РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
^•ОЯ1Э
ACADEMIA DE CIENCIAS DE RUSIA
INSTITUTO DE HISTORIA UNIVERSAL
en la historiografia mundial у en el pensamiento social de los siglos XVI -XIX
CONSEJO DE REDACCION:
E.A. Larin {redactor principal), N.S.Ivanov, V.P. Kazakov,
N.P. Kalmikov,
A.A. Shelchkov,
LI. Yanchuk, A.B. Karpova {secretaria cientifica)
EDITORIAL HflUKfl- MOSC0 2010
инв иинши
«и
*Ч*Ч*Ч*Ч«Ч
в мировой исторической и общественной мысли XVI-XIX веков
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Е.А. Ларин (ответственный редактор), Н.С. Иванов, В.П. Казаков, Н.П. Калмыков, А.А. Щелчков, И.И. Янчук, А.Б. Карпова (ученый секретарь)
ИЗДАТЕЛЬСТВО -НАУКА- МОСКВА 2010
УДК 94(8)
ББК 63.3(7)
И89
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) проект № 09-01-16094д
Составитель Е.А. ЛАРИН
Рецензенты:
доктор исторических наук О.В. ВОЛОСЮК, доктор исторических наук В.В. СОГРИН
История Латинской Америки в мировой исторической и общественной мысли XVI-XIX веков / отв. ред. и сост. Е.А. Ларин ; Ин-т всеобщ, истории РАН. - М. : Наука, 2010. - 810 с. - ISBN 978-5-02-037011-1 (в пер.).
Данное исследование является первым в отечественной историографии трудом, написанным известными российскими и зарубежными специалистами. В томе проанализированы основные тенденции развития исторической мысли в Испании и Португалии, а также появление первых исторических работ, затрагивающих проблемы древнейших цивилизаций Нового Света. Основное внимание уделено рассмотрению процессов становления и развития национальных историографических школ независимых латиноамериканских государств в XIX в., а также появлению многочисленных трудов в странах Европы и Америки, в которых отражены история, культура, общественная мысль и основные этапы социально-экономического и политического развития стран Латинской Америки. Несколько глав посвящено формированию представлений о регионе в России.
Для историков, политологов, студентов и всех интересующихся историей.
По сети «Академкнига»
ISBN 978-5-02-037011-1	© Институт всеобщей истории РАН, 2010
© Ларин Е.А., составление, 2010
© Редакционно-издательское оформление.
Издательство «Наука», 2010
ВВЕДЕНИЕ
Настоящий труд практически не имеет аналогов в мировой латиноамери-канистике. Авторский коллектив поставил перед собой сложную задачу: проанализировать широкий спектр проблем, связанных с характером и уровнем исследования истории Испанской и Португальской Америк, а также истории независимых латиноамериканских государств в историографии и общественной мысли стран Европы и Америки XVI-XIX вв. Большое внимание уделено специфике восприятия и воссоздания образа латиноамериканского мира и его истории в прессе, записках путешественников, деятелей науки и культуры России. В XIX столетии подлинным исследователем ряда крупнейших стран Южной Америки стал выдающийся русский дипломат А.С. Ионин.
Формирование представлений о Новом Свете в Европе началось в XVI в. с первых публикаций писем А. Веспуччи, дневников X. Колумба, описания фантастической страны Маноа (Эльдорадо) английским мореплавателем и авантюристом Уолтером Рэли, с испанских, португальских и французских хроник, а также работ индейских хронистов и различного рода сочинений официальных королевских историографов Испании, известных теологов и миссионеров.
Многовековая оторванность Нового Света от остального мира предопределила не только его уникальность и специфику, но и асинхронность исторического процесса в этом регионе по сравнению с Европой и Азией и, как следствие этого, несовпадение основных этапов периодизации истории. Появление европейцев на Американском континенте в конце XV в. привело, по мнению ряда известных латиноамериканистов (Л. Сеа, В. Франк, А. Рейес) к тому, что впоследствии Новый Свет стал своего рода отражением, тенью, эхом Европы. Делая акцент на этой несовпадаемости культурно-исторических схем развития Европы и Америки, мексиканский историк и культуролог А. Рейес отмечал, что в конце XV в. Новый Свет как бы попал в «чужую эпоху». Влияние философской мысли Испании, а затем и других стран Европы на философию Испанской Америки берет начало со «встречи двух миров» и испанского завоевания Нового Света и насчитывает уже более 500 лет. В данном случае мы не касаемся проблемы автохтонных философских корней и того историко-культурного синтеза, который имел место до начала XVI в.
Естественно, что Испания привнесла в Новый Свет те философские концепции, которые были характерны для самой метрополии и которые соответствовали основам государственного права, религиозным доктринам и общественной морали, господствовавшим в испанском обществе, а также целям и задачам, реализовывавшимся испанской империей в заокеанских колониях.
Среди наиболее важных философско-правовых и теологических вопросов, разрабатывавшихся испанскими интеллектуалами в XVI-XVII вв., были 5
Введение
такие проблемы, как: присуща ли человеческая суть индейцам, право объявлять войну аборигенам, законность титула властителя Америки. Именно они в эти столетия были наиболее глубокими и значимыми по степени разработки и аргументации, черпавшейся в основном из аристотелевской философии, учений отцов церкви и арсенала схоластики.
Другой блок принципиально важных проблем касался наметившегося уже в конце правления Карла V упадка Испании и продолжавшегося со значительно большей интенсивностью в XVII в., особенно в период правления Карла II. Закат испанского могущества проявлялся буквально во всех сферах: политической, экономической, военной, духовной, демографической. В этой связи представляют интерес следующие работы: «Concervacion de monarquias» Фернандеса Наваррете, «Restauracion politica de Espana» Санчеса де Монкады, «Memorial de la politica necesaria у util restauracion de Espana ...y del desempeno universal de estos reynos» Гонсалеса де Сельориго и анонимная публикация под весьма смелым названием «Medio de sanar a la Monarquia espanola, que esta en las ultimas boqueadas». В этих трудах XVII столетия нельзя не обратить внимание на довольно профессиональное для того времени определение причин кризиса испанской монархии.
Формирование нового витка латиноамериканской цивилизации (конец XV - начало XIX вв.) имело ряд специфических черт. Прежде всего, была нарушена преемственность - одна из базовых характеристик развития любой цивилизации. В корне изменилась ее этническая составляющая за счет приехавших в Новый Свет миллионов европейцев и десятков миллионов насильственно завезенных африканских рабов. Это обстоятельство радикальным образом повлияло на социальную психологию и поведение, повседневный быт, эмоции и веру, на производственные отношения.
Все эти вопросы с той или иной степенью достоверности, порой наивности и парадоксальных заблуждений находили отражение в упомянутых выше хрониках и иного рода публикациях. По существу научные работы (с определенными оговорками) стали появляться в конце XVIII - начале XIX вв. (У. Робертсон, А. Гумбольдт). На всех этапах изучения латиноамериканской истории и общественной мысли поиски исторической истины были неразрывно связаны с «чужой эпохой», с теми революционными новациями в мировоззренческой сфере, которые имели место в Европе, а с конца XVIII в. и в США.
Вместе с тем в данном труде большое внимание уделено тенденциям, складывавшимся в этой области в европейских колониях Нового Света, а после Войны за независимость (1810-1826) в независимых государствах Латинской Америки.
I
В формировании латиноамериканской философской и общественной мысли, как и во многих других историко-культурных процессах, пожалуй, в наибольшей степени проявляется характер взаимовлияния и взаимообогаще-ния традиционных индейских культур и эстетических и духовных ценностей европейской культуры. Сложившаяся в настоящее время периодизация этих 6 явлений включает следующие этапы:
Введение
1. Схоластика (XVI-XVIII вв.). Это течение было представлено наиболее яркими мыслителями Нового Света: Хуан де Сумаррага, Карлос де Сигуенса-и-Гонгора, Франсиско Хавьер Клавихеро (все - Новая Испания), Бартоломе де Лас Касас, Хосе де Анчьета (оба - Испания), Антонио Виейра (Бразилия), Хосе Агустин Кабальеро (Куба), Франсиско Хавьер Санта Крус-и-Эспехо (Эквадор), Селестино Мутис (Новая Гранада).
Это течение во многом было связано с деятельностью монашеских орденов, особенно иезуитов, проявлявших постоянный интерес ко всему новому в европейской философской мысли, особенно к трудам Декарта, Локка, Ньютона, в корне изменившим взгляд на мир. Именно это влияние предопределило поворот в работах мыслителей Нового Света от сугубо религиозных к философским вопросам. Данный процесс был весьма медленным и постепенным, но он являл собой существенный шаг вперед в осмыслении проблем мироздания.
2. Влияние европейских просветителей. Сенсуализм (конец XVIII -первая треть XIX в.). Несмотря на «Индекс запрещенных книг», в котором оказались работы всех крупнейших просветителей, тем не менее их труды были достаточно хорошо известны в Новом Свете. Особой популярностью пользовались книги Монтескьё, Вольтера и Руссо. Главный лозунг Французской революции - свобода, равенство, братство - поставил человека в центр философской просветительской мысли, обострил внимание к социальным проблемам, к суверенному праву народов на независимое существование. Неудивительно, что многие их тех авторов испанских колоний и Бразилии, кто в той или иной мере касался этих тем, стали политическими и военными руководителями Войны за независимость, лидерами национально-освободительных движений, интеллектуалами, повлиявшими на формирование национальной идеологии. Среди них: Мигель Идальго, Хосе Мария Морелос (оба Мексика), Хосе Франсиско де Кальдас (Новая Гранада), Симон Боливар (Венесуэла), Мануэль Бельграно, Мариано Морено (оба Аргентина), Хосе Гаспар Родригес Франсия (Парагвай), Висенте Рокафуерте (Эквадор), Хосе Бонифасио де Андрада (Бразилия), Феликс Варела (Куба).
З.Эклектизм (вторая треть XIX в.). Трудные годы становления независимых государств. В политическом плане период господства латиноамериканской олигархии, интересы которой совершенно не совпадали с идеалами Века просвещения, с философией энциклопедистов. Попытка олигархов любой ценой защитить консервативные ценности колониальной эпохи привела к возврату в философской мысли к схоластическим концепциям мировоззрения, жизни и быта, правда, осовремененными новыми тонами и красками. Вместе с тем развернувшаяся в масштабе всего континента борьба либералов и консерваторов придала пеструю мозаичность дальнейшим поискам философской истины, наиболее значимыми проявлениями которых были либеральная идеология и социалистический утопизм. В наибольшей степени те или иные тенденции этого периода отражены в творчестве следующих авторов: Хосе Домингуш Гонсалвеш де Магальяэнш (Бразилия), Хосе Мария Луис Мора (Мексика), Франсиско Бильбао, Хосе Викторино Ластаррия (оба Чили), Хосе Эстебан Эчеверрия, Хуан Баутиста Альберди (оба Аргентина), Андрес Бельо (Венесуэла), Хосе де ла Лус-и-Кабальеро (Куба), Симон Родригес (Венесуэла).	7
Введение
4. Позитивизм (последняя треть XIX - начало XX в.). Идеи О. Конта о необходимости изучения общества на основании строго установленных научных фактов как нельзя лучше соответствовали интересам латиноамериканских либералов, ведших постоянную борьбу с идеологами консервативноклерикального крыла, отстаивавшими взгляды на непреходящую значимость колониального наследия в жизни латиноамериканцев. К тому же либералов, представлявших довольно слабую и в политическом и в экономическом отношении буржуазию, весьма прельщала в позитивизме концепция Г. Спенсера о медленном и постепенном эволюционном развитии общества без всяких скачков. Важно отметить, что эволюционистское направление Г. Спенсера и утилитаристское Д. Стюарта Милля были более популярны, чем общая теория позитивизма самого О. Конта.
Латиноамериканские мыслители отнюдь не были простыми имитаторами и пытались трансформировать это философское учение применительно к конкретным историческим явлениям своего континента. В этой связи можно говорить и об определенном вкладе латиноамериканских ученых в его трактовку. Это утверждение прежде всего относится к чилийцу В. Ластаррии и мексиканцу Г. Барреде. Первый считал, что формулу Конта «порядок и прогресс», призванную раскрывать социальные связи в обществе, необходимо представить в иной редакции - «свобода и прогресс». Второй предложил скорректировать расширенный вариант той же формулы Конта («любовь, порядок и прогресс»), заменив ее на «свобода, порядок и прогресс». Безусловно, введение концепта «свобода» делало его принципиально важным и центральным понятием всей этой позитивистской формулы. Именно характер и степень свободы в экономике, политике, культуре и в повседневной жизни были непременным условием дальнейшего прогресса латиноамериканских народов.
Современный мексиканский философ Л. Сеа отмечал: «Позитивистская философия стала для мексиканской буржуазии тем инструментом, с помощью которого она могла оправдать новый порядок. Весь этот класс вел поиски идеологии, способной признать справедливыми его действия. То же самое делали и враги буржуазии. Консерваторы искали себе оправдание в философии, которую позитивисты называли теологией. Набожность была опорой людей и того общества, которое они создавали. С другой стороны, либералы трактовали тезис о свободе в самых широких границах и прежде всего как идею равенства. Свобода понималась как естественное право каждого человека»1.
Возможность весьма широкой трактовки позитивистской идеологии сторонниками либерального и консервативного толка привела к тому, что в ряде стран позитивизм на какое-то время способствовал примирению между ними по некоторым острым социально-экономическим и политическим противоречиям. Это имело место в Мексике, Венесуэле и в какой-то степени в Аргентине, где были установлены так называемые «позитивистские диктатуры» П. Диаса, Гусмана Бланко и X. Роки.
8	1 Zea Leopoldo. El positivisvo en Mexico. Mexico, 1968. P. 177.
Введение
Хосе Ортега-и-Гассет как-то заметил, что позитивизм в Латинской Америке доминировал до 1880 г. Видимо, великий испанский философ имел в виду некую усредненную хронологическую границу. В то же время в ряде стран, например в Мексике, позитивизм сохранял свое значение и в начале XX столетия. Известный мексиканский философ Васконселос отмечал: «В то время как в Европе в XX веке философия Конта и Спенсера уже вышла из моды, в Мексике многие еще в 1915 г. в силу определенного невежества переходили на позиции позитивизма, считая себя тем самым «современными людьми»2.
5. Социалистические, анархистские и антиимпериалистические идеи (вторая половина XIX - начало XX в.). Начавшаяся с конца 40-х годов весьма существенная иммиграция европейцев в Аргентину и Уругвай способствовала появлению там различного рода радикальных воззрений и принципиально новых концепций. Весьма показательна в этом отношении работа Педро Скалабрини «Материализм, дарвинизм и позитивизм», увидевшая свет в 1889 г. в г. Парана (Аргентина). Данный труд интересен не только попыткой анализа этих явлений, но и тем, что он являлся учебником для действовавшей в этом городе с 1870 г. Нормальной школы (аналог одноименных французских учебных заведений), в которой глубоко и всесторонне изучалась философия.
В 1896 г. в Университете Буэнос-Айреса был создан факультет философии и словесности, профессор которого Родольфо Риварола провозгласил лозунг «Назад к Канту!» В эти же годы появляется большой интерес в Аргентине и к трудам другого великого немецкого мыслителя - Карла Маркса. Социалист Хуан Баутиста Хусто в 1898 г. впервые в Латинской Америке перевел на испанский язык первый том «Капитала».
Анархизм имел значительное влияние в Мексике. Его пионером а этой стране стал грек Родаканати (Rhodakanaty), обретший там вторую родину. Будучи последователем Фурье и Прудона, он считал, что человек родится свободным, однако затем частная собственность, неравномерное распределение богатств, растущая индустриализация и эксплуататорская сущность общественного порядка создают порочную мораль, коррумпирующую правительства и сталкивающую людей друг с другом3.
В многочисленных статьях, опубликованных в мексиканских периодических изданиях анархистов («Е1 hijo de trabajo», «Е1 Craneoscopio, Periodico Frenologico у Cientifico», «Е1 Socialista», «Cartilia Socialista», «Е1 Obrero Internacional»), он всесторонне обосновывал главный лозунг Великой Французской революции - свобода, равенство, братство, предлагая добавить к нему Свободный союз вольных общин и в таком формате сделать его главным лозунгом социализма.
Попытка США в последнем десятилетии XIX в. создать в Западном полушарии панамериканскую систему обострила внимание латиноамериканцев к политике США на Американском континенте. Целый ряд работ X. Марти, М. Угарте, А. Паласиоса, Э. Альфаро, X. Родо и др. раскрывали алчность и хищническую суть этой политики в латиноамериканских странах. «Панаме-
2Revistas literarias mexicanas modernas. Ulises 1927-1928. P. 13.
3 Hart John M. Los anarquistas mexicanos, 1860-1900. Mexico, 1974. P. 33.	9
Введение
риканизм, - писал Мануэль Угарте, - является самым опасным обманом, самым злостным заблуждением. Во имя его мы подготавливаем свою гибель и поощряем интересы державы, которая нам угрожает»4.
Именно в этот период на литературном небосклоне Латинской Америки взошла звезда уругвайского писателя Хосе Энрике Родо (1871-1917). Университетский профессор, директор Национальной библиотеки, член парламента он лишь немногим более 20 лет занимался литературным творчеством. В 1895 г. в «Национальном журнале литературы и общественных наук» появились его первые публикации, а через пять лет молодой писатель оказался вдруг на вершине литературной славы. Столь неожиданному взлету он был обязан сравнительно небольшой по объему работе под названием «Ариэль», сразу же ставшей, как писали тогда, своеобразным «евангелием латиноамериканской молодежи».
В этом произведении Родо использует имена персонажей из шекспировской «Бури», Ариэля и Калибана, персонифицировавших соответственно в его произведении Латинскую Америку и США. В интерпретации уругвайского писателя Ариэль является носителем моральных и эстетических ценностей, а Калибан - олицетворением эгоизма и практицизма. Основной пафос этого труда - призыв к борьбе против «янкизации» Латинской Америки, предупреждение о возможной потере латиноамериканцами своей национальной идентичности и превращении их стран не только в экономические, но и в духовные колонии могучего северного соседа.
Как известно, в это время в США сформировалось учение об империализме, как естественном и исторически обусловленном этапе развития ведущих капиталистических стран. Уже в конце XIX - начале XX в. в латиноамериканских странах появляются первые публикации антиимпериалистического характера. Наиболее значимыми из них помимо упомянутой работы Хосе Энрике Родо следует признать труды Луиша Перейры Баррету и Тобиаша Баррету (оба Бразилия), Хосе Марти и Энрике Хосе Бароны (оба Куба), Хосе Инхеньероса ( Аргентина), Эухеньо Мария де Остоса (Пуэрто-Рико), Хуана Монтальво (Эквадор), Мануэля Гонсалеса Прады (Перу)
Происхождение названия «Латинская Америка». Некоторые исследователи XIX - первой половины XX в. полагали, что идея этого названия принадлежала императору Франции Наполеону III, пытавшемуся таким образом оправдать притязания Франции на колонизацию отдельных стран Западного полушария, в частности Мексики. В настоящее время кажется более аргументированной точка зрения, что французский император скорее поддержал эту идею, видя в ней возможность оправдания своей будущей экспансии. Действительно, первые предложения подобного рода появились еще в 1836 г. Постепенно они становились все более популярными среди политиков и интеллектуалов. Основные доводы в пользу нового названия сводились к необходимости отмежеваться от англо-саксонского мира в лице США. Использование до середины 50-х годов XIX в. термина «Америка» для обозначения некой континентальной общности всего американского континента в США нередко трактовали как право на вмешательство во внутренние дела латино
10	4История Латинской Америки. 70-е годы XIX века - 1918 год. М., 1993. С. 374.
Введение
американских стран в своих эгоистических интересах. Захват ими Техаса, отторжение более половины территории Мексики в годы американо-мексиканской войны 1846-1848 гг., организация в конце 40-х - первой половине 50-х годов плантаторами южных штатов захватнических военных экспедиций на Кубу и в Никарагуа - все это свидетельствовало о несовместимости интересов «двух Америк».
В середине 50-х годов XIX в. колумбийский писатель и дипломат Хосе Мария Торрес Кайседо (1830-1898) ввел термин «Латинская Америка» в научный оборот.
II
1.	Литература, искусство, наука. Еще до окончания Войны за независимость целый ряд видных деятелей патриотических сил включился в реализацию культурной политики на освобожденных территориях. Перечень созданных в 1808-1824 гг. образовательных, научных и культурных центров не может не впечатлять: 1808 г. - Национальная библиотека (Бразилия), 1810 г. - Национальная и первые публичные библиотеки в Буэнос-Айресе (по инициативе М. Морено); 1816 г. - сеть библиотек в Монтевидео и Сантьяго-де-Чили, а в 1821 г. - в Лиме (по инициативе X. де Сан-Мартина); 1821-1822 гг. - национальные государственные университеты в Буэнос-Айресе, Арекипе (Перу) и в Антиохии (Новая Гранада); 1823 г. - музей естественных наук в Боготе; 1824 г. - университет в Трухильо (Перу). До конца XIX в. в Латинской Америке было создано 27 университетов.
Обретение независимости и новые пути социально-экономического развития настоятельно диктовали и необходимость неизбежных перемен в культурной сфере. Важно было не только добиться упрочения историко-культурной автономии, но и пересмотреть роль и место европейских культурных ценностей в развитии культуры молодых государств. Об этом весьма точно сказал Симон Родригес: «Не ссылайесь на мудрость Европы - это легкий аргумент. Сорвите с Европы блестящую вуаль и вы увидете ужасающую картину ее нищеты и пороков...Америка не должна рабски подражать, Америка должна все создавать заново»5.
Активным борцом за интеллектуальную независимость Латинской Америки был также известный венесуэльский поэт, педагог и мыслитель Андрес Бельо (1781-1865). Судьба разделила его жизнь на три периода: в 1781-1810 гг. он жил в Венесуэле, в 1810-1829 гг. - в Англии и в 1829-1865 гг. - в Чили. Хорошо зная Европу и ее культурное наследие, он своеобразно трактовал значение Испании и ее культуры для Латинской Америки, исходя из существования в колониальную эпоху двух Испаний - Испании конкистадоров и тиранов и Испании - страны высокой культуры, которая обязательно должна стать составной частью духовной жизни латиноамериканских государств.
В 1847 г. он опубликовал свой знаменитый труд «Грамматика испанского языка». Это было во многом новаторское произведение, в котором кастельяно был приближен к разговорному языку, очищенному от архаизмов и латиниз-
5Приглашение к диалогу. Латинская Америка: размышление о культуре. М., 1986. С. 13.	11
Введение
мов. Заключительный период его жизни был наиболее плодотворным: будучи ректором Национального университета Чили, Бельо одновременно являлся министром культуры этой страны.
Он высоко оценивал своеобразие латиноамериканской культуры, представлявшей органический синтез автохтонных и европейских корней. В силу этого категорически не разделял взгляды Д. Фаустино Сармьенто, абсолютизировавшего влияние европейской культуры и в прошлом, и в будущем.
Важным явлением в культурной жизни латиноамериканских стран стало основание национальных академий. Необходимо отметить, что многие из них были созданы по инициативе и при поддержке Королевской Академии Испании: 1869 г. - Академия общественных наук и литературы Венесуэлы, 1871 г. - Академия наук Колумбии, 1872 г. - Академия литературы Венесуэлы, 1875 г. - Академии наук Мексики и Эквадора. В 80-е годы - Академии наук Перу, Чили и Аргентины.
Если академии первоначально (в большинстве своем) основное внимание уделяли филологической науке, то специализированные научные институты, образованные после Войны за независимость, сыграли большую роль в развитии естественных наук. Среди них: Институты геологии, биологии и бактереологии в Мексике; Институт физики и астрономическая обсерватория в Аргентине. Буэнос-Айрес стал крупным научным центром. Там были созданы: Музей этнографии, Музей фармакологии, Институт физиологии, Институт общей анатомии и Институт патологической анатомии.
2.	Историческая наука. В исторической науке, как и в политической жизни латиноамериканских стран, на протяжении всего столетия основная борьба велась между либеральными и консервативно-клерикальными течениями. Господствовавший в общественной мысли крупнейших европейских стран и США либерализм оказывал большое влияние на латиноамериканских историков либерального направления, отстаивавших в своих работах просветительские идеи, пытавшихся в какой-то мере воссоздать объективный ход исторических событий. В то же время и консервативное крыло латиноамериканской историографии стремилось не уступать своих позиций, идеализируя и оправдывая колониальное прошлое. Оба эти течения были представлены крупными историками, внесшими существенный вклад в изучение как истории своих стран, так и отдельных периодов истории Латинской Америки в целом.
Мексика. Среди мексиканских историков первой половины XIX в. следует выделить прежде всего известного политика (был министром иностранных дел) и интеллектуала Лукаса Аламана (1792-1853), апологета конкисты и испанской колонизации. Он написал несколько крупных обобщающих трудов, самые значительные среди них «Диссертация по истории Мексики» и «История Мексики».
Спектр научных интересов другого видного историка Мануэля Ороско-и-Берры (1816-1881) был значительно шире. Изучая индейские языки своей страны, он впервые классифицировал их. Его перу принадлежат «История испанского господства в Мексике», «Древняя история и история конкисты в Мексике», «География языков и этнографическая карта Мексики».
Главные направления творчества Хоакина Гарсии Икасбальсеты (1825— 12	1894) связаны с анализом влияния испанской культуры на развитие мекси
Введение
канской культуры. С этой целью он изучил и написал десятки биографий миссионеров, писателей, деятелей культуры, опубликовал ряд работ по истории театра и образования в Мексике. Кроме того, он является автором публикаций о различных отраслях мексиканской экономики. Огромной популярностью в научном мире пользуется его книга «Мексиканская библиография XVI века».
Аргентина. Крупнейшим аргентинским историком XIX в. был Бартоломе Митре, успешно совмещавший политическую и научную деятельность. В 1857-1887 гг. увидела свет его «История Бельграно и аргентинской независимости» в 4-х томах, в 1888 г. - «История Сан-Мартина и освобождение Южной Америки» также в 4-х томах.
Оспаривать пальму первенства у Митре на ниве истории мог только Висенте Фидель Лопес (1815-1903), выпустивший в 80-90-х годах «Историю Аргентинской республики» в 10-х томах. Этот фундаментальный труд охватывает весь колониальный период и годы независимого существования страны до падения диктатуры Росаса.
Хотя X. Баутиста Альберди (1810-1884) по образованию был юристом, тем не менее история неизменно присутствовала во многих его трудах. Самый известный в этом отношении - «Основы и исходные позиции для конституционного строительства Аргентинской республики» (1852).
Особое место в аргентинской историографии XIX в. занимают труды Эстебана Эчеверрии (1805-1851). Его молодые годы прошли во Франции, и он, конечно же, испытал влияние французской общественной и исторической мысли, идей Сен-Симона. В своих основных работах «Социалистическая доктрина» и «Предпосылки и начало Майской революции» аргентинский мыслитель донес до соотечественников важнейшие принципы утопического социализма, проанализировал возможности создания в его стране демократического общества, базирующегося на исконных аргентинских духовных ценностях. В конце 30-х годов он создал организацию «Молодая Аргентина», ставшую центром прогрессивной интеллигенции.
«Цивилизация и варварство» Доминго Фаустино Сармьенто» (1811-1888). Этот известный аргентинский политик оставил яркий след и в общественной мысли Аргентины. Хотя он сам называл своей лучшей книгой «Воспоминания о провинции», однако самой популярной в мире из его работ оказалась «Цивилизация и варварство: жизнь Хуана Факундо Кироги», написанная в 1845 г. во время ссылки в Чили.
Она вышла в тот период, когда во всех молодых государствах остро дискутировались вопросы о поисках оптимального пути развития и предлагались самые неожиданные его модели. В Аргентине существовало несколько концепций. Одна из них принадлежала ставшему впоследствии главным оппонентом Сармьенто в политической борьбе Бартоломе Митре, утверждавшему, что существовала «предшествующая нация» (возводимая им по существу в культ сакрального явления). На ее основе национальные герои Аргентины Сан-Мартин, М. Бельграно, Б. Ривадавия и возвели каркас современной нации.
Концепция Сармьенто была в корне противоположной. Статическому прошлому Митре он противопоставляет постоянно меняющееся, неопреде
13
Введение
ленное во многих чертах прошлое, которое по своему усмотрению, а скорее разумению изменяли отнюдь не герои национального масштаба, а местные каудильо, варвары по своей сути, Факундо Кирога, Альдао, эль Чачо и другие. В результате, города - «острова цивилизации» оказались окруженными бесконечной пампой, морем варварства. Майская революция 1810 г. привела к борьбе городов с варварскими ордами пампы. Вывод Сармьенто одназна-чен: Аргентина должна строить свое будущее, опираясь на европейские духовные ценности, сосредоточенные в городах. При этом она не должна пренебрегать и достижениями США в различных областях и по возможности использовать их.
Такой подход к Европе и США как к иконам, на которые надо постоянно молиться, разделялся не всеми известными интеллектуалами Аргентины. X. Баутиста Альберди, например, в 1878 г. опубликовал блестящий полемический памфлет «Путешествие Дневного Света, или Поездки и приключения в Новом Свете». Главный герой этого сочинения, ПРАВДА, устав от лжи и несправедливостей в Европе, направляется в США, где встречается и беседует со знаменитыми литературными героями: Тартюфом, Жиль Бласом, Сидом, Дон Кихотом и др., которые рассказывают ей о фальсификациях демократии в этой стране.
Чили. Несколько ярких историков внесли существенный вклад в чилийскую историографию. Прежде всего речь идет о Хосе Торибьо Медине (1852-1930). Широко известны его фундаментальные труды «Библиотека ис-пано-американа» в 7-ми томах, в которой описаны все книги, опубликованные в Европе о Новом Свете с 1493 по 1810 г. (1897), «Биографический словарь Чили колониальной эпохи» (1906), «История колониальной литературы Чили» (1878). Историк, адвокат, дипломат, он побывал во многих странах и везде стремился максимально использовать возможности для работы в архивах и библиотеках, что свидетельствовало о высоком уровне его профессионализма.
Диего Баррос Арана (1830-1907) написал свыше ста исторических сочинений. Главный труд его жизни - 16-томная «Всеобщая история Чили», над которой он работал с 1854 до 1881 г. Она доведена автором до 1833 г. Заслуживают внимания и его «История Тихоокеанской войны», а также «Богатства иезуитов колониального времени в Чили» (1872).
Бенхамин Викунья Маккенна (1831-1886) - очень плодовитый автор. Большая часть работ посвящена истории Чили после завоевания независимости: «Остракизм генерала Бернардо О’Хиггинса» (1860), 5-томная «История десяти лет администрации дона Мануэля Монтта» (1863), «Жизнь дона Диего Порталеса» (1864).
Бразилия. В историографии этой страны на протяжении всего столетия противостояли друг другу консервативно-монархическое и либеральное течения. Наиболее известным представителем первого был Ж.М. Перейра да Силва (1817-1898).
В 1877 г. увидела свет его 6-томная «История основания империи в Бразилии», высоко оценивавшая правление императора Педру II.
Крупнейшим либеральным бразильским историком являлся Жозе Фран-14 сиску Роша Помбу (1853-1933), автор 10-томной истории Бразилии с 1500 по
Введение
1889 г. Критикуя своих оппонентов из консервативно-монархического лагеря, он отмечал, что «исторической науки в Бразилии нет, ибо за историю принимают рассказы о жизни монархов и полководцев, регистрацию фактов, описание войн. Он призывал к изучению “сущности жизни народа”, т.е. его обычаев, законов, учреждений, морали, естественных и духовных богатств»6.
Этим критериям во многом соответствовали работы представителя революционно-демократического направления писателя и историка Эуклидиса да Куньи (1866-1909).
В исторической эпопее «Сертаны» (1902) он описал крупнейшую в истории страны крестьянскую войну 1896-1897 гг. Среди его последних работ был и очерк «Миссия России», в котором он предсказывал в будущем большое значение русской культуры для европейской цивилизации.
3.	Влияние испанского либерализма. Зарождение испанского либерализма самым тесным образом связано с веком Просвещения, с Великой Французской революцией и французскими энциклопедистами, прежде всего с Монтескьё и Руссо. Первый оказал большое влияние на Ховельяноса, которого отнюдь не случайно называли испанским Монтескьё, второй - на Кампоманеса. Эти выдающиеся деятели эпохи «просвещенного абсолютизма» стали своеобразным связующим звеном между реформами Карла III и либеральными тенденциями начала XIX века.
По существу именно «просвещенный абсолютизм» начал существенные преобразования экономики, общества, политической и духовной сфер, которые будут продолжены либералами XIX в. В то же время эта тенденция не вылилась в единое идейно-политическое течение. Те, кто отстаивал основные концепции «просвещенного абсолютизма», составят реформистское направление, их политические и идейные оппоненты изберут революционный путь трансформации экономики и общества.
У истоков этого переходного периода стояли аббат Марчена, Пласидо Хове Эвья, Висенте Мария Сантибаньес, Хуан Пикорнель. Первые трое принимали участие во Французской революции, Пикорнель осуществлял пропаганду новых идей на Антильских островах. Наиболее значимой фигурой этой группы был аббат Марчена, литературный псевдоним, за которым скрывалось подлинное имя Хосе Руиса-и-Куэто (1768-1821). В начале 90-х годов, находясь в стане якобинцев, сотрудничая в газете Марата «Друг народа», он обратился с манифестом «К испанской нации», в котором требовал созыва кортесов, образования федеральной монархии и запрещения инквизиции. Манифест стал причиной конфискации его имущества в Испании. После поражения якобинцев он перешел к жирондистам, был арестован и вплоть до 9 термидора находился в тюрьме. Увлечение французскими либеральными идеями привело его на путь национального предательства: он был секретарем командующего французскими оккупационными войсками в Испании маршала Мюрата и директором газеты «Gaceta», издававшейся окружением провозгласившего себя королем Испании Жозе Бонапарта. Он возвратился во Францию вместе с потерпевшими поражение французскими войсками и вновь оказался в Испании только в 1820 г., во время революции Риэго.
6Историография истории Нового времени стран Европы и Америки. М., 1990. С. 494.
15
Введение
Последовательное наступление либерализма началось после смерти графа Флоридабланки (28 ноября 1808 г.), являвшегося опорой абсолютизма. Основные требования либералов в это время сводились к требованию свободы печати и новому созыву кортесов, состав которых, по их мнению, должен был избираться из «просвещенных» представителей средних слоев. Сложились два течения: сторонники традиционализма (Мельчор Гаспар де Ховельянос-и-Рамирес, Франсиско Мартинес Марина и др.) стремились сохранить основные политические доктрины и властные структуры прошлого, подвергнув их поверхностной модернизации; приверженцы же рационализма века Просвещения предлагали решительно отказаться от традиционализма в пользу масштабной модернизации в рамках метрополии и ее колоний ( Диего Муньос Тореро, Агустин Аргуэльес, Хосе Эспига, граф Торено (Хосе Мария Кейпо де Льяно), Хоакин Лоренсо Вильянуева Эстенго). Последние написали и отредактировали конституцию 1812 года.
Из испанских либеральных идей конца XVIII - начала XIX в. патриоты Нового Света взяли на вооружение целый ряд концепций и принципов, связанных с понятием «свобода» (в политической сфере), с борьбой за свободу торговли и развитие промышленности, со стремлением к уменьшению влияния инквизиции, требованием расширения возможностей для чтения литературы, включенной в «Индекс запрещенных книг», и др.
Помимо испанского либерализма на развитие событий в Новом Свете в конце XVIII - первой половине XIX в. большое влияние оказал французский и североамериканский либерализм. Влияние первого по существу было определяющим в теоретической сфере, в решении вопросов о свободе печати, отмене феодальных титулов и колониальных монополий, второй сыграл важную роль в подготовке в то время конституций многих латиноамериканских государств. Работы И. Бентама, Т. Пейна, Б.А. Констана де Ребекки, Ж. Батисты Сея, А. Токвиля и др. пользовались популярностью среди латиноамериканских либералов.
После завоевания независимости три основные проблемы, вставшие перед молодыми независимыми государствами Нового Света - социально-экономическая, политическая и отношение с церковью, решались в латиноамериканских странах не только с учетом различного рода либеральных доктрин Европы и США, но и с привнесением в них своей региональной специфики, своих концепций и практических результатов острой борьбы с консерваторами и консерватизмом. Оба течения стали активно проявлять себя в годы Войны за независимость. Основные ценности консерваторов концентрировались вокруг верности католической религии и традициям испанской монархии. Либералы были сторонниками прогресса, делали ставку на индивидуализм, выступали за ограничение деятельности церкви только духовной сферой.
Известный современный испанский историк Франсиско Моралес Падрон предложил следующий набор характеристик либерализма и консерватизма: консерватизм - сохранение политических традиций, различного рода властных, юридических и экономических привилегий прошлого в настоящем, католическая религия, неограниченная власть папы, олигархия, централизм; 16 либерализм - светский образ жизни, равенство, прогресс, федерализм, анти-
Введение
испанизм, демократия, сокращение зависимости государства от церкви, ликвидация отмеченных выше привилегий7.
4.	Идейное противоборство либералов и консерваторов в XIX веке. Практически любая идея, противоречившая идеалам католиков, отвергалась консерваторами, в силу чего они решительно выступали и против европейского влияния и против Соединенных Штатов Америки. Многие видные консервативные деятели являлись в колониальный период крупными землевладельцами, поэтому их идеалом была сравнительно спокойная, сытая жизнь без потрясений, без сколь-нибудь значимых перемен, во главе с лояльно относившимся к ним вице-королем или генерал-капитаном. Как справедливо заметил один из исследователей мексиканского консерватизма Альберт Л. Мичаелс, «они стремились установить в Мексике общество, в котором господствовали бы справедливость и порядок и гарантами которого были бы церковь, король, аристократия, общая вера, незыблемость собственности и дисциплинированная армия. Они считали, что Война за независимость нарушила естественный ход событий и боролись с помощью шпаги, пера и креста, чтобы восстановить его»8. Под консервативным знаменем готовы были отстаивать свои идеалы священнослужители почти всех рангов, большинство богатых собственников, некогда связанная с колониальной армией офицерская каста, отдельные представители средних слоев.
Как отмечалось выше, либералы разделяли в основном главный лозунг Великой Французской революции - свобода, равенство, братство. Частичное осуществление этого лозунга в США определило благосклонное отношение либералов к этой стране. В проамериканских симпатиях латиноамериканских либералов важное место занимала и успешная во многих отношениях Война за независимость США. В то же время они считали, что достижение суверенитета отнюдь не достаточно. Важно, чтобы все основные элементы нового государства были бы сугубо национальными, чтобы даже церковь не зависела от кого-либо извне, чтоб торжествовала федеральная система управления. Либералы отдавали приоритет интеллигенции, людям науки, составлявшим важную часть их движения. К нему тяготели также ремесленники, студенческая молодежь, отдельные представители консервативного крыла, разочаровавшиеся в практике и принципах этого движения, мелкие собственники.
Противостояние либералов и консерваторов имело общеконтинентальный характер на протяжении всего XIX в. Повсеместно это противоборство нашло отражение в историографии и общественной мысли. В странах, где борьба приобретала наиболее острый характер, появилась даже собственная терминология для обозначения политических противников. В Колумбии либералов именовали golgotas (производное от голгофы), а консерваторов - draconianos (драконовцы), в Центральной Америке - соответственно fiebres (лихорадочные) и serviles (раболепные), в Чили - pipiolos (крошки) и pelucones (носители париков), в Уругвае - blancos (белые) и colorados (буквально - ярко-красный, алый, в повседневной жизни за ними закрепилось
7 Morales PadronF. Manual de Historia universal. T. VI. Historia general de America. Madrid, 1962. P., 186.
8 Historia mexicana. 1968. № 2. P. 214.
17
Введение
прозвище - красные). В Мексике и либералы и консерваторы выступали под своими собственными именами, хотя либералы там делились на puros (истинные) и moderados (умеренные).
Практически на протяжении первой половины XIX в. нельзя говорить о существовании в Латинской Америке политических партий в традиционном понимании этого слова. В основном имела место борьба между лидерами. Она не носила характера противостояния идеологических программ и наиболее принципиальных концепций, а фрагментарно затрагивала те или иные аспекты, отдельные проблемы, разделявшие либералов и консерваторов. Этот своеобразный политический каудильизм (термин Ф. Моралеса Падрона) приводил к появлению, например, сторонников Хуана Мануэля Росаса (росисмо), Дьего Порталеса (порталисмо) и т.д. Как правило, подобного рода «партии» получали звонкие названия: «партия реставрации», «партия возрождения» и т.п., однако радикальная трансформация общества, заявленная в таких названиях, чаще всего сводилась к нулю, так как народу в этих процессах отводилась весьма пассивная роль.
Испанские либералы в соответствии с духом века Просвещения полагали, что именно просвещение является панацеей от всех зол и что с его помощью можно решить практически все социально-экономические проблемы. На примере мексиканских реалий первой половины XIX в. мы видим, что некоторые либералы, понимая известную относительность этой формулы, тем не менее считали, что вследствие почти поголовной безграмотности трансформация мексиканской экономики займет огромный период времени. Чтобы ускорить этот процесс выдвигался довольно радикальный проект о разделе между индейцами всех пустующих земель (Severo Maldonado Francisco, Contrato de Asociacion para la Republica de los Estados Unidos del Anahuac. Guadalajara, 1823). Неожиданно смелой была и идея о том, что законы страны должны гарантировать гражданам удовлетворение их потребностей (Мариано Отеро). Работы этого автора («Ensayo sobre el verdadero estado de la cuestion social у politica que se agita en la Republica Mexicana». Mexico, 1842; «Consideraciones sobre la situacion politica у social de la Republica Mexicana en el ano de 1847». Mexico, 1848) наряду с книгами Лоренсо де Савалы («Ensayo historico de las revoluciones de Mexico desde 1808 hasta 1830». P., 1830) и Хосе Марии Луиса Моры («Mexico у sus revoluciones». Р., 1838) представляли собой значительное явление мексиканской либеральной мысли первой половины столетия.
Важнейшей проблемой в ожесточенном идеологическом противоборстве между либералами и консерваторами являлось отношение к церкви. Испанские и мексиканские либералы не были ее непримиримыми противниками, больше того, они часто искали возможности союза с ней. Такая тенденция во многом объяснялась тем, что, во-первых, среди них практически не было атеистов, а, во-вторых, часть священнослужителей занимали откровенно либеральные позиции. Например, мексиканские священники Сервандо Тереса де Мьер, Мигель Идальго, Хосе Мария Морелос-и-Павон сыграли важнейшую роль в пробуждении национального самосознания. Один из первых влиятельных мексиканских либералов, Хосе Хоакин Фернандес де Лисарди, писал в декабре 1813 г. на страницах издаваемого им журнала «Е1 Pensador mexicano», 18 ставшего органом мексиканской либеральной мысли: «Моя апология обраще
Введение
на ко всей католической церкви. В этой связи я заявляю, что священники всегда были и будут достойны уважения всех верующих. Лучшим из них надо воздавать честь и почитать их, худших - исправлять и сочувствовать им, но не презирать»9. В то же время либералы критиковали церковь за чрезмерное обогащение, ревностное служение монархии и ущемление свободы совести, особенно инквизицией.
Одним из главных направлений в борьбе мексиканских либералов была борьба за ликвидацию ограничений в сфере волеизъявления народа - за свободу думать, говорить и писать. Первый номер журнала «Е1 Pensador mexicano» открывался статьей Фернандеса де Лисарди «О свободе печати», в которой он называл печать «самым тираническим рабством»10. Последующее чтение статьи показывает, что кажущаяся на первый взгляд беспредельная непримиримость автора имеет свои границы: «Думающий человек, лишенный возможности опубликовать в прессе свои идеи, - писал он, - интеллектуальный немой... однако я отнюдь не аплодирую абсолютной свободе прессы, я сторонник определенной свободы прессы. Я не хочу, чтобы любой желающий мог бы поносить в печати религию и публиковать пасквили о правительстве»11.
«Е1 Pensador mexicano» - заря мексиканского либерализма. Естественно, что с течением времени и изменением обстоятельств, с переходом от колониального статуса к независимому государству, с появлением сложнейших общенациональных проблем в социально-экономической, политической и культурной сферах, а также в международных отношениях либерализм менял свои приоритеты и обретал отдельные специфические черты.
Важной и трудноразрешимой проблемой для всего латиноамериканского либерализма был вопрос о гарантиях индивидуальных свобод. Всеобщее прямое и тайное голосование являлось недосягаемой мечтой, пока в законодательстве имелись многочисленные образовательные и имущественные цензы, пока существовал институт рабства, отменявшийся в основном в три этапа: 20-е годы XIX в. - страны Центральной Америки и Мексика, 50-е годы - большая часть латиноамериканских стран, 80-е годы - Куба и Бразилия. Огромная диспропорция в доходах олигархических групп и абсолютного большинства населения стран Латинской Америки свидетельствовала о том, что демократические преобразования самым непосредственным образом должны быть связаны с глубокими радикальными реформами в социально-экономической сфере. В этой связи большой интерес представляют оценки и позиции либералов Новой Гранады.
В 1848 г. там увидела свет программа Либеральной партии, написанная Эксекиелем Рохасом. В ней представлены ее основные принципы, состоявшие в том, чтобы «правительство действовало в интересах управляемых им граждан, чтобы республика соответствовала системе представительной демократии, чтобы конгресс был независимым, исполнительная власть осуществляла только то, что предусмотрено законами... а судебная - ни от кого
Joaquin Fernandez de Lizardi J. El Pensador mexicano. Mexico, 1813. T. 2, N 15. P. 139.
10Ibid. 1812. N 1. P. 3.
11 Ibid. P. 3,4.
19
Введение
бы не зависела. Политика исполнительной власти должна быть исключительно национальной и солидарной с другими странами континента, беспристрастной по отношению ко всем гражданам страны; в ее актах во главу угла должна быть поставлена только общественная польза. Всё это направлено на то, чтобы те, кто подчинены правительству, не стали бы его рабами, чтобы царила подлинная свобода, чтобы мы могли избежать появления теократического правительства, чтобы новогранадцы были бы уверены в неприкосновенности личности и сохранении собственности, чтобы гарантии не стали бы фальшивыми обещаниями»12.
Естественно, что в этой программе не обойден вопрос о религии: «Либеральная партия, - отмечал Э. Рохас, - считает, что религия не может использоваться как средство управления. И религия, и властные структуры должны вращаться только на своих орбитах, так как они имеют различные цели и задачи. Использовать религию и ее служителей как средство для подавления воли тех, кто вершит повседневные дела, значит ужесточить ее, лишить своей сущности, не позволить реализовать то предназначение, ради которого она была создана божественным основателем»13.
В развитии колумбийского либерализма важное место занимал Мануэль Мурильо Торо (1815-1880), бывший президентом страны в 1864-1866 и 1872-1874 гг. В 50-е годы большой резонанс в обществе имело его открытое письмо известному колумбийскому либералу Мигелю Самперу, опубликованное 15 октября 1853 г. в газете «Е1 Neogranadino». Сампер был сторонником либеральных принципов, провозглашенных Жаном Батистой Сеем, в основе которых лежала идеализация капиталистического общества. Французский экономист считал его гармонично развивающимся, лишенным пороков и кризисов, отмечая при этом, что оно будет таковым в том случае, если у капитала и промышленников будет «свобода рук», если они не будут ограничены в этой самой свободе.
Письмо Мурильо Торо было написано с радикльно-демократических позиций. Особое внимание уделено вопросу о земле, который автор называет важнейшим элементом прогресса. По его мнению, оптимальным для страны является равное разделение земельных наделов среди всех членов новогранадского общества. Понимая известную утопичность этой идеи, Мурильо Торо предлагает ввести ограничение владением землей в определенных пределах, так как «каждый клочок земли эквивалентен аналогичной части суверенитета».
Не менее радикален и его взгляд на собственность вообще: «...необходимо абсолютное признание только той собственности, которая является продуктом труда данного гражданина». В то же время он считал, что нельзя признавать чьей-либо собственностью то, что «бесплатно даровано природой», например полезные ископаемые, леса, водоемы.
Мануэль Мурильо Торо заявил о своем категорическом неприятии концепции «свободных рук», которая «позволяет воровать, угнетать и даже увековечить рабство или эксплуатацию человека человеком». «Люди объединены
12Antologia del pensamiento liberal colombiano. Medellin, 1981. P. 98.
20	13 Ibid. P. 96-97.
Введение
в общество, - подчеркивал он, - не как волки и овцы, а для того, чтобы общество защищало их. Реализация этой цели должна предполагать точное и равное распределение свобод и интересов»14. Критическое, непримиримое отношение к действительности М. Мурильо Торо позволило его политическим противникам занести его в список «социалистов», которым он в сущности не был.
Девятнадцатый век явил немало примеров политической мимикрии, попыток консерваторов частично использовать либеральную риторику для достижения своих целей и аналогичные выверты некоторых либералов ради выполнения тех или иных конъюнктурных задач. Весьма своеобразно эти процессы шли в Венесуэле. Либерал Сантос Мичелена, проучившись несколько лет в Англии и став еще более радикальным в воззрениях, по возвращении на родину вынужден был объявить себя консерватором, что позволило ему открыто пропагандировать свои «крамольные» идеи. Та же метаморфоза произошла и с утопистом-социалистом Фермином Торо. В свою очередь венесуэльские консерваторы активно использовали либеральную аргументацию при решении вопросов о контроле над недвижимостью церкви, в вопросах о европейской иммиграции и о создании первого Национального банка, занимая в то же время сугубо консервативные позиции по всем другим проблемам экономического и политического спектра.
Целый ряд современных авторов (Беатрис Гонсалес Стефан, О. Диас де Арсе, Т. Галперин Донхи) справедливо подчеркивают, что к 50-60-м годам XIX в. идеологические формулы и принципы консерваторов теряют свою действенность. Старые традиции и порядки, до того времени с разной долей успеха защищавшиеся латифундистской олигархией и церковной иерархией, постепенно уступают место симбиозу идей, складывавшемуся на основе социально-экономических и политических ценностей либералов, подверженных влиянию консерватизма, и консерваторов, переходивших на либеральные позиции. Специфика этого процесса состояла в том, что консерваторы стремились к модернизации ради того, чтобы сохранить все свои «завоевания» колониального периода, объединяясь при этом с либералами, обретавшими всё больший вес в обществе, а либералы искали союз с консерваторами, владевшими основными средствами производства, ради дальнейшего укрепления своих позиций15.
Сложившийся в результате этих комбинаций гибрид имел место в ряде стран Латинской Америки. В некоторых государствах (например, в Чили и Бразилии в 1850-1870 гг.) сформировались группы так называемой национальной, либеральной и консервативной олигархии. Причем первыми назывались олигархи, имевшие определенную опору в том или ином регионе. Образно говоря, они могли выступать под любым идеологическим флагом. Все эти нюансы нашли отражение не только в экономической, политической и социальных сферах, но и в историографии и общественной мысли.
14Ibid. Р. 156-157.
15 Gonzalez Stephan В. La historiografia literaria del liberalismo hispanoamericano del siglo XIX. LaHabana, 1987. P. 37-38.	21
Введение
5. Характерные черты латиноамериканской либеральной и консервативной историографии. Сложившаяся в колониальную эпоху историко-культурная модель латиноамериканских консерваторов в первые десятилетия независимого развития не претерпела серьезных изменений. Они продолжали восхвалять колониальное прошлое, ставя во главу угла достижения «матери - родины» во всех сферах и по-прежнему делая упор на монархию, как идеальную форму правления. «Семантико-идеологическая матрица дискурса консерваторов в работах по истории, - отмечает Б. Гонсалес Стефан, - выглядела следующим образом: индейская раса - дефективность, американские испанцы - креолы - ослабление испанской расы, всё народное - посредственность, - не национальное»16.
Согласно консервативной модели латиноамериканской истории, гибель доколумбовых цивилизаций означает исчезновение с исторической сцены не только их самих, но и связанных с ними традиций. Принимая этот постулат за аксиому, консервативные идеологи утверждают, что с конца XV в. именно колониальная история Испанской Америки и Бразилии порождает истинные традиции. Отсюда новая матрица: «испанская раса - жизнеутверждение - мужество - благородство - колония - великолепие»17.
Сторонники консервативного течения, следуя догмам испанской схоластики, отдельным положениям гегелевской философии истории о «неисторических народах» и аристотелевской точке зрения на то, что индейцы и африканцы являлись якобы рабами от рождения, придерживались и другой крайности, полагая, что в силу всего этого «варвары» не могли создать высоких образцов культуры и искусства. Даже такой глубокий мыслитель, как А. Бельо, хотя и высоко отзывался о «гордом индейце» доколумбовой эпохи, тем не менее считал, что в целом коренные народы Нового Света не внесли сколько-нибудь серьезного вклада в историю и культуру американского континента. Подобный вывод заставлял консервативных авторов искать примеры для подражания прежде всего в европейской историографии.
Обобщенный исторический портрет колониальной эпохи, созданный консервативной историографией, выглядит примерно следующим образом: исключительно высокий уровень развития колоний, отсутствие даже какого-либо намека на кризисные периоды в самой метрополии. Вне поля зрения остаются такие ключевые проблемы, как эксплуатация коренного населения, его социально-экономические проблемы, народные движения, инквизиция, уничтожение многих достижений индейских культур. Вот, например, в каких идиллических тонах описывал Перу конца XVIII - начала XIX в. перуанский писатель и автор ряда работ исторического характера Хосе Мануэль Вальдес-и-Паласьос (1767-1843): «Перу накануне Войны за независимость обладало огромными богатствами... Эта роскошь тех спокойных дней в абсолютной мере сказалась и на всех институтах общественной жизни... Золотая и серебряная монета циркулировали по всей стране... Радость, душевное спокойствие и хорошее настроение были производными этого изобилия»18.
16Ibid. Р. 211.
17Ibid. Р. 212.
22	18 Ibid. Р. 216-217.
Введение
Либеральная модель. Отношении к историко-культурному наследию индейцев Нового Света имело своеобразное преломление в либеральном мышлении. Признавая культуру аборигенов историческим явлением, авторы этого направления утверждали, что она имела значение только в пределах тех временных рамок, в которых развивались доколумбовы цивилизации. По существу, взгляды либералов и консерваторов в этом вопросе во многом совпадали и отличались лишь отдельными нюансами. Бесспорный тезис аргентинского мыслителя X. Баутисты Альберди о том, что культура развивается одновременно со всеми остальными элементами цивилизации, оказался фатальным для всего историко-культурного наследия индейцев. Вместе с гибелью индейских цивилизаций, на его взгляд, оставались в прошлом и все достижения этих народов, т. к. новый виток латиноамериканской цивилизации XIX в. требовал и новой культуры, культуры эпохи «железных дорог и пароходных маршрутов». Подобного рода оценки имели место и в либеральной идеологии других стран. Например, в Мексике, где наряду с Перу сохранилось наибольшее влияние индейских культур, некоторые историки этого направления считали, что индейское наследие тормозит процесс модернизации страны.
Модернизация стояла на повестке дня всех государств Латинской Америки. Ее наиболее привлекательные варианты либералы находили в Англии, США, Франции... Естественно, что Испания в этом отношении была явным аутсайдером, что еще более усиливало либеральную испанофобию. Подводя черту под значением индейских цивилизаций на рубеже XV- XVI вв. и практически перечеркивая всю колониальную историю, либеральная историография и общественная мысль XIX в. тем не менее признавали колониальный период как формально необходимый и исторически неизбежный для воссоздания целостной истории латиноамериканских народов. Современная венесуэльская исследовательница Беатрис Гонсалес Стефан подчеркивает, что данное признание не в последнюю очередь делалось и для того, чтобы подтвердить «законное» родство латиноамериканцев с западной цивилизацией. Такие расчеты, безусловно, имели место. Ориентируясь на историографию и общественную мысль Европы и США, латиноамериканские интеллектуалы вместе с тем выступали категорически против рабского подражания им.
При анализе попыток либералов создать целостную концепцию латиноамериканской истории нельзя не обратить внимание на парадоксальную ситуацию: либеральная историография пыталась ограничить влияние европоцентристских схем мировой истории, создать собственную общеконтинентальную идеологию американизма и при этом фактически отказывалась от признания автохтонных корней своей истории и многих аспектов историко-культурного колониального наследия. Правда, и эта в целом доминирующая тенденция имела исключения. В Колумбии, Венесуэле, Чили, в странах, где индейская культура была менее развита, нежели в ареале распространения мезоамериканских цивилизаций и цивилизации инков, где и либералы и консерваторы могли «аргументированно» «доказать», что их предки испытали определяющее влияние прежде всего европейской культуры, там имело место более уважительное отношение к достижениям индейцев во всех сферах, и прежде всего к оригинальным образцам индейских литератур.
23
Введение
Вместе с тем думается, что едва ли не главной причиной подобного рода исключений из сложившейся в либеральной историографии XIX в. тенденции, которые коснулись и Мексики, стало появление в предыдущем столетии довольно серьезных работ в самих колониях. Например, в Новой Испании в этой связи следует назвать труд Франсиско Хавьера Клавихеро (1731-1787) «Древняя история Мексики», увидевший свет в 1780 г. Весь пафос этой книги направлен на опровержение нелепых по своей сути концепций о неполноценности индейцев и их умственной отсталости, на раскрытие их вклада в многовековую историю страны. Трудно переоценить и значение публикаций итальянского археолога Лоренцо Ботурини (1702-1751), натурализовавшегося в Испании, проведшего восемь лет в Новой Испании и осуществившего там многочисленные чрезвычайно важные для понимания прошлого Мексики раскопки, открывшие многим глаза на величие ее древних цивилизаций.
Во многих работах латиноамериканских либералов XIX в. колониальный период квалифицировался как «культурный вакуум», порожденный «деспотизмом», «отсталостью», «угнетением». Либеральная историография, как наследница и продолжательница «черной легенды» в латиноамериканской и испанской историографии, суть которой выражалась и выражается до сих пор в том, что миссия Испании в Новом Свете сводилась якобы только к тому, чтобы грабить, уничтожать и разорять, абсолютизировала эту формулу. В результате на страницах книг был создан антипод образа процветавших колоний, характерного для консервативной историографии. Помещая заморские колонии Мадрида в атмосферу перманентного состояния отсталости и невежества, либеральные авторы, видимо, забыли о том, что к концу XVIII в. в Испанской Америке креолы составляли 20 % населения колоний и что ради них и в какой-то степени в интересах индейской знати распахивали свои двери и театры, и библиотеки, и 24 университета, основанные Испанией в Новом Свете в XVI - начале XIX в.
Либералы попытались провести ревизию всего того, что было издано в колониальную эпоху в заокеанских владениях «матери-родины». При этом они сознательно замалчивали работы на латинском языке, выделяли труды, критически относившиеся к схоластике и воздававшие должное рационализму, большое внимание уделяли публикациям по географии, по проблемам этнологии и истории. Особый интерес проявлялся к письмам, памфлетам, воззваниям иезуитов после запрещения ордена в Новом Свете, сыгравшим важную роль в формировании идеологии независимости в испанских колониях.
Консервативная и либеральная модели латиноамериканской истории наиболее контрастно проявляются в отношении к такой категории философии истории как «прогресс». Восхваляя колониальный период, считая Войну за независимость явлением, нарушившим общественный порядок и последовательное течение жизни, консервативные авторы делают однозначный вывод в отношении периода независимого развития, квалифицируя его как эпоху упадка. В свою очередь либеральные историки, при всех своих сомнениях в отношении значения индейского наследия в области культуры, иногда отдавали ему должное, называли его определенным этапом в историко-культур-24 ной эволюции континента, этапом, пострадавшим от «колониального обску
Введение
рантизма» и вновь обретшим историческую динамику в годы становления независимых государств.
В середине XX в. один из крупнейших латиноамериканских мыслителей этого столетия Марьяно Пикон Салас писал: «Испано-американская историография, возникшая после Войны за независимость, почти вплоть до наших дней не смогла избавиться от целого ряда предубеждений. Прежде всего, это касается иллюзий многих авторов о том, что История родилась вместе с ними, и стоило только им назвать освободившиеся колонии “Республика Венесуэла”, “Республика Перу” или “Республика Чили”, как сразу же возникало совершенно новое явление, настолько новое, что для того, чтобы связать его с прошлым, необходимо было прыгнуть через огромную пропасть, да и то вряд ли можно было спасти идею континуитета»19.
Венесуэльский мыслитель считал, что История в то время скорее определялась политическим колоритом улицы и либералы замуровали ее стеной полного отрицания и презрения к колониальному периоду, а консерваторы, и среди них даже такой талант, как Лукас Аламан, считали, что всё зло начинается с появления республики.
Огромная роль, которую играли либералы в Войне за независимость Испанской Америки, казалось бы, должна была способствовать укреплению позиций либерализма как идейно-политического течения, однако он испытал длительные периоды взлетов и падений. Причин этой нестабильности было несколько. Главная состояла в том, что либерализм еще не сложился как единое течение, был фрагментарен и даже противоречив в интерпретации различных идеологов и политических деятелей. Кроме того, либералы не обладали серьезной материальной основой, которая позволяла бы им осуществить свои концепции в социально-экономической сфере. Влиятельнейшие субъекты общества - армия, церковь, крупные собственники - в основном придерживались консервативных взглядов, поэтому борьба в этих сферах приобрела острейший характер практически во всех латиноамериканских странах и в XIX, и в XX вв.
Иллюстративный материал для книги подобран Л.Ю. Кораблевой в основном в Интернете.
19Picon-Salas М. De la Conquista a la Independencia. Mexico, 1975. P. 17, 18.
ИНДЕИСКИЕ И ИСПАНСКИЕ	Часть!
ХРОНИСТЫ XVI-XVIII ВЕКОВ
И ПЕРВЫЕ ТРУДЫ ЕВРОПЕЙСКИХ АВТОРОВ
ХРИСТОФОР КОЛУМБ	Глава 1
(Документы, хроники, проблема портретной идентичности)
Христофор Колумб родился в Генуе в конце октября 1451 г. в семье небогатого шерстобита. Крайне неясным и запутанным оказался вопрос о его образовании. Одни исследователи полагают, что он обучался в Университете города Павия, другие считают Колумба гениальным самоучкой. Не подтверждено документами и утверждение некоторых авторов о Колумбе-корсаре, бороздившем Средиземное море. Зато достоверно известно, что его замыслы найти путь в Индию через Атлантический океан зарождались в 70-80-е годы XV в., когда он увлеченно занимался географией, изучал навигационные карты и, несмотря на тяжелое материальное положение, не оставлял надежд на осуществление путешествия.
Решающее значение для последующего открытия генуэзским мореплавателем Нового Света имела встреча X. Колумба с Алонсо Санчесом, моряком из Уэльвы. Этот сюжет присутствовал во многих хрониках и научных трудах XVI-XIX вв., но затем был поставлен под сомнение современной историографией. Суть его такова. Алонсо Санчес, измотанный штормами и голодом, с несколькими спутниками с огромным трудом добрались до о. Мадейра. Санчес, прожив там несколько дней, поведал Колумбу о массе диковинных вещей, увиденных ими западнее Азорских о-вов, куда их занесла штормовая погода. Самым необычным в этом рассказе было сообщение о ранее не известных европейцам островах.
С невероятным усердием Колумб собирал свидетельства для подкрепления своего великого замысла: через запад на восток. Он добывал доказательства по крохам: у греческих философов, из Библии, из книг современных ему географов и отчетов морских капитанов, из путевых заметок Марко Поло.
Важную научную поддержку Колумб получил от естествоиспытателя Паоло Тосканелли, итальянского ученого XV в. Убежденный сторонник теории шарообразности Земли, он полагал, что Индии можно достичь западным путем.
Во время своих переговоров в Португалии Колумб узнал, что этот пользующийся международной славой врач и географ недавно послал одному своему другу-португальцу заключение о западном морском пути. Колумб немедленно и без колебаний обратился к соотечественнику. Ответ Тосканелли не заставил себя долго ждать, знаменитый ученый с готовностью ответил море-26 плавателю, сообщившему ему о своем отважном проекте:
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
«В ответ на твое письмо, из которого я узнал о твоем благородном стремлении отправиться к богатым пряностями островам, высылаю тебе копию письма, посланного мною в свое время одному моему португальскому другу, а также морскую карту, подобную той, что я выслал и ему. Велик и благороден твой план: к восточным островам плыть на запад. Этот путь не только возможен, но и вероятен. Несомненно, что это предприятие достойно всяческого уважения, оно принесет большую пользу и славу всему христианскому миру. Ты пока еще не предвидишь так ясно, как я, ибо у тебя не было возможности собрать столько надежных данных от авторитетных и ученых мужей...»
Теперь вынашиваемый Колумбом проект нуждался в одном - в средствах для его осуществления.
Король Португалии Жуан II первым усомнился в доводах Колумба, просившего корабли для открытия пути к острову Сипанго (Япония) через «море мрака» (Атлантический океан) в западном направлении. Тем не менее Жуан поручил своим «экспертам», епископу и двум космографам, проверить доводы мореплавателя и сделать по ним заключение. Приговор комиссии был удручающим: в основе проекта лежит чистая фантазия и описание Сипанго, заимствованное у Марко Поло. Не увенчалась успехом и поездка с той же целью в Англию брата Колумба Бартоломе.
Испания также долгое время оставалась глуха к предложениям и просьбам Христофора Колумба. Проект был отклонен по следующим мотивам: это путешествие в Азию продлится три года; западный океан бесконечен и, вероятно, невозможен для плавания; если Колумб достигнет антиподов (жителей противоположной стороны Земли), то ему не удастся возвратиться; на противоположной от Европы стороне Земли не существует суши, ибо так считал Сан-Августин; едва ли три из пяти зон земного шара обитаемы; невероятно, чтобы по прошествии стольких веков после Сотворения мира еще можно было найти более или менее значительные земли, доселе неизвестные.
Можно легко представить себе состояние Колумба: не только многолетние надежды оказались под угрозой, но и появилась реальная возможность прослыть еретиком со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями. Мы представляем эту точку зрения, нашедшую отражение в испанских публикациях XVIII-XIX вв., хотя в настоящее время испанские историки считают этот сюжет вымыслом1.
Стоит отметить, что период жизни Колумба в 1473-1487 гг. в наименьшей степени обеспечен документальными источниками.
Наступил 1492 г. В начале года Колумб получил аудиенцию у испанской королевы. Государственная мудрость Изабеллы сказалась и в том, что в отличие от монархов Португалии, Англии и Франции она поняла перспективность проектов Христофора Колумба.
Изабеллу не смущало то, что этому человеку многие не верили, а ученые мужи чуть ли не предавали его анафеме. Она исходила из простой житейской формулы: если все это окажется пустячной затеей, то корона абсолютно ничего не потеряет, а если Колумб окажется прав...
1 Альтамира-и-Кревеа Р. История средневековой Испании. СПб., 2003, С. 492.
27
Часть I. Хронисты XV1-XVIII веков
ХРИСТОФОР КОЛУМБ
неудачи мореплаватель не никаких вознаграждений, делал его одной из самых фигур испанского обще-адмиралом
17 апреля 1492 г. в военном лагере Санта-Фе был заключен договор. В случае получал успех же заметных
ства. Он становился
«всех островов и материков, которые он лично и благодаря своему искусству откроет или приобретет в этих морях-океанах». После его кончины этот титул «со всеми его привилегиями и прерогативами» навечно переходил к наследникам и потомкам. Колумб назначался «вице-королем и главным правителем на всех названных островах и материках». Он получал десятую часть «со всех и всяческих товаров, будь то жемчуг или драгоценные камни, золото или серебро, пряности и другие вещи и
товары любого рода, которые будут куплены, обменены, найдены или приобретены...» Правда, он получил бы эту десятину после того, как будут погашены все издержки, связанные с реализаций экспедиции. Он или его заместитель будет единственным судьей в тяжбах, возникающих по торговле между Испанией и открытыми землями. Колумб должен был нести восьмую часть расходов по снаряжению кораблей для этой торговли, получал затем восьмую часть вырученной прибыли. Кроме того, Колумбу и его наследникам было пожаловано право употреблять перед их именами приставку «дон», которую имели лица, возведенные в дворянское достоинство. 18 лет шел Колумб к этому дню, и вот он настал. Впереди было долгожданное свидание с «морем мрака».
Путешествия X. Колумба и характер его открытий досконально описаны в многочисленных публикациях. Мы не будем касаться их в данной работе. Задача этой главы состоит в том, чтобы показать современному читателю, насколько хорошо были информированы европейское и американское общества конца XIX в. об историко-культурном наследии великого мореплавателя. В 1893 г. в России увидела свет работа английского историка Джустина Уинс-тора «Христофор Колумб и открытие Америки»2. Эта книга освещает практически все перипетии четырехвековой истории формирования представлений о вкладе Колумба во всемирную историю, рассказывает о тех, кто собирал, хранил и популяризовал соответствующие документы, кто писал его первые биографии, рисовал его портреты, кто больше других сделал в научном плане, анализируя его наследие.
28	2 Уинсор Д. Христофор Колумб и открытие Америки. СПб., 1893.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Источники. При жизни Колумба существовало 97 различного рода документов, написанных его рукой (мемуарные записки, дневники, письма, отдельные описания). До конца XIX в. сохранилось 66. Письма Колумба были напечатаны в 1877 г. в оплаченном правительством Испании издании «Письма Индий»3. Все они написаны на испанском языке. Еще в 1502 г. были напечатаны в виде книги под названием «Codex Diplomaticus» документы, касающиеся прав Колумба, а после его смерти - его наследников в связи с осуществленными им открытиями.
В последние десятилетия XVIII в. отличную коллекцию документов собрал испанский историк и философ Хуан Баутиста Муньос (1745-1799). С 1781 г. по приказу Карла III он стал искать их во всех испанских архивах в целях написания подробнейшей истории Индий. Разрешение короля заглядывать в любые хранилища позволило ему увидеть многие свидетельства, недоступные ранее другим исследователям. Первый и, к сожалению, последний том его труда «История Нового Света» вышел в 1793 г. Сохранилась часть рукописи второго тома, доведенного до 1500 г.
Одним из крупнейших знатоков документальной базы, связанной с открытием Америки, был Мартин Фернандес де Наваррете (1765-1844). Многогранная личность: моряк, писатель, знаток ряда гуманитарных дисциплин, ставший в конце XVIII в. академиком Королевской испанской Академии языка и академиком истории. С 1825 г. до своей кончины оставался Президентом Академии истории. Еще в 1789 г. Карл IV поручил ему заняться совершенствованием архивного дела. Многолетняя работа во многих частных архивах и архивах различных академий и университетов, хоть и была в значительной степени осложнена Наполеоновскими войнами и Войной за независимость Латинской Америки, тем не менее завершилась публикацией с 1825 по 1837 г. пяти томов «Collecion de los Viages у Descubrimientos que hicieron por Mar los Espanoles desde Fines del Siglo XV». Мартин Фернандес де Наваррете сыграл большую роль и в подготовке еще одной коллекции документов - «Coleccion de Documentos Ineditos para la Historia de Espana relativos al Descubrimiento». которая стала издаваться с 1847 г. Эта коллекция издавалась в течение нескольких десятков лет и в ее рамках впервые в 1875-1876 гг. была опубликована «История Индий» Бартоломе де Лас Касаса.
Начавшая издаваться в 1864 г. «Coleccion de Documentos Ineditos relativos al Descubrimiento, Conquista у Colonizacion de las Poseciones Espanolas en America у Oceania» значительно уступала предыдущим по характеру публиковавшихся в ней источников. Кроме того, появились их повторы, перепечатка из более ранних коллекций. По мнению многих специалистов, эта коллекция не давала практически ничего нового в отношении X. Колумба, за исключением проблемы - репартимьенто на Эспаньоле.
Жизнь и деятельность Колумба придали огромный импульс источниковедению. Упоминавшиеся выше документальные коллекции коснулись практически всех проблем, имеющих отношение к открытию и завоеванию Нового Света, истории становления и развития испанской колониальной системы, характеру складывания новой общности людей, нового историко-культурного синтеза.
3 Там же. С. 1, 2.
29
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Биографы и портретисты. Христофор Колумб - одна из самых популярных фигур всемирной истории. Первым «заметил» величие свершений своего соотечественника итальянский хронист Pietro Martire d’Angiera (1457-1526). Латинизированный вариант его фамилии - Petrus Martir Anglerias. Он жил в Испании с 1487 до 1526 г., где его имя и фамилия приобрели новое звучание - Педро Мартир де Англерия. Там сложилась его карьера влиятельного чиновника (с 1524 г.член Верховного совета по делам Индий), приближенного королевской семьи (духовник Изабеллы) и талантливого летописца, Педро Мартир пользовался большим авторитетом в церковных кругах. Он никогда не был в Новом Свете, однако по хадатайству Изабеллы получил назначение епископом in absentia (без личного присутствия) в любой из городов на Антильских о-вах, что давало возможность пожизненно получать очень высокую ренту, встречался с известными конкистадорами, хронистами, неоднократно беседовал с Колумбом.
Педро Мартир одним из первых высказал сомнение и несогласие с Колумбом в связи с убежденностью последнего, что он добрался до берегов Азии. 1 октября 1493 г. Мартир писал архиепископу города Брага о том, что не может с абсолютной уверенностью отрицать, что Колумб будто бы прибыл в Индии, но в то же время размеры мира, отмечал итальянец, заставляют его в этом сомневаться4. Любопытно, что и король Португалии Жуан II придерживался подобной же точки зрения, считая, что Колумб приплыл на Запад5.
С начала своего появления в Испании и до 1525 г. Мартир посылал в Ватикан пространные письма о политической и культурной жизни страны. Всего их было отправлено более 800. После первого путешествия Колумба основное внимание стало уделяться аспектам освоения Испанией Западного полушария, проблемам завоевания и колонизации. Двенадцать писем, отправленных с 14 мая 1493 г. до 5 июня 1497 г., касались биографии и двух путешествий X. Колумба6.
Из этих писем-трактатов и сложился главный труд П. Мартира «Декады Нового Света», впервые опубликованный в 1530 г. в Риме. По существу он стал первой историей Нового Света. Правда, в отдельности «Декады...» начали публиковаться значительно раньше. Первая из них увидела свет в 1511 г. А. Гумбольдт писал, что папа Лев X (1513-1521) «любил читать декадас де Ангъеры» после обеда своей сестре и кардиналам7.
Оценивая П. Мартира как одного из первых и главных хронистов, стоит прежде всего отметить его бесспорный вклад в общую оценку открытых X. Колумбом земель как Нового Света. Также важно отметить, что его письменное свидетельство о первом плавании Колумба было третьим. Первыми двумя были письма самого Колумба, соответственно Луису де Сантанхелю и Габриелю Санчесу. Письмо же П. Мартира графу Борромео от 14 мая 1493 г. представляет интерес как первая реакция на это великое событие одного из образованнейших людей того времени, связавшего свою судьбу с Испанией. В этом письме он писал: «Прошло несколько дней как некто Христофор Колон, генуэзец, возвратился от антиподов на востоке. Он получил от моих
4 Gaylord Bourne Е. Espana en America. 1450-1580. Habana, 1906. P. 36-37.
5 Ibid.
6 Уинсор Д. Указ. соч. С. 30, 31.
30	7 Цит по: Arciniegas G. Con America пасе la nueva historia. Bogota, 1991. P. 198, 199.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
королей три судна для того, чтобы посетить эти провинции. Это было действительно чрезвычайно трудно, так как то, что он рассказывал, я воспринял как сказку»8. Видимо, стоит обратить внимание на то, что Мартиру потребовалось четыре с половиной месяца для того, чтобы поставить под сомнение иллюзии X. Колумба в отношении Индий, в то время как сам мореплаватель оставался с ними целых 15 лет.
Среди тех хронистов, кто неоднократно встречался с Колумбом, стоит упомянуть Андреса Бернальдеса (1450-1513), прозванного в историографии «священником дворцов» за то, что он в течение 1488-1513 гг. был капелланом в дворцовом комплексе близ Севильи. Бернальдес являлся другом Колумба, и в 1496 г. последний даже жил какое-то время в его доме. Продолжительные беседы между ними и подаренные адмиралом всех Индий ценнейшие документы послужили хорошей основой для хроники «История католических королей», которая долгое время читалась в различных списках и только в 1850 г. была впервые напечатана в Гранаде.
Если А. Бернальдес был личным другом Колумба, то официальный историограф Индий Гонсало Фернандес де Овьедо (1478-1557) мог на полном основании зачислить если не в друзья, то в хорошие знакомые сыновей Колумба - Дьего (1476-1526) и Фернандо (1488-1539). Все они общались при королевском дворе, исполняя там различные обязанности. Овьедо написал одну из лучших хроник XVI в. - «Естественную и всеобщую историю Индий» в 50-ти книгах. Первые 19 были опубликованы в 1535 г. в Севилье, 20-я спустя некоторое время - в Вальядолиде, а всё собрание увидело свет только в 1851-1855 гг. в Мадриде.
В XVI в. Овьедо обрел высокую репутацию в среде испанских деятелей культуры. Опубликованные книги были довольно популярны, многие воспринимали его как добросовестного автора. Исключением был только Бартоломе де Лас Касас, считавший, что все критические замечания хрониста в адрес Колумба возникли у него лишь только потому, что он во всем доверял братьям Пинсонам, не скрывавшим своей вражды к Колумбу. Естественно, что это не соответствовало действительности, т.к. Овьедо сам шесть раз пересекал Атлантический океан и хорошо знал реалии Нового Света. Напряженные отношения с Пинсонами безусловно имели место, но отнюдь не влияли на творческие концепции официального хрониста Индий.
Все перечисленные выше работы затрагивали лишь отдельные стороны жизни и деятельности Колумба. Книгой же, отвечавшей практически на все вопросы, мог стать труд его младшего сына. Фернандо был выдающейся личностью. В 1498 г. являлся пажом королевы Изабеллы, затем участвовал в четвертом плавании отца (1502-1504). В дальнейшем, служа при дворе Карла V, он получил возможность побывать во многих странах Европы, из которых обязательно возвращался с большой партией книг. В своем доме в Севилье собрал огромную библиотеку в 20 тыс. томов. Фернандо унаследовал большую часть архива Колумба и всегда сожалел, что не успел расспросить отца о его молодых годах. Написанная им книга «История адмирала дона Христофора Колумба» впервые увидела свет только в 1571 г. в Венеции. В Испании
8 Gaylord Bourne Е. Op. cit. Р. 25.
31
Часть I. Хронисты XVI-XV1II веков
же ее первая публикация имела место лишь в 1832 г. (в 2-х томах). Однако рукописи Ф. Колумба широко использовал Бартоломе де Лас Касас в своей «Истории Индий», ставший последним из крупных испанских хронистов, кто много и весьма обстоятельно писал о Колумбе. Естественно, что еще в целом ряде хроник упоминаются Колумб и его путешествия, однако одним не хватало достоверности, другим понимания масштабности этой личности, третьи, фиксируя факты, не имели представления о значимости его свершений.
Если многие вопросы, связанные с деятельностью Христофора Колумба, были решены еще в XVI в., то физический портрет этого протагониста истории до сих пор остается загадкой. Имеется более десятка его портретов, не похожих друг на друга. Нет ни одного портрета адмирала, написанного профессиональным живописцем при его жизни. Джустин Уинстор дает следующий образ Колумба 1492 г., обобщенный на основании воспоминаний современников: человек «поразительного роста, величавого, чтобы не сказать сурового вида, скорее с продолговатым, чем с широким лицом, с большими скулами, с орлиным носом, со светло-серыми глазами, с кожей, покрытой веснушками и красноватым загаром, с волосами некогда белокурого цвета, а теперь поседевшими. Его любимой одеждой была, по-видимому, ряса францисканского монаха»9.
Из всех портретов Колумба, известных сегодня, нет ни одного, который бы относился ко времени жизни и деятельности мореплавателя. Исключением является только изображение Святого Христофора, ассоциируемое специалистами с личностью Колумба. Автор этого рисунка Хуан де ла Коса хорошо знал Колумба, участвовал вместе с ним в нескольких путешествиях, был картографом. Св. Христофор как раз и украсил виньетку на географической карте 1500 г.
Хотелось бы также остановиться еще на двух портретах, известных и даже популярных в настоящее время. Первый относится к известной итальянской портретной галерее на берегу озера Комо, основанной итальянским историком Паоло Джиовио, более известным под своим латинским именем -Паулус Иовиус. Через несколько лет после смерти Колумба папа Лев X увлекся работами П. Иовиуса и в значительной степени способствовал постройке его виллы. Хозяин украсил ее портретами великих людей XVI столетия и судя по всему там был и портрет X. Колумба. В 1551 г., за год до смерти Иовиуса, была издана его книга «Elogia Virorum Illustrium», в которой был очерк о X. Колумбе. В 1575 г. эта книга вновь увидела свет со всеми гравированными на дереве портретами, украшавшими виллу. Автором этих гравюр был итальянский художник Каприоло. Среди них был и портрет Колумба (с длинными светлыми волосами, в древнеримской тоге). В последующем он вновь будет опубликован в 1857 г. в книге Джузеппе Банкеро «Tavolla di Bronzo», после чего станет довольно популярным.
Другой известный портрет был опубликован знаменитым голландским гравером и издателем Де-Бри в «Сборнике прежних путешествий». Согласно его версии, этот портрет был сделан по заказу короля Фердинанда, затем украден из Совета по делам Индий, где он висел, и переправлен в Нидерланды10.
9 Уинсор Д. Указ. соч. С. 57.
32	10 Там же. С. 62.
Часть I. Хронисты XV1-XVIII веков
Фактически портреты, условно говоря Иовиуса и Де-Бри, два антипода. С первого на нас смотрит интеллигент и романтик, со второго - грубый обыватель. Последующие века отнюдь не дали точного ответа на этот вопрос. Образ X. Колумба и поныне остается неразрешимой загадкой.
ЛЕГЕНДА	Глава 2
О «ДОБРОМ И ЗЛОМ» ИНДЕЙЦЕ В ТРУДАХ ЕВРОПЕЙСКИХ МЫСЛИТЕЛЕЙ
XVI-XVIII ВЕКОВ
Первые встречи X. Колумба с индейцами Антильских островов оставили у мореплавателя благоприятные впечатления. 14 октября 1492 г. он записал в дневнике: «Я видел два или три селения, а также людей, которые выходили на берег, взывая к нам и вознося хвалу Богу. Одни приносили нам воду, другие пищу, иные же, заметив, что я не собираюсь выйти на берег, бросались в море и добирались до нас вплавь; и мы поняли, что они спрашивают, не явились ли мы с неба. И один старик вошел в нашу лодку, все же другие - мужчины и женщины - громко возглашали «идите, смотрите - вот люди, явившиеся с неба, несите им пищу и питье»1.
Через несколько лет пожилой абориген с другого острова подарит Колумбу корзину, полную фруктов и цветов, а затем заявит в присутствии своих соплеменников: «Нам рассказывали, что ты с могущественными отрядами прошел по всем этим провинциям, которые до этого тебе были неизвестны, и вызвал много страха у людей, проживающих в них. Поэтому я тебя предупреждаю и предостерегаю: имей в виду, что души покидают тела двумя путями - один туманный и ужасный, подготовленный для тех, кто вредил людям, другой - полный удовольствий и наслаждений - для тех, кто неизменно уважал мир и спокойствие людей. Если ты не сомневаешься в том, что смертен и что каждый получит в будущем почести соразмерно тому, что он делает сегодня, то не причиняй никому зла»2.
Колумб постепенно переходил от благостного созерцания индейских поселений к насилию в отношении тех, кто совсем недавно считал белых пришельцев долгожданными богами и встречал их «хлебом - солью». Многие свои акции он совершал из чистосердечных побуждений, желая облегчить положение индейцев. Например, мореплаватель предлагал королю Фердинанду обратить индейцев Багамского архипелага, этих «жестоких каннибалов», в рабство, чтобы «вытащить их из такого бесчеловечного состояния». Основная же роль в определении политики испанской короны в отношении индейцев принадлежала католической церкви, оказавшейся в конце XV - начале XVI в. в полном неведении в отношении того, как квалифицировать «открытые» земли и проживавших там аборигенов. Только в 1537 г., когда папе
1	Путешествия Христофора Колумба: Дневники, письма, документы М., 1950. С. 92-93.
2	Mdrtir de Angleria Pedro. Decadas del Nuevo Mundo. Buenos Aires, 1944. P. 40.	33
? Истопия Пятинскпй Амепики
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Павлу III стало известно о кровавых оргиях испанского монаха Доминго де Бетансоса, в которых регулярно погибали ни в чем не повинные индейцы, именуемые им «зверьми», Святой престол своей буллой Veritas ipsa признал наконец, что над Новым Светом такое же небо, как и над всеми другими континентами, а индейцы, подобно всем другим мирянам, имеют душу.
Испанская корона в конце XV - начале XVI в., стремясь заставить индейцев признать духовный авторитет католической церкви и папы, а также верховенство испанских королей, проводила в отношении коренного населения Нового Света крайне агрессивную политику. Об этом убедительно свидетельствует основной документ короны, на базе которого в этот период проводилось обращение аборигенов в христианство, Reguerimiento («Требование»), отредактированное юридическим советником короля Фердинанда Хуаном Лопесом де Паласьос Рубьосом и вступившее в силу в 1512 г. Как правило, прежде чем начать боевые действия, тот или иной конкистадор приказывал собрать индейцев округи и зачитывал им данный документ.
К этому времени из среды местного населения были подготовлены уже неплохие переводчики, которые доносили до своих соплеменников леденящие душу слова: «...я подтверждаю, что с божьей помощью решительно выступлю против вас и повсюду начну войну всеми имеющимися в моем распоряжении средствами и заставлю вас подчиняться Церкви и Их Высочествам, и захвачу все ваше имущество, и причиню вам столько зла и вреда, сколько смогу, если вы, как вассалы, не подчинитесь вашему сеньору, будете оказывать ему сопротивление и противоречить. Я заявляю, что все смерти и любой ущерб, которые будут сопутствовать этому, произойдут по вашей вине, а не по вине Их Высочеств, моей или тех, кто меня сопровождает...»3
Большая часть «Требования» оправдывала конкисту, проистекавшую якобы из божественного права. Индейцам не оставалось ничего другого, как признать духовную власть католической церкви и светскую власть испанской короны. При добровольном признании этого и посвящении в христианскую веру индейцам была обещана полная свобода и сохранение имущества. В случае протеста следовали крайне жестокие меры, индейцы лишались жен и детей, имущества, их обращали в рабство, а затем насильственно - в христианство.
В 10-е годы XVI в. монах Антон де Монтесинос первым в своих проповедях на Эспаньоле, обращенных к испанским энкомендерос, призывал их смягчить жестокость, фактически отводя аборигенам роль «братьев наших меньших»: «Эти (индейцы. - Е.Л.) разве они люди? Разве у них есть разум? Разве вы не понимаете, что должны любить их, как самих себя? Разве не понимаете этого? Разве этого не чувствуете?»4
В 1517 г. королевский двор приказал создать хунту из 13 теологов, которой предстояло решить вопрос о том, насколько индейцы способны постичь христианскую доктрину. После многочисленных дискуссий между теологами и юристами было решено, что аборигены имеют для этого достаточные
3 Acosta L. Jose Marti, La America Precolombina у la Conquista Espanola. La Habana, 1974. P. 34-35.
34	4 Ortega у Medina Juan A. Imagologia del bueno у del mal salvaje. Mexico, 1987. P. 33.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
БАРТОЛОМЕ ДЕ ЛАС КАСАС
умственные способности, чтобы воспринять христианскую веру. Обоснование сего факта было направлено в Барселону, где тогда находился королевский двор. Там в присутствии только что вступившего на престол Карла I дебаты разгорелись с новой силой.
Большинство склонялось к аристотелевскому тезису о том, что общество естественным образом делится на господ и рабов по рождению и что индейцы относятся к последним. Монах-доминиканец Бартоломе де Лас Кассас назвал индейцев «людьми, способнейшими к восприятию христианской веры, любой добродетели и достойных привычек... людьми по своей природе свободными»5.
Испанский монах Бартоломе де Лас Касас (1474-1566) - одна из ярких фигур эпохи Возрождения. Он обладал многогранным талантом, опередив свое время в понимании универсальной ценности Человека и создав ряд монументальных трудов, раскрывающих основные этапы и методы завоевания испанцами Нового Света. Большую часть жизни Лас Касас посвятил защите индейцев и в общей сложности много лет прожил в Новом Свете.
Бартоломе родился в Севилье в знатной аристократической семье. Его отец, дон Франсиско, принимал участие во втором путешествии X. Колумба в Новый Свет (1493-1496), а сын в это время учился на факультете права университета Саламанки, одного из лучших в Европе в XV-XVI вв.
13 февраля 1502 г. он впервые отправился на американский континент, сопровождая губернатора острова Эспаньола (Гаити) Н. Овандо и не связывая с этой поездкой особых надежд. Там он был посвящен в сан священника. Затем в 1511-1512 гг. участвовал в вооруженной экспедиции Д. Веласкеса, завоевавшего Кубу. До того времени его судьба в Индиях, как с легкой руки Колумба называли только что открытые земли, складывалась традиционно. На Кубе Лас Касас, подобно многим другим испанцам, получил под свое «покровительство» целое селение индейцев, которых должен был заставлять работать и исправно платить налоги испанской казне - энкомьенду.
Ознакомившись с деятельностью на этой ниве других испанцев, Лас Касас буквально пришел в ужас от их жестокости, признав институт энкомь-енды унижающим человеческое достоинство, а осуществляемую испанцами конкисту, согласно требованиям, незаконной.
5 Ibid. Р. 33, 242.
35
Часть 1. Хронисты XVI-XVIII веков
1
COccovn tratado q el obffpo oeladttdad 'Keal oe Cbiape об tret ^агфокмпе oe ив £aieB/o Мшив compufo/potcomflHon oel Confqo *Feal aciae JJndiae: fobzela materia oe toe цй df оз quefe ban bee been dlaeefctauoeJEl qumconcicrtcmucbae rajonee t ancto» ridedts forf dkaetqut pueden apt© uecber a loe ketozee para otter* miner muebae T oinerfae quellionee oudofae en materia oerc* ihqictonttne otraeqoeal ftcnteioe bdbtfs
ci ttepo oe agoia Cretan.
ЯЯо iHi,


I
л
3i
Титульный лист «Трактата в защиту индейцев» ЛАС КАСАСА
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
В 1514 г. он продал все, чем к тому времени обзавелся на Кубе, и направился в Испанию для ведения там кампании в защиту индейцев. Через два года Лас Касас получил титул «универсального защитника индейцев».
В 1520 г. Карл V разрешает ему создать небольшую колонию и реализовать в ней свои идеи по мирной евангелизации индейцев. Опыт, проводившийся Лас Касасом на северном побережье Южной Америки, не принес ожидаемого результата. В этом регионе конкиста только набирала силу, и аборигены, столкнувшиеся с неимоверной алчностью и жестокостью завоевателей, не могли так быстро изменить отношение к белым пришельцам и поверить, что и среди них есть добрые, симпатизирующие им люди.
Тем не менее Лас Касас не прекращал свою благородную деятельность. В Санто-Доминго, Никарагуа, Перу и в Новой Испании (Мексике) - повсюду, где он появлялся в 20-40-е годы XVI в., с амвонов церквей неизменно звучала его убежденная речь о том, что все люди, являясь божественными созданиями, должны быть равны между собой. Столь же горячо он отстаивал свои принципы и в Испании. Четырнадцать раз (видимо, больше, чем кто-либо другой) Лас Касас пересекал Атлантику и вновь и вновь добивался аудиенции у Карла V, призывая его смягчить положение и расширить права индейцев. И наконец добился своего: в опубликованных в 1542 г. «Новых законах» многие из доводов Лас Касаса были учтены, в частности считалось противозаконным рабство аборигенов.
Однако, запретив рабство индейцев, испанская корона прибегла в широких масштабах к невольничеству африканцев. В мировой историографии уже давно дебатируется вопрос о причастности Лас Касаса к идеологическому обоснованию ввоза африканских рабов в Новый Свет. Безусловно, Лас Касас был человеком своей эпохи, и, отдавая ему должное за все содеянное на благо индейцев, вряд ли стоит окружать этого человека ореолом святости и непогрешимости: ради спасения аборигенов он действительно предлагал королю ввозить в заморские колонии Испании африканских невольников, впоследствии, правда, раскаявшись в этом и заявив: «Они (негры) должны иметь те же права, что и индейцы».
Лас Касас смело и честно рассказал в книге «История Индий» своему и грядущим поколениям обо всех злодеяниях, а порой и зверствах конкистадоров в Новом Свете. «Они шли с крестом в руке и с ненасытной жаждой золота в сердце», - писал он о завоевателях.
«История Индий» была написана в 1560 г. Ее научная значимость и ценность как важнейшего источника бесспорна. Вместе с тем необходимо отметить, что, желая любой ценой привлечь внимание испанского двора к бедственному положению аборигенов, гуманист не слишком утруждал себя проверкой многих фактов, имеющихся в этом фундаментальном труде. Одно бесспорно: политика порабощения индейцев в первые десятилетия XVI в. зиждилась прежде всего на жестокости, что привело к почти полному уничтожению коренного населения Кубы, Эспаньолы, Пуэрто-Рико и других островов Карибского бассейна.
Лас Касас не точен в деталях, но абсолютно прав в оценках характера, основных этапов и тенденций конкисты. Впоследствии эта точка зрения получила в испанской историографии наименование «черной легенды», а взгляды
37
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
его оппонентов - «розовой легенды». С первой, как правило, ассоциируется антииспанизм и антиколониализм, вторая представляет собой апологию исторической миссии Испании в Новом Свете.
Лас Касасом написано 80 произведений. Наиболее значительные из них: «История Индий», «Апологетическая история...», «Сокровища Перу» и «Ответ на вопрос о событиях при завоевании Перу». В этих работах Лас Касас предстает то как юрист, защищающий права индейцев, то как историк, раскрывающий тайны культур майя, ацтеков и инков, то как политик, весьма ценимый при королевском дворе и составляющий основные документы по проблемам коренного населения Нового Света. Некоторые трактаты написаны им на религиозные темы. Как человек, связанный с крестом и мечом, он и миссионер, и в известной мере завоеватель, он свидетель, активный участник и летописец грандиознейшей эпопеи покорения в течение нескольких десятилетий почти целого континента.
XVI век стал одним из самых ярких столетий в истории испанской правовой и политической мысли. Широкий спектр вопросов, находившихся в центре ее внимания, в основном касался Нового Света, неожиданно для всей Европы превратившего Испанию в могучую державу континента.
Франсиско де Виториа (1486-1546), известный испанский теолог и юрист, юношей вступил в Орден доминиканцев, обучался в Париже, до 1522 г. преподавал в Парижском университете, затем до конца жизни возглавлял кафедру теологии в университете Саламанки. Некоторые исследователи в вопросе об индейцах называют его родоначальником третьей позиции (после X. Хине-са де Сепульведы, последовательно отстаивавшего аристотелевскую формулу «естественного рабства», и главы другого направления Б. де Лас Касаса).
Свои взгляды о конкисте он изложил в труде «Relectione de Indis», написанном в 1538-1539 гг. (на испанском языке эта работа известна под названием «Relaciones sobre los indios у el derecho de guerra. Buenos Aires, 1946). Некоторые проблемы Ф. де Виториа на первый взгляд трактовал не менее радикально, чем Лас Касас. Это относится, например, к оценкам роли императора и папы в завоевании Нового Света. «Хотя не ставится под сомнение, -подчеркивал теолог, - что император является господином мира, этот факт не дает ему никакого права захватывать провинции варваров, создавать там новые княжества, разрушая старые, и собирать налоги». Столь же категоричен он и в отношении главы Святого престола: «Папа не имеет какой-либо светской власти ни в отношении этих варваров (индейцев. -Е.Л.\ ни в отношении других неверных... и, если варвары не хотят признавать ни его господства, ни любого другого проявления власти, папа не имеет никакого права объявлять им войну или захватывать их богатства и территории»6.
Казалось бы, Ф. де Виториа решительно осуждает насилие и защищает суверенные права индейцев, однако подобный вывод весьма далек от истины. В своих суждениях он крайне непоследователен и противоречив, что во многом объясняется его нескрываемым презрением к индейцам: «Надо иметь в виду, что эти варвары от природы трусливы и, кроме того, слабоумны и
38	6 Marti Jorge L. Cuba conciencia у existencia. La Habana, 1959. P. 146-147.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
amentes»7. Выступая в двух ипостасях, теолога и юриста, он считал, что с точки зрения юриспруденции захват Индий неправомерен, но с позиций теологии - абсолютно необходим: «Если эти варвары, будь то касики или сам народ, помешают испанцам свободно осуществлять проповедь Евангелия, то испанцы после некоторых раздумий, предназначенных для избежания скандала, могут начинать, даже вопреки воле этих людей, проповедовать и обращать их в христианство. И если для осуществления этой миссии придется подумать о войне или начать ее, то это необходимо сделать и продолжать до тех пор, пока не появятся возможности и гарантии для проповеди Евангелия»8 9.
В войне с аборигенами он предлагал соблюдать следующие принципы: 1. Считать законным возмещать ущерб, понесенный в войне, за счет противника. То же самое касается любых других потерь, несправедливо причиненных противником. 2. Если ради достижения победы необходимо уничтожать неверных, то это уничтожение законно, так же как и захват какого-либо города. Если в последнем случае погибнут невинные, то их следует считать погибшими в результате непреднамеренных действий в отношении них, или «несчастного случая». 3. Законно, как лишать имущества неверных, так и сажать их в тюрьму.
Вопросу осады и штурма городов посвящен и еще один крайне жестокий пассаж: «Если ты приближаешься к какому-либо городу, чтобы атаковать его, то предложи сначала мир. Если он будет принят и тебе откроют городские ворота, все проживающие в нем люди останутся живы, будут покорены тобой и начнут платить тебе налоги. Но если они откажутся от мирных предложений и начнут боевые действия, тогда атакуй этот город, и когда Господь Бог передаст его в твои руки, острие твоей сабли должно пройти по всем живущим в нем мужчинам»7.
Король весьма негативно отнесся к «Relectione de Indis» и запретил ее выход в свет, а заодно и публичное обсуждение всех вопросов, связанных с Индиями. В то же время складывавшиеся в этот период и в последовавшие столетия крупные колониальные империи использовали в своем законодательстве некоторые принципы отношений между метрополией и ее владениями, предложенные Ф. де Виториа. Наиболее общие проблемы вошли в международное право, что позволило испанскому теологу быть признанным многими исследователями в числе его создателей.
Антонио де Гевара (14807-1545) - многогранная личность, пользовался высоким авторитетом при дворе, занимал важный пост в руководящей структуре ордена францисканцев, входил в Совет инквизиции, являлся официальным хронистом Карла V. Важной стороной его деятельности были успехи на ниве литературы и публицистики, если правомерно назвать так попытки высмеять ряд работ, основной целью которых было оправдание завоевания Америки.
Поддерживая концепцию Лас Касаса о «добром дикаре» и «хорошем индейце», А. де Гевара пытался с помощью исторических аналогий и аллего
7 Acosta L Op. cit. Р. 55.
8 Ibid. Р. 52.
9 Ibid. Р. 54.
39
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
рических приемов показать всю абсурдность утверждений о якобы генетической неполноценности аборигенов. Наиболее известна в этом отношении его книга «Часы принцев и золотая книга Марка Аврелия», опубликованная в 1529 г. В главе «Крестьянин с Дуная» необразованный «человек земли» из «заштатной» провинции Римской империи опровергает все аргументы сенаторов и патрициев в пользу мнимого права на покорение других народов. В его уста автор вложил доводы противников испанской конкисты.
Аналогичные идеи и способы их выражения имеют место и в других публикациях А. де Гевары: «Недооценка двора и похвала деревне» (Menosprecio de Corte у Alabanza de Aldea, 1539) и «Семейная переписка» (Epistolas Familiares, 1539).
Хуан Луис Вивес (1492-1540) - мыслитель европейского масштаба. По мнению испанского историографа и литературного критика М. Мененде-са-у-Пелайо, «наиболее универсальный гений Испании XVI века».
Эразм Роттердамский, Томас Мор, будущий основатель ордена иезуитов Игнасио де Лойола - перечень известнейших людей того времени, встречавшихся с ним и высоко оценивших силу его эрудиции, можно продолжить. Вызывает восхищение и перечень языков, которыми он владел: латинский, греческий, французский, немецкий, итальянский, английский. Испанский интеллектуал на протяжении всего творческого пути разрабатывал в основном две темы. Первая - человек как создание Творца и как социальное явление, вторая - война и общество.
Свои взгляды на человека он изложил в труде «De Concordia et Discordia in Humano Genere - Взаимопонимание и разногласие в человеческом роду (1529)», посвященном Карлу V: «Так же как любой гражданин, обидев своего соотечественника, не может не обидеть при этом Родину, являющуюся матерью обоих, так и в том случае, когда один человек наносит ущерб другому, он не может не навредить всей человеческой природе, которой мы принадлежим. Поэтому все войны являются гражданскими, ибо все это -войны между братьями»10. Он встает и на защиту американских аборигенов, осуждая конкистадоров за то, что они «не считали индейцев Нового Света людьми».
Любопытны советы, которые Вивес дает испанскому королю в области государственного управления: «Что такое править и управлять народами, как не защищать, сохранять и опекать их, словно детей... И разве нет ничего более иррационального, чем стремиться опекать тех, кто не хочет этой опеки?.. А разве убивать, разрушать и сжигать это - тоже защищать?»11
Он обращался к королю на «ты» и в этом не было ничего удивительного: они являлись близкими друзьями, что, казалось бы, позволяло Вивесу не опасаться никаких последствий из-за публикации своих трудов, однако действительность была намного сложнее. В 1534 г. в письме к Эразму Роттердамскому он отмечал: «Мы живем в трудные времена, когда одинаково опасно и говорить и молчать»12. И все-таки он говорил, говорил языком своих книг,
10 Marti Jorge I. Op. cit. P. 154.
11 Ibid.
40	12 Ibid. P. 153.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
самой главной из которых были «Диалоги». Суть их - мир и жизнь в измерениях морали и философии, и гуманизм как основной аргумент для подтверждения своих точек зрения.
Среди других моралистов XVI в. следует назвать секретаря Карла V Альфонсо де Вальдеса (1490-1532) и его основной труд «Диалог кормящей матери и архидиакона», историка-иезуита Хуана де Мариану (1535-1624), автора лучшей для своего времени «Всеобщей истории Испании» (на латинском языке вышла в 1592 г., на испанском - в 1605 г.), а также теолога-иезуита Франсиско Суареса (1548-1617), одна из значимых работ которого «Метафизика». Все они в той или иной мере касались проблем Нового Света, выражая в целом гуманистические позиции.
Первоначальное отношение к аборигенам Нового Света как к явлению чрезвычайно экзотическому и крайне живописному, находящемуся вне человеческой цивилизации, отношение, характерное для испанских авторов, разделяли при первом знакомстве с действительностью Американского континента и европейцы других стран.
Когда в 50-60-х годах XVI в. Франция пыталась закрепиться на части территории Бразилии, которую сами французы назвали Антарктической Францией, путешественник А. Теве, прибывший на эти широты в 1555 г. и опубликовавший через три года книгу «Особенности Антарктической Франции», так описал бразильских индейцев: «...люди удивительно странные и дикие. Люди без веры, без закона, без религии, без каких-либо признаков цивилизованности. Они живут как иррациональные животные, живут так и таким образом, как созданы природой»13.
Великий французский поэт П. Ронсар, с интересом следивший за стремлением Франции закрепиться на этой территории, в статье «Речь против фортуны» (1559) осудил любую попытку европейцев покорить земли Нового Света и навязать аборигенам свои ценности и нравы. Он считал, что индейцы находятся в «золотом веке» и спрашивал, для чего обучать их «террору закона, который нас самих держит в страхе?» Поэт был убежден, что аборигенам приносит счастье их собственный образ жизни. «Я очень хотел бы жить именно так!»14, - подчеркивал он.
Все эти вопросы волновали также знаменитого М. Монтеня и нашли отражение в его универсальном труде «Опыты», в котором представлены размышления о богатствах мира и духовной жизни людей. Отвергая сложившийся в европейской литературе негативный стереотип в оценках индейцев, он писал: «Итак, мы можем, конечно, назвать жителей Нового Света варварами, если судить с точки зрения требований разума, но не на основании сравнения с нами самими, ибо во всякого рода варварстве мы оставили их далеко позади себя». Что же касается аборигенов Американского континента, то они, с восхищением отмечал автор, не имели «никаких признаков власти или превосходства над остальными, никаких следов рабства, никакого богатства и никакой бедности, никаких наследств, никаких разделов имущества...», в их лексиконе даже не было слов, «обозна
13 Henriquez Urena Р Las Corrientes literarias en la America Hispanica. La Habana, 1971. P. 28.
14 Ibid.
41
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
чающих ложь, предательство, притворство, скупость, зависть, злословие, прощение»15.
В разделе «О средствах передвижения» писатель-философ дал наиболее развернутую характеристику Нового Света: «Наш мир только что отыскал еще один мир... мир не меньший размерами, не менее плодородный, чем наш, и настолько свежий и в таком юном возрасте, что его еще обучают азбуке; меньше пятидесяти лет назад он не знал ни букв, ни веса, ни мер, ни одежды, ни злаков, ни виноградной лозы. Он был наг с головы до пят и жил лишь тем, что дарила ему мать-кормилица, попечительница природа...
Я очень боюсь, как бы мы не ускорили упадка и гибели этого юного мира, продавая ему по чрезвычайно высокой цене и наши воззрения и наши познания. Это был мир - дитя. И все же нам до сих пор не удалось, всыпав ему порцию розог, подчинить его нашим порядкам, хотя мы и располагаем перед ним преимуществом в доблести и природной силе, не удалось покорить справедливостью и добротой, не удалось привлечь к себе великодушием. Большая часть ответов тамошних жителей и их речи во время переговоров, которые с ними велись, свидетельствуют о том, что они нисколько не уступают нам в ясности природного ума и в сообразительности...»16 Насколько точно определил Монтень достоинства индейцев и просчеты европейских завоевателей: «Каким бы это было улучшением и каким усовершенствованием нашей планеты, если бы первые образцы нашего поведения за океаном вызвали в этих народах восхищение добродетелью и подражание ей и установили между ними и нами братское единение и взаимопонимание! До чего же легко было бы ей завоевать души столь девственные, столь жадные к восприятию всего нового, в большинстве своем с прекраснейшими задатками, вложенными в них природою! Мы же поступили совсем по-иному, воспользовались их неведеньем и неопытностью, чтобы тем легче склонить их к предательствам, роскоши, алчности и ко всякого рода бесчеловечности и жестокости по образу и подобию наших собственных нравов»17.
Идеи Монтеня по-разному, но скорее позитивно, чем негативно, были восприняты французскими философами, писателями, историками - Вольтером, Дидро, Монтескьё, Мармонтелем, Рейналем, Фенелоном. Последний в своих «Диалогах мертвых» (1700-1718) «воспроизвел» диалог Карла V и Франциска I, предупреждавшего испанского монарха, что деспотизм в отношении покоренных народов приведет его империю в пропасть.
В Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера этот фактор называется главной причиной неминуемой потери Испанией своих владений и дальнейшего упадка самой метрополии: «Громадная держава Карла Пятого принесла человечеству еще более (чем империя Карла Великого. - Е.Л.) гибельные последствия. Говоря о процветании этого государя, знаменитый автор (Монтескьё. - Е.Л.} сказал, что для него был открыт Новый Свет. Но для людского рода это было худшим несчастьем, ибо он превратил этот Новый Свет в пустыню. И в то время как там было покорено столько народов и истреблено с такими жесто
15 Монтень М. Опыты. М., 1979. Т. I. С. 191-192, 195.
16 Там же. М., 1979. Т. III. С. 120-121.
42	17 Там же. С. 122.
Часть I. Хронисты XVI-XVI1I веков
костями, что рассказ о них повергает в ужас, его собственная нация хирела, его провинции бунтовали и готовились к расчленению его империи»18.
Аббат Рейналь (Гильом Томас Франсуа) (1713-1796) опубликовал в 1770 г. одну из первых обобщающих работ по колониальной политике европейских держав в Азии и на Американском континенте19. Основной пафос труда - резкое осуждение варварства европейцев и в Азии, и в Америке, настолько резкое, что вскоре он попал в Индекс запрещенных книг.
Среди важнейших источников автора по колониальной политике Испании были работы Б. де Лас Касаса, М. Джироламо Бенцони (La Historia del Mundo Nuevo), рассказы флибустьеров и отчеты иезуитов, т. е. наиболее критические материалы и документы по истории завоевания Нового Света. Аббат Рейналь непримирим при оценке роли Испании в Новом Свете и достаточно сдержан (может, из-за нехватки источников) в отношении английской колониальной политики в Северной Америке, но в целом - явный противник всего того, что сделали европейцы на обоих континентах. Рассуждая о «слабости» и инфантильности индейцев и в связи с этим о гипотетической возможности мирного покорения заокеанских владений Испании, он считал, что такой вариант был не реален, и называл три причины этого: жажда золота у конкистадоров, феодальный дворянский дух, нацеленный на расширение территориальной экспансии, и, наконец, жажда крови у конкистадоров и пиратов, которую они, на его взгляд, «проливали ручьями». От себя добавим, что вряд ли подобный сценарий поддержали бы ацтеки, инки, чибча-муиски, карибы, арауканы... все, кто населял тогда Новый Свет.
В XVIII в., в эпоху Просвещения, когда открывались новые законы и обновлялись доктрины и концепции как в естественных, так и в гуманитарных науках, в европейской общественной мысли вдруг возникло целое направление о неполноценности индейцев. У его истоков стоял знаменитый естествоиспытатель Жорж Луи Леклерк де Бюффон. С 1749 по 1788 г. он при участии врача Л. Добантона опубликовал 36 томов «Естественной истории». В этом гигантском труде наряду с гипотезой об образовании земного шара как осколка, оторванного от Солнца, предположениями о том, что возраст Земли составляет 75 тыс. лет, о возникновении горных пород, об эволюции фауны и флоры нашлось место и специфическому, с точки зрения ученого, развитию Нового Света.
Разделив историю Земли на семь периодов и определив, что Европа значительно старше Америки, Бюффон посчитал этот фактор решающим при определении специфических черт последней, где все находилось как бы в фазе незрелости, в стадии становления и, как следствие этого, уступало по своим характеристикам европейской фауне и флоре. На территории Нового Света и растения, и животные, и люди оказались, с его точки зрения, более слабыми. Говоря об индейцах, он нашел еще один весьма оригинальный аргумент, чтобы подчеркнуть их необычность. Оказывается, если верить Бюффону, только индейцы, калмыки и негры не происходят от Адама и Евы.
18 История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л., 1978. С. 210-211.
{()Raynal Guillaume Tomas Franqois. L’Histoire philosophique des etablissements et du commerce des Europeens dans les deux Indes. Amsterdam, 1770. T. 1-4.	43
Часть I. Хронисты XVI-XVII1 веков
Поэтому они не могут рассчитывать на искупление грехов, так как не имели отношения к первородному греху!?
Если Бюффон делал свои фантастические выводы в тиши научных кабинетов и библиотек, то французский геодезист и путешественник Ш.М. де ла Кондамин в 1735-1742 гг. принимал участие в перуанской экспедиции. Целый ряд полученных им результатов имел в то время большое значение: составление первой сравнительно точной карты Амазонки, доказательство факта соединения речных систем Амазонки и Ориноко, подробное описание методов изготовления каучуковых изделий.
Восемь лет, проведенных Кондамином в Бразилии, Перу, во Французской Гвиане, на многих территориях бассейна Амазонки, позволили ему собрать огромный материал самого разнообразного характера - от измерения меридиана в районе Кито-Куэнка для определения степени сжатия земного эллипсоида и до множества сведений о жизни индейцев. Все это легло в основу книги «Краткое донесение о путешествии в глубь Южной Америки»20.
При описании им аборигенов чувствуется влияние хроники испанского иезуита Хосе де Акосты «Естественная и моральная история Индий» (1590). Вместе с тем автор уже с научных позиций века Просвещения использует некоторые методологические принципы, объясняя те или иные различия в быте племен спецификой их культурных традиций и своеобразием природных условий. Обобщенный же портрет индейца бассейна Амазонки, представленный им 26 апреля 1745 г. на публичном заседании Французской академии наук, выглядел следующим образом: бесчувственный (апатичный или глупый), прожорливый или умеренный в еде (в зависимости от обстоятельств), трусливый и ленивый, равнодушный к любому стимулу. Все они беззаботны, непредусмотрительны, склонны к необдуманным поступкам, по-детски наивны, невоздержанны. На протяжении всей жизни они не покидают детство, в котором консервируются все эти дефекты21.
Оценки и характеристики «детей сельвы», представленные в трудах Бюф-фона, Кондамина и некоторых других авторов, были использованы в работе прусского аббата (голландца по рождению) Корнелиуса де Поу «Философские изыскания об американцах» (1768). Всесторонний анализ этого произведения высокопрофессионально осуществлен известным отечественным литературоведом-латиноамериканистом В.Б. Земсковым: «Сочинение Паува представляло собой фантастическую мешанину идей Бюффона, перенесенных из сферы естествознания в сферу культурфилософии, с целой гаммой актуальных политико-идеологических мотивов. Важным подспудным мотивом сочинения Паува было отрицание идеализированных образов ‘‘американской Аркадии”, парагвайского “рая”, созданного иезуитами. Однако Паув, представлявший периферию просветительской культуры и воплощавший в концентрированном виде европоцентризм... доводил научные идеи своего времени до абсурда. Так, отвергая идею гармоничности мира как “божьего творения”, он отвергал заодно и идею единства человеческого рода»22.
20 Relation abregee d’un voyage dans I’interieur de I’Amerique meridionale. P., 1745.
21 Ortega у Medina Juan A. Op. cit. P. 84.
44	22 История литератур Латинской Америки. М., 1985. С. 535.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Корнелиус де Поу писал не только об Америке («О египтянах и китайцах», 1774; «О греках», 1788). Его парадоксальные, лишенные точных данных и объективной достоверности работы едко высмеивали Вольтер и Юм, однако выводы о «дегенератах-американцах» и в то время, и в последующие эпохи порой находили сторонников среди приверженцев «розовой» легенды. Характерно, что после появления книги Поу Бюффон изменил свою точку зрения в отношении индейцев, приравняв их по большинству общечеловеческих характеристик к европейцам.
Диаметрально противоположная метаморфоза произошла с великим И. Кантом, специально не исследовавшим жизнь и быт аборигенов Америки, но проявлявшим к Новому Свету определенный интерес. До середины 60-х годов XVIII в. он буквально обоготворял индейцев, считая, что «добрый дикарь» «исключительно чувствителен к вопросам чести, прост и добросовестен, влюблен в свободу и достоин ее как спартанцы». Знакомство с опусом прусского аббата на какое-то время помрачило аналитические способности философа и он заговорил об индейцах почти словами Поу: «Они не способны к восприятию в какой-либо форме цивилизации, у них нет никакого стимула, потому что им чужды нежность и страсть... они не чувствуют любовь и поэтому не плодовиты. Они почти не разговаривают, не ласкают друг друга, не заботятся ни о чем, они лентяи»23.
Из корифеев века Просвещения, кажется, только извечный оптимист Гёте, посчитав Новый Свет альтернативой Европе, назвал Американский континент «землей будущего». Некоторые идеи и аргументы «еп pro» и «еп contra» «неполноценности» индейцев после обретения латиноамериканскими народами независимости перекочевали в XIX-XX вв.
ПЕРВЫЕ ЕВРОПЕЙСКИЕ ХРОНИСТЫ
Глава 3
ИСПАНСКИЕ ХРОНИСТЫ
И КОРОЛЕВСКИЕ ИСТОРИОГРАФЫ XVI-XVHI ВЕКОВ
Насыщенный событиями, многоплановый, противоречивый, изобилующий трагическими коллизиями процесс проникновения европейских завоевателей в Новый Свет в XVI в., в ходе которого решались судьбы сотен тысяч людей, обозначен в историографии лаконичным испанским словом «конкиста».
Современные исследователи по-разному отвечают на вопрос, с какого года вести отсчет конкисты, обычно начало этого периода истории Америки относят к первому десятилетию XVI в. Невозможно однозначно определить дату завершения конкисты. Наиболее масштабные походы были совершены в первой половине столетия, но из официального употребления термин был ис-
23 Ortega у Medina Juan. A. Op. cit. Р. 98.
45
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ключей позже - с 1573 г., когда формула «открывать и завоевывать» (descubrir у conquistar) была заменена выражением «открывать, умиротворять и заселять» (descubrir, pacificar у poblar)1. Тем не менее испанская и португальская экспансия в Новом Свете продолжалось и ее формы качественно не менялись.
В числе первых историографов Америки оказались непосредственные участники завоевательных походов - конкистадоры и сопровождавшие их священнослужители. Авторы творили историю и затем описывали ее, прекрасно понимая, что славу обретает не только тот, кто совершил великое деяние, но и тот, кто первым о нем поведал миру.
Масштабы повествования определялись личным опытом рассказчиков, сообщавших в первую очередь о событиях, очевидцами которых они являлись. Литературные особенности сочинений первых историографов конкисты определялись традициями эпохи и тем культурным багажом, который успел обрести тот или иной из самодеятельных историков.
Реляции. К числу наиболее распространенных жанров исторической литературы той эпохи следует отнести «послания-реляции», иначе называемые «донесениями» или «письмами-отчетами» конкистадоров. В них зафиксированы впечатления людей, подчас недостаточно образованных, не всегда способных или не всегда желавших отделять истину от вымысла, но нередко подчеркнуто стремившихся именно к «правдивости», «подлинности» в изложении.
Завоеватели, обязанные действовать по установленным короной правилам, зафиксированным в инструкциях, договорах-капитуляциях и тому подробных документах, отображали реальные события, внося в изложение те или иные коррективы с учетом конъюнктуры. У ряда авторов письма-отчеты из официальной деловой прозы превращались в историко-художественные повествования.
Эрнан Кортес (1485-1547). Особое место среди реляций занимают пять посланий, адресованных императору Карлу V покорителем Мексики Эрнаном Кортесом.
Автор данных исторических сочинений по рождению принадлежал к числу мелких дворян-идальго, которых было так много в его родной провинции Эстремадура. Но в отличие от большинства из них он получил основательное по тем временам образование - два года провел в Саламанкском университете, изучая право. Приобретенные знания позволили юному идальго занять скромную чиновничью должность в Новом Свете. За океаном молодой идальго предпочел сменить карьеру адвоката на лавры завоевателя. Участие в экспедиции на Кубу обеспечило Э. Кортесу солидные по тем временам доходы, а дружба с губернатором острова Диего Веласкесом позволила встать во главе нового колониального предприятия, целью которого было проникновение во владения ацтеков. В 1519-1521 гг. состоялись так называемые первая и
1 Milagros del Vas Mingo M. Capitulaciones de Indias en el siglo XVI. Madrid, 1986. P. 23; Felipe II, Rey de Espana: Ordenanzas de descubrimientos, nueva poblacion у pacificacion de las Indias, 46 dadas por Felipe II en 1573. Madrid, 1973.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
вторая мексиканские экспедиции, в ходе которых было разгромлено ацтекское государство, испанской короне стали подвластны необъятные территории с многомиллионным населением и неисчислимыми природными ресурсами. 15 октября 1522 г. Кортес был назначен губернатором и капитан-генера-лом покоренных земель, а затем получил титул маркиза и прочие почести. До 1540 г. он совершил еще несколько походов, которые не добавили ему ни славы, ни богатства, после чего вернулся на родину, где вскоре скончался.
Покоритель Мексики оказался не только одним из наиболее удачливых конкистадоров, способным политиком и дипломатом, но и талантливым, хотя и тенденциозным, историографом. Его послания-реляции являются наиболее ранним историческим свидетельством о завоевании огромной территории, которая стала называться Новой Испанией.
В первом письме-отчете, написанном по прибытии экспедиции на побережье Мексиканского залива («Письмо из Веракруса», «Carta de Veracrus», 1519), говорилось о событиях, предшествовавших отплытию Кортеса. Данное послание по существу утрачено, судить о его содержании можно лишь по тем отсылкам, которые давал конкистадор в других документах. Будущий покоритель Мексики упоминал об экспедициях Э. де Кордовы и X. де Грихальвы, о конфликте, который у него возник с губернатором Кубы Диего Веласкесом в процессе организации похода.
Во втором донесении (1520) Э. Кортес продолжил рассказ о действиях испанцев в Мексике. Он сообщил о причинах, побудивших завоевателей двинуться в глубь территории, об отношениях с различными индейскими народами, вплоть до вступления в Теночтитлан. Третье послание-реляция было посвящено истории захвата ацтекского города. В четвертом (1524) - раскрывались финансовые и управленческие проблемы, с которыми столкнулись испанцы. Интерес к новооткрытым землям был настолько велик, что второе, третье и четвертое послания2 только в XVI в. выдержали издания на испанском и латинском языках и в дальнейшем неоднократно переиздавались.
Менее известным оказалось пятое письмо-отчет (1526), в котором речь шла об экспедиции в Гондурас. Документ впервые был опубликован только в XIX в.
Поскольку покоритель Мексики в первое время действовал не вполне легально и мог лишиться всего, чего достиг, то ему было чрезвычайно важно добиться благорасположения короны. Для этого он использовал полученные от индейцев сокровища и собственный дар слова. Желая оправдаться в случае возможных обвинений, Э. Кортес насытил первые послания выражениями типа «ради вящего служения Вашему Величеству», «на благо Вашего Священного Величества» и т.п. По словам конкистадора, он сражался с аборигенами, чтобы сделать их «верными и преданными слугами» короля, чтобы приобрести для него «больше королевств и владений, чем есть у кого-либо».
Завоеватель, знавший содержание инструкций, которые получали конкистадоры по повелению монархов, неустанно подчеркивал, что всегда придерживался буквы закона, что действовал, «согласно велениям правосудия».
2 Первые издания реляций: Segunda Relacion. Sevilla, 1522; Tercera Relacion. Sevilla, 1523;
Cuarta Relacion. Toledo, 1525.	47
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Например, Э. Кортес не забыл показать, как в соответствии с королевским распоряжением разъяснял индейцам содержание «Рекеримьенто», не упоминая в письме-отчете название этого документа.
Якобы из желания быть лаконичным, автор посланий-реляций отбирал количество и качество подаваемой информации3. Так, он не скрывал, что практически во всех походах ему оказывали помощь аборигены, но лишний раз не упоминал размеры союзных армий, не сообщал об их участии в боевых действиях на стороне испанцев. Также приуменьшена в его посланиях роль соотечественников конкистадора. Э. Кортес не счел нужным упомянуть, что обязан жизнью одному из соратников, который погиб, спасая командира.
Литературная обработка позволяла одновременно достичь двух эффектов: сделать повествование более динамичным и увлекательным и затушевать те стороны конкисты, сведения о которых могли повредить репутации Кортеса. Завоеватель не обходил молчанием откровенно конфликтные ситуации. В его текстах говорится и о трениях со сторонниками Д. Веласкеса, и о столкновении с отрядом Гарая, и о смерти ацтекского правителя Монтесумы в испанском плену, и о казни Куаутемока, но каждый раз покоритель Мексики, как грамотный адвокат, заранее излагал весомые аргументы в свою защиту.
Выстраивая собственную версию истории покорения Мексики, Э. Кортес фактически превратил второе и третье послания в произведения, близкие по духу рыцарскому роману - жанру, ставшему необычайно популярным в Испании в данную эпоху даже в придворных кругах. В то же время реляции сохраняли все элементы формального отчета, события были описаны в хронологической последовательности, без излишней детализации. Завоеватель писал от первого лица, характеризовал происходящее на правах очевидца и участника. Ставя подпись под посланием королю, Э. Кортес тем самым брал на себя ответственность за правдивость изложения информации (его утверждения могли быть проверены в ходе судебного следствия, аналогичного тому, что было осуществлено «по делу» X. Колумба).
В историческом повествовании Э. Кортеса главным героем являлся он сам. Он, как искусный дипломат, умел склонить индейцев к союзу, как талантливый полководец, мог выбрать единственно верную стратегию и тактику, как опытный администратор, находил пути решения любых проблем, какими бы сложными они ни оказались. В батальных сценах, в ключевых эпизодах, связанных с распространением христианства и тому подобных сценах, если верить тексту посланий, конкистадор был всегда впереди.
В посланиях-реляциях можно найти фрагменты, прославляющие испанскую доблесть, отвагу, решимость, но каждый раз автор подчеркивал не только и не столько героизм соотечественников, сколько собственную значимость, -он один мог подвигнуть соратников на великие дела4.
Хотя содержание писем-отчетов на первый взгляд кажется вполне достоверным, Э. Кортес, видимо, не только умалчивал о каких-то малоприятных эпизодах, но и допускал заведомую ложь. Наибольшие сомнения исследователей вызывает представленная конкистадором трактовка взаимоотношений
3 Cortes Н. Cartas у documentos. Mexico, 1963. Р. 71.
48	4 Ibid. Р. 42, 92, 98-99, etc.
Часть I. Хронисты XVI-XVI1I веков
завоевателя и индейского правителя Монтесумы. По словам испанца, повелитель ацтеков легко согласился стать вассалом короля, выполнял едва ли не малейшие пожелания пришельцев и, даже находясь в плену, сохранял дружеское расположение к собственным тюремщикам.
Максимально выдержаны те фрагменты посланий, в которых покоритель Мексики сообщал о столкновениях с другими первопроходцами: Диего Веласкесом и его сторонниками, с людьми Гарая, с восставшим Кристобалем де Олидом и его соратниками. Э. Кортес подчеркивал, что те, кто ему противодействовали, на самом деле противились короне, мешали отстаивать ее интересы. В то же время завоеватель время от времени вставлял выражения типа «испанцы никогда и нигде не трусили» и тому подобные фразы, тем самым он как бы обращался к лучшим качествам соотечественников, которых в целом ставил очень высоко.
Индейский мир предстает в описании конкистадора не безликой, бессильной и бестолковой средой. Конкистадор дал немало ярких портретов предводителей аборигенов. Завоеватель восторгался культурными достижениями коренного населения Мексики, умел ценить их мужество и даже выражал сочувствие терпящим поражение, но несломленным защитникам Теночтит-лана. Однако противодействовать кровопролитию и разрушению иной цивилизации он не собирался.
Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес (1478-1557). Первым летописцем Нового Света обычно называют Гонсало Фернандеса де Овьедо. Жизненный опыт историографа был богат и разнообразен. Ему выпало служить при дворе католических королей, присутствовать на чествовании X. Колумба после его первого заокеанского странствия, сражаться в ходе Итальянских войн (1494-1559), выполнять обязанности секретаря Великого капитана Гонсало де Кордовы. С 1514 г. будущий хронист участвовал в покорении аборигенов и освоении неведомых ранее земель американского континента. Он контролировал переплавку индейских золотых изделий, исполнял обязанности лейтенанта и губернатора, в течение многих лет занимал почетные должности рехидора и алькальда крепости, 12 раз пересекал Атлантику. Стремление творить историю сочеталось у него с желанием запечатлевать события на бумаге. Попав в Новый Свет, будущий хронист вел записи, которые в дальнейшем помогли ему создать ряд сочинений, в которых он продемонстрировал широту литературных способностей. Из-под его пера вышли столь непохожие друг на друга произведения: рыцарский роман, труд по естественной истории, хроника, свод родословных влиятельных фамилий Кастилии. По мнению испанских историков литературы, в его личности нашли воплощение такие типичные черты человека XVI столетия, как жизненная сила и энергия.
Что такое конкиста, он знал по собственному опыту.
В 1526 г. в Толедо вышло в свет первое посвященное заокеанским землям сочинение Г. Фернандеса де Овьедо «Краткая естественная история Индий»5. Автор был вынужден опираться только на собственную память, так как его
5 На лицевой стороне титульного листа указано название «De natural historia de las Indias», на внутренней стороне - «Sumario de la natural у general historia de las Indias». Fernandez de Oviedo у Valdez G. Sumario de la natural historia de las Indias. Madrid, 1986. P. 37.	49
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
рукописные заметки остались в городе Санто-Доминго на острове Эспаньола (Гаити). Ясным, точным и в то же время образным языком летописец обрисовал особенности флоры и фауны, природно-климатические условия, образ жизни аборигенов, лаконично обозначил специфику навигации и добычи золота. Все произведение проникнуто духом прагматизма и европоцентризма. Сопоставляя животных, природные явления или обитателей Старого и Нового Света, автор убеждает читателя, что заокеанские земли «другие», экзотические и богатые, и эти богатства доступны испанцам, поскольку за ними устремились «люди мужественные и необычайно смелые». Г. Фернандес де Овьедо не осуждал конкисту, хотя неизменно отмечал «ошибки» и «грехи» аборигенов, с точки зрения европейца-христианина. В то же время историограф показал, что считает действия некоторых завоевателей пагубными для Испании, а также подчеркнул: «Люди в одном месте черные, а в других провинциях - белейшие, но и те, и другие - люди».
Знакомство с реалиями Америки, умение блеснуть знанием античной литературы, политический такт обеспечили создателю «Краткой естественной истории Индий» широкое признание. Его произведение было переведено на английский, итальянский языки и латынь и выдержало в течение XVI в. 15 изданий, став частью классического наследия этнографии и антропологии.
В 1532 г. Г. Фернандес де Овьедо получил от короны финансовую помощь для продолжения историко-литературного творчества, данное обстоятельство для ряда исследователей послужило основанием считать конкистадора официальным хронистом, хотя подобный пост появился в Испании значительно позже.
Работа над главным трудом - «Общей и естественной историей Индий, островов и моря-океана» - растянулась на годы. Опираясь главным образом на накопленные ранее материалы, Г. Фернандес де Овьедо уже в 1535 г. в Севилье издал первую часть летописи6. К середине века хронистом было подготовлено еще три десятка книг, призванных продолжить повествование, но в 1552 г. удалось опубликовать только одну из них7, остальные впервые предстали перед читателем лишь три столетия спустя8. Книги I-XIX и книга L были переведены на французский и итальянский языки и вышли из печати в 1556 и 1565 гг.
Название хроники, ее структура и прямые отсылки в тексте указывали на связь с античным наследием. Г. Фернандес де Овьедо неоднократно подчеркивал, что образцом для подражания считал известное сочинение Плиния Старшего9. Античный автор стремился суммировать сведения о жизни Старого Света, его испанский последователь жаждал обобщить информацию об
6 Fernandez de Oviedo у Valdez G. Primera parte de la Historia general у natural de las Indias. Sevilla, 1535.
7 Fernandez de Oviedo у Valdez G. Historia del Estrecho de Magallanes, que es de su descubrimiento primero. 1552.
8 Fernandez de Oviedo у Valdez G. Historia general у natural de las Indias, islas у Tierra firme del mar Oceano, por capitan Gonzalo Fernandez de Oviedo у Valdez primer cronista del Nuevo Mundo. Madrid, 1851-1855. T. 1-4.
50	9 Fernandez de Oviedo у Valdez G. Historia general у natural de las Indias. T. 1. P. CIX, 5, 6, 9, etc.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Америке. Оба увлекались естественной историей и создали монументальные сочинения энциклопедического характера. Трудно найти ту сторону жизни раннеколониальной Америки, о которой бы не упомянул конкистадор-летописец. Он писал о завоевательных походах конкистадоров, о раздорах между ними, о взаимоотношениях с различными индейскими народами, об образе жизни этих народов, об основанных испанцами городах, о деятельности священнослужителей, о мореходстве, об использовании природных ресурсов и т.д.
В то же время летописец XVI в. воспользовался опытом средневековых предшественников, создававших «общие истории». Его повествование охватывает события с 1493 до 1548 г., в него включены главы, рассказывающие о многочисленных экспедициях мореплавателей и конкистадоров, совершенных в этот период. Как и средневековые хронисты, Фернандес де Овьедо искал объяснения, касающиеся изучаемого региона в таких освещенных традицией источниках, как античные классики и, конечно, Ветхий и Новый Завет.
Композиция произведения Г. Фернандеса де Овьедо не отличалась стройностью и изящностью. В первых книгах воспроизведены сведения, касающиеся географии Нового Света, его флоры и фауны, многие из которых уже были ранее описаны им самим. В изложенных в последующих книгах материалах речь идет об истории различных областей. Автору пришлось столкнуться с непростой проблемой - знаменательные явления могли происходить одновременно в удаленных и не связанных друг с другом краях. В отличие от средневековых летописцев хронист XVI в. предпочел не разрывать канву событий и пытался совместить два принципа изложения: хронологический и проблемный (географический), поэтому после рассказа о событиях в одном регионе переходил к сообщению о том, что происходило в соседнем, а потом мог вновь повествовать о произошедшем в первом регионе, но в более позднее время.
Одно из главных достоинств произведения связано с тем, что его автор принимал непосредственное участие в конкисте, т.е. рассказывал о проблемах, которые изведал на личном опыте. Ему случалось ступать по землям Центральной Америки, Вест-Индии, северного побережья Южной Америки. Повествуя об этих регионах, летописец с полным правом употреблял выражения типа «я видел», «я был свидетелем».
Кроме того, Г. Фернандес де Овьедо был знаком со многими действующими лицами своей будущей хроники и мог использовать собственные впечатления от общения с ними. Немало сведений он черпал из донесений соотечественников, сообщавших монарху и Совету по делам Индий обо всем, что происходило за океаном. Участникам завоевательных походов и губернаторам по повелению короля следовало предоставлять летописцу любые необходимые для работы сведения. Основными информаторами Г. Фернандеса де Овьедо оказались: в Новой Испании - Э. Кортес, переславший хронисту копии своих посланий королю, и вице-король А. де Мендоса; в Перу - аде-лантадо Д. де Альмагро, фрай Франсиско де Бобадилья, капитан Альфонсо де Монтемайор и другие респонденты.
Важнейшим критерием при отборе исходной информации для хрониста были ее правдивость и подлинность. «Я точно знаю, что в том, что я пишу, -
51
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
правда, - подчеркивал Г. Фернандес де Овьедо, - признаюсь, что относительно обстоятельств, которые я не представил, могли бы обмануть меня те, кто дал мне знать о них». Например, летописец иначе, чем Ф. де Херес, изобразил вторжение испанцев во владения инков, хотя был знаком с его трудом «Конкиста Перу». Королевский хронист с осуждением писал о казни индейского правителя Атауальпы, подчеркивал тиранические наклонности Ф. Писарро.
Собственный метод осмысления и отражения истории хронист охарактеризовал в таких словах: «Я пишу не под влиянием какого-либо историка или поэта, а по большей части как очевидец ...о том, что сам не видел, говорю по донесениям верных людей (personas fidelignas), о тех ситуациях, которые сам на себе не испытал, говорю, не доверяя ни в чем какому-то одному свидетельству, но только многим»10.
Правдивость Г. Фернандеса де Овьедо выражалась, в частности, в том, что он описывал действия соотечественников в Новом Свете, не стараясь их приукрасить и романтизировать. Хронист неоднократно показывал жестокость, бесчеловечность конкистадоров, повествовал о пытках, о травле индейцев с помощью специально обученных собак, о казнях, о захвате заложников, об уничтожении памятников культуры аборигенов, о сознательном разрушении их хозяйства и т.п.
Откровенность летописца доходила даже до того, что он не скрыл, что в ситуации крайней нужды измученные голодом завоеватели прибегали к антропофагии, а ведь обвинение в каннибализме служило одним из важнейших аргументов в пользу подтверждения справедливого характера войны против индейцев.
В отличие от Б. де Лас Касаса Г. Фернандес де Овьедо не использовал такой прием, как гипербола, не пускался в морализаторство, лишь изредка позволяя себе критические замечания в адрес соратников. Например, он счел необходимым осудить стремление предводителей конкистадоров выдвинуться на первые роли в системе колониального управления, подчеркнув, что среди них было много капитанов, «возвысившихся, но лишенных опыта и не сведущих в делах, которые им были поручены... не знавших земли, которыми им предстояло управлять»11.
Можно найти в хронике и факты, отображающие тяжелые последствия вторжения испанцев в жизнь коренного населения Америки. Однако в отличие от «защитников индейцев» королевский хронист подчеркивал, что аборигены несут Божье наказание за свои грехи. Правомерность конкисты не вызывала у него сомнений.
Не меняя тона, автор освещал процесс обращения аборигенов в христианство и его результаты, не преувеличивая заслуг и достижений духовных лиц, а подчас и критикуя их действия.
Франсиско Лопес де Гомара (1511-1566?). В 40-х - начале 50-х годов XVI в., когда в Новом Свете конкистадоры закреплялись на землях ацтеков, майя, инков и других народов, а в Испании теологи полемизировали
10 Ibid. Р. 10.
52	11 Fernandez de Oviedo у Valdes G. Historia general у natural de las Indias. T. 2. P. 481.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
о правомерности завоевания, появился труд «История Индий и завоевание Мексики»12. Его создал священник Франсиско Лопес де Гомара, в течение ряда лет исполнявший обязанности капеллана в доме Э. Кортеса. Энергичный служитель церкви никогда не пересекал Атлантику, его опыт путешествий ограничивался поездкой в Рим и участием в экспедиции в Алжир. Однако, попав в окружение покорителя Мексики, духовный наставник собрал разнообразные сведения о заокеанских территориях, которые он одним из первых назвал Новым Светом.
Судя по характеру изложенной в сочинении информации, автор повествования беседовал с Гонсало де Тапиа, Гонсало де Умбрией и другими участниками конкисты, изучал правовые акты, касавшиеся первопроходцев и завоевателей, и другие документы эпохи. Опираясь на разнообразные источники, священнослужитель составил внушительное произведение, причем на двух языках (испанском и латинском).
В первой части хроники говорилось об истории испанского проникновения в Америку в целом, во второй - о покорении Мексики. Сам автор объяснил двухчастную композицию тем, что намеревался нарисовать общую картину и, стремясь к истине, был вынужден излагать события кратко, тогда как пространный рассказ о борьбе с ацтеками был необходим в качестве примера, позволяющего лучше представить происходящее за океаном.
Автор сообщил о плаваниях X. Колумба и их результатах, о последовавших морских и сухопутных экспедициях, совершенных до середины столетия. В повествовании нашлось место для лаконичных заметок по географии и этнографии Нового Света. Лопес де Гомара всемерно подчеркивал, что по другую сторону Атлантики все иное - и природа, и люди. В соответствии с официальной установкой историк заявил, что индейцы - люди, такие же потомки Адама, как и европейцы, но отличающиеся по цвету кожи, а также по образу жизни и культуре. Священник особо выделил отсутствие письменности, монет, тягловых животных у коренных обитателей Америки. Читателям было указано, что индейцы не знали истинного Бога и потому совершали тяжкие грехи, поклоняясь идолам, принося человеческие жертвы, предаваясь содомии и т.д.
В таком контексте конкиста представляется вполне закономерным явлением, продолжением традиционной для Испании борьбы с неверными. Завоевание и обращение язычников, как отмечалось и в послании к Карлу V, и в основном тексте, одобрено папой, и потому испанцы в Новом Свете действовали на законных основаниях. Уделом покорителей Америки был тяжкий труд, сопряженный с риском для жизни, лишениями и потерями, но они открывали неведомые земли, сражались, проповедовали, преобразовывали. Со своей исторической задачей, сопоставимой, по словам хрониста, с деяниями римлян, его соотечественники справились, поскольку смогли не только добыть немало сокровищ, но и заселить обширные пространства. Правда, хронист упоминает о людских потерях в ходе завоевания, но
12 Первое издание Historia de las Indias у Conquista de Mexico. Zaragoza, 1552. В дальнейшем произведение переиздавалось под разными заглавиями, например: Hispania Victrix, Primera у Segunda partes de la historia general de las Indias; Historia General de las Indias у Vida de Hernan Cortes и др.	53
Часть I. Хронисты XVI-XVI1I веков
вскользь, демографические последствия конкисты оказались вне сферы его интересов.
Автор восторгался чудесами и величием Америки. Хронист прославлял подвиги конкистадоров, хотя в ряде случаев критически высказывался об их действиях, что не мешало ему откровенно отстаивать интересы первопроходцев перед короной. Лопес де Гомара не осуждал восставших покорителей Перу, недовольных изменениями в колониальной политике, напротив, он подчеркнул, что за свои труды испанские первопроходцы должны получить справедливую награду. Авторская позиция по данному вопросу явственно обозначена - неслучайно вторая часть произведения была посвящена оказавшемуся в тот момент в опале сыну Э. Кортеса.
В то же время, несмотря на высокую оценку заслуг Э. Кортеса перед короной, летописец не стремился к идеализации главного персонажа второй части хроники. Автор не стремился следовать той трактовке событий, которую предложил Кортес в посланиях-реляциях. Если завоеватель предпочитал не упоминать о помощи, которую ему оказывали аборигены, то Лопес де Гомара по возможности приводит численность индейских войск, сражавшихся рядом с испанцами. Кроме того, священник показал, что подвиги в сражениях совершал не только предводитель, но и другие участники экспедиции, в частности им не раз приходилось спасать командира, даже ценой собственной жизни.
Антонио де Эррера-и-Тордесильяс (1559-1625). Известной, хотя и не столь значительной фигурой в историографии конкисты оказался Антонио де Эррера-и-Тордесильяс, занимавший пост космографа-хрониста Индий, хрониста Кастилии и Леона при испанских королях Филиппе II, Филиппе III, Филиппе IV. Историк вращался в придворных кругах, имел тесные контакты с инквизицией, в частности исполнял обязанности секретаря ее трибунала в Наварре и Валенсии.
Перу А. де Эрреры принадлежит целый ряд внушительных трудов, касавшихся в основном истории Европы XVI в. Самое известное произведение историка посвящено Новому Свету «Общая история дел испанцев на островах и материке моря-океана»13.
Повествование охватывает события с 1472 по 1554 г. Изложение разбито на восемь десятилетних периодов, поэтому данное произведение часто именуют «Декадами». Четыре тома «Общей истории» увидели свет в Мадриде в 1601-1615 гг. Еще при жизни автора в Амстердаме и Франкфурте были опубликованы, хотя и не всегда полные, переводы его труда на латинский, французский и немецкий языки. К 1725 г. в разных странах сочинение было переиздано в общей сложности более десяти раз, в том числе для голландского и английского читателя.
Антонио де Эррера писал о конкисте, когда она была уже завершена, когда само слово оказалось под запретом. Он не мог, как предшественники, использовать личные впечатления, но он мог обозревать этот период истории после его завершения. Историк не общался с участниками важнейших завоеватель
13 Herrera Antonio de. Historia general de los hechos de los Castellanos en las islas у tierrafirme del 54 mar Oceano. Madrid, 1934-1936. T. 1-4.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ных походов, которые к тому времени уже отправились в мир иной. Источниками информации для создания хроники послужили богатейшие архивные материалы Совета по делам Индий, а также произведения предшественников. Космограф-хронист мог выбирать, кому из предшественников больше доверять, чьи трактовки событий воспроизводить, но, кого бы ни цитировал А. де Эррера, он не указывал, чьи мысли заимствовал. По оценкам исследователей, испанский летописец в ряде случаев воспроизводил фрагменты редких сочинений, которые сегодня считаются утраченными, благодаря этим включениям интерес к произведению в целом не угасает на протяжении столетий.
Среди историографов первой волны явное предпочтение было отдано Б. де Лас Касасу, труд которого А. де Эррера пересказывал иногда почти дословно. Критическое отношение к конкисте в целом и к действиям ряда ее активных участников, характерное для знаменитого «защитника индейцев», сквозит и в сочинении официального летописца испанской короны.
В истории сохранились имена других космографов-хронистов Индий, занимавших этот пост в разные годы, но многие из них не создали значительных трудов, а те, кому удалось подготовить исторические тексты, по тем или иным причинам не смогли донести их до читателя.
Антонио де Солис-и-Риваденейра (1610-1686). Продолжателем дела Фернандеса де Овьедо, Лопеса де Гомары и Антонио де Эрреры стал испанский драматург и поэт, священнослужитель и политический деятель Антонио де Солис, занимавший пост хрониста Индий в 60-80-х годах XVII в.
Антонио де Солис, комедиограф и поэт, обрел славу благодаря «Истории завоевания Мексики»14 - сочинению, впервые изданному в Мадриде в 1684 г.
При создании хроники летописец эпохи Барокко опирался на произведения Ф. Лопеса де Гомары и Б. Диаса дель Кастильо, использовал послания Э. Кортеса и некоторые другие документы XVI столетия. В отличие от других официальных хронистов, А. де Солис не только много внимания уделил такой фигуре, как Э. Кортес, но и подробно охарактеризовал вклад в историю покорения Мексики его капитанов Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида, Гонсало де Сандоваля, Диего де Ордаса. Одним из главных героев его произведения стала знаменитая донья Марина. Достойное место рядом с другими персонажами заняли военные предводители ацтеков.
Немалое место в сочинении занимает рассказ о стране в целом и об индейском мире. А. де Солис охарактеризовал традиционные занятия индейцев, их образ жизни и быт, подробно остановился на обрядах, верованиях и связанных с ними ритуалах. В хронику включены яркие, подробные описания островной столицы Теночтитлана и его окрестностей.
Хотя автор старательно придерживался фактов, его хроника не похожа на летописи эпохи Возрождения. А. де Солису удалось создать яркое, насыщенное, энергичное повествование, соответствующее эпохе Барокко.
14 Historia de la conquista de Mexico, poblacion у progresos de la America Septentrional, conocida por el nombre Nueva Espana. Madrid, 1684. На русском языке его первая часть была опубликована в XVIII в.: Антона Солиса история о покорении Мексики / Пер. с нем. В. Лебедева. СПб., 1765. Ч. 1.
55
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
«ИСТОРИЯ НОВОГО СВЕТА» ИТАЛЬЯНСКОГО ХРОНИСТА ДЖИРОЛАМО БЕНЦОНИ
Впервые этот труд был опубликован в Венеции в 1565 г., а через 7 лет там же появилось второе издание. С 1565 по 1704 г. произведение издавалось более 30 раз в различных странах Европы. Затем в течение двух с половиной веков о нем практически «забыли типографии» и только исследователи разных стран время от времени вспоминали с известной долей скептицизма и сомнений. В настоящее время многие специалисты считают эту работу не имеющей сколько-нибудь значимой научной ценности, о которой стоит вспоминать разве что как о библиографическом явлении. В XX столетии после долгой полосы забвения появились публикации «Истории Нового Света» в Австрии в 1961 г. и в Венесуэле в 1967 г.
Джироламо Бенцони родился в 1519 г. в Милане. В 1542-1556 гг. находился в Испанской Америке. Участвовал на стороне испанцев в ряде сражений с индейцами. Возвратившись в 1556 г. в Италию, описал все увиденное и пережитое в упомянутой выше книге. Умер после 1566 г., но до 1572 г.
Его многолетнее пребывание в Новом Свете начиналось у северного побережья Южной Америки, куда он добрался на каравелле, перевозивший из Испании в свои владения вино. Путешественником стал прежде всего ради любопытства. В начале 40-х годов в этих широтах испанцы и немцы искали Эльдорадо. О прожектах подобного рода по прибытии в Южную Америку ему поведал губернатор острова Кубагуа Херонимо де Осталь, заверивший его, что «вскоре все мы будем богатыми». «Из-за этих напрасных ожиданий, - отмечал Бенцони, - и многих других, еще более масштабных, я решил остаться, так как хотел не только увидеть новые страны, но и стать богатым»15.
Ему удалось осуществить только первое и написать книгу, может быть и лишенную блеска произведений лучших испанских хронистов, но содержащую отдельные ценные для истории свидетельства, очевидцем которых он был сам. «История Нового Света» написана в тональности «черной легенды», что изначально не способствовало популярности автора и книги в Испании.
Бенцони, судя по всему, больше, чем кто бы то ни было из хронистов XVI в., исколесил Новый Свет, побывав в Венесуэле, на островах Маргарита, Кубагуа, Пуэрто-Рико, Эспаньола, Куба, довольно долго находился в Центральной Америке (Коста-Рика, Панама, Гватемала, Гондурас, Никарагуа), был на Юкатане и, наконец, в Перу.
Казалось бы столь широкая география, обширный труд и целый ряд свидетельств колониальных чиновников того времени не оставляют сомнений в реальности этого человека и написанного им произведения. Однако даже у одного из крупнейших мексиканских историков Карлоса Перейры (1871— 1943), много и успешно изучавшего колониальную историю Испанской Америки, все это вызывало крайне негативную оценку. «Бессмысленно сегодня спорить, - отмечал он, - существовал ли в действительности в XVI в. уроженец Милана по имени Джироламо Бенцони. Это не меняет суть проблем.
56	15 Benzoni М. Girolamo. La Historia del Mundo Nuevo. Caracas, 1967. P. 19.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Титульный лист «Истории Нового Света» Д БЕНЦОНИ
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
“Достоверные факты”, как в анекдоте о яйце Колумба, а также плагиат, из которого состоит его работа, позволяют определенно сказать, что перед нами плут. Кажется, недалеки от истины те, кто вслед за Теве утверждают, что поездки Бенцони - это не больше чем литературный вымысел, которым воспользовались противники Испании для того, чтобы усилить свои позиции на европейской арене с помощью его свидетельств»16.
Естественно, что столь серьезное обвинение маститого ученого требует глубокого и всестороннего исследования. В отечественной историографии пока таких работ нет, в зарубежной - буквально единицы. Одна из них - многостраничный пролог к опубликованной в Венесуэле «Истории Нового Света», автором которого является известный биогеограф и историк Леон Круа-сат. Он поставил для себя сверхзадачу - ответить практически на все вопросы и сомнения, имевшиеся в историографии относительно Бенцони и его труда, вычленив при этом восемь важнейших проблем, суть которых следующая:
1.	Д. Бенцони - реально существовавшая личность, возможно был незаконнорожденным (место и даты рождения и смерти указаны выше).
2.	По своим интеллектуальным характеристикам не превосходил средний уровень, о чем свидетельствует и сам его труд. Не отличался живостью пера и безусловно не принадлежал к когорте известных постренессансных деятелей.
3.	Как автор, конечно же, оставлял желать много лучшего, однако интуитивно очень точно определял значение той или иной новости. Если бы он жил в наше время, стал бы хорошим журналистом.
4.	В своей работе весьма своеобразно использовал язык. Писал на бытовом итальянском, «засоренном» большим количеством испанских слов. Видимо, он долго жил в испаноязычной среде. Когда использовал фрагменты из работ других авторов, то делал это как дилетант, а не как профессионал.
5.	Пропагандистское значение его труда сомнительно. Да, он был испанофобом, но в той же мере, в какой Маккиавелли не любил иностранцев. Наверно, ему было приятно разрушать «испанские замки». Вместе с тем он не имел никакой вины из-за того, что его труд использовали впоследствии сторонники «черной легенды». В действительности, отдельные выдержки из хроники Гомары могли бы дать им намного больше «подрывного материала», нежели вся работа Бенцони.
6.	Как натуралист итальянский автор неизмеримо менее ценен, нежели Овьедо, и, если бы он еще не опирался на хронику Гомары в этих вопросах, его описания фауны и флоры были бы абсолютно беспомощными.
7.	Как хронист Бенцони заслуживает доверия. При анализе описаний всех его поездок в 1541-1558 гг. не удалось обнаружить ни одной сколько-нибудь серьезной ошибки.
8.	Как историк он не имеет соответствующих достоинств. Однако при всех наших суждениях о них его заслугой является то, что он своим трудом обращает внимание на те или иные исторические проблемы далекого прошлого. У него идеальная хронология, правда сопровождающие ее тексты не соответствуют этому качеству. И все-таки труд Бенцони - это вклад в наши
58	16 Pereyra С. Quimeras у Verdades en la Historia. Madrid, 1945. P. 361-362.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
знания и незнания, это, если хотите, необычный, любопытный во многих отношениях документ того времени, очень гуманный и, вне всякого сомнения, достойный нашего внимания17.
В этих двух почти взаимоисключающих точках зрения известных специалистов, на наш взгляд, ближе к истине все-таки К. Перейра. По существу эту позицию разделяют и венесуэльские издатели, включившие в том наряду с «Историей Нового Света» среди дополнительных материалов не только пролог Л. Круасата. Каждую из трех книг, составляющих труд Бенцони, они предваряют небольшим сообщением о том, откуда итальянский автор сделал свои основные заимствования или кого почти дословно копировал, освещая те или иные исторические сюжеты, связанные с путешествиями X.Колумба, завоеванием и колонизацией.
Первая книга рассказывает об «открытии» Америки, о тех событиях, которые коснулись непосредственно Эспаньолы и других карибских островов после появления там испанцев; она затрагивает также историю северного побережья Южной Америки и некоторых близлежащих территорий. Основными источниками для Бенцони были работы испанских хронистов, опубликованные в Венеции незадолго до его возвращения из Нового Света или уже во время работы над рукописью. Речь идет об издании в 1556 г. Джованни Баттистой Рамузьо третьего тома серии «Навигация и путешествие» («Navigation! et Viaggi»), в котором были представлены помимо прочих материалов основные положения хроник Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса («Всеобщая и естественная история Индий») и Педро Мартира («Новый Свет»). Кроме того, Бенцони использовал вторую часть «Всеобщей истории Индий» Франсиско Лопеса де Гомары и первую часть «Истории Перу» Педро Сьесы де Леона, изданные в Венеции в 1560 г. Видимо, стоит согласиться с автором пролога, что стилистика и характер всего труда Бенцони скорее носят журналистский характер, что он в основном не является важным историческим источником, так как большей частью повторяет уже известные работы, без каких-либо ссылок. Единственным оправданием последнего может быть отсутствие у итальянского хрониста опыта и незнание им уже существовавшего в то время авторского этикета.
Вторая книга позволяет отметить некоторые позитивные моменты. Целый ряд ее аспектов являются оригинальными. Среди них: рассказ о симар-ронах Гаити, освещение вопроса об отдельных набегах пиратов на острова Карибского моря и на населенные пункты северного побережья Южной Америки, описание путешествия Бенцони из ныне исчезнувшего города Акла (западная часть современной Колумбии) в Панаму и его участия в экспедиции в провинцию Суэре. Представляет интерес попытка сравнить торговые возможности городов Панамы и Венеции. «Некоторые (автор имел в виду П. Сьесу де Леона) считают, - отмечал Бенцони, - что товарооборот этого города (Панамы. - ЕЛ.} сравним с аналогичными показателями Венеции, однако я думаю, что эти авторы никогда не видели более чем выдающийся, знатнейший город Венецию, который по своему блеску затмит любой другой, освещаемый солнцем... Вне всякого сомнения, достаточно десяти венециан -
17 Benzoni М. Girolamo. Op. cit. Р. LXXXVI-LXXXIX.
59
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ских торговцев, чтобы закупить весь годовой товар, поступающий в Панаму, и даже купить сам город»18.
В третьей книге основное внимание уделено открытию и завоеванию Перу. Характер описания структурно повторяет первую книгу. За основу была взята работа Франсиско Лопеса де Гомары «Всеобщая история Индий», основные положения которой дополнены Бенцони некоторыми собственными впечатлениями, как правило, мало что прибавляющими, и больше того, грешащими неточностями и серьезными ошибками. Некоторые его критики считали, что посредством таких искажений он пытался придать своему труду некую необычность и оригинальность.
Несмотря на огромную источниковедческую работу, проделанную венесуэльскими историками по подготовке к изданию «Истории Нового Света», до сих пор остается ряд важных вопросов, касающихся прежде всего личности автора. Приведенные выше биографические данные, по существу, то единственное, что известно о нем в настоящее время мировой историографии. Возможно, что это псевдоним. Автор весьма скупо говорит о себе, не скрывая при этом восторга всем сделанным им: «Всегда восхищаясь величием Бога, всемогуществом нашего Спасителя, я благодарю его за то, что он позволил мне увидеть столько нового, такой огромный мир, такие удивительные страны, доверил мне бесконечное число работ. Когда я думаю обо всем этом, мне кажется невероятным, что человек способен выдержать такие испытания»19.
Действительно, претерпеть ему пришлось многое. Чего стоят только два кораблекрушения судов при его возвращении в Европу. Однако для истории важны не столько физические страдания автора, сколько его творческий вклад в познание процессов, имевших место в Новом Свете, процессов, на которые он, к сожалению, чаще всего смотрел чужими глазами.
ИНДЕЙСКИЕ ХРОНИСТЫ XVI-XVII ВЕКОВ
Глава 4
Особый вклад в описание и осмысление конкисты внесли авторы, по происхождению связанные с индейским миром. Их произведения по характеру изложения, содержанию, стилистическим особенностям существенно отличались от сочинений, написанных уроженцами Старого Света. Нередко позицию историографов-аборигенов называют «точкой зрения побежденных», что верно лишь отчасти, так как некоторые из писавших причисляли себя в той или иной степени к разряду победителей.
Коренные обитатели Америки, как и многие другие народы, видели в истории часть священного знания, которое требовалось тщательно оберегать. В мировосприятии аборигенов представления о прошлом занимали особое
18 Ibid. Р. 155.
60	19 Ibid. Р. 270.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
место, поскольку были неразрывно связаны с местными культами, с традиционными властными отношениями, с самобытным укладом. Повсеместно аборигены отображали события прошлого в произведениях фольклора и изобразительного искусства. Исходя из привычных стереотипов восприятия, ориентируясь на выработанную столетиями «картину мира», коренные американцы отбирали информацию и соответствующим образом интерпретировали ее.
В XVI-XVII вв. индейцы продолжали создавать произведения, в которых повествовали о собственном прошлом, но уже в качественно иной обстановке. Редкие племена сохранили независимость, многие оказались на положении рабов, тысячи людей гибли от неизвестных болезней, непосильного труда, от голода. Большинство народов столкнулись с тем, что завоеватели уничтожили многие памятники их культуры, видя в них дьявольское искусство. В ситуации, когда прежний, знакомый и устойчивый мир рухнул, обращение к событиям ушедших лет позволяло аборигенам преодолеть кризис, сохранить самосознание и самоуважение.
Летописцы-аборигены, как и их испанские коллеги, воспринимали и оценивали происходящее и прошлое сквозь призму собственной культуры. Но эта культура существенно отличалась от европейской и не была единой.
В Мезоамерике исторические повествования создавались и в доколумбов период. У расселенных здесь народов были выработаны приемы фиксации событий при помощи иероглифики или пиктографии, а также оригинальных календарных систем. Дословно воспроизвести переданный подобным образом текст книги-кодекса было невозможно. Читателю предстояло интерпретировать обозначенную какими-то символами информацию. Индейцы, по мнению ряда исследователей, не стремились четко, последовательно, сухо излагать исторические эпизоды, они реконструировали историю в поэтической и философской форме, прибегая к иносказанию1. Озвучивание кодексов было актом творчества: читающий превращался в соавтора создателя текста.
Хотя количество дошедших до нас «индейских хроник» XVI-XVII вв. относительно невелико, все же очевидно, что география летописания оказалась весьма широкой. Вторжение испанских завоевателей, сражения, эпизоды христианизации были запечатлены ацтеками, тлашкальтеками, тотонаками, отоми и другими народами Мексики в многочисленных пиктографических «кодексах», на страницах которых рисунки часто сопровождались краткими надписями2.
Традиции фиксации событий прошлого постепенно трансформировались, поскольку аборигены не только использовали собственный опыт в данной области, но и творчески заимствовали европейские достижения. Бумагу из ма-гея, минеральные и растительные краски, изготовленные на местном сырье, со временем заменили чернила, пергамент или бумага, но уже выполненная по европейским технологиям. Индейские способы датировки пополнялись
1 El libro precolombino. La Habana, 1974. P. 38.
2 Leon Portilia M., Mateos Higuera S. Catalogo de los codices indigenas del Mexico antiguo // El libro precolombino. P. 75-90; Historia de los Mexicanos por sus Pinturas // Teogonia e Historia de los Mexicanos. Mexico, 1973; Roskamp H. La historiagrafia indigena de Michoacan: el lienzo de Jucutacato у los titulos de Carapan. Leiden, 1998, etc.
61
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
юлианским, затем григорианским календарями. Латиница, приспособленная миссионерами для передачи фонем различных языков коренных американцев, теснила иероглифику, пиктографию и узелковое письмо - кипу. По мере активизации контактов с иноземцами, особенно в ходе обучения в специально созданных колледжах, индейцы овладевали новыми словами и выражениями, иногда знакомились с историко-культурным наследием античной и средневековой цивилизации, с произведениями эпохи Возрождения. Наиболее ранние исторические сочинения, написанные вскоре после конкисты, в большей мере воспроизводят древние традиции, но не во всем.
Созданные индейцами исторические работы можно разделить на группы на основе таких критериев, как время создания, этническая принадлежность автора или авторов, степень отклонения от доколумбовых традиций летописания и др. Если акцентировать внимание на истории покорения Америки, то кажется продуктивным выделить: документы, подготовленные вскоре после описываемых событий индейскими союзниками и активными противниками испанцев; труды, авторы которых были детьми или внуками участников конкисты; а также работы, в которых вторжению конкистадоров не уделено много внимания.
В 1528 г., через несколько лет после утверждения власти испанцев в центральной части государства ацтеков неизвестным автором было написано историческое сочинение на языке науатль, но при помощи латиницы («Manuscrito de Tlatelolco», 1528). Сегодня этот документ часто называют «Некоторыми историческими анналами мексиканской нации»3. Создатель хроники наблюдал за сопротивлением войскам Э. Кортеса из осажденного ацтекского города, видел, как день ото дня гибли его защитники, как прекрасная индейская столица превращалась в руины. Как справедливо заметил М. Леон-Портилья, литературное и гуманистическое значение этой хроники необычайно велико: «Впервые была воссоздана с немалым количеством деталей картина разрушения культуры науа, воссоздана так, как это увидели некоторые из тех, кто это пережил».
«Флорентийский кодекс», подготовленный индейцами в 1564-1565 и 1576-1577 гг., а возможно частично и ранее, по просьбе миссионера Бернардино де Саагуна, отражает уже иное видение прошлого.
Манускрипт, состоящий из четырех частей, включал тест на языках науатль и на испанском, а также сопровождающие рисунки, большая часть которых была выполнена в цвете. Копии трех частей документа, отправленные папе в Рим в 1580 г., сегодня хранятся во Флоренции. По мнению мексиканского исследователя Магалони, над созданием рукописи трудились 20 человек, которые воплощали в жизнь единый замысел. Ими руководили испанский наставник и четыре мастера-аборигена, которые владели не только индейской живописной техникой, но и языком науатль, а также испанским и латынью.
Тексты и рисунки отображают разные стороны жизни ацтекского государства, в том числе и эпизоды конкисты. По мнению М. Леона-Портильи, текст к иллюстрациям, рассказывающим о завоевании, был составлен на
3 Anales de Tlatelolco: Unos anales histdricos de la nacion mexicana у Codice de Tlatelolco. Mexico, 62	1948.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Фрагмент «Полотна из Тлашкалы»
основе информации, полученной от уроженцев Тлателолько4, поэтому по содержанию он близок манускрипту 1528 г. На бумаге обозначены «знаки», посланные аборигенам накануне появления завоевателей, показаны ключевые эпизоды первой и второй мексиканских экспедиций Э. Кортеса, запечатлены индейские герои, снискавшие славу в боях с противником5. Разрушение Те-ночтитлана показано, но уже не представляется как коллапс индейского мира, поскольку данный сюжет не является финальным.
Сам факт создания рукописи, как и ее содержание свидетельствуют о том, что несмотря на все потери, ацтеки не только выжили, но и сохранили себя как народ: пожертвовав и продолжая жертвовать многими элементами традиционной культуры, они продолжали хранить память о сопротивлении.
Иначе воспринимали появление конкистадоров на землях Мексики обитатели Тлашкалы - небольшого союза городов-государств, отстаивавшего независимость в упорной многолетней борьбе с ацтеками.
4 Vision de los vencidos: Relaciones indigenas de la conquista. La Habana, [1972]. P. 207.
5 La conquista de Mexico segun las ilustraciones del Codice Florentino, con textos adaptados por Marta Dujovne у montaje grafico de Lorenzo Amengual. Mexico, 1978.	63
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Обитатели Тлашкалы после столкновения с отрядом Э. Кортеса предпочли принять его сторону, чтобы продолжить войну со своими давними врагами. Когда конкиста была завершена, индейцы, как верные подданные Испании, отправили монарху отчет - «Полотно из Тлашкалы»6. Заполненное изображениями пространство было велико - 7 м в длину и 2,5 м в ширину, на нем поместилось 86 квадратов-рисунков. Оригинальный документ хранился в городском совете до середины XIX в., когда был изъят для изучения и копирования. Полотно затерялось, но уцелели копии его фрагментов.
Живописное повествование начинается с посольства, которое по распоряжению Кортеса жители Семпоалы отправили в Тлашкалу. Далее аборигены исказили события, показав, что радушно приняли посланцев и испанцев, тогда как, по сообщениям конкистадоров, сближению завоевателей и давних противников ацтеков предшествовали вооруженные столкновения. На полотне отражены этапы продвижения отрядов через Чолулу, Тлальманалько, Айотсинко, встреча с ацтекским правителем Монтесумой, поход Кортеса на встречу с Нарваэсом и поражение последнего, столкновения с индейцами оставшегося в Теночтитлане испанского отряда во главе с Альварадо, возвращение Кортеса, бегство испанцев в «Ночь печали», дальнейшие передвижения завоевателей, подготовка к новому походу, эпизоды захвата и уничтожения ацтекской столицы.
48 изображенных индейскими художниками сцен были посвящены завоеванию Теночтитлана, остальные - захвату Пануко, походу в западные земли, вторжению в Синалоа и экспедиции в Центральную Америку. На рисунках можно увидеть портреты многих знаменитых участников событий, среди которых достойное место занимают военные предводители Тлашкалы. Используя традиционные символы и цветовую гамму, аборигены старались показать, что их народ выполнил союзнические обязательства. Заслуживает внимания такой эпизод, как смерть Монтесумы. Рисунки не подтверждают версию конкистадоров, что индейский правитель погиб от брошенного в него кем-то из индейцев камня7.
Диего Муньос Камарго (15257-1613), автор «Истории Тлашкалы»8, принадлежал по происхождению и материальному положению к верхушке колониального общества. Его отцом был уроженец метрополии, попавший в Мексику вскоре после захвата Теночтитлана, а матерью - знатная индейская женщина, дочь правителей, унаследовавшая значительные владения.
Хронист-метис причислял себя к потомкам победителей-испанцев, неоднократно подчеркивая в тексте некоторую дистанцию между собой и тлаш-кальтеками. Тем не менее Муньос Камарго воспроизвел не столько испанскую, сколько индейскую версию конкисты, что отчасти обусловлено теми источниками информации, которые были использованы. Повествование о завоевании начинается с описания знамений, полученных аборигенами незадолго до встречи с белыми людьми; затем рассказывается о том, какими
6 Lienzo de Tlaxcala, 1890.
7 Esteve Barba Francisco. Historiografia Indiana. Madrid, [1964]. P. 222-223.
64	8 Munoz Camargo D. La Historia de Tlaxcala. Madrid, 1986.
Часть 1. Хронисты XVI-XVII1 веков
предстали соратники Кортеса перед обитателями Тлашкалы; все последующие события поданы в том же ракурсе.
Автор идеализировал и завоевателей, и жителей Тлашкалы, старался в повествовании сгладить противоречия, существовавшие в прошлом между теми и другими. Как и в пиктографическом кодексе, в произведении аккуратно изложены события, связанные с прибытием испанцев в Тлашкалу. Автор не счел нужным скрыть, что двое конкистадоров и одна лошадь были убиты в приграничных сражениях, но виновниками их гибели он назвал индейцев отоми и Текоатсинко, сняв таким образом ответственность со своих сородичей по материнской линии9.
Рассказывая о смерти Монтесумы, автор «Истории Тлашкалы» не усматривает в том вины испанцев, подчеркивая, что великий правитель, один из лучших в индейском мире, погиб от рук собственных подданных, которые взбунтовались по неясным причинам (о действиях Альварадо в отсутствие Кортеса в столице ничего не сказано)10. Упомянув в последней главе хроники о восстании потомков конкистадоров, автор не раскрывает подробности, видимо не желая оценивать действия повстанцев и тех, кто их судил.
Муньос Камарго, подробно описавший в первой части книги традиционную культуру жителей Тлашкалы, в том числе их богов, обряды, жертвоприношения, как будто боялся обвинений в пособничестве язычникам. Рассказывая о конкистадорах, он не забыл упомянуть, что это были не просто «хорошие люди», но католики. В четвертой главе есть сюжет об обращении первых четырех касиков в христианство и об уничтожении идолов. Высоко оценив деятельность Монтесумы как правителя, автор тут же уточняет, что ему лично со слов участников событий стало известно, что незадолго до кончины ацтекский властелин принял христианство. Даже при упоминании экспедиций к Островам Пряностей вновь звучит мотив о «нашей Святой Католической Вере».
В землях майя фиксация исторических событий производилась и до, и после утверждения власти испанцев.
«Чилам-Балам» - общее название для 18 своеобразных синкретичных рукописей11, составленных индейцами-майя в разных селениях полуострова Юкатан (Мани, Чумайель, Ишиль, Тицимин, Текаш и др.) и представленных списками-копиями XVIII в. По одной из версий, название манускриптов следует расшифровывать как книги «Пророка-Ягуара» (Chilam - «тот, кто является устами», прорицатель; Balam - «ягуар», «колдун»). Предположительно тексты были названы по имени прорицателя из поселения Мани, жившего незадолго до конкисты и предсказавшего утверждение новой религии. В то же время известно, что слово «балам» может являться именем собственным, причем в тексте одной из рукописей в 1832-1833 гг. появилась вставка, сделанная рукой священнослужителя или его помощника Хусто Балама.
Содержание книг «Чилам-Балам» не идентично. В них встречаются фрагменты, касающиеся истории, медицины, религии, как языческой, так и хрис-
9	Ibid. Lib. 2. Cap. 3.
10	Ibid. Cap. 6.
11	El libro de los libros de Chilam Balam. Mexico; Buenos Aires, 1948.
3. История Латинской Америки
65
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
тианской, описания обрядов, астрономические и астрологические записи, тексты прорицаний и т.д. Для изучения проблем историографии интересны рассказы о миграциях, войнах, сменах династий и других событиях социальной и политической истории, которые встречаются на страницах манускриптов. Тексты записаны на латинице, в произвольном порядке, иногда сопровождаются рисунками. Первым использовал ряд отрывков из рукописей «Чилам-Балам» хронист Бернардо де Писана, включивший их переводы в свой труд «История Юкатана»12.
Наибольшей известностью пользуется книга «Чилам-Балам из Чумайе-ля», представляющая собой небольшой том en cuarto, состоящий из 58 листов. Его составителем считается Хуан Хосе Ойл, имя которого упомянуто на странице 81 рядом с датой 20 января 1782 г. Судя по характеру записей, позже над ними работали и другие лица, пока рукопись не попала к епископу Юкатана.
Те части текстов, в которых говорится об истории, созданы в рамках многовековой традиции, имевшей оригинальные каноны фиксации исторических событий, отчасти обусловленные выработанной в регионе системой письма и календарных вычислений. Те, кто писал, и те, кто воспроизводил написанное, были лаконичны, старались запечатлевать главное, не отвлекаясь на пространные описания, морализаторство, эмоциональные пассажи.
Согласно представлениям аборигенов, все в мире повторяется, история циклична. Опираясь на знания о прошлом, индейские прорицатели предсказывали будущее. Пророчества могли касаться и ближайших лет, и отдаленной перспективы, например охватывать период в 256 лет. «Это была наука, которой они верили больше всего и которую считали высшей; в ней не все жрецы умели разобраться», - признал францисканец Д. де Ланда13.
Традиционное мировосприятие майя настраивало их ожидать всевозможные катастрофы на «границах» выделяемых ими исторических отрезков, в частности двадцатилетий-катунов, а также в определенные по счету годы, соответствующие тем моментам в истории, когда предки пережили глубокие потрясения.
В книге «Чилам-Балам из Чумайеля» есть отрывки, имеющие отношение к конкисте. Майя связали высадки испанцев с «роковыми» годами14. Пророчество, предвещающее появление завоевателей, видимо, было внесено в текст уже в колониальный период. Его мрачный тон, с одной стороны, типичен для прорицаний майя, предупреждавших о грозящих катаклизмах, с другой стороны, соответствует пессимистическим настроениям, охватившим утративших независимость индейцев. В соответствии с древними канонами в книгу помещено объяснение причин агрессивности европейцев: испанцы якобы являются потомками тех божеств, которые покинули Юкатан и ушли куда-то на восток, но обещали вернуться и восстановить былое господство.
В третьей главе рукописи отражено отношение аборигенов к испанскому завоеванию и его последствиям. Автор с помощью эмоционально насы
12 Lizana В. Historia de Yucatan. [S.I.], 1633.
13 Ланда Д. де. Сообщение о делах в Юкатане. М.; Л., 1955. С. 192. Гл. XLI.
66	14 Chilam Balam de Chumayel П El libro de los libros de Chilam Balam. Mexico, 1989. Cap. 2.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
щенной символики передал духовное состояние общества, переживавшего глубокий кризис традиционной культуры. На страницах 15-21 помещены записи, фиксирующие перелом в сознании майя, «Окончание древнего времени». Здесь, в частности, говорится о появлении на Юкатане испанцев (tzules). В разных главах можно встретить фразы или рисунки, имеющие отношение к колониальному периоду, но составить на их основе целостную картину событий, разворачивавшихся в землях майя в те годы, невозможно.
В другой области расселения майя - горной Гватемале - индейцами было создано несколько произведений, в которых упоминалась конкиста. Наиболее значительным памятником подобного рода являются «Анналы какчикелей»15. Время создания манускрипта можно определить только приблизительно - не позже конца XVII в.
Документ был составлен на какчикель - одном из языков майя, но при помощи латинского алфавита. Видимо, после конкисты, когда Ф. де ла Парра приспособил латиницу для передачи фонем индейских языков, древний иероглифический или пиктографический текст был воспроизведен подобным образом. Судя по отсылкам в тексте, над ним работали три представителя индейской аристократии (род Шахила). Вероятно, первые строки рукописи появились благодаря усилиям отца Франсиско Эрнандеса де Араны. Примерно с 1560 г. записи вел он сам, затем с декабря 1581 г. его труд продолжил Франсиско Диас. Повествование велось в хронологической последовательности. Исследователь Д.Г. Бринтон предположил, что документы были составлены для предоставления в какую-то официальную инстанцию с целью отстоять права индейской знати на земельные владения.
Копию рукописи обнаружил в 1844 г. X. Гаваррете, обследовавший архив монастыря Св. Франциска в городке Текпан-Атитлан, иначе именуемый Солола. На 48 листах рукой одного переписчика был воспроизведен текст на языке какчикель. Одиннадцать лет спустя известный французский историк-любитель Брассер де Бурбур загорелся идеей опубликовать перевод сочинения. В 1873-1874 гг. летопись индейцев была опубликована в переводе на испанский, а в 1885 г. - на английский язык.
Первая часть рукописи представляет собой транслитерацию древнего кодекса, в тексте воспроизведены главным образом названия мест и имена персонажей, сыгравших значимую роль в жизни какчикелей, а также очень кратко обозначены важнейшие события доколумбовой истории индейского народа. В изложении соединены в единое целое эпизоды мифической истории, упоминания о достаточно отдаленных событиях и более подробные рассказы о том, как аборигены поднялись на восстание, чтобы свергнуть власть киче, и о последующих изменениях в судьбе этих двух этнических групп и их ближайших соседей. Даты обозначены согласно индейской традиции (счет ведется по катунам). Завершается раздел перечислением потерь, которые понесли какчикели в результате эпидемии 1519-1521 гг. «Мы рождаемся для смерти», - сказано в финале.
15 Anales de los Cakchiqueles. В научной литературе данный документ известен под разными названиями, в том числе «Мемориал из Солола» («Memorial de Solola»), «Мемориал из Тек-пан-Атитлана» («Memorial de Tecpan-Atitlan»), «Анналы Шахиль» («Anales de los Xahil»). 67
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Вторая часть летописи посвящена событиям колониального периода (до 1604 г.). Вначале помещен рассказ о появлении конкистадоров в Гватемале. В хронике утверждается, что до февраля 1524 г. какчикели не соприкасались с завоевателями («не видели их лиц»), хотя из других источников известно, что аборигены сами отправили посланцев к Кортесу, после чего в Центральную Америку направился отряд испанцев под предводительством П. де Альварадо (Тунатиу). В индейском тексте достаточно подробно говорится о непростых взаимоотношениях различных народов майя с белыми завоевателями, завершившихся восстанием какчикелей, которое было жестоко подавлено. Показательно, что в первые годы после конкисты сохранялась традиционная датировка - по катунам и указывалось количество лет, прошедших после освобождения какчикелей из-под власти киче.
Характер изложения постепенно меняется, и хроника превращается в дневник индейской общины, живущей обособленной внутренней жизнью, слабо связанной, судя по тексту, с внешним миром. Важными для какчикелей событиями становятся приезд испанского чиновника или миссионера, рождение или смерть потомка индейских правителей.
Отношение аборигенов к конкисте и колонизации специально не выделено. О нем можно лишь догадываться, принимая во внимание отдельные грамматические частицы, использованные автором и не вполне понятные для непосвященных. Формально составители хроники соблюдали лояльность в отношении испанцев, хотя и не скрывали жестокости или алчности некоторых из них.
У коренных обитателей Перу подобных письменных традиций не было, но они поддерживали историческую память, используя иные приемы.
Индейцы и метисы Южной Америки тоже приняли участие в осмыслении конкисты и ее результатов. Наследниками цивилизации инков было создано несколько произведений, в которых отражены культура и история Тауантин-суйу, вторжение завоевателей и установление колониального режима. Среди них достойное место занимают произведения индейских авторов Титу Куси Юпанки, Фелипе Гуамана Помы де Айалы и знаменитое сочинение метиса Гарсиласо де ла Веги.
«Донесение о конкисте Перу и деяниях Инки Манко»16 - первое произведение, в котором получила отражение точка зрения коренных обитателей региона на проблему конкисты. Ее создателем был Титу Куси Юпанки (1530?-1571) - сын Инки Манко, поднявшего восстание в Перу против завоевателей. Титу Куси в юные годы побывал в Куско, где был свидетелем того, как жестоко обращались испанцы с его отцом, превращенным из правителя в марионетку. Вскоре после начала восстания будущий историограф был тайно вывезен к отцу в Вилькабамбу, которую покидал только для военных походов. С 1560 г. Титу Куси возглавил антиколониальное движение. Проявив немалый полководческий и дипломатический талант, он не только сумел отстоять цитадель
16 Castro Titu Cusi Yupanqui Diego de. Relacion de la conquista del Peru у hechos del Inca Manco II: Instrucion el muy Ille. Senor Ldo. Lope Garcia de Castro, Gobernador que fue destos reynos del 68 Piru (1570) // Coleccion de libros у documentos referentes a la historia del Peru. Lima, 1916.
Часть L Хронисты XVI-XVIII веков
индейской независимости в Перу, но и добился немалых уступок со стороны испанской короны. После того, как в 1566 г. Титу Куси признал себя вассалом испанского короля, на подвластных ему территориях с его согласия появились первые христианские миссионеры. Одному из них, августинцу Маркосу Гарсия выпала роль переводчика «Донесения», которое владыка Вилькабамбы продиктовал своему секретарю.
Под диктовку Титу Куси священнослужитель указал, что первые конкистадоры показались обитателям Тауантинсуйу людьми, которые «разговаривали наедине с какими-то белыми листами», «ездили на животных, у которых были серебряные ноги», и вдобавок были хозяевами божеств грома. Так расценивали аборигены пленение Атауальпы, положение правящего рода инков в Куско после утверждения власти испанцев, роль Вилькабамбы как центра сопротивления. Титу Куси восторженно отзывался о деятельности своего отца Инки Манко и тяжело переживал его гибель от рук предателей-испанцев, которым индейский правитель дал приют и покровительство. «Мой отец, чувствуя, что ранен, пытался защитить себя, но он был один и не вооружен, а их было семеро вооруженных мужчин. Весь израненный, он упал на землю, и они посчитали его за мертвого. Я был всего лишь ребенком, однако, видя, как обращаются с моим отцом, я хотел подойти и помочь ему. Но они в ярости обернулись ко мне и метнули в меня копье, которое едва не убило и меня насмерть».
Не менее образно и трагично, хотя и с иной точки зрения, завоевание Перу и его последствия изображены в сочинении, известном как «Новая хроника и Доброе правление»17. Автором хроники был Фелипе Гуаман Пома де Айала (1532?-1615), или Фелипе де Айяла, как его иногда называют. Летописец рассматривал ситуацию с позиции индейского рода Яровильков, правившего в области Уануко до инков, а в Тауантинсуйу, по его словам, оказавшегося второй по значимости династией. По утверждению историографа, достоверность которого невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, при испанцах его семья постепенно утратила прежнее господствующее положение. Его дед, который был вторым лицом в государстве и смог породниться с правящей кастой - с Инкой Тупаком Юпанки, стал жертвой неуемной алчности конкистадоров - его сожгли на костре, выпытывая сведения о золоте. Однако сын погибшего, отец будущего хрониста сотрудничал с завоевателями и даже спас от смерти испанского капитана Луиса Авалоса де Айалу, который, став побратимом спасителя, передал ему свою фамилию. Но и этот поступок не помог возродить прежнее величие Яровильков: отец летописца окончил свои дни, будучи всего лишь смотрителем в госпитале для индейцев.
Судьба самого хрониста не менее противоречива и драматична. Детские годы он провел в Куско, где положение знатных индейских родов неустанно менялось. Затем он долгое время жил в небольшом городке Сан-Кристобаль-де-Сунтуно. Сводный брат-метис помог будущему летописцу расширить круг знаний. Фелипе де Айяла пользовался влиянием и уважением в колониальном обществе, не бедствовал, распоряжаясь доходами с земель и занимая доста
17 Guamdn Рота de Ayala F. Nueva coronica у buen gobierno (codex peruvien illustre) / Edition facsimil a cargo de Richard Pietschmann. P., 1936.	69
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
точно высокие чиновничьи должности, на которые мог претендовать владеющий испанским языком родовитый индеец. С какого-то момента по неясным причинам его жизнь радикально изменилась. Попав в разряд маргиналов, Фелипе де Айяла два или три десятка лет скитался, фактически превратившись в неофициального защитника индейцев, помогавшего им отстаивать свои права перед колониальной администрацией. За долгую и насыщенную событиями жизнь он познакомился с разными районами Перу, наблюдал, как уничтожаются памятники древней культуры, как под гнетом завоевателей разрушается традиционный уклад, как исчезает коренное население.
В преклонном возрасте хронист вновь побывал в городке Сан-Кристобаль, который оказался в полном упадке. Вступив по этому поводу в конфликт с властями, Фелипе де Айяла вновь был вынужден отправиться в изгнание. Последние дни своей долгой жизни, летописцу, по его словам, было более 80 лет, он провел в Лиме, куда направился в надежде переслать монарху подготовленную рукопись. Ее текст каким-то образом попал в Европу, поскольку в 1908 г. манускрипт был обнаружен в библиотеке Копенгагена, но следы перемещения документа за 300 лет проследить невозможно.
Исследователи творчества перуанского хрониста отмечают, что, хотя его произведение написано по-испански, все же принадлежность автора к индейскому миру несомненна. Судя по использованным им лексическим и грамматическим конструкциям, он знал несколько языков коренных жителей Перу, но недостаточно свободно владел испанским. На его связь с аборигенами указывают также два омонима, которые добавлены к испанской фамилии летописца: «гуаман» («сокол») и «пома» («пума»). Оба понятия были важными символами в государстве инков. На влияние местных традиций указывает и обилие рисунков в рукописи: в общей сложности их около 500 - примерно третья часть страниц произведения. В Перу, где изобразительное искусство имело давние корни, а письменность отсутствовала (если не считать «узелкового письма» - кипу), использование данного способа передачи информации вполне закономерно.
Рассказ Фелипе де Айяла о конкисте нельзя считать свидетельством очевидца, так как он не присутствовал в Кахамарке в момент пленения Атауаль-пы или его казни, не сражался в Вилькабамбе и т.д. Ранние эпизоды испанской экспансии летописец воспроизвел, основываясь, видимо, на рассказах современников, которые были недостаточно информированы, что влекло за собой путаницу и откровенные ошибки. В частности, по словам автора «Новой хроники и доброго правления», первое известие о Перу в Испанию доставил Кандия, который с помощью знаков смог объясниться с самим правителем инков Уайна Капаком и сумел получить у него немало золота и серебра.
В хронике достаточно много ироничных замечаний (так, например, по поводу сражения между наследниками престола в государстве инков автор замечает, что это было прекрасное служение Богу, Деве Марии и всем ангелам). Иногда летописец открыто осуждает испанцев, называя все своими именами, иногда ограничивается намеками или иносказанием, используя элементы традиционных для Перу фольклорных форм.
Коротко, но очень выразительно в хронике рассказывается об одном из ключевых эпизодов конкисты - сражении в Кахамарке и пленении Атауаль-70 пы. Автор указал, что причиной поражения индейцев оказался их страх перед
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
испанцами-виракочами, которые казались аборигенам не смертными людьми, а грозными божествами. Летописец счел необходимым подчеркнуть, что завоеватели, дословно, «украли» сокровища инков и казнили их правителя только потому, что хотели овладеть такой богатой страной. Множество рисунков, иллюстрирующих действия конкистадоров, не менее красноречивы, неслучайно сегодня их часто публикуют в изданиях, где речь идет об испанской колонизации.
Более подробно и точно хронист описывает Перу, превращенное в вице-королевство. Хотя этот отрезок истории назван «добрым правлением», невозможно обмануться насчет истинной авторской оценки результатов завоевания. На
Встреча АТАУАЛЬПЫ и ПИСАРРО в Кахамарке (из «Новой хроники» Помы де Айялы)
правах свидетеля Фелипе де Айяла отмечает массовую гибель аборигенов, разорение целых провинций, всеобщий упадок и унижение. Текст превращается то в социальный памфлет, напоминающий труды защитников индейцев, то в традиционный для местного фольклора плач, то в мемориал, в котором испанскому монарху, называемому инкой, предлагается провести реформы.
чтобы облегчить положение коренного населения.
«Некоторых эта хроника заставит заплакать, других - смеяться, у кого-то она вызовет проклятия, одни будут взывать к всевышнему, другие с презре
нием захотят разорвать ее, мало кто захочет держать ее в руках», - такими словами подытожил индейский летописец свой многолетний труд.
Самым знаменитым хронистом, писавшим о Перу, несомненно, является Гомес Суарес де Фигероа, более известный как Инка Гарсиласо де ла Вега (1539-1616). Внебрачный сын испанского капитана Себастьяна Гарсиласо де ла Веги Варгаса и индейской принцессы Чимпу Окльо, получившей при крещении имя Исабель, стал «принцем хронистов Нового Света». Родившийся в раннеколониальном Перу, в столице инков Куско, мальчик-метис с детства ощутил двойственность своего положения. Первоначально он усвоил язык
71
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
кечуа, на котором говорили его сородичи-инки, но через некоторое время овладел испанским, так что смог выступать в качестве переводчика. По его собственным словам, он был «рожден среди индейцев и воспитан среди оружия и лошадей». Родственники по матери, а также индейские мудрецы-амау-ты познакомили его с полулегендарной историей Тауантинсуйу, а каноник Куэльяр помог получить приличное по тем временам образование в колледже для знатных индейцев. С юных лет будущий хронист был близко знаком с другими детьми-метисами, наследниками Франсиско и Гонсало Писарро, а также со знатными индейцами, получившими при испанцах власть и привилегии. Женитьба отца на родовитой испанке не привела к разрыву связи с его семьей, а через ее посредничество - с европейской культурой. «Я обязан своим происхождением обеим нациям, ибо я - сын испанца и индеанки», -скажет он в одном из своих произведений.
Получив наследство после смерти отца, следуя его последней воле, юноша в 1560 г. направился в Испанию для получения дальнейшего образования. Знание латыни и итальянского языка, которые он приобрел, немало способствовали развитию его литературных способностей. Однако упрочить свой социальный и материальный статус молодому человеку не удалось, хотя он пытался обрести милость короля Филиппа II. В 1563 г. Гомес Суарес де Фигероа пережил внутренний кризис, после которого отказался от мысли о возвращении на родину и стал именовать себя Гарсиласо де ла Вега. Он пытался испробовать себя в воинском деле, получив, как и отец, звание капитана в кампании против оплота морисков в Альпухаррасе, но в конце концов сосредоточился на литературе. Последующие 30 лет Гарсиласо де ла Вега скромно провел в городке Монтилья, где дядя оставил ему в 1570 г. небольшое наследство. В 1589 г. состоялся его литературный дебют - вышли в свет переводы с итальянского языка популярных произведений платоника Леона Эбрео, озаглавленные «Диалоги о любви». Первым историческим сочинением Гарсиласо оказалась генеалогия рода Гарсии Переса де Варгаса, к которому автор принадлежал по линии отца. Публикация данной работы в 1590 г. послужила своеобразной подготовкой для представления более объемного труда, посвященного эпохе конкисты. Последние 25 лет своей жизни Гарсиласо де ла Вега провел в Кордове, где и был похоронен в часовне городского собора.
В 1605 г. в Лиссабоне была издана «Флорида»18 - произведение, повествовавшее о походе Эрнандо де Сото, жаждавшего найти второе Перу в Северной Америке. В истории создания данного произведения есть множество неясностей. Гарсиласо создал обстоятельное, внушительное по объему сочинение, насыщенное большим количеством подробностей, хотя сам в походе не участвовал. Гипотетически он мог опереться лишь на небольшое донесение идальго из Эльвас, опубликованное в 1551 г., но в тексте летописи нет ссылок на данный источник19. Сам автор подчеркивает, что черпал сведения о походе из уст свидетеля, с которым был лично знаком, однако ни разу не
18 La Florida del Ynca: Historia del adelantado Hernando de Soto, Gobernador у capitan general del Reyno de la Florida, у de otros heroicos caballeros Espanoles о indios; escrita por el Ynca Garcilasso de la Vega capitan de su Majestad, natural de la gran ciudad del Cozco, cabe$a de los Reynos у provincias del Peru. Lisboa, 1605.
72	19 История литератур Латинской Америки. М., 1985. С. 319.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ИНКА ГАРСИЛАСО ДЕ ЛА ВЕГА. Бюст, бронза. Лиссабон
называет его имени. Считается, что информатором историка-метиса был Гонсало Сильвестре, который является также одним из персонажей произведения. Кроме того, в обращении к читателю автор сообщил, что использовал записи, сделанные двумя другими участниками экспедиции -А де Кармоной и X. Коласом. Работа над рукописью завершена в начале 90-х годов XV] в., но была издана незадолго до обнародования главного сочинения Гарсиласо - его «Комментариев». По мнению В.А. Кузьмище-ва, «Инка рассматривал “Флориду” как еще один важный этап подготовительной работы для обеспечения успеха ’’Комментариям”»20.
Был ли знаком потомок инков с трудом идальго из Эльвас? Почему Гарсиласо не назвал имя своего информатора? В какой степени он использовал при работе над хроникой беседы со «старым конкистадором»?
Почему «Флорида» была обнародована только в начале XVII века? Эти вопросы остаются без ответа.
В обращении к читателю специально подчеркивается, что над летописью работал человек, который является, с одной стороны, апологетом конкисты, с другой стороны, сторонником индейцев. «Услышав... о многих и очень выдающихся подвигах, совершенных как испанцами, так и индейцами, я посчитал недостойным и очень обидным, что столь героические свершения остались для мира в полном забвении». Автор сравнивает испанцев с римлянами, но в то же время не раз акцентирует внимание на том, что сам является индейцем.
В тексте произведения можно встретить немало эпизодов, показывающих, что представители обеих наций могут продуктивно сотрудничать, что и испанцы, и индейцы обладают замечательными качествами, автор даже прилагает к некоторым из них эпитеты, соответствующие благородному сословию Европы. Гарсиласо замечает, что жажда славы свойственна всем нациям, даже варварским21.
Рассказ о походе Эрнандо де Сото - это сообщение о крахе замыслов конкистадоров. Это не первое и не единственное произведение подобного рода, ранее было опубликовано сочинение А. Нуньеса Кабеса де Ваки о другой потерпевшей фиаско экспедиции. Но труд Гарсиласо качественно отличается
20 Кузъмищев В.А. У истоков общественной мысли Перу. М., 1979. С. 138.
21 Garcilaso de la Vega Inca. La Florida del Inca Mexico; Buenos Aires, 1956. Lib. V. Segunda parte. Cap. XIX.	73
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
PRIMERA PARTE DE LOS
COMMENTARIOS REALES.
QVE TR.ATAN DEL OR.I-GEN DE LOS YNCAS, REYES QVE FVE* RON DEL FERV. DE SV IDOLATRIA, LEYES. Y goutcrno en paz у en guerra: de fus vidas у con* quifta$,y de tod© Io quc tue aquel Impetto у (u Republica, antes que los Efpano* les patfitran a el.
Eftrtitt f9r </T»ca Gtrdkfft it It	id
у Qtfiten it fu MtgftU.
DIRIG1DOS A LA SERENISSIMA PRIN-cc£a Dona Catalina de Portugal «Duqueza deBargan^q&c-
httntu it U SanRa Ujiufici9et Odintri^jftp.
E N LISBOA: En la offianade Pedro Crasbceck.
Ano de M. DCIX.
Титульный лист первого издания «Подлинных комментариев» ГАРСИЛАСО ДЕ ЛА ВЕГИ
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
по характеру и проблематике. Казалось бы, в заключение автор приводит сведения о нескольких неудачных попытках испанцев закрепиться в Северной Америке и называет очень высокие для конкисты людские потери. В то же время он не сомневается в необходимости утверждения испанской гегемонии в этом регионе и даже указывает, каких ошибок следует избежать, чтобы следующая попытка оказалась удачной.
Несмотря на печальный финал колониального предприятия, автор изобразил его руководителя героем, образцовым конкистадором. Э. де Сото даже на смертном одре беспокоится, во-первых, об обращении индейцев в христианство, во-вторых, о расширении владений испанской короны, в-третьих, о сохранении любви и мира между первопроходцами. Автор утверждает, что завоеватель «был одним из острейших копий, оказавшихся в Новом Свете», но тут же оговаривается, что самым лучшим все же был Гонсало Писарро22. Возможно, что с этим сравнением связана отсрочка публикации произведения (Филипп II не жаловал «писарристов»).
Действия других конкистадоров тоже показаны в выигрышном свете, но эти персонажи не столь идеальны. Например, Хуан Террон предложил другу жемчужины, а когда тот отказался их принять, в гневе рассыпал их и уже не смог отыскать снова. С тех пор вспоминая о случившемся, он был готов повеситься на ближайшем дереве. Портреты участников похода индивидуализированы: дон Гонсало де Саласар коллекционирует редкости, галисиец Сан-хурхе лечит раны маслом, Хуан де Вильялобос первым рвется в неведомые земли, где и пропадает. Упорство, стойкость завоевателей, их нежелание признавать себя побежденными невольно вызывают уважение. Вероятно, желая усилить эффект, хронист приписал своим героям красивые, хотя и несколько высокопарные фразы, подчеркивающие несокрушимую веру испанцев в себя, в собственную правоту и в справедливое воздаяние.
Красной нитью через все произведение проходит идея обращения аборигенов в христианство. Подчеркивая, что в этом и состоит главная задача завоевателей, Гарсиласо сближается с официальными идеологами конкисты.
«Флорида» оказалась одним из популярнейших произведений своего времени. За два века хроника четыре раза издавалась на языке оригинала, восемь раз - на французском и пять раз - на английском. Имя автора стало широко известным в Западной Европе и Америке.
Вслед за «Флоридой», как и планировал Гарсиласо еще в 90-х годах, на суд читателя были представлены его «Комментарии». Первая их часть была опубликована в 1609 г., вторая часть, работа над которой была завершена в 1613 г., была издана в 1617 г., уже после смерти хрониста23. Оба монументальных сочинения посвящены истории государства инков до и после испанского вторжения. Потомок владык Перу намеревался довести повествование до 1560 г., когда он покинул родину, но на практике даже охватил, хоть и очень кратко, период правления вице-короля Ф. де Толедо.
22 Ibid. Lib. V. Primera parte. Cap. VII.
23 Vega Inca Garcilaso de la. Primera Parte de los Commentarios Reales, qve tratan del origen de los Yncas, Reyes que fveron del Perv, de su idolatria, leyes, у gouiemo en paz у en guerra: de sus vidas у conquistas, у de todo lo que fue aquel Imperio у su Republica, antes que los Espanoles passaran a el. Lisboa, 1609.
75
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Сам автор объяснил собственное намерение написать не хронику, а именно комментарии тем, что о Перу испанцы уже писали, но кратко и не всегда точно воспроизводили особенности культуры региона. Гарсиласо, как уроженец Куско, потомок инков, человек, любящий родину, по его словам, не мог не продолжить дело предшественников. «В изложении истории мы будем стремиться к правде и не назовем что-либо великим делом, если это не подтвердили своим авторитетом сами испанские историки, затронув этот вопрос частично или полностью, - подчеркнул историограф в обращении к читателю, - я стремлюсь не противоречить, а только помочь им объяснениями, толкованием и переводом многих индейских слов, значение которых они, будучи иностранцами, передали искаженно»24. В тексте хроники автор вновь указал, что желает быть лишь комментатором, чтобы его не упрекнули в стремлении прибегать к подделкам в пользу индейских родичей.
Своеобразие исследовательского метода Гарсиласо заключается не только в стремлении ссылаться на авторитет испанских авторов, хотя на эту особенность могут указывать даже названия глав его произведения25. Автор привлек широкий спектр источников. По мнению А. Миро Кесады, их можно объединить в семь групп: опубликованные труды, знакомые хронисту рукописи, предоставленные ему для ознакомления отчеты, присланные по его просьбе сообщения, устные свидетельства испанцев, устные свидетельства индейцев и, наконец, собственные наблюдения летописца26. Среди использованных потомком инков работ испанских авторов особо выделяются сочинения П. Сьесы де Леон (на него дано 30 ссылок), Лопеса де Гомары (15 ссылок), А. де Сарате (11 ссылок), а также Бласа Валеры, чья рукопись не была издана. Помимо этого Гарсиласо упоминал в тексте труды П. Мартира, Б. де Лас Касаса, Поло де Ондегардо, Д. Фернандеса, А. де Эрсильи и других авторов. Особую значимость для работы над «Комментариями» имели сведения, полученные благодаря индейцам. Как отметил хронист, родственники его матери с детства в форме сказок доносили до него информацию о прошлом государства инков, а когда он подрос, то передали ему в устной форме «длинное сообщение», в котором повествовалось обо всем. В зрелые годы, когда будущий историограф сообщил в Перу о своем намерении создать труд об инках, на его призыв откликнулись многие потомки индейской аристократии, которые прислали ему сообщения, похожие на те, что составляют испанцы, но более длинные.
Специфической стороной «Комментариев» стал сознательный отказ автора от сравнений индейской культуры с культурой народов Старого Света, поскольку, по его мнению, любое из сравнений одиозно. Все же буквально в следующих строках Гарсиласо признает, что в его рассказе об инках читатель может найти немало общего с тем, что говорят об Античности, библейской истории, с тем, что встречается в языческих сказках или даже в современных законодательных актах27.
24 Гарсиласо де ла Вега Инка. История государства инков. Кн. 1-2. Л., 1974. Кн. 1. С. 9.
25 Например, кн. 1. гл. V-VI; кн. 2. гл. X.
26 Prologo // Garcilaso de la Vega Inca. Comentarios reales de los Incas. Caracas, 1976. T. 1. P. XXIII.
76	27 Гарсиласо де ла Вега Инка. Указ. соч. Кн. 1. Гл. XIX.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ХРОНИСТЫ	Глава 5
НОВОЙ ИСПАНИИ И ПЕРУ
ЛОКАЛЬНЫЕ
И ИСТОРИКО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ХРОНИКИ
Франсиско де Херес (Francisco de Jerez, 15047-1539?). Первым испан-
ским хронистом, сообщившим о покорении Перу, оказался Ф. де Херес, опередивший других участников знаменитой экспедиции.
Будущий хронист попал в Новый Свет в юном возрасте. В каких краях и каким образом он провел свои первые годы на земле Америки, неизвестно. Сам летописец заметил лишь, что был хорошим солдатом, перенес ранение и в течение многих лет не переставал сражаться, несмотря на опасности и нужду.
Во время третьей экспедиции Франсиско Писарро в Перу молодой человек исполнял обязанности секретаря знаменитого конкистадора, получившего к тому моменту немало титулов, но так и не овладевшего грамотой. После того как испанцы закрепились в городе Картахена, где был захвачен в плен индейский правитель Атауальпа, за которого аборигены внесли огромный выкуп серебром и золотом, следовало направить отчет королю, его и составил Ф. де Херес. Документ попал в руки хрониста Фернандеса де Овьедо, который использовал информацию для воссоздания истории завоевания Перу.
В результате раздела добычи секретарю предводителя, как одному из влиятельных лиц, досталось ПО арроб «хорошего серебра», как говорили в ту эпоху. В отличие от азартных, но непрактичных соратников, Ф. де Херес поспешил покинуть Южную Америку и возвратиться на родину.
Прошло несколько месяцев по его возвращении, когда в Севилье вышло из печати сочинение бывшего секретаря Ф. Писарро. Летопись носила название «Правдивое повествование о конкисте Перу и провинции Куско, называемой Новой Кастилией...»1.
В данном случае Ф. де Херес создал не послание-реляцию, а именно хронику. В ней, в отличие от отчетов конкистадоров, отсутствуют упоминания об авторе и его роли в завоевании Перу, практически не упоминаются имена участников экспедиции. Летописец не имел права говорить от первого лица, поскольку излагал не собственный взгляд на произошедшие события, а старательно создавал произведение, подходящее на роль официальной версии истории данного этапа конкисты.
Сменивший клинок на перо соратник Ф. Писарро не творил по зову сердца, а выполнял указание начальства. Ему удалось интерпретировать события в максимально выгодном для участников экспедиции свете: показать выпавшие на долю завоевателей тяготы, отметить редкостную решительность малочисленного испанского отряда, противостоявшего многотысячной армии
1 Полное название произведения: Verdadera relacion de la conquista del Peru у provincia del Cusco Hamada la Nueva Castilla, conquistada por Francisco Pizarro, capitan de la sacra catolica real majestad del Emprador nuestro senor, enviada a su majestad, por Francisco de Jerez. Sevilla, 1534. В дальнейшем хронику или фрагменты из нее публиковали и с иными заглавиями, например «Завоевание Перу и провинции Куско».
77
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
инков. Даже сообщая о пленении Инки Атауальпы и его казни, Ф. де Херес старался, по крайней мере внешне, быть объективным. Хронист сдержанно обрисовал встречу Ф. Писарро с индейским правителем, закончившуюся сражением, подчеркнув, что властелин инков держался надменно, с презрением отшвырнул Библию, отказался отречься от языческой религии. Данных аргументов было достаточно, чтобы оправдать конкистадоров в случае возможных обвинений. В то же время, повествуя о пребывании Атауальпы в заключении, летописец не стремился опорочить противника, испанец изобразил Инку разумным и даже остроумным человеком, а не варваром.
Индейский мир обрисован в летописи не слишком подробно, но автор сумел показать его неоднородность и противоречивость. Ф. де Херес не забывал упомянуть, что аборигены совершали тягчайшие грехи и были язычниками, но он отмечал у некоторых из них и такие черты, как благородство, проницательность, благоразумие.
Другие историки неоднозначно оценивали и оценивают хронику Ф. де Хереса. Его современник Фернандес де Овьедо с недоверием относился к ряду утверждений автора «Правдивого повествования...», что не помешало использовать его отчет при создании «Общей и естественной истории Индий». По словам Ф. Эстеве Барба, труд первого историографа, поведавшего о покорении государства инков, послужил «основой для всех историй завоевания Перу, от Эрреры до Прескотта. Он того заслуживает, потому что автор, Франсиско де Херес, несмотря на лаконичность, очень точен, обстоятелен, объективен»2.
Альвар Нуньес Кабеса де Вака (14907-1558?). Первое значительное сочинение, повествующее об экспедиции, потерпевшей крах, принадлежит перу уроженца Севильи А. Нуньеса Кабеса де Вака. В Новый Свет будущий летописец отправился в качестве королевского чиновника, которому предстояло контролировать финансово-хозяйственную деятельность отряда конкистадоров под командованием П. де Нарваэса. Перед завоевателями была поставлена задача закрепиться во Флориде. Но, так и не утвердив власть Испании в данном регионе, из 600 участников похода, направившихся в глубь неведомых земель, к своим вернулись только четверо, остальные погибли. А. Нуньес и трое его сотоварищей совершили беспрецедентный переход чуть ли не через всю Северную Америку. Попав наконец-то в Мексику, конкистадор составил отчет о восьмилетием странствии. Одна из копий была передана вице-королю Новой Испании, а вторая была отослана в Аудиенсию Санто-Доминго, а оттуда - в метрополию, где с документом познакомился и использовал его при составлении своего фундаментального труда по истории конкисты летописец Г. Фернандес де Овьедо. Сам А. Нуньес, вернувшись на родину в 1537 г., продолжил работу над рукописью «Реляция... о том, что произошло с армадой, которой командовал Панфило де Нарваэс»3, которая в расширенном варианте
2 Esteve Barba Francisco. Historiografia indiana. Madrid, [1964]. P. 397.
3 La relacion que dio Aluar Nunez Cabeqa de Vaca de lo acaescido en las Indias en la armada donde yua por gouernador Panphilo de Narbaex desde el ano de veynte у siete hasta el ano de treynta у 78 seys quo bolvio a Seuilla con tres de su compana. Zamora, 1542.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
была опубликована пять лет спустя. Сегодня это произведение более известно под сокращенным названием «Потерпевшие крушение»4.
По тону повествование разительно отличается от хроник или реляций, в которых шла речь об успешных колониальных предприятиях. А. Нуньес с первых страниц убеждает читателя в том, что экспедиция была обречена на провал. Еще по пути во Флориду, армада угодила в сильнейшую бурю, унесшую жизни многих испанцев. Оправившись после урагана, первопроходцы все же добрались до берегов полуострова, но и тогда напутствием им оказались слова прорицательницы, которая предрекла завоевателям печальный конец - мотив, характерный не для испанских, а для индейских летописей эпохи конкисты. Далее в тексте говорится о нескончаемых тяготах и испытаниях, выпавших на долю участников экспедиции, о поражениях и потерях, пока из 400 солдат в живых не осталось только трое и еще чей-то слуга-негр.
Последующие главы произведения посвящены восьмилетнему странствию четырех уроженцев Старого Света, которые, пройдя трудный путь от устья Миссисипи через прерии, поднялись в Кордильеры, преодолели пустынные районы и после долгих мытарств все же попали в Новую Испанию. Летопись позволяет читателю познакомиться с разнообразием флоры и фауны региона, узнать о культуре различных индейских племен. В сочинении показано, как трансформируется отношение автора к аборигенам: вначале он видит в них враждебную силу, затем - чужаков-спасителей, от которых полностью зависит его судьба, и наконец - равных европейцам людей, ведущих иной образ жизни.
Едва завершив повествование о странствиях в Северной Америке, А. Нуньес пустился в новую авантюру. Конкистадор-летописец был назначен на пост губернатора провинции Рио-де-ла-Плата. В ноябре 1540 г. из Испании к берегам далекого континента отплыла армада в составе 400 человек. Высадившись на берегу Бразилии, завоеватели устремились по нехоженым тропам во внутренние области Южной Америки, стараясь уточнить расположение Парагвая. После невероятно трудного перехода отряд достиг Асунсьон. Там А. Нуньес приступил к исполнению обязанностей губернатора, намереваясь открыть дорогу из Парагвая в Перу. Несмотря на невероятную энергию хрониста-конкистадора, осуществить намеченный план в полном объеме ему не удалось. Деятельность нового губернатора, симпатизировавшего, по мнению многих, не столько соотечественникам-колонистам, сколько аборигенам, через два года привела к возмущению в городе. А. Нуньес был отправлен в заключение и при первой же возможности выслан в метрополию. По его делу было произведено следствие, в ходе которого стало очевидным, что в южноамериканскую провинцию проще назначить менее рьяного губернатора, чем налаживать взаимоотношения между известным первопроходцем и невзлюбившими его поселенцами. Корона назначила А. Нуньесу пособие, которое позволило хронисту провести последние годы жизни в родной Севилье, где он не занимал высоких постов.
История похода во внутренние области Южной Америки и деятельность конкистадора-хрониста на посту губернатора освещены в «Комментари
4 На русском языке сочинение было опубликовано под названием «Кораблекрушение».	79
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ях Альвара Нуньеса Кабеса де Вака, аделантадо и губернатора Рио-де-ла-Платы»5. Как говорится в обращении, адресованном престолонаследнику дону Карлосу, сочинение оказалось результатом коллективных усилий Альваро Нуньеса и его секретаря Перо Фернандеса. Произведение, в отличие от «Потерпевших крушение» написано не от первого лица и носит откровенно апологетический характер. В нем, помимо описаний ландшафтов южноамериканского континента и сообщений по истории конкисты, собрано немало ценных этнографических данных, преимущественно - о племенах, обитавших в Парагвае.
Оба сочинения первопроходца-летописца неоднократно переиздавались на языке оригинала, в 1565 г. в Венеции был опубликован перевод текста на итальянский язык, в 1625-1626 гг. в Лондоне на суд читателей была представлена англоязычная версия.
Педро Сьеса де Леон (15217-1554). Уроженцу провинции Эстремадура выпала недолгая, но насыщенная жизнь. В 1535 г. юный Педро, которому, по его собственному признанию, не было еще и тринадцати лет, был отправлен не слишком благоденствующими на родине родителями к родственникам в далекую Америку. Там он провел полных семнадцать лет: возмужал, узнал немало бед и лишений, пережил радость и восторг познания. Он оказался сподвижником первопроходцев X. Робледо и Белалькасара, участником основания города Санта-Ана, таким образом способствуя утверждению власти испанцев в северной части Анд, где велась добыча золота. Затем в отряде, подчиненном президенту П. де Ла Гаска, будущий летописец попал в Перу, где восставшие конкистадоры под предводительством Г. Писарро пытались отстоять дарованные им ранее привилегии.
За многолетнюю службу короне в Новом Свете П. Сьеса де Леон получил немного наград - ему была выделена энкомьенда в районе города Картаго, но он, как и многие его соратники, бросил ее ради золотых миражей Перу. Но на новом месте ему достались не сокровища, а скромная должность хрониста, на которую его назначил П. де Ла Гаска. Летописцу удалось попутешествовать по провинциям бывшего государства инков и таким образом накопить немало собственных впечатлений о культуре народов региона. Молодой человек получил доступ к тем немногим документам, которые были собраны в недавно основанных завоевателями городах. Недостаток сведений в письменных источниках летописец компенсировал путем личных наблюдений и сбора устной информации. Сьеса де Леон беседовал и с участниками конкисты, и с чиновниками, и с аборигенами, используя для этого по возможности лучших переводчиков. Тем самым, начинающий хронист фактически обратился к методам «устной истории». Кроме того, он впервые целенаправленно не только накапливал данные о ситуации в Перу в XVI в., но и старался реконструировать события в регионе в более отдаленные эпохи, что до него не пытался сделать ни один из хронистов, принимавших непосредственное участие в завоевательных походах.
5 La relacion у comentarios del gouernador Aluar Nunez Cabe^a de Vaca, de lo acaescido en las dos 80 jornadas que hizo a las Indias. Valladolis, 1555.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Результатом упорного труда стала внушительная «Хроника Перу», которая начинается с рассказа об открытии Америки и завершается сообщением о событиях середины XVI в. В тексте немало экскурсов в доколумбову историю того или иного описываемого региона. Работа над летописью была начата еще в Картахене в 1541 г. и продолжена в Лиме в 1550 г. В 1551 г. Сьеса де Леон простился с Новым Светом и направился в Севилью, где женился, осел и вскоре опубликовал первую часть своего произведения6. Смерть супруги, болезнь не сломили упорного историографа, который не успел лишь доработать два комментария, в которых говорится о некоторых изменениях в системе колониального управления и их последствиях, когда в 1554 г. его настигла смерть.
О важности опубликованного труда говорит тот факт, что не прошло и двух лет, как первая часть «Хроники Перу» была переиздана, к тому же в Риме увидел свет ее перевод на итальянский язык. В летописи рассказывается о географии северо-западных районов Южной Америки и их древнейших обитателях. Сьеса де Леон сообщил о культуре коренных жителей, занимавших в прошлом территории современных государств Венесуэла, Колумбия, Эквадор.
Во второй части речь шла об империи инков. Излагая историю Тауантинсуйу, хронист придерживался версии, выработанной правящим родом Куско. Сьеса де Леон детально описал особенности хозяйства, образ жизни, охарактеризовал поселения, разнообразные традиции индейцев, показал специфику системы управления до инков и при их правлении. Немало места уделено описанию природных богатств ряда областей. Тем самым летописец фактически ответил на вопросник, разосланный позже по повелению короны по всем колониям с целью собрать сведения, необходимые для оптимизации административной и фискальной системы в колониальных владениях Испании в Америке.
В третьей части были суммированы сведения о появлении первых европейцев на землях Перу и об испанском завоевании. Четвертая часть, посвященная гражданским войнам в Перу, была разделена на пять книг. Полностью к публикации были подготовлены рассказы о трех этапах междоусобной борьбы7. Завершающие эпизоды противостояния двух групп колонизаторов, о которых летописец имел право повествовать как свидетель и участник, не были полностью проработаны.
П. Сьеса де Леон не осуждал конкисту и в целом высоко оценивал историческую роль соотечественников в Новом Свете, которые открывали неведомый мир, преодолевая все невзгоды и не думая о смерти. Он утверждал, что с появлением в Америке христиан здесь если не совсем прекратились природные катаклизмы, то уж несомненно среда стала менее опасной для человека. Успех завоевателей, в кратчайшие сроки покоривших огромные территории с многочисленным коренным населением, хронист объяснял тем, что Бог творил чудеса, защищая испанцев. Даже в том факте, что восставший Инка
hCieza de Leon Р Parte primera de la Cronica del Peru que trata de la demarcacion de sus provincias, la description dellas, las fundaciones de las nuevas ciudades, los ritos у costumbres de los Indios, con otras cosas extranas dignas de ser sabidas. Sevilla, 1553.
7 Подготовленные в последние годы жизни Сьеса де Леона труды (Guerra de Salinas, Guerra de Chupas, Guerra de Quito) впервые были изданы только в XIX в.
81
Часть I. Хронисты XVI-XVII1 веков
Манко не смог изгнать небольшую группку пришельцев из Куско, летописец видел особую божественную милость. В то же время молодой историограф осуждал проявление жестокости в отношении коренного населения и неоднократно подчеркивал, что Бог наказывал завоевателей за недостойные поступки. Так, по его мнению, неслучайно многие из покорителей Перу умерли не своей смертью: Бог покарал тиранов.
Подобная трактовка конкисты не вполне соответствовала официальной идеологии, но не особенно ей и противоречила. Хотя молодой летописец испытывал симпатию к защитнику индейцев Б. де Лас Касасу, которому отравил некоторые разделы рукописи, его собственный стиль изложения и характер отобранного для повествования материала свидетельствуют об оригинальном мышлении автора «Хроники Перу». П. Сьеса де Леон не увлекался морализаторством, не прибегал к гиперболам, старался строго придерживаться фактов. Он искренне восторгался достижениями индейцев в самых разных сферах, что не мешало ему писать о собственном участии в осквернении древних захоронений или детально расписывать, какие выгоды может получить Испания от эксплуатации тех или иных ресурсов различных областей Нового Света.
Полностью «Хроника Перу» была опубликована только три столетия спустя после ее создания, однако нельзя сказать, что текст рукописи был совершенно неизвестен читателям в предшествующие столетия, поскольку знаменитый хронист А. де Эррера воспроизвел немало ее фрагментов в своем труде, не указывая при этом имени перуанского летописца.
Агустин де Сарате (1504-1589?). Труд А. де Сарате «История открытия и завоевания провинций Перу и событий, которые там происходили...»8 был издан двумя годами позже, чем первая часть «Хроники Перу», хотя его подготовка была завершена ранее. Публикацию летописи пришлось отсрочить из-за непростых отношений ее автора с короной.
А. де Сарате не был участником открытий и конкисты. До 1543 г. он в течение 15 лет выполнял обязанности счетчика в Королевском совете Кастилии. В Перу многоопытный чиновник был направлен со щекотливым поручением - ему предстояло проверить финансовую сторону деятельности первопроходцев и тем самым помочь вице-королю Бласко Нуньесу Веле увеличить отчисления в казну и воплотить в жизнь так называемые Новые законы Индий. Однако в свите вице-короля будущий летописец пробыл недолго, так как был направлен для переговоров в стан восставших конкистадоров. Возмущенные ограничением их прав и привилегий, завоеватели заключили посланца короны под арест, но и в этих условиях А. де Сарате, по его словам, продолжал тайком собирать информацию о ситуации в Перу, которую позже использовал для написания хроники.
Освободившись из плена и вернувшись ко двору, чиновник попал в опалу. Против него были выдвинуты обвинения в симпатии к «писарристам» - сто
8 Historia del descubrimiento у conquista de las provincias del Peru у de los sucesos que en ella ha habido, desde que se conquisto hasta que el Licenciado de la Gasca... volvio a estos reynos. 82 Amberes, 1555.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
ронникам Гонсало Писарро, который был лидером восставших первопроходцев. После завершения следствия и снятия обвинений чиновник был направлен в Испанские Нидерланды, где продолжил службу. В 1555 г. в Антверпене был опубликован его труд о Перу.
Повествование охватывает отчасти историю Перу до испанского завоевания, эпизоды конкисты и начало колониального этапа (вплоть до казни Г. Писарро и утверждения в вице-королевстве власти президента П. де Ла Гаски в 1550 г.). Основное внимание летописец уделил эпизодам гражданской войны под руководством Г. Писарро.
Если П. Сьеса де Леон изложил историю региона с точки зрения не слишком образованного, наивного солдата, искренне увлекшегося изучением культуры аборигенов, то А. де Сарате создал версию, отвечавшую менталитету рационально мыслящего, умудренного жизнью чиновника. Автор «Истории открытия и завоевания провинций Перу...» избегал открыто выражать собственную позицию по тому или иному вопросу, искал объяснения явлениям с точки зрения здравого смысла. Его произведение подготовлено с учетом опыта великих литераторов прошлого (исследователи обнаруживают в его труде влияние Фукидида, Плутарха, Сенеки и других античных классиков) и составлено таким образом, чтобы его было легко воспринимать выходцам из разных стран Европы, а не только из Испании. Так, хронист, вводя в текст слова, заимствованные из индейских языков, отмечает особенности их употребления. Например, в десятой главе он указывает, что в Перу сеньоров из числа аборигенов называют «кураками», тогда как в Санто-Доминго или на Кубе в том же значении используется слово «касик».
Как сказано в тексте летописи, основным информатором хрониста был Родриго Лосано. Возможно, что автор также использовал информацию, полученную от Николаса де Риберы Эль Бьехо, Поло де Ондегардо и других очевидцев. Кроме того, он, видимо, имел возможность познакомиться с работой Лопеса де Гомары и с записями П. де Ла Гаски.
Сочинение А. де Сарате вызвало заметный интерес у современников и потомков. До 1598 г. его работа была переиздана 11 раз, а в течение двух последующих веков на свет появилось еще 19 изданий. Хронику воспроизводили печатники Венеции, Севильи, Лондона, Амстердама, Парижа, Мадрида, Барселоны.
Гаспар де Карвахаль (1504-1584). Об уникальной экспедиции 1541 г., маршрут которой заранее никто не мог бы даже вообразить, поведал Гаспар де Карвахаль - священнослужитель, выполнявший обязанности военного капеллана в одном из отрядов конкистадоров. О жизненном пути хрониста известно немного. После вступления в духовный Орден он был направлен в Перу, где в 1538 г. стал провинциалом, затем, видимо, сопровождал Гонсало Писарро, позже Белалькасара и таким образом оказался в верховьях Амазонки. Служитель церкви попал на судно, которое под командованием капитана Ф. де Орельяны должно было транспортировать грузы и заболевших участников экспедиции. Однако быстрое течение реки увлекло испанских первопроходцев в дальнее странствие - им пришлось проследовать по течению са
83
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
мой длинной водной артерии континента до Атлантического океана, откуда они двинулись в северо-западном направлении, стараясь не терять берег из вида. Таким путем конкистадоры наконец достигли острова Кубагуа (совр. Венесуэла), здесь соратникам пришлось расстаться. Г. де Карвахаль вернулся в Перу, где в течение 40 лет продолжал выполнять духовную миссию.
Во время вынужденного плавания служитель церкви вел записи, которые затем превратились в «Повествование о новом открытии великой реки Амазонок9». Текст сочинения благодаря усилиям Ф. де Орельяны попал в руки хрониста Г. Фернандеса де Овьедо, который использовал его при подготовке соответствующего раздела «Общей и естественной истории Индий»10. Авторский текст, известный в нескольких списках, впервые был опубликован в 1855 г.11
Как и другие участники похода, Г. де Карвахаль первоначально был увлечен поиском «страны корицы», но реальность заставила его расстаться с мечтами о богатстве и сосредоточиться на решении насущных проблем. Нежданное путешествие по еще неизведанной реке пробудило пылкое воображение служителя церкви. Хотя он, как и другие участники похода, был озабочен тем, чтобы индейцы не могли уклониться от вассальной зависимости от испанского короля и выплаты дани золотом, внимание служителя церкви переодически переключалось на иные проблемы. Он с упоением повествовал об уникальной природе края, сообщал интересные подробности об образе жизни его коренных обитателей. Несомненно, автора отличали наблюдательность и хорошая память, но он охотно шел на уступки собственной фантазии. Так, в его повествовании появились белокожие амазонки, которым якобы подчинялись индейцы ряда областей. Следуя античной традиции (Вергилию, но не Геродоту), Карвахаль изобразил женщин-воительниц смелыми, решительными, но сведения о них скупы.
Вероятно, образ из античного наследия потребовался автору XVI в. для фиксации непривычных для его соотечественников и современников родоплеменных отношений, характерных для аборигенов.
Ульрих Шмидл (15107-1599). Уроженец Баварии Ульрих Шмидл отправился в Новый Свет в 1535 г. в составе экспедиции П. де Мендосы, в которой рядом с 2500 подданными испанской короны оказалось 150 выходцев из немецких земель, завербованных банкирским домом Вельзеров. Завоевателям предстояло утвердиться в районе Рио-де-ла-Платы. В этой части Южной Америки У. Шмидл провел 17 лет: странствовал и сражался на бескрайних просторах, терпел лишения и пользовался плодами побед. Наравне с другими конкистадорами он попал в число первых обитателей городов Буэнос-Айрес и Асунсьон.
9 Relacion del Nuevo descubrimiento del rio grande de las Amazonas. Хранится в Библиотеке Академии истории (Мадрид).
10 Fernandez de Oviedo у Valdez G. Historia general у natural de las Indias, islas у Tierra firme del mar Oceano. Lib. L. Cap. XXIV.
11 На русском языке текст опубликован в 1963 г. (Открытие великой реки Амазонок: хроники и 84 документы XVI века о путешествии Франсиско де Орельяны. М., 1963).
Часть L Хронисты XVI-XVIII веков
По возвращении в Европу бывший солдат, точнее - сержант, взялся за перо, чтобы поведать соотечественникам о заокеанских краях. Один из исследователей его творчества, Висенте Пистилли, полагал, что Ульрих Шмидл воспользовался теми письмами, которые ему удалось переправить из Южной Америки своим близким в Германию. Так или иначе, в 1567 г. во Франкфурте на немецком языке были опубликованы его воспоминания12.
Конкистадор сообщал о деятельности таких капитанов, как Педро де Мендоса, X. де Айолас, Д. Мартинес де Ирала, под руководством которых завоеватели сначала пытались обосноваться в прибрежной зоне, где заложили город Буэнос-Айрес, а затем перебрались во внутренние области, где закрепились в Асунсьоне.
Труд вызвал заметный интерес у современников. В 1597-1599 гг. читателям было предложено еще два издания книги на немецком языке, а также три перевода на латынь. В XVIII в. воспоминания У. Шмидла появились в переводе на испанский язык, а в XIX столетии увидели свет издания на английском и французском языках. Сегодня многие исследователи называют бывшего немецкого наемника первым историографом Рио-де-ла-Платы.
Простой пехотинец не был обучен красноречию, его кругозор ограничивал лингвистический барьер, но немецкий наемник обладал живым умом, хорошей памятью, прекрасно подмечал многие детали. У. Шмидл не обнаружил особого литературного дарования, писал сдержанно, не прибегая к ярким метафорам и стараясь максимально точно воспроизводить факты. Его произведение насыщено этнографическими подробностями. Автор подробно характеризует языки, внешний облик, образ жизни каждого племени, с которым ему пришлось познакомиться. Сдержанным, размеренным тоном У. Шмидл повествует об обрядах и обычаях индейцев, какими бы странными они ни показались европейскому читателю.
Подход У. Шмидла к проблеме конкисты несколько отличался от тех трактовок, которые предлагали современные ему испанские авторы, вольно или невольно вовлеченные в споры о том, справедливы ли войны против индейцев. Для немецкого сержанта покорение Америки - это война, ратный труд, к которому он привык, который позволял ему утвердиться в жизни. Его не привлекали ни «черная», ни «розовая» легенды, в духе которых творили летописцы Пиренейского полуострова: наемнику незачем и не перед кем было оправдываться. Выходец из Южной Германии высказывался критически только об отношении «больших сеньоров» к рядовым солдатам, подчеркивая, что «бедных пехотинцев» обирали при любой возможности. В целом соратников он не стремился и осуждать, ведь «на войне, как на войне». Даже сообщая о случаях антропофагии среди первопоселенцев Буэнос-Айреса, У. Шмидл был далек от мысли защищать с помощью подобных признаний индейцев и обличать испанцев, он лишь констатировал факты.
Современные исследователи подметили неточности, несоответствия в труде немецкого конкистадора. Справедливые нарекания вызывает явное пре-
12 Franck Sebastian Ulrich Schmidel. Erst. [? Ander] theil dieses Weltbuchs, von Newen erfunden Landschafften. Warhafftige Beschreibunge aller theil der Welt. Frankfurt am Main, 1567. В дальнейшем издавались под разными заглавиями, например: Reise nach Sud-Amerika in den Jahren 1534 bis 1554; Wahrhaftige Historien einer wunderbaren Schiffahrt.
85
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
увеличение численности индейцев, атаковавших обитателей Буэнос-Айреса (Шмидл указал цифру 30 000 человек). За что историк Х.В. Гонсалес назвал летописца «фантазером-ландскнехтом». Критические замечания звучат в адрес хрониста и по поводу обозначенных в сочинении дат и дистанций между различными пунктами, хотя соответствующие «ошибки», возможно, появились из-за того, что в Европе в XVI в. не было единой системы мер, а переход с юлианского календаря на грегорианский мог привести к расхождениям в датировке.
Берналь Диас дель Кастильо (1492-1580?). Уроженец городка Ме-дина-дель-Кампо, 22-летний Б. Диас дель Кастильо отправился в Новый Свет в 1514 г. в составе полуторатысячного отряда, который возглавлял Педрариас Давила. Провинция Тьерра-Фирме, где едва ли не половина
БЕРНАЛЬ ДИАС ДЕЛЬ КАСТИЛЬО Бюст Медина дель Кампо
прибывших с армадой испанцев вскоре погибла, не прельстила молодого человека, и он перебрался на Кубу. В 1517г. Берналь Диас пустился в плавание с первопроходцами, которых возглавил Э. де Кордова, и таким образом оказался среди тех, кто обнаружил полуостров Юкатан. Затем будущий летописец примкнул к отряду X. де Грихальвы, продолжившему изучение неведомых земель, и наконец в 1519 г. оказался в составе знаменитой экспедиции Э. Кортеса. Он не попал в число наиболее известных покорителей Мексики, но его заслуги были оценены: после завоевания Теночтитлана солдат получил энкомьенду в местечках Тлальпа и Потончан.
Вместе с Г де Сандовалем, одним из героев конкисты, Берналь Диас отправился в поход в Коатцакоалькос, после чего обосновался, хотя и ненадолго, в заложенном там городке Эспириту-Санто. Затем капитан Луис Марин увлек его в новый завоевательный поход в Чьяпас, обеспечивший конкистадору еще одну энкомьенду (Чамула, 1523). Следующим эпизодом биографии хрониста стало участие в боевых действиях под руководством Р. Рангеля против индейцев-сапотеков. Несмотря на столь активную роль в завоевании Мексики, Берналь Диас неожиданно лишился прежних пожалований, но вскоре получил компенсацию - энкомьенды Гуальпитан, Микапа, Пополоатан.
Вслед за Э. Кортесом его верный соратник устремился в Гондурас, где, по слухам, поднял восстание К. де Олид. После мучительного похода через дебри Центральной Америки летописец ненадолго наведался в Гватемалу, где заключил брак с Т. Бесерра - дочерью одного из первопоселенцев. Затем кон-
86
Часть L Хронисты XVI-XVIII веков
кистадор вернулся в Мехико, где, как и многие участники прежних кампаний, оказался под следствием и лишился прежних пожалований.
В 1540 г. уроженец Медины-дель-Кампо был вынужден посетить Испанию, чтобы представить ко двору документы, подтверждающие его заслуги перед короной. Несмотря на удачное решение его вопроса, прошло еще несколько лет, прежде чем губернатор Гватемалы выделил Берналю Диасу три селения в качестве энкомьенды.
В начале 1550-х годов хронист оказался в числе тех первопоселенцев, кому пришлось совершить плавание в метрополию с целью отстоять права конкистадоров-энкомендеро. Берналь Диас оказался участником Хунты в Вальядолиде, где выступал в рядах колонистов, опровергавших аргументы Б. де Лас Касаса. В этот же период корона официально признала его заслуги, позволив путешествовать по Новому Свету в сопровождении двух вооруженных слуг. Вскоре летописец получил почетную, но не самую выгодную должность при Аудиенсии Гватемалы, которую занимал до конца своих дней. В 1576 г. незадолго до кончины бывший солдат, потерявший к тому времени зрение и слух, продиктовал последние строки своего ставшего в дальнейшем широко известным произведения, основная работа над которым, видимо, была завершена еще в 1568 г. Летопись получила название «Подлинная история завоевания Новой Испании».
Композиция труда Берналя Диаса, как и многих других конкистадоров, писавших о завоевании, определялась его личным опытом - опытом солдата, участвовавшего в бесконечных походах. Произведение охватывает значительный временной отрезок - около полувека. Вскользь упомянув о своих предках и о своих юных годах, автор «Подлинной истории...» сосредоточился сначала на событиях 1517-1518 гг., предшествовавших экспедиции Э. Кортеса, затем подробно рассказал о покорении Центральной Мексики (владений ацтеков), о Гондурасском походе, о продвижении конкистадоров в направлении Калифорнии и о многих других колониальных предприятиях.
Берналь Диас никогда не претендовал на роль официального хрониста. Взяться за перо, по признанию летописца, его побудили произведения Лопеса де Гомары, доктора Ильескаса и других авторов. Узнав на склоне лет, что за пределами Новой Испании история ее покорения представляется как подвиг одного человека - Кортеса, верный соратник знаменитого конкистадора был глубоко потрясен. «В исторических книгах не осталось памяти ни об одном из нас»13, - с горечью констатировал старый солдат. Возможно, ему стало ясно, почему корона высоко оценила заслуги предводителя, позабыв о тех, кто сражался рядом с ним.
Создавая собственную версию истории покорения Мексики, Берналь Диас старался восстановить историческую справедливость, не умаляя роли Кортеса, но и не преувеличивая ее. Хронист неустанно подчеркивал, что предводитель, прежде чем принять ответственное решение, советовался с наиболее близкими ему соратниками, к числу которых принадлежал и летописец. Не все соглашались с мнением Кортеса, хотя и выполняли его приказы. Так,
13 Diaz del Castillo В. Historia verdadera de la conquista de la Nueva Espana. Barcelona, 1975.
Cap. CCX. P. 814.	87
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
казнь Куатемока, с точки зрения хрониста, несправедлива, тогда как правомерность вынесения приговора сторонникам Нарваэса, желавшим убить Кортеса, не вызвала его возражений14.
Могучая память позволила хронисту воспроизвести сотни имен тех, кто внес свою лепту в историю Америки. Испанец не только перечислял подвиги соотечественников, но и по возможности рассказывал о жизни каждого, будь то мужчина или женщина. Детально осветив деяния «мужественных капитанов и солдат», автор «Подлинной истории...» заявил: «Все мы - идальго», поскольку в прошлом за подобные заслуги награждали титулами, землями15. Увы, сам хронист убедился, что старая традиция забыта.
Немало внимания летописец уделил индейцам, среди которых, как можно понять из текста хроники, было немало выдающихся личностей. Например, он высоко оценил деятельность ацтекского правителя Монтесумы, которого, по словам хрониста, испанцы оплакивали как отца. Берналь Диас не стремился нарисовать индейский мир каким-либо одним цветом, светлым или темным. Коренные народы Америки показаны и как язычники, совершающие жестокие жертвоприношения, и как самоотверженные воины, защищающие родную землю, и как талантливые управленцы, и как создатели потрясающих по красоте предметов. В отличие от многих современников старый солдат указал, что среди аборигенов испанцы нашли верных союзников, которые оказали немалую помощь в борьбе с ацтеками, даже сам Кортес после завершения сражения за Теночтитлан публично выразил им благодарность.
Сочинение написано просто и убедительно, ярко и динамично. По широте проблематики хроника сопоставима с фундаментальными сочинениями, подготовленными значительно более образованными авторами. Ее с полным правом можно назвать энциклопедией эпохи конкисты. Из летописи можно узнать и о ратных подвигах покорителей Нового Света, и об их повседневной жизни, как в мирное, так и в военное время, о взаимоотношениях с разными индейскими племенами, о трениях между завоевателями, о методах христианизации аборигенов, о формировании колониальной администрации, о роли церкви в Америке, о «диалоге культур» и его результатах, и о многом другом.
Несмотря на оригинальный стиль изложения, глубину и масштабность повествования, тщательную проверку истинности каждого указанного факта, «Подлинная история завоевания Новой Испании» долгое время оставалась малоизвестным произведением. Хотя после кончины солдата-хрониста его супруга переправила экземпляр рукописи в Испанию для публикации, сочинение было представлено на суд читателя только в 1632 г., причем издавший его монах А. Ремон обработал текст с учетом интересов своего ордена16. В Гватемале потомки Берналя Диаса хранили и с гордостью перечитывали страницы манускрипта, среди них был и первый летописец-креол Ф.А. де Фуэнтес-и-Гусман, использовавший хронику при создании собственного произведения, как поступали и многие другие авторы. «Подлинная ис
14Ibid. Cap. CLXXVII. Р. 668; Cap. CXLVI. Р. 486-487
15 Ibid. Cap. CCVI. Р. 805.
88	16 Diaz del Castillo В. Historia verdadera de la conquista de la Nueva-Espafia. Madrid, 1632.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
тория завоевания Новой Испании», написанная простым солдатом, сегодня абсолютно справедливо признается выдающимся произведением, одним из лучших в своем жанре.
Бернардино де Саагун (1500-1590). Не только непосредственных участников конкисты, но и миссионеров, попавших в Новый Свет после завершения завоевательных походов, волновали проблемы истории. Автором фундаментального труда, посвященного прошлому Мексики, стал монах францисканского ордена Б. де Саагун. В заокеанские владения Испании он попал в 1529 г. и оставался там до конца своих дней. Благодаря знаниям, приобретенным в университете Саламанки и разносторонним способностям, служитель церкви оказался в числе преподавателей колехио Санта-Крус-де-Тлателолько, где обучались знатные индейцы. Миссионер не только способствовал их приобщению к христианству, но и старался с помощью учеников подготовить фундаментальный труд-билингву, необходимый для работы проповедников католицизма. Следуя его указаниям, аборигены собирали пиктографические кодексы, записывали исторические песни, предания и другие произведения фольклора, чтобы на их основе воссоздать монументальное историческое полотно. Несмотря на многолетний упорный труд, воплотить данную идею в жизнь в полном объеме не удалось. Б. де Саагун и его ученики создали немало сочинений, в том числе и по исторической тематике. Среди них по масштабу изложения выделяется фундаментальная «Общая история вещей Новой Испании»17. В ее 12 книгах собраны обширные сведения о языческих верованиях коренных жителей Мексики, а также приведены данные по естественной и общей истории. Произведение имеет четкую структуру, отвечавшую запросам эпохи Ренессанса.
Заключительная книга труда Б. де Саагуна озаглавлена «История конкисты». В ее основу легли материалы, собранные францисканцем для составления соответствующих разделов словаря, необходимого миссионерам. В главах двенадцатой книги, как и в прологе, проводится мысль о справедливости завоевания. Конкиста осуществлена по воле Бога, который пожелал, чтобы Э. Кортес проложил дорогу к душам индейцев и разрушил стену между ними и христианами, чтобы привести аборигенов к свету истинной веры. Подтверждением являются многочисленные события, которые нельзя назвать иначе, как чудесами, поскольку немногочисленное испанское воинство сломило сопротивление огромных индейских армий. Даже тяжелая болезнь, поразившая аборигенов, не желавших покориться христианам, рассматривается как божественная кара. Рассказ о завоевании венчают эпизоды пленения последних защитников Теночтитлана и вручения ацтеками золота победившим их испанцам - символические акты выражения покорности. В то же время летописец не забывал упомянуть о том, как страдали индейцы, когда конкистадоры уничтожили их храм.
Хронист подчеркнул, что хотя о военных действиях написано немало работ, в них не нашли отображения многие эпизоды, о которых летописцы-
[1Sahagun Bernartino de. Historia general de las cosas de la Nueva Espana. Mexico, 1956. T. 1-4.
89
Часть I. Хронисты XV1-XVI11 веков
испанцы даже не догадывались, поскольку не имели информаторов в индейской среде. Используя воспоминания стариков-индейцев, участников или очевидцев событий далеких дней, монах изложил версию истории конкисты, близкую по духу и по характеру отобранных для изложения фактов не его соотечественникам, а покоренным аборигенам. Таким образом, на испанском языке появилось сочинение, отражающее индейскую версию конкисты, но с поправками, сделанными рукой пропагандиста христианства. В целом логика повествования убеждает в том, что после завершения боевых действий европейцы и покоренные ими народы должны примириться и проникнуться христианской любовью друг к другу, если не осознать, то интуитивно почувствовать, что в дальнейшем их история может быть только общей.
Особый пласт в историографии конкисты составляют поэмы-летописи. Первым памятником подобного рода считается «Араукана», автором которой был Алонсо де Эрсилья-и-Суньига (1533-1594), впервые соединивший в одном произведении черты, присущие историческим сочинениям и художественным произведениям18.
Автора поэмы трудно отнести к разряду типичных конкистадоров. Он родился в знатной семье, близкой ко двору. Его отец являлся членом Королевского совета, а мать после смерти супруга стала придворной дамой инфанты Марии. С юных лет Алонсо служил пажом у наследника престола, будущего испанского короля Филиппа II. Юноша был великолепно образован, прекрасно знал античную и средневековую литературу, свидетельства чему постоянно встречаются на страницах его произведения. Выполняя почетные обязанности при особе престолонаследника, молодой человек много странствовал, он, как сказано в заключительной части поэмы, побывал во Фландрии и Англии, в Австрии и Италии.
В 1555 г. Алонсо де Эрсилья отправился в Новый Свет, наиболее часто в качестве причины его отъезда называют несчастную любовь. После недолгого пребывания в Панаме, бывший придворный оказался в Перу, откуда в составе военного отряда под командованием сына вице-короля Гарсия Уртадо де Мендосы, маркиза Каньете, перебрался в Чили. Там, в самой отдаленной провинции испанской Америки, практически на краю света, литературно одаренный конкистадор провел около полутора лет, участвуя в карательных экспедициях против восставших индейцев-араукан и в походах к южной оконечности материка. Даже на театре военных действий поэт изливал в стихах полученные впечатления, которые из-за отсутствия бумаги был вынужден записывать на обрывках писем или на коже, как отмечено в прологе его сочинения.
Из-за убийства противника на дуэли и последовавшего за этим сурового приговора А. де Эрсилья покинул Чили и вернулся в Перу без почестей и наград. Расстаться с Америкой ему удалось только в 1563 г. По возвращении из Нового Света бывший участник конкисты весьма преуспел. Король, которому он продолжил верно служить, давал стихотворцу немало деликатных
90	18 La Araucana de don Alonso de Ercilla у £uniga. Salamanca, 1569.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
поручений, в том числе дипломатических. Но и активная деятельность на родине не оторвала придворного и дипломата от поэтического творчества. В 1569 г. вышла в свет первая часть «Арауканы». Ее 15 песен были посвящены истории испанского проникновения в Чили, автор рассказал об экспедициях Д. Альмагро и П. де Вальдивии, а также о восстании аборигенов, завершив повествование отправкой из Перу отряда, призванного «умиротворить» арауканов. Поэт описывал события, свидетелем которых не был, хотя наблюдал последствия колониальной экспансии на юге континента. Развивая ту же тему, в 1578 г. Эрсилья опубликовал вторую часть поэмы, состоявшую из 14 песен, которую дополнил в 1589 г. еще 8 песнями, завершившими его многолетний поэтический труд. Теперь стихотворец повествовал о походах и битвах, в которых принимал непосредственное участие, и потому при изложении опирался на собственные впечатления. Произведение быстро обрело популярность и превратилось в эталон, на который ориентировались повествовавшие о конкисте стихотворцы19.
Законы поэтики и творческое дарование автора не позволили ему превратить летопись в строго документальные, сухие дневниковые записи, хотя повествование и напоминает отчеты конкистадоров. Неслучайно еще в прологе Эрсилья, как и многие другие историографы XVI в., заявил, что представляет читателю «правдивую историю», а в первой песне подтвердил намерение представить читателю реляцию. В версифицированной хронике имеются весьма далекие от реалий Южной Америки лирические персонажи и сцены, созданные по принципу «вероятоподобия», отличавшему итальянскую эпику. Как в общей трактовке войны, так и в образах отдельных персонажей или в использовании дефиниций при описании индейского общества явственно ощущается влияние античного наследия и традиций эпохи Ренессанса.
Как отметил автор в прологе поэмы, его произведение - о военных делах. Эрсилья не только излагает историю конкисты, но и упоминает о баталиях в Старом Свете, излагает свои размышления о причинах и последствиях вооруженных конфликтов в целом. Имперская политика не вызывает его осуждения, но превращение конкистадоров в энкомендеро, с точки зрения стихотворца, оборачивается потерей испанцами боевых качеств. Так, не умаляя мужества П. де Вальдивии, распространившего власть Испании на земли Чили20, автор «Арауканы» показывает, что алчность завоевателя непомерно возрастала и не знала предела. Конкистадору было мало того, что на него работало 50 тыс. индейцев, которые ежедневно добывали не менее 12 марок золота. В результате покоренные аборигены поднимаются на восстание.
Как свидетельствует поэт, мужество, доблесть, бесстрашие и другие качества истинных воинов были присущи не его соотечественникам, а индейцам, которые с оружием в руках поднялись, чтобы отстаивать свою свободу. Именно они превращаются в сочинении в героев эпического масштаба. Эрсилья создал качественно новый образ коренного обитателя Нового Света, преодолев, как отмечают исследователи, этноцентристский дискурс эпохи кон-
^[Alonso de Ercillay Quniga]. Primera, segvnda у tercera partes de La Araucana. Madrid, 1590.
20 Ercilla у Zuniga Alonso de. La Araucana. Mardis, 1981. T. 1. Canto I. P. 52.
91
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
кисты21. Все же, следуя исторической правде, автор показывает, что в итоге побеждают испанцы, но не потому, что они мужественно сражались, успех им нередко обеспечивали коварство и предательство.
Характерно, что среди образов покорителей Чили в поэме нет ни одного, подобного образу Эрнана Кортеса в хронике Лопеса де Гомары - эталону образа героя-завоевателя. Испанцы в Чили показаны в крайне невыгодном ракурсе, причем их лидеры выглядят наименее привлекательно (Вальдивия корыстолюбив, а маркиз Каньете, хоть и был назван «сыном льва», но в деле проявил себя только как «молодой капитан»). Осуждение действий завоевателей в целом соответствовало установкам монарха, который не желал превращения конкистадоров-энкомендеро в феодальную аристократию американского континента. В то же время Эрсилья не стремился, как Б. де Лас Касас, приписать соотечественникам все мыслимые и немыслимые грехи. Нарушая хронологическую последовательность изложения, поэт выражает восторг по поводу победы испанцев в битве с турками.
Завершается поэма философскими размышлениями на тему о справедливых и несправедливых войнах, но его трактовка разительно отличается от идей защитника индейцев Б. де Лас Касаса и его оппонента Х.Х. де Сепульведы. Поэт утверждает, что «война - это право людей», что бывают справедливые войны, которые позволяют защитить законный миропорядок, но нередко случается, что силой оружия пытаются отстоять чьи-либо эгоистические устремления или алчность, что несправедливо. Эрсилья открыто не утверждает, что конкиста является несправедливой войной, но сам текст его произведения убеждает именно в этом.
Опыт А. де Эрсильи оказался настолько удачным, что вызвал в Новом Свете всплеск поэтического творчества. В разных провинциях заокеанских владений Испании переселенцы и их потомки создали несколько эпических поэм и поэтических произведений меньшего масштаба. В них также освещалась история завоевания Америки и проблемы раннеколониального общества, но под разными углами. Стихотворцы, как и хронисты-прозаики, выступали и как защитники дела конкистадоров, и как их идейные противники.
Откровенным оппонентом А. де Эрсильи оказался первый поэт-креол, уроженец чилийского городка-крепости Конфинес-де-Анголь Педро де Онья (15707-1643?). Его детство прошло в Чили, где отец будущего стихотворца Грегорио де Онья занимал пост капитана и сражался с индейцами, пока не пал в одной из стычек. Мать мальчика Исабель де Вильегас-и-Акурсио перебралась в Лиму, где ее сын получил стипендию, позволившую пройти обучение в колехио и получить звание лиценциата искусств. В 1593 г. юноша участвовал в карательной экспедиции, направленной в провинцию Кито. По возвращении из нее П. де Онья обучался в университете Сан-Маркос по курсу теологии. В колониальном обществе положение уроженца Чили было устойчивым: занимал пост коррехидора в городах Хаен-де-Бракаморос (с 1596 г.), Йауйос (с 1608 г.), Вилькабамба (с 1615 г.), местечке Калька и других (с 1630 г.). Ему
21 Cueva A. Ensayo de interpretacion de «La Araucana» // Casa de las Americas. 1978. N НО. P. 34; 92 Pastor B. Discurso narrative de la Conquista de America. La Habana, 1983. Cap. V.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
выпало совершить немало поездок по различным провинциям Южной Америки, побывать в метрополии.
Разносторонние способности П. де Оньи позволили ему не только стать чиновником колониального аппарата, но и выступать в качестве придворного поэта вице-королевства. Его перу принадлежит несколько стихотворных сочинений: «Укрощенный Арауко» (1596), «Землетрясение в Лиме», «Васауро», «Королевская песнь», «Игнатий Кантабрийский», произведения малых форм. Видимо, П. де Онья был участником Южной Академии - корпорации придворных поэтов. В 1596 г. юноша представил городскому совету Лимы рукопись историко-литературного сочинения «Укрощенный Арауко». Через несколько лет поэма, состоявшая из 27 песен, была переиздана в метрополии. Публикации произведения способствовало покровительство семейства маркиза Кань-ете, с которым П. де Онья был связан по линии матери, вступившей во второй брак с одним из родственников аристократа. Сам поэт открыто признавался в желании воспеть хвалу капитану Гарсиа Уртадо де Мендосе, маркизу Каньете, чьи подвиги А. де Эрсилья, по его мнению, умышленно замалчивал.
В первой песне сообщалось о том, как вице-король отправил сына сражаться с восставшими индейцами, чтобы помочь оказавшимся в тяжелой ситуации соотечественникам-колонистам. Затем автор отобразил наиболее значительные эпизоды боевых действий с участием губернатора, каждый раз подчеркивая его мужество, самоотверженность, волевые качества. Обосновавшись в столице вице-королевства Перу, стихотворец в отличие от Эрси-льи, не являлся участником боевых действий, о событиях Арауканских войн знал с чужих слов. Нередко П. де Онья открыто отсылал читателя к поэме А. де Эрсильи, не желая вдаваться в детали сражений.
Отношение участника Южной Академии к конкисте, к коренным обитателям Чили, вероятно, отчасти было обусловлено переживаниями юных лет, связанными с гибелью отца от рук индейцев. Кроме того, полемизировать с автором «Арауканы» П. де Онья, как можно заключить из его признания, сделанного в прологе, имел моральное право потому, что повествовал о «любимой родине», об аборигенах, чей язык и обычаи знал с детства22. Поэт непринужденно вплетал в испанский текст слова, заимствованные из лексики коренных обитателей Чили. Данный прием в немалой степени способствовал тому, что в его произведении Араукания представлена не как абстрактная земля где-то на краю света, а как хорошо известная автору и любимая им «малая родина», за которую пролито немало крови, как испанцами, так и индейцами. В поэме можно обнаружить немало сведений об образе жизни, обычаях и обрядах аборигенов, что также отличает ее от «Арауканы». В то же время в сочинении, в соответствии с традициями Ренессанса и барокко, фигурируют персонажи античной мифологии, присутствует сюжет идиллической любви, что сближает ее с произведением А. де Эрсильи.
Вдохновленные примером «Арауканы», стихотворные произведения об эпохе завоевания создали Хуан де Мендоса (15757-1660) и Фернандо Аль-
22 Опа Pedro de. Arauco Domado. Рог Pedro de Ona. Obra impresa en Lima, por Antonio Ricardo de Turin en 1596, у ahora editada en Facimil. Madrid, 1944.	93
Часть L Хронисты XVI-XVIII веков
варес де Толедо (1550-1633). Первый озаглавил свою рифмованную хронику «Войны в Чили» (1610). В ней, как и в поэме Эрсильи, испанцы сопоставляются с защитниками Трои: они оказались запертыми в крепости и были обречены на поражение. Хроника интересна также тем, что в ней собраны сведения о жизни колониального общества, столкнувшегося с мощным восстанием арауканов, разгоревшегося уже после смерти Эрсильи и после создания поэмы «Укрощенный Арауко». Перу второго стихотворца принадлежит произведение «Неукрощенный пурен», которую считают «плохой имитацией» поэмы П. де Оньи23. Хуан де Мендоса и Фернандо Альварес де Толедо стремились прославить стойкость и мужество испанцев и не осуждали имперскую политику метрополии, хотя и подчеркивали, что их соотечественникам мешала алчность.
В Новой Гранаде опыт «Арауканы» творчески воспринял Хуан де Кастельянос (1522-1607), перу которого принадлежат «Элегии о достославных мужах Индий».
Автор монументальной версифицированной хроники был родом из небольшого селения близ Севильи, откуда он в юном возрасте попал в Новый Свет, где и оставался до конца своих дней. Будущему поэту-хронисту удалось не только овладеть грамотой, но и освоить латынь, познакомиться с некоторыми произведениями классической литературы. Судьбе было угодно, чтобы молодой человек попробовал себя и в качестве служки при церкви, и в качестве завоевателя-конкистадора, и в качестве вольного искателя приключений, побывавшего в различных уголках Вест-Индии и Новой Гранады. Приняв в 1554 г. сан священника, Хуан де Кастельянос перебрался в местечко Тунха, где занимал невысокие церковные должности, а все свободное время воссоздавал историю тех земель, которые ему удалось повидать.
По его собственному признанию, познакомившись с поэмой А. де Эрсильи, летописец из Тунхи отказался от мысли излагать события в прозе. Он счел необходимым прославить в стихах имена тех первопроходцев, которые оказались погребены «в могилах забвения». Используя собственный опыт и впечатления, черпая информацию из бесед с участниками конкисты и из письменных источников, X. де Кастельянос создал самую пространную поэму в истории испанской литературы, содержащую около ИЗ 600 стихов. Первая часть сочинения, в которой рассказывалось об открытиях и завоеваниях Карибских островов и ряда территорий провинции Тьера-Фирме, была передана «на рецензию» известному хронисту А. де Сарате, который одобрил ее. В 1589 г. в Мадриде она была опубликована24. Тем временем автор трудился над другими частями поэмы-хроники. Во второй из них рассказывалось об испанском проникновении на территорию бассейна Ориноко, в район Ка-бо-де-Вела, Санта-Марты. В третьей части речь шла о людях, основавших и заселявших Картахену и Попаян. В четвертой части поэт поведал о том, как развивались события в Новой Гранаде с 1537 по 1592 г.
23 Poesia epica de la edad de oro: Ercilla, Balbuena, Hojeda. Zaragoza, 1955. P. 15.
24 Primera Parte de las Elegias de Varones Ilustres de Indias Compuestas por Juan de Castellanos Clerigo, Beneficiado de la Ciudad de Tunja en el nuevo Reyno de Granada. Con privilegio. Madrid, 94	1589.
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Алонсо де Эрсилья, на суд которого была предоставлена вторая часть поэмы-хроники, заявил, что «не нашел в ней чего-то неблагозвучного или противоречащего добрым нравам»25, а также признал ценность произведения как правдивого исторического повествования. Согласно завещанию X. де Кастельяноса, после его смерти на оставленные им средства следовало опубликовать оставшиеся части поэмы, однако его желание не было выполнено. Вторая, третья и четвертая части «Элегий о достославных мужах Индий» были изданы только в XIX в., а фрагмент, посвященный Френсису Дрейку, вышел в свет лишь в XX столетии.
В целом поэма охватывает историю Вест-Индии и северо-западных районов континентальной Америки за столетие. В ней есть экскурсы в доколум-бово прошлое региона, интересные этнографические описания, немало разнообразных сведений по географии. X. де Кастельяноса можно с полным правом считать первым историком, изучавшим генеалогии первопроходцев и конкистадоров Колумбии и Венесуэлы, первым исследователем, занимавшимся историей города в провинциях Новой Гранады.
Среди участников колониальной экспансии, участвовавших в «умиротворении» индейцев в районе Ла-Платы, тоже нашлись летописцы-стихотворцы. В экспедиции, которую возглавил П. де Мендоса, оказался священнослужитель Луис Миранда де Вильяфанья (15007-1575), ставший первым поэтом данной провинции. Скромный служитель церкви, уроженец города Пласенсия, создал хронику-романс, повествовавшую об истории печально известного похода. Наравне с другими конкистадорами их духовный наставник терпел голод и лишения, но не потерял, как некоторые из первопроходцев, человеческий облик, а, когда в колонии разгорелся конфликт между завоевателями и назначенным королем на должность губернатора А.Н. Кабесе де Вакой, попытался оказать ему помощь, из-за чего восемь месяцев провел в заключении. Неустанная борьба с индейцами, которые не желали покоряться пришельцам, разорение испанских поселений, голодная смерть и случаи антропофагии («как в Иерусалиме, человеческое мясо тоже они ели»), появление среди конкистадоров лидеров, подобных каудильо XIX в., конфликты между защитниками прав аборигенов и их противниками - вот основные сюжеты произведения.
В 1602 г. в Лиссабоне была издана поэма «Аргентина и конкиста Рио-де-ла-Платы и другие события в королевствах Перу, Тукуман и в государстве Бразилия»26. Ее автором был уроженец провинции Эстремадура в Испании, служитель церкви Мартин дель Барко Сентенера (1535-1602), чей жизненный путь фактически послужил основой, которая позволила соединить события, происходившие в удаленных друг от друга уголках Южной Америки.
25 Castellanos Juan de. Elegias de Varones Ilustres de Indias / Intr. у notas de I.J. Pardo. Caracas, 1962. P. 261.
26 [Barco Centenera M. del]. Argentina у conquista del Rio de la Plata, con otros acaecimientos de los Reinos del Peru, Tucuman у estado el Brasil. Lisboa, 1602.
95
Часть L Хронисты XVI-XVIII веков
В заокеанские владения будущий поэт-летописец отправился в качестве капеллана экспедиции Ортиса де Сарате, которой предстояло закрепиться в районе реки Параны. В заокеанских владениях М. дель Барко Сентенера провел, как сказано в прологе, в общей сложности 24 года. Духовный сан не мешал будущему хронисту активно участвовать в беспорядках, много странствовать и вести образ жизни, отнюдь не безупречный, с точки зрения католической морали. Тем не менее Сентенера получил должность архидиакона, побывал в Лиме, где не только сообщил об индейцах-гуарани, но и участвовал в церковном соборе, затем исполнял обязанности комиссара инквизиции в Кочабамбе, пока сам не попал под следствие за использование должностных полномочий ради собственной выгоды. Вернувшись на Пиренейский полуостров, служитель церкви обосновался в Португалии, где и завершил поэму, посвятив ее вице-королю маркизу дель Кастель Родриго и монарху Филиппу III.
Первые песни эпического сочинения характеризуют коренное население провинции Рио-де-ла-Плата, ее ландшафты, флору и фауну. Затем автор обратился к эпизодам конкисты, о которых знал лишь понаслышке (экспедиции П. де Мендосы и А. Нуньеса Кабеса де Ваки), после чего воспел те события, о которых мог говорить как свидетель или участник. В поэме соседствуют рассказы о сражениях, которые вели конкистадоры и о конфликтах в их среде, о деятельности выдающихся чиновников, таких как вице-король Ф. де Толедо, о восстаниях индейцев и метисов, о падении Вилькабамбы - последнего оплота инков, о налетах пиратов Ф. Дрейка и Т. Кавендиша. Реалистичные описания дополнены упоминаниями о фантастических существах и мифических явлениях. Произведение не стало популярным, и до сих пор важнейшим вкладом стихотворца в историографию считается введение им нового термина - Аргентина (Argentina, хотя в тексте встречается и другой вариант -Argentino). Именно так в прологе поэт определил важнейшее качество провинции Рио-де-ла-Плата.
На землях Новой Испании осмысление исторической роли конкисты тоже нашло воплощение в полутора десятках поэтических произведений разного объема и уровня.
Одним из первых подвиги Э. Кортеса и его соратников воспел креол Франсиско де Террасас (15257-1604). Он был сыном конкистадора, одного из ближайших и верных сподвижников Э. Кортеса, заслужившего почетную должность алькальда Мехико. Сервантес считал мексиканского стихотворца «новым Аполлоном», равно известным по обе стороны Атлантики. Ф. де Террасас писал сонеты, десимы, незавершенной осталось эпическое произведение «Новый Свет и конкиста». Сохранилось два десятка фрагментов поэмы, в которой испанское завоевание Мексики представлено как борьба с дьяволом. Поэт-креол, живший после описываемых событий, естественно не мог использовать личные впечатления, и ему приходилось черпать вдохновение из других источников. Но Ф. де Террасас, в отличие от Эрсильи, был очевидцем тех изменений в колониальном обществе, в результате которых конкистадоры и их потомки были оттеснены с первых ролей. Стоит ли удивляться, что 96 сын одного из первопроходцев прославлял подвиг Кортеса, в котором видел
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
«не господина, а истинного отца» конкистадоров27. Восторгаясь мужеством и героизмом предков, он также подчеркивал, что за заслуги перед короной участники завоевательных экспедиций не получили достойного вознаграждения. Отстаивая данную точку зрения, Ф. де Террасас сравнивает подвиги знаменитых полководцев древности, периода реконкисты и конкисты и пожалованные им титулы и другие награды, демонстрируя, что, масштабность выполненной первопроходцами Нового Света исторической миссии велика, но конкистадоров соотечественники недооценили.
Тот же мотив звучит и в сочинении А. де Сааведра-и-Гусмана (1570?-?), автора поэмы «Индейский скиталец»28. В 2037 королевских октавах, соединенных в 20 песен, описаны основные эпизоды покорения Мексики, которые перемежаются с лирическими отступлениями и пейзажными фрагментами. Появление поэмы способствовало укоренению традиции создания версифи-цированных хроник. Благодаря творчеству А. де Сааведры в мексиканской литературе возникла тема любви между конкистадором и прекрасной инде-анкой, которая получила широкое распространение в латиноамериканской прозе в XIX столетии.
Два сочинения «О мужественном Кортесе» (1588) и «Мехикана» (1594) были созданы Г. Лобо-и-Лассо де ла Вегой (1559?-1614?), который одним из первых присоединил свой голос к прославлению Кортеса как образцового героя эпохи конкисты29. В то же время в его произведениях фигурируют и другие участники мексиканской экспедиции, в первом, меньшем по объему, сочинении названо 113 имен, во втором - 170 персоналий, которые помогают автору более точно воспроизвести события.
На рубеже XVI-XVII вв. эпическую традицию подхватил капитан Гаспар Перес де Вильягра (1555-1620), уроженец мексиканского городка Пу-эбла-де-лос-Анхелес. Его перу принадлежит сочинение «История Новой Мексики»30, написанное отчасти на основе собственных впечатлений автора, отчасти - на других источниках. Внимание стихотворца было приковано к событиям, разворачивавшимся на севере вице-королевства Новая Испания, где, как и в Чили, в тот период еще продолжалась борьба с аборигенами. Современники, представители местной светской и духовной власти, дали высокую оценку поэмы, которая в 1610 г. была опубликована. В ее 34 песнях рассказывается о том, как испанцы открыли и покорили территории в районе реки Рио-Браво, что позволяет считать автора одним из первых историографов
27 Terrazas F. de. Nuevo Mundo у Conquista // Gran coleccion de la literatura mexicana. La literatura de la colonia. Mexico, 1985. P. 231.
28Saavedra de Guzman A. El Peregrino Indiano. Madrid, 1599.
29 [Lobo у Lasso de la Vega G.]. Primera parte de Cortes valeroso о La Mexicana. Madrid, 1588; Idem. La Mexicana. Madrid, 1594.
30 [Perez de Villagra G.]. Historia de la nueva Mexico, del capitan Gaspar de Villagra: dirigida al rey D. Felipe nuestro Senor Tercero deste nombre. Alcala de Henares, 1610.
4. История Латинской Америки
97
Часть I. Хронисты XVI-XVIII веков
Северной Америки. В поэме прославлены деяния губернатора X. де Оньяте, которого летописец сравнивает с Цезарем31. Характерно, что в соответствии с официальными установками, в рецензиях говорится об «открытиях, умиротворении и заселении» Новой Мексики, а в обращении Переса де Вильяг-ры к монарху открыто говорится о конкисте.
В эпоху барокко многие поэты Нового Света прославляли красоты родины, что в ряде случаев заставляло их также попутно касаться проблемы конкисты. Франсиско де Кастро создал сочинение «Восьмое чудо», в котором эпизоды конкисты позволяют показать предысторию явления Девы Гва-делупской.
В XVIII в. Франсиско Руис де Леон (1700?-?) вновь вернулся к идее восхваления подвигов первопроходцев Америки. В 1755 г. он создал панегирик «Эрнандиа: триумф веры и слава испанского оружия...»32. Его поэма является стихотворным переложением популярной в тот период хроники А. де Солиса. Современники дали высокую оценку данному произведению, подчеркнув, в частности, что версификация «подняла значимость Героя», именно в таком качестве - героя с большой буквы - по-прежнему выступал Э. Кортес.
Превращение хроник в поэтические произведения сопровождалось не просто стихотворной обработкой исторической прозы, но и качественной перестройкой структуры повествования, изменениями в составе героев и в даваемых им автором характеристиках. Законы поэтики, регламентировавшие способы отражения действительности, оставляли авторам больше свободы в интерпретации прошлого. В версифицированных трактовках истории естественно присутствие элементов вымысла, что было недопустимо для летописей. Эстетизация в соответствии с литературными традициями соответствующей эпохи не воспринималась читателем как намеренное искажение описываемой автором реальности. Но если строфы, в отличие от прозаических текстов, в чем-то утрачивали «правдивость», к которой стремились многие хронисты, то данную потерю с лихвой компенсировали красота поэтического слова и его благородное звучание, привлекавшие читательскую аудиторию не в меньшей, если не в большей степени.
31 Ibid. Р. 169-170.
32 [Ruiz de Leon К]. Hernandia: triunfos de la Fe, у Gloria de las armas espanolas en un Poema de Verso heroico, sobre la Conquista de Mexico. Madrid, 1755.
ВОИНА ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ В ТРУДАХ ЕВРОПЕЙСКИХ
И АМЕРИКАНСКИХ АВТОРОВ
Часть II
«СЕМИРАМИДА СЕВЕРА»	Глава 1
И ПРЕДТЕЧА
ИСПАНОАМЕРИКАНСКОЙ НЕЗАВИСИМОСТИ
Правительство и общественность Венесуэлы 2006 год объявили «годом Миранды», в стране и за ее пределами торжественно отмечали 200-ле-тие знаменательного события: в августе 1806 г. Предтеча независимости Испанской Америки Франсиско де Миранда во главе отряда добровольцев высадился на венесуэльском побережье близ Коро, положив таким образом начало вооруженной борьбе за освобождение родины. Юбилейная дата совпала с 220-летием пребывания великого венесуэльца в России, заложившего фундамент развития связей между нашей страной и Латинской Америкой.
26 сентября/7 октября 1786 г. с борта турецкого парусника, который, поднявшись от крепости Очаков вверх по Днепру, перед самым заходом солнца бросил якорь в гавани Херсона, на берег сошел смуглый брюнет выше среднего роста, лет 35-ти на вид. Крепкая и стройная фигура, прямая осанка, упругая походка безошибочно выдавали профессионального военного, а волевые черты выразительного лица, проницательный взгляд карих глаз, энергичные, уверенные движения свидетельствовали о недюжинных способностях, пытливом уме и решительности.
Поскольку в Стамбуле, откуда он прибыл, в то время свирепствовала эпидемия чумы, приезжий был незамедлительно препровожден в карантин и целый месяц провел в отведенном ему жалком домишке. Пока наш путешественник, томясь от скуки, вынужденного безделья и неподвижности, страдая от адского холода, коротал время за бутылкой старого доброго токая и чтением модных тогда фривольных сочинений французского романиста Ретифа де ла Бретонна, расскажем читателю, кто был этот человек и что привело его в главный черноморский порт России, являвшийся в те годы важным форпостом на юго-западной границе империи Екатерины II.
Чужеземца со столь примечательной внешностью звали Франсиско де Миранда. Он родился 28 марта 1750 г. в Каракасе - столице Венесуэлы, испанской колонии на карибском побережье Южной Америки, в семье состоятельного коммерсанта, уроженца Канарских островов. Окончив школу и университет в родном городе, юноша выехал в Испанию, где поступил на военную службу. В качестве волонтера принял непосредственное участие в войне за независимость мятежных британских колоний в Северной Америке. Впоследствии отважный креол стал генералом Великой Французской революции: его имя высечено на стене Триумфальной арки в Париже, портрет 99
Часть IL Освободители и мыслители
выставлен в Зеркальной галерее Версальского дворца, а статуя установлена в селении Вальми (Франция), где он отличился в знаменитом сражении 20 сентября 1792 г.
Отказавшись от ожидавшей его блестящей карьеры, Миранда еще в молодости решил посвятить свою жизнь благородной задаче освобождения заокеанских владений Испании от колониального ига. Поскольку в течение долгих лет деятельность этого человека была целиком подчинена достижению намеченной цели, уделом его стала беспокойная и опасная участь враждебного испанской монархии бунтаря и конспиратора. Он внес решающий вклад в создание Первой Венесуэльской республики (1811-1812), а в критический для нее момент возглавил вооруженное сопротивление испанским роялистам в звании генералиссимуса. Вынужденный капитулировать перед превосходящими силами противника, венесуэльский главнокомандующий вследствие рокового стечения обстоятельств оказался в руках испанцев и вскоре скончался в подземном каземате островной крепости «Ла-Каррака», близ Кадиса.
Войдя в историю как Предтеча и руководитель борьбы за независимость Испанской Америки, великий венесуэлец на протяжении ряда лет пытался реализовать свои замыслы при помощи держав, противостоявших пиренейской метрополии. Многие годы он скитался вдали от родины: в поисках иностранной поддержки вынашиваемых им революционных планов провел продолжительное время в Англии и Франции, побывал в США и на Антильских островах, объехал почти всю континентальную Европу, включая Пруссию и другие германские государства, Италию, Грецию, Турцию, Швецию, Голландию, Швейцарию и т.д.
В течение многолетних странствий по странам Старого и Нового Света Миранде довелось непосредственно общаться, а подчас и подружиться с широким кругом выдающихся современников. В их числе были коронованные особы, «отцы-основатели» первой независимой республики Западного полушария (Д. Вашингтон, Т. Джефферсон, С. Адамс, А. Гамильтон), британский премьер-министр У. Питт Младший, вожди жирондистов Ж.П. Бриссо, Ж. Петион, Ш.Ф. Дюмурье, Ж.М. Ролан, известные просветители Т. Пейн, Г. Рейналь, Ж.Ф. Мармонтель, Ж.А. де Кондорсе, видный историк Э. Гиббон, драматург Р. Шеридан, прославленный актер Ф.Ж. Тальма, композитор Ф.Й. Гайдн и др.
Важнейшим этапом длительного путешествия этого незаурядного человека по Европе стало посещение России. Мысль о поездке в нашу страну зародилась в его сознании еще на берегах Адриатики, где в начале апреля 1786 г. Миранда сблизился с русским вице-консулом в городской республике Дубровник (Рагуза) Степаном Ямпольским. От него венесуэлец услышал немало любопытного о великой северной державе. Вице-консул представил его также некоему полковнику Натали, состоявшему на русской службе. Этот офицер поделился с новым знакомым впечатлениями о России и некоторыми сведениями об ее истории. В дальнейшем расширить свои представления о стране, все больше занимавшей воображение путешественника, ему позволили беседы с консулом екатерининской империи в греческом порту Патрах Кристофоро Конмено. Идея посетить владения Екатерины II зрела и конкре-100 тизировалась по мере приближения креола к границам российского государ-
Часть II. Освободители и мыслители
ства. Окончательное же решение он принял в Стамбуле, получив подробную информацию от посланника России Я.И. Булгакова.
Покинув наконец в начале ноября 1786 г. опостылевший карантин, Миранда нанес визиты вежливости высшим должностным лицам Херсона. Уроженец далеких краев, о коих даже образованные слои нашего общества тогда почти ничего не знали, он сразу же привлек внимание влиятельной местной элиты и был радушно принят в великосветских кругах. Первоначально венесуэлец предполагал не задерживаться надолго в этом приднепровском городе, а отправиться оттуда в Крым, недавно присоединенный к Российской империи. Однако, когда ему стало известно о предстоящей поездке Екатерины II на юг, решил дождаться ее прибытия в Херсон. Тем временем он не упус
ФРАНСИСКО ДЕ МИРАНДА
кал случая пополнить свои знания о
России. Всего лишь за неделю Миранда прочитал вольтеровскую «Историю Российской империи в царствование Петра Великого» и «Записки о России, 1727-1744» Х.Г. Манштейна.
В конце декабря Миранда был представлен всесильному любимцу императрицы - светлейшему князю Г.А. Потемкину, приехавшему для подготовки встречи царицы. Проявив очевидный интерес к заезжему чужеземцу, располагавшему ценными и полезными данными о разных странах Старого и Нового Света, вельможа пригласил его совершить вместе поездку по Крыму, после чего предложил поехать с ним в Кременчуг - в ту пору административный центр Екатеринославского наместничества, а затем в Киев. Там путешественник познакомился с фактическим руководителем внешнеполитического ведомства графом А.А. Безбородко, малороссийским генерал-губернатором фельдмаршалом П.А. Румянцевым-Задунайским и другими сановниками.
В середине февраля 1787 г. креол удостоился высочайшей аудиенции, положившей начало многочисленным встречам с императрицей, которая отнеслась к нему чрезвычайно благосклонно. Южноамериканец стал частым гостем в ее киевской резиденции. Редкий прием во дворце обходился без его участия. Миранду неоднократно приглашали к царскому столу, он периодически виделся с Екатериной на званых обедах и балах, устраивавшихся по случаю ее приезда. При этом государыня неизменно была с ним приветлива и оказывала знаки внимания: подзывала к себе, заговаривала, ласково улыбалась, шутила, заботливо осведомлялась о самочувствии, спрашивала о чем-то, а если он почему-либо отсутствовал, справлялась у окружающих о причине.
101
Часть IL Освободители и мыслители
Содержание их бесед, подчас продолжительных, а иногда мимолетных, отличалось большим разнообразием. Иной раз они касались вполне серьезных предметов. Так, 22 февраля (ст. ст.) под свежим впечатлением от вечера, проведенного в обществе монархини, Миранда записал в дневнике: «Играя в карты, ее величество расспрашивала меня о нашей Америке, об иезуитах, языках, туземцах; рассказала, как мадридский двор отказался прислать сведения... необходимые для составления задуманного ею словаря всех известных языков. Ее интересовали афинские древности, храмы Минервы и Тезея, Италия, мост Маталоне, правление Карла III в Неаполе1 . Затем мы обратились к состоянию искусств в Испании, знаменитым полотнам королевских дворцов, аутодафе, древним достопримечательностям Гранады. Она желала знать, знакомы ли последние королю, обладает ли принц Астурийский2 большими способностями или познаниями, и чем Карл III как испанский монарх сам по себе отличается от того, каким он был, когда правил Неаполитанским королевством... Беседа длилась долго и раскрыла передо мной ее сердечную теплоту, человечность, просвещенность, благородные душевные качества в большей мере, чем если бы кто-нибудь сказал мне об этом»3.
Чаще, однако, в общении императрицы с галантным венесуэльцем преобладала непринужденная светская болтовня, искусством которой в совершенстве владела Екатерина II, умевшая своевременно вставить приятный комплимент, удачно подать остроумную реплику, проявить мнимую непосредственность. То она допытывалась у заокеанского гостя, чем вызвана его сегодняшняя задумчивость, то выражала беспокойство по поводу того, что он так похудел (не наложена ли на него епитимья?), то с наигранным смущением признавалась, что позволила себе слишком долго вздремнуть после обеда, то предлагала пощупать материю своего платья, то угощала его апельсином...
За время почти годичного пребывания в России Миранда, помимо ее южных окраин, посетил Петербург и Москву, Гатчину и Царское Село, Выборг и Кронштадт, не считая многих иных мест, где останавливался проездом. Повсюду южноамериканец осматривал городские улицы и гавани, старинные дворцы и монастыри, мануфактуры и корабельные верфи, школы и кадетские корпуса, церкви и мечети, руины древних соборов и крепостей, библиотеки и архивы, больницы и тюрьмы, богадельни и сиротские приюты, рынки и общественные бани.
В Петербурге и окрестностях он любовался шедеврами Зимнего дворца и Эрмитажа, фонтанами Петергофа, Дворцово-парковым ансамблем Ораниенбаума, побывал в Шлиссельбурге, Петропавловской крепости, Академии художеств, Смольном институте благородных девиц. Из московских достопримечательностей его внимание привлекли пышное великолепие кремлевских дворцов и соборов, Оружейная палата, колокольня Ивана Великого, знаменитые Царь-колокол и Царь-пушка. Он осмотрел храм Василия Блаженного,
1 Испанский король Карл III (1759-1788) с 1735 по 1759 г. правил Королевством обеих Сици-лий, столицей которого являлся Неаполь.
2 Титул наследника престола в Испании.
102 3 Миранда Ф. де. Путешествие по Российской империи. М., 2001. С. 97-98.
Часть 11. Освободители и мыслители
Китай-город, Новодевичий и Донской монастыри, Сухареву башню, выезжал в Коломенское, Троице-Сергиев монастырь и Новый Иерусалим, прогуливался по аллеям живописного парка подмосковной усадьбы Кусково.
В Киеве креол восторгался древним Софийским собором, немало времени провел в Киево-Печерской лавре, спускался в ее пещеры. Когда он путешествовал по Крыму, его интересовали Симферополь и Севастополь, дворец и усыпальницы ханов в Бахчисарае, их летняя резиденция Карасубазар, развалины античного Херсонеса, остатки генуэзских крепостных сооружений в Феодосии и Судаке.
Круг российских друзей и знакомых Миранды отличался необычайной широтой. Среди них были государственные деятели, высокопоставленные чиновники, заслуженные военачальники, российские и иностранные дипломаты, придворные, знатные дамы, высшие иерархи православной церкви, ученые, покровители муз и ревнители просвещения, богатые купцы и владельцы мануфактур. Обаятельный южноамериканец обладал замечательным даром легко и быстро сближаться с людьми, находить с ними общий язык и интересы, завоевывать их симпатии. Перечень лиц, с которыми ему пришлось регулярно или эпизодически иметь дело, достаточно внушителен. В их числе, помимо самой императрицы, Г.А. Потемкина и других упомянутых выше вельмож, - наследник престола Павел Петрович с супругой Марией Федоровной, очередной фаворит Северной Семирамиды А.М. Дмитриев-Мамонов, вице-канцлер граф И.А. Остерман. Среди встречавшихся с американским путешественником военных деятелей были будущий генералиссимус А.В. Суворов, начальник Бугского корпуса генерал-майор М.И. Кутузов, главный командир Кронштадтского порта адмирал С.К. Грейг и др. Он вел содержательные беседы с екатеринославским архиепископом Амвросием, московским митрополитом Платоном, бывшим фаворитом покойной императрицы Елизаветы Петровны обер-камергером И.И. Шуваловым, известными учеными академиком П.С. Палласом и эпидемиологом Д.С. Самойловичем.
Узнав о том, что симпатичному заморскому гостю грозит опасность со стороны мадридского правительства, преследующего его как «государственного преступника», Екатерина II еще в конце марта 1787 г. предложила Миранде свое покровительство, выразила готовность предоставить ему убежище и пригласила перейти на российскую службу. Хотя тот деликатно отклонил это предложение, он продолжал пользоваться благосклонностью самодержицы.
Данное обстоятельство сыграло решающую роль в дальнейшей судьбе венесуэльца, когда в начале лета после месячного пребывания в Москве он добрался наконец до берегов Невы, где вскоре стал объектом происков испанской дипломатии. В середине июля 1787 г. поверенный в делах Испании при российском дворе Педро де Маканас потребовал выдачи Миранды мадридским властям. Но пока в Коллегии иностранных дел обдумывали, как поступить в сей щекотливой ситуации, в конфликт вмешалась сама императрица, завершившая к тому времени свое длительное путешествие по югу России. 18 июля креол нанес ей визит в летней резиденции Екатерины II -Царском Селе. Когда вице-канцлер, в соответствии с протоколом, представил 103
Часть II. Освободители и мыслители
посетителя, государыня с недоумением спросила: «Почему Вы представляете этого господина так, будто я с ним не знакома? Он мой давний знакомый, я знаю его дольше, чем любого из вас»4 . Касаясь демарша Маканаса, царица заверила Миранду, что не даст его в обиду. Она поручила Коллегии передать главе дипломатической миссии пиренейского королевства в Петербурге: коль скоро в Мадриде считают, будто ее гость представляет столь серьезную угрозу, там должны бы только радоваться, что он находится так далеко от Испании5.
Тем не менее предпринятые против него враждебные акции встревожили Миранду и побудили его прервать затянувшееся пребывание в империи Екатерины II. 8 августа 1787 г. монархиня дала ему прощальную аудиенцию в Зимнем дворце и устроила в его честь обед в Эрмитаже. По ее распоряжению ему были вручены циркулярные письма на имя дипломатических представителей России в европейских государствах с предписанием оказывать их подателю содействие, а также даровано право носить мундир полковника российской армии. Кроме того, он получил солидную денежную сумму - 15 тыс. рублей.
7/18 сентября Миранда отплыл из Кронштадта в Стокгольм, но еще в течение ряда лет поддерживал связи со своими русскими друзьями и доброжелателями. В столице Швеции он по приглашению посланника России А.К. Разумовского поселился у него в доме. В Копенгагене воспользовался гостеприимством посланника А.И. Крюденера. Трехнедельное пребывание в Гамбурге началось с визита к российскому посланнику в северогерманских землях Ф.И. Гроссу. В Гааге у него сразу установились доверительные отношения с посланником С.А. Колычевым. Во Франкфурт-на-Майне креол заехал специально для встречи с графом Н.П. Румянцевым, аккредитованным в ряде прирейнских государств и имперских округов. В Брюсселе Миранда неоднократно посещал генерального консула России. В Северной Италии общался с российскими поверенными в делах в Генуе и Турине. В Париже венесуэльцу покровительствовал посланник И.М. Симолин. По возвращении в Англию Миранда через несколько дней нанес визит посланнику С.Р. Воронцову, а когда узнал о провокации, затеянной против него испанской агентурой, попросил включить свое имя в реестр персонала дипломатической миссии России. Это спасло его от преследований. Об угрожавшей ему опасности он уведомил Екатерину II, Потемкина, Безбородко и Дмитриева-Мамонова.
Как видим, отношения с Россией, руководителями ее правительства и дипломатии не кратковременный эпизод, а целая полоса яркой биографии этого выдающегося деятеля испаноамериканского освободительного движения и активного участника великих революций конца XVIII в. в Европе и Северной Америке.
В чем же секрет подчеркнутой благосклонности Екатерины II и ее окружения к заокеанскому гостю? Существующие на сей счет точки зрения можно свести к двум основным версиям.
4 Там же. С. 268.
104 5 Альперович М.С. Франсиско де Миранда в России. М., 1986. С. 289.
Часть II. Освободители и мыслители
Одна из них возникла вскоре по возвращении путешественника из континентальной Европы в Англию. Быть может, под влиянием его рассказов у некоторых друзей Миранды сложилось впечатление, будто исключительная доброжелательность, проявленная к нему в России, и содействие, оказанное после отъезда оттуда, вызваны интимной близостью между предприимчивым венесуэльцем и царицей. Такого рода слухи, распространявшиеся поначалу в частных беседах и письмах, впоследствии были подхвачены кое-кем из биографов Предтечи. Они не располагали, однако, сколько-нибудь вескими доказательствами, и их домыслы не имели под собой серьезных оснований. Всесторонний анализ, проведенный автором настоящей главы, не выявил убедительных аргументов в пользу изложенной выше гипотезы6.
При самом тщательном изучении дневников, писем и прочих материалов любвеобильного креола мы не находим ни единого указания, ни малейшего намека на какие-либо скрытые от окружающих отношения, тайные аудиенции или беседы, конфиденциальную переписку, не подлежавшие огласке. Между тем бесчисленные амурные похождения, занимавшие столь значительное место в жизни нашего героя, - истинного сына своего века - нашли весьма полное отражение на страницах его пространных записок. При этом он подробнейшим образом описывал не только мимолетные связи со служанками и девицами легкого поведения, но и бурные романы со знатными дамами, принадлежавшими к высшему обществу. Поэтому отсутствие всяких признаков подобного рода применительно к Екатерине II, на наш взгляд, весьма симптоматично.
Так рассуждают и подавляющее большинство историков, интересующихся указанным сюжетом. В частности, авторитетный знаток жизни и деятельности Предтечи Хосефина Родригес де Алонсо, касаясь «спекуляций по поводу любовной связи между императрицей всея Руси и Франсиско де Мирандой», назвала их «лживой легендой»7. Такого же мнения придерживаются немецкий ученый М. Цойске, французский автор К. Мансерон, чилийский биограф Миранды М. Кастильо Дидьер8. Видный венесуэльский историк К. Парра-Перес, в середине 20-х годов XX столетия утверждавший, будто факт близости его знаменитого земляка и царицы «отнюдь не является невероятным», в результате критического рассмотрения всей совокупности источников на склоне лет отказался от своей первоначальной точки зрения9.
Другая концепция появилась несколько позднее первой. Судя по записям в дневнике Миранды, он далеко не сразу и в довольно неопределенной форме поделился с русскими деятелями своими планами освобождения родины. И уж во всяком случае никаких признаков поддержки этих замыслов царицей и ее приближенными, обещаний или заверений такого рода мы в тексте днев
6 Подробнее см.: Там же. С. 257-261.
7 Rodriguez de Alonso J. Bosquejo biografico de Francisco de Miranda // Miranda F. de. Colombiaa, 1.1. Caracas, 1978. P. 34.
* ZeusKe M. Francisco de Miranda und die Entdeckung Europas. Munster; Hamburg, 1995. S. 126; Manceron C. Les Hommes de la liberte. P., 1987. T. 5. P. 61; Castillo Didier M. Grecia у Francisco de Miranda. Santiago, 1995. P. 26.
9 Parra-Perez C. Miranda et la Revolution Francaise. P., 1925. P. XXVII; El Nacional (Caracas), 1964. 25 abr.
105
Часть II. Освободители и мыслители
никовых заметок не находим. Участие и сочувствие со стороны расположенной к нему российской правящей верхушки предназначались только лично южноамериканцу - жертве произвола испанской монархии. В дальнейшем, однако, Миранда счел уместным публично объявить, что императрица в свое время якобы недвусмысленно высказалась за освобождение Испанской Америки и обещала помощь. Это заявление последовало за революционными событиями 1808 г. в Испании. Именно в тот момент венесуэлец решил напомнить испаноамериканцам и их единомышленникам в Европе о своем участии в освободительной войне североамериканских колоний, о службе в рядах французской революционной армии, о преследованиях со стороны мадридского правительства. В таком контексте более чем теплый прием, оказанный в самодержавной России борцу за независимость, требовал убедительного объяснения. Под влиянием подобных соображений и прозвучало, вероятно, утверждение о поддержке его замыслов Екатериной II.
С легкой руки Миранды вышеизложенная интерпретация смысла его пребывания в России стала традиционной. Переходя из одного сочинения в другое, эта версия прочно утвердилась в исторической литературе. Однако в течение долгого времени авторы, затрагивавшие данную тему, не пытались самостоятельно осмыслить нарисованную Предтечей картину и выяснить подоплеку позиции петербургского правительства. Лишь на рубеже 30-40-х годов прошлого века российский ученый В.М. Мирошевский высказал мнение, что покровительство, оказанное Миранде императрицей, было обусловлено мотивами, связанными главным образом с экспансией России на северо-западе Америки10.
Указанная концепция с тех пор периодически всплывала в отечественной и зарубежной историографии. Но она представляется крайне уязвимой и далекой от действительности. Это объясняется прежде всего тем, что Мирошевский, не говоря уже о его последователях, опирался на узкий круг источников. Дневник и другие документы Миранды, равно как и фонды российских дипломатических архивов, по ряду причин оказались почти вне поля зрения исследователя. Следует также учитывать, что в период пребывания в России венесуэлец, не скрывая ненависти к испанскому колониализму, предпочитал умалчивать о своем намерении добиться освобождения родины. В беседах с государыней он, судя по имеющимся материалам, вообще не заговаривал об этом.
Таким образом, находящиеся в нашем распоряжении данные не свидетельствуют ни о серьезной готовности помочь испанским колониям в Америке избавиться от господства метрополии, ни даже об осознанных симпатиях и сочувствии их страждущему населению со стороны правящих кругов России. Поддержка и содействие, оказанные венесуэльскому гостю, доброжелательность и щедрые субсидии адресовались лично милейшему «графу Миранде», а не далекой Испанской Америке, откуда он был родом. Что же касается значения экспансионистских целей Российской империи на северо-западе американского континента как важного фактора, обусловившего отно
10 Мирошевский В.М. Екатерина II и Франсиско Миранда // Историк-марксист. 1940. № 2.
106 С. 128.
Часть И. Освободители и мыслители
шение петербургского правительства к нашему путешественнику, то конкретных доказательств такого влияния обнаружить не удалось.
К тому же сферой интересов России являлась в то время северная часть тихоокеанского побережья Северной Америки. Вряд ли можно допустить, что Миранда согласился принять участие в предприятии, задачей которого было укрепление позиций империи Романовых в районе, столь удаленном от основных центров иберийской колонизации. Думается, реальных предпосылок для совместных действий правительства Екатерины II и Предтечи испаноамериканской независимости в тех условиях не существовало.
Но если так, то неизбежно возникает вопрос, чем же все-таки объяснить необыкновенно теплый прием, оказанный Миранде в екатерининской России?
Отдавая дань духу времени и следуя политической моде второй половины XVIII в., императрица проявляла значительный интерес к взглядам французских просветителей, проникшим в 60-х годах в придворные сферы Петербурга. Ее либеральные жесты, демонстративная приверженность гуманным принципам, благосклонное внимание к мыслителям Европы и оказываемое им покровительство диктовались стремлением приобрести в европейском обществе репутацию мудрой, справедливой и просвещенной правительницы. Желая привлечь на свою сторону людей, имевших огромное влияние на общественное мнение Западной Европы, Екатерина II охотно вела с ними долгие беседы, терпеливо выслушивала их соображения по разным вопросам и делилась своими мыслями, поддерживала переписку, советовалась, внимательно читала их произведения, не скупилась на щедрую денежную помощь.
На таком фоне, как нам кажется, и следует рассматривать отношение царицы к Миранде. Она и ее приближенные с интересом внимали его ярким, живым рассказам об Испанской Америке, критическим высказываниям в адрес мадридского правительства, обличениям жестокостей инквизиции, обсуждали с ним международную обстановку, проблемы литературы и искусства. Они возмущались произволом и насилием колониальных властей, сочувствовали несчастным соотечественникам венесуэльца и подчас могли даже одобрительно отозваться об его идее освобождения родины. Но их возмущение, сочувствие, одобрение носили абстрактный характер и вовсе не означали готовности оказать реальную поддержку делу, которому он посвятил жизнь.
С нашей точки зрения, гость из Южной Америки произвел на Екатерину II впечатление, которое можно в какой-то мере уподобить ее отношению к представителям европейского Просвещения. Вероятно, она видела в нем носителя аналогичных воззрений, принадлежавшего к той же интеллектуальной среде, - образованного, начитанного, многое повидавшего и испытавшего человека. Притом он явился из далекого экзотического мира, располагал полезной информацией о разных странах, обладал огромным личным обаянием, был увлекательным собеседником и подвергался гонениям со стороны могущественных врагов. Вместе с тем его вольнолюбивые мысли, критика испанского деспотизма, самостоятельность суждений могли до известного предела импонировать императрице, пока не влекли за собой практических действий.
107
Часть II. Освободители и мыслители
Но все это отнюдь не означало даже отдаленного намерения предпринять конкретные шаги, чтобы прийти на помощь освободительному движению в американских колониях Испании, точно так же, как «дружба» с Вольтером, Д. Дидро и другими просветителями не только не предполагала осуществления их идей в России, но не помешала государыне занять впоследствии резко негативную позицию в отношении Великой французской революции, не говоря уж о расправе с русскими мыслителями А.Н. Радищевым и Н.И. Новиковым, драматургом Я.Б. Княжниным.
Миранда, в свою очередь, не питал иллюзий относительно возможного содействия царского правительства его революционным планам. Тем не менее сама императрица вызывала у него уважение и восхищение. Идеализации Екатерины II Мирандой способствовало ее умение произвести желаемое впечатление на собеседника или корреспондента. Поэтому не удивительно, что в хоре славивших российскую самодержицу прозвучал и его голос. Но при этом он достаточно трезво оценивал побудительные мотивы поведения монархини. Вспоминая впоследствии о снисходительном отношении царицы к идеям Просвещения, венесуэлец, по свидетельству его соратника, склонен был объяснить этот факт «исключительно уверенностью в незыблемой прочности ее неограниченной власти»11.
БОЛИВАР В ИСТОРИОГРАФИИ ЕВРОПЫ И АМЕРИКИ XIX ВЕКА
Глава 2
ЕВРОПЕЙСКИЕ И ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЕ АВТОРЫ О БОЛИВАРЕ
Симон Боливар родился 24 июня 1783 г. в городе Каракасе в аристократической семье, предки которой обосновались в Венесуэле еще в XVI в.
Знатность и материальный достаток, казалось бы, гарантировали ему безоблачную жизнь. Однако вскоре последовала череда утрат: в 1786 г. умер отец, в 1792 г. - мать, а через год - опекавший Симона дедушка.
Лишенный родительской ласки, мальчик взрослел быстрее своих сверстников. Он получил хорошее домашнее образование, его учителями были Андрес Бельо, поэт, филолог, юрист, и Симон Родригес, автор философских и педагогических трудов. Годы спустя Боливар писал о Родригесе: «Ему я обязан всем... он сформировал мое сердце для свободы, для справедливости, для великого, для прекрасного».
Учитель и ученик неоднократно бывали в Европе. В 1806 г. в Риме, на Священной горе, Боливар, обращаясь к Родригесу, торжественно произнес: «Клянусь перед Вами и перед Богом моих родителей, клянусь ими, клянусь моей честью, клянусь Родиной, что моя рука и моя душа не будут знать
11 Цит. по: Bolivar у Europa en las cronicas, el pensamiento politico у la historiografia. Caracas, 108	1986. Vol. I. P. 218.
Часть II. Освободители и мыслители
усталости до тех пор, пока не будут порваны угнетающие нас цепи испанского рабства»1.
Он сдержал эту клятву. Боливар и другие военно-политические руководители Войны за независимость (Франсиско де Миранда, Хосе де Сан-Мартин, Мигель Идальго, Хосе Мариа Морелос, Бернардо О’Хиггинс, Антонио Хосе де Сукре, Хосе Антонио Паэс, Паула де Сантандер) были убеждены в том, что успешный исход борьбы народов Испанской Америки не мыслим без их солидарности и единства. В письме с Ямайки 6 сентября 1815 г., ставшем одним из программных документов Войны за независимость, Боливар задолго до ее финала подчеркивал: «Судьба Америки определилась окончательно. Узы, соединявшие ее с Испанией, порваны»2.
Латиноамериканские патриоты надеялись на помощь США - первой республики в Западном полушарии. «Мы одиноки, мы вынуждены обращаться к Северу прежде всего потому, что они наши соседи и братья. А также в связи с тем, что у нас нет ни средств, ни возможностей для контактов с другими странами»3, - писал Боливар. Однако, объявив о нейтралитете, «соседи и братья» фактически встали на сторону Испании, преследуя при этом свои геополитические интересы.
В 20-е годы XIX в. Боливар довольно точно предсказывал основные направления территориальной экспансии США в Новом Свете. «Посмотрите внимательно на карту, - говорил он своему адъютанту генералу О’Лири. - На севере вы увидете США, нашего могучего соседа, дружба которого к нам основана на арифметике: даю тебе столько-то, взамен хочу вдвое больше. Соединенные Штаты захватили Флориду... зарятся на Кубу и Пуэрто-Рико. Если мексиканцы позволят, то они присвоят Техас, да, пожалуй, и всю Мексику»4.
В письме к нему же в 1829 г. Освободитель выразится еще более категорично: «Я думаю, что для Америки лучше было бы принять Коран, чем правительство США, будь оно даже лучшим в мире»5.
«Родина, независимость, свобода!» - под этим лозунгом проходили годы Войны за независимость 1810-1826 гг. Чередовались победы и поражения, неудачи и успехи. 15 лет героического служения, 472 битвы - таков послужной список Боливара - солдата и полководца. С его именем связано и образование целого ряда независимых государств Южной Америки: Боливии, Венесуэлы, Колумбии, Перу, Эквадора.
Хрупкий суверенитет молодых республик мог в любой момент не выдержать экономического и политического, а порой и военного давления наиболее сильных европейских держав, в основном поддерживавших Испанию в ее многолетней кампании по удержанию колоний (да, и США не оставались в стороне). В Европе, как известно, все вопросы, касающиеся международных отношений, решались в те годы в рамках Священного союза. Отсюда стремление Боливара создать «Священный союз народов», который мог бы противостоять «Священному союзу монархов».
1 Busaniche Jose Luis. Bolivar visto рог sus contemporaneos. Mexico; Buenos Aires, 1960. P. 16.
2 Боливар С. Избранные произведения. 1812-1830. M., 1983. С. 50.
3 Bolivar S. Documentos. La Habana, 1975. P. 84.
4 Цит. по: Лаврецкий И. Боливар. M., 1981. С. 160.
5 Latinoamerica. Anuario estudios latinoamericanos 14. Mexico, 1981. P. 58.
109
Часть II. Освободители и мыслители
СИМОН БОЛИВАР
Дважды он пытался практически осуществить идею латиноамериканского единства. Прежде всего он хотел добиться этого путем включения в широкую конфедерацию всех испаноязычных государств Западного полушария. Своеобразной ее моделью могла стать так называемая Великая Колумбия - созданное им государство, в которое вошли на добровольных началах Венесуэла, Колумбия, Панама и Эквадор. Оно просуществовало с 1821 по 1830 г.
Не удалось Боливару решить этот вопрос и на созванном им в 1826 г. Панамском конгрессе. В его планах было учреждение регулярно созываемого конгресса всех латиноамериканских государств в Панаме, т.е. в самом центре Нового Света. Там должны были концентрироваться силы для нейтрализации общей опасности, а в мирное время конгресс играл бы роль посредника и третейского судьи. Но все осталось только в области
проектов. На конгрессе присутствовали лишь делегаты Колумбии,
Перу, Мексики и Центральноамериканской федерации, что разрушило планы Боливара.
Отмеченные выше основные вехи жизни и борьбы Освободителя, его
ПО
идеи и оценки с не меньшим размахом, чем в наше время, изучались и в XIX в. Появился целый ряд важнейших работ латиноамериканских и некоторых европейских авторов. Проанализированный в этой главе дневник адъютанта Боливара генерала О’Лири давно известен в научном мире, но впервые в отечественной историографии столь обстоятельно рассматривается в данном труде. В значительно меньшей степени читатель осведомлен о дневнике французского офицера Луиса Перу Делакруа, находившегося в 20-е годы в ближайшем окружении Боливара.
Луис Перу Делакруа, офицер первой империи, после возвращения в 1814 г. Бурбонов к власти эмигрировал в Испанскую Америку, принимал участие в Войне за независимость на стороне патриотических сил, заслужил доверие и признание Освободителя и в 1828 г. сопровождал последнего в качестве офицера Генерального штаба во время его пребывания в Букараманге. Впечатления от встреч с Боливаром заносил в дневник. В 1869 г. в Париже
Часть II. Освободители и мыслители
дневник впервые увидел свет6. В 1916 г. во французской столице вышло второе издание с предисловием и примечаниями Корнелио Испано.
Уругвайский историк Уго Барбахелата, сравнивая дневники О’Лири и Делакруа, писал в 1912 г.:«... Даниэль Ф.О ’Лири, правдивый и серьезный генерал, со спокойствием, свойственным его ирландской расе, подробно изложил жизнь своего знаменитого начальника и свойственных ему причуд и на этом поставил точку, не обратив внимания на воспоминания Паэса, Сантандера, Москеры. В результате оказалось, что дневник Делакруа лучше других излагает все подробности личной жизни Освободителя, детали, которые, на наш взгляд, воспроизводятся точно, потому что они совпадают со свидетельствами в других книгах относительно психологии и идиосинкразии бессмертного каракасца, и в отдельных параграфах создается впечатление, будто говорит сам Боливар»7.
Приведем несколько примеров, где, на взгляд автора, слышится истинный голос Боливара: «Оставим людям, верящим в предрассудки, продолжать верить в то, что Провидение послало меня и определило целью моей жизни освобождение Колумбии. Обстоятельства, мои способности, характер, мои страсти определили этот путь; мои амбиции, настойчивость и пылкость воображения заставили меня не свернуть с него».
Блестящая характеристика, данная на страницах дневника О’Лири своему самому обожаемому соратнику Хосе Антонио де Сукре, действительно в той или иной мере повторялась в ряде статей и писем Освободителя: «Сукре -рыцарь во всем, это самая организованная голова Колумбии. Он методичен, способен к постижению самых сложных концепций. Это - лучший генерал республики и первый человек государства. Его идеи имеют твердую основу и блестящи по сути. Образец в моральном плане. Имеет великую душу, может убедить и повести за собой людей. Точно оценивает способности человека»8.
В дневнике отражены суждения и точки зрения Боливара по многим актуальным вопросам общественно-политической и культурной жизни того времени. Это, конечно же, и оценки Наполеона, и вопрос о бессмертии души, и проблемы, связанные с Панамским конгрессом 1826 г., и отношение Освободителя к «Истории Колумбии», написанной Рестрепо, и многое другое, практически всё, что волновало тогда только что вступивших на стезю независимого развития латиноамериканцев.
Узкие рамки данной главы, естественно, не позволяют нам рассмотреть весь сонм авторов, посвящавших свои труды Боливару. Остановимся лишь на некоторых из них, представленных в книге «Симон Боливар - Освободитель Южной Америки». Предисловие к тому написал великий испанский мыслитель Мигель де Унамуно.
Мигель де Унамуно называет Освободителя Дон Кихотом, отдавая тем самым ему должное не только как благороднейшему рыцарю, но и как борцу за, казалось, недосягаемые идеалы. Книга увидела свет в конце Второй мировой войны и на этом жестоком фоне, на взгляд Унамуно, «величественно, еще более величественно выглядит фигура нашего Боливара как полковод
6 Delacroix L.P. El Diario de Bucaramanga. P., 1869.
7 Barbagelata H.D. Para la historia de America. P., 1922. P. 74-75.
8 Ibid. P. 72-73.
Ill
Часть II. Освободители и мыслители
ца, как государственного деятеля, как создателя государств и особенно как человека»9.
Сравнение с Дон Кихотом правомерно, по мнению испанского интеллектуала, и потому, что Боливар, как и знаменитый персонаж Сервантеса, один, без генерального штаба, начинал и проводил боевые действия, чтобы добиться единственно возможного и «единственно стоящего мира, мира свободы».
Неслучайно Боливар назван «нашим». Он, как отмечалось выше, потомок аристократической испанской семьи и ему, по мнению Унамуно, присущи все черты испанской расы: «Боливар никогда не был педантом, доктором, кафедральным профессором. Он театрален и восторжен, да, да именно так, театрален и восторжен как Дон Кихот, как его испанская каста, с ее театральностью и склонностью к изумлению... А разве кто забудет фразу почти умирающего Боливара: “Тремя самыми великими глупцами в Истории были Иисус Христос, Дон Кихот и ...я”. Некоторым эта фраза может показаться непочтительной и даже оскорбительной, по меньшей мере в отношении Христа. Другие ее сочтут смесью одной части фантазии и двух частей реальности, однако всё это связано со скудостью воображения недалеких людей. В духовном мире, в котором жил, творил и создавал Боливар - основатель государств, где заканчивалась реальность и начиналась фантазия, или скорее, где заканчивалась фантазия и начиналась реальность, История была легендой»10.
Оригинальна и трактовка Унамуно «наполеонизма» Боливара. Для мыслителя бесспорен факт большого влияния Наполеона на лидера латиноамериканских патриотов, особенно в тех случаях, когда последний не хотел подражать французскому полководцу, что, на взгляд Унамуно, очень напоминало творческую биографию Шатобриана и его отношение к философскому наследию Руссо.
«Наполеонизм Боливара очевиден, - полагал Унамуно, - что нисколько не умаляет достоинств, а скорее возвеличивает его. Только великие, гении и герои способны достичь вершин великих, гениев и героев. В то же время он не был эгоистом, был человечнее Наполеона, призрел тиранию и так достойно отрекся от абсолютизма».
По существу предисловие-эссе Унамуно - анализ психологии великой личности в контексте эпохи. Автор явно симпатизирует Боливару. «Кихотизм Боливара, - отмечает он, - это любовь к славе, амбициозность, истинная амбициозность, а не зависть, не тщеславие педанта, не стремление фигляра сорвать дежурные аплодисменты, отнюдь нет, ему было чуждо это, им двигало тщеславие Дон Кихота, желание завоевать постоянную и заслуженную славу»11.
Большой очерк эквадорского публициста и общественного деятеля Хуана Монтальво, посвященный С. Боливару, касается многих черт характера Освободителя, для которого «Свобода была живым Богом... культом его великой души»12.
Монтальво, отдавая должное достижениям Боливара на военно-политической арене, задает Времени во многом неожиданный вопрос: как люди от
9 Simon Bolivar: Libertador de la America del sur. Buenos Aires, 1944. T. 1. P. 11.
10 Ibid. P. 13.
11 Ibid. P. 16.
112 12 Ibid. P. 39.
Часть II. Освободители и мыслители
несутся к Освободителю через 1000 лет, как его будет оценивать «несправедливая и эгоистичная Европа». Сам же автор и отвечает на этот вопрос: «Людовик XIV, Наполеон - великие люди! Великими являются те, кто способствует развитию цивилизации, кто освобождает народы. Велик Петр I из России, велик Боливар. Первый - цивилизатор, второй - освободитель народов. Людовик XIV был гением деспотизма, Наполеон - гением амбиций и завоеваний. Гений свободы ни в коей мере не должен оцениваться ниже»13.
Из множества проблем, рассматриваемых Монтальво, остановимся на двух: Боливар-Наполеон и Боливар-Вашингтон.
«Наполеон - порождение ужасного кипящего источника, поглощающего монархов, сильных мира сего, угнетающие классы; он подчиняет себе причины и результаты, разрушает все, исходя из своих интересов, и объявляет самого себя угнетателем угнетателей и угнетенных». «Боливар - явление революции, цель которой - покончить с тиранами и декларировать права человека на всем огромном континенте. Оба побеждают. Один является продолжателем старого режима, другой превращает в реальность свои великие, справедливые идеалы. Эти два человека, столь похожие по организации и темпераменту, разнятся в целях...»
Эквадорский мыслитель находит много общего и в их кончине: «Наполеон, осужденный на гибель в пучине морей» и «Боливар, изгнанный и одинокий - на берегу моря».
Несмотря на многие сходства и даже некие мистические совпадения, «в конечном итоге, делает вывод Монтальво, все созданное Наполеоном разрушено, а созданное Боливаром процветает... Созидающий великое и вечное превосходит творящего великое, но эфемерное. Боливар выше Наполеона»14.
Автор ставит еще один исключительно важный вопрос, связанный с причинами огромной популярности во всем мире французского полководца и географически весьма ограниченной известности латиноамериканского. Основную причину этой исторической несправедливости он видит в закате Испании как великой державы и связанным с этим забвением на всех континентах испанского языка. Другой важнейшей причиной Монтальво считал отсутствие в молодых независимых государствах Америки писателей «с орлиным пером», которые могли бы прославить доблести своих героев и поведать о них всем народам земли.
«Наполеон не был бы столь известным, если бы Шатобриан не решился возвести его на Олимп... если бы мадам де Сталь своими жалобами не заставила скулить весь мир... если бы Байрон не поставил его сразу же после Юлия Цезаря, чтобы он (Наполеон. - Е.Л.} плелся за ним, как слепой гигант за Богом, если бы Виктор Гюго не покрыл бы его бальзамом, который этот магический небожитель (Гюго. - ЕЛ.} извлекает одновременно из бука, дуба, мирта и лаврового дерева»15.
Боливар и Вашингтон - лидеры двух войн за независимость, завершившихся победой возглавляемых ими патриотических сил и образованием не-
13 Ibid. Р. 42.
14 Ibid. Р. 105, 106.
15 Ibid. Р. 108.
113
Часть IL Освободители и мыслители
зависимых государств, две фигуры континентального и мирового масштаба. Что общего между ними и что особенное характерно для каждого из этих выдающихся деятелей Западного полушария?
Прежде всего, Монтальво отмечает общность целей - желание завоевать свободу и установить демократию. Вместе с тем пути и способы их решения, считал эквадорский мыслитель, были во многом различными. Боливар должен был преодолевать «бесконечные трудности», а у Вашингтона имелись «широкие возможности» для их разрешения.
«Боливар на многих этапах войны был лишен малейшего материального ресурса и не имел представления, где можно было бы его найти... североамериканцы еще до отделения от матери-Англии были богатыми, цивилизованными, могущественными».
Существенная разница, на взгляд Монтальво, обнаруживается при сравнении ближайшего окружения каждого из них, сторонников и соратников их в различные периоды борьбы и создания независимых государств. «Вашингтона окружали такие же известные люди, как и он сам, иногда даже более заслуженные: Джефферсон, Мэдисон... Франклин... Все они и многие другие, какими бы они великими не были, боролись за осуществление единой цели, были противниками покорности и вкладывали все свои возможности в мощный общий поток сил, и наземных и военно-морских, обрушившихся на английскую армию и победивших ее». В свою очередь, «Боливар должен был убеждать своих офицеров воевать против соотечественников и побеждать их, бороться с тысячами враждебных элементов, настроенных против него самого и независимости, и в то же время сражаться против испанских войск, одерживать победы и терпеть поражения. Задачи Боливара были более сложными и поэтому его победа - более величественна»16.
Созданные в результате победы и того и другого деятеля государства ожидали разные судьбы. Вашингтон основал республику, «ставшую вскоре одной из крупнейших в мире. Боливар также создал великую страну, но менее счастливую... Он был свидетелем того, как она приходила в упадок и, хотя и не была разрушена, оказалась искаженной и бесхарактерной».
Существенную разницу в их судьбе Монтальво объяснял позицией пришедших к власти политических элит: «Последователи Вашингтона, великие граждане, философы и политики, никогда даже не помышляли о том, чтобы разделить на части священное пространство своей матери-родины... в то время как соратники Боливара немедленно начали резать реально созданную Колумбию на части, стремясь захватить как можно больше, ошалев от собственных амбиций и тиранических устремлений»17.
Небольшой очерк Хуана Баутисты Альберди представляет научный интерес, как и любая другая работа этого мыслителя. Данное эссе - семь сюжетов-миниатюр. Первый сюжет - детство Альберди, почти ровесника начала Войны за независимость: «Я родился вместе с Революцией, воспитывался
16 Ibid. Р. ПО, 111.
114 17 Ibid. Р. 112.
Часть II. Освободители и мыслители
вместе с нею. Ее победы неразрывно связаны с воспоминаниями моего детства. Ее догмы и принципы органично вошли в мою молодость, а ее перспективы - в золотые химеры моей жизни... Среди первых впечатлений в Буэнос-Айресе - непрерывный колокольный звон и салют в честь победы Боливара при Аякучо»18 (9 декабря 1824 г. - Е.Л.).
Второй и третий сюжеты - Боливар и Европа. Альберди подчеркивал, что идеи Освободителя на этот счет хорошо известны: «уничтожить на нашем континенте политическую власть Испании и любого другого монархического государства Европы, связанного с нею общностью интересов или кровными узами». Аргентинский мыслитель считал, что одна из задач Панамского конгресса состояла в том, чтобы добиться единства и создать постоянный союз государств, направленный против территориальной экспансии Испании и любой другой страны, стремящейся установить свое господство в Америке. Конгресс должен был предотвратить любую форму европейской колонизации и любое иностранное вмешательство в дела Нового Света.
Альберди отмечал, что все эти идеи возникли у Освободителя сразу же после победы при Аякучо и что, если бы Боливар жил несколько десятилетий спустя, он относился бы к Европе точно так же. В то же время теперь ситуация существенно изменилась: Изабелла II признала независимость латиноамериканских государств и, следовательно, Испания уже является не врагом, а их естественным союзником. Теперь основная угроза этим странам, считал Альберди, исходит от Бразилии и США19.
Следующий сюжет связан с трактовкой фразы Боливара: «Новым государствам Америки (раньше испанской) необходимы короли под именем президентов». Альберди анализировал смысл этой фразы на примере Чили. По существу рассматривался характер власти в переходный период от испанской монархии к независимой республике. Он очень точно отметил специфику этого явления, подчеркнув, что в Чили была принята «конституция, республиканская по форме и монархическая по содержанию». Альберди полагал, что подобный политико-юридический трюк позволил связать прошлое с настоящим. Он был убежден, что «республика, сменяя монархию, не может иметь другую форму. Необходимо, чтобы новый режим унаследовал некоторые элементы старого...»20.
Два раздела, касающиеся особенностей национально-освободительного движения в Аргентине, практически не связаны с Боливаром.
Заключительный сюжет затрагивает проблемы революции и патриотизма. «Патриотизм, - полагал Альберди, - гарантирующий 20 тысяч дуро в год (огромные для того времени деньги. - Е.Л.\ дворцы, почести, разве может он оставить человека честным и убежденным...» С большой горечью он констатировал тот факт, что Боливар, Сукре, Бельграно, Ривадавия, Сааведра, Кордоба, Порталес - патриоты, все отдавшие революции и родине, были вознаграждены за это нищетой и забвением21.
18 Ibid. Р. 225.
19 Ibid. Р. 226.
20 Ibid. Р. 227.
21 Ibid. Р. 229.
115
Часть II. Освободители и мыслители
* * *
Естественно, что в целом образ Боливара в европейской и латиноамериканской историографии XIX в. не был однозначным. Либеральные европейские историки весьма позитивно оценивали огромные перемены в политической жизни Испанской Америки, приветствовали образование независимых государств, отдавая при этом должное Симону Боливару. В то же время в самой Испании знаменитая фраза Освободителя, произнесенная еще в 1814 г.: «Для нас родина - Америка», - и во время Войны за независимость и долгие годы после нее воспринималась официальными кругами и консервативно настроенной интеллигенцией как посягательство на освященные, с ее точки зрения, Историей права на владение «матерью-родиной» колониями Нового Света. Эта позиция предопределила и многолетний процесс признания суверенитета латиноамериканских государств со стороны испанских правительственных кругов, и скорее неприятие, чем объективную оценку роли Боливара консервативной историографией.
В латиноамериканской историографии точки зрения либеральных и консервативных историков на Войну за независимость оказались диаметрально противоположными. Первые считали, что с этого события фактически начинается история латиноамериканских стран, вторые полагали, что период 1810-1826 гг. перечеркнул цивилизаторскую миссию Испании в Новом Свете. Соответственно с этим трактовался и образ Боливара.
ОБРАЗ СИМОНА БОЛИВАРА В «ВОСПОМИНАНИЯХ» ГЕНЕРАЛА О’ЛИРИ
В 1879 г., накануне 50-летней годовщины со дня смерти Боливара в Венесуэле вышел в свет первый том «Воспоминаний» его адъютанта, генерала Даниэля Флоренсио О’Лири. Так было положено начало публикации обширной коллекции документов и материалов, связанных с жизнью и деятельностью Освободителя, которая насчитывала 33 тома (выпуск последних томов был завершен в 1888 г.). Спустя сто лет, в начале 80-х годов XX в. было предпринято новое, факсимильное издание «Воспоминаний», также приуроченное к печальной дате22.
Д. Ф. О’Лири, ирландец по происхождению, родился и рос в Дублине23. В 1818 г. в юном возрасте он прибыл в венесуэльский городок Ангостура, имея чин младшего лейтенанта подразделения «Красных гусар». Это было одно из добровольческих воинских формирований, созданных в Великобри
22 O’Leary D.F. Memorias del General O’Leary. Caracas, 1981. Vol. 1-34. Появление 34-го тома связано с тем, что указатель содержащихся в «Воспоминаниях» документов в новом издании был разбит на две части и соответственно помещен в томах 33 и 34. Об издании 1879— 1887 гг. и его структуре подробнее см.: Gonzalez Guinan F. Testimonio del doctor Gonzalez Guinan // O’Leary D.F. Op. cit. Vol. 1. P. 113-115; Segundo Sanchez M. Las memorias del General O’Leary // Ibid. P. 120-131; Altuve Carrillo L. Introduccion // Ibid. P. 36-46.
23 Точная дата рождения О’Лири неизвестна, сохранились лишь косвенные свидетельства, которые указывают, что он родился в начале XIX в. (в 1800, 1801 или 1802 г.). Подробнее см.: Navarro N.E. Prologo del Monsenor Nicolas E. Navarro П O’Leary D.F. Op. cit. Vol. 1. P. 136— 116	137.
Часть IL Освободители и мыслители
тании годом раньше и направленных в Южную Америку с целью оказания помощи борцам за независимость. По свидетельству самого О’Лири, оказавшись на чужой земле, он сразу же начал собирать сведения и документы, связанные с освободительной войной и ее главным персонажем - Боливаром. Правда, молодой офицер лишь хотел познакомить своих родителей и ирландских друзей с теми впечатлениями, которые захлестнули его во время путешествий по неведомым странам американского континента24 25.
Военная карьера О’Лири развивалась стремительно, что не было редкостью в бурные революционные годы. Он быстро получил звание лейтенанта, затем стал капитаном, в 1819г. участвовал в знаменитом сражении при Боякё и вскоре оказался в штабе Боливара. В 1821 г. О’Лири неплохо проявил себя в битве при Карабобо, впоследствии воевал вместе с Боливаром в Перу, дослужившись до звания полковника, а затем и генерала и снискав дружбу и доверие своего кумира. Боливар поручал молодому адъютанту весьма деликатные миссии. Так, в 1826 г. он направил его в Венесуэлу, где О’Лири должен был проследить, чтобы сепаратистские поползновения генерала Х.А. Паэса не вылились в вооруженный мятеж против Боготы. Незадолго до смерти, как утверждал О’Лири, Боливар высказал пожелание, чтобы преданный соратник, который оставался с ним до последней минуты, написал историю его жизни23.
Когда в декабре 1830 г. Боливара не стало, многие его сподвижники были вынуждены покинуть пределы страны, не избежал этой участи и О’Лири. Отправившись на Ямайку, он приступил к выполнению дела, которому отныне посвятил все свое время, - сбору новых документов, в том числе относящихся к периоду, предшествовавшему его приезду в Венесуэлу, и составлению жизнеописания Освободителя. В итоге О’Лири превратился в самого известного биографа Боливара, чьи сведения считаются достоверными. Свой великий труд он завершил в 1840 г., находясь уже в Каракасе. Впоследствии по поручению британского правительства О’Лири выполнял различные поручения дипломатического характера, и, пребывая в Южной Америке, в 1854 г. умер в Боготе, затем был похоронен в Каракасе в Национальном пантеоне.
В целом «Воспоминания» не являются только воспоминаниями О’Лири, поскольку его личные мемуары (их принято называть «повествованием»26) составляют лишь два тома, хотя и весьма объемных, указанной публикации -это тома 27 и 28, все остальное пространство занимают документы, в основном переписка Боливара, а также декреты, послания Освободителя законодательным и исполнительным органам власти, его обращения к населению, армии и пр.27 Значительную часть документов удалось получить от душепри
24 О Leary D.F. Op. cit. Vol. 27. P. V.
25 Segundo Sanchez M. Op. cit. P. 125; Altuve Carrillo L. Op. cit. P. 36.
26 Отдельное издание «повествования» О’Лири в трех томах было предпринято в Каракасе в 1952 г.
27 Среди адресатов Боливара мы находим лидеров освободительного движения (Ф. Миранда, Б. О’Хиггинс, X. де Сан-Мартин), прославленных генералов (Х.Ф. Рибае, С. Мариньо, Х.А. Паэс, Х.Т. Монагас, Ф. де Сантандер, А.Х. де Сукре), а также многих видных общественных и политических деятелей того времени, губернаторов штатов, друзей и родных.
117
Часть IL Освободители и мыслители
казчиков Боливара (архив Освободителя)28, и на основе их изучения О’Лири довел свое повествование до ноября 1826 г. Оригинал текста был написан на английском языке, а затем переведен на испанский сыном автора Симоном, который и передал его вместе с документами правительству А. Гусмана Бланко. Таким образом, замечательное творение О’Лири выходит за рамки мемуаров, это бережно сохраненная память о славных делах и наполненной суровыми испытаниями жизни Боливара, смелая попытка «пристыдить клеветников как в Америке, так и в Европе»29.
Предваряя рассказ о войне и своем герое, О’Лири написал небольшое «Введение», напоминающее историко-социологическое исследование, в котором представлена широкая панорама колониальной жизни Испанской Америки30. Чтобы выявить исторические предпосылки латиноамериканской революции, автор проанализировал социальную ситуацию, сложившуюся в колониях, их экономическое положение, затронул такие аспекты, как влияние церкви, моральные и религиозные ценности различных общественных классов, их роль в жизни общества, а также обрисовал быт населения колоний и показал влияние окружающей среды на характер и обычаи жителей континента. Как справедливо отмечал один из исследователей трудов О’Лири, вместе с автором «Воспоминаний» читатель присутствует при тех политических, моральных и интеллектуальных изменениях, которые происходили в колониальный период и привели к событиям 19 апреля 1810 г. (восстание в Каракасе и создание революционной Патриотической хунты), а затем перед ним предстает «феномен Войны за независимость»31.
По мнению О’Лири, накануне упомянутых событий в Испанской Америке преобладали роялистские настроения. Каждый раз, когда «искорка разрушения» создавала угрозу миру в колониях, народные массы и верхи стихийно вставали на защиту королевской власти, поэтому нет никаких оснований полагать, утверждал О’Лири, что желание отделиться от метрополии было всеобщим или имело глубокие корни. В подтверждение этой мысли он напоминал о ряде неудачных попыток поднять в колониях знамя восстания, в частности о знаменитом десанте Ф. Миранды, который в 1806 г. намеревался с небольшим отрядом высадиться на венесуэльском побережье недалеко от города Коро. «Провал этой экспедиции, - писал О’Лири, - является еще одним доказательством того, что Южная Америка не была готова к независимости и что огромная масса народа оставалась привержена королевскому правительству»32.
Почему же, несмотря на «слепую преданность» населения короне, освободительная война все-таки разгорелась и 5 июля 1811 г. была провозглаше
28 О’Лири отмечал, что некоторые важные документы пропали в период тяжелых военных кампаний, однако большую часть бумаг ему удалось спасти. Архив Освободителя после его смерти душеприказчики должны были сжечь по требованию политических противников Боливара, которые опасались обнародования компрометирующих их сведений, но, к счастью, архив все-таки попал в руки О’Лири (см.: O’Leary D.F. Op. cit. Vol. 27. P. V-VI).
29 Ibid. P. VI.
30Cm.: Ibid. P. XXXV-LXXVI.
31 Altuve Carrillo L. Op. cit. P. 89.
118 32 О ’Leary D.F. Op. cit. Vol. 27. P. L.
Часть II. Освободители и мыслители
на независимость Венесуэлы, которая, опередив другие испанские колонии, решительно вышла из-под власти метрополии? Чем объясняется столь разительная перемена в настроении общества? Отвечая на этот вопрос, О’Лири указывал на влияние различных факторов: события в самой Испании (французская оккупация и пленение Фердинанда VII), географическое положение Венесуэлы, т.е. ее близость к Северной Америке, которая уже обрела независимость, и относительная легкость проникновения в страну европейских революционных идей. Все это наряду с психическими и расовыми особенностями венесуэльцев способствовало тому, что самая бедная и незаметная колония Испанской империи оказалась во главе мятежа против короны. И все же для того, чтобы произошел взрыв, необходимы были «искра и рука, которая ее зажжет», т.е. идея и дело Симона Боливара, «чье слово проповедовало национально-континентальную независимость Америки и чья шпага ее осуществила»33. Неслучайно образ Освободителя неизменно присутствует в каждой главе «повествования», ведь именно благодаря ему, латиноамериканскому Прометею, свершился великий переход от «слепой преданности» к необратимой и кровавой революции.
* * *
В изображении О’Лири Освободитель выглядит гением и героем, а также предстает перед нами как политик и военачальник, государственный деятель и дипломат, мыслитель и творец истории латиноамериканских народов. Однако все заслуги Освободителя давно уже подробно изложены в научной и публицистической литературе, нас же интересуют не столько факты биографии Боливара и свершенные им великие дела, сколько различные проявления его характера, человеческие свойства его натуры.
Формированию личности Боливара, его жизни до восстания 19 апреля 1810 г. посвящена только первая глава труда О’Лири, причем события того времени автор мог реконструировать лишь по документам и свидетельствам очевидцев. То же относится и к нескольким последующим главам повествования, поскольку до 1818 г. пути Боливара и О’Лири не пересекались. С первой встречи юный ирландский волонтер хорошо запомнил его внешность и подробно ее описал. Будущий Освободитель имел высокий, но не очень широкий лоб, с раннего возраста изборожденный присущими мыслителю морщинами, и густые брови правильной формы. У него были черные глаза, живые и проницательные, длинный красивый нос, на котором располагалась небольшая шишка (в 1820 г. она вдруг исчезла, оставив почти невидимый след), выступающие скулы, впалые щеки, некрасивый рот, немного толстые губы. Зубы у Боливара были белыми, ровными, и он тщательно за ними ухаживал, уши большими, волосы черными (он носил их длинными, пока не начал седеть). Грудь у него была узкой, тело - худым, кожа - смуглой, руки и ступни - маленькими и такой красивой формы, что ему могла бы позавидовать женщина. Его облик, когда он пребывал в хорошем настроении, был приветливым, но становился ужасным в минуты гнева34.
^Altuve Carrillo L. Op. cit. P. 95.
34Cm.: O’Leary D.F. Op. cit. Vol. 27. P. 486-487.
119
Часть IL Освободители и мыслители
История семейства, давшего миру фигуру планетарного масштаба, изложена автором совсем кратко, правда он не забыл упомянуть, что предки Боливара обосновались в Венесуэле еще в период конкисты, со временем разбогатели и приобрели высокое положение в обществе. Далее О’Лири переходит к описанию детства и юности своего героя, отмечая, что противоречивость была свойственна его натуре с самого раннего возраста. Так, маленький Симон отличался понятливостью и хорошей памятью, легко и быстро усваивал все, чему его учили, но, будучи настойчивым и упорным во всех своих начинаниях, он в большей степени демонстрировал приверженность к играм и гимнастическим упражнениям, чем к учебе, и заставить его посещать уроки стоило большого труда. Характер у мальчика был ласковый и открытый, но в то же время раздражительный и беспокойный, и примирить эти качества удавалось лишь благодаря терпению его близких и учителей35.
Как известно, одним из наставников юного Боливара был С. Родригес, человек широко образованный, но необычайно эксцентричный. Он обучал своего подопечного испанскому и латинскому языкам, арифметике и истории, однако успехи Симона в постижении этих наук не соответствовали ни ожиданиям членов семьи, ни дарованию маэстро Родригеса, ни природным способностям мальчика к учебе. Тем не менее между учителем и учеником завязалась тесная дружба, и, несмотря на отсутствие у последнего прилежания и видимых достижений в изучении даже самых элементарных вещей, Родригес оставался очень высокого мнения о талантливом ребенке, чье воображение было живым, даже поэтическим и который удивлял окружающих оригинальностью своих суждений. Симону больше нравилось прислушиваться к разговорам старших, чем беседовать со своими сверстниками36.
К 14-ти годам Боливар был передан под попечительство А. Бельо, который оказался ненамного старше Симона. Смена учителя не способствовала позитивным изменениям в отношении подростка к учебе, более того, по мере взросления он начал проявлять склонность к деревенской жизни, проводя большую часть времени в одном из родовых поместий, где занимался сельскохозяйственным трудом и открыл для себя потрясающую красоту окружающего мира. В сердце молодого человека пробудилась любовь к природе, и эта любовь, «возрастая со временем, стала для него источником простых радостей, восполнявших отсутствие других, которых он был лишен вследствие образа жизни, продиктованного чувством долга»37.
Далее в повествовании подробно описываются начало самостоятельной жизни молодого аристократа, его путешествие в Мексику и поездка в Европу, то незабываемое впечатление, которое произвели на него встречи с известными людьми. Из рассказа О’Лири следует, что в то время Боливару было свойственно некоторое фрондерство. Так, в 1799 г. в Мексике при посещении дворца вице-короля он позволил себе публично высказать смелые соображения по поводу Французской революции; что именно он сказал, не известно, однако окружающие были поражены, а вице-король очень недоволен. Через несколь
35 Ibid. Р. 5.
36 Ibid. Р. 5-6.
120 37 Ibid. Р. 7.
Часть II. Освободители и мыслители
ко лет, путешествуя по Италии, Боливар посетил Рим, и во время церемонии представления его папе Пию VII, несмотря на увещевания испанского посла в Ватикане, отказался опуститься на колени, чтобы поцеловать крест на сандалии понтифика. К счастью, скандала не произошло, а удивленный папа протянул «индейскому юноше» руку и позволил поцеловать кольцо38.
В 1802 г., в период консульства Боливар впервые оказался в Париже. Триумф свободы, новые политические учреждения, расцвет философской мысли и искусств - все это потрясло молодого человека, выросшего на окраине колониальной империи, но главным объектом его восхищения и преклонения стал Наполеон Бонапарт, возглавлявший Французскую республику в качестве первого консула. Как отмечал О’Лири, «Боливар думал о том состоянии деградации, в котором пребывало соседнее государство, и, объясняя его упадок коррумпированностью политических институтов монархии, с юношеской наивностью делал вывод, что только республиканское правительство может обеспечить счастье народа ... с тех пор в нем окрепли республиканские убеждения, которые его никогда не покидали»39.
Во время следующего посещения Франции Боливар увидел совсем иную картину - республику сменила монархия Наполеона I. «Он сделал себя императором, и с этого дня я стал видеть в нем лицемерного тирана, душителя свободы и препятствие на пути прогресса цивилизации», - цитировал О’Лири слова своего кумира40. С другой стороны, Боливар внимательно изучал английское конституционное право и был настолько очарован британскими политическими институтами, что принял решение ввести подобные институты у себя на родине, в том случае, конечно, если он со временем приобретет влияние, необходимое для осуществления этой идеи41. Следовательно, Боливар не отвергал и такую форму правления, как конституционная монархия. Так формировались политические взгляды молодого аристократа, и О’Лири подчеркивал, что в дальнейшем они не претерпели существенных изменений.
Когда в конце 1806 г. Боливар вернулся в Каракас, его душа была переполнена «решительной и смертельной ненавистью ко всему испанскому. Молодой Ганнибал, питая вечную вражду к Риму, испытывал меньшую ненависть к недругам своей родины, чем Боливар к угнетателям своей», - писал О’Лири42. В то же время Боливар и здесь повел себя непоследовательно. Будучи сторонником независимости Венесуэлы, он не принял участия в революционных событиях 19 апреля 1810 г., более того, удалился в свое поместье и оттуда с большим интересом следил за тем, что происходило в столице. Как только восстание победоносно завершилось, Боливар предложил содействие новому правительству. Причина его столь странного поведения оказалась незамысловатой: он был другом генерал-капитана Венесуэлы и не хотел выступать против него. Об этом эпизоде О’Лири повествовал в сочувственном тоне, оправдывая поступок Боливара, проявившего деликатность, которая де
38 Ibid. Р. 8,29.
39Ibid. Р. 12.
40Ibid. Р. 15.
41 Ibid. Р. 35.
42 Ibid. Р. 24.
121
Часть II. Освободители и мыслители
лала ему честь; в то же время О’Лири признал, что в результате некоторые заговорщики Боливару откровенно не доверяли43.
Интересен и другой сюжет из жизни главного героя повествования. Впервые попав в Европу, Боливар осознал, что его образование оставляет желать лучшего. Несмотря на то что теперь он был волен в своих поступках и обладал немалым состоянием, юноша предпочел держаться подальше от общества, чтобы наверстать упущенное. В Париже он нашел хороших учителей и посвятил себя изучению математики, языков, а также произведений древних и современных писателей, проводя дни и ночи за чтением книг. Боливар с такой страстью взялся за учебу, что друзья начали опасаться за его здоровье. В результате он все-таки стал образованным человеком, и в дальнейшем О’Лири отмечал, что Боливар прекрасно говорил и писал по-французски, довольно прилично по-итальянски, правда плохо владел английским языком -ровно настолько, чтобы понимать прочитанное. Он хорошо знал греческую и латинскую классическую литературу, которую всегда с удовольствием читал в переводах на французский язык44. Однако его любимыми авторами стали Ш. де Монтескьё и Ж.-Ж. Руссо. Кроме того, он отдавал предпочтение истории, имел поразительную память на даты, имена и события и мог передать дословно понравившуюся ему фразу45.
Молодому Боливару не всегда было свойственно то благоразумие, которое он проявил при первом посещении Парижа. Следующий приезд Симона во французскую столицу ознаменовался совсем иным поведением, гораздо более присущим людям его возраста и общественного положения. Во-первых, в повествовании рассказывается о том, как Боливар увлекся азартными играми, поставив под угрозу собственное состояние, проиграл много денег, но ухитрился их вернуть и дал зарок больше не играть. Свое обещание он нарушил лишь однажды, когда уже стал президентом Великой Колумбии. Во-вторых, теперь Боливар «покинул Париж с подорванным здоровьем, что стало результатом того образа жизни, который он вел на протяжении последних десяти месяцев»46. О том, каким порокам, помимо карточной игры, предавался уже овдовевший к тому времени Боливар, можно только догадываться, так как автор, правдиво излагая известные ему события, зачастую умалчивал о тех обстоятельствах, которые могли скомпрометировать его героя.
О женитьбе Боливара О’Лири написал совсем немного. Бракосочетание Симона с любимой девушкой, Марией Терезой Родригес дель Торо, состоялось в Испании в 1802 г., и он был очень счастлив, уединившись с женой в своем поместье. Впоследствии Боливар любил вспоминать этот период своей молодости, который считал самым счастливым и безмятежным. Ему были свойственны любовь и привязанность к родным и близким, но семейное счастье Боливара продолжалось менее года - Мария Тереза неожиданно умерла от тяжелой болезни. Возможно, именно глубокое горе и желание забыться заставили девятнадцатилетнего вдовца вести разгульную жизнь в Париже. Безвременная смерть жены потрясла его настолько, что своим холостым друзьям
43 Ibid. Р. 24-25.
44 Ibid. Р. 10,489.
45 Ibid. Vol. 28. Р. 33.
122 46 Ibid. Vol. 27. Р. 19-20.
Часть II. Освободители и мыслители
Боливар всегда искренне советовал, чтобы они не женились. На протяжении всего повествования О’Лири подчеркивал, насколько постоянен был Боливар в дружбе, само это слово стало для него священным, но в случае обмана он не прощал того, кто злоупотребил его доверием. Сам Освободитель, не оставляя без внимания дружеские советы, чувствовал свое превосходство над окружающими и следовал прежде всего голосу собственного разума. Он был велик не только в дружбе, но и вражде. Даже его противники признавали, что «побежденный Боливар был намного ужаснее, чем победивший»47.
Конечно, не все собратья Боливара по революционной борьбе принадлежали к числу его друзей, и в лагере патриотов порой случались серьезные конфликты. Так, довольно прохладные отношения сложились между Боливаром и Мирандой, который не выказывал никакой благосклонности по отношению к своему более молодому соратнику. В период Первой Венесуэльской республики, когда началось наступление испанских войск под командованием генерала Д. Монтеверде, Миранда отстранил Боливара от участия в военной кампании, назначив комендантом крепости Пуэрто-Кабельо, т.е. на должность, которая меньше всего соответствовала его предприимчивому характеру.
Как известно, Боливара обвиняли в том, что он предал Миранду, так как активно способствовал его аресту, в результате чего тот после подписания капитуляции с испанцами не смог покинуть страну, попал в руки врагов и закончил свою жизнь в испанской тюрьме. Однако О’Лири утверждал, что Боливар поступил подобным образом не из мести или неприязни к Миранде, а по принципиальным соображениям. По его версии, Боливар лишь хотел задержать Миранду в Венесуэле, чтобы главнокомандующий побежденной революционной армии потребовал от Монтеверде точного исполнения условий договора о капитуляции. В подтверждение этой версии О’Лири привел отрывки из писем современников событий, в частности другого адъютанта Боливара, полковника Вильсона, который так излагал соображения их общего патрона: «Если Миранда верил, что испанцы будут соблюдать договор, он должен был остаться, чтобы заставить его выполнять; если же не верил, то он являлся предателем, пожертвовавшим своей армией. В любом случае, добавил генерал Боливар, лично он расстрелял бы генерала Миранду как предателя. Эти доводы не лишены основания»48. Иными словами, О’Лири доказывал, что в действительности причиной пленения и гибели Миранды стало не предательство со стороны Боливара, а его высокая принципиальность и чувство долга. В другом письме Вильсон передавал разговор, состоявшийся несколько позже между Боливаром и Монтеверде: «Вы оказали огромную услугу королю, арестовав этого предателя Миранду», - сказал испанский генерал. «Я, сеньор! - воскликнул Боливар. - Вы хотите подшутить надо мной, я его арестовал, чтобы наказать бесчестного человека, который предал родину»49. Монтеверде же вероломно нарушил условия договора о капитуляции, гарантировавшего амнистию участникам восстания.
47Ibid. Р. 13, 14, 487-488, 229.
48Подробнее об этом инциденте см.: Ibid. Р. 73-76.
49 Ibid. Р. 80-81.
123
Часть IL Освободители и мыслители
В противоположность коварным испанцам «благородные американцы оставляли без внимания нанесенные им обиды и демонстрировали редкую сдержанность по отношению к врагам, которые не соблюдали права населения и попирали торжественно заключенные соглашения»: когда, в свою очередь, в Каракас вступила революционная армия, вытеснившая из столицы войска Монтеверде, Боливар также предложил испанцам подписать капитуляцию, условия которой намеревался исполнять с точностью. Однако Монтеверде отказался ее принять, поставив под угрозу жизни своих плененных соотечественников, хотя прекрасно понимал, что по законам военного времени им грозит смертная казнь «только потому, что они родились испанцами»; действительно, спустя некоторое время 4 тыс. роялистов были казнены50.
О’Лири не обошел вопрос и о том, насколько оправданны были жесткие, а порой и откровенно жестокие меры Боливара, применяемые в отношении неприятеля или же провинившихся соратников. Напомним, что в июне 1813 г. появился знаменитый декрет, в котором роялистам объявлялась «война насмерть», что влекло за собой беспощадную расправу с ними, включая пленных. Говоря о сути и значении этого документа, автор был убежден, что его принятие - это честный поступок со стороны человека, не побоявшегося взвалить на себя тяжелую моральную ношу. «Боливар мог бы подражать поведению испанцев, заключая договоры, чтобы их нарушить, объявляя помилования, чтобы внушить доверие неосторожным, а потом бросить их в тюрьмы или вынудить покинуть родину - он мог бы делать все это и многое другое, но в его сердце не было лицемерия. Он предпочел смело нести груз жестокости, а не прятаться под маской притворства». Только политическая целесообразность и суровая необходимость вызвали к жизни этот декрет, и трудно сказать, действительно ли блага независимости стоили пролитой за нее крови, но, полагал О’Лири, не подлежит сомнению, что завоевать свободу было бы невозможно без тех ужасных шагов, которые пришлось предпринять Освободителю51. «Война - это зло, - говорил Боливар, - но еще большим злом являются угнетение и средства, которые его поддерживают»; «лучше война и кровь, чем повиновение и мир с угнетателями»52. «Война насмерть» и казнь пленных вызвали негодование в стане роялистов. С тех пор образ Боливара рисовался ими в самых мрачных тонах - его представляли кровавым, жестоким и неумолимым человеком53.
Сам О’Лири признавал, что, согласно передовым философским теориям, свобода достигается лишь на пути добродетели, но тут же с горечью замечал, что редко встречаются примеры, когда народы завоевывали независимость, следуя этому принципу; поэтому в определенной степени можно извинить людей, которые, движимые отчаянием, прибегают к насилию, несовместимому с их высокими чувствами. Так случилось и с Освободителем - катастрофическое положение республики заставило его с тяжелым сердцем при
50 Ibid. Р. 143, 166. О’Лири подчеркивал, что Боливар настойчиво добивался принятия испанцами условий капитуляции и даже обещал за одного пленного американца отдать двух пленных европейцев (Ibid. Р. 154).
51 Ibid. Р. 129-130.
52Ibid. Р. 238; Vol. 28. Р. 244.
124 53 Ibid. Vol. 27. Р. 192.
Часть II. Освободители и мыслители
бегнуть к суровым репрессиям. Насилие, санкционированное Боливаром, было спровоцировано недостойным поведением испанцев, которые нарушали соглашения, использовали недопустимое коварство, не останавливаясь перед многочисленными жертвами, и в своей безумной ярости придали войне сходство с конкистой54.
Репрессии, применявшиеся по отношению к соратникам Боливара, совершившим серьезные проступки, автор также оправдывал условиями военного времени, когда должны действовать особые законы. Показателен в этом отношении случай с генералом М. Пиаром, произошедший в 1817 г. и подробно описанный в мемуарах О’Лири. Амбициозный Пиар, недовольный жестким руководством со стороны Освободителя, объявил его тираном, узурпатором и вышел из повиновения, призвав товарищей по оружию последовать его примеру и потребовать ограничения власти диктатора. Боливар, узнав об интригах Пиара, попытался вернуть его на правильный путь, написав ему несколько дружеских писем примирительного характера. Не достигнув цели, верховный главнокомандующий отдал приказ арестовать мятежного генерала, так как его действия могли спровоцировать гражданскую войну. В итоге Пиар был задержан, препровожден в Ангостуру и предан военному суду, который признал его виновным в дезертирстве, мятеже и предательстве и приговорил к смертной казни, вскоре приведенной в исполнение. Разрешение этого кризиса имело важное значение для судьбы республики, поскольку, как заявил сам Боливар, Пиар призывал не только к гражданской войне, но и к анархии55. Сурово обращался Освободитель и с теми соратниками, которые ради наживы могли пожертвовать честью и патриотизмом, присваивая государственные средства. Когда Боливар узнавал о таких фактах, его гнев был ужасен, однако и в этом случае он считал необходимым держаться в рамках закона56.
На пике своей военной и политической карьеры Освободитель разошелся во взглядах с другим известным лидером освободительной революции, X. де Сан-Мартином. В повествовании О’Лири мы находим сравнительную характеристику этих двух генералов. В его представлении Боливар был чистосердечен и доверчив, горяч в дружбе и великодушен по отношению к врагам, Сан-Мартин, напротив, холоден и лицемерен, не умел прощать обиды и не желал оказывать кому-либо помощь, если это не приносило ему выгоды. Боливар унаследовал значительное состояние и умер почти в нищете, Сан-Мартин родился и вырос в бедной семье, а потом разбогател. Он принял титул «Покровителя Перу», тогда как Боливар отказался от короны, которую ему предлагали в Колумбии57.
Опровергая утверждение о диктаторских наклонностях Боливара, исходившее от его недругов, автор опять-таки ссылался на чрезвычайные обстоятельства, сложившиеся в ходе освободительной войны. «Он понимал, - писал о Боливаре О’Лири, - что только централизованная власть могла придать импульс революции, и впоследствии удерживал в своих руках эту власть, по
54Ibid. Р. 143-144.
55Ibid. Р. 397, 422, 428.
56Ibid. Vol. 28. Р. 264.
57 Ibid. Р. 159.
125
Часть II. Освободители и мыслители
лученную им благодаря победе и воле народа»58. О’Лири придерживался о власти того же мнения и, оправдывая политику Освободителя, указывал на то, что народ Южной Америки и при колониальном режиме, и при республиканском строе оказался совершенно не приспособлен к существованию в условиях демократии: местное население было невелико и разнородно в этническом отношении, проживало на обширных территориях с различными климатическими условиями, объединяющим началом являлись только религия и язык. Иными словами, в такой ситуации было трудно должным образом воспользоваться плодами независимости, следовало руководствоваться здравым смыслом и опытом, установить сильную власть и не поддаваться демагогическим заявлениям. Боливар выступал не столько против демократических общественных институтов, сколько против федеративного устройства страны, считая, что оно похоронит республику. В дальнейшем, сокрушался О’Лири, диктаторская корона, увенчавшая лоб Боливара, превратится для него в корону из шипов59.
Биограф Боливара всячески опровергал утверждения о приверженности Освободителя диктаторскому правлению, приводя яркие примеры его гуманизма, который проявился во многих инициированных им законодательных актах. Так, в июле 1816 г. был издан декрет об отмене рабства, расцененный О’Лири как величайшее достижение революционной власти. «Никогда еще власть не использовалась столь достойным образом, как это сделал тогда Боливар, уничтожив тот позор цивилизации, который, попирая справедливость, человечность и законы природы, нарушал права значительной части человеческого рода, низводя ее до скотского состояния», - писал О’Лири60. Отмечал он и гуманное отношение Освободителя к индейцам, законодательные акты, принятые в Куско, когда индейцы были избавлены от тяжелых повинностей одновременно с восстановлением древних законов, защищавших права коренного населения, а каждый индеец или индианка, независимо от возраста, получали участок земли. «В Боливаре, казалось, воплотился дух Лас Касаса», -восхищенно констатировал О’Лири61. Боливар проявил редкое благородство, когда в Венесуэле началась конфискация собственности роялистов, и оставил часть ее в руках их жен и малолетних детей. Сам О’Лири полагал, что жестоко отнимать имущество у тех, кто остался верен своим убеждениям, но плачевное состояние казны республики делало эту меру неизбежной, надо было продолжать войну, поэтому нельзя упрекать Боливара за то, что он сделал ради общественного блага62. Оценивая действия Освободителя, О’Лири доказывал, что его правление только называлось диктатурой, но таковой на самом деле не являлось, так как он всегда стремился к соблюдению законности.
Боливар был способен не только на решительные действия, но и на разумные компромиссы - особенно тогда, когда его положение главнокомандующего или президента было не очень прочным. В этом случае он умел договариваться с командирами разных рангов, и ярким тому примером стали
58 Ibid. Vol. 27. Р. 180.
59 Ibid. Vol. 28. Р. 100-101, 187; Vol. 27. Р. 186.
60 Ibid. Vol. 27. P. 346.
61 Ibid. Vol. 28. P. 366-367.
126 62 Ibid. Vol. 27. P. 420.
Часть II. Освободители и мыслители
его взаимоотношения с Паэсом, командовавшим армией льянерос. В начале второго этапа революционной войны единственной гарантией и источником власти Освободителя была лояльность со стороны военных предводителей-каудильо. Паэс, отличавшийся властным характером и не склонный к субординации, о чем прекрасно был осведомлен Боливар, мог нанести существенный вред общему делу, но Освободитель благодаря своей мудрой политике ухитрился сохранить единство среди революционных генералов. «Действительно, - отмечал О’Лири, - он умел обуздать свою железную волю и уступить, когда сопротивляться или противоречить было неразумно, но всегда стремился к тому, чтобы уступки не наносили удар по его авторитету и не роняли его в глазах подчиненных»63.
Рождение Боливара-военачальника началось после падения Первой республики и прибытия группы венесуэльских патриотов в Новую Гранаду. Там Боливар получил скромную должность командира небольшого отряда, расположившегося на левом берегу р. Магдалены в глухой деревушке под названием Барранка, и категорический приказ ни в коем случае не покидать занятых позиций, однако он в очередной раз совершил поступок, который можно оценивать с разных точек зрения. Нарушив дисциплину, Боливар совершил самовольный рейд по окрестным территориям, освободив от испанцев ряд населенных пунктов. Конечно же, неисполнение приказа являлось серьезным воинским преступлением, но О’Лири и здесь оказался на стороне Боливара, следуя принципу «победителей не судят»: ведь «это не для возвышенных душ - спокойно переносить пренебрежение, и не для гения - с легкостью подчиняться суровой военной дисциплине». В то же время О’Лири признавал, что Боливар был не совсем прав, так как «непослушание, хотя и сопровождаемое триумфом, разрушает дисциплину», и потому никто из сослуживцев не считал поведение Боливара примером для подражания64.
Впоследствии военный талант Освободителя проявился в полной мере -как в упорных сражениях с неприятелем, так и в передвижениях по бескрайним просторам южноамериканского континента. Совершая стремительные переходы из одной провинции в другую, Боливар неоднократно пересекал горный хребет Анд. Этот путь в любое время года оставался трудным и опасным, но «такова была его судьба - преодолевать препятствия, которые казались непреодолимыми». Быстрые и умелые действия Боливара изумляли современников, так же как и его поразительное везение, когда он побеждал противника, располагавшего более многочисленной и дисциплинированной армией и всеми необходимыми ресурсами. Если ему приходилось обороняться, предпринимаемые им усилия вызывали не меньшее восхищение, Боливар стойко держался, атакованный превосходящими по численности войсками неприятеля. Освободитель выходил победителем из многих битв с роялистами, но в случае поражения необычайно быстро восполнял потери и снова побеждал. Однако были в его жизни и минуты отчаяния. Так, в 1817 г., во время сражений с испанцами в районе Ангостуры наступил момент, когда Боливар уже настолько не верил в свое спасение, столкнувшись с реальной опасностью попасть в
63 Ibid. Р. 453.
64Ibid. Р. 98.
127
Часть II. Освободители и мыслители
руки неприятеля, что даже обнажил горло и схватил кинжал, чтобы совершить самоубийство, что, конечно, можно расценить как слабость65.
О Боливаре-полководце О’Лири писал в самых возвышенных тонах, считая его величайшим военным гением. Он отмечал, что Освободитель всегда очень тщательно готовился к военным кампаниям, лично проверяя состояние дел. Его приказы и инструкции, которые он давал подчиненным, были образцами с точки зрения их ясности и четкости. В перерывах между сражениями он вникал во все тонкости армейской жизни, порой не прибегая к помощи адъютантов или секретаря, заботился о том, чтобы были обеспечены потребности солдат, внимательно изучал счета за поставки военного снаряжения66. «Я никогда не видел человека, - писал О’Лири, - который демонстрировал бы такую активность и результаты действий которого наилучшим образом соответствовали бы затраченным усилиям. Месяц назад не хватало всего, а теперь все готово. Казалось, что он использовал волшебную палочку»67.
В то же время и Боливару, как всякому смертному, было свойственно ошибаться - не столько в плане военной стратегии, сколько в оценке внутренней ситуации на родине. Так, он явно отдавал предпочтение Каракасу, преувеличивая патриотизм населения столицы и количество ресурсов, которые город может предоставить тому, кто его возьмет. Чтобы овладеть Каракасом или прийти на помощь его жителям, Боливар не раз откладывал более важные военные операции, что, по мнению О’Лири, стало причиной многих ошибок на протяжении его военной карьеры68.
В повествовании О’Лири постоянно говорится о героизме Освободителя, приводятся яркие свидетельства его поразительного мужества и самообладания. Так, в марте 1812 г., когда в Каракасе произошло страшное землетрясение, сопровождавшееся многочисленными жертвами и катастрофическими разрушениями, Боливар, вопреки советам друзей, рискуя жизнью, вышел на площадь к жителям столицы, внимавшим яростной проповеди монаха - Божественное Провидение обрушило кару на мятежников! Враждебно настроенная, фанатичная толпа готова была растерзать Боливара, но он сумел заставить монаха замолчать, а затем с помощью шпаги и нескольких солдат разогнал недовольный народ69. В последующие годы героизм и смелость Освободителя проявились главным образом в многочисленных сражениях и походах, которые с большим старанием описал его верный адъютант.
Судьба редко дарила Освободителю минуты отдыха, он просто не мог отдыхать, пока существовали непобежденные враги. О’Лири описал распорядок дня Боливара, когда тот, завершив множество трудных дел, пребывал в Кукуте, где вел образ жизни, который считал праздным. Боливар вставал в шесть часов утра, одевался, приводил себя в порядок и отправлялся в конюшни, чтобы осмотреть лошадей. Затем он возвращался в свой кабинет, где читал до девяти, потом завтракал, после завтрака принимал доклады военного министра, начальника штаба и секретаря, диктовал ответы на письма, быс-
65 Ibid. Р. 133-134; 227-228; 401.
66 Ibid. Vol. 28. Р. 98, 196.
67 Ibid. Р. 257.
68Ibid. Vol. 27. Р. 370.
128 69 Ibid. Р. 49-50.
Часть II. Освободители и мыслители
тро решая возникающие проблемы. Пообедав, Боливар совершал прогулку верхом. Вечером он беседовал с друзьями или приглашенными к нему офицерами, в девять часов отправлялся в спальню, где читал до одиннадцати, и наконец отходил ко сну. Иногда он писал статьи для газет, выходивших в Ангостуре и Боготе, и даже сочинял стихи. Боливар был не тем человеком, который, как не раз подчеркивал его биограф, призван был править во времена мира и спокойствия. Освободитель полагал, что недостаточно завоевать независимость, необходимо довести дело до конца, обеспечив сохранение обретенной свободы на вечные времена70.
Среди выдающихся качеств Боливара О’Лири отмечал бескорыстие, постоянную готовность пожертвовать личными интересами, в том числе карьерой и состоянием, во благо родной страны. Устав от нападок со стороны политических противников, он подумывал отказаться от руководства Великой Колумбией и в одном из писем даже называл имена людей, которые, с его точки зрения, могли бы возглавить республику. Среди них были и те, кто не одобрял политику Освободителя или испытывал враждебные чувства к нему, однако на протяжении всей жизни, утверждал О’Лири, он всегда ставил интересы родины выше собственных71.
Сам нуждаясь в средствах, Боливар никогда не отказывался вносить денежные пожертвования в пользу армии или населения и неоднократно покрывал расходы, связанные с государственной службой, из своего кармана. Однако этих денег было недостаточно, и тогда приходилось прибегать к займам, порой под честное слово, как это было в 1823 г., когда казна республики оказалась пуста. Собрав состоятельных предпринимателей, Боливар попросил их предоставить заем на сумму 300 тыс. песо. Все знали, насколько твердо он выполняет свои обещания и как экономно тратит общественные деньги, поэтому ему была предоставлена указанная сумма. Освободитель по возможности никому не отказывал в помощи, даже если его об этом не просили, что, по мнению О’Лири, свидетельствовало о том, что ни воинская слава, ни тяжкий труд политика не могут вытравить из человеческого сердца лучшие чувства. Для себя же Боливар не требовал никакого вознаграждения. Так, в связи с особыми заслугами перуанский конгресс предоставил ему 1 млн песо в личное пользование и столько же - для распределения между генералами, офицерами и солдатами Освободительной армии, одержавшей в 1824 г. победу при Аякучо. Боливар категорически отказался от своего миллиона, и после долгих споров депутаты предложили, чтобы эти деньги были потрачены во благо той страны, где он родился. Это компромиссное решение вполне устроило Боливара, и первая порция денег, 20 тыс. песо, была передана для создания школ в Каракасе72.
Освободитель был неприхотлив в быту, умел стойко переносить лишения и неудобства. Находясь на Ямайке, куда он отправился после падения Второй Венесуэльской республики, Боливар вел уединенный и крайне экономный образ жизни. Скромные средства, предоставленные ему одним из английских друзей, он разделил со своими товарищами по изгнанию. Все это глубоко по-
70См.: Ibid. Vol. 28. Р. 31-33, 106, 176.
71 Ibid. Р. 96.
72Ibid. Vol. 27. Р. 82; Vol. 28. Р. 226, 232, 340-343, 348.
5. История Латинской Америки
129
Часть II. Освободители и мыслители
ражало О’Лири, который знал, что его герой был рожден в роскоши и имел аристократические привычки, пока революция не подвергла испытаниям его характер. У Боливара был хороший аппетит, но он, как никто другой, умел переносить голод. Большой ценитель и знаток хорошей кухни, Боливар с удовольствием поглощал и простую пищу, которую употребляли пастухи-льяне-рос или индейцы, любил хорошие вина, однако никто никогда не видел, чтобы он пил много. Его отвращение к пьяницам и игрокам было известно, но особенно он ненавидел сплетников и лгунов. При этом Боливар был настолько обходительным по отношению к людям, что даже не допускал, чтобы в его присутствии о ком-либо отзывались плохо73.
Боливар казался неутомимым, умел преодолевать усталость, часто занимался физическими упражнениями, мог подолгу танцевать и отличался редким трудолюбием. Обычно он спал всего по пять-шесть часов в сутки, причем засыпал где угодно: в гамаке, в походной кровати, на шкуре или на земле, завернувшись в свой плащ. Его сон был легким, а пробуждение - быстрым. В зоркости и тонкости слуха Боливар не уступал даже пастуху-льянеро, ловко обращался с оружием, был искусным наездником. Питая страсть к лошадям, он лично проверял, насколько хорошо за ними ухаживают. Боливару были свойственны и такие качества, как тщательность в выборе одежды и чистоплотность74.
О’Лири отмечал выдающиеся ораторские способности Освободителя, который хорошо и убедительно говорил, был приятным собеседником, любил рассказывать анекдоты из своей прошлой жизни, умел располагать к себе людей, легко вызывая их доверие. Его речи и рассказы были образны и оригинальны, а воззвания являлись образцом красноречия. Боливар много читал, но редко что-либо писал собственноручно, за исключением писем членам своей семьи или близким друзьям, но когда он диктовал послания, то, подписывая их, обязательно сам добавлял пару строк75.
Скромность Боливара также восхищала О’Лири, который на протяжении повествования неоднократно подчеркивал эту черту его характера, хотя и не отрицал, что определенные амбиции у Боливара все-таки были, и он хотел играть первую роль в деле завоевания независимости родины. Так, когда в 1814 г. Национальный конгресс Венесуэлы присвоил ему почетное звание Освободителя, Боливар принял его с благодарностью, заметив, что ценит гораздо выше, чем императорскую власть. Вспоминая своих боевых соратников, являвшихся, как он сказал, подлинными освободителями родной страны, Боливар заявил: «...оказанная мне честь настолько превосходит мои заслуги, что я не могу принять это без смущения». Тем самым, по мнению О’Лири, он продемонстрировал, что его судьба неотделима от судеб товарищей по оружию, а ведь Боливар мог бы присвоить славу и почести, которые обеспечила ему победа, но, проявив благородство, разделил лавры с теми, кто помогал ему побеждать76. Депутаты различных конгрессов не раз отдавали должное подвигам Освободителя, принимая соответствующие декреты, однако на огромных просторах Колумбии нет ни колонны, ни статуи, ни бюста, ни иного
73 Ibid. Vol. 27. Р. 309-311,487.
74Ibid. Р. 487.
75 Ibid. Р. 488, 489.
130 76 Ibid. Р. 168, 170.
Часть II. Освободители и мыслители
памятника, прославляющего имя Боливара и его дела (эти слова были написаны О’Лири в 1832 г.). Освободитель относился к этому равнодушно, ему не хотелось видеть себя в мраморе или бронзе, может быть потому, что он знал нравы своих соотечественников. Боливар предвидел, полагал О’Лири, что если в его честь возведут монументы, настанет день, когда они будут разрушены, потому что, к несчастью, межпартийная ненависть в Южной Америке намного сильнее, чем у любого другого народа мира77.
Отмеченное О’Лири отношение Боливара к офицерам и солдатам также свидетельствовало о благородстве его души. Если подчиненные докладывали ему о каких-либо злоупотреблениях или подавали жалобы, то все это обязательно рассматривалось, и в случае соответствия изложенных фактов действительности принимались необходимые меры. Боливар никогда не оставлял без ответа полученные им письма, даже если они исходили от людей невысокого ранга. Обладая необычайно емкой памятью, он помнил не только всех офицеров, но и государственных служащих. Хорошо разбираясь в людях, Боливар с первого взгляда мог определить, к какому делу пригоден каждый из них, и очень редко ошибался78.
После объединения Венесуэлы и Новой Гранады популярность Освободителя, казалось, росла вместе с республикой. Теперь Боливар был уже не просто «удачливым каудильо», каковым его ранее считали, а находился в зените славы и занимал высокую должность президента большого и сильного государства. Когда в 1821 г. он прибыл в венесуэльскую столицу, «энтузиазм жителей Каракаса граничил с безумием», и, хотя Освободитель въехал в город ночью, огромное количество людей, желающих с ним встретиться, наводнило дом, где он остановился. В дальнейшем, посещая провинциальные города и столицы департаментов Великой Колумбии, он встречал столь же восторженный прием со стороны населения. Во время вояжа по перуанскому побережью его с радостью приветствовали индейцы, даже на вершинах Анд воздвигались триумфальные арки, и ликующие жители славили Освободителя. Иными словами, «Боливар был идолом для народа, а его враги, если таковые в то время и имелись, стыдились проявлять свои чувства». О’Лири полагал, что лишь высокий личный авторитет Освободителя способствовал сохранению единства республики, и одного его имени было достаточно, чтобы пресечь в зародыше призывы к гражданской войне79.
Как уже упоминалось, О’Лири был не только соратником, но и другом Боливара, хотя, по признанию автора повествования, однажды их дружба подверглась серьезному испытанию - в 1826 г. они не сошлись во мнениях по поводу кризиса в Венесуэле, связанного с сепаратистскими действиями Паэса80. Однако вскоре их отношения наладились, и О’Лири с горечью
77Ibid. Vol. 28. Р. 98.
78Ibid. Vol. 27. Р. 229-230, 488-489.
79Ibid. Vol. 28. P. 93, 360, 363; 587; 147, 331.
Navarro N.E. Op. cit. P. 139. В связи с опасностью выхода Венесуэлы из состава Великой Колумбии Боливар был готов принять против сепаратистов любые меры, даже если они противоречили конституции, О’Лири, напротив, полагал, что конституцию необходимо соблюдать, несмотря ни на что, т.е. примкнул к оппозиционному Боливару лагерю, чем вызвал его недовольство и раздражение. Подробнее см.: Segundo Sanchez М. Op. cit. Р. 125.
131
Часть II. Освободители и мыслители
наблюдал, как недруги Боливара плетут хитроумные интриги, добиваясь его дискредитации в глазах общественного мнения. «В то время, - вспоминал О’Лири, - создавались сообщества, называемые кружками, главной целью которых было подорвать репутацию Освободителя и посеять недовольство среди представителей различных групп населения Колумбии. Оппозиционная пресса с каждым днем все более воспламенялась, вменяя Освободителю в вину всякого рода ошибки и даже преступления»81. Предпринятая против него атака крайне изумляла Боливара, а клевета глубоко раздражала. «Никто не был столь чувствителен к подобным нападкам, как Боливар, - писал О’Лири. - Я много раз видел его, полного ярости или, скорее, переживающего несказанную муку после прочтения в какой-либо презренной газетенке направленной против него статьи. Хотя такое поведение не характерно для возвышенных душ, в действительности оно свидетельствовало о величайшем уважении к общественному мнению»82. И при жизни Освободителя, и после его смерти О’Лири использовал все возможности, включая прессу и частные беседы, чтобы защитить его имя.
Появление такой личности, как Боливар, не было случайным. Еще в начале повествования О’Лири рассказал о встрече Боливара с известным путешественником А. Гумбольдтом, которая произошла в Париже незадолго до освободительной революции, и передал их беседу. Боливар спросил у Гумбольдта, могут ли, с его точки зрения, испанские колонии управляться самостоятельно, и тот ответил, что они к этому готовы, так как достигли политической зрелости, но он не знает ни одного человека, способного возглавить дело их освобождения. В связи с этим О’Лири зяметил: «Во времена политических потрясений и смуты в редких случаях не находится человека, возвысившегося над обстоятельствами». Подвиг Освободителя, таким образом, был предрешен, поскольку неизбежно должен был появиться лидер, взявший на себя великую миссию - освобождение латиноамериканских народов от колониального угнетения. Этому Боливар посвятил всю свою жизнь, об этом были все его мысли, и он сумел пробудить в других людях чувства, владевшие им самим, прежде всего чувство патриотизма, которое, по словам О’Лири, всегда вело его героя по жизни83.
Повествование кажется незавершенным, так как автор не написал заключительной главы, в которой принято подводить итоги, а неожиданно оборвал свой рассказ, лишь процитировав в конце воззвание Боливара к населению Колумбии, обнародованное в ноябре 1826 г. Этот документ неоднократно комментировался на страницах мемуаров О’Лири, однако он считал его настолько важным для характеристики личности Освободителя, что решил сделать эти слова своего кумира завершающим штрихом портрета -именно в этом воззвании Боливар с негодованием отверг обвинения со стороны противников, упрекавших его в амбициозности и монархических устремлениях84. О’Лири часто упоминал о будущих невзгодах Боливара, но,
81 Цит. по: Navarro N.E. Op. cit. Р. 139.
O’Leary D.F. Op. cit. Vol. 27. P. 489; Vol. 28. P. 95.
83 Ibid. Vol. 27. P. 18-19; Vol. 28. P. 188.
132 84 Ibid. Vol. 28. P. 680.
Часть II. Освободители и мыслители
видимо, сознательно не стал описывать последние, трагические годы жизни этого великого человека, оставляя его на той вершине, с которой он ненадолго был низвергнут завистниками и недоброжелателями, чтобы взойти на более высокий пьедестал в качестве национального героя всех латиноамериканцев.
ИСПАНОАМЕРИКАНСКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ Глава 3
СИМОН РОДРИГЕС И АНДРЕС БЕЛЬО
Крах «старого режима» и эпоха Войны за независимость породили выдающихся людей, мыслителей, политиков, просветителей. Среди них выделяются имена венесуэльцев Андреса Бельо и Симона Родригеса. Эти великие венесуэльцы ощущали себя гражданами мира и патриотами-американцами. Большая часть их жизни прошла вне их малой родины. Их духовное наследие принадлежит не только Венесуэле, которую они искренне и по-сы-новьи любили, но и Испаноамерике в целом.
Выдающимся венесуэльцем, испаноамериканцем, просветителем и мечтателем был вечный скиталец, учитель Симона Боливара, экстравагантный поэт и писатель, всех удивлявший Симон Родригес Карреньо (1769-1854). В письме С. Родригесу Боливар восклицал: «О, мой учитель! Вы, вне всякого сомнения, самый удивительный человек на свете!»1 Как выразился чилийский писатель Аугусто Оррего Луко, его мысль всегда достигала тех высот, где гениальность граничит с безумием2.
С. Родригес родился в Каракасе. Он был педагогом. В 1794 г. Родригес представил в муниципалитет Каракаса свой план реформ школьного образования в Венесуэле «Размышления о пороках, угнетающих начальную школу в Каракасе, и о способах ее реформирования». Аюнтамьенто (мэрия) приняло проект Родригеса и даже назначило его директором всех начальных школ. В эти годы он познакомился с Симоном Боливаром, с которым судьба связала его тесной дружбой на всю жизнь. В 1797 г., будучи замешанным в анти-испанском заговоре Пикорнелла и Гуала, Родригес был вынужден покинуть Венесуэлу. Первоначально он уехал на Ямайку, затем в США и Францию. На родину он так никогда и не вернулся. В 1805 г. вместе со своим бывшим учеником Боливаром путешествовал по Европе. В Риме они дали клятву освободить Америку от испанского ига.
В 1823 г. по призыву Боливара, получившего титул Освободителя, Родригес переехал из Лондона в Колумбию, где с энтузиазмом принялся за осуществление своего проекта создания новой системы просвещения. Впоследствии он писал: «Я возвратился из Европы, где прожил целых двадцать лет, с
1 Garcia Васса J.D. Simon Rodriguez: Pensador para Amercia. Caracas, 1978. P. 9.
2 Cm.: Huneeus Gana J. Cuadro historico de la production intelectual de Chile. Santiago, 1910.
Vol. l.P. 104.	133
Часть IL Освободители и мыслители
целью встретиться с Боливаром не для того, чтобы он мне покровительствовал, а для того, чтобы он помог мне провести в жизнь мои идеи во имя общего дела»3. В 1824 г. в Боготе он основал школу «Дом общественной индустрии», ставшую предшественником народных ремесленных училищ, появившихся лишь в XX в. Во главу угла своей системы просвещения, как истинный руссоист, он ставил сочетание обучения ремеслу и общим образовательным предметам, трудового воспитания и классического образования4. В 1825 г. он занял пост Директора департамента просвещения в новой республике Боливия. Однако из-за разногласий и взаимной неприязни с А.Х. Сукре покинул эту страну, отправившись сначала в Перу, затем в Чили, где жил некоторое время. Знаменитый венесуэлец оставался в Чили до 1842 г. Он опубликовал там многочисленные статьи и работы, среди которых выделялась книга «Общественные свет и достоинство», изданная в 1834 г. в Консепсьоне. В 1842 г. он уехал в Перу, потом в 1849 г. в Колумбию, в 1851 г. в Эквадор. Умер в Амота-пе в Перу в 1854 г. Этот удивительный мыслитель, мечтатель, поэт и экстравагантный философ оставил земетный след в развитии общественной мысли Чили, Перу, Боливии.
С. Родригес был руссоистом, испытал большое влияние английских радикалов, либеральной экономической школы. По мнению А.Ф. Шульговско-го, Симон Родригес, являясь продолжателем идей Руссо, представлял собой «мост» между эпохой Просвещения, а точнее ее революционно-демократического крыла, и утопическим социализмом5. С.Родригес был знаком с работами Сен-Симона, Фурье и Оуэна, распространял их идеи среди молодежи Чили и Перу6. Чилийский либеральный историк Х.В. Ластаррия, который познакомился с С. Родригесом в доме Андреса Бельо, писал впоследствии о нем: «Дон Симон Родригес был подлинным реформатором, чье имя должно находиться рядом с Оуэном, Сен-Симоном и Фурье. Это великий гений, внимательный наблюдатель и независимый ум, до всего дошедший и все понявший сам»7. По Симону Родригесу, путь преобразований лежал через революцию «сверху», однако при этом он требовал уважения к представительству простого народа, с которым сам себя идентифицировал: «Народ еще несовершеннолетний, и ему надо дать все блага, не спрашивая его. Но нельзя все время несправедливо утверждать, что этот народ вечно будет неспособен представлять власть. Он еще ребенок, но не слабоумный, как то думают короли!.. Сочинять законы для народа не так трудно, как некоторые воображают. Гораздо труднее создать народ-законодатель, и это то, что мы пытаемся сделать в Испанской Америке»8.
Симон Родригес считал себя либералом, ибо это течение, по его словам, противостояло рабству, и это его главная характеристика. Он критически от-
3 Цит. по: Шулъговский А.Ф. Симон Родригес: человек и мыслитель (к проблеме генезиса утопического социализма в Латинской Америке) // Латинская Америка. 1980. № 7. С. 5.
4 Oliveri G. Simon Rodriguez: un revolucionario П EDUCERE, ideas у personajes de la educacion latinoamericana у universal. 2000. N 9. P. 137.
5 Шулъговский А.Ф. Симон Родригес... С. 13.
6 Письмо Симона Родригеса к Франсиско Бильбао от 1 апреля 1848 г. // Archivo Nacional de Chile. Archivo de Fernandez Larrain. Vol. 52. F. 46.
7 Цит. no: Garcia Васса J.D. Op. cit. P. 44.
134 8 Ibid. P. 54-55.
Часть II. Освободители и мыслители
носился ко всем новомодным теориям, но призывал к социальному эксперименту: «Подлинные социальные идеи не формируются в головах, а осуществляются на практике»9. Родригес осуждал попытки местных политиков искать модель общественного устройства в Европе или Северной Америке: «Не говорите о мудрости и учености Европы... поскольку если мы откинем блестящие покрывала, то увидим ужасающую картину её бедности и её пороков, которые особенно ясно заметны на фоне её невежества»10. С его точки зрения, главным дефектом эпохи было сребролюбие и стремление к прибыли во что бы то ни стало11. Он мечтал о реализации в Америке идей «Утопии» Томаса Мора12. С. Родригес считал, что Испанская Америка создаст идеальное государство, не имеющее себе подобных, не пытаясь копировать европейские или североамериканские образцы. Он писал: «Где мы должны искать модель общества? Испанская Америка сама по себе самобытна. Такими же самобытными должны быть ее общественные институты и правительства. Мы либо будем изобретать, либо будем ошибаться»13. И далее: «Америка призвана (если бы это понимали ее правители) стать образцом хорошего общества... Все уже опробовано (особенно в Европе). Возьмите там лучшее, оставьте дурное, но повторяйте с умом, а что не подходит, то изобретайте сами»14. Он считал, что модные теории и пустословие интеллигенции - враги простоты идеи подлинной близости к природе человеческого общества, другой же разрушающий самобытность Америки фактор - стремление к богатству, пример чего представляют США: «Словомудрие Европы и процветание Соединенных Штатов - это два врага свободы мысли в Америке»15 16.
Следуя постулатам классического либерализма, Родригес, с его проповедью минимального государства, доходил до грани отрицания самого государства как политического института и проповеди идеального самоуправляющегося общества без властей, правительств, армии, т.е. общественной ассоциации. В книге-фантазии «Американские общества» (написана в 1828 г., но опубликована в 1842 г.) он утверждал: «Придет время и... уже все забудут ...кто был первым, осмелившимся заявить, что... общество может существовать без королей и парламентов. Вот цель любого правительства... по пониманию... автора этих строк» (многоточия сохранены по оригиналу; С. Родригес изобрел собственную оригинальную орфографию и стилистику изложения. - А.Щ.\хв Заявляя себя республиканцем и либералом, Симон Родригес считал совершенно ненужными выборы и волеизъявление граждан. Он верил во блага правления просвещенного пожизненного диктатора (в полном соответствии с идеями Боливара) как в переходную фазу перед подлинным обществом без насильственной власти. Он был убежден, что только по-
9 Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez: Compilacion у estudio bibliografico por Pedro Grases. Caracas, 1954. T. 1. P. 151.
10 Цит. по: Шульговский А.Ф. Симон Родригес... С. 12.
11 Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez. T. 1. P. 125.
12 Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez. Caracas, 1954. T. 2. P. 132.
13 Vazquez J.Z. (ed.). Historia general de America Latina. Madrid, 2003. P. 531.
14 Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez. T. 1. P. 287.
15 Garcia Васса J.D. Op. cit. P. 73.
16 Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez. T. 1. P. 59.
135
Часть II. Освободители и мыслители
СИМОН РОДРИГЕС
жизненный правитель жесткой рукой сможет обеспечить главное в жизни общества - всеобщее просвещение, которое и создаст нового человека и новую «социальную цивилизацию». А.Ф. Шульговский утверждал, что Родригесу было свойственно, как и другим социалистам-утопистам, стремление «обеспечить реализацию своих планов по переустройству общества, опираясь на поддержку политических и государственных деятелей, великих людей»17.
В будущем обществе, по идее Родригеса, каждый гражданин будет заниматься производством, что и создаст фундамент свободы и справедливости: «Знать свои общественные обязательства - это первый долг республиканца, а главный долг гражданина - развивать промышленность
или ремесла, при этом прямо или косвенно не нарушая прав других»18.
С Родригес был намерен создать общество, живущее по законам добра и справедливости, и был уверен, что только бедняки после просвещения способны к такому подвигу: «Единственное, о чем я просил Боливара, дать мне самых бедных, самых презренных чоло (городских метисов. - А.Щ.). с которыми я мог бы удалиться в пустыни Горного Перу в безумном порыве попробовать жить так, как человек должен жить, жить так, как Господь заповедовал нам»19. Он утверждал, что через просвещение простого народа можно уже через пять лет создать республику, сравнимую с античностью. Он писал, что в будущей республике «каждый будет служить всем, а все - каждой личности, это будет общество, которое возникнет в результате единой системы просвещения»20. Он ратовал за всеобщее и бесплатное государственное образование всех классов. Через просвещение бедняков, по его мнению, можно будет создать нацию, а это тогда был главный вопрос, волновавший испано-американцев. Как убежденный руссоист, Родригес указывал на необходимость сочетания классического образования и труда, как способа приближения человека к природе21. Однако его проекты остались лишь фантазией, а сам мыслитель обрел репутацию сумасшедшего и пустого мечтателя.
17 Шульговский А.Ф. Симон Родригес... С. 19.
18 Oliveri G. Simon Rodriguez: un revolucionario. P. 136.
19 Rodriguez S. Obras completas. Caracas, 1975. T. 1. P. 256.
20 Цит. no: Scarpeta M.L., Vergara S. Diccionario biografico de los campeones de la libertad de Nueva Granada, Venezuela, Ecuador у Peru que comprende sus servicios, hazanas у virtudes. Bogota, 1879. P. 532.
136 21 Oliveri G. Simon Rodriguez: un revolucionario. P. 137.
Часть II. Освободители и мыслители
С. Родригес утверждал, что Война за независимость еще не закончена, ибо для ее завершения необходимо просветить простой народ. Он был революционером в области просвещения, так как боролся против привилегии высших классов на образование. Задолго до Сармьенто и Альберди С. Родригес писал, что «будущее зависит от колонизации и просвещения народа»22. Но в отличие от Сармьенто Симон Родригес утверждал, что задача состоит не в привлечении европейских эмигрантов, а в колонизации Америки ее собственными жителями23.
Работы и идеи С. Родригеса оказали большое влияние на поколение чилийских интеллектуалов, ярко заявивших о себе в 40-е годы XIX в. Чилийский историк X. Унееус Гана считал, что высказывания Симона Родригеса предшествовали идеям Д.Ф. Сармьенто, указали движение мысли таких чилийских мыслителей-утопистов, как Сантьяго Аркос и Франсиско Бильбао24. Все же он остался во многом не понят современниками. Он сам это признавал: «Есть идеи, которые хотя и кажутся современными, но они не соответствуют этой эпохе, хотя и кажутся новыми, но не становятся модными и всеобщими. Более того, я хотел обучать тому, что все и так знают, и мало кто это понял и принял. Многие меня презирали, а некоторые посвятили все свои силы, чтобы оскорблять меня»25. Он верил в будущее поколение латиноамериканцев, способных окончательно освободиться от колониального наследия: «Я не претендую, что правительства примут мои идеи, я распространяю их, веря, что беспечная молодежь все-таки воспримет их и передаст своим детям»26.
Ключевой фигурой в испаноамериканской общественной и интеллектуальной жизни первой половины XIX в. был другой не менее знаменитый венесуэлец Андрес Бельо Лопес (1781-1865). Он родился 29 ноября 1781 г. в Каракасе (Венесуэла). В Каракасском университете начал изучать философию. В университете доминировала схоластика и едва ли были известны идеи Просвещения, но с 1778 г. в Каракасе работал Бальтасар Марреро, пропагандист новых европейских идей. Через него Бельо в студенческие года познакомился с работами Дж. Локка, Артуро Ардао, Э. Кондильяка. Из теоретиков методологии истории он читал работы Дж. Вико, И. Гердера и Вольтера27. В 1800 г. Бельо защитил дипломную работу по логике Кондильяка. По окончании университета с дипломом бакалавра искусств он поступил на службу в администрацию генерал-капитанства Венесуэла. В те годы на Бельо большое влияние оказало знакомство с А. Гумбольдтом, который находился в Каракасе в 1799-1800 гг. Бельо считал Гумбольдта своим учителем, а тот сохранил
22 Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez. T. 1. P. 180.
23 Шулъговский А.Ф. Утопический социализм в Латинской Америке и проблема альтернатив общественного развития // Латинская Америка в исторической ретроспективе XVI-XIX вв. М., 1994. С. 191.
24 Huneeus GanaJ. Op. cit. P. 105.
25 Цит. no: Oliveri G. Simon Rodriguez: un revolucionario. P. 135.
26 Archivo Nacional de Chile. Archivo de Fernandez Larrain. Vol. 52. F. 46.
27 Gazmuri C. La Historiografia chilena (1842-1970). T. 1 (1842-1920). Santiago de Chile, 2006. P. 82.
137
Часть II. Освободители и мыслители
теплые воспоминания о нем на долгие годы. Б. Викунья Маккенна (один из учеников Бельо) был поражен, когда в 1855 г., посещая Гумбольдта в Берлине, услышал от него воспоминания о знакомстве с Бельо полвека назад28.
В 1808 г. генерал-капитанство закупило типографский станок для нужд правительства, затем основало первую в истории Венесуэлы газету «Gazeta de Caracas», во главе которой встал молодой Бельо. Он оставался главным редактором этого издания вплоть до отъезда в Англию в 1810 г. Важным событием в жизни Бельо было знакомство с Симоном Боливаром, которому он давал частные уроки, несмотря на небольшую разницу в годах. С началом Войны за независимость в 1810 г. патриоты доверили Бельо важный пост первого секретаря в Государственном совете при Верховной хунте. Бельо не считал, что, принимая это назначение, изменяет испанской короне, так как Хунта признавала суверенитет плененного Фердинанда VII.
В те годы молодой Бельо проявлял живой интерес к литературе и поэзии. В возвышенном неоклассическом стиле он написал несколько од, воспевающих природные красоты и богатство венесуэльской земли. Однако были и неожиданные темы, как, например, о благотворительном воздействии прививок от оспы на жизнь венесуэльцев (Ода вакцине). В 1809 г. «Gazeta de Caracas» объявила о начале проекта издания «Универсального календаря и гида для иностранцев в Венесуэле». Частью этого проекта была 64-страничная работа «Краткая история Венесуэлы», опубликованная Бельо в 1810 г.29 Идея этой ранней работы Бельо сводилась к тому, чтобы показать видимый прогресс страны от конкисты с её поисками золота и Эльдорадо до процветающей экономики с продуктивным сельским хозяйством и ремеслом. Бельо в этой работе подчеркивал, что на смену периоду героизма конкисты, омраченного жестокостями и разбоем, пришел созидательный XVII в. «гражданского возрождения», когда религия и политическая воля стали строить здание процветающей империи30. Идея созидательного подвига испанской цивилизации в Америке, впервые высказанная Бельо в этой юношеской работе, осталась его искренним убеждением на всю жизнь. Многие годы спустя он продолжал отстаивать эти взгляды в научных историографических спорах в Чили31. Особой похвалы Бельо удостоились реформы Карлоса III, установление свободы торговли в 1774 г., обеспечившей процветание Венесуэлы32.
В августе 1810 г. Бельо отправился в Лондон, сопровождая в качестве секретаря Боливара во время его миссии. Он уезжал в Европу с тяжелым сердцем, так как оставлял в Каракасе мать-вдову с младшими братьями и сестрами. Упрек родных всю жизнь преследовал его, омрачая отношения с матерью. Бельо так никогда более и не вернулся на родину. Возвращаясь в Америку, Боливар оставил Бельо в Лондоне, где тот прожил до 1829 г., испытывая большие материальные трудности. В Лондоне Бельо сдружился с Мирандой, что вызвало неприязнь и даже скрытую враждебность Бо
28 Jaksic I. Andres Bello: la pasion por el orden. Santiago de Chile, 2001. P. 37.
29 Авторство Бельо было установлено только в 40-е годы XX в. исследователем его творчества Педро Грасесом (Ibid. Р. 51.).
30 Antologia de Andres Bello. Selection, prologo у notas de Pedro Grases. Caracas, 1949. P. 121.
31 Подробнее см. главу о Чили.
138 32 Antologia de Andres Bello: Selection, prologo у notas de Pedro Grases. P. 129.
Часть II. Освободители и мыслители
ливара. Бельо в первый год жизни в Лондоне поселился в доме Миранды, где пользовался его прекрасной библиотекой. В доме Миранды он познакомился с Хосе де Сан-Мартином. С крахом Первой венесуэльской республики и декретом об амнистии, провозглашенном испанским правительством, Бельо написал покаянное письмо и выразил желание переехать в Испанию. Этот поступок вполне соответствовал его политическим взглядам. Хотя он и смирился с мыслью о невозможности сохранения даже в реформированном виде испанской империи, его политический идеал был далек от республиканских устремлений патриотов и, прежде всего, Боливара. Бельо считал идеальным строем для Испанской Америки монархию. По приглашению гватемальца Антонио Хосе де Ири-
АНДРЕС БЕЛЬО ЛОПЕС
сарри он сотрудничал в журнале «Е1 Censor Americano» (1820), который пропагандировал установление в Америке конституционной монархии.
Письмо Бельо к испанским властям стало известно в Венесуэле, когда патриоты во главе с Боливаром одержали победу над роялистами. Более того, так как Миранда был пленен испанцами, в частности, как полагали многие, не без содействия Боливара, а Бельо написал стихи в честь Миранды, Боливар заподозрил в своем старом друге противника33. Их отношения были окончательно испорчены, и Боливар на все просьбы Бельо о помощи отвечал
молчанием.
В Лондоне Бельо познакомился и даже работал на Дж. Милля и И. Бентама. Однако он высказывал большой скептицизм в связи с уверенностью Бентама, что его идеи о всеобщем избирательном праве, гражданском обществе и представительной демократии можно воплотить в Испанской Америке. Бельо был верующим католиком, Бентам - агностиком, а посему взгляды последнего Бельо не мог принять полностью, как то сделали многие испаноамериканские либералы, например Ф.П. Сантандер.
В лондонские годы Бельо продолжал свои изыскания по философии и испанской литературе. Как и ранее, он писал стихи. Наиболее известной его работой стала «Сильва о сельском хозяйстве в знойных странах», в которой он воспевал природу, флору и фауну американских тропиков. Надо подчеркнуть, что эта поэма сопровождалась научными примечаниями. Восторг по поводу природного разнообразия и богатства Америки был свойствен А. Гумбольдту,
33 Jaksic I. Op. cit. Р. 87.
139
Часть II. Освободители и мыслители
под влиянием которого Бельо и писал такие произведения. В оде (сильве) Бельо воспевал сельский труд. В те годы он считал, что именно сельское хозяйство должно стать основой нового республиканского строя. Эту точку зрения он объяснял аналогиями со строем римского общества, республиканские доблести которого опирались на простоту сельской жизни34.
В Лондоне материальное положение семьи Бельо было чудовищным, он обращался к разным американским правительствам, в частности Кундина-марки (Колумбия), Ла-Платы, предлагая свои услуги. В 1822 г. для Бельо спасительным кругом стало предложение чилийского посланника Хосе Антонио де Ирисарри поступить на службу в чилийское посольство. Сменивший Ирисарри, Мариано Эганья первоначально враждебно отнесся к венесуэльцу и даже его уволил, но впоследствии они сдружились. М. Эганья пригласил его перебраться в Чили35. Бельо очень не хотел ехать на край света и продолжал просить Боливара предоставить ему место в Европе или в Боготе. Пытался воздействовать на него через своего друга первого колумбийского историка Хосе Мануэля Рестрепо, но все было напрасно. В конце концов Боливар согласился протянуть ему руку помощи, чтобы «не потерять этого просвещеннейшего друга в стране анархии (Чили. - А.Щ.}... и сохранить его для Колумбии»36. Назначение Бельо послом в Португалию пришло в Лондон, когда тот уже пересекал океан по дороге в Чили, куда он прибыл в 1829 г. Ему было предложено место секретаря в Министерстве иностранных дел. В Чили Бельо стал популярнейшей фигурой среди образованной публики. В 1830 г. правительство назначило его редактором газеты «Е1 Агаисапо», которую он возглавлял более 20 лет. Совместно с М. Эганьей он подготовил текст самой долговечной в истории Чили Конституции 1833 г., действовавшей до 1925 г.
Хотя Бельо был приглашен в страну при либеральном правительстве П. Пинто, но сотрудничал он с консерваторами. Приверженность Бельо консервативному режиму обеспечила ему блестящую карьеру. Бельо и его покровитель М. Эганья в 1839 г. провели реформу университета. Был формально закрыт Университет Сан-Фелипе, а вместо него создан Национальный университет с функциями Министерства общественного просвещения. В качестве примера была избрана французская модель высшего образования. В 1841 г. правительство назначило Бельо ректором (официально новый университет стал действовать с 17 сентября 1843 г.). При вступлении на пост ректора в 1843 г. он заявил, что основная задача нации - это просвещение народа37. Бельо и сменивший затем его на этом посту польский иммигрант, ученый-натуралист Игнасио Домейко превратили Университет в мощнейший институт просвещения и развития культуры, в главный интеллектуальный центр всего Тихоокеанского региона. Именно в Университете сформировалась чилийская историческая наука, главный импульс которой придала инициативная деятельность Бельо.
Разделяя принципы либерализма, Бельо считал возможным их осуществление через постепенные и умеренные реформы. В целом Бельо способство
34 Ibid. Р. 89.
35 Кальдера Р. Андрес Бельо. М., 1995. С. 23-31.
36 Jaksic I. Op. cit. Р. 124.
140 37 Vazquez J.Z. (ed.). Historia general de America Latina. P. 590.
Часть II. Освободители и мыслители
вал сохранению преемственности и умеренности либерального направления в годы, когда в стране безраздельно господствовали консерваторы-«пелуконы», когда все либеральное рассматривалось как опасное богохульство или подрывное действие. Бельо, придавая умеренность интеллектуальной жизни, смог сохранить ее развитие в рамках либерализма, способствуя подъему общественной мысли, литературы и искусства в духе свободомыслия.
Многие чилийские интеллектуалы враждебно восприняли активную деятельность Бельо, считая его консерватором и ретроградом. Например, Х.М. Инфанте был убежденным противником А. Бельо, называл его монархистом и клерикалом только за то, что последний вновь вернул в школы латынь38. Обвинения Бельо в реакционной политике в области образования и интеллектуальной жизни имели основания. Перепалка в прессе Бельо с другом и старым знакомым по годам эмиграции в Лондоне Х.Х. Морой о принципах обучения плохо окончилась для последнего. Всесильный министр Диего Порталес в феврале 1831 г. арестовал и выслал его из страны39. После этой полемики завязалась дружба между Порталесом и Бельо, хотя иногда между ними возникали серьезные трения, как, например, по вопросу войны с Перуанско-боливийской конфедерацией Санта-Круса. Бельо выступал против этой войны.
При этом надо помнить, что, находясь под влиянием шотландской школы «здравого смысла» и идей Б. Констана, Бельо был умеренным либералом. Он сотрудничал с консерваторами, проводил взвешенную линию в Университете, прессе. Деятельность и идеи Андреса Бельо содействовали смягчению антииспанизма и антикатолицизма либеральной молодежи. А. Бельо пытался примирить будущую либеральную цивилизацию, основанную на принципах утилитаризма, и испанские традиции. Ему удалось преодолеть увлечения утопическими идеями, вернуть либерализм в плоскость реальной политики.
Бельо был сторонником эволюционного развития, противопоставляя его революции. Он вслед за Б. Констаном крайне негативно относился к якобинскому пониманию свободы, критиковал идеи Руссо, утверждая, что свобода -это категория, применимая к индивидууму, гражданину, к разуму и к человеческой природе в целом, а не к определенным социальным группам. Опираясь на работы Б. Констана и И. Бентама, Бельо доказывал «порочность и фальшь» социальных теорий Ж.-Ж. Руссо, Т. Гоббса и Дж. Локка40. Оправдывая правление консерваторов в Чили, Бельо обращался к колониальной истории: признавая, что правление испанской короны в Америке было деспотичным, он вдруг делал заключение, что не следует полностью разрушать испанское наследие, а необходимо примирить его с современным миром постепенной и медленной либерализацией, являвшейся, по его мнению, единственным способом выживания в грядущей либеральной эпохе41. Примирительная к Испании позиция Бельо вызвала яростные нападки на него со стороны его идейного противника Х.М. Инфанте, который в 1834 г. обвинил его в пропаганде
38 Estudios sobre Andres Bello. Santiago de Chile, 1966. P. XXVI.
39 Construcciones impresas. Panfletos, diarios у revistas en la formacion de los estados nacionales en America Latina, 1820-1920. Buenos Aires, 2003. P. 110-111.
40 Subercaseaux B. Historia de las ideas у de la cultura en Chile. Santiago, 1997. T. 1. P. 31.
41 Vazquez J.Z. (ed.). Historia general de America Latina. P. 622.
141
Часть II. Освободители и мыслители
восстановления монархии и испанского владычества. Обычно Бельо игнорировал выступления Инфанте, но, учитывая, что последний стоял у истоков чилийской государственности, он был вынужден вступить с ним в полемику, которая длилась несколько лет. Эта дискуссия стала сильным личным испытанием для Бельо, так как Инфанте, ссылаясь на книгу Мариано Торренте «История испаноамериканской революции», вышедшей в Мадриде в 1830 г., доказывал, что Бельо был роялистом ив 1810 г. предал Боливара42.
Бельо исповедовал «американизм», солидарность новых испаноамериканских республик в борьбе за независимость. В понимании чилийской национальной действительности он руководствовался следующим тезисом: «Европейский метод, но американское содержание»43. Бельо призывал чилийских историков больше обращать внимания на особенности развития своей страны, а не копировать европейские образцы: «Местные обычаи определенной эпохи, основы народа, перемены в жизни и катастрофы, история нашего сельского хозяйства, нашей торговли, наших рудников, справедливая оценка этой части нашей истории и колониальной эпохи - вот что должно стать предметом исследования и интереса»44.
Бельо считал, что латиноамериканские республики все еще руководствовались «готическим вдохновением» испанской эпохи, в основе которого лежали средневековые установления - фуэро (права-привилегии)45. Даже Войну за независимость Бельо рассматривал как проявление свободолюбия и добродетельности креолов, унаследованных от Испании: «Любопытно следить, пользуясь историческими документами, за жизнью муниципий испанских колоний, за царившим там духом, принесенным конкистадорами в тот момент, когда в нем еще сохранялась древняя энергия. Уже в век конкисты американские аюнтамьенто ревностно и активно защищали права народа». Бельо утверждал: «Тот, кто философски смотрит на историю нашей борьбы с метрополией, без труда признает, что взять верх нам помог именно иберийский элемент... Поэтому нам кажется неверным полагать, что испанская колониальная система в зародыше подавила в нас честь, любовь к родине, дух соперничества и прочие чувства, из которых и рождается гражданская доблесть»46.
Испанское наследие занимало большое место в идеях Бельо о формах политической и общественной организации в новых республиках Испанской Америки. Он критиковал тех либералов, кто предлагал взять за пример США. Его идея состояла в необходимости познать свою собственную природу и традиции и в соответствии с ними построить здание республики. Он писал, что, только «найдя характер и обычаи наших народов», латиноамериканцы смо
42 Речь идет об инкриминируемом Бельо доносе на заговор патриотов в 1810 г., о чем писал не только М. Торренте, но и колумбийский историк и политик Х.М. Рестрепо. Данный факт решительно отрицали ученики Бельо братья Амунатеги (см. главу о Чили), авторы его апологетической биографии (Estudios sobre Andres Bello. P. 212-214).
43 Subercaseaux B. Op. cit. P. 33.
44 Antologia de Andres Bello. Prologo у Seleccion de Roque Esteban Scarpa. Santiago de Chile, 1970. P. 78.
45 Vazquez J.Z. (ed.). Historia general de America Latina. P. 622.
142 46 Кальдера P. Указ. соч. С. 180-181.
Часть II. Освободители и мыслители
гут создать адекватные политические формы, «подходящие к особенностям каждого народа, которые выразятся в соответствующих стабильных конституциях, гарантирующих свободу и независимость»47. Бельо был убежденным сторонником испанской колониальной империи и был вынужден вырабатывать концепцию национальной независимости, с трудом сочетавшуюся с его симпатиями. Режим, установленный в Чили Порталесом, представлял собой определенный компромисс республиканизма и монархии, свободомыслия и клерикализма.
Поиски национальной идентичности приводили многих латиноамериканских мыслителей к парадоксальным и весьма спорным идеям. Так, в 1842 г. между Бельо и Сармьенто состоялась дискуссия о языке. Сармьенто доказывал, что независимый народ должен создать свой собственный язык, предлагая провести реформу правописания, ликвидировав некоторые буквы, изменив правила произношения. Бельо высмеял доводы Сармьенто, назвав их романтическими заблуждениями, и предложил лучше учить тот язык, который дал народу Господь Бог. Результатом этой полемики стала личная неприязнь и вражда этих близких по убеждениям и работавших на одно и то же правительство деятелей48.
В 1844 г. по инициативе Бельо в Университете стали представляться на конкурс исторические работы. Отвечая на спорные, с его точки зрения, тезисы работ Х.В. Ластаррии и X. Чакона, Бельо выступил с развернутой концепцией исторических исследований. В 1847 г. он опубликовал в официозе «Е1 Агаисапо» ряд статей под заголовком «Способ написания истории», в которых защищал повествовательный метод исследований49. Бельо высказывал свое восхищение такими европейскими авторами, как П. Барант, О. Тьерри, И. Гердер. В речи по поводу открытия конкурса на исторические работы в Университете он говорил: «Я смотрю на Гердера, как на одного из тех авторов, которые больше всего принесли пользы человечеству: он придал истории все ее достоинство, раскрывая в ней предначертания Провидения и судьбы человека на этой земле. Даже Гердер не предлагал отменить познание фактов, но предъявлял их читателю, объяснял их»50. Фактически Бельо заложил основы чилийской классической школы историографии, столь успешной в XIX в. и ставшей одним из самых значительных научно-культурных явлений в Латинской Америке.
В 1832 г. Бельо написал одну из самых известных своих работ «Принципы человеческого права» («Principles de derecho de gentes»), посвященную международному праву. Цель этой книги Бельо - объяснить законность появления новых государств в Америке, доказать право даже самой маленькой страны на собственные законы и учреждения. Бельо утверждал равенство всех стран перед лицом международного права. Помимо Чили эта книга Бельо была издана в Венесуэле (1837), Колумбии (1839), Боливии и Перу (1844)51.
47 Antologia de Andres Bello: Selection, prologo у notas de Pedro Grases. P. 208.
^JaksicL Op. tit. P. 181.
49 Подробнее об этой дискуссии см. в главе о Чили.
50 Цит. по: Jaksic I. Op. cit. Р. 169.
51 Ibid. Р. 136-137.
143
Часть II. Освободители и мыслители
В знак признания гражданских заслуг Бельо был избран сенатором. По поручению правительства он осуществил кодификацию гражданских законов Чили, обеспечив преемственность новых положений с испанским прошлым, которое, согласно его убеждению, опиралось на основы римского права. Его «Гражданский кодекс» был принят не только в Чили (1855), но и в ряде провинций Новой Гранады (1858-1865), в Венесуэле (1863) и в Сальвадоре (1859). Являясь сторонником испанской империи, тем не менее создатель гражданского кодекса Бельо сделал самый серьезный вклад в разрушение колониального наследия.
Последние свои годы Бельо посвятил любимому делу - филологии и литературе. В 50-е годы он написал пять поэм, а также осуществил перевод «Влюбленного Орландо» М.М. Бойярдо, вышедший в Сантьяго в 1862 г. Он изучал средневековую испанскую литературу, прежде всего «Песнь о Сиде» и «Хронику Турпина». Свое исследование по этим сюжетам он опубликовал в Чили в 1854 г. Главная идея его исследований по испанской средневековой литературе соответствовала его политическим убеждениям, которые он защищал всю свою жизнь. Он утверждал, что Испания возродилась из коллапса римской империи и трагедии арабского завоевания лишь благодаря твердой и централизованной власти52. Власть и порядок всегда оставались для него формулой процветания и цивилизации.
Бельо был избран почетным членом Испанской королевской академии в 1851 г. Еще при жизни его называли Нестором испаноамериканской литературы53. Одни оценивали его деятельность очень высоко. Доминиканский ученый П. Энрикес Уренья54 назвал его «творцом цивилизации» Латинской Америки. Другие осуждали его консервативно-охранительные взгляды. Лас-таррия называл его «корифеем интеллектуальной контрреволюции». Однако все были едины в убеждении, что вклад Бельо в латиноамериканскую общественную мысль и историографию был фундаментальным и его трудно переоценить. При всем кажущемся консервативном влиянии А. Бельо, в чем его обвиняли и его ученики, либералы, в частности Ластаррия, именно благодаря ему в Чили в последующие десятилетия расцвела либеральная историческая и философская мысль, в то время как консерваторы оказались маргиналами.
52 Ibid. Р. 242-256.
53 Это определение принадлежит колумбийцу Хосе Марии Торресу Каиседо, автору обширного исследования по испаноамериканской литературе (1868).
54 Henriquez Urena Р Las corrientes literarias en la America Hispanica. Mexico, 1954.
ИСТОРИОГРАФИЯ
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ СТРАН ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ
В XIX ВЕКЕ
Часть III
МЕКСИКАНСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ	Глава 1
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ
В XIX ВЕКЕ
ИСТОРИОГРАФИЯ МЕКСИКИ
КОНЦА XVIII-60-х ГОДОВ XIX ВЕКА
Для развития культуры Новой Испании в XVI-XVIII вв. характерна прежде всего верность своим автохтонным традициям. Все, что ее роднило в этот период с остальными испанскими колониями, пришло извне, из арсенала европейских духовных ценностей. Историко-культурное наследие мезоаме-риканских цивилизаций, как и аналогичное достояние других народов Нового Света, подвергалось постоянному давлению со стороны конкистадоров и колониальной администрации, однако именно в Новой Испании, а также в Перу удалось в наибольшей степени сохранить достижения майя, ацтеков и инков.
Мексиканский историк Франсиско де ла Маса (1905-1971) справедливо заметил, что «Новая Испания перестала быть “Новой” и перестала быть “Испанией” уже во второй половине XVII в. и начала борьбу за свою национальную, отличную от старой Испании идентичность»1. Этот вывод находит свое подтверждение прежде всего в творчестве блестящей поэтессы Хуаны Инесс де ла Крус и историка Ф. Хавьера Клавихеро. Исходя из проблематики данного исследования, остановимся на творчестве последнего.
Франсиско Хавьер Клавихеро (1731-1787) был испанцем по крови, но родился в Новой Испании и считал ее своей настоящей родиной. Очень рано вступил в орден иезуитов, надев сутану уже 13 февраля 1748 г. В структурах ордена получил блестящее образование - изучал литературу, историю, точные науки. Особых успехов добился в освоении языков: хорошо знал греческий, латынь, практически все основные европейские языки. Среди языков Новой Испании лучше всего освоил науатль, отоми, миштеко, на которых говорил и писал. Кроме того, знал грамматику еще 20 местных диалектов.
Когда 25 октября 1767г. в Новую Испанию поступил королевский декрет об изгнании ордена иезуитов, он преподавал в колледже Гвадалахары. Местом ссылки оказалась Италия. В Болонье он прожил последние два десятка лет своей жизни, где и написал во многом уникальную для того времени книгу «Древняя история Мексики».
1 Цит. по: Arias de la Canal F. La Virjen de Mesyco: Seis encuentros con el fenomeno guadalupano.
Mexico, 1993. P. 192.	145
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Весь ее пафос и характер доказательств направлен на опровержение нелепых по своей сути концепций о неполноценности индейцев, их умственной отсталости, неспособности постичь премудрости европейской цивилизации, которыми пестрели работы Бюффона, Рейналя, Робертсона и др. В отличие от работ хронистов, далеко не всегда имеющих солидную источниковую основу, труд Клавихеро - подлинно историческое исследование, основанное на первоклассных документах.
Его структура включает 10 книг, в которых рассмотрены все этапы формирования доколумбовых цивилизаций на территории Мексики, географические, демографические, социально-экономические и культурные аспекты, связанные с историей этого региона. Своеобразным приложением к этому труду являются так называемые «Диссертации» - анализ наиболее дискуссионных проблем того времени, касающихся происхождения народов американского континента, особенностей исторического прошлого Мексики, морали, культуры и религии ее обитателей. Дискутируя с авторами многих работ по истории Нового Света, Клавихеро неизменно защищал индейцев, основываясь не только на работах Лас Касаса, но и на гуманистических позициях века Просвещения. Острие критики Клавихеро направлено против европоцентристских концепций превосходства народов Старого Света.
Борьба изгнанников-иезуитов против концепций биологической и духовной неполноценности народов Америки способствовала брожению умов в Испанской Америке и внесла свой определенный вклад в формирование идеологии независимости.
Историография Войны за независимость Мексики. Война за независимость Мексики началась 16 сентября 1810 г. с проповеди священника Мигеля Идальго-и-Костильи в церкви населенного пункта Долорес. Его призыв к своей пастве выступить в защиту короля Фердинанда VII, Пресвятой Девы Гуадалупской, религии, а также подняться на борьбу за независимость вскоре был подхвачен десятками тысяч соотечественников. Противоречивость первого и последнего лозунгов первоначально никого не поставила в тупик и постепенно преодолевалась в процессе противостояния колонии и метрополии. Весь комплекс проблем, порожденных этим грандиозным явлением, стал одним из центральных в мексиканской общественной мысли, а спустя несколько лет и в трудах национальных и зарубежных авторов. Хронологически первым в этом списке был священник Мьер.
Особенностью национально-освободительного процесса в Новой Испании стала руководящая роль в нем священнослужителей среднего звена, возглавивших повстанческую борьбу и в значительной мере формировавших ее идеологию. В реализации последнего аспекта ведущее место и значение Мье-ра неоспоримо.
Хосе Сервандо Тереса де Мьер (1763-1827). По материнской линии его родословная берет начало от одного из первых конкистадоров Нового Леона, по отцовской - от герцога Гранады. Стремление сохранить необычность 146 родословной иногда приводило его к полному написанию своей фамилии -
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Хосе Сервандо де Сайта Тереса де Мьер, Норьега-и-Герра Буентельо-и-Иг-лесиас. До сих пор существуют разночтения, связанные с годом его рождения (1763 или 1765). Образование он получил первоначально в Монтеррее, изучая латынь, а затем, будучи монахом Доминиканского ордена, в Мехико постигал основы теологии и философии. В начале 90-х годов XVIII в. обрел славу одного из лучших религиозных ораторов. Однако именно эта сторона деятельности оказалась для него источником многих внезапных бед и преследований. В 1791 г., выступая с проповедью о Пресвятой Деве Гуаделупской, которая в 1754 г. папской буллой была провозглашена покровительницей и защитницей Новой Испании, Мьер, вопреки традиционно сложившейся в теологии трактовке, гласившей, что впервые ее облик явился индейцу Хуану Диего, неожиданно для всех заявил: отнюдь нет - первое воспроизведение портрета Пресвятой Девы появилось на плаще святого Фомы, побывавшего в Мексике задолго до появления там испанцев. Эта идея была признана иерархами церкви еретической ... со всеми вытекающими отсюда последствиями: несколькими месяцами заключения в крепости Сан-Хуан-де-Улоа и последующей десятилетней ссылкой в Испанию. Справедливости ради необходимо отметить, что попытки некоторых противников обвинить его в стремлении прослыть оригиналом не имели под собой оснований. В то время Мьер часто встречался с известным в Новой Испании адвокатом и знатоком древностей лисенсьядо (степень, присваемая законшившим университет) Игнасио Барундой, который активно разрабатывал гипотезу о том, что один из 12 апостолов, святой Фома, стал впоследствии богом Кецалькоатлем. А коль так, то почему бы не выдвинуть и еще одну подобную версию?
Волна преследований Мьера продолжалась вплоть до 1804 г. Неоднократно он совершал побеги из тюремных застенков и ради сохранения свободы покидал Испанию, отправляясь во Францию или Италию. Однако, как только возвращался в метрополию, вновь оказывался в тюремной камере. Хорошее образование Мьера и присущий ему талант литератора все-таки были замечены королевскими чиновниками и окружением папы Пия VII. В жизни выходца из Новой Испании как будто бы началась светлая полоса: секретарь консула Испании в Португалии, капеллан полка добровольцев из Валенсии во время освободительной войны испанского народа против Франции. И вдруг ... французский плен, новый побег. 1811 год. Кадис, переживавший либеральный бум накануне принятия первой испанской конституции, встретил Мьера как героя. Кадисские кортесы, сочтя его своим сторонником, назначили ему огромный пенсион. В это же время он узнает о том, что на Родине началась борьба за независимость, и как следствие - новый крутой поворот в его судьбе.
Мьер направляется в Лондон, в то время бывший своеобразной столицей испанских политических эмигрантов и испанского либерализма. Там он подготовил и опубликовал в 1813 г. «Историю революции в Новой Испании, в прошлом Анауак» - первую работу о борьбе испанских колоний за независимость. Публикация увидела свет под псевдонимом «доктор Хосе Герра». Известная спешка автора была связана с горячим желанием не только проявить свою солидарность с соотечественниками, но и продемонстрировать свою непримиримость по отношению к издателю газеты «Гасета де Мехико»
147
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Хуану Лопесу Конселаде, опубликовавшему подобострастную по отношению к метрополии брошюру.
Труд состоит из 14 книг (I—VIII - о политическом кризисе в Новой Испании в 1808 г. и о той роли, которую могут сыграть депутаты американских владений Испании в Кортесах, IX-XIII - о восстании священника Идальго, о его победах и поражении, книга XIV - попытка доказать справедливый характер борьбы Новой Испании за независимость и оправдать эту борьбу).
Суть последней книги весьма своеобразно вписывалась в его концепцию колониальной истории народов Нового Света. Мьер считал, что административно-территориальные единицы, входившие в состав испанской империи в этом регионе, являлись отнюдь не колониями, а настоящими автономными королевствами наподобие Арагона, Португалии, Фландрии. Отречение Карла IV от испанского престола развязало руки этим королевствам и предоставило им полное право любой ценой добиваться независимости. На взгляд Мьера, в сложившейся ситуации кортесы не имели никакого права управлять не только заморскими территориями, но даже Испанией. В поисках аргументов он обратился к творчеству Томаса Пейна и, несколько перефразируя последнего, писал: «Природа не для того создавала мир, чтобы подчинить его жителям одного полуострова, находящегося в другом полушарии... По закону морских пространств и удаленности Америка не может принадлежать никому другому, кроме как самой себе»2.
В отличие от многих радикально настроенных представителей интеллигенции испанских колоний, восторженно встретивших Французскую революцию и разделявших идеалы великих французских просветителей, Мьер был далек от поклонения Руссо и другим философам века Просвещения и считал, что независимость должна быть завоевана отнюдь не по якобинским схемам и принципам борьбы. В развитии своих исторических концепций он опирался на работы Ховельяноса и Франсиско Мартинеса Марины (либерал, президент Академии истории в эпоху Фердинанда VII) и доказывал, что Новая Испания всегда была автономной вследствие некоего исторического пакта, заключенного между испанской короной и конкистадорами. А так как креолы являлись отпрысками последних, то они унаследовали право управлять завоеванными в XVI в. землями.
В мексиканской научной и общественно-политической литературе творчество Мьера не только почитаемо, но и глубоко проанализировано. Небезынтересно в этой связи привести оценку одного из крупнейших критиков второй половины XIX - начала XX в. Луиса Г. Урбины: «История революции в Новой Испании не имеет фундаментального плана. Она лишена пропорции и гармонии, имеет запутанный характер, она своенравна и искривлена как ветвь дикорастущего дерева и вместе с тем несет естественную красоту откровенности и сентиментальности, а кроме того - покоряющую силу разума и справедливости»3. Среди других работ Мьера следует отметить «Письмо одного американца в журнал “Еспаньол” (1811), «Речь об энциклике папы
2См.: Brading D. Los Origenes del nacionalismo mexicano. Mexico, 1980. P. 72, 73.
3 Urbina Luis G. La vida literaria de Mexico у la literature mexicana durante la Guerra de la 148 independencia. Mexico, 1965. P. 344-345.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Льва XII» (1825), “Апология доктора Мьера. Автобиография” (первое издание - 1876 г.). В своих трудах Мьер касался и вопроса о будущем независимых государств Испанской Америки, считая, что на их основе надо создать три республики и «ни в коем случае... не создавать систему конфедераций, всегда усложненных и слабых»4. Последняя идея подтвердилась еще при его жизни на примере «Великой Колумбии».
По свидетельству современников, он был весьма неординарным и очень оригинальным человеком. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт: за несколько дней до смерти Мьер заказал карету, заехал ко многим друзьям и пригласил их на свои похороны.
Пресса Новой Испании в годы Войны за независимость. Пресса - важнейшее средство отражения общественной мысли. Огромную роль она играет в период войн, революций, в эпохи крупнейших преобразований и потрясений. Отнюдь не ради кокетства Наполеон I как-то сказал: «Я больше боюсь трех газет, чем ста тысяч штыков».
Первым печатным органом революционных сил стала газета «Е1 Despertador americano» («Американский будильник»), издателем которой был Франсиско Севере Мальдонадо (1775-1832), доктор теологии и канонического права, сам предложивший М. Идальго свои услуги. Долгое время в мексиканской историографии говорилось всего о пяти номерах этой газеты. Увидевший свет в 1969 г. фундаментальный «Словарь повстанцев» Хосе Марии Мигеля-и-Вергеса свидетельствует о семи номерах, выходивших с 20 декабря 1810 г. по 17 января 1811 г. Не может не удивлять довольно высокий тираж этой газеты - 2 тыс. экземпляров5.
В первом же номере газеты было опубликовано Воззвание Идальго к народам Америки: «Благородные американцы!.. Проснитесь от звона цепей, которые вы влачите в течение трех веков...» Столь же непримиримыми по духу были и остальные шесть номеров. Казалось, что Новая Испания в лице Мальдонадо обрела еще одного стойкого борца, однако первое же крупное поражение патриотических сил 17 января 1811 г. положило конец не только изданию газеты, но и привело через несколько месяцев к позорному бегству самого издателя в лагерь роялистов. Теперь на страницах своей новой газеты «Е1 Telegrafo de Guadalajara» он в мгновение ока превратился в яростного хулителя Мигеля Идальго и его великой освободительной миссии. Оказывается его недавний кумир есть не что иное, как «гнусный, бессовестный сибарит, Ассурбанипал, лишенный чести и целомудрия, ненавистная гидра, выкидыш ада»6.
Следующая газета революционных сил «Е1 Ilustrador nacional» являлась органом хунты города Ситакуаты, которую возглавлял генерал Игнасьо Лопес Район. Газета создана в апреле 1812 г. Ее идеологом был доктор теологии Хосе Мариа Кос (? -1819). В начале Войны за независимость он прослыл активным роялистом, считал господство Испании законным и вполне естест-
^BradingD. Op. cit. Р. 73.
5Miguel I Verges J.M. Diccionario de Insurgentes. Mexico, 1969. P. 353.
6 Urbina L.G. Op. cit. P. 282.
149
Часть 111. Историки и историографические школы XIX века
венным. Быстро менявшаяся политическая ситуация резко повлияла на его выбор: он оказался в стане сторонников независимости. Газета выходила с И апреля по 16 мая. Всего вышло 6 номеров. По характеру публиковавшихся в ней материалов она была скорее информационной, нежели аналитической.
Думается, что отнюдь не только материальные проблемы (на эту причину указывает ряд исследователей), а скорее желание переименовать газету, придать ей большую масштабность привели к тому, что она прекратила свое существование и буквально через несколько дней стала выходить под другим названием - «Эль Илустрадор американо». Эти изменения вполне объяснимы. Провозглашение либеральной конституции в Кадисе 19 марта 1812 г. породило надежду, что существенно расширятся права и возможности народов Испанской Америки. Восприняв это событие как свою собственную победу, многие либерально и революционно настроенные креолы почувствовали естественную тягу к общеконтинентальному единству. Появилась исторически выстраданная единая цель - добиться независимости. Новую газету также возглавлял Х.М. Кос. Она выходила с 30 мая 1812 г. по 17 апреля 1813 г. (38 номеров).
Все перечисленные выше издания, несмотря на эфемерное существование, играли важную роль, прежде всего потому, что первыми пытались объяснить народу характер происходивших событий. Далеко не всегда авторы информационных и аналитических материалов сами отчетливо представляли перспективы борьбы и динамику процессов и, как следствие этого, допускались просчеты, давались ошибочные оценки. Некоторые из них продолжали оставаться в плену иллюзий, порожденных колониальной эпохой, с верой в Испанию как «мать-Родину» и в Фердинанда VII как «желанного» короля. Более высокий уровень политического и историко-культурного анализа привнесли в патриотическую прессу Х.Х. Фернандес де Лисарди и К.М. де Бустаманте.
Хосе Хоакин Фернандес де Лисарди (1776-1827) и «Эль Пенсадор Мехикано». Фернандес де Лисарди родился в Мехико. Стал бакалавром, закончив колледж Сан-Ильдефонсо, спорадически изучал теологию в университете. В 1794 г. по доносу в инквизицию его отца был арестован и некоторое время содержался в заключении. Литератор и публицист, известный в свое время по псевдониму «пенсадор мехикано» (мексиканский мыслитель), в 1812 г. стал издавать газету, получившую название в соответствии с этим псевдонимом, - «Е1 Pensador mexicano».
Эпиграфом к ней стали слова Федра: «Я не собираюсь указывать на кого-либо в частности, я только стремлюсь обнажить пороки и нелепости людей...». Видимо такой подход вполне устраивал и вице-короля Новой Испании. Правительственная «Gaceta del Gobierno» в доброжелательных тонах анонсировала появление нового издания.
Однако «Е1 Pensador mexicano», исходя из республиканизма и широких либеральных убеждений ее издателя, становилась все более радикальной по мере развития национально-освободительной борьбы. С 3-го по 6-й номер включительно в газете анализировалась проблема «Об экзальтации испанской нации и изнеможении старого деспотизма». Рассуждал и давал оцен-150 ки якобы тот «хороший Бог, который в самую непроницаемую и штормовую
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ночь, снабжает потерявшего дорогу пешехода светом молнии». Удивительно точным и актуальным даже для наших дней был такой пассаж: «...слова патриотизм, честь, благотворительность и т.д. хорошо звучат из уст эгоиста. Они часто и уверенно используются для обмана народов и для собственного возвеличивания на их руинах». Это был прямой намек на Годоя и его камарилью. Газета продолжала: «...т.к. монархия уже захирела в руках ставленников короля, она теперь проявила желание угаснуть окончательно в руках тех, кто именует себя ее спасителями. У некоторых из них нет энергии, у других - таланта, у третьих - честности»7.
Крайне любопытен взгляд на причины развернувшейся по всему континенту Войны за независимость. Исходя из важности этой точки зрения, думается, читатель простит нас зд включение столь обширного фрагмента: «Индии, да Индии! Эта драгоценная часть империи, эта недооцененная маргаритка испанской короны, этот ларец, в котором божественное провидение рассыпало щедрой рукой золото, серебро, инхеньо, верность и религию. Они (Индии. - Е.Л.) сегодня находятся в состоянии ужасной смуты, самой кровопролитной войны и поспешно продвигаются к своему вероятнейшему уничтожению. И произойдет это не по вине наших всегда любимых монархов или наших добросердечных министров, или знаменитых испанцев. Нет. Произойдет всё это из-за плохого правления, осуществляемого деспотическими тиранами, из-за этой проклятой антипатии между креолами и гачупинами, возникшей около трех веков назад в силу разного рода мерзостей... Да, ужасные злодеи, именно вы, деспоты, и плохое правление в прошлом спровоцировали настоящее восстание, а не священник Идальго, как об этом говорится. Именно вы опустошали наши поля, сжигали наши поселки, убивали наших детей, порождая тем самым раздоры на этом континенте»8.
Фернандес де Лисарди неоднократно подчеркивал в данном обозрении, что он «не оправдывает восставших и не поддерживает их систему», что он рассматривает все вопросы не как инсургент и не как пустой американский мечтатель, а с позиции космополита, или с точки зрения «беспристрастного историка, пытающегося факты своего времени сохранить для будущего в их первозданности, а не в том виде как их хотят представить сегодня лесть или страх. В связи с этим, - подчеркивал он, - я со всей убежденностью заявляю: восстание произошло в роковом сентябре 1810 г., но было подготовлено три века назад. Порох уже был изготовлен. Идальго пустил искру, и взорвалась мина».
В пятом номере газеты «Pensador mexicano» автор наконец находит оптимальную, на его взгляд, формулу виновности тех, кто спровоцировал происходившие в Испанской Америке волнения, и пытается убедить читателей в том, что в Испанской Америке «виновными были не правительство, не министры, не испанцы, не креолы, а плохое правительство, плохие министры, плохие испанцы, плохие креолы»9.
7Е1 Pensador mexicano. Т. 1. Р. 17, 18 (Reimpresion de la edicion facsimilar de Mexico. Mexico, 1987. T. 1-3.
8 Ibid. P. 38.
9 Ibid. P. 40.
151
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ХОСЕ ХОАКИН ФЕРНАНДЕС ДЕ ЛИСАРДИ
Среди отмеченных С. Боливаром причин Войны за независимость была названа и дискриминация креолов в политической жизни испанских колоний, невозможность занимать ими высокие должности в колониальной администрации. Анализу этой проблемы был посвящен седьмой номер газеты, вышедший с весьма красноречивым заголовком - «Закрытые двери».
«Мы называли себя испанцами и в действительности были ими, но не пользовались теми же привилегиями. Сколько бы нас не защищали короли как своих детей, сколько бы ученые и справедливые испанцы не называли нас своими братьями, всегда находились другие, зачислявшие нас почти в категорию зверей. Именно в этом источник той кричащей антипатии, которая стала причиной отказа нам в возможности занимать те или иные должности, что и породило распри»10.
Развивая свою концепцию, Фернандес де Лисарди находит даже по-
зитивные моменты в том, что существуют «плохие испанцы», считая, что благодаря им креолы сумели выдвинуть требования об улучшении своего положения в различных сферах бытия. Да, соглашается он, было много «плохих испанцев», «но среди них нет короля, среди них нет испанской нации, поэтому можно ли утверждать, что система, в рамках которой началось восстание, была несправедливой, беззаконной, некорректной... Смерть гачупинам! Заявил Идальго. Какой порочный и несчастный для нации призыв! Это крик, исторгнутый не священником из Долорес, а самим исчадьем ада. Этот крик разжег огонь раздора, увеличил жадность, побудил к мести, раскалил страсти, разделил семьи, встревожил народы и предоставил наших сыновей в лапы ненасытной смерти»11.
Анализ первых семи номеров газеты показывает, что Фернандес де Лисарди ставил на ее страницах очень важные вопросы, волновавшие многих соотечественников. Смелой и новаторской для Новой Испании была его позиция в отношении законов: «Или не надо провозглашать законы, или если они провозглашены, то должны выполняться всеми без исключения. Потому что, если появляются исключения, исчезает равенство, а там, где исчезает равенство, нет места справедливости»12.
10 Ibid. Р. 49-50.
11 Ibid. Р. 52.
152 12/teles' Heroles J. El liberalismo mexicano. Mexico. 1988. T. 3. P. 4.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Весьма специфичной в начале Войны за независимость оставалась проблема королевской власти. Находившийся во французском плену Фердинанд VII для многих знатных и богатых креолов в колониях был символом борьбы против Наполеона, за независимость «матери-родины» и ее заморских владений. Фернандес де Лисарди не являлся исключением. Он не был активным роялистом, но неизменно поднимал голос в защиту испанских монархов, являлся верным католиком, стремился в духе Конституции 1812 г. к расширению прав и свобод жителей Новой Испании, избегая при этом революционных потрясений. Пик его собственного радикализма пришелся на 9-й номер газеты.
3 декабря 1812 г. она вышла с посвящением вице-королю Новой Испании Франсиско Хавьеру Венегасу по случаю его дня рождения. Помимо поздравлений и пожелания жить и править до тысячи лет, в газете было много острой критики политического характера и самое, наверно, неожиданное для вице-короля требование - отменить его недавний декрет о расстреле группы священнослужителей за их участие в освободительном движении. Настойчивость и убедительная аргументация Фернандеса де Лисарди возмутили вице-короля. 5 декабря он подписал декрет об отмене свободы печати на неопределенный срок. Через некоторое время издатель был арестован и несколько месяцев провел в заключении. В 1813-1814 гг. газета выходила менее регулярно и публиковала наряду с политическими обзорами поэтические произведения и отдельные материалы развлекательного характера. Последний номер вышел в первой половине ноября 1814 г.
Карлос Мария де Бустаманте (1774-1848) родился в городе Охака. Изучал теологию и французский язык в колледже монастыря ордена Святого Августина. С 1796 по 1801 г. постигал юриспруденцию. После окончания университета работал в аудиенсии Мехико. В 1805 г. возглавил газету «Diario de Mexico». После оккупации Испании французскими войсками в 1808 г. выступил в поддержку идей креольских автономистов. С начала Войны за независимость разделял взгляды ее лидеров.
Принятие закона о свободе печати было использовано им для издания в 1812 г. газеты «Е1 Juguetillo» («Игрушечка»). Упоминавшийся выше Луис Г. Урбина, сравнивая «Эль Пенсадор мехикано» и газету Бустаманте, отмечал: «Е1 Juguetillo» имел язык менее традиционный, менее фамильярный и домашний, нежели тот, который использовал Фернандес де Лисарди. У этой газеты и аргументация была более убедительной, и диалектика событий рассматривалась с большим мастерством и знанием дела, а цитаты и сравнения делались с докторским апломбом. Такой текст был, возможно, не живее, но убедительнее, чем статьи Фернандеса де Лисарди»13. К этой оценке следует добавить и подлинную революционность Бустаманте, который являлся не только идеологом, но и революционером-практиком.
В 1812 г. вышло шесть номеров «Е1 Juguetillo». Седьмой номер должен был выйти 5 декабря, но в связи с отмеченным выше декретом вице-короля
13 Urbina L.G. Op. cit. Р. 330.
153
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
газета почти на 8 лет прекратила существование, вновь увидев свет лишь 7 июля 1820 г. (вышло еще 3 номера, последний 17 мая 1821 г.). Закрытие газеты могло стать предлогом и для ареста Бустаманте, однако последний заблаговременно перебрался к повстанцам, став инспектором кавалерийских частей. Лидер восставших Хоса Мария Морелос-и-Павон доверял ему практически по всем вопросам, хотя и подвергал критике за якобы недостаточно активную работу на благо революции в письме от 17 октября 1813 г.
Возможно, этот упрек был справедлив в отношении ратного дела. Что же касается общественно-политической деятельности, то в этой сфере заслуги Бустаманте бесспорны. Он редактировал Декларацию независимости, представленную 6 ноября 1813 г. в Конгресс, депутатом которого он ранее был избран. Декларация была отклонена вице-королем. Возвращение Фердинанда VII из французского плена в апреле 1814 г., отмена им конституции и восстановление абсолютизма стали предлогом для написания Бустаманте прокламации, обращенной к европейцам, находившимся в Новой Испании. Он осудил декрет монарха от 4 мая того же года, реанимировавший политическую систему 1807 г., и заявил, что «постыдного абсолютизма» можно избежать, только добившись независимости. Прокламация дошла до вице-короля, который приказал ее публично сжечь на центральной площади столицы. Бустаманте направил вице-королю и два личных послания, предлагая ему перейти на сторону восставших. Ответом последнего стало санкционированное им наступление правительственных войск14.
Империя Итурбиде (1821-1823) - весьма трудный период в жизни Бустаманте. Один из самых ярких и последовательных борцов за независимость вскоре после обретения оной оказался за решеткой за свои республиканские симпатии и полное неприятие императора. Падение империи открыло для него широкие возможности вплоть до участия в управлении государством в качестве одного из пяти членов правящей хунты, так называемой Верховной консервативной власти (1836-1841).
В чрезвычайно насыщенной и беспокойной жизни этой многогранной личности с начала 20-х годов важнейшее место заняли исторические исследования. Наиболее важные из них: Cuadro historico de la revolucion de la America mexicana (Mexico, 1821-1827. T. 1-5); Continuaction del Cuadro historico (Mexico 1832); Hay tiempos de hablar у tiempos de callar (Mexico, 1833); Apuntes para la Historia del Gobierno del General Antonio Lopez de Santa-Anna (Mexico, 1845); El nuevo Bernal Diaz del Castillo о sea Historia de la invaction de los anglo-americanos en Mexico (Mexico, 1847. Vols. 1-2). При всей бесспорной значимости каждой из этих и других его работ наиболее популярными стали пятитомная «Историческая картина революции в Мексиканской Америке» и последовавшее в 1832 г. ее «Продолжение...».
«Историческая картина...» - это история Войны за независимость Мексики, рассказанная ее непосредственным участником, патриотом, человеком, в буквальном смысле слова выстрадавшим эту победу. Она написана в форме эпистолярных посланий, примерно так жа, как это сделал Эрнан Кортес, ставя в известность Карла V о покорении Новой Испании. Основное
154 ^Miguel I Vergues J.M. Op. cit. P. 98, 99.
Часть IIL Историки и историографические школы XIX века
внимание уделено следующим проблемам: революция и массы, революция и религия, организационные и идеологические вопросы, попытки провозглашения конституции восставшими силами и испанская Конституция 1812 г., оценка роли Наполеона, Фердинанда VII, Идальго, Морелоса, Хавьера Мины и других государственных и политических деятелей, военных и революционеров и их влияния на развитие национально-освободительного процесса в Мексике.
В этом процессе индейские массы сыграли огромную роль (достаточно вспомнить армии Идальго и Морелоса). Бустаманте отмечал, что активность индейцев во многом определялась стремлением к мести
испанцам за все совершенные ими в
течение трех веков преступления на КАРЛОС МАРИЯ ДЕ БУСТАМАНТЕ земле майя и ацтеков. Считая боеви-тость индейцев важной составляю-
щей военного потенциала восставших, он в то же время выражал сожаление по поводу стихийного характера индейской вольницы, отсутствия должной дисциплины, возможности различных политических сил манипулировать ею.
Христианская религия, будучи основным моральным компасом населения Новой Испании, влияя буквально на все сферы бытия, по мнению Бустаманте, отнюдь не была обязана своим появлением в Новом Свете Испании. Так же как и X. Сервандо Тереса де Мьер, он считал, что задолго до появления испанцев в Новом Свете святой Фома обращал индейцев в христианство. Да, и как пиренейцы могли считать, что именно они привнесли эту религию на Американский континент, - возмущенно недоумевал автор, - если от конкистадоров исходило не добро и милосердие, а насилие и жажда наживы. В этом экскурсе в историю было не столько стремление к постижению исторической истины, сколько попытка лишний раз убедить соотечественников, что, добиваясь независимости, они сами восстанавливают эту истину.
В фундаментальном многотомном труде «Мексиканская историография» отмечен и подход Бустаманте к анализу проблемы «религия и революция»: «Рассматривая движения за независимость, Бустаманте утверждал, что восстание никогда не было направлено против католического учения, т.к. конечная цель движения состояла в том, чтобы вырваться из-под власти Испании, а не порвать с Ватиканом... Он акцентировал внимание на правонарушениях, совершенных испанскими властями, покушавшимися на права католиков,
155
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
принимавших участие в восстании, вплоть до расстрела мятежных священников»15.
Анализируя эту проблему, Бустаманте не обходил вниманием и роль Фердинанда VII. Еще в седьмом номере журнала «Хугетильо» он поместил большой раздел «О короле», считая, что идеальный собирательный тип монарха предполагает «образ самого совершенного в природе человека, объединяющего в себе достоинства наиболее знатных и великих людей. В силу этого он должен быть благодетельным, справедливым, религиозным, неспособным причинить зло кому бы то ни было. Именно это делает его персону неприкасаемой и священной»16.
Весь период своего правления испанский король был весьма далек от этого идеала. В 1825 г. из королевской канцелярии вышел документ за подписью Фердинанда VII, вызвавший протест и негодование Бустаманте. В нем монарх обвинял уже независимую Мексику в том, что она отделила себя от религии и живет в полной анархии, что в стране сжигаются церкви и предметы религиозного культа (которые, как стало известно вскоре, специально поджигали фанатичные роялисты).
В «Исторической картине...» автор неоднократно возвращается к личности Наполеона, явно симпатизируя ему как борцу против абсолютизма и самому опасному сопернику Бурбонов, считая, что успехи Бонапарта в Испании будут способствовать развитию национально-освободительного движения во владениях Мадрида в Новом Свете. Удивительно, что Бустаманте не высказал даже малейших подозрений в отношении того, что Франция и сама не прочь прибрать к рукам эти колонии, о чем свидетельствовала «Инструкция для всех французских агентов в Испанской Америке», подписанная занявшим испанский престол Жозе Бонапартом. В ней, в частности, говорилось, что «Наполеон (Наполеон I. - Е.Л.) послан самим Богом для наказания тщеславия и тирании монархов и что будет непростительным, смертельным грехом поступать вопреки его воле»17. А эта воля как раз и состояла в том, чтобы над Испанской Америкой поднять французский флаг.
Восхищение Бустаманте вызывал и испанский генерал Хавьер Мина, снарядивший в 1816 г. в Англии экспедицию для освобождения Мексики, в которой принимал участие и Мьер. Попытка закончилась неудачей. Высоко оценивая усилия Мины, Бустаманте в то же время считал, что испанский генерал, признанный впоследствии героем Мексики, боролся не за ее независимость, а лишь против абсолютизма Фердинанда VII.
К попытке обосновать независимость Новой Испании в религиозной сфере Бустаманте вновь возвращается в «Продолжении исторической картины»: «Америка не более грешна, чем остальная часть мира. Она также начала в свое время выполнять божественный замысел спасения человеческого рода. Задачу донести его до каждого человека Иисус Христос поручил своим апостолам... Один из них наверняка добрался хотя бы до середины планеты. Вряд
15Historiografia mexicana: El surgimiento de la historiografia nacional. Mexico, 1997. Vol. III. P. 120.
16Bustamante Carlos Maria de. Juguetillo: Reimpresion de la edicion facsimilar de Mexico. Mexico, 1987. P. 33.
Calvo Charles M. Annales historique de la Revolution de L’Amerique Latine. P., 1864. T. 1. 156 P. 45.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ли Пресвятая Дева ждала 1600 лет, чтобы стать нашей матерью и покровительницей, она ею стала в то же время, как и для всех христиан»18.
Известный английский латиноамериканист Д. Брэдинг называет все элементы подобной «концепции» в ее различных вариантах (в изложении как Мьера, так и Бустаманте) «откровенно беспомощным мифом»19. Напомним, что впервые она наиболее обстоятельно была представлена в хронике испанского хрониста Грегорио Гарсии «Origen de los indios del Nuevo Mundo» (Valencia, 1607). Вместе с тем, видимо, не будет преувеличением сказать, что этот «миф» безусловно сыграл определенную роль в формировании мексиканского национализма и стал важным звеном в становлении национального самосознания в годы Войны за независимость.
Еще при жизни Бустаманте столкнулся с оппозицией своих коллег. Один из наиболее профессиональных в то время мексиканских историков, Лукас Аламан, придерживавшийся консервативных взглядов, не принял последовательный республиканизм и другие защищавшиеся Бустаманте либеральные ценности, хотя и широко использовал его труды в своих работах.
В конце XX в., оценивая в целом вклад Бустаманте в мексиканскую историографию, Мария Де ла Лус Парсеро отмечала: «Несмотря на неточности, отсутствие серьезного подхода, тенденциозность, дезорганизованность как историка, несмотря на все это, труды Бустаманте - это подлинный арсенал знаний для реконструкции той эпохи»20.
Лоренсо де Савала (1788-1836). Первое поколение историков и гуманитариев других направлений независимой Мексики наряду с анализом Войны за независимость решало и трудную проблему осмысления реалий начального этапа суверенного государства, определения основных задач национального развития в культурной, социально-экономической и политической жизни. Понимая всю сложность и огромную временную протяженность процесса преобразований в разоренной и в значительной степени безграмотной стране, мексиканские интеллектуалы либеральной волны выдвигали весьма смелые проекты, способные, на их взгляд, ускорить его. Упоминавшийся выше Франсиско Северо Мальдонадо, синусоида убеждений которого часто колебалась от крайнего либерализма к консерватизму и обратно, в 1823 г. предложил весьма радикальный проект о разделе между индейцами всех пустующих земель. Столь же смелой была идея (1842) Марьяно Отеро, умеренного либерала, журналиста, известного оратора и политического деятеля, о том, что законы страны должны гарантировать ее гражданам удовлетворение всех потребностей.
На фоне этих и других «младореформаторов» выделялся Лоренсо де Савала, историк, экономист, крупный политик (губернатор столичного штата в 1827-1829 и 1832-1833 гг.), в деятельности и в творчестве которого доми-
18 Bustamante Carlos Maria de. Continuacion del cuadro historico de la Revolucion mexicana. Vols. 1-4. Mexico, 1953-1963. Vol. 1. P. 92-93.
19Brading D. Op. cit. P. 50.
2QParcero De la Luz M. Introduccion Bibliografica a la Historiografia Politica de Mexico. Siglos XIX у XX. Mexico, 1982. P. 70.
157
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
пировали либеральные тенденции якобинского характера. Он не сумел из-за материальных проблем получить традиционного для многих известных деятелей мексиканской культуры образования (колледж-университет), закончив только колледж Сан-Ильдефонсо и компенсируя невозможность пройти обе ступени самообразованием. В этом он безусловно преуспел, став одним из самых ярких эрудитов первой половины XIX в.
Его основные работы: Ensayo historico de las revoluciones de Mexico, desde 1808 hasta 1830 (P., 1831); Viaje a Estados Unidos del Norte de America (P., 1834). Несмотря на то что обе они опубликованы в Париже, мексиканцы были в основном знакомы с их содержанием, имевшимися в них оценками и выводами, так как многие разделы регулярно печатались в газетах «Aguila mexicana» и «Соггео de la Federacion». Еще один важный для характеристики его творчества труд «Fuente у origen de la reforma liberal en Mexico» увидел свет только в 1969 г.
Исследовательский поиск Савалы был в основном направлен на выявление причин вопиющей отсталости Мексики и крайней бедности абсолютного большинства ее населения. Главный вывод: причина всех этих бед кроется в неравномерном распределении земли. В бытность губернатором Савала попытался осуществить радикальный вариант решения этого вопроса в масштабах своего штата. Суть предложенных им преобразований - перераспределить земельную собственность ради создания класса мелких собственников. В 1827 г. в долине Толука осуществилась часть проекта на территории 40 населенных пунктов. Савала предложил покончить с латифундизмом и карать всех, кто не обрабатывает земли и превращает их в пустоши.
29 марта 1833 г. в штате Мехико по настоянию губернатора и в его редакции был принят аграрный закон № 284, предусматривавший получение всеми гражданами равных участков земли, за которые они ежегодно должны были вносить в казну штата 5% стоимости надела. В свою очередь эти средства должны были использоваться на развитие образования, строительство дорог, водоснабжение и другие цели.
В том же году Савала внес в Федеральный конгресс законопроект, касавшийся собственности иностранцев. На его взгляд, ее запрещение противоречило национальным интересам и экономическим законам. Предлагалось установить предел в 200 тыс. песо, которые они могли потратить на приобретение движимого и недвижимого имущества. Иностранцы, не проживавшие в Мексике, должны были выплачивать ее казне ежегодно 1% от всей стоимости их собственности в этой стране21.
В данной главе, как и вообще в труде в целом, экономическая проблематика является периферийной проблемой, и из этой области мы касаемся лишь небольшой толики того, что представляет собой яркие штрихи к портрету самой эпохи и нашего героя. Естественно, что судьба этих и многих других его идей, законопроектов и даже законов сразу же предавалась анафеме, как только к власти приходили консерваторы. Тем не менее Савала продолжал борьбу, считая, что именно в социально-экономической области находится ключ к пониманию и решению всех проблем. Многие его идеи, касающиеся
158 21 Reyes Heroles J. Op. cit. T. 3. P. 560.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
этой сферы, тяготели к утопическому социализму, часть из них находилась или на уровне самых передовых теорий латиноамериканской общественной мысли того времени, или опережала их (вопрос об экономическом и социальном равенстве, жизненная необходимость решения индейской проблемы и ликвидации нищеты народа, аморальность государственных чиновников, концентрация богатства в руках небольшой кучки людей, как антинациональное явление, достижение экономической независимости государства).
Столь же основательным Савала предстал и в сугубо исторических исследованиях. Определяя историю как развивающийся процесс в поисках свободы, он в какой-то степени следовал за идеями Жана Антуана Кондорсе, убежденного в прямой связи между просвещением и свободой. Отсюда убежденность мексиканского мыслителя в том, что существует непосредственная взаимозависимость между степенью образованности народа и выбором достойного правительства.
Говоря о творческом методе Савалы, мексиканская исследовательница Т. Лесано Альмендарес отмечает: «...ему был чужд простой пересказ истории, для него не имели особого значения детали при описании баталий или политических событий, он пытался выстраивать ход событий не в хронологическом порядке, а в соответствии с их внутренней логикой, т.е. стремился использовать в своих работах комплексный подход, воссоздавая общественную жизнь Мексики во всех ее проявлениях»22.
Савала стоял у истоков складывавшихся традиций латиноамериканской либеральной историографии, тем не менее в его трудах проявились многие присущие ей в последующие десятилетия характерные черты: абсолютное неприятие колониального периода, категорическое осуждение конкисты, непримиримо критический взгляд на деятельность католической церкви в Новом Свете, опиравшейся на штыки конкистадоров, обвинение Испании в разрыве связи времен в истории индейских народов.
«Ложкой дёгтя» в биографии Савалы стало его активное участие в последние годы жизни в реализации планов США по аннексии Техаса. Будучи депутатом мэрии столицы Техаса Гаррисбурга, он выделял колонистам США огромные земельные наделы, поставил свою подпись под Декларацией независимости Техаса, был избран и согласился исполнять обязанности вице-президента незаконно провозглашенной республики.
Хосе Мариа Луис Мора (1794-1850). «Я не кто иной, как философ», -любил повторять Мора в годы своей житейской и интеллектуальной зрелости. Современники считали его прежде всего экономистом. Однако слава пришла к нему после публикации, казалось бы, сугубо исторической работы «Мексика и ее революции». По существу же, как и у многих других интеллектуалов того времени, его талант проявился во всех трех ипостасях.
После окончания кафедры экономики столичного колледжа Сан-Ильде-фонсо Мора обратил на себя внимание большими способностями. К 24 годам он стал бакалавром философии и доктором теологии, известным религиозным оратором. Вскоре после падения империи Итурбиде находившиеся у
22Historiografia mexicana. Vol. III. P. 231-232.
159
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
власти либералы включили его в число знаменитых людей Мексики, а Мексиканская академия политэкономии избрала своим действительным членом. Он вел большую педагогическую работу в своем «родном» колледже, много писал во все ведущие газеты столицы («Е1 Sol», «Е1 Aguila», «La Libertad»), в 1831 г. издал «Политический катехизис Мексиканской федерации», в 1833 г. был избран в конгресс.
Приход к власти Санта-Анны и начало «консервативной эры» в мексиканской политической жизни в корне изменили его судьбу. 6 декабря 1834 г. Мора добровольно покинул страну, чтобы больше туда никогда не вернуться. Он обосновался в Париже, где лечение от туберкулеза совмещал с научной работой. Мексиканские власти вспомнят о нем в последние четыре года его жизни, когда ему будет поручена сначала работа на дипломатической ниве во Франции, а в 1847-1850 гг. пост посла Мексики в Великобритании.
Во французской столице им были подготовлены и опубликованы в 1836 г. 1, 3 и 4-й тома его известного труда «Мексика и ее революции» (второй том так и не увидел свет вплоть до настоящего времени). Кроме того, в следующем году вышли «Отдельные произведения» в 2-х томах.
Его главный труд открывается введением, названным им «Предварительное уведомление», в котором автор отмечал огромное влияние, оказанное на него работой А. Гумбольдта «Политический очерк о Новой Испании»: «Этот классический труд всегда будет ценим за тщательность, законченность и точ-ность, с которой автором используются все сведения» .
В аналогичной вводной статье, предваряющей 3-й том, Мора весьма обстоятельно, критично и не всегда справедливо анализирует плюсы и минусы труда К. Мариа де Бустаманте «Историческая картина революции в Мексиканской Америке»: «В “Исторической картине..вне всякого сомнения, есть подлинные и важные документы, однако они до такой степени перемешаны со сказками и нелепостями, а главным образом со злобными и пристрастными эмоциями автора, имеющими место на каждой странице, которые в изобилии отметит любой читатель, напившийся из этого источника, предварительно не очистив его. Бустаманте не тот человек, кто может преднамеренно соврать, но он легко воспринимает любую вульгарность, которая тешит его самолюбие. Он преуменьшает или скрывает правду, если она не совпадает с его иррациональным энтузиазмом по отношению к тем или иным персонам... или к политической системе, к которой он сегодня относится с предубеждением, а завтра будет беспричинно восхвалять».
В этом же введении Мора характеризует труд испанского историка Марья-но Торренте «История испаноамериканской революции», называя его «изнанкой» «Исторической картины...» Бустаманте. Мора считал, что «хотя работа Торренте намного профессиональнее, тем не менее ее тяжелый язык и откровенное пристрастие в отношении испанского господства делают ее более уязвимой...» Из всех публикаций, посвященных революционному процессу в Новой Испании, он считал самой удачной книгу английского историка Уильяма Дэвиса Робинсона «Воспоминания о Мексиканской революции и экспе-
160 23 Mora J.M.L. Mexico у sus Revoluciones. Т. 1-3. Mexico, 1965. Т. 1. Р. 4.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
диции генерала Франсиско Хавьера Мины...»24. В то же время извечный оппонент Моры Бустаманте, хорошо знавший Мину, считал, что эта работа очень далека от идеала из-за большого количества ошибок.
Замысел многотомного издания самого Моры не может не вызвать восхищения. Разработанный им план предполагал воссоздание практически всей истории Мексики от конкисты до прихода к власти генерала Санта-Анны Автор собирал материалы с 1828 по 1830 г. и в течение последующих пяти лет писал труд.
Правы те исследователи, которые высоко оценивают включенную в него самую разнообразную и достоверную экономическую информацию (импорт и экспорт, горнодобы-
вающая промышленность, различная -----------------------------------
сельскохозяйственная статистика и	ХОСЕ МАРИЯ ЛУИС МОРА
т.п.). Море удалось довольно точ- ----------------------------------
но определить характер, принципы,
успехи, ошибки и заблуждения национально-освободительного движения первых двух лет. «Восставшие, - писал он, - за исключением начальных пяти месяцев, в дальнейшем никогда не имели единого центра, определявшего направленность действий и цементировавшего единство, центра, из которого исходили бы военные и административные приказы и указы и который бы определял эффективность и результаты борьбы. Каждый командующий вел военные действия на свой страх и риск в тех границах, которые определяли обстоятельства, и теми методами, на которые был готов в данный момент. Он не считал нужным отчитываться перед кем-либо за их результаты да и сам забывал их очень быстро или сохранял о них крайне смутные воспоминания. Так как повстанческие правительства не получали отчетов или не имели представления о том, что происходит, а порой эти представления были весьма туманными, то они не могли информировать население...»25
Автор рассмотрел главным образом революционный период 1810-1812 гг. и фрагментарно коснулся последующего процесса вплоть до гибели Морелоса (1815). Впервые была проанализирована борьба в провинциях Окончательный вывод Моры был достаточно неожиданным для его коллег, либералов-единомышленников: «Революция, которая разразилась в сентябре 1810 г, была в такой же степени необходимой для достижения независимости, в какой вредной и катастрофичной для страны»26.
24	Ibid. Т. З.Р. 9, 10.
25	Ibid. Р. 8.
26	Ibid. Т. l.P. XIV.
6. История Латинской Америки
161
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Очевидно, что вторая часть этого вывода явилась результатом глубоких раздумий о дальнейшей судьбе независимой Мексики. По существу, «Мексика и ее революции» стала первым в национальной историографии по всем критериям научным трудом, в котором были проанализированы 11 периодов мексиканской истории от конкисты до начала 30-х годов XIX в. Большое внимание уделено наиболее важным вопросам становления независимого государства: социально-экономические и международные отношения, свобода торговли, роль церкви, Конституция 1824 г., место индейцев в экономических, политических и социальных структурах, отношение к испанцам, проживающим постоянно в стране, гражданские свободы и проблема образования.
Каждая из этих проблем в той или иной мере была связана с теорией прогресса, унаследованной либералами XIX века, в том числе и латиноамериканскими, от эпохи Просвещения. Едва ли не главным препятствием на пути трансформации вчерашнего колониального общества являлась католическая церковь - как крупный собственник (до 20% национального богатства), как самый большой обладатель льгот и привилегий (нетерпимых либеральной идеологией) и как монополист в области образования (на которое либералы делали основную ставку в преобразованиях). По всем трем позициям Мора был непримиримым противником церкви и требовал экспроприации ее экономического потенциала, отмены привилегий и лишения возможности контролировать образование. Он резко критиковал Конституцию 1824 г., декларировавшую неподсудность церкви гражданскому законодательству, чем, на его взгляд, нарушался принцип равенства всех граждан перед законом.
Мора добивался равенства для всего мексиканского общества, в том числе и для индейцев, все еще остававшихся маргиналами и в юридических документах и в господствовавшем общественном мнении. Правда, это требование скорее вытекало из общего посыла либеральной идеологии о равенстве как таковом. В то же время у самого Моры был и собственный, далеко не лестный для индейцев взгляд на эту проблему, детально изложенный в работе «Население Мексиканской республики. Его численность, описание и рост. Характер мексиканцев. Прогресс, которого они добились во всех областях, став просвещенным и цивилизованным народом». По мнению мексиканского историка Анне Стаплес, «Мора считал, что индейское население должно или смешаться с белым населением, или исчезнуть, так как само оно не способно вступить в цивилизацию, определенную им, как городская жизнь креолов в духе европейских традиций»27.
Отношение Моры к испанцам, решившим связать свою судьбу с Мексикой, было доброжелательным. Он справедливо считал, что их исход из страны не по собственному желанию дестабилизирует и ослабит ее, и ратовал за обеспечение всем им полновесных гарантий и прав.
Как отмечалось выше, идеалом либералов в системе землепользования являлся мелкий собственник. Решение этого вопроса естественно должно было осуществляться посредством раздела крупных латифундий и других форм перераспределения земельных угодий. Однако либеральная идеология не предусматривала подобные меры, хотя Мора в целом и осуждал концентра-
162 27 Historiografia mexicana. Op. cit. Vol. III. P. 247.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
цию собственности в руках немногих членов общества. Образовался весьма противоречивый идеологический и политический тупик. «Законодатель, - категорически заявлял он, - не может принять законы, посягающие на частную собственность»28. Предложенный им государству способ покупать крупные землевладения, дробить их и перераспределять между нуждающимися, «как это сделал в штате Сакатекас губернатор дон Франсиско Гарсия»29, больше походил на социальную утопию, тем более в условиях разоренной страны, раздираемой непрекращающейся борьбой либералов и консерваторов. В этой ситуации, как остроумно заметил Д. Брэдинг, «эффективную аграрную реформу можно было осуществить только после отказа от либерализма», т.к. это философское течение формировало идеал мелкого земельного собственника и в то же время лишало последнего способов его осуществления30.
Заслуживает внимания попытка Моры сравнить характер революции в английских и испанских колониях: «Когда добились независимости испанские колонии, люди, не знавшие положения дел в Испанской Америке, были убеждены, что процессы там происходили с той же легкостью и быстротой как в Соединенных Штатах Америки. Они не имели представления о том, что в английских колониях всё было реализовано еще до отделения от метрополии (имеются в виду процессы в социально-экономической сфере. - Е.Л.\ в то время как в испанских владениях необходимо было осуществлять их после завоевания независимости. Действительно, в США было проще, стоило только порвать узы, связывавшие американцев с английским правительством. В Мексике же суверенное существование неизбежно привело к дебатам по всем вопросам социального порядка, которые в колониальный период не ставились на повестку дня. Пришлось нейтрализовывать или побеждать тех, кто выступал против, и стараться избежать конституционной революции»31.
В XIX в. влияние Моры на национальную историографию было огромным. Последующее поколение либерально настроенных историков (И. Рамирес, И. Альтамирано, X. Сьерра и др.), продолжив это направление, подняло на новый уровень изучение мексиканской истории.
Лукас Аламан (1792-1853). Будущий известный историк родился в городе Гуанахуато в богатой семье горнопромышленника. Образование, полученное им в Королевской горной семинарии в Мехико, надолго связало его с естественными науками, а бурные годы Войны за независимость, в которой задавали тон либералы, привели к первоначальному увлечению либеральной идеологией и даже повышенному интересу к его судьбе со стороны инквизиции за чтение запрещенных книг. Арест и недолгое пребывание в застенках кроме психологической травмы в дальнейшем не имели последствий. Зато путешествие по Европе и пребывание с 1814 по 1820 г. в Испании, Германии, Франции, Италии и Англии не только оставило на всю жизнь неизгладимые впечатления, но и позволило молодому мексиканцу существенно пополнить
28 Mora J.M.L. Op. cit. Т. 1. Р. 452.
29 Ibid. Р. 452-453.
30 Brading D. Op. cit. P. 104.
31 Mora J.M.L. Op. cit. T. 1. P. 469-470.
163
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
багаж своих знаний в области естественных наук и изучить многие европейские языки.
После возвращения в Мексику начинается его впечатляющая карьера высокопоставленного государственного чиновника, причем первоначально в испанской колониальной администрации. Вице-король Аподака назначил его секретарем Хунты зравоохранения. В 1821 г. был избран депутатом в кортесы Мадрида, где вместе с Марьяно Мичеленой редактировал документ о предоставлении автономии восставшим колониям Нового Света. Через два года возвратился в Мексику, был назначен министром иностранных дел во временном правительстве Гуадалупе Виктории, добился признания независимости Мексики со стороны Великобритании. Затем занимался реорганиза-
-------------------------------- цией Генерального архива и Музея ЛУКАС АЛАМАН--------------------естественной истории, минералоги-
 ей и развитием промышленности. В 1830-1832 гг. вновь стал министром иностранных дел, участвовал в переговорах с США по определению государственной границы и по решению «проблемы» Техаса. В 1839 - начале 40-х годов - директор Промышленной хунты.
Свое увлечение либеральными идеями в конце 10-х - начале 20-х годов Аламан называл впоследствии плодом «молодого огня и живого воображения»32. Впоследствии он всё больше переходил на консервативные позиции, став в 40-50-е годы одним из главных идеологов мексиканских консерваторов. В 1846 г. возглавил газету «Е1 Tiempo», пропагандировавшую идею установления в стране монархии, как панацеи от всех зол. Через три года основал Консервативную партию и газету «Е1 Universal», начавшую последовательную, огульную и во многом пристрастную критику всех лидеров Войны за независимость. В последний год своей жизни в третий раз возглавил Министерство иностранных дел, на этот раз в правительстве Санта-Анны.
Длительное пребывание в европейских странах, знание основных европейских и греческого языков, творческие контакты со многими ведущими деятелями европейской науки и культуры, участие в политической жизни страны в качестве одного из ведущих государственных деятелей - все это составило основу того интеллектуального и политического багажа, с помощью которого Аламан приступил к изучению национальной истории.
164 32 Historiografia mexicana. Т. III. Р. 307.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Важнейшие труды Аламана в области истории - «Диссертации по истории Мексики» (1844-1852) в трех томах и «История Мексики» (1849-1852) в пяти томах.
В первом из них избранная форма «диссертаций» позволила, по его словам, рассмотреть наиболее важные проблемы XVI в., избегая при этом необходимости следовать хронологическому принципу, как того требует структура традиционных исследований. В первый том вошли диссертации: 1. Испания XV в. 2. Завоевание Мексики и его последствия. 3. Образование испанского правительства. 4. Экспедиция в Ибуерас и проблемы, возникшие в столице в отсутствие Кортеса. Второй том: 5. Данные о Кортесе... вплоть до смерти, различные маршруты его останков. 6. Виды деятельности Кортеса... генеалогия его потомков. 7. Установление и распространение христианской религии в Новой Испании, деятельность миссионеров в XVI в. 8-9. Основание города Мехико. Третий том. 10. История Испании от католических королей до Фердинанда VII.
Кредо Аламана - восторг перед всем тем, что Испания привнесла в Новую Испанию. Он восторгается Кортесом, конкистой, Бурбонами и созданным ими колониальным обществом, боготворит верность колоний «матери-родине» и все колониальные традиции. Для него конкиста, перефразируя К. Маркса, «повивальная бабка мексиканской истории». «Конкиста... - отмечал он, -создала новую нацию, в которой не осталось ни одной черты от той, которая существовала раньше: религия, язык, привычки, законы, обитатели - все это результат конкисты»33.
Считая Историю результатом деятельности великих людей и осуществляемых ими великих событий, он особое значение придавал «подвигам» Эрнана Кортеса. Возможно, увлеченность Аламана историей и желание сделать ее смыслом своей жизни возникли в начале 20-х годов, когда он выступил (1823) против попыток перезахоронения останков Кортеса. В 1826 г. будущий историк стал управляющим делами самого богатого наследника Кортеса - герцога Терранова-и-Монтелеоне. Его другом, советником и «хранителем очага» он оставался до последних дней своей жизни. 3 декабря 1851 г. Аламан отправил ему письмо, в котором говорилось: «Вы спрашиваете меня, в чем состоит эффект публикации в Мехико моей “Истории Мексики” и “Диссертаций”. Это полностью изменило концепцию, возникшую под влиянием революционных деклараций, о конкисте, испанском господстве и методах завоевания независимости. Считалось, что конкиста есть не что иное, как подлинный грабеж. Исходя из этой логики, ваше состояние является частью этого грабежа, а потому может быть конфисковано государством. Теперь эта точка зрения ушла в прошлое. Стоит только прочитать в настоящее время некоторые выступления, чтобы убедиться, что конкиста теперь рассматривается как средство установления цивилизации и утверждения религии в нашей стране, а дон Эрнан Кортес как человек чрезвычайных достоинств, посланный Провидением для реализации этих целей»34.
Аламан категорически против попыток аргументировать «правоту Независимости» «несправедливостью Конкисты». Тем самым, считал он, оста-
33 Alamdn L. Disertaciones. Mexico, 1969. Vol. I. P. 103.
Arndiay Freg A. Alaman en la historia // Historia mexicana. 1963. N 4. P. 254.
165
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ются без родины две трети сегодняшнего населения страны и фактически бесправными все территории, вошедшие в состав Испанской империи после конкисты. Он был убежден, что никакую конкисту нельзя оправдать, однако, отмечая ее позитив, исходил из того, что все державы использовали конкисту для развития своей цивилизации. Выступая против «черной легенды» и превознося Испанию, он осуждал новую конкисту, территориальную экспансию США в Мексике.
При анализе кампании Кортеса Аламан взял за идеал для подражания работу Уильяма Прескотта «Завоевание Мексики». По помещенным в ней фрагментам мексиканский историк впервые получил возможность ознакомиться с письмами Кортеса Карлу V. Он высоко оценивал труд Пресскота и использовал имевшиеся в нем оценки и выводы в своей второй «Диссертации».
«История Мексики» охватывает период с 1808 по 1852 г. По сравнению с проблемным методом «Диссертаций» в данном труде определяющим является хронологический метод. Все основные периоды истории страны: Война за независимость, империя Итурбиде, внутренняя и внешняя политика либеральных и консервативных правительств, интервенция США, по заверениям автора, разрабатывались с учетом необходимости восстановления истины и опровержения многих неточностей, допущенных К. Бустаманте в его «Исторической картине...». Любопытно, что это имя, согласно подсчетам мексиканской исследовательницы Кармен Васкес, упоминается в пятитомнике более 300 раз.
Парадоксально отношение к сентябрю месяцу некоторых испанских и мексиканских интеллектуалов. Известный испанский писатель XX столетия Бен-хамин Харнес как-то заметил, что, видимо, Испания выбрала этот месяц для коренных перемен в своей истории. Значительно раньше на некую роковую закономерность, связанную с сентябрем, обратил внимание Лукас Аламан. В четвертом томе «Истории Мексики» он писал: «Кажется день 16 сентября стал днем, предвещающим несчастье для мексиканской нации... В 1808 г. он был датой пленения Итурригарая (вице-короля Новой Испании. - Е.Л,\ что предопределило начало злополучных событий, мгновенно получивших развитие. В тот же день 1810 г. Идальго поднял в Долоресе штандарт революции, которая обрела динамику и стала причиной разорения страны»35.
Негативное восприятие Войны за независимость, как «восстания, направленного против цивилизации», логически перешло у Аламана и к последующей трансформации мексиканского общества и прежде всего к республиканской форме правления. Его идеал - монархия, однако не та, которую возглавлял Итурбиде в 1822-1823 гг., бывшая, по его словам, «монархией нового типа, объединявшей в себе все дефекты республики со всеми трудностями монархии».
Его идеалом являлись монархии эпохи Габсбургов. В 1847 г. в мексиканской газете «Е1 Tiempo» была опубликована декларация монархистов, автором которой, по мнению Артуро Арнаиса-и-Фрега, исследователя творчества Аламана, был именно последний. В декларации, в частности, говорилось: «Мы хотим представительной монархии, способной защитить различные
166 35 Ibid. Р. 251.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
сферы, защитить их от дикарей, стремящихся ограничить границы цивилизации, отступающей перед натиском варварства. Мы хотим, чтобы у нас было стабильное правительство, вызывающее доверие Европы. Это даст нам возможность создавать альянсы за рубежом для борьбы с Соединенными Штатами Америки, если они будут упорствовать в уничтожении нашей нации»36.
Взгляд на историю, как на область знаний о последовательном развитии человечества, у Аламана во многом перекликается с интерпретацией Августина и Ж. Боссюэ, считавших ее результатом реализации божественного плана. Он был хорошо знаком и с произведениями энциклопедистов, предостерегая соотечественников от пагубного влияния книг о Французской революции и соглашаясь с Вольтером в том, что великие события часто порождают незначительные причины. Близок его мировоззренческим принципам был и Жозеф де Местр, особенно утверждение французского публициста и религиозного философа о том, что идеальной формой управления обществом является непререкаемая власть церкви и короля. Какими бы ни были пристрастия Аламана, все его устремления неизменно были направлены на достижение исторической правды. «Ищу правду, - писал он, - и я никогда не позволю себе превратить историю в пасквиль на мертвых»37.
При всей спорности и противоречивости этого крупного историка и политического деятеля его существенный вклад в науку и культуру своей страны бесспорен. В 1991 г. в Мексике был создан Институт экономических и социальных исследований Лукаса Аламана, значительными тиражами постоянно выходят труды. Что же касается его парадоксальности и непредсказуемости, то он был столь же парадоксален и не предсказуем, как и само время, со всеми нюансами, заблуждениями и спецификой консервативной идеологии.
Хосе Мариа Роа Барсена: «Воспоминания о североамериканской интервенции (1846-1848) молодого человека того времени». Хосе Мариа Роа Барсена (1827-1908) родился в городе Халапа (штат Веракрус). В 1853 г. переехал в Мехико. Включившись в политическую деятельность на стороне консерваторов, издавал газеты консервативного направления «La Cruz», «Е1 Песо national», «La Sociedad». Благосклонно отнесся к установлению империи Максимилиана I. Входил в образованную монархом Императорскую Академию наук и литературы. В 60-летнем возрасте освоил латинский язык и перевел ряд произведений Вергилия. Являлся членом-корреспондентом Испанской Академии языка и основателем аналогичной академии в Мексике.
На первый взгляд, Роа Барсена был весьма далек от истории, а его мемуары не соответствуют характеру исторических исследований, скорее являясь свидетельством эпохи в контексте общественной мысли. Вместе с тем современные мексиканские специалисты высоко оценивают их, считая самыми объективными и точными с точки зрения содержащейся информации об этом сложнейшем периоде национальной истории.
В 1876-1877 гг. фрагменты воспоминаний Барсены были опубликованы в мексиканских газетах в виде статей. В последующие годы автор почувство
36 Ibid. Р. 258.
37 Ibid. Р. 257.
167
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
вал и реализовал профессиональную необходимость обращения к документам. Им были использованы появившиеся к этому времени многочисленные документальные публикации, свидетельства очевидцев, исследовательские работы. Важно отметить, что Роа Барсена широко использовал и официальные документы США. Касаясь общей оценки войны, он приводит слова американского конгрессмена Джона Р. Гиддинса: «Это - война против невинного народа, лишенная справедливых причин, развязанная с целью завоеваний, с надеждой дать новый импульс рабству, война, начатая вопреки конституции, справедливости и гуманности, вопреки всем веяниям времени, а также религии, которую мы исповедуем»38.
Безусловным откровением для мексиканцев были и цели войны, вытекавшие из заявлений президента США Джеймса К. Полка и нашедшие отражение в первом томе труда Барсены. Воистину лицемерие США не знало границ. Сами организовали аннексию Техаса. Обвинили мексиканцев в причинении ими материального ущерба американским гражданам. На этом основании спровоцировали войну 1846-1848 гг. Потребовали от правительства Мексики возместить расходы США, связанные с ведением войны. Компенсация, потребованная от Мексики американским правительством, естественно оказалась непосильной для ее экономики и тогда... О, как же великодушны Соединенные Штаты Америки!? Они сделали Мексике уступку и согласились, чтобы она рассчиталась с Вашингтоном... своей территорией.
Аргументация по всем этим проблемам очень «убедительно» представлена президентом Полком: «Хорошо известно, что единственно возможное со стороны Мексики возмещение убытков и удовлетворение справедливых на протяжении длительного времени требований наших граждан, единственный способ возмещения наших расходов на войну состоит в уступке ею части своей территории Соединенным Штатам. У Мексики нет денег для того, чтобы расплатиться с нами. Нет у нее и каких-то других возможностей для погашения задолженности. Если мы откажемся от этой возможности, то не получим ничего. Отказаться от возмещения убытков значит остаться с пустыми руками. Отказаться от компенсации в виде уступки части территории значит предать забвению наши справедливые требования и вести авантюрную войну, взяв на себя все ее расходы, не стремясь при этом к решению каких-либо целей и задач»39.
Цитирование только этих двух документов показывает, что двухтомное сочинение Роа Барсены обладало существенной глубиной и масштабностью, было написано с патриотических позиций. Опять же с помощью документальной базы ему удалось опровергнуть бытовавшее в то время в Мексике убеждение, что мексиканцы в годы войны были в основном беспристрастными наблюдателями происходивших событий.
Написавший в 1947 г. предисловие к двухтомнику Роа Барсены мексиканский историк Антонио Кастро Леаль отмечал: «В этой образцовой книге нас на каждой странице поражает тот факт, что стоило бы нам немного больше
38 Roa Bdrcena J.M. Recuerdos de la invasion norteamericana (1846-1848) рог un joven de enton-ces. Mexico, 1947. T. 1. P. IX.
168 39 Ibid. P. 21.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
приложить усилий и мы бы улучшили наше положение. Неоднократно мы могли склонить судьбу на свою сторону... однако каждый раз между нами вставала некая постоянная тень, скрывавшая возможность успеха». «Постоянная тень» - это мрачная сторона действительности, определявшая причины, не позволившие добиться перелома: плохая организация, отсутствие единства среди командования, слабое техническое оснащение и подготовка боевого состава, недостаток материальных средств, невозможность постоянного напряжения всех сил, личные властные амбиции, отодвигавшие на второй план вопрос о спасении родины40. Все эти и многие другие вопросы обстоятельно рассмотрены в труде Роа Барсены.
Разработка проблем истории древних цивилизаций. Естественный интерес к политической истории, имевший место в 20-40-е годы, предопределил доминирующие тенденции данных проблем в историографии. В то же время события этого периода генерировали в обществе повышенное внимание и к национальным истокам, к истории индейских цивилизаций. Этот феномен был связан не только с влиянием первых серьезных трудов, появившихся в Мексике в XVIII в. («Древняя история Мексики» Ф.Х. Клавихеро, археологические раскопки и их анализ в работах Л. Ботурини), но и с появлением в XIX в. масштабных исследований европейских ученых. Речь идет прежде всего о труде английского ученого лорда Кингсборо (1795-1837) «Мексиканские древности», в котором представлены различного рода материалы о цивилизациях майя и ацтеков. В свою очередь несколько позже во Франции активно работал в этой области Брассёр де Бурбюрг. Одна из его книг была опубликована в Мексике (Lettres puor server d’introduccion a 1’histoire primitive des nations civilisees del’Amerique septentrionale. Mexico, 1851), другая - в Париже (Histoire des nations civilisees du Mexique et de Г Amerique Centrale durant les siecles anterieurs a Christophe Colomb. P., 1857-1859).
В самой Мексике в XIX в. возникает целая плеяда исследователей индейских цивилизаций: Хосе Фернандо Рамирес, Альфредо Чаверо, Хоакин Гарсиа Икасбальсета, Хенаро Гарсиа, М. Ороско-и-Берра, Пасо-и-Тронкосо, Луис Гонсалес Обрегон
Известный археолог и юрист, сын полковника революционных сил Хосе Фернандо Рамирес (1804-1871), получив юридическое образование и работая на этой ниве, с конца 20-х годов начал собирать материалы и документы, относившиеся к далекому прошлому Мексики, стал активно участвовать в работе входивших тогда в моду историко-культурных обществ.
После завоевания независимости избирался депутатом различных уровней. В 1845 г. избран сенатором Федерального конгресса от штата Дуранго. В следующем году был назначен на пост министра иностранных дел, однако вскоре ушел в отставку. В 1851 г. стал министром Верховного парламента нации. Вскоре вновь был назначен министром иностранных дел. Возвращение к власти Санта-Анны привело к ссылке Рамиреса, а после падения режима
40 Ibid. Р. X.
169
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
(1855) он в следующем году возвратился в Мексику. Придерживался умеренно-либеральных позиций.
С начала 30-х годов начал профессионально заниматься историей. Поддерживал дружеские отношения с рядом историков. Известно одно из его писем К. Марии де Бустаманте, касающееся проблем изучения древней истории страны. В 1856 г. стал директором Национального музея и одновременно возглавил Руководящую хунту Академии изящных искусств. Именно эти годы вплоть до начала французской интервенции стали наиболее плодотворными в творческой биографии Рамиреса.
Его фамилия навсегда останется в анналах истории в названии «Кодекс Рамиреса». В 1856 г. он нашел в разрушенном монастыре францисканцев кодекс (рисованную книгу), основу которого составляло сочинение неизвестного автора «Описание происхождения индейцев, обитающих на территории Новой Испании, согласно их историям». Кроме того, в кодекс входили еше три больших фрагмента из других работ, касающихся: а) хроники событий периода правления Монтесумы I (1440-1460), б) конкисты (от прибытия испанцев в Текскоко до падения Теночтитлана), в) текст, не связанный с предыдущими исторической конвой. Язык сочинения и всех трех фрагментов - на-уатль.
Большим вкладом Рамиреса в науку стали предложенная им методика интерпретации иероглифических кодексов и целый ряд трудов: «Жизнь Мото-линьи», «Заметки и пояснения к “Истории завоевания Мексики Прескотта”», «Добавления к библиотеке Бернстайна». 29 важнейших в научном плане статей были написаны им для «Универсального словаря истории и географии», первые 7 томов которого увидели свет в Мехико в 1853-1855 гг.
Годы правления Максимилиана I - особая и отнюдь не славная страница в биографии Рамиреса. Он вступил на путь согласия и сотрудничества с императором, приняв его предложение стать президентом созданной австрийским эрцгерцогом Императорской Академии наук и литературы. Кроме того, Рамирес с июля 1864 по март 1866 г. исполнял обязанности министра иностранных дел и главы правительства оккупационного режима. За это время вплоть до отъезда в Германию в январе 1867 г. Рамирес написал только одно произведение - «Поездка на Юкатан» (характеристика исторических памятников этого региона).
Труды Рамиреса были высоко оценены не только в Мексике, но и в Испании, где он был избран почетным академиком Королевской Академии истории Мадрида и членом-корреспондентом Академии истории и этнологии Мадрида, а также Академии археологии Рима.
Для большинства мексиканских исследователей XIX в. характерна многосторонняя гуманитарная подготовка. Мануэль Ороско-и-Берра (1816-1881) не был исключением. Он получил образование, позволившее специализироваться в адвокатской практике, работать инженером-топографом, а в конце концов посвятить свою жизнь изучению мексиканской истории; основные труды: «Древняя история и завоевание Мексики» (1880) и «История испанс-170 кого господства» 1540-1810 (работа увидела свет в 1906 г.).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Первая из этих работ, состоящая из 4-х томов, примечательна своей концепцией места и значения доколумбовых цивилизаций и конкисты в истории Мексики. На взгляд Ороско, древняя культура индейцев представляла собой один из важных этапов в развитии и прогрессе человечества. Подобный подход, в основе которого лежала идея всемирности истории, существенно расширял диапазон влияния мезоамериканских цивилизаций, приравнивал их существование к явлениям всемирно-исторического значения.
В работе проанализированы четыре важнейшие проблемы мексиканской истории: цивилизация; доисторический человек в Мексике; доисторическая история; завоевание Мексики. Ороско убежден, что люди, заселявшие Новый Свет, были азиатского происхождения, что в древности, задолго до появления там европейцев, существовали контакты между Американским и другими континентами мира и что исландцы оказались в Новом Свете намного раньше испанцев и португальцев, а в Паленке прослеживалось определенное влияние буддизма. Примечателен вывод о том, что человек в Новом Свете появился не позже, чем в Европе41.
Большую часть труда занимает анализ достижений индейцев в области культуры, реконструкция истории ацтеков и характера конкисты, столкновения двух культур, а по существу двух мировоззрений, олицетворявшихся Куаутемоком и Кортесом. Завоевание испанцами Мексики Ороско сравнивал с Троянской войной, описанной Гомером в «Илиаде». Относился к индейцам с симпатией: «Голые воины с примитивным оружием сражались против людей, покрытых железом, имевших пушки и аркебузы. Эти воины всегда терпели поражения, однако вновь рвались в бой с тем же боевым духом. Они знали, что их ждет погибель, но предпочитали лучше умереть, чем потерять свободу»42. Ороско считал, что, несмотря на превосходство европейцев в военном отношении, поражение аборигенов во многом было связано с предательством Монтесумы II, спутницы Кортеса Малинче и др.
Глубокое проникновение в суть многих проблем мезоамериканских цивилизаций предопределило активное участие Ороско вместе с Х.Ф. Рамиресом и X. Гарсией Икасбальсетой в кампании по спасению исторических документов в 1856-1857 гг. в период конфискации собственности церквей и монастырей, согласно закону Лердо. Примерно в это же время им были написаны все этнолингвистические статьи в упомянутом выше «Универсальном словаре истории и географии». В 1864 г. была опубликована во многом уникальная для того времени его работа «География языков и этнографическая карта Мексики». Заметную роль он сыграл и в становлении национальной картографии, в частности в подготовке в 1850 г. первой политико-административной карты страны.
Характерное для общей концепции истории Мексики, присущей Ороско, негативное отношение к конкисте, насильственным путем прервавшей естественное развитие древних цивилизаций, соответствующим образом сказалось и на его восприятии колониального режима, и на отражении последнего
41 Historiografia mexicana: En busca de un discurso integrador de la nacion 1848-1884. Mexico, 1996. Vol. IV. P. 376.
42 Ibid. P. 372.
171
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в «Истории испанского господства». Трехвековая власть Мадрида характеризовалась Ороско в духе «черной легенды»: эксплуатация, разорение, грабеж, разбой конкистадоров.
В годы империи Максимилиана I Ороско был приглашен в Министерство экономического развития для создания региональных карт хозяйственного значения. Работая бок о бок с французскими коллегами, постоянно критиковавшими мексиканцев за недостаточную компетентность, он с чувством собственного достоинства отвечал им: «Мы хорошо представляем себе, что наша страна не такая цивилизованная, как Франция. Однако наша национальная гордость заставляет нас заявить, что мы отнюдь не настолько отстали, чтобы заслуживать такое презрение. Практически во всех областях у нас есть образованные люди, не уступающие в профессиональной подготовке специалистам других стран»43.
Конечно, исследователь не имел в виду самого себя, но его труды, эрудиция, вклад в разработку сложных проблем национальной истории и картографии свидетельствовали о том, что такие «люди» в Мексике действительно были.
В круг ближайших друзей, единомышленников и последователей М. Орос-ко-и-Берры входил Хоакин Гарсиа Икасбальсета (1825-1894), еще один блестящий знаток мексиканских древностей, названный выдающимся испанским ученым Марселино Менендесом-и-Пелайо «великим маэстро всей мексиканской эрудиции». Он родился в Мехико в семье очень состоятельного гражданина Испании, который в 1829 г., в период острейших политических коллизий, вынужден был возвратиться на родину, а затем, после признания в 1836 г. Мадридом независимости Мексики, вернулся в мексиканскую столицу. Будущий знаменитый историк получил всестороннее домашнее образование, а любовь к истории ему привил сам Лукас Аламан.
В распоряжении начинающего историка была великолепная библиотека семьи и приобретенная отцом специально для него типография. В 1847 г. Хоакин записался добровольцем в ряды борцов против американских интервентов, участвовал в боях в составе батальона «Виктория».
Дебют Гарсии Икасбальсеты на ниве национальной историографии состоялся в 1849 г., когда увидел свет переведенный им труд У. Прескотта «История завоевания Перу» с некоторыми его уточнениями и комментариями, а первые авторские работы были опубликованы в «Универсальном словаре истории и географии».
В творческом наследии этого историка прослеживаются два приоритетных направления - источниковедческое и исследовательское; хронологические рамки научных поисков в основном ограничиваются XVI в. Гарсиа Икасбальсета опубликовал некоторые хроники Новой Испании со своими пояснениями и примечаниями, среди них работы Херонимо де Мендьеты, Франсиско Сервантеса де Саласара, Гонсалеса де Эславы, Матиаса де ла Моты Падильи. Хронику Франсиско Сервантеса де Саласара «Мехико в 1554 г.» перевел с науатля на испанский язык.
172 43 Ibid. Р. 363.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Всю свою жизнь он постоянно и целенаправленно собирал самые разнообразные документы, еще не ставшие достоянием печати: докладные записки, письма, отчеты и реляции, путеводители, уставы, материалы судебных процессов и т.п. Все эти находки были опубликованы в двух «Коллекциях документов» - Coleccion de documentos para la historia de Mexico. Mexico, 1858— 1866. Vols 1-2; Nueva Colleccion de documentos para la historia de Mexico. Mexico, 1886-1892. Vols 1-5.
Исследвательское направление представлено следующими основными работами: «Заметки для каталога писателей на индейских языках Америки» (1866), «Дон фрай Хуан Сумаррага - первый епископ и архиепископ Мексики» (1881), «Мексиканская библиография XVI в.» (1889). С научной точки зрения любая из этих работ имеет большую ценность, однако особенно хотелось бы выделить последнюю. В ней Гарсиа Икасбальсета собрал информацию обо всех публикациях, появившихся в Новой Испании с 1539 по 1600 г., и написал более 100 биографий их авторов. Кроме того, читатель найдет в этом труде иллюстрации того времени, факсимильные обложки книг, наиболее интересные фрагменты из произведений XVI в., библиографические характеристики всех помещенных в нем материалов.
Теоретические пристрастия Гарсии Икасбальсеты были вполне созвучны известной формуле Леопольда фон Ранке: писать историю «так, как это происходило на самом деле». Отсюда особое отношение к правдивому освещению событий и, естественно, к источникам. Современная мексиканская исследовательница Патрисья Монтойя Риверо отмечает: «Дон Хоакин работал всю свою жизнь, будучи глубоко убежденным, что он намного эффективнее способствовал познанию колониальной истории Мексики, находя, изучая и публикуя редкие и неизвестные документы, нежели посредством публикации 44 своих книг» .
Время опровергло маститого историка и сегодня не только в Мексике, но и в далекой России с огромным пиететом относятся к каждой строке «великого маэстро всей мексиканской эрудиции».
Многогранная личность: адвокат, писатель, литературный критик, историк, боевой генерал, политический деятель, дипломат Висенте Рива Паласьо (1832-1896), выходец из очень богатой семьи, получил в Мехико многостороннее гуманитарное образование. Сражался против французской интервенции и империи Максимилиана 1 на стороне Б. Хуареса, был произведен в генералы. Занимал важные посты в государственных республиканских структурах: министр экономического развития, губернатор штатов Мехико и Мичоакан, в конце жизни - чрезвычайный и полномочный посол Мексики в Испании.
Родоначальник жанра исторического романа в Мексике. Заботясь об исторической достоверности своих произведений, профессионально подходил к истории, постоянно собирал и анализировал источники. Задумал и частично осуществил огромный научный проект, начав публиковать многотомный труд «Века мексиканской истории» (Mexico a traves de los siglos).
44 Historiografia mexicana. Vol. IV. P. 404.
173
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Рива Паласьо пригласил участвовать в создании этого труда ряд известных историков. В 1889 г. в Мехико вышли два тома. Первым томом стала работа Альфредо Чаверо (1841-1906) «Древняя история и конкиста», в которой он попытался обобщить все реализованное в этой области до того времени в мексиканской историографии. Второй том «Вице королевство» принадлежит перу самого Ривы Паласьо и интересен прежде всего концепцией колониального периода, которая во многих аспектах соответствовала основным постулатам консервативной историографии.
Автор посчитал три века колониального господства основополагающим этапом формирования мексиканской нации и, исходя из этого, не скупился на дифирамбы в адрес «матери-родины» и ее королей. На его взгляд, это была эпоха, лишенная каких-либо серьезных потрясений, когда в почти идиллической обстановке, прерываемой иногда пиратскими набегами и мелкими внутренними конфликтами, складывалась фактически независимая во всех отношениях родственная испанской нация.
К сожалению, дипломатическая служба прервала дальнейшее осуществление проекта. Однако перечень трудов Ривы Паласьо по истории не заканчивается только указанными выше публикациями. Им написаны несколько книг в жанре исторической биографии: «Ничтожества. Галерея современников» (1882). «Сегодняшняя Мексика: галерея современников» (1898), «Мексика и ее люди. Портреты современников» (1904). Важное место в мексиканской исторографии XIX в. занимают такие исследования, как: «История администрации дона Себастьяна Лердо де Техады» (1875), «Кальварьо и Табор: мемуары интервенции» (1953), книга-хроника «Указатель самых значимых событий с 1821 по 1861 г.» (1933). Все эти работы были опубликованы в Мехико.
Историография французской интервенции и империи Максимилиана I. Первоначально задумывавшаяся тройственная интервенция (Великобритании, Испании и Франции) в конечном итоге обернулась высадкой в Мексике в начале 60-х годов 40-тысячного французского экспедиционного корпуса, освободительной войной мексиканского народа, установлением и крушением империи Максимилиана I. Все эти события породили огромную историографию во многих европейских странах и в самой Мексике. Мексиканский историк Мартин Кирарте к столетию со дня падения второй империи (1967) подготовил монографию «Историография об империи Максимилиана», увидевшую свет в 1970 г. Данный труд наряду с другой цитируемой ранее работой Марии де ла Лус Парсеро освещают наиболее важные исследования различных историографических школ и направлений Европы и Америки. Так как невозможно объять необъятное, остановимся главным образом на историографии Франции и Мексики, а также отметим, что одно из лучших европейских исследований того времени «История мексиканской войны в 1861-1867 гг.» принадлежит перу испанского историка Педро Прунеды.
Французская историография. Среди множества публикаций европейс-174 ких авторов (австрийцы, англичане, немцы, бельгийцы, швейцарцы и др.),
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
естественно, выделяется своей масштабностью и обилием документального материала историография Франции.
Одним из первых возвысил свой голос в защиту Мексики французский мыслитель левореспубликанского направления Эдгар Кине (1803-1875), издавший в 1862 г. в Лондоне работу «Мексиканская экспедиция». Он напомнил читателям о том, что в 1781 г. Франция была в авангарде стран, протянувших руку помощи бывшим английским колониям в Северной Америке, и во многом способствовала достижению ими независимости. Теперь же Франция выступает в роли узурпатора, стремится к консервации рабства. «Иметь единую цепь вокруг мира: от Парижа до Мехико, от Мехико до Японии. Разве это не наполеоновская идея? В этом стремлении к экспансии, - продолжал Кине - можно пойти и дальше и представить, что Новая Гранада, Венесуэла, Эквадор, Перу, Чили, Буэнос-Айрес, Монтевидео - все они во власти французов. Что сможет противопоставить дух Боливара духу Бонапарта? Ведь одно только это имя заставляет падать ниц города... Одного наполеоновского вздоха будет достаточно, чтобы рассеять их, смести с карты мира. Эта парализация политической жизни на одной второй континента и являет смысл великого акта 1862 года»45.
Уничижительный сарказм Кине предопределялся не только его личной позицией. Аналогичную реакцию стремление «маленького Наполеончика стать подлинным Наполеоном» (В. Гюго) вызывало у всей французской интеллектуальной элиты.
Эмиль Оливье (1825-1913) - крупный политический деятель, правовед и историк. Именно он возглавлял французский кабинет министров в критический для страны период с января по август 1870 г., именно он, по его словам, «с легким сердцем» объявил войну Пруссии, закончившуюся капитуляцией Парижа. Его успехи на ниве научной истории намного более существенны.
Прежде всего, перу этого автора принадлежит 18-томное исследование «Либеральная империя: изучение, изложение, воспоминания», выходившее в Париже в 1895-1916 гг. и затронувшее отдельные аспекты мексиканской авантюры Максимилиана I. Оливье всегда испытывал симпатию к Мексике, будучи депутатом Законодательного собрания, выступал против интервенции. Эти нюансы нашли отражение и в данном труде и в других его работах. Мартин Кирарте справедливо отмечал: «Говоря об участии французов в имперской драме мексиканцев, Оливье достигает высшей точки критического анализа. В духе справедливости, в характерном для него изящном стиле он устанавливает степень вины основных действующих лиц, указывая на их ошибки, не пытаясь оправдать преступления. Мужественно трактуя все события, он не отступает от этого правила и в тех случаях, когда необходимо выдвинуть обвинения против императора французов. С восхитительной прямотой он рассматривает наиболее сложные ситуации, всегда опираясь в своих выводах на серьезную документальную базу». В то же время мексиканский автор не избежал и ряда замечаний в адрес Оливье, подчеркивая его поверхностное, а иногда и ошибочное отношение к позиции мексиканской
45 Quinet Е. L’Expedition du Mexique. Londres, 1862. P. 10-11.
175
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
церкви и консерватизму, не замечая их якобы позитивного вклада в национальную историю46.
Непосредственно империи Максимилиана I посвящены две работы Оливье - сравнительно небольшая монография «Французская интервенция и империя Максимилиана» (Гвадалахара, 1905) и фундаментальный труд (1006 страниц) «Базэйн и конец мексиканской экспедиции» (Париж, 1905).
Самым строгим научным критериям отвечает работа Пьера де ла Корса «История второй империи». Если в публикациях Оливье сделан акцент главным образом на персоналиях, то Пьер де ла Корс основное внимание уделяет идеологической и межпартийной борьбе в Мексике и во Франции, внешней политике Франции и французскому обществу 60-х годов XIX в. Нетрадиционен его главный вывод: «ни одно событие в древней и современной истории не превзойдет своим мрачным размахом трагедию Мексики»47.
Граф Эмиль Каретри также оставил свое имя в анналах этого направления французской историографии, написав несколько книг: «Мексика и шансы спасения новой империи» (Париж, 1866); «Взлет и падение империи Максимилиана. Французская интервенция в Мексике в 1861-1867» (Париж, 1867); «Французская контргерилья в Мексике» (Париж, 1869, 2-е изд.). Как и все предыдущие авторы, он был политическим противником Наполеона III и поэтому решительно осуждал мексиканскую авантюру.
Часть работ французских авторов носила четко выраженный антимекси-канский характер. В наиболее резкой форме это проявилось в произведении Самюэля Баша «Воспоминание о Мексике» (Париж, 1870). Автор подробно восстановил событийный ряд с конца 1866 г. до отправки тела Максимилиана I в Европу. По существу это - биографическая хроника последних месяцев жизни императора, написанная в откровенно апологетическом духе с явным неприятием Мексики и мексиканцев.
В такой же манере творила чета Саль Сальмов. Австрийский эрцгерцог лично попросил князя Феликса Саль Сальма воссоздать историю его империи. Из-за скоротечности событий многотомного труда не получилось, тем не менее обещание, данное императору, частично было реализовано. В 1869 г. в Мехико князь опубликовал «Воспоминания о Керетаро и Максимилиане», а его супруга, Агнесс, дополнила их своей публикацией «Керетаро. Заметки из дневника княгини». Субъективизм, предвзятость, развязный тон главы семьи вкупе с сентиментальным, не лишенным женских фантазий характером дневниковых записей Агнесс не позволили этим авторам воспроизвести объективную картину событий, но их работы, безусловно, представляют определенный интерес как свидетельства эпохи.
Наиболее полно период 1861-1867 гг. со всеми его составляющими в обеих странах (политической, дипломатической, военной, социально-экономической) проанализирован в двухтомном труде Эужена Лефевра «История французской интервенции в Мексике» (Брюссель; Лондон, 1869). Этот французский либерал, оказавшись в политическом изгнании и найдя пристанище в соседних странах, получал все необходимые ему документы от правительс
46 Quirarte М. Historiografia sobre el imperio de Maximiliano. Mexico, 1970. P. 113, 115.
176 47 Ibid. P. 119.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тва Б. Хуареса и создал подлинно научное исследование, осуждающее французскую интервенцию.
В свою очередь едва ли не самая богатая подборка французских документов представлена в работах Эмманюэля Доменеча, пресс-атташе Максимилиана и его личного представителя в Европе («Мексиканская империя, мир и интересы мира», 1866; «Мексика как она есть», 1867; «История Мексики», 1868).
Несомненный интерес представляет труд Мишеля Шевалье «Мексика древняя и современная». Автор продемонстрировал глубокие знания мексиканской истории, проанализировав все этапы исторического развития этой страны. Большое внимание он уделил французской интервенции. Книга была издана в 1863 г. и могла осветить лишь ее начало. Работа любопытна аргументацией необходимости этого шага со стороны Франции и прогнозами на окончательный исход. «По всей Европе, и особенно во Франции, - отмечал Шевалье, - задают вопрос, почему европейские государства вместе или в отдельности должны вмешаться во внутренние дела Мексики... Экспедиция, - пояснял он, - предполагает не только добиться возрождения (Мексики. - Е.Л.)... но прежде всего оказать решающее влияние на политическую систему страны. Экспедиция имеет четко определенную цель: она будет отправной точкой для регенерации политической жизни Мексики»48.
Выполнение этой задачи, по мнению автора, во многом зависело от нормализации там деятельности католической церкви, что находилось в компетенции Святого престола, но чему по возможности также должны были способствовать французские вооруженные силы. Кроме того, Шевалье отмечал, что Франция уважает независимость Мексики и не стремится превратить ее в свою колонию и что ее намерение помочь «этой несчастной стране»49 не противоречит доктрине Монро50.
Автор был убежден, что все цели будут реализованы без серьезного сопротивления мексиканцев: «Подготовка нашей армии, превосходство ее вооружения и административной системы, дисциплина, талант и опыт командующих не оставляют сомнения в исходе грядущих сражений и всей кампании»51.
Идеи Шевалье не имели ничего общего с внешней политикой Наполеона III. Фиаско Максимилиана так и оставило императора Франции в ипостаси «маленького Наполеончика». Как говорил его знаменитый дядя, «успех - вот что создает великих людей».
ИСТОРИОГРАФИЯ МЕКСИКИ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА
Мексиканская историография второй половины XIX в. развивалась под влиянием основных политических событий в истории страны: либеральных реформ и гражданской войны 1854-1860 гг., англо-франко-испанской ин
48 Chevalier Michel. Le Mexique ancien et modern. P., 1863. P. 474.
49 Ibid. P. 543.
50 Ibid. P. 490, 491.
51 Ibid. P. 506.	177
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тервенции и освободительной войны мексиканского народа 1861-1867 гг., преддверия буржуазно-демократической революции 1910-1917 гг. Именно эти события и привлекали внимание историков, как мексиканских, так и зарубежных, и стали отправными точками формирования исторических концепций мексиканской истории национального периода.
Следует отметить, что европейские историки конца XIX - начала XX в. (английские, французские, немецкие и даже испанские) в основном с пренебрежением относились к истории Мексики, к национальному периоду ее истории. Внимание немецких, французских и английских историков привлекало время правления Максимилиана в Мексике52. Основное внимание испанских историков было обращено на изучение мексикано-испанских отношений в XIX в.53 В работах американских историков приоритетным направлением оставалось изучение мексикано-американских отношений, а также исследование и оценка таких важных эпизодов мексиканской истории, как аннексия Соединенными Штатами Техаса и война Мексики с США с точки зрения североамериканской дипломатии54.
Развитие собственно мексиканской историографии начинается с 1821 г. Большинство исторических работ того времени были простыми попытками оправдать те или иные события или представить интересы отдельных социальных групп населения и политических деятелей. Историческая перспектива ограничивалась коротким периодом прошедшего времени и тем, что многие историки были участниками событий, которые они описывали. До либеральных реформ главное место принадлежало консервативному историку Лукасу Аламану.
Существенное развитие исторические исследования в Мексике получили после либеральных реформ и иностранной интервенции 1857-1867 гг. В это время начали появляться первые многотомные работы, посвященные изучению и описанию национальной истории Мексики после завоевания ею независимости55.
Эти работы представляли собой скорее исторические описания политических и военных событий, излагая их в хронологической последовательности,
52 Corti Egon. Maximilian und Charlotte von Mexiko. Zurich; Leipzig, 1924. 2 vols.; Dawson D. The Mexican Adventure. L., 1935; Hyde H.M. The Mexican Empire: The History of Maximilian and Cariota of Mexico. L., 1946; Schefer Christian. La grande pensee de Napoleon III: Les origines de 1’expedition du Mexique, 1858-1862. P., 1939.
53 Cf. Jaime Delgado Espana у Mexico en el siglo XIX. Madrid, 1950-1953. Vols. 1-3; Malagon Barceld Javier. Relaciones diplomaticas hispano-mexicanas 1839-1898.
Rives G.L. The United States and Mexico. N.Y., 19113. Vols. 1-2; Manning William R. Early Diplomatic Relations between the United States and Mexico. Baltimore, 1916; Smith Justin H. The Annexation of Texas. N.Y., 1919; Idem. The War with Mexico. N.Y., 1919. Vols. 1-2.
55 Paula de Arrangoiz Francisco de. Mejico desde 1808 hasta 1867. Madrid, 1871-1872. Vols. 1-4 (работа представляла собой расширенный вариант более раннего исследования историка «Apuntes para la historia del segundo imperio mejicano» (Madrid, 1869), в котором он защищал позиции мексиканской консервативной партии); Castillo Negrete Emilio del. Mexico en el siglo XIX о sea su historia desde 1808 hasta la epoca presente. Mexico, 1875-1890. Vols. 1-24; ZamacoisNiceto. Historia de Mejico desde sus tiempos mas remotos hasta nuestros dias. Barcelona, 1878-1882. Vols. 1-18 (хотя Самакоис по происхождению является испанцем, но в течение долгого времени он проживал в Мексике, считал ее своей второй родиной и поэтому его 178 работы могут рассматриваться в одном ряду с трудами мексиканских историков).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
без попыток дать периодизацию и характеристику ключевых явлений истории Мексики. Первая попытка проанализировать исторические события была предпринята в 1880-х годах либеральными историками, считавшими себя наследниками традиций 1810 г. Они пытались определить основные этапы мексиканской истории, составить периодизацию ее независимого развития. Историки либерального толка выделяют в мексиканской истории три фазы: время «анархии и нерешительного конфликта» (1821-1854); период победы либеральных реформ (1855-1867); и современный период - с 1867 года. Борьба с французскими оккупантами получила у либеральных историков высокую оценку и была названа «второй Войной за независимость»56.
Один из основоположников либерализма в мексиканской историографии, Игнасио Альтамирано, в работе «История и политика Мексики 1821-1882 гг.»57 выделял три периода в истории Мексики: 1821-1853; 1853-1867; 1867-1892. Похожая периодизация была представлена в монументальном труде Висенте Ривы Паласио «Века мексиканской истории»58, четвертый и пятый тома которого охватывают время с 1821 до 1855 г. и посвящены исследованию истории развития независимой Мексики и периоду либеральных реформ. Такое же деление на три периода было представлено в книге выдающегося мексиканского либерального историка Хусто Сьерры «Политическая эволюция мексиканского народа» (которая вначале появилась как часть работы «Мексика и ее социальная эволюция»59): период анархии 1825-1848 гг., время реформ 1848-1867 гг. и современная эпоха.
Историки, чьи взгляды были близки консерваторам, такие как Ороско-и-Берра60 и Гарсия Икасбальсета, предпочитали изучать индейское и колониальное прошлое страны, нежели историю XIX века.
В это время появляются биографические работы, посвященные ключевым фигурам мексиканской истории. Следует отметить, такие серьезные исторические труды, как книги Хусто Сьерры, Франсиско Бульнеса и Карлоса Перейры. Характеристики важных государственных деятелей содержатся в книге Хенаро Гарсии61.
Время правления генерала Порфирио Диаса (1877-1911) нашло отражение в работах Франсиско Г. Космеса «Всеобщая история Мексики. Последние тридцать три года», которая несмотря на название посвящена в основном событиям 1867-1877 гг.,62 и Хосе. Р. Дель Кастильо «История социальной революции Мексики», где представлена характеристика режима Порфирио Диаса63.
56 Potash Robert A. Historiography of Mexico since 1821 // HAHR. 1960. N 40, 3. P. 390.
57 Altamirano Ignacio. Historia у politica de Mexico, 1821-1882. Mexico, 1947.
58 Riva Palacio Vicente. Mexico a traves de los siglos. Mexico, 1887-1889. Vols. 1-5.
59 Sierra Justo. Mexico у su evolution social. Mexico, 1900. Vols. 1-3.
60 Orozco у Berra. Historia de la domination espanola en Mexico. Mexico, 1938. T. 1-4.
61 Sierra Justo. Juarez: su obra у sutiempo. Mexico, 1905; Bulnes Francisco. El verdadero Diaz у la revolution. Mexico, 1920; Pereyra Carlos. Juarez discitido сото dictador у estadiste. Mexico, 1904; Garcia Genaro. Documentos ineditos о muy raros para la historia de Mexico. Mexico, 1905-1911.
62 Cosmes Francisco G. Historia general de Mejico: Los ultimos treinta у tres anos. Barcelona, 1901-1902. Vols. 1-4.
63 Del Castillo Jose R. Historia de la revolution social de Mexico. Mexico, 1915.
179
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Бурные политические события мексиканской истории XIX в.: буржуазная революция и последовавшая за ней гражданская война 1854-1860 гг.; иностранная интервенция, поставившая под угрозу сохранение суверенитета мексиканского народа; длительное бессменное правление генерала Порфи-рио Диаса, предопределившее революцию 1910-1917 гг., - нашли отражение и получили оценки в работах наиболее известных мексиканских историков конца XIX - начала XX в.
На развитие исторических исследований и формирование методологических подходов к изучению истории в Мексике в середине и второй половине XIX в. решающие значение оказывало получившее в то время широкое распространение в Европе философское направление позитивизм. Сторонники строгого научного подхода формировали исторические концепции основываясь, прежде всего, на надежном и достоверном фактическом материале, оставляя в стороне изучение понятий, терминов и сущности явлений. Сбор и описание фактов должно было способствовать созданию позитивного, полезного, точного и достоверного знания. Одним из самых последовательных сторонников взглядов О. Конта и Г. Спенсера был мексиканский философ, основоположник позитивизма в Мексике Габино Барреда (1820-1881). Физик и профессор медицины Барреда учился в Париже, где, познакомившись с Огюстом Контом, увлекся позитивизмом. Вернувшись в Мексику, он организовал Общество сторонников позитивизма, став его первым руководителем. Противник католической церкви и ее влияния на развитие Мексики, Барреда выступал за развитие концепции просвещения необразованных народных масс, что, по его мнению, устранило бы препятствия на пути национального прогресса. Замеченный Бенито Хуаресом Барреда был приглашен в либеральное правительство, где ему было поручено осуществление реформы системы образования. В 1868 г. Барреда открыл Национальную подготовительную школу в Мехико. Либеральное национальное правительство Мексики рассматривало задачу развития образования как один из центральных способов становления в стране цивилизованного общества. Распространение позитивистского подхода в Мексике имело особое значение, так как свидетельствовало о победе либерального движения в стране, знаменуя собой отход от колониального прошлого, движение страны по пути модернизации. В представлениях сторонников позитивизма именно такой подход должен был стать идеологической основой объединения разрозненных мексиканцев, создания и сохранения самостоятельного независимого государства. «Гуманизм без Бога» - вот, что должна была представлять собой мексиканская позитивистская идеология64.
Приемником Г. Барреды на посту главы Общества сторонников позитивистов Мексики стал медик по образованию Порфирио Парра (1854-1912), немало сделавший для развития позитивизма в Мексике на новом этапе. Пара являлся директором Национальной подготовительной школы, членом Национальной медицинской академии. Он основал журналы «Е1 metodo», «Positivism». В небольшой работе «Историки и их обучение» он изложил методологические подходы к более поздней своей работе, имевшей существенное
180 64 Moreno Rafael. Fue humanista el positivismo mexicano? // Historia mexicana. 1959. N 31.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
значение для развития исторической науки и системы преподавания в Мексике, «Социология Реформы» (1906)65. Парра принадлежал к так называемому второму поколению мексиканских позитивистов, для которых было характерно признание за историей особой воспитательной и образовательной роли, выделение психологического фактора в исторических исследованиях, внимание к изучению не только материальных, но и духовных ценностей.
Дискуссии вокруг истории. Историческое прошлое народа и историческая наука, изучающая это прошлое, приобрели особое значение в середине XIX в. в процессе становления независимого мексиканского государства. В 40-е годы по декрету правительства Санта-Анны во многих колледжах, Академии Летрана, Национальном музее истории, археологии и этнологии были созданы гуманитарные факультеты, где преподавание всеобщей истории и истории Мексики должно было стать одним из ведущих курсов. Вопросы методологических подходов к изучению истории и ее преподавания обретали особую актуальность. В начале февраля 1844 г. в мексиканской газете «Е1 Siglo XIX» начала публиковаться открытая переписка между Хосе Гомесом де ла Кортиной и Хосе Мариа Лакунсой по вопросам изучения исторического прошлого.
Хосе Гомес де ла Кортина (1799-1860), известный как граф де ла Кортина, родился и умер в Мехико. Учился в Академии истории, был членом многочисленных научных и литературных обществ. Граф де да Кортина принимал активное участие в работе журналов «Е1 Registro Trimestral», «La Revista Mexicana», «Е1 Imparcial», «Е1 Semanario» и возглавлял литературную газету «Е1 Zurriago». Им были написаны работы «Основные понятия нумизматики» («Nociones elementales de Numismatica». Mexico, 1843), «Словарь синонимов испанских» («Diccionario de sinonimos Castellanos». Mexico, 1843)66. Важными трудами, в которых автор ставил методологические вопросы, были «Учебник исторический и методологический для изучения истории» («Cartilia historial о metodo para estudiar la Historia. Mexico, 1841), «Три критических письма против Хосе Лакунса» («Tres Cartas Criticas Contra Jose Ma. Lacunza». Mexico, 1844).
Хосе Мария Лакунса (1809-1869) - поэт и адвокат, родился в Мехико. Закончил колледж Святого Хуана де Летрана. В 1836 г. основал вместе с Гильермо Прието на базе одноименного колледжа Академию Летрана, где преподавал на кафедре истории. Лакунса был министром иностранных дел в правительстве Хосе Хоакина де Эрреры (1844-1845) и в правительстве императора Максимилиана I. После падения империи вынужден был эмигрировать на Кубу, где и умер67. Лакунса был автором работ «Статья об истории»
65 Ortega у Medina Juan A. Polemicas у ensayos mexicanos en torno a la historia. Mexico, 1970. P. 304.
66 Ibid. P. 72.
67 Ibid.
181
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
(«Articulo sobre la “Historia” en el Ateneo Mexicano». Mexico, 1844. T. 1), «Науки и XX век» («Las Ciencias у el Siglo XX en el Ateneo Mexicano». Mexico, 1844. T. I)68.
Публикуя статьи в газете «Е1 Siglo XIX», Лакунса ставил задачей, прежде всего, привлечение внимания к важности изучения истории страны как важнейшего фактора формирования национального самосознания народа. Отмечая значение истории как науки во всех цивилизованных странах, где не приходилось доказывать важность изучения исторического прошлого и его преподавания, историк писал, что «пример прошлого - предсказание будущего»69. Обращаясь к мировому историческому прошлому, Лакунса выделял основные этапы развития человечества, отмечал важность исторических источников, значение географии и хронологии как вспомогательных для истории дисциплин. Лакунса указывал на родственность мексиканцев с германцами, отмечая, что в их жилах течет кровь готов, бретонцев, франков и других германских племен, которые создавали европейские государства. По его мнению, влияние это более сильное, чем влияние индейской крови. Такое суждение не может не представляться странным, поскольку другой мексиканский либеральный деятель, журналист и поэт Гильермо Прието описывал внешность Лакунсы как красивого, темноволосого и смуглого креола70. Лакунса понимал историю как биографию народа. Прогресс, по его мнению, состоял в балансе и стабильном развитии народа, гармонии жизни народа и правителей.
Граф де ла Кортина, получивший образование в Европе, в статьях, которые он также публиковал в газете «Е1 Siglo XIX», говоря о значении методологического похода к историческому исследованию и толкованию исторических фактов, предлагал мексиканским историкам заимствовать основные принципы у европейских ученых. Он предлагал использовать методологический опыт историков тех стран, где историческая наука уже давно считалась основой многих других дисциплин, а также образования и воспитания молодежи.
Историческая дискуссия, развернувшаяся на страницах мексиканской прессы, достигла главной цели, которую ставили перед собой оба историка, способствовала росту интереса к исторической науке, поднимала значение истории не только как науки, но и важного воспитательного и образовательного фактора.
В 1891 г. на страницах мексиканской газеты «Е1 Universal» разгорелась полемика между знаменитым поэтом, журналистом и государственным деятелем Г. Прието и одним из лучших преподавателей в то время Э.С. Ребса-меном.
Г. Прието (1818-1897) закончил колледж Святого Хуана де Летрана, литературная деятельность его началась довольно рано, первые стихи были опубликованы в 1837 г. Наиболее известные сборники его стихов «Уличная муза»
68 Ibid. 470.
69 Ibid. 81.
182 70 Ibid. 76-77.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
1883 («La musa callejera») и «Национальный романсеро» 1885 («Е1 romancero national») написаны в духе романтизма. В 1890 г. газета «La Republica» назвала Г. Прието самым популярным мексиканским поэтом, историк Игнасио Мануэль Альтамирано называл его «поэтом Родины». Журналистскую карьеру Г. Прието начал в качестве литературного критика в газете «Е1 Siglo XIX», в 1845 г. вместе с Игнасио Рамиресом основал сатирический журнал «Don Simplicio». Г. Прието был активным и последовательным сторонником либеральной партии (пурос), литературную и журналистскую деятельность он сочетал с государственной службой, занимал ряд важных постов в правительствах Мариано Ариста, Хуана Альвареса и Бенито Хуареса (посты министра финансов и министра иностранных дел). В 1854-1855 гг. активно участвовал в движении за свержение диктатуры генерала А. Санта-Анны, выступал на стороне Б. Хуареса во время гражданской войны в Мексике.
Энрике С. Ребсамен (1857-1904) родился в Швейцарии, учился на преподавателя, закончил Университет в Цюрихе. Работал преподавателем во многих странах. По приглашению Игнасио М. Альтамирано приехал в Мексику, в 1883 г. обосновался в Гвадалахаре, обучая детей немецкому языку. В 1885 г. представил в правительство свой план реформирования образования, основал в Халапе Педагогическое училище, в котором позже стал директором. Он отстаивал свои реформаторские идеи, пытался осуществить идеи европейских педагогов на мексиканской почве. Свои идеи он пропагандировал через журнал Педагогического училища «Mexico Intelectual». Среди работ Ребсамена выделяются «Методологический гид по обучению истории» («Guia metodologica para la ensenanza de la Historia». Mexico, 1891), «Открытое письмо Г. Прието» («Carta Abierta a G. Prieto»), опубликованное в журнале «Е1 Universal» в 1891 г.
Г. Прието резко раскритиковал предложения Ребсамена, написав работу «Лекции по истории» («Cursos de Historia» - насчитывала пять статей), когда ему было уже за 70 лет. Здесь намечен концептуальный подход к изучению истории. Прието отстаивал либеральные ценности в системе образования, отмечал, что обучение детей и юношей должно быть национальным, что способствовало бы утверждению свободы и либеральных институтов в стране71. Прието не мог согласиться с мнением швейцарца, так как в Мексике, «если кто не является либералам, то принадлежит к лагерю сторонников господства испанского колониализма и монархии»72.
Мануэль Ларраинсар (1809-1884) - известный историк и государственный деятель Мексики, родился в городе Сан-Кристобаль-де-ла Касас (штат Чьяпас). Начав учебу в родном городе, затем поступил в колледж Святого Илдефонсо в Мехико. В 1832 г. М. Ларраинсар получил звание адвоката, позже был назначен судьей в Высший трибунал Чьяпаса, депутатом Верховного конгресса, сенатором в 1845 г. В 1847 г. Ларраинсару было поручено написать подлинную историю Техаса, он был направлен в США и Италию представителем Мексики.
71 Ibid. Р. 282.
72 Ibid. Р. 284.
183
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Наиболее известными его работами были: «Биография Бартоломе де Лас Касаса» («Biografia de Bartolome de las Casas». Mexico, 1837), «Исторический источник Мексики в американских памятниках» («Existe la fuente de la historia de Mexico en los monumentos americanos»), « Исследования по истории Америки, ее руин и древностей....» («Estudios sobre la historia de America, sus ruinas у sus antigiiedades, comparadas con lo mas notable que se conoce del otro continente, en los tiempos mas remotos, у sobre el origen de sus habitantes». Mexico, 1875-1878. Vols. 1-6).
Концептуальные положения и методологические разработки были изложены историком в книге «Некоторые идеи об истории и способе написания истории Мексики, особенно современной с момента провозглашения независимости в 1821 году до наших дней» («Algunas ideas sobre la historia у manera de escribir la de Mexico, especialmente la contemporanea, desde la declaracion de independencia, en 1821 hasta nuestros dias». Mexico, 1865). Впервые она была представлена Ларраинсаром перед Мексиканским географическим и статистическим обществом в октябре 1865 г.73 Ларраинсар принадлежал к либерально-позитивистскому направлению в науке, хотя в его подходах к исследованию наблюдались романтические начала. Предметом изучения историка, по его мнению, должны быть жизнь народов в разные исторические эпохи, их религия, обычаи и традиции, социальные и политические институты, отдельные наиболее яркие личности. Он отмечал что, несмотря на большое количество исторических источников, в Мексике до сих пор не появилась обобщающая работа по истории. Благодаря его «Некоторым идеям...» чуть позже в Мексике появилась многотомная историческая работа под редакцией другого известного мексиканского историка Висенте Рива Паласьо «Века мексиканской истории» («Mexico a traves de los siglos». Mexico, 1884-1889). Ларраинсар отмечал важность исторической науки для развития образования в стране и формирования национального самосознания народа. Он называл историю «маяком, который ведет нас по жизни... связующей нитью между прошлым, настоящим и будущим...» История - это бесценный опыт, который передается из поколения в поколение и связывает их посредством воспоминаний74. Бесспорную ценность имеет представленный в «Некоторых идеях...» краткий историографический очерк наиболее важных трудов по истории Мексики, начиная с древних испанских хронистов и заканчивая работами историков Лукаса Аламана и Карлоса Марии де Бустаманте.
Хосе Мария Вигиль (1829-1909) был еще одним представителем либерального направления в истории. Хосе Мария родился в Гвадалахаре (штат Халиско), изучал латынь и философию в семинарии и на факультете права в Университете, но не закончил обучение, так как увлекся литературой и журналистикой. Преподавал латынь и философию в Лицее в Халиско. Ему было поручено составление Публичной библиотеки из книг, которые были изъяты из упраздненных монастырей. Вигиль преподавал в Национальной подгото
73 Ibid. Р. 134.
184 74 Ibid. Р. 145.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
вительной школе. В 1880 г. он был назначен директором Национальной библиотеки. Умер Х.М. Вигиль в Мехико.
Среди его трудов наиболее известны «Реформа, интервенция, империя» («La Reforma, la Intervencion у el Imperio». Barcelona, 1889) и «Обзор исторический мексиканской литературы» («La Resena historica de la literatura mexicana». Mexico, 1894). Он принимал участие в редактировании «Истории Индий» Бартоломе де Лас Касаса, а также «Записей по истории независимой Мексики» под редакцией Хосе М. Боканегра («Las Memorias para la historia del Mexico independiente», por Jose Ma. Bocanegra).
Вигиль принимал активное участие в подготовке материалов и написании многотомного исторического исследования «Века мексиканской истории», в котором мы обязаны ему пятым томом. Этот том охватывает период реформ в Мексике с 1855 по 1861 г. и время иностранной интервенции с 1861 по 1867 г. Работа историка «Реформа, интервенция и империя» («La Reforma, la Intervencion у el Imperio». Barcelona, 1889) легла в основу этого тома75.
«Необходимость и польза от изучения отечественной истории» («Necesidad у conveniencia de estudiar la historia patria». Mexico, 1878) - небольшое, но интересное исследование из пяти статей, которое Вигиль публиковал частями в 1878 г. в газете «Е1 Sistema Postal», выходившей в Мехико76. Именно в этой работе он наметил методологический подход к изучению национальной истории, поставил вопросы о важности исследования колониального прошлого страны для ее будущего развития. Он отмечал необходимость признания значения индейского фактора в формировании мексиканского народа, важности изучения индейской истории и языков. Владея большим количеством современных европейских языков (немецкий, английский, французский), Вигиль настаивал на необходимости изучения в школах и колледжах языка науатль, который, по его мнению, должен был стать обязательным языком студентов. Во время проведения реформы образования под руководством Габино Барре-да и Хусто Сьерры он выдвигал свои предложения о необходимости изучения в каждом мексиканском штате того индейского языка, народ которого там проживает. Он выступал против механического внедрения в мексиканскую образовательную систему заимствованных из Европы позитивистских ценностей. Взамен он предлагал на либеральной основе развивать собственное гуманистическое мексиканское национальное образование. Его предложения не получили одобрения и поддержки деятелей, которые воспитывались на европейском позитивизме.
Рикардо Гарсия Гранадос (1851-1930) - один из сторонников позитивизма, способствовавший развитию этого философского и научного метода изучения исторического прошлого в новых условиях, родился в городе Дуранго. Вскоре он был направлен на обучение в Европу, в Германию. В 1881 г. он получил в Лейпциге степень доктора экономических и политических наук. С приходом к власти правительства Порфирио Диаса Гарсия Гранадос стал его твердым сторонником, так как верил, что Диас сможет восстановить в
75 Ibid. Р. 258.
76 Ibid.
185
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
стране порядок. Со временем он радикально изменил свою позицию. Гарсия Гранадос был активным государственным деятелем - принимал участие в деятельности Монетарной комиссии, был депутатом Объединенного конгресса в 1904 г., позже был назначен делегатом на Третью конференцию Панамериканского конгресса, которая проходила в Рио-де-Жанейро. Также он был губернатором Федерального округа.
Среди его трудов наиболее известны «Конституция 1857 года и Законы о реформе» («La Constitucion de 1857 у las Leyes de Reforma». Mexico, 1902), «Проблема политической организации» («Е1 problema de la organizacion politica». Mexico, 1909), «Научная концепция истории» («Е1 Concepto Cientifico de la Historia ». Mexico, 1910), «История Мексики с момента восстановления Республики в 1867 году до падения диктатуры Уэрты» («Historia de Mexico desde la restauracion de la Republica en 1867, hasta la caida de Huerta». Mexico, 1956. Vols. 1-2), «Воспоминания» (Memorias). «Проблема политический организации Мексики» («Е1 problema de la organizacion politica de Mexico». Mexico, 1909)77.
«Научная концепция истории» была опубликована впервые в 1910 г., позже отдельные ее главы появились в журнале «La Revista Positiva». Эта работа стала ответом на исследование немецкого историка Карла Лампрехта, автора многотомной «Истории Германии» и труда «Современная наука история», в которых автор уделял существенное внимание исследованию экономики, общественных отношений, культуры78. Гарсия Гранадос соглашался с немецким историком, что современная наука история - это, прежде всего, социально-психологическая наука, психология, применяемая к историческому материалу. Метод, который пропагандировал Гарсия Гранадос, сам он называл «эмпирико-психологическим» и «психолого-социальным».
Гарсия Гранадос критиковал предыдущие исторические школы за натурализм, позитивизм и провиденционализм. Он критиковал расовую теорию, называя ее «историческим абсурдом» о превосходстве арийской расы, защищал метисов, отмечал, что главное - это прогресс психолого-социальный, а уже потом биологический.
Исследователь показывал значение психологии как вспомогательной науки для истории. В своих работах он преодолевал характерное для историков-позитивистов первой волны влияние теории географического детерминизма, стремился объяснять исторические явления процессами экономическими и социальными. В отличие от Лампрехта и Спенсера Гарсия Гранадос предлагал не использовать единые законы для характеристики развития физиологических и социальных явлений. Отмечал, что для исследования вторых первостепенное значение должны иметь психолого-социальные характеристики79.
Хенаро Гарсия (1867-1920) известный мексиканский либеральный историк и социолог родился 17 августа 1867 г. в селении Фреснильйо (штат Сакатекас) в семье дона Тринидаа Гарсия, который занимал ряд важных постов
77 Ibid. Р. 312.
78 Ibid. 314.
186 79 Ibid. Р. 363.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в правительстве Порфирио Диаса. Начальное образования Хенаро получил в Сан-Луис-Потоси, после чего отправился на учебу в Мехико, где сначала учился в частной школе, а затем поступил в Национальную юридическую школу. Одаренному юноше удалось закончить школу экстерном за три года вместо положенных шести, и в 1891 г. он получил звание адвоката. В течение короткого времени он выполнял адвокатские обязанности, но уже в 1892 г. началась его политическая карьера. Несколько раз он был избран депутатом Национального конгресса от различных штатов, в 1898 г был избран секретарем палаты депутатов.
Существенное внимание Хенаро Гарсия уделял преподавательской деятельности. Он преподавал историю литературы и древнего костюма в Национальной консерватории, читал лекции по истории в Национальном
ХЕНАРО ГАРСИЯ
музее истории, археологии и этноло- -------------------------------
гии, был профессором истории в На-
циональной подготовительной школе и в Национальной юридической школе. Последней его должностью стала должность директора Национальной подготовительной школы. Умер он 26 ноября 1920 г. в возрасте 53 лет. Выполняя обязанности директора Национального музея истории, археологии и этнологии Мексики, ему удалось существенного пополнить коллекции музея, вести активную публикацию материалов музея.
Гарсия начал собирать книги в раннем возрасте. Его интерес к историческому прошлому, желание сохранить документальную историю Мексики и любовь к коллекционированию книг предопределили его деятельность по собиранию и публикации материалов по истории Мексики. Со временем он стал редактором, переводчиком, автором и издателем исторических работ. Основное внимание Хенаро уделял колониальной истории Мексики и времени становления независимого мексиканского государства. Широко известны его переводы исторических трудов позитивиста Герберта Спенсера «Древние мексиканцы» («Los antiguas mexicanos») (1896), «Древний Юкатан» («Е1 antiguo Yucatan») (1898)80.
Под влиянием позитивистского подхода и эволюционной теории Спенсера были написаны наиболее известные его работы «Характер испанской кон
80 Garcia Genaro. Caracter de la conquista espanola en Атёпса у en Mdxico: Segun los textos de los historiadores primitives. Mexico, 1949. P. 2.	187
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
кисты в Америке и Мексике» («Caracter de la conquista espanola en America у en Mexico». Mexico, 1901), «Подлинная история конкисты Новой Испании» («Historia verdadera de la conquista de la Nueva Espana». Mexico, 1904).
Так же им были изданы «Календари мексиканские» («Los calendarios mexicanos»), «Собрание документов, неизданных или очень редких по истории Мексики» («Coleccion de documentos ineditos о muy raros para la historia de Mexico». Mexico, 1905-1911. Vols. 1-36), «Мексиканские исторические документы» («Documentos historicos mexicanos». Mexico, 1910-1911), «Архитектура в Мексике» («La arquitectura en Mexico». Mexico, 1911), ряд биографических работ.
Во вступительной статье к работе «Характер испанской конкисты...» X. Гарсия определял историю как единственную науку, способную объяснять социальные явления. Внимание X. Гарсии привлекали ключевые моменты в мексиканской истории, такие как колонизация, Война за независимость. Историк подчеркивал жестокий характер испанской конкисты, оценивал действия конкистадоров как преступление против индейцев. Он отмечал, что во время завоевания испанцы отняли у индейцев все, что те имели: материальные блага, их детей и женщин, Родину и историю, - чтобы убить их или обратить в рабство81.
Заслуги X. Гарсии в сборе, подготовке к печати и издании документов по истории Мексики были отмечены современным известным мексиканским историком Мартином Кирарте, преподавателем Национального мексиканского автономного университета в работе «Карлос Перейра. Странствующий рыцарь Истории». Однако он при этом подчеркивал незрелость некоторых суждений X. Гарсии, его излишнюю полемичность и политизированность, утверждая, что многие высказывания историка рождались в пылу дискуссий и основывались, прежде всего, на его политических взглядах82.
В 1910 г. в связи со столетием начала Войны за независимость Национальный музей истории, археологии и этнологии под редакцией X. Гарсии подготовил и издал семитомный сборник документов по истории освободительного движения («Documentos historicos mexicanos». Mexico, 1910. T. I-VII).Участию представителей низшего духовенства Мексики в Войне за независимость посвящен другой сборник документов, изданный под редакцией X. Гарсии в 1906 г. «Духовенство Мексики и Война за независимость» («Е1 clero de Mexico у la Guerra de independencia». Mexico, 1906). В этой работе X. Гарсия полемизировал относительно роли низшего духовенства с другим известным мексиканским историком Хулио Сарате, написавшим третий том, посвященный Войне за независимость, в многотомном издании под редакцией В. Ривы Паласио «Века мексиканской истории». По мнению известного российского латиноамериканиста М.С. Альперовича, резкая оценка X. Гарсии «враждебного отношения подавляющего большинства мексиканского низшего духовенства к освободительному движению», возможно, несколько преувеличена83.
81 Ibid. Р. VI.
82 Quirarte М. Carlos Pereyra. Caballero Andante de la Historia. Mexico. 1952. P. 17.
188 83 Альперович М.С. Война за независимость Мексики. М., 1964. С. 397.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Восстанию 1808 г. против вице-короля Новой Испании Итурригарая посвящена работа X. Гарсии «План независимости Новой Испании в 1808» («Е1 plan de independencia de la Nueva Espana en 1808». Mexico, 1903). Еще одним трудом, посвященным освободительной борьбе в Мексике, стал историко-биографический очерк X. Гарсии о героине освободительного движении Леоне Викарио («Leona Vicario, heroina insurgente». Mexico, 1910).
Хусто Сьерра (1848-1912) - выдающийся либеральный историк, поэт и государственный деятель, родился в городе Кампече 26 января 1848 г. в семье известного адвоката и писателя дона Хусто Сьерры О’Рейлли. Видимо, именно в ранние годы отец привил мальчику любовь к литературе и истории, что предопределило его дальнейшую жизнь. Начав учебу в Кампече, он после смерти отца в 1861 г. был вынужден переехать в Мехико, где продолжил учебу сначала во Франко-мексиканском лицее, а потом в колледже, закончив который, получил в 1871 г. звание адвоката. Оказавшись в Мехико в момент начала иностранной интервенции, он примкнул к студентам, выражавшим симпатию защитникам независимости Мексики. В 1868 г. он начал публиковать свои первые литературные произведения. В 1878 г. Хусто Сьерра основал журнал «La Libertad», также регулярно печатался и сотрудничал с журналами «La Tribuna» и «Е1 Siglo». Одновременно X. Сьерра активно участвовал в общественной жизни страны. В 1877 г. он получил звание профессора истории, а позднее возглавил кафедру истории в Национальной подготовительной школе в Мехико. После прихода к власти генерала Порфирио Диаса Хусто Сьерра, став государственным деятелем, в числе наиболее просвещенных представителей окружения Диаса (так называемых «сьентификос») помогал генералу разрабатывать концепции развития страны. Несколько раз Сьерра избирался депутатом конгресса и возглавлял Верховный суд страны. С 1905 по 1911 г. он был министром образования и изящных искусств. Одной из задач Хусто Сьерры на посту члена правительства являлась разработка реформы образования в Мексике. Признавая, что развитие образования поможет консолидировать мексиканский народ и будет способствовать выработке национального самосознания нации, Сьерра приступил к восстановлению и реорганизации старейшего в стране Университета в Мехико, который до этого практически распался на самостоятельные факультеты. По его мнению, образование должно было стать доступным большинству населения Мексики. После падения режима Диаса Хусто Сьерра был назначен послом в Мадрид, где 13 сентября 1912 г. скончался. Тело его было привезено в Мексику и торжественно захоронено в Ротонде знаменитых людей в Мехико.
Общественные и литературные взгляды Хусто Сьерры формировались под влиянием известного мексиканского писателя, историка и общественного деятеля Игнасио Мануэля Альтамирано (1834-1893), который принадлежал к радикальному крылу либеральной партии (пурос), принимал активное участие в борьбе за свержение диктатуры генерала Санта-Анны, участвовал в гражданской войне на стороне Бенито Хуареса. Его оценка иностранной интервенции в Мексику в 1861-1867 гг. как гражданской войны, была в дальнейшем развита в трудах Хусто Сьерры. Наиболее известными историче-
189
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
скими работами Хусто Сьерры были следующие: «Compendio de la historia general» (Mexico, 1878); «Compendio de la historia de la antigiiedad» (Mexico, 1880); «Evolucion politica del pueblo mexicano» (Mexico, 1900-1902); «Juarez: Su obra у su tiempo» (Mexico, 1905-1906); «Obras completas» (Mexico, 1948-1949. Vols. I-XV).
Остановимся на рассмотрении двух наиболее значимых работ Сьерры, в которых отразились его основные исторические концепции. Серьезный фундаментальный труд «Политическая эволюция мексиканского народа» освещает историю развития Мексики начиная с ее доколониального прошлого до конца XIX в , когда в стране был установлен режим Порфирио Диаса. Сьерра остановился на рассмотрении всех основных проблем развития Мексики и дал оценку наиболее важным этапам ее исторического прошлого. Работа состоит из трех глав: первая посвящена описанию доколониальных цивилизаций, конкисте и Войне за независимость; вторая - республике (состоит из двух частей - «Анархия» и «Реформа»); третья - правлению Порфирио Диаса. Книга написана с либеральных позиций, автор осуждал испанское завоевание Мексики, отмечал необходимость для мексиканского народа борьбы за независимость и создание собственного самостоятельного государства, к которому мексиканский народ шел на протяжении более 300 лет.
В первой главе, посвященной автохтонным цивилизациям Мексики и ее завоеванию испанцами, автор писал о самобытности индейских народов, об их взаимоотношениях, указывал, что самостоятельное развитие их было прервано испанцами под предводительством Эрнана Кортеса. Говоря о причинах, толкнувших испанцев на завоевание Нового Света, Хусто Сьерра отмечал особенности характера испанских дворян, привыкших к роскоши, приключениям, их презрение к физическому труду. Это стало, по мнению автора, существенным фактором, толкнувшим испанцев в опасные экспедиции к неизведанным землям сразу же после освобождения Гранады от мавров и окончания реконкисты84. Сьерра подчеркивал презрительное отношение испанцев к индейцам, которые рассматривались завоевателями на уровне животных, а потому их убийство или порабощение считалось не только допустимым, но и необходимым в процессе приобщения их к истинной религии85.
84 Sierra Justo. Evolucion politica del pueblo mexicano, Mexico, 1900-1902. P. 32.
85 Ibid. P. 36.
190
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Историк подробно останавливался на характеристике основных элементов завоевательной политики и созданных в колонии механизмов эксплуатации индейцев (энкомьенда, репартимьето, аудиенсия), отмечал особенности созданной в Новом Свете торговой системы, которая обогащала лишь испанских торговцев, но не испанский народ. Социальной структуре колониального общества посвящена отдельная глава. Хусто Сьерра охарактеризовал основные слои колониальной структуры населения, показал, что конкистадоры рассматривали себя как высшую категорию, которой должны принадлежать власть, богатство и право распоряжаться имуществом и жизнями индейцев. Индейцы, несмотря на жестокое обращение с ними и почти рабское их положение, формально оставались свободными подданными испанской короны и платили налоги через касиков86. Креолы, по мнению Сьерры, были главным элементом создания нового колониального общества. В первое время после конкисты именно креолы являлись наиболее активными, способными к восприятию перемен слоями населения, именно они возглавили борьбу за независимость Новой Испании, но со временем, по мнению историка, погрязли в праздности и безделье. На первое место выступили метисы, которые и составили в дальнейшем основу формирования мексиканской нации87. Сьерра подчеркивал схожесть слов метисное население (mestizo) и мексиканское (mexicano). Мексиканцы, по его мнению, это дети двух народов, двух рас, рожденные конкистой. Корни этого народа находятся в земле, на которой обитали местные жители, т.е. индейцы. Он подчеркивал значение индейского элемента в формировании мексиканской нации, критиковал взгляд на индейцев как неполноценный народ, неспособный к самостоятельному развитию88.
Хусто Сьерра не сомневался в необходимости борьбы за свободу от испанского гнета со стороны мексиканского народа, созревшего для создания собственного государства. Он отмечал, что Мексика пережила две революции: первая - это освобождение от власти метрополии, Война за независимость; вторая - это проведение либеральных реформ и борьба с иностранной интервенцией, которую он называет второй Войной за независимость. Во время второй революции изменения должны были коснуться сознания людей, вызвав формирование национального самосознания - необходимого условия создания независимого государства. В процессе формирования независимого государства в Мексике Хусто Сьерра выделял два этапа: первый - освобождение от власти Испании, второй - освобождение от колониального режима89. Он особенно останавливался на освещении второго этапа формирования мексиканского государства - на борьбе против империи Итурбиде, диктатуре генерала Санта-Анны, либеральных реформах правительства Бенито Хуареса, гражданской войне и сопротивлении иностранной интервенции. Все разделы работы, в которых автор освещал деятельность Бенито Хуареса, проникнуты глубоким уважением к деятельности и заслугам руководителя либерального правительства. Несмотря на участие Хусто Сьерры в правительстве Порфи-
86 Ibid. Р. 67.
87 Ibid. Р. 70.
88 Ibid. Р. 37.
89 Ibid. Р. 185-186.
191
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
рио Диаса, он критиковал поведение военных и политических каудильо за их стремление удовлетворять, прежде всего, свои собственные амбиции, что, по его мнению, не было присуще Хуаресу90. Правда, в целом оценка правления Диаса в работе X. Сьерры скорее положительна. Историк отмечал, что за 25 лет правления Диас добился установления мира, необходимого для развития страны. В заключение Хусто Сьерра подчеркнул, что целью развития мексиканского народа всегда являлось стремление добиться свободы91.
Работа Хусто Сьерры «Хуарес, его дело и время», как следует уже из названия, посвящена деятельности Бенито Хуареса. X. Сьерру с детства привлекал героический образ Б. Хуареса, поэтому создание книги о нем он считал своим долгом. Ему хотелось не просто написать биографию знаменитого мексиканца, а создать серьезное исследование, представить Хуареса в широкой исторической перспективе, на фоне современных событий, в сложных и многосторонних связях с окружением. К тому же, будучи прекрасным педагогом, X. Сьерра считал необходимым создать образ мексиканского лидера в назидание новым поколениям мексиканцев. Именно этим новым поколениям мексиканцев X. Сьерра посвятил свою работу, для них он представил образ Хуареса - национального героя Мексики, вся жизнь которого была отдана созданию мексиканского свободного государства. Бенито Хуарес (1806-1872) предстает в работе Хусто Сьерры человеком, рожденным самой природой Мексики, вышедшим из глубин индейской земли, простым индейцем, непоколебимая воля и вера которого превратили его в национального героя. Сьерра скрупулезно показал процесс становления Хуареса, который до 12 лет даже не знал испанского языка и только в 1818 г., переехав в Оахаку, где поступил на работу в переплетную мастерскую, научился читать и писать по-испански. Благодаря феноменальной памяти он быстро усвоил необходимые навыки и поступил в духовную семинарию, где выучил также латынь. Не желая становиться священником, он продолжил учебу в Институте наук и искусств в Оахаке, из стен которого впоследствии вышли многие известные общественные и государственные деятели Мексики: президент страны Порфирио Диас, министры Игнасио Мехиа, Мануэль Руис, Матиас Ромеро, Игнасио Марис-каль92. К 30 годам взгляды Хуареса определились, он представлял либеральное направление в общественной мысли Мексики, выражал интересы мелкой и средней буржуазии, заинтересованной в реформировании и независимом развитии страны. С началом буржуазной революции он вступил в повстанческую армию Альвареса, позже в его же правительстве занял пост министра юстиции. В 1857 г. Хуарес был избран председателем Верховного суда и даже временным президентом республики. После победы в гражданской войне в 1861 г. Хуарес был избран президентом Мексики. X. Сьерра отмечал, что Хуарес принадлежал к тому поколению освободителей Мексики, которые не просто принесли стране политическое освобождение, но обеспечили ей независимость проведя решительные реформы93. «Закон Лердо», Конституция 1857 года и «законы о реформе» Хуареса, отделившие церковь от государ-
90 Ibid. Р. 277.
91 Ibid. Р. 298.
92 Sierra Justo. Juarez: Su obra у su tiempo. Mexico, 1905-1906. P. 31.
192 93 Ibid. P. 35.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ства и объявившие о свободе вероисповедания, создали основу либерального мировоззрения в Мексике, а также обеспечили существенные изменения в сознании мексиканцев. Это были, по сути, революционные законы94. Борьба с иностранной интервенцией, по мнению Сьерры окончательно подтвердила стремление мексиканского народа к свободе и независимости.
Следует отметить, что многие ключевые пункты исторических концепций X. Сьерры в дальнейшем были развиты и поддержаны либеральными и демократическими мексиканскими историками конца XIX и начала XX в.
Карлос Перейра (1871-1842), известный мексиканский историк, перу которого принадлежит не один десяток работ, педагог и политический деятель, родился в городе Салтийо, современной столице штата Коауилья, 3 ноября 1871 г. К. Перейра получил хорошее образование, сначала учился в колледже Святого Хуана, которым руководили иезуиты, после его окончания продолжил учебу в Национальной подготовительной школе в Мехико, по окончании которой получил звание лиценциата права и некоторое время занимался юридической практикой.
К. Перейра работал на кафедрах Национальной подготовительной школы в Мехико, а также преподавал историю и социологию в Национальной школе юриспруденции. К. Перейра также активно занимался и журналистской деятельностью: руководил газетой «Е1 Espectador», сотрудничал в газетах «Е1 Norte», «Е1 Imparcial», «Е1 mundo Ilustrado»95.
Одновременно К. Перейра занимал ряд важных государственных должностей - был членом Кодификационной комиссии и Квалификационной финансовой комиссии штата Коауилья. Вскоре К. Перейра оказался на дипломатической службе, он был назначен вторым, а потом и первым секретарем Мексиканского посольства в Вашингтоне, затем торговым представителем на Кубе. Мексиканскую революцию 1910-1917 гг. К. Перейра не одобрил, в это время он исполнял обязанности Чрезвычайного посла и Полномочного министра Мексики в Бельгии и Голландии, где и принял решение покинуть свой пост и остаться в Европе. В 1916 г. К. Перейра вместе с женой перебрался в Испанию, где оставался до конца жизни. Испания стала ему второй родиной, местом, где он полностью посвятил себя любимому делу - истории. После знакомства с писателем и директором Американского издательства Руфино Бланко Фонбоной в Мадриде было издано более дюжины исторических работ Перейры. В Испании К. Перейре была предложена должность в Институте имени Гонсалеса Фернандеса де Овьедо, в журнале, издававшемся при нем, публиковались большинство статей историка. Умер К. Перейра 30 июня 1942 г. Его богатая библиотека была передана супругой в дар институту. В 1949 г. по просьбе правительства Мексики останки историка были перевезены на родину и с почестями захоронены в Ротонде знаменитых людей в Мехико.
Исторические взгляды К. Перейры претерпели довольно серьезную трансформацию - от националистических убеждений, которые он разделял в
94 Ibid. Р. 74.
% Acevedo Edberto Oscar. Carlos Pereyra, historiador de America. Sevilla, 1986. P. 8.
7. История Латинской Америки
193
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
молодости, до переоценки испанской конкисты и защиты ее политики в колониях во время его проживания в Испании; от позиций позитивизма, которые он разделял в начале своей деятельности вслед за учителем X. Сьеррой, до симпатий к методологии исторического материализма и ее создателю Карлу Марксу, которого он ставил в один ряд с такими, на его взгляд, великими историческими деятелями, как Цезарь, Кортес, Гумбольдт96.
Первыми работами Перейры стали «Historia de Coahuila» (опубликована впервые только в 1959 г.), «De Barras a Baudin» (Mexico 1904), «Juares discutido сото dictador у estadista» (Mexico 1905-1906), «Historia del pueblo mexicano», «La doctrina de Monroe» (1908), «Patria» (Mexico, 1912). В этих работах, отдельные из которых были несколько схематичны, автор стремился обозначить основные периоды развития Мексики от доиспанских времен и до времени правления П. Диаса. Антииспанские настроения и патриотические чувства просматриваются в работах Перейры «История мексиканского народа» и «Хуарес, обсуждаемый как диктатор и правитель». Работа «Доктрина Монро» проникнута националистическими и антиимпериалистическими настроениями автора, обвиняющего США в посягательствах на самостоятельное развитие американских стран. Слишком обвинительный тон в адрес внешней политики США и пристрастная позиция автора заставили его написать еще одну, более объективную работу на эту тему «Миф о Монро» («Е1 mito de Monroe». Madrid, 1916).
В начале XX в. разгорелся спор между такими известными авторитетными мексиканскими историками, как Франсиско Бульнес и Хусто Сьерра вокруг исторических оценок деятельности Бенито Хуареса. В 1904-1905 гг. выходят книги Ф. Бульнеса «Подлинный Хуарес и правда об Интервенции и Империи» («Verdadero Juares у la verdad sobre la Intervencion у el Imperio». Mexico, 1904) и «Хуарес и революции в Аютле и Реформа» («Juarez у las revoluciones de Ayutla у de Reforma». Mexico, 1905), в которых историк обвинял Б. Хуареса в слабости и слабоволии, в результате чего он не смог предотвратить разрушительную иностранную интервенцию. В ответ на это X. Сьерра издал книгу «Хуарес, его дело и время» («Juarez su Obra у su Tiempo». Mexico, 1905-1906), а К. Перейра написал работу «Juares discutido сото dictador у estadista» (Mexico 1905-1906), в которых «первый мексиканец» предстает как герой, известность которого в скором времени обретет «форму мистического обожания»97. Книга К. Перейры пронизана романтическим восприятием жизни и деятельности Хуареса. Со временем восторженное отношение к Хуаресу сменится более спокойными и уравновешенными оценками, которые были присущи таким работам историка, как, например, «Краткая история Америки» («Breve Historia de America». Madrid, 1930). Во время работы над книгой о Хуаресе у X. Сьеры не было достаточно времени для серьезного исследования, поэтому, написав введение, он предложил молодому историку К. Пе-рейре доработать остальные разделы книги. До сих пор остается загадкой, какие разделы монографии были написаны К. Перейрой. Скорее всего, его перу принадлежит вся работа, за исключением введения и заключения. Книга
96 Ibid. Р. 29.
194 97 Quirarte Martin. Carlos Pereyra: Caballero Andante de la Historia. Mexico, 1952. P. 26.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
была написана с либерально-позитивистских позиций. Либеральным преобразованиям Хуареса дается достаточно объективная оценка.
Деятельность К. Перейры начиная с 1916 г., когда историк окончательно поселился в Испании, была полностью посвящена историческим исследованиям. Историк обращается к изучению и освещению таких ключевых событий мексиканской истории, как конкиста, либеральные реформы середины XIX в., иностранная интервенция, формирование государственных либеральных институтов в стране.
В Испании Перейра пишет несколько книг, посвященных истории завоевания Испанской Америки и создания там могущественной колониальной империи. Его оценки конкисты и колонизации претерпевают изменения от антииспанских (которые он разделял, работая в Мексике) до происпанских позиций защиты Испании в деле завоевания колоний. В это время им были написаны работы «Дело Испании в Америке» («La obra de Espana en America». Madrid, 1920), «Завоевание океанических путей» («La conquista de las rutas oceanicas». Madrid, 1923), «Следы конкистадоров» («Las huellas de los conquistadores». Madrid, 1929), где автор отмечал, что испанская конкиста и колонизация являлись не просто завоеванием чужих территорий, а, прежде всего, процессом привнесения в колонии элементов прогрессивной испанской (европейской) цивилизации. Испанизм, который демонстрирует здесь Перейра, носит критический характер. Такие явления испанской жизни, как энкомьенда, автор оценивал отрицательно, видя в ней причину обез-людевания завоеванных территорий98.
Дискуссия о характере испанской конкисты разгорелась в конце XIX в., как отмечал историк Мартин Кирарте, в связи с потерей Испанией своих последних колоний в Новом Свете в 1898 г. Одним из первых к вопросу конкисты обратился мексиканский историк Франсиско Бульнес в работе «Судьба испаноамериканских народов перед лицом недавних завоеваний Европы и Соединенных Штатов» («Е1 Porvenir de las naciones Hispano Americanas ante las conquistaa recientes de Eutopa у los Estados Unidos». Mexico, 1899). Бульнес полагал, что, несмотря на всё положительное, что принесла завоеванным народам Америки испанская цивилизация, в целом она была чужда прогрессу
КАРЛОС ПЕРЕЙРА
98 Pereyra Carlos. La obra de Espana en America. Madrid, 1920. P. 46.
195

Часть III. Историки и историографические школы XIX века
и ее влияние на эти страны было негативным". С такой оценкой испанского влияния на американские народы был не согласен К. Перейра, который указывал, что с прибытием конкистадоров начинается «первая глава истории Мексики, потому что следом за конкистадорами пришла под знаменами Испании европейская цивилизация, частью которой мы сейчас являемся»99 100. Перейра беспристрастно оценивал уничтожение местных индейских цивилизаций, предлагая не преувеличивать их культурные достижения, видя главным итогом столкновения двух культур создание новой могущественной империи.
Высокую оценку дает Перейра и деятельности Эрнана Кортеса, видя в нем выдающегося испанского путешественника, исследователя, который был не простым конкистадором, а основателем новой империи. Акцент на положительном значении завоеваний Испании в американских колониях, возможно, являлся со стороны К. Перейры, по мнению историка Мартина Ки-рарте, отражением извечного противостояния между латинским (романским) миром и саксонским (англосаксонским). Перейра, всегда прохладно относившийся к Соединенным Штатам, встал на защиту испанского влияния в Америке101. Сам Перейра в работе «Преступление Вудро Вильсона» («Е1 Crimen de Woodrow Wilson». Madrid, 1917) писал о себе, что «еще до рождения почувствовал ненависть к Соединенным Штатам, так как могилы моих предков находятся в Техасе»102.
Война за независимость в испанских колониях получила освещение и оценку в фундаментальном восьмитомном исследовании К. Перейры «История Испанской Америки»103. Говоря о Войне за независимость, Перейра делал упор на исследование креольского движения, которое он понимал как стремление креолов, прежде всего, к автономии. Он отмечал, что исходной точкой креольского движения являлось недовольство неравноправным положением креолов по отношению к родившимся в Испании. Экономические и политические привилегии коренных испанцев по сравнению с креолами, злоупотребления испанских торговцев, изгнание иезуитов, поддерживавших креолов, стали причинами Войны за независимость. Идальго и его соратников К. Перейра обвинял в отсутствии политической программы, в том, что они привели страну к хаосу и анархии. В целом положительно оценивая деятельность Итурбиде, историк критиковал его лишь за стремление получить императорскую корону104. Перейра акцентировал внимание на политике Англии и США, которые стремились за счет отделения испанских колоний от Испании усилить свое влияние в этом регионе105.
99 Quirarte Martin. Carlos Pereyra: Caballero Andante... P. 130.
100 Pereyra C. Historia del Pueblo Mexicano. P. VII (цит. no: Quirarte Martin. Carlos Pereyra: Caballero Andante... P. 44).
101 Quirarte Martin. Carlos Pereyra: Caballero Andante... P. 182.
102 Ibid. P. 138.
103 Historia de America espanola. Madrid, 1920-1928. T. 1-8. Истории Мексики посвящен третий том (Mejico, 1924).
104 Pereyra С. Mexico falsificado. «Obras completas». Mexico, 1959. T. I. P. 1285-1287, 1290-1293 (Цит. по: Альперович M.C. Война за независимость в Мексике. С. 417).
196	105 Acevedo Edberto Oscar. Carlos Pereyra, historiador... P. 162.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Либеральные реформы и иностранная интервенция в Мексику середины XIX в. также освещались с К. Перейрой, который утверждал, что содержание реформы в Мексике в середине XIX в. сводилось к трем законам, которые имели своих разработчиков - Бенито Хуареса, Мигеля Лердо де Техаду и Хосе Марию Иглесиаса106. Оценивая в целом позитивно либеральную политику правительства Б. Хуареса, Перейра в то же время говорил о том, что в результате этих преобразований страна вновь погрузилась в анархию и хаос, преодолеть которые удалось только благодаря деятельности Порфирио Диаса. С симпатией отзывался историк и о личности императора Максимилиана, человека, по его мнению, разделявшего либеральные ценности, привлекательного, образованного, но не имевшего сильной политической воли107.
Фигура Порфирио Диаса, его политика также нашли отражение в работах К. Перейра. Историк указывал, что правлению П. Диаса невозможно дать однозначную оценку. Он выделял несколько периодов в правлении Диаса: с 1876 по 1890 г., с 1890 по 1900 г., в 1900-1910 гг., которые сильно различаются. Находясь в эти годы на государственной службе, Перейра понимал и поддерживал политику Диаса по регулированию экономики, решению социальных проблем. Однако со временем, как отмечал историк, новое поколение мексиканцев, не познавших анархии, гражданской войны и экономического разорения, перестало поддерживать политику Диаса, все более усиливавшего свою единоличную власть, и требовало возврата политических свобод и либеральных ценностей108.
Последними работами К. Перейры стали опубликованные уже после его смерти исследования «Мечты и истины Истории» («Quimeras у verdades de la historia». Madrid, 1945) и «Мексика фальсифицированная» («Mexico falsificado». Madrid, 1949. Vols. 1-2), в которых историк поднимал вопросы о назначении истории, методах исторического исследования, возможности познать объективную историческую истину. В работе «Мексика фальсифицированная» историком собран и обработан огромный фактический материал. Теперь историк ставил задачи не столько подробного изложения событий, сколько их критического осмысления, анализа и оценки, что неизбежно должно было вызвать у современных историков необходимость очищения мексиканской истории от фальшивых концепций и ее переосмысления.
Франсиско Бульнес (1847-1924) - человек разносторонних знаний, химик, горный инженер, известный мексиканский историк, публицист, государственный деятель. В правительстве Диаса Бульнес занимал пост в нескольких государственных комиссиях, в том числе по финансово-экономической политике, на протяжении более чем 30 лет был членом конгресса. Франсиско Бульнес сотрудничал и возглавлял ряд журналов и газет - был главным редактором «La Libertad», «Е1 siglo XIX», «Mexico financiero», «La prensa». Преподавал математику в Подготовительной школе в Мехико, а также политическую экономику в Национальной инженерной школе. Франсиско
Per eyr а С. Breve historia de America. Madrid, 1930. P. 563-564.
107 Ibid. P. 569.
108 Acevedo Edberto Oscar. Carlos Pereyra, historiador... P. 221.
197
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ФРАНСИСКО БУЛЬНЕС
Бульнес был одним из самых активных членов группы «сьентификос», созданной в 1892 г., участники которой разрабатывали основные концепции социально-экономического и политического развития для правительства Диаса. Общественные взгляды Бульнеса, а также его исторические концепции сформировались во многом под влиянием позитивизма Габино Барреда. Бульнес защищал частную собственность, выражал интересы буржуазии, выступал за активное привлечение иностранного капитала в экономику страны и был противником широких либеральных свобод. Помимо упомянутых выше, наиболее известны его исторические работы «Великие заблуждения нашей истории» («Las grandes mentiras de nuestra historia». Mexico, 1904); «Война за независимость» («La guerra de independencia». Mexico, 1910); «Вся правда об Мексике. Ответственность
президента Вильсона» («The whole truth about Mexico. President Wilson’s
Responsibility». N.Y., 1916) - написаны с консервативных позиций.
Война за независимость нашла отражение в работе Ф.Бульнеса «Война за независимость» («La guerra de la Independencia». Mexico, 1910), написанной к столетию освободительной борьбы мексиканского народа. Не вдаваясь в подробное изложение военных действий, историк построил работу на противопоставлении двух героев - Идальго и Итурбиде. Российский историк М.С. Альперович писал, что Бульнес «изображал Войну за независимость как сугубо разрушительную и сводил ее исключительно к борьбе неимущих против собственников, а все заслуги в освобождении Мексики от испанского господства приписывал Итурбиде»109. Видя в движении под руководством Идальго только анархию и хаос, Бульнес, однако, отмечал, что сам Идальго руководствовался добрыми намерениями, но не мог предусмотреть последствий своей борьбы. Всю вину за неудачу движения Бульнес возлагал на соратника Идальго Альенде, проявившего «полную неспособность к военному руководству»110. Положительную роль в Войне за независимость Бульнес отводит Итурбиде. который «успешно завершил революцию, начатую по призыву Идальго в 1810 г.», «идеализируя своего “героя” он категорически отрицал, что последний был честолюбив и деспотичен»111.
109 Альперович М.С. Указ. соч. С. 400.
110 Там же. С. 401.
198 111 Там же.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Обращаясь к анализу деятельности Бенито Хуареса, Бульнес подчеркивал, что ставит перед собой задачу, прежде всего, критически исследовать политику Хуареса. Бульнес полагал, что Хуарес не может быть назван апостолом и мыслителем реформы, поскольку реформа в Мексике началась задолго до его деятельности. Во время революции в Аютле Хуарес находился в Новом Орлеане, куда Мельчор Окампо посылал ему деньги, чтобы он мог вернуться на родину. Вернулся же Хуарес уже после победы революции и сразу был назначен министром юстиции112. Бульнес отмечал, что Хуарес долгое время оставался человеком религиозным и даже полностью поддерживающим режим Санта-Анны, к тому же ему нелегко было стать прогрессивным либеральным деятелем, поскольку он не получил достаточного образования.
Франсиско Бульнес являлся сторонником постепенных плавных реформ, в результате которых должны быть отменены самые очевидные привилегии определенных слоев населения. Реформу он характеризует как движение народных масс от традиционного общества к справедливости, к получению всеми равных прав113. Говоря о причинах Войны за независимость и буржуазной революции, Франсиско Бульнес рассуждает, что в любом обществе существуют классы активные и пассивные. От соотношения активных и пассивных классов зависит форма правления, выбранная в государстве. В обществах, где преобладают пассивные элементы, часто устанавливаются диктатуры. Именно таким представляется Бульнесу мексиканское общество, где большинство населения - необразованные, неполноценные индейцы, неспособные к самостоятельной борьбе за свои права. Говоря о бедственном положении мексиканских крестьян, он отстаивает концепцию физической и умственной неполноценности индейцев и метисов и превосходства белой расы. В качестве главной причины нищеты трудящегося народа называет климатические условия Мексики.
Время правления генерала Санта-Анны Бульнес сравнивал со временем борьбы Суллы с Гаем Марием (установление диктатур привело постепенно к бессрочному правлению Цезаря в Риме), поскольку в результате в Мексике поражение потерпели и либералы и консерваторы и была установлена диктатура.
Либеральные позиции членов мексиканского правительства Бульнес оценивал как недопустимую слабость. Он выступал за твердую власть президента, которая может спасти страну от анархии. Проникновение иностранного капитала в экономику Мексики, по его мнению, будет способствовать быстрому развитию страны, если контрольные позиции сохранятся за представителями национальной креольской буржуазии.
Многие взгляды и исторические концепции Бульнеса в дальнейшем были развиты мексиканскими консервативными историками Т. Эскивель-Обрегоном, М. Куэвасом, так называемыми «испанистами», которые еще сильнее принижали роль и значение индейского населения в истории Мексики.
112 Bulnes Francisco. Juarez у las revoluciones de Ayutla у de Reforma. Mexico, 1905. P. 105, 118.
113 Ibid. P. 41.
199
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В мексиканской национальной историографии на протяжении XIX в. сформировались основные направления - консервативное и либерально-позитивистское, были заложены основы возникшего несколько позднее демократического. Ключевые вопросы истории Мексики нашли отражение в работах известных мексиканских историков. Деятельность таких крупных историков XIX в., как Лукас Аламан, Карлос Мария де Бустаманте, Хусто Сьерра, Карлос Перейра, Франсиско Бульнес и их подходы к оценкам событий существенным образом повлияли на взгляды будущих историков, развивавших или опровергавших в дальнейшем фундаментальные концепции основоположников мексиканской исторической мысли.
ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ
И ИСТОРИОГРАФИЯ АРГЕНТИНЫ
Глава 2
Освобождение от Испании стало отправной точкой длительного процесса национально-государственной организации и складывания аргентинской нации. Молодой стране еще предстояло найти свое место в мире, собственный «способ бытия», социальные институты, которые подвели бы под независимость прочное основание.
С завершением Войны за независимость развернулась острая борьба вокруг путей дальнейшего развития Аргентины. В историографии она получила название борьбы унитариев и федералистов.
Унитарии во главе с первым президентом Аргентины Б. Ривадавией (1826-1827) стремились путем проведения либеральных реформ направить страну «на путь ускоренного капиталистического развития»1. Падение Рива-давии открыло путь к торжеству федералистов и установлению консервативной диктатуры Х.М. Росаса (1835-1852). В отличие от либералов-унитари-ев, стремившихся «европеизировать» Аргентину, Росас и идеолог диктатуры Педро де Анхелис выступали за укрепление «традиционных общественных устоев». Они, как и другие консерваторы, избрали в качестве «национальной» основы ценности испанского наследия. Консерваторы преуменьшали значение Майской революции 1810 г., положившей начало освобождению Аргентины от испанского колониального ига, которая, по их словам, первоначально не была направлена против власти испанской короны, и лишь непонимание этого метрополией привело к провозглашению независимости. Идеи и реформы унитариев осуждались как чуждые, иностранные заимствования2.
«ПОКОЛЕНИЕ 1837 ГОДА»
Консервативная идеология не завоевала ведущих позиций в общественной и исторической мысли. В борьбе с ней появилось «поколение 1837 г.» - первое
1 История Латинской Америки. Доколумбова эпоха - 70-е годы XIX века. М., 1991. С. 251; Подробнее о политике Ривадавии см.: Комаров К.В. Аграрный вопрос и Война за независимость Аргентины. М., 1988.
200 2 Штрахов А.И. Война за независимость Аргентины. М., 1976. С. 21, 22.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в истории независимой Аргентины общественно-политическое движение передовой интеллигенции, посвятившее себя борьбе за социальное и духовное обновление страны. Из его рядов вышли видные ученые, литераторы, общественные и политические деятели, подготовившие падение диктатуры Росаса и определившие идейное развитие Аргентины во второй половине XIX в.: Х.Б. Альберди, В.Ф. Лопес, Б. Митре, Д.Ф. Сармьенто. Вождем «поколения 1837 г.» был аргентинский мыслитель, поэт и общественный деятель Эстебан Эчеверрия.
Эстебан Эчеверрия (1805-1851) стоял у истоков аргентинской национальной литературы, историографии, философии, социологии и политологии. Нерасчлененность творческой деятельности Эчеверрии объяснялась молодостью нации, неразвитым состоянием культуры на Ла-Плате, где, по его словам, «политика, наука, религия, искусство, промышленность - все в зародыше существует в нашем обществе, но в виде первозданного хаоса»3. Истоки синкретизма Эчеверрии крылись также в особенностях эпохи романтизма, стремившегося охватить все сферы общественной жизни и вместить в себя мысли и чувства всего человечества. В романтизме, с которым Эчеверрия познакомился в годы учебы в Париже (1826-1830), он нашел адекватное выражение владевших им мыслей и чувств, что отразилось не только в поэзии, но и в его общественно-политических взглядах.
По возвращении в Аргентину Эчеверрия получил известность как автор ряда романтических поэм, став основоположником аргентинского романтизма. В своем поэтическом творчестве Эчеверрия поднимал проблему взаимоотношений «цивилизации» и «варварства», борьбу между которыми он рассматривал как основной конфликт в истории Аргентины4. В дальнейшем это противопоставление получило наиболее полное и яркое воплощение в книге Д.Ф. Сармьенто «Факундо. Цивилизация и варварство».
Наряду с поэзией Эчеверрия разрабатывал систему философских, социально-политических и эстетических взглядов, которую он конспективно сформулировал в 1837 г. в «Вводной речи» при открытии «Литературного салона». Салон являлся своего рода дискуссионным клубом интеллигенции Буэнос-Айреса, где, помимо литературных произведений, обсуждались парламентские выступления Ф. Гизо, «Слово верующего» Ф. Ламенне, особое же внимание привлекали идеи французского социалиста-утописта П. Леру5. После прекращения деятельности салона из-за преследования властей Эчеверрия в июне 1838 г. создает тайное общество «Ассоциация молодого поколения аргентинцев» или «Молодая Аргентина», по образцу созданной Д. Мадзини в 1831 г. «Молодой Италии» и в 1834 г. «Молодой Европы». В ассоциации на
3 Эчеверрия Э. Социалистическое учение Майской ассоциации // Прогрессивные мыслители Латинской Америки (XIX - начало XX в.). М., 1965. С. 89.
4 Субичус Б.Ю. Из истории аргентинской литературы XVI-XIX вв. // Культура Аргентины. М., 1977. С. 37.
5 Lopez V.F. Autobiografia // Evocaciones historicas. Buenos Aires, 1929. P. 52; Комаров KB. Указ. соч. C. 127.
201
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
считывалось около 35 членов6, среди них: Х.Б. Альберди, Б. Митре, В.Ф. Лопес, Х.М. Гутьерес и др. Филиалы ассоциации были организованы в ряде провинций, в том числе в Сан-Хуане, где в ассоциацию вступил Д.Ф. Сармьенто. В качестве программного документа был принят написанный Эчеверрией «Кодекс, или Декларация, принципов, составляющих социальное кредо Аргентинской республики», опубликованный в уругвайской прессе в январе 1839 г.
В 1840 г., после неудавшегося восстания против Росаса, Эчеверрия, как и другие члены ассоциации, был вынужден покинуть Аргентину и эмигрировать в Уругвай. В Монтевидео он продолжает литературную и общественно-политическую деятельность. В 1846 г. Эчеверрия переиздает отредактированный «Кодекс» под новым названием «Социалистическая догма»7, предваряя ее «Ретроспективным взглядом на интеллектуальное движение на Ла-Плате с 1837 г.» В том же году он возобновляет деятельность «Молодой Аргентины», но под другим названием - «Майская ассоциация».
Размышляя о возможных путях свержения диктатуры Росаса, Эчеверрия пришел к выводу, что восстание должны возглавить губернаторы прибрежных провинций Энтре-Риос X. Уркиса и Коррьентес X. Мадарьяга, имевшие серьезные разногласия с Буэнос-Айресом. В 1846 г. он посылает им экземпляры «Социалистической догмы» с сопроводительными письмами, в которых призывает их принять участие в создании национальной партии. В тот момент предложение Эчеверрии осталось без ответа, однако дальнейшее развитие событий подтвердило правильность выводов Эчеверрии. 1 мая 1851 г. Уркиса начал борьбу против Росаса, а 3 февраля 1852 г. в битве при Монте-Касеросе нанес ему решительное поражение, что привело к падению диктатуры. Эчеверрия умер в январе 1851 г., не дожив чуть более года до этих событий.
Эчеверрия стал первым, кто дал целостную концепцию Войне за независимость и постарался объяснить суть происходившего в стране после освобождения. Майская революция - отправной пункт всех построений Эчеверрии. Именно в Мае аргентинской народ стал народом, именно Майская революция поставила его на путь прогресса8. Вместе с тем Майская революция осталась незавершенной. В понимании Эчеверрии революция - это пол-
6 Echeverria Е. Obras completas. Buenos Aires, 1951. P. 151.
7 Среди отечественных латиноамериканистов нет единого мнения о том, как следует переводить название этого программного документа. В сб. «Прогрессивные мыслители Латинской Америки (XIX - начало XX в.)» «Dogma Socialista» переводится как «Социалистическое учение»; М. Деев переводит как «Социалистическая догма» (см.: Карилъя Э. Романтизм в Испанской Америке. М., 1965. С. 115); Б.Ю. Субичус - как «Общественное учение» (Субичус Б.Ю. Указ. соч. С. 39); А.И. Строганов - как «Социалистическая доктрина» (Строганов А.И. Формирование и развитие национальной историографии в странах Латинской Америки во второй половине XIX - начале XX века // Историография истории Нового времени стран Европы и Америки. М., 1990. С. 485); М.Э. Макаревич - как «Социалистическая догма» (Макаревич М.Э. Общественно-политические взгляды Эстебана Эчеверрии (1805-1851): Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1997. С. 3). Нам представляется целесообразным дословно переводить название этого произведения.
202 8 Echeverria Е. Obras completas. Р. 163.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ный разрыв со старым порядком9. Перед ней стояли две задачи: политическое освобождение и освобождение социальное. «Первая задача решена, вторую необходимо решить»10. Под социальным освобождением Эчеверрия понимал духовное освобождение от Испании. Но этого как раз и не произошло. Все основные пороки дореволюционного образа жизни, психологии перешли в наследство молодой республике. Отсюда Эчеверрия делал вывод: «Мы независимы, но мы не свободны. Испания больше не угнетает нас, но ее традиции тяготеют над нами»11. По убеждению Эчеверрии, во всякой революции всегда борются две идеи: «идея застоя, которая стремится сохранить статус-кво и идея преобразующая, прогрессивная». Для него «победа революции - это победа новой, про-
ЭСТЕБАН ЭЧЕВЕРРИЯ
грессивной идеи». Окончательной победа революции будет тогда, когда «новый дух» полностью уничтожит «дух мрака», а пока «вражда и борьба между ними порождает войны и бедствия»12.
Вину за незавершенность революции Эчеверрия возлагал на унитариев. Он обвинял их в непонимании специфики местной жизни и в конечном сче-
те - в создании предпосылок для захвата власти Росасом. По словам Эчеверрии, «они искали идеал, который видели в Европе, но не идеал - результат развития Аргентины»13. Модели развития, возникшие в Европе на более высокой ступени исторического развития, они механически перенесли на неподготовленную историческую почву. Это касалось всех областей жизни: экономики, политики, образования.
В экономической области унитарии не смогли совместить свободу торговли с ограничительной системой для создания национальной промышленности, и последняя была принесена в жертву теории А. Смита. Преждевременное учреждение национального банка и биржи, уместных в странах с крупным производством и денежным обращением, в Аргентине - стране с зачаточным производством и потреблением, привели к развитию спекуляции и
9 «Под революцией мы понимаем, - писал Эчеверрия, - не хаос гражданской войны, а полный развал старого социального строя или полную перестройку внутренней структуры общества и его внешней политики» (Эчеверрия Э. Социалистическое учение... С. 69).
10 Там же. С. 74.
11 Там же. С. 73.
12 Там же. С. 69-70.
13 Echeverria Е. Obras completas. Р. 304.	203
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
мошенничества. Эчеверрия видел также ошибку унитариев в том, что они не превратили национальный банк в кредитное учреждение для земледельцев и мелких капиталистов. Вместо того, чтобы развертывать фиктивную деятельность на бирже, правительство унитариев могло бы гарантировать эти займы. Оно также не создало налоговой системы, которая обезопасила бы страну в случае внешней войны или блокады14.
В области образования унитарии, по выражению Эчеверрии, колебались между аристократической и демократической тенденциями. Провозгласив свободу образования, они не принесли в школу систематического морального и религиозного образования и преподавания политических доктрин революции, не придали образованию демократического характера15.
Эчеверрия резко критиковал унитариев за провозглашение всеобщего избирательного права в стране, где только начинала формироваться представительная система. Упразднив кабильдо и не создав систему местного самоуправления, унитарии тем самым оставили без прочного основания представительную форму правления и лишили граждан возможности самим охранять свои права и пользоваться ими, действуя через органы местного самоуправления. Не дав жителям ничего реального, кроме избирательного права и оружия, унитарии, по словам Эчеверрии, «вручили судьбы страны толпе, которая возвела на трон каудильо и тиранов»16.
Основная ошибка унитариев заключалась в том, что они не сумели организовать «демократический элемент пампы (под которым Эчеверрия имел в виду гаучо), а потому и не сумели управлять им». «Будучи лишенным этой базы, социальное здание должно было рухнуть и оно рухнуло»17. Росас же, в отличие от унитариев, воспользовался этим демократическим элементом и, опираясь на него, установил свою диктатуру.
Эчеверрия обвинял унитариев в приверженности «законным путям», что «этим самым они связали себе руки в управлении страной и подавлении мятежников, уничтоживших их дело». «Законность, - делал вывод Эчеверрия, - не является оружием борьбы с ними в такой стране, как наша»18. Подытоживая характеристику унитариев, Эчеверрия отмечал в них «слишком много французских заимствований» и «отсутствие энергичной плебейской оригинально сти»19.
Из приведенных выше высказываний Эчеверрии может создаться представление, что он являлся сторонником революционных методов борьбы. Однако это не так. В раздираемой гражданскими войнами стране Эчеверрия призывал «унитаризировать федералистов и федерализировать унитариев», объединить всех патриотов вокруг идей братства, равенства, свободы в единой национальной партии. Он полагал, что страна не созрела для «материальной революции», которая, вместо того чтобы принести свободу, принесла
14 Ibid. Р. 302.
15 Ibid. Р. 303.
16 Ibid.
17 Ibid. Р. 169.
18 Ibid. Р. 303.
204 19 Ibid. Р. 305.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
бы реставрацию, анархию или господство новых каудильо20. Этот вывод он сделал из анализа причин поражения унитариев.
На основе такого понимания неудачи унитариев Эчеверрия сформулировал позитивную часть своего учения, которое сводилось к двум основным положениям: изучение национальной действительности и просвещение народа. Эчеверрия выступал за «моральную революцию», которая подготовит общественное мнение и необходимые условия для устранения тирании. Она могла осуществиться лишь путем пропаганды учения - «Социалистической догмы», объединяющего все мнения и все интересы.
В центре концепции Эчеверрии - идея ассоциации, которую он заимствовал у А. Сен-Симона, Д. Мадзини, но адаптировал к конкретно-историческим условиям Аргентины. Видя ошибку унитариев в том, что они хотели учредить национальную власть прежде организации общества, Эчеверрия предлагал создать общество, называемое им ассоциацией. В ней он видел путь развития элементов социальной жизни в стране, где основная масса местного населения - гаучо - была асоциальна и не обладала навыками и представлениями о жизни в «цивилизованном обществе». Ассоциация призвана была стать средством социальной, политической и культурной мобилизации масс, объединением их вокруг общей цели - прогресса нации. Посредством ассоциации Эчеверрия стремился гармонизировать отношения между личностью и обществом, преодолеть анархию, эгоизм и развить гражданское самосознание, любовь к ближнему - как главное условие коллективной жизни.
В представлении Эчеверрии понятие ассоциации неразрывно связано с концепцией общественного договора. Основываясь на просветительской концепции, он утверждал, что человек, вступив в общественные отношения, объединившись с другими, создает ассоциацию с целью обеспечить и расширить свои права и свободу21. Таким образом, ассоциация выступала в его построениях как синоним гражданского общества.
Вслед за Сен-Симоном и Мадзини Эчеверрия связывал понятие ассоциации с концепцией прогресса: «Без ассоциации нет прогресса... она является необходимым условием всякой цивилизации и всякого прогресса»22. Как и у этих мыслителей, концепция ассоциации у Эчеверрии неразрывно связана с принципами равенства и свободы. «Истинная ассоциация, - писал он, - может существовать только среди равных. Неравенство порождает ненависть и страсти, которые разрушают братство и ослабляют социальные связи. Чтобы сделать эту ассоциацию более широкой и в то же время более крепкой и тесной, необходимо уравнять общественные различия, иначе говоря, приложить все усилия к тому, чтобы осуществить равенство»23.
В определении равенства Эчеверрия следовал за Сен-Симоном. Для него равенство состояло в том, чтобы «права и обязанности были провозглашены и одинаково признаны всеми, чтобы никто не мог уклониться от действия закона, который их выражает, чтобы каждый человек принимал равное участие в
20 Ibid. Р. 157.
21 Эчеверрия Э. Социалистическое учение... С. 78.
22 Там же. С. 45.
23 Там же.
205
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
соразмерном пользовании плодами своего разума и труда. Любая привилегия есть покушение на равенство»24. Единственная иерархия, которую признавал Эчеверрия, - это разум, добродетель способности и заслуги, подтвержденные делами25. Выясняя истинность этих заслуг, общество «спрашивает у представителей власти и богачей: какое облегчение принесли вы страданиям и нуждам народа?»26 И уже непосредственно ссылаясь на Сен-Симона, Эчеверрия констатировал, что решение проблемы социального равенства заложено в принципе: «От каждого по способностям, каждому по делам»27.
Выступая не только за правовое, но и за «фактическое равенство», Эчеверрия в своем главном произведении - «Социалистической догме» - стремился не уравнять, а «поднять класс пролетариев до уровня других классов»28. Дальнейшее развитие понятие ассоциации получило в последней работе Эчеверрии «Февральская революция во Франции 1848 г.», написанной под впечатлением европейских событий и под сильным влиянием идей Пьера Леру. Эчеверрия воспринял Французскую революцию как начало эры полного освобождения человека, в том числе и от эксплуатации. Ассоциация предстает здесь как идеал справедливого общественного устройства, когда общество, разделенное «на касты, на хозяев и рабов, угнетателей и угнетенных, превратится в действительную ассоциацию людей, равных в правах и обязанностях, в этой ассоциации под сенью божественного закона общности солидарных существ все будут жить и работать для взаимного блага и совершенствования»29.
Наличие социалистических идей в мировоззрении Эчеверрии не позволяет, однако, относить его к предшественникам социалистической мысли30. Общественно-политические взгляды Эчеверрии представляют собой сложный сплав либеральных, социалистических и демократических идей31. Это хорошо видно при анализе его концепции демократии.
Средством и методом реализации на практике идей ассоциации для Эчеверрии была демократия. Цель ассоциации он видел в том, чтобы «создать демократическое правление», которое обеспечит «всем и каждому из ее чле
24 Там же. С. 52.
25 Там же. С. 53.
26 Там же. С. 54.
27 Там же.
28 Там же. С. 80.
29 Эчеверрия Э. Февральская революция во Франции 1848 г. // Прогрессивные мыслители Латинской Америки... С. 112.
30 В отечественной историографии утвердился взгляд на Эчеверрию как на первого в Аргентине социалиста-утописта: Очерки истории Аргентины. М., 1961. С. 8-9, 169; Комаров К.В. Социальные идеи Эстебана Эчеверрии // Латинская Америка. 1971. № 3. С. 179-184; Он же. Аграрный вопрос и Война за независимость Аргентины. М., 1988. С. 127-133; Титов В.Ф. Марксистская философская мысль в Аргентине. М., 1977. С. 35-46; Шулъговский А.Ф. Утопический социализм в Латинской Америке и проблема альтернатив общественного развития // Латинская Америка в исторической ретроспективе. XVI-XIX вв. М., 1994. С. 189-191.
31 В новейшей аргентинской историографии взгляды Э.Эчеверрии трактуются как социальнодемократические: Weinberg F. Esteban Echeverria. Ideologo de la segunda revolucion. Buenos Aires, 2006. P. 192; Макаревич М.Э. Общественно-политические взгляды Эстебана Эчевер-206 рии... С. 27.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
нов наиболее широкое и свободное удовлетворение их естественных прав, наиболее широкое и свободное применение их способностей»32.
Эчеверрия воспринял идею А. Токвиля о «великой демократической революции»33, целью которой является установление равенства классов34. В представлении Эчеверрии общество разделено на классы. Демократией является «режим, основанный на свободе и равенстве классов»35. Равенство классов включает личную свободу, свободу гражданскую и свободу политическую. Для полного осуществления равенства классов и освобождения масс необходимо, «чтобы все социальные учреждения имели своей целью интеллектуальный, материальный и моральный прогресс наиболее многочисленного и бедного класса»36.
Пока такой прогресс не был достигнут, Эчеверрия выступал против неограниченного суверенитета народа, провозглашенного Майской революцией. Признавая его необходимость в эпоху борьбы за независимость, когда революционеры Мая «нуждались в народе для того, чтобы с его помощью очистить от противников поле, где должно было прорасти семя свободы»37, он считал, что после победы «принцип всемогущества масс должен был породить все те бедствия, которые он произвел, и завершиться установлением деспотизма»38. По трактовке Эчеверрии, невежественные массы временно должны быть лишены права осуществлять суверенитет, понимаемый им как участие народа в принятии закона, формирующего права и обязанности членов общества.
Понятие народного суверенитета носило у Эчеверрии либеральный характер. В духе либерализма он считал, что личное право человека предшествует гражданскому праву39 и поэтому «суверенный народ, или большинство, не может нарушать эти индивидуальные права»40. В представлении Эчеверрии суверенитет народа может основываться только на разуме народа. Суверенен только коллективный разум, коллективная воля не суверенна. «Она слепа, капризна, неразумна; воля жаждет, разум исследует, взвешивает и принимает решения»41. Демократия для Эчеверрии не является «абсолютным деспотизмом ни масс, ни большинства: это режим, основанный на разуме»42.
Эчеверрия решительно выступал против всеобщего избирательного права, считая его «нелепостью». «Девиз французских ультрадемократов: все для народа и благодаря народу - не наш; наш девиз: все для народа и благодаря разуму народа»43. Для осуществления суверенитета Эчеверрия выдвигал следующие условия: образовательный ценз, полезная деятельность и личная
32 Эчеверрия Э. Социалистическое учение... С. 78.
33 Токвиль Алексис де. Демократия в Америке. М., 1992. С. 27.
34 Эчеверрия Э. Социалистическое учение... С. 77.
35 Там же.
36 Там же. С. 90.
37 Там же. С. 68.
38 Там же.
39 Там же. С. 78, 90.
40 Там же. С. 78.
41 Там же. С. 79.
42 Там же.
43 Там же. С. 91.
207
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
независимость44. Таким образом, на первом этапе своего становления демократическая система должна была носить элитарный характер, исходя из социально-политических реалий Аргентины.
Вместе с тем Эчеверрия в полной мере сохранял за массами гражданские права и считал, что общество и представляющее его правительство должно открыть им дорогу к суверенитету, содействуя развитию промышленности путем гибкой налоговой политики и упразднения ограничительных законов, а также помогая бедным и обездоленным, стремясь поднять класс пролетариев до уровня других классов45.
Для Эчеверрии демократия была традицией, принципом и институтом. «Демократия как традиция - это Май, непрерывный прогресс. Демократия как принцип - это братство, равенство и свобода. Демократия как институт, поддерживающий принцип, - это голосование и представительство в муниципальном округе, в департаменте, в провинции и в республике»46.
Анализируя историческое наследие Майской революции, Эчеверрия пришел к выводу, что «Майская революция оставила нам как результат традицию и Догму - суверенитет народа, т.е. Демократию»47. По его мнению, демократия как принцип и институт требует от общества подготовить народ к демократии посредством образования и пропаганды и разработать наиболее адекватные принципы организации власти на федеральном и муниципальном уровне.
В представлении Эчеверрии демократия - это самоуправление народа. Путь к ее реализации мыслитель видел в развитии местного самоуправления. Концепция местного самоуправления - ключевое звено выдвинутой им программы «организации страны на демократической основе». «Мы хотим, -писал он Мадарьяге, - организации демократии и как необходимой основы для этой организации - создания муниципальной системы в каждой провинции и по всей республике. Только таким образом можно претворить в жизнь идеи Майской революции... Муниципальная система - единственная, которая может обеспечить аргентинцам осуществление идей братства, равенства и мирное развитие страны по пути прогресса»48. Она должна стать школой демократии, «где народ научится осознавать свои интересы и права, где приобретет гражданские обычаи, где понемногу научится управлять самим собой под бдительным оком просвещенных патриотов»49.
Эчеверрия искал основы для создания демократического порядка в колониальном прошлом страны, что привело его к переосмыслению роли ка-бильдо, сыгравшего важную роль в отстранении испанского вице-короля от власти в мае 1810 г. Он критиковал унитариев за упразднение кабильдо.
44 Там же. С. 79-80.
45 Там же. С. 80. Под пролетариатом Эчеверрия понимал «все классы трудящихся и наемных рабочих. Пролетарий - это тот, кто не имеет никакой собственности и живет на заработную плату, которую он получает за свой труд» {Эчеверрия Э. Февральская революция во Франции 1848 г. С. 110).
46 Echeverria Е. Obras completas. Р. 314.
47 Ibid. Р. 309.
48 Ibid. Р. 273.
208 49 Ibid. Р. 313.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В «Письмах Педро де Анхелису» Эчеверрия объяснял это следующим образом: «Исчез этот достойный уважения институт старого режима, единственный, оставшийся от колониального прошлого, уже реформированный, обладающий всем престижем и авторитетом традиции и обычая. Кто теперь мог выслушивать народ, защищать его интересы и сдерживать полуварварский натиск каудильо? Какой вновь созданный институт мог заменить кабильдо? Никакой»50.
Эчеверрия пытался выйти за рамки либерального подхода и избежать крайностей в отношении к испанскому прошлому. Его позиция - не полный разрыв с ним, а... «отказ от ретроградных традиций, подчиняющих нас старому режиму»51. Подтверждение этого - отношение Эчеверрии к кабильдо.
Путь национального объединения страны Эчеверрия видел в создании «истинной федерации». «Мы не являемся унитариями, - писал он Уркисе, -потому что убеждены, что унитарная система является наихудшей из систем для республики. Но мы также не являемся федералистами в том значении, которое Росас придал этому слову, чтобы скрыть свой унитаризм, в тысячу раз более утрированный и деспотичный, чем у унитариев. Мы хотим истинной федерации»52. Для Эчеверрии «истинная федерация» - это федеративная организация провинции и республики: сохранение суверенитета и независимости каждой провинции во всем, что касается ее внутренних дел, и установление центральной власти для координации интересов и управления общими делами. Фундаментом такой федерации должна была стать муниципальная система.
В отличие от социально-политических вопросов проблемы экономического развития страны не были в центре внимания Эчеверрии. Видя силу и богатство нации в развитии промышленности, он ограничивал ее отраслями по переработке местного сырья. Эчеверрия считал, что Аргентина, прежде чем стать индустриальной страной, должна быть аграрной и развивать свою экономику в соответствии с международным разделением труда53. Он практически не касался вопросов земельной собственности, иммиграции, строительства каналов и железных дорог.
Все эти вопросы подверглись специальному рассмотрению в работах Х.Б. Альберди, которому Эчеверрия завещал продолжить начатое им54.
Хуан Баутиста Альберди (1810-1884). В историю национальной культуры Альберди вошел как талантливый публицист, социолог, экономист, философ. Он сыграл наиболее выдающуюся роль в разработке концепции окончательной организации Аргентинской республики, наметив контуры будущего развития страны. Если Митре и Сармьенто были активными политиками, то
50 Ibid. Р. 300.
51 Эчеверрия Э. Социалистическое учение... С. 69.
52 Echeverria Е. Obras completas. Р. 271.
53 Ibid. Р. 213-214.
54 В письме Х.М. Гутьерресу и Х.Б. Альберди от 1 октября 1846 г. Эчеверрия писал: «Завещаю мои идеи Альберди, если мне не хватит жизни реализовать их» (Echeverria Е. Paginas autobiograficas. Buenos Aires, 1962. P. 88).
209
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Альберди, мало принимавший участие в политической борьбе, посвятил весь свой талант изучению национальной действительности. Альберди плодотворно развил идею, впервые выдвинутую Эчеверрией: необходимо осваивать достижения европейской цивилизации, не слепо копируя их, а приспосабливая к условиям национальной действительности.
Уже в первой работе «Предварительные заметки к изучению права», написанной в 1837 г., Альберди поставил проблему изучения общества посредством анализа природы национального бытия. Изучение права невозможно в отрыве от социальной действительности и без обращения к философии, которая призвана стать орудием активной борьбы за национальную организацию. Альберди сформулировал как одну из задач «аргентинской интеллигенции создание “национальной философии” для того, чтобы достигнуть национальной эмансипации»55. В его представлении философия истории основывалась на законе постоянного прогресса, при котором «право прогрессивно развивается», а демократия народа является конечным рубежом, который достигается после долгого просвещения народа. «Демократия, - утверждал Альберди, - является концом, а не началом народов»56.
Находясь под сильным влиянием экономических идей А. Смита и социологической концепции Г. Спенсера, пройдя через другие идейные влияния со времени «Молодой Аргентины», Альберди пришел к формированию концепции общества, в основе которой биологические и экономические факторы играли одинаково важную роль. Он уподоблял человеческое общество биологическому организму, проводил параллель между политической экономией и медициной, кризисами и болезнями.
Альберди стал первым аргентинским мыслителем, который занялся изучением аргентинской истории и политики путем анализа их экономической основы. «Экономический интерес, - писал он, - является высшим двигателем всех политических вопросов, которые целиком захватили современную жизнь аргентинского народа»57. Следуя этому подходу, Альберди дал экономическое обоснование политической истории Аргентины.
Для Альберди история являлась «не катехизисом морали, не галереей примеров для подражания», а наукой, призванной объяснить ход событий и предвидеть их развитие. Он не принимал «военный» подход к изучению Войны за независимость, который, выпячивая роль военных, приносил большой вред, так как скрывал ее истинные причины: экономический интерес Европы в освобождении Америки. Альберди считал необходимым изучать исторические события в их «среде», иными словами, конкретно-исторически. С этих позиций он подходил к оценке Войны за независимость - аргентинской революции. Альберди указывал на причинно-следственную связь событий, происшедших в Старом и Новом Свете в конце XVIII - начале XIX в.: аргентинская и южноамериканская революция являлась частью испанской, которая представляла собой фазу французской, как сама французская революция была этапом трансформации, «которую Европа проходила уже три века»58.
55 Alberdi J.B. Fragment© preliminar al estudio del derecho. Buenos Aires, 1955. P. 53.
56 Ibid. P. 74.
57 Alberdi J.B. Estudios economicos. Buenos Aires, 1934. P. 178.
2 1 0 58 Alberdi J.B. Grandes у pequenos hombres del Plata. P., 1912. P. 64, 69.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ХУАН БАУТИСТА АЛЬБЕРДИ
Альберди утверждал оригинальный характер аргентинской революции и считал неверным, как это делал Митре, объяснять ее исходя из аналогии с английской, французской и североамериканской. Первые две решали исключительно внутренние задачи. Над Англией и Францией не довлело иностранное господство. «Здесь был народ против знати, равенство против феодализма, свобода против деспотизма. Революция была войной части английского народа против другой части английского народа. То же было во Франции»59. Иным было положение в Аргентине, где борьба шла между колонией и метрополией
59 Ibid. Р. 36.
211
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
и революция носила общенациональный характер. «Прошлое не имело защитников. Ни один аргентинец не боролся ни за знать, ни за трон, ни за то, чтобы вновь стать подданным Испании»60.
Альберди не сводил революцию к решению национально-освободительной задачи. Она преследовала две цели: внешнюю и внутреннюю, независимость от Испании и создание демократического государства. Если первая достигнута, то вторая нет61. В этом он видел ее принципиальное отличие от североамериканской революции, которая «имела единственной целью независимость, поскольку свободное правительство уже существовало»62.
Незавершенный характер аргентинской революции Альберди объяснял тем, что колониальный режим сохранился и после завоевания независимости. Его воплощением был город Буэнос-Айрес вместе с одноименной провинцией, который захватил и сохранил привилегии вице-королевства: порт, таможню, кредит, казну, рынок. Все это вместо того, чтобы стать достоянием всей страны, продолжало принадлежать Буэнос-Айресу. Провинции, освободившись от Испании, остались в зависимости от Буэнос-Айреса. Произошла замена испанской метрополии на метрополию-провинцию63.
В отличие от многих современников Альберди не рассматривал вооруженные силы как главную силу государства. По его мнению, реальная сила заключалась в материальном богатстве и интеллекте, его создающем. «Где находится это богатство, - подчеркивал Альберди, - там находится власть в стране. Всякое аргентинское правительство без юрисдикции над городом Буэнос-Айресом может называться национальным, но оно не является реальной и эффективной властью»64. «Единственное средство дать национальному правительству реальную власть, это превратить Буэнос-Айрес в столицу страны, отделив его от провинции. Пока этого не произошло, в стране не будет ни мира, ни безопасности, ни прогресса»65.
Экономический конфликт между Буэнос-Айресом и остальной страной Альберди положил в основу объяснения национальной истории. Для Буэнос-Айреса Майская революция означала независимость от Испании и господство над провинциями. Это вызвало сопротивление провинций. Война за независимость превратилась в гражданскую войну. Унитаризм Ривада-вии заключался в стремлении навязать власть Буэнос-Айреса всей стране. Сопротивление провинций диктату Буэнос-Айреса приняло форму федерализма.
Борьба унитариев и федералистов привела к тому, что не стало ни федерального, ни унитарного правительства. Под видом одной страны существовало две: метрополия - Буэнос-Айрес и провинции - вассалы. Одна управляла, другая подчинялась. Одна пользовалась богатствами, другая их создавала66.
60 Ibid.
61 Alberdi J.В. Grandes у pequenos hombres del Plata. P. 29, 48.
62 Ibid. P. 40.
63 Alberdi J.B. La revolucion del 80. Buenos Aires, 1964. P. 25.
64 Ibid. P. 58.
65 Ibid.
212 66 Alberdi J.B. Grandes у pequenos hombres del Plata. P. 107.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В отличие от Сармьенто, который причины гражданской войны усматривал в борьбе варварства и цивилизации, Альберди видел их в отсутствии реальной и эффективной национальной власти. Возражая Сармьенто, Альберди писал: «Буэнос-Айрес и те, кто им владел, побеждали, как раньше, так и теперь, не потому, что они представляли варварство и цивилизацию, а потому что имели реальную власть, которая заключается в сконцентрированном здесь богатстве. Это - победа ресурсов над их недостатком или отсутствием»67. Контроль Росаса над этими ресурсами дал ему всю полноту власти. Это стало причиной и источником его диктаторской власти. «Весь аргентинский каудильизм, - отмечал Альберди, - родился из этой первопричины»68. «Здесь источник Росаса как каудильо всех каудильо»69. Для Альберди Росас как тиран - временное явление, но тирания, которую он персонифицировал, была постоянным явлением и могла быть устранена лишь с ликвидацией провинции-метрополии. Поэтому Альберди приветствовал федерализацию Буэнос-Айреса в 1880 г., рассматривая ее как окончательную консолидацию аргентинского государства и завершение начатой в 1810 г. революции70.
Отправной точкой конституционной доктрины Альберди стало десятое символическое слово Социалистической догмы, написанное им совместно с Эчеверрией. Изложенные здесь идеи Альберди развил в 1852 г. в своем главном труде «Основы и исходные положения для политической организации Аргентинской республики»71.
Для Альберди обе системы - унитарная и федеративная - имели право на существование, так как уходили своими корнями в историческое прошлое Аргентины. Унитарная традиция родилась из колониального единства вице-королевства, к которой революция добавила единство в борьбе за независимость. Альберди рассматривал федерацию не как наилучшую из форм государственного устройства, а как проистекавшую из разобщенности страны, доставшейся ей в наследство от колониального прошлого, и усиленную гражданскими войнами72. Поскольку ни одна из них не одержала полной победы, Альберди пришел к выводу, что «невозможны ни чистая федерация, ни унитарное государство. Нужна унитарная федерация или федеративное единство»73, иными словами, «смешанная федерация»74.
В отличие от Эчеверрии, чьи взгляды приближались к классическому пониманию федерализма, у Альберди речь шла не о союзе равных территорий, которые передают часть своего суверенитета центральному правительству, а о том, что федеральная власть предоставляет провинциям. Муниципальная система, права провинций - эти элементы демократии должны прийти позже.
67 Ibid. Р. 341-342.
68 Ibid. Р. 338.
69 Ibid. Р. 389.
70 Alberdi J.B. La revolucion del 80. P. 16, 17.
71 Alberdi J.B. Bases у puntos de partida para la organizacion politica de la Republica Argentina. Buenos Aires, 1991.
72 Прогрессивные мыслители Латинской Америки... С. 95-97.
73 Alberdi J.B. Bases... P. 118.
74 Ibid. P. 102.
213
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Альберди расходился с Эчеверрией и в понимании путей, ведущих к демократии. Альберди не верил, что воспитание креольского населения приведет к демократии. Комментируя А. Токвиля, Альберди отмечал: «Английская свобода существует в их обычаях... Североамериканская демократия живет в обычаях североамериканцев... Мексика переняла конституцию Северной Америки и не является свободной, потому что переняла письменную конституцию, а не живую, не их обычаи»75.
По убеждению Альберди, право, как и само общество, порождено обычаями, которые труднее устранить, чем убрать правителей. Отсюда проистекало главное положение всего цивилизаторского, как его назвал Леопольдо Сеа, проекта Альберди: если закон не укоренен в обычаях, он мертворожден.
Но как заменить вредные привычки старой культуры новыми обычаями современной цивилизации? На это Альберди отвечал следующим образом: «Утопично было бы думать, что испаноамериканская раса способна создать представительную республику... Не законы нам нужно изменить, а людей и порядки. Нам нужно заменить наш народ, неспособный к свободе, другим народом, способным к ней... заменить нынешнюю аргентинскую семью другой - также аргентинской, но более способной к свободе, богатству и прогрессу»76.
Необходимо было, согласно Альберди, трансплантировать Европу в Аргентину, переместить сюда европейское население, которое принесет с собой новые обычаи и культуру. Другими словами, установить уже сложившуюся цивилизацию. «Но как, в каком обличье явится в скором будущем на наши земли живительный дух европейской цивилизации? Очевидно, это произойдет так, как происходило всегда: Европа передаст нам свой дух, свои промышленные традиции и все проявления цивилизации через своих переселенцев... Хотим ли мы насадить и акклиматизировать в Латинской Америке английскую свободу, французскую культуру, трудолюбие европейцев и североамериканцев? В таком случае привлечем к себе живые частицы этих стран - людей с соответствующими практическими навыками, а уж мы дадим им возможность укорениться здесь»77.
Этой цели должны были служить конституции. Констатировав, что конституционное право Южной Америки противоречит интересам материального прогресса, от которого зависит ее будущее, Альберди призвал пересмотреть его в соответствии с новыми потребностями. «Если раньше мы провозглашали идеалы независимости, свободу вероисповедания и т.д., то сейчас мы должны декларировать свободу иммиграции, торговли, железных дорог, развивающейся промышленности, но не взамен прежних высоких идеалов, а только в качестве необходимых и серьезных мер во имя того, чтобы идеалы эти перестали быть словами и превратились бы в действительность. Сегодня нам необходимо организационное становление... нам необходимо иметь солидное население, железные дороги, судоходные реки ради того, чтобы наши страны стали богатыми и сильными»78.
75 Цит. по: Botana N.R. La tradicion republicana. Buenos Aires, 1984. P. 299.
76 Alberdi J.B. Bases... P. 159.
77 Ibid. P. 55.
214 78 Ibid. P. 36.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Конституция задумывалась Альберди как программа заселения Аргентины европейскими иммигрантами и развития ее производительных сил на основе привлечения в страну иностранного капитала. «В соответствии с этим заселение Аргентинской республики, в настоящее время пустынной и одинокой, должно стать великой и первоочередной целью ее конституции на много лет... Эта Америка нуждается в капиталах так же, как в населении. Иммигрант без денег, словно солдат без оружия. Сделайте так, чтобы иммигрировали песо в эти страны будущего богатства и настоящей бедности...»79.
Для Альберди беды южноамериканских стран проистекали из их стремления перейти сразу, непосредственно от абсолютной монархии к «настоящей» республике. Альберди полагал, что между ними должен быть промежуточный этап - республика «возможная». «Республика не может иметь другой формы, когда следует за монархией; нужно поэтому, - внушал Альберди, -чтобы новый режим содержал кое-что от старого»80.
Республика «возможная» должна была покончить с анархией и существовать до тех пор, пока гражданские свободы не вызовут появления новых обычаев и привычек, которые позволили бы перейти к республике «действительной». Предложенное Альберди решение воплотилось в Конституции 1853 г., учредившей сильную исполнительную власть в лице президента. Альберди не скупился на похвалу следующему высказыванию С. Боливара: «Новые государства Америки, прежде испанской, нуждаются в королях под именем президентов»81.
Три главных элемента составляли республику «возможную»: высокоцентрализованная федерация; сильная, практически абсолютная власть президента и ограничение народного суверенитета посредством ограничения избирательного права. Политическими правами пользовались немногие - богатое, просвещенное меньшинство. Народ правом выбора не обладал. Гражданские права признавались за всеми жителями страны.
Для Альберди это не было отрицанием демократических принципов, а являлось неизбежным компромиссом со старым порядком. Разрыв с ним, создание «действительной» республики должны наступить позднее, когда новое население, промышленность и богатство покончат со старой культурой. На весь переходный период учреждалась республика «возможная». Ее задачей было создание гражданского общества, из которого в будущем появится республика «действительная».
Альберди скептически относился к общему образованию, которое вкупе с неизжитым колониальным прошлым могло породить лишь гибрид - коррумпированную демократию. Вместо ораторов, адвокатов, теологов Альберди желал прихода инженеров, геологов, естествоиспытателей. Он ратовал за обучение в процессе труда, что отвечало главной цели всего его проекта: формирование нового типа аргентинца, способного преодолеть все препятствия на пути к прогрессу и превратить свою землю в почву для будущей великой нации. Приобщение к современной цивилизации должно было стать
79 Ibid. Р. 82, 64, 163.
80 Ibid. Р. 43.
81 Ibid.
215
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
главной целью образования. «Для того чтобы приносить реальные плоды, образование должно сосредоточиться на прикладных науках и искусствах, на практических вещах, на живых языках, на знаниях, которые приносили бы непосредственную материальную пользу»82.
В отличие от Эчеверрии Альберди никогда не симпатизировал социалистическим идеям. На протяжении всей жизни он оставался твердым приверженцем классического либерализма. «Управляйте немного, вмешивайтесь поменьше, позволяйте делать как можно больше, не заставляйте чувствовать власть, это лучшее средство заставить ее уважать»83. Незадолго до смерти Альберди вновь настаивал на роли государства - «ночного сторожа». «Все могущество государства является не только отрицанием свободы, но также отрицанием общественного прогресса, потому что оно подавляет частную инициативу в этом прогрессе... Государство становится фабрикантом, предпринимателем, банкиром, торговцем, издателем и таким образом отвлекается от своей главной и единственной задачи защиты индивидов от всякой внешней и внутренней угрозы»84.
Следуя за А. Смитом и его теорией трудовой стоимости, Альберди следующим образом разъяснял ненужность и вредность активного участия государства в экономике: «Кто создает богатство? Разве оно является результатом труда правительства? Оно декретирует богатство? Правительство может мешать или помогать его созданию, но оно не является создателем богатства»85.
Богатство создается трудом человека и государство обязано гарантировать свободу труда. «В соответствии с этим организовать труд, - подчеркивал Альберди, - это не что иное, как организовать свободу во всех областях: в сельском хозяйстве, торговле, промышленности»86. Организация труда со стороны государства должна носить, прежде всего, своего рода нейтральный характер: оно должно воздерживаться от вмешательства в деятельность человека и позволить ему свободно использовать свои способности. Закон же призван защитить и обеспечить за каждым свободное пользование результатами его труда. И уже непосредственно апеллируя к Смиту, Альберди провозглашал: «Вся слава Адама Смита, этого Гомера истинной экономики, основывается на том, что он доказал то, что другие лишь чувствовали: свободный труд есть основной, жизненно необходимый принцип богатства»87.
Признавая сельское хозяйство основой и главной отраслью аргентинской экономики, Альберди в отличие от Сармьенто не придавал аграрному вопросу первостепенного значения. Он не призывал к ограничению, тем более к разделу латифундий. Его позиция не выходила за рамки ортодоксального либерализма: позволить действовать, не мешать частной инициативе. «Организовать сельское хозяйство в соответствии с современной конституцией
82 Ibid. Р. 46.
83 Juan Bautista Alberdi. Madrid, 1988. P. 16.
84 Ibid.
85 Alberdi J.B. Sistema economic© у rentistico de la Confederacion Argentina. Buenos Aires, 1921. P. 20.
86 Ibid. P. 21.
216 87 Ibid.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
значит организовать его свободу»88. Задача правительственной политики заключалась в устранении всех препятствий для свободного приложения капитала к земле, под чем Альберди понимал отмену еще действовавших испанских законов89.
Для заселения страны, облегчения доступа иммигрантов к земле Альберди предлагал реформировать систему аренды: сделать ее бессрочной, обеспечить право арендатора на возмещение произведенных улучшений. Вместе с тем Альберди был против государственного вмешательства в перераспределение земли в пользу земледельцев, считая необходимым оставить свободным «выбор пути, ведущего к богатству»90.
Аналогичной позиции невмешательства государства Альберди придерживался и в отношении промышленности. Констатировав полное отсутствие в стране фабричной промышленности, он видел задачу в ее создании91. Роль государства при этом ограничивалась профессионально-техническим обучением рабочих, отменой всех законов, оставшихся с колониальных времен и ущемлявших свободу предпринимательской деятельности. Альберди утверждал незаконный характер промышленной деятельности государства. «Государство создавалось не для эксплуатации промышленности с целью получения прибыли». Его роль сугубо политическая и «ограничивается законодательством, судопроизводством и исполнением законов». Оно должно быть «хранителем и часовым прав человека»92. Подытоживая свои размышления по этому вопросу, Альберди писал: «Нет худшего земледельца, коммерсанта и фабриканта, чем правительство, потому что все эти вещи далеки от сферы его деятельности. Правительство не имеет ни времени, ни денег, ни конституционных прав для этого. Оно создано не для того, чтобы быть коммерческим предприятием, а для управления государством»93.
Свободу труда Альберди понимал двояко: как свободу предпринимательской деятельности и как личную свободу рабочего. Последнюю он трактовал как свободу от всех пут личной зависимости, так и от законов, регулирующих отношения между трудом и капиталом. Он решительно выступал против принятия рабочего законодательства, считая достаточным для охраны права рабочих обычных гражданских законов. «Организовать работу есть не что иное, как организовать осуществление свободы труда, которую конституция гарантирует всем жителям. Есть лишь одна система регламентации свободы, из которой следует, что свобода одних не должна ущемлять свободу других. Выйти из этих рамок означает не регламентировать свободу, а стеснить ее»94.
Альберди подчеркивал формально-юридический характер свободы труда. Конституция, провозгласив свободу труда, не гарантировала работу каждому. Она предоставила рабочему право зарабатывать себе на жизнь, но не дала ма-
88 Ibid. Р. 35.
89 Ibid. Р. 35, 110, 112.
90 Ibid. Р. 112-113.
91 Ibid. Р. 38.
92 Ibid. Р. 52.
93 Ibid. Р. 101.
94 Ibid. Р. 55.
217
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
термальных гарантий осуществления этого права. «Закон может дать и дает право зарабатывать себе на жизнь работой. Но он не может обязать купить эту работу того, кто в ней не нуждается. Это противоречило бы принципу свободы». «Гарантировать работу каждому рабочему было бы столь же неосуществимо, как обеспечить каждого продавца покупателем, каждого адвоката клиентом, каждого врача больным, каждого артиста аудиторией. Закон может иметь такую силу лишь за счет свободы и собственности, поскольку дать одним означает отнять у других, а подобный закон не мог бы существовать при конституции, которая распространяет в пользу всех обитателей страны принципы свободы и собственности, как основополагающие устои законодательства»95.
Столь же формальный характер носила свобода заработной платы, размер которой определялся спросом на рынке труда и она не могла регулироваться законом. Правовое равенство людей, подчеркивал Альберди, не означало равенства их природных способностей. Именно неравенство последних порождало имущественное неравенство, которое конституция не имела права изменить: «Не в ее силах было уравнять состояния, ее намерением было провозгласить равенство прав»96.
Альберди выступал противником классовой борьбы рабочих с капиталистами, считая, что социалистические идеи неприменимы к условиям Аргентины и всей Америки, поскольку условия жизни и труда в Старом и Новом Свете кардинально различаются. Если в Европе зарплата рабочего была недостаточной для жизни, то в пустынной Америке «она поднималась до деспотизма». В Европе рабочий был «слугой капиталиста, здесь - его королем и повелителем». «Роли полностью поменялись... У нас капитал нищий, что касается рабочих рук и труда... Рабочий заставляет себя искать... Он может испытать все несчастья, кроме голода... Сама земля дает ему средства к жизни, когда он не хочет работать... В большинстве случаев он беден, потому что бродяга, лентяй и лодырь. А лентяй и лодырь он не просто из-за отсутствия работы, а из-за избытка продуктов питания»97. «У нас сфера труда не является полем битвы; нет конкуренции, нет жертв»98.
Решение рабочего вопроса Альберди виделось в принятии законодательства против бродяг, в профессионально-техническом обучении рабочих и в полной свободе труда.
Альберди хорошо понимал, что его проект строительства новой Аргентины мог осуществиться только в условиях мира. «Мир - основной залог великой свободы, а мир и свобода - залог великого процветания»99.
Для Альберди характерен исторический подход к объяснению возникновения гражданских войн в Южной Америке. Их истоки уходили в Войну за независимость. В результате ее была завоевана внешняя свобода. Однако продолжение войны для завоевания внутренней свободы привело к прямо противоположному результату - исчезновению свободы. Произошло перерождение
95 Ibid. Р. 90.
96 Ibid.
97 Ibid. Р. 92.
98 Ibid. Р. 94.
218 99 Альберди Х.Б. Преступление войны. М., 1960. С. 229.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
войны, которая стала «антитезой и оборотной стороной войны за независимость и революции против Испании»100. По-другому и не могло быть, так как «обе эти свободы не завоевываются одним и тем же способом». Внутренняя свобода могла утвердиться только на пути мира, а не войны, путем воспитания, привычки101. Гражданские войны Альберди трактовал как «контрреволюцию, реакцию, возвращение к худшему положению, чем прежний колониальный режим»102. Они порождали анархию и военные диктатуры - «это похороны любой свободы»; вели к разрушению экономики, убыли населения и препятствовали иностранной иммиграции, что в глазах Альберди выглядело самым тяжким преступлением по отношению к Южной Америке103.
Не меньшим преступлением являлись и внешние войны, которые Альберди рассматривал как разновидность международного разбоя, ответственность за который несли правительства104. Как и гражданские войны, они губили свободу, хозяйство, культуру и благополучие нации105.
Заклеймив войну как преступление и возложив ответственность за ее развязывание на правительство и тех, кто наживается на войне - промышленников, производящих оружие, Альберди вместе с тем считал, что войны могут быть и законными, если ведутся в целях обороны. Разъясняя свою мысль, он писал: «Лишь одно законное обоснование может иметь война, а именно -право нации и государства на защиту собственного существования. Право убивать в этом смысле зиждется на праве жить и только во имя защиты одной жизни можно уничтожить другую»106. К такого рода войнам Альберди относил Войну за независимость. «Войны за независимость Южной Америки, -разъяснял Альберди, - не имея ничего общего с преступлением, были великим актом правосудия со стороны наших стран»107.
Для предотвращения войны Альберди призывал установить широкий торговый обмен и сотрудничество между всеми странами. Он рассматривал торговлю в качестве великого миротворца на земле. «Если вы хотите, чтобы скорее наступило царство мира, дайте свободно и полно развернуться этому всеобщему миротворцу»108. С развитием торговли Альберди связывал ликвидацию раскола человечества на соперничающие и враждующие лагеря. Он верил, что торговля «превратит весь мир в единую страну путем установления связей материальных интересов, необходимых для цивилизованной жизни». И, наоборот, «все, что препятствует торговле... лишь отдаляет наступление царства мира»109.
Другим важнейшим условием мира, по мысли Альберди, призвана была стать демократия. «В тот день, когда народ возглавит армию и правительство,
100 Там же. С. 250.
101 Там же. С. 228.
102 Там же. С. 250.
103 Там же. С. 251.
104 Там же. С. 79.
105 Там же. С. 91-101.
106 Там же. С. 28.
107 Там же. С. 234.
108 Там же. С. 68.
109 Там же. С. 69-70.
219
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
война перестанет существовать»110. Став властителями своей судьбы, народы не допустят кровопролития и растраты своих богатств. Их первым стремлением станет установление братского союза111.
И хотя Альберди считал, что «нет более могучего предохранителя от войны, нет более радикального средства добиться ее устранения, чем свобода», он признавал этот путь медленным и трудным112.
Альберди указывал еще на одну силу, способную стать могущественным агентом мира, - нейтралитет. По мере роста числа нейтральных стран этот миролюбивый лагерь сможет и должен стать судьей в отношении воюющих стран. «Сделать общим нейтралитет, - полагал Альберди, - значит локализовать войну и мало-помалу прекратить ее»113. Человечество, по мнению Альберди, придет в конечном итоге к слиянию всех народов и образованию «общества наций». Его задачей будет создание международных организаций по поддержанию и сохранению мира.
Концепция Альберди не была единственной, претендовавшей на объяснение прошлого и намечавшей пути на будущее. Со своим проектом национального строительства выступил и другой выдающийся аргентинский мыслитель - Д.Ф. Сармьенто.
Доминго Фаустино Сармьенто (1811-1888) по смелости своих идей и неисчерпаемой энергии созидательной деятельности по праву считается наиболее выдающимся представителем аргентинского прогресса. По меткому выражению Анибало Понсе, Сармьенто - «строитель новой Аргентины». Он внес неоценимый вклад в формирование национальной культуры и наряду с Эчеверрией и Альберди стал основоположником аргентинской социологии.
На формирование мировоззрения Сармьенто оказали самые различные философские школы и направления - от Вико, Монтескье, Руссо и Просвещения до романтизма и позитивизма. Уже будучи в преклонном возрасте, Сармьенто заметил: «Со Спенсером... мы идем одной дорогой»114. Эти его слова не означают, однако, что он слепо копировал идеи английского философа. Для Сармьенто, как Эчеверрии и Альберди, идеи европейских мыслителей были отправной точкой для самостоятельного анализа аргентинской действительно сти.
В основу своей концепции исторического развития Аргентины Сармьенто положил антиномию «варварство - цивилизация», изложенную им в книге «Факундо. Цивилизация и варварство» (1845). По Сармьенто, Аргентина в первой половине XIX в. стала ареной двух одновременных войн: одна - это война, которую вели города - носители и проводники европейской культуры, - «цивилизации» - против испанских колонизаторов и их наследия; вторая - это война отсталой деревни - «варварства» - против городов.
110 Там же. С. 103.
111 Там же. С. 115, 123.
112 Там же. С. 132.
113 Там же. С. 168.
220 114 Цит. по: Lombardi С.М. Las ideas sociales en la Argentina. Buenos Aires, 1965. P. 77.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Впервые эту антиномию сформулировал Эчеверрия, но у Сармьенто она приобрела характер цельной концепции, уходящей корнями к культурнофилософской мысли Просвещения (прежде всего, к Монтескьё) и к собственно испанской и испаноамериканской культуре колониального периода, когда впервые развернулась полемика о людях Нового Света: люди или варвары115.
Сармьенто связал старую концепцию «варварство-цивилизация» с современными ему идеями о воздействии расово-этнического и природного начала на сущность человека, народа и превратил ее в метод исследования их характера, общественной жизни и истории с позиций идеала европейского прогресса. Он искал корни и истоки «способа существования» аргентинской нации в «почве», под которой он понимал природные условия вкупе с расовоэтническим составом населения.
Для объяснения аргентинского общества, привычек и обычаев социальных кругов Сармьенто исходил из географической среды. «Природные условия порождают обычаи и навыки, присущие именно этим условиям... одинаковые природные условия порождают одинаковые навыки, способы и средства»116. Характерные черты природной среды - пустынность и протяженность. «Зло, от которого страдает Аргентинская Республика, - подчеркивал Сармьенто, - это ее протяженность; пустынные земли окружают ее со всех сторон... одиночество, безмолвие, ни единого человеческого жилья -таковы, как правило, естественные границы между провинциями. Необъятность во всем»117.
В этих природных условиях средоточием цивилизации являлись города. «Но стоит их покинуть, все меняется: у сельского жителя другая одежда; уклад его жизни совсем иной. Жители города и деревни словно принадлежат к двум различным обществам, это словно два чуждых друг другу народа»118.
Сармьенто возлагал вину за различие между городом и деревней на «почву» и порождаемого ею человека. В городах - прогресс, разум, труд, культура, гражданское общество, законность; в деревне - застой, иррациональность, произвол, косность, тирания. «В Аргентинской Республике на одной и той же земле соседствуют две различные цивилизации... Век XIX и век XII сосуществуют: один в городах, другой - в пампе»119.
Основу аргентинского «варварского» общества составляли гаучо. Этот тип аргентинца-метиса появился в результате слияния двух миров - испанского и индейского. В представлении Сармьенто, гаучо склонен к праздности и не способен к промышленной деятельности. Он не работает, а лишь потребляет природу как не отделившееся от нее естественное существо. Она дает ему средства существования: мясо, кожи, одежду.
115 Подробнее см.: Земсков В.Б. Доминго Фаустино Сармьенто и «Факундо»: история, личность автора и жанр // Сармьенто Д.Ф. Факундо: Цивилизация и варварство. М., 1988. С.209-239.
116 Сармьенто Д.Ф. Указ. соч. С. 29.
117 Там же. С. 15.
118 Там же. С. 22.
1,9 Там же. С. 37.
221
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Аргентинский гаучо
Гаучо - центральная фигура в сельской местности, где скотоводство -не просто занятие населения, но способ его существования. Преобладание пастушеского населения делает невозможным прогресс, так как человеческий коллектив не закреплен на земле. Исчезают или ослабевают обществен-222 ные связи. Отсутствие единого общества делает невозможным любой вид
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
правления: «муниципальной власти не существует», полиция не может выполнять свои обязанности, гражданское правосудие не в состоянии настичь преступника»120.
В то же время пастушеская жизнь позволяла вести праздный образ жизни, поскольку стихийный рост поголовья скота, постоянно умножая богатство, делал излишним вмешательство человека: его труд, разум, время не были нужны для увеличения средств существования. Но если его руки не требовались для обеспечения материальной стороны жизни, свои силы он не мог использовать и на общественном поприще из-за отсутствия человеческого объединения, что делало невозможным какое бы то ни было социальное развитие. «Таким образом, - делал вывод Сармьенто, - цивилизация неосуществима во всем, варварство нормально»121.
Сельская жизнь развила в гаучо физические способности, но не развила умственные. «Превыше всего гаучо уважает физическую силу, искусность в верховой езде и особенно храбрость... Он силен, горд, энергичен»122. Заключая характеристику гаучо, Сармьенто отмечал его антисоциальные черты: он лишен всяких обязанностей, свободен от любого подчинения, не имеет ни малейшего представления о власти123.
Варварский образ жизни породил право на беззаконие. Среди аргентинцев установилось господство грубой силы, превосходство сильнейшего, возможность расправы без суда и следствия, безграничная и бесконтрольная власть тех, кто правит. Последствием подобного произвола было появление каудильо. Для Сармьенто очевидны социальные корни каудильизма: невозможность духовной жизни в пампе, отсутствие общественных дел. В этих условиях самореализация человека в обществе становилась невозможной. Там, где не было общества, там человек, наделенный незаурядными способностями, самоутверждался, став или преступником или каудильо124.
Таким образом, согласно Сармьенто, к 1810 г. в стране сложились два «способа существования», в столкновении между которыми он видел ключ к объяснению последующей истории страны. «До 1810 г. в Аргентинской Республике было два различных общества, соперничающих и несовместимых, две различные цивилизации: одна - испанская, европейская, просвещенная, другая - варварская, американская, почти индейская. Революция в городах послужила только толчком к тому, чтобы эти два различных способа бытия одного народа столкнулись друг с другом, сошлись в поединке и после долгих лет борьбы один поглотил другой»125.
В отличие от Альберди Сармьенто сводил причины Войны за независимость к идейному влиянию Европы: «Всюду в Америке эти войны были одинаковы и порождены единым источником, а именно - развитием европейских идей»126. Это была революция городов. Вопросы, которые она призвана
120 Там же. С. 23.
121 Там же. С. 24.
122 Там же. С. 40, 27.
123 Там же. С. 39.
124 Там же. С. 42.
125 Там же. С. 43.
126 Там же. С. 44.
223
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
решить - свобода, ответственность власти - воспринимались там с великим энтузиазмом, но были совершенно чужды пастушескому селу, образу жизни пампы, ее потребностям. Революция, отмечал Сармьенто, оказалась полезной пампе в одном отношении: она дала выход ее избыточным силам. Гаучо смогли реализовать свои физические задатки, воинственные наклонности, которые раньше тратились впустую в поножовщине. Сила, отвага, презрение к власти - «все это наконец смогло найти выход и развиться в полной мере»127.
Теория революции, изложенная Сармьенто, ясна и определенна: когда общество вступает в период революции, в ней борются два противоположных принципа - революционный, желающий ввести перемены, и консервативный, пытающийся им помешать. В 1810 г. патриоты (революционеры) разбили роялистов (консерваторов) и первые, уже победители, раскололись на две силы: одна стремилась лишь к замене правительства (испанского туземным), другая желала довести революцию до конца.
Сначала пастушеское село примкнуло к революции, но очень быстро откололось от нее, образовав третью силу, одинаково враждебную как одному, так и другому лагерю, как монархии, так и республике, ибо обе они происходили из городов и несли определенный порядок. Так возникла монтонера -военная ассоциация гаучо - порождение пампы, враждебное городу и революции. Во главе ее стояли каудильо, которые повели войну против городов за освобождение от всякого гражданского правления. Итоги революции Сармьенто резюмировал в следующих словах: «Города побеждают испанцев, а пампа побеждает города». В этом он видел секрет революции, «первый выстрел которой прозвучал в 1810 г., а последний еще впереди»128.
Результатом победы пампы над городом, варварства над цивилизацией стала диктатура Х.М. Росаса. С помощью жесточайшего террора Росас установил режим личной власти.
Сармьенто усматривал глубокие корни феномена Росаса в национальной жизни. Росаса и созданную им систему Сармьенто считал воплощением аргентинского «способа существования». Росас - «первый гаучо и наездник Аргентинской Республики», был воплощением силы пампы, которой покорился город. Моделью государства Росасу послужила скотоводческая эстансия, где он жил долгие годы и приемы управления которой он перенес на страну.
Сармьенто далек от огульной критики Росаса. Его отличал диалектический подход к оценке деятельности последнего. С одной стороны, «великий» злодей Росас, сохраняя внешние формы республиканского правления, наделяет себя «Всей Полнотой Общественной Власти», провозглашает себя «Славным Реставратором Законов» и объявляет войну не на жизнь, а на смерть всему, что связано с наследием Майской революции. Но он же - «великое, мощное орудие в руках Провидения, осуществляющее все, что важно для будущего родины»129. Под лозунгом «Да здравствует федерация! Смерть дикарям-унитариям!» он создает унитарную систему правления, искореняет
127 Там же. С. 45.
128 Там же. С. 47.
224 129 Там же. С. 178.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
СПИВ AM I BARBARIC
—e@e«—
VIDA DE

1 ASPECT© FISICO, COSTUMBRES, I ABITOS DE ЬА RE РОВЫСА ARJEKTIHA.
On ne tue poi nt les idees. For rout
A los ombres ee deguellar a los ideas no»
POR

azmien/o
Miembro de la Universidad de Chile, i Director de la Escuela Normal.
^nfTJPS*	*-
SANTIAGO.
Imprenta del Progreso.
—1845.—
Титульный лист первого издания «Факундо», 1845 г.
8. История Латинской Америки
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
федералистский дух. Пророческим стал следующий вывод Сармьенто: «Идея унитариев воплощена в жизнь - лишний здесь только тиран, и в тот день, когда одержит верх достойное правительство, оно не встретит сопротивления со стороны провинций, и все будет готово к объединению страны»130.
Падение диктатуры Росаса сделало Сармьенто государственным деятелем, открыло дорогу к принятию конституции 1853 г., в которой нашли отражение многие идеи поколения 1837 года. Сармьенто приветствовал конституцию и ее создателя Альберди. «Ваша конституция, - писал ему Сармьенто, - это наше знамя»131. Вместе с тем он выразил несогласие с рядом положений концепции Альберди и выдвинул собственный вариант развития страны.
Через все сочинения Сармьенто после 1852 г. проходит одна главная мысль: как преодолеть «варварство» и построить «цивилизованную» Аргентину.
В отличие от Альберди Сармьенто не допускал компромисса со старым порядком. Для него варварство носило прежде всего социальный характер: безлюдная пастушеская деревня, одиночество, неграмотность. Альберди проецировал варварство на политический порядок: сопротивление власти, отрицание закона. Для Альберди символом цивилизации был порядок, неукоснительное соблюдение принципа власти. А все, что этому мешало, являлось варварством. У Сармьенто республика создает гражданина, который формирует общество. У Альберди наоборот: пока трансплантация европейской цивилизации не приведет к социальным изменениям, нужно опираться на традиционные социальные силы. Сармьенто считал достаточным при активном участии правительства перенести в Аргентину материальную часть цивилизации. Иммигрант должен быстро натурализоваться, и старая Аргентина исчезнет. В понимании Сармьенто республика, «возможная» по Альберди, означала аристократическую власть, являлась реакционной идеей.
Сармьенто указывал, что монархизация исполнительной власти будет иметь непредсказуемые для страны последствия, ее концентрация в руках федерального правительства сделает призрачными права провинций. Отсутствие сдержек и противовесов, гарантий прав меньшинства приведут к образованию провинциальных олигархий. Разрушению федеральной системы будет способствовать также конституционная фигура губернатора как агента федерального правительства. Верховенство провинций над местными органами, а национального правительства над провинциальными он не без оснований рассматривал как наихудшее из зол132.
Сармьенто предлагал перенести в Аргентину конституционную модель США. Он - сторонник реальной федерации. Сармьенто выступал за такое федеральное правительство, в котором принимала бы участие каждая провинция и таким образом, путем взаимного контроля, гарантировалась свобода. Без политических свобод в провинциях федеральная система не располагала бы «резервами свободы», чтобы противостоять национальному правительс-
130 Там же.
131 Цит. по: Ingenieros J. La evolucion de las ideas argentinas. T I—II. Buenos Aires, 1951. T. IL P. 573.
132 Sarmiento D.F. Obras completas. T. I-LII. Buenos Aires, 1895. T. VIII: Comentarios de la cons-226 titucion. P. 162, 199.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тву. Но чтобы в провинциях восторжествовала демократия, необходима коренная реорганизация провинциальных легислатур, превращение их через свободные выборы в центры народного представительства133. По примеру США нужно учредить трехуровневую систему власти: муниципалитеты, провинциальные легислатуры и национальный конгресс. Каждый из этих органов имел бы разную власть и функции. Легислатура становилась «муниципалитетом муниципалитетов». Конгресс - представителем населения каждой провинции134.
Сармьенто выступал против разграничения гражданских и политических прав. Для Альберди это - основополагающая идея, наиболее эффективная формула для решения проблемы установления политических свобод, надежная преграда на пути «неограниченной демократии». Такой путь не устраивал Сармьенто. Вместо трансплантации гражданского общества он предлагал скопировать североамериканскую политическую систему - конституция и законы должны немедленно превратить иммигранта в гражданина, обязать принять его гражданство, как в США. «Различие между аргентинцами и иммигрантами необходимо устранить. Вместо двух наций должна быть одна Аргентинская нация; вместо двух прав - одно общее право. Иностранцы, говорит сеньор Альберди, пользуются гражданскими правами... Зачем проводить различие»135. По мысли Сармьенто, неучастие в политической жизни формирует у иммигранта эгоизм, превращает его лишь в агента материального благополучия, исключая из демократического процесса, тогда как он должен быть «элементом порядка и свободы, стеной против варварства»136.
Центральную роль в преобразовании страны Сармьенто отводил всеобщему просвещению народа. В нем он видел ключ к решению всех стоящих перед страной проблем. Школа формирует национальное единство. Народное образование - отправной пункт для создания республики. «В школе закладываются основы республики и нации, которую мы должны создать»137. Цель образовательной системы - формирование граждан. Поэтому образование должно стать доступным для всех, его необходимо распространить на все классы общества. В отсутствии образования Сармьенто усматривал причины классовых различий. «У нас общество разделено на богатую аристократию, у которой земля и власть, и бедных белых, у которых нет состояния». «Это результат плохого образования»138.
По убеждению Сармьенто, равные права, предоставленные конституцией всем жителям страны, станут основой демократической организации лишь при условии, что они ими смогут сознательно пользоваться. Отсюда вытекала обязанность любого правительства дать образование подрастающему поколению. Бедный отец не мог быть ответственным за образование своих детей. Но общество заинтересовано дать образование всем детям, чтобы они со
133	Ibid. Р. 103.
134	Ibid. Р. 241,247.
135	Ibid. Р. 351.
136	Ibid. Р. 353.
137	Sarmiento D.F. Op. cit. Beunos Aires, 1899. T. XXI: Discursos populates. P. 190.
138	Ibid. P. 245.
Q*
227
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Дом САРМЬЕНТО в Сан-Хуане. Фото Е.А. Ларина
временем составили нацию на основе полученного в детстве образования и были в достаточной степени подготовлены к исполнению общественных обязанностей.
Выход из классового неравенства лежал в создании единой для всех аргентинцев школы. При этом условии образование представляло бы реальное равенство, так как, учась в одной школе, дети богатых и бедных родителей 228 получат одинаковое образование, будут разделять одинаковые привычки и
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
культурные ценности139. В такой школе образование создает настоящую демократию, уравняв расы и классы140. Отсюда вытекала формула Сармьенто: «Школы - это демократия». «Для того чтобы в Аргентинской республике был мир, чтобы монтонерос не восставали, чтобы не было бродяг, нужно обучать настоящей демократии, дать всем одинаковое образование, чтобы все были равными»141.
В отличие от Альберди, который выступал за практическое образование, Сармьенто придавал школе роль важного агента социальных изменений и учителя, обучающего детей грамматике и арифметике, ставил на первое место. При этом он не был противником профессионально-технического образования, но считал, что ему требуется школьный фундамент.
Две силы, согласно Сармьенто, способны возродить страну: «Народное образование и иммиграция»142. Успешная иммиграция неразрывно связана с решением аграрного вопроса. Чтобы укорениться в стране, иммигранты должны получить в собственность землю. Одновременно землевладельцем должен стать и гаучо. «Сегодня, - констатировал Сармьенто, уже будучи президентом, - гаучо не имеет клочка земли, где преклонить голову»143. Превращение гаучо в мирного земледельца навсегда покончит с монтонерой и каудильизмом, а получение образования разовьет его интеллект и позволит с большей производительностью трудиться на земле144.
Моделью будущего аграрного строя должны стать земледельческие колонии, наподобие созданной в Чивилькое, «с землей для каждого главы семьи и школой для его детей»145. В колониях на собственной земле трудились бы вчерашний гаучо и иммигрант: здесь же они и их дети учились бы. По убеждению Сармьенто, образование и аграрная демократия нераздельны, являясь эффективным средством борьбы с варварством и основой цивилизации. Свою социальную программу президент Сармьенто выразил в следующих словах: «Улучшить социальные условия жизни большинства населения посредством образования и лучшего распределения земли»146.
Возвращаясь к проблеме «варварство-цивилизация», уже будучи государственным деятелем, Сармьенто связывал варварство с архаичным аграрным строем. Распределение земли соответствовало варварскому обществу. Здесь корень зла. «Занять, владеть и не заселять» было неписаным принципом колонизации. В течение трех веков земля являлась объектом присвоения, а не работы. «Собственностью был скот, земля не обрабатывалась»147. «Каудильизм - результат выращивания скота без земледелия. Росас был губернатором скота». «Вашингтон и Росас представляют собой две системы колонизации»148.
139 Ibid. Р. 153.
140 Ibid. Р. 245.
141 Ibid. Р. 247.
142 Sarmiento D.F. Op. cit. Buenos Aires, 1897. T. XV: Las ciento у uno. P. 226.
143 Sarmiento D.F. Op. cit. T. XXL Discursos populares. P. 242.
144 Ibid. P. 191,262.
145 Ibid. P. 266.
146 Sarmiento D.F. Epistolario entre Sarmiento у Posse. T. I—II. Buenos Aires, 1946. T. I. P. 188.
147 Sarmiento D.F. Obras completas. Buenos Aires, 1899. T. XXIII: Inmigration у colonization. P. 25.
148 Ibid. T. XXL P. 262, 192.
229
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В решении аграрного вопроса Сармьенто вдохновлялся примером США. «В США общественная земля распределяется маленькими участками, по сравнению с Аргентиной, и это породило общество равных». «В США нет пролетариата как среди нас, и как следствие - нищеты, зависимости, деградации»149. «Секрет величия США в том аграрном законодательстве, который принял Конгресс»150. Задачу своего президентства Сармьенто видел в переносе на аргентинскую почву американских аграрных порядков. Однако предложенный им проект колонизации и распределения земли аргентинский конгресс не принял151.
Неудачная попытка Сармьенто перевести развитие Аргентины на американский путь заставила его уже в преклонном возрасте вернуться к рассмотрению особенностей исторического развития Аргентины и всей Южной Америки. Плодом этих размышлений стала книга «Конфликт и гармония рас в Америке» (1883), в которой дальнейшее развитие получила его социологическая концепция.
Если «Факундо» был описанием конфликта между прошлым, колониальным и варварским, и будущим, аргентинским и цивилизованным, то новая работа претендовала объяснить этот конфликт. Сам автор следующим образом разъяснял цель своей книги: «Раскрыть истинное значение исторической реальности путем объяснения странных явлений, которые возникают в результате применения в Южной Америке свободных институтов цивилизованных народов»152.
В письме Мэри Манн, своей давней приятельнице и единомышленнице в области педагогики, помещенном в прологе к «Конфликту...», Сармьенто признавался, что книга претендует быть «Факундо, дожившим до старости»153. Концепция географической среды как первопричины экономического и культурного развития, изложенная в «Факундо», дополнялась расовой. В конфликте рас Сармьенто усматривал глубинную причину отсталости южноамериканских стран. Размышляя о пути, пройденном ими после завоевания независимости, Сармьенто отмечал, что провозглашение конституционного строя не привело к установлению демократии. Отсюда он делал вывод, что продолжавшее существовать зло не являлось результатом чисто политических ошибок, не зависело исключительно от природных условий. Корень зла находился значительно глубже - в метизации («гаучизации») индейцев и испанцев154.
Начало расового конфликта Сармьенто относил к эпохе конкисты. Открытие Америки привело к встрече двух рас, находившихся на различных ступенях эволюции: высшей, европейской, и низшей, испанской. Это породило первый конфликт, результатом которого стало подчинение автохтонной расы белой. В колониальный период смешение белых и индейцев никогда не было полным. Конфликт рас проявлялся через различный уровень цивилизации,
149 Ibid. T. VIII. Р. 160-161.
150 Ibid. T. XXL Р. 181.
151 Ibid. T. LI. Papeles del presidente. Buenos Aires, 1902. P. 315-316.
152 Sarmiento D.F. Obras completas. T. XXXVII. Buenos Aires, 1900. P. 342.
153 Ibid. P. 318.
230 154 Ibid. P. 322.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
достигнутый двумя обществами, из которых одно, европейского типа, преобладало на Рио-де-Ла-Плате, а другое - индейское - на севере Аргентины.
В «Конфликте...» Сармьенто широко использовал сравнительно-исторический метод исследования: испанская конкиста Южной Америки сравнивается им с английской колонизацией Северной Америки, а Испания с Англией. Для Сармьенто существовало две Европы: одна средневековая, другая современная. Первая, во главе с Испанией, сопротивлялась Возрождению и Реформации. Другая, во главе с англосаксонскими народами, усвоила их идеи. В одной - теократия, инквизиция и феодализм; в другой - прогресс, свобода слова и демократия.
Различные пути эволюции метрополий нашли отражение в их американских колониях. Цивилизация янки была результатом «работы плуга и букваря», южноамериканская - «креста и сабли». Там учились «работать и читать»; здесь - «развлекаться и молиться». Отличная от английской, испанская колонизация создала серьезную проблему метизации, неизвестную в Северной Америке, где белые не смешивались с индейцами. Поэтому на Севере англосаксонская раса породила европеизированное общество, в то время как на Юге испанская раса «приняла в свою кровь рабскую доисторическую расу»155. Этнические различия привели к созданию разных цивилизаций. Помимо этого огромное значение имел религиозный фактор. Сармьенто специально подчеркивал, что обычаи, идеи и мораль пуритан стали отправным пунктом политической и социальной организации Новой Англии.
Уже в колониальный период, отмечал Сармьенто, в менталитете креолов появился ряд черт, определивших их психологию. Во-первых, культ личной смелости, отваги. Об этом Сармьенто писал еще в «Факундо», указывая, что привычка аргентинцев к преодолению опасности развила у них «чувство значимости и превосходства личности». Лень была отмечена Сармьенто как еще одна характерная черта креолов, испано-индейцев. Ее корни уходили в кастильскую беззаботность и презрение идальго к труду во всех его производительных формах.
Главный вывод, который сделал Сармьенто из сравнения двух колонизаций, это неполноценность испаноамериканской расы. Она стала причиной всех южноамериканских зол. Война за независимость не только их не устранила, но еще больше обострила. Сармьенто развивает свое старое, еще в «Факундо» высказанное положение, что Война за независимость была порождена европейскими идеями. В «Конфликте...» он показывает, что они не имели корней в местной почве.
Южноамериканское освобождение, по Сармьенто, носило характер импровизации. Независимость витала в воздухе как результат политической и административной неспособности испанского правительства управлять. Это была реакция креолов на безвластие в Испании. Идеи энциклопедистов и Французской революции были использованы для замены испанской администрации местной, но не было ясного представления, как организовать новые нации с таким неупорядоченным, неорганичным населением. Группа европеизированной молодежи хотела сделать французскую революцию в миниатюре, тогда как основная масса людей желала лишь воспользоваться момен-
155 Ibid. Р. 415.
231
Часть III Историки и историографические школы XIX века
ДОМИНГО ФАУСТИНО САРМЬЕНТО и БАРТОЛОМЕ МИТРЕ, 1866 г.
том и заменить испанскую власть местной. В результате всего этого метисная раса поднялась на неорганизованное, беспорядочное восстание.
Иной была картина в Северной Америке. Здесь великая нация возникла как естественный результат этнического и политического развития. Белая раса сознательно выступала в защиту своих прав. Североамериканцы вдохновлялись своей, уже выработанной национальной идеологией, а не заим-232 ствованной французской.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Различными оказались и результаты национально-освободительной борьбы на Юге и Севере. Английские колонии, завоевав независимость, были способны управлять самостоятельно, поскольку уже два столетия практиковали представительную систему правления и созрели для демократии. Поэтому Война за независимость на Севере привела не только к независимости, но и созданию демократического государства.
Напротив, на Юге независимость вызвала анархию и хаос - результат других, не менее естественных предпосылок. Испанский феодализм нашел свое продолжение в южноамериканском каудильизме. Индейские и метисные массы были благодатным материалом для управления каудильо. Конфликт рас усугубляло участие индейцев в политической жизни, что только усилило «варварство» гаучо против городской «цивилизации».
Таким образом, согласно Сармьенто, отсутствие моральной и политической связи в южноамериканских поселениях имело этнические и географические причины, вылившись в отсутствие экономических интересов. Политическая анархия сосуществовала с экономической анархией пастушеских обществ. Это контрастировало с положением в Северной Америке, где белая раса организовала экономическую жизнь после завоевания независимости. Метисная же раса Южной Америки ограничилась эксплуатацией естественных богатств, сея антисоциальные обычаи, которые сохранились и после революции независимости. На Севере «раса-колонизатор» ввела «добродетель» - работу; на Юге - выращивание бюрократии и паразитизма.
Где же выход? В первом томе «Конфликта...», единственном написанном и опубликованном Сармьенто, проблема поставлена, но не решена. От второй части остались лишь наброски. Сармьенто по-прежнему настаивал, что разная психология рас обусловила различные результаты двух колонизаций: английской и испанской. Пока существуют невежественные индейские массы и полуобразованные метисы, демократия и свобода, хотя и провозглашены на бумаге, будут оставаться фикцией из-за неспособности этих рас эффективно их осуществлять. В полном соответствии с теорией Спенсера, согласно которой деспотизм или свобода зависят от уровня интеллектуального развития народов, Сармьенто объяснял злосчастия Южной Америки двумя обстоятельствами: испанским наследием и смешением рас. Выход виделся в притоке в Аргентину белой расы и замене ею испаноамериканской.
Многие идеи Эчеверрии, Альберди и Сармьенто получили в дальнейшем развитие в трудах историков. В целом «поколение 1837 года» оказало огромное влияние на становление и развитие национальной историографии, а Б. Митре и В.Ф. Лопес стали ее основоположниками.
КЛАССИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
С окончательной консолидацией аргентинского государства во второй половине XIX в. получила развитие национальная историография. Развитию исторических знаний способствовало преподавание истории в университетах. К концу XIX в. в Аргентине существовало три университета: в Кордове, Буэнос-Айресе и Ла-Плате. История заняла свое место в системе высшего и среднего образования. На гуманитарных факультетах открылись секции ис
233
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тории, на базе которых впоследствии были созданы институты исторических исследований. История начала преподаваться в средних учебных заведениях - колехио. Появились учебники по истории: в 1893 г. написанный В.Ф. Лопесом156, в 1913 г. - Р. Левене157.
В 1893 г. Б. Митре создает Хунту американской истории и нумизматики, которая позднее была преобразована в Академию истории. Под руководством известного историка П. Груссака, возглавлявшего Национальную библиотеку, с 1896 г. издавался журнал «La Biblioteca», где печатались оригинальные работы по истории и архивные документы, снабженные комментариями.
В 1884 г. архив провинции Буэнос-Айрес - крупнейший в стране - был передан федеральному правительству. Его богатейшая коллекция документов стала доступной для исследователей. Еще одним центром хранения и публикации документов стал созданный в 1912 г. на базе библиотеки и архива Митре Музей Митре.
Практические нужды государственной деятельности побудили федеральное правительство предпринять ряд публикаций источников, в первую очередь официальных документов158. Важнейшей публикацией стали стенограммы заседаний Национального конгресса159, которые с приложенными к ним официальными документами дают обширный материал по внутренней и внешней политике Аргентины.
Преобладающим в историографии было либеральное направление; внутри него существовали различные оттенки. Большое влияние на историков оказал европейский позитивизм (О. Конт Г.Т. Бокль, Г. Спенсер, И. Тэн). Среди крупных проблем аргентинской истории, которые привлекали наибольшее внимание, на первом плане оставалась Война за независимость.
В последней трети XIX в. возникли две школы исторических исследований: «философская» во главе с В.Ф. Лопесом и «эрудистская» во главе с Б. Митре. В силу их общих либеральных взглядов в историографии они объединяются в одну «классическую» школу.
Бартоломе Митре (1821-1906) был видным военным, политическим и государственным деятелем, президентом Аргентины, внесшим большой вклад в развитие национального государства. Но все же главной его заслугой явились исследования по истории своей страны, главным образом Войны за независимость. Благодаря своим трудам «История Бельграно и аргентинской независимости» (1857-1887) и «История Сан-Мартина и южноамериканского освобождения» (1887-1890) Митре стал первым аргентинцем, заслужившим право называться профессиональным историком.
Войну за независимость Митре воссоздал на базе изучения большого количества ранее не известных источников - в общей сложности пяти тысяч
156 Lopez V.F. Manual de la historia argentina. Buenos Aires, 1893. T. I—III.
157 Levene R. Lecciones de historia argentina. Buenos Aires, 1913. T. I—II.
158 Registro oficial de la Republica Argentina que comprende los documentos expedidos desde 1810 hasta 1890. Buenos Aires, 1879-1897. T. I-X.
159 Argentina. Congreso nacional. Diario de sesiones de la camara de senadores; Diario de sesiones 234 de la camara de diputados. Buenos Aires, 1862...
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
документов. Он высоко оценивал значение борьбы за независимость, ставя ее в один ряд с Войной за независимость США и Французской революцией.
В своих взглядах на исторический процесс Митре был идеалистом. В объяснении общественных явлений он придавал определяющее значение идеям. Движущей силой общественного развития Митре считал развитие идей. Наряду с этим он полагал, что фатальность правит аргентинским историческим процессом. Характерна в этом отношении оценка, данная им Сан-Мартину: «Сан-Мартин есть историческая сила, которая, как и силы природы, действует сама по себе, подчиняясь фатальному импульсу»160. В основе революции независимости, по мнению Митре, лежали не материальные интересы, а идея независимости, которая зародилась со времени конкисты. Этот тезис он сформулировал уже в первых строках «Истории Бельграно...»: «Ее содержанием является постепенное развитие идеи “независимости аргентинского народа”»161.
В центре внимания автора - деяния выдающихся руководителей борьбы за независимость генералов М. Бельграно и X. Сан-Мартина, что нашло отражение в самих названиях этих книг. Митре стремился отразить аргентинскую независимость через призму жизни одного человека - Бельграно, а южноамериканское освобождение через жизнь Сан-Мартина. Свое кредо Митре выразил в первой фразе, с которой начинается «История Бельграно...»: «Эта книга является в одно и то же время историей одного человека и историей одной эпохи»162.
Вместе с тем Митре не был сторонником Т.Карлейля и проповедуемого им «культа героев». Он не сводил исторический процесс к деятельности «великих людей» и не считал, что эпоха независимости была продуктом их исключительного творчества, а народная масса - слепым и безгласным оружием в их руках. Но и последняя, по мнению Митре, не играла решающей роли. Он стремился примирить обе точки зрения, признавая влияние как масс, так и личности в истории, но всегда подчинял их руководящей роли идей, считая последние порождением человеческого духа.
Наряду с основным для него духовным началом Митре придавал большое значение и воздействию материальных факторов - биологических, географических, экономических условий. Для понимания аргентинской истории он считал необходимым дать представление о социальном, политическом и географическом устройстве страны, которое отличалось от других латиноамериканских стран.
Различия проявились уже в момент конкисты, которую Митре применительно к Ла-Плате идеализировал. Здесь не было драгоценных металлов, а среди индейцев преобладал кочевой элемент. Поэтому принесенный испанцами в колонии европейский феодализм не получил распространения на аргентинской земле. Поскольку отсутствовали золотые и серебряные рудники, на индейцев не давила мита и энкомьенда не приобрела феодальный характер как в остальной Испанской Америке. Все это привело к тому, что
160 Mitre В. Historia de San Martin у de la emancipacion sudamericana. T. I—II. Buenos Aires, 1950.
T. I. P. 11.
161 Mitre B. Ensayos historicos. Buenos Aires, 1941. P. 5.
162 Ibid.
235
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
конкиста приняла более гуманные формы и сопровождалась меньшим насилием163.
В то же время Митре стремился доказать, что в колонии не было никаких оснований для социальных конфликтов. Относительная бедность «верхов» и «низов» породила примитивное равенство, которое содержало зародыш свободного общества. «Без знати, без майоратов, инстинктивно презирая титулы знати, без классов, лишенных наследства, без антагонизма рас и интересов, живя в умеренном климате и на обширных землях, которые питали источник жизни легким трудом, и охваченные духом естественного равенства» жители колонии образовали «фактическую демократию»164. Само колониальное устройство содержало демократический принцип, хотя и в ограниченной форме. Митре имел в виду кабильдо, которое теоретически было наделено функцией народного представительства: за ним признавалось право созывать жителей и собирать их на муниципальное собрание - кабильдо абьерто. «От кабильдо, таким образом организованного, - отмечал Митре, - должна была возгореться революционная искра»165. В целом испанскую колониальную систему на Ла-Плате Митре характеризовал как «рудиментарную демократию с инстинктом индивидуальной независимости и коммунальной свободы»166.
Главную причину «рудиментарной демократии» Митре видел, однако, не в социальной структуре колонии, а «в природе человека, трансплантированного в обстановку новой среды»167. Митре взял у Руссо концепцию изолированного и естественного человека, рождающегося свободным и с равными правами, - концепцию естественного права, и с ее помощью объяснял происхождение независимости. Для него она была осуществлением принципов естественного права168.
Для лучшего понимания причин и характера Войны за независимость Митре широко использовал сравнительно-исторический метод. В поле его зрения находились исторические судьбы Испанской и Английской Америк. Отмечая, что Северная Америка была колонизована нацией, имевшей практические понятия о свободе и лучше подготовленной для управления, Митре не видел принципиальной разницы в колониальной политике двух метрополий: Англия использовала те же методы в эксплуатации колоний (торговую монополию, налоговую систему), что и Испания. С самого начала английские колонии рассматривались как провинции короны. Но очень скоро вооруженные колонисты внесли в колониальную систему важные коррективы: завоевали политические права, положив начало республиканским конституциям в колониях.
Неодинаковым было и экономическое положение колоний. Англия имела могучий флот, развитую промышленность, традиции самоуправления, все это она перенесла в колонии. Всего этого не было у Испании. «Эта же самая
163 Ibid. Р. 8-9.
164 Mitre В. Historia de Belgrano у de la independencia argentina. T. I-IV. Buenos Aires, 1968-1978.
T. I. P. 62-63.
165 Mitre B. Historia de San Martin... T. I. P. 23.
166 Ibid.
167 Ibid. P. 21.
236 168 Ibid. P. 33.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
монополия, - делал вывод Митре, - но в умелых руках привела к североамериканской колонизации: свободной колонизации тех, кто уехал из Европы, спасаясь от религиозных преследований»169.
Различия в колонизации не носили, однако, по Митре, непреодолимого характера. «Испанские колонисты не привнесли в Южную Америку чувства равенства и справедливости, как это сделали колонисты на Севере, но они привнесли зародыш индивидуализма и мятежную тенденцию, которая со временем превратилась в желание независимости и равенства»170.
Для обоснования идентичности процессов, протекавших на Юге и Севере Америки, Митре использовал основополагающий принцип позитивизма -идею эволюции и естественного отбора. Согласно Митре, креолы родились республиканцами в силу естественного отбора и эволюции, «которую можно проследить с большей уверенностью, чем изменение видов с течением времени»171.
Обосновывая право колоний на независимость, Митре обращался к теории договорного происхождения верховной власти. Единственным связующим звеном между Испанией и колониями признавалась власть испанского монарха, с ее исчезновением суверенитет переходил к народу172.
Прежде Войны за независимость должна была осуществиться «революция в умах». К концу XVIII в., отмечал Митре, «революция витала в воздухе, была в умах и являлась не только инстинктом, но и страстным чувством и идеей»173. Идее независимости помогли созреть события, происходившие за пределами Испанской Америки. В этом смысле чрезвычайным событием, способствовавшим формированию сознания южноамериканцев, стало освобождение Северной Америки. Митре придавал большое значение филиации идей: «Французская революция была непосредственным следствием североамериканской, чьи принципы проникли и в Южную Америку, где получила распространение революционная литература»174.
Вместе с тем Митре являлся решительным сторонником эндогенного происхождения революции. В отличие от Альберди и Сармьенто он утверждал, что Война за независимость вызвана внутренними факторами, а внешние воздействия играли второстепенную роль. Возражая тем, кто придавал решающее значение в возникновении движения за независимость наполеоновскому вторжению в Испанию и временному устранению Бурбонов, Митре считал, что не будь этих событий, «революция задержалась бы, но это не значит, что Америка не созрела для освобождения». «Революция имела глубокие корни в людях и вещах, она подчинялась собственному пульсу, который, несмотря на препятствия, чувствовался уже три века»175. Для Митре главным доводом в пользу зрелости внутренних предпосылок революции было то, что Испанская Америка «сама завоевала независимость».
169 Mitre В. Ensayos historicos. Р. 17.
170 Mitre В. Historia de San Martin... T. I. P. 67.
171 Ibid.
172 Ibid. P. 55.
173 Ibid. P. 41.
174 Ibid. P. 44.
175 Ibid. P. 59.
237
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Митре придавал Войне за независимость Испанской Америки всемирно-историческое значение. «От ее победы или поражения зависели революционные судьбы обоих миров»... «Если бы революция была подавлена, то США остались бы единственной республикой, а весь мир был бы угнетен абсолютизмом с помощью свободной Англии». Митре подчеркивал, что с момента южноамериканской революции «историческое движение, которое три века назад принесло с востока на запад деспотизм, изменило свое направление, и принципы американского возрождения пошли с запада на восток и распространились в Европе». В качестве примера он указывал на Грецию, которая «в противоположном полушарии подняла клич независимости»176. Но и в Новом Свете произошли радикальные изменения. С завоеванием независимости Южной Америки «появилась целая группа наций, которые впервые в мире образовали политическую систему с естественными законами и демократической гармонией. Для республики был завоеван целый континент»177.
Митре рассмотрел возможные альтернативы независимости: сохранение испанского господства или переход под власть Англии. Для него они обе были неприемлемы. «Сохранение колониальной системы означало медленную смерть», тогда как «независимость означала жизнь». «Кроме того, независимость означала создание демократической республики, и одно это завоевание стоило всех жертв»178. В случае завоевания Англией колонии приблизились бы к материальному прогрессу, но «они не были бы независимыми и демократическими нациями» и «не могли бы содействовать всеобщему прогрессу»179.
Исторические труды Митре проникнуты оптимизмом и верой в безграничный прогресс. Он не отрицал трудностей на пути к прогрессу молодых независимых государств. Митре объяснял их тем, что они сразу перешли от рабства к свободе. «Все нужно было создавать: государственных деятелей, гражданский дух, правительства, конституции, обычаи, население, богатства». Наступившие после обретения независимости анархию и деспотизм Митре объяснял отсутствием в молодых государствах демократических институтов. «Много лет они колебались между двумя крайностями, не в силах найти равновесие. Но, имея независимость, - подчеркивал Митре, - все можно преодолеть. Инстинкт самосохранения возобладал, и относительное равновесие в республиках было восстановлено»180.
Дальнейший прогресс южноамериканских стран Митре связывал с расовым фактором: «Креольская раса с помощью всех высших рас мира станет господствующей и таким образом управление обществом будет принадлежать исключительно ей. На этой основе и при таком цивилизационном содействии население будет удваиваться каждые 20-30 лет и до конца следующего столетия Южная Америка будет насчитывать 400 млн свободных людей, а Северная Америка - 500 млн и вся Америка будет республиканской». Утвердится демократическая республика - венец общественного прогресса181.
176 Ibid. Р. 65.
177 Ibid. Р. 79.
178 Ibid. Р. 73.
179 Ibid. Р. 77.
180 Ibid. Р. 75.
238 181 Ibid. Р. 78-79.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Митре стоял во главе «эрудитской» школы. Эрудитская историография делала упор на сбор и изучение исторических документов. Ей противостояла «философская» школа - обобщающей, генерализирующей истории во главе с В.Ф. Лопесом, которая пыталась следовать традиции Вольтера и Гизо в историографии.
Висенте Фидель Лопес (1815-1903) был видным политическим деятелем, писателем (автором ряда исторических повестей в стиле Вальтера Скотта), но в историю страны он вошел, прежде всего, как историк. Если Митре занимался в основном эпохой Войны за независимость, то Лопес - историей Аргентины в целом. Итогом его многолетней работы стала десятитомная «История Аргентинской республики» (1883-1893), первая работа подобного рода в аргентинской историографии.
Лопес и его «философская» школа истории (М. Эстрада, Л.В. Лопес - сын В.Ф. Лопеса, М.А. Пеллиса) не занимались собственно философией истории, как, например, И.Г. Гердер. Название не отражало содержания их деятельности. То, что они называли философией истории, было поиском общих причин событий, установлением параллелизма между событиями на Ла-Плате и в Испании. Лопес претендовал объяснить всю аргентинскую историю, используя, как и в естественных науках, метод сходства и аналогии. Историки «философской» школы находились под сильным влиянием европейской историографии: сначала Ф. Гизо, затем Т.Б. Бокля, Б. Маколея, И. Тэна.
Как и Митре, Лопес высоко оценивал национально-освободительную борьбу. В отличие от Митре, который делал акцент на внутренних причинах событий, Лопес, по его собственным словам, трактовал их «наоборот». Он рассматривал колониальную историю не как автохтонный процесс, а как отражение испанской и европейской истории. В этом сказалось влияние Бокля, пытавшегося универсализировать историю, представить все развитие человечества как единый процесс.
Лопес ограничивал свои исследования политическими аспектами истории Аргентины. Для него не существовало иной истории, кроме политической. Это вытекало из его понимания общественного предназначения истории: воспитывать народ в духе свободы и демократии. Лопес открыто провозглашал партийность истории. По его убеждению, «политический историк» не мог быть беспристрастным повествователем, а обязан излагать исторические события с позиции партии, к которой сам принадлежал. О себе и своих последователях он писал: «У нас есть партия, и мы разделяем либеральные взгляды. Мы решительные друзья свободного правительства»182.
Вслед за Маколеем он видел в историке не судью, который должен соблюдать беспристрастие, а адвоката, страстно заинтересованного в событиях. «Историк то же самое, что адвокат и врач, всегда является стороной; в одних случаях страстной, в других победоносной, индифферентной - никогда!»183 Как и Маколей, Лопес стремился к точности в деталях: «...представить наших предков во всем своеобразии их одежды и привычек, ввести нас в их
т Lopez V.F. Historia de la Republica Argentina. Buenos Aires, 1957. T. I. P. 30.
183 Ibid. P. 32.
239
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
дома, посадить нас за их стол»184. Но при передаче самих событий он оставлял за историком право на творчество: «Одно дело события сами по себе и другое дело искусство показать их в жизни»185. Лопес отвергал строго документированное повествование, приведя о такого рода работах мнение Маколея: «Очень ценные, но немного скучные, утомительные»186.
Под влиянием Тэна Лопес стремился представить историю как театр, в котором разыгрывается драма. Историк должен изобразить ее при помощи силы своего воображения, «чтобы группировать конфликты общественной жизни, восстановить удары борьбы, показать движение, выражение лиц, жесты и слова исчезнувших поколений, которые действовали на сцене родины»187.
Для Лопеса основным источником для исторических сочинений были свидетельства очевидцев, современников и участников. Они пользовались непререкаемым авторитетом по сравнению с документами. Стремясь сделать свой труд как можно более доходчивым и таким образом усилить воздействие книги на широкую публику, Лопес старался придать своему сочинению наиболее привлекательные формы. Хорошо продуманное и аргументированное повествование, отличный язык, яркие картины - все это способствовало популярности труда Лопеса.
Однако в научном отношении труд Лопеса страдал недостатками. Прежде всего, узостью Источниковой базы. Часто Лопес удовлетворялся пересказом других исторических сочинений, без критики часто воспринимал любые свидетельства.
Такой подход к истории не мог не вызвать возражений со стороны Митре. Долго зревшие разногласия между двумя историками вылились в начале 1880-х годов в публичную полемику Митре с Лопесом.
Полемика Митре - Лопес. Митре считал, что как к историку к Лопесу следует относиться с осторожностью, поскольку его исторические сочинения с «философской тенденцией» больше построены на гипотезах, нежели на документах. За исключением опубликованных документов, подчеркивал Митре, «исторический багаж Лопеса весьма легковесный». Исходя больше из собственных представлений, Лопес утверждал идеи, противоречащие выводам работ, основанных на документальных источниках, и допускал серьезные фактические ошибки, несмотря на блестящий литературный стиль своих сочинений188.
Разногласия касались метода исследования и манеры изложения исторического материала. Для Митре сам метод не представлял трудности: историк должен в одинаковой мере рассматривать все документы - как опубликованные, так и неизданные, проверить подлинность каждого документа, сопоставив его с другой информацией, в том числе устной. И только после тщатель-
184 Ibid.
185 Ibid. Р. 33.
186 Ibid. Р. 32.
187 Ibid. Р. 33.
188 Carbia R. Historia critica de la historiografia argentina. Buenos Aires, 1940. P. 148. Впервые свое мнение о работах Лопеса Митре высказал в письме чилийскому историку Д. Барросу 240 Аране в 1875 г.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ного анализа всей доступной информации историк может установить истину. По Митре, это и составляло конечную цель работы историка. В течение всей дискуссии Митре концентрировал внимание на главной, по его мнению, задаче историка - анализе и проверке документов.
Лопесу тот тип работы, за который выступал Митре, представлялся бесплодным. Он соглашался с тем, что источники важны и к ним необходимо обращаться, но считал это само по себе недостаточным. Для понимания исторических исследований в них должны быть включены «философские тенденции». Лопес ссылался при этом на опыт историков других стран -Юм, Маколей, Карлейль, Бокль, Тьер, Мишле, Гизо и Тэн - все они писали работы, которые, согласно Митре, можно было охарактеризовать как пропитанные «философскими тенденциями». Ни один из них не придерживался системы Митре, которая, по словам Лопеса, есть не что иное, как «документация»189.
Расходились Митре с Лопесом и в способе подачи исторического материала. Лопес отвергал упрек Митре в том, что он слишком коротко и быстро описывает события. По его мнению, обилие деталей затрудняет чтение и испытывает терпение читателей. Лопес готов был пожертвовать некоторыми деталями, чтобы сделать работу более читабельной. Митре полагал, что детали важны не только для воссоздания всей полноты картины, но также потому, что ошибки в деталях или их опущение вели к потере доверия читателей к историку. Митре настаивал на важности, в первую очередь, исследования, а уже потом на его литературной обработке. Для него стиль был менее важен, чем содержание работы.
Митре использовал дебаты, чтобы изложить собственную философию истории и свой взгляд на работу историка. Задачу аргентинских историков он видел в поиске и обнаружении новых документов, которые прояснили бы «белые пятна» в истории страны. В ходе дискуссии Митре развил свое понимание способа исследовать документы, изложил методику их анализа. Под документами он понимал не один изолированный материал, а связную систему материалов, которые подтверждают или опровергают друг друга. «Необходимо знать их все, - подчеркивал Митре, - потому что один отсутствующий может аннулировать или придать иное значение всем остальным»190. Лопес же, по словам Митре, основывал свою работу на свидетельствах современников и фактически не приводил новых фактов. «Это не тот род работы, - заключал Митре, - который необходим в то время, когда предстоит еще разыскать столько документов по периоду независимости»191.
Вместе с тем Митре признавал вклад Лопеса в историографию, но видел его не в сфере изучения новых документов, а в интерпретации уже известных фактов. По глубокому убеждению Митре, это не было тем, в чем нуждалась аргентинская история в тот период. Национальная историография не была готова к такого рода работам, ей требовалась прежде всего широкая источни-ковая база.
189 Thomas J.B. Biographical dictionary of Latin American historians and historiography. Westpont, 1984. P. 56.
190 Ibid. P. 57.
191 Ibid.
241
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Теоретические обобщения, по мысли Митре, были делом будущего, а пока был необходим поиск, сбор и введение в научный оборот новых документов. Он сравнивал работу историков в архиве с работой рабочих в каменоломне: «Не нужно заниматься исторической алхимией. Наша задача сродни работе рабочего в каменоломне, который извлекает оттуда необработанный камень и - самое большее - вручает его обработанным архитектору, который должен построить будущее здание»192.
Митре не являлся принципиальным противником философии истории как таковой. Но он был против системы Лопеса, построенной в большей степени на догадках, предположениях, чем на фактах, и поэтому не являвшейся в действительности философией истории. Это было главным возражением Митре Лопесу.
Лопес находил метод Митре «холодным». Основываясь только на документах, не принимая во внимание воспоминаний, устную традицию, Митре писал «безжизненную, стерильную, лишенную всякой страсти историю». История, утверждал Лопес, не может быть механической, сделанной по научному шаблону. Потому что история является произведением искусства. История же, на манер Митре, представляет собой простую регистрацию фактов, но не истинную историю. Она не являлась философией истории, которая принимала бы во внимание общество, человека и его страсти. Всего этого нельзя почерпнуть из официальных документов. Митре, который называл документы «мясом на костях истории», не принимал во внимание другую важную часть исторического сочинения - воображение. Он также игнорировал очень важный источник - устную традицию. По словам Лопеса, все великие историки прошлого - Саллюстий, Тацит, Маколей - не были «архивариусами». Наоборот, они использовали устную традицию, человеческие эмоции и их воображение рождало великие истории, которые стали классическими. Эти историки дали мало что нового. Другие до них писали о том же. Но, несмотря на это, их работы остались «литературными памятниками». Для Митре достоинство исторических трудов заключалось в количестве использованных документов. Воображение, стиль, группировка фактов для Митре, согласно Лопесу, не имели ценности193.
Полемика Митре - Лопес194 оказала большое и благотворное влияние на развитие аргентинской историографии, обратила внимание историков на необходимость работы в архивах.
«ПОКОЛЕНИЕ 1880 ГОДА» И РАЗВИТИЕ ИСТОРИОГРАФИИ
Усилия «поколения 1837 года» по развитию национальной культуры дали свои плоды: в годы президентства Митре и Сармьенто в колехио и университетах получило образование и вступило в жизнь новое поколение аргентин
192 Цит. по: Carbia R. Op. cit. Р. 152.
193 Thomas J.В. Op. cit. Р. 59.
194 Материалы полемики опубликованы отдельными книгами: Lopez VF Debate historico. Bue-242 nos Aires, 1882; Mitre B. Comprobaciones historicos. Buenos Aires, 1881-1882.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ской интеллигенции, среди них писатели Эдуардо Вильде, Мигель Канэ, Лусио В. Лопес, Лусио В. Мансилья, Бартоломе Митре-и-Ведья, Сантьяго дель Эстеро; социологи и историки Карлос Октавио Бунхе, Поль Груссак, Эрнесто Кесада, Хосе Мария Рамос Мехия, Франциско Рамос Мехия, вошедшие в историю как «поколение 1880 года».
Все они в той или иной степени разделяли философскую концепцию позитивизма. В основе их социологических и исторических построений лежали расово-биологические факторы: борьба за существование, которая приносит успех наиболее способным. Исторический прогресс они связывали с превосходством белой расы и господствующей элиты. Либералы и индивидуалисты, они верили в безграничный прогресс общества и индивида и были непримиримыми врагами клерикализма, рассматривая его как препятствие на пути общественного развития. По этой же причине они выступали против начавшегося организованного рабочего движения, усматривая в нем опасность возвращения к новому Средневековью. Идеалом для них были англосаксонские страны, в которых они видели будущее Аргентины.
На рубеже веков в историографии заявила о себе школа «психологической интерпретации истории» - Хосе Мария Рамос Мехия (1849-1914), Франциско Рамос Мехия (1847-1893), Карлос Октавио Бунхе (1874-1918).
Х.М. Рамос Мехия, врач по профессии, в работах «Аргентинские массы» (1899) и «Росас и его время»195 исходил из концепции Тэна и других позитивистских авторов, для которых историческая наука была аналогична естественным - зоологии и психологии. С этих позиций он подходил к историческим исследованиям. Х.М. Рамос Мехия стремился объяснить социальные явления при помощи индивидуальной или коллективной психологии, которой придавал решающее влияние на общественное развитие. В его представлении она порождалась не материальными или духовными условиями общественной среды, а расовой природой индивида.
Так, он придавал большое значение тому факту, что среди каудильо преобладал белокурый тип. Исследуя генеалогические корни Росаса, Х.М. Рамос Мехия установил, что предки Росса происходили из тех же мест, где родился Игнатий Лойола196. Отсюда он выводил психическое сходство между аргентинским диктатором и главой ордена иезуитов. Объясняя отсутствие, по его мнению, созидательной деятельности в политике Росаса, Х.М. Рамос Мехия писал, что, если Росас «никогда ничего не мог создать... это потому, что его воображению недоставало эмоционального фактора, специфического стимулятора сексуальной функции в ее наиболее деликатных проявлениях»197.
Вместе с тем Х.М. Рамос Мехия признавал влияние экономической структуры на возникновение классов и развитие общества - идея, которую он усвоил, знакомясь с марксистской литературой, в частности с работами А. Лабриолы. Для Х.М. Рамоса Мехии социально-экономические образования зависели от географических условий. Горные районы порождали коллективный тип экономики из-за необходимости для его жителей объединять усилия
195 Ramos Mejia J.M. Las multitudes argentinas. Buenos Aires, 1899; Idem. Rosas у su tiempo. Buenos Aires, 1907. T. I—II.
196 Ramos Mejia J.M. Rosas у su tiempo. T. I-II. Buenos Aires, 1952. T. II. P. 60.
197 Ibid.P. 196.
243
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
для хозяйственной деятельности. В то время как для равнинной местности типична экономическая разобщенность. Яркий пример - аргентинская пампа.
Изучая эпоху Росаса, Х.М. Рамос Мехия не обошел вниманием влияние экономических факторов на политическую борьбу. «Наряду с политикой в борьбе обеих партий (унитариев и федералистов. - В.К.) присутствовали жизненные потребности: экономическое равенство для всех, равная свобода торговли для всех»198. Он не отрицал, что противоречия между провинциями и Буэнос-Айресом носили экономический характер: нищета провинций противостояла процветанию Буэнос-Айреса. Но он был далек от того, чтобы считать материальные потребности решающими «в столь длительной и не-прекращающейся войне»199.
Х.М. Рамос Мехия рассмотрел и социальную структуру Буэнос-Айреса, выделив три социальные группы: состоятельные жители города и села, торговцы и эстансьеро; плебейская масса; между ними находились ремесленники и чакарерос.
Благополучию состоятельных жителей угрожала как анархия, так и национальная организация, при которой они не были бы полными хозяевами страны. Х.М. Рамос Мехия отмечал ограниченный характер их идеологии, носившей ярко выраженный консервативный характер и направленный против прогрессивных европейских идей. Приверженность этой группы Росасу объяснялась антиевропеизмом диктатора, который выражал их идеи и чувства против всего иностранного, за исключением торговых отношений, которые приносили им большие прибыли. Эти идеи и чувства превращались в настоящую ультранационалистическую фобию, направленную против всех, кто оказывался под влиянием передовых европейских взглядов. Такой человек рассматривался как «дикарь-унитарий».
Несмотря на фактические неточности и авторские преувеличения, книга Х.М. Рамоса Мехии «Росас и его время», написанная живо и увлекательно, создавала у читателя чувство причастности к происходящему и оставила заметный след в историографии200.
Франциско Рамос Мехия (1845-1893), брат Х.М. Рамоса Мехии, придерживался аналогичных взглядов. В своих неоконченных работах «Аргентинский федерализм» и «История аргентинской эволюции» он считал, что эволюция человеческого общества управляется теми же законами, что и природа. Закон причинности с «неумолимой регулярностью» определяет движение в истории. Исторический процесс абсолютно детерминирован, в нем нет места свободе человеческой воли. Эта концепция общественного развития привела его к отрицанию исторической прерывности в отношениях с Испанией после Майской революции: «... мы были и продолжаем быть сугубо испанцами по причине нашей расы и истории»201.
Карлос Октавио Бунхе (1874-1918) в своей научной деятельности наиболее последовательно следовал идеям Спенсера. Основываясь на агностицизме английского философа, он считал невозможным глубокие познания яв
198 Ibid. T. I. Р. 187.
199 Ibid.
200 Carbia R. Op.cit. P. 255.
244 201 Цит. no: Lombardi C.M. Op. cit. P. 117.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
лений, утверждая, что «из человеческих исследований исключено все, что относится к бесконечному, к целому, к вещи в себе, к первому принципу и конечной цели»202, и ограничивался знанием «более или менее непосредственных причин» явлений. Соответственно отвергались любого рода абстракции и обобщения.
В своем главном труде «Наша Америка» (19ОЗ)203 Бунхе претендовал вывести «политическую организацию народа из его психологии». И хотя он признавал источником психологии целый ряд факторов: этнические и экономические условия, физическую среду, окружение, обстановку - этническая природа психологии оставалась для него главной.
Так, различия между испанской и английской колонизацией Америки Бунхе сводил к психическим различиям, обусловленными расовыми факторами. Ими же он объяснял характерные, по его мнению, черты аргентинцев: грусть, высокомерие, культ смелости. По Бунхе, они были проявлениями человеческого духа, свойствами расы. Ленью он объяснял появление в Испанской Америке каудильизма. В целом его социологическое объяснение носило психологический характер.
«Эрудитская» линия в историографии получила развитие в трудах Поля Груссака (1846-1929) «Сантьяго де Линье» (1907) и «Мендоса и Гарай» (1916), который специализировался на колониальной истории. Характеризуя творческую личность Груссака, его младший современник, известный аргентинский историк Карлос Ибаргурен отмечал: «В нем совмещались историк и литератор. Первый собирал и изучал материал, чтобы заложить основу для своей работы. Второй вел свободный рассказ, отнюдь не беспристрастный, где высказывал свои симпатии и антипатии»204.
Груссак считал ошибочной точку зрения на историю как на науку. По его мнению, сторонники этого взгляда путали науку с научным знанием. Под последним Груссак понимал знание, основанное на точных фактах. В отличие от естественных наук, аналогию с которыми он решительно отвергал, в истории отсутствуют законы и причинно-следственные связи. Если в естественных науках факты подвластны обобщению, то в истории события носят индивидуальный характер, зависят от субъективного фактора. Поэтому история не может рассматриваться как наука, самое большее ей можно придать научный характер205.
Единственный путь к этому - исследование и критический отбор документов. Как и Митре, Груссак считал обязательным для историка основывать свои выводы на прочной документальной базе. Однако полученные знания всегда неполны и, чтобы заполнить лакуны, необходимы разум и интуиция историка, его воображение, что Груссак называл искусством. История, согласно Груссаку, не может обойтись без искусства или выразительности.
В концепции Груссака исторический труд представал как неразрывное единство двух элементов: эрудитская подготовка, т.е. сбор и исследование документов, и их изложение. Последнее Груссак относил к сфере искусства.
202 Цит. по: Ibid. Р. 118.
203 Bunge С. О. Nuestra America. Buenos Aires, 1903.
204 Groussac P Mendoza у Garay. T. I—II. Buenos Aires, 1949. T. I. P. XXXV.
205 Ibid.P. 16-17.
245
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Эти два элемента соотносились как содержание и форма206. Тем самым Грус-сак постарался учесть ряд положений, высказанных Лопесом в дискуссии с Митре, и придать изложению истории яркую художественную форму, соединив два типа исторических сочинений - живые формы повествования с фактической доказательностью.
Новую страницу в изучении послереволюционной истории открыл Эрнесто Кесада (1858-1934) своим фундаментальным трудом «Эпоха Росаса» (1898). Если писавшие до него на эту тему авторы или осуждали Росаса (М.А. Пелли-са «Диктатура Росаса»), или оправдывали его (А. Сальдиас «История Аргентинской конфедерации»), то Кесада постарался объяснить феномен Росаса.
Кесада рассматривал диктатуру Росаса конкретно-исторически, как продукт эпохи, открывшейся с завоеванием независимости и характеризовавшейся борьбой унитариев, опиравшихся на Буэнос-Айрес, и федералистов -жителей провинции. Политический антагонизм имел экономическую основу: прибрежный район во главе с Буэнос-Айресом выступал за свободу торговли, провинции - за протекционизм.
К 1820 г. в самом Буэнос-Айресе произошли важные изменения: появилась система эстансий, а эстансьеро осознали свои интересы и силу. Из их среды вышел Росас. Приход Росаса к власти, отмечал Кесада, означал торжество регионализма, местных интересов и поражение централизма, который олицетворяли унитарии столицы207. Помимо этого, по мнению Кесады, Росас воплощал «демократические чувства безымянных масс, которые устали от кульбитов “людей города”»208.
Для объяснения последующих событий Кесада использовал сравнительно-исторический метод. Он сравнивал аргентинскую анархию с феодальной раздробленностью эпохи Средних веков. Несмотря на внешний республиканский режим, каудильо господствовали над провинциями как над феодами. В этих условиях Росас сыграл роль, аналогичную Людовику XI, - объединителя страны.
У Кесады нет четкой характеристики Росаса: то он пишет, что Росас не был государственными деятелем209, то, что он продемонстрировал качества настоящего государственника210.
Вначале, указывал Кесада, Росас отличался от других каудильо лишь большим авторитетом и умом и тем, что был владельцем самого большого феода. Но затем он постепенно усмирил, затем подчинил и, наконец, уничтожил власть местных каудильо - этих феодальных сеньоров, и воспрепятствовал возникновению новых.
Подводя итоги правления Росаса, Кесада отмечал, что за четверть века он установил непререкаемую власть над всей страной и подготовил почву для окончательной консолидации национального государства. Без Росаса, подчеркивал Кесада, невозможно понять последующую социально-политическую эволюцию Аргентины.
206 Ibid. Р. 20-21.
207 Quesada Е. La ёроса de Rosas. Buenos Aires, 1923. P. 53.
208 Ibid. P. 87.
209 Ibid. P. 69.
246 2,0 Ibid. P. 89.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Падение Росаса Кесада считал не более чем отставкой, добровольным уходом с политической сцены. «Его историческая миссия закончилась»211.
Хуан Агустин Гарсия (1862-1923) был последним представителем «поколения 1880 года» в историографии. Исторические взгляды Гарсии складывались под влиянием Тэна. В то же время он стремился отойти от ряда положений позитивизма. Из всего множества факторов, определяющих исторический процесс, Гарсия стремился выделить главный, тот «жизненный орган», нормальное функционирование которого или разрушение являлись основанием всех других исторических причин. Такие «жизненные органы» он находил в конкретных факторах: определенных идеях, каких-либо желаниях и не столь малочисленных потребностях.
Свой главный труд «Индейский город» (1900) Гарсия посвятил изучению социальной структуры колониального Буэнос-Айреса. Это была первая работа в историографии, в которой исследовались истоки аргентинского общества, его исторических корней.
Под прошлым Гарсия понимал «совокупность идей и устремлений, верований и чувств, хороших и плохих, которые образуют нить жизни ушедших поколений». Он представлял историю как непрерывность:«настоящее порождает будущее и, в свою очередь, является продуктом прошлого». «Чтобы знать страну и судить о прошлом нужно изучать ее, восходя к истокам, и шаг за шагом следить за ее внутренней эволюцией»212.
Гарсия ввел в историографию исследование чувств, обусловивших формирование главных черт национального характера аргентинского народа: чувство собственного достоинства; культ смелости; пренебрежение к закону. Он считал культ смелости базовым элементом морали жителей Ла-Платы в колониальную эпоху, «который возглавил политическую эволюцию, усилив свое влияние в XVII-XVIII вв., чтобы достигнуть апогея в первой половине XIX в.»213
Наряду с чувством Гарсия отдавал дань экономическому фактору, «который так активно влияет на все проявления общественной жизни»214. Он уделял большое внимание воссозданию картины экономического развития колонии, в которой «собственники не имели другого намерения, как эксплуатацию земли индейцев и негров»215. Говоря об основании Буэнос-Айреса, он отмечал создание вокруг него «железного пояса» крупной собственности, «который задержал экономическое развитие города на много лет»216.
В целом Гарсия понимал историю как непрерывный процесс, в котором происходит синтез чувств и экономических потребностей. Оба эти фактора носили, по его мнению, автономный характер.
211 Ibid. Р. 63.
212 Garcia X. A. La ciudad Indiana. Buenos Aires, 1933. P. 37.
2,3 Ibid. P. 45.
214 Ibid. P. 38.
2,5 Ibid. P. 45.
2,6 Ibid. P. 75.
247
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА	Глава 3
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ЧИЛИ
В XIX ВЕКЕ
После обретения независимости в течение всего XIX в. Чили была «образцовой» республикой. Страна жила в условиях редкой для этой части континента политической стабильности, экономического прогресса и относительной свободы. Преобладание консервативных и клерикальных сил во внутренней политике при почти абсолютной власти президентов не исключало серьезного влияния оппозиции, либералов, на жизнь общества. В Чили правящему классу удалось выработать мирную формулу сосуществования различных политических сил, наладить механизм компромиссов и согласия, что позволило проводить прогрессивные реформы без политических и социальных потрясений.
Пионеры чилийской исторической науки. Большое место в общественной жизни страны заняла историческая наука, развитию которой немало способствовали принимаемые правительством меры: создание Университета, стимулирование через государственный заказ исторических исследований. История находилась в центре внимания не только специалистов-историков, но и общества в целом, являясь по сути фактором политической борьбы. Чилийцы искали в своей истории факты, подтверждающие их право называться независимой нацией.
В 1813 г. в Сантьяго была основана Национальная библиотека, ставшая одной из лучших в Южной Америке. Инициатором её создания был Мануэль Салас (1754-1841), просветитель и популяризатор идей эпохи Просвещения. Его подвижническая творческая деятельность привлекала к гуманитарным наукам молодежь, вызвала подлинный интерес в обществе к философии, экономике и истории. В созданную им Национальную библиотеку поступали новые книги из Европы. Работы И. Бентама, Б. Констана, Э. Сэя стали настольными книгами чилийских интеллектуалов.
Для подготовки современных кадров в стране в 1826 г. был создан Национальный институт Чили, ставший на многие годы центром формирования исторической науки. Возглавил это учреждение француз по происхождению Амброзио Лозьер - личность яркая и противоречивая, утопист и мечтатель. Курс всемирной истории стал преподаваться в Институте с 1843 г., история Америки и Чили - лишь шесть лет спустя1. В 1842 г. правительство создало Чилийский университет, сменивший старый, унаследованный со времен колонии Университет Сан-Фелипе. Именно в Университете были предприняты первые серьезные попытки научного изучения чилийской истории.
Первые чилийские просветители Мануэль Салас, Камило Энрикес, Хосе Мигель Инфанте приложили немало усилий для распространения в Чили прогрессивных общественных идей. Они проповедовали республиканские принципы, религиозную терпимость, свободу мысли. В Чили нашел приют
1 Barros Arana D. Historia General de Chile. Santiago de Chile, 1902. T. 16. P. 350.
248
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Здание Национального института
испанский просветитель Хосе Хоакин Мора. Он прибыл в Чили в 1828 г. По его инициативе был создан Лисео де Чили, где изучались идеи Руссо, Бентама, Сен-Симона, испанских просветителей Кампоманеса и Ховельянеса. Х.Х. Мора являлся сторонником естественного права, на основе которого, по его мнению, следовало разработать новые законы и строить национальное государство. Его книга «Дух конституции» призывала к быстрейшему преодолению испанского колониального наследия в жизни страны во имя укрепления основ чилийской нации2. Х.Х. Мора, как и Хуан Эганья и Х.М. Инфанте, был сторонником конституционализма, убежденным в том, что посредством законов можно построить общественные институты в соответствии с принципами свободы и равенства.
Первая фундаментальная история Чили принадлежала перу французского ученого Клаудио Гая (1800-1873). До 1828 г. ученый-натуралист, ботаник Гай работал в Музее естественной истории в Париже. В декабре 1828 г. отправился в Чили, где преподавал в Колехио де Сантьяго. Во время пребывания в Чили изучал флору и фауну этой страны. В 1832 г. вернулся во Францию, а в мае 1834 г. совершил второе путешествие в Чили, изучал районы юга страны. В 1839 г. по инициативе министра юстиции и народного просвещения Мариано Эганьи (сын Хуана Эганьи) К. Гай получил заказ от правительства Чили написать историю страны с целью создания благоприятного образа новой республики за рубежом.
2 Очерки истории Чили. М..1967.
249
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Для сбора материала К. Гай даже посетил Перу, где работал в архивах колониальной столицы Южной Америки и тщательно и обстоятельно собрал множество документов и других сведений по истории Чили. В 1841 г. после предварительного одобрения и редакции текста был опубликован «Проспект» будущей книги. В 1842 г. он вернулся во Францию, где нанял группу специалистов для систематизации собранных научных материалов. Историческую же часть труда он писал по-французски, а затем она была переведена на испанский, по утверждениям многих специалистов, не совсем удачно3. В Чили была объявлена подписка на издание. Интерес к книге превзошел все ожидания - подписались 1015 человек. Первый том труда К. Гая «Физическая и политическая история Чили» вышел в Париже в 1844 г. Вскоре книга появилась и в Сантьяго.
В 1846 г. вышел первый том приложений к основному изданию «Документы по истории, статистике и географии», который должен был дополнить авторский текст. В этот сборник вошли документы, собранные К. Гаем в Чили и Перу. В 1849 г. К. Гай совершил поездку в Севилью, где изучал документы в Архиве Индий. К сожалению, собранный материал не был использован в исследовании, а составил лишь содержание второго тома приложений документов, увидевший свет в 1852 г.
К. Гай написал восемь томов истории Чили с древнейших времен до 1830 г. Он много работал в библиотеках и архивах. Собранные им документы составили большую часть текста его работы. Особое внимание было уделено сюжетам, связанным с первыми испанскими правителями Чили, в частности с Педро де Вальдивией, с устройством жизни в колонии. Пятый том «Истории» был посвящен Войне за независимость. По мнению выдающегося чилийского историка Д. Барроса Араны, это - лучшая часть работы К. Гая. Шестой том Гай написал на настоянию правительства Чили, будучи уже почти слепым. Он полностью посвящен правлению О’Хиггинса. В этой работе Гай, являясь сторонником консерваторов и монархистом, представил апологетический образ О’Хиггинса и его диктатуры. Два последних тома (VII и VIII) были написаны уже на склоне жизни Гая и опубликованы в 1870-1871 гг. Эта работа, насчитывающая восемь томов авторского текста и два тома приложений документов, представляет собой хроникальный авторский текст, без претензий на анализ или обобщения4. Эта книга - по сути квинтэссенция описательного исторического метода ad-narrandum - появилась одновременно с очень популярными трудами В. Прескотта и В. Ирвинга. Эти первые исторические опыты о прошлом континента оказали огромное влияние на становление общественной и исторической мысли в Чили.
«Поколение 1842 года». Начало 40-х годов XIX в. в Чили характеризовалось общественным пробуждением, интенсивной интеллектуальной и политической жизнью. Огромную роль в этом процессе сыграло повальное увлечение молодежи европейскими социальными теориями и литератур
3Gazmuri С. La Historiografia chilena (1842-1970). Santiago de Chile, 2006. T. 1 (1842-1920). P. 55-56.
4 К. Гай позволил себе некоторые критические замечания по поводу чилийских социально-экономических реалий. Он критиковал систему инкилината как пережиток крепостничества 250 и феодализма в деревне (см. Очерки истории Чили. С. 459).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
но-философскими течениями. Чилийцы зачитывались романами А. Дюма, В. Гюго, Э. Сю, Ж. Санд, В. Скотта, испанских романтиков Х.М. де Лары, X. Сорильи, X. Эспорседы. Аргентинский писатель Висенте Фидель Лопес, проживавший в Чили, писал в воспоминаниях: «Труды Кузена, Вильямэна, Кине, Мишле, Мериме и других ходили по рукам, возбуждали фантастические идеи и провоцировали споры о романтической, классической, эклектической и сен-симонианской школах»5. Особой популярностью пользовались исторические труды французских республиканцев А. Ламартина, Э. Кине, Ж. Мишле, утопистов Ф.Р. Ламенне, П. Леру, Ш. Фурье, Л. Блана.
В 40-е годы XIX в. чилийские либералы получили поддержку своих единомышленников, аргентинцев-унитариев, нашедших убежище в Чили от преследований диктатуры М. Росаса. Х.Б. Альберди называл их «кочующей аргентинской провинцией либеральной эмиграции». Д.Ф. Сармьенто, В.Ф. Лопес, Х.Б. Альберди, Э. Эчеверрия, позднее Б. Митре - всего 47 самых знаменитых аргентинских унитариев временно поселились в Чили6. Они активно включились в политическую и общественную жизнь страны. В.Ф. Лопес впервые привнес в общественно-политическую дискуссию термин «социализм», который был, в его понимании, радикальным выражением либерализма и романтизма. Его поддержал Сармьенто, считавший, что социализм призван заменить романтизм. Он писал: «Социализм состоит в необходимости прибегнуть к науке, искусству и политике с единственной целью облегчить положение народа, поддержать либеральные тенденции, побороть ретроградов, помочь страдающему народу»7.
Деятельность унитариев-аргентинцев способствовала пробуждению свободомыслия в чилийском обществе, усилила позиции либералов в противостоянии официозной умеренности и консерватизму А. Бельо. «Властитель дум» чилийского общества А. Бельо стал объектом постоянной критики и нападок со стороны унитариев, в первую очередь со стороны Сармьенто, который даже публично выражал сожаление, что нельзя использовать закон остракизма для изгнания из Чили А. Бельо, этого злого гения, подчинившего мысль чилийской молодежи ретроградным идеям. А. Бельо для Сармьенто был «вредным анахронизмом», уводившим молодежь от «свободомыслия и подлинного Просвещения»8.
Под влиянием аргентинцев и по образцу «Майской ассоциации» либеральная молодежь, студенты 3 мая 1842 г. образовали «Литературное общество», сразу же превратившееся в центр общественной и интеллектуальной жизни Чили. В «Общество» вошли Хосе Викторино Ластаррия, Мануэль и Франсиско Бильбао, Хуан Бельо (сын Андреса Бельо), поэт Эусебио Лильо, историк Хасинто Чакон, будущие видные политики Анибал Пинто, Доминго Санта-Мария и многие другие молодые либералы. Инициативу молодежи поддержал Андрес Бельо. 25-летний Ластаррия был избран директором организации. При открытии «Общества» он произнес пылкую речь, призвав к
5 Цит. по: Fernandez Meriggio G. Francisco Bilbao. Heroe romantico de America. Valparaiso, 1998. P.42.
6 Vicuna Mackenna B. Los girondinos chilenos. Santiago de Chile, 1989. P. 10.
7 Цит. no: Miguel Antonio Caro у la cultura de su epoca. Bogota, 2002. P. 245.
8 Ibid. P. 243.
251
Часть III Историки и историографические школы XIX века
МИГЕЛЬ ЛУИС АМУНАТЕГИ
созданию национальной литературы как важнейшей предпосылки формирования чилийской нации. Следуя за Гюго, он заявлял: литература должна стать «подлинным выражением духа нашей нации», при этом Ластаррия подчеркнул: «Современная литература следует импульсу общественного прогресса, она становится все более философской, превращаясь в ведущую силу этого прогресса»9. Постепенно внимание членов «Общества» сконцентрировалось на политических и общественных вопросах. Как писал впоследствии X. Чакон, члены «Общества» «отошли от модного тогда увлечения чистой философией... и обратились к развитию исследований в области общественных наук»10.
Ластаррия основал печатный орган «Общества» «Semanario de Santiago», учредил первые нацио-
нальные премии по литературе. X. Бельо был удостоен гаковой за прозу, а
Сантьяго Линдсай, Рамон Овалье, Ф. Бильбао и Хавьер Ренхифо - за поэзию. Деятельность «Общества» ограничивалась публичными чтениями на различные темы общественной жизни: Ф. Бильбао читал доклады по психологии и
о народном суверенитете, X. Бельо - о театре и географии, С. Линдсай - о поэзии, народном просвещении и пр. Кроме того, устраивались чтения работ европейских авторов Мишле, Гердера, Сегюра, Флёри. «Общество» заявляло, что его главная цель - определение новых форм национальной жизни, которые станут основой прогрессивного развития страны11.
«Литературное общество» исповедовало романтизм. Его лидеры Ластаррия, Хосе Хоакин Вальехо (Хотабече), Альберти Блее Гана публиковали романы и повести, написанные по французским романтическим образцам. Вслед за Гюго и прочими французскими романтиками Ластаррия, Эчеверрия и другие писатели видели в романтизме путь духовной революции: каждая нация должна была обрести свободу и собственный идеал счастья и справедливости. Романтизм в литературе и историографии, так же как и либерализм в политике, разрушал старые каноны и академические понятия. Одна из характерных черт латиноамериканского романтизма - глубокая религиозность, правда антикатолического свойства. Романтизм был выражением либерализ-
ма, ратовавшего за отделение церкви от государства.
9 Discurso de incorporacion de D.J. Victorino Lastarria a una Sociedad de literatura de Santiago, en la sesion del tres de mayo de 1842. Valparaiso, 1842. P. 10-13.
10 Chacon J Una carta sobre los hombres de 1842 //Atenea. (Concepcion). 1924. N 203. P. 199.
11 Subercaseaux B. Historia de las ideas у de la cultura eu Chile. Santiago, 1997. T. 1. P. 51.
252
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Образование «Литературного общества», открытие Университета привели к усилению интереса к изучению истории. Серьезным импульсом к историографическим исследованиям стал правительственный декрет о проведении ежегодных конкурсов в Университете по истории Чили. Главным энтузиастом этого проекта и его автором был А. Бельо. В университете был создан факультет гуманитарных наук, где с 1844 г. ежегодно представляли исторические доклады. А. Бельо предложил Ластаррии сделать первый доклад, обратившись к нему со словами: «Кажется, Вы самый революционный в среде нашей молодежи. Почему бы Вам не выбрать какую-нибудь тему для доклада?»12
В 1844 г. в Университете был зачитан, а затем опубликован доклад «Исследование о влиянии конкисты и испанской колониальной системы в Чили». Эта работа Ластаррии была написана в духе популярной тогда во французской историографии «философской исторической школы», противостоявшей нарративной школе. На следующий год была представлена работа Диего Хосе Бенавенте, тема которой «Доклад о первых боях за независимость в Чили» была предложена А. Бельо, чтобы отвлечь историков от дискуссии о колониальном прошлом, к чему призывал Ластаррия. Классик чилийской историографии Диего Баррос Арана утверждал, что А. Бельо отредактировал первоначальный текст в духе нарративного метода и работа превратилась в простую хронику событий13. Впрочем, к несомненным достоинствам работы следует отнести привлечение большого количества источников, в том числе дневника Хосе Мигеля Карреры, которому автор явно симпатизировал. В 1846 г. А. Бельо попросил Антонио Гарсию Рейеса написать книгу о первой экспедиции эскадры Лорда Кокрейна. А. Бельо убедил автора руководствоваться при этом методом К. Гая, т.е. дать беспристрастную хронику событий и не более14. Доклады на исторические темы практически каждый год представлялись и публиковались в Университете вплоть до 1918 г.
В 1849 г. молодой историк Рамон Брисеньо предложил Университету свой доклад, в котором был проанализирован конституционный процесс после завоевания независимости вплоть до принятия консервативной Конституции 1833 г. В том же году вышла одна из лучших работ этой серии. Братья Аму-натеги Мигель Луис и Грегорио Виктор написали книгу «Испанская реконкиста», посвященную первому этапу Войны за независимость в Чили. Баррос Арана писал: «Это была книга, способная конкурировать со всем лучшим, до сего времени опубликованным в нашей стране по истории»15.
В 1853 г. братья Амунатеги представили доклад «ДиктатураО’Хиггинса»16. Авторы старались быть беспристрастными, но под влиянием Ластаррии написали критическую в отношении диктатуры О’Хиггинса работу, что было отражением либеральной критики авторитаризма партии «пелуконов» и пре
12 Crawford W.R. El pensamiento latinoamericano de un siglo. Mexico, 1966. P. 64.
13 Barros Arana D. Un decenio de la historia de Chile (1841-1851). Santiago de Chile, 2003. T. 2.
P. 293.
14 Feliu Cruz G. Historiografia colonial de Chile. 1796-1886. Santiago de Chile, 1957. T. 1.
P. XXII.
15 Barros Arana D. Un decenio de la historia de Chile. T. 2. P. 297.
16 Amundtegui M.L. La dictadura de O’Higgins. Santiago de Chile, 1853.	253
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
зидента М. Монтта. В следующем докладе «Открытие и завоевание Чили» (1861) Амунатеги вновь осторожно выступили против методологии, защищаемой А. Бельо.
В 1850 г. была представлена работа, ставшая событием в научной жизни. Ректор теологического факультета Хосе Игнасио Виктор Эйсагирре (1817— 1875) издал 2-томную книгу «Церковная, политическая и литературная история Чили». Предисловие к ней написал Б. Митре. Как отмечал Д. Баррос Арана, работа мало кого удовлетворила. Либералы критиковали ее за клерикализм, за то, что конкиста Америки представлена делом религиозного рвения и миссионерского духа. Церковь же сочла себя оскорбленной, причем священником, одним из членов своей же корпорации. В 1863 г. перед вторым изданием книги архиепископ города Сантьяго Р.В. Бальдивьесо писал автору: «В вашей работе все судьи, все без исключения епископы, церковники, весь клир представлены тиранами и коррупционерами... Хочу заметить, что г-н Гай пользуется иным методом, противоположным вашему, он отражает местный колорит, рассказывает приятные истории, правильно живописует нравы доброго старого колониального времени»17. Несмотря на критику со всех сторон, церковная история Эйсагирре выдержала несколько изданий и была переведена на французский язык в 1855 г. Сам же автор, не выдержав критики, уехал из Чили и умер в Александрии, возвращаясь из паломничества на Святую землю.
В 1866-1882 гг. по просьбе Университета Х.В. Ластаррия и Б. Викунья Маккенна издали пятитомный сборник всех первых докладов вплоть до 1866 г. Значение университетских докладов было велико для развития национальной исторической науки. По мнению Д. Барроса Араны, «эти доклады были столь различны по своим профессиональным достоинствам, что их исследования не могли претендовать на всеобъемлющую панораму истории, но все же они пробудили вкус к изучению истории, и по крайней мере некоторые из них стали краеугольным камнем фундамента национальной историографии»18.
ДИСКУССИЯ: «КАК ПИСАТЬ ИСТОРИЮ?»
Пока в Университете публиковались и обсуждались исторические доклады, на страницах историко-литературных журналов развернулась дис-кус-сия, кульминацией которой стал публичный многодневный диспут на гуманитарном факультете. Суть спора сводилась к проблеме: как писать историю?
Когда вышла первая книга Ластаррии, Бельо отреагировал на нее двумя похвальными отзывами в «Е1 Агаисапо», отметив частности, «философское обобщение, блестящий порядок мысли, строгий стиль, яркий язык». Он не стал критиковать работу Ластаррии, хотя, как показали дальнейшие события, был весьма разочарован ею. Он не хотел резкой критикой отпугнуть молодежь от истории и тем самым нанести непоправимый вред исторической
17 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 62.
254 18 Barros Arana D. Un decenio de la historia de Chile. P. 292.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
науке в Чили. Единственный упрек в адрес Ластаррии был выражен в весьма дипломатичной форме - эксцентричность19.
В 1847 г. Ластаррия представил свой второй доклад «Исторический очерк образования правительства Чили в период революции с 1810 по 1814 г.», который получил премию университета. Профессор истории Национального института X. Чакон написал предисловие к работе, в котором утверждал, что историк должен быть не хронистом, а философом, обобщающим человеческий опыт и устанавливающим законы развития, ибо: «только философски мыслящий историк может привести нас к осмыслению будущего человечества». Именно в этом он видел подлинное достоинство работ Ластаррии20.
Бельо ответил рядом статей, главная из которых вышла в декабре 1847 -январе 1848 г. с программным названием «Способ написания истории». Объектом его критики стала так называемая «философская школа истории». В свою очередь X. Чакон разразился в январе 1848 г. серией статей под общим названием «Вопросы науки истории». X. Чакон, как и Ластаррия, защищал принципы «философской школы», так же именовавшейся «метафизическим идеализмом», яркими представителями которой были Кине, Мишле, Гизо. Они постоянно дискутировали с нарративной, эмпирической школой, проповедовавшей чистую повествовательность, следование историческому факту и бессмысленность философских обобщений. Для ученых этого течения факт был превыше всего. Яркий представитель философской школы Гизо утверждал, что историк должен открыть законы и общие принципы, которые придавали форму фактам. История, по мнению Чакона и Ластаррии, должна была опираться на теорию, то есть на философию. Хотя кумир Ластаррии Мишле пытался примирить оба метода, указывая, что это две взаимодополняемые методологии, Ластаррия воспринял лишь его тезис о том, что история человечества должна быть историей свободы21.
А. Бельо не был профессиональным историком, однако много читал исторических работ и имел собственное представление о том, как следует изучать историю. Современный чилийский исследователь К. Гасмури предполагает, что свою идею о том, какой должна быть историография, А. Бельо почерпнул из собственных филологических изысканий средневековой испанской литературы, в которых скрупулезный анализ текста составлял основу метода22. У А. Бельо были любимые авторы Барант, Симонди, Тьерри, а также Прескотт и В. Скотт, при этом он весьма критически относился к трудам Гизо.
А. Бельо вступил в спор с философской школой истории, хотя ни разу не упомянул имени Ластаррии и нападал лишь на X. Чакона23, которого обвинял в «исторической метафизике». Критикуя своих оппонентов, А. Бельо писал: «Когда сеньор Чакон говорит нам, что только историк, знающий кон-
19 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 362-365.
20 Subercaseaux B. Op. cit. P. 75.
21 Ibid. P. 69.
22 Gazmuri C. La Historiografia chilena. P. 78.
23 Хасинто Чакон (1820-1893) был хорошим педагогом. Ему принадлежит учебник «Введение в историю Средних веков». Его имя сохранилось в историографии благодаря дискуссии с А. Бельо. Единственная его исследовательская работа по истории Чили стала ярким антиклерикальным памфлетом - «Конфликты церкви и государства» (1884).
255
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ституцию, может назвать истинные причины политических событий, он не говорит ничего, под чем бы мы не подписались; но историк, действующий таким образом, не ограничится изучением конституции - он пойдет дальше, доберется до глубин общества, до обычаев и чувств, которые в нем господствуют, которые оказывают на людей и явления неукротимое воздействие и по отношению к которым текст конституции не более чем легкий бумажный листок, плывущий по поверхности революционного потока и в конце концов тонущий в нем»24.
А. Бельо утверждал, что X. Чакон был весьма далек от истины, так как теории, принципы могли появляться лишь после того, как историк их открывал, в том числе и для философа, а не наоборот. А. Бельо рекомендовал более глубокое изучение источников и фактов. В качестве примера он приводил труд У. Прескотта «История завоевания Перу» (1847). Его резоны были очень убедительны. Бельо утверждал, что «между двумя методами, так называемым нарративным (повествовательным) и философским, нет и не может быть абсолютной противоположности», они взаимно дополняемы. По его мнению, историк «должен пройти путь от простого хрониста до философа, который откроет законы развития человечества». Никто бы не спорил с его доводами, если бы он не ограничивал чилийских историков только первым этапом этого пути, отрицая их способность на данный момент делать обобщения и философские заключения. А. Бельо, ссылаясь на «Историю цивилизации» Гизо, а также работы Тьерри и Баранта, утверждал, что в Чили, как и в Европе, сначала надо написать хронику событий, а потом, т.е. на следующем этапе, перейти от описания к философии, которая и обобщает и делает выводы: «Когда история страны пока не существует, а остается ещё скрытой в разрозненных, отрывочных документах, запутанной в пустых легендах и традициях, ещё предстоит собрать данные и сформировать суждения, тогда нарративный метод обязателен»25.
X. Чакон в полемике с А. Бельо выступал только против чистого описательства и перечисления фактов: «Дайте историку расшифровать природу партий и скрытый характер конституций». Бельо отвечал, что история не может проистекать из свода моральных законов, которые Чакон называл «наукой о человечестве». Бельо писал: «Надо различать два вида философии истории. Одна не что иное, как наука о человечестве в целом, наука моральных правил и общественных законов, независимых от места или времени, так как они являются необходимым проявлением внутренней природы человека. И другая, собственно говоря, конкретная наука, которая на основе особенностей народа, эпохи раскрывает внутренний дух этой расы, этого народа и этой эпохи». Бельо категорически отрицал возможность анализа исторических процессов с опорой на какие-либо общие для всего человечества абстрактные закономерности. «Общая философия истории, - заключал он, - не может привести нас к частной философии конкретного народа, в которой действуют определенные специфические законы, общие и частные влияния»26.
24 Цит. по: Кальдера Р. Андрес Бельо. М., 1995. С. 192.
25 Bello A. Las Republicas hispanoamericanas. Autonomia cultural. Mexico, 1978. P. 1-10.
256 26 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 385-386.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Для Бельо «теории» Чакона и Ластаррии - это просто философский просвещенный идеал, не более того, а либерализм - политическое выражение этого идеала, ну а «философская школа истории» - это историографическое выражение и того и другого. Он писал: «Чилийская нация - это не абстрактное человечество, а человеческое общество в определенных специфических формах, таких, как горы, долины, реки Чили, как ее растения и животные, как раса ее обитателей, как моральные и политические обстоятельства, в которых наше общество родилось и развивается»27. По его мнению, методы французской историографии, раскрывавшей философию истории народа Франции, не могут соответствовать характеру народа Чили и его долгой истории, хотя «Европа всегда будет для чилийцев моделью, гидом, методом, указывающим нам путь, но поведет нас по этому пути наш собственный исторический опыт»28.
Бельо подчеркивал, что между двумя методами нет непреодолимой пропасти, а лишь преувеличение и эксцентричность одной из сторон. Он считал, что преодоление прошлого, которое так пылко разоблачали Ластаррия и Чакон, состояло в его приятии как данности, и затем уже могла быть поставлена задача его изменения. Его высокопрофессиональные аргументы в пользу более детального изучения источников, документов и их осмысления были признаны университетским сообществом. Дискуссия разбудила общественное мнение, вызвала огромный интерес к истории. Баррос Арана отмечал, что эта дискуссия была «возможно, самой замечательной по данной теме, которая когда-либо происходила в Чили»29.
Под воздействием этой полемики в прессе, а также дискуссии вокруг книги Гая, которую критиковали за простую хроникальную повествователь-ность, в 1848 г. Университет объявил на конец учебного года открытый диспут о методах изучения истории. В качестве формального объекта дискуссии была выбрана новая книга Мишле «Краткая современная история», представляемая Ластаррией и его сторонниками как образец подхода к изучению истории. В итоге дебатов большинство, в том числе и либералы Гарсия Рейес, Санфуэнтес, В.Ф. Лопес, Сармьенто, Альберди и Д. Баррос Арана поддержали А. Бельо. Ластаррия и Чакон остались в меньшинстве. Даже историки, симпатизировавшие политическим взглядам Ластаррии, приняли сторону Бельо. Они считали, что рецепты Ластаррии подходят для следующего этапа в развитии чилийской историографии, который должен наступить лишь после интенсивного изучения и выявления самих фактов.
Годы спустя, в 1885 г. в «Литературных воспоминаниях» Ластаррия вновь принялся защищать свою точку зрения и философский подход к истории, упрекая Бельо в том, что тот не понял его идей и спорил с фантомом, который сам и выдумал. Ластаррия считал, что столь печальный исход дискуссии был предопределен тем, что Бельо отказался спорить с ним напрямую, выбрав Чакона «мальчиком для битья»: «Бельо страдал большой путаницей в идеях, и это завело его слишком далеко. Принимая фальшивую систему Гердера, он не хотел заниматься изучением философии, предпочитая хроникальное изло-
27	Subercaseaux В. Op. cit. Р. 76.
28	Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 387-389.
29	Subercaseaux B. Op. cit. P. 79.
9. История Латинской Америки
257
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
жение событий, мы же настаивали на необходимости изучения философии истории, на возможности философски осмыслить и написать частную историю или историю определенного народа, или же определенной общественной фазы развития»30. Результат дискуссии, тем не менее, привел к деполитизации истории, возвращению ее из литературно-политических журналов и кружков в Университет, в архивы и библиотеки. Эта дискуссия дала жизнь новому явлению - классической исторической школе, прославившей Чили такими выдающимися учеными; как Р. Брисеньо, Д. Баррос Арана, М.Л. Аму-натеги, Б. Викунья Маккенна.
«ЧИЛИЙСКИЙ 1848 ГОД»31
Революция в Европе 1848 г. имела огромный отклик в латиноамериканских странах. Февральская революция 1848 г. была воспринята в Чили как начало эпохи освобождения, как сигнал к решительным действиям либеральной молодежи против консервативного режима. Влияние французской общественной мысли и литературы в предыдущие годы подготовило идейную почву для политического подъема в стране под воздействием известий из Европы. В Сантьяго новость о революции и свержении Луи Филиппа к ужасу «пелуконов» и церкви была воспринята либеральной молодежью с огромным энтузиазмом. В день, когда стало известно о перевороте в Париже, в Сантьяго вечером на представлении в театре спектакль начался с пения чилийского национального гимна и «Марсельезы». Энтузиазм молодежи был столь велик, что даже государственные мужи, например А. Бельо, поддались этому настроению. Бельо поздравил французского посла с провозглашением республики32. Ластаррия отмечал: «1848 г. - это новая эра в истории человечества»33.
В 1849 г. был создан «Клуб реформы», большинство членов которого представляли либеральную молодежь. В тот же год ряд членов этого клуба во главе с Ластаррией были избраны в конгресс, где сформировали радикальную оппозицию, которую сами называли «Горой» по аналогии с Конвентом Великой французской революции.
Главными пропагандистами идей 1848 г. были Сантьяго Аркос и Франсиско Бильбао. Аркос привез из Европы в Чили книгу, ставшую самой популярной и пользовавшейся таким успехом, что ее по воздействию на умы людей даже сравнивали с Евангелием. Речь идет о довольно поверхностном произведении А. Ламартина «История жирондистов». Эта работа, которая на родине вызвала больше критики, нежели одобрительных слов, в Чили стала откровением.
Чилийские радикальные либералы создали истинный культ этой книги. 20 лет спустя (в 1876 г.) один из либералов, увлеченных этим произведени-
30 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 369.
31 В последние годы в Чили было опубликовано немало работ, посвященных влиянию европейской революции 1848 г. на чилийскую общественную жизнь. Наиболее интересная так и называется «Чилийский 48 г.» Кристиана Гасмури.
32 Gazmuri С. Е1 «48» chileno: Igualitarios, reformistas, radicales, masones у bomberos. Santiago, 1999. P. 65.
258 33 Subercaseaux B. Op. cit. P. 114.
Часть IIL Историки и историографические школы XIX века
ем, Б. Викунья Маккенна даже написал книгу «Чилийские жирондисты», где довольно иронично, с высоты прожитых лет и обретенного политического и жизненного опыта описал романтические устремления молодых либералов и свои собственные. Несмотря на то что к этому времени у Викуньи Маккенны мало что осталось от революционера 1849-1851 гг., он не отказался от высочайшей оценки работы Ламартина и ее влияния на чилийских либералов, утверждая, что книга «стала пророческой, чем-то вроде Евангелия. Ламартин наглядно показал нам славу жирондистов, словно его собственная фигура была пророческой. Он с 1848 по 1858 г. оставался для нас полубогом, вроде Моисея»34.
Чилийские либералы стали называть друг друга именами деятелей французской революции, правда, не делая при этом различия между жирондистами, якобинцами и прочими. Так, Ластаррия стал именоваться Бриссо, Франсиско Бильбао - Вернье, С. Аркос - Маратом. Любопытен комментарий Викуньи Маккенны по поводу Мануэля Бильбао, которого все называли Сен-Жюстом «за его явное сходство с французским красавцем, за его голубые глаза и длинные волосы»35.
После революции 1848 г. весьма популярны были работы утопической направленности. Труды Фурье, Сен-Симона, Прудона и Блана уже не были в новинку. Работы, например, Фурье были широко известны в Чили с середины 40-х годов36. В 1848 г. в Вальпараисо вышла брошюра Л.Блана «Социализм, деньги и труд»37. К 50-м годам имена Ламенне, Сен-Симона, Фурье, Блана стали синонимами восстаний, революций, подрыва христианской морали.
Наибольшей популярностью пользовались труды социальных романтиков Гюго, Сю, Буше, Леру. Их книги были наполнены чувством христианского сострадания, проповедовали веру, религиозность без догм и культа. Французские романтики интерпретировали постулаты христианства в духе социального утопизма. В их работах христианство представало как религия угнетенных, а Христос как народный вождь обездоленных. Ламартин утверждал, что Евангелие - это доктрина демократии, а Леру заявлял, что Нагорная проповедь содержит исключительно социалистические идеи. Бывший карбонарий и сенсимонист Леру утверждал: «Христос - самый великий экономист, а вне Христа не может существовать подлинной экономической науки»38.
Христианская проповедь и социальная утопия вызвали интерес чилийских интеллектуалов к трудам выдающегося религиозного реформатора и революционера, основоположника христианского социализма аббата Роббера Фелисите Ламенне. Его работы были известны в Чили задолго до революции 1848 г. В 1844 г. в Консепсьоне была издана его «Книга народа». Ламенне, до революции 1830 г. являвшийся для Рима образцом служения католической церкви, затем порвал с Ватиканом и стал основателем нового социальнохристианского движения, пропагандировавшего республиканизм, народное
34	Vicuna Mackenna В. Los girondinos chilenos. P. 33..
35	Ibid.P. 51-62.
36	Переводы трудов Фурье, сделанные Франсиско Бильбао, были опубликованы в либеральном журнале «Е1 Progreso».
37	Gazmuri С. El «48» chileno. Р. 32.
38	Ibid. Р. 40.
л*
259
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
христианство, просвещение пролетариата и его защиту государством, но прежде всего евангельское братство как результат классовой борьбы. Ламенне призывал обратить свои взоры на пролетариат, на нуждающийся народ, создать социальную систему, которая бы защитила обездоленных. В этом суть и призвание подлинного христианства. В Чили у Ламенне был страстный поклонник и ученик Франсиско Бильбао, немало сделавший для популяризации его идей в этой части американского континента.
Политическим выражением увлечения радикальными и утопическими идеями этого этапа (часто называемого историками якобинским) развития чилийского либерализма было образование в 1850 г. «Общества равенства». По свидетельству историка «Общества» Хосе Сапиолы, оно было создано по инициативе Сантьяго Аркоса39. Аркос только что вернулся из Европы, обуреваемый воспоминаниями о республиканских клубах и обществах кануна революции 1848 г. Ф. Бильбао вступил в «Общество» и стал одним из его лидеров. Помимо либеральной молодежи из высших слоев в организацию стали вступать ремесленники, что было совершенно новым элементом в чилийской политической жизни.
С 1 апреля 1850 г. «Общество равенства» стало издавать газету с само за себя говорящим названием «Amigo del pueblo» «Друг народа». Впервые в истории Чили эта газета подняла вопросы просвещения рабочего класса, стала писать о проблемах бедности пролетариата и перспективах социального развития с точки зрения угнетенных классов. Газета призывала установить всеобщую социальную гармонию и счастье при активном участии государства. Для достижения этого идеала «игуалитарии» предлагали учредить, следуя установкам Л. Блана, национальные мастерские, а также ввести всеобщее бесплатное образование. Газета защищала право рабочих на объединение «во имя их блага и их интересов, а власть должна признать пользу этого единения», так как рабочий «требует изменений в положении его класса, которые начинаются с самосознания и внутреннего преображения...»40.
В выпусках от 23-26 апреля 1850 г. «Amigo del pueblo» был напечатан перевод «Слова верующего» Ламенне, сделанный его верным последователем Ф. Бильбао. Эта публикация вызвала бурю негодования в католических и консервативных кругах. Конфликт консервативно-клерикальных властей с «Обществом равенства» нарастал и закончился насильственным роспуском «Общества» и восстанием «игуалитариев» в Сан-Фелипе, а затем и гражданской войной 1851 г. После этих событий большинство «игуалитариев» и либералов были вынуждены отправиться в изгнание.
Значение «Общества равенства» в чилийской истории трудно переоценить. В нем большинство историков видят зародыш современных партий. Идейный вклад лидеров общества в либеральную мысль гораздо значимее его политических достижений. Во главе «Общества равенства» стояли крупные мыслители, радикальные либералы-утописты Франсиско Бильбао и Сантьяго Аркос. Из его рядов вышло целое поколение выдающихся чилийских историков, философов, писателей и политиков. Достаточно упомянуть такие
39 ZapiolaJ. La sociedad de la igualdad у sus enemigos. Santiago de Chile, 1902. P. 8.
260 40 Amigo del pueblo (Santiago de Chile). 1850. N 25. P. 2.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
известные имена, как, например, Ф. Бильбао, Мигель Луис Амунатеги (историк, в будущем министр, сенатор, председатель конгресса), его брат Грегорио Виктор (историк, депутат и член Верховного суда), историк и журналист Мануэль Бильбао, Федерико Эррасурис (в будущем президент республики), Бенхамин Викунья Маккенна (историк, дипломат, сенатор, мэр Сантьяго), историк-священник Хосе Виктор Эйсагирре, Хосе Сапиола (автор «Истории Общества равенства», музыкант, ректор консерватории). Со временем «Общество равенства» стало ассоциироваться с утопическим социализмом, с именами Ф. Бильбао и С. Аркоса41.
Сантьяго Аркос Арлеги (1822-1874) родился в Сантьяго в семье испанских эмигрантов. Его отец Антонио Аркос бежал в Чили после поражения Наполеона, в армии которого он служил в молодости. После падения О’Хиггинса семья Аркоса была вынуждена покинуть Чили и перебраться в Европу, где молодой Сантьяго получил приличное по тому времени образование. Во Франции он увлекся революционными, республиканскими идеями, в 1845 г. познакомился со своим будущим соратником и другом Франсиско Бильбао.
В 1847 г. накануне революции во Франции Аркос вернулся в Чили. Он был одним из «афрансесадос», модных молодых людей, получивших образование в Европе и шокировавших общество своими радикальными взглядами. Он вел богемный образ жизни, слыл ловеласом и денди. Один из современников писал: «Франсиско Бильбао и Сантьяго Аркос одевались во фраки с золоченными пуговицами, сшитые по моде а-ля-Робеспьер; носили низкие фетровые шляпы в стиле Камила Демулена, белые узкие штаны, которые были символом крайнего республиканизма. Длинные волосы покрывали их плечи в духе той романтической эпохи, что была символом поэтов и философов»42. В середине 1849 г. Аркос стал членом «Клуба реформы», созданного Ластаррией, однако вскоре разочаровался в политической борьбе и призвал своих молодых соратников создать неполитический общественный клуб - «Общество равенства».
По мнению историка К. Гасмури, именно Аркос был главным идейным вдохновителем и активным организатором чилийского 1848 г.43 Свидетель тех событий Викунья Маккенна писал: «Аркос всегда говорил о чилийской революции как парижский якобинец или как итальянский карбонарий»44. Являясь «абсолютным диктатором» «Общества равенства», Аркос очень быстро разочаровался в эффективности этого своего детища и, передав руководство в руки Бильбао, фактически самоустранился.
После гражданской войны 1851 г. Аркос сначала скрывался у друзей, но потом был депортирован в Перу. Из Перу, как и многие чилийцы в те годы, отправился попытать счастья в Калифорнии на золотых приисках. Разоча
41 Подробнее см.: Щелчков А.А. Эпоха утопий, время мечтаний: три чилийских утописта. Франсиско Бильбао, Сантьяго Аркос, Мартин Пальма // Латиноамериканский исторический альманах. 2008. № 8. С. 9-54.
42 Gazmuri С. Е1 «48» chileno. Р. 81.
43 Подробноее см.: Щелчков А.А. Сантьяго Аркос - чилийский либерал и романтик // Латинская Америка. 2007. № 7. С. 85-95.
44 Vicuna Mackenna В. Los girondinos chilenos. P. 63.
261
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ровавшись в этом Эльдорадо, в сентябре 1852 г. он вернулся в Вальпараисо. На родине его ждала тюрьма. Ему удалось бежать в Аргентину.
В 1855 г. Аркос перебрался в Буэнос-Айрес, в 1860 г. вернулся в Европу, где унаследовал немалое состояние своего отца. До 1868 г. Аркос жил в Париже, был принят при дворе Наполеона III. Он много общался с императрицей Евгенией, которая была испанкой и в молодости чуть было не породнилась с ним. Она была невестой его брата. Во Франции Аркос водил дружбу с испанскими либералами, республиканцами, такими видными фигурами, как Э. Кастелар и Ф. Пи-и-Маргаль, и после падения Изабелы II переехал в Испанию, где включился в политическую борьбу на стороне партии крайних левых, республиканцев-федералистов. Он даже выдвинул свою кандидатуру на выборах в Учредительные кортесы 1869 г., но проиграл их. Накануне выборов он издал в Мадриде брошюру «К выборам депутатов Учредительного собрания», в которой защищал либерализм, федерацию и права бедных. После провала на выборах в Испании Аркос переехал в Италию, где некоторое время жил в Неаполе.
После Франко-прусской войны Аркос вновь вернулся в Париж, там заболел раком и 23 апреля 1874 г., не выдержав мучений и боли, бросился в Сену с Аржентюльского моста. Парижская пресса опубликовала сообщение о гибели «герцога Сантьяго де Аркоса»45.
Аркос был выдающейся личностью и ярким, оригинальным мыслителем. Последующие поколения чилийских революционеров, прежде всего социалисты и коммунисты, записали его в утопические социалисты, считали предшественником своего движения. Имя Аркоса вызывало ненависть консерваторов и клерикалов, таких как известный историк Ф.Энсина, который писал о нем: «У Аркоса был изощренный и испорченный еврейский и испанский склад ума. Ему нравилась роль обличителя социальной несправедливости, но без любви к народу, которого он осуждал за его нищету. Хитрый, лживый, без моральных принципов, как и его отец, с каждым он говорил на своем языке»46. Слишком строгое и предвзятое суждение, в котором, правда, немало и справедливого, отражавшего сущность этой противоречивой личности, «денди и революционера, родившегося во дворце епископа»47.
Идейное наследие С. Аркоса сводится к небольшому количеству работ, которые, однако, отличаются богатством мысли и оригинальным подходом к социальным проблемам чилийского общества. Главным трудом Аркоса, в котором он проанализировал чилийскую действительность, предложив свой план модернизации и реформирования страны, является «Письмо к Франсиско Бильбао», написанное в тюрьме в Сантьяго и опубликованное в Мендосе (Аргентина) в 1852 г.
С точки зрения Аркоса, чилийское общество было подобно «старому режиму» дореволюционной Франции, где безраздельно господствовали феодальные порядки. Эта система лишь обеспечивала «бедность и деградацию 8/9 нашего населения». Аркос разделял чилийцев на три класса: на богатых,
45 Arcos S. Carta a Francisco Bilbao у otros escritos. Santiago de Chile, 1989. P. 45.
46 Sanhueza G. Santiago Arcos. Comunista, millonario у calavera. Santiago de Chile, 1956. P. 131.
262 47 Vicuna Mackenna B. Los girondinos chilenos. P. 63.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
бедняков и иностранцев. «Везде есть бедные и богатые, но нигде нет таких бедных, как в Чили», - писал он. Однако бедность это не имущественная характеристика, а классовая, с жесткими непреодолимыми барьерами между различными слоями: «В Чили быть бедным - это классовое определение; аристократы их называют оборванцы, плебс, пеоны, инкилины, прислуга... Даже накопив какой-то капитал, бедняк никогда не войдет в класс богатых»48. И даже те собственники, которые не принадлежат к аристократии, остаются в классе бедняков.
Аркос был агностиком и убежденным врагом католической церкви, которая поддерживала сушествующую застойную и несправедливую систему. Требование свободы вероисповедания и культа являлось главным лозунгом чилийских либералов в течение всего XIX в. Аркос требовал отделения церкви от государства. Политическая структура Чили закрепляла господство аристократии и церкви. В письме к историку М.Л. Амунатеги 3 августа 1853 г. Аркос писал: «Чилийская конституция - это конституция страха и невежества. У нас только множится коррупция, господствует невежество, отсутствует просвещение, повсюду всех подавляют, а раскрывают широко двери лишь иезуитам и капуцинам. В этой стране бесполезно уговаривать кого-либо приступить к улучшениям и реформам»49.
Аркос, будучи очень хорошо знаком с теориями европейских социалистов, весьма критически относился к их выводам и социальным рецептам. В книге «Налогообложение» (1850) он дал характеристики всех популярных тогда социалистических учений. Отметив, что Л. Блан наглядно показал нищету пролетариата, его предложения реформ Аркос находил из рук вон плохими: «Для разрушения зла, порождаемого конкуренцией, Л.Блан хотел разрушить саму конкуренцию, забыв, что она является естественным законом экономики и прогресса». Прудон, по мнению Аркоса, дал «блистательную критику современного состояния общества и хотел избавить мир от всего зла», но крайне нелепыми методами, а ведь реформатор должен быть внятным и понятным, чего как раз не хватало Прудону. Оуэн и Сен-Симон также хотели дать последний бой мировому злу, но не приняли во внимание природу человека и его страсти, которые и покончили с Новой Гармонией. Для этих проектов, по словам Аркоса, нужны ангелы, а не люди. «Интеллектуальный колосс XIX в. Ш. Фурье» также обрушился с критикой на эгоизм современного общества, но его мало кто понял50. Все эти мыслители, подводил итог Аркос, хорошие врачи, правильно ставящие диагноз болезни общества, но оказавшиеся неспособными найти верное лекарство. Их идеи не для современного общества, которое еще не готово к столь радикальным изменениям, так как нужны терпение и поэтапные реформы.
Аркос не ограничивался призывами к реформам, а предлагал свой проект преобразований, которые могли стать залогом достижения свободы, равенства и братства, построения общества гармонии интересов всех классов. Именно тогда, когда Аркос пишет о конкретных реформах, обнаруживается
48 Arcos S. Op.cit. Р. 69-72.
49 Archive Nacional de Chile (ANCH). Archive Fernandez Larrain. Vol. 114. P. 4.
™ Arcos S. Op. cit. P. 129- 131.
263
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
революционер и социальный утопист, который, казалось, только что развенчал подобные проекты европейских мыслителей.
Аркос призывал государство организовать кредит и приступить к перераспределению собственности. Целью этой политики должно стать искоренение бедности в Чили: «Чили не будет жить спокойно, не будет процветать, пока в правительстве не победят идеи, имеющие цель способствовать обогащению бедняков, не разоряя богатых»51. Аркос считал борьбу с бедностью главной задачей власти. В первую очередь он предлагал провести радикальную аграрную реформу.
В «Письме к Франсиско Бильбао» Аркос изложил подробный план реформы. Он полагал необходимым «изъять землю и скот у богатых и распределить среди бедных»52. Бывшим собственникам следовало возместить стоимость отобранного имущества. За изъятую землю он предлагал выплачивать деньги в течение 50 лет под 5% годовых. Аркос считал справедливым оставлять бывшим помещикам такие же участки, что будут передаваться крестьянам. Все владельцы земли должны быть равны в своих правах и в имущественном положении. В результате возникнет эгалитарное общество, состоящее из собственников-тружеников, без огромных имущественных различий, общество всеобщего благоденствия и равных возможностей.
Аграрная реформа должна была сопровождаться социальными нововведениями, которые исключали бы социальную несправедливость и бедность. Прежде всего, было необходимо обеспечить всеобщее бесплатное образование. Просвещение народа даст в руки бедняков инструменты экономического прогресса и благосостояния. Аркос был убежден, что именно просвещение -ключевой элемент обновления и экономического прогресса.
Другим социальным новшеством, предложенным Аркосом, было введение всеобщей обязательной пенсионной системы рабочих и служащих. Этой новаторской идеей Аркос опередил время на полстолетия. Он считал, что у всех граждан после 30 лет работы должно быть право на пенсию с сохранением 100% жалованья. Пенсия же должна рассчитываться в соответствии с выслугой лет53. Идеи социальной защищенности наемных работников ставили Аркоса впереди всех иных прогрессивных реформаторов.
Социально-экономические реформы дополнялись решительным политическим переустройством. Его формула власти основывалась на принципе свободной личности в свободном муниципалитете54. В письме к М.Л. Амуна-теги в 1853 г. Аркос настаивал, что необходимо ликвидировать сильную центральную власть, передав полномочия, в том числе экономической политики, муниципалитетам55. Он предлагал провинциальное деление страны заменить на ассоциацию автономных муниципалитетов, где демократическая власть в большой степени зависела бы от граждан и была максимально приближена к ним. Этот план реформ должен был привести к эгалитарной республике, социальному государству и экономическому равноправию.
51 Ibid. Р. 91.
52 Ibid, Р. 107.
53 Ibid. Р. 102.
54 Ibid. Р. 172.
264 55 ANCH. Archivo Fernandez Larrain. Vol. 114. P. 4.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Аркос утверждал, что республика как ассоциация граждан обязана обеспечить право на труд, предоставить землю и кредит нуждающимся беднякам, защищать стариков и сирот, обеспечить просвещение народа и доступную медицину. Труд и социальные гарантии должны были обеспечить личную свободу людей. Свобода и труд - две вещи нераздельные. Республика в глазах Аркоса должна была стать ассоциацией свободных тружеников56.
Аркос оставил несколько исторических работ. Прежде всего, речь идет о его объемном, в 500 страниц, труде «Исторический очерк Ла-Платы», написанном по-французски в 1865 г. В этой работе он так определил задачу историка: «Историческое исследование имеет двойную задачу: первая - изучение идей или деятельности человеческого разума определенной эпохи, в чем и состоит анализ причин процессов и явлений, а уж потом - изучение самих событий и их последствий»57. Аркос в своих исторических опусах руководствовался так называемым философским пониманием истории, методологией, активно пропагандируемой его сподвижниками по либеральному движению во главе с Ластаррией.
В этом очерке Аркос подробно останавливается на двух исторических явлениях: на иезуитском эксперименте в Парагвае и на Войне за независимость Ла-Платы. Он называл порядки, установленные иезуитами в Парагвае, социалистической утопией. Аркос признавал, что иезуиты руководствовались благими намерениями, но усматривал в их социальном проекте «коренное зло коммунизма... уничтожение личности, человеческого Я»58. В иезуитском прошлом Аркос усматривал причины установления «варварской диктатуры» Франсии и Лопесов. Осуждающий Парагвай голос Аркоса присоединился к хору либеральных историков, в частности Барроса Араны, который, именно ссылаясь на работы Аркоса, доказывал несостоятельность выводов французского ученого М. Дюкудре, написавшего курс современной истории для лицеев, в котором прославлял Франсию и Лопесов и считал Парагвай образцом для других стран континента59. Аркос называл Франсию, Лопесов, уругвайского вождя Войны за независимость Артигаса, а также диктатора и гонителя либералов в Аргентине Росаса варварами и наследниками колониальной системы, которая так же, как и они, стремилась к изоляции народов от внешнего мира и цивилизации. Он рассматривал раннюю республиканскую историю стран региона в рамках логики борьбы варварства и цивилизации, повторяя основные постулаты известной работы Сармьенто.
Баррос Арана откликнулся на выход «Исторических очерков Ла-Платы» Аркоса пространной рецензией, опубликованной в «Anales de le Universidad» в 1866 г. Классик чилийской историографии подчеркнул оригинальность и прочный фундамент выводов Аркоса, особо приветствовал его критику европейских взглядов на Латинскую Америку за их поверхностность и европоцентризм. Европейцы видели в гражданской войне в Аргентине конфликт партий европейского типа: для них Росас был консерватором и только, а федералисты уподоблялись английским тори, унитарии - вигам. Аркос же
56 Ibid. Р. 174.
57 Ibid. Р. 139.
58 Ibid. Р. 146-147.
59 Ibid, Р. 156-157.
265
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
настаивал, что «Росас и федералисты, Лавалье и унитарии на самом деле не являются ни консерваторами, ни либералами в европейском понимании»60, ибо они являлись продуктом общества, где во главе всего стоит стремление к личной власти, а просвещенное меньшинство, теряющееся в море варварства, лишь стремилось получить наибольшие гарантии своей собственности и неприкосновенности со стороны любого правительства. Росас для Аркоса был как раз воплощением этого зла и символом варварства, противостоящего цивилизации. Исторические воззрения Аркоса в отличие от его социальных проектов не вышли за пределы классической либеральной историографии Чили.
Франсиско Бильбао (1823-1865) родился в Сантьяго в семье известного республиканца-либерала, юность провел в Лиме (Перу). На его формирование как личности большое влияние оказал друг отца перуанский просветитель, пропагандист свободы и эгалитарной республики Паскуаль Куэвас, который был его наставником и учителем. Именно Куэвас впервые познакомил Бильбао с идеями Ламенне, дав прочитать «Книгу народа»61.
В Сантьяго Ф. Бильбао учился в Национальном институте. Его учителями были Х.Х. Мора, А. Бельо и Х.В. Ластаррия. Бельо симпатизировал Бильбао и всегда выделял его среди других своих учеников за способности и яркий литературный дар. По утверждению Ластаррии, Бильбао увлекался историей и много времени посвятил ее изучению. Главными его учебниками тогда и на всю жизнь стали книги аббата Ламенне. Его памфлет «Современное рабство» Бильбао перевел на испанский язык. Эта работа, как и «Книга народа», взывала к чувствам милосердия и любви к пролетариату и ко всем обездоленным. Социальная солидарность должна была быть положена в основу общественных институтов62.
1844 г. оказался поворотным пунктом в жизни Бильбао. Он стал известной фигурой после похорон героя Войны за независимость, либерала Хосе Мигеля Инфанте, произнеся пламенную речь, сделавшую его популярным среди либеральной молодежи. В этом выступлении Бильбао защищал антиклерикальные и либеральные идеи Инфанте. Однако подлинную известность Бильбао принесла в 1844 г. публикация в издаваемом Ластаррией журнале «Crepusculo» большой работы «Чилийские общественные нравы», которая вызвала огромный скандал, судебное преследование и осуждение.
Эта книга вышла за год до «Цивилизации и варварства» Сармьенто и повествовала практически о том же - о противостоянии между политическими и социальными реалиями чилийского общества и велениями прогресса и просвещения. Однако категоричные пророческие выводы Бильбао в аппока-липтическом стиле его кумира Ламенне вызвали обвинения в клевете и богохульстве. Антикатолический пафос спровоцировал резкую реакцию консервативно-клерикальных кругов, и даже лидеры либералов поспешили осудить эту публикацию. Сам Бильбао писал, что это был анализ прошлого и программа его разрушения.
60 Ibid. Р. 160.
61 Figueroa Р.Р. Diccionario biografico de Chile. Santiago de Chile, 1897. T. 1. P. 223.
266 62 Fernandez Meriggio G. Francisco Bilbao: Heroe romantico de America. Valparaiso, 1998. P. 48.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Суд и осуждение автора, публичное сожжение экземпляров книги во дворе тюрьмы придали Бильбао ореол мученика и обеспечили ему огромный авторитет среди либеральной молодежи. Суд, приговорив Бильбао к уплате штрафа или тюрьме, был вынужден отпустить его, так как сочувствующие осужденному тут же в зале заседаний собрали нужную сумму и на руках вынесли его из здания суда. Поражение в суде обернулось победой. Однако церковники возбуждали народ против него, и Бильбао предпочел покинуть страну В 1844 г. он уехал в Европу.
В начале 1845 г. Бильбао прибыл в Париж. Он был по матери француз и хорошо говорил по-французски, что значительно облегчило ему жизнь в Европе. В Париже он познакомился с утопистом П. Леру и историком В. Кузеном. Огромное влияние на него оказала личная встреча с Ламенне, которого он воспринимал как живого пророка, как воплощение современной святости. Бильбао произвел очень хорошее впечатление на бывшего аббата, который стал именовать его не иначе, как своим сыном, и предрекал ему апостолическую миссию «со словом правды» в Южной Америке63. Верность дружбе с Ламенне, почитание его имени Бильбао пронес через всю свою жизнь.
Помимо Ламенне Бильбао на многие годы сдружился с Эдгаром Кине. Бильбао познакомил его со своей работой «Чилийские общественные нравы». Кине пришел в неописуемый восторг и даже включил выдержки из нее в свой курс истории, который читал студентам. Кине называл Бильбао Вашингтоном Южной Америки. В Париже Бильбао познакомился и сдружился с эмигрантами-демократами А. Мицкевичем и Л. Кошутом. На него (так же, как и находившегося тогда в Париже Э. Эчеверрию) оказал большое влияние Пьер Леру. В результате Бильбао увлекся в тот момент утопическими построениями Сен-Симона. Впоследствии он весьма критически отзывался о социалистах-утопистах64. Но тогда он сотрудничал в «Revue independent», основанном в 1841 г. П. Леру и Ж. Санд. Его статьи пользовались популярностью среди республиканцев. В Париже Бильбао оказался в кругу самых выдающихся и известных политиков и мыслителей-республиканцев, лидеров грядущей революции 1848 г.
Революция 1848 г., в которой сочетались различные политические элементы, либерализм, социально-христианские доктрины и утопический социализм, оказала решающее влияние на дальнейшую идейную эволюцию Бильбао. Отвечая на огромный интерес в Чили на события во Франции, Бильбао направил в Сантьяго для публикации свой перевод работы социалиста-утописта В. Консидерана «Краткое описание системы фаланстеров Фурье».
Наступление реакции, разгром июньского восстания в Париже, бонапартистская контрреволюция вызвали острый духовный кризис Бильбао. В послереволюционные дни он писал А. Бельо: «Будни здесь очень печальны: анархия взглядов и принципов; аморальность во всем; множество сект, борющихся друг с другом... Царство денег, подлый эгоизм во всем; коррупция, проникшая во все сферы жизни, в самое святое... презрение и бессилие
63 Ibid. Р. 113.
64 Ibid. Р. 127.
267
Часть III Историки и историографические шкочы XIXвека
ФРАНСИСКО БИЛЬБАО
среднего класса. Блеск и нищета!»65 Много лет спустя в работе «Америка в опасности» он подчеркивал, что «революция 1848 г. имела самые справедливые принципы, но рухнула в бездну из-за неспособности её социалистических лидеров, по сути демагогов, довести борьбу до конца... разоблачать подлость и предательство крупной буржуазии»66.
Разочарованный и уставший от бедности Бильбао с удовольствием принял предложенную властями Чили должность в Сантьяго. 12 февраля 1850 г. Ф. Бильбао прибыл в Вальпараисо. По просьбе друга и соратника С. Аркоса он возглавил «Общество равенства», стал его главным идеологом и руководителем. Разгром «Общества равенства» и поражение либералов в гражданской войне 1851 г. вынудили Бильбао вновь покинуть
родину и на этот раз навсегда.
В Лиме Бильбао подверг резкой критике перуанское правительство за нежелание отменить рабство. Президент Перу Эченике за призывы к освобождению рабов приказал арестовать и депортировать Бильбао. Находясь в Гуаякиле (Эквадор), Бильбао получил известие, что его отец арестован в Лиме за симпатии Р. Кастилье, который восстал против Эченике. Бильбао тайно вернулся в Лиму и принял участие в свержении Эченике, в частности в штурме тюрьмы Сан-Пабло, где находился его отец. После победы Кастильи, упоенный надеждами на реформы, Бильбао опубликовал в 1855 г. одну из своих значительных работ «Правительство свободы», в которой предложил принципиально новое политическое устройство, государство прямого народовластия. Однако при новой власти Бильбао вновь был арестован за богохульство. На этот раз после вмешательства президента его отпустили, но он не захотел более оставаться в Перу и уехал в Европу.
В Старом Свете Бильбао пробыл недолго. В первую очередь посетил могилу Ламенне, затем старых друзей, которых осталось во Франции немного. Режим Луи Бонапарта изгнал из страны всех его друзей - Кине, Ламартина и др. В апреле 1857 г. он вернулся в Южную Америку, поселившись в Буэнос-Айресе. В Аргентине он взял сторону консерватора Уркисы, став врагом своих прежних товарищей Сармьенто и Митре. Однако взглядам своим не изменил, оставаясь радикальным антиклерикалом и революционером-респуб-
ликанцем.
65 Lipp S Three Chilean Thinkers. Waterloo; Ontario, 1975. P. 20.
268 66 Bilbao F Obras completas. Buenos Aires, 1865. T. 1-2. P. 192.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В 1865 г. Бильбао заболел, умирал он медленно и мучительно. Перед смертью написал прощальное письмо Кине. 19 февраля 1865 г. в присутствии жены, Ластаррии и брата Мануэля он скончался. В последние мгновения он произносил имена своих учителей Кине и Мишле и, умирая, повторил по-французски предсмертные слова Ламенне: «Вот этот прекрасный момент!»67. Жизнь Бильбао богата событиями и свершениями. Его идейное наследие поставило его в один ряд с выдающимися мыслителями континента XIX в.
Исторические взгляды Бильбао сформировались под влиянием его учителей Ластаррии, Кине, Мишле. Задачей историка, по его мнению, являлось не только раскрытие сущностного содержания каждой эпохи, но и поиск путей преодоления темных сторон жизни народа, унаследованных от печальных периодов истории. Объектом пристальной критики и почти полного отрицания были конкиста и испанский колониальный режим. Бильбао вслед за Ластар-рией являлся одним из родоначальников «черной легенды» испанской конкисты в чилийской историографии. Он утверждал, что испанцы только убивали и грабили. Что дало испанское завоевание? - вопрошал Бильбао. Ответ был лаконичен: деспотизм, отсталость, коррупцию, нищету и лакейство народа68. В «Американском евангелии» он писал, что проблема состояла не в конкисте как таковой, не в завоевании европейцами Южной Америки, а в том, что это была испанская конкиста, которая принесла феодализм, монархию и католицизм, отягощенные фанатизмом масс69. Задача южноамериканских народов -это решительная деиспанизация, что в устах Бильбао означало, прежде всего, ликвидацию пережитков Средневековья, феодализма и католицизма70.
Яростная антииспанская риторика, поднятая на высоту мистического противостояния испанской расы всему прогрессивному и передовому, спровоцировала ответ известного испанского либерала, президента Первой испанской республики Эмилио Кастелара, который выступил с критикой теории Бильбао. Тот же принял удар и опубликовал ответ Кастелару в буэносайресской газете «Е1 Pueblo», которая, в свою очередь, вызвала отклик в других странах региона, в частности у известного мексиканского либерала Игнасио Рамиреса, поддержавшего чилийца.
Бильбао настаивал, что если Кастелар считал себя республиканцем, то он должен осудить конкисту, осудить всю историю Испании, которая была палачом свободы и мысли. Кастелар отвечал: Испания дала Америке свою кровь, а Бильбао парировал: эта кровь течет лишь у меньшинства. Кастелар: Испания населила и цивилизовала континент. Бильбао: испанцы уничтожили местное население, а Америка обезлюдела после конкисты. Кастелар: испанский народ не несет ответственности за средневековые эксцессы. Бильбао: испанцы всегда поддерживали свое правительство в его американской политике71.
Первым шагом в освобождении от тягостного наследия испанской колониальной системы, по мнению Бильбао, стала «великая Война за независимость». Для Бильбао просвещение XVIII в. было одной из главных причин,
67 Cruz P.N. Bilbao у Lastarria. Santiago de Chile, 1944. P. 72.
68 Bilbao F. Obras completas. T. 2. P. 202.
69 Ibid. P. 337-338.
70 Ibid. T. 1. P. 12.
71 Lipp S. Op. cit. P. 50.
269
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
вызвавших эту войну. Свобода, равенство, братство были принципами «века Просвещения» и Французской революции, посеявших семена свободы и независимости в Южной Америке. «Наше прошлое вышло из Средневековья, из Испании. Наша революция принадлежит новой эпохе истории Европы, начавшейся во Франции с ее великой революцией»72. Однако благами независимости воспользовалось лишь незначительное меньшинство чилийцев.
Бильбао, давая оценку Войны за независимость, называл ее незавершенной революцией, ибо она остановилась на полпути, оставив в нетронутом виде господство католической церкви и феодальную по своей природе земельную собственность. «Продолжение традиции революции требует совершить еще одну революцию», - заключал Бильбао73. Реакция в Чили опирается на темные массы, на католическую церковь.
Главным врагом прогресса и свободы Бильбао считал католическую церковь. Он постоянно цитировал фразу Ламенне: «Свобода и католичество несовместимы»74. Взамен католицизма, этой религии чудес, таинств и символов, Бильбао предлагал новую «научную», рационалистическую религию христианского братства, современным апостолом которой был Ламенне. Бильбао отрицал самые основы христианской веры, он предлагал заменить ее всеобщей религией разума, что по сути было стыдливой формой материализма: «Анализировать - это отрицать веру, это - жить по личному рассуждению»75.
Антикатолическая риторика Бильбао, его призывы к созданию новой веры, новой утопии были поддержаны многими выдающимися умами того времени. Симон Родригес обращался к нему в письме (1848): «Вы пропагандируете идеи высшей степени важности. Однако так мало людей, способных их понять: одни видят только конкретную для себя выгоду, а другие находят их подрывными... Вас будут преследовать за ваши идеи!»76 С. Родригес предсказал сложную судьбу Бильбао, который до конца жизни остался верен своим идеям, за которые действительно подвергся гонениям со стороны клерикалов и церкви.
Подводя итог своим историческим и религиозным размышлениям, Бильбао выступил с лучшей, по мнению Ластаррии77, работой «Закон истории» (1858). Это была лекция, прочитанная им в «Лисео Архентино» в Буэнос-Айресе в ноябре 1858 г. Он начал ее словами: «История в самом простом значении этого слова является отражением жизни человечества. В своем же философском значении - это проявление человеческих усилий по осуществлению своего идеала»78. В чем же заключается закон истории? - вопрошал Бильбао и принялся анализировать все популярные тогда исторические школы. Бильбао критиковал фаталистическую, провиденциальную интерпретацию истории, особенно досталось от него Дж.Б. Вико, который выводил историю из
72 Bilbao F. Obras completas. Т. 1. Р. 17.
73 Ibid. Р. 25.
74 Ibid. Т. 2. Р. 198.
75 Ibid. Т. 1.Р. 19.
76 ANCH. Archivo Fernandez Larrain. Vol. 52. F. 46.
77 Pensadores hispano-americanos. Miami, 1989. P. 128.
270 78 Bilbao F. Obras completas. T. 1. P. 137.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
традиций конкретного народа: «Вико видит божественное начало в каждом народе, у Вико мир развивается циклично, в этом неизбежность событий истории». Бильбао также критиковал Гердера за то, что тот первопричиной всего считал территорию, естественную среду. Модного французского историка Виктора Кузена он обвинял в попытке примирить две системы, в философской эклектике79. Провиденциальные католические концепции Боссюэ и вовсе удостоились лишь презрительного ярлыка «ложная философия»80. Для критики провиденциализма Бильбао обращался к теории Гегеля о взаимодействии конечного и бесконечного, чьим временным выражением являлась история. Но и Гегель его не убеждал.
Бильбао считал, что для познания истории необходимо понять общие законы развития человечества и его предназначения в этом мире. История - это наука о генезисе идей, которые ведут к совершенствованию человечества. Для Бильбао главной закономерностью истории было движение человечества к наибольшей свободе, т.е. к максимальному проявлению Божественного предопределения в отношении людей. «Закон истории - это завоевание свободы»81. Критикуя фатализм и провиденциальный взгляд на историю, Бильбао впадал в противоречие, признавая неизбежность всего происходящего в материальном мире, и утверждал, что свобода есть закон духа.
Большое место в идейном наследии Бильбао занимали его общественно-политические построения и концепции, его собственная социальная утопия. Бильбао придерживался ортодоксальных либеральных взглядов на экономическую деятельность. Панацеей от бедности и стремительного расслоения общества в ходе капиталистического развития, на его взгляд, были организация общедоступного кредита и экономическая свобода. Однако его беспокоил тот факт, что при республике и в условиях свободы усугублялись бедность, рост численности пролетариата в городах, увеличивалась пропасть между рабочими и капиталом.
Бильбао живописал страдания пролетариата: монотонный и примитивный труд, нищета - вот удел бедных горожан. Он обличал бесправное положение низов, бедность и невежество: «Нищета, которая уничтожает и пугает, неравенство угнетает, рабство низводит человека в бездну, коррупция только увеличивает пороки, эгоизм, обожествляет невежество»82. Бильбао выдвинул лозунг: «Каждому по способностям!» У проблемы труда две составляющие: рабочие и капиталисты. Мог ли быть рабочий свободным по отношению к капиталисту, если у него нет орудий труда и средств? - вопрошал Бильбао. Решение этой проблемы, как и Прудон, он видел в общедоступном кредите: «Цель кредита - это дать возможность трудиться каждому, следовательно, это - отмена ростовщичества, паразитического образа жизни и нищеты»83.
Бильбао рисовал картину будущего общества, в котором не должно быть капиталистов и пролетариев, помещиков и инкилино. Он предлагал передать колонизуемые земли бедным крестьянам, вместо того чтобы искать для это
79 Ibid. Р. 151.
80 Ibid. Р. 141.
81 Ibid. Р. 157.
82 Ibid. Р. 281.
83 Ibid. Р. 271.
271
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
го европейских иммигрантов, и тогда тысячи нищих сограждан смогут стать собственниками и производителями товаров84. Америка станет, по идее Бильбао, колыбелью будущего государства равенства и свободы, в котором человек будет «суверенным в своем труде, т.е. он не будет эксплуатироваться капиталом, а будет пользоваться общественным кредитом под поручительство ассоциации трудящихся»85. Таким образом, будут достигнуты свобода в равенстве и равенство в свободе.
Бильбао рассматривал свободу и равенство как абсолютные, метафизические понятия почти религиозного наполнения. Учитель Бильбао Ламенне отрицал абсолютное равенство, ибо оно порождало деспотизм и рабство. Он считал, что материальное равенство, достигнутое посредством простого передела имущества, недолговечно86. Бильбао шел за своим учителем и искал примирение противоречия между равенством и свободой с имущественным неравенством и природным различием людей. Путь к тому лежал через братство и солидарность «целостного человека», которого еще предстоит создать. Это будет одновременно труженик, мыслитель, священник, артист, рабочий и поэт. Прийти же к этому можно лишь через братство и ассоциацию.
Постулаты Французской революции у Бильбао возведены в абсолют, вплоть до религиозного обожествления. Достижение же этих идеалов возможно лишь в общине, в ассоциации свободных и равных, «целостных людей». Бильбао утверждал, что идеал революции, которую он ждал и готовил, это свобода и солидарность. «Солидарность - это взаимность права и жизни, общность долга и организации братства. Это и есть идея революции»87.
Братство и свобода, по Бильбао, составляли основу суверенитета народа, который и обеспечивал действие подлинной демократии. Бильбао отвергал принцип делегирования суверенных прав нации властям. Он называл это рабством и самодержавием привилегированных, так как личность переставала быть субъектом, когда делегировала часть своей сущности, т.е. лишалась свободы88. Бильбао делал вывод: только прямое народовластие, прямое управление народа - единственная подлинная демократия. Этой теме Бильбао посвятил одну из самых значительных своих работ «Правительство свободы», написанную в Лиме в 1855 г. в форме обращения к избирателям накануне выборов в Учредительное собрание. В этой работе Бильбао создал собственную утопию, образ нового государства народной демократии.
Бильбао считал, что народ напрямую должен принимать все законы и сам же должен их выполнять. Орган такой власти - это трибунат, обладающий правом инициативы, с императивным мандатом, с правом подготовки всех законов и представляющий все решения на голосование всего народа. Трибунов (членов трибуната) можно отозвать, переизбрать полностью всех или частично, как только того захотят граждане. Страна делится на секции. Секции имеют свои трибунаты и министерства, которые управляют делами сек
84 Ibid. Т. 2. Р. 336.
85 Ibid. Р. 439.
86 Шатобриан Ф.Р. Замогильные записки. М., 1995. С. 590.
87 Bilbao F. Obras completas. Т. 2. Р. 447.
272 88 Ibid. Т. 1.Р. 247-253.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ции89. Секции принимают местные законы всеобщим голосованием, общенациональные законопроекты становятся законом после согласия всех секций и общенационального голосования (референдума). Страна становилась федерацией секций со своими трибунатами. Раз в месяц все граждане должны были собираться в особых местах, где обсуждались бы законопроекты, а затем бы по ним голосовали.
«Это будет полное народовластие», - писал Бильбао. Трибунаты народа должны были состоять из 100 граждан, но их число могло меняться. Трибунат должен был состоять из специальных (отраслевых) комиссий-секций: финансовой, юстиции, военной, полиции, просвещения, аграрной, а объединял бы их деятельность исполком. Вывод Бильбао: «Так исчезнет антагонизм и разделение властей». Власти исполнительная и законодательная становились единым целым90.
Новая республика должна была обеспечить всех граждан социальным, государственным кредитом, что сразу же ликвидировало бы бедность, гарантировало бесплатное и обязательное образование. В основе такого общественного устройства - ассоциация и солидарность. Самоуправление являлось для него принципиальным положением любой прогрессивной программы. Позднее в работе «Американское Евангелие» Бильбао даже придумал этому особый термин «номократия»91. «Божественная свобода - это справедливость, а человеческая свобода - это самоуправление», - полагал он92.
Утопическое общество Бильбао, его система трибуната вдохновлялись опытом греческого полиса, но в основу функционирования были положены идеи ассоциации и социальной солидарности. Этот проект ставит Бильбао в один ряд с выдающимися утопистами XIX в. Его дар и значение идей сразу же сумел оценить Симон Родригес, предрекавший ему судьбу непонятого пророка, советуя: «Не старайтесь убедить, объединить людей вашими идеями. Высказывайтесь, но не спорьте, это бесполезно»93.
Бильбао был ярким представителем романтического периода либерализма. Его социальная утопия, идея ассоциации и солидарности оказали большое влияние на общественную атмосферу в Чили. Бильбао фактически создал предпосылки появления в стране новых политических сил, шедших далее либеральной ортодоксии. Радикальная партия и социалисты различных мастей в Чили почитали его одним из своих предшественников.
Последователем Бильбао был писатель и журналист Мартин Пальма Диас (1821-1886)94. Пальма учился в Национальном институте, а затем в Университете на юридическом факультете, который бросил, чтобы заняться коммерцией. В 1848 г., как и многие чилийцы того времени, уехал в Калифор
89 Ibid. Р. 255.
90 Ibid. Р. 257.
91 Ibid. Т. 2. Р. 322.
92 Ibid. Т. 1. Р. 85.
93 ANCH. Archive Fernandez Larrain. Vol. 52. F. 46.
94 В различных публикациях указаны различные даты жизни этого персонажа. К. Гасмури указывает на 1886 год его смерти (Gazmuri С. La Historiografia chilena. Р. 411), а X. Унееус Гана утверждал, что М. Пальма скончался в 1884 г. (Huneeus GanaJ. Cuadro historic© de la produc-ci6n intelectual de Chile. Santiago, 1910. Vol. 1. P. 447-448).
273
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
нию в поиске счастья и золотой жилы. Разбогатеть ему так и не удалось, и он вернулся в Чили. По возвращении стал активно пишущим журналистом и в 1856 г. занял пост главного редактора самой влиятельной чилийской газеты «Е1 Mercurio». Его легкое перо, острый ум завоевали признание, он стал известным и авторитетным журналистом. Был увлечен идеями «Общества равенства», с вдохновением воспринял идеи Ф. Бильбао, разделял с последним преклонение перед Ламенне. Хотя Пальма и не участвовал в политических событиях начала 50-х годов, ибо его не было в Чили, либерально-утопические идеи «игуалитариев» были ему близки. Эпохе «Общества равенства» посвящена его популярная повесть «Тайны народа. Социальная повесть и описание нравов», вышедшая в Вальпараисо в 1870 г.
Писательский талант Пальмы был оценен публикой и критиками. Его первый рассказ «Прогулка по Лоте», написанный в костумбристском стиле, был одобрительно принят читателями. Его повести «Тайны исповедника» и «Счастье брака» стали модными и принесли ему заслуженное признание. Историк и литературовед X. Унееус Гана так характеризовал его литературные произведения: «Его проза легка и разнообразна, она приятна для чтения, хотя и не достигает подлинного художественного откровения»95. Однако если литературный дар Пальмы был признан, то его социополитические произведения и исторические работы встретили гораздо более холодный прием из-за казавшейся тогдашнему обществу экстравагантности его идей. Именно из-за этого работы Пальмы были незаслуженно забыты.
Перу Пальмы принадлежит несколько исторических работ. Больше всего он писал о правительстве М. Монтта96 и о политической борьбе в 50-е годы97. Пальма заявлял, что при изучении истории он опирался на законы природы и христианской морали, которые являются движущими силами жизни общества и человека. Историк, по его мнению, должен опираться на философию (понимаемую как этический свод правил) и здравый смысл, рассудок98. Анализируя чилийскую историю, Пальма подчеркивал, что она - неотделимая часть испаноамериканского опыта. У чилийского народа те же характеристики и та же судьба, что и у других братских народов Америки. Он жестко критиковал тех, кто подчеркивал национальную исключительность Чили и чилийского народа99.
Пальма писал аналитические работы об общественно-политической ситуации в Чили в те годы. Главной его работой, в которой он изложил свой проект общественного переустройства, была книга «Политическое христианство, или Размышления о человеке и обществе», вышедшая в Сантьяго в 1858 г. На формирование его взглядов большое влияние оказали Руссо и Бентам, но кумирами были Ламенне и его преданный адепт Ф. Бильбао. Пальма высоко ценил идеи европейских социалистов, например Р. Оуэна. Некоторые критики счи
95 Huneeus Gana J. Cuadro historic© de la produccion intelectual de Chile. Vol. 1. P. 448.
96 Palma M. Resena historico-filosofica del Gobierno de D.Manuel Montt. Santiago, 1862; Idem. Don Manuel Montt en el banquillo de los acusados. Santiago, 1868.
97 Palma M. Los oradores del cincuenta у ocho. Valparaiso, 1860.
98 Palma M. El cristianismo politico о reflexiones sobre el hombre у las sociedades. Santiago, 1858. P. 13.
274 99 Palma M. Resena historico-filosofica... P. 57.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тали Пальму заурядным эпигоном Бильбао. X. Унееус Гана заявлял: «Пальма был искренним и пылким, но неоригинальным имитатором Ламенне в первую очередь и Бильбао - во вторую»100. Безусловно, во всех его работах мы находим совпадение некоторых подходов и рецептов реформирования с идеями Бильбао. Вместе с тем система взглядов Пальмы отличается оригинальностью, радикализмом и меньшей противоречивостью, чем у Бильбао.
Анализируя политическую историю Чили, Пальма подвергал критике весь республиканский период ее существования. Он считал, что в Чили никогда не удавалось установить демократический режим, а всегда господствовали олигархия и аристократия, которые разрушали суверенитет личности и народа, задерживали победу демократии. Пальма обрушился с резкой критикой на консервативный режим Чили, при котором всякий, кто «стремится к свободе, кто ищет мораль в свободе, а социальную гармонию в независимости личности», объявляется опасным мечтателем или нарушителем общественного порядка101. Однако, утверждал Пальма, когда-нибудь таких людей будет большинство, и они осуществят свой идеал на практике102.
Для Пальмы свобода и собственность - два неразделимых принципа. Но собственность, по его мнению, это право на труд и на его результаты. Капитал является результатом труда и должен охраняться обществом. Однако смысл собственности извращен, ее принципы стали служить узурпации, отчуждению труда. Собственность, «результат человеческого пота, превращается в золото, в деспотизм, нищету и унижение». «Нет ничего более священного и законного, нежели собственность, но ныне её применение перешло все дозволенные границы»103. Для Пальмы законность права собственности сосредоточена в её происхождении, и её единственным оправданием являются труд человека, всякий же другой ее источник идет от насилия и злоупотреблений.
Пальма провозглашал главной целью человечества разрушение неравенства, бедности и нищеты. По его мнению, неравенство классов не естественное положение дел, а проявление пороков общества, эгоизма и неправильной работы общественных институтов и законов. «Сколько душ, сколько талантов похоронила нищета!»104 Для освобождения от рабства нищеты Пальма предлагал изменить налоговую систему, ибо богатые платят меньше, чем бедные, что создает пауперизм и почву для социальных возмущений. Следующей по значимости мерой, способной, по его мнению, произвести экономический переворот, должен был стать запрет частного кредитования, ростовщичества, отказ от признания долгов.
Экономические меры должны были быть дополнены политической реформой. Пальма проповедовал строительство нового общества равенства и братства. По мнению Пальмы, который находился под явным влиянием идей Бильбао и анархического индивидуализма Макса Штирнера, главным препятствием на пути человека к счастью и благополучию являлось государство, основанное на принципах господства и насилия. Пальма был первым в Чили
100 Huneeus Gana J. Cuadro historico de la production intelectual de Chile. Vol. 1. P. 448.
101 Palma M. El cristianismo politico. P. 2-5.
102 Ibid. P. 6.
103 Ibid. P. 110.
104 Ibid. P. 12.
275
Часть IIL Историки и историографические школы XIX века
идеологом, проповедовавшим анархический утопический социализм. Идеальной моделью он считал общество без государства, понимаемого как власть группы лиц, поставивших себя вне и над обществом. В основу общества будущего Пальма предлагал положить принцип ассоциации, т.е. солидарного объединения производителей. Обязанности будущего государства, по мнению Пальмы, должны ограничиваться исключительно социальными функциями: питание и обучение детей, забота о стариках и инвалидах. Причем данная обязанность государства должна рассматриваться не как благотворительность, сравнимая с милостыней или подачкой, а как прямая ответственность власти, ибо все общество через налоги будет вкладывать в это свои средства105.
Ассоциация, по мысли Пальмы, должна выражаться в политической надстройке солидарного типа, а именно избранный всеобщим голосованием конгресс должен создать комиссии, которые будут работать на коллективистских принципах и будут подотчетны конгрессу. Он предлагал создать комиссии промышленности, просвещения, по налогам, юстиции и общественной безопасности. Эти органы власти будут состоять из граждан, которые не будут зависеть от президентов, министров, алькальдов: «У них будет авторитет, но не будет власти; служащие будут им подчиняться, но не зависеть, а только выполнять свою работу». Пальма сам вопрошал: «Это утопия? Анархия?» И уверенно заявлял: «Надо начинать, а там посмотрим!»106 Пальма мечтал, что «общество станет своего рода солидарным сообществом взаимопомощи, что является основой будущей социальной организации»107.
Пальма искал поддержку своим мыслям в христианском учении о братстве. Главный закон братства - сосуществование и умение прощать во имя общих целей и идей. Он считал, что только с опорой на Христа и Евангелие можно достичь идеального общества. Пальма был одним из первых христианских социалистов в Чили.
Мартин Пальма был оригинальным и очень ярким мыслителем, на много десятилетий опередившим леволиберальную и социалистическую мысль Чили. В его взглядах сочетались христианский социализм, индивидуальный анархизм и радикальный либерализм середины XIX в. Наряду с Бильбао и Аркосом его имя должно фигурировать среди предшественников левого и социалистического движения в Чили. Деятельность и идейное наследие Бильбао, Аркоса, Пальмы способствовали разрушению консервативного режима и победе либерально-позитивистских течений в общественной мысли и историографии Чили во второй половине XIX в.
ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК ХОСЕ ВИКТОРИНО ЛАСТАРРИЯ
Ластаррия родился в Ранкагуа 22 марта 1817 г. В 1829 г. поступил в «Лисео де Сантьяго». Затем перешел в Национальный институт, закончив его в марте 1839 г. в возрасте 23 лет с дипломом адвоката. Однако больше, чем юриспру-
105 Ibid. Р. 99.
106 Ibid. Р. 121-123.
276 107 Ibid. Р. 100-104.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
денция, его привлекали литература, история и философия. Он увлеченно изучал книги европейских мыслителей, испанских и французских романтиков.
В 1842 г. молодой адвокат стал одним из основателей «Литературного общества». Через год он был уже избран депутатом конгресса и стал признанным лидером либералов. В 1849 г. создал «Клуб реформ», штаб либеральной партии. Активно участвовал в политических событиях 1850-1851 гг. После поражения восстания либералов он вынужден покинуть Чили. В 1854 г. вернулся в Вальпараисо. В 1863 г. возглавил дипломатическую миссию в Лондоне. В 1870 г. Ластаррия стал первым чилийцем, избранным членом Испанской королевской академии. После слияния части либералов и консерваторов заявил об отходе от политики и о добровольной ссылке на север страны. Однако через два года вернулся в Сантьяго.
При либеральных правительствах в 1876-1877 гг. Ластаррия занимал кресло министра внутренних дел, т.е. главы кабинета министров. Попытался провести конституционные реформы, направленные на укрепление парламентского режима. В 1879 г. его назначили послом в Бразилии и Уругвае. Его задачей было заручиться поддержкой этих стран в Тихоокеанской войне. До последних своих дней Ластаррия не оставил политическую и интеллектуальную деятельность. Патриарх чилийского либерализма скончался в Сантьяго 14 июля 1888 г.
ХОСЕ ВИКТОРИНО ЛАСТАРРИЯ
Ластаррия дебютировал как историк в 1843 г. уже упоминавшимся докладом о конкисте и колониальном управлении Чили. Ластаррия исходил из идеи, что колониальная Чили была завоеванной страной, а установленная испанцами система задержала развитие страны и частной инициативы. Независимость не покончила с этой системой, и еще только предстояло выкорчевать остатки колониализма. Он считал, что в его задачу входило не собирание неких новых фактов, не систематизация явлений прошлого, а создание новой историографии, которая станет орудием борьбы за свободу, за новый общественный климат в Чили. Многие именно так воспринимали данную работу, прощая очевидные недостатки и поверхностность анализа. В.Ф. Лопес даже заявил, что речь идет о появлении новой науки, о современном подходе к изучению истории108.
108 Subercaseaux В. Op. cit. Р. 74.
277
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Продолжая эту линию, Ластаррия написал несколько исторических повестей, в которых он явно подражал В. Скотту и испанским романтикам Лопесу Солеру и Ларе. Его новеллы «Нищий» (1843), «Роза» (1847), «Казначей Алонсо Диас де Гусман» (1848) проникнуты крайним антииспанизмом. Ластаррия был поклонником французского социального романтизма с его волюнтаризмом, с верой в силу литературы, которая может создавать новую реальность. Ластаррия, как все романтики, верил, что идеи могут изменить людей и общественные институты, был убежден, что сначала надо изменить сами идеи, сознание людей, в чем и кроется залог прогресса109.
На формирование взглядов Ластаррии большое влияние оказали идеи Бентама, которые он воспринял от своего учителя Х.Х. Мора. В ЗО-е - начале 40-х годов он увлекся идеями Лессинга и Гердера. Затем наступил период увлечения философской исторической школой110. Для Ластаррии история представляла собой явление с двоякой природой. С одной стороны, человеческое общество - часть природы, а следовательно, развивается в соответствии с рациональными, непреходящими законами, не зависящими от воли людей: «Закон прогресса - это закон природы»111. Прилагая этот тезис к чилийской истории, Ластаррия утверждал, что конкиста и испанское владычество противоречили естественной природе вещей. Таким образом, независимость страны стала возвращением истории в свое естественное русло. С другой стороны, история есть явление духа, просвещения и разума, и их реализация есть задача будущих поколений, которые должны воплотить абстрактные идеи в реальность. В своих исторических трудах Ластаррия рассматривал историю как орудие преобразования человеческого сознания. В инаугурационной речи при открытии «Литературного общества» он подчеркивал, что через изучение истории, через познание прошлого будущее поколение сделает решительные шаги к обновлению общества112.
Законы общественного развития, согласно Ластаррии, подчинялись вечным, внеисторическим категориям, присущим человеческой природе. Эти категории - свобода и прогресс, вечное совершенствование, восхождение от простого к сложному. «Общество, - писал он, - как собрание людей не может иметь иной цели, кроме той, что основана на человеческой природе. Благо человека состоит в развитии его способностей, его взаимоотношений с глобальным порядком во вселенной, частью которой он является». Историческая перспектива развития - торжество естественного состояния человека, т.е. свободы: «Исторически отжившую систему заменит новая система свободы, которая реально раскроет человеческие способности, ум и приведет к расцвету общественной деятельности»113. Отжившим историческим наследием были, по мнению Ластаррии, монархия и католицизм, иначе говоря колониальное прошлое и его пережитки в современном ему чилийском обществе.
109 Ibid. Р. 96-102.
110 Historia de America Latina. Barcelona, 2000. T. 8: America Latina: cultura у sociedad, 1830— 1930. P. 6-7.
111 Subercaseaux B. Op. cit. P. 53.
112 Discurso de incorporacion de D. J. Victorino Lastarria a una Sociedad de literatura de Santiago. P. 15.
278 113 Ibid. P. 144.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Критика колониального прошлого Ластаррией обусловлена его антиис-панизмом. Он был сторонником «Черной легенды» завоевания Америки. Ластаррия утверждал, что Испания принесла с собой лишь корысть и лень, навязала религиозный фанатизм, который стал опорой рабства и деспотизма. Испанской конкисте он противопоставлял англосаксонское освоение Северной Америки. Причина успеха США, по Ластаррии, состояла в свободе совести и в муниципальной организации государства114. В 1865 г. он опубликовал работу «Америка», в которой утверждал противоположность интересов Америки и Европы. Он ратовал за союз Южной Америки и США. Ластаррия считал, что Европа представляла собой монархическую и абсолютистскую традицию, в то время как США дали миру пример республиканской демократии, свободы мысли и совести. В «Америке» Ластаррия вслед за Сармьенто противопоставлял варварство и цивилизацию, но в перевернутом виде. Европа для него - полюс варварства, старый режим, там упадок и языческая традиция, монархия, деспотизм и идущие им на смену социализм и коммунизм, несущие тиранию толпы. Америка же - это расцвет республики и евангелического христианства, рационализма, суверенитет народа и свобода личности115. Американизм Ластаррии нашел отражение в деятельности созданного им «Общества Американского союза», который он возглавил совместно с Викуньей Маккенной. Они приступили к изданию коллекции документов, относящихся к теме американского единства начиная с Панамского конгресса. В этой «Коллекции» они опубликовали статьи Бельо, Бильбао, Альберди, колумбийца Хосе Марии Сампера.
Главный вклад США, по мнению Ластаррии, в создание идеального государственного устройства состоял в решающей роли муниципальной власти. «Муниципалитет - это главный элемент общественных институтов, как и человек есть основа муниципалитета, так как это группа людей и семей, построивших по общему интересу государственную систему, укреплявших собственность, соседство и кооперацию... Муниципалитет - это единственная форма солидарного объединения, которая когда-либо существовала в природе»116. Ластаррия мечтал превратить Чили в федерацию муниципалитетов, ибо только они отвечали естественному порядку вещей и общему интересу граждан.
Препятствием в осуществлении этого политического идеала был консервативный режим «пелуконов», с которым Ластаррия боролся всю жизнь. Антикатолицизм, антииспанизм, пропаганда децентрализации власти вписывались в либеральную концепцию демократического развития. Ластаррия считал, что олигархическая реакция, клерикализм, свойственные Порталесу и «пелуконам», консервируют централистские монархические институты времен колонии117.
В 1861 г. Ластаррия опубликовал две большие работы: статью «Очерк истории администрации Монтта» и книгу «Историческое суждение о Диего Порталесе». Оба труда были направлены против консервативно-клери
114 Lastarria: Prologo у selecion de Lius Enrique Delano. Mexico, 1944. P. 174.
115 Subercaseaux B. Op. cit. P. 188-189.
116 Lastarria: Prologo у selecion de Lius Enrique Delano. P. 173.
117 Lipp S. Op. cit. P. 21.
279
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
кального режима в Чили. Ластаррия обрушился с уничтожающей критикой на идола «пелуконов», основателя «аристократической республики» Порталеса, которого он считал не великим политиком, не великим человеком, а мелким деятелем с узкопартийным кругозором, ничтожным в своих страстях118. Именно Ластаррия первым начал развенчивать миф о Порталесе как создателе «образцовой республики», спасителе Чили от анархии и революции.
В работе, посвященной Порталесу, Ластаррия связывал его деятельность с наследием колониальной эпохи: он «восстановил колониальный режим, и революция умерла»119. Для Порталеса политика была лишь инструментом экономического развития, а для Ластаррии политика имела значение сама по себе, так как являлась общим пространством, где граждане осуществляли личную свободу. Его ненависть к Порталесу была столь глубока, что он фактически порвал отношения со своим учеником Викуньей Маккенной за его работу-панегирик Порталесу. Когда в 1876 г. Ластаррия стал министром внутренних дел и занял кабинет Порталеса, то выбросил из приемной его портрет120.
Ластаррия не признавал компромиссов. Либерализм стал для него религией, по принципиальным вопросам он был непримирим. Ненависть к олигархии, к «пелуконам» и церкви пронизывала всю его жизнь. Ластаррия в 1846 г. даже объявил подлинную войну своему другу Сармьенто, которого за сотрудничество с режимом «пелуконов» называл циником, наемником, трусом и лжецом. Потом они помирились, но прошли годы, и Ластаррия мало изменился. В 1874 г. он вновь нападал на Сармьенто за его уступки консерваторам уже в Аргентине: «Вы - неисправимы, старые политики французской школы! У Вас всегда во всем виновата свобода!.. Вы верите, что все эксцессы политической жизни идут от злоупотребления свободой, поэтому только и делаете, что издаете законы, ограничивающие свободу!»121 Ластаррия до последних дней остался верным солдатом свободы и демократии, отвергающим какие-либо компромиссы с политическими противниками, если от этого могла пострадать свобода.
В 1868 г. Ластаррия открыл для себя О. Конта и стал его ревностным поклонником и популяризатором. В 1873 г. он основал Академию изящных искусств, ставшую центром позитивизма в Чили. Ластаррия даже громогласно признал несостоятельность своей теории философии истории, во имя защиты которой было сломано немало копий: «Если бы мы были знакомы с Контом ранее, то не начинали бы свой путь с философии истории»122. В 1874 г. увидела свет его знаменитая работа «Уроки позитивной политики», изданная во многих странах континента и являвшаяся обязательным учебником в университетах Чили, Аргентины и других стран. Главная же политическая идея этой работы состояла в требованиях отделения церкви от государства и децентрализации управления.
118 Lastarria: Prologo у selecion de Lius Enrique Delano. P. XXVII.
119 Subercaseaux B. Op. cit. P. 175.
120 Lastarria: Prologo selecion de Lius Enrique Delano. P. XXVIII.
121 Correspondencia entre Sarmiento у Lastarria. 1844-1888. Buenos Aires, 1954. P. 87.
280 122 Subercaseaux B. Op. cit. P. 209.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
С 1868 г. Ластаррия читал курсы, писал статьи и книги о позитивизме. Он переформулировал принципы философии истории, применяя позитивистские аргументы и тезисы. Ластаррия писал, что следовало изучать законы исторического процесса. Законы эти равны тем, что управляли природой, ведь материя в истории - это общественные институты123. Ластаррия, не обращая внимания на явные противоречия в своей аргументации, смешивал старые тезисы философии истории, литературного романтизма с концепцией Конта. Теперь у Ластаррии вечные идеи свободы и совершенствования жизни подкреплялись экспериментом. Если Конт исходит из первенства общественного интереса перед личным, то у Ластаррии главное звено в его теории -личность, а благо общества - вторично. Ластаррия вступил в полемику со Ст. Миллем о природе религиозного государства, считая, что государство не может быть выше индивида и его личных интересов. Цель государства, продолжал настаивать Ластаррия, состоит в том, чтобы лишь гарантировать свободу и не более того124.
«Уроки позитивной политики» (1874), самая популярная книга Ласта-рии, переведенная на французский и португальский языки и выдержавшая множество переизданий, предлагала синтез идей Конта и философии истории. Работы Ластаррии были известны в Европе, их, в частности, цитировал Э. Литтре. К позитивистским тезисам Ластаррия добавил свои извечные идеи о свободе как общественной цели. Он отвергал ту часть теории Конта, где речь шла о «религии человечества», предлагал заменить этот тезис на «позитивную политику» как набор социально-политических догм-рецептов для реальной жизни. В сфере политической практики Ластаррия предлагал позитивную модель государства, так называемую semecracia (от латинского semet - «сам себе»), т.е. самоуправляемую демократию по примеру США, плюс широкую автономию провинции и муниципалитетов125. Ластаррия был человеком крайностей. Как в 40-50-е годы он яростно защищал философскую историю, так на закате жизни стал непреклонным позитивистом-кон-тианцем. В своей последней большой работе «Литературные воспоминания» (1878) он обрушился на А. Бельо и М. Эганью, называя их «корифеями интеллектуальной контрреволюции».
После смерти Ластаррии по заказу Университета А.Фуэнсалида Грандон в 1902 г. написал работу «Ластаррия и его время», в которой прославлял его достижения в общественных науках, а в 1908 г. он издал Собрание сочинений Ластаррии.
Ластаррия прошел идейную эволюцию от либерального радикализма в 30-40-е годы к более умеренным позициям рационализма и либеральной ортодоксии, а с 1868 г. стал страстным позитивистом. На последнем этапе жизни он называл свои идеи «метафизикой свободы», что было смесью его старых идей философии истории и контианского позитивизма.
123 Lastarria: Prologo selecion de Lius Enrique Delano. P. 151.
124 Subercaseaux B. Op. cit. P. 211.
125 Ibid. P. 212.
281
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
КЛАССИЧЕСКАЯ ШКОЛА ИСТОРИОГРАФИИ
В результате долгой, в несколько десятилетий эволюции исторической науки, претерпевшей многочисленные дискуссии, главная из которых развернулась между Бельо и Ластаррией, пройдя через перемежающиеся влияния различных течений европейской историографии, решающим среди которых стал позитивизм, сложилась знаменитая чилийская классическая школа историографии. Эта школа представлена такими известными учеными, как Д. Баррос Арана, М.Л. Амунатеги, Б. Викунья Маккенна, Х.Т. Медина и многими другими, составившими славу Чили в XIX в.
Историки классической школы вышли из «поколения 1842 года», начав свою профессиональную деятельность в 40-50-е годы. Однако это течение окончательно сложилось в 60-70-е годы XIX в. в результате всеобщего распространения позитивизма. Эта научная концепция познания стала известна в Чили в середине столетия. Победа позитивизма в общественной мысли и науке Чили была подготовлена работами либералов и социалистов-утопистов. Как утверждал А. Андерле, и Сармьенто, и Ластаррия, и Бильбао пришли к позитивизму через осмысление идей Сен-Симона126. Работы основоположника позитивизма О. Конта стали известны в Чили довольно поздно. Учение О. Конта распространялось через работы его ученика Эмиля Литтре, более известного в Чили, нежели Конт. В 1870 г. в Сантьяго уже имелась группа изучения позитивизма, затем было создано «Общество просвещения», ставившее целью популяризацию учения Конта127.
В Чили существовали два направления позитивистов. Первые, ортодоксы, последователи Пьера Лафита в Чили были представлены «Обществом просвещения», возглавляемым братьями Хуаном и Хорхе Лагарриге. Они принимали теорию Конта во всем, без всяких оговорок, в том числе и его концепцию позитивной «религии человечества». Эта группа не имела большого успеха и осталась лишь отдельным эпизодом в истории чилийской общественной мысли, но пользовалась определенным авторитетом в Европе, например работы X. Лагарриге публиковались во Франции. Второе направление, гетеродоксальное, представленное Эмилем Литтре, в Чили завоевало множество сторонников, среди которых такие выдающиеся деятели, как Ластаррия, Валентин Летельер, А. Фуэнсалида Грандон, Эдаурдо де Ла-Барра. Они принимали у Конта только научные основы метода познания и его теорию общественного развития.
Дарвинизм и теория Спенсера о естественной эволюции общества как природного организма в направлении индустриального общества имели ограниченное влияние в Чили. Для Спенсера индустриальное общество являлось кульминацией развития индивида в результате естественной эволюции. У Конта же современное общество - это иерархически организованный коллектив, где государство и общество есть одно и то же128. Идеи Конта более привлекали бывших романтиков, таких как Ластаррия. Последователи Кон
126 Anderle A. El positivismo у la modemidad de la identidad nacional en America Latina //Anuario de estudios americanos. (Sevilla). 1988. Vol. XLV. P. 42-43.
127 Lipp S. Op. cit. P. 53.
282	128 Historia de America Latina. T. 8. America Latina: cultura у sociedad. P. 26.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
та эволюционировали к более аналитическому по духу позитивизму, лишенному метафизических и религиозных установок. Более того, их привлекала идея Конта о том, что не столь важно происхождение мира, а нужно лишь его описание и объяснение действия естественных законов. В этой связи на второй план отходили жесткие исторические схемы Ластаррии и старого либерализма о колониальном периоде, о свободе и религии.
Чилийская историческая школа восприняла основной тезис Конта о том, что всякая вещь может быть познана лишь через ее историю. Большинство чилийских ученых-историков объявили себе сторонниками контианства. Позитивизм удачно сочетался с описательным методом А. Бельо и К. Гая.
Историки классической школы проделали огромную источниковедческую и исследовательскую работу, равной которой не было на всем континенте. Благодаря им чилийская историческая наука стала гордостью страны в XIX в. Д. Баррос Арана, Б. Викунья Маккенна много работали в европейских архивах, собирали документы и рукописи хроник, относящиеся к истории Чили. Их труд дополнил М.Л. Амунатеги тщательным изучением чилийских архивов.
В 1861 г. Хуан Пабло Урсуа совместно с поэтом Доминго Артеага Алем-парте (сподвижником Ластаррии, одним из активных деятелей «поколения 1842 года») начали издавать «Коллекцию историков Чили». В это издание вошли неизвестные и неиздававшиеся ранее хроники и описания колониального периода. В этом труде впервые были опубликованы письма Педро де Вальдивии к императору Карлу V. Эти публикации создали серьезную основу для научного анализа источников последующими поколениями историков, продолживших начатую классиками традицию. С 1874 по 1878 г. Луис Монтт издал следующие 5 томов «Коллекции». Затем ее выход был прерван, и только в 1888 г. Хосе Торибио Медина возобновил эту публикацию, которую дополнил «Коллекцией неизданных документов», посвященной исключительно колониальному периоду.
Огромным по важности событием стало появление «Всеобщей истории Чили» Д. Барроса Араны, первый том которой увидел свет в 1884 г. Это была наивысшая точка подъема исторической науки Чили, показатель её зрелости.
Диего Баррос Арана (1830-1907) родился в Сантьяго 16 августа 1830 г. в аристократической семье выходца из баскских провинций Испании. Его мать была аргентинкой. Она умерла, когда Диего было 4 года. Его отец был активным политиком, сподвижником Сан-Мартина, другом О’Хиггинса, участвовал в антилиберальном перевороте 1829 г. и в принятии консервативной Конституции 1833 г. Он был верным сподвижником Порталеса и страстным сторонником Монтта, т.е. представлял самую реакционную часть «пелу-конов». Немудрено, что Диего рос ревностным католиком и традиционалистом.
Учебу Баррос Арана начал в Национальном институте, где сдружился с Ф. Бильбао, который оказал на него большое влияние и через которого он воспринял либеральные и антикатолические идеи, а также романтизм и идеализм. Как писал современный чилийский историк К. Гасмури, Баррос Арана многое взял у Бильбао, но не беспорядок его идей; как всякий баск, он был
283
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
методичен, упрям и рационален129. Баррос Арана очень много времени посвящал самообразованию, будучи неудовлетворенным уровнем преподавания130. Вместе с ним учились будущие крупные чилийские ученые, писатели, политики братья Амунатеги, Э. Лильо, X. Блеет Гана и его братья, Р. Сотомайор Вальдес. Баррос Арана не выделялся особенными способностями среди этих блестящих молодых людей, однако в силу невероятной трудоспособности и целеустремленности со временем именно он стал самой выдающейся фигурой в чилийской историографии XIX в.
Баррос Арана впоследствии отмечал, что прочитал первые книги по истории в 1846-1847 гг. и с того момента увлекся этим предметом, ставшим страстью и смыслом его жизни131. Под влиянием либерального окружения он превратился в страстного либерала и антиклерикала, постепенно стал агностиком и материалистом. В 1850 г. он впервые попробовал своё перо в историческом исследовании. В журнале «La Tribuna» вышла его статья о Тупак Амару. В тот же год вышла другая его работа «Историческое исследование о Висенте Бенавидесе и южном походе (1818-1821)», которая стала его первым опытом изучения современной истории Чили. В этих первых трудах Баррос Арана проявил себя как сторонник нарративного метода, только что победившего в дискуссии Бельо против Ластаррии. Бельо, оказавший огромное влияние на Барроса Арану, не выделял его среди других своих учеников, так как больше ценил литературный, а не исследовательский дар. Бельо, к разочарованию молодого ученого, сказал ему: «Пишите, пишите, молодой человек, без страха, все равно в Чили этого никто читать не будет!»132 Надо признать, что венесуэльский мэтр очень ошибался, историки в Чили пользовались славой и имели обширную аудиторию, не меньшую, чем писатели и поэты.
В 1852 г. Баррос Арана написал получившую резонанс не только в профессиональной среде, но и у широкой публики книгу «Генерал Фрейре», ставшую образцом нарративного метода. В 1853 г. он основал газету «Е1 Museo», которая начала публиковать его первую большую работу «Всеобщая история независимости Чили», изданную через год отдельной книгой в нескольких томах. На его взгляды огромное влияние оказали идеи И. Бентама, Ст. Милля, позднее позитивизм О. Конта. «Пелуконы» и клир обвиняли его в атеизме и в сенсимонизме, церковь объявила его своим врагом. Баррос Арана отвечал взаимностью, его работы полны страстной критики католической церкви133. Однако если антиклерикализм Барроса Араны был непримирим, то его либеральные взгляды отличались умеренностью, сближая его с такими консерваторами, как Р. Сотомайор Вальдес, или правыми либералами, как М.Л. Амунатеги. Его мало привлекали теоретические поиски и доктринальные увлечения. Единственно, за что он боролся без каких-либо уступок и компромиссов, было светское и либеральное образование. На этом поприще он сделал немало. В демократию же он не верил. Постулаты равенства
129 Gazmuri С. Tres hombres tres obras. Santiago de Chile, 2004. P. 61-62.
130 Feliu Cruz G. Barros Arana у el metodo analitico en la historia. Un ensayo de interpretacion. Santiago de Chile, 1934. P. 22.
131 Barros Arana D. Historia General de Chile. Santiago de Chile, 1902. T. 16. P. 350.
132 Barros Arana D. Historia General de Chile. Santiago de Chile, 2000. T. 1. P. XIV.
284 133 Barros Arana D. Un decenio de la historia de Chile.T. 2. P. 16.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
казались ему простой демагогией, он предпочитал иерархически выстроенное общество, верил лишь в либеральный конституционализм, что его ещё более сближало с умеренными консерваторами.
В 1858 г. вместе с Р. Сотомайором Вальдесом Баррос Арана основал газету «La Actualidad», которая стала рупором либеральной интеллигенции, в том числе эмигрантов, изгнанных из Чили после восстания 1851 г. В этой газете сотрудничали Б. Викунья Маккенна, М.Л. Амуна-теги, Р. Баррос Лука, Х.В. Ластаррия, М.А. Матта, Ф. Эррасурис Сеньярту. В тот же год власти арестовали Барроса Арану, но благодаря влиянию семьи его заключение продлилось недолго. После освобождения Баррос Арана решил покинуть Чили.
Первоначально он отправился в Аргентину, где нашел компанию уже находившихся там Ф. Бильбао и
ДИЕГО БАРРОС АРАНА
С. Аркоса, а также аргентинских либералов Б. Митре и В.Ф. Лопеса. В Аргентине он много работал в архиве Мендосы (он копировал там документы неоднократно с 1855 г.), где собирал материалы по Освободительной армии Сан-Мартина и о суде и смерти братьев Каррера, к которым испытывал унаследованную от отца стойкую неприязнь и предвзятость134. В 1859 г. уехал в Европу.
В Европе Баррос Арана все свое время посвятил работе в архивах и библиотеках Лондона, Парижа, Мадрида, Севильи. В Париже он познакомился с Клаудио Гаем, работы которого высоко ценил. Также он посетил вдову Сан-Мартина, получив возможность работать с личным архивом Освободителя Чили в его доме в пригороде Парижа. Особое место в этой поездке занимало посещение Испании. В архивах Мадрида, Севильи, Симанкас он скрупулезно копировал рукописи, относящиеся к истории Чили. Впоследствии он опубликовал часть этих документов: хроники «История Чили» Педро Кордобы-и-Фигероа, «Конкиста Чили» Луиса Трибальдоса де Толедо и др.135 Большинство этих документов, в основном хроники, были опубликованы в издании «Коллекция историков Чили» с предисловиями и комментариями, написанными самим Барросом Араной. По результатам исследований в европейских архивах в 1860 г. он издал обширную работу «Хронисты Индий. Биографиче
ское исследование».
134 Barros Arana D. Historia General de Chile. T. 16. P. 354.
135 Ibid. T. l.P. XVIII.
285
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В 1861 г. Баррос Арана вернулся в Чили. Через два года по возвращении его назначили ректором Национального института, а в 1867 г. он становится деканом факультета гуманитарных наук в Чилийском университете136. В 1872 г. опубликовал работу «Богатство иезуитов в Чили», в которой крайне негативно оценивал деятельность как ордена, так и всей католической церкви в Испанской Америке. Книга эта была встречена в штыки консерваторами и церковниками. Под давлением клерикалов в том же 1872 г. Баррос Арана был вынужден уйти в отставку с поста декана.
В 1875 г. Баррос Арана вместе с М.Л. Амунатеги создал журнал «Revista chilena», который стал публиковать исторические статьи и очерки, в основном касательно местных, национальных сюжетов. Первой же публикацией стала его статья, посвященная роли клира в период Войны за независимость. С фактами в руках он доказывал антипатриотическую, роялистскую позицию церковников, их враждебность чилийской государственности. Этот журнал влился в ряды оппозиции, способствуя постепенному ослаблению консервативного режима и приходу к власти союза части «пелуконов» и либералов. В эти годы Баррос Арана издал массу ценнейших исследований: в 1864 г. «Жизнь и путешествия Магеллана», в 1865 г. «Открытие Ла-Платы». В 1865 г. вышла в свет «Краткая история Америки» (564 страницы), ставшая учебником в колледжах в Чили, Аргентине и других странах. В 1873 г. появилась его четырехтомная книга о Педро де Вальдивии, в которой впервые были опубликованы сведения о жизни конкистадора до его появления в Чили, а также подробная история его сподвижников Педро Санчо де Ла Оса и Франсиско Мартинеса137.
В 1876 г. Баррос Арана был назначен послом в Аргентину и Бразилию. Задача перед его посольством стояла нелегкая - переговоры с аргентинским министром иностранных дел Б. Ирригойеном по поводу принадлежности Патагонии. Претензия Чили опиралась на документы колониальной эпохи, согласно которым «Королевство Чили» включало в себя всю Патагонию. Против свидетельствовала чилийская конституция, указывавшая, что восточной границей страны являлась горная цепь Анд. Барросу Аране предстояло решить практически невозможное - убедить аргентинцев отказаться от того, чем они фактически владели.
В ходе переговоров Баррос Арана пошел на уступки, которые затем были отвергнуты правительством Чили. 18 января 1878 г. он подписал соглашение об арбитраже, но правительство отказалось признать его. Баррос Арана сразу же подал в отставку и уехал сначала в Бразилию, а затем в Европу. В общественном же мнении за ним прочно закрепилась репутация «предателя»: по сей день чилийцы считают его ответственным за утрату Патагонии.
Неудача дипломатической миссии нанесла психологическую травму Барросу Аране. Он очень болезненно воспринимал обвинения в небрежении к национальным интересам, намеки на аргентинское происхождение его матери. Обостренным патриотическим чувством можно объяснить вышедшую из-под его пера книгу о Тихоокеанской войне, опубликованную в 1880 г.
136 Gazmuri С. Tres hombres tres obras. P. 65.
286 137 Feliu Cruz G. Historiografia colonial, P. 172.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Он вернулся в Чили в 1879 г. и сразу же написал эту грубо пропагандистскую, проникнутую шовинизмом книгу, оправдывавшую агрессию Чили против Боливии и Перу. Двухтомная «История Тихоокеанской войны» была написана по заказу чилийского правительства для защиты позиций Чили в конфликте. Книга была издана по-испански и по-французски в Париже.
В 1881 г. вышел первый том фундаментальной «Всеобщей истории Чили», которую Баррос Арана закончил лишь спустя 20 лет. Всего вышло 16 томов, 9940 страниц. Как он сам признавался, писал одну страницу этой книги в день. В предисловии к первому тому он обратился к дискуссии между нарративной и философской школами, к спору, который 30 лет спустя, казалось бы, уже перестал кого-либо волновать. Для него же это был самый важный вопрос, и к нему он вновь вернулся в заключении к последнему тому. Он заявлял о своей приверженности методу А. Бельо и К. Гая: «При написании этой истории я сознательно принял нарративный метод... Так называемая философская школа истории - это последняя стадия исторического исследования. Она не может существовать иначе, как при условии, что история прошла иные фазы, включавшие в себя внимательное и детальное изучение документов и фактов во имя установления истины, отвергая или подвергая критике все домыслы и легенды, создавая тем самым основы, на которых может возникнуть подлинная философская история»138. Ему удалось полностью сузить поле для философских и социологических спекуляций, погрузив читателя в море фактов и информации. В этом труде «философии не осталось совсем». Г. Фелиу Крус писал: «Он не любил рас-суждений, работал и думал только фактами. Абстрактные идеи были для него невыносимы»139.
В предисловии Баррос Арана подчеркнул, что особенное значение для него имела работа аббата Хуана Игнасио Молина «Краткая гражданская история Королевства Чили», изданная в Болонье в 1787 г., в которой описаны события вплоть до середины XVIII в., а также многотомная история К. Гая140. Сама же идея написания этого труда пришла ему в голову в 70-е годы, когда он прочитал «Историю Франции» историка второго плана Анри Мартэна, работу весьма посредственную и ныне почти полностью забытую. Однако Баррос Арана пришел от нее в восторг и взял в качестве примера для своей «Всеобщей истории». Кроме того, как он сам признавал, большое влияние на него оказали также испанский историк М. Лафуэнте и С. Сисмонди.
Метод Барроса Араны опирался на строгое следование за источниками, содержал отказ от спекуляций и предположений. Это был самый распространенный метод среди европейских историков. Как отмечал Г. Фелиу Крус, эту книгу мог написать любой немецкий ученый второй половины XIX в.141 По сути, у Барроса Араны прекрасно организовано и методически обработано огромное число документов, источников по истории Чили. В первом томе он определил свое понимание истории: «История народа - это не только история его правителей, его генералов и знати, но и история самого народа, изу-
т Barros Arana D. Historia Jeneral de Chile. T. 1. Santiago de Chile, 1884. P. VIII.
139	Feliu Cruz G. Barros Arana у el metodo analitico en la historia. P. 10.
140	Barros Arana D. Historia Jeneral de Chile. T. 1. P. II-III.
141	Feliu Cruz G. Barros Arana у el metodo analitico en la historia. P. 22.
287
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
чать которую надо во всех ее проявлениях, в обычаях, законах, верованиях, в материальной и моральной жизни»142.
Главным же недостатком этой работы, как и достоинством, называют чрезвычайно большое количество фактов, имен, событий. Масса второстепенного, особенно имен. Только биографий различных исторических персонажей в этом труде приведено 2853, а всего упоминается 120 тыс. имен. Это не только утомляло читателя, но и обесценивало сами выводы, заслоняло основные исторические процессы, которые все же автор четко очертил. Тот же Г. Фелиу Крус отмечал: «Что за работа! Все без эмоций! Великие и мелкие люди, крупные и проходные события - все имело одинаковое выражение и занимало одинаковое внимание автора»143. Как и в других произведениях Араны, больше всего критических слов досталось церкви. Антииспанская и антикатолическая направленность проходит через все 16 томов работы.
Несмотря на все недостатки, это лучшая работа по истории Чили, написанная в XIX в. «Всеобщая история Чили» стала классикой жанра ещё до выхода её последнего тома. Она создала базу профессионального развития чилийской историографии в XX в., это было завещание классика будущим поколениям. Признавая грандиозность этой работы, все критики и поклонники сходились в одном: она написана без вдохновения, холодна и ограниченна. «Огромная работа и огромное исследование, но без жизни. Барросу Аране не хватило сердца и полета мысли», - сказал известный консервативный историк Педро Н. Крус144. Сподвижник Барроса Араны по бурным 40-50-м годам поэт Доминго Артеага Алемпарте писал о «Всеобщей истории Чили»: «Эта книга - неблагодарное чтение, неблагодарное из-за многословия рассказа. Ее можно рекомендовать только из-за большого числа приведенных в ней фактов, почерпнутых из рукописей и документов... Как хроника и историческая информация - это главная работа по нашей истории»145.
Авторитет Барроса Араны был все же непререкаем, а его профессиональные достижения не подвергались сомнению. В 1893 г. он был назначен ректором Чилийского университета, т.е. стал приемником своих учителей А. Бельо и И. Домейко. После публикации «Всеобщей истории Чили» он написал только одну значительную работу - двухтомное «Десятилетие истории Чили (1841-1851)». Он впервые выступил и как непредвзятый историк, и как непосредственный свидетель событий тех лет, включавших в себя последние годы президентства Прието и два периода администрации Бульнеса. По сути это было продолжение «Всеобщей истории». Тома вышли в свет в обратном порядке. Второй том в 1902 г., а первый - в 1905. В последнем автор - уже старик, агностик и мизантроп, а не умеренный либерал, каким он предстает во «Всеобщей истории» и во втором томе. Он становится резким критиком консервативного режима, с ненавистью пишет об авторитаризме «пелуконов». Если ранее он считал, что именно благодаря консервативной конституции Чили удалось добиться процветания, то теперь обрушился с уничтожающей критикой на её вдохновителей, лидеров партий «пелуко-
142 Barros Arana D. Historia Jeneral de Chile. T. 1. P. XL
143 Feliu Cruz G. Barros Arana у el metodo analitico en la historia. P. 22.
144 Цит. no: Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 429.
288	145 Feliu Cruz G. Barros Arana у el metodo analitico en la historia. P. 28-29.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
нов». Больше всего досталось Порталесу, хотя и признавались его ум и сила характера146.
В этой книге Баррос Арана пересмотрел многие свои оценки чилийских политиков. Он всегда был субъективен в оценках известных ему личностей. Так, он превозносил друга своей семьи О’Хиггинса, но не любил братьев Каррера, поддерживая негативный миф вокруг их имени147. О Бульнесе, которого ненавидели все либералы, он писал вполне одобрительно, подчеркивая его умеренность и желание примирить «пелуконов» и «пипиолос». Особой похвалы удостоился Бульнес за гостеприимство в отношении аргентинских унитариев, чье присутствие на чилийской почве всемерно благоприятствовало развитию общественной мысли и науки, распространению передовых идей и прогрессивных политических нравов. В отличие от многих чилийских историков Баррос Арана очень высоко отзывался об А. Санта-Крусе, хотя и признавал его враждебность Чили. Для своих соратников либералов он не нашел одобрительных слов. Бильбао он называл ограниченным и малообразованным человеком, а Ластаррию - весьма посредственным историком148. Эта последняя работа Барроса Араны представила его желчным, разочаровавшимся, но по-прежнему страстным. Скончался Баррос Арана окруженный почетом и уважением в 1907 г. Его имя стало синонимом чилийской исторической науки.
Мигель Луис Амунатеги (1828-1888), друг и сподвижник Барроса Араны, был одной из крупных фигур чилийской историографии, одним из основателей классической школы. Амунатеги - один из любимых учеников А. Бельо. С 1847 г. он очень близко общался с Бельо, который доверил ему считку своих рукописей. В этот год, в возрасте 20 лет, Амунатеги стал преподавать в Национальном институте. С этого же момента он начал сотрудничество с «Revista de Santiago», сблизился с либералами, хотя поддерживал дружеские отношения с умеренными консерваторами Х.Х. Пересом, А. Гарсией Рейесом и М.А. Токорналем. Бельо даже предложил ему возглавить правительственную газету «Е1 Агаисапо», но он отказался. Как отмечал Баррос Арана, «братья Амунатеги решительно встали на сторону доктрины, защищаемой Андресом Бельо... для них нарративная история подобна драме... она волновала так, словно ее переживали они сами»149.
В конце 40-х годов Амунатеги опубликовал свои первые исторические труды на страницах «Revista de Santiago». Это были большие статьи «Биография генерала Хосе Мануэля Боргоньо», «Литературная жизнь испанской Америки в колониальный период». В 1850 г. совместно с братом Григорио Виктором он представил в Университет доклад, многостраничное исследование «Испанская реконкиста, заметки по истории Чили. 1814-1817», получившее премию как лучшая работа года. В 1851 г. она была опубликована отдельной книгой. Эту работу братья посвятили Ластаррии. В характеристике испанского режима и роли церкви они следовали за Ластаррией, обвиняя ис-
146	Gazmuri С. Tres hombres tres obras. P. 78.
147	Barros Arana D. Historia General de Chile. T. 1. P. XXXIV.
148	Gazmuri C. Tres hombres tres obras. P. 81-85.
149	Цит. no: Gazmuri C. La Historiografia chilena. P. 135.
10. История Латинской Америки
289
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
панскую монархию в деградации населения и отсталости страны150. Работа была проникнута антиклерикальным духом. Эта книга сразу же завоевала авторам большой авторитет среди профессионалов. Соавторство с братом было непродолжительным, большинство последующих работ принадлежало перу только Мигеля Луиса151.
В 1853 г. Мигель Луис Амунатеги опубликовал «Документы, дающие право Республике Чили на суверенитет и владение южными районами американского континента», вызвавшие восторженные отклики коллег. Амунатеги получил заказ на эту работу от чилийского МИД. Это был ответ на книгу Педро де Анхелиса, опубликованную в Буэнос-Айресе, о правах Аргентины на Патагонию. В письме к Амунатеги Сантьяго Аркос высоко оценил эту публикацию, которая имела бы огромное значение для Чили, так как эти земли юга представляли собой огромный резерв для колонизации и процветания экономики. Увы, писал Аркос, нынешнее правительство не способно понять значение южных территорий для процветания республики. «Вместо того чтобы оккупировать северные пустыни, узурпируя земли несчастных боливийцев, лучше бы обратились к южным землям, которые займет Аргентина!»152
Эта работа имела большой отклик на Ла-Плате. Аргентинское правительство поручило Д. Велесу Сарсфилду ответить на чилийские притязания. Ему в 1855 г. еще одной работой ответил Амунатеги. Так впервые возникла научная историческая дискуссия по теме, имевшей вполне практическое значение. Амунатеги много писал по заказу чилийского МИД. В 1863 г. он опубликовал работу «Вопрос о границах между Чили и Боливией», в которой оправдывал продвижение его страны на север. Он был близок правительству, и в 1868 г. уже получил пост министра иностранных дел. Он всегда выступал за поиск диалога между либералами и консерваторами, поэтому его фигура удовлетворяла многих.
В 1862 г. вышла работа Амунатеги «Открытие и конкиста Чили», ставшая антиклерикальным манифестом. Он осуждал испанскую конкисту и католическую евангелизацию Америки, во всем ставил в пример опыт США и англосаксов153. Эти же теории он повторил в самой крупной трехтомной работе «Предтечи независимости Чили» (1870-1872). Эта книга стала объектом критики церковного историка, будущего епископа Сантьяго Кресенте Эрра-суриса (1839-1931), написавшего большую, построенную на доктринерских позициях церкви работу «Происхождение чилийской церкви (1540-1603)», вышедшую в свет в 1873 г.154
Тезис Эррасуриса состоял в том, что открытие Америки и роль церкви в ее завоевании были проявлением Божественного вдохновения и являлись апостолическим подвигом. Уже в предисловии Эррасурис обозначил своего главного противника - историка либерала М.Л. Амунатеги. Амунатеги от-
150 Amundtegui M.L., Amundtegui G. V. La reconquista espanola: Apuntes para la historia de Chile. 1814-1817. Santiago de Chile, 1851. P. 1-3.
151 Совместно братья написали ещё «Заговор 1780 г.» (1853) и «Автобиографию» (1867).
152 ANCH. Archive Fernandez Larrain. Vol. 114. F. 4.
153 Donoso R. Las ideas politicas en Chile. Santiago de Chile, 1967. P. 211.
154 Araneda Bravo F. El Arzobispo Errazuriz у la evolution politica у social de Chile. Santiago de 290 Chile, 1956.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ветил в журнале «Sud America» в 1873 г., а Эррасурис публиковал ответы в «Estrella de Chile». Так возникла широко известная полемика Эррасурис против Амунатеги. Если Эррасурис защищал свой тезис, что конкиста была делом Божьим, то Амунатеги подчеркивал небожественные и даже антихристианские по сути цели и методы церкви. Факты и талант были на стороне Амунатеги, и он вышел, по мнению большинства историков, победителем в этом споре155. Авторы стали лютыми врагами. Каждую работу Амунатеги Эррасурис встречал злобной критикой. В 1876 г. Амунатеги опубликовал «Хронику 1810 г.». Это была подлинная ежедневная хроника событий 1810 г. В своих исторических работах Амунатеги всегда находил связь с современной ему политикой. Его работы содержали анализ аграрного строя. Главную проблему Чили он видел в преобладании феодальных майоратов, берущих свое начало от энкомьенды. С конца 40-х годов либералы во главе с Ластар-рией требовали отмены майоратов. Голос Амунатеги подкреплял эти требования историческими выводами.
1875-й стал годом признания и славы: М.Л. Амунатеги был избран членом Испанской королевской академии, председателем палаты депутатов конгресса Чили. Либералы в том же 1875 г. выдвинули его кандидатуру на пост президента. Несмотря на бурную политическую деятельность, он не оставлял исследовательскую работу. В 1876 г. он опубликовал полуисторический, полулитературный труд «Исторические рассказы», ставший очень популярным среди читающей публики. Его последними крупными работами были «Землетрясение 13 мая 1647 г.» и «Жизнь Андреса Бельо», опубликованные в 1882 г.156
Умер М.Л. Амунатеги в 1888 г. Вскоре его друг и коллега Баррос Арана написал его биографию, в которой поставил Амунатеги в один ряд с Бельо, Морой и другими великими чилийцами. Ф. Бильбао в 1857 г. говорил о нем: «Амунатеги не только один из лучших умов Чили, но и самое преданное и честное сердце»157.
Бенхамин Викунья Маккенна (1831-1886) занимает особое место в чилийской политике, истории, науке. Б. Митре называл его «Геркулесом чилийской литературы». Рубен Дарио восклицал: «Кем был Викунья Маккенна? Ошибочный вопрос, надо спрашивать: кем не был Викунья Маккенна. Он был великим политиком, великим историком, трибуном, путешественником, поэтом, критиком, литератором, несравненным журналистом, а в целом он был настоящим монстром»158. Его жизнь полна приключений, подвигов, интеллектуальных свершений. Наряду с Д. Барросом Араной и М.Л. Амунатеги он занимает высшие места на пьедестале классиков чилийской исторической науки.
Бенхамин Викунья Маккенна родился в Сантьяго. Его отец был одним из основателей самой старой в Южной Америке газеты «Е1 Mercurio» в Вальпараисо. Его мать была дочерью героя Войны за независимость, знаменитого ирландца генерала Хуана Маккенна О’Рейли. Семья принадлежала к высшей
155 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 184-187.
^Figueroa P.P. Diccionario biografico de Chile. Santiago de Chile, 1897. T. 1. P. 78-81.
157 Ibid. P. 76.
158 Цит. no: Gazmuri C. Tres hombres tres obras. P. 12.	291
10*
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
БЕНХАМИН ВИКУНЬЯ МАККЕННА
аристократии Чили. Его дед был президентом республики в 1825-1829 гг., а бабушка - урожденная маркиза Монтепио.
В студенчестве увлекался историей и политикой Зачитывался работами Ламартина, Шатобриана и других европейских авторов. Он писал в автобиографичеком очерке 1866 г.: «Очень рано я почувствовал живую склонность к истории, которая только усилилась по прошествии лет, пока я учился и работал. История всегда была моим любимым делом, занимавшим все мои думы»159. В юности в 1849 г. он стал активным деятелем либерального движения, будучи избранным секретарем «Клуба реформ». С организацией «Общества равенства» в июне 1850 г. его избрали секретарем одной из секций «Общества» в Сантьяго. Именно в эти годы
Викунья Маккенна сблизился с Ар-косом и Бильбао160. В апреле 1851 г. он участвовал в восстании либералов, был арестован и приговорен к смерти. Из тюрьмы бежал в женском платье. В сентябре 1851 г. стал одним из лидеров восстания в Ла-Серене. После поражения либералов бежал за границу, сначала в Калифорнию, затем в Мехико, США и Канаду. В 1853 г. перебрался в Европу. В Англии увлекся аграрными науками, написал книгу «Исследования по сельскому хозяйству», рассчитывая, что сведения, собранные в ней, будут весьма полезны для сельского хозяйства в Чили. Находясь в Англии, проникся глубокой антипатией к англичанам и постоянно выказывал антибритан-ские настроения, хотя после возвращения в Чили слыл англоманом и даже называл чилийцев «англичанами Южной Америки»161. В 1854 г. перебрался на континент, путешествовал по Франции, Италии, Австрии В Германии познакомился с Александром Гумбольдтом.
В 1855 г. вернулся в Америку, везя в багаже более 1300 книг и рукописей по истории Южной Америки. В Чили добирался через Уругвай и Аргентину, где познакомился с Сармьенто и Митре. По дороге домой остановился в Мендосе, где копировал и изучал документы, относящиеся к делу Карреры. В 1856 г. опубликовал «Дневник путешественника».
По возвращении на родину много писал в газете «Е1 Ferrocarril». На основе материалов, собранных в Мендосе, в 1857 г. опубликовал свою первую
159 Feliu Cruz G. Benjamin Vicuna Mackenna. El historiador. Ensayo. Santiago de Chile, 1958. P. 18.
160 Donoso R. Don Benjamin Vicuna Mackenna. Santiago de Chile 1925. P. 29.
292	161 Gazmuri C. Tres hombres tres obras. P. 17.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
серьезную книгу «Остракизм Карреры». Это очень большая, но противоречивая работа. Викунья Маккенна, видимо, идентифицировал себя с Хосе Мигелем Каррерой, который был очень близок ему по происхождению и духу. В результате появилась весьма страстная, но крайне субъективная работа, мало проясняющая суть дела этой семьи, много сделавшей для независимости Чили и погибшей от рук патриотов.
В политике Викунья Маккенна примкнул к «красным», или радикальным, либералам, к группе М.А. Матта, М. Рекабаррена, X. Алемпарте. В декабре 1858 г. вместе с другими радикалами был арестован и провел три месяца в тюрьме. В заключении он написал три объемных книги «Осада Ла-Серены», «Жизнь Альмарго» и первый том «Истории десяти лет администрации Мануэля Монтта». Рассказывали, что он был крайне недоволен, когда его посещали в тюрьме, отвлекая от работы162. Суд приговорил его к трем годам изгнания, и в марте 1859 г. он второй раз отбыл в Англию.
В Европе Маккенна встретился с Барросом Араной. Вместе они посетили Францию и Испанию, где много работали в местных библиотеках и архивах. Кстати, деньгами на поездку в Испанию их снабдил К. Гай163. В Европе Викунья Маккенна собрал блестящую коллекцию документов и книг по истории Чили и Америки, подаренную впоследствии Национальной библиотеке в Сантьяго. В 1860 г. он вернулся в Америку, в Лиму, где познакомился и сдружился с героем Войны за независимость генералом Миллером. В Лиме он написал книгу-апологию Сан-Мартина «Лорд Кокрен и Сан-Мартин», в которой защищал Освободителя Чили от нападок лорда в его мемуарах. Вслед за этой книгой опубликовал «Революцию независимости Перу, 1809-1819».
В 1861 г. Викунья Маккенна вернулся в Чили. Начался самый продуктивный период его жизни. Он много писал, активно участвовал в политической и общественной жизни. И то, и другое делал со свойственной ему страстностью. В эти годы он становится знаменосцем американизма. В преддверии войны Испании с Перу и Чили, а также интервенции Франции в Мексику он возглавил широкое движение солидарности с Мексикой, одновременно активно агитировал за независимость Кубы, Пуэрто-Рико и Филиппин. В 1862 г. вместе со своими соратниками по либеральному движению Ластарри-ей, М.А. Маттой, И. Эррасурисом создал «Общество Американского союза», главной задачей которого была пропаганда латиноамериканского единства в противостоянии с Европой и США.
С началом войны с Испанией правительство отправило Викунью Маккенну в США с секретной миссией с целью склонить Вашингтон к поддержке Чили. Однако миссия не удалась, более того, Викунья Маккенна проявил себя враждебно, прежде всего, в отношении самих США. Он много писал в прессе, критикуя доктрину Монро и американскую политику в регионе. Дело кончилось его высылкой из США в 1868 г. Американцы обвинили его в подготовке военной экспедиции на Кубу.
162 Ibid. Р. 20-21.
163 Vicuna Mackenna В. Historia de una jomada del 20 de abril de 1851: una batalla en las calles de Santiago. Santiago de Chile, 2003. P. 18.
293
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Еще по дороге в США в Лиме Маккенна встретился с полковником Мариано Игнасио Прадо, которые вскоре осуществил военный переворот и занял пост президента Перу. В качестве главы государства Прадо договорился с Викуньей Маккенной создать совместную чилийско-перуанскую армию для освобождения Кубы и Пуэрто-Рико. Этот план должен быть стать частью совместных действий обеих стран в войне с Испанией. Однако эта договоренность не была одобрена более здравомыслящими политиками в Сантьяго164. Одним словом, вся секретная миссия Викуньи Маккенны оказалась сплошным недоразумением и фактически провалилась.
В 1864 г. Маккенна был избран депутатом конгресса. В 1865 г. возглавил в парламенте борьбу либералов за свободу культа, но без видимого успеха. В 1867 г. с такой же страстностью возглавил кампанию за завоевание Араука-нии, за вытеснение индейцев-мапуче с их земель. В подкрепление своей жесткой антииндейской линии в 1868 г. он опубликовал книгу «Война на смерть, воспоминания о последних битвах за независимость Чили, 1819-1824 гг.», подчеркнув происпанскую, роялистскую позицию индейцев в Войне за независимость.
В 1870 г. вновь отправился в Европу, где освещал Франко-прусскую войну в качестве корреспондента «Е1 Mercurio». Сначала он симпатизировал немцам. Но после падения Второй империи полностью встал на сторону Французской республики. Во время Парижской Коммуны находился в столице, был в ужасе от деятельности коммунаров и аплодировал расправе над ними. Затем вернулся в Чили. В 1872 г. президент Федерико Эррасурис назначил его интендантом (мэром) Сантьяго. Маккенна с энтузиазмом принялся за новое дело. Им овладела идея перестроить город по примеру Парижа времен Наполеона III. Единственное, что ему вполне удалось, так это реконструкция холма Санта-Лусия, находящегося в центре города.
Реконструкция района Санта-Лусии оказалась пирровой победой Викуньи Маккенны, хотя до сих пор плодами этого строительства наслаждаются жители чилийской столицы. Однако эта грандиозная стройка обошлась ему слишком дорого в прямом и переносном смысле. Когда в 1875 г. он выдвинул свою кандидатуру в президенты от им же созданной Либерально-демократической партии, тут же всплыл скандальный факт, что реконструкция Санта-Лусии была оплачена без решения муниципалитета по личному распоряжению мэра, что незаконно. Он был вынужден оплатить все эти работы из собственного кармана. На покрытие гигантского долга в 50 тыс. песо он распродал все свои имения и поместья жены и был полностью разорен. В довершение ко всему его кандидатуру на президентских выборах поддержали его заклятые враги консерваторы-«пелуконы». В результате друзья-либералы отвернулись от него. Гневные письма Ластаррии свидетельствуют о травле Викуньи Маккенны не только со стороны властей, но и бывших друзей-либералов165. Под давлением властей за несколько дней до выборов он снял свою кандидатуру. Эта история подкосила его силы. Он ушел в тень,
164 El museo nacional: Benjamin Vicuna Mackenna. Santiago de Chile, 1946. P. 9.
165 Ластаррия писал Сармьенто 3 февраля 1876 г., что низость Викуньи Маккенны не знает пределов, ибо тот готов пойти на союз с ультрамонтанами лишь бы получить власть (Corres-294 pondencia entre Sarmiento у Lastarria. P. 100).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
но продолжал много писать166. Скончался в Сантьяго в 1886 г. в возрасте всего лишь 55 лет.
Наследие Викуньи Маккенны огромно. Он был, пожалуй, самым плодовитым чилийским писателем-историком. Всего он написал 192 работы, из них 172 - книги и брошюры. Круг его интересов чрезвычайно обширен: колониальная и церковная история, Война за независимость и строительство чилийского государства, хозяйственная жизнь, региональная история и биографии выдающихся личностей. Кроме того, он подготовил и опубликовал в 1877 г. неизвестную до того рукопись иезуита Диего де Росалеса «Всеобщая история Королевства Чили. Индийская Фландрия», что было большим вкладом в изучение колониального периода167.
Колониальная эпоха привлекала внимание Викуньи Маккенны исключительно в целях разоблачения реакционной роли церкви и испанской монархии, что отвечало политическим интересам момента. В 1862 г. он написал ряд статей, затем изданных отдельной книгой в 1869 г., об ужасах инквизиции в Чили. Эта работа была ответом на клерикальные работы Хосе Рамона Сааведры168. Ярая атака на церковь на историографическом поприще совпала с его антиклерикальной кампанией в конгрессе.
Наибольший резонанс в обществе имели работы, посвященные ключевым фигурам истории Чили - Сан-Мартину, О’Хиггинсу, семье Каррера и Порталесу. Все эти книги Маккенна выпустил в короткий срок - в 1862— 1863 гг. Первой такой работой, не вызвавшей никаких критических отзывов, стала книга «Остракизм генерала О’Хиггинса», в которой он требовал восстановления репутации вождя революции, умершего в изгнании. В 1882 г. он написал новый вариант этой книги «Жизнь генерала Бернардо О’Хиггинса», обогатив ее большим количеством новых документов, относящихся к перуанскому периоду жизни основателя чилийской республики.
В 1863 г. Мануэль Бильбао (брат Франсиско Бильбао) перевел и опубликовал мемуары лорда Кокрена. Викунья Маккенна был знаком с этими воспоминаниями еще до перевода и был возмущен нападками Кокрена на Сан-Мартина. Он хотел было написать в ответ книгу, но остановился, увлекшись О’Хиггинсом и другими темами. Однако после появления перевода мемуаров Викунья Маккенна счел себя обязанным вступиться за историческую правду и в 1863 г. написал прекрасную по литературной форме книгу «Генерал Хосе де Сан-Мартин в неизвестных документах». Эта работа была панегириком Сан-Мартину169. Она была отмечена прекрасными отзывами, одобрявшими научную ценность материала и литературный стиль автора, который сразу же стал одним из самых популярных писателей в Чили.
Иная судьба ждала его произведение, посвященное Д. Порталесу, изданное в двух томах в мае того же 1863 г. Книга называлась «Введение в историю десятилетия администрации Монтта. Диего Порталес (Более 500 неизданных
166 Всплеск его активности пришелся на начало Тихоокеанской войны в 1879 г., когда он в одночасье из друга Перу и американиста превратился в самого злобного шовиниста.
167 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 178.
168 Gazmuri C. Tres hombres tres obras. P. 27.
169 Donoso R. Don Benjamin Vicuna Mackenna. P. 157.
295
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
rqcqjiq документов в приложении)». Викунья Маккенна был увлекающимся человеком и обычно страстно влюблялся в персонажей, которых изучал. С Порталесом он перестарался: панегирик этому консервативному деятелю превзошел рамки приличий, вызвав гнев и возмущение либеральных сподвижников автора. Викунья Маккенна называл Порталеса не иначе, как «колоссом», не имеющим себе равных170. В довершение ко всему он умудрился посвятить эту работу «своему учителю и другу Ластаррии». Нетрудно догадаться, какова была реакция Ластаррии.
Ластаррия, Бильбао и другие осудили книгу. Ластаррия отверг посвящение и разорвал отношения с другом, послав ему гневную отповедь: «Да, Бенхамин, Вы влюбляетесь в свои истории, пишете об этих Каррера, О’Хиггинсе, Порталесе панегирики, а не истории, да к тому же Вы все время беспокоитесь о защите чести писателя, все время повторяя, что вы искренни и Вам никто не платил за эту писанину. Кто вас не знает, так и подумает, что Вас подкупили, поскольку необъяснимо, почему Вы это написали. Кто первый чилиец, самый великий в книге о Каррере? Хосе Мигель (Каррера. - А.Щ.). Кто первый чилиец в книге об О’Хиггинсе? О’Хиггинс. Кто великий в книге, которую вы только что выпустили? Порталес. Определитесь же, черт вас возьми, мой дорогой толстяк, кто же в Чили был самым великим? Шли бы вы куда подальше с вашим Порталесом! Ваша книга о нем нанесла самый большой вред, чем какая-либо из существующих!» И далее он подытожил: «Скажу откровенно, Вы вандал в науке истории, который все разрушает и давит. Мне жаль видеть историю в Ваших руках, так как вы обращаетесь с ней как с проституткой. В книге о Порталесе на каждой странице - ложь, противоречия или иллюзии увлеченной души!»171 Удар по авторитету Викуньи Маккенны в либеральных кругах был нанесен ужасный. Однако это не остановило автора, продолжавшего выпускать по тому истории в год.
Викунья Маккенна оставил огромную библиографию, в которой большое место занимают работы по церковной истории. Ему принадлежит многотомный труд «Критическая и социальная история Сантьяго с момента основания и до наших дней (1541-1868)». Это блестяще написанная работа, однако страдающая внеисторичностью. Основной тезис автора - прогресс города начался после подчинения его чилийским губернаторам172. Затем в том же ключе и в тот же год (!) опубликовано еще два тома (870 страниц) «Истории Вальпараисо», ставшей по сути историей всего Тихоокеанского побережья и его освоения чилийцами. В отличие от книги о Сантьяго данная работа оказалась более интересна профессионалам. К тому же в ней были опубликованы материалы, собранные Викуньей Маккенной в Британском музее173. Этот цикл его книг по региональной истории замыкает работа об островах Хуан-Фернандес. Большая часть этой объемной в 834 страницы книги посвящена «подлинной» истории моряка, послужившего прототипом Робинзона Крузо,
170 Gazmuri С. Tres hombres tres obras. P. 23.
171 Lastarria: Prologo у selecion de Lius Enrique Delano. P. XXVII.
172 Vicuna Mackenna B. Historia critica у social de la ciudad de Santiago desde su fundacion hasta nuestros dias (1541-1868). Valparaiso, 1869. T. II. P. 85-106.
296	173 Feliu Cruz G. Benjamin Vicuna Mackenna. P. 50-51.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
который действительно многие годы прожил на пустынном острове, а затем попал в руки испанской инквизиции174.
Викунья Маккенна был первым, кто стал разрабатывать «новые» исторические темы, такие как история климата в Чили, история медицины в колониальный период. Именно он первым обратился к истории ряда отраслей народного хозяйства страны. В 1881 г. он начал публикацию серии подобных книг; первая была посвящена золотодобыче в Чили. В следующем году он уже издал огромный фолиант о промысле серебра в стране, затем в 1883 г. о добыче меди и последнюю - об угольных копях. Кроме этих новаторских для своего времени работ он написал историю уголовных учреждений и тюрем, подробно изучив положение маргинальных слоев в чилийском обществе. Несмотря на очевидную поверхностность, эти труды были новым словом в исторической науке.
Работы по чилийской истории, посвященные событиям, свидетелем и участником которых пришлось быть автору, проникнуты крайним субъективизмом. Самой поверхностной, хотя и очень известной, стала книга «Чилийские жирондисты». Более серьезными исследованиями были «История 20 апреля 1851 г.: битва на улицах Сантьяго» (1877) и пятитомная «История десяти лет администрации Мануэля Монтта» (1862). Во всех этих работах в центре внимания власть и деятели оппозиции, но полностью отсутствуют народные и общественные движения. Даже народный компонент «Общества равенства» и участие ремесленников в событиях 1851 г. полностью были проигнорированы. Впрочем, в этом Викунья Маккенна мало отличался от своих коллег по цеху. Во всех его работах поражал объем материала, огромный круг источников. Даже существовала легенда, объясняющая столь поразительную продуктивность автора. Поговаривали, что он сразу же отправлял рукописи в печать, никогда не считывая их175.
Викунью Маккенну даже называли чилийским Ламартином: часто он домысливал то, чему не находил объяснения в источниках, мог преувеличить и иногда довести до абсурда известные ему второстепенные факты. Вот почему в его работах часто встречаются внутренние противоречия, упрощения и путаница. Еще в годы его молодости А. Бельо рекомендовал ему почаще обращаться к грамматике и побольше дружить с логикой176. Викунья Маккенна был одним из главных творцов мифов в чилийской историографии. Ему удавалось навязывать придуманные им легенды всему обществу благодаря обладанию литературным даром, силе собственной убежденности и яркости слова. Его любимый прием - «гипербола без ограничений»177. Многие его исторические труды в большей степени могли быть отнесены к романам, нежели к научным исследованиям. Его работы наполнены гипотезами, реконструкциями ситуаций прошлого без какой-либо опоры на источники, игнорируя при этом не только хронологю, но и элементарную логику.
Викунья Маккенна считал себя приверженцем позитивизма, хотя стиль его исследований мало ассоциировался с понятием научной работы. Несмот
174Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 177-181.
175 Gazmuri C. Tres hombres tres obras. P. 12-13.
176 Feliu Cruz G. Benjamin Vicuna Mackenna. P. 18.
177 Gazmuri C. Tres hombres tres obras. P. 39.
297
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ря на все эти недостатки, его творчество - яркая страница в исторической науке Чили. Его книги, заполнившие полки всех книжных магазинов и библиотек, не только пробуждали интерес широкой публики к собственной истории, но и подняли множество исторических проблем, которые предстояло решать уже новому поколению чилийских историков.
Помимо основателей классической школы Д. Барроса Араны, М.Л. Амунатеги, Б. Викуньи Маккенны, следует упомянуть и других талантливых представителей этого направления. К этому поколению историков принадлежал Хусто Артеага Алемпарте (1834-1882), который совместно со своим братом Доминго написал труд об исторической ассамблее конгресса, ставшего своего рода Учредительным собранием (1870). В нем собраны биографии и характеристики, порой весьма критические, всех без исключения депутатов собрания178.
Антонио Иньигес Викунья (1848-1908), живо интересовавшийся историей борьбы либералов и «Общества равенства» против правления «пелуко-нов», создал четырехтомник «История революционного периода, 1848-1851», вышедший в 1902 г. А. Иньигес был преданным сторонником либеральной партии, осудил Бальмаседу, встав на сторону конгресса в гражданской войне 1891 г., о чем написал небольшую книгу179.
Хулио Баньядос Эспиноса (1858-1899) принадлежит ко второму поколению классиков чилийской историографии, чьими учителями и наставниками были Д. Баррос Арана, Б. Викунья Маккенна. X. Баньядос являлся секретарем Б. Викуньи Маккенны. В период гражданской войны 1891 г. был среди сторонников президента Бальмаседы, занимая кресло министра внутренних дел. После поражения эмигрировал во Францию, где написал страстную работу по этому периоду. Его перу принадлежала добротная работа «Битва при Ранкагуа» (1884), а также исторический курс для лицеев «История Америки и Чили» (1883).
Рамон Брисеньо (1814-1910) был замечательным систематизатором и каталогизатором источников и библиографии. В 1886 г. он издал полный каталог работ Викуньи Маккенны. В 1849 г. Брисеньо опубликовал сборник всех законодательных актов Чилийской республики с 1810 г. Кроме того, в 1852 г. он написал большую работу о событиях 1647 г., когда катастрофическое землетрясение фактически полностью разрушило страну. Его лучшая работа -«Библиография чилийской литературы». Кроме того, его перу принадлежит порядка десяти учебников по истории для школ180.
Гонсало Бульнес Пинто (1851-1936) - сын президента Мануэля Бульне-са, рано увлекся историей. В 1878 г. увидела свет его первая книга «История военной кампании в Перу в 1838 г.». Его учителем и главным авторитетом был Баррос Арана. Г. Бульнес особенно увлекался военной историей. В центре его исследований военные действия эпохи Войны за независимость и Тихоокеанской войны181. Несмотря на патриотический, националистический
178 Arteaga Alemparte J. i D. Los Constituyentes chilenos de 1870. Santiago, 1870.
179 Gazmuri C. La Historiografia chilena. P. 407-408.
180 Ibid. P. 240.
181 Bulnes G. Las ultimas companas de la independencia del Peru (1823-1825). Santiago, 1897; 298 Idem. La Guerra del Pacifico. Santiago, 1955. T. 1-3.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
акцент его работ, ему все же удалось создать во многом объективные труды, основанные на большом количестве исторических источников. Его главными критиками стали военные, так как основная идея его работ состояла в том, что чилийские победы были достигнуты благодаря гражданскому руководству страны, а не ее генералам182.
Висенте Перес Росалес (1807-1886) - выдающийся политик, посвятивший жизнь привлечению европейских колонистов, в первую очередь немцев, на юг Чили. Именно южным регионам была посвящена его работа «Колонизация Вальдивии и Льянкиуе». В Европе он опубликовал «Очерки о Чили», а его главная работа, охватывающая историю Чили в течение его жизни, -«Воспоминания прошлого»183.
Хосе Доминго Кортес (1839-1884) - скрупулезный исследователь чилийской истории, являясь послом в Боливии, писал также и об этой стране184. Он написал брошюру о Симоне Боливаре для боливийских школ. Его исследования в основном концентрировались вокруг тем Войны за независимость. В 1865 г. вышла его первая работа «Герои чилийской революции», а в 1870 г. - «Революционеры в Войне за независимость Чили».
Пабло Педро Фигероа (1857-1909), хотя и был самоучкой, прославился как талантливый журналист и плодотворный историк. Он знаменит своим трехтомным «Биографическим словарем Чили» (1900), и по сей день остающимся важным источником информации. Он был поклонником таланта Викуньи Маккенны и в 1886 г. написал историю его жизни. От него же он перенял, как утверждает К. Гасмури, небрежность и терпимость к ошибкам185.
Мануэль Бильбао (1827-1895), оставаясь в большей степени журналистом и писателем, также сделал немало для чилийской исторической науки. Его перу принадлежит двухтомная история жизни Франсиско Бильбао. Книга эта вышла в Икике в 1900 г. Ф. Бильбао предстает здесь вождем рабочего класса и врагом либералов, что, безусловно, не соответствовало действительности. Мануэль Бильбао приложил немало усилий для создания мифа о Франсиско Бильбао как социалисте186. По событиям, связанным с «Обществом равенства» и гражданской войной 1851 г. он написал очень субъективную книгу «Победа и поражение, или 20 апреля 1851 г.». Кроме того, он создал книги по истории соседних Перу и Аргентины - «История генерала Салавери» и «История Росаса». В 1863 г. он перевел и опубликовал «Мемуары Лорда Кок-рена», за что подвергся оскорблениям Викуньи Маккенны. Дело, однако, не ограничилось словесными баталиями, Мануэль Бильбао вынужден был приехать в Вальпараисо (жил он в Лиме, а затем перебрался в Аргентину), чтобы участвовать в судебном процессе по своему иску против Викуньи Маккенны за клевету и оскорбления. Это был довольно шумный процесс, не принесший удовлетворения ни одной из сторон187. В 1876 г. М. Бильбао окончательно
182 Gazmuri С. La Historiografia chilena. Р. 160.
183 Perez Rosales К Recuerdos del pasado. 1814-1860. Santiago de Chile, 1886.
184 Cortes J.D. Bolivia: apuntes geograficos, estadisticos, de costumbres, descriptivos e historicos. P, 1875.
185 Gazmuri C. La Historiografia chilena. P. 146.
186 Bilbao M. Vida de Francisco Bilbao. Iquique, 1900. T. 2. P. 12.
187 Figueroa P.P Diccionario biografico de Chile. T. 1. P. 213.
299
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
покинул Чили, где его чуть было не растерзала толпа за проаргентинские выступления в вопросе о спорных территориях Патагонии.
Частью классической школы являлись также консервативные историки, провозглашавшие приверженность методу нарративной историографии, принимавшие в качестве методологии принципы А. Бельо и К. Гая. Эти историки отвергали концептуальную часть позитивизма, рассматривая его как замаскированный материализм и атеизм, но по методу исследования мало отличались от историков-либералов, открыто проповедовавших теории Конта и Спенсера. Лишь в начале XX в. они выделятся в отдельное, консервативное направление в чилийской историографии.
Консервативно настроенные историки в Чили не были столь продуктивны, как либералы. Большинство из них являлись активными политиками-«пелуконами». Мануэль Хосе Иррасабаль (1834-1896) собирал рукописи и документы по истории Чили, находясь с 1857 г. в Испании. Благодаря ему вышла в свет такая крупная работа, как трехтомник «Географическая, естественная и гражданская история Королевства Чили» Фелипе Гомеса Видаурре, опубликованный в 1889 г. в 14 и 15-м томах «Коллекции историков и документов по национальной истории». Всего М.Х. Иррасабаль издал восемь томов различных документов по колониальной истории со своими примечаниями и комментариями.
Самым продуктивными авторами-консерваторами были священники Хосе Рамон Сааведра и будущий архиепископ Сантьяго (с 1918 г.) Кресенте Эрра-сурис. Первый в ходе жаркой дискуссии в 1867 г. с Викуньей Маккенной написал массу брошюр в защиту церкви и инквизиции. Кресенте Эррасурис Вальдивьесо (1839-1931) был продолжателем традиций классической школы. Его первая работа «Происхождение чилийской церкви 1540-1603», вышедшая в 1873 г., сразу же завоевала авторитет среди историков. Его главный тезис - богоугодность и божественная оправданность конкисты и колонизации Испанской Америки. Эта работа вызвала большую полемику с М.Л. Амунатеги и Д. Барросом Араной. В 1881-1882 гг. он опубликовал двухтомник «Шесть лет истории Чили», в котором подробно, с привлечением массы документов, в том числе предоставленных Барросом Араной, освещалась церковная жизнь конца XVI в. Данная работа была расширена и переработана, и в 1908 г. в двух томах вышла под названием «История Чили во время правительства Гарсии Рамона, Мерло де Ла Фуэнте и Харакемады»188.
Самым известным историком-консерватором был Рамон Сотомайор Вальдес (1830-1903). В молодости он примыкал к «поколению 1842 года», сотрудничал с Д. Барросом Араной, публиковался в либеральных газетах, даже был редактором «Е1 Ferrocarril». С 1857 г. он возглавил главный рупор клерикалов «Е1 Conservador». В 1863 г. отправился послом в Мехико, а в 1867 г. в Боливию. Находясь в Боливии, собрал огромный материал по истории этой страны, который использовал позднее при написании «Очерков истории Боливии при администрации генерала Хосе Марии Ача», охватывавших весь пери-
300 188 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 191.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
од независимого существования этой страны вплоть до 1861 г.189 По возвращении в Чили в 1872 г. выпустил «Посольство Чили в Боливии», в которой описал положение в стране в период диктатуры М. Мельгарехо. В 1875 г. он опубликовал свою «Историю Чили при правительстве генерала Хоакина Прието». Образцом исследовательского метода Сотомайор Вальдес считал работы К. Гая190.
Р. Сотомайор Вальдес защищал испанское наследие и позиции церкви в чилийском государстве. Он приложил массу усилий к созданию мифа о Порталесе как государственном гении и творце чилийской государственности. Его работы мало отличались от подобных нарративных опусов его либеральных коллег. Все его работы пронизывала мысль, что консерваторы, как наследники Порталеса, пронесли через все перипетии XIX в., традиции чилийской самобытности, уберегли страну от анархии и хаоса, порождаемых атеизмом и либерализмом. Сотомайор Вальдес заявлял, что Чили является «образцовой республикой» для всей Испаноамерики. Его последней книгой стала опубликованная в 1896 г. «Битвы чилийской армии против Перуанско-боливийской конфедерации 1837 г.» Он был первым чилийским историком, специализировавшимся на международных отношениях191. Его работы, проникнутые шовинизмом и презрением к соседям, немало способствовали волне воинствующего национализма в стране в канун и в ходе Тихоокеанской войны.
Карлос Уолкер Мартинес (1842-1905) - консервативный политик, дипломат, политически ангажированный историк, также внес свой вклад в формирование легенды о Диего Порталесе, биографии которого он посвятил свою главную книгу «Порталес», изданную в Париже в 1879 г. Как и Сотомайор Вальдес, он был послом в Боливии, результатом чего стала его очень известная книга «Диктатор Линарес»192. К.Уолкер Мартинес был противником и главным обличителем либерального правительства президента Санта-Марии и его министра Х.М. Бальмаседы. Он стоял во главе партии ультрамонтанов, клерикалов-«пелуконов». Консервативная пресса называла его не иначе, как «самый христианский каудильо»193. История противостояния этому правительству была положена в основу его книги «История администрации Санта-Марии», изданной в 1890 г.
Консервативные историки имели весьма ограниченное влияние на ученых-профессионалов, хотя и подготовили почву для появления мощной консервативной школы в первой половине XX в., во главе которой встали А. Эдвардс, П. Крус, Ф. Энсина. Классическая школа истории послужила основой развития чилийской историографии конца XIX - начала XX в.
189 Sotomayor Valdes R. Estudio historico de Bolivia bajo la administration del general D. Jose Maria de Acha. Santiago de Chile, 1874.
190 Sotomayor Valdes R. Historia de Chile bajo el gobierno del general Don Joaquin Prieto. Santiago de Chile, 1962. P. 107-109.
191 Очерки истории Чили. С. 471-472.
192 Данная работа написана в апологетическом стиле. Автор был женат на дочери Линареса.
193 Figueroa P.P. Diccionario biografico de Chile. Santiago de Chile, 1903. T. 3. P. 498.	301
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
НАКАНУНЕ НОВОГО СТОЛЕТИЯ
Конец XIX в. в чилийской общественной мысли и в исторической науке ознаменовался появлением выдающихся ученых, политических деятелей и мыслителей нового поколения, чьи дела и идеи частично уже принадлежали следующему столетию. Валентин Летельер, Хосе Торибио Медина и совсем молодой Доминго Амунатеги Солар доказали, что достижения классической школы будут творчески развиты и обогащены.
Яркой фигурой конца XIX - начала XX в. был один из лидеров радикальной партии Валентин Летельер (1852-1919), который рано увлекся политической деятельностью. С 1879 г. был избираем от Радикальной партии в конгресс. С 1882 г. работал в чилийском посольстве в Берлине. Пребывание в Европе сделало его страстным пропагандистом самых передовых систем Просвещения, особенно немецкой. В Европе Летельер познакомился с социалистическими доктринами Маркса, Лассаля, Бебеля. Это подвигло его к новому взгляду на рабочий, социальный вопрос в Чили. Летельер стал поклонником так называемого профессорского (кафедрального) социализма, возглавил «социалистическое» крыло в Радикальной партии, призывавшее отказаться от либеральной ортодоксии и провести социальные реформы во имя улучшения положения рабочего класса. Главным же делом его жизни были строительство и модернизация системы народного просвещения в Чили.
Летельер много писал об образовании. Его активная политическая деятельность отмечена яркими публицистическими работами, такими как «Тирания и революция» (1891), ставшая идейным оправданием противников президента Бальмаседы в гражданской войне 1891 г. Летельер после победы над Бальмаседой, от режима которого он пострадал (был заключен в тюрьму), стал певцом парламентского режима и антиавторитаризма194.
Летельер в молодости вошел в кружок, изучавший философию О. Конта. В конце века Летельер становится самым авторитетным теоретиком контиан-ского позитивизма в Чили. Он не принимал Спенсера с его утилитаризмом и эгоизмом самодостаточной личности. В отличие от других стран континента идеи Спенсера в Чили не получили широкого распространения.
Деятельность и творчество Летельера положили начало переосмыслению контианских доктрин. В 1889 г. Летельер, высоко ценивший и уважавший Ластаррию, подверг уничижительной критике его теорию «позитивной политики», которую называл не иначе, как «антинаучной школой». Летельер критиковал абстрактные, метафизические рассуждения Ластаррии об абсолютной свободе личности и мысли. Во главу угла он ставил практические потребности прогресса и удовлетворение общественных нужд. Он утверждал: «Доктрины создаются для народа, а не народ для доктрин!»195 По его убеждению, следовало выработать комплекс практических научных законов, которые бы обеспечили прогрессивное развитие страны. Летельер предлагал соединить «позитивную науку» с общественной солидарностью, так
194 Historia de America Latina. T. 8. America Latina: cultura у sociedad. P. 23.
302	195 Subercaseaux B. Op. cit. P. 214.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
как лишь такой синтез был способен привести к трансформации общества. Для него позитивизм - это, прежде всего, философия прогресса.
Летельер ставил на первый план главный закон общественного развития -эволюцию, восхождение по линии прогресса. Он был убежден, что законы общественных перемен, эволюции столь сильны и неизбежны, что не имеет никакого смысла сопротивляться реформам. Эволюция ведет к прогрессу, который фатально неизбежен, следовательно, бессмысленно обращать внимание на политические различия. Общество - это динамичная, меняющаяся в соответствии с потребностями времени структура. В этой связи образование, просвещение народа объявлялись главной функцией общества, которое постоянно менялось в соответствии с велениями времени196.
Летельер никогда не писал исследовательских работ по истории, но в 1888 г. опубликовал теоретическую работу «Почему переписывается история?», а в 1900 г. вышла его «Эволюция истории». В обеих книгах он ставил перед собой задачу разрушить «догматический традиционализм» в чилийской историографии197. Вслед за историей Летельер изучал другие общественные науки и считал необходимым осуществить их синтез с рамках социологии, имевшей, по его мнению, большое практическое значение. Летельер являлся родоначальником чилийской социологии как самостоятельной науки. В 1886 г. он опубликовал книгу «Политическая наука в Чили», в которой сформулировал основы социологии как новой науки198.
Летельер критиковал исторические теории Вико за их фатализм и цикличность, отвергал идеи Гоббса, Локка о государстве, считал неактуальными концепции общественного договора Руссо. Ему были более близки работы Г.Т. Бёкля, которые он пытался увязать с контианством. Однако жесткий географический детерминизм Бекля он отвергал. Летельер писал: «Основной принцип новой науки состоит в том, что как общественные явления, так и явления естественной природы подчиняются общим законам»199. Метод научного познания - «это позитивный метод, единственно приемлемый для исследователя»200. Именно Конт и его общие законы и методы, по мнению Летельера, превратили историю в подлинную науку. Летельер считал, что следовало изучать политические институты, ибо они и есть выражение хода истории. Однако история не должна ограничиваться простым изложением фактов, ибо это ещё не наука. Главное - это выявление связей, случайностей и закономерностей, их взаимозависимости. В основе истории, по мнению Летельера, лежал закон Конта об исторической причинности201.
Летельер считал историю недостаточной наукой, требовал дополнить ее социологией. История, по его мнению, лишь запоминала, описывала события, фиксировала их как спонтанные феномены. История конкретна, а со
196 Lipp S. Op. cit. Р. 79.
197 Jobet J. С. Valentin Letelier у sus continuadores // Anales de la Universidad de Chile. (Santiago de Chile). 1957. N 105. P. 7-9.
198 Posada A. Valentin Letelier // Anales de la Universidad de Chile. (Santiago de Chile). 1957. N 105. P. 27-28.
199 Letelier V. <,Por que se rehace la historia? Santiago de Chile, 1888. P. 47-52.
200 Ibid. P. 54.
201 Lipp S. Op. cit. P. 66.
303
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
циология абстрактна, они дополняют друг друга202. Поэтому историю надо переписывать, ибо после сбора фактов социология должна открывать общие законы, и тогда только она станет подлинной наукой203.
В оценке чилийской истории Летельер не был оригинален. Как и Бильбао или Ластаррия, он видел все беды страны в испанском прошлом, сравнивал испанскую конкисту и англосаксонскую колонизацию Северной Америки. Развенчивал деспотизм, милитаризм и католический фанатизм, восхваляя государственное устройство США. Его работа «Эволюция истории», проникнутая радикальным антиклерикализмом и атеизмом, вызвала ярость церкви. Против выступили и большинство позитивистов, обвинив его в материализме и отходе от контианства. Летельер был последним позитивистом в Чили. После него эта теория перестала доминировать в общественной мысли страны.
Если Летельер был последним представителем XIX в., то начавшие писать в конце века Х.Т. Медина, Д. Амунатеги Солар, А. Эдвардс и Ф. Энсина уже принадлежали следующему столетию. Хосе Торибио Медина (1852-1930) был самым старшим среди них. Он считается непосредственным продолжателем классической школы истории. Г. Фелиу Крус писал о нем: «Это был выдающийся историк, библиограф, превосходящий всех по количеству написанного и по качеству, которое невозможно сделать более безупречным... его колоссальная работа дает картину вселенской эрудиции автора»204. Перу Медины принадлежат 392 различные работы, общим объемом 81 235 страниц205. Главным делом его жизни были сбор, систематизация и публикация документов колониального прошлого. Благодаря ему увидели свет многочисленные хроники, вышедшие в его серии изданий «Историков Чили» и в «Неизданных документах по истории Чили». Среди них такие важнейшие рукописи, как «История королевства Чили» Алонсо де Овалье, «Краткая история Чили» аббата Молины и многие другие206.
Первые исследовательские работы Медины появились в Лиме в 1875 г., где он работал секретарем чилийского посольства. Все они были посвящены колониальному периоду. Медина в Лиме много работал в местных архивах. Собрал огромный материал, послуживший основой для его блестящей работы «История инквизиции в Лиме» (1887) в двух томах. Эту книгу он посвятил Барросу Аране. Позднее он написал об инквизиции на Филиппинах, в Картахене, на Ла-Плате, всего 11 томов. В работе 1887 г. его метод исключительно позитивистский: он не допускал никакой субъективной оценки, ни спекулятивных умозаключений, ни интуитивных догадок.
В 1878 г. в возрасте 26 лет Медина опубликовал трехтомный труд «История колониальной литературы в Чили», представляющий собой высокопрофессиональное источниковедческое исследование. Он мало писал по современной ему истории, область его интересов сконцентрировалась на колониальной эпо
202 Lipp S. Op. cit. Р. 68-72.
203 Letelier V. Op. cit. P. 66-67.
204 Feliu Cruz G. Historia de las fuentes de la bibliografia chilena: Ensayo critico. Santiago de Chile, 1956. T. 1. P. XVII.
205 Feliu Cruz G. Jose Toribio Medina: La formacion del bibliografo. Estudio critico. Santiago de Chile, 1958. P. 11.
304 206 Amundtegui Solar D. Jose Toribio Medina. Santiago de Chile, 1932. P. 41-42.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
хе. Однако его вторая работа была о подвиге чилийского национального героя Артура Прата, чей биографический очерк он написал в 1879 г. Именно Медина стал основоположником источниковедения в Чили, благодаря ему чилийским ученым прививалось строгое уважение к документам и их научной критике, чего так не хватало, например, Викунье Маккенне. В 1882 г. Медина выпустил четырехтомную работу «Аборигены Чили» с гравюрами, рисунками, документами в приложении. По отклику Барроса Араны, это был один из самых замечательных очерков прошлого индейцев-арауканов207.
В 1884 г. Медина был назначен секретарем посольства Чили в Испании. Пребывание в Европе он максимально использовал для сбора материала по истории Чили в период колонии. Одна из фундаментальных его работ, тыся-честарничный «Биографический колониальный словарь», вышла в 1906 г. и стала обязательной настольной книгой для многих поколений историков в Чили и за ее пределами. Результатом работы в испанских архивах были его исследования по колониальной истории Чили, которые, по выражению Г. Фе-лиу Круса, явились «исходным пунктом самой коренной революции в нашей исторической литературе»208. И все же X. Торибио Медина был скорее собирателем информации, коллекционером исторических документов, специалистом по источниковедению, нежели историком.
Доминго Амунатеги Солар (1860-1946) был последователем классической школы. В 1898 г. он создал очерк «Дон Мануэль Монтт и ученый Бельо», а также работу о Камило Энрикесе. На рубеже веков он написал несколько томов, посвященных истории аграрной собственности, майоратам, а также энкомьенде в колониальный период209. Амунатеги Солар видел в майоратах причину преобладания консерваторов и аристократии в политической и общественной жизни Чили со времен колонии и до конца XIX в.210 Этот историк в большей степени, чем его предшественники-классики, уделял внимание социально-экономическим факторам в истории. В его работах история переставала быть хроникой битв и гражданских доблестей, приобретая социальную направленность. Заявляя себя сторонником позитивизма, Амунатеги Солар отошел от его постулатов. Он искал причины общественных явлений в неосязаемых процессах духовного плана, оказывающих опосредованное воздействие на ход истории. Большинство же его работ вышли в свет уже в XX в.
Творчество Алехандро Фуэнсалиды Грандона (1865-1942) было выражением кризиса позитивистской школы конца XIX в. Он находился под влиянием Валентина Летельера. В 1896 г. он опубликовал критическую работу «Ластаррия и его время». В 1903 г. вышла в свет книга, также посвященная развитию интеллектуальной жизни в Чили и критике позитивизма, превратившегося в своего рода религию211. Анализ развития общественной жизни
207 Ibid. Р. 40.
208 Feliu Cruz G. Historiografia colonial. P. 269.
209 Amunategui Solar D. La sociedad chilena en el siglo XVIII: Mayorazgos у titulos de Castilla. Santiago de Chile, 1901. T. 1; Idem. Las encomiendas de indigenas en Chile. Santiago de Chile, 1910. T. 1.
210 Gazmuri C. La Historiografia chilena. P. 182.
211 Fuenzalida Grandon A. Historia del desarrollo intelectual de Chile, 1541-1810. Santiago de Chile, 1903.
305
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в Чили со времен колонии до начала XX в. принадлежит перу Хорхе Унееу-су Гане (1866-1926)212. Этому же автору принадлежат биографии Порталеса (1918), М.А. Матта (1893), работы по политической истории XIX в.213
«Кризис столетия» основания республики. Первое десятилетие XX в. в странах региона проходило под знаком подготовки празднования столетия Войны за независимость. В Чили к этому событию готовились в обстановке триумфализма и эйфории благополучия, экономических и внешнеполитических побед. Страна увеличила свою территорию за счет богатых селитрой и медью боливийских и перуанских земель. Чили была редким исключением в регионе, где возобладала парламентская демократия, впечатляющие результаты демонстрировала экономика, процветали города, росла торговля и промышленность. Среди этого внешнего благополучия стали раздаваться голоса критиков, отвергавших понятия прогресса и эволюции, разочаровавшихся в курсе страны, пессимистически смотревших в будущее Чили. Этот взгляд разделяли очень немногие. Так возникло разношерстное течение «кризиса столетия». Среди мыслителей, писателей и журналистов «кризиса столетия» были как правые и даже крайнеправые деятели Альберто Эдвардс Вивес, Николас Паласиос, Франсиско Энсина, так и либералы, радикалы Агустин Росс, Энрике Мак-Ивер, Алехандро Венегас, Танкредо Пиночет и даже социалист Эмилио Рекабаррен. Они стали предвестниками глубокого социально-политического кризиса, поразившего Чили после Первой мировой войны.
На чилийских историков и мыслителей этого течения большое влияние оказали Ницше, Бергсон, Сорель, Дильтей, Зиммель, Риккерт, у которых они восприняли антирационализм, интуицию как метод познания, критику демократии и прогресса, симпатии к авторитаризму и насилию. Современный исследователь К. Гасмури находит сходство подобных настроений и взглядов «мыслителей упадка» с европейцами Н. Бердяевым, П. Сорокиным, Ж. Ма-ритэном, X. Ферратером Морой. Чилийских писателей «кризиса столетия» сравнивают с испанским «поколением 98 года». Действительно, их объединяла боль за общественные недуги, чувство бессилия перед лицом цсторичес-кой неизбежности упадка и деградации214.
Ответом справа на позитивизм была книга Николаса Паласиоса (1854— 1911) «Чилийская раса», вышедшая в 1904 г. и сразу же ставшая чрезвычайно популярной. Паласиос первоначально увлекся идеями Дарвина и Спенсера. Сам писать он стал довольно поздно. Будучи врачом, отправился в поселения на селитряных разработках, где стал популярен среди рабочих благодаря самоотверженной работе и благотворительности. Его контакты с пролетарскими массами обусловили его критический настрой к политической системе и правящему классу Чили и укрепили его в националистических идеях. Паласиос был свидетелем самой кровавой в истории Чили расправы над рабочими в школе Санта-Мария в Икике в 1907 г., о чем написал
212 Huneeus Gana J. Cuadro historico de la production intelectual de Chile. Vol. 1.
213 Huneeus Gana J. Balance de la administration Errazuris у del gobierno conservador. Santiago, 1900.
306 214 El Chile del Centenario, los ensayistas de la crisis. Santiago de Chile, 2001.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ряд гневных очерков в «Е1 Chileno». Тогда же появилось его знаменитое эссе «Упадок духа нации».
Паласиос утверждал, что политическая система «в последние двадцать лет XIX в. обнажила свидетельства упадка главного инстинкта нации», инстинкта самосохранения215. Политики отошли от идеи нации, заменив ее понятием территории, населения, производства и потребления. Иностранные торговцы, в которых Паласиос видел наибольшую угрозу стране, ведут свои дела, не учитывая интересов нации. Его возмущало, что нация стала меркантилистским термином, не относящимся к духовным сторонами жизни. Правящий класс Чили, по его мнению, имел гораздо больше общего с интересами иностранных коммерсантов, чем со своей страной216.
Самым разрушительным последствием такого презрения к собственным гражданам, по мнению Паласиоса, является поощрение иностранной эмиграции, в то время как сами чилийцы нуждаются в свободной земле и рабочих местах. Самое страшное - это смешение с итальянской расой, несущей на себе печать гибели Римской империи. Продолжение такой политики и моральная атмосфера цинизма и материализма ведут, по убеждению Паласиоса, к исчезновению самобытной чилийской расы217.
В «Чилийской расе» Паласиос предстает последователем биологического расизма Г. Ле-Бона, которого он постоянно цитирует. Главным тезисом Паласиоса было утверждение, что в чилийцах, метисах в своем большинстве, течет кровь двух высших рас: испанских конкистадоров, которые происходили от вестготов, т.е. высшей германской расы, и воинственных, никем не покоренных арауканов218. Паласиос ставил чилийцев выше всех латинских народов. Проблема кризиса нации виделась ему в разрыве преемственности национальных элементов, ибо часть из них смешались в XIX в. с другими, более низшими латинскими нациями, и поэтому он категорически возражал против иммиграции из Европы, особенно из Италии. Идеи Паласиоса оказали серьезное влияние на общественную мысль в Чили. Среди его поклонников были даже такие выдающиеся чилийские интеллектуалы, как Армандо Доносо, Франсиско Антонио Энсина.
Ключевой фигурой «кризиса столетия» был один из столпов консервативного антипозитивистского направления в историографии Чили в XX в. Альберто Эдвардс Вивес (1874-1932), выпустивший свою первую серьезную работу как раз на рубеже веков219. Его книга «Исторический очерк чилийских политических партий», вышедшая в Сантьяго в 1903 г., была синтезом политической истории Чили в XIX в. Идеи, высказанные здесь, Эдвардс пронес через всю жизнь, лишь заостряя и развивая основные свои тезисы. Чили периода «кризиса столетия» он видел страной упадка, разложения духа и анархии «салонов» парламентской республики. В этой книге А. Эдвардс направил все
215 Ibid. Р. 105.
216 Ibid. Р. 106-108.
217 Ibid. Р. 110-113.
218 Historia de America Latina. T. 8. America Latina: cultura у sociedad. P. 37.
219 Главная же его работа «Аристократическая фронда» была опубликована в 1928 г. Она стала идейным фундаментом не только правоконсервативной историографии, но и оправданием авторитаризма и даже фашизма в Чили.
307
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
свое литературное мастерство против позитивизма и либерализма, в защиту «пелуконов» и дела Порталеса. Особой ненависти удостоились радикальная партия и средние слои, как ответственные, по его мнению, за упадок чилийской политики и анархический парламентаризм. Досталось и Ластаррии с Бильбао, которых он считал ответственными за разрушение сильной власти, за мобилизацию ненавистных ему средних слоев. В этой книге вся республиканская история Чили представала зрелищем сплошного упадка и деградации из-за массированного вовлечения средних слоев в политическую жизнь220. У Эдвардса история Чили сводится к противостоянию двух элементов, составляющих основу психологии правящей элиты: авторитарного консерватизма, с одной стороны, и демократической разноголосицы, ведущей к анархии и упадку, - с другой. Основы интерпретации истории Чили, заложенные в этой работе Эдвардса, были развиты в трудах Ф.А. Энсины и даже стали официальным подходом к истории в период диктатуры Аугусто Пиночета.
Танкредо Пиночет Ле Брун (1879-1957) в 1909 г. опубликовал книгу «Завоевание Чили в XX веке», ставшую образцом социальной критики и националистического чувства. Позднее он опубликовал свою не менее нашумевшую работу «Инкилино221 в поместье Его Превосходительства», написанную в форме писем к президенту Х.Л. Санфуэнтесу. Этот блестящий по форме и потрясающий по силе воздействия текст изобличал пороки социальной системы и аграрного строя Чили. Т. Пиночет подчеркивал маргинализацию основной массы населения, политическую и социальную апатию среди лицемерия, демагогии элиты с ее высокомерным отношением к собственному народу Он был убежден, что Чили подошла к критическому рубежу национального кризиса: «Грядет эпоха освобождения». Он сравнивал современную ему Чили с Америкой Линкольна, когда становилась ясной невозможность дальнейшего прогресса без ликвидации сельского рабства - системы инкилината222.
В «Завоевании Чили в XX веке» Т. Пиночет высказывал мысль, что подчинение страны иностранным интересам граничит с национальным предательством. Идеологическим обоснованием иностранного проникновения являлись, по утверждению Т. Пиночета, идеи наднациональной солидарности элиты и пацифизм. Экономическое господство иностранцев в Чили, их давление и присутствие весьма ощутимы, в частности передача Аргентине части территории, система образования под руководством иностранцев в рамках педагогических установок, заимствованных за границей и чуждых национальным потребностям223. Для противостояния сдаче страны своим правящим классом иностранцам необходимо возродить воинственный национальный дух. Милитаризм и ксенофобия сочетались у него с яркими образцами социальной критики.
За экономическое возрождение и социальную справедливость выступал другой публицист Алехандро Венегас Карус (1871-1922). В 1909 г. он опубликовал «Письма Его Превосходительству Дону Педро Монтту», в которых подверг уничижительной критике классовую эгоистическую экономическую
220 Edwards A. Bosquejo historic© de los partidos politicos chilenos. Santiago de Chile, 1903. P. 8-11.
221 Батрак, подневольный рабочий в чилийских поместьях.
222 El Chile del Centenario. Р. 120-137.
308 223 Ibid. Р. 139.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
политику и моральный упадок чилийской элиты. Он считал, что в 1906 г. моральный кризис, начавшийся по окончании Тихоокеанской войны, достиг своей кульминации. Он сравнивал коррупцию и моральное падение правящих кругов Чили с положением французской знати накануне революции, когда лозунгом было «после нас, хоть потоп». Дегенерация общественной жизни отразилась и на частной судьбе каждого чилийца: молодежь инертна, цинична, невежественна, интеллигенция высокомерна, фривольна и лицемерна224.
В отличие от Паласиоса и Т. Пиночета Венегас осуждал патриотическую браваду и националистическую демагогию, которыми прикрывались вездесущая социальная несправедливость и ложь. Он считал, что Чили переживает период упадка, который невидим за золоченым фасадом «селитряного бума». Он сравнивал свою страну с Римом периода упадка. Симптомом болезни распада общества был, по его мнению, переживаемый в Чили моральный кризис225.
В унисон с Венегасом, но с другой перспективой развития кризиса главную причину недугов чилийского общества видел в моральной обстановке и в нерешенности социального вопроса и Луис Эмилио Рекабаррен Серрано (1876-1924). Основатель чилийской Социалистической рабочей, а затем и Коммунистической партии Рекабаррен в 1910 г. в связи с празднованием столетия независимости опубликовал свою самую значительную работу «Богатые и бедные за столетие республиканской жизни». Пользуясь практически теми же аргументами, что и Танкредо Пиночет и Алехандро Венегас, опираясь на марксистскую схему смены исторических формаций, Рекабаррен доказывал, что упадок и деградация чилийского правящего класса есть одно из проявлений кризиса буржуазного общества и капиталистической системы в мировом масштабе. Его осуждение правящих кругов Чили сводилось исключительно к моральному аспекту, хотя он и упрекал элиту в неспособности содействовать независимому развитию экономики. Показатель кризиса для Рекабаррена - это пауперизация пролетариата и средних слоев. Хотя в отличие от других публицистов «кризиса столетия» Рекабаррен не видел никаких преимуществ в историческом прошлом Чили и не спешил идеализировать его, все же он признавал, как и все, что общественные институты были аморальны. Всеобщее моральное разложение от элиты перешло на пролетариат и низшие слои общества. Противопоставляя существующий строй своему идеальному обществу, Рекабаррен оперировал такими терминами, как «счастье человека», «моральное возрождение народа». Его взгляды оставались в рамках «народного либерализма»226. Рекабаррен символизировал первое явление марксизма в чилийской общественной мысли.
* * *
XIX век для чилийской исторической науки, для общественной мысли был самой славной и плодотворной эпохой, составляющей гордость этой страны. Благодаря своим выдающимся ученым мужам Чили встала в один ряд с европейскими странами, добившись выдающихся результатов в области исторической науки.
224 Ibid. Р. 149-150.
225 Ibid. Р. 152.
226 Hacia una historia de los comunistas chilenos. Santiago, 2000. P. 93-94.
309
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ПЕРМАНЕНТНАЯ ВОЙНА: ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ПЕРУ В XIX ВЕКЕ
Глава 4
ЛИБЕРАЛЫ И КОНСЕРВАТОРЫ
Известный перуанский историк XX в. Хорхе Басадре, оценивая развитие исторической науки в Перу после достижения им независимости, верно подметил, что в области историографии и преподавания истории в стране идет постоянная гражданская война... И конца ей не видно1.
Для исторической науки Перу XIX в. было характерно некоторое отставание по сравнению с другими латиноамериканскими странами. Это было обусловлено, прежде всего, довольно сложным и непростым процессом становления перуанской государственности после Войны за независимость. Разрушение производительных сил, нарушение экономических связей, политическая нестабильность, каудильизм, засилье милитаризма, отсутствие международно признанных границ государства, бесконечные военные конфликты с Колумбией, Боливией, Эквадором, Аргентиной, Бразилией оказывали негативное воздействие на становление новых общественных отношений и общественной мысли.
Борьба мнений между двумя возникшими в ходе революционной борьбы политическими силами - либералами и консерваторами - в первые 20-30 лет существования независимого государства развернулась в основном вокруг оценки итогов Войны за независимость. При этом либералы, сыгравшие ведущую роль в достижении независимости, зачастую вынуждены были выступать в качестве обороняющейся стороны, так как консервативные силы приписывали все бедствия, происходившие в стране, чрезмерно радикальному характеру освободительного процесса.
Консерваторы, выражавшие интересы так называемых «белых креолов», крупных полуфеодальных землевладельцев сьерры и плантаторов косты, а также церкви, которой принадлежала почти половина обрабатываемых земель, всячески стремились сохранить свои экономические интересы и политическую власть над коренным индейским населением. Они выступали за «сильную власть», способную оградить страну от «анархии» парламентаризма. Им были присущи расистские настроения по отношению к индейцам и метисам. Свобода, равенство, демократия, народный суверенитет рассматривались ими как нечто чуждое Перу, разрушавшее традиционные устои власти, насажденные еще в колониальную эпоху Испанией. Им был также присущ консервативный национализм (своего рода псевдопатриотизм), особенно четко проявившийся по отношению к аргентино-чилийским и колумбийским освободительным войскам и главным образом к Боливару. В этом смысле показателен приход к власти в 1829 г. под лозунгом «Долой иностранцев, долой!» консервативного генерала Агустина Гаммары (1785—
310 1 Basadre J. Meditaciones sobre el destine historico del Peru. Lima, 1947. P. 48.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
1841), свергнувшего «якобинца» и демократа, выходца из Эквадора Хосе де ла Мара (1776-1830).
Либеральные силы были представлены буржуазными элементами крупных городов, особенно портовых, торговцами, ремесленными слоями населения (в основном метисами), лицами свободных профессий, бывшими рабами. Либералы боролись за полную отмену рабства, социальные права индейцев, за отмену привилегий церкви и ограничение ее земельной собственности, за свободу торговли и предпринимательства. Они являлись идеологами и носителями буржуазных свобод: слова, совести, вероисповедания, личности, проповедовали идею народного суверенитета. Понятие «американизм» в противовес «испанизму» в той или иной степени постоянно фигурировало в требованиях либералов. Вдохновленные идеями американской и французской революций, они стремились к утверждению в стране демократического, республиканского режима, зачастую игнорируя объективные реальности страны. К либералам принадлежали Франсиско Луна Писарро (1780-1855), Мануэль Видаурре (1773-1841), Франсиско Гонсалес Вихиль (1792-1875) и др. Именно эта группировка, хотя и опасалась диктатуры Боливара, вверила в его руки окончательное освобождение Перу. Консервативная часть - Хосе Мария Пандо (1787-1840), Фелипе Пардо-и-Альяга (1806-1868), Хосе Рива Агуэро (1783-1858), Бартоломе Эррера (1808-1864) являлись сторонниками установления «порядка», выступая против «выскочек», - чолос и метисов. Они осуждали «революционную риторику» и демократические свободы, которые вели лишь к воцарению анархии. Только сильная власть, опирающаяся на аристократию, по их мнению, могла оградить страну и ее культуру от разнузданной стихии масс. Во имя интересов родины они полагали вполне допустимым установление диктатуры во главе с просвещенными представителями высшего класса - родовитой аристократии. Старый режим, с точки зрения консерваторов, имел несомненные преимущества: упорядоченный и строго определенный образ жизни, общие идеалы и традиции. После же Войны за независимость государство стало слабым, не способным защитить права «лучших представителей страны».
Череда военных переворотов, потрясавших Перу вплоть до завершения революции 1854-1860 гг., являлась выражением непрекращавшейся гражданской войны как в политике, так и в идеологии. И только доходы, полученные от продажи перуанского удобрения - гуано в Европе и США, на время примирили оба лагеря. Впрочем, один из весьма влиятельных консерваторов начала «эпохи гуано» в 1842 г. с презрением писал, что в период господства демократов «народ не работает, а ест гуано»2.
Либеральное осмысление исторического пути Перу впервые было предпринято в книге Хосе Мануэля Вальдеса-и-Паласиоса «Краткая морально-политическая и литературная история Перу в период ее трех великих эпох»3
2 Basadre J. Historia de la Republica del Peru, 1822-1933. T. I-XVIL T. III. P. 90.
3 Valdez у Palacios J.M. Bosquejo sobre el estado politico, moral у literario del Peru en sus tres grandes epocas. Rio de Janeiro, 1844. Строго говоря, своего рода пророческое видение будущего Перу, по крайней мере в XIX в., дал Симон Боливар в письме «Ответ одного южноамериканца - кабальеро с этого острова», отправленного из Кингстона 6 сентября 1815 г. и более известного под названием «Письмо с Ямайки»: «Перу... обладает двумя элементами,
311
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
(1844). Это этапы: колониальный, Война за независимость и первые годы существования страны после завоевания независимости, а точнее период пребывания у власти либерального правительства Хосе Ла Мара. Об авторе книги известно немного. Он был родом из Куско, по-видимому, участник Войны за независимость, либерал, сторонник президента Ла Мара. После его свержения эмигрировал в Бразилию, где в 1844-1846 гг. опубликовал свой исторический очерк. В первой части, посвященной колониальному режиму, Вальдес отметил, что «испанская система управления колонией, основанная на единственном принципе - увековечить обогащение испанских завоевателей, не давала практически никаких свобод народам Америки. Она не только препятствовала реальному процветанию местных жителей, но в течение двух столетий своего господства всячески пресекала все их попытки к самостоятельной экономической деятельности»4. Вальдес описывает погоню конкистадоров за золотом, разрушение уклада жизни мирного населения, спокойно трудившегося под защитой инков: «В начале завоевания Нового Света мы видим монаха-инквизитора и убийцу - первый указывает второму на жертву, второй немедленно ее казнит»5.
Монополии и многочисленные налоги буквально изнуряли местное население. Самостоятельное развитие промышленности и сельского хозяйства жестко регламентировалось. Засилье церкви и произвол инквизиции, церковные налоги, плата за папские буллы и обязательная оплата исповеди вызывают гневное осуждение автора. Духовный застой, ограничение школьных программ изучением Нового завета, господство схоластики - все было направлено на изоляцию страны от остального мира. Но стремление к свободе было все же сильнее всех преград. Иностранные корабли поставляли в Америку не только товары, но и новые передовые идеи европейского просвещения. В конце первой части своего сочинения Вальдес одним из первых публикует Письмо к американцам перуанского иезуита Пауло Вискардо Гусмана с призывом освободиться от колониального гнета Испании, как это сделали 13 английских колоний в Америке6.
Войне за независимость Перу, борьбе за освобождение от гнета Испании Вальдес придает особое значение, подчеркивая, что именно Перу стало той последней твердыней испанского господства, над которой взвился стяг
не свойственными справедливому и либеральному режиму, - золотом и рабами. Золото губит все и вся. Рабство само по себе есть гибель. Душа раба редко бывает в состоянии оценить подлинную свободу: либо ее охватывает ярость, которая порождает беспорядки; либо она смиряется с унижением и свыкается с гнетом.
Хотя это правило применимо ко всей Америке, думаю, что с большим правом его можно применить к Лиме по соображениям, приведенным выше, а также учитывая ту поддержку, которую Лима оказывает своим господам против собственных братьев, достойнейших сынов Кито, Чили и Буэнос-Айреса. Всем ясно, что тот, кто жаждет свободы, по крайней мере пытается ее добиться. Полагаю, что в Лиме богатые люди не потерпят демократии, а рабы и вольноотпущенные мулаты - аристократии; первые предпочли бы тиранию одного человека, чтобы только избежать беспорядков и установить хотя бы относительное спокойствие. Много времени утечет, прежде чем там воцарится свобода» {Боливар С. Избр. произв. 1812-1830. М., 1983. С. 62-63).
4 Valdez у Palacios J. Op. cit. Р. 24.
5 Ibid. Р. 36.
312 6 Ibid. Р. 36-38.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
свободы7. Здесь стремление к свободе выразилось в многочисленных восстаниях и революционных войнах, здесь пролили кровь первые мученики, павшие в борьбе за независимость, - Тупак Амару, Убальде-и-Агилара, Матео Пумакауа, Фарфана, Ангуло, Вильялонга, Пикоага и многие другие. Но мощь Испании оказывалась сильнее локальных революций8 9. Вальдес всецело оправдывает план аргентинского освободителя генерала Хосе де Сан-Мартина (1778-1850), который, постепенно устанавливая контакты с влиятельными перуанцами, преодолевая их сомнения в успехе нового предприятия извне, добился провозглашения независимости Перу. «Сан-Мартин предложил этот план, он придал ему первый импульс и он же научил перуанцев думать и дей-ствовать самостоятельно», - пишет автор*.
Вальдес отмечает, что многие перуанские креолы, тесно связанные с испанцами родственными и деловыми узами, привыкли к монопольному обладанию властью и к экономическим привилегиям: «Большая часть их страстно желала возврата роялистской армии, не веря в искренние намерения Сан-Мартина. Более того, они вели себя так неосторожно, что даже открыто выражали своё недовольство и неприязнь делу независимости. Эти антипатриотические действия побудили Протектора предпринять ряд энергичных мер, в результате которых многие испанцы были разорены и высланы из страны»10. Несмотря на это, на улицах Лимы шла бойкая торговля английскими товарами, торговцы всех стран обслуживали всё более растущее население столицы. Но Сан-Мартин совершил крупную ошибку, продолжая прежнюю тактику уклонения от военного столкновения с роялистами: «Сан-Мартин не хотел ввязываться в боевые действия, хотя все преимущества были на его стороне. Эта апатия оказалась фатальной для его успеха в Перу. С этого момента он лишился большей части своей популярности»11. Другой ошибкой Сан-Мартина Вальдес считает передачу власти конгрессу, где не было столь популярной политической фигуры, как Протектор. «Это была его роковая ошибка, которая отсрочила освобождение Перу и привела страну к неисчислимым бедствиям. Страна еще не конституировалась, ее новые учреждения еще прочно не утвердились, - повсюду бушевали военные действия, а враг был упоен и горд своими победами, опираясь на блестящую армию, сформированную в обширных и богатых внутренних районах. В этих условиях было необходимо решительно и энергично проводить решения, законы, декреты, военные и правительственные акты. Учитывая сложившуюся ситуацию, власть должна была быть сосредоточена в руках одного человека. Конгресс, в состав которого вошли люди с различными взглядами, идеями, культурой, характерами, наклонностями, талантами, к тому же впервые оказавшиеся на высоких постах, не готовые действовать, руководствуясь единой целью и не понимавшие актуальных нужд страны, уподобился существу с тысячью ног, не способному сделать ни одного шага. Он превратился в чудовище, которое если окончательно и не загубило свободу и цивилизацию, то во всяком случае задержало
7 Ibid. Р. 54.
8 Ibid. Р. 55.
9 Ibid. Р. 57.
10 Ibid. Р. 60.
11 Ibid. Р. 62.
313
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
движение общества вперед и развитие его новых институтов»12. Борьба между исполнительной и законодательной властью, а также поражения Освободительной армии положили начало беспорядкам, нестабильности и разногласиям. Они закончились лишь с прибытием Симона Боливара (1783-1830) в Перу и победами при Хунине и Аякучо в 1824 г.13
Вальдес отмечает, что роль и значение Сан-Мартина для Перу и перуанцев определяется тремя моментами: он восстановил суверенитет Перу, вырвав его из рук Испании: издал декрет (написанный его министром Бернардино Монтеагудо), в котором, хотя и с оговорками, заявлялось об освобождении рабов; он добровольно ушёл из страны, передав власть народным представителям14. Вальдес же считает политической ошибкой Сан-Мартина неполную отмену рабства15. Аргументы Пандо, при всей их изощрённости, Вальдес вполне закономерно сопоставляет с «мнением, которое распространяли испанцы по поводу того, что индейцы глупы и ни на что не способны. Суть иронии заключается в том, что такие обвинения бросались людям, которым не давали никакой возможности доказать, на что они способны. Эти измышления теперь полностью опровергнуты перед лицом всего мира... Перуанский народ показал свои удивительные способности, когда революция, освободив мысль, дала ему возможность насладиться плодами своего ума и труда»16.
Не задерживаясь на деятельности Ривы Агуэро, который, с точки зрения нашего историка, не проявил ни ума, ни таланта в сложной и критической обстановке, Вальдес достаточно полно освещает кампанию Боливара в Перу, принесшую стране избавление от господства Испании. Поначалу оценка автором Боливара восторженная: «Боливар - это не человек, это - божество, голос которого подвигает народы и армии. Пять миллионов людей прославляют его, три республики ожидали от него решения своих судеб, Колумбия, Боливия и Перу оспаривают между собой честь его присутствия»17. Но «Боливар, который был гением сражений, никогда не был гением в политике, и он недостаточно хорошо обдумал пути и средства, необходимые для осуществления своего грандиозного проекта»18. Да он и не мог выполнить свои планы, поскольку граждане Перу разделились на две группы - одни хотели, чтобы Освободитель остался в стране в качестве пожизненного диктатора для борьбы с анархией и наследием рабства, другие считали, что отныне делами независимого государства должны заниматься сами перуанцы. И хотя страна стала процветать при Боливаре «перуанцы, освободившись от Испании, стали тяготиться присутствием союзников на своей земле, на содержание которых шли большие средства... К тому же кодекс Боливара (о пожизненном президентстве. - И.Я.} был непопулярен среди большинства жителей... Еще раньше действовала антиколумбийская партия, и с каждым днём она обретала всё большую силу.. .»19.
12 Ibid. Р. 63.
13 Ibid. Р. 65.
14 Ibid. Р. 69.
15 Ibid.; BasadreJ. Peru: Problema у posibilidad. Lima, 1978. P. 58.
16 Valdez у Palacios J.M. Op. cit. P. 66.
17 Ibid. P. 89.
18 Ibid. P. 99.
314 19 Ibid. P. 94.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Как истинный либерал Вальдес показывает положительные последствия завоевания независимости при Боливаре и его приверженце в Перу президенте Ла Маре: «В столице обосновались крупные торговые дома англичан, французов и немцев. Все могли свободно поселиться в ней, независимо от того, к какой стране они принадлежали и какую религию исповедовали, все имели полную свободу для своей деятельности. Никому не требовалось одобрения и разрешения для ведения собственных дел. Свобода конкуренции снизила цены на товары, необходимые для потребления в стране, и способствовала росту производства товаров, идущих на экспорт. Оздоровляющее воздействие этой свободы чувствовалось среди всех классов перуанского общества. Низшие слои могли покупать по более низкой цене то, чего они не могли себе позволить раньше, а богатые смогли расширить круг своих удовольствий и роскоши»20.
Довольно наивно Вальдес объясняет разразившийся кризис и конец процветания влиянием межпартийной борьбы, амбициями и соперничеством личностей, оказавшихся почти случайно в атмосфере свободы и независимости21. Поистине роковым для Перу видится ему свержение демократа и либерала генерала Ла Мара, верного единомышленника выдающегося деятеля Войны за независимость и автора первой либеральной конституции Франсиско Луны Писарро. Как и Сан-Мартин, Ла Мар был смелым и талантливым военным, честным, благородным и справедливым государственным деятелем, но слабым политиком. Он не разгадал интриг приближенных к нему генералов А. Гамарры и Ла Фуэнте и пал жертвой военного переворота. Он не придал значения требованиям владельцев сахарных асьенд косты сохранить рабство, выраженное в памфлете министра финансов Хосе Марии Пандо. Развернулись репрессии нового режима против его противников, страна впала в полосу постоянных государственных переворотов и революций, совершаемых людьми без чести, без принципов, исходящих лишь из личных мелких интересов, а не интересов народа22. «Амбиции победили гражданские добродетели, без которых республики не могут существовать, и если жизнь их ещё как-то длится, то это жизнь в условиях анархии и рабства под вывеской свободы... Великие либеральные принципы померкли в результате разгула личных интересов и обид»23, - с горечью заканчивает свою книгу первый историк-либерал, свидетель Войны за независимость и начальных лет пребывания у власти либералов во главе с Ла Маром.
В отличие от либералов консерваторы не имели продуманной и стройной концепции истории Перу. В полемической схватке с либералами они лишь констатировали разгул анархии и власть выскочек в противовес спокойствию и порядку, царившим, по их мнению, при владычестве Испании. Консерваторы сплотились вокруг Хосе Марии Пандо. Выходец из аристократической семьи, он родился в Лиме в 1787 г. Жил и работал в Испании, занимая различные дипломатические посты. В Лиму возвратился в 1823 г., став министром внутренних дел в правительстве Боливара. Пандо фактически был соавтором
20 Ibid. Р. 66.
21 Ibid. Р. 93-94.
22 Ibid. Р. 113-132.
23 Ibid. Р. 126.
315
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
идеи о конституции, вводившей в Перу пожизненную президентскую власть. Он отвергал точку зрения либералов о том, что просвещение способно покончить с невежеством масс. Только аристократия, по его мнению, сможет управлять народом, причем главной опорой общества должна стать армия, претворяющая в жизнь законы, разработанные просвещенной аристократией, мудрецами. Свобода, утверждал он, не может существовать без силы, а сила в обществе воплощена в армии, ибо «лучшими правителями всегда были военные»24. Уехав навсегда в Испанию в 1833 г., после прихода к власти либерального президента Хосе Луиса Орбегосо (1795-1847), Пандо отрекся от своей родины, поскольку там существовал республиканско-демократический режим, и высказался в своей работе «Размышления о морали и политике» (1837) за восстановление монархии. В Испанской Америке он видел лишь «бесполезные эксперименты и проекты, постоянные изменения в политике, буйное помешательство и отвратительные злодеяния, припадки детского тщеславия, замешанного на жалком бессилии» - все те пороки республики, которые может исправить только представительная монархия25. В памфлете «Письмо из Кадиса» (1837) он сравнивал перуанское общество с «жалким скоплением людей различных каст - буйных и развращенных, сбившихся в свирепые банды, ввергнувших страну в бесконечный хаос анархии»26. Мало того, он покаялся перед испанцами за свою деятельность в Перу, ибо его охватывает стыд за то, что он был министром слабого общества, общества, являвшегося игрушкой в руках иностранного господина (имеется в виду Боливар. - И.Я.) и мирившегося с оскорблениями и наглостью его самых ни-чтожных агентов27.
Идеи Пандо в форме сатирических инвектив излагал его молодой последователь поэт, драматург, эссеист и государственный деятель Фелипе Пардо-и-Альяга. Как и Пандо, этот отпрыск богатой аристократической семьи тоже родился в Лиме (в 1806 г.) и вместе с семьей эмигрировал в Испанию после провозглашения независимости Перу. В 1827 г. Пардо-и-Альяга вернулся в Лиму. Он высмеивал попытки либералов способствовать развитию индивидуализма и равенства всех граждан. С особенной яростью Пардо обрушился на либералов в период Перуано-боливийской конфедерации в 1836-1839 гг., которую возглавил Андрес Санта-Крус (1794-1865), пытавшийся объединить обе страны и преодолеть сепаратизм. Объявив себя наследниками и защитниками «святой земли инков», консерваторы проявляли откровенный расизм в отношении индейцев. Так, Санта-Круса, мать которого была дочерью индейского касика, Пардо презрительно клеймил в сатирических стихах как «простого обыкновенного индейца, да к тому же неприличного, трусливого, подлого, кровожадного», еще и претендующего на лавры Наполеона28. Креольская знать в лице Пардо считала истинным воплощением перуанской
24 Pike F.B. The Modern History of Peru. L., 1967. P. 78.
25 Basadre J. Peru: Problema у posibilidad. P. 58.
26 Gonzalez Marin C.A. Francisco de Paula Gonzalez Vigil. El precursor, el justo, el maestro. Lima, 1961. P. 82.
27 Ibid. P. 82-84.
28 Mendez C. Incas si, indios no: Notes on Peruvian Creole Nationalism and its Contemporary Crisis // 316 Latin American Studies. 1996. Vol. 28. P. 207.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
нации только себя, исключая из перуанского общества большинство населения - индейцев. Индеец как персонаж «славных и мудрых инков» типа Манко Капака, основателя инкской государственности, сияющей в лучах славы и величия из глубины давно ушедших веков, объявлялся своего рода абстракцией, символом. Индеец мог быть терпим консерваторами в том случае, если только он знал свое место в перуанском обществе - место подчиненного. Индеец Санта-Крус, реально присутствующий на сцене политической жизни, -«туп, грязен, подобен вандалу».
Каудильо Фелипе Салаверри (1806-1836), поднявший в 1835 г. мятеж против Орбегосо, провозглашал: «Долой вандалов, которых Орбегосо привел в лоно нашей отчизны. Очистим землю Инков от этой заразы!»29 Лицемерно взывая к памяти инков, консервативные идеологи в действительности вытесняли реально существующих индейцев из национальной жизни, по сути дела осуществляли апартеид большинства коренного народа Перу. Они выдвинули против Конфедерации лозунг борьбы за «вторую независимость», лозунг защиты родины от иностранного вторжения, хотя речь шла о межклассовых и региональных противоречиях в Перу. Вспомним, что А. Гамарра, нанесший поражение Конфедерации, высадился на территорию страны с помощью чилийских войск. Главное отличие либералов от консерваторов состояло в том, что либералы часто обращались за поддержкой к простому народу, т.е., по мнению консерваторов, способствовали анархии и беспорядкам. Пардо, приветствуя государственный переворот Салаверри, писал: «Мы убеждены, что диктатура просвещенного правителя является единственным средством спасения Перу»30. Пардо стал идеологом «революции» Салаверри, занимая в его правительстве различные посты. После смерти Салаверри Пардо играл такую же роль при консервативном президенте Гамарре, постоянно ведя в прессе агитацию за утверждение в Перу власти аристократии.
Либералы также понимали, что не все, что они провозглашали и делали во время борьбы за независимость, оказалось полезным для страны. Это отмечал и сторонник Санта-Круса Гарсия дель Рио в лимской газете «Е1 Реп! Boliviano» 18 апреля 1836 г.: «Наши конституции принимались под грохот оружия или в буре революционных переворотов теми людьми, которые получили исключительно книжные знания. Они имели абстрактные представления о нашей политической системе, считая красивые теории самым высшим достижением политической мысли. Недостаточно внимания уделялось реальным движущим силам общества. Они не позаботились упростить нормы законодательного права, не приспособили их к нашему уровню с тем, чтобы все понимали их, и бедные люди не тратили время и деньги в судах. Тем самым они оставили без улучшения положение наших граждан»31.
Пик полемики между либералами и консерваторами пришелся на 40-50-е годы XIX в. Отмена подушной подати на индейцев, ликвидация рабства, судьба церковных земель, политическая модернизация на фоне социальных противоречий и непрекращающихся кровавых столкновений противобор
29 Mendez С. Op. cit. Р. 209.
30 Ibid. Р. 211.
31 Ibid. Р. 212.
317
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ствующих сил, несомненно, обостряли и идеологические конфликты. Тому же способствовала и фактическая «балканизация» экономической жизни и слабость центральной государственной власти, более или менее смягченная доходами от экспорта гуано в конце 40-х годов. Борьба за их распределение еще долго влияла на ход исторического развития Перу. Особую роль в распространении либеральных идей, направленных против консерваторов, сыграл «Прогрессивный клуб», который возглавили Педро Гальвес и Хосе Севилья. Он был создан в качестве противодействия избранию президентом консервативного генерала Хосе Руфино Эченике (1800-1887) и наиболее активно действовал в 1849-1851 гг. Главными требованиями этого прообраза политической партии были борьба против деспотизма военных, за сокращение армии, установление гражданского правительства, ответственного перед парламентом, экономия и отчетность при расходовании бюджетных средств, содействие иммиграции, прямое голосование, реформа налоговой системы, отмена смертной казни, развитие светского образования и т.д.
Ведущей фигурой консерватизма в это время был Бартоломе Эррера, лимский священник, директор колледжа Сан-Карлос с 1842 г., депутат конгресса от Лимы в 1849-1860 гг. Выступая в главном соборе Лимы 28 июля 1846 г. во время заутренней литургии, проведенной по приказу исполнительной власти по случаю очередной годовщины провозглашения независимости, он впервые в истории независимого Перу открыто озвучил здравицу в честь Испании, сумевшей, по его мнению, приобщить к цивилизации, к достижениям человеческого разума и христианству новые огромные по численности народы, населявшие неизвестные ранее части мира: «Слава тем, кто это совершил! Слава Испании! Эта слава - отражение великих деяний Всевышнего. Поистине Бог дал испанскому народу неиссякаемую фантазию, щедрое, благородное сердце, стойкий, несгибаемый характер»32. Эррера восхищался прочностью власти вице-королей в колонии, основанной на расовой иерархии и четком социальном делении. Жесткая структура колониального общества смягчалась патернализмом власти и духовным влиянием церкви. Поэтому всякое отклонение от традиций и ценностей колониального времени, непризнание Божественного провидения погружают Перу в неисчислимые бедствия. Случилось так, что пришла независимость. Она принесла с собой ложные, безбожные, антисоциальные принципы. А надо было бороться с этими принципами уже в ходе самой революции, как это делалось в эпоху Французской революции. Власть исходит по необходимости от Бога. Судьи, законодатели, правители - его уполномоченные. Суверенитет народа есть не что иное, как повиновение властям согласно воле Божьей, и только суверенитет Бога абсолютен - он единственный может повелевать свободой человека. Народ должен повиноваться своей верховной власти. Не он ее создавал, и не он может ее разрушать. Тот, кто правит, есть лишь посланник Бога. Тот, кому повинуется народ, и есть власть имущий. Народ не делегирует власть - он ее признает и соглашается с ней33. «Перу, освободившись от власти Испании, остается рабом господа Бога нашего и только в этом рабстве может отыскать
32 Basadre J. Op. cit. Т. III. Р. 238-239.
318 33 Ibid. Р. 239.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
настоящую свободу»34, - заявлял он. Речь Эрреры была открыто направлена против принципа народного суверенитета, принципа, закрепленного во всех конституциях страны. Отвечая на критику в его адрес со стороны либералов, в частности Бенито Ласо, Эррера утверждал, что «право принимать законы принадлежит аристократии знаний, обладающей врожденной силой ума. Народ не может быть настоящим сувереном в самом строгом смысле этого слова. А если он не может этого делать, то и не может быть носителем суверенитета»35.
В опубликованной проповеди Эррера высказался еще откровеннее. Согласно его концепции истории Перу именно конкистадоры создали новую страну - «испанское и христианское Перу, независимость которого мы сегодня празднуем. Современное Перу - это не инки, восстания индейцев подобного восстанию Тупак Амару больше не будет. Эксцессы, которые сопровождали конкисту, не могут затмить ее величия. Ведь американские подданные Испании в течение столетий мирно жили под опекой метрополии. Не будь особой роли Испании в истории Перу, роли, которую ему предназначила Божественная воля, не была бы достигнута независимость, открывшая родине особое предназначение»36.
В полной мере реакционность Эрреры выразилась во время дебатов в конгрессе в 1849 г. по вопросу о предоставлении права голоса неграмотным индейцам. Индейцы, заявил он, пока не имеют ни знаний, ни способностей. Им сначала надо дать образование, и только потом можно «предоставить право участия в политике; сейчас же такой шаг способствовал бы их деградации, вызвав презрение к этой несчастной расе. Они будут превращены в рабов, зверей или бесчувственную машину», ибо не будут понимать смысла законов, познание которых доступно сейчас лишь некоторым, составляющим не более 10 из 100 избирателей37. Педро Гальвес в ответ на эту лицемерную речь священника высмеял опасения Эрреры: «Я обвиняю сеньора Эрреру в том, что его проект закона является попыткой унизить личное достоинство человека, отвергая благородство его души, допуская деление человечества на две части, одной из которых доверяется власть над другой, обрекая последнюю на вечную опеку»38.
Теряющие почву под ногами консерваторы в момент, когда близилась к завершению революция 1854-1860 гг., продолжали настаивать на переосмыслении исторического прошлого Перу. Так, первый президент Перу Хосе де ла Рива Агуэро под псевдонимом опубликовал в Париже два тома своих мемуаров «Воспоминания и документы по истории Войны за независимость Перу и
34 Gonzalez Marin. Op. cit. P. 179.
35 Ibid. P. 240.
36 Ibid. P. 241.
37 Basadre J. Historia de la Republica del Peru. T. III. P. 246. Эррера представил себя поборником просвещения индейцев: «Обучайте и воспитывайте индейца, улучшайте его положение. Иначе все наши похвальные желания, сколь бы прекрасными они ни были, останутся бесплодными. Ведь там, где хотят уравнять глупого с тем, кто развил свой ум, а этот последний может и быть нечестным человеком, что вполне вероятно, там всегда будут жертва и убийца. Образование, образование, сеньоры, для индейцев, а что касается их прав, то, конечно, они существуют и их создал Бог» (см.: Ibid. Р. 246).
38 Ibid. Р. 247.
319
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
анализ причин ее неудач», изобилующих злобными и клеветническими выпадами против Освободителей и самого дела независимости39. В них он заявил, что независимое Перу оказалось недостойно своего славного прошлого, когда страной управляла уважаемая народом аристократия в лице вице-королей: «Вряд ли стоит полагать, что перуанцы, привыкшие к тому, что ими правили столь уважаемые личности, будут ценить и уважать тот сброд из грабителей и преступников, который властвовал в Перу почти всё время после завоевания независимости. Их преступления я показал в этой своей книге. Сама жизнь, кажется, продемонстрировала, что республиканская система правления не подходит для такого разнородного населения, как наше. Оно не имеет ни привычки, ни образования, необходимых для такого рода правления». А ведь еще в своем знаменитом Манифесте «Изложение 28 требований», опубликованном в 1818 г. в Буэнос-Айресе, Рива Агуэро осуждал колониальный режим за то, что тот не допускал к власти креолов, или «американских испанцев», предпочитая вместо них выдвигать безродных выскочек, только что прибывших из Испании. Впрочем и в этом труде Рива Агуэро высказывался за сохранение знати, класса, являющегося естественной прослойкой между монархом и народом40. Естественно, здесь нет ни слова об индейцах, о рабстве цветного населения, а лишь сетования, и довольно робкие, на политические и экономические притеснения креолов.
Заметную роль в борьбе против клерикализма и ультрамонтанизма сыграл Франсиско де Паула Гонсалес Вихиль. Священник и монах, позднее директор Национальной библиотеки, он отказался от своего сана. Будучи избран депутатом конгресса, выступил против военных диктаторов Гамарры и Салаверри, так же как и против вторжения армии Боливии во главе с Санта-Крусом в Перу. В 1832 г. он произнес в конгрессе яркую речь против нарушения Га-маррой конституции Перу. Заключительные слова этой речи стали постоянным рефреном и лозунгом в выступлениях тех перуанцев, которые защищали гражданские права, нарушаемые правителями страны на разных этапах ее истории: «Я обязан обвинять. И я обвиняю!» («Debo acusar, уо acuso!»41).
Вихиль, на взгляды которого огромное влияние оказали французские просветители, выступал за отделение церкви от государства, против церковных фуэрос и признания католической религии государственной, склоняясь к деизму. Критикуя многие религиозные догмы, он являлся сторонником принципа народного суверенитета и буржуазных свобод: слова, совести, вероисповедания, личности и т.д. Он резко раскритиковал реакционную политическую проповедь Эрреры, отметив, что его мысли вовсе не новы и вполне пригодны для эпохи Средневековья, а не для людей, живущих в век Просвещения42. Комментируя слова Эрреры о том, что свобода состоит в повиновении Богу и церкви, Вихиль восклицал: «Как, и это по воле Бога?! Что это за принцип, когда свобода как недвижимый труп оказывается в руках игумена? Свобода подвижна, изменчива, она протестует. А тот, кто смирен и повинуется - тот
39 Memorias у documentos para la historia de la independencia del Peru у causas del mal exito que ha tenido esta. Obra postumo de P. Pruvonena. P., 1858. Vols. I—II.
40 Цит. no: BasadreJ. Peru: Problema у posibilidad. P. 314, 313.
41 Basadre J. Chile, Peru у Bolivia independientes. Barcelona; Buenos Aires, 1948. P. 139.
320 ^Gonzalez Prada M. Vigil: Paginas libres. Horas de lucha. Caracas, 1976. P. 65.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
застыл в оцепенении и безгласен. Эта свобода - свобода тюрьмы, кладбищенская свобода. И подобные слова звучат с церковного амвона в столице?!»43. Рассуждения Эрреры насчёт прирождённого суверенитета ума и знаний, якобы присущих аристократии, которая по воле Бога имеет право властвовать в обществе, Вихиль назвал пошлостью. Только достойные и способные люди и по воле народа могут быть призваны к управлению страной44. Либеральные воззрения Вихиля вызывали яростный гнев клерикалов. Его высказывания о необходимости отчуждения церковного имущества дали повод Эррере занести его в лагерь сторонников и последователей Прудона45. В 1851 г. по инициативе Эрреры папа Пий IX отлучил Вихиля от церкви.
Вихиль был одним из первых интеллектуалов Перу, обративших внимание на положение индейцев, требуя отмены подушной подати. В книге «Защита власти правительств и епископов от претензии папской курии» (1845) он отмечал: «Какой позор! Какая несправедливость! Взимать налог с индейцев и не затрагивать доходы церкви, отнимая последний кусок хлеба, замешанный на поте, слезах и крови у этих несчастных». Он требовал человеческого обращения с индейцами, напоминая, что они - люди46.
В идеологической схватке 50-х годов либералы энергично отстаивали своё видение истории Перу. Один из самых влиятельных представителей либерализма середины XIX в. Хуан Эспиноса (1804-1871), участник Войны за независимость, писал в 1855 г.: «Перуанец, которого завоевали испанцы, был более цивилизован, обладал более высокой нравственностью, был менее фанатичным. Раньше им управляли лучше, чем при конкистадорах... Законы и принципы несли благо для всех, политический строй отличался свободой, уважение к правам было почти религиозным. Наш индеец был спокойным, скромным, добрым и ласковым, гостеприимным, терпеливым, трудолюбивым, умным, способным к быстрому обучению. Он по-научному изучал медицину и ботанику. Индеец был счастлив и добр, пока из Испании не прибыли все эти жестокие люди. Они развратили его, испортили его характер»47. Огромное влияние на тогдашнюю молодежь оказала книга Эспиносы «Шесть критических писем к Изабелле II от полковника X. Эспиносы, а также другие важные послания» (1852). Она пронизана демократическим оптимизмом. В ней славились свобода, равенство, светскость в политической жизни, уважение к закону, выражалось острое неприятие деспотизма и насилия, осуждалась апатия народа перед лицом антидемократических действий как светских, так и религиозных властей. Как и Вихиль, Эспиноса призывал к демократизации церкви: «Истинная церковь - это демократическая церковь. И действительно, в том, что касается равенства прав и обязанностей, Иисус и апостолы были первыми истинными демократами. Настоящая демократия относится одинаково ко всем лицам вне зависимости от их социального статуса и личной власти. Люди, назначенные на те или иные командные посты,
43	Gonzalez Marin С.A. Op. cit. Р. 180.
44	Ibid. Р. 181.
45	Ibid. Р. 182.
46	BasadreJ. Historia de la Republica del Peru. T. III. P. 19.
47	Espinoza J. Diccionario para el pueblo: republicano, democratic©, politico у filosofico. Lima, 1855 (цит. no: Pike F.B. Op. cit. P. 9).
11.	История Латинской Америки
321
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
уполномочены народом занимать эти посты лишь на время»48. При этом все негативные явления в стране приписывались реакционному воздействию испанского наследия. «Там, где говорят по-испански, не может быть хорошего правительства», - утверждал Эспиноса, одновременно восхваляя Англию -«образцовую нацию», «классическую страну свободы и порядка»49.
Положительная оценка инкского прошлого являлась общей чертой большинства либералов. Видный историк Себастьян Лоренте (1813-1884) после поражения либералов эмигрировал из Испании в Перу, где в 1844 г. был назначен директором колледжа Nuestra Senora de Guadelupe. Он рассказывал своим ученикам о современных направлениях европейской либеральной мысли, в частности французской. Он - участник революции 1854-1860 гг. на стороне либералов. Как и Эспиноса, Лоренте описывает в 1855 г. положение индейца в современном ему Перу в мрачных тонах: «Они (индейцы. -И.Я.} пребывают в невежестве, они трусливы, бесчувственны, неспособны оценить благодеяния и собственные выгоды. Они безвольны, лодыри, воры, презирают истину, им непонятны высокие порывы и чувства. Они прозябают в нищете, предрассудках, вечно пьяны и вечно похотливы»50. Причину этого он видит «во многовековом угнетении индейца» испанцами51. Однако не без влияния испанской историографии он писал о совершенно бесперспективном будущем коренного населения. Подспудно Лоренте следовал известной теории «варварства и цивилизации», выдвинутой философом Гегелем и усвоенной в той или иной форме многими латиноамериканскими историками.
Республиканский период истории Перу получил освещение на страницах газеты «Е1 Comercio», где в 1851 г. публиковалась работа видного либерала, дипломата, юриста Сантьяго Тавара (1790-1874) «История партий». Этот труд носит мемуарный характер. Сам автор был другом С. Боливара, участвовал во всех его правительствах. В центре его внимания прежде всего история идеологических разногласий между либералами и консерваторами. При этом он положительно оценивает историческую роль либералов, считая ее двигателем прогресса в Перу. Он, как и большинство либералов, полагал, что от колониальных порядков перуанцам «нечего было сохранять». Это был режим «плети для негра, бича и миты для индейца, а для испанцев и креолов разгул фанатизма, продажности судов, запретов и невежества»52. Привычка к пассивному повиновению вице-королю, сложившаяся в колониальный период, не подготовила перуанский народ к должному восприятию демократии, а влияние аристократии и сильной церкви еще более усугубило это положение. По мнению С. Тавара, первый президент Перу Рива Агуэро оказал негативное влияние на весь последующий ход развития освободительной борьбы, так как никогда не был республиканцем. Гамарра, Санта-Крус, Пандо, министры различных
^Espinoza J. Diccionario... (цит. по: Hispanic American Historical Review (далее - HAHR). Durham, 1967. Febr. Vol. XLVII, N 1. P. 63); Pike F.B. Heresy, Real and Alledged, in Peru: An Aspect of the Conservative-Liberal Struggle, 1830-1875 // HAHR. Durham. 1967. V. XVIII, N 1. P. 50-74.
49	Porras Barranechea R. Fuentes historicas peruanas. Lima, 1968. P. 478.
50	Lorente S. Historia de conquista del Peru. Lima, 1861. P. 117.
51	Lorente S. Historia de la civilizacion peruana. Lima, 1879. P. 58.
322 52 Porras Barrenechea R. Op. cit. P. 484.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
правительств, депутаты конгресса подверглись в работе сокрушительной критике. Тавара осуждает и проект Боливара о пожизненном президентстве53. В целом же он положительно оценивает деятельность Боливара в Перу: «Всякий разумный человек понимал, что каковы бы ни были намерения Боливара в отношении Перу, его триумф здесь не привел бы к устойчивому господству. Но если бы он был побежден (роялистами. - И.Я.\ то испанцы на многие годы утвердили бы свое господство. В этих условиях честные патриоты обязаны были поддержать Боливара, а затем заставить его уйти»54. «Борьба Перу против устремлений Боливара - это третий триумф в борьбе за национальную независимость, а одновременно и триумф демократии»55. Два других триумфа демократов - это 28 июля 1821 г. (дата провозглашения независимости Перу) и 20 сентября 1822 г. (начало работы первого конгресса).Тавар верно выделил ключевые моменты Войны за независимость, когда перуанские либералы внесли решающий вклад в основание Республики Перу - обретение независимости, установление республиканского строя, неприятие антидемократического статуса верховной власти в виде пожизненного президентства.
Выдающаяся роль в освободительной борьбе в Перу принадлежит чилийским либералам братьям Мануэлю (1827-1895) и Франсиско Бильбао (1823-1865), эмигрировавшим в Перу и жившим здесь в 50-60-е годы. Мануэль Бильбао опубликовал в 1853 г. «Историю генерала Салаверри», где нарисовал романтический портрет не столь уж и романтического, по правде говоря, каудильо. Борьба за независимость оценивается им как шаг на пути прогресса в Испанской Америке. Он сделал новаторский для того времени вывод о том, что «революция независимости оказалась лишь сменой лиц у власти, насмешкой над республиканской идеей; не вдаваясь в подробности, можно утверждать, что материальное положение страны ухудшилось и даже гарантии личности не соблюдались»56, о чем свидетельствовали разгул коррупции, религиозного фанатизма, сохранение института рабства, недостаток школ, сервильная пресса. В 1856 г. Мануэль Бильбао написал первый учебник по истории Перу для школ «Учебник политической истории Перу для учащихся гуманитарных учреждений». Текст учебника был официально одобрен либеральным министром внутренних дел, исправлен и дополнен Мануэлем Феррейро и Себастьяном Лоренте. Об инках Бильбао пишет так: «Инкская империя была самой развитой и цивилизованной среди известных древних народов»57. Отражая позицию либералов своего времени, неприязненную по отношению к Испании, М. Бильбао утверждает, что «орда беглых преступников» почти полностью уничтожила местное население. Конкистадоры, «вдохновляемые католическим фанатизмом, отличались необузданным стремлением к золоту»58. Колониальное правление, с его точки зрения, было крайне жестоким в период Филиппа II и более или менее проникнуто духом реформ при Бурбонах. М. Бильбао оценивал восстание Тупак Амару
53 Ibid.; Historia del Peru. Vols. I-XII. Lima, 1982. Vol. X. P. 302.
54 Basadre J. Op. cit. T. I. P. 64.
55 Ibid. P. 127.
56 Цит. no: Ibid. T. III. P. 282.
57 Porras Barranechea. Op. cit. P. 482.
58 Ibid.
323
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
II как «первую революцию за независимость Перу». Крайне отрицательно М. Бильбао относился к колониальной власти испанцев: «Вице-короли ограничивались извлечением из этих земель как можно больших богатств для метрополии, полностью пренебрегая моральным и интеллектуальным развитием поселенцев»59. М. Бильбао считал деятельность Сан-Мартина весьма неудачной, так как он затянул войну своей медлительностью, возлагал большие поборы на перуанцев, терпимо относился к растрате государственных средств. Зато Боливар у него - «гений американской независимости». Никаких недостатков в его деятельности он не заметил. В республиканскую эпоху его естественно привлекают фигуры либеральных деятелей Луны Писарро, Ла Мары, Орбегосо и других, которые приняли и защитили либерально-демократические принципы, которые с тех пор «никто не осмеливался низвергнуть как установленную форму правления»60. Консерваторы, особенно Гамарра, правление которого было основано на «ретроградных принципах», подверглись особо резкой критике. Санта-Крус осуждается за попытку установления деспотической власти протектора и попытку раздела Перу. Учебник М. Бильбао содержит некоторые из основополагающих идей по истории Перу и занимает одно из важных мест в либеральной историографии Перу.
Деятельность Франсиско Бильбао была направлена на борьбу с привилегиями церкви и критику президента Рамона Кастильи, медлившего с проведением революционных реформ. В памфлете «Правительство свободы» (1855) он требовал прямого народного представительства, ответственности и сменяемости властей, замены армии гражданской гвардией61. В полемике с клерикалами Ф. Бильбао отрицал первородный грех, крещение, устную исповедь, божественность Христа, евхаристию, ад, безбрачие священников, папскую власть. Арестованный и осужденный под давлением церковников, Ф. Бильбао вынужден был покинуть Перу навсегда.
Дискуссии, развернувшиеся между либералами и консерваторами, подготовили идеологическую почву для буржуазной революции 1854-1860 гг., отменившей подушный налог на индейцев, окончательно освободившей рабов, ликвидировавшей церковные фуэрос и неотчуждаемость церковных земель. Фуэрос лишились и военные.
С точки зрения осмысления истории страны в этот период были намечены те линии исторической традиции в историографии, которые в известной степени остаются актуальными и в современной перуанистике.
ОСНОВАТЕЛЬ ПЕРУАНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ МАРИАНО ФЕЛИПЕ ПАС СОЛЬДАН
Открытие залежей гуано в 1841 г., а позднее селитры, пользовавшихся огромным спросом в Европе и США, усилило связь Перу с мировой капиталистической экономикой и способствовало установлению относительной стабильности в стране. Закончился период ежегодных мятежей и постоянных смен
59 Ibid.
60 Ibid. Р. 483.
324 61 Basadre J. Peru: problema у posibilidad. P. 77-79.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
власти военных каудильо. Компромиссом между либералами и консерваторами завершилась буржуазная революция 1854-1860 гг., в результате которой либералы в известной степени стали консерваторами, а консерваторы несколько либерализировались. Как писал Хосе Карлос Мариатеги, «гуано и селитра создали в Перу, где собственность все еще сохраняла аристократический и феодальный характер, первые прочные элементы торгового и банковского капитала. Прямые и косвенные profiteurs богатств побережья были первыми представителями класса капиталистов. В Перу сформировалась буржуазия, прочно связанная с аристократией, состоявшей из потомков энкомендерос и колониальных землевладельцев, но в
силу своей новой функции вынуж-
денной воспринять фундаментальные МАРИАНО ФЕЛИПЕ ПАС СОЛЬДАН основы либеральной экономики и по- ---------------------------------
литики.. Правительство Кастильи
стало этапом в укреплении класса капиталистов. Государственные концессии и прибыли от экспорта гуано и селитры создали капитализм и буржуазию. Этот класс, организовавшийся впоследствии в “сивилистскую партию”, очень скоро приступил к полному завоеванию власти»62.
Теперь, когда крайне продолжительная, кровавая и разрушительная Война за независимость и первые тяжелые десятилетия существования молодой республики наконец завершились столь долго ожидаемым миром и стабильностью, в глазах либералов, сыгравших решающую роль в освобождении от колониальной зависимости, их собственные победы приобрели героический ореол. В то же время консервативные критики Войны за независимость вынуждены были умерить свой обличительный пафос в адрес либералов.
На период «процветания» 60-70-х годов приходятся и первые фундаментальные работы перуанских историков, определившие основные тенденции развития национальной историографии на много лет вперёд. Утверждение суверенитета молодой страны, доказательство необходимости и прогрессивности разрыва с Испанией с целью преодоления колониального прошлого, поиск национальных истоков и традиций и, в частности, оценка наследия инков, как исторической первоосновы перуанского государства, - вот идейные установки научной историографии Перу, сложившейся в годы стабильного развития молодой республики.
62 Мариатеги Х.К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963. С. 63. См. также: Mariategui Jose Carlos. Siete ensayos de interpretacion de la realidad peruana Lima, 1957. P. 17-18.	325
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Решающий вклад в научное изучение своей страны внес выдающийся историк второй половины XIX в. Мариано Фелипе Пас Сольдан. Он фактически является основателем перуанской национальной историографии, ярким представителем либерально-позитивистского направления в историографии Перу XIX в. Как почти все крупные перуанские историки XIX в. Мариано Пас Сольдан не был профессиональным историком. Он участвовал во многих «революциях», занимал высокие государственные посты, работал дипломатом в странах Латинской Америки и Европы, географом и статистиком, чиновником на государственной службе, одновременно изучая архивы и библиотечные фонды различных стран и собирая документы по истории Перу.
Мариано Пас Сольдан родился 22 апреля 1821 г. в Арекипе. Юрист по образованию, он начал карьеру на государственной службе в городе Кахамар-ка. В 1857 г. короткое время занимал пост министра иностранных дел в правительстве Р. Кастильи. В 1858 г. по поручению Р. Кастильи был направлен в США для изучения системы исправительных учреждений. Вернувшись в Лиму, он возглавил строительство центральной тюрьмы и других общественных зданий. Пас Сольдан создал Перуанский корпус инженеров, провел изучение будущих линий железных дорог. В 60-70-е годы три раза назначался министром юстиции и образования. После оккупации Лимы чилийскими войсками эмигрировал в Аргентину. После ухода чилийцев из страны в 1884 г. вернулся в Лиму, где и скончался 31 декабря 1886 г.
Авторитет Пас Сольдана как блестящего знатока национальной истории неоспорим. Один из крупнейших исследователей перуанской историографии, Рауль Поррас Барренечеа, писал, что «Пас Сольдан располагал самым полным собранием газет и памфлетов, архивами Луны Писарро, Гамарры и Ла Фуэнте. Можно сказать, что он все видел, все читал и все зафиксировал»63.
В научной деятельности Пас Сольдан следовал рекомендациям известного венесуэльского мыслителя Андреса Бельо, изложенным им в 1848 г. в статье «Способ изучения истории». А. Бельо считал, что при написании истории прежде всего следует особое внимание обращать на точный, скрупулезный отбор достоверных фактов, документальных источников, подвергая их критической оценке и последующему нарративному описанию64. Бельо требовал прежде всего уважения к фактологическому материалу: «Выявить факты -вот что означает писать историю. И именно на этой основе можно использовать философию, которая дает действительное знание людей и народов»65. А. Бельо также считал, что история - это наука, которую необходимо изучать комплексно, исследуя все проявления нравственной, интеллектуальной и духовной жизни людей: «Необходимо изучать все - дух народа, проявляющийся в климате, законах, в религии, промышленности, в предметах искусства, войнах, литературе и науке»66. Эти идеи были творчески усвоены Пас Соль-
63 Porras Barrenechea Raul. Fuentes historicas peruanas. Lima, 1968. P. 288.
64Цит. no: Gonzalez Stephan Beatriz. La historiografia literaria del liberalismo hispano-americano del siglo XIX. La Habana, 1987. P. 125. См. также: Кальдера Рафаэль. Андрес Бельо. М., 1995. С.195.
65 Gonzalez Stephan В. Op. cit. Р. 117.
326 66Ibid. Р. 122.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
даном, хотя многие интерпретации и выводы по конкретным проблемам истории Войны за независимость не всегда совпадали с мнением А. Бельо.
Фундаментальным трудом Пас Сольдана является «История независимого Перу». В предисловии к 1-му тому своего труда автор отметил, что задумывал написать историю Перу с 1819 до 1855 гг., соответственно разделив её напять периодов: 1819-1822, 1822-1827, 1827-1833, 1833-1839, 1839-1855. При жизни автора были опубликованы первые две части работы, посвященные непосредственно Войне за независимость: «История независимого Перу: первый период, 1819-1822» (в Лиме в 1868 г.) и «История независимого Перу: второй период, 1822-1827» (в двух томах) в 1870-1874 гг. (в Лиме и Гавре). Последующие части этой работы, а также переиздания первых двух вышли уже после смерти автора: в 1888,1919, 1929 гг. и т.д.
Помимо главной работы Пас Сольдан написал различные статьи по истории и географии для основанного им журнала «Revista Peruana». В 1855 г. он по поручению правительства Кастильи издал «Географический атлас Перу». Важным вкладом в изучение страны стал его «Статистико-географический словарь» (1877). С 1872 г. Пас Сольдан начал выпуск серии «Перуанская библиотека», в которой публиковались малоизвестные архивные документы, раритетные издания прошлых лет, а также ряд исследований. Подготовленные им исторические очерки по актуальным проблемам политической, экономической и дипломатической истории Перу до сих пор не утратили интереса для обществоведов: «Документы о знаменитом убийстве Монтеагудо» (I860); «Политические и экономические отношения Боливии и Перу» (1878); «Действительные границы между Перу и Боливией» (1878).
Его перу принадлежит труд «Историческое описание войны Чили против Перу и Боливии» (1884), написанный им в эмиграции в Аргентине. Это попытка освещения войны с перуанской точки зрения в противовес работам чилийских историков Диего Барроса Араны и Бенхамина Викуньи Маккены. Пас Сольдан прав, считая главным виновником войны правительство Чили. Однако слабо ориентируясь в международных аспектах, он совсем не учитывает антиперуанскую позицию Англии. К внутренним причинам поражения автор относит разногласия внутри правящей элиты Перу, в результате чего в декабре 1879 г. была установлена диктатура Николаса Пьеролы (1839-1913). Непрофессионализм Пьеролы как руководителя страны в роковые годы войны, его подозрения относительно руководства армии юга во враждебном отношении к его правлению ослабили возможность сопротивления врагу. Столь же пагубным для военных усилий страны оказалось и финансовое соглашение Пьеролы с французским банкиром А. Дрейфусом, лишившее Перу денежных средств именно тогда, когда в них была особенно острая нужда.
Как мы уже отмечали, главный труд Пас Сольдана «История независимого Перу» посвящен в основном истории перуанской Войны за независимость. Он написан на основе широчайшего круга интереснейших и важных источников и исторических материалов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот автором. По существу - это документальная история героической борьбы за независимость перуанского народа. В центре внимания прежде всего военно-политическая история, хотя автор затрагивал и другие аспекты - экономические, политические, финансовые, идеологические, меж
327
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
дународные отношения, проблемы конституционного строительства. В работе показана идеологическая борьба в лагере патриотов, дана оценка наиболее видным деятелям освободительного движения, определена периодизация Войны за независимость. В конце работы даются в качестве приложений многие документальные материалы.
Труд Пас Сольдана остается востребованным и по сей день. В начале XX в. его история была переиздана в серии «Библиотека Аякучо». В предисловии к изданию известный венесуэльский ученый Рамон Бланко-Фомбона, критически оценивая интеллектуальный уровень и манеру изложения автором исторического материала, вместе с тем вынужден был констатировать, что именно ценность содержащихся в работе уникальных фактов и документов - только одно это придает ей значимость в глазах современных историков Америки. «И читается она новыми поколениями с целью ознакомления с действительными истоками нашей демократии и оценки вклада и усилий наших предков в достижение свободы и цивилизации»67.
В то же время Бланко-Фомбона вменяет в вину Пас Сольдану то, что «историк не понял героев независимости, о которых пишет. Ни Сан-Мартин, ни Сукре не были им поняты. И менее всего Боливар»68. Сказано запальчиво, но, как выясняется из дальнейших высказываний Бланко-Фомбоны, эмоциональность автора предисловия вызвана достаточно взвешенной оценкой Пас Сольданом деятельности Боливара в Перу69. Заслуга Пас Сольдана как историка как раз в том и состоит, что он дает весьма приближенную к объективной оценку деятелей и событий перуанской Войны за независимость. Внимательное чтение его труда убеждает непредвзятого читателя, что автор щепетильно и всесторонне воспроизводит и анализирует историческую реальность страны. И естественно, что такой подход к теме исследования, а тем более к выводам автора, не может не вызывать возражений и даже необоснованных нареканий со стороны идеологов, придерживающихся иных взглядов.
Объективность, точность суждений, документированность - вот отличительные черты фундаментального исследования Пас Сольдана. Об этом он заявил в предисловии к книге, обещая ограничиться освещением событий, не углубляясь в философские теории и не вдаваясь ни в рассуждения, ни в оценки по поводу исследуемого прошлого.
Во вводной главе труда присутствует резкая критика сущности испанского колониализма. Такое осуждение испанского владычества со стороны перуанского историка определялось еще и тем, что лишь два года назад, в 1866 г. закончилась война Перу с Испанией, захватившей острова, где добывалось гуано - основной экспортный товар страны и главный источник ее доходов. Большинство вице-королей Перу, по мнению автора, кровавые палачи, жаждущие только богатств. В Перу при испанском господстве отсутствовал справедливый суд, не существовало образования, не развивались сельское хозяйство и промышленность. Торговая монополия Испанской империи в корне душила рост и развитие национальной экономики. Политическая
67Paz Solddn M.F. Historia del Peru Independiente (1822-1827). Madrid, 1919. T. I. P. 9.
68 Ibid. P. 9-10.
328 69 Ibid. C. 10.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
система правления совершенно не менялась со времен конкисты, закоснев в первоначальных формах угнетения местных жителей. Впрочем, антииспан-ские высказывания Пас Сольдана не отличались оригинальностью и были отражением достаточно широко распространённых взглядов французских энциклопедистов в Европе и американских креолов, поднявшихся на борьбу с господством Испании в Америке. Они подвергали острой критике злоупотребления колониальных властей, религиозный фанатизм, культурную отсталость, угнетение индейцев и т.п.70
Отмечая стремление перуанцев к независимости, Пас Сольдан приводит перечень восстаний и заговоров начиная с 1730 г., в том числе и восстание Тупак Амару II в 1780 г. и индейского вождя Матео Пумакауа в 1814 г. К сожалению, на этих двух последних массовых выступлениях коренного населения против испанского владычества Пас Сольдан не останавливается подробно, хотя анализ этих крупных народных движений дал бы ему более доказательную фактологическую базу для выявления причин трудностей освободительного процесса в Перу и необходимости его поддержки всеми революционными силами стран Южной Америки.
Одной из основных проблем Войны за независимость Перу, несомненно, была слабость антииспанских сил в стране, что в первую очередь связано с патологическим страхом богатых креолов перед возможными выступлениями индейских масс против своих угнетателей. Пас Сольдан во многом прав, когда пишет, что «духом свободы прониклось большинство перуанцев. Но так как в вице-королевстве были сосредоточены главные ресурсы метрополии, то здесь было довольно сложно подготовить восстание»71. В силу этой и других причин перуанцы, по его мнению, смогли сделать немного для завоевания собственными силами независимости. В Перу господство Испании приносило много выгод местной аристократии, что и ослабляло позиции патриотов в борьбе за свободу. Пас Сольдан справедливо осуждает перуанскую аристократию: «Эта часть перуанского общества малочисленна. Она невежественна, не блещет добродетелями, непатриотична, но баснословно богата»72. Этот вывод подкрепляется автором на протяжении всего труда, хотя социально-классовые причины подобного поведения перуанской аристократии им не выявляются. Пас Сольдан негативно характеризует и высшую иерархию церкви, действовавшую заодно с испанскими властями в период Войны за независимость. Касается он, хотя и кратко, и роли в освободительной войне индейцев, рабов, городских ремесленников, лиц свободных профессий, низших слоёв духовенства, мелких торговцев. Но должного внимания роли в освободительной борьбе масс в сьерре и в прибрежных городах в исследовании Пас Сольдана не уделяется. За это его справедливо критиковали многие историки, отмечая склонность автора интерпретировать Войну за независимость в духе политиканства, дворцовых интриг, уличных и военных мятежей73.
70 См. подробнее: Picon-Salas Mariano. De la conquista a la Independencia. Mexico, 1969. P. 208.
71 Цит. no: Riva-Aguero Jose de la. Obras completas. T. IV. La historia en el Peru. Lima, 1965.
P. 430.
72 Ibid. P. 433.
73 Stoetzer Carlos O. El pensamiento politico en la America Latina espanola durante el periodo de la emancipacion (1789-1825). Madrid, 1966. Vol. I. P. 88.
329
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Значительное место и, на наш взгляд, вполне обоснованно в исследовании Пас Сольдана отведено внешнеполитическому фактору в достижении независимости Перу. Показывает он и участие различных политических сил страны в этом процессе. В то же время он недостаточно освещает довольно широкое участие в революционной борьбе патриотически настроенных жителей Лимы (в том числе и представителей аристократических семей, поддерживавших идею независимости) в экспедиции Сан-Мартина. Бегло касается автор и партизанского движения монтонерос, обеспечившего тылы экспедиционных сил Аргентины и Чили. Игнорирует он и тот факт, что в 1820 г. первыми провозгласили независимость Перу на севере жители города Трухильо во главе с маркизом X. Торре Тагле (1779-1825), и т.д. О существенном вкладе перуанцев в достижение независимости родины говорят и документы, приведённые самим Пас Сольданом. (А эти документы, кстати говоря, составляют около половины текста книг Пас Сольдана). В брошюре видного участника Войны за независимость Франсиско Хавьера Мариатеги «Заметки к истории независимого Перу дона Мариано Фелипе Пас Сольдана» (1869) именно этот аспект исследования нашего историка был подвергнут основательной критике. Приведя конкретные факты участия перуанцев в подготовке высадки армии Сан-Мартина и в разработке плана взятия Лимы, Мариатеги отметил и успешную борьбу либералов Лимы против монархических идей основного советника протектора Перу Бернардино Монтеагудо, наиболее ревностно подыскивавшего монарха для новой страны. Историк начала XX в. Хосе Рива Агуэро присоединился к этой критике, упрекнув Пас Сольдана за принижение влияния самих перуанцев на ход и развитие Войны за независимость74. Но основной тезис Пас Сольдана остается предметом острых споров и дискуссий и по сей день.
Пас Сольдан несомненно прав, утверждая, что «Сан-Мартин хорошо понимал, что его победы в Аргентине и Чили оказались бы эфемерными и бесплодными, если бы испанцы продолжали господствовать в Перу и пользоваться её огромными ресурсами. Ведь именно оттуда направлялись войска в Верхнее Перу и Чили, подавившие первые выступления за независимость. Поэтому он с энтузиазмом воспринимал сообщения перуанских патриотов и не оставлял мысли направиться в Перу, как только успешно завершит свою экспедицию» (в Чили. - И.Я.У15. Пас Сольдан высоко оценивает первый этап операций армии Сан-Мартина в Перу, закончившийся занятием Лимы и провозглашением независимости Перу 28 июля 1821 г. Он полностью оправдывает радикальные меры его секретаря аргентинца Бернардино Монтеагудо против испанцев-роялистов. Верен и его вывод, что Сан-Мартин, воодушевлённый быстрым занятием Лимы, совершенно забыл об основной цели кампании-разгроме роялистской армии, отошедшей в сьерру без всяких помех. Как республиканец Пас Сольдан осуждает попытку переговоров Сан-Мартина с роялистами на предмет приглашения в Перу принца королевского испанского дома во имя безболезненного перехода Перу к независимости. Но Пас Сольдан не задумывается над социально-классовыми причинами подобной стра-
74 Porras Barrenechea R. Op. cit. P. 286; Riva-Aguero J. Op. cit. P. 434-435.
3 3 0 75 Цит. no: Riva-Aguero J. Op. cit. P. 432-433.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тегии аргентинца, склонявшегося к компромиссу с роялистами ради сохранения экономических и политических позиций аристократических семей Перу.
Еще большую критику Пас Сольдана вызывает правительство Перу, избранное первым конгрессом страны 10 сентября 1822 г. Высоко ценя образованность и настойчивость Луны Писарро, души первого конгресса, Пас Сольдан считает грубой его ошибкой создание правительства из трех членов, полностью подконтрольного конгрессу. В результате вместо единого центра власти, необходимого в условиях войны, в триумвирате начались постоянные столкновения, разногласия, распри, тогда как сложная обстановка требовала единства действий. «С этого момента, - пишет Пас Сольдан, - зародились семена всех зол, которые в полной мере обрушились на нашу страну в последующие годы»76. В другом месте его оценка деятельности конгресса еще более жесткая: «Конгресс был основным, и если хотите единственным, виновником всех бедствий и жертв, имевших место в Перу до конца 1824 г.»77: это и «позорные поражения» Освободительной армии, связанные с бездарностью общего стратегического плана, когда военные действия нескоординированно велись на юге и севере; это и разногласия и нестыковки в вопросах снабжения, формирования и оплаты перуанских воинских соединений, созданных по решению конгресса, и экспедиционных сил Колумбии78. Передвижения аргентинских войск на юге во главе с Альварадо, по мнению Пас Сольдана, граничили с откровенной трусостью, недостойной военачальника79. В январе 1823 г. роялисты наголову разбили войска аргентинца. «Так Перу потеряла самую блистательную армию, главным образом по причине бездарности её руководителя»80 - подытоживает историк.
Единственной заслугой конгресса Пас Сольдан считал принятие 19 декабря 1822 г. конституции, провозгласившей Перу республикой. «Монархизм имел своих сторонников среди почти всех высших представителей церкви и тех классов, которые по своему богатству и родовитости уже владели кастильскими титулами... Они хотели, как и прежде, сохранять свое влияние... Но такая аристократия не вызывала уважения. Ни у кого не возникало желания сохранять ее. Поэтому было достаточно легко покончить с монархической системой. В стране не имелось сколько-нибудь заметных выступлений в защиту этой системы»81.
Установление республиканского строя Пас Сольдан связывает и с нежеланием Испании идти на договор с патриотами. «Америка стремилась покончить с зависимостью от любой иностранной державы. И больше ничего. Но с ходом времени обстановка менялась. Шли споры, и наконец истина была найдена. Патриотически настроенные, талантливые люди изменили свои взгляды и уже не могли отказаться от идеи и необходимости создания республики, к которой, в конечном счете, придут все страны... По этой причине планы Сан-Мартина не были проведены в жизнь, и республиканская система правления
76 Paz Solddn М. Op. cit. Т. I. Р. 19.
77 Ibid. Т. II. Р. 168.
78 Ibid. Т. I. Р. 32-33.
79 Ibid. Р. 49.
80 Ibid. Р. 59.
81 Ibid. Р. 74.
331
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
была принята без особых трудностей»82. Но сама продолжительность борьбы патриотов, неоднократные попытки аристократических деятелей периода Войны за независимость - X. Ривы Агуэро, Торре Тагле и др. договориться с роялистами о том, чтобы посадить испанского принца на перуанский трон, говорят как раз о нелегкости установления республики и де-юре и де-факто. Решающую роль в установлении республиканского строя в Перу, как отмечает Хорхе Басадре, «сыграли народные массы Лимы, которые, вдохновляемые агитацией либеральных идеологов, сорвали планы приглашения европейского монарха аргентинским Освободителем и аристократией и ввели в стране республиканский строй в 1822 г.»83
Замедленное и запоздалое достижение независимости Перу Пас Сольдан рассматривает лишь как результат столкновений между историческими персонажами, разногласий и несогласованности между руководителями перуанских сил и экспедиционных войск, между гражданскими властями и военными вообще. Так, Пас Сольдан решительно осуждает первый в истории страны мятеж перуанской армии против конгресса в феврале 1823 г., приведший к власти Хосе Риву Агуэро, ставшего первым президентом страны. Причину военного переворота он видит в поражении армии патриотов и в бездарности военачальников, в том числе и самого Ривы Агуэро. Здесь он не замечает очевидного - власть перешла из рук революционного крыла либералов во главе с Луной Писарро к аристократической верхушке. Отсюда и продолжение бездействия перуанской армии и закулисные переговоры Ривы Агуэро с роялистами, что дало право Пас Сольдану назвать первого президента Перу предателем и изменником. «Ведь даже только замысел изменить форму правления и передать власть испанскому принцу - это позор. И поэтому его имя должно находиться в списке изменников родины. Этот человек, объятый жаждой мести, готовился сдать свою родину врагу, воевавшему со всеми странами Америки, и тем самым он потерял навсегда право на признание всех тех прошлых заслуг, которых он добился в течение 20 лет своими деньгами и влиянием»84.
Неоднозначно и отношение Пас Сольдана к Боливару. С одной стороны, он справедливо считает, что без Боливара не было бы независимости Перу. Однако он постоянно напоминает читателям, что Боливар явился в Перу прежде всего для того, чтобы гарантировать колумбийскую независимость, а вовсе не для того, чтобы соблюсти интересы Перу. Понимая, что диктатура Боливара была настоятельной необходимостью, автор в то же время неодобрительно относится к жестким мерам Боливара, чувствовавшего себя на перуанской земле хозяином. Но Пас Сольдан упоминает о неоднократных отчаянных, умоляющих и даже подобострастных призывах перуанского конгресса к Боливару прийти на помощь стране и спасти ее от натиска роялистов, разрухи и анархии85. Ведь именно конгресс Перу 10 февраля 1824 г. декларировал: «Высшая политическая и военная власть в республике передается полностью Освободителю Симону Боливару, и эта власть охватывает все, что необходимо
82 Ibid. Р. 75.
83 Basadre J. Peru: Problema у posibilidad. Lima, 1978. P. 316.
84 Paz Solddn M. Op. cit. T. I. P. 316.
332 85 Ibid. T. II. P. 167-179.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
для спасения Родины»86. Пас Сольдан признает, что целью прибытия Боливара в Перу было, прежде всего, «уничтожение власти испанцев»87, а вовсе не захват власти в стране. Кстати, об этом прямо заявил Боливар в воззвании к перуанцам 25 декабря 1824 г.: «Мое самое страстное желание, мои амбиции... больше не командовать»88. И странно, что, признавая величие Боливара, его решающую роль в окончательном освобождении Перу, Пас Сольдан тем не менее сожалеет, что «наши права, нашу славу, нашу надежду мы передали одному человеку - герою, но узурпатору, жаждущему славы и власти, но только для своей родины, и триумфа, но только для своих соотечественников, позабыв о героических усилиях перуанцев, аргентинцев и чилийцев»89. Конечно, недоверие к Боливару в ходе Войны за независимость Перу проявляли и революционные либералы (Ф. Луна Писарро, Ф. Мариатеги) и консерваторы (X. Рива Агуэро, X. Торре Тагле). Факт этот признает и Пас Сольдан. Более того, документы, приводимые историком, свидетельствующие о реальной силе роялистов в Перу, переворотах и мятежах в армии, разгуле бандитизма и т.п., подтверждают настоятельную необходимость помощи со стороны армий Аргентины, Чили и Колумбии для окончательного уничтожения оплота испанского колониализма в Южной Америке.
Фундаментальное исследование Пас Сольдана, основанное на широком круге источников, детально описывающих политические события, военные кампании, видных деятелей войны и конституционное строительство в первые годы Войны за независимость, остается классикой научной историографии Перу на этапе ее становления. Историки Перу как продолжали и продолжают разрабатывать основные направления и сюжеты, впервые выдвинутые в работах Пас Сольдана, так и расширяют проблематику исследований, недостаточно освещенную историком. Становление нации требовало обращения к героическому, славному, но во многом и трагическому прошлому. И в этом смысле обращение Пас Сольдана к изучению главного события в истории независимого Перу - освобождению от колониальной зависимости - способствовало росту национального самосознания перуанского народа, его самоопределению в мировом историческом процессе. Естественно, что история Войны за независимость предстает в работе Пас Сальдана именно как война, а не как революция. Политические и социально-экономические противоречия в стане патриотов еще не рассматривались, как выражение социальной разнородности участвующих в борьбе за независимость патриотических сил. Военные кампании и верхушечные политические хитросплетения эпохи еще преобладали в работе, народ еще не являлся субъектом истории. Слабо был представлен и международный аспект, помимо сугубо испаноамериканского, при анализе столь выдающегося события, как освобождение Латинской Америки от колониальной зависимости. Все это предстояло решать будущим поколениям историков. Однако следует отметить, что основы научного изучения перуанской истории были заложены М. Пас Сольданом, и в этом состоит непреходящая значимость его труда.
86 Ibid. Р. 31.
87 Ibid. Т. I. Р. 114.
88 Ibid. Т. II. Р. 105-107.
89 Ibid. Т. I. Р. 12.
333
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ МАНУЭЛЯ ГОНСАЛЕСА ПРАДЫ
В последнее десятилетие XIX в. и вплоть до конца 20-х годов XX в. в общественно-политической мысли Перу оформилось революционно-демократическое направление. Сокрушительное поражение в Тихоокеанской войне 1879-1884 гг. вызвало острую дискуссию в стране о том, кто виноват в этой трагедии, почему страна оказалась неготовой к отражению агрессии Чили.
Самой заметной и влиятельной фигурой в этой дискуссии был Мануэль Гонсалес Прада (1848-1918). Блестящий поэт и публицист, он был также глубоким исследователем истории страны. Анализируя историю Перу и оценивая ее настоящее, он выступал как идеолог народных масс, проделав путь от обличительных выступлений против правящей верхушки и описаний жизни индейцев к созданию первой радикальной партии Перу Национальный союз, опиравшейся на мелкобуржуазные утопические идеи в их анархическом варианте.
Гонсалес Прада принадлежал к одному из родовитых семейств Перу. Его отец был вице-президентом и министром в правительстве консервативного президента Хосе Руфино Эченике (1800-1887). После его свержения семья Гонсалеса Прады в 1856 г. эмигрировала в Чили. По возвращении в Перу Прада учился в семинарии Санто-Торибио и иезуитском колледже Сан-Карлос, где изучал юриспруденцию. После смерти отца (1863) Прада оставил учебу, занявшись литературной деятельностью. С этого времени он порывает связи со своей консервативной и клерикальной средой. В 1866 г. он участвовал в защите Кальяо от нападения испанской эскадры.
Творческий путь Прадо начался с поэзии. Первые его стихи появились в 1867 г., в 1871-1875 гг. им были опубликованы индихенистские «Перуанские баллады», выдвинувшие его в число известных перуанских поэтов90. Одновременно Прада занялся на своей асьенде выращиванием юкки, разработав метод получения крахмала, который он затем экспортировал в Англию.
15 января 1881 г. Прада участвовал в сражении с чилийцами в предместье Лимы Мирафлорес, закончившемся поражением регулярной перуанской армии и оккупацией Лимы чилийцами. С этого момента, уединившись в своем доме до окончания оккупации столицы в 1884 г., Прада размышлял над причиной трагедии страны. Через всю жизнь он пронес ненависть к правящим кругам Перу, допустившим крах страны. Особенно ненавистен был ему Николас Пьерола (1839-1913) за бездарное командование, темные финансовые аферы, клерикализм и показную опеку индейцев.
После Тихоокеанской войны Гонсалес Прада возглавил Литературное общество, состоящее из радикально настроенных молодых литераторов. В своих знаменитых речах в театрах «Политеама» и «Олимпо» в июле и в октябре
90 Литературное творчество и общественно-политическая деятельность Мануэля Гонсалеса Прады достаточно обстоятельно освещены в работах советских исследователей А.Ф. Коф-мана и И.К. Самаркиной. Мы же сосредоточим внимание прежде всего на его исторических взглядах. См.: Кофман А.Ф. Литература Перу // История литератур Латинской Америки. Конец XIX - начало XX века (1880-1910-е годы). М., 1994. С. 378-385; Самаркина И.К. Мануэль Гонсалес Прада как истолкователь и критик перуанской действительности // Перу: 150 334 лет независимости. М., 1971. С. 108-123.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
1889 г. он начал открытую борьбу против тех, кто привёл отчизну к трагедии 1879-1884 гг. Он считал, что, только отвергнув лимский централизм, осудив власть белых косты, восстановив веру в индейцев, подняв голос в защиту свободы мысли, можно возродить страну. На это способна молодёжь, которая сменит обанкротившихся политиков. «Старики - в могилу, молодые - за работу!» - таков был заключительный аккорд речи Прады в театре «Политеама»91.
Став в 1891 г. одним из создателей радикальной партии Национальный союз, Прада впервые в истории страны на передний план борьбы поставил индейскую проблему, в том числе вопрос о наделении индейцев землёй. Однако аморфный характер партии, ее опора в основном на литераторов и публицистов, ее малочисленность не дали возможности этой политической организации сыграть сколько-нибудь заметную роль в перуанском обществе того времени. К тому же Прада по семейным обстоятельствам жил в 1891-1898 гг. в Европе, большей частью в Париже, Мадриде и Брюсселе, и не смог оказывать реальное влияние на деятельность партии. В 1894 г. он опубликовал в Париже свои статьи в книге «Свободные страницы», вызвавшие восторг радикальной молодёжи и ненависть консерваторов и церковной олигархии. Вернувшись в страну, Прада столкнулся с разбродом в Национальном союзе. Большинство его членов перешло в ряды либеральной партии. В августе 1898 г. Прада выступил с программным докладом «Партии и Национальный союз», в котором подверг острой критике политическую систему страны, её правящие круги, партии и церковь. Лишь одна газета («Luz electrica») осмелилась напечатать доклад, за что и была закрыта правительством. В 1902 г. Прада вышел из рядов Национального союза и стал печататься в рабочих газетах, большей частью анонимно, пропагандируя анархизм и необходимость просвещения и защиты индейцев.
В 1912 г. Прада поддержал реформистское правительство президента Гильермо Биллингхурса (1851-1915). В этом же году Прада был назначен директором Национальной библиотеки, пост, который он покинул в 1914 г. в знак протеста против военного переворота полковника Бенавидеса (1876-1945).
Интерес к исследованию истории Перу пробудился у Гонсалеса Прады после войны Перу с Чили. Участвуя в защите Лимы, он воочию наблюдал трусость, бездарность и позорное дезертирство отпрысков богатейших семейств столицы, в то время, как солдаты-индейцы проявили и храбрость и выдержку92. Главную причину поражения Прада видел в несостоятельности перуанского государства как такового. В биографии национального героя войны адмирала Мигеля Грау он писал: «Без Грау в Пунта-де-Ангамос, без Бологнеси в Морро-де-Арика имели ли бы мы право называться нацией? Ведь мы явили миру скандально комические стычки и ничем не объяснимый распад наших армий, сопровождаемый предательством бегущих от сражений каудильос. А византийские заговоры и мятежи, тайные махинации амбициозных пошляков с их жалкими фокусами уличных циркачей? В войне с Чили мы проливали не только реки нашей крови - мы обнажили перед всем миром весь наш
91 Gonzalez Prada М. Paginas libres. Horas de lucha. Caracas, 1976. P. 46.
92Гонсалес Прада M. Наши индейцы // Прогрессивные мыслители Латинской Америки (XIX -начало XX в.). М., 1965. С. 286.	335
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
прогнивший организм»93. Он понимал, что политический строй и история Перу представляют собой хаотическую игру слепых и амбициозных сил, фракций и группировок, неспособных усвоить уроки собственных деяний, опыта и знаний, накопленных в мире. Клерикализм, милитаризм, спорадические и незавершенные реформы в экономике - все содействует этому. Любители в политике, в экономике, в законодательстве, в стратегии и тактике ведения войн обрекли Перу на поражение94. Прада прекрасно понимал, что главная причина трагедии Перу — это господство феодальной системы в сьерре с бесправием и угнетением индейцев, политический хаос, духовное господство церкви В статье «Витрина наших лиценциатов» (1903) Прада дал обобщающую картину политической истории и культуры независимого Перу: «Если
историю различных стран можно было бы определить одним словом, то по отношению к истории Перу наиболее точным определением было бы слово - ложь... Сегодня лгут все - архиепископ и подметальщик улиц, знаменитый ученый и самый известный юрист. На лжи мы строим свои законы, создаем свои традиции, наш хлеб и наши напитки, нашу мать и нашего Бога... Ложью следует признать слова Конституции насчет “республиканского, демократического, представительного правительства, покоящегося на единстве”, так как у нас меняются лишь имена и названия, а не дела. Мы не выбили затхлую пыль из колониальных закромов. Наш политический строй, наша общественная и социальная жизнь
сводятся по-прежнему к продолжению порядков, существовавших в вине-ко-ролевстве...»95
Начав с анализа причин поражения Перу в Тихоокеанской войне, Гонсалес Прада подверг глубокой критике весь исторический путь Перу и констатировал, что жизнь народа со времен Войны за независимость не изменилась к лучшему, «потому что мы не смели ни одной пылинки с колониального прошлого, наш политический строй и социальные условия являются лишь продолжением вице-королевства»96.
В 1888 г. Прада открыто заявил, что «настоящее Перу — это не те группки креолов и иностранцев, что обитают на узкой полоске земли между Андами
93 Gonzalez Prada М. Paginas libres: Horas de lucha. Caracas, 1976. P. 41.
94 Ibid. P. 44.
95 Ibid. P. 327.
336 96Ibid. P. 18.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
и Тихим океаном. Нацию составляют огромное большинство индейцев, рассеянных в сьерре. Триста лет индеец находится на низшей ступени цивилизации... но обучите его читать и писать и через четверть века он проявит все достоинства свободного человека»97. Со временем иллюзии Гонсалеса Прады о том, что образование и просвещение освободят индейцев от нищеты, невежества и угнетения, исчезли. Он понял, что только путь революционной борьбы индейцев за землю и права свободного человека способен улучшить их положение. Такова основная идея наиболее известной статьи Гонсалеса Прады «Наши индейцы» (1904 г.), подводящей итог многолетней борьбе перуанского революционного демократа за интересы индейцев98.
Гонсалес Прада решительно отверг утверждения эпигонов основателя позитивизма О. Конта - Г. Ле Бона и Г. Тарда - о якобы врождённой неполноценности индейской расы, о существовании высших и низших рас, расценивая подобные высказывания как оправдание преступлений англосаксонской расы и испанцев в Африке и Америке.
Политический строй, установившийся в Перу после Войны за независимость, по мнению Прады, нельзя признать демократическим, «ибо не называется демократической республикой то государство, в котором два или три миллиона людей фактически лишены всяческих прав»99. Прада одним из первых перуанских исследователей указал, что во внутренних регионах страны по существу сохраняется феодальный строй. Он детально описывает вопиющие факты почти рабского состояния индейцев в сьерре100. Прада хорошо понимал, что индейская проблема тесно связана с проблемой земли и засильем латифундизма101. Одним из первых он рассматривал индейскую проблему как проблему социально-экономическую, а не только как борьбу с невежеством и пороками. Именно Прада дал толчок движению индихенизма, направленного на защиту индейцев и освобождение их от власти гамоналов - полуфеодальных землевладельцев сьерры.
В истории Перу, по мнению Прады, заслуживает особого внимания лишь этап Войны за независимость и, частично, деятельность основателя сиви-листской (гражданской) партии (1872) Мануэля Пардо (1834-1878), главным образом за его борьбу против милитаризмам и в защиту природных ресурсов страны. В то же время Прада отмечает, что «вожди сивилистской партии были торгашами, надевшими маску политиков, банкирами, путем эмиссии обесцененных бумажных денег мошеннически присвоившими все золото страны, владельцами сахарных плантаций или китайскими баронами, как их тогда называли, превратившими кровь несчастных кули в драгоценный сахарный сок»102.
Интересна оценка Прадой бесконечных «революций», характерных для политической истории Перу. По его мнению, почти «каждая революция в
97 Ibid. Р. 45-46.
98Полный текст статьи см.: Прогрессивные мыслители Латинской Америки (XIX - начало XX в.). С. 274-288.
"Там же. С. 282.
100Там же. С. 283.
101 Там же. С. 287.
ш Gonzalez Prada М. Paginas libres: Horas de lucha. P. 202.
337
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Перу - это гражданская война между двумя реакционными силами»103. Хорошо зная историю Перу, Прада едко разоблачал высокопарные разглагольствования насчет «славных» революций: «У нас вслед за революцией проводят мошеннические выборы. Избранные таким образом правители транжирят казну и грабят страну, устанавливая тиранический режим. И вновь страна подводится к революции или перевороту, ничем не отличающимся от предыдущих. Жизнь нашей страны можно образно представить в виде бесконечной дороги, разделенной на три части - красную, черную и желтую, где кровь сменяется мошенничествами, а последние безумными растратами»104. Наиболее детально Прада исследовал революцию 1894-1895 гг., которую возглавил основатель и лидер демократической партии Н. Пьерола в союзе с сивилистами. Безудержные славословия перуанских политиков этой «революции» вызывали у Прады резкую отповедь в соответствии с его общим подходом к оценке перуанских «революций». Прада обоснованно полагал, что и военное правительство А. Касереса (1833-1924), против которого выступали демократы и сивилисты105, по сути дела ничем не отличается от них в своей программе106.
Историческая публицистика Прады изобилует меткими афоризмами сар-кастически-разоблачительной окраски. Как эпиграфы они часто используются позднейшими историками, что говорит об актуальности этих афоризмов: «Перу - гора, коронованная кладбищем»; «Перу сегодня - это больной организм. Куда ни ткни, из него сочится гной»; «Почтенный перуанский конгресс - клоака... в которую стекаются все нечистоты Республики»; «Наши каудильо - это агенты крупных финансовых компаний, ...которые из политики извлекают прибыль, прежде всего для себя. Это импульсивные солдафоны, рассматривающие пост президента республики как последнюю ступеньку в карьере военного»; «Пьеролизм и касеризм демонстрируют лишь одно - умственную и моральную нищету Перу»; «Лима - это огромная пиявка, сосущая кровь всей нации»; «Президент Перу царствует, объединяя в своей персоне власть исполнительную, законодательную и судебную. Это своего рода трёхглавое чудовище»; «Воровство у нас носит характер эпидемии»107.
Прада, хотя и не занимался историографией Перу, все же давал нелицеприятную оценку некоторым ее представителям. Он, в частности, сетовал на нарративность «Словаря» М. Мендибуру. Популярный в стране автор художественной интерпретации колониального прошлого Рикардо Пальма (1833-1919) оценивался Прадой довольно негативно за его «скверные традиции -эту чудовищную фальсификацию истории в кисловато-сладеньком духе»108.
103 Ibid. Р. 300.
104 Gonzalez Prada М. Bajo el oprobio. Р., 1933. Р. 153-154.
105 Гонсалес Прада так оценивал сивилистскую партию, более 50 лет действовавшую на авансцене политической жизни Перу: «Сивилистская партия отличается тем, что ее члены владеют искусством лакомиться за всеми столами и шарить у всех по карманам. Сивилисты составляют неизбежное бедствие: вместе с ними нельзя управлять, так как они заражают всех микробами и вирусами. И нельзя управлять без них - они навязываются ко всем со своим золотом или хитростью» (Gonzalez Prada М. Paginas libres: Horas de lucha. P. 203).
106 Ibid. P. 204-206.
107 Ibid. P. 210, 107, 202, 305, 326; Перу: 150 лет независимости. С. 112; Gonzalez Prada M. Bajo el oprobio. P. 110.
338 ^Gonzalez Prada M. Paginas libres: Horas de lucha. P. 27.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Многие современники Прады, как и ряд последующих историков, обвиняли его в излишне острой критике прошлого Перу и современного ему общества. Так, маститый историк Хорхе Басадре (1903-1980), признавая Праду как первого радикала в истории Перу, упрекает его в том, что он был «мятежным буржуа лишь в теории, но не в жизни»109. Странное замечание: X. Басадре не задается вопросом, верными или ошибочными были взгляды Прады на историю своей страны. Он отделывается общими словами в оценке личности и деятельности Прады, опираясь при этом на фрейдистские штампы.
Другой известный перуанский историк С. Пачеко Велес договаривается до того, что «яростный протест Прады против прошлого в “Свободных страницах” и “Часах борьбы”, его преувеличение национальных язв, порождённое радикальным пессимизмом, - это яркий пример антиистории, который, тем не менее, в последующем оказал глубокое воздействие на толкование самой сути Перу»110. Естественно, эти эмоциональные оценки с негативным подтекстом не дают представления о вкладе Прады в изучение и интерпретацию перуанской истории. Прада еще при жизни вполне убедительно отвечал на обвинения в слишком остром отношении к перуанской истории и современным ему событиям: «Нужно вызывать боль и негодование масс не для того, чтобы оскорблять и озлоблять их, а во имя благородной цели пробудить в народе стремление к добру и вселить бесстрашие в борьбе»111.
Более взвешенную оценку наследию Гонсалеса Прады дал Хосе Карлос Мариатеги (1894-1930). Он подчёркивал, что Гонсалес Прада самый национальный литератор Перу, освободившийся от некритичного подражания испанской литературе: «Он олицетворяет первый яркий момент сознания Перу... Часто у Прады в оправе элегантной и отшлифованной прозы сверкает точное социологическое или историческое определение»112. Указывая на афористичность высказываний Гонсалеса Прады, Мариатеги полагает, что они принадлежат скорей литератору, чем государственному деятелю113. На наш взгляд, Мариатеги слишком сурово судит Праду как политика и экономиста, относя его творчество скорее к области литературы, чем к области политики114. Это и фактически неверно.
Можно сказать, что его современники и более поздние историки Перу были вынуждены тем или иным образом отвечать на вопросы, поставленные Прадой (Деустуа А., Рива Агуэро X., Франсиско Гарсия Кальдерон, Белаунде В. А.115). При всей своей критике истории и социальной обстановки в Перу Прада верил в будущее своей родины. Он показал, что все богатства Перу созданы индейцами и рабочим классом. Городские и сельские труженики, индейцы сьерры, средние классы - вот живые силы завтрашнего Перу116.
109Basadre J. Peru: problema у posibilidad. Lima, 1971. P. 165-168.
110 Vision del Peru en el siglo XX. Lima, 1969. T. II. P. 531.
111 Gonzalez Prada M. Paginas libres: Horas de lucha. P. 110-111.
112МариатегиX.K. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963. С. 284, 288.
113Там же. С. 287.
114Там же. С. 283-284, 286-289.
115 См.: Tur Donati С.М. Cultura, intelectuales е iglesia durante la Republica Aristocratica en Peru // America Latina. Historia у destine. Homenaje a Leopoldo Zea. Mexico, 1993. P. 173-180.
n(> Gonzalez Prada M. Paginas libres: Horas de lucha. P. 209.
339
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
До самой кончины выдающийся мыслитель Перу Мануэль Гонсалес Прада остался в эпицентре идейной борьбы. Его боялись и ненавидели враги, но за ним шли молодые последователи, круг которых значительно расширился после Первой мировой войны.
БОЛИВИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ	Глава 5
И ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ
В XIX ВЕКЕ
ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ВЕКА
Боливия была последней страной на континенте, получившей свою независимость в 1825 г. Однако Верхнее Перу, или Чаркас, как тогда называлась эта часть испанской колониальной империи, было ареной самых первых выступлений местного населения против колониального гнета. Начало Войны за независимость, или пятнадцатилетней войны, как её называли историки XIX в., по представлениям боливийцев, приходится на восстания против колониальных властей в Чукисаке в мае и в Ла-Пасе в июле 1809 г. Именно в Чукисаке (ныне Сукре), где находился один из старейших университетов Нового Света Сан-Хавьер, выросло поколение революционеров, вставших во главе майской революции на Ла-Плате в 1810г.
Именно в Чукисаке, которую герой Войны за независимость генерал Миллер назвал «перуанским Оксфордом», в начале века учились такие выдающиеся деятели движения освобождения Америки, как Мариано Морено, Хосе Бернардо Монтеагудо, Х.Х. Кастельи, К. Сааведра, X. Суданьес. В Университете при господстве схоластики (в варианте запрещенных работ испанского философа Суареса) и теологии в начале века началось повальное увлечение новыми идеями французских и испанских просветителей, работами энциклопедистов, Руссо и Вольтера. Классик боливийской историографии Габриель Рене Морено писал: «Учиться в Чукисаке, расположенной в 600 лиг от столицы вице-королевства, означало получить патент на мудрость, но главное, это было личным крестовым походом для каждого, желавшего получить современное знание»1.
На рубеже XVIII и XIX столетий в Верхнем Перу жили и творили замечательные мыслители, принадлежавшие испаноамериканскому Просвещению. Результатом их творчества было отражение истории, быта, географии и природы края. Среди них выделается чешский естествоиспытатель Тадео Хаен-ке, оставивший подробное описание провинций Чаркас и очерк их истории. Прибыв в Верхнее Перу в 1791 г., он остался там жить. Значение его деятельности велико, так как ему сопутствовала плеяда учеников и он создал круг ученых Кочабамбы, среди которых выделялся интендант провинции Фран-
340 1 Prudencio R. Ensayos historicos. La Paz, 1990. P. 32.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
сиско де Виедма, написавший подробный очерк истории провинции и каждого города региона со времен конкисты до конца XVIII в. Эта работа была издана в Буэнос-Айресе в 1836 г.2 Подобное же описание Потоси и его минеральных богатств оставил Хуан дель Пино Манрике. В этой работе автор доказывал право Чаркас на особое место в имперской системе, подчеркивая ее отличия как от вице-королевства Перу, так и от вице-королевства Ла-Платы. Его идеи были подхвачены многими будущими революционерами, борцами за независимость страны3.
Политическим и общественным событием в жизни Верхнего Перу стала полемика между двумя мыслителями, которые оба были крупными чиновниками испанской колониальной администрации. Речь идет о парагвайце Педро Висенте Каньете-и-Домингесе (1754-1816) и испанце, уроженце Арагона Викториано де Вильяве (1747-1802). Каньете служил в испанской администрации, много писал о положении дел в управлении колониями. Инспектируя рудники Потоси, он пришел к выводу о низкой эффективности подневольного труда индейцев, миты, о чем в 1786-1789 гг. написал большую работу «Исторический, географический, политический, гражданский и юридический путеводитель о правительстве и интенденсии провинции Потоси, 1787»4. Однако издать её не удалось из-за оппозиции горнозаводчиков Потоси. Впоследствии с началом революции в Испании и в Америке он создал много работ, в которых нападал на реформаторов-либералов, стал защищать миту, старую колониальную систему и испанский абсолютизм.
Каньете считают первым историком Ла-Платы начала XIX в. Его перу принадлежит опубликованная в 1802 г. работа «Историко-хронологическое описание основания Буэнос-Айреса». В исторических и политических работах, особенно в «Консультативно-апологетическом письме», Каньете яростно защищал абсолютизм и права короны, критикуя всяческие попытки реформ. Его лозунгом было «никаких новшеств в нашей системе»5.
Ему противостоял другой выдающийся житель Чукисаки, королевский прокурор Аудиенсии Чаркас В. де Вильява. В 1797 г. он написал книгу «Заметки о реформе Испании без изменения монархического правления и религии», ставшую ответом на ультраконсервативные тезисы Каньете. Эта работа была опубликована в Буэнос-Айресе в 1822 г., 20 лет спустя после смерти автора. В рукописном же виде она была хорошо известна образованным людям, особенно молодежи Чаркас. Заметное влияние эта работа оказала на Мариано Морено. Вильява был поклонником испанских просветителей. Даже говорили, что он просто пересказывает идеи Кампоманеса и Ховельянеса. Он одним из первых осудил испанскую конкисту, положив начало «черной
2 Viedma F. de. Discripcion geografica у estadistica de la Provincia de Santa Cruz de la Sierra. Buenos Aires, 1836.
3 Mesa de J., Gisbert T, Mesa Gisbert C.D. Historia de Bolivia. La Paz, 2003. P. 311-312.
4 Опубликован этот восьмисотстраничный труд только в 1952 г.: Canete у Dominguez Р V. Guia historica, geografica, fisica, politica, civil у legal de gobiemo e intendencia de la provincia de Potosi, 1787. Potosi, 1952.
5 Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno: Esbozo bio-bibliografico. La Paz, 1971. P. 184.
341
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
легенде»6. Вильява выступал против миты, в защиту индейцев и в отличие от Каньете призывал к немедленным реформам испанской монархии («Рассуждение о мите», 1793). В его работах звучала критика колониальной политики Испании, но в то же время содержался призыв избежать революции, ограничившись реформами. Он опирался на идеи Монтескье, утверждая, что абсолютистский режим, основанный на неравенстве и насилии, обречен на испытание революцией. Цель реформ - не допустить демократии, которая приведет лишь к деспотизму, а укрепить испанскую монархию и предотвратить отделение колоний7. Труды Вильявы - своеобразный мост между колониальной и боливийской историографией. Спор Каньете и Вильявы отражал климат революционного кризиса, в котором роль университетского центра в Чукисаке высоко оценивалась как современниками, так и историками Войны за независимость. Революционный дух Чукисаки воспринял и первый боливийский историк, выдающийся деятель периода Войны за независимость в Рио-де-Ла-Плате Висенте Пасос Канки.
«Экстравагантный и талантливый индеец»8 Висенте Пасос Канки (1779— 1852) родился в Сорате, недалеко от Ла-Паса. Он происходил из рода касиков аймара, индейской аристократии, обладавшей значительными привилегиями в испанской колониальной империи. Имя его было Висенте Пасос Сильва. Некоторые исследователи полагают, что он был не чистым аймара, а метисом, так как был рожден вне брака, что крайне редко встречалось среди индейцев9. Историк Чарлз Арнаде предполагает, что его отец погиб во время восстания Тупак Амару10. Его воспитание легло на плечи матери, которая и научила его языку аймара, на котором он свободно говорил и писал. Да и сам он всегда считал себя аймара. Ему прочили сан священника; когда ребенку исполнилось 14 лет, его отправили учить испанский язык в Ла-Пас, где он впоследствии поступил в местную семинарию11.
В 1797 г. В. Пасос поступил на факультет теологии в Университет Куско, где проучился 7 лет. Затем продолжил образование в Университете Чукисаки. Годы жизни и учебы в Чукисаке сыграли решающую роль в формировании его взглядов и отразились на всей его дальнейшей судьбе. В эти годы он близко сошелся с будущим вождем революционеров Ла-Платы Хосе Бернардо Монтеагудо. Именно в Чукисаке В. Пасос полностью погрузился в бурный поток идей Просвещения и Французской революции. Позднее в воспоминаниях он писал, что «в Чукисаке повсюду читали Вольтера, так же увлеченно и свободно, как и парижане»12. Идеи общественного договора, книги Руссо, Вольтера, речи Мирабо, работы А. Смита полностью овладели умами моло
6 Just Lied Е. Comienzo de la independencia en el Alto Peru: los sucesos de Chuquisaca, 1809. Sucre, 1994. P. 342-343..
7 El Siglo XIX: Bolivia у America Latina. La Paz, 1997. P. 55.
8 Его так называл Г.Р. Морено (Finot Е. Historia de la literatura boliviana. Mexico, 1942. P. 93).
9 Ibid. P. 89.
10 Arnade Ch. Vicente Pazos Kanki у la Florida Espanola // Anuario. Archivo у biblioteca nacionales de Bolivia. Sucre, 2001. P. 397.
11 Harwood Bowman C. Vicente Pazos Kanki. La Paz, 1975. P. 32.
342 12 Ibid. P. 38.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
дежи, среди которой В. Пасос занимал видное место. Он больше всего увлекся идеями Т. Пэна. Используя псевдоним Ансельмо Натейн, он перевел на испанский язык «Здравый смысл» Пэна. Возможно, это был первый перевод этого просветителя на испанский.
В 1808 г. В. Пасос переехал в Потоси, где изучал горное дело, посещал рудники и заводы, монетный двор. Там, воочию наблюдая все ужасы миты, принудительного труда индейцев на рудниках, он укрепился в необходимости срочных преобразований. В Потоси он много общался с В.П. Каньете, с которым много спорил о судьбах колониального режима. Они были едины лишь в безусловном осуждении миты, в остальном же их взгляды диаметрально расходились13. В Потоси В. Пасос познакомился со своим будущим другом и соратником, аргентинским революционером Мариано Морено.
В конце 1808 г. В. Пасос перебрался в Ла-Пас и вернулся в семинарию, откуда вышел много лет назад. В июне 1809 г. он стал свидетелем восстания против колониальных властей в Ла-Пасе. После поражения восстания и жестокой расправы над его руководителями В. Пасос решил перебраться в Буэнос-Айрес. Более в Верхнее Перу, т.е. в Боливию, он никогда не вернулся.
Революцию 1810 г. В. Пасос встретил в Буэнос-Айресе. Ему было только 30 лет, он был полон сил и энтузиазма. Майскую революцию он принял с восторгом. Под руководством Мариано Морено он сотрудничал в радикальной «La Gaceta», вокруг которой объединились лучшие силы испаноамериканской революции: Монтеагудо, Фунес, Эррера. После смерти Мариано Морено В. Пасос перешел работать в другую радикальную газету «Е1 Censor». За республиканские взгляды он был арестован 5 апреля 1811 г. Вскоре, уже 27 мая В. Пасос был выпущен на свободу.
В эти годы В. Пасос много пишет, становится общепризнанным авторитетом среди радикалов. О журналистской деятельности В. Пасоса тех лет Бартоломе Митре в «Истории Бельграно» писал: «Есть статьи в газетах, которые стоят целой книги; и его статьи были таковыми»14. В 1811 г. была опубликована одна из самых важных статей Пасоса «О равенстве», в которой автор давал радикально-якобинскую трактовку равенства. Он призывал к созданию условий для материального благополучия и обладания собственностью всеми членами общества, ибо люди, ничем не владеющие, не заинтересованы в равенстве. Он признавал, что юридическое равноправие не способно уравнять материальное положение людей, но может создать условия для их равного доступа к материальным ценностям15.
Радикализм В. Пасоса, как и его сподвижников, привел к аресту и высылке в Европу их группы при правительстве К. Сааведры в 1812 г. После падения Сааведры он вернулся из Лондона в Аргентину. Это был уже другой человек. Он снял с себя священнический сан, женился и даже сменил фамилию Сильва на индейскую Канки. Теперь его звали Висенте Пасос Канки. Церковь осудила его и даже потребовала суда над пресвитером В. Пасосом. С собой он привез печатный станок, приобретенный в Лондоне. В 1816 г. он осно
13 Otero A.G. Figuras de la cultura boliviana. La Paz, 1992. T. IL P. 13.
14 Цит. no: Pazos Kanki V. Memorias historico politicas. La Paz, 1978. P. IX.
15 Harwood Bowman C. Op. cit. P. 53.
343
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
вал газету «La Cronica Argentina», в которой сотрудничали Мануэль Морено (брат его друга Мариано) и Мануэль Торрего. Вокруг газеты сформировалась группа, оппозиционная умеренному правительству Пуэйрредона. Здесь он опубликовал сделанный им перевод на аймара «Декларации независимости» Ла-Платы, принятой на конгрессе в Тукумане 9 июля 1816 г.16
Главной мишенью своего острого пера В. Пасос выбрал план Бельграно учредить в Южной Америке монархию во главе с потомками инкской династии. Иронические, разгромные статьи В. Пасоса, индейца по происхождению, высмеивавшие «призрачные» проекты монархистов, фактически уничтожили этот план17. Габриэль Рене Морено писал: «Пасос Канки не только обрушился на этот монархический проект, который, казалось, мог лишь польстить его расовому чувству, но атаковал его со столь несокрушимой силой логики, исторического опыта, диалектики, страсти и презрительной иронии, что заставил замолчать весь враждебный лагерь»18.
За критические статьи против Бельграно и Пуэйрредона В. Пасос в 1817 г. был вновь выдворен из Аргентины. На этот раз его путь лежал на север Америки, в Балтимор и Филадельфию, где он стал видной фигурой в местном политическом обществе, познакомившись с политическими эмигрантами из Европы. Бунтарь из Верхнего Перу подружился с Жозефом Бонапартом, бывшим испанским королем19. В США он написал свою первую большую историческую работу «Письма об Объединенных провинциях Южной Америки, направленные Генри Клею», переведенную на английский язык и опубликованную в 1819 г. Эта небольшая книжка сделала его знаменитым в мировом масштабе, а Нью-йоркское историческое общество избрало его своим почетным членом. Этот труд В. Пасоса был переведен на французский язык и опубликован в «L’art de verifier les dates». Даже российский посол в Вашингтоне П.И. Полетика сделал свой перевод для императора Александра I20. В этой первой исторической работе В. Пасос показал ход политической и военной борьбы на Ла-Плате после майской революции 1810 г. В ней он выступал против сепаратизма и национализма Парагвая и Уругвая, призывая к объединению в рамках единого независимого государства всех частей бывшего вице-королевства Ла-Плата. Не менее категорически он полемизировал с монархическими проектами для Аргентины21.
В Соединенных Штатах В. Пасос предпринял романтическую по устремлениям, но героическую попытку поднять освободительное восстание против испанских властей во Флориде. Он участвовал в восстании против Испании на острове Амалия, в городе Фернандина, названном так в честь Фердинанда VII, расположенном в восточной части Флориды. Он был автором демок
16 Pazos Kanki V. Op. cit. P. 18.
17 Помимо рациональных доводов против монархии у В. Пасоса были сильные предубеждения против инков, и вообще против кечуа, так как он был аймара, всегда враждебно относившихся к кечуанскому экспансионизму.
18 Moreno G.R. Estudios historicos у literarios. La Paz, 1983. P. 73.
19 Arnade Ch. Vicente Pazos Kanki у la Florida Espanola.
20 Pazos Kanki К Op. cit. P. V.
21 Letters on the United Provinces of South America. Addressed to the Hon. Henry Clay. N.Y., 344	1819.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ратической и республиканской конституции «Республики обеих Флорид», написанной по образцу американской. В. Пасос был большим поклонником американской демократии22. К сожалению, это предприятие полностью провалилось, а Флорида с 1821 г. была присоединена к США.
Из Северной Америки В. Пасос попытался попасть в Буэнос-Айрес через Монтевидео, но был там арестован бразильскими властями и препровожден в тюрьму Рио-де-Жанейро. После освобождения он переехал в Лиссабон. Путешествовал по Франции, Испании и Португалии, затем окончательно осел в Лондоне. Правительство Перуанско-боливийской конфедерации А.де Санта-Круса назначило его генеральным консулом в Лондоне. Он писал в местной прессе, пропагандировал иммиграцию и заселение пустынных земель в Боливии. В 1837 г. он опубликовал восхваляющую опыт конфедерации работу «Пакт и основной закон Конфедерации»23. Помимо этой книги В. Пасос написал и опубликовал в Европе ряд других. В 1825 г. в Париже он издал «Краткую историю Соединенных Штатов Америки», подписавшись под ней: «Написано по-испански индейцем из города Ла-Пас»24, а в 1829 г. издал в Лондоне свой перевод Евангелия от Луки на аймара.
В сентябре 1838 г. В. Пасос был заменен на посту консула прибывшим в Лондон Хосе Хоакином де Морой. Отношения с новым назначенцем не сложились: последовали оскорбления в прессе, судебный процесс. Море даже удалось арестовать имущество Пасоса.
В 1834 г. В. Пасос опубликовал в Лондоне свою главную работу «Историко-политические воспоминания». К сожалению, в Боливии эта книга увидела свет только в 1939 г. В этом произведении В. Пасос, которому тогда было 50 лет, предстает уже консервативным политиком, сторонником охранительных идей, верным сыном католической церкви. За эту работу Г.Р. Морено назвал его «гениальным аймара»25.
В. Пасос начинает «Воспоминания» с описания отсталости Европы накануне открытия Америки Колумбом. Для Америки результаты встречи двух миров были негативны. В. Пасос идеализировал инкское общество, называя индейцев «большими детьми». Конкиста же была, по его утверждению, сущим «наказанием Божьим», ибо представляла собой чреду преступлений и жестокостей. Испанцы принесли в Америку лишь угнетение и несвободу. Корысть и авантюризм характеризовали испанских конкистадоров: «только золото, и ничто иное, было тем электрическим импульсом, который давал жизнь душам этих авантюристов»26.
В. Пасос рисовал картину ограбления, предательства и коварства конкистадоров в отношении индейского населения. На этой основе возник порочный режим колониального угнетения. В Америке Испания создала чудовищную систему эксплуатации индейцев - миту. В. Пасос ссылается на работы П.В. Каньете о несправедливости и жестокости миты. Такой режим не имел
22 Arnade Ch. Vicente Pazos Kanki у la Florida Espanola. P. 412.
23 Finot E. Op. cit. P. 92.
24 Vazquez Machicado H. Los plagios de Pazos Kanki у de otros grandes escritores. La Paz, 1991. P. 17.
25 Pazos Kanki V. Op. cit. P. 1.
26 Ibid. P. 100.
345
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
права на существование в цивилизованном мире. Во времена колонии, пишет В. Пасос, «жизнь была полна невежества и предрассудков», а законы «игнорировали принципы справедливости, общественной пользы, порядка и добра»27. Более того, из этого беспрецедентного ограбления Америки Испания не смогла извлечь никакой пользы для себя самой. Испания, утверждал В. Пасос, даже сейчас не похожа на европейскую страну, она чужда цивилизации: «Это проклятие Небес за жестокую несправедливость в отношении Америки»28.
По мнению В. Пасоса, Война за независимость тесно связана с революцией в Испании и нашествием Наполеона. Почва для революции освобождения была подготовлена повсеместной победой идей Просвещения и Французской революции. Он пишет про себя: под влиянием Руссо, Вольтера, Мирабо «я, как многие, встал в ряды врагов испанского правительства»29. Революция на Ла-Плате имела, по его убеждению, тот же характер, что и французская, и испанская, ибо речь шла о правах монарха и народа, утверждала независимость родины и свободу граждан. И в этом она отличалась от США, где свобода уже имелась, а нужно было только обрести внешнеполитическую независимость.
В этой работе В. Пасос, противореча духу своих «Писем» 1819г., отстаивал право Боливии на независимость от метрополии и старого центра вицекоролевства - Буэнос-Айреса. Он спорит с М. де ла Росой, утверждавшим нелегитимность независимости провинции от вице-королевства, и в качестве примера приводил факт отделения Греции от Турции и Бельгии от Голландии30.
Для В. Пасоса достижение независимости - это революционное преобразование общества. Он подчеркивал, что главными завоеваниями революции на Ла-Плате стали свободная пресса, суд присяжных, отмена рабства, гарантии собственности иностранцам, свободное исповедание религии. Весьма знаменательная позиция, учитывая, что большинство современников в первую очередь подчеркивали значение свободы торговли и отмены монополий. Более того, В. Пасос считал, что гарантии прогресса новых государств лежат не в экономической, а в политической области. Контроль общества над властью может осуществляться только через суды и прессу, которые, по его мнению, были главной движущей силой прогресса. Также важно просвещение народа, освобожденное от схоластики старой испанской школы. В экономической же сфере прогресс для его родной Боливии был обусловлен не только необходимостью строительства дорог, удобных портов, налаживания связей с внешним миром, но и освобождением труда, ликвидацией пережитков колониального периода, таких как мита, подушная подать индейцев. «Только свободный труд может создавать прибыль и общественное богатство», - утверждал В. Пасос31.
«Воспоминания» В. Пасоса - блестящий исторический очерк, содержащий глубокие размышления о революции в Испанской Америке и о будущем не
27 Ibid. Р. 121.
28 Ibid. Р. 100.
29 Ibid. Р. 104.
30 Ibid. Р. 127-128.
346 31 Ibid. Р. 129-130.
Часть 1IL Историки и историографические школы XIX века
зависимых государств. Некоторые историки обвиняют его в плагиате. На самом деле часть работы В. Пасоса, касающаяся испанской истории, текстуально близка к работе виконта Мартиньяка «Исторический очерк об испанской революции и об интервенции 1823 г.»32. Однако та часть книги, где В. Пасос говорит об инкском обществе, о революции на Ла-Плате, где он дает глубоко индивидуальные оценки событий, в которых сам принимал участие, явно принадлежит его перу и составляет главное достоинство и ценность этой работы.
За год до смерти, в 1851 г. В. Пасос покинул Лондон и вернулся в Буэнос-Айрес. Затем он основал газету «Е1 Diario de avisos». Однако это дело не имело успеха. В 1852 г. в полнейшей бедности и всеми оставленный он скончался в аргентинской столице. В. Пасос был выдающейся личностью. Он был первым историком-индейцем и первым историком боливийцем. Некоторые исследователи считают его предшественником индеанизма33. И действительно, он ратовал за синтез креольско-испанской и индейской культур. Б. Митре дал ему такую характеристику: «Пасос Канки имел эксцентричный характер... поражал своеобразными и неординарными суждениями, хорошим образованием, активным умом, во всем виделись начитанность и глубина»34. Для боливийской культуры В. Пасос Канки является символом новой Боливии, где индеец становится первым писателем, историком, мыслителем новой эпохи независимого государства.
Путешественники, иностранцы-просветители. После Войны за независимость в Боливии долгое время не появлялась сколь-нибудь значимая фигура в интеллектуальной жизни страны. Единственным проявлением общественной мысли стала публицистика. Большой след в стране оставили деятельность и работы иностранцев, нашедших убежище в Боливии, а также известные путешественники, среди которых особо выделяется французский натуралист Альсидес Д’Орбиньи.
После обретения независимости в Боливию по приглашению Боливара в 1825 г. прибыл Симон Родригес, которого назначили Директором общественного просвещения. Кроме того, он занимал пост начальника департамента рудников, сельского хозяйства и общественных дорог. Главной же страстью С. Родригеса была организация школ. Он мечтал о школах для индейского населения. Однако вскоре из-за несложившихся отношений с президентом А.Х. Сукре подал в отставку и покинул Боливию в 1826 г. Несмотря на столь краткое пребывание, С. Родригес оставил заметный след, пробудив подлинный интерес к теме просвещения народа.
Правительство Х.А. Сукре, в частности, под влиянием свободолюбивых взглядов С. Родригеса пошло на радикальные реформы в сфере образования. Декретом от 28 октября 1827 г. было введено обязательное изучение в Университете «Элементов идеологии» А.Л. Дестюта-де-Траси, работ Гольбаха, а в качестве консультационного материала рекомендованы трактаты И. Бен
32 Vazquez Machicado Н. Op. cit. Р. 28.
33 Arnade С. W. The Historiography of Colonial and Modem Bolivia // Hispanic American Historical Review. 1962. Vol. XLII. N 3. P. 339.
34 Vazquez Machicado H. Op. cit. P. 16.
347
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тама35. С приходом в власти А. де Санта-Круса либеральные нововведения были свернуты, а обучение вернулось к старым программам.
При Санта-Крусе в Боливию приехали известные либералы гватемалец Хосе Антонио де Ирисарри и испанец Хосе Хоакин де Мора. В период правления Бальивиана здесь нашли убежище многочисленные аргентинские уни-тарии, либералы, противники диктатуры Росаса, среди которых выделялись Б. Митре и генерал Хосе Игнасио Горрити. Брат генерала Хуан Игнасио Гор-рити, священник и один из учеников парагвайского диктатора Х.Г. Родригеса де Франсии, поселился в Кочабамбе. Он написал большую, изданную в 1836 г. в Вальпараисо работу о Войне за независимость и положении дел в новых государствах «Размышления о нравственных причинах внутренних неурядиц в новых государствах и анализ эффективных мер по их преодолению»36. В этом труде он яростно нападал на либеральные увлечения европейскими доктринами Дестюта-де-Траси, материализмом Гольбаха и т.д. Эта книга, проникнутая клерикализмом и традиционализмом, очень точно отражала консервативные тенденции в общественной жизни Боливии, возобладавшие в период режима «реставрации» Санта-Круса.
В 1834 г. в Боливию прибыл высланный из Чили Порталесом известный испанский либерал-просветитель Х.Х. де Мора. Он был вынужден покинуть Чили из-за разногласий с консервативным курсом А. Бельо в Университете. Академическая полемика Бельо и Моры была прервана полицейской реакцией Порталеса. В Боливии Мора стал секретарем Санта-Круса, а также занимал пост профессора литературы в только что созданном Университете Ла-Паса. Он писал зажигательные статьи в местной прессе, в официальном органе правительства «Есо del protectorado», резко критикуя чилийскую внешнюю политику37.
В университете благодаря Море вновь зазвучали имена И. Бентама, В. Кузена, Д. Стюарта, Дестюта-де-Траси. Мора был поклонником Руссо и эдинбургской школы «Здравого смысла» Д. Стюарта. Для более широкого распространения этих концепций в 1846 г. он издал в Ла-Пасе «Курсы логики и этики согласно Эдинбургской школе»38. Упоминавшийся выше каноник Хуан Игнасио Горрити в своих сочинениях направил критику именно против Моры. Мора пробыл в Боливии до 1838 г. Затем он выехал в Европу, где заменил В. Пасоса Канки на посту консула в Лондоне. Именно в Боливии Мора написал свою самую главную работу «Испанские легенды», являющуюся типичным образцом испанского романтизма и костумбризма.
Большим событием в жизни Боливии стало посещение страны в 1832 г. экспедицией французского натуралиста Альсидеса Д’Орбиньи. По возвращении во Францию ученый создал обширный труд «Путешествие по Южной Америке». Д’Орбиньи описал не только природу, географию, геологию, флору и фауну Боливии, но и быт, жизненный уклад, политическую и социальную систему39. Он был принят президентом Санта-Крусом, который снарядил его
35 Condarco Morales R. Historia de la ciencia en Bolivia: Historia del saber у la ciencia en Bolivia. La Paz, 1978. P. 224.
36 Abecia Baldivieso V. Historiografia boliviana. LaPaz, 1973. P. 200.
37 Finot E. Op. cit. P. 135.
38 Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno. P. 58.
34 8 39 D ’Orbingy A. Viajes por America del sur. Madrid, 1958.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Руины инкского храма. Литография из книги Д’Орбиньи
разрешительными грамотами, обеспечивавшими ему содействие со стороны местных властей.
Д’Орбиньи вывез во Францию огромную коллекцию предметов, рисунков и даже исторических рукописей. В частности, он полностью изъял все документы монастыря Сан-Хавьер - важнейший источник по истории иезуитов в Южной Америке. Г.Р. Морено, правда, считал, что Д’Орбиньи поступил правильно, так как иначе они были бы утрачены для потомков40. Главным же результатом миссии Д’Орбиньи было огромное влияние на боливийскую общественную и научную мысль. Д’Орбиньи разрушал стойкую расовую неприязнь креолов к индейскому населению, ибо считал смешение рас в Америке положительным фактором на пути прогресса. Практически весь XIX в. прошел в Боливии под влиянием авторитета Д’Орбиньи, а точнее пропагандируемых им естественно-научных методов исследования не только природы, но и общества. По сути, д’орбиньизм стал в Боливии преддверием позитивизма. Д’Орбиньи оказал большое влияние на всех первых историков, экономистов, литераторов, таких как Х.М. Даленсе, Н. Антело и даже на ГР. Морено41. Его влияние в Боливии сравнимо со знаменитой экспедицией Гумбольдта в Южную Америку.
40 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908): Drama у gloria de un boliviano. La Paz, 1988. P 79.
41 Albaracin Millan J. Origenes del pensamiento social contemporaneo de Bolivia. La Paz, 1976. P.24.
349
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Первые историки, начало боливийской исторической науки. В отличие от соседей по континенту в Боливии первые исторические работы появились относительно поздно. Только в конце 40-х годов XIX в. боливийские авторы обратились к анализу своего прошлого. Первые историки М.М. Ур-кульо, М. Санчес де Веласко, Х.Х. Кортес и другие принадлежали к «мемориальному» направлению, в их работах сочетались воспоминания современников и общие рассуждения в духе рационализма XVIII в. Идеи Бентама, Дестюта-де-Траси, романтические увлечения Шатобрианом, традиционализм Бональда и Ж. де Местра оказали решающее влияние на их подход к истории. Не менее популярным был эклектицизм В. Кузена. Его «Курс истории моральной революции XVIII века» был переведен писателем и журналистом Педро Террасасом (1810-1877) и опубликован в 1845 г.42
Самым первым произведением на тему исторических исследований в Боливии была анонимная статья о методологии истории в «Iris de La Paz» в 1833 г. Эта работа декларировала необходимость изучения и анализа тенденций и фактов истории, которые влияли на поведение и решения людей и конкретных исторических персонажей. Автор статьи заявлял о своем неприятии материализма и руссоизма, приветствуя между тем революцию освобождения и осуждая феодальный колониальный режим Испании43. В 1852 г. в Кочабамбе стал выходить первый литературно-исторический журнал, в котором публиковал свои статьи пионер исторического знания в Боливии Х.М. Кортес. Как отмечал Г.Р. Морено в 1874 г., в стране не было ни архивов, ни библиотек, ни серьезных журналов по истории44.
Первым выдающимся боливийским ученым континентального уровня был Хосе Мария Даленсе (1782-1852). Крупный политический деятель, занимавший посты министра (1832), председателя Верховного суда (1842) и Совета по статистике (1845), осуществил первую в истории Боливии перепись населения и самое глубокое исследование боливийского общества в середине XIX в. В 1848 г. он написал свой знаменитый «Статистический очерк Боливии», опубликованный лишь в 1851 г. Фактически это первый социологический очерк Боливии. Часть книги Даленсе посвящена политической системе и ее истории45. Даленсе считал, что анализ общественного устройства и историческое исследование должны основаться на статистическом методе. В результате этот поклонник французских экономистов времен империи (Ш. Ганиль), проповедовавший протекционизм в экономической политике государства, не только создал блестящий экономико-статистический очерк Боливии в первой половине XIX в., но и предложил научный социально-политический анализ национальной действительности46.
В 1840 г. появилась небольшая книга «Исторические воспоминания о политической революции за независимость Америки 16 июля 1809 г. в Ла-Пасе и о последующих событиях до 20 февраля 1810 г.» Томаса
42 Arnade С. W. The Historiography of Colonial and Modern Bolivia. P. 198.
43 Mesa de J., Gisbert T, Mesa Gisbert C.D. Op. cit. P. 471.
44 Arnade C. W. The Historiography of Colonial and Modem Bolivia. 1962. P. 341.
45 Dalence J.M. Bosquejo estadistico de Bolivia. La Paz, 1975. P. 29-176.
350 46 Wittman T. Reflexiones sobre las ideas economicas de Jose Maria Dalence. Potosi, 1967. P. 9-10.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Котера47. В этой работе фактически представлена ежедневная хроника событий одного из первых революционных антиколониальных выступлений в Южной Америке - восстания в Ла-Пасе в июле 1809 г. Автор был противником восстания, он отмечал верность народа короне, но оппозицию колониальным властям. Автор особо подчеркнул огромную мобилизующую роль листовок, лубочных политических рисунков, памфлетов в возбуждении народа. Авторы этих печатных листовок составили костяк партии независимости. Издал этот важнейший для истории Войны за независимость документ Хосе Мануэль Лоса (1799-1862), священник и профессор теологии. В 1838 г. он стал директором первой публичной библиотеки в Ла-Пасе. Он же был основателем газеты «Iris de La Paz», где в 1833 г., как уже упоминалось, появилась первая статья по исторической проблематике. Возможно, её авторство также принадлежало ему. Х.М. Лоса был одним из первых историков Боливии.
Работы Лосы отличаются ярким языком, эрудицией, широтой взглядов автора. Несмотря на свой консерватизм, он был близок идеям Просвещения, находился под сильным влиянием энциклопедистов XVIII в. Помимо этой работы Лоса писал апологетические биографии корифеев независимости Боливара и Сукре48. Эти брошюры были написаны в архаичном, почти барочном стиле, красноречие автора было широко признанным.
Следующим трудом по истории Боливии стала книга ветерана Войны за независимость Мануэля Марии Уркульо (1785-1856). Юрист, политик Урку-льо принял сторону патриотов во время экспедиции Кастельи в Верхнее Перу в 1813-1815 гг. Правительство Буэнос-Айреса назначило его прокурором, а после поражения аргентинцев некоторое время он был поражен в правах, но затем стал активно сотрудничать с испанской администрацией. Роялистский генерал Оланьета назначил его юридическим советником армии. После победы Освободительных армий Боливара и Сукре Уркульо присоединился к патриотам. Был членом Учредительной ассамблеи, провозгласившей независимость Боливии. В политической карьере достиг поста министра иностранных дел и председателя Верховного суда в различные годы.
В 1855 г. Уркульо, за подписью «Патриоты», выпустил книгу «Заметки по истории революции в Верхнем Перу, ныне Боливии». Для него история - это подробный рассказ о битвах, восстаниях и подвигах. Целью же своей книги он ставил «обелить некоторые имена [т.е. самого себя. - А.Щ.], которые общественное мнение обвиняет во всех грехах, а также очистить имя свободы и родины»49. Хронологические рамки работы ограничивались первыми десятилетиями XIX в., годами Войны за независимость, победой патриотов. Книга завершалась повествованием об отъезде Боливара и назначением Сукре президентом Боливии 1 января 1826 г. Уркульо предварил свой рассказ о Войне за независимость, или о 15-летней войне, как её называли в Боливии,
47 Memorias historicas de la revolution politica del dia 16 de julio del ano 1809 en la ciudad de La Paz por la independencia de America у de los sucesos posteriores hasta el 20 de febrero de 1810. La Paz, 1840.
48 [Loza J.M.] Memorias biograficas del Gran Mariscal de Ayacucho Antonio Jose Sucre, primer Pre-sidente de Bolivia. La Paz, 1854.
49Apuntes para la historia de la revolution del Alto-Peru, hoi Bolivia. Por unos patriotas. Sucre, 1855. P.II.
351
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
подробной картиной колониального управления Испании в Южной Америке. Он подчеркивал огромное значение для расшатывания устоев колониального режима восстания Тупак Амару 1781 г., обнажившего глубину расовых противоречий50. Начало же войны Уркульо датировал интервенцией англичан в Буэнос-Айрес. События в Чукисаке в 1809 г., по его мнению, носили локальный характер и ни в коем случае не были революционными. Это движение не ставило и могло еще ставить своей целью независимость от Испании. Слишком очевидной была приверженность закону и монархии. Однако, там же признает Уркульо, идеи независимости и свободы витали в воздухе, и революция в колониях была неизбежна. Восстание П.Д. Мурильо в Ла-Пасе уже было направлено против монархии и Испании, что означало начало континентальной революции51.
Многие последующие историки критиковали Уркульо за ошибки и неточности, коими изобиловал его текст. Однако следующему поколению историков эта работа служила источником, на нее непременно должны были делать ссылку все историки XIX в. Подчеркивая значение работы Уркульо и даже называя её первым историческим трудом, современные историки мало грешат против истины, так как эта книга действительно является первым объемным и профессиональным исследованием боливийской истории XIX в.
Другой автор, оспаривавший пальму первенства среди пионеров боливийской исторической науки, аристократ Мануэль Санчес де Веласко (1784— 1864) написал исторические мемуары, охватившие период с 1808 по 1848 г. Однако, написанным в 1848 г., им было не суждено увидеть свет до 1938 г., когда появилась 400-страничная книга «Воспоминания по истории Боливии»52. Помимо истории М. Санчес де Веласко писал также весьма посредственные стихи. Он был успешным политиком, практически при всех правительствах занимал важные государственные посты: депутат, председатель Верховного суда Кочабамбы, префект, председатель Сената, министр. Он не был яркой личностью и удовлетворял любых правителей. Как писал о нем Г.Р. Морено: «Родился, женился, составил завещание, умер - вот и вся биография»53.
Книга Санчеса де Веласко представляет собой хронологию событий без критики и рассуждений, что сам автор считал достоинством работы. В ней подробно описаны Война за независимость и события 1828 г., агрессия Перу. Новым словом в трактовке войны за независимость для той эпохи была его оценка первого этапа войны. Он считал, что борьба между патриотами и роялистами началась как гражданская война, так как противники, с одной стороны, Кастельи и Монтеагудо, а с другой - испанская администрация в Верхнем Перу одинаково выступали за монархию и за верность метрополии. Санчес де Веласко считал, что война трансформировалась в революцию освобождения лишь после прихода к власти Пуэйрредона54. Провал экспедиции патриотов во главе с Кастельи в Верхнем Перу он объяснял жестокостью и
50 Ibid. Р. 25.
51 Ibid. Р. 34-40.
52 Sanchez de Velasco М. Memorias para la historia de Bolivia. Desde el ano 1808 a 1848. Sucre, 1938.
53 Abecia Baldivieso V. Op. cit. P. 217.
352 54 Finot E. Op. cit. P. 205.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
MEMORIAS
Титул рукописи САНЧЕСА ДЕ ВЕЛАСКО
12. История Латинской Америки
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
антиклерикальными эксцессами революционеров, которые настроили народ в пользу сохранения испанского режима. Этим, собственно, и объяснялось позднее освобождение Боливии от колониального режима55.
Хотя работа Санчеса де Веласко не была издана, с ней были знакомы многие историки. В частности, Мануэль Хосе Кортес (1811-1865) упоминал о ней в своем «Очерке истории Боливии», опубликованном в 1861 г.56 Книга Кортеса охватывала события от Войны за независимость до падения правительства Хорхе Кордобы в 1857 г. Кортес был поклонником В. Кузена, критиковал материализм и атеизм Гольбаха, рационализм Руссо и Дестюта-де-Тра-си. Кортес сознательно отказывался от изучения колониальной истории. Ему принадлежит ставший широко распространенным в боливийской историографии XIX в. тезис: «Рабство не имеет истории». Он исходил из тезиса Гегеля, что угнетенные народы не имеют собственной истории. Кортес считал, что история Испанской Америки в период колонии являлась не чем иным, как историей Испании, поэтому он начинал свое изложение с событий Войны за независимость, обходя молчанием ее предпосылки и причины. Г.Р. Морено писал об этом тезисе Кортеса: «Это - элегантная фраза, за которой скрываются неверные мысли»57. И тем не менее на долгое время под влиянием этой работы Кортеса из сферы интереса боливийских историков полностью исчезли конкиста и колониальная эпоха.
Кортес написал очень партийную историю. Он был крайне враждебен М.И. Бельсу за его заигрывания с плебсом. Все беды страны Кортес усматривал в господстве милитаризма и каудильизма: «Одни причины наших несчастий проистекают из колониального прошлого, а другие возникли уже после независимости. Нам нужно ликвидировать причины, производящие анархию и угнетение, к чему, кажется, приговорены все испаноамериканские республики»58. Кортес утверждал, что страны континента не готовы принять представительную демократию, но это не означало, что революция освобождения была не нужна. Независимость, по его мнению, являлась лишь первым шагом к трансформации американских обществ в направлении европейских образцов. Созданные в результате революции освобождения новые институты «обязательно изменят и общественную жизнь»59.
Для Кортеса история была учителем, преподающим урок морали, указывающим направление прогресса и поступательного развития общества. Это вполне романтическое представление об истории. Кроме «Очерка по истории Боливии» Кортес был автором «Очерка прогресса Испаноамерики», опубликованного в 1855 г. В нем он предстает весьма тенденциозным памфлетистом. Однако если оставить в стороне весь антибельсистский накал его политической страсти, то эта работа представляет собой добротное социологическое исследование. Крупнейший боливийский философ и историк XX в. Гильермо Франкович считал эту работу выдающейся и недооцененной современника
55 Ibid. Р. 204-205.
56 Cortes M.J. Ensayo sobre la historia de Bolivia. Sucre, 1861.
57 Abecia Baldivieso V. Op. cit. P. 230.
58 Cortes M.J. Op. cit. P. 229.
3 5 4 59 Ibid. P. 230-231.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ми60. Кортес же вошел в историю лишь как автор «Очерка по истории Боливии».
К первому поколению историков нужно отнести политика и дипломата Хосе Марию Сантиваньеса (1815-1893). Он принадлежал к антибельсистской партии. Его главная работа посвящена истории клана Бальивиана, в частности биографии и правлению Адольфо Бальивиана61. Эта книга была апологией Бальивианов, креольской аристократии, власти просвещенного меньшинства. После дипломатической миссии в Чили в 1864 г. он выпустил брошюру «Боливия и Чили. Вопрос границы», в которой спорил об исторических правах обеих стран на Тихоокеанское побережье с чилийским историком М.Л. Амунатеги. В 1878 г. он написал «Историю колониализма», которая так и не была опубликована62.
Висенте Бальивиан-и-Рохас (1810-1891) является незаслуженно забытым историком и библиографом. Племянник президента X. Бальивиана учился в Европе, в Лондоне жил у В. Пасоса Канки, от которого перенял страсть к истории. Стал собирать документы и книги, относящиеся к истории своей семьи. Ему принадлежит первенство в публикации исторических документов. Он задумал амбициозный проект многотомного издания документов по колониальной истории, однако увидеть свет было суждено только первому тому. В 1872 г. в Париже он опубликовал дневники своего прадеда Х.С. де Сегурола периода осады Ла-Паса отрядами Тупак Катари в 1871-1872 гг., а также «Анналы Потоси» с основания города до 1702 г. В. Бальивиан-и-Рохас сетовал, что многие документы, которые собирались долгие годы, погибли во время грабежа дома Бальивианов 12 марта 1849 г. толпой, подстрекаемой бельсист-ским правительством63.
К первому поколению боливийских историков принадлежали также Хуан Рамон Муньос Кабрера (1819-1869), Луис Мариано Гусман (1820-1886), Феликс Рейес Ортис (1827-1884). Их работы порой в большей степени относились к беллетристике, журналистским очеркам, были весьма поверхностными исследованиями. Однако, несмотря на все профессиональные недостатки и недочеты, это были, как правило, работы, открывавшие новые исторические темы и проблемы прошлого Боливии. Большинство авторов отдали должное биографическому жанру, являвшемуся в то время очень популярным среди читающей публики.
Яркий политик и журналист Х.Р. Муньос Кабрера был убежденным бель-систом, затем после долгих лет странствий и политической эмиграции вернулся в Боливию, где посвятил себя изучению истории страны. В Аргентине и Чили, где он жил в 50-е годы, активно участвовал в политической жизни. Входил в редколлегию крупнейшей газеты региона «Е1 Mercurio» в Вальпараисо (Чили). Его перу принадлежат многочисленные апологетические бель-систские брошюры, среди которых выделяется написанная в 1863 г. «Боливия
60 Condarco Morales R. Historia de la ciencia en Bolivia. P. 255.
61 Santivanez J.M. Rasgos biograficos de Adolfo Ballivian. Santiago de Chile, 1878.
62 Finot E. Op. cit. P. 208.
63 Ballivianу Roxas V. Archivo boliviano: Coleccion de documentos relatives a la historia de Bolivia durante la epoca colonial con un catalogo de obras impresas у de manuscritos que tratan de esa parte de la America meridional. P., 1872. T. 1. P. VIII.
12*
355
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
и её действительность. Историческая заметка». В Чили написал 54-странич-ный очерк о внешней политике аргентинского диктатора Росаса64. Его перу принадлежит первая биография Х.Б. Монтеагудо. Муньос Кабрера отличался ярким стилем, писал популярные рассказы. Его талант удостоился внимания Г.Р. Морено, который написал о нем биографический очерк, назвав его «легким и оригинальным» писателем65.
Главная работа Муньоса Кабреры - «Пятнадцатилетняя война в Верхнем Перу», охватывающая события Войны за независимость в ее первый период, с 1809 по 1813 г.66 В отличие от Уркульо Муньос Кабрера привлекал массу документов, в основном аргентинских, что делает его работу более достоверной и профессионально состоявшейся.
Л.М. Гусман был известным писателем и подвижником народного просвещения. Всю свою жизнь он посвятил делу образования, возглавляя Лицей в Кочабамбе. Г.Р. Морено охарактеризовал его как «человека, уважаемого, выдающегося и подлинного»67. Его перу принадлежит первый учебник по истории Боливии «Краткий учебный курс истории Боливии»68. Эта книга была написана для лицеев, много раз переиздавалась. Работа состоит из двух частей: первая охватывает период от открытия Америки до Войны за независимость, а вторая - период от битвы при Айякучо до сражения против перуанских войск при Ингави в 1841 г., считающийся боливийцами второй Войной за независимость. В предисловии к учебнику Л.М. Гусман сетовал, что в Боливии студенты лучше знают всемирную историю, чем отечественную. Задачей его книги было заполнить эту лакуну. При работе над книгой он опирался на труды Уркульо, Муньоса Кабреры, воспоминания генерала Миллера и испанского генерала А. Камбы69. В результате большая часть работы была посвящена именно Войне за независимость.
Ф. Рейес Ортис, поклонник энциклопедистов и Дестюта-де-Траси, написал ряд биографий, в том числе книгу о Касимиро Оланьете и злободневную работу по свежим следам событий «Тихоокеанская война». Самая известная из его книг «История четырех дней» посвящена свержению и убийству президента Агустина Моралеса. Небольшой по объему текст сопровождался в приложениях большим количеством документов, в том числе официальными и частными письмами А. Моралеса, К. Корраля, Т. Фриаса и других политических деятелей. Рейес Ортис усматривал все беды Боливии в революционном духе, унаследованном со времен жестокой «15-летней» войны за независимость70.
Все первые историки от Лосы, Уркульо до Кортеса и Муньоса Кабреры разделяли романтический взгляд на историю, исповедовали эклектические взгляды на исторический процесс. Всех их объединяли неприятие колониаль
64 Munoz Cabrera J.R. Rosas у su politica con los estados sudamericanos. Valparaiso, 1852.
65 Abecia Baldivieso V. Op. cit. P. 239.
66 Munoz Cabrera J.R. La guerra de quince anos en el Alto-Peru, о sea Fastos politicos у militares de Bolivia. Santiago de Chile, 1867.
67 Barnadas M. J. Diccionario historico de Bolivia. Sucre, 2002. Vol. 1. P. 995.
68 Guzman L.M. Breve resumen de las lecciones de la historia de Bolivia. Cochabamba, 1870.
69 Ibid. P. 1-2.
356 70 Reyes Ortiz F. Historia de cuatro dias. La Paz, 1872. P. 2.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ного прошлого и критика испанского наследия. Они в первую очередь восхваляли подвиги участников Войны за независимость, уделяя особое внимание первым на континенте антиколониальным восстаниям в Чукисаке и Ла-Пасе в 1809 г. Они подчеркивали первенство Боливии в борьбе за независимость, начало которой датировали 1809 г. Таким образом, эти историки оправдывали само независимое существование Боливии, которая получила свою государственность из рук предводителя перуанско-колумбийской Освободительной армии Боливара. Боливийский философ и историк XX в. Роберто Пруденсио назвал Уркульо, Кортеса, Санчеса де Веласко «Геродотами Боливии»71.
Эмеретио Вильямиль Рада и его «Эдем». Самый оригинальный писатель и исследователь боливийской реальности и истории Эмеретио Вильямиль Рада (1804-1880) занимает совершенно особое место в боливийском XIX в. Он родился в Сорате в 1804 г. Его отец - известный политический деятель Ильдефонсо Вильямиль - был поклонником энциклопедистов, французского Просвещения. В 1826 г. Ла-Пас посетил лорд Берхинг, изучавший местную филологию и этнографию. Он стал наставником юного Эмеретио, привив ему любовь к языкам и истории72. В сопровождении англичанина Вильямиль Рада отправился в Европу, где пробыл 10 лет, совершенствуя свое образование. В 1836 г. он вернулся в Боливию, привезя с собой большую библиотеку по истории и филологии. В Ла-Пасе стал преподавать литературу в местной семинарии. Параллельно занялся горным делом, приобрел медный рудник в Корокоро. Однако как предпринимательские дела, так и положение его семьи при новом президенте Бальивиане нельзя назвать блестящими, и он был вынужден покинуть Боливию. Эмигрировав в Перу, он пытался заработать капитал на хинном промысле на севере этой страны, но и это предприятие не принесло желаемых результатов.
Поддавшись повальной моде тех лет, в 1845 г. Вильямиль Рада отправился в Калифорнию, мечтая найти свою золотую жилу. Из Калифорнии он переехал в Мексику всё таким же бедняком, как и в начале своей авантюры. Здесь он познакомился с протестантским пастором, который убедил его поехать с ним в Австралию. Там Вильямиль Рада провел годы, полные лишений. С большим трудом ему удалось вернуться в Америку в 1856 г. Оказавшись на родине, он включился в политическую борьбу, был избран депутатом и даже в 1857 г. стал председателем палаты депутатов. С приходом к власти Х.М. Линареса в 1857 г. вновь был вынужден эмигрировать. Вернулся на родину только в 1861 г. Опять занялся политической деятельностью. Был назначен в состав делегации на переговорах с Бразилией о границе. Так он оказался в Рио-де-Жанейро. Однажды, бросившись в океан, покончил с собой. Удивительная биография неординарного человека.
Не менее экстраординарна и судьба его книг. Он написал четыре тома «Системы американской первобытности», но не успел опубликовать этот огромный труд. Главной же его работой стала книга «Язык Адама и человек из Тиуанако». Его земляк из Сораты, журналист и интеллектуал Н. Акоста ре
71 Prudencio R. Ensayo historico. La Paz, 1990. P. 37.
72 Otero A.G. Figuras de la cultura boliviana. T. II. P. 50.
357
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
шил опубликовать выдержки из этой книги помимо воли автора и тем самым спас ее: все рукописи Вильямиля Рады погибли при пожаре президентского дворца в Ла-Пасе 20 марта 1875 г. Вступление к этой во многом ошеломляющей работе написал Н. Акоста.
Главный тезис книги Вильямиля Рады состоит в том, что первый человек на земле происходил из Америки, а точнее из Тиуанако. Доказательством этого тезиса было его убеждение, что Америка - самая древняя часть мира: и геологическая структура, и природное наполнение, флора и фауна ни на что не похожи, они ниоткуда не пришли, следовательно, это свидетельствовало об их изначальности. Отсюда и вышли первые люди73. Вильямиль Рада полагал, что человеческая раса через Тихий океан и Берингов пролив распространялась по всему миру.
Вильямиль Рада находил подтверждение своей гипотезы в сравнительной антропологии и лингвистике. Он скрупулезно сравнивал языки, мифы и легенды андских народов, прежде всего аймара и Древних Греции, Египта, Индии. Повсюду находил следы аймара. Он писал: «Кровь андского человека с его первоязыком распространилась по всем земным пределам, она наполняет вены всех матерей мира»74. Более того, если прародина человечества - Анды, то Адамов рай - самое прекрасное место в этом регионе - возлюбленная автором Сората.
Вильямиль Рада был убежденным сторонником креационистской теории. В своем труде он воссоздал космическую картину мира и его эволюции, утверждая Божественный акт творения на земле Анд. Он пытался примирить экспериментальную науку, филологию и антропологию, трактуемую в весьма своеобразном ключе, и веру в Божественное происхождение мира. В результате он поместил Эдем, рай в Сорату, Адама сделал своим земляком. В качестве непререкаемого авторитета в подкрепление своей гипотезы он приводил папскую буллу 1512 г., признававшую индейцев потомками Адама и Евы75.
Главным же аргументом в пользу этих измышлений Вильямиль Рада приводил данные своего сравнительного анализа структуры и лексики аймара и всех языков мира: «Изучение языка увело нас в глубь веков, к Адаму. Это новая фаза истории человечества»76. Филология, по его мнению, являлась важнейшим методом познания истории человечества. Сравнивая языки, он «обнаружил единство системы формирования корней, предлогов, слов, имен». Аймара представлялся ему протоязыком, прародителем всех языков мира, следовательно, Адам и Ева говорили на аймара77.
Вильямиль Рада полагал, что человеческая история запечатлелась в языке народов мира и задача историка состоит в расшифровке этих кодов, в поиске древнейших слоев: «В каждом слове зашифрована целая неизвестная нам история, история жизни человечества, его рождения, распространения по континентам, постоянного изменения и роста во всей взаимосвязи различных
73 Villamil de Rada Е. La lengua de Adan у el hombre de Tiaguanco. La Paz, 1939. P. XXII.
74 Ibid. P. 215.
75 Ibid. P. XXIII.
76 Ibid. P. 234.
3 5 8 77 Ibid. P. 194.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
элементов»78. Он обожествлял слово, язык народа, ибо считал его бессмертным, как бессмертна душа.
Вильямиль Рада с первого взгляда кажется смешным и нелепым. И действительно, некоторые его сравнения, например языка аймара с древнееврейским, вызывают улыбку. Однако значение его труда в том, что он был первым, кто предложил использовать метод лингвистической аналогии в исторических исследованиях. Самое главное его достижение - это радикально-революционное для тех лет отношение к доколумбовой истории и индейской культуре. Недаром в XX в. он стал вдохновителем боливийского национализма и индеа-низма79. Его работа действительно проникнута глубоким националистическим чувством, он окружил свою родину религиозным почитанием прародительницы человечества. В языке, расе и истории её народа он находил самые благородные, непреходящие, космические по своему значению характеристики.
Как справедливо отмечал исследователь его творчества Г.А. Отеро, Вильямиль Рада «чувствовал Боливию как проблему, решение которой находилось в области культуры и цивилизации, ее можно было постичь лишь через его личный опыт, полученный в результате бесконечных путешествий и знакомства с различными частями мира, то есть он хотел, чтобы через Боливию проходила история Европы и всего мира»80. Он превращал Новый Свет в Старый и наоборот, отрицал европоцентризм и эгоизм цивилизованных народов. Он был первым боливийцем, кто перестал стыдиться своего прошлого и завидовать европейцам. В этом его огромная историческая заслуга, по достоинству оцененная лишь столетие спустя. Недаром видный боливийский мыслитель XX в. Карлос Мединасели назвал его «человеком эпохи Ренессанса»81.
РОМАНТИКИ-КОСТУМБРИСТЫ И ТРАДИЦИОНАЛИСТЫ
Наряду с формированием профессиональной историографии с середины XIX в. в Боливии получило развитие литературно-историческое направление, близкое к костумбризму. Родоначальником и непревзойденным мастером этого течения был писатель, политик и историк Натаниэль Агирре (1843-1888). Агирре испытал огромное влияние европейского романтизма, а его кумиром был Вальтер Скотт. В 1885 г. Агирре опубликовал свой самый известный исторический роман «Хуан де ла Роса. Воспоминания последнего солдата независимости». По словам известного испанского литературоведа М. Менен-деса-и-Пелайо, «это лучший американский роман XIX века»82. Популярность романа «Хуан де ла Роса» была очень велика. По признанию Г.Р. Морено, именно этот роман побудил Агирре взяться за свою главную работу «Последние колониальные дни Верхнего Перу». Агирре мастерски описал социальную обстановку, обычаи и нравы эпохи. Он вводил в оборот «боливианиз-мы», создавал живописные картины боливийской жизни. Вместе с тем роман
78 Ibid. Р. 216-217.
79 Arnade C.W. The Historiography of Colonial and Modern Bolivia. P. 340.
80 Otero A.G. Figuras de la cultura boliviana. T. II. P. 58.
81 Medinaceli C. Paginas de vida. Potosi, 1955. P. 122.
82 Цит. no: Barnadas M.J. Diccionario historic© de Bolivia. Vol. 1. P. 73.
359
Часть III Историки и историографические школы XIX века
отличался близостью к исторической правде. Для многих боливийцев Война за независимость знакома именно сквозь призму этого романа.
Агирре писал и исторические работы, в основном биографии. В 1874 г. он опубликовал книгу о герое Войны за независимость генерале Франсиско Бурдетте О’Конноре. В 1883 г. вышла книга о Боливаре83. Эта ярко написанная работа носила апологетический характер. Наиболее известной его исторической работой, в которой он попытался профессионально подойти к предмету, была книга «Боливия в Тихоокеанской войне» (1882). В ней Агирре проанализировал причины войны и её ход. Однако это была эмоциональная, но поверхностная книга84. Будучи прекрасным писателем, Агирре как историк не преуспел, и его труды были быстро забыты.
-------------------------------- Ярким историком, влюбленным в
МОДЕСТО ОМИСТЕ	свой родной город Потоси, был Мо-
-------------------------------- десто Омисте (1840-1898) Являясь
крупным местным политиком, Омисте много сделал для распространения образования и культуры в Потоси. Он был основателем и председателем Литературно-научного общества горо-
да. В 1875 г. Омисте опубликовал свою первую брошюру «История Боливии», предназначенную для начальных школ. В 1879 г. он её расширил и предложил
для использования в школах по всей стране. Однако правительство запретило её печатать, так как в книге содержалось много критических замечаний в адрес деятельности властей последних лет85.
Омисте опубликовал небольшие работы, биографии видных боливийских политиков Н. Камперо, Т. Фриаса, Х.М. Линареса. Главная же его книга, плод труда многих лет - это пятитомные «Хроники Потоси» (1893-1896). Это блестящее исследование по истории экономики, культуры, социальной жизни Потоси с основания города и до 90-х годов XIX в. «Хроники Потоси» содержат богатый фактический, порой уникальный статистический материал по горнорудному делу, подробную историю монетного двора86. Здесь собраны рассказы, поэзия, театральные пьесы, относящиеся к истории города. Омисте всю свою жизнь собирал книги и рукописи по истории Потоси. К сожалению,
83 Aguirre N. El Libertador: Compendio historico de la vida de Simon Bolivar. La Paz. 1973.
84 Abecia В aidivies о К Op. cit. P. 332.
85 Ibid. P. 334.
86 Omiste M. Cronicas potosinas. Notas historicas, estadisticas, biograficas у politicas. Potosi, 1891.
360 T. l.P. 204-205.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
после смерти историка родственники распродали его коллекцию, а рукописи ушли как оберточная бумага.
Популярным писателем-историком, постоянно переиздаваемым вплоть до сегодняшнего дня, был Томас О’Коннор Д’Арлач (1853-1932). Излюбленной темой этого плодовитого историка-популяризатора был период правления Мельгарехо. В 1890 г. Д’Арлач опубликовал «Дела и слова Мельгарехо», а в 1889 г. - исследование-роман о любовнице диктатора «Донья Хуана Санчес». Известна также его работа «Президенты Боливии» (1912). Его книги трудно охарактеризовать однозначно: это и не романы, и не история, а скорее занимательные рассказы, набор исторических анекдотов. Как ни странно, именно это качество и сделало их весьма долгоживущими.
Известный писатель-прозаик, один из последних боливийских романистов Хулио Сесар Вальдес (1862-1918) также отдал дань историческому жанру. Он пытался писать небольшие, но претендующие на историческую объективность и профессионализм работы, его перу принадлежат «Хуан Баутиста Сагарнага, первый мученик независимости» и «Истории Ла-Паса» (1894) о восстании 1809 г. Единственной крупной исторической работой была лишенная всякого объективизма, полная эмоций и патриотического задора книга об отношениях Чили и Боливии и о проблемах выхода к морю87. В Боливии он считается одним из страстных защитников прав страны на Тихоокеанское побережье.
Близкими к писателям костумбристам, идеализировавшим «старые» времена, крестьянский быт, патриархальные нравы, были историки-традиционалисты католического направления, отвергавшие новомодные европейские теории. Это течение сформировалось вокруг «Литературного католического общества», созданного в Сукре Мариано Баптистой и архиепископом Мигелем де лос Сантосом Таборгой в 1851 г. в ответ на появление антирелигиозного, либерального «Общества»88. В эту группу вошли священники и студенты факультета теологии Университета. Их лидером стал тогда еще юный М. Баптиста. Идеологом же был М. Таборга.
Архиепископ Мигель де лос Сантос Таборга (1833-1905) написал немало исторических работ. Среди них выделаются «Неизданные документы по истории Боливии», «Представления о 25 мая», работы по колониальной истории и Войне за независимость «Дела епископов и архиепископов Чаркас», «Историческое исследование тройной миссии Гойенече», об индейских древностях Тиуанаку89. Во всех этих произведениях он резко критиковал работы Кортеса, Санчеса-де-Веласко за их отрицание испанского наследия, обещал написать общую работу по истории Боливии и представить взвешенные оценки и колониального прошлого и Войны за независимость. Выполнить это обещание он так и не смог.
В конце жизни Таборга потратил много сил на борьбу с новым, опасным, как ему казалось, материалистическим веянием - позитивизмом. В полемич
87 Valdes J.C. Bolivia у Chile: Antecedentes historicos. Discusion diplomatica. Estado actual de la cuestion. Santiago de Chile, 1900.
88 См.: Щелчков A.A. Консервативная социальная утопия в Боливии: правление М.И. Бельсу (1848-1855). М., 2005. С. 211.
89 Finot Е. Op. cit. Р. 223.
361
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ной и ультрамонтанской работе «Позитивизм, его ошибки и лживые доктрины» он обрушился с проклятиями на атеизм и материализм позитивизма, обвиняя последний в том, что он ставит знак равенства между человеком и животными90.
Соратником Таборги был видный боливийский политик, президент страны, интересный публицист и историк Мариано Баптиста (1832-1907). Совместно с Таборгой в 1852-1853 гг. они издавали католическую газету «Amigo de la verdad». И пером, и политическими действиями Баптиста поддержал аристократический переворот Х.М. Линареса против X. Кордобы. Он всегда был противником бельсизма. После свержения Линареса в 1861 г. издал в его поддержку свою первую книжку «14 января в Боливии».
Баптиста протестовал против увлечения европейскими материалистическими теориями, выступал против наступления эволюционизма, дарвинизма и атеизма. Все беды Боливии он усматривал в каудильизме и анархии масс, т.е. в бельсизме, против которого написал немало брошюр. В 1862 г. издал частично автобиографическую работу «Меньшинство в Ассамблее 1862 года». В трактовке боливийской истории опирался на работу Кортеса, поддерживая его вывод об усталости народа от насилия и хаоса, о необходимости восстановления формальной демократии, власти просвещенного меньшинства91.
В 1868 г. Баптиста уехал в Европу, где в 1871 г. стал свидетелем событий Парижской Коммуны. Его неподдельный ужас перед революцией и социализмом, которые он считал синонимом якобинского террора, объясняет его резкий поворот вправо, к ультрамонтанскому клерикализму. Для него теории Конта, Дарвина, Тэна и Прудона были едины в отрицании Библии, провиденциального подхода к истории. Эти новые концепции противостояли истине Библии и идеям Аристотеля. Воинственный католицизм и аристократическая исключительность отразились в его исторических работах «Дон Даниэль Кальво» (1881), «Дон Томас Фриас» (1884). Если в первой он ещё допускал значение романтизма Гюго, Расина, Корнеля, Шатобриана исключительно в духе религиозного возрождения92, то в работе о Фриасе он рассматривает общественные процессы с клерикально-охранительной точки зрения93. Сторонники Баптисты сформировали консервативную партию, находившуюся у власти в Боливии около 20 лет, вплоть до 1898 г. 94
Близким к Баптисте был консервативный политик Нарсисо Камперо, издавший в 1874 г. в Париже свои «Воспоминания о возвращении из Европы в Боливию и последующий отъезд в Такну»95, где подробно описал политическую историю Боливии середины 60-х годов. Этот труд является неоценимым источником по боливийской истории XIX в., прежде всего периода правления генерала Мельгарехо. Камперо выступал за аристократическую республику и возрождение католической церкви.
90 Abecia Baldivieso V. Op. cit. P. 253.
91 Baptista M. Obras completas: El Hombre, el politico, el amigo. La Paz, 1932. P. 124-130.
92 Ibid. P. 241-280.
93 Ibid. P. 324.
94 Martinez A. Una pagina de la historia del Partido Constitucional. La Paz, 1884. P. 16.
362 95 Campero N. Recuerdos del regreso de Europa a Bolivia у retiro a Tacna. Paris, 1874.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Боливийские консерваторы-традиционалисты не смогли стать доминирующей группой в общественной мысли и историографии. Они медленно эволюционировали к позитивизму и либерализму, против которых так рьяно выступали Баптиста и Таборга. В конце XIX в. их отличие от господствовавшего тогда позитивизма сводилось лишь к отношению к католической церкви. Методологически и концептуально консерваторы приняли основные положения либерально-позитивистской идеологии.
КАСИМИРО КОРРАЛЬ И ЕГО «ДОКТРИНА НАРОДА»
XIX столетие в Боливии богато публицистической деятельностью исключительно политического характера. Масса памфлетов и манифестов принадлежат перу представителей различных политических лидеров, каудильо, группировок и партий. Среди них единственным примером общественно-политической мысли является трактат Касимиро Корраля (1808-1897) «Доктрина народа», опубликованный в 1871 г. сначала в Лиме, а затем и в Ла-Пасе. Корраль был видным политическим деятелем, достигшим вершины карьеры в годы после свержения «варварской» диктатуры М. Мельгарехо (1870). Став всесильным генеральным секретарем правительства А. Моралеса, Корраль попытался осуществить принципы, которые проповедовал: был принят закон о возвращении индейским общинам земель, узурпированных помещиками в период правления Мельгарехо, принята демократическая конституция, а главным лозунгом в стране было «меньше правительства, больше свободы».
Будучи человеком простого происхождения, метисом по крови, Моралес постоянно сталкивался с презрением и враждебностью со стороны креольской аристократии. Как в свое время народного каудильо М.И. Бельсу презрительно обзывали «спичечником» (его мать торговала спичками), так и Корраля называли «свечником», так как его родители имели скромную свечную лавку в Ла-Пасе. Это же обстоятельство сделало Корраля безусловным лидером простого народа, ремесленников Ла-Паса. Корраль ещё задолго до восшествия на вершины власти издавал газету «Е1 Artesano», в которой выступал защитником интересов простого люда Ла-Паса96. После свержения правительства Моралеса Корраль перешел в оппозицию к аристократическому режиму Т. Фриаса, а в 1874 г. предпринял вооруженную попытку вернуться к власти. Одним из лозунгов этого восстания было проведение аграрной реформы и перераспределения земель латифундий среди крестьян-индейцев. Эта попытка, хотя и поддержанная народными массами Ла-Паса, закончилась провалом. Корраль был вынужден покинуть страну и отойти от политики.
Корраль в студенческие годы много читал французских просветителей. На него большое влияние оказали труды Руссо, Монтескьё, Дидро. Он укрепился в приверженности либеральным политическим взглядам. Поддерживал связи с латиноамериканскими либералами, в частности с лидером чилийских радикалов Валентином Летельером. Находясь в иммиграции в Лиме в 60-е годы, Корраль познакомился с трудами европейских либералов и социа
96 Arguedas A. Historia de Bolivia. Los caudillos barbaros. La Paz, 1991. T. V. P. 304.
363
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
листов-утопистов97. Размышления над проблемами свободы и равенства дали свои плоды: он написал «Доктрину народа», единственный в своем роде в боливийской истории XIX в. труд об идеальном общественно-политическом устройстве. Эта книга так возмутила боливийских консерваторов, что их лидер М. Таборга написал свой «антикорраль» - памфлет, полный критики социалистических, как он писал, заблуждений Корраля98.
Корраль был наследником республиканцев эпохи 1848 г. Наибольшее влияние на него оказали, хотя и вышедшие к тому времени из моды, идеи со-циал-христианства аббата Р.Ф. Ламенне. Корраль декларировал, что исторический процесс - это победы принципов свободы, справедливости, правды и разума в общественной жизни и отношениях между народами99. Он выступал за прочные республиканские принципы политической и общественной жизни. Для него выборы были единственным легитимным инструментом формирования власти и осуществления суверенитета народа. Одним из первых в Боливии он настаивал на равноправном участии женщин в политической жизни, в необходимости предоставления им права голоса100. Также он ратовал за гражданское равноправие индейцев, правда с оговоркой - только для грамотных, воспринявших через просвещение догмы демократии и цивилизации.
Республика, по Корралю, должна была избежать дефектов излишней централизации, но при этом он отвергал федерализм101. Формой демократического республиканизма должна была быть муниципализация всей политической жизни. Ссылаясь на Руссо, он утверждал, что суверенитет народа неотчуждаем и непередаваем, но при этом возражал против теорий, предполагавших непосредственное осуществление народом власти. Он называл это властью толпы. Хотя власть делегировалась народом своим избранникам, суверенитет оставался в самом народе. Отсюда делался вывод о праве народа на революцию102. Суверенитет, чтобы быть эффективным, должен осуществляться на самом низком уровне, через ассоциации граждан, т.е. в муниципалитетах и в самоуправляющихся объединениях.
Неделимость и неотчуждаемость народного суверенитета, по идее Корраля, укрепляли принципы равенства и братства, на которых должна была основываться демократическая республика: «Мы убеждены, что непосредственным следствием осуществления суверенитета народа является самое широкое проявление свободы, торжество равенства всех людей и в конце концов достижение всеобщего братства»103.
В концепции демократической республики К. Корраля важнейшее место занимает принцип равенства. Вслед за Ламенне и французскими социальны
97 Valencia Vega A. Historia politica de Bolivia. La Paz, 1986. Vol. 4. P. 1171.
98 Taborga M.S. Doctrina i verdad 6 sea Antitesis del folleto titulado «La doctrina del pueblo». Sucre, 1871.
99 Corral C. La Doctrina del Pueblo. La Paz, 1871. P. 2.
100 Ibid. P. 40.
101 Corral C. Memoria del departamento de gobierno presentada a la Asamblea ordinaria de 1872. LaPaz, 1872. P. X.
102 Corral C. La Doctrina del Pueblo. P. 28.
364 103 Ibid. P. 17-19.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ми романтиками Корраль обращается к образу Христа, как самого великого революционера, проповедовавшего равенство и братство: «Доктрина Христа, которая провозглашает свободу, равенство и братство, победит тех, кто всё ещё защищает свои привилегии и блага»104. Как и все либералы-романтики, он отрицал уравнительность, усматривал в этом опасность коммунизма. Для Корраля равенство было не только юридическим принципом и отрицанием привилегий, кастовых ограничений и предрассудков, но и формой осуществления прав человека посредством труда, знаний и личных достижений каждого105.
Гарантией равенства для Корраля была собственность. «Человек был сотворен для жизни в труде. Труд создает собственность, значит, право собственности - священно и нерушимо». В основе же этого права и всего социального механизма лежит «труд, который стоит над всеми другими общественными достоинствами»106. Только в создании гарантий для труда и капитала возможен прогресс и благосостояние страны, утверждал Корраль.
Для того чтобы народ понимал разницу между уравнительным коммунизмом и равенством, между свободой и вседозволенностью, справедливостью и удачей, необходимо, писал Корраль, просвещение народа. Именно просвещение может создать основы демократической республики. Просвещение является условием для прогресса нации и освобождения личности. Просвещение возвысит индейца до уровня цивилизации и сделает его активным гражданином. Целью общества, по мнению Корраля, должна была стать демократическая республика, основанная на свободной ассоциации граждан, связанных между собой трудом, либо знанием, либо службой общинным интересам. Это будет подлинная демократия, «которая исключит всякие классовые различия и иерархию привилегированных и которая осуждает любое неравенство»107. В этой демократической республике, по Корралю, «свобода во всем будет принципом, равенство людей - средством, а братство народов - целью, в этом суть демократии»108. Корраль был уверен, что эти либеральные принципы победят во всем мире и народы всей земли будут жить по одним и тем же законам. Настанет время всеобщего братства.
Идеи Корраля о демократической республике повлияли на формирование радикального направления в боливийской общественной мысли. Радикальный либерализм и социал-христианские взгляды Корраля были очень популярны в Боливии 70-х годов XIX в. Восстание игуалитариев во главе с Андресом Ибаньесом в Санта-Крусе в 1876-1877 гг. свидетельствовало о популярности и широкой распространенности идей демократической республики, эгалитаризма и социализма в Боливии109. Однако Тихоокеанская война прервала спокойное развитие страны, в этих обстоятельствах радикальные течения либерализма и эгалитаризма постепенно исчезли.
104 Ibid. Р. 99.
105 Ibid. Р. 32-33.
106 Ibid. Р. 75.
107 Ibid. Р. 22-27.
108 Ibid. Р. 3.
109 См.: Schelchkov A. Andres Ibanez: La revolucion de igualdad en Santa Cruz. La Paz, 2008.
365
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
КОНЕЦ ВЕКА - ТРИУМФ ПОЗИТИВИЗМА
Труды выдающегося боливийского историка Габриэля Рене Морено (1836-1908) являются, по выражению К. Мединасели, «достоянием не только Боливии, но и всего континента». Морено прожил большую и полную событий жизнь. Его историческое наследие входит в золотой фонд латиноамериканской исторической мысли. Боливийцы считают его основателем и классиком профессиональной исторической науки.
Морено родился110 в удаленном районе Боливии, в столице самого восточного департамента, в городе Санта-Крус, в семье местных аристократов. Его предками были испанские конкистадоры из Эстремадуры. Санта-Крус был небольшим креольским городком, островком среди моря дикой сельвы, где в своё время процветали иезуитские миссии. Это был оазис культуры и цивилизации на границе бескрайних просторов неосвоенных земель Чако и предамазонских равнин. У отца Габриэля Рене Морено была лучшая в городе библиотека. Когда в 1845 г. в Санта-Крус прибыла экспедиция графа Кастель-нау, граф был потрясен этой библиотекой.
В 1851 г. молодой Габриэль Рене Морено перехал в Сукре, где пять лет учился сначала в Колехио Хунин, а затем в Университете. В Сукре его учителем французского языка был выдающийся боливийский поэт Даниэль Кальво. Дружбу с ним Морено сохранил на всю жизнь, более того, одну из своих первых книг он написал о Кальво. В 1856 г. Морено покинул Боливию, поступив на юридический факультет Национального университета в Сантьяго-де-Чили. Там Морено попал в гущу интеллектуальной жизни, познакомился и сдружился с выдающимися чилийскими историками и писателями. В 1859 г. Х.В. Ластаррия ввел его в круг интеллигенции, группировавшейся вокруг либерального кружка «Друзей литературы». Там он близко сошелся с такими деятелями, как Д. Баррос Арана, братьями Блеет Гана, В. Летельером и П. Монттом. Ластаррию и уругвайского историка Андреса Ламаса он считал своими учителями. С этого же года Морено начинает собирать книги и рукописи по истории Боливии. К концу жизни его коллекция была лучшей из всех известных в Боливии111.
После окончания университета Морено работал адвокатом, а в 1871— 1873 гг. занимал должность секретаря посольства Боливии в Сантьяго. В 1871 г. он первый раз после своего отъезда посетил родину. Тогда он стал собирать документы и устные свидетельства о Войне за независимость Верхнего Перу. Он сам так вспоминал те годы: «В 1871 г. в Сукре мой друг Даниэль Кальво подарил мне две огромные коробки с рукописями, которые собрал Педро Антонио де ла Торре, перуанский дипломат периода Санта-Круса, собиравший материал для написания истории Боливии»112. В Сукре, где он жил с 1873 по 1874 г., он много копировал рукописи, скупал документы. В 1873 г.
110 В литературе из-за путаницы с документами крещения Морено идет спор о дате его рождения: 5 или 6 февраля 1834 г., с одной стороны, или 7 ноября 1836 г. Последняя дата принимается большинством ученых (Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 22-23).
111 Морено подарил свои книги Национальной библиотеке в Сукре. Этот фонд и поныне является одним из самых значительных в этой библиотеке.
366	112 Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno. P. 107.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
с той же целью сбора материала по истории Боливии посетил Лиму, где познакомился с интеллектуальной элитой Перу, с группой писателей-романтиков и историков Ф.П. Гонсалесом Вихилем, М.Ф. Пасом Сольданом, Рикардо Пальмой113.
В 1879 г. с началом Тихоокеанской войны выполнял дипломатические поручения с целью урегулирования конфликта, как известно, без результата. В 1882 г., находясь в Буэнос-Айресе, встретился там с серебропромышлен-ником Анисете Арсе, который предложил ему съездить с ним в Европу. Арсе оказывал Морено финансовую помощь в этой поездке. Во время двухлетнего пребывания в Европе Морено собирал материал по истории Боливии в библиотеках и архивах Англии, Франции и особенно Испании, а затем он вернулся в Буэнос-Айрес, где жил до конца Тихоокеанской войны.
В Буэнос-Айресе Морено много общался с аргентинскими интеллектуалами, следил за историографической полемикой Б. Митре и В.Ф. Лопеса. С окончанием войны Морено вернулся в Сантьяго, где и оставался вплоть до кончины. В 1887 г. он был назначен на должность профессора литературы в Национальном институте, заместив на этом посту М.Л. Амунатеги. 1886— 1895 гг. - самый плодотворный период в жизни Морено.
Долгое время его имя совершенно несправедливо связывали с «предательством» родины во время Тихоокеанской войны. Дело в том, что в начале 1879 г., когда чилийская армия уже полностью оккупировала боливийское побережье, Морено получил предложение отправиться в Боливию с чилийскими предложениями о заключении сепаратного мира. Морено отказался, но затем сам президент Боливии И. Даса обратился к нему с просьбой выполнить столь деликатное и неофициальное поручение чилийцев.
После встречи с Дасой в Арике Морено вернулся в Сантьяго с отрицательным ответом боливийского правителя. Вскоре Морено уехал в Боливию, где его неожиданно обвинили в предательстве интересов страны и сотрудничестве с агрессором114.
В 1881 г. Морено написал брошюру «Даса и чилийские основы мира», в которой не только объяснил свои поступки, но и проанализировал положение Боливии и перспективы войны115. Данная работа вызвала ещё большую неприязнь к нему, особенно возросшую после полного поражения боливийско-перуанского союза в Тихоокеанской войне. Ему вменяли в вину чилено-фильство, сам факт проживания в Сантьяго. Данная история на долгие годы омрачила существование Морено и его отношения с родиной116.
Морено начал публиковать свои работы в весьма раннем возрасте. Ему было 22 года, когда он написал «Исследование о колониализме в Верхнем Перу, Алонсо де Альварадо». С большим скептицизмом он относился к тезису Кортеса о том, что не следует изучать колониальный период. Тогда же в 1858 г. он опубликовал в «Revista del Pacifico» (Сантьяго) исследование
113 Anuario. Archivo у Biblioteca Nacionales de Bolivia. 1996. Sucre, 1996. P. 409.
114 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 229.
115 Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno. P. 277.
116 Незадолго до смерти его посетил выдающийся эссеист и мыслитель XX в. Хайме Мендоса и нашел его больным, всеми забытым, очень озлобленным и ворчливым стариком (Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 63).
367
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ГАБРИЭЛЬ РЕНЕ МОРЕНО
биографии и поэзии своего друга и учителя Даниэля Кальво, а в 1870 г. увидела свет его объемная работа об этом поэте. В 1868 г. его увлечение боливийскими поэтами также находит выражение в большой книге о Несторе Галиндо.
В центре внимания Морено, прежде всего, была политическая и социальная история Боливии. В 1877 г. в «Revista Chilena» он опубликовал большую и имевшую резонанс в профессиональной среде статью «Мита в Потоси в 1795 г.», к написанию которой привлек много новых, ранее не известных документов. В ответ на книгу Х.М. Сантиваньеса о Бальи-виане в 1884 г. он опубликовал труд «Генерал Бальивиан». В этих работах Морено предстает как уже сформировавшийся историк.
В профессиональном становлении Морено прошел путь от романтизма середины века до убежденного
последователя позитивизма. В мо-
лодости он увлеченно читал Ламартина, Сю, Гизо, Х.Х. де Мора. На его творчество оказали большое влияние французские традиционалисты Ж. де Местр и Бональд, а также расистские идеи Габино. В молодости, как и многие его современники, он читал Ламенне, которого в Боливии знали через критику его идей в книге М.Н. Сильвестре Гильоне «История новых ересей XIX века». Тогда же он увлеченно изучал идеи испанских неосхоластов, прежде всего, Хайме Бальмеса. Однако его любимыми авторами стали Дарвин, Конт, Спенсер, Ранке, Гизо, Мишле, Карлейль и просветители XVIII в.117
На Морено большое влияние оказала дискуссия между А. Бельо и X. Чаконом в 1847 г. Его симпатии определенно были на стороне Бельо, в русле идей которого в значительной мере он и формировался как историк Следуя логике Бельо, он упрекал Кортеса и Сантиваньеса за излишнюю политизацию их работ, призывая писать историю в «строгом соответствии с документами»118
С 70-х годов Морено увлекся идеями Конта. Позитивизм совпадал с его убеждением в том, что главное в работе историка - это источники, документы. Он был очень скрупулезен и щепетилен в подборе фактов, много раз перепроверял информацию. Одновременно стал новатором в привлечении новых источников: опрашивал участников тех или иных событий, составляя тексты
117 Ibid. Р. 116.
368 118 Medinaceli С. Paginas de vida. Р. 135.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
устных свидетельств по истории Войны за независимость: им были записаны рассказы М.С. Таборги, Мартины Ласкано, каноника Хуана Флореса и др.119
Морено считал историю учительницей жизни, а свою задачу видел в открытии «просвещающей истины». Его отличало почти религиозное отношение к исторической правде. Для него главное действующее лицо истории не личность, как бы велика она не была, а общество. В этом тезисе он опирался на авторитет Конта120. При этом он протестовал против тенденции позитивистов рассматривать историю как совокупность природных, естественнофизических явлений. Он выходил за рамки позитивизма, придавая большое значение субъективному фактору, личности самого историка, подчеркивая индивидуализацию исследования, трансформировавшего исторический факт сквозь призму личного восприятия. Именно личность историка, по его мнению, придавала смысл любому исследованию и извлекала урок из прошлого. Фактически Морено приближался к экзистенциализму: «Историк должен показать правду фактов через своё воображение и умение почувствовать эпоху, то есть должен иметь дар воспроизвести, воскресить для нас прошлое»121. Морено был не только высокопрофессиональным историком, но и прекрасным писателем, стилистом. Кроме того, все его работы социологичны, в них всегда содержится анализ общества, его структур и институтов.
Под влиянием идей Габино и Спенсера Морено укрепился в своих расистских предубеждениях против индейцев. Он считал, что «мозг индейца и метиса на клеточном уровне не способен понимать республиканские ценности, свободу во всем величии этих идей, не способен к проявлению гражданственности»122. Именно в недостатках туземной расы Морено видел причины отсталости и многих политических бед страны. За эти взгляды Морено навсегда стал главным идейным врагом националистической и индеа-нистской историографии, доминирующей в Боливии с 30-х годов XX в. и по сей день.
Морено является автором многочисленных работ на разнообразные темы. В сферу его интересов входили история литературы, колониальная эпоха, республиканский период, библиографические исследования, источниковедение. Первой крупной публикацией стала серия работ, объединенных под общим заглавием «Анналы боливийской прессы». В 1886 г. появилась объемная работа «Резня Яньеса», посвященная трагическому сюжету в истории Боливии XIX в. - массовому истреблению лидеров бельсистской партии во главе с экс-президентом X. Кордобой в Ла-Пасе в 1861 г. по приказанию полковника Яньеса. Морено, симпатизировавший Кордобе, постарался полностью отказаться от каких-либо пристрастных оценок и партийных предпочтений. Как ортодоксальный позитивист, он лишь излагал ход событий, не предлагая читателю никакой авторской позиции.
«Резня Яньеса» - прекрасная книга, отличающаяся изысканным стилем, умением логично расположить материал, захватывающим сюжетом, - сразу же стала очень популярным произведением, сравнимым с лучшими образца
119 Moreno G.R. Estudios historicos. Р. 35-54.
120 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 137.
121 Цит. no: Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno. P. 308.
122 Kollasuyo. 1946. N 64. P. 265.
369
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ми боливийской художественной литературы. Работа явилась событием для боливийской историографии, получившей образец научного исследования, написанный мастером художественного слова. Морено использовал огромное количество источников, в том числе и устные свидетельства очевидцев и политических деятелей эпохи Рафаэля Бустильо, X. де ла Крус Бенавенте, Руперто Фернандеса123. Морено продемонстрировал здесь приверженность к двум фундаментальным принципам - огромное уважение к источникам и эффективность «здоровой эклектики» как метода.
Вторая книга из серии «Анналы боливийской прессы» так и не была опубликована при жизни автора, а ее рукопись считалась утраченной. Лишь в 1944 г. был обнаружен текст, в 1946 г. он вышел под названием «Государственный переворот 1861 г.» (о событиях, предшествовавших изложенному в первой книге серии). Исследование построено на анализе боливийской прессы. Вполне очевидны симпатии Морено Бельсу и Кордобе, которых он считал способными защитить индивидуальные свободы и республиканские институты124. В «Анналах...» Морено представил публике самые худшие проявления боливийской жизни - каудильизм и господство военщины.
Главная работа Морено, практически его шедевр «Последние колониальные дни в Верхнем Перу», вышла сначала в «Anales de la Universidad» в Сантьяго, а затем была издана отдельным изданием: первый том в 1896 г., второй - в 1898 г. Над этой книгой Морено работал более 25 лет125. В этой монографии он также удачно использовал устные свидетельства, собранные во время поездок в Боливию, а все описание построено вокруг восстания, или, как пишут боливийцы, революции 1809 г. Еще в 1874 г. Морено в Сукре собирал материалы для книги: документы Аудиенсии, относящиеся к заговору в Чукисаке в мае 1809 г., искал рукописи исследований Каньете126.
В «Последних колониальных днях в Верхнем Перу» Морено декларировал, что его метод - это «систематическое и эстетическое приближение к изучаемой эпохе»127. Автор создал многогранный образ боливийского (верхнеперуанского) общества накануне Войны за независимость. Книга отличалась от работ современников подробным анализом социальной структуры Верхнего Перу в конце колониального периода128. Боливийский историк ГА. Отеро писал: «Работа имеет подлинное историческое значение, ибо сумела воссоздать достоверную картину эпохи через последовательное изложение событий, в портретах персонажей, в акварельных по свежести набросках нравов и обычаев, в живой эмоции полной света и радости; от этих страниц исходит биение человеческого сердца»129.
Изучить восстание в Чукисаке в 1809 г. его побудила дискуссия между Абесией и Уркульо. Первый упрекал второго в недооценке исторического значения этого события. Морено же объяснял позицию Уркульо тем, что тот
123 Moreno G.R. Matanzas de Yanez. 1861-1862. Santiago de Chile, 1886.
124 Moreno G.R. Anales de la prensa boliviana. El golpe de estado de 1861. La Paz, 1985. P. 36-44.
125 Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno. P. 307.
126 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 83.
127 Ibid. P. 123.
128 Moreno G.R. Ultimos dias coloniales en el Alto-Peru. Santiago de Chile, 1896. P. 7-9.
3 70 129 Otero A.G. Figuras de la cultura boliviana. T. II. P. 94.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
сам был участником тех событий, сначала как патриот, а затем как роялист и, следовательно, не мог быть объективным. К тому же, утверждал Морено, Уркульо не изучал исторические документы, описывая все события очень поверхностно130.
Морено анализировал причины Войны за независимость не только в Верхнем Перу, но и в соседних странах. Он спорил с теми, кто предпосылки революции освобождения объясняли лишь местными причинами, оговаривая исключительность тех или иных исторических условий. Морено был убежден, что «тот факт, что восстания произошли повсеместно почти одновременно, говорит о том, что с научной точностью можно говорить о социологическом явлении»131.
Морено внес большой вклад в изучение Войны за независимость. Его новаторство в интерпретации многих явлений неоспоримо. Именно он первым отметил значение Хунты в Монтевидео в 1808 г. в подготовке политической почвы для восстания на Ла-Плате. Он подчеркивал роль иезуитского государства и изгнание ордена в формировании условий и предпосылок отделения Америки от Испании. Он был первым историком, обратившимся к прессе как важнейшему историческому источнику.
Наследие Морено включает в себя большой объем публикаций библиографических справочников. Первый Морено опубликовал в 1879 г. при финансовой поддержке Анисете Арсе. Это 800-страничный том под названием «Боливийская библиотека», написанный по образу аналогичной перуанской книги, изданной в Лиме М.Ф. Пас Сольданом. Однако у последнего не было такой точности, скрупулезности и любви к деталям, как у Морено132. Эта книга - каталог публикаций по колониальному периоду.
Самая крупная библиографическая работа Морено «Боливийская библиотека. Каталог архива Мохоса и Чикитоса» (1888) представляет собой не только сборник публикаций, документов с комментариями, но и исследование истории региона в период от изгнания иезуитов до конца XIX в. Это - работа о его родном крае. Морено всегда подчеркивал разницу между востоком Боливии и ее горной частью, где жили индейцы колья - кечуа и аймара. Морено видел «особенность Санта-Круса в том, что там не произошло смешения рас... и сохранилась чистая испанская раса», что обусловило иные нравы и обычаи, чем на Альтиплано133. В Мохосе индейцы, которых Морено представил как «больших детей», добровольно подчинились колонии душой и телом. Это контрастировало с колья, всегда противостоящих белым в неприятии всего европейского. Морено делал общий вывод о судьбе всех индейцев, утверждая, что их разрушение и исчезновение под воздействием более высокой цивилизации - естественный закон жизни.
Одна из последних работ Морено - тоже библиографический сборник «Очерк общей библиографии периодики Боливии» - вышла в свет в 1905 г. в Сантьяго. Морено продолжал много работать и в последние годы жизни. Он увлекся темой взаимоотношений между Боливией и ее соседями Арген
130 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 143.
131 Moreno G.R. Estudios historicos. P. 77.
132 Anuario. Archivo у Biblioteca Nacionales de Bolivia. 1996. P. 403.
133 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 164.
371
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тиной и Перу. Так появились книги «Боливия и Аргентина» (1901) и два тома «Боливия и Перу» (1901-1905). Главным тезисом в этих книгах было убеждение Морено, что патриотизм является препятствием для объективного исторического исследования134. Морено всегда оставался вне общей для историографии континента тенденции создания героических патриотических мифов и поиска национальной души.
Если левый индеанист К. Мединасели причислял Морено к «американским цивилизаторам» и ставил его имя в один ряд с Сармьенто, Гонсалесом Прадой, Марти135, то другие, как, например, основатель индеанизма Франц Тамайо, называли его «главным клеветником на Боливию»136. Тот же Мединасели тонко отмечал внутреннюю трагедию Морено, обреченного, по его словам, «на одиночество агонизирующей Испании на индейском ландшафте Америки». Морено по существу не боливиец, а испанец, поэтому «он никогда не смог понять своей родины, а она никогда не хотела его принять»137. При всей эмоциональности сторонников и противников Морено и его почитатели, и его критики признают, что до него в Боливии не было профессиональных историков-исследователей, а после - достаточно упомянуть таких авторов, как Валентин Абесия, Луис Пас, М.Р. Паредес, Альберто Гутьеррес138. На наш взгляд, следует согласиться со словами того же К. Мединасели: «Габриэль Рене Морено больше всего сделал для нашей культуры. Его труды из золота высшей пробы, и их только сейчас начинают оценивать по достоинству»139.
В последней четверти XIX в. в Боливии стали создаваться библиотеки и архивы, необходимые как воздух для развития национальной исторической науки. В 1883 г. президент Нарсисо Камперо (1879-1884) издал декрет о создании Национального архива. Его первым директором стал выдающийся деятель Эрнст Рюк (1833-1909) - после Г.Р. Морено самая крупная фигура в боливийской исторической науке XIX в. Рюк родился в Германии, происходил из прусских юнкеров. В молодости слышал массу увлекательных рассказов о Боливии от своего дяди генерала О.Ф. Брауна, героя Войны за независимость, близкого друга А. де Санта-Круса. Рюк приехал в Боливию в 1854 г., женился на аристократке из Сукре и навсегда остался в этой стране, ставшей ему второй родиной. В 1873 г. он возглавил комиссию по статистике, а в 1883 г. - Национальный архив. По сей день коллекция Рюка - одна из лучших в архиве140. Рюк разделял постулаты позитивизма, видел свою задачу в накоплении позитивного знания, в сборе и систематизации документов, источников по истории Боливии.
Победное шествие позитивизма в Боливии предварили Г.Р. Морено, Э. Рюк, крупный предприниматель А. Арамайо, выдающийся деятель науки и культуры Агустин Аспиасу и просветитель, пропагандист контианства
134 Arnade С. W. The Historiography of Colonial and Modem Bolivia. P. 347.
135 Moreno G.R. Estudios historicos. P. 8.
136 Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908). P. 11.
137 Ibid. P. 14-15.
138 Ibid. P. 118.
139 Medinaceli C. Paginas de vida. P. 3-4.
372	140 Arnade C. W. The Historiography of Colonial and Modem Bolivia. P. 350.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Бенхамин Фернандес. Агустин Аспиасу (1826-1897) был связующим звеном между эпохой Просвещения, рационализмом XVIII в. и позитивизмом. Будучи натуралистом, пропагандистом естественных наук, за что его иногда сравнивали с Тадео Хаенке, он писал также исторические работы. Его перу принадлежат биография К. Диеса де Медины, хроника событий переворота против Мельгарехо «Великий день Ла-Паса»141 и другие небольшие работы. Главная заслуга Аспиасу состоит в создании климата уважения к науке, веры в прогресс и знания.
Авелино Арамайо издал во Франции в 1877 г. свою знаменитую книгу «Доклад о делах Боливии в Европе (1876)». Он вслед за Д’Орбиньи утверждал единство человечества вне зависимости от расы и национальности, выступал за технический прогресс и демократическое устройство общества142. Арамайо делил республиканскую историю Боливии на три этапа: 1) основание государства от Боливара и Сукре до Санта-Круса; 2) период постоянных гражданских войн 1835-1877 гг.; 3) современный ему период подъема горнорудной промышленности. Арамайо был убежден, что только индустриализация способна вывести Боливию из застоя и отсталости. Он считал сельское общество в отличие от индустриального иррациональным и неспособным к творчеству, в то время как индустриализм был материализацией разума143. Вслед за Арамайо другие позитивисты конца века видели в развитии горной промышленности панацею от всех невзгод Боливии.
В конце XIX в. в стране возникли общества, поставившие целью пропаганду позитивизма. В 1887 г. в Сукре Валентин Абесия основал Географическое и историческое общество «Сукре», посвятившее свою деятельность борьбе с клерикализмом и распространению идей позитивной философии. В 1900 г. Мануэль Висенте Бальивиан (1848-1921) создал Географическое общество Ла-Паса, куда входили многие историки, географы и писатели. Общество выпускало периодические издания, брошюры и книги своих членов. М.В. Бальивиан был блестящим организатором научно-популярной работы. Он являлся энтузиастом изучения боливийской истории, географии, этнографии. Как писал Г.А. Отеро, «Боливия была для него единственной религией»144. Он стимулировал изучение инкской истории боливийскими учеными. Сам же писал книги о горнорудной промышленности, исторические очерки в которых принадлежали перу Хосе Сарко и Педро Крамеру145.
В начале XX в. было образовано леволиберальное «Общество им. Агустина Аспиасу», посвятившее себя пропаганде идей Конта и Спенсера, борьбе с консерваторами и клерикалами146. Историки и литераторы, считавшие себя сторонниками контианства, создали кружок-движение «Свободные слова». Именно из этой группы вышел один из самых известных боливийских историков первой половины XX в., Альсидес Аргедас.
141 Aspiazu A. Dia magno de La Paz. La Paz, 1871.
142 Aramayo A. Informe sobre los asuntos de Bolivia en Europa (1876). Pau, 1877.
143 Albaracin Millan J. Origenes del pensamiento social. P. 66.
144 Otero G.A. Figuras de la cultura boliviana. La Paz, 1992. T. III. P. 32.
145 Ballividn M. V. El oro en Bolivia. La Paz, 1898.
146 Albaracin Millan J. El Gran debate: Positivismo e irracionalismo en el estudio de la sociedad boliviana. La Paz, 1978. P. 25.
373
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Главным пропагандистом позитивизма в Боливии был Бенхамин Фернандес (1832-1891), за упорство и энтузиазм в распространении этой доктрины получивший прозвище «боливийский Конт». Он возглавлял созданный им в Сукре «Лицей Свободы», ставший своеобразной кузницей кадров позитивистской науки и либерализма в политике. Он издавал газеты «La Libertad» и «Е1 Orden», со страниц которых вел страстную полемику с клерикалами во главе с М. Таборгой147. С победой позитивизма и под влиянием работ Морено в Боливии проявился интерес к колониальному прошлому, в котором историки искали истоки национальной самобытности, своей культурной идентификации.
Журналист, политик и историк Хосе Росендо Гутьеррес (1840-1883) -один из первых исследователей, заявивших о своей приверженности «позитивной науке». Страстный собиратель документов по колониальному периоду составил большую коллекцию, которую затем передал в Университет Ла-Паса. Х.Р. Гутьеррес был успешным журналистом, неплохим поэтом, драматургом и писателем. Участник переговоров с Бразилией в период правления Мельгарехо, стоивших Боливии потери части её территории в 1867 г., Х.Р. Гутьеррес много писал по проблемам территориальных границ, стараясь снять с себя личную ответственность за провал внешней политики правительства148. Он одним из первых обратился к колониальной истории. Его перу принадлежит ряд небольших книг по колониальной истории Ла-Паса. В 1879 г. он опубликовал сборник «Документы по древней истории Боливии», куда включил важные и интересные материалы, относящиеся к осаде индейцами Ла-Паса и Куско во время восстания Тупак Амару 1780-1781 гг. Х.Р. Гутьеррес так же, как и Г.Р. Морено, исследовал восстание 1809 г. в Ла-Пасе, с которого по традиции датировал начало Войны за независимость. Его работы, отличающиеся блестящим стилем и легким слогом, знали в соседних странах. Если бы не звезда Г.Р. Морено, затмившая всех остальных боливийских историков конца века, то Х.Р. Гутьеррес получил бы гораздо большее признание у себя на родине и за границей. В 1945 г. Боливийская академия истории приписала ему авторство довольно известной книги «Создание Боливии», вышедшей в свет под именем С. Пинильи149.
Равновеликой Х.Р. Гутьерресу фигурой был крупный историк Валентин Абесия (1846-1910). Врач по образованию, он увлекался историей и оставил немало прекрасных работ. В. Абесия был видным деятелем либеральной партии, дважды избирался ректором Университета в Сукре, попытался демократизировать высшее образование в Боливии. Его считают предшественником университетской автономии. Активно пропагандируя идеи Конта, по поводу чего вел публичную полемику с М. Таборгой, он опубликовал работу «Замечания к Истории Боливии Мигеля де лос Сантоса Таборги». Исследовал колониальный период и восстания 1809 г. В 1896 г. опубликовал «Доклады вице-короля Абаскаля о 25 мая и 16 июля 1809 г.». Ему были свойственны фундаментальность исследования и уважение к первоисточнику.
147 Condarco Morales R. Historia de la ciencia en Bolivia. P. 256-265.
148 Gomez de Aranda B. Jose Rosendo Gutierrez: El politico liberal // Historia у Cultura. (La Paz). 1985. N 5. P. 184-187.
149 С. Пинилья был известным историком того же времени (Barnadas M.J. Diccionario historico 374 de Bolivia. Sucre, 2002. Vol. 2. P. 986).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В. Абесия считал себя соратником Г.Р. Морено. Собирал документы по истории Верхнего Перу, которые издал в 1899 г. в сборнике «Дополнения к Боливийской библиотеке Габриэля Рене Морено». Лучшая его работа была опубликована уже после его смерти. Речь идет о книге «История Чукисаки», в которой изложена история города от его основания до начала XX в.150 Скрупулезный исследователь, он сопровождал свои тексты обширными приложениями документов. В. Абесия пользовался высочайшим авторитетом среди историков, а его работы не утратили своей ценности и по сей день.
Крупным историком конца XIX в. был рано ушедший из жизни Педро Крамер (1869-1899). Ученик А. Аспиасу и один из основателей Географического общества Ла-Паса был весьма продуктивным историком, ему принадлежат серьезные исследовательские работы по частным вопросам и обобщающие труды. В круг его интересов входила доколумбовая история: он писал о Тиуанако, что расширяло горизонт исследований, установленный его предшественниками Уркульо, Санчесом-де-Веласко и Г.Р. Морено. Он задумал восьмитомную «Историю Боливии», но успел написать только первый том. Писал биографические работы о Тадео Хаенке, о своем учителе А. Аспиасу. Совместно с М.В. Бальивианом издал труды Т. Хаенке. Крамер придавал большое значение трудам этого чешского натуралиста конца XVIII в., несшего дух просвещения в Чаркас151.
В 1894 г. Крамер издал «Историю Боливии (краткий очерк)». Молодой и амбициозный историк взялся за эту работу, по его словам, из-за неудовлетворенности трудами Кортеса, Сотомайора Вальдеса, Омисте и др. По его мнению, в боливийской историографии не было работ, которые бы руководствовались научными критериями152. Крамер заявлял, что проблема в методологии истории, считая, что «история должна опираться на географию, филологию, антропологию, социологию и другие науки»: «История - это не только перечень фактов, изолированных деяний властителей, смертей монархов, побед и поражений в битвах или в дворцовых переворотах; история, опирающаяся на философию, исследует подлинные причины, влияющие на прогресс или отставание наций, на силу одних или слабость других государств; история сегодня - это наука, которая изучает составные части общества, враждебность рас, борьбу каст и племен, антагонизм правителей и трудящихся, влияние климата, языка и институтов. Историю делает синтез усилий всего человечества во всем его многообразии»153. Вполне современное научное кредо историка.
В «Истории Боливии» Крамер впервые подробно изложил историю доколумбового периода, подразделив его на две эпохи: господство Мальку, преобладание аймара и приход инков, установление империи Туантинсуйо. Не менее подробно он исследовал колониальный период, причем Войну за независимость включал в него, а не выделял как начало республиканской эпохи.
150 Abecia V. Historia de Chuquisaca. Sucre, 1939.
151 Haenke T. Escritos precedidos de algunos apuntes para su biografia у acompanados de varios documentos ilustrativos por M.V. Ballivian у Pedro Kramer. La Paz, 1898. P. I-XXXVII.
152 Kramer P. Historia de Bolivia. (Compendio). La Paz, 1894. P. 291-292.
153 Ibid. P. 2.
375
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Анализируя причины Войны за независимость, Крамер подчеркивал, что таковых много, но главные - следующие: во-первых, огромное влияние идей Просвещения, Французской революции и независимости США; во-вторых, вопиющее неравенство креолов и испанцев; в-третьих, естественное стремление человека и нации к свободе; в-четвертых, критическое положение метрополии после нашествия Наполеона и начала испанской революции. По мнению Крамера, испанское наследие в Боливии было только негативным. Испанцы не дали ничего созидательного, лишь изолировали Америку от остального мира, развили религиозный фанатизм, клерикализм и бюрократию. Колония - это деградация промышленности из-за жадности метрополии, заинтересованной исключительно в извлечении драгоценных металлов154.
Начало Войны за независимость в Америке Крамер в полном соответствии с боливийской традицией датировал восстанием Педро Доминго Мурильо в Ла-Пасе в 1809 г. Именно этому городу принадлежит первенство, а не Буэнос-Айресу. Главный аргумент - антимонархические и антииспанские лозунги восставших радикально отличали это выступление от первых антиколониальных движений в Америке155.
Изложение Крамер доводит до заключения перемирия с Чили в Тихоокеанской войне в 1884 г. В республиканской истории Крамер резко осуждал как эфемерную попытку Санта-Круса объединить Боливию и Перу. Он утверждал, что Санта-Крус выражал интересы Перу, а не Боливии, которой такое объединение было крайне невыгодно156. Крамер верил в прогресс через индустриализацию, которая применительно к Боливии состояла во всемерном развитии горнорудной промышленности. Одной из его последних работ была биография генерала Карлоса Вильегаса. Помимо описания жизни генерала, искусно включенного в общий исторический контекст боливийской истории, в этом блестящем труде Крамера содержится обширный материал, относящийся к движению «игуалитариев»-федералистов в Санта-Крусе под руководством Андреса Ибаньеса157. Фактически это единственный источник по истории «революции равенства» 1877 г. в Санта-Крусе. Несмотря на короткую жизнь, вклад Крамера в историографию был значительным. Хотя некоторые исследователи характеризовали его творчество как смесь французского интеллектуализма и боливийского провинциализма158, следует признать, что Крамер методологически и предметно по многим историческим сюжетам опередил своих коллег на несколько десятилетий.
На рубеже веков признанным историком был Луис Пас Арсе (1854-1928). Все его работы очень объемны. Наиболее значительные - это история Университета в Сукре, в которой он претендовал расширить исследования Г.Р. Морено и проанализировать роль Университета в подготовке кадров «революции освобождения» на Ла-Плате159. В 1908 г. опубликовал объемную в 300 стра
154 Ibid. Р. 163-176.
155 Ibid. Р. 129.
156 Ibid. Р. 202.
157 Kramer Р. General Carlos de Villegas (estudio historico-biografico). La Paz, 1898. P. 32-121.
158 Arnade C. W. The Historiography of Colonial and Modem Bolivia. P. 353.
159 PazL. La Universidad mayor real у pontifica de San Francisco Xavier de la capital de los Charcas. 376 Apuntes para su historia. Sucre, 1914. P. 6-7.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ниц апологетическую биографию Мариано Баптисты, в которой защищал его проклерикальную, консервативно-охранительную политику160. Его перу принадлежит одна из лучших работ по колониальному периоду, двухтомный труд «История Верхнего Перу, ныне Боливии» (1919). Работы Л. Паса лишены каких-либо личных пристрастий (за исключением биографии Баптисты), написаны в духе книг Морено с желанием объективно представить все стороны исторического процесса, не давая при этом ни негативных, ни позитивных оценок.
Мельгарехо и тема каудильизма находились в центре внимания Альберто Гутьерреса (1862-1927), историка, испытавшего влияние Г.Р. Морено и Р. Сотомайора Вальдеса. А. Гутьеррес считал, что история не только наука или даже не столько наука, сколько искусство. Он полагал необходимым сочетание документальной подлинности исследования и художественной выразительности, что помогало достигать наиболее адекватного воспроизводства прошлого. Он был поклонником Томаса Маколея и Гастона Буассье161. В 1916 г. опубликовал большую книгу «Мельгарехизм до и после Мельгарехо», явившуюся по сути исследованием причин господства военных и каудильо в политической жизни Боливии. Мельгарехо для А. Гутьерреса представлял собой лишь архетип невежественного боливийского чоло, военного каудильо, приведшего страну к катастрофе Тихоокеанской войны. История же Боливии в его трудах представала ареной борьбы невежественного милитаризма и демократических тенденций. С А. Гутьерреса берет начало обширная литература о Мельгарехо, но если другие авторы создавали лишь психологические образы, формировали чисто литературные мифы, то он опирался исключительно на документы, следуя методологии глубоко почитаемого им Г.Р. Морено162.
Исключительно политической историей интересовался Хенаро Санхинес (1843-1913). Заняться политической историей Боливии его побудила работа Феликса Ортиса о свержении Мельгарехо «История четырех дней». Первым историческим дебютом Санхинеса стала критика этой книги, написанной в 1872 г.163 Симпатизируя консерваторам, он писал работы о правлении президентов А. Моралеса, А. Бальивиана, Т. Фриаса, в основном это хроникальное изложение фактов изучаемого периода.
Пример, поданный Г.Р. Морено по каталогизации публикаций, посвященных истории Боливии, привел к появлению библиографических сборников. Лично знакомый с Морено и даже являвшийся участником событий, связанных с посреднической миссией последнего в период Тихоокеанской войны, Луис Салинас Вака (1856-1916), побуждаемый приказом президента М. Баптисты, в период работы в посольстве в Испании составил каталог документов в испанских архивах, относящихся к Верхнему Перу164. В результате работы
160 Paz L. El gran tribuno. Biografia de Don Mariano Baptista: Cuadros historicos у parlamentarios de Bolivia. Buenos Aires, 1908.
161 Otero G.A. Figuras de la cultura boliviana. T. III. P. 73-76.
162 Arnade C. JV. The Historiography of Colonial and Modem Bolivia. P. 352-353.
163 Finot E. Op. cit. P. 210-211.
164 Salinas Vaca L. Catalogo general de Archives; о sea Documentos relativos a Bolivia encontrados en el Archivo General de Indias у en el de la Real Academia de la Historia. La Paz, 1889. P. 2.
377
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в архивах Испании и Британского музея в Лондоне он выпустил каталог документов по проблемам границ Боливии165. Предисловие к обоим работам написал М.В. Бальивиан.
Библиографические справочники составлял видный эрудит и журналист Николас Акоста (1844-1893). Его главная работа «Заметки к библиографии периодики города Ла-Пас» (1876) - фактически полный каталог газет, листовок, однодневных изданий XIX в. Акоста также написал несколько исторических биографий, в том числе и Эмеретио Вильямиля Рады. Увлеченный собиратель книг и рукописей, он к концу жизни создал прекрасную библиотеку, которую впоследствии купил Гарвардский университет (США)166.
Боливийская историческая наука вступала в XX в. при полном господстве либерально-позитивистской идеологии, либерализма и социал-дарвинизма. Позитивизм относительно поздно укоренился на боливийской почве, лишь в 80-90-е годы, вытеснив романтизм и эклектику. В то время как в соседних странах позитивизм переживал кризис под давлением модернизма, неокан-тинства и марксизма, в Боливии эти новые идейные веяния станут ощутимы только в 20-е годы XX в.
ВЕНЕСУЭЛЬСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА
Глава 6
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ И ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЕЕ РАЗВИТИЯ
Зарождение венесуэльской историографии, как и ее последующее развитие, были неразрывно связаны с Войной за независимость. Не случайно известный венесуэльский историк X. Каррера Дамас писал об «историографии освобождения», имея в виду большую часть литературы исторического характера, появившейся в Венесуэле в послереволюционный период1. Подобное положение дел объясняется теми конкретно-историческими условиями, в которых разворачивались события на протяжении революционных десятилетий, а именно:
1)	масштабностью сражений на территории Венесуэлы, ставшей центром освободительного движения и пережившей во время войны наиболее глубокие потрясения с катастрофическими для экономики и населения последствиями;
2)	национальной принадлежностью самого выдающегося революционера континентального масштаба - Симона Боливара, его непосредственным участием в освобождении родины и становлении Венесуэльской республики;
165Comision especial de los limites: Catalogo de los documentos concemientes a la historia geografica de Bolivia, reunidos en las investigaciones practicadas en diferentes archivos у remitidos al Ministerio de Relaciones Exteriores. 1886-1889. La Paz, 1889.
x(>(> Abecia Baldivieso К Op. cit. P. 271.
378	1 Carrera Damas J. Historia de la Historiografia venezolana. Caracas, 1985. P. 17-18.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
3)	неоднозначностью личности Освободителя и противоречивым характером его политики, что заставляло исследователей Войны за независимость пристально изучать жизнь Боливара и других венесуэльских революционеров, - как правило, «с патриотических позиций», т.е. оправдывая любые их действия, в том числе и ошибочные. На крутом повороте истории креолы-патриоты столкнулись с основным противоречием, присущим переломной эпохе, - невозможностью в реальных общественно-политических условиях осуществить в полной мере те прогрессивные идеи, носителями которых они выступали. Это обстоятельство во многом объясняет существенное различие между Боливаром-революционером и Боливаром-политиком, несоответствие идейных воззрений Освободителя его действиям на посту президента Великой Колумбии, где он продемонстрировал удивительное сочетание свойственной либералам любви к свободе с деспотизмом, причудливо соединил приверженность демократическим и республиканским принципам с идеей «сильной власти».
Боливар вызывал у современников восхищение и ненависть, его прославляли и проклинали, боготворили и предавали, а после смерти, как справедливо отметил венесуэльский историк Р. Диас Санчес, «идейное наследие Симона Боливара использовалось демократами и диктаторами, демагогами и тиранами для обоснования взаимоисключающих тезисов»2. В Венесуэле «реабилитация» Боливара началась в годы первого президентства Х.А. Паэ-са (1830-1835), который великодушно предложил Национальному конгрессу принять решение о возвращении на родину останков своего теперь уже неопасного соперника, умершего в Колумбии в 1830 г. В дальнейшем, как показал в своих исследованиях Каррера Дамас, венесуэльские правящие круги, умело манипулируя историческим прошлым, способствовали распространению культа Освободителя, внушали народу, что он дал венесуэльцам свободу, равенство, республиканский строй и многое другое, иначе говоря, что все уже завоевано, причин для социальной революции нет, следует лишь достойно распорядиться наследием Боливара3.
Таким образом, начиная с 30-х годов XIX в. изучение Войны за независимость и роли в ней Освободителя стало основной задачей венесуэльской историографии. Вскоре после изгнания испанцев в Венесуэле начали публиковать материалы, связанные с жизнью и деятельностью Боливара4. К 1833 г. благодаря трудам «историков-документалистов» (Ф.Х. Янеса, К. Мендосы и А.Л. Гусмана) вышли в свет 22 тома документов и тем самым был задан вектор исторических исследований на долгие годы вперед, что послужило причиной бросающегося в глаза однообразия тематики литературных, публицистических и научных трудов. После этой масштабной публикации на протяжении 40 лет каких-либо серьезных изданий, содержащих документальные источники, в Венесуэле не предпринималось.
2 Diaz Sanchez R. Evolucion social de Venezuela // Venezuela independiente. 1810-1960. Caracas, 1962. P. 210.
3Подробнее см.: Carrera Damas J. Una nacion Hamada Venezuela. Caracas, 1984. P. 84-86; Idem. El culto a Bolivar. Caracas, 1969.
4Подробнее см.: Grases P. Temas de bibliograffa у cultura venezolanas. Caracas, 1973. Vol. 2. P. 7.
379
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Наряду с реконструкцией событий антиколониальной революции немаловажным оставался вопрос об ее итогах, не утративший своей актуальности и поныне. Независимая Венесуэла, как и другие латиноамериканские республики, была далека от совершенства с точки зрения политической практики правящих кругов и социально-экономического положения подавляющего большинства граждан, обманутых в своих ожиданиях. Это вынуждало креольскую верхушку, т.е. тех борцов с тиранией, которые сумели воспользоваться плодами победы над метрополией, а затем и их наследников искать причины неблагополучия страны вне связи с революционной войной, использовать любые возможности, в том числе литературно-историческое творчество, для оправдания революции и возвеличения ее славных героических традиций.
Кроме того, примерно с середины XVIII в. и на протяжении следующего столетия венесуэльское образованное общество находилось под влиянием передовой европейской литературы, особенно французской, что породило среди интеллигенции склонность к подражанию чужим эстетическим вкусам и образу мыслей. Так, известный венесуэльский историк X. Лискано, говоря о национальной литературе, с излишней резкостью отмечал, что привычка «копировать, повторять, перефразировать, черпать вдохновение в книгах, а не во внутреннем опыте, превратила поэтов, романистов, рассказчиков и историков в худшем случае в простых подражателей, в лучшем - в авторов, более или менее одаренных, но лишенных оригинальности»5. В действительности столь категоричная оценка справедлива лишь отчасти и не может быть применена ко всем венесуэльским писателям и историкам XIX - начала XX в., среди которых встречаются не просто талантливые литераторы, но и оригинальные мыслители.
В период освободительной революции в Венесуэле развернулись бурные дискуссии, связанные с изменением статуса территории (ее отделением от Испании), а также определением принципов будущего устройства страны. В результате и в самой Венесуэле, и за рубежом началось издание работ политико-философского характера. Наибольшую известность приобрел в те годы труд под названием «Триумф свободы над деспотизмом», опубликованный в 1817 г. в Филадельфии и принадлежавший перу Хуана Хермана Россио (1763-1821). Активный участник революционных событий, один из основателей Первой Венесуэльской республики, Россио был редактором Декларации независимости Венесуэлы, провозглашенной 5 июля 1811 г., и других важных документов того времени. До конца жизни он оставался глубоко религиозным человеком и создал свое главное произведение на основе тщательного изучения и собственной интерпретации текстов Священного писания, доказывая, что в нем нет ни единого упоминания о необходимости повиноваться королю, как Богу, и не защищаются феодальные привилегии, а, напротив, проповедуются равенство между людьми и республиканские принципы. Россио мучительно разрывался между догматами католической церкви, служившей опорой абсолютной монархии, и своими политическими убеждениями.
5 Цит. по: Liscano J. Ciento cincuenta anos de cultura venezolana // Venezuela independiente.
380 P. 566.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Осуждая деспотизм и защищая свободу, он стремился найти правду в Библии и, не отрицая веру в Бога, опровергал тезис о божественном происхождении абсолютной власти монарха, что стало важнейшим доводом в пользу решительного разрыва с метрополией. Незадолго до смерти тяжело больной Рос-сио заявил, что желает умереть при республиканском правительстве и протестует «против тиранической и деспотической абсолютной монархии, такой как в Испании»6. Его книга, представлявшая собой синтез моральных и политических принципов, выдержала несколько переизданий и оказала глубокое влияние на формирование мировоззрения многих латиноамериканцев, в частности выдающегося мексиканского реформатора Б. Хуареса.
Другим значимым произведением, созданным в революционные годы, стал «Политический учебник венесуэльца», появившийся в 1824 г. Его автор Франсиско Хавьер Янес (1777-1842) был, подобно Россио, участником освободительной войны. В своем «Учебнике» он изложил принципы представительной демократии и затронул многие политико-философские проблемы, такие как федерализм, свобода, равенство, собственность, безопасность, права человека. По сравнению с Россио Янес был не столь эмоционален и оригинален как мыслитель, его творение нельзя назвать плодом мучительных раздумий и поисков истины - это было взвешенное и отвечающее потребностям момента дидактическое произведение, в нем сводились воедино политические, правовые и экономические концепции, принадлежавшие Гоббсу, Локку, Монтескье, Руссо, Гамильтону, Мэдисону, Бентаму, Рейналю и др. Однако Янес не просто воспроизводил чужие мысли, но и систематизировал их, уточнял, развивал и комментировал, высказывая и собственную позицию. Образцом разумного и справедливого политического устройства были для него Соединенные Штаты Америки, «где существует демократия при отсутствии беспорядка, аристократия без привилегий, исполнительная власть без тирании»7. В то же время Янесу были близки идеи английского либерализма, он понимал свободу как добровольное подчинение законам, выступал против привилегий, защищал право собственности и свободное предпринимательство, хотя полагал, что сосредоточение богатства в немногих руках неизбежно приведет к неравенству. Таким образом, Янес внес достойный вклад в общественные дискуссии, развернувшиеся в Венесуэле и за ее пределами на исходе Войны за независимость. В целом та политико-философская литература, которая создавалась венесуэльскими авторами в революционные годы, была ориентирована не на изучение прошлого, а на определение будущего страны и поиск приемлемых вариантов переустройства общества.
Процесс развития республиканской национальной историографии второй трети XIX - начала XX в. можно разделить на два этапа. Первый этап охватывал 30-60-е годы и определялся разными авторами как «классический» (поскольку тогда были заложены основы собственно венесуэльской литературы и историографии), как «литературная история», «героический» или «романтический» период; второй начался с 70-х годов XIX в. и продолжался до
6Цит. по: Ibid. Р. 559-560.
Щит. по: Ibid. Р. 561.	381
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
середины 30-х годов XX в., причем именовался он «человеческой историей», «позитивистским и модернистским» или же «научным» этапом8.
Действительно, первый этап развития венесуэльской историографии совпал с распространением в творческой, главным образом поэтической и писательской, среде литературного течения романтизма, возникновение которого в Латинской Америке относят к рубежу 20-30-х годов XIX в.9 Однако в Венесуэле, в отличие от Европы, романтизм не стал литературным мятежом, высвобождением человеческих страстей или проявлением метафизического мироощущения, как у немецких и английских романтиков. Этот «младший романтизм», как окрестил его выдающийся венесуэльский писатель и историк М. Пикон Салас, не был отражением состояния души автора или его жизненного опыта, он превратился в своеобразную литературную форму с характерным для нее возвышенным, высокопарным стилем. В этой связи X. Лиска-но упоминал о «фальшивом» или «псевдоромантизме», который был не чем иным, как креольской склонностью к декламации и обильной риторике10.
На втором этапе развития национальная историография испытала заметное влияние философии позитивизма, сохраняя при этом традиции литературного романтизма. Только в начале XX в. романтизм уступил место другому литературному течению - модернизму. Если позитивизм был передовым в то время методом исторической критики и познания действительности, то модернизм являлся новым способом выражения чувств и ощущений. Параллельно с романтизмом с 40-х годов XIX в. в венесуэльской литературе началось быстрое распространение еще одного течения - костумбризма, или «бытового реализма», «бытописания», характерного для Латинской Америки в целом и связанного с изучением национальных культурно-исторических реалий.
Первоначально авторы, описывавшие исторические события или народные обычаи, не были историками в современном значении этого слова. Они не владели методикой исследования, не отличались точностью, слепо следовали за хронистами, облекая древние легенды в литературную форму, собирали в архивах и библиотеках разрозненные факты, а порой и вовсе не приближались к историческим источникам или же изучали их бессистемно. Неудивительно, что после Войны за независимость на протяжении трех-четырех десятилетий практически невозможно было отделить собственно историю, которая в Венесуэле еще не рассматривалась как наука и имела чисто нарративный характер, от художественной литературы, в том числе костум-бристской. С 70-х годов XIX в. эта традиция начала уходить в прошлое, однако не исчезла бесследно, поскольку даже в первой половине XX в. многие корифеи литературно-художественного жанра занимались исследованиями в области истории и социологии, издавая, помимо беллетристики, научные и научно-популярные труды11.
8Подробнее см.: Antologia fundamental del ensayo venezolano. Caracas, 1983; Каррера ДамасX. Об исторической науке в Венесуэле // Венесуэла: экономика, политика, культура. М., 1967.
9См.: Карилья Э. Романтизм в Испанской Америке. М., 1965. С. 17-20.
^Liscano J. Op. cit. Р. 570-571, 575.
11В этой связи можно назвать имена таких известных авторов XIX и XX вв., как Т. Фебрес Кордеро, Э. Бланко, X. Хиль Фортуль, Р. Гальегос, М. Пикон Салас, Э.Б. Нуньес, А. Услар 382 Пиетри, М. Брисеньо Иррагори и др.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ИСТОРИОГРАФИЯ КЛАССИЧЕСКОГО ПЕРИОДА
В 30-е гг. XIX в. в Венесуэле появилась новая литература, в которой освещались события пусть и недавнего, но все-таки прошлого страны. Это были еще не исследования, а «свидетельские показания» - рассказы участников революции о том, что происходило с ними или на их глазах. Постепенно достоянием читателей стали разнообразные сведения о военных кампаниях и действующих лицах той эпохи, однако историю писали люди, которые не только являлись ее творцами, но и находились в лагере победителей, и потому их впечатления и свидетельства не отличались объективностью. Такое положение дел сохранялось до тех пор, пока не ушло в мир иной революционное поколение, т.е. приблизительно до начала Федеральной войны (1859-1863).
В 40-50-е годы отдельные авторы, «историки по призванию», как называл их Каррера Дамас, начали составлять хроники революционных времен, пытаясь систематизировать собранные ими факты и дополнить собственные воспоминания рассказами современников и текстами документов. Среди таких историков, помимо ранее упоминавшегося Янеса, который незадолго до смерти подготовил «Документальное повествование о важнейших событиях, произошедших в Венесуэле от провозглашения независимости до 1821 г.»12, можно назвать Х.Д. Диаса, написавшего «Воспоминания о восстании в Каракасе», и X. де Аустриа, автора «Очерка военной истории Венесуэлы». Достойное место в этом ряду занимают также адъютант Боливара Д.Ф. О’Лири, умерший в 1854 г. и оставивший обширные «Воспоминания»13, и соратник Освободителя, а затем его политический противник Х.А. Паэс. Защищаясь от нападок со стороны пытавшихся опорочить его имя либералов, последний решил взяться за перо и написал «Автобиографию», представив в ней свое видение событий революционных лет14. Перечисленные работы заложили основу национальной республиканской историографии, правда в них рассказывалось преимущественно о военных действиях, и поскольку каждый автор мог осветить лишь часть общего процесса, история Войны за независимость выглядела фрагментарно и состояла из отдельных эпических повествований.
Одновременно стали появляться и обобщающие исторические работы, в которых были отражены не только перипетии военных кампаний, но и колониальное прошлое страны. Так, тот же Янес в 1840 г. представил на суд читателей «Краткую историю Венесуэлы от ее открытия и завоевания до провозглашения независимости», содержавшую сведения о жизни и плаваниях Колумба, первых конкистадорах-аделантадос, освоении территории Америки, организации колониального управления, хозяйстве, населении, событиях предреволюционной поры и, наконец, о провозглашении независимости Венесуэлы. Изложение колониальной истории представляло собой краткий очерк и занимало примерно половину книги, тогда как близкие по времени
12Этот труд увидел свет лишь в 1943 г. См.: Yanes F.J. Relacion documental de los principales sucesos ocurridos en Venezuela desde que se declare Estado Independiente hasta el ano 1821. Caracas, 1943. Vol. 1,2.
13 O’Leary D.F. Memorias del general O’Leary. Caracas, 1981. Vol. 1-34.
^Paez J.A. Autobiograffa del general Jose Antonio Paez. Caracas, 1989.	383
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
РАФАЭЛЬ МАРИЯ БАРАЛЬТ. Скульптура
события Янес изложил более детально. Завершая свою «Историю», он напоминал читателю те принципы идеологии Просвещения, которыми руководствовались основатели Первой Венесуэльской республики: народный суверенитет, обязанность правительства обеспечить каждому члену общества защиту и безопасность, а также заботиться о счастье всего народа15.
В 1841 г. был опубликован первый в стране объемный исторический труд под названием «Очерк истории Венесуэлы», состоявший из двух частей. Автором первой части, которая охватывала период с конца XV в. до L797 г., являлся Рафаэль Мария Баральт (1810-1860), вторая была написана им же в соавторстве с Р. Диасом и повествовала о событиях, случившихся между 1797 и 1830 гг. Как публицист и историк Баральт вы
ступил еще в юности, когда исполнял обязанности секретаря главнокоман
дующего республиканской армией генерала Сантьяго Мариньо. В 1830 г. в связи с распадом Великой Колумбии в Венесуэле появилась брошюра, в которой была собрана переписка Мариньо с различными должностными лицами по поводу «деликатной ситуации», касавшейся выхода Венесуэлы из колумбийского союза. В предисловии к этому изданию Баральт, с одной стороны, оправдывал сепаратистские действия Мариньо, «заслуженного ветерана» и «бескорыстного патриота», сумевшего решить проблему мирным путем и во благо венесуэльского народа, с другой - осуждал произвол Боливара и те «вымученные и нелепые проекты» Боготы, которые обсуждались «никчемным и слабым конгрессом», полностью подконтрольным Боливару16.
Баральта по праву считают основоположником венесуэльской исторической науки, причем он повторил путь, пройденный его старшим современником А. Бельо, - оба, хотя и в разное время, навсегда покинули родину и провели значительную часть жизни за границей (Баральт обосновался в Испании), где создали и опубликовали свои лучшие произведения. Согласно утверждению Карреры Дамаса, труды Баральта являлись результатом заботы Паэса о том, чтобы его образ и заслуги получили должное освещение в истории. Как видим, уже на раннем этапе своего существования венесуэльская
15 См.: Compendio de la Historia de Venezuela desde su Discumbrimiento у Conquista hasta que se declaro Estado Independiente. Caracas, 1944.
384 16Текст предисловия см.: Grases P. Op. cit. Vol. 2. P. 59-65.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
историография была тесно связана с государственной властью, что привело к появлению «официальной истории», отражавшей идеологическую концепцию этой власти17.
В первой части «Очерка истории Венесуэлы» Баральт попытался реконструировать колониальное прошлое страны на основе доступных ему источников, в основном сочинений хронистов, содержание которых он излагал, но почти не комментировал, за исключением волновавших его религиозных вопросов18. В том же повествовательном ключе была написана и вторая часть «Очерка», а именно история Войны за независимость, - правда, здесь в распоряжении авторов источников оказалось больше, так как Баральт имел возможность воспроизвести рассказы участников революции, со многими из которых был лично знаком, а также собственные воспоминания. Интересно, что в данном случае авторы использовали принцип погодного изложения событий (с 1810 по 1830 г.), более характерный для летописания, чем для научного труда19. Как отмечал X. Лискано, этот «креольский историограф выжал все, что знал или предполагал относительно времен конкисты или Войны за независимость», и с помощью «прозы, свойственной высокопарным речам, создал звучные произведения, нагромождая в них прилагательные, определения и ложные интерпретации»20. Действительно, романтик Баральт был склонен к преувеличениям и эмоциям, особенно если речь шла о подвигах героев или коварстве врагов, однако его литературный язык оставался безупречным, а сам он являлся признанным авторитетом в области испанской филологии и автором трудов на эту тему.
В историко-культурном отношении Баральта интересовали проблемы ис-панизма, т.е. значения для Венесуэлы испанского наследия, что было отражено в ряде его работ, посвященных изучению национального характера венесуэльца, присущих ему психологических и нравственных черт, складывавшихся под влиянием климатических условий и исторических традиций. Так, Баральт полагал, что духовная изоляция, в которой по вине испанских властей пребывала колония, привела к тому, что «Венесуэла стала страной ленивых и равнодушных креолов, огрубевших индейцев и других угнетенных»21. В методологическом плане труды Баральта не выдерживают критики, так как он был уверен, что историк должен подходить к изучению прошлого с позиций морали, определяя, какие события достойны освещения, а какие нет. Так, Баральт утверждал, что «мирные дела не являются предметом изучения истории; интерес к ней угасает, когда она не может рассказать о великих преступлениях, кровавых битвах или бедствиях»22. Конечно, такое понимание истории приводило к искажению исторической действительности, предвзятому отношению к фактам и их субъективному отбору.
17Каррера Дамас X. Указ. соч. С. 339-340.
18См.: BaraltR.M. Resumen de la Historia de Venezuela desde el descubrimiento de su territorio por los Castellanos en el siglo XV hasta el ano 1797. Brujas; Paris, 1939.
19Cm.: Baralt R.M., Diaz R. Resumen de la Historia de Venezuela desde el ano de 1797 hasta el de 1830. Brujas; Paris, 1939. Vol. 1, 2.
20 Velasquez R. Individuos de numero. Caracas, 1981. P. 38.
21 Цит. по: История литератур Латинской Америки. М., 1988. Т. 2. С. 291.
22 Цит. по: El concept© de la Historia en Jose Gil Fortoul. Caracas, 1961. P. 53.
13. История Латинской Америки
385
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Янес и Баральт, принадлежавшие к первому поколению историков-романтиков, относятся к числу классиков венесуэльской литературы, так же как их выдающиеся современники Фермин Торо (1807-1865) и Хуан Висенте Гонсалес (1808-1866), которые, однако, больше преуспели в историческом анализе и особенно социальной философии, причем оба обладали мятежным духом и страстным полемическим задором.
Ф. Торо, представитель знатного и богатого семейства, известный писатель, видный политический деятель, дипломат и педагог, был одним из самых ярких и смелых социальных философов Латинской Америки. В своих произведениях он с негодованием и глубокой внутренней убежденностью писал о несправедливых законах, появившихся в период становления Венесуэльской республики, о невежестве и нищете обездоленных низов и злоупотреблениях со стороны властей. Не случайно М. Пикон Салас называл его великим гуманистом, напоминавшим «тропического Карлейля», и отмечал, что мировоззрение Торо формировалось как на основе идей социализма, так и принципах христианской морали, опираясь на которые он пытался усовершенствовать либеральную идеологию, сделать ее более справедливой по отношению к народу23. Венесуэльские и зарубежные исследователи, изучавшие наследие Торо, не раз пытались определить его «идеологическую принадлежность» и в результате пришли к различным выводам: это был «революционер в идеях и консерватор в тактике», он «балансировал между романтическим социализмом и буржуазным либерализмом», «был близок к утопическому социализму», как никто другой «ясно понимал политические и социальные конфликты переживаемого Латинской Америкой периода», иначе говоря оставался реалистом24.
В юности Торо получил классическое образование, затем испытал влияние романтизма, чему способствовало его пребывание в Европе в качестве дипломатического представителя Венесуэлы. Продолжая заниматься изучением различных наук, Торо заинтересовался популярными в то время теориями английских экономистов и их «социальным эффектом» в самой Англии. Помимо этого он преуспел в самых разных областях знаний - политических науках, юриспруденции, геологии, химии, биологии, знал латинский и греческий языки, историю, увлекался музыкой и был одним из лучших ораторов, когда-либо выступавших в Национальном конгрессе страны. Литературная деятельность Торо началась в 40-е годы, и вскоре он стал известен как автор статей на злободневные темы, которые публиковались в различных периодических изданиях.
Так, в 1842 г. появилась статья под названием «Идеи и потребности», где Торо писал о существенном разрыве между духовным развитием венесуэльского общества, ускорившимся после революции и породившим новые личные и общественные потребности, и невозможностью их удовлетворения в условиях социально-экономической отсталости страны. Ведомая Европой, воспринявшая чужие идеи, нравы и обычаи, Венесуэла, как полагал автор, оказалась к этому не готова, поскольку не прошла трудный путь собствен-
23 Picon Salas М. Venezuela: algunos gentes у libros // Venezuela independiente. P. 11.
386 24Подробнее см.: Antologia fundamental del ensayo venezolano. P. 119-120.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ного развития. Не будет ли страна и впредь «прогрессировать в идеях и, как следствие, в увеличении потребностей намного быстрее, чем в средствах их удовлетворения?» - вопрошал Торо25. Развивая свою мысль, он указывал на аграрный характер экономики Венесуэлы, подчеркивал, что технический прогресс совершенно не затронул сельское хозяйство и потому темпы роста производства в этой ведущей отрасли неадекватны быстрому накоплению интеллектуального потенциала общества и становлению его политических институтов. В качестве первоочередных мер, по мнению автора, следовало увеличить население Венесуэлы, проводя активную иммиграционную политику, и преодолеть изолированность страны от остального мира, которая возникла вследствие географических условий и отсутствия путей сообщения.
В 1845 г. была опубликована одна из наиболее известных работ Торо -«Размышления об апрельском законе
ФЕРМИН ТОРО
1834 г.» (называемом обычно «Законом о свободе контрактов»), согласно ко-
торому государство самоустранялось из торгово-финансовой сферы, т.е. отка-
зывалось от ее регулирования, а торговцы и ростовщики могли произвольно устанавливать цены на товары и проценты по ссудам. Этот сверхлиберальный закон породил множество конфликтов и способствовал стремительному обнищанию мелких торговцев и производителей. По прошествии десятилетия Торо, для которого пагубность закона всегда была очевидной, подверг его всестороннему анализу и суровой критике, настаивая на необходимости государственного вмешательства в предпринимательскую деятельность, чтобы положить конец злоупотреблениям.
Умеренная, взвешенная позиция по отношению к поспешным либеральным преобразованиям, наносившим удар по наименее обеспеченным слоям населения, приверженность католической вере, скептические замечания в адрес сторонников идей позитивизма, проникавших в Венесуэлу уже в 40-е годы26, - все это, казалось бы, дает основания причислить Торо к лагерю консерваторов, тем более что ряд статей был написан им в соавторстве с одним из самых консервативных представителей венесуэльской общественно-политической мысли - Х.М. Кахигалем, владельцем и редактором журнала «Е1
25Того Е Ideas у necesidades //Antologia fundamental del ensayo venezolano. P. 128.
26Cm.: Velasquez R.J. Op. cit. P. 164-165.	387
13*
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Correo de Caracas». В действительности взгляды Торо в основе своей оставались либеральными, однако для него политика и мораль были неразрывно связаны между собой. Так, касаясь венесуэльской истории, Торо писал, что она, как и история всех испаноамериканских республик, есть «моральное усилие молодых народов, создающих социальную организацию, которая не вписывается в существующие традиции и которой до определенной степени противостоят их происхождение, воспитание и привычки»27. В отличие от либералов, защищавших свободу как священный принцип и видевших в ее установлении свою главную цель, Торо полагал, что свобода не является самоцелью ни для общества, ни для индивидуума, она есть «средство, возможность трудиться для достижения цели»; распространяя свободу на предпринимательство, «ей подчиняют или, скорее, приносят в жертву равенство, которое действительно может рассматриваться как цель общества»; никто не может быть свободен на законном основании в стране, где «существует класс, лишенный самого необходимого для поддержания своего физического существования и морального достоинства»28. Таков был «гуманный либерализм» Ф. Торо, близкий по духу идеям социализма.
Творческое и интеллектуальное наследие Х.В. Гонсалеса также сложно оценить однозначно. Он был одним из видных деятелей консервативной партии, человеком выдающихся литературных способностей, занимавшимся одновременно математикой и журналистикой, историей и лингвистикой, причем особенно прославился как публицист, которому не нашлось равных в Венесуэле того времени. Гонсалес в полной мере владел и ораторским искусством, всегда оставаясь страстным полемистом, чьи эмоциональные высказывания и злые сатирические памфлеты больно ранили его политических противников - либералов. Издавая принадлежавшую ему газету «Е1 Heraldo», он являлся автором множества редакционных статей, отражавших яростную борьбу между консерваторами и либералами и посвященных самым злободневным политическим вопросам, особенно перипетиям Федеральной войны, к которой Гонсалес относился резко отрицательно. Широкую известность принесли ему и произведения на исторические темы, причем порой его сравнивают с Д.Ф. Сармьенто, имея в виду мастерство обоих писателей в создании ярких рельефных образов своих героев29. В этой связи следует отметить труд Гонсалеса под названием «Страницы истории Колумбии и Венесуэлы, или Жизнь их выдающихся деятелей», появившийся в 1859 г.
Начало этого произведения можно охарактеризовать как авторский комментарий к тексту, в котором затрагивалась проблема исследовательской этики, неизбежно возникающая при изучении прошлого. «Лгать, выдумывая, умалчивая или вводя в заблуждение, нам всегда казалось недостойным писателя», - замечал Гонсалес, добавляя, что с юности мечтал написать историю Венесуэлы30. В то же время он понимал, насколько сложна эта задача вследствие недостатка официальных документов и записей личного харак
27 Цит. по: Salcedo Bastardo J.L. Historia fundamental de Venezuela. Caracas, 1979. P. 429.
28 Цит. no: Diez Sanchez R. Guzman: Elipce de una ambicion de poder. Caracas, 1950. P. 284.
29См.: Карилъя Э. Указ. соч. С. 333.
Gonzalez J. V. Pajinas de la Historia de Colombia у Venezuela о Vida de sus Hombres Ilustres H 388 Antologia fundamental del ensayo venezolano. P. 186-187.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тера, которые помогли бы разобраться в событиях. Представляя читателям своих героев, Гонсалес хотел подготовить материалы для будущего исследователя Войны за независимость, поскольку, изучая жизненный путь людей, можно лучше понять характер событий, в которых они участвовали, а также их влияние на ход вещей, иначе говоря биография может исполнить роль гида, помогающего адекватно интерпретировать историю.
Так, прослеживая биографию М. Товара Понте, отпрыска благородного семейства, представителя той части креольской аристократии, которая выступала за полную независимость от Испании, Гонсалес сначала показал мирную дореволюционную эпоху, когда образованное общество вело малоактивную, монотонную жизнь, полную достоинства и спокойствия, затем описал ту «бескровную драму», под которой подразумевал свержение в Венесуэле испанского господства (19 апреля 1810 г.). Биография Боливара, идеального политического деятеля, «бесстрашного перед лицом опасности, терпеливого в работе, постоянного во вражде, неутомимого и полного сил», помогала связать воедино и оживить события революции. Характер Освободителя казался Гонсалесу «совокупностью великих исторических характеров, порой противоположных», в его кумире соединились «государственный деятель, солдат и поэт», ему были присущи «неугасимый пыл Карла XII, амбиции Наполеона и бескорыстие Вашингтона», и далее Гонсалес писал о Боливаре в том же восторженном, патетическом тоне, прибегая к многочисленным сравнениям31. Более скромно им была описана «короткая и славная жизнь» соратника Боливара А.Х. де Сукре, талантливого военачальника, но слабого политика, и других героев. «Страницы истории» содержат также факты, которые можно было подтвердить документально, например рассказ о страшном землетрясении 1622 г. и его последствиях или о положении в Каракасе.
Жанр биографии часто использовался Гонсалесом именно при написании исторических работ. Например, его незавершенная «История гражданской власти в Колумбии и Венесуэле» представляет собой жизнеописания двух персонажей: ранее упоминавшегося М. Товара Понте, олицетворявшего для Гонсалеса неизменность принципов и образцовую жизнь, а также замечательного ученого Х.М. Варгаса, первого гражданского президента Венесуэлы (1835-1838), патриота и гуманиста, сподвижника Боливара, защищавшего его доброе имя. В этом произведении ярко проявился присущий Гонсалесу провиденциализм, взгляд на историю как на неподвластный человеческому разуму бег времени. «Где начинается, где заканчивается история, никто не знает. События, ее составляющие, столь запутаны и их родство столь неясно, что никому не дано с точностью определить их первопричину и указать высшее предназначение. Только Бог есть начало и конец всех вещей», - писал Гонсалес в предисловии32.
Самым выдающимся творением Гонсалеса, получившим широкую известность и за пределами Венесуэлы, по праву считается «Биография Хосе Феликса Рибаса», родственника Боливара и революционного генерала, казненного роялистами в 1815 г. Это яркое и страстное произведение отличается
31 Ibid. Р. 190-191.
32 Gonzales J.V Seleccion historica. Caracas, 1979. P. 35.
389
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
историчностью, в нем содержится ценный материал о Рибасе и вместе с тем представлен не просто портрет известного человека, а «биография эпохи», в которую жил и действовал главный герой и которая по ходу повествования иногда заслоняет его личность, что придает рассказу характер хроники. По мере развития событий возникают и образы людей, соприкасавшихся с Рибасом, - Миранды, испанского генерала Монтеверде, вероломного и жестокого вождя льянерос Бовеса, обрушившего свой «эскадрон смерти» на Каракас и сокрушившего Вторую республику, других персонажей, и среди них опять выделяется Боливар - сильный и в то же время демократичный и просвещенный лидер, которого, по мнению Гонсалеса, так не хватало современной ему Венесуэле. В «Биографии» красочно описаны события 1813-1814 гг., т.е. периода «войны насмерть», объявленной в известном декрете Боливара, когда «дни были равны годам, а каждый час написан кровью»33. Гонсалес не приукрашивал события, не пытался в патриотическом порыве оправдать несправедливость или скрыть преступления, он стремился к объективности, показывая страдания и смерть, кровь и террор, ненависть и героизм, поскольку «история требует только правды без искажений и преднамеренных недомолвок, которые были бы равнозначны соучастию»34.
Гонсалес был известен и как автор небольших эссе, посвященных памяти Освободителя и время от времени появлявшихся в печати в ЗО-е - начале 40-х годов. Среди них обращают на себя внимание две зарисовки, в которых отмечены сходство и различия между Боливаром и двумя другими выдающимися людьми - Вашингтоном и Наполеоном. Так, в работе «Вашингтон и Боливар» (1839) Гонсалес показал, что оба лидера оказали глубокое влияние на судьбы Нового Света, однако они действовали в различных условиях. Родина Вашингтона подчинялась метрополии, которая уже пережила кровавую революцию 1640-1660 гг. и «славную революцию» 1688 г., в силу чего Великобритания сама привнесла в свои колонии революционные элементы и потому Северная Америка внутренне была готова к свободе. Напротив, нация метрополии, поработившей родину Боливара, оставалась самой невежественной и суеверной на европейском континенте, а ее колонии, где процветали рабские обычаи, три века находились в состоянии деградации. Южная Америка не знала, что существуют политические права, привыкла к послушанию, с ужасом взирала на тех, кто говорил о свободе. Основная задача Вашингтона состояла в том, чтобы направить объединенные усилия сограждан на уничтожение общего врага; Боливару же пришлось разрушать предубеждения, создавать общественное мнение, просвещать народ. Законы, обычаи, право и сила воодушевили Северную Америку на свершение революции, затем парламент был заменен конгрессом, король - президентом. В Южной Америке невозможно было разрушить старые обычаи с помощью законов, здесь не мог прижиться ни один передовой политический принцип, а парламентаризм и вовсе не был знаком ее народам. Вашингтон находился в окружении единомышленников, пользовался поддержкой конгресса, тогда как Боливар порой оказывался без армии и ресурсов, все зависело только от его ума и таланта,
33 Gonzalez J. V. Jose Felix Ribas (Biografia). Caracas, 1956. P. 223.
390 34Карилья Э. Указ. соч. С. 352.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
конгрессы созывались лишь благодаря его военным успехам, окружающие верили только ему. Северная Америка еще при жизни Вашингтона обрела демократическое устройство, а Боливар недолго возглавлял созданное им государство, без особого успеха проповедуя либеральные принципы и республиканские идеи35. Так Гонсалес пытался сопоставить судьбы «двух Америк» и определить причины столь разительного контраста между ними.
Вторая, аналогичная по сути работа Гонсалеса «Наполеон и Боливар» (1841) также основана на сравнении личных качеств и заслуг двух выдающихся политиков и полководцев, жаждавших славы и обладавших возвышенным, сильным духом. Они тоже действовали в различных исторических условиях, хотя оба находились в эпицентре величайших событий. Однако Наполеон не являлся центральной фигурой Великой французской революции, его возвышение было лишь одним из ее эпизодов - блестящим, героическим, но все-таки эпизодом; между тем Боливар стал центром всего, что происходило в период освободительной войны в Южной Америке. Поэтому Наполеон был только героем Франции времен Консульства и империи, а Боливар - героем независимости и свободы целого континента. Наполеон находился во главе самой воинственной в мире нации, окруженный маршалами, причем каждый из них обладал большими способностями, чем любой современный европейский монарх, и в своих предприятиях опирался на мощь всей Европы. Боливар же воевал почти один против искусных в военном деле армий, а его генералы имели гораздо меньше опыта, чем вражеские командиры, и только гением Боливара можно объяснить те чудеса, которые он творил. Франция была страной с богатым историческим прошлым, давними традициями военных побед, и хотя вся Европа аплодировала взошедшему на трон корсиканскому герою, даже без него французская история осталась бы славной и значимой. Если же убрать из южноамериканской истории Боливара, то в ней можно будет найти лишь кровавый хаос конкисты, разрушение индейской культуры и три века рабства36. Таким образом, Гонсалес, убежденный в том, что никто из выдающихся современников Освободителя не совершил столь же великого подвига и не был так же гениален, как он, старался донести эту мысль до читателя, способствуя созданию культа Боливара.
Большое значение Гонсалес придавал стилю изложения исторического материала, полагая, что он должен быть простым и ясным, а также «спокойным»: даже обращаясь к самым ненавистным ему сюжетам, автор должен демонстрировать умеренность в выборе лексики37. При каждом удобном случае он отстаивал классические традиции в литературе и противопоставлял их новомодным веяниям, хотя творчеству самого Гонсалеса оказались присущи все черты романтизма - нового для латиноамериканских республик литературного течения. В его трудах звучат интонации страстной проповеди, часто используются приемы контраста и параллелизма, почти отсутствуют полутона, прославляются герои и осуждаются их недруги.
35 Gonzalez J. V. Seleccion historica. Р. 132-136.
36 Ibid. Р. 145-151.
37 Gonzalez J. V. Paginas de la Historia de Colombia у Venezuela //Antologia fundamental del ensayo venezolano. P. 197-198.
391
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Как и Торо, Гонсалеса невозможно причислить к какому-то определенному идейно-политическому течению, хотя он отстаивал позиции Консервативной партии и яростно нападал на либералов. Однако в ряде случаев Гонсалес, как и другие представители первого поколения историков-романтиков, выступал не с «партийных», а с гуманистических позиций. Это объясняется тем, что после распада Великой Колумбии ускорилось формирование венесуэльской нации и ее лучшие умы пытались определить, каких принципов обязан придерживаться каждый гражданин в политике, административной деятельности, юридической практике и повседневной жизни. Обращаясь к революционному прошлому родины, историки и писатели стремились найти там примеры, достойные подражания, и многим казалось, что только возврат к героизму и священным принципам времен Войны за независимость может спасти страну от разрушительной анархии.
В 40-х годы XIX в. в Венесуэле зародилась либеральная историография, что было связано с политической консолидацией либералов и созданием ими собственной партии. С этого момента в политическом лексиконе слово «либерал» стало синонимом прогресса, толерантности, свободы, правления лучших, а «годо» (консерватор) олицетворял реакцию, отсталость, нетерпимость, автократию, олигархическое правление. Либеральные историки в полной мере воплотили в своих трудах романтические традиции, заложенные писателями-классиками. Так, в 1865 г. вышел в свет главный труд Ф. Лар-расабаля «Жизнь Боливара» (2 тома), в котором Освободитель предстал как триумфатор и почти сверхчеловек, а его жизнь выглядела как героическая эпопея. Это издание также способствовало распространению культа Боливара и других героев Войны за независимость, пользуясь завидной популярностью. Ларрасабаль намеревался продолжить начатую работу и выпустить третий том, в котором предполагал поместить около 3 тыс. ценнейших документов, но и сам автор (который, по его собственному признанию, потратил полжизни, собирая сведения о Боливаре), и все находившиеся при нем бумаги погибли в 1873 г. во время кораблекрушения38.
Особое место в венесуэльском литературном наследии XIX в. занимают произведения Сесилио Акосты (1818-1881), также принадлежавшего к плеяде классиков, известного писателя, поэта, филолога, юриста и педагога, блестящего оратора и полемиста, нередко обращавшегося к историческим сюжетам и воспринимавшего историю как науку. В письме к знаменитому французскому историку Ф. Гизо (1870) Акоста называл себя его учеником, восхищался умением Гизо глубоко проникать в суть событий, затрагивая «миллионы невидимых нитей, составляющих основу вещей», отмечал его способность к широким историческим обобщениям. «Ваше достижение заключается прежде всего в том, - писал Акоста, - что Вы первоначально постигли закон истории, а затем нашли способ подтвердить его с помощью фактов». Далее в письме особо подчеркивалась свойственная Гизо точность суждений, основанных на твердых принципах и научных идеях. «До Вас существовали различные школы, с Вами в истории появилась догма», - отмечал
392 3SSoto С.Н. Personajes selebres de Venezuela. Caracas, 1946. P. 163-164.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Акоста39. Конечно же, он имел в виду не «догматизм» столь почитаемого им автора, а то обстоятельство, что Гизо, наряду с другими либеральными историками эпохи Реставрации, стал родоначальником концептуальной истории, впервые представив ее как историю борьбы классов.
Акоста предвидел скорый закат романтизма, но не сумел полностью избавиться от присущей романтикам патетической восторженности, когда писал о своем кумире - Боливаре. Он изучал все аспекты деятельности Освободителя, но особенно глубоко исследовал его законодательную практику и конституционные идеи. Боливар всегда оставался для него почти божеством, и «в тот день, когда
мировая политика примет вид планетарной системы, он станет Солнцем», - говорил Акоста40. Он не создал ни одного крупного произве
СЕСИЛИО АКОСТА
дения исторического характера, кото-
рое полностью отражало бы его представления о прошлом родной страны. Библиографическое наследие этого разностороннего автора представляет собой разбросанные по всевозможным изданиям статьи, поэмы, очерки, письма, наброски, речи. «В области истории и философии его больше интересовали принципы, которые их питают, чем документы, содержащие информацию. Поэтому он скорее является наставником, а не исследователем», - отмечал X. Лискано41. Акоста не принимал активного участия в политической жизни страны и в то же время обращал внимание общества на самые болезненные проблемы современной ему действительности, выступал против насилия и несправедливости, полагая, что достойна осуждения любая революция, если с ее помощью пытаются добиться того, что можно совершить мирным путем. В статье «Обязанности патриотизма» (1867), посвященной положению в Венесуэле, где вооруженное насилие стало обычной практикой, он отмечал, что страна впадает в варварство и, если Латинская Америка не перейдет на путь правового решения политических споров, не будет опираться на республиканские ценности, она дискредитирует демократию42.
Акоста был убежден, что «философия истории - это высшее установление, которое предназначает каждой вещи свое время, а каждому времени свои обычаи и основополагающие законы», а «законы, как общественные, так и
Acosta С. Carta а М. Guizot // Carrera Damas J Historia de la Historiografia Venezolana. P. 57.
40Цит. no: Briceno Perozo M. Erases que han hecho Historia en Venezuela. Caracas, 1985. P. 177. ^Liscano J. Op. cit. P. 572.
42 Ibid.	393
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
природные, неумолимы: их можно изучить и понять, но никто не может их выдумать, изменить, не признать или нарушить»43. В отличие от Гонсалеса, оплакивавшего страну героев и славные времена, безвозвратно канувшие в Лету, Акоста был устремлен в будущее, его волновали проблемы общественного прогресса, образования, развития промышленности, транспорта и многое другое. В 1856 г. он выступил с открытым письмом под названием «Вещи знакомые и вещи, которые предстоит узнать», где описал ужасающую отсталость Венесуэлы времен правления братьев Монагасов (1847-1858) и вслед за Торо предлагал экономические меры для ее преодоления: распахать пустующие земли, проложить дороги, привлечь в страну европейских иммигрантов, способных помочь венесуэльцам освоить их природные богатства44. Неудивительно, что впоследствии его причислили к либералам и даже говорили о его близости к английской «манчестерской школе»45. В действительности Акосту, как и других авторов классического периода, невозможно втиснуть в узкие рамки определенного идейного направления - слишком широко и масштабно мыслил этот выдающийся венесуэлец, близкий по духу к Сармьенто и осуждавший, подобно ему, любые проявления «варварства».
С 40-х годов XIX в. в венесуэльской литературе наметилась тенденция к постепенному «лечению болезней романтизма», что было связано с появлением и развитием костумбризма, порожденного самой латиноамериканской действительностью. После освободительных революций в независимых республиках, среди которых не составляла исключение и Венесуэла, длительное время сохранялся трагический контраст между реальными условиями существования подавляющей части населения и чисто декоративными законами, учреждениями и стилем жизни, заимствованными у Европы и маскирующими ужасающую нищету, отсталость и запустение, царившие на большей части территорий. Кроме того, едва выбравшись из хаоса революционных лет, Венесуэльская республика практически сразу превратилась в диктатуру. Это очевидное несоответствие между желаемым и действительным отрезвило образованное общество. Некоторые писатели, в начале своей творческой жизни являвшиеся романтиками-идеалистами, постепенно осознали реальное положение дел в стране и стали высмеивать романтические произведения, а также породившие их нравы. В качестве примера можно привести остросатирическое произведение под названием «Романтик», автором которого был Ф. Торо. В нем перед читателем предстал слегка неряшливый юноша с прекрасным лицом, ниспадающей на грудь густой бородой и взглядом безумца либо человека, находящегося на грани самоубийства, который беспрестанно что-то декламировал46.
Костумбризм быстро распространился не только в художественной литературе, но и стал «живой историей» общества. Для писателей-костумбристов важны были детали, ранее ускользавшие от внимания историков - быт, обычаи и традиции различных групп населения, типические характеры венесу
43 Цит. по: Historia de la Cultura en Venezuela. Caracas, 1956. Vol. 2. P. 202.
Крылова В.П. О концепции «варварство - цивилизация» в общественной мысли и литературе Венесуэлы // Венесуэла: экономика, политика, культура. С. 319.
45См.: Antologia fundamental del ensayo venezolano. P. 206.
394 46Antologia del Costumbrismo Venezolano del siglo XIX. Caracas, 1964. P. 42-46.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
эльцев, их «креольская психология», ярко проявившаяся в условиях новой социально-политической организации страны, грубоватый юмор и природная живость народа, готового в мельчайших подробностях обсуждать самые простые жизненные коллизии. В 1854-1857 гг. в Венесуэле ежемесячно издавался журнал костумбристской направленности «Е1 Mosaico», с которым сотрудничали видные писатели и историки, в том числе Торо, Баральт, а также известный ученый, математик и астроном Хуан Мануэль Кахигаль (1802-1856), один из родоначальников венесуэльского костумбризма.
Наряду с естественно-научной деятельностью значительную часть своего времени Кахигаль посвящал описанию обычаев и отсталого, с его точки зрения, менталитета своих сограждан, живописно передавая местный колорит и особенности жизненного уклада в том или ином районе страны. Однако, как отмечал X. Лискано, Кахигаль думал не о сбережении для потомков характерных черт народной жизни, которые он порицал, он хотел обратить внимание на «кризис сознания», чтобы способствовать его преодолению47. Иными словами, Кахигаль и близкие к нему авторы были еще далеки от систематического собирания фольклора - произведений устного, танцевального, музыкального народного творчества, не занимались его сохранением и всесторонним изучением, т.е. этнологией. Помимо Кахигаля, среди костумбристов того времени следует отметить издателя «Е1 Mosaico» Л. Дельгадо Корреа, который в основном описывал сцены из жизни Каракаса и обычаи горожан, и Д. Мендосу, также часто обращавшегося к городской тематике и одновременно интересовавшегося традициями и жизнью обитателей льяносов, благодаря чему в костумбристскую литературу «ворвалась» провинция48.
Если Кахигаля считают первым венесуэльским костумбристом, то честь называться первым фольклористом выпала на долю Аристидеса Рохаса (1826-1894), «гениального дилетанта» (он получил систематическое образование лишь в области медицины), «антиквара Нового Света»49, оставившего заметный след в литературе, естественных и прикладных науках, лингвистике, археологии, истории и, наконец, изучавшего народные традиции и устное творчество, особенно древние легенды. Само понятие «фольклор» и превращение его в самостоятельную научную дисциплину связывают в Венесуэле именно с трудами Рохаса, среди которых имелись работы монографического характера, отличавшиеся редкой в то время объективностью. Известный венесуэльский историк и библиограф П. Грасес отразил в своей картотеке 788 публикаций, принадлежащих Рохасу, предполагая, что это неполный их перечень50. В противоположность Кахигалю, Рохасом двигало не желание выявить и подвергнуть критике все то, что казалось признаком отсталости или умственного несовершенства народа, а стремление собрать подлинные материалы о жизни ушедших поколений, чтобы затем перейти к их анализу и классификации, добраться до самых корней венесуэльской истории. «Ему принадлежит двойная роль, - писал о Рохасе X. Лискано, - он символизировал переход от неоклассицизма и романтизма к позитивизму и биологическо
47См.: Ibid. Р. 14-39.
48См.: Ibid. Р. 68-143.
49Подробнее см.: LiscanoJ. Op. cit. Р. 454-455, 572-573.
50 Ibid. Р. 573.
395
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
му эволюционизму и в то же время закладывал основы нашего исторического и научного мышления»51.
Действительно, творчество Рохаса имело переходный характер, в нем можно уловить как отголоски романтизма, так и черты зарождающегося позитивистского направления в исторической литературе. Не случайно в Венесуэле его считают и продолжателем гуманистических традиций Бельо, и представителем первого поколения позитивистов52. Кроме того, вслед за Бельо Рохас стал выразителем той тенденции в развитии исторической науки, которую принято называть «американизмом». Прошлое Венесуэлы представало в его трудах не только как «история испанцев», но и других этносов, внесших вклад в формирование венесуэльской нации - индейцев и африканцев. Большая часть произведений Рохаса была опубликована в 70-х - начале 90-х годов, причем самую широкую известность приобрели две его работы -«Изучение индейцев» и «Исторические легенды Венесуэлы». Рохас часто использовал такой жанр, как «предания», представлявшие собой своеобразное сочетание костумбризма и истории. Его глубоко волновали и проблемы историографии, например в предисловии к «Историческим легендам» он напоминал читателям об авторах колониального периода - испанских, немецких, французских и английских хронистах53.
Появление таких «переходных фигур», как Акоста и Рохас, свидетельствовало о постепенном уходе со сцены историков и писателей, олицетворявших романтическое направление в историографии. С одной стороны, авторы-романтики отличались патриотизмом, гражданственностью, их терзала боль за несчастную родину, раздираемую постоянными междоусобицами, с другой - они не были готовы к критическому осмыслению национальной истории и исторического процесса в целом, не владели теми научными методами, которые возьмут на вооружение их преемники. Напротив, объективно Баральт, Гонсалес, Ларрасабаль и другие историки, наделенные литературным талантом и преисполненные самых лучших намерений, способствовали укоренению деформированных представлений о прошлом Венесуэлы. Создавая культ героев, они намеревались приблизить их к своим современникам, чтобы те, воодушевленные беспримерными подвигами борцов за свободу, брали с них пример любви к родине и беззаветного служения справедливому делу. В результате обожествленные образы Боливара и его сподвижников лишь отдалили историю от современности, герои вознеслись на Олимп, стали недосягаемыми для простых смертных; сама же Война за независимость, породив, как любая революция, собственные мифы, была еще больше мифологизирована романтиками, а насилие, возведенное в норму, порой рассматривалось как естественный способ разрешения противоречий. Наконец, романтическая историография культивировала антииспанские настроения как с помощью прямого противопоставления храбрых, благородных республиканцев подлым, презренным роялистам, так и косвенно, путем чрезмерной героизации патриотов-освободителей.
51 Ibid.
52См.: Antologia fundamental del ensayo venezolano. P. 230; Historia de la Cultura en Venezuela. Vol. 2. P. 207.
396 53 Carrera Damas J. Historia de la Historiografia venezolana. P. 651.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Таким образом, в классический период развития национальной историографии в Венесуэле появилось немало интересных авторов, которые были еще далеки от создания концептуальной истории, но сделали первые шаги на пути превращения ее в науку. В это время началась публикация документов революционной эпохи, воспоминаний участников Войны за независимость, первых обобщающих исторических трудов и костумбристских хроник. Однако изучение прошлого Венесуэлы не носило систематического характера, не было выработано методологии исторического исследования, а сама история оставалась нарративной и субъективной.
ИСТОРИОГРАФИЯ ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА.
ПОЗИТИВИЗМ
После освобождения от власти метрополии Венесуэла пережила еще одну кровавую драму - Федеральную войну, которая завершилась победой либералов над консерваторами. 70-80-е годы XIX в., когда страной правил Антонио Гусман Бланко, стали важнейшим этапом в ее развитии. Этот амбициозный президент-генерал сумел покончить с региональным сепаратизмом, добиться ощутимых результатов в экономической сфере, упорядочить финансовые институты, усовершенствовать систему образования. Если не считать Боливара, отмечал Р. Диас Санчес, то Гусман Бланко оставил наиболее глубокий след в истории Венесуэлы и привнес подлинно революционное содержание в дело ее преобразования54. В то же время политическая практика этого «либерального цезаря» характеризуется как «просвещенная» или «цивилизаторская» автократия и «карикатурный либерализм», так как гусманистам было свойственно нетерпимое отношение к оппозиции55. Для упрочения своей власти они использовали различные механизмы воздействия на умы, внушая венесуэльцам, что именно либеральная концепция реформирования государства и общества в наибольшей степени соответствует их интересам, тем более что она завещана самим Боливаром.
Значительная роль в деле пропаганды либеральных ценностей отводилась прессе, системе образования и гуманитарным наукам, в первую очередь истории. В период «просвещенной автократии» в венесуэльской историографии сосуществовали различные направления, отражавшие постепенную эволюцию общественной и исторической мысли. После Федеральной войны историография развивалась уже в рамках той или иной партийной традиции, особенно либеральной, которая при Гусмане Бланко стала наиболее влиятельной. Консервативное направление, напротив, в это время практически сошло на нет, что неудивительно, так как в течение всего XIX и даже в начале XX в. государство было почти единственным издателем сборников документов и работ по истории. Скудость технических средств, бедность многих писателей, культурная отсталость страны как причина слабого спроса на книги - все это ставило авторов в зависимость от государственных типографий,
5ADiaz Sanchez R. Evolucion social de Venezuela. P. 258.
55Cm.: Ibid. P. 256; Picon Salas M. Op. cit. P. 14; Carrera Damas J. Una nacion Hamada Venezuela.
Caracas, 1984. P. 110.	397
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
которые, естественно, не печатали произведений, противоречивших официальной идеологии. Уместно также вспомнить, что Гусман Бланко вел непримиримую борьбу с оплотом консерватизма - Ватиканом и местными церковными иерархами, считая противозаконным вмешательство церкви в политику и оставляя за государством главенство во всех сферах общественной жизни. В итоге, по свидетельству одного из современников, «во времена автократии невозможно было свободно писать о проблемах философии, религии или истории, и это не потому, что правительство постоянно посягало на свободу, а потому, что наиболее известные авторы в большинстве своем оставались ревностными католиками»56.
Несомненной заслугой либерального правительства стала новая, еще более масштабная публикация документов по истории Войны за независимость, предпринятая в 1873-1883 гг. по личному указанию Гусмана Бланко в честь столетия со дня рождения Боливара. Для либералов свидетельства героической борьбы венесуэльского народа против колониального гнета имели ценность не столько как реликвии прошлого, сколько как «идеологический фонд», призванный способствовать сплочению нации и укреплению власти самого Гусмана. Так, между 1875 и 1877 гг. увидели свет «Документы по истории общественной деятельности Освободителя Колумбии, Перу и Боливии» (14 томов), подготовленные Х.Ф. Бланко и Р. Аспуруа на основе уже упоминавшегося издания начала 30-х годов, которое было дополнено неизвестными ранее материалами, обнаруженными в частных архивах. В результате удалось объединить более 5 тыс. документов, и эта обширная «коллекция» оставалась основным источником по истории Венесуэлы вплоть до Второй мировой войны57. В 1879-1887 гг. были опубликованы «Воспоминания» О’Лири, составившие в общей сложности 33 тома. Таким образом, в период «гусманато» издание документов по истории Венесуэлы поощрялось и даже инициировалось правительством, однако с публикацией исторических работ дело обстояло не столь благополучно.
К началу 70-х годов ушли из жизни наиболее яркие романтики классического периода - Баральт, Торо, Гонсалес, хотя сама романтическая традиция еще не исчезла. В 1875 г. были изданы «эпические песни в прозе» известного писателя, «Гомера Республики» Эдуардо Бланко (1837-1912) под названием «Героическая Венесуэла»58. Творение Бланко знакомило читателей с многочисленными сражениями, оно «породило у трех или четырех поколений венесуэльцев иллюзию, что мы все можем быть такими же героями, как Паэс, и столь же добродетельными, как Сукре, и самоотверженными, как Негро Примеро», - отмечал Пикон Салас59. В период Федеральной войны Бланко был адъютантом Паэса, и образ этого диктатора оказался в его работе крайне идеализированным, причем оправдывались все поступки Паэса, даже самые неблаговидные, включая предательство по отношению к Боливару.
56 Цит. по: Diaz Sanchez R. Op. cit. P. 263.
57 Documentos para la Historia de la vida publica del Libertador de Colombia, Peru у Bolivia (cm.: Carrera Damas J. Historia de la Historiografia Venezolana. P. 22).
Blanco E. Venezuela Heroica. Caracas, 1875.
398 59Picon Salas M. Op. cit. P. 15.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Основной задачей историка Бланко считал укрепление силы духа венесуэльцев, которые должны были вместе со страной стойко переносить все невзгоды. Любопытно, что такое патетическое произведение, написанное в чисто романтическом духе, заслужило высокую оценку даже со стороны тех представителей творческой интеллигенции, которые отвергали свойственные романтизму преувеличения, восторженность, сентиментальность, отрыв от действительности. Это объясняется в первую очередь общепризнанным литературным талантом Бланко, настоящего мастера художественного слова, перу которого принадлежат и другие произведения исторического содержания, близкие по характеру к «Героической Венесуэле» («Ночи Пантеона», «Эпические традиции»), а также романы и повести. В целом же в последней трети XIX в. романтизм все более отодвигался на второй план и, сохраняя прежние художественные формы, менял свое содержание - первостепенное значение приобретала проза, в которой наблюдалась тенденция к социальной тематике и полемическому тону.
При Гусмане Бланко одним из видных историков-либералов стал Франсиско Гонсалес Гинан (1841-1932), занимавший министерские посты почти во всех правительствах периода «гусманато». Этот автор преследовал не столько научные, сколько политические цели, и его труды изобиловали заявлениями в защиту Либеральной партии и политики гусманистов, тем более что к концу правления Гусмана в Венесуэле усилились оппозиционные настроения и разногласия внутри самого либерального лагеря. Почти 20 лет относительного спокойствия, проведение реформ, прогресс в духовной сфере заметно изменили облик страны, и многим сторонникам либеральной идеологии казалось, что с уходом «просвещенного деспота» венесуэльское общество начнет беспрепятственно продвигаться к подлинно демократическому устройству, поскольку на политическом горизонте не наблюдалось ни одной фигуры, которая могла бы претендовать на роль нового «цезаря». Однако в окружении президента оставалось немало непоколебимых гусманистов, вдохновляемых Гонсалесом Гинаном, которых называли «постоянными поклонниками» Гусмана. Для них понятия «либерализм» и «гусманизм» были синонимами, сам президент представлялся Моисеем, диктующим законы, а любая попытка обновления общества рассматривалась как предательство.
Первым крупным произведением Гонсалеса Гинана, опубликованным в 1891 г., стала написанная на злобу дня «История правительства Х.П. Рохаса Пауля», который в 1888 г. был избран президентом страны. Человек образованный, имевший большой политический опыт, Рохас Пауль понимал необходимость демократизации общества. Его позиция вызывала глубокое раздражение правоверного гусманиста Гонсалеса Гинана, и это стало причиной появления упомянутой «Истории», в которой разоблачалась «предательская сущность» Рохаса Пауля, посмевшего подвергнуть сомнению правильность политического курса Гусмана Бланко. С научной точки зрения работа Гонсалеса Гинана большого интереса не представляла, так как являлась крайне тенденциозной и создавалась в спешке с очевидным намерением опорочить политического противника, но она положила начало содержательной полемике между Рохасом Паулем и его оппонентом.
399
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Отвечая Гонсалесу Гинану, Рохас Пауль, покинувший к тому времени президентский пост, сформулировал ряд важных положений, касавшихся методологии исторического исследования, заметив, что историку следует руководствоваться не мелкими страстями или желанием свести счеты, а благородным стремлением к истине. Кроме того, нет ничего более сложного, считал Рохас Пауль, чем писать современную историю, особенно если это делают те же люди, которые принимают участие в описываемых событиях. «Необходимо, чтобы тот, кто объявляет себя историком, - хотя ему, как и любому человеку, невозможно абсолютно отказаться от пристрастного отношения к фактам, которые он излагает, - был обязан передавать их точно», - отмечал Рохас Пауль, подчеркивая, что «история, которая не говорит правды - это не история»60. Проблемы развития венесуэльской исторической науки глубоко волновали его и раньше, так, в период президентства Рохаса Пауля была основана Национальная академия истории. В произнесенной по этому случаю речи он проанализировал состояние отечественной историографии, появившейся после 1830 г., и заявил, что «еще не написана история Венесуэлы от политического освобождения до наших дней»61.
К либеральному лагерю принадлежал и генерал Луис Левель де Года, автор двухтомной «Современной политической и военной истории Венесуэлы», изданной в Париже в 1893 г. По его собственному признанию, в детстве он получил очень скромное образование, а затем посвятил себя военной и государственной службе, занимая высокие должности в органах законодательной и исполнительной власти. Таким образом, он не был профессиональным историком, однако стал действительным членом Национальной академии истории и обладателем множества наград. Левель де Года принимал активное участие в Федеральной войне, и первый том его труда полностью посвящен перипетиям военных лет, а второй повествует о «мирных временах» периода «гусманато» (изложение доводится до 1886 г.). В процессе работы автору пришлось уточнить множество дат, собрать огромное количество фактического материала, значительная часть которого была основана на его собственных воспоминаниях и рассказах соратников. В результате вышла в свет очередная «история-свидетельство», представлявшая собой подробнейшее описание событий, разворачивавшихся на глазах у Левеля де Года, причем ему эта современная история казалась не просто печальной, а крайне прискорбной.
В предисловии к своему труду автор четко обозначил причины, побудившие его сначала заняться политикой, а потом и взяться за перо - это желание видеть у власти «честное правительство с либерально-демократическими принципами», а главными ориентирами этого правительства должны были стать цивилизация, прогресс и процветание родины62. Он осуждал политику президентов-консерваторов Монагасов и считал падение этого олигархического режима, свершившееся накануне Федеральной войны, справедливым и закономерным событием. В то же время Левель де Года принадлежал к демократическому крылу Либеральной партии, которое сформировалось к концу
60Цит. по: Velasquez R. Op. cit. Р. 292-293.
61 Подробнее см.: Ibid. Р. 281-286.
62 Level de Goda L. Historia contemporanea de Venezuela politica у militar. Caracas, 1954.Vol. 1. 400 P. VII.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
1873 г., и находился в оппозиции к правительству Гусмана Бланко, считая его тираническим и коррумпированным, а впоследствии симпатизировал лишь президенту Рохасу Паулю. Политически тенденциозное произведение Леве-ля де Года содержит, тем не менее, уникальные сведения о событиях и действующих лицах того времени, в том числе и малоизвестных. Как истинный либерал, Левель де Года отрицательно относился к революциям, утверждая, что в Венесуэле они породили лишь «вульгарный каудильизм», персоналистские правительства, чудовищный беспорядок и нарушение законов, коррупцию, тиранию, падение нравов и деградацию большинства населения63.
Хотя в 70-80-е годы либеральная традиция в венесуэльской историографии достигла пика своего развития, она была малопродуктивна в научном плане, так как многие историки-либералы занимались политической деятельностью и стояли на страже интересов гусманистов, создавая «официальную историю». Как справедливо отмечал Р. Веласкес, они «придумывали народ, жаждущий свободы и возможности управлять собственной жизнью посредством свободных выборов, рисовали в своем воображении олигархию, которая препятствует этим стремлениям народа, повествовали о рождении Либеральной партии, созданной для борьбы с олигархией, и, наконец, заявляли о полном триумфе либерализма при Гусмане Бланко и осуществлении на практике его священных принципов»64. Сама же олигархия, по мнению либеральных авторов, сформировалась еще в колониальные времена, а после революции ее наследниками оказались консерваторы-годос, тогда как либералы стали преемниками бедных и угнетенных классов, которые боролись с олигархией в период испанского владычества. В итоге напрашивался вывод, что современные политические партии своими корнями уходят в колониальное прошлое, а их борьба завершится полной победой либералов, поскольку и в Войне за независимость олигархия потерпела поражение. Такова была либеральная концепция венесуэльской истории, особенно популярная при Гусмане Бланко.
С другой стороны, в начале 70-х годов Венесуэла стояла на пороге «интеллектуальной революции», которую связывают с распространением в научной среде позитивизма. В 1861 г. в венесуэльскую столицу прибыл уроженец Пруссии Адольф Эрнст (1832-1899), «импортировавший» в страну идеи О. Конта и Ч. Дарвина. Спустя два года он основал в Центральном университете Каракаса кафедру немецкого языка, затем его единомышленник Рафаэль Вильявисенсио (1837-1920) создал кафедру позитивной философии, а уже при Гусмане Бланко, в 1874 г. появилась кафедра естественной истории, где сам Эрнст преподавал учение Ламарка и Дарвина, активно пропагандируя эволюционную теорию и полемизируя с приверженцами традиционного представления о неизменности видов. Кроме того, в стенах университета были основаны Национальный музей, различные научные общества, в том числе Венесуэльский институт социальных наук, где сторонники позитивизма вели жаркие дебаты. В результате «национальная культура ушла от романтической фальши и разорвала порочный круг субъективного знания, чтобы
63 Ibid. Р. XVI.
64 Velasquez R. Op. cit. Р. 286-287.
401
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
переместиться в подлинно научную плоскость», - писал Р. Диас Санчес65. Среди образованной части венесуэльского общества большой интерес вызывали не только идеи Конта и Дарвина, но и труды английского ученого Г. Спенсера. В итоге теория биологической эволюции была перенесена в сферу социологии и начала применяться для объяснения процессов формирования и развития человеческого общества.
Эрнст был выдающимся ученым-энциклопедистом, и, занимаясь практически всеми известными тогда естественно-научными дисциплинами, внес немалый вклад и в изучение археологии и этнологии, а также продолжил традиции костумбризма. Его интересовали индейские языки, народное творчество (Эрнст одним из первых начал записывать стихи буквально «из уст народа»), он собирал статистические данные (при Гусмане Бланко впервые появилась национальная статистика), изучал прессу и библиографию и, подобно А. Гумбольдту, трудился, чтобы венесуэльцы узнали Венесуэлу. Затем в этом же направлении стали работать и другие представители зарождающейся позитивистской школы или же близкие к ней авторы. Так, в конце 80-х годов был опубликован большой труд Г. Маркано (1850-1910) «Этнография доколумбовой Венесуэлы», в котором описывалась жизнь коренного населения отдельных регионов страны - долин Арагуа и Каракаса, а также бассейна реки Ориноко. Значительную часть материалов для этой книги автор получил от своего брата В. Маркано (1842-1892), который считается основоположником экспериментальной науки в Венесуэле. Т. Фебрес Кордеро (1860-1938) приобрел известность как собиратель индейских легенд, которые он подвергал литературной обработке, и считался знатоком креольской кухни.
Сподвижник Эрнста Вильявисенсио также отличался широким кругозором и внес весомый вклад в развитие естественных наук и социологии, пытаясь доказать, что общественные явления есть не что иное, как аналоги явлений природных. В то же время он был очень религиозен, и ему приходилось искать гармонию между верой и разумом, религией и наукой. Так, Вильявисенсио утверждал, что «постоянная смена духовных и материальных интересов людей, принадлежащих к одному поколению, и интересов различных поколений находятся в невидимой связи, что превращает человечество в единую общность с коллективной жизнью, развивающейся с древних веков как череда событий, подчиненных строгим законам, которые есть Божественный промысел, проявляющийся в истории»66.
Стараниями Эрнста и Вильявисенсио эволюционная теория и позитивная философия быстро приобрели популярность среди столичной студенческой молодежи. Однако во времена «гусманато» подлинное обновление коснулось лишь естественных наук - биологии, антропологии, медицины, что было связано с усилением противостояния между наукой и религией, которое в Венесуэле ощущалось особенно остро. Неудивительно, что научные изыскания позитивистов, их прогрессивные начинания в сфере образования находили понимание у правительства. В области права, литературы, социологии и истории позитивистские концепции далеко не сразу стали достояни-
65 Diaz Sanchez R. Op. cit. P. 264.
402 66 Historia de la Cultura en Venezuela. Vol. 2. P. 204.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ем национальной историографии и мало соотносились с латиноамериканской действительностью. Представители первого поколения позитивистов лишь пытались перенести на местную почву заимствованные европейские идеи -рационалистическое понимание истории, объяснение социальных и политических процессов с помощью методов, применяемых в естественных науках, представление об обществе как о биологическом организме, который живет и развивается по определенным законам.
В социологии и истории национальная позитивистская школа возникла в 90-е годы XIX в., когда заявили о себе такие яркие ее представители, как Луис Лопес Мендес (1861-1891), Лисандро Альварадо (1859-1929) и Хосе Хиль Фортуль (1861-1943), причем все они принадлежали уже ко второму поколению венесуэльских позитивистов. При Гусмане Бланко эти молодые люди еще только получали образование и готовились сделать первые шаги в науке, причем Альварадо и Хиль Фортуль учились непосредственно у Эрнста и Вильявисенсио, посещая их лекции в Центральном университете Каракаса. Они были более основательно, чем первые позитивисты, вооружены научными знаниями и передовыми концепциями в области социальных и политических наук, опирались на ранее популярную в Европе теорию утилитаризма И. Бентама и Д.С. Милля, утверждавших, что правителю необходимо сначала определить «полезную» цель, а затем стремиться к достижению этой цели; именно от ее характера, а не от абстрактной идеи, должно зависеть направление деятельности правительства. Большое влияние на молодых ученых оказала и философия Гегеля, полагавшего, что самое важное условие существования человека - это его постепенное умственное развитие, поэтому следует пересмотреть все прежние представления и даже отказаться от них. В то же время гегелевский идеализм побуждал искать в прошлом, в исторических документах начало всех установлений, всех общественных институтов (семьи, религии, обычаев, законов и пр.), поскольку, по Гегелю, правила человеческого поведения диктуются историей, а не какими-либо рациональными соображениями.
Второе позитивистское поколение формировалось в исключительно благоприятных общественно-политических условиях, в период «счастливого десятилетия» 1888-1898 гг., т.е. после отставки Гусмана Бланко, когда к власти поочередно приходили демократически настроенные и потому лояльные к проявлению свободомыслия президенты. В это время в Венесуэле, как и других латиноамериканских странах, позитивизм был неотделим от либерализма, особенно в идейно-теоретическом плане, и 90-е годы стали самыми плодотворными с точки зрения интеллектуального прогресса общества. Именно тогда в ходе дебатов на политические и философские темы можно было открыто критиковать правительство и предлагать самые радикальные меры по искоренению пороков, унаследованных от прежней власти, - персонализма в политике, коррупции и семейственности в государственных структурах, неспособности правительства проводить социально-экономические и политические реформы.
Неповторимую атмосферу тех лет очень точно выразил Г. Пикон Феб-рес (1860-1918) - историк и литературный критик, автор вышедшей в 1906 г. монографии под названием «Венесуэльская литература XIX в.», тонко чувс
403
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
твовавший пульс общественной жизни. Согласно его наблюдениям, «противодействие всепоглощающему клерикализму, католической философии, строгой приверженности религии, ограниченности университетского образования, литературной критике, сосредоточенной исключительно на формальном выявлении грамматических ошибок, политике, рассматриваемой в качестве доходного занятия, а не средства общественного прогресса ... ощущалось повсюду: в университетском сообществе, в кулуарах конгресса, на академической трибуне, среди журналистов, в литературных и научных кругах»67. Все это способствовало активизации исторических исследований и дальнейшему развитию национальной историографии. Перед новым поколением историков стояла нелегкая задача вернуть героев прошлого на землю, превратить их из богов в людей, реалистически объяснить причины одержанных ими блестящих побед, показать, что личный или коллективный героизм проявлялся под давлением обстоятельств, в зависимости от требований момента, спонтанно и не так уж часто, иными словами даже в годы освободительной войны он вовсе не являлся образом жизни или повседневным явлением.
В начале «счастливого десятилетия» не стало подававшего большие надежды литератора Л. Лопеса Мендеса, чья недолгая жизнь, особенно творческая, почти полностью совпала с периодом «просвещенной автократии». Тем не менее он сумел почувствовать и в лаконичной форме определить магистральное направление деятельности и научных изысканий своих собратьев-позитивистов. «Руководство обществами, - писал он, - теперь уже не является уделом теологов либо относительно просвещенных и порядочных ученых, а находится под строгим и беспристрастным наблюдением философа, который без вмешательства сверхъестественных сил спокойно рассматривает эти общества и исследует их жизнь, чтобы представить в разумном свете законы, которые ими управляют»68.
Главный труд Лопеса Мендеса «Политическая и литературная мозаика», создававшийся на протяжении 1886-1890 гг., представляет собой сборник эссе на различные темы, в том числе философского и исторического характера. Придерживаясь принципа историзма, он писал о связи поколений, которая не может прерваться, подчеркивал, что уходящее поколение всегда консервативно в своих устремлениях по отношению к более молодому, но оно оказывает ему бесценную услугу, передавая собственный опыт и свои ценности69. Позитивизм являлся для Лопеса Мендеса высшим выражением либерализма, в основе которого лежали защита свободы и неприятие догматизма во всех его проявлениях. Лопес Мендес всегда отличался свободомыслием и считал, что догматизм следует рассматривать как тяжелое наследие прошлого, несовместимое с либеральным духом, причем особенно это касалось религии, отрицавшей законы эволюции и сдерживавшей полет мысли. Вместе с тем он понимал, что свобода культов является «великим завоеванием современной эпохи, которое каждое правительство, заслуживающее название цивилизованного, должно гарантировать своим подданным»; столь же священными
67 Цит. по: Ibid. Р. 210.
68 Цит. по: Velasquez R.J. Op. cit. Р. 168.
404 69См.: Historia de la Cultura en Venezuela. Vol. 2. P. 228.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
принципами были для Лопеса Мендеса свобода совести, гражданский брак с правом развода, светское образование, а задача государства сводилась к применению на практике законов, создаваемых на основе глубокого изучения социальных явлений70.
В условиях авторитарного правления, когда лидеры Либеральной партии отказалась от принципа федерализма, защищая его лишь на словах, Лопес Мендес доказывал, что этот принцип позволит обеспечить общественный порядок при сохранении разделения властей и соблюдении свобод граждан. «Называясь федералистами, мы продолжаем оставаться централистами, погрязшими в пороках и злоупотреблениях этой системы, и никто не имеет права говорить, что идея федерализма бесплодна, поскольку до сих пор она не применялась на практике», - утверждал Лопес Мендес в одном из своих эссе, полагая, что либеральная идея в Венесуэле воплотилась далеко не полностью, в основном в сфере образования, которое при Гусмане стало светским и абсолютно свободным71. Считая необходимым навсегда задушить монстра, называемого революцией, он сокрушался по поводу национального характера венесуэльцев, которые не способны на длительные усилия и неспешную работу, сколь бы блестящие результаты ни принесла она в будущем, а стремятся немедленно осуществить самые сложные преобразования. Лопес Мендес сумел уловить и пессимистические настроения в обществе, порожденные неверием в способность демократического правительства справиться с многочисленными проблемами страны - экономическим неблагополучием, политической нестабильностью, сепаратизмом, стихийными бедствиями. «Многие представители интеллигенции и серьезные люди, в чьих самых лучших намерениях не приходится сомневаться, недовольные огромной дистанцией между практикой и теорией, существующей в нашем обществе, уже заявляют о том, что предпочитают авторитарную конституцию тем утопическим законам, которые будут нагло нарушаться», - с горечью отмечал Лопес Мендес72.
Достойное место среди венесуэльских позитивистов принадлежит филологу-полиглоту Л. Альварадо, исследователю языков и обычаев коренного населения. Он оставил потомкам множество сведений о различных церемониях, танцах и даже музыкальных инструментах, популярных среди индейцев. Прежде чем посвятить себя исследованию истории своей родины, он изучил, помимо лингвистики, антропологию и географию, много путешествовал по стране, занимался социологией, прикоснулся к политике, участвуя в работе административных учреждений. Подобно многим представителям позитивизма, Альварадо пытался установить степень влияния окружающей среды на формирование исторического процесса. В этом отношении любопытны его «Замечания по поводу революции 1810 г. в Венесуэле», опубликованные в 1893 г., где он попытался проследить взаимосвязь между климатическими условиями, характерными для различных районов Венесуэлы, и такими показателями, как число восстаний или происхождение наибольшего количест
70 Ibid. Р. 226.
71 Цит. по: Ibid. Р. 226-227.
72 Цит. по: Velasquez R. Op. cit. Р. 172.
405
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ва революционеров из определенных провинций, где преобладала благоприятная для человека умеренная температура воздуха. Некоторые заключения Альварадо выглядят неубедительно, например, неясно, каким образом можно с точки зрения климата или иных природных факторов объяснить молодой возраст большинства полководцев (от 20 до 30 лет), гибель в годы войны значительной части совсем юных патриотов, происхождение революционеров в основном из благополучных слоев общества или же низкий образовательный и культурный уровень роялистов73.
Самым выдающимся представителем венесуэльской позитивистской школы в истории и социологии был, безусловно, X. Хиль Фортуль - известный политический деятель, дипломат, талантливый писатель и историк, «самый просвещенный и глубокий ум в венесуэльской культуре всех времен», охваченный стремлением понять прошлое и настоящее с помощью беспристрастной исторической критики74. «Неисследованной сельвой является наша история для тех, кто умеет изучать людей и события так, как физиолог исследует организм и его функции», - полагал Хиль Фартуль75. Интеллектуальные способности и литературное дарование этого автора быстро принесли ему известность, особенно среди собратьев по перу. Все исторические работы, представленные Хилем Фортулем на суд читателей (а он изучал период от испанского завоевания до Федеральной войны), были выстроены с такой безупречной логикой, «словно все венесуэльцы, творившие свою историю, рассуждали так же, как Хиль Фортуль», - писал Пикон Салас76. Использование рационалистических методов исследования не мешало Хилю Фортулю описывать курьезные и запутанные ситуации, живописать словесные портреты персонажей и даже пересказывать анекдоты.
Подобно Лопесу Мендесу, молодой Хиль Фортуль не терпел догматизма, отличался гибкостью ума, способностью воспринимать и творчески перерабатывать чужие идеи, генерируя при этом собственные суждения. Так, выступая в 1898 г. на научной конференции по антропосоциологии, он говорил: «В наше время едва ли кто-то думает, что эволюция жизни, индивидуальной или коллективной, происходит по прямой линии, поднимаясь с каждым шагом на новую высоту. Ни три последовательные стадии развития общества, предложенные Контом, - теологическая, метафизическая и позитивная, ни системный эволюционизм Спенсера, который расширил и сделал универсальными геологию Лайеля и биологию Дарвина, ни тем более политическая догма всеобщего прогресса ... не могут сегодня должным образом объяснить изменения того характера и той направленности, которые мы наблюдаем на уровне индивидуального существования, а также в движении и истории обществ, наций, государств и рас»77.
Среди ранних исследований Хиля Фортуля следует отметить такие работы, как «Философия конституции» (1890) и «Человек и история» (1896),
73 Alvarado L. Observaciones sobre la Revolucion de 1810 en Venezuela // Carrera Damas J. Historia de la Historiografia Venezolana. P. 93-98.
74 Ibid. P. 576-577.
75 Цит. no: El concepto de la Historia en Jose Gil Fortoul. P. 51.
76 Picon Salas M. Op. cit. P. 14.
406 77 Цит. no: Historia de la Cultura en Venezuela. Vol. 2. P. 220.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в которых излагаются философско-исторические концепции общего характера - происхождение человеческого общества, его структура, динамика и эволюция, роль в истории индивидуума и масс, героя и народа78. Несколько позже Хиль Фортуль написал фундаментальную «Конституционную историю Венесуэлы» (1907-1909), где, помимо общих рассуждений, содержится и анализ различных аспектов прошлого. В каждой из указанных работ автор пытался четко сформулировать задачи историка и современной ему историографии. В предисловии к «Конституционной истории» Хиль Фортуль писал: «Указать на прошлые и нынешние ошибки, несправедливости, заблуждения, преступления, проявления индивидуального или коллективного помешательства - вот задача, хотя и заведомо неблагодарная», причем она становится особенно сложной, если еще живы участники изучаемых событий, чувства которых никоим образом нельзя ранить, и здесь появляется «категорический императив», который заставляет говорить правду79. Таким образом, Хиль Фортуль настаивал на соблюдении историком таких основополагающих принципов, как научная объективность и ответственность автора за каждое сказанное им слово.
В «Конституционной истории» Хиль Фортуль, высказав некоторые соображения относительно ценности произведений хронистов как исторических источников, представил критический обзор венесуэльской республиканской историографии. В частности, он уделил серьезное внимание романтической прозе, особенно произведениям Х.В. Гонсалеса и Ф. Ларрасабаля, признав бесспорный литературный талант этих блестящих писателей и отметив их слабые стороны как историков. Так, с точки зрения Хиля Фортуля Гонсалес никогда не забывал, что он прежде всего литератор, а потом уже историк, и все его персонажи надуманны и условны, а Ларрасабаль, вместо того чтобы точно описывать события, занимался измышлениями. Глубокие замечания были высказаны Хилем Фортулем и по поводу творчества Баральта, а также некоторых других авторов, которых «завораживали» исключительно трагедии революционных лет или общественные разногласия80. Критикуя своих предшественников, Хиль Фортуль подчеркивал, что они писали о героях Войны за независимость так, «словно те не являлись детьми колониальной эпохи, не сохранили, несмотря на благородную идею освобождения, многие обычаи своей среды, не были варварами в общественной жизни и не отличались распущенностью в личной»81.
Анализируя состояние национальной историографии, Хиль Фортуль отмечал, что в истории Венесуэлы встречаются белые пятна, она еще не написана полностью, особенно история индейского населения, которая базируется в основном на рассказах ранних хронистов. Исправить это положение можно было, по его мнению, только в том случае, если удастся развернуть широкие исследования в области антропологии и лингвистики, а не ограничиваться лишь наблюдением за современными индейцами, которые находятся на иной ступени развития, чем их предки в начале конкисты. С его точки
78Подробнее см.: El concepto de la Historia en Jose Gil Fortoul. P. 61-76.
79 Цит. no: Ibid. P. 46-47.
80Cm.: Ibid. P. 38-39, 52-55.
81 Цит. no: Ibid. P. 53.
407
Часть 1IL Историки и историографические школы XIX века
зрения, неблагополучно обстояло дело и с изучением колониальной истории, а также истории Войны за независимость и образования Великой Колумбии, главным образом из-за отсутствия документов, пропавших в военное лихолетье или же вывезенных в Испанию82.
Таким образом, область научных интересов Хиля Фортуля была необычайно широка - это и философия истории, выходящая за рамки латиноамериканской проблематики, и различные аспекты истории Венесуэлы, и состояние национальной историографии, и, наконец, методология исторического исследования, причем он не ограничивался критическим переосмыслением достижений прошлых лет, а дополнял их собственными оригинальными исследованиями.
Среди известных авторов того времени, полемизировавших с позитивистами, следует упомянуть генерала Хесуса Муньоса Тебара (1847-1909), видного военного и государственного деятеля, профессора математики и астрономии, выдающегося инженера, создателя многих уникальных зданий в Каракасе. После неудачи на президентских выборах 1890 г. он уехал в Нью-Йорк, где опубликовал быстро ставшую популярной книгу под названием «Персонализм и легализм», пытаясь «вскрыть основные причины, которые в одних государствах порождают стабильность и счастье, в других - нестабильность и несчастье»83. С этой целью автор провел сравнительный анализ ситуации в различных странах, например в Великобритании и Испании, США и бывшей Испанской Америке, чтобы выяснить, влияют ли на состояние общества такие факторы, как расовая принадлежность, климат, географические особенности и прочее, о чем твердили позитивисты. В результате исследования он пришел к выводу, что причину счастья или несчастья народов следует искать прежде всего в наличии или отсутствии у них системы образования, способной благотворно повлиять на привычки, т.е. укоренившийся способ удовлетворения человеческих потребностей. Только образование, по мнению Муньоса Тебара, могло способствовать укоренению здоровых привычек, в том числе и навыков коллективного поведения, что являлось необходимым условием богатства и процветания общества.
Этот тезис лежит в основе политической теории автора, согласно которой порядок, стабильность и счастье обеспечивают «легалистские» правительства, которые действуют в рамках законов, уважают свободу личности и право частной собственности; «персоналистские» правительства, напротив, приносят народам социальную вражду, нестабильность и несчастья. Испаноаме-риканцам, утверждал Муньос Тебар, были неведомы привычки «здорового сосуществования», в их странах возобладал персонализм, и следовало найти возможность изменить сложившуюся ситуацию, используя позитивные примеры других народов, причем тезис о «необходимом жандарме» как способе решения национальных проблем Муньос Тебар, подобно молодому Хилю Фортулю, решительно отвергал. Будучи племянником одного из ближайших сподвижников Боливара, он превозносил Освободителя прежде всего за его заслуги в области образования как основы счастья народов. В книге содер
82 Ibid. Р. 51-52.
408 Munoz Tebar J. Perzonalismo у Legalismo. Caracas, 1977. Р. 3.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
жится глава, посвященная трем великим вождям американских революций -Вашингтону, Боливару и Сан-Мартину, к каждому из которых он относился с величайшим уважением.
Третье поколение позитивистов выдвинуло таких незаурядных авторов, как Лауреано Вальенилья Ланс (1874-1936) и Педро Мануэль Аркайя (1874-1958), называемых иногда неопозитивистами. Аркайя не был привержен «чистой теории», его интересовали исторические события на родине и проблемы современной ему эпохи, тогда как Вальенилья Ланс, критически оценивая состояние родной страны, старался выявить общие закономерности развития республик Латинской Америки, строго придерживаясь теоретических положений позитивистской школы. Оба автора, как и их предшественники, заявляли о своей приверженности свободе, однако они хотели как можно быстрее устранить те препятствия, которые мешали прогрессу венесуэльского общества, мечтали об укреплении его единства и преодолении общественных противоречий. Поскольку фундаментальными ценностями позитивной философии являлись порядок и строгая иерархия, венесуэльские историки-неопозитивисты все больше обращали свои взоры к этим основополагающим постулатам, искренне полагая, что сдержать анархию может только сильный, наделенный всеми полномочиями правитель. В этом контексте изучение истории должно было способствовать консолидации национального самосознания и пробуждению чувства любви к родине, и в Венесуэле с новой силой зазвучали имена борцов за независимость, чьи идеалы и достижения должны были во все времена оставаться достоянием и предметом гордости каждого венесуэльца.
Труды Аркайи немногочисленны, так как, будучи политическим деятелем, он не располагал временем для серьезных научных исследований. Занимая высокие государственные посты, Аркайя сосредоточил свои усилия на законотворчестве и полемике с политическими противниками, оправдывая диктаторский режим Х.В. Гомеса (1908-1935), которому верно служил. Однако прежде, чем началась его карьера, он написал ряд небольших исторических работ, которые публиковались в различных периодических изданиях, а в 1911 г. вышли в виде книги.
Аркайя рассматривал историю как динамичный, непрерывный процесс, подобный жизни в пчелином улье, где каждый вносит свой вклад в общее дело, и, опираясь на исторические источники и передовые научные теории, пытался непредвзято отобразить прошлое страны. Так, в его работах Освободитель предстал перед читателем уже не как герой, а как человек со всеми присущими ему слабостями, недостатками, неблаговидными поступками и даже наследственными болезненными проявлениями эпилептического характера, свойственными гениальным натурам. Аркайя опирался на популярные в то время идеи известного итальянского психиатра и криминалиста Ч. Лом-брозо, опубликовавшего в 1889 г. одну из своих нашумевших работ - «Человек-гений». Пытаясь выяснить мотивы героизма Освободителя, он не упускал из виду и причины расового и культурного характера. «Мы полагаем, - писал Аркайя, - что настало время, изучая личность Боливара, отказаться от метафизического подхода, который много лет назад переняла наша историческая литература, и применить более плодотворные позитивистские методы,
409
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
привнесенные Спенсером в сферу социальной науки в целом и примененные Тэном в изучении истории»84.
В статье, посвященной Паэсу, Аркайя нарисовал портрет каудильо и постарался выявить причины возникновения каудильизма как национального и социального феномена, а также его характерные черты. Так, он показал, что в условиях жестокого кризиса, охватившего Венесуэлу после Войны за независимость, каудильо Паэс превратился в единственную силу, способную противостоять разрушительной анархии, так как его авторитет и та любовь, которую питало к нему население, имели большее значение, чем абстрактные призывы к соблюдению конституции и законов. Обладая неограниченной властью, Паэс превратился в диктатора, но при этом действовал в определенных им самим легитимных рамках. В результате в Венесуэле на время установился мир, который не являлся «органичным», т.е. вытекающим из внутреннего положения дел, а был навязан Паэсом с помощью силы85.
В работе «Заметки об общественных классах колонии»86 Аркайя пришел к выводу, что в колониальный период они не являлись замкнутыми кастами, во всяком случае касты быстро превратились в классы, которым была присуща внутренняя мобильность. Примерно к середине XVI в. в колонии образовались три группы населения: господствующие белые колонисты, т.е. испанцы-конкистадоры, многочисленные еще индейцы, подчиненные белым и проживающие в энкомьендах, и негры-рабы. В конце XVIII в. состоятельные колонисты испанского происхождения составили небольшой слой аристократии, или класс «мантуанцев», однако они уже не господствовали над остальным населением, подобно своим предкам-конкистадорам, и не являлись политической аристократией, т.е. правящей группировкой.
Другую часть белых колонистов составляли люди небогатые, которых Аркайя называл «простыми белыми». Они не превратились в «мантуанскую буржуазию», владели лишь небольшой собственностью в сельской местности и проживали в бедно меблированных домах провинциальных центров, иначе говоря накануне революции класс креолов (хотя Аркайя это слово не употребляет) уже не был гомогенным, в отличие от касты конкистадоров XVI в. Гомогенность двух других каст, особенно индейской, также сохранялась недолго. Первые испанцы прибывали в Америку без семей, и вскоре образовался класс метисов, которые в Венесуэле иногда вступали в ряды конкистадоров, но чаще смешивались, в том числе и посредством браков, с теми белыми, которые не принадлежали к «мантуанцам». Процесс формирования класса метисов продолжался в XVII и XVIII вв., и они, постепенно сближаясь с «простыми белыми», все активнее вливались в этот класс, способный к успешной профессиональной деятельности в качестве священников, адвокатов, учителей, что, в свою очередь, сближало их с «мантуанцами». Иными словами, Аркайя пришел к заключению, что в середине и особенно в конце колониального периода границы между классами оказались более размытыми, чем принято было считать, в целом же во времена господства Испании в
84Arcaya PM. Personajes у hechos de la Historia de Venezuela. Caracas, 1977. P. 37.
85Cm.: Ibid. P. 53-66.
410 86 Ibid. P. 113-138.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
колонии не наблюдалось никакой классовой борьбы, а если и возникали противоречия, то это происходило на индивидуальном уровне, в рамках одного и того же социального класса, и намного реже случались отдельные спонтанные столкновения между представителями разных классов. Классовая борьба вспыхнула в Венесуэле уже после завоевания независимости, когда повсюду зазвучала идея равенства, а белые тем не менее намеревались сохранить прежнюю дистанцию между ними и «пардос», т.е. мулатами.
В ходе революции, рассуждал далее Аркайя, угнетенные классы выступили против независимости не из ненависти к «мантуанцам» и не потому, что боялись захвата ими власти. Их поведение было обусловлено не политическими, а религиозными соображениями: к тому времени священники основательно внушили простому народу, особенно индейцам, что существующий порядок, а именно господствующее положение Испании и власть ее монархов, - это установление Божье. Немногочисленный класс «мантуанцев», большинство которого примкнуло к роялистам, почти полностью сгинул в годы войны, а после нее в Венесуэле образовались другие, еще более мобильные общественные классы. Любопытно, что Аркайя приписывал Боливару, Риба-су и другим революционным генералам психологию конкистадоров, которую он рассматривал как атавизм, пробудившийся под влиянием обстоятельств: распространение идей независимости и свободы способствовало проявлению унаследованных от предков наклонностей - привычки к насилию, жажды военных баталий, неуемного стремления к славе и могуществу.
В «Заметках...» Аркайя опровергал концепцию другого представителя позитивистской школы - Р. Бесерры, много писавшего о враждебном отношении основной массы населения колонии к патриотам. В «Документальном историческом исследовании жизни Франсиско де Миранды» (1896) Бесерра утверждал, что инициатива освободительной войны принадлежала небольшой группе стойких и убежденных революционеров, которых затем поддержали наиболее передовые и обеспеченные представители различных слоев населения: сельские и городские собственники, юристы, врачи, литераторы и даже ремесленники. Сторонники сохранения традиционных порядков до определенного момента (пока не появился Паэс) находили прочную опору среди наиболее угнетенных слоев сельского населения, видевших в короне и ее представителях своих защитников, оберегавших их от злоупотреблений со стороны потомков энкомендерос, превратившихся в помещиков-асенда-дос. Естественно, все то, что могло лишить народ, прежде всего индейцев, этой защиты взамен каких-то непостижимых для неразвитого ума абстракций, вызывало лишь враждебность и недовольство низов. Этим, по мнению Бесерры, и объяснялся тот факт, что подавляющая часть населения колоний не поддержала революцию и даже оказала сопротивление патриотам. Аркайя критиковал и некоторые выводы Вальенильи Ланса, изложенные, в частности, в его статье «Демократическая эволюция» (1905), в которой затрагивалась проблема социального состава колониального общества накануне Войны за независимость. Вальенилья, подобно историкам-либералам, указывал на обособление «сильной и могущественной олигархии», сформировавшейся как в Каракасе, так и в провинциальных центрах. Эта олигархия, по его мнению, была тиранической, угнетала остальное население и при этом посто
411
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
янно боролась с агентами Испании87. Эту точку зрения Аркайя решительно отвергал.
Ранние труды Аркайи поражают разнообразием сюжетов - он углублялся в далекое прошлое и описывал мятежи конкистадоров против испанской короны или же их рискованные экспедиции, изучал различные аспекты истории своей родной провинции Коро, рассуждал о проблемах федерализма и демократии в Венесуэле, а то и вовсе выходил за пределы латиноамериканской тематики. Определенный интерес в этой связи представляет работа «Североамериканский империализм», в которой автор, с тревогой наблюдавший за внутренними распрями, сотрясавшими его родину, высказывал опасение, что этим могут воспользоваться США, поставив под угрозу само существование республик Латинской Америки, а у их народов не хватит энергии, чтобы противостоять новой опасности88.
Конечно же, позитивистское направление в истории и социологии с большим или меньшим успехом развивалось и в других странах региона, и в итоге оно стало «философией автократий от Мексики до Аргентины»89, однако Венесуэла дала наиболее яркий пример позитивистского толкования прошлого и настоящего. Правда, это не был европейский позитивизм в «чистом виде», например контианство в среде венесуэльской научной интеллигенции так и не прижилось. В то же время она взяла на вооружение отдельные идеи Конта, в частности, его утверждение о том, что равенство существует только между животными, но никак не между людьми, поскольку их способности могут варьироваться в промежутке от гения до идиота, а общественный прогресс лишь усугубляет эти интеллектуальные различия. Поэтому Конт рассматривал всеобщее избирательное право как признак дезорганизации общества, и для него современная демократия являлась не чем иным, как вялотекущей анархией. Эта мысль, высказанная французским философом, с точки зрения венесуэльских позитивистов была справедлива и по отношению к латиноамериканскому обществу90.
Как подчеркивал Х.Л. Сальседо Бастардо, несмотря на популярность идей Спенсера, в Венесуэле укоренился не «динамичный» позитивизм, который тот проповедовал в свое время, утверждая, что общество эволюционирует, совершенствуется, и потому усилия людей, их борьба за лучшее будущее не напрасны. Напротив, венесуэльский вариант позитивизма был «детерминистским», пессимистически окрашенным, он проповедовал безвольную покорность року, довлеющему над человеком, и доводил его до состояния тихого разочарования, когда невозможно сопротивляться и не остается ничего иного, как сдаться или бежать91. Аналогичного мнения придерживался и Пикон Салас, отмечавший, что в венесуэльском обществе возобладал «пораженческий тезис о необходимом жандарме», поддержанный Вальенильей Лансом на исходе второго десятилетия XX в.92 Напомним, что наиболее известные
87 Ibid. Р. 113-115.
88 Ibid. Р. 101-111.
89Salcedo Bastardo J.L. Op. cit. P. 436.
90Cm.: Velasquez R. Op. cit. P. 165.
91 Salcedo Bastardo J.L. Op. cit. P. 435-436.
412 92 Picon Salas M. Op. cit. P. 14.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
труды Вальенильи, в том числе его знаменитая работа «Демократический цезаризм» (1919), появились сравнительно поздно, когда в стране окончательно утвердилась диктатура Гомеса.
Иными словами, среди венесуэльских историков-позитивистов постепенно крепло убеждение в том, что Венесуэла, как и другие страны бывшей Испанской Америки, в силу ряда причин (расового, социального, культурного, исторического характера) склонна к анархии, и во избежание внутренних противоречий и кровопролитных гражданских войн стране необходима автократия. В результате некоторые «друзья свободы» сначала осторожно, а затем все более настойчиво рекомендовали деспотизм в качестве единственно возможного средства искоренения общественного зла. Практическое применение этой идеи относится уже к 20-м - первой половине 30-х годов XX в. Тесная связь, а затем и полное единодушие позитивистов и особенно неопозитивистов с государственной властью очевидны. В Венесуэле позитивизм стал единственным идейным течением, которое с самого начала и вплоть до 1935 г. пользовалось благосклонностью правительства.
Заслугой историков этого направления является уход от традиционных черно-белых схем при оценке исторических фактов и общественных явлений, например, «герои-революционеры» - «предатели-роялисты», «хорошие либералы» - «плохие консерваторы» или наоборот. Стремление на основе научных методов всесторонне и объективно рассмотреть события, которые происходили в далеком или относительно недавнем прошлом, привело к усилению критики романтической историографии, затем началась постепенная реабилитация колониального прошлого страны. Эта проблема впервые была публично озвучена в 1909 г. молодым историком А.С. Рибасом (1873-1930) в его речи по случаю вступления в ряды действительных членов Национальной академии истории. Так, Рибае попытался опровергнуть укоренившееся представление о временах владычества Испании как о беспросветно мрачном периоде, отметил прогрессивные начинания колониальной администрации, особенно в области образования. Более того, он заявил, что освободительная революция была логическим завершением процесса развития американских провинций и стала возможной только благодаря «родине-матери», создавшей в Венесуэле необходимую материальную базу, иначе все усилия освободителей оказались бы бесплодными. Сами революционеры также были многим обязаны Испании, «вскормившей этот легион образованных людей - капитанов, политиков, дипломатов, землевладельцев, должностных лиц и писателей, которые посредством разрыва и войны создали и упрочили новое государство»93. Отдавая должное креолам-патриотам, историки-позитивисты, за исключением Хиля Фортуля и в отдельных случаях Вальенильи Ланса, не задумывались об исторической роли народных масс, которые либо в скрытой форме, либо посредством активных действий участвовали в процессе формирования наций и государств.
Таким образом, в XIX в. национальная республиканская историография прошла путь от простого и субъективного изложения отдельных эпизодов Войны за независимость до научного исследования процесса развития
93 Цит. по: Liscano J. Op. cit. Р. 463-464.
413
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
венесуэльского общества на основе передовых философских теорий и анализа исторических источников, причем «сюжетная история» была дополнена обобщающими трудами. Каждое поколение историков, начиная с писателей-классиков и заканчивая неопозитивистами, выполняло свою задачу, продиктованную временем, конкретными условиями бытия и мировоззренческими принципами авторов, будь то приукрашенное изображение обожествленных героев независимости или критическое переосмысление подлинных мотивов их поступков, воспевание демократии и свободы или призыв к установлению твердого порядка посредством авторитарного правления. Конечно, и позитивистский метод познания прошлого и настоящего был несовершенен, однако именно позитивисты превратили историю-рассказ в историю-науку и заложили основы для ее дальнейшего развития.
ИСТОРИОГРАФИЯ	Глава 7
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ
КОЛУМБИИ
Колумбия, став главной базой для освобождения Америки от испанского владычества, после завоевания независимости прошла очень непростой путь становления собственной национальной государственности. После смерти Боливара и распада Великой Колумбии (1830), Новая Гранада, так стало называться новое государство, пережила бесконечные гражданские войны, восстания, смены форм государственного устройства, от федерации и конфедерации до восстановления централизованного государства. Политические и социальные потрясения наложили серьезный отпечаток на интеллектуальную жизнь страны. На общественную и историческую мысль Колумбии в первые десятилетия независимости оказали большое влияние деятельность и идейное наследие таких ключевых фигур как Симон Боливар, Франсиско де Паула Сантандер, отцов-основателей колумбийской государственности.
С победой патриотов в войне с Испанией в университетских и интеллектуальных кругах господствующие позиции завоевали рационализм и идеи Просвещения XVIII в. Наибольшую популярность среди либерально настроенных деятелей получили идеи шотландской школы «здравого смысла», утилитаризма. В 1825 г. декретом вице-президента Сантандера труды И. Бентама были включены в обязательный курс университета. Возвращение Боливара из освободительного похода на юг континента и последовавшее затем установление его диктатуры полностью поменяли общественный климат в стране. Усиление консервативно-охранительных и проклерикальных элементов в политике Освободителя, плюс личная неприязнь к Сантандеру привели к разгрому всего либерального окружения последнего, репрессиям и высылке из страны самого Сантандера. Бентам и его теории оказались в центре дискуссий о будущем развитии страны. Против бентамизма выступили умеренные политики, будущие основатели консерватизма Хосе Мануэль Рестрепо и 414 Хоакин Москера. Рестрепо утверждал, что бентамизм разрушает христиане-
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
кую мораль, разлагающе воздействует на молодежь1. Боливар в марте 1826 г. изъял книги Бентама из учебных программ, а после разгрома сантандеристов декретом от 20 октября 1828 г. даже запретил упоминание этих теорий.
В 1828 г. в циркуляре губернаторам Рестрепо указывал, что усматривает причины участия студентов в антиболиварианском восстании 25 сентября 1828 г. во влиянии таких антирелигиозных и аморальных писателей, как Бентам. Распускались «кафедры универсального законодательства» (т.е. кафедры теории Бентама), а их преподаватели увольнялись. Вместо изучения трудов Бентама Рестрепо предписывал «обязать всех студентов посещать кафедру основ и апологии римско-католической религии и истории церкви»2.
После смерти Боливара и возвращения к власти Сантандера полемика вокруг бентамизма вновь возобновилась. Сантандер во время эмиграции в Лондоне в 1831 г. лично познакомился с Бентамом, став его истым поклонником. По мнению Сантандера, диктатура Боливара восстанавливала колониальный режим до такой степени, что только осталось воссоздать инквизицию3. В 1830-1839 гг. новогранадская пресса была полна рассуждений на эту тему. Среди поклонников бентамизма - интеллектуалы и политики Эстанис-лао Вергара, Висенте Асуэро и сам Сантандер, который 29 мая 1835 г. восстановил изучение бентамизма в Университете. По-прежнему категорически против идей Бентама выступал первый колумбийский историк Хосе Мануэль Рестрепо.
Спор о бентамизме положил начало противостоянию двух основных идейных течений в колумбийской общественной мысли и историографии на протяжении всего XIX в. В последующие годы писатели, ученые, мыслители практически делились на две группы. Одни восторженно принимали, использовали и пропагандировали идеи, теории, концепции, приходившие из Европы и США, по большей своей части либерального и либерально-демократического свойства. Другие же отвергали все новое и новомодное, особенно иностранного происхождения, призывая к возвращению к испанскому наследию и католической религии. Впоследствии эти два направления сформировались как либеральное и консервативное течения в колумбийской общественной мысли. Дискуссия о бентамизме была спором о либеральном или консервативном пути развития страны, и неудивительно, что в течение всего XIX в. постоянно возникали дискуссии вокруг идей Бентама.
Хосе Мануэль Рестрепо (1781 - 1863). Если дискуссии вокруг бентамизма предлагали обществу выбор между той или иной моделью будущего развития, то исторические работы Х.М. Рестрепо были призваны объяснить причины Войны за независимость и появление на карте мира новой страны. Родом из Антиокии, Рестрепо учился в Санта-Фе-де-Богота, где получил прекрасное юридическое образование в элитном Колехио Сан-Бартоломе, который окончил в 1808 г. В годы учебы Рестрепо имел счастливую возможность общаться с выдающимися новогранадскими учеными-просветителями Франсиско Хосе де Кальдасом и Хосе Селестино Мутисом. Через них Рест-
1 Sierra Mejia R. (ed.) Miguel Antonio Caro у la cultura de su epoca. Bogota, 2002. P. 63.
2 Benthamismo у antibenthamismo en Colombia. Bogota, 1983. P. 56-57.
3 Forero M.J. Santander en sus escritos. Bogota, 1944. P. 158.
415
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
репо знакомится с самыми современными идеями и теориями французского и испанского Просвещения. Как показала дальнейшая история, Рестрепо так и остался человеком XVIII в., верным идеалам энциклопедистов. После учебы он вернулся в Антиокию, где помимо адвокатской практики под влиянием своих учителей занялся изыскательской деятельностью. Его авторству принадлежит подробная карта родной провинции. В 1809 г. он активно сотрудничал в «Semanario del Nuevo Reino de Granada», издаваемом Кальдасом4.
В 1810г., когда началась Война за независимость, Рестрепо было 29 лет. Он сразу же включился в политическую жизнь: в 1811 г. был избран депутатом конгресса от Антиокии. Затем был назначен секретарем администрации родной провинции. В 1816 г. после испанского отвоевания Новой Гранады он эмигрировал на Ямайку, где оставался шесть месяцев, изучая английский и французский языки. Затем посетил США, где с интересом изучал текстильное производство и вынашивал планы его организации у себя на родине. В 1818 г. он вернулся в Новую Гранаду. После битвы при Бояка генерал Хосе Мария Кордоба назначил его губернатором Антиокии, а затем он был избран депутатом на конгресс в Кукуте, где принял участие в написании проекта Конституции Колумбии. С 1821 по 1830 г. с небольшими перерывами занимал важнейший пост в правительстве, был министром внутренних дел. В эти годы он близок к умеренным сантандеристом, что было естественно ввиду того, что Сантандер возглавлял правительство. С нарастанием конфликта последнего с Боливаром с 1827 г. Рестрепо принял сторону Освободителя, поддержал его диктатуру и поворот вправо. Ему даже было поручено вести переговоры об установлении монархии, но Боливар и Рестрепо все-таки были республиканцами, и этому проекту не было суждено осуществиться. После ухода Боливара он поддержал диктатуру Рафаэля Урданеты. Рестрепо, наряду с Хосе Игнасио де Маркесом и Руфино Куэрво стал лидером и основателем консервативной партии, окончательно оформившейся лишь в 1849 г.5 После распада Великой Колумбии Рестрепо выполнял ответственную миссию по урегулированию спора с Эквадором о принадлежности Кауки. Затем ему поручили руководство Монетным двором. В 1833 г. Рестрепо возглавил Национальную академию. Умер в Боготе.
Деятельность Рестрепо занимает важное место в становлении колумбийской государственности. Он был умеренным республиканцем и централистом, противником федерального устройства нового государства и радикальных либеральных реформ, что сделало его верным сподвижником Боливара. Его любимыми авторами, определившими его мировоззрение, были Вольтер и В.С. Робертсон. Рестрепо был человеком века Просвещения, олицетворением связующей нити между испанским XVIII в. и новой эпохой независимого развития южноамериканских республик.
Являясь активным участником политической жизни, фактически одним из отцов-основателей колумбийского государства, Рестрепо еще в годы войны с Испанией замыслил написать историю борьбы за независимость. С 1819 г. он начал вести свой «Политический и военный дневник», а с 1821 г.
4 Ильина Н.Г Колумбия: от колонии к независимости. 1781-1819. М., 1976. С. 16.
416 5 Melo J.O. Historiografia colombiana. Realidades у perspectivas. Medellin, 1996. P. 46.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
систематически собирал документы, относящееся к событиям Войны за независимость6. В те же годы Рестрепо начал писать свою первую работу, ставшую фундаментом всей колумбийской историографии. В 1827 г. в Париже вышла его «История революции в Республике Колумбия». Это было первое подробное описание событий Войны за независимость. Однако Рестрепо продолжал собирать материал по этой теме с тем, чтобы расширить хронологические рамки повествования. В результате второе издание книги, также осуществленное во Франции, в Безансоне, в 1858 г., представляло собой четырехтомник. Работа охватывала период истории всего XVIII в., начала XIX в., вплоть до 1832 г., но особенно детально были освещены годы Войны за незави-
ХОСЕ МАНУЭЛЬ РЕСТРЕПО
симость и первые республиканские ----------------------------------
правительства. Эта книга создала
целую школу, став образцом для интерпретации национальной истории7.
«История революции» Рестрепо была продолжена его второй книгой «Историей Новой Гранады», в которой изложение было доведено до 1854 г. Фактически это сводный труд, обобщивший все исследования Рестрепо по национальной истории. Как и в первой книге, центральное место занимали события Войны за независимость. Рестрепо считал, что историк должен не давать оценки событиям и явлениям, а лишь беспристрастно описывать их. В его работах события изложены в строго хронологическом порядке. Он заявлял себя сторонником юридического подхода к историческому процессу, основываясь на котором, делал основные оценки событий и персоналий. Рестрепо считал, что цель историка - это урок для будущих поколений. Консерватор и поклонник Рестрепо Мигель Антонио Каро так отзывался об этой книге: «Нехватка личных биографических оценок, отсутствие философских обобщений несколько портит “Историю” Рестрепо, работу, которая остается сокровищем по количеству информации, собранной и подробно изложенной этим блестящим патрицием, вдохновленным лишь стремлением к исторической и нелицеприятной правде. Повествование отличается точностью, но в нем нет красок жизни»8.
Рестрепо не ограничился совершенствованием главной своей работы, истории Войны за независимость, он стал первым автором, написавшим книгу
6	Ibid. Р. 47.
7	Ильина Н.Г. Указ. соч. С. 17.
8	Restrepo J.M. Historia de la Nueva Granada. Bogota, 1936. P. 8.
14. История Латинской Америки
417
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
по экономической истории республики. В 1828-1860 гг. он был директором Монетного двора. На этом посту он немало времени посвятил изучению истории финансов и монетного дела в Новой Гранаде. В 1857 г. он опубликовал в Боготе книгу «О чеканке золотых и серебряных денег в Новой Гранаде»9.
В историческом наследии Рестрепо особое место занимает его «Военнополитический дневник», изданный через много лет после смерти автора, в 1954 г.10 Он включает в себя четыре объемных тома, охватывающих период с 28 июля 1819 по 31 августа 1858 г. Рестрепо вел этот дневник, содержащий ныне 3688 страниц, параллельно со своими главными трудами «Историей революции» и «Историей Новой Гранады» долгие 39 лет. Безусловно, большинство тем и оценок в этих работах перекликается. Вместе с тем, благодаря тому, что в других книгах не охвачен последний хронологический период его жизни, дневник является важным документом, отражающим не только события как таковые и взгляды самого Рестрепо, но и формирование идеологии консервативной партии, находившейся в оппозиции к радикально-либеральному правительству генерала Хосе Иларио Лопеса, к изгнанию при нем иезуитов из Новой Гранады, к политике в отношении церкви, к восстанию ремесленников и «плебейской» диктатуре генерала Мело11.
Главным сюжетом и объектом размышлений в книгах Рестрепо были причины и ход Войны за независимость. Он рассказал ряд побудительных мотивов, заставивших креолов взяться за оружие в борьбе с метрополией. Он подчеркивал значение социальной и политической дискриминации креолов по сравнению с правами испанцев, особенно торговой монополии Испании, тормозящей развитие колоний. Рестрепо показал неэффективность и отсталость административного управления, архаичность судебной системы и ограничения креолов в доступе к современному образованию. Об испанском колониальном режиме он писал: «Большинство новогранадцев и венесуэльцев в течение трех веков, то есть на протяжении всего периода испанского господства, прозябали в самом темном невежестве. Индейцы, рабы, крестьяне и ремесленники, 4/5 населения были неграмотны, так как начальные школы находились в редких городах и поселках, при этом само правительство нисколько не заботилось об образовании»12. Рестрепо делал вывод о неизбежности и необходимости разрыва с Испанией во имя справедливости и прогресса страны.
При описании Войны за независимость Рестрепо негативно оценивал действия не только испанцев-роялистов, но и радикалов, которые пытались мобилизовать народные массы, негров-рабов на борьбу с колонизаторами. Нариньо и радикалы первой республики, так называемой Patria boba, стали объектом самой жесткой критики Рестрепо. Его кумиром являлся умеренный деятель начального периода Войны за независимость Камило Торрес, а сим-
9 Melo J.O. Op. cit. Р. 51.
10 Restrepo J.M. Diario politico у militar: Memorias sobre los sucesos importantes de la epoca para servir a la historia de la revolucion de Colombia у de la Nueva Granada, desde 1819 para adelan-te. Bogota, 1954.
11 Helguera J.L. Diario politico у militar by Jose Manuel Restrepo // Hispanic American Historical Review. 1956, febr. P. 95. Vol. XXXVI, N 1.
418	12 Restrepo J.M. Historia de la Nueva Granada. P. 10.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
патии были полностью на стороне Боливара в его противостоянии с Сантандером и его сторонниками13. Политическая предвзятость Рестрепо во многом лишила его работы объективности. Более того, уже публикация первой книги «История революции в Республике Колумбии» вызвала протесты части политической элиты. Бывший президент Новой Гранады (1814-1815, 1816) Хосе Фернандес Мадрид даже пытался через Боливара оказать давление на автора, чтобы он изменил тон и формулировки в отношении некоторых событий и деятелей революции и Войны за независимость, в частности, о причинах падения Первой республики в 1816 г.14
Работы Рестрепо, основанные на огромном фактическом материале и уникальных документах, по сей день остаются важнейшим источником по истории Войны за независимость. Эти книги - подробная хроника событий завоевания независимости Колумбией, Венесуэлой, Эквадором и Перу. Они положили начало традиционной историографической школе, также известной как классическая, главными принципами которой было привлечение максимального количества источников. Историки этого направления провозглашали свою приверженность так называемому объективизму, хотя на практике их работы изобиловали субъективными оценками. Эти принципы, заложенные Рестрепо, преобладали в колумбийской исторической науке в первой половине XIX в.
КЛАССИЧЕСКАЯ ШКОЛА ИСТОРИОГРАФИИ
Книги Рестрепо побудили многих политических деятелей той эпохи взяться за перо и предложить свою интерпретацию событий. Так возникла обширная литература в виде исторических мемуаров, в которых, помимо личных воспоминаний, немало места отводилось оценкам и суждениям о событиях, имевших ключевое значение для развития страны. Первым издал свои воспоминания Сантандер, выпустивший в 1837 г. в Боготе свои «Заметки о Колумбии и Новой Гранаде». Затем генерал Х.М. Овандо, впоследствии ставший президентом республики, опубликовал в 1842 г. «Очерки для истории». Президент страны каудильо Томас Сиприано де Москера издал в Нью-Йорке в 1853 г. свои воспоминания о Боливаре. Публикация мемуаров пробуждала в обществе интерес к собственной истории15. Естественно, что в центре их внимания находились события и процессы Войны за независимость и создания и распада Великой Колумбии.
Многие произведения деятелей Войны за независимость вполне могут быть сравнимы с классическими трудами Рестрепо. К таким работам следует отнести ставшие реакцией на работу Рестрепо «Историко-политические мемуары» генерала Хоакина Посады Гутьерреса, вышедшие в двух томах в Боготе в 1865 и 1881 гг. Как и Рестрепо, генерал претендовал на объективность и взвешенность политических оценок. Однако его работы в гораздо большей
13 Ильина Н.Г. Указ. соч. С. 17.
14 Melo J.О. Op. cit. Р. 47.
15 Особенно это касается воспоминаний генерала Х.И. Лопеса (Париж, 1857) и Ф. Сото (Богота, 1841).
419
14*
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
степени, чем книги Рестрепо, были выдержаны в консервативном духе, пронизаны пессимизмом. Он обвинял либералов в атеизме, разрушении порядка и морали. Оставаясь сторонником Боливара, он тем не менее позитивно отзывался и о Сантандере, считая обвинения последнего в предательстве и заговоре против Освободителя мистифицированными и несправедливыми. X. Посада представлял умеренный консерватизм, близкий Рестрепо. Следует отметить, что в отличие от своего кумира X. Посада писал более живо и интересно, давая замечательные психологические характеристики различным политикам16.
Особое место среди первых историков Новой Гранады занимал труд полковника Хоакина Акосты (1799-1852). Он был первым историком, обратившимся не к недавнему прошлому, а к далекой эпохе открытия и завоевания Америки. Акоста прошел горнило битв Войны за независимость. В возрасте 19 лет он вступил в армию патриотов и в том же году участвовал в битве при Кауке, а в 1821 г. отличился в сражении в Чоко. В это время он близко сошелся с генералом X. Флоресом, будущим правителем Эквадора и противником Новой Гранады. Это обстоятельство негативно повлияло на карьеру Акосты. Он, хотя и избирался депутатом Учредительного собрания 1831 г., но до разрыва с Флоресом оставался нежелательной политической фигурой. Лишь после прекращения отношений с эквадорским генералом он стал набирать политический вес. В период с 1834 по 1843 г. был депутатом Конгресса, а в 1843-1845 гг. министром иностранных дел в консервативном правительстве Педро Алькантара Эррана17.
В 1825 г. Акоста впервые посетил в Европу, где продолжил образование. В Европе ему посчастливилось познакомиться с А. Гумбольдтом, Ж.-Б. Сэйем, Д. де Траси, О. Контом. По возвращении в Колумбию решил посвятить себя науке. В 1845 г. вновь отправился в Европу, а на обратном пути посетил США.
В Европе Акоста собирал книги и рукописи, относящиеся к истории Новой Гранады. После его смерти осталась обширная библиотека. В Севилье Акоста много работал в Архиве Индий, где копировал многочисленные рукописи коллекции Муньоса, а также собирал документы с помощью францисканских монахов18. Ознакомившись с работой У. Прескотта, книгу последнего по истории завоевания Перу Акоста счел за образец. Он написал восторженное письмо Прескотту и предложил ему все собранные материалы и документы в случае, если тот согласится написать историю конкисты Новой Гранады. Прескотт вежливо отклонил предложение, объяснив это тем, что уже стар и почти слеп, а также тем, что занят написанием истории царствования Филиппа II.
Акоста в результате решился сам написать подобный труд. В 1848 г. в Париже увидела свет его книга «Краткий исторический очерк открытия и ко
16 Melo J.О. Op. cit. Р. 55.
17 Scarpetta M.L., Vergara S. Diccionario biografico de los campeones de la libertad de Nueva Granada, Venezuela, Ecuador у Peru que comprende sus servicios, hazanas у virtudes. Bogota, 1879. P. 8.
18 Acosta J. Compendio historico del descubrimeinto у colonization de la Nueva Granada en el siglo 420 decimosexto. P., 1848. P. VI-VII.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
лонизации Новой Гранады в XVI веке». Это был подробный, на 450 страниц, рассказ об испанской колонизации Новой Гранады до конца XVI в. Акоста предполагал написать второй том, посвященный колониальному режиму, но ранняя смерть не позволила осуществиться этим планам.
Книга Акосты изобилует обширными цитатами и выдержками из рукописей и неизвестных до того времени хроник. Он ввел в оборот ценнейшие документы времен конкисты. Так, он впервые использовал хроники Хуана Родригеса Фрайле и Педро де Агуадо, опубликованные лишь в конце XIX в.19 Сам Акоста заявлял, что тексты хроник и документов перегружены небылицами и мифами, и видел свою задачу в изложении проверенных фактов, критическом переосмыслении устоявшихся понятий. Идеализация конкисты - вот основной посыл автора: героизм, самопожертвование и рыцарская честь испанских конкистадоров, с одной стороны, и гостеприимство, открытость индейцев - с другой20. Акоста уделил большое внимание культуре чиб-ча-муисков, считая их цивилизацией, равной ацтекской и инкской, что давало основание для поиска корней независимой Новой Гранады в слиянии двух культур, христианской (европейской) и индейской (чибча). Акоста особо подчеркивал симпатии испанских конкистадоров к индейцам и их культуре21. Он развивал «розовую» легенду конкисты и колонизации. Книга Акосты является фундаментальным трудом по истории конкисты, вплоть до середины XX в. это был единственный труд по этому периоду.
Своей работой Акоста открыл довольно плодотворный период новогранадской историографии. В 1850 г. в Боготе был издан объемный труд Хосе Антонио де Пласы «Очерки истории Новой Гранады от открытия до июля 1810 г.». Период конкисты излагался на основе работы Акосты.
Пласа родился в Онде в 1807 г. В 20-е годы занялся адвокатской практикой, а при диктатуре Боливара был назначен губернатором Марикиты. С возвращением Сантандера оказался в оппозиции и посвятил себя торговофинансовым делам. Сотрудничал с консервативным правительством Эррана, был близок к деятелям будущей консервативной партии. В 1847 г. объявил себя сторонником «христианского социализма», издавал газету «Gaceta de Nueva Granada».
Несмотря на враждебность к сантандеристам и связь с консерваторами, Пласа придерживался либеральных идей, что отразилось на содержании его исторических работ. Более того, его считают одним из основателей либеральной школы в историографии22. Его «Очерки» охватывают весь колониальный период, вплоть до начала Войны за независимость.
С точки зрения Пласы, всемирная история демонстрировала прогресс во всех сферах человеческой деятельности. Ее ход вступал в противоречие с установленным Испанией в американских колониях режимом «чудовищного феодализма», где индейцы и другие расы подвергались жестокой эксплуатации и угнетению. «Деградация индейской расы являлась, - по его мнению, -
19 MeloJ.O. Op. cit. Р. 57.
20 Acosta J. Op. cit. P. V-X.
21 Tovar Zambrano B. El pensamiento historiador colombiano sobre la epoca colonial //Anuario co-lombiano de historia social у de la cultura. 1982. Bogota, 1981. Vol. 10. P. 40-41.
22 Продолжателем традиции Пласы был либерал Хосе Мария Сампер (Ibid. Р. 47).
421
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
самым отвратительным последствием конкисты». О периоде испанского господства он писал: «Привязанная к колеснице матери-родины история нашей страны была лишь ничтожным эпизодом в истории Испании... В нашей памяти остались лишь жестокости и разбой»23. Газета «Е1 Neogranadino» приветствовала появление книги Пласы редакционной статьей, в которой подчеркивалось: «Господин Пласа ... суровый критик и беспристрастный историк, с содроганием и возмущением описал кровавые сцены варварской колонизации ... терзавшей индейцев и с распятием в руках уничтожившей целые народы»24.
Испания, считал Пласа, насадила в Америке энкомьенду, которая и стала основой феодального режима. Феодализм был для него синонимом отсталости. Испания, по его утверждению, лишила народ просвещения, став главным препятствием на пути прогресса. Критикуя колониальный строй, он неизбежно осуждал и церковь.
В отличие от многих современников Пласа впервые обратил внимание на восстание комунерос, явившееся преддверием Войны за независимость. Причины восстания он видел в конфликте испанцев и креолов. Пласа подробно проанализировал причины Войны за независимость, попытался системно изложить их: торжество философии Просвещения в XVIII в., независимость США, Французская революция и наполеоновское нашествие в Испанию. Война за независимость, - писал он, - «разорвала тройные цепи невежества, суеверия и рабства», разбудила творческие силы народа, из глубин которого вышли герои и гении, проявившиеся в борьбе за свободу новых республик25.
Значение работы Пласы состоит в том, что он подверг сомнению всю испанскую историческую традицию. Оставаясь консерватором в своих политических пристрастиях, Пласа написал либеральную и антиклерикальную работу, подрывавшую основы «розовой» легенды и провиденциального подхода к испанскому господству как якобы направленному на осуществление дела евангелизации Америки и воплощение Божественного промысла. Эта книга спровоцировала критику и ответ консервативно-католического историка Хосе Мануэля Гроота (1800-1878).
Х.М. Гроот происходил из одной из самых видных семей Санта-Фе-де-Богота. Свою самостоятельную жизнь начал как торговец, имевший коммерческие дела совместно со своим дядей, который был либералом и участником движения патриотов за независимость. После гибели Первой республики семья Гроотов пострадала от репрессий роялистов. Хосе Мануэль был малорелигиозен и, следуя примеру дяди, стал масоном. Первоначально увлекался живописью и литературой. Писал повести и рассказы в костумбристском стиле. Его перу принадлежат рассказы «Сельские картины обычаев Гранады»26. Да и его знаменитые, весьма высокого художественного качества акварели также отображали идеализированные жизнь и быт народа, крестьян, индейцев.
23 Plaza J.A. Memorias para la historia de la Nueva Granada desde su descubrimiento hasta el 20 de julio de 1810. Bogota, 1850. P. II-VIII.
24 El Neograndino (Bogota). 1851. 21 febr.
25 Plaza J.A. Op. cit. P. XII.
422 26 Jaramillo G.G. Don Jose Manuel Groot. Bogota, 1957. P. 97.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Гроот много читал в основном просветителей Монтескьё, Вольтера, а также де Траси и Бентама. Однако после 1832 г. он пережил духовный переворот. На Гроота огромное впечатление произвела книга Дириуса «Происхождение культов», в которой автор доказывал надуманность и фантастичность Евангельского рассказа. Однако католические критики этой книги на примере Иосифа Флавия аргументировали ничтожность доводов Дириуса. В итоге Гроот начинает читать Святых отцов, церковную литературу, становится истым католиком27 и самым выдающимся католическим публицистом в Колумбии XIX в.
В 1839 г. Гроот опубликовал свой программный памфлет «Безголовые нечестивцы», защищая католическую церковь и подвергая нападкам современную литературу и доктрину политического либерализма. Особой критики удостоился Бентам как символ неверия и морального разложения. Гроот считал, что идеи Бентама просты и поэтому привлекательны, но главное, они ведут к ложным выводам. В их простоте, писал Гроот, главная опасность, ибо с ними трудно спорить28. В 1849 г. он опубликовал «Отповедь ошибок господина Хулио Арболеда об иезуитах и их порядках». Этот памфлет сделал его автора идейным главой консервативной партии. С этого времени Гроот стал сотрудничать, а через год, в 1850 г., и возглавил ведущую консервативную газету «Е1 Catolicismo», в которой он бичевал протестантизм, позитивизм, атеизм, особенно работы французского публициста Ренана. Самые яростные его статьи - «Защитники Лютера», «Общество и Евангелие», «Пий IX». Особенную известность получила его работа «Аналитическая критика книги господина Эрнста Ренана “Жизнь Иисуса”», которая была частями первоначально опубликована в «Е1 Conservador», а затем издана отдельной книгой в Боготе в 1865 г. и в Париже в 1869 г. Это был ответ на пропаганду идей Ренана в либеральной газете «La Opinion», которой руководили Хосе Мария Сампер и Сальвадор Камачо Рольдан. У Гроота не хватало эрудиции аргументировано спорить с Ренаном, но в его работах было много пылкой веры и религиозной убежденности, что сделало эту книгу очень популярной29.
Гроот со временем превратился в ультрамонтана, крайнего реакционера. Даже романтический католицизм и универсализм Шатобриана оказались для него неприемлемы, поскольку, как писал Мигель Антонио Каро, суть общественно-политических споров была для него воплощением «битвы самого Бога, без софизмов и академических дискуссий, то есть битвы за веру»30. Гроот заложил основы консерватизма в Колумбии, теоретическую сущность которого выразил другой католический писатель Серхио Арболеда: «Мы не претендуем создать свою школу, так как принадлежим к школе, которая давно существует, это европейская школа католической публицистики, и нам нечего сказать нового, кроме как подумать над тем, как применить эти идеи в нашей республике»31. Подобные мысли привели Гроота на самые реакционные
27 Historiadores de America. D. Jose Manuel Groot. 1800-1878. Bogota, 1950. P. 16-17.
28 Ibid. P. 17.
29 Jaramillo G.G. Op. cit. P. 77.
30 Historiadores de America. D. Jose Manuel Groot. P. 35.
31 Martinez F. El nacionalismo cosmopolita. La referenda europea en la construction national en Colombia, 1845-1900. Bogota, 2001. P. 178.
423
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ХОСЕ МАНУЭЛЬ ГРООТ
позиции по всем общественно значимым вопросам. Он был одним из последних, кто безо всяких оговорок защищал список запрещенных инквизицией книг, Syllabus, как последний способ спасения мира от «аморального либерализма».
Считая делом своей жизни защиту основ религии, Гроот создал фундаментальное сочинение, главной задачей которого стала апология церкви в Испанской Америке. На эту работу его спровоцировала книга Пласы, в которой роль церкви в истории континента в целом оценивалась негативно. В 1869 г. в Боготе вышел его пятитомный труд «Церковная и гражданская история Новой Гранады». Гроот заявлял, что его цель - «защита исторической правды о церкви»32. Свою работу он расценивал как способ спа-
сти традиции от материализма.
В этой книге Гроот использовал многочисленные источники, сочи-
нения путешественников, трактаты, генеалогические книги, документы архива архиепископата. Последний погиб в 1848 г., так что работа Гроота -это единственный источник многих утраченных документов. В главах, относящихся к конкисте, он почти дословно повторял текст Акосты, опуская лишь то, что свидетельствовало против испанцев. Гроот писал весьма живо, ярко, часто отвлекаясь на костумбристские зарисовки быта, жизни и обычаев. В целом это нарративная, описательная работа. Прекрасный литературный стиль сделал эту книгу очень популярной.
Гроот создал апологию церкви и колониального режима. Он позитивно оценивал правление испанской короны, особенно подчеркивая ее заслуги в распространении культуры и веры. Он скрупулезно подчеркивал неточности и преувеличения Пласы в его суждениях о колониальном режиме и церкви33. Будучи убежденным испанистом, Гроот защищал колониальный режим, хотя и признавал кровавые эксцессы конкисты. Для него история Америки начиналась 12 октября 1492 г. Все, что было до этого, объявлялось варварством. Если конкиста была жестокой, но необходимой, то колонизация представала созидательной работой, проявлением цивилизаторской и организующей роли церкви34.
В отношении более близких ему событий, в частности восстания кому-нерос в Сокорро, Гроот резко критиковал Рестрепо и Пласу, считавших это
32 Groot J.M. Historia eclesiastica у civil de la Nueva Granada. Bogota, 1953. T. I. P. 7.
33 Melo J. O. Op. cit. P. 71.
424 Jaramillo G.G.Q^. cit. P. 113; Tovar Zambrano B. Op. cit. P. 57-58.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Акварель. Худ. ХОСЕ М. ГРООТ
движение предтечей Войны за независимость. Особенно нападал на тех, кто считал вождя комунерос Хосе Антонио Галана национальным героем. Для Гроота это был бунт, мятеж против властей, лишенный какого-либо политического содержания. Он сравнивал это движение со средневековыми городскими восстаниями. В отношении же периода независимой республики он был ещё более критичен: видел лишь наступление анархии, деградации власти, утрату традиций, связанных, в первую очередь, с церковью. Вместе с тем он признавал, что в Новой Гранаде сформировался «дух нации», что делало необходимым создание независимого государства. С его точки зрения, фатальным для республики были федерализм, проникновение масонства. Единственно о ком он отзывался положительно, так это о Боливаре за его «мужественное решение» установить диктатуру. Гроот резко критиковал Рестрепо за то, что тот недостаточно энергично поддержал Боливара, и мягко критиковал либерализм Сантандера35. В целом в своих оценках политических событий в Новой Гранаде в XIX в. Гроот выступал с позиций агрессивного консерватизма.
Несмотря на явную тенденциозность содержания и оценок, книги Гроота стали классикой колумбийской историографии. В признание его заслуг перед испаноязычной культурой и церковью он был избран членом Испанской королевской академии истории, а также получил благодарственное письмо от римского папы Пия IX36. Работа Гроота завершает период становления но-
35 Jaramillo G.G.Op. cit. Р. 115; Melo J.О. Op. cit. P. 71.
36 Tovar Zambrano B. Op. cit. P. 59.
425
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
вогранадской исторической науки, период так называемой классической, или традиционной, школы.
В рамках этой традиции появились и другие менее значительные работы. В 1859 г. в Боготе была опубликована книга Хосе Марии Вергара «Жизнь и работы генерала Антонио Нариньо». Тогда же Педро Фернандес Мадрид написал книгу о генерале Ф.П. Велесе37. В 1888 г. вышла книга крупного политика Мариано Оспина Родригеса «Доктор Хосе Феликс Рестрепо и его эпоха», посвященная Войне за независимость. Однако эти работы были далеки от уровня книг своих великих предшественников.
Работы Рестрепо, Акосты, Пласы и Гроота - лучшие достижения классической школы. Все они отличаются нарративным стилем, стремлением избежать исторических и политических оценок. Даже страстные работы Гроота резкой полемичности предпочитали изложение и описание. Все они стремились свести историю к перечислению политических, военных или церковных событий, оценивая их лишь сначала с точки зрения морали, и во вторую очередь - национальной целесообразности. Эти историки заложили основы колумбийской исторической науки. Работы Акосты и Гроота долгое время оставались единственными трудами по данной тематике, а книга Пласы в сокращенном в виде была издана в качестве учебника для средних школ.
ЛИБЕРАЛЬНЫЙ ПОДЪЕМ СЕРЕДИНЫ ВЕКА
40-е годы XIX в. ознаменовались ростом либеральных настроений среди интеллигенции, прежде всего молодежи. Приход к власти генерала Хосе Ила-рио Лопеса в 1849 г. положил начало «либеральной революции», радикально изменившей социально-экономическую и политическую ситуацию в стране. Наступление либералов было результатом победного шествия новых идей, свободомыслия, модных теорий общественного устройства, прибывавших в Новую Гранаду из революционной Европы, пережившей значительные идейные и политические потрясения 1848 г. В большой степени многие процессы в Новой Гранаде стали отражением, реакцией на европейскую революцию 1848 г.
До 1840 г. в Новой Гранаде среди пишущей и читающей публики было сильно влияние шотландской школы, утилитаризма. Бентам, как уже упоминалось, был широко известен благодаря переводам и пропаганде его идей Эсекиелем Рохасом. Однако с 1840 по 1870-е годы все новомодные идеи, литературные и политические веяния приходили из Франции. Всего лишь через два месяца после появления значимой книги или статьи во Франции они уже были широко обсуждаемы в Боготе38. Повсюду создавались литературные клубы и кружки, где организовывались общественные чтения новых европейских книг. Так было в Боготе, Кали, Картахене39. Либеральные газеты перепечатывали переводы французских книг.
37Fernande Р. Rasgos de la vida publica del general Francisco de Paula Velez. Bogota, 1859.
38 Jaramillo Uribe J. La personalidad historica de Colombia. Bogota, 1994. P. 122.
426 39 Marinez F. Op. cit. P. 129.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Один из главных действующих лиц того времени, вождь молодежи Хосе Мария Сампер вспоминал, что у истоков либерального движения стояли студенты, молодежь. В 1845 г. они образовали «Литературное общество» (Literaria), объявив своей целью распространение и методическое изучение современной литературы. Молодые либералы стали издавать газету «Е1 arbol literario». В общество входили будущие лидеры радикалов Сальвадор Камачо Рольдан, Ласаро Мария Перес, Хосе Каиседо Рохас и др.40
С 40-х годов в Новой Гранаде наблюдается повсеместное увлечение романтизмом. Первыми книгами этого литературного направления были работы испанских писателей-романтиков Хосе Соррильи и Хосе де Эспронседы. Их влияние сочеталось с пробуждением интереса и даже увлечением различными общественно-философскими школами от энциклопедистов и сенсуалистов типа Кондильяка до христианского либерализма Ламенне, а также возрождением после забвения 30-х годов интереса к Ж.-Ж. Руссо. К ним добавились новые литературные и общественные кумиры - В. Скотт, А. Дюма, В. Гюго, Э. Сю. К этому следует добавить модные и популярные среди молодежи работы Ш. Фурье, А. Сен-Симона, П. Леру и П.Ж. Прудона. По свидетельству Хосе Марии Сампера в те годы публика зачитывалась работами Д. де Траси, И. Бентама, П. Гольбаха, Ж.-Ж. Руссо, энциклопедистов, вновь открывая для себя мыслителей века Просвещения41. Однако подлинными властителями дум стали французские социальные романтики В. Гюго, Э. Сю, А. Ламартин.
Гюго и Сю, взгляды которых сложились не без влияния социалистической литературы, прославляли людей из низов, проповедовали христианство в его первоначальном виде как религию бедных и угнетенных. Их главная идея сводилась к тезису, что идеи Христа - это программа освобождения бедных. Романтики ввели термин «народ», а Христос для них был лидером отверженных. Для романтиков религия была личным переживанием, отвергавшим какую-либо ортодоксию официальной церкви. Романтизм превращался в революционную теорию, что привлекало либеральную молодежь. Гюго практически стал божеством либералов и романтиков. Тот же Х.М. Сампер писал в проправительственной газете «Е1 Neogranadino»: «Ламартин - поэт Христа и Евангелия, христианской демократии. Виктор Гюго - поэт политической философии, природы и жизни. Эжен Сю - поэт народа, пролетариата, низов, требующих своих прав и благосостояния»42. Сальвадор Камачо Рольдан, принадлежавший как раз к этой либеральной молодежи, в своих воспоминаниях подчеркивал огромное влияние Французской революции 1848 г. и книг Гюго, Ламартина, Л. Блана, Кондорсе и др. Французские авторы буквально завладели умами новогранадской интеллигенции, с энтузиазмом воспринявшей события февраля 1848 г. в Париже, ожидая от них появления невиданного доселе общества всеобщего благоденствия и счастья.
40 Samper J.M. Historia de un alma. 1834-1881. Bogota, 1946. Vol. 1. P. 185-186.
41 Guilmore R.L. El Federalism© en Colombia.1810-1858. Bogota, 1995. T. 1. P. 126-148.
42 Цит. no: Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. Bogota, 1964. P. 175.
427
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Гюго, Ламартин, Сю были столь популярны, что их имена знали даже в народе. Эти авторы создавали социальные ориентиры новогранадской молодежи. «История жирондистов» Ламартина, романы Сю и Гюго переходили из рук в руки, владели умами интеллигенции и политиков. Французский католический публицист Шарль Мазад утверждал, что эта художественная литература вызвала либеральную революцию в Новой Гранаде. Он писал: «Невероятно, что “Вечный жид”43 стал источником религиозных откровений для генерала Лопеса и социалистов в Боготе...Именно “Вечный жид” привел к изгнанию иезуитов из Новой Гранады»44.
Огромное влияние имели книги Ламартина, особенно, его «История жирондистов», что впоследствии подчеркивал Камачо Рольдан45. Ламартин воплощал революционный либерализм и неортодоксальное христианство, наполненное большим социальным содержанием. Он совмещал веру и революционность. Анализируя популярность и влияние работ Ламартина, колумбийский историк Хайме Харамильо Урибе писал: «Демократ, но не революционер и не социалист, но гуманист, идеалист, лирик Ламартин предложил новогранадцам привлекательную амальгаму идей, которые позволяли быть антиклерикалами, не становясь атеистами, быть антикатоликами, не превращаясь в антихристиан, поклонниками науки без демагогии, позволяли быть демократами, которые боялись плебса, универсалистами, но убежденными в провиденциальной миссии латинских народов, и в первую очередь Франции»46.
Влияние французской революции 1848 г. дало особый импульс либеральным преобразованиям правительства генерала Х.И. Лопеса, пришедшего к власти в 1849 г. За четыре года его правления в Новой Гранаде последовали прогрессивные реформы: отменено рабство, изгнаны иезуиты, проведена налоговая реформа, введено обязательное бесплатное образование, разрешен гражданский брак, введен суд присяжных и отменена десятина. Консерваторы, например Хулио Арболеда, даже называли Лопеса «социалистическим тираном»47. Перемены были столь велики и радикальны, что этот период стали называть либеральной революцией, а либеральные историки утверждали, что в Колумбии колониальный режим закончился именно в 1850-е годы48.
Революционные преобразования, огромное влияние либеральной и утопической мысли вызвали широкое социальное движение в поддержку реформ. Середина века ознаменовалась пробуждением городских низов, ремесленников, активно включавшихся в политику и общественную жизнь. В 1847 г. в Боготе при поддержке либералов возникло «Демократическое общество», объединившее в своих рядах ремесленников столицы. Побудительным мотивом его создания было снижение таможенных пошлин на импортные
43 Популярный роман Э.Сю.
44 Mazade С. Le socialisme dans 1’Amerique du Sud - Revue de deux mondes. Tome XIV. Paris, (s.n.). P. 647-648.
45 Camacho Roldan S. Memorias. Medellin, (s/d). P. 200.
46 Jaramillo Uribe J. La personalidad historica de Colombia. P. 177.
47 Guilmore R.L. El Federalismo en Colombia. T. 1. P. 153.
428 48 Jaramillo Uribe J. La personalidad historica de Colombia. P. 191.
Часть Ill. Историки и историографические школы XIX века
товары, против чего протестовали ремесленники49. Либералы воспользовались мобилизацией ремесленников, и благодаря их поддержке генерал Лопес был избран президентом. Либералы и не мыслили повышать пошлины, а отделения «Демократического общества» превратились в радикальные клубы, где особой популярностью пользовались идеи Л. Блана, теории А. Сен-Симона и Ш. Фурье. Они стали рассадником идей утопического социализма в Новой Гранаде. Идеи свободы и равенства, вера в народный суверенитет совпадали с программой либералов, поддерживавших демократов50. С приходом к власти Лопеса «Демократические общества» образовывались по всей стране, их насчитывалось 140, а число членов только в Боготе достигло 1500 человек. Ремесленники требовали создания технических школ, национальных мастерских по образцу французских (Л. Блан). И правительство Лопеса должно было выполнять их требования.
В «Демократических обществах» всё сильнее стали звучать призывы борьбы с богатством, установления всеобщего равенства. Безусловно, это вызвало панику среди консерваторов и части либералов. Для контрпропаганды были созданы специальные газеты для народа, в частности «Socialismo en claras»51. Однако наибольшим влиянием в народе пользовались не эти издания, а газета «Е1 Alacran» («Скорпион»), издаваемая Хоакином Пабло Посадой и поэтом Херманом Гутьерресом Пиньеросом, являвшимися поклонниками идей утопического социализма52. В Новой Гранаде широко распространялись идеи Прудона и анархизма, смыкавшиеся с крайним либерализмом. Даже термин «либерализм» стал синонимом социализма и коммунизма53.
Консервативная и клерикальная реакция обрушила шквал критики на это увлечение социализмом. Консервативная «Е1 Catolicismo» в 1852 г. писала, что коммунизм и социализм в Новой Гранаде перестал быть угрозой, а является конкретным действием правительства и низов, руководствующихся доктринами Прудона и Леру54. Аргентинец Феликс Фриас (сторонник диктатора Х.М. Росаса) написал ряд статей о нашествии социализма в Латинской Америке, сделав акцент на события в Новой Гранаде. Эти работы были тут же напечатаны правыми газетами.
В защиту «Демократических обществ» выступили либералы. Хакобо Санчес издал в 1851 г. брошюру «Красные в Южной Америке», где отрицал приверженность «разрушительным» идеям Прудона, Фурье и Сен-Симона, оправдывал демократов тем, что те никогда не называли себя социалистами. Однако тут же делал оговорку: в работах европейских социалистов содержатся великие идеи, отвергнуть которые будет преступлением. Другой идеолог либералов Флорентино Гонсалес в 1853 г. опубликовал ряд статей под общим названием «Демократия и социализм», в которых, отмежевываясь от социалистов и их учений, заявлял, что социализм противостоит либеральной
49 Rodriguez A. Al director у miembros de la Sociedad Domocratica. Bogota, 1849. P. 1.
50 Ortiz V. Historia de la revolucion del 17 de abril de 1854. Bogota, 1855.
51 Socialismo en claras. Bogota. 1850. 11 nov.
52 Senderos (Bogota). 1994. N 29-30. P. 872.
53 Gilmore R.L. Nueva Granadars Socialist Mirage // Hispanic American Historical Review. Vol. XXXVI. N 2. 1956. May. P. 196.
54 Guilmore R.L. El Federalismo en Colombia. T. 1. P. 148.
429
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
демократии, ибо представляет собой деспотизм равенства. И так же, как и X. Санчес, оговаривался, что, несмотря на «преступные методы», цели социализма - прекрасны55.
В целях противостояния повальному увлечению ремесленников социалистическими доктринами либералы создали в 1850 г. «Республиканскую школу», просуществовавшую три года. Ее признанными лидерами были Х.М. Сампер, С. Камачо Рольдан, Элиодоро Харамильо. Этот клуб либералов принял «социалистическую» программу: свободный труд, всеобщее избирательное право, бесплатное образование, гарантии трудящимся56. Все проповедовали социальную революцию. Сампер и другие объявляли себя приверженцами социалистической доктрины. Некоторые лидеры «Республиканской школы», такие как Э. Харамильо, рассуждали и о равенстве собственности, о победе пролетариата57. Х.М. Сампер добавлял, что «социализм - это слеза Спасителя на Голгофе». Частое сравнение своей партии со страданиями Христа на Голгофе наградило радикальных либералов прозвищем «голгофцы». Их противников по либеральной партии стали называть «драконовцами», за их отношение к смертной казни, которую голгофцы требовали отменить. В среде либералов произошел раскол.
Увлечение либеральной общественной мысли социалистическими идеями носило временный характер. Для «Республиканской школы» социализм означал любое улучшение жизни народа, к чему они искренне стремились. Как и во Франции, в Америке «понятие “социализм” расходились с понятием “коммунизм” именно в том, что в своих проектах будущего общественного устройства социалисты допускали известное, - иногда очень большое, -имущественное неравенство, а коммунисты отвергали его»58. Х.М. Сампер писал об этом периоде своей жизни, что молодежь «была влюблена в само слово», мало понимая, в чем, собственно, состоит социалистическая доктрина. Это был социализм романтического периода; он привлекал к себе некон-кретностью и размытостью идей. С. Камачо Рольдан назвал это увлечение «эпидемией»59.
Восстание ремесленников и военных во главе с генералом Мело и последовавший затем его разгром60 привели к исчезновению старого либерализма. В общественной жизни остались лишь консерваторы различного толка, да радикалы, бывшие голгофцы, окончательно оставившие в прошлом свою социалистическую риторику. Идейный переворот и реформы середины века полностью изменили панораму политической жизни и общественной мысли, что нашло отражение на появлении новых явлений интеллектуального творчества, а также в возникновении новых течений в историографии: либерального и ревизионистского.
55 Ibid. Р. 152-158.
56 Una sesion solemne de la Escuela republicana de Bogota. 1850. P. 10.
57 Ibid. P. 23.
58 Плеханов ГВ. Соч. M.; Л., 1928. Т. XVIII. С. 67.
59 Palacios М. La clase mas ruidosa у otros ensayos sobre politica e historia. Bogota, 2004. P. 109— 110.
60 Шульговский А.Ф. «Боготинская коммуна» и утопический социализм // Латинская Америка. 430	1984. №12.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ И ХРИСТИАНСКИЙ ГУМАНИЗМ
Одним из последствий либерального подъема середины века в Новой Гранаде было появление консервативных социальных мыслителей, христианских утопистов. Бурная идейная борьба середины века, ставшая в значительной мере результатом европейского 1848 г., повлияла на взгляды писателей, поэтов, мыслителей, романтиков-утопистов М.М. Мадьедо, Х.Э. Каро, X. Гутьерреса Пиньероса, Х.П. Посады. В центре их внимания поиск идеальной модели общественного устройства; их волновала судьба бедноты, нищих, убогих, «отверженных», как у Гюго, но без революционного пафоса, а в примирительно утопическом и христианском духе. Среди них выделяются два выдающихся мыслителя романтика и утописта Мануэль Мария Мадьедо и Хосе Эусебио Каро. Они всегда противостояли атеизму и материализму либералов. Оба находились у истоков будущего социал-христианского движения в Колумбии.
Хосе Эусебио Каро (1817-1853) был выдающимся мыслителем и политиком, одним их лидеров консервативной партии первой половины XIX в. Он учился в самом престижном столичном Колехио Сан-Бартоломе. Его учителем был один из лидеров либералов, истый поклонник и пропагандист бан-тамизма Эсекиэль Рохас. Взгляды Каро формировались под влиянием дискуссии о Бентаме конца 20-х годов. Каро присоединил свой голос к тем, кто резко критиковал утилитаризм. Его перу принадлежит большая работа, посвященная разоблачению бентамизма с моральных позиций христианства, -«Письмо дону Хоакину Москере о принципах утилитаризма»61. В эти годы Каро открывает для себя Сен-Симона и Конта, которые ему кажутся альтернативой утилитаризму, и проникается утопическими и романтическими идеями одного, и с восторгом воспринимает примирение науки и религии у другого. В 20 лет Каро уже известный и влиятельный публицист. В 1837 г. он написал серьезную работу «Философия христианства», в которой пытался примирить религию и науку, соединить веру, церковь и идеи прогресса. Он повторял формулу Конта: порядок (читай - традиция, религия) и прогресс62. Каро открывает для себя апологета свободной торговли и главного спорщика с Прудоном Федерика Бастиа, часто цитирует его «Экономику гармонии» (1850), безоговорочно принимает принципы прогресса, исторического оптимизма, индивидуализма, идеи свободной торговли, теорию общественного договора. Каро много и увлеченно изучал Руссо, Вольтера, Гольбаха, Кондорсе, Конта, де Траси, читал Байрона и Вальтера Скотта63. К этим романтическим увлечениям следует добавить неиссякаемый интерес Каро к Средневековью, к схоластике и томизму. Он вдохновлялся также идеями средневекового писателя Иоахима де Флора.
В конце 30-х - начале 40-х годов Каро разочаровывается в утопической и романтической литературе. Он начинает сотрудничать в консервативных изданиях «La Civilizacion» и «Е1 Granadino». В эти годы он увлекается испан
61 CaroJ.E. Escritos historico-politicos. Bogota, 1981. P. 88; Jaramillo Uribe J. El pensamiento co-lombiano en el siglo XIX. P. 81.
62 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 183.
63 Caro J.E. Op. cit. P. 23.
431
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ским неосхоластом, католическим философом Хайме Бальмесом, ставшим чрезвычайно популярным в Латинской Америке в 40-50-е годы. В своих работах этого периода Каро часто ссылается также на А. Токвиля, Ж. де Мест-ра, Дж. Ст. Милля. В конце 40-х годов он был в числе инициаторов создания консервативной партии. Большое влияние на него оказала поездка в США, которые видятся ему почти идеальной моделью общества. В конце жизни он вновь обратился к позитивизму Конта, либеральным экономистам и утопическим, романтическим идеям молодости.
Именно поездка в США сделала его поборником свободы торговли и экономической деятельности как панацеи от войн, нищеты и страданий народа. Каро считал, что свобода торговли и развитие промышленности покончат с войнами, границами, государствами, а на земле воцарится всеобщей мир. Он писал: «Политическая свобода - не принцип, а цель и результат, и не эта свобода принесла промышленность и торговлю, а наоборот, промышленность и торговля в будущем создадут подлинную свободу»64.
Свобода для Каро была неотделима от христианской морали, от религии: «Не свобода, а мораль актуальна для сегодняшнего дня!»65 В работе «Политические декларации» (1849) он утверждал, что суть текущего момента состоит в борьбе с аморальностью либерализма, с рационализацией идеи свободы. Он видел источник зла в эпохе Просвещения, в вольтерьянстве и рационализме. Его же кредо: сочетание свободы и веры, т.е. мораль. Он считал коммунизм проявлением вольтерьянства, отвергавшим моральные принципы осуществления свободы. Каро заявлял: «Вольтер не отрицал Бога, но и дьявол Его не отрицает!»66 Для Каро последователи Вольтера - это коммунисты и атеисты, не верующие в Христа, а значит предающие подлинную свободу. «Наше дело - это законная свобода против дикой свободы, то есть мы за торжество первопричины общества, морали, законов, цивилизации и против развала, аморальности, против мятежа и восстаний, против варварства, в конце концов»67. Под последним он понимал гражданские войны, либеральный радикализм и консервативную неуступчивость, боязнь за свои привилегии и власть. Вслед за Сен-Симоном и Ламенне Каро в работе «Свобода и социализм» предполагал соединить либеральные принципы, идеи прогресса и свободы с христианством, католической церковью, что и было его общественным идеалом68.
Каро принимает фундаментальные либеральные принципы общественного устройства применительно к Новой Гранаде: народный суверенитет, всеобщее избирательное право, личные права и свободы, веротерпимость, ограничение армии и государства. При этом он взывает и к традиционным испанским ценностям, прежде всего иерархии и вере. Главным же врагом либеральных и традиционных ценностей, по его мнению, были социализм и коммунизм. Причину появления коммунизма он видел в пауперизме и торжестве вольтерьянства: «Эта антисоциальная теория не только результат нищеты, но
64 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 200-201.
65 Caro J.E. Op. cit. P. 60.
66 Ibid. P. 77.
67 Ibid. P. 128.
432 68 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 192.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
и логическое следствие вольтерьянства и доказательство последнего»69. Ликвидация нищеты, свобода, мораль - вот главные методы защиты от этого зла. Он в поэтической форме выступал против правительства Лопеса, которого считал социалистом, хотя, как утверждает X. Харамильо Урибе, в этой работе Каро больше социализма, чем во всех даже самых радикальных актах правительства Лопеса70. Каро считал социализмом всякое сильное государство, которому он противопоставлял своё идеальное общественное устройство.
Каро много размышлял над развитием общества и государства в Новой Гранаде. Он предложил свой идеал общества будущего. Для Каро общество являлось не суммой индивидуумов, каждый со своим частным интересом, а единым целым, единым организмом, у которого есть свои законы развития. В поисках законов, которые управляли бы этим целостным организмом, Каро вслед за Фурье предлагал использовать физику Ньютона для объяснения общественных процессов, ибо, по его мнению, цель прогресса состоит в достижении социальной и космической гармонии71. Он называл это законом социального притяжения, где общество, как и природа, создает иерархически выстроенный порядок.
У сенсимонизма и контианства Каро воспринял ту часть их теории, которые позволяли отвергать демократию, отрицать индивидуализм и разрозненные структуры общества. Он разделял их идеал общества, руководимого технической элитой или позитивистскими жрецами. Как и для Конта, для Каро средневековое общество было органичным и в определенной степени идеальным. Однако ему не удается развить эти идеи и построить свою консервативную утопию, и он возвращается к либеральным принципам, провозглашая неоспоримость всякого рода свобод: свободы религии, образования, гражданских, экономических, личных свобод, свободы прессы, мнений, петиций, собраний, выбора72. Из незыблемости этих свобод проистекала главная предпосылка идеального общества - ликвидация или минимизация государства. Каро вновь обращается к Средневековью, когда, по его мнению, не было сильного государства, а общество было основано на взаимопомощи. Своим идеалом он провозглашал общество без правительства, без власти, без необходимого насилия, иными словами - установление Царствия Божия на земле73. Эти идеи гармонии, солидарности, мессианства должны были победить и обеспечить на земле подлинную свободу и равенство.
Общественная гармония Каро строилась на исторической эволюции человечества от деспотизма к монархии, от монархии к аристократической республике, затем к централизованной и уже потом к федеративной республике по примеру США. Финалом же этого развития общества будет торжество свободной ассоциации людей без власти, без правительства, без армий, без войн. Это будет эпоха универсальной, всемирной федерации равных народов при всеобщей солидарности людей. Мечта Каро о солидарном обществе без правительства отражала влияние индивидуализма и идеалистического анар
69 Caro J.E. Op. cit. Р. 15.
70 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 192.
71 Ibid. P. 197-198.
72 Caro J.E. Op. cit. P. 61-62.
73 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 186.
433
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
хизма Макса Штирнера и сенсимонизма. Он верил, что в будущем исчезнут различные языки, нации, исчезнут классы, в частности пролетариат, ибо останутся только предприниматели и машины74.
Социальная утопия Каро состояла из христианской моральной проповеди братства, с одной стороны, и полуанархистской, «индустриалистской» модели иерархического общества будущего, в котором не будет ни государства, ни политики, где либеральные свободы и принципы равенства и братства растворятся в общественной солидарности, - с другой. Его идейное наследие было настолько своеобразным и неоднозначным, что его идеи не смогли воспринять ни консерваторы, ни либералы. Только в XX в. идеи Каро пережили второе рождение, став основой колумбийского социал-консерватизма.
Мануэль Мария Мадьедо (1815-1888), политик, журналист, писатель из Картахены, является, возможно, одним из самых своеобразных мыслителей Колумбии в XIX в. Он получил прекрасное образование во все том же элитном Колехио Сан-Бартоломе, где учились Рестрепо, Каро и другие выдающиеся деятели страны. В 1844 г. он окончил учебу, получив титул адвоката. Ещё студентом начал публицистическую деятельность, сотрудничая в консервативных газетах Картахены. В 50-60-е годы активно публиковался в газетах и журналах, участвовал в издании книг и брошюр. Не только сам писал, но и переводил в стихах и прозе. В 1855 г. Мадьедо выступил с первой работой по общественно-политической тематике «Общественная теория». Затем пишет «Философию католической идеи. Католицизм и свобода». В 1858 г. он опубликовал работу «Основные идеи политических партий Новой Гранады», в которой проанализировал историю страны и политическую борьбу между консерваторами и либералами75. В 1863 г. под влиянием позитивизма, но с глубоким теологическим фоном написал свою самую знаменитую программную работу «Общественная наука, или Философский социализм»76, которую затем дополнил самой объемной и претендующей на собственную общественную теорию книгой «Великая революция, или Человеческий разум, оцененный им самим», опубликованной в Каракасе в 1876 г.77
На формирование оригинальных воззрений Медьедо большое влияние оказали Руссо, Сен-Симон, Конт и Прудон. Его книга «Философский социализм» начиналась цитатой из Прудона: «В сущности из всех общественных истин есть только одна, теологическая». Мадьедо ставил своей целью объединить христианство и социализм и в этом единстве видел модель будущего общественного устройства. Мадьедо был позитивистом, убежденным кон-тианцем и именно с этих позиций критиковал утилитаризм и материализм. Главными идейными противниками Мадьедо были Гельвеций и Бентам78. Мадьедо призывал вернуться к основам веры, соединив её с доводами разума.
74 Ibid. Р. 198-199.
75 Madiedo М.М. Ideas fundamentales de los partidos politicos de la Nueva Granada // Origenes de los partidos politicos en Colombia. Bogota, 1978. P. 25-57.
76 Madiedo M.M. La ciencia social о El socialismo filosofico: Derivacion de las grandes armonias morales del cristianismo. Bogota, 1982.
77 Мадьедо посвятил эту работу венесуэльскому диктатору генералу Гусману Бланко {Madiedo М.М. Una gran revolucion у La razon del hombre juzgada por si misma. Caracas, 1876).
434 78 Madiedo M.M. Una gran revolucion... P. 122.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Он критиковал также и позитивистов, в том числе высоко ценимого им Конта и Литтре за их систему объяснения всех вещей исключительно разумом и научными законами79. Он писал о своей системе: «Я против того, чтобы называть мою теорию материализмом, ибо материализм - это обожествление материи, отрицание Бога, души, будущей судьбы человека... Мой материализм, если хотите, ограничивается тем, чтобы вырвать человека из бездумия и привести его к тому, что ему предназначил Господь, то есть, чтобы в конце концов он понял бы, как с пользой прожить свою жизнь»80.
Со временем Мадьедо все более отходил от своих социал-христианских утопий, заявляя о приверженности позитивизму и Конту, в первую очередь. В 1884 г. он перевел книгу Франсуа Робине «Позитивная философия. Огюст Конт и М.П. Лаффит», которая стала учебным пособием позитивистской социологии. Он говорил, что надо дать молодежи изучать идеи Конта, Литтре, Спенсера, Милля, Дарвина вместо уже устаревших и надоевших Бентама, де Траси и Вольтера81. Оставаясь позитивистом, он стремился избежать противоречий между научным методом познания и иррациональностью веры. На этой основе он строил свою социальную теорию.
Мадьедо был одним из самых суровых критиков капиталистического строя, который он иронически называл «научной политэкономией», намекая на А. Смита и классическую английскую «политическую экономию». Об этой «науке» он писал, что она «есть не что иное, как эксплуатация бедного богатым, так как она говорит: ты свободен в пожирании брата своего, съешь его!»82 В своем неприятии капитализма и промышленного переворота Мадьедо защищал мелких собственников и наемных рабочих, которых машины лишали заработка. Приветствуя технический прогресс, он отказывался принимать его в капиталистических формах. Техника могла стать основой идеального, бесконфликтного общества, о котором писали Сен-Симон и Фурье, а между тем капитализм демонстрировал лишь «способность концентрировать в руках немногих, в руках ничтожного числа капиталистов-монополистов все общественные блага, оставляя вне производства массы людей, заменяя их машинами, которые являются собственностью немногих богатых, провоцируя лишь голод как обычное состояние народа»83. Капитализм как система ведет лишь к общественной катастрофе. Этот строй «создает богатство и роскошь за счет роста пауперизма», он несправедлив, жесток и бесчеловечен, заключал Мадьедо84. Как писал Г.В. Плеханов: «Отличительной чертой социализма служит не вера в прогресс, а убеждение в том, что прогресс ведет к устранению “эксплуатации человека человеком”»85.
Результатом капиталистического развития, по Мадьедо, был рост бедности. С особенным чувством Мадьедо писал о пауперизме, нищете простого народа в Новой Гранаде, а главное, об оскорбляющем человеческое достоин
79 Ibid. Р. 447.
80 Ibid. Р. 21.
81 Sierra Mejia R. (ed.) Op. cit. P. 41.
82 Madiedo M.M. Una gran revolucion... P. 402.
83 Цит. no: Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 212-213.
84Madiedo M.M. Una gran revolucion... P. 386.
85 Плеханов Г.В. Соч. T. XVIII. С. 68.
435
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ство контрасте бедности и богатства. Он утверждал, что капитализм «сделал из богатого хозяина жизни, бога, а из бедного - животное в услужении, раба всех, кто того возжелает». Мадьедо не осуждал богатство, но клеймил богачей: «Бог не осудил богатство, но осудил богатых!» Проблема не в богатстве, а в поведении богатых, ибо именно делом их рук являются бедность, нищета и страдания народа86. Для Мадьедо бедность благочестива, она приятна Богу. Он вслед за романтиками Гюго, Сю, которых высоко ценил, поддерживал идеи возвращения к первоначальному, подлинному христианству как религии угнетенных и отверженных.
Мадьедо воспринимал христианство как социальную и этическую доктрину, которая могла вернуть человечество к «Эдему первых времен». Он верил, что религия, вера, вернут общество к первоначальному состоянию, к торжеству правды, справедливости и порядка. Более того, он с осуждением писал о присущей современной церкви доктрине милосердия и помощи страждущим. Милосердие, утешение, которые проповедует церковь, примиряют насилие, неправду и справедливость, истину, чего быть не должно. Церковь утешает человека в агонии, приговаривает его к сохранению нищеты и рабства87. Мадьедо считал, что христианство должно стать реальной силой, которая изменит мир.
Расслоение общества, рост чудовищной социальной несправедливости при капитализме приводит, как полагал Мадьедо, к появлению теорий, оправдывающих восстание против собственности, с такими «чудовищными, как у Прудона, аргументами», что, мол, собственность - это кража. Однако формула Прудона, как все теории коммунистов и социалистов, для Мадьедо, не неизбежное зло, а лишь «выражение боли общества, задушенного эксплуатацией и грабежом»88. Именно этим он объясняет появление Парижской Коммуны и Интернационала.
Мадьедо утверждал, что единственное право собственности - это труд, его результаты. По его мысли, люди имеют право на плоды земли, которые произрастают благодаря затраченному на них труду. Из этого отнюдь не вытекает, что земля может стать объектом собственности. Мадьедо был яростным противником земельной собственности и латифундий. Он воспринял идеи физиократов о происхождении земельной собственности из завоеваний и насилий - собственность была «основана на крови и рабстве»89. Вывод Мадьедо: разделение на землевладельцев и безземельных трудящихся-крестьян есть продукт явной исторической несправедливости, исправить которую необходимо в будущем идеальном обществе. Он считал недопустимым существование полной и безраздельной собственности на землю: «Нельзя позволить бессрочное владение землей... так как оно является не естественным правом, а искусственно созданным в результате злоупотреблений при отчуждении сельского труда другими людьми»90. Мадьедо также предлагал строго ограничить возможности купли-продажи земли.
86 Madiedo М.М. Una gran revolucion... Р. 386, 405-408.
87 Ibid. Р. 408-409.
88 Ibid. Р. 400-401.
89 Ibid. Р. 441.
436 90 Цит. по: Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 215.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Мадьедо, с одной стороны, осуждал и отвергал социалистические и коммунистические теории решения земельного вопроса, а с другой - сам предлагал симбиоз общинного землевладения и национализации земли. В его идеальном обществе должны были существовать «имущественные общины», или «общность благ», что в отношении земли выражалось бы в «территориальных общинах», на которые не распространяется ни право наследства, ни купля-продажа, ни раздел. Это не кооперативная собственность, не мелкая, а лишь свободное владение ничейной землей. Он заключал: «Придут дни, когда мир снова станет принадлежать всем людям, как то было на заре человечества, и тогда собственник не будет узурпатором... Это надо делать, руководствуясь философией, иначе эта реформа будет проведена после мятежей, разорений, революций, и тогда судьба современных собственников незавидна!»91
Помимо земельной реформы, состоявшей в обобществлении всей земли, Мадьедо предлагал провести радикальные преобразования в городах, в отношениях рабочих и капиталистов, преодолев тем самым главные язвы и противоречия буржуазного развития, которое так осуждал в своих работах. Мадьедо считал, что капитализм в иной форме, какую он видел в Европе, лишь порождал пауперизм. В этих условиях пролетариат никогда не освободится от своей участи нищеты и рабства. «Такой прогресс, - писал он, - ведет лишь к деградации личности»92.
Мадьедо предлагал свой план. Он утверждал, что капитал создает прибыль лишь с помощью рабочей силы, эксплуатации пролетариата. В ответ на теории экономистов свободного рынка, согласно которым цена труда, как и любого другого товара, определяется спросом и предложением, Мадьедо заявлял, что этот закон неприменим к труду рабочего: «Предприниматель, капиталист контролирует материальные блага, а рабочий - это несчастный, чьим единственным капиталом является его здоровье и рабочая сила... Рабочий всегда будет жертвой этого условия, а цена его труда всегда будет снижаться на пользу капиталиста». Решение этой проблемы Мадьедо видит в разделе прибыли капиталиста с рабочими: «Разве рабочие не имеют право на часть прибыли?»93 Если прибыль справедлива и законна, продолжает он, то также справедливо, чтобы рабочие получали ее часть94. Мадьедо предлагает построение народного, рабочего капитализма, партисипативной экономики, что, по его мнению, полностью соответствует христианской идеи человеческого братства.
На этой экономической основе Мадьедо призывал строить новое государство. Как и Каро, вслед за Контом и Сен-Симоном он видел общество, руководимое новой аристократией научных знаний, мудрецами-техниками. Это будет антипод потомственной аристократии, которую Мадьедо называл самым отвратительным проявлением привилегий, подавляющим данное Богом человечеству равенство. В индустриальном обществе главное лицо - это техник, ученый, интеллигент, задача которого состоит в моральном наставлении
91 Madiedo M.M. Una gran revolucion. P. 412.
92 Ibid. P. 399-400.
93 Ibid. P. 395-397.
94 Ibid.
437
Часть Ш. Историки и историографические школы XIX века
масс. В этом обществе нет потребности в государстве и насилии. Мадьедо связывал появление государства с первородным грехом, с падением человека, появлением насилия. Следовательно, государство - это временное зло, которое должно исчезнуть в идеальном обществе будущего, когда победит технический прогресс и просвещение народа. Мадьедо верил в действенность христианской идеи спасения и в силу просвещения, которое изменит природу человека. Он верил, что человек может пережить моральное перерождение и через просвещение поймет необходимость добровольного отказа от земельной собственности и эксплуатации ближнего.
Мадьедо мечтал об исчезновении государства, о Царствии Божьем на земле, о равенстве всех людей после моральной реформы, которая приведет к перерождению людей: «Подлинная социальная философия начинается с прощения и забвения обид, а заканчивается в гармонии и равновесии справедливости и правды... Надо научить тирана ненавидеть свою тиранию, а угнетенного прощать без оговорок!»95 Мадьедо был одним из предшественников социал-христианства, католического социализма. Либерал и личный противник Мадьедо Хосе Мария Сампер в 1873 г. характеризовал его как «демократа-социалиста», продолжателя дела «боготинской коммуны», восстания ремесленников и военных в 1854 г.96
Исторические воззрения Мадьедо не выходили за рамки умеренного консерватизма. Он рассматривал историю человечества как постоянное удаление от «золотого века» первобытной истории, вернуть который способно лишь христианство. В современной ему Америке, по его мнению, противостояли два народа, один древний, другой - современный. Первый - это народ Испании, а второй - это США. Испания, по его словам, это страна инквизиции, теологии, а США - это страна банков, фабрик, торговли, машин и изобретений. Испания отстала и погрязла в деспотизме, а США полны сил и смелости, готовности завоевать весь мир97. Борьба этих двух начал определяет ход колумбийской и всей латиноамериканской истории. Его отношение к колониальному периоду определялось заимствованными у французских просветителей идеями о бесполезности и реакционности крупной земельной собственности. В колонизации он видел лишь завоевание и захват земель испанскими феодалами, создавшими крайне отсталую и несправедливую систему собственности в Колумбии. Победа технократического прогресса и христианской этики станет предпосылкой для формирования идеального общества, без которого миру грозит гибель и разорение98.
Мадьедо считал Войну за независимость прямым следствием Французской революции и перемен в воззрениях людей. Однако она ничего не дала народу, не принесла свободы, ибо «свободу не может принести освободительная сабля, поскольку народ 300 лет посещал школу рабства»99. Для Мадьедо не было существенной разницы между креольским либерализмом, ко-
95 Ibid. Р. 457.
96 Samper J.M. Los partidos politicos en Colombia: Estudio historico-politico. Bogota, 1873. P. 126.
97 Madiedo M.M. Una gran revolucion... P. 24.
98 Ibid. P. 456.
438 99 Madiedo M.M. Ideas fundamentales de los partidos politicos. P. 34-35.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
торый он и не считал собственно либерализмом, и консерватизмом: одни и те же идеи, одинаковые поступки и принципы политического поведения. «То, что в этой стране называют либеральной партией, является не чем иным, как консервативной школой»100. Мадьедо критически отзывался как о Боливаре, считая его политику результатом влияния военных нравов периода Войны за независимость, так и Сантандера, которого называл легалистом или законником, но никак не либералом. Также с осуждением он относился к радикалам и социалистам. И хотя он называл поклонников Прудона, Кабе, Луи Блана и Фурье «опасной гидрой», все же признавал их преимущество перед либералами и консерваторами: «По крайней мере, европейские социалисты являются апостолами невзгод, они - святые защитники голодных масс. Их методы, может быть, ошибочны, пугающе неприемлемы, но всё-таки в эти тяжелые и бурные времена в них блещет милосердие Евангелия»101.
Идеи М.М. Мадьедо и Х.Э. Каро представляют собой оригинальную, ни на что не похожую в Латинской Америке область общественной мысли. Они были основоположниками христианского социализма в Колумбии. Их целью и страстным желанием было совместить современное либеральное мировоззрение и христианские ценности, найти путь к более справедливому и равновесному миру. Их идеи послужили идейной основой для политиков и мыслителей следующего века. В этом смысле они намного опередили свое время.
ЛИБЕРАЛЬНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ -«КРИТИЧЕСКАЯ ШКОЛА»
Из либерального подъема 40-х годов XIX в. и из Республиканской школы вышли радикалы, или голгофцы, ставшие ведущей политической силой Новой Гранады в 60-70-е годы. Они же сформировали либеральное течение в историографии. Идеологами радикалов были Мануэль Мурильо Торо, Флорентино Гонсалес, Эсекиель Рохас, Мануэль Ансисар, Анибал Галиндо. Огромное значение в жизни этого поколения колумбийских либералов сыграло масонство. Все они были членами созданной в 1849 г. ложи «Звезда Текенда-ма», ставшей идейным центром либерализма и социал-дарвинизма. Радикалы придерживались крайних либеральных взглядов на экономическую жизнь и государственное устройство. Они установили в Новой Гранаде свободную торговлю, крайний федерализм, превративший страну в конфедерацию фактически независимых провинций. В основе их воззрений, как и во времена Сантандера, лежал утилитаризм Бентама.
Идеи Бентама пропагандировал переводчик его работ Эсекиель Рохас, написавший знаменитый и сыгравший большую роль в формировании радикализма «Трактат о моральной философии». Это был ответ Х.Э. Каро, нападавшему на бентамизм. Э. Рохас дополнял утилитаризм заимствованиями у О. Конта, Д. де Траси, В. Кузена. Все либералы испытали влияние английской либеральной школы, которой были чужды идеи прав человека и естественного права. Им также были мало интересны проблемы равенства и всеобщей
100 Ibid. Р. 43.
101 Ibid. Р. 55.	439
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ХОСЕ МАРИЯ САМПЕР
гармонии. Их отличала беспредельная вера в прогресс и науку, гуманизм, убеждение, что личное процветание ведет к коллективному благу102. Если в годы своей романтической молодости они больше обращались к идеям Просвещения и французского романтизма, повлиявшим на утопические искания Х.М. Сампера, Э. Харамильо, С. Камачо Рольдана и других, то впоследствии их больше убеждали агностицизм и дарвинизм Спенсера.
Радикалы были фундаменталистами, непреклонно следовавшими доктринам утилитаризма. М. Ан-сисар ввел обязательное изучение в Университете работ Бентама и де Траси, что при смене власти в стране стоило ему вице-ректорского поста. Анибал Галиндо в большой работе по экономической истории Новой Гранады «Экономическая и статистическая история национальных финансов», изданной в Боготе в 1874 г.,
защищал принцип свободной торговли, прежде всего отмену табачной монополии, проведенной радикалами. М. Мурильо Торо проповедовал позитивистские принципы организации общества, в основу которого должны были быть положены наука, свобода экономической деятельности, технократия103.
Либеральное направление в колумбийской общественной мысли дало много ярких мыслителей и историков, среди которых следует особо выделить братьев Хосе Марию и Мигеля Самперов, Сальвадора Камачо Рольдана и Анибала Галиндо. Их работы, развивая традиции классической школы,
дали новую интерпретацию исторического прошлого Новой Гранады - Колумбии. Первое место среди них принадлежит Хосе Марии Самперу (1828-1888).
Х.М. Сампер с молодых лет активно включился в политическую борьбу. Сделал быструю карьеру на госслужбе: в 25 лет он получил пост второго секретаря МИД. Он был одним из основателей либеральной партии. Рано стал публиковаться в периодических изданиях. Пробовал себя на писательском и поэтическом поприще. Был основателем и редактором более 20 периодических изданий. Его работы заложили основы критической, или либеральной, историографии104. Он был одним из основателей «Республиканской школы», активно участвовал в политической борьбе, особенно отличился в кампании
102 Jaramillo Uribe J. Entre historia у la filosofia. Bogota, 1968. P. 16.
103 Los Radicales del siglo XIX: Escritos politicos. Bogota, 1984. P. 45-50.
440 104 Ильина Н.Г Указ. соч. С. 19-20.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
по изгнанию иезуитов при правительстве Лопеса. Был членом масонской ложи. Вел яростную полемику с консерваторами-утопистами М.М. Мадьедо и Х.Э. Каро. О накале страстей в ходе политических и идеологических споров говорят такие факты: в пылу полемики он вызвал Мадьедо на дуэль, а на Каро подал в суд за клевету. Последний, чтобы избежать процесса и уголовного преследования, предпочел уехать из страны. Сампер был неистовым полемистом и блестящим писателем, интересным историком.
На формирование политических и исторических воззрений Сампера, как и его единомышленников-либералов 40-50-х годов, оказали влияние французский социальный романтизм и английская школа политэкономии. Работы Конта, позитивизм лежали в основе эклектической по своей сути методологии истории и социологии Сампера. Большое впечатление на него оказали работы таких разноплановых авторов, как А. Ламартин, А. Токвиль, В. Кузен105. Токвиль, переведенный на испанский язык в 1837 г., был широко известен в Новой Гранаде, оказав большое влияние на новое поколение историков, в том числе и Сампера106. На романтические взгляды Сампера, склонного в молодости к утопизму, к проповеди общественного солидаризма, наложили отпечаток крайне популярные в те годы идеи неосхоластической школы, в первую очередь Хайме Бальмеса. Такая эклектическая смесь различных и порой антагонистических теорий нашла отражение в работах и иногда противоречивых выводах Сампера. Он верил в прогресс, просвещение, рационализм, естественное право. В целом же Сампер ближе всего подошел к позитивистским принципам научного познания. Он считал, что методы точных наук применимы к историческому знанию, а естественные, природные законы, в его понимании, определяли действия человека как социального индивида. Он очень просто формулировал: «Жизнь общества - это жизнь личности, умноженная на число индивидов»107.
Его первая большая работа «Заметки по политической и социальной истории Новой Гранады. С 1810 г. и особенно об администрации 7 марта» была опубликована в 1853 г., когда ему было лишь 25 лет. Эта книга в 500 страниц, в основном, была посвящена анализу либеральных преобразований в период правления генерала Лопеса, а также возникновению «Демократических обществ» и «Республиканской школы». Сампер предложил свою периодизацию колумбийской истории. Он выделял шесть этапов: первый - с 1810 по 1821 г., это Война за независимость; второй - с 1821 по 1828 г., организация нации в условиях народной апатии и смирения; третий - 1828-1831 гг., военная диктатура и народные волнения; четвертый -1830-1837 гг., узурпация власти силой; пятый - 1837-1849 гг., это период олигархического государства, абсолютизма и террора; а последний начался 7 марта 1849 г. с приходом к власти Лопеса, это период свободы, сулящий будущее всеобщее благополучие108.
105 Samper J.M. Historia de un alma. Vol. 1. P. 184-186.
106 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 48.
107 Ibid. P. 234.
108 Samper J.M. Apuntamentos para la historia politica у social de la Nueva Granada. Desde 1810 у especialmente de la administracion del 7 de marzo: Dedicado s la juventud liberal. Bogota, 1853. P. 12-13.
441
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В этой, как и в других работах, Сампер привлекал много источников. Он претендовал на использование «современных научных методов, адаптированных к истории». В центре его понимания исторического процесса - идея прогресса, совершенствование общества на пути к свободе и демократии. Он объявлял себя приверженцем философского понимания истории. В этой схеме у Сампера на протяжении всей истории Колумбии противостояли две силы - реакция и прогресс. Либералы, защитники народа, руководствовались законами природы и разума: они выступали за минимальное государство, за федеральное устройство, за ничем не ограниченную свободу экономической деятельности. Сампер резко выступал против провиденциализма в истории, он утверждал, что вся общественная жизнь развивается по земным законам в соответствии с интересами и убеждениями людей109. Главным объектом его критики были пережитки испанского колониализма и церковь, которую он считал оплотом реакции и олигархии110.
В 1861 г. в Париже Сампер опубликовал, возможно, свою самую лучшую историческую работу «Очерк о политических революциях и общественных условиях в Колумбийских (Испано-американских) республиках». В ней четко прослеживается влияние Тэна и Гобино. В его концепции три фактора заняли ключевое место: раса, климат и исторические обстоятельства. Здесь Сампер проявил себя приверженцем расово-физиологического детерминизма: климат, дух народа определяли и институционно-политический строй страны, и в конечном итоге содержание национальной истории.
Главным объектом исследования становится испанская колонизация Колумбии, её сравнение с англосаксонской в Северной Америке. Критикой колониального режима и всех испанских традиций Сампер положил начало целому направлению историографии, так называемой критической школе. Сампер показывал негативную роль Испании в освоении Америки. Испанская корона порождала централизм и деспотизм, монополизировала всё и породила чудовищное общество, в котором государство противостояло личности111. Испанское правление основывалось на прямом вмешательстве в экономику, на патернализме и мелочной регламентации всех сторон жизни. Изоляцию колоний от внешнего мира он называл «континентальной» тюрьмой. Полная монополия почти во всех сферах жизни порождала застой и чудовищную эксплуатацию при беспредельном господстве милитаризма112.
Сампер признавал преимущества английской колонизации Северной Америки: «Северные расы проникнуты духом и традициями индивидуализма, свободы и частной инициативы. Там государство - следствие, а не причина, гарантия права, а не его источник»113. Вслед за Гобино Сампер подтверждал величие саксонской расы, а причины варварства, вполне в духе Сармьенто,
Melo J.O. Op. cit. Р. 66.
110	Samper J.M. Apuntamentos para la historia politica у social de la Nueva Granada. P. 4-6, 486-487.
111	Samper J.M. Ensayo sobre las revoluciones politicas у la condicion social de las republicas co-lombianas (hispanoamericanas). P., 1861. P. 257-258.
112	Ibid. P. 130-134.
442	113 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 50.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
видел в испанском колониальном прошлом114. Однако из этого отнюдь не проистекала обреченность латинской расы. Он считал, что латинская раса, во главе которой стояла Франция, способна к коллективным действиям, к большим свершениям масс, но неспособна к индивидуалистическому и частному прогрессу. Вывод Сампера: для создания «цивилизованного общества» и выхода из варварства необходимо действие творческой силы свободной и стихийно действующей личности. Следовательно, нужна свобода, полное гражданское равенство, демократическая республика115.
Сампер обвинял европейцев в эгоистическом, узкокорыстном интересе к Америке. Их интересовали, писал он, только естественные богатства, а не судьбы народов Америки. Необходимо реабилитировать эти народы, индейцев, негров, мулатов, погрязших в фанатизме, невежестве и нищете. Их необходимо просвещать во имя всеобщего прогресса и цивилизации. Он был убежден, что расовые недостатки могут быть преодолены через просвещение и моральный подъем116.
В «Очерке», а также в изданной в 1873 г. в Боготе книге «Партии в Колумбии. Историко-политическое исследование» Сампер проанализировал причины Войны за независимость и процесс становления колумбийского государства. Причину восстания против испанского господства в колониях Сампер усматривал в застое экономики и ограничениях торговли, а также в исключении креолов из сферы принятия решений. В отличие от устоявшихся тогда представлений, берущих начало в работах Рестрепо, Сампер считал влияние революции в Северной Америке незначительным фактором в вызревании Войны за независимость в испанских колониях, подчеркивая, однако, гигантское значение Французской революции117. Толчком к Войне за независимость послужило, полагал он, пленение королевской семьи Наполеоном, предвестником же ее стало движение комунерос в 1781 г.118 По сравнению с предшественниками Сампер в своем анализе большое место уделил социально-экономическим процессам и лишь во вторую очередь политическим. Он подчеркивал, что до 1810 г. страна была разделена на три класса: испанцы, пользовавшиеся всеми привилегиями, креолы, к которым принадлежали адвокаты, медики, писатели, низшие церковные служители и ремесленники, и третий элемент - огромные массы народа, индейцы, негры-рабы, плебс. «Креолы представляли будущую родину, - писал он, - а плебейский элемент - будущий народ»119.
Патриоты боролись за независимость страны, руководствуясь либеральной доктриной. Им противостояли консерваторы, сторонники колониального режима. Победа Боливара в 1828 г. положила начало кровавой и репрессивной политике, возвращению консерваторов к власти Лишь победа Лопеса в 1849 г., поддержанного либеральной молодежью, воспринявшей передовые идеи французской революции 1848 г., вернула страну на путь либерального
114 Samper J.M. Ensayo sobre las revoluciones politicas... P. 262.
115 Samper J.M. Cartas у discursos de un republicano. Brusselas, 1869. P. 126-133.
1,6 Samper J.M. Ensayo sobre las revoluciones politicas... P. 59.
117 Ильина Н.Г. Указ. соч. С. 20.
118 Samper J.M. Ensayo sobre las revoluciones politicas... P. 137-147.
119 Samper J.M. Los partidos en Colombia. Estudio histotrico-politico. Bogota, 1873. P. 7.
443
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
развития. Впоследствии из либеральной партии выделились радикалы, которые, по мнению Сампера, представляли самые прогрессивные группы населения120. Сампер считал, что во имя прогресса правительство должно всё меньше и меньше вмешиваться в дела экономики и граждан.
Анализируя современное ему колумбийское общество, Сампер выделял четыре класса, совпадавших с расовым делением общества. Первые два класса представляли белых и креолов, в том числе и метисов городов. Высший класс страны состоял из латифундистов, крупных торговцев, церковников, высших офицеров. Ступеньку ниже занимали креолы и местисы, мелкие и средние помещики, ремесленники, мелкие торговцы и священники. Далее шли крестьяне-индейцы. И замыкали социальную лестницу мулаты, метисы и негры - рабочие, шахтеры, арендаторы земли, поденщики121. В своих социологических построениях он использовал такие термины, как «пролетариат», «олигархия»; критиковал каудильизм, клерикализм, авторитаризм и религиозный фанатизм масс. Он был убежден, что расовый состав населения предопределяет единственно возможный политический строй - демократическую республику, которая должна освободиться от каудильизма, милитаризма и клерикализма, иначе обречена на деспотию и варварство: «Демократия - это естественный продукт метисных республик»122.
Со временем Сампер отошел от радикально-либеральных позиций, эволюционируя к консерватизму. Он стал отстаивать идею, будто история призвана примирить и гармонизировать религию и научное знание123. На закате жизни Сампер оставил обширные воспоминания «История одной души», в которых проанализировал события колумбийской истории XIX в., в первую очередь конца 40-х - 50-х годов, которые автор считал ключевыми124. В своей последней большой работе «Философия в портфеле» (1887) Сампер критиковал контианский позитивизм. Он открыл для себя Спенсера, у которого воспринял механико-натуралистическое объяснение мира125. Он пересмотрел взгляды на некоторые исторические темы: изменил своё мнение о Боливаре, отчасти принял историческую концепцию консерваторов на колумбийский XIX век, отказался от исторического оптимизма и веры в демократию, которые декларировал в 50-70-е годы.
Эволюция Сампера к консерватизму, а точнее его отход от радикализма стали заметны уже в конце 60-х годов. Выступая в 1869 г. на Международном конгрессе мира в Люцерне, он призвал к поиску согласия между идеями свободы и католической церковью, между либерализмом и консерватизмом. Любопытно, что это выступление поддержал его кумир В. Гюго, но встретили в штыки колумбийские радикалы126. Сампер умер в 1888 г., когда в Колумбии повсюду побеждала идеология «обновленчества», являвшаяся компромиссом
120 Ibid. Р. 34-49.
121 Anderle A. El positivismo у la modernidad de la identidad nacional en America Latina // Anuario de estudios americanos. (Sevilla). 1988: Vol. XLV. P. 471.
122 Melo J.O. Op. cit. P. 66.
123 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 449.
124 Samper J.M. Historia de un alma. Vol. 1. P. 104-109.
125 Jaramillo Uribe J. Entre historia у la filosofia. P. 14.
444	126 Martinez F. Op. cit. P. 155.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
умеренных либералов и консерваторов. В последние годы жизни он разделял взгляды и общее направление политики «обновленцев». Критическая школа эволюционировала к умеренному либерализму и спенсерианскому позитивизму.
Сподвижником Хосе Марии Сампера был его брат Мигель, опубликовавший в 1867 г. свою самую значительную работу «Очерк о нищете в Боготе», где он защищал принцип свободной торговли. Он рассматривал всю историю Колумбии в XIX в. как борьбу между протекционистами, реакционерами, наследниками колонии и фритредерами, либералами. Для М. Сампера протекционизм был синонимом колониального режима. М. Сампер оправдывал радикальную политику 60-70-х годов, в частности федерализм. Он утверждал, что федеральное устройство в Новой Гранаде не достигло своей цели - децентрализации власти. Например, в бастионе консерватизма Антиокии, писал он, в результате федерализации сформировался сверхцентрализованный режим, мало чем отличавшийся от колониального периода127.
М. Сампер в «Очерке нищеты в Боготе», описывая страдания народных масс, пауперизм в новогранадских городах, стремился показать негативное воздействие на благосостояние людей господства клира и политиканов. Он пропагандировал минимальное вмешательство политиков, т.е. государства, в экономическую жизнь, что было бы единственной предпосылкой для прогресса страны. Он отрицательно относился и к милосердию в отношении бедных, так как боялся усиления позиций церкви через попечительские и филантропические организации128. М. Сампер, так же как и его брат, в конце жизни разочаровался в демократии как институте власти. Он утверждал, что свобода и право не всегда сочетаются с демократией как волей большинства населения129. В конце века колумбийские либералы стойко эволюционировали вправо, сближались с консерваторами.
Другой сподвижник Сампера и крупный деятель либералов Сальвадор Камачо Рольдан (1827-1900) оставил несколько интересных работ по истории Колумбии в XIX в. Камачо Рольдан был одним из основателей «Республиканской школы» и активным деятелем голгофцев. В 1860 г. в возрасте 33 лет был назначен губернатором Панамы. Участвовал в знаменитом Учредительном собрании в Рио-Негро в 1863 г., где была принята либеральная конституция, определившая Новую Гранаду как конфедерацию. В 1871-1872 гг. написал свою самую известную работу «Воспоминания», в которой оставил обширный очерк колумбийской истории XIX в. С приходом к власти «обновленцев» в 80-е годы он отошел от политики. Путешествовал по США, после чего написал «Заметки путешественника», в которых явно выразил свою приверженность модному тогда идейному течению, представленному Спенсером. В последние годы жизни удалился в своё поместье, где и умер.
Камачо Рольдан был сторонником индустриализма, как высшей формы собственности и защиты личности, но решительно выступил против церковной и иной корпоративной собственности, как пережитка феодализма:
127 Los Radicales del siglo XIX. P. 34.
128 Martinez F. Op. cit. P. 181-182.
129 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 253.
445
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
«Собственность - это надежда, уверенность человека, его безопасность... Собственность - это принцип человеческого общежития, порождение гражданского общества и продукт цивилизации»130. Камачо Рольдан, как и другие радикалы, в частности Анибал Галиндо, ставил своей целью упрочение демократических институтов через ликвидацию пережитков колониального строя в том числе и в сельском хозяйстве, где все ещё существовал «старый режим» в виде латифундий и индейских общин. Радикалы считали, что лучший способ защитить собственность - это увеличить число собственников. На это должны были быть направлены экономические и социальные реформы131.
Анализируя колумбийское прошлое, Камачо Рольдан пользовался соци-ал-дарвинистской теорией, применял термины биологической борьбы рас и естественного отбора. Он много рассуждал об определении нации. По его мнению, общность религии или расовых признаков не есть причина формирования нации, это - «фальшивые принципы, привнесенные испанскими колонизаторами». Главное связующее звено нации - это общность права и уровень свободы личности: «Самая сильная связь, объединяющая нацию, - это общее право и личная свобода, это защита правительства для всех без исключения в осуществлении личных свобод, это всеобщее участие в общественной жизни, это общее чувство безопасности и личной свободы, гарантированной всем и каждому»132. Для него нация была продуктом истории, медленной и зрелой эволюции народа. Тем самым он отвечал консерваторам, подчеркивавшим родовую связь Америки и Испании, идеализировавшим колониальное прошлое.
В оценках прошлого Камачо Рольдан вписывался в рамки критической школы, повторяя основные тезисы Сампера о пороках испанской колонизации и о противоречиях короны с интересами нарождавшейся новой нации. Он крайне негативно относился к Боливару. Конечно, речь шла не о Войне за независимость, а о последних годах правления Освободителя, когда была установлена диктатура и приняты меры, восстановившие, по мнению Рольдана, многие институты колониального режима. Он утверждал: «Боливар не был ни республиканцем, ни сторонником общественных свобод. Закон тяготил его, его идеалом была бесконтрольная диктатура»133. Идеальная политическая модель, полагал Рольдан, включала правление радикалов, свободную торговлю и федерализм. Камачо Рольдан остался верен идеям крайнего либерализма, теориям Конта и Спенсера.
Сподвижник Самперов и Камачо Рольдана, один из идеологов либералов, Анибал Галиндо, был автором ряда работ, сводивших смысл истории к борьбе за свободу экономической деятельности, свободе культов и образования. Этому посвящена его большая работа по хозяйственной истории Новой Гранады «Экономическая и статистическая история национальных финансов», вышедшая в Боготе в 1874 г.134 А. Галиндо был самым преданным последова
130 Los Radicales del siglo XIX. P. 75-76.
131 Palacios M. Op. cit. P. 114.
132 Anderle A. Op. cit. P. 474.
133 Camacho Roldan S. Op. cit. P. 203.
446 134 Los Radicales del siglo XIX. P. 45.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
телем бентамизма, что в конце XIX в. выглядело анахронизмом, отголоском споров начала столетия, воспринималось как нечто полностью потерявшее актуальность. Между тем в «Исторических воспоминаниях» (1900) он продолжал настаивать на адекватности и актуальности учения Бентама, которое, по его мнению, является единственным способом ликвидировать софизмы и религиозные догмы в сфере образования135. Возрождение интереса к Бентаму у либералов критической школы объяснялось наступлением неосхоластов и неотомистов, консерваторов в период так называемого «обновленчества» в последней четверти XIX в.
«ОБНОВЛЕНЧЕСТВО»: РЕВИЗИОНИСТСКАЯ ШКОЛА И ПОЗИТИВИЗМ
Упадок государства, эксцессы федерализма, расстройство финансов в результате правления крайних либералов так называемого «радикального Олимпа» вызвали к жизни такое идейно-политическое явление, как «обновленчество». У истоков этого движения стояли умеренные либералы во главе с Рафаэлем Нуньесом и консерваторы-модернизаторы, главным идеологом которых был Мигель Антонио Каро, сын Хосе Эусебио Каро. В рамках движения «обновленчества» появилось новое течение в историографии, которое иногда именуют «ревизионистским»136, а в колумбийской историографии за ним закрепился термин «обновленческое».
Победа «обновленчества» с приходом Нуньеса к власти в 1880 г. знаменовало начало нового этапа развития Колумбии. Произошел возврат к централизованному государству, таможенному протекционизму, умеренным реформам, а в области общественной жизни поворот назад к традиционным ценностям. В определенной мере это был реванш консерваторов, осуществленный руками умеренных либералов во главе с Р. Нуньесом.
В начале 70-х годов началась систематическая критика либерального государства. «Обновленчество» призывало вернуть государству его религиозное и моральное содержание. Политическим знаменосцем обновления стал либерал Р. Нуньес, а его идеи поддерживал даже такой лидер радикализма, как Х.М. Сампер.
Идейными вдохновителями этого течения были консерваторы Мигель Антонио Каро, Рафаэль Карраскилья, Серхио Арболеда. На них огромное влияние оказали французский традиционализм Ж. де Местра и испанская неосхоластика Хайме Бальмеса. Социал-католицизм папских энциклик Льва XIII послужил основой критики либерализма. Новое течение делилось на два направления: политическое, представленное Нуньесом, исходившим из того, что искусство политики должно быть вне идеологических концепций, и второе, консервативно-клерикальное во главе с М.А. Каро, настаивавшим на несовместимости либерализма и католицизма. Идеологи «обновленчества» гордились тем, что их течение опиралось исключительно на национальный опыт, а не заимствовало идеи европейских мыслителей. Объектом их критики
135 Ibid. Р. 114-115.
136 Ильина Н.Г Указ. соч. С. 21.
447
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
были либералы и весь период национального развития, от дискуссии о бен-тамизме при Сантандере до либерализма «радикального Олимпа», который обвиняли в слепом следовании иностранным моделям. В ответ на идейную колонизацию со стороны либерализма обновленцы предлагали возрождение «подлинно национальных» традиций, религиозных и политических институтов колониального прошлого137.
Лидером либералов, открыто заявивших о желании пересмотреть догмы радикализма, был Рафаэль Нуньес Моледо (1823-1894). Он начал свою политическую карьеру в рядах либералов в Картахене и Панаме, стал заметным национальным политиком, когда в конце 60-х годов во время путешествия по Европе написал ряд статей, в которых поставил под сомнение постулаты либерализма, критикуя его с собственно либерально-позитивистских позиций. Его имевшие большой политический резонанс статьи были объединены в книге «Очерк социальной критики», изданной в Гавре, во Франции. После этой публикации его популярность в Колумбии резко возросла138. Помимо очерков он опубликовал также сборник статьей «Политическая реформа», где предложил новый для либералов взгляд на колумбийские реалии. Основные принципы «обновленчества», уже будучи президентом, Нуньес огласил на похоронах бесспорного лидера радикализма М.М. Торо, объявив о переходе от либерализма «демагогического и разрушительного к созидательному и конструктивному»139.
Нуньес считал, что либерализм в чистом виде, как его представляли радикалы, ведет к ослаблению и даже крушению государства. Он осуждал безграничный федерализм и свободу торговли, настаивал, что необходимо найти формулу, которая бы сочетала свободу и сильную власть, частную инициативу и национальные интересы в экономической сфере. Он предлагал преодолеть недостатки либерального государства через переход от представительной системы к корпоративистскому обществу, в которой основные организующие функции будут принадлежать семье и церкви.
Поначалу Нуньес был поклонником Дж.Ст. Милля, Б. Констана, А. Токвиля. Путешествия по Европе, он познакомился с работами Спенсера и буквально пересмотрел свое видение мира под влиянием его идей. Он стал относится к жизни общества как подлинно живому организму. Социал-дарвинизм стал идейной основой нового колумбийского либерализма после Нуньеса.
Нуньес был первым колумбийским идеологом либерализма, кто реалистически оценил явления капиталистической экономики, в частности рост классовой борьбы, пауперизацию. Он был первым, кто призвал направить социальные движения нового типа в русло христианских ценностей и церковной опеки. Он уже не делил общество на бедных и богатых, а четко определял производственные функции каждого класса общества. В этой связи Нуньес ставил задачу приспособить демократию к развитию промышленности и классовой дифференциации. Решение же он находил в возрождении религиозных и семейных ценностей как сдерживающих факторов классовой
137 Tovar Zambrano В. Op. cit. Р. 54-55.
138 Lievano Aguirre I. Rafael Nunez. Bogota, 2002. P. 113-114.
448 139 Ibid. P. 175-176.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
борьбы. Нуньес считал, что раз демократия, либеральное государство оказались неспособными цивилизовать народ, необходимо признать роль церкви как источника общественной солидарности на всех уровнях140. В практической плоскости это означало конец антиклерикальной политики радикализма и возврат к сотрудничеству с церковью. Непримиримое крыло радикализма не приняло нового курса и нового содержания либерализма, предложенного Нуньесом. Их лидеры М. Сампер, С. Камачо Рольдан порвали с Нуньесом, возглавив либеральную оппозицию «обновленчеству»141. Призыв Нуньеса услышали не только умеренные либералы, но и консерваторы, при поддержке которых Нуньес был избран президентом в 1879 г. Он провел конституционные реформы, восстановил таможенный протекционизм. Нуньес стал основателем движения «обновленчества», которое привлекло в свои ряды не только политиков-консерваторов, но и их главных идеологов.
Главным союзником Нуньеса и идейным вдохновителем «обновленчества» являлся Мигель Антонио Каро (1843-1909), выдающийся публицист и мыслитель, положивший начало «ревизии» сложившихся в либеральной историографии концепций. Писатель, поэт, переводчик латинских классиков особенно любил Виргиния, много переводил европейских поэтов142. В 70-е годы сотрудничал в газете «Е1 tradicionalista», вокруг которой сформировалась группа консервативных интеллектуалов, нашедших в либералах Нуньеса своих союзников и сформулировавших основные принципы «обновленчества».
Взгляды М.А. Каро сформировались под сильным влиянием английских и французских традиционалистов, особенно большой отпечаток на его идеи оказали Ж. де Местр и Л. де Бональд. Каро увлекался испанскими авторами, церковной историей. На него произвели большое впечатление работы X. Бальмеса. Идеи Бальмеса, испанская неосхоластика скомпенсировали вызывавший неприятие Каро иррациональный экстремизм французских традиционалистов. Под влиянием Бальмеса Каро и его единомышленники из «Е1 tradicionalista» выдвинули на первое место в своих идейных построениях испанскую и католическую традицию как социообразующий элемент в Южной Америке143.
Первая значимая работа Каро «Очерк утилитаризма» (1869) была направлена против учения Бентама, которое он рассматривал главным современным идеологическим злом в Колумбии. На протяжении всей его творческой деятельности учение Бентама оставалось в центре критики Каро. Эволюционизм, утилитаризм, гедонистическое отношение к морали стали объектом критики и в «Очерке», и в вышедшем в 1888 г. сборнике «Статьи и речи». Каро считал общественную модель Бентама механистической, атомистской, лишенной морального стержня, который единственно и делал общество и государство жизнеспособными. Утилитаризм, утверждал Каро, не проводит различия между добром и злом, а лишь констатирует ход «естественного развития» и отмечает позитивные свершения. Каро отказывался принимать
140	Palacios М. Op. cit. Р. 111.
141	Lievano Aguirre I. Op. cit. P. 169-170.
142	Nueva Historia de Colombia. Bogota, 1989. T. VI. P. 23.
143	Jaramillo Uribe J. La personalidad historica de Colombia. P. 189.
15.	История Латинской Америки
449
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
«естественные» законы и теорию детерминизма общественного развития144. Для него утилитаризм был лишь синонимом гедонизма.
Антитеза утилитаризма, по Каро, есть «подлинная философия», которая сводится к сочетанию религии и науки. Каро защищал все установления, правоту учения и действий католической церкви. Он был интегралистом, поддерживал призывы самых реакционных кругов страны по созданию католической партии в Новой Гранаде. Его фанатичная преданность церкви доходила до поддержки Syllabus (индекса запрещенных книг), самого реакционного документа католической церкви. Каро писал: «Декалог, который состоит лишь из десяти пунктов, принес больше благ человечеству, чем все эти ваши железные дороги, телеграф, пароходы, машины ... Я заявляю это, хотя с удовольствием пользуюсь их плодами»145.
Непреклонность и непримиримость к каким-либо отклонениям от религиозной догматики и церковно признанной формы, свойственные для его выводов, отразились на неприятии религиозности романтизма. В критике католического романтизма, в частности Шатобриана, он обращался к испанскому мыслителю-традиционалисту Доносо Кортесу и колумбийскому клерикально-консервативному историку Х.М. Грооту. Он не мог принять религиозный спор, который велся с позиций романтизма Шатобриана, ибо не допускал академических дискуссий и чувственных переживаний146. В работе «Биографическая и критическая история Бельо» (1882) Каро, поддерживая борьбу Андреса Бельо против крайнего либерализма, всё же критиковал его за чисто романтический, с точки зрения Мигеля Антонио, подход, согласно которому общественная мораль вырабатывается, создается литературой, писателями. Каро подчеркивал свою враждебность любому проявлению романтизма, литературному и философскому, ибо он подвергал сомнению традиции и установленный свыше порядок147.
В центре внимания Каро - концепция общества и государства. Для него общество - это не сумма индивидов, не атомизированное сообщество, как у Бентама, а нечто целостное, живой организм. Общество представляет собой нечто большее, нежели просто организованная материя, механическая сумма биологических элементов. В нем всегда присутствуют свобода и разум, т.е. моральные принципы, через которые проявляют себя и Бог, и человек, и природа. В основе общества отнюдь не личное стремление к выгоде и процветанию. В «Очерках об утилитаризме» он писал: «Цель человека не личное, а общественное»148. В обществе, по его убеждению, природные законы действуют и проявляются через человека. Однако цементирует общество мораль, т.е. религия. Она и выступает мерилом и источником права. Каро подчеркивал: «Абсолютная свобода уничтожает власть, а абсолютная власть уничтожает свободу»149. Каро придавал государству моральную функцию, что создавало легитимацию первого и оправдывало его регулирующее действие.
144 Sierra Mejia R. Op. cit. P. 101.
145 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 100.
146 Historiadores de America. D. Jose Manuel Groot. P. 35.
147 Sierra Mejia R. Op. cit. P. 245-246.
148 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 325.
450 149 Ibid. P. 327.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Задача государства - это развитие общества, в том числе и экономическое, но это не главное. Все действия государства должны были быть подчинены идее укрепления морали. Таким образом, задача государства не полицейская функция, а воспитательная и патерналистская.
В системе координат Каро церковь и государство занимали ведущие, но независимые друг от друга позиции. Церковь имеет моральную и духовную власть в обществе, иначе говоря, стоит выше власти государства, власти политической. Церковь в построениях Каро превращается в идеальную модель общества150. Применительно к колумбийской действительности Каро утверждал, что государство может быть построено исключительно на религиозной, католической основе. Для Каро цивилизация в своем противостоянии варварству является воплощением христианства в общественной жизни. Он требовал, чтобы в Колумбии, где многие годы у власти находились радикалы, проводившие антиклерикальную политику, сфера образования была полностью передана в руки церкви. Кроме того, образование в своей основе должно быть религиозным, а уж потом научным: «Атеистическое государство не имеет права заниматься образованием». Лишь католическое государство может полноценно выполнять задачу народного просвещения151. Эти взгляды Каро были положены в основу Конституции Колумбии, принятой в 1880 г.
Каро критиковал не только политическую организацию общества, которую насаждали в Колумбии радикалы, крайние либералы, но и принципы экономической политики, фритредерства, ставшие почти что «священной коровой» либерализма, догмой, не допускавшей сомнения. Он отвергал абсолютизацию тезиса о свободной торговле, аргументируя свою точку зрения ссылками на закрытый тип развития в период колонии, так как это отвечало духу времени и интересам государства. Каро настаивал, что государство должно обладать исключительной привилегией в ключевых экономических сферах, например в печатании денег, определении финансовой и денежно-кредитной политики. Вполне в духе схоластической традиции он осуждал ростовщичество и требовал обеспечения государством бесплатного кредита, что было полной утопией152. И либералы, и обновленцы, в том числе Каро, понимали неизбежность капиталистического прогресса, победы буржуазных отношений. Однако либералы-радикалы хотели через индивидуальные свободы превратить народные массы в будущих предпринимателей, а Каро и «обновленцы» стремились сохранить традиционную иерархию, патернализм, которые помогли бы избежать эксцессов классовой борьбы и пауперизации. Они предлагали протекционизм и больший контроль государства над финансовой сферой, большую социальную ответственность государства153.
Из понимания Каро роли традиции и иерархии вытекала идеализация испанского колониального прошлого. Испания не только прошлого, но и настоящего была для него общественным идеалом, так как осталась незатронутой рационализмом, ренессансной культурой, современной разрушительной фи
150 Sierra Mejia R. Op. cit. P. 27.
151 Ibid. P. 25.
152 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 346.
153 Palacios M. Op. cit. P. 141-142.
15*
451
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
лософией154. Он восторгался работами Гроота, так как они выполняли важнейшую для современной Колумбии миссию - защиту дела испанской короны и католической церкви в Южной Америке155. Каро являлся бескомпромиссным приверженцем испанской традиции. Одним из его аргументов против утилитаризма, представительной демократии, всеобщего избирательного права было то, что эти принципы противоречили испанскому духу, испанской традиции. Испанская Конкиста стала для него примером героизма, самопожертвования и проявлением миссионерского духа нации. Каро подчеркивал, что евангелизация индейцев Америки - событие мирового значения, изменившее весь облик человеческой цивилизации156. Колонизация для него - синоним испаноамериканизма, проявление деятельности именно испанского духа.
Каро не был приверженцем исторического оптимизма, за который критиковал позитивизм. Он подчеркивал, что Америка должна оставаться верной своему историческому прошлому, а намечающийся разрыв с испанским духом грозит катастрофой. Каро систематически использовал термин «американские испанцы» вместо слова креолы, что должно было подчеркнуть преемственность национальную и политическую. Он писал: «Наша независимость ведет свою историю с 1810 г., а наша родина насчитывает несколько веков. Наша история со времени конкисты до сегодняшнего дня - это история одного и того же народа, одной цивилизации»1 .
Каро признавал необходимость политической независимости от Испании. Он видел в Войне за независимость проявление типических испанских черт, таких как традиция восстания против деспотизма, свойственная испанским идальго, а не мифическое влияние Французской революции. В своей работе «Конкиста» в сборнике «Испанские штудии» Каро проводил идею, что Война за независимость была, прежде всего, гражданской войной между испанцами и американскими испанцами. Более того, 1810 г. знаменовал не рождение колумбийской нации, а лишь только начало либерального государства в Испанской Америке158. В 1872 г. Каро начал оживленную полемику с Хосе Мигелем Кихано в связи с празднованием дня независимости. Каро считал, что не следует называть события 1810 г. началом независимости, так как все документы, акты патриотов признавали власть Фердинанда VII и испанской короны. Для Каро патриоты первого поколения, и Камило Торрес, и такие радикалы, как Антонио Нариньо, лишь «боролись за гражданские свободы в лоне христианского испанского государства», а безбожники Сантандер и Паэс привели страну к либерализму, атеизму и анархии159. Среди деятелей колумбийского национального государства Каро осуждал тех политиков, которые разрушали христианскую основу государства, наносили вред церкви. К ним были отнесены не только Сантандер и позднейшие либералы, но и такие деятели как Т.С. де Москера. Каро и вслед за ним обновленцы в противовес либералам
154 Sierra Mejia R. Op. cit. P. 29.
155 Historiadores de America. D. Jose Manuel Groot. P. 28.
156 Jaramillo Uribe J. La personalidad historica de Colombia. P. 70.
157 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 89.
158 Palacios M. Op. cit. P. 100.
452 159 Melo J.O. Op. cit. P. 73.
Часть 1IL Историки и историографические школы XIX века
почитали Боливара как национальный символ, восстановили его культ160. В Боливаре их привлекал последний период его правления, его консервативный поворот от завоеваний демократии периода Войны за независимость.
Идеи Каро отличались утопичностью и религиозным интегрализмом. Он создавал авторитарную утопию, обращался к испанской колониальной традиции и христианскому провиденциализму, что было явным анахронизмом во второй половине XIX в. Однако его идеи получили широкий отклик в обществе, так как сочетались с политикой модернизации и укрепления государства, которая после многих лет анархии периода «радикального Олимпа» восстановила управляемость и национальную целостность. Сочетание либеральной экономики, активного государства в духе бурбонских реформ XVIII в., католического интегрализма и происпанского национализма составило идейную и политическую формулу «обновленчества», ставшего идеологической базой модернизации Колумбии в конце XIX в. Роль Каро в этом процессе фундаментальна.
В «обновленчестве» рядом с М.А. Каро есть и другие выдающиеся имена. Серхио Арболеда (1822-1888), автор имевшей большой общественный резонанс работы «Республики в Испанской Америке» (1869), был одним из идеологов исторического ревизионизма и «обновленчества». Друг Х.М. Сампера, он написал свою книгу как «антисампер», в ответ на многочисленные историко-социологические труды последнего. В первую очередь Арболеда подверг сомнению и критике основные постулаты либерализма, являвшегося идейной и методологической основой работы Сампера.
Арболеда придерживался неотомистских взглядов на познание и законы общественного развития. Он полностью отошел от либерального понимания демократии, свободы, равенства как фундаментальных принципов современного государства, так как считал, что они предполагали механическое применение закона без учета фактического неравенства людей, а это несправедливо. Он предлагал заменить принцип равенства людей на закон справедливости, защиты одних от других. Хорошим примером служили индейцы, страдавшие от давления креолов и метисов. Арболеда отвергал свободу и равенство прежде всего из-за того, что ассоциировал их с Французской революцией, в которой видел источник всех бед. Для Арболеды мир, созданный Богом, гармоничен сам по себе, по Высшей воле, и эта гармония состоит как раз в неравенстве людей. Мир органичен и иерархичен, а равенство противоречит законам Божьим и природы161. Свобода для него - это способность человека подчиняться необходимости, закону, подавляющему варварские и животные инстинкты.
Символам и принципам либерального государства Арболеда противопоставлял религиозное чувство. «Религиозное чувство - это первое, что развивается в человеке, самое сильное из тех, что охватывает его сердце. Оно живет в большинстве людей, определяя их существо»162. Арболеда утверждал, что су-
160 Palacios М. Op. cit. Р. 145-149.
161 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 281.
162 Ibid. P. 265.
453
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
СЕРХИО АРБОЛЕДА
ществуют только два течения мысли: «католическое и философствующее или неверующее»163. Арболеда был убежден, что католицизм самая гибкая современная доктрина, способная объединить традиции и достижения прогресса и науки. Католицизм, по Арболеде, - это единственная религия, которая способна объединить в рамках одной нации три расы американского континента: белых, индейцев и негров. Именно религиозный фактор, согласно Арболеде, формирует народ, а посему католицизм есть главная характеристика колумбийской нации. Вместе с Каро он отстаивал тезис о ведущей роли церкви и религии в государственном строительстве Колумбии164.
Концепция государства Арболе-ды подобна идеям Каро. Государство основывается на принципах религиозного чувства и ответственности, народной традиции, непогрешимости
власти и управляемости наций. В со-
четании этих принципов смесь традиционализма и аристократичности, с одной стороны, и постулатов современной демократии - с другой. «Обновленцы» вынуждены были признавать завоевания либеральной демократии, хотя для них, а для Арболеды особенно, идеалом государства был исторический образ католической церкви, ее структура и власть периода расцвета папства165.
Арболеда рассматривал историю не только как науку, но и как прикладной метод анализа и установления, как он говорил, диагноза современного общества166. Вслед за Сампером Арболеда отходит от традиций нарративной истории классической, или традиционалистской, школы Рестрепо и Гроота. Он фактически повторяет за Сампером его ход рассуждений и порядок изложения, но делает противоположные выводы. Ход истории он объясняет Божественным провидением, познать которое невозможно. Арболеда в своих методологических поисках четко обозначил источники вдохновения.
Он сразу объявил себя сторонником провиденциализма в истории, но близкого к рационализму Лейбница. К этому следует добавить испанский традиционализм, прежде всего, Доносо Кортеса с его концепцией кризиса европейской цивилизации, разрушителями которой объявлялись протестантизм, либера-
163 Martinez F. Op. cit. Р. 156.
164 Tovar Zambrano В. Op. cit. P. 57.
165 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 284-287.
454 166 Tovar Zambrano B. Op. cit. P. 55.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
лизм и социализм167. Религиозный подход Арболеды лишает какой-либо ценности его анализ сложных сюжетов колумбийской истории, которая была сведена к отдельным примерам, якобы подтверждавшим правоту консервативно-клерикальной модели общества и государства. В результате его вывод из всего хода колумбийской истории лежал на поверхности: новые американские республики порвали со своим прошлым, разрушили старые структуры, а это привело к дисгармонии в обществе и в духовном состоянии нации. Итог этого развития - анархия и неуправляемость, а между тем пример идеального общественного устройства давало колониальное прошлое.
По Арболеде, в период колонии испанская корона и католическая церковь были объединяющим началом различных рас в царстве закона и авторитета власти, а не грубой силы, как во времена республики. Он особо подчеркивал, что успехи Испании в Америке, расцвет последней под управлением короны объяснялись особой религиозностью испанского народа, влиянием католичества на характер расы, нации, на всю историю страны: «Испанец был убежден, что именно католицизму он обязан своей национальностью, своей независимой государственностью»168. Арболеда подчеркивал морализаторскую и цивилизаторскую роль церкви в течение всего колониального периода, а конкиста и вовсе объявлялась религиозным подвигом. В основе самой нации у Арболеды лежат религиозное чувство и преданность католической церкви: «Мораль и католическая доктрина были не только основой законодательства, обычаев и правил жизни, но и законом литературных вкусов и даже простых человеческих чувств»169. Без испанской и католической традиции немыслимо существование самой колумбийской нации, а её история без них станет пустой. Исходя из оценки испанских традиций и их роли в колумбийской истории Арболеда предлагает оригинальное видение Войны за независимость. Он сразу же отвергает утверждения его оппонентов-либералов, прежде всего Сампера, о влиянии Французской революции и независимости США. Он подчеркивал, что в истории Войны за независимость Испанской Америки нет ничего общего с революцией в США, ибо на севере - протестантизм, а на юге Америки - католическая и испанская традиции. Более того, чтобы примирить клерикально-консервативную, испанистскую концепцию с исторической реальностью, Арболеда проводит строгое различие между Войной за независимость и революцией освобождения, о которой говорили либералы. Отделение от Испании было оправданно, утверждал Арболеда, а вот последовавшая затем революция стала причиной всех бед, ибо не ограничилась изменением внешних связей страны, но попыталась трансформировать сам дух нации170.
В книге «Республика в Испанской Америке» Арболеда полагал, что Война за независимость является самой сложной революцией в истории, так как состоит из пяти революций. Это - революция независимости, экономическая, политическая, социальная и религиозная революции. Необходимой и оправданной была только первая, приведшая к отделению от Испании, а
167 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 264.
168 Ibid. P. 266.
169 Tovar Zambrano B. Op. cit. P. 58.
170 Jaramillo Uribe J. Ensayos de historia social. Bogota, 2001. P. 305.
455
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
остальные лишь вызвали анархию и хаос. Он перечисляет последствия этих революций: отмена привилегий и протекционизма привели к упадку производства и нарушению общественных связей, ибо не было переходного периода от старой экономической структуры к новой; движение за независимость стремилось к неверной политической цели - имитируя англосаксонские расы, установить чуждые испанизму представительные институты; религиозная революция уничтожила влияние и позиции единственного образованного слоя - священнослужителей; моральная, или религиозная, революция была самой разрушительной, она-то и стала первопричиной неуправляемости и анархии, ибо общество пошло за лживыми вождями, призывавшими к чуждым идеалам. Единственной силой, способной объединить нацию и вывести её на правильный путь, остается только католическая церковь171. Принимая независимость страны, Арболеда призывал к реставрации церкви и колониальных политических порядков.
Арболеда считал, что хаос и анархию в республиканской истории порождали и экономическая ситуация, и гонения на религию. Он подчеркивал взаимозависимость морали, религии и экономического развития. Более того, он утверждал, что церковь - это важнейший экономический институт с огромным историческим опытом, который полезен в формировании современной экономической политики. Церковь - это единственный институт, способный создать стабильное управление в американских республиках. Колумбия и другие южноамериканские страны, по его мнению, могут войти в цивилизованный мир, лишь приспособив старые традиции и институты к новой эпохе, но не разрушая их. Арболеда, как и Каро, делал ставку исключительно на стабилизирующую роль традиции и церкви, подчеркивал их значение в экономической и политической модернизации.
Близким к Каро и Арболеде мыслителем «обновленчества» был Рафаэль Мария Карраскилья (1857-1930), также испытавший огромное влияние французского традиционализма и испанской неосхоластики X. Бальмеса. В своей главной работе «Очерки либеральной доктрины» он доказывал несовместимость либерализма и католицизма. Как и Арболеда, он проповедовал исторический провиденциализм, критиковал рационализм и идеи Просвещения. Для Карраскильи церковь была выше государства, она не подлежала обсуждению народом или действию права, демократии172. Труды Каро, Арболеды и Карраскильи стали основой интеллектуальной борьбы с либерализмом. Все они подготовили благоприятную общественную почву для победы «обновленчества» в 80-е годы. Интеллектуальное наступление реакции в виде «обновленчества» и явное поражение либеральных идей в обществе повлияли на профессиональных историков Хосе Марию Кихано Отеро, Хосе Хоакина Борда, Хуана Пабло Рестрепо.
Хосе Хоакин Борда (1835-1878) опубликовал обширный труд «Очерк истории Колумбии», охватывавший весь колониальный период от открытия и завоевания Новой Гранады, а также республиканскую историю. Борда был первым историком, описавшим раскол в либеральной партии и
171 Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. P. 270-273.
456 172 Ibid. P. 308-313.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
начало «обновленчества»173. Концепция республиканской истории Колумбии у Борды основана на четких консервативных, проболиварианских позициях. Он был одним из тех историков-обновленцев, кто вернул Боливару образ спасителя отечества, кто создавал его культ. В заслугу Боливару Борда ставил борьбу с либералами, с Сантандером, запрет изучения Бентама, масонских лож. Консервативную конституцию, а затем и диктатуру Освободителя он называет последним шансом спасти республику и создать стабильное государство. Наибольшей после Сантандера критики удостоились либеральные реформы Лопеса, деятельность голгофцев и радикалов. В то же время Борда критиковал и консерваторов за излишнюю жестокость при подавлении восстания ремесленников и военных под руководством генерала Мело174. Наилучшим политическим выходом Борде представлялось «обновленчество» Нуньеса, создание национальной партии, объединившей умеренное крыло либералов и консерваторов, обеспечившей реставрацию традиционных институтов, прежде всего укрепление позиций церкви.
В духе «обновленчества» идей Каро-Арболеды была выдержана работа Хуана Пабло Рестрепо «Церковь и государство в Колумбии», опубликованная в Лондоне в 1885 гг. Автор охватил весь период истории церкви в Америке от конкисты до 1880 г. Х.П. Рестрепо продолжил традицию Гроота, создал апологетическое сочинение, защищавшее церковь и её политику.
Традиционное консервативное течение в «обновленческой» историографии представлял Хосе Мария Кихано Отеро. Консерватор, активный деятель партии участвовал в гражданской войне 1861 г. При либеральном режиме был назначен директором Национальной библиотеки, но в 1879 г. был уволен за критические статьи против венесуэльского президента А. Гусмана Бланко. Активно участвовал в движении солидарности с Кубой, защищал Парагвай в войне против Аргентины и Бразилии. Совместно с Хорхе Исаакасом175 издавал с 1867 г. газету «La Republica». В 1881 г. участвовал в конференции американистов в Мадриде. Поездку в Европу использовал для работы в архивах Испании. Особенно интересовался документами, относящимися к определению границ Колумбии. В результате этих изысканий опубликовал в 1881 г. книгу «Границы Соединенных штатов Колумбии».
Кихано много писал исторических статей, брошюр по истории Войны за независимость и республиканского периода. В 1874 г. объединил их в книгу «Краткий очерк отечественной истории», написанную в нарративной традиции, без обобщений и философских рассуждений. Кихано, как и другие «обновленцы», создавал культ героев Войны за независимость, прежде всего Боливара. В 1872 г. Кихано начал полемику с Каро о значении и содержании событий 1810 г. В отличие от Каро он настаивал, что это было началом движения за независимость, противопоставлял свой республиканизм монархизму и испанизму Каро176.
173 BordaJ.J. Compendio de historia de Colombia. Bogota, 1897. P. 288-289.
174 Ibid. P. 280.
175 Хорхе Исаакас (1857-1895)- классик колумбийской литературы, автор знаменитого романа «Мария».
™ Melo J.O. Op. cit. Р. 73.
457
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В 1863 г. в Париже вышла из-под пера эрудита Хосе Марии Торреса Кай-седо блестящая работа «Биографический и критико-литературный очерк об основных испаноамериканских поэтах и писателях» в трех томах. Это было первое фундаментальное исследование по истории культуры, литературы и общественной мысли региона.
Колумбийский позитивизм на рубеже веков. Доминирование ревизионистского подхода в историографии в 80-е годы XIX в. не уничтожило либеральной традиции. «Обновленцы» вызвали растущий интерес исследователей к источникам, к архивным документам. В общественной мысли и в историографии наступление «обновленцев» и ревизионистов было преодолено возвратом к позитивизму, увлечением социал-дарвинизмом Г. Спенсера, идеями Дж.С. Милля. Впервые позитивистские идеи О. Конта стали известны ещё в середине XIX в. Хосе Эусебио Каро, а затем М.М. Мадьедо упоминали в своих работах О. Конта. В дальнейшем Мадьедо стал большим поклонником Конта и даже перевел работу Робине, в которой давалось краткое изложение книг Конта. Однако идеи Конта в Колумбии не получили такого же распространения, как в Чили, Бразилии или Мексике. С 70-х годов самым популярным автором стал Спенсер. Этому в немалой степени способствовали англофильские настроения элиты. Спенсер в большей мере, нежели Конт, соответствовал индустриальной эпохе. У него была вера в совершенство человека и энтузиазм в связи с достижениями индустриальной эры.
Дух спенсерианского позитивизма проявился в речи С. Камачо Рольдана в 1882 г. при закрытии учебного года в Университете. Он живописал достижения и прогресс человечества в завоевании природы. Техники, инженеры, по его словам, станут главными фигурами индустриального общества. Эволюционизм и социал-дарвинизм завоевали множество поклонников среди колумбийских интеллектуалов, в том числе и среди «обновленцев». Р. Нуньес и М.А. Каро были позитивистами, считая этот метод единственным научным методом познания177.
Речь Камачо Рольдана спровоцировала дискуссию со стороны части «обновленцев», отрицавших ценность идей позитивизма. Р.М. Карраскилья ответил лекцией «Христианская наука», выдержанной в неотомистском духе. Карраскилья как раз призывал освободить науку от позитивизма178. Несмотря на то что Нуньес и Каро были увлечены Спенсером, считали себя приверженцами позитивизма, с победой «обновленчества» в 80-е годы на первый план выдвигаются традиционализм и неосхоластика. И Карраскилья, и другой консервативный писатель Луис Франсиско Вергара в своей книге «Позитивизм и метафизика» доказывали несостоятельность идей Конта. Однако если контианство было «разбито» «обновленцами», то Спенсер вошел в моду в конце века.
В историографии конца XIX в. преобладают внимание к конкретным социально-экономическим темам, биографические исследования и местные локальные истории, граничащие с возрождающимся костумбризмом. Проис
177 Anderle A. Op. cit. Р. 430-431.
458 178 Sierra Mejia R. Op. cit. P. 34.
Часть 111. Историки и историографические школы XIX века
ходит накопление знаний, историки чаще обращаются к первоисточникам и архивным документам. В 1879 г. Леонидас Скарпетта и Сатурнино Вергара издали биографический словарь. Их источниками были многочисленные документы, а также «классические» работы Гроота, Рестрепо, Акосты179.
Определенным разрывом с традицией классической школы были работы по социально-экономической истории Висенте Рестрепо, опубликовавшего в 1885 г. работу «Исследование о золото- и серебродобыче в Колумбии». В 1897 г. он же издал свою работу о Гонсало Хименесе де Кесаде, основателе города Богота. Описывая события конкисты, В. Рестрепо признавал алчность и варварство конкистадоров, хотя и подчеркивал личное благородство и рыцарство самого Хименеса де Кесады180. Там же он опубликовал биографию крупного церковного деятеля Ариаса де Угарте. Он же написал обширный труд с множеством приложений карт, рисунков о чибча-муисках и археологических памятниках Колумбии181. Увлечение индейской тематикой передалось и его сыну Эрнесто Рестрепо Тирадо, который в 1892 г. опубликовал книгу «Исследование об аборигенах Колумбии».
Индейские исследования стали популярны с середины века. Первой книгой о чибча была работа Эсекиеля Урикоечеа «Очерки новогранадских древностей» (1854), в которой автор предполагал этническую и культурную близость чибча к японцам. Э. Урикоечеа использовал множество хроник колониального периода, а также материалы, опубликованные в трудах Гумбольдта и Акосты. Индейскую тематику продолжил в 80-е годы Либорио Серда, издавший целую серию статей об истории мифа об Эльдорадо. Он показал экономическую деятельность, социальный уклад чибча, подробно описывал археологические и антропологические находки, относящиеся к древним му-искам182.
В конце века исследования позитивистов-либералов привлекали меньше внимания, чем примитивные работы позитивистов-консерваторов, отличавшихся мелкотемьем. В 1880 г. вышла работа Мануэля Брисеньо «Комуне-рос», посвященная восстанию в Сокорро в 1781 г. Автор подробно исследовал предпосылки движения креолов против короны, характеризуя его как предшественника Войны за независимость. Однако на волне «обновленчества» такие темы оставались малопопулярными183.
Хосе Мария Кордовес Моуре (1838-1918) был писателем костумбристом консервативно-позитивистского направления. Хотя он пострадал и от радикалов, уволивших его со службы в 1867 г., и от «обновленцев» Каро, а его взгляды были умеренно-консервативными, сам он считал себя приверженцем позитивизма. В 1893 г. он опубликовал первый том «Воспоминаний о Сан-та-Фе-де-Богота». Затем появились ещё семь томов. Это был сборник хроник, частных воспоминаний, исторических очерков. Х.М. Кордовес особое внимание уделял обычаям и привычкам текущей повседневности колумбий
179 Scarpetta M.L., Vergara S. Op. cit. P. 3-4.
180 Restrepo V. Apuntes para la biograffa del Fundador del Nuevo Reino de Granada у vida de dos ilustres prelados, hijos de Santa Fe de Bogota. Bogota, 1897. P. 3-68.
181 Restrepo V. Los Chibchas antes de la conquista espanola. Bogota, 1895.
182 Melo J.O. Op. cit. P. 83.
183 Tovar Zambrano B. Op. cit. P. 58.
459
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ских городов. Вместе с тем в его работе можно найти подробные описания политических событий, например заговор 1828 г. против Боливара, приход к власти Т.С. де Москера и другие. Впервые в историографии, особенно такого костумбристского плана, большое место в исследовании занимал народ: описание положения городских низов, ремесленников, индейцев, негров184.
В подобном же стиле писал другой представитель этого направления Педро Мария Ибаньес (1854-1919), опубликовавший в 1891 г. «Хронику Боготы» (повторное издание вышло в 1913-1923 гг.), в которой дана история города с момента его основания до конца XIX в. Он использовал множество архивных документов, что придало его работе определенную ценность. На ту же тему был написан «Биографический очерк Гонсало Хименеса де Кесады», опубликованный в 1892 г.
Мануэль Урибе Анхель (1822-1904) и Альваро Рестрепо Эуссе (1844-1910) посвятили свои работы региональной истории. Оба автора исследовали историю Антиокии. Первый опубликовал в 1895 г. «Географию Антиокии», а второй в 1903 г. - «Историю Антиокии». Оба описали события от конкисты до независимости. Работы составлены в виде хроники185.
В отличие от других стран региона, где увлечение позитивизмом вызвало подъем интереса к национальной истории, в Колумбии это совпало с наступлением «обновленцев» и их ревизией концепций либерально-позитивистской и классической школ. Хотя в 1902 г. возникла Колумбийская академия истории, конец XIX - начало XX в. знаменовали упадок исторической науки. Возобновление интереса к истории произошло лишь в канун празднования столетия независимости в 1910 г., но это уже другая история.
ИСТОРИОГРАФИЯ
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ЭКВАДОРА
В КОНЦЕ XVIII-XIX ВЕКЕ
Глава 8
XVIII ВЕК
Развитие эквадорской культуры в колониальный период неразрывно связано с Университетом пресвятого Григория Великого, действовавшим в Кито с 1622 по 1769 г. На кафедрах теологии, канонического права, морали, философии, грамматики и на так называемой «институтской» кафедре первоначально преподавали профессора из Европы, которых постепенно заменили свои выпускники, в основном иезуиты; поэтому иногда Университет называют иезуитским.
Гордостью и подлинной жемчужиной Университета была библиотека, собранная иезуитами и насчитывавшая 40 тыс. томов, для того времени
ш Melo J.O. Op. cit. Р. 79.
460 185 Ibid. Р. 80.
Часть IIL Историки и историографические школы XIX века
огромный и бесценный книжный фонд, имевший и редчайшие издания, например Liber Chronicarum 1493 г.1
Университет был широко известен в границах испанской колониальной империи Нового Света. В его аудиториях обучались креолы из всех вице-королевств, а также испанцы, португальцы, немцы, итальянцы. Менее масштабным, но весьма существенным был вклад в развитие эквадорской культуры семинарии Сан-Луис, созданной в XVI в., а также нескольких университетов, основанных в XVIII в.
Приоритет гуманитарным дисциплинам способствовал росту интереса к литературе, истории, к осмыслению социальных основ бытия. Популярными в студенческой среде были трактат Бальтасара Грасиана «Остроумие, или Искусство изощренного ума» и произведения Гонгоры. Первая проба пера некоторых студентов затрагивала проблемы психологии, жизни и быта эквадорцев, т.е. те вопросы, которые впоследствии составят основу костумб-ризма.
В XVIII в. публикуется несколько работ эквадорских авторов, среди которых следует выделить Хуана де Веласко (1727-1793). Этот священник-иезуит снискал в своей стране славу «эквадорского Геродота», хотя список его трудов включает не только работы по истории, но и такие, например, как «Трактат по физике», «Коллекция различных поэтических опытов одного праздношатающегося из города Фаенса», «Словарь языка Перу-Кито, называемого языком Инки», «Трактат по философии» и ряд богословских трактатов.
Среди исторических сочинений Веласко большой интерес представляют «История королевства Кито в срединной Америке»2, «Современная история королевства Кито и хроника провинции Ордена иезуитов в том же королевстве», «Общая карта провинций Кито». Наиболее известен первый труд. Автор проделал огромную работу, представив практически все эквадорские традиции на основе рукописей и других документальных свидетельств, абсолютное большинство которых не дошло до наших дней.
Другой заслуживающий пристального внимания автор - Антонио де Альседо-и-Бельхарано (1734-1812). В 1786-1789 гг. в Мадриде увидели свет шесть томов его «Историко-географического словаря Западных Индий, или Америки».
Эквадор отнюдь не был культурной окраиной Испанской Америки, о чем свидетельствует и творчество Еухеньо Эспехо (так чаще всего его именуют на родине), одного из самых ярких латиноамериканских мыслителей XVIII столетия.
Франсиско Хавьер Еухеньо де Санта Крус-и-Эспехо (1747-1795) был метисом, что в то время, казалось бы, исключало возможность получить хорошее образование, а тем более «стать пророком в своем отечестве». Судьба распорядилась иначе: она не смогла не протянуть руку талантливому юноше.
1 Sanchez Astudillo Miguel S.J. Textos de catedraticos jesuitas en Quito colonial // Boletin de la Academia Nacional de Historia (Quito). 1959. N 93. P. 51.
2 Historia del reino de Quito en la America meridional.Faenza, 1789. Vols. 1-3.	461
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Судьбоносным оказался сначала орден доминиканцев, а затем юношу взяли под свое покровительство иезуиты. В монастырских кельях этих орденов Эспехо учился, постигал тайны мироздания, становился личностью. Результаты превзошли все ожидания. Его послужной список говорит сам за себя: лицензиат, преподаватель права в указанном выше Университете пресвятого Григория Великого и в Королевском университете святого Фомы, где он также преподавал медицину, имея докторскую степень по этой дисциплине; директор Королевской публичной библиотеки в Кито и секретарь Патриотического общества.
Столь же, а может быть, и более многомерно его творчество. Известный современный эквадорский историк и политический деятель Хорхе Сальвадор Лара отмечает в этой связи: «Он написал много работ. Некоторые из них не идентифицированы, другие утеряны. Каждая из них полна сомнений и беспокойств. Он не выставлял напоказ свои политические теории, скорее наводил на мысль. В стратегических целях никогда не шел в лобовую атаку, потому что в первой же из них был бы уничтожен. Постепенно минировал позиции противника. Не использовал оскорблений, а только сарказм. Не командовал войсками... а являлся наставником, подготавливал учеников. Ему претил запах пороха, предпочитал запах типографской краски. Был тихим минёром, «домовым», как он сам себя называл»3.
В этой характеристике верно многое, но далеко не все. Думается, что для той эпохи, когда каждый свободный порыв души оказывался в поле зрения инквизиции, слова мыслителя приобретали большую поражающую мощность, чем настоящие снаряды. Самый знаменитый труд Эспехо «Новый Лукиан, или Возбудитель воображения» (1779) - острая сатира на испанские университеты, на схоластические догмы, пронизавшие всю систему преподавания. Он не скрывал своих убеждений в том, что гнёт Испании унижает народы Нового Света, и предлагал целый комплекс реформ, поражающий своей дерзостью и размахом.
Идеи Эспехо о трансформации практически всей колониальной системы были выявлены на судебном процессе против него в 80-е годы, закончившемся ссылкой в Боготу. План преобразований предусматривал: 1) одновременные восстания в крупнейших городах Испанской Америки, 2) создание автономных и независимых правительств, 3) юридически закрепленное равенство всех граждан, 4) вся полнота власти только в руках американцев, 5) запрещение вмешиваться в общественную жизнь испанцам, желающим остаться в Америке, 6) создание национальной церкви со своими иерархами, 7) конфискация чрезмерной собственности религиозных сообществ в интересах государства4. К этой же категории проблем следует отнести постоянно отстаивавшуюся им необходимость заключить социальный пакт в целях создания нового общества, называемого «республикой». Отнюдь не случайно именно Эспехо считается предтечей начала революционных волнений в Кито в 1809 г. К тому же в Боготе эквадорский мыслитель познакомился с Антонио Нариньо, ставшим впоследствии лидером новогранадских борцов
3 Salvador Lara J. Breve Historia contemporanea del Ecuador. 2-a ed. Mexico, 2000. P. 262.
462 4 Ibid. P. 265-266.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
за независимость и считавшим себя учеником Эспехо. Эквадорский мыслитель также переписывался с лидером революционно настроенных перуанцев Иполито Унануе.
Некоторые вопросы Эспехо трактовал в контексте утопических воззрений. Это касается прежде всего религии, которую он предлагал «очистить» от наслоений времени и возвратить к тому состоянию, которое она имела в период возникновения. Одновременно ратовал за то, чтобы при интерпретации священных писаний все ориентировались только на Августина как одного из самых «либеральных» отцов церкви. Постоянно критикуя Святой престол, Эспехо поставил вопрос о создании «национальной церкви». Его идеалом было возвращение к той духовной ауре человечества, которую оно имело в эпоху общинного строя, когда ему не были свойственны зависть и тщеславие.
XIX ВЕК
В этом столетии история Эквадора отличалась от истории большинства латиноамериканских государств более поздним обретением независимости (1830) и самой острой борьбой за власть либеральных и консервативных сил, завершившейся либеральной революцией 1895 г. Естественно, что и национальная историография и общественная мысль отразили все проходившие в стране процессы в рамках тех идеологических пристрастий, которые были присущи противоборствующим силам. Среди ведущих историков следует назвать П. Монкайо, П.Ф. Севальоса и Ф.Г. Суареса, в общественной мысли творил знаменитый X. Монтальво. Вместе с тем, и политическая и интеллектуальная жизнь Эквадора были самым органичным образом связаны с деятельностью В. Рокафуэрте.
Висенте Рокафуэрте (1783-1847), сын одного из их крупнейших латифундистов Эквадора, унаследовавший огромное состояние, был глубоко убежденным последователем Боливара и внес большой вклад в становление независимого эквадорского государства, став президентом страны в 1835 -1839 гг. Деятельность Рокафуэрте не ограничивалась Эквадором. Он дважды приезжал на Кубу для оказания помощи местным борцам против метрополии, в 20-е и в начале 30-х годов, находясь в Мексике, активно участвовал в либеральном движении. Человек крайне радикальных убеждений, Рокафуэрте еще в годы Войны за независимость написал несколько публицистических работ, направленных против испанского господства. Их он подписывал псевдонимом «Настоящий американец», имея на это полное право, ибо принадлежал к той плеяде истинных патриотов континента, которые считали своим долгом бороться за свободу любого испаноязычного народа Нового Света.
Рокафуэрте не был профессиональным историком. Для него та или иная работа имела скорее прикладное значение. Открывает этот ряд памфлет «Идеи, необходимые любому народу, который хочет стать свободным», написанный в Гаване, но опубликованный в 1821 г. в Филадельфии. Правда, имеются некоторые ссылки на кубинских историков XIX в., утверждающих,
463
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
что первая публикация имела место в Гаване. В памфлете речь шла прежде всего о либеральных ценностях и необходимости сделать их всеобщим достоянием.
Другой труд эквадорского политика - «Краткий очерк Мексиканской революции от клича Игуалы до провозглашения империи Итурбиде» (Филадельфия, 1822 г.) имел большой резонанс среди мексиканских интеллектуалов. Эта работа, по замечанию современного американского историка Хайме Е.Родригеса, «устанавливала основные направления политической истории периода, в ней впервые выдвигались обвинения против Итурбиде и империи». По существу всё первое поколение мексикан- ских историков (Хосе Мариа Луис ВИСЕНТЕ РОКАФУЭРТЕ	М°Р*’ Л°РеНС° С“’ Х°Св Ма‘
 риа Боканегра, Лукас Аламан широко использовали в своих трудах концепцию и аргументацию Рокафуэрте, хотя, ссылки на его труд делал только Л. Аламан5. В то же время некоторые историки, сторонники Итурбиде, подвергшегося в работе Рокафуэрте резкой критике (как например, Хосе Браво Угарте), в свою очередь критиковали «Краткий очерк...» и самого Рокафуэрте.
Педро Монкайо (1804-1888) - адвокат, журналист, историк. Публичную карьеру начал в 1833 г., став одним из инициаторов и главных редакторов либеральной газеты «Е1 Quiteno Libre». Через несколько лет, оказавшись в эмиграции в Перу, редактировал там газету «La linterna magica», с либеральных позиций критиковавшую политику генерала Флореса в Эквадоре. Со второй половины 40-х годов стал высоко котироваться в политической жизни страны: депутат парламента, член нескольких конституционных конгрессов, посол Эквадора во Франции, чрезвычайный и полномочный посол в Перу, глава эквадорской делегации на переговорах с Перу по урегулированию государственной границы. После окончания этой миссии опубликовал чрезвычайно интересную брошюру о пограничных проблемах в отношениях между Эквадором и Перу.
Политическую деятельность успешно совмещал с работой на ниве журналистики (последняя издававшаяся им газета «Е1 Progresista») и общественной мысли, был ярким оратором, убежденным либералом, посвятил своему кумиру, В. Рокафуэрте, работу «Первое августа и гражданин Рокафуэрте», увидевшую свет в 1870 г. в Чили.
464 5 Historiografia mexicana: El surgimiento de la historiografia nacional. Mexico, 1997. P. 177, 178.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В области истории написал немного: «Письмо из Имбабуры» и «История Эквадора в 1825-1875 гг.». Хотя его авторство последнего труда подвергается сомнению некоторыми эквадорскими исследователями, тем не менее по существу на эти лавры до сих пор нет бесспорных претендентов. Работа в основном носит описательный характер. Фактически - это хроника Эквадора за 50 лет, без анализа предыдущих этапов формирования эквадорской нации, без глубокого осмысления истории страны в XIX в.
Педро Фермин Севальос (1812-1893). Его биографы единодушны: в студенческие годы он никогда не блистал прилежанием, не отличался особым усердием и любознательностью. Казалось бы, что бурно прожитая молодость не оставляла шансов на какие-либо достижения в творчестве. Отрезвление пришло на одной из вечеринок высшей знати в 1835 г., когда телохранитель генерала Флореса устроил дикую резню. Несколько человек погибли, а среди раненых оказался и Севальос, чудом спасшийся в ту ночь.
Это был решительный поворот к новой жизни. С этого времени его ближайшими друзьями стали книги, а любимыми авторами - Жорж Санд, испанский прозаик Фернан Кабальеро и Плутарх, произведениям которого в конце концов было отдано предпочтение, что и предопределило дальнейший путь Севальоса.
Во второй половине 40-х годов он стал уже известным политиком, убежденным либералом. Был депутатом различных уровней. Пиком его служебной карьеры стало назначение в 1851 г. государственным министром.
С начала 50-х годов Севальос активно сотрудничал с газетами «La Democracia» и «Е1 cuadro sinoptico de la Repiiblica del Ecuador», публикуя там статьи на исторические темы. Популярной была его серия «Галерея знаменитых эквадорцев». Именно она и легла в основу главного труда Севальоса «Резюме истории Эквадора».
В 1870-1871 гг. вышли пять томов. Был сверстан и 6-й том, содержавший сведения по национальной географии, однако в нем оказалось столько ошибок, что автор и издательство решили не выпускать его массовым тиражом. Севальосом был также подготовлен специальный том документов, не увидевший свет по независящим от него обстоятельствам. В последующих нескольких переизданиях эти документы были включены в каждый из томов по хронологическому принципу (наиболее полное издание - 1889 г.)6. Он считал себя продолжателем Хуана де Веласко, к которому относился с огромным пиететом. Главное достоинство «Резюме истории Эквадора» состояло в том, что в нем впервые в национальной историографии были введены в научный оборот многие документы и предпринята попытка исправить ошибки, допущенные писавшими ранее авторами. Работу отличал и более высокий уровень обобщения, хотя всё еще доминировал описательный принцип.
Важным дополнительным штрихом к творческой биографии Севальоса являлись его работы об испанском языке и тот факт, что он был одним из основателей и первым президентом Эквадорской академии языка.
^Cevallos P.F. Resumen de la historia del Ecuador desde su origen hasta 1875. Guayaquil, 1889.
Vols. 1-6.	465
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Федерико Гонсалес Суарес (1844-1917) - священник, самый крупный эквадорский историк XIX в. Исповедовал Севальоса на предсмертном одре. Биографы считают, что их первая же встреча в 1871 г. не только положила начало дружеским отношениям, но и решающим образом повлияла на творческий путь Гонсалеса Суареса. Действительно, это событие оказалось памятным прежде всего для последнего. Его блестящая публичная лекция о поэзии Америки настолько потрясла Севальоса, что он в знак благодарности подарил молодому Федерико только что вышедшие все пять томов «Резюме истории Эквадора»7. Вдумчивое чтение труда этого маститого коллеги с замечаниями и комментариями на полях убедило Гонсалеса Суареса в необходимости создать «еще одну национальную историю».
В отличие от Севальоса, для детства и юности которого характерны беззаботность и изобилие, Гонсалес Суарес был выходцем из беднейших слоев эквадорской столицы, обреченным на постоянные лишения. Достаточно упомянуть о том, что он ходил в школу несколько лет босиком, а уроки в вечернее время делал на улице, чтобы воспользоваться светом фонаря на стоявшем рядом с домом столбе8. Нищета вынудила его вступить в орден иезуитов, где он провел 10 лет, ставших для него решающими во многих отношениях: он получил сан священника, а главное, обрел огромные знания, равные полному, добротному университетскому курсу. Вчерашний любознательный, исключительно трудолюбивый юноша постепенно становился авторитетным религиозным деятелем и хорошим специалистом в целом ряде гуманитарных дисциплин.
Важной вехой в жизни Суареса стало порученное ему отпевание в 1875 г. убитого либерально настроенными патриотами диктатора Гарсиа Морено. Гонсалес Суарес всячески отказывался от этой миссии, однако в тот переломный для страны исторический момент многим казалось, что именно он найдет самые точные и необходимые для столь деликатной политической ситуации слова. Пришлось согласиться. Первая же фраза священника: «Я не принадлежал к его партии», - показала степень честности и достоинств этого человека. Известная истина «О покойнике или хорошо, или ничего» явно не соответствовала той похоронной церемонии. Гонсалес Суарес построил поминальную молитву по принципу: «Человеческий суд не может проникнуть в предначертания Вечности, в то, как ею будут восприняты события и различные акты, восторженно встреченные на земле»9. Фанатично преданные бывшему диктатору консерваторы сразу же зачислили священника в разряд еретиков и политических преступников. Правда, кабинет министров, рассмотрев на специальном заседании действия Гонсалеса Суареса, принял решение оставить его в покое.	• .
Отношение к истории этого ученого (в данном случае слово «ученый» можно использовать без всяких оговорок) вполне соответствовало тем профессиональным критериям, которые сложились тогда в Европе. Изначально он поставил перед собой задачу подготовить фундаментальную, качественно
7 Barrera I.J. Historiadores de la Republica //Boletin de la Academia Nacional de Historia (Quito). 1949. N 74. P. 200.	. . •
8 Ibid. P. 202.
466 9 Ibid. P. 204.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
новую историю Эквадора на основании самых современных для того времени методологических принципов (позитивизм, школа Л.Ранке), на обновленной документальной основе. Поиски не использованных ранее источников заставили Гонсалеса Суареса впервые в эквадорской историографии поставить вопрос о важности и необходимости археологических раскопок и об изучении предыстории страны.
Собственный взгляд на историю Суарес изложил в книге «Защита моих исторических суждений», которую завещал издать после своей кончины (работа была опубликована только в 1937 г.). Да простит нас читатель за пространный фрагмент, но именно в нем заключено истинное кредо этого историка: «Рассказывать о событиях прошлого только ради развлечения значит подливать масло в огонь всем нам присущей врожденной любознательности, однако это самая презренная цель, ради которой может работать историк. Задача истории должна быть более благородной и возвышенной. Она должна показывать народам путь, следуя по которому, они могут возвеличить себя в моральном плане, и те дороги, которые постепенно ведут к моральной деградации, вплоть до фатального исхода... Когда вы заканчиваете чтение книги по истории, желательно, чтобы она дала вам почувствовать, что вы обрели большую моральную стойкость, что вы преисполнены чувства долга, и самое главное, что она пробудила в вас чувство справедливости. Что касается наших предков, то мы должны стремиться к улучшению наших привычек, потому что общество, каким бы хорошим оно ни было, всегда может быть лучше. Народ, считающий себя безупречным, вскоре прекратит свое существование»10.
В течение десяти лет Гонсалес Суарес работал над главным трудом своей жизни и всей эквадорской историографии XIX в. «Всеобщая история Эквадорской республики». Архивы, библиотеки, археологические раскопки в своей стране, поиски документов в Испании и в некоторых государствах Латинской Америки - все это в конечном итоге привело к большому успеху: в 1890-1903 гг. в Кито увидели свет восемь томов этого исследования (первые семь освещали историю Эквадора колониальной эпохи, последний - XIX в.). Правда, успехом это событие считали далеко не все. «Всеобщая история...» вышла в острейший период эквадорской истории. Борьба либералов и консерваторов достигла апогея - победы либеральной революции 1895 г. Наступивший этап либеральных преобразований не ослабил остроту этого противоборства. Естественно, что труд, в котором священник-историк весьма критически трактовал колониальную политику Испании и с позиций либеральной историографии оценивал деятельность католической церкви, вызвал недовольство консервативной элиты. Особенно неприязненно был воспринят четвертый том, рассказывающий о политической, культурной и религиозной жизни колонии.
Кроме того, Суаресон были опубликованы «Эквадорская предыстория» (Кито, 1904), «Очерки литературы», «Красота природы и возбуждаемые ею эстетические чувства» и другие работы.
10 Ibid. Р. 206.
467
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ХУАН МОНТАЛЬВО
Хуан Монтальво (1832-1889).
Многие зарубежные биографы ставят его в один ряд с Д. Фаустино Сармьенто, X. Марти и Э. Родо. Не вдаваясь в детали и абсолютную правомерность такого сравнения, нельзя не разделить мнение большинства исследователей, считающих Монтальво одним из самых талантливых публицистов и представителей латиноамериканской общественной мысли XIX в.
Монтальво родился в Сан-Хуан-де-Дьос-де-Амбато, городе-саде, как его называют в Эквадоре, в семье среднего достатка. Удивительные по красоте пейзажи «малой родины» существенно повлияли на формирование внутреннего мира ребенка, с раннего детства способствовали развитию в нем чувства прекрасного и во многом еще не осознанной тяги к эстетическим ценностям. Хуан рос типичным вундеркиндом, обладал прекрасной памятью, говоря современным языком, по всем тестам опе-
Монтальво не типичен и тем, что
режал своих сверстников.
в столичном университете он отдал
предпочтение словесности, а не юридическим дисциплинам, как это делали почти все известные латиноамериканские интеллектуалы столетия. В 1851 г. в газете «Е1 Iris» опубликовал свои первые статьи и в 19 лет о нем заговорили как о перспективном писателе. Он уехал в Париж и жил там в течение семи лет, и некто иной, как знаменитый Ламартин предсказал ему большое буду-
щее на этом поприще.
Возвращение на родину в 27-летнем возрасте в корне изменило жизнь и творческие планы. Установившаяся в стране в 60-е - первой половине 70-х годов диктатура Гарсии Морено противоречила всем жизненным принципам и взглядам молодого эквадорца, который начал с помощью слова беспощадную борьбу против этого «зверя с хищным оскалом» (Монтальво). В основанной им газете «Cosmopolita» пропагандировались либеральные ценности и давались уничтожающие характеристики установленному режиму. Перо борца в постоянной работе. Репрессии не заставили себя ждать. Он подвергся высылке из страны, однако, находясь в Колумбии, снова в Париже или Лиме, не прекращал борьбу. Из этого патриотического порыва и полного неприятия режима возникла блестящая характеристика диктатора и диктатуры: «Гарсия Морено разделил Эквадор на три равных части. Одна была осуждена на смерть, другая - на ссылку, третья - на рабство... Солдат командует граж-468 данином, монах солдатом, палач монахом, тиран палачом, дьявол тираном,
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
и всё это погружено в мрачную пучину коррупции»11. Статьи и памфлеты Монтальво оказывали огромное воздействие на либеральные силы, и, когда в 1875 г. диктатор пал от рук молодых либералов, публицист с полным основанием произнес свою знаменитую фразу: «Мое перо убило его».
Естественно, что Монтальво не мог пройти мимо индейской проблемы. В трактате «Знать» он всесторонне рассматривает этот вопрос. Любопытен пассаж об исторической ответственности испанцев и современных ему белых эквадорцев за их отношение к индейцам: «Если Бог захочет однажды сделать цивилизованной эту расу (индейцев. - Е.Л.), то нам простится преступление наших предков. Оно состоит не в том, что последние их завоевали, а в том, что превратили в жалких париев». В свою очередь, он отмечал: «Мы их не убиваем, а стремимся, и не без усилий, вытащить из рабства, к которому они чрезвычайно предрасположены, и одновременно заставляем верить, что они являются рабами от рождения». Таким образом, на его взгляд, знаменитый диспут середины XVI в. между Лас Касасом и Сепульведой не потерял своей актуальности и в последние десятилетия XIX в.
В другом трактате «Созерцатель» Монтальво рассуждает о положении индейцев Эквадора в современный ему период: «Индеец, как и его осел, - ничейная собственность, которую может захватить любой оккупант... Солдат может захватить, чтобы он подмел казарму и вывез нечистоты; алькальд его хватает, чтобы послать с письмом в двадцать разных мест; священник его заставляет привезти воды из реки; и все это бесплатно плюс несколько тумаков, чтобы он чего-то не забыл и возвратился бы обратно, ожидая других приказаний. И индеец возвращается, потому что таково его положение; когда его бьют, он еще должен поблагодарить своего палача: “Бог вам все заплатит, сеньор”, - говорит он, подпоясывая брюки. Безвинное, несчастное создание! Если бы мое перо обладало способностью плакать, я бы написал книгу “Индеец” и заставил бы рыдать вселенную»12.
Очерку, который тогда в Латинской Америке называли трактатом, Монтальво отдавал предпочтение. Этот жанр впервые появился в английской и французской литературе, в творчестве Ф. Бэкона и Монтеня. В Испании первые опыты с публикацией очерков будут отмечены только в 1896 г. Таким образом, Монтальво фактически являлся одним из пионеров этого жанра в испаноязычной литературе. Его самая знаменитая работа «Семь Трактатов» испытывала определенное влияние Бэкона. Прежде всего, это касается названий очерков: «Знать», «Красота в жизни человеческого рода», «Реплика католическому псевдософисту», «О гении», «Герои южноамериканской эмансипации», «Банкеты философов», «Пробный шар».
Произведения Монтальво написаны ярким, образным языком, афористичны. Они порой пронизаны юмором, легкой иронией, сарказмом. Кроме указанных выше, необходимо отметить: «Фортуна и счастье» (Панама, 1880); «Главы, о которых забыл Сервантес» (Безансон, 1895); «Моральная
11 Цит. по: Kalmikov N., Larine Е. Historia da America Latina. Moscovo, 1991. P. 163.
12 Цит. no: Bazin R. Historia de la literatura americana en lengua espanola. Buenos Aires, 1958. P. 222, 223.
469
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
геометрия» (Мадрид, 1902); «Церковный Меркурий. Книга истин и смешной репертуар, или Академики из Тертеафуэры» (Мадрид, 1918).
Поразительна способность Монтальво в нескольких словах или нескольких фразах охарактеризовать то или иное событие и даже создать образ знаменитого человека. На мой взгляд, удачна характеристика Симона Боливара: «Боливар с пером столь же величественен, как и со шпагой. Отделите Боливара-писателя, Боливара-мудреца от Боливара-солдата и, наверное, останется только герой Средних веков, ведь суть его гения - это интеллигентность, увенчавшая молнию войны». Или еще одна творческая и с глубоким подтекстом политическая находка: «Боливар умер бедным, это одна из его побед. Такие люди, как Боливар, должны умирать бедными»13.
Не может не вызвать восхищение и созданный Монтальво собственный портрет: «Я сдирал кожу с палачей, с ловкачей, с воров, с подлецов, с ничтожеств, со спекулянтов денежными бумагами, с дураков, замышлявших гнусности... я сдирал все, что должно быть сдираемо в этом мире, и, слава Богу, заслужил справедливый титул: я-чудовище»14.
Перо Монтальво «убило» эквадорского диктатора, способствовало сплочению либеральных сил, сыграло важную роль в их победе в революции 1895 г., открыв тем самым новую страницу в истории страны.
Президентом был избран признанный лидер либералов Элой Альфаро (1895-1901). Он прекрасно понимал значение религии в жизни Эквадора и поэтому не стал прибегать к репрессиям и запретам в отношении церковнослужителей. Попытки установить диалог с церковью увенчались успехом: церковь оказалась под контролем государства. В 1897 г. была провозглашена новая конституция, в которой нашли отражение основные принципы эквадорского либерализма: религиозная терпимость, светский характер образования, гражданская регистрация брака, эмансипация женщин. Значительная часть радикальных реформ была проведена Э. Альфаро в годы его второго президентства (1906-1911). В результате всех этих преобразований обрели большую свободу и эквадорская наука и культура.
ПАРАГВАЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ XIX-НАЧАЛА XX ВЕКА
Глава 9
Особенности исторического развития Парагвая в XIX в. - 26-летняя диктатура X.Г. Франсии (1814-1840) и катастрофическая по своим последствиям война с Тройственным союзом (1864-1870) - обусловили значительное по сравнению с большинством латиноамериканских стран отставание в развитии литературы, общественной мысли и гуманитарных наук. В стране долгое время просто не было для этого условий.
13 10 Figuras de America. Lima, 1961. P. 157, 153.
470 14 Ibid. P. 154.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Возникновение парагвайской литературы историк и литературовед В.Н. Кутейщикова датирует 60-ми годами, а складывание литературного процесса - последней четвертью XIX в.1 Несколько единичных мемуарнопублицистических заметок, связанных с недавним прошлым страны, было опубликовано в 40-е и в 60-е годы. Первые работы, касающиеся исторических сюжетов, и пространные мемуары были изданы в 80-е годы, а настоящие исторические исследования появились лишь во второй половине 90-х годов.
* * *
Парагвайское государство возникло в результате не только Войны за независимость против испанских колонизаторов, но в ожесточенной борьбе с соседями за сохранение национального суверенитета. Эту борьбу возглавил один из лидеров «майской революции» 1811 г., Хосе Гаспар Родригес де Фран-сия (1766-1840). В 1814 г. он был провозглашен Верховным диктатором республики, а в 1816 - пожизненным диктатором. Франсия приобрел неограниченные полномочия, конгресс мог созываться лишь по его указанию, были уничтожены местные выборные органы, их заменили правительственные чиновники.
Парадокс заключался в том, что диктатором Х.Г. Франсия стал вопреки своим убеждениям. Это был широко образованный человек либеральных взглядов, приверженец идей французского Просвещения, поклонник Руссо. Но он считал, что диктатура - единственное средство сохранения независимости страны, а также воплощения... идей эгалитаризма. Франсия сформировал режим личной диктатуры и закрыл границы республики, полностью изолировав Парагвай от внешнего мира. Он быстро и жестоко устранил своих политических противников. Одни были убиты или заключены в тюрьмы, другие бежали из страны или сами заточили себя в отдаленных поместьях, как, например, будущий президент К.А. Лопес.
Правительство Франсии реорганизовало армию и госаппарат, конфисковало земли испанских колонизаторов и католической церкви. Часть этих земель за умеренную плату сдавалась в бессрочную аренду, что способствовало развитию мелкого и среднего сельскохозяйственного производства. Другая часть была превращена в «эстансии Родины» - крупные государственные скотоводческие хозяйства. Часть продовольствия, производимого там, распределялась среди бедняков. В их же интересах Франсия установил потолок цен на муку и мясо, и правительственные чиновники контролировали цены на продукты питания на столичных рынках. Государство способствовало развитию торговли и ремесел, субсидировало промышленное развитие. Создавались мануфактуры, в том числе государственные оружейные мастерские и верфи, строились дороги, была проведена реконструкция столицы. Повсеместно открывались начальные школы и было введено бесплатное начальное обучение для мальчиков, что обеспечило поголовную грамотность мужского населения. Но диктатор считал, что его подданным вполне достаточно элементарных знаний и чтения Евангелия, среднее и высшее образование было ликвидировано. Были также закрыты монастыри и духовные школы. В стране
1 История литератур Латинской Америки. Конец XIX - начало XX века (1880-1910-е годы).
М., 1994. С. 582.	471
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
не было типографий, было пресечено развитие печати. Иностранная литература и периодика поступали только в личную библиотеку диктатора.
Подавляя любые проявления свободомыслия, Франсия ликвидировал условия для формирования будущих интеллектуалов, на десятилетия заморозил творческий потенциал парагвайцев.
* * *
Возрождение культуры началось после смерти диктатора, когда к власти в 1841 г. пришел, сначала как один из двух консулов, Карлос Антонио Лопес (1792-1862). В 1844 г. по предложению К.А. Лопеса Национальный конгресс принял первую в истории страны конституцию. Она провозглашала принцип разделения властей, равенство граждан перед законом и т.д., но предоставляла неограниченные полномочия президенту, избираемому на 10 лет, с правом переизбрания. Фактически Лопес узурпировал власть и обеспечил ее передачу после своей смерти сыну, Франсиско Солану Лопесу (1827-1870). Таким образом, диктатуру Франсии сменила другая, столь же долговечная диктатура Лопесов (1844-1870).
К.А. Лопес продолжил усилия Франсии, направленные на обеспечение независимости Парагвая, однако полностью отказался от политики самоизоляции, тормозившей его развитие. Правительство К.А. Лопеса проводило прогрессивные реформы, стимулировавшие рост промышленности. В Англии закупались машины, оборудование, военные материалы, оттуда приглашались инженеры и другие специалисты. В 1854 г. было начато строительство первой на южноамериканском континенте железной дороги Асунсьон-Пара-гуари (72 км), был введен в эксплуатацию металлургический завод в Ибикуи, строились металлообрабатывающие и оружейные предприятия, грунтовые дороги и телеграфные линии. Вырос торговый флот. На реке Парагвай были созданы судостроительные верфи. В 1856 г. был спущен на воду первый в Латинской Америке пароход со стальным корпусом.
Правительство осуществило ряд социальных и политических реформ. В 1842 г. было отменено рабство, в 1848 г. - декларировано юридическое равноправие индейцев.
К.А. Лопесом была проведена огромная работа в области образования, подготовлен фундамент и сформирована благоприятная атмосфера для литературной и научной деятельности. Он способствовал созданию Литературной академии (в ноябре 1841 г.) и первой государственной типографии. В 1845 г. в стране появилась первая газета, «Е1 Paraguayo Independiente» («Независимый парагваец»), основателем и редактором которой также был Карлос Антонио. Впоследствии С. Базе охарактеризовал основное направление газеты как демонстрацию независимости Парагвая и защиту его территориальных прав от притязаний аргентинского диктатора Росаса. В 1854 г. все 118 номеров этого издания были выпущены отдельным двухтомником2. К.А. Лопеса можно считать, наряду с Х.А. Хельи основателем парагвайской журналистики. В 50-е годы появились новые периодические издания - газеты «Е1 Semanario» (1853-1868), «Е1 Есо del Paraguay» (1855-1857).
472 2 Centurion С. Historia de las Letras Paraguayos. Asuncion; Buenos Aires, 1948. T.l. P. 146.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Многое было сделано для развития образования. В страну приглашались иностранные преподаватели. Группа молодых людей была отправлена на учебу в Европу. Многие из них впоследствии внесли значительный вклад в развитие парагвайской культуры и науки. За годы правления К.А. Лопеса открыто 435 начальных школ. Возобновилась работа знаменитого Колехио де Сан-Карлос, открылось первое учебное заведение для девочек - Колехио де Мариа, появились Правовая школа (1850) и Философская школа (Aula Filosofica, 1856), которая считается ядром формирования будущего романтического направления парагвайской культуры. В 1860 г. ученики этой школы стали издавать журнал «Aurora».
Дальновидным поступком Лопе-
са явилось привлечение к сотрудни-	ХУАН АНДРЕС ХЕЛЬИ
честву Хуана Андреса Хельи (1790-1856). Этот противник Франсии в 1845 г. вернулся из вынужденной эмиграции. За годы пребывания в Буэнос-Айресе (с 1813 г.), а затем в Уругвае он приобрел немалый журналистский и политический опыт. В Асунсьоне Хельи стал соредактором Лопеса в «Е1 Paraguayo Independiente», основателем «Е1 Semanario». В 1846 г. он был направлен в качестве парагвайского представителя в Бразилию 3. Именно там им была написана и издана книга «Парагвай: каким он был, каков он есть и каким он будет», работа довольно тенденциозная и - как сказали бы сейчас -«заказная». Но это была первая изданная книга парагвайца о Парагвае. Хотя брошюра была выпущена как анонимная и выглядела как публикация четырех писем, направленных из Буэнос-Айреса некоему коммерсанту в Рио-де-Жанейро, имя автора вскоре стало известно.4 Первое письмо посвящалось эпохе диктатора Франсии.5 По утверждению автора, его правление привело страну к полному упадку. В других письмах 6 освещались события 40-х годов. Хельи всячески восхвалял «конституционный» режим и политику К.А. Лопеса, противопоставляя их предшествующей эпохе. Бразильское из
3 У него уже был опыт дипломатической работы в качестве секретаря уругвайских миссий в ряде стран.
4 Вопрос об авторстве Хельи подробно разбирается М.С. Альперовичем в книге «Революция и диктатура в Парагвае (1810-1840)». (М., 1975. С. 274-281). Он же (с. 279) указывает, что имя автора на титульном листе впервые появилось в издании 1926 г. (Geliy J.A. El Paraguay. Lo que fue, lo que es у lo que sera. P., 1926).
5 Geliy J.A. El Paraguay: Lo que fue, lo que es у lo que sera. P., 1926. P. 41-62.
6 Ibid. P. 63-156.	473
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
дание было выпущено на португальском и французском языках в 1848 г. в типографии «Jomal do Comercio». В следующем году книга вышла на испанском языке в Асунсьоне. По всей видимости, она должна была служить созданию нового образа страны за рубежом. Любопытно, что ее французский вариант был переиздан в Париже в 1851 г., а в 1853 в Европу была направлена дипломатическая миссия, целью которой было укрепление международных позиций Парагвая. Миссию возглавил Ф.С. Лопес, а ее секретарем был назначен Х.А. Хельи. Брошюра Хельи, вероятно, способствовала успеху этой миссии.
После смерти Лопеса Старшего в 1862 г. Ф.С. Лопес продолжил политику отца. Он так же уделял большое внимание укреплению экономического и военного потенциала страны и развитию культуры и науки, но во внешней политике был менее осмотрителен.
Примечательно, что Ф.С. Лопес обратил внимание на необходимость более тщательного изучения предыдущего периода истории страны. В 1863 г. он поручил состоявшему на парагвайской службе венгру, полковнику Ф. Висне-ру де Моргенштерну собрать материалы о правлении Франсии. «Виснер изучил (по крайней мере, частично) архивные фонды и официальную документацию, беседовал с людьми, помнившими времена Франсии, ознакомился с сочинениями Ренггера и Лоншана, братьев Робертсон, Сомельеры, Моласа»7. Однако из-за болезни и начавшейся вскоре войны Парагвая с Тройственным союзом он не сумел завершить работу. Ценность его сочинения, по мнению М.С. Альперовича, заключалась, прежде всего, в том, что «автор впервые привел тексты или пересказал содержание ряда документов, имеющих большое значение для понимания истории Парагвая рассматриваемого периода. Следуя то одному, то другому источнику, некритически и без комментариев воспроизводя их сообщения, допуская немало фактических ошибок и неточностей, высказывая подчас крайне противоречивые суждения, Виснер в целом пытался без предубеждения подойти к оценке действий и политики Франсии»8. Опубликован труд Виснера был лишь в 1923 г.
В 60-е годы аргентинский историк А. X. Карранса опубликовал рукопись адвоката Мариано Антонио Моласа «Историческое описание бывшей провинции Парагвай»9. Молас (1780-1844) был одним из друзей и соратников Франсии на начальном этапе борьбы за независимость. После установления пожизненной диктатуры Франсии Молас оказался в рядах его противников. Вскоре он прекратил политическую деятельность, однако в 1928 г. был арестован по приказу диктатора и находился в заключении до его смерти.
Значительная часть работы Моласа была посвящена экономико-географическому описанию Парагвая, но в нескольких главах освещались события 1810-1811 гг. и диктатура Франсии. Автор признает лидирующую роль Франсии в парагвайской революции 1811 г., но считает, что его последую-
7 Подробнее см.: Альперович М.С. Диктатура Франсии в освещении историков Южной Америки // Латинская Америка. 1973. № 6. С. 129-130.
8 Там же.
9 Molas М.А. Descripcion histdrica de la antigua provincia del Paraguay. Buenos Aires, 1868. Авторство Моласа ставилось под сомнение парагвайским историком Б. Гараем (см.: Garay В. La 474	revolucion de la independencia del Paraguay. Madrid, 1897. P. 7).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
щая деятельность была губительна для Парагвая. Мол ас пишет, что «Фран-сия присвоил себе непомерную, ничем не ограниченную власть и, начав как деспот, выродился затем в тирана и палача своих сограждан»10. Как отметил М.С. Альперович, «в описании Моласа “верховный диктатор” выглядел... подозрительным и мстительным маньяком, гонителем просвещения, нанесшим непоправимый ущерб экономике страны и благосостоянию населения»11.
* * *
40-60-е годы XIX столетия нельзя еще рассматривать как этап в развитии парагвайской литературы и гуманитарных наук, но это было время создания условий для их возникновения, начал формироваться узкий слой интеллигенции и благоприятная общественная атмосфера для ее последующего становления.
Но война с Тройственным союзом (1864-1870) вновь нарушила естественные процессы поступательного развития. Несмотря на героизм защитников, Парагвай потерпел сокрушительное поражение. В результате войны и последовавшей за ней восьмилетней (до 1878 г.) бразильской оккупации страна потеряла более трети своей территории, почти три четверти населения, значительную часть производительных сил и материальных ресурсов. Она была совершенно разорена и обескровлена. Парагвай, где в середине XIX в. проживало более миллиона человек и который являлся одним из наиболее развитых государств Южной Америки, превратился в одну из самых малонаселенных и отсталых стран континента.
Парагвайцам было навязано привезенное в обозе оккупантов марионеточное правительство. С конца 70-х годов власть контролировалась группировкой, возглавляемой генералом Б. Кабальеро, выразителем интересов наиболее консервативной части правящей элиты, ориентировавшейся преимущественно на Бразилию.
Важнейшими событиями послевоенных лет стали принятие конституции в 1870 г. и образование политических партий. Конституция предоставляла широкие права и привилегии иностранцам, но вместе с тем она заложила основы государства буржуазного типа, утвердила принцип разделения властей (законодательная, исполнительная и судебная), буржуазные права и свободы.
В конце 80-х годов в стране начала формироваться партийная система. В 1887 г. лидеры оппозиции создали Демократический центр, переименованный в 1897 г. в либеральную партию. Она выступала под патриотическими лозунгами и выражала интересы ослабленной национальной буржуазии. Эта партия пользовалась расположением Аргентины. «Кабальеристы» ответили созданием Национально-республиканской партии («Колорадо»). Ее поддерживали латифундисты, торговцы и предприниматели, связанные с иностранным капиталом. Партии вели ожесточенную борьбу, не только критикуя друг друга в конгрессе и в печати, но и посредством заговоров и мятежей. «Колорадо» смогла оставаться правящей вплоть до революции 1904 г., когда власть надолго перешла к либералам.
10 Цит. по эл. версии изд. 1957 г.: http://www.bvp.org.py/biblio_htm/molas/mol_l_8.htm. С. 28.
11 Латинская Америка. 1973. № 6. С. 125.
475
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Создание двухпартийной политической системы, оформление двух главных политических векторов - консервативного и либерального - сыграли позитивную роль в интеллектуальном развитии нового поколения, формировавшегося в общественной атмосфере острых идеологических дискуссий. Важным событием культурной жизни стало открытие Национального университета (1886 г.)
♦ * *
Поражение в войне дало импульс развитию национального самосознания, обострило потребность в осмыслении отечественной истории. Одной из центральных тем в парагвайской исторической публицистике 80-х - начала 90-х годов XIX в. оставалась диктатура Франсии.
В 1885 г. вышла в свет книга Диохенеса Деку «Атлантида» 12. Врач по профессии, он принадлежал к знаменитой семье интеллектуалов братьев Деку и был известен как литератор и переводчик. Франсии в его книге была посвящена специальная глава. Деку утверждал, что диктатура Франсии, которую он называл самой жестокой из всех существовавших в Америке, не столько была результатом преднамеренных усилий Верховного, сколько диктовалась «ходом событий», отсутствием других претендентов на роль лидера и «склонностью парагвайского народа к повиновению», отсутствием у него представлений о свободе. «В его изображении Франсия выглядел человеком с ненормальной психикой, состояние которой во многом зависело от колебаний погоды, ибо влажный северо-восточный ветер оказывал на него, по словам автора, крайне отрицательное влияние»13.
Соглашаясь с негативной оценкой Франсии, историк Мануэль Домингес не находил для него смягчающих обстоятельств (1894 г.). Споря с Д. Деку, в очерке «Деспотизм Франсии», являвшемся по существу пространной рецензией на 2-е издание его книги, Домингес объяснял установление диктаторского режима «преимущественно субъективными причинами - целеустремленной политикой диктатора. Из тех же соображений он отверг тезис о патологических отклонениях Франсии от психической нормы, так как подобная постановка вопроса означала, по его мнению, что тиран не несет ответственности за совершенные им преступления»14.
Будущий президент Парагвая М. Гондра в статье «Революция независимости и диктатор Франсия», опубликованной в 1894 г., также осуждал диктатуру. Но в отличие от Деку Гондра акцентировал внимание на «роли, принадлежавшей в революции народу, ибо теперь нельзя писать историю без учета этого важнейшего фактора»15.
Несмотря на некоторые различия в интерпретации, оценки режима и личности диктатора в этот период в основном повторяли «черную легенду» о Франсии, утвердившуюся в 40-50-е годы. Новые тенденции обозначились позднее. Этому способствовало введение в научный оборот новых материалов и, в частности, то, что в середине 90-х годов стал действовать как само
12 DecoudD. La Atlantida. Estudios de historia. Paris, 1885. Книга переиздана в 1901 и 1910 гг.
13 Альперович М.С. Указ. соч. С. 292.
14 Там же.
476	15 Там же.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
стоятельное учреждение Национальный архив Асунсьона. Был также опубликован ряд книг мемуарного характера.
Наиболее интересным и богатым фактическим материалом, в том числе обильно цитируемыми документами, было четырехтомное издание мемуаров Хуана К. Сентуриона (1840-1902) «Воспоминания, или Исторические реминисценции о Парагвайской войне», начатое в 1894 г. 16 В мемуарах Сентурион не ограничивается годами войны с Тройственным союзом, а описывает всю свою насыщенную событиями жизнь. Он был в составе группы студентов, отправленных К.А. Лопесом на учебу в Европу. Вернувшись из Англии в 1863 г., Сентурион совмещал государственную службу с журналистской деятельностью, и первое время проповедовал «привезенные с берегов Темзы» либеральные идеи в «Е1 Semanario». Он участвовал во многих сражениях Парагвайской войны, дослужился до звания полковника и некоторое время, вплоть до гибели маршала, был личным секретарем Ф.С. Лопеса. После войны Сентурион продолжил журналистскую и политическую карьеру, участвовал в создании партии «Колорадо», был членом кабинета министров и занимал различные дипломатические посты, в частности участвовал в решении пограничных проблем в Чако в 90-е годы.
Первые работы, основанные не на личном опыте и воспоминаниях, а на серьезном изучении источников, архивных документов, были подготовлены к концу 90-х годов. Они трактовали узловые моменты парагвайской истории, такие как «государство иезуитов», Война за независимость и диктатура Х.Г. Франсии, правление Лопесов и Парагвайская война.
Крупнейшим парагвайским историком-исследователем по праву может считаться Блас Мануэль Гарай (1873-1899). Он первым занялся серьезным изучением архивных документов, работал в Национальном архиве в Асунсьоне, а также за рубежом. В 1895 г. под его руководством была издана «Маленькая историческая библиотека» в трех томах, представлявшая собой собрание архивных документов по истории Парагвая.
Огромную роль в становлении Гарая как ученого сыграла его поездка в Европу.
13 июля 1895 г. в Парагвае был принят специальный закон, предписывавший направить специалиста для работы в архивах Испании и «изучения документов, относящихся к истории и территориальным границам Парагвая», главным образом речь шла о пограничном споре с Боливией в Северном Чако. Исполнение этой задачи было возложено на доктора Гарая, уже имевшего необходимый опыт архивной работы.
Весной 1896 г. Б. Гарай был назначен секретарем парагвайской миссии в Париже, Лондоне и Мадриде, затем - поверенным в делах при правительстве Испании. Весной 1897 г. он начал работу в Архиве Индий в Севилье, затем продолжил ее в Мадриде. В результате была собрана и передана Министерству иностранных дел коллекция, состоящая из 1317 копий документов объемом около 15 тыс. листов. Некоторые из этих документов Гарай впослед
16 Centurion J. С. Memorias del coronel Juan Crisostamo Centurion; 6 sea, Reminiscencias historicas sobre la guerra del Paraguay. Buenos Aires, 1894-1901. Vols. 1-4.	477
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ствии начал публиковать в «La Revista del Institute Paraguay о»17. Итогом его архивной и источниковедческой работы стала книга о границах Парагвайской провинции в колониальную эпоху18.
Пребывание в Европе (до конца 1897 г.) Блас Гарай использовал также для посещения библиотек и архивов других европейских столиц и для знакомства с методикой работы европейских историков. Этот опыт наряду с блестящими способностями и талантом позволил ему менее чем за два года, которые он провел в Европе, написать четыре книги по истории Парагвая.
«Начальный курс истории Парагвая» (Мадрид, 1896)19 и вышедший там же в следующем году «Краткий очерк истории Парагвая»20 явились первыми обобщающими трудами по истории страны, работами, в которых так нуждалась парагвайская интеллигенция, особенно молодежь. В первой работе Гарай представил краткий экскурс в историю страны с доколониальных времен до окончания войны с Тройственным союзом. При этом основное внимание он уделил внешнеполитическим аспектам парагвайской истории.
Б. Гарай первым смог отказаться от односторонней, традиционно негативной оценки диктатора Франсии: «Оценивая д-ра Франсию, до сих пор принимали в расчет только негативные стороны его деятельности, настало время для более строгой и непредвзятой оценки, признав то хорошее, что он сделал, и исследуя причины того плохого, в чем его обвиняют». Говоря о положительных чертах Франсии, Гарай отмечает его честность, бескорыстие и «доходивший до фанатизма» патриотизм и утверждает, что «парагвайская нация и ее суверенитет являются творением Франсии»21.
При описании Парагвайской войны Гарай демонстрирует яростно патриотическую позицию, подчеркивает неправедность целей «союзников» и восхищается героизмом своих соотечественников. «Ни один народ не достиг таких высот героизма в защите родной земли, никто с такой самоотверженностью не жертвовал собой ради сохранения территориальной целостности страны»22. По словам Сильвано Москеры23, Гарай считал настоящим предательством интересов отечества отрицание этого героизма и осуждал тех, кто ставил свободу выше родины. Такое суждение было напрямую связано с оценкой правления Лопесов и несогласием с трактовкой Парагвайской войны как освобождения «союзниками» парагвайцев от диктатуры, т.е. с полемикой продолжавшейся в парагвайском обществе второе десятилетие. Не соглашаясь с мнением, что война велась против тирана Ф.С. Лопеса, а не против парагвайского народа, он подчеркивал, что не испытывает вражды к аргентинцам, считая, что войну вели не братские народы, а их правительства. Повторяя известную мысль, что народы имеют те правительства, которых
17 Первая книга «Коллекции» включала в себя 79 документов (724 стр.) (Revista del Institute Paraguayo. 1899. N 4, t. III). Работа над вторым томом не была завершена из-за смерти публикатора.
18 Garay В. Historia, observaciones criticas sobre los limites de la antigua provincia del Paraguay. Asuncion, 189?.
19 Garay B. Compendio elemental de historia del Paraguay. Madrid. 1896.
20 Garay B. Breve resumen de la historia del Paraguay. Madrid, 1897.
21 Цит. no: Garay B. Compendio elemental... Asuncion, 1929. P. 184-185.
22 Ibid. P. 251.
478 23 Mosquera S. Prologo al libro de B. Garay “El comunismo de las misiones”. Asuncion, 1921. P. 10.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
БЛАС МАНУЭЛЬ ГАРАЙ
заслуживают, Гарай утверждал, что тирания в жизни страны - это злоключение более или менее продолжительное в зависимости от гражданской зрелости ее народа и что свободу граждане должны завоевать сами, не предавая родину и не отказываясь от нее.
Его очень занимала проблема соотношения понятий свободы и родины. стремления к свободе и чувства патриотизма. «Чтобы иметь свободу - надо начать с обретения родины», - таков был его выбор24.
В 1897 г. в Мадриде вышло исследование «Революция независимости в Парагвае»25, названное Сеси-лио Баэсом «первой по-настоящему национальной историей эпохи революции»26. Книга была написана на основе изучения широчайшего круга источников, в том числе впервые введенных в научный оборот архивных документов. Гарай анализирует не только историческую литературу, но и огромное число журнальных и газетных публикаций, подробно описывает дискуссии вокруг парагвайской революции и фигуры Х.Г. Франсии. Книга снабжена приложениями, в которых он детально разбирает мнения и аргументы своих предшественников, в частности П. Сомельеры и других творцов «черной легенды» о Верховном, и полемизирует с ними. Следуя принципу научной объективности, он характеризует Франсию как яркую личность, выдающегося государственного деятеля и отмечает его решающую роль в успехе «майской революции» 1811 г. и в сохранении суверенитета молодого Парагвайского государства27.
Четвертая книга Б. Гарая была посвящена интереснейшему феномену в истории Парагвая колониального периода - государству иезуитов. Она была издана в Мадриде в 1897 г.28 Это исследование, также основанное на изучении разнообразных архивных источников и на тщательном анализе работ авторов-предшественников (Монтойи, Англе, Шарлевуа, Альвеар, Асара, Муси и др.), многие историки считают самым глубоким и оригинальным его трудом.
24 Ibid.
25 Garay В. La revolution de la independencia del Paraguay. Madrid. 1897.
26 Baez C. Ensayo sobre el doctor Francia у la dictadura en Sud-America. Asuncion. 1910. P. 194.
27 Подробнее см.: Альперович M.C. Указ. соч. С. 300-303.
28 Garay В. El comunismo de las Misiones de la Compania de Jesus en el Paraguay. Madrid, 1897. Книга была переиздана в Парагвае: Garay В. El comunismo de las Misiones: La Compania de Jesus en el Paraguay. Asuncion, 1921. Более ранние парагвайские издания нами не обнаружены.	479
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
По мнению Гарая, организация жизни индейцев в иезуитских редукциях несла в себе некоторые следы эгалитарного коммунизма, но по сути это был деспотизм и использование христианизации для поддержания колониальной эксплуатации аборигенного населения. Вместе с тем он высоко оценил вклад иезуитских миссий в развитие парагвайской культуры, особенно архитектуры.
Б. Гарай всегда восхищался Испанией и считал завоевание и колонизацию (цивилизацию) Америки славными страницами ее истории. «Несмотря на нашу политическую независимость, мы теснейшим образом связаны с матерью-родиной. Душа Америки - испанская». Этот парагваец прекрасно знал и любил язык и культуру Испании. Многие современники отмечали его прекрасный стиль и классический испанский язык.
По возвращении из Европы Гарай продолжил журналистскую и издательскую работу. Он был основателем и директором газеты «La Prensa», редактором и сотрудником ряда других газет и журналов, преимущественно «лопистского» направления («La Patria», «La Union», «La Opinion», «La Semana»). Под названием «Коллекция документов, относящихся к истории Америки и, в частности, Парагвая» он опубликовал часть найденных в Архиве Индий документов. Они публиковались в «Revista del Instituta Paraguago» и впоследствии вышли отдельным двухтомным изданием, завершенным уже после его смерти29.
В руководимой им серии «Парагвайская Библиотека» была издана первая полная испанская версия истории провинции иезуитов в Парагвае Николаса дель Течо30. Предисловие Б. Гарая к этому изданию, содержащее помимо биобиблиографической справки серьезный критический анализ труда с привлечением других источников и результатов собственных исследований, само стало предметом длительной научной дискуссии31.
Яркий журналист и ученый-историк, Блас Гарай стал предтечей новой волны парагвайской интеллигенции. Карлос Р. Сентурион писал о нем: «Блас Гарай был разносторонней личностью. Историк, журналист, поэт, библиофил и лингвист... Он был интеллектуальным рупором поколения, заслужив это звание своей культурой, энергией и талантом»32. Трагическая смерть в возрасте 26 лет не позволила ему продолжить плодотворную работу.
Влияние исследований Гарая на развитие национальной историографии трудно переоценить. Некоторые из них, в частности работа, посвященная Франсии, и сейчас поражают своей основательностью. Как пишет о Б. Гарае современный парагвайский автор Рауль Амарал: «Его самый долговременный вклад состоял в том, что он открыл (парагвайцам. - Л.К.) историческую
29 Garay В. Coleccion de documentos relativos a la historia de America у particularmente a la historia del Paraguay. Asuncion, 1899-1901. Vols. 1-2.
30 Techo, Nicolas del. Historia de la provincia del Paraguay de la Compania de Jesus, por el p. Nicolas del Techo; version del texto latino, por Manuel Serrano у Sans, con un prologo de Blas Garay. Madrid, 1897. Vols. 1-5 ( Biblioteca Paraguaya). Cm.: Jones D. Paraguay: A Bibliography. N.Y.; L., 1979. P. 93. N 872. Э. Кардосо приводит текст обложки (т. 1), где место издания обозначено как «Madrid; Asuncion del Paraguay» (Cardozo E. Historiografia Paraguaya. Paraguay indigena, espanol у jesuita. Mexico, 1959. P. 272).
31 Cardozo E. Op.cit. P. 271, 276, 280-284.
480 32 Centurion C. Historia de las Letras Paraguayos. T. 2. P. 98.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
методологию, до него не использовавшуюся, основанную на сопоставлении и интерпретации источников»33.
Некоторые исследователи (X. Пла, К.Р. Сентурион, Р. Амарал, Г. Уоррен) относят Бласа Гарая к «поколению девятисотого года», но представляется более логичным считать его, несмотря на молодость, именно предтечей и этого поколения, и всей парагвайской исторической науки. Он во многом опередил своих соотечественников-современников. Гарай «не подгонял» историю под свои политические воззрения34. В нем было редкое сочетание полемического темперамента и научной объективности. Эта фигура стоит особняком, как бы над потоком парагвайской историографии.
«Поколение 900 года». «Около 1900 г. в стране появилось первое поколение интеллектуалов, озабоченных более осмыслением истории, чем созданием произведений, основанных на художественном вымысле»35.
Самым старшим из мыслителей и политических деятелей «поколения 900 года» был Сесилио Базе (1862-1941). Его следует отнести к этому поколению, хотя он был на 11 лет старше Гарая, потому что как историк он сложился позднее и все его книги относятся к 1900-1930-м годам. Баэсу довелось стать человеком двух эпох. Его мировоззрение сформировалось в основном в 80-90-е годы XIX в. «Палладином позитивизма» назвал его другой видный парагвайский историк и политический деятель - X. Пастор Бенитес36.
Баэс был одним из руководителей созданной в 1887 г. либеральной партии, а затем вместе с будущим президентом Парагвая М. Гондрой (1871— 1927) стал лидером ее левого, «радикального» крыла, одним из авторов новой программы партии (1916 г.). После «либеральной революции» он короткое время был президентом страны (1905-1906), позднее - канцлером. Политик и дипломат, Баэс был незаурядным публицистом и наставником молодежи. С 1920 по 1923 и с 1929 по 1940 г. он занимал пост ректора Национального университета.
С. Баэс проявил себя и как выдающийся историк. Порой его исторические труды, возможно, страдали некоторым схематизмом, но он был бескомпромиссен, готов в поисках исторической объективности ломать традиции и стереотипы.
«Это поколение вследствие своего позитивистского образования и обновленческого напора принесло с собой страстное желание очищения и пересмотра (ревизии) национальной истории, чтобы создать опору для объединения и духовной целостности народа»37. Эта характеристика, данная парагвайским литератором и культурологом Хосефиной Пла, наиболее точно подходит к Баэсу.
33	Amaral R. Escritos Paraguayos. Introduction a la cultura national. Asuncion. 2007. P. 155.
34	Гарай принадлежал к партии «Колорадо», был редактором нескольких партийных газет «ло-пистского» направления.
35	Так охарактеризовал это время испанский исследователь М. Ланга Писарро в посвященном отражению войны с Тройственным союзом в парагвайской литературе докладе на Международном коллоквиуме в Париже в ноябре 2005 г. (Le Paraguay a 1’ombre de ses guerres. Paris, 17-19 novembre 2005 // Mundo Nuevo. 2006, N 6. Эл. версию см.: //http://nuevomundo.revues, org/documentl 760.htm.).
36	Pastor Benitez J. Paginas libres. Asuncion, 1958. P. 80.
37	Pla J. Apuntes para una historia de la cultura. Asuncion, 1967. P. 55.
16. История Латинской Америки
481
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Баэса, как и Гарая и многих в послевоенном поколении, волновала проблема патриотизма, но несколько в ином ракурсе - соотношении чувства патриотизма и объективности историка: «Правду необходимо утверждать любой ценой, потому что только правда созидательна. Однако всегда находятся псевдопатриоты, которые призывают нас не говорить правды, не соответствующей верованиям народа. Но я настаиваю, что правду следует говорить и вопреки вере своего народа - только так мы можем служить ему и исправлять его заблуждения»38.
В серии статей в «Е1 Civico» Базе, размышляя о недавнем прошлом Парагвая, назвал «причиной всех несчастий парагвайцев» президента Ф. Солано Лопеса. Именно его Базе считал виновником Парагвайской войны, приведшей, несмотря на личный героизм маршала, к унизительному поражению и полному истощению человеческих и материальных ресурсов страны.
Антидиктаторские и либеральные взгляды Баэса нашли отражение в книге «Тирания в Парагвае: ее причины, характер и результаты», цитата из которой была нами приведена выше. Ненависть к тирании обусловила первоначальную одностороннюю оценку им диктатора Франсии. Но после более глубокого изучения роли этой фигуры в парагвайской истории Базе скорректировал свое мнение. Он негативно оценивал деспотический режим Х.Г. Франсии, но все же его трактовка несколько отличалась от давно утвердившихся в общественном мнении представлений. Базе признавал, что такая политика была вызвана постоянной угрозой со стороны соседей и что именно изоляция страны позволила сохранить ее суверенитет39.
Новизна подхода Баэса заключается в том, что он пытается судить исторического деятеля не только по результатам, но и по мотивам его поступков. Пытается вникнуть в его психологию. Он прямо говорит об этом в предисловии к книге «Очерк о д-ре Франсии и диктатуре в Южной Америке»40. Базе ставит перед собой задачу попытаться понять, каковы были «его личные чувства, его стремления и патриотические идеалы, высокие порывы его души, его характер и мотивы его политики в отношении Рио-де-ла-Платы». И обращает внимание читателя на то, что «сторонник республиканского строя, он вдохновлялся идеями “общественного договора” Руссо и, опираясь на них, стал автором парагвайской революции и основателем Республики»41.
В дальнейшем С. Базе выпустил еще несколько значительных работ, таких как «Исторические картины и описания Парагвая», «Краткий очерк истории Парагвая», уже упомянутый очерк о докторе Франсии и диктатуре в Южной Америке и исследование по колониальной истории42.
38 Baez С. La tirania en el Paraguay: sus causas, caracteres у resultados. Asuncion, 1903. P. 76.
39 Подробнее о взглядах этого историка на Франсию и об их трансформации в сторону большей объективности в 20-е годы см.: Альперович М.С. Указ. соч. С. 305-306.
40 Baez С. Ensayo sobre el Dr. Francia у la dictadura en Sudamerica. Asuncion , 1910.
41 Цит. по изданию 1985 г. (см.: «Вiblioteca Virtual del Paraguay» (http://www.bvp.org.py/). P. 6).
42 Baez C. Cuadros historicos у descriptivos del Paraguay. Asuncion, 1906; Idem. Resumen de la Historia del Paraguay. Asuncion, 1910; Idem. Historia colonial del Paraguay у Rio de la Plata. 482 Asuncion, 1926.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Находясь на дипломатической
работе в Европе, С. Баэс опубликовал на французском языке книгу «Парагвай. Его историческая эволюция и современное положение»43. Эта публикация имела огромное значение для формирования образа Парагвая за пределами Латинской Америки. В ней показана история страны от основания Асунсьона (1537) до 20-х годов XX в., в том числе ее внешнеполитические аспекты, начиная с освоения парагвайцами территории Чако в колониальный период. Это было особенно важно в условиях надвигающейся Чакской войны с Боливией. Кроме того, давалась характеристика природных богатств Парагвая, современного состояния его экономики, партийной и политической системы, образования и науки. Итогом исторических исследований Баэса стала фундаментальная двухтомная «Дипломатическая исто-
СЕСИЛИО БАЭС
рия Парагвая (1931-1932)». Однако эти книги следует анализировать в ином контексте, ибо они принадлежат историографии уже XX в.
* * *
В связи с запаздыванием в развитии литературного и научно-гуманитарного процесса в Парагвае распространение мировых эстетических и философских течений происходит там на десятилетия позднее, чем в большинстве стран Латинской Америки.
Романтизм, отзвуки которого еще присутствовали в начале XX в., сменяется модернизмом в литературе, но сохраняет, несмотря на доминирующее влияние позитивистской идеологии, определенные позиции в работах по истории. Большинство исторических трудов по-прежнему являются скорее публицистическими, чем исследовательскими. Продолжается тенденция предыдущего века - сохраняется универсальность, одни и те же авторы выступают как юристы, поэты, прозаики, журналисты и как историки. Иногда это происходит в ущерб профессионализму.
И все же параллельно шла работа по систематизации и публикации архивных материалов, начавшаяся в 90-е годы XIX и продолженная в начале XX в. Публикация документов из фондов Национального архива Асунсьона была предпринята в соответствии с законом от 19 ноября 1898 г. В 1899 г. началось издание уже упоминавшейся коллекции документов (Coleccion General de Documentos) Бласа Гарая. В августе 1900 г. под руководством Мануэля До
43 Baez С. Le Paraguay. Son evolution historique et sa situation actuelle. P., 1927.
483
16*
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
мингеса стал издаваться журнал «Е1 Archivo nacional de Asuncion» (позднее -«Е1 Archivo Nacional»). В первую очередь были опубликованы - в силу их плохой сохранности и риска утраты - документы, относящиеся к 1534-1548 гг. Журнал просуществовал недолго. В 1902 г. вышел последний, 17-й, номер. Всего было опубликовано 93 документа. Наибольший интерес они представляли для исследования социально-экономической истории. И «Коллекция» Гарая, и «Национальный архив» Домингеса были задуманы как собрание документов всех эпох парагвайской истории, но дело ограничилось XVI в.
В 1909 г. под руководством В. Диаса Переса был создан первый каталог документов Национального архива. Тогда были описаны материалы 1534-1600 гг. Следующая попытка каталогизации относится уже к 1930-м годам. В 1909 г. в «Revista del Institute Paraguayo» начата публикация серии «Неизданные документы из Национального архива», продолженная затем в «Revista del Paraguay» (1913) и в 20-е годы в «Revista Paraguaya». К сожалению, публикаторская работа архивистов ограничивалась в основном временем завоевания и колониальной эпохой. Ставшие достоянием образованной части парагвайского общества исторические документы расширили кругозор и создали возможности для более скрупулезного исследования этого периода отечественной истории.
Наиболее ценными документальными коллекциями, изданными в Парагвае, были специальные серии архивных материалов по территориальным и пограничным вопросам44, и большинство работ по колониальной истории, были посвящены сюжетам, связанным с пограничной проблемой в Чако45. Эти исследования можно выделить в отдельное направление в парагвайской историографии. Следует особо отметить книгу Алехандро Аудибера «Границы исторической провинции Парагвай»46, и уже упомянутую работу Гарая. В первые десятилетия XX в. вышли в свет две работы С. Баэса и многочисленные публикации Ф. Морено и М. Домингеса, посвященные обоснованию исторических прав Парагвая на территорию Чако Бореаль47.
Фульхенсио Р. Морено (1872-1933) значительную часть жизни посвятил политике и дипломатической карьере. Он был заместителем министра финансов (1901), сенатором (1903). В 1912 г. Морено стал министром инос-
44 Cardozo Е. Op. cit. Р. 115.
45 Пограничный спор возник еще в колониальный период и позднее приобрел характер межгосударственного. Первая попытка дипломатического урегулирования относится к концу 70-х годов XIX в. (протокол Кихарро-Деку от 15 октября 1879 г.). Затем были подписаны еще три протокола (16 февраля 1887, 3 августа и 23 ноября 1894), каждый из которых давал новый вариант границы, совершенно отличный от предыдущего. Но поскольку о практическом освоении Чако как Боливией, так и Парагваем в тот период не могло быть и речи, сам спор носил преимущественно теоретический характер. В начале XX в. начинается проникновение на спорную территорию, создание фортов и гражданских поселений. В 1907 г. был подписан протокол о прекращении продвижения в Чако. Но статус-кво сохранялся лишь несколько лет. В апреле 1913 г. переговоры были возобновлены, однако не принесли положительных результатов. К концу 20-х годов XX в. пограничный спор перерос в вооруженный конфликт.
46 Audibert A. Los limites de la antigua Provincia del Paraguay. Buenos Aires, 1892.
47 Baez C. Paraguay-Bolivia; su cuestion de limites. Asuncion, 1917. Idem. The Paraguayan Chaco; or, A brief statement of the titles of Paraguay on the ownership of the territory of that name; 484 accompanied by the map of Dr. De Moussy. N.Y., 1904.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
транных дел, в 1913 г. - посланником в Чили и Перу, в 1915 г. - чрезвычайным представителем Парагвая на переговорах по пограничному спору с Боливией, в 1918 г. - посланником в Боливии, в 1919 г. - вновь в Чили. Кроме того, он был активным журналистом, профессором истории, директором Колехио Насиональ. Но одновременно он проявил себя как серьезный историк-международник, специалист по изучению исторических прав Парагвая в территориальном споре с Боливией из-за области Чако Бореаль. Исследования Морено по проблеме границ были основаны на тщательном изучении исторической документации, в том числе хроник колониального периода, и давали серьезную аргументацию для парагвайских требований по спорному району48. Другие исторические работы Морено были опубликованы в 10-20-х годах XX в. Прежде всего, это - фундаментальное «Исследование о независимости Парагвая»49. Он писал также об истории Асунсьона, много сил посвятил биографиям, но в основном не исторических, а литературных деятелей.
* * *
Расцвет парагвайской историографии приходится на первые три десятилетия XX в., когда представители «поколения 900 года» заявили о себе в полный голос.
Именно в это время вышли основные работы С. Баэса, Эктора Ф. Деку (1855-1930), Мануэля Домингеса (1869-1935)50, Фульхенсио Р. Морено (1872-1933), Х.Э. О’Лири (1880-1968)51.
В эти годы новый поворот приобрели дискуссии по основным проблемам национальной истории. Поколение «900-х» - это в основном те, чье детство пришлось на годы Парагвайской войны, последующей разрухи и национального унижения, диктата победителей. Поэтому естественным выглядит появление и крайне националистических тенденций, реваншистски мотивированных идей о национальной исключительности парагвайцев (у Домингеса и О’Лири), возврат к героизации недавнего прошлого и личности маршала Лопеса.
^Moreno Fulgencio R. Cuestion de limites con Bolivia; negociaciones diplomaticas, 1915-1917. Asuncion, 1917. Vols. 1-2; Idem. Diplomacia paraguayo-boliviana; antecedentes de los tratados de limites у causas de su fracaso. Asuncion, 1904; Idem. La extension territorial del Paraguay al occidente de su rio. Breve exposicion de los titulos paraguayons. Asuncion, 1925; Idem. Paraguay-Bolivia, cuestion de limites; actas de las conferencias, у memorias de los negociadores Fulgencio R. Moreno, Plenipotenciario Especial del Paraguay, у Dr. don Ricardo Mujia, E.E. у Ministro Plenipotenciario de Bolivia, 1915-1916, Asuncion, 1917; Idem. Paraguay-Bolivia, cuestion de limites; memorandums del plenipotenciario del Paraguay sobre el caracter у alcance del diferendo у el uti possidetis de 1810. Asuncion, 1934; Idem. El problema de las fronteras. Buenos Aires, 1927.
49	Moreno Fulgencio R Estudio sobre la independencia del Paraguay. Asuncion. 1912.
™ Dominguez M. Discusion sobre filologia etnografica у geografia historica. Asuncion, 1899; Idem. La Sierra de la Plata. Primeros pasos de la conquista. Asuncion, 1904; Idem. La nacion. Asuncion, 1908. Idem. La constitucion del Paraguay, Asuncion, 1909-1912. Vols. 1-3; Idem. Paragua-Bolivia. Asuncion, 1917; Idem. El alma de la raza. Asuncion, 1918; Idem. Lo que fuimos у lo que seremos. Asuncion, 1920. Кроме того, как дипломат Домингес участвовал в боливийско-парагвайских переговорах по чакской проблеме и посвятил более полутора десятка брошюр и статей этой теме (см.: Jones D. Paraguay: A bibliography. N.Y.; L., 1979. N 2042-2057, 2146-2147).
51	O'Leary J.E. Frente al pasado. Asuncion, 1916; Idem. Nuestra epopeya. Asuncion, 1919; Idem. El libro de los heroes. Asuncion, 1922; Idem. El Paraguay en la unificacion argentina. Asuncion, 1924; Idem. El mariscal Solano Lopez. Asuncion, 1926; Idem. El centauro de Ybycui; vida heroica de general Bernadino Caballero en la guerra del Paraguay. P., 1929.
485
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Процесс формирования национального и, особенно, общественного самосознания, ввиду особенностей исторического развития страны, носил в Парагвае несколько конвульсивный характер. И парагвайская историография представляется как смена периодов объективного научного поиска, исследовательских усилий по восстановлению реальной картины прошлого, объективной оценки переломных этапов в истории страны и периодов мифологизации событий и деятелей исторического прошлого, отхода от реальных фактов в угоду «патриотическим» концепциям.
Наиболее выпукло это проявляется в трудах М. Домингеса, особенно в его лекции в Парагвайском институте (январь 1903 г.), озаглавленной «Причины парагвайского героизма», целиком посвященной доказательству превосходства парагвайцев над другими нациями52.
Националистическая тенденция в идеологии и исторической науке продолжается и усиливается в 20-е и 30-е годы. Сохраняется она и в 40-е, но приобретает некоторые новые черты, возрастает интерес к индейской составляющей парагвайской нации.
Наряду с националистической тенденцией, которая стала по существу наследницей и продолжательницей консервативного течения в историографии, продолжается развитие либерального направления.
Возвращаясь к проблеме периодизации парагвайской историографии, следует признать, что начало или первое десятилетие XX в. не являются для нее рубежом. Новый этап в развитии общественной и политической мысли открывает «поколение Чако»53. Это относится и к исторической науке. Период от «поколения 900 годах» до «поколения Чако» был временем становления национальной историографии.
ИСТОРИОГРАФИЯ
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ УРУГВАЯ В XIX ВЕКЕ
Глава 10
ПУТЬ
К ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
Впервой половине XIX в. уругвайская историография носила в целом описательный характер. У ее истоков стояли Ф.А. де Фигероа, Д.А. Лар-раньяга, Х.М. де ля Сота и И. де Мария1.
52 Dominguez М. El alma de la raza. P. 17-39.
53 Речь идет о поколении Чакской войны (1932-1935).
1 Figueroa Р Acuna de. Diario historico del sitio de Montevideo. Montevideo, 1844; Larrana-ga D.A. Viaje de Montevideo a Paysandu. Montevideo, 1817; Sota Juan Manuel de la. Historia del territorio Oriental del Uruguay. Montevideo, 1841. Vols. 1-2; Marla Isidoro de. El Amigo del Pais. Montevideo, 1842; Idem. Cartas historico-geograficas de la Republica Oriental del Uruguay. Montevideo, 1844; Idem. Vida del Brigadier General D. Jose Gervasio Artigas, Fundador de la 486 Nacionalidad oriental. Gualeguaychu, 1860.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Франсиско Акунья де Фигероа (1790-1862), по мнению ряда исследователей считающийся первым уругвайским историком, был сыном высокопоставленного чиновника колониальной администрации. В 1810 г. окончил колледж Сан-Карлос в Буэнос-Айресе. Его современники отмечали, что Ф. де Фигероа мало интересовался политической борьбой и его главными пристрастиями были религия, схоластическая философия и латынь. В 1814 г., когда революционеры захватили Монтевидео, он, будучи лояльным по отношению к испанским властям, перебрался в Рио-де-Жанейро, где выполнял дипломатические поручения испанцев. Любопытно, что его отец не только остался в Монтевидео, но и сохранил свой пост министра финансов, который занимал в колониальной админист
ФРАНСИСКО АКУНЬЯ ДЕ ФИГЕРОА
рации, - что было безусловным при-
знанием его компетентности и честности в глазах революционных властей.
В 1818 г., когда Монтевидео оккупировали португальские войска, де Фи
героа вернулся туда и остался навсегда, невзирая на все превратности революционной эпохи. Он занимался историческими исследованиями, литературным трудом и общественными делами. В частности, после ухода на пенсию отца, занял его пост министра финансов, входил в состав комитета по цензуре театральных постановок, в 1840-1847 гг. был директором Публичной библиотеки и национального музея.
Среди современников его отличало блестящее чувство юмора и ироническое отношение к политикам. Шутки и анекдоты Ф. де Фигероа быстро распространялись в среде интеллигенции и становились крылатыми фразами и поговорками. А стихи, поэмы и проза, написанные в блестящей классической манере, ставили его в один ряд с самыми известными литераторами той эпохи - чилийцем Андресом Бельо и кубинцем Х.М. Эредиа.
Из литературных произведений Ф. де Фигероа наиболее известна эпопея в стиле бурлеска «Мал амбру над а»2. В 1833 г. он написал стихотворение, текст которого, положенный на музыку Ф. Дебали, стал гимном Уругвая.
Среди исторических трудов наиболее известен «Исторический дневник», в котором описаны события с 1811 по 1814 г., когда автор находился в Монтевидео В предисловии к изданию 1844 г. автор говорил о том, что в описываемый период он еще не осознал насущной необходимости национального
2 Figueroa F. Acuna de. La Malambrunada. Montevideo, 1837.
487
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
освобождения и с болью относился к краху старого режима. Исходя из испанского патриотизма, Войну за независимость он рассматривал только как братоубийственный конфликт. На страницах дневника идет постоянное противоборство между любовью к «малой родине», Монтевидео, и теплым чувством к абстрактной и далекой «великой отчизне». Большую ценность представляет подробное описание повседневной жизни города, находившегося во власти испанцев и осажденного патриотами3.
В 1839 г. Ф. де Фигероа опубликовал очерк «Гаучо Восточного берега Ла-Платы», суть которого сводилась к тому, что уругвайцы отличались от окружающих народов и представляли собой самостоятельный народ, имевший свои собственные национальные интересы4.
В 1890 г. было издано собрание сочинений историка и поэта в 12 томах.
Вторым по значению для начального этапа уругвайской историографии считается Исидоро де Мариа (1815-1906). По окончании школы он работал в государственной типографии Монтевидео и с 15 лет начал писать статьи в журналы и газеты.
По политическим взглядам И. де Мария примыкал к партии генерала Риверы (президента Уругвая в 1830-1835 и 1838-1843 гг.) и стал одним из основных сотрудников, а затем и директором ежедневной газеты “El Constitucional” (1838-1846 гг.). В те же годы он возглавил политический еженедельник “El Censor” (1839). В 1849 г. аргентинский генерал Ур-киса купил в Монтевидео две типографии для провинции Энтре-Риос. Руководить одним из издательств, созданных на их базе в городе Гуалегуай, пригласили И. де Марию. В 1852 г. он получил от Уругвая официальный статус вице-консула в Гуалегуае, а затем и консула во всей провинции Энтре-Риос.
По возвращении на родину И. де Мария сосредоточил свои усилия на исторических исследованиях, педагогической работе и публицистической деятельности.
В 1860 г. он участвовал в работе городской комиссии Монтевидео по вопросам начального и среднего образования. В 1868 г. был избран депутатом палаты представителей конгресса. Предложил законопроект об обязательном всеобщем и бесплатном среднем образовании, а также создании бесплатных вечерних курсов повышения грамотности для взрослых граждан. В течение шести лет работал государственным инспектором средних школ Монтевидео.
В 1860 г. И. де Мария опубликовал первую в истории Уругвая биографию X. Артигаса5. Долгое время уругвайские консерваторы пытались вытравить воспоминание о прогрессивных реформах генерала Артигаса (в том числе первой в истории Латинской Америки аграрной реформе). И. де Мария впервые охарактеризовал Артигаса как «отца-основателя уругвайской нации» и попытался дать объективную биографию генерала. Эта традиция укрепилась и получила дальнейшее развитие в историографии конца XIX -
3 Figueroa F. Acuna de. Diario historic© del sitio de Montevideo. Montevideo, 1844.
4 Figueroa F. Acuna de. El gaucho oriental. Montevideo, 1839.
5 Maria Isidoro de. Vida del Brigadier General D. Jose Gervasio Artigas, Fundador de la Nacionalidad 488 oriental. Gualeguaychu, 1860.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
начала XX в.6 и в общественном сознании страны. Причем апологетика возобладала над критицизмом, и полемика переросла в противоборство за наследие Артигаса между консерваторами, либералами, а также первыми левыми течениями. Уругвайский историк У. Демуро считает, что именно с конца XIX в. в уругвайской историографии появились три «легенды» -официальная, или либеральная (о том, что Артигас не только заложил основы уругвайской нации, но и стал родоначальником республиканско-демократической формы правления); «черная легенда» (приверженцами которой стали историки ультраконсервативного направления, считающие Артигаса предтечей военных, совершавших «революции» и государственные перевороты); «красная легенда», делающая упор на народный характер возглавляемого Артигасом движения, а также прогрессивный, «левый» характер его реформ7.
В 1864 г. И. де Мария начал публикацию «Компендиума по истории Уругвая», которая продолжалась до 1902 г.8 Среди его наиболее известных работ были также «Штрихи к биографиям известных деятелей», «Анналы обороны Монтевидео», «Страницы истории Восточной республики Уругвай», «Старый Монтевидео»9. Все эти работы выдержаны в традиционалистском духе. Сам И. де Мария отмечал, что он не претендует на роль историка в новом, рационалистском и научном понимании. Он скорее желал выглядеть в глазах соотечественников добросовестным хронистом старой эпохи10. В последние годы жизни И. де Мария работал директором Национального архива.
В 1888 г., когда историка чествовали в парламенте страны, X. Сорилья де Сан Мартин отметил: «Он с молодости служил стране своим литературным творчеством, исследованиями в области педагогической науки и историческими трудами. В течение всей своей долгой жизни Исидоро де Мария всегда находился в передних рядах среди педагогов, литераторов и журналистов. И никогда он не требовал никакой другой награды, кроме возможности бескорыстно служить родине»11.
Собрание сочинений И. де Марии в 30 томах до сих пор считается в Уругвае образцом классического сочетания исторических хроник и эпистолярного жанра. И хотя с точки зрения научных подходов его работы подвергались заслуженной критике, тем не менее все историки до сих пор использовали и используют его труды как бесценные источники и как свод многочисленных
6 Ramirez С.М. Artigas. Montevideo, 1884; Fregeiro С. Artigas. Estudio historico. Documentos justificativos. Montevideo, 1886; San Martin J. Zorrilla de. La Epopeya de Artigas. Montevideo, 1907.
7 Cm.: Demuro W.G. De historiografias у militancias: Izquierda, artiguismo у cuestion agraria en el Uruguay // Anuario de Estudios Americanos. 2003. N 2.
8 Maria Isidoro de. Compendio de la historia de la Republica Oriental del Uruguay. Montevideo, 1864-1902.
9 Maria Isidoro de. Rasgos biograficos de hombres notables. Montevideo. 1879-1886; Idem. Anales de la Defensa de Montevideo. Montevideo, 1883-1887; Idem. Montevideo antiguo. Montevideo, 1887-1895; Idem. Paginas historicas de la Republica Oriental del Uruguay. Montevideo, 1892.
10 Maria Isidoro de. Rasgos biograficos de hombres notables de la Republica Oriental del Uruguay. Montevideo, 1939. T. 1. P. 5.
11 Ibid. P. 8.
489
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
документов, многие из которых не дошли до нашего времени в других публикациях.
Турбулентные политические события первых десятилетий XIX в. безусловно ограничивали возможности научных исследований. Многим ученым приходилось постоянно делать выбор между научными исследованиями и участием в политической борьбе. Это хорошо видно на примере одного из пионеров уругвайской историографии Антонио Ларраньяги Дамасо (1771-1848).
Историк, ученый-натуралист и религиозный деятель родился в Монтевидео в семье члена кабильдо (городского совета), получил образование в Аргентине и вернулся домой в 1799 г. Работал капелланом местной милиции. Во время вторжения англичан в конце 1806 г. участвовал в обороне города, работал медбратом. Будучи сторонником федерализма, он поддержал национально-освободительную борьбу, которую возглавлял X. Артигас. В 1813 г. Ларраньяга в качестве делегата поехал на конституционную ассамблею в Буэнос-Айрес. Представители от Восточного Берега р. Ла-Платы выдвинули ряд политических требований (“Инструкций тринадцатого года”), включавших провозглашение независимости колоний и создание конфедерации провинций на территории бывшего вице-королевства, гарантии политической и экономической автономии Восточного Берега от Буэнос-Айреса. Ларраньяга принимал самое активное участие в составлении «Инструкций...».
Однако организаторы ассамблеи, приверженцы унитарного централизма, не допустили на нее делегатов Восточного берега. Соответственно, Артигас порвал отношения с Буэнос-Айресом, и военные столкновения между войсками Артигаса, испанцами и аргентинцами продолжились с новой силой.
Ларраньяга остался в Буэнос-Айресе - он не смог отказаться от должности главного библиотекаря Публичной библиотеки, которой его соблазнили местные власти. Однако возобладало чувство патриотизма и гражданского долга. В 1815 г. он вернулся в Восточную провинцию, чтобы помочь в разрешении противоречий между Артигасом и городским советом Монтевидео.
Написанная им книга «Путешествие из Монтевидео в Пайсанду», направленная на сглаживание остроты конфликта, впоследствии стала одним из главных источников для уругвайских историков, занимавшихся данным периодом12. В ней Ларраньяга дал подробное описание жизни сельских регионов Уругвая, правдиво показал бедственное состояние экономики, полное отсутствие промышленности, всеобщую бедность и нищету. На его взгляд, причины этого катастрофического положения - в провалах колониальных властей, разрушающей силе латифундистской системы в сельском хозяйстве, в паразитизме собственников. В книге даны интересные и неординарные портретные зарисовки выдающихся деятелей - X. Артигаса, Ф. Риверы.
Этот труд при отсутствии литературных достоинств, тем не менее был признан первым и наиболее точным свидетельством очевидца и участника событий той эпохи. Большую известность получила и речь Ларраньяги при открытии Публичной библиотеки, а также книга «Американские басни», в
490	12 Larranaga D.A. Viaje de Montevideo a Paysandu. Montevideo, 1817.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
которых можно проследить влияние испанского баснописца Т. Ириарте и поэта Ф. Саманьего13.
В 1816 г. Ларраньяга был назначен директором Национальной библиотеки, которую основал вместе с Мигелем Баррейро. Уставший от борьбы, историк перешел на позиции конформизма, и опустился до того, что выполнил унизительное поручение городского совета Монтевидео - после захвата Восточного берега португальцами поехал в Рио-де-Жанейро, чтобы выразить благодарность королю Португалии Жуану VI. В 1821 г. он даже стал депутатом Цисплатинского конгресса и одобрил переход Восточного Берега во владение португальской короны.
В 1828 г. после окончания войны 1825-1828 гг. Бразилия и Аргентина подписали Договор о Монтевидео, в котором признали независимость Уругвая. С созданием в 1830 г. республики Ларраньягу избрали сенатором от департамента Монтевидео за его прошлые заслуги, и он находился на этом посту до 1835 г. Главными его достижениями были проекты закона об освобождении рабов, ограничении применения смертной казни и реформе системы образования.
По инициативе Ларраньяги в июне 1833 г. был принят закон об организации системы высшего образования, а также создан первый вуз - Курсы высшего образования14, имевшие кафедры латыни, философии, математики, теологии и юриспруденции. В мае 1838 г. президент Орибе принял декрет о создании Главного университета Республики15. Однако закон не удалось воплотить в жизнь из-за крайней политической нестабильности в эти годы, и Университет Республики (в котором имелось четыре факультета: естественных наук, медицины, юриспруденции и теологии) был основан лишь 18 июля 1849 г.
Одним из первых профессиональных историков Уругвая стал Андрес Ламас (1817-1891). С юного возраста он интересовался историей, литературой и политикой. Уже в 16 лет публиковал статьи в журнале «Е1 Universal», работал техническим сотрудником в Министерстве иностранных дел, активно коллекционировал первоисточники по истории Уругвая. Затем работал журналистом и редактором в журнале «Е1 Sastre».
В 1836 г. Ламас был вынужден эмигрировать в Бразилию, так как ему грозили репрессии за участие в антиправительственной деятельности. Через год он вернулся на родину и стал заниматься юридической практикой. Резко критиковал диктатуру аргентинского генерала Росаса на страницах основанных им газет «Otro diario» и «Е1 Iniciador».
В 1838 г. был назначен на должность военного аудитора. В том же году основал газету «Е1 Nacional», где печатались представители «поколения 37-го года», среди них М. Кане, Х.Р. Индарте, Х.Б. Альберди. В правительствах Суареса и Варелы Ламас занимал пост министра финансов. В 1847 г. был назначен послом в Бразилии, активно работал над созданием тройственного альянса против Росаса.
13 Larranaga D.A. Oracion Inaugural. Montevideo, 1816; Idem. Fabulas americanas. Montevideo, 1826.
14 Casa de Estudios Generales.
15 Universidad Mayor de la Republica.
491
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Все свободное время Ламас посвящал истории. Известность ему принесла первая же большая работа «Исторические записки об агрессиях аргентинского диктатора Х.М. де Росаса против независимости Восточной Республики Уругвай». Она впервые появилась в 1845 г. на страницах «Е1 Nacional», а затем вышла отдельной книгой в 1849 г.16 В отличие от предыдущих мемуаристов автор уделял большое внимание первоисточникам, дал детальную картину отношений между Аргентиной, Бразилией и Уругваем, показал роль великих держав (Великобритании, Франции) в регионе, предоставил на суд читателей большое количество документов, характеризующих правление Росаса.
Заслугой Ламаса стала публикация в 1849 г. материалов и документов по истории Уругвая - одно из наиболее полных собраний, которым пользовались все последующие поколения исследователей17.
Будучи в Рио-де-Жанейро, Ламас опубликовал воззвание к соотечественникам, которое вызвало большой резонанс в уругвайском обществе. Автор с болью в душе констатировал тяжелейшее положение, которое сложилось в стране, прежде всего бесконечные войны и конфликты между противоборствующими политическими группировками: «Что разделяет нас на сторонников “Бланко” и “Колорадо”? Я спрашиваю самых пылких и пристрастных сторонников этих групп, и ни один из них не сможет показать мне ровно никакого национального интереса, никакой социальной идеи, никакой моральной подоплеки, никакого государственного интереса, связанного с этим разделением. Давайте же закроем эту печальную страницу нашего прошлого, она может служить лишь яблоком раздора для будущих поколений... Сам я порываю публично и торжественно свою связь с Колорадо, которая существовала много лет, и заявляю, что никогда не возобновлю ее. Я также не установлю связь с Бланко - ее не будет никогда. Отвергая это разделение, я порываю со всеми связанными с ним традициями, личными интересами и всем тем, что может привести лишь к новым гражданским войнам»18.
С тех пор Ламас постепенно удаляется от политики и посвящает себя историческим исследованиям и публицистике. В его многотомном наследии -труды, которые до сих пор считаются классическими. Так, в Бразилии Ламас опубликовал в книгу «Политика Бразилии по отношению к региону р. Ла-Платы»19. В 1872 г. вышла «Майская революция 1810 г.»20, в 1873 г. было опубликовано дополнение к собранию источников - «Библиотека Ла-Платы или Коллекция сочинений, документов и официальных сообщений»21. В 1882 г. историк написал биографию Б. Ривадавии, в 1891 г. - «Генезис Революции и Независимости Испанской Америки»22.
16 Lamas A. Apuntes historicos sobre las agresiones del dictador argentino D. Juan Manuel de Rosas contra la Independencia de la Republica Oriental del Uruguay. Montevideo, 1849.
17 Lamas A. Coleccion de memorias у documentos. Montevideo, 1849.
18 Lamas A. Manifiesto «Andres Lamas a sus compatriotas». Rio de Janeiro, 1855. P. 8.
19 Lamas A. A politica do Brasil no Rio da Prata. Rio de Janeiro, 1859.
20 Lamas A. La Revolucion de mayo de 1810. Montevideo, 1872.
21 Lamas A. Biblioteca del Rio de la Plata о Coleccion de obras, documentos у noticias. Buenos Aires, 1873.
22 Lamas A. Don Bernardino Rivadavia. Buenos Aires, 1882; Idem. El Genesis de la Revolucion e 492 Independencia de la America Espanola. Buenos Aires, 1891.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Совместно с В. Лопесом и X. Гутьерресом Ламас стал одним из создателей популярного журнала «Revista del Rio de la Plata», в котором в 70-е годы публиковались статьи и материалы по истории и литературе стран региона. Выдающуюся роль уругвайского историка и публициста в общественной жизни всего континента подчеркнул X. Родо: «На страницах его журналов от “El Iniciador” до «Revista del Rio de la Plata» есть энергетическая вибрация, живительный сок, объединяющий всех талантливых людей энтузиазм... Ламас создал мощное движение идей, которое охватило весь американский мир, от океана до океана, выдвинув целую блестящую плеяду, которые излили с вершин Кордильер водопады мощного обновления. Политические и литературные идеи на страницах этих изданий подобны семенам, которые в неблагоприятных условиях пробились через твердую кору и дали прекрасные побеги, устремившиеся к солнцу, но сохранившие крепкую связь с поступками и мышлением этого блестящего поколения».23
ОТ СХОЛАСТИКИ К СПИРИТУАЛИЗМУ, РОМАНТИЗМ
В 30-е годы оживлению либеральных идей в немалой степени способствовала массовая эмиграция в Уругвай передовой аргентинской интеллигенции, недовольной тиранией диктатора Росаса24. Молодые люди, перебравшиеся из Буэнос-Айреса, защищали идеалы свободолюбия и романтизма, их интеллектуальным кредо было преодоление в политике, литературе, философии наследия колониализма. В 1838 г. в Уругвае поселился Хуан Баутиста Альберди - прогрессивный деятель, проповедовавший в политике идеи сочетания либерализма и крепкой централизованной власти, привлечения иностранных инвесторов для ускоренной модернизации, заселения латиноамериканских стран (конечно, прежде всего Аргентины) европейцами. В Латинской Америке стала крылатой его фраза: «Управлять значит заселять»25.
Руководитель тайной организации «Молодая Аргентина» и родоначальник прогрессивно-либерального направления в аргентинской историографии Эстебан Эчеверриа приехал в Монтевидео в 1841 г. и прожил там до своей смерти в 1851 г.
Вокруг этих известных интеллектуалов образовалась группа единомышленников, которые пропагандировали свои взгляды через газеты, журналы, литературные альманахи. В нее входили как антиросисты из Буэнос-Айреса, так и местные интеллигенты - братья Варела, X. Гомес, Алехандро Мага-риньос26.
Большое внимание стало уделяться философии. В немалой степени этому способствовали выступления знаменитых аргентинцев. Так, X. Альберди в
23 RoddJ.E. Obras Completas. Madrid, 1967. P. 839-855.
24 Oddone J.A., Blanca M. Historia de la universidad de Montevideo. La Universidad vieja. 1849— 1885. Montevideo, 1963. P.23.
25 Cm.: Alberdi J.B. Bases у punto de partida para la organizacion politica de la Republica Argentina. Montevideo, 1852.
Arrasceta E.de. Figueredo, Romance del Dr. Juan Carlos Gomes // Anales del Ateneo. Ano IV. T. VIII, N 44. P. 377.
493
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
лекции, прочитанной в колледже гуманитарных наук Монтевидео в 1842 г., поделился своим пониманием роли философии и описал общее состояние «науки наук» в мире. Нет универсальной философии, утверждал он. Каждое поколение, каждая страна, каждая философская система требуют своего ответа на вечные вопросы. Критикуя современное состояние философии в Европе, Альберди считал, что есть выдающиеся философы (Фихте, Гегель, Стюарт, Кант, Кузен, Жуффруа), но нет философских систем, нет науки. Есть лишь отрицание предшествующих систем, скептицизм, за исключением эклектизма, который пытается примирить противоречия существующих взглядов.
Наибольший интерес в Южной Америке вызывали, по мнению Альберди, немецкая, шотландская и французская философии. Причем он считал, что именно французская философия наиболее адекватно отражала проблемы Южной Америки. Аргентинский мыслитель подчеркивал, что взлету философии во Франции способствовала июльская революция 1830 г. Он выделял три главные школы - сенсуалистов, мистиков и эклектиков.
Главное, считал Альберди, не копировать слепо работы европейских авторов, а творчески относиться к ним, «в Америке мы должны реализовать на практике то, о чем думают и размышляют в Европе». Среди соотечественников необходимо расширить рамки философии, «использовать ее в научных исследованиях, в жизни... другими словами, создать философию политики, философию предпринимательства и богатства, философию нашей литературы, философию нашей религии и нашей истории... Наша философия должна исходить из наших нужд. Какие же главные из них? Это политическая свобода, права и социальные выгоды, которые народ может извлечь из нового социального и политического порядка, это общественная структура, которая будет в наибольшей степени соответствовать естественным потребностям именно нашего, американского народа».
Именно поэтому, заявлял Альберди, «философия Южной Америки должна быть прежде всего политической и социальной по своему предмету, горячей и проповеднической по своим инстинктам, синтетической и органической по своим методам, позитивной и реалистичной по своим следствиям, республиканской по своему духу и предназначению»27.
Один из самых известных исследователей интеллектуальной жизни Уругвая в XIX в., Артуро Ардао, считал, что вплоть до середины века на умы интеллектуалов продолжала оказывать воздействие идейная среда Испании. Но «она дополнялась влиянием идей французских энциклопедистов и деятелей Великой французской революции. Эти два течения действовали не напрямую из стран-источников, но опосредованно - через идеологические движения Аргентины»28.
После открытия университета в 1849 г. установились прямые связи с Францией, и большое влияние на духовную жизнь оказали эклектические идеи французского идеалиста Виктора Кузена. Он был одной из ключевых
27 «Ideas para presidir a la confeccion del curso de filosofi'a contemporanea» Leido en el Colegio de Humanidades de Montevideo en 1842 //Alberdi J.B. Obras completas, Buenos Aires, 1886. T. 1. P. 45-48.
494 28 Ardao A. Espiritualismo у positivismo en el Uruguay. Mexico, 1950. P. 15.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
фигур во французской философии XIX в. Создатель особой версии спиритуализма, Кузен выступал бесспорным лидером этого направления на протяжении нескольких десятилетий. Его последователи утверждали, что все философские истины уже высказаны, поэтому задача философии заключалась лишь в критическом отборе истин из прежних философских систем на основе «здравого смысла». Кузеновский эклектизм довольно сильно повысил интерес к истории философии, вызвал появление целой школы историков философии.
Первым представителем эклектизма в Уругвае был Алехо Вильегас, который перебрался в Монтевидео из Буэнос-Айреса. Здесь в 1836-1841 гг. он преподавал философию на Курсах высшего образования. В соответствии со сложившейся традицией Вильегас должен был продолжать преподавание схоластистики своего предшественника Хосе Бенито Ламаса, но пошел по пути В. Кузена.
Этому способствовали и перемены в общественном сознании. В 1838 г. популярность приобрел альманах «Е1 iniciador», который возглавили уругваец Андрес Ламас и аргентинец Мигель Кане. Авторы, сотрудничавшие в альманахе, среди которых выделялись Альберди, Гутьеррес и другие молодые романтики из Буэнос-Айреса, отдавали предпочтение эклектическому спиритуализму, в русло которого активно внедряли идеи сенсимонизма.
В начале 40-х годов сосуществовали и противоборствовали идеи спиритуалистов, схоластиков, энциклопедистов, сенсимонистов. Однако с закрытием Курсов во время «Великой войны» (1843-1851) в стране не было опубликовано ни одного философского труда29. Лишь после значительного перерыва идеи эклектизма стал вновь внедрять в общественное сознание уругвайцев доктор философии Луис Хосе де ла Пенья (1796-1871). Аргентинец, борец против диктатуры Росаса, он был первым профессором философии в университетах и Буэнос-Айреса, и Монтевидео. Приобрел известность не только как философ, но и основатель аргентинской масонской ложи «Великий Восток». В 1858 г. уругвайский масонский совет присвоил ему высший 33-й градус. После падения диктатуры философ вернулся в Аргентину, где стал министром иностранных дел, советником по делам образования, генеральным директором средних школ, а также профессором литературы и философии в университете Буэнос-Айреса.
В Монтевидео в 1848 г. Л.Х. де ла Пенья создал учебник философии, в котором переработал идеи, изложенные во французском учебном пособии Э. Герусеза, написанном в русле эклектического спиритуализма30. С тех пор работа Герусеза стала основой для преподавания философии в Уругвае. Она состояла из 4 частей: психологии, логики, морали и истории философии. Власти рассчитывали, что (как и во Франции) эклектический спиритуализм будет способствовать примирению противоречий в общественной жизни и сфере религии.
Несмотря на то, что в тексте отсутствовали новые направления в философии (например, уже набравшая силу школа «естественного права»), книга Л.Х. де ла Пеньи сыграла значительную роль в интеллектуальной жизни
29 Ibid. Р. 23.
30 Geruzez Е. Cours de Philosophic. Р., 1840.
495
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Уругвая, знакомстве общества с передовыми взглядами французской школы эклектизма.
С 1852 г. на смену Л.Х. де ла Пенье на кафедре философии пришел его ученик П. Эллаури - один из наиболее известных деятелей в уругвайской философской науке. Он возглавлял кафедру вплоть до 1877 г., а затем вновь в 1883-1888 гг., совмещал преподавание с ректорством в университете в 1871-1873 и 1875-1877 гг. Эллаури никогда не изменял своей приверженности эклектическому спиритуализму и взглядам главы этой школы В. Кузена, которого считал самым великим философом XIX в. Главным учебником по-прежнему оставалась книга Герусеза.
Несмотря на его догматическую приверженность спиритуализму, современники считали достоинством Эллаури либеральный стиль преподавания, который позволял студентам и преподавателям изучать новые работы и свободно дискутировать на семинарах. Эдуардо Асеведо писал: «Его влияние состояло не столько в научных достижениях, сколько в разумности суждений, высокой нравственности, либеральных принципах и научных критериях, спокойном и взвешенном подходе к решению всех вопросов»31. Один из учеников Эллаури, Л. Лафинур, также вспоминал своего профессора, который при всем негативном отношении к новым течениям (в частности, к дарвинизму) «ни словом, ни жестом, ни угрюмым взглядом не позволял себе прерывать радикальные выступления учеников»32.
В течение 15 лет, когда велась острая полемика между сторонниками позитивизма и защитниками спиритуализма, Эллаури, несмотря на то что негативно относился к позитивизму, всеми силами пытался примирить конфликтующие стороны, благодаря чему в немалой степени способствовал прогрессу в идейной среде. До конца своей деятельности он оставался непререкаемым философским авторитетом в стране33.
Вплоть до 70-х годов спиритуализм властвовал безраздельно в философской жизни страны. При всех его недостатках он сыграл позитивную роль в становлении в Уругвае общенациональных критериев морали и научного подхода в решении общественных проблем. Немалое значение эта философская школа имела и для развития основных тенденций в культурной жизни страны. В литературе расцвет романтизма был связан с заимствованием французских образцов, фундаментом которых была философия эклектического спиритуализма. Характерными чертами этой литературы были психологизм, морализм, сентиментальность, культ поэзии, этический идеализм, либерализм, метафизическое видение божественной природы бессмертной души и провиденциализм.
Великим представителем романтизма в Уругвае был поэт Хуан Сори-лья де Сан-Мартин (1855-1931). Он родился в Монтевидео, но образование получил в 1865-1867 гг. в католическом колледже Санта-Фе в Аргентине. Затем перебрался в Монтевидео, где начал обучение в университете, однако вновь вернулся в Аргентину, где в Санта-Фе получил диплом бакалавра.
31 Acevedo Е. Anales Historicos del Uruguay. Montevideo, 1933. T. II. P. 471.
32 Anales del Ateneo de Uruguay. 1884. Vol. 5. P. 63.
496 33 Ardao A. Op. cit. P. 35-48.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В 1874 г. Сан-Мартин уехал в Чили, где продолжал обучение в иезуитском колледже Сантьяго-де-Чили. Именно там он увлекся романтическими произведениями Сорильи, Эспронседы и Беккера.
В 1878 г. Сан-Мартин вернулся в Уругвай и занялся юридической практикой, был избран судьей. Он продолжал литературную и журналистскую деятельность, основал католическую газету “El bien publico”, на страницах которой анализировал общественную жизнь и критиковал либералов. Стойкая приверженность католицизму заставила его в свете резкого роста влиятельности атеистов и приверженцев светских принципов в общественной жизни активизировать поиски выхода из создавшегося положения, направить свои усилия на сплочение уругвайских католиков. В своей газете он призывал к свободной дискуссии между различными философскими, социологическими и политологическими школами. До конца жизни Сан-Мартин проповедовал христианские концепции Бога, родины, семьи, человека, общества, свободы, справедливости, права и демократии.
Уругвайскому обществу Сан-Мартин стал известен по стихотворению «Баллада о Родине», написанному для поэтического конкурса, связанного с открытием монумента независимости в городе Флорида (скульптор X. Феррари)34.
Сан-Мартина попросил принять участие в состязании его друг, председатель жюри Алехандро Магариньос Сервантес. В течение трех бессонных ночей, в клубах табачного дыма и с бесчисленными чашками кофе баллада была написана. 19 мая 1879 г. на городской площади собрались тысячи горожан, все правительство во главе с президентом Латорре. Вначале состоялось награждение трех кандидатов, которые были уже заранее отобраны жюри. Затем вызвали Сан-Мартина. После его выступления огромная толпа взорвалась овациями, а уже награжденные поэты сняли полученные медали и прикололи их к груди бесспорного победителя.
С 1880 по 1885 г., после обвинений в заговоре против генерала М. Сантоса, поэт был вынужден жить в Буэнос-Айресе, где преподавал литературу в местном университете. В 1886 г. Сан-Мартин закончил свое лучшее произведение - поэму «Табаре»35, которая принесла ему не только славу крупнейшего уругвайского поэта, но и признание на всем латиноамериканском континенте. В ней он воспел справедливую борьбу индейцев чарруа против жестоких и жадных конкистадоров. На страницах поэмы соединились мотивы легенды и собственный опыт литератора. Герой поэмы, как и сам Сан-Мартин, остались сиротами с малолетства. Ностальгические ноты свойственны как главному персонажу произведения, так и автору.
В 1887 г. поэта избрали депутатом конгресса, в 1891 г. назначили послом в Испании и Португалии. В Мадриде ему присвоили звание члена-корреспондента Академии литературы и истории. В 1896 г. вышла в свет книга «Отзвуки дороги»36, в которой автор делился воспоминаниями о путешествиях в Испанию, Италию, Швейцарию и Англию.
34 San Martin J. Zorrilla de. La leyenda de la Patria. Montevideo, 1879.
35 San Martin J. Zorrilla de. Tabare. Montevideo, 1886.
36 San Martin J. Zorrilla de. Resonancia del Camino. Montevideo, 1896.
497
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В 1897 г., Сан-Мартин в качестве уругвайского посла перебрался в Париж. Через год он вернулся на родину, а в 1904 г. его назначили послом в Аргентине. В 1910 г. были изданы книги «Эпопея Артигаса», воспевающая подвиги основателя нации, и «Закрытый сад»37. Полное собрание сочинений вышло в 1930 г., за год до смерти уругвайского классика.
В общественной жизни страны спиритуализм способствовал установлению критериев мирного развития в русле либерализма, рационалистическому подходу к религии, становлению светских принципов в области образования.
В политике так называемый «принципизм», покоившийся на том же философском фундаменте, представлял собой сочетание конституционного либерализма и строгого соблюдения норм гражданской морали. В 70-е годы интеллигенция стремилась к организации так называемых «партий идей» (принципов), которые выступали против каудильизма или «вождизма» (отсюда и название этого политического течения). Их объединяла общая платформа, суть которой сводилась к соблюдению неких правил политической игры, честному подсчету голосов на выборах, ограничению власти военных.
Для политической риторики того времени характерно превознесение гражданских свобод и прав личности. Общественным идеалом была республика с гарантий «естественных прав» и принципов разума, с абстрактным отождествлением общественной морали и политики, жестким противопоставлением «добра» и «зла». «Добро» чаще всего связывалось со свободами в сфере политики, экономики, религии, образования и самовыражения. «Зло» -с деспотизмом. Наибольшего развития данные принципы нашли в работах по политической экономии Карлоса де Кастро, Педро Бустаманте и Франсиско Лавандейры, а также в трудах по конституционному праву Карлоса Марии Рамиреса и Хустино Хименеса де Аречаги.
Несмотря на широкое распространение этого либерального течения, у «принципистов» не было реальных рычагов власти (особенно в сельских районах), поэтому постепенно они влились в существующие структуры партий «Бланко» и «Колорадо», чем в немалой степени способствовали прогрессивному обновлению этих организаций.
ПОЗИТИВИЗМ И НОВАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
Влияние спиритуализма с его либеральным подходом ко всем новым идейным течениям способствовало развитию рационализма в отношении к религиозным вопросам, что стало одним из важнейших феноменов в истории общественной мысли Уругвая в XIX в. Еще в середине века церковная догматика практически не подвергалась сомнению в университетских кругах. Влияние и патронаж католиков были также неоспоримы в глазах многих поколений уругвайских интеллектуалов. Запоздалое по сравнению с другими латиноамериканскими странами развитие антиклерикального рационализма в Уругвае во многом связано с тем, что в стане церковников не было
37 San Martin J. Zorrilla de. La epopeya de Artigas. Montevideo, 1910; Idem. Huerto cerrado. 498 Montevideo, 1910.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
жесткого доктринерского обскурантизма, характерного для других стран региона.
Антидогматические взгляды созревали в течение 15 лет. В их развитии большую роль сыграл журнал «La Revista Literaria» (1865-1866), в котором наиболее заметными авторами были молодые журналисты X. Эррера-и-Обес, К.М. Рамирес, Г. Рамирес. Кроме того, в сентябре 1868 г. был создан Университетский клуб, участники которого (при содействии других групп) в 1877 г. основали литературно-научное общество «Атеней», ставшее центром движения за освобождение общественной мысли от религиозных догм.
Начало открытой борьбы было положено в 1872 г., когда возник Клуб рационалистов, участники которого опубликовали свой манифест. Это был один из самых заметных документов эпохи. В преамбуле, правда, содержались реверансы в сторону церкви, хотя они довольно смело сводили церковную доктрину к либерально-демократическим идеям: «Все, кто подписал этот документ, самым глубоким образом убеждены в том, что в активной пропаганде наиболее чистых религиозных доктрин можно обнаружить уважение и подчеркивание значимости человеческой личности, самую высокую радость от обладания свободой, необходимость упрочения истинных демократических учреждений, самую влиятельную и солидную поддержку наших усилий по улучшению социальной и политической жизни».
Главными же пунктами документа были признание свободы воли, возможность познания окружающего мира; необходимость политической свободы, признание неограниченного прогресса личности и человечества; моральные обязательства, основанные на личной совести и божественной санкции; отрицание божественного воплощения, провидения, «чудес», сверхъестественного, недоступного разуму «божественного порядка», непогрешимости священников и церкви, божественного происхождения Евангелий, первородного греха и «вечных страданий», на которые обречено человечество. Манифест подписали Х.Х. де Аречага, Х.П. Рамирес, Х.К. Бланко, К.М. Рамирес, П. де Мариа, Э. Асеведо Диас, Г. Рамирес, Д. Терра и Т. Диас.
Церковь предала авторов документа анафеме, положив начало острой борьбе между либерализмом и католицизмом, которая продолжалась вплоть до конца века. Некоторые из авторов манифеста еще не порвали со спиритуализмом, который мог эклектично объединять агностицизм, деизм, экспери-ментализм, детерминизм и эволюционизм, что было типично для латиноамериканской общественной мысли середины века.
В последней четверти века большое влияние на взгляды уругвайской интеллигенции оказывали идеи английского позитивизма - прежде всего, взгляды Дарвина, Спенсера, Стюарта Милля и Бейна. Так же, как и повсюду в мире, острая борьба между идеализмом и позитивизмом отражала повсеместное наступление принципов научности и естественного права на старый идейный багаж метафизического и морального абсолютизма.
Любопытно, что в Уругвае полемику по поводу дарвинизма начали не интеллектуалы, как в других латиноамериканских странах, а... скотоводы! В 1871 г. была основана Сельская ассоциация, в которую входили не только уругвайские, но и иностранные (английские и французские) животноводы. И именно в органе ассоциации «La Revista de la Asociacion Rural» впервые
499
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
начали открыто пропагандировать работы Дарвина38. Практическая подоплека дискуссий состояла в возможности применения в Уругвае селекционных методов и скрещивания для улучшения породы скота39. Журнал ассоциации оставался вплоть до 1890 г. основной трибуной полемики между дарвинистами и их противниками.
На уровне философии первыми адептами позитивизма в Уругвае стали А.Ф. Коста и Х.П. Варела, которые прежде всего обрушились с критикой на устаревший курс спиритуализма, который преподавали в университете40. Анхель Флоро Коста (1838-1906) был одним из самых заметных апологетов нового учения. Он участвовал в борьбе против идеализма и деизма в Уругвае, а потом, переехав в Аргентину, призывал к объединению «работ и документов по истории отечества и трудов по естественным наукам»41.
В 1877 г. Коста резко выступил против деизма Гонсало Рамиреса, брата К. Рамиреса. Гонсало был одним из тех, кто подписал в 1872 г. «Символ веры», который в то время произвел впечатление интеллектуального взрыва. Но в отличие от своих товарищей он оказался стойким деистом, и по-прежнему считал: «Несмотря на приверженность доктрине Дарвина, я, как любящий сын, ощущаю, что осознание присутствия Высшего Существа пронизывает все мое сознание, и прекрасная идея бессмертия заставляет сердце учащенно биться»42.
В ответ последовала целая буря критики. Анхель Флоро Коста опубликовал сардоническое открытое письмо, в котором утверждал, что нельзя быть одновременно дарвинистом и идеалистом, «наука не позволяет и не терпит дипломатических маневров»43. В конце концов Г. Рамирес публично отказался от деизма, и это завершило последний этап борьбы против спиритуализма, который начался в 1872 г. подписанием деистского манифеста участников Университетского клуба.
Уругвайская «культурная революция» совершалась в 70-е годы, когда под воздействием идей позитивизма и рационализма интеллигенция развила идеи светского государства, пошла на разрыв отношений с католической церковью. Светские принципы стали утверждаться в системе образования. Их внедрение было неразрывно связано с деятельностью известного педагога и политического деятеля Хосе Педро Варелы (1845-1879). Сын коммерсанта, он получил хорошее образование, увлекся проблемами образования. Путешествуя по США и Европе, познакомился с известными просветителями эпохи.
В 1868 г. Варела организовал Общество друзей народного просвещения, при котором была создана первая экспериментальная начальная бесплатная
38 The Reception of Darwinism in the Iberian World / Ed. by T. Glick, M. A. Puig-Samper, R. Ruiz. Dordrecht, 2001. P. 29-34.
39 Cm.: La Revista de la Asociacion Rural. 1872. N 4. P. 12-14.
40 Ardao A. Espiritualismo у positivismo en el Uruguay. P. 79-80; Etapas de la inteligencia uruguaya. Montevideo, 1971. P. 109.
41 Ardao A. Op. cit. P. 82.
42 Clase inaugural del curso de derecho natural у penal // Revista Nacional. 1878. N 14.
43 Costa A.F. La metafisica de la ciencia. Fantasia literaria dedicada a mi compatriota у amigo el 500	doctor don Gonzalo Ramirez // El Panorama. 1878. NLP. 26.
Часть III. Историки и историографические школы XIXвека
школа. Педагогические взгляды Варелы были изложены в его основном теоретическом труде «Народное образование» (1874). В 1876 г. опубликовал работу «О законодательстве в сфере образования» (в котором впервые в уругвайской литературе упоминается имя Дарвина)44.
В этих работах радикальной критике были подвергнуты существовавшие социальная и педагогическая науки, и эти публикации во многом способствовали реформе всей системы образования в Уругвае. В книге «О законодательстве в сфере образования» Варела обрушился на «университетский дух», проявлявшийся, по его мнению, в псевдо-академизме, засилии университетской олигархии, кастовости, привилегиях детей из состоятельных семей, спесивости и надменности профессоров, устарелых книжных знаниях в ущерб реальности. Причем он относил все это не только к Уругваю, но и другим странам (в том числе Франции, которой симпатизировали многие уругвайские интеллигенты), где существовали привилегированные учебные заведения.
Более того, Варела связывал этот «университетский дух» с политической атмосферой в обществе, когда привилегии в университетской среде консервируют политические отношения, в том числе дух каудильизма, процветающий внутри политической элиты. И все это, по его мнению, ставило почти непреодолимые препятствия на пути «истинной демократии»45.
Этот застой Варела связывал с философией спиритуализма, которую ретрограды по-прежнему преподавали студентам46. Он восторженно оценивал теорию Дарвина, сравнивая ее с самыми выдающимися открытиями человечества: «Теория эволюции, впервые введенная в научный оборот Ламарком в 1809 г., философски разработанная в трудах Гете, окончательно сформулированная Чарльзом Дарвином и развитая в работах его учеников, связывает воедино все разрозненные части естественнонаучной истории, подобно тому, как законы Ньютона связали воедино и объяснили все движения небесных тел»47.
В университетских кругах произошла переориентация от французских к английским образцам. Переведенные на испанский язык работы Дарвина, Г. Спенсера («Введение в социальную науку») стали бестселлерами среди студентов и преподавателей университета Монтевидео. Их расценивали как образцы логики, психологии, этики и в целом философии, яркие примеры истинно научных исследований в русле натурализма и позитивизма.
Варела стал автором закона от 24 августа 1877 г. о всеобщем обязательном бесплатном образовании. Помимо того, закон устанавливал необходимость научных подходов к системе образования, организацию единых программ и методических пособий для всех учебных заведений, создание и обучение профессионального преподавательского состава. В 1877-1879 гг. он работал инспектором Главного управления начальных школ, организато
44 Varela J. La Educacion del Pueblo. Montevideo, 1874; Idem. La legislacion escolar. Montevideo, 1876.
45 Varela J. La legislacion escolar. Montevideo, 1876. P. 74-83.
Ardao A. Op. cit. P. 88.
47 Varela J. La legislacion escolar. P. 98.
501
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ром учительских съездов, стал инициатором публикации «Педагогической энциклопедии» (1878).
Наряду с университетской деятельностью Варела уделял много времени публицистике и литературе. Он основал журнал «Revista Literaria», в котором, наряду с произведениями других авторов, публиковал свои статьи, стихотворения и хроники. В США издал поэтический сборник под названием «Затерянные отзвуки»48. Писал статьи в либеральную газету «Е1 Siglo», был основателем, редактором и автором газеты «La Paz».
В Уругвае, как и других латиноамериканских странах, особенно не углублялись в изучение дарвиновских механизмов эволюции. Более всего уругвайцев привлекали системы ценностей и социальные приложения теории. Дарвин был уже неким символом, который использовался в идеологических баталиях политических группировок49. К.М. Рамирес, описывая отношение Варелы к Дарвину, справедливо заметил: «Сейчас, когда я упоминаю Дарвина, я неизменно задаюсь вопросом, а не стало ли его приятие или неприятие неким безусловным критерием ретроградства или передовой позиции во всех цивилизованных странах?»50
Карлос Мария Рамирес (1847-1898) был одним из блестящих представителей «поколения 68 года». Юрист по образованию, он стал одним из создателей Университетского клуба, сумел активизировать деятельность газеты «Е1 Siglo». Разочаровавшись в политике двух господствовавших партий, основал свою Конституционную партию. Преподавал в университете конституционное право. Политические взгляды Рамиреса изложены в работе «Гражданская война и политические партии Уругвая»51. Будучи редактором журнала «La bandera radical», он резко критиковал традиционную политическую систему Уругвая. Твердой была его позиция и по отношению к новейшим философским течениям. Чувствуя себя обязанным защитить ценности своего поколения, он критиковал непримиримую позицию Косты и Варелы с точки зрения новейших достижений спиритуализма. Рамирес был одним из немногих деятелей, которые пытались смягчить остроту дебатов, особенно по вопросу происхождения человека. «Я не склонен верить, - говорил он, -что мы произошли от Адама и Евы; и я не вижу ничего плохого в том, что мы в отдаленном прошлом генеалогически произошли от обезьяны - это вряд ли существенно изменит мои взгляды на теперешнее состояние и будущее человеческой расы»52.
В 1876 г. Рамирес участвовал в полемике на стороне противников X. Варелы, выступая против материализма и атеизма. Хотя он уже не так ревностно защищал деизм, но боролся против взглядов Варелы на университетскую элиту, считая, что ее большая часть всегда приветствовала дух либерализма и демократии. Он все более склонялся к позитивизму. С 1873 г., когда Рамирес находился с дипломатической миссией в Рио-де-Жанейро, он часто
48 Varela J. Ecos Perdidos. Nueva York, 1868.
49 Ardao A. Op. cit. P. 43.
50 Varela J.P, Ramirez C.M. El destino nacional у la Universidad. Polemica. Vols. 1-2. Montevideo, 1965. Vol. 2. P. 119.
51 Ramirez C.M. La guerra civil у los partidos politicos del Uruguay. Buenos Aires, 1882.
502 52 Varela J.P, Ramirez C.M. Op. cit. P. 120.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
переписывался с Костой. Хотя Рамирес до последнего защищал спиритуализм, тем не менее признавал необходимость университетской реформы и введения новых курсов по изучению естественных наук.
К. Рамирес написал несколько романов53, работы по народному образованию54. Широкий отклик нашла его работа об Артигасе, в которой он восстанавливает доброе имя генерала. Она была опубликована в 1884 г. в нескольких номерах журнала «La Razon», а затем вышла отдельной книгой55. Уже после смерти вышли в свет его книги «Американцы», работы, посвященные системе высшего образования, дневники и философские заметки56.
Благодаря деятельности уругвайских рационалистов, позитивистов и эволюционистов к концу 70-х годов в главном вузе страны научные исследования почти полностью соответствовали новейшей иерархии наук, разработанной в Европе. К существующим факультетам добавились кафедры экономической политики и естественного права, процедурного законодательства, конституционного права, в 1876-1877 гг. - анатомии, физиологии и общей патологии на факультете медицины. С 1885 г. началась реорганизация университета. Появился факультет права и социальных наук. В 1888 г. на факультете математики были организованы кафедры архитектуры, агрономии и инженерного дела.
В 1881 г. была принята новая программа курса по философии, которая утвердила гегемонию позитивизма в университете. Позитивистские принципы были также приняты в программе юридического факультета. Прежде всего -научный, эмпирический подход к исследованиям; постоянный упор на идеи эволюционизма в противовес релятивизму57.
Большую роль в реформе университета сыграл Альфредо Васкес Асеведо (1844-1923). Он родился в Буэнос-Айресе. Родители выехали в Аргентину подальше от тревог и жестокостей гражданских конфликтов, раздиравших Уругвай. В 1855 г. семья перебралась в Монтевидео, где Альфредо продолжал занятия под наблюдением своего дяди, известного писателя Эдуардо Асеведо, к которому сохранил высочайшее уважение на всю жизнь. В 22 года он получил диплом по специальности юриспруденция. С этого момента началась его насыщенная интеллектуальная и общественная жизнь.
В 1868 г. вместе с Хосе Педро Варелой, Эльбио Фернандесом, Карлосом Мария Рамиресом и другими известными уругвайскими интеллектуалами, он организовал Общество друзей народного просвещения58 и был его президентом в 1879-1980 и 1900-1901гг.
53 Ramirez С.М. Los Palmares. Buenos Aires, 1884; Idem. Los amores de Marta. Montevideo, 1884.
54 Ramirez C.M. La Educacion Popular. Montevideo, 1868.
55 Ramirez C.M. Artigas. Montevideo, 1976.
56 Ramirez C.M. Hombres de America. Buenos Aires, 1912; Idem. Escritos. Buenos Aires, 1923; Idem. Apuntes у discursos. Buenos Aires, 1948; Idem. El destino nacional у la Universidad. Buenos Aires, 1965.
57 Ardao A. Op.cit. P. 265.
58 Sociedad de Amigos de la Educacion Popular.
503
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В 1881 г. Асеведо защитил докторскую диссертацию по теме «Муниципальные органы управления», написанную в духе социал-дарвинизма. Во введении он говорил о том, что у низших организмов нет специализации. У простейших «каждая часть организма ощущает, каждая дышит, каждая питается». С усложнением организмов появляется разделение функций, затем в человеческом обществе появляется разделение труда. Социология дает важный материал для исследования: известно, например, что в примитивных племенах нет разделения труда. И только в ходе эволюции совершается переход от рудиментарных объединений до цивилизованного общества. «Борьба за существование дает преимущества тем особям, чьи физиологические функции лучше развиты, а также тем обществам, где наиболее развит принцип разделения труда»59.
В доисторические времена борьба за существование была крайне жестокой. Затем в ходе разделения труда преимущество над индивидуальными охотниками получили группы, организованные в племена. И в конечном итоге над племенным деспотизмом восторжествовала демократия, так как она представила самый большой простор для разделения труда: «В борьбе за существование естественный отбор консолидировал политическую и гражданскую свободу, поскольку только такие законы могут передать людям власть, необходимую для того, чтобы ликвидировать негативное воздействие различных вирусов разрушения, которые пытаются затормозить или прекратить развитие любого организма... Естественный отбор привел к этому великому результату и продемонстрировал, что существует реальная возможность познания человеческого прогресса. Это является самым важным феноменом социологии, который стал возможен только с использованием общих законов, управляющих всеми живыми существами»60.
Эти тезисы, полагал Асеведо, важны для объяснения необходимости развития местных органов самоуправления: используя биологические аналогии, он считал, что передача большего числа функций в муниципалитеты приведет к большему разделению труда. А это в свою очередь ослабит авторитарные функции центрального правительства и будет способствовать развитию демократии.
В 1880 г. Асеведо стал ректором Университета Республики и оставался на этой должности с небольшими перерывами до 1899 г. Именно он модернизировал главное учебное заведение страны, сделал его современным и отвечающим интеллектуальным запросам нового, XX в.
В 1880 г. в университете было два факультета - права (с устаревшими программами) и медицины (где наука находилась в эмбриональном состоянии). Асеведо вдохнул новую жизнь в существующие факультеты, и создал новые -математический, а также подготовительные курсы и аспирантуру. Реформа охватила все стороны университетской жизни - устав вуза, планы, программы, методические указания, регламенты, тексты, лабораторные занятия, библиотечное дело, дисциплинарные распоряжения, расписание занятий.
Сам Асеведо находился под идейным влиянием X. Варелы. Исторически реформа университета и реформа системы образования стали следстви
59 Acevedo A. El gobierno municipal. Montevideo, 1882. Р. 6.
504 60 Ibid. Р. 9-10.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ем распространения в Уругвае позитивистской философии61. Асеведо писал о Дарвине в самых возвышенных тонах: «Есть великие личности, которые обобщают великие революции в истории человечества. Сократ представляет реакцию против невежества; Иисус - против вульгаризации моральных идей; Бэкон выступал за возрождение наук; но среди всех Дарвин, который разрешил загадочную проблему происхождения видов, символизирует самый мощный и решающий прорыв в истории человечества»62.
В 1899 г. А. Асеведо был избран сенатором, а в 1917 г. депутатом конституционной ассамблеи. Опубликовал многочисленные труды по гражданскому и уголовному праву.
В университетской среде выросли новые мощные кадры историков-профессионалов, занимавших научные позиции. Среди них выделялись Франсиско Берра (1844-1906)63, Луис Дестеффанис (1839-1899)64, Клементе Фрегейро (1853-1923)65, автор монументальной работы «История испанского господства в Уругвае» Франсиско Бауса (1849-1899)66.
Большую роль в общественном сознании страны сыграло общество «Ате-ней» и его печатный орган «Анналы Атенея». Общество было основано 5 сентября 1877 г. в результате слияния Университетского клуба с другими научными, литературными и историческими группами. Вначале предполагалось, что это будет открытый бесплатный университет с подготовительными курсами и факультетом права. Но «Атеней» сразу же превратился в публичную трибуну для обсуждения идей, став интеллектуальным центром Уругвая.
Объединение атенеистов произошло в ходе принципиального поворота в общественной жизни страны - изменения отношения к религиозным вопросам, что стало результатом антиклерикальной борьбы предшествующих лет. Глубочайший философский антагонизм с первого же дня существования «Атенея» разделил его на два непримиримых лагеря: спиритуалистов и позитивистов. Первое столкновение произошло между Хулио Эррерой-и-Обесом (спиритуалистом) и Гонсало Рамиресом (позитивистом).
Второй крупный диспут состоялся в 1879 г. между Васкесом-и-Вегой , с одной стороны, и университетскими профессорами, которых А.Коста считал виднейшими представителями позитивизма - Юрковским и Аречавалетой67.
Начало 80-х годов можно считать завершающим этапом укрепления позитивизма в Уругвае. До 1873 г. спорили только философские группы, после этого дискуссия распространилась в среде интеллигенции и вылилась в
61 Ardao A. Op. cit. Р. 175-178.
62 Acevedo A. El gobierno municipal. Р. 48.
63 Berra F. Bosquejo Historic© de la Republica Oriental Del Uruguay. 4 ed. Montevideo, 1890; Idem. Apuntes para un curso de Pedagogia. Montevideo, 1878; Idem. La doctrina de los metodos. Montevideo, 1882.
64 Destaffanis L.D. De los criterios historicos. Montevideo, 1889; Idem. Los origenes de la ensenanza de la Historia en Uruguay. Montevideo, 1890.
65 Fregeiro C.L. Artigas: Estudio historico. Montevideo, 1886; Idem. Vidas de argentinos ilustres. Buenos Aires, 1894; Idem. Compendio de historia argentina. Buenos Aires, 1876.
66 Bauzd F. Historia de la dominacion espanola en el Uruguay. Montevideo, 1897; Idem. Estudios li-terarios. Montevideo, 1885; Idem. Estudios constitucionales. Montevideo, 1887; Idem. Los poetas de la revolucoyn. Montevideo, 1885.
67 Ardao A. Op. cit. P. 106-109.
505
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
борьбу рационализма и католицизма. В 1880 г. в спорах на равных участвовала и третья позиция - позитивизм.
Причем границы споров проходили по причудливым линиям: позитивисты и спиритуалисты разделяли, в большей или меньшей степени, антиклерикальный либерализм. Спиритуалисты и католики едиными рядами защищали метафизику против научного натурализма позитивистов. Например, Васкес-и-Вега и Отеро сообща выступали против церкви, а с другой стороны, Вас-кес-и-Вега и епископ Солер вместе боролись против дарвинизма.
Еще более запутанным было отношение этих течений общественной мысли к политике. Позитивисты в 70-е годы, при сохранении своей позиции (сходной с принципистами) по защите демократического либерализма, распространяли среди своих сторонников новую концепцию общественной борьбы, которая базировалась на их универсальной доктрине эволюции. Прежде всего они выступали против революционных, насильственных методов. Они не оказывали содействия милитаристам, но получалось так, что военные диктаторы использовали их соглашательство, которое проистекало из научной доктрины (которая, по их взглядам, и должна была привести в конечном итоге к искоренению диктатуры). Первые позитивисты не выступали против диктатуры, поскольку во главу угла ставили проведение реформы системы образования, которая воспитала бы целое поколение либеральной и демократической интеллигенции в Уругвае.
В отношении к политике большую роль сыграла работа Варелы «О законодательстве в сфере образования». Там, помимо материалов по образовательной реформе, содержался по существу первый социологический анализ обстановки в стране. Автор под большим влиянием работы Г. Спенсера «Введение в социологию» применил позитивистские принципы к политической жизни Уругвая. В частности, он утверждал, что к ней вполне применимы принципы эволюционизма.
Один из известных позитивистов, М. Мартинес, говорил о Вареле, что он «вопреки насмешкам со всех сторон доказал, что позитивистские принципы, изложенные на страницах книги “О законодательстве в сфере образования” могут стать философскими критериями для решения социальных вопросов»68. Мануэль Эрреро-и-Эспиноса писал, что в условиях постоянных кровопролитных гражданских войн и переворотов Варела сформулировал тезисы о том, что естественно-научные законы эволюции применимы не только к сфере образования, но и к политической жизни страны.
Главными были следующие положения:
-	существуют объективные законы общественного развития, которые можно постичь эмпирическим путем;
-	настойчивое утверждение идей эволюционизма приведет к утверждению разумных ненасильственных принципов в общественной жизни, а также к терпимости в межличностных отношениях69.
Позитивисты создали новую интеллектуальную среду, в которой на смену принципизму пришел эволюционизм. Как считают все поколения уругвайских
68 Anales del Ateneo de Uruguay. 1885. Vol. 8. P. 449.
506 69 Varela J. La legislation escolar. P. 138-143.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
либералов, именно он (вкупе с социально-экономическими и демографическими факторами), распространившись в среде политиков, привел к преодолению целой эпохи переворотов, бунтов, конфликтов, мятежей, чередующихся диктатур, способствовал созданию и укреплению институтов гражданского общества и, по сути, консолидации уругвайской нации как таковой.
В 1886 г. в новой идейной атмосфере стало возможным подписание соглашения о мире между либералами и генералом М. Тахесом. Об этом писал Карлос М. Рамирес: «События ноября 1886 г. запомнятся навсегда именно благодаря тому, что они стали следствием глубинных сдвигов в общественном сознании, появления нового духа новой эпохи. Приобрело популярность направление, поощрявшее множественность мнений, и оно постепенно завоевывало доминирующие позиции в интеллектуальной среде»70.
Укрепление позитивизма и его триумф в общественном сознании в 80-е годы вызвали резонанс не только в правительстве (в приложении к университетским проблемам реформы системы образования), но и в конгрессе. Уникальным явлением стали парламентские дискуссии по философским проблемам - полемика между спиритуалистами и позитивистами в 1885 и 1886 гг. Первый раз в публичной дискуссии выступил доктор Карлос Гомес Паласиос, а его главным противником из числа спиритуалистов был доктор Антонио Мария Рамирес, сторонник П. Элаури.
К. Гомес Паласиос предварительно направил запрос в адрес министра юстиции, культуры и народного образования Х.Л. Куэстаса по поводу причин слушаний. И ответ был вполне в духе эпохи: «Суть дела состоит в том, что все, с кем мы обсуждали университетские проблемы, свидетельствуют о том, что данное учреждение полностью проникнуто духом позитивизма - начиная от ректора и кончая большинством кафедр»71.
Второй раз дебаты происходили вновь в палате представителей и вновь от позитивистов выступал Гомес Паласиос, но на сей раз его оппонентом был доктор Линдеро Кортес. Дебаты закончились полной победой позитивистов. В материалах конгресса отмечались следующие положительные перемены в работе университета: повышение эффективности новой структуры вуза, создание новых кафедр, публикация новейших учебников, приобретение наглядных пособий и создание физической и химической лабораторий, значительное улучшение работы библиотеки (ее фонды превысили 3 тыс. книг), а также радикальные перемены к лучшему в работе факультетов права и медицины.
ПАТРИОТИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ
Уругвайская интеллектуальная элита, как и в других латиноамериканских странах, столкнулась с важнейшей проблемой (которой не было у европейских народов) отсутствия наций. Уникальность состояла в том, что вначале на территории, заселенной гомогенной массой колонистов, говорящих на одном языке и подчинявшейся одной метрополии, были созданы независи
70 La Razon. 1886. 18 nov.
71 Diario de Sesiones de la Camara de Representantes. Montevideo, 1885. Vol. 73. P. 281, 298, 302,
339.	507
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
мые государства, и лишь затем встала задача создать в их границах новые национальности. Б. Берро выразил парадоксальность ситуации следующим образом: «Уругвайскую национальность следует рассматривать как некую данность. Государственный акт (действие) в данном случае предшествовал причине его принятия (формированию нации)»72.
Довольно часто сами граждане новых государств не ощущали никакой особой привязанности к своей «родине», и многие просто переезжали при ухудшении условий в Уругвае - в Аргентину, Бразилию, Парагвай. Широкое распространение получали взгляды так называемых «панплатистов» (от р. Ла-Платы), которые утверждали, что жители бассейна этой реки имеют общие корни, общую историю внутри испанского вице-королевства, общие экономические и политические интересы и поэтому им следует объединиться в одну мощную державу.
Одним из идеологов этого течения был Хуан Карлос Гомес (1820-1884). А.Ф. Коста, написавший биографию Гомеса, отмечает его дар полемиста, яркого оратора, знатока права73. Гомес принимал активное участие в политической и интеллектуальной жизни не только Уругвая, но и Аргентины, Бразилии и Чили. Свой дар литератора, журналиста и преподавателя он использовал для «создания и укрепления объединительного движения в самое бурное время зарождения новых наций, насилия и междоусобиц»74. Поэмы, статьи и очерки Гомеса проникнуты экзальтированным романтическим духом «панплатизма» - братства всех народов, заселяющих регион р. Ла-Платы.
Однако новые государственные образования пошли по другому пути -суверенизации, создания своей собственной национально-культурной среды. В Уругвае для воспитания патриотизма было необходимо построить фундамент национальной истории, национальной культуры, официальной системы образования.
Центральное место безусловно занимала история. Неслучайно все без исключения работы по истории Уругвая (даже те, которые были посвящены доколониальному периоду и истории вице-королевства) тщательно выделяли из общей истории лишь то, что касалось Восточного Берега р. Ла-Платы.
Среди первых историков, кто понял и осуществил идеологическую задачу был Ф. Бауса. В описании Уругвая и уругвайцев колониального периода, он, по словам X. Каэтано, создал «воображаемую общность», которая должна была спроецироваться в будущем в уругвайскую нацию75.
Важность созидания исторической мифологемы понимали и лидеры основных партий - неслучайно одна из самых острых баталий в парламенте разыгралась по поводу даты Независимости (25 августа или 18 июля). Представители «Колорадо» и «Бланко» понимали, что тот, кто контролирует прошлое, контролирует и будущее.
Во второй половине века центральное место в государственной мифологеме заняла фигура генерала Артигаса, Отца-основателя нации. Апологетика
72 Berro В.Р. Escritos selectos. Coleccion de clasicos uruguayos. Montevideo. 1966. P. 246-247.
73 Costa A.F. Rasgos biograficos del doctor Juan Carlos Gomez. Montevideo, 1905. P. 9-10.
74 Ibid. P. 12.
508 75 Caetano G., Achugar H. Identidad uruguaya: ^mito, crisis о afirmacidn? Montevideo, 1992. P. 81.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
достигла такой степени, что Л. Дестеффаниса, позволившего себе покритиковать Артигаса в 1885 г., уволили с кафедры истории.
Роль Артигаса в воспитании патриотизма подчеркивалась в предисловии Х.С. де Сан-Мартина к труду Э. Миранды «Инструкции 13-го года»: «Артигас, латиноамериканский гений, верил в величие своей родины, обожал и страстно любил ее. Я думаю, что нет более благородной задачи, чем воспитание патриотизма. Я говорю об истинном патриотизме - рациональном чувстве любви к родине. Для этой цели необходимо прежде всего создать общность представлений, воспоминаний, эмоций, общность той почвы, которая создает страсть, - то мощное чувство, которое является зародышем всех добродетелей. Это - главная миссия историка, и нет никакой другой. Надо не столько показать, сколько глубоко внедрить в сознание читателя это рациональное чувство. Если он добьется осуществления своей миссии, такой историк, будучи истинным творцом, войдет, как и лучшие поэты, в число основателей Родины. Известно, что вскармливание молоком необходимо для продолжения человеческого рода. История, сестра Поэзии, и есть духовное вскармливание народов, она творит все новые поколения героев»76.
Если в других латиноамериканских странах местные индейцы и их история стали частью национальной мифологемы, придавая ей местный колорит, то в Уругвае этого «поплавка» не было. Ф. Ривера, первый президент Уругвая, считал (и это мнение разделяла практически вся креольская элита), что капитализм несовместим с образом жизни местных индейцев. Поэтому по всей стране прокатилась гигантская резня индейских племен чарруа. В ходе этой чудовищной акции был ликвидирован весь культурный пласт местных племен.
Изображение индейцев как «варварских племен» характерно для одного из первых уругвайских историков - Хуана Мануэля де ла Соты (7-1858). Он родился в Аргентине и переехал в Уругвай в 1820 г. Много занимался проблемами обновления системы образования, историческими исследованиями. Наибольшую известность ему принесли книги «История Восточной республики Уругвай»77, а также «Географический, политический и исторический катехизис Восточной республики Уругвай»78.
В первой книге вначале X. де ла Сота привел выдержки из хроник колониального периода, причем «политкорректно», - те из них, которые относились только к территории Уругвая. Пытаясь создать зону некоего общего «исторического сознания» Х.М. де ла Сота полностью исключил из своей работы региональную историю (например, историю вице-королевства Рио-де-Ла-Плата, создававшее в те времена общий социальный контекст для проживавших там колонистов) и описывал только те события, которые происходили на территории, лишь через несколько столетий вошедшей в Уругвай79.
76 Miranda Н. Las instrucciones del ano XIII. Montevideo, 1910. P. XXV-XXVL
77 SotaJ.M. de la. Historia del territorio Oriental del Uruguay. Montevideo, 1841. Vols. 1-2.
78 Sota J.M. de la. Catecismo Geografico - Politico e Histdrico de la Republica Oriental del Uruguay. Montevideo, 1850.
79 Sota J.M. de la. Historia del territorio Oriental del Uruguay.
509
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Историк повторил легенду испанских хронистов о том, что индейцы в 1516 г. съели первооткрывателя региона Хуана Диаса де Солиса80. Что с тех пор они мало изменились и остались «дикими и жестокими варварами»81. А местные племена чарруа, по его мнению, вообще можно назвать «спартанцами среди всех американских индейцев, которые живут в условиях варварства и занимаются людоедством»82. Он упоминал, что индейцы были «устранены» с территории страны первым президентом Риверой в 1831 г., однако стыдливо умалчивал о том, как это было сделано.
Презрительное отношение к коренному населению страны и замалчивание геноцида по отношению к нему стало характерным и для других уругвайских историков XIX в. Ф. Бауса, например, доходит до того, что объявляет индейцев «неполноценной расой», которая застряла в своем развитии на этапе неолита. Они не способны вписаться в общество, построенное по западному образцу, и обречены на вымирание. Будучи современниками уругвайцев XIX в., индейцы, по его мнению, остались тем не менее в историческом прошлом человечества83.
Для Карлоса Марии де Пены расизм стал неизбежным следствием его приверженности социал-дарвинизму. По его мнению, развитие рас идет по тем же неизбежным законам эволюции и борьбы за существование. Побеждают сильнейшие, способные развивать мышление и научные познания (развитие науки, по его взглядам, также подчиняется законам эволюции)84.
Один из первых уругвайских археологов, занимавшихся раскопками индейских курганов, Хосе Фигейра также присоединялся к оценкам вышеупомянутых историков. Он считал, что у индейцев чарруа не было законов, религии - только «смутные понятия о чем-то сверхъестественном»85. Они безнадежно отстали от цивилизации, поэтому их образ жизни мало изменился за века испанской колонизации. Для предотвращения преступлений, совершаемых индейцами, «надо было их уничтожать»86.
Таким образом впервые после десятилетий замалчивания, этот приверженец социал-дарвинизма называет все своими именами. У него даже нет особого отличия чарруас (как «особо опасных») от других племен, населявших бассейн р. Ла-Платы. Все они представители «отсталой, варварской цивилизации»87, чьи мыслительные способности находятся на стадии инфантилизма88.
Даже открытие уникального сооружения из камня, завезенного в пампу за сотни километров из горной местности («Дворец Поронгос»), которое совершил в Уругвае аргентинский археолог Флорентино Амегино, в 1877 г. опубликовавший 650-страничное исследование «Древние поселения
80 Ibid. Р. 14.
81 Ibid. Р. 21.
82 Ibid. Р. 24.
83 Bauzd F. Historia de la dominacion espanola en el Uruguay. Montevideo, 1895. Vol. 1. P. 185— 186.
84 Pena C.M. de. Pro Herbert Spencer. Anales de Instruction Primaria. Montevideo, 1903. P. 499.
85 Figueira J.H. Los primitives habitantes del Uruguay. Montevideo, 1892. P. 22-25.
86 Ibid. P. 33.
87 Ibid. P. 43.
5 1 0	88 Ibidem.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
на р. Ла-Плате»89, не разубедило его коллег в «примитивном» уровне индейской цивилизации.
Безусловно, само развитие археологии в Уругвае было связано с необходимостью сплочения новой нации. У нее должно быть не только близкое, но и отдаленное прошлое. И этим занимались в конце XIX в. первые археологи. Благодаря им развивалось музейное дело, что было весьма важно для формирования целостного общественного сознания. Но при расистском подходе, характерном для большинства исследователей того периода, получалось, что внутри новой уругвайской нации нет места ни одной из культур, которые не принимают (или не перенимают) европейские критерии цивилизации. Считалось, что нет проблемы, по какому образцу строить новое общество, - моделями являлись те европейские государства, которые боролись против любых этнических или культурных вкраплений. На «европеизации» именно по такому образцу настаивал, например, А.Ф. Коста90.
И с 70-х годов правящие круги стали придавать государству облик респектабельности и помпезности в русле европейских буржуазных националистических доктрин. В новом обществе не оказалось места для гаучо, которых уничтожали как «рудименты варварства» (примерно так же, как за короткий период 1831-1832 гг. на территории страны были почти полностью истреблены индейцы).
ЭДУАРДО АСЕВЕДО ДИАС, АЛЕХАНДРО СЕРВАНТЕС МАГАРИНЬОС
Не менее важной в деле сплочения нации, чем история, археология и социальная утопия в виде «европеизации», была национальная литература. Это понимал один из наиболее ярких писателей той эпохи Эдуардо Асеведо Диас (1851-1921). В 1868 г. он получил степень бакалавра в университете, тогда же участвовал в заседаниях Университетского клуба, где ярко проявился его литературный талант. Продолжил обучение на факультете права. В 1869 г. Эдуардо опубликовал свое первое произведение, посвященное годовщине смерти деда, генерала Антонио Диаса. В апреле 1870 г. юноша бросил университет и вовлекся в движение Т. Апарисио против правительства партии «Колорадо» во главе с Л. Батлье.
В 1871 г. Асеведо Диас опубликовал в журнале «La Republica» рассказ «Могила в лесах», в 1872 г. был одним из инициаторов манифеста «Кредо рационалиста». С 1873 г. Асеведо занимался активной публицистической деятельностью, его статьи появлялись в журнале «La Democracia», а в 1875г. он создал свой собственный журнал «La Revista Uruguay а». Со страниц этих изделий он обрушился с критикой на правительство П. Варелы, что привело его к первой ссылке. После того как потерпела неудачу попытка государственного переворота («трехцветная революция»), Асеведо обосновался в Аргентине и продолжал заниматься публицистикой в журналах «La Plata» и «Dolores».
89 Ameghino F. La antiguedad del hombre en el Plata. Buenos Aires, 1880. Vols. 1-2.
90 Costa A.F. Nirvana. Montevideo, 1899. P. 151.	511
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ЭДУАРДО АСЕВЕДО ДИАС Шарж
После прихода к власти Л. Ла-торре публицист вернулся домой, однако критические статьи против нового президента, появившиеся на страницах журнала «La Democracia», вновь сделали его персоной нон грата, и он опять отбыл в Буэнос-Айрес. В очередной раз вернувшись в Монтевидео, Асеведо основал журнал «Е1 Nacional», популярный среди сторонников партии «Бланко» Затем был избран сенатором от этой партии и участвовал во втором восстании каудильо А.Саравиа в 1897 г., но постепенно стал отдаляться от политики Саравиа и все чаще оказывал поддержку Хосе Батлье-и-Ор-доньесу.
В 1898 г. Асеведо стал членом Государственного совета. Х.Батлье-и-Ордоньес оценил перемену во взглядах Асеведо и использовал его для дипломатических поручений в США и европейских странах. Эта работа продолжалась до 1914 г. После нее писатель уже не вернулся на родину.
Умер в 1921 г. в Буэнос-Айресе, и его
последняя воля состояла в том, чтобы его останки ни в коем случае не отправляли в Уругвай...
Когда Асеведо в 1888 г. опубликовал роман «Исмаэль»91, он не думал, что закладывает краеугольный камень в основание целой серии исторических работ. Затем последовали «Местная жительница», «Битва у развалин», «Одиночество», «Крик славы» и «Копье и сабля»92. В трех романах («Исмаэль», «Местная жительница» и «Крик славы»), объединенных общим названием «Гимн крови», автор мастерски раскрыл атмосферу войны против испанского колониального владычества, за создание независимого Уругвая.
В этих произведениях впервые повествование, относящееся к Уругваю, приобрело общеконтинентальное значение. И до сих пор, несмотря на появление в Латинской Америке целой плеяды талантливых писателей, работы Асеведо Диаса по праву считаются классикой не только уругвайской, но и латиноамериканской литературы.
Творчество писателя подняло общий уровень уругвайской литературы, внесло новые эстетические и этические ценности, послужило развитию об-
91 Acevedo Е. Ismael. Montevideo, 1888.
92 Acevedo Е. Nativa. Montevideo, 1890; Idem. El combate de la tapera. Montevideo, 1892; Idem. Soledad. Montevideo, 1894; Idem. Grito de Gloria. Montevideo, 1894; Idem. Lanza у sable.
512 Montevideo, 1914.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
щенационального общественного сознания. Для этого Асеведо решил по примеру Ф. Эспинолы «как можно глубже заглянуть в прошлое для того, чтобы сделать его актуальным для настоящего» и таким образом способствовать консолидации общенациональных лозунгов и идей. Писатель пришел к выводу, что поставленные задачи можно решить написанием исторических романов, потому что «новеллист, с большей легкостью, нежели историк, может воскресить эпоху, придать сухому пересказу красочность и вдохнуть в него жизнь».
Во второй половине века галерею литературной славы Уругвая пополнил писатель, юрист, ректор университета, дипломат и политик Алехандро Сервантес Магариньос (1825-1893). В 1843 г. он закончил частную школу и уехал в Испанию, где получил звание доктора юриспруденции. Побывав во Франции, вернулся на родину в 1855 г. Работал в течение некоторого времени адвокатом, затем был назначен генеральным консулом в Буэнос-Айресе.
После того как президент Б. Барро выдвинул его на пост министра по сбору налогов возвратился в Монтевидео. Однако после переворота генерала В. Флореса эмигрировал в Буэнос-Айрес. Вернувшись вновь во время правления Л. Батлье, занимал пост министра финансов, одновременно был деканом юридического факультета Университета Монтевидео, и во времена Латорре его избрали ректором Университета. В 1878 г. он ввел подготовительные курсы для поступления в университет, восстановил права и привилегии выборных органов. Был избран сенатором - пост, который Магариньос занимал до своей смерти.
После путешествия в Испанию он написал две части поэмы «Монтевидео» и «Эссе об оратории»93. Тогда же он закончил эссе «Монтевидео, эпизоды современной истории»94, новеллу «Звезда Юга»95 и очерк «Селиар»96 - путевые заметки и рассказы об общественных деятелях Латинской Америки.
Магариньос был прекрасным публицистом - его статьи выходили в чилийской газете «Е1 Mercurio» и уругвайском журнале «La Constitucion» под редакцией Эдуардо Асеведо. Во время пребывания в Париже Магариньос основал журнал «La Revista Espanola de ambos mundos» и опубликовал сборник рассказов «Зимние вечера». Год спустя стал главным редактором сборника «Исторические, политические и социальные исследования Рио-де-Ла-Пла-та», в котором детально раскрывалась картина первых десятилетий независимого Уругвая97.
Во время первого пребывания в Буэнос-Айресе Магариньос поставил в местном театре драму «Любовь и Родина» и опубликовал хронику событий, связанных с «эпохой желтой лихорадки» в 1857 г. Некоторое время спустя был напечатан его сборник «Часы меланхолии» (1858) и «Американская библиотека»98, один из томов которой (со своими произведениями) он назвал «Бризы Ла-Платы». В 1865 г. в Буэнос-Айресе Магариньос написал свое
93	Magarinos С.A. Ensayo de oratoria. Montevideo, 1843.
94	Magarinos C.A. Historia contemporanea de Montevideo. Montevideo, 1846.
95	Magarinos C.A. La Estrella del Sud. Madrid, 1850.
96	Magarinos C.A. Celiar. Madrid, 1852.
97	Magarinos C.A. Estudios historicos, politicos у sociales sobre el Rio de la Plata. Paris, 1854.
98	Magarinos C.A. La Biblioteca Americana. Buenos Aires, 1858.
17. История Латинской Америки
513
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
известнейшее произведение «Карамуру», с выходом в свет которого стал первым уругвайским литератором, ярко описавшим жизнь крестьян -гаучо".
Магариньос сыграл большую роль в создании Университетского клуба (1868), который стал центром интеллектуальной жизни страны. В одном из своих документов члены Клуба писали о решимости «спасти от крушения наши традиции и принципы, философские и политические основы культурных слоев общества во времена резких перемен в жизни страны».
КОНЕЦ СТОЛЕТИЯ
С наступлением экономического кризиса, который сотрясал страну с небольшими перерывами, все последнее десятилетие XIX в., вера позитивистов в бесконечность и поступательное развитие прогресса поубавилась. И вновь в философских кругах оживились спиритуалисты, у которых были достаточно прочные позиции в «Атенее». Там Х.К. Бланко организовал ряд конференций по вопросам позитивизма и реализма в литературе. Его аргументы состояли в том, что мало кто понимает истинное значение термина «позитивизм» - он просто стал очередным модным словечком, тем более оно само несет положительный оттенок: «Плохой политик или гражданин - это тот, кто не является позитивным, практичным. В таком же буквальном смысле любое произведение искусства должно быть позитивным. С этим словом “позитивизм”, который в литературе сменился на другое слово, “натурализм”, он достиг степени самой непостижимой экстравагантности»99 100.
Журнал университетского общества «La revista de la Sociedad Universitaria», не выступая открыто против господствующего позитивизма, оставался, тем не менее, одним из немногих философских изданий, в котором была представлена школа спиритуализма - в новейшей версии краусизма. Влияние этого течения было связано с тягой к субъективизму (в учении К.Х.Ф. Краузе, последователя Канта, абсолютное осознание своего Я составляет отправной пункт любого научного познания), к этическим основам «естественного права» - одной из составных частей пантеистской метафизики. В немалой степени уругвайскую интеллигенцию привлекали и новые веяния в политической жизни.
Усилился критический настрой по отношению к США, а вместе с ним -симпатия к «прародине», Испании. Именно оттуда пришел краусизм, который эклектично, но умело объединил католицизм и стремление либеральных мыслителей к реформе образовательной системы, созданию светской системы образования на основе использования достижений наук и освоения научных методов исследования.
Краусисты полагали, что в мире существует великая гармония, которая связывает все живые существа единой цепью, от самых простейших микроорганизмов до самых удаленных звезд. Человеческие общности также представляют собой организм. К числу таких естественно-исторических об
99 Magarinos С.А. Caramuru. Buenos Aires, 1865.
514 100Лг^Л. Op. cit. Р. 203.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
щностей относится и нация, существенными признаками которой являются наличие единой территории и культуры. Каждая нация, подобно организму, растет, и завершающей фазой этого роста является национальное сознание, спасающее от подводных камней индивидуализма.
Тем не менее позитивизм настолько глубоко впитался в общественное сознание страны, что справиться с ним было невозможно. В 1893 г. президент Эррера специальным указом сместил А. Асеведо с поста ректора университета. Но победа спиритуалистов была кратковременной - через два года Асеведо восстановили в должности.
В политике произошел крупнейший поворот общественного сознания, который проявился в том, что принципы конституционализма, которые вначале утвердились в академических кругах, стали реальностью в политической жизни страны. Была осуществлена фундаментальная реформа образования, в этой сфере утвердились светские принципы.
Свидетельством влиятельности позитивизма были слушания в «Атенее» по случаю смерти Спенсера в 1903 г. В докладе доктора К.М. де Пены отмечалось, что книга Спенсера «Воспитание: интеллектуальное, нравственное и физическое» оказала колоссальное воздействие на образовательные реформы в Уругвае101.
Позитивисты взрастили уругвайский антиклерикализм и вступили в резкое противоборство с католицизмом. Антиклерикальные силы способствовали укреплению политического либерализма позитивистского толка, который с 1890 г. уже было принято называть просто либерализмом. В целом либералы не настаивали на атеизме, они лишь утверждали принципы науки и натурализма. Среди политических лозунгов главными были ограничение власти католической церкви, догматической теологии и утверждение светских принципов в сфере образования.
Именно эти цели были поставлены в уставе влиятельного Либерального клуба Франсиско Бильбао, основанного 10 июня 1890 г. Его силами в 1893 г. был созван Либеральный конгресс, на котором приняли «Манифест рационалистов». В нем главными темами были развитие науки в стране и необходимость экономического прогресса. Среди прочего говорилось: «Нет всем религиям! Нет мистицизму, который уродует характер людей и, как следствие, наносит урон обществу! Нет храмам, возводимым во славу Бога, за исключением храмов науки и промышленности, которые закаляют души людей, противостоят демагогам, призывают граждан к росту благосостояния, порядку и расширению политической свободы! Боритесь с фанатизмом! Выкорчевывайте с корнем религиозные предрассудки из интеллигенции! Смягчайте нравы одиозных и злобных политиков, которые истребляют и исключают из политической жизни оппозицию! Реформируйте систему образования, планы и программы, внедряя туда дух науки, коммерции и индустриального развития с тем, чтобы изменить тип южноамериканской личности - граждан, перед которыми стоит огромная задача освоить простирающиеся до горизонта пустынные и доселе бесплодные земли! Настаивайте на том, чтобы государство расширяло в системе образования преподавание естественных и
101 Anales de Instruccion Primaria. Montevideo, 1903. P. 497.
17*
515
Часть III Историки и историографические школы XIX века
ХОСЕ ЭНРИКЕ РОДО - учитель молодежи. Плакат
общественных наук и исключало из школ любые предметы, имеющие отношение к религии»102.
Пока позитивисты ждали очередных выпадов со стороны спиритуализма, сильнейший удар пришел с неожиданной стороны. Главным оппонентом позитивизма и прагматизма стал выдающийся уругвайский мыслитель Хосе Энрике Родо (1872-1917). В его творчестве получили свое развитие идеи духовно-культурной общности стран Латинской Америки, им была выдвинута концепция о негативном влиянии на регион идей североамериканского утилитаризма и прагматизма. В качестве движущей силы латиноамериканской истории Родо провозглашает некий духовный импульс, основу которого составляет унаследован-
ная от Испании общность исто-
рических, языковых, культурных традиций. В свете новых исторических задач происходит своеобразный пересмотр смысла испанского наследия, в возрождении которого мыслитель видит путь к полному самоутверждению и свободному развитию Латинской Америки.
Родо провел большую часть жизни в Монтевидео, занимаясь писательским трудом, преподаванием, политической деятельностью. В 1895 г. он стал одним из основателей журнала «Revista nacional de literatura у ciencias sociales», и с 1898 г. - профессором литературы в Университете Монтевидео. Также он работал в качестве директора Национальной библиотеки Уругвая. Дважды, в 1902 и 1908 гг., избирался депутатом палаты представителей конгресса.
В эссе «Ариэль»103, которое по праву считается одним из шедевров латиноамериканской литературы и философии, Родо изложил свое моральное и политическое кредо. Герой эссе, учитель Просперо, призывал своих юных слушателей не восхищаться материальными достижениями, но использовать все свои духовные, моральные и интеллектуальные потенции для борьбы за полноценную жизнь. Предупреждая об угрозах, исходящих от северо-американского материализма, Родо призывал молодых испаноамериканцев к идеализму, который возродит лучшие черты демократии.
102 La Profesion de Fe Racionalista // El Siglo. 1893. 17 oct.
516 103 Rodd J.E. Ariel. Montevideo, 1900.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Уже на первых страницах предстают Ариэль («дух Арийских народов») и Калибан. Ариэль «представляет собой благородную и окрыленную сторону духа. Это - власть разума и чувств над низкими побуждениями иррационального; это - щедрость и энтузиазм, высшие стремления и отсутствие предубеждений в действиях, духовность культуры, живость и гибкость ума - все, что включается в термин «идеальное», к чему стремится ввысь человечество, концентрат всего высшего в человеке, находящегося над живучим наследием Калибана, символа плотской чувственности и тупости, упорно пробивающего себе дорогу в жизни».
Для Родо самая большая опасность таилась в варварстве, которое заключено в оболочку цивилизации под названием «утилитаризм», когда материальное развитие становится самодовлеющей целью и приводит к утрате духовных ценностей. Рост влияния утилитаризма - в ущерб истинным ценностям цивилизации - эстетизму и идеализму - вызывается двумя причинами. Первая связана с открытиями естественных наук, которые разрушают основы идеализма, а вторая - с повсеместным распространением и триумфом идей демократии, которые ведут человечество к обожествлению утилитаризма и торжеству посредственности, становящейся нормой взаимоотношений.
Для Родо, как и других латиноамериканских патриотов, цивилизация в Америке находится под постоянной угрозой разрушения, она ведет чудовищно трудное существование в городах в варварском окружении. Пессимизм Родо заключался в том, что Ариэль, символ элитарной «духовной» культуры, уходит из мира и становится «духом Вселенной, оставляя Просперо во власти победоносного Калибана, символа «вульгарных масс».
Уругвайский мыслитель истинную цивилизацию усматривал не в современной Европе, а скорее в Древней Греции. От нее истинные идеалы перешли к Риму, итальянскому Возрождению, затем - европейскому Просвещению, а затем напрямую в Латинскую Америку104.
В пятой части, которая стала наиболее известной на континенте, он исследовал США. Главной целью являлось создание культурного барьера против североамериканской гегемонии, утверждение уникальных принципов латиноамериканской идентичности. США, по его мнению, представляли собой пример калибанского, утилитарного подхода к жизни, которого Латинская Америка должна избегать105.
Ариэль рассматривался современниками как манифест «антиянкиниз-ма», и это было связано с политическим контекстом того времени - прежде всего итогами испано-американской войны 1898 г. Общественное мнение о США радикально изменилось - от обожания в «Факундо» Сармьенто (молодая нация, которая восстала против колониального ига и победила в этой борьбе) до осознания угрозы, исходящей от амбиций мощного, агрессивного государства, не только стремящегося к господству над всем Западным полушарием, но и выдвигающего глобальные империалистические амбиции.
104 Ibid. Р. 75.
105 Ibid. Р. 70-72.
517
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Эссе «Ариэль» принесло Родо международное признание и по сей день считается одним из самых выдающихся философских произведений, написанных в Латинской Америке, которое часто называют «этическим евангелием испаноговорящего Нового Света». Среди других работ Родо наиболее известны «Мотивы Протея»106, «Галерея Просперо»107 и ряд эссе о великих людях Латинской Америки.
ИСТОРИЧЕСКАЯ
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ В СТРАНАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКИ (XVIII - НАЧАЛО XX ВЕКА)
Глава 11
Формирование и развитие исторической и общественной мысли в странах Центральной Америки - проблема, фактически не рассматривавшаяся в отечественной литературе. Исключение составляют известные работы И.Ф. Хорошаевой, Н.С. Леонова, Я.Г. Шемякина, в которых поднимались и вопросы формирования этнокультурных и политических теорий в странах Центральной Америки1. Между тем выявление истоков формирования национальных историографий, достаточно хорошо развитых в настоящее время, поможет лучше понять как специфику духовной, научной и интеллектуальной жизни этих народов, так и особенности исторического развития стран Центральноамериканского региона в целом.
Формирование национальной центральноамериканской историографии самым неразрывным образом связано как с общими тенденциями возникновения исторической науки, так и со спецификой социально-экономического и политического развития стран перешейка, с маргинальным и зависимым положением центральноамериканских государств, с замедленными в XVIII-XIX вв. темпами экономического развития и характера складывания общего политического и экономического пространства.
В зарубежной историографии этим вопросам уделяется значительное внимание. Это относится как к самим центральноамериканским ученым, так и к зарубежным, в первую очередь испанским, американским и британским исследователям, которые традиционно интересуются проблематикой субрегиона в силу давних и прочных отношений между этими странами2.
106 Rodo J.E. Motivos de Proteo. Montevideo, 1908.
107 Rodo J.E. El mirador de Prospero. Montevideo, 1913.
1 См.: Хорошаева И.Ф. Основные направления этнического развития в колониальной и независимой Гватемале // Национальные процессы в Центральной Америке и Мексике. М.,1974; Леонов Н.С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. М.,1975; Шемякин Я.Г. Латинская Америка: традиции и современность. М.,1987.
2 См., например: Montoya J.E.С. La Historiografia guatemalteca hasta Severo Martinez Pelaez: trasos iniciales para un debate //Los estudios historicos recientes sobre la Reforma Liberal de 1871 518 en Guatemala. Sevilla, 2003; Idem. Por que у para que escribir una Historia de las Literaturas
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ИСТОРИЧЕСКИЕ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНЫХ ИСТОРИОГРАФИЙ
Как известно, в колониальный период (XVI - начало XIX в.) Центральная Америка, большая часть которой входила в состав генерал-капитанства Гватемала, являлась своеобразными экономическими и политическими задворками испанской империи. В полной мере это относилось и к интеллектуальной жизни. Господство архаичных форм землевладения, медленное развитие городов, слабовыраженная взаимосвязь между отдельными территориями, изолированность и замкнутость индейской части населения, (оно превышало 70% всех жителей Центральной Америки) - все это не способствовало быстрому социально-политическому развитию.
Так же, как в метрополии, в колониях действовали жестокие нормы церковной цензуры и свирепствовала инквизиция. Начиная с 1566 г. по указу испанского короля была запрещена публикация любых книг об Америке без разрешения Совета по делам Индий, а к концу 1790 г. инквизиция запретила книги 5420 авторов3.
Тем не менее отблески испанского культурного наследия коснулись и Центральной Америки. Основным центром складывающегося научного сообщества стал основанный по указу короля Карла II в 1676 г. в Антигуа (Гватемала) Университет Сан-Карлос, третий университет в Америке. В университете изучались не только теология, философия, медицина и литургическое право, но и языки индейцев, и гражданское право4. В нем так же, как и в большинстве испанских университетов, в рамках схоластической философии велись оживленные диспуты относительно степени отличия философии от томизма, поднимались важнейшие проблемы соотношения власти короля и роли народа, сущности государственного устройства в целом и т.д.
Как отмечает М.В. Федоров: «Договорные теории (pactum translations, pactum subjestiones), которые основывались на принципе возвращения, или “реверсии”, суверенитета народу (reversi-bilidad), положения естественного права и права сопротивления тирану, разрабатывавшиеся испанскими теологами, имели прогрессивное значение»5.
Centroamericanas? Breves reflexiones desde la histriografia//http://collaborations/ fenison. edu/istmo/nl3/proyectos/escribir.html.; Silva Prada M. у Viegas F. Estado de la historiografia salvadorena//http://www.agn.gob.sv/publicaciones/repositorio/silvaviegas/ htm.; Pinto Soria J.C. Guatemala: de la historiografia tradicional a la historiografia modema//Policia у Sociedad 25/29. Guatemala, 1989-1991. P. 159-185; Quesada R. History of the Costa Rican historiographyy, 1821— 1940. San Jose, 2001; Lamadr id L. A Survey of historiography of Guatemala since 1821 .Part I. The Nineteen Century // The Americas. 1951. Vol. 8, N.2. Oct. P. 189-202; Griffith W. The Historiography of Central America since 1830 // Hispanic American Historical Review. 1960. N 40(4). Nov. P. 548-569; Woodward R.L. Central America: A Nation Divided. N.Y., 1995 (3th ed), и др.
3	Федоров М.В. Политическая мысль в Латинской Америке в период Войны за независимость (1810-1826) // Правоведение. 1979. Т. 4. С. 67-73.
4	Основанное еще в 1562 г. как школа Св.Фомы и превращенное королевским указом в университет это высшее учебное заведение получило международное признание по указу папы Иннокентия XI в 1687 г. Первоначально находившийся в Антигуа университет пережил сильные землетрясения в 1751 и в 1773 гг. В 1776 г. было решено перевести его в новую столицу генерал-капитанства - город Гватемалу.
5	Федоров М.В. Указ.соч. С. 68.
519
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Большое значение для формирования основ исторической науки на перешейке имела и деятельность испанских хронистов. Они не только составили хронику установления испанского господства в Новом Свете, включая и Центральноамериканский перешеек, но и дали подробную характеристику социального устройства общества, экономического положения населения, в том числе и индейского.
Многие центральноамериканские историки выделяют период хронистов в особый этап формирования национальной историографии. Так, например, гватемальский историк Г. Палма Мурга выделяет три периода в развитии историографии своей страны:
1)	период историков-хронистов (1619-1825);
2)	период официальной историографии (1836-1949);
3)	период профессиональной историографии (с 1970 - по настоящее время)6.
Хотя эта периодизация, на наш взгляд, носит несколько условный характер и не обладает необходимой строгостью, отправная точка не вызывает сомнений. Именно в 1619 г. в Мадриде была опубликована первая общая история Центральной Америки, написанная доминиканским монахом Антонио де Ремесалем (1570-1639). В работе на основании солидного корпуса источников (главным образом, церковных) была подробно изложена политическая жизнь заморских колоний Испании и особенно генерал-капитанства Гвате-малы, а также, в частности, дана высокая оценка деятельности Бартоломео де Лас Касаса7.
Значительный вклад в формирование основ историографии Центральной Америки внесли также Франсиско А.де Фуэнтес (1643-1700), Франсиско Хименес (1666-1729), Франсиско Васкес (б 1600-1660?) и Доминго Хуар-рос (1753-1821)8. Примечательно, что Ф.А. де Фуэнтес и Д. Хуаррос были уроженцами Центральной Америки, получили здесь образование и занимали различные должности в колониальной администрации. В своих трудах последние хронисты касались и проблем этнокультурного развития Центральной Америки. Они указывали на растущее экономическое влияние метисной испаноговорящей и ориентированной на испанскую культуру части населения (ладино) и на рост недовольства со стороны коренного населения, что отразилось в целом ряде индейских восстаний в 1526, 1695, 1697, в 1803 и 1812 гг.
Огромное влияние на формирование общественной и политической мысли в Центральной Америке оказали идеи европейского Просвещения, а также
6 См. Murga G.P. La Periodizacion de la produccion historiografica sobre Guatemala vista сото he-rramienta para el trabajo del historiador 11 Boletfn IIHAA Guatemala. 1994. N 3. P. 6-7.
7 Remesal A.de. Historia General de las Indias Occidentales у Particular de la Gobernacion de Chiapa у Guatemala. Guatemala, 1932-1933. T. 1-2. Первое издание вышло в Мадриде в 1619 г.
8 Fuentes F.A. de. Recordacion Florida: Discurso Historial у Demonstracion Natural. Material, Mi-litar у Politica del Reyno de Guatemala. Guatemala. 1932-1933 (первое издание вышло в Мадриде в 1882 г.); Ximdnez F. Historia de la Provincia de San Vicente de Chiapa у Guatemala de la Orden de Predicadores.Guatemala, 1932-1933. T. 1-3; Vdsquez F. Cronica de la Provincia del San-tisimo Nombre de Jesus de Guatemala. Guatemala, 1937-1944. T. 1-4; Juarros D. Compendio de 520 la Historia de la Ciudad de Guatemala.Guatemala, 1936-1937. T. 1-2.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Война за независимость в Северной Америке и образование США, Великая Французская революция, революция рабов на Гаити.
К началу XIX в. в Центральноамериканских колониях все шире распространяются произведения Дж. Локка, Ф. Вольтера, Ш.Л. Монтескьё, Д. Дидро, Т. Джефферсона и Б. Франклина. Идеи испанского экономиста К.М. Хо-вельяноса, изложенные в его «Записках аграрной политики», стали экономической Библией сторонников политических реформ в Центральной Америке.
Революционные события в Испании, создание кортесов, Конституция 1812г., наконец, начало непосредственной вооруженной борьбы в Мексике и в Южной Америке вызвали довольно широкий резонанс и в Центральноамериканских провинциях. Характерно, что здесь все же не наблюдалось Войны за независимость в полном значении этого слова, что объяснялось целым комплексом социально-политических и экономических причин, в том числе и нарастающими тенденциями регионализма. В условиях борьбы против экономического и политического господства Испании, аннексионистских поползновений со стороны Мексики и гегемонистских тенденций со стороны Гватемалы перед центральноамериканцами остро встали вопросы не только получения политической независимости, но также и вопросы национальногосударственной идентификации народов этого региона. Эти обстоятельства предопределили создание первой политической партии на перешейке - либеральной. Довольно скоро произошло усиление центробежных тенденций внутри нее и выделение к моменту провозглашения независимости (сентябрь 1821 г.) представителей умеренного крыла, впоследствии назвавших себя консерваторами.
К моменту получения независимости Центральной Америки ее население насчитывало 1 млн 223 тыс. человек, в том числе в Гватемале - проживали почти 600 тыс. (63% из них - индейцы), а в самой малочисленной по количеству жителей Коста-Рике - почти в десять раз меньше (63 тыс. человек). Политическое и экономическое соперничество в духе средневековой традиции борьбы за привилегии наличествовало не только между столицами различных провинций (Гватемалой и Сан-Сальвадором), но и внутри самих Центральноамериканских государств. Так, в Никарагуа соперничали консервативный Леон и либеральная Гренада, в Гондурасе наблюдалось соперничество между Комагуайей и Тегусигальпой, в Коста-Рике между Сан-Хосе и Алахуэлой, ориентированных на контрабандную торговлю с Панамой, с одной стороны, и городами Картого и Эредиа, выступавшими за присоединение к Мексике, - с другой.
Достаточно скоро стало очевидным, что экономически более развитый Сальвадор (крупнейший производитель индиго - важнейшей экспортной культуры) становится центром политической активности либералов, а Гватемала - оплотом более консервативно настроенных землевладельцев креолов. Либералы (М.Х. дель Арсе, М. Гальвес, П. Молина) выступали фактически за конфедерацию в североамериканском стиле и вдохновлялись идеями С. Боливара, который в своем знаменитом Письме с Ямайки призывал к созданию (на основе крупных централизованных государств) конфедеративного государства в границах от Панамы до Гватемалы и к созданию в Центральной 521
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Америке мировой торговой столицы (нового Византия). С. Боливар, как известно, считал ошибкой создание федерации в Первой Венесуэльской республике в 1812 г. По его мнению, государственная форма управления должна соответствовать «характеру и опыту народа», «его обычаям и историческим традициям», а не быть простой копией заграничных моделей.
Консерваторы (М. Аусиньена, М. Зебадуа, X. Сесилио дель Валье) предлагали образовать унитарную Центральноамериканскую республику под эгидой Гватемалы. Парадокс состоял в том, что многие из них опирались на либеральные идеи уругвайца X. Артигаса, выдвинувшего в своих знаменитых «Инструкциях XIII года» и в «Проекте конституции Восточной провинции 1813 г.» план федерального устройства страны.
Местные центральноамериканские каудильо позднее, в период существования Центральноамериканской федерации, использовали эти идеи в борьбе против центрального правительства. Это в полной мере проявилось в событиях 1826-1837 гг. в Центральной Америке, где позиции федерализма в духе Боливара отстаивал выдающийся политический деятель Центральной Америки гондурасец Ф. Морасан, а ему противостояла пестрая коалиция консервативно-охранительных сил во главе с руководителем индейских повстанцев гватемальцем Р. Каррерой (сам Р. Каррера был метисом).
Теоретическая полемика о форме государственного устройства велась на страницах двух популярных газет - либеральной «Е1 Editor Constitucional», которую издавал Педро Молина, и более умеренной «Е1 Amigo de la Patria», издававшейся X. Сесилио дель Валье.
В конечном счете, после того как радикальные либералы добились создания Федерации стран Центральной Америки (1823) и принятия новой конституции (1824), полемика переросла в кровопролитную вооруженную борьбу, а поражение либералов, распад Центральноамерканской федерации и приход к власти консерваторов положили начало общей дискуссии об исторических перспективах стран перешейка, которая держала в напряжении всю общественность Центральноамериканских стран на протяжении многих десятилетий.
Именно в первой трети XIX столетия складываются основные течения и направления центральноамериканской исторической науки и оформляется проблематика исторических исследований. Ее содержание определяется анализом наиболее существенных и актуальных вопросов, волновавших цент-ральноамериканцев. К ним относятся:
-	проблема исторического развития стран региона и судьба унионизма;
-	проблема поиска эффективной модели социально-экономического и политического развития (аграрный вопрос и создание независимой экономики и промышленности);
-	проблема анализа международного соперничества в Центральной Америке, прежде всего англо-американского, и значения этого соперничества для исторических судеб народов Центральной Америки;
-	проблема создания национального государства и определения национальной идентичности;
-	проблема интеграции в национальное государство коренного населения 522 и сохранения культурного наследия индейцев (костумбризм).
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Основными центрами исторических исследований продолжали оставаться университеты, прежде всего Университет Сан-Карлос в Гватемале, где впервые в Центральной Америке была создана кафедра всеобщей истории, затем национальные университеты в Никарагуа (университет в Леоне был создан в 1812 г.), в Сан-Сальвадоре (1841), Коста-Рике (1843 г.) и Гондурасе (университет в Тегусигальпе в 1847 г.).
Отметим, что путь формирования национальных университетов был довольно тернист. В условиях не-прекращающихся конфликтов между консерваторами и либералами на протяжении 20-30-х годов XIX в. были предприняты попытки в духе Французской революции реформировать испанский университет, возникли различные академии и лицеи,
СЕСИЛИО ДЕЛЬ ВАЛЬЕ
в которых упор делался на антикле-рикальное и прагматическое образование в духе утилитаристских концепций И. Бентама. Однако в 40-е годы XIX в. практически во всех странах Центральной Америки было осуществлено возвращение к формам так называемого классического, характерного для испанских университетов, образования, что впрочем не закрыло совсем дорогу для распространения идейного и философского наследия отцов английского, американского, французского и немецкого Просвещения9.
Несмотря на приход к власти после распада Центральноамериканской федерации (1838) консервативных политических сил, либеральная идеология и, следовательно, либеральная историография продолжали занимать видное место в общественной жизни центральноамериканских государств, ставших независимыми. Именно историки-либералы (А. Маруре, Л. Монтуфар, X. Милья) определили период политического господства консерваторов как период «долгого ожидания» (long wait), или застоя. Им же принадлежит и инициатива создания так называемого «мифа Морасана», вокруг которого не стихает полемика и в настоящее время.
Значительную роль в пропаганде исторических знаний сыграли различные общества (например, Экономическое общество в Гватемале). Ог
9 О развитии высшего образования в Центральной Америке см.: Lanning J.T. The University in the Kingdom of Guatemala. Ithaca, 1955; Idem. The Eighteenth Century Enlightenment in the University of San Carlos de Guatemala. Ithaca, 1956; Gardiola E.C. Historia de la Universidad de Honduras en la primera centuria de su fundacion.Tegucigalpa, 1952; Duran M.A. Historia de la Universidad de el Salvador San Salvador, Waggoner G.andB. Education in Central America. Lawrence; Kanzas, 1971.	523
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ромная роль принадлежала и формирующимся в тот период (30-50-е годы) национальным библиотекам, а также государственным архивам. Однако первые сводные библиографические указатели по истории в большинстве Центральноамериканских стран выходят в свет только в 70-80-х годах XIX в., что отражает и темпы, и характер развития исторической науки в регионе в целом.
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В РЕГИОНЕ
Анализ политических и исторических взглядов Центральноамериканских консерваторов и либералов показывает всю условность этого деления. Так, по мнению гватемальского историка X. Монтойи, среди либералов можно выделить конституционалистов, республиканцев, аннексионистов, сторонников свободной торговли и федералистов, среди консерваторов - абсолютистов, испанофилов (т.е. сторонников сохранения связей с Испанией), сторонников объединения с Мексикой, протекционистов, сторонников сохранения и усиления роли церкви, сторонников экономической модернизации и централистов10.
Тем не менее основные различия между либеральными и консервативными авторами касались отношения к формам традиционной, т.е. доставшейся от Испании, экономике, взглядов на роль католической церкви в истории стран. Отметим также различные подходы к оценке роли армии и местного самоуправления, проблемы формирования национальной культуры, а также, характер и значение образования для общества.
В то же время их объединяли национализм, стремление, хотя и в разной степени, противостоять иностранному вмешательству и недооценка роли индейского фактора в социальной и политической жизни стран перешейка. Основной же объединяющей методологической формулой было признание как либералами, так в значительной степени и консерваторами идеи прогресса как движущей силы исторического процесса. Почерпнутая из трудов британских и французских просветителей идея прогресса впоследствии была облечена в четкие формы позитивистской философии и философии социального дарвинизма.
Этими обстоятельствами и объясняется сравнительно легкий переход отдельных политиков (М.Х. дель Арсе) и историков (А. Маруре) из одного лагеря в другой, а также весьма тонкая методологическая грань между ведущими представителями обоих направлений в обсуждении и анализе исторических перипетий в своих странах.
Характерно, что многие политические деятели Центральной Америки в середине века выступили в роли исторических мемуаристов. Современная история писалась, таким образом, по горячим следам. Примером могут служить мемуары и сборник документов первого президента Центральноамериканской федерации М.Х. дель Арсе и видного деятеля консервативной пар
10 Montoya J.E. С. La Historiografia guatemalteca hasta Severo Martinez Pelaez: trasos iniciales para 524 un debate. P. 5.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тии М. Монтуфара- и -Коронадо, в которых жестко критиковалась политика либералов, в частности Ф. Морасана11.
Очевидно, что число людей, профессионально занимавшихся историей, в первой трети XIX столетия было крайне немногочисленным. Практически все они занимали различные государственные должности и являлись общественно значимыми персонами. Все это в немалой степени затрудняло деятельность историков, ибо платой за проведенные исследования зачастую могли быть преследования со стороны политических оппонентов или высылка из страны, или вынужденная эмиграция. Так, президент Гватемалы М.Гальвес, образованный и живо интересовавшийся историей политик, подвергал личной цензуре исторические исследования, вплоть до хроник, и в результате написанное в середине 30-х годов священником Франсиско де Паулой Гарсиа Пелаесом (1785-1867) трехтомное исследование по истории генерал-ка-питанства Гватемала было опубликовано только в 1851 г.12
Ведущим историком периода либеральных реформ можно считать А. Ма-руре (1806-1851). Выходец из знатной и богатой креольской семьи, он получил хорошее образование и был удостоен степени бакалавра философии в 16 лет, после чего поступил на юридический факультет и сдал экзамен на адвоката. Отличавшийся многообразием интересов (картография, геология, юриспруденция и литература) и несомненными литературными способностями, он не чурался и политической деятельности и был избран депутатом Национальной ассамблеи. А. Маруре одним из первых заинтересовался возможностями строительства межокеанского канала на территории Панамы и Никарагуа и написал специальное геологическое исследование на эту тему. Однако подлинной его страстью была все же историческая наука. В 1833 г. он возглавил только что созданную в Университете Сан-Карлос кафедру всеобщей истории и выпустил несколько исторических исследований.
Главный труд А. Маруре «Исторические наброски революции в Центральной Америке с 1811 по 1834 г.»13 представляет собой попытку осмыслить с умеренно либеральных позиций опыт либеральных реформ на перешейке, их взаимосвязь с идейными процессами и революционными событиями на европейском континенте и в Северной Америке и в целом защищает политику либералов. Характерно, что работа А. Маруре издавалась в решающий исторический момент кризиса и распада Федерации (1837-1839), но спор между консерваторами и либералами еще не был завершен, и эпопея Ф. Морасана еще была впереди.
Работы А. Маруре не только открыли новый этап в развитии гватемальской (да и всей центральноамериканской) историографии, но и обозначили новый статус исторической науки, так называемой официальной историографии.
В период нахождения у власти правительства Р. Карреры (1838-1863), которого в равной степени боялись и либералы и консерваторы, официальная
11 Memoria de la conducta publica у administrativa de Manuel Jose Arce durante el periodo de su Presidencia. Mexico, 1830; Montufar у Coronado M. Memorias para la Historia de la Revolucion de Centro America: Por un Guatemalteco.Guatemala 1852.
12 Pelaez F.P. Memorias para la Historia del Antiguo Reino de Guatemala.Guatemala, 1968-1973. T. 1-3.
13 Marure A. Bosquejo Historic© de la revolucione de Centro America desde el ano de 1811 hasta 1834. Guatemala, 1837-1838. T. 1-2.
525
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
историография, характерной особенностью которой был интерес к вполне безобидным в политическом отношении темам (например, история развития городов или издание строго отобранных документов), получила значительное развитие. Наиболее заметными историками и издателями документальных публикаций здесь, кроме А. Маруре и Ф.Г. Пелаеса, были X. Каваретти и Р. Аревало14. Заметно увеличивается издание мемуаров и путевых записок иностранных путешественников, как правило, осуждавших политику Ф. Морасана и других центральноамериканских либералов за радикализм и непоследовательность и благоволивших к личности гватемальского диктатора Р. Карреры и его сторонников. В ряде случаев (работы Дж. Стеффенса, Г. Данна, Дж. Томпсона) эти издания являют
ФРАНСИСКО МОРАСАН	собой ценные источники по истории
 Центральной Америки первой половины XIX в. и содержат богатый фактический материал15. Они широко введены в научный оборот специалистами как в самой Центральной Америке, так и за ее пределами.
Значительное место в центральноамериканской историографии занимала борьба против иностранного вмешательства в дела Центральной Америки и проблема строительства межокеанского канала. Характерно, что ряд консервативных историков использовали авантюру У. Уокера в Никарагуа (1855-1856) и Гондурасе (1860) для дискредитации политики либералов, стремившихся с иностранной помощью перехватить власть у соперников-консерваторов. Таким образом была подвергнута критике деятельность либералов в Никарагуа, а консервативный президент Коста-Рики Х.Х. Мора, возглавивший так называемую национальную войну против американских флибустьеров, получил высокий титул спасителя нации. Участие в борьбе против экспедиций У. Уокера укрепило позиции и Р. Карреры16.
14 Cavarette J., Arevalo R. Libro de Aetas Ayuntamiento de la Ciudad de Santiago de Guatemala, 1524-1540. Guatemala. 1856.
15 См. например: Dunn H. Guatemala, or, the Republics of Central America in 1827-1828. L., 1829; Montgomery G.W. Narrative of a Journey to Guatemala in Central America in 1838. N.Y. 1839; Stephens J.L. Incidents of Travel in Central America. Chiapas, and Yucatan. N.Y, 1841. Vols. 1-2; BailyJ. Central America. L., 1850.
16 Авантюра У. Уокера широко освещалась и американскими авторами. См., например: Wells W.V. Walker’s Expedition to Nicaragua. N.Y, 1856; Doubleday Ch. Reminiscences of the 526 Filibuster War in Nicaragua. N.Y., 1886; Scroggs WO. Filibusters and Financiers. N.Y., 1916.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Кризис политического режима консерваторов, проявившийся в вооруженных выступлениях в Сальвадоре и Гватемале (революция 1871 г.), активизировал развитие либеральной историографии, получившей новый шанс обосновать правомочность и необходимость проведения политических реформ, отстранения от власти клерикальных и феодальных кругов и ускорения экономических реформ с целью модернизации национального государства. На повестку дня снова встал вопрос о возможности государственного объединения центральноамериканских стран и, следовательно, возрождения федерации. Соответственно обострилась и борьба вокруг политического наследия Ф. Морасана.
Вновь возрос интерес к комплексным работам по истории Центральной Америки, представлявшим закономерность будущего объединения, основанного на общности исторического прошлого. Примером может служить 5-томная работа X. Мильи (он написал первые два тома) и А. Каррильо, рассматривающая с консервативных позиций историю перешейка с начала колониального завоевания до получения независимости17. X. Милья (1822-1882) был не только крупным историком, но и одним из создателей нового литературного стиля в центральноамериканской литературе - костумбризма, влияние которого заметно ощущается в его литературных сочинениях.
Наивысшим достижением либеральной исторической мысли принято считать 7-томное историческое описание Центральной Америки выдающегося гватемальского историка Л. Монтуфара18.
Лоренсо Монтуфар-и-Ривера Маэстре родился в Гватемале в 1823 г., изучал философию и юриспруденцию в Университете Сан-Карлос, где и получил соответствующие дипломы в 1846 г. Как юрист Л. Монтуфар подверг резкой критике политику Р. Карреры, в частности расстрел девяти оппозиционеров, и вынужден был в 1848 г. эмигрировать в Сальвадор. В эмиграции Л. Монтуфар продолжал активную политическую деятельность и в 1856 г., будучи министром иностранных дел Коста-Рики, принял активное участие в борьбе против авантюры У. Уокера. При правительстве сальвадорского президента либерала X. Барриоса Монтуфар выполнял дипломатические поручения в США и Великобритании, а в правительстве гватемальского президента Х.Р. Барриоса (приходившегося племянником сальвадорскому президенту) был назначен посланником в Мадрид и Вашингтон. Именно при поддержке Х.Р. Барриоса Л. Монтуфар начал издавать свой фундаментальный труд. Впрочем, очень скоро они разошлись в оценке и интерпретации исторических событий, и Л. Монтуфар вновь был вынужден эмигрировать из родной страны. Он умер в 1898 г.
Работа Л. Монтуфара является своего рода продолжением исследования А. Маруре, творчеству которого сам Монтуфар дал весьма высокую оценку. Вместе с тем Монтуфар во многом по-новому обозначил роль личности в истории, в частности сосредоточив все важнейшие аспекты современной ему центральноамериканской истории вокруг личности Ф. Морасана, что немедленно вызвало ответную критику со стороны не только консерваторов, но и
17 Milla у Vidayrre J. Historia de la America Central desde el Descubrimiento del Pais por los Espa-noles (1502) hasta su Independencia de la Espana (1821). Guatemala, 1879-1882. T. 1-2.
18 Montufar L. Resena Historia de Centroamerica. Guatemala, 1878-1887. T. 1-7.
527
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
либералов нового поколения, ратовавших наряду с проведением экономических реформ за отстаивание интересов национального государства. Идею воссоздания федерации и выполнение политического завещания Ф. Мораса-на они полагали опасной и вредной утопией, а самого Морасана - тираном, принесшим неисчислимые беды центральноамериканцам19.
Несмотря на противоречивые отзывы современников, исследование Л. Монтуфара по настоящее время сохраняет свою актуальность ввиду богатейшего фактического материала, стройной структуры работы и достаточно четкой методологической позиции самого автора. В концептуальном плане оно оказало несомненное влияние на более поздние исследования центральноамериканских историков, в частности на первую англоязычную историю Центральной Америки, написанную американским историком X. Бэнкрафтом20.
Характерной чертой позитивистской историографии в Центральной Америке в последней трети XIX в. стал и интерес к выявлению роли личности в истории, анализ такого феномена центральноамериканской политики, как каудильизм, и одновременно выявление механизма взаимодействия между политической элитой и остальными слоями общества. В этот период заметно развивается историческая наука не только в Гватемале, традиционно стоявшей во главе историографического процесса, но и в остальных центральноамериканских странах. Так, сальвадорская национальная историография представлена работами А. Луны и С. Барбареньи, коста-риканская - Л. Фернандеса, М.М. Перальты, гондурасская - Э. Мартинеса21. Новые концепции исторического либерализма базировались на европейском позитивизме, главным образом на идеях О. Конта и Г. Спенсера. Основной лозунг историков позитивистов того периода - порядок и прогресс.
Именно с этих позиций анализируют историю либеральных реформ в Гватемале в период правления М.Г. Гранадоса и Х.Р. Барриоса гватемальский историк М. Зесенья22 и бывший министр по делам развития и торговли в правительстве Барриоса Ф. Лайнфиеста (его книга была опубликована лишь в 1975 г.)23. Аналогичная издательская судьба постигла и труды А. Дардона и автора первого труда по истории интеллектуального развития Центральной Америки Р. Салазара24.
Завершает этап формирования гватемальской национальной историографии Антонио Батрес Хауреги, автор известного трехтомника по истории перешейка и весьма популярной работы по истории цивилизации Новой Индии25. В его работах (созданных в период диктатуры очередного
19 См., например, работу костариканского историка В. Ортеги: Ortega V.H. La hisrtoriografia liberal centroamericana: la obra de Lorenzo Montufar (1823-1898)/http://www.denison.edu/colla-borations/istmo/index.html.
20 Bancroft W. History of Central America. San Francisco, 1889. Vols. 1-3.
21 Fernandez L. Historia de Costa Rica durante la dominacion Espanola. Madrid, 1889; Martinez E. Historia de Centro America. Tegucigalpa, 1907; Barbarena S. Historia del Salvador/ San Salvador, 1914-1917. Vols. 1-2.
22 Zecena M. La Revolucion de 1871 у sus caudillos. Guatemala, 1971 (первое издание вышло в свет в 1878 г.).
23 Lainfiesta F. Apuntamientos para la Historia de Guatemala. Guatemala, 1975.
24 Montoya J.E. Op. cit. P. 8.
528 25 Batres A.J. La America Central ante la Historia. Guatemala, 1915. T. 1; 1920. T. 2; 1949. T. 3.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
гватемальского президента-либерала М.Э. Кабреры) в полной мере отражены достижения и недостатки позитивистской историографии, делается упор на выявление позитивной роли государства и на его гомогенный характер. Особое значение А. Батрес уделяет значению и формированию новой культуры ладино, как основополагающего элемента, цементирующего гватемальскую нацию. Культурологические работы Батреса вызвали оживленную полемику во всей Центральной Америке и повлияли на творчество таких выдающихся писателей и поэтов, как М.А. Астуриас или Р. Дарио.
Период XVIII -начала XX в. являлся временем накопления исторического и историографического материала, временем создания институциональных основ для формирования национальных школ исторической науки в Центральной Америке. Этот процесс был весьма затруднен состоянием политической раздробленности, слабым экономическим развитием, культурной и научной изолированностью центральноамериканских государств, в целом находившихся на периферии мирового экономического и общественного развития.
Однако и в более развитых регионах и в Центральной Америке процессы формирования исторической науки были весьма схожи. От описательных работ хронистов через просветительскую и революционную национально-освободительную публицистику и памфлетистику к созданию первых обобщающих исторических трудов, в которых были поставлены насущные вопросы молодых формирующихся наций, - таков был путь общественной и исторической мысли на Центральноамериканском перешейке. К концу XIX - началу XX столетия Центральная Америка выдвинула целый ряд выдающихся ученых и мыслителей, достойно представивших свою культуру, важнейшей частью которой является и историческая наука в рамках американской, да и мировой цивилизации.
ЗАРОЖДЕНИЕ И СТАНОВЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В БРАЗИЛИИ
(XVI-XIX ВЕКА)
Глава 12
Возникновение и формирование национальной историографии в Брази-
лии - сложное многомерное явление, отражавшее реальное содержание истории бразильского народа на протяжении нескольких веков и ее интерпретацию в сознании образованного общества. В этой главе будут представлены сюжеты, затрагивающие проблемы самоидентификации бразильцев преимущественно через историографическое видение бразильского бытия самими бразильцами, а также теми зарубежными наблюдателями бразильской жизни, труды которых оказали определенное влияние на формирование на- 529
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ционального самосознания бразильцев. Следует оговориться, что история как наука сложилась в Бразилии только к середине XIX в., но суждения и оценки по поводу исторических событий мы можем найти в произведениях самых различных жанров, которые часто лишь условно можно назвать историческими трудами. Что касается свидетельств иностранцев, то они в данном случае интересуют нас как косвенный фактор развития национальной бразильской историографии, нередко активно стимулировавший обсуждение спорных проблем истории и современного состояния страны и общества.
Понятно, что в момент открытия бразильских земель собственно бразильцами можно было считать только живших там индейцев. Все остальные, появившиеся здесь после знаменитого путешествия Кабрала, были пришлым людом, носителями европейской культуры - в португальском, французском, голландском и других вариантах. Культурная несовместимость индейцев и потомков португальских открывателей и завоевателей Бразилии проявляла себя не одно столетие. Но процесс превращения внешнего наблюдателя в демиурга самой бразильской истории начал развертываться с первых лет колонизации. Действительно, хронисты XVI в., оказавшиеся в Бразилии, наблюдают бразильский мир как бы со стороны, отмечая в нем прежде всего черты, не похожие на привычный для них мир христианской Европы позднего Средневековья. Но они, как правило, не только наблюдают, но и действуют, превращаясь в субъекты не только и не столько португальской или испанской истории, сколько истории бразильской, и мы вправе именовать Жозе де Аншиету или Мануэла де Нобрегу бразильцами в не меньшей степени, чем европейцами.
Границы этапов в развитии бразильской общественной мысли и историографии определяются развитием самой истории бразильского народа. Первый его этап обозначен эпохой Великих географических открытий и начала освоения европейцами бразильских земель: фактически он занимает весь XVI в., и главным объектом наблюдателей, условно называемых нами «историками», является природа Бразилии и индеец, живущий там. Второй этап смещает фокус внимания в сторону тех, кто надолго или навсегда поселяется в Бразилии, осваивает ее побережье, а затем и внутреннее пространство, все более отстраняясь от индейца и его судьбы. Это период постепенного замещения взгляда извне на Бразилию взглядом изнутри. На этот период приходится время строительства колонии (XVII - начало XIX в.). Третий этап охватывает почти весь XIX в., когда страна обрела независимость и искала новые пути своего развития и когда предметом изучения и осмысления становится история самой Бразилии, которая превращается в научный предмет, оставаясь в то же время средством политической и социальной борьбы.
530
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ОТКРЫТИЕ БРАЗИЛИИ И НАЧАЛО ЕЕ ОСВОЕНИЯ (ПО ХРОНИКАМ XVI ВЕКА)
В отличие от испанского завоевания новых земель португальская конкиста не сопровождалась драматическим разрушением индейских цивилизаций, которые здесь просто еще не сформировались. Гарантированная Тордеси-льясским договором 1494 г. огромная территория, на которую распространялись притязания Португалии, осваивалась весьма медленно, несмотря на относительно слабое сопротивление индейцев белым пришельцам. Тем не менее португальцы столкнулись с теми же проблемами, которые возникли перед испанцами: как относиться к аборигенам, какую практическую пользу можно извлечь из открытий, какими способами осваивать новые земли португальской короны.
Здесь не было почвы для культурного и духовного синтеза, характерного для испанских колоний в Америке. Смешение рас в Бразилии носило случайный спорадический характер. Судьба полулегендарного Алвариша Курреа («Карамуру»), португальца, ставшего индейским касиком, - явление исключительное. В Бразилии не появился свой Гарсиласо де ла Вега или Гуама-на Пома де Айяла, в христианское мировосприятие которых вплетались элементы культуры индейского мира. Поэтому представления о людях и землях Бразилии долгое время формировались только наблюдателями извне - португальцами, а потом также французами и голландцами, пытавшимися утвердиться на побережье колонии.
Первым документом по истории и географии Бразилии традиционно считается письмо-донесение королю Дону Мануэлу, написанное Перу Вязом ди Каминья (около 1437-1500) - одним из самых опытных участников знаменитой португальской заморской экспедиции 1500 г. под началом Педру Алвариша Кабрала. Этот документ, обнаруженный в архивах только в конце XVIII в., предназначался для узкого круга лиц при дворе и давал сугубо предварительную оценку открытых земель и не оказал, видимо, большого влияния на развитие европейских представлений о Бразилии. Португальского монарха Дона Мануэла не волновали подробности - для него был важен сам факт открытий на Западе, и он поспешил сообщить эту новость католическим королям Испании, с которыми португальские короли вступили в соревнование за новооткрытые земли по всему свету. Тем не менее донесение Перу Ваза ди Каминья является ценным историческим источником, и все хрестоматии и сборники документов по истории Бразилии традиционно открываются его изложением. Португальцы в этом донесении выглядят любознательными людьми, готовыми к обмену вещами с индейцами, причем интерес их к аборигенам откровенно корыстен. Жители, населявшие остров Истинного, или Святого, креста (так назвали португальцы открытые земли), предстают наивными простодушными дикарями, пренебрегавшими одеждой, но по-своему ценившими красоту и склонными украшать свое тело перьями. Доставивший королю Мануэлу это донесение капитан Гаспар ди Лемуш от себя добавил, что новые земли подобны раю, изобилуют удивительными животными и растениями. К сожалению, Ваз ди Каминья, человек, безусловно, любознательный и наблюдательный, подлинный сын эпохи Реннесанса, не 531
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
смог продолжить изучение этих земель. Он проследовал вместе с Кабралом в настоящую Индию, где погиб при обороне фактории Каликуты от атаковавших ее арабов.
Первая экспедиция к берегам Бразилии, целью которой было освоение новых земель, состоялась в 1530-1531 гг. Ее возглавил капитан Мартин Афонсу ди Соуза, а зафиксировал на бумаге перепетии путешествия, включая описания земель колонии, его брат - Перу Лопиш ди Соуза (около 1500-1539). Он записал свои наблюдения в «Дневник путешествия флота, достигшего Земли Бразил в 1530 году». Но и этот документ не получил широкого распространения: он пылился в архиве, покуда не был извлечен в 1839 г. бразильским историком Франсиску Адолфу ди Варнаженом. Лопиш ди Соуза первым описал бухты Салвадора и Рио-де-Жанейро, на берегах которых португальцы заложили города, сыгравшие огромную роль в истории Бразилии. Он с похвалой отзывается о нравах индейцев и обличает французов, начавших незаконную порубку и вывоз ценного дерева «пау бразил».
Значительно большее влияние на развитие представлений современников о новооткрытых землях в Америке оказали труды миссионеров-иезуитов, особенно Мануэла да Нобреги (1517-1570) и Жозе ди Аншиеты (1534-1567). Они явились в Бразилию в составе религиозной миссии, включавшей еще трех монахов, в 1549 г. в качестве участников экспедиции Томе де Соуза и до конца жизни с рвением служили делу приобщения индейцев к христианской вере. Поэтому с момента появления португальской колонии в Америке их деятельность становится важным эпизодом истории Бразилии. Все, что они написали, будь то письма с рассказами о природе и аборигенах, их религиозно-поэтические творения или повествования о собственной жизни, - все представляет немалый интерес как источник по истории Бразилии и отношений, складывавшихся между европейцами и индейцами. Мануэл да Нобрега видел в простодушных индейцах добротный материал для преображения душ, несмотря на каннибализм, полигамию и другие пороки их бытия. Как опытный педагог, он внимательно вглядывался в детали жизни исконных обитателей Бразилии, чтобы найти подход к их сердцам и умам. С этой целью ученый иезуит одним из первых европейцев стал изучать индейские языки. Глубокое знание жизни индейцев позволяет назвать Мануэла да Нобрегу первым бразильским историком и антропологом. Его письма не похожи на частную корреспонденцию. Это скорее проповеди, рассчитанные на широкую аудиторию. Мануэл да Нобрега в них словно продолжает свою работу по формированию паствы в колонии. В «Диалоге об обращении язычников» он встает на сторону тех, кто видит в индейцах таких же людей, как и европейцы, в души которых, не по их вине, еще не проник свет христианской веры. Такое мнение влиятельного служителя церкви и гуманиста было весомым аргументом в споре с теми, кто относил индейцев к животным. Мануэл да Нобрега проявил себя и как искусный дипломат - инициатор первого договора с индейцами в истории Америки (мира Ипероига). Ему же принадлежит и идея не ограничиваться колонизацией побережья, а двинуться во внутренние районы (сертаны) новых земель. Он также оказался близким советником португальского офицера Эстасиу ди Са в деле основания посе-532 лений, из которых выросли Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Заслуги Мануэла
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
да Нобреги в бразильской истории так значительны, что его в этой стране до сих пор почитают как святого - первого святого Бразилии.
Столь же важное место в начальной бразильской историографии занимает его ученик и последователь Жозе ди Аншиета, который овладел языком индейцев тупи и постиг их психологию. Для Жозе ди Аншиеты важным казалось не только обратить в веру Христову индейцев, но и уберечь от скверны португальцев, мораль которых стремительно менялась на новой земле. К нему самому вполне применимы слова, которыми он охарактеризовал деятельность своего соратника падре Леонарду Нунеша: «Проповедями и примерной жизнью падре Леонарду Нунеша сам Господь начал избавлять с помощью религии от грехов обитателей капитании, так что многие из них начали трудиться над преодолением своих пороков, иные сочетались браком с индеанками, с которыми дотоле сожительствовали, другие отказывались от греховной связи, подыскивая своим подругам мужей, а кто-то хранил брачные обязательства, и все начинали осознавать слепоту, в которой пребывали». Труды самого Жозе ди Аншиеты, в том числе и сценарии христианских праздников, рассчитанных на участие индейцев, проникнуты глубоким религиозным чувством.
Первым сочинением о Бразилии, доступным для сравнительно широкого круга читателей в Португалии, стала «История провинции Санта-Круз, которую обычно именуют Бразилией» португальского хрониста (фламандца по отцу) Перу ди Магальяинша Гандаву (умер около 1579); она была опубликована в Лиссабоне в 1576 г. Ему же принадлежит авторство «Трактата о Земле Бразил», написанного несколько ранее и долгое время доступного лишь членам королевской фамилии, которой он был посвящен. По сути, Ган-даво выполнял пропагандистскую миссию, заключавшуюся в привлечении в колонию португальцев, нехватка которых угрожала потерей Бразилии ввиду растущей французской и испанской экспансии в Южной Америке. В скором времени «История провинции Санта-Круз» была переведена на испанский, французский и английский языки и несколько десятилетий оставалась главным источником познаний о природе и людях Бразилии для европейской образованной публики. О значимости сведений об индейцах, содержавшихся в трудах Гандаву, свидетельствует тот факт, что в XIX в. их внимательно изучал классик бразильской литературы Жозе ди Аленкар в период работы над своим знаменитым романом «Гуарани».
Интересные данные о природе Бразилии приводит в своем труде «Известия о Бразилии» (1587) португальский предприниматель и чиновник Габриэль Суариш ди Соуза (1540-1591), который во второй половине 1560-х годов в поисках залежей драгоценных металлов сумел проникнуть в глубь колонии. Своих разведывательных целей он не выполнил, но передал сведения о местах, где можно было добывать медь. Труд Суариша ди Соузы, полный не только сведений по естественной истории, но и этнологических подробностей, не был известен современникам - лишь в 1879 г. его опубликовал бразильский историк Варнажен. Но с момента публикации «Известия о Бразилии» превратились в ценнейший источник по ранней истории этой страны.
Картина представлений о Бразилии XVI в. была бы не полна, если ограничиться упоминанием хроник и записок только авторов португальского
533
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
или бразильского происхождения. В источниковую основу бразильской историографии всегда входили труды о Бразилии современников-иностранцев, собственными глазами наблюдавших жизнь в колонии. Открытые земли интересовали многих европейцев. Из французских путешественников самый значительный след в изучении Бразилии XVI в. оставил священник Жан де Лери (1536-1613), который, дав подробное описание жизни индейцев, объяснил причины легкой победы конкистадоров. Он отмечал доброжелательность и гостеприимство индейского населения. Сходную позицию в отношении индейцев занимал и другой французский священнослужитель - монах францисканского ордена Андре де Теве (1502-1590), прославившийся обширным трудом «Всеобщая космография». Теве, впитавший в себя гуманистические идеи ренессансной эпохи, осуждал европейцев, которые превращали местных жителей во вьючных животных и до изнеможения заставляли их выполнять самые тяжелые работы. Сходные позиции занимал немец Ганс Штаден фон Хессе (около 1525 - около 1579), который в описании своей жизни среди индейцев Восточной Бразилии в 1547-1555 гг. дал верное объяснение причин враждебных отношений между португальцами и индейцами, усматривая их в стремлении колонизаторов поработить местное население.
В 1618 г. португальская читающая публика могла познакомиться с любопытной книгой под названием «Диалоги о величии Бразилии» врача, крещеного еврея, Амброзиу Фернандиша Брандао (годы жизни и смерти неизвестны), в которой он в форме диалога двух португальцев осмысливает перспективы освоения Бразилии. Один из участников спора (Алвиану) не видит в новых землях ничего привлекательного. Другой (Брандониу) доказывает, что бразильская земля полна разных богатств и приложение к ней рук принесет немалые доходы. Верх в споре берет Брандониу, который использует в качестве аргументов опыт пребывания в заокеанской колонии самого автора, оказавшегося среди участников экспедиции Мартина Лейтана и Жуана Тавариша в Параибу (1585). По мнению современных историков, Брандониу, «человек, ставший уже энтузиастом Бразилии», отражает в своих суждениях «зарождающийся национальный дух»1.
Среди хронистов конца XVI в., писавших о Бразилии, на первое место следует поставить Фернана Кардина (около 1549-1625). Его перу принадлежит классический труд «Трактаты о земле и народе Бразилии», представляющий собой собрание различных очерков о Бразилии, которые автор создавал, будучи секретарем визитадора (инспектора) конгрегации иезуитов в 1580-х годах. Свое известное в историографии название они обрели в XIX в., когда под одной обложкой были изданы как некое целое различные очерки, публиковавшиеся ранее на английском и португальском языках. Особенно ценны в очерках наблюдения автора о социальной жизни Бразилии и ее повседневном быте. Он невысокого мнения о религиозном рвении колониального общества, преданного мелочным заботам. Показывая растущее значение скотоводства в колонии, Кардин отмечает, что скот превращался в подлинное богатство только тогда, когда его хозяин владел и солью. Таким образом, торговцы солью получали возможность подчинить своим интересам важную
534 1 Руй Фако. Бразилия XX столетия. М., 1962. С. 32.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
отрасль набиравшего силу сельского хозяйства. Увлекательно рассказывает Фернан Кардин о животном мире Бразилии, причем делает это, часто опираясь на наблюдения индейцев. Так, сообщая читателю об одном из видов птиц, живших по берегам водоемов, он пишет: «...чтобы поймать рыбу они прибегают к такой хитрости: бьют лапами по воде и, вытянув шею, поджидают рыбу и хватают ее, и потому говорят индейцы, что у птиц этих человеческий разум»2.
РАЗВИТИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О БРАЗИЛИИ В КОЛОНИАЛЬНУЮ ЭПОХУ (XVII - НАЧАЛО XIX ВЕКА)
Если в XVI в. мы, как правило, встречаемся с хронистами - выходцами из Европы, то в следующем столетии начинают все чаще появляться имена авторов-уроженцев Бразилии, которые взирают на свою страну как на естественную, а не экзотическую территорию обитания.
Рядом с Фернаном Кардином в историографических обзорах обычно стоит имя Висенти ду Салвадор или падре Висенти (1564 - около 1635). Этот монах-францисканец, родившийся в Бразилии и получивший образование в Португалии, впервые дал систематизированное изложение истории своей страны («История Бразилии» в пяти книгах) от самого ее открытия португальцами до современных автору событий - описание доведено до 1627 г. Главное внимание в «Истории Бразилии», в соответствии с существовавшей традицией, уделено автором деятельности должностных лиц в колонии. Восхваляя высших чиновников, он в то же время не скрывает и своего сочувствия к индейцам. Восторгаясь богатствами бразильской земли, Висенти ду Салвадор как бы намекает, что в ней всего достаточно, чтобы ни от кого не зависеть. Поэтому в современной бразильской историографии его нередко рассматривают как писателя, культивировавшего первые зародышевые идеи суверенитета. Современникам, однако, этот труд был неизвестен - первая его публикация состоялась в 1886 г.
XVII в. - эпоха ожесточенной борьбы португальцев с голландцами за обладание северо-восточными землями Бразилии. Голландцы, владевшие в XVII в. самым мощным флотом в мире, не без успеха попытались закрепиться на бразильской земле и оставались там несколько десятилетий. Вероятно, их проект имел бы больший успех, если бы не войны с сильными соперниками - англичанами на море и французами на суше. Но на известный период те из них, кто занялся исследованием и хозяйственным освоением отвоеванного у португальцев района, могут рассматриваться как элемент бразильской историографии.
Особое место в ряду трудов, написанных голландцами о Бразилии, занимает «Дневник путешествий в Палмарис, что в Пернамбуку» (1645 г.) Йона Блаера. Он был соратником принца Нассау в его преобразовательной деятельности на бразильской земле, захваченной голландцами, и погиб в сражениях с португальцами. Дневник содержит массу интересных сведений о
2 Cardim Fernao. Tratados da terra e gente do Brasil. Rio de Janeiro. 1925. P. 98.
535
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
жизни бразильцев и голландцев в драматический период бразильской истории, когда перед Португалией замаячила угроза потерять свою огромную колонию.
Выдающимся памятником пребывания голландцев в Бразилии стал фундаментальный труд голландского натуралиста Вилема Писо, использовавшего кроме собственных наблюдений также свидетельства других европейских ученых, - «Естественная история Бразилии» (1649). Эта книга представляет собой систематизированный свод сведений об особенностях почв Бразилии, ее водах, болезнях, которыми страдает местное население, и способах их лечения. Этот труд сохраняет научное значение до сих пор. В других сочинениях о событиях в Бразилии голландцы представляли свою деятельность в Бразилии как некую культуртрегерскую миссию.
Португальцы предложили свою версию истории борьбы португальцев и бразильцев против голландцев, наиболее полно изложенную участником событий Фреем Мануэлом Каладу ду Салвадором (между 1584 и 1654 гг.), известным также под именем падре Мануэл дус Окулус, в его двухтомном труде «Отважный луизитанец и триумф свободы» (Лиссабон, 1-й том - 1648 г., 2-й том - 1668). Он противопоставляет организатора обороны Алагоаса губернатора Матиаша Албукерки некоему Калабару, местному уроженцу, перешедшему на сторону голландцев, называя его «продажным мамелуком»3. Для Фрея Мануэла Каладу высшей ценностью является служение португальскому королю.
Формирование основ бразильского самосознания в XVII в. в наибольшей степени связано с деятельностью в ту пору, пожалуй, самого просвещенного бразильца (он оказался в Новом Свете еще ребенком) священника Антониу Виейры (1608-1697), который сначала был обласкан королевской властью, а впоследствии подвергся гонениям со стороны не только португальского правительства, но и Святого престола. В историю бразильской культуры падре Антониу Виейра вошел прежде всего своими проповедями, являвшими лучшие образцы духовного красноречия, и письмами, в которых касался самых разных сторон жизни народа. Заслуга Антониу Виейры перед бразильской историей заключается в том, что он взял на себя тяжелую миссию, схожую с той, которую за сотню лет до него выполнял защитник индейцев Бартоломео де Лас Касас. Но падре Антониу пошел еще дальше - он встал на сторону всех гонимых и эксплуатируемых, обличал обращение в рабство не только индейцев, но и негров, поднял свой голос в защиту иудеев, мусульман и всех тех, кто подвергался преследованиям со стороны инквизиции. Он неустанно выступал с обличениями зла и его носителей, не боялся говорить горькую правду даже самому королю. При этом Антониу Виейра оставался горячим патриотом Португалии и Бразилии, обогатившим гуманистическую традицию в бразильской культуре, заложенную Мануэлом да Нобрега и Жозе ди Аншиета. Многотомное собрание его проповедей представляет собой богатейший источник для изучения материальных и духовных сторон жизни бразильского колониального общества.
3 Calado ЕМ. О valeroso lucideno е triunfo da liberdade. Recife, 1954. Vol. 2. P. 32. «Мамелуками» 536 в Бразилии называли лиц, родившихся от браков португальцев с индеанками.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Значительное влияние на развитие представлений о Бразилии в самой этой стране и за ее рубежами оказал также иезуит Андре Жуан Антониль (1649-1716), итальянец по происхождению, который опубликовал в Лиссабоне в 1711 г. свой труд под названием «Культура и изобилие Бразилии, зримые в ее растительном мире и рудниках» - самое подробное и компетентное описание социальных отношений и экономики колонии в XVII-XVIII вв. В отличие от своих знаменитых предшественников отцов-иезуитов XVI в., верных духу гуманистических идей того времени и выступавших со словами осуждения рабства, Антониль спокойно относился к существованию этого института. Он также не скрывал полную нетерпимость к инаковерующим -протестантам и иудеям. Его скрупулезность в пояснениях, где находятся места добычи полезных ископаемых, в частности золота, и технологических приемов, применяемых при их извлечении, сыграла злую шутку с автором: власти сочли, что он разглашает государственную тайну, и запретили книгу, которая, однако, получила определенное распространение. Некоторую роль в печальной судьбе книги сыграло также изменение в неблагоприятную сторону взглядов португальского двора на деятельность ордена в целом. С именем Антониля уместно связать укоренение традиционного для бразильской историографии тезиса о патерналистских началах колониального общества. Описывая порядки на плантациях и энженью, он с удовлетворением подчеркивает, что власть, врученная надсмотрщику, «не слишком упорядочена и зависима, но и не абсолютна, а такого свойства, когда младшие находятся в подчинении у старших и все вместе у господина, которому они служат»4.
Век Просвещения отозвался в Бразилии развитием идей эмансипации, которые ярче всего проявились в литературном творчестве, о чем говорят стихи и судьбы поэтов - участников заговора «Инконфиденсия минейра» 1791 г. Характерная примета времени: если в XVII в. и первой половине XVIII в. бразильские креолы еще идентифицируют себя, прежде всего, как подданных португальского короля и признают права метрополии на владение Бразилией, то процесс над участниками «Инконфиденсии минейры» показал не только нарастающие политические противоречия между властью и просвещенной частью колониального общества, но и конфликт ментальностей обитателей колонии и метрополии. Королевский трибунал судил Тирадентиса и его товарищей как изменников-португальцев, а они себя воспринимали как представителей другого народа.
Время хроник прошло, а национальная историография еще не возникла. Из работ на португальском языке о Бразилии, появившихся в XVIII в., заслуживают внимания лишь «История Португальской Америки» известного поэта Себастьяна да Роши Питы (1660-1738), опубликованная в 1730 г. и «Общий обзор всех частей данной капитании Баия со времени открытия до сего 1759», написанный Жозе Антониу Калдасом5. Книга Роши Питы из-за обилия приводимых фактов до середины XIX в. оставалась самой читаемой из книг по истории Бразилии; правда, как показали последующие изыскания историков, эти факты часто сильно деформировались поэтической фантази
4 Antonil Andre Joao. Cultura e Opulencia do Brasil. Sao Paulo. 1967. P. 33.
5 См.: Культура Бразилии. M., 1981. С. 20.
537
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ей автора (так, он сочинил эпизод с героическим самоубийством негритянского вождя Зумби, десятилетиями воспроизводившийся в книгах о Бразилии). И.А. Тертерян верно подметила особенность творчества этого автора: «Сравнение с театром, столь характерное для барочной эстетики, объясняет природу пластичности описаний в книге Роши Питы: история разыгрывается перед его глазами, и вся Бразилия - “изменчивый театр” этой непрерывной и увлекательной постановки, в которой чередуются сцены триумфальные и трагические»6. Но Роша Пита был не только поэтом и историком, но и колониальным чиновником, что отразилось на его исторической концепции. Его книга прославляла установленные португальцами в Бразилии порядки, оправдывала рабство и работорговлю, представляла индейцев и негров дикими животными и внушала мысль, что бразильцы всем обязаны метрополии. Впрочем, критичный взгляд на историю и современное положение колониальной Бразилии был исключен по независящим от авторов причинам: в колонии не существовало типографий, а попытки наладить издательское дело вплоть до начала XIX в. жестко пресекались. Ввозимая же литература тщательно проверялась светскими и духовными цензорами. Вышеназванная книга Калдаса - объемистый педантичный очерк истории старейшей капитании. В целом XVIII в. не породил значимых имен в истории исторической науки в Бразилии, оставив эту работу следующему столетию. Исключение, пожалуй, составляют «Мемории о капитании Сан-Висенте», опубликованные в 1797 г. падре Гаспаром да Мадре ди Деус (1715-1800), насыщенные разного рода документами о происхождении, составе и экспедициях отрядов бандейран-тов, осваивавших внутренние районы страны в поисках драгоценных металлов и живого товара - индейцев для невольничьих рынков.
РАЗВИТИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ И СТАНОВЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В СТРАНЕ
В XIX ВЕКЕ
Переезд в 1808 г. королевского двора из Лиссабона в Рио-де-Жанейро и пребывание португальского правительства на земле Бразилии, казалось, остановили процесс взаимного культурно-исторического отчуждения бразильцев и португальцев. Жуан VI после провозглашения его в 1816 г. португальским королем еще 5 лет оставался в Бразилии, считавшейся равнозначной частью королевства, в котором он отменил все запреты на предпринимательскую деятельность, занялся основанием школ и библиотек. При нем появились реальные признаки пробуждения интереса бразильской элиты к собственной истории и культуре. В Бразилии, которая в XVIII в. практически была лишена права печатать книги, появились типографии. В 1808-1822 гг. здесь было напечатано 1200 названий книг, из которых 206 проходили по разряду исторических7. Правда, к бразильской истории они отношения почти не имели, но все же фиксировали растущий интерес к истории как таковой.
6 История литератур Латинской Америки. Т. 1. От древнейших времен до начала Войны за независимость. М., 1985. С. 568.
7 Bastos Pereira das Neves Lucia Maria. Corcundas e constitucionais: A cultura politica da 538 independencia (1820-1822). Rio de Janeiro, 2003. P. 35.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Некоторое воздействие на формирование историографических вкусов части бразильско-португальской элиты оказала в эти годы книга английского поэта Роберта Саути «История Бразилии» (1807), в которой немалое место было уделено борьбе португальцев против голландцев на бразильской земле. Правда, она была мало доступна для широкого круга читателей и оказала влияние на развитие бразильцев следующих поколений. В основном она пересказывала факты, изложенные в книге Роши Питы. Но Р. Саути, вероятно, сам того не желая, задал трудную задачу на будущее бразильским историкам. Одним из героев его повествования является упомянутый выше Калабар, предприимчивый мулат, торговец и землевладелец, который смело сражался против голландских захватчиков, но затем перешел на их сторону. По мнению английского поэта-историка, Калабар перешел на сторону голландцев, поскольку полагал, что у тех порядки лучше, чем у португальцев, и бразильцам при них будет легче заниматься торговлей и производством нужных в колонии вещей. Книга Р. Саути фактически поставила в историографии важный вопрос о размежевании португальского и собственно бразильского начал в истории Бразилии, о времени зарождения самосознания бразильцев. Бразильская историографическая традиция XIX в. видела в Калабаре изменника, не только предавшего своего короля, но и перешедшего на сторону еретиков-протестантов. Однако в XX в., особенно в конце его, когда стали активно обсуждаться проблемы форм и методов модернизации, фигура Калабара вновь оказалась в центре внимания бразильских историков, среди которых оказались и те, кто видят в нем первопроходца на путях освобождения бразильцев от португальского колониального ига.
В заслугу другому англичанину, Джону Армитэйджу, можно было поставить его внимательное отношение к распространению в Бразилии идей независимости в начале XIX в. и противоборству между португальцами, окружавшими трон Жуана VI, и патриотически настроенной частью формировавшейся бразильской элиты8.
Справедливости ради стоило бы отметить и издание в 1802 г. книги португальца Луиса дус Сантуса Вильены, проведшего 12 лет в Бразилии, «Собрание сокрытых сведений». Этот автор дал описание современного ему Сальвадора (Баии) со значительными историческими экскурсами. В этой работе, рисующей безрадостную картину экономического и социального застоя колониальной жизни9, обращают на себя внимание озабоченность Вильены в связи с пауперизацией значительной массы населения и нескрываемый страх перед угрозой восстаний негров-рабов. Хотел этого автор или не хотел, но читатель в Бразилии, ознакомившись с содержанием его книги, должен был задуматься о перспективах существования колониального режима в огромном португальском владении в Америке. Напротив, скрашивал мрачные стороны жизни в колонии другой португальский автор, проживший немало лет
8 Armitage John. The History of Brazil (1808-1831). L., 1836. Vols. 1-2.
9 Кайо Прадо Жуниор отметил, что Вильена дал замечательно точное описание устройства заведения по производству сахара - энженью, столь же подробное, как это сделал в начале XVIII в. Антониль, и пришел к выводу, что сахаропроизводство за все столетие не продвинулось технологически в Бразилии ни на шаг (см.: Кайо Прадо Жуниор. Экономическая история Бразилии. М., 1949. С. 108).
539
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в Бразилии, Дьогу П.Р. ди Васконселус. В работе «Краткое географическое, физическое и политическое обозрение капитании Минас-Жераис» (1806) он выступает апологетом португальского господства в Бразилии.
Европейцы и американцы продолжали живо интересоваться Бразилией весь XIX в., и их труды, посвященные природе и людям этой страны, оказывали прямое или косвенное влияние на состояние умов бразильской интеллигенции. Широко известными во всем мире и, естественно, в Бразилии стали книги французского натуралиста и путешественника Огюста де Сент-Илера, предпринявшего в 1816-1822 и в 1830 г. серию поездок по различным бразильским провинциям (наиболее тщательно он изучил Юг и Юго-Восток). К числу таких трудов следует также отнести «Дневник путешествия в Бразилию» (1824) англичанки Мэри Грэхем, внимательно изучавшей различные стороны жизни бразильцев во время своего путешествия в эту страну в 1821— 1823 гг., очерки о Бразилии американского естествоиспытателя и этнолога Томаса Эубэнка, публиковавшиеся в 1853-1855 гг. в нью-йоркском журнале «Harper’s Magazine», и в 1856 г. вышедшие отдельной книгой под названием «Жизнь в Бразилии, или Дневник путешествия в страну какао и пальм». Рядом стоит книга американского проповедника Дэниеля П. Киддера, три года занимавшегося в Бразилии миссионерской деятельностью («Очерки о путешествии по Бразилии». Лондон, 1845).
В начале 1820-х годов в связи с попытками португальских кортесов вернуться к ситуации до наполеоновского вторжения на Пиренеи противоречия между метрополией и Бразилией, формально уже не являвшейся колонией, но и не обретшей еще независимость, достигли критической точки. Хотя в отличие от государств, образовавшихся в первой четверти XIX в. на территории Испанской Америки в результате многолетней кровавой борьбы, Бразилия добилась независимости без чрезвычайных потрясений, здесь также наблюдались всплески социальной и политической борьбы. Важнейшим фактором, обеспечившим развитие событий в Бразилии по иному сценарию, чем в соседних странах, стала консолидированная монархическая власть, перенесенная без изменений из Португалии за океан. Однако после провозглашения суверенитета Бразилии в качестве империи в 1822 г. общественно-политическая ситуация стала быстро усложняться, и страна вступила в один из наиболее нестабильных периодов своей истории.
С одной стороны, появились признаки превращения Бразилии в современное цивилизованное государство. Именно в эти годы были основаны Национальная обсерватория и Ботанический сад (1827), Академия медицины (1829), Бразильский институт истории и географии (1837). Создание последнего имело принципиальное значение для развития исторической науки в стране. Основатели и первые члены этого учреждения академического типа по большей части не были историками, но, занимая высокое положение в обществе и государстве, стали активно пропагандировать изучение истории Бразилии, превратили публикацию исторических источников в определенную систему.
Бурному росту гуманитарных знаний в стране способствовал российский ученый и дипломат Г.И. Лангсдорф (1774-1852), организовавший научную 540 экспедицию во внутренние районы Бразилии (1822-1828). В состав экспе
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
диции вошли ученые из ряда европейских стран и самой Бразилии. Материалы этой экспедиции, которые Лангсдорф начал публиковать в немецких и русских журналах еще в 1820-х годах, продолжают изучаться бразильскими, российскими и немецкими учеными до сих пор. Г.И. Лангсдорф отличался огромной эрудицией и тщательностью своих изысканий. Изучавший его жизнь и творчество Б.Н. Комиссаров отмечал: «Рассказывая об услышанном, Лангсдорф непременно приводил более или менее подробные данные о своих собеседниках. Если путешественник сомневался в правдоподобности их сообщений, то указывал на это. Лангсдорф строго различал материалы своих собственных наблюдений от тех, которые были получены от бесед с дорожными знакомыми»10.
Страну охотно посещали музыканты и художники из Старого Света. Стала регулярно выходить газета «Jornal do Commercio» (1827) со значительным для того времени тиражом в 400 экземпляров, другие периодические издания. В 1829 г. поэт и журналист Жануариу да Кунья Барбоза выпустил «Сборник лучших стихотворений о Бразилии, как не издававшихся прежде, так и опубликованных», который свидетельствовал о проявлении национальной идентичности бразильцев в сфере поэтического творчества. Самостоятельный и эстетически ценный характер бразильской поэзии скоро признали и в Португалии, где прежде не замечали этого явления: в 1847 г. известный историк и критик Алешандри Эркулану ди Карвалью-и-Араужу опубликовал статью «Литературное будущее Португалии и Бразилии», в которой поставил бразильского романтика Гонсалвеса Диаса в первый ряд поэтов, писавших на португальском языке.
С другой стороны, Бразилия именно в этот момент оказалась лишенной политической устойчивости, поскольку провозглашенный императором принц Педру ощущал себя по-прежнему португальцем и опирался в первую очередь на представителей португальской аристократии, ненавидимой бразильцами. В 1831 г. Педру I отрекся от престола и уехал в Европу, что еще больше усложнило ситуацию. Наследнику было всего 6 лет, и в течение 10 лет страной правили регенты, за которыми стояли политические группы, преследовавшие собственные эгоистические интересы.
Мощно действовали и внешние факторы, влиявшие на политическое положение в Бразилии. Большое воздействие на жителей страны оказали также события в испанских колониях в Америке, откуда Бразилия получила мощную инъекцию республиканских и конституционалистских идей. Тогда же из Европы стали проникать учения, в которых помимо политических проблем стали ставиться и проблемы социальные. Имена Сен-Симона, Фурье, Леру, Оуэна, Конта и других европейских мыслителей не сходили с уст образованной части бразильского и всего латиноамериканского общества. К тому же огромные пространства Бразилии, еще не связанные друг с другом экономически, создавали условия для сепаратизма.
Большое влияние на развитие политических событий в этот период оказала деятельность масонов, в лагере которых в свою очередь произошло
10 Комиссаров Б.Н. Русские источники по истории Бразилии первой трети XIX века. Л., 1977.
С. 70.	541
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
размежевание на монархистов (Жозе Бонифасиу де Андрада) и конституционалистов (Жуаким Гонсалвис Леду), отражавшее основные тенденции в бразильской политической мысли. Леду настаивал на немедленном провозглашении принца императором, который должен был присягнуть конституции. Бонифасиу был не против выработки Учредительным собранием конституции, но такой, чтобы она не сильно стесняла власть монарха как стержня политики централизации страны. Попытки дать более радикальное решение политических проблем (Жозе Клементе Перейра) завершались обычно уголовным преследованием и высылкой из страны.
После государственного переворота 1823 г. и фактического восстановления абсолютизма в Бразилии политические споры в стране не улеглись. В столице они велись в форме газетной полемики. Сложилось два лагеря -лузофилов и антилузофилов. Последний представляли Эваристу да Вейга и «Aurora Fluminence». Им противостояли «Gazeta do Brasil» Франсиску Гомеса да Силва, «Diario Fluminence» и др.
Страницы газет и палата депутатов превратились в арену жестоких идейно-политических ристалищ. В начале 1830-х годов партийные течения обозначались следующим образом: «модерадос», находившиеся у власти (Фейжо, де Вейга, Бернардо Перейра да Васконселус), «эксалтадос», добивавшиеся либеральных реформ, и «рестаурадорес», которые придерживались консервативных позиций и которых возглавляли братья де Андрада. Политические распри в столице сопровождались прямыми социальными и политическими выступлениями в провинциях, носившими, как правило, автономистский или сепаратистский характер (наиболее опасными для императорской власти, а также целостности страны были движение «Кабанада» в 1833-1839 гг., «фар-рапус» в 1835-1845 гг. и «Балайяда» в 1838-1841 гг.).
Такие сложные политические условия почти не оставляли места для академических исследований по истории, поскольку все интеллектуальные силы Бразилии оказались втянутыми в борьбу партий. Тем не менее именно в это время началось формирование подлинной исторической науки, изначально носившее на себе печать идейно-политических схваток.
Наиболее значительный вклад в становление бразильской национальной историографии на раннем этапе внесли Франсиску Муниз Таварис (1793-1876), Франсиску Адолфу ди Варнажен (1816-1878) и Жозе Инасиу де Аб-реу-и-Лима (1794-1869), активно занимавшиеся и политической деятельностью.
Ф. Муниз Таварис обратился к истории, после того как опробовал себя в политике в качестве бразильского депутата в лиссабонских кортесах и депутата Учредительной ассамблеи в самой Бразилии. В заслугу этому историку можно поставить его по существу пионерский опыт научного изучения социальных конфликтов в Бразилии («История революции в Пернамбуку в 1817 г.», опубликованная в 1840 г.) с использованием редких и малодоступных источников. Эта книга интересна и тем, что является историей-свидетельством, поскольку автор сам участвовал в событиях, описанных в ней. Она вызывает также интерес с точки зрения изучения эволюции политического сознания многих политически активных бразильцев в пер-542 вой половине XIX в.: в 1817 г. Муниз Таварис защищал республиканскую
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
идею, а во время написания книги был уже сторонником конституционной монархии.
Ф.А. де Варнажен, послужив империи в качестве офицера и дипломата, удостоился титула виконта ди Порту Сегуру. С унаследованной от отца - немецкого инженера, натурализовавшегося в Бразилии, тщательностью он много лет изучал португальские и бразильские архивы, чтобы написать главный труд своей жизни - «Всеобщую историю Бразилии» в пяти томах, содержащую столь богатый материал, что она до сих пор переиздается и изучается. Варнажен опирался в своей работе на редкие и неопубликованные документы, включая отчеты и донесения португальских чиновников двору о состоянии дел в колонии. По существу Варнажен заложил основы исторического источниковедения в Бразилии. Историка особенно интересовала экономическая политика метрополии в отношении Бразилии, в частности, он выделяет период, последовавший за отстранением от власти маркиза Помбала, когда королевское правительство принялось за разрушение едва поднимавшейся бразильской промышленности. Именно в акциях португальского двора Варнажен усматривает главную причину роста освободительных идей и настроений в колонии. Консервативная тенденция хорошо прослеживается в сочинениях Варнажена. Отражалась она и на его политических взглядах: имея доступ к императору, он не раз давал ему советы по внешней и внутренней политике, свидетельствовавшие о его консерватизме. Так, в 1863 г., в разгар Гражданской войны в США, Варнажен рекомендовал Педру II признать независимость Конфедерации Юга11.
Из окружения Варнажена тяготение к серьезному изучению отечественной истории отличало целый ряд историков, из которых обычно упоминают Жуакина Каэтану да Силва (1810-1873), успешно сочетавшего в своих работах изучение истории и географии. Его младшие современники высоко оценивали главную книгу Каэтану да Силвы «Ойяпок и Амазония», а ее автора называли «самым эрудированным бразильцем этой эпохи»12.
Если Варнажена обычно называют родоначальником бразильской историографии, то ученым, первым поставившим задачи изучения истории Бразилии, следует считать Жозе Инасиу ди Абреу-и-Лима13. До того, как заняться историей, он сражался вместе с республиканцами Пернамбуку в 1817 г., с оружием в руках участвовал в операциях Освободительной армии Симона Боливара, скитался по Европе и Америке, привлекался к суду за участие в восстании «Прайейра» в 1848 г. Его перу принадлежит «Обзор истории Бразилии», изданный в 1852 г. В нем впервые в бразильской историографии был поставлен вопрос о научной периодизации истории страны. Абреу-и-Лиму волновали также социалистические идеи, о которых он впервые в Бразилии рассказал в отдельной книге «Социализм» (1855), насыщенной идеями французских утопистов от Сен-Симона до Леру. Эти и другие бразильские истори-
11 См.: Бандейра М. Проникновение США в Бразилию. М., 1982. С. 112.
12 Wilson Martins. Historia da Inteligencia brasileira. Vol. Ill (1855-1877). Sao Paulo, 1977. P. 132.
13 В содержательном историографическом обзоре, написанном видным советским латиноаме-риканистом В.И. Ермолаевым и опубликованном в «Очерках истории Бразилии» (М., 1962), наряду с точными оценками творчества других бразильских историков содержится необъяснимо резкая критика в адрес Ж.И. Абреу-и-Лимы, с которой невозможно согласиться.
543
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ки их круга находились под сильным влиянием английской и французской романтических школ: они следовали курсом, проложенном Томасом Карлейлем и Франсуа Гизо. Романтические настроения в бразильской историографии, однако, во второй половине XIX в. стали уступать место строгому анализу.
Определенное воздействие на сознание бразильских историков оказала работа немецкого естествоиспытателя Карла Фридриха фон Марциуса (1794-1868), несколько лет изучавшего флору Бразилии. В своей небольшой по объему работе «Как должно писать историю Бразилии» (1844) фон Марциус утверждал, что, благодаря организующему воздействию централизованного государства, бразильская нация сформировалась из представителей трех рас - белых, негров и индейцев, и, следовательно, главным объектом изучения истории Бразилии должен стать процесс взаимодействия этих трех рас14.
Но интерес к жизни негров и, особенно, индейцев возник прежде всего в писательской среде, находившейся под влиянием европейского и североамериканского романтизма. Бразильская историография не сразу отважилась выступить против романтизации образа индейца в романах «Гуарани» (1857) и «Ирасема» (1865) замечательного писателя, кумира бразильской читающей публики Жозе ди Аленкара. Свидетельство тому публикация в 1878-1879 гг. в Анналах Национальной библиотеки Рамизом Гальваном (1846-1938) перевода «Манускрипта гуарани» перуанского иезуита падре Антонио Руиса Монтойи, пытавшегося в первой половине XVII в. защитить гуарани от набегов бандейрантов. Знаток индейских языков, историк и этнолог Баптиста Га-этану (1826-1882), обращаясь к издателю, писал: «Публикуя переводы старинных рукописей, написанных на индейском языке, я думаю, Вы оказываете значимую услугу беллетристам, чтобы они в своих романах не говорили об индейцах и не заставляли самих индейцев изъясняться в стиле людей “другого мира” (мира европейского), чтобы они не подражали Шатобриану и ему подобным и не приписывали бы людям-детям из диких лесов и бразильских полей педантичных речений и немыслимых характеров, столь неестественных и неправдоподобных»15.
Этот эпизод ярко характеризует переход бразильской историографии на новый уровень: теперь в поле зрения историков попадают дотоле неизведанные исторические пласты, а к историческому тексту предъявляются строгие источниковедческие требования. Сама же история выходит за рамки описания деятельности португало-креольской части населения. Нация начинает представляться сложным по социальному и этническому составу организмом.
С середины XIX в. в бразильской историографии и общественно-политической мысли все более начинает чувствоваться влияние новых идей, прежде всего позитивизма. Интеллектуальные силы Бразилии, как и повсюду в Латинской Америке, вступили в дискуссии по вопросам видения будущего страны. Прошла эйфория эпохи освобождения, когда патриотам казалось, что скоро наступит пора процветания, которому препятствовал колониальный режим. Но прошло два-три десятилетия, сошли со сцены герои, принесшие ла-
14 См.: Martins K.F. Ph. von. О estado de direito entre os autoctones no Brasil. Belo Orizonte, 1982.
544 15 Wilson Martins. Historia da inteligencia brasileira. Vol. III. P. 220.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тиноамериканцам свободу, и мыслящие умы увидели, что Европа и Северная Америка совершили огромный шаг вперед - создали новую промышленность, укротили амбиции земельных магнатов, испробовали различные формы управления обществом и государством, а Латинская Америка словно застыла на месте. Споры, естественно, были окрашены в политические тона. Консерваторы уповали на традиции, находили в сохранении веками устоявшихся порядков, защищаемых сильной властью и освященных католической церковью, залог спокойствия и здоровья нации. Либералы отвергали обветшавшие социальные и политические институты, находили в западноевропейском и североамериканском опыте руководство к практическому действию, направленному по пути прогресса. В этих спорах и сформировались две основные тенденции в развитии общественной мысли и исторической науки на континенте. Подобно тому, как это случилось в политике, среди мыслителей и деятелей культуры произошел раскол на либералов и консерваторов, при этом постоянно левое крыло либерализма генерировало радикальные идеи. В истории давней и вчерашней черпали свои аргументы конфликтующие стороны, и история оказалась крайне актуальной сферой мыслительной и политической деятельности.
Отражение этих споров и противоречий можно обнаружить уже в трудах одного из самых оригинальных мыслителей и историков Бразилии середины XIX в. Аурелиано Кандидо Тавариса Бастуса, который выступал за децентрализацию власти, освобождение рабов, свободу каботажного плавания, открытие для иностранных инвестиций внутренних районов страны, установление более тесных связей с Соединенными Штатами Америки. В своем самом известном произведении «Письма одинокого человека» (1862), опубликованном, когда автору было только 23 года, Таварис Бастус подверг резкой критике двуличную бразильскую элиту и призвал к решительному обновлению Бразилии: «У нас много бед; однако подлинная, фундаментальная из них заключается в робости духа, китайщине, медлительности, запаздывании, враждебности к новому, расслабленности и изнеженности. Нужно изменить привычки, нужно внести новый дух в бразильское тело. Я не знаю более надежного средства для этого, как распахнуть порты Бразильской империи для иностранцев, установить самые тесные контакты с мужественными северными нациями, облегчить внутренние и внешние связи, способствовать немецкой, английской и ирландской иммиграции и провозгласить законы, которые обеспечивали бы наиболее полную религиозную и промышленную свободу. И, с этой точки зрения, даже прежде, чем осуществить моральную реформу страны во благо прогресса, чего я горячо желаю, надо установить как можно более тесные связи между Бразилией и Соединенными Штатами Северной Америки»16. Нетрудно видеть, что идеи Тавариса Бастуса перекликаются с мыслями и планами либералов в других странах Латинской Америки, в частности с суждениями аргентинца Ф.Д. Сармьенто.
Одной из первых историко-философских работ в Бразилии, методологической основой которой стал контовский позитивизм, явилась брошюра Франсиску Брандао Жуниора «Рабство в Бразилии», изданная в Брюсселе в
16 Tavares Bastos А.С. Cartas do Solitario. 2-а ed. Rio de Janeiro, 1863. P. 344.
545
18. История Латинской Америки
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
1865 г.17 В ней автор дал краткий очерк истории экономики провинции Мараньян с колониальных времен, подчеркнув значение рабства в хозяйственной жизни Бразилии. Брошюра Брандао не оказала заметного влияния на развитие бразильской историографии, но ее появление означало начало утверждения позитивизма в бразильских гуманитарных науках.
В полной мере позитивизм проявил себя в творчестве самого крупного историка Бразилии последней трети XIX - первой трети XX в. Жуана Капистрану ди Абреу (1853-1927), внесшего весомый вклад в развитие бразильской культуры и общественной мысли не только в качестве исследователя, но и одного из руководителей «Французской академии» - литературно-философского общества, образовавшегося в 70-е годы в городе Сеара18. Он продолжил исследование колониального периода Бразилии, начатое его предшественниками, но пошел значительно дальше их. Не ограничиваясь изучением событийной стороны исторического процесса, Капистрану ди Абреу обратил особое внимание на социально-экономические и культурно-антропологические аспекты национальной истории. Еще одна заслуга этого историка заключалась в том, что он словно раздвинул занавес бразильской истории, на котором были изображены преимущественно сцены столичной официальной жизни с ее императорами, придворными, генералами, министрами, и показал бытие огромной провинции. Его главные труды «Старые дороги и население Бразилии» (1889) и «Главы колониальной истории» (1907) доказывают, что предпосылки для независимости Бразилии формировались на протяжении длительного исторического периода и искать их надо там, где создается материальное богатство нации. Капистрану ди Абреу показывает, как мало-помалу формируется логика самостоятельного хозяйственного развития, все менее зависевшая от воли и интересов метрополии. В колониальной эпохе находит Капистрану ди Абреу и признаки формирования национального характера бразильцев. При этом он не подчеркивает, что в формировании бразильской нации был заложен мощный импульс португальских первооткрывателей, «влекомых двумя четко выраженными историческими течениями, зародившимися на Перинейском полуострове: западном и южном»19.
Во второй половине XIX в. складывается и направление, не связанное ни с либералами, ни с консерваторами. Поскольку история стала предметом широкого общественного внимания, властителями дум новых поколений порой становились не историки-профессионалы, а литераторы и философы, смело вторгавшиеся в прошлое с помощью историософских схем или художественных образов. Главной методологической базой для них стал позитивизм. Во второй половине XIX в. сформировались две полимизировавшие друг с другом позитивистские школы: одна в Ресифи во главе с Кловисом Беви-лакуа (1859-1944), другая - в Рио-де-Жанейро, где первенствовал Тобиас Баррету (1839-1889).
Тобиаса Баррету следует отнести к числу бразильских мыслителей-позитивистов, чьи суждения об историческом процессе не укладывались в
17 См.: Круз Коста. Обзор истории философии в Бразилии. М., 1962. С. 48.
18 См.: История литератур Латинской Америки. Т. 3: Конец XIX - начало XX века (1880-1910-е годы). М., 1994. С. 592.
546	19 См.: Capistrano de Abreu J. Capitulos de historia colonial. Rio de Janeiro, 1928. P. 13.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
господствовавшие прежде представления. Этот мыслитель усмотрел в позициях либералов слепое подражание нормам и понятиям, возникшим в других государствах в иных исторических условиях. Категорически он отверг и притязания консерваторов на истолкование исторических судеб Бразилии в клерикально-монархическом духе. Баррету был убежден, что Бразилия должна найти собственный путь, опираясь на свой исторический опыт: «У каждого народа есть своя история, и у каждой истории свои факторы. Нет двух наций с одинаковым развитием, как нет и двух индивидуумов с одним характером. И более того, одна и та же форма правления делает судьбу государств столь же похожей между собою, как могла бы быть, пожалуй, сходной участь двух людей только лишь потому, что они родились в один и тот же
ТОБИАС БАРРЕТУ
день и что... одеты в костюм из ма- ------------------------------------
териала, взятого из одного куска»20.
В истории собственного народа, в его неисчерпаемых потенциях видит Баррету основания для движения Бразилии по пути прогресса: «Александр Гумбольдт назвал английскую конституцию океаническим продуктом; мы будем счастливы, если и конституция, которая нами управляет, могла бы, пожалуй, называться продуктом сельвы. Национальная политика, соответствующая характеру народа, является единственно действенной и полезной, ибо только она тоже способна к развитию»21. Определённое влияние на развитие общественной мысли Бразилии на рубеже XIX-XX вв. оказал Кловис Бевилакуа -автор многочисленных сочинений по юриспруденции (6 томов комментариев к Гражданскому кодексу и др.), философии, экономике и истории. Себя Бевилакуа представлял в опубликованной им в 1883 г. в Ресифи «Позитивистской философии в Бразилии» как «мониста-эволюциониста».
Рядом с Т. Баррету обычно ставят Сильвиу Ромеру (1851-1914), который также не был историком, но который своими философскими идеями оказал существенное влияние на развитие бразильской общественной и исторической мысли. В своих работах «Философское истолкование исторических фактов» (1880), «Бразильская этнография» (1888), «История Бразилии, преподаваемая посредством биографий ее героев» (1890) и др. Ромеру показывал преимущества истолкования прошлого и настоящего с позиций позитивизма Спенсера.
20 Мыслители Латинской Америки. М., 1965. С. 185.
21 Там же. С. 186.
1 о*
547
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Один из бразильских философов писал о Ромеру позднее: «Он привлекает нас тем, что был истинным бразильцем, а неутомимое стремление понять и объяснить все происходящее в Бразилии делает его великим. Нас привлекает не его философия, а его искренний интерес к Бразилии»22. Ромеру был всегда в гуще политических страстей. В 1893 г. в период становления республики он заявил о верности демократическим принципам и открыто выступил за парламентскую, а не президентскую форму правления, опираясь на анализ опыта государственного строительства в Бразилии в эпоху Империи и на историю европейских стран. Особенно ценной представляется его двухтомная «История бразильской литературы» (1888) - новаторское исследование, в котором глубокие литературоведческие изыскания опираются на прочную базу истолкования исторического процесса.
Еще одной значимой фигурой в развитии бразильской общественной мысли стал Жуаким Набуку (1849-1910) - государственный деятель, мыслитель и публицист, занимавшийся также историей. Наиболее известное его сочинение, которое можно отнести к разряду исторических трудов, - это книга «Государственный деятель Империи». Она представляет собой не только биографию отца автора - сенатора Жозе Томаса Набуку, но и исследование всей эпохи Империи, ее государственных институтов, идеологии, общественных отношений, культуры. Ж. Набуко, проведший детские годы на фазенде в Байе и собственными глазами наблюдавший все несправедливости рабовладельческих порядков, впоследствии стал известен как один из наиболее последовательных проповедников аболиционистских идей (в 1878 г. он основал Бразильское антирабовладельческое общество). В трудах и выступлениях Набуку требовал освобождения рабов, обосновывая свою позицию тем, что негры являются частью бразильского народа и, более того, без них не было бы и самого народа. Эта идея оказала колоссальное влияние на развитие исторических и социологических исследований в Бразилии. Сам же Набуку в своих аболиционистских программных заявлениях в значительной степени опирался на 3-томное исследование истории этой проблемы, предпринятое Агостинью Маркесом Пердиганом Малейрус (1824-1881), юристом и историком, одно время близко стоявшим к императору Педру II. Человек либеральных, но не революционных взглядов, добросовестно, без всякого утрирования он нарисовал в своем трехтомнике «Рабство в Бразилии: исторический, юридический и социальный очерк» такую картину экономической и моральной несостоятельности института рабства, что читатель не мог не задуматься о перспективах страны в контексте судьбы рабовладения. Однако, как видный юрист (почетный президент коллегии бразильских адвокатов) и политик либерального толка, Пердиган Малейрус считал возможным устранение рабства лишь путем постепенного законодательного решения этой проблемы под контролем и руководством короны.
Огромный след в развитии гуманитарных наук, в том числе истории, оставил Нина Родригис (1862-1906), начавший свои научные исследования как медик - его диссертация (1887) была посвящена изучению параличей. Впоследствии, продолжая изучать медицину и занимаясь реформированием системы подготовки медицинских кадров, Родригис одновременно готовил
548 22 См.: Круз Коста. Обзор истории философии в Бразилии. С. 62-63.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в 1895-1905 гг. фундаментальный историко-социологический очерк жизни рабов в Бразилии, опубликованный уже после его смерти, - «Африканцы в Бразилии» Эта работа не потеряла своего значения до нашего времени. Изучая проблему истории черных рабов в Бразилии и их культуры, Нина Родригис сочетал традиционную работу над письменными источниками с полевыми методами антропологии: «...к 1895 г. Нина Родригис верхом на лошади и в тяжелой обуви исколесил отдаленные районы Салвадора, чтобы присутствовать на ежегодном празднике кандомбле»23. Однако и этот крупный ученый не был избавлен от характерных для его эпохи представлений о негативных расовых особенностях негров, что проявилось в его работе «Метисация, дегенерация и преступление», созданной в 1899 г.
Демократическую линию в бразильской социально-политической мы
ЭУКЛИДИС ДА КУНЬЯ
в конце XIX-начале XX в. наиболее
отчетливо отражал писатель и публицист, оставивший яркий след и в историографии, Эуклидис да Кунья. В книгах-размышлениях «На полях истории», «Контрасты и сопоставления» Э. да Кунья поднимал самые животрепещущие проблемы бразильской жизни, обильно оснащая свои рассуждения историческими экскурсами. История лежит в основе и его грандиозной эпопеи «Сертаны» (1902), посвященной крестьянской войне в Канудусе, описанной с предельной правдивостью и явившейся приговором эгоистичной власти, безразличной к страданиям народа. Но Э. да Кунья, сочувствуя крестьянам, простым людям, видит некую обреченность их положения. Его исторический пессимизм обуславливается увлечением расовыми теориями, широко распространившимися в Старом и Новом Свете. «Доведенное до крайности смешение рас, - утверждает Э. да Кунья, - движение вспять. Индоевропеец, негр и бразилец-гуарани или тапуйя представляют собой противостоящие друг другу
эволюционные стадии, и скрещивание их, помимо того, что стирает преимущественные качества первого, стимулирует оживление примитивных свойств последних. И поскольку метис выступает носителем признаков смешения рас и краткое индивидуальное существование его аккумулирует вековые усилия, он почти всегда представляет собой нарушение равновесия. Но в таком случае нарушение нервное, и оно становится неизлечимым: нет способа преодолеть антагонистические тенденции внезапно сблизившихся рас, слившихся в
23 Octavio di Leo El discubrimiento de Africa en Cuba у Brasil. 1889-1969. Madrid, 2001. P. 116.	549
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
отдельном организме». Один из самых талантливых писателей Бразилии и блестящий мыслитель не смог преодолеть противоречий своей концепции. Крестьяне-метисы, охваченные религиозным экстазом, полагает Э. да Кунья, являются носителями темных инстинктов, обусловленных этнобиологически-ми причинами, и в то же время они составляют почву, питающую организм бразильской нации. А в прямом столкновении с цивилизацией они становятся жертвой беспощадных «просвещенных» людей. Отсюда и иные противоречия в суждениях Э. да Куньи. В «Контрастах и сопоставлениях» он восхищается американцами, явившими миру замечательные деловые качества, и даже оправдывает исторический мессианизм этой нации, но в то же время едва ли не первым из бразильцев выражает тревогу в связи с экспансионизмом США, таящим в себе угрозу и для Бразилии24.
Консультантом и помощником Э. да Куньи в его работе над «Сертанами» выступил Теодору Фернандис Сампайю (1855-1937), ученый, успешно трудившийся в различных сферах - от инженерии и географии до литературоведения и истории. Большой резонанс в научной среде вызвало появление его книги «Тупи в национальной географии», в которой были синтезированы достижения истории, географии и этнологии в изучении бразильских индейцев. Особенно глубоко Теодору Сампайю изучил проблему истории бразильских топонимов. «Принято считать, - писал в 1930-х гг. известный историк С. Бу-арке де Оланда, - особенно после исследований Теодору Сампайю, что исключительным богатством наших топонимов, заимствованных из языка тупи, мы обязаны в большей степени бандейранте, нежели собственно индейцам»25. Для современников этот ученый был знаковой фигурой, отражавшей общее развитие нации. Научное творчество Сампайю - сына бывшей рабыни означало, что нация вступила в новый этап своего развития, когда расовые различия уходят на второй план, обнажая различия и противоречия социальные. И да Кунья, и Сампайю, несмотря на различные подходы к решению научных проблем, знаменовали своим творчеством укоренение демократических принципов в общественной мысли и историографии Бразилии.
На рубеже XIX-XX вв. в Бразилии особенно активно изучается история отдельных городов, муниципалитетов и штатов. В этом отношении весьма заметный след в бразильской историографии оставили паулисты, причем не только профессиональные историки. Так, административный и финансовый деятель муниципалитета Кампинас Франсиску ди Асиз Виера Буэну опубликовал в 1899 г. «Автобиографию», насыщенную массой ценных фактов по социальной и экономической истории штата Сан-Паулу.
Другим важным достижением бразильской историографии XIX в. стало создание учебников, лучшим из которых многие годы оставалась «История Бразилии» Жуана Рибейру (1860-1934), опубликованная в 1900 г. В ней Ж. Рибей-ру облек свои идеи в блестящую литературную форму и придал им демократическую направленность. Этот учебник, быть может, более других книг воздействовал на сознание молодых поколений бразильцев, вступивших в политическую борьбу под знаменем демократического республиканизма в 1920-х годах.
24 См.: Cunha Euclides da. Contrastes e Confrontos. Rio de Janeiro, 1967. P. 145-146.
5 5 0 25 Сержиу Оланда Буарке де. Корни Бразилии. М., 2005. С. 102.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В целом за несколько десятилетий в Бразилии сложилась национальная историография, появились признанные лидеры, возникли историографические школы. Опираясь на разнообразную источниковую базу, созданную португальскими и собственно бразильскими хронистами, европейскими путешественниками и естествоиспытателями, бразильские историки написали множество исторических исследований, как конкретного, так и обобщающего характера. Разнообразились философская и общеметодологическая основы исторических исследований. Если в первой половине XIX в. историография воспроизводила в основном политические разногласия между либералами и консерваторами и вносила собственную лепту в эти идеологические и политические противоборства, то во второй половине столетия она, не теряя полемического свойства, значительно продвинулась в теоретическом и методологическом плане. Бразильские историки и мыслители живо реагировали на появление новых философских и историографических идей. Особенно сильно повлияла на них философия позитивизма, к которой примешивались идеи социал-дарвинизма, утопического социализма, а затем и марксизма.
ИСТОРИОГРАФИЯ
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ КУБЫ
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII-XIX ВЕКЕ
Глава 13
ПЕРВЫЕ
КУБИНСКИЕ ИСТОРИКИ
Формирование национальной культуры - сложный многовековой процесс. На Кубе его своеобразие определялось истреблением коренного населения, вследствие чего в колониальную эпоху остров был наиболее испа-низированным среди других владений Мадрида в Новом Свете. Это обстоятельство предопределило преобладание испанского влияния в культуре Кубы XVI-XVIII вв.
Хронологически трудно установить границу, когда креольский тип начал отличаться от испанца с Пиренейского полуострова. На Кубе, судя по всему, об этом можно говорить только во второй половине XVII - начале XVIII в., когда четко стали дифференцироваться экономические интересы. «Куба, - писал выдающийся кубинский писатель Алехо Карпентьер, много занимавшийся вопросами истории культуры, - обрела свой собственный тон, ритм, облик еще в XVII в.: она нашла их в музыке, в которой слились в одно целое старая испанская мелодика и африканские ритмы, привезенные черными рабами»1.
Новые веяния века Просвещения, открытие Гаванского университета, создание первой газеты - все эти события сыграли важную роль в становлении кубинской культуры.
1 Карпентьер А. Мы искали и нашли себя. М., 1984. С. 217.
551
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Согласно статистике, в 1800 г. всего на нашей планете насчитывалось немногим более 2 млн названий книг2. К этому времени в мировую культуру уже внесли свой вклад и жители «антильской жемчужины». В течение XVII-XVIII вв. на Кубе вышло 1200 книг, авторами которых являлись 570 человек. Примечательно, что из них 200 человек были кубинскими креолами и только 100 - испанцами3.
Из книг кубинских авторов особо следует выделить работы по истории, получившей среди других наук наибольшее развитие на острове во второй половине XVIII - первой трети XIX в. В этот период были написаны книги Николаса Риверы «Описание острова Кубы» (1757), Хосе Аррате «Ключ Нового Света. Крепость Западных Индий» (1761)4. В то же самое время завершил свое сочинение «История острова Куба и ее собора» осевший на острове выходец из Санто-Доминго священник Педро Морель де Санта Крус. По разным причинам все эти сочинения увидели свет только в XIX-XX вв.
Из наиболее ранних работ, опубликованных на Кубе, следует упомянуть «Географическое, историческое и политическое понятие острова Куба» X. Мариа Пеньяльвера, увидевшую свет в 1781 г.5
Хосе Мариа Пеньяльверу принадлежит и идея создания первого энциклопедического словаря. С этим предложением он выступил 29 октября 1795 г. в Королевском патриотическом обществе Гаваны. В словаре предполагалось представить географию и историю Кубы, торговлю, экономическое развитие, растительный и животный мир острова, традиции его жителей, креольские пословицы и поговорки, местные диалекты6.
Первым же трудом, опубликованным на Кубе, в котором рассматривались сугубо исторические проблемы, стала работа гаванского адвоката Хосе Игнасио Уррутиа «Исторический, юридический и военно-политический театр острова Куба (Фернандина) и прежде всего его столицы Гаваны», вышедшая в 1791 г. По свидетельству современников автора, этот труд состоял из 9 или 10 томов, однако до наших дней дошел только первый том, охватывающий события до 1555 г. «Как хорошему сыну мне всегда было больно оттого, что нет книги по истории моей любимой родины», - писал Уррутиа7.
В 1813 г. увидела свет работа кубинского педагога и историка Антонио X. Вальдеса «История острова Куба и главным образом Гаваны»8. Ее хронологические рамки - от первого путешествия X. Колумба до начала XIX в.
Трудно переоценить значение этих первых попыток воссоздать историю Кубы. Важно подчеркнуть, что вышеназванные авторы впервые заговорили о Кубе - родине, впервые, подчас еще неосознанно и весьма робко, стали противопоставлять интересы колонии и метрополии и тем самым способствовать формированию самосознания кубинцев.
2 Степаненко Н. Книга у нас и за границей // Пробуждение. 1917. Окт. С. 426.
3 Cuba intelectual. La Habana, 1917. N 49. s/p.
4 Ribera Nicolas J. de. Descripsion de la Isla de Cuba. La Habana, 1975; Arrate Martin Felix de J. Llave del Nuevo Mundo: Antemural de las Indias Occidentales. La Habana, 1964.
5 Memorias de la Sociedad patriotica de la Habana. La Habana, 1842. T. 14.
6 Antologia de linguistica cubana. La Habana, 1977. T. I. P. 13-20.
7 Obras de Ignacio Jose de Urrutia у Montoya. La Habana, 1931. T. 1. P. 11.
552 8 Cm.: Valdes Antonio J. Historia de la Isla de Cuba у en especial de la Habana. La Habana, 1964.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Кроме того, эти работы стали основой для дальнейших исторических исследований. Еще в 1794 г. в Гаване была создана историческая комиссия, призванная разрабатывать проблемы истории Кубы. Однако вплотную этими вопросами она начала заниматься лишь в конце 20-х - начале 30-х годов XIX в., выдвинув в качестве методологических принципов четыре пункта: «1. История, которая будет написана, должна содержать простой пересказ событий, опуская при этом слишком общие или тривиальные факты, не представляющие интереса для настоящего поколения. 2. Она должна включать в себя большое число событий, повлиявших на улучшение или ухудшение судьбы страны, и не принимать во внимание незначительные происшествия, которыми, к несчастью, изобилуют некоторые исторические работы. 3. История по мере возможности должна освещать поступательное развитие населения, промышленности и интеллектуальной жизни. 4. Она должна показывать политическое положение страны в различные наиболее важные эпохи и демонстрировать, что это не изолированный во вселенной, а имеющий связь с цивилизованным миром процесс, с тем чтобы из конкретной истории острова вывести некоторые существенные принципы истории процветания и упадка других народов»9.
Как видно из приведенной цитаты, сущность «методологии» исторической комиссии состояла в отборе, классификации и изложении фактов. Исторический процесс при этом делился главным образом по королям и событиям, а социально-экономические проблемы освещались «по мере возможности». В то же время бесспорно прогрессивной была идея общности исторических судеб всех народов мира.
В рамках комиссии были организованы секции по изучению: 1. Населения; 2. Территории; 3. Промышленности, сельского хозяйства и торговли; 4. Рент и расходов; 5. Военного положения, гражданских и церковных служб; 6. Вопросы общего характера рассматривала секция различных фактов.
Роль идейного вдохновителя в комиссии играл Рамон де ла Сагра, занимавший явно происпанские позиции. Под стать ему были и другие члены комиссии, считавшие, что первые кубинские историки «слишком пристрастно относились к славе своей страны»10.
К числу значительных достижений кубинской культуры первой трети XIX в. следует отнести и начало публикации в этот период «Детской энциклопедии» в восьми томах. В 1825 г. вышел третий том, в котором рассматривался мировой исторический процесс. На его страницах юные кубинцы узнавали о священной истории от Адама до Иисуса Христа, а также о древней истории египтян, ассирийцев, Вавилона, индийцев, греков, Македонии и Рима. В последующих томах предполагалось осветить семь чудес света, мифологию, историю героев и другие вопросы11.
Дальнейшее развитие кубинской культуры тормозилось колониальным гнетом и непосредственно связанным с ним низким уровнем образования на острове. Согласно школьной переписи 1836 г., на Кубе из 200 тыс. де
9 Boletin del Archivo Nacional (далее - BAN). (La Habana). 1916. N 3. P. 170.
10 Ibid. P. 174.
11 Archivo Nacional de Cuba. F. Asuntos politicos. Leg. 290. N 30.
553
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
тей школьного возраста в тот период было охвачено начальным обучением лишь 9082, т.е. всего 4,5%, причем все они проживали только в трех крупнейших городах: Гаване - 6201, Сантьяго-де-Куба - 1624 и Пуэрто-Принси-пе- 125712.
Стремление к достижению независимого развития собственной культуры на Кубе, как и в других колониях Испанской Америки, было неразрывно связано с насущной необходимостью избавиться от поклонения навязанному метрополией морально-эстетическому канону, в основе которого лежало поклонение кресту и короне. Вследствие этого образовательная и воспитательная функция кубинской культуры тесно переплетались с освободительными идеалами, оказывая все большее воздействие на формирование политического сознания жителей острова.
Наиболее ярко эта тенденция проявилась в деятельности Хосе Мариа Эредиа, Хосе Антонио Сако и Феликса Варелы.
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ХОСЕ МАРИИ ЭРЕДИИ
Хосе Мариа Эредиа (1803-1839), современник А.С. Пушкина и Дж. Г. Байрона, вошел в историю мировой культуры как один из крупнейших латиноамериканских поэтов-романтиков, произведения которого уже в первой половине XIX в. получили широкую известность далеко за пределами его родной страны.
Х.М. Эредиа жил в те грозовые десятилетия, когда народы большинства испанских колоний Нового Света, поднявшись с оружием в руках против колонизаторов, добились независимости. Борьбу за свободу вели и кубинские патриоты. Среди них был и Х.М. Эредиа. Судьба забрасывала его в Венесуэлу и Санто-Доминго, в США и Мексику. Побывав в 1824 г. у Ниагарского водопада, поэт сравнил с ним свою собственную жизнь. Она действительно была такой же бурной и необычной.
Хосе Мариа Эредиа родился 31 декабря 1803 г. в Сантьяго-де-Куба в семье знатных креолов, переселившихся в начале XIX в. из Санто-Доминго. Ведущая роль в его воспитании принадлежала отцу, Хосе Франсиско Эредиа, юристу по образованию, взгляды которого в известной мере сформировались под влиянием французских энциклопедистов. Он и стал первым учителем будущего поэта. Мальчик уже в раннем детстве проявил недюжинные способности, научившись в три года читать, а в восемь начав переводить стихи с французского и латыни и сочинять собственные. Любимыми его поэтами в это время были Гораций и Вергилий.
В 1812 г. отец, будучи на хорошем счету у испанской колониальной администрации, получил назначение в Каракас. Венесуэла, одной из первых среди испанских колоний поднявшая знамя борьбы за независимость, была охвачена пламенем освободительной борьбы. Хосе Франсиско Эредиа - верный слуга испанской монархии - не принадлежал тем не менее к числу чиновни
12 Merino Brito Eloy G. Jose Antonio Saco: su influencia en la cultura у en las ideas politicas de 554 Cuba. La Habana, 1950. P. 140-141.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ков колониальной администрации, оставивших о себе мрачную память в сердцах латиноамериканцев. Об этом свидетельствуют слова известного венесуэльского просветителя, писателя и политического деятеля Андреса Бельо из его статьи, опубликованной в 1827 г. в Лондоне. «Нам кажется, - писал он, - что было бы справедливо... почтить память покойного сеньора Эредиа, уважение и благодарность к которому испытывает каждый американец за его отношение к нам в чрезвычайно трудных обстоятельствах. Этот знаменитый адвокат служил в управлении аудиенсии Каракаса под руководством Монтеверде и Бовеса. Нам трудно сказать, что было более характерно для выполнения им своих обязанностей - порядочность и верность правительству, которое он в силу своего заблуждения пытался поддержать, или честность и твердость, с которыми он призывал (хотя и без успеха) соблюдать закон, или его гуманное отношение к жителям Венесуэлы, которых эти тираны (Монтеверде и Бовес. - Е.Л.} и их бездушные сподвижники преследовали с невиданной жестокостью, грабили и оскорбляли»13.
Происпанские взгляды отца, в частности его вера в либеральную испанскую Конституцию 1812 года как панацею от всех зол, могущую покончить с Войной за независимость, оказали немалое влияние на юного Эредиа. Тем не менее в Венесуэле Хосе Мариа, только начинавший осмысливать окружающее и создавать свой удивительный поэтический мир, став свидетелем великого события - звездного часа народа, творившего историю, отдал свои симпатии борцам за свободу.
В неполные 13 лет Эредиа в 1816 г. поступил на юридический факультет Каракасского университета, однако его обучение там продолжалось недолго: отец получил новое назначение, на этот раз - в Мексику. Направляясь туда, семья Эредиа 26 декабря 1817 г. прибыла в Гавану и задержалась на Кубе до 2 апреля 1819 г. За эти 15 месяцев Хосе Мариа успел окончить два курса юридического факультета Гаванского университета (в то время на Кубе курс длился 6 месяцев, с 14 сентября по 14 марта). Здесь к 15-летнему подростку пришла первая любовь. Кубинская девочка Исабель Руэда-и-Понсе де Леон не ответила взаимностью и возможно поэтому... заняла прочное место в любовной лирике Эредиа.
В Мексике Эредиа-сын постоянно думал о Кубе, о ее настоящем и будущем. Он писал отцу, бывшему в отъезде, 3 мая 1820 г.: «...это не первый раз, когда я, возбужденный любовью к родине, обращаю к ней свои воспоминания. Видя ее стонущей под презренным хлыстом тирании, я чувствую себя тысячекратно неистовым, охваченным яростью. В тайниках своего воспаленного воображения я вижу ее стремящейся на ристалище славы, желающей покончить с игом угнетателей и навсегда заложить основы своей свободы»14.
На земле майя и ацтеков образование юного поэта было продолжено, но неожиданная смерть отца заставила прервать учение. В феврале 1821 г. семья - сам Эредиа, его мать и четыре сестры, главной опорой которых теперь стал единственный мужчина, - возвратилась на родину. В этом же году Хосе Мариа успешно окончил Гаванский университет и получил диплом
13 Anuario. Caracas, 1971. Vol. 1. Р. 521
14 Heredia Jose Maria. Predicas de libertad. La Habana, 1936. P. 41-42.
555
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
адвоката, исполнив тем самым волю отца, желавшего, чтобы сын пошел по его стопам.
«Я буду или Шатобрианом, или никем», - безапелляционно заявил 14-летний В. Гюго15. Под этими словами в начале своего творчества вполне мог бы подписаться и Х.М. Эредиа. Минорный тон стихотворений одного из родоначальников поэзии «мировой скорби» был близок сердцу юного кубинского поэта, только что познавшего трагедию неразделенной первой любви. Однако в дальнейшем на его творчество наибольшее влияние оказали такие знаменитые писатели, как испанец Мануэль Хосе Кинтана и англичанин Джордж Гордон Байрон. Значительную роль сыграли и гражданские позиции, которые занимали литературные кумиры Эредиа. Ему все более импонировал патрио-
--------------------------------- тизм Кинтаны, возглавлявшего про-ХОСЕ МАРИА ЭРЕДИА----------------грессивный испанский еженедельник
---------------------------------- «Semanario patriotico» и выступавшего против французской интервенции в Испанию в 1808-1813 гг. Не портфель министра иностранных дел, до которого дослужился Шатобриан, а стремление Байрона вместе с восставшими греками бороться за свободу будоражило самые сокровенные чувства юного поэта.
Освобождаясь от происпанских настроений, присущих его раннему творчеству, Эредиа все более осознает себя поэтом Кубы - испанской колонии, жаждущей освободиться от гнета метрополии.
В 1821-1823 гг. Х.М. Эредиа жил в Матансасе, одном из центров этого движения, и сблизился с кубинским адвокатом Хуаном Хосе Эрнандесом -страстным сторонником освобождения Кубы от колониальной зависимости.
Очевидно, под влиянием Эрнандеса Эредиа в 1822 г. стал членом действовавшего в Матансасе филиала тайного общества «Солнца и лучи Боливара».
Участие Эредиа в церемонии принятия клятвы показывает, что среди членов общества он пользовался большим авторитетом. Все решительнее в его поэзию вторгаются гражданские мотивы, в стихах появляются призывы к свержению ненавистного колониального ига. В сентябре 1822 г. он пишет стихотворение «Буря»: «Все ближе буря! Ближе ураган!» В поэтическом портрете разбушевавшейся стихии - прямые аналогии с политической ситуацией
556 15 Untermeyer L. Forjadores del mundo moderno. Mexico, 1957. T. 1. P. 130.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
на Кубе. И буря, и гроза, и ураган, на наш взгляд, несомненные символы готовившегося патриотами восстания. В стихотворении хорошо передано настроение самого поэта, его готовность к борьбе:
Коснись же, ураган, меня крылом! Твоею страстью пламенной объятый, Я предаю забвенью мир проклятый И в даль взираю с поднятым челом. Ведь только труса жалкая душа Боится бури... 16
Российский консул в Филадельфии Ф. Иванов писал 18/30 июля 1823 г. в Министерство иностранных дел России: «Согласно последним сообщениям, полученным из Кубы... существует большая вероятность того, что на острове будет провозглашена независимость»17. Однако прогнозам наблюдателей и надеждам патриотов не суждено было сбыться. После разгрома «Солнц и лучей Боливара» по всему острову начались преследования его участников. 5 ноября 1823 г. был выдан ордер на арест Х.М. Эредиа. Ему удалось избежать репрессий и добраться до США. В то же время большинство даже самых близких друзей поэта было поражено оставленным им письмом на имя Ф. Эрнандеса Морехона, руководившего судебным процессом по делу заговорщиков. Многими в то время оно было воспринято как письмо-раскаяние, попытка чуть ли не коленопреклоненно вымолить для себя милость колониальных властей.
«Стало известно, - писал Эредиа, - что этот процесс направлен против заговора, раскрытого в Гаване, и что участвовавшие в нем обвиняются в подготовке ужасающих событий, одно только воображение которых способно потрясти, вызвать негодование и испуг... Пылкие теории социального усовершенствования могли привести меня к ошибкам, но моя душа не запятнана кровавыми проектами и не предрасположена к их восприятию. Не знаю, придерживаются ли подобной точки зрения остальные обвиняемые, потому что уже почти год, как я порвал тесные отношения с “разумными рыцарями” и с тех пор думал, что это движение подавлено»18.
Ближайший друг Эредиа, поэт и литературный критик Доминго Дель Монте назвал письмо «глупым и детским»19. Оно стало загадкой, по-разному интерпретировавшейся исследователями. Одни упрекали автора письма в самоуничижении и заискивании перед колониальными властями, другие вообще отрицали его участие в заговоре. Испанский историк Ф. Пи-и-Маргаль в книге «История Испании XIX в.» писал: «В письме, как видно из текста, категорически отрицается какая-либо принадлежность (Эредиа. - Е.Л.) к заговору... и возможны лишь две версии для его оценки: или признать верным это отрицание, или согласиться, что Эредиа действовал недостаточно благородно. Поэты редко отличаются целостностью характера»20. Имеют ли основание такие упреки?
16 Куба. 1977. Май. С. 50 (перевод С. Гончаренко).
17 Архив внешней политики Российской империи. Ф. Канцелярия. Д. 9246. Л. 205.
18 Garrigo Roque Е. Historia documentada de la conspiracion de los Soles у Rayos de Bolivar. La Habana, 1929. T. 2. P. 181.
19 Antologia herediana. La Habana, 1939. P. 27.
20 Pi у Margall F. Historia de Espana en el siglo XIX. Barcelona, 1902. T. 3. P 508.
557
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Сопоставление различных документов, относящихся к заговору, и переписка поэта с матерью позволяют ответить отрицательно. Конечно, это письмо отражает известную незрелость и неустойчивость духовного состояния Эредиа в те годы. Однако бесспорен факт участия Эредиа в движении «разумных рыцарей». На это среди прочих свидетельств указывают и материалы следствия21.
В отношении шокировавшего многих историков содержания письма можно сделать, на наш взгляд, два предположения. Во-первых, весьма вероятно, что подобная линия поведения на случай провала была предусмотрена заранее руководителями заговора. Ведь на суде отрицали свою причастность к нему и главный организатор «Солнц и лучей Боливара» Хосе Франсиско Лемус, и возглавлявший «Общество разумных рыцарей» Хосе Теурбе Толон. Нелишне отметить, что колониальное «правосудие» отнюдь не стеснялось в выражениях, характеризуя патриотов и цели их борьбы, представляя их в печати как главарей «черных банд», стремившихся уничтожить всех белых и установить негритянскую республику. Против таких инсинуаций и были направлены слова Эредиа: «Моя душа не запятнана кровавыми проектами и не предрасположена к их восприятию».
Другой причиной, несомненно повлиявшей на тон письма, явилось желание поэта оградить от преследований своих ближайших родственников. 25 мая 1824 г. он писал матери, которую боготворил, что все признания в том ноябрьском письме были сделаны «не из чувства страха и не ради позорного прощения, которым я пренебрег, покинув Родину... Я боялся, что эти грубые и в то же время обворожительные испанцы выйдут из рамок приличия и прибегнут к злоупотреблениям в отношении моей семьи. Таким образом я пытался смягчить их ярость»22.
Суммируя все «за» и «против», вряд ли правомерно говорить о каких-либо порочащих моментах в биографии Хосе Мариа Эредиа, хотя и не стоит преувеличивать вклад поэта в освободительное движение в качестве участника тайного общества и его политическую зрелость. Его призванием было «глаголом жечь сердца людей», и о том, что он ни на йоту не поступился своими патриотическими устремлениями, свидетельствует все творчество Эредиа.
Романтизм - этот термин одной из первых ввела в научный оборот французская писательница Анна Луиза Жермена де Сталь, интерпретировав его как «дух свободы». Однако среди романтиков были и те, кто погибал на баррикадах, и те, кто становился придворным лакеем.
В поэзии Хосе Мариа Эредиа нашли отражение извечные темы: воспевание добра, гимн любви и борьба со злом. Наибольшую известность ему принесла патриотическая лирика. Тема поруганной родины и закованного в кандалы народа, призывы к борьбе против угнетателей являлись лейтмотивом многих его стихотворений. В «Гимне изгнанника» Эредиа с болью в сердце писал о том, что для Кубы характерны «красоты физического мира» и
21 BAN. T. 43. La Habana, 1944. Р. 197.
558 22 Antologia herediana. Р. 27.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
«ужасы мира морального». В «Послании к Эмилии» (1824) негодующий поэт восклицает:
Я трепещу, услышав слово «Куба» Из уст надменно-грубых чужестранца. Несчастная страна! Моли у бога, Чтобы земля твоя рождала только Железо и солдат! Иберов алчность С терпением - о родина! - мы сносим... И почему твое - о Куба! - солнце, Огромное и яростное пламя, В сердцах кубинцев не воспламенит Гнев благородный против тех презренных, Что честь твою ногами попирают23...
В 1825 г. в Нью-Йорке на испанском языке вышел первый поэтический сборник Х.М. Эредиа, восторженно встреченный критикой. Андрес Бельо писал о стихах кубинского поэта: «В них есть и живая богатая фантазия, и нежное сердце, и другие самые изысканные поэтические качества»24. Вскоре произведения Эредиа в переводах опубликовали различные печатные органы Парижа, Лондона, Гамбурга, Филадельфии. Отдельные его стихи попадали на Кубу, переписывались там и распространялись среди патриотически настроенных жителей острова.
К моменту выхода в 1832 г. в Мехико второго сборника поэтических произведений Эредиа широкую популярность приобрели такие из них, как «Звезда Кубы», «Послание к Эмилии», «Ниагара», «На Теокалли в Чолуле», «Смерть быка», «Гимн изгнанника», «Боливару», «Гению свободы». В предисловии к сборнику поэт писал: «Я опубликовал первое издание своих стихотворений без какой-либо литературной претензии. Так хотели мои друзья». Там же он отмечал: «Возможно, эти поэтические опыты имеют право на жизнь»25. Время внесло коррективы в скромную самооценку Эредиа, поэзия которого вошла в золотой фонд не только кубинской, но и мировой литературы.
Истинный поэт непременно должен быть глубоким мыслителем, «венцом просвещения». В среде зарождавшейся кубинской интеллигенции Эредиа был одним из самых образованных людей. Поражает многогранность его деятельности. «Революционный вихрь, - писал он, - заставил меня за короткое время проделать немалый путь: с большим или меньшим успехом я побывал адвокатом, солдатом, путешественником, преподавателем языков, дипломатом, должностным лицом, историком, поэтом - и все это в 25 лет»26.
Проба сил на поприще дипломатии относится к периоду жизни Эредиа в Мексике, куда он прибыл 15 сентября 1825 г. по приглашению президента Гуадалупе Виктории, активного сторонника оказания всесторонней помощи кубинским борцам за независимость. По указанию президента поэт был зачислен в штат Министерства иностранных дел Мексики.
В это время в Колумбии и Мексике шла подготовка экспедиции для освобождения Кубы. Атмосфера этих приготовлений, растущая солидарность
23 Солдаты свободы. М., 1963. С. 60-61 (пер. В. Столбова).
24 Gonzalez del Valle F. Cronologuia herediana. La Habana, 1938. P. 208.
25 Antologia herediana. P. 7.
26 Ibid.
559
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
латиноамериканцев с кубинским народом, успешное завершение Войны за независимость бывших испанских колоний пробудили повышенный интерес Эредиа к истории вообще и историческим судьбам Латинской Америки в частности.
Еще во время пребывания Эредиа в США его мать в письмах настойчиво убеждала его добиться издания рукописи отца «Мемуары о революциях в Венесуэле». Однако сын считал публикацию несвоевременной. Мотивы, выдвигавшиеся им на этот счет, свидетельствовали о том, что его несогласие базировалось на принципиальных возражениях. «Война за независимость завершилась, - писал он, - и то, что раньше нам представлялось бесконечной разорительной войной, превратилось в революцию, которая изменяет лицо мира. Англия, Голландия, Швейцария, США уже признали те нации, революционеры которых еще пять лет назад казались всего лишь беспорядочным сборищем повстанцев. Боливар, представлявшийся моему отцу не иначе, как своевольным мятежником, теперь является богом - покровителем Америки. Перу, Санта-Фе, Кито и Венесуэла (восьмая часть света) обязаны ему своим существованием, охотно идут за его все возвышающимся гением, смотрят на него как на возможного посредника между человеком и божественным провидением. Его имя произносится с уважением всей Европой, он самый знаменитый из всех, кого знает история его века... Мой отец, к сожалению, этого не увидел, обратив внимание лишь на мрачную и кровавую сторону событий; он был унесен смертью раньше, чем рассеялась завеса времени, скрывавшая сияние славы Боливара»27. Не будем излишне строги к некоторым неточностям Эредиа («восьмая часть света»), главное, необходимо подчеркнуть его глубокое проникновение в суть борьбы народов Латинской Америки, которую он определил как революцию, изменяющую лицо мира. Работа отца, несомненно представлявшая интерес хотя бы в силу того, что Хосе Франсиско Эредиа был очевидцем описываемых событий, увидела свет лишь в 1895 г.28
В 1831 г. в Мексике была опубликована большая статья Хосе Мариа Эредиа «Революции в Испанской Америке и Бразилии и достижение ими независимости». Это была одна из первых попыток анализа Войны за независимость, предпринятая латиноамериканцем. Эредиа-отец вряд ли одобрил бы сыновние строки: «Испания, овладев посредством захвата и насилия целым континентом, хорошо представляла себе, что существование ее империи в Новом Свете могло быть продлено только благодаря насаждению там тумана невежества и суеверия. Поэтому она стремилась изолировать свои американские владения от остального мира, закрыть их двери перед всеми иностранцами, препятствовать проникновению туда полезных знаний, готовых к применению в рудниках, юриспруденции, медицине, в церковной службе. Испания многократно увеличила число монастырей, заполонила все земли монашескими рясами и привела в действие три трибунала инквизиции, которые, опираясь на многочисленных служителей, обеспечили своим террором покорность и огрубление душ»29.
27 Gonzalez del Valle F Op. cit. P. 168-169.
28 Heredia J.F. Memorias sobre las Revoluciones de Venezuela. P., 1895.
560 29 Heredia J.M. Prosas. La Habana, 1980. P. 164.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Эредиа с горечью писал, что любой испанец, даже тот, который у себя на родине находился на самом «дне» жизни, «в Америке почитался за полубога и с бессмысленной надменностью оскорблял и унижал несчастных аборигенов». «Нас изолировали от великого человеческого общества, - продолжал он, - для нас были закрыты источники знания, а колосс колониального деспотизма, отгородивший нас от цивилизации, был похож на сурового ангела, не допускавшего наших предков к дверям рая и закрывшего им доступ к древу науки и жизни»30 .
В этой работе Хосе Мариа Эредиа дал ряд верных оценок совершенно не исследованных в то время проблем истории народов Нового Света. В частности, он охарактеризовал насаждавшийся испанцами в колониях режим как феодальный. Рассматривая Войну за независимость, автор основное внимание уделил событиям в Мексике, Буэнос-Айресе, Венесуэле, Новой Гранаде, Чили, Парагвае, Перу, Боливии и Центральной Америке. Примечательна его попытка проанализировать освободительный процесс не только во владениях Испании, но и в Бразилии и на Гаити.
К достоинствам труда следует отнести и вывод Эредиа о том, что «последствия огромного общественного сотрясения, вызванного Французской революцией, должны были рано или поздно привести к освобождению Нового Света»31 .
Необходимо также остановиться на оценке Боливара и его роли в политической жизни молодых латиноамериканских республик. Отношение к Симону Боливару - своего рода пробный камень политической ориентации участников освободительного движения в Латинской Америке того времени. В целом Эредиа высоко оценивал вклад Боливара в борьбу за освобождение от колониального гнета испаноязычных народов Нового Света. Однако поэт рассматривал историческую миссию Освободителя значительно шире и предполагал, что Боливар будет способствовать установлению и в Бразилии республиканского строя. В статье «Буэнос-Айрес и Бразилия», опубликованной в мексиканской газете «Е1 Iris» 3 июня 1826 г., Эредиа основной упор сделал на несовместимость монархического режима Бразилии с политической системой остальных латиноамериканских государств. Он считал, что независимость этих стран, социально-экономический прогресс и даже мирные отношения между ними не могут быть гарантированы, «пока Бразилия не добьется свободы». Крушение бразильской монархии Эредиа связывал прежде всего с полководческим талантом Боливара и походом на Рио-де-Жанейро его армии. «Мы надеемся, - подчеркивал поэт, - что и в этом случае будет ярко сиять его звезда»32.
Освободителю посвящено стихотворение Эредиа «Боливару» (1827), которое сам он назвал «хвалебным гимном, порожденным горячим восхищением»33. Значительно более сдержанна оценка Боливара в работе «Революции в Испанской Америке и Бразилии и достижение ими независимости». Эредиа отдает должное многолетней борьбе Боливара за освобожде
30 Ibid. Р. 164-165.
31 Ibid. Р. 165.
32 Ibid. Р. 130.
33 Antologia herediana. Р. 55.
561
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ние колоний от Испании и вместе с тем, говоря о последних годах его жизни, упрекает в диктаторских методах правления и якобы объявленной им «войне либеральным идеям»34. На наш взгляд, этот вывод во многом был обусловлен имевшейся в распоряжении поэта односторонней, явно тенденциозной информацией о жизни и деятельности Боливара, которую в конце 20-х годов XIX в. распространяли его политические противники.
Весьма примечательны два кратких очерка Эредиа «Биография Франсиско Миранды» и «Вашингтон», относящихся к началу 30-х годов. Симпатии автора всецело на стороне этих борцов за освобождение своих народов от колониального ига. Миранду он называет «самым горячим сторонником независимости колумбийского континента» и считает, что его «талант и патриотизм не привели к триумфу из-за предрассудков соотечественников»35. «Шпага Вашингтона, - подчеркивал Эредиа, - была обнажена не в порыве воинского высокомерия или под влиянием тщеславных амбиций, когда с безразличием или удовольствием проливается человеческая кровь. Он сознательно обнажил ее по зову родины»36.
Статьи Х.М. Эредиа «Патриотизм», «Посмертная слава» и «Пороки знаменитых людей», написанные в конце 20-х - начале 30-х годов, раскрывают его исходные философские и общественно-политические позиции.
«Патриотизм, - по определению поэта, - божественное качество, вдохновляющее на выдающиеся дела и изумительные поступки, делающие честь человечеству, начиная с самых ранних веков его истории. Это понятие также использовалось в качестве обманчивого предлога для свершения во всех странах множества преступлений и ошибок. Нет ни одного амбициозного человека, который бы не преминул воспользоваться им, нет ни одной фракции, которая не употребляла бы прежде всего это слово для оправдания своих маневров и заявлений. Даже деятели, пользующиеся хорошей репутацией, не сумев в критический момент отличить свою какую-либо страсть, пусть даже и невинную, от подлинного патриотизма, приносили значительное зло. Отсутствие патриотизма у некоторых и незнание собственного характера другими, можно сказать, было главной причиной наших прошлых несчастий. Мы, нисколько не колеблясь, заявляем, что отличительной чертой настоящего патриотизма является бескорыстие»37.
Вопрос о патриотизме Эредиа рассматривал на примере мексиканской истории после 1821 г., т.е. после завоевания страной независимости, и задавал вопрос: «Обнаружим ли мы у всех, кто связал себя с политикой, это бескорыстие, истинную любовь к всеобщему благоденствию? Отвечаем - нет. Хоть и с глубокой болью, но стоит сказать об этом, чтобы наши (мексиканские. -Е.Л.} граждане были бы более осторожными в дальнейшем, чтобы они не ослеплялись ярким сиянием обманчивых иллюзий»38.
Анализируя понятие слава, Эредиа смело отбросил многие религиозные догмы, в которых слава трактовалась как искра божья, зажженная на небе.
34 Heredia J.M. Prosas. Р. 172.
35 Antologia herediana. P. 139.
36 Heredia J.M. Prosas. P. 190.
37 Ibid. P. 137.
562 38 Ibid.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
В интерпретации поэта слава - это награда, которую дает общество за высокие индивидуальные качества.
С этой темой логически связана статья «Пороки знаменитых людей», где содержится острая социальная критика тех, кто, не обладая никакими талантами, благодаря богатству добивается доминирующего положения в обществе и ведет разгульную жизнь. «Мы видим людей, праздно расточающих свое состояние, разрушающих свое здоровье в кутежах, изнуряющих свой дух в безделье, и все это лишь потому, что они являются привилегированными и нельзя лишить их роскоши», - с возмущением заявлял поэт.
В статье Эредиа поднял также вопрос об огромной ответственности писателей и историков перед будущими поколениями. «Писатели, - отмечал он, -которые оставят для грядущих лет портреты знаменитых людей, не должны вводить в заблуждение читателей сомнительными примерами. Нужно осуждать тех авторов, кто из корыстных соображений или личной привязанности смешивают добро и зло и, говоря об ошибках, совершенных великими людьми, не покрывают за это последних бесчестием, как они того заслуживают. Великих надо изображать строго пропорционально тем заслугам, которые у них имеются и на основании которых их возвеличивают»39.
С такими критериями, не лишенными идеалистического подхода, но полными бескомпромиссности, внутренней чистоты и возвышенных идеалов, и подходил поэт к оценке изображаемых им исторических персонажей.
Увлечение историей не только становится духовной потребностью Эредиа, но и подсказывает, казалось бы, верный выход из тяжелого материального положения. Скромный быт поэта всегда был лишен роскоши. А в Мексике все чаще и чаще на пороге его дома оказывалась незваная гостья - нужда. Материальные проблемы особенно обострились после того, как у Эредиа появилась своя семья. 15 сентября 1827 г. он женился на Хакобе Янес, дочери адвоката. «Пришло время. Кончается роман моей жизни, и начинается ее реальность», - так комментировал поэт это событие40. С 1828 по 1838 г. в семье Эредиа родилось пятеро детей. Необходимость содержать свою семью и помогать матери и сестрам на Кубе вынудила поэта взяться за написание «Уроков всеобщей истории» в четырех томах.
Труд объемом более 50 авторских листов увидел свет в 1832 г. в мексиканском городе Толуке. В той части, где речь шла о древней истории, он отличался компилятивностью, во многом повторяя учебное пособие английского профессора Титлера. Главы под общим названием «Современная история» носили более исследовательский характер. В третий том вошли и рассматривавшиеся выше материалы о Войне за независимость в Испанской Америке. Надежды Эредиа, связанные с публикацией «Уроков», не оправдались. Книга не получила читательского спроса, а вырученной от продажи нескольких экземпляров суммы хватило только на покрытие расходов, связанных с переплетением томов.
В 20-е годы Фердинанда VII не покидала навязчивая идея восстановить в былых границах развалившуюся Испанскую империю. 22 апреля 1826 г.
39 Ibid. Р. 196.
40 Gonzalez del Valle F. Op. cit. P. 216.
563
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
в мексиканской газете «Е1 Iris» была опубликована статья Эредиа «Слухи о нашествии». Поэт заявлял, что если «тиран Испании» решится на посылку войск против молодых латиноамериканских государств, то он, Эредиа, заменит «перо на шпагу» или объединит их «для защиты самого справедливого дела»41.
Через несколько лет поэту действительно пришлось «обнажить шпагу», но не против солдат испанского монарха, а защищая идеалы мексиканских либералов. После отставки Гуадалупе Виктории президентом Мексики стал видный участник Войны за независимость Висенте Герреро. Эта победа либералов обострила политическую обстановку в стране. В декабре 1829 г. консервативно-клерикальные силы подняли мятеж, в результате которого власть перешла к их ставленнику Анастасио Бустаманте.
Среди сторонников Герреро, выступивших с оружием в руках на его стороне, был и Эредиа, имевший звание капитана. Эта акция стоила ему места прокурора аудиенсии Мехико. Но поэт не был сломлен и примкнул к армейским частям, продолжавшим борьбу против консерваторов под руководством генерала Антонио Лопеса де Санта-Анны, беспринципного карьериста, рядившегося в тогу либерала. Доверчивый Эредиа, не сумев распознать двоедушие генерала, стал его личным секретарем. Победа в марте 1833 г. открыла Санта-Анне путь в президентский дворец, а Эредиа был избран депутатом в Национальный конгресс. Но и после этого Эредиа в отношениях со своим бывшим командиром остался верным своим принципам. На первом же слушании в конгрессе (7 марта 1833 г.) вопроса о зачислении Санта-Анны в реестр выдающихся людей нации поэт категорически выступил против, заявив, что такую честь можно оказывать только на основании «непредвзятого суда будущего».
Во второй половине 20-х - начале 30-х годов в работах Эредиа все чаще появляются оценки различных сторон внешней политики США - прежде всего отношения США к молодым государствам Западного полушария.
Следя за всеми перипетиями дипломатической возни вокруг Кубы, затеянной правительствами США и Англии, Эредиа скорее интуитивно, чем сознательно, одним из первых увидел в американском капитализме реального и опасного врага независимости Кубы. В статье «Послание президента Адамса палате представителей Северных Соединенных Штатов о Панамском конгрессе», опубликованной в «Е1 Iris» 29 апреля 1826 г., Эредиа обращал внимание читателей газеты на ту часть текста президентского послания, где говорилось, что США не позволят Мексике и Колумбии оказать кубинцам помощь в их борьбе. Запугивая жителей острова «черной угрозой» - восстанием рабов, Адамс уверял, что в создавшихся условиях кубинскому народу лучше смириться с колониальным гнетом. Многое тогда было неизвестно Эредиа, и он не предполагал, что в этой «заботе» американской администрации скрыто желание выиграть время, а затем аннексировать Кубу. Однако поэт решительно возражает против аргументации Адамса, полагая, что рабство не является помехой в борьбе за независимость. Президент США, подчеркивал Эредиа, считает, что «Куба не может быть свободной, потому что имеет рабов, забыв, что в Соединенных Штатах их больше миллиона».
564 41 Heredia J.M. Prosas. Р. 125.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
От внимания Эредиа не ускользнуло и то, как Вашингтон целенаправленно, пядь за пядью присоединял к себе мексиканский Техас, использовав для этой цели своих колонистов. «Имею ли я право, мексиканцы, - писал поэт, -привлечь ваше внимание к преступлению этих наглых и вероломных колонистов, которые коварным, хищническим нравом, презрением и воровством отплатили за гостеприимство вашей великодушной нации?»42
Стихи, очерки, статьи, речи и письма Эредиа оказывали большое влияние на кубинских патриотов. В начале 1831 г. в Гаване завершился судебный процесс по делу о «Великом легионе черного орла». Эредиа был заочно приговорен к смертной казни «за преступную переписку» с противниками колониального режима на его родине.
2 мая 1839 г. на Кубу отправлено последнее письмо Эредиа. «Я предупреждаю вас, - обращался он к родственникам, - чтобы вы не пугались, когда вместо меня увидите мою тень». Через пять дней поэта не стало. Он ушел из жизни, так и не испытав радости издания на родине сборника своих стихотворений.
«Бежит слепое время, увлекая года, века», - писал Хосе Мариа Эредиа. Нет, время не было слепым. Еще при жизни поэта его творчество по достоинству было оценено и в Европе, и во многих латиноамериканских странах, и в США. Слепыми, а порой и беспощадно жестокими были обстоятельства. «Не надо ни позолачивать идолов, ни снимать головы со статуй, - писал Хосе Марти. - Но наш Эредиа не должен бояться времени. Его поэзия вместе с недостатками, обусловленными эпохой... его поэзия вечна»43. Творчество Эредиа на протяжении многих лет неизменно поднимало на борьбу все последующие поколения кубинских патриотов, оно оказало огромное влияние на развитие кубинской литературы, в частности на поэзию таких ее видных представителей, как Рафаэль Мендиве, Хуан Сенеа, Хосе Пальма, на патриотическую и литературную деятельность Хосе Марти.
ХОСЕ АНТОНИО САКО И ФЕЛИКС ВАРЕЛА
В 20-е годы видную роль в общественно-политической и культурной жизни Кубы стал играть Хосе Антонио Сако (1797-1879). Его школьные годы прошли в Сантьяго-де-Куба, где у него уже в это время проявился интерес к философии. В 1815 г. 18-летний юноша выступил на проходившем в Сантьяго публичном чтении с докладом, посвященном проблемам логики и метафизики. Дебют имел успех, но сам Х.А. Сако, вспоминая впоследствии о нем, признался, что «не понял ни одного слова из того, что защитил с таким блеском», настолько запутанными и труднодоступными для анализа были лабиринты метафизики. Находившийся в то время в Сантьяго испанский адвокат Хосе Вильяр проникся симпатией к юноше и посоветовал ему переехать в столицу острова, «где находится молодой священник Варела, который преподает настоящую философию»44.
42 Ibid. Р. 126-127, 162.
43 Marti J. Bolivar, Washington, San Martin у otros temas americanos. La Habana, 1961. P. 125.
44 Merino Brito Eloy G. Jose Antonio Saco: su influencia en la cultura у las ideas politicas en Cuba. La Habana, 1950. P. 9.
565
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
На следующий год в Гаване судьба свела учителя и ученика. Сако стал студентом Колледжа Сан-Карлоса. В 1819 г. он получил диплом адвоката, а в 1821 г. окончил философское отделение этого учебного заведения. Через два года Ф. Варела, избранный депутатом в испанские кортесы, назвал Х.А. Сако своим преемником на посту руководителя кафедры философии. Столь ответственное назначение требовало огромной работы над собой, так как учебные программы кафедры включали не только философские знания, но и физику, химию, астрономию, метеорологию и целый ряд других дисциплин. Для расширения научного кругозора Х.А. Сако выехал в США, где находился в 1824-1826 гг., изучая главным образом химию и переведя на испанский язык и опубликовав (1826) в Филадельфии книгу X. Хейнексио «Элементы римского права».
Патриотические позиции Х.А. Сако в 20-е годы весьма четко прослеживаются в полемике с испанским экономистом Рамоном де ла Сагрой, поставившим под сомнение художественную ценность произведений Х.М. Эредиа. Сако, решительно выступив против подобных критических оценок, заявил: «Сеньор Сагра... появился в Гаване с ошибочной идеей, что он является на острове Куба единственным знающим человеком и что к тому же только на него одного возложена миссия сделать цивилизованным наш народ. Отсюда и его страсть писать обо всем и не позволять никому другому писать о чем-либо»45. Сако не скрывал неприязни к самоуверенному и тщеславному оппоненту, назвав последнего шарлатаном, «имеющим наглость критиковать то, чего он не понимает, и императивным тоном поучать народ, сыны которого могут показать ему, как делаются первые шаги в науке»46.
Двадцать восемь лет спустя Сако признал, что в этой стычке было много полемической запальчивости и что впоследствии Сагра стал другим, сумев преодолеть первоначальные заблуждения.
Данному случаю мы уделяем внимание отнюдь не из желания выявить симпатии и антипатии почти двухвековой давности. Диспут между Хосе Антонио Сако и Рамоном де ла Сагрой важен в другом отношении. Он показал, что на Кубе появилась креольская интеллигенция, начавшая защищать свои культурные ценности и понимать собственную самобытность, что культура становилась важнейшей сферой проявления национального самосознания.
Первыми работами Х.А. Сако, получившими признание на Кубе и удостоенными премий Патриотического общества в 1829 и 1831 гг., были «Памятка о дорогах острова Кубы» и «Памятка о причинах бродяжничества на Кубе». Наличие на острове большого числа праздношатающихся людей, проводящих много времени за азартными играми и созерцанием петушиных боев, предающихся пьянке и разврату, Сако считал следствием ряда причин, главные из которых: низкий уровень культуры и развития образования, отсутствие библиотек, читальных залов и приютов для беспризорных людей, слабая дисциплина в тюрьмах, наличие большого количества нерабочих дней, составлявших вместе с воскресеньями и религиозными праздниками четвертую часть года47.
45 Saco J.A. Papeles sobre Cuba. La Habana, 1960. T. 1. P. 231.
46 Ibid. P. 237.
566 47 Ibid. P. 194.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Среди предложений Х.А. Сако, направленных на разрешение проблемы бродяжничества, заслуживает внимания прежде всего его план создания системы образования на Кубе, который предусматривал:
1.	Увеличить сеть начальных школ в масштабе всего острова
2.	Добиваться, чтобы церкви пропагандировали с амвонов важность и необходимость образования.
3.	Добиваться, чтобы все патриотические общества и различного рода депутации создали секции, занимающиеся вопросами начального образования, как это было сделано в Гаване.
4.	Скоординировать действия всех аюнтамьенто и экономических обществ и просить, чтобы они поддержали идею об улучшении образования «своими прославленными представителями, фондами и авторитетом».
5.	«Так как обучение не может осуществляться без средств на содержание школ, необходимо, чтобы экономические общества использовали для
ХОСЕ АНТОНИО САКО
этих целей все деньги, имеющиеся в их распоряжении, отдавая образованию предпочтение даже перед научными дисциплинами, ибо последние, несмотря на все их значение, не столь первостепенны, как начальное образование»48.
Сако хорошо представлял себе, что фонды экономических и патриотических обществ слишком бедны для решения такой масштабной задачи. В связи с этим он писал: «Мне кажется, что если мы очень внимательно рассмотрим все статьи наших хозяйственных расходов, то, возможно, найдем, что некоторые из них могут быть использованы для школ с гораздо большим эффектом, чем это было до сих пор; возможно также, что, сократив расходы по ряду статей, нам удастся собрать какую-то сумму для школ». Кроме того, он считал необходимым усилить роль церковной иерархии, призванной, по его мнению, «защищать и развивать образование». Сако предполагал также обратиться с призывом ко всем жителям острова о поддержке начального образования. Для этой же цели он предлагал использовать часть лотерейных поступлений и сборов от различных увеселительных представлений, а также частные пожертвования, которые «отнюдь не станут помощью богатого бедному, а будут долгом, выполнения которого требуют от всех членов общества родина, религия и частные интересы»49. Подавая пример, Х.А. Сако пожертвовал одну из своих премий на нужды образования
48 Ibid. Р. 209.
49 Ibid. Р. 209-211.
567
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Сако хорошо представлял себе, что только после того, как начальное образование станет достоянием всех жителей острова, можно будет популяризировать многие знания, связанные с различными сельскохозяйственными работами. С этой целью он собирался издавать специальную газету небольшого формата, предназначенную для тех, «кто живет за счет своего физического труда».
Затронув столь важную для жизни Кубы проблему, Сако выдвинул безусловно смелую программу, однако для ее реализации на острове не имелось необходимых предпосылок. Хосе Антонио не видел прямой и непосредственной связи между развитием кубинской культуры и господствовавшими на его родине социально-экономическими отношениями, которые и являлись главным препятствием на пути осуществления этих благородных устремлений на ниве просвещения.
Хосе Антонио Сако вошел в историю кубинской культуры как первый по-настоящему глубокий исследователь института рабства. Своего рода прологом к его наиболее ценному в научном отношении труду «История рабства с древних времен до наших дней» явилась работа «Сообщение из Бразилии 1829 г., написанное преподобным Н. Уолшем». Эта статья была опубликована в 1832 г. в кубинском общественно-политическом журнале «Revista bimestre cubana», главным редактором которого был сам автор. Наряду с анализом рабства на Кубе Сако затронул и наиболее острые в то время проблемы, связанные с трудом невольников, предложив навсегда запретить контрабандную торговлю рабами, стимулировать рост на острове белого населения и разделить всю землю или хотя бы земли, занятые под сахарными плантациями, между свободным населением, которое, обязавшись выращивать сахарный тростник, будет затем получать определенное количество произведенного сахара50. Таким образом, Х.А. Сако задолго до внедрения системы колоната на Кубе первым обосновал ее перспективность в случае отмены рабства.
Появление статьи вызвало бурю негодования в стане плантаторов и торговцев рабами, а М. Такону послужило поводом для пожизненного изгнания ее автора с острова. Ближайший друг Х.А. Сако философ и просветитель Хосе де ла Лус-и-Кабальеро (1800-1862) настаивал на том, чтобы пострадавший направил правителю Кубы письменный протест, а когда последний отказался, написал его сам. Правда, к генерал-капитану он попал за подписью Х.А. Сако и почти 30 лет подлинное имя автора этого документа оставалось неизвестным.
Подпись Х.А. Сако под ним отнюдь не случайна. Во многих вопросах Сако и X. де ла Лус-и-Кабальеро были единомышленниками, что позволило последнему заявить в то время: «Сако - весь во мне, а я - весь в Сако»51.
Наибольший интерес на страницах письма к М. Такону представляют размышления Хосе де ла Луса об освободительной борьбе кубинского народа. Он считал, что абсурдны утверждения колониальных чиновников, будто влияние Сако на молодежь способно вызвать волнения на острове. Последовавшая затем аргументация этого вывода заслуживает быть приведенной
50 Merino Brito Eloy G. Op. cit. P. 38.
568 51 Ibid. P. 50.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
полностью: «Никто не способен поднять на борьбу кубинцев. В самом деле, на какие элементы общества можно положиться при осуществлении переворота? Ни на какие, ни на какие! Большую часть населения, располагающую огромными ресурсами, составляют европейцы, которые к тому же имеют в своем распоряжении правительство и армию. Среди сынов страны (свободного населения. - Е.Л.) есть большое число богатых людей, которых ничего не волнует в этом мире. Других же характеризует безразличие как из-за того, что они малочисленны и разъединены, так и по той причине, что упорство и настойчивость не присущи этим островитянам. С другой стороны, у кого не вызовет дрожь рой африканцев, окружающих нас. Какой человек здравого рассудка не выразит разочарование и сожаление в отношении тех жалких попыток добиться независимости, которые имели место у нас? Разочарование, что они были незначительны, сожаление об их жертвах... Здесь никогда не существовало усмирителей, так как некого было усмирять. Мир и равновесие здесь всегда поддерживались сами собой. Даже если бы на кубинской земле оказался вдруг гений революций, ему было бы абсолютно нечем заняться и он скончался бы от безделья»52.
Подобный пессимизм в отношении освободительного движения в 20-е -начале 30-х годов был присущ и Х.А. Сако, однако пребывание в Испании в 30-е годы заставило его внести коррективы в свои взгляды на дальнейшую судьбу Кубы.
Петляя по дорогам изгнания, в январе 1835 г. Сако прибыл в Мадрид, где воочию убедился, как далеки друг от друга интересы его родины и метрополии. 24 апреля того же года в письме к X. де ла Лусу-и-Кабальеро Сако с горечью отмечал: «Нас не любят и не понимают и вспоминают о нас только для того, чтобы обворовать или принести в жертву»53.
Популярность Х.А. Сако на Кубе была настолько большой, что, даже будучи приговоренным к пожизненной ссылке, он в мае 1836 г. был избран депутатом в испанские кортесы от Сантьяго-де-Куба. Правда, ему не пришлось исполнять эти обязанности. Новое наступление на права кубинцев привело в 1837 г. к аннулированию депутатского представительства от острова, что окончательно убедило Сако во все более увеличивающейся пропасти между Кубой и Испанией. 5 февраля 1838 г. он писал одному из своих кубинских друзей: «Ты не можешь представить себе, как несправедливо, с какой ненавистью и унижением здесь обращаются с нашей страной... Нам уже ничего не добиться бумагами, а только шпагой и пулями. Можем ли мы, используя их, выйти победителями? Если да, то будем счастливыми... Но в состоянии ли мы выстоять? Если нет, то нам не останется ничего другого, как нагнуть голову и подставить шею под цепи. Это тебе говорит тот, кто находится в Испании и знает Испанию»54.
Ни до шпаги, ни до пуль дело так и не дошло, да и не могло дойти, ибо Сако, несмотря на отдельные смелые призывы, по существу, не верил в возможность достижения независимости вооруженным путем. Реальная дей
52 Saco J.A. Op. cit. Т. 3. Р. 83-84.
53 Merino Brito Eloy G. Op. cit. P. 56-57.
54 Ibid. P. 60.
569
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ствительность убеждала его, что такой исход был весьма проблематичен в то время. Вопреки разочарованию, охватившему его во время пребывания в Испании, Сако, как и многие другие либерально настроенные кубинцы, верил в возможность проведения метрополией различных реформ, способных сгладить противоречия между населением острова и колониальными властями.
Идеалом Сако был путь, который с известной долей условности можно назвать эволюционным. «Первое, чего я желаю, - подчеркивал он в своих заметках о возникновении аннексионизма на острове, - чтобы Куба, свободная и справедливо управляемая, оставалась бы вместе с Испанией. Второе -этот союз будет расторгнут или матерью (Испанией. - Е.Л.\ или дочерью (Кубой. - E.JL). Куба попытается сохранить свое национальное лицо и создать абсолютно независимое государство. Третье: если обстоятельства будут столь неблагоприятными и Куба не сможет избежать полного разорения и существовать самостоятельно, тогда и только тогда она может оказаться “в объятиях” США и сделает это только в силу того, что данный вариант будет единственной “соломинкой” для утопающего»55 56.
Важно отметить, что Х.А. Сако, писавший это в 1837 г., не исключал такую возможность только в самом крайнем случае. В дальнейшем он стал уже бескомпромиссным противником аннексионизма. В работе «Идеи о включении Кубы в состав Соединенных Штатов» Сако блестяще аргументировал свой протест против подобной судьбы своей любимой родины: «...хотя я и признаю, что есть преимущества, которые ожидают Кубу, если она окажется в составе США, тем не менее в глубине сердца храню потаенное чувство, что в этом случае исчезнет кубинская нация (курсив наш. - Е.Л.}... Аннексия в конечном итоге станет не аннексией, а поглощением Кубы Соединенными Штатами. Естественно, географически остров не исчезнет из группы Антил, но я хотел бы, чтобы Куба, если она любым способом “отделится от ствола”, чтобы она всегда принадлежала кубинцам, а не иностранной расе... Я хотел бы, чтобы Куба стала не только процветающей, просвещенной, морально чистой и сильной, но и чтобы Куба была кубинской, а не анг-w 5 А ло-американскои» .
Понятия родина, независимость, свобода и борьбу за достижение последних Х.А. Сако справедливо связывал с существованием на Кубе рабства. Он отчетливо представлял, что рабство негров и политическое рабство его родины - звенья одной цепи и что, не уничтожив первого, невозможно будет избавиться и от господства метрополии. Однако либерал в нем превалировал над бунтарем, и Сако предлагал не ликвидацию института рабства, а полное искоренение всех форм работорговли, что и привело бы, по его мнению, к постепенному исчезновению эксплуатации невольников. Проблеме рабства он посвятил одну из лучших работ в мировой историографии57.
Прожив большую часть жизни вне родины, Сако тем не менее благодаря своему огромному авторитету четырежды (больше, чем кто-либо из кубинцев) избирался соотечественниками депутатом в испанские кортесы и каж
55 Saco J.A. Contra la anexion. La Habana, 1974. P. 90.
56 Ibid. P. 96-97.
57 Historia de la esclavitud de la Raza Africana en el Nuevo Mundo у en especial de los paises 570 America-Hispanos. La Habana, 1938. Vols. 1-4.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
дый раз, когда ему представлялась такая возможность, защищал интересы своего народа. В конце жизни Сако справедливо писал, что ради Кубы ему пришлось пожертвовать всем: «Ради нее я потерял состояние, унаследованное от родителей, вполне достаточное для безбедного существования. Ради нее я отказался от блестящей карьеры адвоката, обещавшей мне богатство, почести и признание. Ради нее я вызывал против себя ненависть отдельных лиц, организаций и целых классов. Ради нее я подвергался преследованиям... Ради нее я многократно отказывался от выгодных предложений в Испании. Ради нее, наконец, я провел лучшие годы в длительной и тяжелой ссылке. И все это, называйте как хотите, не мое дело давать определения, но все это было пронизано такой преданностью и бескорыстием, что сегодня в моем распоряжении нет ничего, кроме ужасающей бедности, и нет иной надежды, кроме ожидающей меня могилы»58.
История и благодарные потомки по достоинству оценили и оценивают вклад в науку этого благородного патриция, написавшего историю рабства.
Феликс Варела - один из первых крупных представителей кубинской общественной мысли. Этот философ, просветитель и писатель играл весьма существенную роль в политической жизни острова первой четверти XIX в.
Родился Варела 27 ноября 1788 г. (по некоторым данным, 20 ноября) в Гаване. Его детство и юность пришлись на то время, когда на Кубе все отчетливее стали проявляться тенденции экономической, политической и культурной назависимости.
Царившая в семье мальчика атмосфера набожности не могла не отразиться на формировании его мировоззрения. В 14-летнем возрасте он заявил: «Я хочу быть солдатом Иисуса Христа. Мое призвание не убивать, а спасать души».
Окончив Колледж Сан-Карлоса, Ф. Варела стал священником. Одним из преподавателей этого учебного заведения был упоминавшийся выше философ X. Агустин Кабальеро, увидевший в юном семинаристе большие задатки для преподавательской и научной деятельности. Будучи сам человеком передовых для своего времени убеждений, X. Агустин Кабальеро хорошо представлял себе все трудности, ожидавшие на этом поприще его ученика, и весьма образно заметил: «Ему придется много еще поработать метлой». Варела, возглавивший в начале 1811 г. кафедру философии Колледжа Сан-Карлоса, полностью разделял мнение своего учителя: «Я, конечно же, взял метлу, -писал молодой философ, - и начал мести, решив не оставлять ни малейших пылинок схоластики, всего, что было, на мой взгляд, ненужным и бесполезным»59.
Варела бросил смелый вызов многим религиозным догмам, в течение столетий устоявшимся в учебном процессе. Вместо латыни преподавание начали вести на испанском языке, при его самом активном участии был создан кабинет экспериментальной физики, а в 1820 г., с наступлением периода либерализма, учреждены кафедры конституции и политэкономии.
58 Henriquez Urena М. Panorama historico de la literatura cubana. La Habana, 1967. P. 142.
59 Pinera Llera H. Panorama de la filosofia cubana. Wash., 1960. P. 39.
571
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Многие прогрессивные идеи эпохи Просвещения нашли отражение в философских работах Ф. Варелы. В 1814 г. увидели свет два тома его труда «Этика», в 1817 г. вышли «Философские заметки», ав 1818 г. - «Уроки философии».
Известный кубинский историк и общественный деятель Антонио Нуньес Хименес справедливо отмечал, что Варела выступал «против реакционного испанского клира на двух фронтах: борясь против схоластики и выступая за отделение Кубы от метрополии. С потрясающим мужеством и самоотверженностью он открыто заявил о своей любви к родине, о верности народу и поддержке революции, направленной на достижение независимости»60.
Свою политическую деятельность Варела начал как сторонник автоно-мизма. В 1822 г. он был избран депутатом в испанские кортесы от Гаваны. 15 марта 1823 г. Феликс Варела вместе с депутатами Л. Сантосом Суаресом, X. Менендесом, П. Сантафе, М. Висманосом, Р. Луисом Эскобедо и X. Мариа Киньонесом внесли на сессию кортесов проект о предоставлении автономии не только Кубе, но и всем «остальным провинциям Испанской Америки». Проект был принят кортесами к рассмотрению, и началось его детальное изучение и обсуждение. Однако вскоре конституционный режим в Испании вновь был принесен в жертву абсолютистским амбициям Фердинанда VII и многие депутаты, отмечавшие ранее неспособность короля к управлению государством и голосовавшие за его замену регентским советом, были приговорены к смертной казни. Среди них оказался и Ф. Варела, которому тем не менее удалось избежать монаршей кары, своевременно перебравшись в Гибралтар, а оттуда в США, где он оставался до конца жизни (1857).
Известно, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства. Еще 12 декабря 1818 г. Варела по поручению Патриотического общества выступал с речью «Хвала его величеству сеньору дону Фердинанду VII». Тогда это выступление было вызвано решением короля предоставить Кубе свободу торговли со всеми иностранными государствами. Экономические уступки короны в конце 10-х годов XIX в. породили автономистские иллюзии Ф. Варелы, полное крушение которых наступило после восстановления абсолютизма в метрополии в 1823 г. Теперь его раздумья о судьбе родины сводятся к желанию «видеть Кубу в политике таким же островом, каким она является в природе». Варела становится сторонником независимости. Свой вклад в борьбу за достижение этой цели он вносит изданием в США газеты «Е1 НаЬапего». В течение 1824-1826 гг. вышло семь номеров, первые три в Филадельфии, а остальные - в Нью-Йорке. Известный кубинский историк Э. Роиг де Леучсенринг выделил три главные проблемы, рассматривавшиеся Ф. Варелой в этой газете:
1.	Куба не может ожидать от испанского правительства прогрессивных преобразований и политических реформ в силу того, что испанское правительство не в состоянии осуществить их даже в метрополии.
2.	Только сами кубинцы, скоординировав усилия, могут добиться свободы и справедливости.
572 60 Nunez Jimenez A. El pensamiento del presbitero Felix Varela // Bohemia. 1981. N 51. P. 84.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
3.	Неправомерно ожидать на острове, осуществятся или нет планы освобождения Кубы, разрабатываемые в только что завоевавших независимость государствах Латинской Америки. Революция должна зародиться и развиваться на самой Кубе и исключительно на кубинской основе61.
Безусловно, Ф. Варела в основном прав - революция, под которой в данном случае имеется в виду национально-освободительное движение, должна опираться главным образом на субъективные и объективные предпосылки, имеющиеся на самом острове. Однако Война за независимость в Латинской Америке показала, что в условиях, когда метрополия была ослаблена длительным общественно-политическим и экономическим кризисом, латиноамериканская солидарность оказалась действенным средством борьбы против колониального гнета (Боливия, Чили, Перу).
«Слава Учителя, - пророчески писал Ф. Варела, - говорит устами его учеников»62. Мысли Варелы о независимости, идеалы свободы, воспетые Х.М. Эредиа, гневное осуждение рабства в трудах Х.А. Сако постепенно пробуждали кубинское общество, становились теми духовными ориентирами, по которым сверяли свой путь последующие поколения борцов за национальное освобождение.
ПОЗИТИВИСТСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ
Во второй половине XIX в. в общественной мысли Кубы заметное развитие получило национально-патриотическое, либерально-позитивистское направление. Его приверженцы отстаивали интересы родины, выступали за отмену рабства и политические свободы, за ускоренное социально-экономическое развитие, прогрессивные преобразования всех сторон общественно-политической жизни страны в русле современных экономических, философских и политических теорий. Видными представителями этого направленя были Антонио Бачильер-и-Моралес и Видаль Моралес-и-Моралес.
Антонио Бачильер-и-Моралес (1812-1889) - либеральный общественный деятель Кубы, просветитель, историк, юрист, преподаватель, философ, литератор, библиограф, археолог, был современником Х.А. Сако, Доминго дель Монте, Хосе де ла Луса-и-Кабальеро.
Антонио де ла Сонсепсьон Габриель Пабло Игнасио Бачильер-и-Моралес родился в семье испанского военного, получил блестящее образование в известном колледже Сан-Карлос, в стенах которого учились наиболее выдающиеся мыслители и общественные деятели Кубы XIX в. В 1828 г. продолжил обучение на юридическом факультете Гаванского университета, где изучал логику, метафизику, мораль. В 1832 г. получил степень бакалавра по гражданскому, а в 1834 г. - по каноническому праву. В 1837 г. стал доктором наук по каноническому праву, в 1838 г. получил звание адвоката.
В 1842 г. возглавил кафедру естественного права и основ религии Гаванского университета, в 1856 г. был назначен деканом философского факультета. Внес весомый вклад в университетскую реформу 1842 г. С 1863 по 1869 г.
61 Varela F. Escritos politicos. La Habana, 1974. P. 9.
62 Portuondo J. A. Capitulos de literatura cubana. La Habana, 1981. P. 145.
573
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
возглавлял Институт среднего образования столицы, где одновременно читал курс лекций по экономической политике и торговому законодательству.
Главный девиз его жизни - быть полезным своей родине. Не было, пожалуй, ни одной сферы общественной и политической жизни, где бы он не оставил свой яркий след. Долгие годы он являлся, по образному выражению X. Марти, душой Экономического общества. За конкурсные работы о преимуществах экспорта листового табака и об артезианских колодцах на Кубе (1835 и 1856) А. Бачильер-и-Моралес дважды удостаивался титула заслуженного члена Экономического общества Гаваны. В 1838-1841 гг. являлся секретарем этого общества, а с 1853 г. возглавил его. Он являлся членом различных секций этого общества - по сельскому хозяйству (1846), комиссии по привлечению белого населения, по образованию. Особенно много сил и энергии отдавал А. Бачильер-и-Моралес распространению знаний и развитию народного просвещения, сначала (1843) в качестве вице-президента, а в 1845-1846 гг. -президента этой секции. В 1847 г. он подготовил проект возрождения исторической секции этого общества, который, однако, так и не был осуществлен.
Именно на этом поприще раскрылись либеральные взгляды Бачильера-и-Моралеса. Он являлся сторонником запрещения работорговли, ратовал за привлечение белой иммиграции, свободу торговли. Во многом его политические взгляды совпадали со взглядами Х.А. Сако и других представителей второго поколения кубинских реформистов. В 1842 г. вместе с другими либеральными кубинскими деятелями он выступил с решительным протестом против исключения английского консула Д. Тэрнбулла из состава Экономического общества за его аболиционистскую деятельность на Кубе. В 1885 г. он стал почетным членом этого общества.
Одновременно А. Бачильер-и-Моралес являлся советником Хунты содействия развитию промышленности, сельского хозяйства и торговли (1854), членом Совета по развитию телеграфа, главным прокурором, а с 1860 г. - советником гаванского муниципалитета, директором артистического и литературного лицея, секретарем и консультантом созданного в Гаване сберегательного банка, а также членом многих других общественных и благотворительных организаций.
Диапазон научных интересов Бачильера-и-Моралеса был чрезвычайно широк. Разносторонне одаренный ученый, блестящий философ, эрудит, знаток доколумбовой истории своей родины, он оставил после себя многочисленные работы и по различным отраслям экономических знаний. Он являлся автором статей, памяток по истории сахарного тростника на Кубе, строительству железных дорог, сохранению мощеных дорог, созданию телеграфа на острове. Интересны его критические рассуждения о чесноке и батате, об инфекционном заболевании, разрушающем апельсиновые плантации. Он создал справочник по сельскому хозяйству для кубинских земледельцев и собственников, делал сообщения о необходимости реформ среднего, начального и университетского образования и др.
В течение многих лет А. Бачильер-и-Моралес был редактором «Е1 Pintero Literario», «La Siempreviva», «Faro Industrial de la Habana», «Revista critica de ciencias, artes у literatura», а также одним из авторитетных авторов веду-574 щих периодических изданий Кубы: «Diario de la Habana», «Е1 Album»,
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
«Memorias de la Real Sociedad Economica», «Revista de la Habana», «Revista de Jurisprudencia», «Brisas de Cuba», «Revista Habanera», «Е1 Pueblo», «Revista de Cuba», «Cuba Literaria», «Е1 Triunfo», «Anales de Cuba», «Е1 Pais», «La Discusion», «La Enciclopedia» и др. Был одним из соучредителей «Repertorio de Conocimientos Utiles». Его статьи часто появлялись и на страницах ведущих зарубежных периодических изданий Англии, Испании, Мексики, Бразилии, США.
С началом Десятилетней войны (1868-1878) за свои политические убеждения (он являлся сторонником автономии Кубы) А. Бачильер-и-Мо-ралес подвергся репрессиям со стороны испанских властей и в 1869 г. эмигрировал в США. Его дом и великолепная библиотека, которую он
тщательно собирал в течение всей Антонио БАЧИЛЬЕР-И-МОРАЛЕС жизни, были разграблены. В 1870 г. ----------------------------------
остатки библиотеки были переданы
в распоряжение Академии медицинских, физических и естественных наук Кубы. Один из его сыновей, Антонио (1845-1871), принял участие в Десятилетней войне и погиб.
В эмиграции А. Бачильер-и-Моралес прожил десять лет, продолжая заниматься научной и творческой деятельностью, создавая для латиноамериканских республик (Мексика) школьные учебники, публикуя статьи и рецензии в центральных периодических изданиях США, Англии, перерабатывая и дорабатывая свои работы. В нью-йоркской библиотеке «Астор», где обычно «кубинский кабальеро», как его здесь окрестили, проводил многие часы за работой, у него было свое специальное кресло. Здесь его часто видел и общался с ним Хосе Марти. Живя довольно скромно, он не переставал материально поддерживать кубинских повстанцев, помогая делу освобождения Кубы. Высказывая свои сомнения относительно триумфального для кубинцев исхода Десятилетней войны, он подчеркивал при этом, что стоит на «стороне своей родины, которая сражается с тираном, отказывающим ей в свободе и справедливости»63.
В 1878 г. по окончании Десятилетней войны он вернулся на Кубу, сохранив за собой гражданство США. В эти годы он часто общался со своими молодыми соотечественниками, новым поколением кубинских историков и
63 Marti J. Antonio Bachiller у Morales //El Avisador Hispano-Americano. 1889. 24 en. (цит no: Castro у Bachiller R. de. Don Antonio Bachiller у Morales (Aspecto de su vida familiar.
La Habana, 1939. P. 126)).	575
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
политиков - Моралесом-и-Моралесом Видалем, Мануэлем Сангили, Энрике Хосе Вароной, Рафаэлем Монторо, Элизео Гибергой и многими другими, ставшими впоследствии известными политическими и общественными деятелями Кубы.
Настойчиво и постепенно восстанавливал ученый свою библиотеку, которая к концу его жизни (1889) насчитывала свыше 5 тыс. томов. В 1909 г. она была передана его родственниками в Национальную библиотеку, которую тогда возглавлял один из его учеников Доминго Фигарола-и-Канеда.
А. Бачильер-и-Моралес был менее известен как писатель-костумбрист. Первые его литературные произведения появились в 1829 г. в «Е1 Nuevo Re-ganon». Его перу принадлежат несколько литературных произведений: новеллы «Матильда, или Бандиты на Кубе» (1837), «Гавана в двух картинах», «Литературные и моральные сюжеты» (1839), а также театральная комедия «В доверии - опасность» (1841) и др.
Наибольшую известность Бачильер-и-Моралес приобрел как исследователь древностей, археолог, историк, филолог, философ, библиограф. В 1857 г. вышел его труд «Элементы философии права, или Курс естественного права»64. Здесь были обобщены основные концепции современной философской мысли. Уровень этой работы произвел ошеломляющее впечатление на известного бельгийского ученого Тибергье (Tiberghien), который был удивлен столь высоким интересом к изучению философских и социальных наук на Кубе. X. Мануэль Местре, ученик А. Бачильера-и-Моралеса, преподаватель философии Гаванского университета, отмечая огромное влияние, которое тот оказывал на кубинскую молодежь, писал, что всегда с огромной признательностью вспоминал «лекции Бачильера, которые будили у университетской молодежи желание более глубоко проникнуть в немецкую философию и понять взгляды К.Х.Ф. Краузе и его гениальную систему о “всеобщей гармонии”... знакомил нас с известными современными итальянскими мыслителями, написав интересные работы о Чезаре Канту, Джиоберти, Росмини, Леопарди и других известных деятелях»65.
Из исторических работ ученого мы рассмотрим лишь наиболее главные. В 1845 г. вышла в свет работа «Американские древности. Сведения, которые имели европейцы об Америке до ее завоевания Колумбом»66. В ней автор впервые в кубинской историографии затронул тему, волновавшую в то время научную общественность: кто из европейцев до Колумба посещал Америку. Исследуя доступные тогда материалы по данной проблеме, он пришел к выводу, что первыми европейцами, ступившими на американскую землю еще в X в., были скандинавы67. При этом он ссылается на вышедшую в Копенгагене в 1837 г. работу Карлоса Кристиано Рафна «Записки об открытии Америки в X в.,», которая была переведена на испанский язык Х.М. де ла Торре.
64 Bachiller у Morales A. Elementos de Filosofia del Derecho о Curso de Derecho Natural. La Habana, 1857.
65 Mestre J.M. De la Filosofia en La Habana. La Habana, 1952 (1-е изд. - 1862). C. 77-78. Канту Чезаре (Cantu Cesare) (1804-1895) - итальянский писатель, историк, политик.
66 Bachiller у Morales A. Antigiiedades Americanas: Noticias que tuvieron los europeos de la America antes del Descubrimiento de Cristobal Colon. La Habana, 1845.
576 67 Ibid. P. 132.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Другая работа кубинского исследователя «Куба изначальная: Происхождение, языки, традиции и история индейцев Больших Антильских и Багамских островов»68 посвящена проблеме происхождения коренных жителей Больших Антильских и Багамских островов. Используя научные достижения того времени и собрав огромный этнографический и археологический материал, связанный с верованиями, традициями, языком, автор пришел к выводу, что вопреки бытовавшему тогда мнению о заселении Кубы выходцами с полуострова Юкатан, основные миграционные потоки шли с южноамериканского континента. На это указывали, в частности, сравнительные лингвистические анализы. Наибольший научный интерес представляет собранный автором разговорный словарь индейцев, куда были включены и названия из растительного и животного мира.
Над этим трудом А. Бачильер-и-Моралес работал с 1838 г., скрупулезно собирая и накапливая сведения и различные этнографические и археологические источники. В 1881 г. он представил доработанный вариант на Международный конгресс американистов, проходивший в Мадриде. Работа была высоко оценена мировой научной общественностью.
Работа А. Бачильера-и-Моралеса «Негры»69 представляет сборник статей различных годов, объединенных общей тематикой и опубликованных впервые в нью-йоркских журналах «Nuevo Mundo» и «America Ilustrada» в 1872-1874 гг. Особый интерес представляют материалы, посвященные деятельности падре де Лас Касаса, антирабовладельческой пропаганде Х.А. Сако, негритянским волнениям 1844 г., борьбе за прекращение работорговли и др.
Важным историческим трудом А. Бачильера-и-Моралеса стала и работа, посвященная захвату и оккупации острова англичанами в 1762 г. «Куба: Историческая монография, охватывающая период с момента захвата Гаваны англичанами до восстановления испанского господства»70. Работа состоит из 17 глав и 9 документальных приложений. Автор обращает особое внимание на это историческое событие, когда в результате Семилетней войны, охватившей Европу в 1756-1763 гг., Гавана была захвачена англичанами. Он детально описывает процесс оккупации острова, героизм кубинского населения, создававшего народные ополчения и отряды гражданской милиции с целью защиты Гаваны, деятельность созданного английскими властями местного правительства.
В то же время автор отмечает, что английская оккупация острова оказала огромное влияние на последующее развитие Кубы. Введенный англичанами, хотя и временно, режим свободной торговли оживил экономическую и политическую жизнь страны. Активизировалась хозяйственная деятельность, существенно возросло материальное благосостояние её населения, выросла работорговля, возникли новые мастерские и предприятия, увеличилось число плантаций71. После возвращения Кубы Испании ей пришлось пойти на
68	Bachiller у Morales A. Cuba primitiva:Origen, lengua,tradiciones е historia de los indios de las Antillas Mayores у las Lucayas. La Habana, 1838,1881,1883.
69	Bachiller у Morales A. Los Negros. Barcelona, s.a.
70	Bachiller у Morales A. Cuba:Monografia historica que comprende desde la perdida de la Habana hasta la restauracion espanola. La Habana, 1883.
71	Ibid. P. 179-185.
19. История Латинской Америки
577
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
определенные уступки жителям и ослабить контроль над внешнеторговыми связями острова. Работа, опубликованная в 1883 г., была признана критикой как самый лучший труд, посвященный исследованию этого периода истории Кубы.
Наиболее важным историческим произведением А. Бачильера-и-Морале-са считается 3-томный труд «Сведения по истории литературы и народному образованию на острове Куба»72. Этот труд первоначально был опубликован отдельными частями в «Faro Industrial», «Revista de la Habana» и других периодических изданиях в течение 1859-1861 гг., а затем вышел отдельным тиражом.
Материал, собранный и обработанный в этом труде, говорит сам за себя. По существу это энциклопедия по истории литературы, искусства, образования и книгопечатания Кубы. Знакомясь с содержащимся в нем историческим материалом, читатель может получить ясное представление о том, как проходил процесс становления и развития кубинской нации и общественной мысли. При этом наиболее активную и прогрессивную роль в нём играл сам автор.
Композиционно работа состоит из четырех частей. В 1-м томе, включающем две части, содержатся сведения об основных этапах и особенностях развития начального образования с конца XVIII в. до 1858 г. и материал, освещающий процесс становления и развития среднего и университетского образования. Перечень приводимых сведений о нововведениях в сфере среднего и профессионального образования просто поражает. Среди новых предметов, вводимых в систему преподавания, упоминаются такие, как химия, анатомия, физиология, экономическая политика, бухгалтерия и счетоводство, акушерство, вакцинация и др. Приводится информация о создании кафедры естественной истории и агрономического института при Ботаническом саде, Художественной академии живописи и скульптуры Сан-Алехандро, школы навигации, практических курсов по сельскому хозяйству.
Особое внимание уделяется анализу университетской реформы 1842 г., официально разрешившей преподавание истории литературы и естественных наук, а также установившей новые методы преподавания философии, права, юриспруденции.
Во 2-м томе содержатся самые разнообразные сведения: о возникновении печатного дела на Кубе, о первых газетах, появившихся на острове, материал о становлении лирической поэзии, о народном песенном фольклоре, театре, даны биографии первых кубинских историков И. де Уррутии, Х.М.Ф. де Ар-рате, А.Х. Вальдеса. Сюда же включен каталог всех периодических изданий, выходивших на Кубе с конца XVIII в. до 1840 г. включительно, а также исследование о происхождении слова «Гавана».
В 3-й том вошли биографии наиболее известных кубинских деятелей, поэтов, политиков, написанных А. Бачильером-и-Моралесом, а также каталог всех опубликованных на Кубе книг и брошюр начиная с момента возникновения типографского дела до 1840 г.
72 Bachiller у Morales A. Apuntes para la historia de las letras у de la instruccion publica en la isla 578 de Cuba. La Habana, 1936-1937. T. I-III. (1-е изд. - 1859-1861 ).
Часть IIL Историки и историографические школы XIX века
Известный доминиканский исследователь истории литературы Кубы Марк Энрикес Уренья назвал работу А. Бачильера-и-Моралеса своего рода архивом сведений и информации о развитии культуры и образования на Кубе73. Высоко отозвался об этой работе и американский историк Генри Харрис, назвав ее важным вкладом в исследование испаноамериканской библиографии и в изучение прогрессивного развития кубинской цивилизации.
Заслуги А. Бачильера-и-Моралеса в различных областях гуманитарных и исторических наук, в частности в изучении истории первобытного населения острова до испанской колонизации, вклад в развитие образования, литературы и искусства на Кубе, просветительская деятельность, были по достоинству оценены мировым научным сообществом того времени. Он был членом Археологического общества Мадрида, почетным членом^ Общества антикваристов Копенгагена, членом исторических обществ Нью-Йорка, членом-корреспондентом Академии истории Пенсильвании, экономических обществ Пуэрто-Рико и Сантьяго-де-Куба, почетным членом антропологического общества и многих других.
Современники Бачильера-и-Моралеса, например Доминго дель Монте, Энрике Пиньейро, Энрике Хосе Барона, считали его самым глубоким знатоком американской истории. Его называли «родоначальником кубинской библиографии», «патриархом кубинской литературы».
В статье, посвященной памяти А. Бачильера-и-Моралеса, чья долгая и счастливая жизнь была ярким примером служения родине, Хосе Марти назвал его гордостью и украшением кубинской нации, вдохновенным и страстным американцем, усердным летописцем, знающим филологом, известным философом, честным адвокатом, любимым учителем, талантливым литератором74.
Моралес-и-Моралес Видаль (1848-1904) - либеральный кубинский историк, биограф, архивариус, ученик и последователь А. Бачильера-и-Морале-са. Он родился в Гаване в состоятельной креольской семье, закончил в 1870 г. юридический факультет Гаванского университета, в 1872 г. стал доктором юридических наук по гражданскому праву. С 1881 по 1899 г. занимал ряд постов в административно-судебных органах Гаваны, Гуанабакоа, Сан-Ан-тонио-де-лос-Баньос, Матансаса: в 1881 г. - помощник прокурора гаванской аудиенсии, с 1883 г. - секретарь Коллегии адвокатов Гаваны; с 1884 г. - прокурор-обвинитель, с 1888 г. - судья первой категории, с 1897 г. - секретарь гаванской аудиенсии. С 1899 г. до самой кончины возглавлял Национальный архив Кубы и издавал его печатный орган «Boletin del Archivo Nacional». В 1883-1884 г. посетил США и Европу.
Большое влияние на судьбу и формирование идейных взглядов историка оказал его дядя Антонио Бачильер-и-Моралес, прививший ему не только любовь к своей родине, интерес к её прошлому, но также страсть к историческим исследованиям. В. Моралес-и-Моралес принадлежал к революционному
73 Henriquez Urena М. Panorama historico de la literatura cubana. 1492-1952. T. 1-2. La Habana, 1963. T. l.P. 362.
74 Marti J. Obras completas. T. 1-27. La Habana, 1975. T. 5. P. 143.
19*
579
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
поколению 1868 г., и хотя сам не принимал непосредственного участия в освободительной борьбе последней трети XIX в., со многими ее героями был знаком лично, слушая вместе с ними в аудиториях Гаванского университета лекции своего известного дяди по истории современной философии.
Если научные интересы А. Бачильера-и-Моралеса в основном были сконцентрированы на исследовании ранней, доколумбовой истории Кубы, то его племянника больше интересовали вопросы современной ему политической истории Кубы и особенно проблемы антиколониальной борьбы в XIX в. В своих трудах он стремился воссоздать наиболее важные и значимые моменты этого периода исторического развития страны.
Первые работы В. Моралеса-и-Моралеса, появившиеся в начале 70-х годов XIX в., касались юриспруденции и истории литературы. Так, его статья, вышедшая в 1873 г. в «La Tertulia», была посвящена творчеству испанского поэта-романтика X. де ла Эспронседы. Видаль сотрудничал со всеми ведущими периодическими изданиями Кубы того периода: «Е1 Siglo», «Е1 Triunfo», «Cuba у America», «La Enciclopedia», «Е1 Figaro».
Первая историческая работа В. Моралеса-и-Моралеса «Первые три кубинских историка», опубликованная в 1877 г. в «Revista de Cuba», сразу же привлекла внимание либеральной кубинской общественности. В 1878-1879 гг. в газете «Е1 Triunfo» были опубликованы 22 статьи по теме «Остров Куба в различные конституционные эпохи». В этой работе автору удалось опубликовать важнейшие сохранившиеся материалы, в частности документы, связанные с первыми проектами автономии для Кубы, разработанные в 1811 г. секретарем Королевского совета Антонио дель Валье Эрнандесом.
В последние два десятилетия XIX в. В. Моралес-и-Моралес собирал обширный материал для Нового энциклопедического словаря, который должен был заменить устаревший словарь Ф. Кальканьо75.
Для творчества В. Моралеса-и-Моралеса характерен биографический жанр исследования. Его перу принадлежат биографии А. Бачильера-и-Мо-ралеса, X. Сильверио Хоррина, А. Суареса-и-Ромеро, вышедшие отдельным изданием76, а также Х.М. де ла Торре, графа Пососа Дульсе (Ф. Фриас-и-Жаккот), высоко оцененные его современниками и историками, в частности К.М. Трельесом-и-Говином и другими. Многие из написанных им биографий остались неопубликованными (о Х.А. Сако, Д. дель Монте, Габриеле де ла Консепсьон Вальдесе (Пласидо), Г. Бетанкуре Сиснеросе, Т. Генере и др.).
Главная заслуга В. Моралеса-и-Моралеса как историка-патриота, на наш взгляд, состояла в том, что он сумел сохранить для потомков незавершенные труды выдающихся кубинских мыслителей XIX в. Среди них, в первую очередь, следует упомянуть подготовку и издание незавершенного труда Х.А. Сако по истории рабства77 и сборник его последних работ 60-70-х
75 Calcagno F. Diccionario biografico cubano. N. Y, 1878.
76 Morales у Morales V. Tres Biografias. La Habana, 1949.
77 Как известно, Х.А. Сако задумывал создать монументальный труд по истории рабства в Старом и Новом Свете с древнейших времён до середины XIX в., разделив его тематически на три части: история рабства в Старом Свете с древнейших времен до настоящего (XIX в.) времени, история рабства индейцев и рабства негров в Новом Свете. К сожалению, ему 580 не удалось завершить его. При жизни Сако вышли три тома по истории рабства в Старом
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
годов XIX в.78 Также благодаря В. Моралесу-и-Моралесу в 1880 г. в Нью-Йорке был впервые опубликован полностью роман его друга А. Суареса-и-Ромеро «Франсиско». Ему же принадлежит заслуга по подготовке собрания сочинений видного кубинского политического деятеля Ф. Арранго-и-Парре-ньо. Коллекция собранных и обработанных им документальных материалов по истории Кубы хранится сейчас в фондах Национальной библиотеки Кубы и в библиотеке Экономического общества друзей страны.
В. Моралес-и-Моралес являлся автором первого учебника по истории Кубы «Сведения по истории Кубы»79. Вышедший в год его смерти, в 1904 г., он вплоть до 1922 г. (пока не появился учебник Р. Герры-и-Санчеса) оставался единственным учебником по истории Кубы для начальных школ.
Главными трудами В. Моралеса-и-Моралеса стали две работы, на которых мы остановимся подробнее. В 1901 г. вышел трехтомный труд «Вдохновители и первые герои Кубинской революции»80. Он состоит из 20 глав и документальных приложений. В работе прослеживаются основные этапы антиколониальной борьбы кубинцев с начала XIX в. до Войны за независимость 1895-1898 гг. Этот труд реконструирует политическую историю Кубы на протяжении всего века, освещая основные этапы и формы борьбы кубинского народа против испанского колониализма.
Автор отметил, что идеи освобождения Кубы от испанского деспотизма, а также идеи автономии зародились еще в ранние периоды кубинской истории. Именно поэтому следует относиться с уважением и почетом ко всем кубинским патриотам, которые отдали свои жизни в борьбе за освобождение Кубы от ненавистного испанского гнета 81.
Как и многие кубинские историки того времени, Видаль Моралес не делает различия между такими политическими течениями, как индепендентизм, анексионизм, автономизм. Все эти движения объединяло одно - откровен-
Свете (1-й и 2-й - в 1875 г., 3-й - в 1877 г.) и лишь один том (4-й - в 1879 г.), непосредственно посвященный истории рабства африканской расы в Новом Свете. После Сако остались многочисленные рукописи, заметки, записи, а также документы, которые он собирал на протяжении многих лет жизни. 2-й (5-й) том по истории рабства негров был существенно доработан В. Моралесом-и-Моралесом. Им, в частности, были добавлены VII и VIII главы, а также 30 документальных приложений по истории рабства на Кубе. Изложение событий было доведено до 1837 г., а документальные материалы - до 1865 г. Этот труд в 1885-1886 гг. был впервые напечатан частями в «Revista Cubana», а в 1893 г. вышел отдельным изданием. История рабства индейцев в Новом Свете также была практически полностью доработана и подготовлена к печати В. Моралесом-и-Моралесом. Впервые этот труд был опубликован в «Revista de Cuba» в 1881-1883 гг., а в 1883 г. вышел небольшим тиражом в 65 экземпляров.
В XX в. труд Сако по истории рабства переиздавался несколько раз. Одно издание было подготовлено известным кубинским историком Ф. Ортисом. В 1932 г. вышла двухтомная история рабства индейцев в Новом Свете («Historia de la esclavitud de los indios en el Nuevo Mundo seguida de la historia de los repartimientos у encomiendas». T. 1-2); в 1938 г. - четырехтомная история рабства африканской расы в Новом Свете («Historia de la esclavitud de la raza africana en el Nuevo Mundo у en especial en los paises americo-hispanos». T. 1-4).
78	Coleccion Postuma de Papeles Cientificos, Historicos, Politicos у de otros ramos sobre la Isla de Cuba, ya publicados, ya ineditos por D. Jose Antonio Saco. La Habana, 1881.
79	Morales у Morales V. Nociones de Historia de Cuba. La Habana, 1904.
80	Morales у Morales V. Iniciadores у Primeros Martires de la Revolucion Cubana. La Habana, 1931. T. I-III.
81	Ibid. T. I. P. 16.
581
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ный антииспанизм. Поэтому в работе наряду с подлинными сторонниками независимости упоминаются также и кубинские сторонники присоединения острова к США, и те, кто боролся за реформы колониального управления или автономию. Однако обращает на себя внимание посвящение, которое сделал автор к первому тому. В нем он упоминает лишь имена тех деятелей, которые отдали жизнь за подлинную свободу и независимость Кубы - К.М. де Сеспедеса, Ф.В. Агилеры, Педро Фигередо, Игнасио Аграмонте, Антонио Масео, Каликсто Гарсии, Максимо Гомеса и Хосе Марти. Именно эти люди, по убеждению автора, символизируют мужество, достоинство, доблесть и отвагу, самопожертвование и героизм первых борцов за независимость82.
Материалы, собранные в этой работе, по своей научной значимости неравноценны. Первые шесть глав, посвященные начальному периоду борьбы против испанского колониализма в первой трети XIX в. (деятельность масонских лож, заговоры Романа де ла Луса в 1810 г., «Солнца и лучи Боливара» (1823), «Великий легион черного орла» и другие проекты освобождения Кубы в первой трети XIX в.), перенасыщены фактами, поэтому зачастую ломается хронология изложения материала. Неубедительны и выводы автора о причинах неудачи первых выступлений против испанского гнета. По его мнению, в первые три десятилетия XIX в. (при генерал-капитанах Сомеруэлосе, Л. де Лас Касасе, Хосе де Сьенфуэгосе, Н. Маи) Куба смогла воспользоваться некоторыми либеральными свободами, предоставленными ей метрополией, поэтому планы по освобождению острова не имели успеха и были пресечены83. С приходом к власти генерал-капитанов М. Такона, О’Доннела, X. Г. де ла Кончи положение Кубы существенно ухудшилось, возросли и антииспанс-кие настроения в кубинском обществе84.
Более интересен материал глав, освещающих негритянские восстания 1844 г. и деятельность кубинских сторонников присоединения острова к США (40-50-е годы). Они снабжены великолепным документальным материалом. В то же время главы, посвященные Десятилетней войне за независимость (1868-1878) и особенно войне 1895-1898 гг., скомканы, но в них явно превалируют оценки автора излагаемых исторических событий. Так, он с огромным пиететом пишет о двух выдающихся революционных деятелях Кубы - К.М. де Сепедесе и Хосе Марти, рассматривая два этапа борьбы за независимость как единый революционный процесс. По его мнению, Десятилетняя война стала прелюдией к развертыванию более широкого освободительного процесса, начавшегося в 1895 г.85 Санхонский договор 1878 г. не был ни победой Испании, ни поражением кубинцев, справедливо утверждал автор. Здесь не было ни победителей, ни побежденных. Указывая на преемственность и взаимосвязь двух этапов освободительной борьбы, В. Моралес-и-Моралес подчеркивал, что руководство новым этапом борьбы за независимость, в который включилось новое поколение кубинцев, возложили на себя ветераны 1868 г., а герои 1868 г. стали героями 1895 г.86
82 Ibid.
83 Ibid.P. 17-18.
84 Ibid. Т. I. Р. 14.
85 Ibid.T. III. Р. 244, 313.
5 8 2 86 Ibid. P. 244.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Работа В. Моралеса-и-Моралеса имела успех. Известный кубинский политик и историк М. Сангили назвал его труд «чистым источником, из которого можно почерпнуть великолепнейшие сведения и насыщенную фактами информацию»87. Это была первая попытка в кубинской историографии комплексно изложить и обобщить основные этапы борьбы против испанского колониализма в XIX в. Книга снабжена богатейшим документальным материалом. Автор чаще передает мнение и точку зрения других авторов на те или иные события, как бы оставаясь в тени и предлагая читателю самому делать выводы. Если оценивать работу по современным меркам, то многим она покажется лишь нарративным изложением огромной массы фактов. Но у автора есть главное преимущество: это прежде всего введение в научный оборот великолепных документальных источников и стремление следовать «исторической правде». Известный кубинский историк Ф. Ортис во введении к этой работе заметил, что В. Моралес-и-Моралес положил начало современному научному подходу к изучению гражданской истории Кубы, основанному на использовании широкого спектра документальных материалов88. Этот труд, не лишенный определенных недостатков, которые особенно ярко высвечиваются в свете современного уровня исторических исследований, тем не менее и поныне привлекает исследователей антиколониальной борьбы кубинского народа в XIX в.
Другая работа автора «Герои 68-го: Рафаэль Моралес-и-Гонсалес»89 представляет существенный вклад в разработку и исследование одного из ключевых моментов истории Кубы - Десятилетней войны за независимость (1868-1878).
Автор, используя привычный для него биографический жанр и введя в научный оборот интереснейший документальный материал, дал панораму исторического развития Кубы накануне и в первые годы борьбы за независимость в 1868-1878 гг. Содержание книги выходит за рамки, обозначенные её названием. Автор проникновенно воспроизводит исторические события, одним из главных героев которых является близкий ему человек - Рафаэль Моралес-и-Гонсалес (1845-1871), его друг со студенческих лет, республиканец и демократ, сыгравший видную роль на первом этапе борьбы за независимость. Автору удалось не только достоверно изложить и воссоздать важнейшие события исследуемого им периода, но и показать роль в них молодого поколения кубинских борцов за независимость, к которым он принадлежал и сам. Исторические события, на фоне которых разворачивается революционная и просветительская деятельность героя, являются главным стержнем исследования.
Р. Моралес-и-Гонсалес принадлежал к поколению 1868 г., плеяде молодых кубинских революционеров-патриотов, оставивших яркий след в истории страны. Воспитанные на идеях Французской революции XVIII в. и национально-освободительной борьбы испанских колоний начала XIX в., поклонники принципа естественного права и народного суверенитета, они пытались претворить их в жизнь в ходе освободительной борьбы.
Р. Моралес-и-Гонсалес был сторонником народного просвещения, справедливо считая его одним из основных духовных двигателей прогресса.
87 Sanguily М. Paginas de Historia. La Habana, 1929. T. VI. Libro Primero. P. 72.
88 Morales у Morales V. Iniciadores... T. I. P. XIII.
^Morales у Morales V. Hombres del 68: Rafael Morales у Gonzalez. La Habana, 1972 (1-е изд. - 1904).
583
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Он был инициатором создания бесплатных вечерних школ для беднейших слоев населения - рабочих и ремесленников. Его инициатива была подхвачена друзьями, которые обучали жителей бедных районов Гаваны чтению, грамматике и арифметике. Однако вскоре власти запретили это нововведение.
Автор рассказывает о жизни и деятельности своего героя накануне войны, о годах учебы в университете, об огромном влиянии на становление его патриотических взглядов наиболее выдающихся кубинских деятелей того времени. Моралес-и-Гонсалес тесно общался с известным писателем-кос-тумбристом Хосе Викториано Бетанкуром и его сыновьями, пользовался его великолепной библиотекой, заслушивался лекциями А. Бачильера-и-Морале-са о современных философских течениях, писал в различные периодические издания того времени. В 1868 г. получил степень бакалавра по гражданскому и каноническому праву. Уже в декабре 1868 г., через несколько месяцев после начала кубинской Войны за независимость, Р. Моралес-и-Гонсалес вместе со своими друзьями по университету активно включается в революционную борьбу.
Автор детально описывает начальный этап вооруженной борьбы, начатой в провинции Орьенте К.М. де Сеспедесом и поддержанной вскоре другими районами острова - в Камагуэе и Лас-Вильясе, анализирует причины возникших вскоре разногласий относительно политических форм власти, излагает подробно события в центральной части острова, где не наблюдалось массового выступления против испанского колониализма. Он также справедливо подчеркнул, что именно Р. Моралес-и-Гонсалес и его соратники Игнасио Аг-рамонте, Антонио Самбрана и др. стали инициаторами создания Кубинской республики, разработали Конституцию Гуаймаро и различные гражданские законы. Автором многих из них был Р. Моралес-и-Гонсалес, в частности изданного в августе 1869 г. декрета о всеобщем бесплатном народном образовании. В преамбуле закона говорилось, что «народное образование является твердой гарантией социальных преобразований общества»90. То, о чем он так страстно мечтал, стало реальностью в годы войны. В 1871 г. он организовал школу для солдат повстанческой армии, подготовил небольшой карманный букварь и вместе со своими друзьями сам обучал кубинских повстанцев.
Автор отметил, что Р. Моралес-и-Гонсалес был непримиримым политическим и идеологическим противником К.М. де Сеспедеса, критикуя последнего за его стремление установить на Кубе диктатуру. На страницах созданной им в декабре 1869 г. газеты «La Estrella Solitaria» («Одинокая звезда») он излагал свои республиканские и демократические взгляды, отстаивал и пропагандировал принципы естественного права, основные свободы и неотъемлемые права человека, критиковал исполнительную власть в лице К.М. де Сеспедеса за непоследовательность в решении проблемы рабства. Его короткая, но полная героизма жизнь (он погиб в 1871 г.) была посвящена одной цели - борьбе за свободу и независимость своей родины.
Работа В. Моралеса-и-Моралеса является одним из важнейших достижений кубинской историографии по истории Десятилетней войны 1868-1878 гг. и не потеряла своей актуальности и по сей день.
584 90 Ponte у Dominguez F.J. Historia de la Guerra de los Diez Anos. La Habana, 1958. P. 380-383.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
ВЕЛИКИЙ КУБИНЕЦ ХОСЕ МАРТИ
«Сегодня символ мира для меня - поломанные крылья». Так сказал о своем времени человек, сочетавший талант поэта, мудрость философа, мужество солдата и не раз испытавший боль «поломанных крыльев».
Эти слова великого кубинца Хосе Марти (1853-1895) содержат своеобразный емкий образ не только второй половины XIX в., но и его многострадальной родины, а в каком-то смысле и всей его жизни. Выходец из бедной семьи тюремного надзирателя, юный Хосе едва не повторил карьеру отца, страстно желавшего увидеть в сыне своего преемника по службе. К счастью для мировой культуры, этого не случилось.
Уже почти четыре столетия Куба была колонией Испании, «островом сахара и рабов». Чувство протеста рано проснулось в душе юноши. Да и как могла эта многогранная натура снести посвист хлыста надсмотрщика на плантациях и беспощадное подавление свободолюбивых устремлений кубинцев. Много лет спустя, умудренный жизненным опытом и борьбой, Марти напишет: «Не успел человек родиться, а возле его колыбели уже стоят, держа наготове широкие и толстые повязки философий, религий, увлечений отцов, политических систем. Человека скручивают, связывают, и он на всю жизнь остается взнузданным и оседланным, словно конь. Поэтому земля нынче полна людей, лица которых скрыты под личинами»91. Ему же самому всегда была чужда маска ханжи и лицемера.
1868-1878 гг. - период Десятилетней войны кубинского народа за свободу и независимость. Хосе с теми, кто борется; он пишет политические стихи и сотрудничает в газете «La Patria libre» («Свободная Родина»). Уже в 16 лет он подвергается аресту за свои политические убеждения. Несколько месяцев он проводит в каторжных каменоломнях «Сан-Ласаро», затем попадает на остров узников Пинос, а в 1871 г. испанские власти высылают его на Пиренейский полуостров.
Здесь, в метрополии, Хосе Марти стремится как можно более продуктивно использовать вынужденное отлучение от родины. Уже в мае 1871 г. он поступает в Мадридский университет, а через два года переезжает в Сарагосу и в 1874 г. заканчивает сразу два факультета Сарагосского университета: юридический и факультет философии и литературы. В Мадриде Марти публикует свою первую публицистическую брошюру «Политическая тюрьма на Кубе» -о страшном положении узников каторжных тюрем. После провозглашения Испанской республики в феврале 1873 г. он пишет книгу «Испанская республика и кубинская революция», где заявляет, что Куба декларирует свою независимость по тому же праву, по которому Испания объявляет себя республикой.
После Десятилетней войны, так и не освободившей Кубу от колониальной зависимости, Хосе Марти получает разрешение возвратиться на родину и вновь включается в политическую борьбу. Он тверд и бескомпромиссен. Пламенные речи в защиту кубинского народа делают его имя чрезвычайно популярным.
Хосе Марти постоянно влекли политическая борьба и подготовка к решающей схватке за национальное освобождение, но эта страсть к свободе
91 Цит. по: Столбов В. Пути и жизни. М., 1985. С. 3.
585
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
сочеталась в его душе с другой, не менее сильной стихией, имя которой -поэзия.
Всю свою жизнь Марти преклонялся перед французской культурой, обожествлял литературу Франции. Неудивительно, что творчество Марти находилось под влиянием французских поэтов и писателей, особенно символистов и парнасцев. Именно от них в его творчество приходят цветопись и образность: он стремится перенести в литературу приемы живописи и музыки. Необходимость использования этих приемов Марти обосновал в своего рода стихотворении в прозе: «В языке есть нечто пластичное, слово имеет свое видимое тело, свои законы, красоты, свою перспективу, свой свет и свои тени, свою скульптурную форму и свои краски. Все это можно постичь, только вглядываясь в слова, поворачивая их в ту и в другую сторону, взвешивая их, лаская их, шлифуя их. В каждом великом писателе скрыты великий живописец, великий скульптор и великий музыкант»92.
Именно таким писателем был сам Марти, хотя бродячая жизнь политэмигранта и активное участие в борьбе за независимость Кубы оставляли немного времени для творчества. При его жизни вышли всего четыре поэтических сборника: «Исмаэлильо», «Свободные стихи», «Цветы изгнания» и «Простые стихи». В них - израненная душа, любовь, тревоги, надежды, весь его внутренний мир.
Марти интересен и значителен не только в поэзии, но и в прозе, и в литературной критике, и на ниве исторических исследований.
Увлеченность Марти историей тесно связана со свойственной ему общей концепцией понимания исторических судеб Латинской Америки, облеченной в предложенную им известную формулу - «наша Америка». Находясь в Мексике, Центральной Америке, США, он увлеченно изучает историю индейских цивилизаций, мифологию, культуру. Чичен-Ицу он называет каменной книгой, «чьи листы затеряны в лесной чаще, рассыпаны, разорваны, испачканы грязью. Пятьсот колон валяются на земле, безголовые статуи лежат у подножия расшатанных стен, многовековой травой заросли улицы. На стенной росписи шествуют жрецы, воины и звери, которые смотрят на тебя и как будто всё понимают, плывут корабли с двумя носами, выступают какие-то чернобородые люди и другие с курчавыми волосами, похожие на негров. Профили четко очерчены, краски чисты и свежи, словно еще бьется сердце художников, иероглифами и рисунками изобразивших историю народа, чьи корабли пристали и к африканскому берегу за одним океаном, и к азиатскому - за другим»93.
Во всех своих работах, в которых рассматривается древняя и колониальная история Америки, Хосе Марти выступает как последовательный антиколониалист, горячий сторонник индейцев, «наделенных, - по его словам, - способностью ко всему и всего лишенных». В острейших идеологических спорах латиноамериканских интеллектуалов XIX в. о месте и роли доколумбовых цивилизаций в истории Латинской Америки, о значении конкисты и трехвекового правления Испании в ее колониях Нового Света, о том, прав ли
92 Там же. С. 86.
586 93 Цит по: Там же. С. 48-49.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
JOSE MARTI.
EL PRESIDIO POLITICO EN CUBA.
MIORW 111)
imfirenu at Ramon гча»*»*гох Wa Млгсог,Ы
Титульный лист первой книги X. МАРТИ «Политическая тюрьма на Кубе». Мадрид, 1873
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
Д. Фаустино Сармьенто, называя испанцев цивилизаторами, а индейцев варварами, Марти неизменно оставался верен своей концепции. В статье «Древний человек Америки и его примитивные искусства», рассматривая основные направления деятельности людей того времени, как стремление «создавать и побеждать», и восхищаясь их достижениями, он отмечал, что испанцы совершили «историческое преступление и преступление против естества»: «Конкистадоры вырвали страницу из книги вселенной! Это были народы, именовавшие Млечный путь “Дорогой душ”, для них вселенная была наполнена Великим Духом, в котором был сконцентрирован весь свет... Они не считали как иудеи, что женщина сотворена из ребра мужчины, а мужчина вылеплен из глины, а полагали, что оба родились одновременно из семян пальмы»94.
Марти лоялен к индейцам и при освещении темы о жертвоприношениях. Одна из популярных в зарубежной историографии оценок этого явления исходит из того, что некоторые испанские хронисты сознательно весьма значительно завышали цифры жертвоприношений из политических и идеологических соображений. При всех имевшихся вариантах Хосе Марти всегда избирал наименьшую цифру, не вдаваясь при этом в поиски аргументов, то ли из-за неимения времени и возможностей для установления истины, то ли ради своего неизменно доброжелательного отношения к индейцам. В любом случае трудно согласиться с ним, что индейцы Мезоамерики приносили в жертву ежегодно не более 20 человек95. «Не будем искать у Марти скрупулезного исследования, исчерпывающей информации, - подчеркивал известный кубинский критик и политический деятель Хуан Маринельо, - научная точность здесь отсутствует, зато гениальный художник возмещает ее картинами огромной впечатляющей силы»96.
Столь же постоянен Марти и в характере оценок Лас Касаса, всегда восторженно возвышенных, лишенных каких-либо сомнений во всем том, что было написано этим миссионером и хронистом. В одной из своих самых ярких работ «Золотой век» Марти писал: «...эти конкистадоры-убийцы должны были прибыть из ада, а не из Испании. Но ведь он-то также был испанцем, испанцами были его мать, отец. Однако... он не грабил свободных индейцев... он не охотился на них с голодными собаками... не сжигал им руки и ноги, когда те не могли ходить. .. .не бил их хлыстами до потери сознания за то, что они не могли сказать своему господину, где больше всего золота...»97.
Как известно, в испанской историографии сторонники «розовой легенды», возвышавшей и облагораживавшей конкисту в Новом Свете, наделяли конкистадоров многими чертами античных героев, называли, например, Эрнана Кортеса Цезарем с душой Вергилия, восхищались отсутствием у них страха перед превосходящими силами противника, их равнодушием к голоду, ранам, возводили их на пьедестал великих и неповторимых. Хосе Марти, выделяя мужество, решимость и упорство конкистадоров, весьма далек от их идеализации. Он подчеркивал вслед за Лас Касасом их страсть к обогаще-
94 Marti Jose. Paginas escogidas. La Habana, 1971. T. 1. P. 173.
95 Acosta Leonardo. Jose Marti, la America precolombina у la conquista Espanola. La Habana, 1974. P. 63.
96 Маринельо X. Хосе Марти - испаноамериканский писатель. М., 1964. С. 275.
5 8 8 97 Acosta Leonardo. Op. cit. P. 41.
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
нию, жадность, зависть, варварские методы ведения военных действий.
Установленный в Испанской Америке колониальный режим Марти квалифицировал как хаотичный и анархический по своей сути и всегда противопоставлял ему гармоничный и естественный мир индейцев. Его идеал - «вырвать с корнем из нас испанское, колониальное, европейское». «Вырвать Испанию не из Кубы, - разъяснял он, - а из наших привычек»98 99.
В статье «Симон Боливар», написанной в 1891 г., Марти, отдавая должное революции рабов на Гаити (1791 г. - Е.Л.), писал: «Независимость Америки началась с крови век назад. Она не связана ни с Руссо, ни с Вашингтоном. Она вытекает из себя ~ QQ самой» .
Гордость за победу, за достижение независимости, отмеченная в этом очерке и в эссе о Сан-Мартине, смешивается у Марти с горечью, вызванной тем, что становление нового, «реального человека» в только что образовавшихся латиноамериканских государствах оказывается чрезвычайно сложным процессом. В работе «Наша Америка» он дает блестящую характеристику этого периода: «Мы были похожи на персонажей с маскарада: брюки английские, жилет парижский, пиджак североамериканский, накидка испанская. Ни с кем не общавшийся индеец ходил вокруг да около и удалялся в горы, на вершинах которых крестил своих детей. Беглый негр напевал ночью музыку своего сердца, безвестный и одинокий в мире волн и зверей. Крестьянин, созидатель, ослепленный негодованием, восставал против города и против самого себя»100.
И сколько еще ярких работ было бы написано Марти с его удивительной работоспособностью и творческим горением, если бы не обреченность изгнанника, если бы не тяготы быта и необходимость зарабатывать на жизнь то в качестве корреспондента ряда латиноамериканских газет, то в качестве консула Уругвая, Парагвая и Аргентины в США; если бы, наконец, говоря его словами, рука его с негодованием не отбрасывала бы перо, ибо жаждала «оружия более действенного, задач более мужественных и трудных»101.
В начале 80-х годов Хосе Марти вместе с Антонио Масео и Максимо Гомесом становится во главе национально-освободительного движения. В это
98 Ibid. Р. 88.
99 Marti Jose. Paginas escogidas. P. 231.
100 Ibid. P. 164.
101 Маринелъо X. Указ. соч. С. 140.
589
Часть III. Историки и историографические школы XIX века
время верхушка кубинского общества, обладавшая немалыми капиталами, боясь радикальной социальной ломки, стремилась не к независимости, а только к автономии, в рамках которой она надеялась осуществлять реформы экономического и политического характера. Критикуя автономистов, Марти заявляет: «Человек, который зовет в бой, неизмеримо дороже человека, который лишь умоляет; права не вымаливаются, а берутся, их не выпрашивают, а вырывают»102.
Такая бескомпромиссная революционность приводит Марти к новой ссылке. И опять он в Испании, однако ненадолго. Вскоре начинаются его многолетние странствия по странам Центральной Америки и Карибского бассейна. Он собирает средства и сплачивает живущих там кубинцев, разрабатывает планы вооруженного восстания на Кубе. В 80-е годы Марти подолгу живет в США. От его проницательного взора не ускользают намерения официального Вашингтона подчинить своему влиянию латиноамериканские государства и прибрать к рукам Кубу. Захватнические устремления великого северного соседа порождают у Марти вопрос: «Объединятся ли в насущно необходимый, благословенный союз древние, неразрывно связанные между собой народы Америки?» Идеи о солидарности и общности языка, религии, культуры и истории становятся главными аргументами в пользу создания этого «союза», который Хосе Марти называет «Наша Америка».
В начале 90-х годов подготовка патриотических сил Кубы к вооруженному восстанию вступила в решающую фазу. С этой целью Марти основал в 1892 г. Кубинскую революционную партию. Ее ячейки действовали не только на острове, но и на североамериканском полуострове Флорида, где проживало много кубинских рабочих-табачников.
Хосе Марти стал организатором и главным идеологом второй Войны за независимость кубинского народа (1895-1898), начатой патриотами 24 февраля 1895 г. в провинции Орьенте. Современники называли его наиболее радикальным революционером своего времени, стремившимся прежде всего к тому, чтобы независимое государство на Кубе «обеспечило бы своим сынам счастливую жизнь на протяжении многих лет», как говорил сам Хосе Марти. Ради этого он боролся, ради этого готов был умереть.
Для непосредственного участия в восстании Хосе Марти прибыл на Кубу вместе с Максимо Гомесом 11 апреля 1895 г. из Доминиканской Республики. Началась совершенно новая полоса его жизни в повстанческих отрядах, когда «все имущество за поясом», когда под голову подкладывается «опасность вместо подушки», когда «пасть побежденным в великом бою - это уже победа».
Когда-то, обращаясь к своей Музе, Марти писал:
Если есть высший суд, лишь с тобою Я предстану перед этим судом: Либо нас осудят обоих, Либо мы спасемся вдвоем.
Он погиб в самом первом своем сражении 19 мая 1895 г.
102 Henriquez Urena М. Panorama historico de la literatura cubana. La Habana, 1963. P. 221.
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА	Часть IV
В РУССКОЙ ПРЕССЕ, ЗАМЕТКАХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
И ТРУДАХ УЧЕНЫХ
ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ	Глава 1
О НОВОМ СВЕТЕ В РОССИИ
В XVI-XIX ВЕКАХ
«И НЫНЕ ТАМО НОВЫЙ МИР И НОВО СОСТАВЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКО»
В России сведения об открытии Нового Света стали распространяться в начале XVI в., вскоре после смерти королевы Изабеллы (1504 г.), когда в Московском государстве появились первые испанские служилые люди, обсуждавшие вопрос об установлении дипломатических отношений. Не менее значим в этой связи и 1525 год, когда из Испании с дарами Карла V возвратилось московское посольство во главе с Иваном Засекиным-Ярославским и С.Б. Трофимовым. Обращает на себя внимание и взгляд на эту проблему философа-богослова, просветителя Максима Грека, которому и принадлежат вынесенные в название этой части слова. В 1530 г. он писал: «Древние народы не умели плавать далее Гадира (Гибралтар. - Е.Л.\ а главное, не дерзали на это; нынешние же португальцы и испанцы, приняв все меры предосторожности, недавно, лет 40 или 50 тому назад (по истечении седьмой тысячи лет от сотворения мира), начали переплывать на больших кораблях и открыли множество островов, из которых некоторые обитаемы людьми, а другие необитаемы, и землю Кубу, настолько великую по размерам своим, что даже обитатели ее не знают, где она кончается...»1.
В XVI-XVII вв. отдельные сведения об Испании, Португалии и их владениях появлялись в распространявшихся в Московской Руси «Космографиях» - географических сочинениях, переводных (чаще всего польских и голландских) или русских компилятивных. Иногда «Космографии» переводились вместе с отдельными частями хроник. В этом случае читатели получали представление не только о географических особенностях того или иного региона, но и об его истории. Непосредственно для нашей темы представляет наибольший интерес «Космография» 1670 г. с описаниями «пряных зелий» Южной Америки, с указаниями на то, что в «Америке живут дикие люди, питаются они мясом животных и рыбой, и владеет этими людьми шпанский король»2.
Великий русский ученый М.В. Ломоносов уже отводил Американскому континенту его «законное» и важное место в мировой «табели о рангах».
^ит. по: СССР-Куба: Альманах. М., 1990. С. 6.
2 Цит. по: Марков С. Земной круг. М., 1966. С. 400.
591
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
В «Письме о пользе стекла», поэме, посвященной куратору Московского университета И.И. Шувалову, он писал:
Уже Колумбу вслед, уже за Магелланом Круг света ходим мы великим Океаном3.
Во второй половине XVIII в. этим маршрутом воспользовались первые русские путешественники: И. Полубояринов в 1763 г. оказался в Бразилии, а Ф.В. Каржавин несколько позже - на островах Вест-Индии.
Однако вплоть до конца XVIII в. сведения о Новом Свете пополнялись главным образом за счет дипломатических, торговых и постепенно развивавшихся культурных связей со странами Западной Европы и с Испанией. Характер и обилие данных, касающихся развития экономики, позволили, например, известному русскому историку В.Н. Татищеву (1686-1750) в статье «О купечестве и ремеслах» сравнить торгово-экономические возможности Англии, Франции, Голландии и Испании в первые десятилетия XVIII в. и расставить в основном верные акценты. Говоря об Испании, он отмечал, что она «не большая ли от всея Европы из Индеи златом, сребром, алмазы и другими драгоценными товары богатство каждогодно получает, к тому и внутренними многими весчми изобилует, но за недостатком прилежности к рукоделиам и торгу весьма оскудевает, ибо для помосчи и засчищенна в войнах принуждена своими богатствы других снабдевать и славу свою оным уступать»4.
В 1795 г. в России увидело свет первое многотомное произведение, освещавшее историю и географию четырех населенных континентов Земли (кроме Австралии, которая здесь лишь упоминалась). Название по существу являлось аннотацией этого трехтомного труда - «Новейшее повествовательное землеописание всех четырех частей света, с присовокуплением самого древнего учения о сфере, а также и начального для малолетних детей учения о землеописании. Российская империя описана статистически, как никогда еще не бывало. Сочинено и почерпнуто из вернейших источников, новейших лучших писателей учеными Россианами. Иждивением книгопродавца Ивана Глазунова. В Санктпетербурге, при Императорской Академии Наук». Авторами труда являлись члены «Общества друзей словесных наук» М.И. Антоновский и М. Жулковский. Первый из них пользовался наибольшей известностью. Он окончил Московский университет, сотрудничал с А.Н. Радищевым и Н.И. Новиковым, издавал с 1789 г. общественно-политический журнал «Беседующий гражданин».
С начала XIX в. помимо упоминавшихся выше источников и русской прессы (которой в данном труде посвящена специальная глава) для распространения и популяризации знаний о Новом Свете стали широко использоваться материалы кругосветных плаваний русских моряков и экспедиций ученых, записки путешественников. Из современных отечественных исследователей существенный вклад в разработку этих проблем внесли: Л.С. Берг5, А.В. Ефимов6, Л.А. Шур7. Ряд важных документов и материалов представлен в сбор-
3Ломоносов М.В. Избранные произведения. М., 1986. Т. 2. С. 241.
4 Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1970. С. 392.
5Берг Л.С. Очерки по истории русских географических открытий. М.; Л., 1949.
6Ефимов А.В. Из истории великих русских географичеких открытий. М., 1950.
7 Шур Л.А. К берегам Нового Света: Из неопубликованных записок русских путешественников 592 начала XIX в. М., 1971.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
нике «По следам Колумба. Свидетельства русских и советских писателей, ученых и путешественников о Латинской Америке»8. Многие аспекты этой темы освящены в работах Б.Н. Комиссарова.
Среди первых «российских Колумбов» следует назвать Федора Васильевича Каржавина (1745-1812), человека легендарной судьбы, побывавшего во второй половине XVIII в. в Северной Америке, на Мартинике и Кубе, несколько раз взятого в плен англичанами. Он был и преподавателем французского языка в семинарии Троице-Сергиевой лавры, и лекарем на испанском корабле, и переводчиком при французском консуле в Виргинии. Каржа-вин был многогранной личностью: учился в Сорбонне, работал помощником знаменитого русского архитектора Баженова, в 1772 г. в журнале Н.И. Новикова «Живописец» появилась его первая публикация, и с тех пор он постоянно занимался литературным трудом.
В строго документированной книге В.Г. Дмитриева «По стране литера-турии» воссоздан портрет Ф.В. Каржавина. Автор отмечает: «“Богодар Враж-кани”, “Божедар Жакарвин” - такие подписи можно встретить, изучая русскую литературу конца XVIII века. За этими оригинальными псевдонимами стоит человек, чья жизнь была полна необычайных приключений»9.
Будучи по своим взглядам одним из самых передовых людей того времени, Каржавин весьма критически относился к завоеванию Испанией Нового Света и последующему характеру его эксплуатации, особенно к рабству. В книге «Примечания на некоторые места сего описания Караванного хода» (1790) он отмечал: «Мщение, достойное древних эспаньолов, которые с мечом в одной руке и с крестом в другой, сопровождаемые псами, изрубили, растерзали, сожгли двадцать миллионов душ, как на островах, так и на матерой земле Америки (именно на островах Порторике, Сан-Доминге и Кубе -два миллиона, а на матерой земле - 18 миллионов), не имея никакой причины злобы и огорчения на простодушных народов, которые приняли сих странников с обожанием, но единственно для мнимого прославления Бога и для приведения прочих американцев познанию некровопролитной веры Христовой и духа кротости и человеколюбия, на котором она основана»10. Несмотря на явное преувеличение числа жертв конкисты и колонизации Испанской Америки, общий пафос осуждения Каржавиным этих процессов, безусловно, делает ему честь.
Столь же непримирим Каржавин и в отношении введения испанцами рабства в этих владениях. Не скрывая симпатии к невольникам, он писал в своей книге «Описание острова Санкт-Доминго» (1793): «Негры не без храбрости. В сражении Негр будет исполнять должность перед глазами своего командира, естьли только не бывал когда-либо наказан безвинно: ибо хотя заслуженное наказание сносит терпеливо; но в противном случае готов поступать на всякую крайность. Никогда не подлежит грозить им. Наказывать ли, прощать ли, должно тотчас, а без того разбегутся в леса! От таких-то набегов размножились в нынешние времена беспокойство и смятение. Ежели начнут
8 Siguendo las huellas de Colon. Relatos de escritores, cientificos у viajeros rusos у sovieticos sobre America Latina. M., 1990.
9 Дмитриев В.Г По стране литературии. М., 1987. С. 158.
10 Цит. по: СССР-Куба. С. 9.
593
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
толпиться или бунтовать... тогда защищают себя яростно. Увидят ли, что остается им либо смерть, или плен, то избирают первую, напротив того делают их самые малые успехи непобедимыми. Презрению смерти приписывают мужество Негров... а должно находить тому причину в твердости духа, которая помогает им превозмогать страдание, опасность и смерть»11.
Прославился Каржавин и как переводчик книг по истории, географии и архитектуре. «Русский американец», как он сам себя называл, не только увидел, но и достаточно подробно описал увиденные им части света, внеся свой вклад в их восприятие в России. «Я объехал три части света, - писал он в свое время отцу, - знаю, где находится пятая часть света, нам еще неизвестная; я прошел сквозь огонь, воду и землю»12.
С начала XIX в. исключительно важную роль в жизни России стал играть морской флот. С 1803 г. в стране снаряжались многочисленные кругосветные экспедиции. Наряду с моряками в них принимали участие ученые, общественные деятели, писатели, художники, журналисты. Некоторые из этих плаваний имеют существенное значение для изучения процесса формирования представлений о Латинской Америке. Весьма знаменательно, например, что накануне отплытия шлюпа «Камчатка» из Петербурга в кругосветное плавание 1817-1819 гг. капитан судна В.М. Головнин был принят императором Александром I. Напутственные слова русского императора были весьма красноречивыми: «Ты имеешь редкий случай сказать своему государю правду; я часто употребляю несколько месяцев, чтобы узнать истину о том, что делается около меня, но за 13 тыс. верст я никого не имею на то способа; я надеюсь, что ты известишь меня откровенно о всем, что происходит в селениях нашей Американской компании, о которой я слышал много худого»13. К счастью, как правило, все владевшие пером пассажиры судов описывали в своих работах не только Русскую, но и Испанскую Америку.
На «Камчатке» находился тогда и Федор Федорович Матюшкин14 (1799-1872). Он дважды - в 1817-1819 гг. и в 1825-1827 гг. - на корабле «Кроткий» участвовал в кругосветных плаваниях. После лицея вся его жизнь оказалась связана со службой в Российском флоте, на склоне своей карьеры он был произведен в адмиралы (1867 г.).
Большой интерес представляет оставленный Матюшкиным «Журнал кругосветного плавания на шлюпе “Камчатка” под командованием капитана Головнина» - источник по латиноамериканской истории, увиденной и представленной им русскому читателю. Дополнительную значимость этим сюжетам придает тот факт, что накануне отплытия своеобразную инструкцию
11 Там же.
12 Цит. по: Дмитриев В.Г Указ. соч. С. 159.
13Литке Ф.П. Дневник, веденный во время кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка» И Шур Л.А. Указ. соч. С. 89.
14 Однокашник и друг А.С. Пушкина с лицейских лет. Сколько горечи было в его словах, когда до него дошла весть о гибели великого поэта. Узнав об этом в Севастополе, он тут же написал их общему другу М.Л. Яковлеву, также лицеисту, находившемуся в то трагическое время недалеко от поэта: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?..». (Цит. по: Вересаев В. 594 Пушкин в жизни. М.; Л., 1932. Т. 2. С. 313.)
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
по характеру ведения Журнала и отбору материала Матюшкин получил непосредственно от А.С. Пушкина. Основное внимание в нем уделяется Бразилии, Перу и Новой Испании.
Читатель, интересовавшийся ранее российско-латиноамериканскими связями первой половины XIX в., начав чтение Журнала Матюшкина, будет приятно удивлен, встретив на первых же страницах своего старого знакомого - русского консула в Бразилии Г.И. Лангсдорфа15, уделившего его автору большое внимание. Отзываясь о Григории Ивановиче с большой симпатией, Матюшкин однажды с юношеским максимализмом замечает: «...он уже понимает по-португальски и говорит, но на все вопросы, касающиеся до его родины, до обычаев и нравов его единомышленников, он не отвечает и представляется как будто не понимает вопроса...»16. Трудно комментировать характер этой оцен
Ф.Ф. МАТЮШКИН.
Акварель С.Г. Чирикова
ки, но она показывает, насколько глубоко и всесторонне 18-летний путешественник подходил к реализации своей миссии, вникая практически во все проблемы.
В политической жизни Европы и Америки того времени одним из главных вопросов был вопрос о запрещении работорговли. Он обсуждался на Венском конгрессе 1814-1815 гг. и был чрезвычайно актуален для заморских владений Испании и Португалии. Чрезвычайно волновал он и Матюшкина, человека преддекабристских настроений. «Замечательно также, - отмечалось в Жур
нале, - что негры, находясь под игом жестокосердных португальцев, вместо того, чтобы составить меж собой тесный братский союз, живут в величайшей вражде между собой и радуются, когда единоземец их страждет»17.
Б.Н. Комиссаров, много и успешно работавший по бразильской проблематике, еще в 1960-е годы отмечал, что и Журнал Матюшкина, и подготовленный во время этого же кругосветного путешествия «Дневник» Ф.П. Литке являются ценнейшими источниками, вносят много нового в наши представления о ряде стран Латинской Америки. Действительно, читая в данном
15 Лангсдорф Григорий Иванович (1774-1852) - русскй ученый, натуралист, академик. Участник первой русской кругосветной экспедиции И.Ф. Крузенштерна (1803-1806). С 1812 г. -генеральный консул в Рио-де-Жанейро. В 1821-1829 гг. возглавлял русскую научную экспедицию в Бразилии. Подробнее см.: Комиссаров Б.Н. Русские источники по истории Бразилии первой трети XIX века. Л., 1977.
16 «Журнал кругосветного плавания на шлюпе “Камчатка” под командованием капитана Головнина» // Шур Л.А. Указ. соч. С. 34-35.
17Там же. С. 35.	595
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
случае Журнал, на каждой странице восхищаешься пытливостью ума нашего соотечественника.
Весьма интересен помещенный в Журнале анализ состояния бразильской экономики. Начинавшийся в этот период бразильский кофейный бум был очень точно оценен Матюшкиным: «С недавнего времени благосостояние и население Бразилии начали приметным образом увеличиваться, и это с тех пор, как англичане перестали ввозить негров в свои колонии, и когда вся африканская торговля перешла в руки бразилианцев. С тех пор число жителей в Рио-Жанейро увеличилось от 120 до 150 000 жителей, и кафейные и сахарные плантации чрезвычайно умножились. 4 года тому назад вывозили из Рио-Жанейрской области токмо 4 000 п[удов] кофею, а ныне вывоз простирается на 100 000 п[удов] и более»18.
В XVIII - начале XIX в. один из циклов бразильской экономики был связан с добычей золота. Это направление также отмечено Матюшкиным. «В рассуждении добывания золота нет никаких перемен - оно производится на прежнем основании - мины (рудники (порт.). - Е.Л.) отдаются частным людям на откуп, и [в] вознаграждение они обязаны короне отдавать 5-ю часть добываемого металла, что составляет ежегодно до 150 пудов. Но редкие занимаются добыванием золота, потому что прибыль, которую они получают, не бывает сообразна с издержками, кои на то употребляются, и большая часть предпочитает кофейные или сахарные плантации как выгоднейшие...».
Завершая анализ бразильской экономики и торговли, Матюшкин отмечал: «...что же касается до фабрик и мануфактур, то их в Бразилии совершенно нет, а все привозится из Англии, и вся внешняя торговля всех португальских владений в Америке находится преимущественно в руках англичан; впрочем, и другие народы имеют право свободно торговать, и при нас находилось судно под русским флагом, пришедшее из Архангельска, с хлебом, доска[ми] и стеклянною посудою»19.
Наряду с другими европейцами, побывавшими в этот период в Бразилии, Матюшкин был потрясен антисанитарией, царившей в Рио-де-Жанейро: «На площадях и на улицах валяются негры. Из окошек выбрасывают всякую нечистоту, везде валяются околевшие лошади, собаки, кошки, и по всему городу распространяется заразительный запах...». Как человек высокообразованный, он не мог пройти и мимо проблемы образования, с удивлением констатировал: «Исключая нескольких весьма худых школ, здесь и во всей Бразилии не находится никаких учебных заведений»20.
Среди первых впечатлений, поразивших Матюшкина в Лиме (да, откровенно говоря, и меня, когда я впервые читал Журнал) была его встреча с человеком, хорошо говорившим по-русски. В дальнейшем оказалось, что всего таких людей в городе было трое, один из них - плотник Белоусов21. К сожалению, больше никаких подробностей об этих людях в тексте не содержится.
Весьма памятной оказалась и встреча во дворце с вице-королем Перу Хоакином Песуэлой, вице-королевой и главным инквизитором. Изложив
18 Там же. С. 37.
19Там же. С. 37-38.
20 Там же. С. 42.
596 21 Там же. С. 48.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
довольно точно предысторию восхождения инквизитора на столь высокий пост, Матюшкин продолжал: «Он с достоинством поддерживает сан свой уже второй год, и ему одному, вероятно, Испания обязана тем, что Перу еще не во власти патриотов... Духовенство здешнее должно его ненавидеть потому, что он укротил самовластие и тиранство инквизиции, без его особенного позволения никого нельзя ввергнуть в руки монахов. Он, не называясь, есть глава церковного суда. Сам король Фердинанд VII его не любит и желает давно его лишить достоинств, но он ему необходим...»22.
В Перу шлюп «Камчатка» находился с 8 по 18 февраля 1818 г., и приходится только удивляться тому, как за столь короткий срок Матюшкин сумел вникнуть в сложнейший характер событий, происходивших в этом вице-ко-ролевстве и в генерал-капитанстве Чили. О глубоком понимании им происходившего свидетельствует следующий пассаж из Журнала: «В Хили (Чили. -Е.Л.} в скором времени должна произойти жестокая битва между патриотами и королевскими приверженцами. Если вторые [останутся] победителями, то [вице-король] лишается своего достоинства, ибо он не нужен; если первые, то Америка свободна, и кажется, что все желают сего. С кем я ни говорил, все недовольны королем, все желают переменить свое правление - сам J[o]akim в душе республиканец, и одна клятва принуждает его держаться стороны короля. Расположение свое к патриотам он показал тем, что всех тех, коих несчастье привело быть в плену, он содержит весьма хорошо, вопреки строгому и именному повелению Фердинанда VII, который приказал их предавать бесчеловечным мучениям инквизиции»23.
Где бы ни находились русские моряки, в Бразилии, Перу или Новой Испании, повсюду они встречали доброжелательных людей, преисполненных любопытства и некоего восхищения представителями далекой России, прибывшими не покорять, а узнавать. Матюшкин специально не касался этой темы, однако, в Журнале имеется целый ряд эпизодов, подтверждающих данный вывод. Например, говоря о встрече с индейцами Калифорнии, новоальбионцами, он подчеркивал: «Они все смотрели на меня, но, зная их миролюбивый нрав и особенную привязанность к русским, я смело пошел к ним навстречу...»24.
На шлюпе «Камчатка» вместе с Матюшкиным плыл и Федор Петрович Литке (1797-1882), который в последующие десятилетия сыграет большую роль в развитии отечественной науки, став одним из основателей Русского географического общества и президентом Петербургской академии наук. В молодые годы он совершил еще одно кругосветное путешествие: в 1826-1829 гг. на шлюпе «Сенявин». Научная деятельность Ф.П. Литке обстоятельно освящена в работах Л.С. Берга, А.Д. Добровольского, Н.Н. Зубова, Б.Н. Комиссарова, Б.П. Орлова и др. Вместе с тем, латиноамериканские сюжеты «Дневника», который вел Литке на «Камчатке», были впервые изданы только в 1971 г. в указанной выше публикации Л.А. Шура и рассматривались главным образом Б.Н. Комиссаровым25.
22 Там же. С. 49.
23 Там же. С. 49-50.
24 Там же. С. 66-67.
25 Комиссаров Б.Н. Дневник путешествия Ф.П. Литке на шлюпе «Камчатка» в 1817-1819 гг. // Известия Всесоюзного географического общества. 1964. Т. 96. № 5.
597
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Характерно, что путевые заметки Матюшкина и Литке, написанные в одно и то же время и в одних и тех же географических широтах, практически не дублируют друг друга. Литке в наибольшей степени интересовала Война за независимость Испанской Америки, а именно - специфика развития событий в Новой Испании, Перу, Чили, возможность завоевания независимости Кубой и Пуэрто-Рико и перспектива создания патриотами единого независимого государства на основе бывших испанских владений. Все это - исключительно ценные свидетельства того времени (два последних вопроса освещаются в специальных тетрадях Литке, которые не вошли в «Дневник»).
Литке также тепло отзывался о Г.И. Лангсдорфе: «Я не знаю, чтобы мы стали делать и как бы провели свое время, если бы не находился здесь (в Рио-де-Жанейро. - ЕЛ.) генеральный наш консул Г.И. Лангсдорф... Услужливость и приветливость человека сего превосходит всякое описание». Через два десятка строк следует детализация его портрета: «Лангсдорф -человек лет около 45, низенький, сухощавый, с довольно малозначущей физиономией, любит говорить по-русски, но весьма трудно изъясняется. Стараясь занять нас сколько возможно, показывал он нам, между прочим, бесподобное, сделанное им здесь собрание насекомых, содержащее в себе более 6 тысяч никем не описанных или вовсе неизвестных родов...»26. И, наконец, еще один штрих: «Лангсдорф - надворный советнк и ордена Св. Анны 2 класса ковалер. Жена его - Фредерика Федоровна. Если мы когда-нибудь забудем ласку и приветливость их, то пусть забудут нас друзья наши...»27.
Бразильские впечатления Литке разнообразны. Самым главным из них была встреча с королем Португалии, которая разочаровала Литке: «В дождливую погоду с трудом добрались до дворца, долго ожидали аудиенции, были приняты (шесть человек. - ЕЛ.) только пол-десятого вечера». После представления их Лангсдорфом, монарх побеседовал пять минут с Головниным и распрощался с ними. В своих оценках всего увиденного Литке крайне резок: «Каков поп, таков и приход: пословица сия весьма идет к португальскому двору; маловажность короля отпечатывается во всем его окружающем, не говоря уже о загородном дворце его, который столько же походит на дворец, как наш Зимний дворец на курную избу, все прочее сожаления достойно28.
В Перу у Литке созрела уверенность в том, что Испания вскоре потеряет все свои владения в Новом Свете. Особенно памятной в этом отношении для него оказалась беседа с представителем Филиппинской компании в Лиме Педро де Абадией, поставлявшим продукты российским морякам и оказывавшим другие виды содействия, награжденным за это Александром I орденом Св. Анны второй степени (фигурирует в тексте под фамилией Обадия). Этот богатый купец был убежден, что «перуанские патриоты ждут... только разбития королевских войск в Хили, чтобы объявить себя независимыми. Мексика непременно последует примеру Перу; итак, Гишпания теперь на волос от того,
26 Литке Ф.П. Указ. соч. С. 97.
27 Там же. С. 109.
598 28Тамже. С. 105.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
чтобы лишиться всех своих владений в Новом Свете». «Обо всех сих обстоятельствах, - продолжал Литке, -Обадия с великой откровенностью и даже некоторым энтузиазмом говорил с капитаном нашим. “Ежели Вам случится еще раз снова зайти, - говорил он, - то найдете здесь большие перемены. Ежели патриоты одержат верх, то мы знаем, что будем делать”. Между тем просил он капитана, чтобы в записках его, ежели он их когда-нибудь издаст, не упоминал он ничего о сих словах его и чтобы вообще о сем предмете немного говорил. Обадия намерен в скором времени оставить Перу. Капитан спросил его, не в отечество ли свое он хочет возвратиться. “Сохрани бог, - возразил он, -Гишпания будет последнее место на Земном шаре, где я соглашусь жить.
Я имею в виду Францию и Россию -	Ф.П. ЛИТКЕ.
ВО Франции Прельщает меня климат,	Литография (1823 г.)
в России же все прочее”»29.	---------------------------------
Крайне консервативным для того
времени выглядит вывод Литке, что многие экономические проблемы Перу связаны с нехваткой там негров: «Сих последних, - писал он, - нет способа везти около мыса Горна, ибо они, наверное, все перемрут, чему бывали и при-
меры. Прежде привозились они из Хили, куда доставлялись сухим путем из Буэнос-Айреса и прочих мест. Теперь же доставление сие прекратилоось, и в неграх чувствуется здесь великий недостаток»29 30
Как и Матюшкин, Литке довольно быстро разобрался во многих проблемах перуанской действительности. В частности, это относится ко внешней торговле. Он справедливо определил доминирующий в ней контрабандный характер. Отметив, что Перу вывозит главным образом хину и шерсть, правда, забыв при этом о полезных ископаемых, он продолжал: «Сюда привозить можно с величайшей выгодою все без изъятьия мануфактурные произведения и воск; в сих двух статьях, в особенности последней, великий здесь недоста-ток; даже у вице-роя в комнатах горят сальные свечи»31.
Таким образом, «Дневник» Литке и «Журнал» Матюшкина открывали много нового всей читающей публике России.
Еще одна кругосветная экспедиция связана с именем Отто Евстафье-
вича (Августовича) Коцебу (1788-1846). Этот великий мореплаватель не только с успехом бороздил моря и океаны, но и писал книги, впрочем, как и
29Тамже. С. 121-122.
30Там же. С. 133.
31 Там же.
599
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Крузенштерн, и Головнин, и Лазарев, и др. В отечественной историографии творчество Коцебу, и в частности его «Новое путешествие вокруг света в 1823-1826 гг.», наиболее полно проанализировано Д.Д. Тумаркиным32.
Латиноамериканские сюжеты в этой книге касаются в основном Бразилии и Чили. В Предисловии автор отмечал: «...описание малооизвестных или вовсе неизвестных земель, характеристика тамошних обитателей, как и рассказ о пережитом среди них, способны вызвать не меньший интерес, чем среднего достоинства роман... Что же касается моего стиля, то я вновь рассчитываю на снисходительность читателей. Посвятив себя с юных лет морской службе, я не имел времени на то, чтобы овладеть писательским ремеслом»33. Конечно, во времена Пушкина многие даже профессиональные писатели должны были прибегать к подобным извинениям, что же касается Коцебу, то анализируемая нами работа, думается, превосходит достоинства среднего романа, а своей точностью оценок исторического характера порой просто поражает.
В морском порту Рио-де-Жанейро российский шлюп, бросив якорь, оказался рядом с двумя судами, которые привезли африканских невольников. Комментарий Коцебу не может не вызвать уважения: «Торговля людьми - позорное пятно на цивилизованных государствах, которого большинство из них уже начинает стыдиться. Но здесь она еще процветает под защитой закона и производится со всей бесчеловечностью, порожденной корыстолюбием»34.
Коцебу удивительно точно оценил характер глубоких перемен в жизни Бразилии в связи с переездом туда в 1807 г. португальского двора. Именно он впервые в России поведал о некоторых деталях этого события, о том, что за королем последовали 12 тыс. гражданских лиц и около 14 тыс. военных, что бразильские порты были открыты для всех европейских судов, и предоставленная тем самым свобода торговли способствовала подъему промышленности, а затем и просвещения. Он близок к истине и при освещении обретения Бразилией независимости (чему способствовала передача власти португальского короля своему сыну, наследному принцу Педру I)35.
В книге Коцебу мы встречаемся с таким известным персонажем, как английский адмирал лорд Кокрэн, командовавший в годы Войны за независимость Латинской Америки флотом Чили, затем бразильским флотом и в разговорах с Коцебу не раз заявлявшим, что хочет перейти на службу в Россию. Наш соотечественник оставил нам его портрет: «Во внешности Кокрэна и во всей его манере держаться есть скорее что-то отталкивающее, чем привлекательное. Он очень неразговорчив, и потому в ходе обычной беседы трудно распознать в нем умного и знающего человека. Кокрэну пошел уже шестой десяток. Он высок и худощав, все время сутулится, имеет рыжие волосы и резкие черты лица. Его полные жизни глаза, скрытые под нависшими густы-
32См. комментарии Д.Д. Тумаркина в кн.: Коцебу О. Новое путешествие вокруг света в 1823— 1826 гг. М., 1959; Тумаркин Д.Д. Предисловие // Коцебу О. Новое путешествие вокруг света в 1823-1826 гг. М., 1981. С. 3-21.
33 Коцебу О. Указ. соч. М., 1981. С. 23.
34 Там же. С. 36.
600 35 Там же. С. 39.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
ми бровями, обычно смотрят вниз и лишь изредка поднимаются для того, чтобы взглянуть на собеседника»36 37.
Коцебу впервые изложил и некую структуру части бразильского общества: негры-рабы; немногочисленная прослойка свободных чернокожих из отпущенных на волю рабов и их потомства; с последними иногда вступают в браки белые низшего происхождения. «От этих браков, но чаще от внебрачных связей и рождаются мулаты. Мулаты и свободные негры образуют сословие городских обывателей, к которому принадлежит также небольшое число белых; они, как правило, в высшей степени невежественны и порочны. Внешний вид этих людей полностью соответствует их внутреннему содержанию... Они занимаются главным образом торговлей рабами и содержат специальные лавки, где этих несчастных можно осмотреть и купить, как всякий другой товар. Ежегодно в Бразилию привозят около 20 тысяч негров. Жен-
О.Е. КОЦЕБУ
щины продаются в среднем по 300 пиастров, а мужчины - вдвое дороже»
37
Диапазон взглядов и оценок Коцебу довольно широк. В Южной Америке
он часто встречает торговые суда США и делает весьма основательный вы-
вод, где не последнюю роль играют и многочисленные прошлые впечатления: «Вообще североамериканцы превзошли все другие народы, в том числе и англичан, по части усердия и настойчивости, проявленных в торговых предприятиях. Их корабли можно встретить на всех морях, даже в наименее посещаемых местах. Североамериканцы повсюду умеют найти источник наживы и не гнушаются самыми маловажными предметами, если из них можно извлечь прибыль»38. Глубокое впечатление произвела на Коцебу борьба за независимость в Чили. Ему известны основные этапы этой борьбы, начиная с XVI в.: «Долгое время испанцы вели беспрерывную войну с коренными жителями этой страны, называемыми арауканами. Эти сильные, ловкие и предприимчивые люди отступали в горы, где они были непобедимы, и оттуда то и дело совершали нападения на чужеземных пришельцев. Испанцам в конце концов пришлось признать независимость арауканов, которую те успешно отстаивали до сего дня. Они все еще придерживаются в горах своего прежнего кочевого образа жизни и остаются верны религии и обычаям
36 Там же. С. 41.
37 Там же. С. 44.
38 Там же. С. 50.
601
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
предков». Коцебу весьма позитивно оценивал и победный исход Войны за независимость Чили, отметив, что «своей независимостью чилийцы больше всего обязаны известному генералу Мартину (Хосе де Сан-Мартину. -
Естественно, что в данной работе мы не можем коснуться материалов всех кругосветных экспедиций XIX в., да в этом и нет необходимости. Рассмотренные путевые заметки свидетельствуют о том, что уровень представлений о Новом Свете, о Латинской Америке был в России довольно высок. Важно подчеркнуть, что и Матюшкин, и Литке, и Коцебу являлись, говоря современным языком, представителями технической интеллигенции и, тем не менее, обладали обширными знаниями, касавшимися истории народов далекого континента.
Хотелось бы также сказать несколько слов о том, что иногда с экспедициями в Новый Свет отправлялись русские художники: Л.А. Хорис, И.Г. Вознесенский, П.Н. Михайлов, М.Т. Тиханов (Тихонов) и др., оставившие потомкам исключительно интересные серии карандашных рисунков, акварелей, эскизов. Эти работы имеют безусловную ценность исторических источников; коллекции хранятся в музеях Академии художеств и в Русском музее в Санкт-Петербурге.
Так, выпускник Петербургской академии художеств уроженец г. Екатери-нослава Л.А. Хорис (1795-1827) в 1815-1818 гг. участвовал в кругосветном путешествии на бриге «Рюрик» во главе с Коцебу. Отличные рисунки молодого художника, сделанные на островах Полинезии, в Бразилии, Чили, Калифорнии и на других широтах вошли в книгу Хориса, изданную в 1822 г. во Франции39 40. В России они издавались в 1821-1826 гг. под названием «Живописное путешествие вокруг света, представляющее изображение диких Америки, Азии, Африки и островов Великого океана» и в публикациях Коцебу, связанных с этим плаванием. Трагически сложилась судьба молодого художника. В 1827 г. он, совершая путешествие по Антильским островам и Северной Америке, высадился в Мексике. Около населенного пункта План дель Рио он стал жертвой нападения группы индейцев. В этом городе художник и был похоронен.
В многочисленных кругосветных путешествиях (к 1837 г. их было уже более десятка) принимали участие и ученые. Одним из них являлся Фердинанд Петрович Врангель (1796-1870), прославившийся не только как известный мореплаватель, адмирал, но и как талантливый географ, один из членов-учредителей Русского географического общества, много лет изучавший Северо-Восточную Сибирь, проводивший там навигационные, гидрографические и климатические исследования. Его именем назван остров в Ледовитом океане.
Помимо двух кругосветных путешествий (упоминавшееся выше на шлюпе «Камчатка» и в 1825-1827 гг. в роли командира корабля «Кроткий»), а также ряда других плаваний, Врангель побывал в Мексике. 1 января 1836 г. на корабле «Ситха» он прибыл в порт Сан-Блас и несколько месяцев находился в стране. Дневник, который он вел, является ценным источником по истории Мексики.
39 Там же. С. 56, 57.
602 Choris L. Voyage pittoresque autor du monde. P., 1822.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Мексика 30-х годов XIX в. испытывала острые проблемы в экономической и политической жизни, беспрецедентное давление со стороны США с их стремлением захватить Техас, а в дальнейшем и другие территории. Все эти вопросы оказались в поле зрения Врангеля. Конечно же, его интересовали и природа, и люди, и история нового государства.
«После того как мы пересекли Мексиканскую республику, - отмечал он, - можно задать себе вопрос: какое общее впечатление оставила природа страны и ее население? Должен сказать, что описание Мексики ввело меня в заблуждение, они [описания] представили мне более прекрасную картину красот природы, чем мы увидели ее в действительности; впрочем, природа Мексики имеет свооеобразную прелесть: она в высшей степени оригинальна: безлесные степи, покрытые кактусами и окруженные горами, горные ущелья, тропическая растительность в небольших селениях, богатых влагою; прекрасно возделанная низменность (baxia) и мексиканское плоскогорье, окруженное высокими горами; правильно построенные поселения и города»41.
Взгляд Врангеля на Мексику того времени я бы назвал восторженно-скептическим, очарование сменяется резкой критикой или же полным неприятием того или иного явления. Такая позиция касалась многих аспектов мексиканской жизни. «Со времен революции, - сетовал автор, - в Мексике не только не строится ничего нового, но даже не сохраняется старое, все разрушается. От полного погружения в варварство страну удерживает активная деятельность иностранцев, и как раз их-то ненавидят мексиканцы». Здесь кажется, что Врангель готов все увиденное предать анафеме, однако уже следующий абзац - по меньшей мере - дружеская рука, протянутая мексиканцам: «Сельские жители Мексики - хороший народ, они отличаются добродушием, кротостью нрава, вежливостью, ими легко управлять. Все, что есть в них плохого, внушается им священниками. Священничество с огромным числом монахов представляет для страны истинное бедствие; суеверие, безнравственность, нетерпимость взращиваются и лелеются этим паразитическим сословием»42.
Поразительно верную оценку дал Врангель мексиканским чиновникам и мексиканскому правительству: «Сословие чиновников - это развращенная корпорация. За деньги здесь можно получить все; чиновниками руководят только личные интересы, ни нравственности, ни патриотизма здесь не найдешь.
Правительство слабое, недобросовестное, и за что ни берется, все выходит из рук вон плохо. Хороша республика, где глава ее Санта-Анна - самый большой вор, бесстыднейший хвастун, совершенно невежественный человек; члены правительства - креатуры этого человека; в палате депутатов не существует оппозиции, нет ее и в прессе!! Правительство постоянно нуждается в деньгах. Грабители не только не преследуются, но их даже щадят...»43. Данная трактовка правительственного аппарата весьма актуальна и для нашего времени.
41 Врангель Ф.П. Дневник путешествия из Ситхи в Санкт-Петербург через Мексику // Шур Л.А. Указ. соч. С. 256.
42 Там же.
43 Там же.
603
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
Дневник Врангеля дополняется тремя Приложениями. В одном из них (№ 3: Записка о переговорах с Мексиканским правительством) представляет интерес точка зрения автора на характер взаимоотношений США и Мексики. Ратуя за улучшение многочисленных связей между Россией и Мексикой, Врангель считал, что этому могут способствовать складывавшиеся в то время крайне сложно и унизительно для Мексики отношения с США. На его взгляд, поворот Мексики в сторону России будет реален, «если провинция Техас перейдет к Северной Калифорнии. Ибо в сем случае, вероятно, и северная часть Новой Мексики, провинция Сонора и самая Калифорния недолго останутся в зависимости Мексики»44. По мнению Врангеля, подобный сценарий может заставить Мексику искать себе союзников в Европе. Удивительные пророчества нашего соотечественника о территориальных амбициях северного соседа исполнились через 12 лет, после американо-мексиканской войны 1846-1848 гг. К сожалению, его рассуждения о возможном сближении Мексики и России в то время не оправдались.
Рассмотренные нами материалы заняли важное место в формировании представлений о Латинской Америке в России. Собранные по крупицам сведения, попытки представить характер и масштаб событий, происходивших в Новом Свете, дать оценки тем или иным явлениям, воссоздать, наконец, не только социально-экономический, но и природный портрет этого удивительного, далекого мира - все это имело огромное значение для культурной жизни России.
Во второй половине XIX в в этом ряду появятся более профессиональные работы, среди них, например, - путевые заметки русского ученого А.Б. Ла-киера.
РУССКИЙ ИСТОРИК АЛЕКСАНДР ЛАКИЕР И ЕГО ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ О КУБЕ
Путевые записи русского историка Александра Борисовича Лакиера о его пребывании на Кубе являются ценным источником по истории, экономике, культуре и этнографии острова середины XIX в. Впервые они были опубликованы в 1858 г. в журналах «Современник», «Русский Вестник», «Отечест-
604 44 Там же. С. 268.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
венные записки». Впоследствии материал по Кубе вошел отдельной главой в двухтомный труд автора «Путешествие по Северо-Американским Штатам, Канаде и острову Кубе»45.
О самом авторе известно немного. А. Лакиер (1825-1870) родился в Таганроге, в 1845 г. закончил юридический факультет Московского университета. По его окончании работал в Министерстве юстиции, не прекращая заниматься научной деятельностью. В 1848 г. получил степень магистра за исследование «О вотчинах и поместьях». Был знаком с известным русским историком С.М. Соловьевым, вхож в круги либеральной русской интеллигенции. В 1856-1858 гг. Лакиер предпринял путешествие по Западной Европе, Палестине, США, Канаде и Кубе. С 1858 г. служил в Министерстве внутренних дел, занимался статистикой. Работал редактором в комиссии по освобождению крестьян. Лакиер - автор ряда работ по истории России: «История титула государей России» (1847); «О службе в России до времен Петра Великого» (1850); «Обзор сношений между Россией и Англией в XVI и XVII вв.» (1854). Наибольшей известностью пользуется его работа «Русская геральдика» (1855).
Путевые заметки Лакиера о Кубе по красочности и манере изложения материала превосходят работы подобного жанра, написанные иностранными путешественниками. Заметки отличает объективизм, непредвзятость и историзм. В предисловии Лакиер отметил: «Личные наблюдения служили главным для меня источником. С этой целью я углублялся внутрь страны, живя на плантациях и фермах, говорил с американцами; но в то же время не мог и не должен был пренебречь газетами, некоторыми официальными и частными источниками, хотя правилом у меня всегда оставалось описывать только то, что видел и в чем мог удостовериться на месте»46. Наблюдения, сделанные самим автором, - главное достоинство путевых заметок.
Увидев Кубу, пораженный и восхищенный ее красотой, А. Лакиер назвал остров самым богатым краем, где «человеку дано не только все необходимое, но даже и то, до чего с трудом может дойти самое требовательное воображение, даны в избытке красоты природы, теплое солнце, вечно ясное небо»47.
Однако русский историк заметил не только красоты острова. Лакиер обратил внимание и на растущее недовольство креольского населения колониальным испанским режимом, углублявшиеся противоречия между местным и испанским населением, большую заинтересованность Испании в сохранении за собой этой «жемчужины Антилл» и рабства, активное проникновение американского капитала в экономику острова, прежде всего в сахарную отрасль, в торговую и финансовую сферы, а также в железнодорожное строительство.
Лакиера, безусловно, не мог не интересовать вопрос, волновавший тогда мировое общественное мнение - об истинных намерениях США в отношении острова. Посетив накануне своей поездки на Кубу Соединенные Штаты, он не мог не заметить, что присоединение острова к США было одной из
^Лакиер А. Путешествие по Северо-Американским Штатам, Канаде и острову Кубе: В 2 т. СПб., 1859. T. II. Гл. VIII: Остров Куба. С. 266-345.
46 Там же. Т. I. С. I-II.
47 Там же. Т. II. С. 275.
605
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
главных целей американской внешней политики. Уже на корабле, шедшем из США на Кубу, ему удалось из беседы с американским попутчиком, северянином, выяснить основные взгляды американцев на эту проблему. Хотя Ла-киер являлся откровенным противником всяческого покушения «на чужую землю», он внимательно выслушал своего собеседника, речь которого, как он отметил, «носила печать американской логики», и затем довольно подробно изложил ее в своем путевом дневнике.
Главными сторонниками присоединения острова к США, - начал свою речь американец, - были рабовладельцы южных штатов, которые таким образом стремились получить перевес над северными штатами в Конгрессе. Но Куба, - продолжал он, - важна для США и в торговом отношении, особенно с момента приобретения ими Калифорнии и открытия там месторождений золота, когда путь к Панамскому перешейку стал одним из самых важных для мореплавания. «Положение Кубы на пути, множество удобных гаваней, не говоря уже о Гаване, недостаток в тропической земле именно тех продуктов, которые необходимы для первоначальных потребностей человека, - зернового хлеба, мяса, хлопчатой бумаги, мануфактурных изделий, и, наоборот, изобилие сахара, кофе и табака делают из Кубы лучший рынок для американской торговли, что послужит к прямой и непосредственной пользе страны, возвысит благосостояние ее жителей, и, следовательно, в этом отношении ничего не может быть сказано в опровержение стремления союза Американских Штатов», - отметил собеседник48.
Присоединение острова, продолжал он далее, целесообразно и со стратегической точки зрения, так как, владея Кубой, США могут не бояться нападения со стороны любого государства. История новейших времен показывает, что гавани острова Кубы всегда считались самыми важными в стратегическом отношении49.
Необходимость аннексии острова США попутчик оправдывал стремлением «распространить американскую цивилизацию, дать притесняемым жителям вкусить плоды самоуправления, сравнять права всех граждан»; мы «ненавидим рабство, - заявил он, - но зато покровительствуем свободе, где она подавлена». Таким образом, - завершил свою речь американец, - «не только эгоистическое чувство самосохранения и увеличения выгод, но и высшее стремление к распространению просвещения руководят политикой союза Американских Штатов в деле приобретения острова Кубы»50.
Пожив на острове несколько дней, Лакиер обратил внимание на то, что и без завоевания «влияние штатов, как государства, и американцев гораздо осязательнее на острове, чем где-нибудь в другом месте». Именно благодаря Америке Куба имеет железные дороги, американские инженеры управляют сахарными заводами, на которых нередко встречаются современные машины, есть торговые компании, пароходства; в то время как метрополия, за исключением Каталонии, не может похвастаться большим количеством фабрик и мануфактур. К тому же следует учесть, - отмечал он, - что около 2 тыс.
48 Там же. С. 269-270.
49 Там же. С. 271.
606 50 Там же. С. 269, 271.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
юношей с Кубы получают образование в американских школах, а после родного испанского языка, который продолжает преобладать на Кубе, «все более говорят, особенно в приморских городах, по-английски»51 52.
Однако, несмотря на растущее влияние США, жизнь кубинского общества, по мнению автора, все еще была тогда пропитана испанским духом. Это особенно ярко прослеживалось в праздничных религиозных ритуалах, свидетельствовавших о большой роли испанской Католической церкви в повседневной жизни. Велико было ее влияние и в сфере образования. А. Лакиер отметил, что обучение «устроено по образцу испанского, в полной зависимости от правительства и под влиянием като-
лического, единственного, впрочем,
духовенства, потому что никакие дру-	А Б- ЛАКИЕР
52
гие вероисповедания нетерпимы» .	---------------------------------
В путевых заметках Лакиера со-
держатся интересные наблюдения о все более углублявшихся противоречиях между креольским и испанским населением (пенинсуларес). Он обратил внимание на то, что даже торговцы-иностранцы, поселившиеся на острове, практически не общаются с «туземным» (креольским) населением. Существовало как бы «добровольное разделение общества на слои, если не враждебные один другому, по крайней мере смотрящие на себя взаимно недружелюбно». «Если частным человеком, положим, богатым креолом, дается бал, - писал Лакиер, - он постарается не приглашать испанских чиновников и военных, потому что в их лице считает себя обиженным метрополией, оставившею в тени колонию, тогда как она-то собственно дает наиболее средства к содержанию двора, войска и флота. Такое исключение лиц, имеющих право на уважение, распаляет еще более и без того закоренелую вражду, переносимую от забавы к делам серьезным» 53.
Жители Гаваны, с которыми общался русский историк, по его мнению, «отзывались не совсем выгодно о своих отношениях с метрополией. Креол, то есть испанец, родившийся в Америке, не любит, когда его назовут испанцем, а предпочитает название креола...». Креолы, - отмечал далее А. Лакиер, - «нисколько не скрывают, что их положение было бы гораздо лучше при перемене образа правления на Кубе; но в руках правительства есть всегда сильное средство против креолов, средство, приготовленное самими же
51 Там же. С. 272-273.
52 Там же. С. 295.
53 Там же. С. 285.
607
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
плантаторами: это - негры-рабы и свободные, которым стоит дать надежду или даже позволение сравняться с белыми для того, чтобы последние лишились своего состояния, влияния и, наконец, бросили теперешние места жительства, как это случилось во время революции на С. Доминго»54.
Русского историка интересовали наиболее острые социальные проблемы Кубы и прежде всего рабство. Он записал в своем дневнике: «...я хотел бы побывать внутри острова, пожить на плантациях, увидеть сколько возможно ближе негров, посмотреть на работы их и вообще взглянуть лицом к лицу на быт страны, которая меня занимала»55. Особый научный интерес представляет мнение автора о рабстве негров и его роли в экономике Кубы. Посетив плантации кофе, табака, сахарного тростника, Лакиер воочию увидел и достоверно описал самые неприглядные картины эксплуатации рабов, отобразил ужасающие условия жизни невольников.
Приятно пораженный гостеприимством креольских собственников, Лакиер в то же время отметил, что эти теплые впечатления моментально исчезали, как только он видел в руках хозяина табачной плантации плетку, предназначенную для наказания несчастных невольников. Точно так же рассеялись радужные впечатления от посещения кофейной плантации, когда он увидел двор, в котором на ночь запирались негры, а днем без присмотра, в грязи и пыли, на раскаленной земле под яркими лучами солнца валялись голые маленькие дети. Владелец кофейной плантации, заметив жалость в глазах А. Лакиера, стал говорить о необходимости рабства, доказывая, что европейский работник нисколько не счастливее раба, «обеспеченного на всю жизнь, работающего, правда, но зато никогда не нуждающегося». В ответ А. Лакиер горько заметил: «Вы говорите о необходимости рабства: это ваша выгода; не скрывайте, по крайней мере, его гнусности и унизительности для каждого, тем более для белого, и еще величающего себя образованным»56.
А. Лакиер достоверно описал нечеловеческие условия труда рабов на Кубе. Как правило, при плантациях существовал особый двор для невольников, обнесенный галереей; в этой галерее были сделаны небольшие каморки с нарами, где они ютились. Двери каждого помещения закрывались на ночь. В углу двора, недалеко от забора, высилась башня, куда заключались непокорные рабы. Дети до пятнадцатилетнего возраста, а также больные и старые рабы, жили отдельно. Работа на плантации продолжалась с раннего утра до позднего вечера, иногда и 18 часов в день. Легко провинившиеся трудились в цепях или в колодке на шее. Вечером пригнанные с работы рабы готовили на огне какую-нибудь еду из овощей, выращенных ими самими. Они не имели права покидать плантации и могли выходить из отведенного для них помещения только на работы. Хотя негры, отметил русский историк, были обращены в католическую веру, они не получали никакого образования, и за редким исключением были безграмотны57.
В то же время Лакиер признал, что положение негров на Кубе несколько лучше, чем в Соединенных Штатах. На Кубе «отпущение на волю [происхо-
54 Там же. С. 272.
55 Там же. С. 300.
56 Там же. С. 316-317.
60 8 57 Там же. С. 333-334.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
дит] чаще, чем в других местах, где есть негры. Свобода дается или даром, на помин души, по завещанию или за деньги, Правительство не только не препятствует этим отпущениям на волю, напротив, определяет меру вознаграждения, по уплате чего раб становится свободным»58.
В своей работе автор подробно описывает многочисленные способы получения рабами свободы. Вольноотпущенные негры, - отметил он, - живут и работают по найму в городах или на плантациях, и их положение намного лучше, а общественное мнение не преследует до такой степени, как в США, где мулат, «совершенно белый, получивший прекрасное образование где-нибудь во Франции, не мог бы сидеть рядом с последним белым работником в Америке...»59.
И все же, - продолжал автор, - несмотря на заметные изменения в системе рабовладения, и по настоящее время (середина XIX в.) основной рабочей силой на Кубе, особенно в сахарной отрасли, являются негры-рабы.
Большой научный интерес представляет и содержащийся в воспоминаниях материал о роли на Кубе китайского иммигрантского населения. Как известно, использование труда китайских рабочих (кули) было одной из многочисленных попыток эволюционного преобразования производственных отношений, покоившихся на рабстве. Первые законтрактованные китайские рабочие появились на Кубе в 1847 г., а в последующие годы их ввоз существенно возрос. Правда, китайских рабочих вряд ли можно было назвать вольными работниками. А. Лакиер подробно описал варварскую схему их вербовки агентами богатых торговых домов в открытых портах Китая и условия их работы. Срок работы китайцев по контракту составлял 5 лет. Рабочий день на плантации длился с 4.30 утра до 9 вечера. А. Лакиер писал, что китаец, «подобно негру, запирается на ночь в особую комнату, весь день работает, и нередко из-за длинной косы, с которой не расстается, виднеется железная колодка, надетая на шею, чтобы обязавшийся служить не вздумал бежать» 60.
Лакиер стремился запечатлеть наиболее характерные особенности повседневной жизни кубинского общества, почерпнуть сведения по истории острова. В путевых заметках содержится интересный материал об открытии, завоевании и колонизации острова в XVI в., его внешней торговле, флоре и фауне, приводятся статистические данные о населении, численности железных дорог, о главных периодических изданиях и т.д. Интересны и красочны описания Гаваны и ее окрестностей, гаваней и крепостей, фонтанов и памятников, Ботанического сада с его богатейшей коллекцией тропических растений. Поражает и осведомленность Лакиера относительно работ испанских и иностранных авторов по истории Нового Света. Так, он приводит работы первых испанских и кубинских летописцев и историков: Х.Б. Муньоса, Г.Ф. де Овьедо-и-Вальдеса, испанского историка XIX в. X. де ла Песуэлу, кубинца Х.М. де ла Торре. Но при этом, на его взгляд, «лучшим, самым полным сочинением о политическом состоянии Кубы, ее обитателях, промышленной
58	Там же. С. 318.
59	Там же. С. 321-322.
60	Там же. С. 330.	609
20. История Латинской Америки
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
деятельности и т.д. остается книга А. Гумбольдта, путешествовавшего в тропических странах вместе с Бопланом с 1799 по 1804 год»61.
В путевых заметках А. Лакиера объективно показаны особенности исторического развития Кубы в конце 50-х годов XIX в., красочно и увлекательно описаны быт, традиции колониального кубинского общества. Заметки представляют бесспорный научный интерес и являются важным вкладом в развитие отечественной латиноамериканистики второй половины XIX в.
ИСТОРИЯ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ	Глава 2
В РУССКОЙ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Среди периодических изданий, формировавших в России образ Нового Света (с древнейших времен до середины XIX в.), наибольшего внимания заслуживают: «Вестник Европы», «Сын Отечества», «Московский наблюдатель», «Телескоп», «Журнал Министерства народного просвещения» (далее - ЖМНП), «Библиотека для чтения», «Военный журнал», «Отечественные записки», «Москвитянин»1. В них публиковались статьи по этнологии, географии, геологии, климатологии Центральной и Южной Америки. Чаще всего русские авторы обращались к переводам наиболее интересных фрагментов из сочинений А. Гумбольдта. Так, в статье «Озеро Такаригва», напечатанной в журнале «Сын Отечества», русский журналист утверждал: «Все, что пишет Гумбольдт, обращает на себя всеобщее внимание. Ученые найдут здесь сокровища замечаний и наблюдений, а прочие весьма занимательное, исполненное живописи, чтение»2.
Чрезвычайно популярен в русской периодике был перевод зарубежных статей из журналов и газет Франции, Англии, Испании, Португалии, Германии и т.д. Отечественные издания при этом стремились знакомить читателя с лучшими иностранными работами, по возможности не содержащими мифов и предрассудков. Кроме того, широкий выбор европейской прессы при описании латиноамериканской истории избавлял отечественных редакторов от необходимости следовать идеологии какого-либо одного европейского журнала.
Впоследствии появились и отечественнные исследования, вобравшие в себя не только европейский опыт, но и формирующийся отечественный. Например, «ЖМНП» и «Библиотека для чтения» стремились к формированию собственных концепций по широкому спектру проблем латиноамериканской истории.
61 Там же. С. 289-290.
1 Автор активно использовал материалы «Хмыровской коллекции», состоящей из газетных и журнальных вырезок как отечественных, так и ряда зарубежных публикаций, насчитывающей более 12 тыс. изданий и охватывающей период с 1781 по 1869 г. Коллекция состоит из 317 тематических разделов.
610	2 Сын Отечества. 1834. № 8. С. 552-555.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
ДРЕВНЯЯ ИСТОРИЯ АМЕРИКИ
К древней истории Америки русская периодика проявляла особый интерес. Первые публикации на эту тему появляются в «толстых журналах» с середины 30-х годов XIX в. Своего пика данная тематика достигла во второй половине 40-х - начале 50-х годов. Весь комплекс опубликованных материалов можно условно разделить на две части - объемные переводы крупных исследователей с пояснениями редакции и собственные исследования.
Так, древнемексиканской истории была посвящена публикация журнала «Библиотека для чтения», вышедшая в 1848 г. В ее основу легли выдержки из книги Алонсо Суриты3, но вместе с тем упоминались труды и других исследователей. Статья дает возможность читателям наиболее полно ознакомиться с историографией доколумбовой истории Мексики. Во вступительном слове русский журналист подробно остановился на актуальности рассматриваемой темы: «Мода на так называемые “мексиканские древности” распространилась так сильно, что на последней выставке художественных произведений в Петербурге мы уже видели в программах молодых русских архитекторов подражания фантастическому стилю мексиканского зодчества и усилия или, по крайней мере, надежду ввести его в европейские здания. Тысячи самых странных теорий были в то же время построены учеными для объяснения невероятного происхождения народа и образованности, которые оставили после себя эти гигантские памятники своего существования»4.
Задачей статьи было показать русскому читателю: «...в чем именно состояла образованность народа, который создал все эти дивные памятники? Какие были его законы, учреждения, обычаи, понятия, познания? Какие сведения собрали об нем европейцы, которые завоевали его отечество»5? Из текста статьи читатель мог почерпнуть интересные сведения о быте, социальном устройстве, законодательстве древних мексиканских обществ, основу которых составили индейские «летописи» и ревизионные книги, позаимствованные, в свою очередь, из работы Суриты. От себя русский журналист считал нужным добавить: «Они (мексиканцы. -НЛ.) не были варварами, это правда; и не находились на той степени образованности, на которой стоит нынешняя Европа. Они были похожи на наши народы “средних веков”»6. В характере этого народа, по его мнению, было нечто «мрачное, важное, холодное, церемонное; на нем лежала печать глубокого уныния. Все семейные происшествия, предмет радости у других людей, у них были ознаменованы знаком горести... индейцы приветствовали новорожденного следующими словами: “Ты пришел в мир для страданий: страдай и терпи...”»7.
3 Rapport sur les differentes classes des chefs de la Nouvelle-Espagne par Alonzo Zurita // Voyages, relations et memoires originaux, pour servir a 1'histoire de la decouverte de 1'Amerique, publies pour la premiere fois en francais par M. Temaux-Compans. P., 1840. Vol. 14.
4 Библиотека для чтения. 1848. T. 88. С. 39-60.
5 Там же.
6 Там же. С. 46.
7 Там же. С. 47.
611
20*
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Далее затрагивались вопросы религии, свадебные обряды, воспитание, землепользование, социальная стратификация8.
Говоря о завоевании Нового Света, автор особо отмечал: «...нам следовало бы рассказать о последствиях завоевания Мексики испанцами. Но, кроме того, что ужасы, которыми наполнена история этого времени, делают подобный труд слишком отвратительным, он не будет иметь даже достоинства новости»9. Однако, несмотря на подобное замечание, русский журналист все же привел некоторые примеры зверств завоевателей Нового Света: «...одно происшествие стоит быть рассказанным: оно дает истинное понятие о зверском и диком презрении испанцев к человечеству. Военный конвой подходил к городу; багаж как обыкновенно несли индейцы того и другого пола. Шли по болоту: это было вечером; один солдат роняет кинжал, ищет его долгое время в потемках и не находит. Наконец ему надоело искать: он берет ребенка, которого одна женщина несла на руках, и втыкает его в болото, чтобы заметить место на другой день, возвратясь, отыскать кинжал!»10.
При рассмотрении темы завоевания Америки для журнала ключевым является нравственный вопрос. Давая оценку труду Алонсо Суриты, русский журналист отмечал: «В этой книге читатель найдет предмет более достойный сожаления, более ужасный, чем злодеяния победителей: это разврат, поселенный в умах побежденных, возбуждение дурных наклонностей, которые обнаружилась среди всеобщего беспорядка, взрыв эгоизма, проявившийся под самыми отвратительными формами, страхом у тех, кто прежде повелевал, и оскорбительной надменностью тех, кто повиновался, предательством товарищей, честолюбием и алчностью малодушных и убитых духом...»11.
Особого внимания заслуживает исследование неизвестного отечественного автора «Мексиканские древности» 1837 г., опубликованное в журнале «Библиотека для чтения»12. Данная работа интересна прежде всего тем, что в ней рассматривается некогда популярная на Западе теория о культурном сходстве между Америкой и другими частями света в доколумбову эпоху. При этом автор считал целесообразным пересмотреть методы, ранее употребляемые научной общественностью Европы. «Этот род ученых, - писал он о сторонниках данной теории, - и вообще все те, которые судят о человеке без помощи естественных наук, не могут до сих пор отстать от идеи, что как скоро вещь или обычай в чем-нибудь являются сходными у двух отдаленных народов, то непременно один из этих народов заимствовал их у другого, или оба взяли у третьего. Они не помнят и, кажется, не знают, что человек ... носит в организации своей множество врожденных и неотделимых инстинктов, которые философия древняя и новейшая напрасно смешивают с умом; инстинктов, приводящих человечество везде и во всякое время, при одинаковых обстоятельствах, к одинаковым понятиям, изобретениям, украшениям, выдумкам и способам, какое бы пространство не разделяло бы их племена... Отсюда общая у всех племен и народов идея Бога, одни и те же понятия о
8 Там же. С. 47-56.
9 Там же. С. 58.
10 Там же. С. 59.
11 Там же.
612 12 Там же. 1837. Т. 23. С. 1-20.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
добре и зле, нередко выраженные одними и теми же словами в Европе, Китае, Америке, одинаковые... определения добродетелей и пороков: это не наведения ума, но коренные инстинкты человечества, от которых оно не может уклониться, положительные истины природы, по которым мы созданы и для которых сам наш ум устроен»13.
Отказ от философского обоснования истории и активное использование естественнонаучных методов, поиск закономерностей - явные признаки использования автором «зарождавшейся» тогда в России позитивистской методологии. Представленное на суд читателей подобное методологическое обоснование автор напрямую увязывал с целью своего исследования: «Эти предварительные соображения показались нам необходимыми для того, чтобы, читая описание величественных остатков мексиканской древности и вместе изумительного сходства их во многом с древними памятниками Старого Света, читатель, мало знакомый с вопросом, мог хладнокровно судить и об этих остатках и о бесконечных гипотезах, которыми их описатели или критики стараются объяснить их»14.
Отличительной чертой работы стал обширный историографический обзор, в котором были рассмотрены исследования дель Рио, Буллока, Кингсбор-на, Гумбольдта, американских антикваров Икаса и Гондра, Барадера и ряда других. Опираясь на их достижения, автор пытается самостоятельно трактовать изображения на стелах и барельефах. Он стремился постичь особенности материальной и духовной культуры древних мексиканских обществ, в частности их обычаи, нравы и церемониал: «В барельефах, где является победитель и побежденный, второй изображен всегда стоящим на коленях или в другом унизительном положении; костюм его гораздо проще, но лицо так же красиво, как и у победителей, которые держат обыкновенно в руках странные и почти непонятные орудия смерти или потехи, здесь можно иногда различать музыкальные инструменты со множеством струн, жезлы и грубые изображения опахал или, быть может, кож с волосами, скальпированных с вражеских черепов»15.
Автор обстоятельно останавливается на религии, которая, «по-видимому, не была ни кровава, ни страшна»16. По поводу письменности он считает нужным заметить: «Расположение мексиканских иероглифов красиво, приятно для глаз, и напоминает немецкие каллиграфические надписи кудрявыми литерами. Письмена эти не похожи ни на египетские иероглифы, ни на китайские идеографические знаки, однако же они, по мнению нашему, решительно принадлежат к разряду китайской грамоты»17. При этом исследователь не преминул подчеркнуть свою методологическую установку: «Это не значит, что мексиканцы заимствовали письмена от китайцев, а значит только то, что и они так начали изображать свои мысли, как учит человека прямой инстинкт его природы»18.
13 Там же. С. 2.
14 Там же. С. 6.
15 Там же. С. 15.
16 Там же.
17 Там же. С. 18.
18 Там же.
613
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Что касается календаря (эта область знаний была лучше всего изучена в XIX в.), то автор дает ей максимально подробную характеристику: «Что... до их астрономических познаний, которыми они превосходили, говорят, самих египтян, которые, говорят, знали даже предшествование равноденствий, чему мы не верим, хоть это еще не далекая астрономия, то из мексиканского календаря не видно этих великих познаний. Год их разделялся на 18 месяцев, по 20 дней в каждом: по словам мексиканских антикваров, это значит, что они были лучшие астрономы, чем Этруски, а по нашим, только то, что они были такие же астрономы, как и Этруски. 18 месяцев составляют 360 дней: мексиканцы, видя, что до круглого года остается еще 5 дней, которых некуда упрятать, по примеру друзей своих египтян, решились посвятить их празднику и пьянству. Вот что называется уметь пользоваться хорошим примером! Хватая, таким образом, через моря и океаны мудрость свою по клочкам у всех народов, поневоле сделаешься высоко образованным»19.
В заключении автор приходит к следующим выводам: «Все это, конечно, показывает, что неизвестный народ, который воздвигал эти памятники, храмы, дворцы, дороги, находился в свое время на пути к образованности и был в своем месте силен и многочислен. Архитектурные подробности его зданий, уподоблялись то египетским, то этрусским, пеламгийским, индийским или японским, потому что сочетание прямых линий должны чему-нибудь уподобляться на свете - все это смешение разных первобытных стилей, вся эта причудливость целого показывают, что строители сами были изобретателями своего зодчества и ни от кого не заимствовали его»20.
О самом народе (в статье речь идет о тольтеках) исследователь считает нужным высказать следующие соображения: «Как называется этот высоко образованный народ? ... Никто не знает. Предполагают, однако ж, что он назывался Тультеки. Во время покорения Мексики испанцами земля эта была населена азтеками: но азтеки были варвары, исповедовали свирепую религию и не могли обожать таких крохотных богов, которые любили только цветки и фазанов, не воздвигать всех этих исполинских зданий и дорог... Следственно, тультеки признаны на первый случай строителями мексиканских памятников и тем удивительным поколением, которое варвары царя Монтесумы называли “странствующими каменщиками-великанами”; и хотя неизвестно, когда построены памятники и долго ли сами Тультеки жили в Мексике, однако ж, по благозвучности своего имени, при постройке всякого рода гипотез, они очень годятся в дело, потому что с этим именем можно писать удивительные диссертации “о Тультекской образованности”»21.
«ЖМНП», напротив, придерживался теории о том, что культурное сходство доколумбовых цивилизаций Америки с древними культурами Европы и Азии вызвано наличием между ними двусторонних связей. В этой связи изданием было опубликовано несколько работ, первая из которых - «Мексиканские древности» Рене де Шатобриана22 - увидела свет в 1839 г. В ней фран
19 Там же. С. 19.
20 Там же. С. 12.
21 Там же. С. 20.
614 22 ЖМНП. 1839. № 4. С. 105-110.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
цузский исследователь настаивает на том, что «прежде открытия Колумбова Северная Индия, Китай и Татария сообщались с Америкой»23.
Подобное утверждение автор делает на основе поверхностного (даже если учитывать уровень научной разработанности данной темы в XIX в.) сравнения некоторых черт материальных и духовных культур. Так, обозреватель публикации в частности выделяет:
-	лингвистику: «[есть] множество доказательств сходства между языками индиискими, китайскими, татарскими и языками американскими»24;
-	летоисчисление: «...в календарях ацтеков, подобно как и в календарях калмыков и татар, месяца означены именами животных»25;
-	праздники: «Четыре великих праздника перуанцев совпадают с такими же китайскими»26;
-	землепользование: «Инки собственными руками обрабатывали некоторое пространство земли наподобие императоров китайских»27;
-	письменность: «Иероглифы и карделетты древних китайцев разительно сходны с иероглифами Мексики и с квипами Перу»28;
-	архитектуру: «Ткокалли мексиканцев суть пирамиды, в виде тех треугольных храмов, которые, имея одно основание и один верх, называются в империи Брахманов чомадон и чо-дагон»29.
Как полагал Шатобриан, один из способов сообщения с Америкой, через Гибралтарский пролив, был разработан еще древними финикийцами. Однако рассуждать о контактах цивилизаций доколумбовой Америки с культурами Евразии, по его мнению, можно было лишь после проведения более подробных исследований. В этой связи французский исследователь предлагал организовать экспедицию в Мексику, «для подробного описания развалин Паленки и Мильты»30.
По поводу судеб погибших цивилизаций Латинской Америки автор рассуждает по-философски: «...жизнь человечества представляет нам картину непрерывной смерти. Это цепь похорон, обвивающая нас, не разрывается, но становится длиннее, и мы в свою очередь становимся ее звеньями. Вообразим же себе всю важность этих ужасных переворотов, которые для остальных частей света навсегда останутся загадкою»31.
Яркой отличительной чертой работы Шатобриана является стремление автора полностью погрузить читателя в удивительный и неведомый ему мир доколумбовой Америки, подтолкнуть его к сопереживанию жизни древнего народа. Это, в свою очередь, обусловило яркие и красочные описания, «оживление» автором повседневности и духовной атмосферы давно ушедшей эпохи.
23 Там же. С. 108.
24 Там же.
25 Там же.
26 Там же.
27 Там же.
28 Там же.
29 Там же. С. 106-107.
30 Там же. С. 109.
31 Там же. С. ПО.
615
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Наибольшего внимания заслуживает работа, увидевшая свет в 1851 г. Это статья писателя Григория Данилевского32 «Исследование о божестве древней Мексики»33, помещенная в «ЖМНП» и оставившая наиболее яркий след в русской латиноамериканистике первой половины XIX в.
Исследование Данилевского было написано на основе многочисленных источников и охватило работы наиболее влиятельных зарубежных ученых и популяризаторов науки, сотрудников исследовательских обществ. Среди них автор выделяет труды Гумбольдта, Прескотта, Уейтона, Ферри, Купера, Ко-пенгагских антиквариев и Королевского общества Северных Антиквариев. Кроме того, Данилевский ссылается на материалы, опубликованные ранее в отечественных журналах - «Финском вестнике» и «Библиотеке для чтения». Статью отличает четко поставленная цель, широкий тематический охват, много внимания уделяется критике источников информации.
В начале своего повествования автор отмечал: «Современная наука давно уже не сомневается в той истине, что Американский Свет был открыт и обитаем выходцами европейскими ровно за пять веков до Колумба»34. Что же касается оценки вклада самого первооткрывателя, то здесь приводится идея, ранее озвученная в «Сыне Отечества»: «Норманны открыли Америку в X веке; но это открытие, не повлекшее за собой для них больших выгод, не вышло далее их тесного круга... Колумб, если даже знал Исландские саги, повествовавшие о поездках Эрика Красного в Гренландию, открыл Америку самостоятельно. Он открыл ее всему миру...»35.
Автор считал необходимым возродить «норманнскую теорию» в новом ключе и обстоятельно проанализировать вклад «викингов» в историю континента. Для него несомненно то, что «для норманнов настала пора, когда факты их завоеваний, их подвигов История уже с трудом отнимает у мифа народного, передавшего их векам в тройной оболочке фантастических вымыслов». По мнению Данилевского, «забвение», которому подвергается вклад норманнов в историю Америки, можно видеть и в России, где наши «анти-норманнисты отнимают у князя Рюрика, основателя Руси, честь быть собратом Скандинавских Витязей-завоевателей...»36.
Связь с Россией здесь не случайна. Автор намеревался подробно описать актуальность данной проблемы: «Без сомнения, для нас, русских, в исторических изысканиях касательно Мексики, есть интерес чисто подлежатель-ный, интерес, имеющий ценность предмета, ценность рода... Но отечество Науки - целый мир... мы, русские, тем не менее, должны следовать по пути, предлагаемому... светилами познаний... Наконец, исторические судьбы
32 Данилевский Григорий Петрович (1829-1890) - известный в XIX в. романист. В 1850-
1857 гг. служил в Министерстве народного просвещения. Литературную деятельность начал в 1851 г. с публикации поэмы «Гвая-Лир» по мотивам мексиканской истории времен конкисты. Эта работа впоследствии будет оценена критиками как «мало замечательная», а литературный талант в целом будет назван «второстепенным». Вместе с тем в западноевропейской критике некоторые произведения Данилевского получат высокую оценку (переведено свыше 100 его сочинений).
33 ЖМНП. 1851. № 10. С. 43-68.
34 Там же.
35 Там же. С. 44.
6 1 6 36 Там же. С. 45.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Нового Света пока еще вполне непонятны, следовательно, очень любопытны...»37.
Структурно статью Данилевского можно условно поделить на две составные части. Первая из них посвящена открытию норманнами Нового Света и их влиянию на создание древнеамериканских обществ. Вторая - преданию о Кецалькоатле, мексиканском божестве, прообразом которого, по мнению Данилевского, был один из норманнов, приплывших в Америку в XII в.
В первой части, основываясь на работах вышеупомянутых историков и на сведениях ирландских саг, автор приходит к выводу, что «Мексика открыта европейцами в X столетии»; последние, «попав неожиданно в страны роскошные и богатые... остались там, не думали более возвращаться к берегам Исландии, получили сильное влияние на туземцев, стали вводить между них первые истины и законы улучшенной общественности, искусств и ремесел (о чем говорят прежде всего медные наконечники стрел, архитектура древнеримская и финикийские письмена), делали экспедиции через самый панамский перешеек, в золотоносные долины Перу и Лимы, и ко времени вторичного появления людей, европейцев Кортеса и Пизарро, совершенно исчезли среди бесчисленных народов двух колоссальных Империй Краснокожих -Инков и Кациков. Но, сводя новейшие открытия для доказательства этих положений, мы невольно приходим к более интересному убеждению: что факт прибытия и деяний первой высадки европейцев в Мексике и есть именно источник происхождения у Ацтеков существа мифического, Кветцалькогюат-ля»38. Последнего автор считает Эриком Гипсоном - епископом Гренландии, который «вблизи берегов мексиканского царства сеял семена христианской веры на инстинктивные верования краснокожих и вызывал их к религиозной деятельности, впоследствии попавшей без своего высокого руководителя на ложный путь»39.
В целом не будет преувеличением рассматривать статью Данилевского как первое или одно из первых исследований, посвященных истории древней Мексики и Перу в России.
Итак, можно констатировать, что неподдельный интерес к древнемексиканской истории существовал в России уже в первой половине XIX в. Особое внимание уделялось таким проблемам, как происхождение и гибель мексиканских цивилизаций, культурное сходство Мезоамерики с цивилизациями Европы и Азии, контакты Америки с другими регионами мира в доколумбову эпоху. Характерной чертой отечественных исследований стало превалирование морально-нравственных оценок, как при рассмотрении таких вопросов, как завоевание Америки, так и при исследовании материальной и духовной культуры древнемексиканских обществ. Весь комплекс опубликованных материалов сочетал в себе различные методологические направления, как труды эрудитов, так и исследования, носящие ярко выраженный отпечаток романтизма и позитивизма.
37 Там же. С. 46-47.
38 Там же. С. 47-62.
39 Там же. С. 63.
617
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
КОЛОНИАЛЬНЫЙ ПЕРИОД
Интерес к колониальному периоду латиноамериканской истории впервые появляется в отечественных периодических изданиях в середине 1820-х годов и достигает своего пика к середине 1850-х годов.
Статьи по данной тематике можно найти в таких известных изданиях, как «Сын Отечества», «Телескоп», «Московский наблюдатель», «Отечественные записки». Среди работ, опубликованных в журнале «Сын Отечества», следует упомянуть прежде всего статью 1834 г., помещенную в раздел «История» и озаглавленную «Взгляд на положение испанских владений в Америке с 1492 по 1808 год»40. Работа представляет собой отрывок из сочинения немецкого исследователя А.-Д. Б. Шепелера 1832-1834 гг. с комментариями русского переводчика.
Основной задачей своего исследования автор поставил переосмысление исторического процесса Латинской Америки колониального периода. Так, с первых страниц своей работы Шепелер доказывает ошибочность ряда популярных в XIX в. теорий об открытии Нового Света задолго до Колумба: «Положим, что еще финикияне посещали Америку; примем за истину, что Нордманы сделали в ней открытия... но какие от этого последствия? И если бы гений Колумба не вызвал Америку из окружавшего его мрака, то и сама гражданственность Европейская стояла бы позади несколькими веками. Дикари Америки признательнее Европейцев, хотя всего менее имеют к этому причин. Они чтят его память, тогда как El Amerigo Vecpuci давно предан забвению»41.
Государства Мексики и Перу, их материальную и духовную культуру исследователь охарактеризовал не иначе, как «варварские»42. В доказательство подобному суждению Шепелер приводил следующие подробности: «Нередко с живых пленных сдирали кожу, один из прислужников храма надевал ее на себя и в таком виде ходил по жилищам...»43.
Несомненный интерес представляют оригинальные оценки, данные автором, колониальной системе, созданной испанскими завоевателями в Центральной и Южной Америке. Шепелер рассматривает ее через призму существования и взаимодействия различных социальных групп, прежде всего чиновников, духовенства и креолов. При этом автор дает каждой из них свои краткие и емкие оценки. Так, чиновники предстают перед читателями «корыстолюбивыми»44, священники - «жестокими соучастниками креолов»45, а сами креолы - провокаторами нестабильности, которая давала бы им право на истребление коренного индейского населения46.
В работе также уделяется внимание распространению в Новом Свете христианства. Так, автор останавливается на деятельности католических орденов
40 Сын Отечества. 1834. № 39. С. 259-282.
41 Там же. С. 261.
42 Там же. С. 265.
43 Там же.
44 Там же. С. 274.
45 Там же. С. 272.
618 46 Там же. С. 273.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
и жизни монастырей. Последние при этом оценивались в качестве «приюта всех видов разврата», в которых производились «насилие невинности», и где «томились несчастные невольницы, обреченные на поругание»47. Что касается орденов, то автор прежде всего упоминает доминиканцев и францисканцев, которые, по его мнению, «благочестиво отличились» в работорговле, в промысле, «которому они, как богобоязненному предприятию, радушно споспешествовали»48. Пожалуй, единственными, кто несли с собой «кротость христианского учения»49 были иезуиты: «Дружественным обхождением с индейцами они скоро приобрели их доверие. Толпы стекались к ним... В каждом селении находились больницы. Дети обучались Закону Божьему, живописи и музыке... Индейцы, видя столь редкие для них примеры кротости, считали иезуитов высшими существами и воздавали им полное уважение»50. Однако последнее «породило ненависть к ним прочих орденов. Само Правительство поступало с ними иногда чрезвычайно жестоко... Карл III приказал всех их схватить, отнять имущество и отправить в Италию»51.
Что касается колониальной экономики, то автор не видел перспектив для ее развития, вне зависимости от всех возможных мер, предпринимаемых испанской администрацией. В частности, Шепелер отмечал, что стагнация в промышленности была вызвана существованием системы каст, из-за которой индейцы, наравне с неграми и мулатами, не имели права торговать. Однако попытка исправить данную ситуацию не приводила к положительным результатам: «Правительство позволило им проводить оную (торговлю. - Н.Л.}, Но невежество, в котором содержали их утес-нители, непривычка, недостаток средств - сделали бесполезным это дозволение»52.
В исследовании кратко упоминается о колониальных вооруженных силах: они, по мнению автора, «были маловажны и содержались с худой дисциплиной»53.
Интерес к журналу «Отечественные записки» вызван, прежде всего, рецензией на книгу Мориса Баха «Иезуиты и миссия их в Чикитосе в Южной Америке», опубликованную в Лейпциге в 1843 г.54 Рецензия примечательна по ряду параметров, в первую очередь, с точки зрения структуры. В ней четко прослеживаются:
-	характеристика исследователя: «Автор этой во многих отношениях замечательной книги двадцать лет живет в Южной Америке и восемь лет в Чикитосе - провинции, принадлежащей департаменту Санта-Круц де-ла-Сьера, в республике Боливия»55;
47 Там же. С. 275.
48 Там же.
49Там же. С. 265.
50 Там же. С. 276-277.
51 Там же. С. 277.
52 Там же. С. 170.
53 Там же. С. 281.
54 Отечественные записки. 1844. № 4. С. 47-48.
55 Там же. С. 47.
619
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
-	анализ использованных Бахом источников информации: «Рассказы его основаны на собственном опыте и на сведениях, собранных им на месте»56;
-	методика обработки используемых материалов: «...они совершенно свободны от религиозного и политического пристрастия»57.
Помимо характеристики труда Баха, целью работы было знакомство читателя со сведениями, которые могли «служить богатым пособием как для этнографии Чикитоса, так и для надлежащего понятия о действиях иезуитского ордена». В начале статьи рецензент посчитал нужным напомнить читателям: «Характер управления иезуитских миссий в Южной Америке был описан во многих сочинениях. Он отличался от обыкновенной колониальной политики... тем, что старался упрочить моральное и физическое благосостояние подданных, разумеется, столько, сколько оно согласовывалось с целью ордена»58. Основная часть рецензии имеет следующие смысловые разделы: брак и семейные отношения индейцев в колониях иезуитов, особенности управления колониями, торговля, философия ордена, его изгнание в 1767 г. и последствия этого для развития индейских культур59.
Последний раздел заслуживает особого внимания. Бах полагал, что индейцы представляют собой народ, пребывавший до прихода миссионеров «в вечном младенчестве». Впоследствии благодаря иезуитам индейцы познали основы цивилизации. После же изгнания ордена «они впали в прежнюю дикость», поскольку в лице иезуитов их лишили «путеводителей»60. Эти доводы вызвали у рецензента серьезные замечания: «Если бы иезуиты действительно старались сделать индейцев христианами не по одному только имени, то могли ли бы они оставаться таким отверженным народом, каким представил их Бах? Он ставит необходимое выше всего и хвалит миссионеров за то, что они были люди практичные и не обращали никакого внимания на идеальное. Нам кажется, что несколько более религиозного, философского развития не повредило бы им и особенно их воспитанникам. Наконец, не должно терять из виду, что достоинства иезуитов возвышаются ошибками их приемников и жестокостями правителей...»61. Стиль рецензента и, несомненно, высокая степень его осведомленности в данной теме, глубокое понимание истории ордена иезуитов позволяют оценивать данную публикацию как полноценное исследование. Это, в свою очередь, является ярким доказательством формирования в России в середине XIX в. собственных подходов к изучению истории колониального периода Латинской Америки.
Редакция «Военного журнала» ставила целью освятить военное искусство Мексики с древнейших времен до американо-мексиканской войны. Особого внимания здесь заслуживают статьи 1830 г. и объемная работа 1854 г.
Отличительная черта этих работ - упор на описание и слабая проблема-тизация. Так, в статье 1830 г., озаглавленной «Записки о завоевании Мекси
56 Там же.
57 Там же.
58 Там же.
59 Там же. С. 47-48.
60 Там же. С. 48.
620 61 Там же.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
ки и сравнение Цесаря, Ганибала и Фердинанда Кортеца»62, эта тенденция особенно очевидна. Работа переведена с французского, ее автор и переводчик остались неизвестными. Ссылки на источники и литературу отсутствуют, хотя из текста можно понять, что автор использовал работы Гумбольдта, Солиса и письма Кортеса. Название статьи, казалось бы, обещало читателю сравнение тактики и стратегии заявленных персонажей, однако в тексте это отражения не нашло. Автор лишь оговорился: «Цезарь, начальствуя несколькими легионами в борьбе с галлами и германцами, кажется менее достойным нашего удивления, нежели завоеватель Мексики»63. Аналогичную характеристику можно видеть и в соотношении достоинств Ганнибала и Кортеса. Что касается испанского конкистадора, то в исследовании он снискал лавры величайшего тактика и стратега: «Кортецово предприятие удивляет и очаровывает нас более. Горсть воинов поборяет миллион индиян храбрых и к войне приобвыкших; он умеет привлечь к своим знаменам тысячи сих иноземцев: но, не взирая на их пособия, гишпанцы составляют корень ополчения; они решают победу или спасаются во время отступления»64.
В 1854 г. в разделе «Военная история» была помещена статья «Военноисторическое обозрение в Мексике, до Керетарского договора»65. Работа охватывает военную историю Мексики на протяжении всего ее существования в рамках индейских государств и вице-королевства Новая Испания, а также Войну за независимость и американо-мексиканскую войну. В ней подробно описан ход военных действий, даны характеристики древнемексиканского оружия, обзоры политических происшествий, описание крупных городов. Однако в работе отсутствует какое-либо упоминание источников и литературы, неизвестным остался и ее автор.
ВОЙНА ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ В РУССКОЙ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ
1815-1825 ГОДОВ
В первой четверти XIX в. в Латинской Америке началась Война за независимость, которая привлекла к себе пристальное внимание Европы и Северной Америки. В газетах и журналах, министерских кабинетах следили за событиями, происходившими в американских владениях Испании. Возникновение одного или нескольких государств в этом регионе в корне меняло расклад сил в международных отношениях того времени. Естественно, что эти процессы вызвали большой интерес и в Санкт-Петербурге.
Наиболее полно и обстоятельно отношение России к Войне за независимость Латинской Америки рассмотрено в исследовании Л.Ю. Слезкина66. Давая обзор сложившейся ситуации, автор отмечал, что Россия, как член Священного союза, даже несмотря на удаленность от театра военных действий,
62 Военный журнал. 1830. Кн. III. С. 26-58; Кн. IV. С. 51-75.
63 Там же. Кн. III. С. 27.
64 Там же. С. 28.
65 Там же. 1854. Кн. IV. С. 1-68.
66 Слезкин Л.Ю. Россия и война за независимость в Испанской Америке М., 1964.
621
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
могла качественно повлиять на судьбу восставших колоний67. Это обстоятельство подтолкнуло Л.Ю. Слезкина исследовать различные виды источников, в частности, впервые в отечественной историографии была использована русская периодическая печать XIX в.
Так, «Вестник Европы», по мнению Слезкина, придерживался государственной доктрины «монархического легитимизма». Отражая на своих страницах успехи повстанцев, в издании стремились «поддержать в читателях веру в возможность перемен к лучшему», а именно, в восстановление Испанией контроля над своими колониями68.
В 1817 г. журнал редко помещал статьи об Испанской Америке, сведения ограничивались короткими заметками в разделе «Политические происшествия», а война становилась событием заурядным и не заслуживающим пристального внимания69. В 1818-1819 гг. издание уделяло внимание лишь проблемам дипломатического урегулирования сложившейся в Латинской Америке ситуации, в частности, вопросу о предполагаемых переговорах между Испанией и колониями и о характере посредничества между ними европейских держав70.
Однако более детальное изучение латиноамериканских публикаций «Вестника Европы» позволяет выявить ряд ошибок и неточностей в работе Слезкина. Так, на примере статьи 1818 г. можно сделать вывод, что журнал проявлял крайнее сочувствие к повстанцам и всячески поддерживал их борьбу за независимость: «...мы видели, что дух сопротивления не ослабевает в жителях Каракаса и области Венесуэльской... Мы видели торжество усилий Буэнос-Айреса, видели граждан его достойными приобретенной свободы по той умеренности, с какой умеют наслаждаться первыми ее благодеяниями. Теперь сия республика готовится завоевать, или, лучше, освободить Перу»71.
Не обходил вниманием журнал и лидеров Войны за независимость, неизменно давая им положительную характеристику: «Генерал Сан Мартен72 ... Великий гражданин сей своими доблестями, своим кротким характером напоминает нам некоторых героев Плутарховых, которых нельзя не любить, которым нельзя не удивляться. Он устремлялся на все опасности, угрожав-шия отечеству его, при всем том ... с робостью уклонялся от всех публичных почестей»73. Необходимо отметить интересный момент, в цитате восставшие колонии, независимость которых отстаивает Сан-Мартин, упоминаются с использованием слова «отечество», последнее же, в свою очередь, находится в опасности. Таким образом, Испания, стремившаяся навести порядок на своей территории, представляется читателю в виде агрессора, что идет вразрез с позицией, занятой Слезкиным.
Характерна и терминология журнала - здесь отсутствуют упоминания о вице-королевстве Рио-де-ла-Плата, а также какие-либо прямые указания на
67 Там же. С. 8.
68 Там же. С. 190.
69 Там же. С. 194. См. также: Вестник Европы. 1817. № 12, 14.
70 Слезкин Л.Ю. Указ. соч. См. также: Вестник Европы. 1818. № 4, 12, 21, 24; 1819. № 2, 13.
71 Вестник Европы. 1818. № 21. С. 57.
72 Имеется в виду X. де Сан-Мартин (1778-1850).
622 73 Вестник Европы. 1818. № 21. С. 58.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
принадлежность Испании данных территорий. Взамен этого для обозначения региона, где еще не успели сформироваться государства Парагвай, Уругвай и Аргентина, употребляется название Буэнос-Айрес.
Несомненный интерес вызывает также описание будущей столицы Аргентины: «Сам город сей распространяется, или, лучше сказать, близ старого города сооружается новый, правильностью своей не уступающей лучшим в Европе. На длинных улицах его беспрестанно возводятся новые здания для жительства тем Европейцам, которых торговля привлекает целыми толпами на берега Ла-Платы»74. Из вышеприведенного фрагмента виден замысел автора - показать строительство нового государства, нового общества, устроенного по европейским меркам.
Чрезвычайно интересным представляется обзор событий в бывшем вицекоролевстве Новая Испания, где «народная свобода не получила никакого определенного характера», но «отряды смелых инсургентов75 ей (испанской власти. - Н.Л.) угрожают при самых даже воротах Мексики... и отнимают контрибуции... отвозимые в Испанию». Что касается духовенства, «оно приняло сторону свободы: от того все почти начальники у инсургентов суть духовные лица. Таким образом, власть духовная вместе со светскою действует на умы людей простых и набожных, и усиливает в них стремление к независимости»76.
Все симпатии журнала явно на стороне «инсургентов», отмечаемая автором публикации солидарность церковного и светского начал олицетворяет моральную и душевную стойкость, духовное единство «добра» против агрессии «зла». Что касается последнего, то: «Устрашенная своими неудачами и неутомимым упорством... Испания теряет надежду покорить... и ищет средства примирения», добиваясь «сущей безделицы»: она требует «только чтобы республиканцы положили оружие и спокойно подверглись ее власти. Сие невинное предложение походит на то, что делают льву в известной басне»77. Внимательное прочтение статьи позволяет подметить своеобразную установку: не воспринимать Латинскую Америку как испанскую. Термин «покорить» подразумевает не восстановление власти, а ее узурпацию, позиция Мадрида высмеивается. Иронии подвергается любое стремление правительства этой страны разрешить конфликт как самостоятельно, так и привлекая посредников (в том числе и в рамках Священного союза)78. В заключении автор статьи отмечает неотвратимость завоевания колониями независимости и невозможность для Испании «покорения двадцати миллионов, ускользающих от нее в Америке»79.
74 Там же. С. 56.
75 Сам термин «инсургент» широко употреблялся в отношении революционных сил Латинской Америки того времени, причем, не только в прессе, но и в журналах. В воспоминаниях русских путешественников этот термин тоже встречается. См.: Шур Л.А. К Берегам Нового Света: Из неопубликованных записок русских путешественников начала XIX века. М., 1971. С. 49.
76 Вестник Европы. 1818. № 21. С. 59.
77 Там же. С. 61.
78 Там же. С. 59-65.
79 Там же. С. 65.
623
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
Необходимо также отметить, что статьи «Вестника Европы», посвященные Войне за независимость, помещались преимущественно в двух разделах журнала - «Современная история и политика» и «Смесь» (подзаголовок: «Политические происшествия»). В первый раздел входили публикации, где авторы анализировали события, происходившие в Латинской Америке, и прогнозировали их дальнейшее развитие. В последний из указанных разделов попадали лишь краткие сводки последних происшествий, какие-либо комментарии со стороны журналистов отсутствовали.
Так, в 1818 г. в «Вестнике Европы» опубликовали занимательную рецензию на книгу Прадта «О колониях», озаглавленную как «Мысли М. де Прад-та об Юго-Американских колониях»80. Стоит отметить оперативность, с которой журнал откликнулся на эту работу, увидевшую свет в Париже в 1817 г.
В работе рецензентом была особо выделена идея Прадта о том, что в связи с потерей Испанией контроля над большинством своих колоний в Латинской Америке, отделение и утверждение их статуса на «Конгрессе» (имеется в виду конгресс крупнейших европейских государств) является единственным выходом из сложившейся ситуации, позволяющим легитимизировать статус новых образований и открыть для всех европейских стран возможность торговать с ними. По мнению Прадта, в этой связи несомненную значимость представляет позиция России - единственной независимой от Англии державы, с помощью которой стало бы возможным обеспечение независимости и законности во всех республиках Южной Америки. Рецензент эти моменты выделил особо, отметив при этом: «Справедливы или нет мнения Прадта, но сочинения его читаются в большей половине Европы, и многие весьма сведущие люди о глубокомыслении и проницательности сего писателя отзываются с отличным уважением»81.
В ряде работ, опубликованных в журнале, поднималась проблема нравственной стороны Войны за независимость. Небезынтересна на этот счет точка зрения одного из русских рецензентов: «Отечественное государство иногда питает к колониальным чадам своим чувства мачехи, а не родной матери... Справедливо ли, чтобы одна половина рода человеческого была наследственным достоянием другой половины?.. Зависимость колоний есть некоторый вид рабства, изобретенного новейшими государствами, но противный духу новейших народов; и потому всякая колония, как скоро увидит возможность, не замедлит провозгласить себя свободною»82. В разделе «Политические происшествия» другого номера можно прочитать следующее: «Не в Европе только дорожат свободою изъявлять свои мысли посредством теснения; в Буэнос-Айресе она утверждена законом»83.
«Исторический журнал», в отличие от «Вестника Европы», сосредотачивал внимание не только на анализе событий, но и на предоставлении читателю возможности окунуться в их гущу. Журналисты этого издания стремились найти в Войне за независимость интригу, детектив, захватывающую историю. Журнал был переполнен ожиданиями, слухами, фактами, цифра
80 Там же. № 4. С. 296.
81 Там же. С. 297-300.
82 Там же. № 12. С. 265.
624 83 Там же. №5. С. 315.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
ми, сражениями, сведениями о победах и неудачах. Подчас после чтения его складывается ощущение, что конфликт в Латинской Америке - не столько острейшая проблема политической жизни первой трети XIX в., сколько увлекательное чтиво, в котором новые события и факты являются лишь дровами, брошенными в костер читательского интереса.
Не утруждала себя редакция журнала и формированием терминологической базы: понятия «инсургенты», «мятежники», «независимые», «патриоты»84 сливались воедино и употреблялись без разбора, что может свидетельствовать либо о безразличии к ним, либо о некачественном переводе статей.
Желание увлечь читателя проблематикой Войны за независимость сталкивало редакцию издания с необходимостью постоянно размещать на своих страницах новые и актуальные материалы, которых подчас могло и не быть в наличии. В этой связи сотрудники редакции нашли оригинальный выход -публиковать статьи, не затрагивающие рассматриваемую тему напрямую, но косвенно к ней относящиеся. В частности, речь могла идти о событиях в Испании или на Гаити.
Со временем структура текстов «Исторического журнала» стала совершеннее: факт заимствования той или иной информации уже не скрывался (как это имело место в «Вестнике Европы»), любая заметка начиналась с обзора источников. Так, в изданиях 1817 г. можно встретить фразы: «Хотя непрестанно встречались давно уже замеченные противоречия между Испанскими и Американскими известиями о происшествиях в Испанской Америке....»85, «...по совершенному то недостатку или по неблагоприятному содержанию известий [испанские источники] основываются на одних общих показаниях безо всяких подробностей и утверждаются более на ожиданиях, нежели на происшествиях»86. В журнале как правило производилось сопоставление информации. Особое предпочтение при этом отдавалось побеждавшей стороне, но рассматривалась и точка зрения побежденной. Принималась во внимание и отдаленность рассматриваемых событий: в некоторых статьях размещалась подробная характеристика географических координат, правда, без приложения карт, что подчас осложняло восприятие материала.
Интересна параллель, установленная в одной из статей «Исторического журнала» между европейской и зарождающейся латиноамериканской государственностью. В публикации четко разделяются выступавшие в роли неоконкистадоров испанцы и все остальное население Америки. Автор статьи считает, что жители Латинской Америки являются уже сформировавшейся новой нацией, имеющей полное право на суверенитет. Так, рассматриваемый в публикации Конгресс в Тукумане (1816 г.), закрепивший право провинций Рио-де-ла-Платы на самоопределение, называется «народным правом освященного обряда... в лучших европейских тонах», где «означены все меры предосторожности к отвращению злоупотреблений, могущих оскорбить человечество и национальную честь...», представители же испанского короля
84 Исторический журнал. 1819. Кн. 2, ч. 3. С. 216.
85 Там же. 1817. Кн. 1, ч. 1. С. 136.
86 Там же. Кн. 1, ч. 2. С. 229.
625
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
Фердинанда именуются «агентами, не сохранившими никакого уважения к человечеству... учинениями своих жестокостей»87.
Отдельно стоит коснуться статьи 1817 г., выделяющейся своей оригинальностью. Многие ее фрагменты подтверждают тот факт, что события в Америке довольно широко и детально освещались в России и постепенно оказывали свое влияние не только на политическую культуру, но и на повседневную жизнь: «...во Франции, - писал автор статьи, - где точно кажется, что древо вольности пустило сильные корни... Парижские дамы носят теперь шляпки а la Bolivar, платья coleur du champs d’asyle, который цвет уже довольно полинял, и coleur d’opinion, а также шали ‘a la sainte Marthe и au grison du Mexique. В Париже весьма стараются дать сим платьям правильный покрой, и один из портных или кройщиков, который сшивает только пьесы, а именно издатель Минервы Французской, имеет более 10 000 плательщиков»88.
«Дух журналов» открыл свой «американский цикл» со статьи 1816 г., где отмечалось: «Ни одна страна не заслуживает столько внимания примечательного наблюдателя, как Новый Свет. Он есть ныне театр величайших происшествий, которые скоро окажут влияние на всю Европу. Посему мы надеемся сделать удовольствие Читателю, окинуть взором сию примечательную часть земного шара»89. При реконструкции американских событий для данного издания были характерны следующие моменты. Во-первых, этот журнал, в отличие от предыдущих, занимал происпанскую позицию, в 1817 г. на его страницах можно было прочитать: «...в Америке дела Испании идут не очень благоуспешно... Правительство Испанское мало обнародует о тамошнем положении дел; Английским и Американским известиям не совсем верить можно: однако же, самое молчание со стороны Правительства заставляет опасаться, что Испания тщетно борется с возмутившимися Колониями, и едва ли не будет принуждена отказаться от оных»90. Кстати, эта точка зрения в дальнейшем останется неизменной, что вкупе с промонархическими позициями журнала придаст описанию и осмыслению американских событий своеобразный историко-философский характер.
Во-вторых, для «Духа журналов» было характерно отсутствие иностранных переводов с присущей им информационной насыщенностью и сомнительной достоверностью. Издание делало ставку на собственные позиции относительно «правильного» устройства мира и места в нем монархического государства. Журнал достаточно оригинально реагировал на проблему нехватки информации: «Вообще известия о делах Американских инсургентов столь разноречивы, что почти не стоит труда повторять их»91.
В 1818 г. в «Духе журналов» была опубликована обширная статья (25 страниц) «Обозрение революций в Испанских Американских владениях (Из Записок очевидного свидетеля)»92. Кто был этим самым «очевидным свидетелем», так и осталось неизвестным. Работу отличали глубина анализа,
87 Там же. С. 234.
88 Там же. С. 222.
89 Дух журналов. 1816. Кн. 37. С. 141.
90 Там же. Кн. 26. С. 247.
91 Там же. 1818. Кн. 7. С. 19.
626 92 Там же. Кн. 8. С. 46-70.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
обильное цитирование Гумбольдта, исторические экскурсы в прошлое Испании и дополнительный историко-географический обзор. Л.Ю. Слезкин отмечал: «Для своего времени “Обозрение” было весьма квалифицированным и объективным в изложении событий»93.
О волнениях в Латинской Америки писалось: «Правительство, если оно не совсем слепо к собственным своим выгодам и не вовсе невнимательно к ходу дел человеческих, может еще благоразумною уверенностью и осторожностью восстановить опять равновесие и отрешить бурю народного волнения»94. В статье отсутствует какое-либо предубеждение против той или иной из враждующих сторон. События описываются спокойно и обстоятельно, с некоторой долей грусти и разочарования: читатель должен был понять разницу между сильной российской монархией и слабой испанской. Виновные в войне, по мнению автора, конечно же есть - это испанские кортесы, ставленник Наполеона, под власть которого не могли и не хотели попасть американские колонии; не последнюю роль сыграли здесь и ошибки самого «Правительства» и т.п.
Л.Ю. Слезкин, оценивая работу этого журнала, отмечал: «Сугубо промонархическое издание не было заинтересовано рассказать об успехах революционной войны, когда все его силы были направлены на защиту легитимизма и реставрационных идей. А поступающие из Испанской Америки сведения говорили о том, что испанцы не могут рассчитывать на скорое подчинение своих колоний. Те же сведения за 1818 и 1819 гг. могли только утвердить в этой мысли. Поэтому вероятно “Дух журналов” и не печатал их»95.
«Сын Отечества» впервые начал публиковать латиноамериканские материалы в 1817 г. Именно в это время был опубликован широкий обзор событий в Новом Свете с попыткой философского обоснования войны. Статья насчитывала чуть более 15 страниц и представляла собой перевод английской работы Мева, опубликованной в 1811 г. С целью подогреть читательский интерес публикацию этой небольшой работы разбили на три номера. Особого внимания заслуживает анализ событий, происходивших на территории современной автору Аргентины. «Революция, происшедшая в Рио-де-ла-Плате, - утверждалось в статье, - не может почесться преходящим беспокойствием или кратковременным смятением. Она есть восстание целой нации - движение давно приготовленное, причиненное многими обстоятельствами...»96. Автор рассматривает предпосылки вышеупомянутой революции, пытается «обратить внимание на эпоху, предшествующую учреждению нынешней Юнты»97. Он исходит из того, что вся сила Рио-де-ла-Платы - в креолах, они и есть основная движущая сила революции98. На его взгляд, возрастание влияния последних лишь дело времени. Революция, -считал он, - есть момент истины для них, момент реализации их любви к своей отчизне99.
93 Слезкин Л.Ю. Указ. соч. С. 198.
94 Дух журналов. 1818. Кн. 8. С. 50.
95 Слезкин Л.Ю. Указ. соч. С. 199.
96 Сын Отечества. 1817. № 13. С. 74.
97 Там же. С. 75.
98 Там же. № 14. С. 117.
99 Там же. № 15. С. 156-160.
627
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
В дальнейшем интерес к данной тематике ослабевает, и руководство журнала на протяжении 1818-1819 гг. ограничивается описанием событий в разделе «Прочие известия».
Отличительной чертой «Сына Отечества» стала публикация небольших заметок отечественных авторов, пытавшихся дать свой собственный компаративный анализ событий в Латинской Америке: «Мадридский двор недавно получил депеши из Южной Америки: видно, что содержание оных неблагоприятно, ибо оно не обнародовано. В Американских Ведомостях пишут о беспрерывных успехах инсургентов»100. Попытки обобщения и выводов в статьях русских авторов (к сожалению, оставшихся анонимными) хотя и были чрезвычайной редкостью, но свидетельствовали уже о формировании своей собственной точки зрения на происходящие события, что представляется крайне важным и заслуживает пристального внимания. «Сия Республика (Рио-де-Ла-Плата) требует у Испании введения Конституционного правления и уравнения прав колоний с главною землею... Признаемся, что мы не слишком верим сему известию»101, - писалось, например, в одной из статей.
Когда Война за независимость Латинской Америки вступила в свою завершающую стадию, внимание русских журналов постепенно начало сосредотачиваться на анализе интеграционных процессов молодых латиноамериканских государств. Особое значение отводилось здесь обзору достигнутых на межнациональном уровне соглашений и договоров: «Правительства бывших испанских владений в Южной Америке составили план объединиться в общий Союз, который состоял бы под ведением Совета, подобного древним Амфиктионам. Сей Совет утверждал бы законы, составленные частными конгрессами трех наций...»102. Далее, как правило, перечислялись основные воюющие с Испанией республики: «...поверенный в делах Правительства Хи-лийского (Чилийского. - Н.Л.\ прибывший в Лондон, привез с собой трактат, заключенный между Правительством Буэнос-Айресским и Хилийским для освобождения области Перуанской»103.
Существовавшие в то время в испанских правящих кругах планы, направленные на реконкисту потерянных колоний, ставились под сомнение русскими журналистами. В статье о подготовке испанцами вторжения в Рио-де-ла-Плату подчеркивалось, что жители Буэнос-Айреса «хотят там каждый дом превратить в крепость; все жители решились, что скорее будут погребены под развалинами домов своих, нежели сдадутся Испанцам»104.
В ноябре 1825 г. в «Вестнике Европы» выходит большая статья, посвященная Панамскому конгрессу. Основной задачей, поставленной неизвестным автором, было спрогнозировать будущую политическую обстановку в латиноамериканском регионе, принимая во внимание тот факт, что новые государственные образования, появившиеся после войны, «имеют свои особенные дела и виды, свои желания»105.
100 Там же. 1819. № 45. С. 239.
101 Там же. №23. С. 189.
102 Там же. №33. С. 333.
103 Там же. № 24. С. 237.
104 Там же. №41. С. 45.
628 105 Там же. С. 138.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
С завершением Войны за независимость время романтики прошло, и каждой из обретших независимость стран пришлось трезво оценивать события. Любопытно в этой связи замечание, данное автором одной из публикаций: «...о пожертвовании независимостью и мыслить не должно; ни одна из них не решится на такой поступок, сколь благоприятные виды ни представлял бы им союз тесный, подобный Северо-Американскому [...] тесный союз, сосредоточенная власть, политическое единство - вот цели, до которых нельзя достигнуть»106. Если не политический союз, то назначение Конгресса в том, «чтобы области знали себя, чтобы имели свободное сообщение между собою, чтобы менялись бесчисленными произведениями земли своей разнообразной, плодородной и обширной»107. Журнал высказывал твердую убежденность, что Конгрессу по силам решить эти задачи.
Также нельзя обойти вниманием переводную статью «Вестника Европы» «О финансах областей Америки бывших колоний Испанских»108. Данная публикация, без сомнения, представляет серьезный научный интерес. В ней были представлены данные о кредитах, полученных латиноамериканскими странами от европейских государств, об объеме долгов, потенциале развития торговли, составе и численности населения и пр.
Особое место в работе уделено провинции Монтевидео. Статья давала возможность русскому читателю впервые познакомиться с этим регионом: «Природа распространила дань своего благоденствия: Монтевидео отличается чудесным плодородием и всеми приятностями восхитительного изящества... До того времени там шатались одни лишь дикие люди, которые и теперь еще в некоторых местах попадаются...»109. Далее следовал перечень товаров производимых в Уругвае, и восхищение благоденственными полями, лесами и реками этого края. Публикация этой работы стала своеобразным рубежом, отделявшим поток сугубо политической информации от новой волны журналистских материалов, в которых на первый план выходило описание природы, мифов, нравов, т.е. того, с чего начинается сравнительное восприятие другой культуры.
После 14 декабря 1825 г. ведущая роль в периодической печати России перешла от петербургской к московской журналистике. Именно в Москву после восстания декабристов переместился центр русской мысли. На первый план стали выходить такие издания как «Московский телеграф», «Атеней», «Горный журнал», «Журнал мануфактур». Латиноамериканская тематика в русской прессе в период с 1826 по 1830 гг. практически исчезла, наиболее крупные журналы ограничивались одной-двумя публикациями. Во многом это было вызвано тем фактом, что новая власть не проявляла особого интереса политическим и идеологическим процессам, происходившим в Центральной и Южной Америке. Только «Московский телеграф» Н.А. Полевого (1825-1834) был способен разместить на своих страницах целые серии публикаций.
Латиноамериканская тематика в «Московском телеграфе» отмечена рядом статей, имеющих строго структурированный характер. Прежде всего
106 Вестник Европы. 1825. № 22. С. 138.
107 Там же. С. 140.
108 Там же. № 15/16. С. 291-296.
109 Там же. №22. С. 143.
629
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
следует отметить статью 1825 г., представляющую собой обзор сложившейся на тот момент внутриполитической ситуации в ряде государств Центральной и Южной Америки. Так, касаясь Мексики, неизвестный автор предлагал читателю по достоинству оценить, «какие успехи в короткое время сделала эта страна». «Кредит, бывший до сего времени в большом упадке, восстановлен... образование регулярной, хорошо обученной армии оказало быстрые успехи»110. Не было затруднений и с экономическим развитием. В планах новой республики значилось «соединение обоих Океанов посредством перекрытия перешейка Тихуантепекского»111, и заключение торговых соглашений с Европой и Америкой, что одновременно являло собой признание Мексики как независимого государства: «Как была велика радость, с какой принято в Мексике признание самобытности сей республики Великобританией... Мексика находится в действительных торговых связях с Нидерландами, Францией... и Прусские торговые агенты уже назначены в Мексике»112.
Столь же благополучную ситуацию читатель «Московского телеграфа» мог видеть в Гватемале, которая «наслаждается счастливою тишиною»113. После краткого статистического обзора, дававшего неискушенному отечественному читателю сведения о народонаселении данной страны, журнал отдавал должное экономическим вопросам, в частности, соединению двух океанов, только теперь «посредством канала, который предлагали прокопать в области Никарагуа»114.
Колумбию в журнале стремились показать в качестве «сильной и воинственной Республики», которая «мужественным характером и успехами Боливара распространила могущественное влияние свое на твердую землю Южной Америки до самой последней ее оконечности»115. Что касается экономики, то уже не вызывало сомнения, что Национальный конгресс занимается «устроением дорог и каналов, коих один, прорытый через перешеек Панамский, должен будет соединить оба Океана»116.
Издание формировало своеобразный «культ личности» руководителя Великой Колумбии Симона Боливара. В основу его образа были положены как проверенная информация, так и многочисленные мифы. Для работ того времени было характерно сравнивать того или иного политического деятеля с какой-либо примечательной исторической личностью. Так, в указанной статье упоминалось, что «Боливар, по примеру Вашингтона, три раза просил увольнения от Президентства, и три раза отказано в его просьбе... и потому Боливар принял опять главное управление делами... с таким же бескорыстием отказался он от миллиона пиастров, которые Конгресс перуанский хотел подарить ему в знак своей благодарности, и только усильные просьбы могли
110 Московский телеграф. 1826. Ч. 8. С. 174.
111 Там же.
112 Там же. С. 175.
113 Там же. С. 176.
114 Там же.
115 Там же. С. 177.
630 116 Там же. С. 178.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
побудить его удержать еще за собой Диктаторскую власть»117. Последнее, к слову, замечание весьма значимо. Здесь речь идет не столько о скромности Боливара, сколько о пересечении с русскими обычаями, согласно которым считалось плохим тоном сразу соглашаться на то или иное заманчивое предложение. К тому же не следует забывать, что троекратная просьба перекликается с христианскими традициями. Также стоит заметить, что для «Московского телеграфа» характерно абсолютное безразличие к форме власти - будь то монарх или диктатор, или избранный президент; принципиальным моментом являлось его стремление к просвещению и развитию своего государства.
Что касается Буэнос-Айреса, то здесь внимание к экономике было сосредоточено в основном на торговых сделках с Европой. Вместе с тем не ускользало от внимания обозревателя и положение в образовании, где Буэнос-Айрес, «соревнуя Колумбии, счастливо подвизается на поприще просвещения»118. Следует отметить, что последний комментарий был немаловажен для читающей публики того времени, так как основным критерием, позволявшим давать положительную оценку тому или иному государству, являлась степень европеизации страны, ее культурности. Эта идея в отношении государств Латинской Америки будет господствовать еще очень долго. То политическое образование, которое ей не соответствовало по тем или иным параметрам, получало ярлык «варварского», «дикого» и т.п. Именно так в работе характеризовались сопредельные с Буэнос-Айресом государства: «Между тем сии области (Буэнос-Айреса. - Н.Л.) окружены соседями, заставляющими их всегда быть вооруженными, как-то: воинственной областью Восточной Банды, Государством Доктора Франсии, беспокойными Хилийцами (имеются в виду Уругвай, Парагвай и Чили. ~ Н.Л.) и многими воинственными американцами (индейцами. - Н.Л.\ коих число в сей части света вообще превосходит число Креолов, и коих отдельные поколения делали иногда набеги, всегда отражаемые»119.
Несомненной заслугой «Московского телеграфа» следует считать тот факт, что именно он открыл цикл публикаций, посвященных Парагваю. Эта страна в середине века получала множество как положительных, так и отрицательных отзывов, являя собой отличную от других латиноамериканских республик политическую и под стать ей культурную модель государственного устройства: «Государство, основанное Доктором Франсией, по примеру бывшего там иезуитского государства, состоит из 500 тысяч жителей, имеет значительную, хорошо устроенную армию. Оно называется Республикой, но Др. Франсия управляет им так деспотически, что ни одно письмо не может быть послано, которого бы он не читал, и никто зашедший в сию львиную пещеру не может из нее выйти. Франсия богат, не получает никакого жалования от Государства и, подобно Робеспьеру, под личиной бескорыстия управляет народом. Дабы утвердиться в своей власти, созвал он 1000 депутатов в столицу свою Ассомпсион (Асунсьон. - Н.Л.\ где они по примеру его без жалования были около двух месяцев, не участвуя в совещаниях, и потому согласились уступить ему неограниченную власть, желая только возвратиться
117 Там же.
118 Там же. С. 181.
119 Там же.
631
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
в свои жилища... Вообще такое государство едва ли может долго существовать между независимыми Американскими Государствами»120.
Позднее будет опубликована еще одна работа неизвестного автора, в которой была осуществлена попытка дать «русский взгляд» на правителя Парагвая121: «Правление его весьма странно... Он любит расспрашивать; повторяет один и тот же вопрос разными оборотами и никогда не глядит на того, с кем говорит. Жизнь ведет чрезвычайно строгую, мало ест, еще меньше спит, никогда не играет и не любит женщин...»122. Очевидно, что такого рода информация не могла быть собрана силами коллектива журнала или же русскими путешественниками, скорее всего, указанные данные суть часть мифической ауры, которой был окружен этот человек, как на протяжении всей своей жизни, так и после смерти. Недостаток информации всегда провоцировал интерес к Франсии, как в XIX в., так и позднее, в работах отечественных и зарубежных исследователей XX в. Если исходить из оценки государства через образ его правителя и степень европеизации общества, то «странность» Франсии, неевропейский вектор развития его страны, наличие мощной армии могли внушать лишь недоверие, страх, восхищение или презрение. Подобные оценки доминировали в то время как в Америке, так и в Европе. Россия также не стала исключением.
Образ Латинской Америки в русской печати первой трети XIX в. имел ряд специфических черт. В его развитии не существовало никакого поступательного движения, он создавался всегда заново, в новом ключе, преображаясь в новой тематике на каждом соответствующем этапе. Журналы и газеты, публиковавшие эти материалы, не имели какой-либо долговременной цели, они либо удовлетворяли читательский интерес к той или иной теме, либо демонстрировали свою политическую линию. Тональность и идеологическая направленность статей и аналитических обзоров, посвященных Латинской Америке, в целом соответствовали развитию и направленности отечественной печати XIX в.
«МИР, ВЫХОДЯЩИЙ	Глава 3
НА МИРОВУЮ АРЕНУ...»:
ЮЖНАЯ АМЕРИКА В ПРЕДСТАВЛЕНИИ А.С. ИОНИНА
Труд А.С. Ионина1 положил начало русской историографии Южной Америки и был создан после путешествия русского дипломата по ее южной части в 1888-1889 гг. Труд состоит из четырех томов. Первый из них содержит рассказ о посещении южных провинций Бразилии и уругвайской пампы. Во второй помещены очерк об Уругвае и подробный рассказ об Аргентине.
120Там же. С. 182.
121 Там же. № 10. С. 89-90.
122 Там же. С. 90.
632	1 Ионин А.С. По Южной Америке. СПб., 1892-1902. Т. 1-4.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
Завершается том описанием поездки в Парагвай. Третий том открывается описанием Мальвинских (Фолклендских) островов, Магелланова пролива, Огненной Земли и их жителей; остальная его часть посвящена Чили. В четвертом томе рассказывается о путешествии в глубь Перу и Боливии до озера Титикака. Смерть помешала Ионину завершить труд. Остались ненаписанными очерки о Бразилии и путешествии по Амазонке.
В своей работе Ионин впервые в России предпринял попытку комплексного освещения политики, истории, экономики и культуры стран Южной Америки. По глубине и охвату проблем, широте тематики исследования этот труд был единственным в своем роде. Помимо художественной ценности -не случайно литературоведы считают Ионина писателем, чье имя вошло в историю русской литературы - труд имеет ценность научную: он стал первым исследованием по истории южноамериканских стран, положившим начало русской историографии Южной Америки.
Для исторической науки А.С. Ионин оставил богатое наследие. Содержащийся в его труде анализ исторического прошлого южноамериканских народов, наблюдения и оценки современных ему событий и государственных деятелей стран, в которых он побывал, до сих пор представляют интерес для всех занимающихся проблемами Латинской Америки.
А.С. Ионин отвергал европоцентристский взгляд на историю южноамериканских стран, отмечая, что нельзя судить «о здешних государственных организмах по тем шаблонным понятиям, какие мы себе составили о государстве в Старом Свете»2. Прежде всего это касалось главного вопроса, который вставал перед всеми исследователями: в чем причина отставания южноамериканских стран от их северного соседа?
Для Ионина ответ на этот вопрос не исчерпывался указанием на различия в колонизациях Южной и Северной Америк. Самим этим различиям в работе уделяется много внимания. Именно они, по Ионину, произвели «коренное различие в судьбах и цивилизации обоих материков Нового Света»3.
Так, диаметрально противоположными были цели испанской и английской колонизаций. Испанцы ехали в Южную Америку «не столько от тесноты или междоусобиц у себя дома, не от религиозных гонений или из желания основать новые свободные отечества, сколько просто из жадности и страсти к авантюре. Они искали или золота, или серебра... или тех продуктов юга, тех пряностей и красильных веществ, которые стали в Европе такою же драгоценностью, как и благородные металлы»4. Поэтому иммигрировали прежде всего не колонисты, а авантюристы.
Напротив, в Северной Америке переселенцы стремились колонизовать страну. Англичане делались колонистами, оседали на земле. «Желая обеспечить себе спокойную работу, своими собственными руками должны были избавиться от местных дикарей и хищников, работа которых им была не нужна. Оттуда жестокое истребление местных людей»5. На юге Америки этого истребления не было. Здесь испанцам нужна была работа автохтонов, и
2 Там же. Т. 2. С. 195.
3 Там же. Т. 1. С. 64.
4 Там же.
5 Там же. С. 65.
633
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
их стремились обратить в рабство. «Собственно колонисты, - отмечал Ионин, - пошли только теперь в Южную Америку, а до последнего времени эта часть света была не испанской колонией, а испанским завоеванием»6.
Но только ли Испания была виновата в этом? Для Ионина представлялось поверхностным следующее широко распространенное суждение: «Дух легкомыслия, нравственная распущенность, южная лень, а особенно религиозный фанатизм испанского католичества составляют препятствия для правильного развития стран, населенных испанцами... Не то было бы, если бы эта часть света, как Северная Америка, попала в руки англосаксонской расы. Какое богатое раздолье для человеческой деятельности и цивилизации представляли бы тогда эти богатые и разнообразные по природе страны. И здесь работа и всякий прогресс кипели бы,
как и в Соединенных Штатах Америки»7.
Ионин не считал, что английская колонизация, произойди она в Южной Америке, одна, сама по себе, могла радикально изменить судьбу последней. Причина крылась в огромной разнице не только в самой колонизации, но и «в доколонизационной жизни двух материков Нового Света». «Англичане завладели территорией или пустой, или населенной немногочисленными дикарями, а испанцы попали в страны не только населенные, но даже цивилизованные». «Колонисты утонули в этой массе; они сделались ее господами, окрасили ее отчасти своею кровью»8. «Итак, - делал вывод Ионин, - испанцы не колонизовали Новый Свет, как англосаксы, а внесли в него только новую кровь, не сами сделались народом, а создали новые народности или видоизменили старые, и понятно, что не испанская история здесь продолжается, а начинается своя»9.
Мог ли результат быть иным, если бы в Южную Америку вместо испанцев пришли англичане? По Ионину ответ скорее отрицательный, чем положительный. «Мы, конечно, не знаем, что было бы с Южной Америкой, если бы сюда явились англосаксы Но можно почти наверное сказать, что если бы сюда пришли англосаксы при таких же условиях, как испанцы, здешняя
6 Там же. Т. 2. С. 202.
7 Там же. С. 196.
8 Там же.
634 9 Там же. С. 198.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
страна не создала бы организма подобного Соединенным Штатам Северной Америки»10.
Не разделял Ионин и негативной оценки роли Католической церкви в исторических судьбах Южной Америки. «На деле католическая религия, - отмечал он, - оказалась куда как мягче и гуманнее, чем свободомыслие пуританского протестантизма. Именно эта католическая религия помешала главным образом уничтожению местных народностей Южной Америке и даже служила для этих народностей цементом, благодаря которому они образовали, несмотря на чужую победу, новые группы и уцелели»11. Ионин обращал внимание на разительный контраст судеб южноамериканских и североамериканских индейцев: в уничтожении последних «пуританские священники свирепствовали заодно с авантюристами в этом лагере святош и вовсе не умеряли их жестокости, как иезуиты и доминиканцы в лагере Писаро или Кортеса»12.
Ионин не считал расово-биологический фактор существенным при объяснении отличия южноамериканских стран от США. По его собственным словам, он полагал «необходимым показать, что не люди, не раса, а сама история, местные обстоятельства виноваты главным образом в том, что испанские республики в Америке не могут успокоиться, несмотря ни на какие ухищрения социологической науки»13.
Решающее влияние на складывание самих исторических условий, по мнению Ионина, оказывал географический фактор. Это показано автором на примере истории Перу и Ла-Платы. Целью завоевания первого были золото и серебро. Испанцы победили инков и «водворились на их месте скорее правителями, чем колонистами»14. Напротив, при овладении Ла-Платой конкистадоры преследовали главным образом политические цели: «предупредить авантюристов других национальностей»15. Здесь не было залежей золота и серебра, а земледельческой колонизацией вновь открытых земель испанцы заниматься не собирались, и «берега Ла-Платы не могли ничего дать тогдашнему человеку: голая степь, да еще населенная дикарями, с которыми постоянно приходилось драться». Новой колонии «пришлось очень долго существовать самым несчастным образом», поскольку она не представляла никакого «положительного интереса для испанцев»16.
Интерес к этим землям у испанцев пробудился с появлением скотоводства, «с тех пор как степь эта наполнилась одичалым европейским скотом», для размножения которого существовали исключительно благоприятные природные условия. Для Ионина при объяснении исторического процесса вслед за географическим фактором первостепенную роль играл экономический. «Быки оказались гораздо более верным и бесспорным источником богатства, чем золото и серебро Перу»17.
10 Там же. С. 196.
11 Там же. С. 201.
12 Там же. С. 200.
13 Там же. С. 202.
14 Там же. С. 148.
15 Там же. С. 147.
16 Там же. С. 148.
17 Там же. С. 161.
635
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
На охоту за скотом устремились как индейцы, так и европейцы. Из их смешения образовался «особый кочевой народ, который покрыл всю степную часть Южной Америки и который теперь обозначается гаучо, т.е. всадник»18. Ионин отмечал культурное преобладание европейского элемента, который принес в это смешение христианство и испанский язык, приобщив к ним кочевников.
Социально-экономическое становление колонии имело свои этапы. Очень скоро охота на скот сменилась его разведением в эстансиях. «Выгоды вновь открытой торговли, нового американского богатства» привлекли как торговцев, всякого рода искателей приключений, так и «настоящих испанских аристократов», которые, «убедившись в полезности степи, на которую прежде смотрели с таким презрением, взапуски старались приобретать здесь земли или получать их в дар от правительства, чтобы наполнить их стадами с помощью номадов - гаучо»19. Переход земли и скота в их собственность изменил социальное положение гаучо, которые из «вольных охотников» стали «слугами вновь явившихся эксплуататоров. Добыча посредством платы, получаемой от этих эксплуататоров, заменила прежнюю вольную добычу на свой собственный риск»20. Но это не привело к закабалению гаучо. На Ла-Плате сложился своеобразный общественный строй, отличный как от рабства, так и от крепостничества. Ионин называл его «новой социальной формой», «своеобразным видом новой гражданственности», где «оседлый житель города, торговец, помещик пользуется трудом гаучо, не порабощая его, как поработил бы он земледельца, и где номад остался господином страны, несмотря на то, что он де-юре перешел во владение оседлого жителя»21.
Отпадение колоний от метрополии и прекращение мирового владычества Испании началось с Ла-Платы. Этому способствовал ряд причин. Отражение английского вторжения силами местного ополчения возбудило патриотизм жителей городов и гаучо, вселило в них уверенность в собственных силах. Идеи Французской революции оказали влияние на молодежь Буэнос-Айреса, которая стала «исповедовать либерализм». Но главной являлась экономическая причина: торговая монополия Испании. «Эта монополия, - отмечал Ионин, - была источником тяжелого положения и медленного развития всех испанских колоний»22.
В условиях беспомощного состояния метрополии, когда французы завладели большей частью испанской территории и ее престолом, все противоречия всплыли на поверхность. Свобода торговли стала всеобщим требованием. «Это право было уже само по себе фактическим отделением колонии от метрополии»23. Революция произошла 25 мая 1810 г. Хотя формально отделение колонии от метрополии не было заявлено24, независимость стала свершившимся фактом. Первое Ионин объяснял тем, что часть патриотов во
18 Там же. С. 155.
19 Там же. С. 156-157.
20 Там же. С. 157.
21 Там же.
22 Там же. С. 164.
23 Там же.
636 24 Там же. С. 166.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
главе с ее идеологами и руководителями М. Бельграно и Б. Ривадавией стремилась установить монархию. Сам убежденный монархист, Ионин одобрял этот шаг, считая, что «колония, составленная из столь разнородных элементов и столь еще не развитая, не может жить и процветать при республиканском правлении и что ей нужна монархистская власть»25 26.
Неудача с установлением монархии привела к провозглашению независимости Аргентины и стала, по мнению Ионина, главной причиной последующих смут и неурядиц как в этой, так и в других бывших испанских колониях. От них выгодно отличалась Бразилия, которая стала империей. «Несмотря на все свои недостатки, - считал Ионин, - эта страна представляла собой все-таки до сих пор довольно плотный государственный организм» .
Для стран Южной Америки либерализм оказался утопией. Навязанная им обстоятельствами республиканская форма правления стала тормозом в их развитии, «отодвигая страны, которые начали быстро процветать, образовываться и цивилизоваться, опять назад в варварское состояние, так сказать, в средние века»27. Освобождение от власти Испании не принесло мира. «Республика всюду победила к 1816 г., страна оказалась свободною, но тут-то и началась настоящая война и настоящая беда: сладить с монархистами оказалось республиканцам гораздо легче, чем с самими собой»28.
Ионин подробно развивает и обосновывает свой тезис о гибельности для страны нового режима «суверенного народа». Всякий понял его по-своему: «...гаучо в смысле абсолютной вольницы, а местные провинциальные воротилы в смысле обособления своих маленьких интересов от интересов общих». «Интеллигенция, мелкая буржуазия городов, особенно молодежь столицы, поняли это владычество народа по рецепту тогдашних европейских республиканцев»29. «Страна вдруг погрузилась как бы в глубокую средневековую жизнь. Удерживаемая до сих пор в единстве испанской властью местная рознь между автохтонами всплыла наружу»30.
Борьба носила социальный характер. Это была борьба пампы с городом, гаучо с буржуа. Гаучо, которым внушили, что они и есть суверенный народ, которых вооружили, когда нуждались в них для борьбы, обратились против самих же буржуа, по-прежнему их эксплуатировавших. В дальнейшем, указывал Ионин, гаучо были использованы самой буржуазией: «Нашлись честолюбцы между самими буржуа, которые возглавили гаучо и с их помощью стали добиваться власти»31.
Но вскоре эта борьба отошла на задний план, уступив место главному противоречию: между провинциями и Буэнос-Айресом. Ионин указывал на экономические корни конфликта. Буэнос-Айрес использовал свое положение единственного порта страны, «владыки устьев Ла-Платы», для обогащения и господства над всей Аргентиной. «А провинции для сохранения своей свобо
25 Там же. С. 168.
26 Там же. С. 169.
27 Там же.
28 Там же. С. 170.
29 Там же. С. 171.
30 Там же. С. 172.
31 Там же.
637
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
ды и своих буржуазных интересов должны были победить эту гегемонию». История Аргентины сделалась «историей постоянных междоусобиц и компромиссов между столицей и провинциями»32. Фактически Ионин воспроизвел концепцию А.Б. Альберди (хотя неизвестно, был ли он знаком с его работами) и предвосхищал выводы, к которым позднее пришли аргентинские историки: в основе гражданских войн, сотрясавших Аргентину на протяжении большей части XIX в., лежали экономические причины, прежде всего, противоречия между провинциями и Буэнос-Айресом.
В качестве причины данных противоречий Ионин отмечал идейную незрелость провинций: «Если Буэнос-Айрес осознавал свои интересы, то провинции, по своей разношерстности, не могли дойти до ясного осознания своих желаний». По словам Ионина, этому мешал «дикий элемент пампы», т.е. гаучо, который преобладал «над рассудочным элементом буржуазии». Поэтому конфликт выродился в «борьбу цивилизации с дикостью, Европы с настоящей Америкой, которая получила только европейскую внешность, христианскую поверхность, но неудержимо выступала наружу, как только нарушен был заведенный веками порядок, искусственно и сильно поддерживаемое равновесие»33.
На первый взгляд может показаться, что Ионин повторял Д.Ф. Сармьенто, его схему истории как борьбы «варварство-цивилизация». Однако это не так. Для Ионина, в отличие от Сармьенто, в основе борьбы лежал не конфликт города с деревней, а конфликт провинций с их городами и провинции Буэнос-Айрес с ее столицей. И только слабость провинциальной буржуазии, не сумевшей удержать контроль над гаучо, превратила этот конфликт в «борьбу цивилизации с варварством». Судя по всему, Ионин лично не был знаком с Сармьенто, но хорошо знал его «Факундо». Вот его мнение об этой книге: «Как литератор Сармьенто написал полуфилософское сочинение “Цивилизация и Варварство”, которым аргентинцы очень гордятся, но которое кроме общеизвестных фраз и утопий на эту избитую тему ничего не заключает»34.
В условиях острейших противоречий между различными частями страны невозможно было создать унитарное государство, и «федеративная форма появилась сама собой». Суть ее заключалась в равноправном положении всех провинций, включая Буэнос-Айрес. Но этому мешала гегемония Буэнос-Айреса. В стране образовались две политические партии: федералисты и унитарии. Первые желали равноправия провинций с Буэнос-Айресом. Вторые - усиления центральной власти. К сторонникам унитариев Ионин относил жителей Буэнос-Айреса, а в провинциях - «торговый класс, владельцев земли и утопистов, либералов, доктринеров». Федералисты опирались на гаучо и состояли в основном из «хозяев эстансий, живущих в пампе, кочующих купцов, между которыми важный контингент составляли контрабандисты»35.
Ионин скептически относился к возможности создания федерации, «т.к. существовали бедные провинции, которые не могли жить своими средствами и защищать себя». В то же время перевес военных сил был на стороне феде-
32 Там же. С. 173.
33 Там же. С. 174.
34 Там же. С. 144.
638 35 Там же. С. 175.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
радистов. Ионин объяснял поддержкой их гаучо («класс людей, закаленных жизнью пампы, которому нечего было терять»36). Но и компромиссы с этими людьми не могли быть «долговечными». Сам Буэнос-Айрес был охвачен внутренней борьбой и «возмущениями черни, которая тоже перешла в лагерь федералистов». Междоусобная борьба «истощала и изнуряла страну», которая «окончательно запуталась в своих делах, дошла до последних степеней хаоса»37.
Борьба унитариев и федералистов исчерпала себя, поставив страну на край гибели. Все это подготовило почву для появления «деспота-диктатора, который хотя бы с ножом в руках завел хоть какой-нибудь порядок». Под его абсолютную власть должны были попасть как провинции, так и Буэнос-Айрес. Он «должен был явиться в лагере федералистов, во главе полчищ полудиких гаучо, ибо физическая сила была там. Так и случилось. Явился Росас»38.
Для Ионина характерен исторический подход к оценке диктатуры Росаса. С одной стороны: «Росас - свирепый, мрачный, ужасный тиран». В то же время Аргентина обязана ему тем, «что не погибла окончательно в своих междоусобицах»39. Его приход к власти приветствовали все: «друзья и враги, утомленные всеобщим хаосом»40. «В первый раз после долгого хаоса страна вздохнула под управлением Росаса»41.
Но «это умиротворяющее правительство было жестоко и дико». Страну захлестнул террор. По суду и без суда были умерщвлены тысячи людей. Еще больше эмигрировали. «Росас превзошел Нерона и Калигулу»42. Он уничтожил политические партии федералистов и унитариев. «Названия остались, но суть дела, породившая эти названия, уже не существовала»43. Федералистами стали называть сторонников диктатора, унитариями - его врагов.
Однако установленное такой ценой спокойствие способствовало экономическому развитию страны: стала появляться иммиграция, а с ней и земледелие. Ионин отмечал, что «Росас, свирепый со своими, покровительствовал иностранцам и охранял весьма бдительно и деятельно их интересы; торговля при нем значительно развилась, и купцы из Европы сделались в Буэнос-Айресе весьма многочисленны, особенно англичане». К эпохе Росаса Ионин относил приобретение англичанами большого политического и экономического влияния в стране: «Уже тогда Лондон становился финансовым господином, ибо и тогда уже шли из него деньги на берега Ла-Платы»44.
Могло ли быть иначе? Существовал ли иной способ умиротворения страны? Ионин вслед за Сармьенто, мнение которого приводит, считал, что нет. «Обстоятельства и события сами доказали необходимость безотчетного
36 Там же.
37 Там же. С. 176.
38 Там же.
39 Там же.
40 Там же. С. 179.
41 Там же. С. 180.
42 Там же. С. 181.
43 Там же. С. 180.
44 Там же. С. 181.
639
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
деспотизма такого человека как Росас, который за средствами в карман не ходил»45. Выступая под знаменем федерализма, Росас претворил в жизнь программу унитариев. «Федералисты уже 20 лет дрались с Буэнос-Айресом за автономию провинций, и кончилось тем, что предводитель этих федералистов, Росас, сделался именно тем человеком, который уничтожил следы автономии и осуществил мечты унионистов, т.е. сделал из Буэнос-Айреса неоспоримый центр правительственной власти»46.
Говоря о месте Росаса в аргентинской истории, Ионин сравнивал его с русским царем Иваном Грозным и французским королем Людовиком XI: «Росас, - писал Ионин, - тоже собиратель аргентинской земли, который употреблял те же средства для этого собирания, как и наш Грозный»47. Мнение Ионина совпадает с выводами аргентинского историка Кесады, который впервые в историографии попытался объяснить феномен Росаса. Речь идет о совпадении, а не о заимствовании, поскольку труд Кесады «Эпоха Росаса» был опубликован в 1898 г., т.е. через шесть лет после выхода в свет второго тома книги Ионина.
Исследователи расходились в оценке результатов централизаторской деятельности последнего. Если Кесада рассматривал их как необратимые, заложившие прочное основание для аргентинского общества, то Ионин считал успех Росаса временным, исчезнувшем вместе с ним. «Ни гаучо, ни доктринеров Буэнос-Айреса, конечно, нельзя было за 18 лет времени переделать и перевоспитать. Здесь время власти Росаса не могло иметь того значения, какое имело для России время Петра Великого или Иоанна Грозного»48.
Но почему же диктатура просуществовала так недолго? По Ионину, две причины обусловили ее падение: «жестокость диктатора и вмешательство держав». Ионин не ограничивался рассмотрением обстоятельств, лежащих на поверхности, а стремился выяснить глубинные причины, по его словам, «столь важного не только для Аргентины, но и всей Южной Америки события». Отправной точкой событий, приведших к свержению диктатора, стала затянувшаяся война в Уругвае. «Эта долгая борьба расстроила дела и популярность Росаса, которого до того времени считали непобедимым»49. Росас начал эту войну, побуждаемый внутриполитическими соображениями, а также исходя из национальных интересов страны.
Толчком для начала войны послужила внутриполитическая борьба. Жестокость диктатора стала причиной недовольства в стране. К недовольным принадлежало почти все «самое богатое и образованное общество», которое эмигрировало в Монтевидео и оттуда развернуло борьбу против Росаса. Для уничтожения своих противников Росас должен был начать войну с целью захвата Монтевидео. Но это была лишь одна из причин войны, далеко не главная.
Война лишь ускорила исполнение Росасом «своего заветного плана»: воссоединения с Аргентиной Уругвая. Ионин не касается международно-право-
45 Там же. С. 182.
46 Там же. С. 180.
47 Там же. С. 128.
48 Там же. С. 203.
640 49 Там же. С. 192.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
вой оценки действий Росаса, но подробно разбирает мотивы его поведения. Росас в своих действиях исходил из национальных интересов, как он их понимал. Ему не нравилось вмешательство Европы в дела южноамериканских стран. Он был убежден, что Америка должна принадлежать американцам. «А главное, он думал, что допустить свободно иностранцев в богатый район Ла-Платы, значит поставить на карту независимость здешних стран, из которых иностранцы, под предлогом цивилизации, непременно выжмут сок только для самих себя. Двери к обладанию Ла-Платой, а, следовательно, и к обеспечению независимости Америки, находятся в Монтевидео, а потому, думал Росас, прежде всего нужно возвратить этот город Аргентинской республике, так как сама независимость и так сказать нейтральность его вовсе не были гарантией для Аргентины, ибо могли всегда зависеть только от прихоти могущественной Бразилии и европейских флотов»50.
Сами по себе планы Росаса, отмечал Ионин, отвечали потребностям Аргентины как молодого государства, «только силы его не соответствовали его планам и он только ускорил осуществление тех неприятностей, которых опасался для своего отечества»51. Попытка Росаса захватить Монтевидео и установить контроль над устьем Ла-Платы вызывала противодействие Англии, Франции и Бразилии, которые «поспешили на помощь городу Монтевидео, боясь, чтобы он не попал в железные руки Росаса, что было бы невыгодно для торговли этих государств»52. Ионин обратил внимание на эволюцию взаимоотношений Росаса и англичан: «Росас под конец сделался их противником, так как энергично отстаивал исключительное право владения республикой течением реки Парана»53.
В самой Аргентине длительная война вновь возбудила противоречия, «которые на время и поневоле были заглушены популярностью диктатора и водворенным им террором»54. Против Росаса выступил его прежний союзник, губернатор провинции Энтре-Риос Х.Х. Уркиса. Уркису поддержала Бразилия, пославшая ему в помощь эскадру. В битве при Монте-Касерос в 1852 г. Росас был разбит, и «англичане подобрали своего противника и водворили под своим присмотром. После он долго еще жил близ Саутгемптона в Англии»55.
Причины восстания Уркисы носили экономический и политический характер. Своей политикой поощрения европейской иммиграции и устройства земледельческих колоний Уркиса добился перемещения значительной части торговли из Буэнос-Айреса в Энтре-Риос, что «возбудило и зависть, и неудовольствие Росаса». Ионин коснулся важнейшего вопроса, который он, однако, подробно не разбирает: действия Уркисы подрывали основу диктаторской власти Росаса - торговую монополию Буэнос-Айреса. К этим причинам вражды присоединилось и открытое несогласие в политических делах и вопросах. Росас и Уркиса разошлись в определении дальнейшей судьбы респуб-
50	Там же. С. 64-65.
51	Там же. С. 65.
52	Там же. С. 195.
53	Там же. С. 194.
54	Там же. С. 192.
55	Там же. С. 194.
21. История Латинской Америки
641
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
лики: Росас выступал за дальнейшее существование диктатуры, Уркиса - за ее окончание и созыв Учредительного собрания для установления «окончательной формы правления и точных отношений столицы к провинциям». По существу, речь шла об организации страны на федеративных началах. «Росас отказал в этом, и открытая вражда началась»56.
Последствия победы Уркисы имели международное значение: он открыл реки Ла-Платы для свободного судоходства и гарантировал независимость Уругвая. Таким образом он «отблагодарил бразильцев и европейцев (тогда только англичан и французов) за их содействие». Но не являлись ли действия Уркисы предательством национальных интересов? Именно в этом спустя сто лет его обвинили историки-«ревизионисты». Как бы предвидя последующие споры, Ионин постарался взвесить все «за» и «против» такого решения. Он не отрицал, что этим шагом Уркисы создавалась угроза независимости Аргентины: «Уркиса, конечно, рисковал при этом политической и даже экономической независимостью республики». Но был ли у него выбор? Ионин полагал, что нет. Ход его рассуждений следующий: «Могла ли эта страна, насчитывавшая тогда едва 2 млн жителей (на самом деле еще меньше. - В.К.}, большей частью номадов, и ослабляемая еще междоусобицами, поддерживать до бесконечности эту независимость своей реки? Может быть, умнее было бы поделиться со светом тем, чего нельзя было вполне удержать за собой». Кроме того, Ионин обращал внимание на внутренний аспект проблемы: закрытость рек была выгодна Буэнос-Айресу и невыгодна провинциям. «Запрещение иностранным кораблям плавать по рекам Паране и Уругваю, на страже которого стоял Буэнос-Айрес, препятствовало развитию этой богатой от природы провинции»57. Ионин имел в виду провинцию Энтре-Риос, но это верно и в отношении остальных прибрежных провинций.
После свержения Росаса в стране снова наступил хаос. Возобновился прежний спор провинций со столицей, «прежние распри пампы и городов», и «с тех пор до 1880 г. республика несколько раз чуть было не прекращала своего существования»58. Развитие событий в Аргентине подтверждало, по мнению Ионина, его главный тезис: неготовность южноамериканских стран к республиканской форме правления. «Что же касается самой республики и Америки, то падение Росаса доказало еще раз, и более наглядно, чем его владычество, что свобода и парламентская республика решительно невозможна в странах с таким населением, которое господствует в этой части света»59.
На этот раз страну усмирил не новый диктатор, а начавшееся бурное экономическое развитие. Ионин выделял два главных фактора, его обусловивших. Большую роль в замирении страны сыграла парагвайская война. Принявшая невиданные до той поры в Южной Америке размеры, она потребовала развития хозяйства для снабжения воюющих армий, а поскольку для этого нужны были во все возрастающем количестве рабочие руки, началась массовая европейская иммиграция.
56 Там же. С. 193.
57 Там же. С. 195.
58 Там же. С. 201.
642 59 Там же. С. 195.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Вторым важным фактором стало освобождение южных и северных территорий от индейских племен. Это также было вызвано начавшейся колонизацией страны европейскими выходцами, которые требовали прежде всего безопасности. Ионин писал, что экспедиция против индейцев во главе с генералом Х.А. Рокой «не отличалась человеколюбием». «Это было просто подражанием беспощадного отношения колонистов США к своим дикарям»60.
Завоевание «пустыни», как называется в Аргентине поход Рока против индейцев, имело многообразные политические и экономические последствия для последующего развития страны. Ионин отмечал их причинно-следственную связь. Прежде всего, для войны с индейцами потребовалась сильная центральная власть, что само по себе имело важные экономические результаты. «С усилением центральной власти началось и железнодорожное строительство, а с ним иммиграция еще увеличилась». Значение центральной власти поднялось еще больше с победоносным завершением экспедиции, поскольку в ее непосредственное ведение поступило огромное пространство новых земель, приобретенных после похода Роки. Превращение федерального правительства в крупнейшего земельного собственника окончательно решило вопрос о взаимоотношениях провинций с центральной властью в пользу последней.
Ионин подчеркивает экономические причины усиления центральной власти. «Прежде все земли союза принадлежали провинциям, и ими не могла располагать центральная власть». Теперь же, получив в свое распоряжение богатые и обширные пустые земли, центральная власть приобрела «главный рычаг богатства и влияния на провинции и сделалась сильнее их вместе взятых. Централизации страны способствовала и федерализация Буэнос-Айреса - отделение города от провинции и превращение его в постоянную столицу, а также национализация таможни, «единственного порта и складочного торгового пункта всей страны»61.
В свою очередь, обретение страной постоянной столицы не могло не ускорить ее окончательного объединения. «В новую независимую столицу, -отмечал Ионин, - потекли провинциальные политические силы или просто чиновники, и единение страны пошло быстро»62.
Происшедшие в стране перемены отразились на ее внешнеэкономическом положении, в страну хлынул иностранный капитал: «Европа стала переселяться в пампу»63. В истории Аргентины открылась новая страница. Генерал Рока, по словам Ионина, «стал президентом новой эпохи». В политической области «новая эпоха» ознаменовалась «установлением абсолютной власти президента - единодержавия». «Генерал Рока был учредителем этой новой власти». Ионин высоко оценивал личные качества генерала. Рока, по его мнению, «показал себя государственным человеком столько же, как и сильным правителем»64. Рока стал президентом «в силу своих действительных заслуг и популярности».
60 Там же. С. 216.
61 Там же. С. 220.
62 Там же. С. 219.
63 Там же. С. 220.
64 Там же. С. 218.
643
21*
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
Единодержавие позволило Роке «просто назначить себе преемника», и он назначил своего свояка М.Х. Сельмана, которого выбрали, хотя «о нем ничего не знали» и «он никогда никаких заслуг не выказывал». В отличие от Роки, отмечал Ионин, «Сельман сделался полным господином правительства, хотя не имел для этого никаких личных данных. Но этого и не требовалось. Он властвовал в силу нового строя!»65
Что же это за новый строй, который позволял главе государства «походить скорее на государя, чем на президента» и назначать себе преемника, не имеющего никаких заслуг и данных для управления страной, а стране беспрекословно подчиняться такому решению?
Ионин дает экономическое объяснение установившимся в стране политическим порядкам. В основе начавшегося экономического бума лежала земельная спекуляция. «Спекуляция землей сделалась бешеной спекуляцией. Продавали и покупали землю, которая никому не принадлежала, и в спекуляции этой участвовали не только Европа с ее капиталами и частными предпринимателями, но и белая часть местного населения, все эти прежние маленькие и большие каудильо, т.е. кондотьеры, политиканы, чиновники и, наконец, само правительство и даже главным образом правительство». Спекуляция пришла на смену «прежней розни и революции» и способствовала замирению страны, прекращению розни и объединению всех вокруг новых источников дохода. «Интересы всех отдельных групп становятся общими интересами, взаимная помощь становится необходимостью, и прежние партии и их распри быстро исчезают»66. Настоящим объединителем страны стали деньги. «Да, деньги! - Восклицал Ионин. - Это, кажется, лучший, если не единственный цемент республики»67.
Ионин проводит параллель между правлением Сельмана и диктатурой Росаса: президентское единодержавие преследовало те же цели, что и Росас, только использовало при этом другие, ненасильственные, методы для объединения страны. «Единство страны снова установилось, только в другой современной форме. Банды гаучо, которыми Росас держал все в повиновении, заменились акционерными компаниями. Полудикари с лассо у седла заменились авантюристами с прожектами в кармане, и доктор Сельман распоряжался этими новыми силами, этим новым войском, с тем же искусством и с не меньшей смелостью, чем Росас теми средствами, какими он располагал в свое время». «Точно самодержавие Росаса возобновилось». «Но все-таки, - подчеркивал Ионин, - форма жизни сделалась совсем уже другой: потоки крови заменились потоками ассигнаций, биржа в смысле политического влияния заменила “Масорку” времен Росаса и сделалась тоже гораздо важнее парламента»68.
Ионин обращал внимание на неразрывную связь двух явлений: спекуляции и президентского единодержавия. Одно питало другое и с неизбежностью порождало коррупцию. «Для европейской спекуляции неограниченная
65 Там же. С. 272.
66 Там же. С. 224.
67 Там же. С. 274.
68 Там же. С. 271. Масорика - «Народное общество Реставрации», созданное Росасом для 644 борьбы со своими политическими противниками.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
власть сделалась необходимым условием ее преуспевания в стране, но кто держит в руках эту власть? Это казалось безразличным для чуждых пришельцев, лишь бы держал ее крепко. Павел или Петр, это все равно! Взятки будет брать как тот, так и другой, а суть дела состоит в том, чтобы условие, заключенное с властью посредством взятки, могло спокойно и беспрепятственно осуществляться на всей территории»69. Взятка не убыток, а накладной расход.
Спекуляция была бы невозможна без притока в страну иностранного капитала, в основном английского. Ему принадлежали железные дороги, порты, банки. Он контролировал экспортно-импортную торговлю и являлся главным кредитором страны. Завладев экономикой, иностранный капитал превратился в важнейший политический фактор, в главную опору президентского единодержавия (хотя формально Аргентина оставалась политически независимой страной). «Европейские капиталы, - отмечал Ионин, - не участвовали в правительстве по букве закона, но на деле они так забрали в руки всю экономическую жизнь страны, что сделались главным ее политическим фактором, а новый порядок, установивший единодержавие президента, был для них крайне выгоден»70.
В отличие от США, в Аргентине еще не сложилась нация: «Какой сброд всевозможных национальностей и всевозможных интересов представляет теперь Аргентинская республика. Это еще не химическое соединение, а механическое сплочение разнородных элементов». Но со временем, - полагал Ионин, - они «переделаются в новую формацию, выработают свою особую, национальную, так сказать, физиономию»71.
Ионин затронул вопрос и о социально-классовой структуре аргентинского общества. По его мнению, оно являлось трехклассовым. Верхний класс -местные богачи, которые «разжились за последнее время благодаря бешеному вздорожанию земли, находящейся в их руках», а также гражданская и военная бюрократия. Средний класс - иностранцы, «у них находятся все капиталы, вся торговля, все прибыльные работы». Низший - «пролетариат самого последнего разбора, из низшего класса рабочих»72.
Ионин задавался вопросом о сопротивлении народа «такому порядку вещей», его «грозном восстании», и считал его невозможным. «Но дело в том, что здесь нет народа, оседлые жители страны продукт той же спекуляции, а местные гаучо кочевой элемент. Существует кроме иностранцев и местное городское население: помещики, эстансьеро, но они уже не опасны... все их теперешнее благосостояние тоже от спекуляции. Они и мечтают только о том, как бы продолжить теперешний порядок вещей». Более вероятным ему представлялась не революция, а финансовый крах. «Правда, такое хозяйство и без революций и восстаний легко может довести до катастрофы, но кто тут думал в начале 1889 г. о катастрофах - о завтрашнем дне? “После нас хоть потоп” сделалось как бы девизом республики»73.
69 Там же. С. 273.
70 Там же.
71 Там же. С. 251.
72 Там же. С. 229.
73 Там же. С. 273-274.
645
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
То, о чем никто не думал в 1889 г., произошло в 1890 г.: страну поразил экономический, а вслед за ним и политический кризис. Событиям в Аргентине в начале 1890-х годов Ионин посвятил две статьи: «Крах в Аргентинской республике»74 и «В Аргентине»75. В них русский дипломат дал обстоятельный анализ причин, хода и результатов кризиса. Статьи стали продолжением книги, в них получили дальнейшее развитие взгляды Ионина на положение в Аргентине и перспективы ее дальнейшего развития.
Ионин выводил причины кризиса из особенностей нового этапа развития, в который Аргентина вступила после 1880 г. С одной стороны, он характеризовался хозяйственными успехами, с другой, наплыв европейского капитала породил неслыханную спекуляцию, что и привело к финансовому краху. В последнем, по мнению Ионина, были виноваты все: аргентинцы и иммигранты, богатые и бедные. В то же время Ионин четко разграничивал роль в экономическом подъеме местных жителей и пришельцев. Именно последним Аргентина была обязана своим прогрессом, в то время как первые все еще оставались праздной, но политически активной частью населения (иммигранты не участвовали в политической жизни страны). Так в Аргентине возникли две разные общности людей.
С началом кризиса первая часть населения повела борьбу с президентским единодержавием. В трактовке Ионина вооруженные восстания 1890 и 1893 гг. являлись революциями, причем если первая из них была плохо подготовлена и не вышла за пределы Буэнос-Айреса, то революция 1893 г. охватила основные районы страны и впервые вовлекла в борьбу иммигрантов. Симпатии русского дипломата целиком на стороне правительства, которое сумело подавить эти выступления. Спасение Аргентины Ионин видел, как и прежде, в укреплении президентского единодержавия, которое одно было способно, по его мнению, уберечь страны от хаоса и анархии. Как показали революции, они всегда приходили на смену диктатуре. В Аргентине не существовало дилеммы: диктатура или демократия. Ионин считал, что на то время «парламентаризм едва ли не терпит крах или, по крайней мере, приближается к оному и в самой Европе, в самих местах его порождения»76.
Сходную с Аргентиной историю имела другая страна Ла-Платы - Уругвай. Ионин обращал внимание на чисто политическую причину основания испанцами Монтевидео и создания губернаторства Восточного берега - спор с Португалией. После провозглашения независимости Аргентины и Бразилии спор из-за обладания Монтевидео и Восточным берегом перешел по наследству к новым государствам и продолжался всю первую половину XIX в. Ионин называл его «здешним восточным вопросом», так как по своим причинам он сходен с тем, «который существует на берегах проливов». «Нынешний Уругвай, - писал Ионин, - играет роль Константинополя... Разница только в том, что тут дело идет об устье, а не о проливах»77. Борьба осложня
74 Русский вестник. Спб., 1895. Т. 236, № 1. С. 55-80.
75 Там же. T. 237, № 4. С. 3-51.
76 Там же. С. 28.
646 77 Ионин А.С. Указ. соч. T. 2. С. 55.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
лась иностранным вмешательством, прежде всего Англии, которая стремилась утвердить свое влияние на берегах Ла-Платы78 79.
Война за независимость, последовавшая затем аргентино-бразильская война сопровождались образованием в самом Уругвае двух партий: бланкос и колорадос. Выделяя их социальную основу («бланкос были представителями собственности, торговли, оседлой жизни», а колорадос «олицетворяли степь с вольностью и грабежом»), Ионин отмечал национально-патриотический характер партии колорадос, в противоположность бланкос, которые «для сохранения себя не погнушались иностранного вмешательства и даже 79 владычества» .
В ходе развернувшейся борьбы сначала против испанцев, а затем бразильцев выдвинулся Х.Х. Артигас. Для Ионина он интересен, прежде всего, как «прототип тех диктаторов гаучо, которые наполняют собой историю здешних республик». По Ионину, они олицетворяли особый тип власти, который не исчезал вместе с уходом того или иного диктатора, а под воздействием изменяющихся условий эволюционировал, переходил в новейшую форму, воплощением которого в Уругвае в конце 1880-х годов был президент генерал М. Сантос80.
После свержения Росаса и провозглашения свободного плавания по рекам вооруженная борьба в Уругвае не прекратилась, «революции продолжались, но они все более и более принимали формы пронунсиамьенто или маленьких вспышек в пампе, делались вопросом местных амбиций и мало затрагивали существенные интересы экономической жизни»81. Как и в Аргентине, постепенному затуханию гражданских войн способствовало начавшееся экономическое развитие. В Уругвае оно проявилось прежде всего в скотоводстве. Развитие овцеводства и огораживание пастбищ имели далеко идущие экономические, социальные и политические последствия. Ионин специально останавливается на них.
Переворот в скотоводстве, замена быка овцой, «вел к потере гаучо своего значения и независимости». Для выращивания овец гаучо просто не нужен. «Внутри огороженного пространства за скотом могут наблюдать и пришлые европейцы»82. «Земля также переходит в руки иностранцев. Гаучо отодвигаются иностранцами и изолируются друг от друга европейскими скотоводами, которые занимаются овцеводством ... Гаучо постепенно растворялись среди пришлого населения. Таким образом, исчезала главная ударная сила гражданских войн»83.
При новом виде хозяйства, разведении овец, сами гражданские войны становились недопустимыми. Ионин это выразил в следующих словах: «Бык революции не боится: он может странствовать по всей пампе и уходить откуда опасно, а овца неповоротлива, приросла к земле, и ее нужно оберегать на месте, для чего нужен мир. Овцы лучший консерва
78 Там же. С. 63.
79 Там же. С. 56.
80 Там же. С. 57.
81 Там же. С. 70.
82 Там же. Т. 1.С. 259.
83 Там же. Т. 2. С. 71.
647
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
тивный элемент страны. Овцы сами по себе приносят мир и тишину»84.
Как и в Аргентине, приток европейского капитала и иммиграция кардинально изменили поведение уругвайской политической элиты, заставив ее забыть о междоусобных войнах. «Местный политикан, - отмечал Ионин, -находится уже в зависимости от иностранных купцов, парохода, банкира и работника и должен воздерживаться от революции»85. Однако политическая борьба не прекратилась, изменилось ее содержание. Прежде всего исчезла борьба партий по принципиальным вопросам. Исторические причины, по которым возникли партии бланкос и колорадос, «давно забыты», «остались только названия», а споры выродились до личных препирательств. Их объектом стали «теплые места», поэтому «политические страсти нигде так, как здесь, не наполняют жизнь местного уроженца; все его благосостояние, вся его карьера зависят от нее»86.
Отмечая относительно медленное развитие Уругвая по сравнению с Аргентиной, Ионин считал это временным явлением. «А то, что будущее не уйдет от Уругвая, за это можно поручиться: страна богата и удобна для культуры. Когда лихорадка спекуляции понемногу утихнет в Буэнос-Айресе, эмиграция не будет проезжать мимо Монтевидео и европейцы наполнят скоро эту республику. Это ближе и удобнее»87.
Альтернативным путем развивался Парагвай. Здесь под влиянием иезуитов сложилась «самостоятельная американская цивилизация». Ионин признавал успешным опыт иезуитов по приобщению индейской народности гуарани к цивилизации, отмечая, что выбранный ими путь оказался индейцам «понятным, приспособленным к почве, к обстоятельствам жизни Нового Света»88. В результате этого Парагвай стал единственной земледельческой страной на Ла-Плате, и «в нем выработалась особая национальность» со своим языком, который «не был абсолютно заменен испанским, как на всем остальном пространстве бассейна Ла-Платы»89. Этим народом управляла иезуитская теократия.
Ионин трактовал социальное устройство иезуитских миссий («иезуитское государство») как коммунистическое. «Здесь существовал полнейший коммунизм. В общинном владении находились не только земля, но и все имущество и все это делилось поровну между членами коммун, только не самим обществом, а касиками»90. Однако сначала агрессия португальцев, а затем изгнание иезуитов из испанских владений обрекло миссии на разрушение. Но народ сохранился со своими национальными особенностями и привычками, «завещанными старой закваской иезуитских времен».
Этот экскурс в историю был необходим Ионину для объяснения последующей судьбы Парагвая. С началом революции обособленность Парагвая
84 Там же. С. 71.
85 Там же.
86 Там же. Т. 1. С. 242.
87 Там же. Т. 2. С. 103.
88 Там же. С. 424.
89 Там же. С. 439.
648 90 Там же. С. 425-426.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
всплыла наружу, и «он тотчас же отделился от общего движения испанских креолов и стал к нему во враждебные отношения»91. Изоляция усилилась с установлением в стране диктатуры сначала Х.Г. Франсии, затем К.А. Лопеса-отца и его сына Ф. Солано Лопеса.
Ионин положительно оценивал политику диктаторов. Он считал, что они «бессознательно продолжали дело иезуитов». В отличие от остальных южноамериканских стран, в Парагвае царил мир. «Диктаторы избавили народ от эксплуатации богатых людей, политиканов и горожан»92. Они «вытравили огнем, мечом и изгнанием» крупных собственников, передав землю небольшими участками народу93. Поэтому в отличие от Аргентины и Бразилии, в Парагвае не было латифундизма. В то время как соседние страны «опустошались и разорялись революциями, в Парагвае развивалось земледелие и даже индустрия»94. Страна стала центром притяжения для индейцев из других стран. Они бежали в Парагвай, «ибо собственно народ, несмотря на царствующий... деспотизм, жил там спокойно и не в пример привольнее, чем в соседних странах»95. Ионин не называл диктатуру народной, но считал, что «правительства парагвайских диктаторов, как и всех диктаторов вообще, было крайне демократического характера»96. «Все диктаторы (имеются в виду парагвайские. - В.К.} опирались на сочувствие и поддержку народа»97.
«Такой порядок вещей, - отмечал Ионин, - ставил Парагвай во все более и более враждебные отношения к соседям». «Чувство национализма заставляло народ обратить свои помыслы на организацию своих сил, чтобы быть готовым к отпору и скоро Парагвай представлял военный лагерь»98.
Ионин подробно разбирает причины парагвайской войны. Против Парагвая объединились его соседи: Аргентина и Бразилия, на их сторону стала Англия, для которой после открытия свободы навигации на реках Парагвай потерял значение99. Наибольшие противоречия с Парагваем имела Бразилия, поскольку он лежал на пути в ее внутренние провинции100. Аргентино-парагвайские противоречия были менее существенны: Аргентина была не прочь «иметь в руках все сообщения с Кордильерами» и «соглашалась с Бразилией на поход против Лопеса»101.
Но за всеми этими противоречиями стояло главное: самобытная жизнь Парагвая была несовместима с владычеством Европы в Америке102. Симпатии Ионина на стороне Парагвая. Когда началась война, - писал Ионин, -«парагвайцы соединились вокруг своего тирана (Солано Лопеса. - В.К.) с таким энтузиазмом, преданностью и отчаянием, каким едва ли мы име
91 Там же. С. 439.
92 Там же. С. 441.
93 Там же. С. 361.
94 Там же. С. 440.
95 Там же. С. 441.
96 Там же. С. 361.
97 Там же. С. 441.
98 Там же. С. 442.
99 Там же. С. 449.
100 Там же. С. 447.
101 Там же. С. 448.
102 Там же. С. 450.
649
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
ем другой пример в истории. Они все легли костьми вокруг этого тирана, все, почти до одного»103. «Война для Парагвая была национальной войной», «ее вел не один Лопес, а весь народ»104. Ионин указывал, что «все цивилизаторские намерения бразильцев, все обещания свободы, прогресса» обернулись «поголовным истреблением народа, достойного лучшей участи и виноватого только в том, что он не понимал прелестей либеральных учреждений и чужой эксплуатации»105. «Таким образом, Парагвай был уничтожен, хотя и существует на карте Южной Америки»106.
По иному, отличному от стран Ла-Платы, пути развивалось государство Чили. Для Ионина пример Чили показывал, сколь непохожи друг на друга южноамериканские страны. «Америка не везде одинакова, ее пампы, горы и леса резко отличаются между собой и нельзя характер этого огромного материка определять общими чертами»107. Но как не важен сам по себе природный фактор, не столько он делает человека, сколько история.
История происхождения Чили объясняет отличие ее социальной и политической организации от имевшихся в странах Ла-Платы. По Ионину, главная причина различия заключалась в том, что это была земледельческая оседлая страна, в которой образовалась сильная олигархия. Правильному развитию страны способствовало также ее географическое положение. В своем изолированном уголке государство беспрепятственно могло окрепнуть, сделаться богатейшим в Южной Америке.
В Чили сама природа принудила поселенцев работать. Земледелие, работа на орошаемых полях прикрепляет человека к земле, развивает трудолюбие и дисциплину, заставляет оберегать свое трудно добытое состояние. Только когда чилийцы крепко уселись в завоеванных ими долинах на юге от Сантьяго, тогда только смельчаки возвратились в пустыню и нашли там золото и другие металлы. Государство стало постепенно обогащаться108.
Другим отличием от стран Ла-Платы было развитие в Чили феодальных отношений. «Если только, - замечал Ионин, - эти два термина - феодализм и Америка, не исключают непременно один другого». Однако в силу особо сложившихся обстоятельств страна стала феодальной в то время, когда феодализм начал разрушаться в Европе109.
Для обоснования этого положения Ионин рассмотрел социальные отношения в главной отрасли экономики - земледелии. Характерной фигурой в чилийской деревне того времени являлся крестьянин-инкилино. «Уж право не знаю, - писал Ионин, - как перевести это слово по отношению к Чили -вассалы или крепостные, потому что отношения между господами и рабочими чрезвычайно похожи на прежние крепостные порядки в России»110. Земельный собственник предоставлял инкилино участок земли за оплату долей
103 Там же. С. 451.
104 Там же. С. 453.
105 Там же. С. 455.
106 Там же. С. 456.
107 Ионин А.С. По Южной Америке. 2-е изд. СПб., 1903. Т. 3. С. 302.
108 Там же. С. 315.
109 Там же. С. 177-178.
650 110 Там же. С. 181.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
урожая и отработками. Несмотря на то, что инкилино юридически был свободным человеком, он не мог уйти от хозяина, находясь у него в неоплатном долгу. Хозяин принимал все меры, чтобы инкилино никогда не смог полностью оплатить этот долг. Все необходимые средства для жизни отпускались ему в хозяйской лавке. «Можно себе представить, - замечал Ионин, - по какой цене и на каких условиях»111.
Но и само географическое положение центральной части Чили, где в основном было сосредоточено земледелие, зажатой с севера пустыней, а с юга-индейцами-аураканами, не давало больших возможностей земледельческому населению. Поэтому крестьяне очень редко выходили из своего положения земледельцев, «гораздо реже, - добавлял Ионин, - чем наши крепостные в старину». Благодаря такому порядку вещей инкилинос «прирос к земле и, как поля кукурузы, как персиковое дерево, сделался достоянием владельца земли»112. Это объясняло столь различные социальные отношения в Чили и на Ла-Пла-те, где гаучо благодаря «простору и пастушеской кочевой жизни сделались, безусловно, свободными казаками»113.
Ионин постоянно возвращался к занимавшему его вопросу: несоответствие формы содержанию в жизни южноамериканских стран. Так, в Чили «закон - одно, а жизнь - другое». Ионин писал: «...я, мне кажется, нигде еще не встречал такого поразительного примера того, что жизнь может идти положительно вразрез с законом» и приводит к такому социальному положению трудящихся «в жизни архисвободной республики»114.
Особенности развития страны определили ее социальную структуру. «Собственно чилийский народ разделен на две группы, между которыми нет как бы органической связи - на землевладельцев и владельцев рудников и на землепашцев и рудокопов. Эти два класса и по крови, и по традициям между собой не сливаются... Оседлая работа приковывает людей к земле и крепко удерживает каждого в своих привычках, в своих традициях». Классы в Чили напоминали касты. «Но, конечно, понятие касты условно, - уточнял Ионин, -на подвижной американской почве ничто еще окончательно не определено, но до некоторой степени это определение намекает на действительность», которая пронизана консерватизмом. «Консерватизм этот отразился на всех явлениях экономической, нравственной и политической жизни». И в этом Ионин усматривал отличие Чили от Ла-Платы, где границы между классами очень подвижны. «В пампе потребности полукочевой жизни и эксплуатации движущегося скота невольно перемешивают гаучо и собственника, подчиняя их общим привычкам». Это касалось и иностранцев. «В пампе гаучо абсорбируют иностранца, который, конкурируя с гаучо, вынужден принимать его образ и подобие, его миросозерцание, его интересы, и высшие слои общества тоже абсорбируют по тем же причинам иностранцев»115.
Другое дело в Чили, где территория центральной части страны плотно заселена, и «колонистам негде поселиться и слиться с народом». Поэтому ев
111 Там же. С. 184.
112 Там же. С. 187.
113 Там же.
114 Там же. С. 182.
115 Там же. С. 241.
651
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
ропейская иммиграция в Чили не приняла такие же размеры, как на Ла-Пла-те. Здесь иностранцы также играли важную роль, но иную, чем в Аргентине и Уругвае. «Они здесь торговая буржуазия, в отличие от Аргентины, где они проникают во все поры жизни»116.
Война за независимость охватила и Чили, но очень скоро, в отличие от других испано-американских республик, страна обрела внутриполитическую стабильность. Главную причину этого Ионин видел в природных факторах, радикально отличающих Чили от соседних стран, и в обусловленной ими иной социальной организации. Различие заключалось в том, что Чили, страна земледельческая, других ресурсов для жизни не имела. Здесь гражданские войны «не могли продолжаться долго, не лишая всех, и консерваторов, и либералов, средств для насущного существования»117, в отличие от Аргентины, «где можно было без конца производить революции и все-таки находить средства кое-как питаться, благодаря бесчисленным стадам дикого скота или безграничности огромных пространств, среди которых нельзя было разорить всех вдруг и радикально»118. Сами размеры Чили препятствовали беспорядкам. «Чили - страна маленькая - в ней нельзя нигде укрыться от революции, защититься от беспорядков - и реакция здесь должна была произойти быстро, приведя, наконец, в отчаяние и тех, которые разорялись, и тех, которые разоряли, а своими средствами не могли ничего создать»119. По Ионину, «земледелие и олигархия, основанная на поземельной собственности, вот две причины, почему в Чили нет волнений, несмотря на демократическую вывеску республики, таким образом, почти не отвечающую содержанию»120.
Последнее утверждение Ионин подкреплял ссылкой на действовавшую конституцию 1833 г., отличавшуюся «своим решительным консерватизмом». Консервативные порядки способствовали экономическому развитию страны. Ионин обращал внимание на то, что «уже в 40-х годах Чили начинает пользоваться правильным и выгодным кредитом в Европе, несмотря на бедность... в смысле естественных богатств»121.
В этот период мотором экономического роста стало земледелие. «Пшеница и кукуруза сделали из Чили житницу Тихоокеанского побережья»122. Это произошло благодаря открытию золота в Калифорнии, которую Чили кормила хлебом. И хотя хлебный бум продолжался недолго (скоро Калифорния сама стала обеспечивать себя хлебом), он имел далеко идущие социальные последствия, приведя к укреплению консервативного режима власти. Ионин суммировал это в следующих словах: «Земледелие - эта вернейшая опора консерватизма и даже олигархий - дает окончательную физиономию страны»123. Ионин раскрывал секрет процветания крупных земельных
116 Там же. С. 240.
117 Там же. С. 293.
118 Там же. С. 293-294.
119 Там же. С. 294.
120 Там же. С. 252-253.
121 Там же. С. 293.
122 Там же. С. 191.
652 123 Там же. С. 296.
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
А. С. ЮНИНЪ
ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
toctfjHh* BMCtmlnui гтвкгждоиаго tobafilqwkctsa „овздютшжая »ШШ1	М t
Титульный лист книги А.С. Ионина “По Южной Америке” (второе издание)
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
собственников. Он заключался в том, что у крестьян изымался не только прибавочный продукт, но и значительная часть необходимого. «Производи хлеб Чили посредством колонистов и вообще свободными хлебопашцами, как в Аргентине или в Северной Америке, - разъяснял Ионин, - оно, пожалуй, с трудом выдержало бы конкуренцию, но дело в том, что хлеб производится дешево, т.к. рабочие руки почти ничего не стоят»124.
Скоро помещики обрели новый рынок на севере страны, где началось бурное развитие горнодобывающей промышленности, что дало толчок и земледельческой колонизации. «Впрочем, как и скот, - отмечал Ионин, - избыток хлеба потребляется на севере в пустынях, где население быстро растет благодаря селитре и рудникам, так что и свободные хлебопашцы, иностранцы находят выгодным селиться в Чили на новых землях»125. Последнее относилось к землям, захваченным у индейцев-арауканов.
В то же время Ионин не идеализировал установившийся в Чили режим. Эгоистические интересы консервативной олигархии вели к ослаблению государственной власти. Сделавшись господами в стране, олигархи «начинают мало-помалу злоупотреблять своим влиянием. Каждый из них становится царьком в своем околотке, и таким образом разрозненные личные интересы делаются помехой для правильного хода государственной машины. Это вело их, - делал вывод Ионин, - к противоречию с потребностями усиления государственной власти»126.
Чили оказалась в положении, напоминающем Францию времен установления абсолютизма. Там «Людовики французской монархии» боролись «против самовластия и индивидуализма феодалов», здесь «президент пришел в столкновение с олигархами»127. Укрепление государственной власти диктовалось всем ходом развития страны. Для борьбы с индейцами, подавления недовольства трудящихся слоев, развития производительных сил страны нужна была абсолютная власть президента, свободная от влияния тех или иных олигархов, ограничивавшая «единоличное самовластие маленьких тиранов» и защищавшая долгосрочные интересы господствующего класса. Орудием проведения президентской политики стала бюрократия. Иными словами, по мнению Ионина, «страна должна была пройти в своем развитии этап абсолютизма, пускай не королевского, а президентского.
Сам Ионин следующим образом излагал причины усиления центральной власти. «Страна развивалась, центральное Чили становилось уже тесным для хозяйства республики. Нужно было вызвать к жизни южную часть территории, где господствовали еще дикари, как в Араукании, или где земля пропадала даром, как в Вальдивии на севере; эксплуатация рудников постепенно увеличивала население пустыни и Кордильер. Чтобы удержать дикарей в покорности или в страхе, чтобы населить леса Вальдивии, чтобы держать порядок между рудокопами, где могла образоваться местная и буйная вольница, где беспрепятственно нарушались интересы казны или контрабандой,
124 Там же. С. 191.
125 Там же. С. 192.
126 Там же. С. 298.
654 127 Там же. С. 298, 299.
Часть IV Формирование образа Латинской Америки в России
или незаконным присвоением земель - для всего этого нужно было усиление центральной власти»128.
По мнению Ионина, президент М. Монтт в наибольшей степени подходил для решения всех этих задач. Он «отличался особенно авторитетным характером» и «с успехом занялся культурным расширением чилийской территории». Борьбу оппозиции с Монттом Ионин трактовал как конфликт президентской власти с олигархией. Эта борьба вызвала «революцию». По мнению Ионина, - «единственную серьезную революцию в истории Чили». «Это уже была не революция демагогов или честолюбивых полковников, а революция самых богатых олигархов, своего рода фронда»129.
Победа Монтта способствовала дальнейшему укреплению центральной власти. Ионин указывал на положительную роль этой «революции», под которой он имел в виду серию вооруженных выступлений в 1857-1858 гг.: «Она поколебала значительно абсолютную власть олигархии в стране в пользу еще большего усиления центральной власти - разные силы страны распределились более равномерно, и администрация сделалась более удобной»130.
Преимущества чилийской политической модели наглядно проявились в ходе Тихоокеанской войны. По мнению Ионина, победа Чили над Перу и Боливией стала результатом «политического воспитания республики»: «Дисциплина, долгая привычка масс повиноваться авторитетам, сделала то, что республика... победила в неравной борьбе»131. Победа доставила Чили огромные выгоды: «отняла у Перу и Боливии все залежи селитры, а кроме того, лишила Боливию сообщения с морем» и сделала республику одним из «главных факторов американской жизни»132.
Казалось, ничего не предвещало катастрофу. «Когда я оставил Сантьяго, - писал Ионин, - Чили стояло, как и Аргентинская республика, в апогее своего политического значения и экономического развития»133. Для Ионина последующие события - гражданская война 1891 г. и свержение президента Х.М. Бальмаседы - означали не прогресс, а упадок Чили. «На берегах Тихого океана, вероятно, надолго, если не навсегда, разрушили этот зародыш самостоятельного, если даже не сильного государства»134. Ионина не могли устроить официальные объяснения происшедшего, сводившиеся к авторитарным действиям президента. Он полагал, что такая «страшная ожесточенная революция, единственная в своем роде в анналах Чили», не могла произойти только из-за «упрямства Бальмаседы».
Не располагая полной информацией, пользуясь лишь газетами, Ионин все же высказал свою версию происшедшего. Он считал, что «причины существовали и помимо упрямства Бальмаседы» и искал главную причину «передряги» в быстром экономическом развитии Чили. Оно вызвало брожение, а «упрямство Бальмаседы только предлог, толчок, который довел до взрыва
128 Там же. С. 299.
129 Там же.
130 Там же. С. 302.
131 Там же. С. 327.
132 Там же. С. 330.
133 Там же. С. 378.
134 Там же. С. 380.
655
Часть IV. Формирование образа Латинской Америки в России
это брожение». Под брожением Ионин имел в виду развитие капитализма. «Капитал, дотоле прикрепленный к земле, делается кочевым» и рождает новых богачей. Эти новые богачи, эти парвеню, уже не уживаются с олигархией. По Ионину, в этих условиях только сильная монархическая власть, крепкая традиция могут заставить общество пережить это время брожения без особых катастроф. В Чили этого не было. Олигархия там хотя и сильна, но «это не традиция»135.
В качестве причин свержения Бальмаседы Ионин не называл заинтересованность в этом иностранного, прежде всего английского, капитала. Вместе с тем он дал подробный рассказ о деятельности «селитряного короля» Норта, стремившегося скупить селитряные земли, и о противодействии этому Бальмаседы.
Однако это не значит, что Ионин не придавал значения иностранному капиталу в жизни южноамериканских стран. Напротив, он рассматривал его как главного эксплуататора этих стран и отмечал начавшееся соперничество между США и Европой за господство над этой частью света. Говоря о намечавшемся созыве в Вашингтоне панамериканского конгресса, Ионин замечал, что «судя по его программе, он должен был вырвать весь американский материк из рук европейских эксплуататоров и передать его в руки эксплуататоров североамериканских»136. Не обманывался Ионин и по поводу независимости этих стран, указывая, что сохраняют они эту независимость не благодаря своей силе, а из-за конкуренции европейских держав. «Если до сих пор американские республики пользуются юридической независимостью, -писал Ионин, - то это благодаря розни, существующей в самой Европе, благодаря соперничеству ее народов на почве экономической эксплуатации земного шара, соперничеству, переходящему все более и более во вражду, иначе Южную Америку давно стали бы делить, как теперь делят Африку на сферы влияния»137.
135 Там же. С. 381-382.
136 Там же. С. 371.
137 Там же. С. 369.
ИСТОРИЯ	Часть V
ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ
В ИСТОРИОГРАФИИ
И ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
ЕВРОПЫ И США XIX ВЕКА
ИСТОРИОГРАФИЯ	Глава 1
И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ГЕРМАНИИ
О НОВОМ СВЕТЕ
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ АЛЕКСАНДР ГУМБОЛЬДТ
Поколением гениев» называют исследователи блестящую плеяду немецких мыслителей, творивших в последние десятилетия XVIII -первой половине XIX в. Имя Александра Гумбольдта по праву стоит в этом ряду вместе с именами Гёте, Шиллера, Гегеля.
Увы, порой и гении ошибаются. Шиллер в письме к одному из друзей писал 25 августа 1789 г.: «Александр Гумбольдт не сделает ничего поистине великого в науке. Тривиальное, мечущееся тщеславие - вот та сила, которая лежит в основе всех его действий». К счастью для мировой науки, выдающийся писатель не оказался провидцем.
Гумбольдт родился 14 сентября 1769 г. в Берлине в аристократической семье. Его молодость пришлась на знаменитую в истории немецкой культуры эпоху «бури и натиска». И хотя «буря» захватила прежде всего литературу, ее атмосфера творческого поиска и новаторства, а также характерное для века Просвещения стремление к расширению границ познания пленили любознательного берлинского юношу. Он увлекается минералогией, живописью, историей, астрономией, философией, экономикой. В юные годы появляется и ещё одна страсть - путешествия, со временем определившая его судьбу учёного.
Перед юношей распахнуты двери всех германских университетов. Он обучается в Берлине, Франкфурте-на-Одере, Гёттингене, а также в Горной академии Фрейбурга. Очень рано к Гумбольдту приходят первые успехи. В живописи они у него скромнее, чем в других областях, однако в 1786 г. художественный салон Берлина выставил сделанную им копию одной из картин Рембрандта.
В 1790 г. вышла первая научная работа будущего энциклопедиста «Минералогические наблюдения над некоторыми рейнскими базальтами». Тогда казалось, что геология станет его главной жизненной стезей. До 1797 г. он действительно занимался организацией горного дела, но, получив наследство, оставил службу. Появилась возможность посвятить себя исключительно научным исследованиям.
Было ли у него тщеславие, о котором говорил Шиллер? Скорее всего, да. Но не мечущееся, не жалкое, не желание любой ценой достигнуть каких-то высот. Нет, к вершинам науки его толкали одухотворенность, неуемная 657
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
жажда знаний, постоянное стремление к самосовершенствованию. Ради этого он готов был пойти на всё. И действительно, Гумбольдт многим пожертвовал для науки, в частности личной жизнью.
Видимо, ученый принял всерьёз слова французского комедиографа XVII в. Чарльза Дюфресни: «Женившийся гений - бесплодный гений». Бывшие в моде в годы его молодости литературно-философские салоны давали широкую возможность для общения с самыми красивыми девушками, которые, как правило, становились «королевами», хозяйками салонов. Многолетняя традиция обязывала молодых людей влюбляться в «королев». Именно так нашел свою Каролину старший брат Гумбольдта - будущий знаменитый филолог Вильгельм. Однако у Александра се-
АЛЕКСАНДР ФОН ГУМБОЛЬДТ мья не сложилась, наука оказалась -------------------------------- его единственной любовью.
Спустя несколько десятилетий Гумбольдта будут сравнивать с Аристотелем, Колумбом, Марксом, а Гюго назовёт его «гением открытий». Все эти эпитеты заслуженны. Он - один из основоположников научной метеорологии, физической географии, научного страноведения, географии растений. Им внесён вклад в изучение вулканов и землетрясений. Он вычислил средние высоты материков, дал подробные характеристики континентального и приморского климата, разработал вопросы географического распространения магнитных явлений. Это - далеко не полный перечень научных заслуг учёного.
В 1798 г. Гумбольдт встретился в Париже с французским натуралистом Бонпланом. Молодые люди поклялись совершить путешествие вокруг света и заняться исследованием Африки. Однако вскоре жизнь внесла в эти планы коррективы. Возглавивший в 1799 г. испанское правительство Марьяно Луис Уркихо помог им организовать научную экспедицию в Западное полушарие. За 5 лет (1799-1804) Гумбольдт посетил Венесуэлу, Новую Гранаду (Колумбию), Гвиану, Бразилию, Кубу, Перу, Мексику и США. Он исследовал бассейны рек Ориноко и Амазонки, пересек Анды, поднялся на вулканы Пичинча и Котопахи.
В Европе это «второе открытие Америки» вызвало большой интерес. Как писали некоторые биографы, Гумбольдт стал самым знаменитым человеком после Наполеона I. Он - желанный гость всех европейских академий. На родине ему предлагают пост министра образования. Однако учёный переезжает в «столицу мира» Париж для обработки материалов экспедиции.
658
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Начинается огромная аналитическая работа, в которой Гумбольдту помогают друзья-единомышленники, французские учёные Жорж Кювье и Жозеф Гей-Люссак.
Более двух десятилетий было отдано подготовке 30-томного труда «Путешествие по тропическим областям Нового Света, совершённое в 1799-1804». И, хотя ученому не удалось полностью реализовать свой замысел и отдельные тома так и не были подготовлены к печати, из-под пера Гумбольдта вышла подлинная энциклопедия. На ее страницах читатели нашли описание флоры, астрономические наблюдения, материалы по зоологии и сравнительной астрономии, социально-экономическое и политическое исследование вице-королевства Новая Испания (Мексика), двухтомный анализ экономики и торговли Кубы и многое другое. Пример его научной дальновидности - убеждённость в исторической неизбежности строительства Панамского канала.
«Политический очерк острова Куба» был впервые опубликован в Гаване в 1826 г. В то время существовавшая на Кубе с 1794 г. так называемая историческая комиссия, изучавшая вопросы истории общества, отмечала: «Книга полна очень любопытных данных, открывающих ей путь в цивилизованный мир. Однако неточность некоторых расчетов и ошибочные идеи, которые должны сопутствовать любому, кто не знает страну и пытается представить оную, затмевает блеск отдельных частей»1. Этот вывод комиссии, отнюдь не отличавшейся либеральными настроениями и занимавшей происпанские позиции, носил явно тенденциозный характер. В ноябре 1827 г. распространение книги на острове было запрещено.
По мере развития на Кубе национально-освободительного движения работы А. Гумбольдта об Америке получили высокую оценку патриотически настроенных кубинцев. В год смерти великого ученого газета «Liceo de la Habana», назвав его «Аристотелем нового времени», отмечала: «Если Колумб открыл для Европы Новый Свет, то Гумбольдт показал его физическую, материальную, интеллектуальную и моральную стороны»2. Большое значение для формировавшейся латиноамериканистики имел другой труд А. Гумбольдта «Политический очерк королевства “Новая Испания”», изданный в Мехико в 1822 г. Естествоиспытатель, проехавший по Северной, Центральной и Южной Америке 15 тыс. км, был восхищен Мехико и писал, что «ни один из городов Нового континента, включая и города США, не имеет столько крупных и хорошо организованных научных учреждений»3.
Гумбольдт весьма критически относился к философским концепциям Гегеля, связанным с Американским континентом. Еще при жизни великого философа, читая в 1827/28 гг. в Университете Гётингена, одном из лучших немецких университетов, лекции по физической географии, Гумбольдт с горькой иронией отозвался об «известном философе», рассуждающем «о философии природы, не имея об этом ни знаний, ни соответствующего опыта»4.
Еще более жесткая позиция была высказана им в связи с рассуждениями Гегеля об Америке в «Философии истории». В одном из писем бразильскому
1 Pezuela Jacobo de la. Historia de la Isla de Cuba. Madrid, 1868. T. 1. P. 14.
2 Ortiz F. Alejandro Humboldt у Cuba // Re vista Bimestre Cubana. 1933. Vol. 32. P. 130.
3 Beck Hanno. Alexander von Humboldt. Mexico, 1971. P. 225.
4 Ibid. P. 316.
659
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ученому Варнхагену он писал: «Без сомнения, в идеях Гегеля передо мной открывается весь мир... однако такого человека, как я, тщательно изучавшего и землю, и природные контрасты, абстрактные утверждения о каких-то фактах и абсолютно фальшивые выводы об Америке и Индиях, просто обескураживают и лишают духовной свободы»5.
Гумбольдт неоднократно встречался с Боливаром. Первые встречи имели место в Париже в 1804 г. Тогда будущий Освободитель назвал его «открывателем Нового Света», добавив при этом: «Вы сделали для Америки больше, чем все ее конкистадоры».
В свою очередь, немецкий ученый, приятно пораженный патриотическим порывом молодого «американского испанца» и его готовностью к борьбе за независимость, высказал глубокое убеждение в том, что Америка обязательно будет независимой, только он пока не видит человека, способного осуществить это6. В дальнейшем, когда С. Боливар стал всемирно известным лидером национально-освободительного движения, их взаимные симпатии сохранялись. Истории известны по меньшей мере семь писем, которыми обменялись Боливар и Гумбольдт.
В 1807 г. вышло в свет одно из наиболее популярных сочинений Гумбольдта - «Картины природы». Здесь впервые были поставлены многие вопросы географии растений. В 1829 г. он совершил путешествие в Россию, побывав на Урале и Алтае, обследовал Каспийское море и первым высказал мысль о возможности добычи уральских алмазов. Результаты этого путешествия нашли отражение в двухтомнике, посвященном геологии и климатологии Азии, и в трёхтомнике «Центральная Азия» (30-40-е годы XIX в.).
Вильям Шекспир сравнивал старость с периодом младенчества: человек забывчив, у него бессмысленный взгляд, отсутствуют зубы и ощущение вкуса, полное опустошение в душе. Эту формулу Александр Гумбольдт опроверг по всем параметрам. В 76-летнем возрасте он начал работать над главным сочинением своей жизни - книгой «Космос». Его целью было собрать в одном труде все имевшиеся в то время знания о Вселенной и Земле. Вслед за Гёте Гумбольдт предпринял попытку слить воедино научные, философские и эстетические представления о природе.
Об этом своем замысле Гумбольдт так писал одному из друзей: «Я приступаю к печатанию труда (труда всей моей жизни). У меня безумная идея охватить и отобразить весь материальный мир, всё, что мы знаем сейчас о космическом пространстве и земной жизни, от туманностей до географии мхов, растущих на гранитных скалах, - и всё это в одной книге, которая бы и пробуждала интерес к предмету живым и доступным языком, и отчасти служила отдохновением для души. Каждая большая и важная идея, где-либо промелькнувшая, должна быть здесь зафиксирована. Книга должна воссоздавать целую эпоху истории духовного развития человечества и его познания природы».
В 1845 г. вышел в свет 1-й том «Космоса» - «Космос. Опыт физического описания мира». Гумбольдт успел опубликовать ещё три тома, вызвавших большой интерес и переведённых на многие языки мира.
5 Vargas Martinez G. Humboldt en America. Mexico, 2001. P. 15.
660 6 Ibid. P. 47.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Ухудшение состояния здоровья он начал ощущать со второй половины 50-х годов. «Мои силы идут на убыль, - писал он в 1856 г. - Не очень-то приятно видеть, как улетучивается фосфор мысли и уменьшается вес твоего мозга, по выражению нынешней школы. Но всё же я не падаю духом и продолжаю работать». В конце февраля 1857 г. его сразил апоплексический удар. Через некоторое время учёный почувствовал себя лучше и продолжил работу над 5-м томом «Космоса», окончательно прерванную смертью, последовавшей 6 мая 1859 г. Мир простился с одним из последних великих энциклопедистов, последним представителем «поколения гениев», подтвердившим всей своей научной деятельностью слова Гёте: «Думать и творить, творить и думать - вот основа всякой мудрости».
В Германии, как и во всей Европе, интерес к Новому Свету возник вскоре после появления первых публикаций об его открытии в начале XVI в. Именно немецкому школьному учителю Мартину Вальдзеемюллеру, увлекшемуся географией и космографией, принадлежит приоритет названия Западного полушария Америкой. Ознакомившись в 1504 и 1505 гг. с двумя письмами флорентийского мореплавателя Америго Веспуччи, адресованными Лоренсо Пьеро Франческо де Медичи и Пьетро Содерини и рассказывавшими о плаваниях их автора к берегам неизвестного в то время в Европе континента, он упомянул о них и поместил одно из них (2-е) в качестве приложения к своей книге «Введение в космографию» (1507). Вальдзеемюллер писал: «В шестом климате (климатической зоне. - E.JL) по направлению к Южному полюсу расположены самые отдаленные, недавно открытые части Африки, Занзибар, более мелкие острова Ява и Цейлон и четвертая часть земного шара, которая, будучи открытая Америкусом, должна быть названа Америге (Amerige)... Эти регионы исследованы достаточно полно, а другая, четвертая часть была открыта Америкусом Веспутисом, как это видно из следующих писем, и я не вижу никакого резона, чтобы кто-то запрещал назвать ее Америге, то есть Земля Америга или Амиерикуса... или Америка, так как Европа и Азия получили свои названия от женских имен»7.
Через несколько лет Вальдзеемюллер, получив полную информацию, на своей карте 1513 г. назвал Южную Америку «Terra Incognita» и добавил: «Эта земля с прилегающими островами была открыта генуэзцем Колумбусом по приказу короля Кастилии»8. Кроме этой карты до наших дней дошли еще две, подготовленные им: «Mapamundi»( карта мира) 1507 г., на которой впервые появилось название «Америка», и «Морская карта» (1516).
В конце 20-х - первой половине 40-х годов XVI столетия интерес к Новому Свету проявился и в финансовой сфере, после того как испанский король Карл I, заняв крупную сумму у немецких банкиров (Фуггеров и Вельзеров), предложил им в залог северное побережье Южной Америки, на котором еще нужно было покорить индейцев. Эта миссия выпала на долю Николауса Фе-дермана, «главного немецкого конкистадора», написавшего впоследствии книгу «Индейская история», увидевшую свет в 1557 г.
7 Gaelord Bourne Е. Espana en America. 1450-1580. La Habana, 1906. P. 88.
8 Ibid. P. 89.
661
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
Некоторые немецкие историки полагают, что первые упоминания в Германии о Бразилии появились еще в 1502-1508 гг. Их появление было предопределено началом торговли между ганзейскими городами и только что обретенной португальской колонией. В коммерческих отчетах появился специальный раздел (на португальском и немецком языках) «As mercadorias provinientes da Terra nova oder dem Brasilland» («Товары из новой земли, или страны Бразилии»)9.
В 1557 г. в Германии увидела свет публикация Ганса Штадена о Бразилии и о путешествиях в Новый Свет, положившая начало немецкой историографии Латинской Америки. Среди других работ, опубликованных в XVI в., следует назвать прежде всего книгу Ульриха Шмидла «Подлинное и поучительное описание» (1567), рассказывавшую об испанских владениях в бассейне реки Ла-Платы.
В следующем столетии страна, оказавшись униженной, разоренной и расчлененной в результате Тридцатилетней войны, переживала труднейший период своей истории, негативно повлиявший и на развитие культуры, тем не менее в 1631 г. во Франкфурте-на-Майне увидел свет труд Йохана Лоде-вика Готтфридта «Новый Свет и американская история. Содержит истинное и полное описание всех вест-индских территорий, островов, королевств и провинций... с приложением карт...». Книга была переиздана в 1655 г.10 Основное внимание в этой уникальной для того времени работе уделяется Западным Индиям и Центральной Америке. Следует также упомянуть, что в 1648 г. Георг Маркграф и Вильгельм Писо опубликовали одну из первых в Европе работ, знакомивших читателей с фауной и флорой Бразилии.
В XVIII столетии пополнил германскую историографию интересной работой Юлиус Зоден «Испанцы в Перу и Мексике» (Берлин, 1793). Век Просвещения принес формировавшейся латиноамериканистике Германии и законную гордость и величайшее разочарование: первая обязана своим появлением гению Александра Гумбольдта, второе - труду прусского аббата Корнелиуса де Поу (в некоторых работах транскрибируется как «Паув») «Философские изыскания об американцах» (1768) (см. главы данного труда и «Легенда о “добром” и “злом” индейце»).
ГЕГЕЛЬ ОБ АМЕРИКЕ
Своеобразный взгляд Гегеля на политическую историю человечества, заключавшийся в концепции «исторических» и «неисторических» народов, в определении прусского государства как кульминации всего мирового исторического процесса и в его убежденности, что страны, находящиеся в зонах жаркого и холодного климата, не могут стать государствами всемирно-исторического значения, получил своеобразное преломление и в отношении к
9 Kellenbenz Н., Schneider J. A imagem do Brasil па Alemanha ао seculo XIX: impressoes e estereotipos: da independencia ao fim da monarquia // Estudios Latinoamericanos. Wroslaw; Warszawa, 1980. Parte II. P. 71.
10 Gottfriedt J.L. Newe Welt und Americanische Historien Inhaltende Warhaftige und volkommen Beschreibungen aller West Indianischen Landschaften, Insulen, Konigreichen und Provitzien... 662 Frankfurt a/M., 1655.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
истории народов Западного полушария. Его глубокое убеждение, что «всемирная история направляется с Востока на Запад, так как Европа есть безусловно конец всемирной истории, а Азия ее начало»11, предопределило основные приоритеты мыслителя, оставив остальным континентам положение маргиналов.
В путешествиях X. Колумба, включивших Новый Свет в орбиту мирохозяйственных связей и общемировое культурное пространство, Гегель усмотрел совершенно другие последствия: «Колумб, - писал он, - имел в виду религиозную цель: сокровища богатых индейских стран, которые еще предстояло открыть, следовало, по его мнению, употребить на новый крестовый поход, и язычников, живших в этих странах, следовало обратить в христианство»12.
Открытие Америки великий философ связывал прежде всего с «рыцарским духом португальских и испанских героев-мореплавателей», давая ему оригинальную трактовку: «В Испании рыцарский дух выражался в чрезвычайно изящных и благородных формах. Этот рыцарский дух, это рыцарское величие, выродившееся в бездеятельную честь, достаточно известны под именем испанского величия (grandeza). Гранды были лишены права держать для себя собственные войска и были устранены от командования армиями; не имея власти, они удовлетворялись как частные лица пустыми почестями»13. Однако, видимо любой рыцарь, побывавший в Новом Свете в составе вооруженных экспедиций, доказал бы ему обратное.
«Лекции по философии истории», в которых представлены его основные оценки всемирно-исторического процесса, читались им в берлинском университете в 1822-1831 гг. Любимыми темами философа были древние греки, римляне, Китай, Индия, Египет, германский мир. Новому Свету уделено лишь несколько страниц (из 480). Он практически не касался вопроса о цивилизациях майя, ацтеков, инков и чибча-муисков, правда, сделав оговорку: «Относительно Америки и ее культуры, а именно Мексики и Перу, у нас имеются сведения, сводящиеся к тому, что эта культура была совершенно натуральная и что она должна была погибнуть при приближении к ней духа»14. Основное же внимание он уделил Испании и сравнению испанских и английских колоний Американского континента.
Гегель считал, что одной из важнейших форм усиления королевской власти в Испании являлась инквизиция. Она была учреждена, отмечал он, «для того, чтобы преследовать скрывавшихся евреев, мавров и еретиков, но вскоре получила политический характер, так как ... стала преследовать врагов государства. Таким образом, инквизиция способствовала усилению деспотической власти королей: ей были подчинены даже епископы и архиепископы, и она могла судить их. В таких случаях частая конфискация имуществ, одно из обыкновеннейших наказаний, обогащала государственную казну. К тому же инквизиция судила по подозрению и, обладая, таким образом, ужасной властью над духовенством, на самом деле имела опору в национальной гордости. Дело в том, что каждый испанец желал происходить от христианских
11 Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. СПб., 1993. С. 147.
12 Там же. С. 419.
13 Там же. С. 418.
14 Там же. С. 127.
663
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
предков, и эта гордость, конечно, соответствовала намерениям и стремлениям инквизиции»15.
В рамках данного исследования важно подчеркнуть, что в Новом Свете буллой папы Льва X инквизиция была учреждена 7 мая 1516 г. Неограниченный контроль над обществом позволил инквизиторам нарушать практически любые законы.
При сопоставлении англосаксонского и иберийского влияния в колониальных владениях Западного полушария симпатии Гегеля на стороне первого. Он сравнивает их прежде всего в религиозной и политической сферах. «Южная Америка, где поселились испанцы и где они господствовали, есть страна католическая, а Северная Америка - преимущественно протестантская, хотя вообще в ней существует много сект. Дальнейшее различие заключается в том, что Южная Америка была завоевана, а Северная Америка колонизирована. Испанцы овладели Южной Америкой для того, чтобы господствовать и обогащаться, занимая политические должности и действуя путем вымогательств. Так как метрополия, от которой они зависели, находилась на очень далеком расстоянии, для их произвола открывался широкий простор и благодаря своему могуществу, уменью и чувству собственного достоинства они одолели индейцев. Наоборот, Североамериканские Соединенные Штаты были сплошь колонизированы европейцами. Так как в Англии происходили беспрестанные раздоры между пуританами, приверженцами епископальной церкви, и католиками, и то одни, то другие одерживали верх, то многие эмигрировали, чтобы найти в другой части света свободу религии».
Высказанные в лекциях Гегеля идеи о связи и взаимодействии религии и экономики были впоследствии развиты М. Вебером в работах «Протестантская этика и дух капитализма» и «Хозяйственная этика мировых религий». Говоря об иммигрантах с Британских островов, Гегель писал: «Это были трудолюбивые европейцы, занявшиеся земледелием, разведением табака, хлопчатника и т.д. Вскоре явилось всеобщее стремление к работе, и субстанцией целого стали потребности, спокойствие, гражданское правосудие, безопасность, свобода и общественный строй, для которого исходным пунктом были интересы индивидуумов, так что государство являлось лишь чем-то внешним, служившим для охраны собственности. От протестантской религии исходило взаимное доверие индивидуумов, доверие к их образу мыслей, так как в протестантской церкви религиозные дела составляют всю жизнь, всю жизнедеятельность вообще. Наоборот, у католиков не может быть основания для такого доверия, так как в мирских делах господствуют лишь сила и добровольная покорность, и те формы, которые у них называются конституциями, являются лишь крайним средством и не предохраняют от недоверия»16.
Гегелевская трактовка нравственных и деловых качеств, а также умственных способностей аборигенов в основном соответствовала измышлениям Поу. Общечеловеческая важность данной проблемы, думается, дает нам право представить почти без купюр точку зрения властелина дум XIX в.
15 Там же. С. 418.
664 16 Там же. С. 130.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
«Америка всегда была и все еще продолжает быть бессильной в физическом и духовном отношениях. Ведь после того как европейцы прибыли в Америку, туземцы стали мало-помалу гибнуть от дуновения европейской деятельности. В Североамериканских Соединенных Штатах все граждане суть потомки европейцев, с которыми туземцы не могли смешаться, но были оттеснены ими. Конечно, туземцы выучились от европейцев некоторым искусствам и между прочим искусству пить водку, которая оказала на них пагубное действие. На юге по отношению к туземцам принимались гораздо более насильственные меры, и их принуждали к тяжелым, непосильным для них работам. Кротость и вялость, смирение и раболепная покорность по отношению к креолам и тем более по отношению к европейцам являются там характерными чертами американцев, и европейцам еще не скоро удастся пробудить в них чувство собственного достоинства. То, что эти индивидуумы во всех отношениях, даже в отношении роста, стоят ниже европейцев, сказывается во всем; только племена, обитающие на крайнем юге, в Патагонии, сильнее, но они еще не вышли из естественного состояния грубости и дикости. Когда иезуиты и католическое духовенство пожелали приучить индейцев к европейской культуре и к европейским обычаям (известно, что они основали государство в Парагвае, монастыри в Мексике и в Калифорнии), они поселились среди них и предписывали им как несовершеннолетним, что они должны делать в течение дня. И как ни ленивы были индейцы, они подчинялись авторитету отцов. Эти предписания (в полночь звонок должен был даже напомнить им об их супружеских обязанностях) в самом деле прежде всего вызвали пробуждение потребностей, являющихся побудительными причинами человеческой деятельности вообще. Слабость телосложения американцев была главной причиной доставки в Америку негров с целью использовать их силы для производства работ, так как негры гораздо более восприимчивы к европейской культуре, чем индейцы... Так как первоначальная нация исчезла или почти совершенно исчезла, деятельное население происходит преимущественно из Европы, и то, что совершается в Америке, исходит из Европы»17.
Судя по всему, на Гегеля не произвела большого впечатления Война за независимость Испанской Америки. Рассматривая историю в целом как «прогресс духа в сознании свободы»18, он весьма скептически относился к тем эпохальным переменам, которые произошли в Латинской Америке в первой четверти XIX в. Как и при рассмотрении других проблем, философ анализировал этот аспект посредством сравнения двух Америк: «В Северной Америке мы видим преуспеяние, вызываемое как ростом промышленности и возрастанием народонаселения, так и гражданским порядком и прочной свободой: вся федерация образует лишь одно государство, и в нем имеются политические центры. Наоборот, в Южной Америке республики опираются только на военную силу, вся их история есть непрерывный ряд переворотов; федеративные государства распадаются, другие государства объединяются, и все эти перемены совершаются путем военных революций старого мира и
17 Там же.
18 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 104.
665
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
выражением чужой жизненности, а как страна будущего она здесь вообще нисколько не интересует нас; ведь в истории мы имеем дело с тем, что было, и с тем, что есть, - в философии же не с тем, что только было, и не с тем, что еще только будет, а с тем, что есть и вечно есть - с разумом, и этого для нас достаточно»19. Выдающийся колумбийский историк Херман Арсиньегас весьма негативно воспринял данную оценку Гегеля. Не скрывая своего разочарования, он заметил: «Если это не история, то что же тогда история?»20
Справедливости ради следует отметить, что Гегель тем не менее предсказывал большие перспективы в историческом развитии Американского континента. «Америка есть страна будущего, - писал он, - в которой впоследствии, может быть в борьбе между Северной и Южной Америкой, обнаружится всемирно-историческое значение; в эту страну стремятся все те, кому наскучил исторический музей старой Европы. Говорят, что Наполеон сказал: эта старая Европа наводит на меня скуку. Америку следует исключить из тех стран, которые до сих пор были ареной всемирной истории. То, что до сих пор совершалось там, является лишь отголоском Европы»21.
ИСТОРИЯ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ В ТРУДАХ ГЕРМАНСКИХ ИСТОРИКОВ XIX ВЕКА
Огромный вклад А. Гумбольдта в изучение латиноамериканской истории и концепции Гегеля в этой области придали существенный импульс исследовательской работе. Достаточно сказать, что в XIX - начале XX вв. в Германии было создано для этой цели 17 специализированных институтов и центров22.
Аксиомами для немецких авторов по латиноамериканской проблематике, а также для многих латиноамериканских интеллектуалов стали гегелевская концепция о духовной незрелости народов бывшей Испанской Америки и Бразилии и убежденность философа в том, что лишь Европа может генерировать наиболее передовые и продуктивные идеи для развития исторического процесса в Латинской Америке. Они и легли в основу так называемой первой модели германских трудов по Латинской Америке.
Вторая модель связана с творчеством А. Гумбольдта. В течение нескольких десятилетий, пока официальная Пруссия воспринимала себя главным представителем всего германского мира, и ее приверженность к концепции Гегеля о прусском государстве, как апогее исторического процесса, оставалась незыблемой, гегелевское наследие доминировало во всех сферах гуманитарного знания. Воссоединение Германии и растущее значение позитивизма в гуманитарных науках открыли путь к широкому признанию «второго первооткрывателя Америки» и в научных центрах, и в университетской аудитории, и в правительственных кабинетах. Для подобной метаморфозы имелись
19 Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 130.
20 Arciniegas G. Con America пасе la nueva historia. Bogota, 1991. P. 178.
21 Гегель Г.В.Ф. Указ. Соч. С. 132.
22 Paladines Escudero С. Notas sobre modelos de conocimiento de la cultura latinoamericana en la tradition universitaria alemana // Laninoamerica: Anuario/Estudios latinoamericanos. Mexico, 666	1981. 14. P. 41.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
существенные причины, предопределенные развитием науки и переменами в политической области. Историография все больше обретала исследовательскую глубину и в этом отношении труды А. Гумбольдта соответствовали всем критериям позитивизма, хотя и были написаны до его возникновения. В то же время новый статус объединенной Германии, как одного из крупнейших европейских государств, предполагал и соответствующую торгово-экономическую экспансию на других континентах и, прежде всего, в Латинской Америке, превратившейся в арену соперничества крупнейших держав. Осваивать новые рынки и постигать историко-культурную специфику будущих партнеров в то время могла эффективно помочь только огромная информация, содержавшаяся в трудах А. Гумбольдта.
Характерной чертой немецкой историографии был большой интерес практически ко всем странам Латинской Америки, хотя время от времени проявлялись и приоритетные направления исследований: Мексика, Бразилия, Куба, Аргентина, Чили, Цетральная Америка, Карибский бассейн.
На протяжении всей колониальной эпохи и после завоевания независимости к Мексике проявляли большой интерес европейские историки, в том числе и немецкие. В XIX в. в общественном мнении и научной среде германских земель он был обусловлен прежде всего блестящей работой А. Гумбольдта «Очерк о политическом положении королевства Новая Испания».
В 30-50-е годы XIX в. было издано большое число работ немецких авторов, рассматривавших широкий спектр экономических, общественно-политических, историко-культурных и международных проблем. Ряд специальных исследований был посвящен Мексике. Нельзя не отметить такие труды, как: «Положение в Мексике в 1830-1832 гг.» Карла Вильгельма Коппе; «О древнеамериканских памятниках» Йохана Даниеля фон Брауншвейга; «Мексика как цель для немецких переселенцев» и «Мексика и мексиканцы» Карла Сарториуса23.
В 1857-1858 гг. в Лейпциге увидели свет два тома путевых заметок профессора Фрёбеля «Америка: ее жизнь и природа». В 1866 г. они были опубликованы на русском языке. «Уже давно я говорил себе, - отмечал автор, -что нашим социальным и философским умозрениям не доставало полного знания вселенной и человека и что преимущественное наблюдение и изучение американского мира было необходимыми условиями для основательного суждения о нашей эпохе. Поэтому я давно желал сделать путешествие в Америку, чтобы изучить там практическую философию»24. Побывав в США, Мексике, Никарагуа и на Кубе (правда, всего лишь несколько часов), он много внимания уделил вопросам жизни и быта населения первых трех стран. Значительное место в его труде занимают описания фауны и флоры. Латиноамериканская политическая проблематика в наибольшей степени затронута в разделах, посвященных Мексике и Никарагуа.
23 Корре K.W Mexicanische Zustande aus den Jahren 1830-1832. Stuttgart; Augsburg, 1837; Braunschweig I.D. Uber die alt-americanischen Denkmaler. B., 1840; Sartorius C. Mexico als Ziel fur deutsche Auswanderung. Darmstadt, 1850; Idem. Mexico und die Mexicaner. Darmstadt, 1852.
24 Америка, ее жизнь и природа. Путешествие профессора Ю. Фрёбеля: В 5-ти кн. М., 1866. Кн. I. С. 6.
667
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
Основная цель поездки - «практическая философия» - также представлена в его суждениях и оценках умонастроений латиноамериканцев, их уровня образованности, состояния культуры в этих странах, знакомства с европейской общественной мыслью. Находясь в Никарагуа, которую он, видимо, априори считал интеллектуальной окраиной Америки, профессор был поражен степенью осведомленности некоторых представителей никарагуанской интеллигенции о достижениях германской философской мысли. Весьма примечательно в этом отношении его пространное описание встречи с двумя никарагуанцами, которое, да простит нам читатель, мы приведем почти без купюр:
«Я познакомился... с двумя братьями, принадлежавшими к весьма уважаемому семейству; один из них занимал в то время административную должность в Леоне, другой изучал медицину в Гренаде. Он торжественно получил докторский диплом в леонском соборе, и только после этого получил право лечить в Гренаде. Оба брата отличались сильной склонностью ко всякому умственному образованию, которое облегчалось для них знанием французского языка. Посредством этого языка для него не осталась чуждой немецкая философия. “Немцы, - повторял он часто, - самая научная нация, самая философская, самая глубокая. У немцев есть великий философ Шлегель... Он написал книгу “Философия жизни”. Потом у них есть другой философ, Гегель, которого очень трудно понимать”. В ту эпоху доктор, кажется, был сильнее в философии, нежели в медицине, ибо гренадцы... наградили его прозвищем “Doctor matagente”, т.е. человекоубийственный доктор.
Брат его, занимавшийся политикой, написал много сочинений, изданных в Гренаде... приводит в своих политико-философских трудах о революции на Гренаде Тацита и Пуффендорфа, Анселлона и Ваттеля, Гизо и Луи Блана, Монтескье и мад. Сталь, Дроза и Матера, Неккера и Мирабо и бесчисленное множество других авторитетов; он говорит об идеализме и антагонизме, ас-пирантизме и дуализме, прозелитизме и анахронизме»25.
Находясь длительное время в США, Фрёбель весьма критически воспринимал всё то, что было связано с рабством афроамериканцев и в этой связи крайне негативно воспринимал североамериканскую демократию, пытавшуюся в южных штатах представить невольничество «как... божеское установление и последнее зло политической мудрости». По его мнению, возведение исторического факта неравенства в моральный принцип привело к тому, что «американская демократия возвысилась до эпохи самого отвратительного смешного, какого только она могла достигнуть в своих жалких заблуждениях»26.
Наблюдая в Мексике за отношениями на бытовом уровне между мексиканцами и белыми колонистами из США, автор, не скрывая своего негодования констатирует: «...существует общий предрассудок, по которому один только англо-американец считается способным быть главою обоза», или: «Весьма трудно уничтожить в американцах раз привившееся верование, что человек с более темным цветом кожи может иметь равные с ними права.
25 Там же. Кн. II. С. 121-122.
668 26 Там же. Кн. III. С. 222.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
“Shoot him! Hang him! Whip him!” (“Стреляй в него, хватай его, кнутом его”. -Е.Л.) - вот восклицания, обыкновенно раздающиеся при малейшей ошибке мексиканца»27.
Отмечая присущее американцам высокомерие в отношениях не только с неграми, мексиканцами, но даже с «германо-американцами» (т.е. с немецкими переселенцами), Фрёбель тем не менее считал весьма действенным и эффективным государственное устройство США, подчеркивая, что «величием Соединенные Штаты практически обязаны своей системе, тогда как Мексика и другие испаноамериканские республики могут приписать своей системе честь упадка»28.
В целом путевые заметки Фрёбеля являются ценным историческим источником, хотя, судя по тексту, «практическую философию» ему постичь не удалось.
Французская интервенция в Мексике в 1862-1867 гг. привлекла внимание в германских землях. В Пруссии и других германских государствах были весомые причины поддерживать Францию. Бисмарк и его советники разделяли основные аргументы вторжения, высказанные Наполеоном III, и особенно тот, что Франция должна противостоять попыткам США поглотить Латинскую Америку, гарантируя тем самым стабильную трансатлантическую торговлю и экономические связи со странами региона. Еще одна существенная причина такой поддержки заключалась в том, что во французском экспедиционном корпусе в далекой латиноамериканской стране воевал 7-ты-сячный австрийский контингент29, в составе которого были также немцы, венгры, поляки, чехи и др.
В отличие от Франции, где это событие уже с начала 60-х годов пробудило основательный интерес в национальной историографии, немецкие историки XIX в. не создали фундаментальных трудов. Весь спектр проблем освещался прежде всего в прессе. В газетных и журнальных публикациях сложился обобщающий образ Мексики и мексиканцев. Современный немецкий историк Ганс Бах, входивший в блестящую школу латиноамериканистов ГДР, воспроизвел их так: «Мексика...очень богатая страна, но варварская, полуцивилизованная. Население очень корректное и любезное, но в основе своем бедное и неграмотное. Постоянные междоусобные войны, военные перевороты и всеобщая нестабильность»30.
Среди известных в настоящее время материалов прессы того времени наиболее ценным источником представляется публикация мексиканского историка Хесуса Монхараса Руиса «Мексика в 1863. Германские свидетельства о французской интервенции». В книге представлены: 14 писем из Мексики, опубликованных с 6 марта по 31 декабря 1863 г. в выходившей в Аугсбурге «Allgemeine Zeitung», путевые впечатления и оценки германского журналиста, касающиеся столичного штата, самой столицы и города Пуэблы, а также рубрика «Взгляд на Мексику из Германии». Имена авторов, двух журналис
27 Там же. Кн. IV. С. 274.
28 Там же. Кн. V. С. 447.
29 Bach Н. La imagen de Mexico en Alemania durante la intervencion extranjera у el imperio de Maximiliano (1861-1867) // Estudios Latinoamericanos. Wroslaw, 1980. Parte II. P. 28.
30 Ibid. P. 30.
669
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
тов, работавших в Мексике и Германии, пока неизвестны, они сокрыты под инициалами W. В1. ( Мексика) и Н. L. (Германия).
Основные темы, рассматриваемые ими: Мексика, французская интервенция, характеристика Бенито Хуареса и, естественно, германская позиция в отношении этой авантюры. Взгляд на страну и ее народ, присущий этой публикации, не отличался от сформулированного выше Г. Бахом.
Оценка Наполеона III была достаточно критичной: «Невозможно себе представить, чтобы такой человек, как Луи Бонапарт, который в последние годы является первой скрипкой европейской политики, так ошибочно представлял бы себе американскую политику. После крушения плана строительства межокеанского канала в Никарагуа он переносит свои проекты на реформирование американской политики. Как бы то ни было, но намного легче играть роль хорошего инженера, чем пытаться офранцузить романские и англосаксонские элементы Америки. А может его продолжает будоражить жалкая идея великого дяди - построить новую родину на далеком Западе? Не приближается ли Ватерлоо к современному Наполеону?»31
Бенито Хуаресу автор симпатизирует, называя мексиканского лидера «самым прекрасным духом в самом безобразном теле Мексики»32. Германский журналист дал одну из самых блестящих характеристик этому великому политику: «С редкой твердостью и самоотречением он сохранял верность своим главным принципам справедливости и свободы, не сворачивал с избранного пути; его не пугали ни угодничество, ни давление, ни злостные преследования. Часто против него выступали все те, кто ненавидел свободу однако Хуаресу всегда удавалось подавлять атаки своих противников, благодаря, возможно, только личному мужеству и верности друзей. Спокойный и невозмутимый, он никогда не оставлял доверенный ему страною пост, на котором без страха исполнял свой долг с сознанием человека, всегда готового умереть во благо своей родины»33.
Если говорить о немецкой буржуазии в целом, то она выступала в поддержку Франции, интервенции и империи Максимилиана, поэтому поражение последнего для нее стало разочарованием. Примечательно, что позиции либералов и анархистов в этом вопросе совпадали. Это выразил в 1867 г. выходивший в Лейпциге журнал «Die neue zeit»: «Солдаты возвратились с сознанием того, что они служили ради обреченного на провал, несправедливого дела... Наследие Франции и Максимилиана перейдет теперь к германцам из США, и они по настоящему реализуют идеал несчастного эрцгерцога»34. Как говорится, едко, но метко.
В отношении крупных обобщающих работ Бразилии повезло несколько больше, чем Мексике. Это было связано и со сложившейся в германской
31 Monjaras Ruiz J. Mexico en 1863: Testimonios germanos sobre la intervencion francesa. Mexico, 1974. P. 182.
32 Ibid. P. 184.
33 Ibid. P. 185.
670 34 Bach H. Op. cit. P. 30.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
<КпЬ(Ц
T>ie фехЛе Ьег 51пШ1еп.
^eifebenfinmrbiflfieiten unb ?totfdjiineen
von
Segor Hon StoerS.
lei»
'Bering bon Sari §r. ^(eifcber.
1861.
Титульный лист немецкого издания книги Е. СИВЕРСА «Куба, жемчужина Антилл»
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
историографии традицией и с тем, что в XIX в. эта страна наряду с Аргентиной в наибольшей степени интересовала немецких переселенцев.
В силу этого, как правило, Бразилия, входила во все труды и словари энциклопедического типа, которых в Пруссии и других землях публиковалось довольно много35. Среди конкретно-исторических исследований необходимо прежде всего отметить работу Георга Антона Алойза Шэффера «Бразилия как независимая империя», опубликованную в Альтоне (1824). Она на долгие годы стала наиболее критикуемой в бразильской историографии, т.к. автор все успехи и достижения бразильцев в различных сферах приписывал исключительно заслугам метрополии. В 1854 г. Гейнрих Шеффер издал пятитомную историю европейских государств. В разделе «История Португалии» значительное внимание было уделено и бывшей крупнейшей колонии этой страны. В 1860 г. увидела свет «История Бразилии» Валтера Гейнриха Хан-дельманна36.
В 30-60-е годы подробнейшую характеристику многих сторон прошлого и настоящего Бразилии можно было найти в еженедельнике «Das Ausland». Журнал освещал все стороны жизни в различных регионах страны, уделяя внимание не только позитивным, но и негативным сторонам бразильской действительности, в частности рабству. На вопрос издателей - «Почему вы хотите покинуть Родину?» - многие немцы отвечали, что в своей стране они не имели средств к существованию37.
Безусловно, позитивный имидж Бразилии среди широких слоев населения был во многом связан со сложившимся в историографии и прессе не только Германии, но и всей Европы образом императора страны Педру II, как мудрого и справедливого государственного деятеля и очень человечного в отношении всех бразильцев, включая и чернокожих невольников. Падение империи в 1889 г. было встречено в Германии с чувством сожаления и сострадания, тревогой за судьбу императора и его семьи.
Карибский бассейн и островные государства этого региона также не были обделены вниманием германских историков и специалистов других гуманитарных дисциплин. Это объяснялось не только его геополитическим и торговым значением, но и тем фактом, что во второй половине XIX в. Германия стала крупнейшим в мире производителем свекловичного сахара, опережая в различные периоды по поставкам этого продукта на мировой рынок даже Кубу.
Разноплановые по своей тематике труды касаются истории, этнографии, экономического развития, рабства как основной формы эксплуатации местного населения в течение нескольких столетий, демографических проблем,
35Allgemeine deutsche Real-Encyklopadie fur die gebildeten Stande. Leipzig; Altenburg, 1814. Vol. 2; Conversations-Lexikon. Leipzig, 1830. Vol. 2; Allgemeine deutsche Real-Encyklopadie fur die gebildeten Stande (Conversastions-Lexikon). Leipzig, 1843. Vol. 2; Johan Georg Kriinitz’s okonomisch-technologische Encyklopadie. B., 1841.
36 Handelmann G.H. Geschichte von Brasilien. B., 1860.
37 Kellenbenz H.,Schneider J. A imagem do Brasil na Alemanha ao seculo XIX: impressoes e 672 estereotipos; da independencia ao fim da monarquia П Estudios Latinoamericanos. Parte II. P. 94.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
статистики. Важный источник представляют собой путевые заметки и описания путешественников38.
В 1861 г. в Лейпциге увидела свет книга русского подданного, немца по национальности, Егора фон Сиверса «Куба, Жемчужина Антилл. Путевые впечатления и исследования». В предисловии, обращаясь к гаванскому Обществу друзей страны, он подчеркнул: «Для вас эта книга не откроет ничего нового, но с точки зрения выходца из Северной Европы, возможно, заставит по-новому взглянуть на некоторые вопросы. Моя хула и моя похвала основываются на сравнениях опыта стран двух полушарий. Мой труд подготовлен прежде всего для того, чтобы познакомить германскую нацию с кратким описанием развития вашей красивейшей страны, называемой с полным правом “Жемчужиной Антилл”, истории которой в европейских странах, и прежде всего в Восточной Европе, почти совсем не знают»39.
Немецкая историография XIX в. может гордиться уникальным трудом («Справочник по географии и статистике Срединной и Южной Америки» в 2-х томах), увидевшим свет в Лейпциге в 1863-1870 гг.40 Собранная в нем документальная информация поражает своим размахом и скрупулезной научной точностью и охватывает многие географические проблемы Западного полушария и около трех веков (вторая половина XVI - первая половина XIX вв.) латиноамериканской истории и экономической жизни.
Естественно, что в данной главе мы коснулись лишь некоторых тенденций в развитии немецкой историографии и общественной мысли. Тем не менее они весьма красноречиво свидетельствуют о существенном вкладе германской науки в общеевропейские представления об истории Нового Света и эпохе становления независимых государств Латинской Америки.
МАРКС
И ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА
Глава 2
Латинская Америка не была главной темой в идейном наследии К. Маркса. И всё же, особенно в XX в., его высказывания об исторических судьбах региона, и в частности написанный им очерк о Симоне Боливаре, привлекли внимание многих обществоведов, острота полемики вокруг его имени и его произведений приобрела невиданный накал. В 1956 г. отечественные историки М.С. Альперович, В.И. Ермолаев, И.Р. Лаврецкий (Гри-гулевич), С.И. Семёнов в совместной статье в 11-м номере «Вопросов исто-
38	Handelmann Н. Geschihte del Insel Hayti. 2-nd. ed. Kiel, 1860; Waitz T. Las Antillas. Leipzig, 1862; Schultz-Helzhausen. Cuba und die ubrigen Insel westindiens. Wurrburg, 1897; Reden F Allgemeine Vergleichende Handels u. Gewerbs-Geographie und Statistik. B., 1844 (1062 p.); Reisebriefe aus America. Heidelberg, 1873. Vols. 1-8.
39	Cuba, die Perle der Antillen. Reisedenkwurdigkeiten und Forschungen. Leipzig, 1861. S. V.
40	Handbuch der Geographic und Statistic... Mittel und Sud-America. Leipzig, 1863-1870. T. 1-2.	673
22. История Латинской Америки
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
рии» указали на ошибочность оценки Марксом Симона Боливара. Однако детального анализа статьи Маркса они не провели. В Латинской Америке идеи Маркса оживлённо обсуждаются, но зачастую носят необъективный характер. Поэтому назрела необходимость конкретно, с достаточной полнотой, нефрагментарно осветить основные работы Маркса, в той или иной степени касающиеся данной проблематики.
В начале 50-х годов XIX в. 30-летний соавтор «Манифеста Коммунистической партии», оказавшийся в вынужденной и, как потом выяснилось, пожизненной ссылке в Англии, испытывал серьезные материальные затруднения. Поэтому поступившее ему от одного из редакторов прогрессивной американской газеты «New York Daily Tribune» Чарлза Дана предложение стать лондонским корреспондентом этого издания было как нельзя кстати. Гонорары были хотя и непостоянными и не слишком высокими, но послужили Марксу существенным материальным подспорьем. В апреле 1857 г. Дан предложил Марксу сотрудничать и в «Новой американской энциклопедии», в III томе которой в 1858 г. была напечатана его единственная крупная работа о Латинской Америке - биография Симона Боливара - «Боливар-и-Понте»1.
Оценка Марксом Освободителя Южной Америки вызвала сомнения издателя Дана, посчитавшего, что статья написана пристрастно. «Он, - жаловался Маркс Энгельсу, - требует ссылку на мои источники. Последние я, разумеется, могу представить ему, хотя само требование - странное. Что касается “пристрастия”, то я, действительно, несколько уклонился от энциклопедического тона. Но было уж чересчур досадно читать, как этого самого трусливого, самого жалкого негодяя прославляют как Наполеона I. Боливар - это настоящий Сулук»2.
Нужно отметить, что Маркс всегда отличался при подготовке своих работ, даже журнальных и энциклопедических статей, глубокой проработкой имеющихся источников и литературы. Но серьезных исследований о Боливаре в то время ещё практически не было. Естественно, что Маркс использовал материалы о Боливаре, имевшиеся тогда в наличии, но не принял положительной оценки личности великого венесуэльца в таких известных энциклопедиях как Новая американская энциклопедия, Энциклопедия британика. Американская энциклопедия, Пенни энциклопедия, Энциклопедия XIX века, Лексикон Брокгауза.
В письме Дану Маркс указал на основные документальные источники, носящие, правда, мемуарный характер. Наиболее одиозными были записки француза Анри Дюкудре-Холыптейна «Воспоминания о Боливаре» и англичанина Г. Хипписли «Описание экспедиции на реке Ориноко и Апуре в
1 См. полный текст статьи: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 226-240.
2 Отрывки из письма К. Маркса Энгельсу от 14 февраля 1858 г. (М. и Э. Т. 29. М., 1962. С. 220-229). Сулук Ф. (Souloque) (1782-1867) - президент Гаити (1847-1849). Провозгласил себя императором под именем Фостен I (1849-1858). Кровавый и жестокий деспот. Свергнутый армией бежал на Ямайку. В Европе либералы зло высмеивали этого новоявленного безграмотного «императора» в Новом Свете, рядившегося в одеяния Наполеона I. И когда племянник французского императора Карл Людовик Бонапарт в 1852 г. объявил себя наследником великого дяди Наполеоном III, то демократическая оппозиция немедленно дала ему прозвище «Белый Сулук» (см., например, памфлет В. Гюго «Наполеон маленький» (Гюго В. Собр. 674 соч.: В 14 т. М., 2002. Т. 5. С. 360)).
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Южной Америке, отплывшей из Англии в ноябре 1817 г., и присоединившейся к патриотическим силам в Венесуэле и Каракасе)3.
Вполне объективны мемуары генерала Уильяма Миллера, одного из ближайших сотрудников Боливара на заключительном этапе Войны за независимость - «Мемуары генерала Миллера. На службе республике Перу»4. У. Миллер высоко ценил Боливара, но Маркс не принял во внимание мнение этого свидетеля, участника решающих сражений в Хунине и Аякучо.
Первые два автора, изгнанные Боливаром из Освободительной армии за предосудительные проступки, своей главной целью ставили оклеветать его.
Генерал Дюкудре-Хольштейн, оскорбленный недостаточным, по его мнению, вознаграждением, оказался замешанным в заговоре против Боливара и был выслан из Венесуэлы. Отбыв в США, француз в 1829 г. и написал упомянутую выше книгу. Именно тогда Вашингтон вел подрывную работу против Боливара, а посланник США Гаррисон даже пытался указывать руководителю Великой Колумбии, как надо управлять страной5. Неудивительно, что Боливар отвечал на подобные претензии северного соседа резко и непримиримо. В 1829 г. он говорил: «Я думаю, что Америке лучше принять Коран, нежели форму правления Соединенных Штатов; Соединенные Штаты хуже и сильнее всех в одно и то же время. Кажется, будто само Провидение предназначило Соединенные Штаты для того, чтобы от имени свободы покрыть Америку язвами нищеты»6.
Столь же враждебно по отношению к своему нанимателю был настроен и полковник Хипписли, который, собственно, и не воевал, а лишь требовал большей оплаты, чем могли обеспечить ему повстанцы. Он отказывался дальше служить, если ему не присвоят чин бригадного генерала, одновременно плетя сеть интриг и заговоров против Боливара в штабе Паэса. И поэтому он был с позором изгнан из страны7.
В условиях непрекращавшихся в США и Европе кампаний по обвинению Боливара в диктаторстве, криптомонархизме и в стремлении обрести славу Наполеона I эти книги неоднократно переиздавались и пользовались успехом как наиболее верные свидетельства о событиях в Великой Колумбии. К клеветническому хору «обиженных бойцов» Иностранного легиона присоединились тогда и знаменитые либералы Европы. Во Франции кампанию против Боливара направлял главный идеолог французского либерализма Б. Констан, в Англии - И. Бентам. Эти авторы, имевшие всемирную известность и в свое
3 Hippisley G. «А Narrative of the Expedition to the Rivers Orinoco and Apure in South America, which Sailed from England in November 1817, and Joined the Patriotic Forces in Venezuela and Caracas. L., 1819. Ducoudray-Holstein H.L.V. Memoirs of Simon Bolivar. L., 1830. T. I—II.
4 Memoirs of General Miller, in the Service of the Republic of Peru. L., 1828-1829. Vols. I—II.
5 Глинкин А.И Дипломатия Симона Боливара. М., 1991. С. 325-326.
6 Bolivar S. Obras completas. Vol. I. P. 253; Vol. II. P. 773, 781. La Habana, 1947 (цит. по: Альперович M.C., Ермолаев В.И., Лаврецкий И.Р., Семенов С.И. Об освободительной борьбе испанских колоний в Америке (1810-1826) // Вопросы истории. 1956. № 11. С. 62-63). В данной статье представлены позиции клеветников Боливара и указано на ряд фактов фальсификации в их мемуарах.
7 Глинкин А.И. Указ. соч. С. 108. Паэс Хосе Антонио (1790-1873) - бывший пеон, вождь льяне-рос, добившийся перехода их на сторону патриотов и сыгравший выдающуюся роль в Войне за независимость Венесуэлы на заключительном этапе. Позднее - президент Венесуэлы.
22*
675
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
время восторгавшиеся подвигами Освободителя, теперь обвиняли его в измене идеалам свободы и демократии, в намерении водрузить на свою голову корону императора, как это сделал Наполеон I, уничтоживший республиканский строй во Франции и развязавший в Европе грабительские войны. Возобладавшее в тот момент негативное отношение к Боливару, созданное пропагандой либералов и противников его усилий предотвратить распад Великой Колумбии в 1828-1830 гг., не могло не повлиять на подход Маркса к личности Освободителя, на оценку его исторической значимости.
В силу относительно небольшого размера статьи Маркс не мог осветить все перипетии бурной деятельности Боливара. Тем не менее он, отметив классовую принадлежность венесуэльца к «мантуанству», т.е. как представителю земельной и торговой аристократии, возглавившей Войну за независимость, все же признал заслугу Боливара как «Освободителя» Колумбии, его роль в освобождении рабов, его упорство в доведении до конца освободительной миссии в Войне за независимость андских стран Южной Америки. Правда, все это Маркс признаёт как бы между прочим, походя, а успехи великого латиноамериканца приписывает случайному стечению «счастливых обстоятельств»8.
При этом текст Маркса составлен так, что непонятно, как его «герой» стал вождем Войны за независимость, как ему удалось сыграть решающую роль в победе над испанской колониальной империей. Уже в начале статьи ее автор, следуя очевидно, за Дюкудре-Хольштейном, пишет, что Боливар отказался присоединиться к революции, вспыхнувшей в Каракасе 10 апреля 1810 г.9 Конечно, Боливар не был в числе непосредственных руководителей первой революционной Верховной хунты, состоявшей из умеренных политиков. Но уже в мае хунта посылает его с ответственной миссией в Англию для переговоров о признании республики. В Лондоне ему не удалось добиться признания из-за позиции британского правительства. Но, характерно, что вместе с ним в Венесуэлу приехал и генерал Ф. Миранда, возглавивший армию восставших и в конце концов не без участия Боливара оказавшийся в испанском плену.
Маркс поддержал изложенную в использованных им мемуарных источниках интерпретацию событий, происшедших в результате поражения Первой республики, и написал следующее: «В два часа утра, когда Миранда спал безмятежным сном, Касас, Пенья и Симон Боливар с четырьмя вооруженными солдатами вошли в его комнату, предусмотрительно завладели его шпагой и пистолетом, затем разбудили его, грубо приказали встать и одеться, заковали в кандалы и в конце концов выдали его Монтеверде, который отправил его в Кадис, где после нескольких лет заключения он умер в оковах». Этот поступок, совершенный под предлогом, что Миранда якобы предал свою страну капитуляцией в Витории, обеспечил Боливару особую благосклонность со стороны Монтеверде, так что когда Боливар попросил у него паспорт, Монтеверде заявил, что «просьба полковника Боливара должна быть удовлетворена в благодарность за оказанную им выдачей Миранды услугу королю Ис-
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. 14. С. 226, 232, 238, 234.
676 9 Там же. С. 225.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
пании» (подчеркнуто мною. -И.Я.)™. Однако Маркс не привел дерзкого ответа Боливара, во многом объяснявшего позицию Освободителя: «Я арестовал Миранду, чтобы наказать предателя, а не для того, чтобы услужить королю»10 11. Боливар долгое время придерживался этой точки зрения на Миранду, считая его изменником. И действительно, Миранда, имея хорошо вооруженную армию в 5 тыс. человек, вдвое больше, чем у противника, добившись определенных успехов в первых стычках с Монтеверде, неожиданно 25 июля 1812 г. подписал акт о капитуляции12 13. От этой оценки Боливар откажется только в 1826 г., когда назовет Миранду «самым великим из колумбийцев».
Маркс постоянно приводит «факты», свидетельствующие, по его мнению, о трусости и бездарности Боливара как военного руководителя. Вот один из таких примеров «бесславных деяний» Боливара: «В июне 1814 г. Бовес со всеми своими силами направился из Калабосо на Ла-Пуэрту, где
КАРЛ МАРКС
произошло соединение войск обоих диктаторов, Боливара и Мариньо; здесь Бовес встретился с ними и приказал своим войскам немедленно их атаковать. После некоторого сопротивления Боливар бежал в Каракас, а Мариньо исчез в направлении Куманы»13 и т.д. и т.п.
Первая решающая победа Боливара 7 августа 1819 г. у реки Бояка (освобождение Колумбии. - И.Я.}. которую можно сравнить с переходом Суворова через Альпы, согласно Марксу, обязана своим замыслом англичанам, и англичане же якобы сыграли основную роль в этой победе. «Иностранные офицеры предложили Боливару план, согласно которому он должен был сделать вид, будто намерен напасть на Каракас и освободить Венесуэлу от испанского ига, заставить этим Морильо ослабить свои силы в Новой Гра
10 Там же. С. 227.
11 Picon Salas М. Miranda. La Habana, 1972. P. 200.
12 Глинкин A.H. Указ. соч. С. 69; Григулевич ИР. Франсиско де Миранда и борьба за независимость Испанской Америки. М., 1976. С. 232-234; Diccionario de Historia de Venezuela (E-O). Caracas, 1988. P. 942.
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 229. Бывший батрак в креольском скотоводческом поместье Бовес — сторонник испанцев, сплотивший недовольных своекорыстной политикой креолов по отношению к беднейшим слоям населения - льянерос-скотоводов, негров-рабов и свободных крестьян. Решительная и беспощадная тактика ведения войны Бовесом привела к поражению Второй республики Венесуэлы.
677
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
наде и сосредоточить их для защиты Венесуэлы, а тем временем он (Боливар) должен был внезапно повернуть на запад, соединиться с партизанами Сантандера и идти на Боготу... После того, как здесь все было подготовлено Сантандером, иностранные войска, состоявшие, главным образом из англичан, решили судьбу Новой Гранады рядом побед...»14. На самом же деле инициатором предложения идти на Новую Гранаду был Паэс, и на военном совете под председательством Боливара, где присутствовали руководители армии, это решение было одобрено15. Англичане, конечно, играли заметную роль на заключительном этапе войны в Великой Колумбии, но сам Маркс признает, что благодаря Паэсу и другим руководителям патриотов роялистские войска были разбиты16, а это были льянерос, в свое время перешедшие на сторону республики, и освобожденные рабы, простые крестьяне Венесуэлы и Кундинамарки. Победы Боливара 24 июня 1821 г. при Карабобо (освобождение Венесуэлы. - И.Я.} и 6 августа 1824 г. при Хунине (Перу. - И.Я.) приписаны Марксом другим лицам, в частности английским легионерам. Вот как, например, Маркс характеризует освободительный поход Боливара на юг за пределы Кундинамарки: «Этой кампанией, окончившейся присоединением Кито, Пасто и Гуаякиля к Колумбии, номинально руководили Боливар и генерал Сукре, однако своими немногими успехами экспедиционный отряд был всецело обязан английским офицерам, в частности полковнику Сандсу. Во время кампании 1823-1824 гг. против испанцев в Верхнем и Нижнем Перу Боливар уже не считал нужным изображать полководца, но, предоставив всё военное руководство генералу Сукре, ограничился триумфальными вступлениями в города, манифестами и провозглашениями конституций»17. Маркс, по-видимому, не располагал сведениями о том, что Перуанский конгресс буквально умолял Боливара взять бразды правления в свои руки и наделил его правами абсолютного диктатора для достижения победы над роялистами. Именно он разработал стратегию разгрома испанцев, нанеся главный удар в самое сердце контрреволюции - сьерру. И именно он в Хунине нанёс испанцам первое крупное поражение в Перу.
А роль Боливара в организации походов Освободительной армии подчеркивается всеми свидетелями. Он сросся с солдатами. Он ел их пищу, одет был в весьма непритязательную одежду. Всегда в походе, всегда среди солдатских масс, он был чрезвычайно любим своими подчиненными. В патриотических войсках его называли «железным з...м (задом)» («culo de hierro»), потому что он оставался сутками в седле, инспектируя армию, ободряя солдат, занимаясь снабжением, разведкой и т.п.18
Боливар, конечно же, не вследствие интриг стал признанным вождем национально-освободительной войны в северной части Южной Америки, а потому, что добился объединения всех революционных сил, первым понял необходимость для окончательной победы социальных реформ в пользу рабов, льянерос и крестьян. Имея в виду опыт американской Войны за неза
14 Там же. С. 234-235.
15 Acosta Saignes М. Accion у utopia del hombre de las dificultades. La Habana, 1977. P. 280.
16 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T. 14. С. 235.
17 Там же. С. 237.
678	18 Acosta Saignes М. Op. cit. Р. 234.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
висимость, он целенаправленно стремился обеспечить поддержку со стороны одной из великих держав, в частности Англии, понимая, что Испанию можно одолеть, привлекая солдат из Европы, используя наличие в Европе многочисленных профессиональных военных, сражавшихся с Наполеоном и оставшихся после его разгрома без заработка и работы. Он также настойчиво проводил в жизнь идею о единстве континента в войне против Испании и отражения возможных будущих угроз со стороны США и Англии. Четко разработанная Боливаром стратегия освободительной войны сплотила латиноамериканцев на трудном пути к достижению победы. За 16 лет войны Боливару пришлось многое пережить, многое передумать. Были, естественно, и поражения. Но посылка Маркса о Боливаре «Наполеоне отступлений», незаслуженно ставшем во главе патриотов, не подтверждается фактами.
Завышена оценка Марксом роли Иностранного легиона, которого, якобы, испанцы «опасались больше, чем десятикратного количества колумбийцев», проявившаяся в его утверждении о том, что «в Карабобо в первую очередь колонна в 1100 легионеров и последовавшие за ней 3000 льянерос во главе с Паэсом обратили в бегство испанские войска...» Не совсем точен и вывод Маркса о том, что вообще «революция на острове Леон (Восстание против реакционного режима Фердинанда VII во главе с полковниками Риего и Кирогой в Испании в январе 1820 г. - И.Я.\ помешавшая отплытию испанской эскадры О’Доннеля (в Америку для подавления освободительного движения патриотов в американских колониях Испании. - И.Я.) и помощь британского легиона явно обеспечили исход дела (Войны за независимость. -И.Я.) в пользу колумбийцев»19. Впрочем Маркс, противореча самому себе, вынужден был признать, что восстание 35-тысячной армии испанцев на острове Леон было вызвано, помимо всего прочего, тем фактом, «что прежние экспедиции против Испанской Америки, поглотившие с 1814 г. 14 000 человек и проводившиеся самыми гнусными и беспощадными методами, внушали армии величайшее отвращение...»20 Следовательно, именно беспрерывные действия восставших борцов за независимость вызвали нежелание самой влиятельной силы в Испании - армии - продолжать кровопролитную колониальную войну и обеспечили победу южноамериканской революции21.
Завершая достаточно карикатурное описание Боливара, Маркс переносит и на патриотов характеристику Освободителя как личности: «...подобно большинству своих соотечественников, он не был способен на длительное напряжение сил...»22. И это говорится о народе Великой Колумбии, потерявшем только убитыми 600 тыс. человек из 3,5 млн23 всей численности населения, и о Боливаре, отдавшем делу освобождения все свои силы и умершем в сорок семь лет почти сразу после окончания войны.
Столь же односторонне оценивает Маркс Панамский конгресс, созывая который «Боливар стремился к превращению всей Южной Америки в одну федеративную республику, имея в виду стать ее диктатором... Он да
19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 236-237.
20 Там же. Т. 10. С. 474.
21 См. также: Там же. Т. 14. С. 228.
22 Там же. С. 229.
23 Глинкин А.Н. Указ. соч. С. 311.
679
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
вал полную волю своим мечтам, помышляя связать со своим именем целых полмира»24. Ни угроза интервенции со стороны Священного союза, ни настоятельная необходимость освобождения Кубы и Пуэрто-Рико Марксом даже не упоминаются25. Все действия Боливара объясняются лишь его стремлением к диктатуре. Но ради чего Боливар выступал за централизм, за единство латиноамериканских стран читатель из статьи Маркса не узнает. Социально-экономические аспекты диктатуры Боливара им не анализируются26.
На деле же Боливар и не хотел стать диктатором. Но он был убежден, что необходим родине не только как солдат, как дипломат, как единоначальник на время войны, айв мирные времена.
Последние бои Боливар вел в 1829 г., и уже в 1830 г. покинул все свои посты. Его мечтам о сильной, единой Латинской Америке, не раздираемой распрями и беспорядками, не суждено было сбыться. 9 ноября 1830 г., незадолго до смерти, последовавшей 17 декабря, он с горечью писал одному из боевых товарищей о своем бессилии что-либо изменить в Латинской Америке к лучшему: «Во-первых, нам не дано управлять Америкой; во-вторых, тот, кто служит революции, пашет море; в-третьих, единственное, что можно сделать по отношению к Америке, - это эмигрировать из нее; в-четвертых, эта страна неизбежно попадет в руки разнузданных толп, которые незаметно для себя передадут ее во власть разномастных тиранов; в-пятых, когда мы будем сгорать в огне собственных жестокостей и преступлений, европейцы не удостоят нас чести нового завоевания; в-шестых, если возможно допустить, чтобы какая-то часть света вновь впала в первобытный хаос, то это будет Америка на последнем этапе ее истории»27. Чуть раньше, 17 августа того же года в письме другу Боливар сетовал: «Я пожертвовал собственным здоровьем и благополучием для того, чтобы завоевать свободу и счастье для моей родины. Я сделал ради нее все, что мог, но не добился цели... Мои самые лучшие побуждения расценили, как мерзкие намерения, и имя мое оклеветано даже в Соединенных Штатах, от которых я мог ожидать справедливой оценки... Чем же я заслужил подобное отношение?»28
Биография Боливара, написанная Марксом, грешит многими фактическими ошибками. Все они достаточно подробно освещены в книгах латиноамериканских исследователей, написанных в XX в. и в наши дни29.
24 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 238.
25 О Панамском конгрессе наиболее полно рассказывается в кн.: Глинкин А.Н. Указ. соч. С. 240-262. Кстати говоря, Боливар трезво оценивал обстановку после освобождения Южной Америки, стремясь использовать противоречия Англии, США, Испании и Франции для стабильности в странах континента. Упоминавшиеся выше отечественные историки отмечают «несостоятельность утверждения», будто Боливар придерживался английской ориентации. В письме к Б. Монтеагудо от 5 августа 1823 г. он писал по поводу проекта вступления Колумбии в Лигу во главе с Англией: «После того, как Англия станет во главе этой Лиги, мы превратимся в ее смиренных прислужников, ибо, заключив пакт с сильным, слабый вечно несет одни обязанности». В письме Сантандеру от 20 мая 1825 г. Боливар предупреждал: «Испанцы для нас уже не страшны, тогда как англичане очень опасны» (Альперович М.С., Ермолаев В.И., Лаврецкий И.Р., Семенов С.И. Указ. соч. С. 67).
26 См.: Arico J. Marx у America Latina. Mexico, 1982. P. 127, 154 и др.
27 Цит. по: Cea Л. Философия американской истории. М., 1984. С. 216-217.
28 Там же. С. 217.
29 См.: Arico J. Op. cit.; Montiel E. Gegel, Bolivar у Marx: Las dificultades para entender Macondo. 680 La Habana, 1997; Ohaelo. Marx, el etnocentrista. 2008 - http://tapera.info/.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
В XIX в. публикация о Боливаре в «Новой Американской энциклопедии» прошла практически незамеченной. Но в 1933 г. эта статья была внесена в первое собрание сочинений Маркса и Энгельса, изданное в Москве. И с этого времени в советской историографии марксова оценка Боливара стала преобладать. Так ее почти полностью принял отечественный историк В.М. Мирошевский. Он называл лидеров национально-освободительного движения креолами-сепаратистами, не имевшими поддержки народа, поскольку они представляли интересы помещиков и плантаторов, побудительным мотивом которых было стремление к свободе торговли. «Креолы, - писал он, - в большинстве случаев предпочитали выступать самостоятельно и старались помешать пробуждению революционной активности индейцев, метисов и негров... Креольские сепаратисты не имели прочной опоры в массах. Они... вели политику, отталкивающую от них широкие слои населения»30.
В обстоятельной же работе современного венесуэльского историка М. Акосты Сайгнеса, изучавшего роль масс в освободительной войне в Венесуэле, подчеркивается: «Народ, состоявший из простых льянерос-скотово-дов, разбил на равнинах страны европейские войска Морильо, победившие лучшие войска Наполеона. Невозможно понять Боливара... если не знать тех людей, которые сделали возможной деятельность своих руководителей. Без этих одетых в лохмотья льянерос, которых иностранцы из-за дикого вида называли существами иного мира, немыслимых для Старого континента, не были бы разгромлены испанские колонизаторы»31.
На испанский язык эту во многом легковесную статью Маркса о Боливаре перевел и опубликовал в первом номере журнала «Dialectica» в марте 1935 г. аргентинский коммунист Анибал Понсе (1898-1938). Он полностью солидаризировался с Марксом, особо выделив принадлежность Боливара к «мантуанцам» (помещикам-латифундистам). Боливар - это аристократ, который, провозглашая звонкие слова - «конституция», «федерализм», «международная демократия», на деле хотел лишь добиться личной диктатуры, «применяя насилие и плетя интриги. Сепаратист - да, демократ - нет»32. Напыщенный язык Боливара, по мнению Понсе, скрывал презрение к массам, что выразилось в создании пожизненного сената и поста пожизненного президента. И Понсе «углубляет» классовую принадлежность Боливара: «землевладелец, помещик, собственник рудников и рабов, Боливар не только выражает интересы своего класса, но и защищает его от мелкой либеральной буржуазии и еще неосознававших свои интересы масс»33. То, что Боливар, несмотря на своё аристократическое происхождение, отражал не только узкоклассовые интересы в общенациональной борьбе за независимость, Понсе вслед за Марксом не учитывает. Бесплодная попытка дополнить Маркса носила политический характер идейной борьбы с лидером перуанских на-ционал-реформистов апристом В. Айя де ла Торре и мексиканским просветителем и философом X. Васконселосом, которые выдвигали в эти годы в ка
30 Новая история колониальных и зависимых стран. М., 1940. Т. 1. С. 367, 374-375.
31 Acosta Saignes М. Op. cit. Р. 235.
32 Цит. по: Arico J. Op. cit. Р. 178.
33 Цит. по: Ibid. Р. 179.
681
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
честве знамени борьбы с империализмом имя Боливара. Понсе уверял, что если бы Боливар вдруг ожил, он был бы не на стороне рабочих и не боролся бы с империализмом, поскольку он одержал победу, опираясь на Англию34.
В упомянутой выше статье М.С. Альперович, В.И. Ермолаев, И.Р. Лаврецкий и С.И. Семенов пришли к выводу, что оценка Марксом Боливара неверна. Но анализ статьи Маркса ими не был предпринят и несколько натянутыми выглядят сейчас их утверждения, будто Маркс подчеркнул «решающую роль масс» в Войне за независимость и выдвинул «ряд интересных соображений о ходе военных действий»35.
В предисловии к 14-му тому второго советского издания произведений Маркса и Энгельса, опубликованному в 1959 г., суммируются итоги исследований по рассматриваемой теме, проведённых отечественными историками и объясняются причины негативного отношения Маркса к Боливару. «В статье “Боливар-и-Понте”, - пишут авторы предисловия, - Маркс показал роль народных масс в борьбе стран Латинской Америки против испанского колониального владычества (1810-1826) и отметил революционный, освободительный характер этой борьбы (Где, в каком месте статьи? - И.Я.}. Однако введенный в заблуждение распространенной в то время тенденциозной литературой, Маркс односторонне оценил деятельность и личность руководителя национально-освободительного движения латиноамериканцев Симона Боливара. Известное влияние на отрицательное отношение Маркса к этому деятелю имела антибонапартистская направленность публицистики основоположников марксизма в эти годы, их стремление развенчать реакционной культ Наполеона I и его подражателей, к которым Маркс на основании своих источников (в необъективности их он не мог в то время удостовериться) причислял и Боливара»36. По отдельным замечаниям Маркса, рассыпанным в статье для «Новой Американской Энциклопедии», видно, что на него в известной степени влияла и «теория» о «народах без истории» Гегеля, к которым последний причислял испаноамериканцев. Как бы подтверждая свое согласие с Гегелем, еще 30 ноября 1854 г. Маркс пишет: «...и что за беда, если богатая Калифорния вырвана из рук ленивых мексиканцев, которые ничего не сумели с ней сделать. И что плохого, если энергичные янки быстрой разработкой тамошних золотых россыпей умножат средства обогащения»37. Еще более четко по поводу Мексики, ставшей жертвой агрессии США, высказался Ф.Энгельс в статье в 1848 г. Он полагал, что для Мексики, раздираемой гражданскими войнами и вследствие этого лишенной всякой возможности развития, для Мексики, в лучшем случае обреченной стать вассалом Англии, насильственное включение в международную жизнь «является прогрессом.
34 Ibid. Р. 180.
35 Альперович М.С., Ермолаев В.И., Лаврецкий И.Р., Семенов С.И. Указ. соч. С. 63; См. также: Альперович М.С. Советская историография стран Латинской Америки. М., 1968. С. 32.
36 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. XVI. Маркс, который незадолго до написания данной статьи проанализировал события испанской революции 1812-1814 гг. и заседания кортесов, где южноамериканские депутаты играли откровенно реакционную роль, возможно, перенес свою неприязнь к депутатам Америки и на Боливара (см.: Там же. Т. 10. С. 469, 472).
68 2 37 Там же. Т. 28. С. 346-347.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Переход Мексики в будущем под опеку Соединенных Штатов соответствует интересам ее собственного развития»38.
В более поздних произведениях и Маркс, и Энгельс меняют эту точку зрения, разрабатывая иные пути борьбы с капитализмом, заложив основы теории национально-освободительных движений.
Неудачный эпизод в марксовой историографии Войны за независимость Латинской Америки в последующей полемике XX-XXI вв. приобрел не научный, а скорее политический характер. Так, наиболее объективный исследователь трудов Маркса, посвященных региону, перуанец Хосе Арико, как и советские историки, указывал, что тенденциозность Маркса была вызвана антибонапартистскими настроениями, его несогласием поставить Боливара на одну доску с великим полководцем Наполеоном I, необоснованной попыткой перенести на Боливара свою совершенно справедливую неприязнь к авантюристу Наполеону III, т.е. исходила из политического предубеждения, что помешало объективному освещению деятельности Освободителя. При этом Маркс не использовал открытый им метод материалистической диалектики, требующий вести анализ всякого исторического явления, прежде всего с социально-экономической точки зрения39.
В серии статей - «Интервенция в Мексику» (7—8/XI/1861), «Парламентские дебаты по поводу ответного адреса» (7 февраля 1862 г.), «Мексиканская неразбериха» (15 февраля 1862 г.), «Международные аферы Миреса» (24 апреля 1862 г.) - Маркс подробно осветил интервенцию трех европейских держав, ее мотивы, причины и развитие, в страну, которая достигла политической стабильности при правительстве Б. Хуареса. «Интервенция в Мексику, - писал Маркс, - является одним из самых чудовищных предприятий, когда-либо занесенных в летопись международной истории»40.
Разоблачая всякого рода фальшивые «разъяснения» инициатора интервенции - Англии, Маркс указывает на грабительский колониалистский характер тройственной интервенции. Это фактически восстановление Священного союза, имеющего в данном конкретном случае цель свержения демократического правительства Хуареса и создания плацдарма для возможного вмешательства в Гражданскую войну в США.
В статье «Мексиканская неразбериха», написанной в связи с публикацией английским правительством «Синей книги», об интервенции в Мексику, Маркс подчёркивая, что Англия была инициатором интервенции, указывает, что в «Синей книге» содержатся «самые потрясающие разоблачения современной английской дипломатии со всем ее лицемерным ханжеством, с ее жестокостью по отношению к слабым, пресмыкательством перед сильными и полным неуважением к международному праву»41.
И далее Маркс пишет: «Подлые средства, используемые для организации мексиканской интервенции могут быть превзойдены только тем старческим слабоумием, с каким британское правительство разыгрывает удивление и старается увильнуть от осуществления гнусного плана, им же самим
38 Там же. Т. 4. С. 467-468.
39 Arico J. Op. cit. Р. 130-143.
40 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 376.
41 Там же. Т. 15. С. 484.
683
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
разработанным»42. Главная задача, поставленная англичанами - сменить правительство Хуареса, которое якобы уже не существует, и изменить форму правления на монархическую, которую, дескать, приемлет большинство народа. И этим должны заняться французы и испанцы. И министр иностранных дел лицемерно добавляет в «Синей книге»: «Учреждение ими нового правительства обрадует британское правительство, но, конечно, военные силы завоевателей не должны влиять на ход всеобщего голосования, с помощью которого они рекомендуют мексиканцам установить новое правительство». Маркс саркастически замечает: «Разумеется, самим командующим вторгшихся вооруженных сил предоставляется судить о том, какая новая форма правления приемлема или неприемлема для Мексики»43.
«В результате, - пишет Маркс, - мексиканскому народу навязан эрцгерцог Максимилиан - любимчик Англии и Франции»44. Позицию Франции Маркс объясняет стремлением ее установить свой протекторат и удовлетворить денежные претензии банкирского дома «Жеккер и К», раздутые с 4,2 млн долл, до 52 млн долл.45 Отмечает Маркс и обычный авантюризм бонапартистской Франции: «Вполне вероятно, что мексиканская экспедиция является одним из многочисленных предприятий, которые Луи Бонапарт вынужден постоянно держать наготове для развлечения французской публики.
Бесспорно, что Испании, политики которой никогда не отличались особой выдержкой, совсем вскружили голову ее недавние дешевые успехи в Марокко и Сан-Доминго и она мечтает о восстановлении своего господства в Мексике»46.
Эти статьи Маркса проникнуты чувством солидарности с народом Мексики, безусловной поддержкой демократического правительства Б. Хуареса.
Претерпели эволюцию и оценки Марксом агрессии США против Мексики в 1846-1848 гг. В статье «Гражданская война в Северной Америке», написанной 20 октября 1861 г., отмечалось, что «как во внутренней, так и во внешней политике Соединенных Штатов интересы рабовладельцев служили путеводной звездой. Фактически Бьюкенен47 добился поста президента благодаря изданию Остендского манифеста, в котором приобретение Кубы, будь то путем покупки или силой оружия, провозглашалось великой задачей национальной политики. Во время его правления Северная Америка была уже поделена американскими земельными спекулянтами, которые терпеливо ждали сигнала наброситься на Чиуауа, Коауилу, Сонору (штаты на севере Мексики. - И.Я.). Непрерывные пиратские экспедиции флибустьеров против государств Центральной Америки подобным же образом направлялись Белым домом в Вашингтон»48.
42 Там же.
43 Там же. С. 487-488.
44 Там же. С. 488.
45 Там же. С. 509.
46 Там же. С. 375.
47 Бьюкенен - посланник США в Лондоне. Подписал вместе с послами США во Франции и Испании в 1854 г. Остендский манифест. В нем предлагалось правительству США купить или захватить Кубу. Был избран президентом США в 1856 г. от демократической партии.
684 48 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 371.
Часть И Историки Европы и США о Латинской Америке
Эти последние работы Маркса, касающиеся Латинской Америки, свидетельствуют о глубине его проникновения в процессы развития стран региона. И не только это. Известно письмо Маркса в редакцию «Отечественных записок» (1877), где он настаивал, что изучать развитие капитализма в России необходимо конкретно, не полагаясь лишь на выводы в «Капитале» о развитии капитализма в Европе49. Столь же плодотворные мысли высказал Маркс в письме к Вере Засулич (1881) о возможности прогрессивной роли русской общины в переходе к новому более высокому уровню развития, минуя капитализм50. То есть Маркса нельзя огульно называть европоцентристом.
Строго историчен Маркс и при оценке раннеклассовых государств инков в Перу и ацтеков в Мексике. В «Экономических рукописях» 1857-1858 гг. он подчёркивает типологическое сходство общественного строя в древней Америке с азиатскими деспотиями, где власть «витает», по его словам, над основной производственной ячейкой - общиной - и присвоение прибавочного продукта является функцией «высшего единого начала» в лице «деспота как отца всех этих общин». «Часть прибавочного труда общины, - прибавляет Маркс, - принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица, и этот прибавочный труд даёт о себе знать как в виде дани и т.п., так и в совместной работе для прославления единого начала отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа, бога»51. Маркс отмечает, что своеобразие большинства азиатских форм собственности заключается как раз в том, что «единое начало... выступает как высший собственник или единственный собственник...» в результате чего «каждый отдельный человек... на деле лишен собственности»52. Маркс прямо указывает, что особые условия ведения хозяйства, в частности необходимость проведения крупных ирригационных каналов, дорог и других общественных работ, способствовали укреплению «деспотического правительства... и его сатрапов» и могли «выработаться в целую систему, как в Мексике, особенно в Перу...»53.
Как известно, Маркс резко критиковал легковесную болтовню младогегельянцев о коммунизме и поиски в прошлом элементов грубо уравнительных и просто утопических форм коммунизма. А этим грешили не только авторы социальных утопий и молодые идеологи пролетариата, но и серьезные историки в XIX в. и отчасти начала XX в. О коммунизме в Инкском государстве писали известный американский историк У. Прескотт, англичанин К. Маркхэм, немецкий этнограф Г. Кунов, француз А. Деберль и многие другие54. Даже один из первых марксистов Латинской Америки Хосе Карлос Мариатеги в 1928 г. говорил об «инкском коммунизме» и «аграрном коммунизме» в
49 Там же. T. 19. С. 120.
50 Там же. T. 19. С. 119-120, 400-421. См. также предисловие ко второму русскому изданию 1882 года «Манифеста Коммунистической партии» (Там же. С. 305).
51 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. С. 464. «Экономические рукописи» были впервые опубликованы в Москве на русском и немецком языках в 1939 г.
52 Там же. С. 463.
53 Там же. С. 464.
54 Prescott W. History of Conquest of Peru. 1847. Vols. I—II; Markham C. Cusco and Lima (1858); Cunow H. Die soziale Verfassung des Inkareiches (1895); А. Деберль. История Южной Америки. СПб., 1899 и др.
685
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
древнем Перу, хотя тут же уточнял, что «действительно, инкский строй был теократическим и деспотичным»55.
Замечания и оценки Маркса о сущности древних обществ Америки проложили путь для более детальных и объективных исследований социальных отношений в доколумбовых государственных образованиях, ничего общего не имевших с коммунизмом56. Отметим также тот факт, что после 1939 г. в мировой латиноамериканистике никто не квалифицировал общественный строй инков как социалистический или коммунистический. Так, известный перуанский консервативный историк Хосе де ла Рива Агуэро (1855-1944) в одной из своих последних работ высмеял «представления о инкском обществе как об коммунистическом рае, как об этом постоянно пишут в иностранных журналах недоучки историки или просто фантазеры... сравнивающие колхозы сегодняшней Советской России с Таунтинсуйю»57.
«Европоцентрист» Маркс тем не менее четко указывает в своих главных работах на важную роль Америки в становлении и развитии капитализма, в создании мирового рынка. «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих - такова утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы суть главные моменты первоначального накопления... Различные моменты первоначального накопления распределяются исторически более или менее последовательно между различными странами, а именно между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией»58.
В «Манифесте Коммунистической партии» (1848) Маркс и Энгельс особо подчеркивают, что «крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки»59 (подчеркнуто мною. Капитализм вовлекает в свою орбиту и более низшие формы рабского и крепостнического труда, превращая продукты этого производства в товары для продажи на мировом рынке. «Так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т.д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда».60 В «Капитале» Маркс указывает прямо на страны Южной Америки как на объект
55 Мариатеги X.К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963. С. 93, 119.
56 См.: Valcarcel G. Peru: Mural de un pueblo. Apuntes marxictas sobre el Peru prehispanico. Lima, 1965; Martin L. The Kingdom of the Sun. N. Y, 1974; Зубрицкий Ю.А. Инки - кечуа: Основные этапы истории народа. М., 1975; Кузъмищев В.А. У истоков общественной мысли Перу: Гарсиласо и его история инков. М., 1979; История Перу с древнейших времен до конца XX века / Отв. редакторы Янчук И.И., Созина С.А. М., 2000.
57 Riva-Agiiero Jose de la. Afirmacion del Peru. 1960. T. I. P. 126, 132 (Цит. no: Valcarcel G. Op. cit. P. 393. Правда, на исходе перестройки нашелся отечественный историк, снова попытавшийся сравнивать несравнимые регионы, страны и эпохи с применением псевдонаучных, но широко используемых агитпропных терминов типа «тоталитаризм», «империя», «неконку-рентоспособность» (в частности, инков и Советского Союза) (см.: Берёзкин Ю.Е. Инки: Исторический опыт империи. М., 1991. Глава VI).
58 Маркс К. Капитал: К критике политической экономии. Т. 1, кн. 1. Процесс производства капитала. М., 1978. С. 760-761.
59 Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв.: в 3-х т. М., 1979. Т. 1. С. 108.
686 60 Там же. С. 247.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
грабежа молодого капитализма Европы: «Обращение с туземцами было, конечно, всего ужаснее на плантациях, предназначенных, как, например, в Вест-Индии, исключительно для экспортной торговли, а также в обречении на разграбление богатых и густонаселенных стран, как Мексика и Ост-Индия»61.
Уместно обратить внимание и на замечание Маркса о целенаправленной политике европейских стран, ведущей к уничтожению зачатков промышленности в колониях и зависимых странах: «Европейские страны... насильственно искореняли всякую промышленность в зависимых от них соседних странах, как, например, была истреблена англичанами шерстяная мануфактура в Ирландии»62. А разве не тоже самое делали Испания в колониях Америки и Англия в отношении независимых латиноамериканских стран? Мало того, Маркс отметил, что «прямое рабство, рабство чернокожих в Суринаме, Бразилии, в южных областях Северной Америки... является такой же основой современной промышленности, как машины, кредит и т.д. Без рабства нет хлопка, без хлопка нет современной промышленности. Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля - необходимое условие крупной машинной промышленности... Таким образом, рабство - это экономическая категория огромного значения... Современные народы сумели лишь замаскировать рабство у самих себя и ввести его открыто в Новом Свете»63.
Произведения Маркса в целом - это глубокий кладезь знаний об истории мира и проницательных теоретических выводов, основанных на разработанном им методе материалистического понимания истории. Естественно, что его взгляды на те или иные исторические события, в том числе касающиеся Латинской Америки, претерпевали определенные изменения. Важно, однако, брать марксово наследие в целом, в полном объеме, в развитии, а не вырывать разрозненные фрагменты. Именно такой подход дает объективное представление о значимости работ Маркса для объяснения исторического своеобразия латиноамериканского региона. Естественно, что история XIX века немыслима без оценки интеллектуального вклада Маркса. «Капитал», как энциклопедия становления и развития капитализма, не может быть обойден молчанием ни одним серьезным исследователем истории периферийного капитализма в Латинской Америке. «Немецкая идеология», «Манифест Коммунистической партии», «Революционная Испания», «18 брюмера Луи Бонапарта», как и многие другие работы основоположника марксизма глубоко и с пользой изучаются обществоведами Латинской Америки и в наше время.
61 Там же. С. 113.
62 Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 767.
63 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 408.
687
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ИСПАНИЯ	Глава 3
И ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ (испанская историография и общественная мысль)1
После окончания войны за независимость 1810-1826 гг. процесс признания Испанией латиноамериканских государств растянулся до конца XIX в. Первый договор о дружбе и мире был подписан между Испанией и Мексикой в 1836 г. В последующие шесть десятилетий были установлены двухсторонние дипломатические отношения с Эквадором (1840), Чили (1844), Венесуэлой (1845), Боливией (1847), Коста-Рикой и Никарагуа (1850), Доминиканской Республикой (1855), Гватемалой и Аргентиной (1863), Перу и Сальвадором (1865), Уругваем (1870), Парагваем (1880), Колумбией (1881), Гондурасом (1894)2.
Этот факт дал повод некоторым испанским исследователям утверждать о слабых контактах и отношениях между бывшей метрополией и испаноговорящими странами Латинской Америки на протяжении XIX в. Однако в последнее время специалисты по изучению международных отношений пришли к выводу, что предметом их исследования должны быть не только дипломатические связи, но, прежде всего, связи между отдельными личностями, народами, обществами по обе стороны Атлантики, возникавшие, как правило, на уровне культурных отношений (в сфере науки, литературы, искусства)3.
При таком подходе проблема отношений между Испанией и испаноговорящим миром Латинской Америки на протяжении XIX в. приобретают определенную сложность. Анализ существующих документальных источников, в частности прессы XIX в., таких ее изданий: как «Revista de Espana, de Indias у del Extranjero» (1845-1848); Revista espanola de ambos mundos» (1853-1855); «La America. Cronica hispano-americana» (1857-1874; 1879-1886); «Е1 Museo Universal» (1857-1869); «La Revista hispano-americana» (1864-1867); «La Ilustracion Espanola у Americana» (1868-1921); «Е1 Correo de Espana» (1870— 1872); «La Revista hispano-americana» (1881-1882); «La Union Iberoamericana» (1886-1926); «Е1 Centenario» (1892-1894) - дает право утверждать, что контакты и связи между различными социальными группами испанского и латино
1 Автор главы Леонсио Лопес-Окон Кабрера - директор Института истории Высшего совета научных исследований (Мадрид).
2 Becker J. La Independencia de America. Su reconocimiento por Espana. Madrid, 1922; Castel J. El restablecimiento de las relaciones entre Espana у las republicas hispanoamericanas (1836-1894). Madrid, 1955.
3 Rama C.M. Historia de las relaciones culturales entre Espana у la America Latina. Siglo XIX. Мёх1со,1982; Sepulveda Munoz I. El sueno de la Madre Patria: Hispanoamericanismo у nacionalismo. Madrid, 2005. FreymondJ.F. Recontres de cultures et relations intemationales H Relations Internationales. 1980. N 24. P. 402; Nino Rodriguez A. L’expansion culturelle espanole en Amerique hispanique 688	(1898-1936) // Relations Intemationales. 1987. N 50. P. 197-213.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
американских обществ были намного значительными и существенными, чем считалось ранее, приобретая особую интенсивность в определенные исторические периоды. Это было, например, в период агрессии, развязанной Испанией в отношении некоторых стран Латинской Америки в годы возникновения паниспанизма (1853-1866)4, в период правления Альфонсо XII (1879-1886) и особенно в годы празднования 400-столетия открытия Америки (1892).
Таким образом, начиная со второй половины XIX в. определенные социальные круги испанского общества, признав новые существующие реалии, возникшие в процессе эмансипации, стремились установить более тесные контакты с испаноговорящим миром, возникшим в Латинской Америке, изучать историю этого континента, уделяя особое внимание исследованию наиболее важных проблем колониального периода.
В 1824-1900 гг. возникла определенная внутренняя связь между политическим испано-американизмом и научным американизмом. Под политическим испано-американизмом подразумевается вся совокупность инициатив, исходивших как от государственных кругов, так и от зарождающегося гражданского общества, и направленных на пропаганду идеи единства между субъектами предполагаемого ибероамериканского сообщества (социума) и установление политических и культурных отношений между Испанией и странами Латинской Америки. Под научным американизмом подразумевается интерес к изучению как современной политической, экономической, социальной истории, так и доколумбовой и колониальной истории стран Латинской Америки. В работе предпринята попытка выделить основные этапы становлении политического испано-американизма и научного американизма в испанской историографии. После начального периода официального охлаждения последовал этап относительной нормализации дипломатических отношений, когда находившаяся у власти партия модерадос (1844-1854) подписала пять двусторонних дипломатических отношений со странами Латинской Америки. В 1854 г. начался второй этап, характеризовавшийся интенсификацией отношений, связанных с идеей паниспанизма, отдающей духом романтизма; за ним последовал период охлаждения, вызванный экспансионистскими устремлениями (агрессивным паниспанизмом) Испании в отношении некоторых стран Латинской Америки (Мексики, Санто-Доминго, Чили, Перу). После окончания Десятилетней войны на Кубе (1868-1878) были установлены дипломатические отношения между Испанией и группой латиноамериканских стран, начался период развернутого диалога между испаноговорящим иберийским миром и становления научного американизма.
ОХЛАЖДЕНИЕ ИСПАНО-АМЕРИКАНСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ГОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ
НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА В ИСПАНИИ
События национально-освободительной борьбы континентальных испанских владений 1810-1826 гг. не нашли столь широкого отклика в испанском обществе того периода по сравнению, скажем, с событиями конца XIX в., когда
4 Aken M.J. van. Pan-Hispanism: Its origin and development to 1866. Berkeley; Los Angeles, 1959.
689
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Испания потеряла Кубу, Пуэрто-Рико и Филиппины5. Об этом свидетельствуют мемуарная литература, дневники, воспоминания хроники, газеты6. Испанская монархия вынуждена была свыкнуться с мыслью о потере огромного американского континента и существенных материальных ресурсов и искать пути укрепления национального рынка путем развития национальной, в частности текстильной, промышленности7.
В годы второй буржуазной революции 1820-1823 гг. либеральные испанские деятели пытались положить конец освободительному процессу в испанских колониях, прибегая как к дипломатии, так и переговорам с лидерами освободительного движения, как это было, например, в случае с ученым из Новой Гранады Франсиско Антонио Сеа8. Восстановленный в 1823 г. при поддержке Священного союза монархический режим Фердинанда VII спровоцировал эмиграцию из страны испанских либеральных прогрессивных деятелей в европейские страны, например в Англию. В годы так называемого «мрачного десятилетия» (1823-1833) многие из них оказали огромную помощь в развитии и становлении латиноамериканских государств.
Одним из прогрессивных испанских деятелей, вынужденных покинуть Испанию в этот период, был писатель, журналист, просветитель Хосе Хоакин де Мора (1783-1864). В эмиграции (Лондон) он активно сотрудничал с издательством Акермана, распространявшим в странах Латинской Америки своего рода учебники по различным научным дисциплинам и предметам. В годы своего пребывания в Лондоне9 Х.Х. де Мора был редактором «Museo Universal de Ciencias у Artes» (1824-1826) и «Correo Literario у Politico de Londres» - изданий, специально предназначавшихся для латиноамериканской публики. В Англии он установил тесные контакты со многими латиноамериканскими либеральными деятелями и политиками: с аргентинцем Б. Ри-вадавией, венесуэльским поэтом, филологом и просветителем Андресом Бельо, гуайякильским поэтом Хосе Хоакином де Ольмедо и др.
По просьбе Ривадавии, ставшего президентом Аргентины в феврале 1826 г., Х.Х. де Мора принял участие в создании новой системы образования в стране, проповедуя утилитаризм английского философа Дж. Бентама, труды которого он вместе с Ривадавией перевел на испанский язык. В Буэнос-Айресе он возглавил «Cronica Politica у Literaria» и «Е1 Conciliador».
После падения правительства Б. Ривадавии Х.Х. де Мора жил в различных странах Латинской Америки10. В 1828-1831 гг. обосновался в Чили, где создал Лисео де Чили, либеральный журнал «Е1 Mercurio Chileno», на страницах которого публиковались статьи по науке и культуре; принял участие в разработке чилийской Конституции 1828 г., которая, хотя и имела недолгий
5 Pan-Montojo J. Mas se perdio en Cuba: Espana, 1898 у la crisis de fin del siglo. Madrid, 2006.
6 Fernandez Almagro M. La emancipacion de America у su reflejo en la conciencia espanola. Madrid, 1957.
7 Prados de la Escosura L. De imperio a la nacion: crecimiento у atraso economico en Espana (1780-1930). Madrid, 1988.
8 Navas Sierra J.A. Utopia у atopia de la hispanidad: el proyecto de confederacion hispanica de Francisco Antonio Zea. Madrid, 2000.
9 Llorens V. Liberates у romanticos. Una emigracion espanola en Inglaterra, 1823-1834. Madrid, 1968.
690	10 Monguid L. Don Jose Joaquin de Mora у el Peru del Ochocientos. Madrid, 1967.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
срок действия, оказала огромное влияние на формирование основ чилийской государственности.
В 1831-1834 гг. Х.Х. де Мора переехал в Перу, где создал Литературное общество («Атенео»); в 1834-1837 гг. жил в Боливии, активно сотрудничая с либеральным генералом А. де Санта-Крусом (1792-1865), одним из создателей Перуано-боливийской конфедерации 1836-1839. Литературная деятельность Моры оказала огромное влияние на становлении романтизма в странах Латинской Америки.
По возвращении в Европу Х.Х. де Мора в качестве консула защищал интересы Боливии в Лондоне и Мадриде. В последние годы жизни занялся журналистикой, освещая различные проблемы латиноамериканской действительности в таких печатных органах, как «Revista espanola de ambos mundos»11 и особенно в «La America», главном органе испанской прессы, возглавившей в 50-е годы начавшийся диалог между латиноамериканским миром и Испанией12. На страницах этого издания Мора публиковал статьи о политической обстановке в США накануне Гражданской войны 1861-1865 гг., о роли гуано в экономической жизни Перу, работы, посвященные различным аспектам политической жизни латиноамериканских стран (Чили, Аргентины, Боливии, Перу)13. В течение 1861 г. при его содействии были опубликованы исторические труды другого испанского либерального деятеля, историка и медика Себастьяна Лоренте, сыгравшего выдающуюся роль в формировании новой системы образования в Перу в середине XIX в.
Другим действующим субъектом, оказавшим существенное значение на становление диалога между Латинской Америкой и Испанией в постколониальный период, были испанцы - так называемые пенинсуларес, осевшие в странах Латинской Америки. Считается, что накануне освободительной борьбы на латиноамериканском континенте проживало около 300 тыс. испанцев европейского происхождения. Многие из них остались на континенте, принимая участие в заговорах против латиноамериканских республик с целью дестабилизации политической обстановки в этом районе. В Мексике их реакционная деятельность послужила поводом для издания закона об изгнании испанцев европейского происхождения из страны14.
Другие испанцы активно сотрудничали с новыми режимами, возникшими после войны и смогли интегрироваться в новое латиноамериканское сооб
11 В первом номере этого издания (1853 г.) Х.Х. де Мора опубликовал свою статью «О ситуации в южноамериканских республиках».
12 Lopez-Ocon L. Biografia de «La America». Una cronica hispano-americana del liberalismo democratico espanol (1857-1886). Madrid, 1987. Первый номер журнала, выходившего два раза в месяц, появился 8 марта 1857 г.
13 Mora J.J. de. Inglaterra у los Estados Unidos de America // America: Cronica hispano-americana. Madrid, 1861. Vol. IV, N 23; Idem. Espana у los Estados del Rio de la Plata // Ibid. 1861. Vol. V, N 2; Idem. Los aranceles de los Estados Unidos // Ibid. 1861. Vol. V, N 3; Idem. El Arancel de la Confederation Argentina // Ibid. 1861.Vol. V, N 4; Idem. Bolivia // Ibid. 1861. Vol. V, N 24; Idem. El Peru // Ibid. 1862. Vol. VI, N. 13; Idem. El Codigo civil de Chile // Ibid. 1862. Vol. VI, N 19; etc.
14 Sims H.D. La expulsion de los espanoles de Mexico (1821-1828). Mexico, 1974; Ruiz de Cordejuela Urquijo J. La expulsion de los espanoles de Mexico у su destino incierto, 1821-1836. Sevilla; Madrid, 2006.
691
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
щество. В качестве примера может служить деятельность испанского минералога и химика Андреса Мануэля дель Рио (1764-1849). Получив солидное научное образование во Франции, Германии и Англии, в 1794-1795 гг. он стал преподавателем Королевской горной семинарии Мехико. Здесь он создал свой труд «Основы ориктогнозии». А. де Гумбольдт - его коллега по горным колледжам Фрейберга и Шемница, высоко оценил этот труд, назвав его «самым лучшим в области минералогии в испанской литературе»15. Эта работа весьма широко использовалась в качестве пособия в научных учреждениях латиноамериканских стран в первые десятилетия XIX в., в частности в Чили. В последние годы существования испанского колониального режима дель Рио посвятил свою деятельность проблемам минералогии Мексики16.
В 1820 г. А.М. дель Рио был избран депутатом в испанские кортесы от Мексики, отказавшись от различных постов, предложенных ему испанскими властями, и выступил в защиту независимости вице-королевства Новая Испания. В 1829 г. после издания декрета об изгнании испанцев европейского происхождения он выехал в США, где прожил шесть лет. Был избран членом Геологического общества Пенсильвании.
В 1835 г. вернулся в Мексику и до конца жизни преподавал на кафедре минералогии и геологии Королевского национального горного колледжа, правопреемника бывшей Королевской горной семинарии.
После окончания войны 1810-1826 гг. и создания независимых государств в Латинской Америке Испания стремилась прежде всего решить свои внутренние проблемы и любым способом сохранить за собой оставшиеся от огромнейшей колониальной империи территории в Латинской Америке -Кубу и Пуэрто-Рико. Тем не менее сразу же после окончания Войны за независимость была предпринята попытка осмыслить этот исторический факт и оставить будущим поколениям свидетельства очевидца падения великой колониальной испанской империи. Речь идет о трехтомном труде испанского политического консервативного деятеля Мариано Торренте «История испаноамериканской революции», опубликованная в 1829-1830 гг.17
В 1820-е годы, живя в Англии, М. Торренте тесно сотрудничал с испанским послом в Лондоне герцогом де Сан-Карлосом, осуществляя шпионскую деятельность в пользу Испании. Ему удалось установить дружеские отношения со многими лидерами освободительного движения, в частности мексиканцем А. де Итурбиде, аргентинцем X. де Сан-Мартином, перуанцем Рива де Агуэро, получая от них ценную и обширную информацию о политических и военных событиях на латиноамериканском континенте. Это позволило ему впоследствии воссоздать масштабную картину освободительного процесса, начавшегося в континентальных владениях Испании в Новом Свете.
Работа Мариано Торренте стала первым трудом, в котором была предпринята попытка дать обобщающий анализ причин, основных этапов развития и последствий национально-освободительной борьбы испанских кон
15 Humboldt A de. Ensayo politico sobre el reino de la Nueva Espana. Mexico, 1991. P. 81.
16 Rubinovich R. Estudio introductorio de Andres Manuel del Rio, Elementos de Orictognosia, 1795— 1805. Mexico, 1992; Lopez-Ocon L. Breve historia de la ciencia espanola. Madrid, 2003. P. 232-233.
692	17 Torrente M. Historia de la Revolucion hispano-americana. Madrid, 1829-1830. Vols. 1-3.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
тинентальных колоний в Америке. В работе дан анализ политической и социальной обстановки, сложившейся на континенте в конце XVIII в., описаны главные военные события в период с 1809 по 1829 г. на всей территории континента. Обзор исторических и военных событий изложен в хронологическом порядке. В труде присутствует статистический материал и карты военных сражений, происходивших главным образом на территории Мексики и Перу.
Являясь сторонником испанского абсолютизма, автор осуждает в целом позиции латиноамериканских стран, ставших на путь борьбы за независимость. Он как бы стремится убедить латиноамериканские страны в ненужности и бесполезности свершившегося уже процесса эмансипации. В доказательство своего тезиса он приводит в заключении статистические данные о блестящем состоянии экономики в колониях (Куба, Пуэрто-Рико, Филиппины), не принявших участия в освободительном процессе, которое резко контрастирует с тяжелой финансовой ситуацией, сложившейся в новых независимых латиноамериканских республиках.
На протяжении всей работы автор приводит свои рассуждения по различным проблемам: о роли прогрессивных идей конца XVIII - начала XIX в., оказавших существенное влияние на последующее развитие событий как в колониях, так и в метрополии; анализирует деятельность испанской колониальной администрации, высказывает свое негативное отношение к Войне за независимость. В труде также присутствуют данные о социально-экономическом, политическом и культурном положении в бывших континентальных владениях Испании, дается оценка политических размежеваний, возникших внутри латиноамериканского общества, исследуется положение латиноамериканских республик после завоевания ими независимости. Автор, безусловно, положительно оценивает роль испанского колониального господства (в экономическом, политическом, социальном и культурном плане) в Америке, отмечая при этом экономическую важность для Испании этих территориальных владений18.
В 1834-1840 гг. М. Торренте жил на Кубе, работая в качестве главного администратора морской налоговой службы острова. Здесь он в 1835 г. издавал газету «Revista general del la economia politica». В 1853 г. в Англии вышла его работа «Записки о рабстве на острове Куба»19.
Одновременно М. Торренте не переставал интересоваться событиями, происходившими в странах Латинской Америки. Переиздал карты провинции Венесуэлы и королевств Санта-Фе, Новой Испании, включив их впоследствии в новое издание своего труда по истории революции.
В эти годы Куба и в меньшей степени Пуэрто-Рико являлись важными пунктами, откуда можно было наблюдать за процессами, происходившими в латиноамериканских странах. Гавана стала не только главным центром, через который осуществлялись торговые и культурные связи с Испанией и другими странами, но и местом сосредоточения новых идей, научных знаний, культуры.
18 Ibid. Vol. l.P. 13-45.
19 Torrente M. Memoria sobre la esclavitud en la isla de Cuba. L., 1853.
693
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Большую роль в деле укрепления научных и культурных связей между Испанией и латиноамериканским миром в эти годы сыграл в этот период испанский натуралист, ученый, экономист, социолог, политический деятель, историк Рамон де ла Сагра (1798-1871)* 20.
В 1823 г. Р. де ла Сагра прибыл на Кубу и работал преподавателем на кафедре естественной истории и ботаники при Ботаническом саде Гаваны (1824-1832). В 1827 г. был назначен его директором21. Содействовал развитию ботанической науки на Кубе и применению прикладных наук в сельском хозяйстве и промышленности острова. Во время пребывания на посту директора Ботанического сада Гаваны собрал большую коллекцию растений и семян для по-
--------------------------------- следующего их распространения в
РАМОН ДЕ ЛА САГРА	Испании. В 1829 г. создал Агрономи-
 ческий институт, который стал экспериментальной базой для выведения новых культур и школой для формирования новых кадров агрономов. В 1827-1836 гг. издал 36 томов «Анналов о науках, сельском хозяйстве, торговле и искусстве» (с 1831 г. - «Анналы по сельскому хозяйству и аграрной промышленности»)22.
В 1831 г. была опубликована его работа «Экономическая, политическая и статистическая история Кубы»23, а в 1833 г. «Списки погибших от желтой лихорадки в Гаване и ее окрестностях»24. В 1834 г. за использование в научных разработках статистических методов исследования был удостоен медали Французского общества Всемирной статистики.
В 1835 г. посетил США, впоследствии опубликовав свои впечатления об этой поездке в работе «Пять месяцев в Соединенных Штатах Америки»25. Затем посетил различные страны Европы - Бельгию, Голландию, Германию, Францию. Во Франции он увлекся идеями французского утопического соци-
ализма.
20 Gonzalez Lopez Е. Un gran solitario: Don Ramon de la Sagra. Naturalista. historiador, sociologo у economista. La Coruna, 1983.
21 Puig-Samper M.A., Valero M. Historia del Jardin Botanico de la Habana. Aranjuez, 2000.
22 Anales de Ciencias, Agricultura, Comercio у Artes.La Habana, 1827-1836. Vols. 1-36.
23 Sagra R.de la. Historia economica, politica у estadistica de la isla de Cuba. La Habana, 1831.
24 Sagra R. de la. Tablas necrologicas del colera morbo en la Habana у sus arrabales. La Habana. 1833.
25 Sagra R. de la. Cinco meses en los Estados Unidos de America del Norte // Diario del Viaje. P., 694	1836.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
В течение 1832-1861 гг. в Париже был опубликован его монументальный труд - 14-томная «Физическая, политическая и естественная история острова Куба»26 27.
Живя в Париже, Р. де ла Сагра активно сотрудничал в 1854-1858 гг. с издававшейся там позитивистской газетой «Е1 Есо Hispano-Americano», способствуя таким образом популяризации испанской науки в Европе и становлению научных связей между Европой и Америкой. В частности, он приветствовал участие латиноамериканских стран в Международной выставке 1855 г. в Париже.
ПРОБЛЕМЫ ПАНИСПАНИЗМА И РАЗРЫВ ИБЕРО-АМЕРИКАНСКОГО ДИАЛОГА (1854-1878)
Модернизация всех сторон жизни испанского общества в экономической, социальной, политической, культурной сферах в 50-х годах XIX в., развитие национального рынка свидетельствовали об ускоренном развитии КаПИТаЛИС-^27 тических отношении .
Представители торговой и агроэкспортной буржуазии искали новые рынки сбыта на латиноамериканском континенте. Начавшие выходить в этот период различные периодические издания - «Revista espanola de ambos mundos» (1853), «La America. Cronica hispano-americana» (1857), «Е1 Museo Universal» (1857) и др. - стали главными печатными органами представителей испанской элиты и буржуазных средних слоев испанского общества эпохи Изабеллы II. Они сыграли важную роль в деле становления диалога между Испанией и странами Латинской Америки. В то же время благодаря ряду реформ административного и образовательного характера укреплялись основы либерального государства, росло национальное самосознание. Все это нашло отражение и в зарождающейся испанской историографии.
В 1852 г. Королевская академия истории выступила с инициативой проведения конкурса на тему о том, какую роль сыграли завоевание и колонизация Южной Америки в исторической судьбе самой Испании28. Из множества работ, представленных на конкурс, победил доклад испанского экономиста, сторонника свободной торговли Хосе Ариаса Миранды «Историко-критический анализ влияния, которое оказало колониальное господство Испании в Америке на население, промышленность, сельское хозяйство и торговлю самой метрополии»29. Автор преследовал определенную цель - доказать, что процесс колонизация американских территорий имел для Испании более негативные последствия, чем для ее колоний. Испанские либеральные деятели
26Sagra R. de la. Historia fisica, politica у natural de la isla de Cuba. P. 1832-1861. Vols. 1-14.
27Duran de la Rua N. La Union Liberal у la modemizacion de la Espana Isabelina. Una convivencia frustrada, 1854-1868. Madrid, 1979; Tortella Casares G. Los origenes del capitalismo en Espana. Banca, industria у ferrocarriles en el siglo XIX. Madrid, 1975.
^Cirujano Marin P., Elorriaga T, Perez Garzon J.S. Historiografia у nacionalismo espanol (1854— 1868). Madrid, 1985.
29 Arias Miranda J. Examen critico-historico del influjo que tuvo en el comercio, industria у poblacion de Espana su dominacion en America. Madrid, 1854; Lopez-Ocon L. Biografia de «La America». P. 85-87.	695
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
пытались опровергнуть основные постулаты имевшей тогда широкое хождение «Черной легенды», которая стала главным препятствием на пути укрепления и развития связей со странами Латинской Америки.
Консолидация и укрепление национального государства подтолкнула буржуазную испанскую элиту, пытавшуюся восстановить прежнее величие Испании, к осуществлению ряда военных агрессий в Средиземном море, на крайнем юго-востоке Азии, и особенно в странах Латинской Америки. В 1858 г. Испания вместе с Францией осуществила интервенцию в Кочин-чину; в 1860 г. - в Марокко; в 1861-1865 гг. восстановила свое господство в Санто-Доминго; в 1862 г. участвовала вместе с Англией и Францией в интервенции против Мексики; в 1862 г. направила военно-морскую эскадру в район Тихого океана с целью создания еще одной военной базы (наряду с уже существовавшей там с 1845 г. в Монтевидео)30.
В эти годы возникло политико-культурное движение паниспанизма, одно из разновидностей тех «панизмов», которое было характерно для исторического развития Европы в эпоху становления и консолидации национальных государств в период прокатившихся там демократических революций 1848 г.
Идеология паниспанизма особенно ярко проявилась в годы правления лидера партии «Либеральный союз» О' Доннеля (1858-1863). Политические и общественные деятели Испании, торговая буржуазия выступали за расширение испанского присутствия на американском рынке и укрепление торговых отношений со странами Латинской Америки, распространение культурного влияния на испаноговорящий мир. Одновременно представители испанского паниспанизма пытались воспрепятствовать растущему экспансионизму США в этом районе мира и восстановить свое политическое лидерство, разрабатывали планы создания испано-американской конфедерации31.
Сложное и противоречивое движение паниспанизма нашло определенное понимание и поддержку среди правительств некоторых стран Латинской Америки32, обеспокоенных растущими экспансионистскими устремлениями США. Особую активность там проявляли деятели так называемой партии «Молодая Америка», действовавшей в годы администрации президента Пирса (1853-1857)33.
В планы этой партии входило установление прямых связей между западной и восточной частями Северной Америки через Центральную Америку. Впервые в истории Латинской Америки США, заинтересованные в аннексии Кубы, отделения Панамы от Колумбии, захвате Никарагуа и Галапагосских островов, для многих латиноамериканских либералов предстали как мощная империалистическая держава. В противовес этим устремлениям они пыта
30 Federico R. de. Admision de Espana entre las potencias de primer orden П La America. Madrid, 1860. Vol. IV. N12. P. 2.
31 Lopez-Ocon L. Estudio untroductrio a Joaquin de Avendano:Imagen del Ecuador.Economia у sociedad vistas por un viajero del siglo XIX. Quito, 1985. P. 11-50; Idem. Biografia de «La America».
32Aken M.J. van. Op. cit. P. 72-79.
33 Portell Vila H. Historia de Cuba en sus relaciones con los Estados Unidos у Espana. Vols. I—II. 696 Miami, 1969. V. II. P. 21.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
лись возродить инициативы С. Боливара по созданию Союза пяти центральноамериканских стран и объединения стран Андского региона34.
Эти объединительные устремления латиноамериканских стран были поддержаны испанскими дипломатами. Широкое распространение в тот период получили расистско-романтические идеи, изложенные французским социологом и писателем, одним из основоположников расизма и расово-антропологической школы в социологии Ж.Ф. де Гобино (1816-1882) в работе «Исследование о неравенстве человеческих рас», опубликованной в Париже в1853-1855 гг. В ней автор пытался доказать существование расовой неприязни в Новом Свете, выражавшейся в постоянном противостоянии между латинской и англосаксонской нациями35. Для паниспанистов только возврат к испанской солидарности мог бы «предотвратить уничтожение испанской расы англосаксонской».
Несомненно, именно феномен национализма служил идеологической основой для осуществления нереалистичной и амбициозной экспансионистской внешней политики в 1858-1863 гг., вдохновлявшей движение паниспанизма. Тем не менее, несмотря на появление в последние годы ряда работ по этой проблеме, главные, определяющие элементы этого национализма ещё недостаточно изучены36. Так, национализм, характерный для периода нахождения у власти «Либерального союза» и выразившийся в развязывании военных интервенций, начатых экспедицией в Кочинчину в 1858 г. и завершившихся бомбардировкой Кальяо в 1866 г., рассматривается как «ретроспективный» (обращенный в прошлое), поскольку никаким образом не увязывался с проектами будущих испано-американских отношений и основывался на попытках возродить былое военное могущество Испании, Испании XVI в., с тем, чтобы обеспечить политический «статус-кво»37. Однако внимательное чтение документальных материалов той эпохи позволяет прийти к выводу, что этот национализм помимо элементов, обращенных в прошлое (ретроспекти-вос), имел также много элементов «проэктивос», т.е. обращенных в будущее, направленных на создание новых основ взаимоотношений между Испанией и Латинской Америкой38.
Этот симбиоз новых и старых элементов (ретроспективос и проэктивос) сформировал так называемый «интегральный» национализм, оправдывавший империалистическую идеологию и опиравшийся на широкий спектр экономических, политических и этических аргументов. Эта идеология, подпитываемая экзальтированным чувством национального престижа и чрезмерной ги
34 Torres Caicedo J.MMmQn. entre las cinco republicas centroamericanas // La America. Madrid, 1859.VO1. III. N3.
35 Эти идеи распространял, в частности, и доминиканец Франсиско Муньос дель Монте {Munos del Monte F. La Europa у America // La America. Madrid, 1857. Vol. I. N 14).
Alvarez Junco J. Mater dolorosa: la idea de Espana en el siglo XIX. Madrid, 2001; Sepulveda Munoz I. Op. cit. P. 30-38.
37 Jover J.M. Introduccion a «La era isabelina у el sexenio democratico (1834-1874)» // Historia de Espana fundada por Ramon Menendez Pidal. Madrid, 1981. T. XXXIV. P. 90.
38 Эти и другие составляющие элементы испанского национализма очень часто проявлялись во многих статьях, публиковавшихся в журнале «Ла Америка»: Castelar Е. Del Porvenir de nuestra raza // La America. Madrid, 1857. Vol. I, N 8; Ulloa A. Politica espanola // Ibid. Vol. I. N 16; и др.
697
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
перчувствительностью ущемленной национальной гордости, была присуща многим испанским дипломатам, работавшим в Латинской Америке в 50-х -начале 60-х годов XIX в. Так, например, испанские дипломаты, работавшие в Чили и Эквадоре, потребовали направить военную эскадру для защиты испанских интересов в этом районе, экономическая и стратегическая важность которого возросла после открытия золотых месторождений в Калифорнии и Австралии. Многие из них, в частности представитель Испании в Кито Карлос Санкирико и Айеса, считали, что к некоторым американским правительствам нельзя относиться с «осторожной терпимостью, беспристрастно, мягко, по-дружески», как это рекомендовалось в инструкциях Министерства иностранных дел. Только силовая политика и энергичные действия, присутствие капитана военного фрегата, а не дипломата были бы, по их мнению, более разумны и эффективны39.
Консул Испании в Гуаякиле Хоакин де Авенданьо в воспоминаниях о путешествии по Эквадору в 1857-1858 гг., следуя этой империалистической линии, утверждал, что «американские народы ведут себя как дети: более подчиняются чувству, чем разуму. Их недостаточно убеждать, их надо заставить почувствовать». А для этого он предлагал направить военную эскадру, чтобы, во-первых, приостановить экспансию США в Тихом океане и, во-вторых, разрушить неверное представление об Испании, сложившееся в латиноамериканских республиках, ибо они полагают, что «у нас нет торговли, промышленности, науки, искусства, литературы, дорог, каналов и, что более всего неприятно для наших соотечественников, армии и флота». Для того чтобы защитить испанскую торговлю и возродить наше «вполне естественное и справедливое влияние на эти территории», необходимо, писал он далее, «направить испанский военный флот в порты Тихоокеанского побережья, по крайней мере, в равной пропорции с флотами Англии и Франции»40.
Одновременно с подобными агрессивными устремлениями со стороны консервативного крыла испанского общества, выступавшего в защиту «национальной целостности» и «национального единства», особенно проявившихся в последние годы правления Изабеллы II, возникло новое идеологическое течение. Его представители, признавая де-факто сложившееся положение вещей на латиноамериканском континенте, стремились завязать дружественный диалог с латиноамериканскими республиками, основанный на принципах свободы торговли и демократии. С этих позиций выступал испанский политик, историк и демократ Эмилио Кастелар (1832-1899)41.Подобно Гегелю, он считал, что Америка является землей будущего. Кастелар собрал блестящую библиотеку по американской тематике и возглавил кампанию против испанской интервенции во внутренние дела Мексики42.Солидарность Э. Кастелара с
39Archivo Ministerio Asuntos exteriores. Madrid. Ecuador. Correspondencia. Legajo 1459. Despachos N 44, 45.
wAvendano J. Imagen del Ecuador: Economia у Sociedad vistas por un viajero del siglo XIX. Quito, 1985. P. 145.
41 Peralta V. Emilio Castelar у el hispanoamericanismo del siglo XIX: Elites intelectuales у modelos colectivos:mundo iberico (siglos XVI-XIX). Madrid, 2002. P. 285-304.
42 Впоследствии Педро Прунеда,его коллега по демократической партии осветил эти события 698 в своем труде: Pruneda Р. Historia de la guerra de Mexico,desde 1861 a 1867. Madrid, 1867.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
мексиканскими либералами, возглавляемыми Бенито Хуаресом, снискала ему уважение и признательность со стороны либеральной испано-мексиканской интеллигенции43. В последней трети XIX в. Кастелар стал самым популярным и востребованным европейским автором в латиноамериканских странах, особенно в Мексике. В частности, никарагуанский поэт Рубен Дарио высоко отзывался о Кастеларе, отметив, что «слава о нем долетела до самых отдаленных уголков испаноязычной Америки»44.
Другим представителем либеральной испанской мысли, с ранних лет увлекшимся изучением проблем латиноамериканской истории, был испанец кубинского происхождения Рафаэль Мария де Лабра (1841-1918). Уже с 1865 г. он неустанно и последовательно в своей парламентской (в течение многих являлся депутатом кортесов от Пуэрто-Рико и Кубы) и публицистической деятельности отстаивал и защищал интересы латиноамериканского народа. Все его многочисленные работы, посвященные латиноамериканским проблемам, такие как «Потеря Америк», «Испанцы и кубинцы после разрыва»45, были проникнуты духом солидарности с народами Латинской Америки. Мексиканский историк Родольфо Рейес назвал его «патриархом американизма в Испании»46.
Эти два течения внутри национализма эпохи Изабеллы II - агрессивное, ретроспективное (обращенное в прошлое) и проектируемое (нацеленное в будущее), толерантное в отношении возникшего в латиноамериканских странах нового политического порядка - отчетливо прослеживаются в деятельности Тихоокеанской экспедиции 1862-1866 гг.
В 1862 г. с целью осуществления этого научного мероприятия по инициативе Министерства развития была создана Тихоокеанская научная комиссия, в состав которой вошли шесть испанских ученых-натуралистов: возглавивший её отставной морской офицер и конхиолог Патрисио Мария Пас-и-Мем-биела; геолог и этномолог Фернандо Амор-и-Майор; зоологи Франсиско де Паула Мартинес-и-Саэс и Маркос Хименес де ла Эспада; ботаник Хуан Исерн-и-Батльо; антрополог Мануэль Альмагро-и-Вега; таксидермист Бартоломе Пуиг-и-Галуп и художник-фотограф Рафаэль Кастро-и-Ордоньес.
Группу испанских ученых сопровождали два военных фрегата - «Триун-фо» и «Резолюсьон». Это было первое научное мероприятие, осуществленное Испанией в эпоху Изабеллы II47. Перед членами Тихоокеанской комиссии были поставлены различные задачи. Вероятно, им были даны указания найти удобное место для создания военно-морской базы Испании на южноамериканском побережье Тихого океана. Одновременно преследовалась и другая цель - продемонстрировать мировому сообществу того времени достижения
43Hale Ch.A. Political and social ideas in Latin America, 1870-1930: The Cambridge History of Latin America.Camdridge, 1986. Vol. IV. P. 367-441.
44Dario R. Espana contemporanea. Barcelona. 1987. P. 55-57.
45Labra R.M.de. La Perdida de las Americas. Madrid, 1869; Idem. Espanoles у cubanos despues de la separacion. Madrid, 1916.
46 Union Hispano-Americana. Madrid, 1916. Ano 1. N 1.
^Miller R. Por la ciencia у la gloria nacional :1a expedicion cientifica espanola a America (1862-1866). Barcelona, 1983; Puig-Samper M.A. Cronica de una expedicion romantica al Nuevo Mundo. Madrid, 1988; Lopez-Ocon L.,Verdaguer C. La Comision Cientifica del Pacifico:de la expedicion (1862-1866) al ciberespacio (1998-2003). Madrid,2004; www.pacifico.csic.es.
699
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Испании в области науки. В связи с этим деятельность членов экспедиции была противоречивой. Их можно рассматривать как представителей реакционной националистической идеологии паниспанизма. Все они сотрудничали с испанским натуралистом, директором Национального музея естественных наук Мариано де ла Пас-Граэльсом, работавшим над теорией «акклиматизации». В то же время следует иметь в виду, что четыре испанских ученых натуралиста Мартинес, Хименес де ла Эспада, Исерн и Альмагро являлись представителями другого, либерального направления паниспанизма, строя свои отношения с латиноамериканскими учеными на принципах кооперати-визма, взаимного научного и культурного обмена48.
Участники экспедиции проделали огромную научную работу, собрав свыше 80 тыс. различных предметов американской флоры, фауны, геологии, хранящихся сейчас в различных научных учреждениях Испании. Один из них, Хименес де ла Эспада (1831-1898), всю оставшуюся жизнь посвятил изучению американской природы, культуры и истории доколумбовых цивилизаций, а также исследованию культурных и научных отношений между Испанией и ее бывшими американскими колониями. Его по праву можно назвать основоположником научного испано-американизма49. О нем мы будем говорить позднее.
Хотелось бы отметить и другой важный момент, который подчеркивал множественность и плюрализм направлений и задач, поставленных перед членами Тихоокеанской экспедиции. Речь идет о деятельности художника-фотографа Рафаэля Кастро-и-Ордоньеса (18307-1865). Его следует рассматривать не только как автора хроник-репортажей об американской действительности, но и как одного из престижных участников экспедиции, выражавшего интересы новой испанской власти, вооруженной современной наукой и технологией. В этом контексте фотографический аппарат играл довольно агрессивную роль, так как довольно точно отображал реальную действительность и направленность испанских стратегических интересов50. Так, одна из его последних фотографий (из 500 сделанных им за время экспедиции) запечатлела военный испанский отряд, захвативший острова Чин-ча, где находились богатейшие залежи гуано - ценного сырья, востребованного в то время испанскими и европейскими аграриями. Это событие спровоцировало весной 1864 г. военный конфликт между Испанией и Перу и Чили51, который, как известно, завершился спустя два года бомбардировкой Вальпараисо и Кальяо.
48Lopez-Ocon L. La Comision Cientifica del Pacifico: de la ciencia imperial a la ciencia federativa:Viajeros por el Nuevo Mundo у sus aportes a la ciencia (siglos XVIII у XIX) // Bulletin de L'Institut Fran^ais d' Etudes Andines. Lima, 2003. Vol. 32. N 3. P. 479-515.
49 Jimenez de la Espada M. (1831-1898). Tras la senda de un explorador. Madrid, 2000.
5QBadia S., Perez-Montes CM., Lopez-Ocon L. Una galena iconografica // Jimenez de la Espada M. Tras la senda de un explorador. P. 129, 130; Badia S. Las fotografias de Rafael Castro у Ordonez // Imagenes de la Comision Cientifica del Pacifico en Chile.Santiago de Chile; Madrid, 2007.
51 Все фотографии, сделанные во время Тихоокеанской экспедиции, хранятся в архивах и библиотеках Высшего совета научных исследований - CSIC.Ohh могут быть доступны в Интернете: web.www.pacifico.csic.es. См. также: Molina С., Perez-Montes С.М., Lopez-Ocon L. Catalogo de fotografias de la Comision Cientifica del Pacifico: Colleccion CSIC. Madrid. CSIC, 700	2000. CD-ROM.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
Участники Тихоокеанской экспедиции
В течение всей экспедиции, длившейся более полутора лет, Кастро, пройдя значительную часть американского континента, имел возможность запечатлеть реальные стороны латиноамериканской жизни и составить ценнейшую фотогалерею. Она, безусловно, отражает личный подход и видение фоторепортера, стремившегося показать симбиоз элементов старого, традиционного мира и новых, современных тенденций, постепенно проникавших в повседневную жизнь латиноамериканского континента. Особый интерес представляют фотографии портовых городов Латинской Америки (от Бразилии до Калифорнии), где особенно наглядно прослеживалось взаимопроникновение различных мировых культур
701
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Историческая ценность фотогалереи Кастро постоянно возрастает. Он работал в одном из лучших иллюстрированных изданий эпохи Изобел-лы II журнале «Е1 Museo Universal». Во время экспедиции он направил в Испанию более 30 хроник, подкрепленных его фоторепортажами52. Фотографии воспроизводились на дереве в виде гравюр и в течение экспедиции регулярно печатались в журнале. Эти иллюстрированные хроники представляют важный документальный материал. Р. Кастро можно по праву назвать основоположником графического репортажа в Испании. Его литературные репортажи-хроники наряду с фотографиями воссоздают образ Америки того периода, когда некоторые молодые латиноамериканские республики из-за агрессивных намерений Испании вынуждены были разорвать с ней свои отношения. На последнем этапе экспедиции в районе перуанского побережья Р. Кастро уже не мог делать фотографии из-за жесткого контроля со стороны местных властей, по стратегическим соображениям не позволивших ему сойти на берег в некоторых портах пребывания экспедиции53.
В то время как Р. Кастро-и-Ордоньес, следуя приказу адмирала Пинцона, вынужден был вернуться в Испанию, четыре участника экспедиции, заручившись согласием Министерства развития и поставив главной целью «служить отечеству и науке», продолжили путешествие по латиноамериканскому континенту, пройдя его вдоль самой широкой параллели от Тихоокеанского до Атлантического побережья (от Гуаякиля до Белема).
По возвращении в Испанию члены экспедиции приняли участие в организации выставки, на которой были продемонстрированы все собранные экспонаты. Открытая 15 мая 1866 г. в Ботаническом саду выставка вызвала необычайный интерес мадридской публики. Ее работа совпала по времени с бомбардировками Кальяо и Вальпараисо испанским флотом. Эти события, безусловно, привели к разрыву диалога между Испанией и латиноамериканскими республиками. В годы V буржуазной революции (1868-1874) испанские либералы пытались найти пути примирения, однако это оказалось невозможно ввиду нестабильной политической обстановки как в самой Испании, так и из-за начавшейся на Кубе Десятилетней войны за независимость (1868-1878).
Сосуществование двух противоположных националистических идеологий в рамках паниспанизма дает возможность объяснить как противоречивую американскую политику той эпохи в целом, так и ту, в частности, которая была реализована в рамках Тихоокеанской экспедиции 1862-1866 гг., носившую одновременно и военный, и научный характер. В итоге симбиоз двух диаметрально противоположных тенденций привел к углублению противоречий и кризису испано-американских отношений.
52 Gonzalez Pizarro J.A. Articulos de Rafael Castro у Ordoflez en « El Museo Universal» (1863— 1864): Actividades de la Comision de Naturalistas Espanoles en America // Quipu (Madrid) 1989. Vol. 6. N l.P. 109-118.
53 Castro у Ordonez R. Cartas no cientificas.Guayaquil. 1 de setiembre de 1864 // El Museo Universal. 702 Madrid, 1864. Vol. VIII. P. 399.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ИСПАНО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В ПОСЛЕДНИЕ ДВА ДЕСЯТИЛЕТИЯ XIX ВЕКА
С конца 70-х годов XIX в. отношения между Испанией и латиноамериканскими государствами переходят на качественно новый уровень. Эпоха либерализации, начавшаяся при Альфонсе XII, выразилась в подписании двухсторонних соглашений о мире и дружбе между Испанией и Перу (1879), избрании Альфонсо XII в 1883 г. в качестве арбитра в решении пограничного конфликта между Венесуэлой и Колумбией, а также создании в 1885 г. Иберо-американского союза54.
Одним из членов арбитражной комиссии был назначен уже упоминавшийся участник Тихоокеанской экспедиции Маркос Хименес де ла Эспада, ставший к тому времени членом Королевской академии истории. Он был активным сторонником созыва международных конгрессов американистов, которые стали проводиться начиная с 1875 г.55 Конгрессы собирали вокруг себя ученых различных специальностей: историков, филологов, антропологов, натуралистов. Главная задача конгрессов состояла в обмене мнениями и знаниями по проблемам, связанным с историей индейских народов Америки и ее доколумбовой историей56.
Хименес де ла Эспада принял участие в пяти международных конгрессах американистов: III (Брюссель, 1879), IV (Мадрид, 1881),VI (Турин, 1886), VII (Берлин, 1888), VIII (Париж, 1890). На III американский конгресс в качестве дара конгрессу от испанских властей он привез великолепную работу «Три сообщения о перуанских древностях»57. В предисловии к этому изданию, несколько пропитанному духом национализма, автор доказывал, что эвристические методы познания, используемые в первые десятилетия колониального периода, наиболее точно и беспристрастно отражали реальную действительность в районе Анд.
Научная активность Хименеса де ла Эспады особенно широко проявилась во время IV международного конгресса американистов в Мадриде. Он организовал две выставки: одна была посвящена американской флоре, вторая -американским древностям. Посетители последней из упоминаемых выставок смогли увидеть свыше 1,5 тыс. археологических, антропологических и этнографических экспонатов, хранящихся в мадридских музеях: от андских мумий до перуанской керамики из коллекции Археологического музея, а также разговорные словари американских индейцев, навигационные карты и схемы.
Эспада также выступил с двумя научными сообщениями, в которых поделился своими наблюдениями археологического и этнографического характера, сделанными во время пребывания в Эквадоре в декабре 1865 г.: о дворце Кальо, расположенном недалеко от Кито и сооруженном инками58, и о груст-
54Sepulveda Munoz I. Comunidad cultural e hispano-americanismo: 1885-1936. Madrid, 1994.
55 Lopez-Ocon L., Chaumel J.-P, Verde A. Los americanistas del siglo XIX: la construccion de una comunidad cientifica internacional. Madrid, Frankfurt am Main, 2005.
56 Perez de Guzman J. Congreso de Americanistas de Madrid // Boletin de la Sociedad Geografica de Madrid (Madrid), I88O.V0I. VIII. P. 123-136.
57 Jimenez de la Espada M. Tres Relaciones de Antigiiedades Peruanas. Madrid, 1879.
Jimenez de la Espada M. Description del palacio del Calio en Quito // Aetas del IV Congreso de Americanistas. Madrid, 1881.
703
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ных песнях ярави (yaravies), распеваемых крестьянами Кито в период утренних полевых работ59.
Второй важный момент деятельности Эспады в рамках подготовки к IV конгрессу американистов связан с открытием новых документальных материалов, найденных им в архиве Индий (Севилья). Среди документов были фрагменты работы иезуита Бернабе Кобо «Истории дель Нуэво-Мундо», изданные Эспадой в 1890-1895 гг.60, а также обнаруженные им в том же архиве сообщения вице-короля Толедо об инках, которые он издал в 1882 г.61
Эспаде также принадлежит заслуга в публикации четырех томов «Географических описаний Индий, касающихся вице-королевства Перу». Первый том этого издания вышел в 1881 г. в период проведения IV международного конгресса американистов, последний - в 1897 г.62.
Первый том этого издания состоит из трех частей: предисловия, сообщений и приложения. В своём объемном предисловии Эспада отметил, что географические сведения были важным документальным источником, с помощью которых Габсбургская монархии знакомилась с американской природой и культурой. В первый том вошли 12 сообщений, в которых описывались или вся территория Перу, или районы, прилегающие к Лиме. Каждое сообщение сопровождалось аннотацией, подробными историческими экскурсами и биографическими сведениями об авторах. Особый интерес, в частности, представляют его исторические справки, посвященные возникновению горного дела в Уанакавелике, и размышления о филологическом происхождении термина «кечуа». В приложение, подготовленное испанским ученым, вошёл библиографический словарь из 499 географических терминов, относящихся ко всему американскому континенту.
Предисловие Эспады к первому тому стало классическим трудом по испанской американистике в целом и по истории этнографии Анд в частности. В этом труде, как бы продолжая традиции А. де Гумбольдта и его опыт путешественника-натуралиста, он отметил важность попыток самих американцев на раннем периоде колониальной истории осветить реальности Нового Света. В частности, он подчеркнул, что «описания американской земли родились под впечатлением ее притягательной и великолепной красоты, ее разнообразного, богатого и непривычного мира, привлекательности ее народа»63.
Эта работа считается оригинальным вкладом в науку историка-натуралиста; в ней отчетливо прослеживаются уважение и симпатии автора к земле и народу Перу в период пребывания ученого в Лиме в 1863 г. Уже в его первом историографическом труде «Скандал в святом семействе»64, написанном в 1868 г., где автор разделяет иронический взгляд на некоторые стороны колониальной жизни перуанского писателя-костумбриста Рикардо Пальмы
59 Jimenez de la Espada M. Coleccion de Yaravies о melodias quitenas // Aetas del IV Congreso de Americanistas. Madrid, 1881.
6QCobo B. Historia del Nuevo Mundo. Madrid, 1890-1895.
61 Informaciones del virrey Toledo acerca de los Incas. Madrid, 1882.
62 Jimenez de la Espada M. Relaciones Geograficas de Indias. Peru. Madrid, 1881-1897. Vols. I-IV.
63 Jimenez de la Espada M. Relaciones geograficas de Indias. Peru. Madrid, 1965. Vol. I. P. 11.
64 Jimenez de la Espada M. Un Bochinche de frailes en el siglo XVII // Revista de Espana. Madrid, 704	1869. Vol. VI, N 23.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
(1833-1919), прослеживается эта симпатия к Перу. Впоследствии Эспада начал изучать перуанских хронистов, в частности Фернандо де Монтесиноса, создавая труды, в которых как бы соединились воедино история и естественные науки.
IV Международный американский конгресс 1881 г. подвигнул испанские научные круги к изучению латиноамериканской истории. В этом конгрессе от Испании приняло участие уже 360 человек, в то время как в III (Брюссель, 1879 г.) - всего 31. Благоприятная политическая ситуация способствовала возобновлению иберо-американского диалога и укреплению культурных и научных испано-американских отношений. В своем обращении к участникам IV конгресса испанский король Альфонсо XII , в частности, сказал, что «уже зарубцевались былые раны нашей истории в Америке... и сегодня наука и прогресс объединяют нас в общем стремлении трудиться на благо величия и процветания испанской расы в обоих мирах»65.
Этот союз между политическим испано-американизмом и научным американизмом, сложившийся в 1879-1883 гг., особенно отчетливо проявился в годовщину празднования 400-летней годовщины открытия Америки в 1892 г. Эта дата широко отмечалась во всем мире, вызвав оживленные дискуссии и дебаты.
Решение о подготовке празднования 400-летнего юбилея открытия Америки было принято еще в 1888 г. в период правления либерального правительства П.М. Сагасты. Среди прочих мероприятий предполагалось организовать в Мадриде выставку, на которой не только должны были быть представлены предметы культурного характера, демонстрирующие уровень развития американских обществ доколумбовой эпохи, но также показаны достижения и успехи, достигнутые латиноамериканскими странами в настоящее время. Это двойное видение отражало, прежде всего, либеральную концепцию празднования этой даты, которое должно было не только показать степень развития автохтонного населения Америки, но и продемонстрировать материальные и технические достижения стран латиноамериканского континента, который, по мнению утопического либерализма XIX в., являлся землей свободы и будущего66.
Однако пришедшее в 1890 г. к власти правительство консерваторов решило осуществлять свою программу празднования этого события. Прежде всего, оно отказалось проводить промышленную и сельскохозяйственную выставку с участием латиноамериканских стран. Таким образом, выявились два подхода к осуществлению этого мероприятия. И консерваторов, и либералов объединяло общее стремление использовать предоставленную им историей возможность для того, чтобы стимулировать испанский патриотизм и содействовать укреплению культурных связей между Испанией и Латинской Америкой, однако методы и способы осуществления этих целей виделись ими совершенно по-разному. Либералы стремились усилить новые начала в испано-американских связях, исходя из практики отношений, сложившихся
65 Congreso Internacional de Americanistas.Aetas de la cuarta reunion. Madrid, 1881. Liechtenstein, 1968. T. I. P. 38-39.
66Pike F. Hispanismo, 1898-1936: Spanish conservatives and liberals and their relations with Spanish America. Notre Dame (Indiana), 1971.
23. История Латинской Америки
705
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
в середине XIX в. Они стремились соединить воедино настоящее и будущее путем интенсификации связей и обмена знаниями в соответствии с современной культурно-политической практикой международных отношений, на основе которых в дальнейшем можно было бы создать солидную базу для дальнейшего сотрудничества и кооперации обоих миров. Консерваторы строили свою концепцию праздника, опираясь лишь на традиционные связи прошлого, определяемые единым языком и религией. Либералы пытались провести празднование совместно с португальцами и ибероамериканцами, расширяя таким образом понятия иберизма и испано-американизма, характерные для их политического мышления начиная с 1854-1856 гг. Чтение преамбул королевских декретов от 28 февраля 1888 г. и 9 января 1891 г., подписанных соответственно либералом П.М. Сагастой и консерватором А. Кановасом дель Кастильо, наглядно иллюстрируют эти две программные установки67.
И либералам, и консерваторам было присуще чувство патриотизма, подпитываемое националистической идеологией, рожденной в период становления испанского либерального государства на протяжении XIX в. Но в памятных актах празднования 400-летнего юбилея идеологические постулаты и составные части патриотизма двух ведущих политических партий Испании существенно различаются.
Сходства и разногласия проявились во время дебатов, развернувшихся в 1892 г. по вопросу о сущности и значении колониального испанского господства в американских колониях. С одной стороны, было высказано общее мнение, что в процессе колонизации были допущены ошибки со стороны испанских первооткрывателей. Но в то же время защищалась и цивилизаторская миссия испанцев, оспаривавшаяся сторонниками «Черной легенды».
Идеологические разногласия возникли и при обсуждении вопроса, кому принадлежит цивилизаторская роль в осуществлении испанской колонизации. Так, католики подчеркивали ведущую роль христианства и священнослужителей в создании колониальной системы, в то время как либералы отмечали важность частных инициатив конкистадоров в процессе колонизации, освоении и установлении контроля над американским аборигенным населением.
Эти существенные разногласия проявились также и в период проведения различных конгрессов, организованных гражданскими силами испанского общества. Разногласия идеологического характера имели место и на конгрессах, организованных католиками и либералами соответственно. Научные разногласия возникли при проведении Географического испано-португаль-ско-американского конгресса (под руководством Географического общества Мадрида), а также Педагогического испано-португальско-американского конгресса, организованного при содействии Института свободного образования, созданного в 1876 г. представителями прогрессивной либеральной интеллигенции.
Празднование 400-летнего юбилея открытия Америки не только способствовало укреплению и интенсификации отношений между научными и куль-
67Bernabeu A.S. 1892, el IV centenario del descubrimiento de America en Espana: coyuntura у 706 conmemoraciones. Madrid, 1987. Apendice documental. Documentos 1 у 2.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
турными кругами Испании, Португалии и Латинской Америки, но, прежде всего, подвигло испанских ученых к более глубокому исследованию прошлого и настоящего латиноамериканских государств, воссозданию подлинного образа Латинской Америки. Наглядным подтверждением этому стала организованная в 1892 г. испано-американская выставка, приуроченная к празднованию 400-летнего юбилея. Она проходила с 30 декабря 1892 г. по 3 февраля 1893 г. во Дворце музеев и библиотек (в настоящее время здесь расположены Национальная библиотека и Национальный археологический музей) и имела огромный успех. На ней были выставлены различные археологические, этнографические и исторические коллекции, которые демонстрировали «уровень развития первобытных американских обществ накануне открытия Нового Света» и давали представление «о состоянии их культуры на момент встречи аборигенов и конкистадоров, как португальцев, так и испанцев». Наибольший интерес представляли коллекции, присланные из Латинской Америки. Так, только Коста-Рика направила около 7 тыс. экспонатов68.
Празднование 400-летия открытия Америки способствовало публикации исторических исследований по изучению иберо-американских культурных отношений, начатых еще в годы правления Изабеллы II и в период демократического шестилетия (1868-1874).
В 1890-1893 гг. были изданы многочисленные документальные и исторические материалы, появились новые публикации позитивистского характера в таких периодических изданиях, как «Е1 Centenario», возглавляемое Хуаном Валерой (Г824-1905)69.
Одним из ярких представителей молодого поколения испанских историков, современником событий конца века, ставшим впоследствии активным сторонником установления тесных научных связей и культурных контактов между Испанией и Латинской Америкой, был Рафаэль Альтамира-и-Кре-веа (1866-1951). В 1894 г. он написал небольшой по объему историографический обзор, в котором попытался обобщить вклад испанских историков в изучение истории Латинской Америки70.
В своей работе Альтамира, в частности, подчеркнул, что празднование 400-летнего юбилея открытия Америки в 1892 г. придало новый импульс развитию испанской латиноамериканистики. В этот период, отметил Альтамира, испанские ученые основное внимание сосредоточили на публикации документального материала. Среди них он, прежде всего, выделил: 96-й том «Коллекций неизданных документов по истории Испании», в котором содержались и материалы, связанные с Колумбом и Америкой71; различные публикации, вошедшие в «Коллекцию редких и интересных книг по истории
™ Martinez L.A., Verde Casanova A. Las exposiciones americanistas espanolas en la segunda mitad del siglo XIX // Los americanistas del siglo XIX: La construccion de una comunidad cientifica internacional. Madrid; Frankfurt, 2005. P. 145-168.
b9Botrel J.-F. Juan Valera, directeur de «Е1 Centenario» (1892-1894) // Bulletin Hispanique (Madrid), 1978. T. LXXX. N 1-2. P. 71-82.
70 Altamira у Crevea. R. Bibliografia historico-espanola // Boletin de la Institucion Libre de Ensenanza (Madrid), 1894. Ano XVII. N 416. P. 348-352.
71 Colleccion de documentos ineditos para la historia de Espana. Madrid, 1892 . T. CIV.
23*
707
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Америки», в частности «История Колумба», написанная его сыном Фернандо72; труд Бернардо Варгаса Мачуки «Милиция и описание Индий»73; работа Хуана де Палафокса, епископа де ла Пуэблы «Добродетели индейца»74; изданные герцогиней М. Бервик де Альба «Автографы Кристофо-ра Колумба и бумаги об Америке»75, одна из самых, по мнению Альтамиры, важных публикаций того времени; репродукция известных Кодексов майа76, а также публикации Маркоса Хименеса де ла Эспады, на которых мы остановимся позднее.
Из работ библиографического характера, вышедших в тот период, Альтамира выделил, прежде всего, «Библиографию Колумба»77, опубликованную Академией истории. В этом груде содержался «перечень наиболее ценных и важных книг,
-------------------------------- освещавших личность Колумба и РАФАЭЛЬ АЛЬТАМИРА-И-КРЕВЕА------его путешествия, а также наиболее
-------------------------------- известные второстепенные работы»; всего упоминается 4675 трудов. Был также упомянут и труд графа С.М. де ла Виньясы «Испанская библиография языков древних народов Америки»78, премированный Национальной библиотекой. В этой работе приводятся сведения о 1188 трудах.
Из работ испанских ученых, посвященных истории Латинской Америки, Альтамира отметил труд профессора истории университета Севильи Мануэля Салеса-и-Ферре «Открытие Америки»79 и 48 конференций, осуществленных под эгидой Литературного общества Мадрида, как наглядный пример «распространения исторических знаний среди испанской публики».
По достоинству был оценен автором важный вклад М. Хименеса де ла Эспады в становлении испанской латиноамериканистики после 1892 г. В эти
72 Colon F.Historia de Colon. Madrid, 1892.
73 Vargas Machuca B. Milicia у descripcion de las Indias. Madrid, 1892.
74Palafox J. de. Virtudes del indio. Madrid, 1892.
75 Berwick у de Alba M., duqueza de. Autografos de Cristobal Colon у papeles de America. Madrid, 1892.
76Репродукция Кодексов майя, хранящихся в настоящее время в музее Америк, была осуществлена в 1892 г. X. де Диос де ла Рада-и-Дельгадо и X. Лопесом де Айялой-и-дель Иерро.
77 Bibliografia Colombina:enumeraci6n de libros у documentos concemientes a Cristobal Colon у sus viajes. Madrid, 1892.
78 Vinaza C.M., conde de la. Bibliografia espanola de las lenguas indigenas de America. Madrid, 1892.
708 79 Sales у Ferre M. El descubrimiento de America. Madrid, 1892.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
годы, отойдя от консервативных академических кругов, он продолжал заниматься латиноамериканской тематикой. В 1892 г. Эспада издал два великолепных документальных источника по истории доколумбового Перу: доклады кипукамайокс губернатору Вака де Кастро около 1542 г.80, а также перуанские документы, вошедшие в «Общую апологетическую историю Бартоломе де Лас Касаса»81; завершил публикацию приписываемой иезуиту Пабло Марони работы «Подлинные сведения об известной реке Мараньон»82. Одновременно вышли его различные статьи по археологии, географии и истории. Среди них следует упомянуть такие, как описание детали ценного текстильного предмета Кумпи-Унку, найденного в Пачакамаке83; карты района Амазонки, приписываемые падре Самуэлю Фритцу84 и многие другие85. Кроме того, Эспада принял участие в дискуссии, организованной Испанским обществом естественной истории, по поводу того, являлся ли банан автохтонным растением Америки или был завезен на этот континент из других регионов мира86.
Исследовательская и научная деятельность М.Хименеса де ла Эспады была высоко оценена правительством Перу. 5 декабря 1892 г. за большой вклад в изучение истории и географии этой страны испанский ученый был награжден «почетной золотой медалью». Эта награда может рассматриваться как символ примирения между бывшими испанскими колониями и Испанией.
В результате испано-кубинской войны 1895-1898 гг. и последовавшей затем в 1898 г. интервенции США Испания потеряла свои последние колониальные владения в этом регионе. Вследствие начавшейся с этого момента широкой испанской иммиграции на латиноамериканский континент широкое распространение среди латиноамериканских государств получил практический испано-американизм. Состоявшийся в Мадриде в 1900 г. Экономический и социальный американский конгресс констатировал, что с наступлением нового века прежние проекты испано-американского сотрудничества, имевшие место на протяжении второй половины XIX в., претерпели существенную модернизацию и получили новый импульс87. Определенные круги торговой
80 Jimenez de la Espada M. Una antigualla peruana.Discurso sobre la descendencia у gobierno de los incas // Revista Contemporanea (Madrid),!892.T. 86. P. 362-284,469-493.
Jimenez de la Espada M. Apologetica historia sumaria de fray Bartolomd de las Casas. Madrid, 1892.
82Noticias autenticas del famoso rio Maranon // Boletin de la Sociedad Geografica. (Madrid), 1891. Vols. 30, 31.
83 Jimenez de la Espada M. El Cumpi-Uncu hallado en Pachacamac: El Centenario. Madrid, 1892. N 5.
84 El тара del padre Samuel Fritz. Reproduccion del Rio Maranon grabado en 1707 // Revista general de Marina (Madrid), 1892.Vol. 31.
85 Jimenez de la Espada M. Las islas de los Galapagos у otras mas a poniente. Madrid, 1892; Idem. Primeros descubrimientos del pais de la Canela // El Centenario.Madrid,1892. T. III. P. 437-457; Idem. Los retratos del Marques D.Francisco Pizarro // Ilustracion Espanola у Americana. Madrid, 1892. Ano 36. N 31. P. 104-105; Idem. La traicion de un tuerto: Articulos relativos al descubrimiento del rio de las Amazonas por el capitan Francisco de Orellana // La Ilustracion Espanola у Americana.Madrid, 1892, 1894. Afio 36.N 31.
86 Jimenez de la Espada M. (1831-1898). Tras la senda de un explorador. P. 183-196.
87 Dugast G.A. Les idees sur I’Amerique Latine dans la presse espagnole autour de 1900. Lille, 1974.
709
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
и промышленной испанской буржуазии, а также представители городской интеллигенции стали рассматривать Латинскую Америку как естественную сферу испанского влияния и активно участвовать в процессе культурной интеграции двух иберийских миров. Некоторые авторы считают, что испано-американизм является важным составляющим звеном так называемого культурно-политического движения «регенерасьон»88, выступившего с критикой режима Реставрации, главного виновника «катастрофы 1898 г.», в результате которой Испания была вынуждена уступить США свои последние колонии в Западном полушарии - Кубу и Пуэрто-Рико.
ФРАНЦУЗСКИЙ ВЗГЛЯД НА ЛАТИНСКУЮ АМЕРИКУ (XIX ВЕК)1
Глава 4
Что было известно о Латинской Америке во Франции XIX в. и, наоборот, какие французские авторы и мыслители предоставили этим молодым латиноамериканским республикам тематику для обсуждений и размышлений, участвуя тем самым в формировании их собственной идентичности?
В начале XIX в. независимость стран Латинской Америки вызывает в Европе в целом, и во Франции в особенности, прилив интереса к этим новым формирующимся нациям. Речь идет, бесспорно, о взаимной культурной привлекательности, ибо в то время как здесь размышляют, публикуют и воспринимают, там читают, переводят и обсуждают. Кто эти французы, которые знают и размышляют о том, что происходит по другую сторону Атлантики, или эти интеллектуалы, которые в своих скорее теоретических работах также ищут там собственное место и роль, которую им надлежит сыграть? Какие образы латиноамериканских обществ возникали на страницах их трудов? Какие научные, экономические или политические соображения стояли за этим, короче говоря, как конструируется во Франции некое поле знаний «американистики» и какие историографические взаимодействия могут с ним идентифицироваться? Вот главные вопросы, которые стояли перед автором данной работы.
РАССКАЗЫ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ, ПЕРВЫЕ ИСТОЧНИКИ
Отдельные путешественники или группы людей в большом числе отправлялись на кораблях из Франции и других мест порой в поисках приключений и для того, чтобы удовлетворять свое любопытство и жажду знаний, иногда
**Mainer J.C. Un capitulo regeneracionistaiel hispanoamericanismo (1892-1923) // Ideologia у sociedad en la Espana contemporanea. Por un analisis del franquismo. Madrid, 1977.P. 149-203.
1 Автор главы Франсуаз Мартинес - научный сотрудник Центра иберийских и иберо-амери-710 канских исследований, Университет Париж Х-Нантер, Франция.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
чтобы постараться ответить на запросы своих правительств в ходе официальных миссий2.
В их исследованиях, отчетах миссий, личных, порой автобиографических заметках, рассказах или корреспонденциях показано, как и какие впечатления «путешественников XIX в.» в целом и каждого из них в отдельности формировали образы латиноамериканских стран. Они сыграли первостепенную роль в процессе складывания представлений о зарождающихся республиках.
Если учитывать всех, кто уехал из Франции, чтобы «вновь открыть» Америку, то получится огромный список, но мы попытаемся восстановить лишь вклад некоторых из них, одновременно служителей науки и некой идеи свободы.
В научных миссиях приняло участие много французских путешественников. С XVIII в. Шарль Плюмье, Луи Фейе, Шарль Мари де Ла Кондамин, Пьер Буге, аббат Курт де Ла Бланшардьер, Никола Луи де Ла Кай, Филибер де Коммерсон, Луи Годен изъездили Испанскую Америку, исследуя Антильские острова, Мексику, Перу, Амазонку или совершая путешествия вокруг Буэнос-Айреса. Эта «традиция» закрепилась и в отношении французских научных миссий XIX в. Чтобы начать с самого первого путешествия конца XVIII - начала XIX в., упомянем, прежде всего, Эмме Бонплана, попутчика Александра Гумбольдта3, часто отсутствующего в библиографиях, поскольку он оставался в тени своего известного немецкого коллеги. В 1798 г., представленные испанскому королю, они получают свидетельство на плавание в испанские колонии Америки, что давало неожиданный шанс, так как у испанской короны не так легко было получить таковое разрешение. В июле 1799 г. они прибыли в Венесуэлу. Так начинался для них пятилетний цикл работ, связанных с классификацией образцов растений и животных, барометрическими, хронометрическими, термометрическими измерениями, накоплением научных, исторических, географических и этнологических данных. В 1804 г., проведя несколько месяцев в Соединенных Штатах, Гумбольдт и Бонплан возвратились в Бордо. Плодом этой экспедиции двух ученых стал монументальный труд «Путешествие в Америку», подписанный Гумбольдтом, но под редакцией обоих ученых, первый том которого появляется в свет в 1807 г., а заключительный, 30-й, - в 1834 г.
После Гумбольдта путешественники-ученые в начале XIX в. оставили незначительные свидетельства. Действительно, политические потрясения в годы первых десятилетий века не способствовали кропотливой работе. Многие из ученых заняли позицию свидетелей или даже участников событий в колониях.
2 Мы прибегаем здесь к терминам, уже использованным по проблематике коллоквиума по этой теме, труды которого были опубликованы под названием: Hommes de science et intellectuels en Amerique latine (Joseph Farre, Fran^oise Martinez, Itamar Olivares, ed.). P., 2005.
3Для получения более подробных сведений о немецком ученом и его путешествиях в Северную и Южную Америку рекомендуем кн.: Minguet С. Alexandre de Humboldt: Historien et geographe de ГAmerique espagnole (1799-1804). P., 1997; а также многочисленные труды, которые были ему посвящены в Германии, в частности по случаю столетия со дня со дня смерти (1959) и двухсотлетия со дня рождения (1969).
711
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
В основном путешественники ограничивались Карибскими островами и Мексикой. Эти авторы, иногда сами поселенцы, как Менонвиль, или Моро де Сен-Мери, весьма внимательны к колониальным проблемам, так как лично пережили волнения на Санто-Доминго, где в 1809 г. была образована первая Доминиканская Республика с последующей реставрацией испанской власти между 1814 и 1821 гг. Их наблюдения носили не только научный, но и политический характер. Так, Мишель-Этьен Декуртильс опубликовал в 1809 г. «Путешествия одного натуралиста и его наблюдения над тремя царствами природы в некоторых французских морских портах, в Испании, на континенте Северной Америки, Сантьяго-де-Куба и в Санто-Доминго». Побывав на Карибских островах, Андре Пьер Ледру выпустил в следующем году «Путешествие на острова Тенерифе, Тринидад, Сент-Томас, Сенте-Круа и Пуэрто-Рико, осуществленное по приказу французского правительства с 30 сентября 1796 г. по 7 июня 1798 г. под руководством капитана Бодена для изучения коллекций, относящихся к естествознанию. Содержащее наблюдения над климатом, почвой, населением, сельским хозяйством, промышленностью этих островов, нравами, обычаями и торговлей их жителей». Труд содержит 30 глав по истории естествознания и других, скорее этнографических, наблюдений.
В 1813 г., Жан-Батист Леблон опубликовал «Путешествие на Антильские острова и в Южную Америку, начатое в 1767 г. и законченное в 1802 г., содержащее исторический очерк мятежей, войн и памятных фактов, автор которых был свидетелем, и многочисленных деталей о нравах и обычаях диких или приобщенных к культуре наций, которые он посетил... с последующими геологическими исследованиями о первоначальном состоянии земного шара». Первая часть его книги почти полностью посвящена французским Антильским островам.
В том же году Жан-Жозеф Доксион-Лавес опубликовал «Путешествие на острова Тринидад, Тобаго, Маргарита и в различные места Венесуэлы в Южной Америке», будучи также сильно вовлеченым в исторические и политические события, сражаясь в битвах Антильской революции.
Ученые-путешественники двух первых десятилетий XIX в. в южных широтах столкнулись в основном с проблемой, каким образом разделять научное и политическое вследствие того, что они являлись привилегированными среди европейцев свидетелями этих событий. Так, например, экспедиция Фресине, призванная изучать геомагнетизм и метеорологию, использовала письма Жака Араго, опубликованные под названием «Прогулка вокруг земного шара в 1817, 1818, 1819 и 1820 годы на королевских корветах “Урания” и “Природовед”, под командой Фресине, с главами, посвященными представлению Рио, или характерных черт бразильцев». Произведение самого Фресине об американском путешестии с заходом в порты Рио-де-Жанейро (в конце 1817 г.), на Малуенские острова (с февраля по апрель 1820 г.), в Монтевидео (в мае 1820 г.) завершились написанием семи книг в девяти томах «Путешествия вокруг земного шара, предпринятого по приказу короля, под руководством и в соответствии с инструкциями Е. Превосход., Г-на Виконта Бушаржа, государственного секретаря Министерства морского флота». Это многотомное издание выходило с 1824 по 1844 г. В нем представлены как результаты 712 научных исследований, так и разделы, посвященные «революции и гаучо»,
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
последних сравнивали с арабами в их пустынях (гл. XLVI). Эти миссии были продолжены путешествием Луи Исидора Дюперри, в котором принял участие ботаник Рене Лессон. Об этом можно узнать из двух публикаций: «Путешествие вокруг земного шара выполненное по приказу короля на корвете “Ла Кокий” С.М. Раковина в 1822, 1823, 1824 и 1825 годах», и «Дневник живописного путешествия вокруг земного шара, выполненного на корвете “Ла Кокий” под командованием г-на Л.И. Дюперри», с многочисленными подробностями о начальном периоде независимости Бразилии.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ.
НОВОЕ ОТКРЫТИЕ АНД И ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЧАСТИ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ
Так как список путешественников XIX в. неисчерпаем, мы сконцентрируемся в основном на периоде после обретения странами региона независимости. Кроме того, мы остановимся на нескольких путешественниках из научных экспедиций, призванных информировать своих современников о народах, населяющих Анды, а именно Верхнее Перу, слишком мало посещаемое до сих пор, если не считать вояжа Аккаретта и Жюсье в XVIII в. Анды в XIX в. возымели интерес легендарным и сказочно богатым Потоси. Даже когда не было экономической мотивации путешествий, то безграничность территории, облик ее девственной земли на востоке и культурное разнообразие многочисленных местных племен, сохраняющих свои обычаи, способствовали превращению этого региона в излюбленное направление научных экспедиций.
Так, когда посланник Боливара Франсиско Антонио Сеа 4 находился во Франции, ходатайствуя о кредитах и вербуя молодых инженеров, Жан-Батист Буссенго, химик и агроном в возрасте 20 лет, становится добровольцем во имя «научных и военных приключений»5. В ноябре 1822 г. Буссенго сходит на берег в Ла-Гуэре и предпринимает экспедицию до Санта-Фе-де-Богота, следуя вдоль восточной горной цепи. В промежутке между двумя восхождениями и геологическими исследованиями он предается изучению разнообразных обычаев местных народов. Вместе с Буссенго путешествовал в сопровождении жены и сына другой французский ученый, Дезирэ Рулен, врач, художник и чертежник. Именно в результате этого путешестия он получает известность как портретист6. В 1825 г., четверть века спустя после путешествия Гумбольдта и Бомплана к истокам Ориноко, эти двое французов по поручению колумбийского правительства отправились по течению Рио-Меты, чтобы определить место впадения этой реки в Ориноко, способствуя таким образом расширению знаний и географических представлений об этой стране. Одновременно с Буссенго и Руленом исследователь и дипломат Гаспар Теодор Молльен, выживший после кораблекрушения плота «Медуза», нахо
4 Знаменитый колумбийский ботаник, направленный Боливаром посланником при европейских дворах для установления дипломатических и торговых отношений с их правительствами.
5Descola J. Les messagers de I’lnddpendance. P., 1973. P. 161.
6 В 1828 г., за несколько недель до своего возвращения во Францию, Рулен знакомится с Боливаром, проникается большим уважением к этому человеку и делает его карандашный портрет, который пользуется всеобщим успехом: профиль воспроизведен на банковских билетах и монетах (Ibid. Р. 249).
713
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
дился в Колумбии. Он встретился с Руленом только однажды, в 1823 г. - по возвращении в Париж, и попросил его проиллюстрировать свою книгу «Путешествие в республику Колумбия».
А самым замечательным ученым-путешественником был, без всякого сомнения, Альсидес д’Орбиньи. Он был немногим старше Буссенго, когда в 1826 г. сел на судно и отплыл в Америку. После длительных путешествий по этим территориям с 1826 по 1833 г.7 он написал огромный труд «Путешествие в Южную Америку». Увлеченно интересовался как естественными науками, так и общественными, экономическими и культурными особенностями встречаемых им народов. Несколько томов его труда включают множество карт, классификаций различных биологических видов, другой информации, относящейся к местной истории и антропологии. Эта работа - непревзойденный эталон среди подобных работ XIX в. Орбиньи обратил внимание на хинное дерево, являвшееся тогда важнейшим продуктом боливийского экспорта. Хорошее знание Орбиньи реальностей этих территорий побудило его давать советы местным властям по улучшению производства хины и повышению рентабельности сборов. Хинное дерево оказалось и в центре внимания других исследователей, в частности Югеса д’Альжерона Ведделя, который был автором «Путешествия по югу Боливии» (1851) и «Путешествия на севере Боливии и в соседние районы Перу» (1853).
Другие путешественники в то же время продолжали изучать следы былых цивилизаций. Среди них Шарль Виенер и Леонсио Ангран. Благодаря им мы имеем замечательные гравюры об археологических раскопках, как, например, в Тиауанако или же в колониальных городах Сукре и Потоси. Впрочем, они не ограничились интересом к доколумбовым цивилизациям. Виенер был дипломатом, вместе с Анграном они изучали развитие тихоокеанского побережья и исследовали политическое соперничество между Перу и Боливией в те годы. Их работы содержат неоценимую информацию о посещенных ими республиках.
Среди французских путешественников следует выделить женщину, одну из первых феминисток и социалисток Флору Тристан. В результате ее пребывания в Перу начиная с 1833 г. появилась работа «Странствования парии». Это произведение - нечто среднее между приключенческим романом, костумбристской повестью и путевым дневником8. Уезжая с обыденной целью потребовать свою часть наследства, которая причиталась ей по отцовской линии, она в корне изменилась в результате соприкосновения с жизнью Лимы. Это пребывание стало поворотным пунком в ее жизни, она сознательно включается в борьбу за права женщин, рабочих и бедняков. В ее труде нашли место характеристики некоторых крупных фигур перуанского общества. Книга эта была публично сожжена на центральной площади де Армас в Лиме и в Арекипе, ибо оскорбляла, по мнению аристократии, «добрые» обычаи и национальную честь.
Ряд французских дипломатов и просто путешественники, не являвшиеся учеными в строгом смысле этого слова, считали долгом публиковать свои за
7 Он объездил все территории южноамериканского континента, за исключением Колумбии и Бразилии.
8 Mamani Р. Vision de la sociedad peruana (siglo XIX) en Peregrinaciones de una paria de Flora Tristan // Farre J., Martinez F., Olivares I. Hommes de science et intellectuels en Amerique latine 714 (XIXe-XXe s.). P., 2005.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
метки об этой части Южной Америки. Так, например, Ежен де Сартиг между 1833 и 1835 гг. собирал в Перу материалы, которые составили основу его труда «Два французских путешественника в республиканском Перу». Эти же заметки в 1851 г. он опубликовал в популярном «Revue des deux mondes». Клод Бюше Мартиньи в 1834 г. написал работу «Путь из Кобихи в Чукиса-ку». Эрнест Грандидье, прибывший в Америку в сопровождении астронома и физика Пьера Жюля Сезара Жанссена, собрал материал, опубликованный в книге «Путешествие в Южную Америку, в Перу и Боливию». Архитектор Филипп Бертре и консул Франции в Боливии Леон Фавр на протяжении 1830-50-х годов занимались проблемами экономического развития страны, в которой находились. В то время как Бертре изучал возможности восточной Боливии и составлял карты, собирал сведения о народонаселении, о ресурсах региона, размышлял над способами привлечения иностранных
колонистов (1833-1847), Фавр размышлял над проблемой выхода Боливии в Атлантику, исследуя реки Пилькомайо и Парагвай (1850-1855). Их рассказы о стране интереснее и ценнее их собственно экономических идей.
Граф Франсис де Кастельно в 1851 г. получил золотую медаль Географического общества Парижа за труд «Экспедиции в центральные области Южной Америки, от Рио-де-Жанейро до Лимы и от Лимы до Пара». Этот труд представляет собой результат исследований, проведенных с 1843 по 1849 г. в сотрудничестве с ранее упомянутым Ведделем и другими учеными на границе между Бразилией и Боливией.
Андре Брессон посвятил семь лет (1870-1877) исследованию тихоокеанского побережья от Перу до Вальпараисо, в период, когда значительные запасы гуано и владения им стали аргументом для территориальных споров трех соседних андских стран. Брессон проанализировал ситуацию, в которой развивались конфликты, содержание договоров и соглашений. Он описал состояние территорий Чили и племен, которые ее населяли, а также оставил подробное описание Боливии в книге «Боливия. Семь лет исследований, путешествий и пребывания в Южной Америке», опубликованной в Париже в 1886 г.9 Эта оригинальная работа с предисловием Фердинанда де Лессепса
9 Переиздание на испанском языке глав 1, II, III и VI второй части и глав с I по X третьей части оригинального издания было опубликовано французским посольством в Боливии под названием: Una vision francesa del Litoral boliviano (1886). Andre Bresson. La Paz , 1997.
715
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
включает в себя общее исследование о межокеанском канале, общие обзоры о странах Центральной Америки, описания Перу и Чили, различные географические, исторические и статистические документы о Бразилии, отчеты исследований об индейских племенах Араукании и Пилкомайо, отчеты миссий, проведенных в Боливии и в Амазонии.
В 1891 г. А. Туар опубликовал дневник «Исследования в Южной Америке»10. В эту книгу вошло исследование миссией Ж. Крево дельты Пилкомайо, путь по рекам из Буэнос-Айреса до Сукре, а также экспедиция в Чако Бореаль, составившие четыре главы книги, к которым приложены 60 гравюр по рисункам Риу.
Дабы завершить эту краткую и далеко не полную портретную галерею французских путешественников XIX в., посетивших Южную Америку, в частности андский регион, следует упомянуть двух наиболее известных французских путешественников того времени в Бразилии Фердинанда Дени, автора исследований по истории и обычаям Бразилии, Парагвая и провинций Рио-де-ла-Платы, и Огюста де Сен-Илера, которому мы обязаны примечательным трудом «Путешествия во внутреннюю часть Бразилии».
Что же побуждало этих ученых и интеллектуалов отважиться на рискованные путешествия в Южную Америку XIX века? В то время как, согласно утверждениям Франсиса де Кастельно, «Северная Америка стала землей выгоды и торговли, юг оставался и не прекращал быть в большей части местом обитания поэзии и природы»11. Это видение, конечно, дань романтике и бесспорного очарования континентом. Большее число публикаций о континенте являлись все-таки результатом научных миссий.
ВЛИЯНИЕ ПЕРЕВОДНОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ В РЕГИОНЕ
Наряду с «независимыми» путешественниками, которые периодически как бы устанавливали связь между Францией и Латинской Америкой, имелись и другие каналы таких контактов и влияний, связанные с более явными экономическими и политическими интересами, которые в совокупности укрепляли отношения между Европой и континентом. И в XVIII и в XIX вв., как писал Франсуа-Хавьер Герра, существовало единое культурное трансатлантическое пространство, что отражалось на политической и интеллектуальной жизни12. Некоторые представители французской общественности оказались вовлечены в политические дебаты по другую сторону Атлантического океана. Речь идет, конечно, не о простой имитации крупных течений европейской мысли в Латинской Америке, а скорее о совпадении тенденций политической мысли, о некотором совпадении трендов по обе стороны океана или, по крайней мере, о сходных процессах в общественной мысли, об общих темах и основах
10Этот дневник был переведен на испанский язык: Thouar A. A traves del gran Chaco (1883— 1887). La Paz, 1997.
11 Castelnau F. «L’Araguail, scenes de voyage dans Г Amerique du Sud» // Revue des Deux Mondes. 1831. T. 2. P. 149-181.
n Guerra F.X. Modernidad e independencia. Ensayos sobre las revoluciones hispanicas, Mexico, 716	1993.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
дискуссий и диалога. Уже с XVIII в. очевидна связь и синхронизация процессов интеллектуальной жизни между Латинской Америкой и Европой13. Для XIX в. динамика эта стала более синхронизированной14, это был процесс обмена и взаимодействия двух культур.
Европейская печать была широко распространена в странах континента. В Мексике французские публикации быстро завоевывали популярность, вытеснив к 1840-1850 гг. издания Испании и Италии15. В общем у французских публикаций было четкое политико-религиозное направление. Самой многочисленной и популярной категорией изданий были брошюры, «игравшие особенную роль в общественной дискуссии и в формировании общественного мнения в данный период». Брошюры французских авторов явно отстаивали антиколониальные позиции. Среди них брошюры Доминика Дюфу де Прадта, известного как аббат Прадт, представляли яркий пример острого анализа отношений между Испанией и ее американскими владениями. Он был убежден, что испанские кортесы вполне могли бы решить конфликт между матерью-родиной Испанией и ее восставшими колониями, но они этого не сделали. Колонии представали взрослыми дочерьми деспотичной матери Испании, неспособной управлять ими16. Аббат не довольствовался просто анализом политических недугов, но предлагал методы решения этих проблем: в интересах Испании, если бы она стремилась к благополучию в будущем и думала о собственной выгоде, было освобождение колоний, прежде чем они встали бы на путь борьбы за независимость, ибо «каждый человек, который из-за войны отправляется в Америку, является потерянным для Европы потребителем»17.
Итак, наряду с обилием печатной продукции из Испании и Италии появлялось много публикаций, переведенных с французского языка. В них широко распространенной темой была проблема отношений между государством и церковью, явно превалировали симпатии к реформистской политике
13 См: Lanning J. Academic culture in the Spanish colonies. Nueva York, 1940.
14 Cm.: Rodriguez J. E. La independencia de la America espanola. Mexico, 1996; Chust M. La cuestion nacional americana en las Cortes de Cadiz (1810-1814). Valencia, 1999; Zea L. El pensamiento latinoamericano. Mexico, 1965. Все эти авторы упомянуты Брианом Коннатоном в его превосходной статье: Connaughtonn В. Voces europeas en la temprana labor editorial mexicana 1820— 1860 // Historia mexicana. Vol. LV №. 3. 2006.
15 Connaughtonn B. Op. cit. P. 895-946. Автор доказывает, что с 1820-х годов испанские публикации, переиздаваемые в Мексике, мало-помалу замещались публикациями из Франции и Италии. Испании предстояло противостоять возрастающей конкуренции Франции, которая утверждается лидером на издательском рынке.
16 Труд Прадта «О колониях и о современной революции в Америке» был переведен на испанский язык и издан в Бордо в 1817 г. Отдельные выдержки из его книги были перепечатаны и опубликованы в Мексике в различных брошюрах: Pradt (de) Mr. Ideas politicas escritas por Mr. de Pradt. Tomo segundo de las Colonias. Cap. 19, fol. 126. Mexico, 1821; Apostrofe que hace la America en nombre de sus hijos los Americanos: hecho por Mr. Pradt. Tomo segundo de las Colonias. fol. 222. Mexico, 1821; Apostrofe que hace la America en nombre de sus hijos los Americanos: hecho por Mr. Pradt. Tomo segundo de las Colonias, fol. 227. Puebla, 1821; Dos preguntillas. Que Mr. de Pradt hace en el tercer tomo de su obra у cuya respuesta es a la letra la siguiente. Guadalajara, 1821.
17Descola J. Les messagers de 1’Independance. P., 1973. P. 127-128.
717
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
в области религии над ультрамонтанской риторикой Ватикана18. ЗО-е годы богаты на публикации, переводы и брошюры. Шатобриан публиковал работы о гуманистическом вкладе христианства, которые сразу же появлялись в переводах19. Его «Атала» стала одной из самых популярных книг в Латинской Америке. Поэты и прозаики спорили о мотивах авторского вдохновения. Этот труд послужил основой для трагедии, поставленной в театре в Колумбии. Влияние Шатобриана ознаменовало приход романтизма в латиноамериканскую литературу, подготавливая почву для триумфального шествия Ламартина.
Политико-религиозные размышления Жозефа де Местра были доступны в переводах и широко обсуждались. Интерес к французским авторам подтверждал тягу латиноамериканцев к знакомству с самым широким спектром различных религиозных течений Франции. В это же время Франсиско Бустос переводит большую поэму о божественной благодати. Также были напечатаны и распространялись такие работы, как пасторские послания испанского епископа Феликса Торреса Амата, который рекомендовал своим приверженцам чтение итальянца Конде де Мюззарелли и француза Фелисите Роббера Ламенне20. Все эти публикации отражали реальный интеллектуальный интерес к тому, что происходило в Европе, особенно к дебатам, которые имели место в Италии, в Испании или во Франции. Методика изучения французского языка по Матье де Фосси была опубликована в 183621.
К концу 1830-х годов перепечатки или переводы французских авторов продолжаются в Мексике: так, в 1839 г. вышли пасторское послание французского епископа Булони и критический очерка Альфонса де Ламартина о долге священников. И целое обсуждение шло вокруг претензий фран
18 Об этом, например, свидетельствуют: точный перевод с французского на испанский в 1826 г. труда Хуана Антонио Льоренте и его взглядов о королевских прерогативах и о конкордате (Pequeno catecismo sobre la materia de concordatos. Escrito en frances por el Dr. D. Juan Antonio Llorente, autor de la historia critica de la inquisition de Espana. Y traducido al espanol por Jose Mariano Ramirez Hermosa. Mexico, 1826), а также опубликованная в следующем году работа, опровергавшая теории французского теолога Эдмона Ришера, который ставил под сомнение иерархичность внутри церкви (Ensayo sobre la doctrina de Edmundo Richer, acerca de la postestad eclesiastica. Traducido del latin. Con licencia superior. Mexico, 1827).
19 Однако мы не можем говорить о большом вкладе Франсуа-Рене Шатобриана в развитие ла-тиноамериканистики вследствие того, что он как путешественник чаще писал о Северной Америке, к которой проявлял больший интерес, чем к Латинской Америке. Он исследовал северную часть континента, леса верхней Канады, жил среди индейских племен, был очарован грандиозной природой, реализуя свою мечту о «дикой жизни», что позволяло ему забыть на время цивилизацию и общество. Из этого необычайного путешествия он привез восхитительные наброски (вскоре они стали романами «Атала», «Рене»), а также и путевой дневник «Путешествие в Америку».
20См.: Chateaubriand. El siglo de Oro del cristianismo. Por el [...]. Traducido al castellano por el P. Fr. Luis Fernandez de Santa Maria, 1833; Maistre J. El principio regenerador de toda la sociedad, por el Conde [...] traducido del frances por un Mejicano, amante sincero de su nation. Mejico, 1835; La gratia; poema escrito en frances, traducido al castellano por Francisco Bustos. Mexico, 1835; Torres Amat F. Exhortation pastoral de D. Felix Torres Amat, Obispo de Astorga para que se lea con fe у humildad la Sagrada Biblia. Mexico, 1836. Эти переведенные публикации процитированы в труде: Connaughton В. Op. cit. Р. 895-918.
Fossey М. Metodo natural para aprender el frances о para ensenarlo, por Mathieu de Fossey, 718 director del Colegio Frances de Mexico. Mexico, 1836.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
цузского монарха Луи Филиппа и его вероятных связей с президентом Бустаманте22.
Ставший знаменитым по обе стороны Атлантики французский журнал «Revue des deux mondes», представлявший французской публике литературу о странах по ту сторону океана, являлся важным фактором в отношениях между Францией и Латинской Америкой. Журнал представил французской публике новый образ недавно ставших независимыми латиноамериканских странна также деятельность, которой там занимались их французские соотечественники. Журнал публиковал аналитические обзоры, которые в Латинской Америке переводились и широко распространялись, способствуя таким образом обмену информацией друг о друге и между самими латиноамериканскими странами23.
«REVUE DES DEUX MONDES» (1829) И ДРУГИЕ ЖУРНАЛЫ О ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ
Чтобы понять генезис французского «американизма» (обратимся к такому явлению, как журналы, которые одновременно выступают и как свидетели текущих дебатов, и как участники эволюции общественной мысли. Они давали сведения о внешнем мире и, стало быть, о Латинской Америке, способствовали становлению диалога между специалистами и структурировали накопление знаний по обе стороны Атлантики. Они раскрывают для нас феномены субконтинента, сформированные в течение долгого времени французской мыслью. Журнал «Revue des deux mondes» продержался весь XIX в., сумев уцелеть в условиях политических потрясений, занимая особое место среди французских периодических изданий, привлекая интерес ученых и мыслителей и став окончательно подлинным отображением уровня науки XIX в.
Журнал «Revue des deux mondes» («Обозрение двух миров, сборник о политике, администрации и обычаях») был создан в 1829 г. Проспером Моруа и Сегур-Дюпейроном. Первый номер включал статьи об Азии, Европе, Соединенных Штатах, о Латинской Америке. Поначалу наметившийся интерес к латиноамериканскому континенту ограничивался экономическим интересом к двум из ее стран: Бразилии (со статьями «Финансовое положение» и «Финансовые проекты») и Мексике (“Положение партий» и «Экспедиция из Испании»). Заголовки статей красноречивы: это деловой взгляд, обращенный на Латинскую Америку и ее недавно ставшие независимыми территории. В соответствии со сложившимися стереотипами для европейцев другой мир представлялся новым Эльдорадо, обширным поприщем для различных предприятий. Так, Мексика, вопринимаемая как наиболее крупная потеря Испа
22 Boulogne Е.А. Instruccion pastoral sobre la impresion de males libros, у especialmente de las nuevas obras completas de Voltaire у Rousseau, escrita por el Illmo. Sr. D. Esteban Antonio de Boulogne, Obispo de Troyes. Puebla, 1839; Lamartine A. Discurso sobre los deberes de los parrocos, traducido del frances por el Lie. D. Jose Pascual Almazan. Puebla, 1839.
23 Упомянем в качестве примера работу об Аргентине, опубликованную Хосе Рамоном Паче-ра на французском языке в «Revue des deux mondes», затем переведенную и напечатанную в Мексике: Una revolucion en la Republica argentina. Articulo de la Revista de los dos mundos [Revue des deux mondes]. Mexico, 1835 (цит. no: Connaughton D. Op. cit. P. 916).	719
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
нии, рассматривалась с вожделением: «Изо всех территорий этого обширного континента, недавно отложившихся от Испании, наиболее благословенной и интересной является, бесспорно, Мексика. Этот теплый край, блаженствующий в обильных тропических солнечных лучах, дает все виды продуктов. Огромные плато, которые природа снабдила прелестным климатом, буйной растительностью и богатой минералами почвой, удобное торговое положение на двух океанах - все это обеспечивает ей несомненное превосходство над другими испанскими колониями, где было бы тщетно искать подобную комбинацию географических и физических преимуществ»24. Статья, озаглавленная «Экспедиция из Испании», настойчиво проводила мысль, что «владение Мексикой компенсировало бы Испании потерю всех других ее колоний»25.
О Бразилии журнал опубликовал отчет некоего политического деятеля, который констатировал плачевное положение финансов в этой стране и насущную потребность в иностранных капиталах.
Если в отношении остального мира главный интерес журнала сосредоточился на политической эволюции, религиозных вопросах, а также на проблемах мятежа, то относительно Латинской Америки именно экономический аспект вызывал наибольший интерес. В этой связи анализировались изменения в соотношении сил держав в регионе, а также возможности конкретных инвестиций в интересах Франции.
В 1830 г. журнал «Revue des 2 mondes. Recueilde la politique, de Г administration et des moeurs» поглотил старый «Journal des voyages, deconvertes et navigations modernes». Журнал отныне стал называться «Revue de 2 mondes, Journal des voyages, de administration, des moeurs, etc., des differentes peuples du globe, ou archives geographiques et historiques du XIXе siecle», что должно было отражать его переориентацию на новую тематику.
Вскоре (с января 1830 г.) географическая и историческая тематики были разделены. Латинская Америка стала просто объектом конкретных новостей, относящихся, в частности, к путешествию в Патагонию Дессалина и д’Орбиньи, или тюремного заключения М.А. Бонплана в Парагвае26. Латинская Америка стала самой интересной темой для путешественников и исследователей по сравнению с другими географическими аспектами, что соответствовало вновь избранному направлению журнала. Несмотря на желание ограничиться публикацией впечатлений путешествеников ввиду большого интереса к Мексике, мы находим на страницах журнала и публикацию официальных документов мексиканского правительства27.
С июля по сентябрь 1830 г. историческая часть документов и аналитических обзоров становится более содержательной, но Латинская Америка занимает при этом весьма незначительное место. Только одно упоминание о ней встречается в журнале в разделе происшествий в августе 1830 г. Речь идет о
24 Revue des deux mondes. 1829. N 1. P. 214.
25Idid. P. 365.
26Бонплан в 1821 г. был задержан в Боливии и обвинен в шпионаже, после того как организовал в Бразилии около Сан-Борга плантацию мате (парагвайский чай), на который до сих пор была монополия у Парагвая. Он оставался в Парагвае под домашним арестом до 1831 г.
27 Речь идет о декрете мексиканского президента Густаво Герреро от 15 сентября 1829 г., отме-720 нившего рабство в стране.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
заметке, посвященной «Деве Марии Лореттской в Колумбии», которая фактически касается посетителя церкви Чикинкира, религиозных символов и жизни доминиканцев тамошнего монастыря. И все-таки, предостережение, которое из этого свидетельства вытекает, сводится к тому, что схемы французской общественной мысли не всегда совпадали с местными понятиями.
Междисциплинарные и межнациональные очерки, как и интересы французских исследователей XIX в. и их свидетельства, кажется, постепенно исчезают со страниц журнала после приобретения его в 1831 г. Офрре и прихода к руководству Франсуа Бюлоза28, который будет руководить журналом до самой смерти в 1877 г. Издание по-прежнему называется «Revue des deux mondes». Журнал по-прежнему предпочитает «путевые дневники», публикует несколько рассказов известных путешественников по Бразилии, таких, как Фердинанд Дени, Огюст де Сен-Илер и Франсис де Кастельно, но постепенно, эта тематика отходит на второй план, вытесняемая очерками, сконцентрированными на экономических и политических вопросах.
Начиная с 1834 г.29 журнал становится по-настоящему трибуной обмена мнениями и дебатов. Процитируем в качестве примера Шарля Лефевра де Бе-кура и его важную работу «Отношения Франции и Европы с Южной Америкой», в которой он объясняет, что Гавр и Бордо не отстоят в конечном счете дальше от Каракаса или Буэнос-Айреса, чем Нью-Йорк, и что французский и южноамериканский народы, вследствие своих характерных черт, своего языка, своей религиозной идентичности, имеют больше общего, чем с народом Соединенных Штатов30.
Эта тенденция усилилась в 1840-х годах, когда Латинская Америка все чаще становится объектом изучения (36 статей, представленных на 1086 страницах журнала между 1829 и 1847 гг.) с явным предпочтением материалов статей, посвященных международным отношениям и касающихся главным образом Мексики, Аргентины и Бразилии. Приведем пример с Бразилией, которой посвящено около 40 статей между появлением журнала и концом 1880-х годов: их пик приходится на 1844 г., когда Бразилия отменила свои таможенные ограничения и когда внезапно обострились ее разногласия с Великобританией. Проблемы монархии и социальные вопросы находят свое место в серии статей Перейры да Сильвы и Адольфа д’Ассье в 1858 и в 1863 гг. Хотя журнал всегда отказывался идентифицировать себя с какой-либо определенной политической партией, однако его приверженность принципам Июльской монархии, его поддержка и уважение короля Луи Филиппа, и последующий переход в оппозицию в период Второй империи - не вызывают сомнений31. Особый интерес к Бразилии времен Педро II - свидетельство
28 Журнал изменит название только после 1848 г., начиная с которого он стал называться «La Revue: litterature, histoire, arts et sciences des deux mondes», a c 1949 г. превратился в «La Revue des deux mondes: litterature, histoire, arts et sciences».
29 Мы обращаем внимание на эту дату, ибо если в момент основания журнала его приверженность принципам Июльской монархии была очевидной, то беспристрастное информирование о политических событиях появляется лишь начиная с 1834 г.
30Revue des deux Mondes. 1838. T. 15. P. 54-69.
31 Эти подходы подробно освещены в кн.: Broglie G. Histoire politique de «La Revue des deux Mondes» de 1829 a 1979. P., 1979.
721
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
симпатий к единственному монархическому исключению в республиканской Америке32. Облик Бразили, сложившийся в журнале, все-таки блекнет в конце 60-х годов после ее вмешательства в дела Ла-Платы и участия в Парагвайской войне. Причины этих войн являлись предметом строгой критики и подробных комментариев.
В 1870-х годах экономика и политика Бразилии, равно как и Венесуэлы, Перу и Колумбии, представлена небольшим количеством статей, в то время как Чили, Боливия и Перу оказались в центре внимания во время Тихоокеанской войны33.
По мере того как век продвигался вперед, периодически подводились итоги развития, и они давали многочисленную статистику, впервые появлявшуюся в латиноамериканских публикациях или в современных статистических европейских трудах. Эта статистика часто опиралась на свидетельства путешественников и ученых.
Во второй половине XIX в. распространение журнала выходит за границы Франции. Он появляется по крайней мере в пяти экземплярах в Бразилии (три в Рио-де-Жанейро, один в Сан-Паулу и один в Ресифе), о чем свидетельствуют ссылки на него в латиноамериканских работах. Влияние, которое журнал мог оказать тогда на латиноамериканских читателей, было существенным. Об этом говорят и усилия, приложенные бразильским консервативным сенатором Перейрой да Сильвой, чтобы опубликовать в 1858 г. итоговый отчет о положении Бразилии, ссылаясь на материалы журнала. Сенатор преследовал цель: дополнить и исправить сложившиеся представления о стране и о бразильской администрации, созданное мало щадившими ее наблюдателями, и показать истинную роль и влияние Бразилии в Южной Америке, недостаточно, по его мнению, оцененные. Его статья «Бразилия в 1858 г. при императоре доне Педро II», опубликованная в том же году в 14-м томе журнала, столь же симптоматична своим влиянием на латиноамериканскую элиту.
После смерти Франсуа Бюлоза в 1877 г. его второй сын Шарль Бюлоз (1843-1905) продолжил руководство журналом в течение 16 лет, до 1893 г. Он уважал позицию редакции, сложившуюся при отце, однако постоянно отводил заметное место письмам, наукам, искусству и политике, в ущерб описаниям собственно путешествий, которые тогда могли найти другие возможности для публикации, как, например, журнал «Tour du Monde» («Вокруг света»).
Шарль Бюлоз передал дела Фердинану Брюнетьеру, который за 20 лет опубликовал в журнале более 200 статей. Он был директором журнала с 1894 до 1906 г. Журналу удалось сохранить свой литературный престиж. Брюне-тьер сосредоточил ориентацию на трех существенных областях: религии, патриотизме и социальной философии. Касаясь религиозного вопроса, уже в 1891 г., журнал придал новое дыхание влиятельным мыслителям в Латинской Америке, таким как Ламенне, что показывало интерес, проявившийся внут
32 Луис Дантас подчеркивал, что монархическая система предстает в журнале как гарант стабильности и порядка, что присуще одной лишь Бразилии: La «Revue des deux Mondes» et le Bresil de D. Pedro II // Les Ameriques et 1’Europe. P. 122.
33Huerta Mona (Marie-Therese). Pour une histoire de 1’information scientifique et technique en France. L’aire culturelie latino-americaine dans les sciences de 1’homme et de la societe (1945— 722	1995). These pour le doctorat en Histoire. Universite Grenoble II. Vol. 1. P. 341.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ри церкви к социальной политике34. Господствующая линия публикаций по отношению к антиклерикальным законам конца XIX в. отличалась умеренностью и терпимостью. Журнал выступал сторонником центристской линии, враждебной к социализму, но в то время проявлял живую приверженность к понятию родины, к идее союза и национального примирения.
Соединяя исследования с культурными сообщениями, существенные аналитические статьи с сообщениями, непосредственно связанными с современностью, журнал оставался подлинным эталоном и ориентиром для Латинской Америки. Журнал оставался «Обозрением двух миров» до 1956 г., когда был поглощен журналом «Люди и миры» («Hommes et mondes»), чтобы стать «Новым журналом двух миров» («La Nouvelle revue des deux mondes»).
В XIX в. также открываются возможности для дискуссий по современной проблематике. Наряду с «Revue des 2 mondes», журнал «Tour du Monde», созданный в 1860 г. под руководством Э. Шартона, редактора «Magasine Pittoresque» и автора четырехтомного труда «Древние и новые путешественники», опубликованного с 1860 по 1914 г., представляет сотни рассказов о путешествиях, среди которых многие об Америке35.
Интерес французских журналов к Латинской Америке становится с тех пор традицией. К концу века, в 1897 г. журнал «Mercure de France» открывает раздел, посвященный испаноамериканской литературе. Также в эти годы пребывание в Париже становится для латиноамериканских интеллигентов XIX в. неким обязательным переходным этапом. Привычка, возникшая очень рано в среде первых после независимости поколений, состояла в том, чтобы пересечь Атлантику, дабы «учиться» политике и культуре в Европе. Поездка в Париж обретала, таким образом, ритуальный характер и, можно сказать, выполняла функцию приобщения36. Согласно словам Джефферсона, «у любого человека две родины - своя и Париж». С конца XIX в. до начала XX в. и в период между двумя мировыми войнами беспрерывно растет число желающих вернуться к своим истокам, найти вдохновение или всего лишь дополнить свою биографию и стать в результате латиноамериканским интеллигентом, достойным этого имени. В свою очередь эти мыслители доносят до французов или испанцев определенное состояние латиноамериканской мысли. Так, Мона Уерта упоминает четыре журнала, возникшие к 1914 г. благодаря латиноамериканцам, находящимися в Париже: «Е1 Nuevo Mercurio» Гомеса Каррильо, «Elegancias» Рубена Дарио и «Е1 Mundial Magazine» - все
34 В год публикации энциклики «Рерум новарум» папы Льва XIII (май 1891), посредством которой церковь официально обращалась к социальным вопросам, журнал поместил три статьи Анатоля Леруа-Болье, посвященные именно этим вопросам «La Papaute, le socialisme et la democratic». Автор констатировал, что церковь до сих пор всегда воздерживалась от ответа на запросы тех, кто желал ее видеть на пути социального реформизма, и напоминал, что эти первые требования приходили из Франции сначала от Сен-Симона, потом от Ламене и, наконец, совсем недавно от Исаака Перейры, в момент восшествия на престол Льва III.
35 Под впечатлением этого Жюль Верн создал романы «Жангада. Восемьсот лье по Амазонке» и «Прекрасное Ориноко». См. также по этой теме: Chaumeil J.-P L’Amazonie en France. Production scientifique et culturelle // Catalogue d’exposition coordonne par Helene Riviere d’Arc. P., 1990. P. 19-21.
36 Quentin-Mauroy D. Les jeunes Argentins et le voyage rituel en Europe au milieu du XIXе siecle // Les Ameriques et 1’Europe. Universite Toulouse Le Mirail, 1985. P. 67.
723
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
публикуемые на испанском языке; и «La Revue Sud-Americaine», издававшийся на французском языке Леопольдо Лугонесом, призванные создать «наряду с газетами и другими периодическими изданиями, более или менее специализированными, орган, который бы регулярно снабжал Европу фактами, касающимися Южной Америки и сообщал странам Южной Америки о самых значительных событиях европейской жизни»37.
Даже если речь идет уже о публикациях XX в., мы обращаем на них внимание в силу их значительности, ибо именно эти журналы в целом играли первостепенную роль в отношениях между Францией и Америкой и в становлении французско-латиноамериканского научного сообщества. Более быстрые в распространении и более удобные, чем книги, и более склонные к размышлениям о недавних событиях, не попадая при этом под рубрику текущей актуальности, присущей газетам, эти немногочисленные журналы, которые в XIX в. интересовались Латинской Америкой, способствовали распространению идей и учений, и здесь, и там. Поэтому они представляют собой специфические средства информации, показывая некоторое снижение интереса по отношению к текущей реальности.
ПЕРЕВОДЫ И ПУБЛИКАЦИИ В 40-60-х ГОДАХ
По сравнению с первыми годами независимости переводы или переиздания французских авторов к середине XIX в. достаточно широки по тематике, по крайней мере в странах, обладающих хорошими издательскими возможностями. Это свидетельствовало о хорошем знакомстве с иностранной продукцией и с существовавшим спросом внутреннего рынка. Иностранные публикации в Латинской Америке являлись отражением соперничающих идеологий, возникавших в ходе новых дискуссий по вопросам политического, юридического, экономического и социального прогресса.
В рассматриваемый период в Мексике38 следует отметить ряд публикаций, а именно: «Всеобщий словарь изучения церкви» Ришара, а также рассказ об открытиях капитана Дюпе в Мексике, вышедший в Париже в 1834 г., и перепечатанный в Мексике в 1844 г.; книга о заслугах и заблуждениях Ордена иезуитов39. В 1846 г. Луис де Роса опубликовал переведенную с французского языка пьесу по истории французской монархии Монсеньора Алехо де Дюмениля «Очерки о Франции от Людовика XIV до наших дней. Переведено с французского Луисом де ла Роса с прологом и примечаниями переводчика». Цель публикации состояла в том, чтобы показать мексиканцам, что монархия как форма правления не является идеальной.
Необходимо отметить, что, если эти труды, в большинстве случаев были переведены и опубликованы на месте, то следующие две публикации являются исключением из правила: первая, текст для обучения языку «Приключения
37Передовая статья в журнале «La Revue Sud-Americaine» (1914 janv. N 1. P. 1-10) цит. no: Heurta Mona. Op. cit. P. 337.
38 Connaughton D. Op. cit. P. 903.
39Ravignon P.X. De los Jesuitas у de su Institute: Opusculo del P.X. Ravignon, de la Compania de 724 Jesus. Traducido de la cuarta edicion de 1844 por... Mexico, 1845.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
Телемаха. Первая книга изучения французского языка по методу Жакото», переизданная в 1842 г. во Франции и распространяемая в Мексике; вторая -текст французской пьесы для национального проката в театрах «Хрустальный дворец, всемирная промышленная выставка в Лондоне в 1851 г.» Ж.Ж. Арно. Оба произведения были напечатаны в Париже40.
В 1846 г. отделение Техаса спровоцировало войну между Мексикой и США, вследствие чего Мексика вынуждена была подписать в Гвадалупе договор от 2 февраля 1848 г., по которому она лишилась земель, расположенных к востоку от Рио-дель-Норте: Новой Мексики, Новой Калифорнии и других территорий. Международная обстановка оказалась чреватой крупными политическими конфликтами, в которых Франция стремилась играть заметную роль. В период конца 1840-х - начала 1850-х годов издавалась масса переводов французских трудов в Латинской Америке, особенно в Мексике.
Перевод с французского на испанский язык «Первой диссертации об основах подлинности» Транкилино де ла Вега в 1849 г. порождал размышления о проблемах будущего Мексики. В 1848-1849 гг. распространение трудов Альфонса де Ламартина пробудило интерес к обсуждению наследия Французской революции конца XVIII в. и последствий революции 1848 г.41
Отражением тенденции, размышлять ли о необходимости поддерживать некоторую политическую стабильность, является эссе министра в правительстве Луи Филиппа Франсуа Гизо, в котором он апеллирует к своим пожеланиям до революции 1848 г. - иметь общество, принимающее политическое разнообразие и отвергающее всякую радикальную ненависть. В его глазах демократия была хаосом, но сами монархии, к его большому сожалению, желали быть демократическими, однако, уверял он, не хотели бы возвратиться во Францию 1789 г.42
Труд другого французского интеллектуала Баранта, связанного с правительством Луи Филиппа, был переведен в 1850 г. на испанский язык и опубликован в Мексике43. Он утверждал, что деспотизм - это непосредственное продолжение анархизма, который сам является формой деспотизма.
Мексиканский президент Хосе Хоакин де Эррера, откликаясь на мысли Жозефа де Местра, разделял его точку зрения о необходимости срочного восстановления порядка перед лицом возможных социальных революций и гражданских войн. Понятно, что газета «Е1 Universal» и консервативный каталонский издатель Рафаель де Рафаель-и-Вила приняли активное личное и заинтересованное участие в переводе и публикации его эссе44.
Из опасения возможных революций в Латинской Америке внимание было обращено на падение французского правительства вследствие волнений
40 Suarez de la Torre L. Editores para el cambio: expresion de una nueva cultura politica 1808-1855 // Gomez Alvarez у Soto. Transition у cultura politica; de la colonia al Mexico independiente. Mexico, 2004. P. 43-66.
41 Lamartine A. Historia de los Girondinos. Mexico, 1848; Idem. Historia de la Revolucion de 1848, Mexico, 1849; Reyes H.J. El liberalismo mexicano. Mexico, 1974. Vol. III.
42 Guizot F. De la democracia en Francia. Mexico, 1849.
43 Cuestiones constitucionales, por Amable-Guillaume-Prosper-Brugiere de Barante, Miembro de la Academia Francesa. Traducido de la segunda edition para el Universal, Por M. de la P. Mexico, 1850.
44 Connaughton D. Op. cit. P. 926.
725
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
1848 г. и на пути Франции к новой империи Наполеона III. Одни революции воспринимались как необходимые, другие таковыми не считались, и государства должны были стремиться избежать их. Различные публикации тогда убеждали людей, что суверенитет народа - всего лишь зыбкий песок45.
Будь они научными, религиозными или политическими, либеральной или консервативной направленности, подобные публикации обычно уделяли место и истории Франции. Эта тенденция сохранилась и в следующем десятилетии. В 1850 г. были опубликованы лекции Анри-Доминика Лакордера, где делалась попытка примирить либерализм и католицизм. В 1861 г. его труд был переиздан46. Сочинения Альфонса де Ламартина о возможности сочетания свободы и прогресса с католическим обществом и необходимости отделения церкви от государства были переизданы в коллекции эссе47.
Эта идея латиноамериканского либерального католицизма, которая господствует почти повсеместно в конце XIX в., во многом вдохновлялась европейскими сочинениями в целом и французскими в частности. Отметим по этому поводу особенное влияние священника Ламенне на некоторых крупных латиноамериканских интеллектуалов. Находясь под надзором Рима, поскольку он пытался заставить церковь обратить внимание на современные проблемы, Ламмене публикует в 1834 г. «Слова верующего». Этот труд позволяет назвать его первым защитником зарождавшегося пролетариата в индустриализировавшейся Европе. Его пламенный и пророческий призыв тотчас же был перекинут через Атлантику «Revue des deux mondes» и такими интеллектуалами, как Эчеверрия и Альберди, которые были лично знакомы с этим священником, один еще незадолго перед публикацией своего труда, а другой вскоре после публикации. Именно так распространилась в южном конусе «социалистическая догма» Эчеверрии, затронув и поколение писателей конца 1830-х и 1840-х годов. Чтение «Слов верующего», как представляется, стало отправным моментом идеологического кредо Франсиско Бильбао, заимствовавшего идеи Ламмене, чтобы повлиять на чилийских руководителей того времени, которых он считал слишком консервативными. Труд Бильбао «Чилийские общественные нравы» вызвал скандал и был осужден на сожжение как безнравственный и богохульствующий. Эти два человека познакомились в Париже в 1845 г. Ламмене поддержал Бильбао в его предназначении общественного защитника, а тот перевел на испанский язык Евангелия, с комментариями самого метра48. В Париже Бильбао также был связан глубокой и длительной дружбой с историком Эдгаром Кине, профессором «Кол
45 Огюст-Жюль-Арман-Мари, принц де Полиньяк, эссе которого было переведено и опубликовано в Мексике в 1851 г. рассматривал суверенитет народа как неприменимую теорию, зыбучие пески, на которых никакое прочное здание не могло быть построено. См.: Estudios historicos, politicos у morales sobre el estado de la sociedad europea a mediados del siglo XIX. Por el principe de Polignac. Utopias gubemamentales del siglo actual. Mexico, 1851. P. 11.
^Lacordaire H.D. Conferencias en nuestra senora de Paris sobre Jesucristo, por el R.P. [...], ano de 1846. Traducidas del frances al castellano por M.R. (Abogado), Guadalajara, 1861.
47Zarco F. La tribuna de M. de Lamartine о sus estudios oratorios у politicos. Traducida por [...]. Mexico, 1861.
48Cm.: Quentin-Mauroy D. Les jeunes Argentins et le voyage rituel en Europe au milieu du XIXе siecle // Les Ameriques et 1’Europe. Universite Toulouse Le Mirail, 1985. P. 78. Более подробно 726 о Франсиско Бильбао см. главу о Чили.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
леж де Франс», который, не колеблясь, цитировал в своем курсе выдержки из «Чилийских общественных нравов», что ещё раз доказывает наличие связей и взаимных влияний между двумя континентами.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О МЕКСИКАНСКОМ ОПЫТЕ
Как явствует из изложенного выше, с начала XIX в. интерес латиноамериканских интеллектуалов к Франции не вызывает сомнений, а интерес французских историков к Латинской Америке пребывал тогда еще в эмбриональном состоянии. С 1830 г. «Revue des deux mondes» пробуждает все-таки интерес в отношении роли, которую Франция должна играть вне своих границ и в особенности за Атлантическим океаном. Подчеркивая значимость католицизма на двух континентах и роль монархии в судьбе Франции, статьи, опубликованные до 1847 г., защищают эти ценности во Франции, призывая к европейскому политическому вмешательству во внутренние дела новых американских республик. Знакомство в Латинской Америке с французскими авторами, о чем мы говорили ранее, сопровождалось реальным желанием части французской интеллектуальной и политической элиты побывать на другой стороне Атлантики, особенно в Мексике. В 1846 и 1847 гг., следуя за Шарлем Лефевром, уже упомянутым выше, и его убеждениями, согласно которым Франция не должна отказываться осуществлять свое могущество на поле, которое для неё особенно благоприятно и дружественно, Феликс Клаве, Габриэль Ферри и Мишель Шевалье поддерживают любую идею необходимого французского вмешательства в Мексике, дабы не дать этой стране «впасть в анархию и варварство»49. Журнал отражает, таким образом, дипломатическую напряженность момента, предложив учреждение французской опеки над недавно созданными республиками.
Эти же самые требования необходимой опеки будут возобновлены затем во время экспедиции Наполеона III в Мексику в 1862 г., чтобы ее узаконить.
Эти американские территории, в дела которых, казалось, столь необходимо вмешаться, не назывались еще на самом деле латиноамериканскими50. Если термин Америка становился мало-помалу обязательным для европейских наций (за исключением Испании, где наименование Индии было сохранено практически до XX в.), то определение латинская было добавлено к ней позже и выглядело скорее политическим, чем научным. «Латинская Америка», как её стали называть во Франции того времени, представляла собой католическое сообщество, противостоящее якобы угрожающему ему англоязычному блоку51. США же сами считали, начиная с доктрины Монро (1823), что они солидарны с независимостью этой «латинской» части континента, превращавшейся тогда во множество суверенных государств.
Clave F. La question du Mexique. Relations du Mexique avec les Etats-Unis, 1’Angleterre et la France // Revue des Deux Mondes. 1846. T. 12. P. 1029-1059; Chevalier M. Mines d’argent et d’or du Nouveau Monde. Avenir des mines americaines compare a celui des mines de 1’ancien continent // Ibid. 1846 (2). T. 6. P. 980-1035; 1847 (4). T. 18. P. 5-52; Aspects de la cooperation franco-bresilienne, P., 1982, P. 29; Affaires du Mexique // Revue des Deux Mondes, 1847 (3). T. 17. P. 956-964; Ferry G. Guerre entre les Etats Unis et le Mexique, scenes et episodes de 1’invasion // Revue des 2 Mondes. 1847 (6). T. 19. P. 385-342.
50 Volvey Anne (din) Amerique latine. P., 2006.
51 Bataillon M. Deler et Thery. 1991.
727
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Во Франции установки католицизма и латинского мира придавали стране миссию носителя прогресса человечества. Мишель Шевалье - либерал, заведующий кафедрой политэкономии в «Коллеж де Франс» и советник Наполеона III, - который выступал уже в пользу интервенции в 1840 г., фактически становится её выразителем: «Пора Европе объединиться, чтобы помочь латинским нациям, нашим американским сестрам, найти этот путь прогресса, который Франция обнаружила для нее самой, и эффективно поддержать [...] Мексику, дабы сдержать расширение Соединенных Штатов»52.
Так термин «Латинская Америка» появляется в то время53, параллельно авантюре австрийского эрцгерцога Максимилиана Габсбурга, посланного в 1862 г. Наполеоном III, по просьбе французских консерваторов, чтобы «спасти Мексику» от захватчиков с севера. Цель была ясна: укрепить союз католических наций по отношению к англосаксонским северным обществам и, прежде всего, придать законную силу присутствию Франции и упрочению её позиций на континенте.
Эта тенденция продолжается в 1860-е годы, созвучные с некой эйфорией панлатинизма, но такого панлатинизма, который забирет исключительное право первой роли у Испании и у Португалии, чтобы распространить его на другие нации, такие как Франция и Италия. Появляются такие журналы, как «Revue de L’Amerique latine» или «Revue des Races latines», публиковавшиеся непрерывно между 1857 и 1861 гг. Они становятся превосходными печатными органами распространения этой идеологии и насаждения её терминологии. Речи и произведения Мишеля Шевалье иллюстрируют снова это видение, которое отчасти обязано французским интеллектуалам. Оно адресовано Европе, разделенной на три «расовых» блока: англосаксонско-германский блок севера Европы, латинский блок юга и славянский блок, с их соответствующими представителями Англией, Францией и Россией. Согласно этому видению, латинскому блоку угрожала экспансия англосаксонского мира, в особенности со стороны США. В результате Франция получала миссию предотвратить эту тенденцию и учредить передовой отряд сопротивления латинского мира. Она должна была повторно ввести цивилизацию в этот регион мира, устанавливая там наиболее приспособленные политические формы, противодействуя, сверх того, любой угрозе нового англосаксонского и протестантского завоевания американским союзом.
Проницательный наблюдатель данного культурного ареала смог находиться там в ключевой момент его истории, не обязательно принимая деятельное участие в политических дебатах. Дезире Шарне и его фотографии, сделанные в 1857-1858 гг., - тому доказательство.
Рожденный 2 мая 1828 г. во Флори (Бургундия), в семье банкира, Дезире Шарне стал известным путешественником, несмотря на то что он терпеть не мог море. Находясь в Мексике 1850-х годов, он получил известность, как фотограф и археолог, этнограф, антрополог и писатель с элегантным стилем. В 1850 г. он совершил свое первое плавание, чтобы обосноваться в США и
52 Chevalier М. Le Mexique ancien et modeme. P., 1863. P. 494-508.
53 Такие понятия, как «Испанская Америка», затем «Иберийская Америка» не получили никакого одобрения во Франции в ее европейских границах, тогда как, наоборот, они пользова-728 лись большим успехом в Испании (Испаноамерика, Ибероамерика).
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
преподавать французский язык в Новом Орлеане. Он был увлечен рассказами Джона Ллойда Стефенса и Фредерика Катэрвоода54, которые пробудили у него интерес к доколумбовым культурам. Поселившись в Париже в 1853 г., он предложил безумный проект фотографических съёмок всего земного шара, первую часть которого он, Дезире Шарне, осуществил бы применительно к Мексике. Начиная с 1857 г. и в течение двух лет, что длится Реформа и гражданская война в Мексике, он посетил развалины, фотографировал, а затем показывал в Париже и в Лондоне клише, первые изображения руин предиспанских цивилизаций Мексики55. В 1863 г. он опубликовал, содержащую 49 фотографий книгу «Мексика, воспоминания и впечатления, поездки и Американские города и руины», которая его увековечила как фотографа и исследователя.
Ободренный успехом, Шарне принимал участие в миссии французского эскадрона в Индийском океане. Вернувшись в Мексику после 1864 г., во время интервенционистской войны чтобы поддержать Максимилиана, официально стал вспомогательным фотографом Научной комиссии Мексики и, разумеется, одновременно агентом. Он опубликовал книгу «Мексика и её старинные памятники». Побывав в Париже, затем совершив поездки в Чили и в Аргентину (1876), предприняв миссию в Азию и в Австралию (1877), он снова отправился в Мексику в 1880 г. руководить в течение двух лет археологическими раскопками в Теотиуакане и Туле.
Через несколько лет увидел свет труд Шарне «Древнейшие города Нового Света» (1885), содержащий пересказ некоторых его работ, а также новых гипотез и рассказов о путевых впечатлениях. Озабоченный распространением своих работ, он публикует статьи в специализированных журналах («Journal de la Societe des americanistes», «Revue d’Ethologie», «Bulletin de la Societe de Geographic», «Le Monde illustre», «Tour du mondes». В них он представил французскому читателю достижения североамериканской археологии. В 1886 г. он побывал в последний раз в Юкатане, опубликовав затем два романа, - исторический и приключенческий - «Индейская принцесса до испанского завоевания» (1887) и «Через девственные леса» (1890), соответственно.
К 1886 г. относятся его последние раскопки в Юкатане, основная цель которых - подтвердить гипотезу о фазе упадка цивилизации майя, что отразилось на архитектуре. Шарне руководил раскопками в Итсамале (обнаружены фрагменты живописи) и Экбаламе, а также на островах Хайна и Пиедрас. Популяризация экзотического облика Нового Света в старой Европе, чему во многом способстовал этот энтузиаст, доставивший в Европу результаты раскопок, сразу же вызвала к жизни серию новых гипотез.
Рядом с Дезире Шарне упомянем Франсуа Обе, Теобера Малера и Огюс-туса Ле Плонжона, которые были наиболее известными «визуальными» хроникерами конца XIX в., считавшими, что их продукции присущ научный взгляд. Они продолжали интересоваться экзотической Мексикой, которая все больше поражала воображение с открытием новых свидетельств доколумбо
54 Книга «Incidents of travel in Central America, Chiapas and Yucatan» была опубликована в Нью-Йорке в 1841 г., а затем в 1843 г. под названием «Incidents of Travel in Yucatan».
55 Mongne P Desire Charnay у la imagen fotografica de Mexico // Lopez-Ocon L., Chaumei J.-P., Casanova A. V. (eds.) Los americanistas del siglo XIX: La construccion de una comunidad cientifica internacional. Vervuert, 2005. P. 45.
729
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
вых цивилизаций. Они воздерживались от выработки позиции, которую можно было бы трактовать как историческую или политическую точку зрения на современные им отношения между Францией и Мексикой, но которая была четко определена апостериори историком Эдгаром Кине.
Среди автором, сотрудничавших в «Revue des dous mondes», даже притом, что он писал тогда не о Латинской Америке, а чаще о Германии (о Германской революции, о Тевтономании и т.д.), нельзя не вспомнить писателя и историка Эдгара Кине (1803-1875), который бесспорно способствовал складыванию в Европе определенного имиджа Латинской Америки. Именно он оставил в 1862 г. размышления о мексиканской авантюре после её провала в книге «Мексиканская экспедиция».
История формирования и интеллектуального становления Кине - это история человека, обратившего все свои усилия на понимание того, что представляет собой французский дух XIX в. Ради этого он долго размышлял о политических событиях, которые волновали страну при его жизни. Для него роль интеллектуала сводилась к тому чтобы попытаться разгадать народ и побудить его к действию. В отношении первых 20 лет XIX в., с конца наполеоновского режима до воцарения Карла X, Кине считал себя эхом и интерпретатором неистового желания французского народа того времени восстать против всех форм тирании, которые воплощала в себе абсолютная королевская власть. В книге «История моих идей» он пытался сформулировать идеи своего поколения, затем эта работа была дополнена «Воспоминаниями об изгнании», составленными его супругой после его ссылки в период Второй империи.
Автор не перестает доказывать, что лишь благодаря возможности дискуссии между свободными учреждениями нации Франция должна трудиться не только во имя своего блага, но и во имя всего человечества. Применительно к мексиканской ситуации он не был уверен, что посылка французских войск в Мексику была продиктована такими высокими соображениями: «Что это за экспедиция? Чего она хочет? Что она скрывает? Предпринята ли она ради общественной пользы или в интересах одного лица? К чему она может привести?» Именно с этих вопросов Кине начинает первую главу «Мексиканской экспедиции». «Мы считаем своим долгом навязать этому небольшому народу молчание, на которое мы согласны - уточняет он немногим далее. - Он говорит слишком громко, нам не нравится, что он считает себя свободным». Но за этими благовидными предлогами кроются «настоящие причины» этой операции, которые Кине пытается подытожить и которые вызываются амбициями власти и химерой великой наполеоновской империи. «Больше не слышно разговоров о границе по Рейну, теперь нужно искать Рейн в Новом Свете», - наносит он безжалостный удар, или еще: «Наполеон в 1812 г. упустил свой шанс; он не смог закабалить Старый Свет. Теперь речь идет о том, чтобы дать реванш, закабалив Новый Свет». Обвинение, которым открывается повествование в VII главе, состоит в том, что «фальшивая демократия не может терпеть настоящую демократию”. Речь шла о том, что Франция во имя захвата Мексики навязывала ей новый строй вместо того чтобы позволить новой республике расцвести в свободе; другой же целью режима была 730 дискредитация демократии в Соединенных Штатах, используя войну, чтобы
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
принести им разрушение. Разжигать огонь в Мексике означало расшатывать основание дела Вашингтона и поддержать Техас и рабовладельческие штаты.
Кине объясняет, ясно видя в этой игре французские интересы, что союз между Линкольном и Хуаресом пресек французское вмешательство. Осудив безрассудное и незаконное предприятие, автор развертывает затем панораму краха колониализма: ценой потоков крови Север освободился от Англии, а Юг - от Испании. Разве можно было предполагать, что мексиканцы согласились бы с новым иностранным принцем? Что касается Франции, она представала с одной стороны океана в качестве защитника народов, но, не колеблясь, пошла против свободных наций. «Несчастье народам, которые изменяют своим убеждениям, - резко и убежденно писал Кине, - именно поэтому они истощают свою силу и стареют за несколько дней» (гл. XII).
ИСТОКИ ИССЛЕДОВАНИЙ
ФРАНЦУЗСКИХ ЛАТИНОАМЕРИКАНИСТОВ
С XVIII в. и даже в XVII в. во Франции существовали контакты между учеными и коллекционерами56, интересовавшимися культурами и цивилизациями Америки. Они могли развивать свои связи благодаря некоторым учреждениям, таким как Парижский музей естествознания, Музей севрского фарфора или Американский музей «Лувра». Научные общества искали возможности изучения различных дисциплин в стране и вне ее, однако этот взаимный интерес к одному и тому же культурному ареалу не всегда способствовал изучению Америки. Если Фермин дель Пино Диас рассматривал испанский американизм как «трудные роды»57, то почти то же самое было характерно и для французского американизма, и только к концу XIX в. специалисты начинают ощущать себя американистами или латиноамериканистами и приступают к организации конгрессов американистов и создают общество с аналогичным названием.
В 1857 г. «Общество американистов»58 Франции создает рабочую дискуссионную группу, которая издает, кроме того, «La Revue orientale et americaine». Основанный Жозефом Обеном, аббатом Брассером де Бурбургом, А. Мори и Леоном дю Рони, этот журнал просуществовал недолго. Отсутствие новых членов подтолкнуло его учредителей к тому, чтобы расширять программу, основав в 1859 г. «Общество американской и восточной этнографии», частью которого стало «Американское общество».
Именно под влиянием французской экспедиции в Мексику работы американистов и латиноамериканистов получили реальное развитие. Мона Уэрта свидетельствует также, что император задумал свою интервенцию на американскую землю «под двойным знаком, военным и научным». В то время, как в Париже открылась Научная комиссия по Мексике, в самом Мехико тор
56Riviale Р Las colecciones americanas en Francia en el siglo XIX: objetos de curiosidad, objetos de estudio // Lopez-Ocon L., Chaumeil J.-P. Casanova A.V. (eds.). Op. cit. P. 23-39.
57 Fermin del Pino Diaz. La construccion del americanismo hispano у frances de fines del siglo XIX, у su doble tradicion historico-naturalista // Lopez-Ocon. Leoncio, Chaumeil Jean-Pierre, Verde Casanova Ana (eds.). P. 259-283.
58 Мы используем в этой части многие выводы фундированной докторской диссертации: Huerta Mona. Op. cit.
731
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
жественно учреждается Научная, литературная и артистическая комиссия с целью помочь пребывавшим в Мексике ученым и интеллектуалам проводить научные изыскания в таких областях, как археология, этнография, геология, биология или антропология. Столько же дисциплин, поддержанных Третьей республикой, отождествлялись тогда с латинским миром Америки, успехом позитивизма и промышленной революцией. Эти первые работы были быстро подвергнуты сомнению, но основы американизма были все-таки прочно заложены.
Первый международный конгресс американистов был созван в Нанси в 1876 г. по инициативе нескольких филологов, объединенных вокруг Люсьена Адама59. Задуманный как полностью и главным образом международный60 он объединял 22 страны, среди которых 9 из Нового Света, и не только вызывал много энтузиазма, но и представил возможность для выражения абсолютно фантастических идей61. По случаю этого первого конгресса «Американское общество» решило издавать свой собственный журнал который с 1893 г. и до своего исчезновения назывался «Archives du Comite d’archeologie americane»62. Организационные трудности не снижали энтузиазма и не препятствовали регулярности проведения конгрессов. Многие ученые поставили под сомнение научные претензии «Общества американистов» и высказали пожелание самостоятельно структурировать кадры научных исследований по Латинской Америке. Именно в этом контексте Общество определило требования, чтобы принимать в свои ряды хорошо образованных исследователей, желающих «сотрудничать в создании структуры, основанной на прочной основе»63.
Именно по случаю IV столетия открытия Америки в Гуельве в 1892 г. рождается идея действительно подлинного общества с региональным предназначением, которое должно публиковать самые лучшие исследования по Латинской Америке. Руководил проектом Эрнест Теодор Ами. Герцог Луба финансировал устройство новой структуры в Отеле научных обществ. «Общество американистов», опираясь на свой новый устав, собралось 11 июня 1895 г. и начало публикацию со следующего года «Journal de la Societe americanistes». Речь идет о том, чтобы показать и признать в научном плане
59О длинном пути конгрессов латиноамериканистов см.: Comas Juan. Cien anos de Congresos Internacionales de Americanistas. Ensayo historico-critico у bibliografico. Мёх1со, 1974; Lopez-Ocon L. El papel de los primeros congresos internacionales de americanistas en la construccion de una comunidad cientifica // Quijada Monica, Bustamante Jesus (eds.). Elites intelectuales у modelos colectivos. Mundo iberico (siglos XVI-XIX), Madrid, 2002. P. 271-284.
60 Эта характерная черта конгрессов латиноамериканистов объясняет возникновение национальных отраслей американистики в странах, которые позднее подключились к этому процессу: Fermin del Pino Diaz. La construccion del americanismo hispano-frances... // Lopez-Ocon L. et al. Op. cit. P. 267-268.
61 См., что об этом рассказывает Поль Риве в ст. «Histoire des Congres internationaux des americanistes» (Proceedings of the XXIXth International Congress of Americanists, N.Y., 1949,1. P. 1-2. Цит. no: Mona Huerta. Op. cit. P. 349).
62 Riviale Pascal. L’americanisme fran?ais a la veille de la fondation de la Societe des Americanistes H Journal de la Societe des Americanistes, 1995. N 81. P. 207-229.
63 Verneau Rene. “L’evolution des etudes latino-americanistes depuis 1895, seance du ler juin 1920 H Journal de la Societe des Americanistes. 1920. XII. P. 208 (цит. no: Huerta Mona. Op. cit. 732 P. 350).
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
новые дисциплины (антропологию, этнографию, археологию64), а двумя десятилетиями позже оформить структуру научных институтов по американистике. Через 20 лет Рене Верно, ученик и преемник Э.Т. Ами, подчеркивал, что в 1890-х годах многие авторы все еще находились под влиянием истории Нового Света, почти исключительно основанной на рассказах ранних хронистов, что давало повод для публикаций произвольных размышлений фантастического характера. Отныне же нужно было работать над тем, чтобы новые дисциплины и новые объекты исследований стали источником идей, обсуждаемых учеными, достойными этого звания.
Начиная с этого момента «Общество американистов» пользуется значительным престижем и старается вывести на международный уровень научную продукцию своих членов. Что же касается «Journal de la Societe americanistes», то он становится своеобразным мостом между всеми исследованиями, сконцентрированными на американистике, благоприятствуя диалогу между ними. Именно там было выработано направление исследований, сохранявшееся в течение XX в.65 Роль в структурировании американистики этого научного журнала, который сумел завоевать себе международное признание, представляется очевидной.
* * *
Мы старались одновременно дать обзор того, что думали и публиковали о Латинской Америке во Франции в XIX в. и как это могло быть воспринято и распространено в Латинской Америке. Фактически переводы латиноамериканских произведений во Франции выходят за рамки периода, который нас интересует, и поэтому мы считаем необходимым упомянуть, что в начале XX в. некоторые издательства начинают вести торговлю по распространению латиноамериканских произведений, переведенных на французский язык. Усилия, предпринятые в этом отношении, свидетельствуют о возрастающем интересе во Франции к Латинской Америке. Это - издательства братьев Гарне, вдовы Буре, книжный магазин Оллендорфф, которые среди прочих играли в этот момент ключевую роль в распространении во Франции латиноамериканской мысли, след которой обнаруживается у таких авторов, как Реми де Гурмон или Морис Баррес66, Валери Ларбо, Жан Кассу, Жюль Сюпервиель или Франсис де Миомандр. Эти последние были пропагандистами и распространителями во Франции трудов и идей латиноамериканских мыслителей и писателей XX в.67
64 Отметим, что французы уже в течение длительного времени отдавали предпочтение древней истории человечества, ссылаясь на работы как французских, так и зарубежных авторов в Revue d’Anthropologic. См. Quijada Monica. America Latina en las revistas europeas et Lopez-Ocon Leoncio. La formacion de una malla de corresponsales о de сото Jimenez de la Espada se inserto en una comunidad cientifica de americanistas // Lopez-Ocon Leoncio et al. Op. cit. P. 192— 212 et P. 285-310. Подчеркнем в данной связи роль Поля Брока, основателя «Общества антропологии» (1859) и его генерального секретаря до 1880 г.
65 См.: Huerta Mona. Op. cit. P. 350.
66Huerta Mona. Op. cit. P. 325. См. также: Molloy Silvia. La diffusion de la litterature hispano-americaine en France au XXе siecle.
67 Cm.: Villegas Jean-Claude. La КпёгаШге hispano-americaine риЬНёе en France 1900-1984.
733
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
БРИТАНСКИЕ ИСТОРИКИ	Глава 5
О ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ
Британская историческая наука активно занималась изучением Южной Америки с середины XVIII в. Статьи о странах региона публиковались начиная с первого издания «Британской энциклопедии» в 1768 г. Правда, по большей части они содержали сведения о географии, природных особенностях, заметки путешественников. Лишь к концу XIX в. появились материалы по истории - в девятом издании большие статьи о Бразилии (автор - профессор географии А. Джонсон) и Перу (известный историк К. Маркхэм)1.
Большую роль в британской латиноамериканистике сыграло «Хаклют-ское общество»2. Его учредительное собрание состоялось в декабре 1846 г. в Лондоне. Оно резко отличалась от множества обществ и клубов, имеющих целью развлечение джентльменов на различных приемах и ужинах. Наряду с Этнографическим, Археологическим и Нумизматическим, «Хаклютское общество» поставило своей целью просвещение граждан, расширение научных знаний о заморских странах. Самым близким ему по духу было «Кэмденское общество», созданное в 1838 г. для публикации архивных материалов и мемуаров (через 6 лет на его основе было создано Королевское историческое общество).
Идея создания «Хаклютского общества» принадлежала историку У.Д. Кули, (1795-1883) который призывал поставить на научную основу региональные исторические исследования (сам он был одним из первых британских африканистов3. Кули изначально исходил из необходимости более пристального внимания к Южной Америке. И даже предлагал назвать новую организацию «Обществом Колумба», однако было принято решение назвать ее в честь известного историка елизаветинской эпохи, активного сторонника колониальной экспансии Ричарда Хаклюта, который собрал большую коллекцию документов и материалов о заморских путешествиях англичан.
В учредительных документах члены общества приняли на себя обязательство продолжить работу Хаклюта в XIX в., активно заниматься сбором архивных документов, мемуаров, заметок путешественников, поощрять написание трудов по региональной истории и оказывать помощь в их публикации. Активными членами общества стали Ч. Дарвин, Ч. Бик, историк Р. Мэйджор, который предложил в качестве первой публикации общества издание писем X. Колумба (они вышли в свет в 1847 г.)4. Символом организации стало графическое изображение корабля Магеллана «Виктория».
В следующем году были изданы ставшие классическими труды Шембур-га о путешествии У. Рейли в Гайяну и книга Р. Кули «Сэр Френсис Дрейк и его
1 Encyclopedia Britannica. 1st ed. L., 1768; 9th ed. L., 1875-1889.
2 Compassing the Vaste Globe of the Earth, Studies in the History of the Hakluyt Society I Ed. by R.C. Bridges, P.E.H. Hair. L., 1996; Richard Hakluyt and his Successors, A Volume issued to commemorate the Centenary of the Hakluyt Society // Ed. by E. Lynam. L., 1946.
3 Bridges R. William Desborough Cooley // Geographers Biobibliographical Studies. 2008. № 27. P. 43-62.
4 Select Letters of Christopher Columbus, with other Original Documents, relating to his Four 734 Voyages to the New World / Translated and Edited by R. H. Major. L., 1847.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
путешествие»5, а еще через год - работа Р. Хаклюта о путешественниках, открывших Америку6. Всего до конца века под эгидой «Хаклютского общества» было издано более 200 книг по истории и географии Азии, Африки и Америки (в том числе сборники документов по средневековой истории Руси).
Во второй половине века выдающуюся роль в деятельности общества сыграл К. Маркхэм. Он сотрудничал с этой организаций более 50 лет, вначале как секретарь (1858-1887), а затем - президент (1889-1909). По его инициативе было издано более 100 трудов по истории Южной Америки - переводы испанских авторов, сборники документов, монографии современных английских историков7.
Во второй половине XIX в. увеличилось число страноведческих работ, среди которых выделялись исследования по истории Бразилии и Перу (хотя среди них по-прежнему преобладали мемуары и дневники путешественников)8. Одним из лучших британских латиноамериканистов второй половины века считался А. Хелпс (1813-1875), который в течение нескольких лет изучал первоисточники по истории Южной Америки в Испании. Среди его работ наиболее известны биографии Лас Касаса, Колумба, Писарро, Кортеса, а также четырехтомник, посвященный завоеванию Нового Света9.
Тем не менее звездами первой величины в британской латиноамерика-нистике XVIII-XIX вв. считаются У. Робертсон, К. Маркхэм и Т. Карлейль.
5	Schomburgk R. Ralegh’s voyage to Guiana. L., 1849; Cooley R. Sir Francis Drake and his Voyage. L., 1849.
6	Hakluyt R. Divers Voyages touching the Discovery of America and the Islands adjacent. Collected and published by Richard Hakluyt, Prebendary of Bristol, in the Year 1582 / Ed. by J.W. Jones. L., 1850.
7	См., например: History of the New World, by Girolamo Benzoni, of Milan. Showing his Travels in America, from A.D. 1541 to 1556: with some Particulars of the Island of Canary / Translated and Edited by Rear-Admiral W.H. Smyth. L., 1857; Champlain S. Narrative of a Voyage to the West Indies and Mexico in the years 1599-1602 / Ed. by N. Shaw. L., 1859; Expeditions into the Valley of the Amazons, 1539, 1540, 1639 / Translated and Edited by Clements R. Markham, L., 1859; Reports on the Discovery of Peru / Translated and Edited by Clements R. Markham, L., 1872; The Hawkins' Voyages during the Reigns of Henry VIII, Queen Elizabeth, and James I. Edited by Clements R. Markham. L., 1878; The Conquest of the River Plate (1535-1555). From the Original German Edition, 1567: The Commentaries of Alvar Nunez Cabeza de Vaca, from the Original Spanish edition, 1555. L., 1891; The Journal of Christopher Columbus (during his First Voyage, 1492-1493), and Documents relating to the Voyages of John Cabot and Gaspar Corte Real / Translated with Notes and an Introduction by Clements R. Markham, L., 1893; Narratives of the Voyages of Pedro Sarmiento de Gamboa to the Straits of Magellan I Translated and Edited with Notes and an Introduction by Clements R. Markham, L., 1895.
8	См., например: Kidder D.P., Fletcher J.C. Brazil and the Brazilians. L., 1857; Bates H.W The Naturalist on the River Amazons. L., 1863; Wallace A.R. Travels on the Amazon and Rio Negro. L., 1853; The Amazon and Madeira / Ed. by Keller C. L., 1874; Burton R.F. Explorations of the Highlands of Brazil. L., 1869; Agassiz L. Journey in Brazi. L., 1868; Hartt C.F. Scientific Results of a Journey in Brazil by Professor Louis Agassiz. L., 1870; Stevenson W.B. Memoirs by William Bennet Stevenson of the Battles of San Martin and Cochrane in Peru. L., 1823. Vols 1-3; Markham C.R. The History of Peru. L., 1892.
9	Helps A. The Life of Las Casas, the Apostle of the Indians. L., 1868; Idem. The Life of Columbus. L., 1869; Idem. The Life of Pizarro. L.,1869; I dem.The Life of Hernando Cortes. L.,1871; Idem. The Spanish Conquest in America, and its Relation to the History of Slavery and the Government of Colonies. L., 1855, 1857-1861. Vol. 1-4.
735
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
УИЛЬЯМ РОБЕРТСОН
«Только Вы, да еще Юм заслуживаете чести писать исторические сочинения»10. Такую высочайшую оценку дал Уильяму Робертсону (1721-1793) корифей эпохи Просвещения Вольтер. И эта оценка была вполне заслуженна. Опираясь на великие философские и естественно-научные достижения этой эпохи, Робертсон одним из первых вывел историю из лона хронистики и одного из жанров художественной литературы на путь научного анализа, дал первые образцы такого подхода, среди которых наиболее ярким стала «История Америки».
Шотландский историк родился в имении Бортвик (графство Мидлотиан). Он был старшим сыном в семье местного священника, где было восемь детей. Рано пошел в школу и поступил в Эдинбургский университет в 12 лет. С детских лет у него проявилась страсть к знаниям. Он научился тщательно планировать свое время и в своих штудиях был целеустремленным, спокойным и методичным. Девизом на всю жизнь стала запись, сделанная им в 14 лет в дневнике: «Vita sine litteris mors». Он был увлечен классической литературой и отрабатывал свой стиль, переводя с греческого и латыни. В 20 лет Робертсон всерьез взялся за перевод произведений своего любимого автора Марка Антония, но завершению труда помешало то, что кто-то успел опубликовать эти труды на английском языке раньше молодого человека.
В возрасте 22 лет Робертсон получил пост священника в Гладсмуире. С 1751 до 1763 г. он был членом Генеральной ассамблеи - высшего пресвитерианского церковного учреждения в Шотландии, где стойко защищал либеральные принципы, боролся против религиозного фанатизма, возглавляя фракцию умеренных.
В 1757 г. он заступился за своего друга Давида Юма, который был тогда священником в Ательстейнфорде. Двойное «преступление» последнего состояло в том, что он не только сочинил «Трагедию Дугласа» (в то время клирики демонстративно избегали любых связей с театром как «греховным вертепом»), но был настолько безрассуден, что пошел на ее премьеру в эдинбургском театре. Шотландские пресвитериане восприняли это как чудовищное святотатство.
Хотя сам Робертсон не посещал театр, так как в свое время дал клятву священнику-отцу, он не колеблясь заявил, что не видит вины в поступке Юма. «Я не вижу ничего греховного или противоречащего духу христианства в написании трагедии, которая отнюдь не поощряет низости или греховности. И я не могу согласиться с осуждением Юма за присутствие на премьере этой трагедии»11.
Ему удалось смягчить формулировки декларации, принятой Ассамблеей, хотя Юму все равно пришлось оставить свой приход и в 1757 г. переехать в Лондон. С отъездом Юма так называемое «Избранное общество» потеряло одного из своих самых блестящих представителей. Само общество (его название стало впоследствии нарицательным) было основано в Эдинбурге в 1754 г. художником Аланом Рамсеем. Целью были философские и литературные иссле-
10The Progress of Society in Europe / Ed. by Felix Gilbert. Chicago, 1972. P. 12.
736 n Lawrence E. The lives of the British historians. N.Y., 1855. Vol. 1. P. 335.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
дования, а также развитие ораторских навыков среди его членов.
Каждую пятницу в местной библиотеке проходили заседания, в которых поначалу участвовали 15 человек (среди них - Робертсон, который некоторое время был его председателем) Довольно быстро число участников выросло до 130. Среди них были такие выдающиеся деятели как Давид Юм и Адам Смит.
Общество сыграло огромную роль в развитии шотландской литературы. Во время горячих диспутов в «Избранном обществе» у Робертсона зародился план написания шотландской истории. Он начал работать над ней в 1753 г., а в 1759 г. книга была опубликована в двух томах в Лондоне12. В это же время Робертсону присвоили звание доктора богословия Эдинбургского университета.
Тогда в Британии было лишь не
УИЛЬЯМ РОБЕРТСОН
сколько историков, которые имели
хоть какую-то философскую позицию и выработали хороший литературный стиль. Среди них - Томас Карт (хотя его работы скорее напоминали анналы и средневековые хроники) и Тобиас Смоллет (многословные труды которого страдали большими ошибками и неточностями)13.
Лишь Юм приближался к высоким образцам исторической литературы. Длительное время он занимался историей правления Тюдоров. И так как многие сюжеты его исследований были связаны с шотландской историей, Робертсон отправил другу страницы своей книги, относящиеся к Тюдорам. Однако Юм опубликовал свой труд раньше, и в ответном письме сетовал, что слишком поздно получил письмо, так как смог бы избежать многих огрехов.
Робертсон опасался, что более ранняя публикация работы Юма снизит интерес публики к его труду. Однако он ошибался. Успех был быстрым и полным. Первое издание разошлось так быстро, что уже через месяц издатель начал готовить второе (всего за время жизни автора работа выдержала 14 изданий! - немыслимая для того времени популярность). Со всех сторон, в том числе от королевской семьи, известных политиков и мыслителей, приходили
восторженные отзывы.
Даже Юм, скрепя сердце, был вынужден признать успех друга - соперника на историко-литературном поприще. Он написал, что по просьбе фран-
12Robertson W. History of Scotland during the reigns of Queen Mary and King James VI. L., 1759.
Vols. 1-2.
13 См., например: Hume D., Smollet T. Celebrated History of England, from its first settlement to the year 1760. Hartford, 1827; The Progress of Society in Europe. P. 15.	737
24. История Латинской Америки
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
цузского философа Гельвеция отправил ему экземпляр труда Робертсона. Но заметил, что не намерен больше мириться с этой популярностью и не пошлет больше ни одной книги Робертсона ни французам, ни англичанам. С редкой для него (хотя и полушутливой) горячностью он написал: «Чума тебя забери! Ты умудрился стать выше меня у ног Парнаса. И ты думаешь, мне это нравится?! И не сочтут ли меня дурачком, если я сам же поспособствую тому, чтобы ты выкинул меня в Париже с того места, которое я до тебя занимал в Лондоне?»14
Популярность в немалой степени способствовала карьерному росту Робертсона. В 1761 г. он стал настоятелем церкви Грейфрайрз в Эдинбурге (на этом посту он оставался до конца жизни). Тогда же он был назначен капелланом замка Стирлинг и королевским капелланом Шотландии, в 1762 г. - ректором Эдинбургского университета, а через два года - королевским историографом Шотландии с годовым доходом выше любого епископа (200 фунтов стерлингов). Со всех сторон ему сыпались заманчивые предложения. Лорд Честерфилд предлагал поддержку от палаты лордов в написании общенациональной «Истории Англии». Но Робертсон воздержался, так как труд на эту тему заканчивал в то время Юм. Более того, он боялся поступиться объективностью, если будет писать работу по истории Англии по заказу королевского двора.
Робертсон увлекся жанром исторического портрета. И темой второй работы избрал биографию Карла V. Работа затянулась на шесть лет и вышла в свет в трех томах в 1769 г.15 Еще в гранках ее прочитали Юм, а также другие друзья Робертсона и отозвались о ней с восхищением. Юм написал другу: «Сказать, что она хорошо написана - явно недостаточно. Я переполнен чувствами от сочетания в твоем труде честности, объективности и элегантности стиля с суждениями, равные которым встретить можно крайне редко»16.
Работа завоевала не меньшую популярность, чем «История Шотландии». Ее читали по всей Европе. Вольтер писал автору: «Вы красноречивы, образованны и беспристрастны. Выказывая Вам дань высочайшего уважения, я лишь присоединяюсь к мнению всей читающей Европы».
При содействии Гольбаха работу перевели и опубликовали во Франции. О популярности книги там свидетельствует то, что всего лишь за хороший перевод М. Сюар стал действительным членом знаменитой французской Академии. Сам же автор удостоился немыслимой по тем временам (тогда еще и в помине не было никакого копирайта) награды - впервые во Франции иностранцу заплатили колоссальный гонорар в размере 4500 фунтов стерлингов.
Нельзя сказать, что не было критики. Так, против с крайне резкими (доходящими до непристойных) замечаниями выступил аббат Мабли. Известный тогда историк Гилберт Стюарт также критиковал автора, «чей полнейший отход от своих собственных взглядов и идей позволил ему привлечь безраздельное внимание к мыслям и предположениям другого человека». И.Г. Уолпол отмечал, что во введении много ошибок, и автор «во многих местах принима-
14Lawrence Е. The lives of the British historians. N.Y., 1855. Vol. 2. P. 238.
15 Robertson W. History of the reign of the emperor Charles V. L., 1769. Vols. 1-3.
738 Lawrence E. The lives of the British historians. Vol. 2. P. 251.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ет исключения за правила». Тем не менее до сих пор этот труд остается одним из классических произведений европейской историографии.
После изматывающей работы Робертсон позволил себе небольшую передышку. Но обещание публике дать описание испанского открытия Нового Света, конкисты и поселений в Америке подстегивало его.
В «Истории Карла V» Робертсон писал: «Любой интеллигентный читатель увидит одно упущение в моей работе, причину которого я должен объяснить. У меня нет описания конкисты Мексики и Перу и создания испанских колоний на континенте и островах Америки. Историю этих событий я изначально хотел дать во всей полноте. Но при более близком и внимательном взгляде на эту часть своего плана я обнаружил, что открытие Нового Света, общественные отношения среди его древних обитателей, их характер, манеры и искусство, гений европейцев, проявившийся в созданных поселениях, а также их влияние на политическую систему и торговые отношения в Европе являются такими важными темами, что их поверхностный обзор не даст удовлетворительных результатов. А полное описание, как они того заслуживают, приведет к диспропорции в основном труде. Поэтому я зарезервировал эти сюжеты для отдельной истории, которую в случае, если это мое сочинение будет одобрено публикой, я намереваюсь написать»17.
План постепенно разрастался и включил в себя связи и контакты всех европейских колонизаторов с американским континентом. Робертсон намеревался посвятить отдельный том начальным усилиям и успехам Британской империи в этой части света.
Робертсон считал, что нет более благодатной и привлекательной темы для раскрытия его таланта. Здесь открывались «бескрайние просторы и бесконечное количество граней» для воплощения его дара красноречия. «Быстро чередующиеся события, которые я описывал, были не менее изумляющими, чем восточные сказки. Один из моих главных героев, бесстрашный исследователь неизвестных океанов, всегда будет будоражить воображение, вызывать восхищение и сочувствие во всем мире.
Другие же, будучи простыми селянами, на самом деле также являлись выдающимися людьми. Их характеры, обычаи, манеры, антураж - короче, все, что было связано с их повседневной жизнью, очаровывало новизной и зачастую изобиловало живописными подробностями и жестокими контрастами»18.
Долгие восемь лет Робертсон посвятил первой части исследования, раскрывающей историю открытия Нового Света, испанской конкисты и политику Испании в этом регионе. Труд был опубликован весной 1777 г. в двух томах (десяти книгах)19. Автор дал широчайшую картину - начиная от прогресса навигации среди древних народов, географических знаний народов Востока, европейской торговли, Крестовых походов и географических открытий португальцев - в первой книге. Во второц - биография Колумба, обстоятельства его путешествий, открытие Нового Света, первые ошибки в системе ко-
17 Robertson W. The History of the Reign of Charles V. Chicago, 1972. P. 5.
™ Robertson W. The History of the Discovery and Settlement of America. N.Y., 1827. P. XXVI.
19 Robertson W. The History of America. L., 1777. Vols. 1-2.
739
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
лонизации. Затем - образование колоний, войны с индейцами, жестокости испанцев. Одной из самых ценных современники считали четвертую книгу, в которой описывались взгляды на Америку ее первооткрывателей, а также жизнь ее обитателей - «дикарских племен». Там же Робертсон рассказывает о географических особенностях континента. В пятой и шестой книгах анализируется история конкисты Новой Испании (Кортес) и Перу (Писарро). В седьмой - жизнь племен мексиканцев и перуанцев, их более цивилизованное состояние по сравнению с другими американцами. Восьмая книга повествует о системе управления, торговых связях испанских колоний. И, наконец, в девятой и десятой книгах речь идет о первых поселениях англичан - Вирджинии и Новой Англии и колонизации Северной Америки.
Для написания работы Робертсон собрал огромное количество материалов и источников. Длинный список различных представителей властей многих стран, с которыми он консультировался или получал от них требуемые материалы, свидетельствует о тщательности и скрупулезности, с которыми он относился к своей исследовательской работе.
Во введении Робертсон подробно говорит об источниках, которые он смог получить из разных стран Европы, в том числе и из России. «Мои изыскания в Санкт-Петербурге прошли с легкостью и успехом. Изучение связей между нашим континентом и Америкой выявило необходимость получения достоверной информации об открытиях русских в их навигации между Камчаткой и побережьем Америки. Подробный отчет об их первом путешествии в 1741 г. был опубликован Мюллером и Гмелиным. Некоторые иностранные авторы придерживались мнения, что царский двор тщательно скрывает успехи своих мореходов и предоставляет публике ложные сведения об их маршрутах. Такое поведение противоречило бы либеральным настроениям и покровительству над науками, которые присущи нынешней правительнице России... Доктор Роджерсон, придворный врач императрицы, представил мое прошение Ее Императорскому величеству. И она не только не отвергла любую мысль о сокрытии фактов, но сразу же приказала сделать копию с журнала капитана Креницына, который совершил единственное с 1741 г. плавание, организованное с целью географических открытий при содействии государства и перевести журнал для меня. Благодаря этому я получил самые подробные сведения об открытиях русских мореплавателей по сравнению с любыми опубликованными до того источниками»20.
Читающая публика приняла работу с большим энтузиазмом. Коллеги и друзья поздравляли автора с новым успехом. Юм к тому времени умер, но его место в дружеской переписке занял Э. Гиббон, которому автор дал рукопись на прочтение еще до публикации. Известный историк, автор знаменитого труда «Закат и падение Римской империи» резюмировал свои впечатления: «Я прочитал достаточно, чтобы убедиться, что эта публикация расширит славу и популярность автора. Источники подобраны со всей тщательностью и мастерски упорядочены, процесс открытия земель освещается всесторонне и с полнейшим знанием дела. Опасности, достижения и взгляды испанских искателей приключений описываются с беспристрастностью и умеренностью.
740 Robertson W. The History of the Discovery and Settlement of America. P. 31.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
И самая исконная и, возможно, самая любопытная часть человеческой жизни - обычаи, манеры ежедневного поведения - раскрывается в мельчайших подробностях и освобождается от шелухи пустых болтунов и негодующих профанов»21.
Но, пожалуй, самым лестным для Робертсона был отзыв известного и непримиримого ирландца, выдающегося философа Эдмунда Берка. Как политический мыслитель Берк резко выделялся среди современных ему философов. Получив еще в детстве хорошее религиозное воспитание, он до конца дней своих сохранил христианское восприятие мира как обители добра и зла, тесно соседствующих и неразрывно связанных между собой. Свой нравственный долг он видел в том, чтобы по мере сил творить добро и оставить после себя этот мир, хоть немного более открытым для счастья. В то же время он прекрасно понимал, что люди не в силах полностью избавиться от пороков и создать абсолютно совершенное общество (абсолютно совершенно лишь Царство Божие). Погнавшись за манящим, но несбыточным идеалом, они со своим ограниченным знанием природы и общества способны по неведению причинить зло, намного превосходящее то, которое хотели исправить. Вот почему Берк категорически не принимал модный в ту пору призыв просветителей подвергнуть все на свете суду разума и искоренить то, что будет признано неразумным. Нельзя, считал он, подходить к жизни с отвлеченными представлениями о должном, надо идти от реальности, сложившейся в результате длительного исторического развития. Далеко не все в сформировавшихся за века традициях понятно современному человеку, но это не значит, что они плохи. Традиции и вера хранят мудрость многих поколений, и относиться к ним надо бережно. «Что стало бы с миром, если бы выполнение всех моральных обязанностей, все общественные устои зависели от того, насколько их смысл понятен и доступен каждому человеку?!» - вопрошал Берк.
Исходя из этих постулатов, Берк высоко оценил труд Робертсона: «Я редко получал такие хорошие подарки как ваша “История Америки”. Немногие книги в истории человечества способствовали прояснению темных мест, исправлению ошибок и устранению предубеждений - и в их числе безусловно Ваша. Вы обладаете редким даром привлечь самое пристальное внимание к теме, которую столь часто освещали и в которой, казалось, нет уже ничего неосвоенного. Я прочитал многие части вашей Истории с необычным волнением, как если бы я прежде не знал об этом ничего. Более того, вы пролили свет на современное состояние испанских Провинций и обеспечили богатый материал и рациональную теорию, благодаря которой можно судить о том, что там произойдет в будущем. Главы, которые я читал с особым удовольствием, посвящены исследованию ежедневной жизни и характеру обитателей Нового Света. Я всегда полагал, так же как и вы, что в наше время мы имеем огромные преимущества в изучении человеческой природы. Нам уже нет необходимости изучать в подробности все периоды и эпохи истории. Прежние истории, написанные в ранние периоды, являются плохими наставниками. Если египтяне называли греков детьми в изучении древности, мы можем назвать так самих египтян. И мы можем назвать так все те нации, которые рас-
21 Ibid. Р. 36.
741
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
сматривали развитие общества только в своих собственных ограниченных рамках. Однако теперь карта мира раскрыта перед нами в полноте, и на ней нет той или иной формы варварства или прогресса, которые бы не открывались одновременно нашему взору: различия в цивилизации между Европой и Китаем; варварство в Персии и Абиссинии; извращенные манеры поведения в Тартарии и Аравии; дикие племена в Северной Америке и Новой Зеландии. Действительно вы сделали огромное дело - использовали философию, чтобы судить о манерах и способах поведения, и из поведения извлекли новый материал для философии»22.
Почести, оказанные Робертсону соответствовали его заслугам. Королевская академия истории Испании единодушно избрала его своим действительным членом в августе 1777 г. «в знак признания трудолюбия и тщательности, с которой автор изучил историю Испании, и в благодарность за его вклад в распространение знаний в зарубежных странах». Одному из испанских академиков дали задание перевести «Историю Америки» на испанский язык, и значительная часть была переведена. Однако позже реакционеры в правительстве решили дать бой либеральным взглядам. Издание перевода запретили в надежде затормозить распространение в стране знаний - прежде всего откровенных и документированных данных из книги Робертсона о сущности испано-американских торговых отношений и политике колониальной администрации.
Однако популярность книги и научный авторитет ее автора росли неудержимо. В 1781 г. его избрали членом Академии наук Падуи, в 1783 г. - такой же чести он был удостоен Петербургской академией наук. Известная своим высоким интеллектом и либеральными взглядами императрица Екатерина II передала ему весьма лестный подарок. Она через друга Робертсона - доктора Роджерсона - послала историку золотую табакерку, богато украшенную бриллиантами, и отметила, что это - лишь скромная дань уважения человеку, чьи труды доставили ей высочайшее наслаждение. Царица была настолько восхищена работами шотландского историка, что, не колеблясь, отдала ему дань первенства среди всех историков, отметив безукоризненную композицию, проницательность и объективность в изображении характеров и человеческой натуры. Она заявила, что книги Робертсона - «История Карла Пятого»23 и «История Америки» - стали ее постоянными спутниками в путешествиях.
Однако, как только первоначальный энтузиазм несколько улетучился, въедливые критики стали искать ошибки и просчеты. В основном Робертсона обвиняли в том, что он слишком мягко отнесся к действиям испанцев в ходе конкисты, закамуфлировав их жестокости. Также в том, что он представил слишком лакированный и облагороженный портрет Кортеса, - несомненно, одаренного и умного человека, но отличавшегося беспринципностью и прибегнувшего в ходе конкисты к массовым кровопролитиям.
При описании конкистадоров Робертсон поднимается до предельных высот своего таланта. И, отмечали современники, ни одна биографическая ра
22 Ibid. Р. 86.
23 На русском языке перевод с французского издания под заглавием: «История о государствова-742 нии императора Карла V и проч.» (СПб., 1775).
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
бота со времен Плутарха не может сравниться с блестящими жизнеописаниями Колумба и Кортеса. Шотландский историк отобрал только те факты, которые считал необходимыми для описания характера героев и, объединив их с присущим ему воображением и литературным вкусом, создал законченный идеализированный образ.
Даже друг шотландского историка Брайан Стюарт признал мягкость формулировок в отношении испанцев, хотя для оправдания автора и предположил, что «это тот самый случай, когда сознание съеживается от созерцания описываемых ужасов и стремится отрицать достоверные факты под предлогом их невероятности». В дальнейшем биограф Робертсона Дж. Клейг дал более суровую оценку историку. Он считал, что за либеральной маской объективности прослеживался «взгляд церковника», считающего завоевание Мексики и Перу «промыслом Божьим» и в целом благотворным деянием, способствовавшим расширению христианского мира. И с едкой иронией заметил, что при подобном подходе автор должен был бы назвать варваров, уничтоживших Римскую империю с ее блестящими достижениями, - «самыми благородными людьми, когда-либо вступавшими на сцену мировой истории»24.
Многие отмечали, что в «Истории Америки» Робертсон слишком кратко описывает британские поселения, почти всецело посвящая труд испанской колонизации континента. Автор, говорили критики, не справился с составленным им же самим планом работы. Прежде всего незавершенность чувствуется в главах, посвященных поселениям англичан в Северной Америке. Причины, возможно, крылись в том, что материалы, собранные по этой теме, показались ему менее интересными, чем по испанской колонизации. Не последнюю роль играло и то, что он, будучи пресвитерианином, не мог испытывать особого интереса к пуританам - первым английским поселенцам на американском континенте, как, впрочем, и к другим категориям «пионеров», среди которых преобладали люмпенизированные и криминальные слои английского общества. Поэтому он ограничился фрагментарными набросками первых поселений в Вирджинии и Новой Англии.
Таким образом, отмечали критики, труд Робинсона это - серия биографий Колумба, Кортеса и Писарро, перемежающихся рассказами об образе жизни, традициях и верованиях коренных обитателей континента - индейцев. Причем оказалось, что автор мало знаком с достижениями древних цивилизаций майя и ацтеков или, может быть, сознательно проигнорировал их, чтобы подчеркнуть и выдвинуть на передний план подвиги завоевателей.
Отход в ряде мест от объективности вызывался влиянием на Робертсона авторитетных в те времена теорий Ж. Бюффона и К. де Поу. Точка зрения издавшего колоссальную по объему «Естественную историю» Жоржа Луи Леклерка де Бюффона о том, что индейцы Нового Света изначально «более слабая раса» по сравнению с европейцами и, более того, недостойная даже «искупления грехов», одержала верх во внутреннем споре между Робертсоном-свободолюбцем и Робертсоном-священником. Церковная позиция историка нашла подтверждение и в популярной тогда работе Корнелиуса де Поу «Философские изыскания об американцах» (1768), где автор доводит до аб
24 Cleig G.R. Everyman’s library. L., 1856. P. 37.
743
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
сурда различия между расами, противопоставляя «отважных, трудолюбивых, осмотрительных» и т.п. европейцев - «ленивым, трусливым, невоздержан-ным индейцам»23.
Довольно резко на ошибки Робертсона было указано еще при его жизни в работе Клавихеро «История Мексики»25 26, и в последующих изданиях Робертсон исправил некоторые из них. Суровым цензором оказался и Дж. Саузи. В «Истории Бразилии» он описывал систему счета, принятую в индейских племенах, и обрушился на К. де Поу, который (вопреки уже известным тогда фактам) утверждал, что индейцы ничего не смыслят в цифрах. И далее Саузи критиковал Робертсона, допустившего в «Истории Америки» подобные ошибки, «которые свидетельствуют о том, что он предпочитал не замечать общеизвестные факты в угоду своей изначальной предвзятости»27.
В частности, Саузи привел пример из книги Робертсона, где автор говорил о том, что какао-бобы использовались среди мексиканских племен в качестве денег, и делал вывод: «Это максимум, которого достигли коренные американцы в открытии эквивалента денег». Хотя, заметил Саузи, сам Кортес писал (и эти страницы, судя по сноскам, были известны Робертсону), что ему для литья пушек хватало меди, но обнаружилась нехватка олова. И в провинции Тачко его солдаты обнаружили небольшие кусочки олова, наподобие монет, которые использовались там и в других районах в качестве денег. Собирая эти монеты конкистадоры добрались до оловянных приисков. Таким образом, делает суровый вывод Саузи, «о репутации Робертсона можно судить только по «Истории Шотландии». Все остальные работы, в том числе и «История Америки», страдают, как это ни прискорбно, весьма существенными недостатками»28.
По сравнению с современниками более поздние латиноамериканисты несравненно снисходительнее отнеслись к работе Робертсона. Они отмечали, что многие ошибки были вызваны недостатком достоверных источников. Но главное, работа шотландца стала первым научным исследованием по истории Нового Света. Она до сих пор привлекает читателей композиционным совершенством, элегантностью языка, умело выстроенной канвой повествования, способностью поддерживать в читателе непреходящий интерес к излагаемым событиям.
Можно отметить блестящий стиль (даже музыкальные интонации, отмеченные многими современниками) при описании похода Кортеса в Мексику, путешествий Колумба в необозримых океанских просторах - те несомненные признаки таланта, которые в прежних работах историка проявлялись в изображении страданий Марии Стюарт или драматического отказа от престола Карла V.
Робертсон оттачивал свой стиль на лучших образцах английской прозы. Прежде всего, он изучал язык Свифта и Дефо и всем рекомендовал этих писателей, находя в их работах то, к чему стремился сам, - простоту изложения и силу воздействия на читателя. Когда студенты Эдинбургского университета
25 О взглядах Ж. Бюффона и К. де Поу см. подробнее Главу 2 первой части данного труда.
26 Clavigero JHistory of Mexico. L., 1788.
27 Southey G. History of Brazil. L., 1790.
744 28 Ibid. P. 211.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
спрашивали его, какие книги надо читать, чтобы обрести литературный вкус, ректор Робертсон советовал тщательно штудировать «Робинзона Крузо» и «Путешествия Гулливера».
Опора при написании работы на концепции Просвещения, передовые научные взгляды позволили Робертсону не только выработать глубокий, обобщенный взгляд на историю континента, но и дать прогноз на будущее. В предисловии к первому изданию он писал: «Я предвижу, исходя из моей любви к человеческим существам, что миллиону людей в Америке дадут возможность управлять и привести к величию ту землю, которую другие свободные люди, их предшественники, оставили им. Я не приветствую революцию или независимость до того, как они созреют. Умелые действия и внимание со стороны правительства смогут сохранять господство Британии до того момента, пока в этом есть необходимость»29. Хотя позже, начиная с 1775 г. он перешел на жесткую позицию необходимости сохранения американских колоний во что бы то ни стало, вплоть до отправки в каждый американский город британских воинских частей, ибо потеря колоний, полагал он, станет фатальной для судьбы всей Британской империи.
Война за независимость североамериканских колоний воспрепятствовала логическому завершению труда. Робертсон стал отходить от американской тематики. Вначале он стал собирать материалы для труда по истории Англии от эпохи революции до прихода к власти Ганноверской династии. Затем Юм стал призывать его написать труд по истории протестантов во Франции. Но ни один из планов не был реализован. В 1779-1780 гг. Робертсон принял решение не издавать свои работы, а заниматься историей только для себя.
Отход от литературной деятельности во многом был вызван бурными событиями в церковной жизни. В 1778 г. парламент отменил некоторые из наиболее одиозных ограничений, которые действовали в течение сотни лет для католиков в Англии. Шотландские католики обратились с петицией, призывающей распространить это законодательство и на них. Робертсон поддержал инициативу в Генеральной ассамблее.
Но, вопреки прогнозам, петиция вызвала волну религиозного фанатизма. В борьбе против католиков объединились пресвитериане, протестанты и даже представители епископальной церкви, которые сами пострадали от драконовского законодательства. В 1779 г. толпы фанатиков сожгли в Эдинбурге дом католического епископа и две церкви. Ненависть проявилась и к тем, кто поддержал петицию католиков, прежде всего к Робертсону. Раздавались призывы убить священника и сжечь его дом. К счастью, власти позаботились поставить у дома военный пикет, который разогнал двигавшуюся к нему толпу.
Робертсон покинул Генеральную ассамблею, причем в последнем выступлении (вполне в духе присущего ему объективизма) даже пытался оправдать участников беспорядков. «Сам божественный Законодатель не таил обиды против израильтян, - говорил он. - По моему, достойны уважения даже предрассудки людей; и снисходительные властители не обязательно должны препятствовать им. Правильная политика состоит в том, чтобы соответство
29 Robertson W. The History of the Discovery and Settlement of America. N.Y., 1827. P. 42.
745
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
вать нынешним взглядам и настроениям людей, смягчат:», а не раздражать их; и вне зависимости от того, насколько неразумными кажутся их требования, надо использовать уступки для устранения противоречий»30. В 1780 г. Роберсон полностью устранился от общественной деятельности.
Последняя работа Робертсона «Историческое исследование о знаниях древних народов об Индии и торговля с этой страной до открытия прохода через мыс Доброй Надежды» была опубликована в 1791 г. И хотя ее превзошли более солидные работы по этой теме, мнение маститого историка не осталось незамеченным.
Современники отмечали мягкий, спокойный характер Робертсона, склонность к добродушному юмору. Вкупе с толерантностью и либерализмом это привлекало к нему людей - у него было много друзей и, казалось, вовсе не было врагов. Большую часть времени он проводил за книгами и даже в минуты отдыха размышлял над научными проблемами. Его главной неутолимой страстью было приобретение новых знаний. Он не раздражался в пылу полемики, его бесстрастность, блестящая эрудиция, твердость в высказываемых мнениях давали ему неоспоримые преимущества и почти всегда его предложения на любом уровне принимались без возражений.
У Робертсона не было пороков - даже в юности он не залезал в долги (как, например, его современники Оливер Голдсмит и Сэмюэль Джонсон), не попадал в дурное общество, не совершал безрассудных поступков. Поэтому, по его признанию, он не сожалел ни о чем в прошлом.
Последние годы Робертсон провел на заслуженном покое, оставив за собой лишь обязанности настоятеля церкви. Стало ухудшаться здоровье, болела печень - сказывались последствия перенесенной желтухи. Робертсон переехал из Эдинбурга в сельское имение, где надеялся поправить здоровье на свежем воздухе. Он умер 11 июня 1793 г. на 72-м году жизни.
КЛЕМЕНТС МАРКХЕМ
Парадоксально, но факт, что первые научные труды по истории Перу в строгом смысле этого понятия были написаны иностранцами. Например, хорошо известно имя видного американского историка Уильяма Прескотта с его книгой посвященной истории инков и завоевания Перу испанцами31.
Менее известен английский исследователь Клементс Р. Маркхем (1830-1916). А ведь он был первым историком, опубликовавшим в 1892 г. обобщающую работу по истории Перу, написанную на уровне развития исторической науки конца XIX в.32 И это неудивительно. Именно Англия после завоевания Перу независимости имела наибольшее влияние в этой стране. Точное знание её истории, культуры и обычаев, конечно, было необходимо для английских торговцев и инвесторов.
Кто же такой Клементс Маркхем? Он родился в 1830 г. в графстве Йорк в Англии. Погиб в 1916 г. в результате ожогов, полученных при пожаре в его
30The Progress of Society in Europe / Ed. by Felix Gilbert. Chicago, 1972. P. 22.
31 Prescott W. History of the Conquest of Peru, with a Preliminary View of the Civilization of the Incas. N.Y., 1847.
746 32 Markham C.R. A History of Peru. N.Y., 1968 (1 ed. -1892).
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
доме. В 1844 г. он поступил на службу в английский военно-морской флот, участвовал в сражениях с пиратами в Средиземном море. Затем он принял участие в научно-исследовательских морских экспедициях, посетив Индию и Перу. С 1856 г. он посвятил себя изучению культуры, языка и истории Перу. Одна из целей его экспедиций внутрь Перу состояла в изучении хинного дерева, семена которого он вывез в азиатские колонии Англии. Первая его книга о Перу была опубликована в Лондоне в 1856 г.33 Одновременно он изучил язык кечуа, поэзию и легенды инков, одним из первых описав инкские архитектурные памятники в районе Куско. Он перевел с испанского языка многие перуанские хроники, познакомив научный мир с неоценимыми источниками по истории инков и завоевания Перу испанцами. По горячим следам Тихоокеанской войны Маркхем осветил основные этапы этой войны34. В 1910 г. Маркхем суммировал свои взгляды на инкское государство в книге «Инки Перу»35. Перечислим и основные работы Маркхема, которые характеризуют его как наблюдательного путешественника, знатока испанского и кечуа языков, внимательного исследователя многоплеменного состава инкской империи36.
Бесспорно его лучшей книгой является «История Перу», опубликованная в 1892 г., многократно переиздававшаяся на испанском и английском языках. Она не потеряла своей ценности и в наши дни, естественно, если ее использовать с учетом того нового, что выявили историки следующих поколений. Маркхем обладал достаточной подготовкой для написания сквозной, обобщающей истории Перу. Он хорошо знал территорию страны, ее обитателей, их обычаи и культуру, неплохо разбирался в экономике. Он изучил многочисленные хроники периода завоевания, как раз появившиеся в это время, владел языком кечуа. Маркхем в течение почти 40 лет следил за политическими событиями в Перу, был знаком со многими видными деятелями страны периода Войны за независимость и своими современниками - руководителями перуанского государства, как, например, Кастилья-и-Пардо и др.
Книга по истории Перу написана Маркхемом с большой симпатией к стране и ее народам. Он не перестает восхищаться достижениями инков, характером перуанцев, их вкладом в мировую историю. Сочувственно описывает Маркхэм и трагические моменты истории страны, внутренние и внешние катаклизмы, потрясавшие республику.
Впервые в исследовании перуанской истории автор ввел трехчленную периодизацию исторического пути страны - доиспанский период, вице-королевский этап и время независимого существования республики. Это чле
33 Markham C.R. A Journey of the Ancient Capital of Peru. L., 1856.
34 Markham C.R. The War between Peru and Chile, 1879 -1882. L., 1882.
35 Markham C.R. The Incas of Peru. L., 1910.
36 Markham C.R. Lima: A Visit to the Capital Province of Modem Peru. L., 1856; Idem. Travels in Peru and India while Superintending the Collection of Chinchona Plants. L., 1862; Idem. Contribution toward a Grammar and Dictionary of Quechua, the Language of the Incas of Peru. L., 1864; Idem. Descriptive List of Amazon Tribes. L., 1864; Idem. Oilanta: An Ancient Inca Drama, Translated from the Original Quichua. L., 1871; Idem. Rites and Laws of the Incas. L., 1873; Idem. The Countess of Chinchon and Vicequeen of Peru. L., 1874; Idem. Peru. L., 1880; Idem. Peruvian Bark: A Popular Account of the Introduction of Chinchona Cultivation into British India, 1860-1880. L., 1880; Idem. Quichua Dictionary. L., 1892. Idem. A History of Peru, p. 35.	747
Часть И Историки Европы и США о Латинской Америке
нение применяется и ныне всеми историками-перуанистами. Иногда первоначальный этап называют доколумбовым (деля на доинкский и инкский), затем выделяют колониальный и республиканский этапы. Но прежде всего, труд Маркхема - это обобщенное исследование, выделяющее наиболее значимые события в истории Перу с четко разработанной периодизацией, написанное великолепным языком. Таких работ, способных увлечь читателя, не так уж и много в историографии по истории Перу.
Маркхем описывает экономическую географию страны, реконструирует инкскую цивилизацию, обращая особое внимание на проявление коллективистской души кечуанского народа - коллективный труд, ремёсла, архитектуру и дороги, празднества, религию, своеобразные методы управления огромной территорией инкского государства, принципы ведения войн. «Перу - одно из немногих государств, в котором прочно и успешно овладела массами одна из форм социализма. Во многих отношениях Перу при инках была похожа на “Утопию” Томаса Мора» - делает вывод Маркхем, подытоживая своё изучение инкской цивилизации37. Мысль эта, конечно, не нова, да к тому же и вряд ли верная. Она разделялась и разделяется до сих пор многими исследователями. Но если Маркхем с восхищением говорит о достижениях инков и о благотворности инкского правления для народа (и лишь в последней работе об инках, опубликованной в 1910 г., несколько сдерживает свой неумеренный восторг), то многие нынешние историки, в том числе и отечественные38, достаточно необоснованно подчеркивают деспотизм и жесткую дисциплину инкской империи, из-за этого, по их мнению, и погибшей. Они сознательно игнорируют, что в инкском государстве люди не умирали от голода, а правители организовывали труд и хранение продуктов на случай всякого рода катастроф, неурожаев и боевых действий. Особое удивление Маркхема вызывало именно это создание инками, как бы теперь сказали, стратегических запасов продуктов питания, одежды и инструментов, которыми население в случае необходимости могло обеспечиваться властями. Никто не голодал в инкской империи, замечает автор: «Так что мечта социалистов стала реальностью в той общественной системе, которая возникла и расцвела при правлении инков»39.
Труд Маркхема проникнут антииспанизмом. Автор с подозрением и осуждением рассматривает конкисту, да и вообще не жалует период колониальной истории Перу в целом. Убийство испанцами Атауальпы Маркхем считает вероломным - ведь судебное разбирательство «преступлений» последнего Инки было откровенным фарсом40. Расправу над Инкой Маркхем объясняет вполне прагматическими планами Писарро захватить столицу инкского государства Куско, с падением которой «пала великая и мощная империя инков и с нею удивительная система правления, которая благоприятствовала счастью миллионов людей на протяжении многих поколений»41. Маркхем оценивает конкисту как «зловещий танец и вакханалию убийц на трупе прекрасной жертвы».
37 Markham C.R. A History of Peru. Р. 35.
^Берёзкин Ю.Е. Инки: исторический опыт империи. Л., 1991.
39 Markham C.R. A History of Peru. P. 39.
40 Ibid. P. 83.
748 41 Ibid. P. 93.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
КЛЕМЕНТС МАРКХЕМ
Впрочем вместе с тем Маркхем признаёт героизм и смелость конкистадоров и даже в какой-то степени оправдывает казнь Атауальпы как возмездие за смерть законного Инки - Уаскара.
Как мы уже говорили, Маркхем крайне негативно оценивает колониальное владычество Испании в Перу. И в этом он не одинок. Ведущие перуанские историки второй половины XIX в. Мануэль Мендибуру и Мариано Пас Сольдан столь же негативно относились к Испании. Маркхем приводит многочисленные факты сознательного уничтожения испанцами всякой памяти об инкской истории. Не прошло мимо его внимания обезлюдение страны, в результате чего индейское население Перу сократилось за короткое время в 10 раз42. «Эта жестокая политика, - пишет Маркхем, - привела к успеху. Надежда народа на какое-либо улучшение в будущем была подрублена под корень. В течение 200 лет он покорялся своей судьбе»43. «Вице-короли делали всё возможное, чтобы разорить колонию, удовлетворяя требования метрополии. Из Перу постоянно шёл поток товаров и золота, а колония ничего не получала взамен»44. Самый знаменитый из вице-королей Перу Франсиско Толедо мало того, что уничтожил последнего Инку Тупак Амару, но и создал «жестокую и глупую машину подавления свободы мысли путём пыток и убийств» (т.е. допустил в Перу инквизицию. -И.Я.У5. Всё это верно. Но Маркхему как-то не приходит на ум, что подобную же жестокость допускали и английские колонизаторы, уничтожившие в Северной Америке большинство индейцев, развязавшие опиумные войны в Китае, морившие голодом индийцев и т.д. Маркхем, конечно, прав, говоря, что законы метрополии о защите индейцев на деле игнорировались в колониальном Перу. В обоснование этого своего тезиса он приводит достаточно сведений о восстаниях индейцев. Показательно, что восстанию Тупак Амару II в 1781 г. английский историк отводит целую главу. Именно это последнее восстание показало, что колониальный режим прогнил до основания, что он по-прежнему удерживается лишь при помощи террора. Испанские каратели уничтожили более 80 тыс. восставших индейцев и метисов46. Потрясающее
42 Ibid. Р. 192.
43 Ibid. Р. 156.
44 Ibid. Р. 161 162.
45 Ibid. Р. 171.
46 Ibid. Р. 207-208.
749
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
описание мученической смерти Тупак Амару, растерзанного четырьмя лошадями в присутствии сына Инки Фернандо и огромной толпы скорбящих индейцев, относится к лучшим страницам книги Маркхема.
Войну за независимость Маркхем вполне резонно характеризует как революцию, направленную против почти 300-летнего угнетения страны метрополией. Он целиком на стороне революционеров, приводя достоверные цифры многовекового грабежа перуанцев Испанией. Маркхем цитирует отчет вице-короля Перу метрополии за 1817 г., в котором констатируется, что правительство находится как на вулкане. Индейцы ненавидят власть короля, помнят своих инков и поддерживают метисов в их заговорах47. Маркхем оценивает деятельность неперуанских каудильос и освободителей Перу с точки зрения перуанцев. Он превозносит перуанских либертадорес, как, например, Луну Писарро и Рива-Агуэро, боровшихся за независимость еще до прибытия Хосе де Сан-Мартина. Маркхем, как и другие перуанские историки и политические деятели, осуждает «иностранное» вмешательство, продление диктатуры Симона Боливара и его «фарса с отказом от диктатуры». Маркхем вынужден признать заслуги Боливара в освобождении Перу, но с еще большей силой, не имея иных аргументов, обрушивается на его «амбициозность, лицедейство и безмерную жажду абсолютной власти»48. И наоборот, Маркхем расточает похвалы Сан-Мартину, в особенности, видимо, потому, что в его армии и во флоте на командных постах были англичане, к примеру вице-адмирал Кохрейн и генерал Миллер. К тому же Сан-Мартин опирался на влиятельных перуанских либералов Луну Писарро и Рива-Агуэро, учитывал интересы умеренных слоев перуанской элиты. «Поэтому, - по мнению Маркхема, - иностранные вожди и диктаторы не были нужны стране, а интриги Боливара могли угрожать бедствиями Перу. Сан-Мартин всей душой был привержен благородному делу, а Боливар действовал главным образом в силу личных амбиций»49.
Это довольно наивное представление о Боливаре и Сан-Мартине игнорирует главное различие между двумя путями освобождения Перу от испанского ига. Сан-Мартин хотел в первую очередь наладить сотрудничество с роялистами и консерваторами - сторонниками независимости на путях создания монархии. А Боливар вел освободительную войну революционными методами, выступал за установление республики и единство латиноамериканских стран, против узкого сепаратизма перуанской элиты, чуть было не обрекшей страну на поражение от роялистов. История доказала, что Боливар был прав. Между прочим Маркхем не видит социально-классовых причин изнурительно тяжкого пути Перу к независимости. Тогда бы было ясно, почему Сан-Мартин столь нерешительно вел боевые действия против роялистов, обуздывал размах партизанской войны, боясь самостоятельной роли в Войне за независимость народных масс.
Единственным отрицательным следствием Войны за независимость Маркхем считает засилье военных в политической жизни страны50. Он сторон
47 Ibid. Р. 237.
48 Ibid. Р. 264-265.
49 Ibid. Р. 265.
750 50 Ibid. Р. 291.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
ник либералов и демократии в викторианском духе. И все же он не столь категоричен. Положительные черты он находит даже у таких диктаторов, как Агустин Гамарра, который, по словам исследователя, «не знал иных способов решать политические вопросы, кроме силы». Он поет гимны патриоту Сала-верри, якобы «романтику», но на самом деле попытавшемуся укрепить систему рабства в Перу51. Президент Рамон Кастилья, которого Маркхем лично знал, конечно, виновен в расточительстве доходов от гуано и селитры, но при нем, с точки зрения нашего автора, «царил закон»52. Хотя и здесь наш автор не совсем прав. Безумное расточительство средств, полученных в результате продажи гуано, происходило все-таки главным образом при преемнике Ка-стильи президенте Хосе Эченике (1851-1855). В конечном счете Маркхем даже пытается убедить читателей, что, несмотря на пребывание военных у власти в первые полвека существования республики, страна наслаждалась миром 45 лет. Перуанский историк начала XX в. Немесио Варгас опроверг эту точку зрения в VII томе своей «Истории независимого Перу» (1916 г.), отметив, что только в 1821-1830 гг. произошло 33 революции, мятежа и про-нунсиамьенто, в результате которых погибло около 30 тыс. человек, затрачены огромные средства на вооружение и личный состав армии, нанесен значительный ущерб имуществу граждан53.
Высоко оценивает Маркхем деятельность Андреса Санта-Круса по созданию Перуано-боливийской конфедерации (1836-1839), видимо потому, что ее активно поддерживали английские консулы и посланники в Перу и Боливии. Однако он не видит ни экономических, ни политических, ни международных причин падения Конфедерации, сведя все к заговорам «некоторых политических деятелей Перу»54. Вообще, пытаясь раскрыть перипетии политической истории республики, Маркхем ограничивается описанием лиц, а не процессов, господствующих экономических интересов, социальных выступлений в городе и на селе.
Говоря о гуано как о внезапно свалившемся подарке судьбы, способствовавшем миру и процветанию страны, Маркхем тем не менее отмечает, что «этот временный источник доходов на деле оказался проклятием для страны»55.
С негодованием Маркхем описывает захват Испанией в 1864 г. островов Чинчас, где добывалось тогда главное богатство Перу - гуано. Но почему-то он умалчивает о бомбардировке Арики английской эскадрой в 1844 г., поддерживавшей консерватора Виванко против Кастильи. Не пишет ничего Маркхем и о засилье Англии во внешней торговле Перу, о нажиме Англии на правительство Кастильи, требующей срочно выплатить внешний долг за счет доходов от гуано, и т.п. А о том, что на долю англичан досталась заметная доля выручки от продажи гуано, что Англия стала основным кредитором Перу, мы в книге Маркхема не найдем ни слова.
Безусловное осуждение Маркхема вызывает агрессия Чили против Перу и Боливии в 1879-1883 гг. С точки зрения Маркхема, причиной войны были
51 Ibid. Р. 321.
52 Ibid. Р. 340-345.
53 См.: Porras B.R. Fuentes historicas peruanas. Lima, 1968. P. 510.
Markham C.R. A History of Peru. P. 230.
55 Ibid. P. 344.
751
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
«хищнические амбиции чилийской олигархии, которая уже давно угрожала войной Перу и жадно взирала на богатства, извлекаемые из селитряных месторождений (Тарапаки)». Чилийский министр иностранных дел позднее в ходе войны признавался, что «селитра Тарапаки является действительной и прямой причиной войны». И Маркхем добавляет: «Целью Чили было завоевание. Перуанцы защищали свою родину. Это - самая благородная и самая глубокая причина, вследствие которой человек может взять в свои руки меч»56.
Подробно осветив ход войны, Маркхем указывает главные причины поражения Перу - внезапность нападения, неравенство в вооружениях, неготовность к современной войне, что привело к тому, что перуано-чилийская война стала «собственно не войной, а массовым убийством» плохо вооруженных перуанцев57. Вполне сочувствуя перуанцам, Маркхем не упоминает, что чилийскую агрессию направляла и субсидировала Англия, выступавшая против перуанской государственной монополии на селитру. Перу не смогла добиться закупок вооружения в Европе, натолкнувшись на противодействие Англии. Американский госсекретарь У. Блейн недаром говорил в то время, что война Чили против Перу - это не война чилийцев с перуанцами, а война Англии против Перу ради селитры. Кстати, все месторождения селитры оказались в руках английского авантюриста Норта, не принеся никаких выгод самим чилийцам.
Столь же поверхностным является анализ Маркхемом печально знаменитого договора Грейса (1890), когда правительство президента Андреса Касереса было вынуждено передать под контроль англичан почти всю экономику страны в связи с невозможностью выплаты внешнего долга английским держателям облигаций внешнего долга Перу58.
Одну из глав Маркхем посвятил рассмотрению культуры Перу - ее писателям, историкам, публицистам. Он высоко оценивал работы Франсиско Ви-хиля, Мануэля Мендибуру, Рикардо Пальмы. Особое внимание он уделил индейскому фольклору, проанализировал переведенную им на английский язык индейскую драму «Ольянтай», признав ее инкское происхождение. Впрочем еще Рикардо Пальма установил, что драма написана по нормам, свойственным авторам европейских пьес. И лишь сюжет мог быть извлечен из инкских преданий. Да и в этом Рикардо Пальма сомневался.
Эта работа Маркхема как целостное и достаточно подробное и последовательное изложение перуанской истории послужила своего рода образцом для историков последующих поколений, как перуанских, так и иностранных. В ней затронуты основные проблемы исторического развития страны. Конечно, вряд ли мы сегодня можем сказать, что они решены полностью, верно и окончательно. Но начало систематическому научному изучению Перу было положено. В этом ценность исследования Маркхема, современность звучания и значимость многих выводов автора истории Перу.
56Ibid. Р. 374. 382, 386, 381.
57 Ibid. Р. 407.
75 2 58Ibid. Р. 436-438.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ О ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ
Взгляды Т. Карлейля (1795-1881) оказали заметное влияние на развитие исторической науки, общественной мысли, революционного движения. В частности, без карлейлевского «культа героев» трудно понять идеологию и практическую деятельность русских народников и эсеров, исходивших из пресловутой теории «героев и толпы».
Эта субъективно-идеалистическая концепция пронизывает большую часть обширного литературного наследия Карлейля. Она намечена уже в его первом крупном (и, как многие считают, лучшем) историческом труде «История Французской революции» (1837), а затем развита и наиболее четко сформулирована в цикле публичных лекций «Герои, культ героев и героическое в истории», прочитанных весной 1840 г., и в памфлете «Прошлое и настоящее». Указанная идея легла также в основу известного издания середины 40-х годов «Письма и речи Оливера Кромвеля». Наконец, она отчетливо прозвучала и в последней большой работе маститого писателя - шеститомной «Истории Фридриха Великого», вышедшей в 50-60-х годах XIX в.59
Суть этой концепции настолько общеизвестна, что вряд ли есть необходимость воспроизводить ее во всех деталях. Напомню лишь, что Карлейль рассматривал историю как биографии великих людей, а последних считал главной движущей силой общественного развития, творцами истории. «В основе философских воззрений Карлейля, - отмечает Н.А. Ерофеев, - лежал субъективный идеализм: он исходил из убеждения, что исторический процесс не подчиняется каким-либо объективным закономерностям, а зависит от деятельности отдельных личностей»60. При этом в упомянутых выше произведениях 30-40-х годов XIX в. подобные идеи сочетались с признанием неизбежности революций, а подчас даже с их положительной оценкой. Но «там, где он признает революцию и даже превозносит ее, - писали в 1850 г. К. Маркс и Ф. Энгельс, - там она концентрируется для него в одной какой-нибудь личности, в каком-нибудь Кромвеле или Дантоне»61. Таким образом, карлейлевские герои раннего этапа его творчества - преимущественно люди, совершившие революцию или воспользовавшиеся ее плодами.
В дальнейшем реакционное начало, заложенное в исторической концепции Карлейля, получило свое логическое завершение. Отрицая демократию, он решительно выступал против парламентаризма и избирательной реформы, призывал к восстановлению рабства в Британской Вест-Индии, прославлял милитаристско-бюрократический режим прусской монархии. «Его увлечение
59 Carlyle Th. The French Revolution: A History. L., 1837, Vols. 1—3; Idem. Heroes, Hero-Worship and the Heroic in History. L., 1841; Idem. Past and present. L., 1845-1846; Idem. History of Friedrich II of Prussia, called Frederick the Great. L., 1858-1865. Vols. 1-6. Заметим, что первое знакомство русской читающей публики с сочинениями Карлейля относится к 50-м годам XIX в., когда в «Современнике» были напечатаны отрывки из цикла о героях (1856), а в «Библиотеке для чтения» - очерки «Песнь о Нибелунгах» и «Доктор Франсиа» (1857). В 1859 г. Герцен опубликовал в «Полярной звезде» русский перевод адресованного к нему письма Карлейля от 13 апреля 1855 г. и своего ответа от 14 апреля того же года (см.: Герцен А.И. Собр. соч.: В 30-ти т. Т. XL М., 1957. С. 537-538).
60Историография Нового времени стран Европы и Америки. М., 1967. С. 138.
61 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 269.
25. История Латинской Америки
753
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
героями, аристократизм и презрение к массам - это отвратительно», - заметил Л.Н. Толстой62.
В центре внимания Карлейля всегда находились проблемы европейской истории, литературы, общественной жизни. Английская революция XVII в., Великая французская революция, чартистское движение, царствование Фридриха II, немецкая литература и т.д. - вот волновавшие его темы. Его излюбленными героями являлись Кромвель, Мирабо, Дантон, Наполеон, Данте, Шекспир, Лютер, Фридрих Прусский.
Однако при очевидном европоцентризме Карлейля, с точки зрения своей исторической концепции, он несомненно интересовался и тем, что происходило за пределами Старого Света. Об этом наглядно свидетельствует его сравнительно малоизвестный очерк «Д-р Франсиа», посвященный революционным событиям первой половины XIX в. в Южной Америке. Следует заметить, что, хотя это произведение, как правило, упоминается почти во всех важнейших работах о Карлейле, подавляющее большинство исследователей его специально не анализируют и не рассматривают в связи с общеисторическими воззрениями автора63. Между тем оно представляет значительный интерес во многих отношениях.
Очерк был опубликован без авторской подписи и без заголовка (название «Д-р Франсиа» было обозначено не перед текстом, а лишь наверху всех четных страниц и в оглавлении) в июльском номере лондонского журнала «The Foreign Quarterly Review» за 1843 г.64 В первой его части, сравнительно небольшой по объему, освещались некоторые факты южноамериканской революции первой четверти XIX в. и роль ее руководителей - Боливара, Сан-Мартина, О’Хиггинса. Источниками послужили изданные в Англии путевые заметки Джона Майерса, записки генерала Миллера, мемуары бывшего мексиканского императора Итурбиде. Характеризуя южноамериканские революции как весьма сложное явление, Карлейль указывал, что о них и о «героях Южной Америки» знают очень мало, особенно в Европе. Он рассказывал о героических подвигах «колумбийского Вашингтона» - Симона Боливара, об его отчаянной борьбе «не на жизнь, а на смерть» против испанцев, о выдающихся победах при Карабобо, Аякучо и др., красочно описывал походы Сан-Мартина в Чили и Перу, сравнивая переход освободительных армий через горные хребты Анд со знаменитым альпийским походом Ганнибала. Выражая свое восхищение мужественной борьбой южноамериканских патриотов, Карлейль с одобрением отзывался о достигнутых ими положительных результатах (рост торговли, ликвидация государственных монополий, отмена рабства, конфискация церковного и монастырского имущества).
Вместе с тем Карлейль подчеркивал, что успехи революции являлись в первую очередь заслугой «освободителей», усилия которых, по его словам,
62 Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., 1955. Т. II. С. 38.
63 Не составляет в этом смысле исключения и монография о литературной деятельности Карлейля в 1828-1843 гг. См.: Rosenberg Ph. The Seventh Hero: Thomas Carlyle and the Theory of Radical Activism. Cambridge (Mass.), 1974.
64The Foreign Quarterly Review. L., 1843. Vol. XXXI, N LXII. July. P. 544-589. Под именем Карлейля и заголовком «Dr. Francia» очерк впервые напечатан в 1847 г. См.: Carlyle Т. Critical 754 and Miscellaneous Essays. Third Edition. L., 1847. Vol. IV. P. 253-312.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
постоянно наталкивались на противодействие выборных органов и изданных последними законов. Так, Боливар разработал, как считал Карлейль, «самую разумную демократическую конституцию, какую только можно было составить», но она была отвергнута народом. Сан-Мартина заставили покинуть Перу и Чили, хотя населению этих стран следовало бы «сделать его своим Наполеоном». Бернардо О’Хиггинс, став правителем Чили, почти ничего не мог предпринять вследствие мешавших ему законодательных актов. Таким образом, условия, сложившиеся в ходе революции на американском континенте, лишили, по мнению Карлейля, ее «героев» возможности до конца выполнить свою историческую миссию. Ближе других к этой цели подошел Итурбиде - «Наполеон Мексики, великий человек в этой заурядной стране», ставший императором Агустином I, но и он был свергнут, изгнан и вскоре расстрелян65.
Единственным человеком, кото
ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ
рому удалось справиться со своей нелегкой задачей, оказался, с точки зрения английского историка, парагвайский диктатор Хосе Гаспар Родригес де Франсиа. «Из всех южноамериканских феноменов, - писал он, - самым замечательным является несомненно доктор Франсиа и его диктатура в Парагвае»66. Этот сюжет и составляет главное содержание очерка Карлейля. Прежде чем перейти к анализу основной части данного произведения, необходимо напомнить некоторые обстоятельства, предшествовавшие его выходу в свет.
Таинственный Парагвай после установления долголетней диктатуры Франсии (1814-1840), изолированный от внешнего мира, вызывал в Англии, как, впрочем, и в остальной Европе, значительный интерес.
Более или менее подробные данные о Парагвае появились в английской прессе в конце лета 1824 г.: 23 августа лондонская газета «The Morning Chronicle» опубликовала большую анонимную статью «Парагвай», автор которой (то был, по всей вероятности, либо сам Франсиа, либо кто-то, действовавший по его указанию), безусловно, был хорошо осведомлен о положении в стране и явно склонен к идеализации Франсии и его режима67. Кое-какие факты, приведенные в этой статье, фигурировали в книге английского пу
65 The Foreign Quarterly Review. 1843. Vol. XXXI. N LXIL P. 544-551.
66Ibid. P. 551.
67Подробнее см.: Новая и новейшая история. 1969. № 3. С. 119-122.	755
25*
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
тешественника Александра Колдклю, посетившего в 1819-1821 гг. Южную Америку68. Довольно широко материал упомянутой публикации использован в анонимной брошюре, приписываемой Висенте Пасосу Канки69. Однако оба последних автора лично в Парагвае не бывали, документами не располагали и о многом писали понаслышке, на основании сведений, полученных отнюдь не из первых рук. Поэтому они совершенно не касались некоторых сущест-венных вопросов, и ко многим их утверждениям следует отнестись критически.
Первым сравнительно объективным прямым свидетельством очевидцев, имевших возможность непосредственно наблюдать парагвайские события и способных оценить их более или менее беспристрастно, явился «Исторический очерк революции в Парагвае и диктаторского правления доктора Франсии» швейцарских врачей Ренггера и Лоншана, находившихся в Парагвае с июля 1819 по май 1825 г. Изданный весной 1827 г. в Париже, он быстро получил широкий резонанс, в частности вышел вскоре в английском переводе70 и надолго стал важнейшим источником изучения диктатуры Франсии, хотя хронологически охватывал (как и предыдущие публикации) лишь непродолжительный период - до середины 20-х годов XIX в. Несмотря на достаточно решительную критику некоторых действий диктатора, Ренггер и Лоншан отмечали и положительные аспекты его деятельности, пытаясь таким образом дать о ней полное и всестороннее представление.
На протяжении последующего десятилетия в исторической литературе при характеристике режима Франсии в общем преобладал тон, заданный Ренггером и Лоншаном. На фоне такого, если не благожелательного, то, во всяком случае, вполне нейтрального отношения к Парагваю, обусловленного стремлением осмыслить особенности его специфического развития, тщательно взвесить все «за» и «против», позитивные и негативные моменты, в конце 30-х годов резким диссонансом прозвучало выступление братьев Робертсонов.
Молодой шотландский купец Джон Пэриш Робертсон прибыл в Парагвай в первой половине 1812 г. с грузом товаров и получил разрешение на ведение торговли. Барыши предприимчивого шотландца оказались столь велики, что он поспешил вызвать из Англии своего младшего брата Уильяма, который в мае 1814 г. приехал в Асунсьон. Несколько месяцев спустя Робертсон Старший решил отправиться по делам на родину, в связи с чем Франсиа (занимавший в то время пост консула Парагвайской республики) попросил его передать британскому парламенту предложение об установлении торговых и дипломатических отношений между обоими государствами, а также образцы парагвайской продукции.
68 Caldcleugh A. Travels in South America During the Years 1819-20-21. L., 1825. Vols. I—II.
69 A Narrative of Facts Connected with the Change Effected in the Political Condition and Relations of Paraguay, under the Direction of Dr. Thomas Francia... L., 1826.
^Rengger et Longchamp. Essai historique sur la revolution du Paraguay, et le gouvernement dictatorial du docteur Francia. P., 1827; lidem. The Reign of Doctor Joseph Gaspard Roderick de Francia in Paraguay. L., 1827. Краткое изложение книги с вводными и заключительными замечаниями опубликовал в 1832 г. солидный лондонский ежемесячник. См.: The Monthly 756 Magazine. 1832. Jan. Vol. XIII, N 73. P. 17-26.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Личные наблюдения Робертсонов в Парагвае ограничивались 1812-1815 гг., когда еще не была установлена пожизненная диктатура Франсии. О том, что происходило в дальнейшем, они могли знать лишь из свидетельств Ренггера и Лоншана, а также некоторых других лиц. Поэтому, претендуя на освещение периода до середины 1838 г., Робертсоны вместе с тем признавали, что их сведения о правлении Франсии фактически заканчиваются 1826-1827 гг.
Изданные ими в 1838-1839 гг. «Письма о Парагвае»71 писались братьями попеременно, в соответствии с хронологической последовательностью излагаемых событий. Рассказ о пребывании шотландских купцов в Парагвае сменялся описанием различных фактов политической жизни страны, очевидцами которых они являлись. Большая часть книги была посвящена периоду до конца 1815 г., а последний раздел третьего тома (письма XXII-XXVIII) - событиям, происходившим после высылки авторов из Парагвая; в нем давалась также общая оценка диктатуры Франсии.
Разумеется, среди обильного фактического материала, составлявшего содержание трехтомного труда Робертсонов, попадаются подчас достоверные данные и справедливые замечания. Но они встречаются в порядке исключения и никак не определяют сущность этого крайне тенденциозного сочинения, от начала до конца проникнутого неприкрытой ненавистью к Франсии и стремлением представить его в самом неприглядном виде. В изображении Робертсонов парагвайский диктатор выглядел жестоким тираном и деспотом, установившим террористический режим насилия и произвола, поработившим свою страну и народ.
Аналогичную крайне мрачную характеристику режима Франсии почти одновременно дал в своей книге «Буэнос-Айрес и провинции Рио-де-ла-Пла-ты», вышедшей в 1839 г., британский дипломат Вудбайн Пэриш72, являвшийся в 1824-1825 гг. генеральным консулом, а в 1825-1832 гг. - поверенным в делах Англии в Буэнос-Айресе. Информацию о Парагвае он почерпнул главным образом из доклада о состоянии торговли на Рио-де-ла-Плате, подготовленного в июле 1824 г. комитетом английских купцов Буэнос-Айреса, и неоднократных бесед с одним из Робертсонов73.
Публикации и дискуссии о диктатуре в Парагвае, видимо, заинтересовали Карлейля и побудили его специально заняться данным вопросом, а затем взяться за перо. В мае-июне 1843 г. он подготовил большой очерк, главным героем которого являлся скончавшийся в 1840 г. доктор Франсиа. Вследствие крайней скудости материалов о парагвайском диктаторе основным источником Карлейлю послужила книга Ренггера и Лоншана, хотя она его далеко не удовлетворяла. Все же он считал ее «достоверной, правдивой, умеренной и точной; хотя тощая и сухая, она... содержит все наиболее важное, что известно в Европе до сего дня о докторе-деспоте»74.
Писания Робертсонов Карлейль подверг уничижительной критике, не скупясь на насмешки и язвительные реплики в их адрес. «Господа Робертсоны
71 Robertson J.P. and W.P. Letters on Paraguay. L., 1838-1839. Vols. I—III. Том III вышел под заголовком «Francia’s Reign of Terror, being the Continuation of Letters on Paraguay».
72 Parish W. Buenos Ayres and the Provinces of the Rio de la Plata. 2nd ed. L., 1852.
73 Ibid. P. 264-267.
74The Foreign Quarterly Review. 1843. Vol. XXXI, N LXII. P. 554.	757
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
заимствовали почти все важные факты у Ренггера и Лоншана, дополнив их рядом собственных не очень существенных воспоминаний, - писал он. - Таким образом получился квадратный дюйм мыла, растворенного в робертсоновской болтливости, торгашеском остроумии, газетной философии и других водянистых субстанциях, пока не заполнилась бочка, - том в 400 страниц»75. Касаясь нападок Робертсонов на Франсию в связи с их высылкой из Парагвая, Карлейль замечал, что диктатор имел все основания так поступить, ибо они обманули его, не выполнив поручение, данное старшему из братьев76.
Характеризуя Франсию как единственного человека, способного в то время успешно руководить парагвайским государством, английский историк утверждал, что с его приходом к власти положение в стране значительно улучшилось: он упорядочил управление, обеспечил спокойствие и возможность населению заниматься мирным трудом, организовал обучение войск и охрану границ, добился заметного прогресса в сельском хозяйстве, привел в порядок финансы, гарантировал нормальное отправление правосудия, поощрял развитие народного образования, вел борьбу с предрассудками и суевериями, искоренял взяточничество и коррупцию, не терпел праздности и лени и т.д. В очерке Карлейля отмечались выдающиеся личные качества Франсии - государственный ум, честность, справедливость, энергия, любознательность, указывалось, что он вел чрезвычайно скромный образ жизни.
Карлейль признавал, что Франсиа прибегал к весьма суровым мерам (изоляция страны от других государств, строгая регламентация внешней торговли и даже ее прекращение, тюремное заключение и казни противников режима). В течение 26 лет диктатор оставался, по его мнению, неограниченным повелителем Парагвая, новым Дионисием - тираном Парагвайским. Но такой образ действий не вызывал у Карлейля осуждения. Напротив, ему казалось вполне естественным, что Франсиа не терпел возражений и неповиновения, не останавливался перед жестокими репрессиями, включая тюрьмы и казни. Применявшиеся им методы принуждения Карлейль объяснял государственными соображениями, заботой об интересах Парагвая, о его процветании и благополучии. Решительные действия диктатора вызывались, как он полагал, исключительно необходимостью пресечь происки врагов, посягавших на безопасность страны. Поэтому Карлейль оправдывал, в частности, подавление заговора и расправу с его участниками (в том числе казнь свыше 40 заговорщиков) в начале 20-х годов XIX в. Он указывал, что так называемое «царство ужаса», о котором со столь благородным негодованием писали Робертсоны, на самом деле продолжалось всего два-три года. А с прекращением заговоров Франсиа почти совсем отказался от подобных кровавых мер воздействия77.
Защищая Франсию от нападок Робертсонов, Карлейль заметил, что «человек не имеет права болтать языком, а тем менее царапать пером по бумаге, ничего не сообщая». Он решительно отвергал робертсоновские претензии на
/s Ibid. Р. 556.
76 Кстати, Д.П. Робертсон сам признался, что, обещая Франсии исполнить его просьбу, в действительности вовсе не собирался этого делать. См.: Robertson J.P. and W.P. Letters on Paraguay. Vol. II. P. 286.
758	77 fhe Foreign Quarterly Review. 1843. Vol. XXXI, N LXII. P. 574- 575.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
роль судей поступков Франсии, подчеркивая, что последний «вовсе не был обязан смотреть на мир глазами Ренггера и Робертсонов, для этого у него были собственные глаза»78.
Очерк «Д-р Франсиа» написан в свойственной Карлейлю своеобразной манере, отличавшейся эмоциональностью, динамичностью, живостью изложения. Он охотно прибегал к историческим аналогиям и параллелям (в очерке фигурировало, например, множество имен мифологических персонажей, великих людей древности, французского Просвещения и т.д.), любил употреблять звучные эпитеты, метафоры, рисовал яркие картины событий прошлого и красочные портреты исторических деятелей. Полемику Карлейль вел обычно в резком, саркастическом тоне. Его произведения изобиловали восклицаниями, междометиями, отступлениями, частыми обращениями к читателю, а иногда и к самим действующим лицам.
Возникает вопрос, почему именно Карлейль проявил в то время столь очевидную симпатию к южноамериканской революции и ее лидерам, в первую очередь к Франсии? Судя по всему, ответ определяется эволюцией взглядов английского историка и писателя на развитие человечества, вернее, тем этапом формирования его мировоззрения, который завершился в основном к середине 40-х годов.
В 1839 г. Карлейль приступил к подготовке «Писем и речей Оливера Кромвеля» - собрания документов с обширными комментариями, содержавшими фактически всю историю английской революции XVII в. 12 марта 1839 г он писал своему брату Джону о том, что читает много книг о Кромвеле и его эпохе79. Кромвелю была посвящена значительная часть одной из лекций цикла о героях, читавшихся в мае и записанных в июне - августе 1840 г.
Интерес к личности Кромвеля вытекал из общеисторической концепции Карлейля, окончательно сложившейся к этому времени. Вполне понятно, что, рассматривая историю сквозь призму культа «героев», он искал примеры и среди современников. Поскольку в посленаполеоновской Европе обнаружить их было трудно, взоры Карлейля обратились к американскому континенту, на необъятных просторах которого разыгрывались бурные революционные события. Этому, возможно, в какой-то мере способствовало и сугубо личное обстоятельство: отъезд в Америку летом 1843 г. семьи брата Карлейля -Александра80.
Как бы то ни было, очерк Карлейля относится именно к той стадии его духовного развития, когда ему весьма импонировали «сильные» личности типа Боливара, Сан-Мартина, О’Хиггинса и, конечно, Франсии. В то время его ум, по словам исследователя творчества Карлейля Трэйла, «находился в состоянии быстро усиливавшегося недовольства и недоверия к демократическим тенденциям и возраставшей с каждым днем уверенности в необходимости героя в качестве диктатора. Карлейлю казалось, что он нашел такового... в лице его превосходительства, гражданина д-ра Хосе Гаспара Родригеса Франсии»81.
78 Ibid. Р. 558-559.
79 Wilson D.A. Life of Thomas Carlyle. L., 1925. Vol. III. P. 53.
80 Ibid. P. 224.
81 Carlyle T. Critical and Miscellaneous Essays. L., 1899. Vol. I. P. VII.
759
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Явно одобряя ликвидацию Франсией представительной формы правления и конституционных гарантий, проводившуюся им политику террора и репрессий, Карлейль видел в парагвайском диктаторе человека, самоотверженно выполнявшего тяжелую миссию, возложенную на него Провидением. «Диктатура была ему нужна, чтобы лучше управлять... Подобно Кромвелю и Наполеону, он попирал демократию, дабы осуществить ее цели», - так представлял себе О. Ралли ход мыслей Карлейля82. Вместе с тем Франсиа и его окружение привлекали свежестью и новизной темы. Карлейль «находил удовольствие в обращении от старых европейских проблем к неизученному предмету. А природные особенности южноамериканского континента воспламеняли его воображение»83.
Карлейлевская оценка диктатуры Франсии не нашла заметного отражения в исторической литературе XIX в. Может быть, это отчасти объяснялось тем, что очерк вышел в свет как анонимный и лишь через несколько лет выяснилось, что он принадлежит перу известного автора «Истории Французской революции», «Писем и речей Оливера Кромвеля», лекций о героях и других нашумевших произведений. Но и тогда он не вызвал особых откликов, возможно вследствие своей ярко выраженной апологетичности и восхваления именно тех сторон парагвайского режима, которые казались либеральным историкам наиболее одиозными. Правда, отдельные авторы, не ссылаясь прямо на Карлейля, высказывали мнения, близкие к его взглядам. Однако в целом со второй половины 40-х годов XIX в. в освещении вопроса стали доминировать суждения противоположного характера. Этот поворот был в значительной мере обусловлен появлением, помимо книг Робертсонов, еще двух враждебных Франсии публикаций - замечаний очевидца парагвайских событий 1811 г. Педро Антонио Сомельеры на испанский перевод книги Ренггера и Лоншана (1846) и брошюры Хуана Андреса Хельи «Парагвай: каким он был, каков он есть и каким он будет» (1848)84. В дальнейшем за ними последовали новые источники такого же направления85.
Вплоть до конца XIX столетия в историографии воспроизводились преимущественно негативные оценки режима Франсии, данные Робертсонами, Пэришем, Сомельерой, Хельи, Хилем Наварро, Моласом, Родригесом, критические высказывания Ренггера и Лоншана. Иногда они сопровождались выпадами против Карлейля. Так, североамериканский автор Чарлз Уошберн на многих страницах своего объемистого труда полемизировал с Карлейлем, оспаривая его характеристику парагвайского диктатора86. Аргентинец Федерико Тобаль выпустил книгу, целью которой было опровержение взглядов Кар
82 Ralli A. Guide to Carlyle. N.Y., 1969. Vol. I. P. 261.
83 Ibidem.
84 Notas del doctor don Pedro Somellera a la introduccion que ha puesto el doctor Rengger a su ensayo historico sobre la revolucion del Paraguay // Documentos del archivo de Belgrano. Buenos Aires, 1914. T. III. P. 313- 340; Geliy J.A. El Paraguay. Lo que fue, lo que es у lo que sera. P., 1926.
85 Gil Navarro R. Veinte anos en un calabozo. Rosario, 1863; Molas M.A. Descripcion historica de la antigua provincia del Paraguay. Buenos Aires, 1868; Rodriguez M. Recuerdos de un precursor de la revolucion paraguaya en 1811 // Revista Nacional. Buenos Aires, 1891.
86 Washburn C.A. The History of Paraguay. Boston; N.Y. 1871. Vol. I. P. 163, 167, 169, 190, 196, 760	211,274,278,293.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
лейля. Характеризуя Франсию как «мрачного тирана» и «наглого деспота», загубившего будущее своего народа и обрекшего его на уничтожение, Тобаль заявлял, что «книга Карлейля - это отрава, ибо она является апофеозом тирании и тирана»87.
Лишь изредка раздавались голоса людей, солидаризировавшихся с кар-лейлевской оценкой или одобрительно отзывавшихся о ней. Среди них был, например, профессор Гёттингенского университета И.Э. Ваппэус, который в очерке о Парагвае сочувственно цитировал высказывания Карлейля88. Их в значительной мере разделял (хотя и с некоторыми оговорками) известный бразильский публицист Руй Барбоза, посвятивший Франсии большой раздел одного из «Писем из Англии» (1895)89. Генри Д. Трэйл во введении к юбилейному изданию критических и других статей Карлейля, комментируя очерк «Д-р Франсиа», отмечал, что история долголетнего правления диктатора изложена в нем чрезвычайно ярко и оставляет у читателя живой образ этого человека90.
Статья «Д-р Франсиа» интересна не только с точки зрения места, занимаемого ею в историографии парагвайской революции и диктатуры Франсии. Ее значение гораздо шире. Это, пожалуй, первая в европейской литературе попытка утверждения исторической роли испаноамериканской революции и «реабилитации» ее руководителей. Следует напомнить, что имена Франсиско Миранды, Симона Боливара, Хосе де Сан-Мартина, Бернардо О’Хиггинса, Хосе Хервасио Артигаса, Франсиско Морасана и многих других, после того как они сошли с политической арены, надолго были преданы забвению, а их деятельность освещалась весьма пристрастно. Об односторонней интерпретации политики Франсии уже говорилось выше.
Вместе с тем очерк Карлейля важен и как показатель расширения географических рамок его общеисторической схемы на той стадии, когда «он выступил в литературе против буржуазии... причем выступления его носили иногда даже революционный характер»91, когда он оправдывал великие буржуазные революции XVII-XVIII вв. в Англии и Франции, когда он был «одним из немногих историков, смело и открыто затронувших социальные вопросы тогдашней Англии»92. Но уже тогда критика современности, которую он вел с позиций реакционного романтизма, была у него «тесно связана с на редкость антиисторическим апофеозом Средневековья»93.
На протяжении 40-х годов XIX в., в условиях нового подъема чартистского движения и особенно под влиянием революций 1848-1849 гг. во Франции, Германии и других странах континентальной Европы, реакционные тенденции в крайне противоречивом мировоззрении Карлейля чрезвычайно
87 Tobal F. El dictador Francia ante Carlyle. Buenos Aires, 1893. P. 5.
88 Wappaus J.E. Die Republik Paraguay // Handbuch der Geographic und Statistik fur die gebildeten Stande. Leipzig, 1867. 7. Aufl. Bd. 1. Lief. 15. S. 1178, 1179.
89 Barbosa R. Cartas de Inglaterra. Mexico; Buenos Aires, 1953. P. 140-155.
90 Carlyle T. Critical and Miscellaneous Essays. L., 1899. Vol. I. P. VIII.
91 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 268.
92 Ерофеев Н.А. Английская историческая наука 30-40-х годов XIX в. // Маркс-историк. М., 1968. С. 43.
93 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 268.
761
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
усилились. Рецензируя весной 1850 г. его «Современные памфлеты», Маркс и Энгельс отмечали «падение литературного таланта, столкнувшегося с обострением исторической борьбы, наперекор которой он пытается отстоять свои непризнанные, возникшие по наитию, пророческие откровения»94.
Этот сдвиг вправо проявился и в отношении Карлейля к латиноамериканским проблемам. В декабре 1849 г. он опубликовал «Речь по негритянскому вопросу»95, где решительно высказывался против отмены рабства негров в вест-индских колониях Англии (осуществленной в 30-х годах), так как освобожденные рабы якобы не желали работать. Вест-Индия превратилась, по его словам, в «черную Ирландию». Предлагая, пока не поздно, восстановить рабство, Карлейль заявлял, что иначе Вест-Индию ждет судьба Гаити (изгнание всех белых и полная анархия) или переход в руки США. Видный трини-дадский историк Эрик Уильямс считает эту статью «самым отвратительным документом во всей мировой литературе о рабстве и Вест-Индии»96.
Отношение же Карлейля к революционным событиям, происходившим в Западном полушарии, отражало общую эволюцию его взглядов, претерпевших на протяжении 40-60-х годов XIX столетия серьезные изменения.
ИСТОРИОГРАФИЯ США
Глава 6
Вначале XIX в. основу американской историографии Латинской Америки составляли путевые заметки, дневники. Они давали в целом субъективный материал - впечатления путешественников. Хотя некоторые из них представляют интерес из-за довольно подробного описания повседневного быта - например, двухтомник Г. Брекенриджа «Путешествие в Южную Америку», книги Т. Юбанка, Дж. Биггса, У. Эдвардса и др.1 Дневники, мемуары путешественников продолжали занимать довольно значительную часть американской историографии в течение всего столетия2.
К середине века начали появляться более подробные труды по истории отдельных стран, рассматривающие политическую эволюцию региона. Одной из первых стала работа Эверетта, опубликованная в 1827 г. В ней ана
94 Там же.
95 Occasional Discourse on the Negro Question // Fraser’s Magazine. L., 1849. Dec. Vol. XL, N 240. P. 670-679. В 1853 г. издана отдельной брошюрой.
96 Williams Е. British Historians and the West Indies. L., 1966. P. 80.
1 Brackenridge H.M. Voyage to South America, Performed by Order of the American Government, in the Years 1817 and 1818, in the Frigate Congress. Baltimore, 1819. 2 Vols 1-2; Ewhank T. Life in Brazil or A Journal of a Visit to the Land of the Cocoa and the Palm. N.Y., 1856; Biggs J. The History of Don Francisco de Miranda’s Attempt to Effect a Revolution in South America. Boston, 1810; Edwards W.H. A Voyage Up the River Amazon: Including a Residence at Para. N.Y., 1847.
2 См., например: Goodrich S.G. A Pictorial History of America: Embracing the Northern and Southern Portions of the New World. Hartford, 1852; Marcoy P Travels in South America: From the Pacific Ocean to the Atlantic Ocean. N.Y, 1875; Agassiz L. A Journey in Brazil. Boston, 1868; Dunn B.S. Brazil, the Home for Southerners: or A Practical Account of What the Author, and Others, Who Visited That Country, for the Same Objects, Saw and Did While in That Empire.
762 N.Y, 1866.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
лизируется политическая ситуация в Южной Америке, которая сложилась в ходе Войны за независимость, широко использовались архивные источники, документы центральных и региональных органов власти3. Большой интерес представляют работы Д. Киддера по истории Бразилии, У. Дуэйна о Колумбии, Т. Пейджа по Аргентине4.
Однако на фоне этих трудов ярче всего выглядит творчество трех выдающихся американских историков XIX в. - В. Ирвинга, У. Прескотта и Г. Бэнкрофта.
ВАШИНГТОН ИРВИНГ
В. Ирвинг (1783-1859) стал первым американским историком и литератором XIX в., получившим широкое международное признание. Он родился в Нью-Йорке, его родители были эмигрантами из Англии, отец служил там морским офицером, а перебравшись в США стал зажиточным торговцем.
Юноше намечали карьеру юриста, однако он заболел, и его отправили для лечения в Европу. Вернувшись на родину в 1806 г., он некоторое время работал адвокатом, но почти все свое время посвящал литературным занятиям. Его талант юмориста проявился в созданном им журнале «Salmangundi», где он публиковал под псевдонимом небольшие рассказы в соавторстве с братом Уильямом. В еще большей степени этот же дар проявился в книге «Никербо-керовская история Нью-Йорка»5, в которой он блестяще пародирует помпезный, напыщенный стиль профессора С. Митчелла, выпустившего незадолго перед этим большим тиражом сочинение об истории города. После успеха «Истории Нью-Йорка» Ирвинг устроился редактором в журнал «Analectic», где опубликовал биографические очерки о морских офицерах Дж. Лоуренсе и О. Перри6.
В последующие годы Ирвинг оставил литературу, так как после смерти отца был вынужден вести дела компании, став партнером брата и возглавив филиал в Ливерпуле. В 1815 г. он отправился в Англию, однако его усилия в бизнесе оказались тщетными, и через несколько лет фирма обанкротилась.
Этот удар судьбы заставил Ирвинга взяться за перо и использовать литературный дар для того, чтобы зарабатывать на жизнь. В Англии его приняли очень хорошо, так как он не вмешивался в ожесточенные баталии между местными писателями. Благодаря хорошим манерам и общительному характеру
3 Everett А.Н. America or A General Survey of the Political Situation of the Several Powers of the Western Continent with Conjectures on Their Future Prospects. Philadelphia, 1827.
4 Kidder D.P. Brazil and the Brazilians: Portrayed in Historical and Descriptive Sketches.Philadelphia; Boston., 1857; Idem. Sketches of Residence and Travels in Brazil, Embracing Historical and Geographical Notices of the Empire and Its Several Provinces. Philadelphia; London, 1845. Vols Duane IE A Visit to Colombia, in the Years 1822 and 1823, by Laguayra and Caracas, over the Cordillera to Bogota, and Thence by the Magdalena to Cartagena. Philadelphia, 1826; Page T.J. La Plata, the Argentine Confederation, and Paraguay: Being a Narrative of the Exploration of the Tributaries of the River La Plata and Adjacent Countries During the Years 1853, ‘54, ‘55, and ‘56, under the Orders of the United States Government. N.Y, 1859.
5 Diedrich Knickerbocker (Irving W.). A History of New York from the Beginning of the World to the End of the Dutch Dynasty. N.Y., 1809.
6 Hellman G.S. Washington Irving, Esquire. N.Y., 1925. P. 82.
763
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
он быстро подружился с мэтрами английской литературы - Кэмпбеллом, Джеффри, Муром и Вальтером Скоттом.
Последний горячо рекомендовал американского собрата по перу своему издателю Меррею, и тот в 1820 г. опубликовал «Зарисовки Джеффри Крайона»7, содержащие интересные бытовые детали и зарисовки традиций англичан и американцев, в частности классическое описание празднования Рождества в Англии. Один из рассказов, вошедших в «Зарисовки», «Рип ван Винкль» принес автору большой успех по обе стороны Атлантики. В 1822 г. Ирвинг издал повесть «Брейсбридж холл»8 - впечатления американца об английской деревенской жизни. В 1824 г. вышли в свет «Рассказы путешественника»9. Они были довольно холодно приняты критикой. Разочарованный автор уехал в Париже, где получил письмо от А. Эверетта, американского посла в Испании - он приглашал писателя в Мадрид, сообщив, что там есть только что опубликованные интересные документы о конкисте10.
Сначала Ирвинг намеревался просто перевести на английский язык недавно изданную книгу Наваррете о X. Колумбе. Но увидев, что это не биография, а сборник новых документов и источников, сам решил написать книгу о великом путешественнике. Получив доступ к архивам, Ирвинг начал работать сразу над несколькими трудами. Первым стала биография X. Колумба, опубликованная в январе 1828 г.11 Она была настолько популярна, что до конца века издавалась в США и европейских странах 175 раз.
Книга до сих пор считается одной из лучших биографий Колумба, написанных в XIX в. - объективной по содержанию и изысканной по стилю. Она представляет собой сочетание реальной истории и вымысла - жанр, получивший впоследствии название «романтической истории». Биография основана на тщательном изучении источников, тем не менее там присутствуют вымышленные события и персонажи, чтобы усилить художественное воздействие на читателя. Так, например, она породила распространенный миф, будто европейцы в Средние века были убеждены, что земля - плоская12.
В 1829 г. вышли в свет «Хроники завоевания Гранады»13, написанные от лица вымышленного капитана военного корабля Фра Антонио Агапиды, а в 1831 г. «Путешествия и открытия соратников Колумба»14. В 1829 г. Ирвинг посетил знаменитый дворец Альгамбра, что побудило его написать одну из самых впечатляющих и ярких своих книг15.
Ирвинг намеревался остаться в Испании в целях детального изучения местных архивов, однако узнал, что его официально назначили секретарем американского посольства в Лондоне, и перебрался туда, не желая огорчать родных и друзей отказом от этой должности. Эта работа, по его словам, была
7 Geoffrey Crayon (Irving W). The Sketch Book of Geoffrey Crayon, Gent. L., 1820
8 Geoffrey Crayon (Irving W.). Bracebridge Hall, or The Humorists, A Medley. L., 1822.
9 Geoffrey Crayon (Irving W.f Tales of a Traveller. L., 1824
10 Burstein A. The Original Knickerbocker: The Life of Washington Irving. N.Y., 2007. P. 191.
11 Irving W. History of the Life of Christopher Columbus. N.Y., 1828. Vols 1-3; L., 1828. Vols 1-4.
12 Burstein A. Op. cit. P. 212.
13 Fray Antonio Agapida (Irving W.). Chronicles of the Conquest of Granada. L., 1829.
14 Irving W. Voyages and Discoveries of the Companions of Columbus. L., 1831.
764 15 [Irving W] Tales of the Alhambra. L., 1832.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
таким же ненужным «довеском» к его литературной деятельности, как и официально полученный в университете Оксфорда диплом доктора юриспруденции16.
Вернувшись в США в 1832 г. после 17-летнего отсутствия, Ирвинг обнаружил себя в центре восторженного внимания со стороны соотечественников. На многочисленных приемах и раутах его чествовали как первого американского литератора, получившего высокое признание в Европе. Он построил уютный дом неподалеку от Нью-Йорка, на берегу Гудзона, который назвал «Солнечная сторона».
Знакомство с известным нью-йоркским миллионером Джоном Астором вылилось в написание Ирвингом книги «Астория» о фактории в Орегоне для торговли пушниной, которая была создана Астором. Произведение, написанное от лица вымышлен
ВАШИНГТОН ИРВИНГ
ного персонажа, ветерана-охотника живым, великолепным языком также стало в США бестселлером.
В 1842 г. Ирвинга назначили послом США в Испании. Там он провел
четыре года, но на этот раз уже не занимался историческими исследованиями. Лишь через два года после возвращения издал книгу о своем литературном кумире «Жизнь Голдсмита»17. Сам Ирвинг впоследствии считал, что эта книга ниже по уровню, нежели его предыдущие работы. Через два года он выпустил исследование «Жизнь Магомета и его преемников»18, которое также не принято числить среди его лучших трудов, хотя автор тонко отделил задачу создания художественной биографии от исторического исследования и оставил в стороне детальное рассмотрение философских и метафизических аспектов доктрины. В книге много интересных, ярких зарисовок эпохи, в час
тности о ее великих деятелях.
Последние годы жизни Ирвинг посвятил написанию биографии Дж. Вашингтона (родители назвали историка именно в честь первого президента США). Он взялся за эту работу с энтузиазмом, но потом стал жаловаться, что работа с документами изматывает его, - биография отца-основателя США, военного и государственного деятеля, оказалась слишком изнурительной для него. Тем не менее он успел закончить труд, и через несколько месяцев умер от сердечного приступа в ноябре 1859 г.
16 Burstein A. Op. cit. Р. 223.
17 Irving W. The Life of Oliver Goldsmith. N.Y., 1840.
18 Irving FF.Mahomet and His Successors. N.Y., 1850.
765
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
УИЛЬЯМ ПРЕСКОТТ
Уильям Хиклинг Прескотт (1796-1859) родился в Салеме (Массачусетс) 4 мая 1796 г. в семье известного адвоката. Его дед, полковник У. Прескотт, был одним из героев Войны за независимость США, командовал американскими частями в сражении при Банкер-Хилле. Начальное образование Прескотт получил в родном городке, затем в 1808 г. семья перебралась в Бостон. Там в 1811 г. юноша поступил в Гарвардский колледж. И там же произошел инцидент, который оказал воздействие на всю его последующую жизнь. В одной из детских баталий его сверстник попал Уильяму в левый глаз черствым куском хлеба, и юноша практически ослеп на один глаз. Тем не менее он блестяще закончил колледж и в 1814 г. занялся адвокатской практикой в конторе отца. Но в январе 1815 г. неожиданно началось воспаление правого, неповрежденного глаза. Лечение не помогало, и осенью родители решили послать сына в Сент-Мишель, а следующей весной - в одну из европейских клиник.
Приезд на Азорские острова был омрачен тем, что практически ослепший юноша был вынужден проводить все время в своей комнате, однако именно тогда он начал усиленно заниматься самоподготовкой - упражнениями, которые позволили ему сочинять и запоминать большие куски текста для последующей диктовки. Посещение Англии, Франции и Италии с апреля 1816 по июль 1817 г. принесло Прескотту большую пользу в изучении европейской культуры, но с точки зрения здоровья оказалось явно неудовлетворительным. Вердикт медиков состоял в том, что поврежденный глаз был парализован и не подлежал лечению, а сохранение второго зависело от здоровья всего организма в целом.
Не было и речи о том, чтобы заниматься юридической практикой, и по возвращении в Бостон Уильям был обречен проводить почти все время дома. 4 мая 1820 г. он женился на Сюзане Эмори и решил посвятить жизнь литературной критике. В 1821 г. Прескотт опубликовал свою первую заметку в «North American Review» о байроновских «Письмах о Поупе». В последующие годы он посылал туда же свои статьи о французской литературе и ранней английской драматургии. Среди его ранних работ наиболее известны «Эссе-истика» (1823) и «Французская и английская трагедия» (1823).
Уильям разработал для себя систему многоступенчатого и последовательного самосовершенствования, и в 1823 г. занялся итальянской литературой (немецкая требовала значительных усилий по изучению языка - и он отказался от этой идеи). В следующем году под влиянием друга (и будущего биографа) Тикнора он приступил к испанской литературе, которая захватила молодого человека своей неожиданной для него красотой, изысканностью и богатством содержания19. Дополнительным стимулом стала возможность проведения сравнительных исследований, основываясь на полученных познаниях о литературе других европейских стран.
В последующие годы цели Прескотта стали более четко выраженными. История всегда оставалась его любимым предметом, и знакомство с «Рас-
766 19 Ticknor G. Life of William H. Prescott. N.Y., 1864.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
суждениями об истории» Мабли сыграло решающую роль в его желании профессионально заняться исследованиями в этой области Однако он долго колебался в выборе страны и периода, которые были бы наиболее привлекательны для него. Лишь 19 января 1826 г. он написал в частном письме о решении «попытаться объять дарование испанского народа»20.
Выбор был на самом деле очень трудным. Прескотт мог пользоваться лишь одним глазом, и только на короткие промежутки времени. Так как путешествия могли нанести ущерб зрению, он не мог рассчитывать на посещение архивов или поездки в изучаемую страну. Однако к числу благоприятных факторов можно было отнести наличие значительных
УИЛЬЯМ ХИКЛИНГ ПРЕСКОТТ
денежных средств и обожающих его друзей. И в итоге Прескотт постепенно и методично разработал план книги «История правления Фердинанда и Изабеллы». Один из секретарей исследователя, Инглиш, нарисовал его портрет - Прескотт сидит в большом кабинете, с обеих сторон обложенный стопками книг в несколько рядов, комната затемнена зелеными экранами и занавесками из голубого муслина, причем степень затемнения зависела буквально от каждого облака, появляющегося на небе Перед ним - нок-тограф, изобретение некоего Уэджвуда, которое напоминало аспидную доску. Но вместо линеек здесь были медные штифты. Они не давали руке уходить в сторону, и поэтому, пользуясь этой доской, можно было писать людям со слабым зрением или слепым. К тому же при пользовании ноктографом не было необходимости обмакивать ручку в чернила - достаточно было выдавить заостренной палочкой соответствующие буквы на копировальной бумаге, которая была подложена под штифтами. На картине Прескотт держит в руке стило из слоновой кости, с помощью которого он делал заметки.
Обычно секретарь зачитывал переработанный таким образом материал, и историк по памяти редактировал его и вносил изменения. Прескотт обладал такой феноменальной памятью, что мог запомнить наизусть до 60 страниц печатного текста, над которым он постоянно работал - было ли это на прогулке или в поездке по городу. Тем не менее труд продвигался довольно медленно - вдобавок к указанным выше сложностям, историк довольно часто отвлекался на другие работы, да и болезни одолевали его. Он продолжал посылать заметки в «North American Review», сочетая в них прежние привязан-
20 Ibid. Р. 48.
767
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
ности к литературоведению и новые познания в истории. Среди его работ -«Шотландская песня», «Романистика», «Мольер» и статья о 3-томной работе В. Ирвинга «Хроника покорения Гранады»21. В октябре 1829 г. Прескотт начал работать над композицией своего труда, причем не прекращал писать эссе -«Прибежища для слепых» (1830), «Поэзия и романсы итальянцев» (1831), «Английская литература XIX века» (1832).
Книгу историк закончил 25 июня 1836 г. На следующий год она была окончательно откорректирована и подготовлена к печати (причем в том же 1837 г. вышло еще одно эссе Прескотта - о Сервантесе).
Выход в свет книги о Фердинанде и Изабелле22 моментально принес автору успех. Почти сразу же была достигнута договоренность, что труд будет опубликован в Англии, и там он также произвел блестящее впечатление. Из полузабытья заштатного литературного критика Прескотт неожиданно вознесся в ранг одного из лучших историков своего времени.
Некоторое время после этого успеха Прескотт вынашивал идею написания большого труда о Мольере, но затем решил не отступать в исторических исследованиях от своей ранее избранной линии и начал работу над «Историей завоевания Мексики». Вашингтон Ирвинг, который уже собирал в то время материалы по той же теме, проявил благородство, отказавшись от идеи в пользу своего собрата по профессии. Прескотт закончил труд в августе 1843 г. Причем он не отказывался от литературоведения - за эти пять лет были написаны статьи и эссе о работе Локкарта «Жизнь Скотта» (1838), «Поэмах» Кеньона (1839), Шатобриане (1839), книге Бэнкрофта «Соединенные Штаты», историческом исследовании Мариотта «Италия» (1842), работе мадам Кальдерон «Жизнь в Мексике», а также подготовлено сокращенное издание «Истории правления Фердинанда и Изабеллы» (автор не желал, чтобы текст редактировал кто-либо помимо него).
6 декабря 1843г. «Завоевание Мексики» вышло из типографии23, и его успех был грандиозным даже по сравнению с «Историей правления Фердинанда и Изабеллы». Скрупулезность и тщательность в проработке мельчайших деталей принесли свои плоды. Хотя ссылки на архивные материалы, источники и литературу были по-прежнему весьма солидными, но по сравнению с первой книгой стиль стал более раскованным и свободным, а изложение в высшей степени красочным и динамичным.
Для современников «Завоевание Мексики» явилось увлекательным рассказом о походах Кортеса. Но не только о них, - собрав с поразительной тщательностью все, даже самые отдаленные свидетельства современников конкистадоров, Прескотт сумел воссоздать широкую картину жизни государства ацтеков до и после вторжения испанцев. И когда труд увидел свет, перед изумленным миром, так же неожиданно, как и только что открытая цивилизация майя, предстала еще одна не менее загадочная культура - цивилизация ацтеков. И выяснилось, что между майя и ацтеками, несомненно, существовали какие-то связи. Так, к примеру, были во многом близки их религии; их
21 Prescott W. Scottish Song. N.Y., 1826; Idem. Novel-Writing. N.Y., 1827; Idem. Moliere. N.Y, 1828; Idem. Irving’s «Granada». N.Y.,1829.
22 Prescott W. History of the reign of Ferdinand and Isabella. N.Y, 1837.
768 23 Prescott W. History of the Conquest of Mexico. N.Y, 1843.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
постройки - храмы и дворцы, - казалось, были проникнуты одним духом. А как обстояло дело с языком и с возрастом обоих народов? Уже при беглом ознакомлении стало ясно, что ацтеки и майя изъяснялись на различных языках, и если цивилизация ацтеков, по-видимому, была обезглавлена Кортесом в момент ее расцвета, то майя достигли своих наивысших успехов в области культуры и политики еще за несколько столетий до того, как испанцы высадились на побережье их страны.
Некоторые замечания, приведенные Прескоттом в его книге, породили много новых загадок. Так, например, в одном месте он прерывает свой рассказ об ужасной «Ночи печали» когда Кортес бежал с остатками своего разгромленного отряда из Мехико, для того чтобы подробно описать некое поле развалин, которому преследуемые испанцы естественно не уделили внимания. На этом поле возвышаются пирамиды Теотихуакана и прежде всего Пирамида Солнца и Пирамида Луны - колоссальные строения. Эти гигантские храмы расположены на расстоянии всего лишь «одного дня пути» от Мехико; иначе говоря, они находились ранее в самом сердце ацтекского государства. Впрочем их географическое положение отнюдь не помешало Прескотту, который следовал в этом вопросе за индейскими преданиями, настаивать на том, что эти руины не имеют ни малейшего отношения к ацтекам - они уже застали их здесь, когда вторглись в страну. Таким образом, Прескотт утверждал, что, помимо ацтеков и задолго до майя, в Центральной Америке жил еще какой-то третий народ, создавший свою собственную цивилизацию, предшествовавшую цивилизации ацтеков.
«Какие мысли должны одолевать путника... когда он шагает по земле, где покоится прах целых поколений, прах тех, кому обязаны своим существованием эти гигантские сооружения... которые как бы переносят нас в седую древность! Но кто были эти строители? Были ли это легендарные ольмеки, чей след, подобно истории древних титанов, теряется в легендах и сказках, или же ими были, как это обычно утверждают, мирные, трудолюбивые умельцы тольтеки, все сведения о которых почерпнуты из едва ли более достоверных источников? Какова была судьба племен, создавших эти сооружения? Остались ли они на прежнем месте, смешавшись с ацтеками, своими преемниками?.. Или же они отправились дальше, на юг, найдя там широкое поле для распространения своей культуры, о которой свидетельствуют великолепные остатки строений в дальних областях Центральной Америки и Юкатана», - писал он.
После выхода «Завоевания Мексики» прошло всего три месяца, а Прескотт уже взялся за «Завоевание Перу». В феврале 1845 г. он получил уведомление о том, что избран членом-корреспондентом французской Академии наук (вместо испанского историка Наваррете), а также членом Королевского научного общества Германии. Той же зимой он переслал в Англию для публикации подборку из своих работ («Критические и исторические эссе»), которые появились на прилавках к концу года и вышли почти тотчас же в Нью-Йорке под названием «Биографические и критические заметки»24. «Завоевание Перу» было закончено в ноябре 1846 г., и опубликовано в марте сле
24 Prescott W. Biographical and Critical Miscellanies. N.Y., 1845.
769
Часть И Историки Европы и США о Латинской Америке
дующего года25. После привычного шумного успеха эта книга была быстро переиздана на английском языке (помимо Нью-Йорка) в Лондоне, Париже, а затем переведена на французский, испанский, немецкий и голландский.
Источники, которые Прескотт использовал в своих фундаментальных трудах, можно разделить на две категории: материалы самих ацтеков, уцелевшие, несмотря на все аутодафе, и дневники испанцев, побывавших когда-то в Мексике. К первой категории относились собрания лорда Кингсборо, три так называемых «Кодекса»26, а также история индейских народов, написанная на испанском языке потомком короля Тескоко, Ихтлилхочитлом; ко второй - прежде всего произведения францисканца Бернарда де Сахагены, который находился в Мексике одновременно с Кортесом и оставил ценное историческое сочинение о Мексике («Всеобщая история Новой Испании»). Немало интересных сведений было заключено в рукописи другого миссионера Мексики - Хуана де Торкемады; также следует упомянуть и о дневниках Берналя Диаса, изданных под названием «Истинная история завоевания Новой Испании».
Прескотту в это время было уже за пятьдесят, и врачи констатировали симптомы резкого ухудшения зрения. Хотя во время написания «Завоевания Мексики» он стал видеть получше и мог довольно регулярно читать книги, однако при написании «Завоевания Перу» началось ухудшение - он был вынужден сократить чтение до одного часа в день, малыми дозами с большими перерывами между ними. И Прескотт был вынужден прийти к выводу, что его творческие планы должны строиться на новой основе - как для полностью слепого человека. В течение долгих лет он собирал материалы для написания истории Филиппа II, но стал колебаться, стоит ли приниматься за такую масштабную работу. В этот период сомнений и колебаний он тем не менее написал эссе о мемуарах Джона Пикеринга для Массачусетсского исторического общества и обзор работы Тикнора «История испанской литературы».
В марте 1848 г. с присущим этому человеку творческим мужеством Прескотт взялся за свой большой проект. Помощь ему оказывал профессор арабской литературы в Мадридском университете Дон Паскуаль де Гайангос, который присылал не только материалы из публичных архивов, но также личные документы и переписку, полученные от известных испанских аристократических семей. Имея такие поистине беспрецедентные источники информации, американский историк приступил к работе в июле 1849 г., однако чувствуя необходимость личных контактов, он совершил на следующий год длительный вояж в Англию. В ноябре 1855 г. первые два тома его незавершенного труда «История Филиппа II» вышли в свет и по тиражам и количеству проданных экземпляров затмили все его прежние книги27. Это была последняя крупная работа Прескотта. В 1856 г. он расширил эти два тома за счет новых источников. 4 февраля 1858 г. историк перенес апоплексический удар, но продолжал упорно работать на третьим томом «Истории Филиппа II»,
25 Prescott W. Conquest of Peru. N.Y., 1847.
26 Codigo de Mendoza, Codigo Vaticano, Codigo Telleriano Renmensis.
770 27 Prescott W. History of Philip IL N.Y., 1855. Vols 1-2.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
а также новой редакцией «Завоевания Мексики». Утром 27 января 1859 г. 62-летний историк скончался.
В работах по истории Испании XV-XVI вв. и ее колониальных захватов в Америке Прескотт стоял на либеральных позициях. В «История завоевания Мексики», «Истории завоевания Перу» приведен богатый фактический материал, разоблачающий алчность и жестокость испанских колонизаторов, хотя американский историк зачастую идеализировал предводителей конкистадоров.
Как историк Прескотт продолжил литературную линию, ярко выраженную в произведениях У. Робертсона, чье влияние бесспорно прослеживается в методологии и стиле американского исследователя. Но Прескотт несомненно мог полагаться на более широкую и достоверную информацию по сравнению со своим предшественником. Более того, ко времени, когда работал Прескотт, достаточно хорошо была разработана социологическая наука, которая позволяла производить более качественный и методологически верный анализ событий и фактов. Поэтому американский историк опирался на солидный фундамент - он часто обращался к взглядам современных ему социологов и философов, хотя его самого и нельзя назвать философом истории.
Главным достоинством Прескотта было его ясное видение событий, продуманный подбор фактов и их синтез, яркое описание исторических явлений. Он не выказывал желания и способности к углубленному анализу; критический взгляд его ограничен по масштабам, и он почти целиком был привязан к конкретным «кирпичикам» исторического повествования. Более поздние историки отмечали, что, когда он пытался перейти к абстрактным понятиям, его взгляды страдали поверхностностью и обыденностью. И та схема, в которую вписаны события в его книгах, намного уступала лучшим образцам тогдашней философско-исторической мысли. К тому же источники и литература, которые использовал Прескотт, во многом были ревизованы в свете более поздних археологических открытий. Тем не менее все вышеуказанные недостатки с лихвой компенсировались высоким художественным вкусом, мастерским (порой интуитивным) изложением огромного материала, что сделало Прескотта одним из классиков в глазах широкой читательской аудитории. В его книгах не чувствовалось авторского сомнения, и автор не терзался неразрешимыми проблемами. Общая картина была написана яркими, широкими мазками, рукой свободного и талантливого художника, а некоторая грубоватость в оттенках компенсировалась энергией и художественным воздействием на читателя28.
К концу столетия, не в последнюю очередь благодаря воздействию Прескотта, появились многочисленные (и многотомные) труды профессиональных историков29. А к рубежу веков с возросшим интересом к региону воз
28 См.: Prescott W.H. The works. Philadelphia; L., 1904. Vols 1-22; Idem. The correspondence 1833-1847. Boston; N.Y., 1925; Idem. The literary memoranda. Norman, 1961. Vols 1-2; Idem. The papers, Urbana. 1964.
29 Narrative and Critical History of America / Ed. by Winsor J. Boston; N.Y., 1884-1889. Vols 1-8.; Appleton’s Cyclopedia of American Biography / Ed. by Wilson J.G., Fiske J. N.Y, 1888-1931. Vols 1-12; Stephenson L.M. Chronology of the History of the Two Americas. N.Y, 1878; The History of Two Americas / Ed. by Headley P.C. Chicago, 1878; The Two Americas: Their
771
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
никли целые школы латиноамериканистики в Университете Калифорнии (Беркли), Университете Пенсильвании. Среди известных историков-лати-ноамериканистов конца XIX в. можно отметить Уильяма Шеферда (Колумбийский университет), Эдварда Бурна и Хирама Бингхэма (Йельский университет), Уильяма Робертсона (Университет Иллинойса), а также Лео Роува (Университет Пенсильвании)30.
ГУБЕРТ БЭНКРОФТ
Ярким представителем американской историографии второй половины XIX в. был Губерт Бэнкрофт (1832-1918). Он родился в Грэнвилле (Огайо). По окончании школы в 16 лет стал продавцом в книжном магазине своего сводного брата, Дж. Дерби, в городе Баффало (штат Нью-Йорк). В 1852 г. молодой человек перебрался в Калифорнию, чтобы организовать там филиал магазина. Но уже через четыре года он занялся собственным бизнесом, открыв в Сан-Франциско магазин по продаже книг и канцтоваров. В течение двух лет его фирма на Монтгомери-стрит превратилась в крупный издательский дом, выпускавший и продававший книги по юриспруденции, канцелярские товары, учебники и карты для школ, а также музыкальные инструменты и ноты.
В 1860 г. с появлением исследовательских публикаций для создания исторического атласа тихоокеанского побережья США Бэнкрофт стал составлять подборку статей - это было началом создания архива, беспрецедентного по охвату документов, манускриптов, книг и статей по истории американского Запада. В течение десятилетия он собрал 16 тыс. файлов не только по Калифорнии и Тихоокеанскому побережью, но также Британской Колумбии и Аляске на севере, Скалистым горам на западе, Мексике и Центральной Америке на юге. По временному охвату - от первобытных индейских культур всех этих регионов и эры испанского владычества до современности. Коллекция разрасталась благодаря специальным поездкам для поисков документов как на востоке США, так и в Европе. Многие из манускриптов были куплены Бэнкрофтом на аукционах.
В итоге в личном архиве Бэнкрофта оказались не только книги и манускрипты, но также памфлеты, карты, газеты, журналы, копии документов, сде-
Complete History from the Earliest Discoveries to the Present Day. N.Y., 1879; Thompson W. Recollections of Mexico. N.Y., 1846; Washburn C.A. The History of Paraguay. Boston, 1871, Vols 1-2; Fletcher J. C., Kidder D.P. Brazil and the Brazilians. Boston, 1879; Moreno G. Frederick Hassaurek, Four Years among Spanish Americans. N.Y, 1867; Baxley H.W. What I saw on the west coast of South and North America, and at the Hawaiian Islands. N.Y, 1865; Canada, South America, Central America, Mexico and the West Indies // The World’s Story: A History of the World in Story, Song, and Art / Ed. by E.M. Tappan. Boston, 1914. Vol. XI; Hassaurek F. How to Conduct a Latin-American Revolution. N.Y, 1865.
30 Cm.: Shepherd W.R. Latin America. N.Y, 1914; Idem. The Contribution of the Romance Nations to the History of the Americas // Annual Report of the American Historical Association for the Year 1909. Wash., 1910; Idem. The Hispanic Nations of the New World: A Chronicle of Our Southern Neighbors. New Haven, 1909; Robertson W.S. Rise of the Spanish-American Republics as Told in the Lives of their Liberators. N.Y, 1918; Robinson W.D. Memoirs of the Mexican Revolution.
772 Philadelphia, 1890; Dawson T.C. The South American Republics. N.Y, 1903-1904. Vols 1-2.
Часть V Историки Европы и США о Латинской Америке
данные профессиональными копиистами с оригиналов, которые находились в государственных и церковных архивах. Нанятые этим неутомимым бизнесменом работники сами создавали источниковедческую базу, интервьюируя пионеров освоения Запада и записывая их рассказы. Эти первые опыты в «устной истории» они называли «диктантами».
Огромная библиотека требовала новых помещений. В апреле 1870 г. компания Бэнкрофта переехала в центр Сан-Франциско на Маркет-стрит, в пятиэтажное здание. Гордостью бизнесмена стала паровая машина в подвале, с помощью которой были механизированы работы в типографии. Первые четыре этажа здания занимали отделы его магазина и типографские цеха. А на пятом находилась заветная коллекция, и вход туда был строго ограничен. Поначалу свободный доступ туда имели лишь сам хозяин и нанятый им библиотекарь, Генри Оук, который составил полный каталог собрания.
По мере сбора материала у Бэнкрофта созрела идея большого издательского проекта - опубликовать серию трудов по американскому Западу. В итоге в свет вышли 39 томов. Первые пять - по истории первобытных рас, затем три тома по истории Центральной Америки и шесть - по истории Мексики. Вслед за тем вышли два тома по северным штатам Мексики и Техасу, один -по Аризоне и Нью-Мексико. И, наконец, главный труд (1886-1890) - семь томов «Истории Калифорнии», за которым последовали еще девять - по другим регионам Запада, а также другие труды, включая биографию самого автора.
Бэнкрофт неутомимо компилировал и публиковал книги. Собрав материалы по истории, например, районов на тихоокеанском побережье США, бизнесмен затем нанимал ассистентов, которые занимались исследовательской и писательской работой, а на себя брал организацию общих выводов для больших секций задуманной им многотомной истории Запада. Первоначально он, видимо, намеревался использовать весь собранный его работниками материал для того, чтобы создать некую информационную базу, которую он должен был впоследствии самостоятельно освоить и написать свой собственный текст. Однако по мере разрастания проекта он просто соединял собранные куски, зачастую даже не прибегая к какому-либо редактированию. Он объяснял это тем, что подобрал на работу талантливых исследователей, которые заслужили его полное доверие. Но разношерстность фрагментов и многочисленные ошибки и неточности подвергали в глазах более поздних исследователей сомнению ценность его работы. Поэтому, хотя сам Бэнкрофт считал себя автором работы, правильнее было бы называть его редактором и составителем.
Дела фирмы процветали - особенно с вовлечением в бизнес младшего брат Бэнкрофта, Альберта. Предприятие расширялось и процветало до 1886 г., когда в здании на Маркет-стрит произошел пожар. Дом выгорел полностью со всем содержимым. Несчастье стало поводом для ссоры и полного разрыва отношений между братьями.
По счастливой случайности библиотеку за пять лет до этого происшествия перевели в специально оборудованное здание на Валенсии-стрит. Оно было построено из жаропрочного кирпича. Вслед за пожаром и разрывом партнерских отношений с братом Бэнкрофт создал две фирмы - «Историческую компанию» и «Компанию Бэнкрофта». В августе 1887 г. под этими новыми названиями деятельность возобновилась в отремонтированном здании на
773
V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Маркет-стрит - теперь это строение стали называть «Историческим зданием».
По всему Западу многочисленные коммивояжеры Бэнкрофта продавали подписку на собрание его сочинений, а также семитомные «Хроники освоения Запада». Благодаря суперактивной рекламной деятельности фирма в 70-е и 80-е годы получила заказы на 6 тыс. комплектов этих многотомни-ков. После насыщения рынка рекламную кампанию прекратили в 1892 г.
В конце 80-х годов методы Бэнкрофта по написанию и продаже исторических трудов стали подвергаться острой критике со стороны коллег-историков, а также бывших работников, включая библиотекаря Оука и секретаря бизнесмена Фрэнсиса Виктора. Они утверждали, что являются авторами большей части трудов, опубликованных под именем их бывшего шефа, заклеймили методы рабо-
ты Бэнкрофта и поставили под сом-
нение его репутацию.
Невзгоды потрясли не только репутацию, но и бизнес Бэнкрофта. Кризис последнего десятилетия XIX в. привел к ожесточенной войне цен на рынке, что сделало торговлю канцтоварами невыгодной, и в 1894 г. магазин на Маркет-стрит был закрыт.
В 1905 г. Университет Калифорнии признал заслуги Бэнкрофта как историка и собирателя документов и манускриптов. Историку предложили 250 тыс. долларов за коллекцию, которая к тому времени насчитывала 60 тыс. единиц хранения. В те времена это была огромная сумма. Книги Бэнкрофта по истории Запада, а также Мексики и Центральной Америки стали учебными пособиями для студентов и преподавателей.
В последние годы жизни Бэнкрофт опубликовал несколько работ («Ретроспектива», «Новый Запад», «Последние дни»), в которых критиковал современное ему капиталистическое общество. «Модернизация», считал он, сопровождалась катастрофическими издержками в политике, морали, экономике и социальной сфере. Он умер 3 марта 1918 г в возрасте 86 лет, через несколько дней после того, как его на одной из улиц Сан-Франциско во время прогулки сбил автомобиль31.
31 Clark Н. A Venture in History: The Production, Publication, and Sale of the Works of Hubert Howe Bancroft. Univ, of California Press, 1973; Walton C.J. Hubert Howe Bancroft, Historian of the 774 West. University of California Press. 1946.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
Хотя в целом для работ Бэнкрофта характерен субъективный подход, но для современников он был звездой первой величины среди историков. Многие коллеги (например, Фрэнсис Паркмэн) высоко ценили «Историю первобытных рас», хотя она вызвала критику со стороны выдающегося американского ученого Льюиса Г. Моргана, автора исследований об общественной жизни индейцев. Выводы, к которым пришел Морган в своем главном труде «Древнее общество» (1877), привлекли внимание многих мыслящих людей того времени, в том числе получили высокую оценку К. Маркса и Ф. Энгельса. Индейцы заняли заметное место на страницах их трудов, посвященных выявлению основных черт первобытной эпохи. Ответ Бэнкрофта на критику демонстрирует, что он не понял эволюционистскую, материалистическую концепцию Моргана, которая и по сию пору принята в научных кругах.
Тем не менее монографии Бэнкрофта по истории США, Мексики и Центральной Америки не потеряли актуальности до наших дней. В них он уделял немало внимания ранней истории континента, индейцам, открытию Нового Света. С симпатией преподносилась биография Колумба. Детально описывалась история конкисты, причем Бэнкрофт делал главный упор на жестокость и вероломство испанцев. Интересно представлена психология конкистадоров. По Бэнкрофту, их главный побудительный мотив - «ожидание невозможного», - настолько Новый Свет поражал разнообразием и непредсказуемостью, что любая легенда или сказка казались былью. В частности, поиски Понсе де Леоном во Флориде источника вечной молодости можно было счесть закономерным, ибо Колумб утверждал, что он открыл рай на Земле. Соратники де Сото искали рецепты бессмертия.
Немало в трудах американского историка говорится и о спаивании индейцев. «Распространение алкоголя привело к тому, что индейцы лишились почти всех своих земель и красная раса за несколько столетий была почти полностью уничтожена».
Что касается истории отношений между США и странами Латинской Америки, то Бэнкрофт проявляет несомненную симпатию к революционерам, сражавшимся за независимость от Испании, и созданию суверенных республик.
Как и многие другие американские историки, Бэнкрофт оправдывает доктрину Монро, которая, на его взгляд, была предназначена «для защиты латиноамериканских стран от внешней угрозы». Апологетика прослеживается и в описании «мексиканской войны» - в ней якобы проявилась «неразумная реакция» со стороны мексиканцев на «справедливые» требования США. Дается им и оценка испано-американской войны - дескать, ее вызвала «жестокость испанцев по отношению к кубинцам», что и привело к поддержке американцами кубинского движения за независимость, а также восстания на Кубе в 1897 г. Много говорится о «вероломстве» испанцев, которое «стало очевидным» после потопления крейсера «Мэн».
Те же мотивы «освободительной миссии» США прослеживаются и при описании оккупации Пуэрто-Рико («крики ликования местных жителей» и проч.). До этого в Пуэрто-Рико, как и в других латиноамериканских странах, - крайняя бедность населения, безграмотность, дети, которые рождались вне брака, потому что дорого платить за обряд католического венчания.
775
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
А после захвата - «рай»: появились протестантские миссии, железные дороги, электричество, телефон, всеобщее избирательное право. Конечно, считает Бэнкрофт, «можно было бы дать населению некоторую долю самоуправления, но местные жители пока не созрели для этого».
Вообще почти для всех американских латиноамериканистов характерна резкая критика практически всех сторон жизни. Типичны выводы одного из известных историков, Г. Баксли32: «В Панаме - ужасающая нищета, ужасающие бытовые условия. В самом городе примитивная провинциальная архитектура, выдающая дурной вкус обитателей...Государственные учреждения можно принять за военные казармы... В Перу - ужасные дороги, власти в высшей степени коррумпированы, народы перемешаны (метисы, мулаты, квартеронцы и проч.), что свидетельствует о полном неуважении к расовой чистоте и бесстыдстве».
В большинстве стран Южной Америки, продолжает он, хвастающихся наличием конституционного правления, полное пренебрежение к закону и правам человека. Беспардонное нарушение прерогатив всех ветвей власти, как законодательной, так и судебной. В действительности там - абсолютный деспотизм, ретроградство католической религии33.
В ряде работ (У. Робертсон и др.) говорилось о том, что в начале XIX в. разница в экономическом отношении между США и Латинской Америкой была очень небольшой. В расчете на душу населения уровень жизни в Аргентине в 1800 г. был чуть выше, а на Кубе в 1830 г. значительно выше, чем в США. Почему же к концу столетия наметилось такое значительное отставание? Приводились различные экономические и политические причины. Экономические - прежде всего высокие издержки на транспорт и неразвитость инфраструктуры, а также коррумпированность государственных органов, которая привела к росту издержек на экономическую деятельность. А это в свою очередь - к подавлению частной инициативы и предпринимательства. Политические причины - «иберийский абсолютизм», «националистический каудильизм», отсутствие законодательной защиты прав собственности, огромные налоги и запутанная система регулирования бизнеса, отсутствие вложений в так называемый «человеческий капитал» (социальные программы, систему образования, здравоохранения) и отсталая инфраструктура. Монокультурная ориентация на внешние рынки, уничтожение собственной экономики и промышленности в угоду импорту выглядели у американских исследователей как «объективные события» - мол, мировой рынок расставил всех по своим местам.
Политическая альтернатива после Войны за независимость - либо монархия, либо республика. Большинство авторов подчеркивали отсутствие легитимности новых режимов. Угроза восстаний «низов», внешней интервенции, оккупации со стороны соседей привели к тому, что даже после принятия конституций сохранялась опора на сильных лидеров. Реально на эту роль мог
32 Baxley Н. W. What I saw on the west coast of South and North America, and at the Hawaiian Islands. N.Y., 1865.
776 33 Ibid. P. 110-123.
Часть V. Историки Европы и США о Латинской Америке
ли претендовать латифундисты, у которых были отряды вооруженных гаучо. Каудильизм в работах американских историков объявляется внутренне присущим социальной психологии латиноамериканцев. Подчеркивается роль насилия - «собственно, насилием и завоевывалась независимость». Сильные центры власти способствовали укреплению государства, поэтому исторически и традиционно сложилась опора на армию, религию (богатство, крупные земельные наделы, влияние в низах).
В большинстве работ отчетливо прослеживается негативное отношение к испанскому наследию, характерное и для английских историков. Оно связано с соперничеством с Испанией - традициями, идущими с XVI в., борьбой за колонии, а позже с пропагандистской подготовкой испано-американской войны. Интересно, что в американской (и английской) литературе сам термин «Латинская Америка» утвердился на несколько десятилетий позже, чем в Испании и Франции. Впервые среди американцев его использовали в 1892 г. всего один раз в одной из журнальных статей, всего же до конца XIX в. -шесть раз (в испанской и французской историографии он был принят на 30 лет раньше). Видимо, сам термин «Испанская Америка» нес важную семантическую нагрузку. И с ним были связаны негативные черты, которые американские историки находили в истории своих южных соседей.
С этой точки зрения в работах американцев Южная и Северная Америки рассматриваются как антиподы, полярные конструкции, и недостатки Латинской Америки были призваны подчеркивать достоинства США.
БИБЛИОГРАФИЯ
Альперович М.С. Франсиско де Миранда в России. М., 1986.
Алътамира-и-Кревеа Р. История Испании. М., 1951. Т. 1-2.
Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Канцелярия МИД. Ф. 133. 1885 г. Д. 88. Л. 62 об.; 1886 г. Д. 83. Л. 97; 1888 г. Оп. 470. Д. 83. Л. 97; Ф. А.Е. Влан-гали. Д. 18. Л. 75 об.
Архив внешней политики России. Ф. Канцелярия. Д. 9246. Л. 205.
Бандейра М. Проникновение США в Бразилию. М., 1982.
Библиотека для чтения. СПб., сентябрь 1857. Т. 145.
Боливар С. Избранные произведения. 1812— 1830. М., 1983.
Буарке де Оланда С. Корни Бразилии. М., 2005.
Венесуэла: экономика, политика, культура. М., 1967.
Вестник Европы. 1817. № 12, 14; 1818. № 4, 5, 12,21,24; 1819. №2, 13.
Взаимодействие культур в историческом контексте. М., 2005.
Военный журнал. 1830. Кн. Ill, IV; 1854. Кн. IV.
Воллан де Г.А. Очерки прошлого // Русская старина. СПб., 1914. № 3.
Глинкин А.И. Дипломатия Симона Боливара. М., 1991.
Григулевич И.Р. Франсиско де Миранда и борьба за независимость Испанской Америки. М., 1976.
Гуртадо и Миранда, или Первые испанские поселяне в Парагвае. СПб., 1788.
Деберль А. История Южной Америки. СПб., 1899.
Дело. СПб., 1869, №9.
Дух журналов. 1816. Кн. 37; 1817. Кн. 26; 778	1818. Кн. 7, 8.
Зубрицкий Ю.А. Инки - кечуа. Основные этапы истории народа. М., 1975.
Ионин А.С. По Южной Америке. СПб., 1892. Т. 1-2; 1903. Т. 3.
Ильина Н.Г. Колумбия: от колонии к независимости. 1781-1819. М., 1976.
Историография Нового времени стран Европы и Америки М., 1967.
Историография истории Нового времени стран Европы и Америки. М., 1990.
Исторический журнал. 1817-1819.
История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л., 1978.
История Латинской Америки: Доколумбова эпоха - 70-е годы XIX века. М., 1991.
История литератур Латинской Америки. М., 1985-1995. Т. I-III.
История Перу с древнейших времен до конца XX века / Отв. ред. С.А. Созина, И.И. Янчук. М., 2000.
Кайо Прадо Жуниор. Экономическая история Бразилии. М., 1949.
Кальдера Р. Андрес Бельо. М., 1995.
Карилья Э. Романтизм в Испанской Америке. М., 1965.
Карпентъер А. Мы искали и нашли себя. М., 1984.
Комаров К.В. Аграрный вопрос и Война за независимость Аргентины. М., 1988.
Комиссаров Б.Н. Русские источники по истории Бразилии первой трети XIX века. Л., 1977.
Круз Коста. Обзор истории философии в Бразилии. М., 1962.
Кубинская поэзия. М., 1959.
Кузъмищев В.А. У истоков общественной мысли Перу: Гарсиласо и его история инков. М., 1979.
Культура Аргентины. М., 1977.
Культура Бразилии. М., 1981.
Лаврецкий И. Боливар. М., 1981.
Библиография
Лакиер А. Путешествие по Севере-Американским Штатам, Канаде и острову Кубе. СПб., 1859. Т. I-II.
Латинская Америка: Энциклопедический справочник (в двух томах). М., 1979.
Латинская Америка в исторической ретроспективе. XVI-XIX вв. М., 1994.
Леонов Н.С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. М., 1975.
Лопес Санчес X. Ромай и развитие кубинской культуры. М., 1967.
Мариатеги Х.К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963.
Маринелъо X. Хосе Марти - испано-американский писатель. М., 1964.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7.
Марти X. Избранное. М., 1956.
Миранда Ф. де. Путешествие по Российской империи. М., 2001.
Московский наблюдатель. 1835. № 1.
Мыслители Латинской Америки. М., 1965.
Национальные процессы в Центральной Америке и Мексике. М., 1974.
Новая история колониальных и зависимых стран. М., 1940. Т. 1.
Отечественные записки. СПб., 1844. № 4; 1839. Т. IV, отд. VIII.
Очерки истории Бразилии. М., 1962.
Очерки истории Кубы. М., 1978.
Прогрессивные мыслители Латинской Америки (XIX - начало XX в.). М., 1965.
Путешествия Христофора Колумба: Дневники, письма, документы М., 1950.
Руй Фако. Бразилия XX столетия. М., 1962.
Русский вестник. СПб., 1895. Т. 236, № 1; Т. 237, № 4.
Сармьенто Д.Ф. Факундо: Цивилизация и варварство. М., 1988.
Сеа Л. Философия американской истории. М., 1984.
Северная пчела. 1838, № 262, 263.
Слезкин Л.Ю. Россия и война за независимость в Испанской Америке М., 1964.
Сын отечества. 1825. Ч. 100, № VII.
Телескоп.1832.№ 12.
Титов В.Ф. Марксистская философская мысль в Аргентине. М., 1977.
Токвиль де Алексис. Демократия в Америке. М., 1992.
Тренч-Тоушенд Ф.Т. Флорида и Куба. СПб., 1879.
Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч.: в 15-ти т. М., 1950. Т. VII.
Шемякин Я.Г. Латинская Америка: традиции и современность. М., 1987.
Штрахов А.И. Война за независимость Аргентины. М., 1976.
Шур Л.А. К Берегам Нового Света: публикация неопубликованных записок русских путешественников начала XIX в. М., 1971.
Шур Л.А. Материалы русского путешественника и дипломата А.С. Ионина как источник по истории и этнографии стран Латинской Америки // От Аляски до Огненной Земли. М., 1967.
Abecia Baldivieso V. Historiografia boliviana. La Paz, 1973.
Abecia V. Adiciones a la Biblioteca boliviana de Gabriel Rene-Moreno. Santiago de Chile, 1899.
Abecia V. La cuna de Monteagudo. Sucre, 1905.
Abecia V. Historia de Chuquisaca. Sucre, 1939.
Acevedo E. Anales histdricos del Uruguay, v. 1-5, Montevideo, 1934-1936.
Acevedo Edberto Oscar. Carlos Pereyra, historiador de America. Sevilla, 1986.
Acosta de Samper S. Episodios novelescos de la historia patria: la insurreccion de los comuneros. Bogota, 1887.
Acosta J. Compendio historico del descubrimeinto у colonizacion de la Nueva Granada en el siglo decimosexto. P., 1848.
Acosta L. Jose Marti, La America Precolombina у la Conquista Espanola. La Havana, 1974.
Acuna Ortega. Victor Hugo e Ivan Molina Jimenez, Historia economica у social de Costa Rica, 1750-1950. San Jose, 1991.
Aguayo Spencer Rafael. Carlos Pereyra. Mexico, 1948.
Aguero P. de. Vida de Don Jose Antonio Saco. Londres,1860.
Aguirre N. El Libertador. Compendio historico de la vida de Simon Bolivar. La Paz, 1973.
Alaman L, Historia de Mejico. Mexico, 1942.
Alamiro de Avila M. Estudios sobre Jose Victorino Lastarria. Santiago de Chile, 1988.
Albaracin Millan J. El Gran debate. Positivismo e irracionalismo en el estudio de la sociedad boliviana. La Paz, 1978.
Albaracin Millan J. Origenes del pensamiento social contemporaneo de Bolivia. La Paz, 1976.
779
Библиография
Alberdi J.B. Bases у puntos de partida para la organization politica de la Republica Argentina. Buenos Aires, 1991.
Alberdi J.B. Estudios economicos. Buenos Aires, 1934.
Alberdi J.B. Fragmento preliminar al estudio del derecho. Buenos Aires, 1955.
Alberdi J.B. Grandes у pequenos hombres del Plata. P., 1912.
Alberdi J.B. La revolucion del 80. Buenos Aires, 1964.
Alberdi J.B. Sistema economic© у rentistico de la Confederation Argentina. Buenos Aires, 1921.
Alfaro Xavier Tavera. La carrera de historia en Mexico // Historia Mexicana. Mexico, 1955.
Almodovar Munoz C. Antologia critica de la historiografia cubana (epoca colonial). La Habana, 1986.
Altamira у Crevea R. Historia de Espana у de la Civilization Espanola. Madrid, 1900-1911. T. 1-4.(4-a ed. 1928-1929).
Altamirano Ignacio. Historia у politica de Mexico, 1821-1882. Mexico, 1947.
Alvarado TezozomocH. Cronicamexicana, escrita haciael ano de 1598. Mexico; Leyenda, 1944.
Alvarado Tezozomoc H. Cronica Mexicana. Mexico, 1943.
Amaral, Raul. Escritos Paraguay os. Introduction a la cultura nacional. Asuncion, 2007.
Amundtegui Aldunate M.L. Archivo epistolar de don Miguel Luis Amunategui. Santiago de Chile, 1942.
Amundtegui Aldunate M.L. Biografia del jeneral Borgono. Santiago, 1848.
Amundtegui Aldunate M.L. Biografias de americanos. Santiago, 1854.
Amundtegui Aldunate M.L. El Cabildo de Santiago desde 1573 hasta 1581. Santiago de Chile, 1890.
Amundtegui Aldunate M.L. Camilo Henriquez. Santiago de Chile, 1889.
Amundtegui Aldunate M.L. Compendio de la historia politica у eclesiastica de Chile. Valparaiso, 1856.
Amundtegui Aldunate M.L. Una conspiration en 1780. Santiago, 1853.
Amundtegui Aldunate M.L. Descubrimiento i conquista de Chile. Santiago de Chile, 1862.
Amundtegui Aldunate M.L. La dictadura de O’Higgins. Santiago, 1853.
Amundtegui Aldunate M.L. Don Jose Joaquin de Mora: apuntes. Santiago de Chile, 1888.
Amundtegui Aldunate M.L. Don Manuel de 780 Salas. Santiago de Chile, 1895.
Amundtegui Aldunate M.L. Geografia de la juventud de Sud-America: redactada segun los mejores tratados modernos у mui esmerada en la parte relativa a las republicas hispano-americanos, principalmente la parte de Chile. Valparaiso, 1856.
Amundtegui Aldunate M.L. Los precursores de la independencia de Chile. Santiago, 1870.
Amundtegui Aldunate M.L. Vida de don Andres Bello. Santiago, 1882.
Amundtegui Aldunate M.L. Vida del jeneral don Bernardo О’Higgins: (su dictadura, su ostracismo). Santiago, 1882.
Amundtegui Aldunate M.L., Amunategui G.V.D. Jose Joaquin Vallejo. Santiago, 1866.
Amundtegui Aldunate M.L., Amunategui G.V.D. La reconquista espanola: apuntes para la historia de Chile. Santiago, 1851.
Amundtegui Aldunate M.L., Amunategui G.V.D. Salvador. Santiago, 1866.
Amundtegui Reyes M.L. Nuevos estudios sobre don Andres Bello. Santiago de Chile, 1902.
Amundtegui Reyes M.L. Trabajos cientificos de Don Andres Bello. Santiago, 1892.
Amundtegui Solar D. Las encomiendas de indijenas en Chile. Santiago de Chile, 1909.
Amundtegui Solar D. Jose Toribio Medina. Santiago de Chile, 1932.
Amundtegui Solar D. Mayorazgos i titulos de Castilla. Santiago, 1901.
Amundtegui Solar D. Mora en Bolivia. Santiago de Chile, 1897.
Amundtegui Solar D. Los primeros anos del Institute Nacional: (1813-1835). Santiago de Chile, 1889.
Amundtegui Solar D. Un proceso historico. Santiago, 1896.
Anales de Tlatelolco. Unos anales historicos de la nacion mexicana у Codice de Tlatelolco. Mexico, 1948.
Antologia de Andres Bello / Prologo у Selection de Roque Esteban Scarpa. Santiago de Chile, 1970.
Antologia de Andres Bello / Selection, prologo у notas de Pedro Grases. Caracas, 1949.
Antologia de linguistica cubana. La Habana, 1977. T. I.
Antologia del Costumbrismo Venezolano del siglo XIX. Caracas, 1964.
Antologia fundamental del ensayo venezolano. Caracas, 1983.
Antologia herediana. La Habana, 1939.
Antonil Joao Andre. Cultura e Opulencia do Brasil. Sao Paulo, 1967.
Библиография
Apostrofe que hace la Атёпса en nombre de sus hijos los Americanos / hecho por Mr. Pradt. Mexico, 1821. T. 2, fol. 222.
Apostrofe que hace la America en nombre de sus hijos los Americanos / hecho por Mr. Pradt. Puebla, 1821. T. 2, fol. 227.
Apuntes para la historia de la revolucion del Alto-Peru, hoi Bolivia: Por unos patriotas. Sucre, 1855.
Aramayo A. Informe sobre los asuntos de Bolivia en Europa (1876). Pau, 1877.
Arboleda S. La republica en la America espanola. Bogota, 1951.
Arcaya P.M. Personajes у hechos de la Historia de Venezuela. Caracas, 1977.
Arcos S. Carta a Francisco Bilbao у otros escritos. Santiago de Chile, 1989.
Ardao Arturo. Batlie у Ordonez у el positivismo filosofico. Montevideo, 1951.
Argentina: Congreso nacional. Diario de sesiones de la camara de senadores; Diario de sesiones de la camara de diputados. Buenos Aires, 1862.
Arguelles J.A. Breves apuntes sobre la historia de la intervention en Mexico. La Habana, 1863.
Arico J. Marx у America Latina. Mexico, 1982.
Armitage J. The History of Brazil (1808-1831). L., 1836. Vols. 1-2.
Arnao J. Paginas para la historia politica de la isla de Cuba. Brooklyn, 1877.
Arrango у Parreno F. De la factoria a la colonia. La Habana, 1936.
Arrango у Parreno F. Obras. La Habana, 1952. Vols. 1-2.
Arrangoiz Francisco de Paula de. Mejico desde 1808 hasta 1867. Madrid, 1871-1872. Vols. 1-4.
Arrate J.M.F. de. Llave del Nuevo Mundo antemural de las Indias Occidentales: La Habana descripta: noticias de su fundacion, aumentos у estados. La Habana, 1964 (1-a ed.-l 761).
ArteagaAlemparte J. Nuestros partidos i nuestros hombres. Santiago, 1866.
Aspiazu A. Dia magno de La Paz. La Paz, 1871.
Bachillerу Morales A. Antigiiedades americanas: Noticias que tuvieron los Europeos de la America antes del descubrimiento de Cristobal Colon. La Habana, 1845.
Bachiller у Morales A. Apuntes para la historia de las letras у de la instruction publica en la isla de Cuba. La Habana, 1936-1937. T. 1-3.
Bachiller у Morales A. Cuba: Monografia historica que comprende desde la perdida de
la Habana hasta la restauracion espanola. La Habana, 1962 (1-a ed.-l883).
Bachiller у Morales A. Cuba primitiva: Origen, lenguas, tradiciones e historia de los indios de las Antillas Mayores у las Lucayas. La Habana, 1880.
Bachiller у Morales A. Elementos de Filosofia del Derecho о Curso de Derecho Natural. La Habana, 1857.
Bachillerу Morales A. Galeria de hombres utiles.
La Habana, 1955.
Bachiller у Morales A. Los Negros. Barcelona, 1887.
Bachiller у Morales A. Paseo por la Isla de Cuba, en que se pintan у describen los edificios, monumentos, campos у costumbres de este suelo. La Habana, 1861.
Bachiller у Morales A. Prontuario de agricultura general para el uso de los labradores de la isla de Cuba. La Habana, 1856.
Baez C. Cuadros historicos у descriptivos del Paraguay. Asuncion, 1907.
Baez C. Ensayo sobre el Dr. Francia у la dictadura en Sudamerica. Asuncion, 1910.
Baez C. La tirania en el Paraguay: sus causas, caracteres у resultados. Asuncion, 1903.
Baez C. Resumen de la historia del Paraguay. Asuncion, 1910.
BailyJ. Central America. L., 1850.
Ballivian у Roxas V. Archivo boliviano. Coleccion de documentos relativos a la historia de Bolivia durante la epoca colonial con un catalogo de obras impresas у de manuscritos que tratan de esa parte de la America meridional. P., 1872. T. 1.
Bancroft Huberto Howe. Vida de Porfirio Diaz. San Francisco, 1887.
Bancroft W. History of Central America. San Francisco, 1889. Vols. 1-3.
Bahados Espinosa J. Balmaceda: su gobierno у la Revolution de 1891. P., 1894.
Bahados Espinosa J. Historia de America i de Chile: para el curso medio i las escuelas publicas. Santiago, 1883.
Bahados Espinosa J. La Batalla de Rancagua: sus antecedentes i sus consecuencias. Santiago, 1884.
Baptista Gumucio M. Viajes por Bolivia. Alcides d'Orbigny. LaPaz, 1996.
Baptista M. Obras completas: El Hombre, el politico, el amigo. La Paz, 1932.
В ar alt R.M., Diaz R. Resumen de la Historia de Venezuela desde el ano de 1797 hasta el de 1830. Brujas; Paris, 1939. Vols. 1-2.	781
Библиография
BaraltR.M. Resumen de la Historia de Venezuela desde el descubrimiento de su territorio por los Castellanos en el siglo XV hasta el ano 1797. Brujas; Paris, 1939.
Barbagelata H.D. Para la historia de America. P., 1922.
Barbarena S. Historia del Salvador. San Salvador, 1914-1917. Vols. 1-2.
Barnadas J.M. Gabriel Rene Moreno (1836-1908): Drama у gloria de un boliviano. La Paz, 1988.
Barnadas M.J. Diccionario historico de Bolivia. Sucre, 2002. Vols. 1-2.
Barra J.M. de la. Compendio de la historia del descubrimiento i conquista de America. Santiago, 1868.
Barra J.M. de la. Resena historica de la Campana del Peru de 1838 a 1839. Santiago, 1851.
Barros Arana D. Las campanas de Chiloe (1820— 1826). Santiago, 1856.
Barros Arana D. Compendio elemental de historia de America. Santiago, 1865.
Barros Arana D. Compendio historia modema. Santiago, 1881.
Barros Arana D. Don Claudio Gay, su vida i sus obras: estudio biografico i critico escrito por encargo del Consejo de la Universidad de Chile. Santiago de Chile, 1876.
Barros Arana D. Estudios historicos. Santiago, 1909.
Barros Arana D. Historia General de Chile. Santiago de Chile, 1884-1902. T. 1-16.
Barros Arana D. Historia jeneral de la Independencia de Chile. Santiago, 1854.
Barros Arana D. El jeneral Freire. Santiago, 1852.
Barros Arana D. Riquezas de los antiguos jesuitas de Chile. Santiago, 1872.
Barros Arana D. Vida i viajes de Hernando de Magallanes. Santiago, 1864.
Basadre J. Chile, Peru у Bolivia independientes. Barcelona; Buenos Aires, 1948.
Basadre J. Historia de la Republica del Peru, 1822-1933 / Septima edicion, corregida у aumentada. Lima, Vols. I-XVII.
Basadre J. Meditaciones sobre el destino historico del Peru. Lima, 1947.
Basadre J. Peru: Problema у posibilidad. Lima, 1978.
Bauzd Francisco. Historia de la dominacion espanola en el Uruguay. Montevideo. 1895.
782 Vol. 1.
Bazan J.S. El dictador Francia у otras composiciones en verso у prosa. Madrid, 1887.
Becco H.J. Bello у los Amunategui. Caracas, 1980.
Beck Hanno. Alexander von Humboldt. Mexico, 1971.
Becker J. Historia de las relaciones exteriores de Espana en el siglo XIX. Madrid, 1924. T. 1-3.
Becker J. La historia politica у diplomatica de Espana desde la Independencia de los Estados Unidos hasta nuestros dias. 1776— 1895. Madrid, 1897.
Becker J. La independencia de America (Su reconocimiento por Espana). Madrid, 1922.
Bello A. Las Republicas hispano-americanas. Autonomia cultural. Mexico, 1978.
Bello A. Opusculos literarios i criticos publicados en diversos periodicos desde el ano de 1834 hasta 1849. Santiago, 1850.
Benitez J. P. La vida solitaria del Dr. Jose Gaspar de Francia, Dictador del Paraguay. Buenos Aires, 1937.
Benthamismo у antibenthamismo en Colombia. Bogota, 1983.
Berrios Caro M. Claudio Gay у la ciencia en Chile. Santiago, 1995.
Berro Bernardo Prudencio. Escritos selectos: Coleccion de cldsicos uruguayos. Montevideo, 1966.
Bilbao F. Lamennais сото representante del dualismo de la civilizacion modema. P., 1856.
Bilbao F. Obras completas. Buenos Aires, 1865. T. 1-2.
Bilbao M. Vida de Francisco Bilbao. Iquique, 1900. T. 2.
Bilidades. Madrid, 1899.
Blanco E. Venezuela Heroica. Caracas, 1875.
Bocanegra Jose Maria. Historia de Mexico independente. Mexico, 1892. Vols. 1-2.
Bolivar S. Documentos. La Habana, 1975.
Bolivar у Europa en las cronicas, el pensamiento politico у la historiografia. Caracas, 1986. Vol. 1.
Borda J. J. Compendio de historia de Colombia. Bogota, 1897.
Botana N.R. La tradicion republicana. Buenos Aires, 1984.
Bravo Ugarte Jose. Carlos Pereyra. Mexico, 1945.
Bravo Ugarte Jose. Historia de Mexico. Mexico, 1947. Vols. 1-3.
Библиография
Bravo Ugarte Jose. Mexico Independiente. Barcelona, 1959.
Briceno Perozo M. Frases que han hecho Historia en Venezuela. Caracas, 1985.
Briceno M. Los Comuneros: Historia de la Insurrection de 1781. Bogota, 1880.
Briseno R. Cuadro sinoptico periodistico completo de los diarios у periodicos en Chile publicados desde 1812 hasta el ano de 1884. Santiago de Chile, 1987.
Briseno R. Estudios cronologico-historicos sobre Chile. Santiago, 1884.
Broglie G. Histoire politique de la revue des deux Mondes de 1829 a 1979. P., 1979.
Browning David. El Salvador: La tierra у el nombre. San Salvador, 1987.
Bulnes Francisco. El verdadero Juarez у la verdad sobre la intervecion у el imperio. Mexico, 1904.
Bulnes Francisco. Juarez у las revoluciones de Ayutla у de reforma. Mexico, 1967.
Bulnes Francisco. La Guerra de Independencia. Mexico, 1910.
Bulnes Francisco. Las grandes mentiras de nuestra historia. Mexico, 1904.
Bulnes Francisco. The whole truth about Mexico. President Wilson’s Responsibility. N.Y., 1916.
Bulnes G. La Guerra del Pacifico. Santiago, 1955. T. 1-3.
Bulnes G. Las ultimas companas de la independencia del Peru (1823-1825). Santiago, 1897.
Bunge C.O. Nuestra America. Buenos Aires, 1903.
Burns E.B. The Poverty of Progress. Latin America in Nineteenth Century. Berkley; Los Angeles, 1980.
Busaniche Jose Luis. Bolivar visto por sus contemporaneos. Mexico; Buenos Aires, 1960.
Cespedes C.M. de. Escritos. La Habana, 1982. T. 1-3.
Caballero J.A. Escritos varios. La Habana, 1956.
T. 1-2.
Cabrera R. Cuba у sus jueces. 6-a ed. La Habana, 1889.
Calado F.M. О valeroso lucideno, E triunfo da liberdade. Recife, 1954. Vols. 2.
Calcagno F. Diccionario biografico cubano. NuevaYork, 1878.
Caldcleugh A. Travels in South America, During the Years 1819-1821. L., 1825. Vols. I-II.
Calderon Reyes C. Nunez у la regeneration. P., 1894.
Camacho Roldan S. Memorias. Medellin, s.a.
Campero N. Recuerdos del regreso de Europa a Bolivia у retiro a Tacna. P., 1874.
Cdnovas del Castillo у Vallejo A. Obras completas. Madrid, 1997. T. 1-7.
Canete у Dominguez P. V. Guia historica, geografica, fisica, politica, civil у legal de gobiemo e intendencia de la provincia de Potosi, 1787. Potosi, 1952.
Capistrano de Abreo. Capitulos de historia colonial. Rio de Janeiro, 1928.
Сарра P.R. Estudios criticos acerca de la domination espanola en America. Madrid, 1887. Vols. 1-14.
Carbia R. Historia critica de la historiografia argentina. Buenos Aires, 1940.
Carbonell J.M. Frente a la America impe-rialista la America de Bolivar. La Habana, 1922.
Carbonell у Rivero J.M. Evolucion de la cultura cubana (1608-1927). La Habana, 1928. T. 1-18.
Cardim, Fernao. Tratados da terra e gente do Brasil. Rio de Janeiro, 1925.
Carmack. Robert (ed.). Historia general de Centroamerica: Historia antigua. Madrid, 1993. T. 1.
Caro J.E. Escritos historico-politicos. Bogota, 1981.
Caro M.A. Escritos politicos. Bogota, 1990.
Caro M.A. Escritos sobre cuestiones economicas. Bogota, 1943.
Caro M.A. Estudio sobre el utilitarismo. Bogota. 1869.
Caro M.A. Ideario hispanico. Bogota, 1952.
Caro M.A. Obras completas de Don Miguel Caro. Bogota, 1918-1945. Vols. 1-8.
Carrera Damas J. El culto a Bolivar. Caracas, 1969.
Carrera Damas J. Una nation Hamada Venezuela. Caracas, 1984.
Carrera Damas J. Historia de la Historiografia venezolana. Caracas, 1985.
Carvallo Goyeneche V. Description historico-jeografica del reino de Chilepor don Vicente Carvallo Goyeneche; precedida de una biografia del autor por don Miguel L. Amunategui. Santiago de Chile, 1875.
Casanova A. V. (ed.). Los americanistas del siglo XIX: La construction de una comunidad cientifica international. Vervuert, 2005.
Castelar E. Anales politicos. Madrid, 1871.
783
Библиография
Castelar Е. Discursos parlamentarios en la Asamblea Constituyente. Madrid, s.a. T. 1-3.
Castelar E. Discursos у ensayos. Madrid, 1964.
Castelnau F. «L’Araduai’l, scenes de voyage dans I’Amerique du Sud» // Revue de Deux Mondes. 1831. T. 2. P. 149-181.
Castillero Calvo Alfredo. Economia terciariay sociedad. Panama siglos XVI у XVII. Panama, 1980.
Castillo Jose R. del. Historia de la revolucion social de Mexico. Mexico, 1915.
Castillo Didier M. Grecia у Francisco de Miranda. Santiago, 1995.
Castro у Bachiller R. de. Don Antonio Bachiller у Morales (Aspecto de su vida familiar). La Habana, 1939.
Catalano P. Modelo institucional romano e independencia: Republica del Paraguay 1813-1870. Asuncion, 1986.
Cavarette J. у Arevalo R. Libro de Aetas de Ayuntamiento de la Ciudad de Santiago de Guatemala, 1524-1540. Guatemala, 1856.
Centurion C.R. Historia de las Letras Paraguayos. Asuncion; Buenos Aires, 1948. T. 1-2.
Cien anos de Congresos Intemacionales de Americanistas: Ensayo historico-critico bibliografico. Mexico, 1974.
Cieza de Leon P. Guerras civiles del Peru. Madrid, 1881. T. 76.
Clavigero J. History of Mexico. L., 1788.
Cleig George R. Rev. Everyman’s library. L., 1856.
Cocbiere E J. Juan Justo у la cuestion nacional // Todo es Historia. Buenos Aires, 1972. N 62.
Coleccion de documentos ineditos para la historia de Chile: desde el viaje de Magallanes hasta la batalla de Maipo. 1518— 1818. Santiago, 1888-1902.
Coleccion de ensayos i documentos relativos a la union i confederacion de los pueblos hispano-americanos / Publicada a espensas de la «Sociedad de la Union Americana de Santiago de Chile»; por una comision nombrada por la misma i compuesta de los senores don Jose Victorino Lastarria ... [et al.]. Santiago, 1862.
Coleccion documental de la independencia del Peru. Lima, 1970-1974. T. I-XXX.
Coleccion Postuma de Papeles Cientificos, Historicos, Politicos у de otros ramos sobre la Isla de Cuba, ya publicados, ya ineditos por D. Jose Antonio Saco. La Habana, 1881.
784 Colecion de libros у documentos referentes a
la historia del Peru / Ed. Carlos A. Romero, Horacio H. Urteaga, 2 series. Lima, 1916— 1935. Vols. 1-22.
Collier S. Ideas and Politics of Chilean Independence. 1808-1833. Cambridge, 1967.
Comosion especial de los limites. Catalogo de los documentos concemientes a la historia geografica de Bolivia, reunidos en las investigaciones practicadas en diferentes archives у remitidos al Ministerio de Relaciones Exteriores. 1886-1889. La Paz, 1889.
Compendio de la Historia de Venezuela desde su Discumbrimiento у Conquista hasta que se declaro Estado Independiente. Caracas, 1944.
El concepto de la Historia en Jose Gil Fortoul. Caracas, 1961.
Concha M. Cronica de La Serena: desde su fundacion hasta nuestros dias, 1549-1870. La Serena, 1871.
Concha M. Tradiciones serenenses. Santiago, 1883.
Condarco Morales R. Grandeza у soledad de Moreno. Esbozo bio-bibliografico. La Paz, 1971.
Condarco Morales R. Historia de la ciencia en Bolivia: Historia del saber у la ciencia en Bolivia. La Paz, 1978.
Construcciones impresas. Panfletos, diarios у revistas en la formacion de los estados nacionales en America Latina, 1820-1920. Buenos Aires, 2003.
Cordovez Moure J.M. Reminiscencias Santa Fe у Bogota. Bogota, 1892.
Corral C. Doctrina de pueblo. Lima, 1871.
Correspondencia entre Sarmiento у Lastarria. 1844-1888. Buenos Aires, 1954.
Cortes J.D. Heroes de la revolucion chilena. Santiago, 1865.
Cortes J.D. La Republica de Bolivia. Santiago, 1872.
Cortes J.D. Los Revolucionarios de la Independencia de Chile. Santiago, 1870.
Cortes J.D.Nite. de Simon Bolivar. Santiago, 1872.
Cortes J.D. Bolivia: apuntes geograficos, estadisticos, de costumbres, descriptivos e historicos. P., 1875.
Cortes M.J. Ensayo sobre la historia de Bolivia. Sucre, 1861.
Corti Egon. Maximilian und Charlotte von Mexiko. 2 vols. Zurich; Leipzig, 1924.
Библиография
Cosmes Francisco G. Historia general de Mejico. Los ultimos treinta у tres anos. 4 vols. Barcelona, 1901-1902.
Costa du Reis A. Felix Avelino Aramayo у su epoca. 1846-1929. Buenos Aires, 1942.
Costa J. Oligarquia у caciquismo. Collectivismo agrario у otros escritos. Madrid, 1967.
Crawford JV.R. El pensamiento latinoamericano de un siglo. Mexico, 1966.
Crespo A. Los exilados bolivianos (siglo XIX). La Paz, 1997.
Cuestiones constitucionales, por Amable-Guillaume-Prosper-Brugiere de Barante, Miembro de la Academia Francesa. Traducido de la segunda edition para el Universal, Por M. de la P. Mexico, 1850.
Chacon J. La Europa despues de su ultima Revolucion. Santiago de Chile, 1849.
Chevalier M. Le Mexique ancien et modeme. P., 1863: El Chile del Centenario, los ensayistas de la crisis. Santiago de Chile, 2001.
El Chile del Centenario, los ensayistas de la crisis. Santiago de Chile, 2001.
Chust M. La cuestion nacional amiricana en las Cortes de Cadiz (1810-1814). Valencia, 1999.
Dalence J.M. Bosquejo estadistico de Bolivia. La Paz, 1975.
Dawson D. The Mexican Adventure. L., 1935.
Del Monte у Aponte D. Escritos. La Habana, 1929. T. 1-2.
DelacroixL.P. ElDiariodeBucaramanga.P., 1869.
Delgado Cf. Jaime. Espana у Mexico en el siglo XIX. Madrid, 1950-1953. Vols. 1-3.
Descola J. Les messagers de 1’Independance. P., 1973.
Diaz Sanchez R. Guzman. Elipce de una ambition de poder. Caracas, 1950.
Los Diputados de Puerto Rico. 1872-1873. Madrid, 1880.
Discurso de incorporation de D.J. Victorino Lastarria a una Sociedad de literatura de Santiago, en la sesion del tres de mayo de 1842. Valparaiso, 1842.
Documentos del archivo de Belgrano. Buenos Aires, 1914. T. III.
Donoso R. Las ideas politicas en Chile. Santiago de Chile, 1967.
Donoso A. Don Jose Victorino Lastarria: recuerdos de medio siglo. Santiago, 1917.
D’Orbingy A. Viajes por America del sur. Madrid, 1958.
Dos preguntllas: Que Mr. de Pradt hace en el tercer tomo de su obra у cuya respuesta es a la letra la siguiente. Guadalajra, 1821.
26. История Латинской Америки
Dotor, Angel. Carlos Pereyra у su obra. Madrid, 1948.
Doubleday Ch. Reminiscences of the Filibuster War in Nicaragua. N.Y., 1886.
Dunn H. Guatemala, or the Republics of Central America in 1837-1838. L., 1829.
Duran D. Historia de las Indias de Nueva Espana e Islas de la Tierra Firme. Mexico, 1967.
Duran M.A. Historia de la Universidad de el Salvador. San Salvador, 1941.
Dyer I.W. A Bibliography of Thomas Carlyle’s Writings. N.Y., 1968.
Echeverria E. Obras completas. Buenos Aires, 1951.
Echeverria E. Paginas autobiograficas. Buenos Aires, 1962.
Edwards A. Bosquejo historico de los parti-dos politicos chilenos. Santiago de Chile, 1903.
The Eighteenth Century Enlightenment in the University of San Carlos de Guatemala. Ithaca, 1956.
Elites intelectuales у modelos colectivos: mundo iberico (siglos XVI-XIX). Madrid, 2002.
Engana J. Memoria politica sobre si conviene en Chile la libertad de cultos. Caracas, 1829.
Ensayo sobre la doctrina de Edmundo Richer, acerca de la postestad eclesiastica. Mexico, 1827.
Errdzuriz Valdivieso C. Historia de Chile: don Garcia de Mendoza. 1557-1561. Santiago, 1914.
Errdzuriz Valdivieso C. Historia de Chile: Pedro de Valdivia. Santiago, 1911.
Errdzuriz Valdivieso C. Los orijenes de la iglesia chilena. 1540-1603. Santiago, 1873.
Estados Unidos. Madrid, 1895.
Estevez Romero L. Desde el Zanjon hasta Baire. La Habana, 1974-1975. T. 1-2.
Los estudios historicos recientes sobre la Reforma Liberal de 1871 en Guatemala. Sevilla, 2003.
Estudios sobre Andres Bello. Santiago de Chile, 1966.
Estudios sobre Gabriel Rene Moreno: homenaje al sesquicentenario del nacimiento de Gabriel Rene Moreno, 1986. Santa Cruz, 1986.
Cunha E. da. Contrastes e Confrontos. Rio de Janeiro, 1967.
Eyzaguirre J.L Historia eclesiastica, politica у literaria de Chile. Valparaiso, 1850.
Eyzaguirre J.L Los intereses catolicos en America. P., 1859.
785
Библиография
Farre J., Martinez F, Olivares I. Homes de science et intellectuels en Amerique latine (XlXe-XXe s.). P„ 2005.
Feliu Cruz G. Barros Arana у el metodo analltico en la historia: Un ensayo de interpretation. Santiago de Chile, 1934.
Feliu Cruz G. Benjamin Vicuna Mackenna: El historiador. Ensayo. Santiago de Chile, 1958.
Feliu Cruz G. Historia de las fuentes de la bibliografia chilena: Ensayo critico. Santiago de Chile, 1956. T. 1.
Feliu Cruz G. Historiografia colonial de Chile. 1796-1886. Santiago de Chile, 1957. T. 1.
Feliu Cruz G. Jose Toribio Medina. La formation del bibliografo: Estudio critico. Santiago de Chile, 1958.
Feliii Cruz G. Historia de las fuentes de la bibliografia chilena: ensayo critico. Santiago, 1966.
Fernandez de Castro J.A. Tema negro en las letras de Cuba (1608-1935). La Habana, 1943.
Fernandez de Castro J.A. Barraca de Feria. La Habana, 1933.
Fernandez de Castro J.A. Esquema historic© de las letras en Cuba (1548-1902). La Habana, 1948.
Fernandez de Castro J.A. Medio siglo de la historia colonial (1823-1879). La Habana, 1923.
Fernandez L. Historia de Costa Rica durante la dominicion Espanola. Madrid, 1889.
Figueira Jose H. Los primitivos habitantes del Uruguay. Montevideo, 1892.
Figueroa PP. Diccionario biografico de Chile. Santiago de Chile, 1897-1903. T. I-III.
Figueroa PP Diccionario biografico de Chile. Santiago de Chile, 1903. T. 3.
Finot E. Historia de la literatura boliviana. Mexico, 1942.
Flores D. Jorge. Carlos Pereyra у el embajador Wilson // Revista Historia Mexicana. 1958. Julio-setiembre, N 29.
Flostad Guttorm. Philosophy of Latin America. Boston, 2003.
Fonseca Zamora Oscar. Historia antigua de Costa Rica: surgimiento у caracterizacion de la primera civilization costarricense. San Jose, 1991.
Forero M.J. Santander en sus escritos. Bogota, 1944.
Franandez Madrid P. Rasgos de la vida publica del general Francisco de Paula Velez. Bogota, 1859.
FriasyJacottF. Reformism© agrario. La Habana, 786	1937.
Froude J.A. Thomas Carlyle: A History of his Life in London. 1834-1881. N.Y., 1892. Vols. I-II.
Froude J.A. Thomas Carlyle: A History of the First Forty Years of his Life. 1795-1835. N.Y, 1882.
Fuentes F.A. de. Recordation de Florida. Discurso Historial у Demonstacion Natural, Material, Militar у Politica del Reyno de Guatemala. Guatemala, 1932-1933 (1-a ed. -Madrid, 1882).
Fuenzalida Grandon A. Historia del desarrollo intelectual de Chile. 1541-1810. Santiago de Chile, 1903.
Fuenzalida Grandon A. Lastarria i su tiempo (1817-1888): su vida, obras e influencia en el desarrollo politico e intelectual de Chile. Santiago de Chile, 1911.
Galindo A. Historia economica i estadistica de la Hacienda Nacional desde la Colonia hasta nuestros dias. Bogota, 1874.
Galindo A. Obras completas. Madrid, 1961— 1962. T. 1-2.
Gantier J. Casimiro Olaneta. La Paz, 1965.
Garay B. Breve resumen de la historia del Paraguay. Madrid, 1897.
Garay B. Compendio elemental de historia del Paraguay. Madrid, 1896.
Garay B. El comunismo de las Misiones de la Compania de Jesus en el Paraguay. Madrid, 1897.
Garay B. La revolucion de la independencia del Paraguay. Madrid, 1897.
Garcia Васса J.D. Simon Rodriguez. Pensador paraAmercia. Caracas, 1978.
Garcia Calderon F. Latin America. Its Rise and Progress. Lnd., 1913.
Garcia Calderon F. Le Perou contemporaine. Etude sociale. P., 1907.
Garcia Campos H. Vida, obra у muerte de Jose Victorino Lastarria. Rancagua, Chile, 1990.
Garcia Genaro. Caracter de la conquista espanola en America у en Mexico. Mexico, 1901.
Garcia Genaro. Coleccion de documentos ineditos о muy raros para la historia de Mexico. Mexico, 1905-1911.
Garcia Genaro. Documentos historicos mexicanos. Mexico, 1910-1911.
Garcia Mellid A. Proceso a los falsificadores de la historia del Paraguay. Buenos Aires, 1963. T. I.
Garcia Reyes A. Memoria sobre la primera Escuadra Nacional: leida en la sesion publica
Библиография
de la Universidad de Chile el 11 de octubre de 1846. Santiago, 1846.
Garcia X.A. La ciudad indiana. Buenos Aires, 1933.
Garcilaso de la Vega Inca. La Florida del Inca. Mexico, Buenos Aires; 1956.
Garcilaso de la Vega Inca. Los Comentarios reales de los Incas. Caracas, 1976.
Gardiola E.C. Historia de la Universidad de Honduras en la primera centuria de su fundacion. Tegucigalpa, 1952.
Garibay K.A.M. Historia de la literatura Nahuatl.
Mexico; 1953. Vols. 1-2.
Garrigo Roque E. Historia documentada de la conspiracion de los Soles у Rayos de Bolivar. La Habana, 1929. T. 2.
Gazmuri C. El «48» chileno: Igualitarios, reformistas, radicales, masones у bomberos. Santiago, 1999.
Gazmuri C. La Historiografia chilena (1842— 1970). Santiago de Chile, 2006. T. 1.
Gazmuri C. Tres hombres tres obras. Santiago de Chile, 2004.
Geliy J.A. El Paraguay: Lo que fue, lo que es у lo que sera. P., 1926.
Gil Navarro R. Veinte anos en un calabozo. Rosario, 1863.
Gonzalez J. V. Selection historica. Caracas, 1979.
Gonzalez del Valle F. Cronologia herediana. La Habana, 1938.
Gonzalez J. V. Historia Argentina. La era colonial.
Buenos Aires, 1957. T. 1.
Gonzalez J.V Jose Felix Ribas (Biografia). Caracas, 1956.
Gonzalez Marin C.A. Francisco de Paula Gonzalez Vigil: El precursor, el justo, el maestro. Lima, 1961.
Gonzalez Prada M. Paginas libres: Horas de lucha. Caracas, 1976 (1-e ed. - 1894).
Gonzalez Prada M. Prosa menuda. Buenos Aires, 1941.
Gonzalez Prada M. Sobre el militarismo: Bajo el oprobio (Antologia). Lima, 1978.
Gonzalez Stephan B. La historiografia literaria del liberalismo hispano-americano del siglo XIX. La Habana, 1987.
La gratia; poema en frances, traducido al castellano por Francisco Bustos. Mexico, 1835.
Gran Colecion de la literatura mexicana: La literatura de la colonia. Mexico, 1985.
La Gran Convension de 1831-1833: recopilacion de las actas, sesiones, discursos, proyectos i
articulos de diarios relativos a la Constitution de 1833. Santiago de Chile, 1901.
Los grandes movimientos politicos cubanos en la colonia. La Habana, 1943. T. 1-2.
Groot J.M. Historia eclesiastica у civil de Nueva Granada, escrita sobre documentos autenticos. Bogota, 1869-1870. Vols. 1-3.
GrootJ.M. Los misioneros de laherejiaо defensa de los dogmas catolicos. Bogota, 1853.
Groot J.M. Noticia biografica de Gregorio Vasquez Arce i Ceballos: pintor granadino del siglo XVII, con la description de algunos cuadros suyos en que mas se da a conocer el merito del artista. Bogota, 1859.
Groot J.M. Refutation analitica del libro de Mr. Ernesto Renan titulado «Vida de Jesus». Bogota, 1865.
Groot J.M. Historia eclesiastica у civil de la Nueva Granada. Bogota, 1953. T. I.
Groussac P. Mendoza у Garay. Buenos Aires, 1949. T. I-II.
Guadarrama Gonzalez P. Valoraciones sobre el pensamiento filosofico cubano у latinoamericano. La Habana, 1985.
Guamdn Poma de Ayala, Felipe. Nueva Cro-nica у Buen Gobiemo: Selecion. Lima, 1969.
Guerra F.X. Modemidad у independencia. Ensayos sobre las revoluciones hispanicas. Mexico, 1993.
Guerra Martiniere M. Historia general del Peru: La Republica. Lima, 1994. T. VII.
Guerrero Vergara R. El capitan de fragata Arturo Prat: estudios sobre su vida. Santiago de Chile, 1879.
Guilmore R.L. El Federalism© en Colom-bia. 1810-1858. Bogota, 1995. T. 1.
Guiteras P.J. Historia de la conquista de la Habana por los ingleses seguida de Cuba у su gobiemo (con un apendice de documentos historicos). La Habana, 1932.
Guiteras P.J. Historia de la isla de Cuba. 2-a ed.
La Habana, 1927-1928. T. 1-3.
Guizot F. De la democracia en Francia. Mexico, 1849.
Gutierrez A. La Guerra de 1879. Paris, 1914— 1920. Vols. 1-2.
Gutierrez A. Melgarejismo antes у despues de Melgarejo. La Paz, 1916.
Gutierrez J.R. Documentos ineditos para la his-troia nacional. La Paz, 1879.
Gutierrez J.R. Estudios sobre el coloniaje en el Alto Peru. A.de Alvarado, corregidor de La Paz о Pueblo Nuevo. La Paz, 1873.	787
26*
Библиография
Gutierrez J.R. Memoria historica sobre la revolucion del 16 de julio de 1809. La Paz, 1877.
Guzman Jesus у Guzman Raz. Bibliografia de la reforma, la intervencion у el imperio. Mexico, 1930-1931. Vols. 1-2.
Guzman L.M. Breve resumen de las lecciones de la historia de Bolivia. Cochabamba, 1870.
Haenke T. Escritos precedidos de algunos apun-tes para su biografia у acompanados de varios documentos ilustrativos por M.V. Ballivian у Pedro Kramer. La Paz, 1898.
Harwood Bowman C. Vicente Pazos Kanki. La Paz, 1975.
Henriquez Urena M. Panorama historico de la literatura cubana. La Habana, 1978-1979. T. 1-2.
Henriquez C. Escritos politicos de Camilo Henriquez. Santiago, 1960.
Henriquez C., Martinez de Rozas J. Paginas de la independencia nacional. Santiago, 1976.
Henriquez Urena M. Panorama historico de la literatura cubana. 1492-1952. La Habana, 1963. T. 1.
Henriquez Urena P Las corrientes literarias en la America Hispanica. Mexico, 1954.
Heredia J.M. Prosas. La Habana, 1980.
Heredia J.M. Poesias. La Habana, 1965.
Heredia J.M. Versos. La Habana, 1960.
Heredia Jos6 Maria. Predicas de libertad. La Habana, 1936.
Heredia L.F. Memorias sobre las Revoluciones de Venezuela. P., 1895.
Historia de America Latina. Barcelona, 2000. T. 8: America Latina: cultura у sociedad, 1830-1930.
Historia de la Cultura en Venezuela. Caracas, 1956. Vol. 2.
Historia del Peru. Lima, 1982. T. X.
Historia Jeneral de la Republica de Chile: desde su Independencia hasta nuestros dias /por los senores don J.V. Lastarria ... [et al.]; edicion autorizada por la Universidad de Chile; corr. i considerablemente aumentada por sus auto-res publicada, con notas ilustrativas i comen-tarios segun documentos orij inales e ineditos por B. Vicuna Mackenna. Santiago de Chile, 1866-1882. Vols. 1-5.
Historiadores de America: D.Jose Manuel Groot. 1800-1878. Bogota, 1950.
Historiografia у Bibliografia Americanista. Es-cuela de Estudios Hispano-Americanos de Sevilla. Sevilla, 1963. Vol. 9.
Hume H. The Life of Edward John Eyre, Late 788 Governor of Jamaica. L., 1867.
Huneeus Gana J. Balance de la administracion Errazuris u del gobiemo conservador. Santiago, 1900.
Huneeus Gana J. Cuadro historico de la pro-duccion intelectual de Chile. Santiago, 1910. Vol. 1.
Hyde H.M. The Mexican Empire: The History of Maximilian and Cariota of Mexico. L., 1946.
Ibanez Tovar P.M. Coleccion de causas celebres de Colombia. Bogota, 1895.
Ibanez Tovar P.M. Cronicas de Bogota. Bogota, 1913.
Ibanez Tovar P.M. Ensayo biografico de Gonzalo Jimenez de Quesada. Bogota, 1892.
Ibanez Tovar P.M. Memorias para la historia de la medicina en Santafe de Bogota. Bogota, 1884.
Ibarra Rojas Eugenia. Las sociedades cacicales de Costa Rica. San Jose, 1990.
Incidents of travel in Central America, Chiapas and Yucatan. N.Y., 1841.
La independencia en el Peru. Lima, 1972.
IngenierosJ. La evolucion de las ideas argentinas. Buenos Aires, 1951. T. II.
Ingenieros J. Sociologia Argentina. Buenos Aires, 1918.
Instrucion el muy Ille: Senor Ldo. Lope Garcia de Castro, Gobemador que fue destos rreynos del Piru (1570), Colecion de libros у documentos referentes a la historia del Peru, ed. Carlos A. Romero and Horacio H. Urteaga. 2-a series. Lima, 1916-1935. Vols. 1-22.
Iniguez Vicuna A. Historia del Periodo Revolucionario en Chile. 1848-1851. Santiago, 1906.
Iniquez Vicuna, A. Vida de don Bernardo Monte-agudo. Santiago de Chile, 1867.
Jaksic I. Andres Bello: la pasion por el orden. Santiago de Chile, 2001.
Jaramillo G.G. Don Jose Manuel Groot. Bogota, 1957.
Jaramillo Uribe J. El pensamiento colombiano en el siglo XIX. Bogota, 1964.
Jaramillo Uribe J. Ensayos de historia social. Bogota, 2001.
Jaramillo Uribe J. Entre historia у la filosofia. Bogota, 1968.
Jaramillo Uribe J. La personalidad historica de Colombia. Bogota, 1994.
Jerez F. de. Cronicas de la Conquista del Peru. Mexico: Nueva Espana, s.a.
Jimenez F. Historia de la Provincia de San Vicente de Chiapa у Guatemala de la Orden de Pre-dicadores. Guatemala, 1932-1933. T. 1-3.
Juan Bautista Alberdi. Madrid, 1988.
Библиография
Juarros D. Compendio de la Historia de la Ciudad de Guatemala. Guatemala, 1936-1937. T. 1-2.
Kramer P. General Carlos de Villegas (estudio historico-biografico). La Paz, 1898.
Kramer P. Historia de Bolivia (Compendio). La Paz, 1894.
Krier H. Tapferes Paraguay. Wurzburgr, 1973.
Labra R.M. de. Discursos politicos, academicos у forenses. Madrid, 1886.
Labra R.M. de. Espana у America, 1812-1912: Estudios politicos, historicos у de derecho internacional. Madrid, 1912.
Labra R.M. de. Estudio sobre la politica antillana en la Metropoli espanola. Madrid, 1891.
Labra R.M. de. La Autonomia colonial: Discursos. Madrid, 1892.
Labra R.M. de. La crisis colonial de Espana (1868-1898): Estudios de politica palpi-tante у discursos parlamentarios. Madrid, 1900.
Labra R.M. de. La Republica у las libertades de Ultramar: Estudio historico-politico. Madrid, 1897.
Labra R.M. de. Los presidentes americanos de las Cortes de Cadiz. Cadiz, 1912.
Labra R.M.de. La libertad de los negros de Puerto Rico. Madrid, 1873.
Labra R.Mde. Los Diputados americanos en las Cortes espanolas. Los Diputados de Puerto-Rico. 1872-1873. Madrid, 1880.
Labra R.M. de. El problema colonial contem-poraneo. Madrid, 1879. T. 1-2.
Labra R.M. de. La abolicion de la esclavitud en las Antillas espanolas. Madrid, 1869.
Labra R.M. de. La perdida de las Americas: Articulos. Madrid, 1969.
Labra R.M. de. La cuestion colonial: Articulos. Madrid, 1869.
Lacordaire H.D. Conferencias en nuestra seho-ra de Paris sobre Jesucristo, por el R.P. [...], ano de 1846. Traducidas del frances al Castellano por M.R. (Abogado). Guadalajara, 1861.
Lainfiesta F. Apuntamientos para la Historia de Guatemala. Guatemala, 1975.
Lallemant G.A. La clase obrera у el nacimiento del marxismo en la Argentina: Seleccion de articulos. Buenos Aires, 1974.
Lamartine A. Discurso sobre los deberes de los parrocos, traducido del frances por el Lie. D. Jose Pascual Almazan. Puebla, 1839.
Lamartine A. Historia de la Revolucion de 1848, Mexico, 1849.
Lanning J. Academic culture in the Spanish colonies. Nueva York, 1940.
Lanning J. T. The University in the Kingdom of Guatemala. Ithaca, 1955.
Larrain Barron H. Cronistas de raigambre indigena. Otavalo, 1980.
Las crisis economicas en la historia del Peru.
Lima, 1986.
Lastarria J. V. Diario politico. 1849-1852. Santiago, 1968.
Lastarria J. V. Discursos academicos. Santiago, 1844.
Lastarria J. V. Don Diego Portales: juicio histori-co. Santiago, 1896.
Lastarria J.V. Estudios historicos. Santiago de Chile, 1909.
Lastarria J. V. Estudios politicos i constituciona-les. Santiago de Chile, 1906.
Lastarria J. V. Investigaciones sobre la influencia social de la Conquista i del sistema colonial de los espanoles en Chile. Santiago, 1844.
Lastarria J. V. La America. Madrid, 1961.
Lastarria J.V. Lecciones de jeografia moder-na: para la ensenanza de la juventud chilena. Santiago, 1843.
Lastarria J.V. Lecciones de politica positiva: profesadas en la Academia de Bellas Letra. P., 1891.
Lastarria J. V. Novelas у cuentos de la vida his-panoamericana. Santiago, 1913.
Lastarria J. V. Recuerdos literarios. Santiago de Chile, 2001.
Lastarria J. V. Bosquejo historico de la Constitu-cion del Gobierno de Chile: durante el primer periodo de la revolucion, desde 1810 hasta 1814. Santiago de Chile, 1847.
Lawrence E. The lives of the British historians.
N.Y, 1855. Vol. 1.
Leon-Portilla M. Vicion de los vencidos. Rela-cionesindigenasde laconquista. Mexico, 1982.
Letelier V. Por que se rehace la historia? Santiago de Chile, 1888.
Letelier V. Centenario de O’Higgins. Copiapo, 1876.
Letelier V El hombre antes de la historia. Copiapo, 1877.
Letelier V. La evolucion de la historia. Santiago de Chile, 1900.
Letters on the United Provinces of South America: Addressed to the Hon. Henry Clay. N.Y, 1819.
Level de Goda L. Historia contemporanea de Venezuela politica у militar. Caracas, 1954.
Vol. 1.	789
Библиография
Levene R. Lecciones de historia argentina. Buenos Aires, 1913. T. I—II.
El libro precolombino. La Habana, 1974.
Lipp S. Three Chilean Thinkers. Waterloo (Ontario), 1975.
Liscano J. Ciento cincuenta anos de cultura ve-nezolana I Venezuela independiente. Antologia fundamental del ensayo venezolano. Caracas, 1983.
Lizaso F. Panorama de la cultura cubana. Mexico; Buenos Aires, 1949.
Lombardi C.M. Las ideas sociales en la Argentina. Buenos Aires, 1965.
Lopez de Gomara F. Historia de la conquista de Mexico. Caracas, 1979.
Lopez M.A. Recuerdos historicos del coronel Manuel Antonio Lopez ayudante del estado mayor general libertador: Colombia у Peru 1819-1826. Bogota, 1955.
Lopez Segrera F. Los origenes de la cultura cubana (1510-1790). La Habana, 1969.
Lopez V.F. Autobiografia: Evocaciones historicas. Buenos Aires, 1929.
Lopez V.F. Debate historico. Buenos Aires, 1882.
Lopez V.F. Historia de la Republica Argentina. Buenos Aires, 1957. T. I.
Lopez V.F. Manual de la historia argentina. Buenos Aires, 1893. T. I—III.
Lorente S. Historia de conquista del Peru. Lima, 1861.
Lovell George. Conquista у cambio cultural. La sierra de los Cuchumatanes de Guatemala, 1500-1821. Guatemala, 1990.
Loza J.M. Memorias biograficas del Gran Mariscal de Ayacucho Antonio Jose Sucre, primer Presidente de Bolivia. La Paz, 1854.
Neves L.M. Bastos Pereira das. Corcundas e cons-titucionais: A cultura politica da independencia (1820-1822). Rio de Janeiro, 2003.
Luz у Caballero J. de la. Escritos sociales у cientificos. La Habana, 1955.Vol. 5.
Llanos J. El Dr. Francia. Buenos Aires, 1907.
Mac Leod Murdo. Historia socioeconomica de la America Central espanola, 1520-1720. Guatemala, 1980.
Macera P. Trabajos de historia. Lima, 1977. T. I-IV
Madiedo M.M. La ciencia social о el socialismo filosofico: Derivation de las grandes armo-nias morales del cristianismo. Bogota, 1982.
Madiedo M.M. Una gran revolucion 6 la razon del hombre juzgada por si misma. Caracas, 790	1876.
Magarinos Alejandro Cervantes. Estudios historicos, politicos у sociales sobre el Rio de la Plata. Montevideo, 1854.
Maistre J. El principio regenerador de toda la sociedad, por el Conde [...] traducido del fran-ces por un Mejicano, amante sincero de su nation. Mejico, 1835.
Mandiola R. Francisco Bilbao i sus panejiristas. Santiago, 1876.
Manning William R. Early Diplomatic Relations between the United States and Mexico. Baltimore, 1916.
Manceron C. Les Hommes de la liberte. P., 1987. T. 5.
Markham C.R. A History of Peru. N. Y, 1968 (1-a ed.-L., 1892).
Marti J. Hombres de Cuba. La Habana, 1936.
Marti J. La Revolucion de 1868. La Habana, 1968.
Marti J. Bolivar, Washington, San Martin у otros temas americanos. La Habana, 1961.
Marti J. Obras Completas. 2-a ed. La Habana, 1975. T. 1-27.
Marti Jorge L. Cuba conciencia у existencia. La Havana, 1959.
Martin L. The Kingdom of the Sun. N.Y., 1974.
Martinez A. Una pagina de la historia del Partido Constitutional. La Paz, 1884.
Martinez E. Historia de Centro America. Tegucigalpa, 1907.
Martinez F. El nacionalismo cosmopolita. La re-ferencia europea en la construction nacional en Colombia, 1845-1900. Bogota, 2001.
Martinez Pelaez Severo. La patria del criollo. Ensayo de interpretation de la realidad colonial guatemalteca. San Jose, 1981.
Martinez Walker C. El dictador Linares. Biogra-fia. Santiago de Chile, 1877.
Martins W. Historia da Inteligencia brasilrira. Vol. Ill (1855-1877). Sao Paulo, 1977.
Martinez В. T. Independencia у tirania. Asuncion, 1874.
Martir de Anyleria Pedro. Decariasdel Nuevo Mundo. Buenos Aires, 1944.
MarureA. Bosquejo Historico de la revoluciones de Centro America desde el ano de 1811 hasta 1834. Guatemala, 1837-1838. T. 1-2.
Mazade C. Le socialisme dans 1’Amerique du Sud // Revue de deux mondes. P., s.n. T. XIV.
Medina J. T. Los aborijenes de Chile. Santiago, 1882.
Medina J. T. Bibliografia espanola de las Islas Fi-lipinas (1523-1810). Santiago, 1898.
Библиография
Medina J. T. Biblioteca hispano-americana (1493-1810). Santiago, 1898-1907.
Medina J.T. Biblioteca hispano-chilena (1523— 1817). Santiago de Chile, 1897.
Medina J. T. Cosas de la colonia: apuntes para la cronica del siglo XVIII en Chile. Santiago de Chile, 1889.
Medina J.T. Ensayo de una bibliografia de las obras de don Jose Miguel Carrera. La Plata, 1892.
Medina J. T. Historia de la literatura colonial de Chile. Santiago de Chile, 1878.
Medina J. T. Historia del Tribunal del Santo Ofi-cio de la Inquisition de Cartagena de las Indias. Santiago de Chile, 1899.
Medina J. T. Historia del Tribunal del Santo Ofi-cio de la Inquisition de Lima (1569-1820). Santiago, 1887.
Medina J. T. Historia del Tribunal del Santo Ofi-cio de la Inquisition en Chile. Santiago de Chile, 1890.
Medina J. T. Historia del Tribunal del Santo Ofi-cio de la Inquisition en Mexico. Santiago, 1905.
Medina J.T. La impenta en America, Virreina-to del Rio de la Plata: epitome, 1705-1810. Santiago de Chile, 1890.
Medina J.T. La impenta en Manila desde sus origenes hasta 1810. Santiago de Chile, 1896.
Medina J.T. La impenta en Mexico: epitome (1539-1810). Sevilla, 1893.
Medina J. T. El Tribunal del Santo Oficio de la Inquisition en las Islas Filipinas. Santiago de Chile, 1899.
Medina J. T. El Tribunal del Santo Oficio de la Inquisition en las provincias del Plata. Santiago, 1899.
Medina J. T. El vice-almirante don Patricio Lynch (1824-1886). Santiago de Chile, 1910.
Medinaceli C. Paginas de vida. Potosi, 1955.
Melfi D. Dos hombres: Portales у Lastarria. Santiago, 1937.
Melo J.O. Historiografia colombiana. Realidades у perspectivas. Medellin, 1996.
Memoria de la conducta publica у administrativa de Manuel Jose Arce durante el periodo de su Presidencia. Mexico, 1830.
Memorial de Solola: Anales de los cakchiqueles. Mexico, 1980.
Memorias de la Sociedad patriotica de la Habana. La Habana, 1842. T. 14.
Memorias del Reino de Chile у de Don Francisco Meneses / Juan de Jesus Meria; publicadas
con una introduction у alguanas notas por J.T. Medina. Lima, 1875.
Memorias historicas de la revolucion politica del dia 16 de julio del ano 1809 en la ciudad de La Paz por la independencia de America у de los sucesos posteriores hasta el 20 de febrero de 1810. LaPaz, 1840.
Mendez C. Incas si, indios no: Notes on Peruvian Creole Nationalism and its Contemporary Crisis // Latin American Studies. 1996. Vol. 28.
Mendiburu M. de. Diccionario historico-biografico del Peru. Lima, 1978. T. I-VII. (3-a ed. - Lima, 1874-1891).
Menendez у Pelayo M. Historia de los Heterodoxos Espanoles. Buenos Aires, 1945. T. 1-4 (1-aed. - 1880-1882).
Menendez у Pelayo M. Historia de las ideas esteticas en Espana. Madrid, 1883-1889.
Menendez у Pelayo M. Obras Completas. Madrid; Santander, 1940-1974. T. 1-67.
Merchdn R.M. Cuba: Justification de sus guerras de independencia. La Habana, 1961.
Merchdn R.M. Patria у cultura. La Habana, 1948.
Merino Brito Eloy G. Jose Antonio Saco: su influencia en la cultura у en las ideas politicas de Cuba. La Habana, 1950.
Mestre J.M. De la Filosofia en La Habana. La Habana, 1952 (1-a ed. - 1862).
Mestre J.M. Obras. La Habana, 1963.
Milla у Vidayrre J. Historia de la America Central desde el Descubrimiento del Pais por los Espanoles (1502) hasta su Independencia de la Espana (1821). Guatemala, 1879-1882. T. 1-2.
Minguet C. Alexandre de Humboldt. Historien et geographe de ГAmerique espagnole (1799-1804). P., 1997.
Miranda de F. Colombia. Caracas, 1978.
Miranda O. Ecos de la Revolucion Francesa en
Cuba. La Habana, 1989.
MitjansA. Estudio sobre el movimiento cientifico у literario de Cuba. La Habana, 1890.
Mitre B. Comprobaciones historicos. Buenos Aires, 1881-1882.
Mitre В. Ensayos historicos. Buenos Aires, 1941.
Mitre B. Historia de Belgrano у de la independencia argentina. Buenos Aires, 1968-1978. T. I-IV.
Mitre B. Historia de San Martin у de la emancipation sudamericana. Buenos Aires, 1950. T. I-II.
MizonL. Claudio Gay у la formation de la identidad cultural chilena. Santiago de Chile, 2001.	791
Библиография
Molas М.А. Description historica de la antiqua provincia del Paraguay. Buenos Aires, 1868.
Montenegro C. Nacionalismo у Coloniaje. La Paz, 1979.
Montes de Oca M.A. Barros Arana: limites con Chile. Buenos Aires, 1898.
Montgomery G.W. Narrative of a Journey to Guatemala in Central America in 1838. N.Y., 1839.
MontielE. Gegel, Bolivar у Marx. Lasdificultades para entender Macondo. La Habana, 1997.
Montoro R. El ideal autonomista. La Habana, 1938.
Montoro R. Obras. Discursos politicos у parla-mentarios. La Habana, 1930. T. 1.
Montoya J.E.C. La Historiografia gualtemalteca hasta Severo Martinez Pelaez: trasos iniciales para un debate // Los estudios historicos re-cientes sobre la Reforma Liberal de 1871 en Guatemala. Sevilla, 2003.
Montufar L. Resena Historia de Centroamerica. Guatemala, 1878-1887. T. 1-7.
Montufar у Coronado M. Memorias para la Historia de la Revolucion de Centroamerica: Por un Guatemalteco.Guatemala, 1852.
Morales у Morales V. 3 biografias. La Habana, 1949.
Morales у Morales V. Hombres del 68. Rafael Morales у Gonzalez. La Habana, 1972.
Morales у Morales V. Iniciadores у primeros martires de la Revolucion cubana. La Habana, 1931, 1963. T. I-IIL
Morales у Morales V. Nociones de historia de Cuba. La Habana, 1904.
Morell de Santa Cruz P.A. Historia de la Isla у Catedral de Cuba. La Habana, 1929.
Moreno G.R. Anales de la prensa boliviana. El golpe de estado de 1861. La Paz, 1985.
Moreno G.R. Matanzas de Yanez. 1861-1862. Santiago de Chile, 1886.
Moria Vicuna C. Don Miguel Luis Amunategui: 1828-1888. P., 1889.
Mosquera T.C. Geografia fisica у politica de la Nueva Granada. N.Y., 1852.
Munos Camargo D. Historia de Tlaxcala // Gran Coleccion de la literatura mexicana. Los cronistas: conquista у colonia. Mexico, 1985.
Munoz Cabrera J.R. La guerra de quince anos en el Alto-Peru, о sea Fastos politicos у milita-res de Bolivia. Santiago de Chile, 1867.
Munoz Cabrera J.R. Rosas у su politica con los estados sudamericanos. Valparaiso, 1852.
Munoz Tebar J. Perzonalismo у Legalismo. Ca-792 racas, 1977.
El museo nacional. Benjamin Vicuna Mackenna. Santiago de Chile, 1946.
Moreno G.R. Bolivia у Argentina. Notas biblio-graficas у biograficas. Santiago de Chile, 1901.
Moreno G.R. Bolivia у Peru. Notas bibliografi-cas у biograficas. Santiago de Chile, 1901.
Moreno G.R. Ultimos dias coloniales en el Alto-Peru. Santiago de Chile, 1896.
A Narrative of Facts Connected with the Change Effected in the Political Condition and Relations of Paraguay, under the Direction of Dr. Thomas Francia... L., 1826.
Negrete Emilio del Castillo: Mexico en el siglo XIX о sea su historia desde 1808 hasta la epoca presente. Mexico, 1875-1890. Vols. 1-24.
Newson Linda. El costo de la conquista. Tegucigalpa; Guaymuras, 1992.
Nunez R. Ensayos de critica social. Rouen, 1874.
Nunez R. La rebelion : noticias de la guerra. Bogota, 1885.
Nunez R. La reforma politica en Colombia: coleccion de articulos publicados en La Luz de Bogota у El Porvenir de Cartagena de 1881 a 1884. Bogota, 1885.
О estado de direito entre os autotonos no Brasil. Belo Orizonte, 1982.
O’Connor d’Arlach T. Dona Juana Sanchez. La Paz, 1969.
O’Leary D.F. Memorias del general O’Leary. Caracas, 1981. Vols. 1-34.
Obando J.M. El general Obando a la historia critica del asesinato del general Marisacal de Ayacucho. Lima, 1847.
Obras de Ignacio Jose de Urrutia у Montoya. La Habana, 1931. T. 1.
Ocampo Melchor. Obras completas. Mexico, 1900. Vols. 1-3.
Octavio di Leo. El discubrimiento de Africa en Cuba у Brasil. 1889-1969. Madrid, 2001.
Oliveri G. Simon Rodriguez: un revolutionary // EDUCERE, ideas у personajes de la educacion latinoamericana у universal. Caracas, 2000. N 9.
Omiste M. Cronicas potosinas. Notas historicas, estadisticas, biograficas у politicas. Potosi, 1891. T. 1.
Orozco у Berra M. Historia de la domination espanola en Mexico. Mexico, 1938. T. 1-4.
Orrego Luco A. Amunategui. Santiago, 1888.
Ortega у Medina Juan A. Imagologia del bueno у del mal salvaje. Mexico, 1987.
Библиография
Ortiz V. Historia de la revolucion del 17 de abril de 1854. Bogota, 1855.
Otero A.G. Figuras de la cultura boliviana. La Paz, 1992.
Oyarzun L. El pensamiento de Lastarria. Santiago de Chile, 1953.
Paez J.A. Autobiografia del general Jose Antonio Paez. Caracas, 1989.
Palacios N. Decadencia del espiritu de naciona-lidad Santiago, 1908.
Palacios N. Raza chilena: libro escrito por un chileno i para los chilenos. Valparaiso, 1904.
Palma M. Don Manuel Montt en el banquillo de los acusados. Santiago, 1868.
Palma M. El cristianismo politico о reflexiones sobre el hombre у las sociedades. Santiago, 1858.
Palma M. Resena historico-filosofica del Gobiemo de D.Manuel Montt. Santiago, 1862.
Palma R. Tradiciones peruanas completas. Madrid, 1957.
Parish W. Buenos Ayres and the Provinces of the Rio de la Plata. 2-nd ed. L., 1852.
Parnaso boliviano, coleccionado por Jose Domingo Cortes. Valparaiso, 1869.
Pasquel L. Bibliografia de Clavijero. Mexico, 1971.
Paz L. El gran tribuno: Biografia de Don Mariano Baptista. Cuadros historicos у parlamentarias de Bolivia. Buenos Aires, 1908.
Paz L. La Universidad mayor real у pontifica de San Francisco Javier de la capital de los Charcas. Apuntes para su historia. Sucre, 1914.
Paz Solddn Mariano Felipe. Historia del Peru Independiente (1822-1827). Madrid, 1919. T. I-II.
Pazos Kanki V. Memorias historico-politicas. La Paz, 1978.
Pelaez F.P Memorias para la Historia del Anti-guo Reino de Guatemala. Guatemala, 1968— 1973. T. 1-3.
Penafiel A. (Id.). Cantares en idioma mexicano. Mexico, 1906.
Pendle G. Paraguay. Lo.; N.Y., 1954.
Pensamiento у politica cultural cubanos: Antologia. La Habana, 1986-1987. T. 1-4.
Pensiero e Azione del Dr. Francia. Aspetti di diritto pubblico. Sassari (Italia), 1991.
Pequeno catecismo sobre el material de con-cordatos. Escrito en frances por el Dr. D. Juan Antonio Llorente, autor de la historia critica de la inquisicion de Espana. Mexico, 1826.
Pereyra C. Antologua. Mexico, 1944.
Pereyra C. Breve historia de America. Madrid, 1930.
Pereyra C. La Doctrina de Monroe. Mexico, 1908.
Pereyra C. Hernan Cortes. Mexico, 1941.
Pereyra C. Historia del pueblo mexicano. Mexico, 1909. Vols. 1-2.
Pereyra C. Juarez discutido сото dictator у estadista. Mexico, 1904.
Perez Brignoli Hector (ed). Historia general de Qentroamerica: De la llustracion al liberalismo (1750-1870). Madrid, 1993. T. III.
Perez Rosales V. Recuerdos del pasado. 1814— 1860. Santiago de Chile, 1886.
Perfil historico de las letras cubanas: desde los origenes hasta 1898. La Habana, 1983.
Pi у Margall F. Historia de Espana en el siglo XIX. Barcelona, 1902-1903. T. 1-7.
Pi у Margall F. Historia general de America desde sus tiempos mas remotos. Barcelona, 1888. Vols. 1-2.
Picon Salas M. Miranda. La Habana, 1972.
Picon Salas. Mariano. Dependencia e independencia en la historia hispanoamericana (Antologia). Caracas, 1977.
Pike F.B. The Modern History of Peru. L., 1967.
Pinera Llera H. Panorama de la filosofia cubana.
Wash., 1960.
Pinochet Le-Brun T. La conquista de Chile en el siglo XX. Santiago, 1909.
Pinochet Le-Brun T. Oligarquia у democracia. Santiago, 1917.
Pinochet Le-Brun T. Inquilinos en la hacienda de su excelencia. Santiago, 1900.
Pinto Soria Julio (ed.). Historia General de Qen-troamerica: El regimen colonial (1524-1750). Madrid, 1993. T. II.
Plaza J.A. Memorias para la historia de la Nueva Granada desde su descubrimiento hasta el 20 de julio de 1810. Bogota, 1850.
Poey A. El Positivism©. La Habana, 1960.
Ponte у Dominguez F.J. Historia de la Guerra de los Diez Anos. La Habana, 1958.
Porras Barranechea R. Fuentes historicas peruanas. Lima, 1968.
Portuondo J.A. Capitulos de literature cubana.
La Habana, 1981.
Posada Gutierrez J. Memorias historico-politicas del general Joaquin Posada Gutierrez. Bogota, 1865-1881. Vols. 1-2.
Posada E. Los comuneros. Bogota, 1905.
Potash Robert A. Historiography of Mexico since 1821. HAHR 1960 40, 3 propaganda filibustera. Madrid, 1896.	793
Библиография
Pradt (de) Mr. Ideas politicas escritas por Mr. de Pradt. Mexico, 1821.
Prudencio R.R. Ensayos historicos. La Paz, 1990.
Parra-Perez C. Miranda et la Revolution Fran^aise. P., 1925.
Quesada E. La epoca de Rosas. Buenos Aires, 1923.
Quesada R. History of the Costa Rican historiography. 1821-1940. San Jose, 2001.
Quijano Otero J.M. Historia de Colombia. Bogota, s.n.
Quijano Otero J.M. Memoria historica sobre li-mites entre la Republica de Colombia у el im-perio del Brasil. Bogota, 1869.
Quirarte M. Carlos Pereyra, caballero andante de la Historia. Mexico, 1952.
Quirds Vargas Claudia. La era de la encomien-da. San Jose, 1990.
Los Radicales del siglo XIX. Escritos politicos. Bogota, 1984.
Ralli A. Guide to Carlyle. N.Y., 1969. Vols. I-II.
Ramos Mejia J.M. Las multitudes argentinas. Buenos Aires, 1899.
Ramos Mejia J.M. Rosas у su tiempo. Buenos Aires, 1907-1952. T. I-II.
Rdnea de America. Madrid, 1918.
RarbosaR. Cartas de Inglaterra. Mexico; Buenos Aires, 1953.
Recabarren L.E. Recabarren: escritos de prensa: [1898-1924]. Santiago, 1985.
Recabarren L.E. Ricos у pobres a traves de un siglo de vida republicana: conferencia leida en Rengo la noche del 3 de Setiem-bre de 1910, con ocasion del primer Centenario de la Republica de Chile. Santiago, 1910.
Reformas que reclama. Madrid, 1876.
Registro oficial de la Republica Argentina que comprende los documentos expedidos desde 1810 hasta 1890. Buenos Aires, 1879-1897. T. I-X.
Relation del descubrimiento у conquista de los reinos del Peru... Hecha por Pedro de Pizarro, 1571, vecino de Arequipa. Madrid, 1844. T. 5.
Relation abregee d’un voyage dans I’interieur de ГAmerique meridionale. P., 1745.
Remesal A. de. Historia General de las Indias Occidentals у Particular de la Gobemacion de Chiapa у Guatemala. Guatemala, 1932— 1933. T. 1-2 (1-a ed. - Madrid, 1619).
Rengger and Longchamp. The Reign of Doctor Joseph Gaspard Roderick de Francia in 794 Paraguay. L., 1827.
Rengger et Longchamp. Essai historique sur la revolution du Paraguay, et le gouveme-ment dictatorial du docteur Francia. P., 1827.
Restablecimiento de la monarquia. Mexico, 1864.
Restrepo J.M. Diario politico у militar: Memorias sobre los sucesos importantes de la epoca para servir a la historia de la revolucion de Colombia у de la Nueva Granada, desde 1819 para adelante. Bogota, 1954.
Restrepo J.M. Historia de la Nueva Granada. Bogota, 1936.
Restrepo J.P. Compendio de historia patria. Bogota, 1891.
Restrepo J.P. La iglesia у el Estado en Colombia. Londres, 1885.
Restrepo Tirado E. Estudio sobre los aborigenes de Colombia. Bogota, 1892.
Restrepo V. Apuntes para la biografia del Fun-dador del Nuevo Reino de Granada у vida de dos ilustres prelados, hijos de Santa Fe de Bogota. Bogota, 1897.
Restrepo V. Estudios sobre las minas de ого у plata en Colombia. Bogota, 1885.
Restrepo V. Los Chibchas antes de la conquista espanola. Bogota, 1895.
Reyes H.J. El liberalismo mexicano. Mexico, 1974.. Vol. III.
Reyes Ortiz F. Historia de cuatro dias. La Paz, 1872.
Ribera Nicolas J. de. Descripsion de la Isla de Cuba. La Habana, 1975.
Riva Palacio Vicente. Mexico a traves de los siglos. 5 vols. Mexico, 1887-1889.
Riva-Aguero J. de la. Obras completas. T. IV. La historia en el Peru. Lima, 1965.
Rives G.L. The United States and Mexico. N.Y., 1913. Vols. 1-2.
Riviale P. L’americanisme fran^ais a la veille de la fondation de la Societe des Americanistes П Journal de la Societe des Americanistes. 1995. N 81.
Riviale P. Las colecciones americanas en Francia en el siglo XIX: objetos de curiosidad, objetos de estudio // L6pez-Oc6n L., Chaumeil J.-P., Casanova A.V. (eds.) Los americanistas del siglo XIX: La construccion de una comuni-dad cientifica intemacional. Vervuert, 2005.
Robertson J.P. and WP. Letters on Paraguay. L., 1838-1839. Vols. I-III.
Robertson W. The History of America. L., 1777.
Robertson W. The History of the Discovery and Settlement of America. L., 1777.
Библиография
Robertson W. The History of the Reign of Charles V. L., 1769.
Rodney and Graham. Reports on the Present State of the United Provinces of South America. L., 1819.
Rodo J.E. Ariel. Montevideo, 1900.
Rodrigues J.E. La independencia de la America espanola. Mexico, 1996.
Rodriguez A. Al director у miembros de la Sociedad Democratica. Bogota, 1849.
Rodriguez Bravo J. Don Jose Victorino Lastarria. Santiago de Chile, 1892.
Rodriguez M. Recuerdos de un precursor de la revolution paraguaya en 1811 // Revista Nacional. Buenos Aires, 1891.
Rodriguez S. Escritos de Simon Rodriguez. Compilation у estudio bibliografico por Pedro Grases. Caracas, 1954. T. 1-2.
Rodriguez S. Obras completas. Caracas, 1975. T. 1.
Rodriguez Z. Francisco Bilbao, su vida у su doctrina. Santiago de Chile, 1872.
Romay T. Obras completas. La Habana, 1965. T. 1-2.
Romero Vargas German. Las esfructuras socia-les de Nicaragua en el siglo XVIII. Managua, 1988.
Rosenberg Ph. The Seventh Hero: Thomas Carlyle and the Theory of Radical Activism. Cambridge (Mass.), 1974.
Roskamp H. La historiagrafia indigena de Michoacan: el lienzo de Jucutacato у los titulos de Carapan. Leiden, 1998.
Rackenridge H.M. Voyage to South America. L., 1820. Vols. I-II.
Saagun B. Historia general de las cosas de la Nueva Espana. Historia General de las cosas de Nueva Espana. // Ed. Angel Maria Garibay Kintana. Mexico: 1969. Vols. 1-4.
Saco J.A. Papeles sobre Cuba. La Habana, 1960. T. 1.
Saco J.A. Colleccion de papeles cienti-ficos,historicos, politicos у de otros ramos sobre la historia de la isla de Cuba ya publicados, ya ineditos. La Habana, 1960-1963. T. 1-3.
Saco J.A. Contra la anexion. La Habana, 1974.
Saco J.A. El juego de la vagancia en Cuba: Estudio sobre la esclavitud. La Habana, 1960.
Saco J.A. Historia de la esclavitud de la raza africana en el Nuevo Mundo у en especial en los paises americo-hispanos. La Habana, 1938-1940. T. 1-4.
Saco J.A. Historia de la esclavitud de los indios en el Nuevo Mundo seguida de la historia de los repartimientos у encomiendas. La Habana, 1932. T. 1-2.
Sagra R. de la. Historia fisica, politica у natural de la isla de Cuba. Madrid, 1842-1855. T. 1-12.
Sagra R. de la. Cuba: 1860. Seleccion de articulos sobre agricultura cubana. La Habana, 1963.
Sagra R. de la. Estudios coloniales con aplicacion a la isla de Cuba. Madrid, 1845.
Salcedo Bastardo J.L. Historia fundamental de Venezuela. Caracas, 1979.
Salinas Vaca L. Catalogo general de Archivos; о sea Documentos relativos a Bolivia encontra-dos en el Archive General de Indias у en el de la Real Academia de la Historia. La Paz, 1889.
Samper J.M. Apuntamentos para la historia politica у social de la Nueva Granada: Desde 1810 у especialmente de la administracion del 7 de marzo. Dedicado a la juventud liberal. Bogota, 1853.
Samper J.M. Cartas у discursos de un republica-no. Brusselas, 1869.
Samper J.M. Ensayo sobre las revoluciones po-liticas у la condition social de las republicas colombianas (hispanoamericanas). P., 1861.
Samper J.M. Historia de un alma. 1834-1881.
Bogota, 1946. Vol. 1.
Sanchez de Bustamante у Montoro A. La filoso-fia clasica alemana en Cuba. 1841-1898. La Habana, 1984.
Sanchez de Velasco M. Memorias para la historia de Bolivia. Desde el ano 1808 a 1848. Sucre, 1938.
Sanguily M. Frente a la domination espanola. La Habana, 1979.
Sanguily M. Paginas de historia. La Habana, 1929. T. VI, lib. 1-2.
Sanhueza G. Santiago Arcos: Comunista, millo-nario у calavera. Santiago de Chile, 1956.
Santacilia P. Lecciones sobre historia de Cuba.
N.Y., 1859.
Santovenia E.S. Huellas de gloria. La Habana, 1944.
Sarmiento D.F. Epistolario entre Sarmiento у Posse. Buenos Aires, 1946. T. I-II.
Sarmiento D.F. Obras completas. T. VIII. Comentarios de la constitution. Buenos Aires, 1895. T. XV. Las ciento у uno; T. XXL Discursos populares; T. XXIII. Inmigration у colonization; T. Discursos populares;
T. XXXVII; T. LI. Papeles del presidente. 795
Библиография
Sazo Sepulveda M.L. Los Amunategui: la gesta-cion de la Independencia chilena у el sistema colonial. Santiago, 1995.
Scarpetta M.L., Vergara S. Diccionario biografico de los campeones de la libertad de Nue-va Granada, Venezuela, Ecuador у Peru que comprende sus servicios, hazanas у virtudes. Bogota, 1879.
Scroggs WO. Filibusters and Financiers. N.Y., 1916.
Schefer Christian. La grande pensee de Napoleon III: Les origines de 1’expedition du Mexique, 1858-1862. P., 1939.
Schwartz S.B. (ed.). Victors and Vanquished: Spanish and Naua Views of the Conquest of Mexico. Boston, 2000.
Sepulveda Rondanelli J. Francisco Bilbao: Precursor del socialismo. Bosquejo de su vida, de sus obras у de su tiempo. Santiago de Chile, 1971.
Shepard E.S. Francia, a Tale of the Revolution of Paraguay. L., 1851.
Shepherd R.H. (ed.). Memoirs of the Life and Writings of Thomas Carlyle. L., 1881. Vols. I-II.
Sierra Justo. Evolucion politica del pueblo mexicano. Mexico, 1900-1902.
Sierra Justo. Historia Patria. Mexico, 1922.
Sierra Justo. Juarez: Su obra у su tiempo. Mexico, 1905-1906.
SierraJusto. Laeducacionnacional. Mexico, 1948.
Sierra Justo. Obras completas. Mexico, 1948-1949. Vols. I-XV.
Sierra Mejia R. (ed.) Miguel Antonio Caro у la cultura de su epoca. Bogota, 2002.
El Siglo XIX: Bolivia у America Latina. La Paz, 1997.
Silva Castro R. Don Domingo Amunategui Solar: su vida у sus obras. Santiago, 1935.
Silva Castro R. Miguel Luis Amunategui Reyes. 1862-1949. Santiago de Chile, 1951.
Smith Justin H. The Annexation of Texas. N.Y., 1919.
Smith Justin H. The War with Mexico. N.Y., 1919. Vols. 1-2.
Socialismo en claras. Bogota, 1850.
Sota Juan Manuel de la. Historia del territorio Oriental del Uruguay / Ed. Juan Pivel De-voto. Montevideo, 1965 [1841]. Vols. 1-2.
Soto C.H. Personajes celebres de Venezuela. Caracas, 1946.
Sotomayor Valdes R. Estudio historico de Bolivia bajo la administracion del general D. Jose 796 Maria de Acha. Santiago de Chile, 1874.
Sotomayor Valdes R. Historia de Chile bajo el gobiemo del general Don Joaquin Prieto. Santiago de Chile, 1962.
Southey G. History of Brazil. L., 1790.
Stephens J.L. Incidents of Travel in Central America, Chiapas, and Yucatan. N.Y, 1841. Vols. 1-2.
Stoetzer C.O. El pensamiento politico en la America Latina espanola durante el periodo de la emancipacion (1789-1825). Madrid, 1966. Vols. I-II.
SudrezdelaTorreL. Editores para el cambio: expre-sion de unanueva cultura politica 1808-1855// Gomez Alvarez у Soto. Transicion у cultura politica; de la colonia al Mexico indepen-diente. Mexico, 2004.
Subercaseaux B. Historia de las ideas у de la cultura en Chile. Santiago, 1997. T. 1.
Subercaseaux B. Cultura у sociedad liberal en el siglo XIX: Lastarria, ideologia у literatura. Santiago, 1981.
Taborga M. de los Santos. Cronica de la revolucion del 8 de septiembre. Sucre, 1888.
Taborga M. de los Santos. Estudios historicos: Capitulos de la historia de Bolivia. Sucre, 1908.
Taborga M. de los Santos. Un capitulo de la historia de la epoca colonial. Sucre, 1905.
Tavares Bastos A.C. Cartas do Solitario. 2-a ed. Rio de Janeiro, 1863.
Torres Amat F. Exhortacion pastoral de D. Felix Torres Amat, Obispo de Astorga para que se lea con fe у humildad la Sagrada Biblia. Mexico, 1836.
The Progress of Society in Europe / Ed. by Felix Gilbert. Chicago, 1972.
Thomas J.R. Biographical dictionary of Latin American historians and historiography. Westport, 1984.
ThouarA. Atraves del gran Chaco (1883-1887). La Paz, 1997.
Tobal F. El dictador Francia ante Carlyle. Buenos Aires, 1893.
Torre J.M. de la. Lo que fuimos у lo que somos, о la Habana antigua у modema. La Habana, 1913 (1-a ed. - 1857).
Torreno Conde de. Historia del levantamiento, guerra у revolucion de Espana. Madrid, 1926.
Torrente M. Bosquejo economico politico de la isla de Cuba. Madrid, 1853. Vols. 1-2.
Torrente M. Historia de la Revolucion hispano-americana. Madrid, 1829-1830. Vols. 1-3.
Библиография
Torrente М. Politica ultramarina que abraza todos los puntos referentes a las relacio-nes de Espana con los Estados Unidos, con la Inglaterra у las Antillas у simulta-neamente con los Santo Domingo. Madrid, 1854.
Tovar Zambrano B. El pensamiento historiador colombiano sobre la epoca colonial // Anua-rio colombiano de historia social у de la cultura. Bogota, 1982. Vol. 10.
Una revolucion en la Republica argentina. Arti-culo de la Revista de los dos mundos [Revue des deux mondes]. Mexico, 1835.
Una vision de Litoral boliviano (1886). Andre Bresson. La Paz, 1997.
Untermeyer L. Forjadores del mundo modemo. Mexico, 1957. T. 1.
Uricoechea E. Antiguedades neogranadinas. Bogota, s.n.
Uricoechea E. Memoria sobre las antiguedades neogranadinas. B., 1854.
Urrutia у Montoya I. J. de. Teatro historico, ju-ridico у politico militar de la isla Fernandina de Cuba у principalmente de su Capital. La Habana, 1963.
Valcarcel G. Peru: Mural de un pueblo. Apuntes marxictas sobre el Peru prehispanico. Lima, 1965.
Valdes A.J. Historia de la Isla de Cuba у en especial de la Habana. La Habana, 1964.
Valdes J.C. Bolivia у Chile. Antecedentes historicos. Discusion diplomatica. Estado actual de la cuestion. Santiago de Chile, 1900.
Valdez у Palacios J.M. Bosquejo sobre el estado politico, moral у literario del Peru en sus tres grandes epocas. Rio de Janeiro, 1844.
Valera J. Obras completas. Madrid, 1942-1947. T. 1-3.
Varela F. Escritos politicos. La Habana, 1977.
Varela F. Observaciones sobre la constitution politica de la monarquia espanola. La Habana, 1944.
Vargas Martinez G. Humboldt en America. Mexico, 2001.
Vargas Ugarte R. Manual de estudios peruanistas. Lima, 1959.
Varona E.J. Articulos у discursos. La Habana, 1891.
Varona E.J. Ideas Historicas у Politicas.Mexico, 1943.
Varona E.J. Paginas cubanas. La Habana, 1936.
Vasquez F. Cronica de la Provincia del Santisi-mo Nombre de Jesus de Guatemala. Guatemala, 1937-1944. T. 1-4.
Vazquez J.Z. (ed.). Historia general de America Latina. Madrid, 2003.
Vazquez Machicado H. Los plagios de Pazos Kanki у de otros grandes escritores. La Paz, 1991.
Inca de la Vega G. Los Comentarios reales. Mexico, Porrua, 1967.
Velasquez R. Individuos de numero. Caracas, 1981.
Venezuela independiente. Antologia fundamental del ensayo venezolano. 1810-1960. Caracas, 1962.
Venzano Celesti F. El pensamiento politico de don Jose Victorino Lastarria: memoria de prueba. Santiago, 1955.
Vergara у Vergara J.M. Historia de la literatura en Nueva Granada. Parte primera: desde la conquista hasta la independencia, 1538— 1820. Bogota, 1867.
Verneau Rene. L’evolution des etudes latino-americanistes depuis 1895 // Journal de la Societe des Americanistes. 1920. XII.
Vicente Pistilli. La cronologia de Ulrich Sehmidl. Asuncion, 1980.
Vicuna Mackenna B. Historia critica у social de la ciudad de Santiago desde su fundacion hasta nuestros dias (1541-1868). Valparaiso, 1869. T. II.
Vicuna Mackenna B. Historia de una jornada del 20 de abril de 1851: una batalla en las calles de Santiago. Santiago de Chile, 2003.
Vicuna Mackenna B. Los girondinos chilenos. Santiago de Chile, 1989.
Vicuna Mackenna: chileno de siempre. Santiago, 1974.
Villamil de Rada E. La lengua de Adan у el hombre de Tiaguanco. La Paz, 1939.
Villegas Daniel Cosio. La historiografia politica del Mexico modemo. Mexico, 1953.
Vision del Peru en el siglo XX. Lima, 1965.
T. I-II.
Volvey Anne (dir.). Amerique latine. P., 2006.
Waggoner G.y B. Education in Central America. Lawrence (Kanzas), 1971.
Washburn C.A. The History of Paraguay. Boston;
N.Y., 1871. Vol. I.
Weinberg F. Esteban Echeverria. Ideologo de la segunda revolucion. Buenos Aires, 2006.
Wells W.V. Walker’s Expedition to Nicaragua. N.Y., 1856.
White E.L. El Supremo: A Romance of the Great Dictator of Paraguay. N.Y, 1916.
Wilson D.A. Life of Thomas Carlyle. L., 1923— 1934. Vols. I-VL	797
Библиография
Wittman Т Reflexiones sobre las ideas economicas de Jose Maria Dalence. Potosi, 1967.
Woodward R.L. Central America: A Nation Divided. N.Y., 1995.
Wortman Miles. Gobiemo у sociedad en Centroamerica. 1680-1840. San Jose, 1991.
Yanes F.J. Relacion documental de los principals sucesos ocurridos en Venezuela desde que se declare Estado Independiente hasta el ano 1821. Caracas, 1943. Vols. 1-2.
Zamacois Niceto. Historia de Mejico desde sus tiempos mas remotos hasta nuestros dias. 18 vols. Barcelona, 1878-1882.
Zanartu S. Lastarria: el hombre solo. Santiago, 1938.
Zapiola J. La sociedad de la igualdad у sus enemigos. Santiago de Chile, 1902.
Zarco F. (trad.). La tribuna de M. de Lamartine о sus estudios oratorios у politicos. Mexico, 1861.
Zavala Lorenzo de. Ensayo Historico de las Revoluciones de Mexico. Mexico, 1918.
Zea L. El pensamiento latinoamericana. Mexico, 1965.
Zecena M. La Revolucion de 1871 у sus Caudillos. Guatemala, 1971 (1-a ed. - 1878).
ZeusKe M. Francisco de Miranda und die Entdeckung Europas. Munster; Hamburg, 1995
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ ....................................................... 5
Е.А. Ларин
Часть I
ИНДЕЙСКИЕ И ИСПАНСКИЕ ХРОНИСТЫ XVI-XVIII ВЕКОВ И ПЕРВЫЕ ТРУДЫ ЕВРОПЕЙСКИХ АВТОРОВ............................. 26
Глава 1
ХРИСТОФОР КОЛУМБ (ДОКУМЕНТЫ, ХРОНИКИ, ПРОБЛЕМА ПОРТРЕТНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ).................................................. 26
Е.А. Ларин
Глава 2
ЛЕГЕНДА О «ДОБРОМ И ЗЛОМ» ИНДЕЙЦЕ В ТРУДАХ ЕВРОПЕЙСКИХ МЫСЛИТЕЛЕЙ XVI-XVIII ВЕКОВ..................................... 33
Е.А. Ларин
Глава 3
ПЕРВЫЕ ЕВРОПЕЙСКИЕ ХРОНИСТЫ.................................... 45
Испанские хронисты и королевские историографы XVI-XVIII веков.. 45
Е.Ю. Лыкова «История Нового Света» итальянского хрониста Джироламо Бенцони. 56
Е.А. Ларин
Глава 4
ИНДЕЙСКИЕ ХРОНИСТЫ XVI-XVII ВЕКОВ.............................. 60
Е.Ю. Лыкова
Глава 5
ХРОНИСТЫ НОВОЙ ИСПАНИИ И ПЕРУ, ЛОКАЛЬНЫЕ И ИСТОРИКОХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ХРОНИКИ......................................... 77
Е.Ю. Лыкова
Часть II
ВОЙНА ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ В ТРУДАХ ЕВРОПЕЙСКИХ И АМЕРИКАНСКИХ АВТОРОВ............................. 99
Глава 1
«СЕМИРАМИДА СЕВЕРА» И ПРЕДТЕЧА ИСПАНОАМЕРИКАНСКОЙ НЕЗАВИСИМОСТИ........................................................ 99
М.С. Альперович	удд
Оглавление
Глава 2 БОЛИВАР В ИСТОРИОГРАФИИ ЕВРОПЫ И АМЕРИКИ XIX ВЕКА................... 108
Европейские и латиноамериканские авторы о Боливаре.................. 108
Е.А. Ларин Образ Симона Боливара в «Воспоминаниях» генерала О’Лири............. 116
О.И. Посконина
Глава 3
ИСПАНОАМЕРИКАНСКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ СИМОН РОДРИГИС И АНДРЕС БЕЛЬО............................................................... 133
А.А. Щелчков
Часть III
ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ СТРАН ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ В XIX ВЕКЕ............................................. 145
Глава 1
МЕКСИКАНСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ В XIX ВЕКЕ.......................................................... 145
Историография Мексики конца XVIII - 60-х годов XIX века............. 145
Е.А. Ларин Историография Мексики последней трети XIX века.....................  177
И.В. Селиванова
Глава 2 ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ И ИСТОРИОГРАФИЯ АРГЕНТИНЫ........................ 200
В. П. Казаков «Поколение 1837 года»............................................... 200
Классическая историография.......................................... 233
«Поколение 1880 года» и развитие историографии...................... 242
Глава 3 ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ЧИЛИ В XIX ВЕКЕ............. 248
А.А. Щелчков Дискуссия: «как писать историю?».................................... 254
«Чилийский 1848 год»................................................ 258
Последний романтик Хосе Викторино Ластаррия......................... 276
Классическая школа историографии.................................... 282
Накануне нового столетия............................................ 302
Глава 4 ПЕРМАНЕНТНАЯ ВОЙНА: ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ПЕРУ В XIX ВЕКЕ..................................................... 310
И.И. Янчук Либералы и консерваторы............................................. 310
Основатель перуанской историографии Мариано Фелипе Пас Сольдан...... 324
800 Общественно-политические взгляды Мануэля Гонсалеса Прады............ 334
Оглавление
Глава 5
БОЛИВИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ И ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В XIX ВЕКЕ ... 340
А. А. Щелчков
Первая половина века.................................................. 340
Романтики-костумбристы и традиционалисты.............................. 359
Касимиро Корраль и его «Доктрина народа».............................. 363
Конец века - триумф позитивизма....................................... 366
Глава 6 ВЕНЕСУЭЛЬСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА...................... 378
О.И. Посконина
Особенности национальной историографии и основные этапы ее развития... 378
Историография классического периода................................... 383
Историография последней трети XIX - начала XX века. Позитивизм........ 397
Глава 7 ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ КОЛУМБИИ........................... 414
А. А. Щелчков
Классическая школа историографии...................................... 419
Либеральный подъем середины века....................................   426
Социальный консерватизм и христианский гуманизм....................... 431
Либеральная историография - «критическая школа»....................... 439
«Обновленчество»: ревизионистская школа и позитивизм.................. 447
Глава 8 ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ЭКВАДОРА В КОНЦЕ
XVIII-XIX ВЕКЕ........................................................ 460
Е.А. Ларин XVIII век............................................................. 460
XIX век............................................................... 463
Глава 9 ПАРАГВАЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ	XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА................ 470
Л.Ю. Кораблева
Глава 10
ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ УРУГВАЯ В XIX ВЕКЕ................. 486
Н. С. Иванов
Путь к профессиональной истории....................................... 486
От схоластики к спиритуализму, романтизм.............................. 493
Позитивизм и новая историография...................................... 498
Патриотизм и национализм.............................................. 507
Эдуардо Асеведо Диас, Алехандро Сервантес Магариньос.................. 511
Конец столетия......................................................... 514	801
Оглавление
Глава 11
ИСТОРИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ В СТРАНАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ
АМЕРИКИ (XVIII - НАЧАЛО XX ВЕКА).................................. 518
А.И. Кубышкин
Исторические и идеологические предпосылки возникновения национальных историографий..................................................... 519
Основные направления исторической науки в регионе................. 524
Глава 12
ЗАРОЖДЕНИЕ И СТАНОВЛЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ В БРАЗИЛИИ (XVI-XIX ВЕКА).................................................... 529
Н.П. Калмыков
Открытие Бразилии и начало ее освоения (по хроникам XVI века)..... 531
Развитие представлений о Бразилии в колониальную эпоху (XVII - начало XIX века)... 535
Развитие национального самосознания и становление исторической науки в стране в XIX веке........................................................ 538
Глава 13
ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ КУБЫ ВО ВТОРОЙ
ПОЛОВИНЕ XVIII-XIX ВЕКЕ........................................... 551
Первые кубинские историки......................................... 551
Е.А. Ларин
Общественно-политические взгляды Хосе Марии Эредии................ 554
Е.А. Ларин
Хосе Антонио Сако и Феликс Варела................................. 565
Е.А. Ларин
Позитивистское направление........................................ 573
Л.А. Ивкина
Великий кубинец Хосе Марти........................................ 585
Е.А. Ларин
Часть IV
ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА В РУССКОЙ ПРЕССЕ, ЗАМЕТКАХ
ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ И ТРУДАХ УЧЕНЫХ.................................. 591
Глава 1
ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О НОВОМ СВЕТЕ В РОССИИ
В XVI-XIX ВЕКАХ................................................... 591
«И ныне тамо новый мир и ново составление человеческо»............ 591
Е.А. Ларин
Русский историк Александр Лакиер и его путевые заметки о Кубе..... 604
Л.А. Ивкина
Глава 2
ИСТОРИЯ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ В РУССКОЙ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ
ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА.......................................... 610
802 Н.Л. Лебедев
Оглавление
Древняя история Америки................................................ 611
Колониальный период.................................................... 618
Война за независимость Латинской Америки в русской периодической печати 1815-1825 годов........................................................ 621
Глава 3
«МИР, ВЫХОДЯЩИЙ НА МИРОВУЮ АРЕНУ...»: ЮЖНАЯ АМЕРИКА В ПРЕДСТАВ-
ЛЕНИИ А.С. ИОНИНА...................................................... 632
В.П. Казаков
Часть V
ИСТОРИЯ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ В ИСТОРИОГРАФИИ И ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ ЕВРОПЫ И США XIX ВЕКА............................. 657
Глава 1
ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ГЕРМАНИИ О НОВОМ СВЕТЕ 657
Е.А. Ларин
Энциклопедист Александр Гумбольдт...................................... 657
Гегель об Америке...................................................... 662
История Латинской Америки в трудах германских историков XIX века....... 666
Глава 2
МАРКС И ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА.............................................. 673
И.И. Янчук
Глава 3
ИСПАНИЯ И ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА ПОСЛЕ ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ (ИСПАНСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ)......................... 688
Леонсио Лопес-Окон Кабрера (Испания)
Охлаждение испано-американских отношений в годы становления национального государства в Испании.................................................. 689
Проблемы паниспанизма и разрыв иберо-американского диалога (1854-1878). 695
Испано-американские отношения в последние два десятилетия XIX века..... 703
Глава 4
ФРАНЦУЗСКИЙ ВЗГЛЯД НА ЛАТИНСКУЮ АМЕРИКУ (XIX ВЕК)...................... 710
Франсуаз Мартине (Франция)
Рассказы путешественников, первые источники............................ 710
После Войны за независимость. Новое открытие Анд и центральной части Южной
Америки................................................................ 713
Влияние переводной французской литературы на интеллектуальную жизнь в регионе 716
«Revue des deux mondes» (1829) и другие журналы о Латинской Америке.... 719
Переводы и публикации в 40-60-х годах.................................. 724
Размышления о мексиканском опыте....................................... 727
Истоки исследований французских латиноамериканистов..................... 731	803
Оглавление
Глава 5 БРИТАНСКИЕ ИСТОРИКИ О ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ.............................. 734
Уильям Робертсон..................................................... 736
Н. С. Иванов
Клементс Маркхем..................................................... 746
И.И. Янчук Томас Карлейль о Латинской Америке................................... 753
М.С. Альперович
Глава 6
ИСТОРИОГРАФИЯ США.................................................... 762
Н.С. Иванов Вашингтон Ирвинг..................................................... 763
Уильям Прескотт...................................................... 766
Губерт Бэнкрофт...................................................... 772
БИБЛИОГРАФИЯ......................................................... 778
А.Б. Карпова
CONTENIDO
INTRODUCCION............................................................... 5
Е.А. Larin
I Parte
CRONISTAS ESPANOLES E INDIGENAS DE LOS SIGLOS XVI-XVIII Y PRIMERAS OBRAS DE LOS AUTORES EUROPEOS......................	26
Capitulo 1
CRISTOBAL COLON (DOCUMENTOS, CRONICAS, IDENTIDAD RETRATISTA)....	26
E.A. Larin
Capitulo 2
LA LEYENDA SOBRE “MALO Y BUEN” INDIO EN LAS OBRAS DE LOS AUTORES EUROPEOS EN LOS SIGLOS XVI-XVIII.................................. 33
E.A. Larin
Capitulo 3
PRIMEROS CRONISTAS EUROPEOS............................................... 45
Cronistas espanoles у historiografos reales suglos XVI-XVIII.............. 45
E. Yu. Lykova «La Historia del Mondo Nuovo» del cronista italiano Girolamo Benzoni...... 56
E.A. Lar in
Capitulo 4 CRONISTAS INDIGENAS DE LOS SIGLOS XVI-XVII................................ 60
E. Yu Lykova
Capitulo 5
CRONISTAS DE NUEVA ESPANA Y DEL PERU, CRONICAS LOCALES Y HISTORICO-LITERARIAS.................................................... 77
E. Yu. Lukova
II Parte
LA GUERRA DE INDEPENDENCIA EN AMERICA LATINA EN OBRAS DE LOS AUTORES EUROPEOS Y AMERICANOS...................................... 99
Capitulo 1
«LA SEMIRAMIDE BOREAL» Y EL PROCER DE LA INDEPENDENCIA LATINO AMERICANA.......................................................... 99
M.S. Alperovich	805
Contenido
Capitulo 2 BOLIVAR EN LA HISTORIOGRAFIA DE EUROPA Y DE AMERICA DEL SIGLO XIX..................................................................... 108
Los autores europeos у latinoamericanos sobre Bolivar......................... 108
E.A. Larin
El personaje de Bolivar en las memorias de O’Leary............................ 116
O.I. Poskonina
Capitulo 3 LOS ILUSTADORES HISPANOAMERICANOS ANDRES BELLO Y SIMON RODRIGUEZ 133
A.A.Schelchkov
III Parte HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL EN AMERICA LATINA EN EL SIGLO XIX........................................................ 145
Capitulo 1 LA HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL DE MEXICO EN EL SIGLO XIX........................................................................... 145
La historiografia mexicana, finales del XVIII - los 60 del XIX................ 145
E.A. Larin
La historiografia de Mexico en el ultimo tercio del siglo XIX................. 177
LB. Selivanova
Capitulo 2 EL PENSAMIENTO SOCIAL Y LA HISTORIOGRAFIA DE ARGENTINA........................ 200
V.P. Kazakov «La Generacion del 1837»...................................................... 200
La historiografia clasica..................................................... 233
« La Generacion del 1880» у el desarrollo de la historiografia................ 242
Capitulo 3 LA CIENCIA HISTORICA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL DE CHILE EN EL SIGLO XIX 248
A.A.Schelchkov Discusion : <^como escribir historia?»........................................ 254
«Е1 1848 chileno»............................................................. 258
El ultimo romantico Jose Victorino Lastarria.................................. 276
La escuela clasica dela historiografia........................................ 282
En los umbrales del nuevo siglo............................................... 302
Capitulo 4 LA GUERRA PERMANENTE: LA HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL EN EL PERU EN EL SIGLO XIX............................................. 310
1.1.	Yanchuk Liberales у conservadores..................................................... 310
El fundador de la historiografia peruana Mariano Felipe Paz Soldan............ 324
806 El pensamiento socio-politico de Manuel Gonzalez Prada......................... 334
Contenido
Capitulo 5
EL PENSAMIENTO SOCIAL Y LA HISTORIOGRAFIA DE BOLIVIA EN EL SIGLO XIX........................................................................ 340
A.A. Schelchkov
Primera mitad del siglo.......................................................... 340
Los romanticos-costumbristas у los	tradicionalistas.............................. 359
Casimiro Corral у «La doctrina del pueblo»....................................... 363
Los finales del siglo, triunfo del positivismo................................... 366
Capitulo 6
LA HISTORIOGRAFIA VENEZOLANA EN EL SIGLO XIX Y PRINCIPIOS DEL SIGLO XX..................................................................... 378
O.L Poskonina
Las particular!dades de la historiografia nacional у las etapas principales de su formasion....	378
La historiografia del periodo clasico............................................ 383
La historiografia del ultimo tercio del XIX у principios de siglo XX. El positivismo.	397
Capitulo 7 EL PENSAMIENTO SOCIAL Y LA HISTORIOGRAFIA DE COLOMBIA............................ 414
A.A. Schelchkov
La escuela clasica de historiografia............................................. 419
El triunfo liberal a mediados del siglo XIX...................................... 426
El conservadorismo social у humanismo cristiano...................................... 431
La historiografia liberal, la escuela critica.................................... 439
«Regeneracion»: la escuela revisionista у el positivismo......................... 447
Capitulo 8
EL PENSAMIENTO SOCIAL Y LA HISTORIOGRAFIA DE ECUADOR A FINALES DEL XVIII-XIX.................................................................... 460
E. A. Larin
Siglo XVIII...................................................................... 460
Siglo XIX........................................................................ 463
Capitulo 9
LA HISTORIOGRAFIA PARAGUAYA EN EL SIGLO XIX Y PRINCIPIOS DEL SIGLO XX............................................................................... 470
L. Yu. Korableva
Capitulo 10
LA HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL EN URUGUAY EN EL SIGLO XIX 486
N.S. Ivanov
Hacia la historiografia profesional.......................................................... 486
De escolastica al espiritualismo, romanticismo............................................... 493
Positivismo у la historiografia nueva........................................................ 498
Patriotismo у nacionalismo................................................................... 507
Eduardo Acevedo Diaz, Alejandro Cervantes Magarinos.......................................... 511
Los finales del siglo......................................................................... 514	807
Contenido
Capitulo 11
EL PENSAMIENTO Y SOCIAL EN LOS PAISES CENTROAMERICANOS (SIGLO XVIII - PRINCIPIOS DEL SIGLO XX )............................................... 518
A.L Kubyshkin
Las premisas historicas у ideologicas del surgimiento de las historiografias nacionales.	519
Las corrientes principales de la ciencia historica en la region................. 524
Capitulo 12
EL SURGIMIENTO Y LA FORMACION DE LA CIENCIA HISTORICA EN BRASIL
EN LOS SIGLOS XVI-XIX........................................................... 529
N.P. Kalmykov
El descubrimiento de Brasil у el inicio de su colonization (segun las cronicas del siglo XVI) 531
El desarrollo del concepto sobre Brasil en la epoca colonial (siglo XVII - principios del siglo XIX)...................................................................... 535
El desarrollo de la conciencia nacional у la formation de la ciencia historica en el siglo XIX 538
Capitulo 13
LA HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL EN CUBA EN LA SEGUNDAMITAD DEL SIGLO XVIII Y SIGLO XIX........................................ 551
Los primeros historiadores cubanos.............................................. 551
E.A. Larin
El pensamiento socio-politico de Jose Maria Heredia............................. 554
E.A. Larin
Jose Antonio Saco у Felix Varela............................................... 565
E.A. Larin
La corriente positivista........................................................ 573
L.A. Ivkina
El gran cubano Jose Marti....................................................... 585
E.A. Larin
IV Parte
AMERICA LATINA EN LA PRENSA RUSA, MEMORIAS DE LOS VIAJEROS Y LAS OBRAS CIENTIFICAS................................................ 591
Capitulo 1
LA FORMACION DE LA IDEA SOBRE NUEVO MUNDO EN RUSIA EN LOS
SIGLOS XVI-XIX................................................................. 591
«Y hoy ahi se genera un nuevo mundo у nueva formation humana»................... 591
E.A. Larin
El historiador ruso Alexandr Lakier у sus periegesis sobre Cuba................. 604
L.A. Ivkina
Capitulo 2
LA HISTORIA DE AMERICA LATINA DE LA PRENSA RUSA EN LA PRIMERA MITAD DEL SIGLO XIX............................................................ 610
N.L .Lebedev
808 La historia antigua de America .................................................. 611
Contenido
El periodo colonial................................................................. 618
La Guerra de independencia en America Latina en la prensa rusa, 1815-1825 .......... 621
Capitulo 3
«ES EL MUNDO QUE SALE ALA ESCENA MUNDIAL...»: AMERICA DEL SUR EN EL PENSAMIENTO DE A.S. IONIN..................................................... 632
VP Kazakov
V Parte
LA HISTORIA DE AMERICA LATINA EN LA HISTORIOGRAFIA Y EN EL PENSAMIENTO SOCIAL DE EUROPA Y LOS EEUU EN EL SIGLO XIX........................................................................... 657
Capitulo 1
LA HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL DE ALEMANIA SOBRE EL NUEVO MUNDO......................................................................... 657
E.A. Larin El enciclopedista Alexandre Humboldt................................................ 657
Hegel sobre America................................................................. 662
La historia de America Latina en las obras de los historiadores alemanes en el siglo XIX. 666
Capitulo 2 MARX YAMERICA LATINA................................................................ 673
1.1.	Yanchuk
Capitulo 3
ESPANA Y AMERICA LATINA DESPUES DE LA GUERRA DE INDEPENDENCIA (LA HISTORIOGRAFIA Y EL PENSAMIENTO SOCIAL DE ESPANA)............................... 688
Leoncio Lopez-Ocon Cabrera (Espana)
Las relaciones entre Espana у America Latina despues de la Guerra de Independencia ............................................................................. 689
Problemas de pan-hispanismo у el fracaso del dialogo ibero-americano (1854-1878).... 695
Las relaciones hispano-americanas en dos ultimos decenios del siglo XIX............. 703
Capitulo 4
VISION FRANCES A DE AMERICA LATINA EN EL XIX........................................ 710
Francois Martinez (Francia) Los ensayos de los viajeros у las primeras fuentes.................................. 710
Despues de la Guerra de independencia. Nuevo descubrimiento de la region de los Andes у de la parte central de America meridional......................................... 713
La influencias de la literatura francesa sobre la vida intelectual en Latinoamerica. 716
«Revue des deux mondes» (1829) у otras revistas sobre America Latina................ 719
Las traducciones у publicaciones en los anos 40-60 del siglo XIX.................... 724
Reflexiones sobre la experiencia mexicana........................................... 727
La etapa inicial de las investigaciones cientificas de los latinoamericanistas Franceses.	731
Capitulo 5 LOS HISTORIADORES BRITANICOS SOBRE AMERICA LATINA.................................... 734	809
Contenido
William Robertson............................................................ 736
N.S. Ivanov Clements Markham............................................................. 746
LI. Yanchuk
Thomas Carlyle sobre America Larina.......................................... 753
M.S. Alperovich
Capitulo 6 LA HISTORIOGRAFIA DE LOS EEUU................................................ 762
N. S. Ivanov
Washington Irving............................................................ 763
William Prescott............................................................. 766
Hubert Bankroft.............................................................. 772
BIBLIOGRAFIA................................................................. 778
A.B. Karpova
Научное издание
ИСТОРИЯ ЛАТИНСКОЙ
АМЕРИКИ в мировой исторической и общественной мысли XVI-XIX веков
Утверждено к печати Ученым советом Института всеобщей истории Российской академии наук
Заведующая редакцией Н.Л. Петрова Редакторы Н.Ф. Лейн, Н.В. Коваленко Художник В.Ю. Яковлев Художественный редактор Т.В. Болотина Технический редактор ТВ. Жмелъкова Корректоры З.Д. Алексеева, Г.В. Дубовицкая, Т.А. Печко
Подписано к печати 25.05.2010. Формат 70 х 100 1/16 Гарнитура Таймс. Печать офсетная Усл.печ.л. 66,3- Усл.кр.-отт. 66,3- Уч.-изд.л. 68,0 Тираж 800 экз. (РГНФ - 300 экз.). Тип. зак. 1242
Издательство “Наука”
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.ru www.naukaran.ru
ППП “Типография “Наука” 121099, Москва, Шубинский пер., 6
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ “НАУКА”
готовится к печати книга:
Согрин В.В.
Исторический опыт США. М. : Наука, 2010. - 45 л. -ISBN 978-5-02-037005-0.
В монографии исследуются экономические, социальные и политические тенденции и изменения в четырехвековой американской истории. Автор, опираясь на разнообразные теоретические подходы, среди них цивилизационный и междисциплинарный, используя многочисленные первоисточники и исследовательскую литературу, пытается критически переосмыслить, уточнить, развить и, если необходимо, пересмотреть сложившиеся трактовки и концепции истории США. Важное место отведено дискуссионным аспектам центральных проблем американской истории, таких, как социум колониального периода, нововведения эпохи Войны за независимость и образования США, джексоновская демократия, плантационное рабство, преобразования Гражданской войны и Реконструкции, Прогрессивная эра начала XX в., эпоха просперити 1920-х годов, Новый курс Ф.Д. Рузвельта. Завершающая часть посвящена экономическим, социальным и политическим трансформациям и проблемам постиндустриальной Америки.
Для историков, политологов, преподавателей и студентов вузов.
АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ ТОРГОВОЙ ФИРМЫ “АКАДЕМКНИГА” РАН
Магазины “Книга-почтой”
121099 Москва, Шубинский пер., 6; (код 495) 241-02-52 Сайт: www.LitRAS.ru
E-mail: info@LitRAS.ru
197345 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 7 “Б”; (код 812) 235-40-64 ak@akbook.ru
Магазины “Академкнига” с указанием букинистических отделов и “Книга-почтой”
690002 Владивосток, Океанский проспект, 140 (“Книга-почтой”);
(код 4232) 45-27-91 antoli@mail.ru
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 (“Книга-почтой”);
(код 343) 350-10-03 Kniga@sky.ru
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 289 (“Книга-почтой”); (код 3952) 42-96-20 aknir@irlan.ru
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03-90 akademkniga@bk.ru
220012 Минск, просп. Независимости, 72; (код 10375-17) 292-00-52, 292-46-52, 292-50-43 wv akademkniga.by
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; (код 495) 124-55-00
(Бук. отдел (код 495) 125-30-38)
117192 Москва, Мичуринский проспект, 12; (код 495) 932-74-79
127051 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; (код 495) 621-55-96
(Бук. отдел)
117997 Москва, ул. Профсоюзная, 90; (код 495) 334-72-98
105062 Москва, Б. Спасоглинищевский пер., 8 строение 4; (код 495) 624-72-19
(Бук. отдел)
630091 Новосибирск, Красный проспект, 51; (код 383) 221-15-60
akademkniga@mail.ru
630090 Новосибирск, Морской проспект, 22 (“Книга-почтой”);
(код 383) 330-09-22 akdmn2@mail.nsk.ru
142290 Пущино Московской обл., МКР “В”, 1 (“Книга-почтой”);
(код 49677) 3-38-80
191104 Санкт-Петербург, Литейный проспект, 57; (код 812) 272-36-65
199034 Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 1; (код 812) 328-38-12
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9-я линия, 16;
(код 812) 323-34-62
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18;
(код 3822) 51-60-36 akademkniga@mail.tomsknet.ru
450059 Уфа, ул. Р. Зорге, 10 (“Книга-почтой”); (код 3472) 23-47-62,
23-47-74 UfaAkademkniga@mail.ru
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 72-91-85 (Бук. отдел)
Коммерческий отдел, Академкнига, г. Москва
Телефон для оптовых покупателей: (код 495) 241-03-09
Сайт: www.LitRAS.ru
E-mail: info@LitRAS.ru
Склад, телефон (код 499) 795-12-87
Факс (код 495) 241-02-77
По вопросам приобретения книг государственные организации просим обращаться также в Издательство по адресу:
117997 Москва, ул. Профсоюзная, 90 тел. факс (495) 334-98-59
E-mail: initsiat@naukaran. ru www.n
ISBN 978-5-02-037011-1
9 785020 370111