потом хвать-похвать, и
сам не знаешь, куда рубли разошлись» - присловье характеризует
скуповатого Гущина из рассказа « Груня»; «Ты его считай за апос­
тола, а он хуже кобеля пестрова» («Вальдшнепы») . В рецензии на
книгу Н . Брешко-Брешковского «Опереточные тайны» (1905) Куп­
рин использует для оценочной характеристики поговорку: «Его не
переделаешь. Есть грубая, но меткая русская поговорка: «Черного
кобеля не отмоешь добел а»».
Не только художественные произведения, но и публицистика
А. Куприна эмиграционного периода насыщена, нашпигована рус­
скими сл овечками и выражениями : плясенник, выползень, заедки,
вожев ато, михрютка, мешкотно . «Уговорить всехсвятскую краса­
вицу пригубить расейской водочки было не так уж трудно и меш ­
котно» («Юнкера») .
Свойство русского народа , по мнению Куприна, состоит и в том,
что он «великий мастер загнуть вовремя и кстати острое слово, пусть
порою немного и переперченное, но такое ладное и внезапное, что
от хохота садишься наземь» («Мыс Гурон») . Достояние националь­
ного языкового сознания в б огатстве языка и <<Ловкое уклюжее слов­
цо» следует рассматривать как явление русской языковой культу­
ры. В фразеологизмах каждая нация проявляет свой х арактер, при­
вычный образный (метафоричный) скл ад речи. Ядреные поговор­
ки по Куприну (само слово «ядреный» - ассоциируется с русским
напитком и пр.) составляют «осо бинку», на которую откликается
русская натура.
Словотворчество - отличительная особенность русского на­
рода, заметил автор «Юнкеров», не только зафиксиров а в нацио­
нальные качества, но и увязав их с устным народным тв орчеством,
речевым поведением. В языке проявляется русский характер, рус­
ский человек, живущий взахл еб , в котором уживается удаль и пра­
ведность , дубина и икона. Через сл ово прорывается наружу нрав­
ств енное зд оровье нации . М осква в отличие от чиновного офици­
ального Петербурга живая - в ней как в русском языке и фолькло­
ре, сохранилось ядро нации. Н еобузданность и широта души мос­
ковской натуры в пику чиновному Петербургу сказалась в приело-
474

Женский пр аздничный костюм.
На чало ХХ века, с. Юлово Гор одищенского уезда
Пензенско й губернии.

Мало11звест11ое
вье: «У вас в Питере так-то , а у нас в Москве в 100 раз хлеще. Куда
вам, сопливым», или «Чудь да в есь, да чухна ваш Петербург» («Юн­
кера»). Моск ва - исконно русск ая, П етербург - чужой, и язык
там другой. В Моск ве же народ творит язык, слово. Герой «Юнке­
ров» размышляет н ад прозвищем командира роты - Хухрик -
так невзначай метко и л овко назвал а его бойкая баба, «вдохновен­
но родила» слов о. Клейкое прозвище пристало сразу: «Или это свой­
ство народного языка мгновенно изобретать такие л адные словеч­
ки?» . Описывая народные гулянья на Масленицу, автор замеча ет:
«Слышались меткие острые московские сл овечки, тут же в ычека­
ненные и тут же, для сохранности, посыпанные крепкой солью» .
Любопытная деталь : через все творчество Куприна проходит
сквозной образ, с которым не могут соперничать ни Ромашов, ни
кто-либо другой. Его любимица - «языкатая» Марья, «удивитель­
ный знаток русского языка» . В 1900-1901 гг. в Зарайском лесни­
честве записал он у Марьи, жены лесника Егора, много народных
сл ов и в ыражений. Общение с ней он вспоминал как благодатное
время: «Там я учился русскому языку» . Она дал а языковой строи­
тельный материал для прозы Купри на. «Языкатую» Марью писа­
тель поминал в произведениях эмиграционного периода, исполь­
зуя ее словечки и обороты; ссылался на нее чуть ли не в каждом
письме к сестре Зинаиде. Марьиными сл овечками Куприн подтв ер­
ждал свои мысли, как народным опытом: «А жизнь н аша далеко не
сладкая, не в есел ая и не бес печная. Марья с Троицкого кордона
< ...> удивител ьный зн аток русского языка однажды сказала
вскользь : в сякому своя сопля солона». В другом письме: «Невесе­
лая вещь : сохранив ясное сознание, ежедневно следить за собствен ­
ным разрушением. Ну и что же? Бывали, хвала Богу, счастливые
дни и блаженные минуточки. Как говорила «языкатая» Марья на
Троицком кордоне: пощебел ил да и за щеку» (порадовался и х ва­
тит). Эту же поговорку Куприн использовал в рассказе «На покое» :
поиграл пятаком и за щеку.
Язык Марьи для Куприна - о бразец глубинной н ародной муд­
рости , сакральных знаний , талантли вости народа. В языке отража­
ется жизнь, быт, нравы, обычаи, мировидение народа, духо вное
содержание, портрет нации, природа нации, то , что принято назы­
вать менталитетом . Не случайны и определения: «языкатая» Ма­
рья и «вел икая язычница» Марья. «Языкатая» - не просто говор­
ливая, а обладающая интуитивной спосо б ностью припечатывания
словом - меткостью языка; яркий представитель народного ело-
475

А. И. Куприн
вотворчества» . «Язычница» - это одновременно и синоним для
«языкатой» Марьи, создающей язык , и это ее мировидение, от­
раженное в языке, способ видеть и чувствовать. Куприн называ­
ет Марью - «великая язычница», принимая ее языковое творче­
ство и языческие представления о природе, когда человек живет
в согласии с природой как часть ее. Как животворящим соком
земли, писатель подпитывается языком «языкатой» Марьи, ее де­
ревенским лингвистическим началом. «Я бы отдал сейчас все ос­
тающиеся мне жить часы, дни, годы и всю мою посмертную па­
мять, черт бы ее побрал, за наслаждение, хоть несколько минут
послушать прежний непринужденный разговор великой язычницы
Марьи», - признается тоскующий по русской жизни А. И. Куп­
рин в письме к сестре Зинаиде из эмиграции. «Да ведь и Вы, до­
рогая моя, с удовольствием слушали ее неожиданные меткие обо­
роты и словечки. Правда , привычная институтская стыдливость
иногда заставляла Вас съеживаться, подымать руки к небу и сто­
нать : О, Мари ... Я помню, однажды она закричала на непово­
ротливого Егора: «Ах ты, трутень безмедовый!» Вы вдумайтесь
в это сл овечко мгновенно придуманное и мгновенно приточен­
ное. Ведь это сжатый до предела Метерлинк со своею жизнью
пчел» . Куприн приходит в бешенство и отчаяние, когда издатель,
не спросясь, переиначил Марьины сл овечки, и получилось без­
ликое, ничего не объясняющее: «старый ты трутень». Куприн был
готов «бить морду» не за своеволие, а за «полное безвкусие в
русском языке» .
Народное словотворчество для Куприна выступает олицетво­
рением России. Куприн и «языкатаЯ>> Марья - носители одного
менталитета, они наделяют одинаковыми значениями одни и те же
явления, то, что видят вокруг себя и что происходит в них самих,
выражают свое мнение и оценку в одних и тех же символах, оба
они неотрывны от России, ее истоков, ее корня - устного народ­
ного творчества.
Очевидно, связи Куприна с фольклором обширны и разнооб­
разны. И это характеризует его как человека душевно здорового,
хорошей русской породы со старинной легкой сентиментальнос­
тью, романтическими устремлениями души ко всему светлому, пре­
красному и героическому. Творчество его - огромная художествен­
ная вселенная, где русский фольклор помножен на мощный куль­
турный потенциал разных эпох и народов.
476

Малоизвес11111ое
...Прелестные и чистые легенды, сказки, созданные Куприным,
подобны золотому яблоку в чаше из сардоникса, как любил гово­
рить царь Соломон о хорошо и кстати сказанном слове. Лови же
это золотое яблоко, читатель!
Т. А. Каймаиова

"r-.." ПРИМЕЧАНИЯ

Дом Ку прина в Гатчине. Купр ин в окне, на скамейке
Е. М. Куприна с дочер ью Ксенией. Фотография, 1911 г.

П ОВЕСТЬ
На переломе (Кадеты) (стр. 7) . - Газета «Жизнь и искусство»,
Киев , 1900, 24 февраля, No 55; 25 февраля, No 56; 2 марта, No 62; 3
марта, No 63; 4 марта, No 64; 7 марта, No 67; 8 марта, No 68; 10марта,
No 70; 11 марта, No 71; 14 марта, No 74; под названном «На первых
порах», с подзаголовком: «Очерки военно-гимназического бьпа».
Под названием «Кадеты» повесть бьша напечатана в 1906 году в
журнале «Нива>> (9-30 декабря, NoNo 49-52). В расширенной ре­
дакции под названием «На переломе (Кадеты)» вошла в пятый том
Собрания сочинений Куприна в «Московском книгоиздательстве»
(1908).
В газете и журнале повесть бьша снабжена подстрочными при­
мечаниями автора: «Вся гимназия делилась на три возраста: млад­
ший - 1 , 11 классы, средний - 111, IV, V и старший - VI, Vll»;
«Курило» - так назывался воспитанник, уже умеющий при куре­
нии затягиваться и держащий при себе собственный табаю>. В тек­
сте «Жизни и искусства>> в повести бьшо шесть глав; шестая глава
заканчивалась словами: «Говорят, что в теперешних корпусах нра­
вы смягчились, но смягчились в ущерб хотя и дикому, но все-таки
товарищескому духу. Насколько это хорошо или дурно - Господь
ведает». В «Ниве» и последующих перепечатках автор дает другую
концовку шестой главы. Подготавливая повесть для пятого тома
Собрания сочинений «Московского книгоиздательства>>, Куприн
дописал новую, седьмую главу.
Повесть во многом автобиографична. В беседе с сотрудником
«Комсомольской правды» в 1937 году Куприн сказал: «В прошлое
вместе с городовым и исправником ушли и классные наставники,
которые бьши чем-то вроде школьного жандарма. Сейчас странно
даже вспомнить о розгах. < ...> Те, кто читал мою повесть «Каде­
ты», помнят, наверное, героя этой повести - Буланина и то, как
мучительно тяжело переживал он это незаслуженное, варварски ди­
кое наказание, назначенное ему за пустячную шалость. Буланин -
это я сам, и воспоминание о розгах в кадетском корпусе осталось у
меня на всю жизнь ...» (Москва родная /1 Комсомольская правда.
1937. 11 октября. No 235).
ЗS-2783
481

А. И. Куприн
Очевидна внутренняя связь между этой повестью Куприна и его
«Поединком». «Кадеты» являются как бы первым звеном трило­
гии Куприна («КадетьD>, «Юнкера», «Поединок»). «Не лишено лю­
бопытства проследить, откуда происходят герои его «Поединка»,
каковы их школьные годьD> , - писал о «Кадетах» критик А. Из­
майлов (Биржевые ведомости. 1907. 24 января. No 9711 (утренний
выпуск).
Уп оминание о пребывании Куприна во 2-м Московском ка­
детском корпусе мы находим в воспоминаниях Л. А. Лимонтова
об А. Н. Скрябине (будущий композитор учился здесь одновремен­
но с Куприным). «Я бьш тогда, - пишет Лимонтов, - таким же
«закалоЙ>>, грубым и диким, как и все мои товарищи, кадеть1. Сила
и ловкость бьши нашим идеалом. Первый силач в роте, в классе, в
отделении - пользовался всевозможными привилегиями: первая
прибавка «второго» за обедом, лишнее «третье», даже стакан мо­
лока, назначенный врачом «слабосильному» кадету, нередко пере­
давался первому силачу. Про нашего первого силача, Гришу Кал­
мыкова, другой наш товарищ, А. И. Куприн, будущий писатель, а
в ту пору невзрачный, маленький, неуклюжий кадетик, сочинил:
Наш Калмыков, в науках скромный,
Бьш атлетически сложен,
Как удивительный - огромный
И сногсшибательный Парфен *.
Он глуп, как Жданов первой роты,
Силен и ловок, как Таити**.
Везде во всем имеет льготы
И всюду может он пройти».
(Сб. <<Александр Николаевич Скрябин. 1915-1 940. Сборник к
25-летию со дня смерти», М.-Л. 1940, стр. 24) .
При первой публикации в газете повесть не бьша замечена кри­
тикой. Резкие критические отзывы военной прессы она вызвала,
когда появилась в 1906 году в «Ниве». Критик военно-литератур­
ного журнала «Разведчик» Росс в фельетоне «Прогулки по садам
российской словесности» писал: «Возьмите картину лучшего худож­
ника, лишите ее всех светлых тонов - и вы получите произведение
* Повар-квасник в нашем корпусе. Очень большой и сильный мужчина.
** Клоун в цирке Соломонского.
482

Примечания
во вкусе беллетристов новейшей формации, - беллетристов «ле­
вых», берущихся за изображение военной жизни в разных ее прояв­
лениях. Это приходится по вкусу читателям известного рода, но
куда же отходит художественная правда? Увы, ей нет места; она
заменяется тенденцией. В наше время тенденция эта такова, что все
военное должно быть обругано, если и не прямо, то хоть иносказа­
тельно ... По Куприну, кадетский корпус недалеко ушел от блажен­
ной памяти бурсы, а кадеты - от бурсаков ...» (Разведчик. СПб.
1907. 24 июля. No 874) .
Стр. 11. . . .лежавший глаголем... -то есть расположенный в фор­
ме буквы Г (глаголь - церковнославянское название буквы Г) .
Стр. 32. . ..бу дущим Скобелевым... -Скобелев Михаил Дмитрие­
вич (1843-1882) -русский военный деятель, участник русско-ту­
рецкой войны 1877-1878 годов.
Стр. 40... . томами Бр ема... - Брем Альфред Эдмунд (1829-
1884) - немецкий зоолог и путешественник, автор труда «Жизнь
ЖИВОТНЫХ».
Стр. 54. ...участвовш� в венгерской кампании. . . - Имеется в виду
подавление венгерской революции 1848-1 849 годов, в котором
участвовали русские и английские войска.
Стр. 56. ...путешествия со СтеWlи.
-
Стенли Генри Мортон
(1841-1904) - путешественник, исследователь Центральной Аф­
рики .
... во вр емя бл окады Парижа. - Имеется в виду осада Парижа
прусскими войсками осенью 1870 года во время франко-прусской
войны.
...друг Гам бетта... - Гамбетта Леон-Мишель (1838-1882) -
французский политический деятель.
Стр . 64. ...во вр емя столкновения гуманного милютинского
штатского начш�а с суровым солдатским режимом. - Милютин
Дмитрий Алексеевич (1816-1912) - русский военный и
государственный деятель. По его инициативе бьши созданы во­
енные гимназии и училища, в которых преподавали штатские
педагоги , в том числе такие прогрессивные русские педагоги, как
К. Д. Ушинский, В. Я. Стоюнин, В. П. Острогорский. В 1882 году на
смену «гуманному милютинскому шrатскому началу», как пишет Куп­
рин, снова приходят военные корпуса николаевского типа. Общеоб­
разовательные предметы, которым уделялось много внимания в во­
енных гимназиях, сокращаются, вводится суровый солдатский режим.
483

А. И. Куприн
РАССКАЗ Ы
Изумруд (стр. 73). -Альманах «Шиповнию>, СПб. 1907, кн. 111 .
Куприн писал рассказ в августе - сентябре 1907 года в Даниловс­
ком. «Теперь я пишу небольшой рассказик «ИзумруД>>, - сообщал
Куприн В. С. Миролюбову в сентябре 1907 года. - Это беговая ло­
шадь вроде Рассвета, с такой же судьбой. Пришлю ее непременно
Вам» (<<Литературный архив», т. V, стр. 126). Однако в «Журнале
для всех» рассказ напечатан не бьш: в следующем письме к тому же
адресату Куприн сообщил, что «не сумел устоять» перед большим
гонораром: <<Денежные дела мои ужасны» (там же, стр. 127) .
В основе рассказа лежит действительный эпизод, о котором
писали московские газеты в начале 900-х годов: отравление конку­
рирующим коннозаводчиком призового рысака Рассвет (Н. Тел е­
шов. Записки писателя. М. 1952, стр. 45).
Критика выделяла купринский рассказ среди помещенных в
альманахе произведений (Л. Андреева, Б. Зайцева, И. Бунина и др.).
«Во всей третьей книге «Шиповника» вы найдете только одно жи­
вое существо: да и то - не человека, а лошадь, - писал критик
журнала «Образование». Изумруд Куприна - четырехлетний же­
ребенок - живет, играет... Когда вы доходите до этого рассказа,
вам легче становится дышать. Вас только что душила <<Астма» Бу­
нина, вас готовилась поглотить «Тьма» Л. Андреева, над вами при­
читала слезливая «Сестра» Зайцева, вам издали улыбались «Мерт­
вецьD> Сологуба... И вот туда, в душный, давящий мрак ночи , пах­
нуло свежей струей и заглянул отблеск светлой, солнечной дневной
жизни . < ...>В«Изумруде» живет вместе с восторгом молодости
что-то близкое, дорогое человеку, клочок яркой, солнечной жиз­
ни» (В. Львов (Рогачевский} . Ночной кошмар. Альманахи изд-ва
«Шиповнию>, кн. ПI, 1907. //Образование. 1908. Кн. 2. Стр. 49, 50).
Стр. 73. «Посвящаю памяти несравиетюго пегого рысака Хол­
стомера»... -Имеется в виду рассказ Л. Н. Толстого «Холстомер».
С улицы (стр. 87). -Журнал «Мир Божий», СПб. 1904, декабрь,
No 12.
Посьшая рассказ «С улицы» (в мае 1904 г., из Ялты) редактору­
издателю «Журнала для всех» В. С. Миролюбову, Куприн снабдил
его полушутливым письмом: «Вместе с этим письмом посьшаю Вам
рукопись одного нашего общего знакомого . Рукопись мы читали
вместе с С. Я. Елпатьевским и нашли, что она должна произвести
впечатление непосредственностью передачи, простотой языка и
484

Примеча11ия
вообще какой-то наивностью, которой проникнут весь рассказ. Если
рукопись подойдет Вам, известите или меня (я до 20-го июня буду
жить у Терещенко в маленькой комнате), или - если позднее, - то
С. Я. Елпатьевского . Автор - дебютант, и потому размер гонора­
ра потрудитесь определить сами. Конечно, в случае если рассказ
понравится, то я или Елпатьевский сообщим Вам полное имя авто­
ра, а до той поры он, из понятной стыдливости и боязни неудачи,
просит сохранить это имя в тайне ".
Р. Р. S. Заглавие рассказа - «С улицЬD>.
В письме к Миролюбову от 9 июня 1904 года Куприн писал:
«Полученное мною из конторы письмо с уведомлением о при-
нятии к печати моего рассказа навело меня на некоторые не­
вольные размышления, так как я, по правде сказать, думал услы­
шать именно Ваше мнение, которым, как Вам известно, чрезвы­
чайно дорожу.
Может статься, что рассказ почему-нибудь Вам нравится, но не
очень? Прошу Вас, сообщите мне тогда об этом без всякой церемо­
нии . Я возьму «Человека с улицы» и пристрою его в ином месте.
Вам же в самом скором времени пришлю что-нибудь другое, поко­
роче. Говорю так единственно потому, что не хочу, чтобы между
мною и «Журналом для всех» лежала хотя бы слабая тень чего­
нибудь похожего на неудовольствие.
«Человеком с улицЬD> я лично оче11ь дорожу и писал его со тща­
нием, но сам знаю, что на него может быть несколько точек зрения,
и даже довольно разных. Ввиду этого, не откажите, Виктор Сергее­
вич, ответить мне два слова на все сказанное выше» (сб . <<А. И. Куп­
рин о литературе». Минск, 1969. Стр. 217-2 18).
Рассказ, по-вИдимому, не понравился В. С. Миролюбову, и Куп­
рин напечатал его в журнале «Мир Божий».
В рассказе «С улицы» отразились многолетние наблюдения
Куприна над жизнью людей «дна». Скорее всего, прототипом ге­
роя рассказа «С улицы» является мелкий петербургский литератор,
знакомый Куприна, П. Д. Маныч . В рассказе отобразилась не ре­
альная его биография, а его психологический облик и его манера
выражаться - та «рубленая» речь, которую Куприн отмечал как
свойство манычевской речи, напоминавшей ему речь мистера Джин­
гля из «Посмертных записок Пиквикского клуба» Диккенса (см. М.
К Купр и11а-Иорда11ская. Годы молодости. М., 1966. Стр. 151, 193). В
рассказе сказалось умение писателя объективно воспроизводить ха­
рактер человека и его судьбу только через его речь.
485

А. И. Куприн
Маныч опубликовал рецензию на рассказ Куприна, в которой
отмечал «необыкновенное умение молодого писателя владеть диа­
логом, передавать простонародный и вообще жаргонный язык с
его типичными особенностями» (Вестник литературы. СПб. 1905.
23 апреля. No 8. Стр. 167).
Стр. 88 . ...идти добывать «медь и злато» в местах столь отда­
леиных. - «Медь и злато» - из стихотворения М. Ю. Лермонтова
«Спор». Намек на сибирские каторжные рудники .
Стр. 105. ... да и фараоновых мышей опасаешься.
- Фараонова
мышь - буквально: животное из отряда хищных млекопитающих.
В данном контексте рассказчик намекает на городовых (в народе
их называли «фараонами»).
Стр. 106. ...да и тексты-то подбир шt не такие, что «ру ка даю­
щего не оскудеет», wiи <<просите, и дастся вам», а, например, из «Пре­
мудростей сына Сирахова», из пр орока Варуха. ..-Речь идет об еван­
гельских изречениях и о двух книгах Ветхого завета.
Стр. 108 . ...Гармидер -крик, шум (евр. ) .
Стр. 110. Вот где я yзllшt настоящие «Тайны мадридского двора»!
- Выражение, обозначающее всякого рода интриги, заговоры и т. п.
Появилось после опубликования русского перевода романа немец­
кого писателя Г. Борна «Тайны мадридского двора>> (1870).
Как я был актером (стр. 117). - Журнал «Театр и искусство»,
СПб. 1906, 22 декабря, No 52 (юбилейный).
Изображенный в рассказе «город С.» - Сумы, Полтавской гу­
бернии, где весной - осенью 1898 года Куприн служил в местном
театре актером «на выходах.>>. «Среда, в которой я тогда играл, -
рассказывал он впоследствии, - бьша до невероятности некуль­
турная, и все, вместе взятое, наложило безусловно свой отпечаток
на мое отношение к театру...» (С. Фр ид. У А. И. Куприна /1 Бирже­
вые ведомости . 1913. 21 сентября. No 13764 (вечерний выпуск) .
«Возьмите средний театр и его репертуар: сегодня «Нож моей
жены», завтра - «Смерть Иоанна Грозного», послезавтра - «Воп­
росительный знак» и затем Шекспир. Разве это театр?» (Куприн в
Москве /1 Раннее утро. 1910. 26 февраля. No 46).
В письме к группе актеров Владикавказа, упрекнувших его в
неуважительном отзыве об актерской профессии, Куприн особен­
но резко отозвался о нравах провинциального театра конца XIX
века: <<Актерская среда, да еще в глухой провинции ... бьша явлени­
ем действительно грязным, смешным, чудовищным и позорным.
Общая неграмотность, поразительное невежество, повальное пьян-
486

Примечания
сrво, возводимое в доблесrь широких натур, соблазненные девуш­
ки, кончавшие исковерканную жизнь самоубийсrвом... на сцене -
трафарет, бессrыдная развязносrь, лубочная грубосrь вкусов, по­
творсrво самым низменным инсrинктам ожиревшей буржуазии,
полное незнание ролей, наглое неуважение к автору и пьесе» («Русь»,
1907, 25 января, No 23).
А. П. Чехов ценил актерские способносrи Куприна и советовал
ему посrупить в труппу Художесrвенного театра. В декабре 1901
года Куприн сообщал Чехову, что не решился держать экзамен из­
за большого наплыва желающих (<<Литературное наследсrво», т.
68, М., 1960, стр. 379-380). В переписке Куприна и прессе имеются
упоминания о том, что для любительских спектаклей он готовил
роли Хлесrакова в «Ревизоре» Гоголя, Астрова в <<дяде Ване» и
Ломова в «Предложении» Чехова, повара в «Плодах просвещения»
Л. Толсrого, Пса в «Шантеклере» Росrана и другие.
Стр. 120. «Уриэль Акоста» -драма немецкого писателя Карла
Гуцкова (1811-1878).
Стр. 121. ...мононолог Пимена - из трагедии А. С. Пушкина
«Борис Годунов».
Стр. 127. ...из отряда Мар ка Великолепного ... - Марк Виниций ­
римский полководец, персонаж романа польского писателя Генри­
ка Сенкевича (1846-1916) «Quo vщlis» («Камо грядеши», 1896) о
борьбе языческого Рима против первых хрисrиан.
Стр. 131. Тигел
л
ин (умер в 69 г.) - временщик римского импе­
ратора Клавдия Нерона (37-69); здесь - персонаж романа Сенке­
вича «Камо грядеmи».
И диким зверем завывш�
Широкоплечий тр агик...-
стр оки из стихотворения Н. А. Некрасова «Провинциальная
партия» (1852).
Стр. 134. Несчастливцев -персонаж комедии А. Н. Островского
«Лес».
Стр. 135. ...насвисти, пожш�уйста, этот вчерашний мотив из
«Паяцев» . .. - Данный эпизод бьш рассказан Куприным в начале
900-х годов А. П. Чехову; часrично приведен в очерке Куприна
«Памяти Чехова».
Стр. 136. ... Чарского, Лю бского. - Чарский (Чисrяков) Влади­
мир Васильевич (1834-1910), Любский Анатолий Клавдиевич (умер
в конце 90-х годов XIX в.) - актеры-трагики, популярные в рус­
ской провинции.
487

А. И. Куприн
...Иваuов-Козельский Митрофан Тимофеевич (1850- 1 898) ­
русский трагический актер, много игравший в провинции .
Стр. 137. «Смерть Ио анна Гр озuого» (1866) - первая часть дра­
матической трилогии А. К. Толстого.
«Измаил», сочинеиие г. Бу хар ина -лжепатриотическая пьеса М.
Н. Бухарина (1845-1910), ставилась на русской провинциальной
сцене в конце XIX века.
Стр. 138. «Принцесса Гр еза» - пьеса французского драматурга
Э. Ростана (1868-1918).
Мирное житие (стр. 144).- Сборник товарищества «Знание»,
СПб. 1904, кн. 2.
Писатель работал над рассказом во второй половине января
1904 года в Сергиеве Посаде, куда он специально для этого уехал
из Москвы, торопясь закончить его для второго сборника «Зна­
ние» (Горький приглашал его принять участие в первом сборнике,
но .Куприн не успел закончить рассказ к сроку).
«В «Мирном житии» А. Куприна характерными чертами изо­
бражена фигура доносчика по призванию», - писал В. Г. Коро­
ленко в журнале «Русское богатство» (1904, No 8, стр. 148). Сохра­
нился отзыв Л. Н. Толстого о «Мирном житии». «А из молодежи
самым даровитым я считаю Куприна, - говорил Толстой. - Он
чужд тенденции, он славный, здоровый художник. Не помню уже,
как называется у него вещица: старичок идет в церковь, - какая
это прелесть ! .. Только не следовало старика делать доносчиком ...
Зачем?.. Он и так хорош, рельефен, ярок...» (Ник. Бр ешко-Брешков­
ский. У великого старца (Впечатления из Ясной Поляны) /1 Петер­
бургская газета. 1907. 26 июля. No 202).
Стр. 148 . . ..к ефимонам звоиют...- Ефимоны - вечерняя цер­
ковная великопостная служба.
Стр. 151....личики... мурш�ьевских херувимов...- Имеются в виду
картины испанского художника Мурильо Бартоломе Эстеван
(1617-1682).
...слова ирмоса. - Ирмос - вступительное песнопение церков­
ного богослужения.
Корь (стр. 156). - Журнал «Мир БоЖИЙ>>, СПб. 1904, апрель, No4.
Стр . 157. ...любил декламировать 11икити11ского «Ямщика».­
Имеется в виду стихотворение И. С. Никитина «Выезд ямщика».
Стр. 159. В вашем до-оме узuал я впервые сладость чистой и не­
:нсuой любви...- неточно цитируемые слова Ленского из либретто
П. И. Чайковского к опере «Евгений Онегин».
488

Примечания
Угар (стр. 176) . - Газета «Одесские новости», 1904, 1 августа,
No 638 1, в разделе «Маленькие рассказьD>. Стоявшая перед расска­
зом римская цифра 1 указывает на то, что писатель, по-видимому,
намеревался продолжить этот цикл в «Одесских новостях». Одна­
ко дальнейших публикаций в газете не последовало. Продолжени­
ем цикла «Маленьких рассказов» явились, по всей вероятности, рас­
сказы «БрильянтьD>, «Пустые дачи» и «Белые ночи», опубликован­
ные в сентябре - октябре 1904 года в одесском журнале «Южные
записки».
Брильянты (стр. 178). - Журнал «Южные записки», Одесса,
1904, 5 сентября, No 39; вместе с рассказом «Пустые дачи», под об­
щим заглавием «Маленькие рассказьD>.
Пустые дачи (стр. 181). - Журнал «Южные запискю>, Одесса,
1904, 5 сентября, No 39; вместе с рассказом «Брильянты», под об­
щим заглавием «Маленькие рассказы», с посвящением жене: «По­
свящаю Тебе, моя дорогая».
Белые ночи (стр. 183).- Журнал «Южные записки», Одесса,
1904, 10 октября, No 44.
Черный туман (стр. 186) .- Журнал «Родная нива», иллю­
стрированный еженедельник, СПб. 1905, январь, NoNo 3 и 4. Рас­
сказ бьш написан в Петербурге в 1903 году.
М. К. Куприна-Иорданская вспоминала, что однажды в начале
зимы Куприн «случайно встретил на улице знакомого киевского
журналиста. Тот уже несколько лет жил в Петербурге, но как-то
нигде не мог прочно устроиться. Уезжая в столицу, он рассчиты­
вал выдвинуться здесь на газетной работе, однако вскоре убедил­
ся, что даже в «Петербургском листке» требования, предъявляемые
сотрудникам, более повышенные, чем в средних провинциальных
газетах. Он перебивался с хлеба на квас и решил весной уехать в
Чернигов, где, пишут ему, открывается какая-то новая газета.
-
Мы долго сидели с ним за кружкой пива в маленьком ре­
сторанчике у Пяти углов, - рассказывал Куприн, - и всячески
ругали отвратительную мокрую, туманную петербургскую осень и
серых, скучных людей.
Эта встреча навела меня на мысль написать небольшой рассказ
о том, как провинциал-южанин, полный здоровья и жизнерадостной
мечты <<Завоевать счастье», приехал в Петербург и как через несколь­
ко лет, разочарованный и ненавидящий Петербург, с опустошен­
ной душой, уезжает на родину.
489

А. И. Куприн
Рассказ Александр Иванович написал в несколько дней . По его
словам, эта работа потребовала от него очень мало усилий. С тор­
жеством показал он мне написанные им листки :
-
Вот что пишу я о твоем любимом Петербурге. Это я пишу о
себе...
Киевский журналист неумер, а благополучно здравствовал где­
то у себя на юге. Но Александр Иванович закончил рассказ смер­
тью героя, что должно бьшо еще сильнее подчеркнуть его не­
примиримую враждебность к Петtрбургу» (М. К. Купр ина-Иордан­
ская. Годы молодости. М., 1966. Стр. 174) .
Прототипом Бориса, героя рассказа «Черный туман>>, является
Никита Григорьевич Барвинский, молодой киевский семинарист,
живший в семье друзей молодого Куприна Киселевых. «Пребыва­
ние в семье Киселевых не прошло для Барвинского бесследно, -
пишет Б. М. Киселев.- Он бросил семинарию, стал журналистом, с
помощью Куприна и Киселева постуm
m
в коIЩе 1899 года корректором
в новую газету, основан
ную
Н. Н. СолоIЩовым (Федоровым) <<Киевс­
кую газету», переименованную несколько лет спустя в «Киевскую
мысль»... Спустя несколько лет Александр Иванович обосновался в
Пиrере. Философ (так звали Никиту Барвинского у Киселевых.- Ред. )
поехал к нему и с его помощью устроился на службу в какое-то учреж­
дение. Он изучал языки, ходил на лекци
и
, в театры, коIЩерты, писал
статьи, проявлял кипучую деятельность, но заболел воспалением лег­
ких, еле остался жив. Его, харкающего кровью, привезли в Киев, вьmес­
ли на носилках из железнодорожного вагона, бледного как смерrь, с
прИЛИПI
IIИМИ
прядями волос к мокрому, поmому лбу...
В рассказе «Черный туман» Александр Иванович описал Бар­
винского, его болезнь и смерть, но в жизни было иначе: Никита
Барвинский выздоровел, снова работал в газетах, в 1906 году по­
ступил в университет, окончил его и стал адвокатом.
Последние годы своей жизни он жил на пенсии в тихом, сель­
ского типа городке Тетиеве Киевской области. Здесь он все дни
проводил в суде, выступал по делам колхозников и горожан, писал
заявления, давал советы. < ...> Никита Григорьевич умер в 1953
году, пережив не только своего двойника в «Черном тумане», но и
автора рассказа о нем» (Б. Ки селев. Рассказы о Куприне. М. 1964,
стр. 26-28).
Стр. 188. Пр ямо капище Ваала и :жрецов его. - Капище - язы­
ческий храм. Ваал - название божества у древних семитов. В пере­
носном смысле выражение означает: гнаться за наживой, богатством.
490

Примечания
Хорошее общество (стр. 196). - Журнал «Новый мир», СПб.
1905, апрель - май, NoNo 8, 9, 10.
Жрец (стр. 21 1). -Газета «Наша жизнь», СПб. 1905, 3 (16) июля,
No 142.
Сны (стр. 223). - Газета «Одесские новостю>, 1905, 25 декабря,
No6814.
Тост (стр. 226). - Сатирический журнал «СиrnальD>, СПб. 1906,
18 января, вып. 2, с посвящением Скитальцу (С. Г. Петрову).
Счастье (стр. 230). - Журнал «Литературные вечера>>, М. 1906,
.No 3, с подзаголовком: «Сказка».
Убийца (стр. 232) . - Журнал «Освободительное движение»,
1906, март, No 1, под названием «Убийцы». В шестой том Полного
собрания сочинений издания товарищества А. Ф. Маркса рассказ
вошел под названием «Убийца».
Интерес Куприна к психологии убийцы, карателя, сказавшийся
в рассказе, вызвал противоречивые оценки критиков. Так, рецен­
зент «Мира Божьего» относил «Убийцу» (вместе с «Губернато­
ром» Л. Андреева и «Надзирателем» Н. Телешова) к тем произве­
дениям, авторы которых скорбят «о зл ополучной судьбе около­
точных» (Вл. Кр аиихфельд. Опыты публицистической беллетрис­
тики г.г. Н. Телешова, Л. Андреева и А. Куприна /1 Мир Божий.
1906. No 4. отдел 2. Стр. 73). Рассказу «Убийца» с его жалостью к
тем, «которые машут теперь над головами безоружного народа
шашками» , критик противопоставлял «Поединок», вскрывавший
истинную психологию карателей и показавший их подготовку (там
же, стр. 72).
Полемизируя с подобной точкой зрения, Ф. Д. Батюшков на
страницах «Речи» подчеркивал, что автор отнюдь «не решает воп­
роса о смертной казни или о допустимости политических убийств .
Его привлекает психологическая задача: как люди доходят до та­
кого притупления в зверствах, чем объяснить жестокое непонима­
ние совершаемогр?» (Ф. Ба тюшков. Психология и политика в пос­
ледних рассказах Куприна /1 Речь. 1906, 28 декабря. No 253).
Обида (стр. 236). -Газета «Страна» (Пб.), 1906, NoNo 163 и 169,
от 17 и 24 сентября. В основу рассказа бьшо положено происше­
ствие, почерпнугое Куприным из газетной хроники .
Стр. "240. ".как поет Д:нсиральдоии. - С итальянским певцом
Эугенио Джиральдони (1871-1924) Куприн встречался в Одессе в
начале 900-х годов у редактора газеты «Одесские новости» П. Т.
Герцо-Виноградского.
491

А. И. Куприн
Легенда (стр . 25 1). - Журнал «Жизнь», СПб. 1906, ноябрь,
No 1, с подзаголовком: «Слова к <<Легенде» Венявского».
Веи.явский Генрик (1835-1880) - известный польский скрипач
и композитор. «Легеида» - одно из наиболее популярных его скри­
пичных произведений.
Искусство (стр. 254). - Газета «Свобода и жизнь» (СПб.), 1906,
12 ноября, No 12.
Притча бьша написана в ответ на просьбу газеты к деятелям ис­
кусства высказаться «в краткой афористичной форме» на тему «ре­
волюция и литература». В дискуссии, которую открьша одноимен­
ная статья К. Чуковского (в No 9 газеты от 22 октября 1906 г.), уча­
ствовали И. Репин, В. Брюсов, А . Луначарский, Е. Чириков, И. Ясин­
ский, Н. Минский, А. Каменский, А . Кугель и другие.
Демир-Кая (стр. 254). - Журнал «Современный мир», СПб.
1906, No 12.
Стр. 255. Наргиле - восточный курительный прибор.
Стр . 256. Вилайет - единица территориально-администра­
тивного деления в Турции.
Сказочки (стр. 257).
1. О Думе (стр. 257). - Иллюстрированное приложение к га­
зете «Русы>, 1907, 20 марта, No 12.
11. О к онсти туц и и (стр. 258). - Иллюстрированное прило­
жение к газете «Русы>, 1907, 30 марта, No 13.
Механическое правосудие (стр. 259). - Сатирический журнал
«Серый ВОЛК», 1907, 22 июля, No 3.
Стр. 260. «Дом острой» - составленный в России в XV веке, а
затем в XVI веке обработанный духовником Ивана IV Грозного
(1530-1584), протопопом Сильвестром, подробный свод правил
общественного и житейского поведения горожанина, которыми он
должен руководствоваться в оmошении к светским властям и церк­
ви, семье и слугам. В «Домострое» подробно излагаются наставле­
ния по приготовлению пищи, приему гостей, свадебным и др. об­
рядам, воспитанию детей, ведению хозяйства, торговле, платежу
налогов, вплоть до советов по лечению больных. В переносном
смысле «Домострой» часто символизирует закостенелость взгля­
дов , безраздельную и безграничную власть мужчины в семье.
Вспомиим... Го голя, сказавшего устами пр остого, иемудря щего
кр епостиого слуги: му:}IСика иадо др ать, потому что муJ1сик балу­
ется ... - Имеются в виду слова кучера Селифана из 111 главы 1
чаСП
Пi
оэмы Н. В. Гоголя «Мертвые душю>: «Почему же не посечь,
492

Примеча11ия
коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что
мужик балуется ...»
Стр. 265....великий Гутеиберг. - Гугенберг Иоганн (1400-1468) ­
немецкий изобретатель, создатель европейского способа книгопе­
чатания подвижными литерами.
Исполины (стр. 268). - Журнал «Весь мир», 1912, март, No 12.
Рассказ бьш написан не позднее середины июля 1907 года и вме­
сте с рассказом «Механическое правосудие» передан газете «Русь»
для издаваемого при ней сатирического журнала «Серый волк», но
напечатан там не бьш.
Стр. 269. ... и Ду му, и отруба, и волость, и всяческие свободы. -
Имеется в виду созыв Государственной думы (1906), указ П. А. Сто­
лыпина о выделении крестьян из общины на отруба (хутора), пра­
во «самоуправления», предоставленное деревенской волости.
Стр. 27 1. А вы, господии офицер ?-Речь идет о М. Ю. Лермон­
тове.
...пожалел об иижеиериой карьере До стоевского, но одобрwz за
полячишек... -Ф. М. Достоевский окончил в 1843 году Петербург­
ское военно-инженерное училище. Купринский чиновник одобря­
ет имевшие место в ряде произведений Достоевского выпады про­
тив поляков.
Стр. 272. Та к-то вы, господии губериатор? - В 1858-1861 го­
дах М. Е . Салтыков-Щедрин, о котором идет здесь речь , служил
вице-губернатором в Рязани и Твери.
Морская болезнь (стр. 272). -Альманах «Жизнь», 1908, No 1.
Критика почти единодушно осудила рассказ, который появил­
ся в альманахе, созданном реакционным писателем Арцыбашевым.
Так, рецензент «Биржевых ведомостей» указывал на сходство рас­
сказа с романом Арцыбашева: « ...«Морская болезнь» годится толь­
ко в бесплатные приложения к арцыбашевскому «Санину» ...», и
недоумевал, «как могут ужиться рядом «Суламифь» и «Морская
болезнь» (Биржевые ведомости. 1908. 1 июля. No 10581. (вечерний
выпуск). А. Амфитеатров писал, что «Морская болезнь» - «одна
из тех легкомысленных небрежностей к своему имени и авторите­
ту, что так печально свойственны русскому писателю вообще, а Куп­
рину в особенности» (Одесские новости. 1908. 28 декабря. No 7703).
17(30) апреля 1908 года Горький писал К. П. Пятницкому по
поводу «Морской болезни» и рассказа «Ученик»: «Я решительно
против ... литературы, «услужающей» обывателю-мещанину, кото­
рый желает и требует, чтобы Куприны, Андреевы и прочие та-
493

А. И. Куприн
лантливые люди закидали и засыпали вчерашний день всяким хла­
мом, чтобы они избавили обывателя от страха пред завтрашним
днем» (М. Горький. Собр. соч.: в 30 т М: ГИ:ХЛ, 1949-1956. Т. 29,
стр.63и64).
В. Г. Короленко, говоря о повышенном внимании современной
литературы к «вопросам пола», отмечал: <<дело ... в перспективе, в
чувстве меры, в равновесии между психологией и физиологией
любви. Нужна именно психология, а физиология лишь в необхо­
димой, минимальной степени. К сожалению, в нашей литературе,
как, например, в пресловутом «Санине» и даже порой у такого ис­
тинного художника, как Куприн, физиология выпячивается до пор­
нографии ... Физиология любви не дело художественной литера­
туры... Конечно, провести резкую черту между психологией и фи­
зиологией в этой области - дело нелегкое. Но это именно задача
художника, задача художественно целомудренного отношения к
теме. Я думаю, можно говорить обо всем, но не по-всякому» (пись­
мо В. Г. Короленко Л. П. Декатовой от 26 мая 1916 г. См. сборник:
В. Г. Короленко о литературе. М., 1957. Стр . 608).
Подготавливая рассказ для Собрания сочинений «Московско­
го книгоиздательства>> (1908), а затем для Полного собрания сочине­
ний издания товарищества А. Ф. Маркса, Куприн снял ряд нату­
ралистических деталей.
Стр. 282. ...тут «Владимир» пошел ко дну, когда его «Колумбия»
саданула ... - 27 июня 1894 года пароход «Владимир» столкнулся
ночью в Черном море у Тарханкутского маяка с итальянским па­
роходом «Колумбия», получил пробоину и через полтора часа за­
тонул. Были многочисленные жертвы.
Ученик (стр. 294). -Двадцать первый сборник товарищества
«Знание» за 1908 год.
Отзывы о рассказе бьши неодобрительные. Газета «Русское сло­
во» писала: «Ученик» - неважная вещь» . « ...Неужели эта барков­
щина разного рода, эти скверные анекдоты то «Морской болезни»,
то «Ученика>> - та высота творчества, подъема, которую читатель
ждет от А. Куприна?» (Русское слово. 1908. 25 апреля. No 96).
По сл овам Горького , «Учению> написан сл або, небрежно и по
теме своей - анекдотичен ...- я такого рассказа в «Знании» не
напечатал бы» (М. Горький, Собр. соч. в 30-ти томах. Т. 29, стр .
63-64).
494

ПримечанUR
Стр. 297. «Кто иас веичш�» - начальные строки дуэта Заффи и
Баринкая из оперетты Иоганна Штрауса (1825-1 899) «Цыганский
барон»; русский текст М. Г. Ярона.
Стр. 304. Не вытерпел - зажглося ретивое ?- спросил стихом
из Лерм оитова старый шулер.- Слова Казарина из 1 действия дра­
мы М. Ю. Лермонтова «Маскарад».
Мой паспорт (стр. 306). - Газета «Речь», 1908, 13 апреля, No 89.
Рассказ автобиографичен. Эпизод полицейского обыска у Куп­
рина относится к январю 1905 года, когда писатель поселился в
Сергиевом Посаде под Москвой, чтобы продолжать работу над
«Поединком». В письме к распорядителю товарищества «Знание»
К. П. Пятницкому от 11 февраля 1905 года Куприн писал, что
XIV гл аву повести придется восстановить по памяти, так как
Московское жандармское управление забранную рукопись не вер­
нуло (см.: Ф. И. Кулешов. Творческий путь А. И. Куприна. Минск,
1963. Стр. 216-2 17).
Последнее слово (стр. 31О). -Журнал «Весна>>, 1908, август, No 2.
Журнал «Весна» выходил под девизом: «В политике - вне
партий, в литературе - вне кружков, в искусстве - вне направле­
ний». «Скандалят наши литераторы! - писал А. М. Горький в сен­
тябре 1908 года заведующему конторой «Знания» С. П. Боголюбо­
ву. - Гадость какая эта «Весна>>! И - прикрьпа именами Андрее­
ва, Куприна. Грустно и тяжко» (Архив А. М. Горького).
Одиннадцатого апреля 1909 года Куприн, находясь в Житоми­
ре, выступил с публичным чтением «Последнего слова>>. Газета «Во­
лынь» писала по этому поводу, что психология мещанина, «оскорб­
ляющего все чистое, прекрасное, вторгающегося в искусство, в
жизнь, в природу, в литературу, оставляющего на всем свой ко­
щунственный след, могучими штрихами нарисована в этом расска­
зе» (А . Апрелев. Интеллигенты 11Волынь. 1909. 15 апреля. No 101).
Стр. 312. Биоскоп - раннее название кинематографа.
Лавры (стр . 316).- «Альманах 17-ти», 1909, февраль.
Стр. 317. Мильтиад (умер в 489 г. до н. э.) - афинский полко­
водец, победитель персов при Марафоне (490 г. до н. э.).
О пуделе (стр. 321). - Газета «Волынь», 1909, 22 апреля, No 108.
В Крыму (Меджид) (стр. 323). -Сборник «ЗарницьD>, СПб. 1909,
вып . 2 (с подзаголовком «Отрывок»).
Рассказ остался незаконченным: Куприн должен был оставить
работу над ним и спешно заняться повестью «Яма», которая печа­
талась в «Московском книгоиздательстве». Позднее, когда бьша
495

А. И. Куприн
опубликована первая часть рассказа, он писал: <<Я решил взять
«Меджида», переименовать его в «Легкие нравы», первую часть всю
перекроить, а вторую сделать вно вь. Как по-вашему? Но и страш­
но мне хочется окончить «Яму»...» (письмо Куприна В. С. Клесто­
ву, конец 1909 года. См.: сб. «А. И. Куприн о литературе». Минск,
1969. Стр. 238). Однако этот замысел не бьш осуществлен.
Рецензент «Речи» Е. Колтоновская писала: «В беллетристике
«Зарниц» особенно выделяется превосходный очерк Куприна
«Меджид» , по-видимому, отрывок из большого романа. < ... > И
молодой проводник Меджид с его «щенячьей» жизнерадостно­
стью, и его недосягаемый образец Мемет, воображающий себя
Печориным, и юная татарка «с узкими пугливыми гл азами», и
приезжающие в Крым искательницы приключений, и благород­
ные Меджидовы жеребцы - выписаны с одинаковым изумитель­
ным искусством. В рассказе нет ни одной случайной, нехудоже­
ственной черты . Все дышит Крымом, южной природой и вос­
точным колоритом. При этом авторский юмор более обычного
тонок и сдержан, что особенно содействует впечатлению гармо­
ничной художественности» (Речь. 1909. No 140. 25 мая. Подпись:
Ел. Кл.).
Марабу (стр. 330). -Журнал «Огонею>, 1909, 5 февраля, No 49.
Бедный принц (стр. 336). - «Петербургская газета», 1910, 1 ян­
варя, No 1.
Рассказ бьш написан в Даниловском 19 декабря 1909 года (ав­
торская дата в первой публикации).
Стр. 339. Вертеп - народный переносный кукольный театр.
В трамвае (стр . 343). -Газета «Утро России» , 1910, 4 апреля,
No 114.
Набросок рассказа был опубликован в газете «Псковская
ЖИЗНЬ», 1910, 21 января, No 249.
Прочитав рассказ в его первоначальном варианте, А. М. Горь­
кий писал А. В. Амфитеатрову: «Недурен поручик Куприн в «Псков­
ском листке» (Архив А. М. Горького). Рецензент журнала «Совре­
меннию> в отзыве о седЬмом томе сочинений Куприна («Московское
книгоиздательство»), куда вошел рассказ, цитируя слова, мыслен­
но обращенные автором к «барышне с серебристой муфточкой»,
писал: «Куприн обожествляет жизнь, но не сластит ее ... Ибо, не­
смотря на зло и пошлость, царящие в жизни, - она хороша. Ибо
рядом с мерзостью мерзостей в ней есть дивно-прекрасное» (Со­
временник. 1912. Январь . Стр. 362).
496

Л. Н. Толстой и А. П. Чехов.
Фотография С. А. Толстой. 12 сентября 1901 г.

Примечания
Мученик моды (стр. 349). -Журнал «Скетинг-ринг», 1910, ап­
рель, No2.
Стр. 351. Скет инг-рииг - манеж для катанья на роликовых конь­
ках.
По-семейному (стр. 353). - Газета «Утро России», 1910, 18 ап­
реля, No 126.
Рассказ бьш закончен 5 апреля 1910 года (авторская дата в ру­
кописи).
В первой редакции рассказ был опубликован под заглавием
«Наташка» в 1897 году в No 7 литературного приложения к киев­
ской газете «Жизнь и искусство». Весной 1910 года в Одессе Куп­
рин снова вернулся к этому произведению. Новая редакция рас­
сказа бьша включена Куприным в седьмой том Собрания сочине­
ний «Московского книгоиздательства» .
Известен положительный отзыв Л. Н. Толстого о рассказе, вы­
сказанный им в беседе с Л. Н. Андреевым вскоре после опублико­
вания этого произведения.
«0 Куприне, - писал корреспондент газеты «Утро России», -
Лев Николаевич беседовал с большим интересом и удовольствием;
сам разыскал номер «Утра России», в котором бьш напечатан рас­
сказ Куприна «По-семейному» ... сам же вслух и прочел его, и толь­
ко к концу остановился и сказал, обращаясь к Ольге Львовне: «Ка­
жется, очень чувствителен конец, а я теперь слаб стал, - прочти
ты» (Леонид Андреев у Л. Н. Толстого /1 Утро России. 1910. No 134.
29 апреля).
Стр. 354. Возьмите, пр ошу вас, с полки Элизе Ге клю.
-
Реклю
Жан-Жак Элизе (1830-1905) - французский географ и социолог,
автор широко известных трудов: «Новая всемирная география. Зем­
ля и люди» и «Человек и землЯ>>.
Стр. 357. В Братстве, где оиа отстояла заутр еию... - Имеется
в виду Братский Богоявленский монастырь в Киеве .
Сказка о затоптанном цветке (стр. 359). - Журнал «Сатири­
кон», 1910, 3 апреля, No 14.
Леночка (стр. 361). -Газета «Одесские новости», 1910, 18 апре­
ля, No 8094.
Поначалу Куприн собирался отдать рассказ в пасхальный но­
мер газеты «Русское слово», а для «Одесских новостей» бьш напи­
сан рассказ «Они будут». Однако в письме редактору «Русского
слова», Куприн сообщил, что к нему «пришли из редакции («Одес­
ских новостей» . - Ред. ) и сказали, что они боятся печатать сдан-
497

А. И. Куприн
ный им мной неделю назад пасхальный рассказ «Они будут». Боят­
ся, так как их очень любит Толмачев (одесский градоначальник. -
Ред. ), а во-вторых, потому, что Толмачев очень любит меня (пять
дней назад отказал мне в выдаче заграничного паспорта, несмотря
на полный порядок в полицейских и иных справках). Поэтому пе­
ременил рассказы, отдал им «Леночку», а вам посьшаю «Они бу­
дут» в гранках>> (РГБ).
Рассказ содержит ряд автобиографических эпизодов. В деревне
Жмакино Сердобского уезда Пензенской губернии Куприн летом
1886 года гостил в семье своего товарища по кадетскому корпусу
А. Н. Владимирова. Прототип Леночки - сестра Владимирова,
Софья Николаевна.
Стр. 362. Стихарь - облачение священника и дьякона при бо­
гослужении.
Искушение (стр. 371). - Газета «Русское слово», 1910, 21 апре­
ля, No90.
Редактируя рассказ для шестого тома Полного собрания сочи­
нений издательства А. Ф. Маркса, Куприн добавил в конце рас­
сказа после слов: « ...что их ждало завтра!» -слова: «Разочарова­
ние? Утомление? Скука? Может быть, ненависть?»
Стр. 373. Поликратов перстень. - В основе предания о перстне
Поликрата, приводимого древнегреческим историком Геродотом
(484-425 гг. до н. э.), лежит мысль о непрочности земного счастья
и о неизбежности кары, которую боги готовят чрезмерно счастли­
вым людям.
Самосский тиран Поликрат бьш неправдоподобно удачлив
и счастлив. И вот однажды друг Поликрата, египетский царь
Амасис, сказал ему, что чем безоблачней Поликратово счастье,
тем грознее будет потом его несчастье . Поэтому он посоветовал
Поликрату взять то, что он больше всего любит, отказаться от
него и этим отвратить от себя б6льшую беду. Поликрат взял свой
любимый изумрудный перстень и бросил его в открытое море.
Прошло несколько дней, и ко двору Поликрата пришел рыбак,
который принес в подарок правителю рыбу небывалой величи­
ны. И вдруг раб, разрезавший рыбу, радостно вскрикнул : из
живота рыбы сверкнул изумрудный перстень Поликрата. Он вер­
нулся к своему хозяину. Узнав об этом Амасис написал Поли­
крату: «Друг, я вижу, что боги против тебя: они не принимают
твоих жертв . Малое несчастье тебя не постигло - поэтому жди
большого».
498

Лримеча11UR
Надо заметить, что исторический Поликрат (VI век до н. э.)
действительно в конце блестящего царствования бьш обманом зах­
вачен персами и казнен . Вероятно, это и послужило причиной воз­
никновения такой легенды о нем.
Эта тема бьша использована Фрядрихом Шиллером (1759-
1805) в одноименной балладе.
Стр . 377. Моисей Мур ии (325-400) - атаман разбойников,
ушедший на покаяние в монастырь; причислялся православной цер­
ковью К <<ЛИКУ СВЯТЫХ>>.
В клетке зверя (стр . 380) . - «Трудовая газета» (г. Николаев),
1910, 11 августа, No405, под заглавием «В клетке», без вступления
(первые три абзаца) и с небольшими отличиями в тексте.
Стр. 380 . ...у Га генбека. - Гагенбек Карл (1844-1913) - осно­
ватель зоологического парка близ Гамбурга.
Попрыrунья-стрекоза(стр. 383). - Газета «Русское слово», 1910,
25 декабря, No 298.
В рассказе отразились воспоминания Куприна о елке в сельском
Никифоровском двухклассном училище, которое он посетил в де­
кабре 1906 года, живя в Даниловском.
Стр. 383 . ...немец-менноиит. - Члены религиозной секты мен­
нонитов (названа по имени основавшего ее в XVI в. голландского
священника Симонса Менно) переселились в Россию из Германии
в конце XVIII века и основали колонии в Крыму, на Волге, на Кав­
казе.
. " но весь ее чу десиый эльзевир обглодаи мышами. - Эльзеви­
ры -семья голландских книгопечатников, переплетчиков и книго­
продавцев XVI-XVII веков. Их именем бьш назван особый шрифт.
Здесь - в значении «переплет».
Стр. 384. ...увлекшzся Вагиером и игршz пр изыв Тр истаиа к Изол ь­
де. - Имеется в вяду музыкальная драма немецкого композитора
Рихарда Вагнера (1813-1883) «Тристан и Изольда».
ОЧЕРКИ
Путевые картинки (стр. 393). - Газета «Киевлянин», 1900, 9 и
11 ноября, NoNo 31 1 и 313, за подписью: <<А. К.». В очерке отражены
впечатления писателя от поездки из Киева на юг России. В конце
пути Куприн поселился в Одессе (с осени 1900 г. до середины 1901 г.);
здесь он сотрудничал в газете «Одесские новости» .
499

А. И. Куприн
Царицынское пожарище (стр. 403). - Газета «Одесские ново­
сти», 1901, 3 июля, No 5340.
События в Севастополе (стр. 406). -Газета «Наша жизнь», СПб.
1905, 1 (14) декабря, No 348, в отделе корреспонденции из провин­
ции, с подзаголовком: «Ночь 15 ноября». В сокращенном виде очерк
бьт перепечатан в «Историко-революционном альманахе» издатель­
ства «Шиповник» в 1907 году; тираж альманаха (10000 экземпляров)
бьm уничтожен по постановлению Петербургского окружного суда.
11 ноября 1905 года в ответ на попытку командования Черно­
морским флотом учинить расправу над участниками многотысяч­
ного митинга матросов и солдат у флотских казарм на флоте
вспыхнуло восстание, которое охватило свыше 2000 береговых
матросов, солдат и рабочих порта. 12 ноября к восставшим при­
соединились команды крейсера «Очаков», броненосца «Св. Пан­
телеймон» (бывший «Потёмкин») , руководимые членами военной
социал-демократической организации матросами-большевиками
А. И. Гладковым, Н. Г. Антоненко С. П. Частником и др. Избран­
ный восставшими Совет матросских, солдатских и рабочих депу­
татов предъявил царскому правительству требования: созыв Уч­
редительного собрания, установление республики, 8-часовой ра­
бочий день , сокращение сроков и улучшение военной службы и
др. Восстание возглавил П. П. Шмидт. 14 ноября он прибьш на
«Очаков». К середине дня 15 ноября под его командованием бьшо
12 кораблей, разоруженных накануне восстания, с экипажем в 2000
человек. Общее число восставших достигло 6 тыс. человек. Од­
нако численный перевес верных правительству войск, стянутых к
Севастополю, решил судьбу восстания. В ходе карательной экс­
педиции войска генерала Меллер-Закомельского потопили в кро­
ви выступление матросов и солдат. Крейсер «Очаков» бьш рас­
стрелян прямой наводкой. На рейде и суше было арестовано свы­
ше 2000 человек. Приговорами военных судов были осуждены
свыше 300 участников восстания, более 1 ООО человек наказано без
суда, а лейтенант Шмидт, матросы Гладков, Антоненко и Част­
ник приговорены к смертной казни (расстреляны 6 марта 1906 г.
на о. Березань).
Куприн, живший в это время в Балаклаве, бьш очевидцем рас­
правы над восставшим «Очаковом», а затем помогал группе мат­
росов, спасшихся с крейсера, укрыться от преследования (см. рас­
сказ «Гусеница»).
500

Примеча11ия
После опубликования очерка «События в Севастополе» вице­
адмирал Г. П. Чухнин дал приказ, от 7 декабря 1905 года, о вы­
сьшке в сорок восемь часов писателя из Севастопольского градо­
начальства. Куприн привлекался к уголовной ответственности за
корреспонденцию, которая, как значилось в судебной повестке,
бьша «от начала до конца направлена к несправедливому опороче­
нию ... должностного лица» . Куприн вынужден бьш покинуть Ба­
лаклаву, где незадолго до этого он приобрел небольшой участок
земли . Судебное преследование писателя продолжалось и после
того, как в июне 1906 года Чухнин бьш убит матросом Я. С. Аки­
мовым. 22 апреля 1908 года в Петербургском окружном суде слу­
шалось дело Куприна; за давностью «преступления» он бьш приго­
ворен к штрафу в размере пятидесяти рублей с заменой его десяти­
дневным домашним арестом (в августе 1909 г., живя в Житомире,
писатель отбьш этот домашний арест) .
Стр. 406. Писаревский Сергей Петрович (1848-1908) - вице­
адмирал, начальник штаба Черноморской флотской дивизии; бьш
ранен 11 ноября 1905 года выстрелом матроса Петрова.
Стр . 407. Великое спасибо Гор ькому за его статьи о мещаи­
стве. - Имеются в виду «Заметки о мещанстве», публиковавшие­
ся в легальной большевистской газете «Наша жизнь» с 27 октября
по 20 ноября 1905 года (NoNo 1, 4, 12, 18).
Немножко Финляндии (стр. 409). - «Наш журнал», 1908, No 1.
Первый вариант очерка написан весной 1907 года, когда Куприн
лечился в санатории близ Гельсингфорса. Образцом для Куприна, по
его собственному признанию, явились очерки Гамсуна - «Немножко
Парижа>> (письмо Миролюбову от сентября 1907 г.) (А. И. Куприн о
литературе. Составитель Ф. И. Кулешов. Минск, 1969. Стр. 219).
Стр. 416. Руиеберг Иоганн Людвиг (1804-
-
1877) - финский поэт
и драматург, писал на шведском языке.
...тр иптих Гал еиа иа мотив из «Калевалы». -Знаменитый фин­
ский живописец и график Аксели Галлен-Каллела (1865-1 93 1) не
раз интерпретировал образы финского национального эпоса «Кале­
валы».
Эдельфельт Альберт (1854- 1905) и Яр иефельт (Иеренфельд)
Ээро (1863-1937) - крупнейшие финские живописцы реалисти­
ческого направления.
Стр. 417. ...в эпоху кр утых мер геиерал-губериатора Бобрико­
ва... -Бобриков Николай Иванович (1839-1 904) в бытность свою
генерал-губернатором Финляндии проводил реакционную полити-
501

А. И. Куприн
ку «русификации»; в 1903 году получил чрезвычайные полномо­
чия для подавления революционного и национально-освободитель­
ного движения.
Федоров Александр Митрофанович (1868-1949) - поэт и дра­
матург, бьш в приятельских отношениях с Куприным с конца 1890
годов.
Над землей (стр. 418). - Газета «Одесские новости», 1909, 17 и
18 сентября, NoNo 79 17 и 79 18.
По инициативе редактора газеты «Одесские новости» И. Хей­
фица тринадцатого сентября 1909 года Куприн совершил полуто­
рачасовой полет на аэростате над Одессой и описал свои впечатле­
ния.
И полет Куприна, и его очерк вызвали оживленные отклики
прессы. Так, Homunculus (Д. И. Заславский) иронизировал в «Ки­
евской мысли» по поводу того, что Куприн решил состязаться с
итальянским писателем Г. Д'Аннунцио, недавно летавшим над Бре­
шией (Киевская мысль. 1909. 20 сентября. No 260).
Мой полет (стр. 430). - Петербургский еженедельник «Синий
журнал», 1911, 8 января, No 3.
Двенадцатого ноября 1910 года в Одессе Куприн поднялся в
воздух на аэроплане «фарман», пилоmруемом известным русским
борцом И. М. Заикиным. При посадке самолет бьш поврежден, и
его владельцы потребовали от Заикина возмещения стоимосm по­
вреждений. Куприн защищал его и писал в редакции некоторых
газет: « ...Заикин сделал все возможное: сначала для того, чтобы не
задеть людей, а затем, чтобы спасти аппарат» (Одесские новосm.
1910. 13 ноября. No 8266).
Дружеские отношения с Заикиным писатель продолжал и поз­
же. Он переписывался со спортсменом в годы эмиграции.
502

Николай Алексеевич (цесаревич) садится в экипаж.
Фотография Касслер а. Новочер касск, 1891 г.

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
И. А. Бунин, Д. Н. Мамин-Сибиряк, М. Горький, Н. Д. Телеш ов.
А.И. Куприн и Е. М. Куприна в группе. Массандра, 1907 г. А. И. Куп­
рин и Ф. Д. Батюшков в Даниловском. На первом фор заце.
Фотография А. И. Куприна с дарственной надписью Н. Д. Телешо­
ву. Одесса. Большой фонтан. Открытка, 1910-е годы. А. И. Куприн пос­
ле спуска на морское дно и Е. М. Куприна, 191 1 г. На втором форзаце.
А. И. Куприн. На обороте первого фор заца.
Семья Куприных в Одессе. 1910 г. На обороте второго форзаца.
Кадеты. Фотография начала ХХ века. С. 4.
Часовой на посту в Кремле. Москва, 1900-е гг. С. 6.
Кадеты с командирами. Фотография начала ХХ века. С. 8-9.
В казарме у кадетов. Фотография начала ХХ века. С. 12-1 3.
Кадеты на марше. Фотография начала ХХ века. С. 20-21.
Торжественный обед в кадетском училище. Фотография начала
ХХ века. С. 28-29:
Кадеты на учениях. Фотография начала ХХ века. С. 38-39.
Письмо начальника кадетского корпуса. На плацу. Фотография
начала ХХ века. С. 40-41.
Музыкальное выступление в кадетском корпусе. Фотография на-
чала ХХ века. С. 52-53.
На учениях. Фотография начала ХХ века . С. 58-59.
Кадетская форма разных эпох. С. 6�5.
Праздничное построение в кадетском корпусе. Фотография нача­
ла ХХ века. С. 68--
--
69.
В редакции «Сатирикона». Слева направо: П. Д. Маньхч, А. Т. Авер­
ченко, А. А. Редаков, А. И. Котъшев, А. И. Кузьмин, А. И. Куприн.
Стоит А. П. Каменский. 1909г . С. 70.
Продавец дичи. Фотография Н. Б. Норман1 1900-е гг. С. 72.
Скачки. Гравюра 1900 г. С. 80-8 1.
На прогулке. Гравюра конца XIX века. С. 86-87.
Ростов Великий. Художник Н. К. Рерих. С. 148-149.
Ярославль. Вход в церковь Николы Мокрого . Художник Н. К. Ре-
рих. С. 150-1 51.
А. П. Чехов. С. 180-1 81.
А. И. Бунин. С. 184- 185.
Тифлис. Ковровая лавка на Майдане. Фотография Д. Ермакова,
конец XIX - начало ХХ века. С. 254-255.
Сапожник. Фотография Н. Б. Норман, 1900-е гг. С. 258-259.
Вид с Лубянской площади на Никольские ворота. Фотография на­
чала ХХ века. С. 260-26 1.
503

Пароход на Волге. Фотография начала :Х
Х
века. С. 296-297.
Пароход на Каме. Фотография начала :Х
Х
века. С. 300-301.
Иллюстрация к рассказу «В трамвае». Художник П. Пенкисевич.
с. 344-345.
У самовара. Фотография. Москва, 1908 г. С. 362-363.
Варварские ворота в Москве. Фотография начала ХХ века.
с. 364-3 65.
Москва, Мясницкая улица. Фотография начала :Х
Х:
века. С.366-367.
Ф. И. Шаляпин. Фотография М. Шаляпиной, 1910 г. С. 368-369.
Игра в бабки в деревне. Фотография М. Дмитриева, 1890 г.
с. 382-383.
Д. Н. Мамин-Сибиряк, Аленушка, Лиза, О. Ф. Гувале. С. 389.
А. И. Куприн перед взлетом на воздушном шаре. 191 1 г. С. 390.
Большие маневры под Курском. С. 392.
Подсудимые матросы, участники Севастопольского восстания 1905
года. С. 406-407.
Герои Севастопольского восстания 1905 года. Художник Д. А. Шма-
ринов. С. 408-409.
П. П. Шмидт. С. 433.
В. В. Набоков. С. 434.
Пасхальное разговление. Фотография А. Мазурина, 1900-е rr. С. 436.
Осмотр Николаем аэроплана «Русский витязь». С. 430-43 1.
В. В. Набоков. С. 438-439.
Праздничный костюм женщины-мокшанки. Конец Х1Х.века, с. Вол­
гапино Краснослободского уезда Пензенской губернии. С. 440-4
4
1.
Детали костюма женщины-мокшанки. Конец XIX века, с. Волга­
пино Красногорского уезда Пензенской губернии. С. 442-443.
Праздничный костюм женщины-мокшанки. Конец XIX века, с. Аль­
кино, д. Мордовское Вечкенино Наровчатскогl> уезда Пензенской гу­
бернии. С. 448-449.
Мужская рубаха. Начало :Х
Х
века, с. Большое Пермиево Городи­
щенского уезда Пензенской губернии. С. 470-47 1.
Женский праздничный костюм. Начало :Х
Х
века, с. Юлово Горо­
дищенского уезда Пензенской губернии. С. 474-475.
Одно из интервью А. И. Куприна. Напечатано в «Петербургской
газете» за 21 ноября 1907 года, No 320. С. 478 .
Дом Куприна в Гатчине. Куприн в окне, на скамейке Е. М. Купри­
на с дочерью Ксенией. Фотография, 191 1 г. С. 480.
Л. Н. Толстой и А. П. Чехов . Фотография С. А. Толстой. 12 сен­
тября 1901 г. С. 496-497.
Николай Алексеевич (цесаревич) садится в экипаж. Фотография
Касслера. Новочеркасск, 1891 г. С. 502-503.
504

СОД ЕРЖА НИЕ
П ОВЕСТЬ
На переломе .... . ... ... ................ ..... ... . . . . ... ...... . . .... ....... ........... 7
РАССКАЗ Ы
Изумруд . . ...... .... . . .... ......... . ................. . . ........ .... . .... ... . ........ 73
С улицы ..... . .......... . . . .......................... ... ... ........ .......... . . .... .. 87
Как я бьш актером .......................................................... 117
Мирное житие ... . ....... ................................. .... ....... ........ . . 144
Корь . ... ....... ... ..... . . . . ............. .......... ..................... . . . . . ... .... .. 156
Угар ... ...... ..... ... ..... . ... ... . . ... ..... . . ...................................... .. 176
Брильянты....................................................................... 178
Пустые дачи . . . ....... .................................... .... ....... ........... 181
Белые ночи ... ........ ..... ............ .......................... ................ 183
Черный туман . ..... .......................................... ................. 186
Хорошее общество ........... .......... .................... ...... .......... 196
Жрец . . ............... ........ . ........ ......... . .......... . . .... .............. ...... 211
Сны .................................................................................. 223
Тост ............................. . . . . . ... . ........ ....... ........ . . . ... . .... ... ...... 226
Счастье ............. . . ........ .... ... ...... ...... . ...... ... . . ......... ... . ... ...... 230
Убийца ..... ....... ... .............. . . . . ................. .... . . .... ...... . . . . . ..... 232
Обида ................. ...... . ............ ............... .. . ... . . ... .... ............ 236
Легенда . ........ . . ... . . . ...... ...... . . . . . . ....... ... ... .......... ..... ..... ..... ... 251
Искусство . ............ .... . . . . .... ......... . . ...... ... ....... ........ . . . . ... . .... 254
Демир-Кая ...... .......... ... . . ....... . . .......... . ........ ...... . . ....... . ... . .. 254
Сказочки
I. О Думе ...... . .......... . . . . . . ...... ... ...... ............................ . ...... 257
II. О конституции .............. ..................... .... ........... . . ....... 258
Механическое правосудие ....... . . . . ... ......... ........ ......... ..... 259
Исполины ........................................................................ 268
Морская болезнь ....... ...... . .................... ..... ... ... ............. . . 272
Ученик ..... . ......... . . ............... ............................... ........... ... 294
505

Мой паспорт ................................................................... 306
Последнее сл ово ............................................................. 31О
Лавры .............................................................................. 316
О пуделе .......................................................................... 321
В Крыму (Меджид) ......................................................... 323
Марабу ............................................................................ 330
Бедный принц .......................................... ....................... 339
В трамвае ........................................................................ 343
Мученик моды ................................................................ 349
По-семейному ................................................................. 353
Сказка о затоптанном цветке ........................................ 359
Леночка ........................................................................... 361
Искушение ...................................................................... 371
В клетке зверя ................................................................. 380
Попрыгунья-стрекоза ..................................................... 383
ОЧЕРК И
Путевые картинки .......................................................... 393
Царицынское пожарище ................................................ 403
События в Севастополе ................................................. 406
Немножко Финляндии ................................................... 409
Над землей ...................................................................... 418
Мой полет ....................................................................... 430
МАЛ О И ЗВЕСТНОЕ
Вл адимир На боков. Куприн . «ЕланЬ>> (Рассказы) .
«Русская библиотека» . Белград ..................................... 437
Т. А. Ка йманова . «Золотое яблоко в чаше из сардоникса»
(А. И. Куприн и фольклор) ..................................................... 439
ПРИМЕЧАНИЯ ............................................................ 48 1
Список иллюстраций ..................................................... 503
506

А. И. Куприн
Полное собрание соч инений в 10 то мах
ТОМ 4
Издание осуществл яется при информационной подде ржке
«Российской газеты», «Литер атурной газеты »,
«Л итературной России», газет «Известия», «Комсомольская
правда », «Трибуна»,«Труд», «Московский комсомолец»,
«Воскресенье», телеканала «Кул ьтура» ВГТРК, ТВЦ,
радиостанций «Радио России», «Маяк», «Эхо Москвы».
Руководител ь издательского проекта
академик Академии российской словесности Г. В. Пряхин
Заместител ь руководителя издательского проекта,
гл авный редактор изда ния Д. Г. Горбунцов
Гл авный худож ник проекта М. В. Георгиев
Редактор: Е. Д. Власкина
Верстка: Т. Б. Лазарева
Набор: Т. И. Сенашенко
Корректур а: Л. А. Киселева
Техническое обеспечение: С. Д. Афанасьев
Подписано в печать 21.02.2007. Формат 60х90 1/16• Печать офсетная.
Объем 36,5 п.л. Тираж 4000 экз. Заказ .No 2783.
ISBN 978-5-88528-525-4
785885 285254
Государственное предприятие
газетно-журнальное объединение «Воскресенье»
127018, Москва, ул. Октябрьская, д. 98, строение 1
Тел./факс: (495) 780-05-56
ww
w
.voskres.info
Отпечатано в ОАО «Ивановская
областная типография•.
153008, r. Иваново, ул. Типографская, 6.
E-mail: 09 1-0 l 8@adminet.ivanovo .ru