В. В. Одинцов,
кандидат филологических наук
СТРУКТУРА
ПУБЛИЧНОЙ РЕЧИ
Издательство «3 Н АНИЕ» Москва 1976


808.5
0-42
Одинцов В. В.
0-42 Структура публичной речи. М., «Знание», 1976.
80 с. (Методика лекторского мастерства и ораторского искусства).
Автор книги расе тривает композиционно-стилистические проблемы устного выступления. На разнообразном материале ораторской практики прослеживает особенности речевой организации текста, которые обеспечивают точное! j и доход4ивость в передаче слушателям содержания в соответствии с целевой установкой оратора. Дает классификацию основных приемов и средств выразительности речи.
Книга рассчитана на лекторов, пропагандистов, преподавателей.
10204—166
0 073(021—76 177—75 808.5
Издательство «Знание», 1976 гв


расширением масштабов ком- мунистического строительства на современном этапе, ускорением процессов социального и экономического развития возрастает значение лекционной пропаганды как важного средства воспитательного воздействия, распространения сведений о достижениях науки и техники. Генеральный секретарь ЦК КПОС JI. И. Брежнев в докладе на XXV съезде партии подчеркнул, что «современные условия выдвигают новые задачи перед идеологической деятельностью партии». В связи с этим к лекторам предъявляются все более высокие требования: не только разби¬
раться в проблемах внутренней и внешней политики нашего государства, не только быть знатоками своего дела, но и владеть мастерством убедительного и яркого изложения освещаемой проблемы в разных аудиториях.
В последнее время ораторское искусство (или уже — лекторское, пропагандистское мастерство) привлекает всеобщее внимание. Проводятся конференции и семинары, издается большое количество книг, брошюр. Поэтому теперь уже можно попытаться критически осмыслить достигнутые результаты и выделить нерешенные проблемы.
Прежде всего необходимо определить сам предмет, данную специфическую область. Когда читаешь некоторые учебные программы, пособия для лектора, создается впечатление, что современная теория ораторского искусства находится в стадии становления. Дело в том, что разделы многих программ, главы книг представляют собой зачастую просто изложение, пересказ (неизбежно беглый, поверхностный) основ философии, логики, педагогики, психологии, языкознания, этики, эсто-
з


тики, театрального искусства (техника речи, жест и т. д.). Отдельные разделы никак не связаны между собой.
Можно с уверенностью сказать, что при таком подходе не может быть единой системы понятий, охватывающей все эти факты, т. е. невозможно построить цельную, совершенную теорию ораторского искусства. Из этого, конечно, не следует, что оратору не нужно знать логику или языкознание. Соблюдение законов логики важно в любом виде деятельности. Однако очевидно, что изучение логики вообще, так же, как педагогики, психологии и т. д., не сделает человека оратором. К тому же поверхностное знакомство с этими науками дает мало, а основательное изучение немыслимо для оратора, специалиста в иной области. Это заставило теперь некоторых специалистов, активно работающих в области ораторского искусства, провозгласить новую синтетическую науку — ораторговедение, рече- веденис.
Ораторское искусство — вид практической деятельности человека, особая область, следовательно, должна быть и наука, изучающая эту область. В чем заключается труд оратора? Можно по-разному ответить на этот вопрос. Нас же интересует техническая сторона. С этой точки зрения ораторская деятельность заключается в создании текста (мы не имеем в виду только письменный текст; и его произнесении. Так можно выделить предмет оратороведения. Представляется целесообразным предполагать (как само собой разумеющееся) общую подготовку лектора, его элементарную логическую и грамматическую культуру, его общую культуру. Это, конечно, значительно сужает круг проблем, которые сейчас связывают с ораторским искусством. Но нельзя относить к лекторскому мастерству правильную постановку ударений в словах или умение держать себя в разговоре с людьми. Искусство оратора прежде всего в способности создать текст, изложить.свои мысли точно,, полно, доходчиво, выразительно-. J^cли стремиться еще точнее описать предмет, то необходимо отделить создание текста от процесса его произнесения.
Таким образом, целесообразно отнести к теории ораторского искусства круг вопросов* связанных со структурой текста, с особенностями его построения. При таком подходе можно будет говорить, например, не о
4


языке и языкознании вообще, а о «композиционно-стилистических типах речи», нельзя будет культуру речи свести к языковой правильности; говорить не о логике вообще, а о логике построения текста, о способах и приемах развертывания и обоснования тезиса и т. п. Именно структура текста фокусирует логический, психологический и лингвистический аспекты ораторского искусства. Представляется, что только на этом пути и возможен синтез.
НА ПУТИ К СОВРЕМЕННОЙ РИТОРИКЕ
ЛОГИКА ИЗЛОЖЕНИЯ И СТРУКТУРА РЕЧИ
Синтез данных ряда наук, относящихся к ораторскому искусству, предполагает соотнесение, их со структурой речи. Эти данные своеобразно преломляются в речи и нуждаются в методической интерпретации. Без этого роль их страшно обедняется. Например, языкознание используется как источник сведений о грамматической правильности речи, дается перечень распространенных речевых ошибок, тогда как лингвистика может помочь лектору не только и даже не столько на уровне языковой правильности (грамматически безупречная речь тоже может быть бесцветной, плохой). Ведь такие качества речи, как простота, точность, выразительность тоже обеспечиваются языком. То или иное применение стилистических ресурсов языка определяет общий характер речи. (Этот вопрос будет освещен в последующих главах.) Специфически применяются в ечи и законы психологии и педагогические принципы. Данные формальной логики также необходимо известным образом трансформировать, соотнести с логикой изложения, вопросами композиционной организации материала. Это имеет первостепенное значение при построении речи. Поэтому представляется целесообразным прежде всего проанализировать именно логический аспект публичной речи.
В программах для университетов и школ лекторского мастерства логика занимает значительное место. Включаются общие сведения о формальной и диалектической логике, сведения об основных законах —« законе тождества, законе непротиворёчия, законе ис¬
5


ключенного третьего и законе достаточного основания; говорится о том, что умозаключения бывают дедуктивные, индуктивные, по аналогии и т. п. Однако пересказ учебников логики содержит совсем немного из того, что непосредственно связано с умением построить речь, расположить, упорядочить факты и положения, чтобы сделать изложение возможно более убедительным. Кроме того, простой перенос логических представлений в сферу языка и речи может вести к ошибочным выводам.
Иногда говорят, что лектор может строить свое изложение на основе либо дедукции, либо индукции. При этом замечают, что индукция может быть полной и неполной. Неполная индукция позволяет сделать только вероятностный вывод. Действительно, когда мы рассматриваем свойства ряда предметов, то наш вывод бесспорен, если мы изучим все предметы. Описав часть предметов, мы не можем быть уверены в абсолютной точности вывода, умозаключения. Но ведь в лекциях индуктивный путь используется очень часто, используется именно неполная индукция. Опытный лектор, приводя примеры, факты, стремится к тому, чтобы подвести слушателей к необходимому заключению, он не навязывает вывод, не диктует свое мнение, слушатели как бы сами выводят следствие. Лектор выступает в роли популяризатора, и одного-двух ярких примеров, фактов ему достаточно, чтобы доказать свою мысль, то или иное положение. И неполная индукция столь же убедительна в лекции, как и полная. Все дело в том, что индукция как способ изложения, способ построения лекции отличается от индукции как умозаключения, как метода о.крытия и доказательства нового. Как видим, и здесь ошибка заключается в механическом переносе логических понятий и категорий в сферу речевой деятельности.
В речи многие приемы выразительности, как будет показано в дальнейшем, строятся на нарушении (или отклонении) нормального, нейтрального способа выражения мысли. Внешне особенности построения могут противоречить и логическим требованиям. Совершенно справедливо, например, требование логики: аргументы не должны противоречить дрзт другу. Оратор же может создать «драматизацию» изложения посредством нагнетания противоречивых аргументов, фактов, положе-
6


ний, высказываний. Это обычное средство для привлечения внимания слушателей, повышения интереса. Недопустимо (как принцип) видоизменение тезиса оппонента (расширение, усиление и т. п.), но как полемический прием это встречается сплошь и рядом. Плохо, когда оратор поправляет, уточняет тезис в ходе рассуждения, зя меняет одни понятия другими (нарушается принцип неизменности тезиса). Однако такое «уточнение понятия» может быть приемом: оратор как бы
ищет наиболее точное, меткое обозначение, слушатели вовлекаются в эту игру «сиюминутного творчества».
Само требование определенности, точности, адекват* ности выражения приобретает специфический смысл, когда имеют в виду ораторскую речь. Так, стремясь показать сложность явления, оратор может различными средствами указать на неопределенность, условность самых, казалось бы, безусловных, обычных обозначений.
Лектору, как и любому образованному человеку, важно знать типичные логические ошибки: «подмена тезиса», «предвосхищение основания», ошибка «не следует» и др. Но, так же как речевые ошибки (в ударении, выборе грамматических форм и др.), логические ошибки не относятся собственно к лекторскому мастерству. Знание типичных ошибок еще не обеспечивает умения строить речь. Ведь можно никогда не изучать логики, но мыслить и говорить в точном соответствии с ее законами.
Полное отрицание роли логики в искусстве речи — одна крайность. Другая — стремление дать лектору полный набор силлогизмов. Сейчас много говорится об операциях мышления, а не о способах изложения. В программах и пособиях для лектора речь идет о сущности суждения, его составе, видах и силлогизмах. Но мы не строим свою речь по логическим схемам. В композиции речи они реализуются особым образом.
В одной из книг, в которой были успешно решены многие задачи синтаксиса связного текста, Г. Я. Солга- ник писал: «Суждение в логике рассматривается обычно изолированно, вне связи с соседними суждениями в речи, вне контекста. Описывается и анализируется структура суждения, определяется его сущность как акта познания и т. д. Большое место занимает в логике и описание способов выражения суждения в языке.
7


Однако и здесь анализ ведется изолированно — рассматривается соответствие отдельного предложения отдельному суждению. Для синтаксиса же связной речи важнейшее значение имеет выражение в речи совокупности связанных между собой суждений, т. е. соответствие процесса мысли процессу речи» *. Силлогизм, умозаключение — это самая общая схема. В этом виде, как его дает логика, умозаключение крайне редко встречается в речи. В речи же эта схема развертывается, реализуется самым различным образом. При этом для оратора, для лектора в частности, важна не столько эта общая схема, сколько способы и формы развертывания.
В связной речи обычно выделяются отдельные в содержательном и формальном отношении законченные части. В них развивается определенное положение, микротема. Признав структуру силлогизма крайне редкой и вообще не характерной для связной речи, необходимо как-то обозначить, выделить законченные единицы речи. Г. Я. Солганик назвал их логическими единствами:
«Логическое единство — это структурная единица мышления, имеющая широчайшее распространение в мышлении — речи и представляющая собой тесное объединение нескольких суждений... В логическом единстве мысль совершает относительно полное развитие по сравнению с отдельным суждением. В отличие от умозаключения эта универсальная форма мысли — принадлежность любого мышления. Например, в описании, в пейзаже, в изложении какого-либо события мы не найдем силлогизмов, но связь суждений там несомненна... Если мы признаем диалектическую природу суждения и взаимосвязь суждений в речи, то мы неизбежно приходим к признанию логического единства. В этом смысле можно сказать: мы не мыслим отдельными суждениями, мы мыслим логическими единствами, умозаключение — это рассуждение, это правила для мышления, каким оно должно быть, чтобы быть истинным. Логическое единство — это структурная единица мышления»2. Само понятие «логичности речи» уже не связывается с логикой. А. А. Леонтьев писал в
1 Г. Я. Солганик. Синтаксическая стилистика. М., «Высшая школа», 1973, с. 23—24.
2 Т а м ж е, с. 41.
8


этой связи: «Говоря о «логичности» речи оратора, не следует связывать это понятие с правилами формальной логики. Логичность речи не в строгом соблюдении этих правил, она скорее одна из характеристик восприятия речи, чем ее текста. Логичная речь с точки зрения слушателя — та, логика которой доступна ему, слушателю. А это значит, что какие-то даже самые логичные с формальной точки зрения особенности рассуждения могут для слушателя «пропасть». Но, с другой стороны, можно нарушить правила формальной логики и добиться огромного воздействия на аудиторию. И если оратор хочет научиться говорить логично, пусть он не думает, что выученный наизусть учебник логики обеспечит ему такое умение» 1.
Так же мало дает лектору выученный наизусть учебник психологии, грамматики и др. С психологолингвистических позиций основная сложность в овладении ораторским искусством заключается в переходе от привычной диалогической речи к монологической. Очевидно, развертывание речи в соответствии с задачей оратора реализуется в определенной организации, воплощается в тексте.
Задача, следовательно, заключается в том, чтобы использовать данные ряда наук, относящихся к теории красноречия, при анализе и синтезе целостного текста, ораторской речи. Необходимо рассмотреть ораторскую речь как целое, выделить ее основу, определить составляющие ее элементы. При этом целесообразно учесть все ценное, что было достигнуто теорией красноречия,
ИЗ ИСТОРИИ РИТОРИКИ
I I рактика ораторского искусст-
* * ва нуждается в изучении и обобщении. Теория красноречия у нас в последние годы создается. Но ведь она существовала и раньше. Классическая риторика отличалась строгостью и четкостью, она давала ответы на те вопросы, которые сейчас ставятся заново. Конечно, риторика Цицерона и Ломоносова устарела, но многое в этом наследии представляет большую ценность и в наше время.
1 А. А. Леонтьев. Психологические механизмы и пути воспитания умений публичной речи. М., об-во «Знание» РСФСР, 1972, с. 31—32.
2. 	В. В. Одинцов 0


Чем же привлекает риторика современных исследователей? Прежде всего, своей практической направленностью, конкретностью установок и рекомендаций. Во- вторых, стройностью и цельностью теории; она не просто излагала логику, психологию, грамматику, а использовала данные этих наук для организации рели, текста.
Насколько конкретна была старая риторика, можно судить по следующему примеру, взятому из «Краткого руководства к оратории российской...», изданной в конце XVIII века (речь идет о судебной полемике, о том, какие доводы может выдвинуть оппонент и как на них отвечать):
«Но естьли бы обвиняемый предлагал в оправдание свое, что он обижен был прежде от него, что сделал по приказанию, по незнанию, необходимости, внезапному случаю, или естьли бы приводил законы или толковал их в пользу свою, — то можно сказать на 1-е, что сие ложно, что меньшая была обида, нежели так варварски отмщевать, что должен судом ведаться, а не самим собою искать удовольствия, что не имел он права делать зло, хотя бы с противной стороны и было сделано, что естьли все собою будут без суда управляться, то погибнет вся правда; на 2-е, что других в беззаконных делах слушаться не надлежало, что мог он отказаться; что то его не оправдает, естьли учинил с повеления...» И так подробно указывается, что следует возразить по каждому пункту, какой довод выставить. При этом предусматриваются разные, даже противоположные тактические приемы: «... на 6-е можно отвергнуть законы, а особливо самые древние, сказав, что они не употребительны или писаны по обстоятельствам тогдашним или показать несходство или истолковать в свою пользу; но естьли со стороны соперника будет тоже, а в законе не- писанные речения или двоякой смысл имеют или не полны, или с нашей стороны, то скажем, что надлежит следовать силе слов, а иначе великая опасность будет, естьли подвергнем истолкованию законы, что в такой же силе в других делах за основание полагаемы были. Можно вместо законов привесть обыкновения, когда они согласны с нашим делом; или в противном случае сказать, что разум и действительные законы лучше неосновательных обыкновений...» 1
1 «Краткое руководство к оратории российской...» М., 1791„ с. 45—47.
10


Столь же конкретно указывалось не только то, что говорить, но и как говорить. Известно, что лаконизм, афористичность содействуют успеху оратора. Поэтому в том же руководстве седьмая глава рассказывает «об изобретении острых мыслей»:
«1. Когда две вещи противные равными представляются при одном подлежащем: «Слепому день и ночь равны»;
2. Когда к одной вещи как подлежащему два про- тивныя свойства или действия приписываются: «Льстивый человек мед на языке, яд в сердце имеет»;
3. Когда двум вещам как подлежащим придается что-нибудь, противные действия производящее: «Глупостью бедный приводит в смех, а сильный в слезы»;
4. Когда одной вещи в особенном разуме приписывается вместо сказуемого, другая, противная или просто, или с свойствами некоторыми, ей самой противными: «Государи суть невольники на престоле», «Великое гцастие есть великое рабство» ;
5. Когда к достижению намерения вместо обыкновенных средств полагаются противные: «Иные петлею от петли убегают, и смертию себя от смерти избавляют...» и т. д.
Риторика охватывала все стороны красноречия — от разработки материала до техники речи. Сейчас слово «риторика» приобрело отрицательный смысл: так говорят о напыщенной, внешне эффектной, украшенной, но бессодержательной речи. Но риторов и ораторов древности меньше всего можно упрекнуть в пренебрежении содержанием, в формализме. Цицерон в трактате «Об ораторе» писал: «Речь должна расцветать и разворачиваться только на основе полного знания предмета; если же за ней не стоит содержание, усвоенное и познанное оратором, то словесное ее выражение представляется пустой и даже ребяческой болтовней» 1.
Но знание материала еще не означало владения содержанием. Содержание речи являлось результатом обработки материала. Первая стадия риторической разработки речи заключалась именно в нахождении материала. Сейчас, говоря о нахождении материала, имеют в виду то, что выступающий должен определить тему выступления, разобраться в проблематике, подысйать
1 Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., «Наука», 1972, с. 81.
2* 11


факты, иллюстрации, цитаты и т. п., изучить соответствующие научные работы, пособия, просмотреть журналы, газеты, т. е. найти материал для речи.
Древние греки «нахождение материала» понимали иначе: само собой разумелось, что оратор владеет материалом, прекрасно знает суть дела. Задача состояла в том, чтобы выделить и соотнести общие вопросы и конкретные факты, правильно определить спорный пункт, основной вопрос и на нем сосредоточить внимание. В зависимости от типа вопроса (статуса) определялась тактика. Оратор мог доказывать, например, что факта не было или что дело происходило иначе, не так, как описал его противник, он мог, признав факт, утверждать, что такие-то действия, поступки оправданы практикой, обычаем, моралью и т. п. Все возможности были изучены, расклассифицированы, подробно описаны, проиллюстрированы различными примерами (см., например, «Риторику» и «Топику» Аристотеля).
Доказательство могло вестись по-разному. И здесь также были намечены типы логических ходов (loci).
Особое место занимали общие места (loci communes), которые использовались для эмоционального усиления доводов: это рассуждения об уважении к человеку, к законам, к государству и т. п. Это не были бессодержательные красоты, это не набор банальных истин. «Общие места» называются так потому, что они могли иметь место в речах всех типов, не были закреплены за определенными случаями, контекстами. Они могли быть и отправной точкой рассуждений и эмоциональным заключением.
Основное внимание уделялось доказательности речи. Аргументы делились на естественные (например, показание свидетелей) и искусственные (установление логической связи между различными фактами). Естественные аргументы оратор должен был также упорядочить под определенным углом зрения. Базой для аргументации служило описание (narratio), изображение факта, течения событий. Описание могло быть последовательным или прерывистым; выделению факта служило нарушение естественного «порядка вещей», временной или пространственной последовательности.
Выделялись четыре основные части речи: вступление (exordium), изложение (narratio), доказательство (argumentatio) или разработка (tractatio) и заключение
12


(peroratio). Если же речь членилась более дробно, то к названным четырем частям добавлялись еще три: определение темы (propositio), опровержение доказательств соперника (refutatio, reprehensio), отступление (digressio). Особую роль играло разделение (partitio). Детализация, членение на элементы преследовало две главные цели: создание впечатления полноты, исчерпанности изложения и эмоциональное напряжение изложения.
Важно было логически строго выделить основные элементы речи, соотнести их тем или иным образом (существовала развитая система типов со- и противопоставлений). Так строилась вторая часть риторики — расположение (dispositio), разрабатывавшая проблемы композиционной организации речи. Третья часть — словесное выражение (elocutio). Здесь выдвигались и обосновывались требования простоты, точности, выразительности речи. Главное заключалось в отборе слов для выражения понятий и в способах их сочетаний. Риторика давала целый свод приемов выразительности — тропов, фигур. Выбор их подчинялся принципу уместности. Простота, точность, уместность словоупотребления ценилась выше пышности, украшенности речи. Квинтилиан предупреждал: «Самые лучшие выражения суть те, которые не натянуты, а просты и самою внушены истиною. Ибо те, которыя показывают нашу о выборе их излишнюю заботу и намерение блеснуть ими, теряют и приятность и доверие, потому что затемняют смысл, и, как терние, добрыя семена заглушают». Четвертая часть — запоминание (memoria) — помогала развить память оратора; пятая — произнесение (рго- nuntiatio) — содержала рекомендации по технике речи и актерской технике.
Таким образом, риторика охватывала все этапы ораторской деятельности, все стадии подготовки и произнесения речи. Кроме того, тщательно разрабатывалась система упражнений. В начале обучения предусматривалась работа по развитию словарного запаса, умению выбрать точное, яркое обозначение, овладению синонимическим богатством родного языка. Материалом служили отдельные высказывания. Далее шла работа над связным текстом. И здесь на первое место выдвигалось подражание, имитация: внимательно разбирались особенности структуры образцовых текстов,
13


практиковался пересказ, передача образца «своими словами», подражание образцу.
Большую роль при обучении играли различные обработки одного содержания. Так проходило усвоение композиционно-стилистической основы речи. Нет сомнения, что и сейчас практическое обучение ораторскому искусству должно идти тем же путем: от анализа (образцов) к синтезу (построению целостной речи).
В современном отношении к риторике наблюдается любопытное противоречие. С одной стороны, анализируя ораторскую практику наших дней, исследователи выделяют те приемы, которые были хорошо известны традиционной риторике — риторический вопрос, антитезу, метафору, эпитет, сравнение, иронию и т. п. С другой етороны, правы те, кто утверждает, что нельзя эти речи изучать с позиций классической риторики, что эти речи строятся совсем по-другому. Посмотрим, как строились речи по правилам классической риторики Ч
Вот начало первой речи Цицерона против Кати- лины:
«Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды?.. Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О времена! О нравы!»
Цепь риторических вопросов, обращение, повторы, нагнетание однородных членов, высокая, образная лексика. И все это венчается эффектным восклицанием. Показательно, что, желая пародировать ораторское выступление, А. П. Чехов в рассказе «Оратор» в точности воспроизвел эту схему. Пародия, как это нередко бывает, выделяет .характерные особенности:
«Дождавшись, когда все утихло, Запойкин выступил вперед, обвел всех глазами и начал:
— Верить ли глазам и слуху? Не страшный ли сон
1 В качестве анализа взяты те образцы, которые даны в книге А. Степанова и А. Толмачева «Спутник оратора». М., «Советская Россия», 1966.
14


сей гроб, эти заплаканные лица, стоны и вопли! Увы, это не сон, и зрение не обманывает нас! Тот, которого мы еще так недавно видели столь бодрым, столь юношески свежим и чистым, который так недавно на наших глазах, наподобие неутомимой пчелы, носил свой мед в общий улей государственного благоустройства, тот, который... этот самый обратился теперь в прах, в вещественный мираж. Неумолимая смерть наложила на него коснеющую руку в то время, когда он, несмотря на свой согбенный возраст, был еще полЮн расцвета сил и лучезарных надежд. Незаменимая потеря!» 1
Риторические вопросы и восклицания, высокая лексика и фразеология («обратиться в прах»), сравнение (с пчелой), эпитеты («неутомимый», «неумолимый» и др.), метафоры («улей благоустройства» и др.), периодический синтаксис, наконец, точное сохранение традиционной схемы — это можно было бы найти во множестве ораторских выступлений, следовавших принципам классической риторики. Между тем эта однотипная схема, ограниченный набор приемов не могли вместить все многообразие живой жизни, вторгшейся в ораторскую практику. Содержательное многообразие потребовало для своего выражения разнообразия форм, способов, приемов. Особенно резкий отказ от старых риторических форм мы видим в революционную эпоху. Менялась жизнь, менялись и способы выражения идей.
Речи основываются на иных принципах. Задача заключается в том, чтобы определить эти принципы, выделить и описать те разнообразные приемы, которые используются современными ораторами, другими словами, необходимо создать «новую риторику». Она должна войти непременной составной частью в общую теорию ораторского искусства, в «оратороведение» будущего.
ОБЩАЯ СТРАТЕГИЯ РЕЧИ
КОМПОЗИЦИЯ ораторской речи
"У арактеризуя журналистскую деятельность В. И. Ленина,
Н. 	К. Крупская пишет: «...Выбор темы, ее разработка, литературная отделка — вот три момента, на которые
1 А. П. Ч е х о в. Собр. соч., т. 4. М., 1960, с. 470.
15


обращал внимание Ильич». Непосредственная реализация замысла связана именно с разработкой структуры текста. И здесь первостепенное значение имеет выбор тех или иных положений, установление их взаимоотношений, общая группировка материала, т. е. проблемы композиции. Композиция — это тот каркас, та структура, на которой держится вся речь. Учение о композиции — это важнейшая и вместе с тем наименее исследованная область методики.
Нередко, имея в виду композицию речи, рассматривают последовательно три основные части: вступление, главную часть и заключение. Естественно, любая речь имеет начало и конец. Но подобное членение не является композиционным. Одно и то же членение мы видим в речах, композиция которых различна. Иногда эти три части действительно совпадают с композиционным членением, чаще же всего они отражают содержательный, а не структурный аспект речи. Но и такое совпадение не является обязательным. Вступление легко выделяется в тех именно случаях, когда оно непосредственно не связано с содержанием речи, а содержит некоторые предварительные указания, необходимые оратору оговорки, относящиеся к предмету или условиям произнесения речи.
Лектор может, например, дать план лекцци, сказать о важности темы и т. п., но подобное вступление, хотя и предваряет изложение, лежит за его пределами.
Выделив три части речи, методисты пытаются их описать. Например, характеризуя вступление, авторы методических пособий показывают приемы, которые помогают лектору сразу привлечь внимание, заинтересовать слушателей: можно начать с яркого эпизода, случая, можно нарисовать картину, дать афоризм, цитату, сообщить о чем-то необычном, поставить вопрос, начать с парадокса и т. п. Бесспорно, очень важно дать начинающему оратору, пропагандисту такой каталог приемов. Однако несомненно, что они не являются характеристиками именно вступления. Образное описание, картина очень ценны и в главной части, вопрос, цитата, парадокс могут быть в любой части речи, могут и успешно применяться не только в начале, но и в конце. Аристотель в «Риторике» писал (как бы предвидя современные споры): «Обязанность возбуждать
внимание слушателей, когда это нужно, лежит одина¬
Х6


ково на всех частях речи, потому что внимание ослабевает во всех других частях скорее, чем в начале. Поэтому смешно помещать (это старание) в начале, когда все слушают с наибольшим вниманием».
Бросается в глаза, что при трехчастном делении речи упускается из виду главное — соотношение и взаимосвязь отдельных частей речи, т. е. проблема целостности, законченности построения. Ценность вступления не в нем самом, а в том, насколько удачно оно подводит к основной мысли, насколько удачна «завязка». Иногда ссылаются на советы А. Ф. Кони: «Первые слова
лектора должны быть чрезвычайно просты, доступны, понятны и интересны (должны отвлечь, зацепить внимание). Этих зацепляющих «крючков»-вступлений может быть очень много: что-нибудь из жизни, что-нибудь неожиданное, какой-нибудь парадокс, какая-нибудь странность, как будто не идущая ни к месту, ни к делу (но на самом-то деле связанная со всей речью); неожиданный и неглупый вопрос и т. п...» 1 Но никак не учитывается продолжение: «...Чтобы открыть (найти) такое начало, надо думать, взвесить всю речь и сообразить, какое из указанных... начал и однородных с ними... может подходить и быть в тесной связи хоть какой-нибудь стороной с речью».
Яркое начало в значительной мере теряет свое значение (и даже вредит), будучи самодовлеющим. Интерес слушателей к речи должен расти, каждая последующая часть должна быть сильнее предыдущей. На практике приходится нередко сталкиваться с обратным,— с эффектным, поражающим началом и «серым» продолжением. Подобрать один яркий пример, цитату, образ нетрудно. Гораздо сложнее организовать все изложение, строго и логично развернуть тезис.
Последовательность и характер соотношения рассматриваемых вопросов отражается в плане выступления. Вот почему обсуждение вопросов композиции нередко сводится к обсуждению принципов составления плана. Но дело не только и даже не столько в сужении вопроса. Главное — составление плана предстает не как методическая, а как чисто логическая проблема. Излагаются логические правила деления понятия: указы¬
вается, что деление должно осуществляться по единому признаку — основанию деления, что признак этот
1 Об ораторском искусстве. М., 1973, с. 174—175.
3. 	В. В. Одинцов 17


должен быть определенным, что необходимо соблюдать соразмерность (сумма членов деления должна равняться объему делимого понятия, члены деления должны исключать друг друга, не должно быть также лишних членов), что деление должно быть непрерывным (соблюдается строгая зависимость, иерархия членов) и т. п. Бесспорно, что лектор не должен нарушать правил и законов логики. Но это только один аспект, одна сторона вопроса. Не менее важна и методическая сторона.
Работа оратора над планом — это в сущности разработка композиции. В нем отражается не только содержание, те вопросы, которые будут изложены, но и движение мьюли оратора, особенности подачи материала. Показательны в этом отношении планы, которые набрасывал В. И. Ленин, готовясь к выступлению. Вот план одного из его обычных выступлений — доклада на объединенном заседании ВЦИК, Московского совета, фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов 22 октября 1918 года:
1. (а) Никогда не были так близки к всемирной пролетарской революции
(|3) — и никогда не были в столь опасном положении.
2. Ada Болгария
Австрия
Германия
Митинг в 2000 человек в Париже
(и чтение письма Садуля на съезде)
Англия: партии
Испания: приветствия.
3. Adp: Конец «передышки».
Нет 2-х сил — является одна.
У германской буржуазии шатание, но, по-моему, главная линия — соглашение с Антантой против нас...
План в Украине... отойти для англичан...
+ Буржуазия оккупированных стран...
4. Мы стали сильнее
сильнее отпор европейской буржуазии.
5. Через Дарданеллы и через Румынию. Юг.
5. bis: Украина specialiter.
6. Перелом в Красной Армии — признак перелома во всей жизни.
18


7. 	Удесятерить... Чтобы за зиму подготовиться к лету» Ч
Пункты плана очень различны: от одного слова до целых фра-з. Развернуто дан первый пункт. Обращает на ®ебя внимание его почти полное сходство с первым предложением, началом речи: «Товарищи, мне кажется, что теперешнее наше положение, при всей его противоречивости, может быть выражено, во-первых, тем, что мы никогда не были так близки к международной пролетарской революции, как теперь, и, во-вторых, мы никогда не были в более опасном положении, как теперь» 2.
Иноща ораторы записывают начало речи, чтобы успешнее справиться с волнением, чтобы лучше сосредоточиться и т. п. У В. И. Ленина смысл подробной записи первого пункта плана — в другом. И доказывает это прежде всего очевидная соотнесенность первого пункта с четвертым. Принципиально различны пункты первый и второй. В словах «Болгария», «Австрия» и др. зашифровано содержание (оратор намеревается говорить о событиях в названных странах). В словах первого пункта зашифрован, намечен композиционный принцип. Диалектическое противоречие первого пункта должно быть раскрыто последовательно пунктами вторым и третьим. Изложение идет по двум взаимно противопоставленным линиям. Показывается на примере ряда стран, как нарастает революция в Европе, а затем — как напуганная революционным движением буржуазия начинает объединять свои силы для борьбы с ним. Эти линии сходятся в пункте четвертом. Дав таким образом общую характеристику положения, оратор указывает, на чем необходимо сосредоточить работу в данный момент, какие задачи необходимо решить сейчас.
Диалектическое противоречие, заложенное в первой фразе, обнажается оратором и в конце композиционных чаетей (в середине речи). При этом также почти дословно воспроизводятся первый и четвертый пункты плана в тексте речи. Так, в речи четко обозначен переход, соответствующий грани между вторым и третьим пунктом илана: «Вот к чему пришла Европа на пятом году войны! Поэтому мы и говорим, что никогда мы не
1 В. И. JI е н и н. Полн. собр. соч., т. 37, с. 529—530.
2 Там ж е, с. 111.
3*
19


были так близки к мировой революции, никогда не было так очевидно, что русский пролетариат установил свое могущество, и ясно, что за нами пойдут миллионы и десятки миллионов мирового пролетариата. Вот почему, повторяю, никогда мы не были так близки к международной революции, и никогда не было наше положение столь опасным, потому что раньше никогда с большевизмом не считались, как с мировой силой» 1.
Далее — внутри пункта третьего: «...всемирная буржуазия увидела, что ей надо считаться с более серьезным врагом, и начала сплачиваться, и чем ближе мы подходили к международной пролетарской революции, тем больше сплачивалась контрреволюционная буржуазия». И, наконец, пункт четвертый отражается в речи: «Чем сильнее развивается революция, тем сильнее сплачивается буржуазия».
Так находит свое выражение — то в фактах, положениях, то явно, открыто, в словах — стержневая идея, композиционный центр речи, «лейтмотив».
Работа над планом помогает определить, наметить общую композицию речи, но все же план еще не композиция. Логическая схема речи нуждается в дальнейшей разработке. Пункты плана развертываются в иных компонентах. Из каких же компонентов складывается композиция речи?
Рассмотрим с этой целью лекцию академика Б. В. Гнеденко на тему «Научно-технический прогресс и математика», прочитанную для рабочих 3-го механосборочного корпуса автозавода им. Лихачева 14 марта 1974 г. (стенограмма лекции была распространена для обсуждения на Всесоюзном семинаре лекторов-методи- стов в апреле 1974 г.). Выступление Б. В. Гнеденко прошло успешно, лекция была тщательно подготовлена. Поэтому может быть показательным анализ структурных компонентов.
В начале лектор указывает на сложность стоящей перед ним задачи: «...в нескольких словах рассказать о том значении математики в наши дни научно-технического прогресса, когда научные достижения очень быстро входят в жизнь». Он говорит о технических новинках (лазер), о большом значении математики для техники. Но он не просто сообщает об этом, а использует полемический прием: «Вы мне скажете — но при¬
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 37, с. 114.
20


чем здесь математика? Это же скорее изобретение физиков. Оказывается и математика, несмотря на всю ее абстрактность...» Эти приемы оживляют изложение, вызывают активное отношение слушателей к поставленным вопросам. Но сам характер изложения — научно-деловое рассуждение — они пока не меняют. Постепенно научное рассуждение заменяется иными формами. Лектор включает историческое повествование: «Мы можем гордиться тем, что в нашей стране была построена первая в Европе электронная вычислительная машина. Это случилось давно, почти двадцать пять лет назад. Произошло это в Киеве. Крупный ученый С. А. Лебедев вместе с коллективом инженеров и математиков сконструировал и построил электронную вычислительную машину, которую в ту пору назвали МЭСМ— малая электронная счетная машина. Она была способна в секунду делать шестьдесят операций. В ту пору это казалось грандиозным — шестьдесят сложений! В настоящее время мы считаем это детской игрушкой...»
Изложение стало живее, эмоциональнее, лексика и синтаксис менее книжными, например: «Двадцать
пять лет назад в Киеве крупным ученым С. А. Лебедевым была сконструирована малая электронная счетная машина МЭСМ, которая производила шестьдесят операций в секунду...» — вот как могла звучать та же фраза, если бы характер изложения не изменился. Историческое повествование — это категория не только содержательная, но и композиционно-стилистическая (ср., в частности, уместные и здесь и в художественных жанрах выражения типа: «это случилось», «произошло это», «в ту пору», элементы экспрессивного синтаксиса: «В ту пору это казалось грандиозным—. шестьдесят сложений!», разговорное «считаем детской игрушкой») и др.
На фоне четких абстрактно-логических формулировок типа: «Сейчас перед нами в связи с этим возникает другая очень большая задача — это понять работу человеческого мозга». Особенно просто звучит описание отдельных случаев, эпизодов из жизни лектора: «Вспоминаю очень интересный период в моей собственной жизни. Я в ту пору работал в Киеве... К нам обратилось Украинское терапевтическое общество с просьбой рассказать относительно возможностей вычислительной техники.
21


Я и моя сотрудница... выступили перед медиками с таким докладом. Мы рассказали, чем владеем мы, на что рассчитываем и под конец доклада сообщили, что основное направление, по которому пойдет использование электронной вычислительной техники, будет ее использование для целей управления, для решения логических задач, скажем, таких задач — как диагностика заболеваний, как помощь медику в выборе наблюдавшихся ранее ситуаций, подобных тем, с которыми он сталкивается при лечении данного больного.
Поднялся страшный шум. Медики буквально хотели нас растерзать. Вспоминаю сейчас, как один крупный диагност... поднялся и заявил: «Молодости свойственно увлекаться, а специалистам свойственно преувеличивать возможности его науки. Мы — медики — шесть лет учимся, а затем практикуем в больницах и клиниках. И зачастую все же врач, всю жизнь проработавший как врач, так и не научается производить правильно диагноз. Нужно нечто большее. Раньше бы сказали,, что нужна божья искра. А вы хотите, чтобы автомат, машина, металл заменил собой врача...
Я ему ответил, что мы не стремимся заменить врача. Мы стремимся оказать помощь врачу».
Описание — важнейшее средство словесной наглядности. Оно позволяет дать яркое, образное представление о предмете (без помощи специальных образных средств, благодаря чему речь оказывается одновременно простой и выразительной). Основу описания (это легко увидеть и в данном примере) составляют два момента — детализация и диалогизация (это может быть диалог в чистом виде или трансформированном, могут быть использованы различные приемы передачи «чужой речи»; точно так же и детализация может быть различной: полной или частичной, с пропуском каких- то звеньев, причем выпадение, пропуск звеньев, подчеркивается и поэтому воспринимается как прием). Описание противопоставляется как другим формам передачи содержания, так и другому описанию. В лекции академика Б. В. Гнеденко описанию отрицательной реакции врачей, их скептицизма в отношении ЭВМ противопоставлено иное описание^
«После того, как мы на этой машине проиграли большое число историй болезней, закончившихся операцией, где было до конца выяснено, какое сердечное
22


заболевание и на какой стадии было у данного больного, мы решили пригласить врачей для опробования этой машины... Реакция была очень интересной. С утра до позднего вечера наши гости сидели около машины. Они буквально были увлечены игрой с этими кнопками, а так как они принесли с собой истории болезней, то эта игра имела определенный интерес чисто прикладного характера».
Иной лектор сказал бы: «Первоначально медицинские работники отрицательно отнеслись к идее создания диагностической машины, однако позже в результате проведенных экспериментов их отношение к ЭВМ изменилось». Академик Б. В. Гнеденко это показал, и тем самым дал наглядное представление абстрактных {и далеких от слушателей) понятий: роль математики в медицине. Нет сомнения, что такой показ производит большое впечатление на аудиторию и позволяет лектору выделить, усилить необходимую, важную для него мысль.
Помимо определений, рассуждений, повествования и описания большую роль в лекции играет характеристика. Вот пример характеристики из лекции Б. В. Гнеденко :
«Вы знаете прекрасно, что при запуске космических ракет, для того, чтобы послать космическую станцию, скажем, на Венеру или Марс, нужно придать скорость ракете почти девять километров в секунду. Девять километров в секунду! За то время пока человек сумеет сообразить о необходимых действиях, ракета уже успеет проскочить много километров. Для того, чтобы человеку рассчитать, если ракета находится в данном месте пространства, идет с заданной скоростью в заданном направлении, какую коррекцию следует внести в движение ракеты, требуется большой срок и в результате мы не успеем своевременно управлять ее движением. Но для того чтобы управлять быстротекущими процессами, мы вынуждены снимать с себя, со своего мозга, со своей психики заботу об этом и передавать ее механизмам, автоматам».
Мы нарочно взяли все эти примеры из одной лекции для того, чтобы показать, что в речи каждого хорошего лектора различные типы изложения чередуются, сменяют друг друга, оживляют лекцию, создают особую композиционно-стилистическую рельефность речи.
23


Ранее мы показали, как обычно описывается вступление. Главная часть также дается однотипно: авторы пособий раскрывают законы и способы доказательства. Но аргументация — это только одна очень важная, но не единственная черта ораторской речи. Недостаток иных лекций состоит не в том, что лекторы не в состоянии вывести правильных заключений из посылок, а в том, что они зачастую не могут обстоятельно, убедительно развернуть посылки. Убеждение идет по двум каналам: рациональному и эмоциональному. В основе первого — логические структуры, в основе второго — структуры художественно-публицистической речи. Эти структуры своеобразно воплощаются (сочетаются, взаимодействуют) в композиции речи.
С учетом целевой установки оратор решает, какие из компонентов использовать, какой характер придать речи. Все направлено на наиболее полное раскрытие тезиса. Поэтому и основные понятия, основные положения должны быть определены возможно четче. В речи с полемической установкой необходимо выявить «пункт разногласия».
Развертывание тезиса должно быть последовательным. Это требование легко найти во многих методических пособиях. Однако важно раскрыть само понятие «последовательность». Очевидно, что последовательность может быть различной: то или иное положение может раскрываться постепенно, при этом в описании, изложении фактов сохраняется пространственное, временное или причинное следование; во-вторых, последовательное изложение может быть пунктирным: изло¬
жение строится на отдельных опорных пунктах, с пропуском каких-то смысловых звеньев; в-третьих, изложение нередко является возвращающимся, когда используется повторение или варьирование отдельных мест. При этом «естественный порядок» вещей может нарушаться; лектор, например, рассказывает о результате событий, а затем о самих событиях и т. п. Наиболее характерной разновидностью данного типа изложения оказывается «спираль». И. Г. Эренбург писал о речах В. И. Ленина: «Его речи походили на спираль: боясь, что его не поймут, он возвращался к уже высказанной мысли, но никогда не повторял ее, а прибавлял нечто новое. (Некоторые из подражавших впоследствии этой манере говорить забывали, что
24


спираль похожа на круг и не похожа — спираль идет дальше)» *.
Рассказывая о чем-то, лектор определяет, характеризует, описывает выделенные части основного положения. При полемической установке он, как это хорошо показал С. И. Поварнин 2, может выбрать либо нападение на тезис противника (выдвигая антитезис), либо на доказательства, с тем, чтобы в конечном счете показать ложность или недоказанность тезиса противника. При этом оратору выгодно привлечь внимание слушателей к слабым аргументам или к тем аргументам, опровержение которых наиболее эффектно 3. Оратор использует ряд композиционно-тактических ходов: аккумуляцию (подбор, нагнетение противоречивых или противоположных мнений, рассказов, фактов и т. п.); противопоставление суждений, оценок и фактов (нередко используется опровержение суждений противника посредством подбора фактов); сопоставление различных реакций, оценок одного факта или одного логического содержания, как это сделано было в одной из лекций об исследовании космического пространства:
«Бывает в науке поразительное непонимание и неприятие великих открытий. Когда профессор Чижевский установил влияние солнцедеятельности на биосферу, его выводы многим казались или невероятными, или бесполезными. Многие подобные открытия были встречены возгласами: «Не может быть!» Но через несколько лет те же люди восклицали: «Кто же этого не знает!» Благодаря «странному» увлечению Александра Леонидовичу Чижевского мы теперь имеем важную научную отрасль — гелиобиологию. Ни один космический полет не планируется без учета «поведения» Солнца».
Итак: установив тезис, главную мысль выступления, оратор вычленяет основные понятия, положения, составные части тезиса, подбирает соответствующие аргументы. Далее ему необходимо развернуть эти аргументы. Развернутый аргумент становится компонентом речи, композиционной единицей (определением, рассуждением, повествованием, описанием, характеристикой). Каждый компонент речи конструируется рядом приемов и средств усиления. Компоненты группируют¬
1 И. Г. Э р е н б у р г. Собр. соч., т. 8. М., 1966, с. 68.
2 См. С. И. Поварнин. Искусство спора. Пг, 1923, с. 18.
3 См. об этом в «Топике» Аристотеля, кн. 2, гл. V.
4. В. В. Одинцов
25


ся либо последовательно (когда одно непосредственно связано с другим, вытекает из другого), либо параллельно (когда вокруг одного положения группируется ряд аргументов, каждый из которых подкрепляет, доказывает выдвинутое положение). Ряд компонентов может составлять многочлен, тогда последовательно или параллельно соединяются многочлены; внутри же многочлена возможно объединение обоих типов. Оратор, конечно, может изменять порядок следования компонентов. Например, оно может привести ряд фактов и вывести из них тезис (индукция); или дать вначале общее положение, а затем привести аргументы. Компоненты могут повторяться (полностью или частично), в этом случае проявляется концентрический (ступенчатый) способ изложения. Совпадение компонента или многочлена как единиц, «плана выражения» с единицей «плана содержания» образует относительно законченное структурно-смысловое единство, отдельную часть, раздел речи.
Группировка компонентов речи обусловливается целевой установкой, замыслом оратора. Так формируется стратегия ораторской речи.
ЦЕЛЕВАЯ УСТАНОВКА И ПОСТРОЕНИЕ РЕЧИ «ОБРАЗ ОРАТОРА»
отовясь к выступлению, * лектор продумывает, как расположить материал, формулировать ли тезис сразу или вывести его в конце речи, начать ли с полемики, с разбора доводов противника или изложить свои взгляды, свои аргументы, использовать описание или шутку, дать историю вопроса или не давать и т. д. Оратор может по-разному сгруппировать, упорядочить компоненты речи.
От чего же зависит выбор композиционного варианта? Все определяется конкретной целевой установкой. От нее зависит и выбор основного ударного пункта, и общий план речи, и выбор и группировка средств воздействия (композиционно-стилистических типов).
Попытаемся показать это на примере защитительной речи П. А. Александрова по делу В. Засулич. Эта речь, представляющая собой замечательный образец русского ораторского искусства, была событием общественной Жизни России. Она постоянно привлекает вни-
26


мание юристов, историков. Неоднократно уже указывалось, что изучение этого выступления, анализ его структуры, может многое дать для понимания природы и особенностей ораторской речи. К сожалению, это богатое наследие до сих пор не исследовано. Для нашего рассмотрения эта речь удобна также потому, что хорошо известны все обстоятельства дела: они подробно изложены в воспоминаниях А. Ф. Кони, на которые нам придется неоднократно ссылаться Ч
П. А. Александров выступал во многих крупных политических процессах, смело отстаивал прогрессивные общественные идеи, резко осуждал самодержавную действительность. Его смелость поражала современников. Но речи П. А. Александрова не носят специфически «адвокатского» характера. Его речи — это не столько судебные, сколько общественно-политические выступления. «Выступая, как защитник во многих громких процессах, привлекавших общественное внимание, П. А. Александров ставил свою защиту весьма широко, смотрел на себя не только как на юриста, но как на общественного деятеля, речь которого должна отозваться далеко за пределами залы судебного заседания» 2.
Легко убедиться в справедливости этого вывода, прочитав речи П. А. Александрова. Впрочем, и сам П. А. Александров смотрел на себя как на общественного деятеля. В одной из своих речей он прямо заявил:
«...Я желал бы исполнить долг мой не только как защитника, но и как гражданина, ибо нет сомнения, что на нас, как общественных деятелях, лежит обязанность служить не только интересам защищаемых нами, но и вносить свою лепту, если к тому представляется возможность, по вопросам общественного интереса» 3.
Дело В. Засулич — одна из ярких страниц русской истории, и защитительная речь П. А. Александрова — исключительный образец полемической, убеждающей речи. В. Засулич выстрелила из пистолета в Петербургского градоначальника Трепова 24 января 1878 г., мстя за беззаконное распоряжение генерала высечь розгами политического подследственного Боголюбова.
1 А. Ф. Кони. Избр. произв. М., 1956.
2 А. Г. Тим о ф е е в. Судебное красноречие в России. Спб., 1900, с. 105. ~
3 Судебные речи-извеетаы-х- русских юристов. М., 1958, с. 115.
4* 27


Убедительность и сила речи П. А. Александрова во многом объясняется тщательностью отбора и группировки материала, тем, что оратору удалось все моменты подчинить основной задаче, целевой установке. Ведь нет приемов хороших или плохих. Каждый прием хорош тогда, когда он помогает раскрытию главной мысли, идеи оратора. В противном случае любое сильное, выразительное средство теряет свою силу. Оно не только не помогает, но мешает оратору, превращая высказывание во «фразу». Причем чем сильнее средство само по себе, тем больший вред оно способно причинить (и, разумеется, помочь в случае его умелого использования, т. е. удачной организации отдельного высказывания и речи в целом).
Как же строит речь П. А. Александров, какова его стратегия? Начало речи совсем простое. Несколько необычно, может быть, только то, что защитник как будто отказывается от защиты, от защитительных форм речи, от драматического пафоса и иных эффектов. Защитник прямо начинает с того, что во многом согласен с прокурором:
«Господа присяжные заседатели! Я выслушал благородную, сдержанную речь товарища прокурора, и со многим из того, что сказано им, я совершенно согласен...» Выразив свое согласие, оратор снова подчеркивает: «... мы расходимся лишь в весьма немногом...»
Дальше подробно указывается, с чем соглашается защитник, а соглашается он с основным, главным тезисом прокурора; защитник, кажется, совершенно солидаризуется с обвинителем и прямо квалифицирует действия обвиняемой как «преступление», как «самоуправную расправу». Согласие с прокурором выражено подчеркнуто — формой обобщенно-риторического вопроса, да еще повторенного:
«Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление; кто будет отрицать то... что тяжело поднимать руку для самоуправной расправы?»
И затем как бы все это обобщается, подытоживается и четко формулируется:
«Все это истины, против которых нельзя спорить...» Но, согласившись с прокурором, признав изложенные им факты и приняв юридическую квалификацию действий подсудимой, П. А. Александров неожиданно отрицает значимость всего этого, парадоксально заявляя •
28


♦ ...но, тем не менее, задача моя после речи господина прокурора не оказалась облегченной».
И затем отвергается значимость фактов дела:
«Не в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам...»
Подобно тому, как многократно подчеркивается согласие с прокурором, так сейчас многократно (дважды в отрицательной форме и затем положительным утверждением) отвергается значимость «фактов», «обстоятельств».
Оказывается, что «...дело в том, что событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая...» Так подготавливается предстоящий рассказ о сечении Боголюбова. Вот где, указывает защитник, центр тяжести. Так в самом начале намечен основной пункт, которому все будет подчинено, указан стержень, вокруг которого сгруппируются аргументы, факты, дана «завязка» речи.
Далее все будет как будто вполне обычно. Защитник даст характеристику подсудимой, расскажет о ее жизни, о незаконном ее аресте и последующей высылке, о ее возмущении действиями Трепова, о сочувствии Боголюбову, о желании привлечь внимание общества к факту наказания розгами политического арестанта, наконец, о самом покушении. На эти же факты опирался
и.прокурор. Но отношение к фактам, их оценка, даже не столько оценка, сколько освещение фактов резко различно. Обращают на себя внимание добавления и отступления в речи Александрова, которые, кажется, не относятся к делу. Чем же конкретно определялся сам отбор фактов и их освещение, общая стратегия защиты?
Ответ находим в воспоминаниях А. Ф. Кони. Накануне процесса (27 марта) А. Ф. Кони объяснял графу Палену: «Вы знаете Александрова больше, чем я, и не станете отрицать за ним ни таланта, ни ловкости... Против такого защитника и по такому вообще благодарному для защиты делу необходим по меньшей мере равносильный обвинитель — холодный, спокойный, уверенный в себе и привыкший представлять суду более широкие горизонты, чем простое изложение улик. Он может, и даже должен, отдать защите факт наказа-
29


ния Боголюбова, не пытаясь опровергать его возмутительность. Да, граф, возмутительность и незаконность!.. Он мог бы даже от себя прибавить слово порицания и решительно отвергнуть всякую солидарность с образом действия Трепова... Но, предоставив защитнику «въезжать всем дышлом» в вопрос факта, на почйе которого нельзя спорить, не рискуя быть позорно политым, обвинитель должен уметь подняться над этим фактом в высоту общих государственных соображений; он должен уметь нарисовать картину общества, где царствует самосуд и где от ума, а следовательно, и от глупости каждого частного человека зависит признать другое лицо виновным и привести над ним в исполнение свой произвольный, узкий, подсказанный озлоблением приговор. На этой высоте должен укрепиться прокурор и, увлекши защиту за собой в эту область, разбить ее оружием здравого смысла. Прокурор должен поступить, как Геркулес в мифе об Антее. Известно, что Антей по временам становился неодолимо силен, и Геркулес заметил, что это бывает тогда, когда он касается ногами почвы, которая и дает ему эту чудодейственную силу. Тогда он поднял его на воздух и там, оторвав от почвы, задушил. Почва Антея в деле Засулич — это факт наказания Боголюбова. Надо сделать этому факту надлежащую оценку в унисон с защитником, но затем оторвать его от почвы и победить в области общих соображений. Это, по моему мнению, единственный прием для правильного исхода обвинения» 1. '
Таким образом, стратегия для обеих сторон заключалась в том, чтобы, признав и осудив один факт, подчеркнуть, выделить другой. Но обвинитель постарался избегнуть осуждения действий Трепова и почти не касался факта сечения Боголюбова. Защитник же, как это видно было, в самом начале сделал второму факту (покушению) «надлежащую оценку в унисон» с обвинителем и затем сумел «нарисовать картину общества», где царствует произвол. Он смог показать «возмутительность и незаконность» первого факта, причем основной удар был сосредоточен на том, что и А. Ф. Кони поставил на первое место — на «возмутительности» сечения. Защитнику нужно было вызвать сочув¬
1 А. Ф. Кони. Избр. произв., с. 552—553.
30


ствие к подсудимой, придать ее облику характерный эмоциональный ореол.
Если начало речи выдержано в стиле делового, насыщенного юридической терминологией рассуждения (лексический облик вступления формируют слова типа: происшествие, должностное распоряжение, преступить, согласоваться со взглядами, ответствовать, воззрение и т. п.), то при характеристике подсудимой, рассказе о ее жизни впервые в речь защитника вливается лирическая струя, изложение расцвечивается экспрессивными красками, в него включаются элементы художественного, романтического описания.
Для этого описания характерны, кроме таких явных художественных черт, как эпитеты, метафоры («жизнь представляется пока издали ясной, розовой, обольстительной стороной..,», «короткие годы», «первые прочные симпатии», «веселые надежды», «незабываемые радости», «пора дружбы» и др.), еще и синонимические повторы образных выражений («воспоминания о них, впечатления этих лет остаются на всю жизнь», жизнь «без мрачных теней, без томных пятен», «здесь пробуждаются первые прочные симпатии, здесь завязываются товарищеские связи», «пора расцвета, полного развития», «живет полною радостью, полным сердцем» и др.), субстантивированные прилагательные, отличительный признак романтического повествования («пережитое кладет след на всю жизнь», «пора всего того дорогого, неуловимо-мимолетного...»), единственное число существительных в обобщенном значении («недавний ребенок готовится стать созревшим человеком», «...к чему потом любят обращаться воспоминаниями зрелая мать и старая бабушка») и др.
Рассказ о «годах юности» вообще — это только половина отрывка. Вторая половина — описание тюремного заключения. Очевиден контраст двух описаний. Восторженно-романтический характер первого контрастирует с мрачно-трагическим характером другого. Контраст дан выразительно, рельефно, подчеркнут оратором посредством отбора и группировки языковых средств, соотнесенностью не только смысловой (содержательной), но и лексико-синтаксической (формальной).
Так же ярко, эмоционально, с использованием художественных приемов описывается сечение Боголюбова.
81


Оратор передает подробности подготовки и осуществления экзекуции:
«Во двор... является смотритель тюрьмы и... возвещает... Перед окнами женских арестантских камер... вяжутся пучки розг... разминаются руки, делаются репетиции предстоящей экзекуции... и т. д.» Эти подробности производят сильное впечатление. Эмоциональное напряжение нарастает.
Совершенно иначе дан рассказ о втором драматическом эпизоде дела, о главном факте (о том, в чем собственно и обвинялась В. Засулич) — о покушении на Трепова. Подробному рассмотрению обстоятельств, деталей, фактов, описанию их реальной последовательности, яркому, «картинному» изображению, насыщенному экспрессивно-риторическими формами, когда речь шла о сечении Боголюбова, противостоит объективно-логический анализ обстоятельств покушения. Весь анализ вращается вокруг доказательства того, что В. Засулич стреляла в Трепова не для того, чтобы его убить, а для того, чтобы возбудить внимание общества к факту беззаконного сечения Боголюбова. Вся эта часть построена сухо, по-деловому. Рассказ о покушении не только не «картина», но и не описание. Нет даже последовательности обстоятельств. Обстоятельства рассматриваются по мере того, как требует этого аргументация. Последовательность реальных событий заменена здесь той последовательностью, которая задана доводами обвинения.
Таким образом, не факт покушения, а именно факты беззакония, произвол властей выступили на первый план, все остальное благодаря такому построению речи защитника оказалось в тени, просто «померкло».
Интересную мысль высказал П. С. Пороховщиков еще полстолетия тому назад. Он писал: «В речи Александрова по делу Веры Засулич нет резких выражений. Защитник говорит: распоряжение, происшествие, наказание, действие; но, просмотрев эту речь, вы чувствуете, что присяжные, слушая эти бесцветные слова, мысленно повторяли: произвол, надругательство, истязание, безнаказанное преступление».
Почему же столь резко менялся смысл слов?
И здесь важно отметить одну черту, которая не бросается в глаза и никак не выделяется. Оратор выбирает очень простые, обыкновенные, ничем не примеча¬
83


тельные слова, «бесцветные» обозначения, которые, однако, в данной структуре создают определенный эффект. Оратор несколько раз говорит о сечении Боголюбова. Но он нигде не говорит об этом прямо, он как бы избегает «точного» обозначения, как бы боится упомянуть об оскорбительном наказании студента. Оратор вспоминает о «другом случае», говорит о «факте совершившегося в доме предварительного заключения 13 июля...», а затем опять о «происшествии в доме предварительного заключения», о «факте, который дал мотив этому преступлению», далее рассуждает о «случае 13 июля», разъясняет, «как отразилось это событие на уме и убеждениях Веры Засулич».
В дальнейшем именно этот «факт», именно это «происшествие», т. е. сечение политического подследственного Боголюбова, окажется в центре внимания П. А. Александрова, именно на этом будет основываться защита. Но в начале позиция защитника кажется парадоксальной: он как бы перешел на сторону обвинения. Поведение защитника кажется тем более странным, что, стараясь завуалировать действия Трепова, он не боится «называть вещи своими именами», когда речь идет о подзащитной — «самоуправное убийство», «самоуправная расправа», «покушение», «преступление». Когда так поступал прокурор, отводя удар от градоначальника, это было понятно.
Если не ограничиваться рассмотрением этого небольшого вступления П. А. Александрова, а иметь в виду всю речь, то нельзя не признать целесообразности и выигрышности подобной стратегии. Как отметили многие современники, тон речи защитника ровный, спокойный, объективный. П. А. Александров сознательно устраняет все «интонации», все «нотки» «защитника», лица заинтересованного, выступая не как человек, стремящийся во что бы то ни стало оправдать свою подзащитную, подыскать разные «смягчающие обстоятельства». Нет, перед слушателями объективный исследователь, человек, который хочет объективно, беспристрастно во всем разобраться, хочет «докопаться до истины», осветить и изложить дело целиком, всесторонне подойти, устранить односторонность прокурора (о чем прямо не говорится, но что подразумевается, когда защитник отмечает, что прокурор упустил главное, основное, без чего «непонятным будет смысл покуше¬
33


ния»). Этот ровный, спокойный тон объективного рассмотрения будет выдержан с начала до конца Ч
Ведь можно было бы избрать иной тон защиты — страстный, «пламенный», «атакующий» или тон «просителя», умоляющий и т. п. И тогда менялась бы соответственно вся стратегия: иным был бы отбор и освещение фактов, иным был бы лексико-синтаксический состав, иными были бы приемы организации отдельных частей и т. д.
Так встает проблема «образа оратора», выдвинутая В. В. Виноградовым еще в 30-е годы. Сейчас много пишут и говорят о «личности оратора», о том, что требуется от оратора, каким он должен быть (идейность, эрудидищ_культура и др.) В. В. Виноградов не имел в виду реальную личность, выступающую перед аудиторией. Речь шла о конструировании нужного оратору «образа», об определенном впечатлении, которое оратор своей речью производит на слушателей. Оратор может выступить и в роли «лидера» или «трибуна», и в роли человека, как бы советующегося с аудиторией, информирующего аудиторию, в роли комментатора событий и т. д. Это вопрос стратегии, а не политического или морального облика. В свойственной ему парадоксальной манере В. В. Виноградов так охарактеризовал оратора: «Оратор — актер, который должен прятать свое «актерство». Разумеется, речь не идет об искренности или неискренности «личности оратора», но лишь о тактике внушения, о технике построения убеждающей речи.
Аристотель в «Риторике» советовал: «Выставь себя сразу человеком известного склада, чтобы слушатели смотрели на тебя, как именно на такого человека, а на противника (наоборот), но делай это незаметно». И в другом месте: «Стиль, соответствующий данному случаю, придает делу вид вероятного: здесь человек ошибочно заключает, что оратор говорит искренно на том основании, что при подобных обстоятельствах он сам испытывает то же самое, так что он принимает, что положение дел таково, каким его представляет оратор, даже если это на самом деле и не так...
1 А. Ф. Кони так оценивал выступление П. А. Александрова: «Речь его была талантлива, тон ее — сдержанный и прочувствованный — производил большое впечатление...» (А. Ф Кони. Воспоминания о деле Веры Засулич. — Избр. произв., с. 591).
34


Это — показ характера на основании его признаков, потому что для каждого положения и у каждого состояния есть свой подходящий ему показ...»
Общеизвестно, что речь довольно значительно характеризует человека. Слушатели составляют себе представление об ораторе не только на основании того, что он говорит, но и как говорит. Поэтому оратор, готовясь к выступлению (и конечно, во время выступления) вы-' нужден учитывать это обстоятельство. Это один из аспектов проблемы: «оратор» — «аудитория».
В рассматриваемой речи (как видно было уже в самом начале) оратор стремится внушить мысль об объективном, бесстрастном «исследователе».
И в дальнейшем, говоря о сечении Боголюбова, оратор выдерживает внешне объективный тон, употребляет нейтральное обозначение — «наказание»:
«известие о наказании Боголюбова...»
«наказание, произведенное над Боголюбовым...» «...произведенного над Боголюбовым наказания...» «...наказание, примененное к Боголюбову...» и т. п. Вместе с тем рядом с этими обозначениями для квалификации того же факта появляется и оценочное слово «истязание», вызывающее у слушателей образ изверга, мучителя и заставляющее их отрицательно оценивать наказание, позорное и бесчеловечное. Но эта оценка идет как бы не от оратора, она объективирована. Сначала появляется даже не само слово «истязание», а, так сказать, его общий смысл, выраженный другими словами: «Короткое газетное известие о наказании Боголюбова розгами не могло не произвест&г на Засулич подавляющего впечатления». Категоричность этого «подавляющего впечатления» создается не только приемом двойного отрицания, но и приемом подключения «общего» суждения, параллелизмом двух суждений: «Оно производило такое впечатление на всякого... (и вновь косвенное осуждение факта) ...кому знакомо чувство чести и человеческого достоинства».
Слово «истязание» как замена «наказания» появляется в речи оратора либо формально вне связи с рассказом о сечении Боголюбова (но фактически тогда, когда именно об этом идет речь), либо мотивированным «субъективной сферой» подсудимой, как обозначение, идущее от нее:
«Какое, — думала Засулич, — мучительное истяза¬
85


ние, какое презрительное поругание над всем, что составляет само существенное достояние развитого человека, — и не только развитого, но и всякого, кому не чуждо чувство чести и человеческого достоинства».
Избегая открытого (это было запрещено властями) осуждения действий Трепова, оратор сгущает отрицательную экспрессию вокруг «наказания-истязания». Показателен уже подбор лексики: «тяжкое презрение», «наложить несмываемый позор», «возмущающая душу картина», «произвол» и др. К тому же все это оформлено как цепь риторических вопросов, эмоциональных восклицаний.
«Внушение» отрицательного отношения к факту наказания Боголюбова достигается и другими приемами, в частности, приемом «восхваления противоположного». Говоря о чем-то отрицательном, мы можем прямо его осудить. Но ведь можно осудить чьи-то действия, поступки, положительно оценивая, прославляя противоположные. Так и поступает П. А. Александров, прибегая к отступлениям, «которые с первого взгляда могут и не казаться прямо относящимися к делу».
Такова его «маленькая экскурсия в область розги». Эта «экскурсия» произвела сильное впечатление на современников. В частности, А. Ф. Кони вспоминал: «Самое сильное место речи Александрова — «экскурсия в область розог» — было построено очень искусно, начинаясь очерком благодеяний государя, избавившего Русь от постыдного свиста плетей и шороха розог и тем поднявшего дух своего народа. Запрещение говорить об этом было бы совершенно бестактно, — объяснял А. Ф. Кони графу Палену после процесса, — а ввиду ловкой находчивости защитника могло бы вызвать заявление, что он со скорбью подчиняется требованию молчать о благих деяниях монарха, именем которого творится суд...» Ч
Подобный тактический ход был использован П. А. Александровым не однажды (даже в этой речи). Так, говоря о том, что «физиономия государственных преступников нередко весьма изменчива... то, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высокочтимым подвигом гражданской доблести...», П. А. Александров в самых торжественных выражениях восхваляет монарха, вернув¬
1 А. Ф. К о н и. Избр. произв., с. 591.
86


шего декабристов из Сибири, что и позволяет ему развивать мысль о нравственном и гражданском благородстве государственных преступников вообще и Боголюбова, в частности.
Избранный П. А. Александровым «образ оратора» последовательно выдерживается от начала речи до конца. Именно эта последовательность, единство тона, единство точки зрения придает речи стройность, композиционно-стилистическую законченность.
УЧЕТ ОСОБЕННОСТЕЙ АУДИТОРИИ И СТРУКТУРА ТЕКСТА
\7 чет особенностей аудитории V начинается и в основном заканчивается до встречи со слушателями, и отражается он главным образом на целевой установке. Меняется аудитория — изменяется основная задача лектора. Целевая установка фокусирует также другие изменения условий общения. Целевая установка вполне конкретна и нередко формулируется в виде тезиса. Но самое главное — целевая установка определяет тактику, весь характер изложения, структуру речи (отбор и группировку фактов, выбор приемов, языковых средств и др.). Потребуются усилия многих исследователей, прежде чем будут даны ответы на возникающие здесь вопросы. И здесь нельзя обойтись без анализа живой ораторской практики. С этой целью рассмотрим и сравним два выступления В. И. Ленина: его выступление с Политическим отчетом ЦК на седьмом съезде партии (7 марта 1918 г.) и речь в Московском Совете рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (12 марта 1918 г.). Сравнить эти речи особенно интересно потому, что в них много общего: одна главная тема — Брестский мир и связанные с ним проблемы, взяты одни и те же главные моменты, факты, доводы, даже последовательность рассмотрения фактов во многом сохраняется; нет больших различий в стиле, никакого упрощения или снижения. Известно, что в тех случаях, когда при сравнении явлений многое оказывается общим, выносится за скобки, заметнее выявляется то, что их отличает.
Что же отличает оба эти выступления и как эти отличия обусловлены различием аудиторий и, соответственно, различием целевой установки, Если мы не знаем
87


целевой установки, мы ее можем гипотетически вывести из текста путем его анализа. В данном случае нам известна и обстановка, в которой был созван VII съезд и основная его задача. В предисловии к 36 тому сочинений В. И. Ленина сказано: «Съезд был созван для
окончательного решения вопроса о мире. Необходимость экстренного созыва съезда диктовалась тем, что в Центральном Комитете партии и в некоторых местных партийных организациях не было единства по вопросу о выходе из войны с Германией. Борьба вокруг Брестского мира приняла острый и опасный характер, угрожая привести к расколу партии». Надо было именно доказать, убедить собравшихся в необходимости заключения мира. Это и определило стратегию реализации задачи.
Начинать, казалось бы, естественнее всего с указания темы, предмета речи, или с обрисовки положения, с подчеркивания его особенностей (именно так В. И. Ленин начал речь в Московском Совете), или с пункта разногласия, с отдельных фактов и т. п. В. И. Ленин начал иначе — с указания на жанровые черты, на общий характер своего выступления (причем специально отметил его необычность, его особенности):
«Политический отчет мог бы состоять из перечисления мероприятий ЦК, но для настоящего момента насущен не такой отчет, а очерк нашей революции-в целом...» Ч
Конечно, всякий отчет обычно содержит перечень мероприятий. Зачем же оратору нужен очерк? Почему он не говорит о текущих событиях, а собирается говорить о «революции в целом». Не является ли такая тактика отходом от существа дела? Нет, оратор предупреждает: «...только он (очерк) и может дать единственно марксистское обоснование всем нашим решениям».
В предисловии к 36 тому содержание речи В. И. Ленина передано следующим образом: «Ленин направлял всю работу съезда, проходившего в атмосфере напряженной борьбы с «левыми коммунистами» и троцкистами. Он выступил на съезде с политическим отчетом Центрального Комитета, в котором дал глубокий анализ развития социалистической революции в России, международной обстановки и мирового революционного движения, всесторонне обосновал положение о том,
1 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 3.
88


что выход из войны и завоевание мирной передышки насущно необходимы для упрочения Советской власти, наметил перспективы развертывания социалистического строительства и задачи по укреплению обороноспособности Советского государства».
Но почему для решения вопроса о мире нужен, в частности, «глубокий анализ развития социалистической революции в России»? Как связываются эти вопросы? Как раскрывается каждый из них?
И здесь нельзя не заметить некоторых своеобразных черт. Буквально с первых же слов оратора. Бросается в глаза, что В. И. Ленин много раз говорит о легкости побед партии и народа. Прослеживая внимательно весь ход революции, он после анализа каждого этапа замечает, что это было легко. В. И. Ленин говорит о Февральской революции и отмечает «легкость победы над царизмом», затем отмечает «возможность в октябре победить так легко в Петербурге», добавляет, что «победа давалась нам необычайно легко»; имея в виду первые месяцы борьбы с белой гвардией, заключает, что «всегда мы побеждали с необыкновенной легкостью...» Весь этот период — здесь В. И. Ленин выбирает метафорическое обозначение — был «сплошным триумфальным шествием». Это очень заметное обозначение — и потому, что оно образное, и потому, что оно составное, это обозначение, как и слова «легко», «легкость» периодически повторяются на протяжении всей речи.
И подобно тому, как часто подчеркивается легкость побед прошлого, так же настойчиво указывается на трудности момента. «...Прибавляются новые, неслыханной трудности задачи...», «Две гигантской трудности задачи...», «Тут мы встретили гигантские трудности...», «Здесь величайшая трудность...», «Нужно быть готовым к необычайным трудностям...»
В. И. Ленин говорит не просто о «трудностях», это существительное все время сопровождается определением, выражающим крайнюю, предельную степень. Кроме того, десятки раз повторяется слово «трудность», производные от него слова, однокоренные слова, слова и обороты синонимичные или эквивалентные. Например, «гигантская задача», «тяжелый, долгий путь», «борьба во сто раз более трудная», «предстоят тяжелые испытания», «необычайно трудное и тяжелое положение», «необычайно трудное положение» и т. д. И снова
30


мы видим сгущение определений-эпитетов вокруг понятия «трудность». Даже слово «испытания», достаточно сильное само по себе, по своей семантике сопровождается усиливающим его словом. Часты и усилительные наречия, частицы.
Так, с одной стороны, подчеркивается легкость побед первых месяцев революции («...начать революцию было легко, это значило — перышко поднять»), а с другой — самыми сильными средствами рисуется понятие «трудность». Все изложение развертывается как контраст двух понятий—«легкость» — «трудность». Такова общая композиционная схема, вернее, композиционный принцип. Он обусловил и всю последующую тактику; сначала (условно — первая часть речи) развертывается и усиливается понятие «легкость». Эта часть заканчивается предложением подытоживающего характера, которое четко намечает границу двух частей: «Вот почему сплошным триумфальным шествием были первые месяцы русской революции после 25 октября 1917 года». И сразу же контрастный переход, начало следующей части: «За этим оплошным триумфальным шествием забывались, отодвигались на второй план те трудности, на которые социалистическая революция наткнулась сразу и не могла не наткнуться». Кстати, обратим внимание на то, что хотя слово «трудности» здесь еще без определений (при первом появлении), но подается оно категорично (подчеркнутость достигается синтаксическими средствами — двойное отрицание, модальное усиление глагола) Ч
Вся речь В. И. Ленина строго организована, легко выделяются отдельные части. Внутри этих основных частей также отчетливо видны границы «подразделов», необходимые в убеждающей речи «смысловые опоры», «опорные точки», так их иногда называют. Показательны в первой части две такие опоры: «Советская власть стала неизбежна» и «Гражданская война стала фактом». Два коротких, однотипных по грамматической структуре предложения — фиксатора.
Подобная организация речи — это основа того, что принято называть «логичностью речи» и что так харак¬
1 И позже нередко используется тот же прием, например: «...у нас не было и не могло быть сомнения, что в дальнейшем социалистическая революция станет перед гигантской трудности задачами» и др.
40


терно для стиля В. И. Ленина. Логичность речи проявляется и в другом — в характере развертывания не только всей темы, но и микротем. В отдельных частях и разделах это отражается в подборе фактов и положений и установлении связей и взаимоотношений между ними. Выше уже отмечалось, какие факты отбирал оратор. Гораздо существеннее характер их подачи (т. е. характер их взаимоотношений). Изложение опять-таки очень стройно — дается факт, явление и тут же указывается его причина: в Февральской революции «...за пролетариатом шла не только деревенская масса, но и буржуазия. Отсюда легкость победы гад царизмом...», «Июльские события не могли еще осуществить диктатуру пролетариата — массы еще не были подготовлены, поэтому...», «В этой гражданской войне подавляющее большинство населения оказалось на нашей стороне, и вследствие этого победа давалась нам необычайно легко» и т. д.
Нигде больше, ни в одной другой речи В. И. Ленина мы не найдем столь последовательного и с голь концентрированного отражения этой схемы. Другая, характерная только для данной речи черта (для раскрытия понятия «легкость») — сопоставление действий масс и нас (большевиков). Причем в грамматически активной позиции, в положении субъекта оказывается «масса» (или заменяющие ее понятия, которые выражают действие масс — «События 20—21 апреля», «июльские события» и т. п.). Понятие «мы» оказывается в позиции объекта, страдательной или даже пассивной конструкции: «...нам пришлось провозгласить принцип Советской власти», «...чего нам не удалось достигнуть в 1905 году», «дали нам возможность в октябре победить...», «победа, давалась нам...»; разнообразно подчеркивается необходимость, вынужденность «наших» действий: «Вот на этой почве необходимо было ...перейти к активной политике мира, необходимо было взять в руки Советов власть...» и др. О «триумфальном шествии», о «легкости» можно было бы говорить иначе, можно было бы их по-другому осветить. Так и поступает В. И. Ленин в других случаях. Какой же смысл имело именно такое построение, такое освещение фактов?
Оратор разнообразными способами выдвигает на первый план «историческую закономерность». И все факты, примеры ему нужны не сами по себе, а как де¬
41


монстрация исторической закономерности. Главное для него — не «мы», не наши желания или представления, а историческая закономерность. Забегая вперед, скажем, что оратор проследит ее вплоть до «настоящего момента» и покажет, что иначе и быть не могло, что иначе и не могла складываться историческая действительность. Проведение этой линии — основа вывода: оратор показал закономерность, открыл эту закономерность, поэтому убедительны и следствия — то, как нужно действовать в данных условиях.
Все развертывание посвящено показу «закономерности». Для этой цели используются различные приемы. Вот, например, как четко и строго развертывается основной момент последнего, третьего подраздела первой части.
«Гражданская война стала фактом. То, что нами предсказывалось в начале революции и даже в начале войны, и к чему тогда в значительной части социалистических кругов относились с недоверием или даже с насмешкой, именно превращение империалистской войны в войну гражданскую, 25 октября 1917 года стало фактом для одной из самых больших и самых отсталых стран, участвовавших в войне» 1.
Все как будто очень просто, никаких* внешних эффектов, и вместе с тем как точно бьет в цель каждое слово, ничего лишнего.
Оратор использует прием аналогии, которая отыскивается в прошлом опыте. Это еще одно — и очень важное — подтверждение правильно понятой аналогии. В данном случае В. И. Ленин говорит не только о том, что событие (гражданская война) «нами предсказывалось». Для него важно указать, что многие тогда «относились с недоверием», «даже с насмешкой» к этому выводу. Понятно, почему об этом надо было сказать: ведь и теперь многие не видят проявления той же закономерности. Но это «ружье» выстрелит позже. Точно так же чуть позже сработает развернутое упоминание о России — «...одной из самых больших и самых отсталых стран, участвовавших в войне». Здесь важно все — и «отсталость», и. «участие в войне», потому что «чем более отсталой является страна... тем труднее для нее переход от старых капиталистических отношений к социалистическим». Нельзя не заметить, что в рассматри¬
1 В. И. JI е н и н. Поли. собр. соч., т. 36, с. 4.
42


ваемом отрывке повторяется одно предложение: первый раз оно дано как сжатая формула, второй раз — развернуто, с добавлением каких-то новых моментов. В дальнейшем изложении раскрывается, конкретизируется каждый из этих моментов, идет, так сказать, цепная реакция развертывания.
Понятно также, что общее противопоставление «легкого» — «трудного» необходимо, чтобы резче представить изменение исторической обстановки и, как следствие, изменение политики. Позже В. И. Ленин, имея в виду суждения противников мира, подытожит то, к чему он вел: «Итак, совершенно никчемная авантюра — перенесение старого метода решения вопроса борьбы триумфальным шествием на новый исторический период...»
Десятки приемов использует В. И. Ленин, чтобы ярче, выразительнее показать это изменение — усиливается противопоставление, используются антонимы, меняются краски. Показательно, что соответственно трансформируется даже образная система. Меняется звучание, по-иному оценивается, например, столь частое вначале обозначение — «триумфальное шествие». В первой части это выражение употребляется серьезно и даже торжественно. Оно характеризует определенный период (первые месяцы революции) и закрепляется за ним. Затем указывается на невозможность этого обозначения для последующего периода:
«Но оставались еще две гигантской трудности задачи, решение которых никоим образом не могло быть тем триумфальным шествием...». Или: «...ни в коем случае не сможем ограничиться триумфальным шествием с развернутыми знаменами...»
Сначала, таким образом, открыто, прямо выраженное («внешнее») отрицание. Позже — отрицание «внутреннее» ; ироническое освещение и разрушение изнутри. Но прежде эта ирония подготавливается, относится к оппонентам, к «интеллигентам-сверхчеловекам, которые дали себя увлечь этим триумфальным шествием...»
И затем, показав невозможность воевать с немцами в данный момент, Ленин использует старый образ:
«От этой перспективы верхушки нашей партии — интеллигенция и часть рабочих организаций — попытались отделаться прежде всего фразами, отговорками: так быть не должно. Этот мир был слишком невероят¬
43


ной перспективой, чтобы мы, шедшие до сих пор в открытый бой с развернутыми знаменами, бравшие криком всех врагов, чтобы мы могли уступить, принять унизительные условия. Никогда. Мы слишком гордые революционеры...» 1
Образ разрушается. Остается только его общий смысл и отдельные совпадения — «развернутые знамена», «шедшие в бой». В речь оратора как бы включаются слова оппонентов. «Мы слишком гордые революционеры», «бравшие криком» и др. — идет от них, а не от оратора. Здесь использован, как говорят лингвисты, прием включения несобственно-прямой речи, который создает «эффект присутствия», особую наглядность изложения.
Постепенно оратор вводит аргументацию оппонентов. Но характер восприятия их аргументов уже предопределен — они разбиваются о ту закономерность, которая выведена ранее.
Так целевая установка, стремление убедить обусловило всю структуру аналитического «очерка».
По-иному строилась речь в Московском Совете (12 марта 1918 г.). Основные факты остались прежними, В. И. Ленин и в этой речи прослеживает ход русской революции, но освещение фактов иное. В речи на съезде В. И. Ленин говорил, что не следует обольщаться быстрыми и легкими победами первых месяцев, что теперь встали гигантские трудности, изменились круто условия, и надо уметь работать в новой обстановке. Поскольку часть аудитории верила в возможность быстрой и легкой победы, упор был сделан именно на трудностях. В Московском Совете В. И. Ленин говорил, что, несмотря на трудности, унывать не следует: народ победил царизм, победил буржуазию, победит и других врагов. Эта мысль прямо формулируется уже в самом начале: «...революция переживает тяжелые дни... Но если мы посмотрим на окружающее, если мы вспомним, что сделала революция за этот год и как складывается международное положение, то ни у кого из нас, я уверен, не останется места ни для отчаяния, ни для уныния» 2. И все факты освещаются этим светом. Иная аудитория — иная целевая установка — иное освещение фактов —> иное построение речи.
1 В. И. J1 е н и н. Поли. собр. соч., т. 36, с. 11.
2 Т а м же, с, 83.
44


Оратор призывает аудиторию: «...припомните, ка¬
кими путями шла русская революция...» И рассказывает о том, как в феврале «удалось в несколько дней столкнуть монархию», говорит о создании Советов, о дальнейшей борьбе. Он говорит о нарастании революции, о всеобщем подъеме и видит в этом залог будущих побед: «Но мы ясно видим, как через весь этот процесс идет величайший народный подъем...»
В. И. Ленин и теперь говорит о «неслыханных препятствиях и трудностях», но это соседствует с буквально, прямо выраженным или контекстным «несмотря на», «как ни» и др.
Снятие особого «упора на трудностях» можно показать на примере обрисовки конкретных явлений. Если в выступлении на съезде категорически утверждается: «Армии нет, удержать ее невозможно», говорится о «бегущей армии», показывается, что «разложение дошло до неслыханных фактов» и т. д., то в речи 12 марта констатируется, «что армия оказалась не на высоте своего положения», и отмечается, что причина этого — политика буржуазии и соглашателей. Эту аудиторию не надо было убеждать в необходимости изменить политику, ее надо было призвать к борьбе, открыть перспективы.
Таким образом, выступая перед различными категориями слушателей, оратор изменяет целевую установку. Изменение может быть, конечно, различным, но важно отметить, что соответственно меняется стратегия и тактика изложения, меняется его композиция и стиль (в разной мере, в разных отношениях). Без учета особенностей аудитории невозможен успех выступления. Изучение же этих особенностей должно быть соотнесено со структурой текста. Только при этом условии общесоциологический аспект понятия «аудитория» превращается в методический.
ТАКТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА ОРАТОРА
О анее на ряде примеров мы 4 старались увидеть соотношение между целевой установкой и структурой речи оратора. Организовав материал вокруг единого композиционно-стилистического центра, оратор должен те¬
45


перь реализовать разработанную схему посредством ряда тактических ходов. В распоряжении оратора богатый арсенал тактических средств и приемов выразительности. Стратегия и тактика тесно связаны между собой.
Зная, о чем необходимо сказать в данный момент, оратор может выбрать одно слово или другое, то или другое предложение, может построить отрезок речи так или иначе. Сами по себе эти микроэлементы речи как будто незначительны. Но очевидно также, что, не меняя существа дела, можно усилить или ослабить звучание мысли. Ранее было показано, как стратегический замысел определял выбор отдельных приемов. У опытного оратора они всегда под рукой. В хорошей речи мы видим богатство, большое разнообразие форм выражения мысли (обусловленное содержанием речи, составом слушателей и т. д.).
Ораторская речь — один из видов речи, точнее, один из видов монологической речи. Эта речь имеет свои особенности (так же, как речь деловая, научная, художественная). Часто бывает, что человек, который в жизни нормально общается, выйдя на трибуну, вдруг теряет дар речи, не «владеет словом». Такой человек освоил обиходно-разговорную, диалогическую речь, но не умеет строить монолог.
Ораторская речь имеет свою «грамматику», свою морфологию. Это способы и приемы развертывания тезиса. Эта грамматика не совпадает с общеязыковой, которая ориентирована исключительно на правильность речи и соответствие нормам литературного языка, отражает эти нормы. Правила общей грамматики регламентируют любую речь.
Морфология ораторской речи должна указать приемы, которые позволяют сделать речь выразительной и наиболее полно и точно передающей мысль оратора в соответствии с его целевой установкой. На первом этапе важно указать хотя бы просто номенклатуру приемов и описать их строение и функции. Имеются в виду те приемы, которые помогают общему развертыванию тезиса.
Одно и то же содержание можно передать разными способами. Оратор по крайней мере должен знать несколько приемов, чтобы быстро оценить и выбрать то, что в данном случае его больше всего устраивает, т. е.
46


отвечает его целевой установке. Сама выразительность и удачность приема обусловлена этим.
Искусственным, фальшивым может выглядеть любое слово, любой оборот. Требование уместности распространяется на все. Легко заметить, что речь эмоциональная, взволнованная отличается от обычной, спокойной, что в торжественных случаях мы говорим иначе, чем всегда, и т. п. Анализ разных типов речи позволяет выделить различные элементы, которые создают взволнованность, торжественность и другие особенности речи. Опытный оратор сознательно вводит в свою речь эти элементы в нужный момент. Он имитирует речь определенного типа. Можно искренне эмоционально переживать содержание речи, но не уметь выразить свои чувства. А можно, напротив, оставаясь внутри спокойным, даже равнодушным к сути дела, эмоционально потрясти слушателей (разумеется, это легче тогда, когда сам оратор небезразличен, взволнован). Имитировать можно даже простоту речи, искусно воспроизвести безыскусственность.
А. 	В. Луначарский, например, так характеризовал буржуазных политических ораторов начала века: «Величайшая фальшь слов Вандервельде чувствуется каждую минуту. Бриан был оратором совсем другой школы. Он понимал, что театральная приподнятая декламация и завывания не годятся в качестве метода обворожения. Он говорил как будто бы чрезвычайно просто. Главный его трюк заключался в том, что он перед вами волновался, конфузился, что-то припоминал, огорчался, надеялся и разыгрывал все это как хороший актер-реалист...
Бриан не раз имел в своей жизни огромные триумфы. Одним из этих триумфов была речь, которую он произнес, когда Германия была принята в Лигу наций, т. е., вернее, когда она вынуждена была согласиться войти в Лигу наций и когда представители Германии появились в «семье народов». Среди других фейерверков красноречия Бриан тогда сказал:
«Теперь мы у порога окончания дела, о котором мечтали лучшие умы и сердца всего человечества. Мы хороним войну. Я обещаю вам, несчастные матери, которые, глядя на своих детей, горестно думают, не окажутся ли они жертвой смерти на фронте, что вы будете радостно смотреть на них, вы будете уверены, что им
47


не грозит эта беда. Молчите, пушки, молчите, пулеметы! Вы не имеете здесь слова. Здесь говорит мир».
И все заплакали: одни от наивности, а другие от восторга, что можно так ловко обманывать людей. Но — так или иначе — все были в восхищении от этой речи» 1.
Этот политикан достиг своей цели умелым использованием риторических фигур, которые позволили ему имитировать страстную, искреннюю убежденность: сильно действует и прямое обращение к слушателям («Я обещаю вам, несчастные матери...»), и риторическое восклицание и повтор («Молчите, пушки, молчите, пулеметы!»), и метафора («хоронить войну»), и олицетворение («Здесь говорит мир»), и смена предложений разного типа и размера, и многое другое. Важно уметь видеть эти средства как для того, чтобы разоблачить фразерство, так и для того, чтобы отстаивать истину.
Опытный оратор владеет различными типами речи. Конструируются эти типы отдельными приемами. Выделить и описать их — задача будущего. Но сначала необходимо наметить способ определения приема. Сложность здесь заключается в том, что в каждом приеме взаимодействуют логическая и грамматическая структуры. Логическое единство состоит из слов. Предмет настолько специфичен, что действовать только логическими или только грамматическими методами для выявления его специфики нельзя.
И здесь существенные результаты можно получить, используя метод, известный в лингвистике как метод идентификации. При этом исходят из представления о том, что в речи мы не только сообщаем о факте, предмете, но и высказываем так или иначе наше субъективное, эмоциональное к нему отношение. В речи, таким образом, сочетаются логические, рассудочные и эмоционально-экспрессивные элементы. В одних случаях преобладает рациональное — речь характеризуется логической доминантой, в других — эмоциональная (экспрессивная) доминанта. И вот по контрасту с логическим содержанием мы можем выявить эмоциональное наполнение высказывания.
Для этого необходимо прежде всего выделить экспрессивный факт, сопоставить его с другими аналогичными фактами и соотнести с тем элементом содержа¬
1 Об ораторском искусстве, с. 321—322.
48


ния, которое он выражает. Например, в каком-то контексте мы можем данное слово заменить другим, неэмоциональным словом (словом-идентификатором), сохраняя неизменным соответствующее представление или понятие.
Можно, конечно, с полным основанием предполагать, что не для всякого экспрессивного факта удается найти точную замену, слово-идентификатор, но практически всегда можно найти эквивалент, тем более что добиться абсолютно точного соответствия вообще невозможно.
Эти соображения относятся к стилистике языка, но они вполне применимы и к стилистике речи. Многие языковые факты несут в себе эмоциональный заряд. Так, экспрессивны разговорная лексика и синтаксис. Выразительные возможности таит в себе лексика высокая, архаическая и др. Экспрессивные элементы легко найти на всех языковых уровнях. Риторику же интересует реализация этих потенций, функции языковых элементов в речи. Наблюдения показывают, что в плане функциональном необходимо выделить два основных типа. Попытаемся показать их на небольшом и как будто вполне обычном, внешне не броском примере.
В речи в Московском Совете 12 марта 1918 г. В. И. Ленин говорил: «Как бы то ни было, но мы вы¬
рвались из войны. Мы не говорим, что мы вырвались, ничего не отдавши, не заплативши дани. Но мы вырвались из войны. Мы дали передышку народу» 1.
Речь идет о двух фактах: о выходе из войны и о наших потерях.
Смысл высказывания можно передать примерно так: «Мы вышли из войны с некоторыми потерями». Но это будет не вполне трчно. Оратор преследует определенную цель. Факты для него не равнозначны. Факт выхода из войны для него существеннее, чем потери. И он хочет подчеркнуть первый факт. Поэтому более точно содержание высказывания передают предложения типа: «Несмотря на потери...», «Хотя мы и понесли потери...», «Пусть мы много потеряли...», «но мы вышли из войны». Это можно считать первым этапом формальной трансформации суждения. Далее происходит трансформация уступительных отношений. Большую
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 86, с. 85.
40


роль при этом играет отрицание, противопоставление и повтор. Достижение чего-то положительного сопровождается отрицательными факторами. Желая подчеркнуть первое, мы можем использовать эту общую схему: «Мы достигли (получили, добились и т. д.) — первого (слово со значением положительного результата, входящее в сочетание с глаголом или без него). Мы не говорим, что... (Это не значит, что... и т. п.) мы достигли (получили, добились) первое без (или отрицательная конструкция с соответствующим значением) второго (обозначение отрицательного фактора, который связан с первым явлением). Но мы достигли...». Можно еще более схематизировать эти отношения. Это второй этап формальной трансформации. На третьем этапе сохраняется та же структурная схема, но отдельные ее элементы заменяются более экспрессивными. Например, в общекнижном, нейтральном словосочетании «выйти из войны» заменяется глагол: «выйти» — «вырваться», необыч¬
ность этого сочетания обостряет восприятие всей фразы, усиливает ее психологическое воздействие. В том же направлении действует неожиданное применение к современным условиям — «заплатить дань» (сейчас это выражение бытует только в переносном смысле, в данном случае происходит оживление буквального значения). Выразительны не только семантические сдвиги (они менее заметны, чем образные переносы — метафора, метонимия, синекдоха, не воспринимаются как украшения, не вызывают психологического противодействия, на которое всегда наталкивается экзотическая, необычная речь, а потому действие их сильнее), но и быстрые синтаксические переходы, сгущение отрицания и противопоставления. «Мы дали передышку...» — это граничная фраза, черта, итог предыдущего и включение дальнейшего: «Мы дали передышку народу. Мы не знаем, насколько эта передышка будет продолжительна...»
В своем анализе мы шли от содержания высказывания к его конечной форме. Но возможен и обратный путь: от конечной формы к содержанию. В этом случае сначала пришлось бы снять экспрессивные языковые наслоения, а затем упростить структурную схему высказывания. Суть дела от этого не меняется. По- прежнему остаются три этапа, три принципиально различных уровня формальной трансформации выска¬
50


зывания. Использованный метод — один и тот же на всех уровнях — метод идентификации. Первый уровень — это уровень логико-грамматический (или только грамматический). Форма его находится в ведении грамматики. Второй и третий уровень — риторический. Второй — уровень структурной организации. Здесь выделяются приемы развертывания. Третий — уровень экспрессивного усиления. Здесь выделяются языковые средства усиления.
Конструктивные приемы создаются группировкой различных средств усиления (фигур) по определенной схеме. Языковые средства изменяют степень яркости, характерности приема, не изменяя самой схемы. Конструктивный прием—основа развертывания довода, аргумента не только при простом изложении материала, но и в полемике (или при полемическом построении выступления). Убедительность полемики заключается не только и даже не столько в том, чтобы одним доводам противопоставить другие (слушателю в этом случае бывает трудно решить, кто же прав), а в том, чтобы разрушить прием, на котором основывается аргументация оппойента. Вот почему таким эффектным оказывается ирония, умение направить довод противника против него самого: в этом случае прием разрушается полностью.
Опытный оратор всегда обращает внимание на способ -изложения, на приемы полемики, «уловки» своего противника. Так, в частности, поступал нередко В. И. Ленин. Он не только вскрывал логическую порочность доводов противника, но и разрушал прием. Об этом очень точно писал Н. Прошунин, анализируя полемическое искусство В. И. Ленина: «Ленин предостерегал от такого способа аргументации, когда стараются просто зачеркнуть все утверждения другой стороны, не вникдув даже в их существо: если оппонент сказал «да», то противная сторона немедленно провозглашает «нет». Таким приемом, подчеркивал Владимир Ильич, можно обнаружить не самостоятельность своих суждений, а как раз напротив — свою зависимость от противника, свою неспособность взглянуть на вещи с более глубокой и широкой точки зрения. Там, где противник говорит «а», тотчас говорить «минус а» — значит поддаваться на слишком легкое и опасное решение.
Истинное опровержение предполагает умение вник¬
61


нуть в исходную позицию противника, вскрыть ход его мысли, понять и объяснить, с какой коренной ошибки «должен» был он начать свои рассуждения, чтобы прийти к неверному выводу. Иными словами, опровергая, нужно рассмотреть не только вывод, но и путь, которым шла «выработка» неверного взгляда, того или иного положения. Такой подход позволяет не просто подставить к выводу противника знак «минус», не просто «отмести» его точку зрения, а преодолеть ее, доказательно опровергнуть и тем прочнее утвердить свой, правильный взгляд. Выводы, сделанные из посылок противника, бывают вдвойне интересны для слушателя и читателя, вдвойне убедительны» Ч
Рассмотрим пример из речи В. И. Ленина 23 августа 1918 г.: «Какой цели служит настоящая война? Если верить дипломатам всех стран, то она ведется со стороны Франции и Англии в целях защиты малых народностей против варваров, гуннов-немцев; со стороны Германии она ведется против варваров-казаков, угрожающих культурному народу Германии...» 2
Внешне объективный пересказ слов дипломатов иронически освещается и разрушается благодаря противопоставлению одинаковых обозначений. Оратор нигде не говорит, что дипломаты лгут, но сам способ подачи их утверждений это ясно показывает слушателям.
Одно и то же содержание можно передать по-разному, можно использовать не только различные языковые средства, но и по-разному организовать изложение. Можно просто изложить данную тему; можно представить ее как проблему; можно изложить одну точку зрения, можно представить разные, даже противоречивые мнения, постепенно приводя факты и доводы в пользу чего-то одного; полемический момент также может быть введен различно, например, можно просто отрицать аргументы противника или целому десятку одних аргументов противопоставить десяток других, а можно найти в аргументации оппонента такой момент, который удастся обратить против противника, т. е. разбить его его же оружием.
Опытный лектор дает не только изложение своей точки зрения, но и анализ аргументации оппонента,
1 Ленин — мастер пропаганды. М., «Знание», 1971, с. 150,
2 В. И. Ленин. Полн. собр-. соч., т. 37, с. 65—66.
52


показывает тот смысл, который кроется за тем или иным утверждением.
Владение конструктивными приемами позволяет и лекцию сделать живой, интересной. Возьмем обычный случай. Один лектор начинает с утверждений о том, что предмет, о котором пойдет речь, чрезвычайно важен. Другой сначала приводит противоположные мнения, доводы и затем показывает их несостоятельность. Полемическое построение напрягает изложение, слушатели с большим вниманием следят за решением спорных вопросов. Один оратор сразу отрицает правильность утверждений противника; другой как будто бы сначала готов с ним согласиться, готов допустить правильность его доказательства, но затем связывает с тезисом противника такие факты, такие положения, которые неожиданно (для слушателей) вскрывают его ошибочность, нелепость.
Каждое сообщение состоит из ряда элементов. Опытный оратор может выделить важную для него часть сообщения или все сообщение последовательно, меняя освещение каждого из основных, опорных (логико-содержательных) элементов сообщения. При этом повторяется не только общий тезис, мысль, но и отдельные слова (ключевые слова), повторяется структура фраз — и тем не менее у слушателей нет ощущения «топтания на месте». Они улавливают при каждом повторении все новые смысловые нюансы. Это та же спираль, о которой писал И. Эренбург, только в миниатюре, не в масштабе всей речи, а отдельного ее отрезка.
Выше речь шла о том, что на седьмом съезде В. И. Ленину важно было противопоставить события первых месяцев революции и текущего момента в плане «легкое—трудное». «Легкость» подчеркивалась разнообразно. В частности, В. И. Ленин привел и такой аргумент: легкость победы была обусловлена и тем, что имелась готовая организационная форма — Советы. И вот как этот (для речи в целом — частный) момент подается:
«(I) Если бы народное творчество русской революции, прошедшее через великий опыт 1905 года, не создало Советов еще в феврале 1917 года, то ни в каком случае они не могли бы взять власть в октябре, так как успех зависел только от наличности уже готовых организационных форм движения, охватившего миллионы.
63


(II) Этой готовой формой явились Советы, и потому в политической области нас ждали те блестящие успехи, го сплошное триумфальное шествие, которое мы пережили, ибо новая форма политической власти была наготове и нам оставалось только несколькими декретами превратить власть Советов из того эмбрионального состояния, в котором она находилась в первые месяцы революции, в форму законно признанную, утвердившуюся в Российском государстве, — в Российскую Советскую республику. (III) Она родилась сразу, родилась так легко потому, что в феврале 1917 года массы создали Советы, раньше даже, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. Само глубокое народное творчество, прошедшее через горький опыт 1905 года, умудренное им, — вот кто создал эту форму пролетарской власти. (IV) Задача победы над внутренним врагом была в высшей степени легкой задачей. Задача создания политической власти была в высшей степени легка, ибо массы дали нам скелет, основу этой власти».
Мы условно разделили этот отрывок на четыре части. В каждой из них логическое содержание в сущности одно: успешный захват власти в 1917 г. был возможен потому, что массы ранее создали готовую организационную форму (Советы). Оно по-разному освещается, попеременно выдвигаются на первый план разные аспекты, разные стороны суждения: «массы» — «форма власти (Советы)» — «легкость победы»; или, если попытаться представить это более подробно: в первом выделяется исключительное значение факта «наличности уже готовых организационных форм движения», во втором подчеркивается обусловленность наших успехов наличием «новой формы политической власти», в третьем показана роль «глубокого народного творчества». Последняя часть выступает по отношению к первым трем как итог, общий вывод, на который будет опираться дальнейшее рассуждение: подчеркнув легкость «победы над внутренним врагом» и показав закономерность факта, оратор затем противопоставит ему трудности победы над врагом внешним. В рассмотренном выступлении все удивительно настойчиво бьет в одну точку, направлено к одной цели.
Таким образом, изложение может развиваться либо индуктивным путем, либо дедуктивным. Внутри этих
54


типов возможно общее движение либо при последовательной связи отдельных частей, либо при параллельной. Выразительность речи создается приемами (фигурами) двух типов: приемами развертывания, имеющими определенную структурную схему в рамках логических единств, и средствами усиления, действующими на уровне предложения.
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ТЕКСТА
«КАЧЕСТВА РЕЧИ»
D зависимости от способа ^ построения, от используемых оратором языковых средств речь его может быть ясной, простой, выразительной, а может и не иметь этих свойств. Античные риторы уделяли качествам хорошей речи много внимания.
Впечатление простоты или выразительности текста складывается у слушателя постепенно под действием разнородных факторов: содержательного, логического, психологического, лингвистического. Рассуждая о качествах речи, специалист по логике все сводит к логическим принципам, психолог — к психологии, лингвист стремится остаться в рамках привычных категорий — слова, предложения. Но при этом исследователь неизбежно оказывается скован вопросами нормы, не может отойти от абстрактных норм речевой правильности.
Не общеязыковая правильность, не соответствие нормам литературного языка создают точность речи (как достоинство), а особенности построения отрезка речи (фигура), особенности употребления слова в соответствии с целевой установкой (многочисленные примеры приводились ранее). Гермоген («Об идеях») писал: «Фигурами точности являются: разграничение того,
что берется в своей совокупности... Таковы фигуры расчленения и перечисления. В одном случае речи придается пространность путем привлечения новых мыслей; в другом все заранее уточняется, как только говорящий заявляет слушателям, что должна последовать новая мысль.
Точности и ясности очень способствуют также и повторения. Дело в том, что если ты дал одну из фигур
бб


привлечения новой мысли и если затем тебе приходится вставить еще ряд других мыслей, которые нарушают последовательность, то повторение и уточнение необходимы во избежание неясности и спутанности речи» Ч . Таким образом, без учета особенностей употребления слова в том или ином построении невозможно описать качества речи.
Например, логичность речи нельзя понимать только как соответствие правилам формальной логики. Логика присутствует, конечно, в любом грамматически правильном, связном высказывании, но логичностью (как особым качеством) обладает далеко не каждая речь.
Все, кто слышал В. И. Ленина, единодушно отмечают «железную логику» его речей. Действительно, логические формы речи у В. И. Ленина обнажены, выступают открыто, резко. В чем же это конкретно проявляется?
Рассмотрим с этой целью одно из выступлений В. И. Ленина — речь на митинге в Политехническом музее 23 августа 1918 г. Начало речи просто и впечатляюще (вопросно-ответный ход): «В чем наша программа? В завоевании социализма». То, чему должна быть посвящена вся речь, то, к чему оратор, казалось бы, должен подвести в конце своего выступления (ведь митинг был посвящен теме: «За что борются коммунисты»),
дано сразу. Высказана формула, которая позднее раскрывается. Но это и лейтмотив всего выступления, который повторяется уже в середине как вывод из отдельных положений: «Сейчас, борясь за социалистический строй в России, мы боремся за социализм всего мира». И как итог всей речи (в конце): «И мы верим, что победа за нами и что, победив, мы отстоим социализм».
Как видим, мысль о победе социализма проводится буквально от начала речи до конца. Первая фраза — это не только формула содержания, но и формы речи. Дальнейшее изложение построено по тому же принципу: вопрос —- ответ. Будучи связан со структурой логических единств, вопросно-ответный ход становится композиционным приемом. Он позволяет достигнуть четкости построения речи, ясного членения и завершен¬
1 Цит. по сб.: «Античные теории языка и стиля». М.—JI., 1936, с. 196.
М


ности мысли в ее последовательном изложении. В печатном тексте о динамике речи и членении содержания говорят частые абзацы. Примечательно их строение: вопрос (в начале абзаца или — редко — перед абзацем) — ответ (в абзаце).
«В чем наша программа?» —спрашивает оратор и сразу же дает ответ. Следующий абзац начинается опять с вопроса: «Почему ведутся войны?» — и тут же ответ. «Какой цели служит настоящая война?», «В чем же заключается эта неизбежность?» (неизбежность войны). И тут же ответы.
В соответствии с характером вопросов в конце каждого логического единства делается вывод. Например: «...И война поэтому между мировыми хищниками стала неизбежной», «Вот в чем вопрос: в борьбе за разделение мира между сильнейшими», «В результате, кто был сильным — обогатился еще более; кто был слабым — раздавлен», «И мы говорим: нет выхода из империалистической бойни иначе', как через гражданскую войну», «И мы верим, что победа за нами...»
Наконец, внутри этих речевых отрезков последовательная логика движения мысли подкреплена тесной связью отдельных предложений. Причем связь эта различна. Она может быть смысловой, грамматической, лексической. Особенно выразительно подчеркивание связи благодаря использованию приемов повтора: «...эта война... была неизбежна. Она была так же неизбежна, как неизбежна война между Америкой и Японией. В чем же заключается эта неизбежность?»
Логическое движение выступает особенно резко благодаря подчеркиванию исторической закономерности и неизбежности событий (о чем уже речь шла выше и что вообще столь характерно для композиции ленин-^ ских речей). События подаются оратором в тесной связи, как естественные, закономерные факты исторического процесса. Именно так объясняет Владимир Ильич неизбежность мировой войны, закономерность революции в России. В. И. Ленин показывает, что большевики открыли эту закономерность, и их предсказания поэтому научны, практика их подтверждает. И те, кто не верил большевикам, постоянно убеждаются в справедливости их суждений. «...Нет выхода из империалистической бойни иначе, как через гражданскую войну.
Когда мы об этом говорили в 1914 г., нам отвечали».
57


что это похоже на прямую линию, проведенную в пространство, но наш анализ подтвержден ходом всех дальнейших событий».
Вот почему конец речи: «...победа за нами...» — это не стандартный риторический оборот, а убедительное, логичное заключение. И вот как оно выводится: Германия понесла ряд поражений, французские солдаты отказались выступить на фронт, революция в Германии нарастает и должна неминуемо произойти. Но наша армия с приходом коммунистов, рабочих начинает побеждать, начинает проявлять революционный энтузиазм в борьбе с мировой буржуазией. И вот сразу, непосредственно за этими словами и следует заключительная фраза: «И мы верим, что победа за нами и что, победив, мы отстоим социализм».
Подчеркиванию этой логической неизбежности хода событий служат различные риторические приемы — прием «утвердительной ударности»: «...разложение захватило германскую армию, и она занялась спекуляцией. Иначе и быть не может» (как категорично звучит это выделенное, обособленное утверждение), «...революция безусловно идет и неминуема»; прием двойного отрицания, т. е. самого сильного утверждения (потому что это нагруженный, осложненный способ утверждения, утверждения через отрицание): «Но все же нельзя не видеть, что империалистическая война умирает долгой, мучительной смертью», «...разложение не может не проникнуть в массы», «...уверенность в нашей победе не может не заполнить вас» и др.
Таким образом, логичность как качество речи создается и композицией речи, и рядом риторических фигур. Пользуясь тем же методом, мы можем определить в структуре речи средства, создающие иные качества.
ПРОБЛЕМА ПОПУЛЯРНОСТИ ИЗЛОЖЕНИЯ
Известная формула В. И. Ленина: «Максимум
марксизма — максимум популярности и простоты» — ставит перед современной методикой лекционной пропаганды серьезные проблемы, заставляет глубже подойти к анализу качеств хорошей речи. Искусством популяризации овладеть нелегко. Само это качество —»
58


популярность изложения значительно выше, чем простота, логичность, занимательность. Оно опирается на них. Лекторское мастерство в значительной степени определяется умением изложить сложную проблему популярно. Популярность — основа убедительности.
При всем том, что о популяризации вообще написано многое, систематизированное описание ее приемов по-прежнему остается актуальной задачей методики лекторского мастерства. Очевидно, что подача одних и тех же мыслей, идей в сообщении научном и популярном не может быть одинаковой. В чем же отличие? В способе подачи. Значит, необходимо рекомендовать лектору комплекс способов и приемов раскрытия понятий, включения фактического материала и др. А для этого необходимо прежде всего выяснить те принципы, на которых строится популярное изложение.
В популярном изложении проблема предстает неизбежно менее детализованной, менее сложной, чем в научном. Но это, так сказать, содержательный аспект, нас же интересует аспект формальный, техника популяризации. Думается, неправильно связывать простоту изложения с простотой языка: лектор избегает сложной, научной терминологии, малопонятных иностранных слов, использует слова обычной, повседневной речи, слова разговорные, просторечные и т. п. Язык, конечно, играет большую роль в популярном изложении, без него, естественно, невозможно конструирование того или иного приема привлечения внимания, активизации слушателей, но ведь роль языка все же несамостоятельна. Важно функционирование языковых средств в каждом построении, в каждом приеме, фигуре.
Основной путь решения проблем структуры популярного изложения, — наблюдение, изучение опыта лучших лекторов, анализ удачных примеров популяризации знаний. Подобный анализ может привести к необходимым обобщениям. При этом будет отрабатываться и методика такого анализа.
В каком направлении, по нашему мнению, могла бы идти работа, постараемся показать, рассматривая некоторые особенности популярной, хорошо принятой в аудитории лекции инженера И. JI. Ефимова на тему: «Лазеры в народном хозяйстве», прочитанной для работников Новокраматорского машиностроительного за¬
59


вода им. В. И. Ленина 26 ноября 1974 г. (стенограмма магнитофонной записи лекции была распространена для обсуждения на Всесоюзном семинаре лекторов по радиоэлектронике).
Возьмем небольшой отрывок из лекции и посмотрим, что делает его популярным, чем создается впечатление популярности. Вот как объясняет лектор особенности действия лазера:
«В лазерном устройстве обычный свет преобразуется в излучение, в тысячи раз более концентрированное и чистое. Обычные источники света (например, лампа) испускают смесь света различных цветов спектра, которая распространяется беспорядочно во все стороны. Луч лазера одноцветен — моиохроматичен, когерентен, т. е. строго упорядочен во времени и пространстве и устремлен в одном направлении...
Вспышка лазера с энергией в 100 джоулей эквивалентна излучению стоваттной лампы, которая горит в течение секунды. Однако вы помните, что эта вспышка длится всего лишь тысячные доли секунды, и, следовательно, та же энергия оказывается как бы спрессованной в тысячи раз.
Если вообразить, что многотонную массу воды, ежесекундно проходящую через плотину крупнейшей в мире Красноярской гидроэлектростанции, мы каким-то чудом заставим протиснуться в течение той же секунды через обычный водопроводный кран, только тогда мы получим косвенное представление о том, чем лазерный луч отличается от света всех других источников».
В сущности, основное положение выражено здесь в первом предложении абзаца. И в научном изложении этого было бы достаточно. Но в популярном изложении мысль необходимо повторить, варьировать, дать в со- и противопоставлении, пояснить примерами. Формальная логика, скажем, ничего этого не требует. Логика требует точности и однозначности выражения. Поэтому с точки зрения формальной логики раз высказанную мысль обозначать синонимом попросту опасно, поскольку синонимы отличаются друг от друга по смыслу. Но логика популярного изложения иная. Повторение (на всех уровнях — на уровне предложения, компонента речи или речи в целом), варьирование, сравнение и другие средства усиления здесь не только допустимы, они необходимы, неизбежны. Их мы и находим в выступле¬
60


нии опытного популяризатора. Различные средства усиления помогают сломать психологический барьер, «пересадить» мысли в головы слушателей, донести до них, сделать ясными те или иные положения. Более того, распространенная ошибка — строгое, абстрактнонаучное изложение тех или иных проблем: лектор изложил все совершенно правильно, научно, а слушатели не поняли или остались недовольны.
В данном случае лектору нужно показать отличия лазера от всех других источников света. Для этого он вводит научную терминологию, слова «монохроматический», «когерентный». Он свободно использует и другую, общекнижную лексику — «концентрированный», «эквивалентный», «спрессованный» и др. Надо ли было стремиться избежать этих слов? Конечно, нет. Они и не кажутся здесь тяжелыми, особенно сложными. И дело не в том, что терминов в приведенном отрывке немного; дело не в количестве, ведь и вообще научная речь терминирована незначительно (процент терминов среди всех слов научной речи обычно не превышает десятипятнадцати). Все зависит от того, как даны, как введены новые для аудитории понятия. В данном случае легко увидеть объяснение специальной лексики: «монохроматический — «одноцветный»; «когерентный» — «строго упорядоченный». Даже если бы такого лексического перевода не было, слушатели все же могли бы понять значение этих слов благодаря тому, что еще ранее введено противопоставление: «лазер» — «обычные источники света». Эти последние испускают смесь «различных цветов спектра», а луч лазера — монохромати- чен; свет от них «распространяется беспорядочно во все стороны», а луч лазера — когерентен. Но и этого мало. Лектор использует удачные иллюстрации.
Известно, что без абстрактных слов, общих формулировок не может обойтись ни один лектор, они необходимы при изложении любой мало-мальски сложной научно-технической проблемы. Но, с другой стороны, также известно, что лекция не может состоять только из абстрактных формулировок, общих или обобщающих положений. Абстрактные понятия действуют на ум, на мышление, на память слушателей, но редко затрагивают их чувства. А без этого не может быть удаччой лекции. Непременным условием лекторского успеха является гармоничное сочетание рационального и эмоционального,
61


Абстрактные истины необходимо конкретизировать. И вот лектор обращается к опыту слушателей, к вещам, хорошо им знакомым, или приводит конкретный пример, иллюстрацию определенного положения. Важна словесная наглядность, выразительность речи. Причем для этого не обязательны какие-то специальные изобразительно-выразительные средства. Выразительным у хорошего лектора может стать любое, даже самое как будто «бесцветное» слово. В самом деле, что может быть обычнее «невзрачного» книжного определения — «прессованный», но вот лектор относит это определение к абстрактному существительному, с которым в общем языке оно не сочетается. Слово поставлено в необычные условия — «спрессованная энергия», и оно вдруг заиграло, речь стала более выразительной, а потому и более впечатляющей. Разумеется, дело не в одном слове. Лектор обращается к фактам, хорошо известным слушателям, сопоставляет экзотический, пришедший в жизнь со страниц фантастических романов лазер с привычной, ставшей уже вполне прозаичной стоваттной лампочкой. А затем с новой силой подчеркивается удивительность этого создания человеческого гения — лазера. Изобретение лазера — это такое же чудо, как заставить многотонную лавину воды «протиснуться» (еще один пример выразительного словоупотребления) через обычный водопроводный кран.
Одна линия выдержана строго от начала лекции до конца — посредством наглядного представления лектор ведет слушателей от известных понятий к неизвестным, на основе известных слушателям фактов легче усваиваются и схватываются новые. Речь, конечно, идет не об использовании наглядных пособий (они были, и лектор удачно сочетал рассказ и демонстрацию их), а о наглядности словесной. Причем это не только образная картина, повествование, столь частые в лекциях на исторические или культурно-эстетические темы. В лекциях на естественнонаучные, технические темы огромную роль играет словесное моделирование сложного процесса, физического закона и т. п.
Вот как приступил И. JI. Ефимов к рассказу о сущности, о принципе, который лежит в основе лазерного устройства:
«Из физики нам известно, что в своем наиболее устойчивом природном состоянии вещество обладает
62


минимальным запасом энергии. Вращающиеся вокруг ядер электроны находятся на наиболее низких энергетических уровнях. Этим-то и объясняется почти универсальная способность всех веществ поглощать падающее на них излучение. Если же вещество с помощью какого-нибудь источника излучения все время «накачивать» энергией, то его частицы будут переходить на более высокие энергетические уровни и атомы постепенно придут в так называемое возбужденное состояние. В таком состоянии вещество напоминает чашу, заполненную до краев: достаточно только одной капли, чтобы запасенная в ней жидкость — энергкя выплеснулась наружу в виде направленного пучка излучения».
Сложнейшее физическое явление описывается так, как будто речь идет о повседневных, бытовых вещах. Сначала лектор опирается на элементарные познания (известные со школьной скамьи) слушателей (электроны, вращающиеся вокруг ядра) в физике. Эта модель атома наиболее проста и широко известна; затем, когда речь пошла о вещах новых, неизвестных, тоже необходима опора на что-то простое, знакомое — появляется образ чаши с жидкостью; появляется специальное, но вполне понятное обозначение: «накачивать» (не¬
сколько неожиданно, конечно, «накачивать» энергией (хотя это и профессионализм), но куда хуже было бы, если бы для обозначения этого действия было использовано слово, слушателям вовсе неизвестное (скажем, иностранное); употребляя слова «возбужденное состояние», лектор предупреждает, что это не житейское, не свободное, а терминологизированное словосочетание — «так называемое». Удачно также применение бытового «выплеснуться» — всегда о жидкости — к данному процессу и т. д. Лектор все время ищет и удачно находит опору в простом, обычном, хорошо известном. Все время к научным понятиям и положениям подключается (дается как параллель) повседневное, бытовое. Этот динамичный параллелизм оказывается общим структурным принципом, основой развернутого изложения, как бы по двум направляющим рельсам.
Рассказ И. Л. Ефимова представляется особенно выразительным в сравнении с чисто научным изложением тех же вопросов, которые мы находим в последнем издании БС0:
«Задача создания источника когерентного света была решена лишь с появлением лазера, в котором исполь-
63


зуется принципиально иной метод высвечивания возбужденных атомов, позволяющий, несмотря на некогерентный характер возбуждения отдельных атомов, получать когерентные пучки света с очень малой расходимостью. Если интенсивность излучения JI. сравнить с интенсивностью излучения абсолютно черного тела в том же спектральном и угловом интервалах, то получаются фантастически большие температуры, в миллиарды и более раз превышающие реально достигнутые температуры тепловых источников света. Кроме того, малая расходимость излучения позволяет с помощью обычных оптических систем концентрировать световую энергию в ничтожно малых объемах, создавая громадные плотности энергии. Когерентность и направленность излучения открывают принципиально новые возможности использования световых пучков там, где нелазерные источники света неприменимы.
Возбужденный атом может самопроизвольно (спонтанно) перейти на один из нижележащих уровней энергии, излучив при этом квант света...»
«Научность», «книжность» изложения бросается в глаза. Такой текст значительно труднее для восприятия. А между тем в лексико-семантическом отношении больших изменений нет: встречаются те же, что и в лекции И. JI. Ефимова, термины — возбуждение атомов, когерентный, энергетический уровень; правда, прибавились новые: спектральный и угловой интервалы, расходимость, но два-три специальных понятия такого типа не могут сильно повлиять на структуру текста. Причина в другом: резко изменилось синтаксическое строение фраз (сложные распространенные предложения с сочинением и подчинением, причастные и деепричастные конструкции, значительно усиливающие книжный характер текста; пассивные, безличные предложения, свойственные научной речи, напр.: «Задача... была решена; используется ...иной метод, позволяющий полу- .чить... и др.), а главное — научно-абстрактный стиль изложения, когда одна абстракция объединяется с другой, одна абстракция объясняется другой, зависит от нее, обусловливается ею. Ср., например: «...малая расходимость... позволяет.... концентрировать... энергию в ничтожно малых объемах, создавая громадные плотности энергии» или «когерентность и направленность... открывают... новые возможности...» Воображению елу-
64


шателя, когда ему приходится слушать подобные лекции, не за что «зацепиться», нет опоры, нет тех «мостиков», которые связывают в популярном изложении известное и новое, тех «мостиков», о которых так верно и так глубоко писал Д. И. Писарев, пытаясь выявить главные особенности научно-популярного изложения: «Во- первых, популярное изложение не допускает в течении мыслей той быстроты, которая совершенно уместна в чисто научном труде... В популярном сочинении каждая отдельная мысль должна быть развита подробно, так, чтобы ум читателя успел прочно утвердиться на ней, прежде чем он пустится в дальнейший путь, к логическим следствиям, вытекающим из этой мысли. Если вы будете утомлять ум вашего читателя слишком быстрыми переходами, то получится тот же результат, который произвело бы отсутствие мостиков: читатель ошалеет и совершенно потеряет из виду общую связь ваших мыслей.
Во-вторых, популярное изложение должно тщательно избегать всякой отвлеченности. Каждое общее положение должно быть подтверждено осязательными фактами и пояснено частными примерами...» 1
Д. И. Писарев говорит о научно-популярном сочинении, тем более это касается лекции, содержание ее воспринимается на слух, значит «мостики» должны быть более четкими и яркими.
Уже анализ этих примеров позволяет увидеть основные принципы, которые лежат в основе популярного изложения. И чем больший материал мы привлекаем, чем он разнообразнее, тем с большей наглядностью они выступают. Можно выделить три главных принципа. Во-первых, лексико-семантический перевод. В самом деле, каждая общественно-политическая или естественнонаучная проблема вырабатывается, формулируется определенной системой понятий, выражается специальными средствами. Лектор должен сделать известные истины доступными аудитории, передать отвлеченные идеи так, чтобы они были поняты, усвоены слушателями, другими словами, он должен перевести излагаемую проблему со специального языка на язык слушателей.
Принцип лексико-семантического перевода реализуется различно, посредством ряда приемов. Самое
'Д. И. Писарев. Поли. собр. соч., т. IV. Спб., 1908»
с. 149—150.
65


простое — перевод вербальный, словесный. Поясним: стремиться к простоте, популярности изложения не означает полностью избегать употребления сложных понятий, специальных слов, терминов, иностранных слов и т. п. Ради простоты нельзя жертвовать точностью речи. Иностранное слово в том или ином контексте может порой точнее и полнее выражать нужный оратору смысл, чем его русский синоним. Но, чтобы этот смысл был усвоен слушателями, необходим перевод.
В этом отношении показательны отличавшиеся простотой публичные выступления М. И. Калинина. На митинге в вагонных мастерских в Канавино б января 1927 г. он сказал: «С этим согласны все, что во главе, в авангарде мирового рабочего движения идет, конечно, русский рабочий класс». Иностранное слово «авангард» оратору необходимо (ведь это политический термин), и восприятие его подготовлено русским «во главе». В той же речи он говорит: «Пролетариат — геге¬
мон». И тут же разъясняет: «Он руководит сотнями миллионов крестьян». Перед малоподготовленной аудиторией бойцов М. И. Калинин свободно употребляет такие сугубо книжные слова, как «деморализовать», «кардинальный». К объяснениям иностранных слов русскими, причем преимущественно простыми, разговорными, бытовыми М. И. Калинин прибегал и в других выступлениях. Слово «борьба» предшествует у него слову «конкуренция», «по интуиции» соседствует с «на ощупь», «интенсивно» с «производительно», «механически» с «по навыку». А вот характерный пример из лекции И. JI. Ефимова: «При разрядке накопительного конденсатора лампа поджигается и посылает в кристалл рубина мощный световой поток, поток фотонов — частичек света».
Чаще же используются более сложные способы, йер- нее, комбинации различных приемов.
Продолжением и развитием «перевода» оказывается в популярном изложении другой принцип — принцип конкретизации абстрактных понятий и положений. Конкретизация выступает в двух основных разновидностях — в виде иллюстрации, примера и как словесное моделирование. Такому принципу подчиняются и все элементы изложения. Покажем это, проанализировав следующий отрывок из выступления М. И. Калини¬
66


на перед шахтерами 18 октября 1932 г., в котором оратор развивает мысль о значении организации труда рабочих, о новых производственных отношениях при социализме: «...Даже первоначальная механизация требует совершенно новой организации работ в самой шахте, она ставит людей в новые отношения.
Приведу такой пример: вот в этой шахте у частного хозяина работало десять забойщиков. Из этих десяти забойщиков пять работали полностью без перерыва, а другие пять были ярые пьяницы, они четыре дня пьянствуют, а три дня работают по 12 и более часов в забое, чтобы наверстать. Мешало это производству или нет? Не мешало. Ну, хозяину было выгодно: ведь когда рабочий пьянствует, он закабаляет себя, затем стремится больше выработать. Тогда для производства это не имело большого значения, а сейчас даже при этой плохой механизации, если три человека выбыли из забоя, так и нарушается работа конвейера» *.
В этом отрывке все очень просто, никаких «эффектов», никаких риторических красот; между тем, «идея» выражена достаточно полно и определенно. Здесь очень хорошо видно действие фактора конкретизации. И дело не только в том, что тезис пояснен примером. Важен сам характер примера. Важно, во-первых, что взят «самый известный всем его слушателям» пример, то, что происходило или могло происходить «вот в этой шахте». Важна, во-вторых, конкретизация элементов примера. Спросим себя: имеет ли значение для пояснения мысли оратора то, что речь идет не вообще о рабочих, а о забойщиках; что работало десять забойщиков., а не девять, и не восемь; что без перерыва работали пятеро, а не четверо: что пять были ярые пьяницы; что пьянствовали они четыре дня, а не три и не два; что затем они работали по двенадцать, а не четырнадцать или десять часов и т. д.? Нет, для подтверждения главной идеи эти цифры не существенны. Их назначение— предельная конкретизация примера. Достаточно несколько изменить текст: «Некоторые работники могли известную часть времени отсутствовать, а затем наверстать», чтобы увидеть, как много теряет иллюстрация, становится менее впечатляющей. В подлинно популярном изложении конкретизация захватывает не только
1 М. И. Калинин. Беседы с народом, с. 213—214.
67


содержание (факты, явления, детали), но и форму —- язык.
В рассматриваемом отрывке легко увидеть разницу в языковых средствах, использованных при формулировке тезиса и в иллюстрации: с одной стороны, абстрактно-книжная лексика, общественно-политическая терминология — «первоначальная механизация», «организация работ», «новые отношения людей», с другой, лексика разговорная, конкретная по самой своей природе— «пьяницы», «хозяин», «наверстать», «мешать» (в другом месте М. И. Калинин скажет: «нерегуляр¬
ность... нарушает нормальные темпы работы», здесь же уместен простой, бытовой глагол — «мешать»).
Конкретизация позволяет представить предмет, явление выпукло, рельефно, создать иллюзию реального «вйдения», особой «словесной наглядности» изображаемого. В связи с этим В. П. Чихачев писал:
«В процессе речи у говорящего возникают определенные картины внутреннего зрения—«вйдения», которые он стремится словом передать слушателю... От того, насколько живо, детально, ярко и реально представит он себе предмет высказывания, будет зависеть не только то, как прозвучит его слово, но и то, как оно будет воспринято, т. е. весь круг образов и ассоциаций, которыми слушатель откликнется на речь лектора» *.
В. 	П. Чихачев приводит примеры ярких описаний, словесных картин, словесных портретов и т. п. Необходимо сказать также о другом — о словесном моделировании. Обратимся к одной из публичных лекций К. А. Тимирязева, блестящему образцу научной популяризации.
Вот лектор предвидит возможность создания такого искусственного аппарата для поглощения углекислоты и выделения кислорода, который «будет действовать несравненно успешнее», чем растение. Искусственный аппарат совершеннее создания природы? Лектор понимает, что слушатели могут сомневаться, что они могут посчитать это утверждение абстрактным оптимизмом ученого (наука всесильна, она все может), и убедительно развертывает обоснование. Но для этого надо показать механизм действия растения, рассказать о его
1 В. П. Ч и х а ч е в. Словесная наглядность. — Веб.: «Искусство лектора». Вып. 2. М., «Знание», 1975, с. 78—79.
68


«устройстве», причем сделать это необходимо предельно ябно, просто, доходчиво. И вот как этого достигает К. А. Тимирязев.
«Жизнь растения протекает, так сказать, между Сциллой и Харибдой голода и жажды. Чтобы питаться, т. е. разлагать углекислоту воздуха энергией солнечного луча, оно должно предоставлять большую поверхность для поглощения углекислоты и света. Но это в то же время большая поверхность нагревания и, следовательно, испарения воды, а между тем, если растение в таких условиях не может получить через свой корень достаточное количество воды, ему грозит опасность от потери воды, от завядания. И вот для устранения этой опасности оно покрывает поверхность своих органов чем-то вроде клеенки или каучуковой материи, непроницаемой ни для воды, ни для газов, и оставляет для сообщения с воздухом открытой (и то не постоянно) ничтожную часть этой поверхности, в виде пор, так называемых устьиц, которые при сколько-нибудь сильном нагревании закрываются.
Человек в своих искусственных приборах не будет стеснен этим условием и будет поглощать углекислоту из воздуха возможно большей поверхностью и таким образом будет легко извлекать углекислоту из атмосферы даже при более значительном содержании этого газа» *.
Лектор не просто показывает, что происходит в растении, но представляет это как диалектическое противоречие. Растение должно питаться, питание растения осуществляется благодаря солнцу, чтобы получить больше солнца, необходима большая поверхность, но, чем больше поверхность, чем больше «пищи» может получить растение, тем, казалось бы, лучше для жизни растения, тем, — говорит лектор, — хуже, вводится ограничение («жажда»). И чем скорее растение утолит голод, тем вероятнее его гибель от жажды. Равновесие достигается благодаря такому-то устройству («устьица»). Зто ограничение снимается в искусственном аппарате. Развертывание противоречия, образно намеченного в самом начале, — «голод» и «жажда», и составляет основу набрасываемой лектором схемы. Эта схематизация, моделирование должны неизменно опираться
1 К. А. Тимирязев. Избр. соч., , т. II. М., 1948, с. 313.
69


на факты, понятия, хорошо известные аудитории. Вот почему всегда словесное моделирование связано с лексико-семантическим переводом.
И в данном случае обращает на себя внимание отсутствие специальной, терминологической лексики (даже там, где ее можно было ожидать) и «естественность» синтаксического построения. Но дело не только в отсутствии лексико-синтаксической усложненности. Это, так сказать, отрицательный признак. В отрывке есть и положительные признаки, создающие впечатление чрезвычайной простоты, доходчивости, наглядности.
Ученому важно показать физиологический механизм растения. Он должен дать слушателям объяснение того факта, что растение поглощает углекислоту, что она необходима растению. И он находит слово, выражающее эту физиологическую необходимость и привычное для слушателей—«питаться». И сразу же поясняет, что значит «питаться» в данном случае: «т. е. разлагать углекислоту...» Тот же прием лексико-семантического перевода используется и в дальнейшем: растение может погибнуть «от потери воды» — как это представить наглядно? — «от завядания». Или: «...в
виде пор, так называемых устьиц». Иногда такой перевод осуществляется не до конца, если суть дела понятна и без соответствующего термина (Ср. поверхность покрыта «чем-то вроде клеенки»). Словесное моделирование в рассмотренном примере из лекции Тимирязева представлено осложненно (не просто схема, как в словесном моделировании в лекции И. JI. Ефимова, а диалектическое противоречие).
Это осложнение вызвано действием третьего принципа популярного изложения. Его можно назвать принципом занимательности (термин хотя и не вполне удачен из-за широты значения, но зато общепонятен). Лектор, популярно объясняя предмет, стремится также вызвать интерес слушателей, стремится показать особую значительность, необычность, исключительность явления. Он использует любопытные аналогии, контрасты, неожиданные повороты в развитии мысли и другие приемы, создающие напряженность изложения. Укажем важнейшие факторы, которые этому способствуют.
Прежде всего, проблемность изложения, умение
.70


представить тему как проблему, как важную теоретическую и практическую задачу, требующую разрешения. Проблемность охватывает все элементы лекции — от ее названия до заключительных слов.
Возможна, конечно, и постановка «частных» проблем. Лектор очерчивает контуры проблемы, показывает те факты, из которых возникла проблема, говорит о различных попытках решения вопроса, о неудачах ученых, инженеров, об их успехах и затем о том, как был найден выход. Вот пример из лекции инженера И. Л. Ефимова: «Под лазерным лучом, несущим высококонцентрированную тепловую энергию, металл мгновенно вскипает. Луч за доли секунды прожигает пластинку насквозь, но прежде, чем он успеет погаснуть, портит свою же работу, оставляет на стенках отверстий наплывы, неровности, складки.
А производственникам требуются миллионы крохотных отверстий для изготовления всевозможных фильтров, форсунок, жиклеров карбюраторов, фильер для протягивания проволоки и искусственного волокна. Отверстия эти с величайшими муками приходится сверлить в особо прочных и трудно обрабатываемых материалах. Лазеру же любой материал нипочем, но качество поверхности, как мы уже видели, оставляет желать лучшего. Поперечные складки внутри фильеры неприемлемы для текстильщиков. Наплывы и неровности резко повышают гидравлическое сопротивление жиклеров и форсунок. Без технологической доводки нечего было и думать о применении лазерной прошивки». Так очерчена вставшая перед исследователями проблема, очерчена достаточно ярко, на конкретных примерах. Затем идет рассказ о попытках преодоления трудностей:
«Исследователи пробовали тщательно фокусировать луч, стремились гасить его побыстрее, но ничего не выходило. Отверстия получались плохими. Перед инженерами лежало много путей. Можно было попробовать поточнее управлять временем свечения, попытаться более рационально распределить энергию по площади светового потока.
В конце концов было предложено предельно простое решение. Оказалось, что струя воздуха, обдувающая пластинку с «задней» стороны, позволяет прожигать световым лучом идеально гладкие отверстия, без заусе»
71


ниц. Воздух «снимает» капли расплавленного металла».
Напряженность изложения здесь создается рядом противопоставлений: «луч прожигает — и портит»,
«сверлить трудно — лазеру же любой материал нипочем», «лазеру любой материал нипочем — а качество отверстий плохое». Затем лектор показывает те сложности, которые приходилось преодолевать ученым, «но ничего не выходило». Они предпринимают различные попытки, одну за другой, одну сложней другой, а (новое противопоставление) предложено в конце концов «предельно простое решение». Но и такое напряженно-драматическое изложение могло бы многое потерять, если бы язык не был максимально приближен к естественному, живому рассказу. Лектор, конечно, не избегает терминов, книжных слов — фокусировать, гидравлическое сопротивление, световой поток, но эти термины, так сказать, общедоступны, известны любому человеку со средним образованием. А главное — основу изложения образуют слова нашей повседневной речи: вскипать, прожигать, портить, гаснуть, крохотный, нипочем, побыстрее, поточнее, в конце концов и др., кто может сказать, глядя только на эти слова, что взяты они из рассказа о последних достижениях науки и техники? Когда мы говорили о переводе абстрактных понятий, об опоре, которую ищет популяризатор в повседневной практике, опыте слушателей, то имели в виду не только «вещественный», но и языковый параллелизм. Казалось бы, пустяк вместо простой формы сравнительной степени «побыстрее», «поточнее» употребить иную — «более быстро», «более точно», а изложение сразу несколько теряет в живости и простоте, звучит более книжно. А ведь изменилась только грамматическая форма, то, на что никто как будто не обращает внимания, о чем никто не задумывается во время речи. Но опытный лектор интуитивно чувствует возможности разных языковых элементов и выбирает необходимое в том или ином случае. Неопытному лектору приходится идти со вниманием, сознательно в поисках форм выражения.
Сюда же необходимо отнести и очень важное для популяризатора умение показать «внутреннюю логику» предмета, раскрыть слушателям ход рассуждений ученого, сделавшего открытие, показать, как возникло то
72


или иное представление, как можно прийти к той или иной идее. Так, К. А. Тимирязев ярко показывает «логику размышлений» Пристли, его путь к великому открытию: «... горение, дыхание, гниение — все эти процессы уничтожают в воздухе ту открытую им составную часть атмосферы, которая необходима для поддержания всех этих процессов и которую мы теперь называем кислородом. Воздух, в котором потухла свеча, уже не может поддерживать горение другой свечи, точно так же воздух, в котором задохлась мышь, не может поддерживать жизнь другой мыши. Каким же образом могло случиться, что атмосферный воздух, который постоянно портится, в течение несметных вековые утратил своей способности поддерживать жизнь и горение? Пристли приходит к заключению, что на поверхности нашей планеты должен существовать какой- то регулятор, процесс, обратный дыханию и горению, процесс, улучшающий воздух, по мере того, как те две другие его портят. Что же играет роль этого регулятора в природе». Показателен, в частности, и такой отрывок из лекции А. В. Луначарского «Идеализм и материализм» : «Между тем первобытное мышление наткнулось на всем вам известные явления: преждевременная смерть, сновидения и т. д. — одним словом, попало в ту цепь умозаключений, которая привела его к выводу: тело само по себе есть нечто инертное, если оно покинуто духом, а повелевает дух; в то время, когда присутствует дух, тело может двигаться, Отсюда ясно: то, что поднимает (например, я хочу поднять руку и рука поднимается), невидимое дыхание, — это есть дух (нечто газообразное), что живет в этом теле... Когда человек «испустил дух», он сейчас же перестает быть одухотворенным существом, тело его становится жертвой разложения» Ч
Проблемность в популярном изложении нередко сочетается с историзмом. Наиболее обычное — рассказ лектора о том, как человечество мечтало, ждало (слагало легенды) изобретения, открытия и как оно, наконец, сделано. Так, в начале своей лекции И. Л. Ефимов говорил: «Нам известны многочисленные легенды о древнегреческом ученом Архимеде. Большая часть этих легенд имеет под собой реальную почву. Но одна, по¬
1 А. В. Луначарский об атеизме и религии, с. 84.
73


жалуй, самая красивая, — легенда об уничтожении римского флота сконцентрированным солнечным светом,— к сожалению, чистая фантастика»... Сюда же относится и рассказ о происхождении того или иного названия, термина, особенно если оно в каком-то отношении необычно. Так, И. JI. Ефимов объяснил оригинальное происхождение слова «лазер»: «Звучное имя «лазер» — это сочетание из начальных букв слов довольно пространного названия, которое переводится с английского так: «усиление света с помощью вынужденного излучения». Строго научное изложение всего этого не требует, более того, логика осуждает всякое обращение к этимологии, истории слова. Действительно, этимологическое значение может ввести в заблуждение, но для слушателей всегда интересно (и полезно) знать не только историю самого явления, но и историю его названия.
Нет ничего такого в научном изложении, чего не могло бы быть в научно-популярном, но изменяется зпособ, форма подачи материала. Например, цифры. Цифры на слух плохо воспринимаются, но ведь без них не обойтись. Значит, необходимо разработать методику их подачи. К. А. Тимирязев не боялся даже десятизначных цифр, он использовал несколько методических приемов. Например, прием вычисления: лектор дает не готовые результаты, а вовлекает аудиторию в расчеты (тем самым разгружается память и активизируется мышление слушателей):
«...в начале семидесятых годов за каждый год прибывало 4 ООО ООО ртов, а теперь по 6 ООО ООО.
Количество зерна, необходимое для прокормления этих 516 ООО ООО ртов, при обычном среднем рационе будет 2 324 ООО ООО бушелей (для пищи и посева).
По свидетельству лучших авторитетов, общий урожай 1897/1898 г. составил 1 921 ООО ООО бушелей. Потребность 516 ООО ООО едоков в хлебе и семенах равняется, как мы только что видели, 2 324 ООО ООО бушелей; таким образом, оказывается дефицит в 403 ООО ООО бушелей, который не ощущается только благодаря остатку в 300 ООО ООО бушелей от предшествовавших годов; но с будущего года положение дела будет таково: 103 ООО ООО бушелей дефицита и новых 6 ООО ООО ртов для прокормления».
Быть может, не все слушатели запомнили цифры,
74


но, во всяком случае, каждый отчетливо мог понять мысль ученого. Другой прием при подаче цифр — показ того, что скрыто за цифрой, или того, что соответствует цифре в действительности: прием иллюстрации цифровых данных. Например, лектор говорит о возможностях использования солнечной энергии, о том, что прирост народонаселения планеты здесь не страшен и т. п.: «...количество солнечной энергии, падающей на один квадратный метр, достаточно для покрытия потребностей пяти человек. Следовательно, если бы люди размножились до того, что почти стояли бы плечом к плечу, так что негде было бы ни сесть, ни лечь, и тогда даже солнечной энергии, улавливаемой над их головами, было бы достаточно для покрытия их потребностей, т. е. и тогда они могли бы жить, как говорится в поговорке, «в тесноте, да не в обиде» *.
Наглядное представление даже отвлеченных понятий, теоретических рассуждений, цифр, шутка, яркий образ — все это является основой занимательности изложения. Занимательности способствуют также неол'и- данные переходы и изменения в развитии темы, смена разных композиционно-стилистических типов речи. Вот характерный пример. Ученый сообщает, что сжигание угля (в промышленности) ведет к загрязнению атмосферы. Затем он как бы подсказывает слушателям, казалось бы, естественный, логический вывод: «Придется ограничить число машин за невозможностью снабжать их углем?» Все предшествующее изложение заставляло слушателей сделать именно такой вывод. Но ученый отбрасывает его: «Конечно, нет». Научное обоснование отодвигается и предваряется небольшим рассказом, «анекдотом»: «Конечно, нет. Гораздо ранее человек вспомнит, где первоисточник той энергии, которой он пользуется в угле. Известен анекдот про Стивенсона, изобретателя паровоза... и т. д.».
Большое искусство популяризатора состоит в том, чтобы пробудить интерес слушателей, заставить удивиться. К. А. Тимирязеву удавалось даже самые обычные вещи представить как чудо, обнажить их удивительный смысл, заставить слушателей взглянуть на них иными глазами, воспринять по-новому: «Давно замечено, что мы не обращаем внимания на самые заме¬
1 К. А. Т и м и р я з е в. Избр. соч., т. II, с. 314.
75


чательные факты только потому, что они слишком обыкновенны. Многим ли, действительно, приходила в голову мысль, что ломоть хорошего, испеченного пшеничного хлеба... составляет одно из величайших изобретений человеческого ума... В самом деле, из сотен тысяч растений, населяющих землю, нужно было найти то, которое представляет наилучшее сочетание неизвестных веществ (белков и углеводов)... подвергнуть эти органы измельчанию и обработке водой, превращая их в неудобоваримое тесто. Рядом с этим, уже окончательно не сознавая того, произвести культуру... дрожжевого грибка... Вызвать далее культуру этого грибка в тесте и тем заставить тяжелую, вязкую массу превратиться в легкую, пузырчатую, наконец, охватить ее жаром...» *.
Современная методика лекционной пропаганды нуждается в дальнейшей разработке способов и приемов занимательного изложения.
В заключение отметим, что во всех рассмотренных случаях язык играет большую роль. Функции языка в популярном изложении, как мы старались показать, значительны и многообразны прежде всего в конструктивном отношении (в конструировании приемов, фигур). Но, кроме того, язык оказывается и средством образно-эмоционального усиления (орнаментальная функция). «Не только группировка мыслей и общий тон изложения, но даже самый язык, выбор слов и оборотов имеют очень значительное влияние на успех или неуспех популярно-научного сочинения. Удачное выражение, меткий эпитет, картинное сравнение чрезвычайно много прибавляют к тому удовольствию, которое доставляется читателю самым содержанием книги или статьи» 2.
Хороший популяризатор просто не может обойтись без образов. Но образ не должен приобретать самодовлеющего значения. Он хорош только тогда, когда позволяет эмоционально усилить мысль лектора, когда удачно сочетается с другими элементами наглядного изложения. Вот примеры из лекции И. JI. Ефимова: «Отражаясь от этих зеркал, фотоны мчатся вдоль стержня, выбивая из встретившихся на пути атомов хрома
1 К. А. Т и м и р я з е в. Избр. соч., т. И, с. 286.
2 Д. И. Писарев. Поли. собр. соч., т. IV, с. 151.
76


все новые и новые порции света. Все новые и новые фотоны появляются на свет. И этот поток фотонов, словно загнанный зверь, мечется между торцевыми зеркалами и вызывает нарастание светового потока. Наконец, мощная световая лавина прорывается через полупрозрачный торец кристалла... Лазер испускает яркий красный луч света».
В такой структуре выразительны не только «образы», но и самые простые слова, например «прорывается». Образ очень хорошо помогает в конструировании того или иного характерного для популяризации приема. Показательно, в частности, образно-переносное употребление слова «сердце». Дважды употреблен этот образ и оба раза для усиления особого тактического хода, неожиданного поворота в изложении. Ср.: «Здесь на
схеме показана конструкция лазера. Сердцем, или, как принято говорить, активным элементом, прибора служит кристалл рубина. Почему именно рубина? (Вопросно-ответный ход, как средство активизации внимания; разрушение «линейности» изложения). В другом месте: «Вот сердце прибора — столбик рубина, выращенный искусственным путем. Я вижу ваше разочарование этим сообщением, но природный рубин из-за своей большой неоднородности и малых размеров не годится».
Здесь также своеобразный ответ, ответ на не заданный, но возможный (отчасти — прочитанный на лицах слушателей) вопрос.
Чрезвычайно выразительно, наконец, образно-эмоциональное усиление, связанное с «оживлением» стершегося образа.
Таким образом, три главных принципа — лексикосемантический перевод, конкретизация и занимательность трансформируют строго научное изложение, делают его популярным. Как можно увидеть по приведенным ранее примерам, эти три принципа сочетаются, переплетаются, активно взаимодействуют. Способы и приемы такой трансформации различны, многообразны.
Научная разработка проблем методики лекционной пропаганды в последнее время идет успешно, однако некоторые вопросы остаются пока не затронутыми. Так, у нас нет еще научного описания особенностей популяризации различных отраслей знаний, приемов популяризации. Наши наблюдения также носят еще
77


предварительный характер. Разработка этих вопросов необходима. Ведь нельзя убедить, не растолковав, не объяснив проблему, т. е. не изложив ее популярно. Вот почему важна самостоятельная работа лектора по изучению опыта, анализ практики выдающихся популяризаторов, пропагандистов марксизма. Общее направление и научных, и практических поисков можно определить, исходя из замечаний В. И. Ленина:
«Популярный писатель подводит читателя к глубокой мысли, к глубокому учению, исходя из самых простых и общеизвестных данных, указывая при помощи несложных рассуждений или удачно выбранных примеров главные выводы из этих данных, наталкивая думающего читателя на дальнейшие и дальнейшие вопросы. Популярный писатель не предполагает не думающего, не желающего или не умеющего думать читателя, — напротив, он предполагает в неразвитом читателе серьезное намерение работать головой и помогает ему делать эту серьезную и трудную работу, ведет его, помогая ему делать первые шаги и уча идти дальше самостоятельно» Ч
Конечно, и само овладение искусством популярного изложения — работа серьезная, трудная, но необходимая.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
За последние годы теория советского ораторского искусства сделала значительный шаг в своем развитии.
Однако многие важные вопросы нуждаются еще в детальном рассмотрении и интерпретации. К числу наименее разработанных относятся проблемы структуры речи. На наш взгляд, прежде всего необходимо выработать единый подход к искусству речи.
Важно определить тот содержательный и композиционно-стилистический центр, стержень, вокруг которого организуется вся речь. Тем самым определяется общая стратегия речи, роль и функции отдельных компонентов. Отбор, группировка этих компонентов обусловливаются целевой установкой. При этом мы учиты¬
1 В. И. JI е н и н. Полн. собр. соч., т. 5, с. 358.
78


вали соотношение выводов, положений классической риторики и современной теории красноречия, стремясь указать то ценное, значительное, что было достигнуто ораторской практикой и теорией прошлого. Предложенная методика анализа текста публичного выступления может помочь при описании, выделении конструктивных приемов, позволяющих оратору изложить свои мысли доходчиво и убедительно. Особенно это важно при популярном объяснении сложных тем.
Задача дать полный анализ структуры современного публичного выступления, дать морфологию ораторской речи сложна и потребует значительных усилий.
Разумеется, не на все вопросы, поставленные в данной работе, дан исчерпывающий ответ. Многое еще предстоит сделать, ведь жизнь быстро меняется и предъявляет постоянно новые требования.


СОДЕРЖАНИЕ
На пути к современной риторике 5
Логика изложения и структура речи ... 5
Из истории риторики 9
Общая стратегия речи . . . . .15
Композиция ораторской речи . . . .15
Целевая установка и построение речи. «Образ оратора» ........ 26
Учет особенностей аудитории и структура текста 37
Тактические средства оратора . . . .45
Стилистические характеристики текста . . .55
«Качества речи» ....... 55
Проблема популярности изложения . . .58
Заключение ....... 78
Виктор Васильевич Одинцов СТРУКТУРА ПУБЛИЧНОЙ РЕЧИ
Редактор Ф. Рубинчик Техн. редактор Т. Самсонова Корректор Л. X. Соколова
А03224. Индекс заказа 69705. Сдано в набор 30.IX. 1975 г. Подписано к печати 18.VI.1976 г. Формат бумаги 84><С 1081 /32. Бумага типографская № 3. Бум. л 1,25. Печ. л. 2,5. Уел. печ. л. 4,2. Уч.-изд. л. 4,19. Тираж 56 260 экз. Издательство «Знание». 101835. Москва. Центр, проезд Серова, д. 4. Заказ 9838. Цена 12 коп.
Типография издательства «Коммунист», Волжская, 28.


100001
МЕТОДИКА ЛЕКТОРСКОГО МАСТЕРСТВА И ОРАТОРСКОГО ИСКУССТВА
В. В. Одинцов
СТРУКТУРА
ПУБЛИЧНОЙ
РЕЧИ