АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
XIV ГОД ИЗДАНИЯ
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ ЕЖЕМЕСЯЧНО
I960

За творческую разработку
вопросов научного атеизма
XXI съезд Коммунистической партии Советского Союза,
ознаменовавший переход нашей страны к развернутому строительству
коммунизма, указал, что строительство коммунистического общества
предполагает не только создание материально-технической базы, но и
необходимость воспитания высокого уровня сознательности всех граждан
общества. Поэтому в наши дни коммунистическое воспитание трудящихся
находится в центре внимания партийных, советских, комсомольских и других
общественных организаций. В постановлении ЦК КПСС от 9 января
1960 г. «О задачах партийной пропаганды в современных условиях»
подчеркивается, что формирование нового человека с коммунистическими
чертами, привычками и моралью, ликвидация пережитков капитализма
в сознании людей является в настоящее время одной из главных
практических задач. В частности, таким пережитком прошлого являются в
наших условиях религиозные предрассудки.
В СССР, стране победившего социализма, социальные корни
религии подорваны и большинство нашего народа свободно от религиозных
предрассудков. СССР является страной массового атеизма. Сама жизнь,
практика коммунистического строительства подводят тех трудящихся
нашей страны, которые еще не порвали с религией, к правильным,
материалистическим взглядам на мир. Огромное значение в этом процессе
принадлежит научно-атеистической пропаганде. Работа по -воспитанию
атеистического мировоззрения требует широкого развертывания научно-
исследовательской работы в области атеизма.
Научное изучение проблем коммунистического воспитания
трудящихся, формирование атеистического мировоззрения и борьба с
религиозными пережитками в сознании людей, а также научно-атеистическая
пропаганда должны занимать видное место в деятельности советских ученых.
Задачам работы в этой области было посвящено состоявшееся в
Москве 15—17 июня 1959 года Всесоюзное совещание по вопросам
атеизма, созванное Академией наук СССР и Всесоюзным обществом по
распространению политических и научных знаний. В совещании приняло
участие около 800 человек: представители институтов Академии наук
СССР из Москвы, Ленинграда, союзных республик, представители
высших учебных заведений, работники Всесоюзного и республиканских
обществ по распространению политических и научных знаний, лекторы и
пропагандисты атеизма. Совещание проделало значительную работу в
деле уяснения ряда вопросов, обобщения опыта, анализа имеющихся
недостатков. Большое внимание было уделено вопросам
научно-исследовательской работы в области атеизма. При этом подчеркивалось, что
активизация научно-атеистической пропаганды невозможна без
значительного улучшения научной работы.
Научно-исследовательская работа, посвященная изучению вопросов
атеизма, критике религиозной идеологии, за последние два — три года
несколько улучшилась. Увеличивается количество выходящих в свет

4
ПЕРЕДОВАЯ
книг и брошюр по научно-атеистическим проблемам, расширяется их
тематика. За последние два года выпущено значительное число
монографий и сборников научно-исследовательского характера, в том числе
книги Ю. П. Францева «У истоков религии и свободомыслия»,
М. М. Шейнмана «Ватикан и католицизм в конце XIX —начале XX
века», И. А. Крывелева «Современное богословие и наука», изданный
Институтом этнографии сборник статей «Исследования и материалы по
вопросам первобытных религиозных верований» и др. Несомненный
интерес представляют сборники «Вопросы истории религии и атеизма»,
периодически издаваемые Институтом истории АН СССР, и
«Ежегодники Музея истории религии и атеизма». В серии научно-атеистической
библиотеки изданы произведения Лукреция, Лукиана, Ульриха фон
Гуттена, Дакосты, Дидро, Гольбаха, Марешаля, Плеханова, Рановича,
Скворцова-Степанова.
В последнее время расширен круг учреждений, призванных
заниматься проблемами научного атеизма, изучать историю религии и
атеизма. Создан сектор атеизма в Институте философии. Соответствующие
секторы и группы созданы также в ряде гуманитарных институтов
АН СССР. На философском факультете Московского университета
создана кафедра атеизма. При Гоополитиздате и некоторых других
издательствах образованы редакции по вопросам атеистической литературы,
которые уже выпустили ряд работ по проблемам атеизма. В разработке
вопросов атеизма серьезное значение имеет журнал «Наука и религия»,
издающийся с сентября 1959 года. Большую роль должен сыграть
Научный совет для координации работы в области атеизма и критики
религии, созданный при Отделении экономических, философских и правовых
наук и Отделении исторических наук АН СССР
Все это свидетельствует о том, что в настоящее время
научно-атеистическая работа развертывается широким фронтом. Реализация
имеющихся возможностей, несомненно, даст овои положительные
результаты.
Однако -состояние научно-исследовательской работы в этой области
еще не соответствует современным требованиям. Эта работа должна
быть усилена, а главное, углублена. Задачи в области научных
исследований, стоящие перед учреждениями Академии наук СССР и
республиканских академий, перед журналами, издательствами и высшими
учебными заведениями, широки и многосторонни.
Серьезным недостатком нашей исследовательской работы нужно
считать слабую разработку проблем, связанных с изучением
религиозных пережитков в СССР. Глубокое решение вопроса о причинах
существования и формах проявления религиозных предрассудков
невозможно без изучения конкретной действительности. В этом направлении
нужно провести серьезные исследования. Анализ полученного в результате
этих исследований материала позволит составить более конкретное
представление о том, что представляют собой религиозные пережитки в СССР
и каковы причины их существования.
В настоящее время сектор атеизма Института философии и сектор
истории религии и атеизма Института истории АН СССР изучают эти
вопросы путем обследования ряда районов Мооковской и Тамбовской
областей. Сектор атеизма Института философии планирует также
организацию подобной работы в более широком масштабе, совместно с
научными работниками из союзных республик в целях изучения более или
менее распространенных в СССР религиозных верований.
В этой работе наряду с философами и историками должны
принять участие этнографы и психологи. Изучение состояния религиозных
верований и роста атеизма среди населения является одной из важных
задач, стоящих перед Институтом этнографии АН СССР. Ни у кого нет
таких широких возможностей, как у этнографов, которые проводят свою

ПЕРЕДОВАЯ
5
работу непосредственно среди населения, изучают его материальную
культуру, идеологию, быт. В изучении состояния религиозных верований
значительная роль принадлежит психологам. Мы должны лучше знать
не только психологию верующих, но и психологию людей,
мировоззрение которых эволюционирует от веры к неверию. Между тем ни сектор
психологии Института философии АН, ни Институт психологии АПН
РСФСР этими проблемами не занимаются.
Только совместная работа философов, этнографов, историков и
психологов позволит обстоятельно изучить причины существования
религиозных -пережитков в нашей стране и пути их преодоления.
Необходима творческая разработка ряда теоретических проблем
научного атеизма. Важнейшей задачей является создание
фундаментальных трудов о великом наследии классиков марксизма-ленинизма в
области критики религии, монографических работ по такой важнейшей
проблеме научного атеизма, как проблема социальных и
гносеологических корней религии.
Необходимо дать обстоятельную критику религиозной морали.
Слабость нашей работы в этой области церковники и сектанты пытаются
использовать в своих целях. Апологеты религии утверждают, что основой
человечеокой нравственности является религия, что нравственность
вообще не существует помимо религии. Наша задача заключается в том,
чтобы самым решительным образом разоблачать антинаучность и
антигуманизм религиозной морали, ее лицемерие и ханжество,
убедительно показывать преимущества коммунистической нравственности. Больше
внимания надо уделить показу реакционной сущности религиозной
морали, которая несовместима с высокими принципами морали нового
общества.
Как известно, одной из важнейших функций философского
идеализма является обоснование необходимости существования религии.
В. И. Ленин указывал, что идеализм «всегда сводится, так или иначе, к
защите или поддержке религии» (Соч., т. 19, стр. 4). Показ того, как
различные направления идеалистической философии выступают в
защиту религии, какие методы и аргументы они при этом используют,
является актуальной задачей советских философов.
Современные богословы упорно стремятся доказать, что наука вполне
совместима с религиозной верой. Некоторые религиозные идеологи идут
еще дальше, пытаясь соединить христианство с социализмом. По этому же
пути идут и реформисты, примером чего может служить программа
социал-демократической партии Германии, принятая съездом СДПГ в ноябре
1959 года, проникнутая духом примирения с клерикализмом и религией.
Долг работников атеистического фронта — показать несостоятельность
этих утверждений церковников и реформистов. Президиум АН СССР
принял решение об издании многотомного труда «Наука против
религии», в создании которого примут участие представители всех отраслей
наук, как естественных, так и гуманитарных. В этом труде огромные
достижения современной науки будут использованы для разоблачения
религиозных догм. Критике «христианского социализма», «христианской
демократии» и ревизионизма в трактовке вопросов а?еизма и религии
должны быть посвящены отдельные работы.
Многое еще предстоит сделать в области изучения и критики
современной идеологии таких религиозных систем, как православие,
католицизм, иудаизм, ислам, протестантизм, буддизм.
Видное место в нашей работе должно быть уделено критике
идеологии православия. Известно, что многие деятели православной церкви
в СССР участвуют в борьбе за мир и занимают по ряду вопросов
патриотические позиции. Но это не снимает вопроса о борьбе против
идеологии современного православия, которое так же противостоит науке, как
и все другие религии. При этом нужно учитывать, что православная

б
ПЕРЕДОВАЯ
идеология пытается приспосабливаться к социалистической
действительности. Она не может также игнорировать колоссальной роли науки
в современном мире, особенно в жизни социалистического общества,
популярность идей коммунизма в массах. Поэтому идеологи
православия пытаются совместить религию с наукой, с научным социализмом,
стремятся доказать, что религия не только не мешает строить
коммунизм, но даже полезна для коммунистического строительства. В нашей
исследовательской и пропагандистской работе по атеизму нужно
уделить серьезное внимание критике этих утверждений церковников.
В последние годы в некоторых районах произошла активизация
различных религиозных христианских сектантских организаций.
Сектантские организации для распространения своих религиозных взглядов, как
правило, действуют более тонкими методами, чем церковники. Между
тем критике идеологии современного сектантства у нас до сих пор не
посвящено ни одной обстоятельной работы.
Важнейшей задачей наших научных работников является критика
католицизма. Католическая церковь является в настоящее время
крупнейшим капиталистическим собственником. «Овятой престол»
тесно связан с монополистическим капиталом Западной Европы, США,
Южной Америки. Апологеты католицизма всячески маскируют
финансовую деятельность Ватикана, стараются скрыть его связи с
монополиями. Одна из наших важных задач заключается в том, чтобы как
можно полнее, на основе убедительных фактических данных показать
переплетение интересов католической церкви с интересами монополий и
банков.
Основным содержанием идеологической деятельности Ватикана и
других церковных организаций Запада является антикоммунизм.
Римские папы неоднократно заявляли, что борьба с коммунизмом является
главной задачей католической церкви. Характерной особенностью
деятельности Ватикана является усиление пропаганды, рассчитанной на
то, чтобы укрепить влияние католической церкви в среде рабочего
класса, которое непрерывно падает. В связи с этим в католицизме широкое
распространение получает всякого рода социальная демагогия.
Все это свидетельствует о большой гибкости, приспособляемости
католицизма, о сложности борьбы с ним. По всем этим вопросам нужно
вести нашу исследовательскую работу.
Должна быть усилена критика идеологии современного
протестантизма, который в различных своих проявлениях имеет весьма
значительное распространение во многих странах Запада, уступая в этом
отношении, лишь католицизму. При этом необходимо учитывать, что
протестантизм является наиболее влиятельной религиозной идеологией в таких
крупнейших странах капиталистического мира, как США и
Великобритания.
Одной из самых распространенных религий на земном шаре
является ислам. Пережитки этой религии имеют еще распространение и в
нашей стране.
Сложность изучения ислама заключается в том, что само исламове-
дение как наука начало развиваться довольно поздно. В странах, где
ислам является господствующей религией, научное изучение ислама
преследовалось, а в странах Европы этот вопрос подчинялся интересам
колонизаторской политики.
Тем более важными являются задачи, которые стоят перед
советским исламоведением. Однако нужно сказать, что у нас еще имеется
недооценка вопросов, связанных с критическим изучением ислама.
В частности, следует уделять гораздо больше внимания изучению
состояния ислама в настоящее время. Необходимо издавать литературные
памятники атеистической и вольнодумной мысли народов Востока. Эти
издания могут сыграть серьезную роль в борьбе с идеологией ислама.

ПЕРЕДОВАЯ
7
Необходимо также дать серьезную научную критику буддизма,
который исповедуется многими миллионами населения Восточной и Юго-
Восточной Азии. Пережитки буддизма еще имеют место в нашей стране
среди населения Бурятской и Калмыцкой автономных республик.
Буддизм является сложным религиозным мировоззрением. Многие
буржуазные ученые и даже -некоторые советские ученые склонны
«идеализировать буддизм, считать его мировоззрением, содержащим в себе
черты высокого гуманизма, любви к живым существам и т. д. В этот
вопрос необходимо внести полную ясность. Нужно убедительно показать,
что буддистская религия является столь же антинаучной и социально
неприемлемой, как и всякая иная религиозная идеология. Необходима
подготовка и издание капитальных научных трудов, посвященных
буддизму.
НеоОхМ1ненно, что атеистическая работа должна быть тесно связана
с жизнью, современностью, с задачами развернутого строительства
коммунистического общества. Однако это не значит, что можно ослабить
внимание к разработке вопросов истории религии и атеизма.
Историческая критика религии, являющаяся острейшим оружием
антирелигиозной борьбы, невозможна без глубокого знания истории религии и
атеизма. Огромное теоретическое наследство в этой области оставили К. Маркс,
Ф. Энгельс, В. И. Ленин. Как известно, В. И. Ленин писал, что
религиозный туман имеет свои исторические корни. Для того, чтобы глубоко
критиковать религиозное мировоззрение, нужно знать его происхождение
и сущность, знать, как материалисты прошлого боролись с религией и
церковью. В марксистской истории религии и атеизма есть много
актуальных проблем, которые требуют серьезного исследования. Наиболее
важными из них в настоящее время являются: происхождение религии,
происхождение христианства, ислама, буддизма, история православия,
атеизм в истории рабочего движения.
Было бы неправильно думать, что все проблемы научного атеизма
могут быть решены силами одних лишь специалистов, непосредственно
работающих в данной области. Научный атеизм тесно связан с рядом
вопросов коммунистического воспитания, этики, теории познания,
эстетики и других философских дисциплин. Ученые, деятельность которых
связана с разработкой различных областей философских наук, должны
больше внимания уделять тем проблемам атеизма, которые связаны с их
специальностью.
Необходим тесный контакт научных учреждений и научных
работников с пропагандистами-атеистами Всесоюзного общества по
распространению политических и научных знаний и его научно-атеистическими
секциями. Только путем такого контакта можно добиться связи научно-
исследовательской работы в области атеизма и критики религии с
конкретными потребностями и задачами атеистической пропаганды.
Широко развернутая научно-исследовательская работа в области
атеизма и широкая пропаганда научно-атеистических знаний должны
стать серьезным вкладом наших ученых и пропагандистов в дело
построения коммунизма.

К вопросу о предмете
исторического материализма
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
Вопрос о предмете исторического материализма в «последние годы
всесторонне обсуждался среди философских работников. При этом
выявились некоторые расхождения в понимании взаимоотношения
исторического и диалектического материализма, взаимоотношения
исторического материализма и других общественных наук и, наконец, его
отношения к теории научного коммунизма. На перечисленных вопросах
нам и хотелось бы остановиться в этой статье, не беря на себя задачу
исчерпать в -какой-либо мере характеристику исторического
материализма как науки.
1. Взаимоотношение исторического и диалектического материализма
Марксизм представляет собою цельное и последовательное научное
мировоззрение. Оно правильно отражает действительность и выражает
коренные интересы рабочего класса. Марксизм включает в себя в
неразрывном единстве диалектический и исторический материализм,
экономическое учение Маркса и его теорию научного социализма.
Исторический опыт показывает, что всякие попытки расщепить
единое и цельное учение марксизма неизбежно приводят к его искажению.
В борьбе с философским ревизионизмом Ленин всегда подчеркивал
единство и нераздельность диалектического и исторического
материализма. Ленин писал, что в этой философии марксизма, вылитой из одного
куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной
существенной части, не падая в объятия буржуазно-реакционной лжи.
Эти слова Ленина показывают несостоятельность попыток и
современных ревизионистов отделить исторический материализм от
диалектического. Ревизионисты утверждали, будто исторический материализм не
является частью марксистской философии, а представляет собою лишь
одну из конкретных наук, имеющих самостоятельное, независимое от
философии существование. Заявляя так, они пытались открыть путь
к соединению исторического материализма с современной буржуазной
социологией, которая, по их утверждениям, выработала «строгие методы
регистрации, измерения и анализа явлений», якобы не зависящие от
идеологии, от влияния классовых интересов. Отделяя исторический
материализм от диалектического, объявляя его независимым от философии,
от мировоззрения, ревизионисты, по существу, пытались подменить
марксистскую теорию исторического процесса буржуазными
социологическими концепциями.
В чем же состоят внутренняя связь, неразрывное единство
диалектического и исторического материализма, игнорируемые ревизионистами?
Исторический материализм представляет собою результат
распространения материализма и диалектики на позншние человеческого
общества; следовательно, он опирается на общее философское материалиста-

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 9
ческое мировоззрение. С другой стороны, исторический материализм
делает это мировоззрение законченным, завершенным. Только с созданием
исторического материализма философский материализм оказывается
способным дать научное истолкование не только природы, но и
общественной жизни.
Поэтому исторический материализм нельзя рассматривать лишь как
одну из конкретных наук, к которым применяется метод диалектического
материализма. Это неотъемлемая часть марксистской философии, без
которой немыслимо марксистско-ленинское мировоззрение.
Исторический материализм является философской наукой прежде
всего потому, что решает в применении к обществу основной вопрос
философии — об отношении сознания к бытию. В решении этого вопроса и
обнаруживается единство диалектического и исторического
материализма. Если диалектический материализм признает объективно реальное
бытие независимым от сознания, то исторический материализм признает
общественное бытие объективной реальностью, независимой от
общественного сознания человечества. И там и здесь сознание, в том числе и
общественное сознание, рассматривается в качестве более или менее
точного отражения объективной реальности. Вопрос об отношении
общественного сознания к общественному бытию занимает в историческом
материализме такое же место, как общий вопрос об отношении сознания
к бытию в материализме диалектическом. Это основной вопрос учения об
обществе, различное решение которого определяет водораздел между
материалистическим и идеалистическим пониманием истории.
Такие категории исторического материализма, как общественное
бытие и общественное сознание, материальные и идеологические
отношения и т. д., представляют собою продолжение и конкретизацию
соответствующих категорий диалектического материализма. Здесь необходима
конкретизация (а не только продолжение) именно потому, что из
категорий диалектического материализма, взятых' в наиболее общем виде,
нельзя чисто логическим путем вывести ответ на специфические вопросы
познания общественной жизни. Чтобы пояснить это, возьмем, например,
общую категорию бытия, материи. Диалектический материализм
называет материальными предметы, явления, отношения, существующие вне
и независимо от сознания человека. Но общественная жизнь отличается
от природы тем, что все общественные явления и отношения есть
результат деятельности людей, а люди — сознательные существа. В связи с этим
встает вопрос: могут ли быть в обществе такие отношения, которые не
зависят от общественного сознания людей, не определяются этим
сознанием, а, наоборот, определяют его? Решив эту проблему, исторический
материализм выработал категорию общественно»го бытия, выделил из
сложной и многообразной сети общественных отношений материальные
отношения. Благодаря этому основные положения философского
материализма были распространены на познание человеческого общества, Но
вместе с тем и ' конкретизированы с учетом специфики общественной
жизни как своеобразной части материального мира.
Эту неразрывную связь между категориями диалектического и
исторического материализма тщетно пытаются опровергнуть критики
марксизма. Так, например, английский профессор Эктон заявляет: «Материя,
которая признается «первичной» в доктрине философского
материализма,— это такие вещи, как газы, моря, скалы, тогда как «материальная
жизнь общества» состоит из орудий труда, изобретений, мастерства
людей». Между тем и другим Эктон не видит ничего общего. Более того,
материальная жизнь общества, которая, как считают марксисты, определяет
политические и идеологические формы, по мнению Эктон а, сама
содержит «психические компоненты»; к последним он относит, например,
накопленные обществом навыки и опыт (Н. В. 4сton «The Illusion of the
Epoch», London, 1955, p. 142—143).

10
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
Чтобы разорвать связь между признанием первичности материи
вообще и материальной жизни общества, Эктон огрубляет одно и искажает
другое понятие. Марксисты вовсе не отождествляют «материальность»
с «вещественностью». Понятие «материя» в философском материализме
служит обозначением объективной реальности, существующей вне и
независимо от сознания человека. Понятие «общественное бытие» в
историческом материализме характеризуется таким же признаком: оно охватывает
общественные отношения, независимые от общественного сознания
человечества; при этом имеется в виду именно общественное сознание. Как
указывал Ленин, «речь все время идет о сознании общественных отношений
и никаких иных» (Соч., т. 1, стр.' 122). Поэтому, например, включение
в производительные силы общества наряду со средствами труда и
производственного опыта людей, их навыков к труду не стоит в противоречии
с признанием материальности производительных сил и производственных
отношений. Экономические отношения устанавливаются людьми,
действующими в процессе труда сознательно, использующими свой трудовой
опыт и навыки. Но эти отношения являются материальными, ибо не
определяются общественным сознанием людей.
В категориях «общественное бытие», «материальные общественные
отношения» и т. д. отражено, следовательно, не только то, что соединяет
человеческое общество со всем остальным материальным миром, но и то,
что образует его специфику.
Специфику общественного развития отражает также и категория
социальной революции, в которой конкретизируется применительно к
обществу диалектическое учение о развитии. Учение о социальной революции
показывает, что человеческое общество, подобно природе, развивается не
только путем эволюционных, но и путем революционных изменений,
означающих глубокий перелом во всем ходе истории. Вместе с тем
категория социальной революции имеет свое специфическое содержание; она
выражает своеобразие развития классового общества, в котором новый
социально-экономический строй приходит на смену старому в
результате острейшей классовой борьбы.
Итак, основные положения исторического материализма являются
продолжением и конкретизацией положений диалектического
материализма в применении к изучению общественной жизни; между ними
существует внутренняя связь.
Это, однако, не означает, что диалектический материализм
предшествует историческому. Было бы неправильным полагать, что
диалектический материализм целиком сложился, а затем уже был распространен
на познание человеческого общества. Рассмотрение исторического
процесса фор миров ания марксистской философии показывает, что
диалектический и исторический материализм создавались Марксом в их
нераздельном единстве, в один и тот же период его духовно»го развития.
Движущей силой этого развития были реальные потребности
революционной борьбы, которые показали Марксу несостоятельность
гегелевского идеализма, несоответствие реальной общественной жизни,
пронизанной столкновениями классов и их материальных интересов, с
идеалистическим пониманием государства как воплощения всеобщего разума.
Таким образом, именно анализ социальных проблем имел решающее
значение для выработки Марксом нового мировоззрения. Переход от
идеализма к материализму и от революционного демократизма к
коммунизму, наметившийся в статьях Маркса в «Немецко-французских
ежегодниках», был завершен в совместных работах Маркса и Энгельса
«Святое семейство» и «Немецкая идеология». В этих произведениях
очерчены основные положения диалектического и исторического
материализма.
Создание исторического материализма было необходимым условием
преодоления ограниченностей старого материализма. Известно, что все

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА Ц
материалисты до Маркса материалистически понимали только природу
и оставались идеалистами в истолковании общественной жизни, поэтому
их материализм бы/1 в известной степени ограниченным. Философский
материализм не мог быть законченным, охватывающим единым
истолкованием весь мир до тех пор, пока он не был распространен на понимание
человеческого общества. Лишь с созданием Марксом и Энгельсом исто-
рического материализма философский материализм был достроен
доверху.
Так возникло цельное материалистическое мировоззрение.
Только на базе исторического материализма могло быть выработано
научное, марксистское понимание роли практики, понято значение
общественно-исторической деятельности людей для развития их познания.
Диалектический материализм, в противоположность старому,
созерцательному материализму, в основу объяснения процесса познания
положил практику. Он раскрыл ее значение как основы познания и как
критерия истины. В отличие от некоторых домаркеовских материалистов
(например, Ф. Бэкона) в марксизме практика не сводится к
научно-техническому эксперименту, а охватывает собою материальную
общественно-историческую деятельность людей, направленную на преобразование
природы и общества. Такое понимание практики, без которого
диалектический материализм Маркса немыслим, возможно было выработать лишь
при условии распространения материализма на область общественной
жизни.
Философия в понимании Маркса представляет собой орудие
революционного изменения мира. Этот действенный характер марксистской
философии также не может быть понят без исторического материализма,
показывающего необходимость практической деятельности людей для
изменения их общественных отношений. Еще в «Святом семействе»
Маркс и Энгельс показали, что рабочий класс для своего освобождения
должен не в мыслях преодолеть категорию капитала, как это
представляли себе левые гегельянцы, а ликвидировать капиталистические
отношения в самой действительности, то есть уничтожить их практически.
Только придерживаясь материалистического понимания истории, можно
оценить значение гениальной мысли Маркса: «Философы лишь
различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы
изменить его» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 4).
Таким образом, диалектический и исторический материализм
органически и неразрывно связаны друг с другом. Это две части единого и
целостного мировоззрения. Поэтому несостоятельны и вредны какие бы
то ни было попытки разорвать их.
Отказ от диалектического материализма неизбежно приводит к
отказу и от исторического материализма. Это можно легко видеть на
примере того истолкования основных положений исторического
материализма, которое дано ревизионистами типа Макса Адлера, отвергающими
материализм. М. Адлер выступал против «печального и вредного», как он
выражался, смешения материалистического понимания истории с
философским материализмом. Он утверждал, что «материалистическое на
языке Маркса не означает ничего более, чем эмпирическое...» (Макс
Адлер «Маркс как мыслитель», 1924, стр. 69). Смысл такого
истолкования понятия «матерналистическое» достаточно ясен: «эмпирическим»
божатся и клянутся многие идеалисты: махисты, позитивисты и им
подобные. Свести материалистическое понимание истории к
«эмпирическому» познанию общества — значит прикрыть модной фразой свое
бегство из лагеря материализма в лагерь идеализма.
Отбросив философский материализм, М. Адлер расчистил себе путь
и к отрицанию ^материальности производственных отношений.
Оказывается, «сами экономические отношения представляют собою нечто
духовное и вообще могут быть поняты только как явления духовной жиз-

12
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
ни...» (там же, стр. 75, 1957). При таком толковании экономических
отношений от исторического материализма вообще ничего не остается, так
как ликвидируется его основа — признание перв-ичцости материальной
жизни общества по отношению к его духовной жизни.
Характерно, что такой же фокус проделывает и новейший критик
марксизма — немецкий правый социал-демократ В. Таймер. Подобно
М. Адлеру, он отрицает какую бы то ни было внутреннюю связь между
материализмом философским и историческим. Более того, В.
Таймер делает поразительное «открытие», утверждая, что Маркс якобы
вовсе не материалист и что он только называет себя таковым. «Зачем,
собственно, сохраняет Маркс для своего учения вводящее в
заблуждение наименование «материализм»? — вопрошает Таймер.— Вероятно,
потому, что это наименование считалось в то время магическим
словом». Это слово, заявляет В. Таймер, лишено конкретного содержания и
избавляет как оратора, так и слушателя от «продолжительных
размышлений».
К какому же пониманию исторического процесса привели В. Таймера
его «продолжительные размышления»? «Все исторические теории,—
заявляет он,— склонны к монизму. Они пытаются объяснять сложный ход
человеческой истории посредством одного фактора, будь то экономика,
техника, классовый интерес, география, климат и т. п. Однако
серьезная историческая наука начинает с положения: «В истории нет никакой
монистической каузальности, есть только плюралистическая». Всегда
действует одновременно множество факторов, из которых ни один не
может быть отброшен без изменения результатов» (W. Т h e i m e г
«Der Marxismus. Lehre — Wirkung — Kritik». Bern, 1957, SS. 50—51).
Объяснение исторических событий складывается, по В. Таймеру,
из психологии, биологии, социологии, политической экономии и
целого ряда других областей знания, которые-де нельзя отнести к точным
наукам.
Итак, последним словом исторической науки объявляется
обветшавшая теория «факторов», насквозь проникнутая эклектицизмом. Отказ
от признания определяющей роли способа производства в истории
общества служит В. Таймеру и ему подобным средством отрицания
закономерностей исторического развития, отрицания неизбежности гибели
капитализма и победы коммунизма.
Игнорирование диалектики и отказ от применения ее к
общественной жизни так же неизбежно ведут к искажению исторического
материализма, как и игнорирование философского материализма.
Это можно видеть наглядно на примере современных
ревизионистских теорий «автоматического» перерастания капитализма в социализм.
Общей чертой этих теорий является попытка изобразить движение к
социализму как стихийный процесс, автоматически вытекающий из
развития производительных сил, из технического прогресса и т. п.
Конечно, изменения в производительных силах, и в частности в
технике производства, делают необходимым изменение экономических
отношений. Но коренное преобразование экономического строя не
происходит само собой. Только революционный переворот, осуществляемый
передовым классом, может привести к ломке старых производственных
отношений и тем самым устранить препятствия для быстрейшего
прогресса производительных сил. Если общественная жизнь
рассматривается вне живого взаимодействия ее сторон, то это значит, что исторический
материализм подменяется вульгарным «экономизмом»,
«объективизмом», игнорирующим активную роль политики, ее обратное воздействие
на экономику. А это ведет к выхолащиванию революционного духа
исторического материализма, к принижению роли политической партии
пролетариата, к проповеди пассивности, к преклонению перед стихийным
ходом событий.

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 13
2, Взаимоотношение исторического материализма с другими
общественными науками
Будучи неотъемлемой частью философии марксизма, исторический
материализм вместе с тем имеет свой особый предмет исследования.
Если диалектический материализм исследует отношение мышления
к бытию, отвечает на вопросы о том, что представляет собою мир и
каковы действующие в нем всеобщие законы движения и развития, то
исторический материализм решает такие же вопросы применительно
к обществу как особой части материального мира. Предметом
исследования исторического материализма является человеческое общество и
общие законы его развития.
В дискуссиях по вопросу о предмете исторического материализма
некоторые товарищи возражали против такого определения. Они
ссылались на то, что исторический материализм, в отличие от прежней
философии истории, требует начинать исследование общества с изучения
конкретных общественно-экономических формаций. По их мнению, говорить
об обществе вообще — это метафизика. Поэтому-де исторический
материализм может рассматриваться лишь как наука о развитии
общественно-экономических формаций и их законах.
Действительно, исторический материализм — это не философия
истории в старом смысле слова. Домарксистская общественная мысль
пыталась создать, подобно натурфилософии, философию истории, то есть
учение об историческом процессе, основанное не на конкретном изучении
общественного развития, а на отвлеченных философских соображениях.
Многие социологи в своих теоретических построениях исходили из
абстрактного определения общества, не изучая конкретных общественно-
экономических формаций. В. И. Ленин в своей работе «Что такое
«друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» высмеял
таких социологов. Он писал, что начинать науку с вопросов о том, что
такое общество, что такое прогресс и т. д., как это делал, например,
Г. Спенсер,— значит начинать с конца. Этим социологам Ленин
противопоставил Маркса, который начал с изучения истории развития
конкретной общественно-экономической формации — капиталистической — и на
основе этого открыл законы развития капитализма. Тем самым была
дана фактическая проверка и подтверждение материалистического
понимания истории, которое до появления экономических трудов Маркса
представляло собой лишь гипотезу. Как видим, классики марксизма-
ленинизма подчеркивали необходимость начинать изучение законов
развития общества с исследования конкретных общественно-экономических
формаций. Но значит ли это, что марксизм вообще не признает общих
законов развития общества?
Разумеется, нет. Не следует смешивать вопрос о том, как была
создана наука об общих законах развития общества, с вопросом о том,
что она собой представляет.
Как, например, были открыты законы диалектики? Сначала люди
познавали отдельные, конкретные формы движения и их законы, а затем
уже пришли к открытию общих законов. Конечно, нет материи «вообще»,
вне конкретных тел, как нет и движения «вообще», вне его конкретных
форм. Но это не значит, будто неправомерно определять диалектику как
науку об общих законах развития в природе, обществе и человеческом
мышлении.
Общие законы развития общества также не выступают сами по
себе, помимо их проявления в исторических событиях тех или иных
общественно-экономических формаций. Нет общества «вообще», вне
конкретных общественно-экономических формаций. Но это не значит, что
не имеет правя на существование наука о человеческом обществе и
общих законах его развития. Задача состоит лишь в том, чтобы правильно

14
Г. Б. ГЛЕЗЕРМАН
понимать эти законы, трактовать их н-е абстрактно, в духе Спенсера, не
в отрыве от конкретных форм fox проявления.
Изучением общественной жизни занимается множество наук. В чем
же заключаются особенности исторического материализма по сравнению
с другими общественными науками? Какова специфика предмета
исторического материализма и изучаемых им законов?
Для правильного ответа на эти вопросы необходимо рассмотреть,
во-первых, взаимоотношение общих законов развития общества и
специфических законов общественно'Экономическ.их формаций; во-вторых,
взаимоотношение общих законов развития общества и законов развития
отдельных сторон, областей общественной жизни.
Законы общественного развития делятся на общие, действующие
во всех или по крайней мере в ряде общественно-экономических
формаций, и на специфические законы отдельных обществешю-экономических
формаций 1.
Было бы глубокой ошибкой думать, что реально существуют только
специфические законы. Если последние выражают условия
существования той или иной формации, то общие законы — условия существования
всякого человеческого общества. Так, например, независимо от того, на
какой ступени развития находится общество, при каком общественном
строе живут люди, важнейшим условием их существования остается
производство. Решающая роль производства является общим законом,
который действует на всех ступенях общественного развития.
Конечно, знание этого закона еще не дает возможности определить
конкретные особенности каждой отдельной формации. Чтобы познать
эти особенности, необходимо исследовать, как осуществляется
производство в данном обществе, каковы особенности его способа производства.
Однако знание общего закона помогает понять, в какой области
общественной жизни нужно искать основу прогрессивного развития общества.
Если, напри-мер, мы хотим знать условия прогрессивного развития
социалистического общества и его постепенного перерастания в коммунизм,
то необходимо, руководствуясь знанием общего закона, исходить из
решающей роли производства в этом развитии. Это дает возможность
понять необходимость создания материально-технической базы
коммунизма как решающего условия перехода от первой ко второй его фазе.
Действие общих и частных законов переплетается, поэтому их нельзя
рассматривать в отрыве друг от друга.'Вместе с тем нельзя и
отождествлять их. Они различны, так как выражают разного рода
существенные связи между общественными явлениями. Общие законы выражают
необходимые связи между общественными явлениями, присущие всем
формациям, специфические —те связи и отношения, которые
свойственны только данной формации.
Исторический материализм не может не учитывать специфических
законов развития отдельных формаций, ибо без этого невозможно
понять и действие общих законов. Так, например, нельзя понять, как
проявляются общие закономерности взаимодействия производительных сил
и производственных отношений, если не учитывать особенностей этого
взаимодействия в различных формациях — в классово*антагонистических
обществах и при социализме. Однако в отличие от ряда других
общественных наук, например, от политической экономии, главным.содержанием
исторического материализма является познание общества в целом и общих
законов его развития.
Политическую экономию обычно изучают по отдельным
общественно-экономическим формациям; сначала рассматриваются экономические
1 Имеются и законы, действующие на отдельных ступенях развития той или иной
формации. К ним относится, например, экономический закон распределения по труду,
действующий лишь в первой фазе коммунизма.

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 15
отношения докапиталистических формаций, затем капитализма, наконец,
социализма. Политическая экономия, разумеется, не отрицает
существования общих экономических законов, но не они составляют главное
содержание этой науки. Она имеет дело по преимуществу с изучением
специфических законов развития отдельных общественно-экономических
формаций, с изучением экономических законов движения каждого
общества, а эти законы различны в разных формациях. Игнорировать их
различие значило бы свести политическую экономию к самым общим и
бессодержательным положения^ которыми и заполняли свои сочинения
многие буржуазные экономисты, выдавая это занятие за исследование
общих законов производства. В их адрес направлено ироническое замечание
Ф. Энгельса в «Анти-Дюринге»; «Кто пожелал бы подвести под одни и
те же законы политическую экономию Огненной Земли и политическую
экономию современной Англии,—тот, очевидно, не дал бы ничего, кроме
самых банальных общих мест» («Анти-Дюринг», 1957, стр. 137—138).
Изучение особых законов производства и распределения материальных
благ на различных ступенях развития человеческого общества — таково
главное содержание политической экономии.
Иное место занимает изучение общих (разумеется, общих
социологических, а не экономических) законов в историческом материализме.
Он также не может игнорировать различие специфических законов
отдельных формаций, но в центре его внимания находится изучение общих
законов исторического процесса, действующих во всех или по крайней
мере в ряде общественно-экономических формаций. Поэтому
исторический материализм в отличие от политической экономии не строится по
отдельным общественно-экономическим формациям.
Исторический материализм—это общая теория исторического
процесса, выработанная на основе изучения развития
общественно-экономических формаций; вместе с тем это метод познания общественных
явлений. Знание общих законов развития общества вооружает общественных
деятелей, а также ученых, занимающихся изучением отдельных периодов
истории или отдельных сторон общественной жизни, правильным
методом познания и действия.
Некоторые товарищи, соглашаясь с определением исторического
материализма как науки об общих законах развития человеческого
общества, считают, что вопросы о классах и классовой борьбе, о государстве
и социальной революции не входят в его предмет. По их мнению,
исторический материализм должен заниматься такими проблемами, которые
имеют отношение только ко всем формациям, например,
взаимоотношением общества и природы, производительных сил н проиаводственных
отношений, базиса и надстройки и т. д. Что же касается закона
классовой борьбы, то он действует не во всех общественных формациях,
поэтому его изучение якобы не входит в предмет исторического материализма.
По мнению одних, вопросы о классах, государстве, революции должны
отойти к теории научного коммунизма; по мнению других —к
конкретной социологии, которая, как они считают, имеет право на
существование в качестве особой науки наряду с историческим материализмом.
Об отношении исторического материализма к теории научного
коммунизма и к конкретным социологическим исследованиям будет сказано
ниже. Следует, однако, отметить, что предложение исключить из
предмета исторического материализма перечисленные вопросы означает
слишком узкое понимание его законов.
Законы исторического материализма являются общими в двояком
смысле. Во-первых, как уже сказано, в том смысле, что они действуют
во всех или по крайней мере в ряде общественных формаций. Во-вторых,
законы исторического материализма являются общими и в том смысле, что
они выражают взаимоотношения между различными сферами, между
различными сторонами жизни общества как целостного организма. Этим ис-

16
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
торический материализм отличается от многих других общественных
наук.
В самом деле, политическая экономия изучает одну сторону
общественной жизни—экономические, производственные отношения людей,
отношения производства, обмена и распределения продуктов;
юридические науки изучают государство и право, политические и правовые
отношения между людьми; имеются науки, изучающие те или иные
стороны духовной жизни общества: эстетика, литературоведение,
педагогика и т. д. По сравнению с этими науками особенность исторического
материализма заключается в том, что он раскрывает связь между
различными сторонами общественной жизни. Исторический материализм
показывает, например, какая существует связь между экономическим строем
общества и возникающими на его основе политическими учреждениями
и идеологическими формами. В отличие от частных общественных наук
он имеет дело с развитием общества как единого целого.
Правда, имеется еще одна общественная наука, которая изучает
развитие общества в целом, во взаимодействии всех его сторон,— это
гражданская история. Но история призвана отобразить и объяснить ход
исторических событий во всей его конкретности, исторический же
материализм является теоретической наукой, его задача состоит в том, чтобы
открыть общие законы, управляющие конкретным развитием событий
в жизни тех или иных стран и народов.
Подразделение на исторические и теоретические науки имеет место
и при изучении отдельных сторон общественной жизни. Так, например,
существует история народного хозяйства и политическая экономия,
история литературы и теория литературы, история государства и права и
теория государства и права, которые отличаются друг от друга примерно
так же, как гражданская история от исторического материализма 1.
Законы, изучаемые конкретными общественными науками,
действуют в тех или иных отдельных областях общественной жизни: в
развитии экономики, государства, морали и т. д. Иногда, классифицируя
законы общественного развития, их подразделяют на законы
экономической, политической и духовной жизни общества, то есть отдельных сфер
общественной жизни. Но законы исторического материализма в такую
классификацию не укладываются, так как характеризуют развитие
общества во взаимодействии его различных сторон. Они выражают
взаимоотношения, взаимосвязи между различными сторонами общественной
жизни,— например, между общественным бытием и общественным
сознанием, базисом и надстройкой, экономикой и политикой и т. д.
В этом смысле к числу общих законов относится и закон классовой
борьбы, хотя он действует не во всех формациях, и закон социальной
революции, хотя с переходом к бесклассовому обществу уже не будет
социальных революций. Закон классовой борьбы говорит о том, что в
обществах, разделенных на антагонистические классы, «всякая
историческая борьба — совершается ли она в политической, религиозной,
философской или в какой-либо иной идеологической области — в
действительности является только более или менее ясным выражением борьбы об-
1 В литературе высказывалось мнение о том, что различие между историей как
наукой и историческим материализмом состоит не в предмете, а в методе исследования,
что историк и социолог занимаются одним и тем же предметом, хотя и разными
способами, а именно истерическим ч логическим
Действительно, различие между историческим и логическим методом
характеризует особенности исторической науки и теории исторического материализма. Но это
различие методов исследования и изложения вытекает из особенностей предмета этих
наук. Хотя историческая наука не только применяет, но и открывает законы,
свойственные определенным эпохам, предметом ее исследования являются все же не
законы как таковые. Она изучает и объясняет конкретный ход развития общества, в
котором проявляется действие законов, изучаемых как историческим материализмом,
так и всеми другими общественными науками.

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА \3
щественных классов, а существование этих классов и вместе с тем и их
столкновения между собой в свою очередь обусловливаются степенью
развития их экономического положения, характером и опособом
производства и определяемого им обмена» (К. Маркс и Ф. Энгельс.
Избранные произведения, т. 1, 1955, стр. 211). Закон социальной
революции также охватывает изменения, происходящие в различных сферах
жизни общества — экономике, политике, идеологии; социальная
революция— это кореиной переворот во всех этих сферах общественной жизни,
происходящий при смене одной общественно-экономической формации
другой, более высокой.
Каково же соотношение между общими закономерностями развития
общества и закономерностями развития отдельных сторон общественной
жизни? Правомерно ли вообще ставить вопрос о существовании
специфических законов развития отдельных сфер общественной жизни,
например, политической, духовной?
Бесспорным для всякого марксиста является положение о том, что
правовые, политические и другие идеологические отношения, так же, как
и формы государства, в своем развитии отражают движение
экономического основания общества, которое оказывает на них определяющее
воздействие. Поэтому они не имеют абсолютно самостоятельной истории,
не могут рассматриваться в отрыве от базиса. Но этим не отрицается
относительная самостоятельность различных общественных явлений.
Абсолютную самостоятельность, которая является лишь
иллюзорной, нельзя смешивать с реально существующей относительной
самостоятельностью, которая имеет место в рамках общей зависимости
каждой идеологической области от экономического строя. Эта
относительная самостоятельность вытекает из того простого факта, что в развитии
всех идеологических форм есть известная преемственность; на каждой
исторической ступени этого развития люди так или иначе используют
то, что было создано их предшественниками.
Пределы, рамки относительной самостоятельности, которой
обладают различные сферы жизни общества, Энгельс поясняет на примере
взаимоотношений производства и торговли. Производство является в
последнем счете решающим. Но как только торговля исторически
выделяется как особая сфера экономической жизни, она следует своему
собственному движению, над которым в общем и целом господствуют
законы развития производства, но которое в отдельных частностях и внутри
этой общей зависимости все же имеет и свои собственные законы
(см. К.Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма, стр. 425).
Подобно этому происходит и развитие различных областей
надстройки. В общем и целом развитие каждой из этих сфер подчинено
экономическому развитию, но внутри этой зависимости оно следует своим
собственным законам и способно оказывать обратное воздействие на
экономические отношения.
Положение исторического материализма о том, что общественное
сознание представляет собой отражение общественного бытия,
выражает общий закон, которому подчиняется развитие всех фор-м идеологии.
Но в то же время каждая из этих форм обладает своими особенностями.
Одни и Те же общественные отношения отражаются своеобразно в
искусстве, философии, морали и т. д.
Если бы не было специфических законов этого отражения, то не
имели бы права на самостоятельное существование и науки, которые
занимаются изучением отдельных форм общественного сознания. Что
изучали бы, например, эстетика и различные отрасли искусствознания, если
бы не было никаких опецифичеоких закономерностей художественного
отображения действительности? Отрицать существование таких
закономерностей значило бы ограничивать задачи соответствующих отраслей
науки простым описанием.

18
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
Имеются специфические закономерности не только различных сфер
общественной жизни, но и различных общественных организаций и
институтов. Так, например, в области политической жизни общества су-
ществуют закономерности развития государства, коммунистических и
рабочих партий и т. д.
Специфические законы, которые действуют в отдельных сферах
общественной жизни, не могут быть оторваны от общих законов. Каждая
общественно-экономическая формация — это особый социальный
организм, который имеет свои законы возникновения, развития и перехода в
высшую формацию. При изучении отдельных сторон общественной
жизни понять закономерности их развития можно лишь в том случае, если
рассматривать их как часть целого, в связи с общими законами. При
этом решающее влияние на развитие общества оказывает движение
экономики, которое в конечном счете определяет направление исторического
прогресса.
Такой подход к изучению специфических закономерностей является
единственно научным. Он в корне противоположен подходу современной
буржуазной социологии, в которой большим влиянием пользуется так
называемая «эмпирическая социология», рассматривающая общество не
как целостный организм, а как сумму множества разнородных
общественных явлений. Социология, как наука об обществе, подменяется
исследованием частных сторон общественной жизни.
Исследование частностей превращается у многих буржуазных
социологов в средство отвлечь внимание от основных тенденций развития
современного общества, от его классовых противоречий, затушевать их.
К таким «исследованиям» вполне применимы слова Ленина,
направленные против Струве: это «отказ от науки, стремление наплевать на
всякие обобщения, спрятаться от всяких «законов» исторического развития,
загородить лес — деревьями...» (Соч., т. 20, стр. 179).
Конечно, из критики «эмпирической социологии» отнюдь не следует,
будто марксисты отрицают необходимость изучения отдельных сторон
общественной жизни, отдельных общественных явлений. Иногда из лагеря
наших противников можно услышать утверждения о том, что советские
философы выступают против конкретных социологических исследований.
Такие обвинения неосновательны. В действительности в нашей стране
ведутся социологические исследования, которыми занимаются и философы,
и экономисты, и этнографы, и представители других общественных наук.
Марксисты считают, что эмпирические исследования нужны и при
правильном научном подходе представляют большую теоретическую и
практическую ценность.
Конкретные исследования, основанные на обобщении фактического
материала с позиций исторического материализма, служат и обогащению
теории. Творческий подход к историческому материализму требует, чтобы
он рассматривался не в качестве мертвой схемы, а как живой метод,
который применяется к изучению самых разнообразных явлений общества,
к решению животрепещущих вопросов общественной жизни. В
современных условиях это прежде всего означает необходимость глубокого
изучения процесса становления новой, коммунистической
общественно-экономической формации во всем многообразии ее сторон. Замечательным
образцом такого изучения является, например, работа В. И. Ленина
«Великий почин». Первые ее страницы посвящены тщательному описанию
процесса рождения «коммунистических субботников», из анализа которого
делаются затем глубочайшие социологические обобщения о перевороте
в отношении людей к труду, о выработке новой общественной
дисциплины, о путях уничтожения классов и т. д.
Ныне, когда Советский Союз вступил в период развернутого
строительства коммунизма, исключительно актуальное значение имеет
пристальное изучение ростков нового, коммунистического в жизни нашего общества,

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 19
массовое нарождение которых выражает -процесс перерастания социализма
в коммунизм.
Изучением конкретных процессов, явлений жизни общества
занимаются различные общественные науки. Так, »например, процессы
развития коммунистических форм труда, культурно-технического роста
работников производства, совершенствования производственных отношений
социалистического общества и т, д. должны изучаться (тюд различными
углами арения) и философами, и экономистами, и историками. Как
показывает опыт, именно такое объединение специалистов различных
отраслей знания оказывается наиболее плодотворным при проведении
конкретных социологических исследований.
Имея своим предметам человеческое общество, законы его
развития, исторический материализм должен исследовать и различные формы
общественной жизни, элементы общественной структуры (например,
классы, нации и т. д,) с точки зрения того места, которое они занимают
в жизни общества в целом, В то же время многие общественные явления
(например, государственные, правовые отношения), рассмотрение
которых с этой общей точки зрения входит в проблематику исторического
материализма, составляют предмет специального исследования конкретных
общественных <наук, Число этих наук значительно и, 'по-видимому, будет
еще возрастать, так как процесс дифференциации общественных наук
не закончен; поэтому вполне вероятно (возникновение 'новых, еще более
специализированных общественных наук, занимающихся изучением тех
или иных сторон жизни общества (например, развития форм семьи).
Возникает, однако, вопрос: не должна ли быть создана и общая
наука об обществе, которую обычно называют социологией?
По этому вопросу в марксистской философской литературе
высказываются различные взгляды.
Встречается, например, «взгляд, согласно которому наряду с
историческим материализмом должна существовать социология как особая наука,
имеющая свои законы, отличные от законов исторического материализма i.
Некоторые товарищи проводят различие между историческим
материализмом как частью марксистской философии и социологией, представляющей
собою, по их мнению, 'Нефилософскую науку, изучающую структуру
общества.
Однако, на наш взгляд, такое разграничение не может быть проведено.
Исключить из исторического материализма такие проблемы, как изучение
специфических особенностей общественной жизни, структуры общества
и взаимоотношений между его сторонами,— значит сделать невозможным
и решение коренной проблемы исторического материализма —
взаимоотношения между общественным бытием и общественным сознанием, Ведь
эта проблема, как уже отмечалось выше, требует анализа специфики
«общественной материи», материальных общественных отношений,
составляющих общественное бытие.
По нашему мнению, исторический материализм, будучи философской
наукой, представляет собой в то же время и марксистскую социологию.
1 Такой взгляд высказывал, например, известный немецкий ученый Юрген Кучин-
ский в статье «Социологические законы», опубликованной в журнале «Вопросы
философии» (№ б за 1967 год). Ю. Кучинский делит законы общественного развития на
законы исторического материализма и законы социологии. Законы исторического
материализма, по его мнению, выражают отношения между обществом в целом и
природой или мышлением; социологические же законы являются выражением отношений
между Частями внутри общественной сферы. В связи с этим Ю. Кучинский
рассматривает социологию как особую науку, отличную от исторического материализма. Это
приводит его к ряду неправильных заключений. Например, он считает, что законы
исторического материализма — это законы об отношениях между обществом и
мышлением, между обществом И природой. Что же касается законов соответствия
производственных отношений характеру производительных сил, базиса и надстройки, то их
Ю. Кучинский относит к социологическим. Таким образом, из исторического
материализма изымаются важнейшие положения (например, учение о базисе и надстройке).

.20
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
Наряду с историческим материализмом существуют различные конкретные
общественные науки — экономические, юридические и т. д.,— которые
также носят теоретический характер и изучают отдельные стороны
общественной жизни, отдельные общественные явления. Но общая
социологическая теория однозначна с историческим материализмом как наукой о
человеческом обществе и законах его развития.
Я не могу также согласиться с замечанием И. С. Нарского, который
возражает против положения о том, что исторический материализм
изучает взаимосвязь всех сторон общественной жизни. По мнению тов.
Нарского, при такой трактовке исторический материализм выглядит как
обобщение или даже совокупность частных общественных наук.
Действительный критерий разграничения исторического материализма и
других общественных наук он ищет в том, что первый решает проблему
взаимоотношения общественного бытия и общественного сознания.
Учение о социальной революции, классовой борьбе входит в исторический
материализм, так как в нем находят свое выражение закономерности
взаимодействия общественного бытия и.общественного сознания. Иначе
обстоит дело, по мнению тов. Нарского, с такими явлениями, как нация,
семейные и бытовые отношения и т. д. Хотя исторический материализм
не игнорирует их, специальное изучение их не составляет его
непосредственной задачи. «...В исторический материализм не входит изучение
законов различных частных проявлений общественной формы движения
материи, которые непосредственно не выражают взаимодействия
общественного бытия и производного от него общественного сознания.
Изучение их является предметом различных частных социологических
дисциплин» («Вопросы философии» № 4 за 1959 год, стр. 127).
Можно полностью солидаризироваться с тов. Нарским, когда он
подчеркивает, что исторический материализм изучает общественные явления
под углом зрения взаимоотношения общественного бытия и
общественного сознания, базиса и надстройки и т. д. Но ведь это и подразумевается,
когда говорят, что исторический материализм рассматривает взаимосвязь
всех сторон общественной жизни. С (взаимоотношением общественного
бытия и общественного сознания приходится, вопреки мнению тов. Нарского,
иметь дело и при рассмотрении таких явлений, как нация, семья, которые
имеют и материальную и духовную стороны. Специальное изучение
частных закономерностей этих явлений может быть предметом отдельных
общественных наук, но исторический материализм рассматривает их как
части социального организма, в которых также выражается
взаимодействие общественного бытия и общественного сознания. Недаром в числе
категорий исторического материализма важное место занимает категория
общественно-экономической формации, которая выражает целостность
общества, характеризует общество, находящееся на той или иной
ступени исторического развития, как определенный социальный организм,
включающий в себя и такие стороны общественной жизни, как семейные и
бытовые отношения и т. п.
3. Исторический материализм и теория научного коммунизма
Теория научного коммунизма (или, как ее часто называют, научного
социализма) представляет собою одну из трех составных частей
марксизма. В каком же отношении она находится к марксистской философии и,
в частности, к историческому материализму?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, следует напомнить, что
социализм превратился из утопии в науку благодаря двум великим
открытиям, сделанным Марксом,
Первое из них — открытие материалистического понимания истории.
Только тогда, когда Маркс и Энгельс открыли материалистическое
понимание истории, показали, что общество, как и природа, находится в

К ВОПРОСУ О ПРЕДМЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 21
непрерывном диалектическом развитии, можно было доказать, что
социализм — не выдумка мечтателей, а историческая необходимость, что
он неизбежно придет на смену капитализму в результате классовой
борьбы пролетариата. Маркс и Энгельс вырабатывали свою теорию в
неразрывной связи с практикой. Годы создания ими научного философского
мировоззрения — это вместе с тем годы, когда они перешли с
революционно-демократических на коммунистические, пролетарские позиции и
установили непосредственную связь с рабочим движением.
Но для обоснования научного социализма необходимо было не
только новое философское мировоззрение, но также и новая экономическая
теория, так как историческая необходимость гибели капитализма и
торжества социализма могла быть доказана только путем анализа тенденций
экономического развития современного общества.
Центральный пункт экономической теории Маркса — учение о
прибавочной стоимости. Создав это учение, Маркс сделал то второе великое
открытие, благодаря которому социализм стал наукой. Это открытие
разоблачило тайну капиталистической эксплуатации. Домарксистские,
утопические социалисты нравственно осуждали капитализм и восставали
против эксплуатации, но не могли научно объяснить ее причины. Поэтому
они не могли также правильно ответить и на вопрос о путях уничтожения
эксплуатации человека человеком. Только Маркс впервые дал этот ответ,
который вытекает из всей его экономической теории.
Итак, научный социализм Маркса опирается как на его философское
учение, так и на экономическую теорию марксизма. Поэтому все три
составные части марксизма образуют одно неразрывное целое.
Без философии Маркса, и в частности без исторического
материализма, невозможна и теория научного коммунизма. Однако нераздельное
единство исторического материализма и теории научного коммунизма
не означает их тождественности.
Исторический материализм — это, как уже сказано выше, наука об
обществе и общих законах его развития. А теория научного коммунизма
изучает пути и условия перехода от капитализма к коммунизму, ее
предметом являются общие закономерности возникновения и развития
социализма ^коммунизма. Здесь мы также имеем дело с общими
закономерностями, но не исторического развития в целом, а перехода от капитализма
к социализму и коммунизму.
Эти закономерности, общие для всех стран, которые идут или
вступят на путь перехода к социализму, и составляют важнейшее
содержание теории научного коммунизма. Она включает в себя теорию и тактику
социалистической революции, представляющей собою необходимое
условие перехода от капитализма к социализму. Теория научного коммунизма
охватывает также вопросы об основных чертах социализма и
коммунизма — этих двух фаз нового общества — и условиях перехода от первой
фазы ко второй.
Разумеется, это не значит, будто проблемами перехода от капитализма
к коммунизму занимается только теория научного коммунизма, а
исторический материализм не занимается. Стать на такую точку зрения —
значило бы исключить из исторического материализма актуальные вопросы
современности, анализ которых как раз и дает материал для обогащения
и развития нашего общего понимания исторического процесса.
Такой великий перелом в истории, как переход от капиталистической
формации — последней классовой формации — к коммунистической,
бесклассовой, является предметом изучения марксизма-ленинизма в целом,
рассматриваемого в единстве всех его составных частей. Но каждая из них
изучает и обобщает процесс рождения новой, коммунистической формации
под своим углом зрения. Изучение этого процесса, например,
материалистической диалектикой раскрывает особенности проявления ее всеобщих
законов в условиях перерастания социализма в коммунизм, когда внутрен-

22
Г. Е. ГЛЕЗЕРМАН
ние противоречия теряют свой антагонистический характер, а скачки
не принимают более характера социальных революций. Без этого в
современных условиях уже нельзя показать все богатство содержания и форм
проявления законов диалектики. Исторический материализм также не
может выявить общие закономерности развития общественно-экономических
формаций без изучения своеобразия перехода от капитализма к
социализму и от социализма к коммунизму. Что же касается теории научного
коммунизма, то она изучает тот же переход главным образом под углом
зрения анализа общих закономерностей социалистической революции и
социалистического строительства и творческого использования этих
закономерностей в деятельности коммунистических партий, в их стратегии и
тактике.
Многие из вопросов, изучаемых историческим материализмом, тесно
связаны с теорией научного коммунизма, но не совпадают с ней
полностью. Так, например, одной из важнейших проблем теории и тактики
социалистической революции является вопрос о
национально-освободительных движениях, как резерве пролетарской революционной борьбы, о
программе марксистской партии в национальном вопросе. Исторический
материализм также занимается вопросами о нациях и
национально-освободительных движениях, но он рассматривает их под своим углом зрения.
Изучение таких общественных явлений, как племя, народность, нация,
с точки зрения их места в жизни общества, выяснение зависимости этих
явлений от способа производства — это задача исторического
материализма. Марксистское учение о нациях образует теоретическую базу
программы партии по национальному вопросу, дающую возможность
правильно определить отношение пролетариата к
национально-освободительным движениям в различных исторических условиях.
Теория научного коммунизма занимается вопросами о тактике
классовой борьбы пролетариата, о теории и тактике социалистической
революции. Но общие вопросы марксистской теории классов, социальной
революции, как закона перехода от одной общественно-экономической
формации к другой, выходят за рамки учения научного коммунизма. Их
изучает исторический материализм, и решение этих вопросов дает общую
теоретическую базу для правильного понимания проблем научного
коммунизма.
Теория научного коммунизма разрабатывается на основе изучения
истории и обобщения опыта международного рабочего движения, опыта
строительства нового общества в странах, вступивших на путь социализма
и коммунизма. Она выступает, следовательно, как теоретическое
обобщение по отношению к историческим наукам: истории международного
рабочего движения, истории КПСС и других коммунистических и
рабочих партий.
Неоценимое значение для дальнейшего развития
марксизма-ленинизма имеет опыт коммунистического строительства в СССР, опыт
строительства нового общества в странах социалистического лагеря. Решая
практические вопросы строительства коммунизма, Коммунистическая
партия Советского Союза, ее Центральный Комитет разрабатывают
дальше теорию марксизма-ленинизма, обогащая ее Ьовыми положениями.
Результаты громадной теоретической работы партии воплощены в
материалах и решениях XXI съезда КПСС, наметившего программу
развернутого строительства коммунизма в СССР.

Роль общественности в укреплении
советского правопорядка
и законности
À. Б. САХАРОВ
В условиях окончательной победы социализма и развернутого
строительства коммунистического общества в СССР особое значение
приобретает задача борьбы с нарушениями советской законности и правил
социалистического общежития, успешного предупреждения и окончательного
искоренения преступлений и иных правонарушений, к сожалению, еще
имеющих место в нашей действительности.
Коммунистическая партия и Советское правительство уделяют этим
вопросам большое внимание. За последние годы был проведен ряд
весьма существенных законодательных и организационных мероприятий,
направленных на дальнейшее укрепление социалистической законности и
правопорядка, охрану прав и интересов советских граждан, улучшение
деятельности органов суда, прокуратуры, милиции и
исправительно-трудовых учреждений, максимальное использование всех возможностей,
которыми располагает социалистическое общество в борьбе против
правонарушителей.
Особо важное значение имеет получившее в последнее время
исключительно широкий размах привлечение общественности к
непосредственному участию в охране советского правопорядка, в борьбе за укрепление
социалистической законности.
* * *
Возрастающее участие широких слоев трудящихся в укреплении
советского правопорядка, в борьбе за устранение причин и обстоятельств,
способствующих его нарушению, есть одно из проявлений объективной
закономерности развития советского общества. Поэтому различные
формы этого участия рождались подчас в результате инициативы и
самодеятельности самих народных масс. Именно так появились впервые
комсомольские штабы и народные дружины по охране общественного порядка,
шефство производственных коллективов над исправительно-трудовыми
учреждениями, патронирование лиц, освобожденных из заключения,
движение общественности за оздоровление быта, против алкоголизма,
детской безнадзорности и т. п.
Учитывая большое общенародное и государственное значение
привлечения трудящихся к делу охраны общественного порядка, внимательно
относясь к народному опыту и инициативе, Коммунистическая партия
поддерживает и направляет стремление советских людей всемерно
содействовать окончательному искоренению фактов антиобщественного
поведения, нарушения правил социалистического общежития, совершения
различных проступков и преступлений.
Так, в марте 1959 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли
постановление «Об участии трудящихся в охране общественного порядка
в стране», в котором на основе обобщения накопленного практического

24
А. Б. САХАРОВ
опыта предусматривается система конкретных мероприятий по усилению
роли общественности в борьбе с нарушителями советского правопорядка,
и важнейшее из них — повсеместная организация добровольных народных
дружин. Наша партия поддержала и направила движение
общественности за оздоровление условий быта и разумную организацию досуга
трудящихся, особенно молодежи, за усиление воспитательной работы
среди детей, за оказание помощи соответствующим государственным
органам в исправлении и перевоспитании правонарушителей, в
устранении причин, способствующих совершению преступлений.
По инициативе Центрального Комитета КПСС разработаны проект
«Закона о повышении роли общественности в борьбе с нарушениями
советской законности и правил социалистического общежития» и проекты
примерных положений о товарищеских судах и комиссиях по делам
несовершеннолетних, вынесенные на всенародное обсуждение.
Все эти мероприятия явились практической реализацией решений
XXI съезда КПСС, в которых опыт привлечения трудящихся к охране
общественного порядка и безопасности получил всестороннее
обоснование в связи с решением важнейшей общетеоретической и
политико-практической проблемы перехода советского общества от социализма к
коммунизму, и в частности дальнейшего совершенствования
социалистической государственности, ее развития в коммунистическое общественное
самоуправление.
В чем же смысл и значение происходящего ныне процесса широкого
привлечения трудящихся к борьбе с нарушениями советской законности и
правил социалистического общежития? Почему именно сейчас, когда
советский народ добился огромных успехов в строительстве коммунизма,
когда небывало возросли единство и монолитность советского общества,
ставится вопрос о новых формах борьбы с фактами аморального и
преступного поведения отдельных граждан, о необходимости активного и
непосредственного участия в этой борьбе, помимо соответствующих
государственных органов, всей нашей общественности, всех трудящихся?
Прежде всего следует подчеркнуть, что привлечение широких слоев
трудящихся к охране общественного порядка и безопасности, к активной
борьбе с нарушениями советской законности и правил социалистического
общежития обусловлено вовсе не ростом подобных нарушений или тем,
что соответствующие государственные органы оказались неспособны с
ними справиться. Такое объяснение, выдвинутое кое-где враждебной нам
буржуазной пропагандой, является абсолютно беспочвенным и, по
существу, клеветническим.
За годы существования Советской власти в нашей стране совершены
величайшие социальные преобразования. И одним из важнейших
результатов этих преобразований является глубокое изменение духовного облика
советских людей, формирование нового, подлинно общественного
человека, человека-труженика, гуманиста, коллективиста, проникнутого
сознанием общественного долга, умеющего подчинять личные интересы
требованиям общественной необходимости. Подавляющее большинство
советских граждан самоотверженно трудится на различных участках
коммунистического строительства, честно относится к своим обязанностям, свято
соблюдает советские законы и правила социалистического общежития,
показывая в своей повседневной жизни образцы высокой нравственности.
Все это, а также постоянная и настойчивая работа партии, правительства,
профсоюзных, комсомольских и иных общественных организаций по
коммунистическому воспитанию трудящихся способствовали тому, что в
СССР резко сократилась уголовная преступность, укрепились законность
и правопорядок. Достаточно указать, что за период, прошедший с тех
пор, когда мы только приступили к осуществлению социалистических
преобразований (1924 г.), и до сегодняшних дней окончательной победы
социализма в СССР преступность в стране сократилась почти вдвое.

РОЛЬ ОБЩЕСТВЕННОСТИ В УКРЕПЛЕНИИ СОВЕТСКОГО ПРАВОПОРЯДКА 25
Однако в нашем обществе еще имеются лица, ведущие недостойный
советского человека образ жизни, нарушающие требования
социалистической морали и общественного поведения, пьянствующие,
совершающие различные проступки и преступления. И если на борьбу
с подобными отрицательными явлениями наряду с государственными
органами мобилизуется сейчас вся советская общественность, то
объясняется это в конечном итоге тем, что в период развернутого
строительства коммунизма значительно возрастает требовательность общества к
поведению своих членов. Аморальные поступки, правонарушения и
преступления становятся совершенно «нетерпимыми, возникает настоятельная
необходимость и в то же время объективная возможность полностью
покончить с подобными явлениями, практически осуществить одно из
требований коммунистической организации общества — сделать
соблюдение элементарных правил общественного поведения привычкой для
всех граждан.
Это предполагает существенное изменение форм и методов
обеспечения общественного порядка, перенесение центра тяжести на
предупреждение правонарушений и преступлений, дальнейшее изменение соотношения
методов принуждения и убеждения в государственном руководстве
обществом. В этом же направлении идет и развитие советской
демократии.
Принуждение никогда не было главным методом в деятельности
социалистического государства. По мере же продвижения к
коммунизму сфера принуждения все более и более сокращается и последовательно
возрастает роль убеждения и воспитания масс. Причем этот процесс
выражается не только в изменении форм и методов деятельности
государственных органов (в том числе органов, призванных охранять
общественный порядок и безопасность), но главным образом в усилении
непосредственного участия самых широких слоев населения в управлении делами
общества, в постепенном переходе функций государственных органов к
общественным организациям трудящихся. Постепенное превращение
социалистической государственности в коммунистическое общественное
самоуправление — такова объективная закономерность развития советского
общества. Повышение роли общественности в борьбе с нарушениями
советской законности и правил социалистического общежития и есть одно из
конкретных проявлений указанной закономерности.
* * *
Активное участие самых широких слоев населения в обеспечении
общественного порядка и безопасности — явление, возможное лишь в
социалистическом обществе и в то же время для социалистического
общества внутренне закономерное и неизбежное. Это вытекает из того, что
только в социалистическом обществе закон, право, правопорядок, так же
как и требования морали и нравственности, выражают волю всего народа,
закрепляют и охраняют то, что отвечает интересам всех или, во всяком
случае, подавляющего большинства членов общества. В
социалистическом обществе всякое преступление, правонарушение, проступок, ущемляя
в той или иной степени интересы государства, граждан или отдельной
личности, носит действительно антиобщественный
характер, поскольку само социалистическое общество представляет собой
подлинную коллективность, в которой общее благополучие есть главное
условие благополучия каждого, а «свободное развитие каждого является
условием свободного развития всех» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
2-е изд., т. 4, стр. 447).
Поэтому в борьбе с преступлениями, правонарушениями и
проступками, в их предотвращении и окончательном искоренении глубоко
заинтересованы все советские люди, хорошо понимающие, что существование
подобных отрицательных явлений противоречит их кровным интересам,

26
А. Б. САХАРОВ
мешает спокойно жить и трудиться, множить силу и могущество Родины,
осуществить переход к высшей форме организации человеческих
отношений — к коммунизму.
Основоположники научного коммунизма предвидели, что обеспечение
законности и правопорядка со временем станет делом непосредственно
всего населения как закономерное следствие утверждения такого
общества, «в котором общность интересов возведена в основной принцип, в
котором общественный интерес уже не отличается от интереса каждого
отдельного лица» (К. M а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 2, стр. 538).
Советское общество есть именно такое общество.
Успешная борьба с преступлениями, правонарушениями и
проступками силами самой общественности оказывается возможной благодаря
тому, что в нашем обществе полностью ликвидированы социальные
причины подобного поведения: господство частной собственности, классовый
антагонизм и неравенство. В характере нашего строя нет ничего, что с
неизбежностью порождало бы антиобщественные взгляды и побуждения,
лежащие в основе нарушений советской законности и правил общежития.
Напротив, всей своей сущностью социализм утверждает новые, глубоко
нравственные отношения между людьми. Буржуазному индивидуализму
и эгоизму, духу корысти, наживы, вражды и конкуренции он
противопоставляет высокие моральные принципы коллективизма, гуманизма,
чувство товарищества и братской взаимопомощи, сознание общественного
долга, умение подчинить личные интересы общественным интересам.
Аморальные поступки, правонарушения и преступления являются
следствием чуждых социализму взглядов, навыков, привычек и традиций,
сохраняющихся у некоторых членов нашего общества как пережиток
прошлого в силу своей живучести, отставания сознания от бытия и под
влиянием враждебного нам капиталистического мира.
Отставание сознания от бытия, существование капиталистического
мира, пропагандирующего буржуазную идеологию и мораль,—
объективные причины, лишь в конечном счете определяющие возможность
сохранения при социализме индивидуалистических взглядов и установок,
лежащих в основе антиобщественного поведения. Реализация же этой
возможности, то есть формирование подобных взглядов и установок у
отдельного лица, а тем более их проявление в конкретном
антиобщественном поступке, зависят от ряда условий и обстоятельств, которые, к
сожалению, имеются еще в нашей действительности, но вполне могут быть
преодолены и устранены, причем наиболее успешно именно при
активной помощи всей советской общественности.
Речь идет прежде всего о явлениях, мешающих правильному
воспитанию детей: о безответственном отношении к этому некоторых
родителей, о нездоровой обстановке в отдельных семьях, о слабой
воспитательной работе в некоторых школах, пионерских и комсомольских
организациях, о недостатках, имеющих еще место в трудовом воспитании и
трудоустройстве молодежи, о дурном влиянии на подростков
антиобщественных элементов и т. п. Аморальное и антиобщественное поведение нередко
обусловлено оторванностью индивида от общественно-трудовой
деятельности и производственного коллектива, низким
культурно-образовательным уровнем, неудовлетворительной организацией быта и досуга, в
особенности молодежи, плохой постановкой культурно-просветительной
работы, отрицательным бытовым окружением, пьянством и т. п.
Все эти явления не имеют под собой почвы в социалистических
общественных отношениях, глубоко противоречат им. Мобилизация
советской общественности на активную борьбу с подобными явлениями в
сочетании с усилиями, предпринимаемыми в том же направлении
государством и Коммунистической партией, обеспечивает широкий,
всеохватывающий фронт наступления против ©сего, что еще может способствовать
нарушению советской законности и правопорядка.

РОЛЬ ОБЩЕСТВЕННОСТИ В УКРЕПЛЕНИИ СОВЕТСКОГО ПРАВОПОРЯДКА 27
Общественный контроль за воспитанием детей, всенародный поход
за оздоровление быта, против алкоголизма, за повышение
культуры и образования; деятельность товарищеских судов,
добровольных народных дружин, контрольных постов по охране социалистической
собственности; повышение роли профсоюзов в защите прав и интересов
трудящихся, работа различных общественных инспекций, комиссий по
делам несовершеннолетних, наблюдательных комиссий, попечительских
советов и других самодеятельных органов трудящихся; передача неопасных
правонарушителей на поруки общественным организациям, шефство
производственных коллективов над исправительными учреждениями,
патронирование лиц, освобождаемых из заключения, и т. д., и т. п. — все это
создает гарантии полного уничтожения проявлений антиобщественного и
аморального поведения в нашем обществе, ибо не только пресекает
непосредственно сами подобные проявления, но и ликвидирует источники,
их порождающие и питающие. Разумеется, процесс роста
коммунистической сознательности, ликвидация пережитков капитализма и
окончательное искоренение правонарушений и преступлений связаны с дальнейшим
развитием социалистической экономики, с преодолением «недостаточной
зрелости» первой фазы коммунизма, преодолением трудностей роста
социалистического общества. «Чем выше будет жизненный уровень всех
свободных народов,— говорил по этому поводу Н. С. Хрущев,— чем
полнее будут удовлетворяться материальные и духовные потребности
людей, тем скорее и легче будут преодолеваться пережитки капитализма
в сознании людей...» («Правда» от 27 марта 1959 года).
Осуществляемый под руководством Коммунистической партии крутой подъем
социалистической экономики является одновременно одним из условий и
средств окончательной ликвидации пережитков капитализма в сознании
и в поведении людей, антиобщественных поступков и преступлений.
* * *
В период развернутого строительства коммунизма исключительно
важное значение приобретает задача окончательного искоренения
пережитков старых, антиобщественных нравов, привычек и обычаев,
воспитание у всех людей высокой коммунистической сознательности, умения жить
и работать по-коммунистически. Это обусловлено тем, что переход к
коммунизму требует не только соответствующих материальных
предпосылок — высокого развития экономики, небывалого роста
производительности труда и создания изобилия продуктов,— но и необходимых
духовных условий, такого уровня сознательности всех граждан, при котором
каждый будет трудиться в полную меру своих сил и способностей,
множить богатства общества, добровольно и сознательно соблюдать правила
общественного поведения.
Нельзя осуществить распределение общественного продукта по
потребностям, пока все люди не приучились работать по способностям.
Нельзя отказаться от учета и контроля за мерой труда и мерой потребления,
от принуждения в регулировании отношений между людьми, пока труд не
стал первой жизненной потребностью для всех членов общества, пока у
каждого не будут выработаны только нравственно оправданные
потребности и твердые навыки общественного их удовлетворения.
Возражая буржуазным злопыхателям, высмеивавшим идею
коммунистической организации общества как нереальную и несбыточную,
В. И. Ленин подчеркивал, что коммунизм «предполагает и не теперешнюю
производительность труда и не теперешнего обывателя, способного
«зря» — вроде как бурсаки у Помяловского — портить склады
общественного богатства и требовать невозможного» (Соч., т. 25, стр. 441).
Формирование нового, коммунистического человека происходит в
упорной борьбе с пережитками старой, индивидуалистической,
частнособственнической идеологии, сложившейся в течение всей предшествующей

28
А. Б. САХАРОВ
истории классово-антагонистического общества. Конечный успешный
исход этой борьбы предопределен глубокими социальными
преобразованиями, происшедшими в нашей стране, всем ходом коммунистического
строительства. Уничтожение частной собственности, классового неравенства и
антагонизма, неуклонное повышение материального благосостояния
трудящихся, механизация производства и облегчение условий труда,
сокращение рабочего дня, оздоровление и улучшение быта, рост культуры и
образования народа — все это открывает неограниченные возможности
преобразования человеческой натуры, утверждения высшей,
коммунистической нравственности.
Но, хотя социализм и создает все необходимые объективные условия
для «массового порождения коммунистического сознания», «массового
изменения людей» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 70),
было бы неправильно спокойно ждать, пока это произойдет само собой,
как простое следствие социально-экономических преобразований.
Чтобы построить коммунизм, общество величайшей
организованности, внутренней дисциплины и самодисциплины, в котором отпадет
необходимость в принудительном регулировании общественных отношений
и полностью раскроются все лучшие нравственные черты свободной
личности, нужно уже сейчас упорно и настойчиво воспитывать человека
будущего, активно и решительно бороться против любых проявлений
буржуазных взглядов и нравов, против различных антиобщественных
элементов. Антиобщественным взглядам и привычкам, нарушениям
законности и правил социалистического общежития будет положен конец
только при условии массового участия в этой борьбе самых широких
слоев населения. Можно без преувеличения сказать, что только тогда,
когда весь народ, все советские люди решительно и твердо скажут
«нет!» тем, кто ведет недостойный образ жизни, уклоняется от честного
труда, совершает различные проступки и преступления, удастся
окончательно изжить эти отвратительные явления.
В. И. Ленин неоднократно указывал, что «только добровольное и
добросовестное, с революционным энтузиазмом производимое,
сотрудничество массы рабочих и крестьян в учете и контроле за богатыми, за
жуликами, за тунеядцами, за хулиганами может победить эти пережитки
проклятого капиталистического общества, эти отбросы человечества, эти
безнадежно гнилые и омертвевшие члены, эту заразу, чуму, язву,
оставленную социализму по наследству от капитализма» (Соч., т. 26, стр. 371).
Огромная сила и преимущество непосредственного участия всех
трудящихся в охране общественного порядка, в искоренении всего, что
противоречит подлинно человеческим отношениям между людьми, состоят
в том, что оно обеспечивает действительно всеохватывающее и
одновременно всестороннее и наиболее гибкое воздействие на
лиц, склонных к нарушению норм общественного поведения.
Надо иметь в виду, что без активной поддержки общественности
даже самая совершенная работа государственных органов не в состоянии
обеспечить необходимое реагирование на все без исключения
случаи нарушения советской законности и правил социалистического
общежития, установить и раскрыть все подобные нарушения. А между тем
неизбежность и неотвратимость надлежащей реакции на каждый
случай правонарушения и недостойного поведения являются, как известно,
важнейшим и решающим условием успешной борьбы с ними.
Привлечение общественности к охране общественного порядка и
правил социалистического общежития дает возможность добиться
соблюдения всеми гражданами не только предписаний закона, но и морально-
этических требований, не подкрепленных правовым запретом.
Выполнение подобных требований имеет, несомненно, существенное значение для
обеспечения нормального течения общественной жизни и небезразлично
для общества, тем более что нарушения морально-этических норм неред-

РОЛЬ ОБЩЕСТВЕННОСТИ В УКРЕПЛЕНИИ СОВЕТСКОГО ПРАВОПОРЯДКА 29
ко приводят к более серьезным и опасным нарушениям общественного
правопорядка и законности.
Постоянный всенародный контроль позволяет своевременно
обнаружить отклонение того или иного лица от норм общественного
поведения, вскрыть и устранить причины, вызывающие такие отклонения,
предотвратить дальнейшее моральное падение человека, совершение им
в будущем более значительных проступков и преступлений. Путь к
преступлению обычно начинается с малого: с мелких нарушений,
недисциплинированности, пьянства, с неуважительного отношения к
товарищам, к женщине, вообще к окружающим. И именно общественность,
общественное воздействие — лучшее и верное средство вовремя удержать
и исправить- человека, вставшего на неправильный путь. «Когда будут
активно действовать общественные товарищеские суды,— говорил на XXI
съезде КПСС Н. С. Хрущев,— и сама общественность выделит людей для
обеспечения общественного порядка, тогда гораздо легче будет бороться
с нарушителями. Можно будет разглядеть такого нарушителя не
только когда он уже совершил проступок или преступление, а когда в нем
обнаружатся отклонения от норм общественного поведения, которые
могут привести его к антиобщественным поступкам. Люди могут на него
своевременно воздействовать с тем, чтобы пресечь его дурные
наклонности».
Общественное воздействие, воздействие коллектива, в котором
человек работает, живет, учится, обладает огромной воспитательной силой, во
многих случаях значительно большей, чем применение мер
государственного принуждения. В этом сказывается прежде всего глубоко
нравственная природа советского человека, связанного с коллективом
многочисленными, порой для него незаметными, но для него же и необходимыми
нитями, приучающегося всем ходом своей повседневной жизни считаться с
коллективом, дорожить его мнением и расположением к себе. В этом
проявляется также и великая моральная сила советского коллектива, его
сплоченность, высокая коммунистическая принципиальность и
человечность.
Сила и преимущество общественного воздействия состоят в том, что
оно не исчерпывается какой-либо единовременной акцией, а ставит
человека под постоянный контроль окружающих, оказывает на него
непрекращающееся влияние вплоть до полного исправления.
Общественное воздействие в наибольшей степени сочетает в себе
высокую требовательность с чуткостью и отзывчивостью, самое суровое
осуждение с поддержкой и помощью. В основе общественного
воздействия лежит доверие к человеку, вера в его положительные нравственные
качества, в его способность исправиться, стать достойным членом
советского общества. А все это само по себе имеет огромное воспитательное
значение, ибо будит и поднимает моральные силы личности.
Опыт привлечения общественности к обеспечению законности и
правопорядка свидетельствует о том, что оно дает исключительно
благоприятные результаты.
В настоящее время в стране создано уже свыше 80 тысяч народных
дружин, объединяющих более 2,5 миллиона человек. Народные
дружинники несут охрану порядка в общественных местах, пресекают случаи
хулиганства и недостойного поведения отдельных граждан, принимают
необходимые меры к неповторению со стороны таких лиц подобных
нарушений, устраняют условия, способствующие нарушениям, нередко
предупреждают совершение опасных преступлений, помогают установить и
задержать преступника. Так, дружинники поселка Серебрянка Восточно-
Казахстанской области предупредили крупное хищение в строительном
тресте, задержав на месте преступления группу расхитителей. В
Пермской области с помощью народной дружины и общественности были
задержаны грабители магазина, в Латвийской ССР — изобличен и пойман

30
А. Б. САХАРОВ
убийца и т. п. И это не просто отдельные факты. В Ленинском районе
г. Свердловска по сигналам общественности и при ее помощи было
предотвращено 33 преступления, в Богдановическом районе — 41, в г. Рев-
де — 20 и т. д. В Ленинграде более сотни дел, в том числе и о весьма
серьезных преступлениях, возбуждены по сигналам общественности.
Но самое главное в том, что деятельность народных дружин и
общественности приводит к заметному снижению преступности и
правонарушений, а в отдельных предприятиях, колхозах, совхозах,
населенных пунктах — и к полному исчезновению случаев антиобщественных
проявлений. В Иркутске, например, после того, как охрану общественного
порядка на городском стадионе взяли на себя дружинники Иркутского
университета, общее число правонарушений в течение всего летнего
сезона 1959 года оказалось примерно равным имевшему место в
предшествующие годы в дни каждого крупного футбольного матча или иного
соревнования. В Верхне-Исетском районе г. Свердловска, где впервые
на Урале зародилось движение добровольных народных дружин, за
первую половину 1959 года нарушения общественного порядка и
преступления сократились на одну треть. Всего по РСФСР число
осужденных за уголовные преступления в третьем квартале 1959 года
сократилось по сравнению с тем же периодом 1958 года более чем на 26%.
Положительные результаты дает оживление деятельности и
расширение компетенции товарищеских судов. Имеется много примеров того,
что на предприятиях, где хорошо работают товарищеские суды
(Московский автозавод имени И. А. Лихачева, завод «Динамо» имени С.
М.Кирова, Дедовская карданная фабрика и др.), заметно повысилась
производственная дисциплина, сократились случаи аморальных и
антиобщественных проступков, крепче и сплоченнее стал коллектив, возросла
трудовая активность и общественная сознательность его членов.
Товарищеские суды часто уже не ограничиваются только рассмотрением самого
• факта правонарушения или аморального поведения члена коллектива.
Они глубоко вникают в причины подобного поведения и принимают
действенные меры к их устранению. Например, товарищеский суд одного
из заводов Днепропетровска на основе дела о недобросовестном
отношении рабочего Д. к своим производственным обязанностям организовал
обсуждение вопроса об устранении брака на заводе. В присутствии
многолюдной аудитории были глубоко проанализированы причины
подобных нетерпимых явлений. Объявив общественный выговор
гражданину Д., суд вместе с тем обратился к руководству завода и профсоюзному
комитету с конкретными предложениями по улучшению организации и
технических условий работы на заводе.
Передача на перевоспитание общественности лиц, совершивших
малоопасные преступления, привела к значительному сокращению случаев
осуждения к уголовному наказанию. За первые три квартала 1959 года
в Белоруссии, например, было отдано на поруки с прекращением
уголовное дела более 3 тысяч человек, в Свердловской области — более 400, в
Челябинской — более 600, в Москве — около 1 500 человек.
Подавляющее большинство отданных на поруки оправдывают доверие коллектива,
становятся примерными работниками, передовиками производства,
безупречно ведут себя в быту.
Большое значение в борьбе за ликвидацию преступности имеет
участие общественности в перевоспитании лиц, осужденных к уголовным
наказаниям, шефство над исправительно-трудовыми учреждениями,
патронирование лиц, освобожденных из заключения, и т. п. Коллективы
производственных предприятий, берущие на себя шефство над местами
лишения свободы, проводят там не только политико-воспитательную
работу, но и оказывают помощь в организации трудового перевоспитания
заключенных, в приобретении ими производственных специальностей, в
получении общего и профессионально-технического образования. Посто-

РОЛЬ ОБЩЕСТВЕННОСТИ В УКРЕПЛЕНИИ СОВЕТСКОГО ПРАВОПОРЯДКА 31
янный контакт рабочего коллектива с заключенными, выступление перед
ними знатных людей, передовиков производства, старых большевиков
и ветеранов труда, забота о трудоустройстве и бытовом устройстве
освобожденных от наказания —все это способствует глубокому
перевоспитанию бывших правонарушителей, твердому возвращению их к
честной трудовой жизни. Так, некий Волков, имевший 5 судимостей,
получил в колонии специальность электросварщика, окончил 8 классов, стал
активистом-общественником. После освобождения пошел работать на
шефствующий над колонией завод, стал одним из лучших
производственников, хорошо ведет себя в быту. Бывший фальшивомонетчик Челенков,
отбывая наказание, приобрел на шефствующем заводе специальность
шлифовальщика, после освобождения остался работать на этом заводе,
окончил среднюю школу, поступил в техникум. Освобожденный из
колонии Соболев поступил на шефствующий завод литейщиком, затем стал
бригадиром, а потом мастером цеха. И это не отдельные факты.
Только в одной из колоний Челябинской области, где особенно хорошо
организована шефская работа общественности, за короткий срок 230
заключенных приобрели производственную квалификацию. Все
освобожденные из этой колонии имели производственную специальность;
шефствующие организации при поддержке местных органов власти и
общественности обеспечили их трудоустройство, помогли с жильем. В
результате среди освобожденных из этой колонии не было случаев рецидива
преступлений.
Итак, активная и разносторонняя деятельность общественности
обеспечивает практическое осуществление задачи окончательной
ликвидации преступности и правонарушений в стране. Именно эта
деятельность— одна из главных причин того, что общее число привлеченных к
уголовной ответственности в 1959 году сократилось по сравнению с
предыдущим годом более чем на 20 процентов.
* * *
Период развернутого строительства коммунистического общества
характеризуется дальнейшим всемерным 'развитием социалистической
демократии, все более и более широким участием граждан в руководстве
хозяйственным и культурным строительством, в управлении общественными
делами страны. Советская власть с самого начала представляла собой
наиболее демократическую форму политической организации общества —
подлинно народное государство трудящихся, обладающее чудеснейшим
свойством привлечения к делу государственного управления самых
широких слоев населения.
Руководствуясь указаниями великого Ленина, Коммунистическая
партия постоянно расширяла демократическую основу
социалистического государства, укрепляя тем самым важнейший источник его
жизнеспособности, несокрушимости и огромных преобразовательных
возможностей.
Окончательная победа, социализма и развернутое строительство
коммунизма в нашей стране открыли новый этап в развитии советской
демократии. Отличительная особенность этого этапа состоит в том, что наряду
со все возрастающим участием представителей трудящихся в повседневной
работе органов власти и управления, последовательной демократизацией
государственного аппарата происходит постепенная передача отдельных
государственных функций в непосредственное ведение общественных
организаций, которые осуществляют эти функции либо параллельно с
государственными органами, то есть в тесном контакте с ними, но
самостоятельно, либо в некоторых случаях вместо государственных органов,
и тогда соответствующие органы государства полностью ликвидируются.
Одним из важнейших проявлений указанного процесса развития со-

32
А. Б. САХАРОВ
циалистического государства в коммунистическое общественное
самоуправление является повышение роли общественности в борьбе с
нарушениям« советской законности и правил социалистического общежития.
Охрана советского правопорядка, борьба с преступностью и иными
правонарушениями в нашей стране всегда носили глубоко
демократический характер и осуществлялись при активной поддержке и
непосредственном участии самих трудящихся. Наиболее отчетливо это проявилось
в последовательно демократической выборности судей, в участии
народных заседателей в отправлении социалистического правосудия, в
деятельности бригад содействия милиции и т. п.
В настоящее время дело идет к тому, чтобы общественность взяла
на себя выполнение функций обеспечения законности и правопорядка
параллельно с такими государственными учреждениями, как суд,
прокуратура, милиция. Это значит, что широкие массы трудящихся будут не
только в еще больших размерах помогать милиции, прокуратуре, судам,
но станут под наблюдением и при поддержке государственных органов
осуществлять аналогичные функции самостоятельно, в новых
специфических формах и новыми средствами.
Говоря о привлечении советской общественности к выполнению
функций по обеспечению законности и правопорядка, следует определить
понятие самой общественности. Советская общественность — это проникнутый
морально-политическим единством, коммунистической идейностью и
высоким чувством социалистической гражданственности коллектив советских
людей, активно борющийся за претворение в жизнь программы
коммунистического преобразования общества, против всего, что мешает
выполнению этой задачи. Важно подчеркнуть, что общественность — это не
просто группа лиц и не всякий коллектив советских людей, а лишь такой
коллектив, который действует в соответствии с интересами строительства
коммунизма. Все, что противоречит этим интересам, хотя и исходит от того
или иного коллектива, не может считаться подлинно общественной
акцией, является, по существу, акцией лжеобщественной или
псевдообщественной.
Сказанное относится к случаям, когда отдельные руководители
общественных организаций или коллективов трудящихся, проявляя
легкомыслие и безответственность, а иногда и личную заинтересованность,
ходатайствуют от имени своих коллективов об освобождении от
ответственности злостных нарушителей законности и правопорядка или опасных
преступников, либо, напротив, отказывают в помощи и поддержке лицу,
допустившему ошибку, но способному исправиться без применения
государственных мер воздействия. Закон не случайно устанавливает, что
ходатайство о передаче на поруки принимается только на общих
собраниях общественных организаций или коллективов трудящихся.
Бывает и так, что неправильную позицию в том или ином
конкретном вопросе занимает сама общественная организация или
коллектив трудящихся. В подобных случаях организация или коллектив
действуют фактически уже не как общественность, утрачивают это
качество, встречая решительное осуждение и противодействие со стороны
подлинной общественности.
Выполняемые общественностью функции по обеспечению законности
и правопорядка на данном этапе еще не утрачивают полностью своего
политического, правового характера. Это обусловлено тем, что подобная
деятельность общественных организаций выражает и реализует интересы
диктатуры рабочего класса. Эта деятельность, опирающаяся на
инициативу и активность народа, однако, не самочинная и самопроизвольная, а
строго подзаконная. Она осуществляется на основании специальных
постановлений государственной власти и-регламентируется
соответствующими законодательными актами и правовыми нормами. Ярким выражением
этого является, в частности, факт разработки закона о повышении роли об-

РОЛЬ ОБЩЕСТВЕННОСТИ В УКРЕПЛЕНИИ СОВЕТСКОГО ПРАВОПОРЯДКА 33
щественности в борьбе с нарушениями советской законности и правил
социалистического общежития, а также положений о товарищеских судах
и комиссиях по делам несовершеннолетних. Деятельность общественности
по борьбе с преступностью и правонарушениями неразрывно связана с
деятельностью соответствующих органов государства, пользуется их
поддержкой и содействием, а при необходимости опирается на силу
государственной -власти (например, при применении товарищескими судами некоторых
мер воздействия, в частности штрафа; в случае выполнения решения
комиссии по делам несовершеннолетних о помещении малолетнего
правонарушителя в детскую воспитательную колонию и т. п.).
Вместе с тем участие трудящихся в обеспечении общественного
порядка и безопасности представляет собой формирующиеся ростки
будущего коммунистического самоуправления, которое осуществляется без
какого-либо специального принудительного аппарата, непосредственно
самими трудящимися и основывается на убеждении и воспитании, на
предупреждении правонарушений и устранении причин, их вызывающих.
Ныне уже и деятельность государства по охране общественного
порядка все больше опирается не только на авторитет власти и
принудительно-правовые санкции, но и на силу общественно-морального воздействия.
Государственные органы все в более широких масштабах прибегают к
помощи и содействию общественности, заменяя меры государственного
принуждения предупредительно-воспитательными мерами.
Процесс передачи государственных функций обеспечения
общественного порядка и безопасности непосредственно населению связан в
конечном итоге с процессом превращения правовых норм общественного
поведения в исключительно морально-этические, с заменой государственного
принуждения к выполнению этих норм общественным контролем за их
исполнением. Причем общественный контроль отнюдь не лишен
абсолютно элементов принуждения. Он тоже заставляет соблюдать
необходимые правила поведения. Но достигается это не угрозой репрессии,
а под давлением общественного мнения, в результате общественного
воздействия — воспитания и перевоспитания человека в коллективе. Нормы
социалистической морали, опираясь на единство советского общества,
всегда обладали большой общественно-принудительной силой. В
настоящее время эта сила значительно возрастает, поскольку общественное
мнение и общественное воздействие приобретают особо
организованный характер.
Из сказанного, между прочим, следует, что передачу общественности
некоторых функций по обеспечению законности и правопорядка нельзя
понимать как снижение борьбы с нарушениями норм советской жизни, как
ослабление социалистической законности. В силу самой природы нашего
строя расширение демократии, привлечение трудящихся к обеспечению
советского правопорядка есть в конечном итоге главный путь укрепления
социалистической законности. Указывая на это, В. И. Ленин считал
необходимым воспитывать «широкие массы рабочих и крестьян в деле
самостоятельного, быстрого, делового участия их в надзоре за соблюдением
законности» (Соч., т. 33, стр. 155).
Замена в известных пределах и при определенных условиях
уголовной репрессии и иных форм государственного принуждения мерами
общественного воздействия не означает снисходительного отношения к
правонарушителям, полностью согласуется с ленинским требованием
неотвратимости наказания. Общественное воздействие тоже включает в себя
своеобразное наказание, и притом во многих случаях более действенное,
чем государственное принуждение.
Разумеется, в отношении иностранных агентов, а также злостных
правонарушителей, людей, не желающих заниматься честным трудом,
пренебрегающих коллективом и его доверием, советское общество полностью
осуществляет строгие карательные меры, не отказываясь и от усиления

34
А. Б. САХАРОВ
репрессии за некоторые особо опасные посягательства. Борьбу с
подобными лицами при активной поддержке всех трудящихся по-прежнему будут
последовательно и непримиримо вести органы советской милиции,
прокуратуры, суда.
В то же время в отношении тех, кто, встав на неправильный путь,
готов искупить свою вину перед обществом, вернуться к честной трудовой
жизни, наиболее целесообразным средством исправления и
перевоспитания является общественное воздействие — осуждение коллектива в
сочетании с товарищеской помощью и поддержкой. И советские люди,
проявляя присущие им чуткость, внимание и подлинное великодушие, не
мстят таким лицам за их ошибку, а помогают ее исправить, помня, что
самым большим достоянием нашего общества является советский
человек, на воспитание которого в духе коммунизма нельзя жалеть ни сил,
ни времени.
Участие общественности в борьбе с преступлениями,
правонарушениями и аморальными поступками является не только действенным
средством коммунистического воспитания неустойчивых членов общества, но и
прекрасной школой самовоспитания самой общественности, ибо это
побуждает каждого участника такой борьбы и весь советский коллектив
в целом быть более требовательным к самому себе, показывать образцы
коммунистического отношения к труду, неуклонного соблюдения
советских законов и правил социалистического общежития,
высоконравственного поведения. Борьба за обеспечение общественного порядка и
безопасности укрепляет моральное единство и сплоченность коллектива, повышает
чувство ответственности одного за всех и всех за одного, вырабатывает
коммунистическую принципиальность и воинствующую нетерпимость
к нарушениям правовых и моральных норм советской жизни и в то же
время подлинную человечность и товарищескую готовность помочь
оступившимся людям исправиться.
Привлечение широких слоев населения к выполнению функций
обеспечения законности и правопорядка свидетельствует о высокой зрелости
социалистических общественных отношений и огромных возможностях
советской демократии. В то же время оно является школой
коммунистического общественного самоуправления, приучает широкие массы
трудящихся самостоятельно осуществлять учет и контроль за расхитителями
общественного богатства, тунеядцами и тому подобными «хранителями
традиций капитализма», приближает время, когда, по словам В. И. Ленина,
уклонение от этого учета и контроля сделается таким неизмеримо трудным,
будет сопровождаться такой неизбежной быстрой и серьезной реакцией—
наказанием, что «необходимость соблюдать несложные, основные
правила всякого человеческого общежития очень скоро станет
привычкой» (Соч., т. 25, стр. 446).

Некоторые философские
проблемы советской архитектуры
Архитектор К. А. ИВАНОВ
В развитии советской архитектуры после кремлевского совещания
строителей, проведенного в декабре 1954 года Центральным Комитетом
КПСС, и постановления ЦК партии и Совета Министров СССР от 4
ноября 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и
строительстве» наступил новый этап. Развернулось строительство промышленных,
жилых и культурно-бытовых зданий и сооружений на основе типовых
проектов и индустриальных методов строительства, широко проводятся
конкурсы по массовым и уникальным зданиям, показавшие новую,
прогрессивную направленность нашей архитектуры. Перестраивается и вся
архитектурно-строительная наука, изживая односторонне-эстетское
понимание архитектуры, некритическое отношение к классическому и
национальному наследству.
Однако в сознании многих архитекторов, особенно в области
эстетических представлений и вкусов, перестройка происходит далеко не
так успешно, как этого требует жизнь. На проходившем в апреле 1958
года третьем кремлевском совещании по строительству Никита
Сергеевич Хрущев указал:
«Еще не все архитекторы отказались от применения ненужных, но
дорогих украшений фасадов зданий. Таких примеров еще достаточно в
строительстве вокзалов, клубов и других зданий. Это показывает, что
перестройка в архитектуре еще не закончена. Многие неправильно
понимают задачи перестройки и рассматривают ее только как сокращение
архитектурных излишеств. Дело в принципиальном изменении
направленности архитектуры, и это дело надо довести до конца».
Принципиальное изменение направленности советской архитектуры
требует от нас пересмотра некоторых теоретических принципов
архитектуры с позиций марксистско-ленинского мировоззрения и прежде всего
решительного преодоления эстетского понимания архитектуры.
Живучесть односторонне-эстетского понимания задач советской
архитектуры, как и других неверных точек зрения, объясняется тем, что
сама природа архитектуры, широкая и многосторонняя, позволяет
выделять различные ее стороны, то подчеркивая ее значение как искусства,
то как строительной техники, то трактуя ее как «синтез техники и
искусства». Действительно, архитектура занимает видное место среди
искусств, вместе с тем она представляет собой один из важнейших видов
общественно-материального производства. Однако ни одна из
вышеуказанных точек зрения не помогает нам понять социальное назначение
архитектуры. Поэтому важнейшей из всех философских проблем теории
архитектуры является проблема природы архитектуры как сложного
материального и идеологического общественного явления. Для того чтобы
правильно решить эту проблему, необходима философская ее постановка,
позволяющая увидеть за различными точками зрения живую борьбу
социальных сил.

36
К. А. ИВАНОВ
Широко распространенное в недавнее время в практике советских
архитекторов односторонне-эстетское понимание природы архитектуры
как «только искусства» или как «прежде всего искусства»
характеризуется сосредоточением внимания на художественных вопросах
архитектуры. Устремленность на решение только художественных вопросов
неизбежно приводила к пренебрежению общественно-материальным
назначением архитектурных сооружений и инженерно-экономической стороной
строительства. Так, массовые виды строительства — промышленное,
жилищное, коммунальное и т. п.— зачастую исключались из области
архитектуры. Архитектурная деятельность в целом отрывалась от
строительного производства, индустриализации строительства. Архитектура
и строительство оказывались разобщенными. Художественные искания в
архитектуре, не вытекающие из потребностей общественной жизни,
привели к заимствованиям архитектурных форм прошлых эпох, не
связанных ни с материально-техническими, ни с идеологическими задачами
архитектуры социалистического общества.
Все эти «искания» обошлись Советскому государству во много
миллиардов рублей, вызвали задержку темпов промышленного и
жилищного строительства, не говоря уже о дурном влиянии такой эклектической
архитектуры на формирование вкусов советских людей. Эстетская
направленность в нашей архитектуре, проектировании и строительстве,
особенно ярко выраженная в послевоенные годы, получила суровую
оценку в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 4
ноября 1955 года как не соответствующая линии партии и правительства.
Эстетское понимание архитектуры сложилось в период господства
в буржуазном искусствознании формалистской школы Г. Вельфлина,
А. Бринкмана, связанной с неокантианским идеализмом. В оторванных
от конкретно-исторической социальной почвы теоретических
построениях Вельфлина искусство рассматривается как нечто автономное,
независящее от строя общества. Игнорируя социальную природу искусства,
школа Вельфлина выдвигает на первый план формальные элементы,
занимаясь комбинацией признаков, присущих различным стилям.
Одним из проявлений формализма в практике архитектуры явилось
стремление придать архитектурным сооружениям предвзятые формы
геометрических фигур — параллелепипедов, цилиндров, конусов, звезд,
шаров и т. п.,— то есть формы, не вытекающие из назначения
сооружений, как правило, вызывающие неудобства и неоправданные
экономические затраты при их техническом осуществлении. Примером такого
рода архитектурных сооружений являются супрематические
«архитектурные» композиции художника К. Малевича 20-х годов, клуб на
Стромынке в Москве архитектора К. С. Мельникова и тому подобные
сооружения.
Столь же формалистичны стилизованные здания, построенные в
наше время в духе любого старого стиля, даже классической архитектуры
(например, греческого храма, палаццо эпохи Возрождения, русской
ампирной усадьбы, узбекского медресе и т. д.). Здесь, так же как и в первом
случае, вопреки жизненным требованиям чуждая форма придается
помещениям, предназначенным для нового быта, труда, культуры. Немало
таких примеров архитектурного формализма дают сооружения 40-х и
начала 50-х годов в нашей стране.
Не менее формалистическим в архитектуре является и такое
решение вопроса, когда за основу архитектурного сооружения берется
какая-либо конструктивная форма и ей подчиняются социальное
назначение здания и решение эстетических вопросов. Пример такого
проявления формализма в архитектуре — известный проект башни III
Интернационала художника Татлина. Все здание, составляющее эту башню и
содержащее несколько расположенных друг над другом вращающихся
залов, подчинено спиралевидной конструкции. Конструктивистский фор-

НЕКОТОРЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВЕТСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ 37
мализм чрезвычайно распространен в современной практике
капиталистических стран.
Формализм — характерное выражение реакционной сущности
буржуазного искусства, оторванного от жизни, стремящегося к
субъективистскому произволу. В архитектуре формализм не ставит задачи
отвечать на требования жизни, удовлетворять практические нужды; он
использует сооружения для выражения неких идей, не имеющих живой
связи с назначением этих сооружений. В классификации архитектурных
сооружений формалистическое направление на первое место ставит
уникальные здания (монументы, парадные арки и т. д.), а сооружениям,
обслуживающим практические потребности общества (жилище, школы,
больницы), отводит последнее место. Что касается промышленных,
производственных, сельскохозяйственных и тому подобных сооружений,
то они обычно совсем выпадают из классификации и не
рассматриваются как предмет архитектуры; их именуют «простым строительством»
(см. сборник статей «Архитектура», Государственное архитектурное
издательство, 1945, стр. 4—5).
Исключение из теории архитектуры вопросов
архитектурно-строительной практики утверждает такое «разделение труда» в
архитектурно-строительном деле, сложившееся в условиях буржуазного общества,
которое ведет к отрыву архитектуры от строительного производства.
Не менее ошибочно направление в архитектуре, дающее
односторонне-техническое ее понимание, согласно которому на современном этапе
развития техники и индустриального строительства эстетическая
выразительность зданий и сооружений якобы автоматически вытекает из
целесообразного технического их решения. Такой голый утилитаризм имеет в
своей основе также пренебрежение социальным назначением зданий и
сооружений; по существу, он ведет к отрицанию не только эстетического
назначения архитектуры, но и требования удобств, ее социального
назначения. В области жилищного строительства, согласно этой точке зрения,
все проблемы сводятся к «количеству жилплощади», в области
общественных" сооружений — к наличию стен и крыши, то есть к функциям
элементарной «защиты от непогоды», и оставляется без внимания
социальное значение архитектуры, которая должна способствовать развитию
социалистических форм труда, быта, культуры.
Желая избежать односторонности в понимании архитектуры, ее
иногда определяют как «синтез техники и искусства». Это определение
широко распространено среди архитекторов и строителей, однако оно
представляет собой механическое соединение двух якобы независимых начал.
В практике строительства это выражается в том, что красота
«прикладывается» к конструкции здания в виде лепных украшений и других
бутафорских лепных форм. Такое «оформительское» понимание архитектуры
развилось в XIX веке, когда архитектурные произведения превратились
в капиталистическом мире в рыночный товар, которому стремились
придать как можно более репрезентативный, «богатый» вид и, угождая
покупателю, отделывали здания «под барокко», «под ампир» и т. д.
Подобное использование архитектуры всех стилей давно известно как эклектизм.
Эклектическая архитектура характерна тем, что здания или
сооружения независимо от их назначения и от природы материала, из
которого они созданы, украшаются архитектурными формами и деталями
классической архитектуры Древней Греции или Возрождения,
архитектуры Древнего Рима или русского ампира, русского барокко или любой
другой национальной архитектуры. Так возникли у нас рабочие клубы
и дома культуры с многоколонными коринфскими портиками греческих
храмов, санатории или дома отдыха с деталями помпезной архитектуры
дворянских дворцов или купеческих особняков, административные
здания в столицах национальных республик с деталями культовой
архитектуры и т. д.

38
К. А. ИВАНОВ
Нередко здание украшается деталями многих архитектурных
стилей с полным пренебрежением свойствами применяемых строительных
материалов (так, например, кирпичное здание рустуется штукатуркой
под кладку из естественного камня; крупноблочное или панельное
здание трактуете^ как ордерная классическая система; обыкновенная
штукатурка имитирует дорогие сорта мрамора или редкие сорта дерева;
лепные штукатурные детали сияют густой позолотой; гипсовые
скульптуры красятся алюминиевым порошком под нержавеющую сталь; гладг
кие стены уродуются безвкусной лепниной и росписью гирлянд
мещанских цветочков с корзиночками и т. д. и т. п.).
Термин «синтез» технического и эстетического в архитектуре не
спасает от эклектизма; эстетическое не сливается с техническим решением
архитектурного сооружения, если при этом не исходят из назначения
этого сооружения.
При всей чуждости такого рода понимания архитектуры нашему
социалистическому обществу и его идеологии оно имело весьма широкое
распространение в кругах архитекторов и строителей вплоть до
последнего времени. Произведения, основанные на таком эклектическом
понимании архитектуры, находят почитателей в тех слоях, которые в своих
эстетических взглядах пребывают еще в плену мещанских и купеческих
представлений о красоте, доставшихся им от дореволюционного
прошлого.
Эти три тенденции, а также различные их разновидности и
промежуточные формы в равной степени далеки от правильного понимания
природы архитектуры и в той или иной степени связаны с идеализмом или
вульгарным материализмом.
Правильное понимание природы архитектуры возможно лишь на
основе учета взаимосвязи всех ее сторон, рассмотрения ее как
органического единства материальной культуры и искусства, на основе метода
диалектического материализма.
Чтобы понять природу архитектуры, необходимо сначала выяснить,
какое место занимают архитектурные сооружения в обслуживаемых ими
социальных процессах. Анализируя процесс труда, К. Маркс писал, что,
кроме предметов, посредством которых труд воздействует на предмет
труда, в более широком смысле к средствам труда относятся все
материальные условия, необходимые для того, чтобы он мог вообще
совершаться. Прямо эти средства не входят в процесс труда, но без них
он был бы или вовсе невозможен, или осуществлялся бы лишь в
несовершенном виде. Такого рода всеобщим средством труда Маркс считал
землю, потому что она дает рабочему основу, на которой он стоит, а
процессу его труда — сферу действия. «Примером этого же рода средств
труда,— писал К. Маркс,— но уже предварительно подвергшихся
процессу труда, могут служить рабочие здания, каналы, дороги и т. д.»
(«Капитал», т. I, 1950, стр. 187).
Если промышленные и производственные сельскохозяйственные
сооружения («рабочие здания») представляют собой особый вид средств
труда, то их первостепенное значение в жизни и развитии человеческого
общества очевидно. Развитие и совершенствование производственных
зданий имеет такое же значение для технического прогресса, как развитие и
совершенствование других средств производства.
Рассматривая быт человека как социальный процесс, мы видим, что
жилые здания представляют собой одно из необходимых материальных
условий жизни человека, без которого общество не может ни
существовать, ни развиваться. Жилые здания в конечном счете должны
рассматриваться как специфический вид средств производства, поскольку они
создают материальные условия для существования и развития
человека— основной производительной силы общества. Различные культурно-
бытовые и общественные здания и сооружения являются также необ«

НЕКОТОРЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВЕТСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ 39
ходимыми материальными условиями, без которых невозможно
нормальное существование и развитие человеческого общества.
Архитектура представляет собой определенный вид общественного
производства, создающего необходимую материально организованную
пространственную среду, «сферу действия» (как говорит К. Маркс о
производственных сооружениях) для различных социальных процессов
труда, быта и культуры, без которой эти процессы, говоря словами
Маркса, «или совершенно невозможны, или могут происходить лишь в
несовершенном виде». Средствами создания этой
материально-пространственной среды являются строительные материалы, труд человека и
орудия производства, в совокупности составляющие понятие «строительное
производство». Строительное производство является основой
архитектуры. Но архитектура наряду со своим материальным назначением в
жизни общества представляет собой вместе с тем и одну из форм
общественного сознания — искусство, которое не отбрасывает лучшие достижения
прошлого, но продолжает и развивает их.
Следовательно, архитектура есть область общественного
материального и духовного производства, основным назначением которой
является удовлетворение социальных требований процессов труда, быта
и культуры в необходимых для них зданиях и сооружениях.
Социальная природа архитектурных сооружений имеет двоякое
проявление: с одной стороны, в виде материального, функционального
назначения зданий, которое известно в архитектурной науке под
понятиями «польза», «удобство», и, с другой стороны, в виде эстетического и
художественного значения архитектуры, известного в архитектурной
науке под понятиями «красота», «художественный образ» и т. п. Эти
стороны архитектуры, единые в своей социальной сущности, отражают
деление общественных явлений на материальные и духовные. Иначе
говоря, архитектура—такое специфическое явление, которое, будучи
областью материального производства, другой своей стороной
представляет форму общественного сознания.
Оспаривать значение архитектуры как искусства (и следовательно,
как формы общественного сознания) невозможно, но также невозможно
отрицать и значение архитектуры как области материального
производства. Ни одна область производства немыслима без таких средств
производства, как промышленные сооружения, и таких материальных условий
существования людей, как жилище и другие насущно необходимые для
жизни человека коммунальные и бытовые здания.
То, что архитектура одновременно непосредственно относится и к
формам общественного сознания и к области материального
общественного производства, несомненно, составляет теоретическую сложность.
В разрешении этого сложного теоретического вопроса должны принять
участие и советские философы, которые причисляют производственные и
жилые здания к материальным условиям производства и одновременно
рассматривают архитектуру среди других искусств', то есть разделяют
практически нашу точку зрения, не давая ей теоретического объяснения,
не раскрывая вопросы традиций и новаторства и ряд других проблем,
встающих сегодня перед архитекторами.
Для теории и истории архитектуры, а также для понимания места
и роли архитектуры в коммунистическом строительстве всесторонняя
теоретическая разработка этого вопроса имеет первостепенное значение.
Правильное понимание природы архитектуры необходимо для
плодотворного развития советской архитектуры на базе современного
высокоразвитого индустриального производства и для развития самого
строительного индустриального производства.
1 См., например, «Исторический материализм» под общей редакцией Ф. В.
Константинова. Изд. 2-е. Госполитиадат. 1964, стр. 127—130, 440.

40
К. А. ИВАНОВ
Нужно полагать, что на предстоящем в апреле 1960 года
Всесоюзном совещании по градостроительству вопрос о размещении и
строительстве городов будет рассматриваться как один из важнейших
вопросов создания материальной базы коммунизма и как часть вопроса
размещения производительных сил социалистического общества.
Во времена Витрувия, Альберти, Палладио, Баженова и Казакова
вследствие относительной неразвитости разделения труда в
архитектурно-строительной области не было необходимости различать понятия
«архитектура» и «строительство». В основе своей синонимическое
употребление этих понятий остается правильным и для настоящего
времени. Однако непрерывно развивающийся процесс разделения труда
требует в наше время некоторого уточнения этих взаимосвязанных
и неразрывных понятий как двух сторон единого целого.
«Строительство» в точном значении этого слова представляет собой
более широкое понятие, чем «архитектура», поскольку охватывает не
только возведение зданий и их комплексов, но и различных инженерных,
транспортных и других чисто технических сооружений. Вместе с тем
понятие «строительство» имеет и более узкое по сравнению с
архитектурой содержание в том случае, когда имеется в виду один из этапов
всего процесса создания архитектурных сооружений (промышленных,
жилых и общественных, как и их комплексов в виде городов). В этом
смысле «архитектура» выступает как более широкое понятие, так как
охватывает весь процесс создания архитектурного сооружения
(начиная с выявления задания, затем проектирования и кончая
строительством зданий и сооружений в материале), включает все
предназначенные для обслуживания человека здания в процессе их существования и
использования.
Это различие понятий «архитектуры» и «строительства» при
сохранении их взаимосвязи и единства в настоящее время необходимо
уточнить, так как оно имеет большое значение для правильного понимания
всех вопросов архитектурно-строительного дела.
Теоретические основы правильного понимания деятельности
архитектора, так же как и многие другие существенные вопросы архитектурно-
строительной области, заложены в марксистско-ленинском учении
о производстве. В известном высказывании Маркса о деятельности
архитектора, где он сравнивает труд архитектора и «труд» пчелы,
архитектурное сооружение определяется как сознательная цель строительного
производства, по отношению к которой весь процесс строительства
выступает как средство создания архитектурного сооружения в материале.
Разработка вопросов архитектурно-строительного дела в плане
марксистско-ленинского учения о цели и средстве, производстве и
потреблении могла бы помочь правильно понять и решить многие как
теоретические, так и практические вопросы архитектуры. Большую роль при
обсуждении этих вопросов могли бы сыграть философы и эконом'исты.
Для архитектурной науки весьма важен вопрос о специфических
особенностях архитектуры по сравнению с техникой и другими
искусствами. Основу для правильного решения этого вопроса составляет
понимание общественного значения той или иной области деятельности,
и в частности ее отношения к материальной или идеологической сфере
жизни общества.
В отличие от жмвооиои, скульптуры, литературы, музыки, •
драматургии, киноискусства и других искусств, обслуживающих только
духовные потребности, архитектура обслуживает одновременно и
материальные и духовные потребности человека и общества. Удовлетворение
материальных потребностей для архитектуры является первостепенной
задачей, хотя неправильно было бы недооценивать и значение
архитектуры как искусства. В основе архитектурного сооружения лежат не
только художественные закономерности и требования, но и материальные тре-

НЕКОТОРЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВЕТСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ 41
бования соответствия социальным процессам труда, быта и культуры,
куда художественные требования входят органической, составной
частью. Определяющими же остаются требования материального
порядка.
В отличие от промышленного производства (металлургия,
машиностроение, приборостроение, электротехника и т. п.), обслуживающего
только материальные потребности общества, архитектура обслуживает
социальные потребности человека в целом, охватывающие как
материально-экономические (в том числе биологические), так и духовные
(в том числе эстетические) его потребности. В связи с этим
архитектурное творчество опирается не только и не столько на закономерности
естественной природы и техники при всем их огромном значении в
архитектурно-строительном деле, сколько на закономерности,
социальные по своему существу (закономерности социальных процессов труда,
быта и культуры), которые определяют собой социальные типы и
характер всех архитектурных сооружений.
Однако для определения специфики архитектуры понимания этого
недостаточно. Есть немало предметов производства, обслуживающих
человека одновременно и в материальном и в духовном отношении:
мебель, одежда, бытовая утварь. Специфической особенностью
архитектурных сооружений является то, что они, создавая систему открытых
и закрытых помещений (для процессов труда, быта и культуры),
образующих в комплексе здания, населенные пункты и города, представляют
собой пространственную среду, «сферу действия», необходимую для
жизни и деятельности человека и общества в целом.
Пространственные системы (номенклатура определенных помещений
с теми или иными габаритами, свойствами и оборудованием в их
определенной взаимосвязи) составляют различные виды архитектурных
сооружений (производственных, жилых, общественных), входящих в
различные отрасли архитектуры. Зависимость структуры здания от
обслуживаемых им социальных процессов труда, формы быта или видов
культуры является основой развития всех видов и типов архитектурных
сооружений и причиной возникновения новых видов и типов зданий.
Максимальное соответствие пространственной структуры здания
обслуживаемому социальному процессу является критерием его качества —
соответствия своему назначению.
Пространство, создаваемое архитектурными сооружениями для
удовлетворения материальных потребностей, является одновременно
специфической характеристикой архитектуры как искусства. Основными
художественными средствами архитектуры являются
объемно-пространственная композиция как выражение характера социальных процессов
и тектоника как художественное выражение конструктивно-технической
структуры зданий и сооружений. Стало быть, архитектура представляет
собой искусство, художественные средства которого имеют
неизобразительный характер. Но пространство и его материальное воплощение
является «первым феноменом», через который человеку «впервые
открывается величие мира» (К. Маркс). Пространство, организованное в
соответствии с законами композиции, определяемыми в конечном счете
материальным назначением архитектурных сооружений, отражает мировоззрение
и эстетические вкусы и, в свою очередь, влияет на их формирование.
Не случайно архитектуру часто называют «застывшей музыкой»,
«каменной летописью», «матерью искусств», подчеркивая ее значение как
искусства.
Исходя из вышесказанного, такие категории искусства, как «реализм»,
«формализм», «художественный образ» и т. п., конечно, применимы и к
архитектуре. Однако здесь они проявляются в особой форме, в
соответствии с общей спецификой природы архитектуры.
Механическое применение категорий разных видов искусств к архи-

42
К. А. ИВАНОВ
тектуре без понимания ее специфической природы ведет к
неправильным выводам в теории и отрицательным последствиям в практике.
Правильное понимание природы архитектуры помогает нам верно
решать вопросы стиля в архитектуре, а следовательно, и вопросы
социалистического архитектурного стиля. Стиль в архитектуре — это не
внешние атрибуты, а выражение отношения архитектора, а через него и
общества к организуемому архитектурными сооружениями пространству
и к организующему его материалу, в которых в общей форме
проявляются мировоззрение данной эпохи и ее технические возможности.
Характерными чертами стиля советской архитектуры, которые
проявляются в лучших ее произведениях, являются простота и
выразительность; эти качества возникают на основе правдивости решения
архитектурного сооружения. Как примеры архитектурных сооружений,
несущих в себе черты социалистического архитектурного стиля, можно
назвать: Днепрогэс, Мавзолей Ленина на Красной площади в Москве,
стадион имени Кирова в Ленинграде, комплекс стадиона имени В. И.
Ленина в Лужниках в Москве, павильоны СССР на международных
выставках 1937 года в Париже и 1958 года в Брюсселе, санаторий имени
Орджоникидзе в Кисловодске, станции метро «Кропоткинская» и «Площадь
Маяковского», некоторые жилые кварталы в Москве (например,
квартал № 9 в Новых Черемушках), в Ангарске, в Новой Каховке,
строящийся на Ленинских горах в Москве Дворец пионеров и т. п.
Иначе, чем в других искусствах, должны рассматриваться в
архитектуре и категории содержания и формы. Содержание в архитектуре
зключает в себя назначение здания и идейное содержание его образа
как две взаимосвязанные стороны, единые в своей социальной сущности.
Понятие формы в архитектуре не может быть сведено только к
художественной форме, оно должно охватывать и материальную форму,
создаваемую в соответствии со структурой социальных процессов и на основе
технических закономерностей. А отсюда совершенно по-иному должны
рассматриваться в архитектуре и такие принципиально важные
вопросы, как, например, вопрос о социалистическом содержании и
национальной форме, вопрос об общих чертах архитектуры XX века и о
принципиальном отличии архитектуры социалистического общества от
архитектуры общества капиталистического. Мы не касаемся в данной статье
всего комплекса вопросов новаторства и традиций в архитектуре, которые
должны составить предмет специального исследования.
Среди важнейших проблем нашей советской социалистической
архитектуры, требующих широкого философского осмысления, должна быть
выделена проблема направленности архитектуры на современном этапе
коммунистического строительства. Эта проблема не случайно занимает
основное место в повестке предстоящего в 1960 году III съезда советских
архитекторов, который должен подвести итоги последних пяти лет,
представляющих собой новый этап в советской архитектуре, и наметить пути
дальнейшего ее развития в соответствии с общим развитием народного
хозяйства и культуры. В проблему направленности архитектуры входят
и вопросы творческого метода советского архитектора, вопросы
социалистического архитектурного стиля.
В корне неверно и весьма вредно для практики сужать понимание
творческой направленности советской архитектуры, сводить ее только к
художественной направленности, как это делали представители
одностороннего эстетического понимания природы архитектуры.
Так же неверно и вредно для практики сводить толкование
направленности советской архитектуры только к требованию повышения
объемов нашего строительства, то есть только к количественной стороне, и не
уделять должного внимания изменению социального характера типов
зданий и их эстетической выразительности.
Неверно было бы рассматривать направленность советской арлитек-

НЕКОТОРЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПИ0Ы1ЕМЫ СОВЕТСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ 43
туры в отрыве от индустриализации строительства, то есть забывать о
том, что это две стороны единого процесса развития архитектурно-
строительного дела, которые взаимно связаны и обусловливают друг
друга на всех этапах своего развития.
Направленность советской архитектуры прежде всего необходимо
рассматривать в широком плане социальных задач коммунистического
строительства, намеченных внеочередным XXI съездом партии и
июньским Пленумом ЦК КПСС 1959 года, который был специально посвящен
вопросам технического прогресса во всей нашей промышленности и в
строительстве. Рассматриваемая в этом плане направленность советской
архитектуры должна охватить и социальные проблемы
градостроительства, призванного способствовать преодолению веками сложившейся про«
тивоположности между городом и деревней; и проблемы промышленного
и производственного сельскохозяйственного строительства, рассчитанного
не только на решение технологических вопросов, но и на удовлетворение
потребностей общества, изжившего противоположность между
умственным и физическим трудом; и коренные социальные проблемы жилищного
строительства, призванного обеспечить все население благоустроенными
жилищами и учитывать перестройку быта на коммунистических началах;
и коренные социальные проблемы строительства общественных
сооружений.
Иногда архитекторам приходится слышать замечание: не слишком
ли мы преувеличиваем значение архитектуры в решении социальных
проблем коммунистического общества, когда так широко представляем
ее задачи? Разумеется, не только архитектура призвана решать эти
огромные исторические социальные задачи. Она будет решать их в
тесной связи с другими областями нашей материальной и духовной
культуры. Но среди всех областей народного хозяйства и культуры
архитектуре в этом деле принадлежит большая и ответственная роль. История
архитектуры и вся наша практика, основанная на последовательно
проводимой линии партии в строительстве социалистического и
коммунистического общества, свидетельствуют, сколь велико многостороннее
материальное и идеологическое значение архитектуры в развитии
общества.
В статье «Великий почин» В. И. Ленин писал о значении культурно-
бытовых сооружений в коммунистическом переустройстве быта:
«...Настоящий коммунизм начнется только там и тогда, где и когда начнется
массовая борьба (руководимая владеющим государственной властью
пролетариатом) против... мелкого домашнего хозяйства, или, вернее,
массовая перестройка его в крупное социалистическое хозяйство.
Достаточно ли внимания уделяем мы на практике этому вопросу,
который теоретически бесспорен для каждого коммуниста? Конечно,
нет, Достаточно ли заботливо относимся мы к росткам коммунизма,
уже теперь имеющимся в этой области? Еще раз, нет и нет.
Общественные столовые, ясли, детские сады — вот образчики этих ростков, вот те
простые, будничные, ничего пышного, велеречивого, торжественного не
предполагающие средства, которые на деле способны освободить
женщину, на деле способны уменьшить и уничтожить ее неравенство с
мужчиной, по ее роли в общественном производстве и в общественной
жизни».
Таким образом, В. И. Ленин в культурно-бытовых сооружениях,
построенных согласно требованиям социалистического общества, видел
«ростки коммунизма», подчеркивая тем самым социальное значение
архитектуры.
На XXI съезде КПСС товарищ Н. С. Хрущев сказал, что «теперь
мы имеем уже не отдельные ростки, а целую систему различных
организаций коммунистического типа, и наша обязанность — умножать эти
организации, улучшать и совершенствовать их работу».

44
К. А. ИВАНОВ
Относительно сельских культурно-бытовых сооружений товарищ
Н. С. Хрущев в 1950 году говорил:
«Что нужно для того, чтобы создать хорошие условия быта и
культуры на селе? Для этого нужно, чтобы в селе была школа десятилетка
или семилетка, клуб, дом сельскохозяйственной культуры, больница,
родильный дом, библиотека, радиоузел, баня, детские ясли, детский сад
и другие культурные и бытовые учреждения» (газета «Правда»,
28 июня 1950 года).
Из этих высказываний ясно, какую большую роль играет
архитектура в социалистическом преобразовании быта. Проблема жилищного
строительства в наших условиях — это не только вопрос строительства
жилых квартир, но и выработки нового типа жилища с определенным
комплексом общественных сооружений: столовых, клубов, физкультурных,
хозяйственных, детских учреждений и т. п. Наряду с обеспечением
массовости строительства сейчас очень важно, чтобы архитекторы с участием
экономистов выработали социально новые типы жилища, определили
этапы развития общественного сектора в нашем жилищном строительстве и
решили проблему жилых квартир и домов вместе с общественными
учреждениями квартала, микрорайона и населенного пункта в целом.
Жилищный вопрос рассматривается в марксистской науке и
практике как важный социальный вопрос. Решение его в масштабе всей
страны, для всего общества возможно только в условиях социалистического
строя.
Такие же социально новые задачи должны быть решены и в области
всех производственных сооружений. Правильное решение типов
производственных зданий в промышленности и сельском хозяйстве, помимо
всего другого, может прямым образом способствовать росту
производства и повышению производительности труда, притом не только путем
увеличения производственных площадей, но и путем рационального
решения производственных сооружений и создания всесторонних
условий для развития наиболее производительных коммунистических форм
труда.
Подобные же задачи должны быть решены и в отношении всех
типов общественных зданий, которые будут получать у нас все более
широкое развитие. Физкультурные сооружения и библиотеки, научные
лаборатории и художественные студии, залы массовых собраний и
музеи— все они должны создавать необходимые условия для
формирования всесторонне развитого в физическом и духовном отношении
человека коммунистического общества.
Особенно важные социально новые задачи встают при выработке
новых типов населенных мест, в реконструкции городов и
переустройстве сельских поселений. Современные крупные города, сложившиеся
в условиях стихийно-развивавшегося классового общества, не
удовлетворяют самым элементарным требованиям труда, быта и жизни людей.
Создание таких социально новых типов населенных мест, в которых
исчезнут навсегда как противоречия крупных городов, так и
неблагоустроенность сельских поселений, будет иметь огромное социальное
значение, положительные последствия которого сейчас трудно себе даже
представить. Для нашей архитектуры это проблемы не отдаленного
будущего, а настоящего; все создаваемые сейчас сооружения,
реконструируемые и закладываемые новые города предназначаются для
удовлетворения сегодняшних потребностей, но в силу длительности своей
технической амортизации они войдут и в общество будущего. В предвидении
будущего при решении задач настоящего нельзя обойтись без тесной
совместной работы архитекторов, философов, экономистов, социологов.
Подчеркивая значение архитектуры в материальной жизни
общества, было бы совершенно неправильно недооценивать идеологическое
значение архитектуры как формы общественного сознания. На

НЕКОТОРЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВЕТСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ 45
XX съезде партии в отчетном докладе ЦК партии перед архитекторами
была поставлена задача создания социалистического архитектурного
стиля, предполагающего решение в единстве вопросов удобства,
технической целесообразности, экономичности и красоты. Весьма важное
значение имеет поэтому правильная художественная направленность
архитектуры как одной из важнейших областей искусства.
Распознать прогрессивность или реакционность художественной
направленности архитектуры значительно труднее, чем в других видах
искусства, и, следовательно, особенно важно предотвратить вредные
влияния реакционной направленности архитектуры на формирование
вкусов народа и способствовать правильной ее направленности в духе
коммунистических идеалов.
Архитектурные сооружения обслуживают человека со дня его
рождения и до конца жизни; они обладают огромной силой воздействия на
человеческое сознание. Советская архитектура должна играть большую
роль в борьбе с мещанскими вкусами, чуждыми нашей идеологии, но
еще часто проявляющимися в нашем быту, в оборудовании и
«убранстве» интерьеров жилых и общественных зданий. Наш народ построил
социалистическое общество, приступил к развернутому строительству
коммунизма, а эстетические представления многих наших людей еще
часто формируются под влиянием чуждых нам идей. Чуждым
эстетическим влияниям мы должны противопоставить новые
высокохудожественные произведения архитектуры и искусства, отражающие
социалистическое содержание нашей жизни и наших идеалов.
Правильное понимание направленности архитектуры включает в
себя и понимание значения широкой и всесторонней индустриализации
строительства, так как только высокоиндустриализованное
строительное производство может обеспечить выполнение невиданных в истории
социальных задач советской архитектуры, вытекающих из самой
природы социалистического общества.
Наша строительная техника переживает период технической
революции. Из этого факта вытекают огромные и многообразные задачи
советских архитекторов и строителей. Всесторонняя индустриализация
строительства — основной путь развития советской архитектуры,
создающий условия для обеспечения в сооружениях максимальных удобств и
эстетических качеств при минимальных затратах труда и материалов.
В социалистическом обществе благодаря государственной и плановой
организации всего архитектурно-строительного дела и учету
специфических условий различных экономических районов для индустриализации
строительства имеются все необходимые условия.
Реальность осуществления целей и задач нашей архитектуры
находится в теснейшей и непосредственной зависимости от перестройки всего
строительного производства до высокого индустриального уровня.
Из этой зависимости целей от развития средств, помимо всего
прочего, следует, что у нашей советской социалистической архитектуры нет
и не может быть никаких других путей развития, кроме пути полной
индустриализации строительства. Для успешного осуществления задач
нашей архитектуры важно не только понимание значения средств по
отношению к целям, но и глубокое и всестороннее профессиональное
овладение архитекторами всеми теми возможностями индустриализации
строительства, которые она предоставляет, непосредственное участие
архитектора во всех звеньях индустриального
архитектурно-строительного производства (начиная с изыскания новых строительных
материалов и создания конструкций, включая участие в работе заводов,
изготовляющих строительные элементы и оборудование зданий, и кончая
монтажом зданий и сооружений на площадке).
Архитекторам необходимо овладеть всеми возможностями
индустриального строительного производства и учитывать все его требования. Это

46
К. А. ИВАНОВ
тем более необходимо, что индустриализация имеет самое
непосредственное влияние на все стороны архитектурного творчества, начиная с
решения градостроительных вопросов, планировки и оборудования зданий и
кончая характером архитектурных форм. И как бы ни настаивало
идеалистическое искусствознание на том, что техника в архитектуре
оказывает только опосредствованное через идеологию влияние, вся практика
архитектуры как прошлого, так и современности, а также и научная,
марксистская методология показывают, что, кроме опосредствованного
влияния техники на архитектуру, существует и самое непосредственное ее
влияние. Это объясняется тем, что архитектура представляет собой не
только отражение действительности, но и часть самой материальной
действительности со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В вопросе об этапности развития индустриализации строительства
взаимосвязь великих целей нашей архитектуры с
материально-экономическими средствами их осуществления выступает особенно очевидно.
Развитие всегда представляет собой сложный, противоречивый процесс от-
живания одних форм и возникновения других, борьбы нового со старым,
относительно максимального решения возникающих требований
имеющимися в данное время средствами. Это выдвигает на первый план задачу
конкретного определения поставленных целей и полного использования
имеющихся средств. Поэтому постепенное, с учетом всех реальных
возможностей осуществление поставленных целей достижимо лишь по
исторически необходимым этапам индустриализации строительного
производства на пути к развитому промышленному строительству.
Эту весьма сложную и едва ли не самую важную задачу для
реального осуществления исторических задач архитектуры в
коммунистическом строительстве, поставленных внеочередным XXI съездом партии,
архитектурная наука призвана решать совместно с экономической,
философской, социологической и другими науками по тем этапам,
которые указывает нам партия на основе великого марксистско-ленинского
учения об обществе.

О современной форме атомизма
(О ПОНЯТИИ ЭЛЕМЕНТАРНОЙ ЧАСТИЦЫ)
Член-корр. АН СССР М. А. МАРКОВ
(Статья первая)
1. Исторические аналогии
«• Чуть л« не с самого начала человеческой истории умами людей
владела идея—найти элементарные сущности, из которых слагается мир..
В различные времена различные сущности под разными названиями
рассматривались как фундаментальные в природе.
Одни из этих сущностей обладали дискретным характером, что
нашло, например, в древнем понятии «атома» одно из наиболее ярких
своих воплощений; для других фундаментальных сущностей специфичны
свойства непрерывности («стихии» древних, так называемые «поля» в
физике недалекого прошлого).
В данном аспекте* история физики — это в известной мере история
борьбы идей дискретности (атомизма) и идей непрерывности, история
борьбы идей Демокрита с идеями Эмпедокла.%Менялась форма
враждующих идей, прежним оставалось содержание. Существует легенда о тОхМ,
что воины, павшие в битвах минувших времен, пробуждаются к жизни,
чтобы в ночной тишине продолжать нерешенную битву. Так на разных
исторических этапах воскрешается жестокая борьба идей атомизма с
идеями непрерывности. "
Лукреций Кар, выражая безграничное уважение к Эмпедоклу Акра-
гантскому («...и подумать нельзя, что рожден он от смертного корня»),
резко критикует идеи непрерывности школы Эмпедокла: «...ибо не знают
они и предела деления тела. И никогда границы дроблению не ставят».
А восемнадцать веков спустя Эйлер называет скудоумием идеи
атомизма. В «Письмах к немецкой принцессе» он писал: «Когда в собраниях
разговаривают о филозофических материях, то по большей части о таких,
кои повод подали к великим распрям между филозофами.
Делимость тел есть такая статья, и мнения ученых об оной суть между
собой различны. Иные утверждают, что тела делиться могут бесконечно,
гак что никогда »нельзя дойти до столь малых частиц, которых бы далее
делить невозможно. Другие напротив того утверждают, что сие деление
простирается только до некоторого предела и что, наконец, должно
дойти до столь малых частиц, что не имея -никакой величины, далее делимы
быть не могут. Си и последние частицы, тела составляющие, называют
монадами.
Было время, что распря о монадах так была сильна и обща, что во
всех собраниях и на караулах об ней с великим жаром говорили. При
дворе не было почти ни единой дамы, которая бы или не защищала, или
не опровергала монады. Одним словом, повсюду ни о чем ином, как о
монадах, не говорили.
Королевская берлинская Академия приняла участие в сих распрях, и
как она ежегодно предлагает задачу и дает награждение, состоящее в
медали в пятьдесят червонцев тому, кто лучше решит оную; то на
1748 год предложила вопрос о монадах. Великое множество сочинений
получено о сей материи, и покойный президент г. де-Мопертюи для раз-

48
M. A. МАРКОВ
бора оных назначил комиссию и управление ее поручил покойному
графу де-Дона, гофмейстеру ее величества королевы. Он, будучи
беспристрастным судьей, с всевозможным ра'чением разбирал доказательства,
как в защищение, так и в опровержение монад предложенные. Наконец,
доказательства, коими бытие монад защищаемо было, найдены столь
слабы и странны, что все бы наши познания ими были ниспровержены.
Итак, награждения удостоено сочинение г. Юсти, который монады
опровергал основательнее всех других.
Ваше величество удобно можете понять, что сим поступком
Академии ужасно огорчены были защитники монад, коим начальником был
главный г. Вольф, который решения свои почитал равно не ложными,
как папа. Его последователи, коих число тогда было несравненно
больше, нежели ныне, громко вопиял« на неправосудие и пристрастие
Академии и немного недостало, что их начальник не предал филозофиче-
скому проклятию всю Академию» (Л. Эйлер «Письма о разных
физических и филозофических материях...». Часть вторая, Спб, 1772,
стр. 110—112).
* Эйлер горько жалуется на сторонников атомизма: они скорее готовы
утверждать «наибольшие нелепости, нежели признаться в своем
незнании» (там же, стр. 232). •
Здесь, на этих страницах, не ставится задача последовательного
изложения истории борьбы идей дискретности и непрерывности.
* В дальнейшем хотелось бы только на некотором историческом фоне
ярче подчеркнуть особенности современного атомизма.«
За восемнадцать веков от Лукреция до Эйлера и за два века от
Эйлера до наших дней было достаточно поводов для сражений между
отрядами Демокрита и Эмпедокла. До наших дней идет, в сущности,
непрерывная битва, из которой история сохранила много интересных
эпизодов. •
При более глубоком анализе выясняется, что, в сущности, «игра»
была менее рискованная — в известном смысле выиграли обе стороны.
Рассказать, как это случилось,— значит попросту изложить историю науки.
* С точки зрения современного научного мышления, старые споры
вокруг проблемы прерывности и непрерывности в их конкретной форме
носят скорее литературно-поэтический характер. Говоря так, мы имеем
в виду не идею атомизма саму по себе, которая как «гениальная
догадка» сыграла огромную роль в развитии наших представлений о
природе, а конкретную форму атомизма древних, его наивное «звучание»
для современного уха. •
Ведь для Лукреция не подлежало сомнению следующее: «...Что,
наконец, представляется нам затверделым и плотным, то состоять из начал
крючковатых должно, несомненно, сцепленных между собой наподобие
веток сплетенных» (ЛукрецийКар«0 природе вещей», 1958, стр. 71).
«Несомненно»!.. С завидной уверенностью описывает Лукреций
различные виды атомов: «Есть элементы еще, что ни гладкими не назовешь их,
но и не скажешь про них, что они закорючсны остро. В них выдаются
скорей лишь углы небольшие наружу. Так что скорее щекотать они чуз-
ства способны, чем ранить. Винную гущу сюда отношу я и вкус
девясила...» (там же, стр. 70).
Однако современный упрек в какой-то «несерьезности»,
«ненаучности» древних был бы несправедливым, вернее, антиисторичным. Слово
«несомненно» в стихах Лукреция не случайная дань поэтической фразе.
В рамках механистических 'представлений, механистического
мировоззрения, которое только и могло быть научным, прогрессивным в ту
эпоху, единственная возможность сцепить между собой атомы — это
наделить их «механической арматурой»: «крючками», «зацепками».
Следует заметить, что попытка близкого прошлого ограничиться
чисто электромагнитной картиной мира — эта «ненаучность» и «несерьез-

О СОВРЕМЕННОЙ ФОРМЕ АТОМИЗМА
49
ность» в общем-то того же порядка. И, в частности, известные попытки
объяснить строение атомного ядра электрическими силами,
действующими между протонами и электронами в аспекте широких исторических
аналогий, выглядят теперь так же наивно, но, может быть, за отсутствием
Лукреция XX столетия не столь поэтично. Мы «е знаем, каково будет
мнение наших потомков о многих наших научных представлениях в
физике, строгостью которых в настоящее время мы 'иногда кичимся.
I • Существенно подчеркнуть, что атомизм всегда, как правило,
находился в арсенале материалистической философии. Для философских схем
субъективного идеалистического толка в вопросах естествознания часто
была характерна антиатомистическая направленность. Это правда, что
идеи непрерывности наряду с атомизмом играли существенную роль в
развитии наших представлений о природе, но идеи непрерывности часто
облекались в негативную форму чистого скепсиса.
Еще недавно Оствальд обвинял сторонников атомизма в скудоумии.
«Объяснять химические явления атомами так же глупо,— писал
знаменитый химик,— как объяснять действие паровоза тем, что там спрятана
лошадь». Еще недавно существование электронов для «эмпириокритиче-
ски» настроенных людей было не более убедительно, чем признание
существования чертей и ведьм (Э. Мах).
Дело совсем, конечно, не в том, что дискретность «материалистична»,
а непрерывность «идеалистична». Видимо, дело в том, что атомизм
создает обычно очень конкретные образы, которым естественно придавать
объективную реальность. Атомизм всегда был более свойствен
действенному, оптимистическому материализму.
Идеи непрерывности, связанные часто с критикой
материалистического атомизма, дают большой простор для скепсиса и «критического»
мышления эмпириокритицизма и субъективного идеализма вообще.
Но борьба идей дискретности и непрерывности отнюдь не лежит в
аспекте борьбы идеализма и материализма. %
Борьба идей дискретности и непрерывности в физике, очищенная от
случайных моментов, смена этих представлений на различных
исторических этапах — это естественное противоречие в развитии взглядов на
материю, которое отражает своеобразное единство прерывного и
непрерывного, осуществляемое в самой природе.
Для развития атомистических представлений характерно, что идея
очередного «атома» возникает практически всегда как идея абсолютного
атомизма (наконец-то найдены «настоящие» кирпичи мироздания!).»
Последующий ход событий показывает, что найденный атом
действительно играет свою роль (атома) в некоторой узкой специфической
области и в специфически своем смысле, но его претензия на абсолютную
элементарность оказывается несостоятельной, она отрицается дальнейшими
опытными данными.
И вот в зависимости от мировоззрения, научных тенденций времени
физиками подчеркиваются, часто односторонне, либо моменты
дискретного, либо непрерывного в этом, в общем, едином развивающемся
процессе познания, из которого лишь искусственно можно вырвать одну из
этих взаимно связанных характеристик. «Можно сказать,— пишет
Ферми в своих лекциях по атомной физике,— что на каждом этапе развития
науки мы называем элементарными те частицы, строения которых мы
не знаем и которые рассматриваем как точечные».
Сказанное очень похоже на истину, но это лишь часть истины,
бледный набросок по вопросу о роли атомизма в физике; причем проблема
«элементарности» берется в субъективном аспекте1, так что акцентиру-
1 Несколько ранее Ферми прямо пишет: «Что означает «элементарная частица»?
Автор в затруднении ответить на этот вопрос. Термин «элементарная» скорее
относится к уровню наших знаний» (А. Ф е р м и «Лекции по атомной физике» И-Л
1952, стр. 9). '

50
M. A. МАРКОВ
ются моменты преходящего в идеях атомизма, моменты неизбежного от*
рица-иия атомизма в последующем развитии знания.
Но есть другая черта, другая сторона атомизма, относящаяся к
пониманию самой материи. Поиски и, наконец, обнаружение очередного
«атома», «элементарной частицы» и т. д. — это не погоня за призраками.
Очередной «атом» в широком смысле слова — это реальное
свидетельство об открытии качественного скачка <в свойствах материи.
Появление разных атомистических понятий: молекул, атома, ядра,
элементарных частиц — отнюдь не случайно.-
Не. случайно в наших уравнениях эти образования до поры до
времени оказывалось возможным и целесообразным рассматривать как
точечные.
% Атомистические понятия отображают, если можно так сказать,
ступени, стадии самой материи, ее качественно отличные формы, i
И молекула воды и молекула девясила, о которых писал Лукреций,
являются в полном смысле этого слова элементарными частицами,
«атомами» этих веществ, свойства которых определяются свойствами этих
молекул.
Атом водорода и также атомы других элементов не случайно
сохранили старое название; термин «атом» потерял свою былую претензию, но,
как атом данного вещества, полон глубокого смысла, поскольку он
обозначает мельчайшую частицу именно данного элемента. Таким образом,
закономерно и появление данной конкретной формы атомизма и его
естественное отрицание при дальнейшем развитии науки, отрицание в
области другой, качественно отличной от предыдущей формы материи.
Фактическая история атомизма может вызвать в памяти длинный ряд
различных форм атомизма. Здесь есть и случайности и своеобразные
зигзаги развития.
Элементарные стихии древних сменились у Лукреция Кара
бесконечным числом разнообразных атомов, а затем во времена алхимии уступили
место нескольким «элементам»: сере, ртути... В последующее время
научного естествознания число «элементов» возросло почти до ста.
В первой четверти этого столетия два элемента — электрон и протон,
две, как стали говорить, «элементарные частицы» —оказались
«Серьезными претендентами на исключительную роль универсальных атомов
вещества: казалось, все вещество сводится к структурным комбинациям этих
двух частиц. Эта новая форма атомизма, как и все предыдущие,
возникла с само собой разумеющейся претензией на абсолютный характер. Но
уже мы являемся современниками своеобразного процесса быстрого
«возрастания» числа «элементарных частиц»: открыт нейтрон, позитрон,
jLi-мезоны обоих знаков, я-мезоны нейтральные и заряженные, еще
ранее— фотон, нейтрино; затем целое семейство так называемых
гиперонов (Л°-частица, 2 и S — частицы), так называемые тяжелые мезоны
(К±-мезоны), открыт антипротон, антинейтрон, анти- К°-частицы.
В таблице перечислены все тридцать две элементарные частицы.
Возможно, что составление списка элементарных частиц еще не закончено.
И теперь трудно отделаться от смутного ощущения того, что
элементарных частиц как-то стало «слишком много».
Уроки истории таковы: идея «что-то» состоит из «чего-то» всегда
оказывалась правильной. Идея же атома в смысле абсолютной
элементарности вообще всегда оказывалась в конце концов ложной К
* Не исключено, что идея абсолютно элементарной сущности даже в логическом
аспекте порочна в самой своей основе.
В логическом аспекте кажется, что абсолютно элементарный объект должен быть
лишен всяких качественных свойств, то есть быть, в сущности, бессмыслицей. Иначе
возникает с детства знакомый вопрос «А почему?», то есть чем определяется, что
данная элементарная сущность обладает именно данными свойствами? То есть какие
«более элементарные» качества приводят к данным свойствам рассматриваемого
объекта?

О СОВРЕМЕННОЙ ФОРМЕ АТОМИЗМА
51
Частица
1
Символ
Античастица
2...?
2570 -
ггН\^\ 2332 /£^\ £328/pN
2182(g)
ИазОание
Heu-частица
Сигпа-чаапииа
Лапада-частица
Группа
Гиперона
1836
(Р^) 1838 (?)
к°) (к:
© ©
Протон*
нейтрон
Нуклоны
К-Г1
ИЗ
©
263
©
Пи-пеэон
Мезоны
206
•И
©
©
Мю-пеэон
Электрон
Нейтрино
Лвптоны
Фотон
Фотон
ПРИМЕЧАНИЕ:
Число слева показывает массу частиц, выраженную в единицах электронных масс.
Символ « означает античастицу.
Индекс О — нейтральную частицу.
С точки зрения исторических аналогий следовало бы ожидать на
каком-то этапе нового «уменьшения» числа «элементарных» частиц,
сведения их в широком смысле этого слова к каким-то новым, еще более
элементарным сущностям. Будущее покажет, повторится ли этот привычный
исторический эпизод или здесь возникает в этом смысле совершенно новая
ситуация.
Прежде чем обсуждать намечающиеся тенденции в современной
физике «элементарных частиц», целесообразно яснее очертить особенности
современной формы атомизма — содержание понятия элементарной
частицы в современной физике.
2. Понятие элементарной частицы в современной физике
Итак, каково же фактическое содержание понятия элементарной
частицы в современной физике и в чем состоят особенности современной
формы атомизма?
В нашем представлении термин «частица» вызывает по-прежнему
(как и много веков назад) образ маленького шарика, песчинки.
Понятие элементарной частицы, которое используется в современной
теоретической физике,— это нечто совсем иное, нечто чрезвычайно
своеобразное. Содержание этого понятия легко раскрывается в понятии так
называемого «поля». Вернее, с педагогической точки зрения легко
объяснить * современное содержание понятия элементарной частицы, если
вначале дано понятие поля. Если дано понятие поля, то дальше следует
определение: элементарная частица — атом данного поля.
Конечно, мы уже достаточно привыкли к тому, что действительность богаче
фантазии, конечно, может случиться, что извечный вопрос «А почему?» окажется в этом
случае действительно детским, но в данный момент трудно поверить в подобную
возможность.

52
M. A. МАРКОВ
Только в этом случае слово «атом» современной физикой заменяется
словом «квант». Данная элементарная частица — это простейший
элемент данного поля, или просто «квант данного поля». Здесь действительно
по праву, то есть в соответствии с терминологическим смыслом, можно
употреблять и слово «атом».
Но, к сожалению, с той же педагогической точки зрения нелегко
объяснить содержание понятия поля.
Образно говоря, поля современной физики в известном смысле
пришли на смену древним элементарным стихиям.
Если древние считали фундаментальными сущностями четыре стихии:
землю, воду, воздух и огонь,—то современная физика пытается раскрыть
все содержание реального мира как сложное взаимодействие различных
полей: электромагнитного, мезонного, нуклонного, электронного и т. д.
Если разрешить себе дальнейшую литературную аналогию, то можно
даже сказать, что и современная физика пытается свести все
многообразные явления к четырем стихиям:
1. Сильновзаимодействующие поля (ядерное, например, и т. д.).
2. Электромагнитное поле.
3. Сл а бовз а и мо действующие поля (ß-поле и т. д.).
4. Гравитационное поле.
Есл.и -идти дальше по пути литературных аналогий и отождествить
одну из них с какой-то стихией древних («сильные взаимодействия» —
«земля»?), то, может быть, электромагнитному полю аналогом следует
считать .«-стихию воды», если для слабых взаимодействий резервировать
«воздушную стихию». Для «стихии огня» остается также пока особняком
стоящее в современной физике гравитационное поле.
Для древних достаточно назвать стихии, чтобы стало «понятно», о
чем идет речь.
Понятие электромагнитного поля как новой, более фундаментальной
стихии, чем стихии древних, возникло в результате длительной научной и
практической деятельности многих поколений.
Продолжительное время мир электромагнитных явлений пытались
свести, по существу, к древним стихиям. Мир электромагнитных явлений
пытались объяснить как эффекты своеобразной среды, наделенной
свойствами жидких, твердых и газообразных тел.
В результате упорных неудач в этом направлении было понято, что,
наоборот, электромагнитные явления, электромагнитное поле лежат в
основе того, что связано с природой свойств тел твердых, жидких и
газообразных.
Так на смену механистической картине мира пришла его
электромагнитная «модель». На смену чисто механистическому, физическому
мировоззрению появилось новое, более глубокое мировоззрение, связанное с
электромагнитной картиной мира.
Но сама эта вновь открытая «основа» мира (электромагнитное поле),
более глубоко лежащая в свойствах вещей, не воспринимается как
«стихия» нашими органами чувств непосредственно. Однако в.результате
длительного изучения найдена подробная характеристика электромагнитного
поля.
В XIX и XX столетиях, на своеобразном языке математики научились
сжато характеризовать свойства электромагнитного поля и различных
полей вообще.
К сожалению, здесь нет возможности излагать на адекватном
математическом языке все своеобразное содержание современных
представлений о поле.
На математическом языке современной физики свойства полей
отображаются свойствами функций, удовлетворяющих, как правило,
линейным дифференциальным уравнениям второго порядка, точнее, так
называемому волновому уравнению.

О СОВРЕМЕННОЙ ФОРМЕ АТОМИЗМА
53
Для полей, рассматриваемых в современной физике, как правило,
характерна возможность представлять каждое из них в форме наложения
(суперпозиции) плоских волн.
Существенно новое, что внесла здесь физика нескольких последних
есятилетий, заключается в том, что образ плоской волны принял реал£-
ый смысл образа элемента, атома, или, как стали говорить, кванта поля.
Этот реальный смысл данного образа как кванта поля, как его атома
раскрывается во взаимодействии.
В результате взаимодействия.состояние данного поля меняется; оно
либо обогащается, либо обедняется именно на целое число квантов.
Поэтому выделение в этом смысле простейших элементов поля
действительно не случайно: оно вызвано, как говорят, квантовой природой поля.
Ква'нт поля несет энергию и импульс, которые связаны
определенными соотношениями с длиной волны, частотой — этими необходимыми
характеристиками образа «плоской волны».
Квант поля, иначе элементарная частица, содержит в своем
определении и строго количественную характеристику элемента (атома)
данного поля. Именно, энергия кванта данного поля численно равна
универсальной постоянной Планка, помноженной на частоту, характерную
для рассматриваемой плоской волны данного поля.
Эта универсальная количественная характеристика кванта любого
поля — одна из своеобразных черт современной формы атомизма.
Следовательно, очень общая характеристика элементарной частицы
в современной физике связана с ее способностью обладать определенными
энергией и импульсом.
В истории физики квант поля впервые появился как квант
электромагнитного поля. В дальнейшем частица света получила свое собственное
имя — фотон.
Хотя у света оказались в этом смысле корпускулярные свойства, все
же известная к тому времени такая частица, как электрон, представлялась
на первый взгляд больше частицей, чем квант электромагнитного поля.
Частица света — фотон, с точки зрения интуитивных понятий о частице,
выглядела частицей в каком-то отношении «худшего», второго, что ли,
сорта (нет покоящейся массы...).
Но с точки зрения квантовой теории поля, с той именно точки зрения,
что кванту поля в качестве его самой общей характеристики присущи
импульс и энергия, нет различия между фотоном и электроном: и фотон
и электрон — элементарные частицы.
Электрону с данным импульсом и энергией однозначно соответствует
образ плоской волны с определенной частотой и длиной волны. А
совокупность (суперпозиция) этих плоских волн образует поля; в случае
фотона— фотонное или электромагнитное, © случае электронов — электрон-
но-поз'итронное поле.
В нашем изложении мы шли от поля к частице как кванту поля. Но
можно, как легко заключить из предыдущего, идти и обратно: именно
от понятия элементарной частицы к понятию поля. С этой точки зрения,
если дана частица в данном понимании этого слова, то есть объект,
несущий импульс и энергию, то его всегда можно рассматривать, как
квант соответствующего поля. Так может быть построена а-частичное
поле, дейтронное поле.
Если, например, взять молекулу воды и рассматривать ее как
частицу-квант, то можно- построить соответствующее «водное поле». Это была
бы современная формулировка понятия водной стихии древних.
Таким образом, квант поля является действительно атомом,
мельчайшим элементом данного поля, который еще сохра-няет его свойства,
подобно тому, как молекула воды является атомом воды, наиэлементарнейшим
элементом, сохраняющим (определяющим) свойства воды.
у Здесь настало время подчеркнуть, что квант поля может обладать

54
M. A. МАРКОВ
сложной структурой, например, такой, как молекула воды, дейтрон или
а-частица, то есть в этом смысле отнюдь не быть «действительно»
элементарной частицей.
В этом смысле у нас нет никакого критерия элементарности любой из
существующих «элементарных частиц». Опять возникает несоответствие
между буквальным терминологическим смыслом названия «элементарная
частица» и его фактическим содержанием в современной физике.
Другими словами, на новом этапе, на новой основе вновь возникает
вопрос о том, какие же поля являются элементарными, какие же «стихии»
являются фундаментальными.
Если бы даже в дальнейшем оказалось, что все перечисленные в
таблице частицы являются действительно элементарными, то есть не
сводимыми к какой-то более узкой группе их или к каким-то другим, более
фундаментальным сущностям,— этот вопрос все-таки не имеет отношения к
современному смыслу понятия элементарной частицы, к тому понятию,
которое под этим несколько претенциозным названием введено в
современную физику.
И еще раз целесообразно повторить, что в этом смысле у нас нет
никакого критерия элементарности так называемых элементарных частиц.
Поля различаются между собой своими физическими свойствами, и
физические различия полей определяют физические различия их квантов,
то есть элементарных частиц, и обратно.
В таблице перечисляются тридцать две частицы, каждая из них
характеризуется своими особыми свойствами. Как эти особые свойства
частиц, так и все, характерное для всех частиц, очень сжато, но, тем не
менее, очень содержательно выражается в современной физике на
своеобразном математическом языке.
Общим требованием для всех фундаментальных полей считается в
настоящее время подчинение их законам теории относительности.
Требование инвариантности законов природы относительно
преобразований Лоренца выбирает из всего многообразия возможных полей
относительно узкий класс.
Различия полей на математическом языке формулируются в первую
очередь как различия в так называемых трансформационных свойствах
величин, характеризующих данные поля. Если некоторая функция,
характеризующая данное поле, удовлетворяющая волновому уравнению,
не меняет своего вида при переходе из одной движущейся системы
координат в другую или, как говорят, является скаляром относительно ло-
ренцовских преобразований, мы имеем поле с комплексом одних
физических свойств. Если же соответствующая величина, характеризующая,
например, электромагнитное поле (вернее, потенциал), преобразуется
при переходе из одной движущейся системы в другую как
Четырехмерный вектор, то констатация только этого, казалось бы, бедного
математического факта на самом деле в необычайно сжатом виде
характеризует в существенной части все богатства физических свойств данного
поля. Здесь в лапидарной форме, например, выражаются неисчислимые
возможности своеобразного технического использования
электромагнитного поля.
Действительно, если бы вместо векторного поля
(электромагнитного) мы имели в своем распоряжении, например, поле скалярное, то
промышленность, техника, соответствующая нашей электромеханике,
была бы исключительно бедна или, во всяком случае, весьма
своеобразна; так, соответствующие токи источников этого поля не могли бы
создавать магнитного поля. Технические возможности использования такого
поля во многом напоминали бы небогатые возможности электростатики.
Поля, ведущие себя при преобразовании координат как скалярные,
псевдоскалярные, векторные, тензорные, спинорные величины, имеют
своим квантом элементарные частицы со специфическими свойствами,

О СОВРЕМЕННОЙ ФОРМЕ АТОМИЗМА
«5
которые, в частности, характеризуются так называемым спином
(собственным механическим моментом) частицы и ее внутренней прострак-
ствевдюй четностью Ч
Например, я-мезон оказывается квантом псевдоскалярного поля,
откуда следует, что спин я-мезона равен нулю, а его внутренняя четность
отрицательная (символ О-). Фотон оказывается квантом векторного
поля, спин фотона равен 1.
Электрон является квантом электронного поля, его
трансформационные свойства отображаются особыми математическими величинами,
спинорами, характеризующими, в частности, полуцелый спин
частицы, и т. д. Здесь уместно в описании свойств элементарных частиц отвести
почетное место непрерывному процессу обогащения их все новыми и
новыми, подчас очень неожиданными свойствами.
Полвека прошло с момента появления книги В. И. Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм». Научные события, которыми так богато
оказалось это время, явились как бы специально подобранными, одна другой
ярче, иллюстрациями торжества ленинской идеи о неисчерпаемости
свойств электрона и материи вообще.
Действительно, образ электрона за эти десятилетия усложнился с
самых неожиданных сторон.
Вот краткая справка.
В двадцатых годах было установлено, что электрон обладает спином.
Хотя спин значит буквально только собственный момент количества
движения, на самом деле явления спина очень сложны, и о них можно
написать очень многое.
Со спином электрона оказалась связана своеобразная статистика,
которой подчиняются электроны, в отличие от статистики, которой
подчиняются частицы с целочисленным спином.
Так называемый принцип Паули и своеобразная статистика, о
которой идет речь, открыли совершенно новую область эффектов, связанных
с этими свойствами электронов.
Открытие волновой природы электронов раскрыло совершенно
новый, своеобразный мир явлений. В дальнейшем (тридцатые годы) стал
известен двойник электрона — антиэлектрон (позитрон) и с ним ряд
поистине фантастических возможностей, о которых никогда и не мечтали
физики: рождение пары электрон — позитрон от фотона. Несколько
позже появилась теория ß-распада, согласно которой электрон в качестве
специфического неэлектромагнитного заряда взаимодействует с
нуклонами, ^-мезонами и другими частицами. Здесь речь идет о
способности электрона участвовать в слабых взаимодействиях. Эти свойства
электрона по своим многообразным проявлениям, может быть,
значительно богаче его электромагнитных свойств.
Важно напомнить, что в результате этих взаимодействий электрон
может на короткое время самопроизвольно превращаться, например, в
ц-мезон и пару нейтрино или находиться в состоянии системы, состоящей
из антипротона, нейтрона и нейтрино 2.
В настоящее время идет речь о том, что электрону, по-видимому,
придется придать еще одну специфическую характеристику — лептонный
заряд. Здесь не место входить в детали многих других недавно
«появившихся» свойств элементарных частиц, таких, как изотопический спин и
(неожиданное в научном лексиконе) «странность». Феерический каскад
вновь к вновь открываемых свойств элементарных частиц трудно
исчерпать не только в беглом обзоре, но и в обстоятельных монографических
описаниях.
1 Этим свойством характеризуется поведение вол-новой функции частицы при
замене координат х _> — х, у —>. — у, z -> — z.
2 Эта привычная для теоретика фраза носит несколько жаргонный характер, и
точный смысл ее требует многих оговорок и уточнений.

5в
M. A. МАРКОВ
Возвращаясь к ленинской идее о неисчерпаемости электрона, можно
резюмировать все сказанное выше такими словами: перед нами пример
необычайно успешного методологического предвидения. Именно
предвидения методологического, когда философ, не входя в специальные детали
конкретной науки, которые являются прерогативой специалиста, находит
чисто методологическое решение проблемы, лежащее в аспекте теории
познания.
Итак, наши знания об объектах современной формы атомизма,
элементарных частицах постепенно усложняются, обогащаясь благодаря
открытию все новых и новых их свойств. Они начинают выглядеть в
некотором смысле очень похожими на атомы Лукреция по богатству
разнообразных, по-своему тех же «крючков», «зацепок» и другой своеобразной
^«арматуры», которой на наших глазах интенсивно обрастает образ
элементарной частицы.
Хотелось бы обратить внимание на еще одну специфическую черту
современного атомизма. Оказывается, что утверждение о том, что «что-
то» состоит из «чего-то» в ряде случаев потеряло свой первоначальный
непосредственный смысл, вернее, нуждается в серьезном уточнении.
Утверждение, например, что атом водорода состоит из протона и
электрона, строго говоря, уже неверно: здесь допущена ошибка,
логически несколько похожая на ту, которая допускалась бы во фразе, что «дом
построен из сосен». В процессе строительства сосны превращаются в
бревна, сосны опиливаются, с них снимаются стружки и т. д. Эта
аналогия призвана образно подчеркнуть тот факт, что масса атома водорода
строго уже не равна сумме масс протона и электрона, она несколько
меньше: здесь при «подгонке» протона и электрона в систему атома
водорода «снята стружка» с массы элементов этой конструкции, которая в
виде излучения уносится в пространство. Поэтому электрон и протон в
атоме водорода несколько отличаются от тех же свободных частиц.
Для того, чтобы разрушить атом водорода, необходимо вернуть
«стружки» (дефект масс), то есть подействовать на атом излучением,
в результате поглощения которого атом водорода расщепится на
протон и электрон прежней массы.
Когда образуются ядра атомов из протонов и нейтронов, то при
соответствующей «подгонке» снимаются более солидные «стружки». Масса
ядра атома оказывается значительно меньше суммы масс протонов
и-нейтронов, образующих ядро. Частицы, входящие в состав ядра, существенно
меняют свои свойства. Так, свободный нейтрон распадается на протон и
электрон со временем жизни порядка 10 минут. Нейтрон в ядре, как
правило, теряет эту способность, становится устойчивым. Этому в какой-то
мере случайному обстоятельству мы обязаны тем, что существуем, что
вообще существуют элементы с атомным весом большим, чем водород.
Для того, чтобы расщепить ядро легкого, например, элемента, следует
вернуть потерянную массу его частицам. Это можно сделать с помощью
бомбардировки ядер потоком частиц относительно большой энергии.
Обычное элементарное понятие «состоит» предполагает возможность
проверки структурного состава системы с помощью воздействия, которое
расщепляет ее на части, на структурные единицы, из которых она состоит.
Подобная проверка сложности физических объектов, с которыми
имеет дело современная физика, в частности тех же элементарных
частиц, в ряде случаев потеряла свой непосредственный смысл. При
сильных взаимодействиях, при энергичных воздействиях реально возникают
новые частицы, которые просто структурно не входят в состав
исследуемых объектов.
Иногда высказывается мнение, что понятие «состоит» имеет смысл
постольку, поскольку дефект масс при образовании системы
существенно меньше масс частиц, из которых эта система образована.
Собственно говоря, уже в этом определении потеряна первоначальная

О СОВРЕМЕННОЙ ФОРМЕ АТОМИЗМА
57
чистота понятия «состоит»; пример нейтрона — довольно яркая тому
иллюстрация.
С другой стороны, это определение еще слишком модельно: сюда не
подходит, например, интересная идея о том, что я-мезон состоит из
нуклона и антинуклона, потому что масса я-мезона примерно в десять раз
меньше масс частиц, ее составляющих.
И с более общей точки зрения нельзя запретить такую идею, но, с
другой стороны, это бы значило, что свойства нуклонов в этой системе ра-
дикальнЫхМ образом отличаются от свободных.
«Состоит» находит здесь свой конкретный смысл в том, что я-мезон-
ное поле сводится к нуклонному, которое более элементарно, и что
достаточно исходить из нуклонного поля как элементарной стихии, чтобы как
своеобразное состояние этого поля получить поле я-мезонное. В связи
с последними замечаниями можно сказать, что уже появляются
тенденции к радикальному пересмотру современного атомизма.
Все сильнее и сильнее начинают проявляться тенденции
рассматривать частицы Бозе (я-мезон, К-мезон, фотон), то есть частицы с
целочисленным спином, как сложные образования из частиц с полуцелым
спином: я-мезон, как своеобразную комбинацию нуклона и антинуклона,
К-мезон, как комбинацию гиперона и антинуклона, и т. д.
* Надо заметить, что механическая концепция атомизма,
предполагающая, будто части целого — это что-то более «мелкое» по своим ко-
/ личественным и более «бедное» по своим качественным характеристи-
i кам, теряет свое содержание в современной форме атомизма.
^ Если атом водорода действительно состоит из протона и электрона и
каждая из этих частиц по массе меньше, чем масса атома водорода, то в
пространственном отношении даже это утверждение не совсем точно. В то
время как электромагнитное поле свободного электрона простирается
далеко (строго говоря, бесконечно), лишь относительно медленно по
интенсивности падая с расстоянием, атом водорода просто электрически
нейтрален. Массы нуклона и антинуклона, образующие я-мезон (если эта
гипотеза правильна), примерно в шесть раз больше, чем масса я-мезона/
Пожалуй, вместо слова «состоит» в согласии с тенденциями в
современном атомизме целесообразно употреблять другой термин —
«образован».
Наконец, для того, чтобы ярче подчеркнуть наиболее своеобразную
черту современной формы атомизма, напомним словами Ньютона
содержание атомистического идеала прошлых времен. Слова эти лишены
обычной ньютонианской сухости и звучат временами патетически.
«Мне представляется, — писал Ньютон, — что бог с самого начала
сотворил вещество в виде твердых, весомых, непроницаемых, подвижных
частиц и что этим частицам он придал также размеры и такую форму и
такие другие свойства и создал их в таких относительных количествах,
как ему нужно было для той цели, для которой он их сотворил.
Эти первичные частицы абсолютно тверды: они неизмеримо более
тверды, чем тела, которые из «их состоят, настолько тверды, что они
никогда не изнашиваются, не разбиваются вдребезги, так как нет такой
силы, которая могла бы разделить на части то, что сам бог создал
нераздельным и целым в первый день творения.
Именно потому, что сами частицы остаются целыми и неизменными,
они могут образовать тела, обладающие той же самой природой и тем же
строением во веки веков; ведь если бы частицы изнашивались или
разбивались на части, то зависящая от них природа вещей изменялась бы.
Вода и земля, составленные из старых, изношенных частиц и
осколков, отличались бы по строению и свойствам от воды и земли,
построенных ni еще целых частиц в начале творения.
Поэтому для того, чтобы природа могла быть долговечной, все изме-

5S
И. А. МАРКОВ
нения тел природы могут заключаться лшиь в перейене-ржположения, в
образовании новых комбинаций и в движении этих вечных частиц».
«Даже когда Солнечная система распадется и на ее развалинах
возникнут другие миры, атомы, из которых она состоит, останутся целыми и
неизношенными».
Последнюю фразу легко принять за продолжение той же цитаты
Ньютона, но этот абзац дописал .Максвелл двести с лишним лет спустя.
И все не так в современной форме атомизма! Возможность
рождения и исчезновения элементарных частиц, ißepHee, взаимная
превращаемость элементарных частиц,— это в отличие от прежнего
(условно скажем, ньютонианского) атомизма совершенно новая и
фундаментальная черта атомизма современного.
Элементарные частицы могут, как говорят физики, излучаться и
поглощаться.
Фотон рождается при торможении электрического заряда в поле ку-
лонового центра, я-мезоны рождаются при столкновении нуклонов.
Фотоны, падая на протон, могут образовать пару—электрон и позитрон, и т.д.
Многие из элементарных частиц, приведенных в таблице,
самопроизвольно превращаются в другие частицы. Этот процесс носит название
распада, но его, конечно, нельзя понимать как просто распад системы на ее
составные части. Перед нами »в полном смысле этого слова превращение
одних частиц в другие, где новые частицы не были простыми
структурными единицами, частями старой, а рождаются заново. Так я°-мезон
превращается в два фотона; я+-мезон превращается в |л+-мезон и
»нейтрино, в электрон и нейтрино; jx—-мезон превращается в электрон и два
нейтрино; А°-частица превращается в протон и я~~-мезон и т. д.
Эта новая черта атомизма ведет к взаимной обусловленности свойств
элементарных частиц, которая в последние годы проявляется все резче и
резче. Если в ньютонианском атомизме роль атома — это извечно
существовать в данном виде и лишь менять свое место во вселенной, то в
современных представлениях существование данной элементарной
частицы— это лишь момент бесконечных превращений в шкале больших,
вселенских времен.
В ньютонианском атомизме атомы чужды друг другу и никакие
свойства данного атома не определяются свойствами других атомов.
Современный атомизм придерживается совершенно других воззрений.
Действительно, протон и нейтрон, например, взаимодействуют друг
с другом через так называемые ядерные силы. Другими словами,
вокруг протона и нейтрона имеется ядерное поле сил.
В настоящее время установлено, что заряженные и нейтральные
Я'мезоны являются квантами этого ядерного поля. С корпускулярной
точки зрения, ядерное поле состоит из я-мезонов. Такое поле можно себе
наглядно представить в виде «облака» я-мезонов, окружающего протоны
и нейтроны. Однако это мезонное облако настолько определяет свойства
протона и нейтрона, что мезоны в известном смысле почти структурно
входят в протон и нейтрон и поэтому в этом смысле содержание понятия
протона становится неотделимым от содержания понятия я-мезона.
Поэтому я-мезоны «ответственны» за ядерные силы, действующие
между протонами и нейтронами. Массой я-мезона определяется радиус
действия этих сил. Токи мезонного «облака» вокруг протона и нейтрона
определяют, по-видимому, магнитные моменты этих частиц.
С другой стороны, нейтральный, например, я°-мезон, обладая
большой ки'нетической энергией, мог бы, по современным представлениям, в
подходящих условиях превратиться в протон и антипротон. Эта
возможность для я-мезонов превратиться в пару нуклонов должна определять
вокруг я-мезонов особое поле сил, квантами которого являются нуклоны.
По современным представлениям, я-мезоны через это нуклонное поле
должны взаимодействовать друг с другом, то есть нуклоны (протоны, ней-

О СОВРЕМЕННОЙ ФОРМЕ АТОМИЗМА
59
троны и их античастицы), в свою очередь, определяют ряд существенных
свойств я-мезонов.
Свободный нейтрон, излучая электрон и нейтрино, превращается в
протон. Следовательно, наряду с другими полями вокруг нуклона
образуется так называемое ß-поле, квантами которого являются электроны и
нейтрино. Другими словами, электронно-нейтринное поле также вносит
свою долю в физические свойства протона и нейтрона.
Так как Л°-частица, взаимодействуя с К-мезоном, может
превращаться в протон, то и протон может пребывать в состоянии системы,
состоящей из К-мезона и Л°-гиперона; это значит, что вокруг протона
существует К-мезонное и Л°<-гиперонное «облако» и т. д.
Для того, чтобы нарисовать в красках всю сложную картину полей
в структуре протона, отображая определенным цветом «облака» тех или
иных элементарных частиц, потребовалась бы палитра художника. Ведь
каждая из тридцати двух частиц потребовала бы для изображения
своего «облака» одного какого-то неповторимого оттенка. Каждая из
элементарных частиц вносит свою лепту в то, что называется протоном.
Может быть, самое удивительное в этой своеобразной ситуации то,
что для подобного изображения образа каждой из тридцати двух частиц
потребовалась бы та же самая полная палитра красок.
Вокруг электрона, например, мы должны нарисовать поле световых
квантов (пусть зеленое.,.), но каждый световой квант может произвести
электронно-позитронную пару (пусть желтое...), но электронное поле
способно вызвать нуклонно-антинуклонно-нейтринное поле (пусть красное...
и серое...), но нуклонное поле, в свою очередь, связано, как мы видели,
со всеми тридцатью двумя оттенками красок... Круг замыкается. В
конкретный образ одной данной элементарной частицы вносят в той или иной
мере свой вклад все другие элементарные частицы. Иначе говоря,
частицы, которые мы называем элементарными, обладают очень своеобразной
и сложной структурой.
К сожалению, однако, современная теория элементарных частиц не
в состоянии давать количественную характеристику этих структур. Для
количественного вклада каждого из рассматриваемых полей, например,
в массу данной элементарной частицы современная теория фатальным
образом дает бесконечно большое численное значение, и это we зависит
от вида рассматриваемого поля.
Другими словами, в настоящее время у нас нет подлинной теории
элементарных частиц, или, говоря осторожнее, на основании
существующей теории мы не в состоянии вычислить массы и различные
специфические заряды элементарных частиц.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Хотелось бы добавить одно очень существенное замечание к общей характеристике
элементарных часгиц как квантов поля. Но, к сожалению, его трудно сделать в
популярном виде достаточно квалифицированным образом.
В тексте речь идет о выделении элементов поля путем разложения его по системе
плоских волн, о так называемом квантовании по плоским волнам.
Как известно, функции поля можно разлагать/не только по плоским волнам, но,
например, по волнам сферическим. И вообще, как говорят физики, по любой полной
системе фундаментальных функций. Поэтому за элементарный образ поля можно взять
не только плоскую волну, а, например, функцию из любой полной системы
фундаментальных функций.
Выделенные таким образом другие кванты поля характеризуются не импульсом
я энергией, а другими точно заданными механическими характеристиками (например,
моментом количества движения). Но общим для всех форм квантов является
своеобразный атомизм, проявляющийся в дискретных значениях некоторых механических
переменных (момент количества движения может принимать лишь целое и
полуцелочисленные значения постоянной Планка и т. д.).
В результате последних замечаний можно было бы дать более общую
характеристику кванта поля, чем это дано в тексте. Именно элементарный образ поля, его квант,
может быть связан с любой эквивалентной системой механических переменных, или,

60
M. A. МАРКОВ
на точном языке, понятном более узкому кругу специалистов, с любым полным
набором собственных значений системы коммутирующих операторов.
Особо следует подчеркнуть, что обсуждаемые" различные «виды» квантов данного
поля обладают одними и теми же характеристиками в отношении многих величин,
таких, как, например, масса частиц, электрический заряд, изотопический спин и т. д.
Тем не менее в тексте дана в некотором смысле исчерпывающая характеристика
атомистической структуры поля; она заключается в том, что из любого поля
можно выделить элемент поля, обладающий указанными квантовыми свойствами. Более
того, любой квант, образно говоря, другой формы может быть представлен как
сложная суперпозиция элементарных образов поля, связанных именно с плоскими .волнами.
Правда, то же самое можно сказать и о любом другом способе выделения
элементарных образов поля.
С математической точки зрения различные приемы квантования поля, различные
способы выделения элементарного образа поля равноправны.
В реальных физических процессах это далеко не так.
В реальных физических условиях может выделяться именно данная форма
элементарного поля, данный вид его кванта. Квант поля возникает в результате
элементарного акта излучения. Поэтому та форма, в которой возникает элемент данного поля,
зависит от физических свойств излучающей системы.
Квант поля может возникать как элементарный образ, связанный, например, со
сферической волной, в которой реализуется Р (1 = 1); D (1 = 2) или какое-либо другое
состояние.
Квант поля исчезает в результате поглощения его каким-либо поглотителем, и в
элементарном акте поглощения может поглощаться квант в другой специфической
форме, на которую физически «настроена» поглощающаяся система.
Реально может случиться так, что излучающая система излучает поток квантов
одной формы, а поглощающая система, играя роль анализатора, поглощает в
элементарном акте поглощения квант другой формы, видоизменяя тем самым падающее на
поглотитель излучение.
Существует много примеров подобных физических ситуаций.
Пучок света, излученный какой-либо системой в форме квантов, поляризованных
по кругу, падает на пластинку, которая пропускает только свет, линейно
поляризованный. Пучок света, поляризованный по кругу, можно разложить на два пучка света,
линейно поляризованных в перпендикулярных друг другу направлениях.
По выходе из пластинки свет оказывается линейно поляризованным, то есть
состоящим из линейно поляризованных квантов.
Полинейно поляризованный пучок света можно представлять как суперпозицию
двух пучков, противоположным образом поляризованных по кругу; это значит, что,
поглотив подходящим веществом один из этих пучков, можно вернуться к пучку света,
поляризованному по кругу; цикл опытов замыкается, и опыт можно повторять сначала.
Крайне интересный пример в этом отношении представляют собой так называемые
К-частицы.
К°-частицы обладают поразительным свойством переходить со временем в свою
античастицу (К°).
К°-частица, рожденная в элементарном акте излучения в образе кванта К°-поля,
оказывается затем смесью состояний К°- и К° частиц. Но эта смесь полей как целое
образует два других поля, квантами которых являются Ki°- и К2°-частицы 1. Одни из них,
именно Ki°, распадаясь за время (Ю-10 сек.), быстро вымирают, оставляя пучок долго-
живущих К2°-частиц, К2°-поле, являясь своеобразной суперпозицией К°- и ТСЧтолей,
может быть подвергнуто влиянию вещества, поглощающего КЛполе и таким образом
реально преобразующего пучок К2°-частиц в пучок квантов со свойствами первичных
Ко-частиц. Круг преобразований замыкается, и можно повторять снова операцию
выделения Ki°- и К2°-частиц.
Этот эксперимент недавно осуществлен, и он по-своему является одним из самых
красивых экспериментов физики последних лет.
1 Поэтому в таблице частиц Ki° и Кг° встречаются дважды.

О мировоззренческом значении
достижений современной
f астрономии
Г. А. КУРСАНОВ
* Для укрепления связи философии с практической жизнью большое
значение имеет приближение философского анализа к фактам и
достижениям современного естествознания.
Конкретные данные современной науки служат богатейшей базой
развития философии. В этом отношении особенно плодотворным для диа-
лектико-материалистической философии является рассмотрение
достижений современной астрономической науки.
31 декабря 1959 года закончился Международный геофизический год,
явившийся замечательным примером широкого и всестороннего
сотрудничества ученых 65 стран мира, принимавших участие в совместных
научных исследованиях.
Исключительно велико значение деятельности советских ученых в
течение Международного геофизического года. Гением советских ученых и
инженеров, техников и рабочих открыт новый исторический этап в
познании тайн мирового космоса. Буквально на наших глазах, в течение менее
чем двух лет, человек XX века создал три «классических» вида .небесных
тел: искусственные планеты, искусственные спутники, искусственные
кометы. Известный американский астроном О. Струве сравнил великий день
4 октября 1957 года с днем открытия Америки в 1492 году,— событием,
возвещавшим о начале новой эпохи и открытии нового мира. Ныне в
сферу постоянных экспериментальных исследований включен наш
естественный спутник — Луна, что является новым выдающимся результатом
современной науки и техники. Астрономия превращается из чисто
наблюдательной науки в экспериментальную. Это — начало новой эры в
познании человеком бесконечного материального мира, начало
непосредственного изучения космического пространства и небесных светил с
помощью искусственно созданных человеком небесных тел, открывающее
перспективы постоянно го экспериментального
исследования Вселенной. Все это означает, что современная астрономия
ставит по-новому важные гносеологические вопросы о роли эксперимента
и наблюдения, о роли математики и физики в познании космоса, о роли
техники и материального производства в обеспечении могучего прогресса
человеческих знаний о Вселенной.
Высшие результаты достигнуты в создании искусственных небесных
тел советской наукой, советскими людьми. Гений и труд советских людей
привели к творческому единству смелые и дерзновенные мечты
проникновения человека в космическое пространство с их практической и
конкретной реализацией. В движении искусственных спутников, в полетах
космических ракет, советских лунников I, II и III, в создании новой
мощной советской ракеты, способной достигнуть ближайших планет
солнечной системы — Венеры и Марса,— во всем этом получило замечательное
воплощение единство глубокой теоретической мысли с высокой
современной техникой создания искусственных небесных тел, техникой высоко-

в
Г. А. КУРСАНОВ
развитого материального производства в СССР. Такое единство могло
быть прежде всего достигнуто на основе социалистического
общественного строя, обеспечивающего неограниченное
развитие производительных сил, высокий уровень техники и науки,
мобилизующего силу и энергию людей во имя единых и общих целей
человеческого прогресса.
Астрономия, одна из важнейших наук о природе, имеет громадное
мировоззренческое значение. Она всегда была ареной острой
идеологической борьбы между научным, материалистическим и
религиозно-идеалистическим мировоззрениями. Не случайно поэтому, что религия и
церковь всегда враждебно относились к астрономии и ее выдающимся
представителям. Ранее, в средние века, для великих мыслителей это часто
кончалось пытками, мучениями и смертью. В настоящее время «сам»
папа римский вынужден считаться с астрономией, истолковывая в
мистическом духе ее научные идеи и результаты с тем, чтобы создать видимость
«обоснованности» религиозных догм и представлений. Но подлинно
научные результаты и достижения современной астрономии дают новые и
новые доказательства глубокой правильности материалистического
мировоззрения, они показывают внутреннее материальное единство бесконечного
мира и наносят сильнейшие удары по всем лженаучным, религиозным
представлениям. Современные достижения астрономической науки,
начало экспериментальных исследований Вселенной, проникновение человека
в космическое пространство — все это ярко и убедительно говорит о
полном крушении всех религиозных утверждений о противоположности
«земного» и «небесного» миров, о конечности и «сотворении» мира, о его
духовной, «божественной» сущности и проч. Все результаты и достижения
астрономии раскрывают действительные, объективные, глубоко
диалектические закономерности развития космической материи, давая
убедительные аргументы в пользу истинности марксистско-ленинской философии.
В настоящее время астрономическая наука располагает
колоссальным фактическим материалом относительно изучения закономерностей
движения небесных тел, их свойств, их физико-химического состава,
законов их происхождения и дальнейшей эволюции и т. д. Все достижения
современной астрономии базируются на высокой технике, созданной
человеком и позволяющей уже сейчас необычайно глубоко проникать во
«внутренние чертоги» Вселенной и раскрывать ее неведомые тайны.
Современной астрономии доступны сотни миллиардов звезд и миллионы
звездных систем, подобных нашей Галактике, насчитывающей около
100 миллиардов звезд. Ученые располагают в настоящее время данными
о спектрах сотен тысяч звезд. Современная астрономия изучает
громадное качественное многообразие небесных тел, их развитие и движение,
их взаимные превращения и переходы в общей гигантской эволюции
материи мирового космоса, в ее вечном круговороте. Богатый научный
материал современной астрономии позволяет сделать ряд философских
обобщений.
Из всех философских проблем, возникающих в связи с изучением
закономерностей движения материальных тел во Вселенной, мы
остановимся, во-первых, на проблеме качественного многообразия
небесныхтел, движущихся в космическом пространстве, и, во-вторых,
на проблеме эволюции звезд и звездных систем.
1. Качественное многообразие небесных тел во Вселенной
Первое, что мы должны отметить при общей оценке состояния
движущейся материи во Вселенной,— это бесконечное
качественное многообразие и крайняя неоднородность
распределения небесных тел в космическом пространстве.
Качественное многообразие космических объектов проявляется в их

О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИИ АСТРОНОМИИ 63
различном физическом состоянии — разнообразии процессов
физико-химических превращений, богатстве морфологических характеристик,
разнообразии путей эволюции, громадной шкале «космического возраста»,
во всевозможных связях и сочетаниях различных небесных тел. Эта идея
впервые, на наш взгляд, была высказана в ясной и весьма общей форме
известным советским астрономом Б. В. Кукаркиным в 1943 году и
сформулирована позднее в его труде «Исследование строения и развития
звездных систем на основе изучения переменных звезд». Рассматривая
вопросы связи морфологических особенностей переменных звезд со
структурой и развитием галактик, он формулирует следующее положение:
различным структурным и возрастным формациям материи во Вселенной
соответствуют различные типы элементов состава, в частности, различные
типы переменных звезд (см. Б. В. Кукаркин «Исследование строения
и развития звездных систем на основе изучения переменных звезд». М.-Л.,
1949, стр. 727).
Мысль о различных структурных и возрастных формациях
космической материн — это глубокая философская мысль, охватывающая в
своей основе все многообразие качественно различных элементов
Вселенной, то есть все многообразие космических объектов, качественно
различающихся между собою и по их внутреннему строению и по возрасту.
Эта же идея получила свое выражение в решении второго совещания по
вопросам космогонии (1952), где к числу значительных достижений
советской звездной космогонии совещание относит «установление в нашей
Галактике подсистем небесных тел разных физических типов, в которых
звезды имеют различное происхождение, различный возраст и разные
пути развития» (Труды второго совещания по вопросам космогонии.
Изд. АН СССР. М., 1953, стр. 532). Всецело в этом же плане было
построено и выступление на совещании В. А. Амбарцумяна. В духе
подобных идей следует рассматривать проведенное В. Бааде еще в 1944 году
деление всех звезд на два типа, характерных соответственно для
сферических и плоских подсистем. Разумеется, такое деление при всем его
космогоническом значении не исчерпывает всего многообразия
промежуточных типов подсистем звезд.
Из всего многообразия космических объектов мы рассмотрим две
основные группы, качественно отличные друг от друга и содержащие в
себе качественно различные элементы. Это, во-первых, звезды и
различные звездные образования и, во-вторых, различные виды межзвездной
материи.
Качественное многообразие звезд и звездных
групп раскрывается прежде всего на диаграмме звездных состояний —
диаграмме Герцшпрунга — Рессела, или, как ее часто называют,
диаграмме «спектр — светимость»1. Впервые идеи этой диаграммы были
заложены в 1905 году датским астрономом Э. Герцшпрунгом, развиты
в 1911-м американским астрономом Г. Н. Ресселом и получили в
настоящее время всеобщее признание. О последнем свидетельствует, в частности,
тот факт, что во время работ X Международного астрономического
конгресса в 1958 году диаграмме Герцшпрунга — Рессела и выяснению ее
эволюционного смысла было посвящено два больших специальных
симпозиума, на которых было заслушано 20 докладов советских и
иностранных ученых.
На диаграмме «спектр — светимость» ясно выступают прежде всего
две важнейшие группы звезд, или, как иногда говорят в астрономии,
население типа I и население типа II. Эти группы отличаются рядом
существенных признаков. Звездное население I состоит из молодых по
возрасту звезд, образующих плоскую подсистему и движущихся по
круговым орбитам. К этой группе относятся многие звезды-гиганты, горячие
1 Эта диаграмма связывает две важнейшие характеристики звезд: спектральный
класс звезды (ось абсцисс) и звездную величину (ось ординат).

64
Г. А. КУРСАНОВ
сверхгиганты, большинство цефеид (переменные пульсирующие звезды
с периодом пульсаций от 1 суток до 50), слабо светящиеся звезды,
вплоть до холодных звезд-карликов. Для ряда звезд этой
группы характерными являются процессы интенсивного выбрасывания
звездного вещества в окружающее пространство, что, как правило, имеет
место на ранних стадиях эволюции звезд. Население типа II представляет
собою качественно другую группу звезд. Это звездное население
является гигантским шаровым скоплением, включающим в себя различные
(меньших размеров) другие шаровые скопления звезд. Население типа II
состоит в среднем из более старых, или, точнее, из состарившихся зоезд.
Естественно, что по своей физической природе звезды обоих скоплений
существенно различны. Перед нами действительно два качественно
различных класса звезд, ясно выступающих на диаграмме
«спектр—светимость», позволяющей выразить их различные внутренние свойства и
существенные внешние признаки.
Но диаграмма Герцшпрунга — Рессела несравненно богаче
различными группами и классами звезд при всем значении их общего деления
на два типа. Важнейшее значение имеет введение понятия звездных
ассоциаций, данное В. А. Амбарцумяном в 1947 году.
Звездные ассоциации — это рассеянные группы звезд, имеющие
совместное происхождение, ряд сходных физических признаков и
сосредоточенные в определенных областях космического пространства. Звездные
ассоциации включают в себя качественно различные группы звезд, что
определяет и различие между самими ассоциациями. Таковы прежде
всего важнейшие виды ассоциаций — О-ассоциации и Т-ассоциации.
Здесь чрезвычайно важным является следующее обстоятельство.
При всем их взаимном различии и О- и Т-ассоциации являются весьма
неустойчивыми звездными системами. Расчеты показывают, что время
их существования вообще изменяется десятками миллионов лет.
Возраст же Галактики исчисляется миллиардами лет, примерно 9- 109 лет.
Отсюда вытекает исключительной важности вывод, имеющий большое
философское значение: формирование звезд интенсивно
происходит в Галактике и в настоящее время. Причем
этот процесс формирования звезд происходит группами. Более того, в
составе самих звездных ассоциаций имеются неустойчивые компактные
группы, время жизни которых равно всего лишь 2—3 миллионам лет.
Эти новые явления, открытые советской наукой, наносят сильнейший удар
по богословским утверждениям об одновременном возникновении всех
звезд Галактики в результате единого «творческого» акта. С такими
утверждениями выступали и выступают, как известно, и махровые
реакционеры-богословы, а также некоторые физики и астрономы в
буржуазных странах, находящиеся под развращающим влиянием лженаучного
религиозного мировоззрения. Все это абсолютно несостоятельно и
полностью противоречит современной астрономии.
Далее. Выходя за рамки изучения миллиардов звезд нашей
Галактики, человеческий разум открывает громадное количество различных
галактических систем, образующих Метагалактику, или гигантское ме-
тагалактическое поле.
Галактики различаются прежде всего по их структуре и
конфигурации. Сюда относятся: 1) неправильные галактики, 2) спиралевидные,
3) эллиптические и 4) сферические. В неправильных
галактиках происходят быстрые вихревые движения газа, интенсивные
процессы рождения звезд и одновременно выбрасывания гигантских облаков
межзвездной материи, что, естественно, обусловливает их
неопределенную и неправильную форму, весьма сложную конфигурацию.
Неправильные галактики богаты звездами, излучающими в окружающее их
пространство громадные массы вещества и соответствующую энергию так
называемыми звездами-расточителями. Неправильные галактики ветре-

О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИЯ АСТРОНОМИИ 65
чаются в известном нам метагалактическом поле сравнительно редко.
Типичным и интересным примером неправильных галактик являются
Большое и Малое Магеллановы облака. Первое из них — это гигантская
система звезд, по размерам и яркости превосходящая средние
галактики. В нем имеется большое количество газа и пыли, поглощающих свет
более далеких галактик. В обоих Магеллановых облаках имеется
громадное количество голубых сверхгигантов, щедро расточающих свое
вещество в окружающее пространство. Это звезды огромной светимости.
Например, одна из них, S Золотой Рыбы, в 1 000 000 раз ярче Солнца.
Естественно также, что в Большом Магеллановом облаке, более ярком и
молодом по возрасту, имеется немало ярких молодых звезд-гигантов
типа Вольф-Райе.
Неправильные галактики имеют определенную тенденцию к
вращению, что неизбежно рано «или поздно приводит к образованию
спиральных ветвей. Начало этого процесса заметно в конфигурации
Большого Магелланова облака, постепенно превращающегося в гигантскую
спираль. Так возникают спиральные галактики1.
Классическими образцами спиральных галактик являются наша
Галактика и галактика в созвездии Андромеды. Это гигантские звездные
системы, насчитывающие не менее ста миллиардов звезд каждая,
чрезвычайно яркие и имеющие громадные размеры. Большинство из
известных в настоящее время галактик меньше по размерам и менее ярки, чем
эти галакхики. Весьма интересной является знаменитая «туманность
Андромеды». Она повернута к нам почти ребром, плоскость ее ветвей
наклонена к лучу зрения под углом 15°, и в проекции мы видим ее
эллиптической, хотя в действительности она является почти круглой с
соответствующими, почти симметричными спиральными рукавами. Спиральные
ветви галактики содержат звезды, движущиеся в слое газа и пыли, и
многочисленные яркие туманности. Звезды в спиральных ветвях —
горячие, яркие, голубые,— подобные знаменитым Ригелю и Альнитаму, в
сотни и тысячи раз ярче нашего Солнца.
Процессы дальнейшего развития спиральных галактик могут
приводить к образованию эллиптических систем, которых
насчитывается громадное количество в Метагалактике и которые вместе с
карликовыми и слабыми галактиками составляют подавляющее
большинство среди всех известных нам галактических систем. Эллиптические
галактики замечательно симметричны и весьма однообразны по своему
строению. В этом отношении к ним примыкают и галактики другого
типа — сферические. Этот факт объясняется тем, что в
эллиптических галактиках нет больше пыли и газа, то есть, по-видимому, в них
отсутствует необходимый строительный материал для образования
новых звезд и спиральных рукавоз. Естественно поэтому считать, что по
крайней мере большинство эллиптических галактик значительно старше,
чем спиральные и неправильные галактики.
Многообразие различных галактических систем раскрывается
наличием различных скоплений и групп галактик. Скопления галактик
во Вселенной являются весьма обширными и разнообразными, причем
часто даже в небольших скоплениях соединяются галактики различных
структурных типов и разного возраста. Так, наша Галактика,
являющаяся спиральной системой, имеет в качестве своих спутников
неправильные галактики — Большое и Малое Магеллановы облака. Они
движутся вместе с нашей Галактикой в мировом пространстве, но они резко
отличаются от нее не только по своей конфигурации, но и по возрасту: им
не более ста миллионов лет, в то время как наша Галактика — зрелый
1 Интересная гипотеза образования спиральных рукавов галактик была
высказана шведским астрономом А. Элвиусом во время работы X Международного
астрономического конгресса. Согласно этой гипотезе, спиральные рукава галактик являются
неустойчивыми структурами, и они непрерывно регенерируют из более устойчивых
газовых образовали в Галактике.

66
Г. А. КУРСАНОВ
житель Вселенной, ей не менее 8—9 миллиардов лет. Следовательно,
Магеллановы облака возникли из межзвездной пыли и газа в весьма
поздний период развития нашей звездной системы.
Во Вселенной существуют гигантские скопления, насчитывающие
несколько сотен галактик и сами напоминающие галактические системы.
Интереснейшим примером скопления большого числа галактик является
скопление, видимое в созвездии Волосы Вероники. В нем насчитывается
около 800 галактик, каждая из которых состоит из миллиардов и
десятков миллиардов звезд!
Исключительно интересным с различных точек зрения является
недавно обнаруженный новый тип небесных тел, описанный известным
советским астрономом Б. А. Воронцовым-Вельяминовым. Это — гигантское
по размерам «гнездо галактик», в котором галактики находятся в
контакте и взаимопроникновении и окутаны общим звездным туманом. Это
гнездо состоит из 2 нормальных галактик и 5—6 спиральных систем,
свечение которых обусловлено, по всей вероятности, ионизированным
газом. Здесь возможно предположение, что перед нами процесс
рождения новых галактик из остатков старой, а скопления ионизированного
газа, из которых состоят эти системы, возможно, являются
предшественниками галактик. Дальнейшее изучение этого объекта представляет
поэтому и большой философский интерес.
Таким образом, перед нами действительно большое многообразие
всевозможных небесных тел и их различных комбинаций. Это говорит о
несостоятельности упрощенных, механистических представлений об
«однородности» Вселенной и показывает глубокую правильность
диалектического понимания природы, ее единства и многообразия. Точно
так же весьма многообразными являются различные виды и состояния
межзвездной, космической материи.
Многообразие видов межзвездной материи. Современная
астрономическая наука накопила к настоящему времени богатый материал о
различных видах межзвездной, или диффузной, материи Вселенной.
Сюда прежде всего следует отнести межзвездную пыль и
космические газы, состоящие из атомов различных веществ.
Космическая пыль может состоять из твердых частиц различных размеров:
крупинок, метеоритных частиц, порошка и весьма малых пылевидных
частиц вещества.
Межзвездная пыль оказывает сильнейшее воздействие на целый ряд
космических явлений, в особенности на поглощение света отдаленных
звезд. Межзвездное вещество вызывает также покраснение света
далеких звезд, что обусловлено его рассеиванием. Не менее сильное влияние
оказывают на световые и цветовые эффекты звезд облака атомов,
рассеянных в пространстве. В настоящее время в межзвездном
пространстве установлено присутствие водорода, кальция, натрия, железа, титана
и найдены некоторые простые химические соединения. Интересным
фактом является то, что в ряде случаев межзвездные атомы образуют
светлые туманности, например, эмиссионные туманности, светящиеся
собственным светом и состоящие из газа с небольшой примесью пыли.
Они чрезвычайно разнообразны и по яркости, и по размерам, и по
плотности газа, и в особенности по массе. Следовательно, и здесь перед нами
богатое многообразие различных видов и состояний космической материи,
наличие и пылевых и газовых форм материи во Вселенной, перемешивание
пыли и газа, наличие темной материи в слабых эмиссионных туманностях,
расположение рядом больи/их масс пылевой и газовой материи.
Бесспорным является громадное космогоническое
значение межзвездной материи. Она является главным исходным
материалом формирования звезд — этих основных небесных тел,
играющих решающую роль в бесконечно многообразном движении
космической материи. Одним из весьма вероятных процессов, приведших к об-

О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИЙ АСТРОНОМИИ 67
разованию миллиардов звезд нашей Галактики, явился процесс
непрерывного сжатия и сгущения газа и пыли к галактической плоскости.
Естественно, что вначале образовались шаровые скопления звезд с очень
богатым звездным населением, ибо тогда «строительного материала»
было больше, чем в последующее время. Но этот процесс, тем не менее,
продолжался непрерывно и далее, возникли более молодые скопления
плоской составляющей, и, как уже было выше отмечено, процесс
возникновения различных групп звезд продолжается и в настоящее время,
причем часто весьма интенсивно. Большое значение имеют в этом
отношении исследования советских ученых: Б. В. Кукаркина, показавшего в
1949 году генетическую связь молодых звезд и диффузных туманностей;
В. Г. Фесенкова, показавшего в 1952 году возникновение звездных
цепочек, состоящих из звезд-карликов, из тонких волокон диффузного
вещества; Г. А. Шайна и В. Ф. Газе, установивших в эти же годы глубокую
связь диффузных газовых туманностей с горячими звездами. Все эти и
подобные им факты ясно свидетельствуют в пользу важного
методологического вывода о непрерывном процессе образования звезд из различных
видов и форм межзвездной материи.
Боль/uoe философское значение имеет изучение процессов
образования самого диффузного вещества в космическом пространстве. В
настоящее время можно отметить следующие факторы, обусловливающие
возникновение диффузной материи во Вселенной. Во-первых, диффузное
вещество образуется за счет интенсивного выбрасывания больших масс
материи звездами в начальный период их существования, на стадии
нестационарных звезд. Во-вторых, вследствие взрывов «новых» звезд,
часто происходящих периодически в определенные промежутки времени,
и в особенности «сверхновых», когда гигантские звезды полностью
разрушаются и фактически вся их материя превращается в межзвездное
вещество. В. А. Амбарцумян считает, что в течение примерно миллиарда
лет происходит взрыв около 500 миллионов «новых» звезд. Взрывы
«сверхновых» — явление, конечно, несравненно более редкое. В отдельных
галактиках они происходят в среднем один раз в 200—300 лет. Причем
чрезвычайно характерно, что на месте взрывов бывших «сверхновых»
звезд в настоящее время наблюдаются светящиеся туманности
межзвездного вещества. Такой является, например, знаменитая крабовид-
ная туманность в созвездии Тельца, видимая в том месте небесного
свода, где китайские летописи зафиксировали в 1054 году гигантскую
вспышку звезды, то есть взрыв «сверхновой». В-третьих, на
определенных стадиях после красных гигантов имеет место выбрасывание из звезд
вещества в виде устойчивых потоков, выбивающих струй, непрерывно
пополняющих вещество окружающей межзвездной среды. В-четвертых,
согласно гипотезе В. А. Амбарцумяна, и пылевые и газовые туманности,
а также и звезды возникают путем взрыва из некоторого сверхплотного
вещества. Эта гипотеза отнюдь не отменяет возможности образования
звезд из космической пыли, мы видим ее рациональный смысл в
указании на новые, многообразные пути развития и возникновения небесных
тел и в предположении наличия во Вселенной новых, еще неизвестных
состояний материи в виде дозвездного сверхплотного вещества.
Вся эта сложная и богатая картина движущейся космической
материи полностью опровергает антинаучные, ведущие к идеализму
утверждения об «однородности» Вселенной и об «одновременном»
возникновении всех небесных тел в мире. Ео ipso теряют всякий смысл спекуляции
идеалистов и теологов на современной науке в целях «доказательства»
«начала» и «гибели» мира. В настоящее время все это вредный тяжелый
анахронизм, бесконечно далекий от подлинной науки и достигнутых ею
высоких вершин познания космоса.
Понимая несостоятельность представлений об единовременном
процессе возникновения всех материальных тел в космосе, сторонники тео-

68
. Г. А. КУРСАНОВ
рии так называемой «стационарной Вселенной» выдвинули новую
концепцию. Известный английский астроном Ф. Хойл, который выступил на
Московском конгрессе с рядом ценных специальных докладов, развивает в
настоящее время весьма странную теорию о том, что во Вселенной
непрерывно имеет место «сотворение водорода». В статье о стационарной
Вселенной, опубликованной в американском сборнике «The Universe», он
признает, что Вселенная не имела «ни начала, ни конца», но материя в мире
непрерывно «творится», и так как именно водород является «исходным
материалом» формирования небесных тел, то «сотворение» материи и
должно происходить в виде атомов водорода» («The Universe». A
scientific American book, N. Y., 1958, p. 77—86). Совершенно очевидно, что
перед нами лишь подновленный вариант старых креационистских идей,
полиостью опровергаемых данными современной науки и практики.
2. Проблемы эволюции звезд и звездных систем
Качественное многообразие небесных тел и видов движения
космической материи органически связано с многообразием путей развития всех
космических объектов. Особое значение в этом сложном процессе
непрерывного движения материи Вселенной имеет проблема эволюции
звезд — важнейших космических тел, закономерности развития
которых определяют решающим образом пути развития всех других
космических объектов.
Изучение проблемы эволюции звезд достигло в современной
астрономии значительных результатов. Важнейшим достижением в этом
отношении является установление ряда определяющих факторов
звездной эволюции. К ним, безусловно, следует отнести, во-пер-
в ы х, процессы истечения звездного вещества, часто радикальным
образом меняющие состояние звезды и определяющие ее развитие; во-вто-
р ы х, роль диффузного межзвездного вещества не только в процессе
возникновения звезд, но и в дальнейшей эволюции звезды в
соответствующих условиях ее существования; в-третьих, процессы превращений
ядер химических элементов в недрах звезд, которые принципиально
следует рассматривать как важнейшие внутренние причины,
определяющие различные пути звездной эволюции.
Рассмотрим сначала одну из важнейших и относительно более
изученную линию эволюции звезд, которая, бесспорно, имела и имеет место
в развитии космической материи. Но, как увидим далее, она отнюдь не
является единственной, что очень важно с точки зрения философии.
Рождение звезды и первая стадия эволюции. В качестве исходного
материала для возникновения звезд рассматривается диффузная
материя в виде пыли и газа. Под влиянием физических и механических
факторов происходит сгущение межзвездного вещества в шар, сначала
медленно, а затем быстрее и быстрее. Это еще не звезда в точном и строгом
смысле слова, это протозвезда. Протозвезды быстро сжимаются,
происходит их разогревание, и когда температура поднимается до того
предела, за которым начинаются ядерные процессы и развивается
собственная светимость, то в этот момент протозвезды становятся
звездами. Весьма вероятно, что з больших темных туманностях, таких,
как туманности в созвездиях Ориона и Тельца, находятся вновь
рождающиеся звезды, которые здесь окружены потоками светящегося газа.
Закономерно, что аналогичные явления имеют место повсюду во Вселенной,
где в непрерывном движении космической материи создаются для этого
необходимые условия.
Ядерные процессы в недрах возникших звезд определяют их
начинающуюся эволюцию. Появление звезды на диаграмме Герцщпрунга —
Рессела соответствует стадии сжатия межзвездного облака, в
результате которого светимость звезды меняется незначительно, в то время

О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИЯ АСТРОНОМИИ 69
как радиус ее непрерывно уменьшается и возрастает ее эффективная
температура. Это стадия слабых красных звезд в молодых скоплениях и
ассоциациях, когда состояние звезды отличается известной ротационной
устойчивостью. Вместе с тем в это время уже начинается процесс
выгорания ядерного горючего, именно водорода, тоесть его
превращение в гели й,— процесс, имеющий определяю-
щеезначениедля всейэволюции звезды. Здесь
раскрывается чрезвычайно характерная, глубоко диалектическая
закономерность процесса развития звезд. Этот процесс
представляет собою генетическое единство «спокойных» стадий эволюции, когда
звезда находится в определенном равновесном состоянии, и нарушений
равновесия, когда происходит скачкообразный переход звезды в новое
качественное состояние. В течение определенного периода времени
происходит постепенное преобразование водорода в гелий -в конвективном ядре
звезды, вещество которой полностью здесь не перемешивается. Это ведет
к непрерывному изменению светимости звезды, изменению ее радиуса,
размеров конвективного ядра и других ее характеристик. Непрерывный
процесс выгорания водорода и его превращения в гелий в конвективном
ядре приводит к такому состоянию звезды, когда неизбежно происходит
нарушение равновесия и происходит перестройка всей или почти всей
структуры звезды 1. В настоящее время весьма вероятное значение
приобретает следующая эволюционная схема, где переход от одной стадии в
развитии ^везды к другой означает качественное изменение ее состояния
и происходит без существенных промежуточных стадий — горячий
гигант, затем быстрый переход к красному гиганту, теряющему
массу, и 'быстрый переход к белому карлику.
Главные стадии эволюции звезд. Эта эволюционная схема
демонстрирует нам главные стадии эволюции звезд рассматриваемой линии их
развития. Звезда становится горячим гигантом в результате
интенсивного процесса выгорания водорода в центре звезды. Это неизбежно
ведет к непрерывному возрастанию светимости звезды и увеличению ее
радиуса. Горячие гиганты находятся на линии главной
последовательности диаграммы «спектр — светимость», являющейся весьма
густонаселенной областью. При этом звезды различной массы проводят на
стадии главной последовательности различное время: звезда с массой в
100 солнечных масс находится здесь примерно 3 миллиона лет, в то
время как звезда с массой Солнца — около 10 миллиардов лет.
Далее. Молодые горячие гиганты находятся в состоянии
интенсивного движения их вещества, которое они весьма расточительно
выбрасывают в окружающее пространство. С их поверхности происходит
непрерывное истечение горячих газов, что, в свою очередь, является одним из
факторов, определяющих дальнейшую эволюцию звезды. Точно так же
горячие гиганты имеют, как правило, быстрое вращение, способствующее
интенсивному выбрасыванию вещества в пространство. В то же время
звезды типа нашего Солнца имеют весьма медленное вращение. Все это
означает, что эволюция горячих массивных звезд происходит
чрезвычайно быстро, а звезд типа Солнца — весьма медленно. Отсюда, в частности,
следует; что практически массаисветимостьнашегоСолнца
в течение еще миллиардов лет будут оставаться
фактически теми же самыми, что и в настоящее время.
Процесс выгорания водорода в центре звезды и его превращение в
гелий приводят к ее переходу в стадию к р а с и ы х г и г а н т о в. В тече-
1 Анализу закономерностей эволюции звезд, с точки зрения ее важнейших к а-
чественных этапов, был посвящен ряд докладов на X Международном
астрономическом конгрессе, но особенно важными и интересными явились, на наш взгляд,
доклады А. Г. Масевич (СССР), М. Шварцшильда (США) и В. А. Крата (СССР).
Независимо от различных специально астрономических моментов очень существенным
является здесь факт анализа характера самих закономерностей эволюции звезд.

70
Г. А. КУРСАНОВ
ние этого процесса оболочка звезды сильно расширяется, а ее ядро
сжимается и нагревается. У массивных звезд разогрев ядра происходит
чрезвычайно быстро, что ведет и к очень быстрому расширению лучистой
оболочки. Эта группа красных гигантов состоит из холодных,
чрезвычайно разреженных звезд огромных размеров с радиусами больше
солнечного в сотни тысяч раз.
Стадия красных гигантов в эволюционной линии развития звезды
продолжается сравнительно недолго. В это время непрерывно
происходит интенсивное выбрасывание вещества из звезд, являющееся
существенным фактором их эволюции. Этот процесс приводит к переходу
звезды в качественно новую стадию — стадию белых карликов.
В процессе этого перехода происходит громадная потеря звездного
вещества, теряется примерно 9/ю первоначальной массы звезды, и, конечно,
эволюцию звезды здесь следует рассматривать как эволюцию ç
переменной, а не с постоянной массой, что иногда упрощенно делается.
Белые карлики, как известно, — это горячие, сверхплотные звезды со
средней массой, с весьма малым радиусом и низкой светимостью. Типичным
белым карликом является, например, спутник Сириуса. Его масса равна
примерно массе Солнца, но радиус составляет всего 3% радиуса
Солнца, а светимость — лишь 2%. Его объем в 25 000 раз меньше объема
нашего Солнца, и вещество в нем настолько уплотнено, что один
кубический дюйм его весил бы целую тонну! Уже сейчас известно около 200
белых карликов, а если учесть их малые размеры и низкую светимость,
то можно будет предположить, что белые карлики представляют
обычное явление во Вселенной. Эволюция звезды по пути превращения ее в
белые карлики означает — по крайней мере для ряда звезд — целую
серию ее вспышек как новой, причем интенсивность вспышек
постепенно уменьшается и звезда как бы кончает свой путь в качестве
карликовой новой звезды с весьма скромными вспышками. Однако это лишь
один из возможных путей эволюции звезды к белому карлику.
Возможен также процесс, когда вспышки новых звезд становятся все более
сильными, но во времени все более и более редкими, до тех пор, пока
вспыхивающая новая звезда не превратится в невспыхивающего белого
карлика.
Некоторые зарубежные ученые рассматривают белые карлики как
«выродившиеся» звезды, как звезды-«банкроты», в которых вещество
находится почти в «мертвом» состоянии. Это принципиально
неправильно. Перед нами лишь качественно определенный этап в процессе
эволюции звезды, когда ее вещество находится в соответствующем
состоянии — состоянии новых, отличных от предшествующих изменений.
Свечение белых карликов, по-видимому, определяется медленным их
сжатием, что ведет к превращению энергии тяготения в энергию световую.
Конечно, стадия белых карликов — одна из последних стадий в эволюции
многих звезд, но и она характеризуется вполне определенными
качественными показателями, определяющими также и дальнейшую
эволюцию материи звезды, ее переходы в новое состояние, что отнюдь не
означает «вырождение» и тем более «белую смерть» Вселенной.
Многообразие путей звездной эволюции. Рассмотренная схема
эволюции звезд, видимо, сохраняет силу по отношению к весьма
многочисленным типам, представленным на диаграмме звездных состояний.
Вместе с тем уже на самой диаграмме имеется много характерных типов
звезд, главным образом расположенных на краях диаграммы, которые в
настоящее время не представляется возможным отождествить с
определенными стадиями звездной эволюции. Закономерно предположить, что
установление эволюционного смысла всех этих линий расположения
данных типов звезд на диаграмме звездных состояний может пролить новый
яркий свет на закономерности звездной эволюции вообще.
Более того, в настоящее время мы можем указать на ряд особых,

О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИИ АСТРОНОМИИ 71
отличных от рассмотренной эволюционной схемы путей эволюции для
некоторых типов звезд. Характерной является, в частности, следующая
закономерность. Как показывают в своих работах, в том числе и в
докладе на X Международном астрономическом конгрессе, советские
ученые В. Г. Фесенков и Г. М. Идлис, гипотеза эволюции звезд с
постепенным превращением водорода в гелий сохраняет свое значение лишь для
определенных стадий развития звезд, и прежде всего для звезд первой
части главной последовательности. Что же касается звезд второй части
главной последовательности, в том числе и нашего Солнца, то имеющее
место их корпускулярное излучение не имеет существенного
эволюционного значения. Оно практически весьма незначительно, и поэтому не
сопровождается радикальным изменением физико-химического состава
звезд — факт чрезвычайно существенный, говорящий о неправомерности
абсолютизации вышерассмотренной эволюционной схемы.
Работы В. Г. Фесенкова проливают свет на процесс эволюции звезд
путем аккреции (притяжения и захвата) материи, окружающей звезду
диффузной среды. Здесь речь идет о процессе образования массивных
звезд путем превращения карликов в гигантов. Процесс аккреции
межзвездной материи, конечно, должен происходить не при случайной
встрече звезды-карлика с посторонней туманностью, а в недрах
материнской туманности, причем, естественно, скорость звезды относительно
этой туманности с самого начала своего форсирования должна была
быть весьма незначительной, чтобы звезда могла постепенно наращивать
свою массу за счет диффузной материи туманности. Разумеется, этот
процесс развития звезды является лишь моментом в ее длительной и
сложной эволюции, но он также показывает разнообразие путей
развития и переходов звезд из одного состояния в другое.
Характерными в этом отношении являются и следующие факты.
Отнюдь нельзя считать, что все звезды обязательно должны перейти в
стадию белых карликов. Расчет показывает, что только те звезды могут
достичь такого состояния, масса которых не превышает 1,5 массы Солнца.
Более массивные звезды, исчерпав весь свой запас водорода, должны
следовать другой линии эволюции на своих последних стадиях. Здесь
вероятным является предположение, что многие из тяжелых звезд
оканчивают свою эволюцию вспышкой «сверхновой», что можно условно
назвать «самоубийством» звезды. Конечно, ни о каком «самоубийстве»
материи звезды не может быть и речи, ибо и в этом, так сказать,
«катастрофическом» случае происходит переход материи в другое качественное
состояние. Мы уже выше отмечали, что превращение звезды в белый
карлик не есть ее гибель, а лишь определенное новое состояние. Более
того, звезды могут различными путями переходить в стадию белых
карликов, а отсюда следует, что переходы происходят в самое различное
время и, следовательно, никакой «эры» белых карликов быть не может
во всей Вселенной, где к тому же непрерывно имеет место
возникновение новых небесных тел и новых форм движения космической материи.
Поэтому стадия белых карликов — это не фатальный конец жизни
звездного мира, а лишь определенный момент в вечном и бесконечном
движении Вселенной. Следовательно, и здесь не может быть никакого места
для религиозных спекуляций и проповеди «конца» мира.
Интересным фактом является и следующее обстоятельство. В левой
области диаграммы Герцшпрунга — Рессела имеется особая, так
называемая бело-голубая последовательность звезд, простирающаяся сверху
вниз. Существует мнение, что она не имеет эволюционного смысла.
С этим, разумеется, полностью согласиться нельзя. В этой
последовательности имеется большое разнообразие голубых звезд пониженной
светимости, и вместе с тем они обладают высокой температурой. У многих
из таких звезд спектральные линии водорода весьма слабы, но
относительно большим является содержание гелия и азота. Большинство ела-

72
Г. А. ИУРСАНОВ
бых голубых звезд с нормальной массой и нормальным распределением
плотности не могут рассматриваться как мертвые или почти «мертвые»,
они еще могут обладать источниками термоядерной энергии. Но главное
здесь заключается в том, что разнообразие слабых голубых звезд,
расположенных на нижнем конце бело-голубой последовательности, не
позволяет утверждать, что все звезды проходят единственный и
универсальный путь эволюции к стадии белых карликов. Это является новым
подтверждением главной мысли, высказанной выше, о многообразии
путей звездной эволюции во Вселенной.
Наконец, если принять как один из возможных вариантов
возникновения звезд, туманностей и других известных сейчас форм космической
материи — возникновение их в результате взрыва сверхплотного
вещества, то, разумеется, необходимо будет оценить по-новому различные
фазы звездной эволюции. Тогда мы должны представить грандиозную
картину гигантских взрывов во Вселенной, перед которыми бледнеют,
как миниатюрные, взрывы «сверхновых», и все происходящие в
настоящее время процессы необходимо рассматривать как остаточные явления,
как следствия первичных космических взрывов. Закономерно встанут и
новые вопросы о природе этого сверхплотного вещества, о его эволюции,
его возникновении и т. д., то есть целый комплекс проблем и гипотез о
характере эволюции космической материи вообще, одной из сторон
которой является проблема эволюции звезд. В связи с этим неизбежно
получит и соответствующее разрешение проблема синтеза тяжелых
элементов в космической материи. Как известно, уже сейчас можно с
достоверностью говорить о синтезе тяжелых элементов в «сверхновых»
звездах. В начальный момент взрыва должно происходить сильнейшее
сжатие звезды, неизбежно ведущее к укрупнению ядер и отсюда — к
синтезу тяжелых элементов. Именно этим объясняется в настоящее время
синтез калифорния Cf254 в процессе взрыва «сверхновой». Точно так же
логично обоснованным является возникновение обоих главных изотопов
урана — U235 и U238. Необходимо также учесть и тот знаменательный факт,
что в результате гигантских взрывов образуются мощные магнитные
поля, в которых электроны и ядерные частицы разгоняются до энергии в
десятки и сотни миллиардов электроновольт, что создает новые условия
для синтеза целого ряда тяжелых элементов. Естественно, что те
фантастически гигантские взрывы, которые предположены по гипотезе
В. А. Амбарцумяна, закономерно могут объяснить самые разнообразные
синтезы всей гаммы известных тяжелых элементов, а также и
неизвестных до сих пор человеку.
В тесной связи с проблемой эволюции звезд находится проблема
эволюции галактик. Она еще далеко не получила полного и тем
более однозначного решения в современной астрономии и космогонии.
Но, тем не менее, развиваемые здесь идеи представляют большой и
специально научный и философский интерес. В самом деле. Человек
проникает своим разумом с помощью совершенных технических средств в
колоссальные глубины Вселенной; человек открывает и здесь многообразные
формы и виды двигающейся материи, раскрывает объективные
диалектические закономерности развития мира и тем самым убедительно
доказывает всю бессмысленность, лженаучность утверждений мистиков и
богословов о каком-то «потустороннем» «нематериальном» и «божественном»
мире.
В особенности важными, на наш взгляд, являются идеи, развиваемые
по вопросам эволюции галактик В. А. Амбарцумяном и изложенные, в
частности, в его сольвеевском докладе в 1958 году. (Русское издание
«Известия Академии наук Армянской ССР», XI, 5, 1958).
Основные полсжения о характере эволюции галактик можно кратко
свести к следующим.
Первое. Важной общей закономерностью является групповой про-

О МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИИ АСТРОНОМИИ 73
цесс образования галактик, формирование различных скоплений и групп
галактик, а не изолированное и случайное их возникновение. В этом
отношении можно провести известную аналогию с процессом группового
образования звезд. При этом возраст галактических компонентов может
быть различным в различных скоплениях; последние неизбежно состоят
из многообразных по структуре, размерам, светимостям галактик, но, тем
не менее, их возникновение происходит отдельными группами,
образующими сложные, комбинированные скопления, состоящие из качественно
разнородных структурных элементов. Вместе с тем этот факт дает новое
блестящее подтверждение идеи Б. В. Кукаркина о соответствии
различным структурным и возрастным формациям материи во Вселенной
различных типов элементов состава. Мы считаем, что новые
подтверждения этой глубоко диалектической идеи показывают единство
многообразия космической материи.
В связи с тем, что тенденция к образованию групп и скоплений
является, как справедливо говорит В. А. Амбарцумян, основной
характеристикой Метагалактики, то совершенно ясным и естественным
становится крайне неоднородный характер распределения материи во
Вселенной. Причем плотность распределения в мировом пространстве
материальных галактических образований изменяется в сотни раз и более.
Эта неоднородность усиливается еще больше неоднородностью
распределения и структуры и других космических объектов и также
разнообразных состояний космической материи. Следовательно, данные
астрономии о галактических системах, об их распределении в мировом
пространстве, об их тенденциях развития — все это показывает еще и еще
раз полную несостоятельность утверждений об однородности
(изотропности) и равномерности распределения галактик во Вселенной и тем
самым выбивает всякую почву из-под ног всевозможных спекулятивных
теорий о «разлетающейся» Вселенной. Разумеется, никаких оснований
нет для экстраполяции факта взаимного удаления галактик и
расширения локальной, видимой части окружающего нас мира на всю
бесконечную Вселенную с ее сложнейшей и противоречивой кинехМатикой
бесчисленного количества и неисчерпаемого многообразия галактик и
галактических систем.
Второе. Рассмотренный выше процесс превращения галактик
неправильных в спиралеобразные, а этих последних в эллиптические
выражает определенную эволюционную линию их развития. Исходным
моментом здесь является вихревое движение громадных масс разреженного
газа, перемещения межзвездных облаков пыли и тумана, приводящее к
образованию скоплений и групп звезд самого различного характера.
Дальнейший процесс эволюции происходит таким образом:
неправильные галактики, богатые межзвездной материей и молодыми
звездами-расточителями, могут лишь весьма ограниченный период времени
находиться в таком состоянии, и закономерно происходит их
преобразование в спиральные галактики с эффектными и динамичными
рукавами, быстро использующими межзвездную материю для своей
непрерывной регенерации. Этот процесс, как уже отмечалось, неизбежно
приводит к исчерпанию межзвездной материи, исчезанию последних спиральных
ветвей и превращению галактики в правильные и симметричные
эллиптические и сферические системы. Это последняя фаза в
эволюционном развитии галактик. Вместе с тем эта эволюционная линия
развития при всем ее значении не может рассматриваться как
единственная и универсальная в сложном и противоречивом движении космической
'материи.
Третье. Новый свет на процессы эволюции галактик бросают
следующие астрономические явления, в раскрытии которых сделан пока еще
только первый шаг. Центр галактик, согласно новейшим
представлениям, содержит в себе чрезвычайно плотное я^др о весьма малых

74
Г. А. КУРСАНОВ
размеров (см. В. А. Амбарцумян «Об эволюции галактик» —
параграф «О природе ядер галактик»). В этом ядре может находиться до-
звездная материя в виде плотных образований материальных тел,
предоставляющих собою протозвездные тела. Отсюда логично возникает
предположение о возникновении галактик не из пыли и газа, являющимися
уже вторичными образованиями, а из крайне плотного космического
вещества, вероятно, путем гигантского взрыва, в результате чего вокруг
образовавшихся плотных ядер стали происходить процессы
формирования галактических систем. Это определяет иной характер начала и по
крайней мере первой фазы эволюции галактик.
Материя ядра находится в крайне неустойчивом и резко дфамичном
состоянии, что неизбежно приводит к его расколу или делению.
Интересно отметить, что подобные интенсивные процессы, вызванные
делением ядер, были зафиксированы в радиогалактиках. Чрезвычайно
важным и характерным является в этой связи следующий факт.
^Установлено наличие сильного голубого истечения вещества и à ядер
эллиптических галактик, считающихся, согласно «классической»
схеме, наиболее старыми и часто рассматриваемыми как последняя и
даже «предельная» стадия эволюции галактических систем. Этот факт
говорит о том, что ядро таких эллиптических галактик, включающее
громадное количество молодых голубых гигантов, само является молодым
образованием, а следовательно, нельзя считать эллиптические галактики
всегда и во всех случаях старыми и последними в эволюционной линии
развития галактических систем вообще. Следовательно, ни о какой
единственной линии эволюции галактик говорить нельзя, что еще и еще раз
подтверждает главную нашу мысль о многообразии путей эволюции не
только звезд и звездных образований, но и всевозможных галактических
систем.
Таким образом, рассматривая различные пути эволюции звезд и
галактик, мы раскрываем глубокие диалектические процессы движения и
развития космических тел. Теоретический анализ этих процессов и
новейшие факты, добытые современной космогонией, полностью опровергают
не только откровенно мистические концепции творения в астрономии, но
и ведущие к идеализму воззрения, согласно которым все космические
объекты образовались разовым порядком, и в настоящее время
образование звезд исключается.
Универсальная всеобщность эволюции небесных объектов —
убедительное свидетельство единства космической материи.
* * *
В целом, оценивая общее философское значение достижений
астрономической науки, мы можем с полным основанием сказать, что
современная астрономия чрезвычайно глубоко и всесторонне ;раскрывает нам о б ъ-
ективную диалектику космических процессов,
показывает диалектический характер закономерностей
движения космической материи, раскрывает
внутреннее, органическое единство материального
мира во всем его бесконечном многообразии.
Все это говорит еще и еще раз о нозых триумфах диалектического
материализма — великой, подлинно научной философии
марксизма-ленинизма. Все это требует, вместе с тем, -неуклонной борьбы со стороны
философов-марксистов и всех прогрессивных ученых противвсехився-
ких форм и проявлений лженаучного,
идеалистически-религиозного мировоззрения.

Клерикальная апологетика
современного капитализма
Л. Н. ВЕЛИКОВИЧ
В идеологической борьбе против стран социализма международная
реакция широко использует религиозные организации, и прежде всего
католическую церковь, располагающую мощными материальными
ресурсами и кадрами для воздействия на население капиталистических стран 1.
В религии она видит старое, испытанное средство идеологического
одурманивания масс.
Империалистическая буржуазия учитывает при этом, что
значительная часть трудящихся капиталистических стран все еще находится в
плену религиозных предрассудков, а клерикалы занимают одно из первых
мест в пропаганде антикоммунизма. Особую активность в этом отношении
проявляет католицизм.
Борьба с коммунизмом является основным содержанием всей
политической деятельности реакционных церковных иерархов в
капиталистических странах. Папа Пий XII в своей речи на Международном
конгрессе мирского апостолата в октябре 1957 года призвал всех деятелен
католической церкви к борьбе с коммунизмом. Он подчеркнул при этом,
что борьба с коммунизмом является главной задачей католической
церкви. Под эгидой Ватикана издается большое количество
антикоммунистической литературы.'Особое усердие в антикоммунистической пропаганде
проявляют католические прелаты США. Так, например, бостонский
архиепископ кардинал Кашинг даже сочинил летом 1959 года девять
заповедей антикоммунизма, которые он рекомендовал студентам США. В этих
заповедях говорится о том, что коммунизм — это величайшая угроза
нашей собственности (читай: собственности капиталистов), нашему образу
жизни (то есть американскому образу жизни). Кардинал Кашинг
рекомендует студентам заняться слежкой за прогрессивными деятелями
США, которых можно заподозрить в симпатиях к коммунистам. Он также
предлагает студентам доносить в ФБР об известных им фактах
деятельности коммунистов.
Нынешний папа Иоанн XXIII, идя по стопам своего
предшественника — Пия XII, пытается мобилизовать все силы и средства католической
церкви для усиления борьбы с коммунизмом, с растущим влиянием
экономических и культурных достижений стра'н социализма на трудящихся
капиталистических стран. Уже в первом своем послании от 29 октября
1958 года он сделал ряд выпадов против социалистических стран. В
апреле 1959 года был опубликован декрет конгрегации священной канцелярии,
1 Пропагандой реакционной социальной доктрины католической церкви
занимаются 75 кардиналов, около 1 600 епископов, 700 тысяч монахов и монахинь, несколько
сот тысяч священников, религиозные ордена (иезуиты, доминиканцы и др.), а также
весьма разветвленная сеть светских организаций. Католическая церковь располагает
также мощным аппаратом прессы. Например, только во Франции издается около
4 тысяч католических газет и журналов. Тираж религиозных газет и журналов в
Западной Германии составляет 8 миллионов экземпляров. Так же широко используется
кино, радио, телевидение.

JÙ
Л. H« ВЕЛИКОВИЧ
запрещающий католикам поддерживать не только коммунистическую
партию, но и организации и партии, которые хотя и не проповедуют
принципов, противоречащих католической религии, и даже считают себя
христианскими, но на деле объединяются с коммунистами и своими действиями
им благоприятствуют («Civilta cattolica», 2, maggio, 1959, p. 316).
Этот антикоммунистический декрет является ухудшенным изданием
декрета 1949 года, который запрещал верующим состоять в
коммунистической партии, поддерживать ее, читать и распространять
коммунистическую литературу. Известно, что этот декрет не принес успехов Ватикану,
однако папа вновь пытается использовать свой религиозный авторитет для
травли прогрессивных сил.
Целям борьбы с коммунизмом должен также служить и Вселенский
собор, о созыве которого папа Иоанн XXIII объявил в конце января
1959 года. В Ватикане заявляют, что цель этого собора состоит в
установлении единства христиан. Однако действительное назначение
Вселенского собора — создать единый фро«т христианских церквей для борьбы
против коммунизма. Комментируя сообщение о предстоящем созыве
Вселенского собора, зарубежная печать отмечала, что на этом соборе
будут обсуждаться главным образом вопросы об отношении к рабочему
движению и к социалистическим странам. Ватикан направляет свои
усилия на то, чтобы сплотить все христианские церкви на
антикоммунистической платформе.
Церковные иерархи, однако, хорошо понимают, что одни
антикоммунистические заклинания недостаточны для борьбы с
марксизмом-ленинизмом, с притягательной силой его великих идей. Идеологи католической
церкви стали утверждать, что антикоммунизм должен быть позитивным,
что необходимо выдвинуть программу, которую можно было бы
противопоставить коммунизму. Такой программой они считают социальную
доктрину католической церкви, основные положения которой были
сформулированы в энцикликах папы Льва XIII «Рерум новарум» (1891 г.) и
папы Пия XI «Квадрагезимо анно» (1931 г.). В этих энцикликах
современная клерикальная реакция черпает свои основные аргументы для
борьбы против социализма. Этой социальной доктрине церкви и отведено
одно из главных мест в идеологическом наступлении, которое
империалисты ведут против стран социализма, против международного рабочего
движения.
Католическая церковь использует в целях пропаганды своей
социальной доктрины клерикальные партии, которые выступают под
различными названиями: «христианско-демократические», «христианско-соци-
альные», «народные». В ряде стран, например, в Италии, в ФРГ, Австрии
и других, католические партии являются правящими. В программных
документах католических партий подчеркивается, что они во всей своей
деятельности руководствуются социальными принципами церкви.
Политика этих партий, направленная на защиту интересов
эксплуататорских классов, является наглядной иллюстрацией подлинного
назначения и сущности социальной доктрины католицизма.
Специфика клерикальной социальной доктрины определяется местом,
которое занимает церковь в надстройке современного буржуазного
общества. Церковная иерархия, являясь неотъемлемой частью
эксплуататорских классов и защищая их интересы, в то же время стремится иметь
прочную опору в массах. Церковь проводит свою работу в среде
угнетенных классов, тщательно маскируясь и приспосабливаясь внешне к их
взглядам и настроениям, пытаясь найти с ними «общий язык», чтобы
с его помощью исподволь внедрить в сознание трудящихся
капиталистическую идеологию, заставить их «по убеждению» служить интересам
буржуазии.
Выдвижение церковных теоретиков на одно из первых мест в
буржуазной социологии, активное использование многими буржуазными учены-

КЛЕРИКАЛЬНАЯ АПОЛОГЕТИКА СОВРЕМЕННОГО КАПИТАЛИЗМА 77
ми теорий клерикализма свидетельствует о стремлении буржуазии
использовать массовую базу, на которую опираются церковные организации
в капиталистических странах, для борьбы против идей научного
коммунизма, для идеологической защиты капитализма. Поэтому клерикальная
социология занимает в наши дни крайне важное место в общей системе
буржуазных социологических учений. Она стала также связующим звеном
между неприкрытой апологетикой капитализма и различными
реформистскими теориями, оправдывающими и восхваляющими современное
капиталистическое общество как некую «идеальную форму», к которой
приблизилось человечество в своем экономическом, социальном и
политическом развитии. Христианский реформизм проникнут буржуазной
идеологией и в то же время служит ее резервом.
Основными направлениями, по которым ведет свое идеологическое
наступление католическая социология, являются: 1. Обоснование
посреднической роли церкви в отношениях между трудом и капиталом, роли
«защитника трудящихся»; 2. Защита частной собственности как выражения
«вечной и неизменной природы человека»; 3. Поддержка идеи «народного
капитализма»; 4. Отрицание закономерности классовой борьбы в
«изменившемся» капиталистическом обществе и поддержка буржуазных
теорий «социальной стратификации»; 5. Сведение социально-экономических
проблем современного капитализма к проблемам морали, утверждение
«аморальности» борьбы против капиталистических порядков.
1. Церковные иерархи в роли «защитников» трудящихся
Благочестивые защитники современного капитализма до сих пор
внушают верующим, что бедность — это благо, и, следовательно,
трудящимся не нужно стремиться к повышению своего жизненного уровня. Так,
например, в одном из бюллетеней прихода Лорето (Италия) в начале
1958 года была опубликована статья, в которой всячески превозносились
«прелести» нищеты и «несчастья», якобы связанные с обладанием
богатствами. Какие же, с позволения сказать, аргументы приведены в
доказательство «несчастной доли» богатых? Среди этих аргументов фигурируют,
в частности, такие: богатые жрвут в постоянном страхе (воры, потеря
прибылей), имеют множество забот о жизни и богатстве, платят
больше налогов, в том числе за ^бедных, подвергают свою жизнь опасности,
путешествуя в автомобилях и самолетах, в любой момент могут стать
бедными. Бедные же во всех этих отношениях имеют определенные
преимущества перед богатыми (см. «L'Unita», 19.II.1958). Эти
рассуждения являются ярким образчиком лицемерия церковников, пытающихся
во что бы то ни стало оправдать капиталистическую эксплуатацию
трудящихся !.
Церковные иерархи усиленно призывают трудящихся
довольствоваться тем немногим, что они имеют, и воздержаться от борьбы за повышение
своего жизненного уровня. Так, например, в своем рождественском
послании 1955 года кельнский архиепископ кардинал Фрингс писал:
«Откажитесь от лихорадочного стремления к повышению своего жизненного
уровня, учитесь быть довольными даже тогда, когда другие имеют
больше» (цит. по журналу «Einheit», 1958, № 6, стр. 866).
1 Клерикальные идеологи прибегают к различным уловкам и ухищрениям,
пытаясь убедить трудящихся, что нищета—это благо. В этом отношении весьма
характерна книга Винченцо Джереси, изданная в 1955 году в Италии под многозначительным
названием «Тайна нищеты». Католический журнал «Вита е пеноиеро» так рекомендует
эту книгу: «Бедные найдут в этой книге подходящие слова, которые заставят их
полюбить нищету, она напомнит о том, что они должны поблагодарить бога, потому что
нищета—это лестница, ведущая в небесное царство» («Vita e pensiero» № 2, 1956,
стр. 147). По мнению автора книги, дело лишь в том, чтобы научить имущих
правильно пользоваться своими богатствами, источники накопления которых он всячески
скрывает от масс.

7$
л, и, эсликррич
Нередки случаи, когда церковная верхушка выступает с
демагогическими заявлениями в защиту рабочих. Так, католический епископат
Аргентины опубликовал в октябре 1958 года заявление, в котором
говорилось, что предприниматели должны лучше обращаться с рабочими, в
частности, они должны увеличить им зарплату («L'Osservatore romano»,
28.Х.1958). Характерно, что этот документ был опубликован как раз тогда,
когда в Аргентине прокатилась волна стачек. Это был лишь жест, который
должен был продемонстрировать «заинтересованность» католических
иерархов в улучшении материального положения трудящихся. Такую же
иель преследовал и французский кардинал Лиенар, выступивший с
заявлением, осуждавшим массовое увольнение рабочих ( Georges
Cogniot«Pour l'union dans la bataille laique», Paris, 1959, p. 4).
Все эти факты свидетельствуют о попытках церковников упрочить свои
позиции в массах, сохранив в неприкосновенности капиталистический гнет.
Церковь нужна капиталистам именно для этой цели. Не случайно
церковники усиленно доказывают, будто они занимают некую «межклассовую»
позицию, посредничая между трудом и капиталом.
Более всего на свете церковная иерархия боится своего
отождествления в глазах масс с эксплуататорскими классами. Это нанесло бы
смертельный удар всей деятельности церкви, лишило бы ее морального
кредита среди трудящихся. Вот почему один из деятелей епископальной
церкви в США так определил позиции церкви: «В отношениях между трудом
и капиталом церковь не является зрителем, она не является также
приверженцем ни того, ни другого. Капитал и труд имеют права, которые
нужно уважать, и обязанности, которые необходимо выполнять»
(«American Sociological review», 1956, № 2, p. 152).
Утверждение о посреднической роли церкви не имеет ничего общего
с действительностью. Хорошо известно, что в конфликтах между трудом
и капиталом церковь поддерживает капиталистов, хотя подчас на словах
сна и выступает в защиту отдельных весьма умеренных требований
рабочих. Церковные деятели вынуждены учитывать при этом настроения
прихожан.
«Социальная политика церкви,— пишет американский
социологический журнал,— зависит от характера социальной проблемы и чувств
прихожан. Она должна идти на компромисс в своей политике и
приспособляться к взглядам прихожан» (там же, р. 154).
Конкретным проявлением этой приспособляемости церкви является
социальная демагогия. Еще К. Маркс указывал на стремление
церковников заигрывать с рабочим движением и при необходимости выступать
в защиту прав рабочего класса, желая накопить хотя бы маленький запас
популярности на черный день (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
т. IX, стр. 118—120; т. XXIV, стр. 236).
Одним из выражений социальной демагогии церковников является
критика ими некоторых «крайностей» капитализма. Но, критикуя
отдельные пороки капитализма, церковные деятели защищают главное в
капитализме— его основу, то есть капиталистическую частную собственность.
При этом клерикальные «критики» капитализма нередко готовы
согласиться с тем, что капитализм был плох в прошлом; теперь же, утверждают
они, капитализм совершенно изменился. Например, Саллерон в своей
книге «Католики и капитализм» подчеркивает: «Капитализм, каким он
был 100 или 50 лет тому назад, конечно, плох, но такого капитализма
больше нет» (Louis Sa Heron «Les catholiques et le capitalisme»,
Paris, 1951, p. 74).
Эта поза защитника трудящихся и критика капитализма поможет
церковникам распространять в рабочем классе иллюзии о возможности
улучшения капитализма и отвлекать трудящихся от борьбы за свое
социальное и политическое освобождение.

КЛЕРИКАЛЬНАЯ АПОЛОГЕТИКА СОВРЕМЕННОГО КАПИТАЛИЗМА 79
2. Защита частной собственности
Апологетика частной капиталистической собственности занимает
главное место в социальных теориях современных церковников.
Клерикальные апологеты капиталистического строя объявляют частную
собственность священной и неприкосновенной. В энциклике «Рерум новарум»
папа Лев XIII писал: «Социалистическая теория общественной
собственности, заменяющей частную собственность, должна быть полностью
отвергнута... Пусть неприкосновенность частной собственности будет
непреложным законом для всех, кто искренне хочет блага народу. Важно
в связи с этим, чтобы закон благоприятствовал духу собственности,
пробуждал и развивал его елико возможно в народных массах» («The
basic social encyclicals», New York, 1953, p. 19).
Социальная доктрина католицизма утверждает, что стремление к
частной собственности является необходимым проявлением человеческой
индивидуальности, духовной потребностью людей.
Однако теперь, когда в СССР и других социалистических странах
прочно утвердилась социалистическая собственность, апологетам
капитализма становится все труднее оправдывать существование института
капиталистической частной собственности. Церковники мобилизуют все
возможности для доказательства того, что частная собственность в
современном капиталистическом мире якобы не влечет за собою эксплуатации
человека человеком.
Одним из аргументов, используемых церковниками для оправдания
частной собственности, является утверждение, что она влечет за собой
определенные обязанности по отношению к обществу. Клерикалы говорят,
что в частной собственности нужно различать владение и использование.
Современные капиталисты являются, по их утверждениям, лишь
распорядителями богатств, которые предоставил им бог. Они якобы несут на себе
«бремя собственности», выполняя свой христианский долг. Заместитель
государственного секретаря Ватикана Акуа в своем послании участникам
29-й социальной неделиу в Италии, состоявшейся в сентябре 1956 года,
писал: «Правильный порядок жизни требует признания и уважения
частной собственности». Он подчеркивал, что «материальные блага даны не
для безграничного и исключительного обогащения немногих, а для
удовлетворения потребностей всех. Собственник должен сам использовать
находящиеся в его распоряжении блага таким образом, чтобы их
выгодами пользовались все члены коллектива» («Vita economica e ordine
morale XXIX Settimana sociale dei cattolici d'Italia», Bergamo, 23—30
septembre, 1956, p. 13).
Рассуждение католических социологов о социальной функции
частной собственности является ярким примером социальной демагогии,
одним из пропагандистских приемов защитников капитала, стремящихся
доказать, что капиталистическая собственность служит общему благу.
Уничтожение частной собственности, утверждают церковники,
приведет к летаргии, к застою общества, поскольку развитие человеческой
личности, по их мнению, возможно лишь на основе частной собственности.
«Поэтому, — писал в журнале «Чивильта каттолика» иезуит Мессинео, —
всякое выступление против частной капиталистической собственности
является выступлением против свободы личности» («Civiltâ cattolica»,
17.VHI.1957, p. 348).
Церковные защитники капитализма тщатся доказать, что при
социалистическом строе личность якобы не имеет возможности для проявления
инициативы. Однако хорошо известно, что, подавив эксплуататоров,
социалистический строй создал все условия для развертывания инициативы
миллионов, для всестороннего развития их способностей. Опыт социали-
1 Социальная неделя — это своего рода «научная» сессия католических деятелей
по социальным вопросам.

80
л.т.<вЕпикович
стических стран неопровержимо доказывает, что только общественная
собственность на средства производства обеспечивает гармоническое
развитие личности. Ликвидация капиталистической частной собственности
создает действительные условия для превращения каждого труженика в
творческую личность.
Расцвет экономики социалистических стран нанес сокрушительный
удар по буржуазным теориям собственности, показав их полную
несостоятельность. Многие буржуазные, в том числе и клерикальные, авторы
приходят к выводу, что для идеологической защиты капитализма необходимо
использовать новые аргументы, новые методы. В докладе на XXI съезде
КПСС Н. С. Хрущев отмечал, что «международная реакция прибегает
к социальной демагогии, к обману масс фальшивыми баснями о так
называемом «свободном мире». Идеологи империализма пытаются
приукрашивать антинародные капиталистические порядки» (Внеочередной
XXI съезд КПСС, Стенографический отчет, т. 1, стр. 84). Эти попытки
необходимо разоблачать.
3. Клерикальная проповедь «народного капитализма».
Для клерикальных защитников института частной капиталистической
собственности становится все более ясным, что нельзя ограничиваться
лишь освящением частной собственности. Среди церковных деятелей
стало модным говорить о «позитивном решении» вопроса о частной
собственности. Каково же это решение, подсказываемое церковью? Оно сводится
к пропаганде «народного капитализма».
Клерикалы претендуют на ведущую роль в пропаганде теории
«народного капитализма». Они заявляют о своем приоритете в создании этой
теории. Действительно, уже в энциклике «Рерум новарум» (1891 г.)
имеется положение, которое ныне широко пропагандируется теоретиками
«народного капитализма»,— положение о социальном партнерстве.
Социальная доктрина церкви является теоретической основой реакционной
пропаганды «народного капитализма».
Клерикальные пропагандисты отнюдь не прочь поговорить об участии
рабочих в управлении предприятиями, об их совместной с капиталистами
ответственности за состояние дел на предприятиях. Эта лживая теория
призвана обосновать возможность классового сотрудничества рабочих
с предпринимателями. Обосновывая значение принципа совместной
ответственности для капиталистической экономики, ирландский журнал «Ста-
диз» писал: «Преимущество соответственности с
социально-экономической точки зрения заключается в том, что она способствует
индустриальной гармонии, повышает личную заинтересованность служащих в
бизнесе и тем самым уменьшает количество промышленных конфликтов»
(«Studies», Spring, 1956, p. 119).
Истинное значение всех этих разговоров о соответственности —
привязать рабочих к интересам предпринимателей мелкими подачками.
Церковь усиленно рекомендует использовать в этих целях «народные акции»,
которые рассматриваются как основной инструмент «народного
капитализма». Рассуждения апологетов капитализма о рабочих,
владеющих несколькими акциями, как о совладельцах предприятий являются
грубой демагогией. Прежде всего число таких рабочих очень невелико.
Американский публицист Райт Миллс в своей кн-wre «Властвующая элита»
сообщает, что в США 98,6% рабочих не владеют акциями. Кроме того,
рабочий, даже если он имеет несколько акций, не может оказать какого-
либо влияния на руководство предприятием. Капиталисты пытаются
использовать «народные акции» для ослабления классового
самосознания рабочих.
Шумно пропагандируя тезис о превращении рабочих в
собственников, клерикальные теоретики вместе с тем подчеркивают, что речь от-

КЛЕРИКАЛЬНАЯ АПОЛОГЕТИКА СОВРЕМЕННОГО КАПИТАЛИЗМА 81
нюдь не идет об ущемлении интересов капиталистов. Выдвигая лозунг
«собственность для всех», клерикальные деятели не отказываются от
защиты капиталистической собственности, которую они, как и раньше,
провозглашают священной и неприкосновенной. Клерикальные апологе-
1Ы капитализма пропагандируют идею о том, что рабочие должны
обратить значительную часть своей зарплаты на приобретение акций. Таким
образом, за счет сокращения доли зарплаты, идущей на потребление,
церковные деятели предлагают рабочим приобретать акции и тем самым
предоставлять часть своей зарплаты в распоряжение капиталистов. Не
случайны поэтому призывы клерикальных деятелей к рабочим —
больше экономить, меньше потреблять.
Нель-Бройнинг, иезуит, главный комментатор папских социальных
энциклик в Западной Германии, утверждает, что раздел
капиталистической собственности не дал бы положительных результатов. Он объясняет
это тем, что «запоздалое обогащение для облагодетельствованных таким
образом людей с точки зрения моральной, культурной и политической
никогда не будет означать того, что означает собственность для
настоящего собственника. Здесь со всей силой сказалась бы та истина, что
дареная собственность не есть собственность» (Цит. по книге Otto Rein-
hold «fin dritter Weg». Berlin, 1959, p.45—46).
В основе назойливой пропаганды «народного капитализма»,
проводимой клерикальными апологетами капитализма, лежит тезис о
социальном примирении антагонистических классов.
Церковники подняли на щит теорию «социального партнерства»,
смысл которой заключается в том, что в современных условиях якобы
отпала необходимость борьбы с капиталистами, поскольку будто бы
наступила эпоха сотрудничества пролетариата и буржуазии. Таким
образом, пропаганда «социального партнерства» фактически сводится к
утверждению возможности существования капитализма без классовой
борьбы.
Особое рвение в пропаганде «социального партнерства» проявляют
епископы Западной Германии и Австрии. В своем пастырском послании в
конце 1956 года австрийский епископат писал: «Сегодня речь идет об от-
тзетственном сотрудничестве социальных партнеров. Система партнерства
соответствует природе человека и предприятия» («Weg und Ziel», 1957.
№ 2, S. 141). Но о каком же партнерстве может идти речь, когда
капиталисты являются владельцами средств производства, а рабочие
располагают лишь рабочей силой, которую они вынуждены продавать
капиталистам, чтобы обеспечить себе средства к существованию?
Капиталист может в любое время выгнать на улицу рабочего,
которого церковники изображают социальным партнером капиталиста.
Эксплуататорская сущность капитализма не изменилась от того, что ее
маскируют фразами «народный капитализм», «социальное
партнерство» и т. д.
Клерикальные проповедники «народного капитализма» видят свою
главную задачу в том, чтобы, сохранив эксплуатацию, заменить
классовую борьбу классовым миром, но это неразрешимая задача.
4. Теории «социальной стратификации» и «социальной мобильности»
на вооружении церковников
Обострение классовой борьбы в капиталистических странах — вот
что болыцЬ всего тревожит церковную иерархию в наши дни. Поэтому
идеологи церкви бросают все свои силы на то, чтобы доказать, что
марксистско-ленинское учение о классах и классовой борьбе устарело.
Католические теоретики также стремятся внести свой вклад в
«опровержение» марксизма, в частности его теории классовой борьбы.

32
Л. H. ВЕЛИКОВИЧ
Они утверждают, что если классовая борьба и существовала, то
только в прошлом, что в современном капиталистическом мире нет якобы
причин для такой борьбы. Какие же доводы они выдвигают в защиту
этого тезиса? Прежде всего они утверждают, что рабочий класс не является
больше эксплуатируемым классом, что в его положении якобы произошли
коренные изменения. Так, например, католический архиепископ в Лос-
Анжелосе Мак-Интайр заявил: «Теперь даже мучительно вспоминать все
те несправедливости, которые были совершены в раннюю индустриальную
эру. К счастью, мы надеемся, что с этим навсегда покончено» («Vital
speeches of the day», 1956, vol. 22, № 6, p. 166). Смысл этого заявления в
том, чтобы внушить верующим, что время социальных конфликтов
позади, что якобы уже наступила эпоха социальной гармонии.
Клерикальные деятели Западной Германии твердят о том, что
рабочим не нужно бороться с капиталистахми, поскольку, как заявил один из
руководящих деятелей аденауэровского «христианско-демократическогс
союза» на съезде этой партии, прежняя противоположность между
трудом и капиталом уже в значительной мере утратила свое значение («Die
Welt», 15.V.1957).
В своей речи перед избирателями* Марбурга накануне выборов
в ландтаг земли Северный Рейн—Вестфалия Аденауэр говорил:
«Социализм сегодня является излишним, так как в Федеративной республике
рабочих больше не эксплуатируют» («Новое время», 1958, № 46, стр. 21).
Преподнося немецким рабочим подобного рода сказки, клерикальные
деятели пытаются скрыть тот факт, что никогда противоположность
между рабочими и капиталистами не была столь глубока, как в наши дни.
В то время как кучка монополистов Западной Германии обогащается,
положение трудящихся все больше ухудшается.
Следует отметить, что церковники фактически повторяют зады
буржуазной пропаганды. Так, например, они носятся с идеей о якобы
происходящем в капиталистическом мире процессе депролетаризации
пролетариата. Аббат Заниевский в своей диссертации «Происхождение
римского и современного пролетариата» утверждает, что вопреки
марксистским предсказаниям с развитием промышленности не только не
увеличилась нищета масс, но, наоборот, массы получили возможность быстро
поднять уровень своей жизни. Далее он пишет, что в капиталистическом
мире происходит «социальная трансформация», возвышающая
рабочего до уровня прежнего буржуа. Он утверждает, что это якобы особенно
заметно в Соединенных Штатах, где депролетаризация пролетариата
является почти совершившимся фактом (Romuald ZaniewsKi
«L'origine du proletariat romain et contemporain. Faits et theories».
Paris, 1957, p. 327). При помощи такого рода утверждений преподобный
экономист пытается «опровергнуть» открытый Марксом всеобщий
закон капиталистического накопления.
Наглядным опровержением «теории» о депролетаризации
пролетариата в США является стачка 500 тысяч рабочих сталеплавильной
промышленности США в 1959 году, которая продолжалась 117 дней. Лишь
под давлением правительства, применившего реакционный закон
Тафта—Хартли, забастовка была прекращена.
Извращая действительное положение в капиталистическом мире,
аббат Заниевский отрицает присущую капитализму тенденцию к- обнит
щанию рабочего класса. Он игнорирует тот факт, что в
капиталистических странах, в том числе и в Соединенных Штатах, имеются миллионы
безработных. *
В стране, в которой якобы исчез пролетариат, средний годовой доход
семьи составлял в 1956 году 4 237 долларов. По данным официальной
статистики США, в 1956 году доход 34,5% американских семей был ниже
3 тысяч долларов в год, то есть ниже прожиточного минимума,
исчисленного Министерством труда США примерно в 4 400 долларов в год для

КЛЕРИКАЛЬНАЯ АПОЛОГЕТИКА СОВРЕМЕННОГО КАПИТАЛИЗМА 83
семьи из четырех человек. К этому следует добавить, что средний
ежегодный доход негритянских семей в 1956 году был равен всего 2 289
долларам (см. статью Герберта Аптекера «О классовом сознании в
американском обществе», «Новое время» №№ 44, 47, 1959, стр. 19).
Басни об исчезновении пролетариата, о превращении американского
капитализма в бесклассовое общество опровергаются тем фактом, что более трех
четвертей самодеятельного населения США подвергается жесточайшей
эксплуатации со стороны кучки монополистов.
Характерно, что клерикальные социологи освящают авторитетом
церкви и широко пропагандируют модные в капиталистических странах
антинаучные теории о классах и классовой борьбе, в частности теории
«социальной стратификации», «социальной мобильности» и др.
Участники «социальной недели» католиков, состоявшейся в сентябре 1958
года в Италии, рассматривали вопрос о классах и социальной эволюции.
Они силились «опровергнуть» марксистское учение о классах, которое,
по их мнению, не может дать подлинной картины современного
общества. Отрицая объективную основу существования общественных классов,
а именно различия между людьми в системе производственных
отношений, они .утверждали, что в современном капиталистическом обществе
имеются лишь группы, слои, классы, различающиеся по своим
способностям, стремлениям, интересам и т. д.
Католический профессор Вито в докладе «Классы и социальная
стратификация», прочитанном на этой «социальной неделе», говорил, что
современное капиталистическое общество не знает более разделения на
два противоположных класса, что оно представляет собой сочлененную,
сложную и богатую социальную структуру («L'osserwatore romano»,
22—23 сентября, 1958). Католические идеологи пытались убедить
верующих, что Италия является страной социальной мобильности, то есть
обществом, где каждый может переходить из одной группы в другую*и
двигаться вверх по социальной лестнице. И это говорится об Италии,
стране, в которой насчитывается около двух миллионов безработных и
которая по жизненному уровню населения занимает одно из последних
мест в Европе! По данным парламентского обследования, из общего
числа итальянских семей 1 357 тысяч живут в условиях ужасающей
нищеты, 1 345 тысяч — в бедности. Насчитывается 869 тысяч семей,
которые в течение года не употребляют ни мяса, ни сахара, «и вина.
Каждые 23 человека из 100 живут в лачугах, землянках, в перенаселенных
квартирах (см. Пальмиро Тольятти «Итальянская
коммунистическая партия». Госполитиздат. М., 1959, стр. 102).
Классовое назначение теорий «социальной стратификации» и
«социальной мобильности» ясно. Эти теории призваны защищать классовую
структуру капитализма, маскировать присущие ему противоречия,
отвлекать трудящихся от борьбы против наступления капитала на их
жизненный уровень. Рассуждения о социальной стратификации и
мобильности имеют своей целью затушевать факт существования двух
главных антагонистических классов капиталистического общества —
буржуазии -и пролетариата.
В действительности ни в одной капиталистической стране
буржуазии не удалось добиться ослабления классовой борьбы, несмотря на
активную помощь клерикалов и правых социалистов. Как показывают
факты, капиталистический мир является ареной все более
усиливающейся классовой борьбы. По данным официального журнала
«Международная организация труда», касающимся 28 капиталистических стран,
число человеко-дней, потерянных в результате забастовок, составляло
в 1954 году 49 миллионов, в 1955 году — 58,1 миллиона, в 1956 году —
73,5 миллиона. По предварительным данным, в США в 1958 году было
проведено около 3 400 забастовок, в которых участвовали 2 200 тысяч
трудящихся. Это привело к потере примерно 23,5 миллиона рабочих че-

64
Л. H. ВЕЛИКОВИЧ
ловеко-дней («Международный политико-экономический ежегодник».
1959, стр. 44). Число участников забастовок и общее количество
забастовочных человеко-дней по семи капиталистическим странам (США,
Франции, Англии, Канаде, Бельгии, Японии, Австрии) в послевоенное
десятилетие (1946—1955) возросло по сравнению с довоенным
десятилетием (1931 — 1940) в 3 раза (там же, стр. 12).
В свете этих фактов нелепыми выглядят утверждения австрийского
католического профессора Месснера, что стачки являются лишь
пережитком XIX века («Wort und Wahrheit», 1959, № 10, S. 590). Именно
поэтому церковные деятели усилили пропаганду классового
мира, классового сотрудничества. Не случайно большинство
своих выступлений папа Иоанн XXIII посвящает этому вопросу. Так,
в апреле 1959 года он убеждал рабочих-католиков, что они не должны
руководствоваться учением о классовой борьбе, что идеология, которая
проповедует вражду и сеет ненависть между классами, ошибочна. Он
аргументировал это тем, что все занятые на производстве выполняют
социально полезные функции и должны вдохновляться духом
милосердия и сотрудничества, а не духом классовой борьбы.
Эту же мысль папа Иоанн XXIII проповедовал и в своем
выступлении 1 мая 1959 года, сделанном им в связи с празднованием в этот
день праздника Иосифа-плотника 1. Он говорил, что социальные
проблемы могут быть разрешены не путем социальных конфликтов, а лишь
на основе применения принципов евангелия («Pilot», 13. IV. 1959. «L'os-
servatore romano», 2. V. 1959).
Наряду с этими аргументами, которые церковники и в прошлом
использовали в своих проповедях классового сотрудничества, они
прибегают теперь к некоторым новым аргументам в соответствии с
изменившейся обстановкой как на международной арене, так и внутри
капиталистических стран. Одним из них является утверждение, что
согласие между классами так же желательно, как и согласие между
народами («Civilta cattolica», 18 luglio, 1959, p. 118). Именно такое
пожелание было выражено в энциклике папы Иоанна XXIII Ad Petri cathed-
ram. Отождествляя классовый мир и мир между народами, церковники
пытаются сбить трудящихся с толку. Спекулируя на стремлении
народов к миру (на деле реакционные лидеры католической церкви отнюдь
не являются поборниками мира), они пытаются перенести принцип
мирного сосуществования государств с различными системами на
отношения между антагонистическими классами капиталистического общества.
Но мирное сосуществование государств и мирное сосуществование
классов — понятия различные. Первое может быть осуществлено при условии
взаимного уважения национальной независимости, суверенитета
государств, невмешательства в их внутренние дела. Отношения
эксплуатации, присущие капиталистическому строю, исключают возможность
мирного сосуществования и классового сотрудничества между
пролетариатом и буржуазией. Мирное сосуществование классов означает
подчинение интересов трудящихся интересам капиталистов. Рабочий класс
не может не бороться за улучшение условий труда, за уничтожение
эксплуатации.
Второй аргумент подобного рода выдвигают католические
епископы Канады в обращении к католикам от 7 сентября 1959 года. В нем
говорится, что предприниматели и рабочие вместе работали в период
второй мировой войны в интересах нации и что современная
обстановка в Канаде требует таких же лишений, такой же солидарности для
того, чтобы добиться гармонического развития производительных сил
(«Osserwatore romano», 16.IX.1959).
1 Этот церковный праздник был введен Ватиканом в 1955 году с тем, чтобы
противопостгрить его международному пролетарскому празднику 1 Мая. Ватикан
призывает католиков отмечать этот день как праздник солидарности труда и капитала.

КЛЕРИКАЛЬНАЯ АПОЛОГЕТИКА СОВРЕМЕННОГО КАПИТАЛИЗМА £5
Вторая мировая война действительно показала, что трудящиеся
являются подлинными патриотами. Во имя достижения победы над фа-
шизмом они были готовы на всякие лишения. Они являются самыми
горячими поборниками мира и поддерживают честные стремления к миру,
проявляющиеся у правящих классов. Но служители религии призывают
их к жертвам во имя обогащения монополистов.
Что же все-таки нужно сделать, чтобы улучшить положение
трудящихся? Если судить по энциклике Иоанна XXIII, для этого нужно.,
чтобы капиталисты оценивали рабочего не только с точки зрения
экономической, не ограничивались признанием его прав на справедливую
заработную плату, но также уважали достоинство его личности и
относились к нему, как к брату («Civilta cattolica» 18 luglio, 1959, p. 122).
Таким образом, верующим навязывают мысль, что сам по себе
капитализм не является причиной их бедствий, что дело лишь в
субъективных недостатках отдельных капиталистов, легко устранимых, если
последние будут руководствоваться социальной доктриной
католицизма. Капиталисты крайне заинтересованы в распространении подобного
рода иллюзий в рабочем классе. Но все более широкие слои трудящихся
начинают осознавать, что нельзя уничтожить эксплуатацию при помощи
молитв и апелляций к капиталистам, что для этого необходимо
ликвидировать капиталистическую собственность на средства производства,
которую так усиленно отстаивают церковные апологеты капитализма.
5. Морализация социальных проблем
Характерной особенностью церковной апологетики капитализма
является попытка сведения социальных проблем к проблемам морали.
Церковники рбосновывают свои права на активное, даже решающее
участие в разрешении социальных проблем тем, что эти проблемы
являются прежде всего проблемами нравственности. Конечно, между
экономикой и моралью имеется определенная взаимосвязь, но они не
тождественны. Идеологи церкви отождествляют экономику и мораль, так
как это дает им возможность переводить жгучие вопросы социальной
жизни на почву проповеди, оправдывающей власть капитала,
вмешиваться в экономическую и политическую жизнь общества в целях
поддержки эксплуататорских классов. В свете этих попыток вполне понятны
призывы идеологов империалистической буржуазии к моральному
самоусовершенствованию различных слоев капиталистического общества.
«Капиталистическая система внутренне неплоха,— пишет А. Декей-
ра, автор книги «Духовный итог капитализма»,— потому что
коллективный договор, который сближает предпринимателей и служащих, не
является незаконным/или, лучше сказать, не противоречит сам по себе
морали. Наемный труд—вековая традиция человечества, которая не
предполагает ничего аморального» (DesqueyratA. «Bilan spirituel
du capitalisme». Paris, 1955, p. 25).
Таким образом, система эксплуатации, существующая в
капиталистическом обществе, оправдывается ссылками на религиозную
мораль. Всякое же выступление против капитализма, борьба с
капиталистическим строем, по мнению современных клерикалов, глубоко
аморальны. Проблема отношений между трудом и капиталом
рассматривается церковниками как этическая проблема. Не удивительно
поэтому, что они оценивают классовые конфликты как отступления от норм
христианской этики.
Каждый человек должен осознать свою личную и социальную
ответственность— с таким внешне привлекательным для трудящихся
тезисом настойчиво выступают ныне идеологи клерикализма. В чем же
заключается социальная ответственность трудящихся? На этот вопрос,
в частности, ответил кардинал Тиссеран. В своем пастырском послании

36
л. н. валиков и н
в 1957 году он напоминал о нарушении божьей заповеди «не укради»
теми рабочими, которые не трудятся изо всех сил, чтобы оправдать свою
зарплату. Этот церковный иерарх внушал верующим, что служащие,
которые не отрабатывают полное время или используют рабочее время не
в интересах дела, нарушают тем самым божественное предписание
(«L'osservatore romano», 28. VI. 1958). Конечно, господствующие
классы заинтересованы в том, чтобы трудящиеся прониклись таким
«чувством ответственности».
Отождествление клерикалами вопросов экономики и морали
(религиозной морали) является одной из форм апологетики
капиталистического строя.
Клерикальные теоретики пытаются убедить трудящихся, что
причиной всех зол, присущих буржуазному обществу, является не
капиталистический способ производства, но отход трудящихся от бога и религии.
Они доказывают, что причиной социальных конфликтов является не
противоположность классовых интересов рабочих и капиталистов, а
отход тех и других от бога, нарушение ими моральных норм,
предписанных христианством. При этом христианская мораль никогда не
осуждала капиталистическую эксплуатацию. Обогащение монополистов за счет
усиленной эксплуатации трудящихся не осуждалось церковью, не
считалось ею противоречащим христианской нравственности.
Морализация социальных проблем имеет своей целью отвлечь
рабочих от борьбы за изменение производственных отношений, за
ликвидацию капиталистического строя. Подчеркивая, что по своему существу
социальные проблемы якобы являются проблемами морали, церковные
защитники капитализма пытаются убедить трудящихся, что не
революционной борьбой, а моральным самоусовершенствованием могут быть
решены все экономические проблемы.
С точки зрения клерикальных апологетов капитализма
противоречия между трудом и капиталом могут быть разрешены в рамках
капиталистического строя. Для этого нужно лишь, чтобы капиталисты
отказались от безнравственной эксплуатации рабочих, а рабочие, в свою
очередь, отказались бы от «безнравственной» классовой борьбы с тем,
чтобы разрешать все противоречия в духе христианской любви к ближнему.
Такие апелляции к морали, к совести капиталистов имеют своей
целью сбить рабочих с толку, убедить их в том, что молитвами и
увещеваниями капиталистов можно покончить с эксплуатацией.
Ссылками на религиозную мораль клерикальные защитники
капитализма пытаются обосновать политику наступления капиталистов на
жизненный уровень трудящихся. Церковные деятели организуют
специальные «научные» конференции для обсуждения вопроса об отношении
религиозной морали к некоторым социальным проблемам. Так,
например, в 1956 году в Италии состоялась социальная неделя католиков,
предметом обсуждения которой был вопрос «Экономическая жизнь и
моральный порядок». Эта социальная неделя явилась ярким образцом
использования религиозной морали для защиты капитализма. Ее
участниками были служители католической церкви, промышленники,
банкиры, деятели христианских профсоюзов, профессора итальянских
университетов. На этой сессии в числе других вопросов был рассмотрен вопрос
о законности и границах капиталистической прибыли. Докладчик,
профессор Пармского университета Франко Ферольди, и выступавшие в
прениях всячески доказывали законность с точки зрения религиозной
морали капиталистической прибыли и сверхприбыли. При этом они
ссылались на энциклику папы Пия XI «Квадрагезимо анно», в которой
говорится о праве богатых на получение прибыли (XIX Settimana Sociale
dei cattolica d'Italia. Dergamo, 23—30 settembre 1956. Vita economica ed
ordine morale, p. 389).
Религиозная санкция капиталистической прибыли означает факти-

КЛЕРИКАЛЬНАЯ АПОЛОГЕТИКА СОВРЕМЕННОГО КАПИТАЛИЗМА 87
ческое освящение эксплуатации рабочего класса, одобрение церковью
политики наступления на жизненный уровень рабочего класса. Хотя во
время этой социальной недели и говорили о границах
капиталистической прибыли, но фактически дело свелось к ни к чему не обязывающим
фразам.
Немало было на этой сессии выступлений, в которых говорилось о
том, что рабочим должна быть гарантирована справедливая заработная
плата. О демагогическом характере этих декларативных заявлений
можно судить, например, по выступлениям профессора Гаспаре Чирротола.
Он заявил, что чрезмерно высокая заработная плата рабочего является
также несправедливой. Гаспаре Чирротола утверждал, что
справедливым является не только повышение заработной платы, но и ее
уменьшение, когда она чрезмерно велика (см. там же, р. 406). Такие
утверждения имеют лишь одну цель — оправдать политику интенсификации
труда, проводимую на промышленных предприятиях Италии, внушить
рабочим мысль о несправедливости их требований о повышении
заработной платы, об улучшении условий труда.
Распространяя иллюзии о возможности разрешения социальных
проблем на основе религиозной морали, социальная программа церкви
направляет трудящихся-верующих на неправильный, безнадежный
путь, обрекает их на пассивность в борьбе против эксплуататоров и тем
самым помогает последним укреплять свое господство.
* * *
Использование религиозной аргументации в апологетике
капитализма облегчает империалистической буржуазии дело идеологической
обработки трудящихся, значительная часть которых еще
придерживается религиозных взглядов. Однако сама жизнь, повседневная борьба
трудящихся, в том числе и верующих, показывают им воочию, чего
стоят утверждения церковников о «классовом мире» и «социальной
гармонии» в капиталистическом обществе. Трудящимся становится все
яснее, что теория и практика клерикальных защитников капитализма
направлены против жизненных интересов рабочего класса.
Борьба коммунистических партий за единство рабочего класса
встречает все более широкий отклик среди рабочих, в том числе и тех,
которые объединены в различных клерикальных организациях.

К вопросу о природе психического"'
Я. А. ПОНОМАРЕВ
1
В связи с поступательным развитием познания в целом,
дифференциацией наук и образованием новых областей знания, вплотную
примыкающих к психологии, точное определение природы психического пред-
ста'вляет интерес не только для психологов-теоретиков, но и для
психологов, осуществляющих конкретные экспериментальные исследования,
ищущих пути более тесной связи психологии с практикой, ибо от
правильного понимания природы психики зависит успех выбора направления,
методов и средств любого психологического исследования.
Упорные попытки разгадать природу психики, естественно, принесли
весьма значительные плоды, но вместе с тем и чрезмерно усложнили
проблему. Она обросла колоссальной массой деталей, которые сплошь и
рядом исключают возможность обозреть вопрос в целом, выделить в нем
стержневую линию, найти ключевые звенья.
Исходя из этих соображений, мы хотим рассмотреть вопрос о
природе психики в его самом общем виде. Проблема органически нуждается в
упрощении. И если, преследуя эту цель, мы в ряде случаев будем
несколько огрублять действительное положение вещей, то это будет в
какой-то мере оправдано стремлением выдвинуть на передний план те
ключевые положения, которые благодаря давности их существования
в значительной мере перестали привлекать должное внимание
исследователей, хотя сами по себе не перестали быть ключевыми. Таким
образом, если мы при рассмотрении вопроса и будем пользоваться
«увеличительным стеклом», то не для того, чтобы рассмотреть детали, а для
того, чтобы собрать в одну точку — в фокус — все многообразие
мнений и выделить в них общее.
Анализируя трудности, на которые обычно наталкиваются при
теоретическом исследовании природы психического, мы не станем специально
задерживаться на воззрениях психологов-идеалистов. В данном случае
они не представляют для нас прямого интереса, так как заведомо исходят
из ложного признания субстанции духа. Нас интересуют трудности,
встающие перед материалистически мыслящими психологами. Однако мы не
будем специально рассматривать взгляды, высказывавшиеся
психологами-материалистами прошлого; эти взгляды прямо или косвенно впитаны,
сняты современными представлениями о психике. Мы будем в основном
опираться лишь на те положения, которые содержатся в большинстве
исследований, опубликованных за последние десять лет. Наша главная
цель — представить исходные положения проблемы в несколько ином
свете, видоизменить самую ее постановку.
* Статья печатается в порядке обсуждения.

К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ПСИХИЧЕСКОГО
89
2
Вначале выделим такую группу явлении, которые без колебаний
всякий психолог отнесет к явлениям психическим. Речь идет о той «первой
реальности», с которой сталкивается всякий сознающий себя человек, то
есть о так называемом субъективном мире человека, о доступных
самонаблюдению субъективных явлениях. Эти субъективные явления и есть тот
факт, та реальность, которая, несомненно, рассматривается как
реальность психическая. Описание этой реальности составляет тот исходный
материал, с анализа которого начинается всякий анализ сущности
психики.
В психических явлениях мы отражаем, познаем окружающий мир.
посредством психических явлений мы ориентируемся в нем,
регулируем нашу деятельность, организуем наши действия, движения.
Трактовка отражательной и регулирующей функций психических явлений и их
специфического взаимоотношения и есть как раз проблема сущности
психического.
Идеалистическая психология фактически исходила из того, что эта
проблема неразрешима средствами научного познания. Она
неправильно видела в субъективных психических явлениях проявление особой
духовной субстанции. Такая трактовка психики как-то еще
увязывалась с пониманием ее познавательной функции, но идеалистическая
психология совершенно не в состоянии объяснить регулирующую
функцию образа, иначе говоря, решить так называемую психофизическую
проблему: указать связь идеальной психики с материальным телом,
раскрыть, как «идеальное движет материальным», совсем грубо
говоря, объяснить, как нематериальное, непространственное субъективное
явление, например, желание согнуть палец — мысль о его сгибании,—
вызывает работу мозга, нервов, мышц, затрату энергии, то есть
действительно приводит палец в движение. Тем не менее отказаться от
решения этого вопроса нельзя было; он вставал везде и повсюду, на
него наталкивали так называемые идеомоторные акты, где даже
вопреки прямому намерению не двигать тело оно само собой приходило в
движение при одной мысли об этом движении. Известно, например, что
достаточно мысленно прочерчивать рукой круг, то есть представить
себе образ движущейся руки, чтобы рука начала проделывать
соответствующие этому образу микродвижеиия, которые легко могут быть
обнаружены, если испытуемому дать в руки маятник. Однако попытки
решить эту проблему научным путем, не прибегая к ссылкам на
божественное начало, оставались столь же беспомощными, как и попытки
построить «вечный двигатель».
За различными взглядами на природу психического, высказанными
психологами-материалистами за последние десять лет, можно разглядеть
две основные позиции; одни из них подчеркивают отражательную
функцию психических явлении и трактуют их как идеальное субъективное
отражение объективного мира; другие, подчеркивая регулирующую
функцию психического, сводят психическое к нервному.
Эти точки зрения кажутся противоположными, непримиримыми.
Подчеркивающие идеальность психики склонны критиковать тех, кто прежде
всего настаивает на сведении психического к нервному, упрекать их в
механицизме. В свою очередь, сторонники сведения психики к нервному
критикуют своих противников, упрекая их в идеализме. Однако как та,
так и другая критика не вполне обоснована, а сама противоположность
взглядов оказывается внешней.
Первая позиция, подчеркивающая идеальность субъективных
явлений, наиболее распространена, она обычно излагается во всех учебниках
по психологии и поэтому не нуждается в специальной характеристике.
Позиция эта исходит из признания реальности субъективного психическо
го образа и в основном не выходит за рамки описания психических явле-

Я. А» ПОНОМАРЕВ
ний. Как мы уже отметили, эта позиция иногда критикуется как
идеалистическая. Но к такой критике нет действительных оснований.
Взгляд на субъективные явления как на отражение объективной
действительности выражает один из тезисов последовательного
диалектического материализма, теории отражения.
Вторая позиция, настаивающая прежде всего на сведении
психического к нервному, привлекала к себе большое число сторонников,
особенно в начале пятидесятых годов. Наиболее четко она была в свое время
сформулирована В. М. Архиповым: «Психическое тождественно
нервному, поэтому законы высшей нервной деятельности являются законами
динамики психических состояний, а научный анализ психики может быть
только анализом материального нервного процесса» («О материальности
психики и предмете психологии». «Советская педагогика» № 7, 1954,
стр. 74).
Упрекать эту позицию в механицизме, возможно, и есть основания,
однако эти основания не выявляются в той критике, которая ведется
сторонниками взгляда на психику как на явление идеальное.
Первое направление анализа сущности психики оправдывается лишь
тем, что этот анализ исходит из действительно психологических фактов,
в то время как второе направление игнорирует эту реальность или считает
ее эпифеноменом.
Сторонники трактовки психики как идеального, подчеркивающей
отражательную, познавательную, функцию психического, сталкиваются с
большими трудностями при необходимости объяснить его
регулирующую функцию. Сторонники трактовки психического как нервного
сталкиваются с не меньшими трудностями при необходимости понять
природу психического образа. Субъективные явления отождествляются с
нервными процессами. Такая трактовка обходит психофизическую
проблему, но обходит ее за счет того, что просто отбрасывает ту
реальность, которая отражена в несомненно точном описании психики как
субъективных явлений, как «первой реальности», открывающейся
перед сознающим себя человеком. Сторонники точки зрения,
отождествляющей психическое с нервным, в какой-то мере верно трактуют
элементы регулирующей функции психического, но совершенно упускают
из виду его отражательную функцию или встают в этом вопросе на
совершенно ложную позицию, отождествляя психические явления, в
которых отражены вещи окружающего мира, с нервными процессами.
Такая точка зрения может привести лишь к абсолютно ложному
выводу о том, что будто бы мы видим не окружающие нас вещи, а
нервные процессы,— к физиологическому идеализму.
В каждом из отмеченных направлений содержится определенное
рациональное зерно, то есть каждое из них опирается на реальную
основу. Выяснить эту реальную основу столь же важно, как и
обнаружить существенные недостатки каждой из упомянутых позиций.
С психическими явлениями сталкивается не одна психология. Их
исследуют и теория познания и целый ряд биологических дисциплин
(физиология высшей нервной деятельности, физиология органов чувств,
биофизика и др.). В последние годы вопросы, связанные с психическими
явлениями, стали также рассматриваться кибернетикой. Очевидно,
психическое, взятое во всей его полноте, с бесконечным количеством сторон и
свойств, не является предметом какой-либо одной науки *. Теория
познания анализирует психическое (притом лишь высшую форму его
1 Существенно также заметить, что понятие психики нельзя отождествлять с
понятием сознания. Первое по объему значительно шире второго. Сознание возникает
лишь на высшей ступени развития психики, оно свойственно только человеку, а психика
в более элементарных ее формах есть и у животных. К тому же не все психические
акты человека являются актами сознательными. Множество психических явлений
протекает неосознанно,

К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ПСИХИЧЕСКОГО
91
развития) под одним углом зрения, иные стороны психического
составляют предмет психологии, физиологии, кибернетики. Следовательно,
указания на то, что психология изучает субъективные, психические
явления, далеко не достаточно, поскольку эти явления могут изучаться не
только психологией. Возможно, что предметом психологии служит лишь
какая-то определенная сторона или аспект явления (говоря о
различных аспектах рассмотрения психических явлений, мы имеем в виду
выявление объективно различных сторон этих явлений).
Рассмотрим именно с такой целью какой-либо простейший случай.
Допустим, мы рассказываем знакомому, как найти учреждение, в
котором мы работаем. Опираясь на соответствующее представление о
пути, мы вычерчиваем на бумаге нужный маршрут — даем копию
реального движения, реальных ориентиров. Какова природа явления,
которое непосредственно чувственно открывается нам как данная
реальная картина, как представление? Ответ на этот вопрос будет зависеть
от характера объективных связей, в которых рассматривается
интересующее нас явление.
Наше представление может быть рассмотрено в гносеологическом
аспекте: если нам необходимо проконтролировать наше описание, мы
сличаем данную копию с оригиналом, мы рассматриваем наше представление
как идеальное отражение, как образ окружающих предметов. Это
обстоятельство можно проиллюстрировать, условно используя с
соответствующими оговорками весьма наглядную аналогию.
Предположим, нам надо найти по портрету незнакомого ранее нам
человека. Чтобы выполнить это, нам прежде всего надо установить
сходство копии (портрета) и оригинала (человека). Существенна ли в данном
случае вещественная характеристика портрета? В данном случае для нас
безразлично, будет ли это фотопортрет, рисунок карандашом или
портрет, написанный маслом на холсте, гуашью на бумаге, тушью на стекле
и т. д. Мы так или иначе абстрагируемся от этой стороны предмета и
рассматриваем его как отражение объекта. Конечно, идеальное не есть
субстанция, оно есть абстракция. Устанавливая сходство копии с
оригиналом, с тем объектом, который в этом явлении отражен, мы
абстрагируемся от средств достижения сходства. Это не означает, что
средства, при помощи которых достигнуто отражение, перестают
существовать, что сходство превращается в нематериальную субстанцию.
Наглядно это можно показать, снова используя аналогию с
фотопортретом. Когда мы рассматриваем фотопортрет как отражение лица
искомого человека, то изображение, фигурально выражаясь, не
«подымается» над веществом фотоэмульсии, не лишается эмульсии.
Характеристика психического явления как образа, естественно, не
исчерпывает всей многосторонности этого явления, она раскрывает его
лишь с одной стороны; точка зрения на психическое как на' образ
может быть выдвинута на передний план, но лишь в зависимости от той
объективной системы связей, в которой она рассматривается.
Такая точка зрения на психическое необходима. Однако ею нельзя
подменять всей многосторонности явления. Ее можно и необходимо
использовать^ но в строго определенных целях. Скажем, если нашей целью
является характеристика познания в его отношении к бытию,
характеристика знаний как отражения окружающего мира, то только такая сторона
психики может быть ее адекватной характеристикой. В этом случае
образы, составляющие познание, являются идеальным отображением бытия,
они суть копии, снимки, слепки мира, окружающего человека.
Важно отметить, что, устанавливая сходство образа с оригиналом,
мы исходим из уже совершившегося факта — из факта наличия
представления. Сам этот факт дан человеку непосредственно чувственно и
может быть зафиксирован его описанием. Когда же встает вопрос о
том, как данное представление возникает, каков конкретный механизм

92
Я. А. ПОНОМАРЕВ
его формирования, когда встает задача раскрыть регулирующую функцию
психического (понять, как описанное выше представление регулирует
наши действия, благодаря какому механизму мы, опираясь на это
представление, проделываем строго определенную систему движений —
вычерчиваем на бумаге маршрут пути и т. п.), то характеристика психики только
как образа окажется явно недостаточной.
Видимо, для понимания регулирующей функции психики
необходимо рассмотреть то, что чаще всего называют ее материальным
субстратом, то есть перейти в так называемый онтологический план
исследования вопроса.
В работе «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин писал:
«...Назвать мысль материальной — значит сделать ошибочный шаг к
смешению материализма с идеализмом... Пределы абсолютной необходимости
и абсолютной истинности этого относительного противопоставления суть
именно те пределы, которые определяют направление гносеологических
исследований. За этими пределами оперировать с противоположностью
материи и духа, физического и психического, как с абсолютной
противоположностью, было бы громадной ошибкой» (Соч., т. 14, стр. 231, 233).
Вопрос об отношении бытия и сознания есть основной вопрос
философии. Утверждая первичность бытия и вторичность сознания,
диалектический материализм не сводит решение этого вопроса к той примитивной
трактовке, в которой, например, пытается представить его В. М.
Архипов. «Объясняя» понимание приведенной нами мысли В. И. Ленина,
В. М. Архипов пишет: «Мысль Ленина очень ясна: материя
существовала вечно, до того, как появились существа, обладающие сознанием.
Сознание же возникло на определенной ступени развития материи»
(цит. статья в «Советской педагогике» № 7, 1954, стр. 69). По м-нению
Архипова, Ленин говорил о невозможности отождествления мысли и
материи потому, что мысль возникает на определенной ступени
развития материи. В. М. Архипов считает, что «всей материи психика
противостоит как одна из ее конкретных форм» (там же, стр. 70) и только
поэтому мысль следует считать вторичной. Это недопустимая ошибка.
Марксизм-ленинизм учит, что бытие первично, а сознание вторично не
только потому, что сознание возникает в ходе развития материи.
Бытие первично, потому что по отношению к сознанию оно является
источником ощущений, представлений, понятий и т. п., а сознание вторично,
производно, так как оно является отображением бытия. Это и есть
гносеологический подход — сознание вторично в том, что оно отображает
бытие. При гносеологическом подходе необходимо говорить об
идеальности мысли, ибо если мы станем в этом плане отождествлять бытие
и сознание, то это будет смешением материализма и идеализма,
поскольку в таком случае сознание предстанет перед нами не как
отражение бытия, а как само бытие или субстанция, продуцирующая бытие.
Однако такое противопоставление бытия и сознания допустимо я
необходимо только в гносеологическом плане. Попытка В. М. Архипова
противопоставить бытие и сознание в онтологическом плане неверна. Ведь
если принять подход Архипова, то мы должны будем, например, и
биологическую форму материи признать вторичной по отношению ко всей
материи, так как эта форма существовала не вечно, а возникла на
определенном этапе развития материи. В. И. Ленин специально подчеркивал,
что за пределами гносеологического направления оперировать с
противоположностью физического и психического как с абсолютной
противоположностью было бы громадной ошибкой. Отсюда следует, что назвать
психику идеальной за пределами гносеологии нельзя: ощущения,
восприятия, представления, понятия идеальны в том смысле, что они
отражают бытие.
Как же следует понимать природу психического в
конкретно-научном направлении? Выступая в гносеологическом плане как отражение

К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ПСИХИЧЕСКОГО
93
объективной действительности, психика не существует вне материи.
«Нельзя отделить мышление от материи, которая мыслит» (К. Маркс
и Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II, 1948, стр. 88). Что же
представляет собой мыслящая материя и какова ее структура? Это
вопрос конкретно-научный.
Известно, что мыслящая материя есть определенным образом
высокоорганизованная материя. Такой организации она достигает в ходе
развития живых организмов. Высшим уровнем этого развития
является человек, мыслящий посредством мозга (субъект).
Согласно наиболее распространенному мнению, конкретно-научное
исследование психики есть исследование физиологической
деятельности мозга. Если такое мнение верно, то законы этой деятельности есть
законы формирования образа. Но можно ли согласиться с этим?
В гносеологическом направлении исследования психические
явления выступают как образы истинные или ложные, более отвлеченные
или менее отвлеченные и т. п. Если же мы будем исследовать эти
образы как физиологическую деятельность мозга, то обнаружим, что
верный образ дает только здоровый мозг; действие ядов, отравляющих
мозг, искажает образы. Но известно, что и совершенно здоровый,
нормально работающий мозг может давать ложные образы, иначе все
ошибочные положения в науке следовало бы относить за счет патологических
нарушений физиологической деятельности мозга. Значит, прямое
соотнесение образа, как отражения действительности, с физиологической
деятельностью мозга, необходимой для возникновения такого образа,
неправомерно.
Мы видим, что ни первый, ни второй путь объяснения природы
психического в конкретно-научном направлении исследования не может
быть приемлем. Физиологический анализ психического не охватывает
всех наиболее существенных сторон его конкретно-научного анализа.
Между гносеологическим и физиологическим анализом психического
лежит еще какое-то пропущенное звено.
Большое значение для понимания природы этого пропущенного
звена, с нашей точки зрения, имеет выдвинутая А. Н. Леонтьевым на
передний план проблема функциональных мозговых органов
исторически сложившихся у человека психических способностей и функций *.
Рассматривая эту проблему, А. Н. Леонтьев показывает, что
известные ранее гипотезы (наивный психоморфологпзм, а также более поздние
попытки прямо связать психические функции с теми или иными общими
физиологическими закономерностями работы коры больших полушарий)
оказались несостоятельными. В то же время успехи экспериментально-
психологических исследований, в особенности успехи развития учения
о высшей нервной деятельности, подготовили единственно возможное
решение этой проблемы, выразившееся в идее формирования
функциональных объединений, которые, раз сложившись, функционируют затем
как единое целое, ни в чем не проявляя своей «составной» природы
Поэтому и соответствующие и.м психические процессы имеют характер
простых и непосредственных актов, как, например, акты восприятия
удаленности предметов, относительной оценки веса, схватывания
наглядных отношений и т. д.
Называя вслед за А. А. Ухтомским такие объединения
«подвижными», функциональными органами, А, Н. Леонтьев указывает на некото-
1 См. А. Н. Леонтьев «Природа и формирование психических свойств и
процессов человека». «Вопросы психологии» № 1, 1955; его же «О системной природе
психических функций». Юбилейная сессия, посвященная 200-летию университета.
«Тезисы докладов философского факультета» № 7, 1955; «Анализ системного строения
восприятия», «Доклады АПН РСФСР» № 4, 1957; № 1, 3, 1958; № 1, 2, 1959; «О
механизме чувственного отражения» в книге «Проблемы развития психики». Изд-во АПН
РСФСР. М. 1959; «Об историческом подходе в изучении психики человека» (раздел
«Мозг и психическая деятельность человека»), там же, стр. 305—316.

94
Я. А. ПОНОМАРЕВ
рые специфические их особенности: «Они формируются не в порядке
образования ассоциаций, просто «калькирующих» порядок внешних
раздражителей, но являются продуктом связывания рефлексов в такую
целостную систему, которая обладает высоко генерализованной и
качественно особой функцией. Вступающие между собой в новую связь
рефлексы первоначально представляют собой относительно
самостоятельные реакции с развернутыми эффекторными концами и обратаыми аффе-
рентациями. Когда же происходит их объединение, то их эффектор'ные
звенья тормозятся, редуцируются и они выступают в виде внутренних,
интрацентральных мозговых процессов. Хотя чисто периферические
эффекты при этом полностью не исчезают и достаточно тонкое
исследование всегда может их обнаружить, но так как они выступают теперь
в редуцированной форме, то они лишаются самостоятельного
приспособительного эффекта и, следовательно, »возможности своего прямого
подкрепления. Подкрепление или не подкрепление может непосредственно
относиться теперь лишь к эффекту конечного звена формирующейся
системы; таким образом, раз возникнув, системы эти далее формируются
уже как единое целое» (А. Н. Леонтьев «Проблемы развития
психики», стр. 309—310).
При этом, подчеркивает автор, раз сложившись, такие системы
обнаруживают большую устойчивость, неугашаемость (см. там же).
Одна из таких целостных систем (лежащая в основе звуковысотного
слуха) успешно подвергнута в лаборатории А. Н. Леонтьева
экспериментальному анализу, в результате которого оказались намеченными общие
условия формирования такого рода систем и принципы управления ими.
Исследование условий и процесса формирования, структуры и
специфической функции подобных систем и есть то, что мы считаем
специфическим предметом конкретно-научного исследования психики.
При такой постановке вопроса отчетливо выступают три основных
аспекта исследования психического (два из них объединены общим
конкретно-научным направлением анализа).
Первый аспект составляет раскрытие сходства психического
явления с предметом (явлением), который в нем отражен. Это аспект
гносеологического исследования. Формальная логика, например,
совершенно не касается и не должна касаться ни мозга, ни той конкретной
деятельности человека, которая необходима для возникновения
психического образа. Такой подход оправдан во всех случаях, когда
психика рассматривается как образ.
Второй аспект (мы будем перечислять их не в том порядке, какого
требует объективное положение, а в том, в каком они выявляются в
ходе развития науки) — физиологическое исследование деятельности
мозга. Этот аспект исследует не сами «подвижные» функциональные
органы, а лишь возможность их возникновения. Для исчерпывающего
изучения явления в данном аспекте достаточно исследовать лишь
элемент структуры функционального мозгового органа. Наглядным
подобием такого аспекта исследования в фотографии является
сенситометрия — учение об изменении фотографических свойств
светочувствительных слоев. Сведения по сенситометрии совершенно необходимы для
квалифицированного фотографа, но вместе с тем человек, блестяще
изучивший сенситометрию, еще не станет фотографом: фотосъемка
(нередко определяемая как искусство выбора кадра) опирается на
качественно иные закономерности, чем те, которые исследуются
сенситометрией. .
Физиолога .не интересует, с каким образом он имеет дело; его
интересуют те явления, которые протекают в мозге и составляют необходимое
условие возникновения психических явлений. В крайнем случае физиолог
исследует лишь элементы структуры функциональных мозговых органов,

И ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ПСИХИЧЕСКОГО
96
но не изучает самой этой структуры (которую и нельзя понять, принимая
ьо внимание лишь физиологические закономерности работы мозга).
Исследование этой структуры составляет третий, наиболее важный
для нас аспект изучения психических явлений. Чтобы наиболее выпукло
показать особенность этого аспекта, воспользуемся еще раз условной
аналогией с фотографией.
В фотографии условным примером такого аспекта является
фотосъемка. Именно она и «порождает» снимок в его специфическом значении.
Общая организация снимка, его композиция, совпадение зрительного и
смыслового центров изображения не определяются законами
сенситометрии. Сделать хороший снимок не значит лишь учесть все требования
светочувствительного слоя. Изобразительные достоинства снимка
определяются в конечном счете тем, как в момент съемки был расположен
аппарат относительно фотографируемого объекта. Это отношение аппарата и
объекта и определяет характер структуры самого снимка. Каждый
элемент этой структуры, светлота каждой точки фотографии возникает по
законам сенситометрии, однако сама структура этих элементов, та
картина, в которую объединяются черные и белые точки, не определяется лишь
сенситометрическими закономерностями. Закономерности возникновения
этой структуры иные, они лежат в плоскости иных отношений. Кстати
оказать, композиция снимка не определяется одним лишь фотографируемым,
объектом. Один и тот же объект может быть снят и хорошо (в
художественном отношении) и плохо в зависимости от того, в каком ракурсе
и т. п. он будет запечатлен фотографом. Достоинства фотоснимка
определяются именно отношением снимающего прибора и объекта.
Применяя выделенные аспекты к анализу психического, мы считаем,
что первый аспект соответствует его гносеологическому анализу, второй —
физиологическому, а третий — собственно психологическому. Можно
спорить о терминах, но правомерность выделения самих этих трех аспектов
исследования не подлежит сомнению. Недостатки существующих
взглядов на природу психического становятся понятны, когда мы
соотносим эти взгляды с основными аспектами анализа психических явлений.
Гносеологический подход в изучении психических явлений в
пределах гносеологии научно оправдан и необходим. Анализ психических
явлений в гносеологическом аспекте достигает определенных значимых
(но не психологически значимых) результатов. В принципе научно
оправдан и физиологический анализ психических явлений,
продуктивность такого анализа не вызывает сомнения. Таким образом, и в этом
аспекте исследования можно достигать научно значимых результатов.
Сам же по себе теоретический тезис о сведении психического к
нервному является лишь дополнительным препятствием в исследовании
психических явлений, поскольку этот, по существу, абсурдный тезис якобы
выражает единственно возможное понимание конкретно-научного
анализа психического.
К настоящему моменту природа психического, анализируемая в двух
планах — гносеологическом и физиологическом, —оказалась
исследованной настолько, что задача раскрытия ее психологической сущности
становится актуальной. Мы уже отчетливо видим, что предметом
психологического исследования является не тот аспект, в котором
субъективные явления выступают как образ, как идеальное отражение объекта
(гносеологический анализ), и не тот, где психика вообще теряется и
анализируется лишь возможность возникновения психических явлений
(физиологический анализ). Таким предметом является то, что мы связывали
с проблемой структуры функциональных мозговых органов.
Субъективные явления — частные случаи выражения этой
структуры, непосредственно созерцаемые путем самонаблюдения. Изучая
красный, зеленый, оранжевый и другие цвета, мы в целях успеха
исследования должны раскрывать недоступные непосредственному созерцанию

96
Я. А^ ПОНОМАРЕВ
особенности электромагнитных волн. Точно так же и изучая
непосредственно созерцаемые субъективные образы, мы должны вскрывать их
конкретную структуру. И это будет психологический аспект
исследования психики.
Понятно, что успехи всех этих направлений исследования психики
взаимосвязаны, достижения одной области знания становятся условием
развития другой области. Но содружество этих направлений будет тем
плодотворнее, чем точнее удастся установить специфические позиции
каждого из них, иначе говоря, чем точнее будут дифференцированы их
предметы и выявлены их взаимоотношения. Постоянное углубление
понимания своего предмета каждой наукой важно не только для того,
чтобы избежать фактической подмены, например, психологического
исследования гносеологическим, физиологическим или наоборот (тюка что
факты такой подмены весьма распространены), не только для того,
чтобы планомерно и систематически охватывать всю многосторонность
психического и устанавливать взаимосвязи этих сторон; оно совершенно
необходимо для верного выбора направления, методов и средств
гносеологического, психологического и физиологического исследований
психического.
Вопросы о взаимоотношении психологии и физиологии, о
специфических методах и средствах психологического исследования являются
важнейшими вопросами психологической теории на современном этапе
ее развития. Однако понятно, что рассмотрение этих вопросов будет
уместно лишь тогда, когда будут преодолены те трудности, которые
возникают в связи с полемикой о предмете психологии, поскольку
анализ вопроса о взаимоотношении психологии и физиологии, о методах и
средствах психологического исследования находится в прямой
зависимости от того, что мы признаем предметом психологического исследования.
Поэтому мы и ограничиваем данную статью анализом этого самого
общего и самого первого вопроса — вопроса о конкретно-научном
анализе структуры психики не в механистическом, а в диалектико-материа-
листическом понимании.
3
Конкретно-научный анализ структуры психики, естественно, ставит
вопрос о природе самой этой структуры, об условиях, в которых она
возникает, формируется, развивается, о тех реальных связях и отношениях,
которые детерминируют особенности этой структуры, короче говоря,
ставит вопрос о той форме движения материи, результатом которой эта
структура является. Понять эту структуру из самой себя невозможно.
Поэтому мы и должны признать, что рассматриваемая структура не
охватывает собой всю сферу реальности, которая составляет предмет психологии.
Для понимания этой структуры необходимо расширение сферы
анализируемых событий. Предметом психологии является не изолированно взятая
совокупность «подвижных» мозговых органов, а та взаимодействующая
система материальных реальностей, продуктом которой эти органы
являются. Искомую систему мы видим во взаимодействии субъекта и
объекта. Принципы анализа такого рода системы изложены автором в
специальной работе (см. «О взаимодействии и развитии (в связи с
исследованием взаимодействия познающего субъекта с познаваемым
объектом)». «Доклады АПН РСФСР» № 1, 1959).
В рассматриваемом взаимодействии следует видеть
специфическую для человека форму взаимодействия с окружающей
действительностью, такую форму, в которой человек выступает именно как субъект.
Известно, что человек может взаимодействовать с окружающим его
миром и неспецифическим для него способом, даже и не как организм,
а чисто механически, как инертная масса, например, при столкновении

К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ПСИХИЧЕСКОГО
97
с каким-либо другим телом. Человек может взаимодействовать и чисто
химически, когда он, например, потеряв сознание, сгорает в пламени
пожара. Загар на коже может быть примером непосредственно
физиологического взаимодействия. Однако такие формы взаимодействия
неспецифичны для человека как субъекта. Другое дело когда мы, охраняя
свой организм от вредных механических воздействий, обходим
встречные предметы, когда мы либо бежим от огня, либо тушим пожар, когда
мы садимся в поезд, чтобы приобрести южный загар. Ведь этим самым
мы в то же время ориентируем себя сообразно окружающей
обстановке. Такой способ ориентирования необъясним ни гравитационными,
ни электромагнитными, ни химическими, ни физиологическими
закономерностями. Это специфический способ психического ориентирования
субъекта. Эти соображения и заставляют нас использовать для
обозначения специфического взаимодействия субъекта с объектом термин
«психическое взаимодействие», оговариваясь, что такое употребление
этого термина значительно расширяет его обычное понимание (новое
понимание включает в себя частично и те явления, которые в
совокупности обычно обозначались как деятельность, поведение, практика).
До сих пор термины «психика», «психический процесс»,
«психическое» рассматривались как тождественные, причем они понимались
лишь как свойство субъекта, чаще всего именно так, как они
использовались нами в начале статьи. Мы находим целесообразным
дифференцировать эти понятия. «Психическое» может быть использовано для
всестороннего обозначения всей системы взаимодействия субъекта с
объектом в целом. «Психический процесс взаимодействия» 1 может
характеризовать динамическую, сукцессивную, временную сторону этого
взаимодействия. Для обозначения статической, симультанной,
пространственной характеристики взаимодействия субъекта с объектом мы
предлагаем использовать конкретно-научное понятие психики, которое
условно может быть выражено термином «функциональная структура
психики».
Дифференцирование самого понятия психики необходимо потому, что
в разных отношениях она обнаруживается различно. Например, как мы
уже говорили, в познании, в гносеологическом аспекте, она выступает
как образ, как идеальное свойство; в психологическом аспекте — как
лежащая в основе образа конкретная структура с отражательной
функцией («подвижные» мозговые органы) и т. д. 2.
Разработка характеристики психики как такой структуры —
действительная перспектива развития психологии как конкретной науки.
Возможность такого развития подготовлена предшествующей
психологической мыслью, однако непосредственно направленные на эту цель
исследования пока что гипотетичны и представляют собой лишь
первые шаги.
1 Необходимо оговорить, что наряду с процессами психического взаимодействия
следует выделять еще особого рода психические процессы — процессы психического
развития. Реально взаимодействие и развитие составляют неразрывное единство:
продукты взаимодействия становятся этапами развития; этапы развития становятся
условиями взаимодействия, однако и тем и другим присущи известная специфика и
качественно своеобразные законы.
2 В данном контексте встает естественный вопрос о взаимоотношении понятий
«психика» и «субъект». Под субъектом мы понимаем в простейшем случае живой
организм, способный к психическому взаимодействию с окружающей действительностью.
Взаимодействует с объектом субъект. Психика — это свойство субъекта. Субъект —
организм с нервной системой, конечностями, органами пищеварения, кровообращения,
дыхания и т. п. Психика — то свойство субъекта, которое обеспечивает сбор
информации о состоянии внутренней и внешней среды, переработку этой информации и
регулировку деятельности субъекта в ходе осуществления его взаимодействия с объектом.
Психика не тождественна субъекту, но нет психики вне субъекта. Вместе с тем без
психики не может быть и субъекта. Человек под полным наркозом, оставаясь
организмом, перестает быть субъектом, поскольку он теряет способность к психическому
взаимодействию с окружающим.

98
Я. А. ПОНОМАРЕВ
Выделяя в психических явлениях свойство, выступающее в виде
идеального образа, и свойство, выступающее в виде подвижной,
функциональной структуры, и считая, что именно эта структура является прямым
предметом психологического исследования, мы вовсе не отрицаем
возможности включения в психологическое исследование и образа. Наоборот,
включение образа вполне оправдано, поскольку проявления психики как
идеального образа и как подвижной, функциональной структуры
находятся в непосредственной связи друг с другом. Учитывая не только
конечный продукт, но и лежащий в его основе психический процесс, в
определенном смысле по особенностям образа можно судить и об
особенностях интересующей нас функциональной структуры психики.
Именно на таком принципе анализа построено проведенное автором
этой статьи экспериментальное исследование психологии творческих
компонентов мышления К
Чтобы утвердить понятие о функциональной структуре психики,
необходимо несколько подробнее показать, что эта структура представляет
собой качественно особую реальность, не тождественную с
реальностью, охватываемой физиологическими законами. Для этого
необходимо прежде всего выяснить: какие процессы отражаются в
физиологических закономерностях.
Организм, выступая как субъект, становится звеном
взаимодействующей системы субъект — объект. Будучи звеном данной системы,
организм сам является системой по отношению к составляющим его
звеньям — органам, тканям. Взаимодействие этих звеньев —
морфологических органов, тканей — и представляет собой специфическую,
физиологическую форму движения материи. Физиологические законы
простираются, таким образом, только на эти явления в системе субъект —
объект. Функция нервных тканей мозга, по современным данным,—
возбуждение и торможение, а законы, которым подчиняются эти функции,—
это законы нейродинамики, законы высшей нервной деятельности —
иррадиация и концентрация и их взаимная индукция. Одними этими
законами невозможно объяснить процессы взаимодействия субъекта
с объектом, так как компонентами этого взаимодействия являются не
органы и ткани, а их система — организм как целое, как субъект.
Функциональная структура психики, являясь продуктом психического
взаимодействия, не может быть понята, исходя лишь из законов физиологии, а это
означает, что она не может быть отнесена к явлениям физиологическим.
Известно, что мозг составляет центральное звено системы субъекта; с
некоторыми оговорками и допущениями мы условно, для упрощения
рассуждений, могли бы отождествить субъект и мозг. Но даже и при таком
допущении нам не удалось бы свести функциональную структуру психики
к явлениям физиологическим. Мозг, как и всякий конкретный предмет,
обладает бесчисленным количеством свойств, и эти свойства исследуются
разными науками.
Известно, что науки нельзя классифицировать по феноменам, их
следует классифицировать по формам взаимодействия. Те качества
мозга, которые возникают благодаря психическому взаимодействию
субъекта с объектом, недоступны физиологическим исследованиям; их
изучение нуждается в исследованиях психологических. Если мы будем
утверждать, что психическое есть функция мозга, это еще далеко не
означает, что эта функция может быть раскрыта физиологией и объяс-
1 См. Я. А. Пономарев «Исследование психологических механизмов
творческого (продуктивного) мышления». Автореферат кандидатской диссертации. М. 1958;
его же «Взаимоотношение прямого (осознаваемого) и побочного (неосознаваемого)
продуктов действия». «Вопросы психологии» № 4, 1959; «К вопросу о психологическом
механизме взаимоотношения чувственного и логического познания». «Доклады АПН
РСФСР» № 4, 1957; «Количественная оценка эффективности предварительной задачи»,
гам же; «Развитие принципа решения задачи». «Доклады АПН РСФСР» № 1, 1958;
«Психология творческого мышления». Изд-во АПН РСФСР. М. 1960 (печатается).

К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ПСИХИЧЕСКОГО
99
нена полностью ее законами. Акт взаимодействия никогда не происходит
непосредственно в пределах одной формы. Непосредственное
взаимодействие в пределах одной формы мыслимо лишь как абстракция. Реально
оно всегда опосредствуется переходом одной формы в другую —
нижестоящей в вышестоящую (смежную) и наоборот,— так что лишь общая
совокупность ряда превращений дает наконец эффект в пределах одной
формы.
Будучи продуктом психического взаимодействия, психика (ее
функциональная структура) одновременно является продуктом
физиологического взаимодействия, в первую очередь продуктом взаимодействия
•элементов нервной ткани (у высших животных и человека коры
головного мозга), возникающего в ответ на раздражители, поступающие из
внешней и внутренней среды организма *. Физиологическое, с точки
зрения его взаимоотношения с физико-химическим, слагается из ряда
относительно простых физико-химических реакций, протекающих в строго
закономерной последовательности. Психическое в аналогичном
отношении к физиологическому выступает как совокупность относительно
простых физиологических реакций, протекающих в строго определенной
последовательности. Каждая отдельная физиологическая реакция
отвечает законам физиологическим, но строго определенная
последовательность внутри всего комплекса этих реакций, то есть структура (система,
констелляция, узор) реакций, строится по законам психологическим.
Психическое, как и всякая высшая форма взаимодействия,
складывается в недрах низшей формы. На всем протяжении своего
существования психическое сохраняет в определенном смысле свою производ-
ность, непременно опосредствуясь физиологическим взаимодействием.
Однако первичность физиологического по отношению к психическому не
абсолютна. По мере своего развития психическое оказывает на
физиологическое столь существенное об;ратное влияние, что в некотором
отношении ряд продуктов физиологического взаимодействия можно и
необходимо рассматривать как следствие психического взаимодействия.
Анализ общей структуры психической формы взаимодействия
непременно вскроет и внутреннюю неоднородность самого психического
взаимодействия (наличие в «ем элементарных и высших форм).
Как только мы согласимся с тем, что психика есть составная часть
предмета психологии, что в целом этим предметом является психическое
взаимодействие субъекта с объектом, мы должны будем изменить свой
взгляд и на то, что обычно считалось исходным психологическим фактом,
исходной психологической реальностью. Мы уже не сможем видеть этот
факт только в явлениях субъективного мира, в непосредственно
созерцаемых нами в самонаблюдении субъективных переживаниях; мы
должны будем видеть его в явлениях специфического ориентирования
субъекта относительно объекта. Изучение законов психического
ориентирования, психической связи должно составить первейшую задачу
психологии. Изложенное понимание природы психического выделяет
психологию из философии и вместе с тем исключает возможность сведения
психологии к физиологии; оно включает психологию в число специальных
наук.
Уточнение предмета психологии жизненно необходимо для того,
чтобы поднять психологическую науку до уровня, удовлетворяющего
требованиям, которые выдвигает перед психологией практика сегодняшнего
дня, практика построения коммунистического общества.
1 Для понимания функциональной структуры психики необходимо учитывать
двоякого рода процессы: процессы взаимодействия субъекта с объектом (психические
процессы) и процессы взаимодействия нервной ткани (физиологические процессы).
Анализ взаимоотношения этих процессов представляет специальную область
психофизиологического исследования.

Журнал и читатель
Центральный Комитет КПСС в своем постановлении «О задачах
партийной пропаганды в современных условиях» подчеркнул, что в
период развернутого строительства коммунистического общества в нашей
стра-не идеологическая работа партии приобретает исключительно
важное значение. Усвоение коммунистического мировоззрения, овладение
основами марксизма-ленинизма, глубокое понимание политики партии
становятся жизненной необходимостью для каждого советского
человека.
В решении задач коммунистического воспитания трудящихся
важнейшая роль принадлежит печати. Центральный Комитет КПСС
призывает газеты и журналы смелее ставить, разрабатывать и
пропагандировать актуальные политические, хозяйственные, идеологические и
морально-этические проблемы, широко показывать огромные успехи советского
народа, ростки нового, коммунистического в жизни нашего общества,
привлекать к выступлениям в печати партийных и советских работников,
ученых, специалистов всех отраслей, новаторов промышленности и
сельского хозяйства, деятелей литературы и искусства. В постановлении
Центрального Комитета КПСС обращается также внимание на
необходимость широкого привлечения общественности к деятельности органов
печати.
Одним из важнейших условий плодотворной работы органов печати
является расширение их связи с читателями. Прислушиваться к мнению
читателей, знать их запросы и пожелания, своевременно реагировать на
их критические замечания — безусловная обязанность работников
печати. Исходя из «этого, журнал «Вопросы философии» за последнее
время предпринял ряд мер по расширению связи с читателями. Были
организованы встречи членов редакционной коллегии журнала и
работников редакции с читателями и авторским активом на предприятиях, в
научных учреждениях и высших учебных заведениях Москвы, Ленинграда,
Горького, Воронежа, Тбилиси, Еревана и других городов нашей страны.
Читательские конференции, совещания, проводимые различными
отделами журнала, способствуют улучшению его работы, привлечению
новых авторских кадров.
Желая более широко выяснить мнение читателей о работе
журнала, о содержании публикуемых в нем статей, редакция вместе с
десятым номером журнала за прошлый год разослала читателям анкету,
в которой содержались следующие вопросы:
1) Какие из статей, опубликованных журналом в 1958—1959 годах,
Вы считаете наиболее актуальными и интересными?
2) Какие проблемы Вы считаете необходимым осветить на
страницах журнала в дальнейшем? Какие недостатки и пробелы Вы видите
б работе журнала?
На предложенные вопросы редакция получила уже большое коли-

ЖУРНАЛ И ЧИТАТЕЛЬ
101
чество ответов читателей, и они еще продолжают поступать. Ответы эти
весьма разнообразны по форме и по содержанию, некоторые очень
кратки, другие занимают несколько страниц, но ни один из них не
является казенной отпиской равнодушного человека. Через все ответы
читателей красной нитью проходит глубокий интерес к марксистско-
ленинской философии, высокая требовательность к статьям,
публикуемым в журнале.
Полученные редакцией ответы на анкету дают определенное
представление о составе читателей журнала. Очень показателен и вызывает
глубокое удовлетворение тот факт, что значительное число ответов
прислали рабочие. И это обстоятельство далеко не случайно. Оно
свидетельствует о том, что в период развернутого строительства коммунизма среди
трудящихся нашей страны растет стремление к овладению марксистско-
ленинским мировоззрением, усиливается тяга к научным знаниям среди
широких масс советского народа.
Глубокий интерес к марксистско-ленинской философии проявляют
самые широкие слои советской интеллигенции. Наряду с
преподавателями философии ответы на анкету журнала прислали инженеры и
техники, учителя и врачи, партийные работники и пропагандисты,
финансовые работники Л адвокаты, военнослужащие, художники,
преподаватели вузов и научные работники в области общественных наук и
естествознания. Среди последних больше всего писем получено от
биологов.
Показателем растущего международного влияния философии
марксизма является то обстоятельство, что редакцией получен целый ряд
писем из-за рубежа — из Чехословакии, Японии, Дании и других стран.
Как же отвечают читатели на вопросы анкеты?
Внимание читателей привлекли многие из статей, опубликованных
в журнале за прошедшие два года. Разумеется, каждый отмечает прежде
всего те статьи, которые связаны с его специальностью, интересами,
отвечают на волнующие его вопросы. Но многие читатели признают
наиболее актуальными и интересными статьи: П. Н. Федосеев «Творческое
использование законов общественного развития» (1959, № 1), Б.
А.Покровский «XXI съезд КПСС и вопросы коммунистического воспитания
трудящихся» (1959, № 8), А. Ф. Шишкин «Строительство коммунизма и
некоторые проблемы марксистской этики» (1959, № 2), H. H. Семенов
«О соотношении химии и биологии» (1959, № 10), Т. Д. Лысенко «К
вопросу о взаимоотношениях биологии с химией и физикой» (там же),
Дж. Бернал «Успех науки» (1959, № 8), Д. И. Блохинцев «Некоторые
вопросы развития современной физики» (1959, № 10), А. М. Румянцев
«О некоторых социологических концепциях современного ревизионизма»
(1959, №№ 7 и 8), Д. Д. Иваненко «Развитие физики элементарных
частиц» (1958, № 5), Д, П. Горский «Понятие как предмет изучения
диалектической логики» (1959, № 10), М. Т. Иовчук «О месте
гуманитарных наук в системе формирования коммунистического
мировоззрения молодежи» (1959, № 6), В. С. Кеменов «Эстетика
абстракционизма и теория относительности» (1959, № 6), В. Перло
«Социальные последствия научно-технической революции» (1959, № 11)
и др. Большой интерес читателей вызвали опубликованные в журнале
материалы о Всесоюзном совещании по философским вопросам
современного естествознания, а также статьи о кибернетике и философских
вопросах биологии. С удовлетворением встречен № 5 за 1959 год,
посвященный пятидесятилетию книги В. И. Ленина «Материализм и
эмпириокритицизм». Читатель журнала, секретарь райкома КПСС В. И. Во-
лодихин (Рязанская область) пишет: «Данный номер журнала
считаю очень интересным, актуальным. Хорошо было бы издать его
отдельной книгой с прибавлением статей по этой тематике из других номеров
журнала «Вопросы философии». Учитель средней школы А. С. Калинин

102
ЖУРНАЛ И ЧИТАТЕЛЬ
(Воронеж) полагает, что было бы целесообразно выпустить в будущем
отдельные номера журнала, посвященные философским работам
К. Маркса и Ф. Энгельса.
Отвечая на второй вопрос анкеты, читатели выдвигают
многочисленные предложения об улучшении работы журнала, называют проблемы,
заслуживающие освещения на страницах философского журнала. Во
многих письмах подчеркивается необходимость углубленной разработки
вопросов теории советского общества, теоретических проблем
строительства коммунизма. Читатели предлагают обратить внимание на более
широкое освещение вопросов теории культуры и культурной революции.
Отмечается также важность разработки таких проблем, как проблемы
диалектики перехода от капитализма к социализму в мировом масштабе,
национальных отношений в период строительства коммунизма, сущности
и социальных последствий современной научно-технической революции.
«Очень хотелось бы прочитать в журнале хорошую статью о роли
естественных наук в создании материально-технической базы коммунизма
в нашей стране»,— пишет инженер-электрик из города Кирова В. А.
Шатунов.
Читатели считают необходимым исследование категорий
диалектического материализма, в частности категории вероятности, проблемы
структуры, перехода качества в количество. Работник Центральной
технической библиотеки Чехословакии д-р Степан Плачек и некоторые
другие читатели рассматривают в качестве весьма актуальной задачи
освещение вопроса о соотношении диалектической и формальной логики.
Инженера-химика из Эстонии В. М. Лившица интересует вопрос о
применении математики в логике и лингвистике. Токарь из Ставрополя
П. Ткаченко считает, что журнал в дальнейшем должен публиковать
больше статей по логическим проблемам.
Читатели считают чрезвычайно важной и актуальной задачей
дальнейшее освещение на страницах журнала философских проблем
естествознания. Профессор Ставропольского сельскохозяйственного института
Л. П. Астанин предлагает рассмотреть вопрос о том, какие новые
проблемы встают перед эволюционным учением, в частности перед теорией
естественного отбора, в связи с применением кибернетики. Заведующий
кафедрой селекции Мичуринского плодоовощного института С. А. Татаринцев
считает необходимым продолжить обсуждение философских вопросов
биологии и, в частности, генетики. Многие читатели указывают на
целесообразность дальнейшего обсуждения философских вопросов теории
относительности. Врач А. Титова (Ленинград) обращает внимание на важность
разработки вопроса о применении теории отражения в медицине,
микробиологии. Инженер-физик M. M. Крылов (Москва) считает полезным
публиковать статьи, посвященные истории философских проблем
естествознания.
В. П. Стримовская из Ленинграда пишет, что ее как преподавателя-
словесника «огорчает явно недостаточное внимание журнала к проблемам
эстетики и теории литературы». От себя лично и от имени своих коллег-
преподавателей она просит опубликовать в ближайших номерах журнала
статью о художественном мастерстве.
В ряде писем выражается желание прочитать в журнале статьи об
этапах развития советской марксистской философии. Преподаватель
Владимир Немец из города Брно (Чехословакия) считает, что журнал должен
публиковать больше критических статей о современной буржуазной
социологии. Финансовый работник из Белгородской области В. И. Ефремов
призывает выступить с обстоятельной критикой философских взглядов Б.
Рассела. Преподаватель философии Ф. Касим-заде (Баку) отмечает, что в
журнале слабо освещается философия Востока, не дается критики ислама.
Читатели говорят о необходимости шире освещать проблемы научного
атеизма, подвергать критике современные религиозные учения.

ЖУРНАЛ И ЧИТАТЕЛЬ
103
Особенно большое внимание читателей привлекают вопросы
коммунистического воспитания трудящихся в период развернутого строительства
коммунизма «в нашей стране. Кандидат экономических наук Ф. А. Смирнов
(Харьков) пишет: «Я думаю, что одно из главных мест на страницах
журнала и в работе наших философов должны занять вопросы
коммунистического воспитания, которые являются одними из самых актуальных, жгучих
и вместе с тем наименее разработанных теоретических вопросов. Особенно
необходимо заняться разработкой вопросов о законах педагогики, о
наиболее важных и рациональных формах и методах воспитания детей,
молодежи и всех трудящихся, глубоко обобщать нашу практику в этом вопросе,
показывая как положительные стороны, так и ошибки, допускаемые в
сфере воспитания».
В статье секретаря Ленинградского обкома КПСС Б. А. Покровского
«XXI съезд 1(ПСС и вопросы коммунистического воспитания
трудящихся», опубликованной в № 8 нашего журнала за 1959 год, говорилось, в
частности, о замечательных трудовых делах рабочей династии
Дубининых — семьи потомственных рабочих. В редакцию журнала пришло
письмо одного из представителей этой славной династии — старого
производственника, ударника коммунистического труда, разметчика завода
«Красный выборжец» Григория Матвеевича Дубинина. «Вопросы воспитания
молодежи,— пишет он,— приобретают сейчас особо важное значение.
Я лично, как старый коммунист и производственник, считаю своим
общественным долгом и обязанностью, помимо своей основной
производственной работы, вести воспитательную работу среди молодежи, воспитывать
ее на революционных и трудовых традициях своего любимого родного
завода». Тов. Г. М. Дубинин предлагает продолжить разговор о задачах
коммунистического воспитания, начатый статьей Б. А. Покровского, и
рассказать на страницах журнала о воспитании молодежи на заводе
«Красный выборжец» — передовом предприятии нашей страны, на
котором 30 лет назад была воплощена в жизнь идея В. И. Ленина о
социалистическом соревновании и родилось много новых форм
коммунистического отношения к труду.
Редакция журнала всецело поддерживает предложение Г. М.
Дубинина, считая освещение вопросов коммунистического воспитания
трудящихся, особенно подрастающего поколения, одним из важнейших
направлений в своей работе.
Отвечая на вопросы анкеты, читатели в целом положительно
оценивают многие статьи, опубликованные в журнале. Но в то же время они
считают своим долгом высказаться по поводу тех недостатков, которые,
по их мнению, еще не изжиты журналом. Многие их критические
замечания касаются формы проведения журналом дискуссий по некоторым
теоретическим проблемам. Читатель А. К. Шурупов из города
Первоуральска пишет: «Хочу сказать о нашей манере дискуссировать. Каждый
говорит свое, совершенно не принимая во внимание того, что сказано
другими, не анализируя и не критикуя их точку зрения. Такая дискуссия ничего
не дасъ В процессе дискуссии должны отбираться и
выкристаллизовываться правильные, обоснованные положения и отсеиваться (в
результате критики) положения неправильные или необоснованные. Без
выработки единой, научно обоснованной, всесторонне проверенной платформы
невозможно продвижение вперед». Трудно не признать справедливости
этого замечания.
Неудовлетворение и критику читателей вызывают проявления
догматического, цитатнического подхода к философским проблемам, который
еще имеет место в некоторых статьях. Военнослужащий В. П. Стругалло
(г. Наманган, Узбекской ССР) критикует тех авторов, которые
правильность марксистско-ленинских положений доказывают главным образом
ссылками на высказывания классиков марксизма-ленинизма, не давая
себе труда самостоятельно проанализировать и обобщить новые данные

104
ЖУРНАЛ И ЧИТАТЕЛЬ
естественных наук и современные общественные процессы. В подобного
рода статьях редко содержится что-либо новое, они не пробуждают
желания поспорить с автором, задуматься над его мыслями. Читатели
справедливо упрекают журнал в том, что на его страницах все еще слабо
разрабатываются теоретические проблемы, выдвинутые практикой
коммунистического строительства в нашей стране, отмечают, что в некоторых статьях
чувствуется недостаточное знание жизни, неумение творчески
анализировать новые общественные явления.
В ряде писем отмечается усложненность языка некоторых статей, их
трудность и малодоступность для широких кругов читателей. Эти
замечания касаются, в частности, статей по философским вопросам
естествознания. Читатели справедливо советуют авторам сочетать глубину
содержания с ясностью и четкостью изложения теоретических проблем.
Редакция журнала «Вопросы философии» благодарит всех
читателей, приславших свои ответы на анкету. Разумеется, в данной статье
невозможно упомянуть о каждом из полученных ответов, но все
содержащиеся в них пожелания и предложения будут внимательно изучены и
учтены. Идя навстречу пожеланиям читателей, редакция намерена
значительно расширить публикацию материалов в помощь преподавателям и
пропагандистам философии, в особенности же в помощь изучающим
марксистско-ленинскую философию.
Редакция надеется, что читатели и впредь будут широко откликаться
на публикуемые в журнале материалы и своими советами и
критическими замечаниями способствовать улучшению его дальнейшей работы.

Конференция читателей журнала
«Вопросы философии»
на Горьковском автомобильном
заводе
6 января с. г. на «Горьковском
автомобильном заводе в гор. Горьком состоялась
конференция читателей журнала
«Вопросы философии».
На автозаводе имеется широкая сеть
кружков, организованных кабинетом
политического просвещения парткома завода.
Вопросы диалектического и исторического
материализма на заводе изучают 114
человек, занимающихся в 11 семинарах. О
растущем интересе к проблемам марксистско-
ленинской философии свидетельствует тот
факт, что библиотека парткома имеет
хороший актив читателей журнала «Вопросы
философии». Об этом же говорит и
присутствие на конференции широкого актива
рабочих и инженерно-технической
интеллигенции.
После краткого вступительного слова
Л. М. Ершовой (заместителя секретаря
парткома), в котором она призвала
участников конференции высказать свои
претензии к журналу и свои предложения о его
дальнейшей работе, с сообщением о
задачах журнала в свете партийных решений
по вопросам идеологической работы
выступил главный редактор А. Ф. Окулов. Он
познакомил слушателей с перспективным
планом и теми мероприятиями, которые
проводит редакция, чтобы устранить
имеющиеся в работе недостатки, повысить
теоретический уровень журнала, теснее связать
философию с жизнью, с практикой
коммунистического строительства и лучше
выполнить призыв партии — нести
философские знания в массы, своевременно давать
ответы на философские вопросы, волнующие
широкие массы трудящихся.
В прениях выступали
инженерно-технические работники, конструкторы, мастера,
представители партийного актива,
пропагандисты.
Н. А. Куняев (конструктор) говорил
о том, что в журнале публикуется много
интересных статей, но есть и такие статьи,
в которых много общих деклараций и
общеизвестных истин и нет связи с жизнью.
Философский журнал нам нужен,
сказал Н. А. Куняев, нас глубоко волнуют
вопросы коммунистического воспитания
молодежи, и нам хотелось бы видеть
в журнале больше статей по вопросам
коммунистической морали, в которых
вопросы о преодолении пережитков
капитализма в сознании и быту рассматривались
бы конкретно и убедительно. Большой
интерес для нас представляет информация
об общественном мнении и идеологической
борьбе в различных странах. В связи
с усилением культурных связей эти
вопросы должны шире освещаться в
журнале.
Д. В. Козменко (инженер) сказал,
что он с большим интересом читает
многие статьи в журнале, в особенности те, в
которых рассматриваются вопросы
техники, автоматики и кибернетики, а также
философские вопросы физики и химии. Но
его также интересуют вопросы логики,
психологии, этики и коммунистической
морали. К сожалению, наряду с интересными
статьями в журнале имеются и статьи,
в которых авторы занимаются пересказом
общеизвестных истин и цитат. Многие
актуальные проблемы не затрагиваются
журналом или затрагиваются слишком
робко.
Хотелось бы чаще читать в
журнале статьи по дискуссионным вопросам,
по которым еще нет твердых,
установившихся решений.
Тов. Козменко считает, что вести в
журнале споры с представителями буржуазной
философии нет особого смысла, так как
они отвергают материализм в силу своих
классовых позиций, а вот раскрыть
антинаучный характер и реакционную
сущность их концепций тем людям, которых
они пытаются одурманить своими идеями,
крайне необходимо, чтобы отвоевать этих
людей под знамя нашей философии.
Советским людям реакционная сущность
прагматизма, неотомизма,
экзистенциализма ясна, им чужды эти учения, а в
капиталистических странах имеется еще немало
людей, которым надо помочь освободиться

106
КОНФЕРЕНЦИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ
от реакционного влияния буржуазной
идеалистической философии.
Мне хотелось бы, сказал тов. Козменко,
видеть в журнале серьезные статьи,
посвященные пропаганде логических знаний,
усвоение которых совершенно необходимо
для успешного построения
коммунистического общества, для борьбы на
идеологическом фронте.
Не менее важное место должны
занимать в журнале вопросы этики,
коммунистической морали, вопросы формирования
коммунистического сознания советских
людей и другие философские вопросы, тесно
связанные с текущим моментом
строительства коммунизма, волнующие сейчас
советских людей.
Л. И. Кардашин (технолог) сообщил,
что группа товарищей при технологическом
отделе уже два года занимается изучением
философии, но журнал «Вопросы
философии» использует мало, так как для
работников, окончивших средние и даже высшие
технические учебные заведения, он труден.
Было бы желательно, чтобы философские
вопросы излагались в журнале более
популярно. Хотелось бы прочитать в журнале
популярные статьи о категориях
диалектики, по истории диалектики и истории
материализма. Л. И. Кардашин не согласен с
тов. Козменко, который полагает, что мы
не должны вступать в дискуссию с
зарубежными философами, не разделяющими
наших взглядов. Нет, дискутировать с ними
нужно, и надо знать их концепции и их
аргументацию. Чтобы победить
противника, надо его хорошо знать.
По мнению Ф. Д. Чинченко
(начальник ОТК завода), журнал должен шире
освещать вопросы строительства
материально-технической базы коммунизма,
поскольку теоретическое освещение этих вопросов
поможет преодолевать трудности,
возникающие в практической деятельности, и
избежать ошибок. При создании новой техники
необходимо своевременно преодолевать
отрицательные явления, которые могут
возникнуть в связи с ее внедрением. Очень
важно, чтобы журнал поместил статьи о
труде абстрактном и конкретном, так как
неправильная трактовка этого вопроса
отрицательно сказывается на организации
производства. Очень важно также осветить
вопрос о противоречии между новой
техникой как объектом производства и
устарелой технологией, тормозящей процесс ее
производства.
А. Е. П а л ю х (сменный мастер
моторного цеха № 1) говорил об отставании
философов от жизни в некоторых важных
вопросах. Появилась новая форма
соревнования — бригады коммунистического
труда, и философы не оказывают помощи
участникам этого движения. В частности,
в журнале «Вопросы философии» мало
помещается статей, помогающих
коммунистическому воспитанию. Нет статей,
разъясняющих, что такое коммунистический
труд, как мы должны воспитывать
коммунистическое отношение к труду,
способствовать формированию нового человека,
достойного звания гражданина
коммунистического общества, в чем отличие
движения за создание бригад
коммунистического труда от прежних форм
социалистического соревнования. Недостаточно
сказать, что теперь добавились новые
обязательства — не только отлично работать, но
и повышать свою квалификацию, учиться
и вести себя по-коммунистически в быту,
в семье и общественных местах,— надо
разъяснить, как этого добиться. Второй
вопрос, который нас волнует,— это вопрос
о переходе некоторых функций от органов
государства к общественным организациям.
Он также нуждается в теоретической
разработке и обобщении опыта.
Ю. С. Зайцев (конструктор) высказал
некоторые пожелания журналу от имени
пропагандистов—читателей журнала.
Журнал в основном ориентируется на
преподавателей философии в высших учебных
заведениях. У нас в стране имеется
150 философских кафедр, и
преподавателям философии журнал должен оказывать
помощь. Но ведь философских кружков
в стране во много раз больше, чем
философских кафедр, и огромный актив
пропагандистов, руководителей семинаров и
кружков по философии также нуждается
в помощи философского журнала. Для
пропагандистов крайне важно, чтобы
философские вопросы в журнале освещались
в тесной связи с жизнью, с практикой
коммунистического строительства.
M. H. Бронштейн (инженер) также
высказал пожелание, чтобы журнал
ориентировался не только на специалистов
в области философии — докторов и
кандидатов наук, но и публиковал статьи по
актуальным философским проблемам,
написанные популярно, языком простым, ясным,
доступным для широкого круга читателей,
которые ждут от философов ответа на
волнующие их вопросы сегодняшнего дня: о
новых формах управления
промышленностью, об автоматизации и механизации
производства, о правильном распределении
и организации рабочих кадров, о
преодолении существенных различий между
умственным и физическим трудом, о роли
командных кадров на производстве.
Е. А. Лазутин (зам. начальника
прессового корпуса) считает, что было бы
целесообразно издавать два философских
журнала: один, рассчитанный на
философов, ведущих исследовательскую работу
в области философии, преподавателей фи-

КОНФЕРЕНЦИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ
го7
лософии в вузах и специалистов других
наук, интересующихся вопросами
философии, и другой, рассчитанный на широкие
круги читателей; но пока существует один
ежемесячный философский журнал, в нем
следует выделить специальный раздел,
в котором публиковать популярные статьи
по философии в помощь пропагандистам,
руководителям и слушателям философских
кружков и для широких кругов советской
интеллигенции.
Главная задача журнала — неустанно
пропагандировать и разъяснять решения
XX и XXI съездов КПСС, показывать и
обобщать ростки нового, ростки
коммунизма в нашей жизни, оказывать помощь
партии в деле коммунистического воспитания
трудящихся. •
Мы живем в преддверии коммунизма, и
журнал должен содействовать
формированию нового человека, гражданина
коммунистического общества, он должен быть
нашим верным спутником и помогать
партии и правительству в решении
сложных задач, поставленных семилетним
планом.
В заключительном слове А. Ф. Окулов
поблагодарил участников конференции за
конкретные предложения и обещал учесть
их в дальнейшей работе журнала.
* * *
Конференция читателей журнала
«Вопросы философии», организованная на
Горьковском автозаводе, явилась
свидетельством растущего интереса широких масс к
вопросам марксистско-ленинской
философии. Она должна положить начало
подобного рода встречам редколлегии журнала со
своими читателями. Такое непосредственное
общение с читателями даст возможность
редколлегии лучше ознакомиться с
вопросами, которые волнуют широкие массы,
с их пожеланиями и запросами к журналу,
что поможет редколлегии выполнить
требование, выдвинутое XX и XXI съездами
партии,— теснее связать философию
с жизнью.

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ
И ПУБЛИКАЦИИ
Школа Н. Г. Чернышевского о роли
народных масс и личности в истории*
Л. Н. МАСЛИН
Цельный философский материализм
Чернышевского был подготовлен всей историей
прогрессивной философии и особенно
русского материализма конца XVIII — начала
XIX века. Чернышевский и Добролюбов —
выдающиеся идеологи крестьянской
революции — поставили этот материализм на
службу освободительному движению. Их
идеи продолжили такие оригинальные
мыслители, как Писарев, Антонович, Шелгунов
и другие.
Самым значительным достижением
домарксистской социологической мысли
является революционно-демократическая
теория о роли народных масс и личности в
истории. Ленин охарактеризовал русских
революционных демократов как
предшественников революционной социал-демократии в
России прежде' всего потому, что они были
идеологами крестьянской революции,
признавали великую прогрессивную роль
народных масс в истории.
Чернышевскому и его соратникам
принадлежит одно из первых мест в рядах
революционных мыслителей, которые дали
глубокую и оригинальную трактовку
проблемы роли народных масс и личности в
развитии общества. Можно смело
утверждать, что все важнейшие вопросы
философии и социологии они решали в связи с
этим вопросом. В самом деле, говоря о
назначении философских учений, они имели
* В данной статье рассматриваются
взгляды на роль народных масс и
личности в истории последователей Н. Г.
Чернышевского: Д. Писарева, Н. Шелгунова,
М. Антоновича и Н. Серно-Соловьевича.
Если взгляды Чернышевского на роль
народа и личности в общественной жизни
достаточно освещены в нашей литературе,
то воззрения его школы, его
последователей по этому вопросу не получили должной
разработки и нуждаются в детальном
исследовании. Автор настоящей статьи
стремится в какой-то степени восполнить этот
пробел.
в виду такие идеи и теории, которые служат
массам в их освободительном движении.
Анализируя закономерности развития
общества, Чернышевский и его последователи
высказали ряд идей, близких к
материалистическому пониманию истории (о роли
экономических условий и труда в обществе,
о народе как создателе материальных благ
и т. д.). Революционные демократы
поднялись до понимания исторического процесса
как борьбы классов, в которой на первый
план они выдвигали трудящиеся массы.
Революции, общественные движения они
прежде всего рассматривали с точки зрения
участия в них народных масс.
Как революционные мыслители,
материалисты-демократы трактовали вопросы
развития знаний, их распространения в
обществе в интересах трудящихся масс. Они
выступали за соединение умственного и
физического труда, требуя таких условий, при
которых люди физического труда могли бы
овладевать научно-техническими основами
производства.
Таким образом, в центре социологических
исследований революционных демократов
находился народ. Поэтому не случайно их
социология явилась не чем иным, как
разработкой проблемы роли народных масс в
историческом развитии общества. Взгляды
Писарева, Антоновича, Шелгунова и Н.
Серно-Соловьевича на роль народа и личности
в истории логически вытекали из их
революционно-демократической идеологии и
представляли собой прямую
противоположность всякого рода буржуазным
субъективно-идеалистическим концепциям
исторического процесса, в которых доказывалась
обусловленность общественного прогресса
деятельностью критически мыслящей
личности, которая, по их мнению, выступает со
своими идеями, планами и
предначертаниями, как движущая сила исторического
процесса. Эти концепции проповедовались
английскими социологами Карлейлем и Бок-
лем, немецкими гегельянцами Б. Бауэром и
другими.

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
109
Критикуя немецких гегельянцев, Маркс
и Энгельс писали, что, по их мнению, «на
одной стороне стоит масса как пассивный,
неодухотворенный, неисторический,
материальный элемент истории; на другой
стороне — дух, критика, г-н Бруно и
компания как элемент активный, от
которого исходит всякое историческое
действие. Дело преобразования общества
сводится к мозговой
деятельности критической критики» (Соч., т. 2,
стр. 94—95).
Социологи-гегельянцы ставили личность
выше народа, противопоставляли народу—
серой и пассивной массе — критический
дух, который выражается в деяниях
личности. «Эти господа проповедывали
критику,— писал Ленин,— которая стоит выше
всякой действительности, выше партий и
политики, отрицает всякую практическую
деятельность и лишь «критически»
созерцает окружающий мир и происходящие в
нем события. Господа Бауэры свысока
судили о пролетариате, как о некритической
массе. Против этого вздорного и вредного
направления решительно восстали Маркс и
Энгельс» (Соч., т. 2, стр. 9Х
Реакционные взгляды на роль личности
и народных масс в истории проповедовали
и русские субъективные идеалисты в
социологии. Они утверждали, что прогресс
общества — дело выдающейся личности, а
массы — всего лишь сырой материал в
руках такой личности, 'являющейся
вершителем исторических судеб народов,
творческим началом общественной жизни.
Один из зачинателей субъективистской
социологии, автор знаменитых
«Исторических писем» 1Г. Лавров *, еще в 1860 году
в «Очерках вопросов практической
философии» так сформулировал основное
положение субъективистской теории
общества: «Теория личлости становится не
только ступенью в теории естественных,
экономических, политических, духовных,
общественных единиц в теории общества
вообще, теория личности ложится
необходимым основанием, главным мотивом
в построении всех самостоятельных
человеческих групп» («Очерки вопросов
практической философии». СПб, 1860,
стр. 92—93).
Наиболее реакционные идеи по вопросу
о роли личности и народных масс в
истории проповедовал английский историк Кар-
1 Конечно, П. Лаврова по его
политическим взглядам нельзя отнести к
реакционным деятелям. Он был революционным
народником, боролся против крепостничества
и царизма.'Но его воззрения в области
социологии, теоретическое «обоснование»
активности «героев» и инертности «толпы»
были, бесспорно, реакционными.
лейль, который писал в своей книге «Герои
и героическое в истории» о великих людях
как о выразителях божественной силы. Он
третировал народ как чернь и ни на что не
способную серую массу. Карлейль, по
словам Маркса и Энгельса, видел «в
демократии и всеобщем избирательном праве
только эпидемию, охватившую все народы»
(Соч., т. 7, стр. 272). Народами и
государствами должны, по мнению английского
историка, управлять избранные личности,
гении, и в результате их деятельности
наступит «новая эра» человечества.
Меткую характеристику этой «новой
эры» дали Маркс и Энгельс. «...Новая
эра», в которой господствует гений,—
писали они,— отличается от старой эры
главным образом тем, что плеть воображает
себя гениальной. Гений-Карлейль
отличается от любого тюремного цербера или
надсмотрщика над бедными лишь
добродетельным негодованием и моральным сознанием,
что он обдирает пауперов только для того,
чтобы поднять их до своей высоты. Мы
видим здесь, как высокопарный гений в
своем искупающем мир гневе
фантастическим образом оправдывает и даже
усугубляет все гнусности буржуа» (там лее,
стр. 278).
Идеи Карлейля о решающей роли
избранных лиц в истории широко
распространяются и современными идеологами
империалистической буржуазии. Их различные
варианты теории «элиты», так же как
стародавние реакционные идеи Карлейля, служат
цели защиты эксплуатации и жесточайшего
угнетения трудящихся в современном
империалистическом мире.
В истории известны и такие мыслители,
которые стремились познать
действительную роль выдающихся личностей, их
отношение к народным массам. Но в силу
классовой ограниченности и идеалистического
характера своих воззрений они не могли
правильно решить эти проблемы. Так,
например, Гегель, будучи объективным
идеалистом, отвергал
субъективно-волюнтаристские концепции, считая, что великие люди
выражают стремление и развитие мирового
духа, их призвание «заключалось в том,
чтобы быть доверенными лицами
всемирного духа». В отличие от волюнтаристов
Гегель подчеркивал, что деятельность
великих людей есть проявление необходимого
в развитии всеобщего, которое он сводил к
развитию мирового духа: «Историческими
людьми, всемирноисторическими
личностями являются те, в целях
которых содержится такое всеобщее»
(Гегель. Соч., т. VIII, стр. 30, 29).
Подобный взгляд на деятельность
выдающихся личностей хотя и был
идеалистическим, содержал в себе прогрессивные,
рациональные моменты. Великие люди, по

по
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
Гегелю, были «мыслящими людьми,
понимавшими то, что нужно и что
своевременно», они «являлись теми, которые
всего лучше понимали суть дела и от
которых затем все усваивали себе это их
понимание... Они хотели и осуществили великое
и притом не воображаемое и мнимое, а
справедливое и необходимое» (там же).
Гегель признавал активную роль народа
в истории, но объяснял ее идеалистически.
Источник жизни и исторических движении
народа, как и деятельности исторических
личностей, он усматривал в развитии
мирового духа. Только дух, говорил Гегель,
проявляется во всех делах и стремлениях
народа, он осуществляет себя, приобщается к
самому себе и доходит до понимания
самого себя. Народ выступает в истории как
активная сила, но он движим духовной
субстанцией мира.
Вместе с тем необходимо отметить, что
Гегель выдвинул глубоко реакционную идею
о народах исторических и неисторических.
Так, славянские и ряд других народов он
исключил из всемирной истории, потому
что они якобы не были носителями и
выразителями разума в мире. «В Восточной
Европе мы находим,— писал Гегель,—
огромную славянскую нацию, обитавшую
на Западе вдоль Эльбы до Дуная; затем
между ними поселились мадьяры (венгры);
живущие в Молдавии и Валахии и в
северной Греции болгары, сербы и албанцы —
также азиатского происхождения, и при
столкновениях между народами они
остались там как уцелевшие остатки
варваров... Вся эта масса исключается из нашего
обзора потому, что она до сих пор не
выступала как самостоятельный момент в
ряду обнаружений разума в мире» (там же,
стр. 330). Концепция «исторических» и
«неисторических» народов является
философским «обоснованием» расистской теории
неполноценности одних и превосходства
других наций.
Большую роль в развитии исторической
и социологической мысли сыграли
французские историки эпохи реставрации: Гизо,
Тьерри, Минье. Они впервые в истории
общественной науки стали рассматривать
события общественной жизни, революционные
перевороты в связи с классовой борьбой
вокруг земельной собственности. Хотя они
признавали значение деятельности
народных масс в истории, но в конечном счете
не преодолели идеалистического понимания
исторического процесса, поскольку считали
источниками развития имущественных
отношений насилие, завоевания и развитие
знаний. Деятельность великих людей Гизо,
например, объяснял предначертанием
провидения. Да и участие масс в буржуазных
революциях они ограничивали
деятельностью имущих классов, буржуазии, а
пролетариату отказывали в праве бороться за
свои права, выступали против
революционного движения пролетариата и
крестьянства. Но, несмотря на ограниченность своих
взглядов, французские историки этого
периода высказывали и ряд
материалистических идей, что позволяет считать их
выдающимися представителями социологической
мысли того времени.
Наиболее близко к научному пониманию
ролл народа и личности в общественном
развитии подошли
революционно-демократические мыслители России: Белинский,
Герцен, Чернышевский, Добролюбов,
Писарев, Шелгунов, Антонович и другие. Об
этом свидетельствует прежде всего то, что
они рассматривали производительный труд
человека как основу жизни общества. Во
всех своих планах
революционно-демократического и социалистического
преобразования общества они исходили из учета
деятельности трудящихся масс, их борьбы.
Один из выдающихся представителей
школы Чернышевского, Д. И. Писарев,
придавал большое значение деятельности
народных масс в исторической жизни; в
соответствии с этим он выдвигал конкретные
требования к исторической науке, которая
должна в центр своего внимания ставить
жизнь, борьбу, рост сознательности
народных масс, их влияние на исторический
процесс. Он критиковал старую историю,
которая не была наукой, ибо «на первом плане
стояла в истории биография и
нравственная философия», (Д. И. Писарев. Поли,
собр. соч. в шести томах, т. III, стр. 114).
Писарев поднимает вопрос о создании новой
истории, которая давала бы
действительную картину исторического процесса,
жизни народных масс.
«История до сих пор,— пишет он,— не
сделалась наукою, но между тем только в
истории мы можем найти материалы для
решения многих вопросов первостепенной
важности. Только история знакомит нас с
массами; только вековые опыты
прошедшего дают нам возможность понять, как эти
массы чувствуют и мыслят, как они
изменяются, при каких условиях развиваются
их умственные и экономические силы, в
каких формах выражаются их страсти и до
каких пределов доходит их терпение»
(там же, стр. 113—114).
Писарев считал, что если не изучается
народ и его жизнь, то не может быть
никакой исторической науки. «История должна
быть,— утверждал он,— осмысленным и
правдивым рассказом о жизни массы...
Только такая история заслуживает
внимания мыслящего человека...» (там же,
стр. 114).
С этих позиций Писарев подходил и к
оценке произведений Эркмана и Шатриана,
в частности романа «История крестьянина».

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
111
Достоинства этих художников он видел в
том, что они «стараются показать, как то
или другое историческое событие будило в
массе самосознание и самодеятельность и
как это умственное и нравственное
пробуждение массы давало своеобразный оборот и
сообщало живительный толчок
дальнейшему течению событий». В стремлении
раскрыть массе ту роль, которая по всем
правам принадлежит ей во всемирной истории
и которая всегда доставалась и всегда
будет доставаться ей на долю всякий раз, как
только она сумеет поразмыслить, вникнуть
и вовремя сказать свое веское слово, в этом
стремлении, составляющем живую душу
романов Эркмана и Шатриана и состоит их
благотворное воспитательное значение.
Произведения такого рода развивают в
читателях «способность уважать народ,
надеяться на него, вдумываться в его
интересы, смотреть на совершающиеся события с
точки зрения этих интересов, называть
злом все то, что усыпляет, а добром все то,
что будит народное самосознание» (Д. И.
Писарев. Сочинения в четырех томах,
т. 4. 1956, стр. 401—402).
Однако Писарев в ряде случаев
отклонялся от этих тезисов. Стремясь
распространять материалистические взгляды на
историю общества, он иногда приходил к
очень упрощенным, механистическим
выводам. Он утверждал, например, что
история — это результат действия химических
и механических сил, а человек — носитель
этих сил и элементов. Писарев не учитывал
того, что история человеческого общества
имеет свои особые законы, качественно
отличные от законов природы. Законы
истории в данном случае Писарев отождествлял
с законами физиологии и анатомии, что
привело его к отрицанию качественного
различия между индивидуальной
физиологической жизнью человека и жизнью
общества. Он говорил, что «между частной
жизнью человека и исторической жизнью
человечества есть только количественная
разница* Одни и те же законы управляют
обоими порядками явлений, точно так же
как одни и те же химические и физические
законы управляют и развитием простой
клеточки и развитием человеческого
организма» (там же, т. 2, стр. 374). Исходя
из это™, он утверждал, что цель изучения
истории в том, чтобы «объяснить всю цепь
известных нам событий и переворотов
коренными свойствами человеческого
организма...» (Поли. собр. соч. в шести томах,
т. IV, стр. 593). Таким образом, элементы
антропологизма в объяснении истории
привели Писарева к идеализму и механицизму.
В этом и состоит противоречивость и
непоследовательность его взглядов. Но
главное в социологических воззрениях
Писарева на исторический процесс заключалось я
понимании им этого процесса как
развития общественного труда, материальной
культуры, жизни и деятельности народных
масс.
Писарев дал глубокую трактовку вопроса
о роли личности в общественной жизни, о
ее связи с условиями той или иной
исторической эпохи и деятельностью народных
масс. Он не отрицал, а, наоборот,
подчеркивал большую роль выдающихся личностей
в истории народов и государств, в
развитии культуры и науки. Но их деятельность,
по его мнению, не является определяющей.
Писарев не считал личность, даже самую
гениальную, главным и тем более
единственным творцом истории. Выдающиеся
личности, подчеркивал он, не могут по
своему усмотрению изменять и определять
историческое развитие, но они могут
ускорять это развитие, способствовать
развитию общества, культуры, науки. Наиболее
прогрессивную роль в истории играли, по
его мнению, те выдающиеся деятели,
которые связывали свою жизнь с борьбой
народных масс, выступали как сознательные
защитники интересов народа.
«Назначение гениальных людей,—
отмечал Писарев,— именно в том и состоит,
чтобы ускорять естественное движение
событий и постигать раньше других те
общественные потребности, которые
впоследствии сделаются осязательно-понятными
для самых обыкновенных умов» (там же,
т. VI, стр. 69).
Но деятельность исторической личности
может быть не только прогрессивной,
ускоряющей развитие общества, но и
тормозящей этот процесс.
Ясно, что все симпатии Писарева были
на стороне прогрессивных исторических
личностей. Оценивая их огромные заслуги
перед человечеством, он называл их
титанами. Великих людей Писарев делил на
три типа: титанов любви, титанов мысли
и титанов воображения.
Титанами любви он считал выдающихся
общественных деятелей, преисполненных
любви к народу и действующих в его
интересах. «Они стоят,— говорил он,— во
главе всех великих народных движений...
Увлекая массу, титан идет впереди всех и
с вдохновенною улыбкой на устах первый
кладет голову за то великое дело, которого
до сих пор еще не выиграло человечество»
(Сочинения в четырех томах, т. 4, стр.
211, 212).
Титаны мысли — это выдающиеся
ученые, «оди подмечают связь между
явлениями, из множества отдельных
наблюдений они выводят общие законы; они
вырывают у природы одну тайну за другою;
они прокладывают человеческой мысли
новые дороги... Их мысли хватают так
высоко и так "далеко, их труды так сложны и
так громадны... Их начинают понимать и
боготворить тогда, когда цель достигнута

112
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
и результат получен... Чистейшим
представителем этого типа может служить
Ньютон» (там же, стр. 211).
Титаны воображения — это великие
художники, писатели. «Они,—-говорит
Писарев,—- только схватывают и облекают в
поразительно яркие формы те идеи и
страсти, которые воодушевляют и
волнуют их современников» (там же, стр. 212).
К таким титанам он прежде всего
относил Леосинга, Белинского, которые были
велики тем, что «начали обновление
общества со стороны его эстетических понятий»
(там же, стр. 215).
Таким образом, титанами Писарев
называл тех выдающихся деятелей, которые в
той или иной сфере общественной
жизни — в политике, науке и искусстве —
вносили новое, влияли на прогресс той или
иной сферы общественной лсизни,
обновляли социальную жизнь человечества,
служили интересам народа, боролись с природой
в целях достижения человеческого
благосостояния. С особой симпатией и чувством
признательности Писарев говорил о людях-
титанах, подобных Рахметову, о
выдающихся революционерах, защитниках народных
интересов.
Таким образом, вопрос о роли народных
масс и личности в истории Писарев решал
с позиций революционно-демократической
идеологии. Вот почему глубоко ошибочно
считать, что своей концепцией
«мыслящих реалистов» он положил начало
социологии народников. В действительности же
Писарев и народники стояли на
противоположных позициях. Если Писарев считал,
что выдающиеся личности («мыслящие
реалисты») служат народу, который играет
решающую роль в истории, что выдающиеся
личности порождаются потребностями
общественного развития, народных масс, то
народники, наоборот, утверждали, что главной
силой общественного прогресса являются
критически мыслящие личности, а народ —
это инертная масса, не способная играть
творческую роль в истории.
Однако и у Писарева по этому вопросу
были некоторые колебания, неудачные
формулировки субъективистского толка,
которые и дали известный повод говорить о
том, что он преувеличивал роль
«мыслящих реалистов» в развитии общества. Эти
преувеличения объяснялись тем, что он
переоценивал роль знаний в общественной
жизни, признавал решающее значение идей
в перестройке общественных отношении.
«Мыслящие реалисты», как носители зтт
знаний, и должны быть, по мнению
Писарева, важнейшим ферментом в процессе
преобразования общества.
Но Писарев был не буржуазным
просветителем, а революционным демократом,
поэтому для него главное, основное —
революционные действия народных масс.
«Мыслящий реалист» зачастую
характеризуется им как мыслящий защитник
народных интересов, каким был революционер
Рахметов.
Шелгунов, Н. Серно-Соловьевич и
Антонович в своих взглядах на роль
народных масс и личности в истории также
исходили из идеи необходимости
революционно-демократического преобразования
России.
Шелгунов считал решающей силой
исторического развития народные массы, а не
выдающуюся личность. Объявляя труд,
создающий все материальные блага, основой
жизни общества, он говорил, что именно
трудящиеся обеспечивают человеческое
общество всем необходимым. Все, чем дси-
вут люди, создается их трудом. Поэтому
исторические события, революции,
общественное развитие в целом всегда связань:
с борьбой и деятельностью масс.
«Прежде существовало мнение,—
отмечал Шелгунов,— что судьбами
человечества заправляют великие люди; что
великие люди — единственные благодетели и
покровители человеческого рода; что
человеческий род, без великих людей, своим
умом, не был бы в состоянии придумать
самой простой вещи и жил бы подобно
диким зверям» (Соч., т. I, 1895, стр. 603).
Но история общества — это не календарь
деяний великих людей, не арена
деятельности одних только исторических личностей,
а прежде всего жизнь народов, наций, где
главной силой являются массы. Но
Шелгунов не был согласен и с теми, кто
утверждал, что историческая личность не вносит
своего вклада в развитие общества, что
якобы выдающаяся личность не оказывает
своего влияния на ход событий. «Pipaii-
ность этого мнения,— писал он,—
заключается в том, что от великих людей
отнимается вся личная заслуга, и они являются
как бы простыми и слепыми
исполнителями внешней воли... Те, кого считают
великими, действительно продукты своего
времени; но в этих людях есть особенные
личные качества, которые их выдвигают из
массы и делают по преимуществу
полезными для данного народа, в данный момент
его исторической жизни» (Соч., т. II, 1871,
стр. 126).
Естественно поэтому, что самым
главным в истории Шелгунов считал
стремления народа и борьбу его за свои интересы,
за освобождение от эксплуатации. «Велик
народ и человечество,— писал он,— в его
совокупных стремлениях, а не отдельный
человек, являющийся только
представителем этих стремлений» (Соч., т. I, 1895,
стр. 71).
Если же выдающаяся личность не
откликается на нужды народа и его стрем-

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
ИЗ
ления, пренебрегает его интересами, то
она не только не содействует
историческому прогрессу, но, наоборот, препятствует
ему. «...Личиая гениальность, не умеющая
откликнуться на требования народа,—
писал Шелгунов,— совершенно не нужна для
хода цивилизации, а нередко и вредит ей,
делая временную помеху правильному
развитию народных сил» (там же, стр. 67). Он
развенчивает снискавших «славу»
завоевателей, которые нанесли огромный вред
прогрессу, ибо их стремления были чужды
стремлениям народа. Наполеона, »например,
он не только не считает великим, но
прямо называет «человеком нечестным,
изменившим своим прежним убеждениям и
порабощавшим «народы» (там же, стр. 70).
Прославленные «дела военных победенос-
ных гениев оттого и были непрочны,—
заключает Шелгунов,— что завоевательные
стремления наиболее чужды массам» (там
же).
Прогрессивных, выдающихся деятелей,
которые страстно, со всей силой своих
дарований служили человечеству, народу,
науке, Шелгунов называл героями. В
истории человечества истинными героями, по
его мнению, были только люди мысли,
люди с убеждениями и с глубокой верой,
умевшие бороться и умирать за свои идеи.
Шелгунов считал, что выдающиеся
деятели лучше других понимали запросы
своего времени, нужды народа и выступали
борцами за новые идеалы и достижения
науки. Особенно подчеркивал он значение
революционных деятелей, которые
выделяются не только тем, что они лучше других
понимают жизнь, но и тем, что действуют в
целях прогресса. Он хорошо понимал, что
современная ему общественная жизнь <несет
-на себе «печать всяких видов насилия.
Образованное меньшинство, считающее
себя хранителем и поборником прогресса, в
сущности его задерживает» (Соч., т. II,
стр. 406). Действительно же прогрессивные
деятели, революционные мыслители
посвящают себя борьбе за изменение этой жизни,
за установление нового строя, где не будет
эксплуатации человека человеком.
На примере шестидесятых годов
Шелгунов показывает, что историческая
обстановка, сложившаяся в тот период, вызвала
к жизни мощное общественно-политическое
движение и породила выдающихся
лидеров этого движения, поставивших целью
своей жизни борьбу за интересы народа. Но
даже такие деятели, подчеркивает
Шелгунов, без народа не могут решать
исторические задачи, ибо в общем движении, в
резвернувшейся борьбе, как и яа войне,
исход сражений решают армии. «Не
генералы только,— писал он,— творят
военные победы, а творят их армии, те массы
рядовых людей, стремления, желания и
порывы которых находят свое выражение в
военачальниках. Когда говорят о
военных подвигах армий или народов, 'никто не
вспоминает мелких случаев трусости,
неспособности или неудач; им нет и места
в итоге общей славы. И в шестидесятых
годах были свои ошибки, которыми только
и пользовались враги и порицатели
общественного движения того времени. Что
сказать о том летописце, который,
описывая нашу народную кампанию
двенадцатого года, собрал бы отдельные случаи
неудач и просмотрел Бородино и Москву?
Такие же непрошенные летописцы были и у
шестидесятых годов, и я не думаю, чтобы
эти летописцы стяжали себе почетную
известность даже у тех, кому были на руку
их писанья» (там же, стр. 658).
Здесь Шелгунов высказал глубокую
мысль о роли народа и общественных
деятелей в историческом развитии, в истории
России в переломное время середины
XIX века. Он убедительно показал
решающее значение народных масс в
исторической жизни, связывая роль руководителей
с движением масс.
Правда, необходимо отметить, что
Шелгунов допускал некоторую
непоследовательность в решении вопроса о роли
личности в истории. В 1870 году он написал
статью «Историческая сила критической
личности», посвященную анализу работы
П. Лаврова «Исторические письма», в
которой не сумел вскрыть реакционное
содержание теоретических основ иародниче-
ской концепции «героев и толпы»,
отделить субъективные (Намерения Лаврова от
действительного содержания его идей.
«В этих письмах мы видим прежде всего,—
писал Шелгунов,— благородную, честную
личность самого автора, одухотворенного и
проникнутого той самой критической
мыслью, выразителем которой он
выступает» (там же, стр. 398). Но ведь не в этом
существо вопроса, хотя личная
искренность и преданность Лаврова
революционно-народническим идеалам усложняла
анализ его идей, «мешала» вскрыть их
реакционность.
К Лаврову вполне можно отнести слова
Ленина, сказанные им о Михайловском.
Ленин ценил Михайловского «за его
искреннюю и талантливую борьбу с
крепостничеством, «бюрократией»... за его уважение к
подполью и за помощь ему» (Соч., т. 20,
ст£. 102). Но вместе с тем ом камня на
камне не оставил от его реакционной
теории «героев и толпы».
Лавров, как и Михайловский, боролся с
крепостничеством и царизмом, но отстаивал
реакционные позиции в области
социологии, «обосновывая» теорию критически
мыслящей личности. Шелгунова ввела «в
заблуждение» революционность Лаврова.

114
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
«В основных мыслях Миртова (псевдоним
П. Лаврова.— А. М.) мы не находим
ничего,— писал Шелгунов,— в чем бы могли с
ним не согласиться. Все в них верно,
искренно и честно» (Соч., т. II, стр. 402).
Правда, Шелгунов критиковал ряд
положений Лаврова. Он поддерживал взгляды
автора «Писем...» на необходимость
расширения рядов мыслящих личностей, но не
делал из этого вывода, что прогресс
общества целиком и полностью зависит от них.
Приводя слова Лаврова о том, что
«развитие личности в физическом, умственном
и нравственном отношении, воплощение в
общественных формах истины и
справедливости — вот краткая формула,
обнимающая все, что можно считать прогрессом»,
Шелгунов не соглашается с ними и
подчеркивает, что в истории были и
мыслящие личности, было и образование
меньшинство, но положение народа не
изменилось. На земном шаре большинство
людей живет в ужасном состоянии. «Мы уже
не говорим о тех,— пишет он,— кто не
уверен в куске насущного хлеба,— где уж
им владеть умственным развитием и
сберечь запасы умственной пищи, когда у
них нередко недостает пищи
материальной...» (там же, стр. 406).
Всякие разговоры о прогрессе, о благе
человечества, говорит Шелгунов, остаются
болтовней, если нет перемен в жизни
трудящихся. Но эти перемены произойдут.
Основной силой общественного
преобразования на путях к социализму выступит
сам народ.
В обосновании прогрессивных идей о
деятельности народа и личности в истории
немалую роль сыграли воззрения
Антоновича. Он критиковал славянофилов за их
реакционные взгляды на русский народ как
на религиозно послушную и смиренную
массу, отказавшуюся от всякого
вмешательства в политическую жизнь. Он высмеивал
их за то, что они утверждали, будто
исторический процесс направляется
религиозными верованиями. Пусть знают
славянофилы, говорил Антонович, что русский
народ не отказался от своих прав на
вмешательство в государственные дела.
«...Исторически совершенно неверно, будто бы
русский народ никогда не принимал участия
в государственных делах; и первая же
страница русской истории, та самая страница,
на которую славянофилы указывают, как
на доказательство политического смирения
Руси, гласит следующее: «изгнаша Варяги
за море и не даша им дани» («Избранные
статьи», стр. 421).
Народ, утверждал Антонович,— это
самодеятельная, развивающаяся сила
исторического процесса. По мере культурного и
умственного роста он будет все более ак-
тигно выступать на арене общественной
жизни. «Г. Аксаков,— писал Антонович,—
воображает себе русский народ
окаменевшей глыбой, на которую не действует и
которую не изменяет время. Но даже
неодушевленные массы и глыбы изменяются от
действия времени и видоизменяющихся
условий их существования; все лицо земли
изменяется, выветриваются и
рассыпаются гранитные скалы, возвышаются и
понижаются материки, изменяются моря, реки
и озера; ужели же может оставаться вечно
неизменным народ, живой организм, очень
восприимчивый и чувствительный ко
всяким внешним влияниям, ужели он в
течение целого тысячелетия может
пребывать неподвижным в то время, когда до
бесконечности менялась его обстановка,
его историческая судьба?» (там же,
стр. 421—422).
В жизни общества, народа, подчеркивал
Антонович, идет безостановочный процесс
развития, смена старого новым, одних по-
колеиий другими, старых идей новыми. Все
это особенно сильно проявляется «во
времена оживленные». «Новая жизнь требует
новых условий взамен старых; устаревшая
довольствуется старыми и отстаивает их
для себя... Во времена спокойные, когда
движение совершается медленно, развитие
идет постепенно на основании старых
начал, несогласия старого поколения с
новым касаются вещей не важных... Но во
времша оживленные, когда развитие
делает смелый и значительный шаг вперед,
или круто поворачивает в сторону, когда
старые начала оказываются
несостоятельными, и на место их возникают
совершенно иные условия и требования жизни,—
тогда эта борьба принимает значительные
объемы и выражается иногда самым
трагическим образом...» (там же, стр. 191, 193).
Антонович высоко оценил статью
Добролюбова «Луч света в темном царстве», в
которой показываются нарастание
протеста народа, необходимость борьбы против
«темного царства». В этой статье
Добролюбов писал, что «ежели »наши читатели,
сообразив наши заметки, найдут, что точно
русская жизиь и русская сила вызваны
художником в «Грозе (на решительное
дело, и если они почувствуют законность и
важность этого дела), тогда мы довольны,
что бы ни говорили наши ученые и
литературные судьи» (Избранные философские
сочинения, т. И, 1948, стр. 522).
Известно, что Антонович и Писарев
разошлись в оценке драмы Островского
«Гроза» и статьи Добролюбова. Это
расхождение не носило принципиального характера,
а выражало две точки зрения
представителей одного направления. Подходя с разных
сторои к оценке образа Катерины,
Антонович и Писарев ясно понимали, что выход
существует один — революция. Если Анто-

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
115
нович безоговорочно принимал трактовку
Добролюбовым идейной направленности и
смысла протеста Катерины как выражения
сильного характера, еще не осознанной, но
решительной борьбы против «темного
царства», то Писарев подчеркивал, что в такой
борьбе главное заключается не в характере
и энергии борющихся, а в их знании,
понимании своих задач. Протест должен быть
осознанным.
Писарев отмечал, что «наша
общественная или народная жиэнь нуждается совсем
не в сильных характерах, которых у нее
за глаза довольно, а только
исключительно в одной сознательности. Как
только наши неутомимые и неустрашимые
труженики узнают и поймут совершенно
ясно, что — ложь и что — правда, что —
вред и что — польза, кто — враг и кто —
друг, так они и пойдут твердыми шагами
к .разумной и счастливой жизни, не
останавливаясь перед трудностями, не пугаясь
опасностей, ие слушая лживых обещаний
и спокойно устраняя все рогатки и
шлагбаумы. Думать, что русские люди
нуждаются не в знании, а в энергии — значит
считать Обломова типическим представителем
русского (народного характера, а такая
грубая ошибка понятна только со стороны
поверхностного писателя. И знание
составляет ключ к решению общественной задачи
не в одной России, а во всем мире. Нет ни
одного народа, у которого не замечался бы
недостаток характера, и нет также ни
одного народа, который был бы достаточно
наделен знанием» (Сочинения в четырех
томах, т. 3, 1956, стр. 461).
На примере французской революции
1789 года Писарев показывал, что она не
принесла освобождения трудящимся
потому, что у них не было достаточных
знаний, правильного понимания
сложившейся обстановки, а «энергии, героизма,
любви к отечеству и всяких других
добродетелей было истрачено столько, что их
хватило бы на освобождение всех народов
земного шара... Знания должны быть усвоены
теми железными характерами, которыми
переполнена наша народная жизнь» (там
лее, стр. 462).
В этих словах Писарев четко выразил
свою мысль о необходимости соединения
знаний и освободительного движения. Но,
акцентируя внимание на просвещении
трудящихся, он вовсе не отказывался от
революционных средств борьбы. Именно с
этой позиции Писарев подходил к оценке
образа Катерины. Но односторонняя
оценка этого образа не говорит о том, что
Писарев изменил революционным принципам,
что он отказался от революционных
методов борьбы.
Полемизируя с Писаревым, Антонович
писал: «Конечно, протест разумный,
осознанный, протест во имя идеи, добытой
путем умственного развития, гораздо выше
протеста непосредственного, натурального;
но и последний возможен, естественен,
человечен и заслуживает сочувствия, как и
отнесся к нему Добролюбов» («Избранные
статьи», стр. 446). Взгляды Антоновича
не страдали односторонностью, какая была
присуща воззрениям Писарева. Он понимал,
что всякий протест против «темного
царства» оправдан и заслуживает одобрения,
но соглашался с тем, что осознанный
протест гораздо плодотворнее стихийного.
Н. Серно-Соловьевич также рассматривал
вопрос о роли народных масс в
общественной жизни в связи с революционным
преобразованием общества.
Революция, совершаемая народом,
утверждал он, победит. Но народу нужны
знания, и в этом должны ему помочь
прогрессивные деятели. «Историческим
несчастием России с древнейших времен,—
писал он,— было то, что сильные,
энергические личности не находили простора
для деятельности и гибли бесплодно»
(сборник «Революционное движение
1860-х годов», стр. 71). Но времена
меняются, и среди молодого поколения
появляются нужные деятели. «С этим
поколением нельзя, то есть не следует, поступать
по бывшим примерам, потому что оно пе
походит на прежнее» (там же).
Правда, часть молодого поколения, по
мнению Серно-Соловьевича, состояла из
людей ничтожных, ни к чему не годных, с
ранней юности физически и нравственно
развращенных, в чем виноват
общественный строй. Но основной части молодежи
присущи иные черты характера, и они
становятся все более и более
господствующими. Это личности, которых нельзя ни
купить, ни застращать, люди стойких
убеждений и правил.
Таковы взгляды единомышленников и
соратников Чернышевского на деятельность
народных масс и личности в историческом
развитии, их роль в жизни общества.
Как ни велико историческое значение
этих взглядов, но они не были подлинно
научными. Революционные демократы
рассматривали исторический процесс
идеалистически, считая главной движущей силой
общественного развития сознание людей,
науку. Чернышевский и его соратники
вопрос о роли народа не связывали с
материальным производством, не вскрывали
экономических источников, решающей роли
трудящихся в общественной жизни. Они
не поняли значения экономических условий
жизни общества, деятельности трудящихся
масс, способа производства, как
решающей силы общественного развития. Вот
почему и само понятие народа у
революционных демократов было в известной сте-

116
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
пени расплывчатым. Они видели
разделение общества на классы, но не
рассматривали классовую борьбу как движущую
силу истории.
Тем не менее революционные демократы,
в том числе и школа Чернышевского,
приближались к материалистическому
пониманию исторического процесса. Классики
русского материализма, революционные
демократы, вплотную подошли к
диалектическому материализму и остановились перед
историческим материализмом. Марксизм,
как единственно правильную
революционную теорию, Россия поистине выстрадала.
«Пусть читатель вспомнит,— писал
Ленин,— о таких предшественниках русской
социал-демократии, как Герцен, Белинский,
Чернышевский и блестящая плеяда
революционеров 70-х годов» (Соч., т. 5, стр.
342).
Интересно напомнить, что Писарев
связывал изменение общественной жизни на
социалистических началах с борьбой
народных масс, с ростом их знаний. Он писал,
что и теперь «всеми сделанными
открытиями пользуется ничтожное меньшинство, но
только очень близорукие мыслители могут
воображать себе, что так будет всегда.
Средневековая теократия упала, феодализм
упал, абсолютизм упал; упадет
когда-нибудь и тираническое господство капитала»
|(Сочинения в четырех томах, т. II, стр. 308).
Хотя это положение не опиралось на
материалистический вывод о неизбежности
гибели капитализма и утверждения
социализма, оно заключало в себе глубокое
историческое и теоретическое содержание.
Писарев никогда не был сторонником
крестьянской общины. Социалистические
преобразования общества в России он не связывал
с судыбами и перспективами развития этой
общины. В этом отношении он стоял выше
Чернышевского, Герцена и их
последователей. Писарев был вдохновенным
сторонником технического прогресса и
промышленного развития России, но он понимал, что
это развитие не может решить вопроса о
голодных и раздетых людях. Он видел
решение этого вопроса в изменении
общественно-экономических отношений. «Надо
было,— писал он,— разрешить вековой
спор между трудом и капиталом. ...Не
филантропическими заведениями, похожими на
тюрьмы, а таким общественным порядком,
который отнял бы у одного человека
возможность эксплуатировать труд сотни
других людей» (Поли. собр. соч. в шести
томах, т. II, стр. 467). Писарев считал, что
с развитием капиталистической
промышленности рабочий вопрос «встанет и в России
во всех сваих грозных размерах», но он
будет разрешен. На смену капитализму
придет социализм, и эту задачу решат сами
трудящиеся путем революции.
Точно так же и Шелгунов в конце своей
жизни более правильно оценивал роль
рабочего класса в революционной борьбе. Все
это говорит о том, что революционные
демократы шли в направлении к марксизму.
Но они все-таки остались революционными
демократами. Их философия и политические
воззрения объективно были связаны с
революционной борьбой крестьянства.
Представители школы Чернышевского
своей борьбой против идеализма, своими
прогрессивными идеями в области
социологии, обоснованием роли народных масс в
исторической борьбе расчищали путь для
распространения марксистской теории в
России. Несмотря на историческую
ограниченность своих взглядов, обусловленную
особенностями той эпохи, они вошли в
историю философской, социологической мысли
и освободительного движения как
крупнейшие мыслители и революционные деятели.

Материалистические тенденции
в польской философии XX века
Владислав КРЛЕВСКИЙ (Польша)
В конце XIX и начале XX века в
польской философии, как и в философии
других европейских стр^дн, доминирует
идеализм. На философских кафедрах
университетов господствующее положение
занимает спиритуалистическая католическая
философия. В самом крупном в то время
из польских университетов — Ягеллонском
университете в Кракове — философию
преподавали ксендзы Стефан Иавлицкий, Ма-
риан Моравский и «светский католик» Мав-
риций Страшевский. В Кракове
подвизался также Винценты Лютославский,
проповедник крайней мистической и мессианист-
ской «национальной философии». Во
Львовском университете философию преподавал
Мстислав Вартенберг, приверженец
спиритуалистической метафизики. В Варшаве
в Главной школе и в университете (в
котором преподавание велось на русском
языке) философию читал Генрик Струве,
также сторонник спиритуализма и
религии. Даже некоторые деятели правого
крыла рабочего движения провозглашали в
философии явный идеализм и иррационализм.
Всей этой
мистически-спиритуалистической философии противостояло течение,
называемое позитивизмом, охватывавшее в
конце XIX — начале XX века широкие
круги польской интеллигенции. Позитивисты
призывали возвратиться к опыту, к
трезвому рассуждению, к естественным наукам;
они ссылались на Конта, Милля,
Спенсера, Дарвина, Гексли, Бокля. В
общественной жизни польский позитивизм выдвигал
лозунг «органического труда», то есть
хозяйственного развития, технического
прогресса, распространения знаний среди
народа и т. д., что являлось выражением
идеологии наиболее прогрессивных слоев
буржуазии. С философской точки зрения,
лагерь позитивистов, несмотря на общие
лозунги, был довольно разнородным.
Некоторые его представители склонялись к
субъективному идеализму махистского толка,
другие более или менее приближались к
материализму.
Здесь следует принять во внимание, что
марксизм в тот период был еще
малоизвестен в Польше, а если и был известен,
то почти исключительно с экономической и
социально-политической, а не с
философской стороны. Деятели левого,
революционного крыла рабочего движения в Польше
мало занимались философией, во всяком
случае специально не писали на эти темы.
Даже люди явно революционных
политических взглядов если и интересовались
философией, то, не зная диалектического
материализма, склонялись скорее к
позитивизму. Например, Станислав Бобинский, в
дальнейшем являвшийся активным
деятелем СДКПиЛ и КПП, в молодости
занимался философией, высказывая взгляды,
близкие к махизму (с марксизмом он
ознакомился позже). Связанный в молодые годы с
СДКПиЛ, философ и психолог Владислав
Гейнрих был личным учеником Авенариуса
и заимствовал у него идеи
эмпириокритицизма. В этих условиях
материалистическая философская мысль развивалась
прежде всего в естествознании, поэтому
остановимся на рассмотрении мировоззрения
передовых естествоиспытателей.
Среди польских ученых этого периода
виднейшее место занимает, бесспорно,
Мария Склодовска я-К ю р и (1867—
1934). Работала она, правда, как
известно, в Париже вместе со своим мужем
Пьером Кюри, однако все время сохраняла
тесную связь с родиной, поэтому принадлежит
к общей традиции польской и французской
науки.
Склодовская-Кюри не занималась
специально философскими проблемами, однако
ряд ее высказываний философского
значения не оставляет сомнений в отношении
характера ее мировоззрения. В тот период,
когда кругом раздавались голоса об
«исчезновении материи», о «дематериализации
атома» и т. д., она писала:
«...Радиоактивность есть свойство материального атома
и поэтому может служить средством
обнаружения новых элементов» ('«Открытие
радия». Петербург. 1912, стр. 6). В
противовес уверениям идеалистов, будто законы

118
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
физики являются созданием нашего разума
и мы их предписываем природе, она
заявляла: «Можно утверждать, что природа
дает нам представление о плоскостях и осях
симметрии» («Дьер Кюри». Варшава. 1953,
стр. 29). Тогда как ряд ученых полагал, что
радий ставит под вопрос закон сохранения
энергии, Мария Склодовская выдвинула
гипотезу (впоследствии доказанную Резерфор-
дом и Содди), что радиоактивность связана
с превращением элементов в результате
распадения атомов. В те времена, когда
многие утверждали, что наука не может
познать тайн природы, она писала: «...Нам
еще неизвестна природа радиоактивности,
однако надо надеяться, что и в этом случае
тайна природы отроется со временем перед
терпеливым усилием исследователя» («Два
доклада Марии Склодовской-Кюри».
Варшава. 1926, стр. 11). В те годы, когда многие
заявляли, что статистические законы, в
особенности закон радиоактивного распада,
свидетельствуют о недетерминированности
отдельных изменений, Склодовская
утверждала: «Закон радиоактивного распада имеет
глубокое философское значение, он
показывает, что изменение наступает согласно
закону случайности. Поводы, вызывающие эти
изменения, пока не исследованы, и еще
неизвестно, проистекают они от причин,
лежащих вне атома, или же от его
внутренней неустойчивости» («Пьер Кюри»,
стр. 78). Познание причин связывается с
активным воздействием на материю: «Если
бы при помощи известных нам сейчас
физических условий удалось создать из
неактивных веществ весьма радиоактивные, мы
смогли бы тогда объяснить причину
радиоактивности некоторых веществ»
(«Исследование радиоактивных тел». Варшава.
1904, стр. 54).
Значительно больше высказывался на
философские темы другой великий
польский ученый этого периода, Мариан Смо-
л ух о вс кий (1872—1917). Труды его
были посвящены главным образом
развитию молекулярно-кинетической теории: он
разработал теорию молекулярных
флюктуации, выяснил механизм броуновского
движения, явления опалесценции и др. С этих
позиций боролся он против враждебных
атомистике феноменологических течений в
физике (Мах, Оствальд и др.) (см. нашу
статью «Борьба Мариана Смолуховскогоза
научную атомистику в журнале «Вопросы
философии» № 4, 1956). Много занимаясь
исследованием статистических
закономерностей в физике, Смолуховский предпринял
анализ понятий случайности и
статистического закона в физике. Он ставил себе
целью доказать, что «понятие и
происхождение случайности можно точно
определить, если прочно стоять на почве
детерминизма» (Избранные философские
произведения. Варшава. 1956, стр. 326).
Вопреки распространенному мнению он
пришел к верному выводу, что случайность
следует связывать не с нашим незнанием,
а с некоторыми особенностями структуры
причинной связи \ что «случаем» мы
называем некоторый частный вид причинной
связи (там же, стр. 308). Так же
материалистически оценивал он понятие
вероятности: «Физическая вероятность случая
может зависеть исключительно от условий,
влияющих на его появление, но она не
может зависеть от степени нашего знания»
(там же, стр. 300).
Очень характерно, что Смолуховский
противопоставляет это объективное
понимание вопроса субъективистскому его
пониманию, встречающемуся чаще всего
среди философов (см. там же, стр. 299).
Подобную мысль мы находим в
написанном им методологическом «Общем
введении» к разделу физики в «Руководстве
для занимающихся самообразованием ».
Предлагая классификацию наук в
соответствии со степенью их общности,
Смолуховский писал: «Можно также придумать
деление, основанное на другом принципе,
такое, например, которое выражало бы
антропоцентрический взгляд, обожествляющий
человека как царя природы; но приведенное
выше деление наук представляется наиболее
целесообразным естествоиспытателю,
который внешний мир принимает за объективно
данный и классифицирует науки
соответственно взаимной зависимости их предмета
(«Руководство для занимающихся
самообразованием», стр. 12). Здесь мы имеем
отчетливую декларацию
естественнонаучного материализма в гносеологии. В другом
месте Смолуховский писал: «...Законы,
известные нам или неизвестные, которым
подчиняются физические явления, всегда и
везде останутся неизменными, независимо
от формы, которую придает им развитие
науки» (там же, стр. 8).
И здесь мы видим ясную постановку
вопроса: законы природы существуют
независимо от того, знаем мы их или не знаем,
В связи с этим Смолуховский критикует
номинализм, характеризуя его как взгляд,
согласно которому законы природы
являются «субъективным творением нашего
разума» (там же, стр. 45).
1 Смолуховский называет следующие
главные условия «урегулированной»
случайности: 1. Чрезвычайно малое различие
начальных условий определяет, будет
результат благоприятным или нет (малая
причина— большое следствие). 2. Благоприятный
результат может быть достигнут
посредством большого количества различных
возможных констелляций начальных условий
(различные причины — те же самые
следствия).

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
119
Надо отметить, что не все высказывания
в «Руководстве для занимающихся
самообразованием» имеют материалистический
характер. Подчеркивая, что научные теории
не есть что-то окончательное, что мы
являемся свидетелями замены одних теорий
другими, Смолуховский делает вывод, что
научные теории не представляют собою
отражения действительности и что поэтому
нельзя говорить об их истинности, а нужно
говорить лишь об их полезности. Такой
вывод является следствием
недиалектического понимания им истины, непонимания
того, что существует относительная
истина. Иногда, однако, и по этому вопросу
были у него верные догадки. В одном из
публичных докладов Смолуховский говорил:
«Очень поучительно проследить за
изменчивыми судьбами научных теорий; они
интереснее изменчивых судеб людей, ибо
каждая из них содержит в себе нечто
бессмертное, хотя бы частицу вечной
истины» (Избранные философские произведения,
стр. 258).
Смолуховский не ограничивался лишь
методологическими проблемами своей
науки. Неоднократно высказывался он по
общим мировоззренческим проблемам. Был он
убежденным атеистом, критиковал
телеологию, витализм, креационизм. В
«Руководстве для занимающихся
самообразованием» он писал: «В античности и
особенно в средние зека часто пытались
объяснять явления природы на основе
целенаправленности и в наивности заходили так
далеко, что в различных явлениях природы
усматривали устройства, специально
созданные для пользы людей. Сегодня ни
один естествоиспытатель не признает
целенаправленности в природе, ибо нельзя
персонифицировать природу, представлять
ее как некое мыслящее и планирующее
существо. Целенаправленность могла бы
быть понятной только с точки зрения тех,
кто принимает гипотезу, что природа была
создана разумным существом в соответствии
с заранее намеченными планом и целью.
В неорганической природе никаких следов
целенаправленности мы не находим, а со
времен Дарвина мы научились также и в
области органической природы ооходиться
без этого понятия» (стр. 18). Что касается
объяснения психических явлений, то и
здесь мы находим однозначное
высказывание: «...Физиологические исследования
органов чувств объясняют возникновение
чувственных представлений» (там же,
стр. 29).
Атеизм Смолуховского сочетался с
антиклерикализмом. В одной из своих лекций
он говорит об «упадке науки во времена
христианства». В «Очерке истории физики
в Польше», касаясь XVII—XVIII веков, он
отмечал: «У нас вообще господствовала
тогда атмосфера, совсем не
благоприятствовавшая развитию естественных наук, на
судьбу нашей науки оказало также
пагубное влияние общее невежество, связанное
с ростом могущества иезуитов и
религиозной нетерпимостью» (там же, стр. 302).
Высказывания эти весьма знаменательны.
Вспомним, какая ситуация была на
кафедрах философии, в особенности в Кракове,
где работал тогда Смолуховский. Например,
Мавриций Страшевский в своих лекциях
по истории польской философской мысли
выступал апологетом католицизма,
«сплачивающего народ», метал громы и молнии
против реформации, прославлял иезуитские
школы как очаги распространения
просвещения и т. д. Возможно, в какой-то
мере ответом на эти лекции и являлись
приведенные выше слова Смолуховского об
иезуитском мракобесии.
Материалистические позиции занимали
также биохимики Марцелий H e н ц к и й
(1847—1901) и Леон Мархлевский
(1869—1946). Ненцкий всю свою жизнь
работал за пределами Польши, последние,
наиболее плодотворные 10 лет своей
жизни^— в Петербурге (где, между прочим,
сотрудничал с И. П. Павловым), однако
сохранял постоянную и живую связь с
Польшей, где но его просьбе и был похоронен.
Его работы принадлежат общей традиции
польской и русской науки.
Мархлевский работал вначале в Англии,
а затем в Кракове. Хотя лично они почти
не встречались, Ненцкий и Мархлевский
находились в тесном взаимном
сотрудничестве и совместно открыли химическое
родство красного красящего вещества крови —
гемоглобина (исследовал его главным
образом Ненцкий) и зеленого красящего
вещества листьев — хлорофилла
(исследованием которого занимался главным образом
Мархлевский). На этой основе они
разработали (правда, в очень общих чертах)
гипотезу о начальной стадии эволюции
органической природы (до отчетливого деления
ее на царство растений и царство
животных).
Оба ученых были убежденными
атомистами в химии, эволюционистами и
врагами витализма в биологии. Мархлевский
весьма определенно высказывал взгляд, что
материальный мир вечен, что он находится
в непрестанном развитии, что в ходе этого
развития возникла жизнь как вполне
естественное явление.
Дарвинизм вообще очень быстро
распространился среди польских биологов,
несмотря на сильную оппозицию
католической церкви В Варшавской Главной школе
курс дарвинизма преподавался уже
несколько лет спустя после появления на
свет «Происхождения видов». Впервые
этот курс читал Бенедикт Дыбовский

120
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
(1833—1930), ученый-революционер. Был
он одним из организаторов январского
восстания 1863 года, за что был сослан в
Сибирь, где впоследствии прославился
своими исследованиями сибирской фауны, в
особенности фауны Байкала.
Дыбовский был бескомпромиссным
противником религии. Он полагал, что не
вера в чудеса, а знание формирует истинную
нравственность. Неоднократно писал он о
борьбе католической церкви против
передовой науки, бичевал обскурантизм
польского католицизма. «Я убежден,—
утверждал он,— что если бы сегодня Коперник
впервые высказал свои гениальные
взгляды... мы бы первые их осудили... и с
амвонов прокляли бы, ибо, следуя мнению
«Католического Путеводителя», считали
бы его маловером, еретиком, разрушителем
догматов, готовящим гибель человечеству»
(цит. по книге И. Доманевского
«Бенедикт Дыбовский». Варшава. 1954,
стр. 169). Религиозному мировоззрению
Дыбовский противопоставлял «научное
мировоззрение», не характеризуя его,
впрочем, ближе с философской стороны.
Виднейшим польским биологом был
Иосиф H у с б а у м-Г илярович (1859—
1917). В течение всей своей жизни он
неустанно пропагандировал дарвинизм,
выполняя в Польше такую же роль, как Гек-
сли в Англии, Геккель в Германии,
Тимирязев в России. Самым крупным его трудом
является книга «Идея эволюции в
биологии», написанная в 1909 юбилейном году.
Будучи решительным противником
витализма, Нусбаум одновременно критиковал
механицизм за то, что он не видит
особенностей живого, высказывался в пользу
«механицизма в общефилософском смысле»,
понимая под этим отрицание витализма,
сверхъестественных сил, стремление к
естественному, причинному объяснению
всяких явлений — одним словом,
материалистическую позицию в науке. Вместе с тем
он выступал против «механицизма в
физико-математическом смысле», понимая под
ним взгляд, согласно которому явления
жизни следует выяснять исключительно
физико-математическими методами, сводя
их к движению атомов. Он упрекал в такой
тенденции «механику развития» Вильгельма
Ру. Нусбаум не предрешал вопроса о том,
удастся ли когда-нибудь в отдаленном
будущем объяснить процессы жизни
методами физики, но высказывался против того,
чтобы ограничиваться лишь этими
методами и видеть в них программу науки на
ближайшее будущее (Иосиф Нусбаум
«Путями знания». Львов. 1903, стр. 45—
54).
В лекции, посвященной Томасу Гексли,
Нусбаум остановился на вопросе об
отношении философии к науке и выдвинул свою
концепцию философии. Разделяя
враждебное отношение естествоиспытателей к
натурфилософии начала XIX века, он
отмечает, что отчужденность науки и
философии была неизбежной, пока философия
занимала «метафизические» позиции, тем
более, что каждая наука стала создавать
себе собственную философию, стремясь к
синтезу эмпирически добытых фактов.
Философией биологии стала теория эволюции.
В связи с этим возникает вопрос: имеет
ли смысл существование философии как
отдельной науки? Нусбаум отвечает на этот
вопрос утвердительно, заявляя, что
последняя должна быть синтезом философий
частных наук: «Если у древних философия
была матерью наук, то ныне она стала их
дочерью, и ее задачи можно свести к двум
следующим основным пунктам: во-первых,
она исследует взаимную связь и отношение
между общими принципами частных наук,
во-вторых, она выясняет основные нормы
и методы познания вообще. Так понимаемая
философия находится еще только на заре
своего развития, ибо ее прогресс должен
основываться на философских достижениях
частных наук, а достижения эти
накапливаются очень медленно, так как они
основываются на всей массе эмпирического
материала в целом» («Из вопросов биологии
и философии природы». Львов. 1899,
стр. 94—95). Образцом
естествоиспытателя-философа (в противоположность
естествоиспытателю — узкому эмпирику)
Нусбаум считал Гексли.
Среди естествоиспытателей несколько
более позднего периода много высказывался
по философским проблемам Антони
Болеслав Добровольский (1872—1954),
крупный геофизик, специалист по
гидросфере, в особенности по вопросам глацио-
логии. Являясь убежденным атеистом, он
вел острую борьбу против фидеизма и всего
того, что называл «магиомистикой». Он
критиковал также агностицизм,
провозглашая познавательный оптимизм, веру в
могущество науки и человеческого разума
(см. А. Б. Добровольский «Моя
научная биография». Вроцлав. 1958, в
особенности разделы «Что такое в сущности
наука?», «Наука и магиомистика»).
Особую позицию на границе
естествознания и философии занимал Владислав Бе-
ганский (1857—1917). Он был врачом
и одновременно плодовитым философом.
Кроме многочисленных научных трудов в
области медицины, им написано много
философских работ, в том числе пособия по
теории познания, логике, этике.
Философские взгляды Беганского были весьма
разнородными, в них перекрещивались
различные противоречивые течения. Он
стремился опереть философию на биологию, в
этике провозглашал натурализм, в теории

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
121
познания подвергался влиянию
прагматизма. Свою позицию он назвал «превидиз-
мом», поскольку сущность познания он
усматривал в предвидении неизвестных
фактов. Одновременно он признавал
априорность философских категорий, но.
вопреки Канту полагал, что они соответствуют
действительности, ибо в противном случае
опирающееся на них предвидение не могло
бы осуществиться.
Но интереснее всего его взгляды в
области методологии биологических наук. В
ряде своих работ он рассматривает спор
механицизма с витализмом и детерминизма с
телеологией Поскольку Беганский много
внимания уделял критике механицизма и
традиционного детерминизма, обычно его
считают скорее сторонником витализма и
финализма. С этим мнением, однако,
согласиться нельзя. Главная идея,
проходящая через все работы Беганского в области
философии биологии,— это признание
недостаточности физико-химических методов
при исследовании живых организмов,
необходимости биологического подхода, учета
потребностей организма и функций его
отдельных органов в рамках организма как
целого. Если он говорил о «телеологии»,
то имел в виду определенный метод
исследования, отличающий биологические науки
от физико-химических наук. «Телеологию
мы понимаем как науку об определенной
характерной связи, существующей между
явлениями в замкнутых системах и
основывающейся на объединении частей в
гармонически действующее, равновесное
целое» (Владислав Беганский
«Методика телеологии». Варшава. 1910,
стр. 201—202).
Беганский доказывает недостаточность
понятий «причина» и «следствие» в
биологических исследованиях и необходимость
введения наряду с ними понятий «цель» и
«средство». При этом он сознавал ту
опасность, которую влекут за собой эти
термины. «...Их применение в научном
исследовании,— писал он,— может привести к
ложному взгляду на происхождение связи
явлений. Понятие цели вследствие более
узкого значения этого слова порождает
мысль о ее психическом источнике, о воле
и сознании; это, бесспорно, является
причиной возникновения теистических и
анимистических взглядов, так часто
повторявшихся в истории нашего вопроса. Терминология
в науке не имеет второстепенного значения,
как это на первый взгляд представляется.
Иногда многозначный термин может
задержать процесс научного исследования и всю
проблему свести на ложный путь и,
наоборот, хорошо подобранный термин открывает
новые горизонты для исследований. К таким
хорошо подобранным, счастливым терминам
можно отнести понятие «приспособления».
введенное в науку Яарвином для
обозначения целевых биологических устройств; оно
устранило таинственную мистику в
понимании этих вопросов и примирило с ними
далее решительных противников
телеологии» (там же, стр. 204).
Далее автор говорит, что, может быть,
лучше во избежание недоразумений вместо
«цель» говорить «значение» (данного
явления для организма).
Подчеркивая необходимость целостного
рассмотрения организма, Беганский
ссылается, между прочим, на работу И. П.
Павлова «Das Experiment als zeitgemasse und
einheitliche Methode medizinischer
Forschung», где эта точка зрения
последовательно проведена. С другой стороны, он
отмечал, что даже такой последовательный
механист, как Жак Лео, не может избежать
в своих работах рассмотрения проблем о
значении отдельных явлений или
субстанций для жизни организма, а
следовательно, на практике отходит от чисто
механической трактовки жизни.
Что касается отношения к витализму, то
сам Беганский протестовал, когда его
считали сторонником этого направления.
В статье «Телеология и витализм» он
утверждает, что хотя любой витализм
является телеологичным, но не каждая
телеология виталистична. Таковой не
является развизаемая им «методологическая
телеология», или «неотелеология». Он
пишет: «Я не согласен с механицизмом,
поскольку решительно настаиваю на том,
что биологические явления представляют
определенное своеобразие в своей
организации. Но я не согласен и с витализмом,
ибо не вижу никаких доказательств того,
что будто бы существует некая особая
энергия жизни или что в каждой ткани и
каждой клетке выступают якобы
проявления высшей психической деятельности,
рассуждения и умозаключения, которые в
этом виде могут быть лишь результатом
очень сложной нервной организации.
Наиболее убедительно для меня
выяснение целесообразности биологических
явлений теорией Дарвина, хотя должен
признаться, что и эта теория имеет некоторые
недостатки...» (цит. по книге
Мечиславы Беганской « Владислав
Беганский. Его жизнь и труд». Варшава, 1930.
стр. 176).
Таким образом, мы видим, что взгляды
Беганского в области методологии
биологии являются, в сущности,
материалистическими и диалектическими. Другое дело,
что созданный им термин «неотелеология»
неудачен, а ведь, как он сам отмечал,
«терминология в науке не имеет
второстепенного значения...»
Среди профессиональных философов
конца XIX и начала XX века самой крупной

122
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
фигурой был Адам Map бург (1855—
1913). Он отстаивал эмпиризм и
позитивизм, выступал против всякой
«метафизики». Следует, однако, отметить, что
острие своих атак он направлял против
спиритуализма, фидеизма, иррационализма,
главными его оппонентами и врагами были
католические философы и реакционные
публицисты, которые часто клеймили его
как «безбожника», деморализатора
молодежи и т. д.
Признавая лишь существование
конкретных тел, Марбург отрицал объективное
существование материи, сил, энергии,
законов природы, атомов, полагал, что они
являются всего лишь конструкциями нашего
разума, но конструкциями полезными,
выполняющими положительную роль в науке
(здесь явственно выступает позитивизм
Марбурга). В то же время он резко отрица^
тельно относился к таким понятиям, как
«бог», «душа», «абсолют», «жизненная
сила» и т. п., считая, что это конструкции
бесплодные, играющие в науке вредную
роль. Вот почему в конкретных вопросах
методологии науки он занимал чаще всего
материалистическую позицию.
В лекции «Современная психология и ее
место в системе знания» он выделяет три
области явлений: физическую,
биологическую и психическую. Анализируя их
взаимоотношение, он отмечает, что «мы
никогда не находим каких-либо проявлений
жизни без механических и
физико-химических условий, никогда также мы не
констатируем проявлений сознания без
биологических явлений. И наоборот, на каждом шагу
мы находим, что тела существуют и
подлежат тем же изменениям, тем же законам
как в области живых существ, в
органическом мире, так и вне его, что область
физических явлений не зависит от
биологической обусловленности. Далее, мы
констатируем, что биологические явления
могут иметь место независимо от
проявлений сознания, а следовательно, от
психологической обусловленности» (Философские
произведения Адама Марбурга. Варшава.
1914, т. II, стр. 98). Из этих рассуждений
делается вывод: «Жизнь является функцией
физических условий, и функцией
необратимой, равно как сознание является функцией
физических и биологических условий —
также необратимой» (там же). Не
удивительно, что фидеисты начали упрекать
Марбурга в материализме. В ответ на эти
упреки Марбург стремился доказать, что
он все же не материалист, поскольку...
материализм признает, что «материя
является трансцендентной субстанцией,
обладающей определенными атрибутами..., что,
спекулируя природой этой субстанции,
можно из нее вывести весь мир» (там же,
$тр. 122—123). Надо признать, что в
понимании того, что такое материализм, правы
были скорее критики Марбурга.
Основной труд Марбурга «Теория
целесообразности с научной точки зрения»
представляет собой развернутую полемику
с плоской телеологией, главным образом с
книгами французского автора П. Жанет
(«Финальные причины») и польского —
ксендза М. Моравского («Целесообразность
в природе»). Убедительно и часто
остроумно Марбург доказывает
несостоятельность аргументов телеологов. Анализируя
понятие «цель», он характеризует ее как
представление какой-либо вещи, действия,
состояния, соединенное с желанием
достигнуть их в действительности при помощи
средств, которые кажутся
соответствующими для этого. Поэтому говорить о цели
можно только в человеческой деятельности,
но не в природе.
Противопоставляя финализму
детерминизм, Марбург полемизирует с взглядом,
согласно которому детерминизм равнозначен
фатализму. Он пишет: «...Детерминизм не
отрицает, что наша психическая жизнь, в
таких формах, в каких она возникла в
результате длительного процесса развития в
силу естественных законов, выступает не
как безразличный фактор, а оказывает
могучее влияние на ход событий» (там же,
т. I, стр. 207). И дальше: «Мы обладаем
собственной энергией и ее регуляторами.
Зачем же нам отказываться от их
употребления, отказываться от роли фактора в
природе, который стремится использовать
все, что можно, для собственного блага?
Теоретический детерминизм вовсе не
препятствует нам в этом и не лишает
надежды; он только мудро нас предостерегает,
что наша энергия не является абсолютно
независимой энергией в природе; вступая
в борьбу, мы должны знать, что не сломаем
законов природы, что мы — ее особая
частица — можем их использовать, хотя
границ этого использования никто не может
указать» (там же, стр. 208).
Следует отметить, что Марбург забывает
здесь о своем позитивизме и считает
энергию, законы природы и т. п. чем-то
существующим объективно (ведь если бы
законы были только понятийными
конструкциями, то мы бы без труда могли их
«ломать»), вообще говорит как
материалист.
Само собой разумеется, что к
материализму приближались преимущественно те
философы, которые связывали свою
деятельность с естественными науками. Среди
философов следующего после Марбурга
поколения много занимался точными
науками Зигмунд Завирский (1882—1948).
Уже в ранней своей работе «Причинность
и функциональное отношение» он
критикует взгляд Маха о том, что причинность

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
123
якоРы нужно заменить функциональной
зависимостью. Вопреки Маху он утверждает,
что нельзя отказываться от таких понятий,
как «сила», «склонность», «способность».
Однако развитие философских взглядов
Завирского шло довольно извилистым
путем. Ознакомившись с теорией
относительности Эйнштейна, Завирский стал ее
энтузиастом, но делал из нее идеалистические
выводы. В работе «Философский релятивизм
и физическая теория относительности» он
писал, что теория Эйнштейна ведет к
преодолению реализма и к триумфу
феноменализма, полагая, что раз взгляды Ньютона о
существовании абсолютного пространства и
времени были опровергнуты, то тем самым
наука признала правоту противника
Ньютона — Маха. Придерживаясь мнения, что
наука познает лишь «феноменальную
действительность», Завирский, однако,
отвергал крайний идеалистический взгляд,
согласно которому якобы нет никакой
разницы между этой «действительностью» и
иллюзией, самообманом (он высмеивает,
например, взгляд Петцольда, будто бы
Дон-Кихот, принимая крылья ветряной мельницы
за руки великана, был так же прав, как и
Санчо Панса, который не подвергался
этому самообману).
Позднее Завирский начинает
освобождаться от идеализма. В работе
«Аксиоматический метод и естествознание» он уже
критикует позитивистский взгляд, что
якобы не существует действительности, не
зависимой от сознания. Указывая на
некоторые непоследовательности у Маха и
других позитивистов, Завирский отмечает, что
последовательное проведение цозиций
феноменализма порождает непреодолимые
трудности. «Откуда берется тот факт, что
существует строгое соответствие данных в
нескольких различных системах координат,
что обнаруживается... существование
инвариантной формы законов природы,
имеющей важное значение для всех систем
координат? Разве это не свидетельствует о
более глубоком единстве мира, непонятном с
позиций феноменализма...» (Зигмунд
'Завирский «Аксиоматический метод и
естествознание». Краков. 1929, стр. 112—
ИЗ). Одновременно Завирский полагал, что
наука не может отразить полностью
«реальную суть» действительности, ибо могут
существовать какие-то факторы, не
влияющие на исследования физиков. Здесь мы
имеем известного рода агностицизм.
В позднейших работах Завирского все
реже встречаются оговорки в духе
агностицизма. В работе «Развитие понятия
времени» он отстаивает верную позицию,
которую называет «умеренным реализмом»:
время существует объективно, но в тесной
связи с материей. Он критикует как
идеализм (Кант, Шопенгауэр), ставящий время
в зависимость от нашего сознания, так и
«крайний реализм» (Ньютон), трактующий
время как субстанцию, как реальность,
не-зависимую от материи. Он также
отрицает субъективистскую концепцию
Бергсона, который включает память прошлого
в содержание понятия времени.
Одновременно он критикует конвенционализм,
фикционализм и философский релятивизм,
защищая «классическое определение»
истины.
С большим интересом воспринял
Завирский квантовую механику. Но с самого
начала он относился недоверчиво к
делавшимся из этой науки индетерминистским
выводам. Анализируя аргумент
индетерминистов, что законы квантовой механики
являются исключительно статистическими,
он спрашивает: «Но разве то, что основные
законы микромеханики являются чисто
статистическими, противоречит принципу
причинности? Разве нельзя себе
представить и даже разве не должно себе
представить, что в основе этих статистических
законов находится некий скрытый
причинный механизм? Ведь вероятность не только
не исключает причинности, но скорее ее
предполагает» («Об индетерминизме
квантовой физики». Львов. 1931, стр. l8). Как
видим, говоря о скрытых механизмах
и т. д., Завирский определенно отходит от
позитивизма.
В прочитанном уже в на/родной Польше
в декабре 1945 года докладе «О
современных направлениях философии» Завирский
впервые говорит о диалектическом и
историческом материализме, относясь к нему с
большой симпатией. Он старается найти
точки соприкосновения его с
неопозитивизмом, утверждая, будто бы этот последний
освободился от идеализма, которым был
проникнут позитивизм Маха — Авенариуса.
Вместе с тем он критикует неопозитивизм,
особенно Карнапа, за «формальный способ
речи», сведение философских проблем к
вопросам языка и т. д., квалифицируя это
как «бегство от действительности».
Другой философ этого периода, тесно
связанный с естествознанием,— Иоахим
Метельман (1889—1942). Он также
вышел из позитивистской школы (был
учеником Гейнриха).
Метельман занимался главным образом
вопросами детерминизма. Особый интерес
представляет его статья «Проблема
случайности». Он отмечает, что «предопределение»
и «случайность» — это, в сущности, одно
и то лее; и то и другое ничего не дает для
науки. Далее, Метельман указывает, что
нужно признать относительный характер
случайности, но не субъективный: данное
событие необходимо с точки зрения одних
явлений и случайно с точки зрения других
явлений.

124
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
Рассматривая детерминизм Лапласа, Ме-
тельман ооращает внимание на то, что он,
подобно Пармениду, признавал не
становление, а неизменное бытие. По мнению
Мете льмана, ближе к современной науке стоял
Гераклит, признававший неизменность в
изменчивости. В обширной книге
«Детерминизм естественных наук» (1934) Ме-
тельман доказывает, что наука не может
обойтись без детерминизма. Вместе с тем
он отмечает ошибочность часто
встречающегося отождествления детерминизма с
причинностью, поскольку детерминизм —
это признание закономерности природы,
законы лее могут быть различного рода.
Метельман различает три типа законов:
законы причинности, статистические законы
и законы сосуществования, или
морфологические (эти последние говорят о
необходимом сосуществовании известных черт
данного предмета). Он полагает, что ни один
из этих типов законов не может быть
сведен к другим, все они самостоятельны и
независимы друг от друга. Что касается
квантовой механики, то в этом понимании
она является детерминистской просто
потому, что опирается на законы (в данном
случае статистические). Здесь мы видим
иную трактовку вопроса, чем у Завир-
ского, который, впрочем, был прав, упрекая
Метельмана в том, что он отрывает друг
от друга три типа законов, которые в
действительности взаимосвязаны (см.
«Пшеглёнд филёзофичны», т. 38, 1935).
Интересной фигурой в польской
философии в период между мировыми войнами
являлся Леон Хвистек (1884—1944).
Это был человек очень разносторонний:
математик, логик, философ, эстетик,
художник, публицист. В философии он был
автором теории «множества действительно-
стей», согласно которой существует
несколько родов действительности:
физическая действительность, естественная
действительность, действительность ощущений
и т. д. Позже он приблизился к марксизму,
хотя и не преодолел до конца старых
взглядов. Он был одним из немногих ученых в
буржуазной Польше, знавших марксистскую
философию и, несмотря на некоторые
оговорки, считавших себя ее сторонниками.
Воспринимая идеи диалектического и
исторического материализма, Хвистек
пытался вскрыть классовые корни идеализма.
Он считал особенно опасным видом
идеализма конвенционализм, который он
связывал с именами Маха и Пуанкаре.
«...Идеализм, прикрытый одеждами
конвенционализма,— пишет он,— стал еще более
опасным орудием в руках реакционных
элементов, чем старый догматический
идеализм. Там нужна была вера, на
которую не каждый был способен. Здесь
достаточно удобства. Сторонников удобства
заполучить легче всего. Нашлось их сразу
изрядное количество. Одни стали
провозглашать прагматизм, другие гуманизм, третьи
универсализм, панидеализм и тому
подобные доктрины. Суть была в том, чтобы
построить такую картину мира, которая
выполняла бы определенную задачу,
например, чтобы известные классы, признанные
высшими, правили другими и жили за их
счет, и все это во имя авторитета точных
наук» (Леон Хвистек «Границы науки».
Львов — Варшава. 1935, стр. 207).
Последовательным марксистом был Сте-
фал Руднянский (1887—1941),
деятельность которого заслуживает
специального оассмотрения.
Другим польским ученым, который
достиг марксистского миропонимания, был
педагог Владислав Спасовский
(1877—1941). Он являлся решительным
противником религии и неутомимым
борцом за светскую школу в Польше. Борьба
с идеализмом привела его к
диалектическому и историческому материализму, к
рабочему движению. В последний период
своей жизни он развивал педагогические
взгляды, опирающиеся на марксистско-
ленинскую философию. С энтузиазмом
относился к Советскому Союзу. В 1936 году
написал книгу «СССР — строительство
нового общества», которая была
конфискована польскими властями.
В настоящей статье мы не
рассматриваем взглядов ныне здравствующих
польских философов, хотя некоторые из них
(например, Тадеуш Котарбинский) уже не
один десяток лет защищают материализм.
Во всяком случае мы видим, что даже в
неблагоприятных условиях
капиталистического строя и засилья церковников
материалистические тенденции в польской
философии пробивали себе дорогу. В
народной Польше научная материалистическая
философия имеет все условия для
всестороннего развития. г)тому развитию
способствует освоение всех материалистических,
прогрессивных идей, содержавшихся в
творчестве мыслителей прошлого.

,0 возникновении материального
производства
Г. Ф. ХРУСТОВ
Основной задачей данной статьи
является рассмотрение вопроса о естественно-
исторической необходимости возникновения
материального производства.
Нужно отметить, что вопрос о роли и
развитии труда, производства, вопрос об
изготовлении орудий на ранних стадиях
антропогенеза исследован несравненно
более глубоко, чем вопрос о причинах,
вызвавших возникновение самого производства
и сделавших изготовление орудий труда
естественноисторической необходимостью.
В нашей литературе этот вопрос был
впервые поставлен в развернутом виде в статье
С. П. Толстова «Проблемы дородового
общества» («Советская этнография» Х° 3—4 за
1931 год). Ценность этой работы состоит
не только в критике «теории
собирательства» и обосновании тезиса об охотничьей
деятельности на первых этапах
человеческой истории, но и в утверждении, что
возникновение орудий труда как раз и
обусловлено этой охотничьей деятельностью
становящихся людей. Взгляд на весь процесс
становления производства как на процесс
разрешения определенных противоречий
является большим методологическим
достоинством этой работы. Однако предложенное в
статье С. П. Толстова объяснение
возникновения производства каменных орудий
главным образом условиями потребления
добытых при охоте животных нуждается, на наш
взгляд, в существенном дополнении.
Точку зрения С. П. Толстова
поддерживают в своих работах и другие авторы,
например, Г. А. Шмидт («Роль труда в
становлении человека», 1947; статья в
«Ученых записках МГУ», вып. 115.
«Труды Музея антропологии», 1948) и А. А.
Формозов (статья в «Советской
антропологии» № 1 за 1958 год). Гипотеза об
охотничьей деятельности становящихся
людей была развита затем в работах П. И. Бо-
рисковского (статья в журнале «Проблемы
истории докапиталистических обществ»
Х° 1—2 за 1935 год; «Начальный этап
первобытного общества», изд-во ЛГУ, 1950;
«Древнейшее прошлое человечества»,
1957), указавшего, в частности, на
производственную функцию древнейших
каменных орудий. К сожалению, в работах
П. И. Борисковского вопрос о причинах
возникновения производства подробно не
рассматривается, так как автор, по его
собственным словам, берет человека,
производящего орудия, как данное.
Вопрос о характере противоречий,
обусловивших обращение предков человека к
изготовлению орудий, а также проблема
роли естественной и искусственной
вооруженности предков человека в этих
условиях рассматриваются в ряде работ
советского антрополога Я. Я. Рогинского
(«Новые теории происхождения человека».
Стенограмма лекции Всесоюзного общества
по распространению политических и
научных знаний, 1948; статьи в «Трудах
Института этнографии АН СССР», т. II, 1947,
в сборнике «Происхождение человека и
древнее расселение человечества» и в
журнале «Вопросы философии» № 2 за
1957 год; Я. Я. Рог и некий и М. Г.
Левин «Основы антропологии», 1955),
создавшего теорию взаимоотношения
социальных и биологических закономерностей
в процессе становления человека и
качественных этапов развития этого процесса.
Большой интерес представляет также
обобщение данных о ранних стадиях
антропогенеза в работе В. П. Якимова (см. статью
в сборнике «Происхождение человека и
древнее расселение человечества», 1951).
Возникновение и основные этапы
становления труда рассматриваются также в
интересной работе 10. И. Семенова («Ученые
записки Красноярского государственного
педагогического института». Кафедра
философии, т. VI, вып. 2, 1956), не
лишенной, к сожалению, некоторых
методологических недостатков (признание
существования труда у животных, качественно
отличающегося от труда человека,— труда
без мышления, существующего вне
общества и производства). В целом нужно все
же сказать, что вопросу об условиях и
причинах возникновения производства

126
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
уделяется в нашей литературе
недостаточно внимания. Поэтому особенно
необходима дальнейшая разработка этой проблемы.
Итак, чем же было вызвано обращение
предков человека к производству, к
изготовлению орудий труда и тем самым
начало процесса очеловечивания,
антропогенеза?
В. П. Якимов в статье «Ранние стадии
антропогенеза», статье в целом очень
ценной и интересной, пишет, что у
Энгельса в «Старом введении» к
«Диалектике природы» содержится важное
замечание, позволяющее правильно понять всю
диалектичность сложного процесса
антропогенеза, раскрыть все многообразие
слагавших его эволюционных путей: говоря
о разделении функций между ногами и
руками при переходе от обезьяны к
человеку и об установлении вслед за тем
прямой походки, Энгельс указывает, что
завершение этих процессов произошло после
«тысячелетних попыток» (К. Маркс и
Ф. Энгельс. Соч., т. XIV, стр. 487).
Автор делает из этого замечания Энгельса
следующий вывод: «Исходя из
цитированного положения Энгельса и распространяя
его на весь процесс антропогенеза,
теоретически мы можем предположить, что в
течение многих тысячелетий,
предшествовавших появлению первых гоминид, в
эволюции высших приматов присходили
неоднократные «попытки» развития обезьяны в
человеческом направлении. Но
большинство этих «попыток», в силу самых
различных причин, не завершилось успехом,
и процесс очеловечивания, остановившись
на каком-либо этапе, не получил
дальнейшего развития» (сборник
«Происхождение человека и древнее расселение
человечества», стр. 33). П. Ф. Протасеня пишет
даже о «неисчислимых мириадах»
неудачных попыток «пойти по пути
очеловечивания» («Происхождение сознания».
Минск, 1959, стр. 51), также ссылаясь
при этом на Ф. Энгельса.
В действительности Энгельс ничего не
говорит о «попытках». В оригинале
сказано: «Nach jahrtausendelangem Ringen»
(F. Engels «Dialektik der Natur».
Berlin, Dietz Verlag, 1955, S. 21), что значит
не «после тысячелетних попыток», как
переведено в собрании сочинений (первое
издание), а «после тысячелетней борьбы».
Энгельс, таким образом, характеризует
объективное содержание процесса, а не
субъективную его сторону (если о
таковой вообще можно здесь говорить). Ценная
работа В. П. Якимова, посвященная
анализу именно объективных факторов и
условий антропогенеза, значительно выиграет,
если это недоразумение будет устранено.
Понятие «попытка очеловечивания» было
введено в нашу антропологическую
литературу академиком П. П. Сушкиным в
1928 году (статья в журнале «Природа»
№ 3 за 1928 год). Нам кажется, что от
этой терминологии, основанной на
досадном недоразумении, следует отказаться, так
как она может привести к неправильной
постановке вопроса.
Объективный процесс развития,
необходимым результатом которого явилось
возникновение производственной деятельности
древнейших людей, имеет своим исходным
пунктом процесс перехода древесных
предков человека к наземному образу жизни.
Соответственно этому проблема естествен-
ноисторической необходимости
возникновения общественного производства включает
в себя два вопроса: вопрос о совокупности
причин, с необходимостью обусловивших
переход древесных предков человека к
наземному образу жизни, и вопрос о
совокупности причин, с необходимостью
обусловивших переход этих наземных предков
человека к качественно новой форме
деятельности — материальному производству и
тем самым к созданию первых элементов
материальной культуры.
Обратимся к рассмотрению первого
вопроса. Наиболее приемлемой в настоящее
время нам кажется та точка зрения,
согласно которой на переход предков человека к
наземной жизни наибольшее влияние
оказали серьезные климатические изменения
в конце третичного периода, вызвавшие
значительные изменения биогеографической
среды, окружавшей наших предков. Речь
идет об интенсивном горообразовании и
значительном изменении климата,
ставшего гораздо более сухим в конце миоцена и
плиоцена, что вызвало интенсивное
развитие пустынных пространств и поредение
лесов в обширных районах Старого света,
сильное усыхание многих областей
Центральной Азии. Следствием этого коренного
изменения условий существования было
вымирание многих видов обезьян и переход
к наземной жизни, отступление на юг
других видов обезьян. «Это был период гибели
многих древесных форм обезьян, не
сумевших перейти к наземному образу экизни»
(Я. Я. Рогинский и М. Г. Левин
«Основы антропологии», стр. 293).
Переход предков человека к наземному образу
жизни был, таким образом, следствием
крайне неблагоприятных условий, в
которых они оказались в конце третичного
периода (см. М. Ф. Нестурх
«Происхождение человека», 1958, стр. 56—58;
М. А. Гремяцкий «Как произошел
человек», 1954, стр. 109; Н. И.
Ладыгин а-К о т с «Развитие психики в
процессе эволюции организмов», 1958, стр. 227).
Ю. И. Семенов критикует
вышеизложенную точку зрения следующим образом:
«Если стать на эту точку зрения, то придет-

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
127
ся признать, что если бы во второй
половине третичного периода (неогене) не
произошли значительные климатические
изменения, развитие животного мира не
завершилось бы возникновением человека.
Подобного рода взгляд неизбежно влечет за
собой признание появления человека на
земле случайным явлением, обусловленным
благоприятным стечением обстоятельств».
И далее: «На самом деле, возникновение
человека представляет собой закономерное
явление в эволюции животного мира,
которое произошло бы независимо от того,
имели место в неогене крупные
климатические изменения или не имели» («Ученые
записки Красноярского государственного
педагогического института», т. VI, вып. 2,
1956, стр. 166—167). С точки зрения
Ю. И. Семенова, переход предков человека
к наземному образу жизни не был
следствием изменения внешней среды. В
противном случае это было бы, по его мнению,
«явление случайное в развитии
антропоидов» (там же, стр. 166). Климатические
изменения, пишет он, могли только
ускорить или замедлить переход антропоидов
на землю, «но не могли его вызвауь» (там
же, стр. 167).
Ю. И. Семенов считает, таким образом,
закономерными изменениями в образе
жизни антропоидов только такие изменения,
которые совершаются независимо от
влияния внешней среды, а изменения,
вызываемые влиянием среды, рассматривает как
случайные. С такой точкой зрения нельзя
согласиться: тот результат, к которому
пришло развитие данного вида, в этом случае
понимается не как следствие объективного
процесса взаимодействия организма и
среды и развития организма под влиянием
этой среды, а как следствие автогенеза,
заданное внутренними законами эволюции
антропоидов и реализующееся
независимо от того, происходят ли какие-либо
изменения окружающей их среды.
Изменения организма под влиянием изменений
среды выступают в этом случае как нечто
случайное по отношению к закономерным
изменениям, вызываемым внутренними
законами развития животного вида, в
данном случае внутренними законами
развития антропоидов, приведшими к
возникновению человека. Конечно, Ю. И. Семенов
является противником автогенеза, но
некоторые методологические неточности,
которые он, на наш взгляд, допускает,
объективно выглядят как уступка такой
концепции.
Нельзя согласиться с мнением 10. И.
Семенова, что объяснение перехода
антропоидов к наземному образу жизни изменением
условий окружающей среды означает
признание этого перехода случайностью.
Напротив, при таком объяснении этот переход
выступает как закономерное следствие
изменений окружающей среды. Мы имеем
здесь объективный процесс, необходимым
следствием которого выступает указанный
переход. И гораздо труднее считать"
закономерным коренное изменение образа
жизни антропоидов, в результате которого
многие их виды вымерли, если признать,
что переход животных, все строение тела
и деятельность которых связаны с жизнью
в условиях леса, к жизни в безлесных или
даже полупустынных областях, как это
имело место у австралопитеков (см.
В. Broom and 0. W. H. Sch ер ers
«The South African Fossil Аре-Men. The
Australopithecinae». «Transvaal Museum
Memoir» № 2, 1946, p. 29—30), не был
вызван изменением окружающей их среды. По
отношению к животному виду изменения
среды всегда выступают как случайные,
ибо они совершаются по своим законам и
не зависят от животных видов, тогда как
изменения этих последних выступают в
качестве закономерных по отношению к
изменениям внешней среды, ибо животные
виды зависят от окружающей среды и
приспосабливаются к ней.
Если не среда зависит от организма, а
организм — от среды и не среда
приспосабливается к организму, а организм — к
среде, то причины изменений организма
нужно искать в изменениях среды. Ю. И.
Семенов полагает, что, согласно критикуемой
им концепции, появление человека было
обусловлено стечением благоприятных
обстоятельств. Но ведь и само появление
жизни на земле обусловлено стечением
благоприятных обстоятельств. С другой стороны,
появление человека есть выход за рамки
биологической эволюции, а не простое ее
продолжение. Логично предположить, что
то стечение благоприятных обстоятельств,
которое привело к возникновению
качественно новой формы отношения к среде, в
действительности было для животных
предков человека столь неблагоприятным
стечением обстоятельств, что приспособиться
к ним путем только биологической
эволюции было уже невозможно.
«Можно полагать,— пишет К. Э.
Фабри,— что не будь у ископаемой
человекообразной обезьяны высокоразвитой
способности к компенсаторным движениям и не
будь тех великих перемен в природе,
которые привели ее в обедненную обстановку
открытых пространств, то, невзирая на все
имевшиеся у нее предпосылки, она никогда
не превратилась бы в человека» (статья в
журнале «Советская антропология» № 1
за 1958 год, стр. 31).
Таким образом, на наш взгляд,
необходимость перейти к наземному образу
жизни для предков человека (поскольку речь
идет именно о предке человека) была обу-

128
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
словлена окружавшей его средой, точнее,
изменившимися условиями существования.
В этом заключается ответ на первый
вопрос. Коренное изменение условий внешней
среды заставило предка человека
перейти к наземному образу жизни. Но почему
этот наземный предок человека
обратился к труду — это уже другой вопрос,
хотя он генетически тесно связан с первым.
Данный переход к наземному образу
жизни не означал еще выхода за пределы
биологических закономерностей, но в силу
указанных обстоятельств он ставил предка
человека в такую ситуацию, выход из
которой, как правило, не мог быть найден
на пути чисто биологической эволюции
(о чем свидетельствует массовое
вымирание многих видов обезьян в этот период).
Чисто биологический механизм
приспособления к среде оказывался в данных
условиях недостаточно эффективным, не
успевал за изменениями этой среды. Выход
заключался в создании нового, гораздо
более эффективного спо'сооа приспособления
к окружающей среде.
Перейдем теперь к рассмотрению
основного вопроса нашей темы о совокупности
причин, необходимо обусловивших
переход наземных предков человека к
материальному производству, или, иначе говоря,
о причинах возникновения орудий
производства.
Нет необходимости подробно
рассматривать здесь теорию собирательства как
основной формы деятельности ближайших
предков человека и становящихся людей,
которая уже была подвергнута
обстоятельной критике в ряде работ. Оговоримся
сразу, что мы вовсе не отрицаем ни наличия
собирательства, ни большой его роли
(в количественном отношении) в
снабжении стада пищей. Но теория
собирательства за внешней верностью фактам содержит
неверную методологическую установку:
ведь собирательство есть то общее, что
свойственно и животным предкам
человека — обезьянам и человеку, и на этом
пути мы не поймем причин
возникновения нового качества, специфичного для
человека: материального производства,
орудий труда.
Человек уже в самый ранний период
своего становления вынужден был начать
заниматься охотой, причем охотой на
крупных животных. Это положение нуждается
в доказательстве. Если роль
собирательства никогда не отрицалась, то роль охоты
в этот период и самое ее существование
неоднократно оспаривались. Обратимся
поэтому к археологическим данным. В
местности Чжоу-коу-дянь недалеко от
Пекина, на стоянке Торральба в центральной
части Пиренейского полуострова, в
нижнем культурном слое грота Обсерватории
на побережье Средиземного моря, а также
в Эльзасе вместе с древнейшими
каменными орудиями были найдены кости
крупных животных раннечетвертичного
времени. Мы не будем подробно описывать здесь
эти находки, так как они многократно
описывались в литературе и хорошо известны.
Можно предположить, что эти животные
были убиты теми древнейшими
становящимися людьми, которые изготовляли
найденные древнейшие орудия. Против
такого толкования этих и подобных находок
можно было бы выставить только лишь
следующее формальное возражение:
такого рода находки непосредственно
свидетельствуют лишь о том, что древнейшие
люди питались мясом данных животных,
а не о том, что они охотились на них, так
как каменные орудия, найденные на таких
стоянках, не являлись и не могли быть
по своему назначению орудиями, при
помощи которых можно было бы убить столь
крупных животных. Каменные орудия
нижнего палеолита, как мы увидим ниже,
не являлись по своему основному
назначению орудиями непосредственной охо-*
ты — эти последние были
преимущественно деревянными (такое же разделение
имеет место и у современных отсталых
племен).
Против указанного возражения можно
было бы выставить ряд теоретических
аргументов, но самым сильным аргументом
являются, как известно, факты. Несмотря
на то, что необходимо особое сочетание
геологических условий, чтобы в виде
редчайшего исключения могли сохраниться
деревянные орудия непосредственной
охоты нижнепалеолитического времени,
такие находки все же имеются. В этом
отношении наибольшее значение имеет
последняя находка такого рода (1948 года)
в Нижней Саксонии у Лерингена,
поблизости от Вердена на реке Аллер (см. К. Н.
J а с о b-F r i e s е n «Grosswildjäger des
Eiszeitalters», «Kosmos», 1949, H. 11;
К. D. Adam «Der Waldelephant von
Lehringen, eine Jagdbeute des diluvialen
Menschen», «Quartär», B. 5, 1951; L. F. Zotz
«Altsteinzeitkunde Mitteleuropas»,
Stuttgart, 1951, SS. 54-56).
Здесь в нетронутых слоях глинистого
известняка был найден скелет древнего
слона (Elephas antiquus), между ребрами
которого лежало хорошо сохранившееся
копье из тисового дерева длиной 2 метра
15 сантиметров. Тонкий конец копья был
заострен и обожжен на огне. Рядом с
черепом слона было найдено около тридцати
ашельских каменных орудий, которые
Л. Цотц причисляет к леваллуазскому
типу. К. Якоб-Фризен датирует эту находку
верхним ашелем. Найденный слон был убит
в возрасте около 45 лет, то есть в период

•НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
129
полного расцвета своих сил. Обнаруженное
между его ребрами копье имеет одну
характерную особенность: центр тяжести
этого копья расположен ближе к его
основанию, что указывает на употребление
данного копья скорее в качестве колющего
оружия — пики или рогатины, чем в
качестве метательного оружия, С первого
взгляда кажется, что это обстоятельство
говорит против предположения об
использовании этого копья как орудия охоты
на слона. Однако этнографические данные
свидетельствуют о том, что в охоте на
слона копье часто употреблялось именно как
колющее, а не как метательное оружие.
Зейверт следующим образом описывает
охоту на слона у бариелли — пигмейского
племени Камеруна: обмазав
предварительно свое тело свежими слоновьими
экскрементами, чтобы животное не почуяло
ничего, кроме собственного запаха, люди
начинают осторожно приближаться к слону.
«Ползя на животе, если не
представляется иной возможности, они медленно
подкрадываются к ничего не подозревающему
животному до тех пор, пока не
оказываются под ним, и затем внезапно изо всей
силы втыкают снизу сильно отравленное,
копье в мягкую часть живота, после чего
слон быстро сваливается» (P. S.
Seiwert «Die Bagielli ein Pygmäenstamm
des Kameruner Urwaldes». «Anthropos».
B. XXI, H. 1—2, 1926, S. 136). Зейверт
описывает далее и другой применяемый
пигмеями багиелли способ охоты на слонов, где
копье употребляется так же, как рогатина.
К. Якоб-Фризен приводит аналогичное
описание такой охоты Эрнстом Цвиллингом в
его книге о Камеруне, с той разницей, что
здесь речь идет о неотравленном копье.
Примечательно, что, согласно сообщению
Цвиллинга, копье-рогатина, с которым в
Камеруне охотятся на слонов, имеет
длину приблизительно 2 метра 10
сантиметров, то есть практически равно по
величине копью из'Лерингена (2 метра 15
сантиметров).
Таким образом, охота на слона в эпоху
нижнего палеолита могла проводиться как
раз при помощи копья-рогатины, а не
метательного копья. Этому назначению и
соответствовало, очевидно, копье, найденное
между ребрами древнего слона. На наш
взгляд, находка у Лерингена является
неоспоримым непосредственным
доказательством охотничьей деятельности
древнейших становящихся людей в эпоху
нижнего палеолита, свидетельствуя вместе с тем
о наличии у них средств производства для
изготовления подобных орудий охоты.
Нужно отметить, что это не единственная
находка копья в стоянках нижнего палеолита:
уцелевшие части этого орудия охоты были
ранее найдены в Торральбе и Клектоне.
Более того, в настоящее время
имеются достаточные основания предполагать,
что переход к охотничьей деятельности
произошел значительно раньше, на
стадии австралопитеков. Произведенный
Р. Дартом анализ повреждений черепов
ископаемых павианов, найденных вместе
с костями австралопитеков, дал
следующие результаты: 27 из 42 черепов
павианов, найденных в Таунгсе, Стеркфонтей-
не и Макапансгате (то есть
приблизительно 64 процента всех черепов), были
проломлены ударами, нанесенными прямо
спереди. Семь черепов (то есть
приблизительно 17 процентов) и, по-видимому,
большинство черепов, представленных только
челюстными фрагментами, были проломлены
ударами по левой стороне и также,
очевидно, спереди. Только 2 черепа (то есть менее
5 процентов) оставляют впечатление
получивших удары в правую сторону; 6
черепов проломлены ударами сзади,
нанесенными также правой рукой (R. Dart
«The predatory implemental technique of
Australopithecus». «American journal of
physical anthropology», v. 7, № 1, 1949, p.
8—9). Помимо того, что эти данные
говорят о праворукости австралопитеков, они
валены для нас сейчас в том отношении,
что такое расположение ударов могло быть
получено только при нападении на живых
животных, причем нападение в
большинстве случаев (64 процента) носило
характер открытой схватки лицом к лицу.
Дарт считает, что при охоте на
павианов австралопитеки использовали в
качестве орудия нападения плечевые кости
копытных животных (ими и были
нанесены удары, повредившие черепа павианов).
Большинство описанных выше
повреждений черепов павианов имело характерный
вид двойных вмятин, которые в точности
соответствовали расположению двух
мыщелков на плечевых костях копытных,
причем сами мыщелки найденных здесь же
плечевых костей были также повреждены.
Без использования такого рода орудий
непосредственной охоты австралопитеки не
смогли бы систематически нападать на
павианов. Их охотничья деятельность,
следовательно, с необходимостью
предполагала систематическое использование
орудий. Нам кажется, что истолковать
приведенные факты с позиции отрицания
охотничьей деятельности австралопитеков и
древнейших становящихся людей было бы
более чем затруднительно.
Точка зрения, согласно которой трудовую
деятельность первобытного человека и,
следовательно, возникновение орудий труда
нужно связывать не с собирательством, а
с охотой, представляется наиболее
обоснованной. Почему именно охота стала
исходным пунктом возникновения производства?

130
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
Отметим прежде всего, что охота
вызвала необходимость коллективных действий.
Предки человека не обладали
естественными приспособлениями для индивидуальной
охоты, но вынуждены были добывать
пищу именно с помощью охоты, так как,
перейдя к наземной жизни, не могли
просуществовать в новых условиях за счет
одного лишь собирательства. Поэтому
предок человека должен был группироваться
в стаи для охоты на крупных животных.
Уже на стадии австралопитеков охота
должна была с необходимостью принимать
коллективный характер. В Таунгсе были
обнаружены кости 21 павиана, убитого
австралопитеками; в том числе один был
детенышем, 5 — молодыми, 3 — неизвестного
возраста и 12 (большинство) были взрослыми.
15 павианов из Макапансгата
распределялись следующим образом: 2 детеныша,
2 молодых и 11 (большинство) взрослых.
Если учесть, что павианы — стадные
животные, защищающие друг друга и
дерущиеся насмерть за своих детенышей, то
становится ясным, что индивидуальная
охота австралопитеков на таких животных
могла быть лишь делом случая,
систематическая же охота на павианов, которой
занимались австралопитеки, должна была
вестись, как правило, коллективно.
Главная же, специфическая особенность
охотничьего коллектива ближайших
предков человека состояла в том, что
охотничья деятельность этого коллектива была
необходимо связана с употреблением
орудий, существенно отличающим эту охоту от
охоты животных.
Мы имеем здесь зачаток того синтеза
манипулирования предметами и стадности,
который осуществился на стадии
питекантропа на основе начавшегося производства
орудий труда. «В процессе этого синтеза,—
пишет Я. Я. Рогинский,—изменилось
и качественное содержание обоих этих
явлений: манипулирование стало трудом,
а стадо — обществом», становящимся
обществом (Я. Я. Рогинский и М. Г.
Левин «Основы антропологии», стр. 303).
Охота коллективов ближайших предков
человека с употреблением естественных
(необработанных) орудий вплотную
подводила их к той грани, которая отделяет
человеческую деятельность, далее в самых
примитивных ее формах, от деятельности
животных, даже в самых высших ее
формах. Такой качественной гранью является
переход к производству орудий труда
в отличие от использования в качестве
орудий тех или иных необработанных
предметов. Тот путь развития, на который
встали ближайшие предки человека,
обратившись к систематическому
использованию естественных предметов в качестве
орудий, закономерно привел к
возникновению нового, качественно иного
отношения к среде — производству орудий труда.
В чем состояла необходимость и
закономерность этого перехода?
Первый шаг предка человека на его
пути к приспособлению к среде при
помощи орудий состоял в переходе к
систематическому использованию орудий во
время охоты. Использование этих орудий
стало существеннейшим условием нового
образа жизни; редуцированные клыки и резцы
у живших охотой австралопитеков
свидетельствуют о том, что те функции,
которые выполняют эти зубы у хищников, у
австралопитеков перешли к орудиям (см.
L. A. Bartholomew and J. В. Bird-
sell «Ecology and the Protohominids».
«American Anthropologist», v. 55, № 4,
1953, p. 490).
В этой связи большой интерес
представляют недавно опубликованные Дартом
результаты его исследований костных,
зубных и роговых фрагментов животных,
найденных в каменоломнях Макапансгата
вместе с костными фрагментами
австралопитека прометеева (R. A. Dart «The Osteo-
dontokeratic culture of Australopithecus
Prometheus». «Transvaal Museum Memoir»,
№ 10. Pretoria, 1957). 7 159 костных,
зубных и роговых фрагментов, извлеченных из
исследованной части брекчии в Макапансга-
те, представляют собой остатки по меньшей
мере 293 бычьих и 140 небычьих, то есть
всего 433 животных. Если, как было
подсчитано, весь отвал брекчии в 8 раз
превышает исследованную ее часть, то одна
лишь эта брекчия (причем в данном
случае не принимается во внимание брекчия,
не затронутая разработками в
каменоломнях) должна содержать остатки свыше
3 тысяч животных. Австралопитек
прометеев, таким образом, весьма эффективно
осуществлял систематическую охоту на
различных животных. Данные,
опубликованные Дартом, позволяют со значительной
долей вероятности судить о том, каким
образом могли столь успешно охотиться на
крупных животных австралопитеки, не
имевшие мощных челюстей и развитых
клыков.
Статистический анализ фрагментов
некопытных и копытных небычьих животных,
найденных с австралопитеком прометеевым,
показывает ярко выраженное стремление
австралопитеков добывать прежде всего
черепа этих животных. 305 фрагментов
некопытных животных включают 252 (то есть
82,6 процента) черепных и 53 (то есть
17,4 процента) нечерепных фрагмента;
284 фрагмента небычьих копытных
животных включают 249 (то есть 87,7
процента) черепных и 35 (то есть 12,3 процента)
нечерепных фрагментов. В совокупности
589 фрагментов некопытных и небычьих

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
131
копытных животных включают 501, или
85,1 процента, черепных фрагментов и
только 88, или 14,9 процента, нечерепных
фрагментов. Ярко выраженный интерес
австралопитеков к черепам некопытных и
копытных небычьих животных сочетался
с несомненно избирательным подходом
австралопитеков к представленным этими
фрагментами животным: из грызунов в
брекчии часто встречается только дикобраз
(фрагменты 8 экземпляров), из
плотоядных— только гиена (фрагменты 17
экземпляров), из приматов — только бабуин
(фрагменты 45 экземпляров) и из
копытных небычьих — только свинья (фрагменты
20 экземпляров).
Общей чертой челюстей этих избранных
животных является наличие хорошо
развитых клыков или резцов. Характерно, что в
челюстных фрагментах этих животных
подавляющее большинство клыков (а у
грызунов, резцы) не сохранилось в своих
лунках, а немногие сохранившиеся в лунках
и найденные отдельно клыки и резцы
сильно повреждены. Так, среди фрагментов
20 свиней клыки были найдены на своем
месте только у одного молодого животного,
но было найдено не менее 29 отдельных
фрагментов их клыков, сломанных или
продольно расколотых. Из 16 фрагментов
нижних челюстей гиены сохранили клыки
только 2 и т. д. Это систематическое
собирание черепов некопытных и небычьих
копытных животных в сочетании с таким
постоянным и характерным повреждением
их зубов дает основание предполагать, что
челюсти или половины челюстей этих
животных с их клыками служили для
австралопитеков рубящими, режущими или
распарывающими орудиями, которые
возмещали австралопитекам отсутствовавшие у них
когти и слаборазвитые клыки.
Иную картину дает анализ фрагментов
бычьих животных, которые наиболее
многочисленны среди других фрагментов,
найденных в брекчии. Если из 589
фрагментов некопытных и небычьих копытных
животных 501, или 85Д процента, являются
черепными и только 88, или 14,9 процента,
являются нечерепными, то из 3 971
фрагмента бычьих животных только 1 361, или
34,5 процента, являются черепными и
2 610, или 65,5 процента, нечерепными.
Отсюда не следует, что черепа бычьих
интересовали австралопитеков меньше, чем
черепа небычьих, так как из 1 361
черепного фрагмента только 108, или 7,9
процента, относятся к черепной коробке;
остальные 1 253, или 92,1 процента,— это
костные стержни рогов (подавляющее
большинство которых разбито, стерто или
сломано до фоссилизации), челюсти и зубы.
Однако у бычьих животных
австралопитеков интересовали не только черепа, но и
весь скелет. На основании статистического
анализа фрагментов бычьих животных й
исследования характера их повреждений до
фоссилизации Дарт делает довольно
правдоподобный вывод о том, что большие
берцовые, бедренные и плечевые кости этих
животных использовались австралопитеками в
качестве дубинок, лопатки, безыменные
кости и нижние челюсти (до потери их
углов) — в Качестве режущих пластин
(blade-tools), локтевые кости после их
отделения от лучевых костей, рога, костные
стержни рогов, продольно расколотые
длинные кости — в качестве остроконечных
орудий, небные части — в качестве
скребков.
Правомерность этих выводов
подтверждает находка в Стеркфонтейне (в средней
части брекчии, где ранее были обнаружены
костные остатки австралопитековых)
обломка кости, поверхности которой,
прилегающие к заостренному ее концу, оказались
полностью заполированными. Почти вся
остальная часть поверхности кости
сохранила свой первоначальный вид. Характер
заполировки острого конца кости может быть
объяснен только длительным
использованием этой кости в качестве орудия, а не
действием естественных факторов. Дж.
Робинсон считает, что не исключена возможность
принадлежности этого орудия
австралопитекам, которые могли использовать его для
выскребания внутренней поверхности шкур
животных (J. Т. Robinson «A Bone
Implement from Sterkfontein». «Nature»,
1959, v. 184, № 4686).
В целом совокупность данных об
австралопитеках говорит о том, что они
занимались охотой на крупных животных и
систематически пользовались при этом
естественными орудиями — частями скелета
добытых ими животных. Без использования
этих орудий такая охота была бы
невозможной, а эта охота, судя по имеющимся
данным, была основным источником
существования для австралопитеков — высших
приматов, вынужденных перейти к
наземному образу жизни в полупустынных
районах, где плоды собирательства были весьма
скудны и недостаточны для поддержания
существования стада. Употребление
орудий потребовало освобождения рук и
перехода к систематическому передвижению на
двух ногах. Двуногость же, в свою очередь,
является настолько биологически
неэффективным способом передвижения, что, как
справедливо подчеркивает в своих работах
Я. Я. Рогинский, только использование
орудий могло компенсировать эту
биологическую неэффективность.
Неприспособленность предка человека к новой среде и
новому образу жизни «была изжита в
результате полного освобождения рук и перехода к
использованию предметов, заложившего ос-

132
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИНАЦИИ
новы будущей трудовой деятельности»
(Я. Я. Рогинский. Статья в сборнике
«Происхождение человека и древнее
расселение человечества», стр. 199). Поэтому
использование орудий стало необходимым
условием существования предка человека,
и самая его морфология стала
приспособляться к этому новому виду деятельности.
Предок человека с его биологически
неэффективным при охоте зубным
аппаратом и столь же неэффективной двуногостью
мог выжить в борьбе за существование
только благодаря систематическому
использованию орудий охоты; чем более
приспособлены к охоте были эти орудия, тем
больше шансов на выживание имело
то стадо, которое пользовалось ими, и
наоборот.
Таким образом, выживаемость
непосредственного предка человека зависела от
приспособленности его орудий к охоте не в
меньшей степени, чем выживаемость
хищника зависит от приспособленности его
клыков и челюстей для нападения на добычу.
Постоянное улучшение орудий охоты
являлось поэтому необходимым условием
выживания предков человека в борьбе за
существование. Но улучшать орудие — значит
обрабатывать его, а сколько-нибудь
эффективная обработка орудия возможна
лишь при условии соответствующего
воздействия другим орудием. Создание
орудий для производства
орудий стало, таким образом,
необходимостью. Эти орудия
производства в собственном смысле слова не
могли быть деревянными, они должны
были служить для выработки деревянных
орудий непосредственной охоты, а
деревянными орудиями, как справедливо
подчеркивает С. А. Семенов, невозможно было
обрабатывать не только камень и кость, но и
тот же материал — дерево (см.
«Материалы и исследования по археологии СССР»
Ms 54, 1957, стр. 22). Создание каменных
орудий явилось, следовательно,
закономерным результатом и решающим звеном
всего процесса развития материальной
деятельности непосредственных предков
человека, процесса выработки нового от^
ношения к среде.
В этом отношении большой интерес
представляет находка в Макапансгате в
слое, расположенном непосредственно над
костеносной брекчией, 129 камней,
внешний вид которых давал основание
предполагать их обработку; 17 из этих камней
были признаны искусственными орудиями,
несомненно, подвергшимися
преднамеренной обработке (С. К. Brain, С. v. R.
Lowe, R. A. Dart «Kafuan Stone Artefacts
in the Post-Australopithecine Breccia at
Makapansgat». «Nature», 1955, v. 175,
Ms 4444). Эти орудия по своему типу
относятся к развитой кафуанской культуре1.
Вслед за этим 30 апреля 1955 года в
Макапансгате в том же слое, содержащем
упомянутые каменные орудия, был найден
фрагмент правой части верхней челюсти
австралопитека (R. A. Dart «The First
Australopithecine Fragment from the
Makapansgat Pebble Culture Stratum». «Nature»,
1955, v. 176, № 4473).
Последнее по времени и решающее по
своему значению открытие было сделано
17 июля 1959 года в Танганьике
(Восточная Африка), где найден почти полный
череп нового представителя австралопитеко-
вых, получившего родовое название «зиндж-
антроп» 2. Вместе с ним были найдены
каменные орудия олдовайского типа 3, а
также разбитые и расколотые кости
животных — птиц, земноводных, рептилий,
грызунов, вымерших видов свиней, кости,
челюсти и зубы антилопы. Обращает на себя
внимание то обстоятельство, что все кости
более крупных животных были найдены
разбитыми и разбросанными, тогда как череп
зинджантропа был найден как единое
целое, причем сохранились даже такие
хрупкие его части, как носовые кости. Несмотря
на то, что сжатия и расширения породы,
в которую был включен череп, вызвали его
разлом на ряд фрагментов, кости черепа
совершенно не покороблены и не
деформированы. Это резкое различие в состоянии
черепа зинджантропа и костей животных,
находившихся в одном и том же культурном
слое, дает дополнительное доказательство
того, что именно зинджантроп был тем
существом, которое жило на этой стоянке,
изготовляло и употребляло каменные
орудия и охотилось на указанных животных.
О систематическом употреблении орудий
зинджантропом косвенно свидетельствует
также сильная редукция его клыков и
резцов, функции которых перешли к
искусственным органам — орудиям. Третьи
моляры верхней челюсти также редуцированы
настолько, что по величине они меньше
вторых моляров. Если датировка находки,
которую дал Л. Лики, верна, то череп
зинджантропа древнее, чем наиболее древние
костные фрагменты яванского
питекантропа. Не исключено поэтому, что зинджантроп
мог быть одним из древнейших
представителей ближайших предков человека, пере-
1 Наиболее примитивная форма культуры
каменных орудий в Африке, названная по
месту находки таких орудий у реки Кафу в
Уганде.
2 Зиндж — древнеарабское название
Восточной Африки.
3 Несколько более поздняя, чем кафу-
анская, примитивнейшая прешелльская
культура каменных орудий в Африке (так
называемые «pebble tools» — орудия из
гальки со следами оббивки).

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
133
шедших к изготовлению каменных орудий
и создавших прешелльскую культуру этих
орудий (см. L. S. В. Le ake y «A New
Fossil Skull from Olduwai», «Nature», 1959,
v. 184, № 4685; «The Newest Link in
Human Evolution: The Discovery by L. S. B.
Leakey of Zinjanthrop-us boisei»,
«Current Anthropology», 1960, v. I, № 1).
Эти находки дают основание считать, что
некоторые прогрессивные формы
австралопитеков начали переходить к
изготовлению каменных орудий — качественно
новому и в то же время, как мы видели,
объективно необходимому и закономерному
этапу в развитии орудийной деятельности
ближайших предков человека.
Теперь обратимся к археологии и
посмотрим, какой задаче, какому действию
соответствуют первые каменные орудия.
Каждое орудие имеет общественную логику
своего употребления, и отдельные члены
общества должны приспосабливаться к этой
логике. Поэтому анализ орудия дает
возможность установить способ его
общественного использования, форму хозяйства,
которое можно вести с помощью такого орудия.
Первые офор»у1енные человеческие
орудия труда археологи относят к шелльскои
культуре. Каменные орудия, относящиеся
к этой эпохе, представляют собой грубо
оббитые с двух сторон валуны,
заостренные на одном конце. Такие орудия имеют
более или менее миндалевидную форму,
размер их достигает иногда 20
сантиметров, вес — 2 килограммов. Основание
орудия имеет плоскую поверхность,
которая упирается в ладонь работающего им.
Орудия такого типа получили название
ручного рубила. Наряду с рубилами
в шелльских находках встречаются
кремневые отщепы с режущими краями.
Ручные рубила, а также функционально
соответствующие им грубые рубящие орудия и
режущие пластинки из кремня являются
наиболее характерными каменными
орудиями этого времени.
Для чего же употреблялись такие
орудия? Вряд ли рубило употреблялось в
качестве метательного камня при охоте, так
как камень, обработанный в данной форме,
неудобен для метания. Коренные жители
Австралии и Тасмании никогда не
употребляли своих каменных орудий для метания;
их метательные орудия были деревянными,
как и у других народов земного шара. Для
выкапывания кореньев из земли шелльское
рубило также было неудобно. Простая
заостренная палка гораздо лучше служит для
этой цели, как это можно было наблюдать
у австралийцев. Форма шелльского рубила
и наиболее достоверный способ его
употребления, соответствующий этой форме,
позволяют нам считать, что основное
назначение этих каменных опудий состояло
в выполнении ими таких функций, как
удар, раскалывание, раздробление,
разрубание, грубое обтесывание, то есть именно
те действия, которые были необходимы
для изготовления примитивных дубин и
первых грубых метательных орудий —
орудий охоты. А это как раз та функция,
которая была необходима для разрешения
указанного выше противоречия и которую
не мог выполнять зубной аппарат человека.
Противоречие между тем образом
жизни, к которому вынуждены были перейти
наземные предки человека, и
морфологической структурой их организма привело в
своем развитии к необходимости
изготовления орудий для производства других
орудий. Прогрессивные группы наземных
предков человека, которые смогли перейти к
этому новому виду деятельности,
перешагнули тот рубеж, за которым начали
вступать в силу и развиваться новые,
социальные закономерности. В основе этих
последних лежали на первых порах
закономерности еще только формирующейся
производственной деятельности становящихся
людей.
Указанное выше противоречие имело и
другую сторону: потребление добытых при
охоте животных также требовало
употребления орудий, так как зубной аппарат и
челюсти ближайшего предка человека не
давали ему возможности разрывать убитое
животное на части и разбивать его кости
(в частности, череп, содержащий мозг).
Такие орудия должны были выполнять
функции удара, разрубания, раскалывания, а
также разрывания и разрезания, которые
были необходимы для приспособления к
потреблению туши убитого животного. Но эти
функции совпадали с теми функциями,
которые должны были иметь орудия,
разрешающие первую сторону указанного выше
противоречия. Следовательно, обе
стороны противоречия
предъявляли сходные требования к
созданию орудий, призванных
разрешить противоречие в
целом. Поэтому первые орудия
производства были, вероятно, вместе с тем и
орудиями потребления.
Такими орудиями и были функционально
соответствовавшие требованиям обеих
сторон противоречия орудия шелльского типа,
которые могли употребляться как для
выделывания орудий охоты, так и для
разделки туш убитых животных. Кремневые
отщепы с режущими краями, очевидно,
употреблялись для обтесывания орудий
охоты и для разрезания туш на более
мелкие куски. С. Н. Замятнин пишет:
«Местное своеобразие материала, несомненно
сказывавшееся и на- процессе обработки,
поскольку технологические свойства
различных используемых палеолитическим чело-

134
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
веком пород камня не могли быть
совершенно идентичными, все же очень мало
влияло на форму орудий, так что чаще
приходится поражаться, насколько сходные
результаты могли быть получены при
обработке с помощью первобытнейшей
техники весьма разнообразных материалов»
(статья в сборнике «Происхождение
человека и древнее расселение человечества»,
стр. 96).
Этот момент является очень важным в
данной связи, так как указывает на
единый характер требований, которым
отвечали эти орудия, на единство причин,
вызвавших их появление.
Таким образом, противоречие между
охотничьим образом жизни ближайшего
предка человека и естественным строением
его организма было разрешено путем
создания орудий труда. Тем самым все
дальнейшее развитие человека было
направлено не по пути биологического
приспособления к внешнему миру, как это имеет
место у животных, а по качественно иному
пути опосредования отношения к природе
производством и употреблением орудий
труда. Разрешение указанного противоречия
было, разумеется, не единовременным
актом, а длительным процессом. Шелльское
рубило — не сразу изобретенное орудие, а
ставшее, выкристаллизовавшееся в
процессе развития. Форма данного типа
орудия была найдена в результате
«тысячелетней борьбы», она совершенствовалась
в процессе дальнейшего развития,
охватывающего тысячелетия. Понять
необходимость возникновения орудий производства,
и именно данного типа, можно лишь при
помощи анализа коллективной деятельности
становящихся людей. Тогда реальная роль
коллектива в создании орудий
производства выступит в подлинном свете в
качестве активной силы. Создание каменных
орудий есть не единичный акт творения,
а длительный, тысячелетний процесс
становления, . находящий свое объяснение
в закономерностях того пути развития,
на который вступили ближайшие предки
человека.
Начало изготовления каменных орудий
означает возникновение качественно новой
формы деятельности, уже не направленной
непосредственно на создание предметов
потребления: переход к изготовлению
каменных орудий есть, в сущности, переход к
производству средств производства для
производства средств производства, так как
изготовление каменного орудия имеет целью
создание при его помощи другого орудия.
Более того, в свою очередь, производство
каменных орудий с самого начала
требовало опосредствующего воздействия
другого каменного орудия, которое здесь
функционировало как средство производства
1-го порядка для производства средств
производства 2-го порядка. «Оббивка
кремневых желваков или каких-либо иных
пород с самого начала и до конца каменного
века производилась в основном каменными
отбойниками» (С. А. С е м е н о в. Цит. выше
работа, стр. 54), а обработка шелльских и
ашельских рубил полностью производилась
только этими каменными отбойниками (см.
там же, стр. 56). Хотя эта функция
средства производства 1-го порядка для
производства орудий не была закрепленной за
специальными орудиями, которых в
нижнем палеолите не было, но она с
необходимостью была включена в процесс
производства любого каменного орудия.
Каменное орудие любого типа может быть
произведено только орудием же.
Следовательно, производство уже в
самом процессе своего возникновения,
формирования и развития возникает,
формируется и развивается как единство двух своих
подразделений: производства средств
производства и производства предметов
потребления. Общественное производство в
этот период своего формирования и
развития включает в себя: а) производство
средств производства для производства
средств производства (изготовление
каменных орудий); б) производство средств
производства для производства предметов
потребления (производство деревянных
орудий охоты при помощи каменных орудий);
в) производство предметов потребления
(охота при помощи специально
изготовленных орудий охоты и разделка туш). За
простым на первый взгляд каменным орудием
первобытного человека скрывается, таким
образом, весьма сложная деятельность со
многими ступенями опосредовании. Такого
рода деятельность совершенно чужда
животным. Поэтому начало процесса
становления человека и общества, возникновение
труда и производства мы связываем
именно с переходом к изготовлению каменных
орудий, которые кажутся столь
примитивными с точки зрения современного
человека.
Переход к изготовлению орудий
производства означает начало трудовой и
производственной деятельности, которая
является специфически человеческим видом
деятельности. Другой точки зрения
придерживается Ю. И. Семенов. Он настаивает на
признании существования дочеловеческого
труда, не являющегося производством,
труда, который предполагает не
изготовление орудий производства, а
использование естественных, данных природой
предметов. Более того, Ю. И. Семенов
утверждает, что нельзя стоять на
материалистической точке зрения, не признавая
существования животного труда, не являюще-

НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
135
гося производством, труда без мышления
(см. статью в журнале «Советская
антропология» № 4 за 1958 год). Однако такой
несомненный материалист, как Ф. Энгельс,
рассматривал труд как специфический
признак, свойственный только человеку и
поэтому отличающий человека от животных,
а не объединяющий их. Энгельс
утверждает это совершенно определенно: «И в
чем же опять мы находим характерный
признак человеческого общества,
отличающий его от стада обезьян? В труде»
(«Диалектика природы». 1952, стр. 136).
Возникновение же самого труда Энгельс
связывал не с использованием, а с
производством, изготовлением орудий труда:
«Труд начинается с изготовления орудий»
(там же, стр. 137), «а орудие означает
специфически человеческую деятельность,
преобразующее обратное воздействие
человека на природу — производство» (там
же, стр. 14). Ф. Энгельс, как мы видим,
четко и ясно определяет труд как
качество, свойственное только человеку, и
критерием возникновения труда считает
возникновение производства, а не
использование данных природой орудий.
Таким образом, вопреки мнению Ю. И.
Семенова, труд можно считать
свойственным только человеку, осуществляющему
производство, и не изменять
материализму. Труд и производство — это не два
различных вида деятельности, а один вид
деятельности, рассматриваемый с разных
сторон. «Если рассматривать весь процесс с
точки зрения его результата — продукта,
то и средство труда и предмет труда оба
выступают как средства производства, а
самый труд — как производительный
труд»;— пишет К. Маркс («Капитал», т. I,
1952, стр. 188). Речь идет,
следовательно, о различных сторонах одного явления,
а не о двух различных явлениях.
Признавать существование труда вне
производства значит признавать возможность
существования какой-то стороны явления вне
самого этого явления. С нашей точки
зрения, выносить труд за пределы
производства как существующий вне его и, тем
более, как предшествующий возникновению
всякой производственной деятельности
методологически неоправданно, поскольку
тем самым объединяются в одну категорию
деятельность животного и
производственная деятельность человека — качественно
различные виды деятельности, из которых
одна подчиняется биологическим, а
другая социальным закономерностям.
Тот синтез изготовления орудий труда и
общественных связей, зачаток которого
начал зарождаться уже у ближайших
предков человека, перешедших к
систематическому использованию естественных орудий,
и который осуществился с переходом к
производственной деятельности, то есть на
стадии питекантропа, свидетельствует о
том, что производство возникло как способ
производства, как единство двух его
сторон. Возникновение производства как
способа производства с его законами означает
вступление в силу новых закономерностей,
социальных, дальнейшее развитие которых
является основным движущим фактором
последующей эволюции человека.
Биологическая эволюция человека, приведшая на
последующих этапах развития к созданию
Homo sapiens, с точки зрения направления
всего процесса определялась уже не
столько факторами внешней среды, как это
имеет место у животных, сколько
факторами специфически человеческой внутренней
социальной среды. В основе же динамики
этой последней лежат закономерности
развития общественного производства,
происхождение которого мы и попытались
рассмотреть в данной статье.

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
Миф, религия и философия
Ф. X. КЕССИДИ
Философские щей и теории, какой бы
отвлеченный характер они ни носили,
представляют собой порождение и отражение
общественного бытия. Но это отражение не
простой рефлекс на социальную среду и
события. Философские идеи не мертвые
копии объективной реальности, лишенные
всякой жизни и самостоятельности. Они
имеют обобщающее значение, выходят за
рамки объективных и субъективных
условий и непосредственных причин, их
породивших. Выдающиеся философские
учения переживают века и оказывают влияние
на идейную жизнь последующих эпох, вот
почему глубокое познание проблем
современной философии предполагает знание
истории развития философской мысли.
Изучение и познание закономерностей
развития философской мысли, духовной жизни
вообще представляет не только
исторический, но и глубоко современный интерес,
имеет большое теоретическое и
практическое значение. В этом отношении
привлекает внимание книга видного английского
ученого и общественного деятеля Дж. Том-
сона «Первые философы» (т. II. ИЛ. 1959.
371 стр.), в которой сделана попытка по-
новому рассмотреть историю философских
идей, разумея под философскими идеями
всякие (в том числе и
религиозно-мифологические) представления и понятия о
мире, жизни и самом человеке.
Несомненное достоинство книги в том,
что Томсон уделяет значительное внимание
тому периоду развития общественного
сознания, который до последнего времени, за
редкими исключениями, оставался вне
поля зрения историков философии. Речь идет
об особенностях развития общественного
сознания доклассовой или
первобытнообщинной формации, для которой характер™
миф и магия.
Поэтому нужно только приветствовать
стремление Томсона проследить процесс
вызревания предпосылок древнегреческой
философии в предшествовавшем культурном
развитии, его попытку по-новому поставить
и решить вопросы о генезисе, идейном
содержании, борьбе школ и характере
развития античной философии.
В книге Томсона собран большой
материал по истории первобытных обществ, а
также по истории Древнего Востока и
Древней Греции. Он применяет метод
сравнительного анализа общих черт возникновения
рабовладельческой идеологии, основываясь
на материале истории Древней Греции и
Древнего Китая, Древнего Египта и
Месопотамии. Автор достигает ряда интересных и
оригинальных результатов, упорно
отстаивая идею о том, что общественное
сознание, структура мышления каждой эпохи
обусловливаются характером, структурой
данных общественно-экономических
отношений.
Рассматривая развитие первобытного
мышления в единстве с экономической
структурой и производственным процессом
первобытного коллектива, Дж. Томсон пишет,
что в первобытном сознании «природа и
общество идентичны», что природа
«известна лишь в той степени, в какой была
втянута в общественные отношения через
производственный труд...» (стр. 87).
Отправным пунктом исследования выступает в
книге не отдельный размышляющий
индивид («первобытный философ»), а
человеческий коллектив, его общественные
отношения и сам материальный производственный
процесс. Низкому уровню
производительных сил первобытного общества
соответствовал способ объяснения явлений
природы, сводящийся к переносу общественных
отношений родового коллектива
(отношения родителей и детей, старших к младшим
и т. д.) на природу. Продуктом такого
переноса являются миф, мифические
представления, которые все явления природы
наделяют свойствами, присущими
человеческому коллективу.
На богатом историческом материале Дж.
Томсон показывает, что уже в
первобытнообщинной формации имеются зачатки
отделения умственного труда от физического,
которые выражаются в формировании
привилегированной группы жрецов и правящей

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
137
верхушки. Последние и создают уже более
сложную мифологическую картину мира.
Попытки научного подхода к объективному
миру приводят на Ближнем Востоке, где
умственный труд отделился от физического, к
некоторому отделению природы от общества,
но в силу неразвитости классовых
отношений лишь в ограниченной мере. В целом же
миропонимание на Ближнем Востоке во
многом оставалось мифологическим. Только
первые мыслители Древней Греции, отделив
природу от общества, стали рассматривать
их как две независимые друг от друга
реальности. Природа — внешняя реальность,
управляемая своими собственными
законами, а общество — моральный порядок,
основанный на обязанностях, свойственных
только человеку. Объектом исследования у
Анаксимандра стала природа, а у Солона —
общество (см. стр. 217). Таких весьма
интересных мыслей и во многом правильных
суждений немало в книге Дж. Томсона.
Пользуясь методом сравнительного
анализа общих черт ранней рабовладельческой
идеологии, Томсон по-новому рассматривает
и оценивает древнегреческую философию, в
особенности первые философские школы в
Древней Греции, высказывает и отстаивает,
интересные, хотя и небесспорные, суждения
о древнегреческих мыслителях. Томсон
подвергает сомнению многие сложившиеся
представления о возникновении и развитии
древнегреческой философии и дает
основание для дальнейшего обсуждения
особенностей развития древнегреческой философии.
Некоторые общие и основные положения
книги Дж. Томсона являются, на наш
взгляд, дискуссионными, а поэтому
рассмотрение их может быть полезным. На этих
спорных положениях автора мы кратко и
остановимся.
Дж. Томсон пишет, что «первобытное
мышление по своему существу является
проекцией или отражением родовой
системы» (стр. 159). Вместе с Дюркгеймом он
полагает, что логические категории
пространства, времени и причинности
являются в первобытном мышлении также
«отражением структуры человеческого
общества, перенесенным на внешний мир»
(там же).
Разумеется, нельзя оспаривать того, что
первобытный человек (коллектив) часто
рассуждал о явлениях природы по аналогии
со своими общинно-родовыми отношениями,
как наиболее близкими ему и понятными.
Первобытное «мышление» возникает не
только как результат переноса на природу
общинно-родовых отношений, но и как
результат обобщения отражающихся в
сознании человека явлений окружающего мира,
знание которых включено в практику
первобытных людей. Так постепенно
складывается понятийное логическое мышление.
Две формы отражения мира
(образно-мифологическое и понятийное) были тесно
связаны. И несмотря на то, что мифология
и магическая вера преобладали над
подлинными (пусть примитивными) знаниями, и
в первобытно-родовой общине человек
руководствовался в своей практике не
только представлениями магии и мифа, а и
теми знаниями о свойствах вещей, которые
он приобретал в процессе практики.
Что же касается таких логических
категорий, как причинность и т. п., то
очевидно, что логическая категория причинности
и магическо-мифологическая категория
причинности не одно и то же, хотя в
примитивном мышлении родового общества они как
бы слиты и слабо дифференцируются.
Магическим и мифическим представлениям
свойственна, конечно, категория
причинности, но она в лучшем случае сводится к
принципу: «После этого, значит, вследствие
этого». Принцип основан на чувственном
опыте, а также на вере и желании вызвать
или предотвратить то или иное явление.
«Магическое действие по сути своей
подражательно,— справедливо замечает Дж.
Томсон,— участники его имитируют
осуществление лселаемой действительности,
веря, что этим способом можно заставить
природу сделать то, чего они от нее требуют»
(стр. 45). Магическое действие основано,
таким образом, на субъективных
переживаниях — вере и желаниях, а не на знании
объективной причинной связи вещей.
Правильно отмечает Дж. Томсон и то, что
гончарное ремесло, изобретенное женщинами,
было технически достаточно сложным,
требовало «овладения несколькими
химическими процессами» (там же). Но техника
изготовления глиняных изделий
рассматривалась тогда как «таинство женщин, при
совершении которого ни один мужчина не
мог присутствовать» (там же).
Нетрудно видеть, что и в данном случае
основой «причинной» связи (между
присутствием мужчин и возможной неудачей),
устанавливаемой магией, оказываются
субъективные желания и суеверия, но
«овладение несколькими химическими
процессами» покоится не на этих связях, а на
распознании некоторых свойств глины,
песка, огня и объективной причинной связи
между свойствами этих предметов. Причем
последняя форма причинной связи, то есть
причинная связь, устанавливаемая
логическим мышлением, существовала всегда, со
времени возникновения человека,
поскольку человек выделился из животного мира
благодаря труду, который так или иначе
всегда носил сознательный характер и
основывался на каких-то объективных
знаниях, хотя примитивных и связанных
(далее слитых) с магией. Но эта недифферен-
цированность не говорит о тождестве
причинных связей, устанавливаемых логикой
и магией. Логическая причинная связь

138
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
отличается постоянством и носит
объективный характер, в то время как
«причинная» связь в магических верованиях,
являясь категорией субъективной, носит
изменчивый и непостоянный характер: она
меняется от случая к случаю, подобно
тому как для современного суеверного
человека в одном случае причиной неудачи
оказывается перебежавшая ему дорогу
кошка (для иных «главное» — цвет кошки),
а в другом — встреча с попом или
женщиной с пустыми ведрами, с похоронной
процессией и т. п.
По нашему мнению, в приведенных
положениях автора — основных в его
концепции—не учитывается, что простой
перенос, или проекция, общественных
отношений на природу сам по себе еще не дает
ни мифа, ни каких-либо* логических
категорий. Дж. Томсон не учитывает
абстрагирующей работы мышления, внутренних
законов его развития, а следовательно, того,
что хотя логическая структура мышления
и связана с экономической структурой,
однако первая далеко не сводится к
последней. Поэтому концепция Дж. Томсона не
свободна от слабых сторон и опасных
тенденций, ведущих к упрощению философии
марксизма. Так, автор отождествляет, по
существу, марксистскую концепцию
возникновения категорий «причинность»
«пространство», «время» и т. д. с
концепцией Дюркгейма, который сводит
структуру мышления к структуре общества. Но
структура общества претерпела со времен
Аристотеля коренные изменения, чего
нельзя сказать в отношении открытых им
логических форм мышления, или, иначе
говоря, «структуры мышления».
Став на точку зрения, согласно которой
логические категории определяются
структурой общества (производственными
отношениями), мы, как нам кажется, неизбежно
придем к выводу, что различные классы
пользуются различными (и
противоположными) логическими формами мышления, а
это неверно. Логика в обычном смысле
слова и грамматика не заключают в себе
никакой классовости, они обслуживают
различные классы и общества. С самого начала
возникновения общества люди пользовались
в своей практической деятельности
логическими и грамматическими категориями,
хотя и примитивными. И вопрос о господстве
мифа и магии в первобытном мышлении, а
также в коллективном сознании при
первобытном, общинно-родовом строе требует
самостоятельного анализа, ибо понятия
«первобытное», «примитивное» неопределенны,
соответствуют периоду времени,
длившемуся сотни тысяч лет, в течение которых не
только изменялись миф и магия, но
развивался и механизм мышления,
совершенствовались его логические формы. Во
всяком случае во времена Гомера для общества
были характерны не магия и миф, а
предметное, следовательно, логическое
мышление. Поэтому весьма спорно утверждение
автора, что идеи первых греческих
натурфилософов представляют собой «связующее
звено» между примитивным мышлением
(каковым он считает мифологические
представления и магические верования) и
научным мышлением. Отнюдь не все идеи даже
у Гомера и Гесиода служат таким
связующим звеном между магией и научным
мышлением.
Научное мышление и «мышление»
мифологическое не тождественны, а
представляют собой противоположные способы
отражения действительности. Не были они
тождественными и в господствовавшем в
первобытные времена примитивном
мышлении, хотя тогда они и взаимопроникались
одно другим. Или, как пишет А. Ф. Лосев:
«Первобытное мышление мифологично, и
мифология есть разновидность
первобытного мышления. Однако, несмотря на то, что
мифология и мышление в первобытные
времена пронизывают одно другое, именно по
этому самому они по самой своей природе
совершенно различны: миф все одушевляет
и, будучи всегда полон смутных аффектных
реакций на такое же смутное жизненное
окружение, во всякой человеческой
практике стремится найти магию; мышление же
во всем стремится найти научные
закономерности и человеческую практику
стремится осознать, разумно направить и
технически усовершенствовать» (журнал
«Вестник истории мировой культуры» № 3 за
1957 год, стр. 16).
Поскольку научное мышление
принципиально отлично от
религиозно-мифологических представлений, то отсюда следует,
что первое не может породить второго.
Поэтому невозможно согласиться с Томсоном,
признающим правильной идею Ф. Корнфор-
да, который в своей работе («From Religion
to Philosophy», Cambridge, 1912) вслед за
Дюркгеймом сделал вывод, что
древнегреческие философы «работали над
определенными религиозными идеями, которые
уходили своими корнями в структуру
племенного общества» (стр. 123). Дж. Томсон
ссылается также на Нордена, пришедшего
в своем труде «Неведомый бог» («Agnostos
Theos») к подобному же заключению.
Суммируя выводы Корнфорда и Нордена, он
пишет: «Корни греческой философии
уходят в древние религии Ближнего Востока»
(там же).
Ф. Корнфорд и Дж. Томсон исходят из
того, что религиозно-мифологические
представления (в частности, «Теогония» Гесио-
да) и взгляды ранних греческих
мыслителей представляют собой не две формы
(религиозно-мифологическая и научная) отра-

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
139
жения действительности, а две фазы
однотипного взгляда на мир или, как пишет
Томсон, «последовательные стадии
непрерывного процесса в истории мысли» (стр.
154).
Если эта точка зрения в какой-то мере
верна в отношении древнегреческих
идеалистов, то в применении к древнегреческим
материалистам она приводит, на наш
взгляд, к неоправданным выводам о
религиозно-мифологическом происхождении и
характере учений античных материалистов и,
в частности, первых греческих
натурфилософов. Она верна лишь в том ограниченном
смысле, что античные материалисты, за
редким исключением, не преодолели
мифологических представлений, что их
мировоззрение не свободно от гилозоизма и
антропоморфизма, что они признавали богов,
хотя, по существу, отрицали за ними роль
управителей мира. В связи со сказанным
возникает необходимость самостоятельного
исследования вопроса об отношении первых
материалистических учений к мифологии и
религии.
В качестве примера, призванного
подтвердить идею о «иератическом»
(религиозном, жреческом) происхождении греческой
философии, автор указывает на философию
Гераклита Эфесского, в частности на его
учение Ь логосе. Основная доктрина
Гераклита, говорит Дж. Томсон,— это его
«логос», который он представлял в духе элев-
синских, или орфических, таинств.
Антитетический стиль Гераклита, говорится далее,
служит тому, чтобы наполнить речь
«магическим или мистическим значением»
(стр. 124).
В истории философии было множество
толкований логоса Гераклита отчасти
потому, что греческое слово «логос» имеет
много смыслов. Однако
религиозно-мистическое толкование, предлагавшееся
христианскими теологами (например, Климентом
Александрийским), было отвергнуто, и
«логос» был истолкован как «общее», «закон».
Дж. Томсон толкует логос Гераклита как
«принцип взаимопроникновения
противоположностей» (стр. 124), объясняющий
«антитетический стиль эфесца». Вполне
возможно, что стиль Гераклита и связан с
«принципом взаимопроникновения
противоположностей», однако понимание логоса
в духе элевсинских, или орфических,
таинств кажется нам сомнительным.
В самом деле, читая отрывки из
Гераклита, нетрудно заметить его резко
отрицательное отношение к поэтам и мифологам,
которых он рассматривает как «не внушающих
доверия поручителей для сомнительных
(вещей)» (А 23). (Здесь и далее фрагменты
древнегреческих философов даются по кн.
А. Маковельский « Досоюратики»,
ч. 1, 1914). Не внушают ему доверия и
общегреческие учители — Гомер и Гесиод, о
которых он отзывается нелестно. Некоторые
его высказывания носят атеистическую
окраску. Так, он заявляет, что космос ^«не
создал никто ни из богов, ни из людей...»
(В 30).
По Гераклиту, источник подлинных
знаний — сама природа. Мышление, говорит
он, является великим достоинством, и
мудрость состоит в том, чтобы
«прислушиваться» к природе, воспроизводить ее в
нашем мышлении и «поступать с ней
сообразно» (В 112).
Гераклит высказывался и против
некоторых религиозных обрядов своего времени,
подчеркивая противоречивость
искупительных жертв и бессмысленность поклонения
статуям богов, хотя и не отрицал
существования богов, а лишь исключал их из акта
мироздания.
Разумеется, приведенные соображения не
доказывают, что Гераклиту вообще были
чужды религиозно-мифологические
представления, в частности, представление об
одушевленности явлений природы. Доводы
эти указывают, на наш взгляд, лишь на то,
что источником учений первых греческих
материалистов, и в частности Гераклита,
на которого Дж. Томсон ссылается, была не
религия, а положительные знания и верные
наблюдения объективной реальности.
Заслуга первых греческих мыслителей в том
и заключается, что они покинули область
мифа и обратились к изучению природы, а
не к анализу религиозных идей, как
утверждает Корнфорд, забывая о том, что
такой анализ предполагает высокую
степень развития теоретического мышления,
которая характерна скорее для эпохи
греческой классики или «греческого
просвещения» (V век до нашей эры).
Из сказанного следует, что первые
греческие философы отказались от признания не
только содержания
религиозно-мифологических представлений, но в значительной
мере и их формы. Поэтому вряд ли можно
согласиться с Дж. Томсоном, который
считает, что «космологические спекуляции
первых натурфилософов целиком и
полностью относятся к идеологии» (стр. 145—
146), причем под «идеологией» он
понимает «метафизическую мистификацию
действительности» и вообще идеализм (см. стр.
307).
Рассматривая космологию первых
натурфилософов как «мистификацию
действительности», Дж. Томсон утверждает, что
они продолжают мифологическую традицию,
хотя в известном смысле и порвали с этой
традицией. «Они сохранили традицию,—
пишет Томсон,— в отношении ее
(мифологии.— Ф. К.) содержания, но порвали с ней
в отношении ее формы» (стр. 146). У
милетских философов, продолжает он, «старое

140
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
содержание выступает уже в превращенном
виде» (там же).
Автор приводит отрывок из «Историй»
Диодора, который тот, «по-видимому,
заимствовал у ионийских философов» (там
же). Не совсем, однако, доверяя Диодору и
не отвергая свидетельства Аристотеля о
первых философах, Дж. Томсон признает,
что «мы сможем обнаружить в самой
милетской школе некоторый сдвиг в занятиях от
вопроса, откуда это возникло, к вопросу, из
чего это состоит» (стр. 147), то есть
деятельность этих философов, которые
«революционизировали форму примитивного
мышления, включает в себя также
зародыш нового содержания» (стр. 148). Тем
не менее «они не представляли себе ясно
первичные элементы как элементы
материальные, поскольку для них не
существовало различия между материальным и
нематериальным» (там же).
Действительно, милетские материалисты
были гилозоистами, но полагать, что m
космогония есть целиком «мистификация
действительности», а не первый, но
твердый шаг (по выражению Герцена) в
научном воззрении на мир, было бы
недооценкой их значения для развития философии.
Таким шагом можно считать
геоцентрическую идею Анаксимандра, идеи о
возникновении небесных тел (Солнца, Луны и звезд)
из «огненной сферы», а также
представления о Земле, как центре мира, который
свободно парит в окружающем его воздухе и
вследствие равного расстояния от других
небесных тел пребывает в неподвижном
состоянии. Или, скажем, его объяснение
грома и молнии, которые, как он полагал,
возникают в результате того, что ветер,
прорывая густые черные облака, производит
шум и блеск. По Анаксимену, .облака
являются следствием уплотнения воздуха.
«Град же образуется,— говорит он,— когда
замерзает вода, падающая вниз из облаков,
а снег, когда замерзают самые облака,
обильные водой» (А 7).
Разумеется, все эти попытки объяснить
природу не выдерживают критики с точки
зрения современной науки, но нельзя за
этими наивными объяснениями не видеть
возникновения научного взгляда на мир.
Содержанием их мышления выступают
физические явления — сам материальный
мир, форма же мышления не
образно-мифологична, а вполне логична.
Вызывает возражение и тезис о
демократизме учения Пифагора и его школы.
Дж. Томсон рассматривает пифагорейское
учение как синтез двух предыдущих
направлений демократической мысли:
направления, представленного Анаксимандром
Милетским и Солоном из Афин, идеологами
«той части аристократии, которая связала
свою судьбу с новым купеческим
классом», и орфизма, выражавшего «традиции
и стремления разоренного крестьянства»
(стр. 224).
Класс, представляемый пифагорейцами,
был, по мнению Дж. Томсона, «новым
классом богатых промышленников и купцов»,
ибо правление пифагорейцев совпадает с
введением денежной системы в Кротоне и
других греческих городах Италии (см. стр.
240), а инициатива введения этой системы
«могла исходить только от них» (там же).
Аргументация автора в пользу
демократизма пифагорейцев не совсем, как нам
кажется, убедительна. Мы не можем с
достоверностью определить, когда была введена
денежная система в Великой Греции. И
даже если предположить, что инициатива
введения денежной системы исходила от
пифагорейцев, то это хотя и важно, но
недостаточно, уже по одному тому, что между
целесообразностью введения денег и
демократическим образом мышления нет
органической связи.
Что касается «солидарности»
пифагорейского союза с народным движением, то
автор, на наш взгляд, не уделил внимания
сообщению Диодора, из которого можно
сделать вывод об антидемократическом
(олигархическом) характере пифагорейского
религиозно-политического союза '.
Известно также, что победа над Сибари-
сом не укрепила политические позиции
кротонской аристократии и пифагорейского
союза. Говорят, что представители
победившей демократии читали в народном
собрании отрывки из сочинений Пифагора под
названием «Священное слово» с целью
доказать антидемократическую сущность
учения Пифагора и его сторонников.
В качестве одного из доводов в пользу
демократического образа мышления ранних
пифагорейцев автор приводит соображение,
что учение пифагорейцев о гармонии, или
«согласии», отражало точку зрения
«нового, среднего класса, занимавшего
промежуточную позицию между земельной аристо-
кратией и крестьянством, класса, который
1 Согласно этому сообщению , примерно
в 510 году до н. э. в г. Сибарисе
демократическая партия одержала победу над
аристократической партией и представители
последней, имущество которых подлежало кон-
фискации, убежали в Кротон и стали про*
сить о защите и помощи у кротонцев.
Демократы же из Сибариса потребовали выдачи
беглецов. По настоянию Пифагора, кроток-
цы не выдали эмигрантов, а это повлекло за
собой войну между Кротоном и Сибарисом.
Кротонцы одержали победу. Большую часть
населения они истребили, а цветущий
торговый город разграбили и сровняли с
землей. Этот факт, надо полагать,
характеризует не только обычаи войн того времени,
но и практику пифагорейского союза, так
как он играл руководящую роль в этой
войне.

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
141
претендовал на то, что он растворил
классовую борьбу в демократии» (стр. 253).
Затем Томсон приводит отрывок из Феогнида,
который, будучи врагом демократии,
выступал против денег, вызывавших смешение
сословий («аристократии и черни»).
Утверждая, что «деньги нового, среднего класса
способствовали их (противоположных
классов.— Ф. К.) смешению (там же), Дж. Том-
сон заявляет, что учение Пифагора о
среднем числе или величине является
выражением стремления к примирению (гармонии)
противоположностей. Правда, в
пифагореизме учение о единстве (гармонии, согласии)
противоположностей «является
абсолютным, а борьба — относительной. Конфликт
противоположностей достигает своего
кульминационного пункта в их слиянии в
среднем числе, которое, как предполагалось,
раз установившись, должно быть
неизменным. Здесь нет и намека на то, что за
достижением единства последует
возобновление конфликта на более высоком уровне»
(стр. 255).
Томсо'Н отмечает, что понимание
среднего у Солона и Пифагора не одно и то же.
«Для Солона среднее было позицией на
полпути между двумя крайними точками и
устанавливалась она извне. Для
пифагорейцев это было новое единство, происшедшее
из самого конфликта, который оно
отрицает» (стр. 252).
Соображения автора привлекают
внимание и заставляют иногда даже
предполагать, что пифагорейцы, возможно,
связанные с демократическим движением,
руководствовались какими-то демократическими
намерениями и стремились к
«согласованию» социальных противоположностей
(между крестьянством и земельной
аристократией) и вообще к слиянию их в некоем
постоянном единстве (гармонии), в котором
раз и навсегда оказываются
«преодоленными» раздоры и борьба в обществе или
государстве.
Однако если рассмотреть сущность
учения Пифагора о гармонии и среднем числе,
или величине, с точки зрения того
практического смысла и объективного содержания,
которое связывалось у них с понятиями
«гармония», «согласованность» и т. д., то
вывод автора об их демократизме, даже
умеренном, остается спорным.
Убеждение в осуществимости такого
неизменного единства (гармонии,
согласованности), которое раз и навсегда преодолевает
всякую борьбу, общественные конфликты,
проистекало из не вполне осознанной ими
религиозно-идеалистической посылки о
возможности установления какого-то
идеального порядка, или, выражаясь языком более
поздних адептов этой идеи — Платона и
христианских теологов,— «царства
божьего» на земле.
Сама жизнь античных полисов не
давала каких-либо оснований для подобной
уверенности и мечтаний. Гераклит был более
близок к истине (и античной демократии),
рассматривал единство (гармонию) в
неразрывной связи с борьбой
противоположностей, а самую борьбу
противоположностей — как источник движения, изменения
и нового единства. Правда, on не дошел до
идеи развития; у него вместо развития
получился вечный кругозорот («беличье
колесо», по выражению Герцена), тем не
менее Гераклит был далек от той мертвой,
метафизической концепции гармонии и
согласованности, которая казалась
пифагорейцам вполне осуществимой в античных
полисах. Хотя пифагорейцы и стремились
претворить в жизнь свои принципы там, где
добивались господства, но, как правило, не
могли длительное время продержаться у
власти. Только внутри своего союза они
достигли успехов в реализации своих
теоретических принципов путем строгого отбора
и «посвящения» в тайны союза и самого
учения Пифагора.
Учение Пифагора и его школы о
гармонии, единстве, или средней величине,
религиозно по своей сущности и глубоко
аристократично. Не случайно поэтому Платон,
который во многом следовал пифагорейцам,
развивал религиозно-этические идеи
пифагорейской школы, оставался всегда
противником античной демократии, за
исключением, впрочем, одного случая, когда он
признался, что демократия по сравнению с
тиранией (захват власти «тридцатью
тиранами» в 411 году до п. э.) — «чистое
золото».
Можно остановиться и на некоторых
других моментах религиозно-этического учения
.Пифагора и его школы и убедиться в
антидемократической сущности этого
учения.
Всякая религия проникнута мистикой и
непоколебимой верой в «откровение», в его
абсолютную истинность. Пророки новой
веры проникаются неразложимым на
рациональные моменты «первичным» чувством
ясновидения, прозрения, что делает
сторонников этих взглядов чуждыми идее
относительности человеческих знаний,
общественных порядков и т. п. Вообще говоря,
ничто так не враждебно религиозному
сознанию, как научная идея
относительности, которая разлагает религию, разрушает
ее. Идея относительности была чужда и
пифагорейцам, проповедовавшим вечность
найденной ими гармонии, которая, раз
установившись, преодолевает
противоположности и борьбу между ними. Такие
идеи и настроения пифагорейцев
проистекали из непоколебимой религиозной
убежденности, что мир представляет собой
«божественную гармонию» и что эта гармония

142
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
есть мировая «душа». И так как в их
глазах имели значение только «божественная»
гармония и порядок, то демократия ими
отвергалась как нечто беспорядочное,
хаотическое и неразумное.
В своих общефилософских взглядах
Гераклит был ближе к античной демократии,
догадываясь, что мир не представляет
собой ни хаоса, ни «божественной
гармонии». По Гераклиту, космос не куча сора,
рассыпанная как попало. Мир прекрасен,
разумно устроен и в этом смысле
«божествен», но при всем том мир не
тождествен Зевсу. «Единое, единственно
мудрое и желает и не желает называться
именем Зевса» (В 32).
Для Гераклита совершенное и
несовершенное, прекрасное и безобразное, добро и
зло и вообще все противопололсности
составляют не два абсолютно чуждых друг
другу мира, а единый мир, где
противоположности предполагают друг друга, а
следовательно, относительны. Не потому ли
он, настаивая на относительности всего,
бросил в адрес Пифагора едкую и
многозначительную фразу: «Многознание не
научает уму» (В 40)?
Религиозное настроение и уверенность в
обладании абсолютной истиной, однозначной
в глазах пифагорейцев с математической
очевидностью, приводили их к
односторонним категорическим суждениям, к
безоговорочному утверждению чего-либо или,
напротив, к столь же решительному
отрицанию, без колебания и сомнений. К тому же
пифагорейцы были математиками,
изучавшими количественную сторону вещей.
Неправильно толкуя смысл и значение
сделанных открытий в области математики,
пифагорейцы увлекались мистикой чисел.
Достижения и заслуги Пифагора и его
последователей в области математики
общеизвестны. Не пытаясь отвергнуть
всякую мысль о возможных демократических
побудительных мотивах и элементах
философского учения Пифагора и его школы,
мы подчеркнули наиболее важные, на
наш взгляд, возражения, лишь преодолев
которые можно говорить о
демократическом характере теории и практики
пифагорейского союза.
Не бесспорна и характеристика, данная
Дж. Томсоном элеатам и их значению в
истории античной философии. Он считает,
что Иегова, бог иудейской религии,—
двойник «единого» Парменида, и в пользу
своего тезиса выдвигает следующее
соображение: «Оба они (Иегова и «единое».—
Ф. К.) представляют собой абстрактные
концепции чистого бытия, созданные
путем лишения материального мира всего
конкретного и определенного; оба,
следовательно, являются продуктами нового способа
мыгиления, созданного новыми
общественными отношениями, возникшими из
денежного хозяйства» (стр. 282).
Приведенные соображения касаются
некоторых внешних сторон сходства Иеговы и
«единого» Парменида, по существу же
между ними мало общего: Иегова — это
бог, абсолютно свободное и
сверхъестественное существо (дух, слово, что
угодно), которому надо поклоняться, а
«бытие» или «единое» Парменида не
заключают в себе ничего сверхъестественного,
никаких особых признаков божества.
«Единое» Парменида — это абстракция
(понятие, категория), или, как правильно
отмечает Дж. Томсон, «парменидовское
единое» представляет собой самую раннюю
попытку сформулировать идею
«субстанции» (стр. 285). Рассматривая «бытие»
(«единое») как нечто неподвижное, элеаты
не отрицали материальных признаков
своего «бытия», считая, например, что
«бытие» имеет шарообразную форму. Хотя
«бытие» (субстанция) элеатов абстрактно,
но оно рационально постижимо, в то время
как бог непостижим и непознаваем. Кроме
того, абстрактное «бытие» элеатов не
заключало в себе никакой цели (атрибут
бога).
Определяя относительное значение
философии Гераклита и Парменида в истории
античной философии, Томсон пишет:
«Диалектика Гераклита выражает то, что было
старым и отмирающим» (стр. 284), а
творчество Парменида «скорее, чем
творчество Гераклита, означает возникновение
того, что в античной мысли было новым и
способным к развитию — момент, в
который идеологические пути первобытного
общества были окончательно отброшены
прочь» (стр. 285).
Приведенное не совсем согласуется с
тем, что было сказано автором в разделе
«Парменид и мистерии» (стр. 275 и ел.),
а также с аналогией, проведенной им между
«единым» Парменида и богом иудейской
религии (см. стр. 282). Но во всяком
случае, по Томсону, получается, что
«диалектический материализм Гераклита»
характерен для мышления первобытного
общества, неспособного к развитию. С Дж.
Томсоном трудно согласиться хотя бы уже
потому, что диалектика Гераклита
вовсе не выражала «старое и
отмирающее», а, напротив, явилась отражением
острой борьбы античной демократии против
родовой аристократии и тех разрушавших
старые родовые порядки общественных
преобразований, которыми полна история
древнегреческих полисов конца VI и
начала V века до нашей эры.
Диалектика Гераклита была гениальной
догадкой, отражением объективной
диалектики природы и общества. Эту диалектику
(объективные противоречия) он пытался

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
143
отразить в языке и мышлении (в словах и
понятиях), нарушая иногда правила
обычной логики. Может быть, этим (по крайней
мере отчасти) объясняется
парадоксальность иных выражений эфесского
мыслителя, вроде: «Мы существуем и не
существуем». Диалектика Гераклита способствовала
пониманию сложной и противоречивой
действительности. Мы далеки от недооценки
и «диалектики» элеатов; хотя она и
привела их к отрицанию движения и
множественности вещей, тем не менее
раскрыла диалектическое противоречие между
бытием и мышлением. Необходимо заметить
также, что и Гераклит и Зенон исходят не
из разных, а из одной и той же идеи —
противоречивости вещей. Только первый
видит в этом сущность бытия вещей, а
второй отвергает их бытие на этом
основании. Хотя «диалектика» элеатов (Зенона)
была, по выражению Гегеля,
«отрицательной диалектикой», однако она
способствовала развитию субъективной диалектики, в
частности, искусства спора, в
доказательстве или опровержении какого-либо тезиса.
Но элеаты стали на опасный путь
отрицания объективного мира, за что еще в
древности получили прозвище «противоесте-
ственников». И Гераклит и Зенон
выдвинули идеи, которые оказались необходимыми
моментами философского развития в
Греции. Влияние Гераклита на дальнейшее
развитие греческой (и не только
греческой) философии было не меньшим, чем
влияние элеатов. Вот почему мы не можем
согласиться с утверждением, что «главным
направлением античной философии было
развитие от материализма к идеализму...»
(стр. 284).
Необходимо иметь в виду, что элеаты
были далеко не идеалистами, хотя и
склонялись к этому, отрицая движение и
множественность вещей. Но дело в том, что
само это отрицание было „связано с
защитой ими научного, материалистического
принципа о вечности материального бытия
(из ничего ничего не возникает), идеи о
том, что бытие не возникает и не исчезает.
И коль скоро бытие существует, рассуждал
Парменид, то оно все заполняет (пустое
пространство немыслимо), а раз все
заполнено, то движение, предполагающее пустое
пространство, невозможно. Эти
рассуждения, основанные на попытке рационально
(с точки зрения разума и логики) понять
материальный мир, нельзя без оговорок
относить к идеализму или толковать в духе
«чистого разума».
Наконец, необходимо отметить, что
Дж. Томсон склонен к слишком уж «со-
циологизирующему» объяснению
философских идей и даже литературных образов
экономикой и «товарным производством»,
которое представляется надуманным.
Необходимо признать неудачной следующую
его трактовку образа трагического героя
Софокла: «Эдип — это человек, новый
человек, индивидуальный собственник
общества, производящего товары, выключенный
из своего рода, независимый, свободный и
все же пойманный как бы некой
сверхчеловеческой силой, неуловимой и
неотвратимой, в сложную совокупность общественных
связей...» (стр. 273). Ведь то же самое
можно сказать об Отелло Шекспира, Анне
Карениной Л. Толстого и о многих других
бессмертных образах. Стремление
«растворить» философские идеи и даже
художественные образы в элементах «товарного
производства» сопряжено с опасностью
отойти от философии как предмета
исследования и в конечном итоге к отрицанию
философии как специфической формы
общественного сознания.
Мы остановились на некоторых основных
идеях книги Дж. Томсона, которые
представляются нам неверными и спорными,
недостаточно обоснованными или во
всяком случае не совсем ясными. И если
справедливо древнее изречение, что «в споре
познается истина», то наши возражения
автору весьма оригинальной, интересной и
ценной книги «Первые философы»
продиктованы лишь интересами выяснения
истины. От этого выиграет наука,
поборником которой является Джордж Томсон,
посвятивший свою книгу национальному
герою Греции Манолису Глезосу.

О связи философских теорий
с экономическим базисом
(Критические заметки)
М. М. РОЗЕНТАЛЬ
Недавно вышла в свет книга известного
английского ученого Дж. Томсона «Первые
философы» (второй том большого
исследования, посвященного истории
древнегреческого общества). Труд этот вызвал большой
интерес советской философской
общественности, он привлекает читателя богатством
материала, глубоким знанием исторических
фактов, привлечением к рассмотрению
истории философии памятников культуры в
широком смысле этого слова,
оригинальностью подхода, яркой формой, в которую
облачен научный анализ труднейших и
«абстрактнейших» проблем.
Нельзя не отметить глубокой
убежденности автора в том, что только с позиций
марксистско-ленинской методологии можно
понять объективные закономерности
развития человеческого мышления. Он уверен,
что человеческая мысль не оторвана от
общественных, прежде всего материальных
условий, при которых она возникает, и что
поэтому подлинно научный анализ
философских, политических и других идей
возможен лишь в том случае, если они
понимаются как необходимое и закономерное
порождение материальной жизни общества.
Глубоко положителен и тот факт, что
автор открыто занимает определенно
материалистическую, марксистскую позицию в
острой идеологической борьбе нашего
времени. Хотя его исследование посвящено
анализу древних, он далек от
профессорской бесстрастности, от ложного
академизма, который в изучении прошлого ищет
спасения от жгучих потребностей
настоящего. Как заявляет в предисловии к русскому
изданию сам Томсон, он руководствовался в
своей работе стремлением показать, каковы
основы классовых иллюзий, возникших
некогда на почве далекого нам
антагонистического общества, но по сию пору
мешающих «видеть беспредельные
возможности будущего развития человечества,
открывающиеся перед ним вместе с
переходом к коммунизму» (стр. 9).
Глубокую симпатию вызывает
выраженное с искренним пафосом убеждение в том.
что только коммунистическая революция
очищает человека и человеческую мысль от
вреднейших иллюзий, отчуждающих и
принижающих силы и способности людей,
вырывающих между их сознанием и
действительностью непроходимую пропасть.
«Благодаря этой революции,— читаем
мы на последних страницах книги,—
человек наконец приобретает способность
видеть мир, включая и самого себя, таким,
каков он есть в действительности, и,
следовательно, излечив глубокую рану на
сердце человеческого общества, определять свою
собственную судьбу, господствовать над
обществом и природой. «Красота — это
истина, истина — это красота». Такова была
издавна мечта философов, пророков и
поэтов, но они по большей части относили ее
реализацию к воображаемому миру за
гробом» (стр. 330). Автор напоминает слова
Маркса о том, что при коммунизме строй
общественной жизни сбросит с себя
мистическое туманное покрывало, скрывающее
действительные человеческие отношения, и
не за гробом, а на обновленной земле
построят люди настоящий мир.
Мы не пишем рецензии на книгу, и
постольку в задачу настоящих заметок не
входит изложение того, с каким знанием дела
раскрывает Дж. Томсон процесс
порождения определенными общественными
условиями взглядов людей на мир. Лучше всего
будет отослать читателя к книге, из
которой он может почерпнуть интереснейшие
сведения. Хочется отметить глубокие мысли
Томсона по вопросу о соотношении
социальной организации первобытных родов и
племен со взглядами людей того времени на
природу и общество, о дальнейшей
эволюции этих взглядов при переходе от
первобытного строя к классовому обществу в
Египте, Вавилоне, Китае и других странах
древнего Востока. Многие положения
книги имеют большое значение не только для
истории философии, но также для логики и
теории познания. Интересна, например,
мысль о том, что уже в сознание
первобытных людей, в «племенную космологию»

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
145
проникает идея о противоречивости
природы, о том, что существование вселенной
поддерживается борьбой противоположных
сил, что представления о явлениях природы
развиваются от конкретного к
абстрактному. Убедительно показана связь
древнегреческой философии с некоторыми сторонами
первобытного мышления.
Но именно потому, что книга обладает
столь многими положительными
качествами и, несомненно, вызовет большой
интерес со стороны читателей, нам кажется
необходимым указать на одну ошибочную
тенденцию в методологии Дж. Томсона, в
его способе использования марксистского
орудия экономического и классового
анализа при исследовании развития философской
мысли. Это тем более необходимо сделать,
что в послесловии к книге, написанном
проф. А. Ф. Лосевым и содержащем ряд
безусловно верных замечаний по поводу как
ценных сторон, так и отдельных
недостатков, спорных моментов концепции Дж.
Томсона, данная тенденция не только не
подвергнута критике, а, напротив, подхвачена
и усугублена.
* * *
Как мы уже отметили, пафос
исследования Дж. Томсона состоит в том, что
эволюцию мышления можно понять лишь в
органической связи с развитием
общественных отношений, лишь рассматривая
мышление как социальный продукт, а не как
порождение «чистого разума». Томсон
правильно критикует тех буржуазных
историков, которые в принципе отрицают
возможность научной истории философии на том
основании, что философские учения якобы
сугубо индивидуальны. Томсон метко
замечает, что если исходить из подобных
предпосылок, то следует отвергнуть возможность
научной истории общества вообще, ибо в
любых человеческих действиях нетрудно
обнаружить печать индивидуального
поведения. Но хотя историю творят живые
человеческие существа со всеми их
индивидуальными переживаниями, она, тем не
менее, представляет собой не клубок
случайностей, а процесс, который подчинен
объективным законам.
Марксизм, открыв эти законы, заложил
прочное основание науки о развитии
мышления (истории философии в
частности). Материалистическое понимание
истории позволило выявить действительные
источники и движущие силы, лежащие в
основе эволюции философских идей, смены
одних взглядов другими в разные
исторические периоды. Учение марксизма о классах
и классовой борьбе раскрыло не только тот
механизм, который объясняет проходящую
через всю историю антагонистического
общества борьбу между различными
общественными группами в области
материальных, экономических отношений, но и
борьбу в духовной, идейной сфере,
столкновение и конфликт различных взглядов,
теорий, моральных норм. Ставшая ныне для
всякого непредубежденного и серьезного
исследователя азбучной истиной мысль о
том, что общественное сознание
определяется общественным бытием, служит
ариадниной нитью в чрезвычайно сложном и тонком
деле воспроизведения истинной картины
духовного развития человечества.
Однако хорошо известно, что марксизм
никогда не понимал упрощенно зависимость
общественного сознания от условий
материальной жизни людей. Напротив, Маркс,
Энгельс и Ленин неоднократно выступали
против механистического, вульгарного
понимания взаимоотношения между
экономическими отношениями и общественным
сознанием (философией, искусством и т. п.).
Напомним известные выступления Ф.
Энгельса в 90-х годах прошлого столетия,
направленные против одностороннего
понимания роли экономических условий в жизни
общества. В своих письмах Энгельс
подчеркивал два момента: 1) хотя материальные
условия жизни общества и ' выступают как
решающая движущая сила всего
социального развития, они не должны
рассматриваться в качестве единственной причины
всех явлений, поскольку на ход развития
общества оказывают огромное влияние
другие его стороны — политические идеи и
учреждения, юридические, философские,
моральные и религиозные взгляды; эти
стороны общественной жизни взаимодействуют с
ее экономической основой, решающее же
значение последней состоит в том, что
экономические потребности прокладывают себе
дорогу сквозь все и всяческие влияния;
2) главенствующее значение
экономического развития бесспорно и в области
различных форм общественного сознания,
даже тех, которые, как выражался Энгельс,
«высоко парят в воздухе», однако, это
влияние экономики оказывается не
непосредственным, не прямолинейным, а
чрезвычайно сложным и опосредованным.
Автор «Первых философов»
неоднократно подчеркивает, что он следует
«основному принципу», согласно которому «идеи
людей определяются их производственными
отношениями» (стр. 305). Этот в общем
бесспорный принцип неизбежно должен
конкретизироваться, когда мы пытаемся
выяснить сущность определенных
философских учений, взглядов того или иного
философа. Как понимается автором тезис о
том, что производственные отношения
должны «иметь решающее значение в
истории философии» (там же), показывает
следующий пример. Гераклит учил, что
огонь есть то всеобщее, то начало, которое

146
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
лежит в основании всех вещей. Дж. Томсон
задается вопросом: мысленной проекцией
каких производственных отношений,
особенностей экономического базиса в
античной Греции было это всеобщее? Его ответ
сводится к тому, что огонь Гераклита,
метаморфозы огня, его превращения как
всеобщего в конкретные явления — все это
отражение особенностей товарного
производства, завоевавшего к тому времени
сильные позиции в рабовладельческой
экономике.
«Экономический базис его (то есть Ге-
раоита.— М. Р.) творчества является
почти самоочевидным,— пишет Дж. Том-
сон.— Его идея о самоуправляющемся
цикле непрерывных превращений материи
представляет собой идеологическое
отражение экономики, основанной на товарном
производстве. По его собственным словам,
«на огонь обменивается все, и огонь — на
все, как на золото — товары и на товары —
золото». В его космологии огонь стоит к
другим формам материи точно в таком же
отношении, в каком деньги стоят к другим
товарам: он абстрагирован от них для того,
чтобы служить в качестве универсального
эквивалента... Его закон
взаимопроникновения противоположностей при анализе
обнаруживает себя как проекция на
природу тех форм, в которых новые
производственные отношения находили свое
отражение в человеческом сознании» (стр.
269).
В приведенных словах, на наш взгляд,
обнаруживается неправильное понимание
связи экономических условий,
производственных отношений, с одной стороны, и
философии, с другой. Автор полагает, что
производственные отношения
непосредственно своей структурой, своим
характером обусловливают ответы на вопросы о
сущности законов природы, обобщаемых
философией. Учение философских систем о
мире с этой точки зрения непосредственно
вытекает из характера экономического
базиса.
В действительности гениальность и
заслуга Гераклита состояли в том, что он
правильно нащупывал всеобщий закон
объективного мира, что его
учение о борьбе противоположностей было
истинным (в доступных для того времени
границах) отражением природы, а не
идеологической проекцией структуры товарного
производства. Сказанное отнюдь не
означает, что товарное производство и
—шире — условия рабовладельческого общества
не имеют никакого отношения к открытию
Гераклита и вообще к философским
теориям той эпохи. Античная философия, как и
вся наука, искусство, государственность
трго времени немыслимы были бы без
рабства и специфических отношений
рабовладения. «Только рабство,— указывал
Энгельс,— сделало возможным в более
крупном масштабе разделение труда между
земледелием и промышленностью и таким
путем создало условия для расцвета
культуры древнего мира — для греческой
культуры. Без рабства не было бы греческого
государства, греческого искусства и науки...»
(«Анти-Дюринг», 1957, стр. 169).
Развитие товарного производства и
связанной с ним колонизации, обмена
товарами между различными странами, ставшие
возможными на этой почве обмен и
взаимовлияние идей, рост техники производства,
развитие мореплавания и т. д. открыли
перед обществом возможности научных и
философских открытий, недоступные
прошлому. Нет никакого сомнения также и в
том, что условия рабовладения,
противоречия между рабами и рабовладельцами,
между богатыми и бедными, классовая борьба
того времени давали необходимый материал
для предположения о всеобщем характере
взаимопроникновения и борьбы
противоположностей. Но это нечто другое, чем
объяснение философских теорий как простой
мысленной проекции структуры
производственных отношений.
Совершенно ясно также, что разделение
общества на классы внесло классовую
борьбу в область философии. Начиная с этого
момента, нельзя объективно разобраться в
сущности той или иной философской
концепции, взглядах того или другого
мыслителя, не принимая во внимание его
реальной позиции, его места в борьбе классов.
Так, классовая позиция Гераклита
сказалась на его социальных и политических
взглядах. Классовая позиция философа
сказывается и на решении проблем, казалось
бы, не имеющих прямого отношения к
непосредственно экономическим или
политическим воззрениям мыслителя. Так, Гегель,
продолжая и углубляя учение Гераклита о
борьбе противоположностей как источнике
развития, внес огромный вклад в
понимание диалектики развития. Но попробуйте
вне учета его классовой позиции в
условиях конца XVIII и начала XIX века понять
все непоследовательности и противоречия
его представлений об этом законе.
Характерная для политических взглядов Гегеля
компромиссная точка зрения на отношения
между умирающим феодализмом и
нарождающимся капитализмом нашла свое
отражение в истолковании борьбы
противоположностей как их универсального
опосредования, нейтрализации, синтеза и т. п.
При всем этом его учение о
противоречиях нужно рассматривать как хотя и
непоследовательное, идеалистически
искаженное, но все же отражение
действительного закона объективного
мира. «Гегель гениально у г а дал,— пи-

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
147
сал В. И. Ленин,— диалектику вещей
(явлений мира, природы) в диалектике
понятий» (Соч., т. 38, стр. 188).
Это относится и к Гераклиту, который,
кстати сказать, не был отягощен
гегелевским идеалистическим грузом. Между тем
в книге Дж. Томсона делается попытка все
особенности учения того или иного
греческого философа вывести непосредственно из
его классовой позиции.
Еще дальше по этому пути пошел автор
послесловия проф. А. Ф. Лосев.
Поддерживая концепцию автора книги, он заявляет:
«Если ведущим экономическим фактором
был рабский труд, а раб понимался как
домашнее животное и притом как товар, то
тем самым новый экономический базис не
мог не толкать философскую мысль на
такое же вещественное, хотя в то же самое
время и одушевленное понимание
окружающего. Поэтому, если довести рассуждение
Дж. Томсона до конца, то нужно сказать,
что вся разгадка (Разрядка моя.—
М. Р.) древнейшего натурфилософского
материализма стихий, а также и вся
разгадка пластического образа мышления
периода классики заключается именно в
рабовладении, то есть в специфическом
понимании человека как вещи и живого тела,
и в товарном производстве, пришедшем на
смену натуральному хозяйству старой
родовой общины. Этот вывод напрашивается
сам собой, и нам хотелось бы предложить
его Дж. Томсону» (стр. 343).
Мы до сих пор думали, что, например,
учение Фалеса о воде как общем
материальном первоначале есть
материалистический, хотя и наивный, подход к
объяснению сущности самой природы. Между тем,
оказывается, тайну такого подхода нужно
искать не в попытке объяснить природу
путем наблюдения ее собственных явлений
и процессов, а в.отношениях рабовладения,
в товарном производстве. Но как тогда
быть с известным положением Энгельса,
которого трудно заподозрить в отступлении от
принципов исторического материализма в
анализе развития человеческой мысли,—
положением о том, что материалистическое
мировоззрение «означает просто понимание
природы такой, какова она есть, без
всяких посторонних прибавлений, и поэтому
у греческих философов оно было
первоначально чем-то само собою разумеющимся»
(«Диалектика природы», 1955, стр. 157).
Мы видим, что при объяснении
материалистической натурфилософии греков
Энгельс не ограничивался анализом общих
условий рабовладения и товарного
производства. Он учитывал и логику развития
самого познания, заключающуюся в данном
случае в том, что понимание природы как
таковой (наивный материализм) составляет
неизбежно исходный пункт философского ее
осмысливания. Энгельс татсже неоднократно
в целях объяснения наивной диалектики
древних ссылался на тот закон познания,
что мысль первоначально охватывает общую
картину природы, связи и взаимодействие
явлений, их движение, развитие,
изменение. Дж. Томсон цитирует Энгельса, но, к
сожалению, не придает его положениям
принципиального значения в анализе
древней философии.
* * *
Точка зрения, согласно которой
философские теории древности есть не более
как мысленная проекция структуры
экономического строя, так или иначе ведет к
отрицанию содержащихся в них элементов
объективной истины, хотя в книге
Дж. Томсона и встречаются оговорки,
долженствующие убедить в противоположном
(см., в частности, замечание на стр. 300).
Философские учения античности
рассматриваются Томсоном как чистая
«идеология». Это понятие употребляется автором
в узком смысле слова, то есть для
обозначения чисто предвзятых мнений, навеянных
классовыми интересами. Указывая, что
этот «идеологический» элемент имеется и
в современной науке, автор так
характеризует космологию милетской школы:
«Космологические спекуляции первых
натурфилософов целиком и полностью
(Разрядка моя.— М. Р.) относятся к
области идеологии. Поскольку это так, мы
должны их анализировать в свете тех
общественных предвзятых мнений, которые они
отражают» (стр. 145—146).
Безусловно, в философской концепции
как прошлого, так и настоящего неизбежен
элемент «идеологии» в томсоновском
смысле этого слова. Более того, философия
вообще есть идеология, одна из
идеологических форм, посредством которых люди
выражают свое понимание и отношение к
действительности. Но автор слишком
односторонне пользуется этим понятием. Маркс и
Энгельс в некоторых ранних работах (а
иногда и в поздних) применяли его для
обозначения искаженного отражения
действительности, или отражения,
обусловленного чисто субъективными интересами
людей. Но у них, как и в современной
марксистской литературе, понятие «идеологии»
имеет и другой смысл, обозначая систему
взглядов и теорий того или иного класса,
так что содержание идеологии, ее
отношение к действительности, ее историческое
значение и ценность зависят от той роли,
которую играет данный класс в
историческом развитии общества. В этом случае
нужно строго придерживаться принципа
историзма: одно дело — идеология
прогрессивного и другое дело — идеология
ущербного класса, исчерпавшего свои возможно-

148
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
сти и тормозящего общественное развитие.
Вспомним, как Энгельс характеризовал
немецкую философию до и после победы
буржуазной революции: «По мере того, как
спекуляция, покидая кабинеты философов,
воздвигала себе храм на фондовой бирже,
образованная Германия теряла тот великий
интерес к теории, который составлял славу
Германии в эпоху глубочайшего
политического ее унижения,— интерес к чисто
научному исследованию, независимо от того,
будет ли полученный результат
практически выгоден или нет, противоречит он
полицейским предписаниям или нет» («Людвиг
Фейербах и конец немецкой классической
философии», 1950, стр. 53). Ленин также
подверг критике попытку сводить к узко
понимаемой «идеологии» философские
взгляды буржуазных мыслителей вне учета
времени и обстановки, в которой они
выступали.
Это значит, что одну «предвзятость
мнений» нельзя считать чем-то определяющим
для понимания идеологии, что идеология
прошлых эпох могла отражать (и
действительно отражала) некоторые стороны
объективного мира и его законы. Правда, и
Дж. Томсон, говоря о том, что теория
взаимопроникновения противоположностей
Гераклита есть мысленная проекция природы
рабовладельческих производственйых
отношений, утверждает, что это вовсе не
означает, будто в ней отсутствует объективная
истина. «Наоборот,— пишет он,— все
такие теории должны с необходимостью
содержать в себе известную долю истины
именно потому, что они являются
отражениями, которые социально обусловлены,
так как общество — это часть природы, и
категории, в которых человек достигает
знания о природе, имеют с необходимостью
социальный характер» (стр. 269—270).
Думается, однако, что и эта оговорка не
спасает положения. Смысл ее состоит в
том, что элемент истины в философской
теории содержится не потому, что
последняя есть отражение объективной
действительности и ее законов, а лишь потому,
что структура производственных
отношений, проекцией которой является
философское учение, есть часть природы; отражая
структуру производственных отношений,
философия тем самым улавливает, так
сказать, и какую-то долю истины о природе
вообще.
Несомненно, общество — часть природы,
и поэтому изучение общественных
отношений имеет огромное значение для
понимания всеобщих объективных законов мира.
Но отсюда вовсе не следует, что
философское учение просто воплощает структуру
общественных отношений и что во всех ее
положениях следует искать проявление
особенностей этой структуры. Это
неизбежно ведет к серьезной недооценке
познавательного значения философских идей и
теорий.
Конечно, при анализе философии
древности нужно учитывать ту ее особенность,
что представления об общественных
явлениях и процессах больше, чем в
последующие периоды философского развития,
переносились на природу. Не случайно
поэтому такие возможные лишь в человеческом
обществе отношения, как, скажем, любовь
и вражда, объявлялись силами,
действующими в природе, управляющими ее
развитием и изменением. Но нельзя
преувеличивать, абсолютизировать этот момент и все
сводить к нему. Этот подход тем более
ошибочен, что, как верно подчеркивается в
книге, для мышления греческих философов
становится характерным разделение
общества и природы, что уже в «Теогонии» Ге-
сиода признаки и черты «физического мира
начинают выявляться такими, каковы они
на самом деле» (стр. 144). Но тогда какие
основания существуют для того, чтобы
сводить «целиком и полностью»
натурфилософию милетцев к чистой «идеологии»?
Зачем тогда начисто отрицать, как это, к
сожалению, делается в книге, всякое
влияние на их космологию наблюдения над
природой, успехов производственной практики
и т. п. (см. стр. 160) и категорически
утверждать: «Ранние греческие философы
были обязаны тем новым, что было в их
работах, не(!) знакомству с техническими
достижениями производства, а новому в
развитии производственных отношений,
которые, преобразуя структуру общества,
вызвали и возникновение нового взгляда на
мир» (стр. 161)?
Автор, видимо, не учитывает, что одно
из важнейших проявлений действия новых,
более прогрессивных производственных
отношений (а такими в основном и были
производственные отношения рабовладель*
ческого общества по сравнению с
отношениями первобытного) на мышление
заключается, между прочим, в том, что
потребности экономического развития требуют
изучения самой природы, наблюдения над
ней, обобщения результатов роста техники
производства для объяснения природы
и т. п.
Ошибочность рассматриваемой тенденции
в концепции Томсона особенно ясно
обнаруживается в его оценке античного
атомизма. «Античный атомизм,— заявляет
автор,— это не наука, а идеология. Не менее
чем парменидовскщ монизм и
платоновский идеализм, он представляет из себя
проявление «чистого разума», отражающее
структуру общества, в котором он
зародился» (стр. 297—298). Древнеатомистиче-
ская теория «была чисто идеологическим
построением» (стр. 299).

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
149
Невозможно согласиться с подобной
оценкой одного из величайших достижений
древней мысли. Сводить античную
атомистику к идеологическому отражению
индивидуализма, характерного для товарного
производства (автор так и пишет: «в
древнем мире атомизм был идеологическим
отражением индивидуализма в обществе»)
(см. стр. 298),— значит перечеркивать ее
огромное объективное содержание.
Конечно, атомистика древних была гениальным
предвидением, которое не могло еще
опираться на точные данные науки и
эксперимента. Но она не была простым вымыслом,
ибо явилась результатом наблюдения
многих и многих естественных фактов,
свидетельствовавших в пользу существования
«атомов и пустоты». Сошлемся хотя бы
на мнение С. И. Вавилова: «Естественнее
всего думать, что атомизм древних являлся
не какой-то поразительной догадкой,
угадыванием будущих судеб науки, а
качественной формулировкой, вытекавшей почти
неизбежно и однозначно из повседневных
наблюдений» (Соч., т. III, стр. 45).
Вообще следует указать, что автор
преувеличивает значение товарного
производства для понимания категорий мысли,
которыми оперировали античные философы.
Характеризуя взгляды Парменяда, Томсоч
пишет: «Его мир чистого бытия, лишенный
всякого качества, является умственным
отражением абстрактного труда,
заключенного в товарах», а «его чистый разум,
отрицающий всякое качество, представляет
собой фетишистскую концепцию, отражающую
денежную форму стоимости» (стр. 300).
Эта характеристика категорий мысли
отдельного философа поднимается до
обобщения всей греческой философии, и не только
ее. Как указывается в книге,
господствующее значение для развития философской
мысли, начиная с древнейших времен, имел
товарный фетишизм.
Денежная форма стоимости, утверждает
автор, «является фактором кардинального
значения для всей истории философии»
(стр. 286). Поскольку он доказывает это
свое утверждение лишь на примере
античной мысли, мы позволим себе заметить
следующее. Положение о том, что уже в
древнегреческом обществе господствовал
товарный фетишизм, безусловно, является
преувеличением. Как показал Маркс, товарный
фетишизм становится господствующим
явлением лишь в условиях развитого
товарного производства, то есть производства
капиталистического. «При древнеазиатских,
античных и т. д. способах производства,—
писал Маркс в «Капитале»,— превращение
продукта в товар, а следовательно, и бытие
люден как товаропроизводителей играют
подчиненную роль (Разрядка моя.—
М. Р.), которая, однако, становится тем
значительнее, чем далее зашел упадок
общинного уклада жизни» («Капитал», 1955,
стр. 85—86).
Естественно, что в условиях, когда
типичным для рабовладельческого строя было
все же натуральное хозяйство, едва ли
правильно приписывать тогдашней
философской мысли товарно-фетишистский
характер и полагать, что все ее категории
порождены денежной формой стоимости. Не
только Парменид, но и Аристотель, живший
чуть ли не на два века позже, понятия не
имел об абстрактном труде, вследствие чего
утверждение, будто «чистое бытие» Парме-
нида представляет собой мысленное
отражение «абстрактного труда, заключенного
в товарах», не имеет, на наш взгляд,
никакого основания. В самой тогдашней
экономике еще не было того приравнивания
различных видов труда, которое обобщено в
понятии «абстрактного труда». Маркс
высоко оценил анализ формы стоимости
Аристотелем, понимавшим, что один товар
может обмениваться на другой лишь
благодаря их равенству, их соизмеримости. Но что
лежит в основе этой соизмеримости,
Аристотель не знал и не мог знать в силу
неразвитости товарного производства. «Того
факта,— писал Маркс,— что в форме товарных
стоимостей все виды труда выражаются как
одинаковый и, следовательно,
равнозначимый человеческий труд,— этого факта
Аристотель не мог вычитать из самой формы
стоимости, так как греческое общество
покоилось на рабском труде и, следовательно;
имело своим естественным базисом
неравенство людей и их рабочих сил. Равенство
и равнозначимость всех видов труда,
поскольку они являются человеческим трудом
вообще,— эта тайна выражения стоимости
может быть расшифрована лишь тогда,
когда идея человеческого равенства уже
приобрела прочность народного предрассудка.
А это возможно лишь в таком обществе,
где товарная форма есть всеобщая форма
продукта труда, а следовательно,
отношение людей друг к другу как
товаровладельцев является господствующим
общественным отношением» (там же, стр. 66).
Мы высказали эти замечания для того,
чтобы показать, насколько неубедительны
мнения относительно товарного фетишизма
как решающего фактора развития античной
философской мысли. Однако независимо от
этой фактической стороны вопроса
уязвимость методологической позиции Томсона
состоит в стремлении непосредственно из
структуры производственных отношений и
характера экономики вывести категории
философской мысли, всю ее сущность,
игнорируя то обстоятельство, что философия
есть исторически и социально
обусловленная форма отражения и обобщения
объективной действительности и ее законов.

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Памяти Чарлза Дарвина и Жана Батиста Ламарка
К 100-летию выхода в свет «Происхождения видов» и 150-летию опубликования
«Философии зоологии»
Двум знаменательным датам в истории
науки — 100-летию со дня выхода в свет
«Происхождения видов путем
естественного отбора» Чарлза Дарвина и 150-летию
произведения Жана Батиста Ламарка
«Философия зоологии» — было посвящено
торжественное собрание, созванное
Президиумом Академии наук СССР, Советским
комитетом защиты мира, Обществом «СССР —
Великобритания», Обществом «СССР —
Франция».
В кратком вступительном слове
президент Академии наук СССР академик А. Н.
Несмеянов остановился на
характеристике исторического значения трудов
Ч. Дарвина и Ж. Б. Ламарка. Ламарк,
предшественник Дарвина, впервые в
истории науки объяснил эволюцию
органического мира естественными причинами.
Однако Ламарку не удалось совершить в
биологии того революционного переворота,
который совершил Дарвин, обосновавший
идею эволюции колоссальным фактическим
материалом. Дарвиновская эволюционная
теория своим появлением и упрочением
означала победу идеи развития в биологии
и смежных с нею наук. Дарвиновский
период в истории науки продолжается до
наших дней.
Исключительно большой вклад в дело
развития, обоснования и защиты
дарвинизма внесли замечательные русские и
советские биологи А. О. и В. О. Ковалевские,
К. А. Тимирязев, И. И. Мечников, И. М.
Сеченов, И. П. Павлов, М. А. Мензбир,
А. Н. Сезерцев, В. Л. Комаров и многие
другие. Чрезвычайно тесна связь дарвинизма с
практикой. Будучи обобщением практики
человечества по изменению живой
природы, дарвинизм, в свою очередь, обогатил ее.
Великое значение дарвинизма в селекции
особенно хорошо может быть
охарактеризовано работами великого преобразователя
природы И. В. Мичурина.
Значение дарвиновской теории не
ограничивается только областью естественных
наук и практики. Велико и философское
значение дарвинизма как естественноисто-
рической основы нового философского
мировоззрения, философии марксизма.
Дарвинизм также был и поныне является
знаменем борьбы с мракобесием и религиозными
предрассудками.
«Не приходится сомневаться,— сказал в
заключение своего выступления академик
Несмеянов,— что новейшие данные по
природе наследственности и дальнейшее ее
изучение, которое при помощи новейших
методов физики и химии начинает
проникать в самые тонкие процессы,
совершающиеся в клетке, приведут к детальному
выяснению процессов наследственности и
изменчивости и создадут научную основу
для овладения ими.
Каковы бы ни были предстоящие науке
в этой области открытия, какие бы
дополнения и усовершенствования ни были
введены новой наукой в прочное здание
дарвинизма, они, конечно, принесут новое
подтверждение глубокой правильности основ
великого эволюционного учения Дарвина.
Этот победоносный столетний путь привел
нас от гениальной материалистической
трактовки Дарвином процесса исторического
становления органического мира до
постановки Мичуриным великой практической
задачи — переделки природы в интересах
трудящегося человечества».
С докладом «Знаменательные даты
развития эволюционных учений Ч. Дарвина и
Ж. Ламарка» выступил академик
Е. Н. Павловский.
Свой доклад он посвятил краткому
анализу этапов формирования эволюционных
учений Ж. Ламарка и Ч. Дарвина, их
оценке и современной разработке дарвиновской
биологии.
Касаясь эволюционного учения
Ламарка, Е. Н. Павловский наряду с великим
значением этой теории эволюции
органического мира отметил непоследовательность
материализма Ламарка.
Более поздние течения в теоретической
биологии — психоламаркизм и механола-
маркизм, развившиеся на базе некоторых
идей великого ученого, по существу,
являются искажением и извращением
эволюционной теории Ламарка.
Пятьдесят лет спустя после выхода в
свет «Философии зоологии» Ж. Ламарка
было издано произведение Дарвина
«Происхождение видов путем естественного
отбора», идеи которого и поныне составляют
основу современной биологии.
Докладчик остановился на
характеристике значения отдельных этапов формирова-

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
151
ния эволюционной идеи Дарвина, его
путешествия на корабле «Бигль», воздействии
идей автора «Принципов геологии» и,
наконец, усиленных занятий Дарвина по
ознакомлению с принципами современной
ему селекционной практики. Вычленение
Дар вином основного метода практического
изменения видов путем искусственного
отбора и попытки увидеть аналогичный
механизм изменения видов в природе
увенчались успехом. Правда, здесь нужно
отметить, что одной из вспомогательных идей
для завершения аналогии послужила
реакционная мальтусовская идея о борьбе за
существование вследствие
перенаселенности. Однако ошибка Дарвина,
заключающаяся в восприятии этой лженаучной идеи,
не может служить доказательством
слабости самой идеи естественного отбора.
Докладчик отметил, что к идее естественного
отбора как основного механизма эволюции
Дарвин пришел до того, как он
воспользовался мальтусовским давлением
перенаселенности.
Дарвинизм является глубоко
прогрессивным учением. Не удивительно, что он стал
знаменем борьбы против клерикализма/
религиозного гнета и идеализма. В связи с
этим докладчик остановился на той роли,
которую сыграл дарвинизм в развитии
философской и естественнонаучной мысли
в период с 60-х по 90-е годы XIX столетия
в России.
Дарвинизм жив и будет жить. Это
блестяще доказано всеми передовыми
биологами мира и вместе с ними советскими
биологами, которые считают своей честью не
выпускать из своих рук знамени
дарвинизма, высоко поднятого Писаревым и
Тимирязевым, братьями Ковалевскими и
Мечниковым, Сеченовым, Павловым и Мичуриным
и многими другими выдающимися
представителями нашей биологической науки.
(Переработанный текст доклада
академика Е. П. Павловского будет опубликован в
одном из ближайших номеров нашего
журнала.)
В конце торжественного собрания с
приветственным словом выступил английский
ученый У. С у и н т о н, выразивший
надежду, что в дальнейшем сотрудничество
советских и 'английских ученых будет
расширяться и усиливаться.
, А. И. АЛЕШИН
* * *
Чествованию памяти Чарлза Дарвина и
Жана Батиста Ламарка была посвящена
конференция Института генетики АН СССР
и Института философии АН СССР,
проходившая с 19 по 21 ноября 1959 года. В
работе конференции приняли участие, кроме
ученых Москвы, Ленинграда, Киева,
Харькова, Одессы и других городов Советского
Союза, также и зарубежные ученые из
Китая, Польши, Болгарии, Венгрии,
зарубежные студенты столичных вузов.
Открывая конференцию, академик
ВАСХНИЛ И. Е. Глущенко
охарактеризовал труды двух (великих биологов —
Ч. Дарвина и Ж. Ламарка,— оформившие
биологию как науку о жизни, определившие
на столетия характер развития этой науки,
оказавшие огромное влияние на
формирование материалистических идей в познании
законов развития органического мира.
Главная заслуга Ламарка состоит з
создании первой эволюционной теории.
В своей замечательной работе «Философия
зоологии» он дал широкую картину
развития органического мира, начиная с
происхождения жизни и кончая происхождением
человека. В меру имевшихся в его
распоряжении фактов он развивал идеи
изменчивости организмов и наследуемости
приобретенных признаков и показал, что с
изменением географического
местонахождения вид может измениться. Но, как
отметил И. Е. Глущенко, Ламарк давал
различные, а иногда и противоречивые
объяснения причин развития растений и
животных. Если в отношении растений Ламарк
дал строго научное объяснение и его мысли
сохранили полное значение и сегодня, то
для объяснения прогрессивного развития
животных он выдвинул ряд
необоснованных гипотез и послуживших причиной
критического отношения к его идеям со
стороны многих ученых. Как известно,
источником изменений растений Ламарк считал
исключительно влияние внешних условий.
Эти идеи Ламарка были плодотворными
для развития биологии. Однако некоторые
биологи взялись за неблаговидную
задачу — развивать, пропагандировать
ошибочные положения в теории этого
выдающегося ученого. Было поднято на щит его
представление об изначально присущей
организмам «тенденции к прогрессу», из которого
следовали автогенетические и даже
мистические представления о развитии живых
существ. Здоровое же зерно в учении
Ламарка о роли внешней среды и изменчивости
организмов идеалистами было выброшено
за борт.
Директор Института философии член-
корреспондент АН СССР П. Н.
Федосеев в своем вступительном слове сказал, что
отмечаемые юбилеи являются праздником не
только биологии, но и <всей передовой науки
и культуры, всех прогрессивных сил
общества. Рождение дарвинизма и утверждение
в науке выдвинутых в нем идей означало
одно из самых значительных достижений
человеческого разума в раскрытии
сокровенных тайн природы, блестящую победу
материализма и диалектики над
религиозно-идеалистическим и метафизическим
мировоззрением.
Примечательно, говорил в своем
выступлении П. Н. Федосеев, что стихийно
диалектические и материалистические воззрения
Дарвина на органическую природу
выкристаллизовывались как раз в тот момент,
когда вожди и теоретики мирового
рабочего движения К. Маркс и Ф. Энгельс
вырабатывали свои последовательно научные
воззрения на мир — философию
диалектического и исторического материализма.
В год опубликования «Происхождения
видов» Дарвина вышла в свет книга Маркса
«К критике политической экономии», в
которой были сформулированы основные

152
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
идея, впоследствии подробно
разработанные Марксом в «Капитале». Уже в 1837
году Дарвин формулирует свои мысли о
развитии органического мира. В 1842 году он
составляет краткий, а в 1844 году довольно
подробный очерк эволюционной теории. Но
известно, что именно в эти годы
происходит формирование философских и полити-,
ческих взглядов Маркса и Энгельса как
идеологов рабочего класса.
Такое совпадение времени
формирования марксизма и дарвинизма нельзя считать
простой случайностью. Оно объясняется
тем, что в 40-х годах XIX столетия идеи
материализма и диалектики выдвигались
всем ходом общественного развития —
успехами общественного производства,
состоянием классовой борьбы в обществе,
прогрессом науки и техники — родились из
практики. Как потребность интенсивного
сельского хозяйства привела к изучению
растительных и животных видов и вместе с
тем к их изменчивости, породила
дарвинизм, так и потребность в переделке
общественной жизни породила марксизм.
Дарвин, при «всем своем свободомыслии в
научном творчестве, в
общественно-политических .взглядах не выходил за рамки
буржуазного мировоззрения. Но, будучи
честным, принципиальным исследователем
природы, бескорыстным искателем истины,
он стихийно встал на путь материализма и
диалектики, обобщая данные биологии и
сельскохозяйственной практики. К этому
толкали его сама логика научного
исследования и те условия, в которых протекала
его научная деятельность. Так два гиганта
науки, Маркс и Дарвин, пришли, хотя и
совершенно различными путями, к сходным
воззрениям: один — в области философии и
политической экономии, другой — в области
биологии. Маркс открыл и обосновал
изменчивость общественных формаций, Дарвин-
видов.
П. Н. Федосеев выступил против
небылицы, распространяемой недругами
марксизма, о якобы недоброжелательном
отношении Дарвина к Марксу. Действительное
отношение Дарвина к Марксу видно из его
письма к Марксу от 13 октября 1880 года, в
котором Дарвин выражает благодарность
Марксу за присылку его великого труда
«Капитал» и надежду, что их научные
исследования, осуществляемые в различных
областях знания, будут содействовать
счастью человечества.
Письмо свидетельствует о полной
несостоятельности попыток противопоставить
Дарвина Марксу. Созданные ими теории
живут и развиваются в самом тесном
взаимодействии, взаимно подкрепляя и
усиливая друг друга. Дарвин представил
обширный материал для подтверждения,
обоснования и дальнейшего развития
марксистской философии. Распространение в
обществе идей дарвинизма способствовало
созданию благоприятной почвы для
восприятия марксистских воззрений среди
трудящихся. В свою очередь, марксизм
сыграл выдающуюся роль в популяризации и
развитии учения Дарвина. Маркс, Энгельс,
Ленин дали глубокую оценку идеям
Дарвина, и благодаря этому эти идеи получили
широчайшее распространение. Ныне и сами
англичане признают, что в Советском
Союзе— стране победившего марксизма —
Дарвина чтят больше, чем на его родине.
Дарвинизм нашел в нашей стране поистине
свою вторую родину. И это не только
потому, что нигде ь мире еще не
распространены так широко идеи Дарвина, как у нас,
но также потому, что именно в нашей
стране зародился и сформировался
современный этап дарвинизма — мичуринское
учение. Огромную роль в этом сыграло то
обстоятельство, что выдающийся русский
ученый И. В. Мичурин и его
последователи, развивая дарвинизм, сознательно
руководствуются в своей работе марксистско-
ленинской философией.
Тесная взаимосвязь марксизма и
дарвинизма подчеркивалась во многих
выступлениях. Об этом говорил В. М. Каганов в
своем докладе «Дарвинизм и некоторые
вопросы диалектики развития живой
природы».
Создатель материалистического
эволюционного учения, отметил В. М. Каганов,
прочно вошел в историю научной мысли
человечества как один из величайших
преобразователей естествознания, смело ломавший
устаревшие традиции в науке и
проложивший новые пути его творческого развития,
Ф. Энгельс указывал на три великих
научных открытия, благодаря которым
естествознание из науки преимущественно
эмпирической, описательной превратилось в
теоретическую науку, в систему
материалистического познания природы. К ним относится
теория клеточного строения организмов,
закон превращения энергии и дарвиновское
эволюционное учение. К этому следует
добавить еще периодический закон в области
химии и рефлекторную теорию высшей
нервной деятельности. Однако лишь одно из
этих учений ставилось в один ряд с таким
гениальным научным обобщением, каким
является марксизм. Это было сделано
Энгельсом и Лениным только в отношении
дарвинизма.
Академик ВАСХНИЛ И. И. Презент
з своем докладе «Ф. Энгельс и Ч. Дарвин»
дал анализ идей, высказанных Фридрихом
Энгельсом, и показал их значение для
перспектив развития дарвинизма, построения
основ биологической науки на основе
марксистской диалектики,
И. И. Презент рассмотрел взгляды
Ч. Дарвина на длящуюся изменчивость с
точки зрения мичуринского учения о
наследовании приобретенных свойств. Вскрытая
Дар вином закономерность «длящейся
изменчивости», сказал И. И. Презент, есть
не что иное, как то же наследование
приобретенных свойств, однако истолкованное
не как пассивное начало, лишь передающее
и сохраняющее уже приобретенные
изменения («наследование приобретенных
признаков»), а как творческое, созидательное
начало, формирующее вновь приобретаемые
свойства. Это обстоятельство
подчеркивал в учении Дарвина Маркс (см.
К. Маркс «Теории прибавочной
стоимости», т. III, 1936, стр. 228—229).

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
153
Ф. Энгельс поддержал идею Э. Геккеля о
необходимости более расширенного
представления о естественном отборе как
взаимодействии приспособления и
наследственности. Энгельс выступил против
превращения борьбы за существование в основу
развития органического мира. Геккелевское
приспособление и наследственность, писал
Энгельс, в состоянии обеспечить весь
процесс развития, не нуждаясь в отборе и
мальтузианстве. Иначе говоря, Энгельс не
считал обязательным при объяснении
развития органического мира прибегать к идее
перенаселения и избрания одних при
элиминации других организмов.
Мичуринское направление, отметил
И. И. Презент, сосредоточило внимание
на той стороне теории развития живой
природы, которая во времена Дарвина была
неизвестна или могла быть показана лишь в
самых общих чертах и которою Дарвин
пренебрег. Эта сторона касается причин
повторяющихся индивидуальных отклонений
Открытия в этой области дали
возможность поднять дарвинизм еще на одну,
особо высокую ступень — ступень творческого
дарвинизма, расширившего понятие о
подборе и установившего возможность
планомерно воспитующего подбора, начало
которому было положено И. В. Мичуриным и
которое составляет сущность современного
мичуринского направления в биологии.
Академик Т. Д. Лысенко в своем
докладе «Дарвинизм живет и развивается»
подробно остановился на вкладе в
дарвинизм, сделанном мичуринским
направлением в биологии.
С позиций диалектического материализма,
в тесном единстве с практикой колхозно-
совхозного сельского хозяйства советскими
биологами-мичурияцами была глубоко
понята сущность дарвинизма (туда входит и
ламаркизм) и осознаны его
материалистические начала, отброшены и отбрасываются
устаревшие или неверные положения
дарвинизма и ламаркизма. Экспериментально
и практически доказано, что условия
внешней среды были, есть и будут ведущими в
развитии органического мира. На этой
теоретической основе были по-новому
раскрыты явления жизнеспособности и
наследственности организмов и даны правильные
научные определения этих явлений.
Вскрыт и сформулирован ряд
биологических законов наследственности и ее
изменчивости. Теоретически были вскрыты и
теперь экспериментально и практически
доказаны принципиальные различия
взаимосвязей внутри вида и между видами.
Сформулирован единый закон жизни
биологических видов, сущность которого красной
нитью проходит через все учение Дарвина.
На ряде биологических видов установлено
непосредственное порождение одними
видами других; этим самым основа
дарвинизма1— происхождение одних видов из
других— экспериментально доказана.
Выявлены причины видообразования, появление,
зарождение зачатков тела одних видов в
теле организмов других видов. Все это
превратило дарвинизм из науки, объясняющей
развитие органического мира, в науку,
опираясь на которую люди могут его изменять,
преобразовывать.
Дарвинизм стал творческим учением,
творческим дарвинизмом. (Доклад Т. Д.
Лысенко опубликован в журнале
«Агробиология» № 5 за 1959 год.)
Обстоятельный доклад об эволюционном
учении Ламарка и его исторической роли
был сделан на конференции
членом-корреспондентом АН УССР И. М. Пол як о-
в ы м. Основные идеи этого доклада
опубликованы в журнале «Вопросы
философии» № 11 за 1959 год.
Дарвина, несмотря на имеющуюся
тесную связь его идей с идеями Ламарка,
нельзя назвать последователем Ламарка.
Наличие предшественников в разработке
эволюционных идей нисколько не
умиляет заслуги Ч. Дарвина как
основоположника научной биологии. Именно
Дарвин поставил, по выражению В. И. Ленина,
биологию на вполне научную почву,
установив изменяемость видов и преемственность
между ними. Как отметил в своем докладе
профессор Г. В. Платонов, Дарвин
выдвинул такие научные проблемы, которые
по сей день стоят в центре внимания
биологии: творческая роль естественного отбора,
вид и видообразование, факторы
органической эволюции, характер и значение
внутривидовых и межвидовых отношений,
критерии и движущие силы органического
прогресса, значение неродственных
скрещиваний животных и растений и т. д. (Доклад
Г. В. Платонова «Философское значение
теории Дарвина» опубликован в журнале
«Вопросы философии» № 12 за 1959 год.)
Член-корреспондент АН СССР Н. И.
Нуждин в докладе «Ламарк, Дарвин и
современная биология» и другие
выступавшие подчеркивали, что в обращении к
практике была сила Дарвина, его преимущество
перед предшественниками. Все основные
элементы эволюционной теории, ее ведущие
звенья — изменчивость, наследственность,
отбор, приспособление — Дарвин почерпнул
из практической деятельности человека.
(Доклад Н. И. Нуждина опубликован в
журнале «Агробиология» № 6 за 1959 г.)
Академик ВАСХНИЛ П. А. В л а с ю к
рассмотрел связь дарвинизма с вопросами
агрономической физиологии. Изучение
физиологических функций и отправлений
организмов в историческом аспекте указывает
возможные пути и направления
дальнейшего развития органического мира, пути и
способы переделки их природы.
Среди многих достижений физиологии
растений П. А. .Власюк важнейшим
признал установление химической связи
хлорофилла с белками пластид. Учение о
филогенетическом развитии хлорофиллоносного
аппарата явилось одним из разделов
эволюционной физиологии растений.
Физиология, развивая дарвиновские идеи,
показала, что в основе видимых изменений
организмов, в историческом плане, лежит
эволюция обмена веществ. Такая
постановка вопроса вплотную приближает нас к
проблеме происхождения жизни с точки
зрения эволюции обмена веществ.
На языке физиологии и биохимии можно

im
НКУЧНДЯ ЖИЗНЬ
сказать, что эволюция органических форм—
это эволюция типов обмена веществ,
характер которых определяется условиями
существования, что становится особенно
понятным, если его рассматривать во
времени. Поэтому общие черты мы наблюдаем в
эволюции не только форм, но и типов
обмена веществ.
У растительных и животных организмов
наряду со спецификой обмена веществ
имеется очень много общих черт: сходство
в функциях и строении гемоглобина и
хлорофилла, наличие полисахаридов,
клетчатки, амидов, аспарагиновой и глютаминовой
кислот, содержание воды,
пропорциональный состав минеральных солей,
соотношение важнейших элементов — кислород,
водород, углерод,—основные направления
синтеза и распада. Это еще раз подтверждает
дарвиновскую идею единства органического
мира.
Развитие дарвиновских взглядов на
изменчивость наследственности позволило
разработать пути направленного изменения
природы растений. Эти подходы и пути
явились основой развертывания исследований
по получению новых сортов растений путем
направленного воспитания. Таким путем,
например, Ф. Г. Кириченко создал новый сорт
озимой твердой пшеницы Мичурин«
ка, который дает средний урожай 36,5
центнера с гектара и содержит на 2—4 проц.
белка больше, чем обычные, мягкие сорта
пшеницы.
Бурный рост экспериментального
направления в современной биологической науке
приносит богатейший фактический
материал, который служит основой более
глубокого развития важнейших положений
теоретического наследия, оставленного Ч.
Даренном.
Буржуазная наука нашла в слабых
сторонах учения Дарвина орудие и средство
защиты своих идеалистических и
метафизических убеждений. Вместо
дальнейшего развития дарвиновского учения, отметил
в своем докладе «академик ВАХСНИЛ
П. А. Власюк, буржуазная наука
всячески умалчивает или искажает основные
его положения и выпячивает его ошибки.
Однако, несмотря на самое ожесточенное
сопротивление таких реакционных ученых,
как В. Иогансен, Я. Лотси, У. Бетсон,
Г. Дриш и др., а также всех темных сил
реакции во главе с мракобесами-церковниками,
дарвиновское учение нашло себе открытую
дорогу и стало одним из руководящих
теоретических предпосылок в развитии
биологической науки.
С большой энергией и настойчивостью
вел борьбу за дарвинизм ряд таких
крупных ученых, как Э. Геккель, Т. Гексли,
Л. Бербанк, Л. Даниэль и др. Эта борьба
проводилась в тяжелых условиях
капиталистического мира и не могла привести к
полной победе над взглядами буржуазной
науки.
Большая историческая заслуга в борьбе
за дарвинизм принадлежит нашим
соотечественникам, братьям А. О. и В. О.
Ковалевским, И. И, Мечникову и К. А.
Тимирязеву, отстоявшим это учение от
ожесточенных нападок идеалистов, церковников и
реакционных ученых.
Творчески развиваемый мичуринцами
нашей страны дарвинизм сегодня подхвачен
передовыми учеными Китая, стран
народной демократии, Англии, США, Франции,
Японии и других стран.
Критике современного неодарвинизма
был посвящен доклад доцента Н. И. Ф е й-
г и н с о н -а. После трудов Ч. Дарвина
идеализм и метафизика уже не были в
состоянии вернуться в биологическую науку
через ее парадный вход. Они нашли,
однако, другие лазейки в форме так
называемого неодарвинизма. Три положения А. Вейс-
мана — отрицание наследования
приобретенных признаков, чисто механический
характер отбора и понимание
наследственности как особого вещества — и составляют
сущность как его учения, так и современно*
го неодарвинизма.
За последнее время некоторые
сторонники корпускулярной генетики делают
широковещательные заявления о признании ими
принципиальной зависимости мутаций от
воздействующих факторов, сохраняя в то
же время свое классическое
автогенетическое представление о решающем,
определяющем значении локуса хромосомы. И в
этом последнем варианте современного
неодарвинизма полностью сохраняется его
первоначальный тезис о том, что отбор —
это механическое сито,
рассортировывающее лишь случайные мутационные
изменения. Они сами признают, что мутационный
процесс не способен создать никаких
действительно новых признаков и свойств. Но
ведь каждому ясно, что эволюция не может
происходить только за счет перестройки
мутантных генов. Представить себе
появление совершенно новых генов в рамках
современной теории корпускулярной
наследственности оказывается невозможным.
Подсчет частоты и исследования
характера мутаций показывают, что они не
могут служить исходным материалом для
эволюции. Неодарвинистский естественный
отбор, таким образом, повисает в воздухе.
Поэтому не случайно, что последовательно
мыслящие естествоиспытатели в своих
поисках выхода или вынуждены примкнуть
к мичуринскому направлению, или отойти
от теории эволюции, как это, например,
сделал Нильсон.
В докладе академика ВАСХНИЛ
Д. А. Долгушина «Дарвинизм и
селекция растений» была разобрана
практическая значимость дарвинозских идей,
позволивших добиться значительных успехов в
выведении и улучшении сортов растений и
пород животных. Об этом говорит опыт
таких выдающихся дарвинистов —
селекционеров растений, как Вильморены, Галлет,
Даниэль, Бербанк и др. Вся практическая
селекция растений и за границей и у нас до
последнего времени зиждилась только на
завоеваниях дарвинизма.
Ни один уважающий себя селекционер,
который создал несколько сортов
полезных растений, никогда не
руководствовался в своей практической работе ни одним
из положений менделизма-морганизма, и

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
155
никогда у селекционеров не возникает
нужда к ним обращаться. Это подтвердит по-
ложа руку на сердце любой селекционер.
Докладчик проиллюстрировал это на ряде
примеров. (Доклад Д. А. Долгушина
опубликован в журнале «Агробиология» № 1
за 1960 г.)
На использовании дарвиновских идей в
племенной работе с животными
подробно остановился член-корреспондент
ВАСХНИЛ В. О. В и т т в докладе на тему
«Дарвинизм и вопросы разведения
животных». Если Дарвин считал, что природа
представляет изменения, а человек слагает
их и делает полезными щедрые дары
природы, то мичуринцы творчески создают как
отдельные изменения, так и новые формы
организмов. Важным путем для этого
является целенаправленный подбор родительских
пар для скрещивания.
Большой вклад в дальнейшее развитие
дарвиновских идей внесла физиология
растений. Об этом говорил на конференции
профессор Б. А. Рубин в докладе
«Дарвинизм и физиология растений».
Проблема происхождения и развития
живой природы предполагает изучение того,
как в процессе эволюции органического
мира осуществляется формирование и
постепенное совершенствование отдельных
органов и их функций, в частности
закономерностей развития и работы органов чувств.
Этим проблемам был посвящен
специальный доклад кандидата философских наук
Н. С. Мансурова «Дарвинизм и
некоторые вопросы психологии».
Из анализа данных об эволюции органов
чувств он сделал вывод, что общие
закономерности развития природы своеобразно
проявляются и в данном процессе,
развитие происходит от простого к сложному,
обладающему новыми качественными
особенностями. В целом развитие анализаторов
представляет собой процесс, в котором
наблюдаются два этапа. На первом этапе
органы чувств представлены однородными
рецепторными клетками. Механизм их
действия является безусловным рефлексом. На
втором этапе анализаторы имеют вид
сложно устроенных парных органов,
обладающих собственным мышечным аппаратом и
работающих по принципу условного
рефлекса. Однако, как и во всей остальной
природе, низшее не исчезает на высших
ступенях развития. Соответственно этому мы
видим, что у человека и высших животных
имеются как «низшие», так и «высшие»
анализаторы. При этом «низшие» анализаторы
(кожно-механические, химические) тоже
видоизменились и усовершенствовались в
процессе общего развития организмов.
Поэтому следует говорить и об их отличиях
от соответствующих анализаторов низших
организмов.
Вместе с усложнением строения
анализаторов происходит качественное изменение и
самих ощущений. Из
недифференцированной чувствительности, отражающей в
самых общих чертах действительность,
постепенно возникают ощущения, которые
полнее и глубже отражают предметный мир в
ряде его свойств и особенностей.
Совершенствование чувственного отражения
достигается не только в связи с усложнением
строения самих анализаторов, но и за счет
их соучастия в общей работе, а также за
счет тесного взаимодействия рецепторных
и пропримускуляторных механизмов
высших анализаторов.
Многим человечество обязано великому
английскому естествоиспытателю и в
прояснении проблемы происхождения человека.
Ей он посвятил специальный труд —
«Происхождение человека и половой подбор».
Поэтому не случайно на конференции был
заслушан доклад на тему «Дарвинизм и
проблема происхождения сознания»
известного советского ученого, профессора
H. H. Л а дыгиной-Котс.
И. П. Павлов считал Ч. Дарвина
зачинателем и вдохновителем сравнительного
изучения высших проявлений жизни
животных. Ему принадлежит заслуга
специального исследования инстинкта, раздражимости
у насекомоядных растений и др. Как
отметила H. H. Ладыгина-Коте, Дарвин
правильно определил содержание понятия
инстинкта, как целесообразной деятельности,
осуществляемой молодым животным без
предварительного опыта и знания цели, но
выполняемой одинаковым образом многими
особями того же вида. При этом он
проникновенно определил и некоторые
особенности инстинктивной деятельности:
изменение инстинктов под воздействием внешних
условий, их эволюцию под влиянием
естественного отбора, превращение простых
инстинктов в более сложные в результате
приспособления организмов в борьбе за жизнь,
сохранение и постепенное накопление
полезных инстинктов. По вопросу о
происхождении инстинктов Дарвин склонялся к
признанию, что инстинкты возникли в
результате появления случайно полезных
изменений в поведении животных, которые,
постепенно накопляясь, сохранялись
естественным отбором, наследовались и
закреплялись. В доказательство своей теории
происхождения инстинктов Дарвин приводит
убедительные примеры изменения ин:
стинктов диких животных в условиях
одомашнения и наследования этих изменений.
Естественный отбор, по его мнению,
усиливает слабые изменения инстинктов, если
только они полезны для животного.
Как показывают современные
исследования советских ученых, в рамках
инстинктивного видового опыта (безусловно
рефлекторной деятельности), в тесном
переплетении с опытом, индивидуально
преобразованным в онтогенезе, опытом, связанным с
условнорефлекторными компонентами,
протекает психическая деятельность даже
высших беспозвоночных животных.
В книге «Происхождение человека и
половой подбор» Дарвин вскрыл
биологические предпосылки происхождения человека
от низшей формы животных, подчеркнул
способность животных к употреблению
орудий, видя в этом употреблении проявление
высоких умственных способностей
животных и сходство обезьян с человеком. Но он
не смог увидеть качественного различия в
употреблении орудий. Это было сделано

156
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Ф. Энгельсом, а затем экспериментально
доказано современной наукой. Обезьяны
никогда не сохраняют употребляемые ими
орудия, так как у них нет закрепленного за
орудием значения. То, что у обезьян было
случайным проявлением, у человека
становится основным условием его
существования.
Ч. Дарвин не дал определенного ответа
на вопрос о способности животных
изготовлять орудия. Современные исследования
убедительно указывают на неспособность
обезьян к конструктивному,
преднамеренному изготовлению орудий.
Дарвину <не удалось вскрыть причин,
приведших к становлению человека. Он
рассматривал возникновение человека как
обычную форму образования нового
биологического вида, не обращая внимания на то
существенное обстоятельство, что
формирующийся человек возникал в первобытном
человеческом обществе, которое
качественно отличалось от предшествовавшего
ему стада обезьян. Дарвин не учитывал
социального фактора в процессе
происхождения человека. Он рассматривал
эволюционный процесс как непрерывную
линию развития, не отметив диалектического
скачка, наличия качественного перехода от
животного состояния к человеку.
Задачи коммунистического
строительства, возрастающая роль науки в развитии
советского общества требуют всемерного
улучшения подготовки научных кадров и
повышения их квалификации. В результате
мероприятий, проведенных в соответствии
с постановлением ЦК КПСС и Совета
Министров СССР «О мерах по улучшению
подготовки и аттестации научных и
педагогических кадров», в этой области достигнуты
известные успехи. Повысился теоретический
уровень докторских и кандидатских
диссертаций, актуальнее стала их тематика; к
защите принимаются теперь только диссерта^-
ции, опубликованные в виде монографий
или отдельных статей. Советы высших
учебных заведений и научно-исследовательских
учреждений предъявляют более высокие
требования к качеству защищаемых
диссертаций, усилен контроль над диссертациями
со стороны ВАК.
Однако подготовка
научно-педагогических кадров требует дальнейшего
улучшения. XXI съезд КПСС поставил перед
советской наукой задачу — добиться в
течение семилетия еще более быстрого развития
всех отраслей науки, осуществления
важных теоретических исследований,
обеспечивающих научно-технический прогресс.
Важные задачи, поставленные XXI
съездом в области общественных наук, требуют
Отмеченные недостатки в работах
Дарвина нисколько не умаляют значения
Дарвина как великого эволюциониста —
основателя сравнительной психологии, как ученого,
внедрившего в науку исторический,
генетический метод исследования, как пытливого
и проникновенного исследователя,
пытавшегося понять генезис и развитие
психических особенностей в процессе
происхождения человека на базе естественнонаучных
данных с материалистической точки зрения,
указавшего биологические предпосылки к
появлению специфически человеческих черт
и доказавшего кровное родство человека с
животными.
* * *
Все участники конференции были
единодушны в признании того, что современная
наука является свидетельством
жизненности дарвинизма. Они с удовлетворением
отмечали, что материалистические идеи
Дарвина в Советском Союзе живут,
развиваются и играют большую роль в
естественнонаучном обосновании единственно научной
философии — диалектического
материализма.
А. И. ИГНАТОВ
от советских философов творческого
исследования актуальных проблем
современности, обобщения вопросов, выдвигаемых
жизнью.
В этой связи научные работы по
философии, в том числе докторские и
кандидатские диссертации, должны быть
направлены прежде всего на разработку
теоретических вопросов, выдвинутых съездом. Среди
диссертаций по проблемам исторического
материализма должны преобладать работы,
посвященные исследованию закономерностей
перехода к коммунизму, обобщению
практики коммунистического строительства.
Серьезное внимание необходимо уделить
рзаработке проблем научного атеизма,
коммунистической этики и марксистско-ленинской
эстетики. По-прежнему остается
актуальной разработка коренных проблем
диалектического материализма, теории познания,
диалектической логики, философских
вопросов естествознания.
Важной задачей является критика
современного философского ревизионизма и
буржуазной идеологии.
Анализ работы экспертной комиссии по
философским наукам при Высшей
аттестационной комиссии позволяет сделать
некоторые выводы в отношении теоретического
уровня и актуальности защищаемых
диссертаций, а также в отношении направленно-
Повысить уровень диссертационных исследований
(В экспертной комиссии по философским наукам)

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
157
сти в подготовке научно-педагогических
кадров.
За период с сентября 1957 года по
первое февраля 1960 года экспертная
комиссия рассмотрела 16 докторских и 274
кандидатских диссертации, многие из которых
посвящены исследованию актуальных,
мало разработанных проблем.
Можно отметить, например, докторскую
диссертацию А. Г. Егорова «Искусство и
общественная жизнь», направленную против
ревизионизма в эстетике, защищающую
принципы социалистического реализма '.
Разработке актуальных вопросов
современного общественного развития,
исследованию закономерностей социалистического
общества посвящены многие кандидатские
диссертации. Следует отметить диссертации
A. П. Чугреева «Марксизм-ленинизм о
мирном сосуществовании социалистической и
капиталистической общественных систем» и
B. И. Губенко «О характере и некоторых
закономерностях современного движения
народных масс за мир» (Институт
философии АН СССР), диссертацию Г. П. Дави-
дюка «Основные черты современного
ревизионизма» (Академия общественных наук),
Э. И. Шадрина «Об эволюции и скачках в
развитии советского социалистического
общества» (КГУ), Е. А. Ануфриева
«Сочетание общественных и личных интересов в
процессе строительства социализма»
(МГПИ имени В. И. Ленина) и ряд других.
Отметим, что вопросам исторического
материализма посвящена треть всех
кандидатских диссертаций, причем значительная
часть — исследованию закономерностей
советского социалистического общества.
Однако многие из этих работ не
являются глубокими теоретическими
исследованиями. Вместо разработки актуальных, не
выясненных еще в достаточной мере вопросов,
эти диссертации представляют собой
изложение и иллюстрацию общеизвестных истин.
Не представляют серьезного научного
интереса вследствие слишком общей
постановки вопроса диссертационные работы
В. В. Давитишвили «Мораль как форма
общественного сознания» (Тбилисский
государственный университет) и О. Г. Рожкова
«Объективный характер экономических
законов и их использование обществом»
(Белорусский государственный университет).
Некоторые диссертации в связи с этим в
течение долгого времени не получают оценки
экспертной комиссии. Так, например, по
докторской диссертации Е. А. Дунаевой
«Сотрудничество социалистических наций в
строительстве коммунизма» (Институт
философии АН СССР) до сих пор нет
заключения ВАКа, так как экспертная комиссия
откладывает в течение уже нескольких лет
окончательное решение вопроса.
Нередко к диссертациям по историческое
му материализму относят работы, которые
с не меньшим основанием могут быть
причислены к историко-партийной тематике.
Таковы, например, диссертации А. Г. Соро-
1 Оценка диссертаций в статье дается на
основе решений экспертной комиссии по
философским наукам.
кина «Применение и дальнейшее развитие
В. И. Лениным положения марксизма о
конкретно-историческом подходе в борьбе
за партию нового типа»
(Военно-политическая академия имени В. И. Ленина),
А. П. Санкова «Ленинизм об основных
принципах организации и воспитательной
деятельности комсомола в социалистическом
обществе» (Белорусский государственный
университет) и другие.
Некоторые диссертации по
историческому материализму написаны на низком
теоретическом уровне. Серьезные недостатки
были обнаружены экспертной комиссией в
кандидатской диссертации П. И. Коробко
«Марксистско-ленинская критика теорий
культа личности», защищенная в Киевском
университете. В этой работе не
сформулирована исходная теоретическая позиция
автора в критике идеалистических теорий
культа личности, не выяснен вопрос о
социальных и гносеологических корнях этих теорий.
В работе содержится ряд ошибочных
положений, многие положения даны
бездоказательно, без глубокого научного анализа.
Эти и ряд других недостатков работы
остались не замеченными ни научным
руководителем доцентом А. А. Аветисяном, ни
официальными оппонентами доцентами
И. С. Ларионовой, Е. Г. Федоренко и
Н. А. Щербиным, давшими высокую оценку
диссертации.
Неудовлетворительными по своему
научному уровню признаны и другие
кандидатские диссертации, в том числе А. С. Зверева
«Дружба народов СССР — источник силы
и военного могущества Советского
государства», защищенная в Высшем
военно-педагогическом институте имени М. И.
Калинина, и И. С. Ицковича «Социологические
взгляды Д. И. Писарева» (Среднеазиатский
университет). Так, в работе А. С. Зверева
дается неверная трактовка вопроса об
образовании и формировании социалистических
наций, о возникновении дружбы народов
СССР: автор, по существу, отрицает тот
факт, что эта дружба зародилась еще в
дореволюционный период и прошла в своем
развитии различные исторические этапы.
Путаная, а в ряде случаев ошибочная
трактовка дана автором и по ряду других во-
просов. Экспертная комиссия установила,
кроме того, компилятивный характер
диссертации А. С. Зверева.
Недобросовестность при использовании
опубликованных работ была обнаружена
также в диссертации И. С. Ицковича
«Социологические взгляды Д. И. Писарева» и
в первом варианте переработанной затем
диссертации А. А. Ерышева «Философские-
взгляды Поля Лафарга» (Киевский универ^
ситет).
Более конкретной и разносторонней стала
тематика диссертационных работ по
диалектическому материализму; больше внимания
уделяется разработке законов и категорий
диалектики, вопросам теории познания.
Укажем некоторые кандидатские
диссертации, посвященные важным вопросам
диалектического материализма: «Маркси-

158
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
стско-ленинское учение о причинности»
В. Д. Мейпариани (Тбилисский
университет), «О проблеме многокачественности
явлений» Т. Рахимжанова (ЛГУ),
«Возможность и действительность как категории
материалистической диалектики» Г. В. Цин-
цадзе (Институт философии АН СССР),
«Особенности чувственного познания»
В. В. Орлова (ЛГУ).
Что касается разработки вопросов
диалектической логики, отметим прежде всего
докторскую диссертацию M. H. Алексеева
«Диалектика форм мышления»,
защищенную в Московском университете и
опубликованную Издательством МГУ отдельной
книгой. В работе дается обстоятельное
конкретное исследование диалектики понятия,
суждения, умозаключения, раскрывается
действие закона единства и борьбы
противоположностей во всех формах мышления,
исследуется диалектика всеобщего,
особенного и единичного, процесс восхождения от
абстрактного к конкретному и т. д.
Однако в целом разработка проблем
диалектического материализма и
диалектической логики ведется еще недостаточно
широко. Кандидатских диссертаций по
диалектическому материализму защищено почти
в 2,5 раза меньше, чем по историческому
материализму. Слабо разрабатываются
вопросы теории познания, некоторые
категории диалектики и ряд других вопросов.
За последнее время несколько
улучшилось положение с разработкой философских
проблем естествознания. Можно назвать
ряд интересных кандидатских диссертаций,
защищенных по этой проблематике,
например, диссертацию Н. А. Киселевой «Роль
математических абстракций в познании
действительности» (АОН), Б. Я. Пахомова
«Объективный характер законов квантовой
механики и их отношение к принципу
причинности» (обе работы защищены в
Институте философии АН СССР), В. В.
Филимонова «Соотношение абсолютной и
относительной истины в физических теориях»
(АОН) и другие.
Вместе с тем нужно отметить, что
разработке философских вопросов
естествознания не уделяется еще достаточного
внимания. Из 274 кандидатских диссертаций
этим вопросам посвящено только 20, а из
16 докторских — ни одной. А ведь
обобщение достижений современного
естествознания, разоблачение идеалистических и
метафизических концепций в естественных
науках— одна из важнейших задач наших
философов. Успехи современной физики,
химии, биологии и других наук все глубже
раскрывают и обогащают основные
положения диалектического материализма.
Обобщения новых научных фактов с
позиций марксистско-ленинской философии
необходимы как естествознанию, так и
философии диалектического материализма.
Настоятельная потребность в более
широкой разработке философских проблем
естествознания определяется также введением
курса диалектического и исторического
материализма в технические,
сельскохозяйственные и медицинские вузы. Это требует
от преподавателей философии глубоких
знаний философских вопросов физики, химии,
биологии, умения теоретически осмыслить
достижения квантовой механики, теории
«элементарных» частиц, открытия в
области биологии, учения о высшей нервной
деятельности и т. д. Без обобщения новейших
достижений в области естествознания
невозможна глубокая органическая связь
философии с профилирующими в этих
вузах науками.
Одной из главных причин слабой
разработки философских проблем естествознания
является то, что в аспирантуру
недостаточно привлекаются лица, имеющие
необходимую подготовку в области естественных
наук. Поэтому разработкой философских
вопросов физики, химии, биологии
занимаются нередко диссертанты, плохо
знакомые с современными достижениями в этих
науках. Так, например, в диссертации
А. А. Толкачева «Борьба материализма и
идеализма по вопросам строения материи»
серьезный разбор проблемы был подменен
поверхностным описанием; в работе
обнаружено немало ошибочных положений, с
упрощенческих позиций дана критика ряда
физических теорий: теории резонанса,
«теории слияния» и др.
А между тем диссертация была
одобрена Ученым советом Белорусского
университета, на нее дали положительные отзывы
научный руководитель доцент Б. А. Лапот-
ко и официальные оппоненты доктор
физико-математических наук Ф. И. Федотов и
кандидат философских наук В. М, Ковал-
гин.
* * ♦
В исторических решениях XXI съезда
КПСС указано, что главной задачей
партии в идеологической области является
усиление идейно-воспитательной работы,
повышение коммунистической сознательности
трудящихся, прежде всего подрастающего
поколения.
Серьезное внимание должно быть
уделено развертыванию научно-атеистической
пропаганды в стране, атеистическому
воспитанию молодежи.
Учитывая необходимость широкого
развертывания научно-атеистического,
нравственного и эстетического воспитания
студенческой молодежи, повышения уровня
всей идейно-воспитательной работы в
вузах, Министерство высшего и среднего
специального образования СССР предложило
ввести с этого учебного года во всех вузах
страны преподавание факультативных
курсов: «Основы научного атеизма», «Основы
марксистско-ленинской этики» и «Основы
марксистско-ленинской эстетики». Для
чтения этих курсов должны привлекаться
опытные преподаватели, занимающиеся
проблемами атеизма, этики и эстетики.
Анализ тематики защищенных диссерта«*
ций показывает, что для успешного
решения поставленных задач необходимо
обратить серьезное внимание на подготовку
научно-педагогических кадров,
специализирующихся в области эстетики, научного
атеизма и этики. Достаточно сказать, что за
два года по вопросам научного атеизма за-

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
159
щищено только 8 кандидатских
диссертаций. Это диссертации И. М. Ермакова
«Диалектический материализм —
философская основа научного атеизма» (МГУ),
М. Исмаилова «О преодолении религиозных
пережитков в сознании людей в период
перехода от социализма к коммунизму»
(АОН), И. Г. Давыдовской «Развитие
теории и практики пролетарского атеизма в
СССР» (МГПИ имени В. И. Ленина),
А. Д. Сухова «Социальные и
гносеологические корни религии» (АОН), Я. В. Минкя-
вичуса «Критика социального учения
современного католицизма» (АОН) и три
диссертации, в которых рассматриваются
атеистические учения в домарксистской
философии.
Еще хуже обстоит дело с разработкой
вопросов этики. За два года защищено
только две диссертации: «Проблема
свободы и необходимости и вопросы
коммунистической морали» В. Т. Ефимова (Институт
философии АН СССР) и «Соотношение
нравственности и права в советском
социалистическом обществе» В. Мираускаса
(Институт философии АН СССР). Сюда же
можно отнести диссертацию 3. Б. Геюшева
«Этические воззрения азербайджанских
просветителей второй половины XIX века»
(Азербайджанский университет).
Несколько лучше разрабатываются
вопросы эстетики: за этот же период по
теории и истории эстетики защищено около
20 кандидатских диссертаций.
Приведенные данные показывают, что в
высших учебных заведениях и
научно-исследовательских учреждениях, где ведется
.подготовка философских диссертаций,
должен быть сделан решительный поворот к
разработке диссертационных тем по
вопросам научного атеизма и коммунистической
нравственности.
* * *
Следует специально остановиться на
подготовке кадров высшей квалификации —
докторов наук.
Для коренного улучшения
учебно-методической и научно-исследовательской работы
философских кафедр нужно добиться,
чтобы по крайней мере все крупные кафедры
возглавлялись научно-педагогическими
кадрами, имеющими ученую степень доктора
философских наук. Однако в настоящее
время мы еще далеки от решения этой задачи.
Об этом свидетельствуют следующие
цифры. В 1955 году в вузах страны работали
31, а в 1958 году — 32 доктора философских
наук и 14 профессоров, не имеющих ученой
степени доктора. В то же время в связи
с введением курса диалектического и
исторического материализма во всех вузах
страны число самостоятельных философских
кафедр, начиная с 1956 г., стало
возрастать. Если в 1956 году таких кафедр
было 95, то в 1959 году их стало 136.
Подготовка докторов философских наук в эти
годы характеризуется следующими
цифрами: в 1955—1956 учебном году ВАК
утвердил 10, в 1956—1957 учебном году — 6, в
1957—1958 учебном году — 7 и в 1958—
1959 учебном году — 6 докторских
диссертаций.
Эти цифры показывают, что подготовка
докторов наук происходит крайне
медленными темпами и не обеспечивает
потребности кафедр вузов.
Таким образом, анализ работы
экспертной комиссии за два последних года
показывает, что философским кафедрам и
ученым советам вузов и
научно-исследовательских институтов предстоит еще немало
сделать, чтобы повысить уровень теоретических
исследований, улучшить подготовку научно-
педагогических кадров.
Успешное выполнение задач
развернутого строительства коммунистического
общества в нашей стране требует повышения
роли научных кадров в решении проблем,
связанных с дальнейшим развитием
производительных сил и культуры. «Для
выполнения задач, поставленных перед
работниками науки,— говорится в передовой статье
газеты «Правда» от 7 февраля с; г.,—
необходимо устранить серьезные недостатки
в подготовке и аттестации
научно-педагогических кадров». Постановление ЦК КПСС
и Совета Министров СССР «О мерах
улучшения качества диссертационных работ и
порядка присуждения ученых степеней и
званий» является свидетельством огромной
заботы Коммунистической партии и
Правительства о расцвете науки и культуры в
СССР. Оно будет содействовать
дальнейшему повышению уровня
научно-исследовательской и педагогической работы наших
научных учреждений и высших учебных
заведений, еще большему сближению науки
и, в частности, философии с жизнью, с
практикой коммунистического
строительства.
В. И. КИРИЛЛОВ

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Подлинная популярность — союзница
строгой научности
М. В. СЕРЕБРЯКОВ. Фридрих Энгельс в молодости. Издательство
Ленинградского университета, 1958, 328 стр.
Об этой книге с самого начала хочется
сказать: большой, настоящий успех.
С первой страницы она овладевает
вниманием .читателя. Самый «узкий» и
придирчивый специалист — философ, историк,
экономист— найдет здесь для себя массу
ценного материала (список оригинальной
литературы, использованной автором, занимает
почти тридцать страниц петита), много
тонких и умных соображений, выводов, оценок.
И вместе с тем она адресована самому
широкому кругу читателей и этому адресу
вполне соответствует.
Эта особенность книги — результат
сознательной авторской установки: «Не
поступаясь научным характером своего труда,
изложить умственное развитие Энгельса в
живой, повествовательной и по
возможности увлекательной форме». Увлекает она
прежде всего драматической
напряженностью повествования. Но это достоинство не
только «формы». Ведь драматизм не
специально искусствоведческая категория, а
прежде всего неотъемлемое свойство самих
событий истории человечества, особенно ее
революционных эпох. Революция есть
всегда остро драматический акт разрешения
противоречий, назревших между живыми
людьми, между идейными позициями,
которые они отстаивают.
И, пожалуй, главное достоинство
рецензируемой книги заключается именно в том,
что история революционного переворота,
произведенного Марксом и Энгельсом в
науке, предстает в ней как история трудного
и напряженного сражения в сфере философ-
ско-теоретических идей, сражения, победа в
котором была обусловлена «не одним чисто
теоретическим пониманием общественных
явлений: чтобы достигнуть такого
понимания, нужно было обладать не только
полным бескорыстием, но и глубокой
искренностью, большим мужеством, независимостью,
твердостью и цельностью характера».
В изображении автора, как и в реальной
жизни, сталкиваются и объединяются не
абстрактные идеи и тезисы, а их живые
конкретные носители —люди, резче и острее
других выражавшие типичные настроения,
убеждения и взгляды тех или иных
социальных сил. Обрисованы они в книге
пером ученого-художника: Бруно Бауэра не
спутаешь здесь с Эдгаром Бауэром,
Руге—с Гессом,— и вместе с тем каждый из
них воспринимается как
обобщенно-типизирующий портрет целого класса, слоя людей.
Идеи, теоретические формулы и концепции
поэтому предстают перед читателем как
«естественные» последствия и формы
выражения жизненных, боевых позиций
определенных социальных.сил. Они буквально
«выводятся» из жизни эпохи, из ее
противоречий и потому начинают звучать понятно без
специальной расшифровки, без специального
перевода на «современный» популярный
язык. Их вполне разъясняет тот
фактически-исторический контекст, в котором они
искусно подаются. Это большой плюс книги:
ведь «комментирование от себя» всегда
связано с опасностью упрощения,
модернизации и даже вульгаризации
рассматриваемых идей и часто ведет к произвольной
отсебятине, к «улучшению» или к
«ухудшению» истории.
Понятно, что в центре внимания автора
облик молодого Энгельса. «Автор не
скрывает своей горячей любви к Энгельсу; но,
критически проследив извилистые пути его
умственного развития, автор знает также,
сколько рытвин и ухабов, подводных
камней и рифов молодой Энгельс преодолел в
своей жизни. Путь его умственного
развития был усеян не только розами, но шипами
и терниями. Величие Энгельса состоит в
том, что он, быть может, спотыкаясь и
царапая себя, не падал духом, не свернул в
сторону, а решительно и самостоятельно
вышел на столбовую дорогу к коммунизму».
Показывая молодого Энгельса как
«живого человека с его страстями,
увлечениями, колебаниями или преувеличениями»«
М. В. Серебряков делает его образ гораздо
ближе и понятнее современному читателю.
Вся книга построена как конкретный, на
строго документированных фактах
развернутый ответ на прямо и остро поставленные
вопросы: «Какими путями сын богатого
барменского фабриканта порвал узы с
буржуазными условиями родительской семьи?
Почему живой, энергичный, богато
одаренный и необычайно трудоспособный юноша
не стал ни влиятельным бюрократом, ни
знаменитым профессором, ни преуспевающим
коммерсантом? Что побудило его сбросить
«смирительную рубашку правоверия», еще
в детстве напяленную семьей, школой и
церковью? Какую помощь в борьбе с
религиозными призраками ему оказали Штраус,

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
161
Шлейермахер и Гегель? Как он перешел от
гегелевского пантеизма сначала к фейерба-
ховскому гуманизму, а потом к
воинствующему атеизму и материализму?.. Кто
помогал Энгельсу освобождаться от того
консервативного настроения, которое царило в
отчем доме? Почему он начал увлекаться
«Молодой Германией», а затем
разочаровался в младонемцах и решительно примкнул
к Берне? В каком смысле этот «пророк
свободы» наряду со Штраусом помог ему
разобраться в гегелевской философии и перейти
к левым гегельянцам? Чем Энгельс обязан
«Галлеским» и «Немецким ежегодникам»?
Как он попал в кружок «Свободных»,
присоединился к самому крайнему их крылу и
здесь вел такую энергичную, такую
плодотворную борьбу? Что превратило его в
демократа, революционера и республиканца?»
Как и почему самостоятельными,
совершенно независимыми, но столь же
необходимыми и логичными путями он достиг к весне
1845 года того пункта идейного развития,
где его встретил упорно пробивавшийся в
том же направлении молодой Маркс — тот
друг и союзник в жизни, в политике и в
теории, с которым он уже никогда не
расстанется?
Раскрывая сущность революционного
переворота, произведенного Марксом и
Энгельсом, нередко поступают так: просто
противополагают формулы зрелого
марксизма формулам его теоретических
предшественников, ограничиваются сравнением
готового продукта процесса с его исходным
материалом. Делать это не так трудно, да и
изображение получается заманчиво
контрастное: на первый план выступают одни
различия, одни противоположности тезисов.
Однако действительная революция в науке
заключается не в простой замене тех или
иных тезисов, положений и формулировок
на прямо противоположные, а в глубоко
конкретном, органическом преобразовании
всей системы предшествующих идей.
Сопоставлять готовые формулы легко, но
малоплодотворно. Гораздо труднее, но и гораздо
плодотворнее показать общие результаты
революции в науке вместе с процессом их
вызревания, воспроизвести самый процесс,
самый переход в его реальных коллизиях, в
его трудностях и противоречиях. На этом
пути и развертывает свое исследование
М. В. Серебряков.
Такой подход позволяет автору с
большим историческим тактом обрисовать и
историю отношений молодого Энгельса к
его современникам и идеям, которые они
олицетворяли. Когда при характеристике
ранних работ основоположников марксизма
фиксируются лишь «зародыши» позднейших
воззрений, а взгляды окружавших их
людей освещаю гея только с той стороны,
которая впоследствии подвергалась бичующей
критике Маркса и Энгельса, то этим, хотят
этого авторы или нет, создается
искаженное представление прежде всего о самих
основоположниках марксизма в период
становления их взглядов.
В книге очень хорошо показана идейная
эволюция Энгельса. При этом автор
учитывает также и то обстоятельство, что одна и
та же идея или позиция может иметь в
разных исторических условиях существенно
разное звучание и значение и что
определенный взгляд на вещи может превратиться
из передового и революционного в
консервативный и даже ретроградный не потому,
что он сам по себе в чем-то изменился, а
потому, что изменилась окружающая его
духовная среда, потому, что развитие
событий и идей оставило его позади.
В революционные эпохи идеи и концепции
могут устаревать очень быстро, и М. В.
Серебряков показывает, как идейные позиции,
составлявшие, скажем, в 1842—1843 годах
передний край научного фронта, уже в
1845—1846 годах превратились в его
глубокий тыл, в тормоз научно-философского
прогресса.
Именно этим обстоятельством М. В.
Серебряков объясняет бичующую резкость
критики, которую Маркс и Энгельс
обрушивали на головы своих вчерашних
единомышленников и друзей, на концепции своих
теоретических предшественников. Эта критика
имела для Маркса и Энгельса также и
значение самокритики, была как раз той
формой, в которой осуществлялось подлинно
революционное унаследование рациональных
зерен предшествующих позиций и
концепций. Эта критика отнюдь не имела своей
целью простое высмеивание и уничтожение
тех позиций, к которым до этого примыкали
сами Маркс и Энгельс. Как раз наоборот,—
она совершалась во имя спасения тех
ростков истины, которым становилось тесно в
материнском лоне прежней позиции. Этим
всегда и отличалось
революционно-критическое отношение Маркса и Энгельса к своим
теоретическим предшественникам. При
таком освещении становится понятным, что,
скажем, левогегельянство или
«философский коммунизм», через которые прошли
Энгельс и Маркс, не были просто
«заблуждениями юности», а идейный союз с
братьями Бауэр, с Гессом или Руге —
недоразумением или чисто тактическим маневром.
М. В. Серебряков показывает, что, несмотря
на все слабости, столь остро выявленные
позднее Марксом и Энгельсом,
левогегельянство 1835—1842 годов было тем идейным
течением, которое отвечало наиболее
передовым и серьезным потребностям эпохи. Его
основной пафос заключался в стремлении
связать философию с жизнью, с борьбой
политических партий, поставить гегелевскую
диалектику на службу социальному и
политическому прогрессу, обратить всю ее мощь
против сословно-феодального строя и его
идеологии. Именно поэтому и молодой
Энгельс и молодой Маркс независимо друг от
друга потянулись к этому течению.
Шаг за шагом прослеживает автор, как
попытка использовать гегелевскую
диалектику в этом плане приводила молодого
Энгельса к уразумению двойственности
канонического гегельянства, ставила его в
критически-оппозиционное отношение к догмам
системы, но тем самым позволяла ясно
разглядеть и творчески усвоить вызревший в
ней диалектический метод. М. В. Серебряков
показывает, что только в огне политической
борьбы, только в ходе применения гегелев-

162
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ской философии к острейшим проблемам
современности могла быть расплавлена
окаменевшая руда гегелевской системы и
выделен благородный металл диалектики.
Тем самым в книге дается единственно
верное освещение вопроса о
преемственности в идейно-теоретическом развитии.
М. В. Серебряков показывает, что подлинно
творческое наследование предшествующей
духовной культуры заключается не в
простом заимствовании тех или иных
теоретических формул, а в
критически-революционной переработке учения в целом и что
такая переработка предполагает самое
серьезное и глубокое усвоение идейного
материала. Левогегельянство молодого Энгельса
и выступает в книге как закономерная фаза
революционно-критического усвоения
гегелевского наследства. Острота критического
отношения к этому наследству сочетается у
Энгельса с самым внимательным и
систематическим его изучением.
Те черты ума и характера молодого
Энгельса, благодаря которым он неуклонно и
совершенно самостоятельно продвигался в
том же направлении, что и Маркс, М. В.
Серебряков выявляет, проводя целый ряд
параллелей с судьбами его современников —
тех людей, которые по разным причинам и
обстоятельствам «застревали на полдороге»,
отчаивались и сворачивали с пути. Весьма
поучителен и даже актуален в наши дни,
когда некоторые ревизионисты стараются
выдать за «подлинную сущность
марксизма» абстрактно-философские тезисы об
«отчуждении человеческой сущности» и о
«снятии этого отчуждения», анализ
идейных позиций М. Гесса. Этого человека
многое роднило с Марксом и Энгельсом.
Уроженец Рейнской области, он так же, как и
они, решительно порвал с
религиозно-консервативными традициями буржуазной
семьи и среды. «Энтузиаст с энергичным и
деятельным характером», он вместе с
младогегельянцами и в том числе с Энгельсом
«желает засыпать пропасть, вырытую между
теорией и практикой, между мышлением и
действием», «борется со стремлением
Гегеля подчинить природу духу», пытается
«связать философию не только с политикой, но
и с утопическим социализмом» и уже в
1842 году становится ревностным
сторонником идей коммунистического
преобразования отношений собственности, усматривая
корень всех зол в том, что
«промышленность из рук народа перешла в руки
капиталистов». Тем не менее пути Гесса скоро
разошлись с путями Энгельса и Маркса. Гес-
су, как убедительно показывает М. В.
Серебряков, недоставало важного качества —
серьезного, систематического отношения к
теории, к философии. Он поспешил связать
с коммунизмом, с реальным рабочим
движением наскоро усвоенные, по большей части
из вторых рук, абстрактные философско-
этические истины. Как показали
впоследствии в «Коммунистическом манифесте»
Маркс и Энгельс, реальные интересы
рабочего движения ничего не выигрывали от
того, что с ними связывали философско-
беллетристическую фразеологию гегелевско-
фсйербаховского происхождения. М. Гесс
«мечтал о будущем прекрасном строе, но
не отличался способностью выражать свои
идеи ясно и определенно. Он видел
далекие перспективы, но не умел ни бесстрашно
анализировать действительность, ни
систематически обобщать, ни последовательно
строить науку». В итоге у Гегеля он
научился только терминологии, но не методу, а его
роль в рабочем движении оказалась не
ролью теоретика, освещающего пути и
перспективы, а ролью
полуфилософа-полубеллетриста, к которому Маркс и Энгельс вскоре
стали относиться с нескрываемой иронией.
Показывая процесс перехода молодого
Энгельса с позиций «философского
коммунизма» на материалистические позиции
пролетарского коммунизма, М. В. Серебряков
поднимает обширные материалы,
касающиеся пребывания Энгельса в Англии. Эти
материалы наглядно показывают, что
только непосредственное наблюдение сложных
коллизий разгоравшейся в Англии
классовой борьбы, непосредственное знакомство с
деятелями и теоретиками чартистского
движения дали возможность Энгельсу
совершить решающий шаг от
абстрактно-философского принятия коммунистических идей
к конкретно-историческому,
материалистическому пониманию реального содержания
этих идей. Окунувшись в гущу политической
и экономической борьбы английского
пролетариата, молодой Энгельс своими глазами
увидел то, что он не мог вычитать ни из
каких книг, в том числе и из книг деятелей
и теоретиков самого рабочего движения, ибо
последние, как правило, рассматривали
действительность сквозь мутные очки наивно-
утопических иллюзий. В их головах рабочее
движение обретало поэтому довольно
ложное «самосознание».
«От английских социалистов Энгельса
отделял высокий барьер — немецкая
классическая философия. Он сам хорошо сознавал
это». Но, как показывает М. В. Серебряков,
это был «барьер» особого рода. Многих
современников Энгельса он лишь отделял от
реальной действительности, мешал
разглядеть ее.
Однако лишь тот, кто критически
преодолевал этот «барьер», получал возможность
глубоко, теоретически осмысливать
действительность. В совершенстве владея
диалектикой, этим остро отточенным оружием,
Энгельс ясно увидел в английской социальной
действительности все то, чего не видели
теоретики чартизма и оуэнизма. Его
взор устремился в основу основ
общественного организма — в сферу экономических
отношений людей. Плодом
кратковременных, но очень интенсивных занятий
политической экономией и были гениальные
«Наброски к критике политической экономии».
Здесь «Энгельс впервые творчески набросал
экономический эскиз научного социализма»»
столь высоко оцененный Марксом.
И именно здесь, на английской почве, где
возникло первое сознательное,
действительно массовое движение пролетариата,
происходит окончательное созревание
социалистических убеждений Энгельса. «Зарево
классовой борьбы ярко осветило прорехи
его собственного идеологического умозре-

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
163
ния». В этом зареве померкли и растаяли
бледные тени «философского коммунизма».
Перед Энгельсом теперь прорисовывалась
новая широкая дорога. Первые шаги по
этой новой дороге он и делает в своих
очерках в газете «Вперед», анализом
которых заканчивается книга М. В.
Серебрякова. В них подытоживается переход Энгельса
от революционного демократизма к
пролетарскому коммунизму и от идеализма к
материализму. Энгельс самостоятельно
выходит к преддверию исторического
материализма.
«Здесь кончается его самостоятельное
умственное развитие. В начале сентября
1844 года он покидает Англию и во время
кратковременного пребывания в Париже
встречается с Марксом. Там между ними
завязывается беспримерная дружба и
начинается совместное творчество. Продукт
этого творчества — марксизм».
Этими словами кончается книга, книга
хорошая, умная, поучительная. Основной ее
недостаток, пожалуй, состоит в том, что
она издана чрезвычайно скромным
тиражом — всего 8 тысяч.
Другие' недостатки — отдельные опечат-
В решении Всесоюзного совещания по
философским вопросам современного
естествознания справедливо отмечается, что новые
открытия в области естественных наук
красноречиво свидетельствуют о все более
глубоком проникновении в современное
естествознание положений диалектического
материализма о всеобщей связи, о развитии
материального мира, возможности и
действительности, конечном и бесконечном,
внутреннем и внешнем, прерывном и
непрерывном, качестве и количестве и других
идей марксистско-ленинской философии.
Далее в решении подчеркивается, что
теоретические обобщения новых научных фактов
на основе марксистско-ленинской
философии необходимы не только естествознанию,
но и самой материалистической философии,
ее теории познания, диалектическому
методу и логике. Без анализа новейших
достижений естественных наук нельзя в наше
время развивать дальше философию.
Советские философы с большим
вниманием относятся к каждой новой монографии и
статье, посвященной философским вопросам
современного естествознания. Книга
А. К. Минасяна заинтересовала не только
философов, но и естествоиспытателей,
поскольку она претендует на философский
анализ новых открытий в области изучения
неорганической природы.
А. К. Минасян начинает свое
исследование с введения, в котором он дает краткое
ки и неточности (см., например, стр. 230,
257) — будут легко исправлены редактором
следующего издания, которое, надо думать,
не заставит долго себя ждать.
Из более существенных упущений
отметим следующее: несколько неожиданным
выглядит в книге тот факт, что уже в
1840 году юноша Энгельс выступает как
вполне сформировавшийся революционный
демократ. Предшествующее изложение его
биографии М. В. Серебряковым не делает
этот факт вполне понятным. Далее, при
анализе статьи М. Гесса о централизации
(на стр. 169) автор почему-то не привел —
трудно допустить, что он ее не знал,—
оценку этой статьи молодым Марксом,
сделанную в незаконченной рецензии.
Сопоставление статьи с этой оценкой внесло бы новый
штрих в анализ отношения молодого
Маркса к так называемому «философскому
коммунизму». Тот факт, что Маркс в
1842 году так быстро и остро критически
откликнулся на статью Гесса, но по каким-то
причинам не опубликовал своей критики,
сам по себе представляет интерес.
Э. В. ИЛЬЕНКОВ
изложение учения марксистской
диалектики о законе перехода количественных
изменений в качественные. Автор так
определяет цель исследования:
«Проследить, как конкретно
проявляется этот закон в
неорганической природе, обрисовать
развитие неорганической
природы как самодвижение, спон-
танейное развитие материи,
используя для этой цели
богатый материал, накопленный
физикой и химией» (стр.26).
Однако нам кажется, что автору не
удалось выполнить задачу, поставленную им
во введении. По существу, во всех
главах книги доказывается, а точнее
говоря, иллюстрируется только одна
общая идея: что во всех процессах
неорганической природы количественные изменения
переходят в качественные. Но ведь эта идея
в ее общем виде не нуждается больше ни
в каких доказательствах. Она доказана всем
ходом развития естественных наук. Автор
в ходе изложения не раскрывает
особенностей качественных изменений в различных
процессах. Он только декларирует, что они
существуют. Декларативность и
иллюстративность составляют отличительную
особенность книги А. К. Минасяна.
Теоретические проблемы, связанные с
законом перехода количественных изменений
в качественные, не только не ставятся и не
Неудачная книга о законе перехода количественных
изменений в качественные
А, К. МИНАСЯН. Переход количественных изменений в качественные
в неорганической природе. Ереван. Издательство АН Армянской ССР, 1958, 287 стр

164
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
разрабатываются творчески, но просто
утопают в чисто эмпирическом, сыром
материале.
Не имея возможности рассмотреть
каждую главу в отдельности, мы считаем
Необходимым сделать следующие замечания о
характере изложения автором основных
проблем.
Уже введение (5—26 стр.) поражает
размашистостью и небрежностью
формулировок, обилием неточных определений. Так,
например, давая определение качества,
автор смешивает онтологический и
гносеологический аспекты, провозглашает излишний
тезис, что «качественная определенность
неотделима от объекта» Как будто какая-то
определенность может существовать вне
объекта! Читателя не могут удовлетворить
и тавтологические рассуждения автора о
количестве, где говорится, что вещи имеют
количественную определенность, ибо они
характеризуются свойственными им
определенными величинами (см. стр. 10).
А. К. Минасян утверждает, что качество
познается при помощи свойств, а не
через свойства, как принято считать со
времен древней философии. Во введении
много и других неточных формулировок,
которые можно отнести к неряшливости стиля
автора.
С односторонней прямолинейностью
подходит автор к оценке взглядов многих до-
марксовских и современных буржуазных
философов, а также крупных зарубежных
естествоиспытателей.
Говоря об общетеоретических позициях
буржуазных физиков и философов, он
оценивает их всех «оптом» (см. стр. 268, 275,
280). Такой огульный подход совершенно
неприемлем. Нельзя не видеть, что среди
зарубежных физиков есть ученые,
покидающие позиции метафизики и идеализма
стихийно, а в ряде случаев сознательно
защищающие основные положения
диалектического материализма.
Вряд ли можно согласиться с автором и
в том, что все вообще атомисты были
материалистами, что сам по себе атомизм
неразрывно связан с материализмом (см.
стр. 154), что подтверждение атомистики
показывает, что мир существует
объективно (см. стр. 155). Все дело ведь в том, как
понимать атомы Оствальд в конце концов
тоже «признал» атомы, но он рассматривал
атомы как элементы описания опыта,
понимаемого субъективистски. Таким образом
«признают» атомы и «элементарные»
частицы и современные субъективные идеалисты,
позитивисты.
Этот упрощенческий подход к оценке
философских и естественнонаучных теорий, и
в особенности к истолкованию их связи,
приводит к тому, что критика А. К. Мина-
сяиом некоторых метафизических и
идеалистических теорий в физике становится
легковесной и неубедительной. Говоря о
кризисе в физике на рубеже XIX и XX веков,
автор утверждает, будто физики тогда
сделали вывод: «Атом больше не существует».
Но ведь главный-то вывод ошибочно
мысливших физиков состоял не в том, что
атом больше не существует, а в том, что
атом якобы вообще никогда не
существовал как объективная
реальность, что он всегда был лишь
условным символом, отметкой для практики.
Речь шла об объективной ценности физики,
об объективности человеческого познания, а
вовсе не о том, считать ли представление о
существовании атома утратившим свою
силу (см. стр. 261). Ведь не было ничего
плохого в том, что в свое время утратили
силу представления о существовании
невесомых магнитных «жидкостей»!
В связи с этим неубедительно выглядит в
книге и критика позиций копенгагенской
школы, в особенности взглядов В. Гейзен-
берга. «Отрицая материальность
элементарных частиц,— пишет автор,— тем самым
Гейзенберг отрицает и материальность
внешнего мира, ибо бесчисленные предметы
этого мира состоят из элементарных частиц»
(стр. 269—270). Это уже совсем
неправильно. Здесь автор неверно понимает логику
Гейзенберга. Внешний мир, по Гейзенбергу,
не состоит из элементарных частиц.
Элементарная частица у него — это лишь
элемент описания мира. Поэтому из
отрицания Гейзенбергом материальности
элементарных частиц так непосредственно,
как это кажется автору, еще не вытекает
отрицание материальности внешнего мира
вообще.
На стр. 268 А. К. Минасян пишет, что
соотношения неопределенностей «В.
Гейзенберг истолковывает с неправильной
позиции, по его мнению, эти соотношения не
отражают двойственную природу
микрообъектов, а показывают предел, или степень
точности, применения законов
классической механики». Противопоставлять эти
два утверждения нельзя. Соотношения
неопределенностей действительно
показывают предел, или степень точности,
применения классической механики к
объяснению свойств микромира. Слабость позиции
Гейзенберга состоит в том, что он не видит
причины существования этого предела.
А этой причиной является, конечно,
двойственная природа микрочастиц.
На стр. 273 автор пишет, что опытами
доказано одновременное существование у
частицы и корпускулярных и волновых
свойств. Но какие опыты имеет в виду
автор? Если бы одновременное существование
у частиц корпускулярных и волновых
свойств было доказано
непосредственными, очевидными для всех
опытами, то существование концепции
дополнительности лишилось бы всякой опоры. Но
дело не обстоит так просто. Внутренне
противоречивая, корпускулярно-волновая
природа микрообъектов обнаруживает себя
очень сложным образом. Это и дает повод
для формулирования концепции
дополнительности. Рассматривать же «копелгаген-
цев» как простых фальсификаторов науки,
нарочито извращающих опытные данные, и
апологетов идеализма и капитализма,
конечно, нельзя.
Вместо того, чтобы показать
гносеологические корни идеалистических взглядов
Гейзенберга, автор просто исходит из того, что
Гейзенберг — идеалист, и старается дока-

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
165
зать это простым перечислением ряда
высказываний Гейзенберга и собственными
выводами из них. При этом он цитирует
лишь старые статьи и речи Гейзенберга,
собранные в «Философских проблемах
атомной физики», и ничего не говорит о его
более поздних работах.
Без всякого теоретического анализа
критикует автор тех, кто допускает ошибки
гносеологического характера в
истолковании закона взаимосвязи массы и энергии.
Поверхностный подход автора проявился
весьма отчетливо и в критике им теории
резонанса в химии. На стр. 214—221 автор
прямо говорит о том, что идеалистичность
теории резонанса очевидна. В связи с этим
один из основателей этой теории, Л. Пау-
линг, представлен в книге каким-то
сознательным, активным проповедником
идеализма в естествознании и даже чуть ли не
реакционером. В книге говорится, что
рассматриваемые теорией резонанса валентные
структуры не отражают ничего реального, а
поэтому теория резонанса идеалистична. Но
эти утверждения несостоятельны. Критика
теории резонанса должна быть
несравненно более глубокой и убедительной.
Валентные структуры хотя и очень грубо,
приблизительно, но все же отражают некоторые
свойства молекулы, некоторые
возможные распределения электронной
плотности. Теория резонанса превращает эти
свойства молекулы в самостоятельные
состояния, субстанциализирует их. Это
означает, что теория резонанса является путем
к идеализму, но идеализм ее не так
непосредственно очевиден, как полагает А. К.
Минасян. Теория резонанса не есть также
непосредственно агностицизм. Она вовсе не
утверждает прямо, что реальное
внутреннее строение молекулы непознаваемо.
Агностицизм может расти из этой теории
очень легко, но сама она еще не есть
агностицизм. Автор почему-то не показывает,
что вследствие своей механистичности и
сугубой неточности приближения теория
резонанса часю давала возможность
«объяснять» все что угодно, но почти
совсем не давала возможности научного
предвидения. Автор не показывает также,
что теперь, когда появляются более
точные, более совершенные методы расчета
молекул, теория резонанса уже сходит со
сцены не только у нас, но и за границей.
Критикуя теорию резонанса как
идеалистическую, автор ссылается на утверждение
одного из ее сторонников, Уэланда, который
прямо считает теорию резонанса
умозрительной. Но ссылка на Уэланда в этом
вопросе ничего не может доказать. Его оценка
неубедительна, ибо многие видные ученые,
живущие, как и Уэланд, в условиях
господства идеализма, под влиянием
позитивистской философии отзываются обо всей
науке вообще, а не только о теории резонанса,
как о чисто умозрительной конструкции,
свободном творении человеческого разума,
созданном для удобства ориентации в
«непосредственно данном».
В книге много и других неверных или
сомнительных положений. Прямо вопреки
Энгельсу и вопреки фактам автор пишет, что
«если механическим путем определенное
твердое тело постепенно разделить до
молекулы, то в ходе такого процесса не
происходит изменения его свойств» (стр. 13). Но
разве автор не знает, что молекула совсем
не имеет многих свойств, которыми
обладает тело, состоящее из множества
подобных молекул?
Автор указывает на стр. 37, что квантовая
частица, в отличие от классической, может
преодолеть потенциальный барьер, даже
если ее энергия окажется меньше высоты
барьера. В этом он прав. Но объясняет он
этот факт тем, что частице якобы сообщает
дополнительную энергию... измерение ее
координат. Другими словами, толкнем
частицу — она и перелетит через барьер. Но при
чем здесь специфика квантовых частиц,
особенности микромира? Ведь от внешнего
«толчка» не только какой-нибудь электрон,
но и целые горы взлетают в воздух! Кроме
того, согласно утверждению автора,
получается, что способность проходить через
потенциальный барьер с недостаточной
(с «классической» точки зрения) энергией
определяется не природой самой частицы, а
тем, измеряются ее координаты или нет. Но
как же тогда быть с радиоактивным
распадом атомных ядер, в которых это
прохождение частиц через барьер имеет место в
естественных условиях, совершенно
независимо от того, измеряет ли кто-нибудь их
координаты или нет?
Выдвинутую в 1815 году англичанином
У. Праутом гипотезу о строении атома
автор почему-то приписывает (и очень
упорно, на нескольких страницах!) французу
Ж. Л. Прусту (см. стр. 68 и след.).
Говоря о ядерных силах, теории Юкавы,
обмене мезонами, автор тут же без
пояснений говорит об открытии мю-мезонов. У
читателей невольно создается впечатление,
что именно мю-мезоны ответственны за
ядерные силы (см. стр. 72). Но это не
соответствует действительности.
Автор пишет: «Опыт показывает, что те
ядра более устойчивы, у которых число
протонов и нейтронов приблизительно равно.
Атомные ядра, имеющие избыток
нейтронов, подвергаются радиоактивным
превращениям» (стр. 76). Однако опыт показал,
что это верно лишь для легких ядер. Для
устойчивости тяжелого ядра нужен именно
избыток нейтронов.
Книга подписана к печати в сентябре
1958 года. И автор должен был бы учесть,
что элементам периодической системы с
номерами 99 и 100 присвоены названия не
«сафиний» и «центурий», а «эйнштейний» и
«фермий». На стр. 130 автор утверждает,
что нептуний и плутоний принадлежат к
разным группам периодической системы,
хотя относит их к одному семейству
актиноидов. Свою точку зрения в этом вопросе
автору надо было пояснить, чтобы не
оставлять в недоумении читателей.
Совершенно ошибочна формулировка, что
«не только все виды движения не могут
превращаться в теплоту...» (стр. 229).
Любая форма движения может превратиться в
любую другую, в том числе и в теплоту.
К сожалению, таких неправильных или

166
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
неточных утверждений в книге много.
Прочитав книгу, нельзя сказать вполне
определенно, на кого же она рассчитана. Для
человека, незнакомого с современной
физикой, она слишком трудна, ибо многие
понятия, научные термины, символы и формулы
вводятся без объяснения.
Для читателя, знакомого с основами
современной физики, не говоря уже о
специалисте-физике, все ее содержание — это
набор ряда азбучных истин (и неистин!).
Книга очень рыхла. Например, о /(-захвате
говорится много раз, и только на стр. 91
кратко указывается наконец, что такое
А'-захват. Более десяти страниц посвящено
чисто беллетристическому описанию
периодического закона Менделеева (стр. 108—
118).
Рассмотрение теории радикалов и теории
типов (стр. 188—192) не помогает
выяснению основной проблемы, а лишь
растягивает и загромождает изложение основного
вопроса. Непонятно, зачем на стр. 150 как-
то мимоходом дана характеристика модели
атома Бора.
На стр. 146—149, где речь идет о
строении электронной оболочки атома,
излагаются простые, общеизвестные вещи. Но
изложение чрезвычайно запутывается и
усложняется бесконечным повторением слов
«количество», «качество», «отрицание
отрицания» и т. д. и т. п.
В современной буржуазной социологии
развиваются кризисные явления: с одной
стороны, слишком очевидно выявилось
банкротство старых философско-исторических
и социологических схем, с другой стороны,
обнаружилась несостоятельность и
эмпирической тенденции, с ее стремлением уйти от
раскрытия общих закономерностей
исторического процесса. Все чаще раздаются
призывы найти новое общетеоретическое
обоснование конкретных социологических
исследований. При этом становится традицией
пользоваться естественнонаучной
терминологией с целью придать этим самой
социологии большую степень «объективности» и
«точности».
Одним из вариантов подобных попыток
являются микросоциология и ее
практическое применение — социометрия. Книга
М. Ш. Бахитова содержит критический
анализ этого распространенного течения
современной буржуазной социологии. Она
рассчитана на широкий круг читателей и может
служить хорошим пособием для всех
интересующихся проблемами современной
идеологической борьбы.
Основная направленность рецензируемой
книги — показать несостоятельность
микросоциологии как одной из новейших
социальных утопий. В век реальных успехов миро-
Переполняя книгу совершенно излишним
количеством примеров, автор настойчиво и
однообразно повторяет: «подтверждается»,
«подтверждается», «подтверждается»...
Надоедает бесконечное повторение в одном и
том же контексте выражения
«количественное изменение приводит к
качественному».
Книга не только очень плохо
отредактирована, но и плохо прокорректирована. На
стр. 36 говорится, что квантовая механика
отражает «закономерности макромира»,
вместо «микромира». На стр. 227
утверждается, что «целое, как правило, состоит из
частей...» Но при чем здесь «как правило»?
Можно ли говорить о целом, не имеющем
частей?
В книге встречаются неграмотные
выражения, например: «превращение
элементарных частиц и их скачкообразный
характер...» (стр. 59) и т. п. Имеются и другие
оговорки и опечатки (см., например, стр.
79, 90, 94, 145, 175, 215, 222, 282 и др.).
На наш взгляд, поставленная автором
теоретическая проблема осталась
нерешенной.
О. С. ЗЕЛЬКИНА, А. И. ИВАНОВ,
В. Т. САЛОСИН, И. А. ХОХУЛИНА
(Саратов)
вой социалистической системы и
строительства коммунизма старые утопические
системы преобразования общества принадлежат
прошлому. Но социальные утопии живут и
сейчас, хотя приобретают новую форму.
Книга М. Ш. Бахитова убедительно
показывает, что в эпоху существования
научного социализма буржуазные идеологи
вынуждены создавать утопические
социальные концепции, маскирующие апологию
капиталистического строя.
Внешне микросоциология претендует как
раз на то, чтобы казаться наименее
«утопичной», наиболее «реалистичной»
концепцией общественного развития. Поэтому
разоблачение ее как одной из разновидностей
социальной утопии возможно лишь при
глубоком анализе сущности позиции
микросоциологов.
В книге М. Ш. Бахитова рассматриваются
главным образом взгляды главы
американских микросоциологов Дж. Морено и
французских — профессора Сорбонны Г. Гур-
вича. Каковы их исходные положения?
Согласно утверждениям Морено, социальный
мир, подобно миру физическому, можно
рассматривать с точки зрения его макро- и
микроструктуры. Макроструктура
общества— это пространственные отношения
людей: размещение индивидов по отаоше-
Против буржуазной микро'социологии
М. БАХИТОВ Об одной «новейшей» социальной утопии. Соцэкгиз. 1958. 150 стр.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
167
нию друг к другу в производстве, при
исполнении служебных и общественных
обязанностей и т. д. Микроструктура — это
психологические отношения людей.
Важнейшим элементом микроструктуры является
«социальный атом» — совокупность тех
чувств, влечений и переживаний, которыми
связан каждый член общества с
окружающими его людьми. Основное содержание
всех конфликтов — это несоответствие
макроструктуры общества его микроструктуре.
Иными словами, если люди пространственно
размещены так, что это не соответствует их
чувствам симпатии, влечениям и
расположенности друг к другу, тогда в обществе и
возникают конфликты. Решающее средство
их преодоления — такая перегруппировка
людей, перестройка макроструктуры,
которая приведет ее в соответствие с
микроструктурой. Эта перегруппировка и
именуется Морено «социометрической революцией».
Автор стремится не просто дать оценку
этим положениям, но и раскрыть, в чем их
идеалистичность и утопизм. Сам Морено
неоднократно называет себя «настоящим
материалистом», и претензия
микросоциологии именно в том и состоит, чтобы выдать
свои аргументы за материалистические, но
не марксистские. В книге отчетливо
различаются три большие части: выяснение
философских основ микросоциологии (гл. III),
анализ некоторых методологических
проблем социального исследования (гл. II и
IV) и критика социометрических оценок
ряда явлений общественной жизни (гл. V).
Микросоциология среди прочих
направлений современной буржуазной социологии
интересна тем, что она не скрывает своих
исходных философских предпосылок.
Большинство представителей эмпирической
социологии на Западе возводят в добродетель
полный отрыв от философии,
«освобождение» из плена «метафизических
спекуляций», продолжая позитивистскую тенденцию
в социологии. В действительности все это
свидетельствует не о силе, а о слабости
такого рода социологических концепций:
пренебрежение к вопросам методологии всегда
означает на деле эклектическую путаницу,
которая выдается за новое философское
откровение.
Микросоциология, желая преодолеть эту
слабость, высказывает совершенно
недвусмысленно свое отношение к ряду основных
философских направлений современности.
Гурвич, например, утверждает, что для не-
,го категорически неприемлемы идеализм,
рационализм, критицизм, сенсуализм,
позитивизм, спиритуализм, материализм, но в
какой-то мере приемлемы абсолютный
реализм, героический гуманизм, прагматизм,
теория непрерывного обновления разума,
волюнтаризм, экзистенциализм,
феноменология, мистицизм. Морено ссылается на
прагматизм, интуитивизм Бергсона и
фрейдизм. Автор рецензируемой книги
показывает, какова действительная цена этой
философской саморекламы. С этой точки
зрения интересна глава третья: «Философия
отчаяния под вывеской «диалектического
гиперэмпиризма». Она посвящена
преимущественно характеристике философских
основ микросоциологии, изобретенных
профессором Гурвичем.
Такой философской основой является
«диалектический гиперэмпиризм»,
полученный путем сочетания «недогматической
диалектики» и «расширенного эмпиризма». Так
называемая недогматическая диалектика
противопоставляется Гурвичем диалектике
марксистской, которая якобы страдает
«догматизмом», а именно: стремится делать
определенные обобщения, раскрывать
закономерности развития явлений, утверждать
нечто определенное о тенденциях развития
и т. д.
«Недогматическая диалектика» лишена
подобных «слабостей». Она освобождает
себя от онтологического характера, то есть
от признания объективного характера
противоречий, рассматривая эти противоречия
лишь как «технический прием
исследования». Второй элемент «диалектического
гиперэмпиризма» — «расширенный эмпиризм»,
или «сверхрелятивизм»,— претендует на
преодоление «узости и ограниченности»
материализма и идеализма путем открытия
«плюральности» существующего мира.
Концепция, как видно, не новая, но
дополненная микросоциологами: мир не только плю-
рален, то есть дифференцирован по
горизонтали, но еще и многомерен, то есть
дифференцирован по вертикали (одни процессы и
явления расположены ближе к поверхности,
другие являются более глубинными). Эта
многомерность, по мнению Гурвича, и
объясняет, почему экономические
отношения" отнюдь не всегда и не везде являются
определяющим фактором общественного
развития. Любой «слой» общественных
явлений в разных условиях может
претендовать на роль такого определяющего
фактора. «Гиперэмпиризм» как раз в том и
состоит, чтобы в каждом отдельном случае
эмпирически находить те факторы, которые
определяют развитие общества на данном
этапе. При использовании тех или иных
общих положений ученые каждый раз
должны заново экспериментировать.
К сожалению, автор рецензируемой
книги ограничивается в критике данного
положения лишь остроумной шуткой, в то время
как призыв микросоциологов к такого рода
экспериментированию заслуживает более
серьезной критики. Высказываемое
Гурвичем «недоверие» к общим законам есть
вообще отрицание возможности научного
познания. Что касается социологии, то здесь
вопрос об экспериментировании требует
специального освещения. Можно, конечно, и
в области социальной жизни говорить в
определенном смысле об экспериментах. Так,
иногда называют великим социальным
экспериментом подвиг советского народа,
впервые построившего социализм и строящего
коммунизм. Но, разумеется, нельзя всерьез
говорить о возможности экспериментальной
проверки всех отдельных положений
социальных наук. Сила абстракции потому и
выступает как одна из особенностей
познания законов общественного развития, что
ученый — исследователь общественных
явлений — не всегда имеет возможность
экспериментально воспроизвести интересующие

168
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
его общественные отношения. Такого рода
критика по адресу профессора Гурвича,
социолога, в большей мере занимающегося
методами социального исследования, была
бы особенно уместна.
Точно так же, на наш взгляд, нужно
было бы сделать более определенный вывод о
влиянии на микросоциологию теории
факторов, которая сейчас является
методологической основой ряда социологических
концепций. Вообще характеристика философских
основ микросоциологии выиграла бы, если
бы автор более детально исследовал вопрос
об отношении этой теории к некоторым
школам субъективного идеализма. С общим
выводом М. Ш. Бахитова нельзя не
согласиться: микросоциология действительно
представляет собой субъективный идеализм в
самом причудливом, эклектическом
переплетении различных его оттенков и
направлений. В то же время связь
микросоциологии с определенными школами
субъективного идеализма выступает с особой
очевидностью. Нет сомнений, что многие
аргументы микросоциологов прямо воспроизводят
рассуждения махистов: «микроэлементы
человеческих отношений» очень близки
«элементам мира». И связь эта не только
внешняя. Дело в близости социальных и
гносеологических корней махизма и
микросоциологии. Выяснению же последних
автор уделяет недостаточное внимание.
Вторая часть книги посвящена
характеристике того, как исходные философские
позиции микросоциологов применяются ими
к решению некоторых общесоциологических
проблем. Эти вопросы рассмотрены во
второй главе, «О действительных и мнимых
законах общества», а также в главе
четвертой, «Приключения в мире социальных де-
терминизмов и человеческой свободы».
Пробьым камнем любой социологической
теории является отношение к идее
закономерности исторического развития. Марксизм
впервые сумел раскрыть и научно
обосновать идею закономерного характера
развития общества. Для огромного большинства
современных течений буржуазной
социологической мысли характерным является
отрицание такого рода закономерности.
Пренебрежение общими законами, отказ от
обобщений, — несомненно, позитивистская
тенденция в социологии. Но в позитивизме
эта тенденция не всегда проявляется прямо
и непосредственно; напротив, позитивисты
«признают» законы общественного развития,
но придают им характер произвольных
конструкций, которые не раскрываются в
самой действительности, а вносятся в нее
и поэтому являются не действительными, а
мнимыми законами.
Автор книги проводит мысль, что микро-
социология есть действительно социология
позитивистского толка в том смысле, что
она усиленно отрицает законы
действительные и тем охотнее признает и конструирует
мнимые. Так, с точки зрения Морен»., в
обществе действуют «микроскопические
социальные законы» — частные и
универсальные. Никакого научного значения частные
законы не имоют, ибо они представляют
собой простую констатацию любого факта
взаимоотношений между людьми. М. Ш. Ба-
хитов отмечает, что при формулировании
этих законов игнорируется критерий для
разграничения существенного от
второстепенного в общественной жизни,
необходимого от случайного, и потому частные
микрозаконы теряют смысл закона. Но и
«универсальный» закон микросоциологии (чем
больше пространственное размещение людей в
обществе не совпадает с их
психологическими взаимоотношениями, тем острее
социальные конфликты в обществе) закрывает
дорогу научному познанию общественных
отношений, ибо в основе его лежит ложная
идеалистическая посылка, будто
социальные отношения определяются
психологическими отношениями. Аргументация, к
которой прибегают микросоциологи для
доказательства наибольшей «динамичности»
психологических отношений (а это и
должно стать доказательством их определяющей
роли), совершенно недвусмысленна:
психологические отношения наиболее динамичны,
ибо они носят «спонтанный»,
«самопроизвольный» характер, выражающий
«спонтанность» и творческую активность «Творца».
Автор справедливо квалифицирует
подобные рассуждения как
религиозно-мистический тупик, к которому неизбежно приходит
микросоциология.
В то же время микросоциология
стремится ниспровергнуть действительно общие
законы исторического развития. Следуя
традициям неокантианской социологии, Гур-
вич отрицает повторяемость в
общественных явлениях и фальсифицирует идею
исторического детерминизма. Правда, при
освещении всех этих проблем Гурвич допускает
много оговорок, иногда высказывает
некоторые верные соображения, и автор книги
не стремится упростить взгляды
буржуазного социолога. Так, Гурвич формально не
отрицает наличия социальных детерминизмов.
он лишь выступает против
«универсализации» какого-либо из них и прежде всего —
экономического детерминизма. Как это ни
странно, но главным аргументом против
общих социологических законов является для
Гурвича существование концепций,
выдвигающих различного рода псевдозаконы,
например, мальтузианский «закон
перенаселения», который Гурвич критикует остроумно
и во многом правильно. В целом же в
отрицании идеи исторической закономерности
Гурвич заходит очень далеко: он отрицает
сам принцип исторической эволюции —
общественный прогресс — и остается в
пределах тривиальных представлений
современной буржуазной социологической мысли о
бесперспективности общественного
развития.
В свете подобных представлений
микросоциологи решают и вопрос о соотношении
свободы-и необходимости. Повторяя
традиционные рассуждения об историческом
фатализме марксизма, о «недооценке» им
свободной деятельности людей и т. п., Гурвич
предлагает понимать под свободой, по
существу, ничем не обусловленную и
недетерминированную волю человека.
Изложение этой части материала в к"и-
ге значительно выиграло бы, если оы

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
169
М. Ш. Бахитов не просто показал, что вся
аргументация микросоциологов есть
идеализм (это он делает убедительно), но еще
и раскрыл теоретическую несостоятельность
этой идеалистической аргументации.
Правильно характеризуя волюнтаристскую
тенденцию в микросоциологии как ненаучную,
М. Ш. Бахитов, на наш взгляд,
не-использует в полной мере все богатство
аргументов в пользу марксистского понимания
свободы. Марксизм коренным образом
отличается от всей предшествующей философии
в решении вопроса о свободе тем, что о«
влервые вывел рассуждения о свободе из
плена весьма абстрактных и общих понятий
и решил вопрос о действительной свободе
человека в обществе, о путях ее завоевания.
Классовая сущность позиции
микросоциологов особенно отчетливо раскрывается при
переходе их от общетеоретических
построений к конкретному анализу важнейших
проблем современной общественной
жизни — классов и классовой борьбы, проблем
революции и демократии, свою трактовку
которых они сознательно
противопоставляют марксизму.
В вопросе о классах и классовой борьбе
микросоциология в общем близка
распространенным теориям «социальной страти-
фикации>, хотя она и стоит несколько
особняком среди этих теорий. Микросоциологи
не отмахиваются от понятий класса и
классовой борьбы, но предлагают произвести
«переоценку» этих понятий. Так, Морено
соглашается с тем, что в капиталистическом
обществе существует пролетариат, но он
полагает, что это не пролетариат «в
марксистском смысле», а так называемый
«социометрический» пролетариат, то есть такая
часть общества, которая в чем-то
нуждается и страдает. Такому «пролетариату»,
утверждает Морено, не в состоянии помочь
никакая экономическая революция. Можно
лишь так изменить макроструктуру
общества, чтобы рабочие нашли максимальное
применение на капиталистических
предприятиях. Гурвич, рассуждения которого о
классах имеют более «академический»
характер, приходит к выводу, что классы и
Известно, какое непреходящее
познавательное значение сохраняют
произведения ученых, с творчеством которых
связаны революционные перевороты в
различных областях знания. Однако для
истории науки и обществен наго сознания в
целом, пожалуй, не менее важны и
автобиографические сочинения этих ученых.
Особенно большой интерес они вызывают у
философов, работающих в области истории и
философских проблем естествознания. И это
вполне понятно. Ибо такие сочинения
представляют собой незаменимый источник,
проливающий дополнительный свет на социаль-
классовая борьба будут существовать
вечно, так как уничтожение одних классов
приведет к возникновению других. Так,
утопия микросоциологов служит интересам
реакционных классов, всячески
пытающихся доказать «естественность» своего
существования.
Реакционный характер имеют также
представления микросоциологов о революции,
демократии, планировании. Идея
социометрической революции, как указывает сам
Морено, прямо направлена против идеи
социалистической революции. Проповедь
«научной демократии» есть лишь очередной
«рецепт» для «улучшения» буржуазной
демократии. Само же объяснение причин
антидемократизма (Морено признает, что таковой
имеет место) вообще не может быть
воспринято серьезно: «антидемократические
привычки» порождаются-де у людей
потому, что они уже в детстве диктаторски
обращаются с бессловесными,
«неспонтанными» куклами! Стоит только улучшить
систему воспитания детей, и демократия
восторжествует — к такому выводу приходит
микросоциология.
Заключая характеристику подобных
доводов микросоциологии, автор подчеркивает,
что, хотя микросоц.чологи и «признают»
наличие социальных конфликтов в
современном капиталистическом обществе, они
не борются «за единственно правильный
выход из этого положения, требующего
замены капитализма социализмом, а выступают
с безнадежными реакционно-утопическими
планами спасения обреченного на слом
общественного строя капитализма» (стр. 147).
Такая принципиальная оценка
микросоциологии не мешает автору воздать
должное отдельным представителям этого
течения как активным борцам за мирное
решение современных международных проблем.
Книга в этом смысле дает хороший пример
того, как следует сочетать возможность
расширения контактов между учеными при
решении определенных вопросов с
классовой точкой зрения в идеологической борьбе.
Г. М. АНДРЕЕВА
ные взгляды и мировоззрение ученого, нь
его методологические принципы и
творческую лабораторию, где зарождались и
созревали великие открытия. Вот почему
внимание философов привлекают не только
«Происхождение видов» Чарлза Дарвина,
но и его «Воспоминания о развитии моего
ума и характера», не только «Основы
теории относительности» Альберта
Эйнштейна, но и его «Творческая автобиография».
К числу интересных для философов
автобиографических работ и принадлежит
последняя книга пионера кибернетики Нор-
берта Винера «Я — математик», которая
Автобиография Норберта Винера
NORBERT WIENER. I am a Mathematician. Lnd. 1956. 380 pp.

170
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
является продолжением вышедших
несколькими годами раньше его воспоминаний о
детстве и юности, озаглавленных «Бывший
вундеркинд» (1951). Конечно, книга
«Я — математик» может быть названа
автобиографической лишь весьма
условно, главным образом благодаря
хронологическому расположению материала.
На поставленный им самим во
введении вопрос, почему он написал эту книгу,
которая «мало что прибавит к моему
положению как ученого», Винер отвечает
следующим образом: «Моя цель состояла в том,
чтобы познакомить людей, которые в общем
не очень глубоко интересуются наукой и,
естественно, не обладают соответствующими
техническими знаниями, с развитием
основных научных идей» (стр. 12, 9).
Содержание книги, однако, выходит далеко за
пределы этого скромного замысла. Ибо в
конечном счете не просто желание
популяризировать идеи кибернетики, а прежде всего
беспокойство ученого за судьбы
человечества я судьбы науки -побудили Винера
написать свою автобиографию.
Конечно, наибольший интерес в книге
вызывают те главы, где излагается история
возникновения новой науки — кибернетики.
Книга убедительно опровергает наивное
представление о том, будто то или иное
выдающееся научное открытие, а тем более
создание новой отрасли знания может быть
сделано по наитию, в результате
кратковременного озарения ученого, о котором в
науке сложено столько легенд. Столь же
несостоятельно и утверждение, что открытия
в науке делаются отдельными учеными,
согласно конкретному заказу... так можно
разрабатывать лишь известные уже рудники
знания. Что же касается подлинно великих
открытий, то они всегда ответ науки на так
называемый социальный заказ своего
времени. Создание • кибернетики, как явствует
из КН.И1ГИ, было продиктовано насущными
потребностями общественной практики в
самом широком смысле этого понятия и
подготовлено всем ходом развития не только
математики, но и современного
естествознания в целом. Так или иначе, но идеи,
лежащие в основе кибернетики, носились в
воздухе; над ними работали А. Н. Колмогоров
в СССР, Шеннон в США, Уолтер в Англии,
а также ряд ученых в Германии, Франции
и Швеции. И если кибернетика все же
выросла непосредственно из исследований
Винера, связанных с проблемой
автоматического предсказания маневров самолета
(необходимого для управления
противовоздушной обороной), на это были свои причины,
среди которых далеко не последнюю роль
сыграли и личные качества Винера: его
многосторонняя математическая одаренность и
инженерная 'подготовка, критическое
отношение к традиционным философским
школам, в частности, к постулатам логического
позитивизма, склонность к теоретическим
обобщениям, его прогрессивные общественные
взгляды, побудившие искать практическое
применение своим идеям в годы войны
против фашизма, а также способность
американской техники и промышленности, не
затронутой военными действиями, воплотить
его идеи в жизнь.
Как ни велики заслуги Винера в создании
кибернетики, его открытия сами по себе
были бы вообще немыслимы без вклада
других выдающихся ученых современности, на
работы которых он, по собственному
признанию, постоянно опирался в своих
исследованиях и обобщениях. «Если я увидел
дальше, чем другие, — повторяет автор
слова Ньютона,—так это потому, что я стоял
на плечах гигантов» (стр. 267). На
протяжении книги Винер неоднократно упоминает
имена советских академиков И. П. Павлова
и А. Н. Колмогорова, которые во многом
способствовали развитию новой научной
отрасли. Отмечая, что Колмогоров еще до
войны опубликовал в «Отчетах» Французской
Академии наук свою работу о дискретном
предвидении, Винер заключает: «...все мои
действительно глубокие идеи содержались
в работе Колмогорова до того, как они
появились в моей собственной, хотя мне и
потребовалось много времени, чтобы узнать об
этом... Это дает Колмогорову приоритет, и
хотя этот приоритет лишь частичный, тем не
менее я хоч*у подчеркнуть, что есть все
основания считать его человеком, не только
самостоятельно открывшим значительную
часть предмета, но и первым написавшим о
нем» (стр. 261, 262).
Хотя первоначально исследование
Винером закона обратной связи причины и
следствия относилось к математическому
решению весьма узкой и конкретной проблемы
автоматического управления огнем
зенитной артиллерии, он, как всякий великий
ученый, сразу же осознал всеобщий
характер этого закона, его теоретическое
значение и .поистине безграничную область
применения, в частности, обнаружил известную
аналогию в принципах построения
автоматических машин, поведения животных,
функционирования нервной системы человека и
общественных процессов. «Для меня, —
утверждает он, — стало ясно почти в самом
начале, что новые концепции информации и
контроля влекут за собой новую
интерпретацию человека, человеческих знаний о
мире и обществе» (стр. 325). Винер, таким
образом, понял, что его открытия ведут к
созданию самостоятельной отрасли знания,
новой науки, которую он назвал
кибернетикой.
Винер рассказывает в книге о том, как
много труда и времени он затратил для
преодоления многочисленных препятствий на
пути новой науки, для устранения
недоверия и подозрительности в отношении ее со
стороны консерваторов в науке и в
администрации, наконец, для объединения
разрозненных усилий ученых, занимающихся
аналогичными исследованиями в смежных
отраслях. Начиная с 1944 года он вместе с
видным мексиканским ученым Розенблютом
сумел заинтересовать проблемами
кибернетики многочисленных математиков,
инженеров, психологов, физиологов, антропологов
и социологов как в США, так и в других
странах и постепенно добился, что они
усвоили общий язык, выработали
необходимые понятия и терминологию, без чего
новая наука не могла бы успешно
развиваться. Именно отсюда ведут свое
происхождение такие понятия кибернетики, как *па-

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
171
мять», заимствованное из психологии,
«обратная связь» — из электроники,
«организм» — из биологии и т. п.
С целью привлечь внимание
общественности к перспективам, открывающимся перед
наукой и обществом благодаря созданию
новой науки, Винер публикует свою первую
книгу «Кибернетика, или управление и
связь в животном и машине» (1948), а
затем популяризирует свои взгляды в книге
«Кибернетика и общество. Человечное
использование человеческих существ» (1950).
Так, в значительной степени благодаря
энтузиазму Винера, новая наука в
исключительно короткий срок обрела права
гражданства и заставила говорить о себе
миллионы людей.
Винер, так сказать, дважды стал
создателем кибернетики, сначала заложив ее
теоретические основы, а затем завоевав ей
официальное и всеобщее признание.
История становления кибернетики
излагается автором на широком фоне
политических событий и социальных изменений 40-х
и 50-х годов нашего столетия.
Антифашистское движение и вторая мировая война,
бурное развчтие пауки и автоматизация
производства, национально-освободительная
борьба и нависшая над человечеством угроза
ядерного истребления — все эти проблемы
современного мира прямо или косвенно
затрагиваются в книге или через призму
личного участия в них автора, или в связи с
развитием кибернетики. И его отношение к
ним важно не только для понимания
взглядов самого Винера, но и как свидетельство
определенных настроений значительной
части американских ученых, вообще
интеллигенции на Западе. Винер не скрывает
своего резко отрицательного отношения к
«холодной войне», гонке вооружений и
милитаризации науки. Говоря, например, об
атомной бомбе, он заявляет: «Я совершенно
уверен по крайней мере в одном—я особенно
счастлив, что не несу никакой
ответственности за ее создание и последующее
использование» (стр. 295). Он сообщает о своем
отказе принять участие и выступить на
военном совещании в Гарвардском
университете, преследовавшем своей целью
мобилизацию ученых Пентагона. Не
ограничиваясь стремлением остаться самому в стороне
от процесса милитаризации науки в США,
Винер решительно осуждает ядерное
оружие и взывает к моральной
ответственности ученых. «Впервые в истории,—
предостерегает он их,— для ограниченной
группы нескольких тысяч людей появилась
возможность угрожать всеобщим
разрушением миллионам, причем безо всякой
крайней и непосредственной опасности для
самих себя... Таким образом, война
оказалась перенесенной, по крайней мере в
перспективе, из сферы национальных
усилий в сферу частной конспирации»
(стр. 300, 301). Участие ученых в гонке
вооружений, по мнению автора, не только
безнравственно, но и обрекает их самих на
своеобразное рабство; их начинают
особенно тщательно «караулить» как знающих
слишком много военных секретов. В
результате милитаризации науки, заключает он,
«никогда в обозри-мой будущем мы больше
не сможем проводить свои исследования как
свободные люди» (стр. 307).
Страницы, посвященные Винером
размышлениям о судьбах науки, научном
творчестве и будущем цивилизации, лучшие в
книге. Они проникнуты не только глубоким
пониманием внутренней логики развития
науки, кстати, перекликающимся с
интересными мыслями академика Н. Семенова (см.
«Известия» от 9 августа 1959 года), но и
сознанием моральной ответственности
ученого за социальные последствия его
открытий. Именно под влиянием этой
ответственности Винер, как только ему стали ясны
перспективы практического применения
кибернетики, 1ПОсле настойчивых попыток
добился встречи с лидерами американских
тред-юнионов, чтобы заблаговременно
предупредить их о социальных последствиях
автоматизации производства. Однако те
остались глухи к его предупреждениям (см.
стр. 308—309). Во время своего посещения
Индии в 1953 году Винер уделил много
внимания социальным проблемам экономически
слаборазвитых стран, «в частности,
возможности для них, избегая слепого подражания
Западу, более рационально использовать
автоматизацию производства для преодоления
своей вековой отсталости (см. стр. 338—
356).
Все эти факты наряду с активной
помощью анти-нацистскому движению в
предвоенные годы, стремлением использовать
достижения кибернетики для проектирования
разнообразных протезов и т. п. дают яркое
представление о Винере как об
ученом-гуманисте и прагрессивном общественном
деятеле.
Эпилог книги, как, казалось, вправе был
бы ожидать читатель, должен быть
посвящен своего рода подведению итогов жизни
и деятельности выдающимся
ученым-пионером нашего времени. Но тот, кто
рассчитывает на это, по-видимому, будет несколько
разочарован. Правда, это будет приятным
разочарованием для всех уважающих
Винера как талантливого ученого, ибо он отнюдь
не считает завершенной свою научную
карьеру. «Я пишу последние страницы этой
книги в возрасте шестидесяти лет —
преклонный возраст для творческой жизни
математика. Тем не менее я все еще работаю, и
мне было бы неприятно думать, что мои
усилия уже исчерпаны», — с достоинством
замечает автор (стр. 357). И подобно
тому, как автобиографии многих ученых
прошлого далеко не были завершением их
научной работы, можно надеяться, что и
книга «Я — математик» будет не последней
в творчестве Норберта Винера, который
(как он сам пишет) работает над
проблемой волн мозга и исследует вместе с А. Зи-
гелем броуновское движение, а также
связанную с этим философскую проблему
соотношения причины и следствия в природных
процессах.
Эпилог книги всем своим содержанием
обращен не столько к прошлому самого
ученого, сколько к будущему науки.
Констатируя неблагополучное положение в науке
США, автор с тревогой обращает внимание
американской общественности на то
обстоятельство, что Большой Бизнес со всеми его

172
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
тлетворными последствиями все глубже
проникает в эту область и подчиняет ее своим
экономическим, политическим и
идеологическим целям, продиктованным погоней за
прибылью. «От всего сердца, — заявляет
он, — я соболезную современному
поколению ученых, многие из которых, хотят они
того или нет, осуждены «духом времени»
быть интеллектуальными лакеями и
звонарями» (стр. 359—360). Обслуживание
монополий и непосредствен«ое вмешательство
военных ведомств в научную деятельность
оказало пагубное влияние на ученых,
заразило их духом предпринимательства и
карьеризма. Разумеется, замечает Винер, и до
войны в науке были и педанты, и пьяницы,
и тщеславные люди, но по крайней мере не
было ни лжецов, ни интриганов,
наводнивших ее сейчас.
Наука и бизнес несовместимы друг с
другом— к этому выводу в конечном счете
приходит Винер, наученный, надо полагать,
собственным горьким опытом. «Бизнес,
возможно, и осознал необходимость
долговременного риска при условии, что он заранее
рассчитан; но ни один риск по самой своей
природе не поддается столь трудно расчету,
как ожидание прибыли от новых идей,—
подчеркивает автор. — Мы живем в век,
когда мотивы прибыли экзальтированы часто
даже вплоть до подавления всех остальных
стимулов. Ценность идей для общества
измеряется в долларах и центах, а ведь
доллары и центы обладают преходящей
ценностью по сравнению с новыми идеями.
Открытие, которое сулит практическую пользу
лишь пятьдесят лет спустя, имеет слишком
мало шансов на благосклонность тех, кто
платит за работу, ведущуюся над ним. А
между тем, если бы подобные открытия не
были сделаны и мы продолжали зависеть
лишь от уже существующих, мы
распродали бы наше будущее и будущее наших
детей и внуков. Подобно научной традиции,
роща секвой может существовать тысячи
лет, и запас ее древесины в настоящее
время представляет собой результат
инвестиций солнца, сделанных столетия тому
назад. Конечно, и здесь инвестиции
окупают себя, ио много ли денег и
обеспеченности 'пребывает в одних и тех же руках
хотя бы .в течение одного столетия? Так что,
сопоставив многовековую жизнь рощи
секвой с преходящей ценностью денег, уже
нельзя позволить себе относиться к
выращиванию секвой как к обычному
земледельческому предприятию. В мире, построенном
на прибыли, мы вынуждены расхищать эти
запасы, как рудники, и оставлять нашим
потомкам пустоши» (стр. 361—362).
Вереница крупнейших научных открытий,
сделанных в США в 40-х годах, продолжает
Винер, породила в этом отношении крайне
опасную тенденцию, а именно — наивное
•представление о том, будто при обилии
денег «массовая атака» ученых на любую
научную проблему немедленно приводит к ее
решению. В действительности . же,
возражает он, эти открытия были обязаны своим
появлением исключительно благоприятным
условиям, на которые. США вряд ли могут
рассчитывать в будущем: американская
наука воспользовалась огромным научным
наследием Западной Европы и усилиями
ученых-антифашистов почти всего мира,
нашедших себе убежище в США, причем главным
стимулом их деятельности были отнюдь не
деньги, а стремление посвятить все свои
силы и знания разгрому гитлеровской
Германии и ее союзников. Без их вклада
американская наука вряд ли пользовалась бы
таким престижем в современном мире. Между
тем вера во всесилие денег и всемогущество
администрации прочно укоренилась даже
среди научной общественности. И это,
добавим мы, убедительно подтверждается
происходящим сейчас соревнованием между
СССР и США в области производства
межконтинентальных и космических ракет, в
ходе которого американцы тщетно пытаются
возместить свое явное научное отставание
фантастическими ассигнованиями и
административным рвением. За этим понуканием
ученых на «массовую атаку», пишет автор,
скрываются определенные психологические
мотивы наводнивших американскую науку
дельцов и администраторов, «которые не
представляют себе достаточно ясно
внутреннюю непрерывность развития науки, но
сознают его всемирные последствия и боятся
их. Они желают духовно кастрировать
ученого, подобно тому, как византийское
государство кастрировало физически своих
гражданских служащих. Дело в том, что
крупный администратор, не уверенный в
собственном интеллектуальном уровне, может
возвеличить себя, только подстригая своих
служащих-ученых соответственно их
рангу» (стр. 363). Вместе с тем загруженный
выполнением заказов различных ведомств
. и корпораций, «ученый, в особенности
молодой ученый, не имеет досуга развивать свои
собственные идеи» (стр. 361).
Разумеется, изложенным выше далеко не
исчерпывается многообразное содержание
автобиографической книги Норберта Винера.
Его высказывания о плодотворности
статистического подхода к изучению процессов в
природе и обществе, о перспективах
применения кибернетики в социологии, о
претенциозности и ограниченности эконометрики, о
неспособности электронных машин заменить
научное творчество ученого, о
сравнительных достоинствах вычислительных машин и
моделирующих устройств — все это, несо^
мненно, заслуживает внимания как
специалистов, так и философов. Опровергая
социальный дарвинизм и давая нелестные
отзывы об апокалиптической литературе.в
научно-фантастической оболочке, автор
обнаруживает не только большую
проницательность, но и блестящее остроумие. Хотя его
высказывания не всегда аргументированы и
подробно развиты, тем не менее они
представляют интерес и вызывают доверие, так
как принадлежат создателю кибернетики.
Конечно, в книге «Я — математик»
немало иллюзий, типичных для ученого в
капиталистическом обществе; о них уже
упоминалось в рецензии на предыдущую книгу
Винера (см. «Вопросы философии», 1959,
№ 8, стр. 13). Важно, однако, что подобные
иллюзии имеют явно побочное значение и
для научного творчества Винера и тем
более для самой кибернетики.
Э. А. АРАБОГЛЫ

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 173
С позиции понимания
PIERRE — С. PATHÊ. Essai sur le phénomène soviétique (Le démiurge du XX-e siècle).
Paris. 1959. 240 p.
Книга французского публициста Пьера
Патэ, сына известного кинопромышленника
Шарля Патэ, разошлась в рекордно
короткий для Парижа срок. Это не случайно: ее
автор выразил то, что волнует
представителей правящих классов не только
Франции, но почти всех капиталистических
стран. Они начинают сознавать, что
нельзя силой повернуть назад колесо истории —
нельзя ликвидировать завоевания
социализма ни.в СССР, ни в Китае, ни в
странах народной демократии. Жизнь
заставляет их* согласиться, что нужно признать
принцип мирного сосуществования. И вот
хор поджигателей войны начинает
перебиваться голосами трезво и здраво мыслящих
буржуазных интеллигентов, требующих
изменить политику своих правительств в
отношении социалистических стран.
Такая позиция в отношении
социалистических стран вынуждает ее сторонников
пересмотреть взгляды на советский строй. Им
приходится, например, в своих книгах и
статьях признавать, что подавляющее
большинство представлений о социализме,
распространяемых буржуазной прессой,
являются ложными. Они, правда, не в силах еще
окончательно выбросить за борт всю ложь,
клевету и просто выдумки о советском
строе и коммунизме, но они отказываются
от значительной их части. Подобного рода
книгой является только что появившийся
груд Пьера Патэ. Автор стремится
охватить очень большой круг вопросов. Он
пытается проследить историческую
необходимость появления советского строя с эпохи
Петра Первого, останавливается на
политических, экономических, культурных,
этнографических и прочих аспектах советской
действительности.
Правда, автор продолжает повторять
широко распространявшиеся в период
«холодной войны» домыслы буржуазной
пропаганды о наличии в СССР (где он, кстати, ни
разу не был) «тирании» и т. п. Однако
главная идея его книги — показать западному
читателю, что до сих пор буржуазная
пресса извращенно изображала советский
строй, что в действительности социализм
имеет ряд существенных преимуществ перед
капитализмом. Автор делает вывод, что
Запад должен понять Советский Союз и
установить с ним отношения
сотрудничества. Касаясь, в частности,
франко-советских отношений, он пишет: «Политические
разногласия Франции и СССР в
международном отношении чисто искусственны.
В мире нет государства, с которым у
Франции было бы меньше столкновений
интересов, чем с СССР» (pp. 176—177).
Идея мирного сосуществования и
взаимопонимания сама по себе не является
новой, она отстаивается Советским Союзом
с первых дней установления Советской
власти. Но мы приветствуем труд Патэ, ибо
его постановка вопроса для Запада
является нужной и до крайности своевременной в
периоц, когда визит Н. С. Хрущева в США
вселил в сердца миллионов людей новые
надежды на упрочение мирного
сосуществования. Остановимся несколько подробнее
на наиболее существенных аспектах
позиции Патэ.
Широкая публика на Западе, и в
частности во Франции, совершенно не
представляет себе глубокого смысла «советской
революции» 1917 года, заявляет на первой
же странице Патэ. Он забывает, правда,
оговориться, что «на Западе» не так уж
мало людей, по крайней мере десятки
миллионов, которые очень хорошо понимают,
что такое советский строй и Октябрьская
социалистическая революция. Тем не
менее он прав, что в целом правда о
Советском Союзе с трудом пробивает себе
дорогу, ибо «информация на Западе находится
в руках правительств или крупных
капиталистических фирм, которые систематически
скрывают или искажают истину» (р. 226).
В чем же заключается эта истина,
которую до сих пор «систематически скрывают
или искажают»? Суть ее в том, пишет
автор, что «более чем 40 лет, прямо или
косвенно, принципиальные советские идеи все
время завоевывали все больше и больше
места на земном шаре. Объяснение может
быть дано в нескольких словах: русский
народ (автор имеет в виду советский
народ.— В. М.) проявил чувство
исторической эволюции, до которого не смог
подняться ни один другой народ. Его сила в
исторический период, который мы
переживаем, не имеет других источников. Вопреки
заявлениям своих противников марксизм-
ленинизм хорошо предвидел ход истории...»
(р. 14).
Автор критикует капиталистический строй
не для того, чтобы сделать революционные
выводы, а лишь для того, чтобы буржуа
перестали кичиться и подготовились к
мысли, что вполне эффективными могут быть
и другие экономические системы, кроме
капиталистической.
«Если взглянуть на экономику крупного
современного капиталистического
государства,— пишет автор,— то поражает
невероятное расточительство, в особенности
рабочей силы, значительная часть которой
расходуется впустую». Капитализм «сохраняет
анархию в производстве и колоссальное
расточительство в распределении» (р. 79).
Капиталистическая экономика движется
к тупику. Каждая страна заинтересована
во всестороннем развитии своей экономики.
Но буржуа заинтересованы в том, чтобы
вкладывать капиталы лишь в отрасли,
дающие максимальный доход. В этом корень
безработицы и кризисов. Советская же
система планирования базируется на
рациональном учете национальных интересов.

174
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
И «все вообще возможные ошибки
планирования стоят обществу гораздо дешевле,
чем капиталистическое свободное
предпринимательство» (р. 84).
Свое отношение к капитализму автор
резюмирует следующим образом:
«Существующие традиционные экономические
структуры (имеется в виду капитализм.— В. т.)
служат большим препятствием прогрессу и
обнаруживают тенденцию непрерывно
парализовать экономику» (р. 218).
Одну из глав своей книги автор назвал
«Призыв Москвы» («Le Message de
Moscou»). Самый факт существования СССР и
социалистической системы он толкует как
своего рода призыв к народам мира
следовать по этому же пути. Здесь автор
несколько наивно, но со страстностью
человека, у которого открылись глаза на ложь и
правду, обращается к своим
соотечественникам с призывом понять наконец, что
правда на стороне Советской страны. Эта
глава поэтому волнует и вызывает
симпатии к автору, для которого целым
открытием было убедиться, что социализм — это
«прежде всего осуществление подлинной
социальной справедливости: каждому по
его труду для общества и равенство всех
при рождении». Уже одно это — громадное
достижение, не удерживается от
восклицания автор. «Ведь все традиционные
общества базировались как раз на
противоположном принципе, который за сотни и
тысячи лет стал почти священным» (р. 139).
Отвечая на многотиражную клевету
буржуазной пропаганды, автор продолжает:
«Призыв Москвы — это прежде всего
призыв возвысить человека» (р. 140).
К сожалению, «советская мысль XX
века» очень плохо известна во Франции,
(р. 169). «Большинство французской
интеллигенции,— пишет автор,— совсем не
подозревает, что такое советская
действительность», ибо «наша большая пресса и наши
модные писатели, как правило, настроены
антисоветски (за некоторым исключением)»
(р. 169).
Между тем, пишет автор, «Советская
Россия исходила из марксизма, но в
процессе строительства, которое ее
превратило в иной мир, она осуществила
многочисленные новшества в экономической,
социальной и политической областях,
новшества, которые далеко выходят за рамки
того, что содержалось конкретно в трудах
Маркса, Энгельса и даже Ленина. Все это
плохо известно в иностранных
коммунистических кругах и почти абсолютно
неизвестно остальным. Ведь приходилось
переворачивать горы при подготовке и
осуществлении принципа планирования в области
задач местных советов, в социалистическом
соревновании и самокритике, в области
образования и во многих, многих других
областях» (pp. 170—171).
Далее автор обнаруживает известную
долю наивности, заявляя, что французские
публицисты и профессора, в писаниях
которых пока нет никакой определенной
доктрины, могли бы заняться популяризацией
марксизма-ленинизма. Автор, по-видимому»
плохо отдает себе отчет в том, что такое
классовые позиции буржуазного
интеллигента, и не уясняет себе, что идеологи
буржуазии не станут рубить сук, на котором
они сидят.
Столь же наивно автор надеется, что
буржуазное общество воспримет советские
идеи для того, чтобы предотвратить
«духовный упадок» буржуазной культуры. Он
пишет: «Все члены Атлантического
сообщества потерпели серьезный духовный урон
из-за поглощения их этой чисто негативной
ассоциацией, но во Франции опустошения
были наиболее значительными. Изолировав
себя в сообществе, единственной целью
которого является защита старых
материальных привилегий меньшинства против
обездоленного большинства планеты, Франция»
бесспорно, понесла интеллектуальный и
моральный урон. Но этот упадок не вечен.
В день, когда французы обратятся к
советской сокровищнице, они смогут придать
советским идеям форму более убедительную
для некоммунистического мира, чего не
смогли сделать авторы в СССР» (р. 173).
Автор, в частности, полагает, что
французы смогли бы воспользоваться советским
опытом для налаживания своих отношений
с мусульманским миром. Он напоминает,
что после Октябрьской революции
Советская власть столкнулась с большими
трудностями: в Центральной Азии жизненный
уровень населения находился на том же
уровне, как в современном Алжире. А
сегодня наро?.ы Азии живут так же, как и
русские. В высшей школе там учится
относительно большее число студентов, чем
даже во Франции. «Только наивные люди
могут верить, что Москва строила свои
отношения с мусульманскими республиками
лишь на силе» (р. 174),— пишет автор. Но
сам он опять проявляет не меньшую
наивность, полагая, будто буржуазное
правительство Франции способно проводить
такую же политику в отношении других
народов, какую проводит Советское
правительство.
«Ничто не позволяет рассматривать
современную Францию с социальной точки
зрения как демократическую страну,—
пишет Патэ.— В ней есть известная
политическая демократия, впрочем, не без
исключений, и французы довольствуются тем, что
хвастаются наличием у них личных свобод.
Но оборотная сторона медали весьма
мрачна. Классы окостенели, родившемуся в
низшем классе чрезвычайно трудно перейти
в высший, и число детей рабочих в высших
учебных заведениях продолжает оставаться
до смешного малым. В этой области нам
нужно многому учиться у советских людей.
Что касается материальных улучшений,
осуществляемых для народных масс, то они
целиком остаются в рамках патернализма.
В экономико-социальном плане демократия
во Франции почти совсем не существует»
(р. 178).
Весьма критически оценивает автор
политику капиталистических держав в
отношении слаборазвитых стран. Западные страны,
пишет он, должны понять, что в настоящее
время богатство и благосостояние могут
быть практически обеспечены для всех
народов. Нельзя сохранять такое положение,
когда имеются нации богатые и нищие.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
175
«Это истины, которые уже усвоены в
Москве, но не усвоены в Вашингтоне» (р. 212).
Здесь автор снова обнаруживает полную
беспомощность в объяснении причин
происходящих событий. Он совершенно не
понимает классовых различий, существующих
между политикой капиталистических и
политикой социалистических стран. Но, тем
не менее, его характеристика политики
США весьма любопытна. Особенно если
вспомнить, что ее дает сын крупнейшего
капиталиста:
«Фактически помощь США другим
странам и отсталым народам была
смехотворной. Львиная доля этой помощи состояла
из вооружения и подачек (главным
образом в виде предметов потребления)
некоторым слаборазвитым странам, чтобы
обеспечить их политическую верность. Чисто
экономическая помощь бедным странам
незначительна... В общем, несмотря на свои
богатства, США ограничились
поползновениями в этом направлении, но не сделали
ничего существенного для развития
экономики отсталых народов. Наоборот, в
большом числе этих стран они способствовали
ухудшению положения, навязывая и
поддерживая прогнившие экономические
режимы» (р. 212).
Так сын буржуа расправился с
буржуазным строем на страницах своей книги.
Совершенно иные слова находит он для
характеристики советского строя:
«Создавая советское общество, русский
народ был пионером истории. Он первый
создал социальные формы, которые
прогресс науки сделает всеобщими через более
или менее короткий срок» (р. 216). Это
было героическим подвигом советского
народа, за который он заплатил страданиями и
кровью. По мнению Патэ, задержать
распространение советских идей могло бы
лишь «прекращение развития знаний», что,
конечно, невозможно (р. 217).
Не будем строго судить автора за
идеализм во взглядах на исторический прогресс.
Примечательно, что автор сумел
возвыситься над предрассудками своего класса и
заявить о неизбежности перехода от
капиталистических форм общественной жизни к
социалистическим «через более или менее
короткий срок». Эту мысль автор
высказывает еще один раз и в более
категорической форме. «Развитие передовых
капиталистических стран не идет по путям,
сформулированным и декретированным
марксизмом-ленинизмом, но общество в них
эволюционирует в сторону системы социальных
отношений, предвиденных Марксом и
Лениным, то есть к коммунизму» (р. 232).
Противодействие развитию
социалистических стран, которое оказывали
империалистические державы, выступающие с
позиции силы, ~автор считает бесполезным и
безнадежным делом. «С помощью
политического и финансового давления они
(США.— В. М.) смогли установить
военные базы на территории соседних с СССР
стран и осуществить военное окружение,
которое до некоторого времени было
эффективным. С помощью значительных
финансовых стзелств Вашингтон проводил R
некоторых коммунистических странах
мощные пропагандистские кампании,
подрывную деятельность и даже саботаж.
Согласно замыслам американцев, это постоянное
давление вместе с разорительной гонкой
вооружений должны были ослабить
коммунистический мир и взорвать его изнутри»
(pp. 233—234).
Что же получилось в действительности?
Провал политики «с позиции силы» сегодня
очевиден, констатирует автор. «Политика
США предполагала в своей основе
сохранение военного превосходства над СССР.
Тем не менее, несмотря на гораздо более
значительные военные расходы
американцев, советские люди благодаря своему
научному превосходству превзошли
американцев и в военной области. Очень
маловероятно, что США когда-нибудь вновь
завоюют равенство сил, но они наверняка
никогда не добьются превосходства.
Международная политика США потерпела крах.
Последствия этого кажутся американцам
столь серьезными, что их ответственные
лица отказываются верить в свое поражение»
(pp. 234—235).
Во всем этом автор видит начало заката
капиталистического Запада. «Закат
американской мощи начался, и он больше не
остановится» (р. 237). «Провал США в
международной политике,— пишет автор,— это
провал прогнившей концепции,
отворачивающейся от исторических фактов.
Бесчисленные усилия и тактические подвиги США
не смогли отсрочить этот провал. Победа
Советской России — это победа
правильного взгляда на ход истории» (р. 238).
«Непреложная истина, — продолжает
дальше автор,— заключается в том,, что
научное, а затем промышленное развитие
предопределили неизбежное исчезновение
политических и социальных систем, в
которых люди жили почти десять тысяч лет»
(р. 239). И в другом месте автор
замечает: «Только коммунистический строй
окончательно уничтожит противоречия
между народами» (р. 239).
Таковы некоторые идеи из книги Патэ.
Разумеется, в ней можно встретить и
многочисленные отголоски антисоветской
пропаганды, которую автор еще не смог
окончательно преодолеть. Он отдает дань
кампании буржуазных газет в связи со
«сталинизмом», повторяет выдумки о
«насильственной» индустриализации и
коллективизации и т. п.
Но, тем не менее, эта книга
представляет большой интерес, так как в ней есть
много верных и глубоких суждений,
представляющих собой собственные выводы
автора из фактов окружающей жизни.
Зачастую он открывает уже открытую
Америку. Но это значит, что факты стали столь
очевидными и столь говорящими за себя,
что их вынуждены признать даже выходцы
из буржуазной среды. Это также факт,
свидетельствующий о многом: о том, что
мировая история вступает в следующий этап
своего развития, который характеризуется,
как говорил Н. С. Хрущев на XXI съезде,
тем, что «социализм победил не только
полностью, но и окончательно».
8. И. МИХЕЕВ

176
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Коротко о книгах
И. С. ГРАДШТЕЙН. Прямая и обратная теоремы. Элементы алгебры
логики. Физматгиз. 1959, 128 сгр.
По сравнению со вторым изданием
1950 года настоящее издание книги И. С. -
Градштейна расширено: оно содержит главу,
специально излагающую элементы
математической логики. Это обстоятельство
делает книгу и содержательней и
интересней. Математическая логика дает
возможность раскрыть логические отношения
между прямой, обратной, противоположной и
противоположной обратной теоремами,
между необходимыми и достаточными
условиями, понять строение доказательств.
Выступая как эффективное средство выявления и
исследования реального логического
содержания, она, так сказать, подводит
логический базис под ту совокупность вопросов,
которые встают в учении о теореме и
излагаются И. С. Градштейном в первой главе
книги.
Вместе с тем глава, освещающая
элементы алгебры логики, представляет из себя
самостоятельное целое и может служить для
первоначального ознакомления с
исходными понятиями современной формальной
логики. Автор в доступной, ясной,
неторопливой манере шаг за шагом знакомит
читателя с основами исчисления высказываний в
его табличном построении и заканчивает
введением основных для логики
предикатов понятий кванторов общности и
существования. Этот аспект книги требует
оценки скорее с дидактической, нежели с
теоретической точки зрения, и мы, не колеблясь,
даем положительную оценку. В этой связи
следует также отметить продуманные,
уместные дополнения и уточнения,
внесенные в книгу ее редактором Б. В.
Бирюковым.
Однако замечание по существу
напрашивается тогда, когда мы подходим к оценке
главы, посвященной изложению элементов
алгебры логики, в ее отношении к первой
главе книги «Прямая и обратная теоремы».
Нельзя сказать, что между этими главами
нет связи. Отмечая, например, что во
многих случаях как теорема обратная данной,
так и ей противоположная допускают
несколько неравносильных друг другу
формулировок, автор хорошо показывает, что
алгебра логики дает возможность гораздо
лучше выяснить это обстоятельство. Однако
эта связь осуществлена не всюду. В книге
не уточняется, например, строение
апагогических доказательств (от противного), не
указываются типы таких доказательств и
поэтому точно не выясняется, в каких
случаях здесь вместо прямой теоремы
доказывают равносильную ей противоположную
обратной. Между тем классификация
простых апагогических доказательств давно
известна в логике:
1. Разомкнутые апагогические доказатель-
- ства. Для того, чтобы доказать теорему
«если а, то ß» допускаются «не-ß» и, исходя
из такого предположения, приходят к
противоречию с каким-либо ранее уже
доказанным положением, принятой аксиомой или
определением А, то есть «если не-ß, то
не-А». Поскольку же известно, что А
истинно, не-А — ложно, ложно и не-ß (из истины
не имплицируется ложь). Следовательно,
ß истинно, что и требовалось доказать. Этот
ход мыслей в логике выражается законом:
[(He-ß_>He-A)A]_>ß.
2. Доказательства, замкнутые на
условии а. Для доказательства теоремы «если а,
то ß» принимают «не-ß» и показывают, что
это ведет к признанию «не-а», то есть «если
не-ß, то не-а». Но а дано в качестве
условия. Таким образом, мы приходим к
противоречию и заключаем к ложности
нашего предположения: не-ß, то есть к
истинности ß. Такой ход мыслей в логике
выражается законом: [(He-ß-^He-ct)a]—^ß-
3. Доказательства, замкнутые на
заключении ß, бывают двух видов: а) При
доказательстве «если а, то ß» исходят из допу-.
щения «не-ß» и далее выводят из этого
предположения «ß», то есть «если не-ß, то
ß». Таким образом, заключают, что ß
истинно. Этот ход мыслей в логике
выражается законом Клавия: (He-ß_>ß)_>ß; б) При
доказательстве «если а, то ß» из
предположения «не-ß» извлекают противоречащие
друг другу утверждения у и не-у. Таким
образом получают: «если не-ß, то у и не-\».
Но так как конъюнкция «у и не-у» ложна,
то ß — истинно. Такой ход мыслей в логике
выражается законом: [не-ß—> (у не-у)]—>»ß.
Эта классификация апагогических
доказательств проведена по признаку рода
абсурда (противоречия), получаемого в конце
такого доказательства:
1) Противоречие с уже признанной
аксиомой, принятым определением или ранее до^
казанным положением.
2) Противоречие с условием теоремы.
3) Противоречие с самим сделанным
предположением.
Строго говоря, замена доказательства
прямой теоремы доказательством теоремы,
противоположной обратной, характерна
лишь для апагогических доказательств,
которые мы назвали замкнутыми на
условии а. Такое уточнение необходимо во
избежание неправильного мнения, что всякое
доказательство от противного сводится к
тому, что вместо прямой теоремы доказывают
равносильную ей противоположную
обратной.
А. Л. СУББОТИН

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
177
FLOREA TUTIGAN. Sflogistlca Judecaäfilor de predicate Contribute adaosuri
si rectificäri la silogistica clasicâ. Editurâ Academici Republicii Populäre Romine.
Bucureçti, 1957. Studii filozofice, II.
В книге дается развернутое обоснование
и дальнейшее развитие положений статьи
того же автора «О некоторых
силлогистических модусах, не изученных классической
логикой» (см. сборник «Probleme de logicä»,
Bucure^ti, 1956). Ф. Цуцуган строит одну из
разновидностей расширенной теории
силлогистики. При этом он отправляется от
признания недоказанными некоторых особых
правил категорического силлогизма и
главным образом двух следующих:
1. Из двух отрицательных посылок нельзя
получить никакого вывода;
2. Средний термин должен быть
распределен по крайней мере в одной из посылок.
По мнению Цуцугана, приемлемые
заключения можно делать и тогда, когда эти
правила не выполняются. Правда, в таком
случае заключение содержит субъект в
отрицательной форме (А', Е', Г, О'), чего не
было в посылках. Таким образом,
получаются новые 18 модусов: в первой фигуре —
EEI', АЕО', OEI', IEO'; во второй фигуре —
ААГ, 1Е(У, EEI', ОАО'; в третьей фигуре —
ЕЕГ, АЕО', £ОГ, АОО', ОЕГ, IEO'; в
четвертой фигуре —AAA7, ЕЕГ, ЕОГ, 1ЕСУ.
Приемлемость этих 18 модусов автор
иллюстрирует конкретными примерами. Они,
правда, с нашей точки зрения, несколько
искусственны по форме и звучат необычно,
но все же действительно допустимы и
обладают некоторой условной познавательной
ценностью, поскольку расширяют наше
представление об объеме предиката.
Если же принять в качестве посылок еще
и предикативные суждения с
отрицательным субъектом (А', Е', I', О'), то всего
получится вместе с классическими 128
возможных и действительных силлогизмов.
Такое расширение сферы действия
силлогизма оказывается возможным благодаря
свободному введению отрицательных
суждений без тех ограничений, которые
накладывает традиционная логика. Согласно
анализу Цуцугана, отрицание может затра«
гивать все члены суждения: и S, и Р, и
связку,—причем может также путем
превращения качества переходить от одного
члена к другому (например, S не есть Р =
S есть не-Р). С этой точки зрения
суждения характеризуются числом отрицаний и
обладают своеобразной закономерностью.
Но вследствие этого несколько меняется
сам принцип исследования. Если
традиционная логика полагала в основу
силлогистики исключительно представление об
объеме родовидовых понятий (имея в виду
главным образом субъект суждения), то, по
мнению Цуцугана. теперь в первую очередь
следует исходить из соотношения
истинности—ложности терминов и суждений,
так как вопрос о возможности заключения
из данных посылок решается путем
определения его истинности.
Последовательно применяя свой принцип
исследования, автор устанавливает семь
следующих простых отношений, которые
именует отношениями наличия — отсутствия
или истинности — ложности: 1) отношение
тождества или эквивалентности, 2)
отношение противоречия, 3) отношение
подчинения или строго асимметричного
предположения — включения, 4) обратное
категорическое предположение, 5) подпротивность,
или противоисключение, 6) обратное
предположение, 7) перекрещивание или
безразличие к предположению.
Из этих семи простых отношений вместе
с их производными ста двадцатью
возможными дизъюнкциями с помощью формулы
S—P можно выразить четыре классические
формы суждений: А, Е, I, О,—а также
четыре таких суждения, в которых субъект
обязательно отрицателен: А', Е', Г, О'.
Схематически авгор это выражает в
логическом многоугольнике, который
дополняет соотношения классического квадрата
и ведет к новой интерпретации некоторых
модусов.
Установленные Цуцуганом соотношения
приводят к новой трактовке
«распределенности» среднего термина умозаключения в
смысле его определяющего значения по
отношению к двум остальным терминам,
независимо от положительной или
отрицательной формы. Последнее автором
фиксируется в таблицах.
В результате такого анализа правило о
среднем термине категорического
силлогизма примет следующую формулировку:
Заключение из двух предикативных
суждений возможно, если средний термин
«распределен» по крайней мере по
отношению к одному из двух остальных,
независимо от положительной или отрицательной
формы и с тем условием, чтобы он остался
в том же определении.
К этому правилу следует добавить еще
три: 1) из двух частных посылок вывод
невозможен, 2) из двух общих посылок
всегда вытекает истинное заключение, 3) если
одна посылка общая, а другая частная, то
можно вывести истинное заключение
только в том случае, когда средний термин в
общей посылке «распределен».
Эти положения Цуцугана нужно понимать
таким образом, что правила классического
категорического силлогизма не отменяются,
но рассматриваются теперь лишь как
особый, ограничительный случай новых правил.
О. Т.

Новые книги по философии
и социологии за 1959 год
ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
БЕЛЫХ А. К Соотношение экономики и политики в социалистическом обществе.
Л. 127 стр. (Ленинградский государственный университет имени А. А. Жданова.)
ЖУКОВСКИЙ Я- Создание материально-технической базы коммунизма. М.
«Московский рабочий». 75 стр.
РОЖИН В. П. Что такое коммунизм. Л. Лениздат. 63 стр.
ФЕДОРОВА А. Т. Общественно-экономическая формация. М. «Знание». 47 стр.
(Серия 2. Философия.)
ШМЫГОВ Ф. П. О полной и окончательной победе социализма в СССР. Минск.
74 стр. (Белорусский государственный университет имени В. И. Ленина.)
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ
ОСНОВЫ МАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ. Под редакцией Ф. В.
Константинова. М. Госполитиздат. 672 стр. (Академия наук СССР. Институт философии.)
* * *
БОРТКЕВИЧ Н. А. Основные категории материалистической диалектики.
Лекции. М. Всесоюзный заочный политехнический институт. 55 стр.
СТЕМПКОВСКАЯ В. И. О роли абстракции в познании. М. Изд-во Академии
наук СССР. 112 стр. (Академия наук СССР. Институт философии.)
ЧУГРЕЕВ А. П. Основные законы материалистической диалектики. Харьков.
99 стр.
ШЕПТУЛИН А. П. Диалектический материализм. Под редакцией В. П. Черткова
и Г. И. Рузавина. М. 217 стр.
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
ТВОРЧЕСТВО А. И. ГЕРЦЕНА. (Сборник статей.) Редакционная коллегия:
A. И. Груздев и др. Л. 480 стр. (Ленинградский государственный педагогический
институт имени А. И. Герцена. Ученые записки. Том 196.)
ФИЛОСОФСКИЙ КОНГРЕСС в Венеции. (Сборник статей.) М. 48 стр.
♦ * *
АЛЕКСАНДРОВ Г. Ф. История социологических учений. Древний Восток. М.
Изд-во Академии наук СССР. 598 стр.
АЛЕКСАНДРОВ Г. Ф. Очерк истории социальных идей в древней Индии. Минск.
Изд-во Академии наук Белорусской ССР. 301 стр.
ВАЙСМАН А. М. Обоснование и развитие В. И. Лениным марксистского
принципа партийности в освещении общественных идей и теорий. (Период борьбы
B. И. Ленина против «легального марксизма».) Ташкент. 59 стр. (Среднеазиатский
государственный университет.)
ГЕРЦЕН А. И. Собрание сочинений в тридцати томах. Том 18. Статьи из
«Колокола» и другие произведения 1864—1865 гг. М. Изд-во Академии наук СССР. 751 стр.
(Академия наук СССР. Институт мировой литературы имени А. М. Горького.)
МИСАБИШВИЛИ Ш. В. Выдающееся философское произведение В. И. Ленина.
(К 50-летию со дня выхода в свет труда «Материализм и эмпириокритицизм».)
Сухуми. Абхазское книжное изд-во. 61 стр.
* Продолжение. См. № 2 за 1960 гол.

НОВЫЕ КНИГИ 179
ФИЛОСОФСКИЕ ВОПРОСЫ .ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ
НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ, посвященная 110-й годовщине со дня рождения
И. ГГ. Павлова (24—27/XI 1959). Тезисы докладов. Рязань. 224 стр. (Академия
медицинских наук СССР. Всесоюзное физиологическое общество.)
психология
КОНФЕРЕНЦИЯ ПО ПРОБЛЕМАМ УМСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
Ленинград. Материалы. Под редакцией А. А. Люблинской. Л. 75 стр. (Академия
педагогических наук РСФСР. Ленинградское отделение Общества психологов).
* * *
КИРЕЕНКО В. И. Психология способностей к изобразительной деятельности. М.
Изд-во Академии педагогических наук РСФСР. 304 стр. (Академия педагогических
наук РСФСР. Институт психологии.)
КОШЕВОЙ К. К. Суждение и предложение и павловское учение об условных
рефлексах. Пермь. Книжное изд-во. 103 стр.
ЭСТЕТИКА
БЕЛИНСКИЙ В. Г. Эстетика и литературная критика. (Сборник статей.) В двух
томах. Вступительная статья А. Лаврецкого. Том 1. М. Гослитиздат. 703 стр.
(Памятники мировой эстетической и критической мысли.)
МЕЗЕНЦЕВ П. Эстетические взгляды В. И. Ленина. (Краткий очерк.) Кишинев.
Книжное изд-во. 113 стр.
СТОЛОВИЧ Л. Н. Эстетическое в действительности и в искусстве. М. Госполит-
издат. 256 стр.
ХАЧИКЯН Я. И. О познавательном значении искусства. Ереван. Изд-во
Академии Армянской ССР. 178 стр. (Академия наук Армянской ССР. Сектор философии.)
ЭЛЪСБЕРГ Я. О бесспорном и спорном. Новаторство социалистического
реализма и классическое наследство. М. «Советский писатель». 331 стр.
НАУЧНО-АТЕИСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ГУБАНОВ Н. И. К. Маркс и Ф. Энгельс о религии. М. 32 стр.
ЕРЫШЕВ А. А. Религиозное сектантство и его сущность. Киев. 63 стр.
(Киевский государственный университет имени Т. Г. Шевченко.)
ПРОКОФЬЕВ В. И. Знание и вера в бога. М. Воениздат. 155 стр.
(Научно-популярная библиотека.)
ШУЛЬГИН М. М. О дьяволе и чудесах. М. Госполитиздат. 101 стр.
КРИТИКА РЕАКЦИОННОЙ ФИЛОСОФИИ И СОЦИОЛОГИИ
БОГОМОЛОВ А. С. Критика субъективно-идеалистической философии Д. Беркли.
М. Изд-во Московского университета. 43 стр.
МОДРЖИНСКАЯ Е. Д. Идеология современного колониализма. М. «Знание».
40 стр.
НЕГОДАЕВ И. А. Современный ревизионизм — оружие реакции. М. Соцэкгиз.
185 стр.
НОВИКОВ А. И. Борьба марксизма-ленинизма против современного
философского ревизионизма. Л. 55 стр.
ПЕРЕВОДНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ФИЛОСОФИИ И СОЦИОЛОГИИ
БОННАР АНДРЭ. Греческая цивилизация. Перевод с французского. М. Изд-во
иностранной литературы. Том 2. От Антигоны до Сократа. Редакция и предисловие
Ф. А. Петровского. 316 стр.
ГЕРДЕР И. Г. Избранные сочинения. Перевод с немецкого. Вступительная
статья и примечания В. М. Жирмунского. М.-Л. Гослитиздат. LIX, 392 стр. (Ламятники
мировой эстетической и критической мысли.)
КАТАЯМА СЭН. Статьи и мемуары. (К 100-летию со дня рождения.)
Составитель и ответственный редактор — Топеха. М. Изд-во восточной литературы. 343 стр.
(Академия наук СССР. Институт востоковедения.)
КАУТСКИЙ К. Эрфуртская программа. (Комментарий к принципиальной части.)
Предисловие Н. Шевцова. М. Госполитиздат. 247 стр. (Библиотечка по научному
социализму.)

180
НЕКРОЛОГ
Асен Христов КИСЕЛИНЧЕВ
(1905—1960)
3 февраля сего года в Софии скоропостижно скончался видный болгарский уче
ный, доктор философских наук, директор Института философии Болгарской Академи!
наук, профессор, заведующий кафедрой психологии, логики и этики Софийского госу
дарственного университета академик Асен Христов Киселинчев.
Его безвременная кончина является тяжелой утратой для болгарской науки
А. X. Киселинчев родился 13 ноября 1905 года в Софии в рабочей семье. Еще в моло
дые годы он связал свою судьбу с болгарским рабочим коммунистическим движением
В 1923 году он принял участие в Сентябрьском антифашистском вооруженном вое
стании в Болгарии, которое явилось первым массовым антифашистским восстание*
в Европе.
В 1927 году А. X. Киселинчев вступает в ряды Болгарской коммунистическо]
партии и становится ее активным деятелем. С 1927 по 1929 год он работает секрета
рем одного из районных комитетов БКП гор. Софии и в аппарате ЦК БКП. За эт;
деятельность он был осужден на 10 лет тюремного заключения, где и пробыл 4 года
После выхода из тюрьмы он заведует отделом пропаганды и агитации Со
финского городского комитета БКП.
В годы фашистской реакции А. X. Киселинчев развивает кипучую антифашист
скую деятельность на культурном фронте. Он принимает активное участие в выходя
щих под руководством БКП журналах и в десятках статен разоблачает фашистско
правительство и пропагандирует идеи марксизма-ленинизма.
В 1934 году А. X. Киселинчев заканчивает высшее образование по философи
в Софийском университете и становится преподавателем средней школы. Долгие пш
своей творческой жизни он был народным учителем, одновременно принимая актив
ное участие в борьбе против фашизма, за что в 1942 году был уволен на основани
фашистского закона о защите государства.
После 9.IX 1944 года А. X. Киселинчев отдает все свои силы делу переустрой
ства среднего и высшего образования на социалистических основах. Он занимает ря,
ответственных постов: директора институтского образования Министерства просвеще
ния и культуры, заместителя ректора Софийского государственного университет*
заместителя министра просвещения и культуры.
В последние годы он был директором Института философии Болгарской Ака
демии наук и одновременно профессором психологии Софийского университета.
А. X. Киселинчев являлся одним из крупных болгарских ученых в обла
сти философии, психологии и педагогики. Свою научную деятельность он начал
борьбе с реакционной буржуазной философией, социологией, психологией, педагогико
и с их представителями в Болгарии. Он проявил себя страстным, воинствующим мар
ксистом-ленинцем в борьбе против ремкеанства, фрейдизма, прагматизма, волюнтарш
ма, шпенглерианства и пр. После 9 сентября он работал над многими проблемам
диалектического и исторического материализма и психологии, а также над философ
скими проблемами биологии и физиологии высшей нервной деятельности.
А. X. Киселинчев написал свыше 80 работ, в том числе 15 отдельных публи
каций — монографии, учебники, брошюры. Характерной чертой его научной деятельис
сти было подлинно творческое отношение к разрабатываемым проблемам.
Советскому читателю А. X. Киселинчев известен своей монографией «Марксист
ско-ленинская теория отражения и учение И. П. Павлова о высшей нервной деятель
ности» (М., ИЛ. 1956). Эта книга явилась первой попыткой рассмотреть в фундаме*
тальном исследовании ряд важных проблем марксистско-ленинской философии и net
хологии в связи с учением И. П. Павлова о высшей нервной деятельности. Эта книг
переведена также на румынский и немецкий языки.
В 1956 году А. X. Киселинчев опубликовал серьезный труд о пережитках кап*
тализма в сознании и быту трудящихся и путях их преодоления («За капиталиста
ческйте отживелици в съзнанието и бита на трудящите се и преодоляването им», Сс
фия. 1956).
Из более ранних работ А. X. Киселинчева можно отметить его монографии
прагматизме («Прагматизмът и съвременната реакция», 1948).
В последние годы А. X. Киселинчев разрабатывал проблемы изменения быта
сознания рабочего класса на конкретном материале заводов гор. Софии. Одновремеи
но он работал над капитальным трудом по основам марксистско-ленинской психологи»
Смерть оборвала эту исключительно важную и необходимую для науки работ]
А. X. Киселинчев был прекрасным человеком и товарищем. Он оставил о себ
самые светлые воспоминания у своих многочисленных друзей, коллег и учеников,
всех, кто работал и встречался с ним. Болгарская коммунистическая партия и бо/
гарское правительство высоко оценили его общественно-политическую и научно-ис
следовательскую работу. Он был награжден высокими орденами НРБ и дважды еде
стоен звания лауреата Димитровской премии.
А. X. Киселинчев поддерживал постоянную связь с советскими учеными.
Светлая память о талантливом ученом» коммунисте, верном сыне братского на
болгарского народа академике А. X. Киселинчеве навсегда сохранится в наших сердцам

BRIEF SUMMARIES OF MAIN ARTICLES
LEADING ARTICLE. For Creative Treatment of the Problems of Scientific Atheism
The article deals with the need for a study of the now ripe problems of
scientific atheism.
Attention is drawn to the importance of working out problems connected with
the study of religious survivals in the USSR, and with specifically revealing their
character and the reasons for their existence. It is very important to produce a series
of fundamental works on the heritage of the Marxist-Leninist classics in the field of
atheism, monographs on such an important problem of scientific atheism as that of
the social and gnoseological roots of religion, to make a further study of religious
morals, and to disclose the relation between religion and various trends of
philosophical idealism. Further investigation is needed of such problems of the Marxist
history of religion and atheism as the origin of religion, the origin of Christianity,
Islamism, Buddhism, the history of the Greek-Orthodox Church, and atheism in the
history of the working class movement.
G. Y. GLESERMAN. The Subject of Historical Materialism
Three problems are examined in the article, viz: 1) The interrelation between
historical and dialectical materialism; 2) The interrelation between historical
materialism and other social sciences; 3) The relation between historical materialism
and the theory of scientific communism.
The author regards historical materialism as an integral part of the Marxist
philosophy and objects to attempts to present it as a particular one of the sciences
that have an existence independent of philosophy. Historical materialism is a
philosophical science that in application to society solves the basic problem of
philosophy, namely, that of the relation between consciousness and being. Dialectical
and historical materialism are interconnected; not only is historical materialism
unthinkable without dialectical materialism, but so, too, is the latter unthinkable
without historical materialism.
Being an integral part of the Marxist philosophy, historical materialism has,
at the same time, its specific subject of investigation, namely, human society and
the general laws of its development. The specific feature of historical materialism
by comparison with the other sciences of society, consists in the fact that it stifdies
the general laws of social development. The laws of historical materialism are
general in a double sense, viz:—firstly, in the sense that they operate in all, or
at least, in several socio-economic formations; secondly, in the sense that they
express the interrelations between different aspects of the life of society as
an integral organism (for example, between social being and social consciousness,
between the basis and the superstructure, between economics and politics, etc.).
The author considers that along with historical materialism there exist social
sciences—economic, juridical, etc., that are also of a theoretical character, but the
general sociological theory, i. е., sociology, coincides with historical materialism
as the science of human society and of the laws of its development.
The theory of scientific communism is based both on the philosophical
teachings of Marxism, namely, dialectical and historical materialism, and on the
economic theory of Marxism. However, the indivisible unity of historical materialism and
the theory of scientific communism does not mean that they are identical. In the
author's view, the theory of scientific communism has the general laws of the
origin and development of Socialism and Communism as its subject, and studies
these laws from the angle of their creative employment in the activity of the
Communist parties, in their strategy and tactics.
A. B. SAKHAROV. The Role of the Public in Strengthening Soviet Law and Order
The article is devoted to a theoretical analysis of the process taking place in
the Soviet Union, whereby broad sections of the population are being drawn into
direct participation in the maintenance of socialist law and order. This process is
conditioned by the fact that in period of the extensive building of Communism,
the urgent need, and at the same time the objective possibility, arises for completely
eliminating crime, the violation of public order, and amoral conduct, of giving
practical effect to one of the requirements of the communist organisation of society,
namely, to make the observance of the rules of public behaviour a habit of all citizens.
The direct and active participation of all working people in guarding public order
and safety is an important means of fulfilling this task. At the same time, the
drawing in of the public to the fulfilment of the functions of maintaining socialist law
and order is the result of the further démocratisation of Soviet society, of still
further narrowing down the sphere of state compulsion. It is a manifestation of the
objective law of the development of Soviet society—of the gradual
transformation of socialist statehood into communist public self-administration.
The drawing in of the public, parallel with the organs of state, to the
fulfilment of functions relating to the maintenance of law and order does not mean

182
SUMMARIES
weakening the battle against crime and law breakers; it means intensifying that
battle, not only by means of state compulsion, but mainly by measures of public,
moral influence, education and re-education. Moreover, the activity of the public in
maintaining public order arid safety is of a strictly legal character: it is carried
out on the basis of special decisions of the state authority and is governed by the
appropriate legislative and juridical norms.
The drawing in of wide sections of the population to the fulfilment of the function
of maintaining law and order testifies to the high degree of maturity of socialist
social relations and the tremendous potentialities of Soviet democracy. At the same
time it is a school of communist public self-administration, and brings nearer the time
when, to use Lenin's words, everybody will learn to administer and really will
administer the affairs of society, and when the need to observe the rules of all human
community will become a habit of all citizens.
K. A. IVANOV. Some Methodological Problems of Soviet Architecture
There has been a tremendous development in the Soviet Union of the building
of industrial, dwelling and welfare and cultural buildings and structures,
type-projects and industrial building methods being employed. Contests are extensively
organised for projecting standard and unique buildings. In this connection Soviet
architectural and building science is faced with numerous theoretical problems. The
new social conditions require the revision of a number of highly important
theoretical problems, a change in the direction pursued by Soviet architecture.
The architectural theories current in bourgeois countries regard architecture
onesidedly; they take no account of its nature as a complicated material and
intellectual phenomenon. To determine the nature of architecture, it must be regarded as
an organic unity of material culture and art, and clarity must be achieved as to the
place occupied by architectural structures in the social processes they serve. If
architectural structures are regarded as a "sphere of action" of social processes, as
necessary material conditions of man's life and labour, the conclusion inevitably
follows that architecture is a definite type of social production, which creates for
the social processes a materially organised medium without which these processes are
either impossible or may only take place in an incomplete form. In addition,
however, to having a material purpose, architecture is an art, is one of the forms
of social consciousness. The problem of the relation of architecture to two spheres
of human activity simultaneously, is a somewhat complex one, which philosophers
must play some part in solving. The existing identification of architecture and
building is not a legitimate one. Architectural structures may be defined as the aim
of building work, an aim in relation to which the entire building process operates
as a means.
While architectural structures constitute a system of covered or open premises
that serves society's definite material needs, at the same time they give a spiritual
characterisation of social life, that is to say, they express its world outlook and
aesthetic tastes. The general categories of art are applicable to architecture, though
they manifest themselves in a special form, not as in the other arts.
The problems of the direction to be taken by Soviet architecture in the period of
the construction of communism are bound up with the transformation of the labour
and life of Soviet people, and they include the working out of the creative method of
Soviet architecture and of its style.
M. A. MARKOV. About the Contemporary Form of Atomism
The article deals with the concept of the elementary particle from the angle
of the development of atomistic ideas.
Various atomistic forms (simple molecules, atoms, atomic nuclei, elementary
particles) are regarded as definite stages in the development of matter.
An analysis is made of the differences between the contemporary form of
atomism and the mechanistic atomism in Newton's formula.
The universal interaction of elementary particles, as a result of which each
of them makes its contribution to the form .of any one of them is one of the most
specific features of contemporary atomism.
An analysis is made of the process of the continuous enrichment of elementary
particles with new features; this is done from the angle of Lenin's thesis of the
"inexhaustibility" of the properties of the electron.
Brief reference is made to the tendencies in the development of contemporary
atomism.
G. A. KURSANOV. About the Ideological Significance of the Achievements
of Contemporary Astronomy
The contemporary period in astronomy is one of the direct study of cosmic
space and celestial bodies, with the aid of artificially created ones.
Contemporary astronomy provides confirmation of dialectical materialism, and
reveals the varieated processes of the evolution of cosmic processes.

SUMMARIES
183
When we examine the different ways in which stars and galaxies evolve, we
reveal profound dialectical processes of the motion and development of cosmic
bodies.- A theoretical analysis of these processes and the latest facts secured by
contemporary cosmogony, utterly refute not only the openly mystical conceptions
of creation in astronomy, but also the views, leading to idealism and religion,
according to which all cosmic objects were formed on one occasion, the
formation of stars at the present time being excluded.
The universality of the evolution of heavenly objects is convincing proof of the
unity of cosmic matter.
WLADYSLAW KRAJEWSKI. Materialist Tendencies in Polish Twentieth-Century
Philosophy
At the end of the nineteenth and the beginning of the twentieth centuries,
Catholic philosophy and other types of spiritualism and mystics predominated in the
philosophical chairs of Polish universities. This dominant philosophy was, however,
countered by a trend usually called the positivists; this trend was not philosophically
uniform. Some of its representatives adhered to the Machist type of subjective
idealism, while others more or less approached materialism.
Materialism was most clearly manifested in the views of a number of Polish
natural-scientists, who expressed their opinions on philosophical subjects. These include
such materialist scholars as Maria Sklodowska-Curie, Marian Smoluchowski, Marceli
Nencki, Leon Marchlewski, Benedykt Dybowski, Antoni Boleslaw Dobrowski.
Further, an examination is made of the views of such philosophers as Wlady-
slaw Bieganski, Adam Mahp*aurg, Zugmunt Zawirski, Toachim Metallmann, Leon
Chwistek. There are diverse philosophical tendencies in the work of these thinkers,
but a strong materialist stream is to be found among them, though not in equal
measure. Stefan Rudnianski and Wladislaw Spasowski were consistent proponents
of dialectical and historical materialism.
The material cited in the article shows that even in the unfavourable social
situation where the clericals predominated, materialist tendencies hewed their way
forward in Polish philosophy. At the present time scientific materialist philosophy
in Polish possesses all facilities for all-round development.
L. N. VELIKOVICH. The Clerical Apologetics of Contemporary Capitalism
In our times, clerical, and particularly Catholic, sociology occupies an
exceedingly important place in the general system of bourgeois sociological teachings.
Economic problems, problems of classes and the class struggle increasingly attract
the attention of the clerical sociologists, who, making their starting point the
Church's social doctrine, attempt to reply to certain urgent social problems of
contemporary life. The social programme put forward by contemporary clerical
theoreticians, in the main repeats the tenets of the social encyclicals of Pope Leo XIII
"Rerum novarum" (1891) and of Pope Pius XI "Quadragesimo anno" (1931).
Characteristic of contemporary clerical sociology is that it reduces
socioeconomic problems to problems of religious morals. The clerical sociologists assert
that the key to the solution of social problems does not lie in altering capitalist
relations of production, which hinder the further development of society and
doom millions of working people to poverty and unemployment, but in the moral
perfection of capitalists and workers on the basis of which "class peace" is to be
established.
One of the very important problems that the clerical sociologists try to raise
. and solve is that of property. They solve this problem from the angle of the defence
of capitalist property, and actually reduce it to increasing the number of property
owners among the workers, on the basis of their acquisition of shares. The theories
of "people's capitalism" and "démocratisation of capitalism" are given the active
support of the clerical sociologists.
Denying the objective basis of the existence of social classes, namely, the
differences between people in the system of relations of production, Catholic sociology
supplies a description of the class structure of contemporary capitalist society that
does not correspond to actual reality, while supporting the theories of social
stratification and social mobility.
Criticism is levelled against certain defects of capitalism In the statements of
Church leaders and in the works of clerical sociologists. This criticism, however, is
largely directed towards the past, inasmuch as contemporary capitalism is described
either as "humane", or "people's", and supposedly having nothing In common with
nineteenth-century capitalism.
Thus, the chief feature of clerical sociology is apologetics of contemporary
capitalism, and colouring of the truth about it. 'That is why the social recipes
recommended by clerical sociology do not answer the interests of 4he working people.

184
SUMMARIES
A. MASLIN. The School of N. G. Chernyshevsky about the Role of the Masses and the
Individual in History
The Chernyshevsky school (Pisarev, Shelgunov, Serno-Solovyevich, Antonovich
and others) examined and sought solutions of all the most important problems of
philosophy and sociology in connection with the social and political struggle of the
masses.
Russia's revolutionary democratic thinkers came closest to a correct, scientific
understanding of the problem of the role of the people and the individual in social
development. This is shown by the fact that they regarded social labour as the basis
of the life of society, and considered the working people to be the creators of all
material wealth. Their entire revolutionary democratic programme and plans for the
socialist transformation of society were drawn up in such a way as to take account
of the activity of the toiling masses. While recognising the decisive part played
by the masses in history, they did not deny the great importance of the activity of
outstanding individuals in various spheres of social life. Pisarev, for example, spoke
of the titans of love —public figures and revolutionaries; the titans of thought—
scholars; and the titans of imagination—those engaged in the arts, literature and
their noble influence on the life of society. The role of the people and the individual
in history is regarded in the same way by Shelgunov, Antonovich and other
members of the Chernyshevsky school. Thus, Shelgunov considered that social
development as a whole is always connected with the struggle and activity of the
masses, a fact that does not, of course, rule out recognition of the great significance
of the deeds of outstanding individuals.
The views of the Chernyshevsky school on the subject examined have not lost
their significance to the present day for the criticism of contemporary reactionary
sociological theories.
G. F. KHRUSTOV. About the Origin of Material Production
Social development is primarily—historically and logically—the development
of social production. The rise of man has its causes in the rise of production. What,
then, caused the rise of production itself in the process of historical development?
The appearance of man, who gives effect to production, means that he has passed
beyond the bounds of the biological relation to the environment. This qualitatively
new phenomenon can only be understood if we reveal the complex of conditions that
made the rise of this new phenomenon a natural-historical necessity.
The substance of the process whose development necessarily led to the origin
of labour and production is the solution of definite contradictions, which are
specifically examined in the article. The starting point of the origin of the need to turn to
the production of instruments was the rise of a contradiction between the
morphology of man's prefather and his manner of life such as was insuperable within the
bounds of the biological forms of adaptation to environmental conditions. The
consummation of the process of solving this contradiction was the rise of productive
activity.
The latest archeological data regarding the instrument-producing activity of
man's immediate prefathers enable us to more concretely examine the problem of
the character of the activity of man's immediate prefathers, and thus to acquire
a better understanding of the nature of the process that led, in its development, to
the rise of labour and production, that is to say, to the beginning of the rise of man
and society.
Y. A. PONOMARYOV. Regarding the Nature of the Psychical
Two basic positions are to be seen behind the numerous views expressed about
the nature of the psychic, that is, of the reality that appears in the shape of
subjective images that are capable of being self-observed. One of these positions
emphasises the reflecting function of psychic phenomena, and treats them as the ideal
subjective reflection of the object; the other position, which emphasises the
regulating function of the psychical, identifies the psychical with the nervous. Both
positions come up against great difficulties. The first at bottom reduces psychology
10 gnoseology, and cannot explain the regulating function of the image; the second
reduces psychology to physiology and loses the image itself, despite its obvious
reality.
These difficulties can be overcome, if account is taken of the fact that the
psyche is a complicated phenomenon that has to be regarded in at least three
directions, namely, the gnoseological, where it comes forward as the ideal image and this
image is examined only in relation to that which is reflected in it; the physiological,
where an investigation is made of the possibility of psychic phenomena arising—
of the laws governing the functioning ol' the brain (irradiation compensation, and
mutual induction of nervous processes) according to which separate elements of the

SUMMARIES
185
psyche are formed; and finally, the psychological as such, in which the psyche
appears as the material structure, with the function of reflection characteristic of it,
that arises in the course of the interaction between the subject and the object, and
is inherent in the subject.
The psyche as the material structure does not amount to the nervous: each
element of the psyche is formed according to physiological laws, as a result of the
interaction of morphological organs and tissues of the organism, but the structure
itself takes shape in the course of the interaction between the subject and the object,
and in this sense is formed by other, psychological laws.
The psyche does not exhaust the subject of psychology. The specific interaction
of the psyche and the object is that subject as a whole. The psyche is a product of
this interaction, and at the same time is its condition. To reveal the specific nature
of the^ subject of psychological research, the view of the psychical as the basic
form of the interaction, effects a substantial change in the view regarding the
principal psychological problems and renders it possible to apply the general laws of
interaction and development to the investigation of the psychical.
F. H. CASSIDY. Myth, Religion and Philosophy
Philosophical theories, while reflecting the social medium that has given
rise to them, do not constitute a simple reflection of the environment and
circumstances. While they are of summarising significance, they go beyond the bounds
of the objective and subjective conditions and direct causes that have given rise
to them. The abstracting work of thought is characteristic, in one way or another,
both of the myth and of mythological notions of the world. That is why mythological
notions must not be regarded as the simple projection of social relations on nature,
and why the forms of thought must not, on this basis, be reduced to the
reproduction of the economic "structure" and of the production process of the given
society. The conception contained in T. Thomson's book "The First Philosophers",
which is based on reducing mythological notions, logical categories and
philosophical ideas in this way, gives rise to a number of serious objections. True, one of
the author's most important principles, one that enables him to examine the notions
of the primitive collective unit, and also the subsequant development of the
philosophical ideas and conceptions of ancient society from the angle of social relations
(and not of the individual) is quite true and fair. Nevertheless, when T. Thomson
presumes that the analogy between society and nature, or in other words, the
transfer of social relations to nature, is the only means of reflecting the world in
the primitive consciousness, he fails to see the difference between the myth and
original knowledge, between primitive religious-mythological notions and logical
thinking. As far as the author is concerned, religious-mythological notions of the
world and the scientific-philosophic world outlook do not constitute two reflections
of the world that are fundamentally different from one another, but "consecutive
stages of a perpetual process in the history of thought". Hence T. Thomson's
conclusions—in our view, wrong ones—that the ancient Greek philosophers
"worked on definite religious ideas that were rooted in the structure of tribal
society", and that "Greek philosophy is rooted in the ancient religion of the Far
East".
M. M. ROZENTAL. About the Connection between Philosophical Theories and the
Economic Basis
The article is devoted to the book "The First Philosophers" by the British
scholar T. Thomson, which is part of a considerable investigation contained in three
volumes. The author of the article highly assesses, on the whole, the work done by
the investigator, but polemises against some of the methodological principles he
employs in analysing the development of philosophic thought in ancient Greece.
Note is made of the correctness of T. Thomson's standpoint to the effect that the
intellectual life of the epoch under examination can only be understood in close
connection with the development of social relations and primarily of the material
mode of production. At the same time, the author shows tnat this objective and
law-governed connection must not be interpreted in such a way that philosophical
theories and categories appear as simple impressions of the economic structure of
slave-holding society, as the projection of the commodity relations of those times.
In the article an analysis is made from this angle of the views expressed in the
book about Heraclitus, Democritus, and others, and it is shown that such an
approach inevitably reduces the value of their philosophical teachings, and casts doubt
on the objective content reflected in their views and drawn largely from observation
of the phenomena of nature itself.
From the Marxist point of view, the connection between the economic structure
of society and philosophical teachings is not a direct one, but is exceedingly
complicated and determined by a number of conditions an important role amonsr which is
also played by relatively independent specific laws of the development of knowledge
itself.

186
CONTENTS
CONTENTS
Editorial—For creative treatment of problems of scientific
atheism 3
G. J. Gleserman—Regarding the subject of historical
materialism 8
A. B. Sakharov—The role of the public in consolidating
Soviet law and order 23
K. A. Ivanov (architect)—Some methodological problems of
Soviet architecture 35
M. A. Markov—Corresponding Member, Academy of
Sciences of the USSR. About the contemporary form of
atomism .. . 47
G. A. Kursanov—About the ideological significance of the
achievements of contemporary astronomy 61
L. N. Velikovich—Clerical apologetics of contemporary
capitalism .75
J. A. Ponomaryov—Regarding the nature of the psychical. . 88
The magazine and the reader 100
Conference of readers of "Problems of Philosophy" at the
Automobile Works in Gorky 105
SCIENTIFIC REPORTS AND PUBLICATIONS
A. N. Maslin—The Chernyshevsky school about the role of
the masses and the individual in history 108
Wladyslaw Krajewski (Poland)—Materialist tendencies in
twentieth-century Polish philosophy 117
G. F. Khrustov—About the origin of material production. . 125
DISCUSSIONS
F. H. Cassidy—Myth, religion and philosophy 136
M. M. Rozental—About the connection between
philosophical theories and the economic basis 144
IN THE WORLD OF SCIENCE
A. F. Alyoshin, A. I. Ignatov—In memory of Charles Darwin
and Jean Batiste de Lamarck. V. I. Kirillov—The level
of dissertational research must be raised 150
CRITICISM AND BIBLIOGRAPHY
E. V, Ilenkov—Genuine popularity is the ally of the strictly
scientific approach. O. S. Zelkina, A. I. Ivanov, V. T. Sa-
losin, I. Khokhulina (Saratov)—An unsuccessful book
about the law of transition from quantitative to
qualitative changes G.M.Andreyeva—Against bourgeois micro-
sociology. E. A. Arabogli—The autobiography of
Norbert Wiener. V. I. Mikheyev—From the angle of
understanding 160
IN BRIEF ABOUT BOOKS
A. L. Subbotin I. G. Gradshtain. Direct and reverse theorems.
Elements of the algebra of logic. O. T. Flora Tuti-
gan—Silogistica judecatilor de predicatie contribute,
adaosure si rectification la silogistica clasica 176
New books on philosophy and sociology. 178
Asan Khristov Kiselinchev—Obituary 180
Résumés in English - 181

SOMMAIRE
187
SOMMAIRE
Editorial. — Pour une étude créatrice de l'athéisme
scientifique 3
G. E. Gleserman. — Sur le problème de l'objet du
matérialisme historique 8
A. B. Sakharov. — Le rôle de la société dans la consolidation
de la légitimité et de l'ordre public soviétiques. ... 23
C. A. Ivanov, architecte — Certaines questions
méthodologiques de l'architecture soviétique 35
NL A. Markov, membre correspondant de l'Académie des
Sciences de l'U.R.S.S.—Sur la forme actuelle de l'ato-
misme :....: 47
G. A. Koursanov. — Sur la portée philosophique des récents
développements de l'astronomie 61
L. N. Velikovitch. — Apologétique cléricale du
capitalisme contemporain 75
J. A. Ponomarev. — Sur la nature du psychique 88
La revue et le lecteur 100
Conférence des lecteurs de la revue «Problèmes de
philosophie» à l'usine automobile Gorki 105
COMMUNICATIONS SCIENTIFIQUES ET PUBLICATIONS
A. M. Masline. — L'école de Tchernychevski sur le rôle des
masses populaires et celui de la personne dans l'histoire. 108
Wladyslaw Krajewski (Pologne) — Les tendances
matérialistes de la philosophie polonaise du XXe siècle. . . .117
G. F. Khroustov. — Sur la naissance de la production
matérielle. 125
DISCUSSIONS ET DELIBERATIONS
F. Kh. Kessidi. — Le mythe, la religion et la philosophie. . .136
M. M. Rosentahl. — Sur les liens existant entre les théories
philosophiques et la base économique 144
LA VIE SCIENTIFIQUE
A. A. Alechine et A. I. Ignatov. — Ala mémoire de Charles-
Robert Darwin et de Jean-Baptiste Lamarck. V. I. Kiril-
lov. — Elever le niveau des recherches de dissertation. . 150
CRITIQUE ET BIBLIOGRAPHIE
E. V. Ilienkov. — La vraie accessibilité est l'alliée d'une bonne
conception scientifique. O. S. Zelkina, A. I. Ivanov,
V. T. Salossine, I. A. Khokhoulina (Saratov) — Un
ouvrage raté sur la loi du passage des modifications
quantitatives en modifications qualitatives. G. M. Andreeva. —
Contre la microsociologie bourgeoise. E. A. Arabogly. —
Autobiographie de Norbert Wiener. V. I. Mikheev. —
Avec compréhension 160
BREVES REMARQUES SUR LES LIVRES
A. L. Soubbotine. — I. S. Gradstein. Les théorèmes directs et
inverses. Eléments d'algèbre de la logique. O. T. — Flora
Tutigan. Silogistica judecatilor de predicatie Contributti,
adaosure si rectification la silogistica clasica 176
Nouveaux livres de philosophie et de sociologie 178
Assan Christov Kisselintchev. — Necrologue 180
Résumé en anglais 181

188
INHAIT
INHALT
Leitartikel. — Für eine schöpferische Ausarbeitung der Fragen
des wissenschaftlichen Atheismus 3
G. E. Gleserman. — Über den Gegenstand des historischen
Materialismus 8
A. B. SacharW. — Die Rolle der Öffentlichkeit bei der
Festigung der sowjetischen Rechtsordnung und Gesetzlichkeit 23
Architekt K. A. Iwanow.— Methodologische Probleme der
sowjetischen Architektur 35
Korrespondierendes Mitglied der Akademie der
Wissenschaften der UdSSR M. A. Markow. — Über die
gegenwärtige Form des Atomismus 47
G. A. Kursanow. — Über die weltanschauliche Bedeutung der
Errungenschaften der gegenwärtigen Astronomie. . . 61
L. N. Welikowitsch. — Die klerikale Apologetik des
gegenwärtigen Kapitalismus 75
J. A. Ponomarjow. — Über die Natur des Seelischen. ... 88
Die Zeitschrift und ihre Leser 100
Eine in den Gorkier Automobilwerken abgehaltene
Leserkonferenz der Zeitschrift „Fragen der Philosophie". . . .105
WISSENSCHAFTLICHE BERICHTE UND PUBLIKATIONEN
A. N. Maslin. — N. G. Tschernyschewskis Schule über die
Rolle der Volksmassen und der Persönlichkeit in der
Geschichte 108
Wladislaw Krajewski (Polen). — Materialistische Tendenzen
in der polnischen Philosophie des XX. Jh 117
G. F. Chrustow. — Über die Entstehung der materiellen
Produktion ... 125
DISKUSSIONEN UND MEINUNGSAUSTAUSCH
F. Ch. Kessidi. —- Mythos, Religion und Philosophie. . . .136
M. M. Rosental. — Über den Zusammenhang zwischen
philosophischen Theorien und ökonomischer Basis 144
WISSENSCHAFTLICHES LEBEN
A. I. Aljoschin, A. I. Ignatow. — Charles Darwin und Jean
Baptiste Lamarck zum Gedenken. W. I. Kirillow. — Das
Niveau der wissenschaftlichen Dissertationen ist zu
erhöhen 150
KRITIK UND BIBLIOGRAPHIE
E. W. Iljenkow. — Unlösliche Verbindung zwischen wahrer
Popularität und strenger Wissenschaftlichkeit. O. S. Sel-
kina, A. I. Iwanow, W. T. Salossin, I. A. Chochulina (Sa-
ratow). Ein unbefriedigendes Buch über das Gesetz des
Übergangs von quantitativen Veränderungen in
qualitative. G. M. Andrejewa. — Gegen die bürgerliche Mikro-
soziologie. E. A. Arabogli. — Norbert Wieners
Autobiographie. W. I. Michejew. Blickpunkt Verständnis. . . . 160
KURZ ÜBER BÜCHER
A. L. Subbotin. — I. S. Gradstein. Das direkte und umgekehrte
Theorem. Algebraische Elemente der Logik. О. Т. Flora
Tutigan. Silogistica judecatilator de predicatie
contribute, adaosure si rectification la silogistica clasica. . .176
Neue Bücher über Philosophie und Soziologie 178
Assan Ghrfstow Kisselintschew. — Nekrolog 180
Resümee auf Englisch 181

CONTENIDO
189
CONTENIDO
Editorial. — Рог una elaboraciôn creadora de los problemas del
ateismo cientifico 3
G. E. Gleserman. — Sobre la cuestiôn del objeto del mate-
rialismo histörico 8
A. B. Sajarov. — La participation de los ciudadanos soviéti-
cos en el fortalecimiento del orden juridico y la legitimi-
dad : 23
K. A. Ivanov, arquitecto. — Problemas metodolögicos de la
arquitectura soviética 35
Miembro Corresponsal de la A. de C. de la URSS. M. A.
Markov. — Sobre la forma actual del atomismo 47
G. A. Kursanov. — Importancia filosôfica de los éxitos de la
astronomia contemporânea 61
L. N. Velikovich. — Apologia clerical del capitalismo contem-
poraneo : : . 75
I. A. Ponomarev. — Sobre la naturaleza de lo psïquico. ... 88
La revista y el lector 100
Conferencia de lectores de la Revista «Cuestiones de la filo-
sofia» en la fabrica de automoviles de Gorki 105
INFORMACION CIENTIFICA Y PUBLICACIONES
A. N. Maslin.— La escuela de N. G. Chernishevski sobre el
papel de las masas populäres y personalidad en la histo-
ria 108
Wladyslaw Krajewski (Polonia) — Las tendencias materialistas
en la filosofia polaca del siglo XX 117
G. F. Yrustov. — El origen de la production material. . . 125
POLEMICAS Y DISCUSIONES
F. J. Kessidi. — Mito, religion y filosofia 136
M. M. Rosental. — La ligazön de las teorias filosöficas con la
base economica 144
VIDA CIENTIFICA
A. I. Alesin, A. N. Ignatev. — En memoria de Carlos Darwin
y Juan Bautista Lamark. V. I. Kirilov. — Elevar el nivel
de investigation en las disertaciones 150
CRITICA Y BIBLIOGRAFIA
E. V. IHenkov. — La verdadera popularidad — aliada de una
auténtica conception cientïfica. O. S. Selkina, A. I.
Ivanov, V. T. Salosîn, I. A. Yojulina (Saratov)—Un libro
poco acertado sobre la ley del transita de los '
cambios cuantitativos a los cualitativos. G. M. Andree-
va. — Contra la microsociologia burguesa. E. A. Arab-
Ogli. — La autobiografia de Norberto Wiener. V. I. Mi-
jeev. — Desde posiciones de comprension. En brève sobre
los libros. A. L. Subbotin. — I. S. Gradstein. Teoremas directos
e inversos. Elementos del algebra de la logica. O. T. — Flora
Tutigan. Silogistica judecatilor de predicatie. Contribute,
adaosure si rectification la silogistica clasica 160
Nuevos libros sobre filosofia y sociologia 178
Asan Jristov Kiselinchev. — Necrölogo 180
Resumen en inglés 181

СОДЕРЖАНИЕ
Передовая — За творческую разработку вопросов
научного атеизма 3
Г. Е. Глезерман — К вопросу о предмете исторического
материализма 8
А. Б. Сахаров — Роль общественности в укреплении
советского правопорядка и законности 23
Архитектор К. А. Иванов — Некоторые философские
проблемы советской архитектуры 35
Член-корр. АН СССР М. А. Марков — О современной
форме атомизма 47
Г. А. Курсанов — О мировоззренческом значении
достижений современной астрономии 61
Л. Н. Великович — Клерикальная апологетика
современного капитализма 75
Я. А. Пономарев — К вопросу о природе психического . . 88
Журнал и читатель 100
Конференция читателей журнала «Вопросы философии»
на Горьковском автомобильном заводе 105
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
А. Н. Маслин — Школа Н. Г. Чернышевского о роли
народных масс и личности в истории 108
Владислав Краевский (Польша) —Материалистические
тенденции в польской философии XX века . . . . 117
Г. Ф. Хрустов — О возникновении материального
производства 125
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
Ф. X. Кессиди — Миф, религия и философия 136
М. М. Розенталь —О связи философских теорий с
экономическим базисом 144
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
A. И. Алешин, А. И. Игнатов — Памяти Чарлза
Дарвина и Жана Батиста Ламарка 150
B. И. Кириллов — Повысить уровень диссертационных
исследований 156

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Э. В. Ильенков — Подлинная популярность — союзница
строгой научности 160
О. С. Зелькина, А. И. Иванов, В. Т. Салосин, И. А. Хоху-
лина (Саратов) — Неудачная книга о законе
перехода количественных изменений в качественные ... 163
Г. М. Андреева — Против буржуазной микросоциологии . 166
Э. А. Арабоглы — Автобиография Норберта Винера . . 169
В. И. Михеев — С позиции понимания 173
Коротко о книгах
А. Л. Субботин — И. С. Градштейн. Прямая и обратная
теоремы. Элементы алгебры логики 176
О. T.—- Flora Tutigan. Silogistica judeca^ilor de predicatie
Contributii, adaosuri $i rectificari la silogistica clasicä 177
Новые книги по философии и социологии 178
|Асен Христов "КИСЕЛ ИНЧШП— Некролог 180
Резюме на английском языке
181

От Института философии
Академии наук СССР
Институт философии АН СССР объявляет
очередной прием в аспирантуру* Аспирантура
института готовит научных работников в области
философии.
Прием аспирантов в этом году будет
производиться по следующим специальностям :
диалектический материализм, исторический материализм,
история философии, современная зарубежная
философия и социология, философские вопросы
естествознания, атеизм, этика, эстетика, психология.
В аспирантуру Института философии АН СССР
принимаются лица в возрасте не старше 35 лет,
члены КПСС и ВЛКСМ, имеющие законченное
высшее образование, проявившие способность к
научно-исследовательской работе и имеющие
опыт практической работы по избранной
специальности не менее двух лет.
Заявление о приеме подается на имя директора
института с 1 мая по 15 августа 1960 года с
приложением: копии диплома об окончании вуза,
личного листка по учету кадров, автобиографии,
справки о состоянии здоровья, документов об
отношении к воинской обязанности, характеристики
с последнего места работы, списка имеющихся
печатных работ, двух фотокарточек и реферата
по избранной специальности.
Все поступающие в аспирантуру подвергаются
приемным испытаниям по предметам: история
КПСС, диалектический и исторический
материализм и один из иностранных языков в объеме
программы вузов.
Приемные экзамены с 15 по 30 сентября.
Зачисленные в аспирантуру обеспечиваются
стипендией на общих основаниях; нуждающимся
предоставляется общежитие (без семьи).
Адрес института: Москва, Волхонка, 14, четвертый этаж,
тел. Б 1-47-67.