Александр
КУПРИН
Полное
собрание сочинений
в Х томах
�CKPl!CEl1bE

К92
УДК882-821
ББК84(2Poc=Pyc)l
Обществе1Шый оргкомитет по изданию По;шого собрания сочинений
А. И. Куприна в десяти томах:
В. К. Бочкарев (председатель), А. А. Авдеев, Д. Н. Ананьев,
В. Л. Богданов, В. Н. Ганичев, П. Н. Гусев, Д. А. Жуков,
М. В. Коростылева, С. И. Куприна, В. С. Липатов, А. С. Макаров,
В. К. Мамонтов, В. В. Михальский, Н. И. Никулаенкова,
М. Н. Осипова, Н. В. Летев, Ю. М. Поляков,
Н. Е. Рак, В. Г. Распутин, Г. Н. Селезнев, Н. Д. Симаков, В. П. Симонов,
А. С. Соколов, Е. А. Столярова,
В. Н. Сунгоркин, В. А. Фронин, Г. З. Юшкявичюс.
Издание осуществляется при содействии администрации
Пензенской области (губернатор В. К. Бочкарев).
С благословения архиепископа Пензенского и Кузнецкого
владыки Филарета.
КУПРИНА.И.
К 92 Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 3. Повесть. Рассказы.
- М.: Воскресенье, 2007. - 656 стр. с ил
л
.
В третьем томе Полного собрания сочинений популярного русского классика А. И.
Куприна публикуется его широко известная повесть «Суламифы>, которую большинство
читателей вслед эа маститым критиком своего времени В. В. Воровским воспрИНl
lЛИ
как «ГИМН
женской красоте и молодоети», а также рассказы конца XIX- начала ХХ веков.
ISBN 978-5-88528-522-3 (Том 3)
ISBN 5-88528-502-0
© «Воскресенье». Составление, верстка, 2007
© М. В. Георгиев. Оформление, макет, 2007

Повесть
и
Рассказы , ,

СУЛ АМИФЬ
1
Положи мя, яко печать, на
сердце твоем , яко печать , на
м ышце твоей: зане крепка, я ко
смерть, любовь , жестока, яко
смерть, ревность: стрелы ее -
стрелы огненные.
Песнь Песней
Царь Соломон не достиг еще среднего возраста - сорока пяти
лет, - а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и
пышности его двора распространилась далеко за пределами Пале­
стины. В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древ­
ней Тавризы до Йемена и от Исмара до Персеполя, на побережье
Черного моря и на островах Средиземного - с удивлением произ­
носили его имя, потому что не бьшо подобного ему между царями
во все дни его.
В 480 году по исшествии Израиля, в четвертый год своего цар­
ствования, в месяце Зифе, предпринял царь сооружение великого
храма Господня на горе Мориа и постройку дворца в Иерусалиме.
Восемьдесят тысяч каменотесов и семьдесят тысяч носильщиков
беспрерывно работали в горах и в предместьях города, а десять
тысяч дровосеков из числа тридцати восьми тысяч отправлялись
посменно на Ливан, где проводили целый месяц в столь тяжкой
работе, что после нее отдыхали два месяца. Тысячи людей вязали
срубленные деревья в плоты, и сотни моряков сплавляли их морем
в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные в токарной и столяр­
ной работе. Только лишь при возведении пирамид Хефрена, Хуфу
и Микерина в Гизехе употреблено бьшо такое несметное количе­
ство рабочих.
7

А. И. Куприн
Три тысячи шестьсот приставников надзирали за работами, а
над приставниками начальствовал Азария, сын Нафанов , человек
жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он ни­
когда не спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болез­
ни. Все же планы дворца и храма, рисунки колонн, давира и медно­
го моря, чертежи окон, украшения стен и тронов созданы бьши зод­
чим Хирамом-Авием из Сидона, сыном медника из рода Нафали­
мова.
Через семь лет, в месяце Буле, бьш завершен храм Господень и
через тринадцать лет - царский дворец. За кедровые бревна с Ли­
вана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, сит­
тим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные доро­
гие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голу­
бые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи
кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные кам­
ни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампа­
ды, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвоз­
ди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и
блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в
камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов -
подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего,
двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел
этот подарок ничтожным, - с такой неслыханной роскошью 'бьши
выстроены храм Господень и дворец Соломонов и малый дворец в
Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фа­
раона Суссакима. Красное же дерево, которое позднее пошло на
перила и лестницы галерей, на музыкальные инструменты и на пе­
реплеты для священных книг, бьшо принесено в дар Соломону ца­
рицей Савской, мудрой и прекрасной Балкис, вместе с таким коли­
чеством ароматных курений, блаrовонных масел и драгоценных
духов, какого до сих пор еще не видали в Израиле.
С каждым годом росли богатства царя . Три раза в год возвра­
щались в гавани его корабли: «Фарсис», ходивший по Средизем­
ному морю, и «Хирам», ходивший по Черному морю. Они приво­
зили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; бо­
гато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а
также зверщ:1ые шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных ко­
ней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят
таланто в в год, красное, черное и сандаловое дерево из страны
Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными ри-
8

Лиза Гейнрих-Ротони
во время русско-японской войны 1905 г.

Повесть
сунками - дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художе­
ственную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узор­
чатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона
-
цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие
благовония - нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мус­
кус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми еги­
петские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.
Серебро же во дни Соломоновы стало ценою, как простой ка­
мень, и красное дерево не дороже простых сикимор, растущих на
низинах.
Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоемы
и прохладные фонтаны устроил царь, повелев провести воду из гор­
ных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг
дворца насадил сады и рощи и развел виноградник в Ваал-Гамоне.
Бьто у Соломона сорок тысяч стойл для мулов и коней колес­
ничных и двенадцать тысяч для конницы; ежедневно привозили для
лошадей ячмень и солому из провинций. Десять волов откормлен­
ных и двадцать волов с пастбища, тридцать коров пшеничной муки
и шестьдесят прочей, сто батов вина разного, триста овец, не счи­
тая птицы откормленной, оленей, серн и сайгаков , - все это через
руки двенадцати приставников шло ежедневно к столу Соломона,
а также к столу его двора, свиты и гвардии. Шестьдесят воинов, из
числа пятисот самых сильных и храбрых во всем войске, держали
посменно караул во внутренних покоях дворца. Пятьсот щитов ,
п окрытых золотыми пластинками, по велел Соломон сделать для
своих телохранителей.
11
Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не воз­
бранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жен было у царя
и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их оча­
ровы вал своей любовью Соломон, потому что Бог дал ему такую
неиссякаемую силу страсти, какой не бьmо у людей обыкновенных.
Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их
яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно
расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых,
высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми воло­
сами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые
обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, со-
9

А. И. Куприн
единенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких амморея­
нок, сложенных без упрека, - их верность и покорность в любви
вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои
глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образо­
ванных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо
петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под
аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в люб­
ви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у кото­
рых все тело под одеждой бьшо гладко, как мрамор, потому что
они особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, кра­
сивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шаль­
вары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскош­
ные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспеч­
ных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с те­
лом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубогла­
зых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, кото­
рых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непо­
нятен для всех живущих в Палестине. Кроме того, любил царь мно­
гих дочерей Иудеи и Израиля.
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской,
превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богат­
ством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунами­
тянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой
красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата
Адонию смерти от руки Ванеи, сына Иодаева.
И с бедной девушкой из виноградника, по имени Суламифь,
которую одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем.
Носильный одр сделал себе Соломон из лучшего кедрового де­
рева, с серебряными столпами, с золотыми локотниками в виде лежа­
щих львов, с шатром из пурпуровой тирской ткани. Внутри же весь
шатер бьш украшен золотым шитьем и драгоценными камнями -
любовными дарами жен и дев иерусалимских. И когда стройные чер­
ные рабы проносили Соломона в дни великих празднеств среди наро­
да, поистине бьш прекрасен царь, как лилия Саронской долины!
Бледно бьшо его лицо, губы - точно яркая алая лента; волнис­
тые волосы черны иссиня, и в них - украшение мудрости - блес­
тела седина, подобно серебряным нитям горных ручьев, падающих
с высоты темных скал Аэрмона; седина сверкала и в его черной
бороде, завитой, по обычаю царей ассирийских, правильными мел­
кими рядами.
10

Е. М. Куприн.а. 1909 г.

Повесть
Глаза же у царя бьmи темны, как самый темный агат, как небо в
безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх
и вниз, походили на черные лучи вокруг черных звезд. И не было
человека во вселенной, который мог бы выдержать взгляд Соло­
мона, не потупив своих глаз. И молнии гнева в очах царя поверга­
ли людей на землю.
Но бывали минуты сердечного веселия, когда царь опьянялся
любовью, или вином, или сладостью власти или радовался он муд­
рому и красивому слову, сказанному кстати. Тогда тихо опуска­
лись до половины его длинные ресницы, бросая синие тени на свет­
лое лицо, и в глазах царя загорались, точно искры в черных бриль­
янтах, теплые огни ласкового, нежного смеха; и те, кто видели эту
улыбку, готовы были за нее отдать тело и душу - так она была
неописуемо прекрасна. Одно имя царя Соломона, произнесенное
вслух, волновало сердце женщин, как аромат пролитого мирра,
напоминающий о ночах любви.
Руки царя были нежны, белы, теплы и красивы, как у женщи­
ны, но в них заключался такой избыток жизненной силы, что, на­
лагая ладони на темя больных, царь исцелял головные боли, судо­
роги, черную меланхолию и беснование. На указательном пальце
левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса,
извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен
лет бьmо этому кольцу, и на оборотной стороне его камня выреза­
на была надпись на языке древнего, исчезнувшего народа: «Все
проходит».
И так велика была власть души Соломона, что повиновались
ей даже животные: львы и тигры ползали у ног царя, и терлись мор­
дами о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками,
когда он входил в их помещения. И он, находивший веселие серд­
ца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате еги­
петских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тка­
ней, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина,
играющего в чеканном нинуанском потире, - он любил также
гладить суровые гривы львов, бархатные спины черных пантер и
нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев
диких зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощу­
щать горячий запах их хищного дыхания.
Так живописал царя Соломона Иосафат, сын Ахилуда, исто­
рик его дней.
11

А. И. Куприн
111
«За то, что ты не просил себе долгой жизни, не просил себе бо­
гатства, не просил себе душ врагов, но просил мудрости, то вот я
делаю по слову твоему. Вот я даю тебе сердце мудрое и разумное,
так что подобного тебе не бьmо прежде тебя, и после тебя не вос­
станет подобный тебе».
Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составле­
ние мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину вре­
мен, проник в тайну вечного волнообразного и кругового возвра­
щения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы
и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд
и за годовыми кругами. Знал он также естество всех животных и
угадывал чувства зверей, понимал происхождение и направление
ветров, различные свойства растений и силу целебных трав.
Помыслы в сердце человеческом - глубокая вода, но и их умел
вычерпывать мудрый царь. В словах и голосе, в глазах, в движени­
ях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как
буквы в открытой книге. И потому со всех концов Палестины при­
ходило к нему великое множество людей, прося суда, совета, помо­
щи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных пред­
знаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости отве­
тов Соломоновых.
Три тысячи притчей сочинил Соломон и тысячу и пять песней.
Диктовал он их двум искусным и быстрым писцам, Елихоферу и
Ахии, сыновьям Сивы, и потом сличал написанное обоими. Всегда
облекал он свои мысли изящными выражениями, потому что золо­
тому яблоку в чаше из прозрачного сардоникса подобно слово, ска­
занное умело, и потому также, что слова мудрых остры, как иглы,
крепки, как вбитые гвозди, и составители их все от единого пасты­
ря. «Слово - искра в движении сердца», - так говорил царь. И
бьша мудрость Соломона выше мудрости всех сынов Востока и всей
мудрости египтян. Бьm он мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана,
и Хилколы, и Додры, сыновей Махола. Но уже начинал он тяго­
титься красотою обыкновенной человеческой мудрости, и не име­
ла она в глазах его прежней цены. Беспокойным и пытливым умом
жаждал он той высшей мудрости, которую Господь имел на своем
пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде бытия
земли, той мудрости, которая бьmа при нем великой художницей,
когда он проводил круговую черту по лицу бездны. И не находил
ее Соломон.
12

Повесть
Изучил царь учения магов халдейских и ниневийских, науку
астрологов из Абидоса, Саиса и Мемфиса, тайны волхвов, миста­
гогов, и эпоптов ассирийских, и прорицателей из Бактры и Персе­
поля и убедился, что знания их были знаниями человеческими.
Также искал он мудрости в тайнодействиях древних языческих
верований и потому посещал капища и приносил жертвы: могуще­
ственному Ваалу-Либанону, которого чтили под именем Мелькар­
та, бога созидания и разрушения, покровителя мореплавания, в Тире
и Сидоне, называли Аммоном в оазисе Сивах, где идол его кивал
головою, указывая пути праздничным шествиям, Бэлом у халдеев,
Молохом у хананеев; поклонялся также жене его - грозной и сла­
дострастной Астарте, имевшей в других храмах имена Иштар, Иса­
ар, Ваальтис, Ашера, Истар-Белит и Атаргатис. Изливал он елей и
возжигал курение Изиде и Озирису египетским, брату и сестре, со­
единившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там
бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с
собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну,
и Дагону филистимскому, и Авденаго ассирийскому, и Утсабу, идо­
лу ниневийскому, и мрачной Киббеле, и Бэл-Меродоху, покрови­
телю Вавилона - богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору - богу
вечного огня, и таинственной Омороге - праматери богов, кото­
рую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из голо­
вы - людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь кото­
рой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали про­
хожим свое тело, как священную жертву, на пороге храмов.
Но ничего не находил царь в обрядах языческих, кроме пьянства,
ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных: сграс­
тей, и в догматах их видел суесловие и обман. Но никому из поддан­
ных: не воспрещал он приношение жертв любимому богу и даже сам
посгроил на Масличной горе капище Хамосу, мерзости моавитской,
по просьбе прекрасной, задумчивой Эллаан - моавитянки, бывшей
тогда возлюбленной женою царя. Одного лишь не терпел Соломон и
преследовал смертью - жертвоприношение детей.
И увидел он в своих исканиях:, что участь сынов человеческих: и
участь животных: одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно
дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. И
понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает
познание - умножает скорбь. Узнал он также, что и при смехе иног­
да болит сердце и концом радости бывает печаль. И однажды ут­
ром впервые продиктовал он Ели х:оферу и Ахни:
13

А. И. Куприн
-
Все суета сует и томление духа, - так говорит Екклезиаст.
Но тогда не знал еще царь, что скоро пошлет ему Бог такую
нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, кото­
рая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже
самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не бо­
ится смерти.
IV
Виноградник бьm у царя в Ваал-Гамоне, на южном склоне Ватн­
эль-Хава, к западу от капища Молоха; туда любил царь уединять­
ся в часы великих размышлений. Гранатовые деревья, оливы и ди­
кие яблони, вперемежку с кедрами и кипарисами, окаймляли его с
трех сторон по горе, с четвертой же бьm он огражден от дороги
высокой каменной стеной. И другие виноградники, лежавшие вок­
руг, также принадлежали Соломону; он отдавал их внаем сторо­
жам за тысячу сребреников каждый.
Только с рассветом окончился во дворце роскошный пир, ко­
торый давал царь Израильский в честь послов царя Ассирийского,
славного Тиглат-Пилеазара. Несмотря на утомление, Соломон не
мог заснуть этим утром. Ни вино, ни сикера не отуманили крепких
ассирийских голов и не развязали их хитрых языков. Но проница­
тельный ум мудрого царя уже опередил их планы и уже вязал, в
свою очередь, тонкую политическую сеть, которою он оплетет этих
важных людей с надменными глазами и с льстивой речью. Соло­
мон сумеет сохранить необходимую приязнь с повелителем Асси­
рии и в то же время, ради вечной дружбы с Хирамом Тирским, спа­
сет от разграбления его царство, которое своими неисчислимыми
богатствами, скрытыми в подвалах под узкими улицами с тесными
домами, давно уже привлекает жадные взоры восточных владык.
И вот на заре приказал Соломон отнести себя на гору Ватн-эль­
Хав, оставил носилки далеко на дороге и теперь один сидит на про­
стой деревянной скамье, на верху виноградника, под сенью деревь­
ев, еще затаивших в своих ветвях росистую прохладу ночи. Простой
белый плащ надет на царе, скрепленный на правом плече и на левом
боку двумя египетскими аграфами из зеленого золота, в форме свер­
нувшихся крокодилов - символ бога Себаха. Руки царя лежат не­
подвижно на коленях, а глаза, затененные глубокой мыслью, не ми­
гая, устремлены на восток, в сторону Мертвого моря - туда, где из­
за круглой вершины Аназе восходит в пламени зари солнце.
14

Повесть
Утренний ветер дует с востока и разносит аромат цветущего
винограда - тонкий аромат резеды и вареного вина. Темные ки­
парисы важно раскачивают тонкими верхушками и льют свое смо­
листое дыхание. Торопливо переговариваются серебряно-зеленые
листы олив.
Но вот Соломон встает и прислушивается. Милый женский го­
лос, ясный и чистый, как это росистое утро, поет где-то невдалеке,
за деревьями. Простой и нежный мотив льется, льется себе, как звон­
кий ручей в горах, повторяя все те же пять-шесть нот. И его неза­
тейливая изящная прелесть вызывает тихую улыбку умиления в
глазах царя.
Все ближе слышится голос. Вот он уже здесь, рядом, за раски­
дистыми кедрами, за темной зеленью можжевельника. Тогда царь
осторожно раздвигает руками ветви, тихо пробирается между ко­
лючими кустами и выходит на открытое место.
Перед ним, за низкой стеной, грубо сложенной из больших жел­
тых камней, расстилается вверх виноградник. Девушка в легком го­
лубом платье ходит между рядами лоз, нагибается над чем-то внизу
и опять вьmрямляется и поет. Рыжие волосы ее горят на солнце.
День дохнул прохладою,
Убегают ночные тени.
Возвращайся скорее, мой милый,
Будь легок, как серна,
Как молодой олень среди горных ущелий".
Так поет она, подвязывая виноградные лозы, и медленно спус­
кается вниз, ближе и ближе к каменной стене, за которой стоит царь.
Она одна - никто не видит и не слышит ее; запах цветущего виног­
рада, радостная свежесть утра и горячая кровь в сердце опьяняют
ее, и вот слова наивной песенки мгновенно рождаются у нее на ус­
тах и уносятся ветром, забытые навсегда:
Ловите нам лис и лисенят,
Они портят наши виноградники,
А виноградники наши в цвете.
Так она доходит до самой стены и, не замечая царя, поворачи­
вает назад и идет, легко взбираясь в гору, вдоль соседнего ряда лоз.
Теперь песня звучит глуше:
15

А. И. Куприн
Беги, возлюбленный мой,
Будь подобен серне
Или молодому оленю
На горах бальзамических.
Но вдруг она замолкает и так пригибается к земле, что ее не
видно за виноградником.
Тогда Соломон произносит голосом, ласкающим ухо:
-
Девушка, покажи мне лицо твое, дай еще услышать твой
голос.
Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Силь­
ный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней легкое платье и
вдруг плотно облепляет его вокруг ее тела и между ног. И царь на
мгновенье, пока она не становится спиною к ветру, видит всю ее
под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете
тринадцати лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и воз­
вышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и
круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая
разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпук­
лым бедрам.
- Потому что голос твой сладок и лицо твое приятно! - гово­
рит Соломон.
Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и с восхище­
нием. Невыразимо прекрасно ее смуглое и яркое лицо. Тяжелые,
густые темно-рыжие волосы, в которые она воткнула два цветка
алого мака, упругими бесчисленными кудрями покрывают ее пле­
чи, и разбегаются по спине, и пламенеют, пронз�нные лучами сол­
нца, как золотой пурпур. Самодельное ожерелье из каких-то крас­
ных сухих ягод трогательно и невинно обвивает в два раза ее тем­
ную, высокую, тонкую шею.
- Я не заметила тебя! - говорит она нежно, и голос ее звучит,
как пение флейты. - Откуда ты пришел?
- Ты так хорошо пела, девушка!
Она стыдливо опускает глаза и сама краснеет, но под ее длин­
ными ресницами и в углах губ дрожит тайная улыбка.
-
Ты пела о своем милом. Он легок, как серна, как молодой
горный олень. Ведь он очень красив, твой милый, девушка, не прав­
да ли?
Она смеется так звонко и музыкально, точно серебряный град
падает на золотое блюдо.
16

Повесть
-
У меня нет милого. Это только песня. У меня еще не бьmо
милого...
Они молчат с минуту и глубоко, без улыбки смотрят друг на
друга... Птицы громко перекликаются среди деревьев. Грудь девуш­
ки часто колеблется под ветхим полотном.
- Я не верю тебе, красавица. Ты так прекрасна...
-
Ты смеешься надо мною. Посмотри, какая я черная...
Она поднимает кверху маленькие темные руки, и широкие ру­
кава легко скользят вниз, к плечам, обнажая ее локти, у которых
такой тонкий и круглый девический рисунок.
И она говорит жалобно:
-
Братья мои рассердились на меня и поставили меня стеречь
виноградник, и вот - погляди, как опалило меня солнце!
-
О нет, солнце сд�ало тебя еще красивее, прекраснейшая из
женщин! Вот ты засмеялась, и зубы твои - как белые двойни-ягня­
та, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щеки
твои - точно половинки граната под кудрями твоими. Губы твои
алы - наслаждение смотреть на них. А волосы твои... Знаешь, на
что похожи твои волосы? Видала ли ты, как с Галаада вечером спус­
кается овечье стадо? Оно покрывает всю гору, с вершины до под­
ножья, и от света зари и от пыли кажется таким же красным и та­
ким же волнистым, как твои кудри. Глаза твои глубоки, как два
озера Есевонских у ворот Батраббима. О, как ты красива! Шея твоя
пряма и стройна, как башня Давидова! ..
-
Как башня Давидова! - повторяет она в упоении.
-
Да, да, прекраснейшая из женщин. Тысяча щитов висит на
башне Давида, и все это щиты побежденных военачальников. Вот
и мой щит вешаю я на твою башню...
-
О, говори, говори еще...
- А когда ты обернулась назад, на мой зов, и подул ветер, то я
увидел под одеждой оба сосца твои и подумал: вот две маленькие
серны, которые пасутся между лилиями. Стан твой бьm похож на
пальму и груди твои на грозди виноградные.
Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо ладонями, а грудь
локтями, и так краснеет, что даже уши и шея становятся у нее пур­
пуровыми.
-
И бедра твои я увидел. Они стройны, как драгоценная ваза
-
изделие искусного художника. Отними же твои руки, девушка.
Покажи мне лицо твое.
17

А. И. Куприн
Она покорно опускает руки вниз. Густое золотое сияние льется
из глаз Соломона, и очаровывает ее, и кружит ей голову, и слад­
кой, теплой дрожью струится по коже ее тела.
-
Скажи мне, кто ты? - говорит она медленно, с недоумени­
ем. - Я никогда не видела подобного тебе.
- Я пастух, моя красавица. Я пасу чудесные стада белых ягнят
на горах, где зеленая трава пестреет нарциссами. Не придешь ли
ты ко мне, на мое пастбище?
Но она тихо качает головою:
-
Неужели ты думаешь, что я поверю этому? Лицо твое не ог­
рубело от ветра и не обожжено солнцем, и руки твои белы. На тебе
дорогой хитон, и одна застежка на нем стоит годовой платы, кото­
рую братья мои вносят за наш виноградник Адонираму, царскому
сборщику. Ты пришел оттуда, из-за стены... Ты, верно, один из
людей, близких к царю? Мне кажется, что я видела тебя однажды в
день великого празднества, мне даже помнится - я бежала за тво­
ей колесницей.
-
Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда,
зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из
царской свиты, я главный повар царя. И ты видела меня, когда я
ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем
ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот
здесь на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне
твое имя?
-
Суламифь, - говорит она.
-
За что же, Суламифь, рассердились на тебя твои братья?
-
Мне стыдно говорить об этом. Они выручили деньги от
продажи вина и послали меня в город купить хлеба и козьего
сыра. А я...
-
А ты потеряла деньги?
-
Нет, хуже. ..
Она низко склоняет голову и шепчет:
- Кроме хлеба и сыра, я купила еще немножко, совсем немнож-
ко, розового масла у египтян в старом городе.
-
И ты скрьmа это от братьев?
- Да...
И она произносит еле слышно:
-
Розовое масло так хорошо пахнет!
Царь ласково гладит ее маленькую жесткую руку.
- Тебе, верно, скучно одной в винограднике?
18

Повесть
-
Нет. Я работаю, пою". В полдень мне приносят поесть, а
вечером меня сменяет один из братьев. Иногда я рою корни манд­
рагоры, похожие на маленьких человечков". У нас их покупают
халдейские купцы. Говорят, они делают из них сонный напиток".
Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?
-
Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь. Скажи, у
тебя есть отец или мать?
- Одна мать. Отец умер два года тому назад. Братья - все стар-
ше меня - они от первого брака, а от второго только я и сестра.
-
Твоя сестра так же красива, как и ты?
-
Она еще мала. Ей только девять лет.
Царь смеется, тихо обнимает Суламифь, привлекает ее к себе и
говорит ей на ухо:
-
Девять лет". Значит, у нее еще нет такой груди, как у тебя?
Такой гордой, такой горячей груди!
Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза ее светятся и мерк­
нут, они туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке
бурное биение ее сердца.
- Теплота твоей одежды благоухает лучше, чем мирра, лучше,
чем нард, - говорит он, жарко касаясь губами ее уха. - И когда
ты дышишь, я слышу запах от ноздрей твоих, как от яблоков. Сес­
тра моя, возлюбленная моя, ты пленила сердце мое одним взгля­
дом твоих очей, одним ожерельем на твоей шее.
- О, не гляди на меня! - просит Суламифь. - Глаза твои вол­
нуют меня.
Но она сама изгибает назад спину и кладет голову на грудь
Соломона. Губы ее рдеют над блестящими зубами, веки дрожат от
мучительного желания. Соломон приникает жадно устами к ее зо­
вущему рту. Он чувствует пламень ее губ, и скользкость ее зубов, и
сладкую влажность ее языка и весь горит таким нестерпимым же­
ланием, какого он еще никогда не знал в жизни.
Так проходит минута и две.
- Что ты делаешь со мною! - слабо говорит Суламифь, закры­
вая глаза. - Что ты делаешь со мной!
Но Соломон страстно шепчет около самого ее рта:
- Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под
языком твоим". О, иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно и про­
хладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами.
-
Нет, нет, оставь меня. Я не хочу, не могу.
-
Суламифь". ты хочешь, ты хочешь". Сестра моя, возлюб-
ленная моя, иди ко мне!
19

А. И. Куприн
Чьи-то шаги раздаются внизу по дороге, у стены царского ви­
ноградника, но Соломон удерживает за руку испуганную девушку.
-
Скажи мне скорее, где ты живешь? Сегодня ночью я приду к
тебе, - говорит он быстро.
- Нет, нет, нет ... Я не скажу тебе это. Пусти меня. Я не скажу
тебе.
-Яне пущу тебя, Суламифь, пока ты не скажешь". Я хочу тебя!
- Хорошо, я скажу ... Но сначала обещай мне не приходить этой
ночью... Также не приходи и в следующую ночь... и в следующую
за той... Царь мой! Заклинаю тебя сернами и полевыми ланями, не
тревожь свою возлюбленную, пока она не захочет!
- Да, я обещаю тебе это... Где же твой дом, Суламифь?
-
Если по пути в город ты перейдешь через Кедрон по мосту
выше Силоама, ты увидишь наш дом около источника. Там нет
других домов.
-
А где же там твое окно, Суламифь?
-
Зачем тебе это знать, милый? О, не гляди же на меня так.
Взгляд твой околдовывает меня... Не целуй меня... Не целуй меня...
Милый! Целуй меня еще...
-
Где же твое окно, единственная моя?
-
Окно на южной стороне. Ах, я не должна тебе этого гово-
рить... Маленькое, высокое окно с решеткой.
-
И решетка отворяется изнутри?
-
Нет, это глухое окно. Но за углом есть дверь. Она прямо ве-
дет в комнату, где я сплю с сестрою. Но ведь ты обещал мне! .. Сес­
тра моя спит чутко. О, как ты прекрасен, мой возлюбленный. Ты
ведь обещал, не правда ли?
Соломон тихо гладит ее волосы и щеки.
- Я приду к тебе этой ночью, - говорит он настойчиво. - В
полночь приду. Это так будет, так будет. Я хочу этого.
- Милый!
-
Нет. Ты будешь ждать меня. Только не бойся и верь мне. Я
не причиню тебе горя. Я дам тебе такую радость, рядом с которой
все на земле ничтожно. Теперь прощай. Я слышу, что за мной идут.
-
Прощай, возлюбленный мой... О нет, не уходи еще. Скажи
мне твое имя, я не знаю его.
Он на мгновение, точно нерешительно, опускает ресницы, но
тотчас же поднимает их.
-
У меня одно имя с царем. Меня зовут Соломон. Прощай. Я
люблю тебя.
20

Повесть
v
Светел и радостен был Соломон в этот день, когда сидел он на
троне в зале дома Ливанского и творил суд над людьми, приходив­
шими к нему.
Сорок колонн, по четыре в ряд, поддерживали потолок судили­
ща, и все они бьmи обложены кедром и оканчивались капителями в
виде лилий; пол состоял из штучных кипарисовых досок, и на сте­
нах нигде не бьmо видно камня из-за кедровой отделки, украшен­
ной золотой резьбой, представлявшей пальмы, ананасы и херуви­
мов. В глубине трехсветной залы шесть ступеней вели к возвыше­
нию трона, и на каждой ступени стояло по два бронзовых льва, по
одному с каждой стороны. Самый же трон бьm из слоновой кости с
золотой инкрустацией и золотыми локотниками в виде лежащих
львов. Высокая спинка трона завершалась золотым диском. Заве­
сы из фиолетовых и пурпурных тканей висели от пола до потолка
при входе в залу, отделяя притвор, где между пяти колонн толпи­
лись истцы, просители и свидетели, а также обвиняемые и преступ­
ники под крепкой стражей.
На царе бьm надет красный хитон, а на голове простой узкий
венец из шестидесяти бериллов, оправленных в золото. По правую
руку стоял трон для матери его, Вирсавии, но в последнее время
благодаря преклонным летам она редко показывалась в городе.
Ассирийские гости, с суровыми чернобородыми лицами, сиде­
ли вдоль стен на яшмовых скамьях; на них бьmи светлые оливко­
вые одежды, вышитые по краям красными и белыми узорами. Они
еще у себя в Ассирии слышали так много о правосудии Соломона,
что старались не пропустить ни одного из его слов, чтобы потом
рассказывать о суде царя израильтян. Между ними сидели воена­
чальники Соломоновы, его министры, начальники провинций и
придворные. Здесь бьm Ванея - некогда царский палач, убийца
Иоава, Адонии и Семея, - теперь главный начальник войска,
невысокий, тучный старец с редкой длинной седой бородой; его
выцветшие голубоватые глаза, окруженные красными, точно вы­
вороченными веками, глядели по-старчески тупо; рот бьm открыт
и мокр, а мясистая красная нижняя губа бессильно свисала вниз;
голова его бьmа всегда потуплена и слегка дрожала. Бьm также Аза­
рия, сын Нафанов, желчный высокий человек с сухим, болезнен­
ным лицом и темными кругами под глазами, и добродушный, рас­
сеянный Иосафат, историограф, и Ахелар, начальник двора Соло-
21

А. И. Куприн
монова, и Завуф, носивший высокий титул друга царя, и Бен-Ави­
нодав, женатый на старшей дочери Соломона - Тафафии, и Бен­
Гевер, начальник области Арговии, что в Васане; под его управле­
нием находилось шестьдесят городов, окруженных стенами, с во­
ротами на медных затворах; и Ваана, сын Хушая, некогда славив­
шийся искусством метать копье на расстоянии тридцати парасан­
гов, и многие другие. Шестьдесят воинов, блестя золочеными шле­
мами и щитами, стояло в ряд по левую и по правую сторону трона;
старшим над ними сегодня был чернокудрый красавец Элиав, сын
Ахилуда.
Первым предстал перед Соломоном со своей жалобой некто
Ахиор, ремеслом гранильщик. Работая в Беле Финикийском, он
нашел драгоценный камень, обделал его и попросил своего друга
Захарию, отправлявшегося в Иерусалим, отдать этот камень его,
Ахиоровой, жене. Через некоторое время возвратился домой и Ахи­
ор. Первое, о чем он спросил свою жену, увидевшись с нею, - это о
камне. Но она очень удивилась вопросу мужа и клятвенно подтвер­
дила, что никакого камня она не получала. Тогда Ахиор отправил­
ся за разъяснением к своему другу Захарии; но тот уверял, и тоже с
клятвою, что он тотчас же по приезде передал камень по назначе­
нию. Он даже привел двух свидетелей, подтверждавших, что они
видели, как Захария при них передавал камень жене Ахиора.
И вот теперь все четверо - Ахиор, Захария и двое свидете­
лей - стояли перед троном царя Израильского.
Соломон поглядел каждому из них в глаза поочередно и сказал
страже:
-
Отведите их всех в отдельные покои и заприте каждого от­
дельно.
И когда это бьшо исполнено, он приказал принести четыре кус­
ка сырой глины.
-
Пусть каждый из них, - повелел царь, - вылепит из глины
ту форму, которую имел камень.
Через некоторое время слепки бьши готовы. Но один из свиде­
телей сделал свой слепок в виде лошадиной головы, как обычно
обделывались драгоценные камни; другой - в виде овечьей голо­
вы, и только у двоих - у Ахиора и Захарии слепки были одинако­
вы, похожие формой на женскую грудь.
И царь сказал:
- Теперь и для слепого ясно, что свидетели подкуплены Заха­
рией. Итак, пусть Захария возвратит камень Ахиору, и вместе с ним
22

Куприны с дочер ьми Ксенией и Зиночкой и няня Саша.
Гатчина. 1911 г.

Повесть
уплатит ему тридцать гражданских сиклей судебных издержек, и
отдаст десять сиклей священных на храм. Свидетели же, обличив­
шие сами себя, пусть заплатят по пяти сиклей в казну за ложное
показание.
Затем приблизились к трону Соломонову три брата, судившие­
ся о наследстве. Отец их перед смертью сказал им: «Чтобы вы не
ссорились при дележе, я сам разделю вас по справедливости. Когда
я умру, идите за холм, что в средине рощи за домом, и разройте его.
Там найдете вы ящик с тремя отделениями: знайте, что верхнее -
для старшего, среднее - для среднего, нижнее - для меньшего из
братьев». И когда после его смерти они пошли и сделали, как он
завещал, то нашли, что верхнее отделение было наполнено довер­
ху золотыми монетами, между тем как в среднем лежали только
простые кости, а в нижнем куски дерева. И вот возникла между
меньшими братьями зависть к старшему и вражда, и жизнь их сде­
лалась под конец такой невыносимой, что решили они обратиться
к царю за советом и судом. Даже и здесь, стоя перед троном, не
воздержались они от взаимных упреков и обид.
Царь покачал головой, выслушал их и сказал:
- Оставьте ссоры; тяжел камень, весок и песок, но гнев глупца
тяжелее их обоих. Отец ваш бьm, очевидно, мудрый и справедли­
вый человек, и свою волю он высказал в своем завещании так же
ясно, как будто бы это совершилось при сотне свидетелей. Неуже­
ли сразу не догадались вы, несчастные крикуны, что старшему бра­
ту он оставил все деньги, среднему - весь скот и всех рабов, а млад­
шему - дом и пашню. Идите же с миром и не враждуйте больше.
И трое братьев - недавние враги - с просиявшими лицами
поклонились царю в ноги и вышли из судилища рука об руку.
И еще решил царь другое дело о наследстве, начатое три дня тому
назад. Один человек, умирая, сказал, что он оставляет все свое имуще­
ство достойнейшему из двух его сыновей. Но так как ни один из них
не соглашался признать себя худшим, то и обратились они к царю.
Соломон спросил их, кто они по делам своим, и, услышав от­
вет, что оба они охотники-лучники, сказал:
-
Возвращайтесь домой. Я прикажу поставить у дерева труп
вашего отца. Посмотрим сначала, кто из вас метче попадет ему стре­
лой в грудь, а потом решим ваше дело.
Теперь оба брата возвратились назад в сопровождении челове­
ка, посланного царем с ними для присмотра. Его и расспрашивал
Соломон о состязании.
23

А. И. Куприн
- Я исполнил все, что ты приказал, царь, - сказал этот чело­
век. - Я поставил труп старика у дерева и дал каждому из братьев
их луки и стрелы. Старший стрелял первым. На расстоянии ста двад­
цати локтей он попал как раз в то место, где бьется у живого чело­
века сердце.
-
Прекрасный выстрел, - сказал Соломон. - А младший?
-
Младший... Прости меня, царь, я не мог настоять на том,
чтобы твое повеление было исполнено в точности ... Младший на­
тянул тетиву и положил уже на нее стрелу, но вдруг опустил лук к
ногам, повернулся и сказал, заплакав: «Нет, я не могу сделать это­
го... Не буду стрелять в труп моего отца».
-
Так пусть ему и принадлежит имение его отца, - решил
царь. - Он оказался достойнейшим сыном. Старший же, если хо­
чет, может поступить в число моих телохранителей. Мне нужны
такие сильные и жадные люди, с меткою рукою, верным взглядом
и с сердцем, обросшим шерстью.
Затем предстали пред царем три человека. Ведя общее торго­
вое дело, нажили они много денег. И вот, когда пришла им пора
ехать в Иерусалим, то зашили они золото в кожаный пояс и пусти­
лись в путь. Дорогою заночевали они в лесу, а пояс для сохраннос­
ти зарыли в землю. Когда же они проснулись наутро, то не нашли
пояса в том месте, куда его положили.
Каждый из них обвинял другого в тайном похищении, и так
как все трое казались людьми очень хитрыми и тонкими в речах, то
сказал им царь:
-
Прежде чем я решу ваше дело, выслушайте то, что я расска­
жу вам. Одна красивая девица обещала своему возлюбленному,
отправлявшемуся в путешествие, ждать его возвращения и никому
не отдавать своего девства, кроме него. Но, уехав, он в непродол­
жительном времени женился в другом городе на другой девушке, и
она узнала об этом. Между тем к ней посватался богатый и добро­
сердечный юноша из ее города, друг ее детства. Понуждаемая ро­
дителями, она не решилась от стыда и страха сказать ему о своем
обещании и вышла за него замуж. Когда же по окончании брачно­
го пира он повел ее в спальню и хотел лечь с нею, она стала умо­
лять его: «Позволь мне сходить в тот город, где живет прежний
мой возлюбленный. Пусть он снимет с меня клятву, тогда я возвра­
щусь к тебе и сделаю все, что ты хочешь!» И так как юноша очень
любил ее, то согласился на ее просьбу, отпустил ее, и она пошла.
Дорогой напал на нее разбойник, ограбил ее и уже хотел ее изнаси-
24

Повесть
ловать. Но девица упала перед ним на колени и в слезах молила
пощадить ее целомудрие, и рассказала она разбойнику все, что про­
изошло с ней, и зачем идет она в чужой город. И разбойник, выслу­
шав ее, так удивился ее верности слову и так тронулся добротой ее
жениха, что не только отпустил девушку с миром, но и возвратил
ей отнятые драгоценности. Теперь спрашиваю я вас, кто из всех
трех поступил лучше пред лицом бога - девица, жених или раз­
бойник?
И один из судившихся сказал, что девица более всех достойна
похвалы за свою твердость в клятве. Другой удивлялся великой
любви ее жениха; третий же находил самым великодушным посту­
пок разбойника.
И сказал царь последнему:
-
Значит, ты и украл пояс с общим золотом, потому что ПС\
своей природе ты жаден и желаешь чужого.
Человек же этот, передав свой дорожный посох одному из то­
варищей, сказал, подняв руки кверху, как бы для клятвы:
-
Свидетельствую перед Иеговой, что золото не у меня, а у
него!
Царь улыбнулся и приказал одному из своих воинов:
-
Возьми жезл этого человека и разломи его пополам.
И когда воин исполнил повеление Соломона, то посыпались на
пол золотые монеты, потому что они бьmи спрятаны внутри вы­
долбленной палки; вор же, пораженный мудростью царя, упал ниц
перед его троном и признался в своем преступлении.
Также пришла в дом Ливанский женщина, бедная вдова камен­
щика, и сказала:
- Я прошу правосудия, царь! На последние два динария, кото­
рые у меня оставались, я купила муки, насыпала ее вот в эту боль­
шую глиняную чашу и понесла домой. Но вдруг поднялся сильный
ветер и развеял мою муку. О мудрый царь, кто возвратит мне этот
убыток! Мне теперь нечем накормить моих детей.
- Когда это было? - спросил царь.
- Это случилось сегодня утром, на заре.
И вот Соломон приказал позвать нескольких богатых купцов,
корабли которых должны были в этот день отправляться с товара­
ми в Финикию через Иаффу. И когда они явились, встревоженные,
в залу судилища, царь спросил их:
-
Молили ли вы Бога или богов о попутном ветре для ваших
кораблей?
25

А. И. Куприн
И они ответили:
- Да, царь! Это так. И Богу бьmи угодны наши жертвы, пото­
му что он послал нам добрый ветер.
-
Я радуюсь за вас, - сказал Соломон. - Но тот же ветер
развеял у бедной женщины муку, которую она несла в чаше. Не
находите ли вы справедливым, что вам нужно вознаградить ее?
И они, обрадованные тем, что только за этим призывал их царь,
тотчас же набросали женщине полную чашу мелкой и крупной се­
ребряной монеты. Когда же она со слезами стала благодарить царя,
он ясно улыбнулся и сказал:
- Подожди, это еще не все. Сегодняшний утренний ветер дал и
мне радость, которой я не ожидал. Итак, к дарам этих купцов я
прибавлю и свой царский дар.
И он повелел Адонираму, казначею, положить сверх денег куп­
цов столько золотых монет, чтобы вовсе не бьmо видно под ними
серебра.
Никого не хотел Соломон видеть в этот день несчастным. Он
роздал столько наград, пенсий и подарков, сколько не раздавал
иногда в целый год, и простил он Ахимааса, правителя земли Неф­
фалимовой, на которого прежде пьmал гневом за беззаконные по­
боры, и сложил вины многим, преступившим закон, и не оставил
он без внимания просьб своих подданных, кроме одной.
Когда выходил царь из дома Ливанского малыми южными две­
рями, стал на его пути некто в желтой кожаной одежде, приземис­
тый, широкоплечий человек с темно-красным сумрачным лицом, с
черною густою бородою, с воловьей шеей и с суровым взглядом
из-под косматых черных бровей. Это бьm главный жрец капища
Молоха. Он произнес только одно слово умоляющим голосом:
-
Царь! ..
В бронзовом чреве его бога бьmо семь отделений: одно для муки,
другое для голубей, третье для овец, четвертое для баранов, пятое
для телят, шестое для быков, седьмое же, предназначенное для жи­
вых младенцев, приносимых их матерями, давно пустовало по зап­
рещению царя.
Соломон прошел молча мимо жреца, но тот протянул вслед ему
руку и воскликнул с мольбой:
-
Царь! Заклинаю тебя твоей радостью! .. Царь, окажи мне эту
милость, и я открою тебе, какой опасности подвергается твоя жизнь.
Соломон не ответил, и жрец, сжав кулаки сильных рук, прово­
дил его до выхода яростным взглядом.
26

Повесть
VI
Вечером пошла Суламифь в старый город, туда, где длинными
рядами тянулись лавки менял, ростовщиков и торговцев благовон­
ными снадобьями. Там продала она ювелиру за три драхмы и один
динарий свою единственную драгоценность - праздничные серь­
ги, серебряные, кольцами, с золотой звездочкой каждая.
Потом она зашла к продавцу благовоний. В глубокой, темной
каменной нише, среди банок с серой аравийской амброй, пакетов с
ливанским ладаном, пучков ароматических трав и склянок с мас­
лами - сидел, поджав под себя ноги и щуря ленивые глаза, непод­
вижный, сам весь благоухающий, старый, жирнь1й, сморщенный
скопец-египтянин. Он осторожно отсчитал из финикийской склян­
ки в маленький глиняный флакончик ровно столько капель мирры,
сколько бьто динариев во всех деньгах Суламифи, и когда он окон­
чил это дело, то сказал, подбирая пробкой остаток масла вокруг
горлышка и лукаво смеясь:
-
Смуглая девушка, прекрасная девушка! Когда сегодня твой
милый поцелует тебя между грудей и скажет: «Как хорошо пахнет
твое тело, о моя возлюбленная!» - ты вспомни обо мне в этот миг.
Я перелил тебе три лишние капли.
И вот, когда наступила ночь и луна поднялась над Силоамом,
перемешав синюю белизну его домов с черной синевой теней и с
матовой зеленью деревьев, встала Суламифь с своего бедного ложа
из козьей шерсти и прислушалась. Все бьmо тихо в доме. Сестра
ровно дышала у стены, на полу. Только снаружи, в придорожных
кустах, сухо и страстно кричали цикады, и кровь толчками шумела
в ушах. Решетка окна, вырисованная лунным светом, четко и косо
лежала на полу.
Дрожа от робости, ожиданья и счастья, расстегнула Суламифь
свои одежды, опустила их вниз к ногам и, перешагнув через них,
осталась среди комнаты нагая, лицом к окну, освещенная луною
через переплет решетки. Она налила густую благовонную мирру
себе на плечи, на грудь, на живот и, боясь потерять хоть одну дра­
гоценную каплю, стала быстро растирать масло по ногам, под мыш­
ками и вокруг шеи. И гладкое, скользящее прикосновение ее ладо­
ней и локтей к телу заставляло ее вздрагивать от сладкого предчув­
ствия. И, улыбаясь и дрожа, глядела она в окно, где за решеткой
виднелись два тополя, темные с одной стороны, осеребренные с
другой, и шептала про себя:
2КупринА.И.Том3
27

А.И.Куприн
-
Это для тебя, мой милый, это для тебя, возлюбленный мой.
Милый мой лучше десяти тысяч других, голова его - чистое золо­
то, волосы его волнистые, черные, как ворон. Уста его - сладость,
и весь он - желание. Вот кто возлюбленный мой, вот кто брат мой,
дочери иерусалимские!"
И вот, благоухающая миррой, легла она на свое ложе. Лицо ее
обращено к окну; руки она, как дитя, зажала между коленями, серд­
це ее громко бьется в комнате. Проходит много времени. Почти не
закрывая глаз, она погружается в дремоту, но сердце ее бодрствует.
Ей грезится, что милый лежит с ней рядом. Правая рука у нее под
головой, левой он обнимает ее. В радостном испуге сбрасывает она с
себя дремоту, ищет возлюбленного около себя на ложе, но не нахо­
дит никого. Лунный узор на полу передвинулся ближе к стене, уко­
ротился и стал косее. Кричат цикады, монотонно лепечет Кедронс­
кий ручей, слышно, как в городе заунывно поет ночной сторож.
«Что, если он не придет сегодня? - думает Суламифь. -Япро­
сила его, и вдруг он послушался меня?" Заклинаю вас, дочери иеру­
салимские, сернами и полевыми лилиями: не будите любви, доколе
она не придет". Но вот любовь посетила меня. Приди скорей, мой
возлюбленный! Невеста ждет тебя. Будь быстр, как молодой олень
в горах бальзамических».
Песок захрустел на дворе под легкими шагами. И души не ста­
ло в девушке. Осторожная рука стучит в окно. Темное лицо мель­
кает за решеткой. Слышится тихий голос милого:
-
Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя,
чистая моя! Голова моя покрыта росой.
Но волшебное оцепенение овладевает вдруг телом Суламифи.
Она хочет встать и не может, хочет пошевельнуть рукою и не мо­
жет. И, не понимая, что с нею делается, она шепчет, глядя в окно:
-
Ах, кудри его полны ночною влагой! Но я скинула мой хи­
тон. Как же мне опять надеть его?
- Встань, возлюбленная моя. Прекрасная моя, выйди. Близит­
ся утро, раскрываются цветы, виноград льет свое благоухание, вре­
мя пения настало, голос горлицы доносится с гор.
- Я вымьmа ноги мои, - шепчет Суламифь, - как же мне сту­
пить ими на пол?
Темная голова исчезает из оконного переплета, звучные шаги
обходят дом, затихают у двери. Милый осторожно просовывает
руку сквозь дверную скважину. Слышно, как он ищет пальцами
внутреннюю задвижку.
28

Повесть
Тогда Суламифь встает, крепко прижимает ладони к грудям и
шепчет в страхе:
-
Сестра моя спит, я боюсь разбудить ее.
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело
легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает
дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на
дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой ут­
ренней мгле. Милый не дождался -ушел, даже шагов его не слыш­
но. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке
над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали беле­
ют стены и дома иерусалимские.
-
Возлюбленный мой! Царь жизни моей! - кричит Суламифь
во влажную темноту. - Вот я здесь. Я жду тебя... Вернись!
Но никто не отзывается.
«Побегу же я по дороге, догоню, догоню моего милого, - го­
ворит про себя Суламифь. - Пойду по городу, по улицам, по пло­
щадям, буду искать того, кого любит душа моя. О, если бы ты был
моим братом, сосавшим грудь матери моей! Я встретила бы тебя
на улице и целовала бы тебя, и никто не осудил бы меня. Я взяла
бы тебя за руку и привела бы в дом матери моей. Ты учил бы меня,
а я поила бы тебя соком гранатовых яблоков. Заклинаю вас, доче­
ри иерусалимские: если встретите возлюбленного моего, скажите
ему, что я уязвлена любовью». Так говорит она самой себе и легки­
ми, послушными шагами бежит по дороге к городу. У Навозных
ворот около стены сидят и дремлют в утренней прохладе двое сто­
рожей, обходивших ночью город. Они просыпаются и смотрят с
удивлением на бегущую девушку. Младший из них встает и загора­
живает ей дорогу распростертыми руками.
-
Подожди, подожди, красавица! - восклицает он со сме­
хом. - Куда так скоро? Ты провела тайком ночь в постели у своего
любезного и еще тепла от его объятий, а мы продрогли от ночной
сырости. Будет справедливо, если ты немножко посидишь с нами.
Старший тоже поднимается и хочет обнять Суламифь. Он не·
смеется, он дышит тяжело, часто и со свистом, он облизывает язы­
ком синие губы. Лицо его, обезображенное большими шрамами от
зажившей проказы, кажется страшным в бледной мгле. Он говорит
гнусавым и хриплым голосом:
-
И правда. Чем возлюбленный твой лучше других мужчин,
милая девушка! Закрой глаза, и ты не отличишь меня от него. Я
даже лучше, потому что, наверно, поопытнее его.
2*
29

А. И. Куприн
Они хватают ее за грудь, за плечи, за руки, за одежду. Но Сула­
мифь гибка и сильна, и тело ее, умащенное маслом, скользко. Она
вырывается, оставив в руках сторожей свое верхнее покрывало, и
еще быстрее бежит назад прежней дорогой. Она не испытала ни оби­
ды, ни страха - она вся поглощена мыслью о Соломоне. Проходя
мимо своего дома, она видит, что дверь, из которой она только что
вышла, так и осталась отворенной, зияя черным четырехугольни­
ком на белой стене. Но она только затаивает дыхание, съеживается,
как молодая кошка, и на цыпочках, беззвучно пробегает мимо.
Она переходит через Кедронский мост, огибает окраину Сило­
амской деревни и каменистой дорогой взбирается постепенно на
южный склон Ватн-эль-Хава, в свой виноградник. Брат ее спит еще
между лозами, завернувшись в шерстяное одеяло, все мокрое от
росы. Суламифь будит его, но он не может проснуться, окованный
молодым утренним сном.
Как и вчера, заря пьшает над Аназе. Подымается ветер. Стру­
ится аромат виноградного цветения.
-
Пойду погляжу на то место у стены, где стоял мой возлюб­
ленный, - говорит Суламифь. - Прикоснусь руками к камням,
которые он трогал, поцелую землю под его ногами.
Легко скользит она между лозами. Роса падает с них, и холодит
ей ноги, и брызжет на ее локти. И вот радостный крик Суламифи
оглашает виноградник! Царь стоит за стеной. Он с сияющим ли­
цом протягивает ей навстречу руки.
Легче птицы переносится Суламифь через ограду и без слов, со
стоном счастья обвивается вокруг царя.
Так проходит несколько минут. Наконец, отрываясь губами от
ее рта, Соломон говорит в упоении, и голос его дрожит:
- О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!
- О, как ты прекрасен, возлюбленный мой!
Слезы восторга и благодарности - блаженные слезы блестят
на бледном и прекрасном лице Суламифи. Изнемогая от любви,
она опускается на землю и едва слышно шепчет безумные слова:
- Ложе у нас - зелень. Кедры - потолок над нами... Лобзай
меня лобзанием уст своих. Ласки твои лучше вина...
Спустя небольшое время Суламифь лежит головою на груди
Соломона. Его левая рука обнимает ее.
Склонившись к самому ее уху, царь шепчет ей что-то, царь нежно
извиняется, и Суламифь краснеет от его слов и закрывает глаза. По­
том с невыразимо прелестной улыбкой смущения она говорит:
30

П. Е. Щер бов. Портрет работы О. Э. Браза. 1902 г.

Повесть
-
Братья мои поставили меня стеречь виноградник". а своего
виноградника я не уберегла.
Но Соломон берет ее маленькую темную руку и горячо прижи­
мает ее к губам.
-
Ты не жалеешь об этом, Суламифь?
- О нет, царь мой, возлюбленный мой, я не жалею. Если бы ты
сейчас же встал и ушел от меня и если бы я осуждена была никогда
потом не видеть тебя, я до конца моей жизни буду произносить с
благодарностью твое имя, Соломон!
- Скажи мне еще, Суламифь... Только, прошу тебя, скажи прав­
ду, чистая моя... Знала ли ты, кто я?
-
Нет, я и теперь не знаю этого. Я думала... Но мне стыдно
признаться... Я боюсь, ты будешь смеяться надо мной... Рассказы­
вают, что здесь, на горе Ватн-эль-Хав, иногда бродят языческие
боги... Многие из них, говорят, прекрасны... И я думала: не Гор ли
ты, сын Озириса, или иной бог?
-
Нет, я только царь, возлюбленная. Но вот на этом месте я
целую твою милую руку, опаленную солнцем, и клянусь тебе, что
еще никогда: ни в пору первых любовных томлений юности, ни в
дни моей славы, не горело мое сердце таким неутолимым желани­
ем, которое будит во мне одна твоя улыбка, одно прикосновение
твоих огненных кудрей, один изгиб твоих пурпуровых губ! Ты пре­
красна, как шатры Кидарские, как завесы в храме Соломоновом!
Ласки твои опьяняют меня. Вот груди твои - они ароматны. Со­
сцы твои - как вино!
-
О да, гляди, гляди на меня, возлюбленный. Глаза твои вол­
нуют меня! О, какая радость: ведь это ко мне, ко мне обращено
желание твое! Волосы твои душисты. Ты лежишь, как мирровый
пучок у меня между грудей!
Время прекращает свое течение и смыкается над ними солнеч­
ным кругом. Ложе у них - зелень, кровля - кедры, стены - кипа­
рисы. И знамя над их шатром - любовь.
VII
Бассейн был у царя во дворце, восьмиугольный, прохладный
бассейн из белого мрамора. Темно-зеленые малахитовые ступени
спускались к его дну. Облицовка из египетской яшмы, снежно-бе­
лой с розовыми, чуть заметными прожилками, служила ему рамою.
Лучшее черное дерево пошло на отделку стен. Четыре львиные го-
31

А. И. Куприн
ловы из розового сардоникса извергали тонкими струями воду в
бассейн. Восемь серебряных отполированных зеркал отличной си­
донской работы, в рост человека, бьши вделаны в стены между лег­
кими белыми колоннами.
Перед тем как войти Суламифи в бассейн, молодые прислужни­
цы влили в него ароматные составы, и вода от них побелела, пого­
лубела и заиграла переливами молочного опала. С восхищением
глядели рабыни, раздевавшие Суламифь, на ее тело и, когда разде­
ли, подвели ее к зеркалу. Ни одного недостатка не бьшо в ее пре­
красном теле, озолоченном, как смуглый зрелый плод, золотым
пухом нежных волос. Она же, глядя на себя нагую в зеркало, крас­
нела и думала:
«Все это для тебя, мой царь!»
Она вышла из бассейна свежая, холодная и благоухающая, по­
крытая дрожащими каплями воды. Рабыни надели на нее корот­
кую белую тунику из тончайшего египетского льна и хитон из дра­
гоценного саргонского виссона, такого блестящего золотого цве­
та, что одежда казалась сотканной из солнечных лучей. Они обули
ее ноги в красные сандалии из кожи молодого козленка, они осу­
шили ее темно-огненные кудри, и перевили их нитями крупного
черного жемчуга, и украсили ее руки звенящими запястьями.
В таком наряде предстала она пред Соломоном, и царь восклик­
нул радостно:
-
Кто это, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, свет­
лая, как солнце? О Суламифь, красота твоя грознее, чем полки с
распущенными знаменами! Семьсот жен я знал, и триста налож­
ниц, и девиц без числа, но единственная - ты, прекрасная моя!
Увидят тебя царицы и превознесут, и поклонятся тебе наложницы,
и восхвалят тебя все женщины на земле. О Суламифь, тот день, когда
ты сделаешься моей женой и царицей, будет самым счастливым для
моего сердца.
Она же подошла к резной масличной двери и, прижавшись к
ней щекою, сказала:
- Я хочу быть только твоею рабою, Соломон. Вот я приложи­
ла ухо мое к дверному косяку. И прошу тебя: по закону Моисееву,
пригвозди мне ухо в свидетельство моего добровольного рабства
пред тобою.
Тогда Соломон приказал принести из своей сокровищницы дра­
гоценные подвески из глубоко-красных карбункулов, обделанных в
виде удлиненных груш. Он сам продел их в уши Суламифи и сказал:
32

Повесть
- Возлюбленная моя принадлежит мне, а я ей.
И, взяв Суламифь за руку, повел ее царь в залу пиршества, где
уже дожидались его друзья и приближенные.
VIII
Семь дней прошло с того утра, когда вступила Суламифь в цар­
ский дворец. Семь дней она и царь наслаждались любовью и не
могли насытиться ею.
Соломон любил украшать свою возлюбленную драгоценностя­
ми. «Как стройны твои маленькие ноги в сандалиях!» - восклицал
он с восторгом, и, становясь перед нею на колени, целовал пооче­
редно пальцы на ее ногах, и нанизывал на них кольца с такими пре­
красными и редкими камнями, каких не бьmо даже на эфоде перво­
священника. Суламифь заслушивалась его, когда он рассказывал
ей о внутренней природе камней, о их волшебных свойствах и та­
инственных значениях.
-
Вот анфракс, священный камень земли Офир, - говорил
царь. - Он горяч и влажен. Погляди, он красен, как кровь, как
вечерняя заря, как распустившийся цвет граната, как густое вино
из виноградников энгедских, как твои губы, моя Суламифь, как твои
губы утром, после ночи любви. Это камень любви, гнева и крови.
На руке человека, томящегося в лихорадке или опьяненного жела­
нием, он становится теплее и горит красным пламенем. Надень его
на руку, моя возлюбленная, и ты увидишь, как он загорится. Если
его растолочь в порошок и принимать с водой, он дает румянец
лицу, успокаивает желудок и веселит душу. Носящий его приобре­
тает власть над людьми. Он врачует сердце, мозг и память. Но при
детях не следует его носить, потому что он будит вокруг себя лю­
бовные страсти.
Вот прозрачный камень цвета медной яри. В стране эфиопов,
где он добывается, его называют Мгнадис-Фза. Мне подарил его
отец моей жены, царицы Астис, египетский фараон Суссаким, ко­
торому этот камень достался от пленного царя. Ты видишь - он
некрасив, но цена его неисчислима, потому что только четыре
человека на земле владеют камнем Мгнадис-Фза. Он обладает
необыкновенным качеством притягивать к себе серебро, точно жад­
ный и сребролюбивый человек. Я тебе его дарю, моя возлюблен­
ная, потому что ты бескорыстна.
33

А. И. Куприн
Посмотри, Суламифь, на эти сапфиры. Одни из них похожи
цветом на васильки в пшенице, другие на осеннее небо, иные на
море в ясную погоду. Это камень девственности - холодный и чи­
стый . Во время далеких и тяжелых путешествий его кладут в рот
для утоления жажды . Он также излечивает проказу и всякие злые
наросты . Он дает ясность мыслям . Жрецы Юпитера в Риме носят
его на указательном пальце.
Царь всех камней - камень Шамир. Греки называют его Ада­
мас, что значит - неодолимый . Он крепче всех веществ на свете и
остается невредимым в самом сильном огне. Это свет солнца, сгус­
тившийся в земле и охлажденный временем . Полюбуйся, Суламифь,
он играет всеми цветами, но сам остается прозрачным, точно кап­
ля воды . Он сияет в темноте ночи, но даже днем теряет свой свет на
руке убийцы . Шамир привязывают к руке женщины, которая му­
чится тяжелыми родами, и его также надевают воины на левую руку,
отправляясь в бой . Тот, кто носит Шамир, - угоден царям и не
боится злых духов . Шамир сгоняет пестрый цвет с лица, очищает
дыхание, дает спокойный сон лунатикам и отпотевает от близкого
соседства с ядом . Камни Шамир бывают мужские и женские; зары­
тые глубоко в землю, они способны размножаться .
Лунный камень, бледный и кроткий, как сияние луны, - это
камень магов халдейских и вавилонских . Перед прорицаниями они
кладут его под язык, и он сообщает им дар видеть будущее . Он имеет
странную связь с луною, потому что в новолуние холодеет и сияет
ярче . Он благоприятен для женщины в тот год, когда она из ребен­
ка становится девушкой .
Это кольцо с смарагдом ты носи постоянно, возлюбленная,
потому что смарагд - любимый камень Соломона, царя Израиль­
ского . Он зелен, чист, весел и нежен, как трава весенняя, и когда
смотришь на него долго, то светлеет сердце; если поглядеть на него
с утра, то весь день будет для тебя легким . У тебя над ночным ло­
жем я повешу смарагд, прекрасная моя: пусть он отгоняет от тебя
дурные сны, утешает биение сердца и отводит черные мысли . Кто
носит смарагд, к тому не приближаются змеи и скорпионы; если же
держать смарагд перед глазами змеи, то польется из них вода и бу­
дет литься до тех пор, пока она не ослепнет. Толченый смарагд дают
отравленному ядом человеку вместе с горячим верблюжьим моло­
ком, чтобы вышел яд испариной; смешанный с розовым маслом,
смарагд врачует укусы ядовитых гадов, а растертый с шафраном и
приложенный к больным глазам, исцеляет куриную слепоту . По-
34

Пр аздничный костюм женщины-эрзянки.
Начало ХХ века, с. Стар ые Тур даки
Саранского уезда Пензенской губер нии (ныне Кочкур овский
район республики Мордовия) .

Повесть
могает он еще от кровавого поноса и при черном кашле, который
не излечим никакими средствами человеческими.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты,
похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у под­
ножия Ливийских гор, - аметисты, обладавшие чудесной способ­
ностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опья­
нения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу,
которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов,
отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и прода­
же лошадей; и кошачий глаз - оберегающий имущество, разум и
здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская
вода у берега, вериллий - средство от бельма и проказы, добрый
спутник странников; и разноцветный агат - носящий его не боится
козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время
землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары
молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий - сторож
хозяина от огня и сумасшествия; и яспис, заставляющий дрожать
зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважае­
мый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кла­
дут в свои гнезда, когда приходит пора вьmупляться их птенцам; и
заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золо­
тистый хрисолит - друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый
царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как извест­
но, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь
стены, - поэтому и носящие лиmрий отличаются зоркостью глаз, -
кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет вся­
кие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом. Надевал царь
на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ло­
вили его подданные в Персидском море, и жемчуг от теплоты ее тела
приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились
краснее на ее смуглой груди, и оживала бирюза на ее пальцах, и из­
давали в ее руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки,
которые привозили в дар царю Соломону с берегов далеких север­
ных морей отважные корабельщики царя Хирама Тирского.
Златоцветом и лилиями покрывала Суламифь свое ложе, при­
готовляя его к ночи, и, покоясь на ее груди, говорил царь в веселим
сердца:
- Ты похожа на царскую ладью в стране Офир, о моя возлюб­
ленная, на золотую легкую ладью, которая плывет, качаясь, по свя­
щенной реке, среди белых ароматных цветов.
35

А. И. Куприн
Так посетила царя Соломона - величайшего из царей и муд­
рейшего из мудрецов - его первая и последняя любовь.
Много веков прошло с той поры. Бьши царства и цари, и от
них не осталось следа, как от ветра, пробежавшего над пустыней.
Бьши длинные беспощадные войны, после которых имена полко­
водцев сияли в веках, точно кровавые звезды, но время стерло даже
самую память о них. Любовь же бедной девушки из виноградника
и великого царя никогда не пройдет и не забудется, потому что
крепка, как смерть, любовь, потому что каждая женщина, которая
любит, - царица, потому что любовь прекрасна!
IX
Семь дней прошло с той поры, когда Соломон - поэт, мудрец
и царь - привел в свой дворец бедную девушку, встреченную им в
винограднике на рассвете. Семь дней наслаждался царь ее любо­
вью и не мог насытиться ею. И великая радость освещала его лицо,
точно золотое солнечное сияние.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи - сладкие ночи любви!
На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь,
сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотис­
тым вином из Мареотиса, и пил за здоровье своей возлюбленной,
веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние стран­
ные сказания. И рука Суламифи покоилась на его голове, гладила
его волнистые черные волосы.
-
Скажи мне, мой царь, - спросила однажды Суламифь, -
не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно? Я теперь
припоминаю все, и мне кажется, что я стала принадлежать тебе с
самого первого мгновения, когда не успела еще увидеть тебя, а
только услышала твой голос. Сердце мое затрепетало и раскры­
лось навстречу к тебе, как раскрывается цветок во время летней
ночи от южного ветра. Чем ты так пленил меня, мой возлюблен­
ный?
И царь, тихо склоняясь головой к нежным коленям Суламифи,
ласково улыбнулся и ответил:
-
Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим
милым этот вопрос, и сотни веков после тебя они будут спраши­
вать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для
меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале,
корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины. Это не
36

Повесть
моя мудрость, Суламифь, это слова Агура, сына Макеева, слышан­
ные от него учениками. Но почтим и чужую мудрость.
- Да, - сказала Суламифь задумчиво, - может быть, и прав­
да, что человек никогда не поймет этого. Сегодня во время пира на
моей груди бьmо благоухающее вязание стакти. Но ты вышел из-за
стола, и цветы мои перестали пахнуть. Мне кажется, что тебя дол­
жны любить, о царь, и женщины, и мужчины, и звери, и даже цве­
ты. Я часто думаю и не могу понять: как можно любить кого-ни­
будь другого, кроме тебя?
- И кроме тебя, кроме тебя, Суламифь! Каждый час я благода­
рю Бога, что он послал тебя на моем пути.
- Я помню, я сидела на камне стенки, и ты положил свою руку
сверх моей. Огонь побежал по моим жилам, голова у меня закру­
жилась. Я сказала себе: «Вот кто господин мой, вот кто царь мой,
возлюбленный мой!»
-Япомню, Суламифь, как обернулась ты на мой зов. Под тон­
ким платьем я увидел твое тело, твое прекрасное тело, которое я
люблю, как бога. Я люблю его, покрытое золотым пухом, точно
солнце оставило на нем свой поцелуй. Ты стройна, точно кобьши­
ца в колеснице фараоновой, ты прекрасна, как колесница Амино­
давова. Глаза твои как два голубя, сидящих у истока вод.
-
О милый, слова твои волнуют меня. Твоя рука сладко жжет
меня. О мой царь, ноги твои как мраморные столбы. Живот твой
точно ворох пшеницы, окруженный лилиями.
Окруженные, осиянные молчаливым светом луны, они забыва­
ли о времени, о месте, и вот проходили часы, и они с удивлением
замечали, как в решетчатые окна покоя заглядывала розовая заря.
Также сказала однажды Суламифь:
-
Ты знал, мой возлюбленный, жен и девиц без числа, и все
они были самые красивые женщины на земле. Мне стыдно стано­
вится, когда я подумаю о себе, простой, неученой девушке, и о моем
бедном теле, опаленном солнцем.
Но, касаясь губами ее губ, говорил царь с бесконечной любо­
вью и благодарностью:
- Ты царица, Суламифь. Ты родилась настоящей царицей. Ты
смела и щедра в любви. Семьсот жен у меня и триста наложниц, а
девиц я знал без числа, но ты единственная моя, кроткая моя, пре­
краснейшая из женщин. Я нашел тебя, подобно тому как водолаз в
Персидском заливе наполняет множество корзин пустыми ракови­
нами и малоценными жемчужинами, прежде чем достанет с морско-
37

А. И. Куприн
го дна перл, достойный царской короны. Дитя мое, тысячи раз мо­
жет любить человек, но только один раз он любит. Тьмы тем лю­
дей думают, что они любят, но только двум из них посьmает Бог
любовь. И когда ты отдалась мне там , между кипарисами, под кров­
лей из кедров, на ложе из зелени, я от души благодарил Бога, столь
милостивого ко мне.
Еще однажды спросила Суламифь:
- Я знаю, что все они любили тебя, потому что тебя нельзя не
любить . Царица Савская приходила к тебе из своей страны. Гово­
рят, она была мудрее и прекраснее всех женщин, когда-либо быв­
ших на земле. Точно во сне я вспоминаю ее караваны. Не знаю по­
чему, но с самого раннего детства влекло меня к колесницам знат­
ных. Мне тогда было, может быть, семь, может быть, восемь лет, я
помню верблюдов в золотой сбруе, покрытых пурпурными попо­
нами, отягощенных тяжелыми ношами, помню мулов с золотыми
бубенчиками между ушами, помню смешных обезьян в серебряных
клетках и чудесных павлинов. Множество слуг шло в белых и голу­
бых одеждах; они вели ручных тигров и барсов на красных лентах.
Мне было только восемь лет.
-
О дитя , тебе тогда бьmо только восемь лет, - сказал Соло­
мон с грустью.
- Ты любил ее больше, чем меня , Соломон? Расскажи мне что­
нибудь о ней.
И царь рассказал ей все об этой удивительной женщине. На­
слышавшись много о мудрости и красоте израильского царя , она
прибьmа к нему из своей страны с богатыми дарами, желая испы­
тать его мудрость и покорить его сердце. Это бьmа пышная соро­
калетняя женщина, которая уже начинала увядать . Но тайными,
волшебными средствами она достигала того, что ее рыхлеющее тело
казалось стройным и гибким, как у девушки, и лицо ее носило пе­
чать страшной, нечеловеческой красоты. Но мудрость ее бьmа обык­
новенной человеческой мудростью, и притом еще мелочной муд­
ростью женщины.
Желая испытать царя загадками, она сначала послала к нему
пятьдесят юношей в самом нежном возрасте и пятьдесят девушек.
Все они так хитроумно бьmи одеты, что самый зоркий глаз не рас­
познал бы их пола. <<Я назову тебя мудрым, царь, - сказала Бал­
кис, - если ты скажешь мне, кто из них женщина и кто мужчина» .
Но царь рассмеялся и приказал каждому и каждой из послан­
ных подать поодиночке серебряный таз и серебряный кувшин для
38

Повесть
умывания. И в то время когда мальчики смело брызгались в воде
руками и бросали себе ее горстями в лицо, крепко вытирая кожу,
девочки поступали так, как всегда делают женщины при умыва­
нии. Они нежно и заботливо натирали водою каждую из своих рук,
близко поднося ее к глазам.
Так просто разрешил царь первую загадку Балкис-Македы.
Затем прислала она Соломону большой алмаз величиною с лес­
ной орех . В камне этом бьmа тонкая, весьма извилистая трещина,
которая узким сложным ходом пробуравливала насквозь все его
тело. Нужно бьmо продеть сквозь этот алмаз шелковинку. И муд­
рый царь впустил в отверстие шелковичного червя, который, пройдя
наружу, оставил за собою следом тончайшую шелковую паутинку.
Также прислала прекрасная Балкис царю Соломону многоцен­
ный кубок из резного сардоникса великолепной художественной
работы . «Этот кубок будет твоим, - повелела она сказать царю,
-
если ты его наполнишь влагою, взятою ни с земли, ни с неба» .
Соломон же, наполнив сосуд пеною, падавшей с тела утомленного
коня, приказал отнести его царице.
Много подобных загадок предлагала царица Соломону, но не
могла унизить его мудрость, и всеми тайными чарами ночного сла­
дострастия не сумела она сохранить его любви. И когда наскучила
она наконец царю, он жестоко, обидно насмеялся над нею.
Всем бьmо известно, что царица Савская никому не показывала
своих ног и потому носила длинное, до земли, платье. Даже в часы
любовных ласк, держала она ноm плотно закрьпыми одеждой. Мно­
го странных и смешных легенд сложилось по этому поводу.
Одни уверяли, что у царицы козлиные ноги, обросшие шерстью;
другие клялись, что у нее вместо ступней перепончатые гусиные
лапы. И даже рассказывали о том, что мать царицы Балкис однаж­
ды, после купанья, села на песок, где только что оставил свое семя
некий бог, временно превратившийся в гуся, и что от этой случай­
ности понесла она прекрасную царицу Савскую.
И вот повелел однажды Соломон устроить в одном из своих
покоев прозрачный хрустальный пол с пустым пространством под
ним, куда налили воды и пустили живых рыб . Все это бьmо сделано
с таким необычайным искусством, что непредупрежденный чело­
век ни за что не заметил бы стекла и стал бы давать клятву, что
перед ним находится бассейн с чистой свежей водой.
И когда все бьmо готово, то пригласил Соломон свою царствен­
ную гостью на свидание. Окруженная пышной свитой, она идет по
39

А. И. Куприн
комнатам Ливанского дома и доходит до коварного бассейна. На
другом конце его сидит царь, сияющий золотом и драгоценными
камнями и приветливым взглядом черных глаз. Дверь отворяется
перед царицею, и она делает шаг вперед, но вскрикивает и ...
Суламифь смеется радостным детским смехом и хлопает в ла­
доши.
- Она нагибается и приподымает платье? - спрашивает Сула­
мифь .
- Да, моя возлюбленная, она поступила так, как поступила бы
каждая из женщин . Она подняла кверху край своей одежды, и хотя
это продолжалось только одно мгновение, но и я, и весь мой двор
увидели, что у прекрасной Савской царицы Балкис-Македы обык­
новенные человеческие ноги, но кривые и обросшие густыми воло­
сами. На другой же день она собралась в путь, не простилась со
мною и уехала с своим великолепным караваном. Я не хотел ее оби­
деть. Вслед ей я послал надежного гонца, которому приказал пере­
дать царице пучок редкой горной травы - лучшее средство для
уничтожения волос на теле. Но она вернула мне назад голову мое­
го посланного в мешке из дорогой багряницы.
Рассказывал также Соломон своей возлюбленной многое из
своей жизни, чего не знал никто из других людей и что Суламифь
унесла с собою в могилу. Он говорил ей о долгих и тяжелых годах
скитаний, когда, спасаясь от гнева своих братьев, от зависти Авес­
салома и от ревности Адонии, он принужден был под чужим име­
нем скрываться в чужих землях, терпя страшную бедность и лише­
ния. Он рассказал ей о том, как в отдаленной неизвестной стране,
когда он стоял на рынке в ожидании, что его наймут куда-нибудь
работать, к нему подошел царский повар и сказал:
-
Чужестранец, помоги мне донести эту корзину с рыбами во
дворец.
Своим умом, ловкостью и умелым обхождением Соломон так
понравился придворным, что в скором времени устроился во двор­
це, а когда старший повар умер, то он заступил его место. Дальше
говорил Соломон о том, как единственная дочь царя, прекрасная
пьшкая девушка, влюбилась тайно в нового повара, как она откры­
лась ему невольно в любви, как они однажды бежали вместе из двор­
ца ночью, бьши настигнуты и приведены обратно, как осужден бьш
Соломон на смерть и как чудом удалось ему бежать из темницы.
Жадно внимала ему Суламифь, и когда он замолкал , тогда сре­
ди тишины ночи смыкались их губы, сплетались руки, прикасались
40

Повесть
груди. И когда наступало утро, и тело Суламифи казалось пенно­
розовым, и любовная усталость окружала голубыми тенями ее пре­
красные глаза, она говорила с нежной ул ыбкою:
- Освежите меня яблоками, подкрепите меня вином, ибо я из­
немогаю от любви.
х
В храме Изиды на горе Ватн-эль-Хав только что отошла пер­
вая часть великого тайнодействия, на которую допускались веру­
ющие малого посвящения. Очередной жрец - древний старец в
белой одежде, с бритой головой, безусый и безбородый , повер­
нулся с возвышения алтаря к народу и произнес тихим, усталым
голосом:
- Пребывайте в мире, сыновья мои и дочери. Усовершенствуй­
тесь в подвигах. Прославляйте имя богини. Благословение ее над
вами да пребудет во веки веков.
Он вознес свои руки над народом, благословляя его . И тотчас
же все, посвященные в малый чин таинств, простерлись на полу и
затем, встав, тихо, в молчании направились к выходу.
Сегодня бьш седьмой день египетского месяца Фаменота, по­
священный мистериям Озириса и Изиды. С вечера торжественная
процессия трижды обходила вокруг храма со светильниками, паль­
мовыми листами и амфорами, с таинственными символами богов
и со священными изображениями Фаллуса. В середине шествия на
плечах у жрецов и вторых пророков возвышался закрытый «наос»
из драгоценного дерева, украшенного жемчугом, сл оновой костью
и золотом. Там пребывала сама богиня, Она, Невидимая, Подаю­
щая плодородие, Таинственная, Мать, Сестра и Жена богов.
Злобный Сет заманил своего брата, божественного Озириса,
на пиршество, хитростью заставил его лечь в роскошный гроб и,
захлопнув над ним крышку, бросил гроб вместе с телом великого
бога в Нил . Изида, только что родившая Гора, в тоске и слезах
разыскивает по всей земле тело своего мужа и долго не находит
его. Наконец рыбы рассказывают ей, что гроб волнами отнесло в
море и прибило к Библосу, где вокруг него выросло громадное де­
рево и скрыло в своем стволе тело бога и его плавучий дом. Царь
той страны приказал сделать себе из громадного дерева мощную
колонну, не зная, что в ней покоится сам бог Озирис, великий по­
датель жизни. Изида идет в Библос, приходит туда утомленная зно-
41

А. И. Куприн
ем, жаждой и тяжелой каменистой дорогой. Она освобождает гроб
из середины дерева, несет его с собой и прячет в землю у городской
стены. Но Сет опять тайно похищает тело Озириса, разрезает его
на четырнадцать частей и рассеивает их по всем городам и селени­
ям Верхнего и Нижнего Египта.
И опять в великой скорби и рьщаниях отправилась Изида в по­
иски за священными членами своего мужа и брата. К плачу ее при­
соединяет свои жалобы сестра ее, богиня Нефтис, и могуществен­
ный Тоот, и сын богини, светлый Гор, Горизит.
Таков был тайный смысл нынешней процессии в первой поло­
вине священнослужения . Теперь, по уходе простых в ерующих и
после небольшого отдыха, надлежало совершиться второй части
великого тайнодействия . В храме остались только посвященные в
высшие степени - мистагоги, эпопты, пророки и жрецы.
Мальчики в белых одеждах разносили на серебряных подносах
мясо, хлеб, сухие плоды и сладкое пелузское вино. Другие разлива­
ли из узкогорлых тирских сосудов сикеру, которую в те времена
давали перед казнью преступникам для возбуждения в них муже­
ства, но которая также обладала великим свойством порождать и
поддерживать в людях огонь священного безумия .
По знаку очередного жреца мальчики удалились. Жрец-при­
вратник запер все двери . Затем он внимательно обошел всех остав­
шихся, всматриваясь им в лица и опрашивая их таинственными сло­
вами, составлявшими пропуск нынешней ночи. Два другие жреца
провезли вдоль храма и вокруг каждой из его колонн серебряную
кадил ьницу на колесах . Синим, густым, пьянящим, ароматным
фимиамом наполнился храм, и сквозь слои дыма едва стали видны
разноцветные огни лампад, сделанных из прозрачных камней, -
лампад, оправленных в резное золото и подвешенных к потолку на
длинных серебряных цепях. В давнее время этот храм Озириса и
Изиды отличался небольшими размерами и беднотою и бьш вы­
долблен наподобие пещеры в глубине горы . Узкий подземный ко­
ридор вел к нему снаружи. Но во дни царствования Соломона, взяв­
шего под свое покровительство все религии, кроме тех, которые
допускали жертвоприношения детей, и благодаря усердию царицы
Астис, родом египтянки, храм разросся в глубину и в высоту и ук­
расился богатыми приношениями.
Прежний алтарь так и остался неприкосновенным в своей пер­
воначальной суровой простоте, вместе со множеством маленьких
покоев, окружавших его и служивших для сохранения сокровищ,
42

Повесть
жертвенных предметов и священных принадлежностей, а также
для особых тайных целей во время самых сокровенных мистичес­
ких оргий.
Зато поистине бьm великолепен наружный двор с пилонами в
честь богини Гатор и с четырехсторонней колоннадой из двадцати
четырех колонн. Еще пышнее бьmа устроена внутренняя подзем­
ная гипостильная зала для молящихся. Ее мозаичный пол весь бьm
украшен искусными изображениями рыб, зверей, земноводных и
пресмыкающихся . Потолок же бьm покрыт голубой глазурью, и на
нем сияло золотое солнце, светилась серебряная луна, мерцали бес­
численные звезды и парили на распростертых крьmьях птицы. Пол
бьm землею, потолок - небом, а их соединяли, точно могучие дре­
весные стволы, круглые и многогранные колонны. И так как все
колонны завершались капителями в виде нежных цветов лотоса или
тонких свертков папируса, то лежавший на них потолок действи­
тельно казался легким и воздушным, как небо.
Стены до высоты человеческого роста бьmи обложены красны­
ми гранитными плитами, вывезенными, по желанию царицы Ас­
тис, из Фив, где местные мастера умели придавать граниту зеркаль­
ную гладкость и изумительный блеск. Выше, до самого потолка,
стены так же, как и колонны, пестрели резными и раскрашенными
изображениями с символами богов обоих Египтов. Здесь бьm Се­
бех, чтимый в Фаюмэ под видом крокодила, и Тоот, бог луны, изоб­
ражаемый, как ибис, в городе Хмуну, и солнечный бог Гор, кото­
рому в Эдфу бьm посвящен копчик, и Бает из Бубаса, под видом
кошки, Шу, бог воздуха - лев, Пта - апис, Гатор - богиня весе­
лья - корова, Анубис, бог бальзамирования, с головою шакала, и
Монту из Гормона, и коптский Мину, и богиня неба Нейт из Саи­
са, и, наконец, в виде овна, страшный бог, имя которого не произ­
носилось и которого называли Хентиементу, что значит «Живу­
щий на Западе».
Полутемный алтарь возвышался над всем храмом, и в глубине
его тускло блестели золотом стены святилища, скрывавшего изоб­
ражения Изиды. Трое ворот - большие, средние и двое боковых
маленьких - вели в святилище. Перед средним стоял жертвенник
со священным каменным ножом из эфиопского обсидиана. Ступе­
ни вели к алтарю, и на них расположились младшие жрецы и жри­
цы с тимпанами, систрами, флейтами и бубнами.
Царица Астис возлежала в маленьком потайном покое. Неболь­
шое квадратное отверстие, искусно скрытое тяжелым занавесом,
43

А. И. Куприн
выходило прямо к алтарю и позволяло, не выдавая своего присут­
ствия, следить за всеми подробностями священнодействия. Легкое
узкое платье из льняного газа, затканное серебром, вплотную об­
легало тело царицы, оставляя обнаженными руки до плеч и ноги
до половины икр. Сквозь прозрачную материю розово светилась
ее кожа и видны были все чистые линии и возвышения ее стройно­
го тела, которое до сих пор, несмотря на тридцатилетний возраст
царицы, не утеряло своей гибкости, красоты и свежести. Волосы
ее, выкрашенные в синий цвет, были распущены по плечам и по
спине, и концы их убраны бесчисленными ароматическими шари­
ками. Лицо было сильно нарумянено и набелено, а тонко обведен­
ные тушью глаза казались громадными и горели в темноте, как у
сильного зверя кошачьей породы. Золотой священный уреус спус­
кался у нее от шеи вниз, разделяя полуобнаженные груди.
С тех пор как Соломон охладел к царице Астис, утомленный
ее необузданной чувственностью, она со всем пылом южного
сладострастия и со всей яростью оскорбленной женской ревности
предалась тем тайным оргиям извращенной похоти, которые вхо­
дили в высший культ скопческого служения Изиде. Она всегда по­
казывалась окруженная жрецами-кастратами, и даже теперь, когда
один из них мерно обвевал ее голову опахалом из павлиньих перь­
ев, другие сидели на полу, впиваясь в царицу безумно-блаженными
глазами. Ноздри их расширялись и трепетали от веявшего на них
аромата ее тела, и дрожащими пальцами они старались незаметно
прикоснуться к краю ее чуть колебавшейся легкой одежды. Их чрез­
мерная, никогда не удовлетворяющаяся страстность изощряла их
воображение до крайних пределов. Их изобретательность в наслаж­
дениях Кибеллы и Ашеры переступала все человеческие возмож­
ности. И, ревнуя царицу друг к другу, ко всем женщинам, мужчи­
нам и детям, ревнуя даже к ней самой, они поклонялись ей больше,
чем Изиде, и, любя, ненавидели ее, как бесконечный огненный ис­
точник сладостных и жестоких страданий.
Темные, злые, страшные и пленительные слухи ходили о цари­
це Астис в Иерусалиме. Родители красивых мальчиков и девушек
прятали детей от ее взгляда; ее имя боялись произносить на супру­
жеском ложе, как знак осквернения и напасти. Но волнующее, опь­
яняющее любопытство влекло к ней души и отдавало во власть ей
тела. Те, кто испытал хоть однажды ее свирепые кровавые ласки,
те уже не могли ее забыть никогда и делались навеки ее жалкими,
отвергнутыми рабами. Готовые ради нового обладания ею на вся-
44

Повесть
кий грех, на всякое унижение и преступление, они становились по­
хожими на тех несчастных, которые, попробовав однажды горькое
маковое питье из страны Офир, дающее сладкие грезы, уже никог­
да не отстанут от него и только ему одному поклоняются и одно
его чтут, пока истощение и безумие не прервут их жизни .
Медленно колыхалось в жарком воздухе опахало. В безмолвном
восторге созерцали жрецы свою ужасную повелительницу. Но она
точно забьша об их присутствии. Слегка отодвинув занавеску, она
неотступно глядела напротив, по ту сторону алтаря, где когда-то из­
за темных изломов старинных златокованых занавесок показыва­
лось прекрасное, светлое лицо израильского царя. Его одного лю­
била всем своим пламенным и порочным сердцем отвергнутая цари­
ца, жестокая и сладострастная Астис. Его мимолетного взгляда, лас­
кового слова, прикосновения его руки искала она повсюду и не на­
ходила. На торжественных выходах, на дворцовых обедах и в дни
суда оказывал Соломон ей почтительность, как царице и дочери царя,
но душа его бьша мертва для нее. И часто гордая царица приказыва­
ла в урочные часы проносить себя мимо дома Ливанского, чтобы
хоть издали, незаметно, сквозь тяжелые ткани носилок, увидеть сре­
ди придворной толпы гордое, незабвенно прекрасное лицо Соломо­
на. И давно уже ее пламенная любовь к царю так тесно срослась с
жгучей ненавистью, что сама Астис не умела отличить их.
Прежде и Соломон посещал храм Изиды в дни великих празд­
неств и приносил жертвы богине и даже принял титул ее верховно­
го жреца, второго после египетского фараона. Но страшные таин­
ства «Кровавой жертвы Оплодотворения» отвратили его ум и сер­
дце от служения Матери богов.
-
Оскопленный по неведению, или насилием, или случайно,
или по болезни - не унижен перед Богом, - сказал царь. - Но
горе тому, кто сам изуродует себя .
И вот уже целый год ложе его в храме оставалось пустым. И
напрасно пламенные глаза царицы жадно глядели теперь на непод­
вижные занавески.
Между тем вино, сикера и одуряющие курения уже оказывали
заметное действие на собравшихся в храме. Чаще слышались крик,
и смех, и звон падающих на каменный пол серебряных сосудов.
Приближалась великая, таинственная минута кровавой жертвы.
Экстаз овладевал верующими.
Рассеянным взором оглядела царица храм и верующих. Много
здесь было почтенных и знаменитых людей из свиты Соломоновой
45

А. И. Куприн
и из его военачальников: Бен-Гевер, властитель области Арговии,
и Ахимаас, женатый на дочери царя Васемафи, и остроумный Бен­
Декер, и Зовуф, носивший, по восточным обычаям, высокий титул
«друга царя», и брат Соломона от первого брака Давидова - Да­
луиа, расслабленный, полумертвый человек, преждевременно впав­
ший в идиотизм от излишеств и пьянства. Все они были - иные по
вере, иные по корыстным расчетам, иные из подражания, а иные из
сластол юбивых целей - поклонниками Изиды .
И вот глаза царицы остановились долго и внимательно, с на­
пряженной мыслью, на красивом юношеском лице Элиава, одного
из начальников царских телохранителей.
Царица знала, отчего горит такой яркой краской его смуглое
лицо, отчего с такою страстной тоской устремлены его горячие гла­
за сюда, на занавески, которые едва движутся от прикосновения
прекрасных белых рук царицы . Однажды, п очти шутя, п овинуясь
минутному капризу, она заставила Элиава провести у нее целую
длинную блаженную ночь . Утром она отпустила его, но с тех пор
уже много дней подряд видела она повсюду - во дворце, в храме,
на улицах - два вл юбленных, покорных, тоскующих глаза, кото­
рые покорно провожали ее.
Темные брови царицы сдвинулись, и ее зеленые дл инные глаза
вдруг п отемнели от страшной мысли. Едва заметным движением
руки она приказала кастрату опустить вниз опахало и сказала тихо:
- Выйдите все. Хушай, ты пойдешь и позовешь ко мне Элиава,
начальника царской стражи. Пусть он придет один .
XI
Десять жрецов в белых одеждах, испещренных красными пят­
нами, вышли на середину алтаря. Следом за ними шли еще двое
жрецов, одетых в женские одежды . Они должны были изображать
сегодня Нефтис и Изиду, оплакивающих Озириса. Потом из глуби­
ны алтаря вышел некто в белом хитоне без единого украшения, и
глаза всех женщин и мужчин с жадностью приковались к нему. Это
был тот самый пустынник, который провел десять лет в тяжелом
подвижническом искусе на горах Ливана и нынче должен бьш при­
нести великую добровольную кровавую жертву Изиде. Лицо его,
изнуренное голодом, обветренное и обожженное, было строго и
бледно, глаза сурово опущены вниз, и сверхъестественным ужасом
повеяло от него на толпу .
46

Повесть
Наконец вышел и главный жрец храма, столетний старец с тиа­
рой на голове, с тигровой шкурой на плечах, в парчовом передни­
ке, украшенном хвостами шакалов.
Повернувшись к молящимся, он старческим голосом, кротким
и дрожащим, произнес:
- Сутон-ди-готпу. (Царь приносит жертву.)
И затем, обернувшись к жертвеннику, он принял из рук помощ­
ника белого голубя с красными лапками, отрезал птице голову,
вынул у нее из груди сердце и кровью ее окропил жертвенник и
священный нож.
После небольшого молчания он возгласил:
- Оплачемте Озириса, бога Атуму, великого Ун-Нофер-Онуф­
рия, бога Она!
Два кастрата в женских одеждах - Изида и Нефтис - тотчас
же начали плач гармоничными тонкими голосами:
«Возвратись в свое жилище, о прекрасный юноша. Видеть
тебя - блаженство.
Изида заклинает тебя, Изида, которая бьmа зачата с то бою в
одном чреве, жена твоя и сестра.
Покажи нам снова лицо твое, светлый бог. Вот Нефтис, сестра
твоя. Она обливается слезами и в горести рвет свои волосы .
В смертельной тоске разыскиваем мы прекрасное тело твое.
Озирис, возвратись в дом свой!»
Двое других жрецов присоединили к первым свои голоса. Это
Гор и Анубис оплакивали Озириса, и каждый раз, когда они окан­
чивали стих, хор, расположившийся на ступенях лестницы, повто­
рял его торжественным и печальным мотивом.
Потом, с тем же пением, старшие жрецы вынесли из святилища
статую богини, теперь уже не закрытую наосом. Но черная мантия,
усыпанная золотыми звездами, окутывала богиню с ног до голо­
вы, оставляя видимыми только ее серебряные ноги, обвитые змеей,
а над головою серебряный диск, включенный в коровьи рога. И
медленно, под звон кадильниц и систр, со ск орбным плачем двину­
лась процессия богини Изиды со ступенек алтаря, вниз, в храм,
вдоль его стен, между колоннами.
Так собирала богиня разбросанные члены своего супруга, что­
бы оживить его при помощи Тоота и Анубиса:
«Слава городу Абидосу, сохранившему прекрасную голову
твою, Озирис.
47

А. И. Куприн
Слава тебе, город Мемфис, где нашли мы правую руку велико­
го бога, руку войны и защиты .
И тебе, о город Саис, скрывший левую руку светлого бога, руку
правосудия.
И ты будь благословен, город Фивы, где покоилось сердце Ун­
Нофер-Онуфрия».
Так обошла богиня весь храм, возвращаясь назад к алтарю, и
все страстнее и громче становилось пение хора. Священное воо­
душевление овладевало жрецами и молящимися. Все части тела
Озириса нашла Изида, кроме одной, священного Фаллуса, опло­
дотворяющего материнское чрево, созидающего новую вечную
жизнь. Теперь приближался самый великий акт в мистерии Ози­
риса и Изиды...
-
Это ты, Элиав? - спросила царица юношу, который тихо
вошел в дверь.
В темноте ложи он беззвучно опустился к ее ногам и прижал к
губам край ее платья. И царица почувствовала, что он плачет от
восторга, стьща и желания. Опустив руку на его курчавую жесткую
голову, царица произнесла:
-
Расскажи мне, Элиав, все, что ты знаешь о царе и об этой
девочке из виноградника.
-
О, как ты его любишь, царица! - сказал Элиав с горьким
стоном.
- Говори... - приказала Астис.
- Что я могу тебе сказать, царица? Сердце мое разрывается от
ревности .
-Говори!
- Никого еще не любил царь, как ее. Он не расстается с ней ни
на миг. Глаза его сияют счастьем. Он расточает вокруг себя милос­
ти и дары. Он, авимелех и мудрец, он, как раб, лежит около ее ног
и, как собака, не спускает с нее глаз своих.
-Говори!
- О, как ты терзаешь меня, царица! И она... она - вся любовь,
вся нежность и ласка! Она кротка и стьщлива, она ничего не видит
и не знает, кроме своей любви. Она не возбуждает ни в ком ни зло­
бы, ни ревности, ни зависти ...
- Говори! - яростно простонала царица, и, вцепившись свои­
ми гибкими пальцами в черные кудри Элиава, она притиснула его
голову к своему телу, царапая его лицо серебряным шитьем своего
прозрачного хитона.
48

Повесть
А в это время в алтаре вокруг изображения богини , покрытой
черным покрывалом, носились жрецы и жрицы в священном ис­
ступлении, с криками, похожими на лай, под звон тимпанов и дре­
безжание систр.
Некоторые из них стегали себя многохвостыми плетками из
кожи носорога, другие наносили себе короткими ножами в грудь и
в плечи длинные кровавые раны, третьи пальцами разрывали себе
рты, надрывали себе уши и царапали лица ногтями. В середине этого
бешеного хоровода у самых ног богини кружился на одном месте с
непостижимой быстротой отшельник с гор Ливана в белоснежной
развевающейся одежде. Один верховный жрец оставался неподвиж­
ным. В руке он держал священный жертвенный нож из эфиопского
обсидиана, готовый передать его в последний страшный момент.
- Фаллус! Фаллус! Фаллус! - кричали в экстазе обезумевшие
жрецы . - Где твой Фаллус, о светлый бог! Приди, оплодотвори
богиню. Грудь ее томится от желания ! Чрево ее как пустыня в жар­
кие летние месяцы!
И вот страшный, безумный, пронзительный крик на мгновение
заглушил весь хор. Жрецы быстро расступил ись, и все бывшие в
храме увидели ливанского отшельника, совершенно обнаженного,
ужасного своим высоким, костлявым, желтым телом. Верховный
жрец протянул ему нож. Стало невыносимо тихо в храме. И он,
быстро нагнувшись, сделал какое-то движение, выпрямился и с воп­
лем боли и восторга вдруг бросил к ногам богини бесформенный
кровавый кусок мяса.
Он шатался. Верховный жрец осторожно поддержал его, обвив
рукой за спину, подвел его к изображению Изиды и бережно на­
крьm его черным покрывалом и оставил так на несколько мгнове­
ний, чтобы он втайне, невидимо для других, мог запечатлеть на
устах оплодотворенной богини свой поцелуй.
Тотчас же вслед за этим его положили на носилки и унесли из
алтаря . Жрец-привратник вышел из храма. Он ударил деревянным
молотком в громадный медный круг, возвещая всему миру о том,
что свершилась великая тайна оплодотворения богини. И высокий
поющий звук меди понесся над Иерусалимом.
Царица Астис, еще продолжая содрогаться всем телом, отки­
нула назад гол ову Элиава. Глаза ее горели напряженным красным
огнем. И она сказала медленно, слово за сло вом:
- Элиав, хочешь, я сделаю тебя царем Иудеи и Израиля? Хо­
чешь быть властителем над всей Сирией и Месопотамией, над Фи­
никией и Вавилоном?
49

А. И. Куприн
- Нет, царица, я хочу только тебя ...
- Да, ты будешь моим властелином. Все мои ночи будут при-
надлежать тебе. Каждое мое сл ово, каждый мой взгляд, каждое
дыхание будут твоими. Ты знаешь пропуск . Ты пойдешь сегодня
во дворец и убьешь их. Ты убьешь их обоих! Ты убьешь их обоих!
Элиав хотел что-то сказать. Но царица притянула его к себе и
прильнула к его рту своими жаркими губами и языком. Это про­
должалось мучительно долго. Потом, внезапно оторвав юношу от
себя, она сказала коротко и повелительно:
-Иди!
- Я иду, - ответил покорно Элиав .
хн
И бьша седьмая ночь великой любви Соломона.
Странно тихи и глубоко нежны были в эту ночь ласки царя и
Сулам ифи. Точно какая-то задумчивая печаль, осторожная стыд­
ливость, отдаленное предчувствие окутывали легкою тенью их сло­
ва, поцелуи и объятия.
Глядя в окно на небо, где ночь уже побеждала догорающий ве­
чер, Суламифь остановила свои глаза на яркой голубоватой звез­
де, которая трепетала кротко и нежно.
- Как называется эта звезда, мой возлюбленный? - спросила
она.
- Это звезда Сопдит, - ответил царь . - Это священная звез­
да. Ассирийские маги говорят нам, что души всех людей живут на
ней после смерти тела.
- Ты веришь этому, царь?
Соломон не ответил. Правая рука его бьша под головою Сула­
мифи, а левою он обнимал ее, и она чувствовала его ароматное
дыхание на себе, на волосах, ,на виске.
- Может быть, мы увидимся там с тобою, царь, после того как
умрем? - спросила тревожно Суламифь.
Царь опять промолчал .
- Ответь мне что-нибудь, возлюбленный, - робко попросила
Суламифь.
Тогда царь сказал:
- Жизнь человеческая коротка, но время бесконечно, и веще­
ство бессмертно. Человек умирает и утучняет гниением своего тела
землю, земля вскармливает колос, колос приносит зерно, человек
50

Повесть
поглощает хлеб и питает им свое тел о. Проходят тьмы и тьмы тем
веков, все в мире повторяется, - повторяются люди , звери, кам­
ни, растения . Во многообразном круговороте времени и вещества
повторяемся и мы с тобою, моя возлюбленная. Это так же верно,
как и то, что если мы с тобою наполним большой мешок доверху
морским гравием и бросим в него всего лишь один драгоценный
сапфир, то, вытаскивая много раз из мешка, ты все-таки рано или
поздно извлечешь и драгоценность . Мы с тобою встретимся, Су­
ламифь, и мы не узнаем друг друга, но с тоской и с восторгом
будут стремиться наши сердца навстречу, потому что мы уже
встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но
мы не помним этого .
-
Нет, царь, нет! Я помню. Когда ты стоял под окном моего
дома и звал меня: «Прекрасная моя, выйди, волосы мои полны ноч­
ной росою!» - я узнала тебя, я вспомнила тебя, и радость и страх
овладели моим сердцем. Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон:
вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую
девушку из виноградника, свою Суламифь?
И, прижимая ее к своей груди, царь прошептал, взволнован­
ный :
- Не говори так никогда... Не говори так , о Суламифь! Ты из­
бранная богом, ты настоящая, ты царица души моей ... Смерть не
коснется тебя ...
Резкий медный звук вдруг пронесся над Иерусалимом. Он дол­
го заунывно дрожал и колебался в воздухе, и когда замолк, то дол­
го еще пльши его трепещущие отзвуки .
- Это в храме Изиды окончилось таинство, - сказал царь .
-
Мне страшно, прекрасный мой! - прошептала Суламифь.
- Темный ужас проник в мою душу ... Я не хочу смерти... Я еще не
успела насладиться твоими объятиями ... Обойми меня ... Прижми
меня к себе крепче... Положи меня, как печать, на сердце твоем, как
печать, на мышце твоей! ..
-
Не бойся смерти, Суламифь! Так же сильна, как и смерть,
любовь... Отгони грустные мысли ... Хочешь, я расскажу тебе о вой­
нах Давида, о пирах и охотах фараона Суссакима? Хочешь ты ус­
лышать одну из тех сказок, которые складываются в стране Офир?. .
Хочешь, я расскажу тебе о чудесах Вакрамадитья?
- Да, мой царь. Ты сам знаешь, что , когда я слушаю тебя , сер­
дце мое растет от радости! Но я хочу тебя попросить о чем-то ...
51

А. И. Куприн
-ОСуламифь, - все, что хочешь! Попроси у меня мою жизнь ­
я с восторгом отдам ее тебе. Я буду только жалеть, что слишком
малой ценой заплатил за твою любовь.
Тогда Суламифь улыбнулась в темноте от счастья и, обвив царя
руками, прошептала ему на ухо:
-
Прошу тебя, когда наступит утро, пойдем вместе туда ... на
виноградник... Туда, где зелень, и кипарисы, и кедры, где около
каменной стенки ты взял руками мою душу". Прошу тебя об этом,
возлюбленный ... Там снова окажу я тебе ласки мои...
В упоении поцел овал царь губы своей милой. Но Суламифь
вдруг встала на своем ложе и прислушалась.
- Что с тобою, дитя мое?" Что испугало тебя? - спросил Со­
ломон.
- Подожди, мой милый... сюда идут ... Да... Я слышу шаги...
Она замолчала. И бьmо так тихо, что они различали биение сво­
их сердец.
Легкий шорох послышался за дверью, и вдруг она распахну­
лась быстро и беззвучно.
- Кто там? - воскликнул Соломон.
Но Суламифь уже спрыгнула с ложа, одним движением метну­
лась навстречу темной фигуре человека с блестящим мечом в руке.
И тотчас же, пораженная насквозь коротким, быстрым ударом, она
со сл абым, точно удивленным криком упала на пол.
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший свет
ночной лампады. Он увидал Элиава, который стоял у двери, слегка
наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой
воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись гл азами
с mевными, страшными глазами царя, побледнел и застонал. Выра­
жение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись,
спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал вы­
ползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова:
- Кто принудил тебя?
Весь трепеща и щелкая зубами, с глазами, побелевшими от стра­
ха, молодой воин уронил глухо:
- Царица Астис...
-
Выйди, - приказал Соломон. - Скажи очередной страже,
чтобы она стерегла тебя .
Скоро по бесчисленным комнатам дворца забегали люди с ог­
нями. Все покои осветились. Пришли врачи, собрались военачаль­
ники и друзья царя.
52

Повесть
Старший врач сказал:
-Царь, теперь не поможет ни наука, ни Бог. Когда извлечем
меч, оставленный в ее груди, она тотчас же умрет.
Но в это время Суламифь очнулась и сказала со спокойною
улыбкой:
- я хочу пить.
И когда напилась, она с нежной, прекрасной ул ыбкою остано­
вила свои глаза на царе и уже больше не отводила их; а он стоял на
коленях перед ее ложем, весь обнаженный, как и она, не замечая,
что его колени купаются в ее крови и что руки его обагрены алою
кровью.
Так, глядя на своего возлюбленного и улыбаясь кротко, гово­
рила с трудом прекрасная Суламифь:
-
Благодарю тебя, мой царь, за все: за твою любовь, за твою
красоту, за твою мудрость, к которой ты позволил мне прильнуть
устами, как к сладкому источнику. Дай мне поцеловать твои руки,
не отнимай их от моего рта до тех пор, пока последнее дыхание не
отлетит от меня. Никогда не было и не будет женщины счастливее
меня . Благодарю тебя, мой царь, мой возлюбленный, мой прекрас­
ный. Вспоминай изредка о твоей рабе, о твоей обожженной солн­
цем Суламифи.
И царь ответил ей глубоким, медленным голосом:
- До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красо­
та души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире,
до тех пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет
произноситься с умилением и благодарностью.
К утру Суламифи не стало.
Тогда царь встал, велел дать себе умыться и надел самый рос­
кошный пурпуровый хитон, вышитый золотыми скарабеями, и воз­
ложил на свою голову венец из кроваво-красных рубинов. После
этого он подозвал к себе Ванею и сказал спокойно:
- Ванея, ты пойдешь и умертвишь Эл иава.
Но старик закрьш лицо руками и упал ниц перед царем.
- Царь, Элиав - мой внук!
- Ты слышал меня, Ванея?
-
Царь, прости меня, не угрожай мне своим гневом, прика-
жи это сделать кому-нибудь другому. Элиав, выйдя из дворца,
побежал в храм и схватился за рога жертвенника. Я стар, смерть
моя близка, я не смею взять на свою душу этого двойного пре­
ступления .
53

А. И. Куприн
Но царь возразил:
-
Однако, когда я поручил тебе умертвить моего брата Адо­
нию, также схватившегося за священные рога жертвенника, разве
ты ослушался меня, Ванея?
- Прости меня ! Пощади меня, царь!
- Подними лицо твое, - приказал Соломон.
И когда Ванея поднял голову и увидел глаза царя, он быстро
встал с пола и послушно направился к выходу.
Затем, обратившись к Ахиссару, начальнику и смотрителю двор­
ца, он приказал:
-
Царицу я не хочу предавать смерти, пусть она живет, как
хочет, и умирает, где хочет. Но никогда она не увидит более моего
лица. Сегодня, Ахиссар, ты снарядишь караван и проводишь цари­
цу до гавани в Иаффе, а оттуда в Египет, к фараону Суссакиму.
Теперь пусть все выйдут.
И, оставшись один лицом к лицу с телом Суламифи, он долго
глядел на ее прекрасные черты. Лицо ее бьmо бело, и никогда оно
не бьmо так красиво при ее жизни. Полуоткрытые губы, которые
всего час тому назад целовал Соломон, улыбались загадочно и бла­
женно, и зубы, еще влажные, чуть-чуть поблескивали из-под них.
Долго глядел царь на свою мертвую возлюбленную, потом тихо
прикоснулся пальцем к ее лбу, уже начавшему терять теплоту жиз­
ни, и медленными шагами вышел из покоя.
За дверями его дожидался первосвященник Азария, сын Садо­
кии . Приблизившись к царю, он спросил:
- Что нам делать с телом этой женщины? Теперь суббота.
И вспомнил царь , как много лет тому назад скончался его отец,
и лежал на песке, и уже начал быстро ра.Злагаться. Собаки, привле­
ченные запахом падали, уже бродили вокруг него с горящими от
голода и жадности глазами. И, как и теперь, спросил его первосвя­
щенник, отец Азарии, дряхлый старик:
-
Вот лежит твой отец, собаки могут растерзать его труп ...
Что нам делать? Почтить ли память царя и осквернить субботу
или соблюсти субботу, но оставить труп твоего отца на съедение
собакам?
Тогда ответил Соломон:
- Оставить. Живая собака лучше мертвого льва.
И когда теперь, после слов первосвященника, вспомнил он это,
то сердце его сжалось от печали и страха.
54

Повесть
Ничего не ответив первосвященнику, он пошел дальше, в залу
судилища.
Как и всегда по утрам, двое его писцов, Елихофер и Ахия, уже
лежали на циновках, по обе стороны трона, держа наготове сверт­
ки папируса, тростник и чернила. При входе царя они встали и по­
клонились ему до земли. Царь же сел на свой трон из слоновой ко­
сти с золотыми украшениями, оперся локтем на спину золотого льва
и, склонив голову на ладонь, приказал:
- Пишите!
«Положи меня, как печать, на сердце твоем, как перстень, на
руке твоей, потому что крепка, как смерть, любовь и жестока, как
ад, ревность : стрелы ее - стрелы огненные».
И, помолчав так долго, что писцы в тревоге затаили дыхание,
он сказал:
- Оставьте меня одного .
И весь день, до первых вечерних теней, оставался царь один на
один со своими мыслями, и никто не осмелился войти в громад­
ную, пустую залу судилища.
<1908>
3КупринА.И.Том3
55

Группа совр еменников А . И Купршш в гостях у Н. Н. Ходотова.
Сидят (слева напр аво) : Ф. Ф. Трозинер , А . П. Каменский,
Ф. Ф. Фидлер, И. С. Белоусов, А . С. Рославлев,
Б. А . Лазаревский; стоят: Н. Н. Ходотов, А. Л. Вол ынский,
А. И. Косоротов, П. Н. Тр оянский и др . Фотография. 1911 г.

ШТАБС-КАПИТАН РЫБНИКОВ
1
В тот день, когда ужасный разгром русского флота у осrрова
Цусима приближался к концу и когда об этом кровавом торжесrве
японцев проносились по Европе лишь первые тревожные, глухие
весrи, - в этот самый день штабс-капитан Рыбников, живший в
безыменном переулке на Песках, получил следующую телеграмму
из Иркутска:
«Вышлите немедленно лисrы следите за больным уплатите рас­
ходы».
Штабс-капитан Рыбников тотчас же заявил своей квартирной
хозяйке, что дела вызывают его на день - на два из Петербурга и
чтобы поэтому она не беспокоилась его отсутсrвием. Затем он одел­
ся, вышел из дому и больше уж никогда туда не возвращался.
И только спусrя пять дней хозяйку вызвали в полицию для сня­
тия показаний об ее пропавшем жильце. Чесrная, толсrая, сорока­
пятилетняя женщина, вдова консисrорского чиновника, чисrосер­
дечно рассказала все, что ей бьшо извесrно: жилец ее бьш человек
тихий, бедный, глуповатый, умеренный в еде, вежливый; не пил, не
курил , редко выходил из дому и у себя никого не принимал .
Больше она ничего не могла сказать, несмотря на весь свой по­
чтительный ужас перед жандармским ротмистром, который зверс­
ки шевелил пышными подусниками и за скверным словом в кар­
ман не лазил .
В этот-то пятидневный промежуток времени штабс-капитан
Рыбников обегал и объездил весь Петербург. Повсюду: на улицах,
в ресrоранах, в театрах, в вагонах конок, на вокзалах появлялся
этот маленький, черномазый, хромой офицер, странно болтливый,
растрепанный и не особенно трезвый, одетый в общеармейский
59

А. И. Куприн
мундир со сплошь красным воротником - настоящий тип госпи­
тальной, военно-канцелярской или интендантской крысы . Он яв­
лялся также по нескольку раз в гл авный штаб, в комитет о ране­
ных, в полицейские участки, в комендантское управление, в управ­
ление казачьих войск и еще в десятки присутственных мест и уп­
равлений, раздражая служащих своими бестолковыми жалобами и
претензиями, своим унизительным попрошайничеством, армейской
грубостью и крикливым патриотизмом. Все уже знали наизусть, что
он служил в корпусном обозе, под Ляояном контужен в голову, а
при Мукденском отступлении ранен в ногу. Почему он, черт меня
возьми, до сих пор не получает пособия?! Отчего ему не выдают до
сих пор суточных и прогонных? А жалованье за два прошлых меся­
ца? Абсолютно он готов пролить последнюю, черт ее побери, кап­
лю крови за царя, престол и отечество, и он сейчас же вернется на
Дальний Восток, как только заживет его раненая нога. Но - сто
чертей! - проклятая нога не хочет заживать " . Вообразите себе -
нагноение! Да вот, посмотрите сами. - И он ставил больную ногу
на стул и уже с готовностью засучивал кверху панталоны, но вся­
кий раз его останавливали с брезгливой и сострадательной стыд­
ливостью. Его суетливая и нервная развязность, его запуганность,
странно граничившая с наглостью, его глупость и привязчивое,
праздное любопытство выводили из себя людей, занятых важной и
страшно ответственной бумажной работой.
Напрасно ему объясняли со всевозможной кротостью, что он
обращается в неподлежащее место, что ему надобно направиться
туда-то, что следует представить такие-то и такие-то бумаги, что
его известят о результате, - он ничего, решительно ничего не по­
нимал. Но и очень сердиться на него бьmо невозможно: так он бьm
беззащитен, пуглив и наивен, и, если его с досадой обрывали, он
только улыбался, обнажая десны с идиотским видом, торопливо и
многократно кланялся и потирал смущенно руки . Или вдруг про­
износил заискивающим хриплым голосом:
-
Пожалуйста" . не одолжите ли папиросочку? Смерть поку­
рить хочется, а папирос купить не на что . Яко наг, яко благ" . Бед­
ность, как говорится, не порок, но большое свинство.
Этим он обезоруживал самых придирчивых и мрачных чинов­
ников. Ему давали папироску и позволяли присесть у краешка сто­
ла. Против воли и, конечно, небрежно ему даже отвечали на его
назойливые расспросы о течении военных событий. Бьmо, впро­
чем, много трогательного, детски искреннего в том болезненном
60

Сфероплан.. Начало ХХ века. Россия.

Рассказы
любопытсrве, с которым этот несчасrный, замурзанный, обнищав­
ший раненый армеец следит за войной. Просrо-напросто, по чело­
вечесrву, хотелось его успокоить, осведомить и ободрить, и оттого
с ним говорили откровеннее, чем с другими.
Интерес его ко всему, что касалось русско-японских событий,
просrирался до того, что в то время, когда для него наводили ка­
кую-нибудь путаную деловую справку, он слонялся из комнаты в
комнату, от сrола к сrолу, и как только улавливал где-нибудь два
слова о войне, то сейчас же подходил и прислушивался с своей обыч­
ной напряженной и глуповатой улыбкой.
Когда он наконец уходил, то осrавлял по себе вмесrе с чувсrвом
облегчения какое-то смутное, тяжелое и тревожное сожаление. Не­
редко чисrенькие, выхоленные штабные офицеры говорили о нем с
благородной горечью:
- И это русские офицеры! Посмотрите на этот тип. Ну, разве
не ясно, почему мы проигрываем сражение за сражением? Тупосrь,
бесrолковосrь, полное отсутсrвие чувсrва собсrвенного досrоин­
сrва ... Бедная Россия! ..
В эти хлопотливые дни штабс-капитан Рыбников нанял себе
номер в грязноватой госrинице близ вокзала. Хотя при нем и был
собсrвенный паспорт запасного офицера, но он почему-то нашел
нужным заявить, что его бумаги находятся пока в комендантском
управлении. Сюда же в госrиницу он перевез и свои вещи - порт­
плед с одеялом и подушкой, дорожный несессер и дешевый новень­
кий чемодан, в котором бьто белье и полный комплект штатского
платья.
Впоследствии прислуга показывала, что приходил он в гости­
ницу поздно и как будто под хмельком, но всегда аккуратно да­
вал швейцару, отворявшему двери, гривенник на чай. Спал не
более трех-четырех часов, иногда совсем не раздеваясь . Вставал
рано и долго, часами ходил взад и вперед по комнате. В полдень
уходил .
Время от времени штабс-капитан из разных почтовых отделе­
ний посьmал телеграммы в Иркутск, и все эти телеграммы выра­
жали гл убокую заботливосrь о каком-то раненом, тяжело боль­
ном человеке, вероятно очень близком сердцу штабс-капитана.
И вот с этим-то суетливым, смешным и несуразным человеком
всrретился однажды фельетонисr большой петербургской газеты
Владимир Иванович Щавинский.
61

А. И. Куприн
11
Перед тем как ехать на бега, Щавинский завернул в маленький,
те мный ресторанчик «Слава Петрограда», где обыкновенно соби­
рались к двум часам дня, для обмена мыслями и сведениями, газет­
ные репортеры . Это бьmа довольно беспардонная, веселая, цинич­
ная, всезнающая и голодная компания, и Щавинский, до известной
степени аристократ газетного мира, к ней, конечно, не принадле­
жал . Его воскресные фельетоны, блестящие и забавные, но неглу­
бокие, имели значительный успех в публике. Он зарабатывал боль­
шие деньги, отлично одевался и вел широкое знакомство . Но его
хорошо принимали и в «Славе Петрограда» за его развязный, ост­
рый язык и за милую щедрость, с которой он ссужал братьев писа­
телей маленькими золотыми . Сегодня репортеры обещали достать
для него беговую программу с таинственными пометками из ко­
нюшни.
Швейцар Василий, почтительно и дружелюбно улыбаясь, снял
с Щавинского пальто.
- Пожалуйте, Владимир Иванович. Все в сборе-с . В большом
кабинете у Прохора.
И толстый, низко стриженный рыжеусый Прохор также фами­
льярно-ласково улыбался, глядя, по обыкновению, не в глаза, а
поверх лба почетному посетителю.
- Давненько не изволили бывать, Владимир Иванович. Пожа­
луйте-с . Все свои-с.
Как и всегда, братья писатели сидели вокруг дл инного стола и,
торопливо макая перья в одну чернильницу, быстро строчили на
дл инных полосах бумаги. В то же время они успевали, не прекра­
щая этого занятия, поглощать расстегаи и жареную колбасу с кар­
тофельным пюре, пить водку и пиво, курить и обмениваться све­
жими городскими новостями и редакционными сплетнями, не под­
лежащими тиснению. Кто-то спал камнем на диване, подстелив под
голову носовой платок. Воздух в кабинете бьm синий, густой и сло­
истый от табачного дыма.
Здороваясь с репортерами, Щавинский заметил среди них
штабс-капитана в общеармейском мундире. Он сидел, расставив
врозь ноги, опираясь руками и подбородком на эфес огромной
шашки . При виде его Щавинский не удивился, как привык ничему
не удивляться в жизни репортеров. Он бывал свидетелем, что в этой
путаной, бесшабашной компании пропадали по целым неделям:
62

Рассказы
тамбовские помещики, ювелиры, музыканты, танцмейстеры, ак­
теры, хозяева зверинцев, рыбные торговцы, распорядители кафе­
шантанов, клубные игроки и другие лица самых неожиданных про­
фессий.
Когда дошла очередь до офицера, тот встал, приподнял плечи,
оттопырив локти, и отрекомендовался хриплым, настоящим армей­
ским пропойным голосом:
-Хемм! .. Штабс-капитан Рыбников. Очень приятно. Вы тоже
писатель? Очень, очень приятно. Уважаю пишущую братию. Пе­
чать - шестая великая держава. Что? Не правда?
При этом он осклаблялся, щелкал каблуками, крепко тряс руку
Щавинского и все время как-то особенно смешно кланялся, быст­
ро сгибая и выпрямляя верхнюю часть тела.
«Где я его видел? - мелькнула у Щавинского беспокойная
мысль. - Удивительно кого-то напоминает. Кого?»
Здесь в кабинете бьши все знаменитости петербургского репор­
тажа. Три мушкетера - Кодлубцев, Ряжкин и Попов. Их никогда
не видали иначе как вместе, даже их фамилии, произнесенные ря­
дом, особенно ловко укладывались в четырехстопный ямб. Это не
мешало им постоянно ссориться и вьщумывать друг про друга слу­
чаи невероятных вымогательств, уголовных подлогов, клеветы и
шантажа. Присутствовал также Сергей Кондрашов, которого за
его необузданное сладострастие называли «не человек, а патологи­
ческий случай». Бьш некто, чья фамилия стерлась от времени, как
одна сторона скверной монеты, и осталась только ходячая кличка
«Матаня», под которой его знал весь Петербург. Про мрачного
Свищева, писавшего фельетончики «По каморам мировых судей»,
говорили в виде дружеской шутки: «Свищев крупный шантажист,
он меньше трех рублей не берет» . Спавший же на диване длинново­
лосый поэт Пеструхин поддерживал свое утлое и пьяное существо­
вание тем, что воспевал в лирических стихах царские дни и двуна­
десятые праздники. Бьши и другие, не менее крупные имена: специ­
алисты по городским делам, по пожарам, по трупам, по открыти­
ям и закрытиям садов.
Дл инный, вихрястый, угреватый Матаня сказал:
- Программу вам сейчас принесут, Владимир Иванович. А
покамест рекомендую вашему вниманию храброго штабс-капита­
на. Только что вернулся с Дальнего Востока, где, можно сказать,
разбивал в пух и прах желтолицего, косоглазого и коварного вра­
га. Ну-с, генерал, валяйте дальше.
63

А. И. Куприн
Офицер прокашлялся и сплюнул вбок на пол.
«Хам!» - подумал Щавинский, поморщившись.
- Русский солдат - это, брат, не фунт изюму! - воскликнул
хрипло Рыбников, громыхая шашкой. - Чудо-богатыри, как го­
ворил бессмертный Суворов. Что? Не правду я говорю? Одним сло­
вом ... Но скажу вам откровенно: начальство наше на Востоке не
годится ни к черту! Знаете известную нашу поговорку: каков поп,
таков приход. Что? Не верно? Воруют, играют в карты, завели лю­
бовниц ... А ведь известно: где черт не поможет, бабу пошлет.
-
Вы, генерал, что-то о съемках начали, - напомнил Матаня.
-Ага, о съемках. Мерси . Голова у меня... Дер-р-ба-лызнул я
сегодня. - Рыбников метнул быстрый, острый взгляд на Щавинс­
кого. - Да, так вот-с ... Назначили одного полковника генераль­
ного штаба произвести маршрутную рекогносцировку. Берет он с
собой взвод казаков - лихое войско, черт его побери ... Что? Не
правда?.. Берет он переводчика и едет. Попадает в деревню. «Как
название?» Переводчик молчит. «А ну-ка, ребятушки!» Казаки его
сейчас нагайками. Переводчик говорит: «Бутунду». А «бутунду»
по-китайски значит: «не понимаю» . «Ага, заговорил, сукин сын !»
И полковник пишет на кроки: «Деревня Бутунду». Опять едут ­
опять деревня. «Название?» - «Бутунду». - «Как? Еще Бутун­
ду?» - «Бутунду». Полковник опять пишет: «Бутунду». Так он де­
сять деревень назвал «Бутунду», и вышел он, как у Чехова: «Хоть
ты, говорит, - Иванов седьмой, а все-таки дурак!»
- А-а! Вы знаете Чехова? - спросил Щавинский.
- Кого? Чехова? Антошу? Еще бы, черт побери! .. Друзья! Пили
мы с ним здорово... Хоть ты, говорит, и седьмой, а все-таки ду­
рак ...
- Вы с ним там на Востоке виделись? - быстро спросил Ща­
винский.
- Как же, обязательно на Востоке. Мы, брат, бывало, с Антон
Петровичем ... Хоть ты и седьмой, а ...
Пока он говорил, Щавинский внимательно наблюдал за ним.
Все у него бьmо обычное, чисто армейское: голос, манеры, поно­
шенный мундир, бедный и грубый язык. Щавинскому приходилось
видеть сотни таких забулдыг-капитанов, как он. Так же они оск­
лаблялись и чертыхались, расправляли усы влево и вправо молод­
цеватыми движениями, так же вздергивали вверх плечи, оттопыри­
вали локти, картинно опирались на шашку и щелкали воображае­
мыми шпорами. Но бьmо в нем и что-то совсем особенное, затаен-
64

Рассказы
ное, чего Щавинский никогда не видал и не мог определить, - ка­
кая-то внутренняя напряженная, нервная сила. Было похоже на то,
что Щавинский вовсе не удивился бы, если бы вдруг этот хрипя­
щий и пьяный бурбон заговорил о тонких и умных вещах, непри­
нужденно и ясно, изящным языком, но не удивился бы также ка­
кой-нибудь безумной, внезапной, горячечной, даже кровавой вы­
ходке со стороны штабс-капитана.
В лице его поражало Щавинского то разное впечатление, которое
производили его фас и профиль. Сбоку это бьшо обыкновенное рус­
ское, чуть-чуть калмыковатое лицо: маленький вьшуклый лоб под
уходящим вверх черепом, русский бесформенньIЙ нос сливой, редкие,
жесткие черные волосы в усах и на бороденке, голова, корртко остри­
женная, с сильной проседью, тон лица темно-желтьIЙ от загара. .. Но,
поворачиваясь лицом к Щавинскому, он сейчас же начинал ему кого­
то напоминать. Что-то чрезвычайно знакомое, но такое, чего никак
нельзя бьшо ухватить, чувствовалось в этих узеньких, зорких, ярко­
кофейных глазках с разрезом наискось, в тревожном изгибе черных
бровей, идущих от переносья кверху, в энергичной сухости кожи, креп­
ко обтягивавшей мощные скулы, а гл авное, в общем выражении это­
го лица - злобного, насмешливого, умного, пожалуй, даже высоко­
мерного, но не человеческого, а скорее звериного, а еще вернее - лица,
принадлежащего существу с другой планеты.
«Точно я его во сне видел», - подумал Щавинский.
Всматриваясь, он невольно прищурился и наклонил голову на­
бок.
Рыбников тотчас же повернулся к нему и захохотал нервно и
громко:
- Чтб вы на меня любуетесь, господин писатель? Интересно?
Я . - Он возвысил голос и с смешной гордостью ударил себя кула­
ком в грудь . - Я штабс-капитан Рыбников. Рыб-ни-ков! Право­
сл авный русский воин, не считая, бьет врагов. Такая есть сол­
датская русская песня. Что? Не верно?
Кодлубцев, бегая пером по бумаге и не глядя на Рыбникова,
бросил небрежно:
- И не считаясь, сдается в плен.
Рыбников быстро бросил взгляд на Кодлубцева, и Щавинс­
кий заметил , как в его коричневых глазах блеснули странные жел­
то-зеленые огоньки. Но это было только на мгновение. Тотчас же
штабс-капитан захохотал, развел руками и звонко хлопнул себя
по ляжкам .
65

А. И. Куприн
- Ничего не поделаешь - Божья воля. Недаром говорится в
пословице: нашла коса на камень. Что? Не верно? - Он обратился
вдруг к Щавинскому, слегка потрепал его рукою по колену и издал
губами безнадежный звук : фить ! - Мы всё авось, да кое-как, да
как-нибудь - тяп да ляп. К местности не умеем применяться, сна­
ряды не подходят к калибрам орудий, люди на позициях по четве­
ро суток не едят. А японцы, черт бы их побрал, работают, как ма­
шины. Макаки, а на их стороне цивилизация, черт бы их брал! Что?
Не верно я говорю?
- Так что они, по-вашему, пожалуй, нас и победят? - спросил
Щавинский.
У Рыбникова опять задергались губы. Эту привычку уже успел
за ним заметить Щавинский. Во все время разговора, особенно ког­
да штабс-капитан задавал вопрос и, насторожившись, ждал ответа
или нервно оборачивался на чей-нибудь пристальный взгляд, губы
у него быстро дергались то в одну, то в другую сторону в странных
гримасах, похожих на судорожные, злобные ул ыбки. И в то же вре­
мя он торопливо облизывал концом языка свои потрескавшиеся
сухие губы, тонкие, синеватые, какие-то обезьяньи или козлиные
губы .
- Кто знает! - воскликнул штабс-капитан. - Один Бог. Без
Бога ни до порога, как говорится . Что? Не верно? Кампания еще не
кончена. Все впереди. Русский солдат привык к победам. Вспомни­
те Полтаву, незабвенного Суворова" . А Севастополь! А как в две­
надцатом году мы прогнали величайшего в мире полководца На­
полеона. Велик бог земли русской! Что?
Он заговорил, а углы его губ дергались странными, зл обными,
насмешливыми, нечеловеческими улыбками, и зловещий желтый
блеск играл в его глазах под черными суровыми бровями.
Щавинскому принесли в это время кофе.
- Не хотите ли рюмочку коньяку? - предложил он штабс-ка­
питану.
Рыбников опять слегка похлопал его по колену .
-
Нет, спасибо, голубчик. Я сегодня черт знает сколько вы­
пил. Башка трещит. С утра, черт возьми, наклюкался. Веселие Руси
есть пити . Что? Не правда? - воскликнул он вдруг с лихим видом
и внезапно пьяным голосом.
«Притворяется», - подумал Щавинский.
Но почему-то он не хотел отстать и продолжал угощать штабс­
капитана.
66

Куприн
с Иваном Заикиным.
Куприны
с дочкой.
Открытие памятника А. И. Ку пр ину на его родине в
Нар овчате (Пензенская область) .

Ра ссказы
- Может быть, пива? Красного вина?
- Нет, покорно благодарю. И так пьян. Гран мерси* .
- Сельтерской воды?
Штабс-капитан оживился .
- Ах, да, да ! Вот именно ... именно сельтерской" . стаканчик не
откажусь .
Принесли сифон. Рыбников выпил стакан большими, жадными
глотками. Даже руки у него задрожали от жадности. И тотчас же
налил себе другой стакан. Сразу бьmо видно, что его уже долго
мучила жажда.
«Притворяется, - опять подумал Щавинский. - Что за дико­
винный человек! Он недоволен, утомлен, но ничуть не пьян» .
- Жара, черт ее побери, - сказал Рыбников хрипло. - Одна­
ко я, господа, кажется, мешаю вам заниматься .
- Нет, ничего. Мы привыкли, - пробурчал Ряжкин.
- А что, нет ли у вас каких-нибудь свежих известий с войны? -
спросил Рыбников. - Эх, господа! - воскликнул он вдруг и гро­
мыхнул шашкой. - Сколько бы мог я вам дать интересного мате­
риала о войне! Хотите, я вам буду диктовать, а вы только пишите.
Вы только пишите. Так и озаглавьте: «Воспоминания штабс-капи­
тана Рыбникова, вернувшегося с войны». Нет, вы не думайте - я
без денег, я задаром, задаром. Как вы думаете, господа писатели?
- Что ж, это можно, - вяло отозвался Матаня, - как-нибудь
устроим вам интервьюшку" . Послушайте, Владимир Иванович, вы
ничего не знаете о нашем флоте?
-Нет, ничего; а разве что есть?
- Рассказывают что-то невозможное. Кондрашов слышал от
знакомого из морского штаба. Эй! «Патологический случай», рас­
скажи Щавинскому!
«Патолоmческий случай», человек с черной трагической боро­
дой и изжеванным лицом, сказал в нос:
-Я не могу, Владимир Иванович, ручаться. Но источник как
будто достоверный. В штабе ходит темный слух, что большая часть
нашей эскадры сдалась без боя. Что будто бы матросы перевязали
офицеров и выкинули белый флаг. Чуть ли не двадцать судов.
- Это действительно ужасно, - тихо произнес Щавинский. -
Может быть, еще неправда? Впрочем, теперь такое время, что са­
мое невозможное стало возможным. Кстати, вы знаете, что делает-
* Большое спасибо (франц. )
.
67

А. И. Куприн
ся в морских портах? Во всех экипажах идет страшное, глухое бро­
жение. Морские офицеры на берегу боятся встречаться с людьми
своей команды .
Разговор стал общим. Эта пронырливая, вездесущая, циничная
компания была своего рода чувствительным приемником для все­
возможных городских слухов и толков, которые часто доходили
раньше до отдельного кабинета «Славы Петрограда», чем до ми­
нистерских кабинетов. У каждого бьmи свои новости. Это бьmо
так интересно, что даже три мушкетера, для которых, казалось,
ничего не бьmо на свете святого и значительного, заговорили с не­
привычной горячностью.
- Носятся слухи о том, что в тьmу армии запасные отказыва­
ются повиноваться . Что будто солдаты стреляют в офицеров из их
же собственных револьверов.
- Я слышал, что главнокомандующий повесил пятьдесят сес­
тер милосердия. Ну, конечно, они бьmи только под видом сестер.
Щавинский оглянулся на Рыбникова. Теперь болтливый штабс­
капитан молчал . Сузив глаза, налегши грудью на эфес шашки, он
напряженно следил поочередно за каждым из говоривших, и на его
скулах под натянутой кожей быстро двигались сухожилия, а губы
шевелились, точно он повторял про себя каждое сл ово.
«Господи, да кого же наконец он напоминает?» - в десятый раз
с нетерпением подумал фельетонист.
Это так мучило его, что он пробовал прибегнуть к старому зна­
комому средству: притвориться перед самим собой, что он как буд­
то совсем забьm о штабс-капитане, и потом вдруг внезапно взгля­
нуть на него . Обыкновенно такой прием довольно быстро помогал
ему вспомнить фамилию или место встречи, но теперь он оказы­
вался совсем недействительным.
Под его упорным взглядом Рыбников опять обернулся, глубо­
ко вздохнул и с сокрушением покрутил головой.
- Ужасное известие. Вы верите? Что? Если даже и правда, не
надо отчаиваться . Знаете, как мы, русские, говорим: Бог не выдаст,
свинья не съест. То есть я хочу сказать, что свинья - это , конечно,
японцы.
Теперь он упорно выдерживал пристальный взгляд Щавинско­
го, и в его рыжих звериных глазах фельетонист увидел пламя не­
примиримой, нечеловеческой ненависти .
В эту минуту спавший на диване поэт Пеструхин вдруг припод­
нялся, почмокал губами и уставился мутным взглядом на офицера.
68

Рассказы
-А, японская морда, ты еще здесь? - сказал он пьяным голо­
сом, едва шевеля ртом. - Поговори у меня еще!
И опять упал на диван, перевернувшись на другой бок.
«Я понец! - подумал с жутким любопытством Щавинский. -
Вот он на кого похож» . И Щавинский сказал протяжно, с много­
значительной вескостью:
- Однако вы фру-укт, господин штабс-капитан!
-Я?-закричал тот. Глаза его потухли, но губы еще нервно
кривились. - Я - штабс-капитан Рыбников! - Он опять со смеш­
ной гордостью стукнул себя кулаком по груди. - Мое русское сер­
дце болит. Позвольте пожать вашу правую руку. Я под Ляояном
контужен в голову, а под Мукденом ранен в ногу. Что? Вы не вери­
те? Вот я вам сейчас покажу.
Он поставил ногу на стул и стал засучивать кверху свои панта­
лоны.
- Ну вас, бросьте, штабс-капитан. Верим, - сказал, морщась,
Щавинский.
Но тем не менее из привычного любопытства он успел быстро
взглянуть на ногу Рыбникова и заметить, что этот штабс-капитан
армейской пехоты носит нижнее белье из прекрасного шелкового
трико .
В это время в кабинет вошел посыльный с письмом к Матане.
- Это для вас, Владимир Иванович, - сказал Матаня, разор­
вав конверт. - Программа из конюшни. Поставьте за меня, пожа­
луйста, один билет в двойном на Зенита. Я вам во вторник отдам .
- Поедемте со мной на бега, капитан? - предложил Щавин-
ский.
- Куда? На бега? С моим удовольствием. - Рыбников шумно
встал, опрокинув стол. - Это где лошади скачут? Штабс-капитан
Рыбников куда угодно. В бой, в строй, к чертовой матери! Ха-ха­
ха! Вот каков. Что? Не правда?
Когда они уже сидели на извозчике и ехали по Кабинетской
улице, Щавинский продел свою руку под руку офицера, нагнулся к
самому его уху и сказал чуть сл ышно:
- Не бойтесь, я вас не выдам . Вы такой же Рыбников, как я
Вандербильт. Вы офицер японского генерального штаба, думаю,
не меньше чем в чине полковника, и теперь - военный агент в
Росси и".
69

А. И. Куприн
Но Рыбников не слышал его слов за шумом колес или не понял
его . Покачиваясь слегка из стороны в сторону, он говорил хрипло,
с новым пьяным восторгом:
-
З-значит, мы с вами з-закутил и ! Люблю, черт! Не будь я
штабс-капитан Рыбников, русский солдат, если я не люблю рус­
ских п исателей! Сл авный народ! Здорово пьют и знают жизнь на­
сквозь . Веселие Руси есть пити. А я, брат, здорово с утра дерябнул.
111
Щавинский - и по роду его занятия, и по склонностям нату­
ры - бьm собирателем человеческих документов, коллекционером
редких и странных проявлений человеческого духа. Нередко в про­
должение недель, иногда целых месяцев, наблюдал он за интерес­
ным субъектом, выслеживая его с упорством страстного охотника
или добровольного сыщика. Случалось, что такой добычей оказы­
вался, по его собственному выражению, какой-нибудь «рыцарь из­
под темной звезды» - шулер, известный плагиатор, сводник, аль­
фонс, графоман - ужас всех редакций, зарвавшийся кассир или
артел ьщик, тратящий по ресторанам, скачкам и игорным залам
казенные деньги с безумием человека, несущегося в пропасть; но
бывали также предметами его спортивного увлечения знаменитос­
ти сезона - пианисты, певцы, литераторы, чрезмерно счастливые
игроки, жокеи, атлеты, входящие в моду кокотки . Добившись во
что бы то ни стало знакомства, Щавинский мягко и любовно, с
какой-то обволакивающей паучьей манерой овладевал вниманием
своей жертвы . Здесь он шел на все: просиживал целыми ночами без
сна с пошлыми, ограниченными людьми, весь умственный багаж
которых составлял - точно у буш менов - десяток-другой зооло­
гических п онятий и шаблонных фраз; он поил в ресторанах отъяв­
ленных дураков и негодяев, терпеливо выжИдая, пока в опьянении
они не распустят п ы ш ным махровым цветом своего уродства;
льстил людям наобум, с ясными глазами, в чудовищных дозах, твер­
до веря в то, что лесть - ключ ко всем замкам; щедро раздавал
взаймы деньги, зная заранее, что никогда их не получит назад. В
оправдание скользкости этого спорта он мог бы сказать, что внут­
ренний психологический интерес значительно превосходил в нем
те выгоды , которые он потом приобретал в качестве бытописате­
ля. Ему доставляло странное, очень смутное для него самого на­
слаждение проникнуть в тайные, недопускаемые комнаты челове-
70

А . И. Куприн с дочер ьми Ксенией и Лидой. 1914 г.

Рассказы
ческой души, увидеть скрытые, иногда мелочные, иногда позор­
ные, чаще смешные, чем трогательные, пружины внешних дей­
ствий - так сказать, подержать в руках живое, горячее человечес­
кое сердце и ощутить его биение. Часто при этой пытливой работе
ему казалось, что он утрачивает совершенно свое «я», до такой сте­
пени он начинал думать и чувствовать душою другого человека,
даже говорить его языком и характерными сл овечками, наконец
он даже ловил себя на том, что употребляет чужие жесты и чужие
интонации. Но, насытившись человеком, он бросал его . Правда,
иногда за минуту увлечения приходилось расплачиваться долго и
тяжело.
Но уж давно никто так глубоко, до волнения, не интересовал
его, как этот растерзанный, хриплый, пьяноватый общеармейский
штабс-капитан. Целый день Щавинскай не отпускал его от себя.
Порою, сидя бок о бок с ним на извозчике и незаметно наблюдая
его, Щавинский думал решительно:
«Нет, не может быть, чтобы я ошибался, - это желтое, раско­
сое, скуластое лицо, эти постоянные короткие поклоны и потира­
ние рук, и вместе с тем эта напряженная, нервная, жуткая развяз­
ность... Но если все это правда и штабс-капитан Рыбников действи­
тельно японский шпион, то каким невообразимым присутствием
духа должен обладать этот человек, разыгрывающий с великолеп­
ной дерзостью среди бела дня, в столице враждебной нации, такую
злую и верную карикатуру на русского забубенного армейца! Ка­
кие страшные ощущения должен он испытывать , балансируя весь
день, каждую минуту над почти неизбежной смертью».
Здесь была совсем уже непонятная для Щавинского очарова­
тельная, безумная и в то же время холодная отвага, был, может
быть , высший из всех видов патриотического героизма. И острое
любопытство вместе с каким-то почтительным ужасом все силь­
нее притягивали ум фельетониста к душе этого диковинного
штабс-капитана.
Но иногда он мысленно одергивал себя:
«А что, если я сам себе навязал смешную и предвзятую мысль?
Что, если я, пытливый сердцеведец, сам себя одурачил просто-на­
просто закутившим гоголевским капитаном Копейкиным? Ведь на
Урале и среди оренбургского казачества много именно таких мон­
гольских шафранных лиц». И тогда он еще внимательнее пригля­
дывался к каждому жесту и выражению физиономии штабс-капи­
тана, чутко прислушивался к звукам его голоса.
71

А. И. Куприн
Рыбников не пропускал ни одного солдата, отдававшего ему
честь, и сам прикладывал руку к козырьку фуражки с особенно
продолжительной, аффектированной тщательностью. Когда они
проезжали мимо церквей, он неизменно снимал шапку и крестился
широко и аккуратно и при этом чуть-чуть косил глазом на своего
соседа - видит тот или нет?
Однажды Щавинский не вытерпел и сказал :
- Однако вы набожны, капитан.
Рыбников развел руками, комично ушел головой в поднятые
плечи и захрипел:
- Ничего не поделаешь, батенька. Привык в боях. Кто на вой­
не не бьш, Богу не маливался. Знаете? Прекрасная русская пого­
ворка. Там, голубчик, поневоле научишься молиться . Бывало,
идешь на позицию - пули визжат, шрапнель, гранаты ... эти самые
проклятые шимозы ... но ничего не поделаешь - долг, присяга -
идешь! А сам читаешь про себя: «Отче наш, иже еси на небеси, да
святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя,
яко на небеси ...»
И он дочитал до самого конца всю молитву, старательно отче­
канивая каждый звук.
«Шпион!» - решил Щавинский.
Но он не хотел оставить свое подозрение на половине. Несколь­
ко часов подряд он продолжал испытывать и терзать штабс-капи­
тана. В отдельном кабинете, за обедом, он говорил, нагибаясь че­
рез стол за стаканом вина и глядя Рыбникову в самые зрачки:
- Слушайте, капитан, теперь нас никто не слышит, и ... я не
знаю, какое вам дать честное слово, что никто в мире не узнает о
нашем разговоре. Я совсем бесповоротно, я глубоко убежден, что
вы - японец.
Рыбников опять хлопнул себя по груди кулаком.
-Я штабс...
- Нет, нет, оставим эти выходки. Своего лица вы не спрячете,
как вы ни умны. Очертание скул, разрез глаз, этот характерный
череп, цвет кожи, редкая и жесткая растительность на лице, все, все
несомненно указывает на вашу принадлежность к желтой расе. Но
вы в безопасности. Я не донесу на вас, что бы мне за это ни обеща­
ли, чем бы мне ни угрожали за молчание. Уже по одному тому я не
сделаю вам вреда, что все мое сердце полно бесконечным уважени­
ем перед вашей удивительной смелостью, я скажу даже больше -
полно благоговением, - ужасом, если хотите. Я, - а ведь я писа-
72

Рассказы
тель, следовательно, человек с воображением и фантазией, - я не
могу себе даже представить, как это возможно решиться: за десят­
ки тысяч верст от родины, в городе, полном ненавидящими врага­
ми, ежеминутно рискуя жизнью, - ведь вас повесят без всякого
суда, если вы попадетесь, не так ли? - и вдруг разгуливать в мун­
дире офицера, втесываться без разбора во всякие компании, вести
самые рискованные разговоры! Ведь маленькая ошибка, оговорка
погубит вас в одну секунду. Вот, полчаса тому назад, вы вместо
слова рукопись сказали - манускрипт. Пустяк, а очень характер­
ный. Армейский штабс-капитан никогда не употребит этого слова
применительно к современной рукописи, а только к архивной или
к особенно торжественной. Он даже не скажет: рукопись, а сочине­
ние. Но это пустяки. Главное, я не могу постигнуть этого постоян­
ного напряжения ума и воли, этой дьявольской траты душевных
сил. Разучиться думать по-японски, совсем забыть свое имя, ото­
жествиться с другой личностью. Нет, нет, это положительно выШе
всякого героизма, о котором нам говорили в школах. Милый мой,
не лукавьте со мною. Клянусь, я не враг вам .
Он говорил это совсем искренно, весь воспламененный и рас­
троганный тем героическим образом, который ему рисовал вооб­
ражение. Но штабс-капитан не шел и на лесть. Он слушал его, гля­
дя слегка прищуренными глазами в бокал, который он тихо двигал
по скатерти, и углы его синих губ нервно передергивались. И в лице
его Щавинский узнавал все ту же скрытую насмешку, ту же упор­
ную, глубокую, неугасимую ненависть, особую, быть может, ни­
когда не постижимую для европейца, ненависть мудрого, очелове­
ченного, культурного, вежливого зверя к существу другой породы.
- Э, бросьте вы, благодетель, - возразил небрежно Рыбни­
ков. - Ну его к дьяволу! Меня и в полку дразнили японцем. Что
там! Я - штабс-капитан Рыбников. Знаете, есть русская поговор­
ка: рожа овечья, а душа человечья. А вот я расскажу вам, у нас в
полку бьm однажды случай ".
- А вы в каком полку служили? - внезапно спросил Щавин­
ский.
Но штабс-капитан как будто не расслышал. Он начал расска­
зывать те старые, заезженные, похабные анекдоты, которые рас­
сказываются в лагерях, на маневрах, в казармах . И Щавинский
почувствовал невольную обиду.
Один раз, уже вечером, сидя на извозчике, Щавинский обнял
его за талию, притянул к себе и сказал вполголоса:
73

А. И. Куприн
-
Капитан ... нет, не капитан , а, наверно, полковник, иначе
бы вам не дал и такого серьезного поручения. Итак, скажем, пол­
ковник: я преклоняюсь пред вашей отвагой, то есть, я хочу ска­
зать , перед безграничным мужеством японского народа . Иногда,
когда я читаю или думаю об единичных случаях вашей чертовс­
кой храбрости и презрения к смерти, я испытываю дрожь востор­
га . Какая, например, бессмертная красота и божественная дерзость
в поступке этого командира расстрелянного судна, который на
предложение сдаться молча закурил папироску и с папироской в
зубах пошел ко дну. Какая необъятная сила и какое восхититель­
ное презрение к врагам! А морские кадеты, которые на брандерах
пошли на верную смерть с такой радостью, как будто они отпра­
вились на бал? А помните, как какой-то лейтенант - один, со­
всем один, пробуксировал на лодке торпеду к окончанию порт­
артурского мола? Его осветили прожекторами, и от него с его
торпедой осталось только большое кровавое пятно на бетонной
стене, но на другой же день все мичманы и лейтенанты японского
флота засыпали адмирала Того прошениями, где они вызывались
повторить тот же безумный подвиг. Что за герои! Но еще велико­
лепнее приказ Того о том , чтобы подчиненные ему офицеры не
смели так рисковать своей жизнью, которая принадлежит не им, а
отечеству . Ах, черт, красиво!
- По какой это мы улице едем? - прервал его Рыбников и зев­
нул . - После маньчжурских сопок я совсем забыл ориентировать­
ся на улице. У нас в Харбине...
Но увлекшийся Щавинский продолжал, не слушая его :
- Помните вы случай, когда офицер, взятый в плен, разбил себе
голову о камень? Но что всего изумительнее - это подписи саму­
раев . Вы, конечно, не слыхали об этом, господин штабс-капитан
Рыбников? - спросил Щавинский с язвительным подчеркивани­
ем. - Ну да, понятно, не слыхали... Генерал Ноги, видите ли, выз­
вал охотников идти в первой колонне на ночной штурм порт-ар­
турских укреплений . Почти весь отряд вызвался на это дело, на эту
почетную смерть . И так как их оказалось слишком много и так как
они торопились друг перед другом попасть на смерть, то они про­
сили об этом письменно, и некоторые из них, по древнему обычаю,
отрубали себе указательный палец левой руки и прикладывали его
к подписи в виде кровавой печати . Это делали самураи!
- Самураи! - повторил Рыбников глухо.
74

Рассказы
В горле у него что-то точно оборвалось и захлестнулось. Ща­
винский быстро оглядел его в профиль. Неожиданное, не виданное
до сих пор выражение нежной мягкости легло вокруг рта и на дрог­
нувшем подбородке штабс-капитана, и глаза его засияли тем теп­
лым, дрожащим светом, который светится сквозь внезапные непро­
ливающиеся слезы. Но он тотчас же справился с собой, на секунду
зажмурился, потом повернул к Щавинскому простодушное, бес­
смысленное лицо и вдруг выругался скверным, длинным русским
ругательством.
- Капитан, капитан, что это с вами? - воскликнул Щавинс­
кий почти в испуге.
- Это все в газетах наврали, - сказал Рыбников небрежно, -
наш русский солдатик ничем не хуже. Но, конечно, есть разница.
Они дерутся за свою жизнь, за славу, за самостоятельность , а мы
почему ввязались? Никто не знает! Черт знает почему! Не было пе­
чали - черти накачали, как говорится по-русски. Что? Не верно?
Ха-ха-ха.
На бегах Щавинского несколько отвлекла игра, и он не мог все
время следить за штабс-капитаном. Но в антрактах между заезда­
ми он видел его изредка то на одной, то на другой трибуне, вверху,
внизу, в буфете и около касс. В этот день сл ово Цусима бьшо у всех
на языке - у игроков, у наездников, у букмекеров, даже у всех та­
инственных рваных личностей, обыкновенно неизбежных на бегах .
Это слово произносили и в насмешку над выдохшейся лошадью, и
в досаде на проигрыш, и с равнодушным смехом, и с горечью. Кое­
где говорили страстно. И Щавинский видел издали, как штабс-ка­
питан, с его доверчивой, развязной и пьяноватой манерой заводил
с кем-то споры, жал кому-то руки, хлопал кого-то по плечам. Его
маленькая прихрамывающая фигура мелькала повсюду.
С бегов поехали в ресторан, а оттуда на квартиру к Щавинско­
му. Фельетонист немного стыдился своей роли добровольного сы­
щика, но чувствовал, что не в силах отстать от нее, хотя у него уже
начиналась усталость и головная боль от этой тайной, напряжен­
ной борьбы с чужой душою. Убедившись, что лесть ему не помога­
ла, он теперь пробовал довести штабс-капитана до откровенности,
дразня и возбуждая его патриотические чувства.
- Да, но все-таки жаль мне бедных макаков! - говорил он с
ироническим сожалением. - Что там ни рассказывай, а Япония в
этой войне истощила весь свой национальный гений. Она, по-мое­
му, похожа на худенького, тщедушного человека, который в экста-
75

А. И. Куприн
зе и опьянении или от хвастовства взял и поднял спиною двадцать
пудов, надорвал себе живот и вот уже начинает умирать медлен­
ной смертью. Россия, видите, это совсем особая страна - это ко­
лосс. Для нее маньчжурские поражения все равно что кровесосные
банки для полнокровного человека. Вот увидите, как она попра­
вится и зацветет после войны. А Япония захиреет и умрет. Она на­
дорвалась. Пусть мне не говорят, что там культура, общая грамот­
ность, европейская техника. Все-таки в конце концов японец - ази­
ат, получеловек, полуобезьяна. Он и по типу приближается к обе­
зьяне так же, как бушмен, туарег и ботокуд. Стоит обратить вни­
мание на камперов угол его лица. Одним словом - макаки. И нас
победила вовсе не ваша культура или политическая молодость, а
просто какая-то сумасшедшая вспышка, эпилептический припадок.
Вы знаете, что такое raptus, припадок бешенства? Слабая женщина
разрывает цепи и разбрасывает здоровенных мужчин, как щепки.
На другой день она не в силах поднять руку. Так и Япония . По­
верьте, после ее героического припадка наступит бессилие, маразм .
Но, конечно, раньше она пройдет через полосу национального хва­
стовства, оскорбительной военщины и безумного шовинизма.
- Вер-р-но! - кричал на это штабс-капитан Рыбников в дурац­
ком восторге. - Что верно, то верно. Вашу руку, мусье писатель.
Сразу видно умного человека.
Он хрипло хохотал, отплевывался, хлопал Щавинского по ко­
ленам, тряс его за руку. И Щавинскому вдруг стало стыдно за себя
и за свои тайные приемы проницательного сердцеведа.
«А что, если я ошибаюсь и этот Рыбников - самый что ни на
есть истый распехотный армейский пропойца? Фу-ты, черт! Да нет,
это невозможно. И если возможно, то, Боже мой, каким дураком я
себя веду!»
У себя на квартире он показал штабс-капитану свою библиоте­
ку, коллекцию старинного фарфора, редкие гравюры и двух поро­
дистых сибирских лаек . Жены его - маленькой опереточной ар­
тистки - не было в городе.
Рыбников разглядывал все это с вежливым, но безучастным
любопытством, в котором хозяину казалось даже нечто похожее
на скуку, даже на холодное презрение. Между прочим, Рыбников
открьш книжку какого-то журнала и прочел из нее вслух несколь­
ко строчек.
«Это он, однако, сделал ошибку!» - подумал Щавинский, ког­
да услышал его чтение, чрезвычайно правильное, но деревянное, с
76

Рассказы
преувеличенно точным произношением каждой буквы, каким ще­
голяют первые ученики, изучающие чужой язык. Но, должно быть,
Рыбников и сам это заметил, потому что вскоре захлопнул книжку
испросил:
- Вы ведь сами писатель?
- Да" . немного".
- А вы в каких газетах пишете?
Щавинский назвал. Этот вопрос Рыбников предлагал ему за
нынешний день в шестой раз.
- Ах, да, да, да. Я позабьш, я уже спрашивал. Знаете что , гос­
подин писатель?
-Именно?
- Сделаем с вами так: вы пишите, а я буду диктовать". То есть
не диктовать ". О нет, я никогда не посмею. - Рыбников потер руки
и закланялся торопливо. - Вы, конечно, будете излагать сами, а я
вам буду только давать мысли и некоторые". как бы выразиться ".
мемуары о войне. Ах, сколько у меня интересного материала!"
Щавинский сел боком на стол и посмотрел на штабс-капитана,
лукаво прищурив один глаз.
- И, конечно, упомянуть вашу фамилию?
- А что же? Можете. Я ничего не имею против. Так и упомяни-
те: сведения эти любезно сообщены штабс-капитаном Рыбниковым,
только что вернувшимся с театра военных действий.
- Так-с, чудесно-с. Это вам для чего же?
-Что такое?
- Да вот непременно, чтобы вашу фамилию? Или это вам нуж-
но будет впоследствии для отчета? Что вот, мол, инспирировал рус­
ские газеты?" Какой я ловкий мужчина? А?
Но штабс-капитан, по своему обыкновению, ушел от прямого
ответа.
- А может быть, у вас нет времени? Заняты другой работой?
Тогда - и ну их к черту, эти воспоминания . Всего не перепишешь,
что бьш о. Как говорится: жизнь пережить - не поле перейти. Что?
Не правду я говорю? Ха-ха-ха!
В это время Щавинскому пришла в голову интересная затея.
У него в кабинете стоял большой белый стол из некрашеного
ясеневого дерева. На чистой, нежной доске этого стола все зна­
комые Щавинского оставляли свои автографы в виде афориз­
м ов, стихов, рисунков и даже музыкальных нот. Он сказал Рыб­
никову:
77

А. И. Куприн
- Смотрите, вот мой альбом, господин капитан. Не напишете
ли вы мне что-нибудь на память о нашем приятном (Щавинский
учти во поклонился) и, смею льстить себя надеждой, не кратковре­
менном знакомстве?
- Отчего же, я с удовольствием, - охотно согласился Рыбни-
ков. - Что-нибудь из Пушкина или из Гоголя?
- Нет... уж лучше что-нибудь сами.
- Сам? Отлично.
Он взял перо, обмакнул, подумал и приготовился писать. Но
Щавинский вдруг остановил его :
-
Мы с вами вот как сделаем лучше . Нате вам четвертушку
бумаги, а здесь, в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что­
нибудь особенно интересное, а потом закройте бумагой и прижми­
те по углам кнопками. Я даю вам честное сл ово, честное слово пи­
сателя, что в продолжение двух месяцев я не притронусь к этой бу­
мажке и не буду глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пиши­
те. Я нарочно уйду, чтоб вам не мешать .
Через пять минут Рыбников крикнул ему:
-
Пожалуйте!
-
Готово? - спросил Щавинский, входя.
Рыбников вытянулся, приложил руку ко лбу, как отдают честь,
и гаркнул по-солдатски:
- Так точно, ваше благородие.
- Спасибо! Ну, а теперь поедем в Буфф или еще куда-нибудь, -
сказал Щавинский . - Там будет видно. Я вас сегодня целый день
не отпущу от себя, капитан.
- С моим превеликим удовольствием, - сказал хриплым ба­
сом Рыбников, щелкая каблуками.
И, подняв кверху плечи, он лихо расправил в одну и другую
сторону усы .
Но Щавинский невольно обманул штабс-капитана и не сдер­
жал своего сл ова. В последний момент перед уходом из дома фель­
етонист спохватился, что забыл в кабинете свой портсигар, и по­
шел за ним, оставив Рыбникова в передней. Белый листок бумаги,
аккуратно приколотый кнопками, раздразнил его любопытство. Он
не устоял перед соблазном, обернулся по-воровски назад и, ото­
гнув бумагу, быстро прочитал сл ова, написанные тонким, четким,
необыкновенно изящным почерком:
«Хоть ты Иванов 7-й, а дурак! ..»
78

Рассказы
IV
Много позднее полуночи они выходили из загородного кафе­
шантана в компании известного опереточного комика Женина­
Лирского, молодого товарища прокурора Сашки Штральмана,
который бьm известен повсюду в Петербурге своим несравненным
уменьем рассказывать смешные сценки на зл обу дня, и покровите­
ля искусств - купеческого сына Карюкова.
Бьто не светло и не темно. Стояла теплая, белая, прозрачная
ночь с ее нежными переливчатыми красками, с перламутровой во­
дой в тихих каналах, четко отражавших серый камень набережной
и неподвижную зелень деревьев, с бледным, точно утомленным бес­
сонницей небом и со спящими облаками на небе, длинными, тон­
кими, пушистыми, как клочья растрепанной ваты.
- Куда ж мы поедем? - спросил Щавинский, останавливаясь
у ворот сада. - Маршал Ояма! Ваше просвещенное мнение?
Все пятеро замешкались на тротуаре. Ими овладел момент обыч­
ной предутренней нерешительности, когда в закутивших людях
физическая усталость борется с непреодолимым раздражающим
стремленьем к новым пряным впечатлениям. Из сада непрерывно
выходили посетители, смеясь, напевая, звонко шаркая ногами по
сухим белым плитам. Торопливой походкой, смело свистя шелком
нижних юбок, выбегали шансонетные певицы в огромных шляпах,
с дрожащими брильянтами в ушах, в сопровождении щеголеватых
мужчин в светлых костюмах, украшенных бутоньерками. Эти дамы,
почтительно подсаживаемые швейцарами, впархивали в экипажи
и в пыхтящие автомобили, непринужденно расправляли вокруг сво­
их ног платья и быстро уносились вперед, придерживая рукой пе­
редний край шляпы. Хористки и садовые певицы высшего разбора
разъезжались на простых извозчиках, сидя с мужчиной по одной и
по две. Другие - обыкновенные, панельные проститутки - шны­
рял и тут же около деревянного забора, приставая к тем мужчинам,
которые расходились пешком, и в особенности к пьяным. Их лица
в светлом, белом сумраке майской ночи казались, точно грубые
маски, голубыми от белил, рдели пунцовым румянцем и поражали
глаз чернотой, толщиной и необычайной круглостью бровей; но
тем жалче из-под этих наивно ярких красок выглядывала желтизна
морщинистых висков, худоба жилистых шей и ожирелость дряб­
лых подбородков. Двое конных городовых, непристойно ругаясь,
то и дело наезжали на них опененными мордами своих лошадей,
79

А. И. Куприн
отчего девицы визжали, разбегались и хватались за рукава прохо­
жих. У решетки, ограждающей канал, толпилось человек двад­
цать - там происходил обычный утренний скандал. Мертвецки
пьяный безусый офицерик буянил и делал вид, что хочет вытащить
шашку, а городовой о чем-то его упрашивал убедительным фаль­
цетом, прилагая руку к сердцу. Какая-то юркая, темная и нетрез­
вая личность в картузе с рваным козырьком говорила слащаво и
подобострастно: «Ваше благородие, плюньте на их, не стоит вам
внимать обращение. Лучше вы вдарьте мине в морду, позвольте, я
вам ручку поцелую, ваше благородие». А в задних рядах сухопа­
рый и суровый джентльмен, у которого из-под надвинутого на нос
котелка виднелись только толстые черные усы , гудел невнятным
басом: «Чего ему в зубы смотреть! В воду его, и крышка!»
-А в самом деле, майор Фукушима, - сказал актер. - Надо
же достойно заключить день нашего приятного знакомства. По­
едемте к девочкам. Сашка, куда?
-К
Берте? - ответил вопросом Штральман.
Рыбников захихикал и с веселой суетливостью потер руки.
- К женщинам? А что ж, за компанию - говорит русская по­
словица - и жид удавился. Куда люди, туда мы. Что, не правда?
Ехать так ехать - сказал попугай. Что? Ха-ха-ха!
С этими молодыми людьми его познакомил Щавинский, и они
все вместе ужинали в кафешантане, слушали румын и пили шам­
панское и ликеры. Одно время им казалось смешным называть
Рыбникова фамилиями разных японских полководцев, тем более
что добродушие штабс-капитана, по-видимому, не имело границ.
Эту грубую и фамильярную игру начал Щавинский. Правда, он
чувствовал по временам, что поступает по отношению к Рыбнико­
ву некрасиво, даже, пожалуй, предательски . Но он успокаивал свою
совесть тем, что ни разу не высказал вслух своих подозрений, а его
знакомым они вовсе не приходили в голову.
В начале вечера он наблюдал за Рыбниковым. Штабс-капитан
бьm шумнее и болтливее всех: он ежеминутно чокался, вскакивал,
садился, разливал вино по скатерти, закуривал папиросу не тем
концом. Однако Щавинский заметил, что пил он очень мало.
Рыбникову опять пришлось ехать на извозчике вместе с фелье­
тонистом. Щавинский почти не бьm пьян - он вообще отличался
большой выносливостью в кутежах, но голова у него была легкая и
шумная, точно в ней играла пена от шампанского. Он поглядел на
штабс-капитана сбоку. В неверном, полусонном свете белой ночи
80

Рассказы
лицо Рыбникова приняло темный, гл иняный оттенок. Все впадины
на нем стали резкими и черными, морщинки на висках и складки
около носа и вокруг рта углубились. И сам штабс-капитан сидел
сгорбившись, опустившись, запрятав руки в рукава шинели, тяже­
ло дыша раскрытым ртом. Все это вместе придавало ему измучен­
ный, страдальческий вид. Щавинский даже сл ышал носом его ды­
хание и подумал, что именно такое несвежее, кислое дыхание бы­
вает у игроков после нескольких ночей азарта, у людей, истомлен­
ных бессонницей или напряженной мозговой работой. Волна доб­
родушного умиления и жалости прилила к сердцу Щавинского.
Штабс-капитан вдруг показался ему маленьким, загнанным, тро­
гательно-жалким. Он обнял Рыбникова, привлек к себе и сказал
ласково:
- Ну ладно, капитан. Я сдаюсь. Ничего не могу с вами поде­
лать и извиняюсь, если доставил вам несколько неприятных минут.
Вашу руку.
Он отстегнул от своей визитки бутоньерку с розой, которую
ему навязала в саду продавщица цветов, и вдел ее в петлицу капи­
танского пальто .
- Это в знак мира, капитан. Не будем больше изводить друг
друга.
Извозчик остановился у каменного двухэтажного особняка с
приличным подъездом, с окнами, закрытыми сплошь ставнями.
Остальные приехали раньше и уже их дожидались. Их пустили не
сразу. Сначала в тяжелой двери открьmось изнутри четырехуголь­
ное отверстие, величиной с ладонь, и в нем на несколько секунд
показался чей-то холодный и внимательный серый глаз. Потом
двери раскрьmись.
Это учреждение бьmо нечто среднее между дорогим публичным
домом и роскошным клубом - с шикарным входом, с чучелом мед­
ведя в передней, с коврами, шелковыми занавесками и люстрами, с
лакеями во фраках и перчатках. Сюда ездили мужчины заканчи­
вать ночь после закрытия ресторанов. Здесь же играли в карты,
держались дорогие вина и всегда бьm большой запас красивых, све­
жих женщин, которые часто менялись .
Пришлось подниматься во второй этаж. Там наверху бьmа уст­
роена широкая площадка с растениями в кадках и с диванчиком,
отделенная от лестницы перилами. Щавинский поднимался под
руку с Рыбниковым. Хоть он и дал себе внутренне слово не драз­
нить его больше, но тут не мог сдержаться и сказал :
4КупринА.И.Том3
81

А. И. Куприн
- Взойдемте на эшафот, капитан!
- Я не боюсь, - сказал тот лениво. - Я и так хожу каждый
день на смерть.
Рыбников слабо махнул рукой и принужденно улыбнулся . Лицо
его вдруг сделалось от этой улыбки усталым, каким-то серым и стар­
ческим.
Щавинский посмотрел на него молча, с удивлением. Ему стало
стьщно своей назойливости . Но Рыбников тотчас же вывернулся.
- Ну да, на смерть. Солдат всегда должен быть готов к этому.
Что поделаешь? Смерть - это маленькое неудобство в нашей про­
фессии.
В этом доме Щавинский и меценат Карюков бьши свои люди и
почетные завсегдатаи. Их встречали с веселыми улыбками и глубо­
кими поклонами.
Им отвели большой, теплый кабинет, красный с золотом, с тол­
стым светло-зеленым ковром на полу, с канделябрами в углах и на
столе. Подали шампанское, фрукты и конфеты. Пришли женщи­
ны - сначала три, потом еще две, - потом все время одни из них
приходили, другие уходили, и все до одной они были хорошень­
кие, сильно напудренные, с обнаженными белыми руками, шеями
и грудью, одетые в блестящие, яркие, дорогие платья, некоторые в
юбках по колено, одна в коричневой форме гимназистки, одна в
тесных рейтузах и жокейской шапочке. Пришла также пожилая
полная дама в черном, что-то вроде хозяйки или домоправитель­
ницы - очень приличная на вид, с лицом лимонно-желтым и дряб­
лым, которая все время смеялась по-старчески приятно, ежеминут­
но кашляла и курила не переставая. Она обращалась с Щавинс­
ким, с актером и меценатом с милым, непринужденным кокетством
дамы, годящейся им в матери, хл опала их по рукам платком, а
Штральмана - очевидно, любимца - называла Сашкой.
- Ну-с, генерал Куроки, выпьем за блестящие успехи сл ав­
ной маньчжурской армии. А то вы сидите и киснете, - сказал
Карюков.
Щавинский перебил его, зевнув:
- Будет вам, господа. Кажется, уж должно бы надоесть. Вы
злоупотребляете добродушием капитана.
- Нет, я не сержусь, - возразил Рыбников, - выпьемте, гос­
пода, за здоровье наших милых дам .
- Лирский, спой что-нибудь, - попросил Щавинский.
82

Воздухоплавател ыю е судно
или аэроскаф капитана Костовича.

Рассказы
Актер охотно сел за пианино и запел цыганский романс. Он,
собственно, не пел его, а скорее рассказывал, не выпуская изо рта
сигары , глядя в потолок, манерно раскачиваясь. Женщины вто­
рили ему громко и фальшиво, стараясь одна поспеть раньше дру­
гой в сл овах. Потом Сашка Штральман прекрасно имитировал
фонограф, изображая в лицах итальянскую оперу и подражал жи­
вотным. Карюков танцевал фанданго и все спрашивал новые бу­
тылки.
Он первый исчез из комнаты с рыжей молчаливой полькой, за
ним последовали Штральман и актер. Остались только Щавинс­
кий, у которого на коленях сидела смуглая белозубая венгерка, и
Рыбников рядом с белокурой полной женщиной в синей атласной
кофте, вырезанной четырехугольником до половины груди.
- Что ж, капитан, простимся на минутку, - сказал Щавинс­
кий, поднимаясь и потягиваясь. - Поздно. Вернее, надо бы ска­
зать, рано. Приезжайте ко мне в час завтракать, капитан. Мамаша,
вы вино запишите на Карюкова. Если он любит святое искусство,
то пусть и платит за честь ужинать с его служителями . Мои комп­
лименты.
Белокурая женщина обняла капитана голой рукой за шею и ска­
зала просто:
- Пойдем и мы, дуся. Правда, поздно.
v
У нее бьша маленькая, веселая комнатка с голубыми обоями,
бледно-голубым висячим фонарем; на туалетном столе круглое зер­
кало в голубой кисейной раме, на одной стене олеографии, на дру­
гой стене ковер, и вдоль его широкая металлическая кровать.
Женщина разделась и с чувством облегчения и удовольствия
погладила себя по бокам, где сорочка от корсета залегла складка­
ми. Потом она прикрутила фитиль в лампе и, севши на кровать,
стал а спокойно расшнуровывать ботинки .
Рыбников сидел у стола, расставив локти и опустив на них
голову. Он, не отрываясь, глядел на ее большие, но красивые
ноги с полными икрами, которые ловко обтягивали черные ажур­
ные чулки.
- Что же вы, офицер, не раздеваетесь? - спросила женщина. -
Скажите, дуся, отчего они вас зовут японским генералом?
Рыбников засмеялся, не отводя взгляда от ее ног.
83

А. И. Куприн
- Это так - глупости. Просто они шутят. Знаешь стихи: сме­
яться, право, не грешно над тем , что кажется смешно".
- Дуся, вы меня угостите еще шампанским? Ну, если вы такой
скупой, то я спрошу хоть апельсинов. Вы на время или на ночь?
- На ночь. Иди ко мне.
Она легла с ним рядом, торопливо бросила через себя на пол
папиросу и забарахталась под одеялом.
- Ты у стенки любишь? - спросила она. - Хорошо, лежи,
лежи. У, какие у тебя ноги холодные! Ты знаешь, я обожаю воен­
ных. Как тебя зовут?
- Меня? - Он откашлялся и ответил неверным тоном: - Я -
штабс-капитан Рыбников, Василий АлексаНдрович Рыбников.
- А, Вася! У меня есть один знакомый лицеистик Вася - пре­
лесть, какой хорошенький!
Она запела, ежась под одеялом, смеясь и жмурясь:
Вася , Вася, Васенька,
Говоришь ты басенки.
- А знаешь, ей-Богу, ты похож на япончика. И знаешь, на кого?
На микаду. У нас есть портрет. Жаль, теперь поздно, а то я бы тебе
показала. Ну, вот прямо как две капли воды .
- Что ж, очень приятно, - сказал Рыбников и тихо обнял ее
гладкое и круглое плечо.
- А может, ты и правда японец? Они говорят, что ты был на
войне, - это правда? Ой, милочка, я боюсь щекотки. А что, страш­
но на войне?
- Страшно". Нет, не особенно. Оставим это , - сказал он ус­
тало. - Как твое имя?
- Клотильда. Нет, я тебе скажу по секрету, что меня зовут На­
стей. Это только мне здесь дали имя Клотильда. Потому что мое
имя такое некрасивое... Настя, Настасья, точно кухарка.
- Настя? - переспросил он задумчиво и осторожно поцеловал
ее в грудь. - Нет, это хорошо. На-стя, - повторил он медленно.
- Ну вот, что хорошего? Вот хорошие имена, например, Маль­
вина, Ванда, Женя, а то вот еще Ирма" . Ух, дуся! - Она прижа­
лась к нему . -Авы симпатичный". Такой брюнет. Я люблю брю­
нетов. Вы, наверно, женаты?
- Нет, не женат.
- Ну вот, рассказывайте. Все здесь прикидываются холосты-
ми. Наверно, шесть человек детей имеете?
84

Рассказы
Оттого что окно было заперто ставнями, а лампа едва горела, в
комнате бьшо темно . Ее лицо, лежавшее совсем близко от его голо­
вы, причудливо и изменчиво выделялось на смуглой белизне по­
душки . Оно уже стало непохоже на прежнее лицо, простое и краси­
вое, круглое русское сероглазое лицо, - теперь оно сделалось точ­
но худее и, ежеминутно и странно меняя выражение, казалось не­
жным, милым, загадочным и напоминало Рыбникову чье-то беско­
нечно знакомое, давно любимое, обаятельное, прекрасное лицо.
- Как ты хороша! - шептал он. - Я люблю тебя". я тебя
люблю".
Онпроизнес вдруг какое-то непонятное сл ово, совершенно чуж­
дое слуху женщины.
- Что ты сказал? - спросила она с удивлением.
- Нет, ничего". ничего . Это - так . Милая! Женщина! Ты -
женщина". Я люблю тебя ".
Он целовал ей руки, шею, волосы, дрожа от нетерпения, сдер­
живать которое ему доставляло чудесное наслаждение. Им овладе­
ла бурная и нежная страсть к этой сытой, бездетной самке, к ее боль­
шому, молодому, выхоленному, красивому телу. Влечение к жен­
щине, подавляемое до сих пор суровой аскетической жизнью, по­
стоянной физической усталостью, напряженной работой ума и воли,
внезапно зажглось в нем нестерпимым, опьяняющим пламенем .
- У тебя и руки холодные, - сказала она с застенчивой нелов­
костью. Бьшо в этом человеке что-то неожиданное, тревожное, со­
всем непонятное для нее. - Руки холодные - сердце горячее.
- Да, да, да". Сердце, - твердил он, как безумный, задыхаясь
и дрожа. - Сердце горячее". сердце".
Она уже давно привыкла к внешним обрядам и постыдным под­
робностям любви и исполняла их каждый день по нескольку раз -
механически, равнодушно, часто с молчаливым отвращением. Сот­
ни мужчин, от древних старцев, клавших на ночь свои зубы в ста­
кан с водой, до мальчишек, у которых в голосе бас мешается с дис­
кантом, штатские, военные, люди плешивые и обросшие, как обе­
зьяны, с ног до головы шерстью, взволнованные и бессильные, мор­
финисты, не скрывавшие перед ней своего порока, красавцы, кале­
ки, развратники, от которых ее иногда тошнило, юноши, плакав­
шие от тоски первого падения, - все они обнимали ее с бесстыд­
ными словами, с долгими поцелуями, дышали ей в лицо, стонали
от пароксизма собачьей страсти, которая - она уже заранее зна­
ла - сию минуту сменится у них нескрываемым, непреодолимым
85

А. И. Куприн
отвращением . И давно уже все мужские лица потеряли в ее глазах
всякие индивидуальные черты - и точно слились в одно омерзи­
тельное, но неизбежное, вечно склоняющееся к ней, похотливое,
козлиное мужское лицо с колючим слюнявым ртом, с затуманен­
ными глазами, тусклыми, как слюда, перекошенное, обезображен­
ное гримасой сладострастия, которое ей было противно, потому
что она его никогда не разделяла.
К тому же все они бьmи грубы, требовательны и лишены само­
го простейшего стыда, бьmи большей частью безобразно смешны,
как только может быть безобразен и смешон современный мужчи­
на в нижнем белье. Но этот маленький пожилой офицер произво­
дил какое-то особенное, новое, привлекательное впечатление. Все
движения его отличались тихой и вкрадчивой осторожностью. Его
ласки, поцелуи и прикосновения бьmИ невиданно нежны. И между
тем он незаметно окружал ее той нервной атмосферой истинной,
напряженной, звериной страсти, которая даже на расстоянии, даже
против воли, волнует чувственность женщины, делает ее послуш­
ной, подчиняет ее желаниям самца. Но ее бедный маленький ум, не
выходивший за узкие рамки обихода публичного дома, не умел со­
знать этого странного, волнующего очарования. Она могла толь­
ко шептать, стыдясь, счастливая и удивленная, обычные пошлые
сл ова:
- Какой вы интересный мужчина! Вы мой цыпа-ля-ля? Да?
Она встала, потушила лампу и опять легла возле него . Сквозь
щели между ставнями и стеной тонкими полосами белело утро, на­
полняя комнату синим туманным полусветом. Где-то за перегород­
кой торопливо стучал будильник. Кто-то пел далеко-далеко и гру­
стно.
- Когда ты еще придешь? - спросила женщина.
- Что? - сонно спросил Рыбников, открывая глаза. - Когда
приду? Скоро". Завтра".
- Ну да". обманываешь. Нет, скажи по правде - когда? Я без
тебя буду скучать .
-
Мм". Мы придем скучать ". Мы им напишем ". Они остано­
вятся в горах". - бормотал он бессвязно.
Тяжелая дремота сковывала и томила его тело. Но, как это все­
гда бывает с людьми, давно выбившимися из сна, он не мог заснуть
сразу. Едва только сознание его начинало заволакиваться темной,
мягкой и сладостной пеленой забвения, как страшный внутренний
толчок вдруг подбрасывал его тело. Он со стоном вздрагивал, ши-
86

Ра ссказы
роко открывал в диком испуге глаза и тотчас же опять погружался
в раздражающее переходное состояние между сном и бодрствова­
нием, похожее на бред, полный грозных, путаных видений.
Женщине не хотелось спать. Она сидела на кровати в одной
сорочке, обхватив голыми руками согнутые колени, и с боязливым
любопытством смотрела на Рыбникова. В голубоватом полумраке
его лицо еще больше пожелтело, обострилось и бьшо похоже на
мертвое. Рот оставался открытым, но дыхания его она не слышала.
И на всем его лице - особенно кругом глаз и около рта - лежало
выражение такой измученности, такого глубокого человеческого
страдания, какого она еще никогда не видала в своей жизни. Она
тихо провела рукой по его жестким волосам и лбу. Кожа бьша хо­
лодна и вся покрыта липким потом. От этого прикосновения Рыб­
ников задрожал, испуганно вскрикнул и быстрым движением под­
нялся с подушек.
-А!" Кто это? Кто? - произносил он отрывисто, вытирая ру­
кавом рубашки лицо.
- Что с тобой, котик? - спросила женщина участливо. - Тебе
нехорошо? Может быть, дать тебе воды?
Но Рыбников уже овладел собой и опять лег.
- Нет, благодарю!" Теперь хорошо". Мне приснилось ". Ло­
жись спать, милая девочка, прошу тебя.
- Когда тебя разбудить, дуся? - спросила она.
- Разбудить ". Утром ". Рано взойдет солнце, и приедут драгу-
ны". Мы поплывем". Знаете? Мы поплывем через реку.
Он замолчал и несколько минут лежал тихо. Но внезапно его
неподвижное мертвое лицо исказилось гримасой мучительной боли.
Он со стоном повернулся на спину, и странные, дико звучащие, та­
инственные слова чужого языка быстро побежали с его губ.
Женщина слушала, перестав дышать, охваченная тем суевер­
ным страхом, который всегда порождается бредом спящего. Его
лицо бьшо в двух вершках от нее, и она не сводила с него глаз. Он
молчал с минуту, потом опять заговорил длинно и непонятно. Опять
помолчал, точно прислушиваясь к чьим-то словам. И вдруг жен­
щина услышала произнесенное громко, ясным и твердым голосом,
единственное знакомое ей из газет японское слово:
-Банзай!
Сердце ее так сильно трепетало, что от его толчков часто и рав­
номерно вздрагивало плюшевое одеяло. Она вспомнила, как сегодня
в красном кабинете Рыбникова называли именами японских гене-
87

А.И.Куприн
ралов, и слабое, далекое подозрение уже начинало копошиться в ее
темном уме.
Кто-то тихонько поцарапался в дверь. Она встала и отвори­
ла ее.
-
Клотильдочка, это ты? - послышался тихий женский ше­
пот. -Ты не спишь? Зайди ко мне на минуточку. У меня Ленька,
угощает абрикотином. Зайди, милочка!
Это бьша Соня-караимка - соседка Клотильды, связанная с
нею узами той истеричной и слащавой влюбленности, которая все­
гда соединяет попарно женщин в этих учреждениях.
- Хорошо. Я сейчас приду. Ах, я тебе расскажу что-то инте­
ресное. Подожди, я оденусь.
-
Глупости! Не надо . Перед кем стесняться, перед Ленькой!
Иди, как есть.
Она стала надевать юбку.
Рыбников проснулся.
- Ты куда? - спросил он сонно.
- Я сейчас, мне надо, - ответила она, поспешно завязывая
тесемку над бедрами. - Спи себе. Я сию минуту вернусь.
Но он уже не слыхал ее последних слов, потому что густой чер­
ный сон сразу потопил его сознание.
VI
Ленька был кумиром всего дома, начиная от мамаши и кон­
чая последней горничной. В этих учреждениях, где скука, бездей­
ствие и лубочная литература порождают повышенные романти­
ческие вкусы, наибольшим обожанием пол ьзуются воры и сы­
щики благодаря своему героическому существованию, полному
захватывающих приключений, опасности и риска. Ленька появ­
лялся здесь в самых разнообразных костюмах, чуть ли не грими­
рованным, был в некоторых случаях многозначительно и таин­
ственно молчалив, и гл авное - это все хорошо помнят - он нео­
днократно доказывал, что местные городовые чувствуют к нему
безграничное уважение и слепо исполняют его приказания . Был
сл учай, когда он тремя-четырьмя сл овами, сказанными на зага­
дочном жаргоне, в один миг прекратил страшный скандал , зате­
янный пьяными ворами, и заставил их покорно уйти из заведе­
ния. Кроме того, у него временами водились большие деньги.
Поэтому не- мудрено, что к Генриетте; или, как он ее называл,
88

Рассказы
Геньке, с которою он «крутил любовь», относились здесь с зави­
стливым почтением .
Это бьm молодой человек со смуглым веснушчатым лицом, с
черными усами, торчащими вверх, к самым глазам, с твердым, низ­
ким и широким подбородком и с темными, красивыми, наглыми
глазами. Он сидел теперь на диване без сюртука, в расстегнутом
жилете и развязанном галстуке. Он бьm строен и мал ростом, но
выпуклая грудь и крепкие мускулы, распиравшие рукава рубашки
у плеч, говорили об его большой силе. Рядом с ним, с ногами на
диване, сидела Генька, напротив - Клотильда. Медленно потяги­
вая красными губами ликер, он рассказывал небрежно, наигран­
ным фатовским тоном:
- Привели его в участок. Паспорт при нем; Корней Сапетов,
колпинский мещанин, или как там его . Ну, конечно, обязательно
пьян, каналья. «Посадить его в холодную для вытрезвленья». Обык­
новенный принцип. Но в эту самую минуту я случайно прихожу в
канцелярию пристава. Гляжу - ба-ба-ба! Старый знакомый, Сань­
ка Мясник. Тройное убийство и взлом святого храма. Сейчас сде­
лал издали глазами намек дежурному околоточному и, как будто
ничего себе, вышел в коридор. Выходит ко мне околоточный. «Что
вы, Леонтий Спиридонович?» - «А ну-ка отправьте этого красав­
ца на минуточку в сыскную». Привели его . У мерзавца ни один
мускул на лице не дрогнул. Я этак посмотрел ему в глаза и гово­
рю... - Ленька значительно постучал костяшками пальцев по сто­
лу. - «Давно ли, Санечка, пожаловали к нам из Одессы?» Он, ко­
нечно, держит себя индифферентно - валяет дурака. Никаких. Тоже
субъект! «Не могу знать, какой такой Санька Мясник. Я такой-то».
Тут я подхожу к нему, хвать его за бороду! - трах! Борода остает­
ся у меня в руках . Привязная! .. «Сознаёшься, сукин сын?» - «Не
могу знать». Кэ-эк я его, прохвоста, врежу в переносье, прямым
штосом - р-раз! Потом - два! В кровь! «Сознаёшься?» - «Не могу
знать». - «А - так ты так-то ! Я до сих пор гуманно щадил тебя. А
теперь пеняй на себя. Позвать сюда Арсентия Блоху» . Бьm у нас
такой арестант, до слез этого Саньку ненавидел . Я, брат, уж тонко
знаю ихние взаимные фигель-мигели. Привели Блоху. «Ну, так и
так, Блоха. Кто сей самый индивидум?» Блоха смеется: «Да кто же
иной, как не Санька Мясник? Как ваше здоровье, Санечка? Давно
ли к нам припожаловали? Как вам фартило в Одестах?» Ну, уж тут
Мясник сдался . «Берите, говорит, Леонтий Спиридонович, ваша
взяла, от вас никуда не уйдешь. Одолжите папиросочку». Ну, ко-
89

А. И. Куприн
нечно, я ему папироску дал. Я им в этом никогда не отказываю из
альтруизма. Повели раба божьего . А на Блоху он только поглядел.
И я подумал: «Ну, уж, должно быть, Блохе не поздоровится . На­
верно, его Мясник пришьет» .
-
Пришьет? - шепотом, с ужасом, с подобострастием и уве­
ренностью спросила Генька.
- Абсолютно пришьет . Амба. Этот такой!
Он самодовольно прихлебнул из рюмки. Генька, которая гля­
дела на него остановившимися испуганными глазами с таким вни­
манием, что даже рот у нее открылся и стал влажным, хлопнула
себя руками по ляжкам.
- Ахты, Боже ж мой! Какие ужасы ! Ну, подумай только, Кло­
тильдочка! И ты не боялся. Леня?
- Ну вот! " Стану я всякой рвани бояться.
Восторженное внимание женщин раззудило его, и он стал врать
о том, что где-то на Васильевском острове студенты готовили бом­
бы, и о том, как ему градоначальник поручил арестовать этих зло­
умышленников. А бомб там бьшо - потом уж это оказалось - две­
надцать тысяч штук. Если б все это взорвалось, так не только что
дома э-rого , а, пожалуй, и пол-Петербурга не осталось бы" .
Дальше следовал захватывающий рассказ о необычайном ге­
роизме Леньки, который сам переоделся студентом, проник в
«адскую лабораторию», подал кому-то знак из окна и в один миг
обезоружил злодеев. Одного он даже схватил за рукав в тот самый
момент, когда тот собирался взорвать кучу бомб.
Генька ахала, ужасалась, шлепала себя по ногам и то и дело
обращалась к Клотильде с восклицаниями:
- Ах, ну и что же это такое, господи? Нет, ты подумай только,
Клотильдочка, какие подлецы эти студенты. Вот уж я их никогда
не уважала.
Наконец, совсем растроганная, очарованная своим любовни­
ком, она повисла у него на шее и стала его громко целовать.
-
Ленечка, моя дуся! Даже страшно слушать! И как это ты ни­
чего не боишься?
Он самодовольно взвинтил свой левый ус вверх и обронил не­
брежно:
- Чего ж бояться? Раз умирать . За то и деньги получаю.
Клотильду все время мучила ревнивая зависть к подруге, обла­
давшей таким великолепным любовником. Она смутно подозрева­
ла, что в рассказах Леньки много вранья, а между тем у нее бьшо
90

Рассказы
сейчас в руках нечто совсем необыкновенное, чего еще ни у кого не
бывало и что сразу заставило бы потускнеть впечатление от Лень­
киных подвигов. Она колебалась несколько минут. Какой-то отго­
лосок нежной жалости к Рыбникову еще удерживал ее. Но истери­
ческое стремление блеснуть романтическим случаем взяло верх, и
она сказала тихо, глухим голосом:
-Азнаешь, Леня, что я тебе хотела сказать? Вот у меня сегод-
ня странный гость.
- Мм? Думаешь, жулик? - спросил снисходительно Ленька.
Генька обиделась.
- Что-о? Это , по-твоему, жулик? Тоже скажешь! Пьяный офи­
церишка какой-то.
- Нет, ты не говори, - с деловой важностью перебил ее Лень­
ка, - бывают, которые и жулики офицерами переодеваются. Ну,
так что ты хотела сказать, Клотильда?
Тогда она рассказала подробно, обнаружив большую, мелоч­
ную, чисто женскую наблюдательность, обо всем, что касалось
Рыбникова: о том, как его называли генералом Куроки, об его япон­
ском лице, об его странной нежности и страстности, об его бреде и,
наконец, о том, как он сказал слово «банзай».
- Слушай, ты не врешь? - спросил быстро Ленька, и в его тем­
ных глазах зажглись острые искры .
- Вот ей-Богу! Не сойти мне с места! Да ты посмотри в замок -
я открою ставню. Ну, вот - две капли воды - японец!
Ленька встал, неторопливо, с серьезным видом, надел сюртук и
заботливо ощупал левый внутренний карман.
- Пойдем, - сказал он решительно. - С кем он приехал?
Из всей ночной компании остались только Карюков и Штраль­
ман. Но Карюкова не могли добудиться, а Штральман, с оплыв­
шими красными глазами, еще полупьяный, ворчал неразборчиво:
- Какой офицер? Да черт с ним совсем. Подсед он к нам в Буф-
фе, откуда он взялся, никто не знает.
Он тотчас стал одеваться, сердито сопя. Ленька извинился и
вышел. Он уже успел разглядеть в дверную щелку лицо Рыбнико­
ва, и хотя у него оставались кое-какие сомнения, но он бьш хоро­
шим патриотом, отличался наглостью и не бьш лишен воображе­
ния. Он решил действовать на свой риск. Через минуту он бьш уже
на крьшьце и давал тревожные свистки.
91

А. И. Куприн
VII
Рыбников внезапно проснулся, точно какой-то властный голос
крикнул внутри его: встань! Полтора часа сна совершенно освежи­
ли его. Прежде всего он подозрительно уставился на дверь : ему
почудилось, что кто-то следил за ним оттуда пристальным взгля­
дом. Потом он оглянулся вокруг. Ставня была полуоткрыта, и от­
того в комнате можно бьшо разглядеть всякую мелочь. Женщина
сидела напротив кровати у стола, безмолвная и бледная, глядя на
него огромными светлыми глазами.
- Что случилось? - спросил Рыбников тревожно. - Послу­
шай, что здесь случилось?
Она не отвечала. Но подбородок у нее задрожал, и зубы засту­
чали друг о друга.
Недоверчивый, жестокий блеск зажегся в глазах офицера. Он
весь перегнулся вперед с кровати и наклонил ухо по направлению к
двери. Чьи-то многочисленные шаги, очевидно непривычные к ос­
торожности, приближались по коридору и вдруг затихли у двери.
Рыбников мягким, беззвучным движением спрыгнул с кровати
и два раза повернул ключ . Тотчас же в дверь постучали. Женщина
с криком опрокинулась головой на стол, закрыв лицо ладонями.
В несколько минут штабс-капитан оделся. В двери опять посту­
чали. С ним была только фуражка. Шашку и пальто он оставил
внизу. Он бьш бледен, но совершенно спокоен, даже руки у него не
дрожали, когда он одевался, и все движения его бьши отчетливо­
неторопливы и ловки. Застегивая последнюю пуговицу сюртука,
он подошел к женщине и с такой страшной силой сжал ее руку выше
кисти, в запястье, что у нее лицо мгновенно побагровело от крови,
хлынувшей в голову.
- Ты! - сказал он тихо, гневным шепотом, не разжимая челю-
стей. - Если ты шевельнешься, крикнешь, я тебя убью! ..
В дверь снова постучались. И глухой голос произнес:
- Господин, соблаговолите, пожалуйста, отворить .
Теперь штабс-капитан не хромал больше. Он быстро и беззвуч­
но подбежал к окну, мягким, кошачьим движением вскочил на по­
доконник, отворил ставни и одним толчком распахнул рамы. Вни­
зу под ним белел мощеный двор с чахлой травой между камнями и
торчали вверх ветви жидких деревьев. Он не колебался ни секунды,
но в тот самый момент, когда он, сидя боком на железной облицов­
ке подоконника, опираясь в нее левой рукой и уже свесив вниз одну
92

Рассказы
ногу, готовился сделать всем телом толчок, - женщина с пронзи­
тельным криком кинулась к нему и ухватила его за левую руку. Вы­
рываясь, он сделал неловкое движение и вдруг с слабым, точно удив­
ленным криком, неловко, нерасчетливо полетел вниз на камни.
Почти одновременно ветхая дверь упала внутрь, в комнату:
Первым вбежал, задыхаясь, с оскаленными зубами и горящими гла­
зами Ленька. За ним входили, топоча и придерживая левыми рука­
ми шашки, огромные городовые. Увидав открытое окно и женщи­
ну, которая, уцепившись за раму, визжала не переставая, Ленька·
быстро понял все, что здесь произошло. Он бьm безусловно сме­
лым человеком и потому, не задумываясь, не произнеся ни слова,
точно это заранее входило в план его действий, он с разбегу вып­
рыгнул в окошко.
Он упал в двух шагах от Рыбникова, который лежал на боку
неподвижно. Несмотря на то что у Леньки от падения гудело в го­
лове, несмотря на страшную боль, которую он ощущал в животе и
пятках, он не потерялся и в одни миг тяжело, всем телом навалился
на штабс-капитана.
- А-а! Вре-ошь! - хрипел он, тиская свою жертву с бешеным
озлоблением .
Штабс-капитан не сопротивлялся. Глаза его горели неприми­
римой ненавистью, но он бьm смертельно бледен, и розовая пена
пузырьками выступала на краях его губ.
- Не давите меня, - сказал он шепотом, - я сломал себе ногу.
1905
ГАМБРИНУС
1
Так называлась пивная в бойком портовом городе на юге Рос­
сии . Хотя она и помещалась на одной из самых людных улиц, но
найти ее бьшо довольно трудно благодаря ее подземному располо­
жению. Часто посетитель, даже близко знакомый и хорошо приня­
тый в Гамбринусе, умудрялся миновать это замечательное заведе­
ние и, только пройдя две-три соседние лавки, возвращался назад.
93

А. И. Куприн
Вывески совсем не бьmо. Прямо с тротуара входили в узкую,
всегда открытую дверь. От нее вела вниз такая же узкая лестница в
двадцать каменных ступеней, избитых и скривленных многими
миллионами тяжелых сапог. Над концом лестницы в простенке
красовалось горельефное раскрашенное изображение сл авного
покровителя пивного дела, короля Гамбринуса, величиною при­
близительно в два человеческих роста. Вероятно, это скульптурное
произведение бьmо первой работой начинающего любителя и ка­
залось грубо исполненным из окаменелых кусков ноздреватой губ­
ки, но красный камзол , горностаевая мантия, золотая корона и
высоко поднятая кружка со стекающей вниз белой пеной не остав­
ляли никакого сомнения, что перед посетителем - сам великий
патрон пивоварения.
Пивная состояла из двух длинных, но чрезвычайно низких свод­
чатых зал. С каменных стен всегда сочилась беглыми струйками
подземная влага и сверкала в огне газовых рожков, которые горе­
ли денно и нощно, потому что в пивной окон совсем не бьmо. На
сводах, однако, можно еще было достаточно ясно разобрать следы
занимательной стен ной живописи. На одной картине пировала
большая компания немецких молодчиков, в охотничьих зеленых
куртках, в шляпах с тетеревиными перьями, с ружьями за плечами.
Все они, обернувшись лицом к пивной зале, приветствовали пуб­
лику протянутыми кружками, а двое при этом еще обнимали за та­
лию двух дебелых девиц, служанок при сельском кабачке, а может
быть, дочерей доброго фермера. На другой стене изображался ве­
ликосветский пикник времен первой половины XVIII столетия; гра­
фини и виконты в напудренных париках жеманно резвятся на зеле­
ном лугу с барашками, а рядом, под развесистыми ивами, - пруд с
лебедями, которых грациозно кормят кавалеры и дамы, сидящие в
какой-то золотой скорлупе. Следующая картина представляла внут­
ренность хохлацкой хаты и семью счастливых малороссиян, пля­
шущих гопака со штофами в руках . Еще дальше красовалась боль­
шая бочка, и на ней, увитые виноградом и листьями хмеля, два бе­
зобразно толстые амура с красными лицами, жирными губами и
бесстыдно-маслеными глазами чокаются плоскими бокалами. Во
второй зале, отделенной от первой полукруглой аркой, шли карти­
ны из лягушечьей жизни: лягушки пьют пиво в зеленом болоте, ля­
гушки охотятся на стрекоз среди густого камыша, играют струн­
ный квартет, дерутся на шпагах и т. д. Очевидно, стены расписы­
вал иностранный мастер.
94

«С улицы».
Иллюстр ация к рассказу.

Рассказы
Вместо столов были расставлены на полу, густо усыпанном
опилками, тяжелые дубовые бочки; вместо стульев - маленькие
бочоночки . Направо от входа возвышалась небольшая эстрада, а
на ней стояло пианино. Здесь каждый вечер, уже много лет подряд,
играл на скрипке для удовольствия и развлечения гостей музыкант
Сашка - еврей, - кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек,
с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет. Проходи­
ли года, сменялись лакеи в кожаных нарукавниках, сменялись по­
ставщики и развозчики пива, сменялись сами хозяева пивной, но
Сашка неизменно каждый вечер к шести часам уже сидел на своей
эстраде со скрипкой в руках и с маленькой беленькой собачкой на
коленях, а к часу ночи уходил из Гамбринуса в сопровождении той
же собачки Белочки, едва держась на ногах от выпитого пива.
Впрочем, бьшо в Гамбринусе и другое несменяемое лицо - бу­
фетчица мадам Иванова, - полная, бескровная, старая женщина,
которая от беспрерывного пребывания в сыром пивном подземелье
походила на бледных ленивых рыб, населяющих глубину морских
гротов. Как капитан корабля из рубки, она с высоты своей буфет­
ной стойки безмолвно распоряжалась прислугой и все время кури­
ла, держа папиросу в правом углу рта и щуря от дыма правый глаз .
Голос ее редко кому удавалось слышать, а на поклоны она отвеча­
ла всегда одинаковой бесцветной ул ыбкой.
11
Громадный порт, один из самых больших торговых портов
мира, всегда бывал переполнен судами . В него заходили темно­
ржавые гигантские броненосцы. В нем грузились, идя на Дальний
Восток, желтые толстотрубые пароходы Добровольного флота,
поглощавшие ежедневно дл инные поезда с товарами или тысячи
арестантов. Весной и осенью здесь развевались сотни флагов со всех
концов земного шара, и с утра до вечера раздавалась команда и
ругань на всевозможных языках. От судов к бесчисленным пакгау­
зам и обратно по колеблющимся сходням сновали грузчики: рус­
ские босяки, оборванные, почти оголенные, с пьяными, раздутыми
лицами, смуглые турки в грязных чалмах и в широких до колен, но
обтянутых вокруг голени шароварах, коренастые мускулистые пер­
сы, с волосами и ногтями, окрашенными хной в огненно-морков­
ный цвет. Часто в порт заходили прелестные издали двух- и трех­
мачтовые итальянские шкуны со своими правильными этажами
95

А. И. Куприн
парусов - чистых, белых и упругих, как груди молодых женщин;
показываясь из-за маяка, эти стройные корабли представлялись -
особенно в ясные весенние утра - чудесными белыми видениями,
пл ывущими не по воде, а по воздуху, выше горизонта. Здесь меся­
цами раскачивались в грязно-зеленой портовой воде, среди мусо­
ра, яичной скорлупы, арбузных корок и стад белых морских чаек,
высоковерхие анатолийские кочермы и трапезондские фелюги, с
их странной раскраской, резьбой и причудливыми орнаментами.
Сюда изредка заплывали и какие-то диковинные узкие суда, под
черными просмоленными парусами, с грязной тряпкой вместо фла­
га; обогнув мол и чуть-чуть не черкнув об него бортом, такое суд­
но, все накренившись набок и не умеряя хода, влетало в любую
гавань, приставало среди разноязычной руготни, проклятий и уг­
роз к первому попавшемуся молу, где матросы его - совершенно
голые, бронзовые, маленькие люди, - издавая гортанный клекот,
с непостижимой быстротой убирали рваные паруса, и мгновенно
грязное, таинственное судно делалось как мертвое. И так же зага­
дочно, темной ночью, не зажигая огней, оно беззвучно исчезало из
порта. Весь залив по ночам кишел легкими лодочками контрабан­
дистов. Окрестные и дальние рыбаки свозили в город рыбу: вес­
ною - мелкую камсу, миллионами наполнявшую доверху их бар­
касы , летом - уродливую камбалу, осенью - макрель, жирную
кефаль и устрицы, а зимой - десяти- и двадцатипудовую белугу,
вьmовленную часто с большой опасностью для жизни за много верст
от берега.
Все эти люди - матросы разных наций, рыбаки, кочегары, ве­
селые юнги, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, груз­
чики, водолазы, контрабандисты, - все они бьmи молоды, здоро­
вы и пропитаны крепким запахом моря и рыбы, знали тяжесть тру­
да, любили прелесть и ужас ежедневного риска, ценили выше всего
силу, молодечество, задор и хлесткость крепкого слова, а на суше
предавались с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам . По
вечерам огни большого города, взбегавшие высоко наверх, мани­
ли их, как волшебные светящиеся глаза, всегда обещая что-то но­
вое, радостное, еще не испытанное, и всегда обманывая .
Город соединялся с портом узкими, крутыми, коленчатыми
ул ицами, по которым порядочные люди избегали ходить ночью.
На каждом шагу здесь попадались ночлежные дома с грязными,
забранными решеткой окнами, с мрачным светом одинокой лам­
пы внутри. Еще чаще встречались лавки, в которых можно бьmо
96

Рассказы
продать с себя всю одежду ВШIОТЬ до нательной матросской сетки
и вновь одеться в любой морской костюм. Здесь также бьшо много
пивных, таверн, кухмистерских и трактиров с выразительными
вывесками на всех языках и немало явных и тайных публичных
домов, с порогов которых по ночам грубо размалеванные женщи­
ны зазывали сиплыми голосами матросов. Бьши греческие кофей­
ни, где играли в домино и в шестьдесят шесть, и турецкие кофейни,
с приборами для курения наргиле и с ночлегом за пятачок; бьши
восточные кабачки, в которых продавали ул иток, петалиди, креве­
ток, мидий, больших бородавчатых чернильных каракатиц и дру­
гую морскую гадость. Где-то на чердаках и в подвалах, за глухими
ставнями, ютились игорные притоны, в которых штос и баккара
часто кончались распоротым животом или проломленным черепом,
и тут же рядом за углом, иногда в соседней каморке, можно бьшо
спустить любую краденую вещь, от брильянтового браслета до се­
ребряного креста и от тюка с лионским бархатом до казенной мат­
росской шинели.
Эти крутые узкие улицы, черные от угольной пыли, к ночи все­
гда становились липкими и зловонными, точно они потели в кош�
марном сне. И они походили на сточные канавы или на грязные
кишки, по которым большой международный город извергал в море
все свои отбросы, всю свою гниль, мерзость и порок, заражая ими
крепкие мускулистые тела и простые души.
Здешние буйные обитатели редко подымались наверх в наряд­
ный, всегда праздничный город с его зеркальными стеклами, гор­
дыми памятниками, сиянием электричества, асфальтовыми тро­
туарами, аллеями белой акации, величественными полицейскими,
со всей его показной чистотой и благоустройством. Но каждый
из них, прежде чем расшвырять по ветру свои трудовые, засален­
ные, рваные, разбухшие рублевки, непременно посещал Гамбри­
нус. Это было освящено древним обычаем, хотя для этого и при­
ходилось под прикрытием вечернего мрака пробираться в самый
центр города.
Многие, правда, совсем не знали мудреного имени сл авного
пивного короля. Просто кто-нибудь предлагал :
- Идем к Сашке?
А другие отвечали:
- Есть! Так держать.
И уже все вместе говорили:
-Вира!
97

А. И. Куприн
Нет ничего удивительного, что среди портовых и морских лю­
дей Сашка пользовался большим почетом и известностью, чем,
например, местный архиерей или губернатор. И, без сомнения, если
не его имя, то его живое обезьянье лицо и его скрипка вспомина­
лись изредка в Сиднее и в Плимуте, так же как в Нью-Йорке, во
Владивостоке, в Константинополе и на Цейлоне, не считая уже всех
заливов и бухт Черного моря, где водилось множество почитате­
лей его таланта из числа отважных рыбаков.
111
Обыкновенно Сашка приходил в Гамбринус в те часы, когда
там еще никого не бьшо, кроме одного-двух случайных посетите­
лей. В залах в это время стоял густой и кислый запах вчерашнего
пива и было темновато , потому что днем берегли газ . В жаркие
июльские дни, когда каменный город изнывал от солнца и глох
от уличной трескотни, здесь приятно чувствовалась тишина и про­
хлада.
Сашка подходил к прилавку, здоровался с мадам Ивановой и
выпивал свою первую кружку пива. Иногда буфетчица просила:
- Саша, сыграйте что-нибудь!
-
Что прикажете вам сыграть, мадам Иванова? - любезно
осведомлялся Сашка, который всегда был с ней изысканно лю­
безен .
- Что-нибудь свое...
Он садился на обычное место налево от пианино и играл ка­
кие-то странные, длительные, тоскливые пьесы. Становилось как­
то сонно и тихо в подземелье, только с улицы доносилось глухое
рокотание города, да изредка лакеи осторожно побрякивали по­
судой за стеной на кухне. Со струн Сашкиной скрипки плакала
древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая пе­
чальными цветами национальных мелодий. Лицо Сашки с напру­
женным подбородком и низко опущенным лбом, с гл азами, суро­
во глядевшими вверх из-под отяжелевших бровей, совсем не бы­
вало похоже в этот сумеречный час на знакомое всем гостям Гам­
бринуса оскаленное, подмигивающее, пляшущее лицо Сашки.
Собачка Белочка сидела у него на коленях . Она давно уже при­
выкла не подвывать музыке, но страстно-тоскливые, рыдающие и
проклинающие звуки невольно раздражали ее: она в судорожных
зевках широко раскрывала рот, завивая назад тонкий розовый
98

Рассказы
язычок, и при этом на минуту дрожала всем тельцем и нежной
черноглазой мордочкой.
Но вот мало-помалу набиралась публика, приходил аккомпа­
ниатор, покончивший какое-нибудь стороннее дневное занятие у
портного или часовщика, на буфете выставлялись сосиски в горя­
чей воде и бутерброды с сыром, и, наконец, зажигались все ос­
тальные газовые рожки. Сашка выпивал свою вторую кружку, ко­
мандовал товарищу: «Майский парад, ейн, цвей, дрей!» - и на­
чинал бурный марш. С этой минуты он едва успевал расклани­
ваться со вновь приходящими, из которых каждый считал себя
особенным, интимным знакомым Сашки и оглядывал гордо про­
чих гостей после его поклона. В то же время Сашка прищуривал
то один, то другой глаз, собирал кверху длинные морщины на
своем лысом, покатом назад черепе, двигал комически губами и
улыбался на все стороны.
К десяти - одиннадцати часам Гамбринус, вмещавший в свои
залы до двухсот и более человек, оказывался битком набитым.
Многие, почти половина, приходили с женщинами в платочках,
никто не обижался на тесноту, на отдавленную ногу, на смятую
шапку, на чужое пиво, окатившее штаны; если обижались, то толь­
ко по пьяному делу, <<ДЛЯ задёра». Подвальная сырость, тускло бле­
стя, еще обильнее струилась со стен, покрытых масляной краской,
а испарения толпы падали вниз с потолка, как редкий, тяжелый,
теплый дождь. Пили в Гамбринусе серьезно . В нравах этого заве­
дения почиталось особенным шиком, сидя вдвоем-втроем, так ус­
тавлять стол пустыми бутьmками, чтобы за ними не видеть собе­
седника, как в стеклянном зеленом лесу.
В развале вечера гости краснели, хрипли и становились мокры­
ми. Табачный дым резал глаза. Надо бьmо кричать и нагибаться
через стол, чтобы расслышать друг друга в общем гаме. И только
неутомимая скрипка Сашки, сидевшего на своем возвышении, тор­
жествовала над духотой, над жарой, над запахом табака, газа, пива
и над оранием бесцеремонной публики.
Но посетители быстро пьянели от пива, от близости женщин,
от жаркого воздуха. Каждому хотелось своих любимых, знакомых
песен. Около Сашки постоянно торчали, дергая его за рукав и ме­
шая ему играть, по два, по три человека, с тупыми глазами и не­
твердыми движеньями.
-
Сашш! .. С-стра-дательную... Убла... - проситель икал, -
убла-а-твори!
99

А. И. Куприн
-
Сейчас, сейчас, - твердил Сашка, быстро кивая головой, и
с ловкостью врача, без звука, опускал в боковой карман серебря­
ную монету. Сейчас, сейчас.
-
Сашка, это же подлость. Я деньги дал и уже двадцать раз
прошу: «В Одессу морем я плыла» .
- Сейчас, сейчас ...
- Сашка, «Соловья»!
- Сашка, «Марусю»!
- «Зец-Зец», Сашка, «Зец-Зец»!
-
Сейчас, сейчас".
- «Ча-ба-на»! - орал с другого конца залы не человеческий, а
какой-то жеребячий голос.
И Сашка при общем хохоте кричал ему по-петушиному:
- Сейча-а-ас...
И он играл без отдыха все заказанные песни. По-видимому, не
было ни одной, которой бы он не знал наизусть. Со всех сторон в
карманы ему сыпались серебряные монеты, и со всех столов ему
присылали кружки с пивом. Когда он слезал со своей эстрады, что­
бы подойти к буфету, его разрывали на части.
-
Сашенька ... Мил, чек ... Одну кружечку.
-Саша, за ваше здоровье. Иди же сюда, черт, печенки, селе-
зенки, если тебе говорят.
- Сашка-а, пиво иди пи-ить ! - орал жеребячий голос.
Женщины, склонные, как и все женщины, восхищаться людьми
эстрады, кокетничать, отличаться и раболепствовать перед ними,
звали его воркующим голосом, с игривым, капризным смешком:
- Сашечка, вы должны непременно от мене выпить ... Нет, нет,
нет, я вас просю. И потом сыграйте «куку-вою>.
Сашка улыбался, гримасничал и кланялся налево и направо,
прижимал руку к сердцу, посылал воздушные поцелуи, пил у всех
столов пиво и, возвратившись к пианино, на котором его ждала
новая кружка, начинал играть какую-нибудь «Разлуку». Иногда,
чтобы потешить своих слушателей, он заставлял свою скрипку в
лад мотиву скулить щенком, хрюкать свиньею или хрипеть разди­
рающими басовыми звуками. И слушатели встречали эти шутки с
благодушным одобрением :
-
Го-го-го-го-о-о!
Становилось все жарче. С потолка лило, некоторые из гостей
уже плакали, ударяя себя в грудь, другие с кровавыми глазами ссо­
рились из-за женщин и из-за прежних обид и лезли друг на друга,
100

Рассказы
удерживаемые более трезвыми соседями, чаще всего прихлебате­
лями. Лакеи чудом протискивались между бочками, бочонками,
ногами и туловищами, высоко держа над головами сидящих свои
руки, унизанные пивными кружками. Мадам Иванова, еще более
бескровная, невозмутимая и молчаливая, чем всегда, распоряжа­
лась из-за буфетной стойки действиями прислуги, подобно капита­
ну судна во время бури.
Всех одолевало желание петь . Сашка, размякший от пива, от
собственной доброты и от той грубой радости, которую доставля­
ла другим его музыка, готов бьш играть что угодно. И под звуки
его скрипки охрипшие люди нескладными деревянными голосами
орали в один тон, глядя друг другу с бессмысленной серьезностью
в глаза:
На что нам ра-азлучаться,
Ах, на что в разлу-уке жить .
Не лучше ль повенчаться,
Любовью дорожить?
А рядом другая компания, стараясь перекричать первую, оче­
видно враждебную, голосила уже совсем вразброд:
Вижу я по походке,
Что пестреются штанцы.
В него волос под шантрета
И на рипах сапоги.
Гамбринус часто посещали малоазиатские греки - «допгола­
ки», которые приплывали в русские порты на рыбные промысла.
Они тоже заказывали Сашке свои восточные песни, состоящие из
уньшого, гнусавого, однообразного воя на двух-трех нотах, и с
мрачными лицами, с горящими глазами готовы бьши петь их по
целым часам . Играл Сашка и итальянские народные куплеты, и
хохлацкие думки, и еврейские свадебные танцы, и много другого.
Однажды зашла в Гамбринус кучка матросов-негров, которым,
глядя на других, тоже очень захотелось попеть . Сашка быстро уло­
вил по слуху скачущую негритянскую мелодию, тут же подобрал к
ней аккомпанемент на пианино, и вот, к большому восторгу и по­
техе завсегдатаев Гамбринуса, пивная огласилась странными, кап­
ризными, гортанными звуками африканской песни .
101

А. И. Куприн
Один репортер местной газеты, Сашкин знакомый, уговорил
как-то профессора музыкального училища п ойти в Гамбринус по­
слушать тамошнего знаменитого скрипача. Но Сашка догадался
об этом и нарочно заставил скрип ку более обыкновенного мяукать,
блеять и реветь . Гости Гамбринуса так и разрывались от смеха, а
профессор сказал презрительно:
- Клоунство.
И ушел, не допив своей кружки .
IV
Нередко деликатные маркизы и п ирующие немецкие охотники,
жирные амуры и лягушки бывали со своих стен свидетелями тако­
го широкого разгула, какой редко где можно бьшо бы увидеть, кро­
ме Гамбринуса.
Являлась , например, закутившая комп ания воров после хоро­
шего дела, каждый с возлюбленной, каждый в фуражке, лихо за­
ломленной набок, в лакированных сапогах, с изысканными трак­
тирными манерами, с пренебрежительным видом. Сашка играл для
них особые, воровские песни: «Погиб я, мальчишечка», «Не плачь
ты, Маруся», «Прошла весна» и другие. Плясать они считали ниже
своего достоинства, но их п одруги, все недурные собой, молодень­
кие, иные п очти девочки, танцевали «Чабана» с визгом и щелкань­
ем каблуков. И женщины и мужчины пили очень много, - бьто
дурно только то, что воры всегда заканчивали свой кутеж старыми
денежными недоразумениями и любили исчезнуть не платя.
Приходили большими артелями, человек по тридцати, рыбаки
п осле счастливого улова. Поздней осенью выдавались такие счаст­
ливые недел и, когда в каждый завод попадалось ежедневно тысяч
п о сорока скумбрии или кефали. За это время самый мелкий пай­
щик зарабатывал более двухсот рублей. Но еще более обогащал
рыбаков удачный лов белуги зимой, зато он и отличался больши­
ми трудностями. Приходилось тяжело работать, за тридцать - со­
рок верст от берега, среди ночи, иногда в ненастную погоду, когда
вода заливала баркас и тотчас же обледеневала на одежде, на вес­
лах, а погода держала по двое, по трое суток в море, п ока не выб­
расывала куда-нибудь верст за двести, в Анапу или в Трапезонд.
Каждую зиму проп адало без вести до десятка ял иков, и только вес­
ною волны прибивали то тут, то там к чужому берегу труп ы отваж­
ных рыбаков.
102

Рассказы
Зато когда они возвращались с моря благополучно и удачливо,
то на суше ими овладевала бешеная жажда жизни. Несколько тысяч
рублей спускались в два-три дня в самом грубом, оглушительном,
пьяном кутеже. Рыбаки забирались в трактир или еще в какое-ни­
будь веселое место, вышвыривали всех посторонних гостей, запира­
ли наглухо двери и ставни и целые сутки напролет пили, предава­
лись любви, орали песни, били зеркала, посуду, женщин и нередко
друг друга, пока сон не одолевал их где попало - на столах, на полу,
поперек кроватей, среди плевков, окурков, битого стекла, разлитого
вина и кровавых пятен. Так кутили рыбаки несколько суток подряд,
иногда меняя место, иногда оставаясь в одном и том же. Прокутив
все до последнего гроша, они с гудящими головами, со знаками битв
на лицах, трясясь от похмелья, молчаливые, удрученные и покаян­
ные, шли на берег, к баркасам, чтобы приняться вновь за свое милое
и проклятое, тяжелое и увлекательное ремесло.
Они никогда но забывали навестить Гамбринус. Они туда вла­
мывались, огромные, осипшие, с красными лицами, обожженными
свирепым зимним норд-остом, в непромокаемых куртках, в кожа­
ных штанах и в воловьих сапогах по бедра, - в тех самых сапогах,
в которых их друзья среди бурной ночи шли ко дну, как камни.
Из уважения к Сашке они не выгоняли посторонних, хотя и чув­
ствовали себя хозяевами пивной и били тяжелые кружки об пол.
Сашка играл им ихние рыбацкие песни, протяжные, простые и гроз­
ные, как шум моря, и они пели все в один голос, напрягая до после­
дней степени свои здоровые груди и закаленные глотки . Сашка дей­
ствовал на них, как Орфей, усмирявший волны, и случалось, что
какой-нибудь сорокалетний атаман баркаса, бородатый, весь об­
ветренный, звероподобный мужчинище, заливался слезами, выво­
дя тонким голосом жалостл ивые сл ова песни:
Ах, бедный, бедный я мальчишечка,
Что вродился рыбаком...
А иногда они плясали, топчась на месте, с каменными лицами,
громыхая своими пудовыми сапогами и распространяя по всей пив­
ной острый соленый запах рыбы, которым насквозь пропитались
их тела и одежды . К Сашке они были очень щедры и подолгу не
отпускали от своих столов. Он хорошо знал образ их тяжелой, от­
чаянной жизни . Часто, когда он играл им, то чувствовал у себя в
душе какую-то почтительную грусть.
103

А. И. Куприн
Но особенно он любил играть английским матросам с коммер­
ческих судов. Они приходили гурьбой, держась рука об руку, -
все, как бы на подбор, грудастые, широкоплечие, молодые, белозу­
бые, с здоровым румянцем, с веселыми, смелыми голубыми глаза­
ми. Крепкие мышцы распирали их куртки, а из глубоко вырезан­
ных воротников возвышались прямые, могучие, стройные шеи.
Некоторые знали Сашку по прежним стоянкам в этом порту. Они
узнавали его и, приветливо скаля белые зубы, приветствовали его
по-русски:
- Здрайст, здрайст.
Сашка сам , без приглашения, играл им «Rule Britannia»*. Дол­
жно быть, сознание того, что они сейчас находятся в стране, отяго­
щенной вечным рабством, придавало особенно гордую торжествен­
ность этому гимну английской свободы. И когда они пели, стоя, с
обнаженными головами, последние великолепные слова:
Никогда, никогда, никогда
Англичанин не будет рабом! -
то невольно и самые буйные соседи снимали шапки.
Коренастый боцман с серьгой в ухе и с бородой, растущей, точ­
но бахрома, из шеи, подходил к Сашке с двумя кружками пива,
широко улыбался, хлопал его дружелюбно по спине и просил сыг­
рать джигу. При первых же звуках этого залихватского морского
танца англичане вскакивали и расчищали место, отодвигая к сте­
нам бочонки. Посторонних просили об этом жестами, с веселыми
улыбками, но если кто не торопился, с тем не церемонились, а пря­
мо вышибали из-под него сидение хорошим ударом ноги. К этому,
однако, прибегали редко, потому что в Гамбринусе все были цени­
телями танцев и в особенности любили английскую джигу. Даже
сам Сашка, не переставая играть, становился на стул, чтобы лучше
видеть .
Матросы делали круг и в такт быстрому танцу били в ладоши,
а двое выступали в середку. Танец изображал жизнь матроса во
время плавания. Судно готово к отходу, погода чудесная, все в по­
рядке. У танцоров руки скрещены на груди, головы откинуты на­
зад, тело спокойно, хотя ноги выбивают бешеную дробь. Но вот
* «Правь, Британия» (англ.).
104

Рассказы
поднялся ветерок, начинается небольшая качка. Для моряка - это
одно веселье, только колена танца становятся все сложнее и замыс­
ловатее. Задул и свежий ветер - ходить по палубе уже не так удоб­
но, - танцоров слегка покачивает с боку на бок. Наконец вот и
настоящая буря - матросов швыряет от борта к борту, дело ста­
новится серьезным. «Все наверх, убирать паруса!» По движениям
танцоров до смешного понятно, как они карабкаются руками и
ногами на ванты, тянут паруса и крепят шкоты , между тем как буря
все сильнее раскачивает судно. «Стой, человек за бортом!» Спуска­
ют шлюпку. Танцоры, опустив вниз головы, напружив мощные
голые шеи, гребут частыми взмахами, то сгибая, то распрямляя
спины. Буря, однако, проходит, мало-помалу утихает качка, про­
ясняется небо, и вот уже судно опять плавно бежит с попутным вет­
ром, и опять танцоры с неподвижными телами, со скрещенными
руками отдел ывают ногами веселую частую джигу.
Приходилось Сашке иногда играть лезгинку для грузин, кото­
рые занимались в окрестностях города виноделием. Для него не
бьmо незнакомых плясок. В то время когда один танцор, в папахе и
черкеске, воздушно носился между бочками, закидывая за голову
то одну, то другую руку, а его друзья прихлопывали в такт и под­
крикивали, Сашка тоже не мог утерпеть и вместе с ними одушев­
ленно кричал: «Хас! хас! хас! хас!» Случалось ему также играть
молдаванский джок, и итальянскую тарантеллу, и вальсы немец­
ким матросам.
Случалось, что в Гамбринусе дрались, и довольно жестоко.
Старые посетители любили рассказывать о легендарном побоище
между русскими военными матросами, уволенными в запас с како­
го-то крейсера, и английскими моряками. Дрались кулаками, кас­
тетами, пивными кружками и даже швыряли друг к другу бочонка­
ми для сидения. Не к чести русских воинов надо сказать, что они
первые начали скандал, первые же пустили в ход ножи и вытеснили
англичан из пивной только после получасового боя, хотя превос­
ходили их численностью в три раза.
Очень часто Сашкино вмешательство останавливало ссору,
которая на волоске висела от кровопролития . Он подходил, шу­
тил , улыбался, гримасничал, и тотчас же со всех сторон к нему про­
тягивались бокалы,
- Сашка, кружечку!" Сашка, со мной!" Вера, закон, печенки,
гроб" .
105

А. И. Куприн
Может быть, на простые дикие нравы влияла эта кроткая и
смешная доброта, весело лучившаяся из его глаз, спрятанных под
покатым черепом? Может быть, своеобразное уважение к таланту
и что-то вроде благодарности? А может быть, также и то обстоя­
тельство, что большинство завсегдатаев Гамбринуса состояло веч­
ными Сашкиными должниками. В тяжелые минуты «декохта», что
на морском и портовом жаргоне обозначает полное безденежье, к
Сашке свободно и безотказно обращались за мелкими суммами или
за небольшим кредитом у буфета.
Конечно, долгов ему не возвращали - не по злостному умыс­
лу, а по забывчивости, -но эти же должники в минуту разгула
возвращали ссуду десятерицею за Сашкины песни .
Буфетчица иногда выговаривала ему:
- Удивляюсь, Саша, как это вы не жалеете своих денег?
Он возражал убедительно :
- Да мадам же Иванова. Да мне же их с собой в могилу не брать.
Нам с Белочкой хватит. Белинька, собачка моя, поди сюда.
v
Появлялись в Гамбринусе также и свои модные, сезонные песни.
Во время войны англичан с бурами процветал «Бурский марш»
(кажется, к этому именно времени относилась знаменитая драка
русских моряков с английскими). По меньшей мере раз двадцать в
вечер заставляли Сашку играть эту героическую пьесу и неизменно
в конце ее махали фуражками, кричали «ура» , а на равнодушных
косились недружелюбно, что не всегда бывало добрым предзнаме­
нованием в Гамбринусе.
Затем подошли франко-русские торжества. Градоначальник с
кислой миной разрешил играть марсельезу. Ее тоже требовали ежед­
невно, но уже не так часто, как бурский марш, причем «ура>> крича­
ли жиже и шапками совсем не размахивали. Происходило это от­
того, что, с одной стороны, не бьшо мотивов для игры сердечных
чувств, с другой стороны - посетители Гамбринуса недостаточно
понимали политическую важность союза, а с третьей - бьшо за­
мечено, что каждый вечер требуют марсельезу и кричат «ура» все
одни и те же лица.
На минутку сделался было модным мотив кек-уока, и даже ка­
кой-то сл учайный, заколобродивший купчик, не снимая енотовой
шубы, высоких калош и лисьей шапки, протанцевал его однажды
106

Париж. Гранд-Опера.
По чтовая карточка. Начало ХХ в.

Рассказы
между бочками. Однако этот негритянский танец бьm вскорости
позабыт.
Но вот наступила великая японская война. Посетители Гамб­
ринуса зажили ускоренною жизнью. На бочонках появились газе­
ты, но вечерам спорили о войне. Самые мирные, простые люди
обратились в политиков и стратегов, но каждый из них в глубине
души трепетал, если не за себя, то за брата или, что еще вернее, за
близкого товарища: в эти дни ясно сказалась та незаметная и креп­
кая связь, которая спаивает людей, долго разделявших труд, опас­
ность и ежедневную близость к смерти.
Вначале никто не сомневался в нашей победе. Сашка раздобьm
где-то «Куропаткин-марш>> и вечеров двадцать подряд играл его с
некоторым успехом . Но как-то в один вечер «Куропаткин-марш»
бьш навсегда вытеснен песней, которую привезли с собой балак­
лавские рыбаки, «соленые греки», или «пиндосы», как их здесь на­
зывали:
Ах, зачем нас отдали в солдаты,
Посылают на Дальний Восток?
Неужли же мы в том виноваты,
Что вышли ростом на лишний вершок?
С тех пор в Гамбринусе ничего другого не хотели слушать . Це­
лыми вечерами только и бьшо сл ышно требование:
- Саша, страдательную! Балаклавскую! Запасную!
Пели , и плакали , и пили вдвое больше обыкновенного, как,
впрочем, пила тогда поголовно вся Россия. Каждый вечер прихо­
дил кто-нибудь прощаться, храбрился, ходил петухом, бросал шап­
ку об землю, грозился один разбить всех япошек и кончал страда­
тельной песней со слезами.
Однажды Сашка явился в пивную раньше, чем всегда. Буфет-
чица, налив ему первую кружку, сказала, по обыкновению:
- Саша, сыграйте, что-нибудь свое".
У него вдруг закривились губы, и кружка заходила в руке.
- Знаете что, мадам Иванова? - сказал он точно в недоуме-
нии . - Ведь меня же в солдаты забирают. На войну.
Мадам Иванова всплеснула руками .
- Да не может быть, Саша! Шутите?
- Нет, - уньmо и покорно покачал головой Сашка, - не шучу.
- Но ведь вам лета вышли, Саша? Сколько вам лет?
5КупринА.И.Том3
107

А. И. Куприн
Этим вопросом как-то до сих пор никто не интересовался. Все
думали, что Сашке столько же лет, сколько стенам пивной, марки­
зам, хохлам, лягушкам и самому раскрашенному королю Гамбри­
нусу, сторожившему вход.
-
Сорок шесть . - Саша подумал. - А может быть, сорок де-
вять . Я сирота, - прибавил он уньmо .
-
Так вы пойдите, объясните кому следует.
-
Я уже ходил, мадам Иванова, я уже объяснял.
-И... Ну?
-
Ну, мне ответили: пархатый жид, жидовская морда, погово-
ри еще - попадешь в кл оповник... И дали вот сюда.
Вечером новость стала известна всему Гамбринусу, из сочув­
ствия Сашку напоили мертвецки. Он пробовал кривляться, гримас­
ничать, прищуривать глаза, но из его кротких смешных глаз гляде­
ли грусть и ужас. Один здоровенный рабочий, ремеслом котель­
щик, вдруг вызвался идти на войну вместо Сашки. Всем была ясна
очевидная глупость такого предложения, но Сашка растрогался,
прослезился, обнял котельного мастера и тут же подарил ему свою
скрипку. А Белочку он оставил буфетчице.
-
Мадам Иванова, вы же смотрите за собачкой. Может, я и не
вернусь, так будет вам память о Сашке. Белинька, собачка моя!
Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная ... И еще попрошу вас,
мадам Иванова. У меня за хозяином остались деньги, так вы полу­
чите и отправьте... Я вам напишу адреса. В Гомеле у меня есть дво­
юродный брат, у него семья, и еще в Жмеринке живет вдова пле­
мянника. Я им каждый месяц... Что ж, мы, евреи, такой народ... мы
любим родственников. А я сирота, я одинокий. Прощайте же, ма­
дам Иванова.
-
Прощайте, Саша! Давайте хоть поцелуемся на прощание-то.
Сколько лет... И - вы не сердитесь - я вас перекрещу на дорогу.
Сашкины глаза бьmи глубоко печальны, но он не мог удержать­
ся, чтобы не спаясничать напоследок:
- А что, мадам Иванова, я от русского креста не подохну?
VI
Гамбринус опустел и заглох, точно он осиротел без Сашки и его
скрипки. Хозяин пробовал бьmо пригласить в виде приманки квар­
тет бродячих мандолинистов, из которых один, одетый опереточ­
ным англичанином с рыжими баками и наклейным носом, в клетча-
108

Рассказы
тых панталонах и в воротничке выше ушей, исполнял с эстрады ко­
мические куплеты и бесстыдные телодвижения. Но квартет не имел
ровно никакого успеха: наоборот, мандолинистам свистали и бро­
сали в них огрызками сосисок, а главного комика однажды поколо­
тили тендровские рыбаки за непочтительный отзыв о Сашке.
Однако, но старой памяти, Гамбринус еще посещался морски­
ми и портовыми молодцами из тех, кого война не повлекла на смерть
и страдания. Сначала о Сашке вспоминали каждый вечер:
- Эх, Сашку бы теперь! Душе без него тесно ...
- Да-а ... Где-то ты витаешь, мил-любезный друг Сашенька?
В полях Манжу-у-урии далеко ... -
заводил кто-нибудь новую сезонную песню, смущенно замолкал, а
другой произносил неожиданно:
- Раны бывают сквозные, колотые и рубленые. А бывают и
рваные...
Сибе с победой проздравляю,
Тибе с оторванной рукой...
- Постой, не скули... Мадам Иванова, от Сашки нет ли каких
известий? Письма или открыточки?
Мадам Иванова теперь целыми вечерами читала газету, держа
ее от себя на расстоянии вытянутой руки, откинув голову и шевеля
губами. Белочка лежала у нее на коленях и мирно похрапывала.
Буфетчица далеко уже не походила на бодрого капитана, стоящего
на посту, а ее команда бродила по пивной вялая и заспанная.
На вопрос о Сашкиной судьбе она медленно качала головой.
- Ничего не знаю... И писем нет, и из газет ничего не известно.
Потом медленно снимала очки, клала их вместе с газетой, ря-
дом с теплой, угревшейся Белочкой, и, отвернувшись, тихонько
всхлипывала.
Иногда она, склоняясь к собачке, говорила жалобным, трога­
тельным голоском:
- Что, Белинька? Что, собаченька? Где наш Саша? А? Где наш
хозяин?
Белочка подымала кверху деликатную мордочку, моргала влаж­
ными черными глазами и в тон буфетчице начинала тихонько под­
вывать:
5*
109

А. И. Куприн
- А-у-у-у ... Ау-ф ... А-у-у ...
Но... все обтачивает и смывает время. Мандолинистов сменили
балалаечники, балалаечников - русско-малороссийский хор с де­
вицами, и, наконец, прочнее других утвердился в Гамбринусе изве­
стный Лешка-гармонист, по профессии вор, но решивший, вслед­
ствие женитьбы, искать правильных путей. Его давно знали по раз­
ным трактирам, а потому терпели и здесь, да, впрочем, и надо было
терпеть, дела в Гамбринусе шли очень плохо .
Проходили месяцы, прошел год. О Сашке теперь никто не вспо­
минал, кроме мадам Ивановой, да и та больше не плакала при его
имени. Прошел еще год. Должно быть, о Сашке забьша даже и бе­
ленькая собачка.
Но, вопреки Сашкиному сомнению, он не только не подох от
русского креста, но не был даже ни разу ранен, хотя участвовал в
трех больших битвах и однажды ходил в атаку впереди батальона
в составе музыкантской команды, куда его зачислили играть на
флейте. Под Вафангоу он попал в плен и по окончании войны бьш
привезен на германском пароходе в тот самый порт, где работали
и буйствовали его друзья.
Весть о его прибытии, как электрический ток, разнеслась по всем
гаваням, молам, пристаням и мастерским ... Вечером в Гамбринусе
было так много народа, что большинству приходилось стоять,
кружки с пивом передавались из рук в руки через головы, и хотя
многие в этот день ушли, не плативши, Гамбринус торговал, как
никогда. Котельный мастер принес Сашкину скрипку, бережно за­
вернутую в женин платок, который он тут же и пропил . Откуда-то
раздобьши последнего по времени Сашкина аккомпаниатора. Леш­
ка-гармонист, человек самолюбивый и самомнительный, вломил­
ся бьшо в амбицию. <<Я получаю поденно, и у меня контракт!» -
твердил он упрямо. Но его попросту выбросили за дверь и наверно
поколотили бы, если бы не Сашкино заступничество.
Уж наверно ни один из отечественных героев времен японской
войны не видел такой сердечной и бурной встречи, какую сделали
Сашке! Сильные, корявые руки подхватывали его, поднимали на
воздух и с такой силой подбрасывали вверх, что чуть не расшибли
Сашку о потолок. И кричали так оглушител ьно, что газовые языч­
ки гасли, а городовой несколько раз заходил в пивную и упраши­
вал, «чтобы потише, потому что на улице очень громко».
В этот вечер Сашка переиграл все любимые песни и танцы Гам­
бринуса. Играл он также и японские песенки, заученные им в пле-
110

А. М. Горький.
Фотография. 1901-1903 гг.

Рассказы
ну, но они не понравились слушателям. Мадам Иванова, сл овно
ожившая, опять бодро держалась над своим капитанским мостиком,
а Белка сидела у Сашки на коленях и визжала от радости. Случа­
лось, что когда Сашка переставал играть, то какой-нибудь просто­
душный рыболов, только теперь осмысливший чудо Сашкиного воз­
вращения, вдруг восклицал с наивным и радостным изумлением:
- Братцы, да ведь это Сашка!
Густым ржанием и веселым сквернословием наполнялись залы
Гамбринуса, и опять Сашку хватали, бросали под потолок, орали,
пили, чокались и обливали друг друга пивом.
Сашка, казалось, совсем не изменился и не постарел за свое от­
сутствие: время и бедствия так же мало действовали на его наруж­
ность, как и на лепного Гамбринуса, охранителя и покровителя
пивной. Но мадам Иванова с чуткостью сердечной женщины заме­
тила, что из глаз Сашки не только не исчезло выражение ужаса и
тоски, которое она видела в них при прощании, но стало еще глуб­
же и значительнее. Сашка по-прежнему паясничал, подмигивал и
собирал на лбу морщины, но мадам Иванова чувствовала, что он
притворяется.
VII
Все пошло своим порядком, как будто вовсе не бьшо ни войны,
ни Сашкиного пленения в Нагасаки . Так же праздновали счастли­
вый улов белуги и лобана рыбаки в сапогах-великанах, так же пля­
сали воровские подруги, и Сашка по-прежнему играл матросские
песни, привезенные из всех гаваней земного шара.
Но уже близились пестрые, переменчивые, бурные времена.
Однажды вечером весь город загудел, заволновался, точно встре­
воженный набатом, и в необычный час на улицах стало черно от
народа. Маленькие белые листка ходили по рукам вместе с чудес­
ным сл овом: «свобода», которое в этот вечер без числа повторяла
вся необъятная, доверчивая страна.
Настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни, и сия­
ние их озаряло даже подземелье Гамбринуса. Приходили студен­
ты, рабочие, приходили молодые, красивые девушки. Люди с горя­
щими глазами становились на бочки, так много видевшие на своем
веку, и говорили . Не все бьшо понятно в этих словах, но от той
пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, тре­
петало сердце и раскрывалось им навстречу.
111

А. И. Куприн
-
Сашка, марсельезу! Ж-жарь! Марсельезу!
Нет, это бьшо совсем не похоже на ту марсельезу, которую скре­
пя сердце разрешил играть градоначальник в неделю франко-рус­
ских восторгов. По улицам ходили бесконечные процессии с крас­
ными флагами и пением. На женщинах алели красные ленточки и
красные цветы . Встречались совсем незнакомые люди и вдруг, свет­
ло улыбнувшись, пожимали руки друг другу ...
Но вся эта радость мгновенно исчезла, точно ее смьшо, как сле­
ды детских ножек на морском прибрежье. В Гамбринус однажды
влетел помощник пристава, толстый, маленький, задыхающийся, с
выпученными глазами, темно-красный, как очень спелый томат.
- Что? Кто здесь хозяин? - хрипел он. - Подавай хозяина!
Он увидел Сашку, стоявшего со скрипкой.
- Ты хозяин? Молчать! Что? Гимны играете? Чтобы никаких
гимнов!
-Никаких гимнов больше не будет, ваше превосходитель­
ство, - спокойно ответил Сашка.
Полицейский посизел, приблизил к самому носу Сашки указатель-
ный палец, поднятый вверх, и грозно покачал им влево и вправо.
- Ник-как-ких!
- Слушаю, ваше превосходительство, никаких.
- Я вам покажу революцию, я вам покаж-у-у-у!
Помощник пристава, как бомба, вьшетел из пивной, и с его ухо­
дом всех придавило уныние.
И на весь город спустился мрак . Ходили темные, тревожные,
омерзительные слухи. Говорили с осторожностью, боялись выдать
себя взглядом, пугались своей тени, страшились собственных мыс­
лей. Город в первый раз с ужасом подумал о той клоаке, которая
глухо ворочалась под его ногами, там, внизу, у моря, и в которую
он так много лет выбрасывал свои ядовитые испражнения. Город
забивал щитами зеркальные окна своих великолепных магазинов,
охранял патрулями гордые памятники и расставлял на всякий слу­
чай по дворам прекрасных домов артиллерию. А на окраинах в зло­
вонных каморках и на дырявых чердаках трепетал, молился и пла­
кал от ужаса избранный народ Божий, давно покинутый гневным
библейским Богом, но до сих пор верящий, что мера его тяжелых
испытаний еще не исполнена.
Внизу, около моря, в улицах, похожих на темные липкие киш­
ки, совершалась тайная работа. Настежь бьши открыты всю ночь
двери кабаков, чайных и ночлежек.
112

Рассказы
Утром начался погром. Те люди, которые однажды, растроган­
ные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего брат­
ства, шли по улицам с пением, под символами завоеванной свобо­
ды, - те же самые люди шли теперь убивать, и шли не потому, что
им бьmо приказано, и не потому, что они питали вражду против
евреев, с которыми часто вели тесную дружбу, и даже не из-за ко­
рысти, которая бьmа сомнительна, а потому, что грязный, хитрый
дьявол, живущий в каждом человеке, шептал им на ухо: «Идите.
Все будет безнаказанно: запретное любопытство убийства, сладос­
трастие насилия, власть над чужой жизнью».
В дни погромов Сашка свободно ходил по городу со своей смеш­
ной обезьяньей, чисто еврейской физиономией. Его не трогали. В
нем бьmа та непоколебимая душевная смелость, та небоязнь боязни,
которая охраняет даже слабого человека лучше всяких браунин­
гов . Но один раз, когда он, прижатый к стене дома, сторонился от
толпы, ураганом лившейся во всю ширь улицы, какой-то камен­
щик, в красной рубахе и белом фартуке, замахнулся над ним в зу­
билом и зарычал:
- Жи-ид! Бей жида! В кррровь!
Но кто-то схватил его сзади за руку.
- Стой, черт, это же Сашка. Олух ты, матери твоей в сердце, в
печень ...
Каменщик остановился. Он в эту хмельную, безумную, бредо­
вую секунду готов бьm убить кого угодно - отца, сестру, священ­
ника, даже самого православного Бога, но также бьm готов, как
ребенок, послушаться приказания каждой твердой воли.
Он осклабился, как идиот, сплюнул и утер нос рукой. Но вдруг
в глаза ему бросилась белая нервная собачка, которая, дрожа, тер­
лась около Сашки . Быстро наклонившись, он поймал ее за задние
ноги, высоко поднял, ударил головой о плиты тротуара и побежал .
Сашка молча глядел на него. Он бежал, весь наклонившись вперед,
с протянутыми руками, без шапки, с раскрытым ртом и с глазами,
круглыми и белыми от безумия.
На сапоги Сашке брызнул мозг из Белочкиной головы . Сашка
отер пятно платком.
VIII
Затем настало странное время, похожее на сон человека в пара­
личе. По вечерам во всем городе ни в одном окне не светилось огня,
113

А. И. Куприн
но зато ярко горели огненные вывески кафешантанов и окна ка­
бачков. Победители проверяли свою власть, еще не насытясь вдо­
воль безнаказанностью. Какие-то разнузданные люди в маньчжур­
ских папахах, с георгиевскими лентами в петлицах курток, ходили
по ресторанам и с настойчивой развязностью требовали исполне­
ния народного гимна и следили за тем , чтобы все вставали . Они
вламывались также в частные квартиры, шарили в кроватях и ко­
модах, требовали водки, денег и гимна и наполняли воздух пьяной
отрыжкой.
Однажды они вдесятером пришли в Гамбринус и заняли два
стола. Они держали себя самым вызывающим образом, повелитель­
но обращались с прислугой, плевали через плечи незнакомых сосе­
дей, клали ноги на чужие сиденья, выплескивали на пол пиво под
предлогом, что оно несвежее. Их никто не трогал. Все знали, что
это сыщики, и глядели на них с тем же тайным ужасом и брезгли­
вым любопытством, с каким простой народ смотрит на палачей.
Один из них явно предводительствовал. Это был некто Мотька
Гундосый, рыжий, с перебитым носом, гнусавый человек - как
говорили - большой физической силы, прежде вор, потом выши­
бала в публичном доме, затем сутенер и сыщик, крещеный еврей .
Сашка играл «Метелицу» . Вдруг Гундосый подошел к нему,
крепко задержал его правую руку и, оборотись назад, на зрителей,
крикнул:
- Гимн! Народный гимн! Братцы, в честь обожаемого монар-
ха. " Гимн!
- Гимн! Гимн ! - загудели мерзавцы в папахах.
- Гимн! - крикнул вдали одинокий, неуверенный голос.
Но Сашка вьщернул руку и сказал спокойно:
- Никаких гимнов.
- Что? - заревел Гундосый. - Ты не слушаться! Ах ты, жид
вонючий!
Сашка наклонился вперед, совсем близко к Гундосому, и, весь
сморщившись, держа опущенную скрипку за гриф, спросил:
-Аты?
-Что а я?
- Я жид вонючий. Ну хорошо. А ты?
- Я православный.
-
Православный? А за сколько?
Весь Гамбринус расхохотался, а Гундосый, белый от злобы,
обернулся к товарищам.
114

Рассказы
- Братцы! - говорил он дрожащим, плачущим голосом чьи­
то чужие, заученные слова. - Братцы, доколе мы будем терпеть
надругания жидов над престолом и святой церковью?..
Но Сашка, встав на своем возвышении, одним звуком заставил
его вновь обернуться к себе, и никто из посетителей Гамбринуса
никогда не поверил бы, что этот смешной, кривляющийся Сашка
может говорить так веско и властно.
- Ты ! - крикнул Сашка. - Ты, сукин сын! Покажи мне твое
лицо, убийца... Смотри на меня! .. Ну!..
Все произошло быстро, как один миг. Сашкина скрипка высо­
ко поднялась, быстро мелькнула в воздухе, и - трах! - высокий
человек в папахе качнулся от звонкого удара но виску. Скрипка
разлетелась в куски. В руках у Сашки остался только гриф, кото­
рый он победоносно подымал над головами толпы.
- Братцы-ы, выруча-ай! - заорал Гундосый.
Но выручать бьшо уже поздно. Мощная стена окружила Саш­
ку и закрьша его . И та же стена вынесла людей в папахах на улицу.
Но спустя час, когда Сашка, окончив свое дело, выходил из
пивной на тротуар, несколько человек бросилось на него. Кто-то
из них ударил Сашку в глаз, засвистел и сказал подбежавшему го­
родовому:
-В
Бульварный участок. По политическому. Вот мой значок.
IX
Теперь вторично и окончательно считали Сашку похоронен­
ным. Кто-то видел всю сцену, происшедшую на тротуаре около
пивной, и передал ее другим. А в Гамбринусе заседали опытные
люди, которые знали, что такое за учреждение Бульварный учас­
ток и что такое за штука месть сыщиков.
Но теперь о Сашкиной судьбе гораздо меньше беспокоились,
чем в первый раз, и гораздо скорее забьши о нем. Через два месяца
на его месте сидел новый скрипач (между прочим, Сашкин ученик),
которого разыскал аккомпаниатор.
И вот однажды, спустя месяца три, тихим весенним вечером, в
то время когда музыканты играли вальс «Ожидание», чей-то тон­
кий голос воскликнул испуганно:
- Ребята, Сашка!
Все обернулись и встали с бочонков. Да, это бьш он, дважды
воскресший Сашка, но теперь обросший бородой, исхудалый, блед-
115

А. И. Куприн
ный. К нему кинулись, окружили, тискали его, мяли, совали ему
кружки с пивом. Но внезапно тот же голос крикнул:
-
Братцы, рука-то ! ..
Все вдруг замолкли. Левая рука у Сашки, скрюченная и точно смя­
тая, была приворочена локтем к боку. Она, очевидно, не сгибалась и
не разгибалась, а пальцы торчали навсегда около подбородка.
-
Что это у тебя , товарищ? - спросил наконец волосатый боц­
ман из «Русского общества».
- Э, глупости... там какое-то сухожилие или что, - ответил
Сашка беспечно.
-
Та-ак ...
Опять все помолчали.
- Значит, и «Чабану» теперь конец? - спросил боцман участ­
ливо.
- «Чабану»? - переспросил Сашка, и глаза его заиграли. -Эй,
ты! - приказал он с обычной уверенностью аккомпаниатору. - «Ча­
бана>> ! Ейн, цвей, дрей!..
Пианист зачастил веселую пляску, недоверчиво оглядываясь
назад. Но Сашка здоровой рукой вынул из кармана какой-то не­
большой, в ладонь величиной, продолговатый черный инструмент
с отростком, вставил этот отросток в рот и, весь изогнувшись нале­
во, насколько ему это позволяла изуродованная, неподвижная рука,
вдруг засвистел на окарине оглушительно веселого «Чабана».
- Хо-хо-хо ! - раскатились радостным смехом зрители.
-
Черт! - воскликнул боцман и совсем неожиданно для само-
го себя сделал ловкую выходку и пустился выделывать дробные
коленца. Подхваченные его порывом, заплясали гости, женщины и
мужчины. Даже лакеи, стараясь не терять достоинства, с улыбкой
перебирали на месте ногами. Даже мадам Иванова, забыв обязан­
ности капитана на вахте, качала головой в такт огненной пляске и
слегка прищелкивала пальцами. И, может быть, даже сам старый,
ноздреватый, источенный временем Гамбринус пошевеливал бро­
вями, весело глядя на улицу, и казалось, что из рук изувеченного,
скрючившегося Сашки жалкая, наивная свистулька пела на языке,
к сожалению, еще не понятном ни для друзей Гамбринуса, ни для
самого Сашки:
-
Ничего ! Человека можно искалечить, но искусство все пере­
терпит и все победит.
1906
116

«В уездном гор оде».
Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам пр оизведений
А . И. Куприна. 1993 г.

Рассказы
МЕЛЮЗГА
1
В полутораста верстах от ближней железнодорожной станции,
в стороне от всяких шоссейных и почтовых дорог, окруженная ста­
ринным сосновым Касимовским бором, затерялась деревня Боль­
шая Курша. Обитателей ее зовут в окрестностях Куршей-головас­
той и Литвой-некрещеной. Смысл последнего прозвища затерялся
в веках, но остался его живой памятник в виде стоящей в центре
деревни дряхлой католической часовенки, внутри которой за стек­
лами виднеется страшная раскрашенная деревянная статуя, изоб­
ражающая Христа со связанными руками, с терновым венцом на
голове и с окровавленным лицом. Жители Курши - коренные ве­
ликороссы, крупного сл ожения, белокурые и лохматые. Говорят
по-русски чисто, хотя нередко мешают ч и ц: вместо винцо - про­
износят винчо, вместо человек - целовек .
При въезде в деревню стоит земская школа; при выезде, у овра­
га, на дне которого течет речонка Пра, находится фельдшерский
пункт. Фельдшер и учитель - единственные люди нездешнего про­
исхождения. Обоих судьба порядочно помыкала по белу свету,
прежде чем свела их в этом углу, забытом Богом и начальством и
отдаленном от остального мира: летом - непроходимыми болота­
ми, зимою - непролазными снегами. Суровая жизнь по-разному
отразилась на них. Учитель мягок, незлобив, наивен и доверчив, и
все это с оттенком покорной, тихой печали . Фельдшер - циник и
сквернослов . Он ни во что на свете не верит и всех людей считает
большими подлецами. Он угрюм, груб, у него лающий голос.
Обаони из духовного звания, неудавшиеся попы. Фамилия учи­
теля - Астреин, а фельдшера - Смирнов. Оба холостые. Учитель
служит в Курше с осени; фельдшер же - второй год.
11
Установилась долгая, снежная зима. Давно уже нет проезда по
деревенской улице. Намело сугробы выше окон, и даже через доро­
гу приходится иногда переходить на лыжах, а снег все идет и идет
117

А. И. Куприн
не переставая . Курша до весны похоронена в снегу. Никто в нее не
заглянет до тех пор, пока после весенней распутицы не обсохнут
дороги . По ночам в деревню заходят волки и таскают собак.
Днем учитель и фельдшер занимаются каждый своим делом.
Фельдшер принимает приходящих больных из Курши и из трех
соседних деревень. Зимою мужик любит лечиться. С раннего утра,
еще затемно, в сенях фельдшерского дома и на крьmьце толпится
народ. Болезни все больше старые, неизлечимые, запущенные, на
которые летом во время горячей работы никто не обращает внима­
ния: катары , гнойники, трахома, воспаление ушей и глаз, кариоз зуб­
ной полости, привычные вывихи . Многие считают себя больными
только от мнительности, от долгой зимней скуки, женщины - от
истеричности, свойственной всем крестьянским бабам.
Смирнов знает в медицине решительно все и по всем отраслям.
По крайней мере, сам он в этом так глубоко убежден, что к ученым
врачам и к медицинским авторитетам относится даже не с презрени­
ем, а со снисходительной жалостью. Лечит он без колебаний и без
угрызений совести, ставит диагноз мгновенно. Ему достаточно толь­
ко, нахмуря брови, поглядеть на больного сверх своих синих очков,
и он уже видит насквозь натуру его болезни. «По утрам блюешь? На
соленое позывает? Как ходишь до ветру? Дай руку. " раз, два, три,
четыре, пять, шесть ... Ладно. Раздевайся ". Дыши". Сильней. Здесь
больно, когда нажимаю? Здесь? Здесь? Одевайся. Вот тебе порошки.
Примешь один сейчас, другой перед обедом, третий через час после
обеда, четвертый перед ужином. Пятый на ночь. Так же и завтра.
Понял? Ступай». И все это занимает ровно три минуты .
Он с невероятной храбростью и б ыстротой рвет зубы , при­
жигает ляписом язвы , вскры вает тупым ланцетом ужасные кре­
стьянские чирьи и нарывы , прививает оспу и прокалывает девчон­
кам ушные мочки для сережек. Он от всей души жалеет, что меди­
цинское начальство не разрешает фельдшерам производить, напри­
мер, трепанацию черепа, вскрытие брюшной полости или ампута­
цию ног. Уж наверно он сделал бы такую операцию почище любо­
го петербургского или московского профессора! Асептику и анти­
септику он называет чушью и хреновиной. По его мнению, бакте­
рии даже боятся грязи. Главное дело в верности глаза и в ловкости
рук . Крестьяне ему верят и только лишь в самых тяжких случаях,
когда фельдшер велит везти недужного в больницу, обращаются к
местным знахаркам.
118

Рассказы
В это время учитель занимается в тесной и темной школе. Он
сидит в пальто , а ребятишки в тулупах , и у всех изо рта вылета­
ют клубы пара. Оконные стекла изнутри сплошь покрыты тол­
стым белым бархатным сл оем снега . Снег бахромой висит на по­
толочных брусьях и блестит нежным инеем на округлости стен­
ных бревен .
-
«Мартышка в старосrи слаба глазами стала...» Ванюшечкин,
что такое мартышка? Кто знает? Ты? Рассказывай. А вы, маленькие,
списывайте вот это: <<Хороша соха у Михея, хороша и у Сысоя».
Ноги даже в калошах зябнут и застывают. Крестьяне решитель­
но отказались топить школу. Они и детей-то посьmают учиться
только для того, чтобы даром не пропадал гривенник, который зем­
ство взимает на нужды народного образования. Приходится топить
остатками забора и брать взаймы охапки у фельдшера. Тому -
житье. Однажды мужики попробовали бьшо и его оставить без дров,
а он взял и прогнал наутро всех больных, пришедших на пункт. И
дрова в тот же день явились сами собой.
111
В три часа Астреин на лыжах идет к фельдшеру обедать . Они
столуются вместе, а водку покупают поочередно. Иногда для запа­
ха и цвета фельдшер впускает в бутылку с водкой рюмку ландыш­
ного экстракта, и от этого у обоих после обеда долго колотятся и
трепыхаются сердца. За обедом присутствует собака фельдшера
Друг, большой, гладкий, рыжий, белогрудый пес дворовой поро­
ды. Он кладет голову то одному, то другому на колени, вздыхает,
моргает глупыми голубыми глазами и стучит по ножкам табуре­
ток своим прямым, крепким, как палка, хвостом. Прислуживает им
старуха бобьmка.
После обеда спят около часу, фельдшер на кровати, Астреин на
печке. Просыпаются, когда уж� стало темно и когда старуха при­
носит самовар. За чаем Астреин просматривает ученические тет­
радки, а Смирнов приготовляет лекарства. Он делает их оптом, в
запас, пакетов по пятидесяти каждого средства, преимущественно
хины, салицилового натра, соды, висмута и Доверова порошка. Он
близорук и низко нагибается над столом при свете лампы . Его пря­
мые, плоские волосы свисают со лба по обеим щекам, точно бабий
платок. С этими волосами, в синих очках и с редкой, беспорядоч­
ной бородавкой, он похож на нигилиста старых времен.
119

А. И. Куприн
Учитель встает и ходит вкось избы из угла в угол . Он высок,
тонок и голову на длинной шее держит наклоненной набок. У него
маленькое, съеженное лицо с старообразным малиновым румян­
цем, косматые брови и голубые глаза, волосы над низким лбом тор­
чат стоймя, рот западает внутрь под усами и короткой, выступаю­
щей вперед, густой бородой. Лет ему под тридцать.
Вот он останавливается посреди комнаты и говорит мечтательно:
- Как это дико , Сергей Фирсыч, что мы с вами уже три месяца
не читаем газет. Бог знает что произошло за это время в России?
Подумайте только: вдруг случилась революция, или объявлена вой­
на, или кто-нибудь сделал замечательное открытие, а мы ровно
ничего не знаем? Понимаете, такое открытие, которое вдруг пере­
вернет всю жизнь". например, летающий корабль, или вот". на­
пример". читать в мыслях у другого, или взрывчатое вещество та­
кой удивительной силы".
- Ха! Фантазии! - говорит Смирнов презрительно.
Астреин подходит к столу и дл инными, нервными, всегда дро­
жащими пальцами перебирает разновески.
-
Ну что ж, что фантазии, Сергей Фирсыч? Что тут плохого?
Я, знаете, иногда сижу в школе или у вас вечером, и вдруг мне ка­
жется, что вот-вот произойдет что-то совершенно необыкновенное.
Вдруг бубенцы под окнами . Собака лает. Кто-то входит в сени,
отворяет дверь. Лица не видать, потому что воротник у шубы под­
нят и занесло снегом.
- Жандарм? - насмешливо говорит Смирнов, пригибая лицо
еще ниже к столу.
- Нет, погодите, Сергей Фирсыч. Он входит и спрашивает: «Не
вы ли местный учитель Клавдий Иваныч Астреин?» Я говорю: «Это
я-с» . И вот он мне объявляет какую-то счастливую, неожиданную
весть, которая меня всего потрясает. Я не могу себе даже вообра­
зить, что он именно скажет, но что-то глубоко приятное и радост­
ное для меня.
-
Что вы выиграли двести тысяч на билет от конки? Или что
вас назначили китайским богдыханом?"
-Ах, в том-то и дело, что я всегда стараюсь себе представить и
не могу. Это не деньги, не должность - ничего подобного. Это
будет какое-то чудо, после которого начнется совсем новая, пре­
красная жизнь". начнется и для вас, и для меня, и для всех". Пони­
маете, Сергей Фирсыч, я жду чуда! Неужели этого с вами никогда
не бывает?
120

Рассказы
- За кого вы меня считаете? Конечно - никогда.
-Ая жду! И мне кажется, вы неправду говорите. Вы тоже жде-
те. Это ожидание чуда - точно в крови у всего русского народа.
Мы родились с ним на свет Божий. Иначе невозможно жить, Сер­
гей Фирсыч, страшно жить ! Поглядите вы на мужиков. Их может
разбудить, расшевелить и увлечь только чудо . Подите вы к мужику
с математикой, с машиной, с политической экономией, с медици­
ной... Вы думаете, он не поймет вас? Он поймет, потому что он все
способен понять, что выражено логично, просто и без иностран­
ных сл ов. Но он не поверит от вас ничему, что просто и понятно.
Он убивал докторов в оспенные и холерные эпидемии, устраивал
картофельные бунты, бил кольями землемеров. Изобретите завтра
самое верное, ясное, как палец, но только не чудесное средство для
поднятия его благосостояния - и он сожжет вас послезавтра. Но
шепните ему, только шепните на ухо одно сл овечко: «золотая гра­
мота!», или: «антихрист!», или: «объявился!» - все равно, кто объя­
вился, лишь бы это было нелепо и таинственно, - и он тотчас же
выдергивает стяг из прясел и готов идти на самую верную смерть .
Вы его увлечете в любую, самую глупую, самую смешную, самую
отвратительную и кровавую секту, и он пойдет за вами. Это чудо!
Пусть нынче его же сосед Иван Евграфов вдруг откашляется и нач­
нет говорить нараспев и в нос, зажмуря глаза: «И бьшо мне, бра­
тие, сонное видение, что воплотися во мне древний змий Илья-про­
рок», -и мужик сегодня же поклонится Ивану Евграфову, как свя­
тителю или как обуянному демоном. Он восторженно поверит лю­
бому самозванцу, юродивому, предсказателю, лишь бы слова их
бьши вдохновенны, туманны и чудесны. Вспомните русских само­
званцев, ревизоров, явленные иконы, ереси, бунты - вы везде уви­
дите в основе чудо. Стремление к чуду, жажда чуда - проходит
через всю русскую историю! .. Мужик верит глупому чуду не пото­
му, что он темен и неразвит, а потому, что это дух его истории,
непреложный исторический закон...
Смирнов вдруг теряет терпение и начинает кричать грубо:
- Черт бы побрал ваши исторические законы. Вы просто ерун­
ду порете, милый мой, а никакая не история. У русского народа нет
истории.
- То есть как это нет?
-
А вот так и нет! История есть у царей, патриархов, у дво-
рян... даже у мещан, если хотите знать . История что подразумева­
ет? Постоянное развитие или падение, смену явлений. А наш на-
121

А. И. Куприн
род, каким бьm во время Владимира Красного Солнышка, таким и
остался по сие время . Та же вера, тот же язык, та же утварь, одежда,
сбруя, телега, те же знания и культура. Какая тут, к черту, история!
-
Позвольте, Сергей Фирсыч, - мягко возражает учитель, -
вы не о том...
-
О том о самом, батенька. Да если хотите знать, и никакого
русского народа нет. И России никакой нет! .. Есть только несколь­
ко миллионов квадратных верст пространства и несколько сотен
совершенно разных национальностей, - есть несколько тысяч язы­
ков и множество религий. И ничего общего, если хотите знать . Вот
я сейчас закрываю глаза и говорю себе: Рос-си-я. И мне, если хоти­
те знать, представляется все это ужасное, необозримое простран­
ство, все сплошь заваленное снегом, молчаливое, а из снега лишь
кое-где торчат соломенные крыши. И кругом ни огня, ни звука, ни
признака жизни! И вдруг, ни с того ни с сего, неизвестно почему ­
город. Каменные дома, электричество, телефоны, театры, и там
какие-то господа во фраках - какие-то прыщи! - говорят: «По­
звольте-с, мы чудесно знаем историю русского народа и лучше всех
понимаем , что этому народу надобно. Вот мы ему сейчас пропи­
шем рецепт, и он у нас сейчас".» Народ живет в грязи и невежестве,
надо ему, значит, выписать персидского порошку, и каждому что­
бы на руки азбуку-копейку. О-о! Кто только не знает этот добрый,
старый, верный, русский народ. Урядник всыпал мужику туда, от­
куда ноги растут, выпил рюмку водки, крякнул и хвастается: «Я
свой народишко знаю во как!» Становой говорит гордо: «Мой на­
род меня знает, но и я знаю мой народ!» Губернатор говорит и тря­
сет головой: «Я и народ - мы понимаем друг друга». А тут же
рядом торчит этакий интеллигент стрюцкий, вроде вас, Клавдий
Иванович, и тоже чирикает: «Кто? Народ? Это мы сейчас, момен­
тально ... Вот тут книжка, и в книжке все это объяснено: и всякие
исторические законы, и душа великого русского народа, и все та­
кое прочее» . И никто ничего не понимает: ни вы, ни я, ни поп, ни
дьякон, ни помещик, ни урядник, ни черт, ни дьявол, ни сам мужик.
Душа народа? Душа этого народа так же темна для нас, как душа
коровы, если вы хотите знать !
-
Виноват, Сергей Фирсыч, позвольте...
- Нет, уж вы мне позвольте. Будем говорить поочередно: сна-
чала я, а потом вы, или, наоборот, сначала вы, а потом я. Вместе
говорить неудобно. Я только хотел сказать ...
-
Нет, я хочу только...
122

Рассказы
И вот между ними закипает тяжелый, бесконечный, оскор­
бительный, скучный русским спор. Какой-нибудь отросток мыс­
ли, придирка к сл ову, к сравнению, случайно и вздорно увлека­
ют их внимание в сторону, и, дойдя до тупика, они уже не по­
мнят, как вошли в него . Промежуточные этапы исчезли бесслед­
но; надо сх ватиться поскорее за первую мысл ь противника, ка­
кая отыщется в памяти, чтобы продлить спор и оставить за со­
бою последнее сл ово .
Фельдшер уже начинает говорить грубости. У него вырывают­
ся слова вроде: ерунда, глупость, чушь, чепуха. В разговоре он от­
кидывает назад голову, отчего волосы разлетаются в стороны, и то
и дело тычет резко и прямо перед собою вытянутой рукой. Учитель
же говорит жалобно, дрожащим обиженным голоском, и ребром
ладони, робко выставленной из-под мышки, точно рубит воздух
на одном месте.
- Ну да, ладно! - говорит, наконец, с неудовольствием Смир­
нов. - Начнешь с вами, так и сам не рад. Давай-ка лучше в козла".
Угощайте: кому сдавать? Вам.
Они играют с полчаса в карты, оба серьезны. Изредка произно­
сят вполголоса: «Крали, бордадым, мирю да под тебя, замирил ,
фоска, захаживай, крести, вини, буби".» Разбухшие темные карты
падают на стол, как блины.
Потом они расходятся. Иногда фельдшер немного провожает
Астреина, который побаивается волков. На крьmьце им кидается
под ноги Друг. Он изгибается, тычет холодным носом в руки и по­
визгивает. Деревня тиха и темна, как мертвая. Из снежной пелены
едва выглядывают, чернея, треугольники чердаков. Крыши слабо
и зловеще белеют на мутном небе.
У крьmьца, вдоль стены, лежит кверху дном лодка, занесенная
снегом. И почти каждый вечер перед прощанием фельдшер гово­
рит:
-
Подождите, Клавдий Иваныч, вот придет весна, дождемся
половодья - тогда мы с вами спустим лодочку в запруде. У мель­
ницы, батенька, вот какие щуки попадаются!
Иногда же он предлагает, дразнясь:
- А хотите, я подвою?
Он уже делает ладони рупором вокруг рта и набирает воздух,
чтобы завыть по-волчьи, и знающий эту штуку Друг уже начинает
наперед нервно скулить, но Астреин торопливо хватает Смирнова
за руки.
123

А. И. Куприн
-
Ну зачем это, Сергей Фирсыч? Зачем? Что вам за удоволь­
ствие доставляет пугать меня? Я не виноват, что у меня нервы.
-
А вы не спорьте! - говорит фельдшер, смеясь.
IV
Так проходят три месяца, и ничто не изменяется в их жизни.
Они живут вдвоем, точно на необитаемом острове, затерявшемся
среди снежного океана. Иногда учителю начинает казаться, что он,
с тех пор как помнит себя, никуда не выезжал из Курши, что зима
никогда не прекращалась и никогда не прекратится и что он толь­
ко в забытой сказке или во сне слышал про другую жизнь, где есть
цветы, тепло, свет, сердечные, вежливые люди, умные книги,
женские нежные голоса и улыбки. И тогда лицо фельдшера пред­
ставляется ему таким донельзя знакомым и неприятным, точно оно
перестает быть чужим человеческим лицом, а становится чем-то
вроде привычного пятна на обоях, примелькавшейся фотографи­
ческой карточки с выколотыми глазами или давнишней царапины
на столе, по которым скользишь взором, уже не замечая их, но все­
таки бессознательно раздражаясь.
К рождеству мужики проторили в сугробах узкие дорожки. Ста­
ло возможно ездить гусем. По давно заведенному обычаю, все ок­
рестные священники и дьячки, вместе с попадьями, дьяконицами и
дочерями, съезжались на встречу Нового года в село Шилово, к
отцу Василию, который к тому же на другой день, 1 января, бывал
именинником. Приезжали также местные учители, псаломщики и
различные молодые люди духовного происхождения, ищущие не­
вест.
Шилово находилось в двенадцати верстах от Курши . Фельд­
шер и учитель выехали засветло . Астреин ни разу еще не бывал у
отца Василия и немного колебался, ехать ему или не ехать, но фель­
дшер успокоил его :
-
Да уж я вам говорю, будьте покойны. Раз вы приедете со
мной - увидите, как вам будут все рады. Там всем рады. Попадья
гостеприимная . Такая будет встреча!
С мороза, с одеревеневшими губами и распухшими пальцами,
вошли они из сеней в маленькую гостиную. Было светло и жарко.
Вдоль стен сидели девицы в разноцветных платьях, вертя в руках
носовые платки. Молодые люди с папиросками ходили тут же взад
и вперед, не обращая никакого внимания на барышень, и казались
124

Рассказы
погруженными в размышления. Все они, как на подбор, были дол­
говязы, белобрысы и острижены ежиком, все в длинных черных
сюртуках , пахнувших нафтал ином и одеколоном «Гелиотроп», по­
чти все носили дымчатые пенсне на безусых лицах, но так как гля­
деть сквозь стекла им все-таки было затруднительно, то они дер­
жали головы откинутыми назад с надменны м , сухим и строгим ви­
дом . У каждого левая рука бьша зал ожена за спину, а правая с рас­
топыренными пальцами засунута за борт сюртука.
Фельдшер двинулся первым, а учитель шел следом за ним, вдоль
ряда сидевших барышень; фельдшер кланялся , ш аркал ногой, сту­
кал каблуком о каблук, встряхивал волосами и говорил , вы вора­
чивая левую ладонь по направлению учителя:
- Позвольте вам рекомендовать ...
А учитель произносил :
- Учитель Куршинской земской школы Астреин.
Если же встречалось новое, незнакомое лицо , фельдшер и сам
представлялся .
-
Местный фельдшер Смирнов. Сын священника. А вот по­
звольте вам рекомендовать ...
Покончив с барышнями, они представлялись таким же поряд­
ком молодым людям в сюртуках. Молодые люди, знакомясь, назы­
вали себя сдержанно и веско :
-
Преображенский. Окончивший .
- Фолиантов. Окончивший.
-
Меморский. Окончивший.
-
Попов. Окончивший.
И тотчас же отходили в сторону, чтобы продолжать свою глу­
бокомысленную прогулку.
Звание же «окончивший» бьшо в некотором смысле ученой сте­
пенью и означало то , что молодой человек кончил в этом году курс
семинарии, а теперь подыскивает себе невесту и священнослужи­
тельскую вакансию.
В другой комнате попы играли на трех столах в преферанс и на
одном в стуколку. Придерживая одной рукой рукав рясы, они тя­
нулись волосатыми руками за прикупкой, а карты свои рассматри­
вали под столом, закрывая их сбоку полой рясы .
Время от времени раздавались солидные возгласы:
- Стучу.
- Четвертая .
- Моя.
125

А. И. Куприн
-
Семь первых.
- Моя.
-
Кушайте на здоровье. Пас.
-
Позвольте.
-
Вот так купил отец Афанасий. Вот купи-ил.
-
Говорят, вы водку пили, отец Афанасий?
-
Отец Евлампий, вы уже того". вы у меня в картах не ночуй-
те, пожалуйста.
-
Хе-хе-хе! Меня еще дедушка учил . Свои карты всегда успе-
ешь поглядеть - ты погляди у соседа.
-
Своя. Что светит?
-
Пики. Пикендрясы.
-
Мне, пожалуйста, три.
-К
уплю.
-Темная!
-
Откройтесь!
За спинами у некоторых из игроков сидели их пожилые матуш­
ки. Они волновались, учили, советовали, упрекали, шипели на му­
жей и, заглядывая в карты налево и направо, выдавали с милой
игривостью чужие тайны. Ссоры еще не бьmо.
В третьей комнате чинно беседовали, поглаживая бороды, два
почтенных священника, а сама шиловская попадья, старая, высо­
кая, полная, еще красивая женщина, с властным большим лицом и
черными круглыми бровями - настоящая король-баба! - хлопо­
тала около стола, приготовляя закуски.
- Здравствуйте, молодые люди, - приветствовала она вошед­
ших . - С холоду? Да, да, послал Бог нынче морозы. Не хотите ли
настойки, согреться? Вас-то я знаю, господин фершал, а вот моло­
дого человека, кажется, в первый раз вижу.
-
Позвольте вам рекомендовать". - вывернул ладонь Смир­
нов.
-
Учитель Куршинской земской школы Астреин.
Потом начались в гостиной танцы под гармонию, на которой
прекрасно играл шиловский псаломщик. Окончившие танцевали с
полным пренебрежением к своим дамам, глядя им поверх головы
или даже совсем не глядя в их сторону, точно они бьmи сами по
себе, а дамы сами по себе, и сохраняя на своих лицах и в осанке
выражение суровой озабоченности и холодного достоинства. Мо­
жет быть, это просто бьmа известная светская манера, которую ка­
кой-нибудь сын соборного протопопа занес к ним в семинарию, и
126

Рассказы
она стала общей благодаря подражательности? Дамы же старались
изображать полнейшую безучастность к тому, что с ними делали
кавалеры, и танцевали - некоторые, впрочем, с легким оттенком
обиженности - как деревянные.
Зато невысокий плотный фельдшер летал по гостиной самым
победоносным и развязным образом, и его длинные волосы тряс­
лись и прыгали вместе с его движениями. Он более всего увивался
за дочерью отца Василия, хорошенькой вдовой-попадьей, Алексан­
дрой Васильевной. Надо бьшо видеть, как он лихо танцевал с ней
модные танцы, падеспань, падепатинер, краковяк и лезгинку, как,
оставив свою даму на одном конце комнаты, он ловко скакал вок­
руг самого себя, держа руку над головой и живописно изогнувшись,
как уже на другом конце, отделенный от дамы другими парами, он
выделывал, щелкая каблуками, соло, как потом он стремительно
мчался, кружась и толкая других танцоров, к покинутой даме, как
он встряхивал плечами и округленными локтями в такт музыке и
как, геройски полуобернувшись направо к Александре Васильев­
не, он наступал на чужие каблуки и платья.
Он же дирижировал кадрилью на чистом французском языке:
гра-ро, болянсе, кавале, рои-да-да, шерше во дам , агош налево, агош
направо, шеи-да-да! «Мерррси во даа-ам!» Он даже искренно рас­
смешил всех, когда вдруг, в середине шестой фигуры, скомандо­
вал : <<Аль-Фоне Ралле, Луи Буне, Генрих Блок !» - и вдруг, точно
спохватившись, весело воскликнул: «Пардон, это не из той оперы».
Положительно, он бьш львом бала, и Александра Васильевна от­
чаянно кокетничала с ним, то есть капризничала, надувала губки,
хлопала его платком по руке, делала вид, что ей ужасно противно
его ухаживание, и, вся розовая, звонко хохотала, откидываясь на­
зад и блестя свежими темными глазками. Фельдшер ураганом но­
сился по комнатам за водой для Александры Васильевны, со всех
ног кидался подымать уроненный ею платок и выхватывал для нее
стулья у других, более застенчивых кавалеров.
Астреин не умел ничего танцевать, кроме польки, да и ту танце­
вал, вытянувшись как можно прямее, на цыпочках, маленькими
шажками, благообразно, плавно и равнодушно, сохраняя в полной
неподвижности свою длинную, склоненную набок шею и покатые
плечи; при этом он старался не выходить на середину и скромно
вертелся в углу. Он облюбовал себе тихонькую даму, дочь козлин­
ского дьякона, маленькую, толстенькую Олимпиаду Евгеньевну, и
танцевал только с ней. Она бьша бедно одета в старенькое, даже
127

А. И. Куприн
короткое голубое шерстяное платье, выцветшее и обзеленешее под
мышками и вот-вот готовое лопнуть или расстегнуться спереди под
напором ее крепких, круглых грудей . Но она была так свежа, что
казалось, от нее пахнет арбузом или парным молоком. У нее бьшо
круглое лицо, голубые глаза и неровный мраморный румянец. Ког­
да они кружились с Астреиным, ее толстая коса, с голубым банти­
ком на конце, иногда ударяла учителя по плечу. Она часто красне­
ла и поминутно так наклонялась вперед и поворачивала голову,
точно хотела убежать . Астреин все только откашливался. Он не
слышал своего голоса из-за звуков гармонии и в десятый раз гово­
рил девушке, что она, наверно, страшно скучает у себя в деревне.
В промежутках между танцами кавалеры выходили на улицу,
на мороз, курили и охлаждались, обмахиваясь платками. Пар ва­
лил от них, как от почтовых лошадей.
После небольшого неизбежного карточного скандала, вслед­
ствие которого один из батюшек совсем бьшо собрался уезжать,
говоря, что нога его больше не будет под этой кровлей, и даже по­
кушался отыскивать в сенях свою шубу и шапку, в чем, однако , ему
помешали, шиловская попадья позвала ужинать. Мужчины сели на
одном конце стола, дамы - на другом. Фельдшер поместился ря­
дом с Астреиным.
-
Видел, брат, видел, - сказал Смирнов, покровительственно
хл опая учителя по спине. - Видел, видел ... Настоящий ухажер.
Вполне можно дать браво.
- Тсс... Бросьте... Сергей Фирсыч.
Ужин вышел шумный и веселый. Даже окончившие разошлись,
говорили поздравительные речи с приведением текстов и, сняв свои
дымчатые стекла, оказались теплыми ребятами с простоватыми,
добродушными физиономиями и не дураками выпить . Новый год
встречали по-старинному, с воззванием: «Благослови, Господи,
венец лета благости твоя на 19** год». Хотели гадать, но отец Ва­
силий воспрепятствовал этому.
Немножко пьяный и немножко влюбленный Астреин, по при­
меру фельдшера, скатал два шарика из хлеба, поймал глазами взгляд
голубой девушки и, нагибаясь над столом, крикнул ей среди обще­
го шума:
-
Что вы желаете этим шарикам?
Она же, вся пунцовая, благодаря трем рюмкам наливки, пере­
кинула назад движением головы свою толстую светлую косу и крик­
нула, прыская от смеха и тоже наклоняясь к столу:
128

Рассказы
-
Мышь за пазуху!
В три часа учитель и фельдшер, выпившие на «ты», поцеловав­
шиеся и, по обычаю, обругавшие друг друга свиньей и скотиной,
ехали домой . Фельдшер был совсем пьян. Он клялся Астреину в
дружбе, целовал его, холодя его щеку обмерзлыми колючими уса­
ми, и все упрашивал его не губить Липочку и не срывать цветка
невинности .
- Я т-тебя зна-аю. Ты специалист! - говорил он многозначи­
тельно .
Не доезжая Курши, он заснул и даже тогда не проснулся, когда
собака Друг, вскочив в сани, облизала ему все лицо. Учителю при­
шлось вместе с мужиком и старухой бобьшкою втаскивать его в
комнату.
v
Этот вечер бьш, как мгновенный свет в темноте, после которо­
го долго еще мреют в глазах яркие плывущие круги . На целую по­
ловину января хватило у фельдшера и учителя вечерних разгово­
ров о новогодье у отца Василия.
Своих шиловских дам они сначала называли заочно по именам­
отчествам, потом - твоя Липочка, моя Сашенька и, наконец, про­
сто твоя и моя . Бьшо особенно щекотливо-приятно каждому из них,
когда не он, а другой вспоминал за него разные мелочи - и те, кото­
рые бьши на самом деле, и созданные впоследствии воображением.
-
Ей-Богу, это все заметили, -уверял Астреин . - Когда ты
танцевал с другой, она от тебя глаз не отводила.
- Ну вот! Брось... Глупости, - махал фельдшер рукой и не мог
удержать на толстых губах самодовольной улыбки.
-
Ей-Богу! Даже отец Василий сказал: «Посмотрите, эскулап­
то наш... каково? А?» Я, брат, даже удивился на тебя, так ты и сып­
лешь, так и сыплешь разговором . А она так и помирает со смеху. И
потом я видел, брат, как ты ей шептал на ухо, когда вы шли от
ужина. Я видел!
- Оставь, пожалуйста. Ничего подобного, - сладко скромни­
чал фельдшер. - А ведь действительно шикарная женщина эта
Сашенька, а?
-
Красавица! Что и говорить . Царица бала!
- Н-да, но и твоя в своем роде ... Ведь это , конечно, дело вкуса,
не правда ли? Вкусов ведь нет одинаковых?.. Моя - она больше
129

А. И. Куприн
бросается в глаза, этакая светская, эффектная женщина, ну, а у тво­
ей красота чисто русская... не кричащая, а, знаешь, тихая такая. И
какие роскошные волосы ! Коса в мою руку толщиной. В голубень­
ком платье... одна прелесть. Такой, понимаешь ли ... в глуши рас­
цветший василек. Как ты ей с шариком-то? Злодей Злодеич! ..
-
А она вдруг отвечает: мышь за пазуху!..
- Да. И вся вспыхнула. Ты думаешь, это так себе, на ветер ска-
зано? Никогда. Я уж, брат, женщин знаю достоканально, ничего не
скажут без цели. Липочка этим дала тебе намек, если ты хочешь
знать.
Учитель блаженно улыбался.
-
Перестань, Сергей Фирсыч... Какой там намек...
-Очень простой. Хочу быть у вашего сердца - вот какой намек.
Честное слово, она премилая. Свежа, как роза. И какой цвет лица!
-
Чудный, чудный ... У твоей Сашеньки тоже ведь цвет лица...
Но прошли две недели, и как-то само собой сдел алось, что эти
пряные разговоры стали реже и короче, а там и совсем прекрати­
лись . Зима, подобно смерти, все сглаживает и уравнивает. К концу
января оба - и фельдшер и учитель - испытывали чувство стыда
и отвращения, если один из них случайно заговаривал о Шилове.
Прежняя добродушная услужливость в воспоминаниях и малень­
кая невинная сладкая ложь теперь казались им издали невыносимо
противными.
А бесконечная, упорная, неодолимая зима все длилась и дли­
лась . Держались жестокие морозы, сверкали ледяные капли на го­
лых деревьях, носились по полям крутящиеся снежные вьюны, по
ночам громко ухали, оседая, сугробы, красные кровавые зори по­
долгу рдели на небе, и тогда дым из труб выходил кверху к зелено­
му небу прямыми страшными столбами; падал снег крупными, ти­
хими, безнадежными хлопьями, падал целые дни и целые ночи, и
ветви сосен гнулись от тяжести белых шапок.
Теперь даже и фельдшеру казалось временами, что зиме не бу­
дет и конца, и эта мысль оковывала ужасом его трезвый, чуждый
всякой мечтател ьности, поповский ум. Он становился все раздра­
жительнее и часто говорил грубости земскому доктору, когда тот
наезжал на фельдшерский пункт.
- У меня не тысяча рук, а две, - бурчал он глухим басом, тря­
ся волосами и выбрасывая вперед руку с растопыренными пальца­
ми. - А если вам моя физиономия не нравится, так так и заявите в
управе. Я не илот вам дался.
130

Рассказы
Часто, оставаясь один, он быстро ходил по комнате и вообра­
жал себе свою бешеную ссору с доктором. Иногда он давал ему
пощечину, иногда стрелял в него . При этом он бледнел от волне­
ния, и губы у него белели, сохли, холодели и дергались.
Перевалило за февраль. Дни стали длиннее, но зима держалась
еще крепче.
Фельдшер и учитель тяготились друг другом. Все было изучено
друг в друге, и все надоело до тошноты: жесты, тон голоса, при­
вычные словечки. Маленькие стеснительные недостатки возбужда­
ли дрожь ненависти, той острой, мелочной, безумной ненависти,
которую люди чувствуют друг к другу во время продолжительного
и невольного заключения вдвоем и которая так часто бывает в бра­
ке. Разговоры всегда оканчивались взаимной обидой.
По старой привычке, они иногда спорили, - спорили подолгу,
стараясь оскорбить друг друга: фельдшер -грубостями, учитель -
тонкими, смиренными, незаметными уколами самолюбию, и, сами
сознавая противную сторону этих споров, они все-таки въедались
в них и не могли их прекратить.
Волки, которые теперь от голода совсем обнаглели и забегали
в деревню даже днем, вероятно, с любопытством и со злобой сле­
дили издали в длинные лютые вечера, как в освещенном окне на
краю деревни рисовалась нагнувшаяся над столом человеческая
фигура и как другая фигура, тонкая и длинная, быстро шныряла
по комнате, то пропадая в темных углах, то показываясь в осве­
щенном пространстве. И они, должно быть, слышали, как высо­
кий, вздрагивающий голос учителя нервно частил: <<Ды-ды-ды-ды­
ды-ды-ды" . », а фельдшер перебивал его глухим, недовольным тя­
гучим басом: «бу-у, бу-у, бу-у".»
Однажды, перебирая одной рукой аптекарские разновески на
столе, а другой, по обыкновению, разрезая воздух на мелкие кусоч­
ки, Астреин стоял возле фельдшера и говорил:
- Я всегда, Сергей Фирсыч, думал, что это хорошо - прино­
сить свою, хоть самую малюсенькую пользу. Я гляжу, например, на
какое-нибудь прекраснейшее здание, на дворец или собор, и думаю:
пусть имя архитектора останется бессмертным на веки вечные - я
радуюсь его славе, и я совсем не завидую ему. Но ведь незаметный
каменщик, который тоже с любовью клал свой кирпич и обмазывал
его известкой, разве он также не может чувствовать счастья и гордо­
сти? И я часто думаю, что мы с тобой - крошечные люди, мелюзга,
но если человечество станет когда-нибудь свободным и прекрасным".
131

А. И. Куприн
-
Оставьте! Читали! - крикнул сердито фельдшер и отмах­
нулся рукой. - Я не хочу варить щей, которых мне никогда не при­
дется хлебать. К черту будущее человечество! Пусть оно подыхает
от сифилиса и вырождения!
Астреин вдруг побледнел и сказал, заикаясь:
-
Но ведь это ужасно, что ты говоришь, Сергей Фирсыч. Ведь
жить больше нельзя, если так думать. Значит, что же?.. Значит, ос­
тается только идти и повеситься! ..
- И вешайся ! - закричал фельдшер, трясясь от злости. - Од­
ним дураком на свете меньше будет! ..
Астреин молча надел пальто, взял шапку и ушел. Он не появ­
лялся к обеду два дня. Но они не могли уже обойтись друг без дру­
га, не могли жить без этих привычных, мелочных взаимных оскор­
блений, без этой зудящей, длительной ненависти друг к другу. К
концу второго дня фельдшер пришел в школу мириться, и все по­
шло по-старому.
Такие ссоры повторялись часто . Надевая дрожащими руками
пальто, торопясь и не попадая в рукава, ища в то же время нога­
ми калоши, а глазами - шапку, Астреин говорил плачущим го­
лосом:
- Я уйду, Сергей Фирсыч, я уйду, Бог с вами. Но клянусь вам,
что это в последний раз. И прошу вас не приходить больше ко мне!
Да, прошу об этом вас покорнейше.
- И черт с вами! И не приду! Очень вы нужны мне! С Богом по
гладенькой дорожке. Дверь сами найдете.
Но они все-таки мирились, ибо уже до болезни вжились друг в
друга.
Скука длинных ночей, которую нельзя бьmо одолеть даже сном,
толкала их на ужасные вещи .
Однажды среди ночи фельдшер проник в кухню к старухе бо­
бьmке, и, несмотря на ее ужас и на ее причитания, несмотря на то
что она крестилась от испуга, он овладел ею. Ей было шестьдесят
пять лет. И это стало повторяться настолько нередко, что даже ста­
руха привыкла и молча подчинялась.
Уйдя от нее, Смирнов каждый раз бегал по комнате, скрежетал
зубами, стонал и хватал себя за волосы от омерзения.
Учителя же одолевали ночные сладострастные грезы во время
бессонниц. Он худел, глаза его увеличивались и стекленели, и под
ними углублялись черные синяки. И его нервные тонкие пальцы
дрожали еще сильнее.
132

Рассказы
Как-то фельдшер предложил Астреину попробовать вдыхание
эфира.
-
Это очень приятно, - говорил он, - только надо преодо­
леть усилием воли тот момент, когда тебе захочется сбросить по­
вязку . Хочешь, я помогу тебе?
Он уложил учителя на кровать, облепил ему рот и нос, как мас­
кой, гигроскопической ватой и стал напитывать ее эфиром. Слад­
кий, приторный запах сразу наполнил горло и легкие учителя. Ему
представилось, что он сию же минуту задохнется, если не скинет со
своего лица мокрой ваты, и он уже ухватился за нее руками, но
фельдшер только еще крепче зажал ему рот и нос и быстро вьшил в
маску остатки эфира.
VI
Бьша одна страшная секунда, когда Астреин почувствовал , что
он умирает от удушья, но всего только одна секунда, не более. Тот­
час же ему стало удивительно покойно и просторно. Что-то радост­
но задрожало у него внутри, какая-то светящаяся и поющая точка,
и от нее, точно круги от камня, брошенного в воду, побежали во
все стороны веселые трепещущие струйки. Лежа на спине, он ясно
увидел, как прямая линия, образованная стеною и потолком, вдруг
расцветилась радугой, изломалась и вся распльшась в мелких, как
Млечный Путь, звездочках. Потом задрожало все: воздух, стены,
свет, звуки - весь мир. И ему казалось, что каждый атом его су­
щества превращается в вибрирующее движение, сл итое с общим
неуловимо-быстрым, светлым движением. Все его тело растворя­
лось и таяло; оно сделалось невесомым, и это ощущение легкости
и свободы было невыразимо блаженно. И вдруг его сознание по­
летело по бесконечной кривой - куда-то вниз, в темную пропасть,
и угасло.
Он очнулся с головной болью и с противным вкусом эфира во
рту. Этот вкус преследовал его целую ночь и весь следующий день.
Фельдшер попросил Астреина оказать ему такую же услугу -
подержать над лицом ватную маску, и учитель подчинился . Они
проделали этот опыт несколько раз, но не успели сделаться эфиро­
манами, потому что весь запас волшебной жидкости вышел, а но­
вого им не присьшали.
А зима все лежала и лежала на полях мертвым снегом, вьша в
трубах, носилась по улицам, гудела в лесу . Куршинские мужики
133

А. И. Куприн
кормили скот соломой с крыш и продавали лошадей на шкуры за­
езжим кошатникам .
Астреин совсем опустился. Он не только целый день ходил в
пальто и калошах, но и спал в них, не раздеваясь. С утра до вечера
он пил водку, иногда пил ее, даже проснувшись среди ночи, доста­
вая бутылку из-под кровати. Воспаленный мозг его одиноко бе­
зумствовал в сладострастных оргиях.
В школе, в часы занятий, он садился за стол, подпирал голову
обеими руками и говорил:
-
Пусть каждый из вас, дети, прочитает «Мартышку и очки».
Все по очереди. Наизусть. Валяйте.
Ребятишки уже давно приспособились к нему и говорили, что
хотели. А он сидел , расширив светлые сумасшедшие глаза и уста­
вив их всегда в одну и ту же точку на географической карте, где-то
между Италией и Карпатами.
Фельдшер же во время приемов кричал на мужиков и нарочно,
с дикой злобой на них и на себя, делал им больно при перевязках.
Когда он оставался один и думал о докторе, то глаза его налива­
лись кровью от долго затаенного бешенства, ставшего манией.
Казалось, они оба неизбежно подходили к какому-то страшно­
му концу. Но что-то странное и таинственное есть в человеческой
природе. Когда физическая боль, отчаяние, экстаз или падение дос­
тигают высочайшего напряжения, когда вот-вот они готовы перей­
ти через предельную черту, возможную для человека, тогда судьба
на минутку дает человеку роздых и точно ослабляет ему жестокие
тиски. Иногда она даже на мгновение улыбнется ему. Так бывает
при тяжелых, смертельных родах у женщин, на войне, во время не­
посильного труда, при неизлечимых болезнях, иногда при сумасше­
ствии, и, должно быть, бывало во время пыток перед смертью. По­
том судьба холодно и беззлобно успокаивает человека навсегда.
VII
Вдруг случилось чудо, в которое так наивно верил учитель Ас­
треин. Пришла весна!
Сначала, несколько дней подряд, воздух стоял неподвижно и
бьт тепел. Тяжелые сизые облака медленно и низко сгруживались
к земле. Тощие горластые петухи орали не переставая по дворам в
деревне. Галки с тревожным криком носились по темному небу.
Дальние леса густо посинели . Людей клонило днем ко сну .
134

Рассказы
Потом сразу пошли дожди, подули южные ветры. Ветер и дождь
прямо на глазах ели снег, который стал на полях ноздреватым и
грязным, а там, где под ним бежала вода, зернистым и жидким.
Деревенская улица обнажилась, доверчиво размякла , и коричне­
вые болтливые ручейки побежали по ней во всю ее ширину вдоль
уклона.
Весенний беспорядок - шумный, торопливый, сорный - во­
царился в лесах, полях и на дорогах - точно дружная, веселая суе­
та перед большим праздником происходила в природе. Как чудес­
но пахли по ночам земля, ветер и , кажется, даже звезды!
Вскрьшась Пра. Фельдшер все хлопотал около лодки. Однаж­
ды вечером он сказал Астреину, потирая намозоленные руки :
-
Теперь все готово. Завтра приходи пораньше. Пообедаем, и
айда. Нам некогда терять времени. Через неделю Пра обмелеет, и
тогда придется тащить лодку на плечах. А теперь мы как раз ее
пригоним к мельнице.
На другой день после раннего обеда они сволокли легкую, плос­
кодонную лодку по откосу оврага к реке, спустили ее в воду и по­
пльши по течению вниз. Так как река бежала необыкновенно быс­
тро, то фельдшер пустил Астреина на гребные весла, а сам сел на
корму с рулевым веслом. Смирнов взял с собой на всякий случай
шомпольную одностволку и даже зарядил ее. Друг, увязавшийся за
лодкой, бежал по берегу и весело лаял .
Сейчас же, сажен через тридцать , бьш мост между крутыми бе­
регами. Теперь он висел над поднявшейся водой, почти касаясь ее.
Оглянувшись назад, учитель спросил с беспокойством:
- Пройдем ли?
-
Глупости! Пройдем! - ответил уверенно фельдшер. - На-
гнемся и проедем.
Что бы войти под мост, им пришлось не только лечь ничком на
банки, но и защищать руками лицо от мостовых бревен. Под мос­
том бьшо темно, сыро и гулко. Вырвавшись из-под него, лодка точ­
но прибавила ходу и теперь пльша со скоростью хорошей почто­
вой лошади .
По небу опрометью неслись круглые, пухлые облака. Совсем
неожиданно пошел дождь. Фельдшер обвязал замок у своего ру­
жья носовым платком, чтобы пистоны не отсырели. Но дождь сей­
час же и перестал, и снова засмеялось весеннее непостоянное солн­
це. Берега понижались постепенно , а река все расширялась. Вода
бурлила, разрезаемая носом лодки; она бъmа по-весеннему грязно-
6КупринА.И.Том3
135

А. И. Куприн
коричневая и на изломах струек поблескивала голубым отражени­
ем неба. Все чаще и чаще попадались льдины - круглые, покры­
тые сверху грязным снегом. Они кружились, подгоняемые течени­
ем, и терлись, шурша, о борта лодки, которая их обгоняла.
Навстречу лодке рос приближающийся лес. Издали было слыш­
но, как вода клокотала в нем вокруг затопленных деревьев . Лодка,
не умеряя скорости, вошла в него, и вдруг берега реки разбежались
и пропали. Куда бы ни глядел глаз, всюду - налево, направо, впе­
реди, позади - расстилалась бегущая, говорливая, плоская вода,
из которой кое-где торчали верхушки кустов. Но главное течение
все-таки легко можно было определить по быстроте струй и по
широкому расстоянию между деревьями . Фельдшер правил молод­
цом, зато несколько раз искупавшийся в лужах Друг остался на
берегу. Он попробовал бьшо плыть, но испугался и вернулся на­
зад. Он долго еще отряхивался, трепеща шеей и ушами, и скулил,
глядя вслед лодке. Начинало темнеть.
- Господи! Что же может быть на свете лучше русской весны !­
говорил Астреин. - Знаешь, Фирсыч, она точно любимая женщи­
на. Отчаялся ее дождаться, проклинаешь ее, готовишь ей гневные
сл ова, - а вот она пришла, и какая радость !"
-
Ну ладно, ладно, - бурчал с ласковой грубостью фельд­
шер. - Держись крепко, старик, не кисни.
Река так же внезапно, как расширилась, так и сузилась. Впере­
ди виднелся второй мост, как будто перехватывающий реку узким
горлом; за ним она опять расширялась.
-
Послушай, друже, - сказал фельдшер, - я думаю, лучше
нам пристать у берега, не доходя моста, а лодку уж мы проведем
волоком. Мы здесь не проскочим.
-
Э, чепуха, проскочим! Держи прямо! Штир-бом-бим-брам­
штреньгу! - крикнул задорно Астреин.
-
Ну, ну! - сказал фельдшер в знак согласия.
Но они не рассчитали. Вода была слишком высока. Лодка уда­
рилась носом о мостовую настилку, течение тотчас же повернуло
ее боком, прижало к мосту, и вдруг Астреин с ужасом увидел, как
вся река хлынула в лодку.
Фельдшер успел вовремя ухватиться за настилку и выкарабкать­
ся почти сухим . Но Астреин по горло погрузился в воду. Он достал
ногами дно, здесь бьшо вовсе не гл убоко, но течение с такой силой
тянуло его под мост, что он едва-едва успел уцепиться за столб.
Лодка, переполнившись водою, перевернулась вверх дном, легко
136

Рассказы
скользнула в пролет и на той стороне моста сейчас же запуталась в
кустах. Фельдшер стоял наверху и хохотал во все горло.
- Это свинство, - мрачно сказал Астреин из воды . - Сам пе­
ревернул лодку, когда выскакивал, и сам смеешься. Давай руку.
-
Подожди. Притяни сначала лодку . Тебе все равно заодно
мокнуть . Иди смело. Здесь мелко.
- Да, хорошо тебе сверху.
Пока фельдшер вытаскивал учителя на мост, п ока он обжимал
на нем набухшую от воды одежду, стаскивал с него сапоги и вьmи­
вал из них воду, незаметно настала ночь.
Снег на берегу, казавшийся вечером светло-фиолетовым, сразу
побелел и сделался прозрачно-легким и тонким. Деревья почерне­
ли и сдвинулись . Теперь ясно бьmо слышно, как вдали ровно и бес­
престанно гудела вода на мельничной плотине.
-
Все равно надо ехать, - сказал фельдшер, - выберемся на
заворот, а там вытащим лодку куда-нибудь на берег и пойдем но­
чевать на мельницу. Назад уж невозможно.
Они опять сели в лодку. Прямо от моста река расширялась во­
ронкой перед запрудой. Левый берег круто загибал влево, а пра­
вый уходил прямо вперед, теряясь в темноте.
Неожиданное течение вдруг подхватило лодку и понесл о ее с
ужасной стремительностью. Через минуту не стало видно ни ле­
вого, ни правого берега. Рев воды на мельнице, которому до сих
пор мешала преграда из леса, вдруг донесся с жуткой явственно­
стью.
- Куда гребешь? Куда? Черт! Левым загребай, правым табань.
Левым, левым, дьявол, черт, сволочь! Да левым же, левым, черт бы
тебя побрал. Черт, свинья !"
-
Дрянь, сволочь! Сидишь на руле. Чего смотришь? Собака,
сволочь! Клистирная трубка!
Астреин выбивался из сил, стараясь направить лодку к левому
берегу, но она неслась неведомо куда. И в это время фельдшер и
учитель яростно ругали друг друга всеми бранными словами, ка­
кие им попадали на язык .
-
Стой, стой! Куст! Держи! Куст! - вдруг закричал радостно
фельдшер.
Ему удалось схватиться руками за ветки куста, торчавшего из
воды. Лодка стала, вся содрогаясь и порываясь вперед. Вода бежа­
ла вдоль ее бортов слева и справа с гневным рокотом. Теперь ви­
дим стал правый берег. Снег лежал на нем, белея сл або и плоско,
б*
137

А. И. Куприн
как бумага в темноте. Но фельдшер знал местность. Этот берег
представлял собою огромное болото, непроходимое даже летом.
Несколько минут оба молчали. Большие льдины, крутясь, быс­
тро проплывали мимо лодки и казались легкими, как вата. Иногда
они сталкивались, терлись друг о друга, и шуршали, и вздыхали с
коварной осторожностью.
Астреин чувствовал, как у него волосы холодеют и становятся
прямыми и твердыми, точно тонкие стеклянные трубки. Рев воды
на мельнице стоял в воздухе ровным страшным гулом; и бьшо ясно,
что вся тяжелая масса воды в реке бежит неудержимо туда, к этому
звуку.
-
Надо двигаться! - сказал фельдшер. - Пусти-ка меня на
весла .
Они переменились местами, и теперь уже Астреин держался за
ветки. Оба старались казаться спокойными.
- Дело в том, что о правом береге нам нечего и думать. Там
мы увязнем и не выберемся до трубы архангельской. Послушай,
Клавдий Иванович. - Голос фельдшера вдруг задрожал теплым,
глубоким тоном. - Послушай, ты не сердишься на меня, что я по­
тащил тебя сегодня в эту дурацкую поездку?
-
О, что ты, родной мой. Не думай об этом, ради Бога, - лас­
ково ответил учитель.
Он наклонился , чтобы увидеть лицо Смирнова, но увидел толь­
ко слабое темное очертание его плеч и головы.
-
Видишь ли, нам надо, если ты хочешь знать, выбиваться к
левому берегу, - опять заговорил фельдшер. - Попробуем пере­
сечь течение? а? Как ты думаешь?
- Давай, - тихо сказал учитель, - судьба так судьба.
-
Ничего... Может, и выгребу, а не выгребу - наплевать ...
-
Конечно, - сказал учитель.
Опять наступило молчание. Вода плескалась и роптала вокруг
лодки, кружились и вздыхали со свистомльдины, ревела вдали мель­
ница.
-
Пускать? - спросил учитель с тоской.
-
Прости меня за все, Клавдий Иванович, - вдруг простq и
серьезно, даже точно деловито, сказал фельдшер. - Я бьш к тебе
так несправедлив эту зиму.
- Брось, милый, что уж тут. Я тебя люблю, мало ли что бывает
между близкими? Ну, держись. Я пускаю.
138

Ра ссказы
Он разжал руки, и лодка, точно обезумев от свободы, понес­
лась вперед. И тотчас же Астреин увидел свет на мельнице. Он, как
красная булавка, торчал среди черной ночи.
Фельдшер греб, нагнув вниз голову, упираясь ногами в переднюю
скамейку, шумно и коротко выдыхая воздух. Ему казалось, что лод­
ка быстро подается вперед при каждом взмахе весел, но это бьm об­
ман: ее несло только течением, и сам Смирнов хорошо это знал.
Учитель ничего не говорил, но он видел, как с каждым мгнове­
нием увеличивался огонь на мельнице. Можно бьmо уже разобрать
переплет окна.
Воздух дрожал от рева воды под шлюзами. ВдругАстреин уви­
дел впереди лодки длинный белый гребень пены, который прибли­
жался, как живой. Он со слабым криком закрьm лицо руками и бро­
сился ничком на дно лодки. Фельдшер понял все и оглянулся на­
зад. Лодка боком вкось летела на шлюзы. Неясно чернела плоти­
на. Белые бугры пены метались впереди.
-
Конец! - сказал фельдшер вслух. - Астреин, Астреин! -
крикнул он. - Держись за борта, держись!
Но его тотчас же сбило со скамейки. Он упал грудью на уключи­
ну и судорожно вцепился обеими руками в борт. Огромная тяжелая
волна обдала его с ног до головы. Почему-то ему посльппался в реве
водопада густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила
оторвала его от лодки, подняла высоко и швырнула в бездну голо­
вой вниз. <<А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», -
мелькнуло вдруг в голове фельдшера. И потом ничего не стало.
Река долго влекла их избитые, обезображенные тела, крутя в
водоворотах и швыряя о камни. Труп фельдшера застрял между
ветлами . Учителя потащило дальше.
1907
поход
Пехотный Инсарский полк выступает в ночной поход после
дневки в большой деревне Погребищах. В темноте ненастного осен­
него вечера идет странная, кипучая и осторожная сутолока. Слыш­
но, как вдоль всей широкой и грязной деревенской улицы сотни
ног тяжело, торопливо, вразброд, шлепают по лужам, раздаются
139

А. И. Куприн
сердитые, но сдержанные окрики, лязгает и звенит железо о желе­
зо. Кое-где мелькают фонари; их желтые, расплывающиеся в тума­
не пятна точно сами собой держатся высоко в воздухе, раскачива­
ясь и вздрагивая.
Солдаты собираются быстро и с охотой. Утомленные длинны­
ми переходами, оборвавшиеся, исхудалые, они рады тому, что зав­
тра с последним корпусным маневром кончится давно надоевший
лагерный сбор и полк повезут по железной дороге на зимние квар­
тиры. Хотя днем никто не ложился, но все чувствуют себя бодро.
Той озлобленной, вычурно-скверной ругани, которую только и
можно услыхать между матросами, солдатами и арестантами, се­
годня совсем не слышно.
Подпоручик Борис Владимирович Яхонтов, младший офицер
седьмой роты, в первый раз участвует на больших маневрах, и они
еще не утратили для него своеобразной прелести кочевой жизни .
Все ему продолжает нравиться: ежедневная перемена местности,
деревень, лиц и оттенков в наречиях; девки в опрятных малорус­
ских хатах, наполненных душистым запахом чабреца и полыни,
стоящих пучками за иконами; ночлеги на голой земле, под низкой,
в форме карточного домика, палаткой, сквозь полотно которой
нежно и неясно серебрятся звезды; здоровый аппетит на привалах
под затяжным дождем, освежающим тело и заставляющим щеки
приятно и сильно гореть ". Предстоящий сегодня ночной переход
заранее возбуждает Яхонтова своей необычностью. Идти Бог зна­
ет куда, по незнакомым местам, глухой, дождливой ночью, ничего
не видя ни впереди, ни рядом; идти таким образом не одному, а
вместе с тысячью других людей, представляется ему чем-то серьез­
ным, немного таинственным, даже жутким и в то же время привле­
кательным.
Вечером он провозился над отправкой своих вещей, опоздал в
строй и теперь торопится поспеть к роте раньше, чем его отсут­
ствие заметит ротный командир. Но найти свою роту ночью гораз­
до труднее, чем это казалось днем, во время пробного сбора. На
пути то и дело попадаются какие-то заборы и канавы, которых днем
не бьшо; а ночь так темна, что невольно хочется закрыть глаза и
идти ощупью, протянув вперед руки, как ходят слепые.
Седьмая рота раньше других подтянулась к сборному пункту.
Последние, запоздавшие люди, подоткнув полы шинелей под по­
яса, сбегаются к строю и протискиваются в свои ряды, задевая то­
варищей ранцами и гремя медными баклагами о ружейные стволы.
140

Рассказы
Голоса звучат глухо, безжизненно и однообразно, точно они вьщве­
ли, потеряли силу в этом осеннем дожде.
- Куда прешь? Нетто не видишь, что в чужой взвод втесался?
Экой какой ты, братец, право, косопузый ! .. Да ну, ворочайся, что
ли, орясина. О, щоб тоби лысого батька, трясца твоей матери! ..
- И чего ты крутишься , Сероштан? - укоризненно тонким
голоском замечает унтер-офицер Соловьев неуклюжему солдати­
ку, который никак не попадет в свое место. - Чего ты все крутишь­
ся? Вертит тебя, словцо навоз в проруби, а чего - неизвестно. Да
обуй глаза-то, че-ерт!
Некоторые солдаты движениями плеч и локтей подкидывают
на себе и поправляют удобнее ранцы, уминают складки шинелей и
туже подпоясывают ремни, помогая друг другу.
- А ну-ка, земляк, стяни мне сзади шинель! Потуже, потуже, не
бойся, не лопну. Да ты коленкой-то, коленкой в спину упрись. 0-о­
о, так, так! Ну, вот теперь ладно. Спасибо вам, землячок!
Старый солдат, «дядька>> Ведеоняпин, запевала и общий увесе­
литель, балагурит вполголоса.
- Ну, ребятишки, завтра сабаш маневрам. По-о-ехала седьмая
рота по чугунке. У-у-ух! - протягивает он, подражая паровозу, -
А какая у меня, братцы, в городе баба осталась, - сахар! Сейчас
она мне это пирогов напекет, за водочкой сбегает, самоварчик
взбодрит. «Пожалуйте, мол, батюшка, Фрол Иваныч, господин
Сковородин, по прозванью Веденяпин... откушайте, сделайте ми­
лость ! ..»
- А казалы хлопци, що завтра горилку будут давать, - неожи­
данно произносит хриплым голосом ленивый и тупой рядовой Лег­
коконец.
- Горилку? - язвительно подхватывает Веденяпин. - Это,
братец, у нас в Туле называется: захотела кобьша уксусу ...
Немного в стороне от роты, на пригорочке стоит ротный ко­
м андир, штабс-капитан Скибин. Около него горнист держит на
высокой палке фонарь, который бросает на землю неровное, мут­
ное, движущееся пятно. Василий Васильевич Скибин - мужчина
высокий, костлявый, сутуловатый , длиннорукий и весь какой-то
неловкий. От его наружности, от нерешительного, близорукого
взгляда, от беглой улыбки, даже от шаткой, приседающей походки
веет чем-то сл абым, удрученным, недоброжелательным и жалким.
В нем есть что-то бабье, старушечье. Говорит он тихо, мягким и
сиплым, точно усталым голосом, но почти всегда вещи неприят-
141

А. И. Куприн
ные и злые. Всему полку известно, что его жена - худая, гибкая
дама, похожая на ящерицу, - вот уже четыре года как влюблена в
поручика Вержбицкого, влюблена открыто, ревниво и бестолково.
Вероятно, благодаря этому обстоятельству Василии Васильевич с
особенной нелюбовью относится к молодым офицерам.
Яхонтов подошел к фонарю и, остановившись в двух шагах
от Скибина, приложил руку к фуражке. Ротный командир заме­
тил его и, глядя ему в кокарду, сказал своим вялым, утомленным
голосом:
- Если вам угодно опаздывать, подпоручик, переводитесь в
другую роту. Здесь у меня не танцевальный вечер, а служба-с. Ина­
че я подам командиру полка рапорт, чтобы вас из моей роты убра­
ли. Да-с! Мне эти мазуристы и дамские хвосты не нужны.
Он помолчал немного, затем повернул к двум другим офице­
рам свое унылое, худое лицо с дряблой кожей и толстыми усами и
продолжал только что прерванную речь:
- Господ офицеров прошу на походе мест своих не оставлять.
Поручика Тумковского прошу ... Где вы, поручик, я вас не вижу?..
Ага! .. Так вы, поручик, пожалуйста, обращайте внимание на фо­
нарь в хвосте шестой роты и держите от него дистанцию. Да на­
блюдайте, господа, за тем, чтобы солдаты не спали на ходу. А то,
знаете, задремлет, подлец, и полетит вместе с ружьем. Впрочем , я
сам ... Грегораш! - кидает он куда-то в темноту .
Это восклицание услужливо подхватывается в ближних рядах
и быстро перекатывается из взвода во взвод.
- Фельдфебеля к ротному! Фельдфебеля к командиру! Тарас
Гаврилыч, пожалуйте к ротному! ..
Фельдфебель Грегораш, преувеличенно спеша и разбрасывая
далеко вокруг себя грязь, подбегает на согнутых ногах, точно под­
плывает к фонарю.
- Я, ваше благородие!
- Чтобы люди на ходу не спали! От строя чтобы никто не от-
лучался . Скажешь унтер-офицерам, чтобы смотрели. Слышишь?
- Слушаю, ваше благородие! Так что я уж объясняя им...
- Молчи ! Затем прошу вас, господа, наблюдать, чтобы люди
не курили, не зажигали спичек, не разговаривали и вообще не шу­
мели ... А то нас может заметить неприятель, - прибавляет Ски­
бин с едва заметной насмешкой. - Грегораш, ты у меня за это от­
вечаешь. Слышишь?
- Слушаю, ваше благородие! Так что я ...
142

Рассказы
- Молчи ! Гл авное, господа, чтобы люди не спали. Выколют,
канальи, друг другу глаза, а ты потом за них отдувайся. Подпра­
порщик Москвин, вы будете замыкать роту. Смотрите, чтобы не
бьшо отсталых. Да, вот еще что . Сзади роты пойдет вот этот бол­
ван (Скибин показывает через плечо большим пальцем на горнис­
та) , так, пожалуйста, поглядывайте, чтобы он нес фонарь светом
назад, к восьмой роте. Это тоже". от неприятеля. Затем-с" . Впро­
чем, кажется, все. Прошу вас, господа офицеры, по местам!
Офицеры расходятся. Скибину подводят его лошадь, старую,
гнедую, одноглазую кобьшу, купленную нарочно для маневров из
кавалерийского брака. Зовут ее Настасьей. На ходу она держит шею
гусаком, высоко подымает разбитые шпатом ноги и так задирает
назад голову, точно что-то разглядывает на небе (таких лошадей
зовут в кавалерии звездочетами) . Скибин долго прыгает вокруг нее
на одной ноге, осыпая руганью и лошадь и горниста, и, наконец,
грузно вваливается в седло.
Рота готова к выступлению. Но проходит десять, двадцать ми­
нут, полчаса, а стоящая впереди шестая рота не трогается с места.
Это беспричинное, вынужденное бездействие в темноте, под дож­
дем, начинает тяготить и беспокоить людей. Они нетерпеливо пе­
реминаются с ноги на ногу, вздыхают и молчат.
- Черт их знает чего они там застряли?! - говорит вслух, но
точно сам с собою Скибин, проезжая медленно вдоль роты и по­
талкивая каблуками упирающуюся лошадь . - Вечное безобразие!
Стоящий неподалеку фельдфебель вежливо откашливается и
тоже, как будто бы размышляя вслух, говорит:
- Должно быть, мы первую бригаду вперед пропущаем . А то
чего же стоять !"
- Первую бригаду! - сердито возражает Скибин, останавли­
вая лошадь . - Так на то есть расписание, кому когда выступать,
чтобы потом не выходило ерунды. Вообще постоянно эти «момен­
ты» * что-нибудь напутают.
В его голосе Яхонтову слышится всегдашняя зависть пехотно­
го строевика к штабным офицерам, а также и доля уверенности в
том, что если бы ему, Скибину, бьшо поручено это дело, то все ус­
троилось бы очень скоро, просто и хорошо.
Проходит еще несколько томительных минут. Шестая рота
вдруг зашевелилась зашлепала ногами и как будто бы затопталась,
* Офицеры главного штаба. (Прим. А . И. Ку прина. )
143

А. И. Куприн
не сходя с моста. Только по движениям фонаря , заколебавшегося
вверх и вниз, можно было судить, что она не стоит на месте, а тро­
нулась вперед. Скибин поворачивается к строю и произносит впол­
голоса, небрежно сливая сл ова:
- Ружья-вольно, шагом-марш!
Через четверть часа весь полк медленно вытягивается вдоль ши­
рокой почтовой дороги . Ни людей, ни лошадей не видно в ночном
мраке, только еле-еле мерцает впереди длинная цепь фонарей, кото­
рыми каждая рота показывает дорогу следующей за ней части.
Неудобства ночного похода скоро дают себя знать . Через каж­
дые двести - триста шагов происходят задержки. Передние ряды
то и дело останавливаются, а задние не видят этого и напирают на
них. Потом вдруг между взводами образуются слишком большие
расстояния. Тогда заднему взводу приходится догонять передний,
и люди бегут тяжело, с усилиями, громыхая на бегу баклагами, ло­
патами и патронными сумками, бегут, ничего не различая в темно­
те, наугад, до тех пор, пока не навалятся на передних. Отделения
давно уже перемешались, но никому не приходит в голову восста­
новить порядок. Все сильней и сильней сказываются утомление,
тревога, скука и насильственная бессонница. Люди молчат, но в
этом молчанье чувствуется нервная напряженность. Слышно толь­
ко, как множество сапог месят грязь, влезая в нее и вылезая с жир­
ным чавканьем, сопеньем и чмоканьем . И Яхонтову думается, что,
должно быть, точно таким же образом пятьсот, и тысячу, и пять
тысяч лет тому назад водили по ночам своих пленников суровые и
равнодушные победители. Вероятно, так же угрюмо и тревожно
молчали усталые люди , так же беспорядочно и озлобленно надви­
гались они друг на друга при остановках, так же чмокала под их
ногами размякшая земля, и так же падал на них частый осенний
дождь.
- Эх, братики, покурить бы теперь! - вырывается со вздохом
у «дядьки» Веденяпина.
- Я тебе покурю, каналья! - неожиданно отвечает откуда-то
из темноты суровый бас фельдфебеля. - Ты у меня покуришь, про­
хвост!
Ровная до сих пор дорога начинает опускаться. Яхонтов заме­
чает это по тому, что его ноги теряют устойчивость и скользят впе­
ред, так что поневоле приходится выворачивать ступню боком.
Потянуло острой и холодной сыростью, точно из глубокого под­
вала, и тотчас же под ногами заходил и задрожал деревянный мост.
144

Рассказы
Где-то внизу, в черной воде без берегов, отразился на мгновение
длинным волнистым хвостом свет фонаря .
- Подпоручик Яхонтов, это вы? - слышит Яхонтов над собой
голос ротного командира. - Не хотите ли сесть на лошадь, а я по­
камест пешком пройдусь. Что-то ноги затекли.
Яхонтову кажется подозрительной эта внезапная любезность,
но он охотно соглашается. Когда он опускается в седло, то внутри
лошади что-то гл убоко и глухо крякает. Потом Настасья медленно
вздыхает, широко разводя боками, точно и ей сообщилось тоскли­
вое беспокойство, нависшее над людьми. Яхонтов трогает ее каб­
луками, и она начинает осторожно перебирать ногами, вытаски­
вая их из вязкой глины с такими звуками, какие бывают, когда от­
купоривают бутылки.
Вдалеке, на самом краю темного горизонта, вдруг показывается
маленький огонек, который все разрастается по мере того, как рота
подвигается вперед. Наконец можно ясно разобрать, что это - боль­
шой двухэтажный дом. Весь низ его освещен изнутри очень ясно, по­
праздничному, а в верхнем этаже светятся - но гораздо бледнее -
только два крайних левых окна. Яхонтов глядит на эти светлые, ве­
селые пятна и думает о тепле, свете и довольстве, которое испытыва­
ют живущие в этом доме люди. Воображается ему большая и друж­
ная помещичья семья, сытая, веселая жизнь, танцы, смех, общество
нарядных и красивых женщин. И его собственная жизнь кажется ему
в эти минуты такой же тяжелой, скучной и однообразной, как эта
доЖдЛивая ночь, как эта бесконечная нез1щкомая дорога.
Впереди опять останавливаются. Слышно, что в рядах шестой
роты происходит какая-то странная возня. Несколько голосов го­
ворят быстро, громко и разом. Слов нельзя разобрать, но заметно,
что кто-то бранится и кто-то оправдывается. Яхонтов продвигает­
ся вперед и по отблеску фонаря, скользнувшему по офицерским
погонам, узнает Тумковского .
- Что там такое, Иван Мартиньянович? - спрашивает он, на­
клоняясь с лошади.
- А , дуся моя, это вы? - говорит сладко, как всегда, Тумковс­
кий, и по звуку его голоса видно, что он поднял голову вверх. -
Не знаю, золото мое! Какой-то олух на штык напоролся . Да вот
его тащат в линейку.
Фонарь на секунду освещает двух солдат, ведущих под мышки
третьего , который отрывисто, точно с натугой, стонет и держится
руками за лицо.
145

А. И. Куприн
- В глаз, что ли? - вяло спрашивает Скибин. - Чего же ты
молчишь, дурак?
Трое солдат останавливаются.
- Слышишь, тебя спрашивают, в глаз, что ли? - громко, как
к глухому, обращается к раненому один из провожатых.
- Так что". не можу знать, - тусклым, надсаженным голосом
с запинками отвечает тот и отнимает ладони от лица. - Дуже боль­
но, ваше благородие, не можно вытерпеть ".
- Чего жеты лез на штык, идиот? - так же вяло замечает Ски­
бин. - Сам и виноват, дурень. Ну, проходи, проходи !
И он прибавляет поучительным тоном, обращаясь к Тумковс­
кому:
- Вот теперь из-за такого ротозея влетит ротному командиру.
А чем, спрашивается, ротный виноват? " Порядки!"
Яхонтов низко нагибается к раненому и вглядывается в его лицо.
В темноте нельзя даже разобрать отдельных черт, но молодому
офицеру кажется, что у солдата вместо правого глаза - огромное,
с кулак величиною, черное отверстие. И, вместе с чувством брезг­
ливой жалости, Яхонтов ощущает у себя в пальцах ног и в низу
живота какую-то противную, щекочущую и раздражающую боль.
Солдата уводят, и опять возобновляется тягостное, молчали­
вое движение. Из всей роты энергию сохранил только один фельд­
фебель. Время от времени Яхонтов слышит, как он пробирает в
середине роты задремавшего солдатика:
- Заснул? Деревню бачил во сне? Может, подушку тебе при­
нести?
И затем приговаривает шипящим голосом сквозь стиснутые
зубы:
- Авотнеспи,неспи,неспи,неспи!
Между тем Яхонтов уже давно начинает испытывать странное
и чрезвычайно неприятное ощущение. Ему все кажется, что лошадь
не идет под ним, а только качает взад и вперед спиной и топчется
ногами на одном и том же месте. Напрасно он старается уверить
себя в ложности этого удивительного ощущения, наклоняясь вниз
и напрягая зрение, чтобы увидеть дорогу, - лошадь продолжает
раскачиваться и вытаскивать ноги из грязи, но сходя с места и не
делая ни одного шага вперед.
- Черт! Да мы идем или стоим? - воскликнул Яхонтов и вдруг
сам похолодел от своего испуганного голоса. Из рядов кто-то от­
ветил ему коротко и угрюмо:
146

Рассказы
-Ползем !
В этом грубом, совсем несолдатском ответе Яхонтову послы­
шалось что-то новое и зловещее, какая-то покорная и безнадежная
усталость, какой-то общий упадок духа, который точно оконча­
тельно уничтожил всякую разницу между солдатом и офицером. И
Яхонтов, вместо того чтобы сделать выговор, только растерянно
обернулся в ту сторону, откуда послышался этот ответ.
А лошадь все так же бесцельно качала спиной и тыкала в одно
место ногами. Яхонтову стало жутко. Это ощущение так походило
на один из нелепых, изнуряющих лихорадочных снов, в которых
торопишься куда-нибудь и с отчаянием чувствуешь, что не можешь
шевельнуть ни рукой, ни ногой. И едва только Яхонтову пришло в
голову это сравнение, как все вдруг стало похожим на сон. Весь
этот ночной переход, и безмолвно покорные солдаты, и уходящая
далеко-далеко цепь фонарей, и давешний раненый солдат, и вялая
озлобленность Скибина, и тоскливая дорога с ее тьмой, сыростью
и холодом, - все это представилось ему каким-то грозным, давно
забытым бредом, который повторяется теперь с прежней силой и
прежним ужасом.
- Ах, ведь всеэто бьшо, бьшо... - прошептал Яхонтов. - Гос­
поди, что же это такое!
Он слез с лошади, отдал ее горнисту и, перегоняя солдат, про­
шел на правый фланг. Там, в промежутке между ротами, где бьшо
светлее от фонаря и просторнее, шли· рядом, разговаривая вполго­
лоса, Скибин и Тумковский .
- Я отдал лошадь горнисту, - сказал Яхонтов.
- Отлично, - бросил ему рассеянно Скибин. - А я вам ска-
жу, поручик, - повернулся он торопливо к Тумковскому, - что эти
маневры - один только разврат и антимония. Может быть, для
генерального штаба оно и нужно, а солдаты только распускаются
и теряют выправку. Да и для офицеров лишнее. Какой, к черту, это
неприятель, когда вы отлично видите, что это поручик Сидоров, у
которого вы вчера заняли три рубля? Вы командуете: «Прямо, по
колонне, пальба взводом», а вам решительно наплевать, как солда­
ты целятся , и укрыты ли они от огня, и все такое...
- Совершенно верно, дорогой Василий Васильевич, - согла­
сился Тумковский. - А я вот читал где-то или, кажется, слышал,
что один генерал предложил раздавать во время маневров в числе
холостых патронов какой-то там процент боевых. Что-то такое,
один на десять тысяч, не помню хорошенько...
147

А. И. Куприн
- Ах, гл упости! - досадливо протянул Скибин. - Никакие
тут патроны не нужны . Какие тут, к черту, патроны, когда теперь
солдаты вроде институток стали: пальцем его тронуть не смей. А
по-моему, бить их, подлецов , нужно, вот что нужно ! Прежде у нас
и Суворовы бьuш и Севастополь, а почему? Потому что десятерых
засекали, а из одиннадцатого делали солдата. Прежде, батенька,
солдат пять лет служил, а все еще молодым солдатом считался. Вот
это бьmа служба-с! .. А теперь... Эх!
- Теперь прямо - пансион благородных девиц, - услужливо
подхватил Тумковский, - гуманисты какие-то пошли, либералы.
Попробовали бы эти либералы с нашими скотами повозиться, не­
бось у самих руки бы опухли от битья. А то, изволите ли видеть:
ударишь какую-нибудь сволочь, да и ударишь-то не больно, почти
в шутку, а он сейчас: «Ох!» - «Что такое?» - «Ничего не слышу
на правое ухо...» И сейчас тебя под суд. За истязание нижнего чина,
имевшее последствием, и так далее. А он, мерзавец, лучше нашего
сл ышит.
- Потому что дураки ! - возразил презрительно Скибин. -
Кто же так делает, при свидетелях? Нет, ты его сначала позови в
цейхгауз или к себе на квартиру, да там и поговори как следует.
Поверьте, потом сам всю жизнь благодарить будет, что под суд не
отдали. Суд-то его куда законопатит, а ты начистил ему морду, и
все тут. А что ему морда? ..
Они еще долго тянут этот разговор, точно стараясь не усту­
пить друг другу в равнодушной жестокости к солдату, в презри­
тельном отношении к своему делу, в пренебрежительной насмеш­
ке над высшим начальством. В этих пошлых, холодных и злых
фразах Яхонтову опять слышится что-то похожее на тот страш­
ный бред, который он испытал несколько минут тому назад, и на
душе у него делается пусто и противно до тошноты . Тем же туск­
лым, утомительным, давно-давно знакомым бредом представля­
ется ему и вся его военная карьера, и безрадостное детство, про­
шедшее в больших казенных домах, и ждущая впереди серенькая
жизнь, и его собственные, теперешние мысли - такие бледные,
бессильные и тоскливые.
А рота все идет и идет по грязной почтовой дороге, и кажется,
что никогда не будет конца этому движению, что какая-то чудо­
вищная сила овладела тысячами взрослых, здоровых людей, ото­
рвала их от родных углов, от привычного, любимого дела и го­
нит - Бог весть куда и зачем - среди этой ненастной ночи ...
148

Рассказы
Недалеко до рассвета. Понемногу вырисовываются из темно­
ты серые, измятые, глянцевитые от тумана и от бессонницы сол­
датские лица. Все они похожи одно на другое и выглядят еще суро­
вее и покорнее в слабом и неверном утреннем полусвете.
1901
ОДИНОЧЕСТВО
После полудня стало так жарко, что пассажиры I-го и П-го клас­
сов один за другим перебрались на верхнюю палубу. Несмотря на
безветрие, вся поверхность реки кипела мелкой др0жащей зыбью,
в которой нестерпимо ярко дробились солнечные лучи, производя
впечатление бесчисленного множества серебряных шариков, невы­
соко подпрыгивающих на воде. Только на отмелях, там, где берег
дли нным мысом врезался в реку, вода огибала его неподвижной
лентой, спокойно синевшей среди этой блестящей ряби. На небе,
побледневшем от солнечного жара и света, не было ни одной туч­
ки, но на пьшьном горизонте, как раз над сизой и зубчатой поло­
сой дальнего леса, кое-где протянулись тонкие белые облачка, от­
ливавшие по краям, как мазки расплавленного металла. Черный
дым, не подымаясь над низкой закоптелой трубой, стлался за па­
роходом длинным грязным хвостом.
Покромцевы, муж и жена, тоже вышли па палубу. Их вовсе не
стесняло окружавшее многолюдное и совершенно незнакомое об­
щество; наоборот, они в нем чувствовали себя еще ближе, еще тес­
нее друг к другу. Они бьши женаты уже три месяца - именно та­
кой ср ок, после которого молодые супруги особенно охотно посе­
щают театры, гулянья и балы, где, затерявшись в толпе чужих лю­
дей, они глубже и острее чувствуют взаимную близость, обратив­
шуюся в привычку за время медового месяца. Лишь изредка они
обменивались незначительным односложным замечанием, улыбкой
или долгим взглядом. И он и она испытывали то полное, ленивое и
сладкое счастье, которое дает только путешествие, сопровождае­
мое молодостью и беззаботной удовлетворенной любовью.
Снизу, из машинного отделения, вместе с теплым запахом не­
фти доносилось непрерывное шипение, мягкие удары работающих
поршней и какие-то глубокие, правильные вздохи, в такт которым
149

А. И. Куприн
так же размеренно вздрагивала деревянная палуба «Ястреба» . Под
колесами парохода клокотала вода, выбрасывая сердитые бугры
белой пены. За кормой, торопливо догоняя ее, бежали ряды длин­
ных, широких волн; белые курчавые гребни неожИданно вскипали
на их мутно-зеленой вершине и, плавно опустившись вниз, вдруг
таяли, точно прятались под воду. Расходясь по реке все шире, все
дальше, волны набегали на берег, колебали и пригибали к земле
жИдкие кусты ивняка и, разбившись с шумным плеском и пеною об
откос, бежали назад, обнажая мокрую песчаную отмель, всю изъе­
денную прибоем.
Кое-где на кустах висели длинные рыбачьи сети. Чайки с прон­
зительным криком летели навстречу пароходу, сверкая на солнце
при каждом взмахе своих широких, изогнутых крьшьев. Изредка
на болотистом берегу вИднелась серая цапля, стоявшая в важной и
задумчивой позе на своих длинных красноватых ногах.
Но это однообразие не прискучивало Вере Львовне и не утом­
ляло ее, потому что на весь божий мир она глядела сквозь радуж­
ную пелену тихого очарованья, переполнявшего ее душу. Ей все
казалось милым и дорогим : и «наш» пароход,- необыкновенно
чистенький и быстрый пароход! - и «наш» капитан - здоровен­
ный толстяк в парусинной паре и клеенчатом картузе, с багровым
лицом, сизым носом и звериным голосом, давно охрипшим от не­
погод, оранья и пьянства, - «наш» лоцман - красивый, чернобо­
родый мужик в красной рубахе, который вертел в своей стеклян­
ной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищу­
ренные глаза твердо и неподвижно смотрели вдаль. Слегка обло­
котившись на проволочную сетку, Вера Львовна с наслаждением
глядела, как играли в волнах белые барашки, а в голове ее под раз­
меренные вздохи машины звучал мотив какой-то самодельной
польки, и с этим мотивом в странную гармонию сливались и шум
воды под колесами, и дребезжание чашек в буфете".
Иногда навстречу «Ястребу» попадался буксирный пароход,
тащивший за собою на толстом канате длинную вереницу низких,
неуклюжих барок. Тогда оба парохода начинали угрожающе ре­
веть, что заставляло Вору Львовну с испуганным вИдом зажмури­
вать глаза и затыкать уши".
Вдали показывалась пристань - маленький красный домик,
выстроенный на барке. Капитан, приложивши рот к медному ру­
пору, проведенному в машинное отделение, кричал командные сло­
ва, и его голос казался выходящим из глубокой бочки: «Самый
150

Рассказы
малый! Ступ! Задний ход! Сту-уп!"» С нижней палубы выбрасыва­
ли канат, и он, развиваясь в воздухе, с грохотом падал на крышу
пристани. Матросы по дрожащим сходням выносили на берег гро­
мадные кули и мешки, сгибаясь под их тяжестью и придерживая их
железными крюками. Около станции толпились бабы и девчонки в
красных сарафанах; они навязчиво предлагали пассажирам вялую
малину, бутылки с кипяченым молоком, соленую рыбу и барани­
ну. Ямские лошади, над которыми вились тучи сл епней, нетерпе­
ливо позвякивали бубенчиками и колокольцами" .
Жара понемногу спадала. От воды поднялся легкий ветерок.
Солнце садилось в пожаре пурпурного пламени и растопленного
золота; когда же яркие краски зари потухли, то весь горизонт осве­
тился ровным пьmьно-розовым сиянием. Наконец и это сияние по­
меркло, и только невысоко над землей, в том месте, где закатилось
солнце, осталась неясная длинная розовая полоска, незаметно пере­
ходившая наверху в нежный голубоватый оттенок вечернего неба, а
внизу в тяжелую сизоватую мглу, подымавшуюся от земли. Воздух
сгустился, похолодел. Откуда-то донесся и скользнул по палубе сла­
бый запах меда и сырой травы. На востоке, за волнистой линией
холмов, разрастался темно-золотой свет луны, готовой взойти. Она
показалась сначала только одним краешком и потом выпльmа -
большая, огненно-красная и как будто бы приплюснутая сверху.
На пароходе зажгли электричество и засветили на бортах сиг­
нальные фонари . Из трубы валили длинным снопом и стлались за
пароходом, тая в воздухе, красные искры . Вода казалась светлее
неба и уже не кипела больше. Она успокоилась, затихла, и волны
от парохода расходились по ней такие чистые и гладкие, как будто
бы они рождались и застывали в жидком стекле. Луна поднялась
еще выше и побледнела; диск ее сделался правильным и блестящим,
как отполированный серебряный щит. По воде протянулся от бе­
рега к пароходу и заиграл золотыми блестками и струйками длин­
ный дрожащий столб.
Становилось свежо. Покромцев заметил, что жена его два раза
содрогнулась плечами и спиной под своим шерстяным платком, и,
нагнувшись к ней, спросил :
- Птичка моя, тебе не холодно? Может быть, пойдем в каюту?
Вера Львовна подняла голову и посмотрела на мужа. Его лицо
при лунном свете стало бледнее обыкновенного, пушистые усы и
остроконечная бородка вырисовывались резче, а глаза удлинились
и приняли странное, нежное выражение.
151

А. И. Куприн
-
Нет, нет... не беспокойся, милый ... Мне очень хорошо,- от­
ветила она.
Она не чувствовала холода, но ее охватила та щемящая том­
ная жуть, которая овладевает нервными людьми в яркие лунные
ночи, когда небо кажется холодной и огромной пустыней. Низ­
кие берега, бежавшие мимо парохода, были молчаливы и печаль­
ны, прибрежные леса, окутанные влажным мраком, казались
страшными.
У Веры Львовны вдруг явилось непреодолимое желание
прильнуть как можно ближе к своему мужу, спрятать голову на
сильной груди этого близкого человека, согреться его теплотой" .
Он, точно угадывая ее мимолетное желание, тихо обвил ее по­
ловиной своего широкого пальто, и они оба затихли, прижавшись
друг к другу, и, касаясь друг друга головами, слились в один гра­
циозный темный силуэт, между тем как луна бросала яркие сереб­
ряные пятна на их плечи и на очертание их фигур.
Пароход стал двигаться осторожнее, из боязни наткнуться на
мель ... Матросы на носу измеряли глубину реки, и в ночном возду­
хе отчетливо звучали их протяжные восклицания: «Ше-есть!" Шесть
с полови-иной!" Во-осемь! .. По-од таба-ак!" Се-мь!» В этих высо­
ких стонущих звуках слышалось то же уныние, каким бьmи полны
темные, печальные берега и холодное небо. Но под плащом бьmо
очень тепло, и, крепко прижимаясь к любимому человеку, Вера
Львовна еще глубже ощущала свое счастье.
На правом берегу показались смутные очертания высокой горы
с легкой, резной, деревянной беседкой на самой вершине. Беседка
бьmа ярко освещена, и внутри ее двигались люди . Видно бьmо, как,
услышав шум приближающегося парохода, они подходили к пери­
лам и, облокотившись на них, глядели вниз.
- Ах, Володя , посмотри, какая прелесть! - воскликнула Вера
Львовна.- Совсем кружевная беседка ... Вот бы нам с тобой здесь
пожить ...
- Я здесь провел целое лето,- сказал Покромцев .
- Да? Неужели? Это, наверно, чье-нибудь имение?
-
Князей Ширковых. Очень богатые люди".
Она не видела его лица, но чувствовала, что, произнося эти сло­
ва, он слегка разглаживает концами пальцев свои усы и что в его
голосе звучит ул ыбка воспоминания.
- Когда же ты бьm там? Ты мне ничего о них не рассказывал ".
Что они за люди?
152

Рассказы
-
Люди? .. Как тебе сказать? .. Ни дурные, ни хорошие". Весе­
лые люди ...
Он замолчал, продолжая улыбаться своим воспоминаниям.
Тогда Вера Львовна сказала:
- Ты смеешься ... Ты, верно, вспомнил что-нибудь интересное?
- О нет... Ничего... Ровно ничего интересного,- возразил По-
кромцев и крепче обнял талию жены . - Так... маленькие глупос­
ти ... не стоит и вспоминать .
Вера Львовна не хотела больше расспрашивать, но Покромцев
начал говорить сам. Ему приятно бьmо, что его жена узнает, в ка­
кой широкой барской обстановке ему приходилось жить . Это ще­
котало мелочным, но приятным образом его самолюбие. Ширко­
вы жили летом в своем имении, точь-в-точь как английские лорды .
Правда, сам Покромцев бьm там только репетитором, но он сумел
себя поставить так, что с ним обращались, как со своим, даже боль­
ше того , - как с близким человеком. Ведь настоящих светских лю­
дей всего скорее и узнаешь именно по их очаровательной простоте.
Лето промелькнуло удивительно быстро и весело: лаун-теннис,
пикники, шарады, спектакли, прогулки верхом... К обеду все соби­
рались по звуку гонга, непременно во фраках и белых галстуках,­
одним сл овом, самое утонченное соединение строгого этикета с
простотой и прекрасных манер с непринужденным весельем. Ко­
нечно, в такой жизни есть и свои недостатки, но пожить ею хоть
одно лето - и то чрезвычайно приятно.
Вера Львовна слушала его, не прерывая ни одним сл овом и в то
же время испытывая нехорошее, похожее на ревность чувство. Ей
бьmо больно думать, что у него в памяти остался хоть один счаст­
ливый момент из его прежней жизни, не уничтоженный, не сгла­
женный их теперешним общим счастьем.
Беседка вдруг точно спряталась за поворотом. Вера Львовна
молчала, а Покромцев, увлеченный своими воспоминаниями, про­
должал :
-
Ну, конечно, играли в любовь, без этого на даче нельзя . Все
играли, начиная со старого князя и кончая безусыми лицеистами,
моими учениками . И все друг другу покровительствовали, смотре­
ли сквозь пальцы.
-Аты? Ты тоже... ухаживал за кем-нибудь? - спросила Вера
Львовна неестественно спокойным тоном.
Он провел рукой по усам . Этот самодовольный, так хорошо
знакомый Вере Львовне жест вдруг показался ей пошлым .
153

А. И. Куприн
-
И-да... и я тоже. У меня вышел маленький роман с княжной
Кэт. Очень смешной роман и, пожалуй, если хочешь, даже немного
безнравственный. Понимаешь: девице еще и шестнадцати лет не
исполнилось, но развязность, самоуверенность и прочее - просто
удивительные. Она мне прямо изложила свой взгляд. «Мне, гово­
рит, здесь скучно, потому что я ни одного дня не могу прожить без
сознания, что в меня все кругом влюблены. Вы один здесь только
мне и нравитесь. Вы недурны собой, с вами можно разговаривать,
ну и так далее. Вы, конечно, понимаете, что женой вашей я быть не
могу, но почему же нам не провести это лето весело и приятно?»
- Ну и что же? Бьmо весело? - спросила Вера Львовна, стара­
ясь говорить небрежно, и сама испугалась своего внезапно охрип­
шего голоса.
Этот голос заставил Покромцева насторожиться. Как бы изви­
няясь за то, что причинил ей боль, он притянул к себе голову жены
и прикоснулся губами к ее виску. Но какое-то подлое, неудержи­
мое влечение, копошившееся в его душе, какое-то смутное и гадкое
чувство, похожее на хвастливое молодечество, тянуло его расска­
зывать дальше.
-
Вот м ы и играли в любовь с этим подлетком и в конце лета
расстались . Она совсем равнодушно благодарила меня за то, что я
помог ей не скучать, и жалела, что не встретилась С<? мною, уже
выйдя замуж. Впрочем, она, по ее словам, не теряла надежды встре­
титься со мною впоследствии .
И он прибавил с деланным смехом:
-
Вообще эта история составляет для меня одно из самых не­
приятных воспоминаний. Ведь правда, Верочка, гадко все это?
Вера Львовна не ответила ему. Покромцев почувствовал к ней
жалость и стал раскаиваться в своей откровенности . Желая загла­
дить неприятное впечатление, он еще раз поцеловал жену в щеку. "
Вера Львовна не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй ...
Странное, мучительное и самой ей неясное чувство овладело ееду­
шой. Тут бьmа отчасти и ревность к прошедшему - самый ужас­
ный вид ревности,- но бьmа только отчасти. Вера Львовна давно
слышала и знала, что у каждого мужчины бывают до женитьбы
интрижки и связи, что то, что для женщины составляет огромное
событие, для мужчины является простым случаем, и что с этим ужас­
ным порядком вещей надо поневоле мириться. Бьmо тут и негодо­
вание на ту унизительную и развратную роль, которая выпала в
этом романе на долю ее мужа, но Вера Львовна вспомнила, что и ее
154

Рассказы
поцелуи с ним, когда они еще бьmи женихом и невестой, не всегда
носили невинный и чистый характер. Страшнее всего в этом новом
чувстве бьmо сознание того, что Владимир Иванович вдруг сде­
лался для своей жены чужим, далеким человеком и что их прежняя
близость никогда уже не может возвратиться.
«Зачем он мне рассказывал всю эту гадость? -мучительно ду­
мала она, стискивая и терзая свои похолодевшие руки.- Он пере­
вернул всю мою душу и наполнил ее грязью, но что же я могу ему
сказать на это? Как я узнаю, что он испытывал во время своего
рассказа? Сожаление о прошлом? Нехорошее волнение? Гадли­
вость? (Нет, уж во всяком случае, не гадливость: тон у него бьm
самодовольный, хотя он и старался это скрыть...) Надежду опять
встретиться когда-нибудь с этой Кэт? А почему же и не так? Если я
спрошу его об этом, он, конечно, поспешит меня успокоить, но как
проникнуть в самую глубь его души, в самые отдаленные изгибы
его сознания? По чему я могу узнать, что, говоря со мной искренно
и правдиво, он в то же время не обманывает - и, может быть, со­
вершенно невольно - своей совести? О! Чего бы я ни дала за воз­
можность хоть один только миг пожить его внутренней, чужой для
меня жизнью, подслушать все оттенки его мысли, подсмотреть, что
делается в этом сердце...
И это страстное влечение слиться мыслью, отожествиться с дру­
гим человеком, приняло такие огромные размеры, что Вера Львов­
на, нечаянно для самой себя, крепко прижалась головой к голове
мужа, точно желая проникнуть, войти в его существо. Но он не по­
нял этого невольного движения и подумал, что жена просто хочет к
нему приласкаться, как озябшая кошечка. Он пощекотал ее усами
по щеке и сказал тоном, каким говорят с балованными детьми:
- Веруся бай-бай хочет? Верусенька озябла? Пойдем в каютку,
Верусенька?
Она молча поднялась, кутаясь в свой платок.
- Верусенька на нас ни за что не сердится? - спросил Покром­
цев тем же сладким голосом.
Вера Львовна отрицательно покачала головой. Но перед тра­
пом, ведущим в каюты, она остановилась и сказала:
-Послушай, Володя, тебе ни разу не приходило в голову, что
никогда, понимаешь, никогда двое людей не поймут вполне друг
друга?.. Какими бы тесными узами они ни были связаны?..
Ончувствовал себя немного виноватым и потому пробормотал
со смехом:
155

А. И. Куприн
-
Ну вот, Верунчик, какую философию развела... Разве мы с
тобой не понимаем друг друга?
В каюте он скоро заснул тихим сном здорового сытого чело­
века. Его дыхания не было сл ышно, и лицо приняло детское вы­
ражение.
Но Вера Львовна не могла спать. Ей стало душно в тесной каю­
те, и прикосновение бархатной обивки дивана раздражало кожу ее
рук и шеи. Она встала, чтобы опять выйти на палубу.
- Ты куда, мамуся? - спросил Покромцев, разбуженный ше­
лестом ее юбок.
- Лежи, лежи, я сейчас приду. Я еще минутку посижу на палу­
бе, - ответила она, делая ему рукою знак, чтобы он не вставал.
Ей хотелось остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже
спящего, стесняло ее. Выйдя на палубу, она невольно села на то же
самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода
потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело легкие тучки,
похожие на пушистые комки ваты, набегали на светлый круг луны
и вдруг окрашивались причудливым золотым сиянием . Печальные,
низкие и темные берега так же молчаливо бежали мимо парохода.
Вере Львовне было жутко и тоскливо. Она впервые в своей
жизни натолкнулась сегодня на ужасное сознание, приходящее
рано или поздно в голову каждого чуткого, вдумчивого челове­
ка, - на сознание той неумолимой, непроницаемой преграды,
которая вечно сто ит между двумя близкими людьми. «Что же я о
нем знаю? - шепотом спрашивала себя Вера Львовна, сжимая
руками горячий лоб. - Что я знаю о моем муже, об этом челове­
ке, с которым я вместе и ем, и пью, и сплю и с которым всю жизнь
должна пройти вместе? Положим, я знаю, что он красив, что он
любит свою физическую силу и холит свои мускулы, что он музы­
кален, что он читает стихи нараспев, знаю даже больше, - знаю
его ласковые сл ова, знаю, как он целуется, знаю пять или шесть
его привычек ... Ну, а больше? Что же я больше-то знаю о нем?
Известно ли мне, какой след оставили в его сердце и уме его прежние
увлечения? Могу ли я отгадать у него те моменты, когда человек
во время смеха внутренне страдает или когда наружной, лицемер­
ной печалью прикрывает злорадство? Как разобраться во всех этих
тонких изворотах чужой мысли, в этом чудовищном вихре чувств
и желаний, который постоянно, быстро и неуловимо несется в душе
постороннего человека?»
156

Рассказы
Внезапно она почувствовала такую гл убокую внутреннюю тос­
ку, такое щемящее сознание своего вечного одиночества, что ей за­
хотелось плакать . Она вспомнила свою мать , братьев, меньшую
сестру. Разве и они не так же чужды ей, как чужд этот красивый
брюнет с нежной ул ыбкой и ласковыми гл азами, который называ­
ется ее мужем? Разве сможет она когда-нибудь так взглянуть на мир,
как они глядят, увидеть то, что они видят, почувствовать, что они
чувствуют?"
Около четырех часов утра Покромцев проснулся и был очень
удивлен, не видя на противоположном диване своей жены. Он бы­
стро оделся и, позевывая и вздрагивая от утреннего холодка, вы­
шел на палубу.
Солнце еще не всходило, но половина неба уже была залита
бледным розовым светом. Прозрач ная и спокойная река лежала,
точно громадное зеркало в зеленой влажной раме оживших, оро­
шенных лугов. Легкие розовые морщины слегка бороздили ее глад­
кую поверхность, а пена под пароходными колесами казалась мо­
лочно-розовой. На правом берегу молодой березовый лес с его ча­
стым строем тонких, прямых, белых стволов был окутан, точно
тонкой кисеей, легким покровом тумана. Сизая, тяжелая туча, низ­
ко повисшая на востоке, одна только боролась с сияющим торже­
ством нарядного летнего утра. Но и на ней уже брызнули, точно
кровавые потоки, темно-красные штрихи .
Вера Львовна сидела на том же месте, облокотись руками на
решетку и положив на них отяжелевшую голову. Покромцев подо­
шел к ней и, обняв ее, напыщенно продекламировал голосом, раз­
бухшим от здорового сна:
-
«Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными, Эос" .»
Но когда он увидел ее серьезное, заплаканное лицо, он точно
поперхнулся последним сл овом.
- Верусенька, что с тобой? Что такое, моя дорогая?
Но она уже приготовилась к этому вопросу. Она так много пе­
редумала за эту ночь, что пришла к единственному разумному и
холодному решению: надо жить, как все, надо подчиняться обстоя­
тельствам, надо даже лгать, если нельзя говорить правду .
И она ответила, виновато и растерянно улыбаясь:
-
Ничего, мой милый. Просто - у меня бессонница".
<1898>
157

А. И. Куприн
СВАДЬБА
1
Вапнярский пехотный армейский полк расквартирован в жал­
ком уездном юго-западном городишке и по окрестным деревням,
но один из его четырех батальонов поочередно отправляется с на­
чала осени за шестьдесят верст в отдел, в пограничное еврейское
местечко, которого не найти на географической карте, и стоит там
всю зиму и весну, вплоть до лагерного времени. Командиры рот
ежегодно сменяются вместе со сменой батальонов, но младшие
офицеры остаются почти одни и те же. Строгий полковник ссьша­
ет туда все, что в полку поплоше: игроков, скандалистов, пьющих,
слабых строевиков, замухрышек, лентяев, тех, что вовсе не умеют
танцевать , и просто офицеров, отличающихся непредставительной
наружностью, «наводящей уныние на фронт», - благо высшее на­
чальство никогда не заглядывает в отдел . Командует же ссьшьны­
ми батальонами из зимы в зиму уже много лет подряд старый, за­
пойный, бестолковый, болтливый, но добродушный подполковник
Окиш .
Рождественские каникулы. После долгих метелей установилась
прекрасная погода. На улицах пропасть молодого, свежего, вкус­
но пахнущего снега, едва взрытого полозьями. Солнечные дни ос­
лепительно ярки и веселы. По ночам сияет полная луна, делая снег
розовато-голубым. К полночи слегка морозит, и тогда из края на
край местечка слышно, как звонко скрипят шаги ночного сторожа.
Занятий в ротах нет вот уже третий день. Большинство офице­
ров отпросилось в штаб полка, другие уехали тайком. Там теперь
веселье: в офицерском собрании бал и любительский спектакль -
ставят «Лес» и «Не спросясь броду, не суйся в воду» , - маскарад
в гражданском клубе; приехала драматическая труппа, которая
ставит вперемежку мелодрамы, малорусские комедии с гопаком,
колбасой, горилкой и плясками, а также и легкую оперетку; у се­
мейных офицеров устраиваются поочередно «балки» с катаньем
на извозчиках, с винтом и ужином . Из всего четвертого батальо­
на остались только три офицера: командир шестнадцатой роты
капитан Бутвилович, болезненный поручик Штейн и подпрапор­
щик Слезкин.
158

В монастырском п осаде.
Художник К. Ф. Юон.
Открытка начала ХХ века.

Рассказы
Вечер. Темно. Подпрапорщик сидит на кровати, положив ногу
на ногу и сгорбившись . В руках у него гитара, в углу открытого
толстого рта висит потухшая и прилипшая к губе папироска. Тоск­
ливая тьма ползет в комнату, но Слезкину лень крикнуть вестово­
го, чтобы тот пришел и зажег лампу. За окном на дворе смутно
торчат какие-то черные, отягощенные снегом прутья, и сквозь них
слабо рисуются далекие крыши, нахлобучившиеся, точно белые
толстые шапки, над низенькими синими домишками, а еще даль­
ше, за железнодорожным мостом, густо алеет между белым снегом
и темным небом тоненькая полоска зари .
Праздники выбили подпрапорщика из привычной наладившей­
ся колеи и отуманили его мозг своей светлой, тихой, задумчивой
грустью. Утром он спал до одиннадцати часов, спал насильно, спал
в счет будущих и прошедших буден, спал до тех пор, пока у него не
распухла голова, не осип голос, а веки сделались красными и тяже­
лыми. Ему даже казалось, что он видел в первый раз в своей жизни
какой-то сон , но припомнить его не смог, как ни старался.
После чая он надел праздничные сапоги французского лака и
бесцельно гулял по городу, заложивши руки в карманы. Зашел для
чего-то в отворенный костел и посидел немного на скамейке. Там
бьшо пусто, просторно, холодно и гулко. Орган протяжно повто­
рял одни и те же три густые ноты, точно он все собирался и никак
не мог окончить финал мелодии. Пять-шесть стариков и десяток
старух, все похожие на нищих, уткнувшись в молитвенники, тянули
в унисон дребезжащими голосами какой-то бесконечно длинный
хорал. «Панна Мария, панна Мария, кру-у-ле-е-ва», - расслышал
подпрапорщик слова и про себя внутренно усмехнулся с пренебре­
жением. Слова чужого языка всегда казались ему такими нелепыми
и смешными, точно их произносят так себе, нарочно, для баловства,
вроде того как семилетние дети иногда ломают язык, выдумывая
диковин
ны
е созвучия: «каляля-маляля-паляля». И обстановка чужого
храма - кисейные занавески на открытом алтаре, дубовая резная
кафедра, скамейки, орган, раскрашенные статуи, бритый ксендз, звон­
ки, исповедальня - все это не возбуждало в нем никакого уважения,
и он чувствовал себя так, как будто бы зашел в никому не принад­
лежащий, большой и холодный каменный сарай. «Молятся, а си­
дят! - подумал он презрительно . - Сволочь!»
Он презирал все, что не входило в обиход его узкой жизни или
чего он не понимал. Он презирал науку, литературу, все искусства
и культуру, презирал столичную жизнь, а еще больше заграницу,
159

А. И. Куприн
хотя не имел о них никакого представления, презирал бесповорот­
но всех штатских, презирал прапорщиков запаса с высшим образо­
ванием, гвардию и генеральный штаб, чужие религии и народно­
сти, хорошее воспитание и даже простую опрятность, глубоко пре­
зирал трезвость, вежливость и целомудренность. Он бьm из семи­
наристов, но семинарии не окончил, и так как ему не удалось за­
нять псаломщичьей вакансии в большом городе, то он и поступил
вольноопределяющимся в полк и, с трудом окончив юнкерское учи­
лище, сделался подпрапорщиком. Теперь ему бьmо двадцать шесть
лет. Он бьm высокого роста, лыс, голубоглаз , прыщав и носил длин­
ные светлые прямые усы.
Из костела он зашел к поручику Штейну, поиграл с ним в шаш­
ки и выпил водки . У Штейна все лицо бьmо изуродовано давниш­
ней запущенной болезнью. Старые зажившие язвы белели лосня­
щимися рубцеватыми пятнами, на новых бьmи приклеены черные
кружочки из ртутного пластыря; никого из молодых офицеров не
удивляло и не коробило, когда Штейн вслух называл эти украше­
ния мифологическими прозвищами: поцелуй Венеры, удар шпоры
Марса, туфелька Дианы и т.д. Прежде, только что выйдя из воен­
ного училища, он бьm очень красив - милой белокурой, розовой,
стройной красотой холеного мальчика из хорошего дома. Но и те­
перь он продолжал считать себя красавцем: длительное, ежеднев­
ное разрушение лица бьmо ему так же незаметно, как влюбленным
супругам - новые черты постепенной старости друг в друге.
Штейн, поминутно подходя к зеркалу, оправлял заклейки на
лице и ожесточенно бранил командира полка, который на днях
посоветовал ему или лечиться серьезно, или уходить из полка.
Штейн находил это подлостью и несправедливостью со стороны
полковника. Весь полк болен этой же самой болезнью. Разве Штейн
виноват в том, что она бросилась ему именно в лицо, а не в ноги
или не на мозг, как другим? Это свинство! В третичном периоде
болезнь вовсе не заразительна - это всякий дурак знает. А службу
он несет не хуже любого в полку.
Он долго, все повторяя, говорил об этом. Потом стал жаловать­
ся Слезкин на свою участь: на нищенское подпрапорщичье содер­
жание, на то, что его привлекают к суду за разбитие барабанной
перепонки у рядового Греченки, на то, что его вот уже четвертый
год маринуют в звании подпрапорщика, и на то, что к нему приди­
рается ротный командир, капитан Бутвилович. При этом оба пили
водку и закусывали поджаренным, прозрачным свиным салом.
160

Рассказы
11
К двум часам подпрапорщик вернулся домой. Вестовой принес
ему обед из ротного котла: горшок жирных щей, крепко заправ­
ленных лавровым листом и красным перцем, и пшенной каши в
деревянной миске. Подавая на стол, вестовой уронил хлеб, и Слез­
кин дважды ударил его по лицу. Денщик же таращил на него боль­
шие бесцветные глаза и старался не моргать и не мотать головой
при ударах.
Из носа у него потекла кровь.
-
Поди умойся, болван! - сердито крикнул на него подпра­
порщик.
За обедом Слезкин выпил в одиночку очень много водки и по­
том, уже совершенно насытившись, все еще продолжал через силу
медленно и упорно есть, чтобы хоть этим убить время . После обе­
да он лег спать с таким ощущением, как будто бы его живот был
туго, по самое горло, набит крупным тяжелым мокрым песком.
Спал он до сумерек. Он и теперь еще чувствует от сна легкий
озноб, вместе с тупой, мутной тяжестью во всем теле, и каждую
минуту зевает судорожно, с дрожью.
Аристотель, о, о, о, о-ный,
Мудрый философ,
Мудрый философ,
Продал пантало, о, о, о-ны, -
поет подпрапорщик старинную семинарскую песню и лениво, дву­
мя аккордами вторит себе на гитаре, которую он выпросил на вре­
мя праздников у батальонного адъютанта, уехавшего в город. Рав­
нодушная, терпеливая скука окутала его душу. Ни одна мысль не
проносится в его голове, и нечем занять ему пустого времени, и
некуда идти, и жаль бестолково уходящих праздников, за которы­
ми опять потянется опротивевшая служба, и хочется, чтобы уж по­
скорее прошло это длительное праздничное томление.
Читать Слезкин не любит. Все, что пишут в книгах, - неправ­
да, и никогда ничего подобного не бывает в жизни. Особенно то,
что пишут о любви, кажется ему наивной и сл ащавой ложью, дос­
тойной всякого, самого срамного издевательства. Да он и не по­
мнит ровно ничего из того, что он пробовал читать, не помнит ни
заглавия, ни сути, разве только смутно вспоминает иногда воен-
161

А. И. Куприн
ные рассказы Лавра Короленки да кое-что из сборника армянских
и еврейских анекдотов. В свободное время он охотней перечитыва­
ет строевой устав и наставление к обучению стрельбе.
Прродал пантало, о, о, оны
За сивухи штоф,
За сивухи што-о-оф.
«Напрасно я завалился после обеда, - думает подпрапорщик и
зевает. - Лучше бы мне было пройтись по воздуху, а сейчас бы
лечь - вот время бы и прошло незаметно . Господи, ночи какие
дл инные! Хорошо теперь в городе, в собрании. Бильярд". Карты ".
Светло". Пиво пьют, всегда уж кто-нибудь угостит" . Арчаковский
анекдоты рассказывает и представляет жидов". Эх !"»
«Пойти бы к кому-нибудь? Нанести визит?» - соображает под­
прапорщик и опять, глядя в снежное окно, зевает, дрожа головой и
плечами . Но пойти не к кому, и он сам это хорошо знает. Во всем
местечке только и общества, кроме офицеров, что ксендз, два свя­
щенника местной церкви, становой пристав и несколько почтовых
чиновников. Но ни у кого из них Слезкин не бывает: чиновников
он считает гораздо ниже себя, а у пристава он в прошлом году на
Пасхе сделал скандал. Правда, в третьем году подпрапорщик Ухов
уговорил его сделать визиты окрестным попам и помещикам, но
сразу же вышло нехорошо. Приехали они в незнакомый польский
дом, засыпанный снегом, и прямо ввалились в гостиную, и тут же
стали раскутывать башлыки, натаяв вокруг себя лужи. Потом по­
шли ко всем по очереди представляться, суя лопаточкой мокрые,
синие, холодные руки. Потом сели и долго молчали, а хозяева и
другие гости, также молча, разглядывали их с изумлением. Ухов
наконец крякнул, покосился на пианино и сказал:
- А мы больше туда, где, знаете, фортепиано".
Опять все замолчали и молчали чрезвычайно долго. Вдруг Слез­
кин, сам не зная зачем, выпалил:
- А я психопат! - И умолк.
Тогда хозяин дома, породистый поляк высокого роста, с орли­
ным носом и пушистыми седыми усами, подошел к ним и преуве­
личенно любезно спросил:
-
Може, панове хотят закусить с дороги?
И он проводил их во флигель к своему управляющему, а тот ­
крепкий, как бык, узколобый, коренастый мужчина - в полчаса
162

Рассказы
напоил подпрапорщиков до потери сознания и бережно доставил
на помещичьих лошадях в местечко .
Да и непереносно тягостно для Слезкина сидеть в многолюд­
ном обществе и молчать в ожидании, пока позовут к закуске.
Ему совершенно непостижимо, как это люди целый час говорят,
говорят, - и все про разное, и так легко перебегают с мысли на
мысль. Слезкин если и говорит когда, то только о себе: о том,
как заколодило ему с производством, о том, что он сшил себе
новый мундир, о подлом отношении к нему ротного командира,
да и этот разговор он ведет только за водкой. Чужой смех ему не
смешон, а досаден, и всегда он подозревает, что смеются над ним.
Он и сам понимает, что его унылое и презрительное молчание в
обществе тяготит и раздражает всех присутствующих, и потому,
как дико застенчивый, самолюбивый и, несмотря на внешнюю
грубость, внутренне трусливый человек, он не ходит в гости, не
делает визитов и знается только с двумя-тремя холостыми, пью­
щими офицерами:
Цезарь, сын отва, а, а, аги,
И Помпей-герой,
И Помпей-герой,
Прродавали шпаа, а, аги
Тою же ценой,
Тою же цено-о-ой.
В сенях хлопает дверь и что-то грохочет, падая . Входит денщик
с лампой. Он воротит голову от света и жмурится.
- Это ты там что уронил? - сердито спрашивает Слезкин.
Денщик испуганно вытягивается.
- Так что тибаретка упала.
-Ачто еще надо прибавить? - грозно напоминает подпра-
порщик.
-
Виноват, ваше благородие" . Тибаретка упала, ваше благо­
родие.
Лицо денщика выражает животный страх и напряженную готов­
ность к побоям. От удара за обедом и кровотечения нос у него поси­
нел и распух. Слезкин смотрит на денщика с холодной ненавистью.
- Тибаретка! - хрипло передразнивает он его . - Ссволлочь!
Неси самовар, протоплазма.
163

А. И. Куприн
От тоски ему хочется ударить денщика сзади, по затылку, но
лень вставать. И он без всякого удовольствия тянет все тот же, дав­
но надоевший мотив:
Папа Пий Девя, я, ятый
И десятый Лев,
И десятый Лев."
Денщик приносит самовар. Подпрапорщик пьет чай вприкуску
до тех пор, пока в чайнике не остается лишь светлая теплая водица.
Тогда он запирает сахар и осьмушку чая в шкатулку на ключ и го­
ворит денщику:
- Т ут еще осталось. Можешь допить .
Денщик молчит.
- Ты! Хам! - рявкает на него Слезкин. - Что надо сказать?
-
Покорно благодарю, ваше благородие! - торопливо лепе-
чет солдат, помогая подпрапорщику надеть шинель.
- Забыл? Ссвинния! Я т-тебя выучу. Подыми перчатку, холуй!
По его званию, его надо бы величать всего только «господин
подпрапорщик», но он раз навсегда приказал вестовому называть
себя «ваше благородие». В этом самовозвеличении есть для Слез­
кина какая-то тайная прелесть.
111
Он выходит на ул ицу. Круглая зеркальная луна стоит над мес­
течком. Из-за темных плетней лают собаки. Где-то далеко на доро­
ге звенят бубенчики. Видно, как на железнодорожном мосту ходит
часовой.
«Что бы такое сделать?» - думает Слезкин. Ему вспоминается,
как три года тому назад пьяный поручик Тиктин добрался вброд
до полосатого пограничного стол ба, на котором с одной стороны
написано «Россия», а на другой «Oesterreich»*, зачеркнул мелом,
несмотря на протесты часового, немецкую надпись и надписал
сверху: «Россия». <<да, вот это бьmо, что называется, здорово пу­
щена пуля! - улыбается с удовольствием Слезкин. - Взял и одним
почерком пера завоевал целое государство. Двадцать суток за это
просидел на гауптвахте в Киеве. Молодчага. Сам начальник диви-
* «Австрия» (нем. ).
164

Рассказы
зии хохотал. А то бы еще хорошо взять прийти в роту и скомандо­
вать : «В ружье! Братцы, вашего подпрапорщика обидели жиды . Те
жиды, которые распяли Христа и причащаются на Пасху кровью хри­
стианских мальчиков. Неужели вы, русские солдаты, потерпите по­
добное надругательство над честью офицерского мундира? За мной!
Не оставим камня на камне от проклятого жидовского кагала!»
-
Эх! - гл убоко и жалостно вздыхает Слезкин. - Или вот,
если бы бунт какой-нибудь случился ". усмирение".
Он поворачивает на главную улицу. Густая черная толпа с ве­
селыми криками и смехом валит ему навстречу. «Ишь чертова жи­
дова!» - думает с ненавистью подпрапорщик. Слышатся звуки
нестройной музыки и глухие удары бубна. Что-то вроде балдахина
на четырех палках колышется над толпой, постепенно приближа­
ясь. Впереди, стесненные людьми, идут музыканты . Кларнетист так
смешно засунул себе в рот пищик, точно он его насасывает, щеки
его толстого лица надуваются и опадают, голова неподвижна, но
глаза с достоинством вращаются налево и направо. Долговязый
скрипач, изогнув набок свою худую, обмотанную шарфом шею,
прижался подбородком к скрипке и на ходу широко взмахивает
смычком. Тот же, который играет на бубне, высоко поднял кверху
свой инструмент, и приплясывает, и вертится, и делает смеющимся
зрителям забавные гримасы.
Подпрапорщик останавливается. Мимо него быстро пробега­
ют, освещаемые на секунду светом фонаря, женщины, мужчины,
дети, старики и старухи. Молодые женщины все до одной краси­
вые и все смеются, и часто, проносясь мгновенно мимо Слезкина,
прекрасное лицо, с блестящими белыми зубами и радостно сияю­
щими глазами, поворачивается к нему ласково и весело, точно эта
милая женская улыбка предназначается именно ему, Слезкину.
- А-а! И вы, пане, пришли посмотреть на свадьбу? - сл ышит
подпрапорщик знакомый голос.
Это Дризнер, подрядчик, поставляющий для батальона мясо и
дрова, маленький, толстенький, подслеповатый, но очень зоркий и
живой старикашка. Он выбирается из толпы, подходит к Слезкину
и здоровается с ним. Но подпрапорщик делает вид, что не замечает
протянутой руки Дризнера. Для человека, который не сегодня-зав­
тра может стать обер-офицером, унизительно подавать руку еврею.
- Ну, не правда ли, какой веселый шлюб? - говорит несколь­
ко смущенно, но все-таки восторженно подрядчик. - Шлюб - это
по-нашему называется свадьба. Молодой Фридман, - знаете га-
7КупринА.И.ТомЗ
165

А. И. Куприн
лантерейный и посудный магазин? - так он берет за себя вторую
дочку Эпштейна. Шестьсот рублей приданого! Накажи меня Бог,
шестьсот рублей наличными!
Подпрапорщик презрительно кривит губы. Шестьсот рублей!
В полку офицеру нельзя до двадцати восьми лет жениться иначе,
как внеся реверс в пять тысяч. А если он, Слезкин, захочет, он и все
десять тысяч возьмет, когда будет подпоручиком. Офицеру всякая
на шею бросится.
Свадебное шествие переходит через площадь и суживается коль­
цом около какого-то дома, ярко и подвижно чернея на голубом
снеге. Слезкин с подрядчиком машинально идут туда же, пропус­
тив далеко вперед всех провожатых.
- А может, пану любопытно поглядеть на самый шлюб? - за­
искивающе спрашивает Дризнер, заглядывая сбоку и снизу в лицо
подпрапорщика.
Гордость борется в душе Слезкина со скукой. И он спрашивает
неуверенно:
- А это". можно?
-
Ох, да сколько заугодно. Вы прямо доставите им удоволь-
ствие. Пойдемте, я вас проведу.
- Неловко". незнаком" . - мямлит Слезкин.
- Пожалуйста, пожалуйста. Без всяких церемониев. Эпштейн -
так он даже швагер* моему брату. Прошу вас, идите только за мной.
Постойте трошки вот тутечки. Я тольки пройду на минуточку в
дом и зараз вернусь.
Через небольшое время он выбирается из толпы в сопровожде­
нии отца невесты - полного, румяного, седобородого старика,
который приветливо кланяется и дружески улыбается Слезкину.
- Пожалуйста, господин офицер. Очень, очень приятно. Вы не
поверите, какая это для нас честь. Когда у нас такое событие, мы
рады всякому порядочному гостю. Позвольте, я пройду вперед.
Он боком буравит толпу, крича что-то по-еврейски на публику
и не переставая время от времени издали улыбаться и делать при­
гласительные жесты Слезкину.
Дризнер, очень довольный тем , что он входит на свадьбу с та­
кой видной особой, как подпрапорщик, почти офицер, тянет Слез­
кина за рукав и шепчет ему на ухо:
* Шурин (от ием. Schwager).
166

- А у пана есть деньги
Слезкин морщится.
Рассказы
- Разве тут надо платить за вход?
- Ой, пане, - какое же за вход! Но вы знаете". Там вам вина
поднесут на подносе". потом музыкантам ". и там еще что". По­
звольте вам предложить три рубля? Мы потом рассчитаемся. Я на­
рочно даю вам мелкими. Ну, что поделаешь, если уж такой у нас
глупый обычай... Проходите вперед, пане.
IV
Свадебный бал происходил в большом пустом сарае, разделен­
ном перегородкой на две половины. Раньше здесь помещался склад
яиц, отправляемых за границу.
Вдоль стен, вымазанных синей известкой, стояли скамейки, в
передней комнате несколько стульев и стол для музыкантов, в зад­
ней десяток столов, составленных в длинный ряд для ужина, - вот
и вся обстановка. Земляной пол бьm плотно утрамбован. По сте­
нам горели лампы. Бьmо очень светло и тепло, и черные стекла окон
покрьmись испариной.
Дризнер подбежал к музыкантам и что-то шепнул им. Дирижер
с флейтой в руках встал, шлепнул ладонью по столу и крикнул :
«Ша!» Музыканты изготовились, кося на него гл азами. «Ейн, цвей,
дрей !» - скомандовал дирижер. И вот, приложив флейту ко рту,
он одновременно взмахнул и головой и флейтой. Музыка грянула
какую-то первобытную польку.
Но, проиграв восемь тактов, музыканты вдруг опустили свои
инструменты, и все хором запели тот же мотив в унисон, козлиными
фальшивыми голосами, как умеют петь одни только музыканты:
Па-н Слезкин, добрый пан,
Добрый пан, добрый пан,
Музыкантам гроши дал,
Гроши дал, гроши дал".
- Н у, вы имдайте что-нибудь, пане, - шепнул Дризнер, хитро
и просительно прищуривая глаз.
- Сколько же? - спросил угрюмо Слезкин.
- Пятьдесят". ну, тридцать копеек". Сколько уж сами захо-
чете .
7*
167

А. И. Куприн
Подпрапорщик великодушно швырнул на стол три серебряные
монеты по гривеннику.
Уже много бьmо народу в обеих комнатах, но все прибывали
новые гости . Почетных и богатых людей встречали тем же тушем,
что и Слезкина. Между прочим, пришел шапочно знакомый Слез­
кину почтовый чиновник Миткевич, постоянный посетитель всех
свадеб, «балков» и «складковых» вечеринок в окрестностях, отча­
янный танцор и ухаживатель, светский молодой человек. Он бьm в
рыжей барашковой папахе набекрень, в николаевской шинели с
капюшоном и с собачьим воротником, с дымчатым пенсне на носу.
Выслушав хвалебный туш, он вручил дирижеру рубль и тотчас же
подошел к подпрапорщику.
- Как единственно здесь с вами интеллигентные люди, позволь­
те представиться: местный почтово-телеграфный чиновник Иван
Максимович Миткевич.
Слезкин великодушно подал ему руку.
-
Мы уж вместе и сядем за ужином, - продолжал Миткевич.
- А-а! А разве будет и ужин?"
-
Ох, и что вы говорите? - запаясничал чиновник. - И еще
какой ужин. Фаршированная рыба, фиш по-жидовски, жареный
гусь и со смальцем . О-ох, это что-нибудь ошобенного!"
Музыка начала играть танцы. В распределении их не бьmо ни­
какого порядка. Каждый, по желанию, подходил к музыкантам и
заказывал что-нибудь, причем за легкий танец платил двадцать
копеек, а за кадриль тридцать, и любезно приглашал танцевать сво­
их приятелей. Иногда же несколько человек заказывали танец в
складчину.
-
Посмотрите, пане, - сказал Дризнер, - вот там в углу си-
дит невеста. Подойдите и скажите ей: «Мазельтоф».
-Как?
-
Ма-зель-тоф. Вы только подите и скажите.
- Это зачем же?
- Да уж вы поверьте мне. Это самое приятное поздравление у
нас, у евреев . Скажите только - мазельтоф. Увидите, как ей будет
приятно .
Придерживая левой рукой шашку, подпрапорщик пробрался
между танцующих к невесте. Она бьmа очень мила в своем белом
платье, розовая блондинка с золотистыми, рыжеватыми волосами,
со светлым пушком около ушей и на щеках, с тонкой краснинкой
вдоль темных бровей.
168

Рассказы
- Мазелътоф, - басом сказал подпрапорщик, шаркая ногой.
- Мазелътоф, мазелътоф, - одобрительно, с улыбками и с дру-
желюбным изумлением зашептали вокруг.
Она встала, вся покраснела, расцвела улыбкой и, потупив счас­
тливые глаза, ответила:
- Мазелътоф.
Через несколько минут она разыскала подпрапорщика в толпе
и подошла к нему с подносом, на котором стояла серебряная чарка
с виноградной водкой и блюдечко со сладкими печеньями.
- Прошу вас, - сказала она ласково.
Слезкин выпил и крякнул . Водка бьmа необыкновенно крепка
и ароматична.
- Положите что-нибудь на поднос, - шептал сзади Дризнер. -
Это уж такой обычай.
Подпрапорщик положил двугривенный.
- Благодарю вас, - сказала тихо невеста и взглянула на него
сияющими глазами.
«Черт знает, какое свинство, - думал подпрапорщик презри­
тельно . - Сами приглашают и сами заставляют платить». Он за­
ранее знал, что не отдаст Дризнеру его трех рублей, но ему все­
таки было жалко денег.
Бьто уже около одиннадцати часов вечера. В другой комнате,
предназначенной для ужина, тоже начали танцевать, но исключи­
тельно старики и старухи. Те трое музыкантов, что шли впереди
свадебной процессии, кларнет, скрипка и бубен, играли маюфес -
старинный свадебный еврейский танец. Почтенные толстые хозяй­
ки в белых и желтых шелковых платках, гладко повязанных на го­
лове, но оставляющих открытыми оттопыренные уши, и седоборо­
дые солидные коммерсанты образовали кружок и подпевали задор­
ному, лукавому мотиву, хлопая в такт в ладоши. Двое пожилых
мужчин танцевали в середине круга. Держа руки у подмышек с
вывернутыми наружу ладонями и сложенными бубликом указатель­
ными и большими пальцами, выпятив вперед кругленькие животы,
они осторожно, с жеманной и комической важностью ходили по
кругу и наступали друг на друга и, точно в недоумении, пятились
назад. Их преувеличенные ужимки и манерные ухватки напомина­
ли отдаленно движение кошки, идущей по льду. Молодежь, стол­
пившаяся сзади, смеялась от всей души, но без малейшей тени изде­
в ательства. «Черт знает, что за безобразие!» - подумал подпра­
порщик.
169

А. И. Куприн
В полночь накрыли на стол. Подавали, как и предсказывал
Миткевич, фаршированную щуку и жареного гуся - жирного, ру­
мяного, со сладким изюмным и черносливным соусом. Подпрапор­
щик перед каждым куском пищи глотал без счета крепкую фрукто­
вую водку и к концу ужина совершенно опьянел. Он бессмысленно
водил мутными, мокрыми, упорно-злыми глазами и рыгал. Какой­
то худенький, седенький старичок с ласковыми темными глазами
табачного цвета, любитель пофилософствовать, говорил ему, на­
кл оняясь через стол:
- Вы же, как человек образованный, сами понимаете: Бог один
для всех людей . Зачем людям ссориться, если Бог один? Бывают
разные веры, но Бог один.
- У вас Бог Макарка, - сказал вдруг Слезкин с мрачною серь­
езностью.
Старичок захихикал угодливо и напряженно, не зная, как вый­
ти из неловкого положения, и делая вид, что он не понял пьяных
слов Слезкина.
-Хе-хе-хе... И Библия у нас одинакова". Моисей, Авраам, царь
Давид". Как у вас, так и у нас.
- Убирайся в". А Христа зачем вы распяли?! - крикнул под­
прапорщик, и старик умолк, испуганно моргая веками.
Слепое бешенство накипало в мозгу Слезкина. Его бессозна­
тельно раздражало это чуждое для него, дружное, согласное весе­
лье, то почти детское веселье, которому умеют предаваться только
евреи на своих праздниках ... Каким-то завистливым, враждебным
инстинктом он чуял вокруг себя многовековую, освященную обы­
чаем и религией спайку, ненавистную его расхлябанной, изломан­
ной, мелочной натуре попа-неудачника. Сердила его недоступная,
непонятная ему, яркая красота еврейских женщин и независимая,
на этот раз, манера мужчин держать себя - тех мужчин, которых
он привык видеть на улицах, на базарах и в лавках приниженными
и заискивающими. И по мере того как он пьянел, ноздри его разду­
вались, стискивались крепко зубы и сжимались кулаки.
После ужина столы очистили от посуды и остатков кушанья.
Какой-то человек вскочил с ногами на стол и что-то затянул нарас­
пев по-еврейски. Когда он кончил, -седобородый, раскрасневший­
ся от ужина, красивый старик Эпштейн поставил на стол серебря­
ную вазу и серебряный праздничный шандал о семи свечах. Кру­
гом аплодировали. Глашатай опять запел что-то. На этот раз отец
жениха выставил несколько серебряных предметов и положил на
170

Рассказы
стол пачку кредитных билетов. И так постепенно делали все при­
глашенные на свадьбу, начиная с самых почетных гостей и бли­
жайших родственников. Таким образом собиралось приданое мо­
лодым, а какой-то юркий молодой юноша, сидевший у края стола,
записывал дары в записную книжку.
Слезкин протиснулся вперед, тронул пишущего за плечи и хрип­
ло спросил, указывая на стол:
- Это что еще за свинство?
Он с трудом держался на ногах, перекачиваясь с носков на каб­
луки, и то выпячивал живот, то вдруг резко ломался вперед всем
туловищем. Веки его отяжелели и полузакрывали мутные, напря­
женные глаза.
Кругом замолчали на минуту, все с тревогой обернулись на
Слезкина, и это неловкое молчание неожиданно взорвало его. Крас­
ный горячий туман хлынул ему в голову и заволок все предметы
перед глазами.
- Лавочку открьmи? А? Жжыды! А зачем вы распяли Господа
Иисуса Христа? Подождите, сволочи, дайте срок, мы еще вам по­
кажем кузькину мать . Мы вам покажем, как есть мацу с христиан­
ской кровью. Теперь уже не пух из перин, а кишки из вас выпустим.
Пауки подлые! Всю кровь из России высосали. Пр-родали Россию.
- Однако вы не смейте так выражаться! - крикнул сзади чей­
то неуверенный молодой голос.
- Пришли в чужой дом и безобразничаете. Хорош офицер! -
поддержал другой.
-
Господин Слезкин ... Я вас убедительно прошу ... Я вас про­
шу, -тянул его за рукав почтовый чиновник. -Да бросьте, плюнь­
те, не стоит тратить здоровье.
- Пшел прочь... суслик ! - заорал на него Слезкин. - Морду
расшибу!
Он грозно ударил кулаком наотмашь, но Миткевич вовремя
отскочил, и подпрапорщик, чуть не повалившись, сделал несколь­
ко нелепых шагов вбок.
-
Разговаривать? - кричал он яростно. - Разговаривать?
Христопродавцы! Сейчас вызову из казармы полуроту и всех вас
вдребезги . Ррасшибу-у! - Завьm он вдруг диким, рвущимся голо­
сом и, выхватив из ножен шашку, ударил ею по столу.
Женщины завизжали и бросились в другую комнату.
Но на руке у Слезкина быстро повис, лепеча умоляющие, уни­
женные слова, полковой подрядчик Дризнер, а сзади в это время
171

А. И. Куприн
обхватил его вокруг спины и плеч местный извозчик Иоська Ша­
пиро, человек необычайной физической силы. Подпрапорщик ба­
рахтался в их руках , разрывая на себе мундир и рубашку. Кто-то
отнял у него из рук шашку и переломил ее о колено. Другой сорвал
с него погоны.
Больше он ничего не помнил: ни того, как явился на свадебный
бал разбуженный кем-то капитан Бутвилович с двумя солдатами, ни
того, как его перенесли домой бесчувственного, ни того, конечно,
как его денщик, раздев своего подпрапорщика с искаженным от дав­
нишней злобы лицом, пристально глядел на Слезкина и несколько
раз с наслаждением замахивался кулаком, но ударить не решался.
На другой же день, разруганный своим ротным командиром
(кстати тоже испугавшимся ответственности), Слезкин бегал к Эп­
штейну, и к Фридману, и к Дризнеру, и к почтовому чиновнику
Миткевичу, умоляя их молчать обо всем происшедшем. Ему при­
шлось много унижаться, пока он не получил символов чести мун­
дира - пары погонов и сл оманной шашки.
Потом целый день до ночи он не выходил из дому, боясь погля­
деть даже в глаза своему денщику. А поздно ночью, подавленный
вчерашним похмельем, страхом и унижением, он молился на обра­
зок Черниговской Божией матери, висевший у него в изголовье
кровати на розовой ленточке, крепко прижимал сложенные паль­
цы ко лбу, к животу и к плечам, умиленно сотрясал склоненной
набок головой и плакал.
<1908>
ТРУС
1
Шабаш только что окончился, но в винном погребе Айзика
Рубинштейна бьmо уже так тесно, что запоздалые посетители не
находили, где присесть, и пили, стоя около чужих столиков. Сквозь
туман испарений, выдыхаемые толпою, сквозь синие слоистые об­
лака табачного дыма огни висячих ламп казались желтыми, рас­
плывчатыми пятнами, а на каменных ноздреватых сводах погреба
блестела каплями сырость. Двое прислужников, в черных передни-
172

Рассказы
ках и кожаных нарукавниках, едва успевали разносить по столам
мутное бессарабское вино, которое сам Рубинштейн, стоя за при­
лавком, цедил из двух больших бочек в графины. Это вино прият­
но бьmо пить, особенно после острого козьего сыра, подававшего­
ся к каждому графину, но, выпитое в большом количестве, оно ки­
далось в голову, делало человека крикливым и вспьmьчивым и тол­
кало к ссорам. Посетители говорили между собою, что Айзик на­
стаивает это вино на табаке пополам с беленою, но все-таки про­
должали ходить в его погреб, который бьm биржей и клубом для
еврейского населения маленького пограничного городишки .
Жаргонный говор, то стремительный и раскатистый в середи­
не фраз, то завывающий на окончаниях, несся отовсюду, сопровож­
даемый яркой мимикой и оживленными, преувеличенными жеста­
ми. Со стороны можно было подумать, что в погребе разгорелась
общая ссора и что все посетители говорят одновременно, не слу­
шая и стараясь перекричать друг друга. Но этот гвалт бьm в заве­
дении Айзика самым обычным явлением.
Кто-то застучал ладонью по столу, как это часто делают в си­
нагоге, чтобы прекратить шум .
- Ша! - выкрикнул резко и требовательно чей-то голос.
И десятки рук также застучали по столам, и со всех сторон не­
терпеливые голоса подхватили это воскл ицание:
-Ша!..
На середину погреба вышло двое бродячих актеров. Один из
них был небрежно и грубо загримирован стариком: куски ваты,
приклеенные под носом, изображали усы, такие же белые комки
спускались от щек и подбородка длинными закрученными ви­
сюльками. И все-таки, несмотря на свое убожество, этот наивный
грим придавал голове актера странное и трогательное сходство
с лицами ветхозаветных пророков. Длинный лапсердак старика,
умышленно разорванный и заплатанный во многих местах, был
в талии обмотан красным кушаком. Другой актер, рослый муж­
чина с короткой бородой и равнодушно-наглыми, влажными,
большими глазами, был без грима и держался несколько позади
старика.
- Ша! .. Тихо! .. - крикнул из-за прилавка Айзик Рубинштейн
и звонко шлепнул ладонью по бочке.
Шум сразу упал, перейдя в густое, протяжное гуденье.
- Это Цирельман! .. Старый Герш Цирельман, - передавали
от стола к столу. - Цирельман будет давать представление.
173

А. И. Куприн
Черные курчавые головы, в картузах и ушастых меховых шап­
ках, повернулись назад, туловища жадно вытянулись, черные пла­
менные глаза с напряженным ожиданием впились в актеров.
Цирельман поднял кверху руки, отчего рукава лапсердака спол­
зли вниз и обнажили худые, костлявые, красные кисти, закинул
назад голову и возвел глаза к закопченному потолку. Из груди его
вьшетел сиплый, но высокий и дрожащий звук, который долго и
жалобно вибрировал под низкими сводами, и когда он, постепен­
но сл абея, замер, то сл ышно бьшо, как в погребе быстро затихали,
подобно убегающей волне, последние разговоры. И тотчас же в
сыром, тяжелом воздухе наступила чуткая тишина.
Старик медленно и громко вздохнул, уронил голову набок и бес­
помощно, с усталым видом, бросил руки вдоль тела. Постояв так
несколько секунд и точно собравшись с силами, он горестно замо­
тал головой и запел тихим, стонущим речитативом, с долгими пау­
зами, во время которых бьшо слышно, как шипел керосин в лампах:
-
Благословен бог наш, бог сильный, приведший меня к поро­
гу этого дома". О, как труден бьш мой путь ! Какие знойные дни,
какие страшные ночи! " Острые камни ранили мои ноги, колючие
шипы рвали мои одежды". Но вот наконец эта мирная кровля, под
которой живет мой сын, мой возлюбленный, прекрасный первенец
Абрам . Его сердце нежнее, чем цветок яблони ". Он омоет горящие
ноги старого отца, он оденет его в лучшие одежды ". Вот я стучу в
твои двери, сын мой. Слышит ли твоя душа, кто стоит у порога?
Спеши же, отвори скорее, любимейший из моих сынов!
Стоявший сзади чернобородый мужчина, засунул руки в кар­
маны панталон и, безучастно закрывши глаза, пропел заученные
сл ова:
- Кто там стучит у ворот? Ночь холодна, я лежу в постели и не
выйду наружу.
- О сын мой, разве твоя душа не дрожит и не рвется мне на­
встречу? Это я - тот, кто дал тебе жизнь и свет. Это я, твой несча­
стный, больной, старый отец. Отвори же, отвори скорее: на улицах
голодные псы воют на луну, а мои слабые ноги подкашиваются от
усталости ".
Он замолчал, тихо и скорбно покачивая головой. После пер­
вых же фраз слушатели привыкли к глухому и сиплому тембру его
голоса и теперь глядели на Цирельмана не отрываясь, захваченные
сл овами старой национальной мелодрамы. Убогая обстановка не
мешала этим страстным подвижным натурам, жадным до всяких
174

Рассказы
театральных зрелищ, видеть в своем пьmком восточном воображе­
нии: и пустынную улицу, озаренную луной, и белый домик с камен­
ной оградой, и резкие, черные тени деревьев на земле и на стенах.
Сын наконец узнал отца и отворил двери своего жилища. Вет­
хозаветный пророк весь дрожал от волнения, и вместе с ним тряс­
лись и прыгали белые, закрученные космы его бороды.
- 0 , мое сокровище ! .. Тот час, когда я впервые увидел тебя
слабым и беспомощным на руках твоей матери, не бьm для меня
так сладок, как этот, когда я снова прижимаю твою прекрасную
голову к своей груди, - говорил Цирельман нараспев, рьщающим
голосом.
Но чернобородый мужчина оставался непоколебимым. Он не
вынимал рук из карманов и, пропев без всякого выражения свою
реплику, отворачивался в сторону, сплевывал и со скучающим ви­
дом обводил зрителей наглыми, воловьими глазами. Впрочем, и по
пьесе , представлявшей собою нечто вроде еврейского «Короля
Лира», следовало, что сын вовсе уже не так был рад свиданию с
отцом. Дом его переполнен уважаемыми, богатыми гостями, сон
которых нельзя тревожить ради пришельца. Кроме того, Абрам
недавно женился на красивой, знатной, изнеженной женщине: ее,
наверно, стеснит неожиданное посещение оборванного, больного
старика. Пусть отец уходит назад, в свои родной город. Там его
знают, там его должна поддержать община.
Между отцом и сыном происходит драматическое объяснение.
Сын - человек нового поколения, он беззаботно относится к стро­
гой вере предков, не исполняет священных обрядов старины, в его
черствой, коммерческой душе нет уже места для нежных и благо­
дарных сыновних чувств . Он с утра и до вечера трудится, промыш­
ляя кусок хлеба для себя и для семьи, и не может делиться с лишним
человеком. Нет! Пускай отец возвращается назад, в свой родной
город : здесь для него не найдется угла!..
Обо всем этом второй актер сообщал с полным равнодушием,
медленно покачивая туловище налево и направо. Но Цирельман
уже не нуждался в его поддержке. С каждой фразой его голос креп­
нул и в нем все сильнее, как рокот металлических струн, трепетала
древняя, многовековая библейская скорбь, которая, точно плач по
утерянном Иерусалиме, рьщает с такой неутолимой и горестной
силой во всех еврейских молитвах и песнях.
- О, горе, горе мне! - стонал Цирельман, и его протянутые
вперед руки тряслись, и длинная белая борода вздрагивала. -
175

А. И. Куприн
Плюнь в мои седые волосы, брось грязью в мое старое лицо! .. За­
чем я родил тебя! .. Кто на свете испытал горе, равное моему?..
Глаза его широко раскрьшись и выкатились наружу из орбит, а
белки их налились кровью и слезами, побледневшие губы искриви­
лись, голос то опускался до хриплого, трагического шепота, то пе­
реходил в срывающиеся вопли, похожие и на завыванье и на ка­
шель. Конечно, эта декламация бьша преувеличена и, пожалуй, даже
нелепа, но зрители бьши так увлечены и очарованы драматической
сценой, что незаметно для самих себя повторяли все исступленные
движения Цирельмана. Они сжимали кулаки, когда актер бил себя
в грудь, и нервно потряхивали головами, когда он в отчаянии раз­
махивал своей ватной бородой. Их одинаково волновали и страст­
ная игра Цирельмана, и трогательность старого, давно знакомого
сюжета, и отголоски священного плача, звучавшего в речитативах.
Старик понял наконец, что, найдя сына, он в то же время поте­
рял его .
- Я уйду навсегда из твоего дома! - выкрикивал Цирельман,
задыхаясь, и его тонкие, длинные пальцы судорожно рвали ворот
лапсердака. - Я уйду и не призову на твою голову отцовского про­
клятия, которому внимает сам Иегова; но знай, что со мною ухо­
дит твое счастье и твой спокойный сон. Прощай, Абрам, но запом­
ни навсегда мои последние сл ова: в тот день, когда твой сын прого­
нит тебя от порога, ты вспомнишь о своем отце и заплачешь о нем...
Цирельман давно уже кончил, но зрители все так же молча, не­
подвижно и напряженно, затаив дыхание и полуоткрыв рты, гляде­
ли на него. И так велико бьшо очарование этих бедных, простых и
горячих сердец, что они с трудом опомнились только тогда, когда
Цирельман, спокойно и заботливо сняв усы и бороду, спрятал их в
карман и медленно стал стаскивать с плеч заплатанный лапсердак.
Говор, смех, восклицания и стук сразу хлынули со всех сторон и
наполнили погреб. В эту минуту каждый зритель позабьш о том,
что Герш Цирельман - пустой, ни к чему не способный человек,
представитель презираемой профессии, старый пьяница, которого
из-за его порока не держали ни в одной труппе. В черных глазах,
устремленных на него отовсюду, блестел искренний, еще не успев­
ший простыть, признательный восторг.
Без костюма и грима Цирельман оказался невысоким, коренас­
тым человеком, с бритым, старым и желтым, точно изжеванным,
актерским лицом и курчавыми волосами, на которых седина лежа­
ла сверху, как будто они бьши припудрены. Глаза под взъерошен-
176

Рассказы
ными, неровными бровями бьши почти без ресниц и носили суро­
вый, беспокойный и печальный оттенок, присущий взгляду при­
вычных пьяниц.
Айзик Рубинштейн, хозяин погреба, толстый, веселый и чув­
ствительный плут, бьш растроган больше других. Со смеющимися,
но еще мокрыми от слез глазами, он похлопал Цирельмана по пле­
чу и сказал:
- Очень хорошо, прекрасно исполнено! Вы, Герш, имеете по­
лучить с меня двадцать грошей за представление. Но я знаю, что
вам будет приятнее иметь полкварты белого вина, которое вы все­
гда требуете. Считайте его за мною!
С тарелкой в руках Цирельман обошел все столики, и каждый
зритель бросал ему копейку или две, добровольно оплачивая толь­
ко что пережитые сильные ощущения. Те, у кого не было мелочи,
клали дешевые папиросы. Даже известный своей скупостью Меер
Ковалев, богатый шмуклер*, положил на тарелку пятачок.
- Видите, Герш, я ложу вам десять грошей, - сказал он тор­
жественно, - и беру сдачи ... одна... три ... четыре.... Смотрите, я
беру назад восемь грошей". А одну копейку вы можете оставить
себе. Вы отличный актер, Цирельман!
Все дружелюбно ул ыбались Гершу, обнимали его за спину и
трепали по плечам; многие звали его присесть к своим столикам.
Глаза Герша бьши еще красны, а на висках и на конце носа стояли
мелкие и круглые, как бисер, капли пота; но нахмуренное лицо его
хранило отчужденное и высокомерное выражение, свойственное
настоящему художнику, только что пережившему сладкую и тяже­
лую минуту вдохновения.
11
Отсчитав своему помощнику (который в обыкновенное время
состоял подмастерьем резника) четвертую часть сбора, Цирельман
сел в углу, около входа, за освободившийся столик и спросил вина.
Первый стакан он выпил с зажмуренными глазами, не отнимая рта,
и такими жадными, большими глотками, что у него даже сдела­
лось больно внутри горла. Потом он налил второй стакан, но от­
ставил его от себя и, сгорбившись на стуле и положив ногу на ногу,
закурил папиросу.
* шнуровой мастер. (Прим. А . И. Ку прина. )
177

А. И. Куприн
Цирельман ждал. Вытирая вспотевшее лицо красным дырявым
платком, он часто оглядывался на дверь, которая то и дело хлопа­
ла на блоке и дребезжала своими стеклами, впуская, вместе с новы­
ми гостями, стремительные клубы белого морозного пара. Просто­
сердечные зрители, только что наивно волновавшиеся вместе с
Цирельманом, теперь совсем забьmи о нем, и он сидел раскисший,
усталый, охваченный знакомой ему тоскливой и рассеянной пусто­
той, которая в былые дни наполняла его душу, когда он оставался
один после спектаклей. Он глядел мутными, неподвижными глаза­
ми на блестящий край стакана, между тем как углы его набрякших
век опустились, а от концов больших изогнутых губ легли вниз две
брезгливые складки.
Шум в погребе рос. Уже не бьmо слышно отдельных голосов, а,
казалось, гудело все: и стены, и столы, и люди, и синий от табачно­
го дыма воздух . Этот однообразно-пестрый гул, то падавший, то
опять плавно подымавшийся, был похож на движение больших
качающихся волн. Иногда же неясные и разбросанные звуки вдруг
стекались вместе, в одну согласную музыкальную реку, и разме­
ренно пльmи под потолком, как внезапный отрывок неведомой и
сл ожной мелодии. И сухое щелканье костяшек домино сопровож­
дало их, точно треск кастаньет.
Вдруг Цирельман оживился и нервно задвигался на стуле. В
подвал спускался, бережно и грузно ставя на ступеньки толстые
кривые ноги, местный балагула* - Мойше Файбиш . Небольшого
роста, но широкий, тяжеловесный и могучий, он бьm похож на ста­
рый дубовый пень и весь казался налитым густой апоплексической
кровью: лицо у него бьmо страшного сизого цвета, белки малень­
ких глаз - кровавые, а на лбу, на висках и особенно на конце мя­
систого носа раздувшиеся вены вились синими упругими змейка­
ми. Короткая, жесткая, спутанная борода начиналась у него из-под
самых глаз, а на концах, вокруг всего лица, бьmа такая седая и пыш­
ная, как будто Файбиш только что опустил ее в мьmьную пену.
Файбиш издали увидел Цирельмана и сделал ему бровями быс­
трый предостерегающий знак. Балагула боком, с неловкой и смеш­
ной осторожностью очень сильного человека, пробирался между
столиками, задевая за стулья, улыбаясь и тыкая небрежно налево и
направо для пожатия свою руку. Файбиш пользовался в местечке,
* Балаrула - экипаж для дальних переездов. Балаrулой также назы­
вают и хозяина такого экипажа или ямщика. (Прим. А. И. Куприна. )
178

Рассказы
несмотря на свой не особенно высокий балагульный промысел, зна­
чительным и довольно веским почетом. Он был известен - хотя
этого и не говорили открыто - за смелого, предприимчивого кон­
трабандиста. Передавали шепотом, что много лет тому назад, спа­
саясь от преследования конных пограничных стражников, он заст­
релил солдата, и хотя потом судился по подозрению в убийстве, но
бьm отпущен на свободу за неимением настоящих ул ик. Кроме того,
Файбиш был знаменит - и даже далеко за пределами уезда,- сво­
ей необычайной физической силой, принимавшей в пылких умах
местной молодежи преувеличенные библейские размеры . Провозг­
ласители тостов на свадьбах неизменно сравнивали его с сокруши­
телем зданий - Самсоном.
- Добрый вечер, Герш ! - сказал Файбиш, подойдя к столику
Цирельмана и протягивая актеру маленькую, негнущуюся, холод­
ную и мозолистую руку.
- Добрый вечер, - ответил Цирельман. Он почтительно при­
вскакнул на стуле и даже шаркнул под столом ногами. - Сади­
тесь, будъте любезны, - я спрошу еще вина. Как шабашевали? Этот
графинчик не в счет; его мне зафундовал Рубинштейн за представ­
ление; но я велю принести другой, - хорошо?
- Очень вам благодарен. Так вы давали представление?
- Н у, а почему же нет, господин Файбиш?
- Жаль, жаль, что я не поспел. И что же, порядочно собрали?
- Пес! .. паскудство ... Но все-таки дали немного торговать ...
тридцать четыре копейки... За ваше здоровье, господин Файбиш ! ..
-За ваше!..
Файбиш выпил стакан вина, но тотчас же закашлялся, потому
что давно уже страдал одышкой. Во время кашля вся кровь, пере­
полнявшая его массивное тело, кинулась ему в голову; лицо его
еще больше посинело, шея распухла, а жилы на лбу и на носу взду­
лись, как у удавленника. Откашлявшись, он долго, с хрипением и
со свистом в горле, отдувался, потом обсосал намокшие в вине усы,
вытер их ребром ладони в одну и в другую сторону и, наконец, от­
рывисто спросил:
-Н
у, что же? Не раздумали?
Цирельман вдруг со страшной ясностью почувствовал , что на­
ступил момент, когда он вот-вот должен перешагнуть за какую-то
невидимую нить, после которой начнется совсем иная, темная и
жуткая жизнь . Он побледнел, наклонился близко к Файбишу и без­
звучно зашевелил похолодевшими губами.
179

А. И. Куприн
- Что за черт! Ничего не слышу. Говорите же громче! - захри­
пел Файбиш и нетерпеливо ударил кулаком по столу.
- Я ничего ... я как вы, господин Файбиш ... Что же... Я от сво­
их сл ов не откажусь ...
Говоря эти растерянные слова, Цирельман поглядел на малень­
кую волосатую руку, которая лежала ладонью вниз на столе, и
неожиданно для себя со страхом подумал, что этой самой рукой
Файбиш убил пограничного солдата. И, с чувством раздражаю­
щей, обморочной сл абости в груди и в животе, он залепетал едва
слышно:
- Я ... я ... я не боюсь ... Вы меня еще не знаете, господин Фай­
биш!
- Положим, это вы врете, что не боитесь,- презрительно усмех­
нулся в свою оттененную бороду Файбиш. - Все вы - трусы и сво­
лочь. Вот двадцать лет тому назад, а может быть, и больше, - тогда я
бьт еще молодым и сильным человеком,- тогда бьш у меня това­
рищ, Иосель Бакаляр... - Файбиш вздохнул и налил себе вина. - Это
бьт человек! О! мы с ним много сделали хороших гешефтов ... Но
бросим это ! Да. Так, если вы согласны, приготовляйтесь! Сегодня
ночью...
- Сегодня ночью... - повторил за ним однозвучно и бессмыс­
ленно Цирельман.
- Ну да, сегодня. Я заеду за вами. Но если вам страшно, ска­
жите сейчас! Потом будет поздно. Понимаете?
- Я не боюсь, Файбиш, я не боюсь ! - повторил умоляющим
шепотом Цирельман, крепко прижимая руки к груди.
Он уже перешагнул загадочную грань и теперь вступал - оди­
нокий, беспомощный и сл абый - в таинственный мир, полный
ночных ужасов, крови и опасностей. И в этом чудовищном мире
бьша только одна власть - власть сидевшего с ним рядом стран­
ного, непонятного, ничего не боящегося человека.
Невольно он оглянулся вокруг себя. На них обоих были со всех
сторон устремлены живые, черные глаза, горевшие напряженным
любопытством. Но, встречаясь с испуганным, помертвевшим взгля­
дом Цирельмана, любопытные глаза бегло отворачивались и опус­
кались, отчасти от страха перед Файбишем, отчасти из деловой
скромности. Это ободрило Цирельмана, и он выпрямил свою со­
гнутую спину. Все эти изворотливые, проницательные люди, без
сомнения , знали, о чем он разговаривал, нагнувшись голова к го­
лове, с Файбишем. И мысль, что на него, всегда несколько прези-
180

Рассказы
раемого, наконец-то глядят с любопытством, ожиданием и боязли­
вым почтением, что ужасная слава Файбиша окутывает и его, Ци­
рельмана, необычайным, героическим светом, - эта мысль прият­
но и льстиво ударила ему в голову и изгнала оттуда последние ко­
лебания трусости. И он в первый раз взглянул прямо и твердо в
маленькие, кровавые глаза балагулы, наблюдавшие за ним с ост­
рой насмешкой из-под косматых черных бровей.
- Я не лягу спать, Файбиш, - сказал он решительно. - По­
стучите мне только в окно, и я сейчас же выйду.
И когда Цирельман поднялся , чтобы уйти, и почувствовал на
своей спине десяток жадных, удивленных взглядов, то он вспом­
нил старое актерское время и прошел вдоль погреба театральной
походкой, с выпяченной грудью и гордо закинутой назад голо­
вой, большими шагами, совершенно так, как уходил , бывало, со
сцены в ролях иноземных герцогов и предводителей разбойничь­
их шаек.
111
Цирельман и его жена Этля - старая не по летам женщина,
изможденная горем и голодной, бродячей жизнью - были бездет­
ны. Они жили на краю местечка, снимая угол у вдовы сапожника,
которая, в свою очередь, нанимала за два рубля целую комнату,
переделанную из яичного склада. В огромной и пустой, как сарай,
комнате, вымазанной голубой известкой, стояли прямо на земля­
ном полу не отгороженные никакими занавесками две кровати: у
одной стены помещалась вдова с четырехлетней девочкой, а у дру­
гой - Цирельман с женой.
Вдова давно уже спала. Слышно бьшо, как она ровно, громко и
свободно дышала открытым ртом. Было темно; только кривые
подоконники слабо серебрились от лучей молодого месяца. Цирель­
ман лежал под старым, замасленным пуховым бебехом, рядом со
своей женой, и пугливо прислушивался к ночному безмолвию. Этля
спала или притворялась спящей; она лежала, повернувшись к мужу
спиной, беззвучно и неподвижно, как мертвая .
В сонной тишине, которую равномерное дыхание вдовы дела­
ло еще глубже и однообразнее, все ночные звуки приобретали стран­
ную, тревожную отчетливость. Потрескивал рассыхающийся ко­
мод; возились мыши рядом, в деревянном чуланчике; что-то шур­
шало в углах по стенам, и все эти стуки и шорохи будили чутко
181

А. И. Куприн
дремлющую тишину и горячими, пугливыми толчками отзывались
в сердце у Герша.
Время тянулось скучно, напряженно и томительно долго . Ци­
рельман не спал , но на него находили какие-то темные полосы, в
которые он утрачивал понятие о времени. Он даже не мог уловить,
когда начинался момент такого оцепенения; но, внезапно очнув­
шись, находил себя бодрствующим и недоумевал, что с ним случи­
лось, - спал ли он только что или думал о чем-то, неожиданно
ускользнувшем из головы, и сколько времени прошло в этом уди­
вительном состоянии: секунда, пять минут или полчаса?
Зато временами его слух и зрение приобретали необычайную,
болезненную остроту. Тогда ему чудилось, что он слышит за ок­
ном крадущиеся шаги . Он приподымался на локтях и, чувствуя в
груди холод испуга, глядел в окно, и сердце его наполняло всю ком­
нату оглушительными ударами . И он ясно видел, как снаружи, с
ул ицы, большое темное лицо настойчиво заглядывало в комнату,
и проходило много мучительных минут, пока он не убеждался, что
его обманывают возбужденные нервы .
«Но ведь это кончится. Это должно же когда-нибудь кончить­
ся, - лихорадочно думал Цирельман. - Придет Файбиш, и окон­
чится это жуткое ожидание... А потом окончится и вся эта ночь,
таящая в себе так много неизвестного и ужасного, и я скажу само­
му себе: «Это бьmо вчера» . Неужели я скажу когда-нибудь: «Это
бьию вчера»? Надо быть спокойнее. Ведь что бы там ни бьmо, но
все на свете проходит, и когда-нибудь я скажу самому себе: «Это
бьmо месяц, это бьmо год тому назад...» И страха больше не будет,
и все опять станет таким простым, легким, обыкновенным».
И вдруг, в один из моментов необъяснимой потери сознания, в
окно на самом деле постучали. Стук бьm осторожен и тих, потому
что его производили мякотью пальца о стекло; но он отозвался гро­
мом во всех углах, разорвал сонную тишину, и от него сразу по­
светлело в комнате. Сердце Цирельмана перестало биться, и все
тело его похолодело, стало мягким и бессил ьным. «Это неправда,
это мне только кажется», - пробовал он себя успокоить. Но стук
опять повторился, такой же тихий и настойчивый; и сердце затре­
пыхалось так беспорядочно, с такой болью и силой, что, казалось,
от его ударов готова была лопнуть грудь.
Цирельман сел на кровати и тут только заметил, что его жена
тоже сидит и смотрит в окно. Она бьmа без парика, который носят
все правоверные замужние еврейки, - коротковолосая и растре-
182

Рассказы
панная, с голыми руками и шеей, и лицо ее в темноте показалось
Гершу чужим, незнакомым и поразительно белым. И он слышал,
как рядом с ним зубы у его жены колотились друг о друга мелкой и
частой дробью.
- Стучат! - шепнула Этля. - Одевайся, Гершко, это Файбиш.
Стук повторился в третий раз, и весь дом точно содрогнулся от
него . Но Цирельман сидел на кровати, чувствуя, как у него мерз­
нут и двигаются на голове волосы, и, раздавленный страхом, не
мог пошевельнуться.
- Чт6 ты себе думаешь, Цирельман? - с испугом и с гневом
зашептала Этля, наклоняясь вплотную к мужу и щекоча его ухо
горячим дыханием . - Ты безумный или чт6? Если ты трусишь, то
и не нужно бьшо браться. Файбиш найдет другого, а тебе он этого
никогда не простит.
Цирельмана в эту минуту нестерпимого страха совсем не уди­
вило, что жене известно то, о чем он условливался с глазу на глаз с
Файбишем; но слова Этли подтолкнули его . В одних чулках он по­
дошел к окну и прильнул лицом к стеклу, обгородившись ладоня­
ми от мутного света, который шел от снега. С другой стороны окна
на него близко и пристально глядело темное, широкое, бородатое
лицо Файбиша, с приставленными к вискам так же, как и у Цирель­
мана, ладонями. Герш торопливо закивал головой и, хотя его нельзя
бьшо расслышать через двойные рамы, залепетал с заискивающей
боязливостью:
- Я сейчас, сейчас, господин Файбиш! .. Я сейчас...
Он суетливо, ощупью стал одеваться. Но ноги его не попадали
в сапоги, руки не могли сразу найти пуговиц и петель, и все это
бьшо мучительно похоже на бред, в котором совершенно забылось
имя Файбиша, а было что-то грозное, неумолимое, не знающее ни
страха, ни жалости, что стояло вот тут, рядом, и гнало вперед, и
пугало, и сковывало движения.
Он хотел зажечь лампу, но Этля услышала тарахтенье спичек и
впотьмах вырвала у него из рук коробку.
- Ша, дурной! - закричала Этля.- Или ты хочешь, чтобы весь
базар узнал, что у нас делается?
Когда Цирельман вышел наконец на крьшьцо, он не узнал ни
своего дома, ни безлюдной, пустынной улицы . Бледный молодой
месяц стоял над местечком, освещая занесенные снегом крыши и
белые, казавшиеся нежно-синими стены . Его тихие лучи мертвым,
дробящимся блеском отражались в черных стеклах окон, точно в
183

А. И. Куприн
открытых, но слепых глазах. Где-то на краю местечка монотонно и
гулко скрипел снег под ногами ночного прохожего. Все стало иным,
новым, все точно притаилось и выжидательно подглядывало за
дрожащим от холода и от страха человеком. И опять Цирельман
почувствовал себя вырванным из границ обычной, прочной и спо­
койной жизни и обреченным на неведомое, полное ужаса существо­
вание.
- Что так долго? - спросил сурово Файбиш . - Ну, не торчи
же на лестнице, как осел ! Садись вот тут, на рогожи! Да смотри:
под тобой веревки, не запутайся!
У калитки стояли легкие сани, узкие и высокие спереди, но ши­
рокие и низкие к заднему концу. Запряженные в них две лошади
порывисто мотали головами, косились назад и озабоченно двига­
ли острыми ушами: должно быть, и они чувствовали необычайное
настроение этой ночи. Файбиш сел впереди, боком, свесив наружу
ноги; а Цирельман поместился сзади в неудобной позе, держась
широко расставленными руками за поручни.
«Все пройдет, все окончится», - думал актер; но эта мысль
скользила где-то поверху, не проникала глубоко в сознание и не
успокаивала.
- Н у, час добрый! - сказал сердито Файбиш, разбирая вожжи .
Полозья пронзительно и жалобно заплакали под санями, и ло­
шади тронулись так осторожно, медленно и беззвучно, как будто
бы они боязливо и внимательно прислушивались к каждому свое­
му шагу.
IV
Навстречу саням потянулись белые домики местечка, соломен­
ные крыши и низкие плетни, из-за которых свешивались на улицу
белые, облепленные снегом деревья. В тонком свете месяца, в от­
зывчивой морозной тишине, в безмолвии спящих домов бьша все
та же новая для Цирельмана, грозная, стерегущая жизнь.
Скоро окончились последние лачуги местечка, и Файбиш пус­
тил озябших лошадей рысью. Мелькнула в стороне стройная цер­
ковь с зеленой, тускло блестевшей крышей, показалась вдали низ­
кая кирпичная ограда католического кладбища, пробежали мимо
жердяные изгороди выгона. Сани выехали на широкую почтовую
дорогу, на которой старые следы от полозьев блестели далеко впе­
реди лошадей, точно металлические полосы .
184

Рассказы
Файбиш поправился на своем сиденье, подбил под себя полы
войлочного балахона и повернулся к Цирельману. На лице балагу­
лы, в пространстве между лисьей шапкой и заиндевевшей бородой,
только и виднелись два маленьких глаза, и в каждом из них острой,
блестящей точкой светилось отражение месяца.
- Вижу я, Цирельман, что с вас плохой помощник, - загово­
рил Файбиш по-русски.- Эх, был у меня товарищ Иосель Бака­
ляр!" Впрочем, что толковать ! Слушайте же: когда мы переедем
через Збруч и остановимся, вы будете ждать около лошадей. А по­
том я вернусь, и вы поможете мне увязать товар в рогожи.
- Так. Я понимаю, господин Файбиш. Так, так, - кивал голо­
вой Цирельман.
- Смотрите хорошо за лошадьми! Лошади молодые и пугли­
вые, особенно правая . Не выпускайте из рук вожжей! Если будет
гармидер (шум), держите крепче!.. Стрелять умеете?..
Цирельман глядел на две яркие, колючие точки в глазах Фай­
биша и не мог от них оторваться, точно из них исходила какая-то
сковывающая власть. Он слышал сл ова балагулы и держал их в
памяти, но не понимал их смысла.
- Я спрашиваю вас, умеете ли вы стрелять из револьвера? Вер­
но, нет?
Цирельман хотел ответить утвердительно. Ему приходилось
стрелять раньше на сцене, убивая себя и других актеров холостыми
зарядами. Но тотчас же ему вспомнились слухи о том, как Файбиш
убил солдата, и в нем шевельнулся ужас, вместе со свойственным
всему еврейскому народу, наследственным отвращением к крови.
- Нет, господин Файбиш, я не могу стрелять. Я не умею и ... и
боюсь, - ответил он робко.
Файбиш укоризненно покачал головой.
- Це-це-це! - с упреком и с сожалением зачмокал он языком.
-
Какой вы! Ну, да все равно ... Когда мы поедем назад, следите,
чтобы веревки не развязались . Если все кончится хорошо, имеете
получить с меня пятнадцать кербеле.
- Вы обещали, кажется, двадцать, пять... - попробовал несме­
ло возразить Цирельман.
- Эге, двадцать пять ! А десять не хотите? Спрашивается , ка­
кая мне с вас помощь? Но, ша! " молчите только! Потом мы будем
видеть.
Узкая дорога свернула с почтового шляха налево. Навстречу
саням ровной, высокой стеной спокойно приближался помещичий
185

А. И. Куприн
лес, черный снизу, а сверху обремененный снежными шапками. В
узком и мрачном коридоре, между двумя рядами толстых сосно­
вых стволов, было темней, тише и теплее. Бледное сияние месяца
тонкими, неправильными узорами прорезывалось сквозь густые
тени деревьев и местами сл або и нежно серебрило чешую коры .
Иногда через дорогу протягивалась, точно огромная рука с расто­
пыренными белыми пальцами, отягченная снегом ветка. Она заде­
вала лошадей по головам и, сделав широкий, упругий размах, осы­
пала обоих седоков мягким, холодным пухом. По обеим сторонам
дорожки, справа и слева, в нескольких шагах от саней, деревья смы­
кались в черную, непроницаемую массу, в которую страшно бьшо
смотреть .
Цирельман лег на спину. Вверху, между зубчатыми ветками, из­
вивался прихотливым путем просвет далекого темно-синего неба с
большими дрожащими звездами. Вершины сосен тихо и разнообраз­
но шатались, как будто деревья покачивали головами с различным
выражением: одни задумчиво и неодобрительно, другие с угрозой,
третьи медленно и важно кланялись. Порою Цирельман закрывал
глаза, и тогда ему через несколько минут начинало мерещиться, что
сани замедляют ход, потом только вздрагивают на одном месте, и
затем он начинал двигаться назад, в противоположную сторону. И
хотя Цирельману бьш с детства знаком этот физический обман, но
ему приятно бьшо мечтать, что, по какому-то волшебству, он и в
самом деле едет назад, к местечку, и что неожиданно окончится и
эта жуткая поездка, и эта бесконечная, тревожная ночь.
Файбиш придержал лошадей, осмотрелся кругом, привстал
на санях и вдруг круто, без дороги свернул направо. Лошади
увязли по брюхо в снегу, мотая головами и фыркая, и Цирель­
ман услышал теплый, едкий запах конского пота. Старый актер
совсем не мог теперь представить себе места, по которому ехал .
Он чувствовал себя бессильным и покорным, во власти сидев­
шего впереди, знакомого и в то же время чужого, непонятного,
страшного человека.
Лес окончился. Впереди ровным белым скатом спускался вниз
пологий берег реки, которая широко и пустынно простиралась
вплоть до противоположного, австрийского берега. На той сто­
роне еле заметно чернели разбросанные здания, и в двух-трех ме­
стах красными точками светился огонь. Луны не было видно, -
ее закрывал лес, бросавший через всю реку сплошную, глубокую
тень. Далеко влево, вся в свету, виднелась плотина, отделенная от
186

Рассказы
снега резкой, тонкой чертой тени. Она тянулась через всю реку,
соединяя два государства, и Цирельман знал, что по ней всегда,
днем и ночью, ходят солдаты - австрийский и наш.
Лошади глубоко провалились в снег, но быстро и испуганно
выкарабкались из него, усиленно мотая головами и храпя. Тотчас
же копыта их застучали тверже. По легкому ходу полозьев Цирель­
ман догадался, что сани въехали на лед. Он не сводил глаз со свет­
лой, черневшей своим откосом на снегу плотины и все крепче впи­
вался пальцами в поручни. Файбиш стоял в санях и тоже глядел на
плотину. Его короткие руки дрожали от усилия, с которым он сдер­
живал рвавшихся вперед лошадей.
-А-а-а-а! - пронесся вдруг над рекой высокий, точно стону­
щий человеческий крик.
В нем одновременно слышался и испуг одинокого, затерявше­
гося среди ночи человека, и угроза. Файбиш, весь перегнувшись
назад, натянул вожжи. Лошади заскользили и заскребли по льду
задними ногами и стали.
- А-а-а! - повторился стонущий крик .
Цирельман увидел, как в одном месте над плотиной голубова­
тый воздух разорвался в узкую огненную трещину. Что-то страш­
ное, никогда им не сл ыханное, жалобно пропело у него над голо­
вой, и сейчас же вслед за этим звуком глухой грохот выстрела тя­
жело прокатился по реке.
Файбиш яростно, с необыкновенной силой заскрежетал зубами.
- Все к черту! - захрипел он сквозь стиснутые челюсти.
И вдруг, подняв кверху кулак, балагула выкрикнул во всю мочь
легких бешеное, циничное, бессмысленное ругательство
От сильного и неожиданного толчка Цирельман упал на спину
и опять увидел над собой темное, спокойное небо с дрожащими
звездами. Лошади летели нестройным гал опом, высоко подбрасы­
вая задами; а Файбиш стоял в санях и, наклонившись вперед, без
остановки, со всего размаха стегал кнутом. Цирельман обезумел
от ужаса. Он вскочил на колени, судорожно оплел руками ноги Фай­
биша и вдруг, сам не узнавая своего голоса, закричал пронзитель­
но и отчаянно.
- Ой, не бейте меня ! Ой, ратуйте! - кричал он, захлебываясь
и давясь от плача. - Ой, ой, ой, господин Файбиш! Милый, доро­
гой, драгоценный Файбиш! Ой, убивают, ратуйте! Файбиш, вы силь­
ный, как бог, вы храбрый, как лев! Ой, ой, спасите меня!
187

А. И. Куприн
- Пусти меня, черт! .. Оставь! - хрипел Файбиш.
Его сильная, жесткая рука комкала губы и нос Цирельмана; но
актер мочил слюнями и кусал его пальцы и, вырывая из них на мгно­
вение рот, кричал все громче и безумнее и крепче прижимался ли­
цом к шершавому балахону и к сапогам Файбиша. А лошади все
неслись, заложив назад уши, и торчавший из-под снега прошло­
годний камыш хлестал но бокам саней .
- Молчи, собака! .. Убью! - рычал, задыхаясь от борьбы, Фай­
биш.
Ему удалось свободной рукой вытащить из кармана балахона
револьвер. Он взвел курок и, ткнул дулом в лоб Цирельмана.
- Слушай, подлец... я выстрелю! - гневно пригрозил балагу­
ла. - Замолчи, или я выстрелю, черт бы тебя побрал!
Но актер не переставал кричать и цепляться за ноги Файбиша.
Ужас, овладевший им, совершенно помрачил его рассудок и ско­
вал память . Он не помнил, как Файбиш колотил его стволом ре­
вольвера по голове, не слыхал его угроз и очнулся только тогда,
когда после жестокого удара ногой и спину он покатился боком по
льду, сметая своим телом снег.
Он сел и тотчас же замолчал . Возле него возвышалась густая
стена камыша; сухие высокие стебли, волнуясь и шелестя, то на­
клонялись все разом к нему с участливым любопытством, то отша­
тывались в испуге назад. Сидя на льду и упираясь в него ладонями,
Цирельман оглянулся вокруг себя. Дикого, звериного ужаса уже не
бьто в его душе, - его увозил с собою Файбиш, лошади которого
глухо и вразброд стучали вдали копытами, - но бьmо удивление,
грусть и чувство беспомощного одиночества.
Цирельман упал как раз у берега, вдоль которого шла широ­
кая, избитая подковами дорога. Река делала в этом месте излучи­
ну, а стена леса заворачивала назад. За пологим, ровным берегом
видно было отсюда огромное белое поле; в конце его, на самом
горизонте, тянулась темная полоса дальнего леса . Луна, готовая
уже закатиться, стояла над этой низкой, неровной чертой, бледная,
точно утомленная, и было что-то невыразимо-печальное и безна­
дежное в этом пустом, белом поле, в дальнем лесе и в золотистом
сумраке, окружавшем усталую луну. И скорбь и сознание своего
одиночества все сильнее наполняли душу Цирельмана. Он не сво­
дил глаз с узкого, нежного серпа, прижимал руки к груди и шептал
давно забытые слова великой молитвы:
- Шма, Исроэль, Адонаи элегейну, Адонаи хот! Слушай, Из­
раиль, бог наш, бог сильный!
188

Рассказы
Что-то теплое капнуло ему на руку. Он поднял ее к глазам и
увидел черное пятно. Только теперь он услышал боль в переноси­
це, в темени и в подбородке и вспомнил, как его бил но голове ре­
вольвером Файбиш. Он взял в руку горсть снега, потер им лицо, и
снег стал темным . И долго сидел таким образом Цирельман, уни­
мая кровь. Глаза его, полные слез, бьmи устремлены на луну, гото­
вую сесть, а в груди разливалась большая скорбь. Почему-то вспом-
.
нилась ему вся его бестолковая жизнь, скитанье из города в город,
пьянство, кривлянье в погребах и трактирах, и эта жизнь предста­
вилась ему такой же темной и долгой, как и вся сегодняшняя страш­
ная ночь".
Вдруг его ухо уловило далекие, дробные и частые звуки копыт;
несколько лошадей тяжело скакали по прибрежной дороге. Маши­
нально, почти не сознавая, что он делает, Цирельман на животе
прополз в камыши и растянулся ничком, уйдя лицом в холодный
мягкий снег. И тотчас же над самой его головой пронесся, сотрясая
лед и бряцая оружием , отряд верховых солдат. Они говорили меж­
ду собою все разом, резкими, отрывистыми, сердитыми голосами;
но слов их Герш не разобрал. Он лежал лицом в снегу и, чувствуя
его талый запах, шептал про себя молитву.
Солдаты быстро промчались. Когда топот их лошадей , посте­
пенно теряясь вдали, стал еле сл ышным, Цирельман поднялся на
колени. Но то, что он увидел, заставило его оцепенеть от ужаса.
Прямо на него скакал одиночный всадник, вероятно отставший от
товарищей. Его огромная худая лошадь неслась тяжелым галопом,
вытянув вперед длинную шею с острой мордой и прижатыми назад
ушами . Она так близко пролетела возле Цирельмана, что тот ясно
увидал ее раздувшиеся ноздри и большие глаза, блестевшие диким
испугом, и ветер от ее быстрого бега пахнул актеру в лицо . Солдат
сидел, нагнувшись вперед, почти лежа на шее лошади. Его сабля
равномерно, с металлическим дребезжанием, билась о седло. Но
он не заметил еврея, стоявшего на коленях среди густого камыша,
и промчался мимо, крича что-то вслед своим товарищам ".
Только часа через три, иззябший и обессиленный, добрался
Цирельман до местечка. Ночь бьmа теперь так темна, что даже бе­
лых стен домов нельзя было различить в ее мраке. Цирельман уже
повернул в свою улицу, как сзади него заскрипели полозья . Одним
прыжком очутился актер в глубокой, занесенной снегом канаве и
прижался к плетню.
189

А. И. Куприн
Это возвращался избегнувший погони Файбиш. Лошади его
бьmи покрыты пеной и дышали часто и прерывисто. Острые глаза
старого контрабандиста различили съежившуюся в темноте фигу­
ру. Он придержал лошадей и окликнул вполголоса:
-
Эй! Кто здесь прячется у забора? Это ты, Цирельман?
Герш затаил дыхание и еще плотнее прижался к изгороди.
-
О, свинья! Трус! Предатель! - злобно зашипел Файбиш . -
На же, на!.. Получи! ..
Кнут резко свистнул в воздухе. Файбиш бил широко и разма­
шисто, тем движением, каким он обыкновенно стегал собак. Но
Герш быстро повернулся к балагуде задом, сгорбился, спрятал шею
в плечи, и жестокие удары пришлись ему по спине и по рукавам.
-
Будь ты проклят, трус, гадина! - бросил ему напоследок
Файбиш, трогая лошадей. - Если бы не осечка, ты бы теперь ва­
лялся на реке, как дохлая собака! ..
Через четверть часа Цирельман уже лежал под теплым бебехом
рядом с Этлей, которая спала или притворялась спящей. Но холод
долго не выходил из его назябшегося за много часов тела, а ноги
были ледяными и точно деревянными. Когда же тепло окончатель­
но проникло в его грудь и живот и он вспомнил сегодняшнюю до­
рогу, и острый блеск в глазах Файбиша, и выстрел с плотины, и
печальную луну над лесом, и солдата, мчавшегося, точно библейс­
кое видение, на огромной лошади с вытянутой шеей, - то ему по­
казалось невероятным, что это именно он, а не кто-то другой, по­
сторонний ему, испытал все ужасы этой ночи. Вспомнилось ему
также, как он убеждал самого себя, что должна когда-нибудь окон­
читься и эта ночь, и эта поездка... и, с удовольствием ощущая жи­
вую теплоту, шедшую от тела Этли, он сжался в комочек и засмеял­
ся под бебехом тихим, радостным смехом.
1902
БРЕД
Рота капитана Маркова ехала на соединение с карател ьным
отрядом. Устал ые, раздраженные солдаты, утомленные длинным
передвижением в неудобных вагонах, были молчаливы и пасмур­
ны. На какой-то станции со странным, не по-русски звучавшим
названием их поили водкой и пивом какие-то люди в подцевках.
190

Рассказы
Солдаты кричали «ура!», пели песни и плясали с каменным выра­
жением лиц.
Потом началось дело. Рота не могла обременять себя пленны­
ми, и потому всех подозрительных и даже просто беспаспортных
людей, захваченных по дороге, немедленно расстреливали. Капи­
тан Марков не ошибся в своем психологическом расчете: он знал,
что постепенно нараставшая озлобленность солдат найдет некото­
рое удовлетворение в кровавых расправах над жителями.
Вечером 31 декабря рота остановилась на ночлег в полуразру­
шенной баронской ферме. До города оставалось пятнадцать верст,
и капитан рассчитывал прийти туда завтра к трем часам . OJI бьm
уверен, что его роте завтра же придется принять участие в серьез­
ном и продолжительном деле, и потому хотел, чтобы люди, разме­
щенные в разных амбарах, конторах и службах, хоть немного от­
дохнули, успокоились и подкрепились. Сам же он занял себе под
спальню большую, гулкую, пустую залу с камином в готическом
стиле и с постелью, которую отобрали у местного пастора.
Черная, беззвездная ночь с мокрым снегом и ветром незаметно
и быстро надвинулась над фермой. Марков сидел один в огромной
пустой комнате перед камином, в котором ярко пьmали доски раз­
ломанного забора. Поставив ноги на каминную решетку и разло­
жив на худых острых коленях карту генерального штаба - «зелен­
ку», - он внимательно изучал глазами пространство между фер­
мой и городом. При красном свете огня его лицо с высоким лбом,
усами кольчиками и с упрямым, твердым подбородком казалось
еще более суровым, чем всегда.
Вошел фельдфебель. С его клеенчатого плаща бежала на пол
дождевая вода. Постояв несколько секунд и убедившись , что капи­
тан не обращает на него внимания, фельдфебель осторожно каш­
лянул.
- Это ты? - Капитан повернул назад голову. - Что?
- Все обстоит благополучно, ваше высокоблагородие. Третий
взвод в наряде. Так что первое отделение у церковной ограды, а
второе".
- Так. Дальше. Пропуск сообщен?
- Точно так , ваше высокоблагородие. "
Он помолчал немного, точно выжидая, но капитан тоже мол­
чал, и солдат сказал тоном ниже:
- Как прикажете, ваше высокоблагородие, с теми тремя, ко­
торые...
191

А. И. Куприн
- Расстрелять на рассвете! - резко оборвал Марков, не давая
фельдфебелю договорить. - И потом ... - он, прищурившись, по­
глядел на солдата, - чтобы я больше таких вопросов не слышал !
Понимаешь?
- Слушаю, ваше высокоблагородие! - крикнул фельдфебель.
И опять они оба замолчали. Капитан лег одетый на постель,
фельдфебель стоял у двери в тени. Но солдат почему-то медлил ухо­
дить.
-
Все? - нетерпеливо спросил Марков, не поворачивая го­
ловы.
- Так точно, ваше высокоблагородие!
Солдат переминался с ноги на ногу и вдруг решительно и на­
стойчиво произнес:
- Ваше высокоблагородие... Так что солдаты спрашивают...
Как прикажете с тем ... который старик?..
- Вон! - закричал Марков на фельдфебеля и быстро, с гнев­
ным лицом выпрямился. Кажется, он готов был его ударить.
Фельдфебель тотчас же ловко, в два темпа, по-строевому, по­
вернулся кругом и отворил дверь. Но на пороге он задержался на
минутку и казенным голосом сказал :
- Так что, ваше высокоблагородие, имею честь поздравить с
наступающим Новым годом. И желаем".
- Спасибо, братец, - сухо ответил Марков. - Не забудь рас­
порядиться, чтобы люди тщательнее осмотрели винтовки.
Оставшись один, Марков, не раздеваясь и не отстегивая шаш­
ки, бросился на кровать, лицом к камину. Лицо его сразу измени­
лось, точно постарело, коротко остриженная голова ушла в плечи,
глаза потухли, полузакрьшись с усталым, болезненным выражени­
ем. Марков уже целую неделю страдал мучительной лихорадкой и
только благодаря усилиям воли переламывал болезнь. Никому в
отряде не бьшо известно, что по ночам он метался в жестоких па­
роксизмах, трясясь в ознобе, тяжело бредя, забываясь только на
мгновения в уродливых, фантастических кошмарах .
Капитан лежал на спине, глядя, как перебегают синие огоньки
в потухающем камине, и чувствуя, как к нему медленно подкрады­
вается, туманя голову и расслабляя тело, привычный приступ ма­
лярии. Мысли его странным образом бьши прикованы к пойман­
ному утром старику, о котором только что докладывал фельдфе­
бель. Марков рассудком догадывался, что фельдфебель прав: в ста­
рике действительно бьшо что-то необыкновенное, какое-то вели-
192

«Поход».
Илл юстрация к рассказу.

Рассказы
чественное равнодушие к жизни, вместе с кротостью и глубокой
печалью. Подобных людей, похожих - но в очень сл абой степе­
ни - на этого старика, капитан видел там, под Ляояном и у Мук­
дена, среди безропотно умиравших рядовых солдат. Когда сегодня
привели к Маркову этих трех человек и он объяснил им при помо­
щи цинично-красноречивого жеста, что с ними будет поступлено,
как со шпионами, то лица двух других сразу побледнели и искази­
лись смертельным ужасом, а старик только усмехнулся с каким-то
странным выражением усталости, равнодушия и даже... даже буд­
то бы тихого, снисходительного сострадания к самому начальнику
карательной экспедиции.
«Если он в самом деле мятежник, - размышлял Марков, закры­
вая воспаленные глаза и чувствуя, как мимо его глаз плывет какая­
то мягкая, бездонная тьма, - то, без сомнения, он занимает там
важный пост, и я поступил очень благоразумно, приказав его рас­
стрелять . Ну, а если старик ни в чем не виновен? Тем хуже для него .
Не могу же я отрывать для присмотра за ним двух человек, в осо­
бенности ввиду завтрашнего. Наконец, почему же он должен из­
бегнуть участи тех пятнадцати, которых мы оставили позади? Нет,
это бьшо бы несправедливостью по отношению к прежним».
Капитан медленно открьш глаза и вдруг вскочил в смертель­
ном страхе.
Перед капитаном, на низкой скамейке, сидел, понурившись,
опершись ладонями о колени, в спокойной и грустно-задумчивой
позе, приговоренный к смертной казни старик.
Капитан не бьm трусом в общепринятом смысле, хотя и верил в
сверхъестественное и носил на груди ладанку с какой-то косточ­
кой. Отступить в страхе, даже перед самым таинственным, немате­
риальным явлением, капитан счел бы таким же позором, как бегство
перед неприятелем или унизительную мольбу о пощаде. Выхватив
быстрым, привычным движением револьвер из кожаного чехла, он
взвел курок, направил его дуло в голову незнакомца и закричал
бешено:
- Если ты шевельнешься, черт тебя возьми! ..
Старик медленно повернул голову. По его губам прошла та же
самая ул ыбка, которая так врезалась капитану в память с сегод­
няшнего утра.
- Не тревожьтесь, капитан, я пришел к вам без дурного наме­
рения, - произнес старик. - Попробуйте хоть до утра воздержать­
ся от убийства.
193

А. И. Куприн
Голос у этого странного гостя бьm такой же загадочный, как и
его ул ыбка; ровный, однотонный и как будто бы без всякого темб­
ра. Давным-давно, еще в раннем детстве, Марков нередко слышал,
оставаясь один в комнате, за своею спиной такие голоса, без цвета
и выражения, зовущие его по имени. Повинуясь непонятному вли­
янию этой ул ыбки и этого голоса, офицер положил револьвер под
подушку и опять прилег, опершись головой на локоть и не сводя
глаз с темной фигуры незнакомца. Несколько минут в комнате бьша
тяжелая, жуткая тишина: только походный хронометр Маркова
торопливо отбивал секунды, да перегоревшие уголья в камине па­
дали вниз со слабым, но звонким металлическим хрустеньем.
- Скажи мне, Марков, - начал наконец старик, - что отве­
тишь ты не судьям, не начальству, даже не императору, а своей со­
вести, если она у тебя спросит: зачем пошел ты на эту ужасную,
несправедливую бойню?..
Марков насмешливо пожал плечами .
- Однако у тебя, старикашка, довольно непринужденный тон
для человека, которого через четыре часа расстреляют у дерева.
Впрочем, поговорим, пожалуй. Это все-таки занимательней, чем
метаться без сна в лихорадке". Итак, что я отвечу своей совести? Я
отвечу ей, во-первых, что я солдат и мое дело повиноваться без вся­
ких размышлений. Во-вторых, я - природный русский, и пусть
всему миру станет известным, что тот, кто осмелится восстать про­
тив могущества великой державы, будет раздавлен под ее пятою,
как червь, и даже самая могила его сровняется с землей".
- О Марков, Марков, сколько дикой и кровожадной гордости
в твоих сл овах, - возразил старик. - И сколько неправды ! Ты
смотришь на предмет, приблизив его к самым глазам, и видишь
одни лишь мелкие его подробности, но отойди от него дальше, и
он представится тебе в своем настоящем виде. Неужели ты дума­
ешь, что твоя великая родина бессмертна? Но разве не то же самое
говорили и думали когда-то персы, и македоняне, и гордый Рим,
охвативший весь мир своими железными когтями, и дикие полчи­
ща гуннов, нахлынувших на Европу, и могущественная Испания,
владевшая тремя частями света? Спроси у истории, куда девалась
их необъятная власть? А я тебе скажу, что и до них, за тысячи ве­
ков, были великие государства, более сильные, гордые и культур­
ные, чем твое отечество. Но жизнь, которая сильнее народов и древ­
нее памятников, смела их со своего таинственного пути, не оставив
от них ни следа, ни воспоминания.
194

Рассказы
- Это пустяки, - возразил слабеющим языком капитан, опус­
каясь на спину. - История идет своим течением, и не нам направ­
лять ее или указывать ей дорогу.
Старик беззвучно засмеялся.
- Не уподобляйся той африканской птице, которая прячет го­
лову в песок, когда ее преследуют охотники". Верь мне, пройдет
сто лет, и дети твоих детей будут стыдиться своего предка Алек­
сандра Васильевича Маркова, палача и убийцы.
- Сильно сказано, старина! Да, и я слыхал об этих бреднях
восторженных мечтателей, которые собираются переделать мечи
на плуги ". Ха-ха-ха!" Воображаю себе это царство золотушных
неврастеников и рахитических идиотов. Нет, только война выко­
вывает атлетические тела и железные характеры. Впрочем". - Мар­
ков крепко потер виски, силясь что-то припомнить. - Впрочем,
это все не важно" . О чем я хотел тебя спросить? Ах да! Почему-то
мне кажется, что ты не будешь говорить неправды. Ты здешний?
- Нет, - покачал головой старик.
- Но все-таки ты родился здесь?
-Нет.
- Но все-таки ты - европеец? Француз? Англичанин? Русский?
Немец?
-Нет, нет".
Марков в раздражении ударил кулаком о борт кровати .
- Да кто же ты наконец? И почему, черт возьми, мне так страш­
но знакомо твое лицо? Видались мы когда-нибудь с тобой?
Старик еще больше понурился и долго сидел, не говоря ни сло­
ва. Наконец он заговорил, точно в раздумье:
- Да, мы с тобой встречались, Марков, но ты никогда не ви­
дал меня. Вероятно, ты не помнишь или забьm, как во время чумы
твой дядя повесил в одно утро пятьдесят девять человек? В этот
день я бьm в двух шагах от него, но он не видел меня.
-Да". правда" . пятьдесятдевять". - прошептал Марков, чувствуя,
как им овладевает нестерпимый жар. - Но это". бьmи". мятежник
и
".
- Я бьт очевидцем жестоких подвигов твоего отца под Севас­
тополем и твоего деда после взятия Измаила, - продолжал своим
беззвучным голосом старик. - На моих глазах пролилось столько
крови, что ею можно бьmо бы затопить весь земной шар. Я бьт с
Наполеоном на полях Аустерлица, Фридланда, Иены и Бородина.
Я видел чернь, которая рукоплескала Сансону, когда он показы­
вал с подмостков гильотины окровавленную головуЛюдовика. При
8Куприн А.И.Том3
195

А. И. Куприн
мне в ночь святого Варфоломея правоверные католики с молитвой на
устах избивали жен и детей гугенотов. В толпе беснующихся фанати­
ков я созерцал, как святые отцы инквизиторы жгли на кострах ерети­
ков, как во славу Божию сдирали они с них кожу и как заливали им
рот расплавленным свинцом. Я шел вслед за полчищем Аттилы, Чин­
гис-хана и Солимана Великолепного, которые означали свой путь
горами, сл оженными из человеческих черепов. Вместе с буйной
римской толпой я присутствовал в цирке при том, как травили псами
зашитых в звериные шкуры христиан и как в мраморных бассейнах
кормили мурен телами плен
ных
рабов... Я видел безумные кровавые
орги
и
Нерона и СЛЬШiал плач иудеев у разрушенных стен Иерусалима.
- Ты - кошмар... уйди... ты - бред моего больного вообра­
жения. Отойди от меня, - с трудом прошептал Марков запекши­
мися губами.
Старик поднялся со скамейки. Его сгорбленная фигура точно
выросла в одно мгновение, так что волосы его головы касались
потолка. И он опять заговорил медленно, однотонно и грозно:
- Я видел, как впервые пролилась кровь человека. Бьmи на зем­
ле два брата. Один ласковый, нежный, трудолюбивый и сострада­
тельный. Другой - старший - был горд, жесток и завистлив. Од­
нажды они оба приносили, по обычаю отцов, жертву своему Богу:
младший - плоды земные, а старший - мясо наловленных им зве­
рей. Но старший питал в сердце злобу к своему брату, и дым от его
жертвенника стлался по земле, между тем как дым от жертвенника
младшего прямым столбом поднимался к небу. Тогда переполни­
лась душа старшего давнишней завистью и злобой. И произошло
на земле первое убийство...
- Ах, отойди, оставь меня ... ради Бога, - шептал Марков, ме­
чась по сбившейся простыне.
Но старик продолжал свою речь:
- Да, я видел, как его глаза расширились от ужаса смерти и
как его скорченные пальцы судорожно царапали мокрый от крови
песок. И когда он, вздрогнув в последний раз, вытянулся на земле,
холодный, неподвижный и бледный, то нестерпимый страх овла­
дел убийцей . Он бежал, пряча лицо свое, в лесную чащу и лежал
там, дрожа всем телом, до самого вечера, до тех пор, пока не услы­
шал голос разгневанного Бога: «Каин, где брат твой Авель?»
- Уйди, не мучь меня! - с трудом шевелил губами Марков.
- Объятый трепетом, я отвечал Господу: «Разве я сторож мое-
му брату?>> Тогда проклял меня Господь вечным проклятием: «Ос-
196

Рассказы
тавайся в живых до тех пор, пока стоит созданный мною мир. Бро­
ди бездомным скитальцем во всех веках, народах и странах, и пусть
твои глаза ничего не видят, кроме пролитой тобою крови, и пусть
твои уши ничего не слышат, кроме предсмертных стонов, в кото­
рых ты всегда будешь узнавать последний стон твоего брата».
Старик замолчал на минуту, и когда он заговорил, то каждое
его слово падало на Маркова с тяжелой болью:
- О Господи, справедлив и неумолим твой суд! Уже многие
столетия и десятки столетий странствую я по земле, напрасно ожи­
дая смерти. Высшая, беспощадная сила влечет меня туда, где уми­
рают на полях сражений окровавленные, изуродованные люди, где
плачут матери, произнося проклятия мне, первому братоубийце. И
нет предела моим страданиям, потому что каждый раз, когда я вижу
истекающего кровью человека, я снова вижу моего брата, распро­
стертого на земле и хватающего помертвелыми пальцами песок ...
И тщетно хочу я крикнуть людям:
«Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь! .. »
- Проснитесь, ваше высокоблагородие, проснитесь! - твердил
под ухом Маркова настойчивый голос фельдфебеля. - Телеграмма ...
Капитан быстро поднялся на ноги, мгновенно овладев, по при­
вычке, своей волей. Уголья в камине давно потухли, а в окно сто­
ловой уже глядел бледный свет занимающегося дня .
- А как же ... те?.. - спросил Марков с дрожью в голосе.
-Так точно, ваше высокоблагородие. Только что . ..
- А старик? Старик?
-Тоже.
Капитан, точно сразу обессилев, опустился на кровать . Фельд­
фебель стоял около него навытяжку, ожидая приказаний.
- Вот что, братец. Ты примешь вместо меня команду, - заго­
ворил Марков слабым голосом . - Я сегодня подаю рапорт, пото­
му что я ... что меня... совершенно измучила эта проклятая лихо­
радка... И может быть, - он попробовал усмехнуться, но ул ыбка у
него вышла кривая, - может быть, мне придется скоро и совсем
уйти на покой.
Ничему не удивлявшийся фельдфебель, приложив руку к козырь­
ку, ответил спокойно:
- Слушаю, ваше высокоблагородие.
<1907>
8*
197

А. И. Куприн
СВЯТАЯ ЛЮБОВЬ
- Неужели вы еще не слыхали об этой истории?..Нет?" Удиви­
тельно !" В городе сегодня только и говорят что о ней . Я, если хоти­
те, господа, могу рассказать вам некоторые подробности.
Небольшой кружок тотчас же сомкнулся около рассказчика,
сотрудника местной газеты. Речь шла об утренней городской но­
вости - двойном самоубийстве: чиновника местной палаты и его
любовницы, модистки лет семнадцати .
Перед слушателями промелькнули в протокольно-отчетном из­
ложении человека, давно привыкшего к газетной подробности, все
характерные, хотя и мелочные факты несчастной любви, окончив­
шейся так трагически. Невозможность женитьбы, вследствие бед­
ности, неудовольствие родителей обоих любовников, продолжи­
тельность связи, обратившая любовь в равнодушную привычку к
регулярному возбуждению страсти, трогательные по своей наивной
простоте записки самоубийц, завещавших похоронить их вместе,
и, наконец, ужасная смерть на общей постели.
Рассказ вызвал много шумных и разнообразных толков. Неко­
торые утверждали, что самоубийство есть вообще признак слабос­
ти, другие говорили, что в данном случае имело место не двойное
самоубийство, а убийство и самоубийство, третьи вспоминали ана­
логичные случаи из газетной хроники.
Одна из присутствующих женщин, слушавшая рассказ сотруд­
ника с бледным лицом и блестящими глазами (как всегда слушают
женщины истории об очень самоотверженной или очень несчаст­
ной любви), произнесла с мечтательным выражением в голосе:
- А все-таки это бьmа сильная любовь. Сколько они перенес­
ли несчастий, и какие блаженные минуты они пережили, пока не
дошли до своего страшного решения ! Каждая женщина втайне меч­
тает о такой любви.
Эти слова обратили на себя общее внимание. Все замолчали на
некоторое время. Наконец хозяин - пожилой человек, помятое
лицо которого и седые волосы на голове представляли удивитель­
ный контраст с красивыми и оживленными, почти юношескими гла­
зами - первый нарушил молчание.
- Конечно, это бьmа не обыденная любовь, - сказал он своим
тихим , грудным голосом, - и вы, сударыня, очень метко вырази­
лись, что она принесла покойным чересчур много сильных ощуще­
ний. Но, по-моему, очень часто происходят в жизни эпизоды, на
198

Рассказы
вид совершенно ничтожные и тем не менее скрывающие за собой
больше страданий и радостей, чем это ужасное происшествие. В
одном из таких эпизодов я сам бьm действующим лицом и, если бы
я не боялся вам, господа, наскучить ".
Гости заявили, что они с удовольствием послушают, и пожи­
лой человек начал свой рассказ.
-Лет двадцать пять тому назад я поступил студентом в N-ский
университет. Город бьm совершенно незнакомый, но по счастли­
вой случайности я нанял очень приличную и недорогую квартиру
вблизи университета, в самой тихой и спокойной местности.
Первое время я себя чувствовал как на крьmьях. Alma mater
universitas*, неизмеримость и величие науки, бескорыстное служе­
ние человечеству - все эти такие смешные в настоящее время сло­
ва наполняли мою душу сладостным и гордым трепетом. Мой ра­
бочий день был строго распределен по часам для удобства заня­
тий, я много читал, аккуратно посещал лекции и каждый вечер при­
водил в порядок свои дневные записки.
Настала весна, теплая, душистая, опьяняющая весна, о всех пре­
лестях которой на севере и понятия не имеют. Одна за другой рас­
цветали черемуха, сирень и белая акация, наполняя воздух томным
благоуханием. Наступили нежные, серебристые ночи, во время ко­
торых я не мог сомкнуть глаз, и все мое существо ныло тревожным
и радостным ожиданием.
В одну из этих чудных ночей в мое сердце пробрался женский
образ .
Однажды, вернувшись часов в одиннадцать вечера от товари­
ща, я сидел, не зажигая огня, у открытого окна, выходившего в гу­
стой, полузаросший сад.
Светила луна, и круглые куполы деревьев казались окутанны­
ми полупрозрачным белым туманом. Где-то далеко целый хор ля­
гушек кричал звонко и вперебой.
Вдруг в саду завизжала на петлях и потом громко брякнула ка­
литка, и до меня донесся веселый, звучный и радостный, несомнен­
но, женский смех. Два женских силуэта показались на дорожке под
моим окном, исчезли на мгновение в тени широкой липы, потом
опять показались в светлом пятне и опять исчезли. Обе незнакомки
бьmи стройны и высоки ростом и шли обнявшись. Я не помню, о
чем они разговаривали, - кажется, о каких-то женских пустяках,
* Мать-кормилица университет (лат .).
199

А. И. Куприн
об отделке для шляпок или об общих знакомых, но их свежие, мо­
лодые голоса, перебиваемые часто беззаботным смехом, ужасно
взволновали меня . Чего бы я ни дал в эти мгновения, чтобы идти,
обнявшись таким же образом, с одной из них по таинственному,
наполненному влажной теruютою и осеребренному луной саду, идти
молча, медленно, чувствуя в своей руке милую маленькую руку и
слыша биение дорогого сердца!
Несмотря на свои двадцать лет, я бьm целомудрен, как Иосиф
Прекрасный. Это, конечно, покажется диким теперешней молоде­
жи, которая узнаёт все земные радости с двенадцати лет, в пятнад­
цать лет болеет от неразборчивой любви, а в двадцать совершенно
ею пресыщается. Рассказы некоторых из моих товарищей об их
мимолетных интрижках внушали мне всегда чувство страха, сме­
шанного с отвращением. Но мечты о чистой и возвышенной люб­
ви прекрасной женщины давно уже смутно волновали мою душу.
Незнакомые женщины ушли из сада, а я еще долго сидел у окна
и закрыл его только тогда, когда свежий предутренний ветерок
пронизал меня холодом ... Мне казалось, что и сквозь сон я слышу
звонкий женский хохот .. .
Когда на другое утро я выходил из квартиры, чтобы идти в
университет (у нас в этот день был как раз экзамен по энциклопе­
дии права) , то увидал , что из дверей, напротив моего флигеля,
показалась женщина в гладкой суконной кофточке черного цвета
и соломенной шляпке с большим белым пером. На ходу она обер­
нулась назад к кому-то , по-видимому, ее провожавшему, и крик­
нула: «Подожди меня, не уходи! Я вернусь через полчаса...» По
голосу я узнал одну из вчерашних незнакомок. Лицо у нее было
очаровательное. Смуглое и розовое, немного худощавое, большие
темные глаза, в которых дрожал огонек затаенного лукавого сме­
ха, круглый, своевольный подбородок, и родинка немного ниже
правого угла рта . Проходя мимо меня, она взглянула мне в глаза
равнодушно и весело и, выйдя из ворот, повернула направо. Я
так долго глядел ей вслед, любуясь на ее легкую походку, при ко­
торой слегка колебалась ее тонкая талия, что она, повинуясь вли­
янию пристального взгляда, обернулась два раза назад. Но идти
за ней я не решился, хотя это и было мне по дороге. Я предпочел
лучше сделать большой крюк, чем оскорбить незнакомку пресле­
дованием .
Почти каждый день я потом встречался с нею (конечно, я по­
стоянно искал к тому случая). Через несколько дней мы уже обме-
200

Рассказы
нивались теми быстрыми полуулыбками, которые при встрече по­
являются на губах незнакомых, но постоянно видящих друг друга
людей.
Всю мою душу заполнил этот прекрасный образ. Я вставал с
мыслью о моей незнакомке, чертил ее профиль, сидя в аудитории,
мечтал о ней в прозрачные длинные вечера и в бессонные теплые
ночи. Сделать какую-нибудь смелую попытку к знакомству мне и в
голову не приходило. Мысль, что она может обидеться моей навяз­
чивостью, приводила меня в ужас.
Любовь дает много наслаждений. Но никогда, никогда она не
бывает так остра, тонка и нежна, как тогда, когда еще не высказа­
на и не разделена. Ни разу потом в моей жизни самые жаркие лас­
ки любивших меня женщин не доставляли мне такой восторжен­
ной и чистой радости, как случайная улыбка моей незнакомки.
Это все равно что для лакомки - хорошее вино: целая бутьmка
никогда так не щекочет его вкуса, как одна-единственная крошеч­
ная рюмочка.
Однажды она на улице уронила свой маленький ридикюль из
желтой кожи. Я поспешно поднял его и подал ей. Мы обменялись
несколькими сл овами, и не помню - какими именно, потому что у
меня так билось сердце и так захватывало дыхание, что я едва сто­
ял на ногах.
На другой день мы встретились уже как знакомые, и я позволил
себе немного проводить ее по ул ице.
Когда нам нужно бьmо разойтись, она протянула мне руку, при­
чем мне показалось, что ее лицо слегка покраснело.
Ее звали Еленой (о, с каким упоением я произносил вслух, оста­
ваясь один, это звучное имя с протяжными и нежными буквами!).
Она не могла окончить гимназию вследствие болезни глаз, а те­
перь работала в шляпном магазине. Она живет со своей матерью,
толстой, простой и добродушной женщиной.
Изредка ее навещали подруги, и раз в неделю приезжал в соб­
ственном экипаже ее дядя. «Он очень богатый и важный, - сказа­
ла мне однажды Елена, - но все-таки он добрый и нам с мамой
помогает». Я раза три видел этого дядю, и он произвел на меня
отвратительное впечатление: маленький, седой и обрюзгший, с тем­
ными мешками под глазами и с нижней губой, такой красной, боль­
шой и мокрой, что она казалась вывернутой наружу. Однако при
мысли, что он помогает Елене и ее матери, я готов был расцело­
вать дядюшку в эту самую губу.
201

А. И. Куприн
Через несколько дней, как-то под вечер, Елена пригласила меня
зайти к ним на минутку, и с тех пор я стал постоянным гостем в их
двух комнатках, небольших, но уютных, очень чистых и светлых.
Иногда вечером, сидя подле Елены, занятой каким-нибудь домаш­
ним шитьем, и украдкой глядя на ее тонкий профиль, освещенный
ярким светом лампы, я воображал, что мы муж и жена. Случайное
прикосновение руки Елены, шорох ее платья, ее милая улыбка при­
водили меня в сладкий трепет. Я обожал ее, но никогда не смел ни
словом заикнуться о своем чувстве. Это казалось мне святотатством.
Меня смущало только одно обстоятельство : меня не хотели знако­
мить с дядей .
-
Он такой важный и не любит студентов, - объясняла мне
толстая мамаша со своим всегдашним добродушием.
Несколько раз обе женщины приходили ко мне на чашку чая.
Елена с удовольствием рассматривала мои письменные безделуш­
ки, коллекцию монет, ал ьбомы и книги .
Раз она спросила меня, сколько я получаю из дому, и когда я
сказал, что отец высылает мне сто рублей каждый месяц, она сна­
чала замолчала, а потом протянула задумчиво : «Вот вы какой ...
богатый!» Вообще она бьmа малоразговорчива, нолюбила слушать,
как я читал вслух.
Однажды, лежа у себя на диване, я перечитывал свои лекции, от
скуки то протягивая фразы и повышая конец каждой на полтона,
как читается в церкви апостол , то декламируя их с выражением
крайнего драматизма.
Под конец мои губы машинально твердили одно и то же сл ово,
а мысли были далеко. Я думал об Елене, представлял себе ее фигу­
ру, походку, смелый взмах ее тонких, темных бровей ...
Смеркалось. Откуда-то доносились дрожащие и радостные зву­
ки благовеста и вместе с ними запах весны и клейких почек тополя.
Все предметы, в особенности ветки деревьев и углы зданий, удиви­
тельно рельефно выделялись на смугло-розовом темнеющем небе.
В комнате Елены, благодаря плотным занавескам, было почти
темно, и я не сразу разглядел ее. Она сидела у окна, нагнувшись над
какой-то работой.
-
Хорошо, что вы пришли, - сказала Елена. - Я хочу посо­
ветоваться с вами. Посмотрите на это «3», можно ли из него сде­
лать мою монограмму?
Она обводила узор концом костяного крючка. Я облокотился
одной рукой на спинку ее стула, а другой - на стол и смотрел на
202

Рассказы
пробор ее мягких, темных волос. Мне казалось, что ее тело также
издает аромат тополя.
- Ну, что же вы стали и молчите? - спросила она.
Елена закинула голову вверх и прищурила свои яркие, боль­
шие глаза. Я сконфузился, перевел глаза на ее губы и нагнулся. За­
пах т9поля кинулся мне в голову и опьянил меня. Мне показалось,
что губы Елены вместе с подбородком тянутся ко мне, и я вдруг,
охватив руками ее шею, приник к этим губам долгим поцелуем.
Елена вырвалась из моих объятий вся пунцовая, с блестящими
глазами.
-
Ради Бога, ради Бога, оставьте, пустите меня, - шептала
она в смущении.
- Елена, - просил я умоляющим голосом, - не отталкивайте
меня, будьте моим добрым ангелом, счастьем моей жизни, будьте
моей женой!
Она бьша как будто бы поражена моим предложением, говори­
ла о том, что она девушка бедная, не кончившая даже гимназии,
что я, может быть, смеюсь над ней и так далее. Но я бьш так крас­
норечив и настойчив, что наконец услышал из ее чудных уст согла­
сие, выраженное застенчивым шепотом. В ту же ночь я написал отцу
длинное письмо, восторженное и беспорядочное, с описанием все­
го происшедшего и с просьбой о благословении. Впрочем, я зара­
нее знал, что отец, всегда предоставлявший мне полную свободу в
моих поступках, не мог ничем иным ответить, кроме согласия.
Но заснуть эту ночь я не мог. Многие женатые мужчины расска­
зывали мне впоследствии (да и сам я позднее испытал это), что, сде­
лав предложение даже самой любимой девушке, тотчас же чувству­
ешь нечто вроде мгновенного сожаления об утраченной свободе.
Но тогда, кроме переполнявшей все мое существо гордой радо­
сти, я ничего не замечал в себе. Минутами я даже не верил своему
огромному счастью.
Я не мог усидеть в комнате и часов около двух ночи оделся и
вышел на улицу. В окнах Елены не бьшо света. Глядя на них, я чув­
ствовал на своих глазах слезы умиления.
«Спи, мое дитя, спи, мое дорогое сокровище, - подумал я, ул ы­
баясь сквозь эти чистые слезы, - и знай, что теперь только один я
буду беречь твой невинный сон ... »
Долго и бесцельно бродил я по безлюдным, затихшим ул ицам.
Образ Елены не выходил из моей головы. Я рисовал себе картины
203

А. И. Куприн
нашей будущей жизни, одну радужнее другой. И все это бьmи наи­
вные, возвышенные мечты . Клянусь вам, что ни малейшая тень чув­
ственности не омрачила их ни на секунду.
Особенная, таинственная и ясная прелесть ночей ранней весны
приобретает своеобразный оттенок в большом городе в то время,
когда прекращается всякое движение. Глубокая тишина кажется
жуткой. Звуки шагов раздаются звонко и резко на целую версту.
Одна сторона улицы тонет в тени, другая ярко белеет громадами
домов с блестящими лунными бликами в окнах; крыши сверкают,
полосами отражая лунный свет, и кажутся сделанными из полиро­
ванного серебра. Ярко-бледный свет, неподвижно-мертвые, резкие,
синие тени, немая тишина там , где только что шумела кипучая
жизнь, - все это говорит о чем-то необыкновенном, сказочном.
Иногда на луну набежит легкое, как паутина, облачко, и тотчас же
небо сияет оранжевыми тонами. Тогда звезды, незаметные до тех
пор в своей холодной, синей высоте, мигают ярче, а белые громады
меркнут, и блики скрываются в окнах ... Облачко пробежало, и звез­
ды тухнут, и назойливее белеет камень, и синей и гуще кажутся про­
тянутые на мостовой тени.
Незаметно для себя я очутился на городском бульваре, узком,
длинном и прямом, как стрела, обсаженном с обеих сторон гигант­
скими пирамидальными тополями и обнесенном легкими сквозны­
ми решетками .
На бульваре никого не бьmо, только какая-то парочка - муж­
чина и женщина - сидела на скамейке, сп иной ко мне, прижав­
шись друг к другу и закутавшись в один и тот же широкий плащ.
Луна светила им в лица, и потому мне видны бьmи только темные
силуэты сидящих да яркие светлые блики кое-где с боков их фигур.
Растроганный видом этой красивой группы и не желая мешать
влюбленным, я хотел уже пройти мимо них, осторожно ступая по
траве, как вдруг нечто ужасное приковало меня неподвижно на
месте.
-
Послушай, Леля, ты серьезно это говоришь? - произнес
мужской голос, уверенный густой баритон.
- Очень серьезно. Какой ты смешной. Разве я хуже других, что
мне нельзя выйти замуж?
И она засмеялась тихим и страстным смехом влюбленной жен­
щины, прижимающейся, как кошечка, к своему любовнику.
Я узнал и этот нежный голос, и этот серебристый смех . Я не
мог ошибиться: на скамейке сидела Елена.
204

Рассказы
-
Ну, хорошо, положим, это и в самом деле серьезно, - про­
должал мужчина. - Да неужели ты думаешь, что он ни от кого не
услышит о твоих похождениях?
- А пусть услышит, - отвечала беспечно Елена. - До свадь­
бы-то , во всяком случае, не услышит. Ведь он совсем цыпленочек,
всему верит, что ему скажешь. Представь себе, он верит, что ста­
рик - мой дядя! Все просит, чтобы его с ним познакомили.
- Ну, а твоя мать?
-
Мать сердится. Говорит, что с моей стороны глупо терять
такое сокровище, как старик. Ну да, покорно благодарю. Толстый,
губастый, противный. Надоел мне хуже горькой редьки. Кстати,
милый, - в голосе ее зазвучала нежность ласкающейся кошечки, -
может быть , тебе нужны деньги? Мне вчера старик привез.
- Пожалуй, - зевнул мужчина лениво - несколько рублишек
я у тебя прихвачу. Пойдем ко мне, -сейчас светать будет.
Они ушли. Я сидел, окаменев от стьща, отчаяния и какой-то
безумной тоски. Ни мысли, ни какого-нибудь определенного ощу­
щения у меня в эти ужасные, мгновения не было. Точно я погру­
жался в какой-то страшный безыменный хаос...
- Вот и все, господа, - закончил рассказчик. - История про­
стая, несложная. Но никогда потом в жизни не испытывал я ни та­
ких чистых радостей, ни таких терзаний, как в эту весну, ставшую на
грани моей розовой юности и богатой горьким опытом зрелости.
<1895>
В ОРОБЕЙ
Панихида кончилась. Последний стройный и печальный аккорд
«вечной памяти» растаял в мягком воздухе. Четверо факельщиков
с красными опухшими лицами, в засаленных мантиях подошли к
белому глазетовому гробу и начали суетливо обвязывать его ве­
ревками.
Присутствующие молча глядели на их сосредоточенную и мол­
чаливую работу, изредка прерываемую замечаниями, произноси­
мыми отрывисто и вполголоса:
- Заходите с той стороны. Вот так . Легче, легче... Тяни конец
на себя ... Ну, разом. Навались!
205

А. И. Куприн
Веревки вытягивались и скрипели от тяжести дубового гроба.
Факельщики с преувеличенно напряженными лицами топтались
вокруг зияющей ямы, сырой, гл убокой и страшной. Блестящий бе­
лый гроб медленно опускался в могилу, исчезая постепенно из глаз ...
Потом факельщики выпростали веревки и отошли в сторону".
Священник взял заступ и бросил в могилу груду землИ, которая
глухо и грузно ударилась об крышку гроба" . Присутствующие с
боязливым любопытством приблизились и заглянули в страшную
яму". Каждый взял в руки по горсточке земли и бросил в могилу.
Женщины тихо и прилично плакали, закрыв глаза кружевными
платками.
В стороне, шагах в пяти от могилы, стоял господин средних лет
в трауре с дл инными седеющими волосами" . Ни во время панихи­
ды, ни во время тяжелой сцены засыпания могилы он ни разу не
шевельнулся, не приподнял низко опущенной головы ".
При взгляде на него казалось, что он об чем-то глубоко заду­
мался или старается припомнить что-то забьrrое и очень важное" .
Но странное производили впечатление эти глаза, неподвижно уст­
ремленные в одну точку и ничего не видящие, эта глубокая, суро­
вая складка, неожиданно за две ночи прорезавшаяся между бровя­
ми". По той любопытной и осторожной внимательности, с какой
приглашенные на похороны относились к господину в трауре, мож­
но бьшо заключить, что после покойницы в белом глазетовом гро­
бу он является вторым лицом в мрачной церемонии погребения.
-
Это что ж? Брат, что ли, ейный или муж? - слышалось в
толпе зрителей, больше всего, конечно, женщин, собравшихся на
кладбище благодаря празднику и светлому весеннему дню.
-
Муж, сказывают. Очень уж он покойницу любил . Душа в
душу, говорят, жили ".
- Ишь ты ". Чего же он стоит, словно идол какой бесчувствен­
ный?" Хоть бы поголосил маленько". А то стал и стоит".
- Много ты понимаешь". Видишь, окостенел человек ". Он те­
перь, значит, вроде как спит". Ты ему хоть из пушки стреляй - не
услышит...
-Тсс! " Скажите".
А господин в трауре действительно окостенел". Все привычки
обьщенной жизни не утратили, по-видимому, над ним своей дав­
нишней силы ... Всю эту ужасную неделю он с прежней методичес­
кой аккуратностью исполнял тысячи давно заведенных жизненных
мелочей". Но в его душе, в его нравственной жизни произошло ка-
206

Рассказы
кое-то странное оскудение, точно в сложном механизме, где целы и
хорошо действуют все части и пружины и только одно самое глав­
ное колесо отказывается вертеться, потому что у него стерлись зуб­
цы ... Он ясно помнил тот ужасный момент, когда она сидела в глу­
боком кресле, вся обложенная подушками, а он стоял, нагнувшись
над ней, и нажимал большой гуттаперчевый мешок с кислородом.
В комнато пахло едким запахом какой-то красной микстуры и еще
чем-то тяжелым и ужасным, чему он избегал дать настоящее назва­
ние. При каждом дыхании ее голова то поднималась, то опять па­
дала на грудь, глаза с неестественно громадными зрачками, влаж­
ные и блестящие, блуждали бессмысленно и в то же время тоскли­
во... Порой она вся вздрагивала, телом и руками, точно подстре­
ленная насмерть птица...
А затем? Затем именно и наступило то состояние, когда в его
душе что-то окаменело и перестало действовать .
Если бы его спросили: «Что с вашей женой?» - он отвечал бы:
«Она бьша больна чахоткой, умерла, и теперь ее хоронят» . Но сам
он, в глубине своей души, не только не верил тому, что жена умер­
ла, - он отлично знал, что она жива. В то же время он что-то важ­
ное позабьm , и благодаря этому пропала внутренняя связь между
ним и тем , что вокруг него делалось.
Маня лежала на столе в белом платье со строгим лицом, точно
из матового воска, а над ней стоял незнакомый мужчина в корич­
невом пальто с оборванными кантиками на рукавах и что-то быст­
ро в нос читал , растягивая и повышая на полтона концы фраз.. «Что
он читает? - начинал туго, с ощущением боли в голове, сообра­
жать Барсов. - Что он читает? «Умяхнуща словесо их паче елея я
ти суть стрелы». Ах да, псалтырь! Псалтырь - это ведь над покой­
никами читают, а у нас в гимназической церкви читали за всенощ­
ной гимназисты ... Еще слова там такие попадаются хорошие... Да,
да, псалтырь ... Какую же он связь со мной имеет? Ах, какую же
связь, какую?» - твердил мысленно, мучаясь и напрягая всю силу
памяти . Но связь ускользала, а внимание Барсова опять привлека­
ли новые предметы, и опять начинали одна за другую цепляться
странные, мелочные, тяжелые, как кошмар, мысли ... Потом ее по­
ложили в гроб и пели панихиду сначала дома, а затем в церкви ...
Запах можжевельника и ладана... в руках у всех свечи, и у него в
руках свеча. Но он не понимает значения этого торжественного
пения, не понимает этих великих сл ов, обещающих праведникам
обитель, «иде оне несть болезни, печали и воздыхания». Свечи на-
207

А. И. Куприн
поминают ему двенадцать Евангелий, когда он еще ребенком от­
мечал прочтенные Евангелия восковыми катышками, прилеплен­
ными сбоку свечи, и он уносится мыслью к далекому милому дет­
ству, и его лицо озаряется неожиданно светлой и ясной улыбкой...
Могила сровнялась с почвой, и на ней вырос маленький хол­
мик из рыхлой земли. Могильщики стали его уравнивать, и каж­
дый удар лопаты оставлял ровный гладкий след. Толпа зрителей
постепенно без слов расходилась; зрелище смерти навеяло на всех
торжественное молчание...
А весне как будто бы и дела не бьmо до смерти ... Здесь, в цар­
стве ее, на кладбище, весна особенно пышно, даже, пожалуй, дерз­
ко развернулась во всей своей душистой красоте. В поле едва-едва
начинала пробиваться узенькая бледная молодая трава, а здесь она
уже ложилась как свежий шелк, качаясь под ветром . Смерть шла
рядом с жизнью. Молодые побеги жадно вбирали жизненные соки
из жирной, удобренной разложившимися организмами земли. Бе­
резы, липы, кусты жимолости и сирени уже покрылись серовато­
зеленым нежным пухом, шиповник и акация еще чернели голыми
ветвями на белом фоне крестов и памятников, клейкие тополевые
почки распространяли свое терпкое, весеннее благоухание...
- Ах ты, господи, бла-адать какая! - послышалось сзади чье­
то наивное замечание. - Так бы, кажись, и не ушел отсюда...
«А ! Это они про весну, - подумал Барсов. - «Как грустно мне
твое явленье, весна, весна, пора любви ...» А как дальше... Ну, будто
не все равно ... А хорошо бьmо весною в Кунцеве. Когда это? Год,
два, да, два года тому назад, когда я бьm еще Маниным женихом».
И Барсову вспомнилось ярко это блаженное время. Они пошли
втроем в рощу: она, он и ее маленький брат, кадет, который отно­
сился к Барсову с тем чувством обожания, с которым относятся
мальчики лет десяти - пятнадцати к сильным и самостоятельным
мужчинам . Они долго собирали фиалки, бледно-голубенькие та­
кие и ароматные. Потом им обоим, ей и ему, захотелось остаться
одним. То есть они об этом не сказали ни сл ова, но он чувствовал.
Кадету сказали, что на опушке много цветов, что он их очень удач­
но ищет и что они его подождут здесь. Мальчику очень не хотелось
уходить. Он, должно быть, понял , что его присутствие мешает, но
в то же время он был счастлив, что имел возможность доставить
удовольствие предмету своего обожания ... Он набрал громадный
букет и все-таки пришел сл ишком рано и все-таки застал их целую­
щимися, отчего все трое сконфузились.
208

Ра ссказы
« ...Да, да, фиалки, - думал Барсов, - почему фиалки? Как я
пришел к фиалкам? Ах да, я начал думать про весну ... А раньше?
Кажется, я раньше думал об этом в церкви ... Я думал о том, что
мухи уже оживают, значит, наступила весна, и скоро будет лето .
Но зачем, зачем я думал о мухах? Смешной вопрос и совсем не под­
ходящий ни к месту, ни к времени» .
Суровая складка глубже легла между его бровями. Тягучие не­
нужные мысли опять начали лениво цепляться одна за другую.
Наконец он вспомнил . Это было сегодня же утром в церкви. Он
стоял и глядел машинально на строгое восковое лицо лежащей в
гробу знакомой, дорогой и в то же время чуждой женщины... А по
ее спокойному лбу в это время ползла муха ... Запьmенная такая,
маленькая, вялая - должно быть, она только что ожила после зим­
него сна... И первый раз за эту длинную, как вечность, неделю Бар­
сов испытал на мгновение одно яркое ощущение - ощущение
страшного, леденящего ужаса, в котором он ни тогда, ни теперь не
мог дать себе отчета.
Могильщики между тем совершенно окончили дело и отошли в
сторону. Один из них провел ребром заступа крест на убитой по­
верхности могильного холмика. Все присутствовавшие с самого
утра при погребении, утомленные телом и нервами, сидели молча
на ближайших плитах и скамеечках . Наступил момент грустного и
томительного затишья. Мужчины один за другим перекрестились
и надели шляпы. Только один Барсов все так же неподвижно сто­
ял, опустив голову и устремив в одну точку невидящие глаза.
Священник снял свою черную ризу и епитрахиль, надетые поверх
теплого пальто, и, выпрастывая сзади из-под воротника волосы, по­
дошел к Барсову. Он считал своим долгом сказать несколько утеши­
тельных слов, и хотя не знал, что именно скажет, но надеялся на тот
запас общих фраз, который у него накопился долголетним опытом.
- Ну что? - сказал священник, взяв Барсова за руку и стара­
ясь заглянуть ему в глаза. - Все это воля Господа. Не ропщите.
Самый великий грех - ропот на волю создателя. Думайте о том,
что ей лучше там, - и он показал указательным пальцем на голу­
бое радостное небо, - там , в месте злачней, в месте покойней . Это
вас утешит. Правда, что многие из теперешних интеллигентных
людей своим критическим умом дерзают отрицать божественный
промысел ... Но и они, - священник при этом гл убоко вздохнул, -
но и они должны знать, что все мы бренные гости в земной юдо­
ли ... Все мы смертны. Так-то . ..
209

А. И. Куприн
- Да, да, Serge, батюшка правду говорит, - вмешалась дама в
плерезах, подвижная и маленькая, с энергичным заплаканным ли­
цом. - Если она умерла, то уж судьба так сделала, этого, значит,
нельзя бьmо избежать . Ну, тяжело тебе, ну, я понимаю, ну, поплачь
немного . Слезы всегда облегчают. Ты не думай, что мужчине сове­
стно плакать . Ты погляди на меня, Serge. Ведь Маня моя сестра,
мне ведь тоже очень тяжело ... Однако я не отчаиваюсь, я не теряю
рассудка. Посмотри на меня, я женщина, и все-таки тверда. А ведь
ты мужчина! Я...
Барсов неожиданно повернул к ней голову и с трудом раскрыл
спекшиеся губы.
- Благодарю, благодарю вас, - прохрипел он, - но только ...
только... почему же муха? Почему, я вас спрашиваю?
И батюшка и дама в плерезах отступили от Барсова на два шага.
Все присутствующие с тревогой на него поглядели. Казалось, что
вот-вот этот окаменевший человек обернется к ним и разразится
безумным хохотом.
А он уже позабьm и о батюшке, и о belle-soeur* и о своих сло­
вах. Он опять возвратился упорною мыслью к мучившей его связи
между ним и внешними событиями. Лицо его все более и более при­
нимало выражение мучительного напряжения . Муха, которая так
вяло ползла по восковому лбу жены, особенно болезненно не под­
давалась его мьшmению. Минутами ему казалось, что он начинает
понимать, но мысли опять рассеялись, и опять лезли в голову не­
нужные и пустые мелочи.
Сидящие на могилах с тревогой глядели на неподвижного, зас­
тывшего в одном положении Барсова. Несколько мгновений дли­
лась тяжелая, мертвая тишина. Введенный ею в обман худой, об­
щипанный, но бойкий воробей скатился откуда-то с верхушки то­
поля, уселся на могиле и тотчас же испугался. Он повернул свою
маленькую головку налево, направо, вверх и вдруг, весь взъеро­
шившись, блестя кругленькими черными глазками, широко раскрьm
рот и закричал что-то - громко и с отчая11ьем испуга ...
И столько в его фигуре, движениях и голосе бьmо жизни и мо­
лодого задора, что Барсов неожиданно понял все, и неуловимая
связь между ним и миром мгновенно восстала со всей своей ужаса­
ющей правдой. Он понял и церковь, и белый глазетовый гроб, и
* свояченице (франц.).
210

Костюм молодой женщины.
Конец XIX века, Кер енский уезд Пензенской гу бер нии
(ныне Вадинский район Пензенской обл. ).

Рассказы
могилу, и запьmенную муху, которая ползла по спокойному лицу,
не дрогнувшему ни одним мускулом ...
«Смерть, смерть, смерть», - вихрем пронеслось у него ярко и
выпукло в сознании, и он, внезапно закрыв лицо руками, с криком
горя упал на свежую землю могилы, обливаясь жаркими сл езами.
<1895>
В ЗВЕРИНЦЕ
В походном, наскоро сколоченном из досок зверинце Иоганна
Миллера сторожа еще не успели зажечь ламп для вечернего пред­
ставления. На всем лежит тяжелая полумгла. Железные решетки,
клетки, барьеры, скамейки, столбы, поддерживающие крышу, кад­
ки с водою и ящики для песка кажутся при этом умирающем мерца­
нии осеннего вечера нагроможденными в беспорядке. Воздух насы­
щен острым запахом мелких хищников: лис, куниц и рысей, - сме­
шанным с запахом испортившегося сырого мяса и птичьего помета .
Вздрагивая от холода и тесно прижавшись друг к другу, плен­
ники тяжело дремлют в своих клетках. В этот час они отдыхают от
назойливого любопытства публики.
Желтые, серые, краснохвостые попугаи нахохлились на своих
жердочках, привязанные к ним тонкими цепочками за ноги. Боль­
шой старый сл он, который в темноте кажется издали безобразной
громадой, дремлет, перекачиваясь на своей площадке с ноги на ногу,
и то развивает, то свивает гибкий хобот. Обезьяны сбились в тесную
кучу в самом дальнем углу своего помещения . Некоторые нежно
обняли друг дружку за шею; одна положила голову на колени со­
седке. Выражения лиц у них у всех печально-покорные, и теперь
они больше, чем когда-либо, похожи на людей. В самом конце зве­
ринца, на низкой насести, сидит старый орел, общипанный, облез­
лый и сгорбленный. Он не спит. Его неподвижные глаза смотрят в
темноту со всегдашней непримиримой и гордой ненавистью.
Тяжелая, угнетающая тишина изредка прерывается странными
звуками: то будто вздох продолжительный вырвется из чьей-то гро­
мадной груди, то стон послышится, то отрывистый хохот сумас­
шедшей гиены, которая недавно заболела и теперь целыми часами
кружится с необыкновенной быстротой на одном месте, пока не
упадет без сил .
211

А. И. Куприн
Цезарь спит и тихо, точно бредящая собака, взвизгивает во сне .
Одна из его могучих желтых лап высунулась в ту щель внизу ре­
шетки, куда просовывают пищу, и небрежно свесилась наружу.
Голову он спрятал в другую лапу, согнутую в колене, и сверху вид­
на только густая темная грива. Рядом с ним свернулась в клубок,
точно спящая кошечка, его львица. Цезарь спит беспокойно и иног­
да вздрагивает. Дыхание клубами горячего пара вьшетает из его
широких ноздрей.
Тревожный, но блаженный сон снится Цезарю.
Над хладеющей после дневного жара пустыней всплыл громад­
ный, блестящий диск месяца, и пустыня ожила, и проснулась, и за­
говорила миллионами голосов. Проснулся и он, властелин пусты­
ни, и медленными шагами выходит из зарослей, куда загнало его в
полдень солнце и где он после кровавого пира, утолив из ручья
жажду, спал в тени до наступления ночи. Какой простор перед его
расширенными очами! Только и видно, что синее небо да безбреж­
ная пустыня. Всей своей могучей грудью вдыхает лев свежеющий
воздух и вдруг оглушительным, царственным ревом потрясает воз­
дух пустыни. И все смолкает, объятое ужасом. С фырканьем и то­
потом вскакивают и мчатся через пустыню испуганные стада анти­
лоп и зебров...
Лев крадется к тому ручью, куда каждый день ходят пить воду
стада буйволов, и прячется между камнями. Ни один мускул его
бархатного тела не шевелится, но весь он уже сжался и пригото­
вился для огромного прыжка. Вдали раздается грузный топот, зем­
ля гудит и вздрагивает под тяжелыми копытами. Это идут на водо­
пой буйволы. Передовые тревожно и громко обнюхивают землю и
бьют себя хвостами по бокам . Лев не шевелится, но задние ноги
его, точно две стальные сжатые пружины, готовы каждую секунду
выпрямиться со страшною быстротою.
Наконец стадо напилось и возвращается обратно. Цезарь уже
выбрал свою жертву, молодого черного бычка с мускулистой шеей
и железным затьmком. Легким, беззвучным движением взвивается
лев в воздухе. Один прыжок - и он уже на спине у буйвола, задние
лапы вонзились в круп, передние ушли гл убоко в мускулы шеи.
Животное в ужасе и бешенстве мчится вперед, прыгает, тщетно ста­
раясь сбросить с себя страшную ношу, и мгновенно падает на пе­
сок с перегрызенным позвонком. Пасть Цезаря дымится от горя­
чей крови животного, и опять оглашает он своим победным цар­
ственным ревом пустыню.
212

Рассказы
Взвизгивает в своей клетке спящий Цезарь и видит другой сон.
Перед ним возвышается утыканная острыми гвоздями страш­
но высокая и крепкая загородка крааля. Лев приседает чуть-чуть к
земле, - мгновение - и он уже внутри загородки; под навесом,
сбившись в кругу и дрожа атласной кожей, стоят лошади. Лев уст­
ремляется к ним, но в это мгновение просыпается весь крааль. Вспы­
хивает ружейный огонь, гремят выстрелы, с криком, свистом, ги­
каньем сбегаются люди . Но Цезарь не хочет упустить добычу; он
уже схватил за загривок жеребенка и влечет его по земле к загород­
ке. Гнев и вкус горячей лошадиной крови придают ему чрезмер­
ную силу. Взмахом могучей головы он закидывает животное на
спину, вместе с ним высоко над загородкой перелетает на другую
сторону и скрывается в темноте ночи.
Сторож зажег лампу. Свет ее упал на глаза Цезарю, и он про­
снулся. Сначала лев долго не мог прийти в себя; он даже чувство­
вал до сих пор на языке вкус свежей крови . Но как только он по­
нял, где он находится, то быстро вскочил на ноги и заревел таким
гневным голосом, какого еще никогда не слыхали вздрагивающие
постоянно при львином реве обезьяны, ламы и зебры. Львица про­
снулась и, лежа, присоединила к нему свой голос.
Цезарь уже не помнил своего сна, но никогда еще эта тесная
клетка с решеткой, эти ненавистные лампы, эти человеческие фи­
гуры так его не раздражали. Он метался из угла в угол , зл обно ры­
чал на львицу, когда она попадалась на дороге, и останавливался
только для того, чтобы в бешеном реве выразить весь бессильный,
но страшный гнев Цезаря, запертого в тюрьме.
-
Паж-жалуйте, господа! Нач-чинается объяснение зверей .
Паж-жалуйте! - закричал у входа сторож-немец.
Господа, в числе которых бьmо десять - двенадцать дам с деть­
ми и няньками, несколько гимназистов и юнкеров и человек трид­
цать хорошо одетых мужчин, подошли и окружили сторожа. Ос­
тальная публика глазела сзади, из-за барьера. Сторож стал спиною
к первой клетке и, постукивая за спиной палочкой по решетке, на­
чал объяснение:
-А вот-с ам-мериканский дико-образ. Тело его снабжено длин­
ными колючими иглами, которые он бросает в преследующих его
врагов ...
Объяснение свое он проговорил заученным тоном, с полнейшим
равнодушием к самому дикобразу, и перешел к следующему номеру.
213

А. И. Куприн
- А вот-с черная пантера, или черная смерть, называется ина­
че гробокопательница. Разрывает могилы и пожирает трупы с ко­
жей , с костями и даже с волосами. Пос-сторонитесь, господа. Де­
тям не видно ...
Публика наклонялась к решетке, но ничего не видала, кроме
двух зеленых горящих глаз в самом углу клетки.
-
Може, там никакой пантеры нема? - заметил с галереи чей­
то голос.
Потом сторож объяснял гамадрила, который «ходит гулять на
люна, а если нет люна, то без люна, и кушает яйца крокодила».
Затем он показывал находящегося в ящике «змея Кейлон с острова
Цейлон». Этот змей не ядовит, только мускулом давит, а самого
его видеть нельзя, потому что «если ящик открывает, - змей бист­
ро убегайт» .
Наконец толпа остановилась перед клеткой льва.
- А вот африканский лев . Называется Цезарь. Стоит двадцать
пять тысяч марок. И со своей львицей, стоящей одиннадцать тысяч
марок, - запел сторож.
Затем в его руках очутилась неизвестно откуда появившаяся
жестяная кружка, и он, потряхивая находящимися в ней медяками,
протягивая ее публике, сказал:
- Сейчас начнется блестящее представление: укрощение львов
и кормление диких зверей. Пожертвуйте, господа, кто что может, в
пользу служащих зверинца.
И в это время свободной рукой он зазвонил в колокольчик, воз­
вещающий начало представления . Десять евреев-музыкантов гря­
нули веселый марш.
- Карльхен, звонят, - сказала чистенькая старая немка, выхо­
дя из-за своей кассы и отворяя дверь в уборную, где одевался укро­
титель.
-
Сейчас, - ответил Карльхен . - З атворите, мама, дверь .
Холодно.
Карл Миллер, брат хозяина зверинца, стоял в крошечной до­
щатой уборной, перед зеркалом, уже одетый в розовое трико с ма­
линовым бархатным перехватом ниже живота. Старший брат,
Иоганн, сидел рядом и зоркими глазами следил за туалетом Карла,
подавая ему нужные предметы. Сам Иоганн был сильно хром (ему
ручной лев исковеркал правую ногу) и никогда не выходил в каче­
стве укротителя, а только подавал брату в клетку обручи, бенгаль­
ский огонь и пистолеты.
214

Рассказы
- Вот румяна, - сказал Иоганн, протягивая брату коробку. -
Положи немного.
Карл действительно был бледен. При первых же звуках музыки
он почувствовал, как кровь сбежала с его лица и горячей волной
прихлынула к сердцу и как руки его похолодели и приобрели ка­
кую-то особенную цепкость. Но это волнение не бьmо волнением
трусости. Уже два года Карл укрощал львов и каждый день испы­
тывал одно и то же чувство - подъема нервов.
Музыка, трико, боязливое и почтительное любопытство тол­
пы, бенгальский огонь, наконец, прилив воли и отваги во время
представления в клетке и страшная нравственная сила, которую он
в это время чувствовал во всем своем существе и особенно во взо­
ре, заставлявшем льва робко пятиться в угол, - все это заранее,
еще при одевании, волновало его .
Положив на щеки слой румян и подведя карандашом нижние и
верхние веки, отчего глаза его стали громадными и заблестели, Карл
надел на шею малиновый воротник, украшенный аграмантом с
блестками, и посмотрелся в зеркало. На него глянуло смелое и взвол­
нованное, очень красивое лицо, с крутым, упрямым подбородком,
с большими голубыми глазами, смотревшими с дерзкой улыбкой.
-Хлыст! - приказал отрывисто Карл, поправляясь перед зер­
калом.
Старший брат поспешно подал ему длинный бич, а сам отошел
к дверям, чтобы их широко отворить перед выходом Карла, и за­
ботливо ощупал в кармане револьвер".
Карл швырнул зеркало на комод и сделал руками и ногами не­
сколько быстрых движений, чтобы размяться. Брат посмотрел на него
вопросительно . Карл мотнул головой и из растворенной Иоганном
двери вышел эластичной, поспешной походкой в зверинец. Иоганн
шел сзади и звонил, а чистенькая старушка из-за кассы украдкой
крестила молодого сына, красавца и своего любимчика.
За десять шагов до клетки Карла остановил сторож и сказал
ему несколько слов на ухо . Это бьmа дурная примета. Укротитель
никогда не должен останавливаться ни на одну секунду, потому что
зверь следит за ним глазами с самого выхода его из уборной.
- Цезарь беспокоится? Рычит? - переспросил Карл умышлен­
но гр омко, играя перед публикой бесстрашием. - О! Это пустяки.
Он сейчас будет у нас как овечка.
Цезарь стоял, прижавшись лицом к самой решетке. Его коша­
чьи рыжие глаза с громадными зрачками блестели жадно и пугли-
215

А. И. Куприн
во в то же время . Бешенство, не проходившее у него до сих пор,
внезапно разрослось при виде знакомой фигуры в розовом трико,
на которую он нарочно не смотрел, но за всеми движениями кото­
рой следил с напряженным вниманием хищника.
Карл быстро прошел среди расступ ившихся зрителей, ловко
вспрыгнул на три ступеньки приставной лестницы и очутился в
предохранительной клеточке, из которой железная дверца отво­
рялась внутрь большой клетки. Но едва он взялся за ручку, как
Цезарь одним прыжком очутился у дверцы, налег на нее головой
и заревел , обдавая Карла горячим дыханием и запахом гнилого
мяса.
-
Цезарь, назад!.. - крикнул Карл и, нарочно приблизив к
решетке лицо, устремил на зверя пристальный взгляд. Но лев вы­
держал взгляд, не отступал и скалил зубы. Тогда Карл просунул
сквозь решетку хлыст и стал бить Цезаря по голове и по лапам.
Цезарь ревел , но не отступал и не отводил глаз.
- Довольно! - крикнул кто-то из глубины публики.
- Довольно! - подхватила единодушно вся толпа.
- Оставь! - сказал Иоганн тихим и тревожным голосом и под
плащом, незаметно, вытащил из кармана револьвер.
-
Нет! - отрезал сердито Карл и опять ударил изо всей силы
льва по голове. - Цезарь, назад!
Но Цезарь внезапно взвился во весь рост и ударил лапой в ре­
шетку с такой силой, что вся клетка задрожала.
- Довольно! Перестаньте! - кричали зрители и оставались в
то же время, точно прикованные, не трогаясь с места.
- Огня! - крикнул Карл.
Минутный припадок нерешительности, который он испытал
бьшо сначала при непослушании льва, уступил теперь место озлоб­
лению, и он решился во что бы то ни стало заставить зверя повино­
ваться .
Иоганн выхватил из жаровни, принесенной сторожем, раска­
ленный железный прут и передал его брату вместе с зажженной па­
лочкой искристого бенгальского огня .
Ослепленные огнем зрители не заметили быстрого движения
Карла, но увидели, как Цезарь с громким стоном боли отскочил от
двери, и в ту же секунду укротитель очутился в клетке.
В зверинце сделалось совсем тихо, слышно бьшо только, как
шипел бенгальский огонь в руке у Карла да стонал и ворчал Це­
зарь в углу клетки.
216

«Пр огулка».
Кадр из к/ф «Желание любви» п о мотивам пр оизведений
А . И. Куприн.а. 1993 г.

Рассказы
Что затем произошло - никто не мог дать себе отчета. Послы­
шался потрясающий крик Карла, ужасный рев Цезаря и львицы,
три оглушительных выстрела, испуганные крики зрителей и безум­
ный, отчаянный старческий вопль: «Карльхен! Карльхен! Карль­
хен! .. »
На полу клетки лежал Карл, весь истерзанный, с переломанны­
ми руками, ногами и ребрами, но еще живой; сзади него льви­
ца, которой пуля Иоганна попала в череп, и рядом с ней - в
последней агонии - Цезарь .
Бледные, перепуганные зрители стояли вокруг клетки в немом
ужасе и не трогались с места, несмотря на упрашивания сторожа
оставить зверинец.
<1895>
И ГРУШКА
-
Вот как на горку выедем, барин, так сейчас и город будет
видно, - сказал извозчик, обернувшись назад и показывая лицо,
все белое от снега. - Ишь огни-то . Ровно зарево.
Над горой, на темном звездном небе стояла длинная сияющая
полоса, отблеск уличных фонарей . И опять у Жданова сердце сжа­
лось от сладостного волнения, вроде того, которое он испытал пол­
часа тому назад, выходя после двухдневной дороги на С-ой вокзал .
В его памяти жадно и стремительно теснились проснувшиеся с но­
вой силой милые воспоминания прошлого, связанные тесными уза­
ми с тем городом, к которому он теперь подъезжал после двухлет­
него отсутствия.
Когда его, в новую эпоху его жизни, знакомые женщины спра­
шивали об этом прошлом, он всегда говорил с несколько разоча­
рованным и усталым видом, что в его прошлом была любовь, на
которую он отдал всю молодость и все лучшие силы души. Шесть
лет тому назад он приехал в К., только что окончив университет, и
поступил на службу по акцизу . В провинциальном городке между
танцами в общественном собрании, загородными пикниками, дл я
которых ездили все в одну и ту же деревню Дубовую, и люби­
тел ьскими спектаклями адюльтер создается очень скоро и на се­
мейных началах. Однажды во время зимнего катанья в санях ему
пришлось сидеть рядом с женой своего сослуживца и начальника.
217

А. И. Куприн
Он ее много раз видел раньше, танцевал с ней, находил ее хоро­
шенькой, но ему никогда еще не приходила в голову мысль о воз­
можности близости между ними. Это бьша пышная и томная блон­
динка с ленивой грацией избалованной кошечки, с маленькими бе­
лыми ручками, смешливая и дерзкая .
Взволнованный выпитым вином и сумасшедшей ездой, он, сидя
совсем близко около нее, не отрывал глаз от ее лица, раскраснев­
шегося и счастливого ... Затаив дыхание и робея, он нашел ногою
под полостью кончик ее ботинка и пожал его . Она закрьша глаза и
не отодвинула своей ноги, а на второе пожатие и сама, как будто
бы нечаянно, ответила. Потом он нашел под ротондой ее теплую
руку, потом обнял ее, и она покорно, с слабой улыбкой на губах
положила ему на плечо голову".
Эта любовь, начало которой носило такой случайный харак­
тер, продолжалась почти четыре года. Роман со Ждановым был
для Антонины Васильевны не первым романом в жизни . Она при­
надлежала к числу тех женщин-кошек, которые не ищут сами при­
кл ючений, но зато без всякой борьбы принадлежат тому, кто умеет
их взять и удержать при себе. Для Жданова же обладание красивой
замужней женщиной из общества бьшо целым громадным событи­
ем, и любовь Антонины Васильевны навсегда осталась для него
мерилом для сравнения со всеми встречавшимися ему впоследствии
женщинами.
Муж, толстый флегматик, любивший хорошо поесть, поспать
и поиграть в винт, не мешал им. Как и все обманутые мужья, он
первый догадался о новой связи своей жены, так же как догадывал­
ся и о предшествующих. Но так же, как и все мужья, он, по примеру
страуса, прячущего голову в песок, старался себя уверить, что ни­
чего нет и что поэтому и другим ничего не заметно. Это, конечно,
не помогало. В глухих городишках, когда минет первое горячее
время злословия, к адюльтеру начинают относиться с удивитель­
ным добродушием, считая его, в силу давности, законным между
тремя людьми отношением.
На четвертый год любовь сделалась тяжелой и для Жданова и
для Антонины Васильевны. Собственно, прежней-то любви, неудер­
жимого влечения двух молодых и красивых людей друг к другу дав­
но уже и не бьшо. Оставалась только привычка, неудобная обоим
благодаря необходимости притворяться и обманывать, и, кроме
того , оставалось затруднение сказать последнее разрывающее сло­
во. Антонина Васильевна, конечно, сама бы порвала тягостные
218

Рассказы
отношения, если бы кто-нибудь опять завладел ею. Но, вероятно,
физические и умственные шансы Жданова настолько высоко сто­
яли в мнении к-ских кавалеров, что никто из них не решался высту­
пить его открытым соперником.
Наконец на помощь им пришло неожиданное назначение Жда­
нова в Петербург, и они простились без слез и без ненависти, каж­
дый радуясь своей свободе. И только много времени спустя воспо­
минания о прошлой любви окрасились для Жданова в поэтичес­
кий, грустный и сладкий колорит. Чтение ее записочек, оставших­
ся у него, всегда немного его волновало, и он на конверте, заклю­
чавшем их, сделал надпись из своего любимого поэта: «Что про­
шло, ТО будет МИЛО».
Подъем в гору кончился. Лошади, почуяв близость конюшни,
сами прибавляли ходу. Левая пристяжная, косматая, крепконогая
кобьшка, тонко и радостно заржала и схватила коренника зубами
за шею.
- Балуй, балуй! - крикнул на нее преувеличенно сердитым ба­
сом ямщик и потом, вдруг приподнявшись на козлах и поправив
под собою сиденье, добавил необыкновенно тонким фальцетом: -
Я т-те побалую.
- Не лошади, а звери, - обратился он к Жданову с той любов­
ной хвастливостью, с какой говорят о своих лошадях русские ям­
щики. - Прямо душегубы. Ну теперь только держись, барин. Сам
дам на водку. И просить не стану. Эх вы! Караковые! Ну вы, голуб­
чики! Да еще, миленькие!
Все лицо Жданова обдало мелкой снежной пьшью, и он на ми­
нуту невольно зажмурился. Когда же он открьш глаза, то увидел
внизу веселые огоньки города, разбросавшегося по громадной,
широкой долине.
Жданов взял недавно двухмесячный отпуск , чтобы привести в
порядок доставшееся ему неожиданно по наследству имение. Он
узнал, что его путь лежит мимо К., и это с самого начала взволно­
вало его . Не доезжая Москвы, он решил хоть на день заехать в К.,
чтобы навестить Ленарских, посмотреть на Антонину Васильев­
ну, послушать ее голос, узнать подробности ее настоящей жизни.
Он вспомнил также и об ее сынишке Вите. Когда Жданов только
что познакомился с Ленарскими, ему было около двух лет. Жда­
нов решил, что необходимо в Москве купить Вите какую-нибудь
очень хорошую игрушку. Это всегда подкупает матерей и делает
их нежнее.
219

А. И. Куприн
За три станции от К. Жданов, разнеженный воспоминаниями,
которые все сильнее и назойливее волновали его, подумал, что вре­
мени для устройства дел у него еще достаточно много и ничто не
мешает ему провести в К. целую неделю. Он ничего определенного
не ждал, ни на что не надеялся, но его инстинктивно тянуло испы­
тать острое наслаждение - «бередить старые раны» .
Потянулись знакомые ул ицы, и Жданову вдруг показалось, что
он только на день выехал из этого городка. Все осталось так же
неподвижно, патриархально и широко.
- Знаешь дом Ленарских? - спросил он ямщика.
- Знаем-с . Туда прикажете?
-Да.
Чем ближе подвигался Жданов к знакомому дому, тем сильнее
им овладевало нетерпение. Он даже невольно старался движения­
ми тела ускорить бег лошадей. Какой он найдет Антонину Василь­
евну? Вероятно, она изменилась, может быть, даже похорошела той
красотой, которую французы называют la beaute de diaЫe*. Толь­
ко бы не расплылась ."
Жданову хотелось поскорее увидеть давно знакомую обстанов­
ку дома Ленарских, знакомую мебель, цветы, лампы, услышать зна­
комый запах в комнатах, особенно в ее спальне, пропитанной, как и
все белье Антонины Васильевны, как и она сама, свежим запахом
флорентийского ириса. Ирисом пахли и ее письма к нему, и этот аро­
мат каждый раз, когда он читал ее строки, необыкновенно ярко вос­
крешал перед ним ее образ. Ему хотелось держать в руках ее руку,
ощущение которой так бьmо ему знакомо, смотреть на ее ловкие,
ленивые движения, на ее томную улыбку с ямочками на щеках".
«А что, если она опять?" -мелькнуло у него в голове. - Что,
если эта мебель, этот запах ириса, эти ямочки так же знакомы и
милы уже другому? У меня за это время бьmи уже случаи ". нет, не
любви, конечно, - всю силу своей любви я истратил на Тоню, -
но увлечения". отчего же у нее не могло быть ! Нет, впрочем, жен­
щины чище и лучше нас. То, что для нас приключение, то для них
целое жизненное событие". Ну, а если бы и так?" Все равно: on
revient toujour а sa premiere amour* *. Особенно для женщин. Если
она и принадлежит другому, все-таки я ей буду очень, очень инте­
ресен именно в силу этого дразнящего желания растравить прошед-
* дьявольской красотой (фраиц. ).
** всегда возвращаются к своей первой любви (фр анц. ) .
220

«Урок музыки».
Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам пр оизведений
А. И. Куприна. 1993 г.

Рассказы
шее, и она мне подарит несколько блаженных минут. Тогда". за­
чем же тогда оставаться только на неделю? Я и в одни месяц успею
устроить свои дела, стало быть, могу прожить в К. недели три, че­
тыре. А там опять в Петербург. И как это будет хорошо. Длинная
любовь годами ведет к скуке, привычке и утомлению. А здесь ярко,
коротко - и навсегда остается в памяти , как что-то чрезвычайно
милое. Все равно что после обеда выпить одну только рюмку лике­
ру: и полезно и приятно, а выпить десять - и во рту прегадкое
ощущение...»
Ямщик круто завернул по той улице, где жили Ленарские. Ос­
тавалось еще проехать саженей сто .
«Вот сейчас, сейчас, - волновался Жданов, слыша биение сво­
его сердца. - Есть ли у них теперь кто-нибудь?»
И, чтобы не мешкаться долго у подъезда, он заранее начал со­
бираться : достал из-под ног небольшой саквояж, заключавший
только самые необходимые вещи и белье, перевесил через руку плед,
вынул из кошелька деньги для ямщика. На коленях у него лежал
еще небольшой ящик, обернутый в бумагу, с которым Жданов об­
ращался особенно бережно. В ящике заключался дорогой и очень
сложный аппарат камеры-люциды, с помощью которого можно
бьшо воспроизводить на экране световое изображение любой фо­
тографической карточки, как в волшебном фонаре. Эта игрушка
стоила очень дорого, и Жданов заранее предугадывал, с каким не­
мым восторгом станет мальчик рассматривать невиданную игруш­
ку и как мать будет польщена вниманием своего бывшего любов­
ника. Жданов очень живо припомнил фигуру и лицо мальчика, как
он его видел в последний раз. Худенький, тонкий, стройный, он с
нежным цветом лица, с длинными льняными локонами, падающи­
ми по плечам, походил в своих изысканных бархатных и кружев­
ных костюмчиках на миниатюрных пажей и инфантов историчес­
ких средневековых картин. Он всегда бьш привязан к дяде Ждану,
заставлял его по вечерам импровизировать сказки и постоянно тре­
бовал новую.
Ямщик круто остановил тройку. «Слава богу, есть огонь», -
подумал Жданов, радуясь тому, что застанет Антонину Васильев­
ну дома, и считая это счастливой приметой. Он наскоро распла­
тился с ямщиком, легко взбежал на подъезд и позвонил.
«Сейчас выбежит Дуняша, - думал, волнуясь, Жданов, - сна­
чала-то она не узнает, а потом обрадуется. Славная девушка. Она
всегда, бывало, радовалась, когда я приходил . Цела ли игрушка-
9КупринА.И.Том3
221

А. И. Куприн
то?» И он бережно ощупал ящичек . «Обрадуется мальчик. Он все­
гда бьm такой любопытный. Ах , как хорошо. И толстяк Ленарский
та кой милый. Как он кричит всегда за винтом смешно." Наверно, я
застану самовар, они всегда в это время чай пили. Тепло в комна­
тах-то , радушно так, все знакомо. А Тоня! Вся эта прелесть вторич­
ного сближения, прелесть первых намеков и ласк , сначала робких,
стыдливых, а потом все более и более жадных ".»
За дверью послышались шаги и щелкнула задвижка. Отворила
двери все та же Дуняша.
- Здравствуй, Дуняша. Не узнаешь меня? - воскликнул Жда­
нов приветливо молодцеватым голосом.
Но Дуняша как будто даже не особенно обрадовалась и отвеча-
ла точно нехотя:
-
Пожалуйте. Барыня в гостиной.
И добавила вполголоса:
- Только вы нынче не поспели ." Завтра в десять часов назна­
чена опять.
Но Жданов так был занят собой и предстоящей встречей, что
не сумел заметить ни равнодушия Дуняши к его приезду, ни неко­
торой странности последних сл ов. Сбросив наскоро пальто и шля­
пу и захватив под мышку камеру, он быстро вошел в длинный,
неосвещенный зал . Дуняша шла за ним, вероятно, для того , чтобы
доложить о его приезде.
Дверь в гостиную бьmа отворена, и из нее падал косо на паркет
свет от лампы в гостиной. Из гостиной слышалось странное, моно­
тонное и тягучее бормотанье. Но и на это обстоятельство Жданов
почти не обратил внимания. Тяжело переводя дух, от сладостного
волнения, он на цыпочках перешел длинный зал и заглянул в гос­
тиную ... и окаменел на месте...
Посреди комнаты по диагонали стоял на возвышении малень­
кий нарядный гробик, и в нем лежал ребенок с нежным личиком и
длинными льняными локонами. Выражение этого личика бьmо та­
кое, как будто мальчик только что заснул под импровизирован­
ную сказку, с ул ыбкой, застывшей на губах, совсем так, как, быва­
ло, засыпал Витя на руках у Жданова два года тому назад. По одну
сторону гроба, около аналоя, стоял дьячок и читал, водя концом
зажженной свечи по строкам. По другую сторону, на коленях, при­
пав лицом к обтянутому белой материей возвышению, застьmа жен­
щина в черном платье. Жданов видел только ее спину и плечи и
222

Рассказы
завитки белокурых волос на белой прекрасной шее и тотчас же уз­
нал Антонину Васильевну.
Дуняша сделала бьmо движение войти в гостиную, но Жданов
остановил ее жестом. Он постоял еще минут пять и так же тихо, как
и пришел, на цыпочках вышел в переднюю. Машинально, подав­
ленный каким-то огромным недоумением, он оделся , взял свои
вещи , вышел на улицу и остановился.
В это время его взгляд упал на камеру-люциду, висевшую у него
на руке, и Жданов сразу, мучительно, до ощущения физической боли
покраснел краской жгучего стыда. В одно мгновение припомни­
лись ему его мысли во всю дорогу от Петербурга, его желание об­
ладать женщиной в черном платье, застывшей от горя, его расчеты
подкупить подарком этого худенького ребенка в льняных локонах,
который с улыбкой лежал в гробике.
И внезапно, с озлоблением на себя, со слезами стыда на глазах,
он высоко поднял над головой дорогую игрушку и с силой бросил
ее о плиты тротуара.
<1895>
СТОЛ ЕТН ИК
Это происходило в большой оранжерее, принадлежавшей очень
странному человеку - миллионеру и нелюдиму, тратившему все
свои несметные доходы на редкие и красивые цветы. Оранжерея
эта, по своему устройству, по величине помещений и по богатству
собранных в ней растений, превосходила знаменитейшие оранже­
реи в мире. Самые разнообразные, самые капризные растения, на­
чиная от тропических пальм и кончая бледными полярными мха­
ми, росли в ней так же свободно, как и у себя на родине. Тут бьmи:
гигантские латании и фениксы с их широкими зонтичными листья­
ми; фиговые и банановые, саговые и кокосовые пальмы возвыша­
ли к стеклянному потолку длинные голые стволы, увенчанные пыш­
ными пучками раскидистых листьев. Здесь же росли многие дико­
винные экземпляры, вроде эбенового дерева с черным стволом,
крепким, как железо; кусты хищной мимозы, у которой листья и
цветы при одном прикосновении к ним мелкого насекомого быст­
ро сжимаются и высасывают из него соки; драцены, из стеблей кото-
9*
223

А. И. Куприн
рых вытекает густой, красный, как кровь, ядовитый сок. В круг­
лом, необычайно большом бассейне плавала царственная Викто­
рия, каждый лист которой может удержать на себе ребенка, и здесь
же выглядывали белые венчики иНдийского лотоса, распускающе­
го только ночью свои нежные цветы. Сплошными стенами стояли
темные, пахучие кипарисы, олеаНдры с бледно-розовыми цветами,
мирты, апельсинные и миндальные деревья, благоухающие китай­
ские померанцы, твердолистые фикусы, кусты южной акации и лав­
ровые деревья.
Тысячи различных цветов наполняли воздух оранжереи своими
ароматами: пестрые с терпким запахом гвоздики; яркие японские
хризантемы; задумчивые нарциссы, опускающие перед ночью вниз
свои тонкие белые лепестки; гиацинты и левкои - украшающие
гробницы; серебристые колокольчики девственных лаНдышей; бе­
лые с одуряющим запахом панкрации; лиловые и красные шапки
гортензий; скромные ароматные фиалки; восковые, нестерпимо
благоуханные туберозы , ведущие свой род с острова Явы; душис­
тый горошек; пеонии, напоминающие запахом розу; вервена, цве­
там которой римские красавицы приписывали свойство придавать
коже особенную свежесть и нежность и потому клали их в свои ван­
ны, и, наконец, великолепные сорта роз всевозможных оттенков:
пурпурного, ярко-красного, пунцового, коричневого, розового,
темно-желтого, нежно-желтого, палевого и ослепительно-белого .
Другие цветы, лишенные аромата, отличались зато пышною
красотою, как, например, холодные красавицы: камелии, разноцвет­
ные азалии, китайские лилии, голлаНдские тюльпаны, огромные
яркие георгины и тяжелые астры.
Но бьmо в оранжерее одно странное растение, которое, по-ви­
димому, ничем не могло бы обратить на себя внимание, кроме раз­
ве своей уродливости. Прямо из корня выходили у него длинные,
аршина в два, листья, узкие, мясистые и покрытые острыми колюч­
ками. Листья эти, числом около десяти, не поднимались кверху, а
стлались по земле. Днем они были холодны, а ночью становились
теплыми. Цветы никогда не показывались между ними, но зато тор­
чал вверх дл инный, прямой зеленый стержень. Это растение назы­
валось Столетником.
Цветы в оранжерее жили своей особенной, для людей непонят­
ной жизнью. Конечно, у них не было языка для того, чтобы разго­
варивать, но все-таки они друг друга понимали. Может быть, им
для этого служил их аромат, ветер, который переносил цветочную
224

Рассказы
пыль из одной чашечки в другую, или теплые солнечные лучи, за­
ливавшие всю оранжерею сквозь ее стеклянные стены и стеклян­
ный потолок. Если так изумительно понимают друг друга пчелы и
муравьи, почему не предположить, что, хоть в малой степени, это
возможно и для цветов?
Между некоторыми цветами бьmа вражда, между другими -
нежная любовь и дружба. Многие соперничали между собою в кра­
соте, аромате и высоте роста. Иные гордились древностью рода.
Случалось иногда, что в яркое весеннее утро, когда вся оранжерея
казалась наполненной золотой пьmью и в распустившихся чашеч­
ках дрожали алмазы росы, между цветами начинался общий несмол­
каемый разговор. Рассказывались чудные благоухающие истории о
далеких жарких пустынях, о тенистых и сырых лесных уголках, о
диковинных пестрых насекомых, светящихся ночью, о вольном, го­
лубом небе родины и о свободном воздухе далеких полей и лесов.
Один только урод Столетник бьm изгнанником в этой семье.
Он не знал никогда ни дружбы, ни участия, ни сострадания, ни разу
в продолжение многих длинных лет ничья любовь не согрела его
своим теплом. И он так привык к общему презрению, что давно
уже переносил его молча, затаив в глубине души острое страдание.
Так же привык он быть и постоянным предметом общих насмешек.
Цветы никогда не прощают своим собратьям уродливости.
Однажды июльским утром в теплице распустился цветок ред­
кой кашемирской розы, темно-карминного цвета, с черным бар­
хатным отливом на сгибах, удивительной красоты и чудного запа­
ха. Когда первые лучи солнца заглянули сквозь стекла и цветы,
проснувшись один за другим от легкой ночной дремоты, увидели
распустившуюся розу, то со всех сторон послышались шумные воз­
гласы восхищения:
-
Как хороша эта молодая Роза! Как она свежа и ароматна!
Она будет лучшим украшением нашего общества! Это - наша ца­
рица.
И она слушала эти похвалы, стыдливая, вся рдеющая, вся обли­
тая золотом солнца, точно настоящая царица. И все цветы в виде
привета наклоняли перед ней свои волшебные венчики.
Проснулся и несчастный Столетник, взглянул - и затрепетал
от восторга.
- О, как ты прекрасна, Царица! - прошептал он.
И когда он это сказал, вся оранжерея наполнилась неудержи­
мым смехом. Закачались от хохота надутые чванные тюльпаны,
225

А. И. Куприн
вздрогнули листья стройных пальм, зазвенели белые колокольчи­
ки ландышей, даже скромные фиалки улыбнулись сострадательно
из своих темных кругленьких листьев .
- Чудовище! - закричал, задыхаясь от смеха, толстый Пион,
привязанный к палке. - Как у тебя достало дерзости говорить ком­
плименты? Неужели ты не понимаешь, что даже твой восторг от­
вратителен?
-
Кто это? - спросила, улыбаясь, молодая Царица.
-
Этот урод? - воскликнул Пион. - Никто из нас не знает,
кто он и откуда. Он носит очень глупое имя - Столетника.
-
Меня сюда привезли совсем маленьким деревцем, но он и
тогда был так же велик и так же гадок, - сказала высокая старая
Пальма.
- Он никогда не цветет, - сказал Олеандр.
-
Но зато весь покрыт колючками, - добавил Мирт. - Мы
только удивляемся тем людям, которые к нам приставлены. Они
ухаживают за ним гораздо больше, чем за нами. Точно это какое­
нибудь сокровище!
-
Я вполне понимаю, отчего за ним так ухаживают, - ска­
зал Пион. - Подобные чудовища так редки, что их можно отыс­
кать только раз в сто лет. Вероятно, он за это и называется Сто­
летником.
Так до самого полудня насмехались цветы над бедным Столет­
ником, а он молчал, прижав к земле холодные листья.
После полудня стало нестерпимо душно. В воздухе чуялось
приближение грозы. Тучи, плывшие по небу, делались все тем­
нее и темнее. Становилось трудно дышать . Цветы в истоме по­
никли нежными головками и затихли в неподвижном ожидании
дождя.
Наконец вдали, точно рычанье приближающегося зверя, послы­
шался первый глухой раскат грома. Наступило мгновение томи­
тельного затишья, и в доски, которыми садовники быстро прикры­
вали стекла оранжереи, глухо забарабанил дождь. В оранжерее ста­
ло темно, как ночью.
И вдруг Роза услышала около себя слабый шепот:
- Выслушай меня, Царица. Это я, несчастный Столетник, вос­
торг которого перед твоей красотой вызвал у тебя утром улыбку.
Ночная темнота и гроза делают меня смелее. Я полюбил тебя, кра­
савица. Не отвергай меня !
226

Рассказы
Но Роза молчала, томясь от духоты и ужаса перед грозой.
-
Послушай, красавица, я уродлив, листья мои колючи и
некрасивы, но я открою тебе мою тайну. В девственных лесах
Америки, там, где непроницаемые сети лиан обвивают стволы
тысячелетних баобабов, куда не ступала до сих пор человечес­
кая нога, - там моя родина. Раз в сто лет я расцветаю только
на три часа и тотчас же погибаю. От моих корней вырастают
новые побеги , для того чтобы опять погибнуть через сто лет. И
вот я чувствую, что через несколько минут я должен расцвесть.
Не отвергай меня, красавица! Для тебя, для тебя одной я буду
цвести и для тебя умру!
Но Роза, поникнув головкой, не отвечала ни сл ова.
- Роза! За один только миг счастья я отдам тебе целую жизнь.
Неужели этого мало твоей царственной гордости? Утром, когда
взойдут первые лучи солнца...
Но в это мгновение гроза разразилась с такой страшной силой,
что Столетник должен был замолчать. Когда же перед утром кон­
чилась гроза, то в оранжерее раздался громкий треск, точно от не­
скольких ружейных выстрелов.
- Это расцвел Столетник, - сказал главный садовник и побе­
жал будить владельца оранжереи, который уже две недели дожи­
дался с нетерпением этого события.
Доски со стеклянных стен бьmи сняты. Вокруг Столетника мол­
ча стояли люди, и все цветы с испугом и восхищением обернули к
нему свои головы.
На высоком зеленом стержне Столетника расцвели пышные
гроздья белоснежных цветов невиданной красоты, которые изда­
вали чудный, неописуемый аромат, сразу наполнивший всю оран­
жерею. Но не прошло и получаса, как цветы начали незаметно ро­
зоветь, потом они покраснели, сделались пурпурными и, наконец,
почти черными.
Когда же взошло солнце, цветы Столетника один за другим за­
вяли. Вслед за ними завяли и свернулись уродливые листья, и ред­
кое растение погибло, чтобы опять возродиться через сто лет.
И Царица поникла своей благоухающей головой.
<1895>
227

А. И. Куприн
ПРОСИТЕЛ Ь НИЦА
Константин Петрович доканчивал свой утренний туалет. Се­
годня он проснулся в отличнейшем расположении духа. Он сидел
перед дорогим зеркалом, в котором отражалось его выхоленное,
правда, несколько обрюзглое лицо; но ведь и не мудрено - ему
под пятьдесят, и он любит пожить . Кое-где пробивается седина, в
общем, вид очень внушительный, а главное, особенно сегодня, он
чувствует себя молодым назло годам . Константин Петрович че­
ловек богатый, с положением, со связями; от него зависят судьбы
других маленьких людей, и все блага жизни к его услугам, он это
сознает и очень ценит. О, он давно уже отлично понял, что за хо­
рошая штука жизнь и как хорошо можно устроиться в этом луч­
шем из миров! Надо только уметь пользоваться тем , что посыла­
ет судьба.
И Константин Петрович пользовался : на службе он с самым
внушительным видом подписывал бумаги; если же у кого-нибудь
из его друзей оказывались родственники, для которых нужна была
вакансия, Константин Петрович всегда умел как-то особенно лов­
ко создавать ее, помня, что всякая услуга обязывает друзей и что
рука руку моет. Затем Константин Петрович любил комфортно
жить, вкусно кушать и еще любил этих милых грациозных созда­
ний, называемых женщинами, и в этой области он так удачно уст­
раивал свои дела, что его доверчивая, добросердечная жена ничего
не знала наверно, хотя, кажется, кое-что подозревала и, может быть,
страдала от этого; но о страданиях других людей Константин Пет­
рович не привык думать - это мешает жить.
Рассматривая себя в зеркале, Константин Петрович напевал
какой-то веселенький мотив и игриво улыбался. Кстати он вспом­
нил, что у них в доме семейная радость: вчера молодой н" к кото­
рому его дочь неравнодушна, просил ее руки и получил согласие.
Еще бы - такая прекрасная партия! - молодой человек со сред­
ствами и с блестящей будущностью. А у него тоже есть вкус к жиз­
ни! Константин Петрович усмехнулся: и собою не дурен, недаром у
девочки закружилась головка! Слава Богу, это дело устроено! Ведь
дочерей нелегко выдавать замуж, подыскивать хорошую партию,
а с ним девочка будет счастлива.
Окончив туалет, Константин Петрович в том же игривом на­
строении направился в столовую, где жена и дочь ожидали его к
утреннему завтраку . Лакей широко распахнул двери столовой, и
228

Рассказы
не успел он войти, как его дочь Лида весело подбежала к нему. Отец
приподнял за подбородок ее хорошенькое личико и поцеловал в
розовые губки.
-
Итак, мы невеста! - проговорил он шутливо. Сияющее ли­
чико молодой девушки слегка вспыхнуло, и она засмеялась.
Константин Петрович поцеловал руку жены и солидно уселся
за завтрак, продолжая шутить с дочерью.
«Да, - думал он про себя, глядя на дочь, - совесть моя может
быть покойна, я сделал для Лиды все, что нужно: она прекрасно
воспитана, она прожила весело и беззаботно свои восемнадцать лет
и пользовалась всеми удовольствиями, доступными для молодой
девушки. Теперь она делает прекрасную партию, и я дам ей прида­
ное, которое навсегда обеспечит ее» .
Впрочем, Константин Петрович вообще чувствовал полное
спокойствие совести, относясь очень снисходител ьно к своим
грешкам.
Окончив завтрак, Константин Петрович отправился к себе в
кабинет, намереваясь заняться делами. В это время лакей доложил
ему, что его хочет видеть по делу какая-то просительница. Кон­
стантин Петрович слегка поморщился; просители довольно часто
являлись к нему, да и не мудрено: мало ли бедного люда, нуждаю­
щегося в покровительстве влиятельного лица? Константин Петро­
вич терпеть не мог этих визитов, но сегодня он бьш в таком благо­
душном настроении, что велел просить посетительницу. Через ми­
нуту в кабинет робко вошла молодая, очень хорошенькая девуш­
ка; она казалась сильно смущенной, очевидно, роль просительни­
цы бьша ей непривычна. Увидав прелестное, нежное личико моло­
дой девушки, Константин Петрович весь просиял и уже не раскаи­
вался, что принял ее.
-Садитесь, пожалуйста, - заторопился он, придвигая ей крес­
ло и садясь против нее у своего роскошного письменного стола,
заваленного бумагами. - Чем могу служить? - проговорил он,
впиваясь в посетительницу загоревшимся взглядом.
Девушка робко оглядывала роскошный кабинет, тяжелые, ду­
бовые шкафы, наполненные книгами, и стыдливо отводила глаза
от соблазнительной картины, висевшей на стене. Ласковый голос
хозяина немного ободрил ее.
«Я расскажу ему все; когда он узнает, в каком мы безвыходном
положении, неужели он не пожалеет нас? Не может быть!» - поду­
м ала молодая девушка и, все более ободряясь, начала свой рассказ,
229

А. И. Куприн
не подымая, впрочем, глаз на Константина Петровича. Она при­
шла просить места в правлении; там открывается вакансия, и от
него зависит дать ей это место; а они так нуждаются - больная
слабая мать и младший брат, за которого надо платить в гимна­
зию; мать шьет, но много ли заработаешь этим? А она все время
тщетно искала уроков, и это место осчастливило бы их всех.
Константин Петрович рассматривал в лорнет молодую девуш­
ку и думал: «Так, так". бедна и красива, черт возьми!" А какая ду­
рочка - да это же прелесть !" Мне положительно везет!" И как ро­
беет" . с такой-то красотой!" А ресницы?" В жизни не видал таких
ресниц!»
В это время молодая девушка окончила свой рассказ и подняла
на Константина Петровича свои большие глаза, полные мольбы и
надежды.
Константин Петрович как-то заерзал на стуле.
-
О, я готов, сударыня! - заговорил он необыкновенно сла­
щаво и даже пришепетывая от волнения. - Мало того, место, вы
говорите, у вас есть маленький брат; его можно на казенный счет;
все это я устрою.
Он на минуту приостановился, любуясь на засиявшее благодар­
ностью личико молодой девушки.
-
Только вот что, - промямлил он еще слаще, - зачем вам
все это? Ну, место можно". для виду. А только с вашей наружнос­
тью - это вздор! Вы можете быть богатой!
Он замолчал, внимательно следя за тем впечатлением, какое
произведут его слова на молодую девушку.
- То есть как это? - спросила она удивленно.
- А очень просто , mademoiselle! Вы так прелестны". у вас бу-
дет хорошенькая квартирка, ну и все такое прочее" . а я буду наве­
щать вас" . и вашего брата мы пристроим". хе, хе, хе!
Молодая девушка, казалось, все еще не понимала и глядела на
Константина Петровича, широко раскрыв глаза, с каким-то расте­
рянным видом.
-
Право, так будет лучше! - проговорил он, придвигая свое
кресло и намереваясь взять ее за руку.
Но она наконец поняла и вскочила, как ужаленная; лицо ее по­
крьшось ярким румянцем, а в глазах заблистали слезы гнева и обиды.
- Что вы сказали? Боже мой! как вы могли?" - Голос ее обо­
рвался, губы задрожали.
230

Рассказы
- Ну, ну, полно! - заговорил Константин Петрович взволно­
ванно, едва владея собой и любуясь ее растрепавшимися локона­
ми. - Никто не узнает". и что ж тут дурного? Разве меня нельзя
полюбить? Разве я уж так стар? или ваше сердечко занято? Какой­
нибудь студентик". С милым рай и в шалаше! Но ведь со мною
лучше, право! И меня еще можно полюбить!
В это время за дверью послышался звонкий голосок:
-Ктебе можно, папа? Он пришел и принес мне подарок; я хочу
показать тебе.
Дверь немного приотворилась, и в ней показалась головка Лиды.
- Извините! - проговорила она, кидая мимолетный, но любо­
пытный взгляд на другую такую же, как она, молодую девушку и
инстинктивно дружески, весело улыбаясь ей.
Дверь снова затворилась, шаги замолкли. Константин Петро­
вич бьш сильно смущен и сердито нахмурился.
-
Послушайте, - проговорила, задыхаясь, юная проситель­
ница, - это ваша дочь! Вспомните, ведь я такая же девушка, как
она, если бы ей кто осмелился сказать это? А вы оскорбили меня .
И она быстро направилась к дверям.
- Ну, моя дочь". тоже". вот вздор! - проворчал Константин
Петрович. - Однако, mademoiselle, позвольте! Я вовсе не хотел
оскорблять вас! - прокричал он ей вслед. - Вы подумайте, я все­
таки буду ждать вас!
Но молодая девушка уже скрьшась в дверях.
- Как, однако, Лида некстати; надо сделать замечание. А та -
просто прелесть !" Как разгневалась, и это очень ей идет". Надо
будет для нее что-нибудь сделать.
Константин Петрович с улыбкой развалился в кресле и закурил
душистую гаванку.
Молодая девушка (звали ее Леля) быстро шла, не замечая ни улиц,
ни прохожих, взволнованная и глубоко оскорбленная. Слезы стояли
в ее прекрасных глазах, а лицо то бледнело, то вспыхивало. Она бьша
еще молода и очень неопытна; как надеялась она на свой гимнази­
ческий диплом по окончании курса, с какою самоуверенностью всту­
пила она в жизнь, как мечтала помогать матери! «Лишь бы бьша
охота, а работа всегда найдется !» - думала она. Но в последние ме­
сяцы ей пришлось пережить много горьких разочарований - уро­
ков нигде не бьшо; предложение всегда превышало спрос; все места
бьши заняты, и, несмотря на полную готовность трудиться до упаду,
231

А. И. Куприн
работы не бьuю. Сегодня исчезла последняя надежда. Правда, Леля
привыкла уже получать отказ, но ее еще ни разу не оскорбляли.
«Что скажу я маме? -думала она с тоскою. - Где теперь взять
денег заплатить за брата? Пожалуй, исключат! А теплая одежда к
зиме? Господи, да что же это такое?»
В этих грустных размышлениях, с тяжестью на сердце, Леля не
заметила, как дошла до дому. Еще в прихожей услыхала она стук
машины, на которой с утра до вечера шила ее мать, зарабатывая
гроши. Когда она вошла в комнату, мать, взглянув на ее бледное,
убитое лицо, не сказала ни сл ова.
Леля села возле матери и тихо, горько заплакала; бедная жен­
щина оставила работу, но не пыталась утешить дочери - тяжелые
думы одолевали и ее.
«Да, средств нет! Младший сын дурно учится, и его не хотят
освободить от платы за учение. Нанять репетитора нет средств, а
ведь тоже хочется вывести сына в люди. Вот и дочь молода, а сколь­
ко у бедняжки заботы».
- Ну, полно плакать, голубка! - попыталась она утешить мо­
лодую девушку. - Перебьемся как-нибудь, авось Бог даст! я схожу
тут к одной даме, она знала меня еще в девушках, давно это, прав­
да, было, но Бог не оставит нас!
Леля прильнула к плечу матери, удерживая слезы.
«Нет, я ни за что не скажу ей, как он оскорбил меня! - думала
Леля. - К чему прибавлять бедной маме еще это горе? все равно!»
Мать и дочь молча задумались о том, отчего так тяжело жить
на свете? Отчего никому не нужен их труд? И плохо верилось им в
помощь и сочувствие той дамы, которая знала Лелину мать еще в
девушках. Что-то будет с ними впереди?
<1895>
КАРТИНА
1
На вечере у одного известного литератора, после ужина, между
собравшимися гостями затеялся неожиданно горячий спор о том,
бывает ли в наше, скудное высокими чувствами, время настоящая,
232

А втограф письма А. И. Куприна к А. П. Чехову,
конец мая 1903 г.
Пер вая страница.

Рассказы
непоколебимая дружба? Все единогласно высказались, что - нет,
такой дружбы не бывает и что теперешняя дружба многих испыта­
ний совсем не может вьщержать. В определении же причин, растор­
гающих дружбу, спорщики разошлись. Один говорил, что дружбе
мешают деньги, другой - женщина, третий - сходство характеров,
четвертый - бремя и заботы семейной жизни, и все в таком роде.
Когда же спорщики, накричавшись вдоволь и ничего не выяс­
нив, устали, тогда один почтенный человек, до сих пор в прения не
вступавший, сказал:
-
Все, господа, сказанное вами, очень веско и замечательно.
Однако я знаю в жизни пример, когда дружба прошла сквозь все
перечисленные препятствия и осталась неприкосновенною.
-
И что же, - спросил хозяин, - эта дружба так до гроба и
продолжалась?
-
Нет, не до гроба. А тому, что она пресеклась, была особая
причина.
- Какая же? - спросил хозяин .
- Причина очень простая и в то же время удивительная . Друж-
бу эту расторгнула святая Варвара.
Так как из гостей никто не понял, как это святая Варвара могла
в наш меркантильный век разорвать дружбу, то все просили Афа­
насия Силыча (так звали почтенного человека) объяснить свои за­
гадочные сл ова.
Афанасий Силыч на это улыбнулся и ответил:
-Тут загадочного ничего нет. История эта простая и печаль­
ная , история страданий большого сердца. И если вам действитель­
но угодно будет послушать, то я сейчас ее с удовольствием и рас­
скажу.
Все приготовились слушать, и Афанасий Силыч начал свой рас­
сказ .
11
В начале девятнадцатого столетия была известна богатством,
знатностью рода и большою гордостью фамилия князей Белоконь­
Белоноговых. Но сама судьба эту фамилию осудила на вымирание,
так что теперь об ней уже нет и помину. Последний ее боковой от­
прыск - не в осуждение говорю - кончил недавно свое земное
поприще в аржановском доме (есть такой известный ночлежный
вертеп в Москве) среди золоторотцев, пьяниц и разбойников. Но
233

А. И. Куприн
до него мой рассказ не коснется, потому что, предметом его будет
князь Андрей Львович, с которым и прекратилась прямая линия.
При жизни отца - а это бьmо еще во время крепостной зависи­
мости - князь Андрей служил в гвардии и считался одним из са­
мых блестящих офицеров. Деньгам счету не знал, танцор, краса­
вец, женский любимец, дуэлист, - ну, чего еще, кажется? Однако,
когда папаша скончался, князь Андрей службу бросил, как его ни
уговаривали остаться. «Я, говорит, с вами пропаду здесь, а мне
любопытно узнать все, что мне от судьбы определено».
Странный он был человек, своеобычный и, так сказать, фан­
тастический. Лестно ему казалось всякую свою мечту сейчас же и
на деле доказать. Как только схоронил он князя Льва Андрееви­
ча, так сейчас и закатился по заграницам . УДJ1вительно, где его
ни носило! Высылались ему деньги через всякие агентства и бан­
кирские дома, то в Париж, то в Калькутту, то в Нью-Йорк, то в
Сидней . Это все, опять повторяю, мне доподл инно известно, так
как мой отец был у него главным управляющим над всеми его
двумястами тысяч десятин.
Через четыре года воротился князь Андрей, исхудалый, боро­
дищей оброс, сам от загара коричневый, - и узнать трудно. Как
приехал, да засел в своей пнищевской усадьбе, да надел халат, толь­
ко его и видели. Заскучал .
А я в то время к князю очень сделался вхож, потому что он меня
полюбил за мой характер веселый, и все-таки я кое-какое образо­
вание получил, так что мог ему собеседником служить . Опять же я
свободный человек бьm: отец меня еще при князе Льве Андреевиче
откупил .
Всегда князь Андрей встречал меня ласково и садиться велел.
Даже сигарами потчевал. Сидеть я при нем скоро привык, а к сига­
рам никак притерпеться не мог - все у меня от них вроде морской
болезни делалось .
Любопытно мне бьmо все эти вещи рассматривать, какие князь
из путешествия с собою привез. Шкуры тигровые и львиные, сабли
кривые, божков, чучела зверей разных, дорогие камни и материи.
А князь, бывало, лежит на диване своем огромном, курит и хоть
над моим любопытством смеется, однако все это сейчас же объяс­
нит. А потом, как увлечется сам да начнет свои приключения рас­
сказывать, так, поверите ли, у меня от восторга мураши по спине
бегали. Только он говорит-говорит, да вдруг сморщится и замолк­
нет. Ну и я молчу. Тогда князь вдруг и скажет:
234

А втограф письма А . И. Куприна к А. П. Чехову,
конец мая 1903 г.
Вторая страница.

Рассказы
-
Скучно мне, Афанасий. Ну вот я весь свет объехал, все ви­
дел, в Мексике лошадей диких ловил, в Индии на тигров охотился,
и тонул, и песком меня засыпало - ну, а дальше что же? Нет, -
говорит, - ничего на свете нового .
А я ему на это, знаете, по простоте отвечаю:
- Вам бы жениться, князь .
Он на это только засмеется.
- Я бы, - говорит, - женился, когда бы нашел женщину та­
кую, чтобы я ею дорожил и уважал бы ее. Я вот всех наций и сосло­
вий женщин видел, и все-таки я не урод, и не глуп, и богат, так что
они мне знаки своего внимания очень оказывали, а такой женщи­
ны, какую мне нужно, я не видел. Все они либо продажны, либо
развратны, либо глупы, либо уж чересчур добродетельны, и с ними
одна тоска. А мне все-таки скучно. Вот другое дело, если бы у меня
какой-нибудь талант или дар бьш".
Я на это обыкновенно говорю:
- Да какого же вам еще, князь, таланта надобно? Слава Богу,
из себя красавец, земли, сами говорите, больше, чем у иного немец­
кого принца, силищей этакой Бог наградил. Я бы и никакого та­
ланта не желал.
А князь усмехнется на это и скажет:
- Глуп ты, Афанасий, и еще чересчур молод. Поживешь и, коли
не исподличаешься, вспомнишь мои эти самые сл ова.
111
Впрочем, у князя Андрея бьш свой талант и, на мой взгляд, даже
очень большой, а именно - живописный, к чему он еще в детстве
оказывал наклонности. Будучи за границей, князь почти с год про­
вел в Риме, учился рисовать картины и даже, как он сам рассказы­
вал, одно время думал сделаться настоящим художником, но поче­
му-то раздумал или заленился. Сидя у себя в Пнищах, он про свои
занятия вспомнил и опять принялся рисовать красками. Нарисо­
вал реку, мельницу, образ святителя Николая для церкви - очень
хорошо нарисовал.
А кроме этого занятия, бьшо у князя еще одно развлечение -
ходить на медведя. В наших местах этого зверя - страсть сколько .
И ходил всегда по-мужицки, с рогатиной и с ножом, а с собой брал
только охотника Никиту Драного . «Драным» его называли за то,
что ему медведь с черепа кожу своротил, так он навеки и остался.
235

А. И. Куприн
С народом бьш прост и приветлив . Так прост, что если понадо­
бится мужику лесу на избу или лошадь пала, сейчас так прямо к
князю и идет, - знает, что отказу не будет. Только рабства и ла­
кейства не любил и, вот тоже, лжи никогда не прощал никому.
За что его еще крепостные обожали, так это за то, что озорства
по части женской за ним не водилось, - извините за грубое сл ово.
Девки в нашей стороне на всю Россию красавицы, и другие госпо­
да помещики целые гаремы держали, так что и для себя и для гос­
тей. А у нас ни-ни. То есть, конечно, без этого не обходилось, по
человеческой сл абости, впрочем, тихо и скромно, на стороне, и
никому обиды не выходило из этого .
Однако как ни бьш князь Андрей с низшими прост и пленителен,
а с равными и с начальством бьш горд и дерзок, даже и без надобно­
сти . Особенно не любил чиновников. Бывало, приедет какой-нибудь
по откупной части, или по полицейской, или по акцизной (а тогда
дворяне еще службу для себя почитали, кроме военной, унизитель­
ной), приедет, да как иногда человек еще новый и начнет петушить­
ся. «Почему то не так да то не этак !» Управляющий ему вежливо
докладывает, что, мол, князево распоряжение, и отменять никак
нельзя. Значит, понятно: получай свою положенную мзду и удаляй­
ся. А тот всю храбрится: «Да что мне ваш князь, я сам здесь закона
представитель!» И сейчас, чтобы его до самого князя вели. Отец,
бывало, уж из жалости остерегает: «Князь, дескать, у нас на руку
тяжеленек» . Куда! И слушать не хочет. Ну, таким манером, он и к
князю Андрею наскоком является. «Помилуйте, что это за беспо­
рядки? Да где это видано? Да я, да мы!» Князь все молчит-молчит, да
вдруг как побагровеет да глазами сверкнет - страшный бьш во гне­
ве человек. «На конюшню, каналью!» - крикнет. Ну, сейчас, нату­
рально, расправа. В то время многие помещики это одобряли и по­
чему-то все на конюшне. По обычаю предков. А потом, через дня
два, отец тайно от князя едет в город и наказанному везет пакетик с
радужными. Я, бывало, уж осмелею, да и скажу ему: «Князь, а ведь
чиновник-то жаловаться будет, как бы вам в ответе быть не при­
шлось». А он мне на это: «Ну, так что же? Пусть с меня взыскивает
Бог и мой великий государь, а я за продерзость наказать обязан».
Да на что же лучше, помилуйте, ведь он раз такую шутку губер­
натору отлил. Прибегает к князю Андрею однажды рабочий с па­
рома и докладывает, что на той стороне реки губернатор. Князь и
говорит:
-
Ну так что же из этого?
236

Автограф письма А. И. Куприн.а к А. П. Чехову,
конец мая 1903 г.
Третья стр аница.

Рассказы
- Да он, говорит, паром требует, ваше сиятельство.
Умный бьm мужик, знал князев характер.
- Как это он требует паром?
- Исправник послал сказать, чтобы немедленно паром был .
Князь сейчас же распорядился:
- Не давать парома.
Так и не дали. Тогда губернатор догадался и присьmает запис­
ку, что, мол, так и так, дорогой Андрей Львович (а они бьmи меж­
ду собою троюродные кузены), окажи твою любезность, дай мне
паром. И подписал имя и фамилию. Ну, уж тут сам князь его лю­
безно на берегу встретил и такой банкет ему задал, что целую неде­
лю губернатор выехать из Пнищей не мог.
А дворянам, даже самым захудалым, князь в случае недоразу­
мений не отказывал в сатисфакции. Однако его остерегались, по­
тому что знали его характер неукротимый и знали, что он в восем­
надцати дуэлях на своем веку участвовал. Дуэли же в ту пору меж­
ду дворянами бьmи даже очень обыкновенным делом.
IV
Так и прожил князь Андрей в пнищевской усадьбе года два с
лишком. А тут как раз подошел царский освободительный мани­
фест, и начался среди господ помещиков переполох. Многие даже
очень недовольны бьmи, засели у себя в глуши и принялись док­
ладные записки писать. Другие, которые поскупее и подальновид­
нее, норовили как бы со своими выкупными свидетельствами да с
землей какую ни на есть выгоду соблюсти. А бьmи и такие, что в ту
пору очень опасались бунта крестьянского и просили для ихнего
ограждения у начальства хоть каких-нибудь местных инвалидов.
Князь Андрей, когда пришел манифест, собрал своих мужиков
и очень простыми сл овами, однако без искательств, им объяснил :
«Вы, мол, теперь свободны, так же как и я. Это так и должно было
случиться. А вы свободу свою во зло не обращайте, потому что
начальство вам всегда может заглянуть туда, откуда ноги растут.
Да помните, что как бьm я вам раньше помощником, так и теперь
буду. А землю берите на выкуп, какой сможете поднять».
И с этими сл овами уехал внезапно в Петербург.
А вам, господа, я думаю, хорошо известно, что в то время в
обеих столицах делалось. Сразу тогда у дворян очутились в руках
целые вороха деньжищ, и пошла катавасия. На что уж удивляли
237

А. И. Куприн
всю Россию откупщики да концессионеры с банкирами, однако
перед господами помещиками оказались они мальчишками и щен­
ками. Ужас, что творилось! Иной раз за одним ужином целые со­
стояния пускались на ветер.
Вот так князь Андрей в самый водоворот и попал и закрутился.
Да еще вдобавок с товарищами полковыми встретился и потом уж
никакого удержу знать не хотел . Однако прожуировал недолго,
потому что вскоре не своей охотой должен бьm Петербург оста­
вить . И все из-за лошадей.
v
Ужинал он в компании большой со своими офицерами в самом
что ни на есть модном ресторане. Пили очень много и все больше
шампанское. Только вдруг зашла у них речь о лошадях, - извест­
но, постоянный разговор офицерский, - у кого в Петербурге ло­
шади самые резвые. Один казак - фамилии его не помню, только
знаю, что был он из кавказских владетельных князей, - этот казак
и скажи в ту пору, что резвее всех пара вороных жеребцов у ..., - и
назвал чрезвычайно высокопоставленную особу,
- Это, - говорит, - не кони, а варвары. С ними один только
Илья и может управиться, и никому тех злодеев не обогнать.
А князь Андрей засмеялся на это .
- Да я, - говорит, - их на своих соловых обгоню.
А казак говорит:
- Нет, не обгонишь.
- Ан нет, обгоню.
- Не обгонишь.
- Обгоню.
- Ну, в таком разе, - говорит казак, - мы с тобой об заклад
сейчас пойдем .
И пошли об заклад. Поставили условие, что ежели князь Анд·
рей осрамится, то он казаку пару соловых отдает и к ним сани и
карету с серебряной сбруей, а если князь Илью обгонит, то казак
должен все билеты в театре оперном купить, когда госпожи Барбы
представление пойдет, и самому казаку чтобы забраться на гале­
рею и никого в театр не пускать. А в то время госпожой Барбо весь
бомонд* сильно пленялся.
* высший свет (от фр анц. beau monde) .
238

Автограф письма А. И. Куприна к А. П. Чехову,
конец мая 1903 г.
Четвертая страница.

Рассказы
Ну-с, прекрасно. На другой день князь просыпается и велит
лошадей соловых закладывать. Коньки на вид были неважные, так
себе - степнячки косматенькие, однако довольно прыткие, а глав­
ное - угонистые и в скачке имели чрезвычайно долгий дух .
Тут уже товарищи видят, что дело не на шутку идет, стали кня­
зя отговаривать: «Брось ты это самое пари, потому что как бы тебя
не упекли за твою фантазию куда-нибудь». Однако князь их не по­
слушал и велел позвать кучера Варфоломея .
Кучер Варфоломей бьш человек мрачный и, так сказать, отвле­
ченный. Силищей его господь наградил ни с чем не соразмерной,
так что он мог тройку на всем скаку остановить. Аж лошади на
задние ноги падут. Пил ужасно, разговаривать ни с кем не любил, а
князя своего хоть и обожал всей душою, но бьш с ним груб и занос­
чив, за что иногда свою порцию березовой каши и получал . При­
звал князь Варфоломея и говорит ему:
-
Можешь ты, Варфоломей, нынче одну пару на наших соло-
.
вых обогнать?
Варфоломей спрашивает:
-Какую?
Князь ему рассказал, как и что . Варфоломей затылок почесал.
-Знаю я, - говорит, -эту пару, да и Илья довольно мне хоро-
шо известен. Человек опасный. Однако, ежели вашему сиятельству
угодно, обогнать можем. Только в случае соловые пропадут - не
гневайтесь.
Князь Андрей ему отвечает:
-
Хорошо. Сколько же тебе теперь надо водки в твое горло
влить?
Но Варфоломей от водки отказался.
- Меня, - говорит, - пьяного лошади не уважают.
Сели и поехали. Стали на конце Невского проспекта. Дожида­
ются. Заранее бьшо известно, что особа в полдень должна была
проехать. Так и случилось. В полдень показалась пара вороных,
Илья кучером, и в санях - особа.
Только дал им князь маленько отъехать и говорит:
-Вал яй !
Пустил Варфоломей соловых. Как услышал Илья за собой топ
конский - обернулся; обернулась и особа. Илья дал коням вожжи,
и Варфоломей тоже надбавил ходу. А хозяин тех вороных был че­
ловек пламенный, бесстрашный и до лошадей большой охотник.
Он Илье и говорит:
239

А. И. Куприн
- Чтобы этот нахал нас обогнать не смел.
Что тут началось, я и сказать не умею. И кучера и кони точно
сбесились: снег прямо тучей над ними. Сначала-то вороные как
будто и обогнали, однако долго выдержать не могли, пристали.
Князь Андрей около самого вокзала вперед выскочил, а особа ему
этак гневно пальцем погрозила.
А на другой день князя вызвал к себе петербургский губерна­
тор, господин светлейший князь Суворов, и сказал ему так :
-
Уезжайте-ка вы, князь, скорее из Петербурга. Если вас не
наказали примерно, то это потому только, что особа, которой вы
вчера дерзость оказали, имеет большое пристрастие к людям отча­
янным и смелым. И об вашем пари ей также все известно. Но уж
больше в Петербург ни ногой, и то благодарите Господа, что де­
шево отделались.
Однако, господа, я о князе Андрее заболтался, а к тому, что
обещал доказать, еще и не приступал. Впрочем, скоро и конец мо­
ему повествованию. А главное, я, хоть и разбросанно, но все-таки
личность князя Андрея описал, как мог.
VI
После знаменитой своей скачки поехал князь в Москву и там
продолжал вести петербургскую линию, только в увеличенном раз­
мере. Одно время только об его причудах и бьшо по всему городу
разговоров . Вот тут-то и случилось с ним то, над чем он в Пнищах
издевался. Стала на его пути женщина.
Да какая же, я вам доложу, женщина! Королева! Теперь и нет
таких больше. Красоты самой удивительной... Была она прежде
актрисой, потом вышла замуж за купца-миллионера, а когда купец
умер, то она ни за кого замуж выйти не пожелала, говорила, что ей
свобода дорога.
И чем она прельстила особенно князя, так это своею небрежно­
стью. Никого она знать не хотела, ни богатых, ни знатных, и своим
большим деньгам никакого внимания не оказывала. Как увидел ее
князь Андрей, так сразу и влюбился. Привык он к тому, чтобы ему
сразу на шею вешались, и потому женщин мало уважал. А тут вдруг
точно его и не замечают. Весела, приветлива, букеты и подарки
принимает, а чуть он о чувствах - она сейчас же в смех. Это князя
и уязвило. Прямо даже до затмения рассудка.
240

Никольская ул ица в Москве. Фотогр афия начала ХХ века.

Рассказы
Вот как-то раз поехал князь с Марьей Гавриловной - коро­
леву-то звали Марьей Гавриловной - в Яр, слушать цыган, и с
ними - большая компания, человек в пятнадцать. Тогда вокруг
князя целая толпа прихвостней ветшалась, так ее и звали белоно­
говским штабом. Сидят они все за столом, пьют вино, цыгане им
поют и пляшут. Вдруг Марье Гавриловне курить захотелось. Взяла
она пахитоску - курили тогда из соломы вертушки такие - и ищет
огня. Князь это увидел и моментально - хвать билет банковый в
тысячу рублей, зажег об свечу и подает. Все кругом так и ахнули,
фараоны даже петь перестали, и глаза у них от жадности блестят. В
это время кто-то за соседним столом не очень громко, однако до­
вольно явственно сказал:
-Дурак !
Князь вскочил, точно его шилом кольнули. А за соседним сто­
лом сидит этакий маленький, тщедушный человечек и на князя гля­
дит прямо в упор самым спокойным образом. Князь сейчас к нему:
- Как вы осмелились мне сказать «дурак»? Кто вы такой?
Маленький человечек ему на это очень хладнокровно:
- Я, - говорит, - художник Розанов. А дураком назвал вас
потому, что на эти деньги, что вы сожгли из фанфаронства, можно
было бы четырех больных целый год в больнице содержать.
Все сидят, ждут, что будет. Характер-то князя неудержимый
хорошо был известен. Или он этого маленького человечка сейчас
бить начнет, или на дуэль вызовет, или даже просто прикажет по­
сечь.
И вдруг князь, мало помолчавши, обращается к художнику с
такими неожиданными словами:
- Вы, господин Розанов, совершенно правы. Я действительно
дураком себя перед хамами показал , и теперь, ежели вы мне руки
не протянете и от меня не возьмете сейчас пяти тысяч для Мариин­
ской больницы, то этим мне тяжкую нанесете обиду.
А Розанов отвечает:
-Иденьги возьму, и руку вам протяну с одинаковым удоволь-
ствием.
В это время Марья Гавриловна князю тихонько шепчет:
- Позовите художника к нам, а штабу своему велите убраться.
Князь учтиво обратился к господину Розанову и попросил к ним
подсесть, а потом повернулся к штабу и сказал :
- Чтобы я вас здесь больше не видел.
241

А. И. Куприн
VII
И завязалась с той поры между князем и Розановым теснейшая
дружба. Друг без друга дня провести не могут. Либо художник у
князя, либо князь Андрей у художника. А Розанов жил тогда на
Третьей Мещанской, на четвертом этаже, занимал две комнаты:
одна мастерская, другая спальная. Звал его все князь к себе пере­
ехать , но художник отказывался. «Ты мне, говорит, и так очень
дорог, а кроме того, я в богатстве заленюсь и свое искусство поза­
буду» . Так и не переехал.
Все им друг в друге интересно бьшо. Начнет Розанов говорить
о живописи, о картинах разных, о жизни великих художников, -
князь слушает, слова не проронит. А потом князь примется про свои
приключения в диких странах рассказывать, - у художника и гла­
за заблестят.
- Постой, - скажет, - вот я скоро думаю одну большую кар­
тину написать . Тогда у меня хорошие деньги будут, и мы вместе за
границу поедем .
-
Да зачем тебе деньги? - спросил князь. - Хочешь, завтра
поедем? Все, что у меня есть, я с тобой могу поделить.
Но художник стоял на своем .
-
Нет, подожди, я картину напишу, а тогда уже и будем гово­
рить .
Настоящая бьша между ними дружба. И даже удивительно: та­
кое влияние Розанов над князем имел, что удерживал его от мно­
гих горячих и необдуманных поступков, к которым князь по своей
пылкой натуре бьш весьма склонен.
VIII
Любовь князя к Марье Гавриловне не только не уменьшалась ,
но еще более распалялась, только все ему не бьшо успеха. Он у нее
сколько раз руки и сердца на коленях просил , но она ему все одно
отвечает : «Что же я, говорит, сделаю, если я вас не люблю?» -
«Ну, не любите, - говорит князь, - может, потом сл юбится , а
без вас я несчастный человек» . А она ему на это отвечает: «Мне
очень вас жаль, но вашей беде я помочь не могу» . - «Да вы, мо­
жет быть, кого-нибудь уже любите?» - «Может быть, и люблю».
И сама смеется .
242

Рассказы
Затосковал князь. Лежит у себя дома на диване лицом к стене,
хмурый, молчит, от еды его даже отбило. В доме все на цыпочках
ходят... В одну из таких минут как-то приезжает Розанов, тоже лица
на нем нет. Вошел в князев кабинет, поздоровался и молчит. И оба
молчат. Наконец художник с духом собрался и говорит:
-
Послушай, Андрей Львович, мне больно, что я тебе сейчас
дружеской рукой удар нанесу.
Князь, лежа лицом к стенке, отзывается:
- Пожалуйста, без прелюдий, говори прямо.
Тогда художник прямо и объяснился:
- Теперь мне Марья Гавриловна вроде как жена.
Князь спрашивает:
- Может быть, ты с ума сошел?
- Нет, - говорит художник, - я с ума не сошел. Марью Гав-
риловну я давно любил, но не смел ей своих чувств открыть . А се­
годня утром она мне сказала: «Что нам друг от друга прятаться? Я
давно вижу, что вы меня любите, и сама я также вас люблю. Толь­
ко замуж за вас не выйду, а будем так".»
Рассказал художник всю эту историю, а князь лежит, не шеве­
лится и ни слова в ответ. Розанов посидел, поглядел, да и вышел
тихонько из кабинета.
IX
Однако через неделю переломил себя князь Андрей, хотя ему
это многого стоило, потому что он даже сединой пошел. Приехал
он к Розанову и объявил ему:
-Я вижу, насильно мил не будешь, а только я из-за бабы не
хочу единственного друга терять.
Розанов его обнял и заплакал . А Марья Гавриловна ему руку
протянула (она тут же бьша) и говорит:
- Я вас очень уважаю, Андрей Львович, и тоже хочу быть ва­
шим другом.
Тогда князь совсем повеселел, и лицо у него сделалось ясное.
- А ведь признайтесь, - говорит, - не назови меня Розанов
тогда в Яре дураком, вы бы его не полюбили?
Она только улыбается.
- Очень даже вероятно, - говорит.
А через неделю вот что случилось. Приехал к ним князь Анд­
рей скучный, рассеянный. Говорил о том, о другом, а у самого как
1ОКупринА.И.Том3
243

А. И. Куприн
будто мысль какая-то в голове гвоздем сидит. Художник, зная на­
туру князя, спрашивает, что с ним?
- Да так, пустяки, - говорит князь.
-
Ну, а все-таки?
-
Да говорю, пустяки. Предприятие это , банк дурацкий, где
мои деньги лежали ...
-Ну?
- Лопнул. И теперь у меня всего имущества только то, что на
мне есть.
-
Это действительно пустяки, - сказал Розанов и сейчас же
позвал Марью Гавриловну и приказал ей очистить верх дома для
помещения князя.
х
Так и поселился князь Андрей у Розанова. Целый день лежит
на диване, читает романы французские и нопи шлифует. Но это
ему скоро наскучило, и он однажды сказал Розанову:
- А ты знаешь, я ведь тоже рисовать-то учился.
Розанов удивился.
- Не может быть?
- Нет, учился. Я тебе даже и картины свои покажу.
Посмотрел Розанов и говорит:
-
У тебя очень большие способности, только ты дурацкую
школу прошел.
Князь так и обрадовался .
- Ну, а что , -спрашивает, - ежели я теперь заниматься буду,
могу я что-нибудь путное написать?
- И даже очень можешь.
- А если я до сих пор баклуши бил?
- Это ничего не значит. Трудом одолеешь.
- А голова моя седая?
-
Тоже ничего . Другие поздней начинали. Если хочешь, я и
сам с тобой займусь .
И начали вдвоем заниматься. Розанов только удивляется, ка­
кой у князя развертывается громадный дар к живописи . А князь в
работу так и въелся, отходить не хочет, так что уж художник сил­
ком его отрывал .
Прошло месяцев с пять . Раз приходит Розанов к князю Андрею
и говорит ему:
244

Рассказы
-
Ну, коллега, теперь ты созрел и уже понимаешь, что такое
рисунок и школа. Прежде ты был дикарем, а теперь у тебя и вкус
тонкий вырабатывается. Пойдем со мною, я тебе покажу ту карти­
ну, о которой уже не раз намекал . До сих пор она для всех была
тайной, а тебе я ее покажу, и ты мне свое мнение скажешь.
Повел он князя в мастерскую, поставил его в надлежащий угол
зрения и открьm занавес, опущенный над картиной. А на картине
бьша изображена святая Варвара, омывающая прокаженному на
ноге язвы.
Долго стоял князь перед картиной, и лицо у него сделалось мрач-
ное, точно потемнело.
- Ну, как же ты находишь? - спрашивает Розанов.
А князь отвечает со злобой:
- Так нахожу, что я теперь больше к кистям никогда и притро­
гиваться не буду.
XI
Картина художника Розанова бьmа произведением высокого вдох­
новения и труда. ПредстаШIЯЛа она, как святая Варвара стоит на коле­
нях перед прокаженным и омывает его ужасную ногу, а лицо у нее
светлое, радостное и красоты неземной. А прокаженный смотрит на
нее с молитвенным восторгом и неизъяснимою благодарностью. Уди­
вительная бьmа картина! Розанов готовил ее для выставки, но об ней
заранее прокричали газеты и молва. Повалила в мастерскую Розано­
ва публика. Придуг, взглянут на святую Варвару да на прокаженного,
да так и стоят по часу и более. И тех, которые ничего в искусстве не
понимали, слеза прошибала. Один англичанин бьш тогда в Москве,
мистер Бродлей, так он с первого раза предложил Розанову за карти­
ну пятнадцать тысяч. Однако Розанов не согласился.
А с князем в то время что-то странное приключилось. Ходит
пасмурный, исхудалый, ни с кем не говорит. Запивать начал. Роза­
нов пробовал его разговорить - отвечает дерзостями. А когда пуб­
лика из мастерской уходила, сядет князь Андрей перед мольбертом
со святой Варварой и сидит целыми часами неподвижно, смотрит...
Так это продолжалось недели две с лишком, а там и сл училось
неожиданное и, поистине скажу, ужасное дело.
Приходит однажды Розанов домой и спрашивает, дома ли князь
Андрей Львович. Слуга ему докладывает, что князь спозаранку
ушел , а самому Розанову записку оставил .
10•
245

А. И. Куприн
Взял Розанов записку и прочел. А в записке вот что стояло:
«Прости мой ужасный поступок. Я бьт в безумии и через мину­
ту уже раскаялся . Я ухожу совсем, потому что у меня не хватает сил
убить себя» . И затем подпись.
Тогда Розанов все понял . Кинулся он в мастерскую и увидел,
что его божественное произведение лежит на полу истерзанное,
растоптанное, искрошенное ножом...
Тогда он заплакал и сказал:
-
Мне не жаль картины, а мне жаль его . Зачем он мне не ска­
зал, что у него в душе бьmо. Я бы сам тогда поскорее картину про­
дал или подарил кому-нибудь.
А об князе Адрее с той поры нет ни слуху ни духу, и никому не
известно, что он пережил после своего безумного поступка.
<1895 >
СТРАШНАЯ МИНУТА
Просторная новая терраса дачи бьша очень ярко освещена лам­
пой и четырьмя канделябрами, расставленными на длинном чайном
столе. Июльский вечер быстро темнел. Старый липовый сад, густо
обступивший со всех сторон дачу, потонул в теплом мраке. Только
листья сирени, в упор освещаемые лампой, резко и странно выступа­
ли из темноты, неподвижные, гладкие и блестящие, точно вырезан­
ные из зеленой жести. Ни шороха, ни звука не доносилось из заснув­
шего сада. Несмотря на раздвинутые полотняные занавеси, свечи
горели ровным, немигающим пламенем. Бьmо душно, и чувствова­
лось, что в нагретом наэлектризованном воздухе медленно надвига­
ется ночная гроза. Пахло медом, цветущей липой и бузиной.
Варвара Михайловна Рязанцева приготовляла на террасе с по­
мощью горничной чай для собравшихся гостей. Перебравшись на
дачу, она и ее муж не прекратили по вторникам своих интимных
вечеров, которые сделались только малолюднее и теснее, пото­
му что собирались на них исключительно дачные знакомые.
Городским было неудобно ездить за пятнадцать верст на какие­
нибудь три-четыре часа.
Варвара Михайловна веселыми, возбужденными глазами огля­
дывала стол, покрытый новой, нигде не смятой скатертью, на снеж­
ной белизне которого так приятно веселили глаз серебряные су-
246

Рассказы
харницы, молочники, и ложки, и блестящие хрустальные вазы с
вареньем, конфетами и фруктами. В продолжение всех четырех лет
замужества она интересовалась своим небольшим хозяйством с
живой и искренней любовью, свойственной молодым женщинам,
привыкшим окружать мужа нежной заботливостью.
Она обожала своего мужа, несмотря на двадцатилетнюю раз­
ницу в их годах. Этот человек, известный всему ученому миру круп­
ными работами в области бактериологии, бьm в частной жизни
большим ребенком, болезненным, хилым, бесконечно добрым, рас­
сеянным до анекдотической степени и деликатным до робости. Вар­
вара Михайловна гордилась честью носить его славную фамилию
неутомимого ученого и безукоризненно честного человека, но еще
больше гордилась тем, что она создала для него и постоянно под­
держивала комфорт и порядок семейной жизни и что сумела неза­
метно сделаться во всем ему необходимою: его нянькою, его па­
мятной книжкой, его другом. И теперь, занятая хл опотливыми обя­
занностями хозяйки, она часто с заботливой любовью поглядыва­
ла через двери в гостиную, где в углу над шахматным столиком
склонилась большая, характерная голова Рязанцева с открытым
шишковатым лбом мыслителя и с детскими глазами, голубыми и
ясными.
Когда чай бьm готов, Варвара Михайловна пригласила гостей
на террасу. В гостиной остались только ее муж и его всегдашний
партнер, старый профессор Ильченко, оканчивавшие партию. Она
подошла к ним и, облокотившись сзади на стул мужа, спросила,
где они будут пить чай. Ильченко, проигравший уже две партии и
теперь видевший, что никак не может защитить своего короля от
ладьи Рязанцева, встал из-за стола.
- Я положительно не в состоянии сегодня скомбинировать двух
самых простых ходов, - сказал он с досадою. - Голова - точно
свинцовая. Вероятно, ночью будет гроза.
Он вышел на террасу. Рязанцев, весь вечер не видавший жены,
взял ее за руку и слегка притянул к себе.
- Какая ты сегодня красавица, моя девочка, - сказалон, лас­
ково ей ул ыбаясь .
Она стояла перед мужем, легкая и грациозная, во всем пышном
расцвете своей двадцативосьмилетней красоты, с высокою грудью
и гибкой талией. Легкая кофточка из тонкого белого крепа, лежав­
шая на ней свободными складками и не скрывавшая стройных очер­
таний ее молодого тела, оставляла открытыми по локоть круглые
247

А. И. Куприн
и крепкие, чуть пушистые руки . У нее было нежное, матовое лицо
темной шатенки; губы маленькие, полные и круто изогнутые, ка­
кие встречаются только у женщин на картинах Рубенса; большие
глаза, казавшиеся вечером совсем черными благодаря расширив­
шимся зрачкам; пышные, немного жесткие, черно-рыжеватые во­
лосы, вьющиеся мелкими завитками на висках и на затьmке...
- Ты мной доволен, папа? - спросила она, нежно притрагива­
ясь пальцами к его маленькой жилистой руке.
-
Знаешь, - сказал Рязанцев, любуясь женой, - мне иногда
начинает казаться, что ты чересчур хороша для такого старого гри­
ба, как я.
Варвара Михайловна покраснела. Ей бьmо больно и неприят­
но слышать такие сл ова от него, которого она обожала до само­
забвения. Ей часто казалось, что она еще слишком мало платит ему
за его трогательную и доверчивую любовь к ней. У нее вдруг яви­
лось неудержимое желание стать перед ним на колени и обнять ру­
ками его ноги .
-
Не смей так никогда говорить, - прошептала она.
И жестом ребенка, берущего что-нибудь украдкой, она быстро
поднесла к губам его руку и поцеловала ее два раза - сверху и
снизу ладони.
Потом она вышла на террасу и принялась разливать чай, при­
слушиваясь к общему разговору, готовая поддержать его, если он
ослабеет. Но разговор не клеился. Все жаловались на жару и исто­
му перед грозою. Некоторые поговаривали уже о том, как бы по­
пасть домой до дождя.
- А что же вашего Андрея Лукича сегодня нет? - спросила у
Варвары Михайловны жена Ильченки, полная, суровая на вид дама,
любившая винт и сплетни и державшая своего мужа под башма­
ком.
-
Я не знаю, отчего его нет до сих пор, - ответила Варвара
Михайловна. - Он обещал быть, и даже не один. С ним придет его
приятель... Позвольте, как его фамилия? .. Он еще так известен сво­
им голосом. Ах да, вспомнила: Ржевский.
-
Разве вы до сих пор не бьmи с ним знакомы? - спросила
удивленно Ильченко.
- Нет. Но зато я об нем очень много слышала.
Ильченко сделала лукавое лицо и погрозила Рязанцевой пальцем.
-
Смотрите, не влюбитесь . Этот господин очень опасен для
молодых жен и старых мужей.
248

Рассказы
Госпожа Ильченко принадлежала к числу тех привилегирован­
ных сплетниц, которые под предлогом «высказывания всей прав­
ды в глаза» говорят повсюду дерзости и гадости, рассеивая за со­
бою грязь, смуту и ненависть. Ее никто не любил, большинство тер­
петь не могло, и все побаивались .
Варвара Михайловна ничего не ответила на это циничное пре­
достережение и только улыбнулась немного свысока и презритель­
но, с сознанием чистоты и ничем не запятнанной репутации. Зато
словами Ильченко очень заинтересовалась Мария Федоровна Тиль,
гимназическая подруга Рязанцевой, красивая, глупая и сентимен­
тальная вдовушка, за которой считались уже три-четыре всем из­
вестных связи.
- А он очень хорош, этот Ржевский? - спросила она.
Многие из гостей улыбнулись. Репутация Ржевского бьmа очень
хорошо известна в некоторых отношениях. Ильченко обязательно
сообщила все, что о нем знала. Хорош ли он? Это как кому нравит­
ся , но, по ее мнению, у него лицо сл ишком выставочное, так ска­
зать, парикмахерское. Нравственности у него нет никакой, и это­
то, кажется, и привлекает к нему искательниц приключений, как
бабочек на огонь, хотя в то же время, надо ему отдать справедли­
вость, он очень молчалив относительно своих связей. Что касается
до его пения, то правда, поет он изумительно хорошо. Его с удо­
вольствием приняли бы на любую сцену, если бы только он выра­
зил желание. Но он предпочитает вести свою праздную и легко­
мысленную жизнь, потому что не нуждается в средствах и не жела­
ет себя стеснять никакими условиями".
Варвара Михайловна не дослышала окончания характеристи­
ки Ржевского. Ее чуткое ухо заботливой матери уловило за две ком­
наты возню, всегда сопровождавшую укладыванье ее четырехлет­
ней дочери в постель. Она извинилась перед гостями и поспешила
в детскую.
В полутемной детской, слабо освещаемой трепетным мерцани­
ем лампады перед образом, Аля стояла на коленях в своей постели,
обнесенной вокруг высокой сеткой, в одной нижней рубашке, с го­
лой шеей и голыми, милыми детскими ручонками . Старая няня,
когда-то носившая на руках Рязанцева, со старческим кротким тер­
пением уже целых полчаса добивалась, чтобы Аля прочла как сле­
дует «Богородицу» . Аля не хотела молиться и барахталась в руках
няни, закидывая назад голову и звонко смеясь . Увидев входящую
249

А. И. Куприн
мать, она быстро вскочила на ноги и протянула ей навстречу руки
с растопыренными пальчиками.
- Молись, Аля, молись ... Боженька будет сердиться, если узна­
ет, что ты не слушаешься няни, - сказала притворно строгим го­
лосом Варвара Михайловна, освобождая свою шею от объятий
девочки.
- А ты, мама, мне сказку расскажешь? - спросила Аля, лука­
во заглядывая снизу в глаза матери и не выпуская ее шеи.
- Расскажу, расскажу, если ты только будешь умницей.
Варвара Михайловна начала вполголоса, тщательно выгова­
ривая слова, читать молитву, Аля повторяла за ней громко, тонень­
ким голосом, забавно коверкая сл ова и быстро махая рукой все в
одном направлении, от плеча к животу. Окончив молитву, она сама
добавила обычное: «Спаси, Господи, папу, маму, няню, бабушку,
младенца Елену и всех моих родных», - и сейчас же улеглась на
правый бок, подложив ладони обеих рук под голову, «как спят ум­
ные девочки».
- Ну, мама, сказку, - потребовала она.
Варвара Михайловна никогда, рассказывая дочери сказки, не
затруднялась выбором сюжета. Она начинала прямо: в некотором
царстве, в некотором государстве жили-бьmи... и затем вставляла
первое попавшееся сл ово: старый-престарый король с большой се­
дой бородою или - жил-бьm страшный волк, который бегал вок­
руг деревни и таскал белых овечек .
Теперь ей почему-то пришла в голову волшебница, и она нача­
ла тягучим, немного таинственным голосом, гладя Алю по откры­
той теплой грудке:
- Однажды жила-бьmа волшебница. Она была такая большая­
большая... выше колокольни, и во рту у нее бьmо два ряда острых
белых зубов и длинный-предлинный красный язык со стрелою на
конце...
- Мама, значит, она кушала девочек? - спросила озабоченно Аля.
-
Кушала, только не всех, а непослушных и замарашек. И у
нее была еще сова, большая такая птица с круглыми глазами, кото­
рая днем ничего не видит и сидит на дереве, а ночью все летает, и
кричит, и достает себе пищу. Потом у нее бьmа еще черная кошка,
а сама волшебница была одноглазая. Только она бьmа не злая, и
кто к ней приходил за добрым делом, тому она всегда помогала.
Вот однажды сидит эта волшебница в своей избушке на курьих
ножках и слышит, что кто-то выходит из лесу...
250

Рассказы
Она продолжала еще несколько минут говорить, что приходи­
ло на ум, пока не услышала ровного, гл убокого дыхания заснув­
шей девочки. Тогда она ее перекрестила, подтыкала под ее размяк­
шее тельце ссунувшееся одеяло и вышла из детской той мягкой,
неслышной походкой, какой умеют ходить одни только матери .
Одновременно с ее возвращением двое мужчин всходили на тер­
расу со стороны сада. Первым поднимался Аuдрей Лукич Норич,
двоюродный брат Рязанцева, старый, услужливый и хлопотливый
холостяк, преподававший в гимназии греческий язык. Следом за
ним шел легкой самоуверенной походкой очень высокий, строй­
ный и сильный на вид господин лет тридцати с лишком. Он бьш
красив эффектной, сразу бросающейся в глаза красотою смуглого
брюнета, выхоленного, здорового, самонадеянного, с темными гла­
зами, влажными и дерзкими, с яркими чувственными губами под
небольшими красивыми черными усами: трафарет итальянского
красавца.
Варвара Михайловна невольно с любопытством остановила на
нем глаза. Ей первый раз в жизни приходилось видеть человека с
такой дурной, опасной и всегда необъяснимо привлекательной для
женщины репутацией, как Ржевский. Но она сейчас же поймала себя
на этом любопытстве и сконфузилась и рассердилась на себя. Что
ей за дело до этого дачного донжуана? Неужели она позволит себе
спуститься до мелкого и дурного любопытства, как Ильченко или
неразборчивая Марья Федоровна? И сейчас же ей пришло в голову
сравнение между Ржевским и ее мужем . Тот - фат, - это сразу
видно, - дюжинный, ограниченный человек, правда, красивый, но
именно в парикмахерском стиле, между тем как ее муж такой ин­
теллигентный, такой простой, широкий и великодушный. Наконец
эта репутация ". Разве она в ее глазах может иметь другое значение,
чем ряд грязненьких, <<Дешевых амуров», как называет этот сорт
любви какой-то писатель?
Поэтому, когда Аuдрей Лукич подвел к ней и представил Ржев­
ского , она поздоровалась с ним довольно холодно. Ржевский по­
клонился ей почтительно, но все с той же самоуверенной улыбкой
красавца, знающего, что он безукоризнен с внешней стороны, пре­
красно одет и любим женщинами.
Потом Варвара Михайловна нашла, что все сразу, даже как-то
неприл ично, почти льстиво накинулись на Ржевского, хотя он раз­
говаривал гораздо скромнее, чем можно бьшо предполагать, судя
по его улыбке и победоносной манере держать себя. Кто-то спро-
251

А. И. Куприн
сил , правда ли, что он знаком лично с Мазини, и Ржевский очень
просто и занимательно рассказал о своем знакомстве с знамени­
тым певцом.
-
Мне довелось, - говорил он, - познакомиться с ним пе­
ред одним частным спектаклем, который устраивал для очень
ограниченного кружка меломанов известный Мейеровский, от­
личающийся, кстати сказать, в музыкальном отношении колос­
сальным невежеством. Я тоже был приглашен участвовать и по­
тому явился на репетицию, назначенную в доме Мейеровского .
Мне пришлось петь последним, так как я немного опоздал . Ар­
тистов собралось человек десять, всё люди мне незнакомые. Пою
я, право, теперь уж не помню что, кажется , арию из «Ренегата»
Доницетти . Пропел свое и отхожу от рояля. В это время подхо­
дит ко мне какой-то господин, так среднего роста, крепыш, брю­
нет, волосы и борода черные, в живописном беспорядке. Вооб­
ще лицо энергичное и красивое - разбойничье, под гл азами
складки, вроде мешков. Одет небрежно. Подходит он ко мне, -
заметьте, я его в первый раз вижу, - берет меня под руку и на­
чинает делать на ломаном французском языке замечания отно­
сительно моего пения . Замечания самого резкого свойств а, хотя,
правда, очень точные и выразительные. Мне это показалось не­
много неуместным, и, кроме того, вы, конечно, знаете, что у каж­
дого артиста есть свое самолюбие. Я его перебиваю: «Извините,
но прежде всего я не имею чести вас знать» . Он ул ыбается и са­
мым уверенным тоном отвечает: «Напротив, я убежден, что вы
меня знаете . Я-Мазини» . И действительно, он мне дал много
очень метких указаний, каких я никогда не сл ышал ни от одного
профессора пения . По-моему, рассказы, существующие в публи­
ке, о дерзости и грубости Мазини совершенно неосновательны.
Он на меня произвел самое приятное впечатление. Язык у него
очень живой, образный, и все, что он говорит, он пересыпает
характерными итальянскими проклятиями и восклицаниями:
«Porche misere!».* С публикой, в особенности со своими назой­
ливыми поклонницами, он, правда, немного заносчив и небре­
жен, но этот недостаток можно ему извинить, если принять во
внимание его громадную известность, избалованность и не ме­
нее громадное самолюбие.
* Свиньи несчастные! (итал. )
252

Рассказы
Ржевский рассказал еще несколько своих воспоминаний из мира
оперных знаменитостей. Как ни пристрастно отнеслась к нему с
первого раза Варвара Михайловна, однако она не могла не оце­
нить, что , рассказывая, он все время оставлял себя в тени, что со­
всем не вязалось с его самоуверенным видом. И рассказывал он
очень интересно, умело передавая из своеобразного закулисного
быта такие мелкие, но характерные стороны, для него самого дав­
но уже ставшие обыденными и скучными, которые, однако (он это
знал), должны бьши увлечь слушателей своею для них новизной.
Но Варвару Михайловну тревожил и волновал взгляд Ржевско­
го, неотступно обращенный на нее, как будто бы он рассказывал
только для нее одной. Она, не оборачиваясь, чувствовала этот вни­
мательный, нежный, любующийся взгляд на своем лице, на руках,
на теле, чувствовала тем особым, тонким инстинктом, которым
одарено большинство женщин и который всегда безошибочно им
говорит, насколько они нравятся мужчине. Несмотря на беспри­
чинное враждебное чувство к Ржевскому, она все-таки два или три
раза, увлеченная тем, что он говорил, встретилась с ним гл азами, и
оба раза быстро опустила их в замешательстве.
«Надо постараться, чтобы он у нас больше не бывал , - вдруг
неожиданно мелькнуло в голове Варвары Михайловны, но она тот­
час же спохватилась. - Да неужели я в самом деле боюсь этого
«неотразимого»? Он и в самом деле может это подумать, если я буду
сидеть как в воду опущенная. Надо быть естественнее и хоть что­
нибудь из простой вежливости сказать ему» .
В это время госпожа Ильченко выразила уверенность, что Ржев­
ский, конечно, доставит обществу удовольствие своим пением.
- Я всегда охотно пою, - сказал просто Ржевский, - но, пра­
во, я не уверен, всем ли мое пение доставит удовольствие?
При этом он совсем уже повернулся в сторону Варвары Михай­
ловны, вызывая ее на ответ.
- Вы слишком скромны, - сказала Рязанцева, стараясь казать­
ся непринужденной и безотчетно робея. - Я так много слышала
рассказов о вашем пении, что вам бьmо бы совестно отказываться .
Когда она говорила эти незначащие сл ова, глаза их опять встре­
тились. Это бьm один из тех странных, непонятных для психолога,
неуловимых для присутствующих, взглядов, которые говорят го­
раздо больше слов и которые между людьми, в первый раз встреча­
ющимися, внезапно, помимо их воли, устанавливают взаимную
близость, разрывая условную завесу приличий. Такой взгляд иног-
253

А. И. Куприн
да незнакомым еще между собою мужчине и женщине смутно, но
безошибочно предсказывает, что рано или поздно они будут при­
надлежать друг другу.
-
Хорошо, но я надеюсь, что вы мне будете аккомпаниро­
вать? - спросил Ржевский.
-
Боюсь, вы останетесь мною недовольны. Но я все-таки по­
пытаюсь ".
- О, вы слишком скромны. В таком случае, если вы окончили
свой чай, то начнемте.
Они пошли в гостиную к роялю, на котором грудами лежали
ноты.
-
Вы знакомы с романсами Чайковского? - спросила Варва­
ра Михайловна, перебирая тетради и чувствуя очень близко за сво­
ей спиной присутствие Ржевского.
- О, конечно.
-
Вы их любите?
-Авы?
-А вы?
Она засмеялась, достала толстый том в шагреневом переплете,
положила его на пюпитр и села перед роялем.
-
Откройте наугад, - посоветовал Ржевский. - Чайковский
во всем одинаково прекрасен.
Она развернула тетрадь на середине и сразу узнала романс
«Страшная минута» , который на нее всегда производил сильное
впечатление своей оригинальной мелодией, страстной и робкой в
одно и то же время.
-
Вы это знаете? - спросила она, поднимая кверху голову,
чтобы взглянуть на Ржевского, и поправляя под собою стул.
- Да. Начнемте.
Она легко и выразительно сыграла трудную интродукцию и
слегка остановилась перед вступительным тактом. Разговоры в го­
стиной и на террасе сразу притихли.
Ты внимаешь, вниз склонив головку,
Очи опустив".-
раздались в гостиной, точно сразу наполнив ее, сильные и нежные
звуки прекрасного свежего баритона.
254

Ма некены из витрины парикмахерской. Начало ХХ века.
Раскрашенный воск. 98х43х34.

Рассказы
И, тихо вздыхая,
Ты не знаешь, как мгновенья эти
Страшны для меня ...
Опять Варвара Михайловна почувствовала, что горячий взгляд
Ржевского не отрывается от ее лица и что поет он только для нее
одной, как за чаем для нее одной рассказывал . «Зачем он это дела­
ет? Ведь всем в глаза бросается», - подумала она с испугом. В то
же время она с напряженным вниманием следила за аккомпанемен­
том, и - странно - никогда еще под ее руками рояль не оттенял
так красиво и послушно пения, как теперь.
Ею понемногу овладевало какое-то странное забытье. И ком­
ната, и гости, и муж, и Аля - все это отошло куда-то в глубокую
дал ь, подернулось туманом, перестало существовать . На всем све­
те остались только двое: он, этот незнакомый красавец, странный
и такой близкий к ней, и - она, взволнованная, испуганная, точно
совершающая преступление.
Отчего же робкое признанье
В сердце так тебе запало гл убоко?
Ты вздыхаешь, ты молчишь и пл ачешь,-
пел Ржевский, и в голосе его звучала такая горячая, тоскливая моль­
ба о взаимной любви, такой настойчивый призыв, которым, каза­
лось, невозможно бьmо противиться.
В это время они оба протянули руки, чтобы перевернуть стра­
ницу, и пальцы их встретились. Варвара Михайловна почувство­
вала нежное пожатие, ни для кого, кроме их двоих, не заметное.
Она быстро отдернула задрожавшую руку и в замешательстве
приблизила вспыхнувшее лицо к нотам . А над нею все настой­
чивее, гипнотизируя и призывая, лились прекрасные, чарующие
звуки:
Иль слова любви в устах твоих немеют?
Или ты меня жалеешь? Не любишь?
«Это оттого, что гроза приближается», - обманывала себя
Варвара Михайловна, чувствуя, как жаркая истома разливается по
всему ее телу и как трудно и прерывисто дышит ее грудь.
255

А. И. Куприн
Последние сл ова романса:
Я приговор твой жду! Я жду решенья! -
Ржевский пропел с таким гл убоким волнением и так умоляюще­
властно, слегка даже протягивая к Варваре Михайловне руки, что
она невольно закрьmа глаза, чувствуя, как ее сердце забилось час­
то и тревожно . Окончив аккомпанемент, она, вся потрясенная, ус­
талая, с блестящими глазами, откинулась на спинку стула. Гости
стали настойчиво просить Ржевского еще что-нибудь спеть, но Ря­
занцева быстро встала из-за рояля.
-Яне могу больше аккомпанировать, -сказала она, -слиш­
ком душно.
Ее упрашивали долго , но напрасно. Она не хотела, потому что
боялась этих горячих глаз и этого чудного, властного голоса, и со
стыдом сознавала, что эта боязнь уже не возмущает ее, как раньше.
Наконец вызвалась аккомпанировать Марья Федоровна, но на пер­
вых же тактах рубинштейновской «Азры» она сбилась сама, сбила
певца и сконфузилась . Второй романс она знала еще меньше и в
конце концов заявила, что она сегодня не в расположении.
Ржевский сам сел за рояль. Некоторое время он с рассеянным
видом перебирал клавиши, точно что-то припоминая . Варвара
Михайловна, стоя в дверях террасы, видела, как на его губах блуж­
дала неопределенная улыбка. Потом вдруг лицо его сделалось сра­
зу серьезным, даже как будто бы побледнело. Он медленно поднял
свои прекрасные глаза на Варвару Михайловну и, глядя на нее в
упор, прямо обращаясь к ней, запел после бурной прелюдии, прида­
вая своему голосу и фразировке яркий, своеобразный, цыганский
колорит, известный романс Тарновского:
Чаруй меня! Чаруй меня!
Дай счастье мне, дай жизни радость!
Хотя на миг влюбись в меня,
Твоей любви вкусить дай сладость.
Дикая, огненная, не знающая границ страсть зазвучала в его
гибком голосе вместе с исступленной мольбой, и Варвара Михай­
ловна, точно очарованная, не могла отвести глаз от пристального,
говорящего взгляда Ржевского . Ее голова горела и тихо кружилась,
кровь напряженно билась в висках, грудь дышала высоко и часто,
256

Рассказы
мгновенно высохшие губы полураскрьmись. Она бьmа точно во сне
или в опьянении. Этот красивый человек, сильный и страстный,
сразу, в продолжение одного вечера, с какой-то ужасной и плени­
тельной дерзостью перешагнул через все препятствия, лежащие
между ними, и с каждой минутой она себя чувствовала более и бо­
лее охваченной его опасной, греховной властью, не имея сил со­
противляться.
А он между тем пел дальше, все ярче и смелее оттеняя сл ова:
Люби меня! Люби меня!
Отдайся мне без размышленья;
Твоя любовь полна огня".
Люби меня для наслажденья!
Варвара Михайловна видела крупную, мужественную фигуру
Ржевского, его выразительное лицо с нервно раздувающимися ноз­
дрями и яркими чувственными губами, его широкую грудь, силь­
ные плечи и руки, и волнующие слова романса проникали ее жела­
нием той страсти, которую эти сл ова и эта наружность обещали.
Жажда новых, бесстыдных поцелуев, долгих объятий, от которых
захватывает дыхание, жажда всего того, что она встречала до сих
пор только в романах и что ей казалось раньше выдуманным, при­
поднятым, даже смешным, проснулась в ней с бессознательной си­
лой. Глаза ее увлажнились, и сердце ньшо тем особенным, слад­
ким, замирающим чувством, которое она испытывала только в дет­
стве, когда, качаясь на качелях, летела вниз с четырехсаженной
высоты .
Когда Ржевский окончил романс, из сада блеснула дальняя мол­
ния . Дамы испуганно разом поднялись со своих мест и принялись
торопливо искать шляпы и накидки. Они не слушали приглашений
Рязанцева поужинать, быстро одевались, целовали одна за другой
Варвару Михайловну и поспешно уходили, с оханьем и выкрики­
ваньями, как всегда женщины перед грозой.
Варвара Михайловна рассеянно прощалась с гостями. Ее мучи­
ла и волновала мысль, что Ржевскому и Андрею Лукичу, приехав­
шим из Москвы, муж ее, по всей вероятности, предложит перено­
чевать на даче. «Ни за что! Ни за что ! - нетерпеливо повторяла
она себе. -Если муж будет просить, я не скажу ни одного слова, и,
я думаю, у него не хватит дерзости остаться». Смутное, зародивше­
еся где-то в сокровенных тайниках души предчувствие говорило
257

А. И. Куприн
ей, что если только Ржевский проведет эту ночь под одной с ней
кровлей, то все ее семейное счастье, накопленное четырьмя годами
тихой, ничем не омраченной жизни, должно грубо рушиться и по­
гибнуть.
Когда все гости разошлись, Ржевский, до сих пор медливший,
взял с подоконника свою легкую соломенную шл япу. Но Рязанцев
тотчас же запротестовал:
- Неужели вы хотите ехать в город? Да я вас ни за что не пущу.
Вы даже извозчика теперь нигде не достанете.
Ржевский повернул голову к Варваре Михайловне. Она видела,
что его глаза просят и в то же время выражают покорную готов­
ность подчиниться ее решению. Она быстро отвернулась от него и,
делая вид, будто не слышит слов мужа, вышла на террасу. Но, ли­
цом к лицу с жутким молчанием деревьев, застывших в тягостном
томлении, среди душной темноты, ей сделалось страшно, и вместе
с тем она почувствовала жалость к Ржевскому. Варвара Михайловна
воротилась в комнату .
- Через полчаса разразится страшная гроза, - сказала она сухо
и избегая глядеть на Ржевского . - Вам придется остаться.
Он молча поклонился ей и положил шляпу. Варвара Михай­
ловна решила не оставаться больше с гостями ни одной минуты .
Ей хотелось поскорее уйти в свою комнату, лечь, успокоиться, за­
быться сном.
-
Разве ты не будешь ужинать? - спросил ее Рязанцев, когда
она подошла к нему, чтобы поцеловать его в лоб, что она всегда
делала, прощаясь с ним.
- Нет, - ответила она кротко, - я устала.
И, целуя мужа, она точно в первый раз заметила и его большую
лысину, испещренную тоненькими красными жилками, и глубокие
морщины на лице, и дряблую желтизну щек . «Я на него всегда смот­
рела только как на отца», - подумала с грустью Варвара Михай­
ловна.
Придя к себе, в свою маленькую комнатку с веселыми обоями и
узкой девичьей кроватью (Рязанцевы всегда спали в разных комна­
тах) , она зажгла перед зеркалом две свечи и стала раздеваться.
Медленными, ленивыми движениями она сняла верхнее платье, ос­
вободилась от корсета и, вынув из головы шпильки, быстрым, при­
вычным движением руки распустила по плечам и спине волны гус­
тых темных волос.
258

Рассказы
Прижав крепко ладони к груди, закинув назад голову и полузак­
рыв глаза, она долго оглядывала в зеркале свою прекрасную полу­
нагую фигуру, и смутное чувство жалости к себе закралось в первый
раз в ее душу. Года через четыре, много через пять, думала она, завя­
нет это упругое розовое тело, старость проведет на лице морщины,
яркие губы побледнеют" . А любила ли она хоть один час той со­
блазнительной любовью, к которой сейчас так пламенно призывал
ее Ржевский? Знала ли она наслаждение отдать всю свою пышно рас­
цветшую красоту, отдать всю себя сладким ласкам? Нет. Редкие ми­
нуты физической близости к мужу она вспоминала с холодным от­
вращением. Она шла к нему, исполняя тяжелый долг, и ему всегда
бывало потом неловко перед ней, и он робко уходил, прося извине­
ния, догадываясь о том, что его жена испытывает в эти минуты .
-
Пропадает молодость, пропадает красота, - шептала с го­
речью Варвара Михайловна, глядя на свое отражение гл азами, за­
туманившимися тоской. - За что же? За что?
Внезапно ее охватил стыд. «Господи! Что со мною делается? ­
пронеслось у нее в голове. - Неужели я такая гадкая, безнравствен­
ная? Неужели я развратна и сама до сих пор не знала себя? О Гос­
поди, научи меня ! Господи, поддержи меня !»
Она опустилась на колени перед маленьким образком, висев­
шим в изголовье ее кровати. Но губы ее машинально шептали при­
вычные сл ова, а мысли упрямо бежали от молитвы. «Пропадают
мои молодость и красота, - печально думала Варвара Михайлов­
на, -иникто, никто не насладится ими».
Окончив молитву, она потушила свечи и легла. Холодное при­
косновение простынь и подушек сначала несколько успокоило ее,
но через пять минут она уже металась по постели с горящей голо­
вой, постоянно перевертывая подушки, чтобы найти холодное ме­
стеч ко. Сладкие и грешные мечты, которые она гнала прочь от себя
вечером, теперь, в тишине и темноте, овладевали ее воображением
и распаляли его - те фантастические мечты, которые хоть раз в
жизни обуревали ночной порою каждого смертного, которые не­
доступны для признаний и которые утром кажутся чудовищным
кошмаром. Теперь уже поведение Ржевского не возмущало, не ос­
корбляло чистоты Варвары Михайловны. Наоборот, она всеми
силами души жаждала теперь, чтобы этот опьяняющий вечер про­
должался без конца. Она сожалела о том, что Ржевский не был еще
смелее, а она - еще уступчивее. В забытьи , задыхаясь среди душ­
ной и немой темноты, она охватывала руками подушку и тесно
259

А. И. Куприн
прижималась к ней. Порою ей казалось, что она слышит в комнате
странные, крадущиеся звуки и чье-то осторожное дыхание; она при­
слушивалась, зажимая рот рукою, и убеждалась, что то стучит в ее
груди сердце.
«Что, если он осмелится проникнуть ко мне? - спрашивала она
себя в эти мгновения. - Что может помешать этому дерзкому и
страстному человеку? Ну, а что же, если он и войдет? Одна ночь в
жизни, одна только ночь, полная счастья ... Разве за нее не стоит
заплатить ценою долгого раскаянья, ценою самоотвержения в про­
должение всей остал ьной жизни?»
Молния блистала все чаще и ярче, гром рокотал глухо и бес­
прерывно, точно приближающийся голодный зверь, но дождь еще
медл ил , собираясь с силами, прежде чем обрушиться на землю.
Вдруг Варвара Михайловна явственно услышала против своего
окна в саду, шагах в десяти от дома, осторожное и нежное пение:
Отчего же робкое признанье
В сердце так тебе запало глубоко?
Чутким ухом она сразу узнала и слова и мотив и, быстро сев на
кровати, прошептала, точно говоря кому-то на ухо :
- Он не знает моего окна. Я отворю.
Но странная тяжесть так сковала все ее члены, что она не ше­
вельнулась и замерла, охватив колени руками.
Ты вздыхаешь, ты молчишь и плачешь...
Иль сл ова любви в устах твоих немеют? -
продолжал напевать голос за окном едва сл ышно, но неотразимо
настойчиво.
- Я отворю, -опять прошеrnала Варвара Михайловна, глядя рас­
ширивишмися глазами в темноту и сльnnагорячечное биение сердца.
Или ты меня жалеешь? Не любишь?
Голос удалялся... «Он уйдет» , - быстро подумала Варвара
Михайловна и, поспешно перебежав босыми ногами от кровати к
окну, откинула штору и, стараясь не шуметь, приотворила ставни.
Страшный порыв ветра вырвал ставни из ее дрожащих рук и с
ожесточением хлопнул ими об стену. В то же время все небо мгно­
венно сделалось ослепительно-синим, и на нем резко вырисовались
260

Рассказы
черные верхушки деревьев . Варвара Михайловна зажмурила глаза
и, оглушенная раскатом грома, грянувшим вместе с молнией, от­
прянула назад.
- Варвара Михайловна". Barbe!" Ради Бога". Только два сл о­
ва" . - услышала она из сада взволнованный шепот Ржевского .
Она, вся дрожащая, испуганная, с пересохшим ртом, стояла не­
решительно среди комнаты и не отвечала на этот призыв.
- Прелестная, чудная !" - умолял под самым окном осторож­
ный шепот.
«Ах, все равно! - решила внезапно Варвара Михайловна, су­
дорожно стиснув руками голову. -Это судьба» .
Она сделала два шага к окну и вдруг остановилась на месте,
объятая ужасом и стыдом.
-
Мама! Мама! Мама! - услышала она из-за стены нетерпе­
ливые, призывающие звуки детского голоса. - Мама, я боюсь!
Мама, где ты?
Она бросилась в детскую, сразу позабыв и об открытом окне, и
о стоявшем под ним Ржевском, и о своих ночных волнениях. В дет­
ской было темно, лампадка погасла, няня спала неслышным стар­
ческим сном, а Аля заливалась слезами, призывая мать .
Варвара Михайловна наклонилась над кроватью Ал и, обхва­
тила руками ее маленькое тельце, теплое и душистое, и с горячей
любовью крепко, как только могла, прижала к себе.
- Что с тобой, моя дочечка? Что, моя славная? - спрашивала
она, осыпая поцелуями шею, руки и ноги ребенка.
-
Мама, я боюсь". темно, страшно." бог на небе гремит". -
жаловалась девочка, разом стихая и тесно прижимаясь к матери.
- Не бойся , не бойся, глупенькая. Я всегда с тобою, моя девоч­
ка, моя кошечка, моя звездочка. Хочешь, я сама с тобой лягу? Хо­
чешь? Ну вот так, видишь, какая ты умница".
Она долго говорила ей нежные, простые фразы . Девочка пере­
стала плакать и только изредка нервно, прерывисто вздыхала. На­
конец она успокоилась совсем и заснула, слушая ласковые, баюка­
ющие сл ова.
Варвара Михайловна долго еще называла заснувшуюдочь нежны­
ми именами, между тем как из глаз ее лились чистые, радостные сле­
зы, - первые слезы выздоровевшего от тяжелой болезни человека.
Гроза разразилась, и дождь освежил томящуюся землю.
Страшная минута прошла.
<1895>
261

А. И. Куприн
мясо
1
Борис Полубояринов, студент-медик, проснулся, как и всегда,
в начале восьмого часа . На дворе было светло, хотя солнце еще не
всходило; замерзшие на оконных стеклах ледяные узоры - снеж­
ные елочки, кладбищенские кресты и пальмы - окрасились в ро­
зовый нежный цвет утренней зари. День обещал быть морозным и
ясным.
Борис вскочил с постели и быстро, с ощущением зд оровой све­
жести и молодой силы во всем теле, принялся за свой обычный
туалет. Прежде всего - сильный холодный душ, заставивший его
затрепетать и громко расхохотаться, затем - полчаса упражне­
ний с гирями и каучуком, после того - тщател ьное занятие зуба­
ми и ногтями и в конце концов - десять минут перед зеркалом,
посвященные прическе, галстуку и молодым, чуть темнеющим
усикам .
Покончив с туалетом, Борис позвонил. По давно заведенному
обыкновению, лакей принес ему четыре только что сваренных
всмятку яйца, накрытых салфеткой, холодное мясо, полбутылки
английского портера и чай. Борис, живо интересовавшийся гигие­
ной и читавший по этому вопросу все, что выходило у нас и за гра­
ницей, уже целый год вел жизнь в пределах строгого и точного ре­
жима: аккуратность в распределении времени, спорт всех родов и
видов, хорошее питание и отсутствие излишеств и волнений. По
положению и связям своих родителей Борис принадлежал к замк­
нутому и весьма немногочисленному кружку N-ских студентов-ари­
стократов. Этот кружок, взявший за образец аристократические
кружки Кембриджа и Оксфорда, ничего не имел общего с теми сту­
дентами, которые белыми подкладками, исковерканным, расслаб­
ленным произношением, скандалами, лихачами и лжепатриотичес­
кими громкими чувствами приобрели себе такую некрасивую ре­
путацию. Кружок Бориса требовал от членов прежде всего полной
корректности и умения держать себя с той изящной и безукориз­
ненной простотой, которая служит лучшим доказательством вос­
питания и хорошего тона. Князь Белый-Погорельский, высочай­
ший тип истого джентльмена, первый показывал в этом отноше-
262

Рассказы
нии товарищам недосягаемые примеры порядочности . Он пользо­
вался уважением всего кружка, к нему обращались как к третейс­
кому судье в щекотливых случаях, его выбирали делегатом во всех
рискованных историях, где надо было пустить в ход громкое имя и
связи. Тем не менее prince Pogorelsky* всегда оставался на значи­
тельном расстоянии от обыкновенных смертных. Борис втайне обо­
жал князя и тщательно копировал и покрой его сюртуков, и его
пленительную простоту в обращении; от него же он перенял себя­
любивую страсть к гигиене тела и к физическим упражнениям. Но
до высоты своего образца - он это чувствовал - Борис никогда
не смог бы подняться . Князь Белый-Погорельский изумительно
хорошо владел рапирой, плавал, как профессионал, греб, как мат­
рос, считал за собою два велосипедных рекорда, «выбрасывал»
двумя руками пятипудовую железную штангу, говорил по-фран­
цузски, как парижанин, и ходил пешком без устал и, несмотря на
то, что отец недавно подарил ему пару отличных вороных рыса­
ков. К князю Погорельскому никто из малознакомых не посмел бы
подойти, взять его за талию и фамильярно сказать: «Ecoutez, cher
ami»**, как это сделал недавно в курилке по отношению к Борису
Телегин - фатишка и скандалист из купеческих сынков. Но во вся­
ком случае, Борису льстило, что он так радушно принят в кружке
князя Белого .
Окончив завтрак, Борис посмотрел в свой календарь, где про­
тив каждого дня на белом листке он сам вписывал заранее, что в
этот день надо предпринять. Сегодня день бьш не особенно занят:
«Анатомический театр непременно», «Лекция Т.», «Вечером у В.К.».
Первая отметка заставила Полубояринова брезгливо сморщить нос:
посещение анатомического театра он давно уже откладывал со дня
на день из какой-то странной нерешительности, так что в конце
концов получил даже замечание от профессора. Зато последнее -
«вечер у В.К.» - вызвало на губах Бориса довольную улыбку. Под
этими инициалами подразумевалась жена одного из приятелей его
отца. Борис недавно, всего месяца два тому назад, сошелся с нею.
Третьего дня он узнал , что муж ее сегодня должен отправиться в
командировку, и таким образом целых двое суток бьmи в распоря­
жении Бориса.
* князь Погорельский (фраиц. ) .
** Послушайте, милый друг (фр аиц. ) .
263

А. И. Куприн
11
Утро было ясное, сверкающее. Снег, нападавший ночью и еще
не изборожденный полозьями, лежал ровными пеленами, розовы­
ми на солнце, синеватыми в тени. В воздухе стоял прозрачный мо­
розный блеск, захватывавш ий при дыхании горло.
Борис шел по направлению к анатомическому театру больши­
ми гимнастическими ш агами, засунув руки в карманы летнего паль­
то (обыкновение носить зимою летнее пальто он перенял у князя
Белого, который в этом случае тоже подражал гвардейским офице­
рам) . Его радовало и ясное утро, и чувство бодрости и здоровья во
всех членах, и веселое, звонкое поскрипывание снега под ногами. В
иных местах упругий снег так плотно слежался, что звенел под каб­
луком, точно чугунная плита. Порою Бориса обгоняли извозчичьи
сани, визжа полозьями, но он не хотел садиться - на ходьбу Борис
смотрел, как на физическое упражнение.
Но по мере приближения к анатомическому театру Борис по­
чувствовал, что его мысли принимают неприятный оттенок. Ко­
нечно, пойти необходимо, нечего и говорить. И профессор на днях
сказал, что, кажется, господин Полубояринов не посещает анато­
мического театра, и товарищи несколько раз спрашивали, отчего
он не приходит? Могут подумать, что из трусости. Но эта пачкот­
ня ужасно противна. Потом, наверное, целый день будет казаться,
что руки пахнут. И, наконец, Борис питает решительное отвраще­
ние к покойникам. Тут не трусость, - это , конечно, бьmо бы смеш­
но, - нет, а просто чувство здорового, сильного человека при виде
смерти и разрушения. Не будь желания отца, Борис непременно
выбрал бы другой факультет, тем более что «наши» почти все на
юридическом, кроме этого психопата Мельникова, помешавше­
гося на математике, и двух филологов, которые готовятся куда­
то в китайские посланники . Отец держится того мнения, что ме­
дицинский факультет один только может приучить к постоянному
и упорному труду. Странное мнение. Положим , ему простительно
так думать, потому что он сам - медицинское светило.
Вдали показалось громадное серое здание анатомического те­
атра. По дороге начали Борису попадаться студенты. Они шли туда
же кучками по три, по четыре человека, с книгами под мышками. С
некоторыми Борис бьm знаком и издали раскланялся. Один из сту­
дентов, Затонский, трудолюбивый и скромный молодой человек,
отделился от своих товарищей и догнал Бориса.
264

Рассказы
- Здравствуйте, Полубояринов, - сказал Затонский, задыха­
ясь от быстрой ходьбы. - Вы знаете, что мы с вами в одной партии?
-
Да, благодарю вас. - Борис пожал ему руку и, видя, что
Затонский хочет уйти , задержал его и добавил : - Пожалуйста,
пойдемте вместе. Вы знаете, я ведь в первый раз, так не согласитесь
ли вы быть моим Вергилием?
-
С удовольствием, - отвечал Затонский, широко ул ыбаясь.
- Мне самому в первый-то раз жутко бьmо.
Но Борис не хотел признаться в своей нерешительности.
- Мне не то чтобы жутко, - сказал он, - а просто я не знаю,
куда там нужно идти, что делать, как держать инструмент.
- Э, пустяки! Вам и резать-то ничего не придется. Так, сначала
только посмотрите, пока не привыкнете.
111
Они вместе вошли в шинельную и разделись. Борису казалось,
что он уже отсюда слышит тяжелый, гнилой запах. Он вздрогнул от
какого-то ощущения, похожего на холод, и - странно - после это­
го уже никак не мог согреться и все дрожал мелкой нервной дрожью.
- Что вы такой бледный, Полубояринов? - окликнул его сту­
дент, товарищ Бориса по гимназии. - Не выспались?
В шинельной было тесно и шумно. Одни приходили, другие
уходили; дверь поминутно открывалась и закрывалась, впуская
каждый раз резкую холодную струю воздуха. Между молодыми,
свежими, сл овно девическими лицами мелькали серьезные, боро­
датые физиономии студентов последнего курса. Эти пользовались
правом носить штатское платье, и молодежь относилась к ним с
оттенком некоторого почтения .
Полубояринов и Затонский из шинельной прошли в длинную
анатомическую залу, освещенную с обеих сторон высокими окнами;
целый поток яркого света лился сверху из громадного стеклянного
купола. Вдоль обеих стен и посредине, саженях в двух один от друго­
го, стояли три длинных ряда высоких столов, сверху обитых цин­
ком. Затонский, в качестве опытного человека, давал пояснения.
- Видите по диагоналям желобки? - говорил он, указывая на
поверхность одного незанятого столика. - Это - для стока вся­
ких жидкостей. А посредине отверстие и трубка, проведенная внутрь
стола. Вот поглядите. - Затонский выдвинул сбоку стола ящик,
обитый изнутри металлом. - В этот ящик все и стекает. Цинковые
265

А. И. Куприн
столы -самые лучшие. Мраморные, пожалуй, и чище, но зато сколь­
зят: руку упереть негде. А всего хуже работать на деревя нных - те
прям о насквозь пропитываются .
Они шли дальше. Запах становился все гуще, тяжелее и невыно­
симее. Борису казалось, что он весь пропитывается этим ужасным
запахом; голова его слегка кружилась от непривычки. Вокруг од­
н ого стола столпились кучкой студенты, и в просветах между их
черным и сюртукам и Борис с содроганием замечал желтое оголен­
ное тело. Он подошел ближе. На столе лицом вниз, весь голый и -
что показалось всего ужаснее Борису - без подстилки («точно вещь
какая», - подумал о н) лежал плотный мужчина с синей шеей и
приподнятым и плечам и. Борису особенно бросились в глаза руки
трупа, с грязны м и отекшими пальцами, из которых большие были
загнуты внутрь, к ладони. Один из студентов, в переднике, ловки­
м и движениям и подрезывал кожу на спине. От разрезанного свеже­
го трупа пахло сырой говядиной, как из двери мясной лавки.
Оглян увш ись кругом , Полубояринов заметил, что почти все
столы заняты . Вокруг двух столов студентов не было - и трупы
лежали совсем на виду, неподвижные, вытянутые, желтые, с высо­
ко поднятым и грудными клеткам и. И Борис с невольной жаднос­
тью и с выражением брезгливого ужаса на лице приковывался гла­
зам и к трупам , м им о которых они с Затонским проходили. И опять
его чуткое, повышенное обоняние различало новый оттенок запа­
ха: от давнишн их трупов, политых дезинфицирующими жидкостя­
м и, пахло жареным мясом - тем самым запахом, который до обе­
да дразнит аппетит, а после обеда так противен.
Голова его кружилась сильней и сильней. Его все более ужаса­
ла своей простотой та мысль, что вот эти люди, которые ходили,
думали, говорили, н адеялись, любили, точно так же как и он хо­
дит, любит и думает, вдруг в какие-нибудь две-три минуты, в силу
какого-то непостижим ого, но, вероятно, очень простого закона, они
стали тем, чем они теперь есть: холодными, отвратительными, гни­
ющим и предметами. Борис, благодаря своему тепличному воспи­
танию, в первый раз столкнулся так близко и так жестоко с ужасным
лицом смерти и с мыслью о ее неизбежности. Конечно, он давно знал,
что люди ум ирают, но знал это как-то неуверенно, поверхностно,
теоретически , и теперь его привело в трепет то новое для него со­
знан ие, что и его тело, сильное и здоровое, когда-нибудь станет
таким же холодным, страшным предметом, как и те, что лежат на
цинковых столах. Когда прежде он видел мертвеца при сиянии свеч,
266

Рассказы
в кадильном дыме, в парчовом гробу, - тогда ужас смерти
смягчался торжественностью обряда и той надеждой на буду­
щую жизнь, которую обещали сл ова печальных молитв . Теперь
же Бориса в первый раз охватил о мгновенно страшное значе­
ние смерти ".
IV
-А вот наша партия. Что вы так задумались, Полубояринов? ­
сказал Затонский .
Они подошли к четырем стоящим в конце залы студентам и
поздоровались. Кто-то опять заметил Полубояринову про его блед­
ность .
-
Ну, теперь все в сборе, можно и за трупом идти, - сказал
высокий и плечистый студент Дорошенко, занявший как-то неволь­
но в партии роль руководителя. - Айда, братцы, в трупарню. У
нас сто пятый номер. Помните?
Все тронулись за ним следом.
- Что это за сто пятый номер? - спросил Борис у своего путе­
водителя.
-
Это номер трупа. Их всех здесь по номерам расписывают.
Увидите сами. Хорошо, если еще свежий труп попадется, а то иной
раз". просто мочи нет".
У дверей трупарни студентов встретил Захарыч, старый севас­
топольский унтер, седой, пьяный и небритый, но с николаевской
выправкой.
- Какой номер?
- Сто пятый, - ответил за всех Дорошенко.
Захарыч отворил дверь и впустил партию. Тяжелый, жирный
запах на несколько секунд заставил Бориса закрыть лицо руками.
Вся комната сплошь бьша, точно дровами, завалена трупами, и тут
действительно Борис увидел, что у каждого трупа на ноге была
проставлена грубыми чернильными мазками цифра. В углу в бес­
порядке валялась куча грязного, частью кровавого тряпья. Все это
бьши одежды, в которых привезли покойников.
Захарыч вместе со своим помощником, гл уповатым, вечно ул ы­
бающимся гигантом, положили сто пятый номер на носилки и под­
няли. Борис видел, как заколыхалась стриженая голова и заколы­
хались опустившиеся с носилок бледные руки . Но когда несущим
пришлось около двери сделать поворот, то в кучке студентов про-
267

А. И. Куприн
изошла давка. Кто-то нечаянно толкнул Бориса вперед, и он не ус­
пел отстраниться, как одна из болтающихся холодных каменных
рук задела его по лицу. Борис дико вскрикнул, затрясся и упал без
чувств.
v
Переодевшись дома с ног до головы и надушившись крепкой
эссенцией модных духов, чтобы заглушить преследовавший его
трупный запах, Борис махнул рукой на лекцию и отправился в «гим­
настическое общество», где в эту пору собирался спортсменский
кружок князя Белого-Погорельского. Его инстинктивно тянуло
туда, где было больше шума и движения.
Зала, когда в нее вошел Борис, бьша полна. Посредине пять или
шесть пар гимнастов в проволочных масках, в замшевых нагруд­
никах, с уродливыми перчатками на руках, фехтовали, громко то­
пая ногами при выпадах. Несколько человек в трико работали на
трапециях и турниках. Пахло здоровым потом и деревом пола, толь­
ко что сбрызнутого водой.
Борис прямо прошел в тот конец залы, где около пирамиды с
тяжестями собралась густая кучка зрителей, тесно обступившая трех
молодых людей в трико, с голыми мускулистыми руками и шеями.
-
А! Борис Ильич! Боренька! - послышались навстречу По­
лубояринову дружеские приветствия. - Идите, идите сюда скорей !
У нас здесь интересное состязание.
Борис подошел ближе и поздоровался с знакомыми. Состяза­
лись: князь Белый, известный местный силач податной инспектор
Шахтин и профессиональный геркулес из цирка - Франц Ризен­
кампф. Ризенкампф внушал кружку серьезное опасение своими чу­
гунными мышцами, вокруг которых чуть не лопалась обтягивав­
шая их кожа.
Состязание началось с пяти пудов. Каждый из трех брал, ладоня­
ми внутрь, длинную железную штангу с большими шарами на кон­
цах, взбрасывал ее на грудь, а с груди толчком всего тела выкидывал
кверху. После каждого тура в шары всыпали горсть или две картечи.
Князь отстал на пяти с половиной пудах. Ризенкампф, весь мокрый от
усилий, еле справлялся со своей тяжестью, пыхтя и багровея. Шахтин
работал удивительно чисто и только все более и более бледнел, - он,
как и все почти силачи, злоупотребляющие гирями, страдал пороком
сердца. Видно бьшо, что победа останется за Шахтиным.
268

«Молебен».
Кадр из к/ф «Жел ание любви» по мотивам пр оизведений
А. И. Куприна. 1993 г.

Рассказы
Но Борис на этот раз вяло следил за состязанием. Мысли его
упорно и однообразно возвращались к утренним впечатлениям. Он
глядел остановившимися глазами, как шарами перекаты вались уп­
ругие мышцы Ризенкампфа под тонкой глянцевитой кожей, и ду­
мал о том, как в этой массе, состоящей из мяса и костей, когда­
нибудь угаснет жизнь, точно пламя свечи от дуновения, провалят­
ся эти маленькие, голубые немецкие глаза, разлезутся и сгниют
страшные мускулы. И для чего стараться устраивать свою жизнь,
для чего хлопотать, наслаЖдаться, огорчаться , если в конце кон­
цов единственная цель жизни - это сделать из человека разлагаю­
щуюся мертвую материю? О, как это бессмысленно! И красавец По­
горельский, и бледный силач Шах.тин, и Затонский - все, все и -
что всего ужаснее и несправедливее - и он сам, Борис, когда-ни­
будь станет таким же, как этот сто пятый номер. Какая же цель
жизни после этого?
К Борису подошел художник Ивич, постоянно с ним фехтовав­
ший, и, взяв его под руку, спросил, будет ли он сегодня драться .
Борис задержал руку Ивича и пошел с ним вдоль залы. Ивич все­
гда очень нравился ему какой-то особенной мягкостью, почти не­
жностью, придававшей его лицу, ул ыбке и голосу чарующее выра­
жение, и Борису вдруг неудержимо захотелось рассказать худож­
нику все, что его в этот день волновало. Рассказ Бориса был не­
строен, местами неясен. Он очень спешил и мучился тем , что не
может найти достаточно сильных и точных выражений для своих
мыслей, но тем не менее Ивич, слушавший чрезвычайно вниматель­
но, сразу понял то гл авное, что хотел выразить Борис.
- Это впечатление и мне знакомо, - сказал он, ласково улы­
баясь . - ОднаЖды, когда я еще бьш в Москве, при мне какой-то
господин бросился в половодье с Чугунного моста. Народу на мо­
сту - целая пропасть, и все кричали, охали, подавали советы , од­
нако помочь никто не решался. А господин этот то нырнет, то опять
покажется, и все руками машет, судорожно так, видно, что уж сам
не рад, что бросился. Ну, покамест там лодки отвязывали да круги
спасательные, он последний раз выпльш, крикнул что-то, - разоб­
рать нельзя было, - пошел вниз, точно камень, и только над ним -
буль-буль-буль, пузыри запрыгали. Я тогда еще совсем молод был,
и меня вдруг точно обухом по голове хватило: неужели такая про­
стая штука - человеческая жизнь? Несколько пузырей - и все кон­
чено, все ощущения, мысли, чувства! И помню, меня тогда страш­
но удивило, что я до тех пор как будто бы не знал , что люди умира-
269

А. И. Куприн
ют, а в тот день вдруг узнал и поверил . Я, знаете, даже думаю, что
это ощущение должен испытать каждый человек в период возму­
жания.
- Да, вы это очень хорошо выразили! - промолвил задумчи­
во Борис.
-А вам, - рассмеялся художник и пожал руку Борису, - вам
я советую теперь как можно меньше оставаться наедине с самим
собой. Отправляйтесь-ка вы в театр или куда-нибудь на вечер, да
поухаживайте за женщинами, да вина хорошего выпейте. Так-то и
ладно будет.
Борис посмотрел на часы . Уже пора бьmо ехать к Валерии Кар­
ловне, но, против обыкновения, он не ощущал при этой мысли того
сладкого, истомного сердцебиения, которое он всегда испытывал,
отправляясь в условленный час на свидание. Валерия Карловна
бьmа его первой настоящей связью.
VI
-Дома барыня? - спросил Полубояринов отворившую на его
звонок горничную Стасю.
Он всегда задавал этот вопрос для соблюдения приличия, так
как отлично видел по лукавому, хорошенькому личику Стаси, что
она посвящена во все тайны своей госпожи.
-
Барин уехал, а Валерия Карловна у себя. Пожалуйте!
Борис был сравнительно очень недавно знаком с Валерией
Карловной. Его представили ей на маленьком вечере у Челищевых
месяца два с половиною тому назад. Ему сразу очень понравилась
эта темная шатенка с кошачьими движениями, вся в завитках, -
завитки у нее бьm и и на лбу, и на висках, и на белой прекрасной
шее, - с ртом упоительно ярким. Если бы он бьm тогда наблюда­
тельнее и опытнее, он заметил бы, что и он ей нравится, - по край­
ней мере, Челищевы в тот же вечер пригласили его посещать их
дом . Ему теперь смешно было вспомнить, как долго он оставался
в наивном неведении. Она первая взяла на себя почин и аноним­
ным письмом назначила ему свидание в маскараде. Он влюбился
в нее так слепо и безрассудно, как только может влюбиться под­
росток в замужнюю женщину, влюбился до такой степени, что
ревновал ее даже к мужу, плешивому добродушному генералу,
державшему где-то на стороне веселую девицу. Все в ней ему каза­
лось мило : и едва уловимый польский акцент в разговоре, и неко-
270

Рассказы
торая вульгарность в интимные минуты, и легкомысленные, на­
смешливые взгляды на сем ью, замужество и обязанности женщи­
ны. Кроме того , его мужскому самолюбию чрезвычайно льстила
эта связь с дамой из света, и он иногда позволял себе в тесном
товарищеском кругу, развалившись в кресле, дымя папиросой и
положив самым невозможным образом ногу на ногу, рассказы­
вать некоторые пикантные подробности своих свиданий, расска­
зывать тоном старого, искусившегося мужчины, не называя, впро­
чем, имени.
Валерия Карловна встретила его в полутемном коридоре. На
ней был атласный черный капот с широкими рукавами, разрезан­
ными от кисти до плеча.
- Милый, милый! - залепетала она, обвивая его шею голыми
руками и прижимаясь к нему. -Ты у меня сегодня до утра? Да?
Правда? И завтра тоже, сл ышишь, непременно, непременно! Он на
целых два дня уехал. Дай мне твою шапку.
Она повела его в свой будуар, идя впереди и держа обеими ру­
ками его руку, точно боясь, что он хочет уйти . О, как хорошо бьш
знаком Борису этот будуар - «спальня баядерки», как он называл
его мысленно, весь в цветах, установленный турецкими диванами,
на которых удобнее бьшо лежать, чем сидеть, с китайскими зонта­
ми вместо абажуров над лампами, весь пропитанный ярким запа­
хом розы. Сколько раз, уходя отсюда ранним утром и ложась
дома спать, Борис с наслаждением чувствовал от своих рук и лица
этот тонкий запах цветов, смешанный с запахом пудры и свеже­
го женского тела.
VII
Борис сел, а Валерия Карловна принялась болтать, смеясь и
сопровождая разговор жестами и мимикой.
- Ты думаешь, мой генерал так прямо взял и уехал? О нет. Он
мне прежде прочел родительское внушение: «Дитя мое, - и она
начала копировать генерала, - веди себя хорошо, не кушай много
фруктов, ты знаешь, как тебе это вредно. Если будешь выходить ,
закутывайся получше» . И потом вдруг, ни с того ни с сего , загово­
рила детским голосом: «Дусецка, будес умница, я тебе конфетку
пливезу». Ах, я болтаю, ты, может быть, кушать хочешь? - пере­
била она свою болтовню, - я нарочно велела твоих любимых ряб­
чиков достать.
11 Куприн А. И. Том З
271

А. И. Куприн
В столовой она сняла крышку с одного из блюд, стоящих на
столике, накрытом на два прибора. Запах жареной птицы заставил
Бориса вздрогнуть от отвращения.
- Ах, ради Бога, не надо! Закрой! Закрой скорее! - сказал он,
морщась и махая руками. - Будь добра, налей лучше мне вина.
Она исполнила его просьбу, потом, шумя капотом и шелковой
юбкой, опустилась перед ним на колени и, взяв его руки в свои,
опять принялась щебетать:
- У меня нынче бьша Софи Ренталь, и, вообрази, мы говорили о
тебе. Она тебя находит недурным . Какая дерзость! А я только улыб­
нулась, конечно, незаметно для нее, и говорю: «Удивляюсь, что вам
может в нем нравиться! Так себе, мальчик белобрысый, да и не муж­
чина еще». Ты, конечно, знаешь, милый, я ей это нарочно сказала.
Ты лучше всех в мире. Ты мой милый, милый, милый, милый...
И, повторяя это сл ово и смеясь, она с каждым разом целовала
поочередно его руки. Он нагнулся, чтобы поднять ее. Она, как буд­
то бы этого и ждала, вскочила к нему на колени и жадно прильнула
своим прекрасным ртом к его губам .
Борисом внезапно овладело брезгливое чувство. Запах дичи и
ощущение голых рук на щеках вдруг с ужасной силой перенесли
его в анатомический театр, и он с поразительной ясностью вспом­
нил болтавшуюся мертвую руку, задевшую его по лицу. Одно мгно­
вение ему даже показалось, что он галлюцинирует, и ему сдел алось
тошно.
-
Извини, Валя, - сказал Борис, вставая и осторожно осво­
бождаясь из ее объятий, - я сегодня страшно расстроен и не могу
долго быть .
Он протянул ей руку, но она не двигалась и, крепко закусив
нижнюю губу, тяжело дышала.
- Дай мне фуражку! - сказал Борис. - Я обещаю, что приду
завтра.
Она вся вспыхнула, бросила его шапку на пол и почти закричала:
-
Вот ваша шапка! Идите! .. Вы помните наш адрес? Жандарм­
ская, тридцать пять. Так вот... забудьте его навсегда... Мальчишка!
VIII
Придя домой, Полубояринов долго ходил взад и вперед по сво­
ему кабинету. Голова его горела, в виски что-то стучало напряжен­
но, неровно и часто.
272

Ра ссказы
-
Боже мой, Боже мой! - шептал он тоскливо. - Жить и по­
степенно этого ожидать, каждый день, каждую минуту! А потом?
Потом будешь лежать, как те голые, будешь лежать год, двадцать
лет, сто". И об этом позабудут". все". Для чего же мне эта жизнь,
если я каждую секунду должен думать о смерти? Ах, как все это
гадко, как это все гадко!
В это время его взгляд упал на револьвер, висевший над дива­
ном на гвоздике. Борис взял его, взвел курок и посмотрел на бара­
бан. Все шесть гнезд бьши заряжены. Борис сел перед зеркалом и,
взяв дуло в рот, положил палец на собачку.
«Ведь какая глупость - жизнь, - мелькнуло у него в голове,
точно какой-то отрывок из старого романа, - маленький свинцо­
вый шарик в одну секунду погасит ее, и царь природы, со всеми
радостями и огорчениями, станет куском земли. Стоит только на­
давить на собачку и".»
Борис слегка нажал палец. Собачка упруго подалась.
Борис поглядел на себя в зеркало и увидел бледное· лицо с испу-
ганно блестящими глазами. Сердце его так и колотилось в груди.
«Ну, теперь еще" . чуть-чуть ".»
Собачка еще подалась, но с большой упругостью.
«Теперь одно только ничтожное усилие - и конец! - подумал
с ужасом Борис. - Ну!"»
Вдруг им овладел такой ужас смерти, что , задрожав всем те­
лом, он швырнул револьвер на кровать.
«Жить! Жить! Жить! - точно закричали в нем тысячи оглуша­
ющих голосов. - Жить во что бы то ни стало, как можно больше,
как можно шире!»
И Борису страшно захотелось сей час же, сию минуту
прильнуть к чаше жизненных радостей и пить из нее до усталос­
ти, до самозабвения . «К Валерии!» - жадно закричало у него в
голове, и он, быстро схватив фуражку, без пальто и калош, вы­
бежал на улицу".
- Милый мой, - говорила нарассвете Валерия Карловна, про­
вожая до двери усталого, бледного, едва стоявшего на ногах, но
счастливого Бориса, - отчего ты сегодня был такой странный,
точно ". - она задумалась, приискивая выражение, - точно ты за
один день большим сделался, мой мальчик?
11•
273

А. И. Куприн
Он посмотрел на нее, засмеялся и, вспомнив слова художника,
ответил:
- Да, Валя, ты нашла настоящее сл ово. Я сделался большим,
потому что понял жизнь и смерть. Теперь уже поздно, а завтра но­
чью я тебе расскажу все подробно .
<1895>
БЕЗ ЗАГЛАВИЯ
1
Несколько лет тому назад я проводил летние месяцы на даче,
вдали от пьшьного, душного, наполненного суетой и грохотом го­
рода, в тихой деревушке, затерявшейся среди густого соснового леса,
верстах в восьми от станции железной дороги. Туда только что на­
чинали в то время показываться первые пионеры будущей дачной
колонии, которая теперь совершенно заполонила это милое, уютное
местечко франтовскими дачными костюмами, сплетнями, любитель­
скими спектаклями, подсолнечной шелухой, фортепианными экзер­
сисами и флиртом. Теперь уже там нет ни прежней дешевизны, ни
прежней тишины, ни пленительной простоты нравов.
Прежде, бывало, встанешь рано утром вместе с восходом солн­
ца, когда росистая трава еще белеет, а из леса с его высокими, го­
лыми, красными стволами особенно сильно доносится крепкий
смолистый аромат. Не умываясь, накинув только поверх белья ста­
рое пальтишко, бежишь к реке, на ходу быстро раздеваешься и с
размаху бухаешься в студеную, розовую от зари, еще подернутую
легким паром, гладкую, как зеркало, водяную поверхность, к вели­
кому ужасу целого утиного семейства, которое с тревожным кря­
каньем и плеском поспешно расплывается в разные стороны из при­
брежного тростника. Выкупаешься и, дрожа от холода, с чувством
здоровья и свежести во всем теле, спешишь к чаю, накрытому в гу­
сто заросшем палисаднике в тени сиреневых кустов, образующих
над столом душистую зеленую беседку. На столе вокруг блестяще­
го самовара расставлены : молочник с густыми желтыми сл ивками,
большой ломоть свежего деревенского хлеба, кусок теплого, толь­
ко что вырезанного сотового меда на листе лопуха, тарелка круп-
274

Рассказы
ной, покрытой сизоватым налетом малины. Около самовара хлопо­
чет хозяйская дочка Ганнуся - черноглазая крепкая деревенская
девочка, задорная и лукавая . И как радостно, как молодо звучит в
утреннем чистом воздухе ее веселое приветствие: «Здоровеньки булы
с середою, панычу!»
Целый день бродишь с ружьем и собакой по окрестным лесам и
болотцам, ловишь с белоголовыми ребятишками у берега раков,
тянешь с рыбаками невод и варишь с ними поздней ночью уху или
сидишь с удочкой, закрывши от солнца голову соломенным бры­
лем с полями в поларшина шириною, и следишь пристально за по­
плавком, едва видным в расплавленном и дрожащем серебре реки.
Домой возвращаешься усталый, перепачканный с ног до головы,
но бодрый и веселый, с чудовищным аппетитом.
А поздним вечером, после того, когда возвратится в деревню
стадо, пьшя, и толпясь, и наполняя воздух запахом парного молока
и травы, какое наслаждение сидеть у ворот и слушать и смотреть,
как постепенно стихает мирная сельская жизнь! .. Все реже, тише и
отдаленнее раздаются: то скрип колес, то нежная малорусская пес­
ня, то звонкое лошадиное ржанье, то возня и последнее щебетанье
засыпающих птиц, то, наконец, те неведомые, загадочные, прекрас­
ные аккорды ночной гармонии, которую каждый слышал и кото­
рую никто не мог ни понять, ни описать ... Огни гаснут, в темно­
синем небе загораются и дрожат ясные серебряные звезды... Слад­
кие, но неясные мечты, дорогие воспоминания теснятся в голове.
Чувствуешь себя молодым, добрым и хорошим, чувствуешь, как стря­
хивается с тебя накипевшая за зиму городская скука, городское оз­
лобление, все городские недомогания...
Теперь нет уже в моем мирном приюте ни неподдельного моло­
ка, ни масла без маргарина, ни чарующих буколических картин. В
лесу прибиты роковые дощечки, запрещающие охоту и собирание
грибов и ягод, по дорогам мчатся, согнувшись в три погибели, длин­
ноногие велосипедисты, на реке толкутся декольтированные спорт­
смены в полосатых фуфайках, а хозяйские дочери носят нитяные
перчатки и давно уже переняли от интендантских писарей извест­
ный жестокий романс про «собачку верную - Фингала».
11
Когда я приехал в деревню на второе лето и с помощью Ганну­
си устраивал свою комнату, Ганнуся, в числе прочих многочислен-
275

А. И. Куприн
ных новостей, объявила мне, что напротив их хаты, у Комарихи,
наняли комнату «каких-то двох постояльцев», муж и жена.
-
Осипивна каже, що воны вже десять рокив, як пожены­
лысь . Вин не дуже красивый, а вона така гарна, така гарна, як
зиронька ясна... От самы побачите . Каже Осинивна, той пан десь
там у городи за учителя. Каждынь день по зализной дорози из­
дыть у город.
Часа два спустя, выглянув в окно, я увидел мою соседку. Ма­
ленький в четыре окна домик, весело выглядывавший белыми сте­
нами из густой зелени вишен, сл ив, яблок и груш, бьm напротив
нашего . Она сидела у открытого, полузавешенного легкими кисей­
ными занавесками окна, в белой кофточке с ажурными прошивка­
ми на рукавах и груди, и, облокотясь на подоконник, читала книгу.
У нее бьmо одно из тех нежных, простых лиц, мимо которых снача­
ла проходишь равнодушно, но, вглядевшись пристальнее и поняв
их, невольно очаровываешься свойственным им смешанным выра­
жением ласки, мечтательности и, может быть, затаенной страстно­
сти . Всех мелочей ее лица издали и с первого раза я, конечно, не
мог разглядеть, но успел заметить ее пышные белокурые волосы,
не завитые, а заброшенные назад, так что ее небольшой, заросший
с боков блестящим рыжеватым пушком лоб оставался открытым;
очень тонкие брови, гораздо темнее волос, с насмешливым и наивным
в то же время надломом посредине, и маленькие розовые уши. Впос­
ледств ии я разглядел ее поближе: самой красивой чертой у нее бьmи
глаза - продолговатые, темно-серые и очень блестящие.
В начале шестого часа приехал муж блондинки, господин лет
сорока, с типичной наружностью учителя: с растрепанной бородой,
брюнет, в золотых очках, с усталым приятным лицом и тощей фигу­
рой. Он приехал на простой мужицкой телеге, закутавшись от пьmи
в белый парусиновый балахон с капюшоном, прикрывавшим голо­
ву. Не успел он еще вьmезть из своего неудобного экипажа, как жена
выбежала ему навстречу, накинув по дороге на голову белый фуляр.
Тут я разглядел ее фигуру: она бьmа высока, стройна и гибка, точно
сильно выросший подросток, несмотря на то, что ей по лицу можно
бьmо дать не менее двадцати семи - двадцати восьми лет. В то вре­
мя как ее муж неловко перекидывал затекшие ноги через высокий
бок телеги и осторожно сползал на землю, жена что-то оживленно
говорила, смеялась и вынимала из телеги какие-то пакеты и свертки.
Вслед за блондинкой из калитки стремглав выскочил мальчик
лет семи, очень на нее похожий, тоненький, бледный, вероятно, бо-
276

Рассказы
лезненный. Он с визгом бросился к отцу на шею и повис на ней, бол­
тая в воздухе ножками, голыми по колени. Все трое пошли в хату.
Вечером я опять их видел. Муж в дл инной синей блузе без по­
яса, вроде той, какую носят во время работы художники, сидел на
корточках, нагнувшись над одной из крошечных клумб, разбитых
в их палисадничке перед домом, и с сосредоточенным терпением
что-то над нею делал. Я догадался, что он сажает цветочные семе­
на. Сынишка его стоял около, заложив за спину руки, и вниматель­
но следил за работой отца. Стройная фигура блондинки в белом
платье показывалась то в доме, то в саду, и я невольно залюбовал­
ся ее грациозными, ловкими движениями. Один раз она подошла к
мужу, и он, не вставая с корточек, поднял к ней вспотевшее и улы­
бающееся лицо и сказал ей несколько сл ов, указывая на свою рабо­
ту. Она нагнулась к нему, сняла с него шляпу и вытерла его мокрый
лоб носовым платком. Он на лету поймал ее руку и поцеловал .
«Нет, - подумал я, глядя на эту нежную и наивную сцену, -
хотя дачное соседство и дает некоторые права на бесцеремонное
знакомство, но я не буду искать его . Разве я посмею непрошеным
вторжением в семью отнять у этого , такого славного, доброго на
вид человека хоть самую малую часть его домашних радостей?
Вместо того чтобы мирно копаться в своих грядах, он принужден
будет занимать меня разговором о винте, о погоде, о газетах, о здо­
ровье, обо всем том, что ему, наверно, так давно уже надоело в
городе. И кроме того, - кто знает? - может быть, при ближай­
шем знакомстве этот славный и добрый человек превратится в пе­
данта, в озлобленного неудачника, а мечтательная блондинка ока­
жется сплетницей или генеральскою дочерью с аристократической
родней и жеманными манерами ... Такие превращения не редкость».
Таким образом, решив в уме не пользоваться правами сосед­
ства, я предался своим обычным занятиям: охоте, рыбной ловле,
купанью, чтению и в промежутках - созерцательному ничегоне­
деланию. Соседи тоже ничем не обнаруживали признаков особен­
но сильного желания познакомиться с моей особой, может быть,
даже по соображениям, одинаковым с моими.
Тем не менее невольно я бьт свидетелем всех мелочей их жиз­
ни, и, должен признаться, эта жизнь зарождала порою в моей голо­
ве смутные желания своего собственного тихого угла и теплой, не­
изменной женской ласки. Если бы мне предоставили в этом отно­
шении выбор, я не пожелал бы лучшей жены, чем моя белокурая
соседка, - столько в ней бьшо женственности, грации, шаловли-
277

А. И. Куприн
восrи и заботливосrи к мужу. Правда, в своей жене я бьш бы дово­
лен отсутсrвием одной черты, которая в блондинке мне кинулась в
глаза с первых же дней : она читала просrо запоем. Каждую сво­
бодную минуту, едва оторвавшись от дела, она посвящала книгам,
и до сих пор, когда я ее вспоминаю, она рисуется в моих глазах не
иначе как сидящей у открытого окна с кисейными занавесками или
лежащею в гамаке, в тени сrарых яблонь, и непременно с книжкою
в руке. По манере ее чтения и по легкомысленным переплетам книг
я бьш убежден, что она читает переводные романы. Возвращаясь
домой позднею ночью, я всегда заставал в ее окне свет. Вставала
она поздно, в то время, когда муж ее, в одиночку напившись чаю,
уже уходил в город, и по ее бледному, немного измученному лицу я
видел, что она спала плохо и мало.
111
Прошло около месяца. В городе кончились экзамены, и муж
блондинки совсем поселился на даче. Целыми днями он возился в
своем садике: поливал его, полол, выравнивал заступом газоны,
стругал какие-то палочки и втыкал их в землю. Почти у каждого
человека, где бы он ни служил, чем бы ни занимался, всегда есть
маленькая посторонняя слабость, которую он любит гораздо бо­
лее своего «настоящего» дела: у одного охота, у другого клейка
картонажей, у третьего собирание коллекции мундштуков, у чет­
вертого какое-нибудь ручное мастерство. Видно было, что страсть
учителя - цветы: так нежно он за ними ухаживал. В комнатах у
него я также заметил много горшков с редкими растениями, кото­
рые он часто и заботливо вытирал губкою, окуривал, подрезывал
ножницами и поливал.
По субботам к соседям приезжали из города знакомые, человек
пять мужчин, на вид тоже учителей, с женами и детьми. Видно бьшо,
что гости и хозяева составляют давно свыкшееся, сплоченное об­
щество: так все они просто и непринужденно держались друг с дру­
гом . Хозяин нанимал пару простых телег, вся компания с шумом и
хохотом рассаживалась и уезжала в лес собирать грибы и ягоды.
Вечером играли в винт, пели, смеялись и, наконец, осrавались на
даче ночевать, причем мужчины все до одuого лезли на сеновал.
Это бьша счастливая жизнь, незатейливая, конечно, не богатая,
но радостная, свежая, честная, ничем не смущаемая. И чем больше
я на нее смотрел, тем более убеждался, что я бьш прав, избегая с
278

Рассказы
соседями знакомства. Впрочем, с мужем мы уже раскланивались
издали. Поводом к этому послужило наше обоюдное вмешатель­
ство в вооруженное столкновение, происшедшее на улице между
его сыном и маленьким братишкой Ганнуси . Однако наши отно­
шения только одними поклонами и ограничились, но дальше не
пошли.
Прошло уже довольно много времени с моего переезда на дачу.
Одна за другой отцвели: сначала яблони и вишни, потом черемуха
и за нею сирень . Соловьи уже стали прекращать свои ночные кон­
церты. Блондинка по-прежнему читала и хозяйничала, муж ее хло­
потал целый день в палисаднике, я ловил окуней и ершей. Знаком­
ство мое с соседями не подвигалось.
Однажды утром к калитке учителя подъехала телега. В телеге
сидел плотный, высокий господин, - я никогда не видел его в чис­
ле соседских гостей, - по наружности актер или певец: бритый, с
целой гривой курчавых волос, с большим квадратным лбом, с круп­
ными складками у углов рта, с высокомерно выдвинувшейся впе­
ред нижней губой, с презрительными глазами под нависшими наи­
скось, как у Рубинштейна, верхними веками. Не видя никого вок­
руг, приезжий некоторое время сидел молча в телеге и оглядывался
по сторонам . На стук подъехавшей телеги из сада вышел учитель в
своей синей блузе, с заступом в руке. Закрываясь рукою от солнца,
он долго вглядывался в приезжего. Потом они, должно быть, узна­
ли друг друга. Приезжий гибким, сильным движением спрыгнул с
телеги, учитель кинулся к нему навстречу, и они расцеловались.
Особенно растроган этим событием бьш учитель. Он суетился,
бросался от своего друга к мужику, снимавшему с телеги чемодан
и прочие вещи приезжего, и от мужика опять к своему другу. Нако­
нец они оба, в сопровождении мужика с вещами, пошли в дом, при­
чем учитель вел приятеля, обняв его за спину, и любовно загляды­
вал ему в глаза. Приезжий бьш выше своего друга на целую голову;
он шел легкой и упругой походкой, свойственной людям, привык­
шим к паркету или к подмосткам.
На крьшьце их встретила блондинка. По жестам учителя, по
церемонному поклону приезжего и по несколько застенчивому дви­
жению, с каким блондинка подала ему руку, я увидел, что учитель
знакомит жену с своим другом.
«Значит, - подумал я, - актер и учитель не встречались, по
крайней мере, лет десять - двенадцать. Если человек решается при­
ехать сюрпризом в семейный дом, он должен быть в очень близких
279

А. И. Куприн
отношениях к кому-нибудь в семье. Сл овом, это - друг юности
или детства моего соседа, такой близкий и верный, что их дружбы
не охладила даже женитьба одного из них. Только где я его видел
раньше, этого актера? Очень знакомая физиономия. А впрочем,
может быть, это еще вовсе и не актер».
Однако на другой же день я убедился в основательности моего
первого предположения. Перед вечером все трое - и хозяева, и их
гость - пили в саду чай. Приезжий что-то рассказывал очень ожив­
ленно, с красивыми, изысканными движениями. Вдруг среди рас­
сказа он встал, медленно скрестил руки на груди и опустил голову
на грудь, причем лицо его приняло задумчиво-трагическое выра­
жение. Очевидно, он декламировал и, судя по характеру жестов,
что-нибудь вроде гамлетовского «Быть или не быть». Учитель и
блондинка смотрели на него с напряженным вниманием. Когда он
кончил и с деланным красивым бессилием опустился на скамью,
учитель несколько раз похлопал ладонью об ладонь, как будто бы
аплодируя. Блондинка не шевелилась. Трудно было сказать, какое
впечатление произвел на нее монолог, но ее лицо - впрочем, мо­
жет быть, это мне только так показалось издали - приняло еще
более чем когда-либо мечтательное выражение.
Актер поселился у моих соседей, и, по-видимому, надолго, по­
тому что привез с собою несколько летних костюмов и целый запас
самого разнообразного и самого модного белья. Фамилии - как
его, так и его друзей - для меня остались неизвестными. «Паны,
тай годи», - отвечали наивно на мои расспросы хохлы . Однако я
до сих пор убежден, что актера я раньше видел на сцене и что он
принадлежит к числу крупнейших светил русского артистического
небосклона.
IV
Два дня учитель не мог достаточно нарадоваться приезду дру­
га, не отходил от него ни на шаг, занимал разговорами, показывал
ему в палисаднике свои цветы . А цветы у него действительно вы­
росли великолепные, видно бьшо, что учитель мастер своего дела.
Но через несколько дней, когда радость по поводу приезда дру­
га утеряла свою первоначальную остроту и присутствие его в доме
стало явлением привычным, жизнь учителя вошла в свою обычную
колею . Точно так же, как и раньше, вставал он с восходом солнца,
сам приносил в лейке воду из ближайшего колодца и до обеда в
280

Рассказы
своей обычной широкой блузе рьmся в клумбах. Зато жизнь его
жены заметно переменилась с приездом актера. Вместо прежней
белой кофточки с прошивками я теперь постоянно видел на ней
нарядные цветные лифы, надетые поверх корсета, с оборками и
кружевами. Пышные белокурые волосы, прежде так мило зачесан­
ные назад, теперь познакомились со щипцами и превратились в
кудрявую гривку. И даже читала она теперь не более часа в день,
потому что все остальное время проводила с гостем. То они ходи­
ли рядом по узким извилистым дорожкам палисадника, оживлен­
но разговаривая, то она лежала в гамаке, тихо раскачиваясь и гля­
дя, закинув назад голову, в небо, а он сидел рядом с книгой и читал
ей вслух, то, захватив удочки, они отправлялись на берег, и я часто
видел их сидящими близко рядом, занятыми разговором и не обра­
щающими внимания на поплавки...
Рассказы актера и разговоры с ним должны были интересо­
вать молодую женщину. Ничто так не привлекает издали людей
непосвященных, как рассказы артистов о закулисных тайнах сце­
ны. Я часто видел, как, идя с нею рядом и говоря что-то с красивой
и оживленной жестикуляцией, он вдруг останавливался, заставляя
ее тоже остановиться и обернуться к нему лицом, и начинал, веро­
ятно, для пояснения своих сл ов, читать наизусть какой-нибудь мо­
нолог. И каждый раз в этих случаях, глядя на его красивую, мощ­
ную фигуру, на эффектную пластичность его жестов, я все более и
более убеждался, что это далеко не заурядный артист.
Однажды перед вечером я сделал важное открытие: он учил ее
сценическому искусству. Он сидел в саду на скамейке перед круг­
лым деревянным столом, на котором обыкновенно пили чай. Она
стояла перед ним, точно ученица перед учителем, смущенная, взвол­
нованная, и читала что-то наизусть. Актер слушал, опустив голову
вниз, слегка покачиваясь телом и плавно ударяя ребром правой
ладони по столу.
Когда блондинка окончила чтение, он быстро бросился к ней,
схватил обе ее руки в свои и, с жаром пожимая их, что-то загово­
рил . Должно быть, он выражал свое восхищение. Она отворачива­
лась и отнимала руки, но он не выпускал их и продолжал говорить,
стараясь заглянуть ей в лицо.
Очевидно, блондинка вкусила сладкого яда восторженных по­
хвал артиста, потому что с этого дня я каждый вечер бывал свиде­
телем происходивших в саду уроков драматической декламации.
Был ли искренен актер или нет, я не знаю, но он принялся за заня-
281

А. И. Куприн
тия с блондинкой самым решительным образом. Муж не мешал им.
Случалось, во время урока он подходил к ученице и учителю, слу­
шал минут с пять, заложив руки в карманы, потом с добродушным
видом трепал актера по плечу и уходил к своим цветам.
К концу месяца я сделал другое открытие, но гораздо более важ­
ное, чем первое. Случилось это также вечером, когда прозрачный
воздух уже заметно стемнел и в нем носились с густым жужжаньем
июньские жуки. Блондинка лежала в гамаке. Она так глубоко заду­
малась, глядя, по своему обыкновению, вверх, что не услыхала
шагов осторожно к ней подходящего актера. Актер подкрался со­
всем вплотную к своей ученице, оглянулся по сторонам, желая убе­
диться, не смотрит ли кто-нибудь за ним, и затем, быстро нагнув­
шись, поцеловал блондинку в волосы . Она вздрогнула, слегка при­
встала в гамаке, и вдруг, к моему удивлению, вместо того чтобы
рассердиться или крикнуть на актера, она нежным движением об­
вила руками его шею, притянула его лицо к своему и ... пауза в три
минуты ... Я поспешно отвернулся. Хотя все мною виденное и не ка­
салось меня, но я почувствовал к актеру странную ревнивую зависть.
В этот вечер учитель уехал в город. Блондинка и актер прово­
жали его . Они жали ему на прощанье руку, целовали его и смея­
лись самым дружеским и беспечным образом. Учитель улыбался
им и долго еще, сидя в удаляющейся телеге, кивал головою сто­
ящим у калитки жене и другу детства.
На другой день, встав рано утром и выглянув в окно, я бьm по­
ражен до такой степени, что сначала не верил своим
.
глазам. Около
калитки моего соседа стояла телега, нагруженная вещами, в числе
которых я узнал весь багаж, привезенный актером. Вскоре и он сам
вышел из дому вместе с блондинкой. Оба бьmи в дорожных плать­
ях. Блондинка казалась утомленной, лицо ее побледнело, веки по­
краснели, видно бьmо, что она в эту ночь не спала, и вместе с тем
она имела вид человека, решившегося на какой-то роковой, невоз­
вратимый шаг. Поддерживаемая под локоть актером, она села в
телегу. Следом за ней влез актер и сказал что-то хохлу, сидевшему
на облучке. Хохол ударил кнутом лошадей, телега загрохотала по
дороге и ... вдруг остановилась...
Маленький учитель в золотых очках, Бог весть откуда взявший­
ся, стоял посреди дороги, держа лошадей под уздцы. Вид у него
бьm растрепанный, немножко смешной, но чрезвычайно решитель­
ный. Он кричал что-то , чего я не мог расслышать.
282

Рассказы
И вдруг он бросился, как пуля, в телегу, схватил актера за ши­
ворот и выкинул его на землю. Признаться, это бьшо поразитель­
ное зрелище. Но дальше бьшо еще страннее. Я ожидал, что актер -
этот большой, массивный, величественный и гордый человек -
станет драться, сопротивляться или хотя бы, по крайней мере, нач­
нет объяснение. Нет, он побежал вперед с поразительной быстро­
тою, потерял по дороге круглую шляпу и - я заметил это ! - все
время подтягивал панталоны. Ей-богу, я ожидал всего , даже кро­
вопролития, но не этого театрального эффекта .
Но конец всей этой истории меня не только удивил, но растро­
гал, потряс и почти ужаснул.
Они оба - блондинка и учитель - прошли мимо моих окон, в
расстоянии каких-нибудь пяти-шести шагов от меня . И я почти
видел, каким счастьем сияли ее глаза, я видел и сл ышал, как она
целовала его учительскую, растрепанную бороденку, и слышал так­
же, как она говорила, задыхаясь:
- Нет, нет, нет! Никогда в моей жизни ничто подобное не мо­
жет повториться. Он только притворялся мужчиной, а ты настоя­
щий, смелый и любящий мужчина.
Тогда я закрьш окошко и больше за моими соседями не наблюдал.
<1895>
МИЛЛИОНЕР
На третий день Рождества, вечером, у холостого журналиста
почтовой конторы Ракитина собралось несколько гостей. Это про­
исходило в крошечном пограничном местечке Красилове, очень
грязном и очень скучном, населенном тысячами тремя евреев и кре­
стьян-мазуров, среди которых выделялась небольшая кучка, состав­
лявшая так называемое «общество». В «общество» входили почто­
вые чиновники, лица, заведующие пропуском товаров за границу
через «переходный пункт», местная полиция, духовенство и учи­
тель со своим помощником . Все они в обыденное время редко по­
сещали друг друга во избежание лишних расходов, но на Рождество
и Пасху непременно обменивались церемонными визитами и устра­
ивали поочередно «балки», на которых танцевали до света под гар­
монию или скрипку и угощались отвратительной местной картофель­
ной водкой и незатейливыми изделиями хозяйской кухни.
283

А. И. Куприн
Стол бьш накрыт в той из двух маленьких комнат ракитинской
квартиры, которая носила громкое название гости ной, в отличие
от другой, называвшейся спальней. На первом месте сидел началь­
ник почтовой конторы Шмидт, бледный, толстый, отекший чело­
век, весь как будто бы налитый водою, вялый и равнодушный ко
всему в мире, кроме штоса и «дьябелка». По бокам Шмидта и друг
против друга помещал ись: отец дьякон Василий и хозяин дома,
маленький энергичный брюнет с темно-желтым лицом и желтыми
белками глаз и с хитро подобострастным взглядом. Следующие
места занимали: помощник пристава Павлов, бывший казачий офи­
цер, весельчак, запевала и скандалист, и напротив его учитель Му­
сорин, мрачный мужчина монашеского типа, весь обросший длин­
ными черными волосами и называвший сам себя «апостолом тихо­
го пьянства>> . Наконец, на самом конце стола приютился Аггей
Фомич Малыгин, тоже - почтовый чиновник, всегда по своей ро­
бости и скромности занимавший последние места.
Аггей Фомич вообще избегал, по возможности, ходить в гости,
потому что это налагало на него своего рода обязательство - при­
нимать у себя. Он был самым бедным чиновником во всей конторе,
к тому же еще обязанным накормить и одеть жену, старуху тещу и
пятерых детей, на содержание которых никогда не хватало двадца­
тидвухрублевого ежемесячного жалованья. Каждый, устроенный
им по необходимости «балок» производил в домашней экономии
страшные бреши, требовавшие для своего исправления сверхъес­
тественного сокращения обыденных расходов. Приходилось надол­
го отказываться всей семье от мяса в борще, от утреннего чая, от
лишнего полена дров. Начальство, приезжавшее изредка на ре­
визии почтовой конторы, всегда недружелюбно косилось на ста­
рый мундир Аггея Фомича, позеленевший, расползшийся по
швам, заплатанный, с лоснящимися локтями и воротником. И если
оно не смещало Аггея Фомича за небрежность и неприличный вид,
то это можно бьшо только объяснить жалостью, которую неволь­
но внушала всякому его длинная, тощая фигура с бледным веснуш­
чатым лицом, украшенным рыжими, очень редкими и короткими
усами и бородой, с ласковой и виноватой ул ыбкой малокровных
губ и выцветших светлых глаз.
Аггей Фомич и теперь пришел только вследствие настоятель­
ной необходимости. Его жена, болезненная женщина, всегда ходив­
шая с подвязанными зубами, должна была на днях родить; кроме
того, у старшего сына отвалились подошвы на сапогах; и то и дру-
284

Ра ссказ ы
гое требовало денег, которых в доме не бьшо ни копейки. Положе­
ние стало до такой степени критическим, что Аггей Фомич, побе­
див свою робость, решился во что бы то ни стало на вечере у Раки­
тина взять у кого-нибудь взаймы несколько рублей . И он сидел те­
перь за столом взволнованный, бледнее обыкновенного, с замира­
ющим от робости сердцем, нервно потирая руки и ожидая удо бно­
го момента, чтобы заговорить о своем деле. Он с сконфуженной
поспешностью отказывался от каждого предлагаемого ему куска,
из боязни, понятной только беднякам, ввести в лишний расход хо­
зяина.
Гости пили и закусывали. Между ними давно уже шел длин­
ный, неторопливый и скучный разговор о помещике, о начальнике
почтового округа, о местном архиерее, о будущем урожае, разго­
вор, до такой степени часто и однообразно повторявшийся, что
каждый наперед знал, какой именно анекдот расскажет его собе­
седн ик. Раза три или четыре Аггею Фомичу казалось, что удобный
момент наступил. Ему казалось удобным под общий разговор не­
заметно наклониться к помощнику пристава или к учителю и по­
просить денег. И он уже перегибался в их сторону, готовый тихонь­
ко притронуться к их рукаву, чтобы обратить на себя внимание и
затем попросить. Но каждый раз невыразимая робость, почти страх,
сковывала его движение.
Разговор понемногу перешел на то, как теперь стало трудно
жить, как все дорого и как редко выслуживаются и попадают в люди
мелкие чиновники. Это направление разговора бьшо для всех очень
близким и общим, и каждый выразил мнение, что «как там ни го­
вори, а самое главное в жизни все-таки деньги и деньги : при них не
нужно быть ни умным, ни красивым, ни тружеником - все равно
люди будут всегда преклоняться перед золотым тельцом».
-
А ведь я раз чуть не сделался богачом, - сказал задыхаю­
щимся голосом Шмидт. - Был я как-то на свадьбе у помещика
Порчинского, у того самого, что на Головчине... Собралось там
человек двадцать польских панов, и, понятно, после ужина сейчас
же штос. У меня бьшо в кармане, не помню, двадцать или тридцать
пять рублей. Конечно, где же тут садиться, когда они играют по
тысяче рублей. Я стою рядом и смотрю. Только вдруг какой-то
помещик, с такими длинными усами, он все понтировал по четвер­
тной, семпелями, говорит мне: «Отчего же вы ничего не постави­
те?» Я ему отвечаю, что у меня не так много денег, чтобы играть .
«Пустяки, говорит, ставьте». Ну, я поставил десять - проиграл ,
285

А. И. Куприн
еще десять с какой-то мелочью - тоже проиграл. Меня тогда зло
взяло. Бьш у меня серебряный екатерининский рубль, так, для памя­
ти я его держал. Дай, думаю, поставлю и его . Поставил. Представь­
тесебе-дали.Янапе-дали.Ещеразнапе,иеще,иеще.Минутв
пять сорвал весь банк. Банкомет говорит: «Закладывайте теперь вы» .
Ну, я, конечно, сел. Мечу. Ну, понимаете, чуть кто крупную карту
поставит, я сейчас лусь и убью. Набралось у меня тысяч до пятнад­
цати. Я уже думаю встать, да все как-то жаль: а ну, как я свое счастье
упущу? В это время подходит к столу сам Порчинский, тот самый,
который женился-то. «А ну-ка, - говорит мне, - вам в любви везет,
так в карты не должно везти. Дайте-ка я заложу». Я говорю ему на
это: «Извините, я уже мечу». А он говорит: «Вы? Очень хороню. Ва­
банк !» Все так и рты разинули. Ну, делать нечего, тасую я карты, а
он даже и снимать не хочет, и даже не моргнет, каналья. И пред­
ставьте себе, на второй карте взял все деньги, положил в карман и
отошел прочь. «Я, говорит, теперь и метать больше не хочу».
Все слушали рассказ Шмидта с горящими глазами: точно они
сами видели эти пятнадцать тысяч и слышали их запах и шелест.
-
А вот тоже есть счастливцы, которые выигрывают на биле­
ты, - сказал, вздыхая, отец дьякон (всем бьшо известно, что у него
есть билет внутреннего займа) . - На днях я читал, ростовщик ка­
кой-то двести тысяч цапнул. И хоть бы бедному человеку доста­
лось, а то ведь у этого и без того денег куры не клюют. Истинно
неисповедимы пути Божии.
- Н-да, - протянул задумчиво и басом учитель, - бывает. А
вот, говорят, что если который билет один раз выиграл, то уж в
другой непременно выиграет. Правда это или нет?
- Да, говорят, - ответил помощник пристава, - только я не
знаю, верно ли... А у нас вот в З. с одним копиистом такой бьш
случай . Служил он в губернском правлении и кое-как сколотил себе
билетишко. Как-то раз приходит он в правление, а столоначаль­
ник его спрашивает: «Какой номер вашего билета, Сергей Ивано­
вич?» - «Какой, говорит, не помню уже какой, ну, хоть, положим,
тысяча сто двадцать третий». - «Поздравляю вас, вы выиграли
пятьдесят тысяч». Справились в газетах: точно - тысяча сто двад­
цать третий - пятьдесят тысяч. Ну, тот прямо обезумел от радос­
ти ! Обед закатил с шампанским, все его поздравляют, речи гово­
рят. А на другой день в той же газете напечатано, что, мол, по ошиб­
ке, вместо тысяча сто двадцать четвертого, напечатан тысяча сто
двадцать третий. Так с этим копиистом нервная горячка сдел алась .
286

Ра ссказы
И один за другим потекли эти избитые, всему миру известные
рассказы, похожие один на другой, как две капли воды : о Ротшиль­
де, пришедшем в Париж пешком и продававшем сначала спички
на улицах, а потом имевшем сто миллионов годового дохода, о
Вандербильте, о подземных находках, о карточных выигрышах, о
биржевой спекуляции, о неожиданных американских миллионерах­
дядях.
Аггей Фомич, хотя сам и не говорил ничего, но всей душой при­
нимал в этих разговорах участие. Несмотря на свою бесцветную вне­
шность, он, как это часто бывает, обладал удивительно пьmким вооб­
ражением и все, что при нем рассказывалось, представлял необычай­
но ярко . Разговоры о долгах, о неожиданных богатствах, об этих
диковинных, могущественных существах, называемых миллионе­
рами и не знающих отказа ни в одной своей прихоти, взволновали
его до лихорадочной дрожи, взволновали тем более, что ему имен­
но в эти минуты были до зарезу необходимы несколько жалких
рублей на акушерку и на сапоги мальчику.
- Некоторые тоже находят деньги на ул ице, - выпалил вдруг
неожиданно для самого себя Аггей Фомич.
Все поглядели на него с удивлением, - он до сих пор еще ни
слова не сказал во весь вечер. Аггей Фомич сконфузился и потупил
глаза в скатерть.
- Как же, находят и на улицах, только ". в чужих карманах, -
сострил помощник пристава.
Все засмеялись, больше над опрокинутым лицом Аггея Фоми­
ча, чем от остроты помощника пристава, и тотчас же каждый рас­
сказал несколько случаев крупных, дерзких, оставшихся неразга­
данными краж. И опять перед глазами Аггея Фомича завертелись
десятки и сотни тысяч рублей, громадные пачки пестрых ассигна­
ций, волшебные имена богачей, не знающих счета деньгам . И он
слушал с таким же чувством, с каким голодный гдядит в окно гаст­
рономического магазина.
Старые, хриплые стенные часы пробили час. Отец дьякон под­
нялся и, завернув правый рукав рясы , стал прощаться, за ним вста­
ли и другие, исключая Аггея Фомича. Он все время, пока Ракитин
со свечкой провожал гостей до выходной двери, сидел неподвижно
на том же месте, в волнении катая дрожащею рукой хлебные шари­
ки. «Вот сейчас Ракитии вернется, - думал Аггей Фомич, - и я
попрошу. Нужно только быть смелее. И ведь в самом деле, не съест
же он меня за просьбу?»
287

А. И. Куприн
Наконец Ракитин вернулся и сел рядом со своим гостем, удив­
ляясь тому, что он не ушел со всеми, но Аггей Фомич, вместо того
чтобы сразу попросить денег, затянул длинный и скучный разго­
вор о службе и о жалованье. Ракитин глядел на него слипающими­
ся гл азами, делая из вежливости вид, что слушает, и зевая с судо­
рожно закрытым ртом. Так прошло с полчаса. Наконец Ракитин
не выдержал и с громким протяжным зевком потянулся.
- Ах, какое свинство! - сказал он сонным голосом. - Завтра
мое дежурство ".
Аггей Фомич поспешно встал и начал извиняться. В сенях, взяв­
шись уже за ручку двери , он вдруг, преодолев нерешимость, обер­
нулся к Ракитину.
-
Послушай, - произнес он сдавленным голосом и не подни­
мая глаз, - у меня того". есть к тебе маленькая ". то ". просьба.
- Что такое? - спросил Ракитин беспокойно.
- Понимаешь, я бы". то". я бы не стал тебя беспокоить". Жена
вот должна родить ". Ты знаешь, понимаешь, необходимо". А я бы,
ей-богу, отдал двадцатого ". рублей ". - он хотел сказать: десять,
но испугался сам такой суммы, - рублей хоть пять одолжи ".
-
Ей-богу, ни копейки, - ответил Ракитин, прижимая убеди­
тельно обе руки к груди, - ну, понимаешь, во всем доме -ни ко­
пейки.
По чересчур искреннему тону Ракитина Аггей Фомич отлично
понял, что у него есть деньги и что он боится дать их взаймы. Про­
бормотав что-то вроде извинения, Аггей Фомич вышел на улицу.
Ночь была лунная, тихая и морозная . Широкие, заваленные
снегом ул ицы, низенькие домики с их белыми снежными шапками,
деревья, осыпанные снегом, точно ватой, - все это казалось мерт­
вым . Снег гулко скрипел под ногами.
Аггею Фомичу приходилось идти довольно далеко. Мысль о
деньгах не покидала его . Он с ужасом думал о том, как сейчас при­
дет в свою квартиру, низкую, холодную, с зелеными окнами, стек­
ла которых по диагонали склеены замазкой, с вечным запахом нище­
ты и детских пеленок. Что он скажет жене, когда она своим надорван­
ным, больным голосом спросит о деньгах? Вот он сейчас пил водку и
пиво, ел поросенка жареного, а ведь там легли спать впроголодь, с
одной надеждой на отца, который непременно достанет денег.
«Господи Боже мой, - думал с горечью Аггей Фомич, - от­
чего другим ты посылаешь и счастье, и довольство, и сытую жизнь?
Отчего же ты меня позабыл? Другие находят же, например, день-
288

Рассказы
ги, которые им, может быть, и не нужны даже. Что , если бы мне
хоть раз, ну, один только разочек в жизни найти ". ну, хоть десять,
нет, двадцать рублей! И акушерке будет чем заплатить , и сапоги
Васютке, и теплое пал ьтишко Леле". Сейчас, например, ну поче­
му бы мне не найти бумажника на дороге? Ведь бывают же иног­
да такие сл учаи, даже и часто бывают; мало ли об этом пишут и
говорят? ..»
И, по свойству своего мечтательного ума, Аггей Фомич начал с
наслаждением представлять себе, как он находит на улице толстый
кожаный бумажник, как он раскрывает его и находит там целую
пачку сторублевых бумажек и выигрышных билетов, как он пере­
бирается в большую, теплую и светлую квартиру, заводит мебель,
шьет семье теплые красивые платья, и". мало ли чего хорошего
можно сделать на большие деньги?"
И мало-помалу, - может быть, под влиянием нескольких рю­
мок выпитой водки, может быть, вследствие самовнушения, - в
душе Аггея Фомича начала возрастать чудовищно нелепая, но
неотразимая уверенность, что он сегодня, даже именно сейчас, дол­
жен найти на улице чудесный бумажник. Почему это должно было
случиться - он не знал, да и не думал об этом. Он просто был уве­
рен и шел, опустив голову и внимательно глядя себе под ноги.
- Вот сейчас". сейчас, - шептал он, точно в бреду, - другие
же находят". еще несколько шагов ". сейчас". сейчас" .
И вдруг - это вовсе не бьmо иллюзией в разгоряченном вооб­
ражении - он ясно увидел на снегу дороги черный небольшой пред­
мет правильной четырехугольной формы. Задыхаясь от безумного
восторга, с волосами, стоявшими дыбом, Аггей Фомич оглянулся,
как вор, по сторонам и кинулся на лежащий предмет" .
В руках его оказался толстый кожаный бумажник". Сначала
удивител ьное совпадение грез с действительностью ошеломило на
несколько секунд Аггея Фомича, но, убедившись, что в руках его
настоящий, не фантастический бумажник, он судорожно притис­
нул его к груди и стремительно побежал домой".
Ему пришлось бежать с полверсты. Он чувствовал, как от непри­
вычки к быстрому движению у него кололо под ложечкой, как в гор­
ле расширялся какой-то сухой и колючий клубок, как кровь напря­
женно билась в его голове. Но остановиться он не мог, ему казалось,
что, в случае минутного промедления, кто-нибудь нагонит его и оты­
мет у него найденное сокровище. Во время бега у него упала с голо­
вы шапка. Он хотел бьmо нагнуться поднять ее, но тотчас же мах-
289

А. И. Куприн
нул рукой и помчался дальше. «Тысячу шапок заведем !» - про­
шептал он в восторге".
На его бешеный стук в дверь отворила проснувшаяся и испу­
ганная жена, со свечой в руках . Дети также проснулись и с изумле­
нием и с ужасом смотрели на отца из своих постелей. Аггей Фомич
тяжело опустился в кресло, бледн ый, весь в поту, с блуждающими
и блестящими глазами ...
-
Анечка! Дети ! - прохрипел он, потрясая бумажником. -
Вот здесь ". в бумажнике". деньги." Сто тысяч ." нанимай кварти­
ру. Аня". шампанского" . четыреста тысяч ." понимаете? Урра-а!
В настоящее время Аггей Фомич так богат, что перед его мил­
лионами все сокровища и Голконды и Калифорнии - ничто . Он
держит на конюшне шестьдесят тысяч лошадей и три миллиона
пятьсот тысяч карет. Он директор всех железных дорог в мире и
даже новой, вновь проложенной с земли на Юпитер. Он необыкно­
венно щедр и каждому бедняку-просителю охотно дарит по милли­
ону и по два. Он добр, тих, ласков и только одного не переносит -
это если кто-нибудь осмеливается дотронуться до его драгоценно­
го кожаного бумажника, заключающего засаленную трехрублевую
бумажку, багажную квитанцию и газетное объявление. Тогда он
впадает в странное бешенство и швыряет в окружающих всем, что
ему попадется под руку. Жена и дети очень любят его и оказывают
ему самое нежное внимание. Он платит им тем же. "
И, наконец, почему мы знаем? - может быть, безумцы иногда
безмерно счастливее нас, здоровых людей?
<1895>
лолли
Посвящается памяти Энрико Адвена, жокея
-
Мистер Чарли, - обратился я однажды к старому наездни­
ку, с которым мы пили каждый вечер за одним и тем же столом
пиво, - вот вы мне рассказали уже много интересных случаев из
вашей цирковой жизни. Знаете ли, что мне кажется замечательным
в ваших рассказах? Это то, что никакой роли в них не играет судь-
290

Рассказы
ба. Сколько раз вы сами были на волосок от смерти, а если спро­
сить, что вас спасло, вы всегда ответите: или случайно повисли но­
гой в петле, или упали на сложенный ковер, или взбесившаяся ло­
шадь остановилась, испуганная внезапно раскрытым зонтиком".
Но неужели изо всего вашего громадного запаса воспоминаний у
вас не найдется ни одного случая, в котором сама судьба или, если
хотите, провидение вмешалось бы в человеческую жизнь? (Я гово­
рю, собственно, про жизнь циркового артиста .) Случалось ли вам
видеть или хоть слышать о таком случае, где какая-то непостижи­
мая сила заставляет уверовать в себя - то в таинственном сплете­
нии целой цепи событий, то в неясном предчувствии, то в проро­
ческом сне? Или, наконец, в загадочной симпатии душ? Вы меня
понимаете, мистер Чарли?
Мистер Чарли был самым старым шталмейстером гостивше­
го у нас цирка. Он занимался репетированием с молодыми артис­
тами, учил «работе» детей и помогал директору в дрессировке ло­
шадей . Изредка, когда нечем было заполнить программы, его вы­
пускали в последнем номере на вольтижировку, и бедный ожи­
ревший старик в своем розовом трико, с нафабренными усами, с
жалкими остатками волос на голове, завитыми и расчесанными
прямым рядом, всегда кончал тем, что , не соразмерив прыжка с
тактом галопирующей лошади, падал спиною на песок арены,
вызывая безжалостный смех «райка» . А между тем лет двадцать
тому назад (у старика до сих пор целы все газетные отзывы) не
было во всей Европе такого бесстрашного, грациозного и изоб­
ретательного жокея и прыгуна, как мистер Чарли. Его «номера»
до сих пор служат венцом гимнастического совершенства для луч­
ших наездников. То было далекое, сл авное время, и об этом вре­
мени мистер Чарли любил поговорить , когда мы с ним проводи­
ли зимние вечера в пивной, напротив цирка, попивая пиво и куря:
я - папиросы, а он - австрийские сигары, длинные, черные и
необыкновенно вонючие.
- Я вас очень хорошо понимаю, - ответил на мой вопрос ми­
стер Чарли, - только ... видите ли". мне трудно вам объяснить ".
Мы там , у себя в цирке, мало верим в рок. Нам ведь каждый вечер
приходится так крепко рассчитывать на свои нервы, свою ловкость,
свою силу, что поневоле только в себя веришь и на себя одного
надеешься. Поэтому-то, должно быть, у нас нет таких случаев, ко­
торые вас интересуют". Впрочем". помню я одно происшествие".
Только в нем принимали одинаковое участие: и судьба, и дресси-
291

А. И. Куприн
рованный слон, по имени Лолли... Что это было за славное живот­
ное! .. Да, если хотите, я вам расскажу все по порядку?
Я изъявил полнейшую готовность слушать и приказал принес­
ти две больших кружки пива.
-Это случилось в тысяча восемьсот шестьдесят первом году, -
начал мистер Чарли своим характерным, ломаным языком между­
народного наездника и салъто-морталиста. - В том году, когда я
вместе с цирком знаменитого когда-то Паоли странствовал по вен­
герским городам, больше похожим на деревни, раскинувшиеся на
десятки верст. Труппа у нас бьmа разноплеменная, но прекрасно
подобранная; всё артисты высшей пробы - смелые, ловкие". на­
стоящие художники". Публика нас принимала радушно, и пред­
ставления всегда давали полные сборы.
В Эрлау к нам присоединился со своими пятью дрессированны­
ми слонами один очень загадочный господин. На афишах он назы­
вался Энрико, но это имя бьmо, очевидно, вымышленное. Настоя­
щего же его имени и происхождения никто не знал. Судя по наруж­
ности, в его жилах текла немалая примесь арабской или негритян­
ской крови. Это бьm очень высокий и необыкновенно сильный муж­
чина, молчаливый, всегда сумрачный, жестокий с людьми и живот­
ными, не терявший ни при каких опасностях своей суровой медли ­
тельности и самоуверенности". Его темное красивое лицо с неми­
гающими громадными черными глазами бьmо зло и властно. Мне
всегда безотчетно казалось, что на душе этого человека лежит что­
то страшное, чего он никому не поведает, может быть, кровавое
преступление". Никого в труппе он не удостаивал своим разгово­
ром. Впрочем, все как-то чутьем избегали близости с ним. Даже
его умные сл оны, по-видимому, ненавидели его со всей силою, на
которую только способны ненавидеть эти великодушные, терпели­
вые, хотя и мстительные животные. Во время репетиций Энрико
обращался с ними так резко и смело, что мы иногда не бьmи увере­
ны, что он выйдет живым с арены: он бил их без милосердия по
голове и по хоботу за каждую малейшую ошибку. Странно бьmо
видеть ужас этих великанов перед истязавшим их пигмеем ".
Однако хозяин очень дорожил Энрико, потому что его слоны
привлекали постоянно множество зрителей. Особенно нравилась
публике пантомима под заглавием «Жемчужина Индии». Я не по­
мню теперь точно ее содержания, но суть заключалась в том, что
сын знатного раджи влюбляется в пленную принцессу чужого пле­
мени, обреченную на смертную казнь. Последняя сцена пантами-
292

Рассказы
мы изображала городскую площадь , полную парода. Воины вле­
кут индианку со связанными руками; вслед за ними выступает Эн­
рико в роли палача с самым большим из своих слонов - Лолли.
Индианку кладут на землю; слон по приказанию палача уже зано­
сит над грудью девушки свою страшную ногу, чтобы раздавить ее,
но... влюбленный в пленницу сын раджи неожиданно появляется
на сцене и останавливает казнь. Конечно, сейчас же выступает кор­
дебалет, и среди общих танцев и веселья происходит помолвка прин­
ца и принцессы.
Индианку в этой пантомиме всегда изображала mademoiselle
Лоренцита - звезда нашей труппы. Старые артисты до сих пор
вспоминают ее имя с благоговением. Это бьmа гениальная наезд­
ница и удивительной красоты женщина: русская полька по матери,
итальянка по отцу - она совмещала в себе все прелести обеих на­
ций. Бесстрашию ее не бьmо пределов, и жизнью она дорожила не
больше, чем вчерашним днем . Когда она на своем громадном во­
роном жеребце Вулкане - бешеном животном, не знавшем нико­
го, кроме хозяйки, - вылетала сумасшедшим карьером на арену,
публика замирала от страха и восторга. Она не боялась никаких
каскадов, и малейшая фальшь еще больше возбуждала ее смелость,
точно опьяняла ее... Теперешние артистки и падать-то не умеют.
Упадет на плохом гротеске и сейчас же непременно головой в ба­
рьер... Нет ... теперь вовсе нет порядочных наездниц!
Да на что же лучше? Я вам расскажу про Лоренциту такой слу­
чай. Когда она служила в будапештском цирке, то однажды в пос­
леднем номере, но недосмотру укротителя, вырвался из клетки дрес­
сированный тигр. Публикой овладел ужас... Крик, давка, вопли
женщин ... Даже многие артисты обезумели от страха и бросились к
выходу. В эту секунду Лоренцита, которая давно уже окончила свой
номер и из партера глядела на конец представления, быстро соска­
кивает на манеж и ошеломляет зверя ударами своего хлыста, час­
тыми и сильными, как молния. Зверь оцепенел от боли и изумле­
ния . В то же время, пришедши в себя, укротитель накидывает ему
на шею петлю и при помощи подбежавших артистов тащит обрат­
но в клетку. И все это бьmо так мгновенно и так великолепно, что
очевидец, рассказывавший мне этот случай, - славный, очень сме­
лый артист - не успел еще оправиться от испуга, как тигр уже си­
дел в клетке, стараясь разгрызть прутья зубами.
Так вот что бьmа за женщина Лоренцита! Впрочем, вы, вероят­
но, о ней что-нибудь слыхали? Ее жизнь так изобиловала всякого
293

А. И. Куприн
рода приключениями, что нередко служила сюжетом для много­
численных романов, изображающих - и , надо сказать, очень не­
верно - наш быт. Самой громкой эпохой в ее жизни бьmо ее заму­
жество с австрийским банкиром - графом 3., когда она прожила в
год около двух миллионов гульденов. Однако, несмотря на такое
баснословное богатство, она бросила однажды своего мужа, влю­
бившись в странствующего шута, хозяина собачьего театра - пья­
ницу и жестокого человека, который, как говорят, постоянно из­
менял ей и даже бил ее ремнем, возвращаясь домой пьяным . Она
умерла на двадцать восьмом году от скоротечной чахотки в одной
из петербургских больниц.
Нечего уже и говорить о том, что Лоренциту постоянно окру­
жала густая толпа поклонников. Все-таки она свою первую любовь
подарила не богатому старику, не титулованному военному кра­
савцу, а своему же брату артисту.
Вы, может быть, и не поверите мне, что когда-то у меня не бьmо
соперников в моей профессии, но это так. Я бьт одинаков и на турнике,
и в воздушной работе, и в сальто-морталях. Но моим лучшим номером
все-такибьmипрыжкисареныналошадь,ивнихмнедосихпорнет
равного. Старый Кук еще, пожалуй ... да и тот... Впрочем, вместо того
чтобы хвастаться, я вам покажу, что обо мне говорили газеты...
Старик полез в боковой карман за бумажником, наполненным
газетными вырезками, которые я читал, по крайней мере, раз пять­
десят. Но я поспешил его успокоить уверением, что его слава на­
долго пережила его артистическую карьеру.
-
К тому же, - продолжал мистер Чарли, польщенный моим
комплиментом, - я бьт в то время и собой недурен, хорошо сло­
жен, смел и силен. У меня до сих пор хранится порядочная пачка
разных записочек от обожательниц циркового искусства, которые.. .
Бьmи ... гм ... и кольца и жетоны во дни бенефисов, но ... brisons...*
Одним сл овом, нет ничего удивительного, что Лоренцита обрати­
ла на меня внимание.
Началось у нас, конечно, с того, что я поддерживал ее малень­
кую ножку в то время, когда она садилась на седло, держал для нее
баллоны и ленты, передавал ей букеты и подарки. Потом, как-то
раз перед ее выходом, когда она, кутаясь в длинный белый бурнус,
выглядывала из-за портьеры на манеж, мы с ней объяснились. Ока­
залось, что она давно уже меня полюбила.
* оставим это ... (франц .)
294

Рассказы
Это бьmо самое лучшее время в моей жизни. Она бьmа для меня
самой нежной и внимательной женой, самым верным другом, ка­
кого только можно себе вообразить . Мне казалось, что моему бла­
женству не будет конца.
И все нам в это время улыбалось. Публика нас любила, дирек­
тор дорожил нами и платил нам большое жалованье". Мы с Ло­
ренцитой решили жить как можно бережливее, чтобы скопить не­
много денег и снять свой собственный цирк, сначала, конечно, са­
мый маленький, переносный, под полотняной крышей - «шапи­
то», как у нас называется.
Однажды, когда после вечернего представления мы шли с Ло­
ренцитой домой, мне показалось, что она сильно не в духе, будто
чем-то взволнована или рассержена. Я спросил о причине, и она со
свойственной ей пьmкостью тотчас же рассказала мне, что во вре­
мя моего номера, когда она глядела на меня из боковой ложи, к ней
сзади подкрался этот проклятый Энрико и обнял ее.
-
Я и раньше замечала на себе его пристальные взгляды, -
прибавила Лоренцита, - но не приписывала им никакого значе­
ния. Оказывается, что это животное питает ко мне нежные чувства.
Я бьш взбешен этим рассказом и хотел сейчас же пойти на квар­
тиру Энрико и сломать об его голову мою палку, но Лоренцита по­
висла у меня на шее и умоляла не делать скандала, который только
даст повод к каким-нибудь грязным слухам. Я принужден бьm со­
гласиться с нею, но решил следить зорко с этого времени за Энрико.
Однако прошло около двух недель, и я не замечал ничего осо­
бенного. Лоренцита и я стали уже забывать о дерзости Энрико, как
внезапно произошло безобразное и страшное событие.
Лоренцита, надо вам сказать, чрезвычайно привязалась к Лол­
ли, одному из сл онов этого негодяя. Каждый день утром, во время
репетиции, в те ч асы, когда Энрико еще не приходил в цирк, она
бежала к своему любимцу (он помещался отдельно от прочих сло­
нов) с целым запасом булок, варенья и сахару. Она опустошала для
него чуть ли не весь буфет. Конфеты, которые ей подносились бес­
численными поклонниками, - а она терпеть не могла сладкого, -
шли постоянно на угощение Лолли. Целый час иногда проводила
она около своего любимца, лаская его и называя тысячами нежных
имен : «Крошечка моя Лолли, котеночек мой, птичка маленькая».
И надо бьmо видеть, как этот «крошечка» двухсаженной длины, в
полторы сотни пудов весом, обожал мою Лоренциту. Как только
издали раздавались ее легкие шаги, слон испускал радостные кри-
295

А. И. Куприн
ки, похожие на звуки трубы. Он тихонько терся хоботом о руки
Лоренцнты и осторожно дул ей в лицо. В этом выражалась его не­
жнейшая любовь к моей жене.
Однажды, зайдя, по обыкновению, к сл ону, Лоренцита, к свое­
му удивлению, застала там Энрико, который бьm занят с Лолли
странной дрессировкой. По свистку хозяина слон неуклюже поды­
мался на задние ноги и стоял таким образом до тех пор, пока Энри­
ко не ударял его слегка хлыстом по брюху. Тогда гигант быстро,
всей тяжестью своего массивного тела валился на передние ноги.
Эта штука повторилась еще раза два или три. Лоренцита хотела
уже незаметно выйти из загородки, как вдруг Энрико неожиданно
повернулся в ее сторону и, заметив ее, быстро подошел к ней.
-
А, наконец-то ты пришла! - воскликнул он, протягивая к
ней руки.
И, видя, что она хочет бежать от него , он охватил ео крепко
руками и поцеловал.
Лоренцита с трудом вырвалась от него , выхватила из его рук
хлыст и, несколько раз со страшной силой ударив его по лицу, ки­
нулась из дверей в коридор. Разъяренный Энрико бросился за ней
и, догнав ее у входа на арену, еще раз схватил ее. Лоренцита закри­
чала от боли и негодования .
Как только я услышал крик Лоренциты (я в это время делал на
седле сальто-мортале), я мигом спрыгнул на землю и очутился за
кулисами ... Увидев жену в объятиях Энрико, я бросился на него ,
схватил его за шею, и мы оба упали и покатились по полу. Он бьm
вчетверо сильнее меня, но бешенство придало мне страшную силу.
Я не помню, что я с ним делал, но, когда меня почти в беспамятстве
от него оттащили, мы оба были в крови...
Впрочем, вечером мы все трое должны бьmи все-таки участво­
вать в представлении, замазав кольдкремом и краской ушибы на
лице. Таковы наши цирковые нравы.
Сначала все шло благополучно . Мы с Энрико встречались не­
сколько раз в коридорах и расходились, не глядя друг на друга, с
судорожно стиснутыми кулаками и челюстями. Но мне казалось,
что на его лице играет зловещая усмешка.
Наконец началась и «Жемчужина Индии». Я представлял сына
раджи, Лоренцита - пленную индианку, Энрико, по обыкновению,
палача.
Наступила последняя сцена. Я стоял за входной портьерой и ви­
дел все самым отчетливым образом. Воины ввели Лоренциту с завя-
296

Рассказы
занными назад руками. Когда ее клали на разостланный по земле крас­
ный ковер, она заметила из-за портьеры мое лицо и улыбнулась мне.
Под звуки заунывного марша вышел на арену Энрико-палач ,
ведя за собой громадного, неуклюжего Лолли . Сл он остановился в
шаге около моей жены и сейчас же узнал ее, протянул к ней свой
длинный хобот и ласково дунул ей в лицо.
Музыка, по знаку директора, перестала играть . В ту же минуту
Энрико свистнул, и сл он, присев на задние лапы, поднял верхнюю
часть туловища над лежащей Лоренцитой. Энрико слегка нагнулся
к Лоренците и что-то, по-видимому, спросил ее. Она отрицател ьно
покачала головой.
В цирке наступило необычное молчание, -такое молчание, что
мне явственно бьm слышен легкий удар хлыста Энрико по животу
слона... Слон внезапно дрогнул всем телом. Казалось, он вот-вот
обрушится вниз, на распростертое тело Лоренциты... Энрико по­
вторил свой удар на этот раз сильнее прежнего .
Я сразу понял ужасный замысел Энрико: он хотел раздавить
жену под передними ногами громадного животного. Но прежде чем
я решился броситься ей на помощь, произошло нечто невероятное.
Слон вдруг отказался слушаться своего хозяина. Он осторож­
но опустился на все четыре ноги, не задев Лоренциты , - она же
спокойно лежала между его ногами. Обозленный Энрико стал изо
всей силы бить слона по хоботу и свистать, стараясь вторично под­
нять его на задние ноги . Слон не повиновался. «Довольно, доволь­
но!» - кричала взволнованная публика.
Тогда Энрико употребил самое решительное средство, он уко­
лол хобот Лолли длинной булавкой... Но в эту секунду, обвитый
страшным хоботом, поднятый на воздух и с силой брошенный вниз,
он уже лежал без чувств на песке арены ...
Впрочем, он на другой день пришел в себя...
-
Ну, а Лоренцита? - спросил я мистера Чарл и, когда он уг­
рюмо замолчал вслед за последними сл овами.
Он долго молчал, потом принялся насвистывать какой-то весе­
лый марш и, наконец, ответил мрачным тоном:
-
Все женщины одинаковы, сэр, потому что все они непрони­
цаемы. Что же касается моей ... она через месяц убежала от меня с
этим мерзавцем Энрико.
<1895>
297

А. И. Куприн
П И РАТКА
Он был известен под именем нищего с собакой. Более обстоя­
тельных сведений : биографических, фамильных и психологических,
о нем никто не имел, впрочем, никто им и не интересовался. Это
был высокий, худой старик с лохматыми седыми волосами, с ли­
цом закоренелого и одинокого пьяницы, трясущийся, одетый в са­
мое рваное лохмотье, насквозь пропитавшийся запахом спирта и
нищенских подвалов.
Когда он входил робкою походкою в какой-нибудь из кабач­
ков самого низшего разбора и за ним, поджав хвост и приседая от
робости на ноги, вползала его коричневая подслеповатая собака,
то завсегдатаи заведения сразу его узнавали.
-А, это тот, что с собакой!
Старик оглядывался кругом, выбирал какой-нибудь столик, за
которым, по его мнению, сидела наиболее веселая, пьяная и щед­
рая компания, и заискивающим голосом спрашивал:
-
Господа почтенные, дозвольте нам с собачкой представле­
ние показать?
Случалось, что на свое робкое предложение он получал в ответ
только грубое ругательство, но чаще всего перспектива собачьего
представления пленяла охмелевших и потому нуждающихся в но­
вых впечатлениях посетителей.
-Ану, валяй! Посмотрим, что это за представление выйдет!
Тогда кабачок обращался в импровизированный театр, где ар­
тистами являлись старик и его коричневая собака, а зрителями -
посетители, половые и даже сам хозяин, толстый и важный, выгля­
дывающий с презрительным любопытством из-за своей стойки.
- Пиратка, иси! - командовал старик. - Иси, подлец ты этакий!
Пиратка подходил к хозяину неуверенной походкой, слабо по­
махивая хвостом.
-Куш здесь!
Пиратка с глубоким вздохом ложился на пол и, протянув пря­
мо перед собой лапы, глядел на старика с вопросительным видом.
Старик брал небольшой кусочек хлеба, клал его собаке на нос
и, отойдя на два шага и грозя пальцем, произносил медленно и вну­
шительно:
- А-аз, буки, веди, глаголь, добро".
Пиратка, удерживая носом равновесие, с напряженным внима­
нием смотрел на хозяина. Старик делал длинную паузу, во время
298

Рассказы
которой закладывал руки назад и обводил зрителей лукавым взгля­
дом, и потом вдруг громко и отрывисто вскрикивал :
- Есть!
Пиратка нервно вздрагивал, подбрасывал кусок хлеба кверху
и, громко чавкнув, ловил его ртом .
Затем нищий приказывал собаке сесть на стул и изысканно уч­
тивым тоном спрашивал ее:
- Может быть, вы, господин Пиратка, папиросочку покурить
желаете?
Пиратка молчал и, моргая глазами, отводил морду в сторону.
Он знал, что приближается самый ненавистный для него номер
программы.
-Так желаете папиросочку? Попросите, может, вам господа
пожертвуют? Просите же, просите, не бойтесь. Да проси же, соба­
чий сын ! Ну-у?
Пиратка отрывисто и принужденно лаял, что должно бьmо вы­
ражать его просьбу. «Господа» великодушно жертвовали папиросу.
- Служи! - приказывал старик.
Пиратка садился на зад, подняв передние ноги на воздух . Па­
пироска втыкалась ему в зубы и зажигалась. Если же дым попадал
собаке в нос и она, к великому удовольствию зрителей, чихала, ста­
рик предупредител ьно спрашивал:
-
Может быть, вам табачок не по вкусу? Вы к дюбеку больше
привыкли? Ничего, покурите, покурите!
Затем Пиратка ползал, скакал через стулья, приносил брошен­
ные вещи, изображал лакея, ходил на задних лапах. Самый блестя­
щий номер, носивший оттенок сатиры, выполнялся неизменно в
конце представления и всегда вызывал шумный восторг публики.
- Умри! - приказывал старик Пиратке.
И Пиратка ложился на бок, бессильно протянув лапы и голову.
-
Ну вот, умник, Пиратушка, молодчина! - одобрял старик.
- Ну довольно, вставай, пойдем. Вставай же, говорят тебе!
Но Пират не двигался, тяжело дышал и моргал глазами. Ста­
рик начинал приходить в отчаяние.
-
Пиратушка, миленький, да будет притворяться! Ну, пошу­
тил - и будет. Вставай! Вставай же, голубчик!
Пират не шевелился. Тогда старик от мер кротости переходил
к запугиванию.
- Сл ышь, Пиратка, вставай! Солдат идет...
Пират наэто предостережение не обращал никакого внимания.
299

А. И. Куприн
-
Вставай, Пиратка, - дворник идет!
Пират продолжал лежать.
Нищий пробовал после солдата и дворника пугать Пиратку и
собачьей будкой, и пьяным купцом, и хозяином заведения, и мно­
гими другими лицами и учреждениями, имеющими власть. Но уг­
розы оказывались безуспешными .
Пират бьm мертв.
Тогда внезапно старика осеняла блестящая мысль.
Он наклонялся к самому уху собаки и говорил испуганным ше­
потом :
-
Городовой идет!
Это сл ово магически действовало на Пирата. Он вскакивал, как
встрепанный, и начинал с громким лаем носиться по комнате. По­
сетители кабачка, так или иначе довольно часто сталкивавшиеся с
полицией и имевшие с нею более или менее печальные недоразуме­
ния, видели в последнем номере Пираткина искусства ядовитый
намек на некоторые темные стороны современной общественной
жизни и самым шумным образом выражали свое одо брение.
Пользуясь этой удо бной минутой, старик всовывал в зубы Пират­
ке козырек своего рваного картуза, и Пиратка, держа высоко голо­
ву, обходил поочередно все стол ы. Зрители бросали в картуз мед­
ную мелочь, а старику подносили стакан водки. Впрочем, попада­
лась иногда и такая компания, которая, с удовольствием посмот­
рев на представление, не только прогоняла старика, но еще и угро­
жала дальнейшими враждебными действиями.
- Ступай, ступай, не проедайся. Ишь, тоже выдумал с собакой
по трактирам шляться. Вот скажу хозяину, так он тебя и с твоей
собакой выкинет за двери.
В этих случаях старик молча надевал картуз и выходил из трак­
тира, сопровождаемый Пираткой, робко жавшимся к его ногам .
Он шел в другой трактир искать счастья.
Выпадали очень часто тяжелые, ненастные дни для нищего и
его собаки. Посетители все, точно сговорившись, бьmи грубы и
скучны, и старик с Пираткой возвращались, голодные, дрожащие
от холода, домой. Это бьm и ужасные дни. В углу сырого подвала,
где старик платил полтинник в месяц за ночлег, жались они друг к
другу, чтобы хоть немного согреться. Голод с каждой минутой ста­
новился мучительней. Еще Пиратка был счастливей своего хозяи­
на. Ему иногда удавалось найти где-нибудь на заднем дворе, возле
помойной ямы, старую кость, давно уже обглоданную и с пренеб-
300

Рассказы
режением брошенную другими собаками. Озираясь пугливо по сто­
ронам, сгорбившись, поджав хвост между ногами, он жадно хва­
тал зубами находку, забирался в какой-нибудь темный, недоступ­
ный конец двора и там долго грыз и лизал ее, стараясь обмануть
свой аппетит. Старику приходилось гораздо хуже. Он не мог даже
в эти тяжелые минуты одолжиться копейкой или куском хл еба у
своих соседей по подвалу. Его не любили и чуждались, может быть,
за его молчаливость, может, за неприятное сожительство с соба­
кой, права которой на ночлег старику приходилось ежедневно от­
стаивать ожесточенной руганью и даже иногда кулаками.
Но ужаснее страданий голода бьmи страдания нравственные. В
такие неудачные дни старик бьm трезв, и вся его нищенская, пол­
ная унижений и позора жизнь восставала перед ним особенно ярко
и неумолимо. Вспоминалась и прежняя жизнь, когда он был еще не
кабацким шутом и нищим, не обитателем гнилых подвалов - этих
вертепов бедности и порока, а честным тружеником и счастливым
семьянином. Случалось, целую зимнюю ночь, дл инную и холод­
ную, лежал старый нищий без сна, с тяжелыми мыслями в голове,
но страданий своих никогда и никому он не поверял, да его и слу­
шать бы не стал и. Во всем мире бьmо только одно существо, при­
вязанное к нему, это - Пиратка, которого он нашел еще щенком,
замерзающим на улице, и из жалости отогрел и выкормил .
Зато в удачные дни оба они бьmи сыты, а старик вдобавок пьян и,
против обыкновения, разговорчив ". Но так как в этом настроении он
не находил другого слушателя, кроме Пиратки, то к нему обыкновен­
но и обращался с длинными рассуждениями и рассказами.
- Ты только посмотри, Пиратка, что я за человек есть, - го­
ворил старик, лежа на своей пл оской соломенной подстилке рядом
с собакой и гладя ее. - Пьянствуем мы с тобою, народ по кабакам
смешим, нищенствуем. Так нешто это жизнь человеческая? Нас с
тобою и за людей-то никто не считает. Третьего дня вот купец По­
спелов рожу мне горчицей вымазал в трактире. Ему, понятно, это
лестно, потому что оно действительно смешно: как это у живого
человека вдруг вся его рожа горчицей вымазана? А ты думаешь,
мне это весело? Отнюдь! Может быть, у меня от этой горчицы вся
душа перевернулась! Потому что ведь не всегда же мы с тобой, ду­
рашка, такими гнусными да пьяненькими были. Ведь не сразу же
мы себя потеряли? Ты вот спроси-ка про меня на литейных заводах
господина Мальцева: бьm ли когда лучший модельщик, чем я? Ни­
когда. Ты думаешь, у нас жены не было? Детей? Угла своего? Ну,
301

А. И. Куприн
положим, жена с приказчиком убегла; тут и удивительного нет ни­
чего : он, приказчик, и на гитаре, и обращение тонкое, и спиртные
напитки в руках, шоколад, лимонады разные. Я и запил. А там уж,
как детки мои любезные подросли, так они от своего папеньки,
срамного да пьяного, отказались. Потому что никак невозможно :
благородную линию держат. Вот мы с тобой и остались вдвоем на
белом свете, Пиратка: ты да я, вместо и околевать будем. Дай я
тебя, друг мой, поэтому сейчас обниму и поцелую.
И он тащил к себе Пиратку за голову, причем собака жалобно
взвизгивала, обнимал ее и громко и жарко целовал ее в холодный,
мокрый нос. Пиратка старался вырваться, но делал это по возмож­
ности деликатно, чтобы не обидеть хозяина.
Однажды - это бьmо зимою, во время трескучих рождествен­
ских морозов - старик зашел со своею собакою в трактир
«Встреча друзей» . Там как раз оканчивала праздничный загул
большая купеческая компания. Старик и Пиратка проделали все
номера своего репертуара, закончив их, по обыкновению, язви­
тельной сатирой на недостатки современного общественного
строя. Зрители шумно выражали свое одобрение. Один из них,
бакалейный купец Спиридонов, как потом узнал старик, особен­
но сильно пленился Пираткиным искусством, и тут же ему при­
шла в голову пьяная блажь: во что бы то ни стало приобрести
ученую собачку. Он поил старика и все приставал к нему с
просьбой продать Пиратку.
-
Послушай, любезный человек, - говорил пьяный купец, -
ну на что тебе собака? Ведь оба вы с голоду подохнете. Продай ты
ее мне, прошу я тебя. Теперь у меня, положим, к амбарам три пса
приставлено; псы настоящие: мордастые, злые. Однако мне все-таки
любопытно, чтобу меня еще ученая собачка бьша. Ну, говори, сколь­
ко за нее берешь?
Хотя старика развезло от водки и хотя то обстоятельство, что
богатый гордый купец Спиридонов упрашивает его, сильно льсти­
ло ему, однако Пиратку продавать он не решался.
- Благодетель мой, - говорил нищий коснеющим языком, - ну
как я с Пираткой расстанусь, когда я его вот этаким маленьким
выкормил и воспитал? Ведь это все равно что друга продать . Нет,
никак на это моего согласия не может быть, чтобы Пиратку про­
давать .
Несогласие нищего еще более разохотило купца приобрести
собаку.
302

Рассказы
-
Дурень ты этакий, - сказал Спиридонов, - ведь я же тебе
за нее такие деньги дам, каких ты и издали не видал. Можешь ты
это понимать или нет?
-Нет, ваше степенство, обидеть вас не желаю, а собачка у меня
не продажная.
- Хочешь получить два с полтиной?
- Не могу, ваше степенство!
-Три?
-Не могу.
- Пять?
- Нет, ваше степенство, лучше и говорить не будем .
Но когда купец Спиридонов вынул из толстого бумажника но­
венькую десятирублевку, старик поколебался . Вид красной ассиг­
нации подействовал на него лучше всяких доводов и упрашиваний.
Перспектива сухой, теплой квартиры и горшка горячих щей с мя­
сом ежедневно - окончательно решила судьбу Пиратки. Старик
еще продолжал упорствовать, но сл або и нерешительно, и , нако­
нец, сдался совсем, когда купец набавил еще три рубля.
-
Бери ... твоя, - сказал нищий глухим голосом, жадно ском­
кал ассигнации и почти бегом выбежал из трактира.
Прошло пять дней . Старик не пил, спрятал свои деньги и силь­
но тосковал по Пиратке.
На шестой день собака прибежала с обрывком веревки на шее.
Старик ей страшно обрадовался, ласкал, целовал ее и пошел уже
бьmо в соседнюю лавочку за хлебом и мясом для собаки, как ему на
улице навстречу попался один из молодцов Спиридонова, послан­
ный за Пираткой.
Собаку увели.
Старик тяжело и безнадежно запил . Он потерял и сознанье, и
память, и представление о времени и месте. Сколько времени это
продолжалось, он не знал: может быть, неделю, может быть, две,
может быть, целый месяц. Смутно, точно сквозь сон, вспоминал он
потом, что опять держал в своих объятиях Пиратку, что собаку у
него отнимали, что собака рвалась и скулила. Но когда и где это
бьmо, он не мог сообразить. Он очнулся в больнице после жесто­
кой белой горячки. Сначала больница ему очень понравилась: чи­
сто так, светло, доктора на «вы» говорят, кормят хорошо. Только
мысль о Пиратке, первая здоровая мысль, пришедшая ему в голову
после нелепой, чудовищной фантасмагории запоя, не давала ему
покоя. Мало-помалу страстное желание во что бы то ни стало хоть
12Куприн А. И.Том 3
303

А. И. Куприн
раз увидеть собаку так овладело стариком , что он с нетерпением
ожидал выписки .
Когда он вышел из больницы, был один из тех зимних теплых
дней, когда в ноле и на улице начинает пахнуть весной. Опьяненный
этим пахучим, радостн ым воздухом, нетвердо ступая но гами, за вре­
мя болезни отвыкшими от ходьбы, пошел он к дому Спиридонова.
Неуверенно, робко отворил он калитку и остановился в испуге.
Прям о ему навстречу грозно зарычала большая коричневая соба­
ка. Старик отступил на два шага и вдруг весь затрясся от радости .
- Пират ... Пиратушка. . . Родимый мой, - шептал старик, про­
тягивая к собаке руки .
Собака продолжала рычать, захлебываясь от злости и скаля
длинные белые зубы.
«Да, может быть, это и не Пиратка вовсе? - подумал нищий. -
Ишь какой жирный стал да гладкий. Да нет же, - конечно, Пират:
и шерсть его коричневая, и подпалина на груди белая , вот и ухо
левое разорванное».
-
Пиратушка, м илен ький мой! Чего же ты сердишься-то на
меня, гл упый?..
Пират вдруг перестал рычать, подошел к старику, осторожно
обнюхал его одежду и завилял хвостом. В ту же минуту на крыл ьце
показался дворник, громадный рыжий детина в красной канаусо­
вой рубахе, в белом переднике, с метлой в руках .
-
Тебе чего, старик, надо бно здесь? - закричал дворник. -
Иди, иди, откедова пришел. Знаем мы вас, сирот казанских. Пи­
ратка! Пойди сюда, чертов сын !
Пиратка сгорбился , поджал хвост и заскулил, переводя глаза
то на дворника, то на своего хозяина. По-видимому, он бьш в боль­
шом затруднении, и в его собачьей душе совершалась какая-то тя­
желая борьба.
-
Пиратка, сюда! - возвысил голос дворник и хлопнул се бя
ладонью по ляжке, призывая собаку.
Пиратка еще раз взглянул жалобными глазами на старика, сгор­
бился больше прежнего и виноватой походкой пополз к дворнику.
Старик, шатаясь, вышел на ул ицу.
В час ночи на спиридоновском дворе вдруг раздался Пираткин
вой, заунывный, настойчивый вой, в котором сл ышалось осмыс­
лен ное отчаяние и горе. Спиридонов проснулся от этих зловещих
зву1юв, и ему стало жутко.
304

Рассказы
-
Ишь ты, пес проклятый, - проворчал он, чувствуя, как у
него по спине и голове бегают мурашки, - точно смерть чью-ни­
будь накликает, право.
После этого Спиридонов напрасно старался заснуть. Прошло
полчаса, час" . Пират все не прекращал своего ужасного воя. Купец
встал с постели, надел шлепанцы и, спустившись в кухню, прика­
зал дворнику исследовать причину собачьего воя, а самую собаку
отпустить, чтобы спать не мешала.
Дворник оделся и вышел на двор. Бьшо темно, дул ветер, а с
неба из быстро и низко несущихся туч сеял мелкий, теплый весен­
ний дождь. Пират тотчас же узнал дворника, подошел к нему, лиз­
нул его руку и побежал вперед, изредка останавливаясь и т.ихим
визгом зовя за собою дворника.
Дойдя до запертой садовой калитки, Пиратка остановился и
опять начал свой отчаянный вой. Сначала дворник, пока его глаз
не привык к темноте ночи, не мог ничего разобрать, но потом вдруг
он испустил неистовый вопль, окаменев на месте от безумноr:о·,ужа­
са, сковавшего его члены.
На ближайшей к решетке развесистой липе сл або качался, едва
не касаясь ногами земли, страшный, вытянувшийся человеческий
силуэт ". Это покончил все жизненные расчеты бывший Пираткин
хозяин.
<1895>
жизн ь
Ро ждественс кая с казка
1
В глухой чаще старого мрачного леса, над серым, мшистым, коч­
коватым болотом, стояла сосна. Солнце почти никогда, не заглядыr-­
вало в это сырое место. Лишенная с детства. живительного,света и
тепла, всегда окутанная ядовитыми болотными испарениями� она;
выросла уродливым деревом, с искривленным корявым стволом , с ,
пожелтевшей, иссыхающей хвоей. Днем у ее кривых корней сколь-
12•
305

А. И. Куприн
зили бурые ящерицы, а ночью под ее жидкой сенью бесшумно про­
летали хищные совы. Часго зимней ночью, когда деревья, занесен­
ные сплошной пеленой снега, трещали от жесгокой стужи, сосна
слышала голодный вой волков и видела их яркие глаза. Когда ве­
тер сгонал и рыдал по вершинам сгарого мрачного леса, в уньшом
скрипе сосны слышалась накопленная годами жалоба: «Как скуч­
но, как страшно жить!»
В том же лесу, на опушке, вблизи оживленной дороги у про­
хладного журчащего ручья, красовалась стройная зеленая елочка.
Привольно и весело росла она, то ласкаемая горячими поцелуями
летнего солнца, то сверкая каждым алмазом своего снежного убо­
ра в лунные зимние ночи. С утра до вечера в ее ароматных, смоли­
·сгых ветвях звонко перекликалось пернатое царсгво, а ночью чут­
ко дремало, дожидаясь рассвета. Дорога, возле которой сгояла елоч­
ка, никогда не пусгела. То и дело по ней тянулись длинные обозы,
двигались пешеходы, изредка пролетали нарядные экипажи. Ни от
чьих глаз не ускользала красавица елочка. Каждый с удовольсгви­
ем любовался ею и говорил : «Какое прелесгное деревцо», а елочка
вмесге с ними, трепеща от избытка жизни и ласки, шептала: «0,
как прекрасна жизнь! Как хороши люди !»
11
Светлый, жаркий полдень. По пьшьной раскаленной дороге
бредет усгалыми сгарческими шагами богомолец. Его разбитое тело
просит отдыха, обожженные солнцем глаза ищут тени, запекшиеся
губы жаждут воды. Завидев приветливую тень елочки, он ускоряет
шаги. Еще минута - и бересгяной ковшик богомольца уже зачер­
пывает сгуденую воду ручья . Старик долго и жадно пьет, не отры­
ваясь от ковшика, и потом сладкая дремота на мягкой и сочной
траве охватывает его обессилевшее тело. Чувсгвует он, засыпая,
смолисгый аромат тенистых еловых ветвей, слышит над собою точ­
но уходящий вдаль птичий щебет, и губы его умиленно шепчут:
«Вся премудросгию сотворил ...» А елочка, ласково просгирая над
спящим свой прохладный шатер, точно заботливая мать, склонив­
шаяся над любимым ребенком, баюкает сгарика тихим шелесгом ...
Благоуханная, теплая весенняя ночь. Точно заколдованный, замер
лес, весь облитый, весь посеребренный сияющим небом. Страсг­
ная, торжесгвующая, гремит и рассыпается над лесом соловьиная
306

Рассказы
песнь. И звуки, и аромат, и сиянье, и тени - все слилось в одну
общую гармонию весенней любви. Под стройной елочкой прижа­
лись друг к другу двое влюбленных. Охваченные красотой этой
чудной ночи, они боятся нарушить словом или даже поцелуем ее
очарованье. Их мысли, их чувства, каждое биение их переполнен­
ных сердец сливается в одном аккорде с весенней гармонией. Мо­
лодая стройная елочка слышит и понимает эту вечно юную, вечно
прекрасную гармонию и, задыхаясь от счастья, шепчет: «0, как
прекрасна жизнь! Как хороши люди !»
Нет! Уродливая, искривленная сосна ничего подобного не ви­
дела в своем сыром углу. Редко, очень редко заглядывал туда чело­
век, а если и заглядывал, то с нехорошими мыслями и недобрым
лицом. Приходили иногда в черные ненастные ночи, во время про­
ливного дождя, мужики-лесокрады, и сосне казалось, что они сво­
ими трусливыми, воровскими движениями и ухватками - родные
братья хищным волкам. Иногда пробирался сквозь чащу бродяга.
Преступление и боязнь погони заставляли его искать убежища в
этом мрачном месте.
111
Однажды, в холодное осеннее утро, через серую пелену тяжело­
го тумана донеслись до сосны незнакомые ей до сих пор оживлен­
ные, веселые звуки: топот и ржанье коней, звонкий, задыхающийся
лай собак, возбужденные крики, резкие ноты рожков. Звуки при­
ближались, и сосна вся обратилась в тревожное ожидание. Вдруг
из лесной чащи выскочил олень, прекрасное животное на длинных,
стройных ногах, дрожащее от испуга и бешеной скачки; следом за
ним, в сотне шагов, виднелись собаки, зарьявшие от бега, с крас­
ными высунутыми языками. Благородное животное на секунду ос­
тановилось у корней сосны. В то же мгновение навстречу ему, про­
резав плотную завесу тумана, сверкнул красный огонь. Лес встре­
пенулся от раската выстрела, и олень, сделав несколько судорож­
ных скачков, повалился на бок. Он дрожал всем телом. В его чер­
ных больших глазах, полных слез, выражалось столько страданий,
мольбы и упрека, что рука охотника, занесенная над его жертвой,
дрогнула пред ударом.
Поздно вечером по запаху кровавых следов сбежалась к сосне
стая отощавших волков. Они не нашли ничего и завьши, подняв
307

А. И. Куприн
свои головы кверху. Когда же ветер застонал и зарыдал по верхуш­
кам старого мрачного бора, в уньmом скрипе сосны послышалась
накопленная годами жалоба:
-
Как скучно, как страшно жить !
IV
Так шли года. По-прежнему сосна и ел очка повторяли свою
песню, по-прежнему сосна, склоняясь все ниже и ниже к ядовито­
му болоту, видела только мрачную жизнь непросветной лесной
чащи, по-прежнему елочка радовалась солнцу, теплу, воздуху и
простору.
В один сверкающий зимний день на опушку леса пришло два
человека в полушубках с топорами в руках .
-
Вот сл авное деревцо ! - сказал один из них.
Другой, не говоря ни слова, сбросил с себя полушубок. Блеснул
топор... Елочка вся затряслась от сильного удара, и с ветвей ее плав­
но посыпались хлопья снега. Ел очка лишилась сознания.
Вечером она очнулась в роскошном двухсветном зале. Ги­
гантские люстры и бесчисленные канделябры бросали от себя по­
токи света. Елочка стояла посредине всего этого блеска, украшен­
ная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкаю­
щими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонари­
ками и целой коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз,
пестрых бабочек и рыбок. Вокруг елки сновала, под веселые звуки
музыки, тысячная толпа разряженных детей, с разгоревшимися от во­
сторга глазками, со звонким хохотом и громкими восклицаниями...
Детский праздник с каждой минутой становился шумнее и весе­
лее. Дети составили хоровод и с шумным восторгом танцевали вок­
руг елочки, и она шептала, сияя огнями:
- О, как прекрасна жизнь! Как хороши люди! ..
v
В ту же ночь, когда елочка была царицей детского праздника, в
мрачной чаще старого леса произошло ужасное дело: на корявых
сучьях уродливой сосны покончил свою печальную жизнь какой­
то бесприютный скиталец.
С тех пор это место зовется в народе проклятым и люди далеко
обходят его . Все ниже и ниже склоняется над болотом, покрываясь
308

Рассказы
красной ржавчиной от его испарений, старая сосна; ее листва со­
всем высохла и пожелтела, ствол стал еще уродливее.
- Как скучно, как страшно жить! - неумолчно ропщет она ...
А на месте срубленной елочки вырастают уже молодые, свежие
побеги .
<1895>
л окон
Представьте себе серьезное, неподвижное лицо в виде вытяну­
того книзу четырехугольника. Дополните лицо черной бородой в
форме лопаты, лысиной, над которой вьется редкий пух, и больши­
ми синими консервами. Затем вообразите это лицо приставленным
к маленькой, хилой, облеченной в длинный сюртук фигурке - и пе­
ред вами получится довольно точное изображение внешности Пет­
ра Илиодоровича Нарциссова, одного из деятельных сотрудников
«Приволжского листка» .
Ядро редакции, в тесном смысле, составляли мы трое: я , в каче­
стве специального <<Заимствователя», под громким названием «обо­
зревателя внутренней жизни», Петр Илиодорович - единствен­
ный в городе репортер, а также «наш собственный корреспондент»
изо всех мест земного шара, начиная с ближайшего уездного го­
родка и кончая Калькуттой и Чикаго, и Сашенька Крикуновский,
желчный и великодушный чудак, энциклопедист, «катавший» в
листке ежедневные передовицы по всем отраслям науки, искусст­
ва, философии и политики. Четвертым и - надо сознаться - са­
мым ревностным сотрудником «Приволжского листка» бьши нож­
ницы, громадные, заржавевшие ножницы, которые вечно кто-ни­
будь «куда-то затаскивал», что служило частым поводом к ожив­
ленным редакционным прениям.
В шесть часов вечера мы собирались в редакцию в ожидании
курьерского поезда, привозившего московскую и петербургскую
почту. Зимою, по случаю снежных заносов, это ожидание иногда
затягивалось на час и даже на два. Тогда все мы втроем садились
вокруг пьшающего камина. К нашей компании присоединялся Це­
зарь, старый, подслеповатый черный сеттер, принадлежавший ре­
дактору. Он подходил к нам своей подагрической походкой на не-
309

А. И. Куприн
сгибающихся ногах, тыкал каждого из нас в руку своим холодным
и мокрым носом и затем со старческими вздохами укладывался
поближе к огню.
Вот в эти-то вечерние часы Петр Илиодорович и являлся жерт­
вою нашего скучающего остроумия. То мы выдумывали, что ре­
дактор распорядился выдать нам всем по сто рублей авансом, то
уверяли Петра Илиодоровича, что утром приезжал в редакцию и
спрашивал его какой-то сердитый генерал, то сочиняли целые фан­
тастические истории по поводу его любвеобильного сердца.
Кто увидал бы, как Петр Илиодорович пробирается по улице
бочком и сгорбившись, осторожною и спотыкающейся походкой,
похожей на походку сл епого, тот невольно улыбнулся бы, услы­
шав, что наш почтенный сотрудник являлся героем постоянных и
многочисленных романов. Но это бьшо так . Сам Петр Илиодоро­
вич со значительными движениями бровей рассказывал нам иног­
да про свои победы. В этих таинственных рассказах фигурировали
то Баден-Баден и богатая иностранная графиня, то ревнивый муж
и отчаянный прыжок Петра Илиодоровича в окно третьего этажа,
то какая-то дочь родителей-милл ионеров, покушавшаяся на само­
убийство вследствие безнадежной любви.
Отличительною чертой в характере Петра Илиодоровича было
то, что он не замечал, когда над ним смеются, и всегда на наши
коварно-осторожные вопросы отвечал с самым искренним просто­
сердечием. Однажды, от нечего делать, мы решили проследить, кто
такая на самом деле таинственная и прекрасная Степанида, о кото­
рой Петр Илиодорович с многозначительной мимикой и красно­
речивыми фигурами умолчания говорил нам в продолжение цело­
го месяца. С этой целью мы внезапно, без приглашения, нагрянули
в квартиру нашего товарища. Петр Илиодорович ужасно нам об­
радовался, растерянно засуетился по комнате, не зная, где нас по­
садить, и закричал в отворенную дверь: «Степанида! Степанида!
Самовар скорее!» Мы с нетерпением устремили глаза на двери и
так и покатились со смеху, когда в комнату вошла громадная баба
лет тридцати шести, рябая, курносая, похожая на переодетого сол­
дата. Петр Илиодорович догадался о причине нашего смеха, но
сл ишком поздно ...
Последнею зимою в наш город приехала бродячая цирковая
труппа, состоявшая всего, кажется, из шести человек. В середине
зимы к ней присоединилась, в качестве гастролерши, мисс Мей -
девица американского или английского происхождения, практи-
310

1.
ДОКf(\J)'Ь J1 )'r:08Иt(bll11o1 r-c11тa11шiDCR ll�Tl)lllflН.l)t)i -"PltЧOll
l
'lt> nрм
цкркЪ1 •мt.�ъ Арбу.юsr J1<!0ААтьсп. Нес•vтрк на (10Я rot*>, в
можеn. бur1. u\lemн) 1c.ait..te-ttrie iтoro Иt.tосrа.тка, .1.01тоvъ ш1т&4\.
•� цорхо1t.1 ..
.
рfщ1щ••" ocrpp> н нtrко."10 eм.1l11
1
uyt0 1-•• чQ·
JOotм Cl'O ro3p�rтa .но6о11�. ПJ)41t1J.
.
A, A1i ero .wц1щ1t•t•ol nuмощи
npибtra" •� ц•р•i> o"n• ptA•o, мто•r •ТО 11
1о
:>rovt •ipt •il·
._ n. yw11бw, 1н.rlI0,1An мt1'Ь обморо•щаrо cocro1нti11 и 1npat.
.
11нon.
'"в•х" с1011 ми tO'Scr1�1111 wxu cpeJ.crwa 11 , перrА.А10щк м11е1t JtClf3·
'fiи-ио яn no101·�11i1
1
". no10A1'иlu. 1tро11т110, со врсмен'lо о''tм·
11iDC&lll'L rtrp�. ЭТ1)1 о,анако, llC мt1n JO ('Jil)' Jl6 t'lроnусмть fl fl
l
o,1.
.
11oru ae"epoaro npr�c1aыe1ii11, •usть б. нщ10 11c"kx" uи.tAIOЩfl XC•
Al't.JJ.
.
nн101", 11po6iтoll'i n aoirr.1cpoe..
.
и щeroJan U'li VJ�r.1вop&x'\o
СJ.01е11х•ми, 1i1.111 11ен wuми H31i .1с1скао111. цnpкo!Wf! ttpP11u 11 10"
HIOIOHSI.
,
Но'1
1
�\. act x" .нo,\tR, npмчa.crw wx\o 1ttt pкy, nт.teтw н п роф&с"'
сiо11а.нные борцw: a w:Jwвu11 r АО•ТОJ' -� J'X01ttщuп1 особ�ниое "ос ·
>.
.
11щенi,1, .xocr11raawtoe. pa.- н. tpon 11ae-ro1tщf" страстм . Поатом у,
хоrА.В Лр6!3ОD'1о осаоболuн111 мt:" on 1:paxwuJt.110A со�•ки и ct1Aмi.
••••••rю ФrФ•А•1-. •отору"' об• тс•и10 not1
1
т� п t 11•r•o•w•,
t)Cr:IJCI ГOI WM1' ),() 110 1 С3 , .xueн"кin .101ТОР\о on. yд080JIJ,crei1' AUtC
потер• .1и.1,оnа. u .1
1
,1,онt.
.
, обхоА)I arлe11i со ас tХ:'Ь a'\IP'JH1' и .ею·
буltп его оrромнwм11. RWX0.1t11ИWM'Ь, 6J("C.TflЩQ)IЪ, 6..-. b..(Htr pot!OISWU'\.
тЬох-.
.
1 С1о 111-эко 1wc: ry11aющn:.11 6yrpa "11 тьер;tuх:", к&ll:"lr .itpceo1
>IJCЧAOtn"
-
lt -.орм. :1.с rтсъ t1О31.мн tc31.u �н.1nща! - roanp11.11. QH'1o1
'futкa1t "'° асi х-ъ rи.1' ь c:1U10Ht то nк1:•м, цiln к"•" n1L1 "ц11м 11 n(I �
IЩJ�M �UllO '1'О 0�110, ТО A(l)'l'O
O
llJC•O Арбуо(Jtш. -�ТО rs> '10·10
.t••� 11е: чe..iolfk,etlri:Ot.', а зnшAJ.\Htoe. cA · Bory. На nwen тJ;.-,1.
on tей,Аtъ .1ехцiю пь t11aro\l iм. чriтart - u т.tаса Jшх.акоrо не
11 ужr10. Jf1-i11.1 .i.pyxot'J., corttитt""3. руку 8'L .1uкn.
ЛТА(:n. ft'J,Q 11 )'11. 11 CUll lJO flUitO(.'! A IJlht'J• N\ (:.1.011) ,1 i,tyю р)К.)'1 1
Рассказ А. И. Ку пр ина «В цирке» (оттиск из жур нала
«Мир Божий», 1902, No1) с дарственной надписью Чехову :
«Глубокоуважаемому Антону Павлови чу Чехову, автор.
1902. 8 янв. СПб. ».
Литератур ный музей Чехова, Таганр ог.

Рассказы
ковавшая на арене цирка опыты гипнотического внушения, отга­
дывания мыслей и чудеса необычайного и внезапного увеличения
в весе тела. Надо отдать ей справедливость, она была прехоро­
шенькая - сильная, краснощекая и смешливая брюнетка с живы­
ми гл азами, тем ным пушком на верхней губе и великолепными
зубами.
Дня два или три спустя после ее первого дебюта Петр Илиодо­
рович, придя в редакцию, казался особенно проникнутым серьез­
ностью и загадочностью. Мы ждали, что будет. Петр Илиодоро­
вич молчал с четверть часа, усердно переписывая какую-то замет­
ку. Потом он внезапно приподнял голову, посмотрел на нас поверх
очков и медленно произнес:
- Того ... в цирке вчера был".
Мы молчали.
- Какая хорошенькая ! .. Англичанка-то ... Меня ей вчера пред­
ставили ...
- Как жевы с нею, Петр Илиодорович, разговаривали? - спро­
сил я. - Ведь вы, кажется, по-французски-то ...
- Ну вот, - обиделся Петр Илиодорович, - настолько-то я
понимаю, чтобы того." Салонный-то разговор". Пригласила бы­
вать у нее от четырех до шести...
-
Значит, с победою, Петр Илиодорович? - вставил невин­
ным тоном Сашенька.
- Ну вот. " вы сейчас и с победою, - законфузился, однако не
без удовольствия, Нарциссов. -Как вы, ей-Богу, господа, нескром­
ны относительно женщин ! ..
С этих пор для нашего почтенного коллеги начался целый ряд
мытарств. Он лез из кожи вон, раздавая билеты на бенефис черно­
глазой мисс, ежедневно приносил в редакцию пламенные и длин­
ные заметки об ее удивительных номерах, заметки, от которых ре­
дактор, благодаря их рекламному характеру, оставлял не более трех
строчек, торчал вечно за кулисами цирка и вообще был в это время
как будто бы несколько ненормальным.
Впрочем, по-видимому, он совершенно не пользовался успе­
хом у прекрасной мисс. По крайней мере, выходя однажды из
цирка и сл учайно подслушав разговор Петра Ил иодоровича с
мисс Мей, которую он провожал до коляски, я почти в этом убе­
дился .
- Мадемуазель, - говорил Петр Илиодорович каким-то необык­
новенно нежным сюсюкающим голоском, забегая то с левой, то с
311

А. И. Куприн
правой стороны, - мадемуазель, же сюи ожурдюи аншанте пар ву.
Ву зет экстраординер. Ком юн деесс! .. Ту ля пюблик осси, ком муа...*
В это время к мисс Мей подлетел высокий офицер в николаевс­
кой шинели, и мисс поспешно уселась вместе с ним в коляску, за­
быв даже проститься со своим горячим поклонником. А Петр Или­
одорович долго еще стоял без шапки, глядя вслед своей удаляю­
щейся <<Деесс» .
Когда в редакции заходила при нем речь о мисс Мей, он много­
значительно молчал. Однако скептическая улыбка на его губах и
усиленное подергивание бровей очень ясно говорили нам: «Эх, гос­
пода, никто из вас ничего верного не знает. Вот я действительно
мог бы рассказать кое-что, если бы только бьm менее скромен».
Между тем приближалось время отъезда англичанки. В газете
уже появились одно за другим объявления о ее предпоследнем, пос­
леднем и еще два раза последнем выходе. Петр Илиодорович по
этому поводу носился как будто в каком-то тумане: он проектиро­
вал грацциозные проводы, бегал всюду с билетами на прощальное
представление, собирал по подписке деньги на ценный подарок
уезжающей диве. Наш редактор только покачивал молча головой
и хладнокровно вымарывал его панегирики.
В редакции Петра Илиодоровича почти не бьmо видно, зато,
придя туда однажды, я застал Сашеньку Крикуновского за стран­
ным занятием, не подходящим к его солидным летам, к его почет­
ному положению в газете. Он сидел на стуле перед камином, широ­
ко расставив ноги, и аккуратно стриг ножницами пушистый хвост
Цезаря. Старик, по-видимому, вовсе не противился этой операции
и только, изогнувшись кольцом, с некоторым изумлением обнюхи­
вал руки импровизированного цирюльника.
-
Что это вы делаете, Сашенька? - спросил я не без некото­
рой тревоги.
-
Подождите, потом узнаете, - отвечал он серьезно.
Окончив стрижку, он достал из кармана атласную розовую лен­
точку и тщательно обвернул ею порядочный пучок собачьих во­
лос. На все мои расспросы он только принимал таинственный вид
и говорил, что я потом все узнаю. Так я от него и не мог добиться
никакого определенного разъяснения его странному и легкомыс­
ленному поступку. Впрочем , дня через два я и сам о нем позабыл .
* Я сегодня очарован вами . Вы необыкновенны . Вы богиня! .. Вся пуб­
лика тоже, как и я ... (Искаж. франц.)
312

Рассказы
Между тем с отъезда мисс Мей прошло уже около двух недель.
Петр Илиодорович стал понемногу приходить в себя от своего
любовного угара. Лицо его потеряло прежнее комически торже­
ственное выражение, и сам он опять втянулся в свои ежедневные
газетные сплетни. О прекрасной англичанке Петр Илиодорович не
упоминал ни сл овом и даже отмалчивался, когда о ней заходила
речь. Кажется, он окончательно убедился, что все время состоял в
ее свите сам ым ничтожным статистом.
Но вскоре произопmо неожиданное событие, опять выдвинувшее
на сцену отсугствующую мисс. На имя Петра Илиодоровича присла­
ли однажды с почты повестку на какую-то ценную посьшку. На дру­
гой же день рассьшьный принес в редакцию эту посьшку, обернутую
грубым холстом и запечатанную по швам красным сургучом. Петр
Илиодорович вооружился перочин
нъ
�м ножом, а мы, то есть я, Кри­
куновский, конторская девица и даже сам случайно вышедший из сво­
его кабинета редактор, столпились вокруг него. Петр Илиодорович
бережно распорол холст и снял его: под ним оказался маленький дере­
вянный ящик, запакованный в газетную бумагу. В ящике, наполнен­
ном ватою, лежала изящная бонбоньерка, запертая на крошечный за­
мочек, и при ней на тоненькой цепочке почти микроскопический клю­
чик. Петр Илиодорович дрожащими руками отпер бонбоньерку. Наше
любопытство возрастало с каждым его движением. В бонбоньерке
лежало <<ЧТо-то», тщател ьно обернутое зеленой папиросной бумагой и
обвязанное тонким шнурком. Под этой бумагой оказалась другая -
красного цвета, под ней синя
я
, затем белая и, наконец, - розовая.
Когда и розовая бумага была снята, нашим глазам предстал
небольшой сафьянный коричневый футляр, вроде тех, в которые
ювелиры укладывают серьги. Петр Илиодорович открьm футляр.
В нем, свернутая в кольцо, обвивалась вокруг бархатного кругло­
го возвышения прядь черных, как смоль, волос, завязанная посре­
дине розовой атласной лентой.
-
Здесь и записочка есть, - воскликнула конторская барыш­
ня. - Посмотрите-ка, в крышке!
Действительно, в крышке футляра бьша вложена согнутая по­
полам и надушенная розовая карточка с печатным изображением
незабудок и двух целующихся голубей. Внизу карточки стояла ко­
роткая надпись: «То my darling and sweetheart 1 hope you will never
fo rget me Мау» .
«Дорогой мой, я надеюсь, что вы меня никогда не забудете», -
перевел вслух редактор, знакомый с английским языком .
313

А. И. Куприн
Петр Илиодорович окинул нас поверх очков гордым и сияю­
щим O'I: счастья взглядом, потом прижал с театральным жестом к
сердцу полученный сувенир, затем поднес его к губам и стал осы­
пать горячими поцелуями.
Я взглянул мельком на Крикуновского, чтобы обменяться с ним
ул ыбками, и". сразу понял все. Крикуновский, весь багровый, трясся
от беззвучного смеха... Мгновенно и мной овладел приступ беспо­
щадного, неудержимого хохота. Петр Илиодорович, еще прижи­
мая волосы к губам , с изумлением смотрел на нас, а мы, бессиль­
ные против судорожного смеха, падали на стулья, вставали, хвата­
ли себя за головы, сгибались в три погибел и, вытирали на глазах
слезы и всё хохотали, хохотали и хохотали. Редактор и конторская
барышня, еще не зная, в чем дело, невольно присоединились к нам,
и только один Петр Илиодорович глядел на нас серьезный, недо­
умевающий, почти испуганный.
Мы хохотали очень долго и потом, как это всегда бывает в по­
добных сл учаях, мгновенно перестали. Крикуновский, мучимый
новой жаждой этого истерического хохота, воскликнул:
- Да вы знаете, что это за локон? Ведь это я у Цезаря из хвоста
настриг!
Однако на этот раз никто из присутствующих даже не улыб­
нулся . Всех нас поразило искривленное страданием лицо Петра
Илиодоровича с мгновенно побелевшими и задрожавшими губа­
ми. Несколько секунд длилось напряженное молчание; все чувство­
вали себя очень неловко. Наконец Петр Илиодорович медленно
выронил из рук злополучный локон и, не говоря ни слова, сгорбив­
шись более обыкновенного, вышел из комнаты .
Ни на другой, ни на третий день Петр Илиодорович в редак­
цию не являлся. Оказалось, что он тотчас же после истории с локо­
ном выехал из города. С тех пор я с ним не встречался, но один мой
знакомый передавал мне, что при одном упоминании имени Кри­
куновского или моего он приходил в исступление, называя нас «га­
зетными скоморохами)), «бездарными кропателями)) и «литератур­
ными сплетницами)).
<1895>
314

Рассказы
НА РЕКЕ
-
Паныч! А паныч! - послышался за окном торопливый ше­
пот.
Я лежал на кровати, не раздеваясь, и как ни боролся с дремо­
той, но именно в эту самую минуту она уже начинала закачивать
меня своим томным дыханием. Вслед за шепотом раздался осто­
рожный, но настойчивый стук пальцев по стеклу. Это вызывал меня
наш старый повар Емельян Иванович, с которым мы уговорились
идти ночью ловить на мясо раков. Я встал и, стараясь не шуметь,
отворил окошко. Через минуту я уже очутился на земле, возле Еме­
льяна Ивановича, дрожа спросонок и от волнения, возбуждаемого
во мне предстоящим удовольствием.
С непривычки я сначала ничего не мог рассмотреть. Ночь бьша
так черна, как бывают только черны жаркие безлунные июльские
ночи на юге России. В неподвижном, точно ленивом воздухе сто­
ял тягучий, сладкий аромат резеды, наполнявшей палисадник, и
нежный, но приторный запах цветущей липы . Ни один звук не на­
рушал гл убокой тишины, кроме далекого, утихающего тарахте­
нья телеги .
-
Мамашенька не проснулись? - спросил тревожным шепо­
том Емельян Иванович .
- Нет, нет, никто не слыхал ... Вы все захватили, Емельян Ива­
нович? И сачок? И мясо? И лейку?
-
Тсс... не шумите, паныч... Мамашенька проснутся, так нас
обоих заругают... Ну, идем, что ли.
Мы пошли вдоль пустыря узкой дорожкой, между двумя стена­
ми густого, высокого, гораздо выше человеческого роста бурьяна...
Мне все казалось, что вот-вот я натолкнусь накакое-то препятствие,
и потому я часто останавливался и, крепко жмуря глаза, протягивал
вперед руки. Мне бьшо несколько жутко, но новизна впечатлений, а
главное - их запретность, придавали им такую острую прелесть,
что даже и теперь, через двадцать пять лет, вспоминая об этой ночи,
я испытываю радостное и тоскливое стеснение в груди.
Вдруг я наткнулся на Емельяна Ивановича. Он стоял и копо­
шился над чем-то в темноте.
- Что вы делаете, Емельян Иванович? - спросил я, ощупывая
руками его спину.
Старик, видимо, старался что-то отвинтить . Он отвечал мне с
расстановками, тяжело пыхтя от усилий:
315

А. И. Куприн
-Да вот хочу ... ишь ты, как завернули, прах их возьми ... хочу...
крышку снять с факела... заржавела, должно быть ... ну, теперь пo­
IWia... пoIWia... готово! ..
Я услышал чирканье сп ички, и керосиновый факел вспыхнул
красным, коптящим, колебающимся пламенем. Лицо Емельяна
Ивановича сделалось суровым и странно изменилось. От густых
бровей, носа и усов легли на него дл инные, косые, дрожащие тени.
Мы пoIWiи дальше. Теперь мне стало еще жутче, чем в темноте.
Хорошо знакомые кусты бурьяна казались толпою обступивших
нас со всех сторон призраков, тонких и расплывчатых. Пламя фа­
кела трепетало с тихим рокотом, длинная тень шедшего впереди
Емельяна Ивановича металась то вправо, то влево, а длинные при­
зраки волновались, забегали вперед, падали на землю и быстро
убегали назад, исчезая в темноте за моей спиною; иногда они вдруг
сдвигались в тесную толпу и покачивались, точно о чем-то сгова­
риваясь между собой.
Бурьян кончился . Перед нами расстилалось поле. Запах липы
сменился острым запахом росистой травы и меда. От недалекого
Булавина повеяло прохладой. В степи кричали миллионы кузнечи­
ков, и кричали так странно, громко и ритмично, что казалось, буд­
то кричит всего один кузнечик.
Мы спустились к узенькой речке, которая ровной, спокойной,
темной полосой протекала между невысокими, но крутыми бере­
гами, поросшими густым лозняком. Около берега вода мелодич­
но и монотонно хлюпала, огибая заливчики и обнажая корни ку­
стов. Емельян Иванович выбрал между двумя ивами удо бное су­
хое местечко и воткнул длинную палку факела в глинистое дно,
недалеко от берега. На воду тотчас же легло большое, дрожащее
мутно-коричневое пятно, в середине которого зарябилось яркое
отражение огня .
Наши приготовления были несложны. Мы обвязали тонкой
бечевкой крест-накрест большой кусок мяса; на аршин выше при­
строили поплавок из сухой веточки, и затем Емельян Иванович
опустил эту приманку в воду, держа другой конец в руках. Я дол­
жен бьш с сачком, сделанным из моей старой соломенной IWiяпы,
дожидаться, когда рак появится над водой, чтобы подхватить его .
Жирное мясо опускалось очень медленно, точно тая в коричневой
воде. Я долго еще видел его под водою; наконец оно исчезло, и
поплавок стал неподвижно.
316

Рассказы
-
Вот мы теперь с вами, паныч, и табачок покурим,- сказал
Емельян Иванович, усаживаясь получше и расправляя ревматичес­
кие ноги .- Ишь, на том берегу и лошадки пасутся ." травку себе
кушают".
Я загородил глаза ладонью от света. Река в этом месте была не
широка, всего шагов десять или пятнадцать, и я разглядел двух
лошадей. Одна - белая - стояла боком и, повернув к нам костля­
вую шею, смотрела на нас пристально и равнодушно. Дальше за
ней виднелась только морда, наклоненная к земле, и связанные ноги
другой лошади, должно быть, гнедой или рыжей масти; я сл ышал,
как она звучно фыркала и хрустела челюстями, пережевывая тра­
ву. Еще дальше - глаз тонул в непроницаемой, густой тьме, из
которой выдвигалось вперед несколько ближних кустов, захвачен­
ных светом факела; сплошные купола их бледных, тонких и длин­
ных листьев казались какой-то причудливой оперной декорацией.
Звезды отражались в воде, мерцая и расплываясь.
Поплавок дрогнул и стал колыхаться.
Я зашептал взволнованно:
-Емельян Иванович". Клюет! Тащите ради бога!"
Но старик только покачал с досадою головой. Поплавок про­
должал двигаться, описывая круги и изредка коротко ныряя пере­
дней частью под воду. Я - стараясь не дышать, упершись ногами в
торчащий из реки пень и протянув вперед палку с сачком - мучил­
ся нетерпеливым ожиданием. Вдруг поплавок совершенно исчез под
водою. Емельян Иванович медленно потянул веревку вверх . Через
минуту я увидел казавшийся громадным кусок мяса и клешни вце­
пившегося в него рака.
- Держите! - воскликнул старик и быстро дернул за веревку.
Я поставил сачок" . Наши движения инстинктивно и ловко со­
шлись: в сачке, из которого звонко капала в реку вода, бился, судо­
рожно щелкая шейкой, огромный черный рак. Емельян Иванович
взял его двумя пальцами за спину и с торжеством поднял на воздух.
Рак бьm более полутора четвертей. Он продолжал щелкать шейкой,
поводил в стороны передними лапами, сводя и разводя клешни, и
шевелил длинными усами. Емельян Иванович бросил его в лейку.
После первого рака ловля пошла очень успешно. То и дело ста­
рик вытаскивал из сачка черных уродов, радуясь им так же искрен­
но и громко, как и я, десятилетний мальчишка. И к каждому раку
он непременно приговаривал что-нибудь забавное, прежде чем его
опустить в лейку.
317

А. И. Куприн
-
А, господин рачитель , попались? - спрашивал он с коми­
ческим злорадством. - Пожалуйте, пожалуйте в компанию. Там
вам веселее будет.
Или:
-
Мое почтение, господин Раковский. Ждали с нетерпением
вашего приезда. Милости просим .
Три или четыре рака от нас ушли. В этих случаях мы горячились
и осыпали друг друга едкими упреками. Но едва пшmавок вздраги­
вал в воде, - наша вражда мгновенно утихала, и мы снова с дрожа­
щими от волнения руками, шепотом подзадоривали друг друга:
- О-о! Вот как потянул! Должно быть, громадный Раковецкий
клюет! ..
В младенческом восторге мы называли наших жертв самыми
чудовищными именами. Необычное бодрствование, красота ночи
и страсть рьяных рыболовов взволновали и опьянили нас.
Но после десятка дело пошло хуже. Двенадцатого рака мы до­
жидались около четверти часа.
- Что это ничего не ловится, Емельян Иванович? - спросил я
раздраженно .
Он развел руками:
-
Господь его знает. А может быть, те, что от нас по вашей
милости ушли, взяли да и рассказали другим, какие мы есть на све­
те хитрые люди . Почем знать?
-
Ну вот пустяки! Разве может рак рассказывать что-нибудь?
У него и голоса-то нет ...
- Э! Выне говорите так. У него голоса нет, нет, а все-таки он-
животное умное. Даром что ! Уж как-нибудь там ... жестами, что ли,
а наверно передаст...
Мы молчали, на меня нашло то странное, неподвижное очаро­
вание тишины, которое испытывается только в самом раннем дет­
стве. Я глядел, не отрываясь, на красный огонь факела. В голове у
меня не было ни одного обрывка мысли, но ощущение чего-то
стройного, прекрасного и нежного переполняло мою душу . И в те
же минуты мне казалось, что я чувствую, как мимо меня торже­
ственно проплывает что-то огромное, как мироздание ...
Не время ли проходило около меня?..
Вдруг пахнуло ветерком . Привлеченная нашим огнем, мимо нас
низко, легко и бесшумно пролетела какая-то большая серая птица.
Я вздрогнул . Очарование исчезло, и мне стало немного скучно.
- Скажите, Емельян Иванович,- спросил я лениво,- почему
эта река называется Булавин?
318

Рассказы
Старик пожевал губами.
- АБог ее знает. Назвали Булавином добрые люди, и называ­
ется она Булавином.
-Ивсе?
- Конечно, все. Рассказывают хохлы, что здесь будто бы, в Га-
лочьей Скелье, когда-то жил разбойник, по фамилии Булавин". Ну
да мало ли чего эти глупые хохлы болтают. Всего не переслушаешь.
Я так и задрожал от нетерпенья.
- Голубчик, Емельян Иванович, расскажите. Миленький, рас­
скажите про Булавина".
- Да что тут рассказывать? - проворчал старик и принялся
насасывать свою короткую носогрейку.- Чего тут рассказывать­
то? Ну, жил здесь будто бы этот самый Булавин и разбойничал .
Бьт он раньше в пугачевской шайке, а как Пугачева изловили да
увезли в Москву, Булавин сюда и перешел с Яика. Набрал он себе
шайку таких же, как он, удалых добрых молодцов и давай креще­
ных людей разорять да насильничать . Бьm он, говорят, лютее вся­
кого зверя и не то чтобы резал и жег из нужды, а так себе". из удо­
вольствия ". кровь больно уж любил. Бедным людям Булавин сам
своею рукою головы рубил , а над богатыми норовил так, чтобы
раньше еще натешиться. Нападет он, например, на помещичий ху­
тор, сожжет его дотла, разграбит, а потом мужа и жену, хозяев то
есть, велит на цепь посадить, да еще рядышком, да ещедруг к дружке
лицом. «Любуйтесь, мол, милуйтесь, дорогие хозяева" .» Такой зверь
бьт страшный". А поймать его никак не удавалось, хотя за ним
сколько раз в погоню царские войска ходили" . Бьт вчера здесь, а
ноньче нет, и поминай как звали". Потому что мужики его боялись
хуже смерти и доносить на него не смели.
- Так его и не поймали?
- Нет, потом поймали. Девка его выдала. Полюбил он девку,
дочь здешнего мельника, и украл ее из родительского дома. Одна­
ко девка эта охотою не желала идти. «Ты, говорит, злодей, ты дья­
вол во плоти, на тебе по самую маковку христианская кровь засох­
ла" .» Ну, он ее, конечно, не послушал". взял силой. Тогда она ему
и сказала: «Не хотел ты меня пожалеть, погубил ты мою девичью
молодость и красоту, так смотри же, и я тебя не жалею за это». Так
и сдел ала. Однажды, когда Булавин со своими молодцами бражни­
чал у жида в корчме, пошла эта самая мельничиха к полковнику,
который бьm в эту погоню назначен, и все выдала. «Вот, дескать,
он там-то и там, сокол наш ясный, идите и возьмите его». Ну, солда-
319

А. И . Куприн
ты, конечно, сейчас оцепили корчму и зажгли крышу, а как только
Булавин из окна выпрыгнул, они на него невод набросили и связали.
Потому что иначе никто к нему приступиться не решался. Да. Так и
связали его , голубчика, и отправили связанного в Москву, а в Моск­
ве ему палач отрубил сначала руки, потом ноги, а потом уж голову.
А остатки сожгли на костре и прах развеяли на все четыре стороны ".
Старик замолчал . Начинало светать. Это бьшо заметно по тому,
что мгла стала слегка сероватой и на другом берегу около лошадей
я уже мог разглядеть трех крестьянских ребятишек, лежавших на
животах . Емельян Иванович вдруг заволновался и, придвинувшись
ко мне, заговорил пониженным, испуганным голосом:
-Аведь это неправда, что его в Москве четвертовали, потому
что в Москву привезли не его, а какого-то другого казака. А само­
му Булавину Господь придумал другое наказание" . Говорят, что
ангелы Божьи схватили разбойника на руки, вынесли из огня и зак­
лючили в глубокую подземную пещеру, около Галочьей Скольи".
И должен Булавин в той пещере (голос старика становился все та­
инственнее) сидеть до второго пришествия". Цепь железная обви­
вает его тело, а длинная-предлинная желтобрюхая змея день и ночь
гложет его сердце ". Хохлы, которые ездили мимо, говорят, что
сл ышно иногда, как ворочается проклятый Богом разбойник под
землею и гремит своею цепью" . все разорвать ее хочет".
Холод ужаса пробежал вдруг волною по моему телу, отвердели
волосы на голове. Я боялся обернуться назад.
-
Говорят еще,- продолжал старик, со страхом озираясь кру­
гом, - говорят еще, что раз в год выходит Булавин из своей пеще­
ры" . Случается это летом, в воробьиную ночь". Ходит он по ле­
сам , по болотам и полям; ростом выше самых больших деревьев, а
на плече у него целая сосна вместо дубинки. И если в эту ночь, спа­
си Господи, встретит он кого-нибудь на дороге, сейчас заревет
страшным голосом и своей дубинкой убивает. Потому в воробьи­
ные ночи никто уж из дому не выходит, а старухи до утра молятся
перед образами".
Емельян Иванович поглядел на мое искаженное ужасом лицо и
прибавил с неестественным смехом:
-
Ну, да ведь это пустяки, басни одни. Мало чего хохлы не
набрешут. Разве это может случиться, чтобы целый век змея у че­
ловека сердце глодала?" Глупости одни" . Ох, господи, царица не­
бесная ! - закряхтел старик, делая усилие встать. - Пойдем-ка,
паныч, домой... все равно больше ничего не поймаешь.
320

Рассказы
Мы собрали наше имущество и пошли . Опять, когда мы прохо­
дили бурьяном, суетились и плясали высокие призраки, и я, зами­
рая и холодея от страха, держался рукой за фалды поварова пид­
жака. Мне все казалось, что если я погляжу в сторону, то увижу
где-нибудь на горизонте шагающую с дубинкой на плече огром­
ную человеческую тень, возвышающуюся над деревьями нашего
сада, которые уже обрисовывались смутно в туманном рассвете.
<1896>
БЛАЖЕННЫЙ
Мы сидели в маленьком круглом скверике, куда нас загнал не­
стерпимый полуденный зной. Там было гораздо прохладнее, чем
на ул ице, где камни мостовой и плиты тротуаров, пронизанные
отвесными лучами июльского солнца, жгли подошву ноги, а сте­
ны зданий казались раскаленными. Кроме того , и мелкая горячая
пыль не проникала туда сквозь сплошную ограду из густых, ста­
рых лип и раскидистых каштанов, похожих с дл инными, торча­
щими кверху розовыми цветами на гигантские царственные люс­
тры. Резвая нарядная детвора наполняла сквер. Подростки игра­
ли в серсо и веревочку, гонялись друг за другом или попарно с
важным видом ходили, обнявшись, скорыми шагами по дорож­
кам. Меньшие играли в «краски», в «барыня прислала сто руб­
лей» и в «короля» . Наконец самые маленькие копошились на боль­
шой куче желтого теплого песку, лепя из него гречишники и ку­
личи. Няньки и бонны, собравшись кучками, судачили про своих
господ, а гувернантки сидели на скамеечках, прямые, как палки,
углубленные в чтение или работу.
Вдруг детвора побросала свои развлечения и стала пристально
смотреть по направлению входной калитки. Мы тоже обернулись
туда. Рослый бородатый мужик катил перед собою кресло, в кото­
ром сидело жалкое, беспомощное существо: мальчик лет восемнад­
цати - двадцати, с рыхлым, бледным лицом, с отвисшими губами,
красными, толстыми и мокрыми, и со взглядом идиота. Борода­
тый мужик провел кресло мимо нас и скрьmся за поворотом до­
рожки. Я заметил, как тряслась во все стороны огромная остроко­
нечная голова слабоумного и как она при каждом толчке то пада­
ла на пл ечи, то бессильно опускалась вниз.
321

А. И. Куприн
- Ах, бедный, бедный человек! - произнес тихо мой спутник.
В его словах мне послышалось такое глубокое и такое истин­
ное сочувствие, что я невольно посмотрел на него с изумлением. Я
знал Зимина давно: это был добродушный, сильный, мужествен­
ный и веселый человек. Он служил в одном из полков, расположен­
ных в нашем городе. Говоря по правде, я не ожидал от него такого
неподдельного сострадания к чужому несчастию.
-
Бедный-то он, конечно, бедный, но какой же он человек? -
возразил я, желая вызвать Зимина на разговор.
-
Почему же вы отказываете ему в этом? - спросил, в свою
очередь, Зимин.
-
Ну... как вам сказать? Это же всем ясно ... У идиотов ведь
нет никаких высших побуждений и свойств, отличающих человека
от животного : ни разума, ни речи, ни воли ... Собака или кошка
обладают этим качеством в гораздо большей степени ...
Но Зимин прервал меня.
-
Извините, пожалуйста, я, наоборот, глубоко убежден, что
идиотам вовсе не чужды человеческие инстинкты . Они у них толь-
ко затуманены ... живут где-то глубоко под звериными ощущения-
ми... Видите ли... со мной бьш один случай, после которого, мне
кажется, я имею право так говорить . Воспоминание о нем никогда
не покидает меня, и каждый раз, когда я вижу такого вот блажен­
ного, я чувствую себя растроганным чуть ли не до слез ... Если вы
позволите, я расскажу вам, почему идиоты внушают мне такую
жалость.
Я поспешил попросить его об этом, и он начал:
- В тысяча восемьсот ... году я поехал ранней осенью в Петер­
бург держать экзамен в Академию генерального штаба. Я остано­
вился в первой попавшейся гостинице, на углу Невского и Фонтан­
ки. Из окон моих бьши видны бронзовые кони Аничкова моста,
всегда мокрые и блестящие, точно обтянутые новой клеенкой. Я
часто рисовал их на мраморных подоконниках моего номера.
Петербург меня неприятно поразил: все время он бьш окутан
уньшым, серым покровом затяжного дождя. Но академия, когда я
впервые туда явился, прямо меня подавила, ошеломила и уничто­
жила своей грандиозностью. Я, как теперь помню, ее огромную
швейцарскую, широкую лестницу с мраморными перилами, анфи­
лады высоких, строгих аудиторий и навощенные, блестящие, как
зеркала, паркеты, по которым мои провинциальные ноги ступали
так неуверенно. Офицеров в этот день собралось человек до четы-
322

Рассказы
рехсот. На скромном фоне армейских зеленых мундиров сверкали
гремящие палаши кирасиров, красные груди уланов, белые колеты
кавалергардов; пестрели султаны, золотые орлы на касках , разно­
цветные обшлага, серебряные шашки. Все это были соперники, и,
поглядывая на них, я с гордостью и волнением пощипывал то ме­
сто , где предполагались у меня в будущем усы. Когда мимо нас,
застенчивых пехотинцев, пробегали с портфелями под мышкой
необыкновенно озабоченные полковники генерального штаба, мы
сторонились от них в благоговейном ужасе
Экзамены должны бьmи тянуться более месяца. У меня не бьmо
ни одной знакомой души во всем Петербурге, и по вечерам, прихо­
дя домой, я испытывал скуку и томление одиночества. С товари­
щами же и говорить не стоило: все они бьmи помешаны на синусах
и тангенсах, на качествах, которым должна удовлетворять боевая
позиция , и на среднем квадратическом отклонении снарядов. Вдруг
я случайно вспомнил, что мой отец советовал мне разыскать в Пе­
тербурге Александру Ивановну Грачеву, нашу дальнюю родствен­
ницу, и зайти к ней. Я взял справку в адресном столе, отправился
куда-то на Гороховую и с трудом, но все-таки нашел комнату Алек­
сандры Ивановны, жившей на заднем дворе у своей сестры.
Я вошел и остановился, почти ничего не видя. Спиной ко мне у
единственного маленького окна с мутно-зелеными стеклами сто­
яла полная женщина. Она нагнулась над керосиновой плитой, от
которой шел густой чад, застилавший комнату и наполнявший ее
запахом керосина и пригорелого масла. Женщина обернулась на­
зад и стала присматриваться. В это время откуда-то из угла выско­
чил и быстро подошел ко мне мальчик, в распоясанной блузе и бо­
сиком . Взглянув на него пристальней, я сразу догадался, что это
идиот, и хотя не отступил перед ним, но скажу откровенно, что в
сердце мое стукнуло чувство, похожее на трусость. Идиот глядел
на меня бессмысленно и издавал странные звуки, нечто вроде «урлы,
урлы» ...
-
Не бойтесь, он не тронет, - сказала женщина, идя мне на­
встречу. - Чем могу служить?
Я назвал себя и упомянул про своего отца. Она обрадовалась,
dживилась, разохалась и стала извиняться, что у нее не прибрано.
Идиот принялся еще громче кричать свое: «урлы, урлы ...»
-
Это сыночек мой, он такой от рождения, - сказала Алек­
сандра Ивановна с грустной улыбкой. - Что же ... Божья воля ...
Степаном его зовут ...
323

А. И. Куприн
Услышав свое имя, идиот крикнул каким-то птичьим голосом:
-Папан!
Александра Ивановна похлопала его ласково по плечу.
- Да, да. Степан, Степан ... Видите, догадался, что о нем гово­
рят, и рекомендуется.
- Папан! - крикнул еще раз идиот переводя глаза то на мать,
то на меня.
Чтобы оказать Александре Ивановне внимание, я сказал ему:
«Здравствуй, Степан», и взял его за руку. Она бьmа холодна, пухла
и безжизненна. Я почувствовал брезгливость и только из вежливо­
сти спросил :
-
Ему, наверно, лет шестнадцать?
-
Ах, нет, - ответила Александра Ивановна. - Это всем так
кажется, что ему шестнадцать, а ему уже двадцать девятый идет ...
Ни усы , ни борода не растут.
Мы разговорились. Грачева оказалась тихой, робкой женщи­
ной, забитой неудачами и долгой нуждой. Суровая борьба с бедно­
стью совершенно убила в ней смелость мысли и способность инте­
ресоваться чем-нибудь выходящим за узкие пределы этой борьбы.
Она жаловалась мне на дороговизну мяса и на дерзость извозчи­
ков, рассказывала об известных ей случаях выигрыша в лотерею и
завидовала счастью богатых людей. Во все время нашего разгово­
ра Степан не сводил с меня глаз. Видимо, его поразил и заинтере­
совал вид моего военного сюртука. Раза три он исподтишка протя­
гивал руку, чтобы притронуться к блестящим пуговицам, и тотчас
же отдергивал ее с видом испуга.
-
Неужели ваш Степан так и не говорит ни одного слова? -
спросил я Александру Ивановну.
- Нет, не говорит. Есть у него несколько собственных слов, да
что же это за сл ова! Так, бормотанье! Вот, например, Степан у него
называется «Папан», кушать хочется - «МНЯ», деньги у него назы­
ваются «тэки» ... Степан, - обратилась она к сыну, - где твои тэки?
Покажи нам твои тэки.
Степан вдруг спрыгнул со стула, бросился в темный угол и при­
сел там на корточки. Я услышал оттуда звон медной монеты и те
же «урлы, урлы», но на этот раз ворчливые, угрожающие.
- Боится, - пояснила Александра Ивановна. - Хоть и не по­
нимает, что такое деньги, а ни за что не позволит дотронуться ...
Даже меня к ним не подпускает ... Ну, ну, не будем трогать тэки, не
будем, - принялась она успокаивать сына ...
324

Дем онстрация студентов. Санкт-Петербург. 1905 г.

Рассказы
Я стал довольно часто бывать у Грачевой . Ее Степан заинтере­
совал меня, и мне пришла в голову мысль вылечить его по системе
какого-то швейцарского доктора, пробовавшего действовать на
своих слабоумных пациентов медленным путем логического раз­
вития. «Ведь есть же у него несколько слабых представлений о внеш­
нем мире и об отношении явлений, - думал я. - Неужели к этим
двум-трем идеям нельзя с помощью комбинации прибавить четвер­
тую, пятую и так далее? Неужели путем упорной гимнастики нельзя
хотя б немного укрепить и расширить этот бедный ум?»
Я начал с того, что принес Степану куклу, изображающую ям­
щика. Он очень обрадовался, расхохотался и закричал, указывая
на куклу: «Папан!» По-видимому, однако, кукла возбудила в его
голове какие-то сомнения, и в тот же вечер Степан, всегда благо­
склонный ко всему маленькому и сл абому, попробовал на полу
крепость ее головы. Потом я приносил ему картинки, пробовал за­
интересовать его кубиками, разговаривал с ним, называя разные
предметы и показывая на них. Но, или система швейцарского док­
тора бьmа неверна, или я не умел ее применять на практике, только
развитие Степана не подвигалось ни на шаг.
Зато он необыкновенно полюбил меня в эти дни. Когда я при­
ходил, он кидался мне навстречу с восторженным ревом. Он не спус­
кал с меня глаз; когда я переставал обращать на него внимание, он
подходил и лизал, как собака, мои руки , сапоги или одежду. После
моего ухода он долго не отходил от окна и испускал такие жалоб­
ные вопли, что другие квартиранты жаловались на него хозяйке.
А мои личные дела бьmи очень пл охи. Я провалился - и про­
валился с необычайным треском - на предпоследнем экзамене по
фортификации . Мне оставалось только собрать пожитки и отправ­
ляться обратно в полк. Мне кажется, я во всю мою жизнь не забуду
того ужасного момента, когда, выйдя из аудитории, я проходил
величественный вестибюль академии. Боже мой! Каким маленьким,
жалким и униженным казался я сам себе, сходя по этим широким
ступеням, устланным серым байковым ковром с красными каемка­
ми по бокам и с белой холщовой дорожкой посредине.
Нужно бьшо как можно скорее ехать. К этому меня побуждали
и финансовые соображения: в моем бумажнике лежали всего-на­
всего: гривенник и билет на один раз в нормальную столовую ...
Я думал: получить поскорее обратные прогоны (о, какая свире­
пая ирония заключалась для меня в последнем сл ове!) - и в тот же
день марш на вокзал . Но оказалось, что самая трудная вещь в мире
325

А. И. Куприн
- именно получить прогоны в Петербурге. Из канцелярии акаде­
мии меня посылали в гл авный штаб, из главного штаба - в комен­
дантское управление, оттуда - в окружное интендантство, а отту­
да - обратно в академию и наконец - в казначейство. Во всех
этих местах были различные часы приема: где от девяти часов утра
до двенадцати, где от трех до пяти часов. Я всюду опаздывал, и
положение мое становилось критическим.
Вместе с билетом в нормальную столовую я истратил легкомыс­
ленным образом и гривенник. На другой день при первых присту­
пах голода я решил продать учебники. Толстый барон Вега в обра­
ботке Бремикера и в переплете пошел за четвертак, администрация
профессора Лобко за двадцать копеек, солидного генерала Дуропа
никто не брал.
Еще два дня я бьm в полусытом состоянии. На третий день из
прежних богатств осталось только три копейки. Я скрепя сердце
пошел просить взаймы у товарищей, но они все отговаривались
«торричеллиевой пустотой» карманов, и только один сказал, что
хотя у него и есть несколько рублей, но все-таки он взаймы ничего
на даст, «потому что , - объяснил он с нежной ул ыбкой, - часто,
дав другу в долг денег, мы лишаемся и друга и денег, - как сказал
однажды великий Шекспир в одном из своих бессмертных произ­
ведений ...»
Три копейки! Я предавался над ними трагическим размышле­
ниям : истратить ли их на полдесятка папирос или подождать, ког­
да голод сделается невыносимым, и тогда купить на них хлеба?
Как я бьm умен, что решился на последнее! К вечеру я проголо­
дался, как Робинзон Крузе на своем острове, и вышел на Невский.
Я раз десять прошел мимо булочной Филиппова, пожирая глазами
выставленные в окнах громадные хлебы: у некоторых тесто бьmо
желтое, у других розовое, у третьих перемежалось со слоями мака.
Наконец я решился войти . Какие-то гимназисты ели жареные пи­
рожки, держа их в кусочках серой промаслившейся бумаги. Я по­
чувствовал ненависть к этим счастливцам ...
- Что вам угодно? - спросил меня приказчик.
Я принял самый небрежный вид и сказал фатовским тоном:
- Отвесьте-ка мне фунт черного хлеба ...
Но я далеко не бьm спокоен, пока приказчик широким ножом
красиво резал хл еб. «А вдруг, - думалось мне, -фунт хлеба стоит
не две с половиной копейки, а больше? Или что будет, если приказ­
чик отрежет с походцем? Я понимаю, можно задолжать в рестора-
326

Рассказы
не пять - десять рублей и приказать буфетчику: «Запиши там за
мной, любезный», но как быть, если не хватит одной копейки.
Ура! Хлеб стоит ровно три копейки. Я переминался терпеливо
с ноги на ногу, когда его завертывали в бумагу. Как только я вы­
шел из булочной, чувствуя в кармане теплое и мягкое прикоснове­
ние хлеба, мне хотелось от радости закричать и съежится. Как де­
лают маленькие дети, ложась в постель после целого дня беготни.
И я не мог утерпеть, чтобы еще на Невском не сунуть украдкою в
рот двух больших вкусных кусков.
Да-с. Я все это рассказываю в почти веселом тоне... Но тогда
мне было вовсе не до веселья. Прибавьте к мучениям голода ост­
рый стьщ провала, близкую перспективу насмешек полковых това­
рищей, очаровательную любезность чиновников, от которых зави­
села вьщача проклятых прогонов ... Я вам скажу искренно, что в
эти дни я все время бьm лицом к лицу с мыслью о самоубийстве.
На другой день голод опять сделался невыносимым. Я пошел к
Александре Ивановне ... Степан, увидев меня, пришел в неистовый
восторг. Он рычал, подпрыгивал и лизал рукава моего сюртука.
Когда наконец я сел, он поместился около меня на полу и прижался
к моим ногам. Александра Ивановна насилу отогнала его .
Мне очень бьmо тяжело просить бедную, испуганную суровой
жизнью женщину о деньгах, но я решился сделать это .
-Александра Ивановна, - сказал я, - мне есть нечего . Дайте
мне, сколько можете, взаймы ...
Она всплеснула руками.
- Голубчик мой - ни копеечки. Вчера сама заложила брошку ...
Сегодня еще бьmо кое-что на базар, а завтра уж не знаю, как быть ...
- Не можете ли вы взять немного у сестры? - посоветовал я.
Александра Ивановна боязливо оглянулась кругом и зашепта­
ла с ужасом.
- Что вы, что вы, дорогой. Да ведь я и так из милости живу у
нее. Нет, уж лучше подумаем, нельзя ли как-нибудь иначе обой­
тись .
Но, что мы ни придумывали, все оказывалось несбывчивым.
Потом мы оба замолчали. Наступал вечер, и по комнате располза­
лась уньmая, тяжелая мгла. Отчаяние. Ненависть и голод терзали
меня . Я чувствовал себя заброшенным на край света, оди ноким и
униженным.
Вдруг кто-то толкнул меня в бок. Я обернулся. Это был Сте­
пан. Он протягивал мне на ладони кучку медных монет и говорил:
327

А. И. Куприн
- Тэки, тэки, тэки ...
Я не понимал . Тогда он бросил свои деньги мне на колено, крик­
нул еще раз «тэки» и убежал в свой уголок.
Ну, что скрываться? Я заплакал, как маленький мальчик . Ревел
я о чень долго и громко. Александра Ивановна также плакала вме­
сте со мною от умиления и жалости, а Степан из темного угла ис­
пускал жалобные, совершенно осмысленные «урлы, урлы, урлы» ...
Когда я успокоился, мне стало легче. Неожиданное сочувствие
блаженненького вдруг согрело и приласкало мое сердце, показало
мне, что еще можно и должно жить, пока есть на свете любовь и
сострадание.
- Так вот почему, - закончил Зимин свой рассказ, - вот поче­
му я так жалею этих несчастных и не смею им отказывать в челове­
ческом достоинстве. Да и кстати: его сочувствие принесло мне счас­
тье. Теперь я очень рад, что не сделался «моментом». Это �ак у нас в
армии называли офицеров генерального штаба. У меня впереди и в
пропmом большая, широкая, свободная жизнь. Я суеверен.
1896
К РОВ АТЬ
Ресторан опустел . Остал ись только я и Леонид Антонович.
Было далеко за полночь. Усталые лакеи с измятыми, желты ми
лицами тушили лампы. По той «развязности», с которой они об­
махивали салфетками мраморные доски соседних столиков, чув­
ствовалось их неудовольствие против двух поздних и невыгодных
посетителей.
-
О, это бьmа удивительная кровать ! - продолжал Леонид
Антонович. - Только в добрую, затейливую старину и делались
такие широкие двухспальные кровати, на которых, в случае надоб­
ности, можно бьmо свободно танцевать кадриль. Вероятно, ей бьmо
лет около восьмидесяти, если не больше, но она сохранилась очень
недурно. Ее спинки и бока из цельного, массивного красного дере­
ва, покрытые резьбой и украшенные бронзовыми горельефами,
производили впечатление чего-то семейного, солидного, почти тор­
жественного . Тонкие витые бронзовые колонки, возвышавшиеся
по четырем углам кровати, сходились вместе наверху и образовы­
вали остов пышного балдахина. Толстые, улыбающиеся амуры , с
328

Рассказы
ямками на щеках и на локтях, грациозно поддерживали ниспадаю­
щие до самого пола великолепные штофные занавеси.
Увидел я эту кровать среди кучи всевозможной рухляди, нагро­
можденной в аукционной зале, куда меня завлекли отчасти празд­
ная скука, отчасти страстишка к антикварным вещам... Впрочем, я
всегда бьm склонен думать, что даже такими, с виду совершенно
бесцельными поступками человека управляют неизбежные, мате­
матически точные законы судьбы.
Оценщик закричал:
- Кровать двухспальная... цельного красного ... бронзовые ук-
рашения... стиль рококо ... полог штофный, с вышивкой ручной
работы... ножки поломаны... пятнадцать рублей... Кто больше?..
Во мне вспыхнул огонек коллекционера, и я сказал умышленно
небрежным тоном:
- Гривенник.
-
Пятнадцать рублей десять копеек... кто больше? .. Кровать
двухспальная ... рококо... Кто больше?
Недалеко от меня толклась шумная кучка каких-то подозритель­
ных личностей , в картузах, в дл инных сюртуках, в сапогах бурака­
ми... По их непринужденности, шушуканью, бросаемым и подхва­
тываемым на лету шуточкам и многозначительным сл овечкам я
догадался, что это маклаки - завсегдатаи аукционов. Один из них
высунулся вперед и крикнул:
- Полтинник!
- Пятнадцать рублей пятьдесят копеек ... Кто больше?
Я набавил еще гривенник. Темная личность - полтинник. Я -
еще гривенник, он - еще полтинник. Хотя я и начинал волновать­
ся , но владел собою прекрасно: это уж такой специальный аукци­
онный опыт. Однако когда кровать возросла до тридцати рублей,
я почувствовал себя неловко. В кармане у меня в этот вечер бьmо
всего-навсего тридцать шесть рублей с какой-то мелочью - все мои
жизненные ресурсы до конца месяца.
- Тридцать один рубль шестьдесят копеек, - повторил аукци-
онист, - кто больше?
Я молчал.
- Кто больше?.. Раз!
Он глядел на меня вопросительно.
Я заложил руки в карманы и продолжал молчать, хотя сердце у
меня в груди так и прыгало.
329

А. И. Куприн
- Тридцать один рубль шестьдесят копеек ". кто больше?" Два!
Между темными личностями произошло смятение (очевидно,
они набивали цену ради того, чтобы получить отступное или что­
бы отвадить конкурента). Я нагнулся, осмотрел с самым пренебре­
жительным видом сл оманные ножки, даже пошатал их немного и
сказал, решительно повернувшись спиною к оценщику:
-Только на дрова и годится ". Тридцать два рубля и больше
ни копейки.
Темные личности спасовали. Кровать осталась за мною. Когда я
привез ее домой и отмьm толстый слой грязи, покрывавший бронзо­
вые горельефы, то бьm поражен их художественным исполнением.
Их бьmо два, по одному на каждой спинке. Они изображали свадеб­
ное шествие все тех же толстоногих, кудрявых, веселых амуров с раз­
дутыми щеками. Один из них полз на четвереньках, между тем как
другой сидел верхом у него на спине, 'I'ретий и четвертый трубили в
длинные трубы. Целая группа тащила на плечах цветочные цепи и
факелы Гименея. Шествие замыкало двое окончательно пьяных аму­
ров, из которых один, полулежа на земле, предлагал чашу с вином
длинному аисту, испуганно поджимавшему правую ногу, а другой в
это время выдавливал на голову своему собутьmьнику тяжелую кисть
винограда. И еще один толстяк, немного в стороне, полуотвернув­
шись от хмельной процессии, с детской наивной простотой орошал
землю. Бабочки и кузнечики сопровождали эту группу.
Я был очень доволен своим приобретением ". Но несчастие под­
карауливало меня. Великолепная кровать вскоре совершенно раз­
рушила мое спокойствие, - спокойствие старого, обеспеченного
холостяка, закоренелого в своем ленивом эгоизме, молчаливого
врага женщин, суетную потребность в которых мне давно уже за­
меняло антикварное увлечение.
Кто бы ни заходил ко мне: товарищи по службе, любители ста­
ринных вещей ил и, наконец, просто знакомые, всех их одинаково
интриговала моя кровать в стиле рококо. Все они, точно сговорив­
шись, поздравляли меня «со скорым вступлением в законный брак»
и спрашивали имя «нареченной». Тщетно я разубеждал их, клялся
им, волновался, кричал, бранился, - они мне не хотели верить. Они
с сомнением качали своими бараньими головами и возражали с
двусмысленными скверными улыбками:
-
Ладно, ладно, Игнатий Самойлович". вы нам, пожалуйста,
очков-то не втирайте! Это, как хотите, - <<Ложе брачных наслаж­
дений», а не холостая кровать.
330

Рассказы
Слух о кровати распространился по всему городу, и вскоре квар­
тира моя наводнилась целым потоком праздной публики. Прихо­
дили такие господа, глядя на которых, я никак не мог сообразить:
где и как я мог с ними познакомиться. Одни предлагали мне приоб­
рести у них «по случаю» мебель, другие - лошадей, третьи реко­
мендовали мне церковь и певчих, четвертые ничего не предлагали,
но говорили сальности. Я чувствовал, что вид моей необъятной
кровати возбуждает во всех самые гнусные мысли. Я негодовал и
краснел, но уже начинал сознавать, что в мою спокойную жизнь
вторгнулось неотвратимое влияние какого-то зл ого рока, который
зацепил меня и влечет куда-то. Я гипнотизировался.
Больше всех досаждали мне мои квартирные хозяйки. Их зва­
ли: Лина, Мина и Eudoxie. Это бьши три старые девицы, длинные,
черные, плоскогрудые и злые. Я сделался внезапно центром нежных
попечений, кокетливых улыбок, скабрезных намеков и каких-то
безмолвных, но нетерпеливых упований.
Рок тащил меня с ускоряющейся быстротой. По ночам, во вре­
мя бессонницы , лежа с открытыми глазами под величественным
балдахином моей кровати-рококо, я пробовал бороться с этими
таинственными силами, со всех сторон толкавшими меня к гибель­
ному решению ... Но бесплодно! Почем знать, может быть, души
целых рядов поколений, любивших и наслаждавшихся на этой кро­
вати, может быть, эти коварные души продолжали по ночам не­
зримо копошиться и прятаться в тяжелых складках штофных зана­
весей? Терзаемые ревностью к узурпатору их земной реликвии, они
заставляли амуров улыбаться, покачивать кудрявыми головками и
шептать насмешливо:
- Твоя кровать слишком широка для одного... слишком широ­
ка ... сл ишком широка... Тебе в ней будет и холодно, и пусто, и
страшно ... страшно ... страшно...
Но я возражал:
- Кто же разделит ее со мной?
- Глупый вопрос! Отчего бы тебе не попросить об этом смуг-
ленькую Eudoxie? - шептали амуры.
- Eudoxie? Но она ведь не так уже молода...
- А ты разве так уж молод? Посмотри-ка на свои седые виски.
- Кроме того , кажется, она и не особенно блещет красотою.
- Пустяки . Это только кажется. Вглядись в нее как следует -
она, в сущности, прехорошенькая девушка.
-Худа.
13 Куприн А. И. Том 3
331

А. И. Куприн
-
Ну так что же? Почему ты знаешь? Может быть, ее худоба­
то и говорит в пользу вашего будущего счастья.
-
Но будет ли верна мне смугленькая Eudoxie? - волновался
я, выдвигая последний, тревожный вопрос. - Ведь это качество
так редко у женщин ... Мы знаем, что почтенный Одиссей, вернув­
шись домой и переломав ноги молодым соблазнителям, не нашел у
себя в семье никакой позорной прибьmи ... Но мы ничего не знаем о
том, как целомудренная Пенелопа вела себя впоследствии под фир­
мой возвратившегося мужа? Без сомнения, и вы, господа амуры, не
раз видели, что кровать-рококо оказывалась довольно широкой и
для троих?
Но амуры смеялись и уверяли меня в противном. Десятки чест­
ных мужчин и женщин вкушали здесь счастье, и никогда измена не
оскверняла этого штофного полога. Разве иначе имела бы твоя кро­
вать такой почтенный, торжественный вид?
Ну? Что же дальше говорить? Eudoxie с:гала моею женой. Опре­
деление судьбы совершилось, милостивый государь... Да-с". Это
еще куда бы ни шло, что моя жена оказалась, при ближайшем рас­
смотрении, кривобокой. Но она сварлива, скупа, невежественна,
глупа, боязлива. Наконец - страшно сказать - она мои старые
драгоценные урны употребляет для домашних надобностей.
Кроме того, лукавые, толстощекие мальчишки безжалостно
обманули меня: кровать-рококо оказалась чересчур широка для
двоих и даже ... впоследствии... для четверых...
Мы вышли изресторана. Я видел, как неверными шагами скры­
лась в седом, мокром тумане осенней ночи его понурая, жалкая
фигура. Бедняга! Он с ужасом возвращался в свою великолепную
кровать стиля рококо.
<1896>
СКАЗКА
-
Папа, расскажи мне какую-нибудь сказку ... Да слушай же,
что я тебе говорю, папочка-аа ."
При этом семилетний Котик (его имя бьmо Константин), си­
девший на коленях у Холщевникова, старался обеими руками по­
вернуть к себе голову отца. Мальчика удивляло и даже немного
беспокоило, зачем это папа вот уже целых пять минут смотрит на
332

Рассказы
огонь лампы такими странными глазами, неподвижными, как буд­
то бы улыбающимися и влажными .
-Да па-па же-е, - протянул Котик плаксиво. - Ну чего ты со
мной не разговариваешь?
Иван Тимофеевич слышал нетерпеливые слова своего сына, но
никак не мог сбросить с себя того странного очарования, которое
овладевает человеком, засмотревшимся на блестящий предмет.
Кроме яркого света лампы, к этому очарованию примешивались и
обаяние тихого, теплого летнего вечера, и уютность небольшой,
но миленькой дачной террасы, затканной диким виноградом, не­
подвижная зелень которого при искусственном освещении приоб­
рела фантастический, бледный и резкий оттенок.
Лампа под зеленым матовым абажуром бросала на скатерть
стола яркий ровный круг... Иван Тимофеевич видел в этом круге
две близко склонившиеся головы: одну - женскую, белокурую, с
нежными и тонкими чертами лица, другую - гордую и красивую
голову юноши, с которой черные волнистые волосы падали небреж­
но на плечи, на смуглый смелый лоб и на большие черные глаза,
такие горячие, выразительные, правди вые глаза. На своих щеках и
на своей шее Холщевников чувствовал прикосновение нежных рук
Котика и его теплое дыхание, даже слышал запах его волос, слегка
выгоревших за лето на солнце и напоминавших запах перьев ма­
ленькой птички. Все это вместе сливалось в такое гармоничное,
такое радостное и светлое впечатление, что глаза Холщевникова
невольно начали щипать благодарные слезы.
Две головы, склонившиеся около лампы и почти касавшиеся
волосами, принадлежали жене Холщевникова и Григорию Баха­
нину, его лучшему другу и ученику. Иван Тимофеевич с искренней,
горячей и заботливой любовью относился к этому пьшкому и бес­
порядочному молодому человеку, в картинах которого опытный
глаз учителя давно уже прозрел удар широкой и дерзкой кисти гро­
мадного таланта. В душе Холщевникова совсем не бьшо зависти,
столь свойственной бурной и вульгарной среде художников. На­
оборот, он гордился тем, что будущая знаменитость - Баханин -
брал у него первые уроки и что его жена, Лидия, раньше всех при­
знала и оценила его ученика.
Баханин, молча и не отрываясь, чертил карандашом на лежав­
шем перед ним листе бристольской бумаги, и из-под его руки вы­
ходили карикатуры, виньетки, животные в человеческих костюмах,
изящно сплетенные инициалы, пародии на картины, выставленные
13*
333

А. И. Куприн
в Академии художеств, тонкие женские профили ... Эти небрежные
наброски, на которых каждый штрих поражал смелостью и талан­
том, быстро сменялись один за другим, вызывая на лице Лидии
Львовны, внимательно следившей за карандашом художника, то
усиленное внимание, то веселую улыбку.
-
Ну вот какой ты, папа. Сам обещаешь, а сам теперь мол­
чишь, - протянул обидчиво Котик . При этом он надул губки, опу­
стил низко голову и, теребя свои пальцы, замотал ногами.
Холщевников обернулся к нему и, чтобы загладить свою вину,
обнял его .
-
Ну, хорошо, хорошо, Котик. Я тебе расскажу сейчас сказку.
Не сердись... Только... Что бы тебе рассказать?..
Он задумался.
-
Про медведя, которому отрубили лапу? - сказал Котик, об­
легченно вздыхая . - Только я это уже знаю .
Внезапно в голове Холщевникова сверкнула вдохновенная
мысль. Разве жизнь его не может послужить темой для хорошей,
трогательной сказки? Разве давно это бьшо? - всего двенадцать
лет тому назад, - когда он, бедный, неизвестный художник, за­
тираемый начальством, оскорбляемый самообожанием, невеже­
ством и рекламированием бездарностей, не раз ослабевал, терял
голову в жестокой борьбе с жизнью и проклинал тот час, когда
взялся за кисть . В это тяжелое время на его пути встретилась Ли­
дия. Она была гораздо моложе его, она бьша ослепительно краси­
ва, умна, окружена поклонниками. Он, бедный, невзрачный, бо­
лезненный, испуганный жизнью, и мечтать не смел о любви этого
высшего обворожительного существа. Но она первая уверовала в
него, первая протянула ему руку. Когда, утомленный неудачами
и бедностью, потерявший силу и надежду, он падал духом, она
ободряла его лаской, нежной заботой, веселой шуткой. И ее лю­
бовь восторжествовала" . Теперь имя Холщевникова известно вся­
кому грамотному человеку, его картины украшают галереи коро­
нованных особ, - он единственный из академиков, которого обо­
жает ни во что не верящая среда молодых художников". О мате­
риальном успехе и говорить нечего ". И он и Лидия с избытком
вознаграждены за долгие унизительные годы свирепой экономии,
почти нищенства.
В то бедственное время Иван Тимофеевич и представить себе
не мог бы всей этой тихой прелести, этой довольной жизни, согре­
той неизменной лаской красавицы жены и нежной любовью мило-
334

Рассказы
го Котика, этого радостного сознания семейности, которой креп­
кая дружба с Баханиным придавала еще большую глубину и зна­
чение.
Тема сказки быстро сложилась в его голове.
- Н у, хорошо, слушай, Котик, - начал он, гладя сына по мяг­
ким, тонким волосам . - Только чур не перебивать". Ну, так вот-с.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-бьш король с
королевой.
- И у них не бьшо детей?" - спросил Котик тонким голосом.
-
Нет, Котик, у них бьши дети". Не перебивай, пожалуйста".
Наоборот, у них детей бьшо чрезвычайно много. Так много бьшо
детей, что когда король разделил всем сыновьям свои богатства,
то младшему-то сыну ничего не досталось. Как есть ничего не дос­
талось, ни одежды, ни лошадей, ни домов, ни слуг". Ничего". Да".
Ну вот, когда король почувствовал, что близок его конец, созвал
он своих сыновей и говорит им: «Милые дети, может быть, я скоро
умру и потому хочу выбрать из вас наследника". но непременно
самого достойного". Вы знаете, что на границе моего королевства
есть большой-пребольшой дремучий лес". А в самой середине леса
стоит мраморный дворец. Только проникнуть туда очень трудно.
Многие пробовали сделать это, но назад не возвращались . Их по­
жирали дикие звери, щекотали до смерти русалки, кусали ядови­
тые змеи". Но вы идите смело вперед". Пусть ни страх, ни благора­
зумные советы близких, ни соблазн безопасности не останавлива­
ют вас" . У ворот мраморного дворца вы увидите трех львов, при­
кованных на цепях: одному имя - Зависть, другому - Бедность,
третьему - Сомнение. Львы кинутся на вас с оглушительным ре­
вом. Но вы идите все прямо и прямо. Во дворце, в серебряной ком­
нате, на золотом треножнике, усыпанном звездами, горит вечный
священный огонь. Итак , запомните мои слова: кто из вас зажжет
от этого огня светильник и возвратится с ним домой, тот и будет
наследником моего царства».
Иван Тимофеевич, не выпуская Котика из своих объятий, заку­
рил папиросу. Баханин и Лидия, по-видимому, с интересом при­
слушивались к его сказке; Баханин даже приложил ладонь зонти­
ком к своим глазам, стараясь из света разглядеть Холщевникова,
сидевшего в темном углу в качалке.
-
Ну-с, хорошо, - продолжал Холщевников, - пустились
королевские сыновья в путь . Поехал и младший принц. Уж при­
дворные отговаривали его, отговаривали: ты и молод, и сл аб, и
335

А. И. Куприн
болезнен, куда тебе за старшими идти? Но он отвечал им: «Нет, и я
хочу быть в мраморном дворце и зажечь свой светильник у свя­
щенного огня».
И поехал . Ну-с, хорошо. Долго ли, коротко ли, но только доеха­
ли братья до леса. Вот старшие и говорят: «Через лес ехать и страш­
но, и трудно, и далеко, поедем-ка вокруг, может быть, найдем дру­
гую дорогу». А младший говорит: «Вы, братцы, как хотите, а я по­
еду прямо, потому что другой дороги через лес нет». Братья ему от­
вечают: «Ты, известно, Иванушка-дурачок, нечего с тобою разгова­
ривать; съедят тебя в лесу дикие звери или сам умрешь от голода».
Да. Ну вот, едет младший сын, едет один день, едет другой, едет тре­
тий. А лес все гуще и гуще становится. Колючие кусты хлещут ему в
лицо ветвями, рвут на нем одежду, волки воют ему вслед, вурдалаки
гонятся за ним, а он все едет. На деревьях качаются русалки с зеле­
ными волосами и манят его к себе: «Иди к нам. Куда ты едешь? И
дворца-то мраморного никакого нет. Все это сказки одни, выду�ки
глупцов и мечтателей. Иди к нам . Ты будешь жить весело и безза­
ботно, мы будем услаждать слух твой музыкой и пением. Иди к нам».
Но он не слушает и едет все дальше и дальше. Наконец пала у него
лошадь ... А лес все гуще и гуще; на каждом шагу непроходимые бо­
лота, крутые овраги, чаща лесная... Не хватило у принца сил... По­
валился он на сырую землю и уж думает, что ему конец приходит.
«Верно, думает, впрямь дворца никакого нет мраморного, лучше бы
вовсе мне бьmо не ходить сюда или остаться по дороге у русалок. А
то теперь погибну я ни за что, и некому меня даже похоронить...»
Только это он подумал, как вдруг, откуда ни возьмись, появляется
перед ним фея в белоснежных одеждах и говорит ему: «Зачем ты,
принц, отчаиваешься и ропщешь? Возьми мою руку и иди». И как он
только дотронулся до ее руки, то сразу почувствовал облегчение,
встал и пошел вместе с прекрасной феей. И когда по дороге он осла­
бевал и готов бьm упасть от усталости, фея все крепче сжимала его
руку. И он собирался с духом и шел, превозмогая утомление.
Холщевников остановился.
-Н
у, а что же, папа, дальше? - спросил Котик, глядя на него
темными, внимательными, широко раскрытыми глазами.
Иван Тимофеевич встряхнул волосами, и голос его зазвучал
почти гордо:
- Пришел принц во дворец. Он не испугался страшных львов:
Сомнения, Бедности и Зависти, сидевших на цепях у ворот, потому
что с ним была прекрасная фея . Он зажег священный огонь от зо-
336

Рассказы
лотого жертвенника, усеянного брильянтовыми звездами, и пошел
с ним домой, в свое королевство. И когда он возвращался из двор­
ца, то львы лежали у ворот, как ручные собаки, и лизали следы его
ступней, лес расступился в стороны, образуя широкую гладкую
дорогу, а прекрасная фея превратилась в принцессу (она была рань­
ше заколдована злой волшебницей) и с тех пор никогда уже боль­
ше не покидала принца. Что же касается остальных братьев, то не­
которые испугались трудной дороги и остановились на середине, а
иные возвратились домой, и над ними все государство смеялось. А
младший принц со своей прекрасной принцессой стали жить, да
поживать, да добра наживать . Так-то, мой Котик.
-
И все, папа? - спросил разочарованным голосом мальчик,
потихоньку сползая с отцовских колен .
-
Все, мой мальчик. Иди-ка теперь лучше, мой маленький
принц, спать. Попрощайся с мамочкой и с Гришей.
-
Нехорошая сказка, - сказал мальчик, однако послушно
встал, поцел овал Лидию Львовну, которая заботливо и бережно
его перекрестила, потом поцеловал Баханина и, взявши за руку отца,
пошел в детскую.
С помощью няньки он раздел Котика и уложил его в постель. В
детской бьmо полутемно . Слабо мерцала розовая лампада у обра­
за, отражаясь дрожащими наивными искрами на золотой ризе тем­
ноликого угодника.
Котик улегся на правый бок, подложив под щеку сл оженные
ладони, и спросил:
- Ты, папа, всю эту сказку рассказал? До конца?
- Всю, Котик. А что?
- Да так. А где же теперь этот сын?
-
Сын? Сын еще не сделался королем, но зато он женился на
фее, и у них есть маленький сынок, вот вроде моего Котика". Толь­
ко Котик не любит писать под диктовку, а сын принца пишет с удо­
вольствием.
- А отчего же, папа, они называли его Иванушкой-дурачком?
- Потому, голубчик, что он бьm совсем простой и бедный. Да
он и впрямь бьm бы дурачком, если бы не повстречался с прекрас­
ной феей. Заблудился бы он, дикие бы звери его".
Глубокое и ровное дыхание Котика говорило, что он заснул, не
дослушав ответа на свой вопрос. Холщевников с умиленным и ра­
строганным сердцем перекрестил сына и, тихо ступая своими лай­
ковыми туфлями, вышел из детской на террасу.
337

А. И. Куприн
Ни Лидия, ни Баханин не слышали его шагов. Она лежала у
него на плече и, закинув назад голову, с полуоткрытыми, смеющи­
мися влажными губами уклонялась от его поцелуев. Черные кудри
и пепельные завитки смешались ... Видно бьmо, что сопротивление
Лидии волнует обоих: она побледнела, а смуглое лицо Баханина
покрьmось розовыми пятнами и приняло умоляющее выражение.
Наконец она, точно обессилев, со страстным вздохом, похожим на
стон, прижалась губами к его губам и порывисто обвила его шею
своей прекрасной полуобнаженной рукой...
Сказка окончилась ...
<1896>
КЛЯЧА
Моросил мелкий дождик. Улица казалась пропитанной тума­
ном. Незаметная холодная влага оседала на лица прохожих. Все
эти люди, куда-то торопливо бегущие с поднятыми воротниками
и раскрытыми зонтиками, имели скучный или угрюмый вид. Встре­
чаясь с нашей процессией, они снимали шапки и с холодным лю­
бопытством осматривали: оборванных факельщиков с распухши­
ми, сизыми, зверскими лицами, идущих парами, подобрав подо­
лы траурных кафтанов и шлепая дырявыми сапогами по лужам;
пару лошадей в черных попонах, с чехлами для ушей и с огром­
ными страшными отверстиями для гл аз; черный, обшитый сереб­
ряным позументом катафалк, на вершине которого стоял белый
глазетовый гроб, а на нем жестяной зеленый венок; наконец длин­
ный ряд наемных экипажей, наполненных равнодушными, немно­
го скучающими, немного конфузящимися мужчинами и женщи­
нами.
В этой процессии, медленно ползущей по грязи, под сплошным,
мелким, осенним дождем, было что-то жалкое, подавляющее, ужас­
ное. Мне представлялось, что если бы то, что бьmо раньше бедным
Пашкевичем, а теперь плавно колыхалось вместе с белым глазето­
вым гробом на катафалке, если бы это холодное, уже тлеющее тело
могло как-нибудь выражать свои желания, оно раньше всего по­
требовало бы: «Оставьте меня в покое, разойдитесь по домам, за­
чем играть эту страшную комедию?»
338

Рассказы
- Вы будете на могиле говорить речь? - спросил я моего сосе­
да по извозчику, публициста одной из местных газет, Васютина -
маленького желчного человека, которого я всегда любил за его ве­
ликодушное горячее сердце, скрывавшееся под напускным циниз­
мом.
Он нервно поморщился.
- Конечно, не буду.
- Почему же?
Он с досадою схватился руками за лицо, ожесточенно стиснул
его несколько раз между ладонями, покряхтел, точно от внезар:ной
зубной боли, и заговорил с волнением:
-
Почему? А по тому самому, что там и без меня этих гово­
рильщиков найдется пропасть". О, черт! Тартюфы, лицемеры про­
клятые! Я наперед знаю все пошлости, которые они будут произ­
носить с их жреческим видом. «Святое знамя искусства!" Неугаси­
мый огонь на священном алтаре поэзии!" Честный сеятель на ниве
просвещения !"» Нет! Если бы я уж стал говорить, я бы действи­
тельно сказал им пару теплых слов.
- Что бы вы им сказали, Антон Захарович?
- А вот что я им сказал бы" . «Все мы, литераторы, везем впе-
ред нашу пресловутую колесницу прогресса. В этом нет никакого
сомнения, но в этом также нет и ничего удивительного. И волы и
ослы возят тяжести, потому что они послушны, упорны, выносли­
вы и в конце концов уверены, что за свой труд они найдут в яслях
охапку сена". Но знаете ли, что выйдет, если в телегу, нагружен­
ную булыжником, запрячь кровную арабскую лошадь? Благород­
ное животное будет лезть из кожи, надорвет спину, разобьет грудь,
искалечит ноги и сделается клячей. Тогда его выгонят в поле око­
левать, и оно издохнет. А трудолюбивые волы дома еще долго бу­
дут жевать свое сено, возить тяжести и равнодушно отмахиваться
хвостом, когда их бьют по бокам палкой".» И я бы кончил свою
речь так: «Милостивые государи! Пашкевич был талантливее нас
всех, здесь собравшихся ". Это бьша избранная натура, нежная , воз­
вышенная и пламенная. И хотя он, потерявший всякую способность
к работе, терзаемый жестоким недугом, скончался, никем не опла­
канный, на грязной больничной койке, я все-таки ему завидую» .
- Вы его близко знали, Антон Захарович?
-
На что же еще ближе! Я бьш в тот самый день в редакции,
когда он принес свой первый рассказ. Он краснел, бедняга, как де­
вочка, и заикался, объясняясь с секретарем. В его фигуре и словах
339

А. И. Куприн
бьmо что-то виноватое, точно он совершил какой-то несерьезный,
детский поступок, над которым мы, авгуры печатного слова, долж­
ны будем засмеяться. Когда он брал свой первый гонорар, на него
бьmо жалко смотреть. Мне кажется, что с таким видом человек со­
вершает свое первое воровство. Скажите мне, сделайте милость, от­
чего это я всегда сам испытывал и на других наблюдал эту странную
неловкость у писателей при получении гонорара? Опого ли, что мы,
русские, не созрели для печатного слова, или от сомнения в своих
силах и, следовательно, в своем праве жить литературным трудом?
Я отлично помню его первые произведения. Сколько в них бьmо
огня, яркой и смелой, почти дерзкой своеобразности. И как он ра­
ботал над ними! С любовью, с бесконечным терпением. Он трудил­
ся над ними, как ювелир над драгоценным алмазом, но читателям
казалось, что они вьmивались у него с одного почерка, так они бьmи
легки и изящны по форме.
Успех опьянил его, и он решил отдать все свои силы и самого себя
литературе. То болото, в котором мы с вами барахтаемся, ему каза­
лось храмом. Компания бездарных плагиаторов, избравших литера­
туру только потому средством к жизни, что у них не хватало ни ума,
ни знаний, ни даже простой грамотности для других профессий, эти
господа, рекламирующие рестораторов и шансонетных певиц, рисо­
вались в его чистом воображении борцами, подвижниками ...
Нет! Он ни разу не приложил руки к позору газетного дела. Но
мало-помалу его произведения стали принимать характер спешной
работы. Нужно было жить. Ведь никто не накормил бы его обедом
и не купил бы ему ботинок за одну только его талантливость... Он
хватался за первую попавшуюся тему и часто начинал писать, не
зная, чем кончить . Он писал на краешке редакционного стола, за­
валенного газетами, под шум, смех и телефонные звонки. И все­
таки, несмотря на эту лихорадочную торопливость, порою в его
рассказе вспыхивала такая искра таланта, попадалось такое уди­
вительное сравнение, такое мастерское описание, что радость у меня
разливалась по душе...
Я знаю, иные беллетристы выдерживают такое ужасное напря­
жение целыми годами. Но Пашкевич бьm в этом отношении похож
на те великолепные, но чересчур нежные экзотические цветы, кото­
рые вянут без оранжерейного ухода, тепла и света. Напрасно он
прибегал к вину и морфию. Через полтора года после первого рас­
сказа он уже не мог выжать из своего больного, переутомленного
мозга ни одного , даже самого шаблонного сюжета.
340

Рассказы
А жить опять-таки бьmо нужно. К тому же он женился . Знаете,
так женился, как женятся все эти талантливые безумцы, дети в прак­
тической жизни". Какая-то белошвейка, или шляпница, или что-то
в этом роде" . соседство, темная лестница, и наконец глупая". да,
положительно глупая честность, какая-то дурацкая строгость к са­
мому себе". Эта красивая тварь, кажется, презирала Пашкевича
всеми силами своей низкой, мещанской душонки, презирала за его
кротость и великодушие, за его неловкость, малокровие, непрак­
тичность. Она делала ему скандалы на улице и обманывала его со
всей местной литературой и военщиной. У них рождались дети -
писательские дети: бледные, золотушные, рахитические. Она кри­
чала ему на своем базарном жаргоне: «Вот они, твои дети, ты дол­
жен их кормить, почему же ты не пишешь? Садись сейчас же за стол
и пиши !»
Ах, как он много писал в то время, мой милый, кроткий Паш­
кевич ! Он сделался репортером и пробовал писать передовые ста­
тьи . Но ему бьm труден этот специальный напыщенный язык, не­
сравненно более нел епый, чем язык полицейских рапортов. Иног­
да он по целому часу сидел в бессильном отчаянии, стараясь свя­
зать два предложения, оба начинающиеся с местоимения «который».
- Н у, да что толковать, - воскликнул Васютин с озлоблением
и горем . - Известная история: упадок сил, чахотка, слепота".
В четыре года сгорел человек дотла, что называется . О, под­
лость!
Мы приехали на кладбище. У всех бьmи деланные, торжествен­
ные лица. Земля глухо застучала о крышку гроба. Могильщики
торопились кончить .
Из толпы вышел высокий, плотный господин в пенсне, с ма­
ленькой рыжей бородкой на круглом лице. Он оглянулся по сторо­
нам, откашлялся и заговорил языком плохих некрологов:
- Милостивые государи! Еще одна горестная утрата, еще один
честный борец сошел в безвременную могилу" . Покойный Пашке­
вич всегда высоко держал то святое знамя, под которым все мы
работаем на общественную пользу, он сеял «разумное, доброе, веч­
ное»". И в нем никогда не угасал тот священный огонь, который".
Сзади послышались странные звуки. Все обернулись. Это Васю­
тин рыдал, облокотившись на решетку какого-то богатого мавзолея.
<1896>
341

А. И. Куприн
Ч УЖОЙ ХЛЕБ
- Подсудимый, вам законом предоставлено последнее слово, -
сказал председатель суда равнодушным тоном, с полузакрытыми
от утомления глазами. - Что вы можете прибавить в разъяснение
или оправдание вашего поступка?
Обвиняемый вздрогнул и нервно схватился дл инными, тонки­
ми пальцами за перила, отделяющие скамью подсудимых. Это был
невзрачный, худенький человек, с робкими движениями и затаен­
ной нспуганностыо во взгляде. Светлые, редкие, как будто сваляв­
шиеся волосы на голове и бороде и совершенно белые ресницы при­
давали его бледному лицу болезненный, анемичный вид... Он об­
винялся в том, что, проживая у своего дальнего родственника, гра­
фа Венцепольского, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвер­
тое января произвел в квартире последнего поджог с заранее обду­
манным намерением. Медицинская экспертиза определила полную
нормальность его душевных и умственных качеств. По ее сл овам,
замечалась некоторая повышенная чувствительность нервной сис­
темы, наклонность к неожиданным слезам, слабость задерживаю­
щих центров, - но и только.
До сих пор подсудимый казался равнодушным, почти безучас­
тным к разбирательству его дела. Торжественная, подавляющая
обстановка судебного заседания, расшитые мундиры судей, крас­
ное с золотой бахромой сукно судейского стола, огромная двух­
светная нетопленная зала, величественные портреты по стенам,
публика за барьером, суетливые пристава, исполненные достоин­
ства присяжные, олимпийская небрежность прокурора, бессодер­
жательная развязность защитника - все это произвело на него
ошеломляющее впечатление. Ему казалось, что он попал под зубья
какой-то гигантской машины, остановить которую, хотя бы на
мгновение, не в силах никакая человеческая воля.
Много раз во время речи защитника ему хотелось встать и крик­
нуть : «Вы не то, совсем не то говорите, господин адвокат. Дело
бьmо иначе. Замолчите и дайте мне самому рассказать всю исто­
рию моего преступления», - и вслед за тем уверенным голосом, в
ясных и трогательных выражениях, передать все свои тогдашние
мысли, все, даже самые тонкие, неуловимые ощущения ... Но маши­
на продолжала вертеться так правильно и так безучастно, что со­
противляться ей было невозможно.
342

Рассказы
Однако последние слова председателя вдруг пробудили в под­
судимом судорожную энергию отчаяния, являющуюся у людей в
момент окончательной гибели, - ту самую энергию, с которой
осужденный на смерть иногда борется на эшафоте с палачом, наде­
вающим на шею веревку.
и умоляющим голосом он воскликнул:
-
О да, господин председатель! .. Ради Господа, ради самого
Бога, выслушайте меня... позвольте мне рассказать все, все! ..
Присяжные заседатели изобразили на лицах сосредоточенное
внимание, судьи углубились в рисование петушков на лежавших
перед ними листах бумаги , публика напряженно затихла. Подсуди­
мый начал:
- Когда я в начале прошлого года приехал в этот город, у меня не
бьшо никаких планов на будущее. Я, кажется, и родился неудачни­
ком. Мне никогда ни в чем не везло, и в сорок лет я оставался таким
же беспомощным и непрактичным, как и во время моей юности.
Я обратился к графу Венцепольскому с просьбой о протекции
для получения какого-нибудь места. Я рассчитывал найти у него
помощь, так как он приходился дальним родственником моей по­
койной матери. Граф, человек щедрый и снисходительный к чужим,
устроить меня в то время никуда не мог, но зато предложил мне до
первого удобного случая поселиться у него в доме.
Я переехал к нему. Сначала он оказывал мне некоторые знаки
внимания, но вскоре я приелся ему, и он перестал со мною стес­
няться. Должно быть, он так привык к моему присутствию, что счи­
тал меня чем-то вроде мебели. Тогда-то для меня и началась ужас­
ная жизнь приживальщика -жизнь, полная горьких унижений, бес­
сильной зл обы, подобострастных слов и улыбок.
Чтобы понять всю мучительность этой жизни, надо испытать
ее. Напрасно независимые и гордые люди думают, что привычка к
прихлебательству вконец притупляет у человека способность дро­
жать от обиды, плакать от оскорбления. Никогда, никогда не был
я так болезненно чувствителен к каждому сл ову, казавшемуся мне
намеком на мое паразитство. Душа моя в это время бьша сплош­
ной воспаленной раною - другого сравнения я не могу найти, - и
каждое прикосновение к ней терзало ее, как обжог раскаленным
железом. Но чем больше проходило времени, тем меньше я чув­
ствовал в себе энергии, чтобы вырваться из этого унизительного
положения . Я всегда бьш слаб, труслив и вял . Сытая жизнь на граф­
ских хлебах окончательно меня парализовала и развратила, разъе-
343

А. И. Куприн
ла, как ржавчина, осгатки моей самосrоятельности. Иногда ночью,
ложась спать и переживая вновь бесконечный ряддневных унижений,
я задыхался от злобы и говорил себе: «Нет, завтра конец! Я ухожу,
ухожу, бросив в лицо графу много горьких и дерзких истин. Лучше
голод, и холод, и платье в заплатах, чем это подлое существование».
Но наступало «завтра». Решимость моя пропадала. Опять мои
губы искривлялись в жалкую, напряженную улыбку, опять я не смел
и не умел положить руки на стол во время обеда, опять чувствовал
себя неловким и смешным. Когда я отваживался напоминать гра­
фу о его обещании пристроить меня, он возражал со своим барс­
ким видом:
-
Ну, чего вам торопиться, мой милый?.. Разве вам плохо у
меня? .. Поживите пока, а там мы увидим".
Я замолкал . Я даже не пробовал отказываться, когда граф да­
рил мне какой-нибудь из своих немного поношенных костюмов.
Эти костюмы были великолепны, но слишком широки для меня.
Один из графских гостей как-то заметил, что платье на мне «точно
с двоюродного братца», другой - грязный, циничный господин и,
как говорили, шулер - громко расхохотался на это замечание и
нагло спросил меня:
-
Вы, Федоров, вероятно, заказываете платье у одного порт­
ного с графом?
Никто из них не звал меня по имени-отчеству. Граф почти все­
гда забывал представлять меня своим знакомым, из которых боль­
шинство бьmи такими же приживальщиками около него, как и я,
но только они умели держать себя с графом на равной ноге, почти
фамильярно, а я всегда оставался робким и подобострастным. Они
ненавидели меня той острой, уродливой ненавистью, которая толь­
ко и может быть между людьми, соперничающими из-за милости
патрона.
Прислуга графа относилась ко мне со всей высокомерной, хам­
ской наглостью, составляющей особенность людей этой профессии.
За столом меня обносили кушаньем и винами. В их лакейских взгля­
дах и сл овах я чувствовал презрение, которое они ко мне чувство­
вали, - презрение работника к трутню. Я сам убирал свою постель
и чистил свое платье.
По вечерам иногда составлялся винт. Когда не хватало партне­
ра, граф предлагал карточку и мне. У меня никогда не бьmо своих
денег, но я садился, страстно мечтая о выигрыше. Я играл с жадно­
стью, с расчетом, с риском, и даже доходило до того, что внутрен-
344

Рассказы
не молил Бога о помощи. Как обыкновенно бывает в этих случаях,
я проигрывал - всегда больше всех .
Когда игра кончалась и партнеры рассчитывались, я сидел с
потупленными глазами, красный от стыда и судорожно ломал ме­
лок. Когда молчать долее становилось невозможно, я, стараясь ка­
заться небрежным, говорил:
-
Граф". Пожалуйста" . Будьте так добры". Я в настоящую
минуту не при деньгах ". Примите на себя мой проигрыш". Я вам
завтра возвращу" .
Конечно, это обещание никого не обманывало. Все знали, что
ни завтра, ни послезавтра я своего долга не отдам.
Случалось, что вечером граф и его гости отправлялись в ресто­
ран, а оттуда к женщинам . Меня приглашали вскользь, мимохо­
дом, таким тоном, который уже сам по себе говорил об отказе. Я
знал, что скажи я «нет», и меня с удовольствием оставят в покое.
Но, клянусь истинным Богом, я никогда не мог понять, какая сила
заставляла меня раньше всех бежать в переднюю и суетливо наде­
вать пальто.
За ужином много острили и безобразничали. Я должен был
громко и часто смеяться, но смех доставлял мне стол ько же удо­
вольствия, как ученой собаке. Если же меня самого осеняла веселая
мысль или удачный каламбур, я не находил для них слушателей.
Едва я раскрывал рот, как меня тотчас же перебивали. Все отвора­
чивались от меня, и я, начиная в десятый раз одну и ту же фразу,
тщетно перебегал глазами от одного собеседника к другому: ни одни
глаза не встречались с моими.
Всего ужаснее были для меня ночи. Я спал в проходной узкой
комнате, скорее похожей на коридор. Постелью мне служила ста­
рая кушетка с вьшезшей наружу мочалой, с горбом посредине и с
продавленными пружинами. Две отсутствующие передние ножки
заменял мой же собственный чемодан .
О, как я ненавидел эту кушетку! Никогда ни к одному человеку я
не питал такой безумной злобы, как к этой старой рухляди, от кото­
рой отказался бы любой старьевщик. По море того как приближа­
лась ночь, меня все более и более охватывал невыносимый ужас пе­
ред длинной бессонной ночью, ожидавшей меня. Наконец я ложил­
ся. Горб посередине кушетки впирался в мою спину, заставляя ее
выгибаться, пружины резали бока, подушка казалась низкой и еже­
минутно сползала. Через пять минут начиналась тупая, жестокая боль
в затьшке и пояснице. Голова разгорячалась, и в моем бедном мозгу
345

А. И. Куприн
мысли скакали и кружились в лихорадочном вихре... Создавались не­
сбыточные, фантастические rmаны на будущее; ночью я им верил, этим
rmанам, но на другое утро они меня пугали, как горячечный бред.
Все дневные впечатления, каждое мое и чужое слово, каждая оби­
да, каждый rmевок, каждое унижение вновь проходили в моей памя­
ти . Я разбирался в них с тем жгучим наслаждением и с той глубокой,
страшной последовательносгью, на которую только способен ум оди­
нокого, оскорбленного человека, и, воскрешая все эти подлые мело­
чи, я выкапывал со дна моей души такую гадкую грязь, что." Нет... о
таких вещах даже и на суде, даже и в свою защиту нельзя говорить".
Друзья графа, проходя мимо моей кушетки, любили потешать­
ся над ее убогим видом. Они называли ее прокрустовым ложем .
В тот день, когда я совершил пресгупление, один из знакомых
графа, господин Лбов, пригласил всю компанию в ресгоран вспрыс­
нуть полученное им наследсгво. Я тоже стал одеваться. Когда мы
вышли на лесгницу, я нечаянно толкнул господина Лбова и изви­
нился . Он отвечал:
-
Ничего, пусгяки".
И потом вдруг прибавил :
-
Да вы, Федоров, напрасно и ехать-то беспокоитесь. Никто
вас не приглашал.
Я осгановился на крьmьце, раздавленный этими жесгокими сло­
вами. Гости шумно выходили на крьшьцо. В дверях кто-то из них
крикнул :
-
Идите и возлягте на ваше прокрустово ложе.
А другой подхватил:
-
На ваше прохвосгово ложе!
Они ушли, громко смеясь; я возвратился назад и лег на кушет­
ку. У меня была смутная надежда, что они пожалеют о своих сло­
вах и пришлют за мной, но никто не приходил ." Два или три часа я
проплакал едкими слезами бессильного бешенсгва. «Прохвосгово»
ложе причинял о мне боль. Я поднялся. Ненависгь к кушетке пере­
полнила мое сердце. Я собрал несколько картонок из-под шляп,
набил их старой газетной бумагой, облил керосином, посгавил под
кушетку и зажег. Все это время я бьm в каком-то забытьи".
Когда я очнулся, вся комната пьmала. Я ужаснулся своего по­
ступка и стал звать на помощь. Остальное вам уже известно, госпо­
да присяжные. "
<1896>
346

Рассказы
ДРУЗЬЯ
- Васька!" Василь Васильевич ...
- Мм... Оставь ...
- Ваше сиятельство, соблаговолите проснуться.
- Убирайся к черту, идиот...
-Имею честь доложить вашему сиятельству, что у соседей часы
только что пробили два... Позволю себе напомнить вашему сия­
тельству, что если ваше сиятельство опоздает в ломбард, то панта­
лоны вашего сиятельства придется несть в ссудную кассу... Между
тем вашей светлости , конечно, небезызвестно, что ни одна касса в
городе не решается принимать на хранение этот предмет, столь
драгоценный в архаическом отношении.
- Отвяжись, Федька ... Хоть спать-то не мешай...
-
В таком случае я, ваше сиятельство, буду вынужден - как
глубоко мне это ни прискорбно - от мер кроткого увещевания
перейти к мерам принудительного характера... Если ты, Васька,
сейчас же не встанешь, я вьmью тебе на голову воду из графина...
Угроза подействовала. Васька поднял со сложенного вчетверо
сюртука, служившего ему вместо подушки , свою лохматую черно­
волосую голову и спросил хрипло:
- А который же час?
- Я же тебе сказал, третий. Вставай.
-
Мм... Третий? .. - Васька принялся с закрытыми глазами ,
полулежа на кровати, чесать голову, потом волосатую грудь. За­
тем , сразу открыв глаза и как бы окончательно проснувшись, он
сказал решительно:
- Ну что ж?.. Вставать так вставать ... Вместе, что ли, пойдем,
Федя?..
-Агде же мы другое пальто возьмем, чтоб идти вместе?..
-Ах да, да, действительно... Ну, так ты подожди , я духом сле-
таю ...
Васька натянул уже на ногу правый сапог, как вдруг неожидан­
но ударил себя ладонью по лбу, сделал испуганное лицо и вырази­
тельно засвистал :
- Фью-ю. Вот тебе и обед ...
- Что такое?
- Разве ты вчера не видал на столе записки?
-Нет.
- Пойди , прочти.
14 Куприн А. И. Том 3
347

А. И. Куприн
Федька, лежавший полуодетым на длинной кровати напротив
Васьки, подошел к столу и взял небольшой клочок бумаги .
По мере того как он вслух разбирал наскоро набросанные ка­
рандашом иероглифы, лицо его омрачалось все более и более.
-
«Не застал ... извини ... брюки ... через два дня ... до зарезу...
предложение сделать ... неловко... крепко жму... еще раз прошу...»
- Черт бы его побрал с его предложением! - закончил Федька
энергичным восклицанием чтение записки. - Хороший сюрприз
устроил, нечего сказать!
И он грузно бросился на свою кровать. Васька давно уже ле­
жал, закутавшись до ушей одеялом.
Во всем господствовал беспорядок холодной комнаты «с мебе­
лью» . Куски сахара валялись на залитой чернилами скатерти впе­
ремежку с табаком; два цветочных горшка с чахлыми кактусами,
забросанные папиросными окурками, очевидно, заменяли собой
пепельницы; разверстый настежь шкаф зиял полною пустотою; на
комоде, под кривым, засиженным мухами зеркалом, красовался чей­
то порыжелый башмак в соседстве с коробкою зубного порошка,
восьмушкой чая и двумя пустыми пивными бутылками.
По своей профессии Васька Кобылин и Федька Выропаев бьmи
студентами Академии художеств. Уже третий год жили они нераз­
лучно вместе, дружно разделяя хроническое безденежье, и обеды гре­
ческих кухмистерских, и холод нетопленных квартир, и всяческие
козни и интриги квартирных хозяек. Оба обладали несомненным
талантом: Федька - в области пейзажа, Васька - в сфере серьезной
жанровой живописи. Товарищи называли их двумя Аяксами, так как
они никуда не появлялись друг без друга. Художники минут десять
лежали молча. Наконец Васька первый нарушил молчание.
-
Однако я голоден, как волк зимою, - сказал он мрачно.
Федька, которого никогда не покидало врожденное зубоскаль­
ство, тотчас же откликнулся:
- Ах, очень приятно ... Значит, трюфели не окончательно уби­
ли аппетит вашей светлости... Ну что же, и отлично: пойдемте к
Донону и закажемте небольшой завтрак. .. Как вы находите мою
идею?
-
Оставь. Не раздражай, - заметил строго Васька.
- Нет, в самом деле, отчего же? Сначала мы выпьем рюмки по
две водки... может быть, вы предпочитаете английскую горечь...
или лучше спросить рябиновки?
-
Не дури , Федор...
348

Рассказы
- А на закуску чего-нибудь солененького ... икорки, например,
зернистой... знаете, этак на нее лимончиком слегка накапать ... очень
вкусно ... не правда ли?..
-
Балычку бы осетрового ... - вставил Васька, глотая сл юну.
-
Прекрасно. Потом сырком побалуемся ... свежим ... что со
слезою бывает ... Затем... затем... затем, знаешь что?
- Что? - спросил Васька, поворачиваясь к товарищу лицом.
- Затем съедим устриц десяточка по полтора и к ним шабли...
- Ну их к черту ... Борща бы со свининой.
-
Фу, какие у вас вульгарные вкусы, князь... На вас, татары
глаза вытаращат, если вы борща со свининой потребуете... Если
вам так нравятся национальные блюда, закажите себе лучше уху
стерляжью ... Там ее недурно готовят... Что до меня, я заказываю
бульон с греночками... легко и питательно ... Потом...
-Да?
- Потом какой-нибудь рыбы... Не особенно грубой... Стерляд-
ку или форель ... Хорошая вещь форель ...
-Вкусная?
- Чрезвычайно ... После этого ...
-Пива?
- Ах, боже мой, вы убьете меня, князь... Рюмку старого порт-
вейна или доброй мадеры ... больше ничего ... Потом по хорошему
куску пулярдки, начиненной трюфелями ...
- Довольно, Федька... Перестань ...
- Б утьmку Mouton Rotschild?*
- Оставь ...
- Седло дикой козы?
-
Прекрати ...
- Кофе. Ликеры. Дессерт. Пара гаван, - продолжал выкрики-
вать Федька. Потом он внезапно остановился и прибавил с глубо­
ким искренним вздохом:
-
Знаешь, Васенька, теперь бы по большому куску черного
хлеба сожрать ... Хлеб такой мягкий, теплый ... да еще бы солью его
этак посыпать хорошенько ... А?
-
Страсть хорошо.
-
Н-да. Хоть бы гривенник у кого-нибудь попросить взаймы.
-Ноукого.
- Постой, поищем . Булаев, например?
* Марка вина (фр анц.).
14*
349

А. И. Куприн
- Я ему и так должен.
-Лапшин?
-
В больнице.
-Илькевич?
- Этот удавится скорей, а не даст.
-
Черт возьми... А у Цапли?
-
Ну вот еще. Ты сам говоришь, что Цапля от тебя на другую
сторону улицы перебегает ... Разве попробовать к Жданскому забежать?
Они долго бы еще перебирали своих товарищей, если бы их не
прервал осторожный стук в дверь.
-Хозяйкин муж! - быстро шепнул Федька, закутываясь одея­
лом. - Спи!
Но в комнату вошел вовсе не хозяйкин муж, а какой-то незна­
комый господин в сером пальто . Несколько секунд он в недоуме­
нии озирался вокруг себя, пока наконец не заметил выглядывавше­
го из-под одеяла Ваську и не спросил вежливым тенором:
-
Господин Выропаев?..
Васька показал глазами на другую кровать и буркнул:
-Напротив.
- Это вы-с господин Выропаев? - поворотился незнакомец в
сторону Федьки.
Федька приподнялся на локте.
-
Я действительно-с Выропаев-с . Только, вероятно, в адрес-
ном столе вам ошибкою указали не того Выропаева-с ...
-
Федор Леонтьевич?
-Да-с.
-
И художник?
-Квашим услугам... Только я ведь исключительно пейзажист...
Портретов не пишу.
- Очень приятно-с ... Но я не думаю вам заказывать портрета...
Вы мне позволите, надеюсь, присесть и выкурить папироску?
-
Пожалуйста.
-
Покорнейше благодарю вас. Извините мне один нескром-
ный вопрос: не родственница ли вам бьmа покойная Анна Родио­
новна Выропаева?
-Двоюродная тетка... А разве старушка уже того? .. перекину­
лась?..
- Да-с, Анна Родионовна умерла месяц тому назад, и я должен
вам сказать, что вы оказываетесь ее ближайшим наследником.
- Точно в водевиле!
350

Оп ерационный зал телефонной станции в
Санкт-Петербур ге. Фотогр афия начала ХХ века.

Рассказы
- Не знаю-с. Об этом не мое дело судить-с. Но я именно затем
сюда и явился, что бы предложить вам мои услуги при получении
этого наследства".
- Нет, вы это серьезно?
- Совершенно серьезно-с. За вычетом некоторых расходов на ве-
дение дела, вы должны будете получить около двадцати тысяч рублей.
-
Фу-ты, дьявол!
- Поэтому, если вам будет только угодно, соблаговолите одеть-
ся ". Мы с вами заедем сначала куда-нибудь в ресторан, споемся
там, как следует, о наших с вами, так сказать, личных отношениях
в будущем, позавтракаем, а затем к нотариусу". Нравится вам этот
маленький проект?
-
Необыкновенно.
-
Затем, если вам только понадобится ". (Незнакомец полез в
боковой карман сюртука.) Я и мой бумажник всегда".
Он поглядел вопросительно на Федьку.
-
Благодарю вас" . потом". - сконфузился Федька.
- В таком случае давайте же наконец с вами познакомимся, -
приподнялся с кровати незнакомец. - Илья Иванович Шатунов,
частный поверенный. Очень приятно.
Они крепко пожали друг другу руки.
Через две минуты Выропаев, окончивший свой туалет с судо­
рожною поспешностью и надев Васькино пальто, уже собирался
выйти из дверей вслед за частным поверенным.
-
Федька, - окликнул его вполголоса, высовываясь из-под
одеяла, Кобьшин.
Федька подошел и спросил нетерпеливо:
- Ну, что тебе? Говори скорее".
- Послушай-ка, вот что, Федька". - Кобьшин замялся. Он хо-
тел сказать: «Попроси у этого господина какую-нибудь монету и
сунь мне ее незаметно». Но, видя нетерпение своего друга, он сму­
тился и прибавил:
- Вот что, Федя". Да". Позволь тебя, значит, поздравить с на­
следств ом.
- Ах, только-то ! - воскликнул Федька, нервно пожав плеча­
ми. - Что же ты меня задерживаешь из-за пустяков? До свидания.
Он поспешно вышел, чтобы догнать Шатунова, Васька глядел
ему вслед". Более сильное страдание заставило Ваську в эту мину­
ту совершенно Позабыть о голоде.
<1896>
351

А. И. Куприн
М АРИАННА
-
Удивительное дело, господа, как глупа бывает иногда зеле­
ная юность, - сказал задумчиво наш хозяин. - Боже мой! Если бы
теперь к нашей опытности старых грешников да прибавить тог­
дашнюю силу, смелость, тогдашнюю пьшкость желаний! Что бы
это такое вышло! Подумайте только: как часто мы сослепу лезли
на стены крепости в то время, когда ее ворота бьши гостеприимно
растворены настежь. Сколько раз мы принимали за суровый отказ
самые решительные авансы... И я не сомневаюсь, что каждый из
нас проходил с разинутым ртом мимо сотни милых , веселых при­
ключений, которые оставили бы на всю жизнь нежные воспомина­
ния!
Говоря это, он тихо раскачивал в вольтеровском кресле свое
массивное тело с огромным животом, и его глаза, щурясь от дыма
сигары, мечтательно улыбались каким-то давно исчезнувшим об­
разам .
Мы все хорошо знали, что Лев Максимович - этот знамени­
тый на весь Петербург обжора, игрок, гениальный творец и разру­
шитель всех анонимных акционерных обществ - был в свое время
не последним специалистом по части женского вопроса.
Поэтому мы ожидали услышать от него один из тех многочис­
ленных пикантных рассказов, которыми он нас нередко угощал
после своих великолепных обедов.
И действительно, он начал:
-
Произошло это , господа, очень давно... Я только что окон­
чил университет и отбывал воинскую повинность. Полк мне по­
пался прекрасный, офицеры держались со мной вежливо и, насколь­
ко позволяла дисциплина, на товарищеской ноге. По крайней мере,
у меня и до сих пор сохранились к ним самые приятные чувства.
Полк этот стоял в городе М" но не весь; каждый из четырех
батальонов по очереди отправлялся на зиму в грязное местечко,
которого я теперь и имени не упомню. Находилось оно на границе,
и по плотине, соединяющей оба государства, день и ночь ходили
двое часовых.
Мой ротный командир - необыкновенно свирепый с виду, но
очень добрый усач - однажды пригласил меня приходить к нему
ежедневно обедать , но сделал это в очень оригинальной форме.
Подозвав меня как-то после ученья к себе, он закричал, выкатывая
сердито глаза:
352

Рассказы
-
Ефрейтор Лаврищев! Ты явишься ко мне после ученья на
квартиру!
Я испугался, вытянулся в струнку и, держа под козырек, отве­
тил:
- Слушаюсь, ва-ско-бродие...
По правде говоря, я думал, что мне предстоит длинная распе­
канция за невытянутый носок, за выпад, сделанный «не от сердца»,
или за какую-нибудь иную тонкость солдатской науки. Но я ошиб­
ся . Капитан принял меня очень внимательно, хотя и вращал глаза­
ми так же свирепо, как и всегда.
Едва мы сели, как вошла его жена.
-
Вот, Манечка, - сказал капитан, - представляю тебе на­
шего ефрейтора.
Ах, какая она бьша миленькая, эта Марианна Фадеевна! Лицо
у нее бьшо такое белое - именно не бледное и не матовое, а белое ­
и все как будто бы в рамке пышных, волнистых волос, цвета - ну,
как бы вам сказать, - цвета рыжеватого соболя. Кожа под ее тон­
кими, но пушистыми бровями слегка розовела, точно так же, как и
края ладони, - признак, говорят, нервной натуры. Глаза темно­
карие, того оттенка, который некоторые зовут рыжим, а другие -
золотым, ласковые и дерзкие" . А губы! Именно в губах и заключа­
лось (по крайней мере, для меня) все очарование ее лица. Я никог­
да потом в жизни не видал таких губ: выпуклых, прекрасно изогну­
тых, свежих и выразительных.
Она протянула мне руку. Странно, - для меня пожатие руки
всегда говорит о человеке гораздо более, нежели его лицо, голос,
походка и почерк. Для меня существуют: равнодушные, презритель­
ные, обнадеживающие, скупые, сладострастные, вероломные, на­
глые, гордые - какие угодно пожатия. Рука Марианны - теплая,
нежная, немного длинная и крепкая рука - сказала мне: <<Я жен­
щина и не обижаюсь, если на меня смотрят, как на женщину. Ско­
рее мне это даже приятно».
С первого же дня она установила между мной и собой игриво­
легкие отношения. За обедом она уже повязывала мне вокруг шеи
салфетку, называя меня «младенцем», хлопая меня по рукам, и так
далее. В то же время ее дерзкие глаза смеялись, а яркие губы сму­
щали меня .
Я ежедневно обедал у Завилковских и скоро сделался у них сво­
им человеком. Она со мной совсем не стеснялась: заставляла меня
держать ей мотки шерсти, посьшала по разным своим поручениям,
353

А. И. Куприн
таскала меня за собой по лавкам в качестве провожатого и добро­
вольного носильщика... Я целые дни проводил около нее. Каждый
раз, когда капитан, возвращаясь со службы, заставал нас вместе
(видит Бог, что ничего «дурного» здесь не было), я вскакивал, крас­
нел, как мальчишка, и начинал гр омко говорить о посторонних пр ед­
метах. Он же шевелил усами, фыркал носом, и глаза его враща­
лись со свирепым выражением .
Когда мы играли по вечерам в преферанс, она постоянно пожи­
мала кончиком ботинка мою ногу. Дерзкое сияние ее глаз волнова­
ло меня . Ей доставляло удовольствие играть со мною, как кошка
играет с мышью. Да и вообще в ней бьшо много кошачьего: и зяб­
кость, и осторожная медлительность движений, и грация, и гиб­
кость, и лукавство.
Вероятно, она сознавала мою полную для нее безопасность и
потому безнаказанно пробовала на мне свои копи ... А я?.. Я толь­
ко млел и мучился ...
Трудно ведь, господа, в двадцать два года, когда кровь так го­
ряча, выносить ежедневно подобные вьшазки красивой женщины.
Часто , очень часто, уходя от Завилковских поздней ночью и шата­
ясь, как пьяный, я с горечью думал о том, что она, наэлектризован­
ная этой игрой, остается теперь наедине с мужем ...
Если иногда, возбужденный чуть не до потери рассудка коша­
чьим кокетством Марианны, я хватал ее руки и крепко сжимал их с
каким-нибудь страстным восклицанием, она мгновенно отрезвля­
ла меня:
-
Что с вами? Что с вами, Лев Максимович? Вы нездоровы?
Может быть, вам надо холодной воды? Я сейчас прикажу, чтобы
Фомичев принес...
Прошла зима. В мае наш батальон должен бьш выступать из
местечка и идти в лагери на соединение с полком.
Кажется, это случилось третьего числа. Рано утром, в то время,
когда капитан кричал и ругался на казарменном дворе, наблюдая
за укладкой ротного имущества, я забежал к Марианне, чтобы про­
ститься с нею. Я знал, что она на другой день уезжает в деревню к
своим родным.
В квартире оставались лишь голые стены. Все вещи бьши еще с
рассветом отправлены на вокзал. Марианна сидела на полу около
окна на большой охапке соломы.
-Я пришел проститься с вами, Марианна Фадеевна. Мы боль­
ше никогда не увидимся, - сказал я грустно.
354

Рассказы
Она показала мне знаком, чтобы я сел рядом с ней. Я опустился
на солому.
- Вы будете обо мне изредка вспоминать? - спросила она.
- Разве можно об этом спрашивать? Конечно, буду всегда.
- И конечно, дурно?
- Марианна Фадеевна!
Я взял ее за руку. Она не сопротивлялась . Я привлек ее к себе,
хотя это для нас обоих благодаря вытянутым ногам бьшо очень
неловко . Ее ресницы опустились вниз, губы раскрьшись, дышала
она тяжело и часто.
Я точно обезумел и стал без перерыва целовать ее щеку, висок
и волосы...
Она отталкивала меня, но я не обращал на это внимания. Тогда
она шепотом сказала:
-
Оставьте ... Я буду кричать ... Я позову прислугу. Оставьте
меня...
Я опомнился и, весь красный, встал, отряхаясь от приставших
к моей одежде соломинок. Мы простились очень холодно. Идя в
казармы, я думал: «Черт знает что такое". дернула же меня нелег­
кая!" Обидел ни за что ни про что такую хорошую, милую женщи­
ну. Уж, наверно, капитан будет знать об этом приключении. Что за
позорное положение!"»
Мы выступили из местечка, сопровождаемые толпами оборван­
ных мальчишек. День бьш жаркий и блестящий. Когда через четы­
ре часа батальон дошел до большого привала, люди уже утоми­
лись и заскучали." Даже песенники пели неохотно, только по при­
нуждению начальства.
Привал бьш назначен в тенистой и сырой грабовой роще, по­
крывавшей пологий длинный скат. Нас ожидал там очень милый
сюрприз. Наши батальонные дамы, заранее сговорившись, выеха­
ли вперед и приготовили в роще маленький завтрак.
Я не запомню, чтобы мне бьшо когда-нибудь так весело, как во
время этого завтрака, под благоухающим навесом жидкой, весе­
лой, ранней зелени, когда мы сидели на земле, еще покрытой кое­
где прошлогодними листьями ". Наконец барабаны забили сбор. Я
поспешно схватил свое ружье и, прежде чем идти в ряды, подошел
к Марианне.
-
Простите меня, Марианна Фадеевна, - сказал я виноватым
голосом, - мне не хочется, чтобы у вас осталось ко мне дурное
чувство.
355

А.И
. Куприн
Она бросила на меня быстрый лукавый взгляд и отвечала:
- Да я на вас вовсе и не думала сердиться ...
Я оторопел. Я ждал гневных слов, упреков, может быть, даже
угроз".
-
Как? Вы не сердитесь?" Но я позволил себе". чересчур мно­
го ". Вы бьmи так недовольны".
Она расхохоталась громким, нервным смехом.
-
Ха-ха-ха" . Это вы бьmи сл ишком нерешительны". Милый
мальчик, вы совсем не знаете женщин".
К нам подходил капитан . Я прошептал взволнованно:
-
Но раньше, Марианна? Раньше? Еще зимой?
- Да". и зимой, - отвечала она, взглянув прямо в лицо свои-
ми дерзкими, блестящими глазами.
Капитан подошел и закричал, теребя часы:
-
В строй, ефрейтор! В строй! Что это за болтовня!
Мы тронулись с привала. Поднялась пыль. Отдохнувшие пе­
сенники грянули залихватскую песню.
Я долго-долго оглядывался назад, туда, где из-за облаков пьmи
белел кружевной зонтик с розовой подкладкой. Мою душу терзало
позднее сожаление".
<1896>
СИЛЬН ЕЕ СМ ЕРТИ
-П
рощай".
- Ах, нет, милый". Не говори: прощай". До свиданья ".
-П
рощай".
- Значит" . никогда?
- Ты сама знаешь". прощай.
-Никогда?
Он не нашел ответа на этот страстный вопрос. Он радовался
тому, что уезжал, разрывая наконец эту тягостную, трехлетнюю,
наскучившую связь, но смутное чувство жалости не позволяло ему
быть жестоким.
Зазвонил второй звонок.
Сверху, с площадки вагона он видел ее, стоящую на платфор­
ме, такую маленькую и печальную, с таким давно знакомым, груст­
ным лицом, в том же самом давно знакомом платье". И ему при-
356

Рассказы
помнился афоризм какого-то остряка: «Часто в любви бегство яв­
ляется победой».
Он сказал с нетерпением:
- Кчемунамвсотыйразтревожитьодноитоже?Ведьитыи
я согласились, что разлука неизбежна.
Она ответила еле слышно :
- Да. Ты этого хотел".
-
А ты? Разве ты только что не соглашалась со мной? Или
тебе еще мало тех унижений, которые мы перенесли в этом браке
втроем?
Она молчала. Он мысленно нашел в ее взгляде сходство со взгля­
дом умной и преданной собаки, которую только что побил сгоряча
хозяин.
Звонок залился мелкой, длинной трелью, потом замер на мгно­
венье, и один за другим прозвучали три медленных, громких удара.
Он сошел вниз, и она уже подняла вверх вуаль для прощально­
го поцелуя, как вдруг внезапная мысль заставила ее отшатнуться.
-
Дорогой мой, - прошептала она, задыхаясь . - Дорогой
мой". еще одна последняя просьба".
-Что?
- Сейчас мы расстанемся ". Навсегда". Я знаю, ты меня не лю-
бишь больше". Но". подари мне еще час" . Смотри, - теперь без
четверти одиннадцать. Дай мне слово, что сегодня в двенадцать
часов ты обо мне вспомнишь ". Ведь это тебе не будет трудно?"
Он засмеялся.
-
Хорошо. В этом нет никакого труда. Но для чего ты про-
сишь?
- Ты даешь сл ово?
- Да. Даю слово. Только зачем ты просишь меня об этом?
- Видишь ли. В это же самое время, минута в минуту, секунда
в секунду, я буду думать о тебе. Думать со всем напряжением воли,
со всей силой любви. Почем знать? Может быть, для воли не суще­
ствует расстояний и мы увидимся еще раз .
- Как ты странно говоришь."
- Но помни, ты дал слово".
- Я его сдержу. Не беспокойся .
- Ты будешь думать, крепко, глубоко, страстно?
- Да, да. Прощай.
- До свидания ".
357

А. И. Куприн
Он сидел в купе и невольно следил за ритмическим постукива­
нием колес... Странно-радостное чувство свободы почти мгновен­
но исчезло из его души, уступив место неожиданной, тусклой, не­
выносимой тоске. Какая-то таинственная сила с неумолимой ясно­
стью вызвала в его памяти самые тонкие, самые незначительные
подробности этого романа, который он только что закончил, с об­
легчением прочитав его последнюю страницу. Почему не выходи­
ли из его ума эти две удивительные строки великого поэта:
Но, как вино, печаль минувших дней
В моей душе чем старей, тем сильней?
Бьт о около полуночи.
Ритм колес, колыханье красной занавески фонаря, нервные сви­
стки паровоза не давали ему спать ... А мысль все упорнее летела к
печальной, маленькой, давно знакомой, покинутой женщине... Те­
перь этот гордый, свободолюбивый человек отдал бы и свою гор­
дость, и свою свободу за возможность на один только миг увидеть
брошенную им женщину. И вдруг, открыв глаза и точно очнувшись
от минутной полудремоты, он увидал ее перед собою, сидящую на
диване, покрытом полотняным чехлом... Она ничего не говорила,
но глаза ее глядели с бесконечной любовью и молчаливым упреком.
-
Кто ты? Зачем ты здесь?! - закричал он, вскакивая в ужасе
со своего места.
Она печально покачала головой и вмиг рассеялась, распльшась,
как предутренний туман.
На другой день он узнал, что она отравилась в ту же ночь, ког­
да он уехал из города.
<1897>
Ч АРЫ
-
Неужели вам до сих пор не наскучило приставать ко мне с
одним и тем же вопросом?.. А еще называете себя моим верным
другом ... Разве верные друзья бывают так нескромны, чтобы спра­
шивать у женщины, кого она в своей жизни любила? Что вы гово­
рите? Ревность? Ай, ай, ай! Как не стыдно! Разве вы не помните на-
358

Склад мануфактурн ых товар ов. Санкт -Петербург.
1910-е года.

Рассказы
шего уговора, что после первого намека с вашей стороны на нежные
чувства я отзываю послов и объявляю между нами войну?
А впрочем ... возьмите щипцы и помешайте уголья в камине...
Впрочем, если уж на то пошло, я расскажу вам трагикомическую
историю моего первого увлечения. Только я заранее беру с вас сло­
во не смеяться ... Это было бы мне очень грустно.
Начало истории очень романтично. Представьте себе великосвет­
ский бал, салон, залитый огнями, ряды декольтированных дам впе­
ремежку с расшитыми мундирами и безупречными фраками муж­
чин. И вот на эстраде, сплошь загороженной зеленью, высоко над
морем человеческих голов появляется «он». Черные кудри падают
на плечи, черные, бархатные, сверхъестественные глаза смотрят
вперед с холодным величием, рука - длинная, выхоленная, пре­
красная рука артиста небрежно обтирает платком деку скрипки и
потом также небрежно бросает этот платок на рояль. Тишина...
робкие аккорды прелюдии ... сердце замирает в каком-то сладком
ужасе, когда первые звуки вторгаются в него с нежной настойчиво­
стью. Нет больше ни сияющей залы, ни наставлений «maman», ни
чопорных соседей, остаются только звуки и вдохновенные, то стра­
стные, то горящие мрачным огнем, то ликующие глаза.
Дальше представьте себе наивную, только что начавшую выез­
жать девушку-институтку, с головой, набитой романтическим вздо­
ром, жаждой необычайного и возвышенного ... Одним словом, за­
вязка для вас выяснилась. Не правда ли?
Мой скрипач был tres repandu* в высшем свете, который так
жадно бросается на все новое, выдающееся и наделавшее шума. Ему
давали прозвания «второго Паганини» и «второго Сарасате», его
нарасхват приглашали на вечера, перед ним заискивали. Дамы на­
ходили в нем что-то демоническое.
Сойдя с эстрады, он держался в обществе безукоризненно-им­
понирующим образом. Сколько раз, глядя на его задумчивый и гор­
дый профиль, я с мучительным любопытством думала о его интим­
ной жизни, о людях, которые его окружают, о его многочисленных
победах женских сердец. Я уже знала из книжек, что великие люди
осуждены на вечное одиночество в шумном мире. И я мечтала...
впрочем, мало ли о каких глупостях может мечтать взбалмошная
девичья голова.
* широко известен (фр анц.)
359

А. И. Куприн
Однажды я решилась написать ему письмо (конечно, с вымыш­
ленною подписью и с просьбой ответить в почтамт «до востребова­
ния»), дикое, восторженное письмо . Он ответил, и между нами завяза­
лась переписка, из которой я еще раз убедилась в справедливости книж­
ного афоризма. Мой артист глядел на жизнь с усталостью и презрени­
ем, не примиряясь с людской пошлостью, мелочностью, завистью и
непониманием порывов творческой души. При этом он изливался в
благодарностях чуткому женскому сердцу, оценившему его. Нечего и
говорить, что это чуткое женское сердце принадлежало мне.
Летом переписка прекратилась, потому что мы уехали на дачу.
Maman нарочно выбрала очень отдаленную от города местность.
Она находила, что после утомительного зимнего сезона мне необ­
ходимо подкрепить свои силы свежим воздухом деревни . Впрочем,
я думаю, тут имели значение и экономические интересы.
Нашим ежедневным гостем сделался кавалерийский генерал с пре­
красным будущим, представительный и свежий сорокалетний холо­
стяк. Он бьm очень занимателен и любезен; и я находила только, что
его волосы и брови могли бы менее отливать фиолетовой краской.
Генерал возил мне цветы и конфеты . Maman не раз с очень про­
зрачной хитростью заводила разговор о том, какую хорошую он
представляет партию для девушки с не особенно большим прида­
ным . Когда же генерал в разговоре называл себя с раскатистым
смехом стариком, она энергично и досадливо протестовала.
Но мое сердце бьmо переполнено демоническим артистом. «Если
не он, то никто !» - решила я с той бесповоротностью, которая
составляет преимущество семнадцатилетних романтических геро­
инь. И наверно, я осталась бы при своем решении , если бы не слу­
чилось маленького неприятного обстоятельства.
Однажды мы возвращались домой, сделав прогулку по роще и
напившись там молока: я, maman и наш генерал. Я отстала. Они не
заметили этого, потому что были всецело заняты соображениями :
в какой степени родства находилась кузина генерала с зятем maman.
Когда я проходила мимо маленькой, затонувшей в густой зеле­
ни акаций дачи, до слуха моего донесся знакомый, сразу взволно­
вавший меня голос. Любопытство бьmо так сильно, что я (хотя моя
совесть и возмутилась против этого) остановилась и, скрытая кус­
тами зелен и, стала прислушиваться и наблюдать.
Боже мой! Прежде всего я увидела «его», моего кумира, мою де­
моническую натуру, моего гордого гения, моего «Сарасате и Пага­
нини» вместе. Он сидел перед террасой, около круглого зеленого сто-
360

Рассказы
ла. На коленях у него держался ребенок месяцев трех-четырех, с бес­
смысленным, сморщенным лицом и головой, качающейся во все сто­
роны. Против него толстая женщина, без корсета, в сером платье,
засаленном на груди, варила на переносной печке варенье. Четверо
других детей - трое мальчиков и девочка - толпились около дымя­
щегося таза, время от времени украдкой облизывая ложки с насты­
вавшим на них сиропом. Картину дополняли еще две женщины, си­
девшие около того же круглого зеленого стола: старушка лет вось­
мидесяти, вязавшая чулок, и горбатая женщина, скорое девушка, с
птичьим лицом, но очень похожая на моего «Паганини», которая,
то приближая, то удаляя от глаз младенца блестящий стакан, застав­
ляла его вскрикивать, пускать ртом пузыри и тянуться вперед рука­
ми. Глядя на эту невинную забаву, и толстая женщина, и старушка с
чулком, и сам «Паганиню) улыбались блаженными улыбками, ул ыб­
ками счастливого отца, довольной матери и бабушки, пользующей­
ся в доме заслуженным почетом. При этом мой демонический музы­
кант с любовной заботливостью вытирал какой-то грязной тряпкой
мокрые губы и нос своего ребенка.
Вдруг, повинуясь притягательной силе моего пристального
взгляда, музыкант повернул голову. Я видела только, как его лицо
покрьmось густой краской, как его руки инстинктивно протяну­
лись, что бы дать дитя горбатой девушке. Что было дальше, я не
знаю, не помню... я бросилась бежать, бежать и бежать, унося в
сердце нестерпимую боль стыда, жалости и злобы...
Ну, а развязку вы, конечно, знаете. Через полгода я стала же­
ной представительного кавалерийского генерала.
<1897>
КАПРИЗ
Огромный двухсветный актовый зал университета, казалось,
утопал в целом море огня, который яркими потоками бросали три
газовые люстры, увешанные сверкающими хрустальными призмоч­
ками, и десятки четырехпалых бра, горевших в простенках между
окнами и дверями. В одном конце зала возвышалась просторная
эстрада, красиво замаскированная флагами и густой стеной живых
растений ... На эстраде блестел свежим лаком концертный рояль с
поднятой вверх крышкой...
361

А. И. Куприн
По-видимому, не оставалось более ни одного свободного ме­
ста , но все новые и новые волны зрителей беспрерывно врыва­
лись из входных дверей . Глядя на тех , которые уже сидели, чув­
ствовалось, что взгляд теряется в этом волнующемся море голов,
лысин, причесок, черных фраков, мундиров, светлых дамских пла­
тьев, медленно движущихся вееров, тонких рук в белых длинных
перчатках, плавных жестов и кокетливых, праздничных женских
улыбок.
На эстраду взобрался и уверенно, почти гордо, подошел к ее
краю красивый певец. Он бьm во фраке с широким вырезом и с
красной гарденией в петличке. Следом за ним, тенью, незаметно,
очутился на своем месте аккомпаниатор, у которого дл инные, пря­
мые и жидкие волосы падали на оба плеча.
Зал затих.
Несколько особенно франтоватых студентов, которых можно
бьmо бы по бантикам на груди признать за распорядителей вечера,
нетерпеливо толпились в холодной швейцарской между вешалка­
ми, загроможденными верхней одеждой, - они ожидали приезда
Генриетты Дюкруа, примадонны парижской Оперы, гастролиро­
вавшей в городе весь зимний сезон. Хотя знаменитая певица и при­
няла с очаровательной любезностью депутацию от молодежи и уве­
ряла, что сочтет за большую честь для себя пропеть на студенчес­
ком вечере, однако начиналось уже третье отделение, в котором
именно и должна была участвовать дива, а она до сих пор еще не
приезжала.
«Неужели надула?» - мелькала тревожная, но невысказывае­
мая мысль в умах озябших распорядителей, и они то и дело, один
за другим, подбегали к окнам и, прижимаясь лицами к стеклу, на­
пряженно вглядывались в темноту зимней ночи. Дюкруа, назначав­
шая в дни своих представлений безумные цены на места, бьmа, без
сомнения, гвоздем вечера, главной приманкой для большинства
приехавшей публики...
На улице послышался грохот подъезжающего экипажа, и мимо
окон в одно мгновенье мелькнули два больших ярких фонаря. Рас­
порядители быстро кинулись к дверям, волнуясь и оттесняя друг
друга.
Действительно, это бьmа Дюкруа. Она впорхнула в швейцарскую,
ул ыбаясь студентам и указывая рукой на свое горло, укутанное в
тысячные соболя. Этот жест означал, что она охотно объяснила бы
362

Рассказы
уважительную причину своей неаккуратности, но боится говорить
в нетопленной комнате.
Так как Дюкруа давно пропустШiа свой номер и разочарован­
ная публика уже перестала ее ожидать, то внезапное появление ее
на эстраде вышло великолепным сюрпризом. Несколько сотен мо­
лодых глоток и вдвое большее количество здоровых ладоней уст­
роШiи ей такую долгую и оглушительную встречу, что даже и она,
привыкшая быть повсюду кумиром·публики, почувствовала в душе
приятное щекотание лести... Она стояла у края эстрады, слегка на­
клонившись всем телом вперед и обводя ряды зрителей своими боль­
шими, черными, смеющимися глазами. На ней бьшо шелковое глян­
цевитое платье, корсаж которого держался на плечах при помощи
узеньких ленточек . Прекрасные обнаженные руки, низко открытая
высокая грудь и длинная, круглая, гордая шея казались выточен­
ными из какого-то теплого, бархатного мрамора.
Несколько раз буря аплодисментов утихала, но едва только
Дюкруа подходШiа к роялю, как новый взрыв восторга заставлял
ее возвращаться к краю эстрады. Наконец, она со своей очарова­
тельной ул ыбкой сделала руками просительный жест, указывая на
рояль. Крики постепенно стихли, но весь зал продолжал глядеть на
нее влюбленными глазами. И среди полнейшей, но живой, внима­
тельной тишины она запела один из романсов Сен-Санса.
Алексей СумШiов, студент-медик 11 курса, стоял, прислонившись
к боковой колонне, и слушал с закрытыми глазами пение, нежно и
властно раздававшееся с эстрады. Он любШI музыку какой-то уди­
вительной, болезненно-страстной любовью, ощущая ее не только
ушами, но всем телом, всеми нервами, всей своею душой... И теперь
каждый звук чудного голоса проникал в самую глубь его существа и
отзывался там такой сладкой дрожью, что Алексею мгновениями
казалось, будто эти звуки раздаются в его собственной груди.
Когда восторженный рев толпы подымался после каждого окон­
ченного романса, Алексей испытывал чувство почти физической
боли, и глаза его смотрели на кричащую публику с выражением ис­
пуга, мольбы и страдания. Но Дюкруа начинала новую арию, и Алек­
сей опять опускал веки, весь отдаваясь, точно теплым морским вол­
нам, чарующей музыке. В это время он страстно желал, чтобы веч­
но не смолкало это божественное пение и чтобы он сам вечно стоял
у своей колонны, жадно наслаждаясь каждой нотой ...
363

А. И. Куприн
Дюкруа должна была бисировать около десяти раз. Ее отпус­
тили только тогда, когда она все с той же очаровательной улыбкой
показала рукой на горло и сделала головой и плечами жест отказа
и сожаления. Следом за ней на эстраду выскочила какая-то бритая
и кудлатая личность в потертом фраке старого фасона и закрича­
ла: «Около воздушного шара. Сцена из народного быта, Ивана
Федоровича Горбунова» .
Сумилов глубоко и прерывисто вздохнул, как будто только что
очнувшись от долгого сладостного сновидения.
Он сходил с лестницы, запруженной кричащим, суетящимся
народом, и старался не наступать на дамские платья. Кто-то хлоп­
нул его сзади по плечу. Сумилов обернулся и увидел юриста Бибе­
ра, своего товарища по гимназии, сына известного миллионера.
Бибер бьm чем-то радостно взволнован . Он обнял Сумилова за
талию и, крепко прижимая его к себе, быстро зашептал ему на ухо :
-Согласилась!" Сейчас тройки приедут ". Я послал ".
-
Кто согласился? - спросил Сумилов.
-
Она". Дюкруа ... Мы в «Европейской» ужин заказали. Сна-
чала бьmо ни за что не соглашалась, а потом ничего ." смилостиви­
лась . Там все наши будут" . Ты поедешь, конечно?
- Я? Нет, не поеду.
Сумилов никогда не принадлежал к компании Бибера, состояв­
шей из золотой молодежи университета: сыновей крупных поме­
щиков, банкиров и коммерсантов. Бибер сам это отлично пони­
мал, но он находился в том припадке беспорядочного восторга,
когда хочется каждому сделать что-нибудь приятное. Поэтому он
запротестовал:
-
Брось глупости. Ты должен". Почему ты не хочешь?
Сумилов рассмеялся.
-
Потому что". Ну, просто ." Потому что - ведь ты знаешь
мои...
-
Ну, ладно, ладно". Подробности письмом, - воскликнул
Бибер, увлекая Сумилова. - Едем, едем, едем ".
У крьmьца стояли тройки . Лошади в темноте фыркали и мота­
ли головами, от чего бубенчики на их шеях весело звенели. Студен­
ты суетливо рассаживались, и в мерзлом воздухе их голоса разда­
вались резко и возбужденно .
Сумилов сидел рядом с Бибером. Алексей до сих пор находился
под впечатлением музыки. Странная иллюзия овладела им в то вре-
364

Рассказы
мя, когда тройки неслись вперегонку по пустынным улицам. Свист
ветра в ушах, визг подмерзшего снега под полозьями, крики сту­
дентов и непрерывный звон бубенчиков сливались для него в ка­
кую-то удивительную, переливчатую мелодию ... В то же время ми­
нутами он не постигал или, вернее, забывал, что с ним делается или
куда он едет.
Ужин, на котором сначала все, кроме Дюкруа, стеснялись, под
конец принял характер «оргии мальчишек исступленных». Студен­
ты беспрерывно целовали у певицы руки и говорили ей на пл охом
французском языке самые дерзкие комплименты . Близость краси­
вой, сильно декольтированной женщины опьяняла их всех гораздо
больше, чем шампанское; в их глазах светилось нескрываемое же­
лание. Дюкруа отвечала сразу пятерым, громко хохотала, откиды­
ваясь головой на спинку малинового бархатного дивана, и била
своих собеседн иков веером по рукам и губам...
Сумилов не привык к вину, и теперь два бокала, выпитые им,
приятно кинулись ему в голову. Он сидел в углу и, заслоняясь ладо­
нью от света канделябра, неотступно глядел на Дюкруа восхищен­
ными глазами. Внутренне он удивлялся смелости своих товарищей,
так развязно болтавших с знаменитой певицей... Эта смелость одно­
временно возбуждала в нем и зависть, и какое-то ревнивое чувство.
Сумилов бьш очень скромен, даже более - застенчив по своей
нежной натуре и по воспитанию, которое он получил в хорошей
патриархальной семье. Близкие товарищи называли его барышней.
И действительно, в нем бьшо много девственной, наивной, свежей
непосредственности мысли и чувства.
- Кто этот господин, что сидит в углу, точно мышь? - спроси­
ла вдруг Дюкруа, указывая на Алексея. Бибер тотчас же ответил :
- Это один из наших студентов. Его фамилия - Сумилов.
- Он, должно быть, поэт, этот господин? Послушайте, госпо-
дин поэт, подойдите сюда! - крикнула певица.
Сумилов подошел и неловко остановился против нее, чувствуя,
что горячая краска заливает его лицо.
- Ах, Боже мой! Да ваш поэт прехорошенький, - засмеялась
Дюкруа. - У него вид свеженькой пансионерки... Глядите, гляди­
те, он даже краснеет. Ах, как это мило!
Она действительно с удовольствием глядела на Сумилова, на
его стройную, юношески гибкую и худощавую фигуру, на его раз­
румянившееся, нежное и красивое лицо, все покрытое легким пуш-
365

А. И. Куприн
ком, на белокурые мягкие волосы, падающие непослушными прядя­
ми на лоб. И вдруг, схватив быстрым, грациозным движением руку
Сумилова, Дюкруа заставила его сесть рядом с собою на диван .
-
Отчего это вы не хотели подойти ко мне? Вы слишком гор­
ды, молодой человек. Неужели женщина должна делать к вам пер­
вый шаг!
Алексей молчал . Кто-то из студентов, никогда не видевший
Сумилова в своей компании, вставил с наглой усмешкой:
-
Madame, наш коллега не понимает по-французски ни сл ова.
Это замечание подействовало на Алексея, как удар хлыста. Он
резко повернулся к говорящему и, глядя на него в упор, отчеканил
также по-французски, но с тою изысканностью языка, которая не­
когда составляла преимущество русской знати и которая еще уце­
лела кое-где в хороших фамилиях:
-
Вы совершенно напрасно, милостивый государь, берете на
себя труд объясняться за меня, тем более что даже не имею чести
быть с вами знакомым.
Когда он это говорил, его брови гневно сдвинулись и большие
голубые глаза с дл инными стрелами ресниц потемнели.
-
Браво, браво, молодой поэт! - засмеялась Дюкруа, не вы­
пуская из своих рук руки Алексея... - Как вас зовут, мой поэт?
Сумилов, вспышка которого уже улеглась, опять сконфузился
и опять покраснел:
-Алексей.
- Как? Как? Але...?
Сумилов повторил .
-Ах, это все равно что Алексис! Ну так вот, monsieur Алексис,
в наказание за то, что вы не хотели ко мне подойти, вы должны
меня будете проводить до дома. Я хочу пройтись немного пешком,
а то боюсь завтра встать с головною болью.
Карета остановилась у подъезда первоклассной гостиницы.
Сумилов помог певице выйти из экипажа и стал прощаться.
Она взглянула на него исподлобья лукавым и нежным взором и
спросила:
- Разве вы не зайдете посмотреть мою берлогу?
-
Madame... я очень счастлив ... - залепетал смущенно Алек-
сей, - но я боюсь ... так поздно...
- Идем! - скомандовала Дюкруа. -Я вас хочу окончательно
наказать ...
366

Рассказы
Пока она переодевалась в будуаре, Сумилов осматривался кру­
гом. Он заметил, что певица сумела придать шаблонно-пышной
обстановке дорого го номера то кокетливое изящество, на которое
способна только парижанка. Всюду бьmи ковры, цветы , веера, до­
рогие безделушки , мебель, более удобная для лежания, чем для си­
дения". Воздух благоухал тонкими духами , пудрой и запахом кра­
сивой женщины. Этот запах Сумилов слышал еще в то время, ког­
да сидел в карете, прикасаясь плечом к плечу певицы.
Дюкруа вышла в просторном белом, затканном золотом, пень­
юаре. Заметив горничную, неслышно и ловко приготовлявшую на
мраморном столике чай, она сказала:
- Идите спать, я больше не имею надобности в вас.
Горничная - некрасивая, подвижная, как обезьяна, парижан­
ка - вышла, скользнув по Сумилову проницательно-насмешливым
взглядом. Дюкруа уселась с ногами на н изкий и широкий турецкий
диван, расправляя около ног складки своего белого платья, и пове­
лительным жестом указала Алексею на место рядом с собою. Су­
милов повиновался.
-
Ближе, ближе! - приказала Дюкруа. - Еще ближе!" Вот
так". Ну, теперь давайте разговаривать, monsieur Алексис. Во-пер­
вых, где вы научились так хорошо владеть французским языком?
Вы выражаетесь, точно маркиз.
Сумилов рассказал ей, что у него с самого раннего детства бьши
гувернантки-француженки и что этот язык принят почти исключи­
тельно в его семье.
-
О, значит, вы из богатого семейства?! - воскли кнула Дюк­
руа .
- Нет, мы лет пять тому назад разорились.
-
Ах, бедненький! Значит, вы живете своими трудами? Вам,
должно быть, это очень тяжело? У вас есть друзья? Вы, вероятно,
редко бываете в обществе?
И она засыпала его целой кучей вопросов, на которые он едва
успевал отвечать . Потом вдруг, совершенно неожиданно, она спро­
сила низким и протяжным голосом:
- Скажите, вы любили когда-ни будь женщину?
Он посмотрел на нее, полусмеясь, полуудивленно.
- Да, любил". Когда мне было четырнадцать лет, я бьш влюб­
лен в свою кузину".
-Итолько?
-Да.
367

А. И. Куприн
-
Честное сл ово?
-
Честное слово.
-
И вы никогда не любили женщину совсем?
Он понял и , нервно теребя бахрому скатерти, прошептал:
-
Нет... Никогда.
-
А я? - тем же замирающим шепотом спросила Дюкруа, на-
клоняясь к нему так близко, что он почувствовал теплоту ее лица. -
А я нравлюсь вам? Нравлюсь? Да глядите же в глаза, когда вас спра­
шивают!
Она схватила его голову руками и повернула к себе ... Ее горя­
чие и жуткие глаза сначала испугали Сумилова, потом смутили, а
потом вдруг и в его глазах зажгли такой же огонь.
Она опустила ресницы и со вздохом притянула голову Сумило­
ва еще ближе к себе. Губы ее пьшали и бьши влажны.
- Дома госпожа Дюкруа?..
-
Нету дома.
-
Может быть, вы не заметили? Может быть, она уже верну-
лась?
Толстый ли врейный швейцар с красной, опухшей и заспанной
мордой почесал сп ину о косяк двери .
-
Как же это я, например, не видал, ежели я к тому обязан,
чтобы смотреть? Да что вы хлопочете? Вот уже, почитай, вторую
неделю каждый день бегаете". Коли сказано нет, так, стало быть, и
нет" . Чего же тут еще? Не хотит вас видеть, и дело с концом".
Сумилов торопливо вытащил из кармана кошелек. При виде
рублевой бумажки швейцар перестал чесать спину и произнес снис­
ходител ьно:
-
Попробуйте". подымитесь наверх. Может быть, и есть ".
Сумилов быстро взбежал по лестнице, шагая через две ступень­
ки. Но перед дверью номера он остановился и схватился инстинк­
тивно за то место груди, где так судорожно и мучительно колоти­
лось сердце. При этом его рука ощутила прикосновение лежащего
в боковом кармане небольшого револьвера.
Сумилов постучался . «Entrez», - послышалось из-за двери .
Закрыв на секунду глаза от смутного предчувствия какого-то ужа­
са, Алексей толкнул ручку.
Сегодняшний день он считал решительным, потому что терпеть
дольше эти мучения неудовлетворенной любви и ревности стано­
вилось невозможным.
368

Рассказы
Когда наутро после первого вечера Алексей пришел к Дюкруа,
весь еще полный счастья, она встретила его с холодным удивлени­
ем. На другой день ее не бьшо дома, на третий - то же самое...
Камеристка с наглым видом захлопывала дверь перед самым его
носом. Он стал писать письма, но на первое не получил ответа, а
прочие возвращались ему нераспечатанными.
Алексей страдал невыносимо. Он исхудал, осунулся и пожел­
тел. И днем и ночью его преследовал образ прекрасной парижан­
ки; везде ему рисовалась ее бархатная кожа, ее поцелуи.
Дюкруа бьmа не одна. Рядом с ней на диване, так хорошо зна­
комом Алексею, сидел какой-то толстый господин, судя по лицу,
грек или армянин, с маслеными черными глазами, горбатым носом
и густыми черными усами.
Увидев вошедшего Сумилова, Генриетта быстро поднялась и с
гневным видом сделала несколько шагов ему навстречу, не протя­
гивая руки .
-
Что вас заставляет преследовать меня всюду, милостивый
государь? - спросила она, вызывающе щуря глаза.
Кровь кинулась в голову Алексею. Все потемнело перед его гла­
зами. Он резко схватил Дюкруа за руку выше кисти и прошептал с
искривленными губами:
- Мне надо говорить с вами... наедине ... два слова. В его голо­
се и в выражении лица чувствовалась такая страшная настойчи­
вость, что Генриетта невольно повиновалась .
- Хорошо, идите за мной, - сказала она, направляясь в свой
будуар. - Но помните, что это последнее объяснение.
В полутемном будуаре он опять схватил ее за руки, но она быс­
тро вырвалась от него.
- Я вас безумно люблю! - воскликнул Алексей. - Пощадите
меня!
- Это все, что вы хотели мне сказать?
- Да... впрочем, нет... не все... Я сам не знаю, что говорю. Я не
сплю по ночам ... Зачем, зачем вы все это сделали?
Она расхохоталась наглым, искусственным смехом опытной
актрисы.
- Вот как! Вы пришли упрекать меня ...
Из гостиной послышался сдержанный кашель.
- Кто это? - спросил грубо Алексей.
- Разве я вам должна давать отчет в моих знакомствах? - от-
ветила Дюкруа, пожимая презрительно плечами.
369

А. И. Куприн
Сумилов вдруг почувствовал в душе прилив бешенства.
-
Отвечайте мне: кто этот господин? Это ваш любовник? Го­
ворите сейчас" .
-
А! Вы непременно хотите знать? - Генриетта приблизила к
нему свое лицо, искаженное злобой, и трясущимися бледными гу­
бами произнесла:
- Да, это мой любовник...
Послышался выстрел, потом отчаянный женский крик, потом
другой выстрел, потом испуганный вопль из соседней комнаты...
Отовсюду из номеров сбежались люди ... Генриетта еще бьша жива
и, лежа на полу в луже крови, протяжно и тихо стонала. Сумилов
лежал рядом с ней, ничком, касаясь окровавленной головой ее пла­
тья . Правая рука его бьша подвернута под тело, а плечо левой су­
дорожно вздрагивало, как крьшо подстреленной птицы...
<1897>
ПЕРВЕНЕ Ц
Это случилось в Москве. Мне только что минуло семнадцать
лет - возраст, в котором жизнь литератора представляется торже­
ственным путем к славе, усыпанным розами и лаврами. Вступить
на этот путь казалось мне верхом счастья, доступного смертному.
Я теперь не помню ясно содержания моего первого рассказа.
Если не ошибаюсь, в нем говорилось о том, что было прекрасное
майское утро, что молодой и красивый человек, по имени Воль­
демар, влюбился в это утро в девицу Людмилу, исполненную
необыкновенных достоинств, и что девица Людмила изменила са­
мым коварным образом Вольдемару ради кавалерийского офице­
ра. Рассказ назывался «Ранние слезы».
Переписав «Ранние слезы», по крайней мере, раз восемь, я от­
нес их поэту Венкову, который часто бывал у нас в доме и благово­
лил ко мне. Поэт Венков писал одновременно почти во всех рус­
ских газетах и журналах и обладал изумительной способностью
повсюду втискивать гражданскую идею. Если он описывал грозу,
то непременно в конце стихотворения выражал надежду, что и над
дорогой родиной когда-нибудь «разойдутся нависшие тучи». Вид
водопада напоминает ему плененную мысль, разбившую насиль­
ственные оковы.
370

Рассказы
Я и теперь совершенно точно припоминаю его характерную
физиономию: яйцевидное лицо, все изрытое оспой и постоянно
склоненное набок, жиденькая, беспорядочная, трясущаяся бороден­
ка песочного цвета, длинный нос, подслеповатые глаза и высокий
конический лоб, по обе стороны которого падали на плечи прямые
редкие волосы . Он никогда не присаживался и постоянно ходил по
комнате из угла в угол, причем так широко и смешно расставлял
свои кривые ноги, как будто бы находился на палубе корабля во
время бури . Если же это бывало дома, то, сделав три-четыре конца
от одного угла до другого, он каждый раз подходил к небольшому
шкафчику, отворял его, доставал оттуда графинчик с настойкой и
две рюмки (одну для себя, другую для собеседника), пил со страш­
ными гримасами на лице и , спрятав настойку обратно в шкаф, про­
должал ходить своей морской походкой по комнате.
Иван Лиодорович принял мой рассказ очень снисходительно и
обещал куда-нибудь пристроить, хотя наверно не ручался за успех.
Но и это го туманного обещания бьuю для меня гораздо более чем
достаточно .
Однако прошел месяц, и другой, и третий, рассказ давно уже
находился в редакции «Московского иллюстрированного листка»,
а между тем судьба его бьша покрыта мраком неизвестности . Веро­
ятно, за это время я порядком-таки надоел бедному Ивану Лиодо­
ровичу. Каждую среду и субботу - нас по этим дням отпускали из
училища домой - я неизменно являлся к нему. В моих глазах он
всегда читал один и тот же жадный вопрос и ничем не мог меня
успокоить, кроме неопределенных увещаний, что «надо подождать,
потерпеть ". нельзя же сразу". Редакция прямо завалена рассказа­
ми». Ужасные слова: редакция завалена рассказами ! Но ведь то
другие, посторонние, неинтересные рассказы, а не мои «Ранние сле­
зы»".
Счастье пришло, как и всегда оно приходит, в то время, когда я
всего менее ожидал. Однажды в воскресенье я был оставлен без
отпуска за единицу, полученную мною по пр едмету военной фор­
тификации (наука, одно название которой и теперь еще заставляет
меня вздрагивать) . В девять часов вечера стали один за другим яв­
ляться отпускные юнкера. Кто-то сказал мне - я в то время бьm в
курилке: «Калинин пришел из отпуска и ищет вас». Меня это сооб­
щение немного удивило: с Калининым, хлыщеватым и глупым ма­
лым, мы до сих пор почти ни разу не разговаривали. Зачем я мог
ему понадобиться?
371

А. И. Куприн
Мы встретились на лестнице, ведущей из курилки в роту. В ру­
ках у Калинина бьm длинный бумажный сверток.
- Пэслюшайте, - сказал Калинин, коверкая, по обыкновению,
фатовским манером свою речь, - какой-то «шпаю> (на нашем языке
это означало штатский) просил меня передать вам вот эту штуку.
Он сунул мне в руки бумажный сверток.
-
Какой шпак? - спросил я, сконфузившись за «шпака».
- Не знаю... Довольно гнусного вида... Остановил меня на ули-
це и спрашивает, не знаком ли я с вами . Я говорю - знаком. Так
передайте, говорит, п'жэлста.
Сверток издавал сильный запах типографской краски . Сердце
замерло у меня в груди от какого-то сладкого предчувствия. Я не­
терпели во развернул бумагу и увидел два номера «Иллюстриро­
ванного листка».
Впоследствии нередко были в моей жизни моменты очень боль­
шого счастия. Но еще ни разу до сих пор не испытывал я такого
сильного наплыва восторга, как в ту минуту, когда мои глаза уви­
дели эти правильные строчки черных букв, отчетливо напечатан­
ных на белой глянцевитой бумаге. Припадок обуявшей меня радо­
сти носил даже несколько дикий характер, и я не сумел ее выразить
ничем иным, как безумными скачками через пять ступенек сразу.
Прибежав в спальню, я продолжал бесноваться, прыгая через кро­
вати и табуретки. Наконец успокоившись немного, я опустил вниз
висячую лампу с контрабажуром и развернул «Листок». .. Но строч­
ки прыгали перед моими глазами , а буквы сливались в черные по­
лосы .
Нужно было во что бы то ни стало поделиться с кем-нибудь
моей радостью. Увидав кого-то из более мне близких товарищей, я
бросился к нему:
- Посмотри ... вот здесь ... в журнале ... мой рассказ напечатан.
Я задыхался от волнения . Что же касается до него, он изумился
и обрадовался гораздо менее, чем я ожидал .
-
Ну? Неужели? - спросил он довольно равнодушным тоном
и протянул руку за номером.
Он стал читать, а я, обняв его сзади, заглядывал через его плечо
в дорогие строки . Он читал довольно медленно . Какое-то ревни­
вое чувство вдруг овладело мною.
- Подожди , я тебе дам потом, я еще сам не прочел, - сказал я,
вырывая от него «Листою>.
372

Рассказы
Но едва я отошел от него, как потребность сообщить еще кому­
нибудь о моем блаженстве опять неудержимо заговорила во мне. Я
показал «Листою>, по крайней мере, десяти товарищам . Все они
старались казаться заинтересованными, но, к моему великому огор­
чению, их участие не удовлетворяло меня .
Наконец вокруг меня собралась порядочная кучка оповещен­
ных. Кто-то попросил прочесть вслух, и я начал голосом, прерыва­
ющимся от волнения и недавней беготни, с давно знакомой краси­
вой фразы :
«Бьmо прекрасное майское утро ...»
Когда я кончил, слушатели выразили снисходительное одобрение.
- Интересно будет прочитать критику, - заметил чей-то уве-
ренный голос.
Тем временем моя аудитория привлекла новых любопытных.
Узнав, в чем дело, они тоже выразили желание послушать, и я во
второй раз с тем же удовольствием прочел свое произведение.
И каждый раз, когда я снова начинал его читать, я находил в
нем все новые красоты . Но мне и этого было мало. Я заставлял
читать вслух других, а сам прислушивался с закрытыми гл азами,
стараясь вообразить себя посторонним человеком.
На другой день меня подозвал к себе Дрозд - мой ротный ко­
мандир.
- Дайте мне сейчас то, что вы там намарали, - приказал он
суровым тоном.
Я притворился непонимающим.
- Что такое, господин капитан?
-
Там вы... чепуху какую-то написали в газетишке, дайте ее
сюда... и без разговоров...
Нечего бьmо делать: я принес ему один номер «Листка» . Он
развернул его и, ткнув пальцем в мои инициалы С. и М., спросил :
-Это?
- Это , господин капитан, - ответил я с гордым достоинством.
- Ступайте в карцер, - произнес ротный командир, разрывая
драгоценный номер вдоль страниц. - И если это повторится в сле­
дующий раз, вы будете исключены из училища.
Я пошел в карцер. Поступок Дрозда с номером «Листка» хотя
и возмущал меня до глубины души, но я уже знал и утешал себя
сознанием, что двигатели просвещения всегда терпели и будут тер­
петь несправедливые нападки невежественной толпы.
373

А. И. Куприн
Я отсидел двое суток, но мне не бьmо скучно, потому что со
мною бьm оставшийся в живых номер «Листка>>, и я читал свой
рассказ запоем. Я даже прочел его вслух моему тюремному сторо­
жу, сверхсрочному унтер-офицеру, который выразил свое одобре­
ние восклицанием: «Л овко!»
С той поры прошло много, очень много лет. Я уже по опыту
знаю, что на литераторском пути гораздо более терний, чем роз, и ,
получая номер со своим произведением, не радуюсь ему, а спокой­
но считаю количество строк. Но в моей душе иногда шевелится
жгучая зависть к тогдашней наивной радости и светлой вере.
<1897>
НАРЦ ИСС
Стемнело. В гостиной, куда все четверо перешли пить кофе, еще
не зажигали огня. Маленький уголок, который хозяйка дома, ба­
ронесса Эйзендорф, кокетливо называла «своим убежищем», совсем
потонул в темноте. Холеные латании, фениксы и филодендроны
перепутались над головами сидящих, точно свод какой-то экзоти­
ческой беседки. От красноватого света уличных фонарей их дл ин­
ные листья бросали на потолок фантастически красивый, дрожа­
щий узор. Из столовой, где еще горели свечи, бежала по полу, про­
рвавшись сквозь дверную щель, узкая и длинная светлая полоска,
невольно притягивавшая к себе глаза.
Сидевшие в «убежище» - две женщины и двое мужчин - со­
ставляли дружескую, тесную компанию на несколько циничном
взаимном покровительстве в области флирта. Все они бьmи моло­
дь�, красивы, независимы и богаты . Баронесса вдовела уже четвер­
тый год и часто говорила, что никогда больше не выйдет замуж,
потому что пользоваться радостями жизни гораздо удобнее и при­
ятнее, будучи вдовою. Ее приятельница Бэтси не имела причин ей в
этом завидовать, хотя и была замужем за очень важным, очень ста­
рым и очень снисходительным сановником. Обе дамы представля­
ли своими лицами и фигурами интересный контраст. Баронесса -
пышная, томная и ленивая брюнетка, чувственная на вид, но в сущ­
ности более нежная, чем страстная, - кидалась всякому в глаза
своей тяжелой красотой. Бэтси с первого взгляда не поражала, но в
ней при более близком знакомстве чувствовалось такое очарова-
374

Рассказы
ние прихотливого и острого ума, такая неотразимая прелесть не­
рвной, пылкой и больной натуры, безумно жгущей свою жизнь с
обоих концов, что число ее поклонников далеко превосходило число
поклонников баронессы. Она бьша мала ростом, с изящной, тон­
кой фигуркой, блондинка, с нездоровым ярким румянцем, с гро­
мадными серыми глазами и с нервным подергиванием в правом углу
рта. Она очень часто меняла свои привязанности. В настоящее вре­
мя ее «рабом» бьш гвардейский офицер - князь Чхеидзе, ревни­
вый, глупый и необыкновенно красивый грузин. За баронессой же
ухаживал Санин - молодой присяжный поверенный, «восходящее
светило криминальной адвокатуры», как его величали судебные
хроникеры газет.
- Ах, кстати, - сказала баронесса, закидывая назад голову и
обращаясь к адвокату, - я совсем забыла вас поблагодарить за
цветы, которые вы мне вчера прислали ". прелестный букеt!
Она в это время лежала на кушетке, усталая от шумно проведен­
ного дня и отяжелевшая от шампанского, выпитого за обедом. Са­
нин сидел сзади баронессы, облокотившись на спинку ее кушетки.
- Вы, должно быть, заснули там в уголку, monsieur Gеоrgеs? ­
продолжала баронесса. - Вы слышите, что я говорю?
Санин лениво повернул к ней голову.
-Слышу, слышу". прелестный букет?" Очень рад, если он вам
понравился".
-Ах, я обожаю цветы! Что может быть лучше? И вы как будто
бы угадали мой вкус: ландыши, фиалки и сирень ... Все такие нежные,
тонкие ароматы ". Бэтси , ты любишь цветы?
- О да, конечно, - ответил а Бэтси, тихо покачиваясь в боль­
шом вольтеровском кресле. -Но только мне больше нравятся оду­
ряющие, нежные запахи". Например, я люблю цветы магнолии,
померанцевые цветы ". Они пахнут так сильно, так сладко, что у меня
является желание их есть. Но все-таки любимый мой цветок - тубе­
роза. Он меня опьяняет, точно гашиш". Когда я сл ишком долго
слышу его аромат, мной овладевают какие-то необъяснимые, чуд­
ные галлюцинации". Потом, конечно, наступает головная боль.
-А вы, князь? Какой цветок вы любите больше всего? - спро­
сила баронесса.
Князь, который больше всего в мире заботился о том, чтобы
его считали остряком, и который о каждой своей остроте предуп­
реждал смехом, вдруг резко и отрывисто захохотал .
- Я совсем не люблю цветов. Я больше люблю самые плоды .
15 Куприн А. И. Том 3
375

А. И. Куприн
-
Animal, que vous etes!* - воскликнула Бэтси и ударила Чхе­
идзе веером по руке. - Говорите серьезно.
В темноте послышался звук, похожий на поцелуй, и князь ска­
зал приторным голосом, каким всегда «восточные человеки» гово­
рят комплименты:
-
Самый прекрасный цветок роза. Она похожа на вас, Бэтси.
Баронесса опять закинула голову, чтобы увидать Санина.
-
А вы, monsieur Georges, отчего же не скажете, какой ваш
любимый цветок? - спросила она.
-
Мой цветок?
Санин задумался.
По лицу его вдруг скользнула какая-то не то грустная, не то
нежная тень. По-видимому, он вспомнил что-то очень далекое.
-
Нарцисс, - ответил он наконец.
- Нарцисс? Фи! Он такой вульгарный цветок.
-
Нет, это цветок влюбленных. Знаете, как о нем говорят на
Востоке?
И Санин произнес протяжным голосом:
Я шлю тебе нарцисс . По цвету листьев он
Походит на того, кто до смерти влюблен .
В нем аромат, как в деве в час свиданья
И бледность юноши в минуту расставанья.
-Это деликатный, наивный, задумчивый цветок. У него такой
нежный, еле слышный, пряный запах. Он растет на бледно-зеленом
хрупком стебле и, сорванный, вянет, не дожи вая до утра.
-
Ах, Боже мой, как чувствительно! - сказала насмешливо
баронесса. - Вероятно, у вас с этим задумчивым цветком связаны
какие-ни будь деликатные воспоминания?
-
Как же. Есть и воспоминания.
-
Расскажите, пожалуйста ... Это , должно быть, забавно.
- Да, да, расскажите, monsieur Санин, - попросила Бэтси . -
Это очень интересно.
- Да тут, собственно, и рассказывать-то нечего, - сказал Са­
нин, подавляя притворную зевоту. - Просто - глупые воспоми­
нания мол одости . .. Я был студентом тогда и конечно, сильно
* Ну что за животное! (франц.)
376

Киев. Бибиковский бульвар.
Фотогр афия второй половины Х/Х века.
Киев. Задний фасад Софийского собора.
Фот огр афия вт ор ой половины Х/Х века.

Рассказы
нуждался. Прочел я как-то в газетных объявлениях, что ищут на
лето в отъезд репетитора-студента . Я и поехал в один крошечный
уездный городишко, на юг России . Помню, что дорогою я все ду­
мал: каковы эти люди , с которыми мне придется провести целое
лето? Стану ли я к ним в отношения члена семьи , или меня будут
третировать, как «наемника»? О том семействе, куда я ехал, я знал
только одно: что там есть гимназист приготовительного класса, ко­
торого я должен бьш приготовить к дальнейшему курсу.
Мой патрон встретил меня на вокзале, и встретил с таким теп­
лым и простым радушием, что все мои опасения мигом рассея­
лись. Да одна его наружность успокоила бы всякого. Он бьш один
из тех людей, про которых Сервантес говорит: «Толстый - сле­
довательно, добрый человек». Все в нем дышало неисчерпаемым
добродушием, кротостью, здоровым юмором и хорошим аппети­
том. Его звали Матвеем Кузьмичом. В городе он зани мал место
уездного врача. Лет ему было за пятьдесят, и , пожалуй, сильно за
пятьдесят.
По дороге с вокзала домой Матвей Кузьмич сказал мне:
-
Я должен вас, батенька, об одной вещи предупредить (ба­
тенька - бьшо его любимое, ласкательное обращение) . Знаете, что­
бы не вышло какой-нибудь этакой неприятности ... Жена у меня -
немая ... Как родила второго ребенка - мертвого, так с тех пор и
лишилась языка... Но слух у нее остался прекрасный... Так вот я и
говорю, батенька, чтобы как-нибудь не этого ... Ну, да вы меня сами
понимаете.
Приехали мы. Одноэтажный домик, белый, под зеленой кры­
шей, с чистенькими стеклами, самого веселого и приветливого вида.
Большая терраса сплошь затянута зеленью дикого винограда . Гля­
дя издали на такие дома, всегда почему-то чувствуется, что в н их
люди живут тихой и уютной жизнью,
На террасе нас встретила Виктория Ивановна - хозяйка дома.
Несмотря на весьма понятное чувство жалости , которое она во мне
возбуждала, я невольно остановился перед ней, пораженный ее
странной красотой: такими рисуют художники-символисты анге­
лов. Представьте себе высокую и тонкую - именно воздушную
фигуру, необыкновенно белое, почти без теней лицо и длинные,
египетского очерка, глаза, полные молчаливой грусти и в то же
время загадочные, как у сфинкса. Надет бьш на Виктории Иванов­
не белый костюм какого-то фантастического покроя, весь в про­
дольных складках.
377

А. И. Куприн
-
Витя, представляю тебе такого-то , - сказал Матвей Кузь­
м ич, подводя меня к жене. - Это - студент, будущий Колин репе­
титор.
Она пристально поглядела на меня, молча наклонила голову и
медленно протянула мне руку, прикосновение которой заставило
меня вздрогнуть, точно от внезапного предчувствия.
Чем дальше я наблюдал Викторию Ивановну, тем загадочнее
она для меня становилась . В ней бьmо, по-видимому, полное рав­
нодушие к жизни и ко всем ее проявлениям. И утром, и вечером, и
за обедом, и во время прогулок я ее видал все с одним и тем же
лицом, на котором как будто бы навек застьmо тоскливое выраже­
ние". Только к своей прекрасной наружности и к своему всегда
фантастическому туалету относилась она с особенной, тщательной
заботли востью. Она любила, более чем всякая женщина в мире,
смотреть в зеркало и простаивала перед ним чрезвычайно долго .
У нее не бьmо, как это бывает у большинства немых, желания
во что бы то ни стало говорить с окружающими. Азбуки немых на
пальцах она, по-видимому, не знала, а к жестам прибегала очень
редко. Зато она с болезненной страстностью любила музыку и це­
лые вечера проводила за фортепиано. Играла Виктория прекрас­
но, но, что бы она ни исполняла, - всегда вкладывала в произве­
дение один и тот же отпечаток затаенной, молчаливой тоски.
Интересно и трогательно было видеть отношение Матвея
Кузьмича к жене. Этот большой, толстый человек, годивши йся
ей по годам в отцы , держался с нею точно в иноватый и любя­
щий ребенок. Кажется , не было н и одного желания, ни одного
каприза, которого бы он тотчас же не исполнил, если бы этот
каприз при шел в голову Виктории . Но Ви ктория принимала его
нежное и внимательное ухаживание со свои м обычным тоскл и­
вым равнодушием, и л и шь и зредка, при особенно настойчи вых
расспросах о здоровье, между ее бровей появлялась чуть замет­
ная нетерпеливая морщинка. Этого бывало совершенно доста­
точно для того , чтобы Матвей Кузьмич мгновенно исчезал с ис­
пуганным в идом из комнаты .
Прошло недели две или три .
Необыкновенное чувство, испытанное мною при первом зна­
комстве с немой хозяйкой, не проходило. Наоборот, между мной
и ею создалась какая-то таинственная , ненормальная связь. Сто­
ило ей хотя мельком посмотреть на меня сзади , я в ту же секунду
чувствовал на себе ее взгляд и оборачивался не инстинктивно,
378

Рассказы
как это бывает обыкновенно, - но с полной уверенностью, что
именно она на меня смотрит. Мы с ней никогда ни о чем не гово­
рили (мало ли сколько способов можно найти для обмена мыс­
лей), но если я ч итал что-нибудь вслух ил и рассказывал о чем­
нибудь, я всегда знал , что она сидит тут же, рядом, и не отводит
от меня своих удивительных глаз. Когда же она в сумерках сади­
лась за фортепи ано, я заби вался подальше, в темный угол, и слу­
шал ее, и был готов без конца слушать ... Эта странная духовная
связь не походила на начинающийся флирт: в ней было что-то
неестественное, жуткое...
Однажды в начале июня, как теперь помню, в воскресенье, день
выдался особенно жаркий ... И люди и животные дышали с трудом .
В густом раскаленном воздухе чувствовалась надвигающаяся гро­
за, но гроза не приходила.
Наступил вечер . Отблеск потухающей зари придавал тяжелым
сизым тучам кровавый оттенок. Темнело поразительно быстро. Я
стоял на террасе, прислонившись к столбу, объятый тем ноющим
томлением, которое всегда овладевает мною перед грозой... Вдруг
привычная, властная сила заставила меня быстро обернуться на­
зад... Рядом со мной стояла Виктория. Затем произошло нечто не­
постижимое, ужасное... Я до сих пор не знаю, почему это случи­
лось: виновато ли во всем электрическое напряжение близкой гро­
зы, или я прочел в ее глазах страстный призыв, - наши руки спле­
лись в диком объятии, и наши губы встретились долго и мучитель­
но-сладко.
Мы ничего не сказали друг другу - ни сл овом, ни жестом. Оч­
нувшись от этого внезапного поцелуя, Виктория освободилась из
моих рук, вынула из-за корсажа свои маленькие часы и показала
мне сначала цифру ХП, а потом на окно. При этом она знаком по­
казала мне, что если я постучусь, то окно отворится .
Около одиннадцати часов гроза утихл а. Я вышел на улицу,
взволнованный мыслью о предстоящем свидании и об его необы­
чайности. Небо бьшо ясно, чисто и казалось бездонным. Луна све­
тила с какой-то назойливой яркостью. Посредине улицы лежали
резкие черные тени домов . Воздух был насыщен острым запахом
послегрозовой свежести и тягучим ароматом белой акации .
Проходя палисадником, я заметил грядку нарциссов, белеющих
в темноте, нагнулся и , сорвав один, вдел его в петличку сюртука.
Потом, тихо скользнув в полуотворенную калитку, я подошел к
окну, выходящему из спальни Виктории в палисадник.
379

А. И. Куприн
Окно было затворено, и , приникнув к нему лицом, я ничего не
мог разглядеть, кроме черной мглы. Удерживая дыхание, я посту­
чал еле сл ышно в стекло. Окно медленно и беззвучно отворилось .
И вдруг я увидел перед собою всего в каком-нибудь полуарши­
не лицо Матвея Кузьмича, бледное, взволнованное лицо, с глаза­
ми, неестественно блестевшими от яркого лунного света.
Я инстинктивно схватился за палку.
-
Оставьте. Не делайте глупостей, - сказал он со спокойной
горечью в голосе. - У жены теперь нервный припадок. Проходите
кругом на террасу. Я сейчас там буду. Нам надо поговорить.
Ошеломленный, уничтоженный, взбирался я по ступеням тер­
расы . Матвей Кузьмич уже ждал меня .
- Садитесь, - указал он на скамейку и сам опустился рядом со
мной.
В темноте мы не видали лиц друг друга, но я чувствовал, что с
моего л ица не сходит горячая краска.
-
Видите ли, - сказал Матвей Кузьмич ровным голосом, в
котором, однако, сл ышалось подавленное страдание, - видите ли ,
я знал, что жена назначила вам сегодня ночью свидание, и я не хо­
тел этому мешать.
-
Почему? - спросил я шепотом.
-
Почему? Позвольте этого вам не объяснять. Скажу только
одно: вот уже четвертый год я - ее муж только по имени. И я не
помешал бы вам сделать поступок, недостойный вас, есл и бы с Вик­
торией Ивановной не случился нервный припадок". Понимаете: она
не вынесла этих волнений в продолжение нескольких часов, и те­
перь с ней истерика.
Я молчал, а Матвей Кузьмич продолжал с тем же деланным
спокойствием:
-
Я вам и завтра не буду мешать. Я не принадлежу к числу
ревнивцев, защищающих свое счастье с револьвером в руках". Да я
в силу некоторых обстоятельств и не имею на это нравственного
права". Живите у нас на каких угодно основаниях ". Делайте что
угодно". только ". только, прошу вас". не обращайте меня в сказку
города. Мне это бьmо бы слишком тяжело".
- Нет, на это я никогда не соглашусь, - возразил я, тронутый
его самоотверженными словами .
-Да? Не согласитесь? - В голосе Матвея Кузьмича послыша­
лось радостное возбуждение. -Не согласитесь?" Вы не поверите,
как мне отрадно это слышать ". Ведь вы с первого раза произвели
380

Рассказы
на меня впечатление такого честного человека. . . Я почти был уве­
рен, что вы не согласитесь.
-
Конечно же, не соглашусь.
-
Ну, а теперь - самое последнее... Вам остается взять ее с
собою. В ее согласии и сомневаться нечего . Она за вами пойдет хоть
на край света. Хотите вы этого?
Я не ответил ни звука. Я не знал, что мне сказать.
-
Делайте, как вы найдете лучшим. Все за�исит от вас. Я не
имею права ни советовать, ни отговаривать, хотя должен сказать,
что Викторию Ивановну я обожаю. Даже больше - я молюсь на
нее. Но я позволю себе сказать только одно ... Попробуйте вы об­
ратиться к своей совести и к своему уму. Через год, ну, скажем,
через два, не станет ли вам в тягость вечная совместная жизнь с
немой женщиной, с уродом?.. Я сам за вас отвечу - да. А если так,
то одно из двух: или вам жизнь сделается несносным бременем, или,
что еще хуже, вы бросите Викторию - и тогда до конца ваших
дней вы не избавитесь от сознания сделанного вами жестокого и
несправедливого поступка. Я ее знаю. Она никогда не вернулась
бы ко мне после этого ...
Слезы щипали мои глаза. Я поднялся со скамейки.
- Простите меня, Матвей Кузьмич, - сказал я, ища в темноте
его руку. - Я уезжаю завтра.
В темноте я не видел его лица. Но пожатие его руки бьшо так
крепко и искренно, что с моей души точно скатился камень.
Санин замолчал .
- И это все? - спросила через минуту баронесса.
- Все, - отвечал Санин.
Баронесса рассмеялась принужденным, нервным смехом, в ко­
тором слышалось ревнивое чувство.
- Очень интересный роман. Как это поэтично: немая Пентеф­
рия и целомудренный студент!
Санин нагнулся, взял руку баронессы, поцеловал ее и сказал
извиняющимся тоном:
- Ах, баронесса, это ведь было так давно...
<1897>
381

А. И. Куприн
БАРБОС И ЖУЛЬКА
Барбос бьш невелик ростом, но приземист и широкогруд. Бла­
годаря дл инной, чуть-чуть вьющейся шерсти в нем замечалось от­
даленное сходство с белым пуделем, но только с пуделем, к которо­
му никогда не прикасались ни мыло, ни гребень, ни ножницы. Ле­
том он постоянно с головы до конца хвоста бывал унизан колючи­
ми «репяхами», осенью же клоки шерсти на его ногах, животе, из­
валявшись в грязи и потом высохнув, превращались в сотни ко­
ричневых, болтающихся сталактитов. Уши Барбоса вечно носили
на себе следы «боевых схваток», а в особенно горячие периоды со­
бачьего флирта прямо-таки превращались в причудливые фесто­
ны. Таких собак, как он, искони и всюду зовут Барбосами . Изред­
ка, только, да и то в виде исключения, их называют Дружками. Эти
собаки, если не ошибаюсь, происходят от простых дворняжек и
овчарок. Они отличаются верностью, независимым характером и
то нким слухом.
Жул ька также принадлежала к очень распространенной поро­
де маленьких собак, тех тонконогих собачек с гладкой черной шер­
стью и желтыми подпалинами над бровями и на груди, которых
так любят отставные чиновницы. Основной чертой ее характера
была деликатная, почти застенчивая вежливость . Это не значит,
чтобы она тотчас же перевертывалась на спину, начинала улыбаться
или униженно ползала на животе, как только с ней заговаривал
человек (так поступают все лицемерные, льстивые и трусливые со­
бачонки). Нет, к доброму человеку она подходила с свойственной ей
смелой доверчивостью, опиралась на его колено своими передними
лапками и нежно протягивала мордочку, требуя ласки. Деликат­
ность ее выражалась главным образом в манере есть. Она никогда
не попрошайничала, наоборот, ее всегда приходилось упрашивать,
чтобы она взяла косточку. Если же к ней во время еды подходила
другая собака или люди, Жул ька скромно отходила в сторону с
таким видом, который как будто бы говорил: «Кушайте, кушайте,
пожалуйста". Я уже совершенно сыта" . » Право же, в ней в эти мо­
менты бьшо гораздо меньше собачьего, чем в иных почтенных че­
ловеческих лицах во время хорошего обеда.
Конечно, Жулька единогласно признавалась комнатной собач­
кой . Что касается до Барбоса, то нам, детям, очень часто приходи­
лось его отстаивать от справедливого гнева старших и пожизнен­
ного изгнания во двор. Во-первых, он и мел весьма смутные поня-
382

Рассказы
тия о праве собственности (особенно если дело касалось съестных
припасов}, а во-вторых, не отличался аккуратностью в туалете .
Этому разбойнику ничего не стоило стрескать в один присест доб­
рую половину жареного пасхального индюка, воспитанного с осо­
бенною любовью и откормленного одними орехами, или улечься,
только что выскочив из глубокой и грязной лужи, на праздничное,
белое, как снег, покрывало маминой кровати.
Летом к нему относились снисходительно, и он обыкновенно
лежал на подоконнике раскрытого окна в позе спящего льва, утк­
нув морду между вытянутыми передними лапами. Однако он не
спал: это замечалось по его бровям, все время не перестававшим
двигаться. Барбос ждал". Едва только на улице против нашего дома
показывалась собачья фигура, Барбос стремительно скатывался с
окошка, проскальзывал на брюхе в подворотню и полным карье­
ром несся на дерзкого нарушителя территориальных законов. Он
твердо памятовал великий закон всех единоборств и сражений: бей
первый, если не хочешь быть битым, и поэтому наотрез отказывал­
ся от всяких принятых в собачьем мире дипломатических приемов,
вроде предварительного взаимного обнюхивания, угрожающего
рычания, завивания хвоста кольцом и так далее. Барбос, как мол­
ния, настигал соперника, грудью сшибал его с ног и начинал грыз­
ню. В течение нескольких минут среди густого столба коричневой
пьти барахтались, сплетаясь клубком, два собачьих тела. Наконец
Барбос одерживал победу. В то время когда его враг обращался в
бегство, поджимая хвост между ногами, визжа и трусливо о гляды­
ваясь назад, Барбос с гордым видом возвращался на свой пост на
подоконник. Правда, что иногда при этом триумфальном шествии
он сильно прихрамывал, а уши его украшались лишними фестона­
ми, но, вероятно, тем слаще казались ему победные лавры.
Между ним и Жулькой царствовало редкое согласие и самая
нежная любовь. Может быть, втайне Жул ька осуждала своего дру­
га за буйный нрав и дурные манеры, но, во всяком случае, явно она
никогда этого не высказывала. Она даже и тогда сдерживала свое
неудовольствие, когда Барбос, проглотив в несколько приемов свой
завтрак, нагло облизываясь, подходил к Жулькиной миске и засо­
вывал в нее свою мокрую мохнатую морду. Вечером, когда солнце
жгло не так сильно, обе собаки любили поиграть и повозиться на
дворе. Они то бегали одна от другой, то устраивал и засады, то с
притворно сердитым рычанием делали вид, что ожесточенно гры­
зутся между собой.
383

А. И. Куприн
Однажды к нам во двор забежала бешеная собака. Барбос ви­
дел ее со своего подоконника, но, вместо того чтобы, по обыкнове­
нию, кинуться в бой, он только дрожал всем телом и жалобно по­
визгивал. Собака носилась по двору из угла в угол, нагоняя одним
своим видом панический ужас и на людей и на животных. Люди
попрятались за двери и боязливо выглядывали из-за них. Все кри­
чали , распоряжались, давали бестолковые советы и подзадорива­
ли друг друга. Бешеная собака тем временем уже успела искусать
двух свиней и разорвать нескольких уток.
Вдруг все ахнули от испуга и неожиданности. Откуда-то из-за сарая
выскочила маленькая Жулька и во всю прьrrь своих тоненьких ножек
понеслась наперерез бешеной собаке. Расстояние между ними умень­
шалось с поразигельной быстротой. Потом они столкнулись ... Эrо все
произошло так быстро, что никто не успел даже отозвать Жульку на­
зад. От сильного толчка она упала и покатилась по земле, а бешеная
собака тотчас же повернула к воротам и выскочила на улицу.
Когда Жульку осмотрели, то на ней не нашли ни одного следа
зубов. Вероятно, собака не успела ее даже укусить. Но напряжение
героического порыва и ужас пережитых мгновений не прошли да­
ром бедной Жульке... С ней случилось что-то странное, необъясни­
мое. Если бы собаки обладали способностью сходить с ума, я ска­
зал бы, что она помешалась . В один день она исхудала до неузнава­
емости; то лежала по целым часам в каком-нибудь темном углу, то
носилась по двору, кружась и подпрыгивая . Она отказывалась от
пищи и не оборачивалась, когда ее звали по имени.
На третий день она так ослабела, что не могла приподняться с
земли. Глаза ее, такие же светлые и умные, как и прежде, выражали
глубокое внутреннее мучение. По приказанию отца, ее отнесли в
пустой дровяной сарай, чтобы она могла там спокойно умереть.
(Ведь известно, что только человек обставляет так торжественно
свою смерть. Но все животные, чувствуя приближение этого омер­
зительного акта, ищут уединения.)
Через час после того, как Жульку заперли, к сараю прибежал Бар­
бос. Он бьш сильно взволнован и принялся сначала визжать, а потом
выть, подняв кверху голову. Иногда он останавливался на минуту,
чтобы понюхать с тревожным видом и настороженньIМи ушами щель
сарайной двери, а потом опять протяжно и жалостно вьш.
Его пробовали отзывать от сарая, но это не помогало. Его гна­
ли и даже несколько раз ударили веревкой; он убегал, но тотчас же
упорно возвращался на свое место и продолжал выть .
384

Рассказы
Так как дети вообще стоят к животным гораздо ближе, чем это
думают взрослые, то мы первые догадались, чего хочет Барбос.
-
Папа, пусти Барбоса в сарай. Он хочет проститься с Жуль­
кой . Пусти, пожалуйста, папа, - пристали мы к отцу.
Он сначала сказал: «Глупости !» Но мы так лезли к нему и так
хныкали , что он должен бьш уступить.
И мы бъши правы . Как только отворили дверь сарая, Барбос
стремглав бросился к Жул ьке, бессильно лежавшей на земле, об­
нюхалееистихимвизгомсталлизатьеевглаза,вморду,вуши.Жулька
слабо помахивала хвостом и старалась приподнять голову - ей это
не удалось. В прощании собак было что-то трогательное. Даже
прислуга, глазевшая на эту сцену, казалась тронутой.
Когда Барбоса позвали, он повиновался и , выйдя из сарая, лег
около дверей на земле. Он уже больше не волновался и не вьш, а
лишь изредка поднимал голову и как будто бы прислушивался к тому,
что делается в сарае. Часа через два он опять завьш, но так громко и
так выразительно, что кучер должен бьш достать ключи и отворить
двери. Жулька лежала неподвижно на боку. Она издохла" .
<1897>
ДЕТСКИЙ САД
Илья Самойлович Бурмин служил старшим писцом в сиротском
суде. Когда он овдовел, ему было около пятидесяти лет, а его доч­
ке - семь. Сашенька бьша девочкой некрасивой, худенькой и ма­
локровной; она плохо росла и так мало ела, что за обедом каждый
раз приходилось ее стращать волком, трубочистом и городовым.
Среди шума и кипучего движения большого города она напомина­
ла те чахлые травинки, которые вырастают - Бог весть каким об­
разом - в расщелинах старых каменных построек.
Однажды она заболела. Вся ее болезнь заключалась в том, что
она по целым дням безмолвно сидела в темном уголку, равнодуш­
ная ко всему на свете, тихая и печальная. Когда Бурмин ее спраши­
вал: «Что с тобой, Сашенька?» - она отвечала жалобным голо­
сом: «Ничего, папа, мне просто скучно»...
Наконец Бурмин решился позвать доктора, жившего напротив.
Доктор спустился в подвал, где Бурмин занимал правый задний
угол, и долго искал места для своей енотовой шубы. Но так как все
385

А. И. Куприн
места бьmи сыры и грязны, то он остался в шубе. Кругом его , но на
почтительном расстоянии, столпились бабы - обитательницы того
же подвала - и, подперши подбородки ладонями, глядели на док­
тора жалостными глазами и вздыхали, слыша слова «апатия», «ане­
мия» и «рахитическое сл ожение» .
-
Ей нужно хорошее питание, - сказал строгим тоном док­
тор, - крепкий бульон, старый портвейн, свежие яйца и фрукты.
-Да, да... так, так, так, - твердил Илья Самойлович, привык­
ший еще у себя в сиротском суде к подобострастному согласию со
всяким начальством.
В то же время он сокрушенно глядел вверх, на зеленые стекла
окна и на пьmьные герани, медленно умиравшие в промозглой ат-
мосфере подвала.
·
-
Всего важнее свежий воздух ... Я бы особенно рекомендовал
вашей дочери южный берег Крыма и морские купанья ...
- Да, да, да... Так, так ...
-
И виноградное лечение...
- Так-с, так-с ... Виноградное...
- А главное, повторяю, свежий воздух и зелень, зелень, зелень ...
Затем, извините... Чрезвычайно занят... Что это? Нет, нет... не беру,
с бедных не беру... Всегда бесплатно ... Бедных всегда бесплатно...
До свидания-с.
Если бы у Ильи Самойловича потребовали для благополу­
чия его дочери отдать на отсечение руку (но только - левую,
правой он должен был писать) , он ни на секунду не задумался
бы. Но старый портвейн и - 18 рублей и 331/3 копеек жалова­
нья ...
Девочка хирела.
-Ну, скажи мне, Сашурочка, скажи, моя кисинька, чего бы ты
хотела? - спрашивал Илья Самойлович, с тоской глядя в большие
серьезные глаза дочери.
- Ничего, папа...
- Хочешь куклу, деточка? Большую куклу, которая закрывает
глаза?
-
Нет, папа. Ску-учно.
-Хочешь конфетку с картинкой? Яблочко? Башмачки желтые?
-Скучно!
Но однажды у нее явилось маленькое желание. Это случилось
весной, когда пьmьные герани ожили за своим зеленым стеклом,
покрытым радужными разводами.
386

Рассказы
- Папа" . в сад хочу". Возьми в сад". Там". листики зеленень­
кие". травка". как у крестной в садике ". Поедем к крестной, па­
почка".
Она только раз и бьша в саду, года два тому назад, когда прове­
ла два дня на даче у крестной матери, жены письмоводителя миро­
вого судьи ". Она, конечно, не могла помнить, как сенсационно
швыряла «письмоводителька» чуть ли не в лицо своим кумовьям
стаканами со спитым чаем и как умышленно громко, тоном сцени­
ческого а part*, ворчала она за перегородкой о всякой шушере, пе­
рекатной голи, которая и так далее".
- Хочу к крестной в сад , папочка".
-
Хорошо, хорошо , деточка, не плачь, кисюринька моя, вот
будет хорошая погодка, и в садик тогда пойдешь" .
Наступила наконец хорошая погодка, и Бурмин отправился с
дочкой в общественный сад. Сашенька точно ожила. Она, конеч­
но, не посмела принять участия в делании из песка котлет и вкус­
ных пирожных, но глядела на других детей с нескрываемым удо­
вольствием. Сидя неподвижно на высокой садовой скамеечке, она
казалась такой бледной и болезненной среди этих краснощеких,
мясистых детей, что одна строгая и полная дама, проходя мимо нее,
произнесла, обращаясь, по-видимому, к старой, тенистой липе:
- Удивляюсь, чего это полиция смотрит?" Пускают в сад боль­
ных детей ". Какое безобразие! Еще других перезаразят".
Замечание строгой дамы не удержало бы, без сомнения, Илью
Самойловича от удовольствия видеть лишний раз радость дочери,
но, к сожалению, городской сад находился очень далеко от Раз­
бойной улицы. Девочка не могла пройти пешком и ста саженей, а
конка туда и обратно обходилась обоим сорок четыре копейки, то
есть гораздо более половины дневного жалованья Ильи Самойло­
вича. Приходилось ездить только по воскресеньям.
А девочка все хирела. Из ума Бурмина между тем не выходили
слова енотового доктора о воздухе и зелени.
«Ах, если бы нам воздуху, воздуху, воздуху!» - сотни и тысячи
раз твердил про себя Илья Самойлович.
Эта мысль обратилась у него чуть ли не в пункт помешатель­
ства. Почти напротив его подвала простирался огромный пустырь
городской земли, где попеременно то в пьmи, то в грязи купались
* в сторону, про себя (франц. ) .
387

А. И. Куприн
обывательские свиньи. Мимо этого пустыря Илья Самойлович ни­
когда не мог пройти без глубокого вздоха.
-
Ну, что стоит здесь развести хоть самый маленький скве­
рик? - шептал он, покачивая головой. - Детишкам-то, детиш­
кам-то как хорошо будет, господа!
С планом превращения этого пустыря он как истый фанатик
идеи носился всюду. Его на службе даже прозвали «пустырем».
Однажды кто-то посоветовал Илье Самойловичу:
-Авы бы написали проектец и подали бы в городскую думу...
-Ну? - обрадовался и испугался Илья Самойлович. - В думу,
вы говорите?
-
В думу. Самое простое дело. Так и так, мол, состоя в звании
обывателя ". в виду общей пользы, украшения, так сказать, горо­
да". ну, и все такое.
Проект бьш написан через месяц, проект безграмотный, бессвяз­
ный и наивный до трогательности. Но если бы каждый штрих его
каллиграфических букв сумел вдруг заговорить с той страстной
надеждой, с какой его выводила на министерской бумаге рука Ильи
Самойловича, тогда, без сомнения, и городской голова, и управа,
и гласные побросали бы все текущие дела, чтобы немедленно осу­
ществить этот необычайно важный проект.
Секретарь велел прийти через месяц, потом через неделю, по­
том опять через неделю. Наконец он ткнул бумагой чуть ли не в
самый нос Бурмина и закричал:
-
Ну, чего вы лезете? Чего? Чего? Чего? Это дело не ваше, а
городского самоуправления !
Илья Самойлович поник головой. «Самоуправления, - скорб­
но шептали его губы ". - Да, вот оно, штука-то, самоуправления!»
Потом секретарь вдруг спросил строгим тоном, где служит Илья
Самойлович. Бурмин испугался и стал просить извинения. Секре­
тарь извинил, и Бурмин, скомкав бумагу, поспешно выбежал из думы.
Но неудача не убила его деятельности пропагандиста. Только
теперь в его уме к образу Сашеньки, продолжавшей хиреть без сол­
нца и воздуха, присоединились бледные личики многих сотен дру­
гих детей, задыхавшихся, подобно его дочери, в подвалах и на чер­
даках. Поэтому он настойчиво являлся с своим проектом и в поли­
цию, и в военное ведомство, и к мировым судьям, и к частным бла­
готворителям . Конечно, отовсюду его прогоняли.
Один из его сослуживцев, копиист Цытронов, считался очень
светским человеком, потому что посещал трактир «Юг» и читал
388

Рассказы
единственную городскую газету - «Непогрешимый». Он как-то,
не то шутя, не то серьезно, сказал Илье Самойловичу:
- Вот если бы про этот пустырь продернуть в фельетоне, тогда
было бы дело другого рода". Вы не читали никогда фельетонов
«Скорпиона»?" Какое перо! Так прямо и катает: у Николай Нико­
лаича, мол, гордая походка и левое плечо выше правого. Ядови­
тый господин!
Скрепя сердце переступил Илья Самойлович порог редакции
(в думу он шел гораздо смелее). В большой комнате, пахнущей ре­
зиной и типографской краской, сидело за столом пять косматых
мужчин. Все они выстригали из огромных куч газет какие-то четы­
рехугольные кусочки и зачем-то наклеивали их на бумагу.
Как ни добивался Илья Самойлович, чтобы ему показали
«Скорпиона», он не успел в этом.
- Скажите сначала, зачем вам его надо, - говорили ему кос­
матые мужчины, - разве вы не знаете, что псевдоним сотрудника
есть редакционная тайна?
Однако, когда Илья Самойлович рассказал им свой заветный
проект, косматые мужчины сделались откровенны и обещали Бур­
мину свое покровительство.
А Сашенька уже не вставала с кровати и лежала в ней бледная,
вытянувшаяся, с носиком, заострившимся, как у мертвеца.
- Хочу в садик, папочка, в садик, скучно мне, папа, - тверди­
ла она тоскливым голосом.
Может быть, ее больной организм инстинктивно жаждал чис­
того воздуха, подобно тому как рахитические дети бессознательно
едят мел и известь?
Бурмин старался согреть поцелуями ее худенькие, холодные
руки и говорил ей неожиданные, трогательные слова, которые ста­
новятся такими смешными в чужой передаче.
Весной, когда иссохшие герани потянулись опять к солнцу, Са­
шенька умерла. Подвальные бабы обмыли ее, и обрядили, и поло­
жили сначала на стол, а потом в гроб. Илья Самойлович точно ока­
менел . Он не плакал, не произносил ни сл ова и не отводил глаз от
маленького бледного личика.
Только в день похорон, когда убогая процессия проходила мимо
пустыря, он немного оживился . На пустыре копошились с лопата­
ми десятка два рабочих.
- Что же это такое? - спросил Илья Самойлович Яковлевну,
свою соседку по подвалу, торговавшую на базаре селедками.
389

А. И. Куприн
- Чи я знаю? - ответила Яковлевна сквозь обильные слезы ... -
Кажут люды, що якыйсь садок тут поставлять. Дума" . чи як ей?"
Тогда Илья Самойлович вдруг прерывисто вздохнул, перекрес­
тился, и громкие облегчающие рыдания неудержимо вырвались из
его груди.
-
Ну, вот и слава Богу, и слава Богу, - сказал он, обнимая
Яковлевну. - Теперь и у наших деточек свой садик будет. А то разве
нам можно на конках ездить, Яковлевна? Ведь это не шутка - сорок
четыре копейки туда и обратно.
<189 7>
ALLEZ!*
Этот отрывистый, повелительный возглас бьш первым воспо­
минанием mademoiselle Норы из ее темного, однообразного, бро­
дячего детства. Это слово раньше всех других слов выговорил ее
слабый, младенческий язычок, и всегда, даже в сновидениях, вслед
за этим криком вставали в памяти Норы: холод нетопленной аре­
ны цирка, запах конюшни, тяжелый галоп лошади, сухое щелканье
дл инного бича и жгучая боль удара, внезапно заглушающая ми­
нутное колебание страха.
-Allez!"
В пустом цирке темно и холодно. Кое-где, едва прорезавшись
сквозь стеклянный купол, лучи зимнего солнца ложатся слабыми
пятнами на малиновый бархат и позолоту лож, на щиты с конски­
ми головами и на флаги, украшающие столбы; они играют на ма­
товых стеклах электрических фонарей и скользят по стали турни­
ков и трапеций там, на страшной высоте, где перепутались маши­
ны и веревки. Глаз едва различает только первые ряды кресел, между
тем как места за ложами и галерея совсем утонули во мраке.
Идет дневная работа. Пять или шесть артистов в шубах и шап­
ках сидят в креслах первого ряда около входа в конюшни и курят
вонючие сигары. Посреди манежа стоит коренастый, коротконо­
гий мужчина с цилиндром на затьшке и с черными усами, тщатель­
но закрученными в ниточку. Он обвязывает длинную веревку вок-
* Вперед, марш! (франц. )
390

Рассказы
руг пояса стоящей перед ним крошечной пятилетней девочки, дро­
жащей от волнения и стужи. Громадная белая лошадь, которую
конюх водит вдоль барьера, громко фыркает, мотая выгнутой шеей,
и из ее ноздрей стремительно вьmетают струи белого пара. Каж­
дый раз, проходя мимо человека в цилиндре, лошадь косится на
хлыст, торчащий у него из-под мышки, и тревожно храпит и, пря­
дая, влечет за собою упирающегося конюха. Маленькая Нора слы­
шит за своей спиной ее нервные движения и дрожит еще больше.
Две мощные руки обхватывают ее за талию и легко взбрасыва­
ют на спину лошади, на широкий кожаный матрац. Почти в тот же
момент и стулья, и белые столбы, и тиковые занавески у входов -
все сливается в один пестрый круг, быстро бегущий навстречу ло­
шади. Напрасно руки замирают, судорожно вцепившись в жест­
кую волну гривы, а глаза плотно сжимаются, ослепленные беше­
ным мельканием мутного круга. Мужчина в цилиндре ходит внут­
ри манежа, держит у головы лошади конец длинного бича и оглу­
шительно щелкает им".
-Allez!"
А вот она, в короткой газовой юбочке, с обнаженными худы­
ми, полудетскими руками, стоит в электрическом свете под самым
куполом цирка на сильно качающейся трапеции. На той же трапе­
ции, у ног девочки, висит вниз головою, уцепившись коленами за
штангу, другой коренастый мужчина в розовом трико с золотыми
блестками и бахромой, завитой, напомаженный и жестокий. Вот
он поднял кверху опущенные руки, развел их, устремил в глаза Норы
острый, прицеливающийся и гипнотизирующий взгляд акробата
и". хлопнул в ладони. Нора делает быстрое движение вперед, что­
бы ринуться вниз, прямо в эти сильные, безжалостные руки (о, с
каким испугом вздохнут сейчас сотни зрителей!), но сердце вдруг
холодеет и перестает биться от ужаса, и она только крепче стиски­
вает тонкие веревки. Опущенные безжалостные руки подымаются
опять , взгляд акробата становится еще напряженнее". Простран­
ство внизу, под ногами, кажется бездной.
-Allez!"
Она балансирует, едва переводя дух, на самом верху «живой
пирамиды» из шестерых людей. Она скользит, извиваясь гибким,
как у змеи, телом, между перекладинами длинной белой лестницы,
которую внизу кто-то держит на голове. Она перевертывается в
воздухе, взброшенная наверх сильными и страшными, как сталь­
ные пружины, ногами жонглера в «икарийских играх» . Она идет
391

А. И. Куприн
высоко над землей по тонкой, дрожащей проволоке, невыносимо
режущей ноги... И везде те же глупо красивые лица, напомаженные
проборы, взбитые коки, закрученные усы, запах сигар и потного
человеческого тела, и везде все тот же страх и тот же неизбежный,
роковой крик, одинаковый для людей, для лошадей и для дресси­
рованных собак:
- Allez! ..
Ей только что минуло шестнадцать лет, и она бьша очень хоро­
ша собою, когда однажды во время представления она сорвалась с
воздушного турника и, пролетев мимо сетки, упала на песок мане­
жа. Ее тотчас же, бесчувственную, унесли за кулисы и там, по древ­
нему обычаю цирков, стали изо всех сил трясти за плечи, чтобы
привести в себя . Она очнулась и застонала от боли, которую ей
причинила вывихнутая рука. «Публика волнуется и начинает рас­
ходиться, - говорили вокруг нее, - идите и покажитесь публи­
ке! .. » Она послушно сложила губы в привычную улыбку, улыбку
«грациозной наездницы», но, сделав два шага, закричала и заша­
талась от невыносимого страдания . Тогда десятки рук подхватили
ее и насильно вытолкнули за занавески входа, к публике.
- Allez! ..
В этот сезон в цирке «работал» в качестве гастролера клоун
Менотти, - не простой, дешевый бедняга-клоун, валяющийся по
песку, получающий пощечины и умеющий, ничего не евши со вче­
рашнего дня, смешить публику целый вечер неистощимыми шут­
ками, - а клоун-знаменитость, первый соло-клоун и подражатель
в свете, всемирно известный дрессировщик, получивший почетные
призы и так далее и так далее. Он носил на груди тяжелую цепь из
золотых медалей, брал по двести рублей за выход, гордился тем ,
что вот уже пять лет не надевает других костюмов, кроме муаро­
вых, неизбежно чувствовал себя после вечеров «разбитым» и с при­
поднятой горечью говорил про себя: «Да! Мы - шуты, мы долж­
ны смешить сытую публику!» На арене он фальшиво и претенци­
озно пел старые куплеты, или декламировал стихи своего сочине­
ния, или продергивал думу и канализацию, что, в общем, произво­
дило на публику, привлеченную в цирк бесшабашной рекламой,
впечатление напыщенного, скучного и неуместного кривлянья. В
жизни же он имел вид томно-покровительственный и любил с та­
инственным, небрежным видом намекать на свои связи с необык­
новенно красивыми, страшно богатыми, но совершенно наскучив­
шими ему графинями.
392

Цирко вая композиция.
Художник А . Г. Тышлер .

Рассказы
Когда, излечившись от вывиха руки, Нора впервые показалась
в цирк, на утреннюю репетицию, Менотти задержал, здороваясь,
ее руку в своей, сделал устало-влажные глаза и расслабленным го­
лосом спросил ее о здоровье. Она смутилась, покраснела и отняла
свою руку. Этот момент решил ее участь.
Через неделю, провожая Нору с большого вечернего представ­
ления, Менотти попросил ее зайти с ним поужинать в ресторан той
великолепной гостиницы, где всемирно знаменитый, первый соло­
клоун всегда останавливался.
Отдельные кабинеты помещались в верхнем этаже, и, взойдя
наверх, Нора на минуту остановилась - частью от усталости, час­
тью от волнения и последней целомудренной нерешимости. Но
Менотти крепко сжал ее локоть. В его голосе прозвучала звериная
страсть и жестокое приказание бывшего акробата, когда он про­
шептал:
-
Allez! ..
И она пошла... Она видела в нем необычайное, верховное суще-
ство, почти бога ... Она пошла бы в огонь, если бы ему вздумалось
приказать.
В течение года она ездила за ним из города в город. Она стерег­
ла брильянты и медали Менотти во время его выходов, надевала
на него и снимала трико, следила за его гардеробом, помогала ему
дрессировать крыс и свиней, растирала на его физиономии кольдк­
рем и - что всего важнее - верила с пылом идолопоклонника в
его мировое величие. Когда они оставались одни, он не находил, о
чем с ней говорить, и принимал ее страстные ласки с преувеличен­
но скучающим видом человека, пресыщенного, но милостиво по­
зволяющего обожать себя .
Через год она ему надоела. Его расслабленный взор обратился
на одну из сестер Вильсон, совершавших «воздушные полеты». Те­
перь он совершенно не стеснялся с Норой и нередко в уборной, пе­
ред глазами артистов и конюхов, колотил ее по щекам за неприши­
тую пуговицу. Она переносила это с тем же смирением, с каким
принимает побои от своего хозяина старая, умная и преданная со­
бака.
Наконец однажды, ночью, после представления, на котором
первый в свете дрессировщик бьш освистан за то, что чересчур силь­
но ударил хлыстом собаку, Менотти прямо сказал Норе, чтобы она
немедленно убиралась от него ко всем чертям. Она послушалась,
но у самой двери номера остановилась и обернулась назад с умоля-
393

А. И. Куприн
ющим взглядом. Тогда Менотти быстро подбежал к двери , беше­
ным толчком ноги распахнул ее и закричал:
- Allez! ..
Но через два дня ее, как побитую и выгнанную собаку, опять
потянуло к хозяину. У нее потемнело в глазах, когда лакей гости­
ницы с наглой усмешкой сказал ей: «К ним нельзя-с, они в кабине­
те, заняты с барышней-с» .
Нора взошла наверх и безошибочно остановилась перед две­
рью того самого кабинета, где год тому назад она бьmа с Менотти.
Да, он бьm там : она узнала его томный голос переутомившейся зна­
менитости, изредка прерываемый счастливым смехом рыжей анг­
личанки. Она быстро отворила дверь .
Малиновые с золотом обои, яркий свет двух канделябров, блеск
хрусталя, гора фруктов и бутьшки в серебряных вазах, Менотти,
лежащий без сюртука на диване, и Вильсон с расстегнутым корса­
жем, запах духов, вина, сигары, пудры, - все это сначала ошело­
мило ее; потом она кинулась на Вильсон и несколько раз ударила
ее кулаком в лицо. Та завизжала, и началась свалка ...
Когда Менотти удалось с трудом растащить обеих женщин,
Нора стремительно бросилась перед ним на колени и, осыпая по­
целуями его сапоги, умоляла возвратиться к ней, Менотти с тру­
дом оттолкнул ее от себя и, крепко сдавив ее за шею сильными паль­
цами, сказал :
- Если ты сейчас не уйдешь, дрянь, то я прикажу лакеям выта-
щить тебя отсюда!
Она встала, задыхаясь, и зашептала:
- А-а! В таком случае... в таком случае...
Взгляд ее упал на открытое окно. Быстро и легко, как привыч­
ная гимнастка, она очутилась на подоконнике и наклонилась впе­
ред, держась руками за обе наружные рамы.
Глубоко внизу на мостовой грохотали экипажи, казавшиеся
сверху маленькими и странными животными, тротуары блестели
после дождя, и в лужах колебались отражения уличных фонарей .
Пальцы Норы похолодели, и сердце перестало биться от ми­
нутного ужаса... Тогда, закрыв глаза и глубоко переведя дыхание,
она подняла руки над головой и, поборов привычным усилием свою
слабость, крикнула, точно в цирке:
- Allez! ..
<1897>
394

Рассказы
БРЕГ ЕТ
Я необыкновенно живо помню этот длинный декабрьский ве­
чер. Я сидел у круглого обеденного стола и при ярком свете вися­
чей лампы читал толстый истрепанный том «Северной пчелы», тот
самый милый мне по воспоминаниям том, который я непременно
каждый раз заставал и терпеливо прочитывал с начала до конца,
приезжая на рождественские каникулы в Ружичную. Дядя Василий
Филиппович сидел против меня в низком и глубоком кожаном крес­
ле, протянув вдоль ковровой скамеечки свои подагрические ноги,
обвернутые одеялом тигрового цвета. Его лицо оставалось в тени;
только страшные белые усищи и трубка между ними попали в свет­
лый круг и рисовались чрезвычайно отчетливо. Иногда я отрывал­
ся от книги и прислушивался к метели, разгулявшейся на дворе.
Всегда есть что-то ужасное, какая-то угрюмая и злобная угроза в
этих звуках, начинающихся глухим рыданием, восходящих по хро­
матической гамме до пронзительного визга и опять спускающихся
вниз. А деревья в это время качаются и гудят своими вершинами,
ветер свистит и плачет в трубах, и при каждом новом порыве бури
кажется, будто кто-то бросает в ставни горсти мелкого сухого сне­
га. И когда я прислушивался к этому дьявольскому концерту, моя
мысль невольно останавливалась на том, что вот я сижу теперь в
ветхом помещичьем доме, затерянном среди унылых снежных рав­
нин, сижу глаз на глаз с дряхлым, больным стариком, далеко от
города, от привычного общества, и мне начинало казаться, что
никогда, никогда уж больше не окончится это завывание вьюги, и
эта длительная тоска, и однозвучный ход маятника...
-
Ты говоришь - случайности, - произнес вдруг Василий
Филиппович, грузно повертываясь в своем кресле и заслоняясь ру­
кой от света, - а ты знаешь ли, что жизнь иногда возьмет да уде­
рет такую шутку, что никакой твои романист ничего подобного не
придумает? ..
Я сначала не понял, к чему относилось это восклицание, но по­
том вспомнил, что у нас за обедом был разговор о безбрежности
книжного вымысла, и спросил :
- Почему вы вдруг об этом заговорили, дядя?
-
Да так себе ... сижу я вот теперь ... тихо кругом ... на дворе
погода ... ну и того, знаешь, разная старина в голову лезет... При­
помнился мне один случай, вот я и сказал...
395

А. И. Куприн
Дядя замолчал и долго с томительным кряхтеньем укутывал
больные ноги . Потом он начал:
- Собрались мы раз у ротмистра фон Ашенберга на именины.
Бьто дело зимой. А мы, надо тебе сказать, то есть наш N-ский гу­
сарский полк только что воротился тогда из венгерской кампании,
и начальство нас расквартировало по омерзительным деревушкам.
Глушь и тоска - просто невероятнJ>Iе. Ездили мы, правда, по окре­
стным попам, - ну, да посуди сам, что ж тут веселого? Оставалось
нам только одно - беспросветное пьянство и карты, карты и пьян­
ство. Так мы и положили себе за правило, что
...кто в день два раза не пьян,
Тот, извините, не улан...
Ну, так вот, собрались мы. Во-первых, штаб-ротмистр Иванов
1-й ... Теперь в полках старики плачутся, что измельчал народ и что
молодежь никуда не годится. Так же и штаб-ротмистр Иванов 1-й
на нас плакался . А надо тебе сказать, что по летам он был самый
старший офицер в полку, и все знали (и весь полк этим гордился),
что он в свое время с самим Денисом был на «ты», а с Бурцевым
пил и дебоширил целых шесть месяцев подряд. Затем был майор
Кожин - этот славился по всей легкой кавалерии своим изуми­
тельным голосом. Черт знает что за голос бьш ! Иной раз во врем�
хорошей выпивки возьмет стакан, приставит ко рту да как гарк­
нет. Ну, вот ты смеешься, - а у него , честное слово, одни осколки
оставались в руках. Бьmи два поручика - Резников и Белаго; мы
их звали «инсепараблями»*, или мужем и женой, потому что они
никогда не расставались и всегда жили на одной квартире. Бьш еще
казачий есаул Сиротко, или иначе - «ежова голова», - потому
что он ко всякому сл ову прибавлял «ежова голова». Потом бьm
корнет граф Ольховский - так себе, телятина, однако ничего ...
добрый малый, хотя и наивный и глуповатый; его к нам только что
из юнкеров произвели... Бьm также в этой компании поручик Чек­
марев, наш общий любимец и баловень. Про него даже штаб-рот­
мистр Иванов 1-й говорил иногда в добрую минуту: «Вот этот маль­
чишка, еще куда ни шло, у него кишки в голове гусарские ... Этот не
выдаст. "» Веселый, щедрый, ловкий, красавец собою, великолеп-
* неразлучными (от франц. inseparaЫe) .
396

Рассказы
ный танцор и наездник - сл овом, чудесный малый. И что к нему
особенно привлекало наши грубоватые сердца, так это какая-то
удивительная нежность, почти женственность в ул ыбке и обраще­
нии. Кроме того, надо тебе сказать, что он был очень богат и его
кошелек всегда был в общем распоряжении.
Собрались мы все люди холостые (у нас в полку женатых всего
только двое бьшо) и выпили страшно много. Пили за здоровье хозя­
ина, пили круговую, пили «аршинную» - выстраивали рюмки в дли­
ну на аршин и пили, позвали песенников и с песенниками пили, выз­
вали оркестр полковой - под оркестр пили " . Есаул Сиротко - «ежо­
ва голова» - к каждой рюмке говорил присловья: «два сапога -
пара, без троицы дом не строится, без четырех углов дом не стано­
вится», и так чуть ли не до пятидесяти, и большая часть из них бьши
совсем неприличные.
В это время кто-то, кажется, один из «инсепараблей», вспом­
нил, что вчера граф Ольховский ездил к помещику играть в дьябе­
лок, иначе ландскнехт. Оказалось, что он выиграл полторы тысячи
ден ьгами, каракового жеребца и золотые часы-брегет. Ольховский
нам эти часы сейчас же и показал . Действительно, хорошие часы : с
резьбой, с украшениями, и когда сверху надавить пуговку, то они
очень мелодично прозвонят, сколько четвертей и который час. Ста­
ринные часы .
Ольховский немного заважничал.
- Это , - говорит, - очень редкая вещь. Я ее ни за что из рук
не выпущу. Весьма вероятно, что подобных часов во всем свете не
больше двух-трех экземпляров.
Чекмарев на это улыбнулся.
-
Напрасно вы такого лестного мнения о ваших часах. Я вам
могу показать совершенно такие же. Они вовсе не такая редкость,
как вы думаете.
Ольховский недоверчиво покачал головой.
- Где же вы их достанете? Простите, но я сомневаюсь".
- Как вам угодно. Хотите - пари?
- С удовольствием". Когда же вы их достанете?
Но это пари показалось обществу неинтересным. Есаул Сирот­
ко взял Ольховского за ворот и оттащил в сторону со сл овами:
- Н у, вот, ежовы головы, затеяли ерунду какую-то . Пить так
пить, а не пить, так уж лучше в карты играть ".
Попойка продолжалась. Вдруг Кожин скомандовал своим ужа­
сающим басом:
397

А. И. Куприн
- Драбанты - к черту! (Драбантами у нас назывались денщи­
ки.) Двери на запор! Чикчиры долой! Жженка идет!"
Прислуга была тотчас же выслана, двери заперты, и огонь по­
тушен . Утвердили сахарную голову над тремя скрещенными саб­
лями, под которыми поместили большой котел. Ром вспыхнул си­
ним огоньком, и штаб-ротмистр Иванов 1-й затянул фальшивым
баритоном:
Где гусары прежних лет?
Где гусары удалые?
Мы подтягивали ему нестройным хором. Когда же дошел до
сл ов:
Деды, помню вас и я,
Испивающих ковшами
и СИДЯЩИХ вкруг огня
С красно-сизыми носа-а-ами, -
голос его задрожал и зафальшивил больше прежнего .
Жженка еще не сварилась, как вдруг есаул Сиротко ударил себя
по лбу и воскликнул:
-
Братцы мои! Ежовы головы! А ведь я совсем бьmо забыл ,
что у меня нынче приемка обоза. Удирать надо, ребята.
- Сиди, сиди, врешь все, - сказал штаб-ротмистр Иванов 1-й.
-
Ей-Богу же, голубчик, нужно ". Пустите, ежовы головы. К
восьми часам надо быть непременно, я ведь все равно скоро вер­
нусь. Ольховский, сколько часов теперь? Позвони-ка!
Мы слышали, как Ольховский шарил по карманам. Вдруг он
проговорил озабоченным тоном:
- Вот так штука! "
- Что такое случилось? - спросил фон Ашенберг.
- Да часов никак не найду. Сейчас только положил их около
себя, когда снимал ментик.
- А ну-ка, посветите, господа.
Зажгли огонь, принялись искать часы, но их не находилось. Всем
нам почему-то сдел алось неловко, и мы избегали глядеть друг на
друга .
-
Когда вы у себя их последний раз помните? - спросил фон
Ашенберг.
398

Рассказы
-
Да вот как только дверь заперли... вот сию минуту . Я еще
снимал мундир и думаю: положу их около себя, в темноте, по край­
ней мере, можно будет час узнать ...
Все замолчали и потупились. Иванов 1-й внезапно ударил ку­
лаком по столу с такой силой, что стоявшие на нем рюмки зазвене­
ли и попадали.
- Черт возьми! - закричал он хрипло. - Давайте же искать
эти поганые часы . Ну, живо, ребята, лезь под стол, под лавки. Что­
бы были! ..
Мы искали около четверти часа и совершенно бесплодно.
Ольховский, растерянный, сконфуженный, повторял ежеминут­
но: «Ах, господа, да черт с ними ... да ну их к бесу, эти часы, гос­
пода...» Но Иванов 1-й прикрикнул на него , страшно выкатывая
глаза:
- Дурак ! Наплевать нам на твои часы . Понимаешь ли ты, что
пр и-слу-ги здесь не бы-ло.
Наконец мы сбились с ног в поисках за этими проклятыми ча­
сами и сели вокруг стола в томительном молчании. Кожин тоскли­
во обвел нас глазами и спросил еле сл ышно:
- Что же теперь делать, господа?
- Ну, уж это ваше дело, что делать, майор, - сурово возразил
Иванов 1-й. - Вы между нами старший ... А только часы должны
непременно найтись.
Бьто решено, что каждый из нас позволит себя обыскать . Пер­
вым подошел есаул Сиротке, за ним штаб-ротмистр Иванов 1-й.
Лицо старого гусара побагровело, и шрам от сабельного удара,
шедший через всю его седую голову и через лоб до переносицы,
казался широкой белой полосой. Дрожащими руками он вывора­
чивал карманы с такой силой, точно хотел их совсем выбросить из
чикчир, и бормотал, кусая усы :
-
Срам ! Мерзость! В первый раз N-цы друг друга обыскива­
ют... Позор! .. Стыдно моим сединам, стьщно ...
Таким образом, мы все поочередно бьmи обысканы. Остался
один только Чекмарев .
- Ну, Федюша, подходи ... что же ты? - подтолкнул его с суро­
вой и грустной лаской Иванов 1-й.
Но он стоял, плотно прислонившись к стене, бледный, с вздра­
гивающими губами, и не двигался с места.
- Ну, иди же, Чекмарев, - ободрял его майор Кожин. - Ви­
дишь, все подходили ...
399

А. И. Куприн
Чекмарев медленно покачал головой. Я никогда не забуду кри­
вой, страшной улыбки, исказившей его губы, когда он с трудом
выговорил:
- Я". себя ". не позволю". обыскивать ".
Штаб-ротмистр Иванов 1-й вспыхнул:
-
Как, черт возьми? Пять старых офицеров позволяют себя
обыскивать, а ты нет? У меня вся морда, видишь, как исполосова­
на, и зубы выбиты прикладом, и, однако, меня обыскивали". Что
же ты, лучше нас всех? Или у тебя понятия о чести щепетильнее,
чем у нас? Сейчас подходи, Федька, слышишь?
Но Чекмарев опять отрицательно покачал головой.
- Не пойду, - прошептал он.
Бьто что-то ужасное в его неподвижной позе, в мертвенном
взгляде его глаз и в его напряженной ул ыбке.
Иванов 1-й вдруг переменил тон и заговорил таким ласковым
тоном, какого никто не мог ожидать от этого старого пьяницы и
грубого солдата:
- Федюша, голубчик мой, брось глупости ". Ты знаешь, я тебя ,
как сына, люблю". Ну, брось, милый, прошу тебя ". Может быть,
ты как-нибудь ." ну, знаешь, того". из-за этого дурацкого пари".
понимаешь, пошутил ". а? Ну, пошутил , Федюша, ну, и кончено,
ну, прошу тебя ".
Вся кровь бросилась в лицо Чекмареву и сейчас же отхлынула
назад. Губы его задергались. Он молча, с прежней страдальческой
улыбкой покачал головой". Стало ужасно тихо, и только сердитое
сопенье майора Кожина оглушительно раздавалось в этой тишине.
Иванов 1-й глубоко, во всю грудь, вздохнул, повернулся боком
к Чекмареву и, не глядя на него, сказал глухо:
- В таком случае знаете, поручик". мы хотя и не сомневаемся в
вашей честности ". но, знаете" . (он быстро взглянул на Чекмарева
и тотчас же опять отвернулся) знаете, вам как-то неловко оставать­
ся между нами".
Чекмарев пошатнулся. Казалось, он вот-вот грохнется на пол.
Но он справился с собой и, поддерживая левой рукой саблю, глядя
перед собой неподвижными глазами, точно лунатик, медленно про­
шел к двери. Мы безмолвно расступились, чтобы дать ему дорогу.
О продолжении попойки нечего бьmо и думать, и фон Ашен­
берг даже и не пробовал уговаривать . Он позвал денщиков и при­
казал им убирать со стола. Все мы - совершенно отрезвленные и
грустные - сидели молча, точно еще ожидали чего-то .
400

Рассказы
Вдруг Байденко, денщик хозяина, воскликнул:
- Ваш выс-кродь! Тутечка якись часы !
Мы бросились к нему. Действительно, на полу, под котелком,
предназначенным для жженки, лежал брегет Ольховского .
-
Черт его знает, - бормотал смущенный граф, - должно
быть, я их как-нибудь нечаянно ногой, что ли, туда подтолкнул.
Прислуга бьша вторично удалена, чтобы мы могли свободно
обсудить положение дела. Молодежь подавала сочувствующие го­
лоса за Чекмарева, но старики смотрели на дело иначе.
- Нет, господа, он оскорбил нас всех и вместе с нами весь полк,
- сказал своим густым решительным басом майор Кожин. - По-
чему мы позволили себя обыскать, а он - нет? Оскорби одного
офицера - это решилось бы очень просто : пятнадцать шагов, пис­
толеты, и дело с концом. А тут совсем другое дело. Нет-с, он дол­
жен оставить N-ский полк, и оставит его .
Фон Аше:нберг, Иванов 1-й и есаул подтвердили это мнение,
хотя видно бьшо, что им жаль Чекмарева. Мы стали расходиться.
Медленно, безмолвно, точно возвращаясь с похорон, вышли мы на
крыльцо и остановились, чтобы проститься друг с другом.
Какой-то человек быстро бежал по дороге, по направлению к
дому фон Ашенберга. Иванов 1-й раньше всех нас узнал в нем ден­
щика поручика Чекмарева. Солдат бьш без шапки и казался страш­
но перепуганным. Еще на ходу он закричал, еле переводя дух:
- Ваш-скородь... несчастье! .. Поручик Чекмарев застрелились ! ..
Мы кинулись на квартиру Чекмарева. Двери бьши не заперты.
Чекмарев лежал на полу, боком . Весь пол был залит кровью, ду­
эльный большой пистолет валялся в двух шагах ". Я глядел на пре­
красное лицо самоубийцы, начинавшее уже принимать окамене­
лость смерти, и мне чудилась на его губах все та же мучительная,
кривая ул ыбка.
- Посмотрите, нет ли записки, - сказал кто-то.
Записка действительно нашлась . Она лежала на письменном
столе, придавленная сверху". чем бы ты думал?" золотыми часами,
брегетом, и - что всего ужаснее - брегет был, как две капли воды ,
похож на брегет графа Ольховского.
Записку эту я помню наизусть. Вот ее содержание:
«Прощайте, дорогие товарищи . Клянусь Богом, клянусь стра­
даниями Господа Иисуса Христа, что я не виновен в краже. Я толь­
ко потому не позволил себя обыскать , что в это время в кармане у
меня находился точно такой же брегет, как и у корнета графа Оль-
401

А. И. Куприн
ховского, доставшийся мне от моего покойного деда. К сожалению,
не осталось никого в живых , кто мог бы это засвмдетельствовать, и
потому мне остается выбирать только между позором и смертью.
В случае, если часы Ольховского найдутся и моя невинность будет
таким образом доказана, прошу штаб-ротмистра Иванова 1-го все
мои вещи , оружие и лошадей раздать на память милым товарищам,
а самому себе оставить мой брегет».
И затем подпись.
Дядя Василий Филиппович совсем ушел в тень лампы . Он очень
долго сморкался и кашлял под ее прикрытием и, наконец, сказал :
-
Вот вмдишь, какие случайности есть в запасе у жизни , голуб­
чик...
<1897>
П ЕРВЫЙ ВСТРЕЧНЫ Й
Ял та, 22 августа 18** г.
Милостивая государыня!
Нет сомнения, что настоящее письмо удивит вас или даже, мо­
жет быть, раздосадует. Конечно, ничто не мешает вам бросить его
в камин, не читая , но, во всяком случае, я прошу вас прежде погля­
деть на конверте штемпель места отправления. Вы увмдите, что это
письмо писано за две тысячи верст с лишком от вас. Это обстоя­
тельство, в связи с тем, что я открыто подписываю внизу свое имя
и фамилию, может вам послужить ручательством, что вы не сдел а­
лись в данном случае предметом ни мистификации, ни шантажа,
ни интриги, ни тем более каких-нибудь безумных надежд с моей
стороны ".
".Это случилось в Петербурге, ровно четыре года тому назад,
22 августа 18** года. О, даже умирая, я вспомню это число и этот
ненастный, мокрый и холодный вечер! В воздухе висел густой ту­
ман, и в двадцати шагах глаз ничего не разбирал. О гни электричес­
ких фонарей казались издали большими радужными пятнами. Ото­
всюду, и справа и сл ева, сл ышалось шлепанье невмдимых экипа­
жей . Изредка серую мглу быстро прорезали два желтых огненных
пятна - это проезжала карета. Где-то с неумолкаемым звоном вла­
чилась конка, но ее не было вмдно. Я бесцельно бродил но улицам ,
402

Сан.кт-Петер бург. Невский пр оспект.
Почтовая откр ытка. Начало ХХ в.

Рассказы
изредка останавливаясь перед освещенными окнами. Иногда я про­
стаивал перед ними до десяти минут и более, охваченный стран­
ным, мечтател ьным любопытством. Особенно привлекали меня
квартиры с богатой обстановкой: с люстрами, коврами, зеркала­
ми, цветами и шелковой мебелью. Я бьт тогда беден и одинок (как
и теперь, впрочем). Мыканье по урокам, жизнь в меблированных
комнатах и дешевые обеды подточили мое здоровье, а вечное оди­
ночество сделало меня диким и нелюдимым мечтателем . И вот имен­
но этой-то чудовищной мощи мечты я и бьm обязан теми наслаж­
дениями, которые я испытывал, стоя перед освещенными окнами
незнакомых домов, затерянный среди ночи и тумана и равнодуш­
ной суеты столичного города. Я жил двумя жизнями. Днем - роб­
кий и неуклюжий, с ненавистным мне самому лицом, в картонной
манишке и в панталонах, висящих внизу бахромой, как шерсть у
запущенного пуделя, - днем я заискивал перед швейцарами, тща­
тельно прятал под стул, на котором сидел, свои дырявые сапоги,
страдал, когда мне пренебрежительно не подавали руки, и стыдли­
во избегал людных ул иц. Но зато вечером, под моими любимыми
окнами - о! вечером я бывал и ловок, и красив, и умен. Я одержи­
вал победы над женщинами и влиял на биржу. Какие у меня бьmи
лошади и какой великолепный стол! .. Я входил в эти прекрасные
комнаты, освещенные канделябрами и насыщенные теплым аро­
матом духов и растений: эти комнаты принадлежали мне. Я играл
вон с теми тремя стариками аристократического типа в карты, и
мы не спеша обменивались важными изысканными выражениями.
Я очаровывал общество пением, стоя вон у того раскрытого роя­
ля. Я бывал то мужем, то женихом, то любовником всех этих кра­
сивых женщин с размеренными движениями, утопающих в круже­
вах и полулежащих на причудливо изогнутой мебели. Женщины в
такие вечера особенно сильно овладевали моим воображением. А
днем я ни за что не осмелился бы сказать любезность простой судо­
мойке.
Впрочем, я отвлекся в сторону . Прошу простить меня за неволь­
ное отступление и продолжаю. На углу Литейной и Невского сто­
яла неподвижно около фонаря какая-то неясная, благодаря тума­
ну, фигура. Я подошел ближе и остановился в изумлении. Не то
поразило меня, что это бьmа женщина, - кто же не знает, как мно­
го и каких именно женщин высьmают в такую пору на улицы Пе­
тербурга легкомыслие, обман и нищета? Но как могла очутиться
именно такая женщина, в грязный осенний вечер, на людном го-
16*
403

А. И. Куприн
родском перепутье и одна, совершенно одна - без спутника, без
провожатого или без лакея? Это бьmо для меня так же удивительно
и так же непонятно, как если бы зимою среди поля я увидал лежа­
щую на снегу красную розу. В ее высокой фигуре, в позе, в каждой
складке ее темного платья чувствовалась женщина высшего света,
одна из тех женщин, которых в такой вечер можно увидеть только
в тот момент, когда, выйдя из кареты, они торопливо и легко про­
ходят по красному сукну освещенного подъезда между двумя ряда­
ми больших растений в кадках, оставляя за собой едва ул овимый
запах духов. И не я один это чувствовал. Мимо незнакомки, пока­
мест я наблюдал ее, прошло несколько уличных шатунов в подво­
роченных панталонах и с папиросками в зубах. Но никто не осме­
лился подойти к ней, ни у одного из них не хватило смелости заго­
ворить с этой женщиной.
Она бьmа, по-видимому, чем-то взволнована. Несколько раз она
нетерпеливо повертывала голову то в одну, то в другую сторону и
время от времени нервно стучала зонтиком по грязным плитам
мостовой.
Сначала я подумал бьmо, что она кого-нибудь дожидается, -
конечно, возлюбленного . Но я тут же отбросил эту мысль, вспом­
нив обстановку адюльтера из бесчисленного множества поглощен­
ных мною французских романов. Там , обыкновенно, la petite
baronne de Coussy*, назначив свидание своему Rayrnond'y**, едет
сначала в собственной карете, выходит из нее в отдаленном пункте
города, затем, отослав кучера, нанимает фиакр и только таким пу­
тем попадает наконец в notre petit nid***, которое с таким вкусом
меблировано очаровательным Rayrnond'oм. Тем более что, если бы
она ждала кого-нибудь, она непременно поглядывала бы довольно
часто на часы . Но, может быть, она в горе? в нужде? в затруднении?
И вдруг, толкаемый какой-то пружиной, я подошел к незнаком­
ке и приподнял шляпу. От испуга перед собственным поступком я
почувствовал, как сердце у меня забилось, а во рту пересохло. Од­
нако я нашел в себе силу, чтобы пролепетать:
-
Простите мою смелость, сударыня, но я вижу, что вы нахо­
дитесь в затруднении". Может, вы заблудились?" Не могу ли я чем­
нибудь служить вам?
* маленькая баронесса де Кусси (франц. ).
** Раймонду (франц. ) .
*** наше маленькое гнездышко (франц. ).
404

Рассказы
Она посмотрела на меня ... Нет, не посмотрела, а именно, как
говорится в романах, «смерила с ног до головы», смерила долгим и
молчаливым взглядом и вдруг произнесла тоном решимости, не
поддающимся никакому описанию:
-Вы или другой... все равно!"
И, быстро взяв меня под руку, она прибавила почти повели­
тельно:
-Идемте.
На углу, как раз около того места, где мы разговаривали, стоял
извозчик. Я вспомнил о том, что у меня в кармане болтаются два
рубля с мелочью, предназначенные на уплату части квартирного
долга.
- Не удобнее ли будет вам поехать на извозчике? - спросил я.
Не отвечая ни слова намой вопрос, незнакомка поспешно вско­
чила в пролетку. Я стоял в замешательстве рядом. Она левой рукой
подобрала под себя платье и нетерпеливо воскликнула:
- Да садитесь же наконец!
Я поспешно повиновался.
- К уда прикажете? - спросил извозчик, перегибаясь с козел.
- Куда прикажете? - повторил я, как эхо.
Боже мой! Какое прекрасное и гневное лицо вдруг обернулось
ко мне.
-
Разве мне это не все равно? Куда вы возите этих ". - она
запнулась и выговорила с брезгливым подчеркиванием, - ...этих,
вот этих женщин?
Я велел извозчику ехать прямо. Мы миновали Литейную, мино­
вали еще какую-то улицу. Она молчала, а я, боясь с ней заговорить,
недоумело соображал - кто же моя загадочная спутница: морфини­
стка, безумная или приезжая и обобранная кем-нибудь женщина, не
знающая города и оставшаяся без средств? Может быть, она потря­
сена каким-нибудь слишком сильным горем? Может быть, она по­
требует в чем-нибудь помочь ей? Но - клянусь Богом - ни одна
нехорошая мысль не приходила мне в голову. Несколько раз незна­
комка делала жесты, по которым я мог судить о ее нетерпении.
Вдруг она отрывисто спросила:
- Что же, скоро мы приедем?
- Простите меня ". я". я, право ". я не совсем понял вас... я ведь
не знаю, куда вам угодно.
Она со злостью ударила рукой по зонтику.
405

А. И. Куприн
-
Ах, Госп оди! .. Я вам сказала уже, что не знаю ваших гряз­
ных п ритонов...
В это время мы п роезжали мимо вы вески . Висевший над ней
фонарь позволял п рочитать : «Номера Занзибар, п омесячно и п осу­
точно».
-
Вот гостиница, - сказал я робко .
Она безмолвно наклонила голову и совсем от меня отвернулась.
Я остановил извозчика. Дверь на блоке пронзительно и протяжно
завизжала. Перед нами круто подымалась узкая деревянная лест­
ница с грязной полотняной дорожкой, а вдоль нее на стене были
нарисованы какие-то деревья, около них - барашки .
Пахло щами и керосиновым газом . Я закричал изо всех сил :
«Коридорный!» Мне ответил звонкий резонанс, но никто не явил­
ся на мой зов. Я оглянулся на свою даму; она не глядела на меня, и
мне казалось, что она дрожит. Тогда я закричал громче прежнего:
«Номерной! Швейцар!»
На этот раз на лестнице показался босой парень, заспанный и
опухший, в красной рубахе, выпущенной из-под жилета. Он нехотя
спустился до половины лестницы, остановился, почесал одной но­
гой другую, потом п очесал лохматую голову и, не раскрывая сли п­
шихся глаз, сп росил сиплым голосом :
-
Что нужно?
-
Есть номера свободные?
-
Есть. Вам большой номер?
-
Все равно, только скорее!
Он повернулся и, лениво сказав: «Пожалуйте», -стал подымать­
ся вверх. Я в последний раз посмотрел на незнакомку, и как будто
бы она на этот вопросительный взгляд с какой-то вызывающей сме­
лостью побежала по ступеням. Я пошел сзади. Она бьша без калош;
уличная грязь забрызгала ее узенькие лакированные туфельки, низ
черной юбки и ажурные чулки, и - странно - это мелочное наблю­
дение наполнило мое сердце невыразимой жалостью ...
Босой п арень ждал нас у двери номера с огарком в руках.
Мы вошли. Теперь , когда я пишу эти строки, передо мной с бес­
п ощадной ясностью восстает пошлая обстановка этого «номера»
(как теперь помню - десятого) : прямо перед дверью в наклонном
п оложении - круглое зеркало в облупившейся бронзовой раме;
под ним диван и два кресла, обитые темным кретоном с большими
красными цветами, а между этой мебелью круглый черный стол;
направо комод с пыльным графином и стаканом на нем; налево
406

К. И. Чуковский. '
Фотография. 1905-1906 гг.

Рассказы
железная складная кровать с голым тощим матрацем; ситцевые тем­
ные занавески на окнах. Даже обои я помню: на грязно-зеленом фоне
повторялся в шахматном порядке все один и тот же рисунок - баш­
ня, вода и подъемный мост через воду, а на мосту стоят, взявшись
за руки, кавалер и дама в костюмах Louis XIV*.
Номерной явился следом за нами, держа в руках подушку, а на
ней сложенную простыню и серое байковое одеяло с красными кай­
мами. Бросив все это с размаху на кровать, он вытер нос ребром
ладони и грубо спросил:
- На время номер берете или на ночь?
Я сделал ему рукой знак, но он продолжал :
-
Потому, если на всю ночь, так полиция пашпорт требует,
потому - строго зискуется, ежели ...
-
Выйдите отсюда! - произнесла вдруг незнакомка. Эти сло­
ва были сказаны совершенно спокойно - без раздражения, без
аффектации, без величественного презрения, - простым тоном
человека, которому никогда еще не приходила мысль, что его тре­
бование может остаться неисполненным. И такова бьша сила бес­
сознательной самоуверенности, что наглый парень тотчас же с ра­
стерянным видом выскочил за дверь. Мы остались одни. Моя не­
знакомка стояла до сих пор неподвижно перед комодом, спиною к
двери . По-видимому, она никак не могла освоиться с тем отвраще­
нием, которое ей внушала эта ужасная комната. Напряженное мол­
чание длилось минуты две или три.
Вдруг она, слегка повернув ко мне свою гордую голову, но, не
глядя на меня, спросила суровым голосом:
- Вы, конечно, знаете, зачем я с вами сюда приехала?
- Извините, ради Бога, - пролепетал я, заикаясь, - но я ... я,
право, не могу догадаться ...
Она быстрыми шагами подошла почти вплотную ко мне. Эти
пылающие темные глаза, эти тонкие брови, сдвинувшиеся посре­
дине лба в гневную складку, невольно заставили меня попятиться .
- Как! Вы не знаете? - воскликнула она, задыхаясь. - Вы не
знаете? .. Вы? Вы? Мужчина?.. Лжете!!
Я не находил ответа на эти злобные, но в то же время и страст­
ные вопросы ... и молчал . Незнакомка вдруг сильным движением
швырнула зонтик на диван, сбросила шляпу и дрожащими руками
* Людовика XIV (франц.).
407

А. И. Куприн
стала расстегивать большие перламутровые пуговицы своей коф­
точки.
-
Вы не знаете? .. Тем лучше! - слышал я отрывистые, злоб­
ные восклицания. -Тем лучше! .. Ну, так знайте же, что мне бьm
нужен первый встречный ... Понимаете ли, первый встречный ... то
есть - вы, именно вы!.. - выкрикнула она дрожащими губами. -
Нужен для того ... для того ... ха-ха ... для того ... ха-ха-ха-ха...
И она залилась странным смехом, частым, тонким и сначала
очень тихим. Но потом, становясь все громче и громче, этот смех
ужасом отозвался в моей душе. В нем смешались и хохот, и рыда­
ния, и стоны, и прерывистые вздохи, от которых стройное тело
женщины тряслось, вздрагивало и шаталось из стороны в сторону.
Растерявшийся, испуганный, потрясенный почти не менее ее, -
я все-таки догадался слегка взять ее за талию и подвести к креслу.
Она упала в него, откинув голову назад и закрыв лицо руками. Я
отворил окно. Влажный, холодный воздух вторгнулся в комнату.
Видя , что это несколько успокоило даму, я налил в стакан воду и
предложил ей, говоря при этом какие-то несвязные успокоитель­
ные слова. Она отрицательно покачала головой и своей маленькой
ручкой в желтой перчатке отстранила мою руку. Однако мало-по­
малу припадок стал ослабевать , рыдания почти прекратились , и
из-под рук, закрывающих лицо, сл ышались только судорожные
вздохи . Потом она совсем затихла, точно собираясь с силами, и
вдруг быстро, одним толчком поднялась с кресла.
-
Пойдемте, - сказала она сухо, и лицо ее приняло прежнее
гордое выражение.
Когда мы отошли шагов десять от подъезда, она неожиданно
остановилась и, глядя мимо моей головы, холодно сказала:
-
Мне все равно, что вы думаете обо всем этом случае ... Точно
так же я не намерена брать с вас сл ова, чтобы вы никому о нем не
рассказывали. Но я требую, чтобы вы не провожали меня и никог­
да не старались узнать мою фамилию. Слышите?
И вслед за тем, не сказав прощального слова, даже не бросив на
меня мимолетного взгляда, она быстро пошла по тротуару. С минуту
я видел ее высокую колеблющуюся фигуру. Потом туман скрьm ее.
Весьма вероятно, что для всякого другого описываемое проис­
шеств ие имело бы смысл интересного приключения, загадочной
встречи - и только. Для меня же оно стало громаднейшим собы­
тием всей моей жизни. Ничтожное, забытое существо, червяк, ни­
щий , - я, однако, обладаю страшной силой воображения и бо-
408

Рассказы
лезненной мечтательностью. Прекрасная, таинственная женщина
завладела мною всецело и навсегда. П ервый день я ходил как в бре­
ду. Я не мог разобраться в происшедшем и временами сомневался :
не принял ли я за действительность один из моих нелепых снов? Я
даже нарочно сходил на ту улицу, чтобы убедиться в существова­
нии незнакомых мне прежде номеров «Занзибар)) . С каждым днем
все сильней и сильней одолевали меня воспоминания. Вспоминать
мельчайшие мелочи этого дождливого вечера сделалось для меня
наслаждением и потребностью. Я думал о них и днем, и ночью, и
утром, и вечером, и на ходу, и во время еды, и во время занятий, но
всего сильнее и ярче представлялись они мне ночью. Я ник огда не
знал реальной любви с ее радостями, но я слышал и читал о том, с
каким нетерпением влюбленные дожидаются момента свидания .
Уверяю вас, с таким же нетерпением ждал я того времени, к огда
можно будет лечь в постель и в темноте, в тишине, прерываемой
только тиканьем маятника за стеной, отдаться моим мечтам и вос­
поминаниям. О, не думайте, чтобы у меня в эти ночи бывало мало
работы ! Прежде всего мне никак не удавалось вспомнить лицо моей
незнакомки. Тысячи других лиц всплывали и проносились перед
моими глазами, затмевая это прекрасное лицо. Но я с упорством
вызывал именно это лицо и так насиловал свою бедную голову,
что она платила мне жесто кими болями. И я добился своего . Те­
перь я знаю каждую линию, самый малейший изгиб этого лица, и
никакая фотография не заменит мне моей памяти. Порою я почти
осязаю его . Мне кажется даже, что я слышу иногда на своих руках
тонкий и нежный запах, оставшийся на них после прик основения к
одежде этой женщины. П отом я начинаю вспоминать последова­
тельность событий. Я кропотливо, шаг за шагом, постоянно воз­
вращаясь назад и перебирая мелочи в уме, восстановляю каждый
жест, каждое слово, каждый поворот головы. Это трудно, но воз­
можно. Помните, может быть, как у Мопассана в его «Une vie)) *
героиня линует бумагу на клетки, сообразно с каждым днем своей
жизни, и вспоминает ее всю постепенно. С такой же тщательностью
и я воскрешаю в уме вечер 22 августа, так что все написанное здесь
мною - точно, как истина. Затем я стараюсь проникнуть во внут­
реннюю сторону событий, заглядываю в возмущенную душу своей
незнакомки и освещаю эту темную пропасть. Труднее всего то, что
мне приходится идти сомнительным путем. Если бы меня спроси-
* «Жизнь» (франц. ).
409

А. И. Куприн
ли: как поступит такой-то человек, такого-то возраста, такого-то вос­
питания или среды, при таких-то и таких-то обстоятельствах, - я
бы ответил с большей или меньшей уверенностью. Но у меня толь­
ко и есть данных, что поступок человека, а мне по этому поступку
страстно хочется узнать, какая душевная буря толкнула этого че­
ловека. И я разбираюсь в тысячный раз в происшедшем. Я знаю,
что моя незнакомка горда, страстна, порывиста и смела. Какое же
сердечное потрясение выбросило на улицу в грязный осенний ве­
чер эту женщину с аристократическим лицом и повелительным го­
лосом? Несомненно, что это потрясение бьшо сильнее самой смер­
ти, потому что такие гордые натуры умирают легче, чем переносят
позор. Стало быть, ей именно позор и бьш необходим.
О! Я уж понимал теперь горькое и ужасное значение брошенной
мне фразы о «первом встречном». Позор для другого - в позоре для
самой себя ". Отсюда остается только один шаг до вывода, что вся ее
сумасбродная выходка бьша делом нестерпимой ревности и неудав­
шейся мести . «Око за око, зуб за зуб» - она хотела отплатить тою
же монетой, какой получила оскорбление, но - в более полной, в
более ужасной мере. Потом я мечтал. Фантазия моя рисовала и рос­
кошные сады с журчащими фонтанами, и разбойников, и похище­
ние прекрасной незнакомки, и неожиданного спасителя, и сваливше­
еся на голову с неба богатство ". впрочем, стоит ли об этом говорить?
Два года я свято исполнял требования незнакомки, да и как я мог уз­
нать ее фамилию или адрес? Но сама судьба совершенно неожиданно
указала мне ее. Однажды зимою я проходил по Английской набе­
режной. Из ворот великолепного дома выехала карета, запряженная
парою вороных лошадей, и остановилась у подъезда. Из подъезда
вышла дама, при виде которой у меня застучало в висках, я должен
бьш схватиться за стену, чтобы не упасть .
. "Вы, конечно, не обратили внимания на мою жалкую фигуру в
потрепанном пальто и помятой шляпе, а я". я узнал бы вас только по
одному волнению, которое, как электрический ток, потрясло мою
душу. Я узнал также и ваши гербы на карете, и вашу фамилию, и
высокое положение, занимаемое вашим мужем. Я узнал все это со­
вершенно невольно, вовсе не желая проникать в чужую тайну.
Вскоре меня перевезли из Петербурга в то место, из которого я
теперь пишу. Уже четыре года отдаляют меня от туманного авгус­
товского вечера, но каждая черточка этого необычайного события
так же прочно и так же ясно живет в моей душе. Не смейтесь надо
мной и не сердитесь, если я наконец решаюсь выговорить, что люб-
410

Рассказы
лю вас. Назовите мою любовь только безумием, потому что по­
своему я счастлив и благословляю вас за то, что вы дали мне четы­
ре года в моей жизни, четыре года томительных и блаженных стра­
даний. В любви только надежда и желания составляют настоящее
счастье. Уд овлетворенная любовь иссякает, а иссякнувши, разоча­
ровывает и оставляет на душе горький осадок". А я люблю без на­
дежд, но все с тем же неугасимым пьшом и с тою же нежностью, с
тем же безумием. Я-жалкий пария, полюбивший королеву. Разве
может быть королеве обидна такая любовь?" И, наконец, вы може­
те извинить мое сумасшедшее письмо еще и по другой причине. Я
пишу вам из больницы, и сегодня доктор (старый друг моего по­
койного отца) сказал мне, что жить мне остается не больше месяца.
А ведь трудно сердиться на умирающего, особенно если он, стоя на
грани этой холодной, черной бездны, посьшает вам свое благосло­
вение и вечную благодарность.
(Имя и фамw�ия. )
<1897>
ЧУДЕСНЫЙ ДОКТОР
Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описан­
ное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому
назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется
в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей сто­
роны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трога­
тельной истории да придал устному рассказу письменную форму.
-
Гриш, а Гриш ! Гляди-ка, поросенок-то ... Смеется ... Да-а. А
во рту-то у него ! .. Смотри, смотри." травка во рту, ей-богу, трав­
ка! .. Вот штука-то!
И двое мальчуганов, стоящих перед огромным, из цельного стек­
ла, окном гастрономического магазина, принялись неудержимо
хохотать, толкая друг друга в бок локтями, но невольно приплясы­
вая от жестокой стужи. Они уже более пяти минут торчали перед
этой великолепной выставкой, возбуждавшей в одинаковой степе­
ни их умы и желудки. Здесь, освещенные ярким светом висящих
ламп, возвышались целые горы красных крепких яблоков и апель­
синов; стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотив­
шихся сквозь окутывающую их папиросную бумагу; протянулись
411

А. И. Куприн
на блюдах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, огромные кон­
ченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами кол ­
бас, красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем
розоватого сала... Бесчисленное множество баночек и коробочек с
солеными, вареными и копчеными закусками довершало эту эф­
фектную картину, глядя на которую оба мальчика на минуту забы­
ли о двенадцатиградусном морозе и о важном поручении, возло­
женном на них матерью, - поручении, окончившемся так неожи­
данно и так плачевно.
Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровател ь­
ного зрелища. Он дернул брата за рукав и произнес сурово:
- Ну, Володя, идем, идем " . Нечего тут " .
Одновременно подавив тяжелый вздох (старшему из них бьшо
только десять лет, и к тому же оба с утра ничего не ел и, кроме пус­
тых щей) и кинув последний влюбленно-жадный взгляд на гастро­
номическую выставку, мальчуганы торопливо побежали по улице.
Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь дома они видели
елку, которая издали казалась громадной гроздью ярких, сияющих
пятен, иногда они слышали даже звуки веселой польки " . Но они
мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысл ь: остано­
виться на неск олько секунд и прильнуть глазком к стеклу.
По мере того как шли мальчики, все малолюднее и темнее стано­
вились улицы. Прекрасные магазины, сияющие елки, рысаки, мчав­
шиеся под своими синими и красными сетками, визг полозьев, праз­
дничное оживление толпы, веселый гул окриков и разговоров, раз­
румяненные морозом смеющиеся лица нарядных дам - все оста­
лось позади . Потянулись пустыри, кривые, узкие переулки, мрач­
ные, неосвещенные косогоры " . Наконец они достигли покосивше­
гося ветхого дома, стоявшего особняком; низ его - собственно под­
вал - бьш каменный, а верх - деревянный. Обойдя тесным, обледе­
нелым и грязным двором, служившим для всех жильцов естественной
помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте
общим коридором, отыскали ощупью свою дверь и отворили ее.
Уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье. Оба маль­
чугана давно успели привыкнуть и к этим закоптелым, плачущим
от сырости стенам, и к мокрым отрепкам, сушившимся на протя­
нутой через комнату веревке, и к этому ужасному запаху керосино­
вого чада, детского грязного белья и крыс - настоящему запаху
нищеты . Но сегодня, после всего, что они видели на улице, после
этого праздничного ликования, которое они чувствовали повею-
412

Рассказы
ду, их маленькие детские сердца сжались от острого, не детского
страдания. В углу, на грязной широкой постели, лежала девочка
лет семи; ее лицо горело, дыхание было коротко и затруднительно,
широко раскрытые блестя щие глаза смотрели пристально и бес­
цельно . Рядом с постел ью, в люльке, привешенной к потолку, кри­
чал, морщась, надрываясь и захлебываясь, грудной ребенок. Высо­
кая, худая женщина, с изможденным, усталым, точно почерневшим
от горя лицом , стояла на коленях около больной девочки, поправ­
ляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем
качающуюся колыбель. Когда мальчики вошли и следом за ними
стремительно ворвались в подвал белые клубы морозного воздуха,
женщина обернула назад свое встревоженное лицо.
- Ну? Что же? - спросила она отрывисто и нетерпеливо.
Мальчики молчали. Только Гриша шумно вытер нос рукавом
своего пальто, переделанного из старого ватного халата .
-
Отнесли вы письмо?" Гриша, я тебя спрашиваю, отдал ты
письмо?
- Отдал, - сиплым от мороза голосом ответил Гриша.
- Ну, и что же? Что ты ему сказал?
- Да все, как ты учила. Вот, говорю, от Мерцалова письмо, от
вашего бывшего управляющего . А он нас обругал: «Убирайтесь вы,
говорит, отсюда". Сволочи вы".»
- Да кто же это? Кто же с вами разговаривал?" Говори тол­
ком, Гриша!
-Швейцар разговаривал ". Кто же еще? Я ему говорю: «Возьми­
те, дяденька, письмо, передайте, а я здесь внизу ответа подожду».
А он говорит: «Как же, говорит, держи карман". Есть тоже у бари­
на время ваши письма читать ".»
-Ну, аты?
- Я ему все, как ты учила, сказал : «Есть, мол, нечего". Машут-
ка больна" . Помирает".» Говорю: «Как папа место найдет, так от­
благодарит вас, Савелий Петрович, ей-богу, отблагодарит». Ну, а
в это время звонок как зазвонит, как зазвонит, а он нам и говорит:
«Убирайтесь скорее отсюда к черту! Чтобы духу вашего здесь не
бьшо !"» А Володьку даже по затылку ударил.
- А меня он по затьшку, - сказал Володя , следивший со вни­
манием за рассказом брата, и почесал затьmок.
Старший мальчик вдруг принялся озабоченно рыться в глубо­
ких карманах своего халата. Вытащив наконец оттуда измятый
конверт, он положил его на стол и сказал :
413

А. И. Куприн
-
Вот оно, письмо-то ...
Больше мать не расспрашивала. Долгое время в душной, про­
мозглой комнате слышался только неистовый крик младенца да
короткое, частое дыхание Машутки, больше похожее на беспре­
рывные однообразные стоны. Вдруг мать сказала, обернувшись
назад:
- Там борщ есть, от обеда остался... Может, поели бы? Только
холодный, - разогреть-то нечем ...
В это время в коридоре послышались чьи-то неуверенные шаги
и шуршание руки, отыскивающей в темноте дверь. Мать и оба маль­
чика - все трое даже побледнев от напряженного ожидания - обер­
нулись в эту сторону.
Вошел Мерцалов. Он бьт в летнем пальто, летней войлочной
шляпе и без калош. Его руки взбухли и посинели от мороза, глаза
провалились, щеки облипли вокруг десен, точно у мертвеца. Он не
сказал жене ни одного слова, она ему не задала ни одного вопроса.
Они поняли друг друга по тому отчаянию, которое прочли друг у
друга в глазах.
В этот ужасный, роковой год несчастье за несчастьем настой­
чиво и безжалостно сыпались на Мерцалова и его семью. Сначала
он сам заболел брюшным тифом, и на его лечение ушли все их скуд­
ные сбережения . Потом, когда он поправился, он узнал, что его
место, скромное место управляющего домом на двадцать пять руб­
лей в месяц, занято уже другим... Началась отчаянная, судорожная
погоня за случайной работой, за перепиской, за ничтожным мес­
том, залог и перезалог вещей, продажа всякого хозяйственного тря­
пья. А тут еще пошли болеть дети. Три месяца тому назад умерла
одна девочка, теперь другая лежит в жару и без сознания. Елизаве­
те Ивановне приходилось одновременно ухаживать за больной де­
вочкой, кормить грудью маленького и ходить почти на другой ко­
нец города в дом, где она поденно стирала белье.
Весь сегодняшний день бьт занят тем, чтобы посредством не­
человеческих усилий выжать откуда-нибудь хоть несколько копеек
на лекарство Машутке. С этой целью Мерцалов обегал чуть ли не
полгорода, клянча и унижаясь повсюду; Елизавета Ивановна хо­
дила к своей барыне, дети бьши посланы с письмом к тому барину,
домом которого управлял раньше Мерцалов... Но все отговарива­
лись или праздничными хлопотами, или неимением денег... Иные,
как, например, швейцар бывшего патрона, просто-напросто гнали
просителей с крьmьца.
414

Рассказы
Минут десять никто не мог произнести ни сл ова. Вдруг Мерца­
лов быстро поднялся с сундука, на котором он до сих пор сидел , и
решительным движением надвинул глубже на лоб свою истрепан­
ную шляпу.
- Куда ты? - тревожно спросила Елизавета Ивановна.
Мерцалов, взявшийся уже за ручку двери, обернулся.
- Все равно, сидением ничего не поможешь, - хрипло ответил
он. - Пойду еще... Хоть милостыню попробую просить.
Выйдя на улицу, он пошел бесцельно вперед. Он ничего не ис­
кал, ни на что не надеялся . Он давно уже пережил то жгучее время
бедности, когда мечтаешь найти на улице бумажник с деньгами или
получить внезапно наследство от неизвестного троюродного дя­
дюшки. Теперь им овладело неудержимое желание бежать куда
попало, бежать без оглядки, чтобы только не видеть молчаливого
отчаяния голодной семьи.
Просить милостыни? Он уже попробовал это средство сегодня
два раза. Но в первый раз какой-то господин в енотовой шубе прочел
ему наставление, что надо работать, а не клянчить, а во второй - его
обещали отправить в полицию.
Незаметно для себя Мерцалов очутился в центре города, у ог­
рады густого общественного сада. Так как ему пришлось все время
идти в гору, то он запыхался и почувствовал усталость. Машиналь­
но он свернул в калитку и, пройдя длинную аллею лип, занесенных
снегом, опустился на низкую садовую скамейку.
Тут бьто тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые
ризы, дремали в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки сры­
вался кусочек снега, и слышно бьmо, как он шуршал, падая и цепля­
ясь за другие ветви. Глубокая тишина и великое спокойствие, сторо­
жившие сад, вдруг пробудили в истерзанной душе Мерцалова не­
стерпимую жажду такого же спокойствия, такой же тишины.
«Вот лечь бы и заснуть, - думал он, - и забыть о жене, о го­
лодных детях, о больной Машутке» . Просунув руку под жилет,
Мерцалов нащупал довольно толстую веревку, служившую ему
поясом. Мысль о самоубийстве совершенно ясно встала в его голо­
ве. Но он не ужаснулся этой мысли, ни на мгновение не содрогнул­
ся перед мраком неизвестного.
«Чем погибать медленно, так не лучше ли избрать более крат­
кий путь?» Он уже хотел встать, чтобы исполнить свое страшное
намерение, но в это время в конце аллеи послышался скрип шагов,
отчетливо раздавшийся в морозном воздухе. Мерцалов с озлобле-
415

А. И. Куприн
нием обернулся в эту сторону. Кто-то шел по аллее. Сначала был
виден огонек то вспыхивающей, то потухавшей сигары. Потом
Мерцалов мало-помалу мог разглядеть старика небольшого рос­
та, в теплой шапке, меховом пальто и высоких калошах. Порав­
нявшись со скамейкой, незнакомец вдруг круто повернул в сторо­
ну Мерцалова и, слегка дотрагиваясь до шапки, спросил:
-
Вы позволите здесь присесть?
Мерцалов умышленно резко отвернулся от незнакомца и под­
винулся к краю скамейки. Минут пять прошло в обоюдном молча­
нии, в продолжение которого незнакомец курил сигару и (Мерца­
лов это чувствовал) искоса наблюдал за своим соседом.
-
Ночка-то какая славная, - заговорил вдруг незнакомец. -
Морозно". тихо. Что за прелесть - русская зима!
Голос у него был мягкий, ласковый, старческий. Мерцалов мол­
чал, не оборачиваясь .
-Ая вот ребятишкам знакомым подарочки купил, - продол­
жал незнакомец (в руках у него бьшо несколько свертков) . - Да
вот по дороге не утерпел, сделал круг, что бы садом пройти: очень
уж здесь хорошо.
Мерцалов вообще был кротким и застенчивым человеком, но
при последних словах незнакомца его охватил вдруг прилив отча­
янной злобы. Он резким движением повернулся в сторону старика
и закричал, нелепо размахивая руками и задыхаясь:
- Подарочки!" Подарочки !" Знакомым ребятишкам подароч­
ки! .. А я." а у меня, милостивый государь, в настоящую минуту мои
ребятишки с голоду дома подыхают". Подарочки !" А у жены мо­
локо пропало, и грудной ребенок целый день не ел ". Подарочки!"
Мерцалов ожидал, что после этих беспорядочных, озлобленных
криков старик поднимется и уйдет, но он ошибся. Старик прибли­
зил к нему свое умное, серьезное лицо с седыми баками и сказал
дружел юбно, но серьезным тоном:
- Подождите. " не волнуйтесь! Расскажите мне все по порядку
и как можно короче. Может быть, вместе мы придумаем что-ни­
будь для вас.
В необыкновенном лице незнакомца бьшо что-то до того спо­
койное и внушающее доверие, что Мерцалов тотчас же без малей­
шей утайки, но страшно волнуясь и спеша, передал свою историю.
Он рассказал о своей болезни, о потере места, о смерти ребенка,
обо всех своих несчастиях, вплоть до нынешнего дня . Незнакомец
слушал, не перебивая его ни словом, и только все пытливее и при-
416

Рассказы
стальнее заглядывал в его глаза, точно желая проникнуть в самую
глубь этой наболевшей, возмущенной души. Вдруг он быстрым,
совсем юношеским движением вскочил с своего места и схватил
Мерцалова за руку. Мерцалов невольно тоже встал .
- Едемте! - сказал незнакомец, увлекая за руку Мерцалова. -
Едемте скорее! .. Счастье ваше, что вы встретились с врачом. Я, ко­
нечно, ни за что не могу ручаться, но... поедемте!
Минут через десять Мерцалов и доктор уже входили в подвал .
Елизавета Ивановна лежала на постели рядом со своей больной доче­
рью, зарывшись лицом в грязные, замаслившиеся подушки. Мальчиш­
ки хлебали борщ, сидя на тех же местах. Испуганные долгим отсут­
ствием отца и неподвижностью матери, они плакали, размазывая сле­
зы по лицу грязными кулаками и обильно проливая их в закопченный
чугунок. Войдя в комнату, доктор скинул с себя пальто и, оставшись в
старомодном, довольно поношенном сюртуке, подошел к Елизавете
Ивановне. Она даже не подняла головы при его приближении.
- Ну, полно, полно, голубушка, - заговорил доктор, ласково
погладив женщину по спине. - Вставайте-ка! Покажите мне вашу
больную.
И точно так же, как недавно в саду, что-то ласковое и убедитель­
ное, звучавшее в его голосе, заставило Елизавету Ивановну мигом
подняться с постели и беспрекословно исполнить все, что говорил
доктор. Через две минуты Гришка уже растапливал печку дровами,
за которыми чудесный доктор послал к соседям, Володя раздувал
изо всех сил самовар, Елизавета Ивановна обворачивала Машутку
согревающим компрессом ... Немного погодя явился и Мерцалов. На
три рубля, полученные от доктора, он успел купить за это время чаю,
сахару, булок и достать в ближайшем трактире горячей пищи. Док­
тор СИдел за столом и что-то писал на клочке бумажки, который он
вырвал из записной книжки. Окончив это занятие и изобразив внизу
какой-то своеобразный крючок вместо подписи, он встал, прикрьm
написанное чайным блюдечком и сказал:
- Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку ... давайте через два
часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание... Про­
должайте согревающий компресс... Кроме того, хотя бы вашей до­
чери и сделал ось лучше, во всяком случае пригласите завтра док­
тора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек . Я его сей­
час же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай Бог, чтобы на­
ступающий год немного снисходител ьнее отнесся к вам, чем этот, а
главное - не падайте никогда духом.
417

А. И. Куприн
Пожав руки Мерцалову и Елизавете Ивановне, все еще не оп­
равившимся от изумления, и потрепав мимоходом по щеке рази­
нувшего рот Володю, доктор быстро всунул свои ноги в глубокие
калоши и надел пальто . Мерцалов опомнился только тогда, когда
доктор уже был в коридоре, и кинулся вслед за ним.
Так как в темноте нельзя было ничего разобрать, то Мерцалов
закричал наугад:
- Доктор! Доктор, постойте!" Скажите мне ваше имя доктор!
Пусть хоть мои дети будут за вас молиться !
И он водил в воздухе руками, чтобы поймать невидимого док­
тора. Но в это время в другом конце коридора спокойный старчес­
кий голос произнес:
-
Э! Вот еще пустяки выдумали!" Возвращайтесь-ка домой
скорей!
Когда он возвратился, его ожидал сюрприз: под чайным блюд­
цем вместе с рецептом чудесного доктора лежало несколько круп­
ных кредитных билетов".
В тот же вечер Мерцалов узнал и фамилию своего неожиданно­
го благодетеля. На аптечном ярлыке, прикрепленном к пузырьку с
лекарством, четкою рукою аптекаря бьшо написано: «По рецепту
профессора Пирогова».
Я сл ышал этот рассказ, и неоднократно, из уст самого Григо­
рия Емельяновича Мерцалова - того самого Гришки, который в
описанный мною сочельник проливал слезы в закоптелый чугунок
с пустым борщом. Теперь он занимает довольно крупный, ответ­
ственный пост в одном из банков, слывя образцом честности и от­
зывчивости на нужды бедности. И каждый раз, заканчивая свое
повествование о чудесном докторе, он прибавляет голосом, дро­
жащим от скрываемых слез:
- С этих пор точно благодетельный ангел снизошел в нашу се­
мью. Все переменилось. В начале января отец отыскал место, Ма­
шутка встала на ноги, меня с братом удалось пристроить в гимна­
зию на казенный счет. Просто чудо совершил этот святой человек. А
мы нашего чудесного доктора только раз видели с тех пор - это
когда его перевозили мертвого в его собственное имение Вишню. Да
и то не его видели, потому что-то великое, мощное и святое, что жило
и горело в чудесном докторе при его жизни, угасло невозвратимо.
< 1897>
418

Рассказы
В НЕДРАХЗЕМЛИ
Раннее весеннее утро - прохладное и росистое. В небОе ни об­
лачка. Только на востоке, там , откуда сейчас выплывает в огнен­
ном зареве солнце, еще толпятся, бледнея и тая с каждой минутой,
сизые предрассветные туч ки. Весь безбрежный степной простор
кажется осыпанным тонкой золотой пьшью. В густой буйной тра­
ве там и сям дрожат, переливаясь и вспыхивая разноцветными ог­
нями, брильянты крупной росы. Степь весело пестреет цветами:
ярко желтеет дрок, скромно синеют колокольчики, белеет целыми
зарослями пахучая ромашка, дикая гвоздика горит пунцовыми пят­
нами. В утренней прохладе разлит горький, здоровый запах полы­
ни, смешанной с нежным, похожим на миндаль, ароматом повили­
ки. Все блещет и нежится и радостно тянется к солнцу. Только кое­
где в глубоких и узких балках, между крутыми обрывами, порос­
шими редким кустарником, еще лежат, напоминая об ушедшей
ночи, влажные синеватые тени. Высоко в воздухе, не видные глазу,
трепещут и звенят жаворонки. Неугомонные кузнечики давно под­
няли свою торопливую, сухую трескотню. Степь проснулась и ожи­
ла, и кажется, будто она дышит глубокими, ровными и могучими
вздохами.
Резко нарушая прелесть этого степного утра, гудит на Гололо­
бовской шахте обычный шестичасовой свисток, гудит бесконечно
долго, хрипло, с надсадою, точно жалуясь и сердясь. Звук этот слы­
шится то громче, то слабее; иногда он почти замирает, как будто
обрываясь, захлебываясь, уходя под землю, и вдруг опять вырыва­
ется с новой, неожиданной силой.
На огромном зеленеющем горизонте степи только одна эта
шахта со своими черными заборами и торчащей над ними безоб­
разной вышкой напоминает о человеке и человеческом труде. Дл ин­
ные красные закопченные сверху трубы изрыгают, не останавли­
ваясь ни на секунду, клубы черного, грязного дыма. Еще издали
слышен частый звон молотов, бьющих по железу, и протяжный
грохот цепей, и эти тревожные металлические звуки принимают
какой-то суровый, неумолимый характер среди тишины ясного,
улыбающегося утра.
Сейчас должна спуститься под землю вторая смена. Сотни две
человек толпятся на шахтенном дворе между штабелей, сл оженных
из крупных кусков блестящего каменного угля. Совершенно чер­
ные, пропитанные углем, не мытые по целым неделям лица, лохмо-
419

А. И. Куприн
тья всевозможных цветов и видов, опорки, лапти, сапоги, старые
резин овые калош и и просто босые ноги, - все это перемешалось в
пестрой, суетливой, галдя щей массе. В воздухе так и висит изыс­
канно-безобразн ая бесцел ьн ая руган ь вперемежку с хриплым сме­
хом и удушливым, судорожным, запойным кашлем.
Но понемногу толпа уменьшается, вливаясь в узкую деревян­
ную дверь , над которой прибита белая дощечка с надписью: «Лам­
повая». Л амповая битком набита рабочими. Десять человек, сидя
за длинным столом, беспрерывно наполняют маслом стеклянные
лампочки, одетые сверху в предохранительные проволочные фут­
ляры . Когда лампочки совсем готовы , ламповщик вдевает в ушки,
соединяющие верх футляра с дном, кусочек свинца и расплющива­
ет его одним нажимом массивных щипцов. Таким образом, дости­
гается то, что ш ахтер до самого выхода обратно из-под земли ни­
как не может открыть лампочки, а если даже случайно и разобьет­
ся стекло, то проволочная сетка делает огонь совершенно безопас­
ным. Эти предосторожности необходимы , потому что в глубине
каменноугол ьн ых ш ахт скопляется особый горючий газ, который
от огня м гновенно взрывается; бывали случаи, что от неосторож­
н ого обращения с огнем на шахтах погибали сотни человек.
Получив лампочку, шахтер проходит в другую комнату, где стар­
ший табельщик отмечает его фамилию в дневной ведомости, а двое
подручных тщател ьно осматривают его карманы, одежду и обувь ,
чтобы узнать , не несет ли он с собою папирос, спичек или огнива.
Убедивш ись , что запрещенных вещей нет, или просто н е най­
дя их , табел ьщик коротко кивает гол овой и бросает отрывисто :
« Проходи».
Тогда через следующую дверь ш ахтер выходит на широкую,
длинную крытую галерею, расположенную над «главным стволом».
В галерее идет кипучая суета смены. В квадратном отверстии,
ведущем в глубь ш ахты, ходят на цепи, перекинутой высоко над
крышей через блок, две железных платформы . В то время когда
одна из них подымается , - другая опускается на сотню сажен .
Платформа точно чудом выскакивает из-под земли, нагруженная
вагонетками с влажным, только что вырванным из недр земли уг­
лем . В один миг рабочие стаск ивают вагонетки с платформы, ста­
вят их на рел ьсы и бегом влекут на ш ахтенный двор. Пустая плат­
форма тотчас же наполняется людьми. В маш инное отделен ие да­
ется условный знак электрическим з вонком, платформа содрогает­
ся и внезапн о с стра шным грохотом исчезает из глаз , проваливает-
420

Рассказы
ся под землю. Проходит минута, другая, в продолжение которых
ничего не сл ышно, кроме пыхтенья машины и лязганья бегущей
цепи, и другая платформа, - но уже не с углем, а битком набитая
мокрыми, черными и дрожащими от холода людьми, вылетает из­
под земли, точно выброшенная наверх какой-то таинственной, не­
видимой и страшной силой. И эта смена людей и угля продолжает­
ся быстро, точно, однообразно, как ход огромной машины.
Васька Л омакин, или, как его прозвали шахтеры, вообще л ю­
бящие хлесткие прозвища, Васька Кирпатый*, стоит над отверсти­
ем главного ствола, поминутно извергающего из своих недр людей
и уголь, и, слегка полуоткрыв рот, пристально смотрит вниз. Вась­
ка - двенадцатилетний мальчик с совершенно черным от уголь­
ной пыли лицом, на котором наивно и доверчиво смотрят голубые
глаза, и со смешно вздернутым носом. Он тоже должен сейчас спу­
ститься в шахту, но люди его партии еще не собрались, и он дожи­
дается их.
Васька всего полгода как пришел из далекой деревни. Безоб­
разный разгул и разнузданность шахтерской жизни еще не косну­
лись его чистой души. Он не курит, не пьет и не сквернословит, как
его однолетки - рабочие, которые все поголовно напиваются по
воскресеньям до бесчувствия, играют на деньги в карты и не вы­
пускают папиросы изо рта. Кроме «Кирпатого», у него есть еще
кл ичка «Мамкин», данная ему за то, что, поступая на сл ужбу, на
вопрос штейгера: «Ты, поросенок, чей будешь?» - он наивно отве­
тил : «А мамкин !» - что вызвало взрыв громового хохота и беше­
ный поток восхищенной ругани всей смены.
Васька до сих пор не может привыкнуть к угольной работе и к
шахтерским нравам и обычаям. Величина и сложность шахтенного
дела подавляет его бедный впечатлениями ум, и, хотя он в этом не
дает себе отчета, шахта представляется ему каким-то сверхъесте­
ственным миром, обиталищем мрачных, чудовищных сил . Самое
таинственное существо в этом мире - бесспорно машинист .
Вот он сидит в своей кожаной засаленной куртке, с сигарой в
зубах и с золотыми очками на носу, бородатый и насупленный.
Ваське он отлично виден сквозь стеклянную перегородку, отделя­
ющую машинную часть. Что это за человек? Да полно: и человек
ли он еще? Вот он, не сходя с места и не выпуская изо рта сигары,
* Курносый. (Прим. А .И. Ку прина.)
421

А. И. Куприн
тронул какую-то пуговку, и вмиг заходила огромная машина, до
сих пор неподвижная и спокойная , загремели цепи, с грохотом по­
летела вниз платформа, затряслось все деревянное строение шах­
ты . Удивительно!" А он сидит себе как ни в чем не бывало и поку­
ривает. Потом он надавил еще какую-то шишечку, потянул за ка­
кую-то стал ьную палку, и в секунду все остановилось, присмирело,
затихло". «Может быть, он слово такое знает?» - не без страха
думает, глядя на него, Васька.
Другой - загадочный и притом облеченный необыкновенной
властью человек - старший штейгер Павел Никифорович. Он пол­
ный хозяин в темном, сыром и страшном подземном царстве, где
среди глубокого мрака и тишины мелькают красные точки отда­
ленных фонарей . По его приказаниям ведутся новые галереи и де­
лаются забои.
Павел Никифорович очень красив, но неразговорчив и мрачен,
как будто общение с подземными силами наложило на него осо­
бую, загадочную печать . Его физическая сила стала легендой сре­
ди шахтеров, и даже такие «фартовые» хлопцы, как Бухало и Вань­
ка Грек, дающие тон буйному направлению умов, отзываются о
старшем штейгере с оттенком почтения .
Но неизмеримо выше Павла Никифоровича и машиниста сто­
ит во мнении Васьки директор шахты - француз Карл Франце­
вич. У Васьки нет даже сравнений, которыми он мог бы опреде­
лить размеры могущества этого сверхчеловека. Он может сделать
все, решительно все на свете, что ему только ни захочется. От ма­
новения его руки, от одного его взгляда зависит жизнь и смерть
всех этих табельщиков, десятников, шахтеров, нагрузчиков и под­
возчиков, которые тысячами кормятся около завода. Всюду, где
только показывается его высокая прямая фигура и бледное лицо с
черными блестящими усами, тотчас же чувствуется общее напря­
жение и растерянность . Когда он говорит с человеком, то смотрит
ему прямо в глаза своими холодными большими глазами, но смот­
рит так, как будто разглядывает сквозь этого человека что-то та­
кое, видимое ему одному. Раньше Васька не мог себе представить,
что существуют на свете люди, подобные Карлу Францевичу. От
него даже и пахнет как-то особенно, какими-то удивительными
сладкими цветами. Этот запах Васька уловил однажды, когда ди­
ректор прошел мимо него в двух шагах, конечно, даже не заметив кро­
шечного мальчугана, который стоял без шапки, с раскрытым ртом,
провожая испуганными гл азами проносящееся земное божесгво.
422

Рассказы
-
Эй ты, Кирпатый, полезай, что ли! - услышал Васька над
своим ухом грубый оклик.
Васька встрепенулся и бросился к платформе. Садилась та
партия, при которой он состоял подручным. Собственно, ближай­
ших начальников у него было двое: дядя Хрящ и Ванька Грек. С
ними вместе он помещался на одних нарах в общей казарме, с ними
же постоянно работал в шахте и при них же нес в свободное время
многочисленные домашние обязанности, в круг которых входило
главным образом беганье в ближайший кабак «Свидание друзей»
за водкой и огурцами. Дядя Хрящ принадлежал к числу старых
шахтеров, измотавшихся и обезличившихся на долгой непосиль­
ной работе. У него не бьшо разницы между добрым и злым делом,
между буйной выходкой и трусливым прятаньем за чужую спину.
Он рабски шел за большинством, бессознательно прислушивался к
сильным и давил слабого, и в шахтерской среде он не пользовался,
несмотря на свои преклонные лета, ни уважением , ни влиянием .
Ванька Грек, наоборот, до известной степени руководил обществен­
ным мнением и сильными страстями всей казармы, где самыми вес­
кими аргументами служили занозистое сл ово и крепкий кулак, в
особенности если он был вооружен тяжелым и острым кайлом *.
В этом мире бурных, пьшких, отчаянных натур каждое взаим­
ное столкновение принимало преувеличенно острый характер.
Казарма напоминала собой огромную клетку, битком набитую хищ­
ным зверьем, где растеряться, оказать минутную нерешительность -
равнялось погибели. Обыкновенный, деловой разговор, товарищес­
кая шутка переходили в страшный взрыв ненависти. Только что
мирно беседовавшие люди бешено вскакивали с места, лица блед­
нели, руки судорожно стискивали рукоятку ножа или молота, из
дрожащих опененных губ вьшетали вместе с брызгами слюны ужас­
ные ругательства ... В первые дни своей шахтерской жизни, присут­
ствуя при таких сценах, Васька весь обомлевал от испуга, чувствуя,
как у него холодеет в груди и как его руки становятся сл абыми и
влажными.
Если в такой зверской среде Ванька Грек пользовался некото­
рым, сравнительным уважением, то это до известной степени гово­
рит об его нравственных качествах. Он бьш в состоянии работать
по целым неделям, не отрываясь от дела, с каким-то озлобленным
* Кайло (хайло) - инструмент для выбивания угля из породы . (Прим.
А.И. Ку пр ина. )
423

А. И. Куприн
упорством, для того чтобы спустить в одну ночь все заработанные
этим нечеловеческим трудом деньги. Трезвый, он бьm несообщите­
лен и молчалив, а будучи пьяным, нанимал музыканта, вел его в
трактир и заставлял играть, а сам сидел против него, пил водку
стаканами и плакал. Потом неожиданно вскакивал с перекосившим­
ся лицом и налитыми кровью глазами и начинал «разносить». Что
или кого разносить - ему было все равно; просила исхода порабо­
щенная долгим трудом натура... Начинались безобразные, крова­
вые драки во всех концах завода и продолжались до тех пор, пока
мертвый сон не валил с ног этого необузданного человека.
Но - как это ни странно - Ванька Грек оказывал Кирпатому
нечто похожее на заботу или, вернее, внимание. Конечно, это вни­
мание выражалось в суровой и грубой форме и сопровождалось
скверными сл овами, без которых не обходится шахтер даже в са­
мые лучшие свои минуты, однако, несомненно, это внимание суще­
ствовало. Так, например, Ванька Грек устроил мальчугана в самом
лучшем месте на нарах, ногами к печке, несмотря на протест дяди
Хряща, которому это место раньше принадлежало. В другой раз,
когда загулявший шахтер хотел силой отнять у Васьки полтинник,
Грек отстоял Васькины интересы. «Оставь мальчишку», - спокой­
но сказал он, слегка приподымаясь на нарах. И эти слова бьmи со­
провождены таким красноречивым взглядом, что шахтер разразил­
ся потоком отборной ругани, но тем не менее отошел в сторону.
На платформу вместе с Васькой взошло еще пять человек. Раз­
дался сигнал, и в тот же момент Васька почувствовал во всем теле
необычайную легкость, точно у него за спиною выросли крылья.
Вздрагивая и гремя, полетела платформа вниз, и мимо нее, слива­
ясь в одну сплошную серую полосу, понеслась вверх кирпичная сте­
на колодца. Потом сразу наступил глубокий мрак. Лампочки еле
мерцали в руках молчаливых бородатых шахтеров, вздрагивая при
неровных толчках падающей платформы. Затем Васька внезапно
почувствовал себя летящим не вниз, а вверх . Этот странный физи­
ческий обман всегда испытывается непривычными людьми в то
время, когда платформа достигает середины ствола, но Васька долго
не мог отделаться от этого ложного ощущения, всегда вызывавше­
го у него легкое головокружение.
Платформа быстро и мягко замедлила падение и стала на грун­
те. Сверху водопадом падали вниз стекавшиеся к главному стволу
подземные источники, и шахтеры быстро сбегали с платформы,
чтобы избегнуть этого проливного дождя.
424

Рассказы
Люди в клеенчатых плащах, с капюшонами на головах, вкаты­
вали на платформу полные вагонетки. Дядя Хрящ кинул кому-то
из них: «Здорово, Тереха», - но тот не удостоил его ответом, и
партия разбрелась в разные стороны,
Каждый раз, очутившись под землей, Васька чувствовал, как
им овладевает какая-то молчаливая, гнетущая тоска. Эти дл инные
черные галереи казались ему бесконечными . Изредка мелькал где­
то далеко жалкой бледно-красной точечкой огонек лампы и про­
падал внезапно, и опять показывался. Шаги звучали глухо и стран­
но. Воздух бьm неприятно сыр, душен и холоден. Иногда за боко­
выми стенами сл ышалось журчанье бегущей воды, и в этих слабых
звуках Васька ловил какие-то зловещие, угрожающие ноты .
Васька шел следом за дядей Хрящом и Греком. Их лампочки,
раскачиваемые руками, бросали на скользкие, покрытые пл есенью
бревенчатые стены галереи тусклые желтые пятна, в которых при­
чудливо метались взад-вперед, то пропадая, то вытягиваясь до по­
толка, три уродливые поясные тени. Невольно все кровавые и та­
инственные предания шахты всплыли в памяти Васьки.
Вот здесь засыпало обвалом четырех человек. Трех из них нашли
мертвыми, а труп четвертого так и не отыскался; говорят, что его
дух ходит иногда по галерее No 5-й и жалобно плачет". Там в тре­
тьем году один шахтер размозжил кайлом голову своему товарищу,
который отказал ему в глотке водки, пронесенной под землю кон­
трабандным путем. Рассказывали также об одном старом рабочем,
который много лет тому назад заблудился в галереях, знакомых ему,
как свои пять пальцев. Его нашли только через три дня, обессилев­
шим от голода и сошедшим с ума. Говорили, что «кто-то» водил его
по шахте. Этот «кто-то» - страшный, безыменный и безличный, как
и породивший его подземный мрак - несомненно существует в глу­
бине шахт, но о нем никогда не станет говорить ни один настоящий
шахтер, - ни в трезвом, ни в пьяном виде. И каждый раз, когда Вась­
ка, идя следом за своей партией, думает о «нем», он чувствует на
своем 'Теле чье-то тихое, холодное дыханье, кидающее его в дрожь.
- Ну что, Ванька, хорошо погулял? - искательно спросил дядя
Хрящ, оборачиваясь на ходу в сторону Грека.
Грек не ответил и только презрительно сплюнул сквозь зубы .
Накануне он целых пять дней не приходил на работу, угарно и бе­
зобразно пропивая свое двухмесячное жалованье. За все это время
он почти совсем не спал , и теперь его нервы были возбуждены до
крайней степени.
425

А. И. Куприн
-
Н-да, братец мой, хорошо, нечего сказать , - не унимался
дядя Хрящ. - Как это ты десятника-то облаял? Очень прекрасно ".
- Не зуди, - коротко отрезал Грек.
-
Чего зудить , я не зужу, - отозвался дядя Хрящ, которому
всего обиднее б ьmо то обстоятел ьство, что ему не удалось принять
участия во вчерашнем разгуле. - А только, братец ты мой, тебе
теперь конторы не миновать . Позовут тебя, друга милого, к расче­
ту. Уж это как пить дать".
-Отстань !
-
Чего там отстань . Это , голубчик, не то что в трактире биль-
ярды выворачивать. Сергей Трифоныч так и сказал: пускай, гово­
рит, он теперь у меня хорошенько попросится. Пускай ".
- Замолчи, собака! - вдруг резко обернулся к старику Грек, и
его глаза злобно сверкнули в темноте галереи.
-
Мне что ж! Я ничего, я молчу, - замялся дядя Хрящ.
До места работы бьmо почти полторы версты. Свернув с глав­
ной магистрали, партия еще долго шла узкими коленчатыми гале­
рейками. Кое-где нужно бьmо нагибаться, чтобы не коснуться голо­
вой потолка. Воздух с каждой минутой делался сырее и удушливее.
Наконец они дошли до своей лавы.
В ее узком и тесном пространстве нельзя бьmо работать ни стоя,
ни сидя; приходилось отбивать уголь , лежа на спине, что составля­
ет самый трудный и тяжелый род шахтерского искусства. Дядя
Хрящ и Грек медленно и молча разделись, оставшись нагими до
пояса, зацепили свои лампочки за выступы стенок и легли рядом.
Грек чувствовал себя совсем нехорошо. Три бессонные ночи и про­
должительное отравление скверной водкой мучительно давали себя
знать . Во всем теле ощущалась тупая боль , точно кто-то исколотил
его палкой, руки слушались с трудом, голова бьmа так тяжела, как
будто ее набили каменным углем. Однако Грек ни за что бы не уро­
нил шахтерского достоинства, выдав чем-нибудь свое болезненное
состояние.
Молча, сосредоточенно, со стиснутыми зубами вбивал он кай­
ло в хрупкий, звенящий уголь . Временами он как будто бы забы­
вался . Все исчезало из его глаз: и низкая лава, и тусклый блеск уголь­
ных изломов, и дряблое тело лежащего с ним рядом дяди Хряща.
Мозг точно засыпал мгновениями, в голове однообразно, до тош­
ноты надоедливо, звучали мотивы вчерашней шарманки, но руки
сильными и ловкими движениями продолжали привычную работу.
Отбивая над своей головой пласт за пластом, Грек почти бессозна-
426

Рассказы
тельно передвигался на спине все выше и выше, далеко оставив за
собой слабосильного товарища.
Мелкий уголь брызгами летел из-под его кайла, осыпая его вспо­
тевшее лицо . Выворотив большой кусок, Грек только на минуту
задерживался, чтобы оттолкнуть его ногой, и опять со злобной энер­
гией уходил в работу. Васька успел уже два раза наполнить тачку и
отвезти ее на главную магистраль, где в общих кучах ссыпался
уголь, добытый в боковых галереях. Когда он возвращался во вто­
рой раз порожняком, его еще издали поразили какие-то странные
звуки, раздававшиеся из отверстия лавы. Кто-то стонал и хрипел,
как будто бы его душили за горло. Сначала у Васьки мелькнула в
голове мысль, что шахтеры дерутся. Он остановился в испуге, но
его окликнул взволнованный голос дяди Хряща:
- Что же ты стал, щенок? Иди сюда скорее.
Ванька Грек бился на земле в страшных судорогах. Лицо его
посинело, на тесно сжатых губах выступила пена, веки бьmи широ­
ко раскрыты, а вместо глаз виднелись только одни громадные вра­
щающиеся белки.
Дядя Хрящ совсем растерялся, он то и дело трогал Грека за хо­
лодную, трепещущую руку и приговаривал просительным голосом:
- Да, Ванька" . да перестань же" . ну, будет же, будет" .
Это бьm страшный приступ падучей. Неведомая ужасная сила
подбрасывала все тело Грека, искривляя его в безобразных, судо­
рожных позах.
Он то изгибался дугой, опираясь только пятками и затьmком о
землю, то тяжело падал вниз телом, корчился, касаясь коленами
подбородка, и вытягивался, как палка, дрожа каждым мускулом.
-
Ах, Господи, вот история, - бормотал испуганно дядя
Хрящ. - Ванька, да перестань же" . послушай". Ах ты, Боже мой,
как это его вдруг?" Постой-ка, Кирпатый, - вдруг спохватился
он, - ты останься постеречь его здесь, а я побегу за людьми.
- Дяденька, а как же я-то? - жалобно протянул Васька.
- Ну, поговори у меня еще! Сказано - сиди, и дело с концом, -
грозно прикрикнул дядя Хрящ.
Он поспешно схватил свою поддевку и, на ходу надевая ее в
рукава, побежал из галереи.
Васька остался один над бьющимся в припадке Греком . Сколь­
ко времени прошло, пока он сидел, прижавшись в угол, объятый
суеверным ужасом и боясь пошевельнуться, он не сумел бы ска­
зать . Но понемногу конвульсии, трепавшие тело Грека, станови-
427

А.И.Куприн
лись все реже и реже. Потом прекратилось хрипение, веки закрыли
страшные белки, и вдруг, глубоко вздохнув всей грудью, Грек вы­
тянулся неподвижно.
Теперь Ваське стало еще жутче. «Господи, да уж не помер ли?» ­
подумал мальчик, и от одной этой мысли жуткий холод наежил
волосы на его голове. Едва переводя дыхание, он подполз к боль­
ному и дотронулся до его голой груди. Она была холодна, но все­
таки поднималась и опускалась чуть заметно.
- Дяденька Грек, а дяденька Грек, - прошептал Васька.
Грек не отзывался .
- Дяденька, вставайте. Позвольте, я вас поведу до больницы .
Дяденька! ..
Где-то в ближней галерее послышались торопливые шаги . «Ну,
слава богу, дядя Хрящ возвращается», - подумал с облегчением
Васька.
Однако это бьm не дядя Хрящ .
Какой-то незнакомый шахтер заглянул в лаву, освещая ее вы­
соко поднятой над головой лампой.
- Кто здесь есть? Живо выходи наверх! - крикнул он взволно­
ванно и повелительно.
-
Дяденька, - бросился к нему Васька, - дяденька, здесь с
Греком что-то такое случилось! .. Лежит и не говорит ничего.
Шахтер приблизил свое лицо вплотную к лицу Грека. Но от
него только пахнуло острой струёй винного перегара.
- Эк его угораздило, - махнул головой шахтер. -Эй, Ванька
Грек, вставай! - крикнул он, раскачивая руку больного . - Вста­
вай, что ли, говорят тебе. В третьем номере обвал случился. Слы­
шишь, Ванька!"
Грек промычал что-то непонятное, но не открьm глаз.
- Ну, некогда мне с ним, с пьяным, вожжаться! - нетерпеливо
воскликнул шахтер. - Буди его, малец. Да поскорее только. Не
ровен час, и у вас обвалится . Пропадете тогда, как крысы".
Голова его исчезла в темном отверстии лавы. Через несколько
секунд затихли и его частые шаги.
Ваське поразительно живо представился весь ужас его положе­
ния. Каждый миг могут рухнуть висящие над его головою милли­
оны пудов земли. Рухнут и раздавят, как мошку, как пьmинку. За­
хочешь крикнуть - и не сможешь раскрыть рта". Захочешь поше­
вельнуться - руки и ноги придавлены землей ". И потом смерть,
страшная, беспощадная, неумолимая смерть ".
428

Рассказы
Васька в отчаянии бросается к лежащему шахтеру и изо всех
сил трясет его за плечи .
- Дядя Грек, дядя Грек, да проснись же! - кричит он, напря­
гая все силы.
Его чуткое ухо ловит за стенами - и с правой и с левой сторо­
ны - звуки тяжелых, беспорядочно спешных шагов. Все рабочие
смены бегут к выходу, охваченные тем же ужасом, который теперь
овладел Васькой. На одно мгновение у Васьки мелькает мысль бро­
сить на произвол судьбы спящего Грека и самому бежать очертя
голову. Но тотчас же какое-то непонятное, чрезвычайно сл ожное
чувство останавливает его . Он опять принимается с умоляющим
криком теребить Грека за руки, за плечи и за голову.
Но голова послушно качается из стороны в сторону, поднятая рука
падает со стуком. В эту минуту взгляд Васьки замечает угольную тач­
ку, и счастливая мысль озаряет его голову. Со страшными усилиями
приподнимает он с земли грузное, отяжелевшее, как у мертвеца, тело
и взваливает его на тачку, потом перебрасывает через стенки безжиз­
ненно висящие ноги и с трудом выкатывает Грека из лавы.
В галереях пусто.
Где-то далеко впереди слышен топот последних запоздавших ра­
бочих. Васька бежит, делая невероятные усилия, чтобы удержать рав­
новесие. Его худые детские руки вытянулись и обомлели, в груди не
хватает воздуха, в висках стучат какие-то железные молоты, перед
глазами быстро-быстро вращаются огненные колеса. Остановиться
бы, передохнуть немного, взяться поудобнее измученными руками.
«Нет, не могу!»
Неизбежная смерть гонится за ним по пятам, и он уже чувству­
ет у себя за спиной веяние ее крьmьев .
Слава Богу, последний поворот! Вон вдалеке мелькнул крас-
ный огонь факелов, освещающих подъемную машину.
Люди толпятся на платформе.
Скорей, скорей!
Еще одно последнее, отчаянное усилие ...
Что же такое, Господи! Платформа подымается ". вот она ис­
чезла совсем .
«Подождите! Остановитесь!»
Хриплый крик вьmетает из Васькиных губ. Огненные колеса
перед глазами вспыхивают в чудовищное пламя. Все рушится и
падает с оглушительным грохотом".
429

А. И. Куприн
Васька приходит в себя наверху. Он лежит в чьем-то овчинном
зипуне, окруженный целой толпой народа. Какой-то толстый гос­
подин трет Васькины виски. Директор Карл Францевич тоже при­
сутствует здесь. Он ловит первый осмысленный взгляд Васьки, и
его строгие губы шепчут одобрительно:
-
Oh, mon brave garcson! О, ти храбрий мальшик!
Этих слов Васька, конечно, не понимает, но он уже успел раз­
глядеть в задних рядах толпы бледное и тревожное лицо Грека.
Взгляд, которым эти два человека обмениваются, связывает их на
всю жизнь крепкими и нежными узами.
<1809>
С Ч АСТЛ ИВАЯ КАРТА
Игра окончилась. Барон фон Оксенбах (или что-то в этом роде:
фамилии его никто наверное не знал, но многие уверяли, что он
передергивает) общипал всю компанию дочиста. Когда кто-то стал
просить его прометать еще одну талию на запись, этот длинный,
худой немец, с белыми ресницами и водянистыми глазами, отве­
тил , улыбаясь своей улыбкой скелета и стуча костяшкой среднего
пальца по столу: <<денежки на стол, господа... на стол денежки ...»
Надо сказать, что такая бесцеремонная предусмотрительность была
совершенно в духе того места, где велась игра, то есть отчаянного
картежного вертепа, скрывавшегося под фирмой приличного, по­
чти патриархального дома.
Было часов около восьми зимнего утра, и при его сером свете
желтые огни оплывших свечей горели как на дневной панихиде.
Отворенные форточки окон не давали тяги, а табачный дым, про­
питавший всю залу своим едким запахом, висел в воздухе голубо­
вато-прозрачными неподвижными пеленами. Все говорило о бес­
сонной, беспорядочной ночи: раскрытые ломберные столы, сплошь
исчерченные мелом и закапанные вином, пол, усеянный окурками
и перегнутыми, разорванными, скомканными картами, опрокину­
тые стулья, утомленные фигуры лакеев, заспанные лица которых
бьmи бледны до того, что приняли зеленовато-влажный, мертвен­
ный оттенок.
Двое игроков еще оставались в зале. Увлеченные до сих пор
азартом, они только теперь почувствовали, что сильно проголода-
430

Рассказы
лись и, сrоя у подоконника, наскоро закусывали холодной теляти­
ной, запивая ее большими глотками красного вина. В этом доме
каждый посrоянный посетитель чувсrвовал себя в то же время пол­
новласrным хозяином, потому что здесь и обсrановка, и буфет, и
прислуга содержались исключительно на средсrва, получаемые от
продажи карт.
- Однако вам сегодня чертовски не везло, Влас Ильич, - ска­
зал один из них, толсrый, выхоленный и веселый брюнет.
Он недавно только начал посrигать сокровенные таинсrва. бак­
кара, макао и фараона и сильно волновался во время игры. Другой,
наоборот, одинаково хладнокровно встречал удачу и неудачу. Ког­
да он метал, то, глядя на его, спокойное, скучающее, преждевремен­
но сrарческое лицо, всегда казалось, что он играет только из снис­
хождения к усиленной просьбе партнеров. Между тем в душе он бьш
самым страсrным игроком, и молодежь зеленого поля, удивляясь ему,
в то же время охотно признавала его авторитет в спорных вопросах.
Первого звали Григорием Михайловичем Жедринским, а в товари­
щеском кругу просrо - Гри-Гри. Фамилия второго бьша Миллер.
В ответ на замечание собеседника Миллер лениво зевнул. Ми­
нуты две спусrя он сказал:
-
Да. Не особенно. Этому немцу такое дурацкое счасrье ва­
лит, что никаким уменьем не поможешь".
- Уменьем? -живо переспросил Гри-Гри. - Неужели вы, Влас
Ильич, серьезно верите в это уменье? .. Я давно уже сл ышу о каком­
то знании игры, о выдержке, об умении сrавить вовремя большие и
маленькие куши... Но, признаться, я во все это плохо верю ... Даже ­
просrите мою смелосrь - меня смешит, когда об этом говорят та­
кие опытные игроки, как вы...
Миллер улыбнулся.
- Молодости свойственны легкомысленные суждения, Гри-Гри.
Это изрек еще какой-то очень древний философ. Но не беспокой­
тесь, вы когда-нибудь, лет этак через десять, сами на практике удо­
сrоверитесь, что у карт есrь свои особые законы, привычки и сим­
патии, к которым нужно зорко присматриваться. Откуда это? - я
не знаю. Может быть , карта складывается так или этак в зависимо­
сти от индивидуальной тасовки каждого из партнеров? Понаблю­
дайте хорошенько, и вы убедитесь, что игра одного вечера совер­
шенно не похожа на предыдущую: сегодня выигрывает только бан­
комет, завтра наоборот - понтирующие; сегодня бьются большею
часrью фоски и черные масти, завтра - фигуры и красные; вчера
17Куприн А.И.Том 3
431

А. И. Куприн
банкомет бил каждые ваши две карты, а третью давал, нынче же он
бьет четыре, а дает пятую. Сумейте поймать характер, настоящий
характер игры и пользуйтесь им. Вот вам и все уменье. Впрочем".
Миллер замолчал .
- Что впрочем? Что такое? - заинтересовался Жедринский.
- Дело в том, что бывают изредка такие случаи, которые раз-
бивают вдребезги всю эту научно-азартную теорию" . Необъясни­
мые, ужасные случаи". Представьте себе, у меня выпала однажды
такая колея, что я бил подряд около пятидесяти карт!" Ах, это са­
мое несчастное воспоминание во всей моей жизни ".
- Это воспоминание - не секрет? - спросил Гри-Гри .
- Если хотите, действительно секрет". Однако нам с вами пора
уже расходиться. Идемте, и я по дороге расскажу вам эту странную
историю. Кстати, подышим свежим воздухом.
Вот что рассказал Миллер.
«Если бы вы бьши постарше лет на пятнадцать, то вы, наверное,
в свое время сильно интересовались бы процессом моего брата -
Николая Ильича. Теперь это - пропащий, опустившийся человек .
Катастрофа, разразившаяся над его головой, превратила его в раз­
валину. Хотя срок его ссьшки давно уже окончился, но он прозябает
до сих пор в Сибири, сделавшись кабацким завсегдатаем, каким-то
темным, подпольным адвокатом. Никто не поверит, что раньше это
бьш светский человек с блестящей карьерой впереди и остроумней­
ший из собеседников". Дело в том, что он, состоя директором одно­
го крупного общественного учреждения, растратил вверенные ему
деньги. Есть основание думать, что преступление бьшо совершено с
ведома и чуть ли даже не с участием более высших лиц и что мой
брат добровольно принял на себя всю ответственность. Говорили,
что это бьша с его стороны дурацкая, но все-таки рыцарская жертва
ради одной женщины. Конечно, не мне об этом судить. Скажу толь­
ко одно, что в то время, когда случилось это несчастие, не только
родственники принимали участие в судьбе брата, но даже личности,
на первый взгляд как будто бы совершенно ему посторонние.
Всем, кому надо бьшо дать, чтобы потушить дело, мы роздали
более или менее крупные суммы. Иных прельстили вниманием и
промессами*, других обработали через женщин. Таким образом, в
конце концов оказалось, что нити жизни или смерти моего брата
* обещаниями (от фр анц. promesse) .
432

Рассказы
держит в своих руках одна чрезвычайно значительная особа... Фа­
милия этого человека вам, я думаю, не интересна? .. Что же каса­
ется до имени, то ... то назовем его, пожалуй, хоть Сергеем Ивано­
вичем ".
Но когда мы навели справки - результаты получились самые
плачевные. «Не берет! - ни прямо, ни явно, ни тайно. И ни на ка­
кие соблазны не клюнет...»
Одно время дело казалось совсем погибшим . Но, к счастью, свет
изобилует добрыми советчиками, и кто-то - я теперь уже не по­
мню, кто именно, - натолкнул нас на мысль, что если Сергей Ива­
нович и «не берет», то, во всяком случае, выиграть в штос несколь­
ко тысяч рублей не откажется. Когда же он узнает, что обыгран­
ный им партнер - родной брат такого-то, то уже, против воли,
ему будет неловко вредить и так далее. Одним сл овом, вы понима­
ете эту комбинацию?..
Меня представили ему в Английском кл убе. Высокий, краси­
вый старик, с почтенной седовласой наружностью, но в глазах, в
цвете лица, в очерке губ есть что-то такое... неуловимое... что по­
нятно только завзятым игрокам и говорит о постоянной, запойной
картежной страсти.
Мы сели. Игра шла исключительно между мной и Сергеем Ива­
новичем . Другие игроки бьmи почти подставными персонажами,
потому что вели копеечную игру.
Мы играли в старинный классический штос. Тогда еще не бьmо
других игр, кроме штоса и ландскнехта. Он метал . Я сразу убедил­
ся , что имею дело с противником, обладающим прекраснейшей
выдержкой. В этом отношении обмануться невозможно, потому что
известные манеры и приемы в игре вырабатываются только долго­
летним опытом.
Но, как назло, мне повалила великолепная карта. Чуть ли не
каждую сдачу я брал у него куши по второй карте. Тогда произош­
ла курьезнейшая вещь: я стал изо всех сил стараться проиграть, но
не тут-то было! Когда я шел от маленьких кушей, выигрывал Сер­
гей Иванович, но чуть только, рассчитывая проиграть, я увеличи­
вал ставку и шел углом, или транспортом, или в цвет и в масть и
абцугами, или на очки, - тотчас же выигрыш падал на мою сторо­
ну... Все мои обыкновенные наблюдения и вычисления оказыва­
лись тут пуфом. Но так как проиграть надо бьmо во что бы то ни
стало, то я, сделав очень ловкий маневр, сам завладел колодой. Для
меня бьmо очевидным, что в тот вечер должен проигрывать банко-
17*
433

А. И. Куприн
мет... И вот тут и подошла эта сверхъестественная колейка... Пони­
маете ли, Гри-Гри, в течение часа я не дал ему ни одной карты! Не
знаю, что обо мне подумал Сергей Иванович, но даю вам сл ово,
что, если когда-нибудь так нелепо повезло бы моему партнеру, я не
усомнился бы, что имею дело с шулером, и пустил бы ему в голову
колодой, если не бутьшкой или шандалом.
Менее чем через час все наличные деньги Сергея Ивановича -
если не ошибаюсь, тысяч двенадцать с чем-то - лежали около
м еня. Он встал и хотел уйти из клуба, сохраняя при этом совер­
шенно равнодушный вид джентльмена и старого игрока. Я уже
знал, что Сергей Иванович никогда не играет на запись, но тем
не менее, на авось, стал его упрашивать продолжать игру. К мо­
ему уди влению, он согласился . У него недостало обычной вы­
держки.
Я предложил ему на выбор: понтировать или держать банк . Он
предпочел последнее, и колоды - уже второй раз за этот вечер -
перешли ,к нему ... И опять повторилась та же чудовищная штука:
он давал мне карту за картой в самом начале талии.
Я уже перестал думать о расчете. Эти сумасшедшие карты окон­
чательно сбили меня с толку. Я все время шел на-пе и все выигры­
вал, выигрывал и выигрывал...
Наконец Сергей Иванович захотел посчитаться. Мы подвели
итог, и когда получилась сумма, превышающая сто тысяч, Сергею
Ивановичу вдруг изменило его спокойствие. Он побледнел, весь
как-то осунулся и проговорил еле сл ышно, с напряженной улыб­
кой на тубах:
-
Это больше, чем я могу вам завтра отдать ... Он встал, но
пошатнулся и должен был ухватиться за спинку стула, чтоб не
упасть.
-
Э, стоит ли из-за таких пустяков прекращать игру! - вос­
кликнул я веселым тоном. - Садитесь-ка и сдавайте карты.
Но он молчал, по-прежнему улыбающийся и почти такой же
белый, как его седые, шелковистые усы.
Тогда я приподнял с колоды несколько карт и сказал:
-
Хотите все насмарку? - Я указал свободной рукой на за­
пись . - Красная моя - черная ваша. Идет?
Момент был ужасный. Все присутствующие затихли и глядел и,
как привороженные, в лицо Сергея Ивановича, ожидая ответа.
-
Идет, - прошептал он еле сл ышно. - Только ... простите...
нас познакомили, но я неясно расслышал вашу фамилию.
434

Рассказы
Я назвался. Мне показалось, что, услышав мою фамилию, Сер­
гей Иванович вздрогнул. Несколько секунд он как будто бы коле­
бался. Может быть, он понял весь смысл сегодняшней игры? По­
чем знать?
- Идет, - произнес он вдруг более твердым тоном. - Черная
масть.
Я еще раньше заметил, что у восьмерки пик слегка надорвался
угол, и очень ловко перевернул на ней колоду. Сергей Иванович
вздохнул во всю грудь и вдруг опустился, точно осел на стул .
-
Ого ! Счастье переменилось... Будем продолжать! - вскри­
чал я веселым тоном. - Берите колоду...
Но он быстро оправился от овладевшей им минутной слабости
духа. Как я его ни уговаривал отыграть у меня обратно свои две­
надцать тысяч, он не согласился. Простился он со мной чрезвычай­
но сухо, почти пренебрежительно. Я пробовал намекнуть о брате,
но он сделал вид, что не слышит. Я упомянул было вскользь о том,
что мы можем сойтись на другой день, но он тотчас же меня обре­
зал, отчеканивая каждый слог:
- Нет-с, мы с вами больше играть не будем-с . . . >>
Миллер замолчал.
- Чем кончилась вся эта история? - спросил Гри-Гри .
-
Ну, а как вы думаете, юноша, чем она могла кончиться?
Разве мог простить этот влиятельный, самолюбивый и коррект­
ный человек, этот впоследствии министр с почти неограниченной
властью, разве он мог простить, что я, тогда еще совсем маль­
чишка - ну, вот вроде вас, - подарил ему, шутя, все его состоя­
ние, а может быть , даже и честь. Разве забываются такие унизи­
тельные моменты, какой пережил он, когда согласился играть на
«черную и красную», заявивши раньше, что уже проиграл более,
чем может отдать . Напротив, я слышал впоследствии, что самый
настойчивый и - если хотите, самый пристрастный голос, раз­
давшийся в обвинение моего брата, принадлежал именно Сергею
Ивановичу...
<1899>
435

А. И. Куприн
ДУХ ВЕКА
Фантастический рассказ
Каждый раз, когда Исто миным овладевал знакомый приступ
лихорадки , он перебирался из своего комфортабельного, простор­
ного кабинета в маленькую, тесную, темную комнату, которая слу ­
жила в обыкновенное время гардеробной. Комната эта так и назы­
валась в доме «папиным лазаретом». Кроме сундуков, в ней стоял
ди ван старинного , неуклюжего фасона, жесткий и неудобный, с
прорванной обивкой и вьшезающей из нее наружу мочалкой. Этот
ветхий предмет долго возмущал хозяйственную и аккуратную Веру
Платоновну. Много раз поднимала она разговор о необходимости
продать его старьевщикам и даже ссорилась по этому поводу с му­
жем, но Павел Егорович, всегда уступчивый, мягкий и покладис­
тый в сношениях с людьми и совершенно равнодушный к мелочам
жизни, оказывал в этом вопросе стойкое сопротивление.
-
Как ! Продать старого , преданного, испытанного друга? -
восклицал он, мешая, по своему обыкновению, шутку с искренним
чувством. - Нет, это будет хуже чем предател ьство! Ведь сколько
мы со стариком передумали и перечувствовали в мои лихорадоч­
ные ночи. И как верно служил он мне во время моих кошмаров. Он
бывал для меня попеременно то лошадью с огненными ноздрями,
то лодкой, то дельфином, то палубой корабля, то белым индийс­
ким сл оном... Нет, я с ним не в силах расстаться, Верочка ...
И действительно, только тогда Истомин начинал чувствовать
себя немного лучше во время своих жестоких пароксизмов, когда
водворялся на этом диване и покрывался старой-престарой, еще
отцовской енотовой шубой, которая, так же как и диван, только на
этот случай и держалась в доме. Очень может быть, что капризная
любовь Истомина к дырявому дивану и к изъеденной молью шубе
проистекала из какого-нибудь страшно отдаленного воспоминания
о болезни, перенесенной в детстве, когда точно так же он лежал на
старинном диване, покрытый чьей-то теплой, старенькой шубой .
Как тол ько Павел Егорович водворялся на диване, около него
ставили столик со свечой, колокольчиком, стаканом холодного чаю
и первым попавшимся под руку уголовным романом, потом все по
его просьбе уходили, и он оставался один, пылая жаром, забыва­
ясь, и бредя, и зачитываясь в сознательные промежутки нелепыми
436

Киев. А ндреевский спуск.
Фотография второй половины Х/Х века.
Ки ев. Фонтан.
Фотография второй половины Х/Х века.

Рассказы
похождениями кровавых героев. Кроме старого лакея, и то по звон­
ку, никто не смел входить в комнату, потому что в этих случаях
кротким, любящим Павлом Егоровичем овладевало сильнейшее
раздражение: он начинал кричать, швырять бульварные романы
об стену, сбрасывал на пол со столика стакан". С течением време­
ни ему удалось <<Дисциплинировать дом», и его на все время болез­
ни оставляли в полнейшем одиночестве. Вера Платоновна называ­
ла это причудами, самодурством, но сам Истомин глядел несколь­
ко иначе.
- Видишь ли, Верочка, - говорил он иногда в здоровые дни, -
все страдания людей происходят оттого, что люди все больше и
больше отдаляются от животных. Мы утеряли их натуральную кра­
соту, их грацию, силу и ловкость, их стойкость в борьбе с приро­
дой, живучесть. Но хуже всего, что сознание убило в людях инстин­
кты . Ты посмотри на собаку. Если она заболевает, она непременно
норовит запрятаться куда-нибудь подальше от нескромных взоров.
Хорошая собака никогда не умрет дома. Она убежит в укромное
местечко и там сдохнет" . Потому что она инстинктом понимает,
что смерть представляет собой явление самое противоестественное
и гнусное, зрелище самое грязное и омерзительное, и она, эта чест­
ная, великодушная, самоотверженная собака, скромно избавляет
своих бывших друзей от необходимости созерцать самый отврати­
тельный акт в мире. А человек". Человек все извратил, усложнил,
перековеркал - и в природе, и в самом себе". Доктора, ухажива­
ние, притворство, постные мины, жалость к самому себе, умиление
от жалости других - словом, то наслаждение страданием, о кото­
ром говорил великий писатель".
Наэтом месте Вера Платоновна обыкновенно перебивала мужа.
- Ну да" . Все вы, писатели, сумасшедшие. Ты - хоть и не ве­
ликий покамест, но в этом отношении и от самых больших не от­
станешь".
Но она не могла на него сердиться, потому что эти немного
жестокие слова встречались нежной, почти женственной улыбкой.
Накануне Нового года этот чудак лежал в своем лазарете в со­
рокаградусном ж�ру и бредил. Веру Платоновну с дочерьми он
отослал на вечер к известному беллетристу Пархомову, к которо­
му они бьши приглашены всем домом. Женщины даже и не пробо­
вали отказаться от приглашения, зная, как сильно это раздражит
Павла Егоровича.
437

А. И. Куприн
Он лежал на диване навзничь, с полуоткрытыми глазами. Ка­
кая-то страшная, чудовищная масса повисла над его телом. Она
казалась ужасно, бесконечно далекой и в то же время почти каса­
лась лица Павла Егоровича; она бьша гораздо мягче, чем пух, но в то
же время ее грани напоминали на ощупь необделанный гранит, - и в
этой непонятной двойственности бьшо что-то тоскливое, тревож­
ное и мучительное.
И вот где-то в глубине этой нависшей массы ожила какая-то
точка. Впрочем, трудно решить, что это такое: движение, звук или
какое-нибудь другое не выразимое словами явление, что-то плав­
ное, тягучее, жалобное, монотонное, чему нет имени. Оно нараста­
ет, вытягивается, увеличивается, крепнет и захватывает тело, мыс­
ли и чувства Павла Егоровича какой-то противной, медленной тос­
кой. Оно наполняет собою всю громоздящуюся массу, увлекает ее
в бешеный ураган, который грозит исковеркать вселенную " . и вдруг
в мгновение ока все рассеивается, все утихает, остается опять не­
подвижная масса и вибрирующая где-то в ее глубине точка, и Па­
вел Егорович со стоном открывает глаза.
Он видит знакомую комнату, тень свечного абажура, колеблю­
щуюся на потолке, сознает на минуту и с большими усилиями, что
жена с дочерьми уехали к Пархомову встречать Новый год, и тот­
час же бред снова охватывает его пьшающий мозг.
Теперь перед ним целый каскад людей, животных, ландшаф­
тов и в особенности каких-то отвратительных, получеловеческих,
полузвериных лиц, которые мерзко и страшно гримасничают и
быстро-быстро сменяются одно другим. П авел Егорович чувству­
ет, что у него голова кружится от этой безобразной сутолоки, и
он усилием воли на несколько секунд приходит в сознание. Ему
жарко; дыхание опаляет губы. Он едва успевает сделать глоток из
стакана, как опять его воображение становится игралищем бре­
да... На этот раз он декламирует какие-то стихи, в которых нет
сл ов, а одни бессвязные сл оги, и которые страшно тяжело и скуч­
но читать . Но непонятная сила заставляет его читать и читать без
конца, не останавливаясь, не передыхая . И так проходят медлен­
ные-медленные, мучительные часы, в продолжение которых бес­
конечное число раз чередуются для Павла Егоровича бред и со­
знание.
П осле одного из своих нелепых кошмаров он очнулся со стран­
ными словами в памяти. Казалось, какой-то тихий, назойливый
голос еле слышно шептал в его голове:
438

Пусть Новый год
С собой несет
Вино, попойки...
Рассказы
«А! Новый год, - подумал Истомин и улыбнулся. - Это тот
самый старик, который уходит, согнувшись, а приходит младенец...
вино, попойки... приходит младенец... И у обоих ленточки. Лен­
точки, ленточки, точки...»
Но вдруг, как это часто бывает в лихорадке, в сознании Павла
Егоровича произошел неожиданный поворот. Он почти совершен­
но пришел в себя и подумал:
«Это я лежу в лихорадке . Да. А жена и дети у Пархомовых.
Новый год. Последний год в столетии. Вероятно, будут произно­
сить тосты. Дети не любят, скучно. Новый год с собой несет... Ах,
это я из бреда. Новый год рисуют стариком. По-моему, пошло.
Надо, чтобы отразился дух . Дух времени. С собой несет вино, по­
пойки, - прошептал голос. - Восемнадцатое столетие - маркиз,
петиметр в шелковых чулках и пряжки с брильянтами. Наш век -
маленький, ма-аленький такой, горбатенький, с двумя головами. А
впрочем, бьm Наполеон. Пусть Новый год с собой несет... Фу, какие
гадкие стихи, юнкерские. О чем это я? Дух века, дух века... Дух года,
дух дня, дух минуты ... все суммируется ... Надо вино, попойки... Надо
постичь и углубиться духом в дух". Тогда лицо духа прояснится в
тумане, и ты прочитаешь в лице его, и уста его отверзутся».
Истомин в бессилии закрьm глаза и тотчас же услышал, как
страшный голос в котором не бьmо ни тембра, ни интонаций, про­
изнес:
- Дух Века говорит.
Истомин прислушался, и вместе с ним прислушалось множе­
ство живых существ, которых он не видел, но чувствовал близко
около себя .
-Дух века говорит, - продолжал голос, - что проходят мимо
него года, и проходят дни, и проходят мгновения - и не остается
от них следа во вселенной. И века проходят мимо тысячелетий, и
нет от них следа в бесконечности. Ибо тот, кто понял бесконеч­
ность, знает, что времени нет.
И тотчас же Истомин увидел необозримое снежное поле и по­
ставленный посреди его трон, на котором восседал старец в белых
439

А. И. Куприн
одеждах, с серебристой бородой и с величественным, но грустным
и усталым лицом, на котором отражалась печальная, задумчивая
улыбка.
И старец сказал:
- Я Дух Века, и мимо меня проходят годы человеческие.
И мимо него потянулись медленной процессией один за другим
древние согбенные старцы. Но одежды их не бьmи похожи на одеж­
ды сидящего на троне. На иных, едва прикрывая их слабое, дряб­
лое тело, висели кусками жалкие лохмотья, от которых отказался
бы и последний нищий. Другие бьmи одеты с царственной роско­
шью, но золота их мантий не бьmо видно из-под покрывавшей его
зловонной грязи. Третьи шли, закованные в железо и с ног до голо­
вы обагренные кровию, и кровь запеклась на их старческих устах и
на седине их голов. Бьmи между ними хромые, и горбатые, и про­
каженные, и покрытые страшными язвами. Бьmи между ними стар­
цы, истощенные голодом, бьmи обезображенные чумою, бьmи меж­
ду ними так жестоко и отвратительно изуродованные, что страш­
но и противно становилось на них смотреть. И ни у одного из них
не бьmо ни белых одежд сидящего на троне, ни его величественно­
го вида. На их лицах запечатлелись страдания, испуг, ненависть,
мольба и отчаяние.
В медленной процессии, один за другим, подходили древние
старцы к сидящему на троне, а он простирал им навстречу руки и
склонялся над ними с кроткой, сострадател ьной улыбкой. И в его
широких объятиях исчезали, растворялись один за другим челове­
ческие годы .
И когда все они прошли мимо бесчисленного множества глаз
собравшихся здесь невидимых людей и животных, тот же неизъяс­
нимый голос спросил:
- Поведай нам, Великий Дух, отчего не пристали к твоим одеж-
дам ни кровь, ни грязь, ни язвы, ни лохмотья тех, что вошли в тебя?
И Великий Старец ответствовал с печальной улы бкой:
-От
т
ого, что страдание все очищает, а забвение все лечит...
Истомин вздрогнул и проснулся с сознанием, что ему гораздо
лучше, чем прежде. За стеной часы били двенадцать.
<1900>
440

Рассказы
ПАЛАЧ
Это случилось в 1199 году в маленьком баварском городке Ин­
гольштадте, как раз накануне рождества Христова. Зима в этом году
стояла такая суровая, что подо()ной ей не могли припомнить са­
мые древние старцы. По словам летописца, «камни трескались от
мороза, и дикие звери выбегали из своих лесных трущоб, чтобы
согреться около человеческого жилья)). На небе появлялись стран­
ные, грозные знамения, предвещавшие мор, войну и продолжитель­
ный голод. Многие видели по ночам две луны, восходившие ря­
дом; другие замечали огромный сияющий крест, который пересе­
кал все небо от востока к западу и от севера к югу . Астрологи и
шарлатаны, разъезжавшие по ярмаркам, выкрикивали со своих те­
лежек о том, что с концом столетия наступит кончина мира. Про­
стой народ жадно слушал эти туманные, высокопарные предсказа­
ния, верил им и глухо волновался.
Но и близкая кончина мира не могла утишить той страстной
кровавой борьбы Гвельфов с Гибеллинами, которая кипела повсе­
местно в Германии, начиная от герцогского дворца и кончая избой
последнего швабского угольщика. Наоборот, обоюдная ненависть
в виду приближающихся страшных событий как будто бы усили­
лась еще больше, и обе партии походили на двух борцов, схватив­
шихся в судорожном смертельном объятии над самым краем без­
донной пропасти . Тот же летописец замечает, что не только во всех
городах и деревнях, но даже в отдельных семействах одни держали
сторону Гвельфов, а другие - Гибеллинов. Взаимной ненависти не
бьmо пределов, и часто пустая ссора, невпопад сказанное слово слу­
жили поводом для кровавой драки, внезапно закипавшей на улице.
То те, то другие попеременно брали верх. Нередко германский бюр­
гер, который накануне лег спать , молясь за своих покровителей
Гибеллинов, видел наутро родной город занятым папскими войс­
ками . Интрига, заговор, наемный кинжал, изменническое нападе­
ние считались делом самым обыденным... По стране бродили, опу­
стошая ее и наводя ужас на мирных жителей, многочисленные шай­
ки мародеров, которые в средние века всегда следовали, как стаи
шакалов, по пятам больших армий, и нередко даже значительные
военные отряды подвергались неожиданному нападению этих дер­
зких хищников.
В описываемое время, в ночь с 24 на 25 декабря, какой-то чело­
век приближался к Ингольштадтским городским воротам . Он, по-
441

А. И. Куприн
видимому, страшно устал, потому что часто останавливался и, по­
вернувшись спиной к ветру, бушевавшему с необыкновенной си­
лой, глубоко переводил дыхание. Отдохнув немного, он опять пус­
кался вперед, с трудом вытаскивая ноги из снега, доходившего ему
до колен. На нем бьш дырявый меховой плащ и широкополая фет­
ровая шляпа. Судя по костюму, его можно бьшо принять за бедно­
го бюргера или за арендатора мелкой фермы, и только спрятанная
под плащом шпага, рукоятка которой оттопыривала материю, и
тяжелые военные ботфорты несколько не гармонировали с его не­
взрачной одеждой.
Человек в меховом плаще дошел до глубокого рва и остано­
вился. По ту сторону рва сквозь мутно-белую завесу метели слабо
виднелся деревянный палисад, окаймлявший город, и темная, не­
уклюжая громада крепостных ворот.
- Черт возьми, мост уже поднят! - недовольно проворчал пут­
ник. - Впрочем, тут нет ничего удивительного ... Придется обойти
кругом.
Очевидно, он был хорошо знаком с расположением города,
потому что, пройдя шагов около двухсот по краю рва, он повернул
и стал медленно и осторожно спускаться в него . Когда снег дох?­
дил ему до пояса, он останавливался и начинал топтаться на одном
месте, подминая под себя снег ногами и руками и чуть заметно под­
вигаясь вперед. Таким образом, прошло около часа, пока он доб­
рался до противоположного откоса и с трудом, после многих не­
удачных попыток, вскарабкался на него . Затем он вынул из карма­
на толстую веревку, сделал из нее мертвую петлю и, ловко забро­
сив конец на один из зубцов палисада, стал на руках подыматься
вверх, упираясь ногами в стену. Через две минуты он бьш уже по ту
сторону палисада.
Ингольштадт казался вымершим . Ни один человек не попадал­
ся навстречу путнику, пока он шел по узким, кривым улицам горо­
да. Двери и ставни бьши плотно затворены массивными железны­
ми болтами, и только кое-где сквозь узкую щель мелькал порою
красный огонь ярко пылающей печи. Человек, странным обра­
зом проникший в город, остановился перед высоким домом, у ко­
торого, согласно требованиям средневековой архитектуры, каж­
дый верхний этаж выступал над нижним, и несколько раз подряд
постучал дверным молотком . Ему пришлось ждать довольно дол­
го, пока за дверью послышались грузные шаги и чей-то недоволь­
ный голос спросил :
442

Рассказы
-Какой черт стучится в эту пору? Что нужно?
- Ради Бога, впустите меня, - отозвался путник. - Я замерз и
умираю от голода.
- Ладно, ладно ... Мы отлично знаем этих голодных бродяг...
Убирайся к дьяволу в лапы. Там ты скорей согреешься! ..
-
Послушайте... Я заплачу вам... Мне нужен только угол для
ночлега и ломоть хлеба... Я заплачу вам золотом ... Послушайте.
-
Послушай ты, мародер, - раздался сердитый голос из-за
двери, - если ты сейчас не отойдешь от моего дома, я выпущу на
тебя собак! ..
Человек в плаще произнес злое проклятие и пошел дальше. Он
знал, что дом, в который он только что стучался, принадлежит бур­
гомистру, самому богатому бюргеру в городе. И по привычке ду­
мать вслух, свойственной человеку, пробывшему долгое время на­
едине с самим собою, он проговорил :
- Хорошо, господин бургомистр. Завтра я вам напомню, как
вы собирались травить меня собаками. Что-то вы запоете тогда?..
Вдали мелькнул свет фонаря, и послышался звон оружия. Путник
оглянулся вокруг и, заметив в одном из домов глубокуюдверную нишу,
быстро скользнул в нее и плотно прижался к стене. Отряд городской
стражи, состоящий из четырех человек, прошел мимо него так близ­
ко, что он даже услышал от одного из солдат сильный запах вина.
- Проклятие, какая чертовская служба, - говорил солдат, ко­
торый нес фонарь. - С тех пор как Гибеллины изгнали нашего
доброго Генриха-Льва, я, кажется, охотней согласился бы пасти
свиней, чем служить в войске ...
- В особенности, когда уже третий месяц мы не видим жалова­
ния, - поддержал другой.
- И когда имперские рейтары обращаются с нами, как с соба­
ками , - сказал третий.
- Нет, вот что я вам скажу, ребята, - вмешался опять солдат с
фонарем . - Если б теперь наш славный Генрих подошел под го­
родские стены, хоть с самым маленьким отрядом, - я бы первый
отворил ему ворота и опустил перед ним мост.
- Я бы сделал то же самое...
-Ия, и я!
- Наши рыцари что-то такое знают, - продолжал первый сол-
дат . - Говорят, что его видели на границе, когда он...
Сильный порыв ветра заглушил его сл ова. Скоро вдали затих­
ли шаги обхода. По лицу человека в плаще, не проронившего ни
443

А. И. Куприн
одного слова из этого разговора, пробежала довольная улыбка, тем
более странная, что он с головы до н ог дрожал в лихорадке.
Выйдя из ниши, он опять пошел по городским улицам . У неко­
торых домов он останавливался и стучался . Иногда на его стук
никто не отзывался, но большею частью ему приходилось выслу­
шивать из-за дверей такую грубую брань, что он в молчаливом бе­
шенстве стискивал зубы, сжимал кулаки и отходил прочь . В одном
доме ему ответила, судя по голосу, какая-то добрая старуха:
- Ты, должно быть, не здешний, что просишь ночлега под ка­
нун рождества Христова, - сказала она. - Разве ты не знаешь,
что , по старому обычаю, ни один хозяин ни за какие деньги не пу­
стит сегодня в свой дом чужого? Приди завтра, и я накормлю тебя
хоть жареным гусем и напою имбирным пивом. А сегодня ты при­
несешь в мой дом все несчастья, которые преследуют тебя.
Человек в плаще шел все дальше и дальше, спускаясь постепен­
но к Дунаю. Когда он переходил площади, на него кидались стаи
бродячих собак, тощих, одичавших и злых. Они заливались беше­
ным лаем, вертясь вокруг его ног, но так как он не обращал на них
внимания, то они не осмеливались его тронуть.
Скоро городские постройки стали попадаться все реже и реже,
дальше пошли жалкие, вросшие в землю лачужки ремесленников и
поденщиков. Но и в них напрасно стучался озябший и голодный
путник. Народное суеверие ревниво охраняло каждый дом, потому
что в эту святую ночь в него вместе с чужим человеком неминуемо
должно бьmо вторгнуться чужое несчастье. Между тем путник со­
вершенно выбился из сил . Ноги его так отяжелели, что он насилу
подымал их от земли, все тело ньmо, точно избитое, а глаза так
неудержимо слипались, что ему стоило больших усилий, чтобы не
повалиться на снег и не заснуть крепким сном.
Город кончился. Дальше идти бьmо некуда. Человек в плаще
остановился в нерешимости. Им уже стала овладевать какая-то слад­
кая, истомная зевота. Еще несколько минут, и он улегся бы на сне­
гу, закрывшись поплотнее своей верхней одеждой. Как вдруг впе­
реди него из-за широко распахнутой ветром двери брызнул яркий
свет. «Все равно: постучусь еще раз, - подумал вслух путник, - а
там ...» Но он даже не договорил своей фразы и поспешно, насколь­
ко ему позволяли иссякшие силы, пошел вперед по цельному снегу.
Дом, откуда блеснул огонь, стоял далеко в стороне от черты
городских построек и был гораздо больше и наряднее теснившихся
на окраине лачужек .
444

Рассказы
Вокруг дома не бьuю никакой изгороди, и потому путник мог,
подойдя вrтотную к окну, не закрытому ставней, заглянуть через
него внутрь дома.
Рослый человек в новом красном шелковом кафтане сидел у стола
и ел; высокая худая девочка лет тринадцати, с тонкими и красивыми
чертами печального лица, стоя, прислуживала ему. Человек этот, судя
по широкой шее, массивным rтечам и огромным, волосатым кистям
рук, отличался страшной физической силой. Волосы на голове у него
были коротко острижены, в небольшой круглой бороде серебрилась
заметно проседь, а лицо его, изрыrое морщинами, бьшо так мрачно,
что путник, глядя на него сквозь слюдяное окно, подумал: «Должно
быть, на этом лице никогда не появлялась улыбка».
Человек в плаще постучался в дверь.
-
Войдите, не заперто ! - крикнул изнутри сиплый густой
голос.
Путник приподнял наружный деревянный засов и очутился в
большой, жарко истопленной комнате, наполненной раздражаю­
щим запахом жареной свинины.
-
Как, неужели и сегодня понадобилась моя работа? - вос­
кликнул недовольным голосом хозяин. - Если так, то скажите ва­
шим судьям, что я ни сегодня, ни завтра не выйду из дому, хотя бы
меня самого повесили за это .
Но когда незнакомец снял свою шапку, засыпанную снегом,
то хозяин быстро приподнялся со стула, и лицо его выказало удив­
ление.
- Простите, я принял вас за другого, - сказал он вежливо, -
что угодно господину?
Хотя незнакомец и бьш одет в поношенный и дырявый rmaщ,
но, наверное, всякий назвал бы его господином так же, как это сде­
лал и хозяин дома. Что-то неотразимо властное, уверенное и вели­
чественное бьшо в его стройной, высокой фигуре и в его красивом
лице с длинной, выхоленной черной бородой .
- Прошу вас, не откажите мне в куске хлеба и в ночлеге... Хотя
бы на полу! - умоляюще произнес незнакомец. - Я обошел весь
город, и меня не впустили ни в один дом. Я заrтачу золотом за все,
что вы мне дадите.
Хозяин низко наклонил голову перед своим неожиданным го­
стем .
- Я не возьму от вас платы, - сказал он тихо, и в голосе его
послышалась горечь и грусть. - Весь мой дом к вашим услугам,
445

А. И. Куприн
но." - он на минуту замялся, - но я боюсь, что вы предпочтете
опять уйти на мороз и метель, когда узнаете, у кого вы в гостях.
-
О, черт возьми, не все ли равно, кто вы, когда я умираю от
голода и отморозил себе ноги! - воскликнул нетерпеливо незна­
комец. - Гвельф вы или Гибеллин, убийца или честный бюргер!
Дайте мне кусок хлеба и не говорите ни слова о ваших занятиях.
-
Пусть будет так, - сказал хозяин и опять низко склонился
перед гостем . - Прошу вас, господин, садитесь за стол. Элеоно­
ра, - обратился он к дочери, - ты будешь прислуживать господи­
ну, а потом приготовишь ему постель.
Незнакомец с такой жадностью накинулся на свинину и копче­
ный медвежий окорок, что, по-видимому, совершенно забыл о гос­
теприимном хозяине, и только утолив первый голод, он заметил,
что тот стоит в глубине комнаты.
- Отчего вы не садитесь со мною за стол? - спросил гость. -
Я прервал ваш ужин, и, право, это ставит меня в очень неловкое
положение. Садитесь же, прошу вас!
-
Нет, господин, я не смею сесть с вами рядом... - возразил
твердо хозяин. - Элеонора, налей господину вина.
Тон его отказа бьm так решителен, что незнакомец не настаи­
вал больше. Он ничего не ел в продолжение двух суток, и теперь у
него не хватало терпения расспрашивать. Но когда он насытился и
выпил несколько стаканов золотого душистого рейнского вина,
которое ему наливала своими тонкими смуглыми детскими ручка­
ми Элеонора, когда чувство блаженного довольства и покоя впер­
вые после многих дней нужды, опасностей и голода разлилось по
всему его телу, его сердце переполнилось глубокой благодарнос­
тью и какой-то странной жалостью к этому загадочному человеку,
стоящему сзади него в покорной и печальной позе. Незнакомец
выпрямился во весь свой высокий рост и сказал повелительно:
-
Я, Генрих Второй, Лев-Анна, герцог Швабский, электор
Саксонский, приказываю тебе назвать свое имя и звание! ..
Хозяин дома вздрогнул от неожиданности и упал ниц, касаясь
головой пола.
- Ваша светлость! Ваша светлость! - воскликнул он растерян­
но.-Я
- Эйзенман, я - Карл Эйзенман ... Простите меня за то,
что я сразу не назвал вам своего имени ... Я - Карл Эйзенман, ин­
гольштадтский палач...
Брови Генриха-Льва нахмурились на мгновенье, но только на
одно мгновенье. Быстрым движением он вытащил из ножен свою
446

Рассказы
широкую, длинную шпагу и, ударив ею плашмя по плечу Эйзенма­
на, произнес:
- Я, Генрих-Лев, герцог Швабский, электор Саксонский, по­
свящаю тебя в рыцари Швабской короны. Встаньте, Карл фон Эй­
зенман, - добавил он приветливо.
Таким образом, по рассказу летописца, в ночь на рождество
Христово, на пороге XIII столетия, бьш возведен в рыцарское дос­
тоинство ингольштадтский палач. Но так как у него не бьшо муж­
ского потомства, то и род его прекратился вместе с ним, когда он
погиб геройской смертью, сражаясь на стенах Везенберга за своего
герцога.
1900
ПОГИБШАЯ СИЛА
Яркие краски весеннего заката уже начали понемногу закрады­
ваться сквозь огромные византийские окна пустого собора, ожив­
ляя позолоту причудливых орнаментов и согревая розовый мра­
мор иконостаса, когда Савинов с трудом оторвался от работы .
Спустившись с высоких подмостков , художник отошел шагов на
тридцать от своей картины и приковался к ней внимательным, на­
пряженным взглядом своих маленьких, острых, чуть-чуть прищу­
ренных глаз. Прямо перед ним во всю высоту запрестольной стены
рельефно выделялось на золотом фоне почти оконченное изобра­
жение богоматери с младенцем на руках. Все дышало наивной и
глубокой верой в этой картине: и золотое небо - торжественное,
полное чудес и тайн библейское небо, и синие, тонкие утренние
облака, служащие престолом группе, и трогательное сходство в
лицах матери и ребенка, и милые изумленные личики кудрявых
ангелов . И тем могущественней, тем неотразимей должно было
очаровывать и умилять зрителя божественно-прекрасное лицо бо­
гоматери - кроткое и вместе с тем строгое, с этими как будто про­
никающими в глубь времен очами, полными безмолвной, покор­
ной скорби.
В соборе бьшо тихо . Только где-то высоко, под самым купо­
лом, щебетали вперебой неугомонные воробьи. Лучи солнца наи­
скось тянулись из окон золотыми пьшьными полосами . Савинов
все стоял и глядел на картину. Теперь он с своими длинными, не-
447

А. И. Куприн
брежно откинутыми назад волосами, с блеДJ1Ъ1ми, плотно сжатыми
губами на худом аскетическом лице как нельзя больше походил на
одного из тех средневековых монахов-художников, которые созда­
вали бессмертные произведения в тишине своих скромных келий,
вдохновляясь только горячей верой в Бога и бесхитростной любо­
вью к искусству и не оставляя потомству даже инициалов своих
имен... Священный восторг и радостная гордость удовлетворенно­
го творчества наполнили душу Савинова. Мечты об этой русской
богоматери он лелеял давно, чуть ли не с самого детства, и вот она
возвышается перед ним во всей своей строгой и чистой красоте, и
все убранство огромного храма, вся его царственная роскошь как
будто бы служат для нее сплошной великолепной рамкой. Здесь, в
этой гордости, не бьшо места мелочному профессиональному тщес­
лавию, потому что Савинов относился очень холодно к своей изве­
стности, давно перешагнувшей за пределы России. Здесь артист
благоговел перед своим произведением, почти не веря тому, что он
сам, своими руками создал его .
Между тем восьмичасовая беспрерывная работа на подмостках
давала себя знать : руки у художника ньши, ноги и спину ломило от
долгого и неудобного сиденья. Савинов вышел на широкое гра­
нитное крьшьцо собора и жадно, всей грудью вдохнул свежеющий
весенний воздух. Как все звонко, радостно, ароматно и красиво
бьшо вокруг! Около собора разноцветными красками пестрел ко­
вер подстриженной декоративной зелени; дальше через дорогу тя­
нулись в два ряда высокие, стройные пирамидальные тополя буль­
вара, обнесенного легкой сквозной решеткой; еще дальше видне­
лись густые шапки деревьев общественного сада. Среди дня про­
шел крупный дождик, и теперь обмытые листья тополей и кашта­
нов блестели точно по-праздничному. Откуда-то неслось благоуха­
ние мокрой, освеженной дождем сирени. Небо стало к вечеру гуще
и синее, а тонкие белые ленивые облака порозовели с одного бока.
В воздухе зигзагами низко носились, чуть не задевая лица, резвые,
проворные ласточки, и как-то странно гармонировал с их веселым
стремительным визгом протяжный и грустный звон отдаленного
колокола.
Савинов тихо пошел вдоль бульвара, расправляя уставшую
грудь медленными, глубокими вздохами и с наслаждением любу­
ясь видом красивого южного города, томно отдающегося наступа­
ющему весеннему вечеру. Уроженец дальнего севера, выросший в
привольно бесконечных сосновых лесах, он все-таки страстно лю-
448

Рассказы
бил своеобразную красоту больших городов. Он любил кровавый
и безветренный закат солнца после студеного зимнего дня, когда
здания фантастически тонут в легкой сизой дымке, пронзительно
визжат полозья и дым из труб идет, не колеблясь, прямо вверх гус­
тым белым столбом; любил большие улицы в жаркие летние праз­
дничные дни, с нарядной толпой, с яркой пестротой женских туа­
летов, с морем раскрытых цветных зонтиков, насквозь пронизан­
ных солнечным светом и теплом; любил летние лунные ночи: рез­
кие синие тени от домов, лежащие зубчатой полосою на мостовой,
отражение месяца в черных стеклах окон, осеребренные крыши,
черные силуэты прохожих; любил ранним летним утром забраться
на рынок и любоваться на груды сочной мокрой зелени с ее остры­
ми, пронзительными и приятными запахами, на свежие лица тор­
говок; на мелочную и живую базарную суету; любил среди кипуче­
го городского водоворота неожиданно отыскать тихий архаичес­
кий переулок, уединенную старинную церковь, поросшую влажным
мхом, или натолкнуться на яркую, полную движения народную
сцену .
- Пардон, мусью! - раздался вдруг над ухом Савинова хрип­
лый мужской голос, и в лицо художнику пахнул такой букет пере­
горелого вина, что он невольно остановился и отшатнулся.
Перед ним стоял мужчина в рваном холщовом летнем пиджаке,
в разорванных на коленях панталонах и в опорках на босу ногу,
еще не старый, но уже согнутый той обычной согбенностью бродяг
и нищих, которая приобретается от привычки постоянно ежиться
на холоде, тесно прижимая руки к бокам и груди. Лицо у него было
испитое, пухлое и розовое, шире книзу, с набрякшими веками над
вылинявшими, мокрыми глазами, с потресканными и раздутыми
губами, с нечистой, свалявшейся в одну сторону черной бородой.
Этот человек держал в руках рваную шапку. Черные спутанные
волосы беспорядочно падали ему на лоб.
- Пардон, мусью, - продолжал он трагической интонацией и
возвышенным языком «интеллигентного» нищего, - обращаюсь к
вам не как презренный бродяга, а как некогда благородный и по­
рядочный человек. Не откажите во имя человеколюбия уделить
несколько сантимов на обед бывшему стипендиату Императорской
академии художеств. Поверьте честному сл ову, мусью, - продол­
жал оборванец, следя жадными глазами за тем , как Савинов доста­
ет из кармана кошелек, - что только злая ирония судьбы застав­
ляет меня протягивать руку за помощью. Бывшая надежда артис-
449

А. И. Куприн
тического мира и ... уличный нищий - согласитесь, контраст поис­
тине ужасный...
Чуть заметная добродушная усмешка тронула бескровные губы
Савинова.
- Так вы бьmи в академии? В котором же году?
Оборванец вдруг принял комически гордую позу.
-
В 187*-м, милостивый государь, окончил оную! - восклик­
нул он с пафосом и с силою ударил себя кулаком в грудь. - А в
187*-м бьm отправлен на казенный счет в Италию-с.
Савинов пристальнее взглянул в лицо нищего и протянул ему
несколько мелких серебряных монет.
-
Охотно верю вам, что вы бьmи в академии, - сказал он со
свойственной ему мягкой улыбкой. -Только, видите ли ... вам не
совсем бы удобно было говорить мне об этом, потому что я сам...
окончил академию годом позже вас, но... должен признаться, что
не видел вас ни разу.
Глаза оборванца вдруг забегали по сторонам, пухлое лицо из
розового сделалось красным и сразу все покрьmось мелкими кап­
лями пота.
- Вы мне не верите? - прошептал он, низко опуская голову. -
Моя фамилия Ильин . Никифор Ильин.
-
Ильин ! - воскликнул Савинов так громко, что проходив­
шая в это время какая-то дама вздрогнула и обернулась. - Батюш­
ки, да ведь я вас теперь совсем узнал . Что же это с вами, голубчик?
Только теперь Савинов дал себе отчет в том, что несколько
минут тому назад ему на мгновение мелькнуло в лице оборванца
что-то знакомое. И тотчас же, с присущей художникам яркостью
зрительной памяти, перед ним вспльm тот момент, когда он в пер­
вый раз увидел Ильина. Академическая курилка, слоистые облака
сизого табачного дыма, в котором движутся неясные силуэты,
сплошной говор, смех ... Кто-то торопливо толкает Савинова под
локоть и шепчет: «Смотри, смотри ... вон у подоконника стоит Иль-
ин : черный, с дл инными волосами ... Теперь глядит в нашу сторо-
ну». Савинов быстро оборачивается и видит худощавую, гибкую
фигуру, небрежно облокотившуюся на подоконник, бледное лицо,
живописную гриву длинных волос, чуть-чуть пробивающиеся усы
и бородку и пару чудных темных глаз. Ильин слушает какого-то
коротенького краснощекого толстяка, и эти великолепные выпук­
лые блестящие глаза искрятся умом, вниманием и тонкой насмеш­
кой... О, как все это бьmо давно ... И все-таки стоящий перед Сави-
450

Рассказы
новым бродяга - несомненно Ильин, тот самый легендарный Иль­
ин, имя которого долго не сходило с языка у всех профессоров и
студентов. Есть в каждом человеческом лице какие-то неуловимые,
загадочные черточки, которые не изменяются в нем от детского
возраста до старости, точно так же, как есть такие же нотки в тем­
бре каждого голоса, по которым через десять, двадцать лет при­
знаешь человека, как бы он ни огрубел, ни опустился, ни зачер­
ствел и ни пал...
- Так вы Ильин? - растерянно и жалостливо бормотал Сави­
нов. - Господи, как же это неожиданно ... Ведь я вас помню, пре­
красно помню.
- Ч:го же делать ... обстоятельства ... покатился под гору, - от­
рывисто и угрюмо отвечал оборванец, отворачивая вбок свое рас­
плывшееся лицо. - Встретишь кого из старых товарищей... пере­
бегаешь на другую сторону ... стыдно ... образ человеческий поте­
рял... Дозвольте, господин, - в голосе Ильина сразу зазвучала ис­
кательная рабская интонация забитого человека, - дозвольте уз­
нать вашу фамилию?
Савинов назвал себя. Ильин вдруг весь встрепенулся, и глаза
его широко раскрылись.
- Савинов?.. Тот самый, что в соборе? .. Знаменитый?..
- Ну, уж и знаменитый. Это вы слишком сильно, голубчик.
- Ноэтовы?вы?
- Ну я, если хотите...
- Родной мой, видел ... Своими глазами видел, - воскликнул
Ильин, и что-то похожее на умиление затеплилось в его опухших
глазах. - Господи, красота-то какая! Ручку мне пожалуйте, руч­
ку... не откажите.
Савинов дружески открытым жестом протянул руку и не успел
отнять ее, как почувствовал на ней холодное и мокрое прикоснове­
ние губ Ильина.
- Фу! Как вам не стыдно! - сказал он укоризненно и краснея. -
Разве можно такие вещи делать? ..
Ильин приложил обе руки к груди крестом и изо всей силы
сжал их.
- Господин Савинов! Не вам руку целую, - выкрикнул он вос­
торженно. - Русскому гению руку целую... Я - мертвый человек -
новую зарю приветствую в вас.
Савинов в замешательстве оглянулся по сторонам. Вокруг них
уже начала собираться глазеющая публика: мальчишка в белом
451

А. И. Куприн
переднике с рогожным кульком под мышкой, две девицы в платоч­
ках, щелкающие подсолнушки, какой-то подержанный господин в
цилиндре, торговка с двумя корзинами, надетыми на коромысло.
Стоять здесь дольше бьuю неловко . Но в то же время нельзя бьmо
оставить Ильина, бросить его на произвол судьбы, отделавшись от
него несколькими копейками. Этого не позволяла Савинову его
деликатная, бесконечно мягкая натура.
- Знаете что, Ильин, - вдруг нашелся он. - Идемте-ка ко мне
в гостиницу. Я теперь один-одинешенек, и вечер у меня свободный.
О старине потолкуем. Идемте".
- Одет-то уж я больно того". - замялся Ильин.
-
Э, пустяки какие. Да, наконец, у меня есть, кроме общего
хода, свой отдельный ход, и ключ постоянно в кармане. Закусим,
чем Бог послал, поболтаем. Может быть, и придумаем что-нибудь
сообща. Идем. До меня отсюда всего два шага.
-
Видел я вашу картину. Созерцал, наслаждался и плакал, -
беспорядочно и восторженно бормотал Ильин, идя рядом с Сави­
новым и поминутно сбегая с тротуара на мостовую, чтобы дать
дорогу встречному прохожему. - Потрясла она меня до самого
нутра. До остолбенения. И ведь как это случилось странно. Иду я
мимо собора. Глядь, подъезжают четыре коляски, всё собственные,
и останавливаются у входа. Вьmезают какие-то дамы, должно быть
аристократки, и с ними генерал и два штатских. Пошли они в со­
бор. Ну, сторожа, понятно, за ними следом кинулись. А я тем вре­
менем - шмыг и проскочил вовнутрь. Что греха таить, пьянень­
кий я в ту пору бьm, а потому и храбрый, а на счастье, и полиции
кругом не случилось. Да-с. Вошел я в собор, да так, знаете, к полу и
прирос. В дрожь меня кинуло. Стоит она на высоте, точно парит в
воздухе, непорочная, чистая, прекрасная, и глаза большие такие,
ясные, кроткие, прямо на меня в упор смотрят, но не гневно". Нет!
Смотрят печально так, жалостно. О, Господи! А я-то нетрезвый,
гаденький, грязный, в отрепьях, только из вертепа вырвался". Жут­
ко мне сделалось, а глаз отвести не могу". И вдруг меня точно тол­
кнуло что-то . «Боже мой, - думаю я, - да ведь это моя мечта, ведь
этот самый идеал я носил в душе, когда она еще бьmа чиста, ведь и
я мог бы создать что-нибудь похожее на этот божественный об­
раз». Страшный это был момент, господин Савинов. Страшный
потому, что я вдруг, сразу, необычайно ясно понял, ощутил и изме­
рил ту глубину, в которую я полетел вверх тормашками". Запла-
452

Рассказы
кал я". Ну, конечно, подошел сторож . «Тебе чего здесь нужно, бо­
сяк, пьяная морда?» Мигом выволок меня из собора и с лестницы.
А я ... что же мне еще оставалось? Нарезался я в этот день, как ско­
тина, и все ревел. Потом подняли меня без памяти ... ночевал я в
участке. Эх! и говорить-то гадко!
Савинов слушал, не перебивая, эту горькую, отрывистую речь,
и все больше и больше стеснялось его сердце болезненным состра­
данием к этому несчастному человеку. Через какой длинный ряд
унижений и нравственных пыток должен бьш он пройти, прежде
чем очутиться на улице в своем холщовом пиджачке и разодран­
ных панталонах? А ведь в нем, без сомнения, погиб огромный, са­
мобытный талант. Савинову вдруг вспомнился отзыв об Ильине,
еще в тогдашнее академическое время, одного старого, пунктуаль­
ного, заматерелого в классических традициях профессора. «Из этого
Ильина талантище так и прет. Ни с каким масштабом к нему не
подойдешь», - говорил обыкновенно профессор. И это мнение
безмолвно разделяла вся - обыкновенно так жадно ревнивая к ус­
пеху - злоязычная среда товарищей художников. В то время когда
другие робко шли за великими мастерами, в Ильине уже намечался
крупными чертами оригинальный, свежий талант, вырабатываю­
щий свои убеждения, свои приемы, свой рисунок и свое понимание
натуры. Он как будто бы на целую голову стоял выше своих свер­
стников. К нему прислушивались, ему подражали, его удивитель­
ные работы привлекали всеобщее внимание. Около него уже обра­
зовался небольшой кружок новаторов, презиравших всякие «измы»,
направления и школы и требовавших от искусства безграничной
широты замысла и смелости исполнения . Однако в вожаки партии
Ильин никогда не лез; он бьш слишком скромен, мягок и застенчив
для этого . Жизнь он вел суровую, почти спартанскую, и отдавался
работе с каким-то священным упоением. Правда, бьши и в то вре­
мя в академии бездарные работяги, которые отсутствие таланта
заменяли раболепством перед профессорами и упорной, нечелове­
ческой усидчивостью. Они возбуждали в товарищах жалость и пре­
зрение. Но к Ильину, к его аскетическому образу жизни, к его изу­
мительному трудолюбию, к его отчужденности от безалаберной
художнической богемы все относились с внимательным почтени­
ем. Чувствовалось, что он не хочет разбрасывать даром своих ог­
ромных сил и посвящает их исключительно на служение искусству.
Савинов помнил , каким шумом бьша встречена на конкурсной
выставке картина Ильина «Праздник у Степана Разина». Весь ху-
453

А. И. Куприн
дожественный Петербург сбегался смотреть на нее. Газетные кри­
тики называли ее эпохой в истории русской живописи. Ильина от­
правили на казенный счет в Рим. Потом он как в воду канул, требу­
емой работы в академию не представлял и не давал по этому пово­
ду никаких объяснений. Никто не мог сказать утвердительно, воз­
вратился ли он обратно в Россию или остался за границей; даже не
знали, жив ли он. О нем, правда, изредка вспоминали в своих тес­
ных кружках старые художники. Бывало, когда уже достаточно
позлословили насчет отсутствующих, кто-нибудь вздохнет о том,
что с каждым годом переводятся старые таланты, а новых что-то
не видно. <<А прежде-то, господа, помните?» И тут непременно вы­
ступал на сцену Ильин, личность и талант которого сквозь призму
времени приняли размеры прямо-таки легендарные. Одно время
пронесся бьmо слух, что кто-то из художников видел Ильина в одес­
ской гавани, таскающим кули, но слух этот скоро замер, и на него
большого внимания не обратили.
Лакей во фраке и в белом галстуке вошел в номер с приборами
в обеих руках и ногой прихлопнул за собой дверь . Он бьm настоль­
ко хорошо выдрессирован, что не позволил себе грубой выходки (к
тому же Савинов хорошо давал на чай), но по тому, как он умыш­
ленно небрежно ставил на стол тарелки, по тому, как смотрел ис­
коса на Ильина, не поворачивая к нему головы, по холодному дос­
тоинству, с каким он выслушивал заказ, видно бьmо, что он возму­
щен и за себя, и за репутацию заведения до глубины души. Ильин
сидел на кончике кресла, стараясь далеко запрятать под него свои
ноги, и прикрывал ладонями прорванные колени. Он растерянно
улыбался, поминутно краснел и вытирал рукавом вспотевшее лицо.
Когда лакей вышел, Савинов подвинул к Ильину водку и ска­
зал ласково:
-
Пейте, голубчик, не стесняйтесь меня . Я знаю, что это вам
теперь необходимо.
Горлышко графина звенело о стекло рюмки, когда Ильин на­
ливал водку. Опрокинув дрожащей рукой водку в рот, он долго ее
не проглатывал, сморщив лицо в брезгливую гримасу; потом сразу
проглотил с каким-то особенно громким звуком, сморщился еще
сильнее и часто-часто задышал через полусжатые губы, точно от­
дуваясь от чего-то горячего . Теперь, при свете огня, Савинов хоро­
шо рассмотрел его лицо. Оно страшно отекло от скул до подбо­
родка; щеки и угреватый нос были покрыты мелкой сетью красных
извилинок и маленьких вздутых си них жилок. Пиджак бьm у воро-
454

Рассказы
та заколот булавкой, и белья под ним не замечалось . От всех этих
лохмотьев шел какой-то грязный, маслянистый запах, похожий на
запах замазки с примесью скверного табака.
-
Простите... я с похмелья, - потянулся Ильин за другой
рюмкой.
- Пожалуйста, пожалуйста, голубчик. Я ведь нарочно для вас...
Помере того как Ильин пил рюмку зарюмкой, лицо его, к удив­
лению Савинова, мало-помалу принимало более нормальный вид,
руки перестали трястись, голос прояснился, глаза стали живее и
точно расширились. Ел он жадно и неряшливо, запихивая в рот
большие куски и чавкая, как едят наголодавшиеся и отвыкшие от
приличного стола люди. Чтобы не смущать его, Савинов нарочно
уселся так, что между ним и Ильиным приходилась высокая лампа
с длинным висячим красным абажуром.
- Хотите еще? - спросил он, когда Ильин окончил есть и об­
тер губы наружной стороной рукава.
-
Нет, мерси . Благодарствуйте . Сыт. А вот если папиро­
сочку...
Он закурил, глубоко и поспешно затянулся несколько раз под­
ряд и вдруг рассмеялся продолжительным тихим смехом.
- Чему это вы? - спросил Савинов.
- Да вот гляжу я на вас, Иван Григорьевич (Ильин и в самом
деле выглянул из-за абажура), и вижу, что вам хочется спросить
меня: «Как дошла ты до жизни такой?» Только деликатность не
позволяет... Правда ведь? А? Ха-ха-ха...
- Поверьте, что я не хочу быть нескромным, - вежливо воз­
разил Савинов .
-
Ну, что там за нескромность ... со мной-то? Да, кроме того,
мне и самому хочется рассказать. Почем знать, может быть, вы, ког­
да все узнаете, не презрение ко мне почувствуете, как к попрошайке
уличному, а пожалеете... Ту конетр* ... как это дальше? Ну, да черт с
ним, все равно ... Слушайте мою исповедь, господин Савинов.
Ильин поискал глазами пепельницу и, не найдя ее, потихоньку,
чтобы не видел Савинов, потушил папиросу об ножку стула и спря­
тал окурок из вежливости в карман.
- Как это пишут смешно в романах: «В зале воцарилась мерт­
вая тишина. Полковник закурил свою трубку, провел рукой по длин-
*Все узнать ... (от фр анц. tout connaitre)
455

А. И . Куприн
ным седым усам и , глядя на огонь камина, начал ...» Так ведь? Ха­
ха-ха".
Он отрывисто рассмеялся, потом помолчал несколько секунд,
и, когда опять начал говорить, в его голосе совсем неожиданно
послышались горькие, грустные, искренние ноты .
- Замотала меня женщина, Иван Григорьевич. Женщина - и
моя собственная глупость. Вы, может, сл ышали, каков я в акаде­
мии был? Одно слово - анахорет . Только в искусство да в труд и
верил . Этого сочинителя, что сказал, будто гений может озарять
голову безумца, гуляки праздного, я бы тогда, кажется, на части
разорвал ". Как лошадь работал " .
-
У вас бьm замечательный талант, Ил ьин, - мягко вставил
Савинов .
- Бьm! Верно! - Ильин горячо ударил себя в грудь кулаком. -
И я знаю, что бьm. Я в себя всех больше верил. В звезду свою ве­
рил, черт побери! Совершенства добивался. Всего себя этому про­
клятому искусству закабалил. Кошачьей колбасой питался, идиот,
на чердаках мерз. Другие умней бьmи : тот - иллюстрации, тот -
виньеточки, тот - карикатурки". У них веселье, попойки, на ост­
рова поехали, женщины, хохот, а я сижу, завернувшись поверх паль­
то в одеяло, и теорию перспективы изучаю. Трогательно!" Винье­
точки-то за позор считал ". Как же, помилуйте, унижение искусст­
ва, профанация !"
Ильин опять рассмеялся, но смех перешел в спазматический
кашель, который длился минут пять. Отдышавшись, он продолжал :
-
Отправили меня в Рим . Ведь вы там , конечно, бьmи, Иван
Григорьевич? Господи, красота-то, красота какая ! Воздух прозрач­
ный, небо синее-синее, краски на всем такие сочные, горы, плата­
ны, развалины". хорошо! На что уж я всегда бьm лют на работу, а
тут прямо осатанел . Бегаю целый день по галереям и по дворцам,
копирую стариков, набрасываю этюды, пишу с натуры. Уди витель­
но, как на это одного человека хватало. При этом, заметьте, паек
самый скудный - кусок хлеба с сыром овечьим и стакан доброй
старой воды , вот и все .
Потом, однако, угомонился , в русло вошел, стал подыскивать
сюжет для картины . И нашел . Знаете, в этом роде, который нынче
называют символическим (мне ведь тоже время от времени нет-нет
да попадет в руки кл очок газеты). Вообразите себе ниву, созрев­
шую, спелую ниву, но всю истоптанную во вчерашнем сражении.
Брезжит раннее утро, на востоке янтарная полоса, луна побледне-
456

Киев. Гор одской музей.
Фотогр афия второй половины XIX века.
Киев. Золот ые вор ота.
Фотогр афия второй половины Х/Х 6ека.

Рассказы
ла... А на ниве лужи крови, обломки оружия, трупы человечьи и
лошадиные, вдали мерцают огни лагеря". И вот среди этой крови
и этого ужаса медленно плывет туманная фигура Христа, с опу­
щенной вниз головой и опечаленным ликом". Недурно ведь? А?
- Хорошо. Очень хорошо! - искренно воскликнул Савин ов.
- Начал я работать. А у меня в то время бьmа общая студия с
одним тоже русским, Курбатовым. Он был пейзажист, - милый
человек и необыкновенно талантливый. Царство ему небесное (Иль­
ин перекрестился) : в первый же месяц, как приехал в Россию, умер
от скоротечной чахотки". Счастливец! .. Ну-с, завязались у нас кое­
какие знакомства с тамошним народиш ком, стали нами как будто
интересоваться, оценили нас. В студии всегда, бывало, разные лю­
дишки болтаются. Сперва больше свой брат художник, а потом
повалила и публика: знатные иностранцы и всякие путешественни­
ки. Даже один герцог какой-то посетил, ей-Богу, не вру, Иван Гри­
горьевич.
И вот однажды получаю я через комиссионера две визитн ых
карточки. Какой-то князь Дуз-Хацимовский, женераль ан ретре*,
с женой Натальей Фадеевной очень обо мне наслышаны, горят же­
ланием видеть мою замечательную картину и потому покорнейше
просят, не найду ли я возможным быть дома от двенадцати до двух
часов. Я предупредительно соглашаюсь. В назначенное время яв­
ляются. Генерал ничего себе - солидный генерал, басит, растяги­
вает слова и отторбучивает нижнюю губу. Усы нафиксатуарены,
яркий галстук, однако видно, что ножки сильн о пошаливают. О н
меня, конечно, «обласкал» и обещал покровительство. На нее я
сначала не обратил внимания, потому что меня все заговаривал
генерал. Вижу только - худая, гибкая, с великолепными рыжими
волосами. Покамест я перед его превосходительством расшарки­
вался, она всё мои альбомы с эскизами рассматривала.
Нехорошая это привычка, нескромная - все равно что в чу­
жую записную книжку заглядывать, - ну, да что же поделаеш ь -
терпи! Потом вдруг подзывает меня к себе. «Мсье Ильин , вы, дол­
жно быть , никогда не бьmи влюблены?» Я оторопел. «Почему вы
так думаете, мадам?» - «В вашем альбоме я не нашла следов люб­
ви». Я недоумеваю еще больше: «Виноват, какие же это следы?» ­
«Да мало ли какие: на каждой странице один и тот же профиль,
* генерал в отставке (от фран ц. en retraite).
457

А. И. Куприн
одни и те же инициалы, строчки, написанные женской рукой... Ну?
Права я или нет?»
И поглядела на меня. Знаете, Иван Григорьевич, - странная
вещь: я лицо ее совершенно - ну, совсем-таки забьш, и никак не
могу его себе представить, даже не знаю, была ли она дурна или
хороша собою, а этот взгляд вот как теперь вижу. Бесстыжий, по­
нимаете ли, открыто бесстыжий, и хищный, и насмешливый, и ма­
нящий, до безумия манящий. И вся она, как вино. бросилась мне в
голову с своим змеиным телом, с рыжими волосами, с каким-то
пряным запахом духов. И почувствовал я, что с этого момента «кон­
чено мое земное странствие".».
А она все смотрит и глазами играет. <<Я, говорит, сама немного
рисую. Вы мне позволите иногда запросто заходить к вам посмот­
реть и поучиться? Папочка, ты позволишь?» Это она к генералу.
Папочка позволяет с добродушной снисходительностью взросло­
го к капризу ребенка. «Ну, так я завтра зайду в это же время . Жаль,
что вашего товарища в эти часы не бывает. я бы с ним охотно по­
знакомилась». Ведь какова дерзость-то, Иван Григорьевич! Я ей
об товарище решительно ни словечка не сказал, а она вдруг: «Жаль,
что в эти часы не бывает» . Да еще подчеркивает так, что и глухой
понял бы и догадался на другой день убрать товарища куда-ни­
будь подальше.
И пошло писать! Подхватило меня, как соломинку ураганом, и
понесло. Другой бы на моем месте остановился, а меня мое анахо­
ретство сгубило. Нет у таких, как я, ни конца ни краю! Все в этом
проклятом водовороте пропало: и силы непочатые, и честь, и здо­
ровье, и талант. Не прошло и двух недель, как я перед ней пресмы­
кался гадом п ол зучим, за одну улыбку готов бьm идти на бесчес­
тье, на преступление. И до того этой слепой любовью я ей опроти­
вел, что она уж и стыдиться со мной перестала, всю свою цинич­
ную душонку передо мной наизнанку выворачивала. Знаете ли,
дорогой Иван Григорьевич, я человек тертый, всякого народу на
своем веку видал, во всех степенях падения - и воришек, и бродяг,
и острожных, и каторжных. Но, клянусь вам, никогда и нигде я не
встречал такой черствой, такой глубоко безнравственной натуры !"
Она гнала меня прочь - я возвращался, униженный, раболеп­
ный. Один раз она мне крикнула в бешенстве: «Убирайся вон! Ты
нищий! Ты мне ни зачем не нужен!» Я ушел, продал свою картину
за три тысячи (давно к ней подъезжал один американец), возвра­
тился и швырнул ей в лицо сверток с золотом. За это я бьm любим
458

Рассказы
целую неделю. С тех пор началась сумасшедшая погоня за деньга­
ми, грошовые заказы, иллюстрации, самодурство меценатов - все,
что хотите!
Как я ревновал ее, как мучился - ужасно, ужасно! (Ильин вдруг
закрьш лицо руками и с минуту сидел молча, раскачиваясь телом взад и
вперед.) Я все терпел... Сначала папский гвардеец, потом идиот-тенор,
потом какой-то красавец, итальянский еврей из коммивояжеров... Я
должен бьш им улыбаться и оказьшатъ им такие услуги, которые обык­
новенно возлагаются на слуг.
Горько мне было, тяжело... А компания всегда под боком... Напьешь­
ся - оно сначала как будrо и весело, забудешься на минутку, спорШI
IЪ
о чем-то, шумишь, обнимаешься с собутъJЛЪником. Потом слезы. При­
жмешься к чьей-то засаленной груди и рыдаешь, и раскрьшаешь сердце
какому-нибудь сапожнику. Эго дело я очень скоро постиг.
Что дальше пошло, я и сказать не умею. Все в пьяном угаре
бьmо. Ездил я за ней следом и в Ниццу, и в Вену, и в Швейцарию, и
в Париж. Меня уже больше не принимали, так я под окошками це­
лые сутки простаивал. В Петербург наконец приехали. Как-то не
утерпел я, пьяный к ним в дом ворвался. Вывели с участием поли­
ции, а потом - генерал бьm все-таки со связями - и вовсе высели­
ли административным порядком.
Вот я и мыкаюсь с тех пор, Иван Григорьевич. До вывесок спу­
стился, до малярных работ. Да ведь сами посудите, где же пьяного
будут держать? Барки пробовал грузить -силишки не хватает. Как­
то раз на одной постоялке кто-то мне и говорит: «Да ты бы, бра­
тец, хоть стрелять выучился». - «Как это стрелять?» - «А так,
очень просто: милостивый господин, не откажите помочь бывше­
му студенту, или там хоть артисту, или художнику, разбитому па­
раличом и обремененному многочисленным семейством...» Труд­
но бьшо сначала, совестно ... Ну, а потом ... Ко всему на свете при­
выкнешь ... Да и что мне, Иван Григорьевич ... - в голосе Ильина
послышались глухие рыдания, - что мне в том, если бы вдруг ка­
ким-нибудь чудом мое положение изменилось, если бы я даже по­
лучил возможность писать, как писал двадцать лет тому назад! За­
чем мне все это, если она для меня навсегда потеряна? Понимаете
ли, навсегда, навсегда, навсегда...
Он опять закрьm лицо руками и, весь сотрясаясь, раскачивался
взад и вперед. Савинов спрятался за лампу и украдкой вытирал глаза
платком. Вдруг Ильин стремительно сорвался с места и протянул
Савинову руку.
18КупринА. И.Том3
459

А. И. Куприн
- Прощайте, - зл обно и отрывисто произнес он. - Извините,
что расстроил . Прощайте.
Савинов встал и обеими руками крепко взял Ильина за плечи.
-
Слушайте, голубчик, - заговорил он нежно. - Дайте мне
сл ово, что вы завтра утром зайдете ко мне. Я теперь не даю вам
денег только потому, что вы слитком возбуждены. Но ведь вам не­
трудно будет от меня принять маленькую помощь, ну, хоть на одеж­
ду, на квартиру?
- Нет. От вас легко, Иван Григорьевич, - пробормотал Иль-
ин, не подымая глаз.
- Так придете завтра?
-Да.
-
Ну, Господь вас храни. - Савинов крепко пожал Ильину
руку. -До свидания. Милый вы, добрый, несчастный вы человек.
Он запер за Ильиным дверь, снял пиджак и жилет и уже сел на
кровать, чтобы снять сапоги, как с улицы кто-то сильно постучал в
оконное стекло. Савинов подбежал к окну и, увидев Ильина, отво­
рил форточку.
-
Что вам, Ильин? - спросил он тревожно. На Ильине лица
не бьuю. Страшно бледный, с перекошенным лицом и воспаленны­
ми глазами, он весь с ног до головы трясся, точно в ознобе.
- Не надо". квартиры ". -усл ышал Савинов хриплый, преры­
вающийся голос. - К черту". благодеяния". Трешницу". только
трешницу". Не могу, душа горит" . истерзался весь". Забыть не
могу!"
Савинов вздохнул и молча стал отыскивать бумажник.
<1900>
ТАПЕР
Рассказ
Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная
бомба, в комнату, где ее старшие сестры одевались с помощью двух
горничных к сегодняшнему вечеру. Взволнованная, запыхавшаяся,
с разлетевшимися кудряшками на лбу, вся розовая от быстрого бега,
она бьmа в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку.
460

Рассказы
- Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто
ничего не знает. Тот говорит - мне не приказывали, тот говорит -
это не мое дело ... У нас постоянно, постоянно так, - горячилась
Тиночка, топая каблуком о пол. - Всегда что-нибудь перепутают,
забудут и потом начинают сваливать друг на друга ...
Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трю­
мо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрас­
ную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза,
закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума
и относилась к «мелюзге» с холодным и вежливым презрением.
Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудоволь­
ствием :
- Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, -
сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшед­
шая, в комнаты .
Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она
обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой
возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голу-
·
бой юбки, и затараторила:
-Н
у, понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кро­
ме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там
все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда
я говорю ... Танечка, пойдем , пожалуйста, а то ведь скоро шесть
часов, через час и елку будем зажигать ...
Тина только в этом году бьmа допущена к устройству елки . Не
далее как на прошлое рождество ее в это время запирали с млад­
шей сестрой Катей и с ее сверстницами в детскую, уверяя, что в
зале нет никакой елки, а что «просто только пришли полотеры».
Поэтому понятно, что теперь, когда Тина получила особые приви­
легии, равнявшие ее некоторым образом со старшими сестрами,
она волновалась больше всех , хлопотала и бегала за десятерых,
попадаясь ежеминутно кому-нибудь под ноги, и только усиливала
общую суету, царившую обыкновенно на праздниках в рудневском
доме.
Семья Рудневых принадлежала к одной из самых безалаберных,
гостеприимных и шумных московских семей, обитающих испокон
века в окрестностях Пресни, Новинского и Конюшков и создав­
ших когда-то Москве ее репутацию хл ебосольного города. Дом
Рудневых - большой ветх.ий дом доекатерининской постройки, со
львами на воротах , с широким подъездным двором и с массивны-
18*
461

А. И. Куприн
ми белыми колоннами у парадного, - круглый год с утра до по­
здней ночи кишел народом. Приезжали без всякого предупрежде­
ния, «сюрпризом», какие-то соседи по наровчатскому или писарско­
му имению, какие-то дальние родственники, которых до сих пор ник­
то в глаза не видал и не слыхал об их существовании, - и гостили по
месяцам. К Аркаше и Мите десятками ходили товарищи, менявшие
с годами свою оболочку, сначала гимназистами и кадетами, потом
юнкерами и студентами и, наконец, безусыми офицерами или щего­
леватыми, преувеличенно серьезными помощниками присяжных
поверенных. Девочек постоянно навещали подруги всевозможных
возрастов, начиная от Катиных сверстниц, приводивших с собою в
гости своих кукол, и кончая приятельницами Лидии, которые гово­
рили о Марксе и об аграрной системе и вместе с Лидией стремились
на Высшие женские курсы. На праздниках, когда вся эта веселая,
задорная молодежь собиралась в громадном рудневском доме, вме­
сте с него надолго водворялась атмосфера какой-то общей наивной,
поэтической и шаловливой влюбленности.
Эти дни бывали днями полной анархии, приводившей в отчая­
ние прислугу. Все условные понятия о времени, разграниченном,
«как у людей», чаем, завтраком, обедом и ужином, смешивались в
шумной и беспорядочной суете. В то время когда одни кончали
обедать, другие только что начинали пить утренний чай, а третьи
целый день пропадали на катке в Зоологическом саду, куда заби­
рали с собой гору бутербродов. Со стола никогда не убирали, и
буфет стоял открытым с утра до вечера. Несмотря на это, случа­
лось, что молодежь, проголодавшись совсем в неуказанное время,
после коньков или поездки на балаганы, отправляла на кухню де­
путацию к Акинфычу с просьбой приготовить «что-нибудь вкус­
ненькое». Старый пьяница, но глубокий знаток своего дела, Акин­
фыч сначала обыкновенно долго не соглашался и ворчал на депу­
тацию. Тогда в ход пускалась тонкая лесть : говорили, что теперь
уже перевелись в Москве хорошие повара, что только у стариков и
сохранилось еще неприкосновенным уважение к святости кулинар­
ного искусства, и так далее. Кончалось тем , что задетый за живое
Акинфыч сдавался и, пробуя на большом пальце острие ножа, го­
ворил с напускной суровостью:
- Ладно уж, ладно ... будет петь-то ... Сколько вас там, гал­
чата?
Ирина Алексеевна Руднева - хозяйка дома - почти никогда
не выходила из своих комнат, кроме особенно торжественных, офи-
462

Рассказы
циалъных случаев. Урожденная княжна Ознобишина, последний
отпрыск знатного и богатого рода, она раз навсегда решила, что
общество ее мужа и детей сл ишком «мескинно»* и «брютально»* *,
и потому равнодушно «иньорировала»*** его, развлекаясь визи­
тами к архиереям и поддержанием знакомства с такими же, как она
сама, окаменелыми потомками родов, уходящих в седую древность.
Впрочем, мужа своего Ирина Алексеевна не уставала даже и те­
перь тайно, но мучительно ревновать . И она, вероятно, имела для
этого основан ия, так как Аркадий Николаевич, известный всей
Москве гурман , игрок и щедрый покровитель балетного искусст­
ва, до сих пор еще, несмотря на свои пятьдесят с лишком лет, не
утратил заслуженной репутации дамского угодника, поклонника и
покорителя. Даже и теперь его можно было назвать красавцем,
когда он , опоздав на десять минут к началу действия и обращая на
себя общее в нимание, входил в зрительную залу Большого теат­
ра - элегантный и самоуверенный, с гордо поставленной на оса­
нистом туловище, породистой, слегка седеющей головой.
Аркадий Николаевич редко показывался домой, потому что
обедал он постоянн о в Английском клубе, а по вечерам ездил туда
же играть в карты, если в театре не шел интересный балет. В каче­
стве главы дома он занимался исключительно тем, что закладывал
и перезакладывал то одно, то другое недвижимое имущество, не
заглядывая в будущее с беспечностью избалованного судьбой гран­
сеньора. Привыкнув с утра до вечера вращаться в большом обще­
стве, он любил, чтобы и в доме у него бьшо шумно и оживленно.
Изредка ему нравилось сюрпризом устроить для своей молодежи
неожиданное развлечение и самому принять в нем участие. Это слу­
чалось большею частью на другой день после крупного выигрыша
в клубе.
- Молодые республиканцы! - говорил о н, входя в гостиную
и сияя своим свежим видом и очаровательной ул ыбкой. - Вы, ка­
жется, скоро все заснете от ваших серьезных разговоров. Кто хочет
ехать со мной за город? Дорога прекрасная: солнце, снег и моро­
зец. Страдающих зубной болью и мировой скорбью прошу оста­
ваться дома под надзором н ашей почтеннейшей Олимпиады Са­
вичны ...
* пошло (от франц. mesquin).
** грубо (от фр анц. brutal).
*** игнорировала (от франц. ignorer).
463

А. И. Куприн
Посьшали за тройками к Ечкину, скакали сломя голову за Твер­
скую заставу, обедали в «Мавритании» или в «Стрельне» и возвра­
щались домой поздно вечером, к большому неудовольствию Ири­
ны Алексеевны, смотревшей брезгливо на эти «эскапады* дурного
тона» . Но молодежь нигде так безумно не веселилась, как именно в
этих эскападах, под предводительством Аркадия Николаевича.
Неизменное участие принимал ежегодно Аркадий Николаевич
и в ел ке. Этот детский праздник почему-то доставлял ему своеоб­
разное, наивное удовольствие. Никто из домашних не умел лучше
его придумать каждому подарок по вкусу, и потому в затрудни­
тельных случаях старшие дети прибегали к его изобретательности.
- Папа, ну что мы подарим Коле Радомскому? - спрашивали
Аркадия Николаевича дочери. - Он большой такой, гимназист
последнего класса... нельзя же ему игрушку...
- Зачем жеигрушку? - возражал Аркадий Николаевич. - Са­
мое лучшее купите для него хорошенький портсигар. Юноша бу­
дет польщен таким солидным подарком. Теперь очень хорошень­
кие портсигары продаются у Лукутина. Да, кстати, намекните это­
му Коле, чтобы он не стеснялся при мне курить. А то давеча, когда
я вошел в гостиную, так он папироску в рукав спрятал ...
Аркадий Николаевич любил, чтобы у него елка выходила на
славу, и всегда приглашал к ней оркестр Рябова. Но в этом году**
с музыкой произошел целый ряд роковых недоразумений. К Рябо­
ву почему-то послали очень поздно; оркестр его, разделяемый на
праздниках на три части, оказался уже разобранным. Маэстро в
силу давнего знакомства с домом Рудневых обещал, однако, как­
нибудь устроить это дело, надеясь, что в другом доме переменят
день елки, но по неизвестной причине замедлил ответом, и когда
бросились искать в другие места, то во всей Москве не оказалось
ни одного оркестра. Аркадий Николаевич рассердился и велел отыс­
кать хорошего тапера, но кому отдал это приказание, он и сам те­
перь не помнил. Этот «кто-то», наверно, свалил данное ему пору­
чение на другого, другой - на третьего, переврав, по обыкнове­
нию, его смысл, а третий в общей сумятице и совсем забьш о нем...
*проказы (от фраиц. escapade) .
** Рассказ наш относится к 1885 г. Кстати заметим, что основная фа­
була его покоится на действительном факте, сообщенном автору в Моск­
ве М. А . 3-вой, близко знавшей семью, названную в рассказе вымышлен­
ной фамилией Рудневых. (Пр им. А . И. Ку прина. )
464

Рассказы
Между тем пылкая Тина успела уже взбудоражить весь дом.
Почтенная экономка, толстая, добродушная Олимпиада Савична,
говорила, что и взаправду барин ей наказывал распорядиться о
тапере, если не приедет музыка, и что она об этом тогда же сказала
камердинеру Луке. Лука, в свою очередь, оправдывался тем , что
его дело ходить около Аркадия Николаевича, а не бегать по горо­
ду за фортепьянщиками. На шум прибежала из барышниных ком­
нат горничная Дуняша, подвижная и ловкая, как обезьяна, кокетка
и болтунья, считавшая долгом ввязываться непременно в каждое
неприятное происшествие. Хотя ее и никто не спрашивал, но она
совалась к каждому с жаркими уверениями, что пускай ее бог раз­
разит на этом месте, если она хоть краешком уха что-нибудь слы­
шала о тапере. Неизвестно, чем окончилась бы эта путаница, если
бы на помощь не пришла Татьяна Аркадьевна, полная, веселая
блондинка, которую вся прислуга обожала за ее ровный характер
и удивительное умение улаживать внутренние междоусобицы .
-
Одним сл овом, мы так не кончим до завтрашнего дня , - ска­
зала она своим спокойным, слегка насмешливым, как у Аркадия
Николаевича, голосом. - Как бы то ни было, Дуняша сейчас же
отправится разыскивать тапера. Покамест ты будешь одеваться,
Дуняша, я тебе выпишу из газеты адреса. Постарайся найти побли­
же, чтобы не задерживать елки, потому что сию минуту начнут съез­
жаться. Деньги на извозчика возьми у Олимпиады Савичны ...
Едва она успела это произнести, как у дверей передней громко
затрещал звонок. Тина уже бежала туда стремглав, навстречу це­
лой толпе детишек, улыбающихся, румяных с мороза, запушенных
снегом и внесших за собою запах зимнего воздуха, крепкий и здо­
ровый, как запах свежих яблоков. Оказалось, что две большие се­
мьи - Лыковых и Масловских - столкнулись случайно, одновре­
менно подъехав к воротам . Передняя сразу наполнилась говором,
смехом, топотом ног и звонкими поцелуями.
Звонки раздавались один за другим почти непрерывно. Приез­
жали все новые и новые гости . Барышни Рудневы едва успевали
справляться с ними. Взрослых приглашали в гостиную, а малень­
ких завлекали в детскую и в столовую, чтобы запереть их там пре­
дательским образом. В зале еще не зажигали огня. Огромная елка
стояла посредине, слабо рисуясь в полутьме своими фантастичес­
кими очертаниями и наполняя комнату смолистым ароматом. Там
и здесь на ней тускло поблескивала, отражая свет уличного фона­
ря, позолота цепей, орехов и картонажей.
465

А. И. Куприн
Дуняша все еще не возвращалась, и подвижная, как ртуть, Тина
сгорала от нетерпеливого беспокойства. Десять раз подбегала она
к Тане, отводила ее в сторону и шептала взволнованно:
-Танечка, голубушка, как же теперь нам быть? .. Ведь это же
ни на что не похоже.
Таня сама начинала тревожиться. Она подошла к старшей сес­
тре и сказала вполголоса:
- Я уж и не придумаю, что делать. Придется попросить тетю
Соню поиграть немного... А потом я ее сама как-нибудь заменю.
- Благодарю покорно, - насмешливо возразила Лидия. - Тетя
Соня будет потом нас целый год своим одолжением донимать . А
ты так хорошо играешь, что уж лучше совсем без музыки танце­
вать.
В эту минуту к Татьяне Аркадьевне подошел, неслышно ступая
своими замшевыми подошвами, Лука.
- Барышня, Дуняша просит вас на секунду выйти к ним.
- Ну что, привезла? - спросили в один голос все три сестры.
- Пожалуйте-с. Извольте-с посмотреть сами, - уклончиво от-
ветил Лука. - Они в передней ... Только что-то сомнительно-с...
Пожалуйте.
В передней стояла Дуняша, еще не снявшая шубки, закиданной
комьями грязного снега. Сзади ее копошилась в темном углу ка­
кая-то маленькая фигурка, разматывавшая желтый башлык, оку­
тывавший ее голову.
- Только, барышня , не браните меня, - зашептала Дуняша, на­
клоняясь к самому уху Татьяны Аркадьевны. -Разрази меня бог - в
пяти местах была и ни одного тапера не застала. Вот нашла этого
мальца, да уж и сама не знаю, годится ли. Убей меня бог, только
один и остался. Божится, что играл на вечерах и на свадьбах, а я
почему могу знать ...
Между тем маленькая фигурка, освободившись от своего баш­
лыка и пальто, оказалась бледным, очень худощавым мальчиком в
подержанном мундирчике реального училища. Понимая, что речь
идет о нем, он в неловкой выжидательной позе держался в своем
углу, не решаясь подойти ближе. Наблюдательная Таня, бросив на
него украдкой несколько взглядов, сразу определила про себя, что
этот мальчик застенчив, беден и самолюбив. Лицо у него было не­
красивое, но выразительное и с очень тонкими чертами; несколько
наивный вид ему придавали вихры темных волос, завивающихся
«гнездышками» по обеим сторонам высокого лба, но большие се-
466

Рассказы
рые глаза - сл ишком большие для такого худенького детского
лица - смотрели умно, твердо и не по-детски серьезно. По перво­
му впечатлению мальчику можно было дать лет одиннадцать - две­
надцать.
Татьяна сделала к нему несколько шагов и, сама стесняясь не
меньше его, спросила нерешительно:
-
Вы говорите, что вам уже приходилось ". играть на вечерах?
- Да". я играл, - ответил он голосом, несколько сиплым от
мороза и от робости . - Вам, может быть, оттого кажется, что я
такой маленький".
- Ах, нет, вовсе не это ... Вам ведь лет тринадцать, должно быть?
- Четырнадцать-с.
- Это , конечно, все равно. Но я боюсь, что без привычки вам
будет тяжело. Мальчик откашлялся.
- О нет, не беспокойтесь ". Я уже привык к этому. Мне случа­
лось играть по целым вечерам, почти не переставая ".
Таня вопросительно посмотрела на старшую сестру, Лидия
Аркадьевна, отличавшаяся странным бессердечием по отношению
ко всему загнанному, п одвластному и приниженному, спросила со
своей обычной презрительной миной:
- Вы умеете, молодой человек, играть кадриль?
Мальчик качнулся туловищем вперед, что должно было озна-
чать поклон.
-Умею-с.
- И вальс умеете?
-Да-с.
- Может быть, и польку тоже?
Мальчик вдруг густо покраснел, но ответил сдержанным тоном:
- Да, и п ольку тоже.
- А лансье? - продолжала дразнить его Лидия.
- Laissez donc, Lidie, vous etes impossiЫe*, - строго заметила
Татьяна Аркадьевна.
Большие глаза мальчика вдруг блеснули гневом и насмешкой.
Даже напряженная неловкость его позы внезапно исчезла.
-
Если вам угодно, mademoiselle, - резко повернулся он к
Лидии, - то, кроме полек и кадрилей, я играю еще все сонаты Бет­
ховена, вальсы Шопена и рапсодии Листа.
* Перестаньте же, Лидия, вы невозможны (франц. ).
467

А. И. Куприн
- Воображаю! - деланно, точно актриса на сцене, уронила
Лидия, задетая этим самоуверенным ответом.
Мальчик перевел глаза на Таню, в которой он инстинктивно
угадал заступницу, и теперь эти огромные глаза приняли умоляю­
щее выражение.
- Пожалуйста, прошу вас" . позвольте мне что-нибудь сыг­
рать ".
Чуткая Таня поняла, как больно затронула Лидия самол юбие
мальчика, и ей стало жалко его . А Тина даже запрыгала на месте и
захлопала в ладоши от радости, что эта противная гордячка Лидия
сейчас получит щелчок.
- Конечно, Танечка, конечно, пускай сыграет, - упрашивала
она сестру, и вдруг со своей обычной стремительностью, схватив
за руку маленького пианиста, она потащила его в залу, повторяя : -
Ничего, ничего ". Вы сыграете, и она останется с носом". Ничего,
ничего.
Неожиданное появление Тины, влекшей на буксире застенчиво
улыбавшегося реалистика, произвело общее недоумение. Взрослые
один за другим переходили в залу, где Тина, усадив мальчика на
выдвижной табурет, уже успела зажечь свечи на великолепном
шредеровском фортепиано .
Реалист взял наугад одну из толстых, переплетенных в шагрень
нотных тетрадей и раскрьш ее. Затем, обернувшись к дверям, в ко­
торых стояла Лидия, резко выделяясь своим белым атласным пла­
тьем на черном фоне неосвещенной гостиной, он спросил:
- Угодно вам «Rapsodie Hongroise»* No 2 Листа?
Лидия пренебрежительно выдвинула вперед нижнюю губу и
ничего не ответила. Мальчик бережно положил руки на клавиши,
закрьш на мгновение глаза, и из-под его пальцев полились торже­
ственные, величавые аккорды начала рапсодии. Странно было ви­
деть и слышать, как этот маленький человечек, голова которого
едва виднелась из-за пюпитра, извлекал из инструмента такие мощ­
ные, смелые, полные звуки. И лицо его как будто бы сразу преоб­
разилось, просветлело и стало почти прекрасным; бледные губы
слегка полуоткрьшись, а глаза еще больше увеличились и сдела­
лись гл убокими, вл ажными и сияющими.
* «Венгерская рапсодия» (франц. ) .
468

Рассказы
Зала понемногу наполнялась слушателями. Даже Аркадий Ни­
колаевич, любивший музыку и знавший в ней толк, вышел из свое­
го кабинета. Подойдя к Тане, он спросил ее на ухо :
-
Где вы достали этого карапуза?
- Это тапер, папа, - ответила тихо Татьяна Аркадьевна. -
Правда, отлично играет?
- Тапер? Такой маленький? Неужели? - удивлялся Руднев . -
Скажите пожалуйста, какой мастер! Но ведь это безбожно застав­
лять его играть танцы.
Когда Таня рассказала отцу о сцене, происшедшей в передней,
Аркадий Николаевич покачал головой.
- Да, вот оно что... Ну, что ж делать, нельзя обижать мальчу­
гана. Пускай поиграет, а потом мы что-нибудь придумаем.
Когда реалист окончил рапсодию, Аркадий Николаевич пер­
вый захлопал в ладоши. Другие также принялись аплодировать.
Мальчик встал с высокого табурета, раскрасневшийся и взволно­
ванный; он искал глазами Лидию, но ее уже не бьmо в зале.
-
Прекрасно играете, голубчик. Большое удовольствие нам
доставили, - ласково улыбался Аркадий Николаевич, подходя к
музыканту и протягивая ему руку. -Только я боюсь, что вы... как
вас величать-то, я не знаю.
- Азагаров, Юрий Азагаров.
- Боюсь я, милый Юрочка, не повредит ли вам играть целый
вечер? Так вы, знаете ли, без всякого стеснения скажите, если уста­
нете. У нас найдется здесь кому побренчать . Ну, а теперь сыграйте­
ка нам какой-нибудь марш побравурнее.
Под громкие звуки марша из «Фауста>> бьmи поспешно зажжены
свечи на елке. Затем Аркадий Николаевич собственноручно распах­
нул настежь двери столовой, где толпа детишек, ошеломленная вне­
запным ярким светом и ворвавшейся к ним музыкой, точно окамене­
ла в наивно изумленных забавных позах. Сначала робко, один за
другим, входили они в залу и с почтительным любопытством ходи­
ли кругом елки, задирая вверх свои милые мордочки. Но через не­
сколько минут, когда подарки уже бьmи розданы, зала наполнилась
невообразимым гамом, писком и счастливым звонким детским хо­
хотом. Дети точно опьянели от блеска елочных огней, от смолисто­
го аромата, от громкой музыки и от великолепных подарков. Стар­
шим никак не удавалось собрать их в хоровод вокруг елки, потому
что то один, то другой вырывался из круга и бежал к своим игруш­
кам, оставленным кому-нибудь на временное хранение.
469

А. И. Куприн
Тина, которая после внимания , оказанного ее отцом Азагаро­
ву , окончательно решила взять мал ьчика под свое покровител ьство,
подбежал а к нему с самой дружеской ул ыбкой .
-
Пожалуйста, сыграйте нам польку.
Азагаров заиграл , и перед его глазами закружились белые , го­
лубые и розовые платьица, короткие юбочки, из-под которых быс­
тро мел ькали белые кружевные панталончики, русые и черные го­
ловки в шапочках из папиросной бумаги . Играя , о н машинально
прислуш ивался к равномерному шарканью множества ног п од такт
его музыки , как вдруг необычайное вол нение, пробежавшее по всей
зале, заставило его повернуть голову ко входным дверям.
Не переставая играть, он увидел, как в залу вошел пожилой гос­
подин , к которому, точно по волшебству, приковались глаза всех
присутствующих . Вошедший был немно го выше среднего роста и
довольно широк в кости, но не полн. Держался он с такой изящ­
ной , неуловимо небрежной и в то же время величавой простотой ,
которая свойственна только людям бол ьшо го света . Сразу было
видно , что этот человек привык чувствовать себя одинаково сво­
бодно и в маленькой гостиной, и перед тысячной толпой, и в залах
королевских дворцов. Всего замечательнее бьшо его лицо - одно
из тех лиц, которые запечатлеваются в памяти на всю жизнь с пер­
вого взгляда : большой четырехугольный лоб был изборожден су­
ровыми , почти гневными морщинами ; глаза, глубоко сидев ш ие в
орбитах, с повисш ими над ними скл адками верхних век, смотрел и
тяжело, утомленно и недовольно ; узкие бритые губы б ыл и энер­
гично и креп ко сжаты , указы вая на железную волю в характере не­
знакомца, а нижняя челюсть , сильно выдвинувшаяся вперед и твердо
обрисованная , придавал а физ иономии отпечаток властности и
упорства. Общее впечатление довершала длинная грива густых,
небрежно заброшенных назад вол ос, делавш ая эту характерную,
гордую гол ову похожей на львиную. "
Юрий Азагаров решил в уме, что новоприбы вший гость, долж­
но быть, очень важный господин, потому что даже чопорные по­
жилые дамы встретили его почтительн ыми ул ы бками, когда о н
вошел в залу, сопровождаем ый сияющим А ркадием Николаевичем.
Сделав несколько общих покл онов, незнакомец быстро п рошел
вместе с Рудневым в кабинет, но Юрий слышал, как он говорил на
ходу о чем-то просившему его хозяину :
-
Пожалуйста , добрейший мой Аркадий Николаевич, не про­
сите. Вы знаете, как мне больно вас огорчать отказом" .
470

«Выступление».
Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам пр о изведений
А. И. Куприна. 1993 г.

Рассказы
-
Ну хоть что-нибудь , Антон Григорьевич. И для меня и для
детей это будет навсегда историческим событием, - продолжал
просить хозяин.
В это время Юрия попросили играть вальс, и он не услышал,
что ответил тот, кого называли Антоном Григорьевичем. Он иг­
рал поочередно вальсы, польки и кадрили, но из его головы не вы­
ходило царственное лицо необыкновенного гостя. И тем более он
был изумлен, почти испуган , когда почувствовал на себе чей-то
взгляд, и, обернувш ись вправо, он увидел, что Антон Григорьевич
смотрит на него со скучающим и нетерпеливым видом и слушает,
что ему говорит на ухо Руднев.
Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в
смущении, близком к непонятному страху. Но тотчас же, в тот же
самый момент, как ему казалось потом, когда он уже взрослым
проверял свои тогдашние ощущения, над его ухом раздался равно­
душно-повелительный голос Антона Григорьевича:
- Сыграйте, пожалуйста, еще раз рапсодию No 2.
Он заиграл, сначала робко, неуверенно, гораздо хуже, чем он иг­
рал в первый раз, но понемногу к нему вернулись смелость и вдохно­
вение. Присутствие того, властного и необыкновенного человека по­
чему-то вдруг наполнило его душу артистическим волнением и при­
дало его пальцам исключительную гибкость и послушность. Он сам
чувствовал, что никогда еще не играл в своей жизни так хорошо, как в
этот раз, и, должно быть, не скоро будет еще так хорошо играть.
Юрий не видел, как постепенно прояснялось хмурое чело Анто­
на Григорьевича и как смягчалось мало-помалу строгое выражение
его губ, но когда он кончил при общих аплодисментах и обернулся в
ту сторону, то уже не увидел этого привлекательного и странного
человека. Зато к нему подходил с многозначительной улыбкой, та­
инственно подымая вверх брови, Аркадий Николаевич Руднев .
- Вот что , голубчик Азагаров, - заговорил почти ш епотом
Аркадий Николаевич, - возьмите этот конвертик, спрячьте в кар­
ман и не потеряйте, - в нем деньги . А сами идите сейчас же в пере­
днюю и одевайтесь. Вас довезет Антон Григорьевич.
- Но ведь я могу еще хоть целый вечер играть, - возразил бьmо
мальчик.
- Тсс!.. - закрьm глаза Руднев. - Да неужели вы не узнали его?
Неужели вы не догадались, кто это?
Юрий недоумевал, раскрывая все больше и больше свой огром­
ные глаза. Кто же это мог быть, этот удивительный человек?
471

А. И. Куприн
- Голубчик, да ведь это Рубинштейн. Понимаете ли, Антон
Григорьевич Рубинштейн! И я вас, дорогой мой, от души поздрав­
ляю и радуюсь, что у меня на елке вам совсем случайно выпал та­
кой подарок. Он заинтересован вашей игрой...
Реалист в поношенном мундире давно уже известен теперь всей
России как один из талантливейших композиторов, а необычай­
ный гость с царственным лицом еще раньше успокоился навсегда
от своей бурной, мятежной жизни, жизни мученика и триумфато­
ра. Но никогда и никому Азагаров не передавал тех священных слов,
которые ему говорил, едучи с ним в санях, в эту морозную роЖде­
ственскую ночь, его великий учитель.
1900
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РОМАН
Дорогой друг мой!
Опять, как и прошлой весной, я приехала сюда, на берег моря,
в нашу санаторию. Даже и номер мне попался тот же самый. Толь­
ко в нем зимой переменили обои, и потому в комнате до сих пор
слегка пахнет клеем . Не знаю, как у других, но у меня этот запах
всегда вызывает ту сладкую и тихую грусть, которая так неразрыв­
но связана с воспоминаниями детства. Может быть, это осталось у
меня еще с института. Помню, как, бывало, привозили меня туда
после долгих летних каникул. Ходишь по давно знакомым дортуа­
рам, по классам, по коридорам и везде слышишь запах клея , све­
жей краски, известки и лака. И чувствуешь с тревожной грустью,
что опять переступаешь через какую-то новую грань жизни, и смут­
но жалеешь о прошедшем, оставшемся по ту сторону - сером, буд­
ничном, неприятном, но уже потому бесконечно милом, что оно
прошло и никогда-никогда не повторится". Ах, это прошлое! Ка­
кое таинственное, неотразимое обаяние сохраняет оно над нашей
душой! Ведь и вам, мой дорогой, я только потому осмеливаюсь
писать, что сегодня с самого утра чувствую себя во власти прошло­
годних воспоминаний.
Я сижу в настоящую минуту за письменным столом, но стоит
мне оторвать от него глаза, и я вижу море, то самое море, в которое
мы с вами - помните? - бьши так поэтически влюблены. Впро­
чем, даже и не глядя , я чувствую его. Оно как будто бы подымается
472

Рассказы
вверх ровной, темно-синей пеленой до половины моего окна, рас­
крытого настежь . Над ним - голубое небо, совсем безоблачное и
торжественно-спокойное. А под окном цветет яблоня . Одна из ее
ветвей - такая пышная, вся сплош ь покрытая нежными цветами,
прозрачно-белыми на солнце и чуть-чуть розовыми в тени, - заг­
лядывает ко мне в комнату. Когда с моря набегает легкий ветерок,
она сл або раскачивается, точно кланяясь мне с тихим дружеским
приветом, и еле слышно шуршит о зеленый решетчатый ставень. Я
смотрю и не могу досыта насмотреться на эти плавные движения
белой, осыпанной цветами ветки, которая с такой мягкой, прелест­
ной отчетливостью, так грациозно рисуется на глубокой, могучей
и радостной синеве моря." И мне просто хочется плакать от умиле­
ния перед этой незатейливой красотой.
Наша санатория тонет (простите за старенькое сравнение) в
белых волнах цветущих груш , яблонь, миндаля и абрикосов. Гово­
рят, что на языке прежних обитателей-черкесов эта очарователь­
ная приморская деревушка называлась «Белой невестой». Какое
милое и какое верное название! Так и веет от него колоритным язы­
ком восточной поэзии, чем-то выхваченным прямо из «Песни Пес­
ней» царя Соломона.
Дорожки нашего сада густо покрыты падающими с деревьев
легкими белыми лепестками, а когда подымается ветер, то кажет­
ся, будто снег крупными хл опьями медленно опускается с деревьев
на землю. Эти легкие снежинки залетают ко мне в комнату, осыпа­
ют письменный стол, садятся на платье и на волосы ". и я не могу,
да и не хочу отделаться от воспоминаний, которые волнуют меня и
кружат мне голову, как старое ароматное вино".
Это бьшо прошлой весной, на третий или на четвертый день
после вашего приезда в санаторию. Бьшо такое же тихое, прохлад­
ное, сияющее утро. Мы сидели на южной веранде, я - в кресле­
качалке, крытом голубой парусиной (помните это кресло?), а вы -
на перилах веранды , прислонивш ись к угловому столбу и обхватив
его рукой. Боже мой! Вот и сейчас, написав эти строчки, я остано­
вилась, закрьша на несколько мгновений глаза руками, и опять пе­
редо мною с необыкновенной ясностью стало ваше тогдаш нее
лицо - худое, бледное, с тонкими, изящными чертами, с прядью тем­
ных волос, небрежно свесившихся на белый лоб, и с глубокими, пе­
чальными глазами. Я представляю себе даже ту задумчивую и рассе­
янную улыбку, которая чуть заметно трогала ваши губы, когда вы
говорили, мечтательно глядя на падающие лепестки белых цветов:
473

А. И. Куприн
- Вот и яблоки осыпаются" . А весна ведь только в самом на­
чале. Отчего этот быстрый и пышный расцвет южной весны всегда
возбуждает во мне такое болезненное ощущение тоски и неудов­
летворенности? Кажется, не далее, как вчера, я с волнением глядел,
как наливаются первые почки, а сегодня уж облетают цветы, и зна­
ешь, что завтра придет холодная осень. Не правда ли, как это по­
хоже на нашу жизнь? Смолоду живешь одними надеждами, все ду­
маеш ь, вот-вот настанет что-то великое, захватывающее, а потом
вдруг точно проснешься и видиш ь, что у тебя ничего не осталось,
кроме воспоминаний и тоски по прошлому, и сам не можешь ска­
зать, в какую пору прошла твоя настоящая жизнь - полная, со­
знательно прекрасная жизнь.
Видите, как хорошо помню я ваш и сл ова. Все, что связано с
вами, запечатлелось в моей душе яркими, выпуклыми образами,
которыми я так же дорожу, любуюсь и наслаждаюсь, как скупой
своим золотом. Я вам признаюсь даже, что и приехала я сюда толь­
ко потому, что мне хотелось еще раз увидеть хоть из окна кусочек
нашего моря и нашего неба, чувствовать тонкий аромат цветущей
яблони, слы шать по вечерам сухое стрекотание кузнечиков и ... без
конца переживать воображением те наивные, бледные воспомина­
ния, над мелочностью которых рассмеялся бы здоровый человек.
Ах, эти здоровые люди ! .. С их грубым аппетитом к жизни, с без­
дной могучих ощущений, испытываемых их крепким телом и рав­
нодуш но расточительной душой, они даже и представить себе не
могут тех неуловимо тонких, непередаваемо сл ожных оттенков на­
строений, которые постоянно испытываем мы, обреченные чуть ли
не с самого дня рождения на однообразное прозябание в больни­
цах, курортах и санаториях !"
Здесь все по-прежнему. Только вас нет, мой дорогой друг и учи­
тель. Вы, конечно, догадываетесь, что я, по газетным вестям, узна­
ла о том, что ваше здоровье поправилось и что вы снова заняли
кафедру. Наш милейший, жизнерадостный, как и всегда, доктор
подтвердил это, сияя от самодовольствия. Без сомнения, он припи­
сывает ваше выздоровление своей системе теплых ванн и изобре­
тенному им пищевому режиму. Ни в то, ни в другое, как вам извес­
тн о, я не верю, но тем не менее готова бьша расцеловать этого доб­
родушного эгоиста и наивного корыстолюбца за его сообщение о
вашем здоровье.
Зато мной он совсем не доволен: это я видела по тому, как он
покачивал головой, морщил губы и громко, с озабоченной серьез-
474

Ра ссказы
ностью, дышал носом, когда выслушивал и выстукивал мою грудь.
В заключение он советовал мне перебраться куда-нибудь на насто­
ящий юг , - в Ментону или даже в Каир; советовал с неуклюжей и
шутливой осторожностью, пл охо, однако, маскировавшей беспо­
койство, которое бегало в его глазах. Очевидно, он боится того
плохого впечатления, которое произведет среди его пациентов моя
смерть, и заранее хочет избавить их от этой неприятности. Мне
очень жаль будет причинить невольно ущерб доброй репутации его
заведения, но все-таки я считаю себя вправе позволить себе рос­
кошь умереть именно в этом месте, освященном трогательной пре­
лестью ранней весны.
Тем более что это случится гораздо скорее, чем он предполага­
ет; может быть, даже раньше, чем облетят последние белые лепест­
ки с моей яблони. Скажу вам по секрету, что я уже не хожу никуда
дальше веранды, да и это мне страшно трудно, хотя у меня все же
хватает мужества отвечать беспечной ул ыбкой на тревожно-воп­
росительные взгляды доктора. Но не думайте, что я жалуюсь вам в
себялюбивой надежде вызвать к себе сострадание. Нет! Я просто
хочу воспользоваться правом умирающей говорить то, о чем из
условной стыдливости молчат здоровые люди . Кроме того, мне
хочется сказать вам, что смерть совсем не страшит меня и что вам,
мой друг, только вам я обязана этим философским спокойствием .
Я теперь вполне понимаю ваши сл ова: «Смерть есть наиболее про­
стое и нормальное из всех жизненных явлений. Человек рождается
на свет и живет вследствие одних случайностей, но только умирает
по неизбежному закону» . Этот прекрасный афоризм стал мне те­
перь особенно понятен .
Да, вы многому научили меня . Без вас я никогда не постигла
бы тех тонких, медленных наслаждений, которые может дать про­
ч итанная книга, изящная и глубокая мысль творческого ума, вдох­
новенная музыка, красота солнечного заката, аромат цветка и, глав­
ное - самое главное - духовное общение двух утонченных натур,
у которых благодаря тяжелому недугу нервная восприимчивость
доходит до степени экзальтации, а взаимное понимание принимает
характер безмолвного ясновидения .
Помните ли вы наши долгие, неторопливые прогулки вдоль
морского берега, под отвесными лучами солнца, в те знойные, ле­
нивые, полуденные часы , когда все, кажется, замирает в бессиль­
ной истоме и только волны с тихим шелестом и шипением набега­
ют на желтый горячий песок и уходят назад в сверкающее море,
475

А. И. Куприн
оставляя после себя влажную зубчатую кайму, которая так же быс­
тро исчезает, как след от дыхания на стекле? Помните ли, как тай­
ком от доктора, не позволявшего никому оставаться на воздухе
поело солнечного заката, мы пробирались в теплые лунные ночи
на террасу? Свет месяца прорезывал густые ш палеры из дикого
винограда и причудливым легким кружевом ложился на полу и на
белой стене. В темноте мы не видели, но угадывали друг друга, и
боязливый шепот, которым мы должны бьши из предосторожнос­
ти разговаривать, сообщал даже самым простым сл овам глубокое,
интимное, волнующее значение. Помните ли, как в дождливые дни,
когда море на целые сутки заволакивалось туманом, а в воздухе
пахло мокрым песком, рыбою и освеженными листьями, мы заби­
рались в мою уютную комнату и читали Шекспира, читали понем­
ножку, как истинные лакомки, вдумчиво наслаждаясь каждой стра­
ницей, каждой искрой этого великого ума, который становился для
меня еще глубже, еще проникновеннее благодаря вашим тонким
комментариям. Эти книжки в мягких переплетах из нежного зеле­
ного сафьяна и теперь со мной. В них, на некоторых страницах, до
сих пор остались кое-где ваши «отметки резкие попей», и когда я
вновь вижу эти уцелевшие символы, так живо напоминающие мне
о вашем нежном восторге перед красотами и безднами шекспиров­
ского гения, мной овладевает тихое, меланхолическое умиление.
Помните ли" . Ах, я без конца готова была бы повторять этот
вопрос, но я чувствую, что уже начинаю уставать, а, между про­
чим, мне еще хочется сказать вам так много.
Ведь вы, конечно, можете себе представить, что здесь, в санато­
рии, я осуждена на вечное молчание. Меня просто из себя вьmодят эти
обычные, стереотипные фразы, которыми обмениваются наши боль­
ные, встречаясь поневоле за завтраком, за обедом, за чаем. Говорят
все об одном и том же: один взял сегодня утром ванну двумя градуса­
ми ниже вчерашнего, другой съел винограду на фунт больше, третий
взобрался, не останавливаясь, на крутой откос, ведущий к морю, и -
представьте! - даже не запыхался. О своих болезнях рассказывают
подолгу, с эгоистичным удовольствием, иногда с противными под­
робностями ". Каждому непременно хочется уверить остальных, что
таких необычайных осложнений и таких жестоких страданий, как у
него, не может быть ни у кого другого. Беда, когда сталкиваются два
конкурента, хотя бы по вопросу о простой головной боли. Тут пуска­
ются в ход презрительные пожатия плечами, кривые иронические улыб­
ки, высокомерные мины и самые «ледяные» взгляды : «Что вы мне
476

Рассказы
говорите о своей мигрени! Ха-ха! Это, право, даже смешно! Вооб­
ражаю, что бы вы сказали, если бы у вас были такие жестокие боли,
какие я испытываю каждый день!» Болезнь здесь служит предме­
том гордости и соревнования, каким-то странным патентом на смет­
ное самоуважение, чем-то вроде почетного ордена. Положим, я за­
мечала это явление и у здоровых людей, но здесь, среди больных ".
оно становится ужасным, отвратительным, невероятным!"
Поэтому я всегда радуюсь, когда наконец остаюсь одна в моем
уютном и недоступном уголке. Впрочем, нет, - я не одна: со мной
постоянно вы и моя любовь. Вот я выговорила это сл ово, и оно
вовсе не обожгло моих губ, как это бывает в романах.
Впрочем, я и сама не знаю, можно ли называть любовью это
тихое, бледное, полумистическое чувство?
Я не стану от вас скрывать , что девушки нашего круга имеют о
любви гораздо более точные и реальные сведения, чем это предпо­
лагают их родители, благодушно глядя сквозь пальцы на модное
ухаживание. В институте об этом предмете говорят очень много,
причем любопытство придает ему какие-то таинственные, преуве­
личенные, даже уродливые свойства. Из романов и из рассказов
замужних подруг мы узнаем о безумных поцелуях, о жарких объя­
тиях, о ночах блаженства, о неге и бог знает о чем еще. Все это мы
воспринимаем инстинктом, полусознательно и - вероятно, в за­
висимости от темперамента, испорченности и догадливости - в
большей или меньшей степени глубоко".
В этом смысле моя любовь - не любовь, а сентиментальная и
смешная игра воображения. Больная, хилая и слабая - я с самого
детства питала ужас ко всем явлениям, где так или иначе выказы­
вается физическая мощь, грубое здоровье и алчность к жизни. Бы­
страя езда на лошадях, вид рабочего, несущего на спине огромную
тяжесть, большая толпа, громкий крик, чрезмерный аппетит, силь­
ные запахи - все это приводит меня в трепет или вызывает во мне
брезгливость . И эти же самые чувства я испытываю, когда моя
мысль случайно остановится на настоящей чувственной любви здо­
ровых людей, с ее тяжелыми, нелепыми и бесстыдными деталями .
Но если назвать любовью то исключительно тонкое духовное
слияние двух людей, при котором чувства и мысли одного какими­
то таинственными токами передаются другому, когда слова усту­
пают место безмолвным взглядам, когда чуть заметное дрожание
век или слабая тень ул ыбки в глазах говорят иной раз гораздо боль­
ше, чем дл инное признание в любви у <<Людей шаблона» (употреб-
477

А. И. Куприн
ляю ваше же выражение) , когда, быстро встретивш ись глазами
за общим стол ом или в гостиной, при входе нового лица или
после только что сказанной кем-нибудь гл упости, два человека
умеют без сл ов поделиться общим впечатлением - одним сло­
вом, если такого рода отношения можно назвать любовью, то я
смело скажу, что не только одна я, но что мы оба с вами любили
друг друга...
И даже ". даже не той любовью, которую насмешливо называ­
ют братской. Это я знаю потому, что у меня очень ярко сохрани­
лось воспоминание об одном случае". единственном случае, рас­
сказывая о котором я боюсь покраснеть . Это произошло над об­
рывом моря, в виноградной беседке, которую и теперь, как и в при­
шлом году, с жеманной чувствительностью называют «беседкой
любви». Бьmо тихое-тихое утро, и море казалось зеленым, того
бледного и блестящего зеленого цвета, который бывает у некото­
рых пород малахита; иногда по его спокойной глади медле.н но про­
ползало плоское, неровное фиолетовое пятно - тень от облака. В
предшествующую ночь я плохо спала, и потому встала вся разби­
тая, с головной болью и туго натянутыми нервами. За чаем я пос­
сорилась с доктором, не так из-за его запрещения купаться в от­
крытом море, как из-за его самоуверенного и пышущего здоровь­
ем вида. Жалуясь вам на него , в беседке, я расплакалась . Помните
ли вы этот случай? Вы растерялись, говорили какие-то бессвязные,
но милые, ласковые сл ова и осторожно гладили меня, как ребенка,
по волосам . Это участие совсем растрогало меня, я прижалась го­
ловой к вашему плечу, и вы". вы поцеловали меня несколько раз
подряд в висок и в щеку. И я должна сознаться (так я и знала, что
покраснею на этом месте письма!"), что эти поцелуи не только не
бьmи мне противны, но даже доставили мне приятное, чисто физи­
ческое удовольствие, похожее на ощущение легкой, теплой волны,
пробежавшей по всему моему телу с головы до ног.
Но этотслучай бьm единственный. Ведь вы сами, мой друг, гово­
рили неоднократно, что для таких, как мы с вами, истощенных ту­
беркулезом людей, целомудрие является не добродетелью, а долгом.
И все-таки эта любовь, блеснувшая на мой печальный закат,
бьmа так ясна, так нежна, так болезненно прекрасна! Помнится мне,
еще совсем маленькой девочкой-институткой, я лежала в лазарете,
в громадной, пустой, страшно высокой комнате, лежала почему-то
отдельно от других больных и невыносимо скучала. И вот однаж­
ды мое внимание привлекла простая, но удивительная вещь: за ок-
478

Рассказы
ном, в амбразуре, из мха, покрывавшего кое-где в ыступы старой
доекатерининской стены, вырос цветок. Это бьш настоящий боль­
ничный цветок, с венчиком в виде крошечной желтой звездочки и с
длинным, тонким, хрупким, белесовато-зеленым стебельком . Я по­
чти не отрывала от него глаз и чувствовала к нему какую-то жало­
стливую, задумчивую любовь. Дорогой мой, любимый! Этот боль­
ной, слабый желтый цветок - ведь это моя любовь к вам .
Вот и все, что я хотела сказать. Прощайте. Я знаю, что мое пись­
мо немного растрогает вас, и это мне заранее приятно. Ведь такой
любовью, именно та кой, вас, наверное, никто не любил и не полю­
бит" .
Правда, есть у меня одно желание: это видеть вас в тот таин­
ственный час, когда завеса начнет приподыматься перед моими
глазами. Не для того, чтобы цепляться за вас в бессмысленном стра­
хе, а для того , чтобы в минуту упадка, ослабления волн, мгновен­
ного и невольного страха, который, - почем знать? - может быть,
овладеет мною, вы крепко сжали бы мои руки и сказали бы мне
своими прекрасными глазами:
«Смелей, мой друг... еще несколько секунд, и ты будешь знать
все! ..»
Но я устою против этого соблазна. Сейчас я запечатаю это пись­
мо, напишу адрес, и вы получите его через несколько дней после
того, как я перешагну «загадочную черту знания».
Последним моим чувством будет глубокая благодарность к вам,
озарившему мои последние дни любовью. Прощайте . Не тревожь­
тесь за меня, мне хорошо... Вот я закрыла глаза, и по моему телу
опять бежит теплая, сладостная волна, как и тогда... в виноград­
ной беседке ... Голова так тихо и приятно кружится. Прощайте!
1901
СЕРЕБРЯ НЫЙ ВОЛ К
Рождественский рассказ
- Станция Волчья! Поезд стоит пять минут! - закричал кто-то
внизу, под окном, быстро проходя с фонарем вдоль поезда. Захва­
тив ручной багаж и ружье в чехле, я вышел из вагона.
479

А. И. Куприн
Бьmа декабрьская ночь - тихая, светлая и не холодная. Снег
только что перестал падать. Маленькая, еле освещенная станция в
Полесье казалась неживой и забытой всем миром.
Я оглянулся по сторонам и с удовольствием увидел давно зна­
комую мне фигуру Трохыма Щербатого, всегда выезжавшего за
мною на эту далекую станцию. В своей обычной коричневой свит­
ке, обшитой по швам красным шнуром, в огромной бараньей шап­
ке, нахлобученной поверх ушей, с ременным батогом в руке, он сто­
ял посреди платформы, широко расставя ноги, и глядел, раскрыв­
ши рот, на освещенные окна вагонов . Я окликнул его .
- А! Здорово, панычу. Гай богу!* - прокричал Трохым обыч­
ное полесское приветствие и, на ходу, дотронулся рукою до верха
своей шапки. - А я вас по тех вагонах шукал. Ну что же? будем
ехать, паныч? Бо кони застоялись.
- Поедем. А как дорога по лесу?
-Дорога ничего. Добрая дорога. Трошки только снегом позаме-
ло, да я добре протропил ее. Позвольте-ка, панычу, ваш чумардан.
Мы вышли на станционный двор. Посредине его, как и на всех
полесских станциях, возвышался круглый палисадник, теперь вы­
сохло заваленный сугробами. Привязанные у забора, хорошо зна­
комые мне, две гнедые лошади Трохыма, маленькие, пузатые, шер­
шавые и сердитые «муцики», ели сечку, низко опустив косматые
головы в рядно. Услышав нас, они одновременно повернули к нам
спутанные гривы и насторожили острые уши.
Мы уселись. Трохым зачмокал и задергал вожжами, высоко
подымая локти. Промерзшие лошаденки тронули мелкой, но весе­
лой и согласной рысцой, Трохым не погонял их , берег: до «Кази­
мирки» нам предстояло сделать, обратным путем, двадцать с лиш­
ним верст. Время от времени - и то больше по привычке - он
ободрял их странными туземными восклицаниями:
«Хаття вы! хаття ну! виштя каштя ! Отту ни! Виштя вье!» и так
далее".
Сейчас же за станцией пошел лес, огромный казенный хвойный
лес, входивший в состав южной части знаменитой Беловежской
пущи . Узкая дорожка вилась между двумя стенами вековых гиган­
тских сосен такими капризным поворотами и зигзагами, с которы­
ми умеют справляться только одни маленькие, ловкие и привыч-
* Помогай богом! (Пр им. А . И. Куприна. )
480

Рассказы
ные полесские лошадки. Вершины деревьев, теряясь где-то в неиз­
меримой высоте, оставляли над нашими головами тонкую ленточ­
ку мутного неба, едва освещенного молодым месяцем, и видно бьшо,
как в этом далеком просвете с необыкновенной быстротою проно­
сились клочья легких и прозрачных, как пар, облаков.
Сани беззвучно скользили по свежей, нежной пороше, и только
на крутых поворотах слышалось, как снег, уминаемый полозьями,
звучно похрустывал. Великаны сосны протягивали через дорогу,
точно белые руки, свои пышные, отягощенные снегом ветви. По­
рою большой мягкий комок срывался сверху и, рассыпавшись на
лету, обдавал нас холодным мягким пухом.
Вытянув ноги на сене, плотно покрывшем дно саней, и прива­
лившись спиной к широкому задку, я иногда закрывал глаза, и не­
пременно через несколько минут мне начинало казаться, что сани
каким-то непостижимым образом движутся не вперед, а назад к
станции. И я нарочно длил этот странный физический обман, так
живо всегда переносящий меня в область воспоминаний детства,
но когда опять открывал глаза, то снова навстречу мне шла одно­
образная колоннада могучих темных стволов, передо мною рисо­
валась все та же неподвижная спина Трохыма, сидевшего боком на
каком-то мешке, а впереди смутно и равномерно колебался вверх и
вниз черный круп левой лошади. Тихая лень, без мыслей, без ощу­
щений, понемногу охватывала меня.
Кажется, я задремал, потому что внезапно, вдруг почувствовал
себя бодрствующим и встревоженным каким-то странным звуком,
похожим на завывание ветра в печной трубе. Я прислушался. Каза­
лось, в страшном отдалении, на самом краю света, кто-то стонал и
плакал на весь лес. Этот плач начинался очень низко и жалобно,
восходил вверх непрерывными печальными полутонами, задержи­
вался долго на высокой уньшой ноте и вдруг обрывался невырази­
мо тоскливым рыданием .
- Никак, волки, Трохым? - спросил я.
- А волки, - подтвердил спокойно Щербатый. - Теперь их в
лесу богато. Свадьбы свои играют. Но-о-о вы, малы! Злякались?
Не буйсь! - окрикнул он лошадей к стегнул правую, которая на­
чинала артачиться и жалась к дышлу...
-Аможе, это и не волк трубит, а вовкулак*, - заговорил вдруг
Трохым после долгого молчания, в продолжение которого я бес­
покойно прислушивался к далекому вою.
* вурдалак, упырь. (Прим. А . И. Ку прина. )
481

А. И. Куприн
-Вовкулак?
- Ну да, вовкулак. Бывают, чуете, такие люди, что умеют вол-
ками перекидываться. Вот они и бегают по лесам и трубят. У нас
на Полесье этой погани богацько. Там за разных водяных и лесных
чертяках, за видьм и за видьмаков, я не знаю, чи тому правда, чи
ни. Може, одни бабьи сплетки. А вовкулаки у нас водятся - то
правда.
Трохым еще раз крикнул на лошадей, повернул ко мне темное
лицо с белыми от мороза усами и повторил, понижая голос:
- Это самая истинная правда. Я вам скажу, паныч, что даже у
нас в Казимирке один раз такое трапилось. Вы ведь знаете Омель­
чука? Ивана Омельчука, что сейчас возле гребли сидит?*
- Знаю . Так что же он? - спросил я, и в моей памяти встала,
как живая, приземистая, сутуловатая фигура седого старика с пе­
чально-суровыми недоверчивыми глазами, глядящими исподлобья
на изрытом оспой лице.
- Он - ничего . А вот его батьки старший брат, Омельчуку,
значит, дядька - тот был настоящим вовкулаком. Это все в Кази­
мирке знают, хоть кого хотите спытайте. Старики - те его своими
глазами видели, потому что застали его еще человеком. Значит -
правда. Да вы лучше послухайте, что я расскажу вам.
И тут он передал мне одно из старых полесских сказаний, кото­
рые переходят из века в век и бродят по деревням, племенам и на­
родам, облекаясь порою в самую вероятную бьmь ближайших лет.
Повторяя теперь это предание, я не решаюсь рассказывать его
на полесском говоре. Двадцать лет назад я хорошо понимал его и
легко говорил на нем, а теперь предпочту язык великорусский.
У старого Омельчука бьmо два сына: Стецько и Назар. Назар -
младший сын - бьm хлопец, как и все хлопцы; ничего о нем ни
особенно хорошего, ни дурного не бьmо слышно. Другое дело стар­
ший, Стецько. Вся молодежь считала его за казака и своего атама­
на. Даже старики говорили, что уж на что в их времена народ бьm
красивее, удалее и крепче, чем теперь (известно: старикам всегда
кажется, что в их время все лучше бьmо), а такого ловкого, статно­
го и веселого хл опца, как Стецько, даже и они на своем веку не
припомнят. Выйдет ли народ на работу - Стецько впереди всех.
* живет. (Прим. А. И. Ку прина. )
482

Рассказы
Первым придет в поле, последним уйдет. Косит, пашет, боронит,
рубит, пилит так, что четверым за ним не угнаться. А когда насту­
пала страдная летняя пора, то, бывало, он, не покидая поля и не
спя, четыре зари встречал. - Такой бьm жадный на работу.
А вечером, глядишь, он уже и на <<Досвитках» первый смеется и
балагурит до самого утра и такие выкомаривает штучки, что дру­
гие, на него глядя, только за животы хватаются. Дивчата к нему
льнули, как мухи к меду, и - что греха таить - не одна из них по­
том, в первую брачную ночь, побитая мужем, плакалась на Стець­
кову красоту, на карие его очи, на черные брови и на заманчивую
сладкую речь . Сл овом - не хлопец бьm, а орел.
Умел он и в беседе со стариками сказать умное слово почти­
тельно и кстати. И на клиросе пел по праздникам, и с началь­
ством знал, как обращаться . А в ту пору ведь известно, какое
было начальство. У него разговоры были короткие: «Правда
твоя, человиче, правда, а не хочешь платить - так снимай штан­
цы И ЛОЖИСЬ».
Одно сл ово: бьm Стецько первый любимец во всей деревне.
Да вот беда : дошла до Стецька «очередь», забрили ему лоб и
угнали в москали. Все село плакало, когда его провожали. А он
ничего : пошел веселый такой, светлый. «Что вы, говорит, надо
мною, как над покойником, плачете? Нигде ваш Стецько не пропа­
дет: ни в огне не сгорит, ни в воде не потонет» .
Далеко его угнали, куда-то в самые раскацапские губернии.
Однако в скором времени от _него письмо пришло. Писал он, что
живется ему хорошо, товарищи его любят, начальство не обижает,
а если и бьют, то не сильно и самую малость, потому что без боя на
военной службе никак невозможно. Потом писал он еще раз и го­
ворил, что назначили его в полковой церкви за псаломщика. А там
и совсем перестал писать, потому что тогда началась у нас боль­
шая война с турками.
Прошло с того времени полтора года. О Стецьке ни слуха, ни
весточки; так все и думали, что либо в плен его забрали, либо уби­
ли в каком-нибудь сражении. Как вдруг осенью, точно снег па го­
лову, явился сам Стецько . Черный, худой, как смерть, правая рука
на перевязи и на левую ногу хромает. Оказывается, отпустили его в
бессрочную, отпустили с медалью и с двумя турецкими пулями в
теле, под кожей. Да денег с собой принес он сотни четыре с «га­
ком», говорил, что накопил на службе. Да еще: выучился говорить
по-басурмански .
483

А. И . Куприн
Но явился он совсем не таким, как пошел в солдаты; как будто
бы его там, на войне, подменили: ни смеха, ни шутки, ни песни.
Сидит целый день, как старик, на присьбе*, опустив о чи в землю, и
все думает, думает... Заговорят с ним - он отвечает, только нео­
хотно так , еле-еле, и сам в глаза не смотрит, а смотрит куда-то пе­
ред собою, то чно что-то впереди себя разгляды вает...
Увидел старый Омельчук, что его сын сумуется, пого ворил со
своей старухой, посоветовался с попом и решил жен ить Стецька .
Известно : у женатого человека и мысли совсем другие на уме, чем у
холостого; некогда о пустом думать. Н о Стецько, когда только ус­
лышал о свадьбе, так и уперся - «як не наче той вул»: не хочу, не
хочу, и кончено . Отец уж и просил, и молил, и грозился - ничего
не помогает. Наконец старая мать стала перед сыном н а колени.
«Не встану, говорит, до тех пор, пока ты не дашь согласия; не буду
ни есть, ни пить и с места этого не сойду до самой смерти ...>> Не мог
перенести Стоцько материнского горя. «Добре, - сказал он , - же­
ните меня, если вам уж так не терпится. Только смотрите, чтобы
вам потом не пришлось горько в этом дел о раскаяться» .
И женили Стецька. На рождество свадьбу играли. Все село за­
метило, что в церкви Стецько стоял хмурый, как ночь, ни одного
раза лба не перекрестил и с невестою не поцеловался . Когда же
пришли из церкви в хату, то и тут он сидел такой, совсем темный,
что глядеть на него тошно бьшо, и ни с кем не разговаривал .
По старому обычаю, освященному церковью и предками на­
ш ими , хотели дружки отвести с песнями молодых в особую камор­
ку, как на всем свете у добрых людей делается, но Стецько сказал
им : «Оставьте в покое и меня и жену. Это не ваше дело» . Стали
было хл опцы над ним слегка подсмеиваться, но он вдруг как заск­
рипит зубами и так глазами на них сверкнул , что у них сразу от­
шибло всякую охоту к забавным шуткам.
Прошло после женитьбы недели две, а Стецько - все такой же:
на жену даже и не смотрит, как будто бы ее совсем в хате нет.
А жена у него была красивая и молодая , взятая из богатого
дома. Звали ее Грипой . Долго терпела красавица Грипа, никому
не говорила, наконец не выдержала, пришла к своей матери , зап­
лакала и стала жаловаться на мужа. Не так ей было обидно, что
муж ни спать, ни говорить с ней не хотел, а то, что каждый день
около полуночи уходит он из дома и возвращается назад тол ько к
* завалинка. (Пр им. А. И. Ку прина.)
484

Верхняя мужская одежда сахман.
Конец Х/Х- начало ХХ века,
д. Белая Гора, Петровского уезда, Саратовской губернии.

Рассказы
раннему утру. Бог его знает что он в эти ночные часы делает и с
кем время проводит.
Мать Грипы, конечно, об этом рассказала старому Омельчуку.
Сильно огорчился старик. «Страм-то какой! Но нет! Постой! - ду­
мает. - Выслежу я Стецьковы штучки и выведу их на чистую воду.
Это, может быть, у москалей или у басурман такой порядок есть,
чтобы от жен молодых бегать по ночам, а я такой глупости ему не
ПОЗВОЛЮ».
В ту же ночь пробрался он потихоньку в огород и притаился в
шалаше. Ночь бьmа светлая, месячная, и мороз стоял такой, что
деревья трещали. Ждал Омельчук около часа, совсем промерз ста­
рик и уже хотел назад в хату идти. «Этих чертовых баб, думает, как
послушаешься -всегда в дурнях будешь». Только вдруг слышит
он - заскрипела дверь в хате. Обернулся, крадучись, и видит, что
вышел на двор его сын, Стецько.
Постоял Стецько на дворе, поглядел на месяц, оглянулся вок­
руг, а сам такой белый, как бумага, и очи горят, точно две свечки.
Страшно стало Омельчуку. Зажмурил он глаза и прижался изо всех
сил к гл инобитной стене. Но так как он бьm все-таки человек сме­
лый, то решился, наконец, опять открыть глаза. Смотрит - нет уже
на дворе Стецька, а из ворот на улицу выбегает огромный белый,
весь точно серебряный, волк.
Все тогда понял старик, и уж тут его, вместо страха, такое зло
разобрало, что, не долго думая, выдернул он из тына здоровенный
дрючок, перекрестился и помчался в погоню за вурдалаком-обо­
ротнем.
Бежит белый волк по улице. Перебежал через мост, потом в лес
ударился, а сам все на одну заднюю ногу хромает, ну точь-в-точь
как Стецько. Скоро его Омельчук совсем из виду потерял, но месяц
в эту ночь светил так ярко, что следы на снегу лежали, как отпеча­
танные, и по ним старик бежал все дальше и дальше.
Вдруг сл ышит он: впереди его , и лесу, волк затрубил , да так
затрубил , что с деревьев иней посыпался. И в ту же минуту со всех
концов леса откликнулись сотни, тысячи волчьих голосов . А ста­
рика только еще больше зл оба одолевает. «Будь что будет, думает,
я об его проклятую спину весь дрючок измочалю».
Пришел наконец Омельчук на большую поляну и видит: стоит
посередине большой бело-серебристый волк, а к нему со всех сто­
рон бегут другие волки. Сбежались, прыгают вокруг него, визжат,
ластятся к нему, шерсть на нем лижут. А потом принялись играть
485

А. И. Куприн
между собою, совсем как молодые собаки. Гоняются и воют на ме­
сяц, поднявши острые морды кверху.
Смотрит старик и глаз отвести не в силах. Вдруг где-то далеко
по дороге колокольчик зазвенел. Мигом вскочили все волки на ноги,
уши торчмя поставили , а сами в ту сторону морды п овернули , от­
куда звонок ... Но послушали, послушали немного и опять п риня­
лись играть вокруг старшего - белого. Кусают снег, прыгают один
через другого , рычат, а шерсть у них на месяце так и переливается
и зубы блестят, как сахар ...
Опять на дороге колокольчик зазвякал , но теперь совсем с дру­
гой стороны , и опять п однялася вся стая . Прислушались волки на
минутку и ринулись все сразу, как один , понеслись по лесу и про­
пали.
Не долго ждал старый Омельчук . Услышал он вскоре, как вдруг
забился неровно и торопливо отдаленный колокольчик, - понес­
ли , должно быть, испуганные кони. Потом крик человеческий п о
лесу разлетелся , такой страшный и жалкий крик, что у Омельчука
сердце обмерло и упало от ужаса. Потом где-то близко на «шляху»
раздался бешеный топ от, и долго бьшо слышно , как на раскатах
разбитые в щепки сани колотились о сосновые корневища.
Зарыдал бедный старик, что бьmо духу п обежал назад и всю
дорогу, не переставая , крестился.
Сам он не помнил никогда, как бежал лесом, как попал в село и
как добрался до своей родной хаты . Поставил он уже ногу на пере­
лаз и весь задрожал : стоит у ворот Стецько. Смотрит батьке прямо
в очи и дышит, как запаренный: видно, что от бега запыхался . Ни­
чего ему отец не сказал и уже поставил ногу через перелазок , как
вдруг Стецько сам заговорил :
-
Постой, батька. Ты думаешь, я не знаю, что ты за мною сле­
дом бегал! Ну, так поди завтра в церковь и отслужи молебен за то ,
что живой назад вернулся. Если бы не я - разорвали бы тебя на
мелкие кусочки и умер бы ты без покаяния .
Стоит Омельчук на перелазе, очей от сына отвести не может, а
тот дальше говорит:
-
Сегодня ночью, под сочельн ик, большая власть дана нам ,
вовкулакам , над людьми и зверями. Только тех мы не смеем тро­
гать , кто в эту ночь не своею волей из дому вышел . Вот п отому-то
ты так удивился , что мы первого проезжего не тронули : его хозяин
по делу послал. А второй бьш купец . Ехал по своей корысти , торо­
п ился на ярмарку ... Толстый был , как кабан . Мясистый. Жирный...
486

Женский праздничный костюм.
Начало ХХ века, с . Ушинка Керенского уезда
Пензенско й гу бернии.

Рассказы
И блеснул глазами, как красными огнями. А старику вдруг по­
казалось, что рот и усы Стецька густо вымазаны красной кровью.
Взмахнул он дрючком, но не попал, промахнулся . Стецько же
сразу исчез, как будто его и не бывало. Только голос его как бы из­
под земли послышался, тихий и печальный:
- Не сердись, отец. Больше не приду в наши края никогда. И
поверь: чья душа проклята свыше - нелегко ему на свете жить .
1901
ОСЕННИЕ ЦВЕТЫ
Мой милый, сердитый друг! Я потому пишу - сердитый, что
заранее воображаю себе: сначала ваше изумление, а потом негодо­
вание, когда вы получите это письмо и узнаете из него, что я не
сдержала сл ова, обманула вас, уехав внезапно из города, вместо
того чтобы ждать вас завтра вечером, как это бьшо условлено, в
моей гостинице. Дорогой мой, я просто-напросто бежала от вас,
или нет, вернее - от нас обоих, бежала от того мучительного, не­
ловкого и ненужного, что неминуемо должно бьшо произойти меж­
ду нами.
И не торопитесь с едкой улыбкой на губах обвинять меня в спа­
сительном благоразумии: ведь вам больше всех на свете известно,
как оно покидает меня в самых нужных случаях! Бог свидетель, до
последней минуты я не знала, поеду ли я на самом деле или не по­
еду. Вот и теперь я совсем не уверена в том, что до конца устою
против нестерпимого соблазна еще один раз, хоть мельком, хоть
издали взглянуть на вас.
Я даже не знаю, удержусь ли я от того, чтобы не выскочить из
вагона после третьего звонка, и потому, окончив это письмо (если
только мне удастся его окончить), я отдам его носильщику и при­
кажу ему опустить письмо в ящик в тот самый момент, когда поезд
тронется. А я буду из окна следить за ним и чувствовать, точно при
прощании с вами, как тоскливо, тоскливо сожмется мое сердце.
Простите меня: все, что я говорила вам о лиманах, о морском
воздухе и о докторах, будто бы уславших меня сюда из Петербур­
га, все это бьmо неправдой! Я приехала только потому, что меня
вдруг неудержимо потянуло к вам, потянуло снова изведать хоть
жалкую частицу того горячего, ослепительного счастья, которым
19*
487

А.И
.Куприн
мы когда-то наслаждались расточительно и небрежно, точно ска­
зочные цари.
Я думаю, из моих рассказов вы могли составить себе доволь­
но ясное понятие об образе моей жизни среди того громадного
зверинца, который называется петербургским обществом. Визи­
ты, театры, балы, обязательные четверги у нас, благотворитель­
ные базары и т. д. и т. д., и во всем этом я должна участвовать в
качестве красивой вывески над сл ужебными и коммерческими
делами мужа. Только, пожалуйста, не ждите от меня избитой ти­
рады о мелочности, пустоте, пошлости , лживости, - я уж не по­
мню, как это говорится в романах, - нашего общества. Я втя­
нулась в эту жизнь, полную комфорта, приличных манер, све­
жих новостей, связей и влияний, и у меня никогда бы не хватило
сил от этой жизни отказаться. Но сердце мое не участвует в ней.
Мечутся предо мной какие-то люди, говорят какие-то сл ова, и
сама я что-то делаю, что-то говорю, но ни люди, ни слова не
затрагивают моей души, и мне минутами кажется , что все это
происходит где-то в страшном отдалении от меня, точно в книге
или на картине, точно «понарочку», как выражалась когда-то
моя нянька - Домнушка.
И вдруг среди этой тусклой и равнодушной жизни меня, точно
волной, взмьшо наше милое, сладкое прошлое. Случалось ли вам
когда-нибудь проснуться под впечатлением одного из тех стран­
ных снов, которые так радостны, что после них целый день ходишь
в каком-то блаженном опьянении, и в то же время так бедны содер­
жанием, что если их рассказать не только постороннему, но даже
самому близкому человеку, - выйдет ничтожно и плоско до смеш­
ного. Рассказывающие хорошо свои сны часто лгут, говорит у
Шекспира Меркуцио, и - боже мой, какая в этом глубокая психо­
логическая правда!
Ну, так вот и я однажды проснулась утром после такого сна. Я
видела себя в лодке вместе с вами где-то далеко-далеко в море. Вы
сидели на веслах, а я лежала на корме и глядела в голубое небо. Вот
и все. Лодка тихонько покачивалась, а небо бьшо такое глубокое,
что мне временами казалось, будто я гляжу вниз в бездонную про­
пасть. И какое-то непостижимое, радостное чувство так нежно, так
гармонично овладело моей душой, что мне захотелось в одно и то
же время заплакать и засмеяться от избытка счастья . Я проснулась,
но этот сон остался в моей душе, точно прирос к ней. Небольшим
усилием воображения мне часто удавалось вызывать его в памяти
488

Рассказы
и вместе с этим вновь испытать слабую тень той радости, которая
его сопровождала.
Иногда это случалось в гостиной, во время какого-нибудь пу­
стого разговора, который слушаешь не сл ыша, и тогда я должна
была закрывать на несколько мгновений руками глаза, чтобы не
выдать их неожиданного сияния. О, как сильно, как неотступно
повлекло меня к вам. Точно живая, воскресла предо мной плени­
тельная волшебная сказка, в которой промелькнула шесть лет тому
назад, под ласковым южным небом наша любовь. Все мне вдруг
вспомнилось: внезапные ссоры, с нелепой ревностью и смешны­
ми подозрениями, и веселые примирения, после которых наши
поцелуи приобретали новую прелесть первого поцелуя; нетерпе­
ливые ожидания в условленном месте; чувство тоскливой пусто­
ты в те минуты, когда мы, расставшись вечером, чтобы сойтись
опять на другой день утром, по многу раз оборачивались одно­
временно назад и издали, из-за плеч разделявшей нас толпы, ро­
зовой от пыльного солнечного заката, встречались глазами; вспо­
миналась мне вся эта сверкающая жизнь, полная могучего, неудер­
жимого счастья !
Мы не могли усидеть на месте. Нас жадно тянуло к новым мес­
там и новым впечатлениям. Как хороши были наши далекие поезд­
ки в этих допотопных, душных дилижансах, завешанных грязной
парусиной, в обществе хмурых немцев, с жилистыми красными
шеями, с лицами; точно вырезанными грубо из куска дерева, и чин­
ных тощих немок, которые делали широкие, изумленные глаза,
прислушиваясь к нашему сумасшедшему хохоту. А эти случайные
завтраки у какого-нибудь <<Доброго, старого, честного колониста»,
под тенью цветущей акации, в глубине маленького, чистенького
дворика, обнесенного белой низкой стеной и усыпанного морским
песком? С каким невероятным аппетитом набрасывались мы на
жареную скумбрию и на местное мутное и кислое вино, не переста­
вая делать тысячи нежных и смешных глупостей, вроде того исто­
рического дерзкого поцелуя, который заставил всех дачников в
негодовании обернуться к нам спинами. А теплые июльские ночи
на тонях? .. Помните ли вы этот удивительный лунный свет, кото­
рый бьш так ярок, что казался преувеличенным, неправдоподоб­
ным; это спокойное озаренное море, играющее переливами сереб­
ристого муара, а на его блестящем фоне темные силуэты рыбаков,
которые, выбирая сети, однообразно и ритмично, все сразу накло­
няются в одну и ту же сторону?
489

А. И. Куприн
Но иногда нами овладевала потребность в городском шуме, в
сутолоке, в чужих людях. Затерявшись в незнакомой толпе, мы бро­
дили, прижавшись друг к другу, и еще теснее, еще глубже сознава­
ли нашу взаимную близость. Помните ли вы это, дорогой мой? Что
касается меня, я помню каждую мелочь и болею этим. Ведь это все
мое, оно живет во мне и будет жить всегда, до самой смерти. Я ни­
когда, если бы даже хотела, не в силах отделаться от него ... Пони­
маете ли, - никогда; а между тем его на самом деле нет, и я терза­
юсь сознанием, что не могу еще раз по-настоящему пережить и пе­
речувствовать его . Бог или природа, - я уж не знаю кто, - дав
человеку почти божеский ум, выдумали в то же время для него две
мучительные ловушки: неизвестность будущего и незабвенность,
невозвратность прошедшего.
Получив мою короткую записочку, которую я послала вам из
гостиницы, вы тотчас же поспешили ко мне. Вы торопились и бьmи
взволнованы: это я узнала издали во вашим скорым, нервным ша­
гам и по тому еще, что, прежде чем постучаться, вы довольно дол­
го стояли в коридоре около моего номера. Я сама взволновалась в
эту минуту не меньше вас, представляя себе, как вы стоите там, за
дверью, всего в двух шагах от меня, бледный, крепко притиснув
руку к сердцу, глубоко и трудно переводя дыхание... И почему-то в
то же время мне казалось невозможным, несбыточным, что я сей­
час, через несколько секунд, увижу вас и буду слышать ваш голос.
Я испытывала настроение, похожее на то, которое бывает в полу­
сне, когда довольно ясно видишь образы, но вместе с тем, не про­
сыпаясь, говоришь себе: это неправда, это - сон.
Вы изменились за это время, возмужали и как будто бы вырос­
ли; черный сюртук идет к вам гораздо больше, чем студенческий
мундир, манеры у вас стали сдержанней, глаза смотрят уверенней и
холодней, модная остроконечная бородка положительно красит вас.
Вы нашли, что я тоже похорошела, и я охотно верю, что вы сказа­
ли это искренне, тем более что я прочла это в вашем первом, бег­
лом и несколько удивленном взгляде. Ведь каждая военщина, если
она не безнадежно глупа, никогда не ошибется насчет того впечат­
ления, которое произвела ее наружность...
Когда я ехала сюда, то всю дорогу, сидя в вагоне, старалась
представить себе нашу встречу. Признаюсь, я никак не думала, что
она выйдет такой странной, напряженной и неловкой для нас обо­
их. Мы обменивались незначительными, обыденными сл овами о
моей дороге, о Петербурге, о здоровье, но глазами мы пытливо
490

Рассказы
всматривались в лица друг друга, ревниво отыскивая в них новые
черты , наложенные временем и чужой, незнакомой жизнью... Раз­
говор у нас не вязался. Начав его на «вы», в искусственно оживлен­
ном тоне, мы оба скоро почувствовали, что нам с каждой минутой
становится все тяжелее и скучнее его поддерживать. Между нами
как будто бы стояло какое-то постороннее, громоздкое, холодное
препятствие, и мы не знали, каким образом удалить его .
Весенний вечер тихо угасал. В комнате сделалось темно. Я хо­
тела позвонить, чтоб приказать принести лампу, но вы попросили
меня не зажигать огня. Может быть, темнота способствовала тому,
что мы решились наконец коснуться нашего прошлого. Мы заго­
ворили о нем с той добродушной и снисходительной насмешкой, с
какой взрослые говорят о своих детских шалостях, но, странно, чем
больше мы старались притворяться друг перед другом и сами пе­
ред собой - веселыми и небрежными,- тем печальнее становились
наши слова". Наконец мы и совсем замолчали и долго сидели - я
в углу дивана, вы - на кресле, - не шевелясь, почти не дыша. В
открытое окно к нам пльш смутный гул большого города, слышал­
ся стук колес, хриплые вскрикиванья трамвайных рожков, отрыви­
стые звонки велосипедистов, и, как это всегда бывает весенними
вечерами, эти звуки доносились до нас смягченными, нежными и
грустно-тревожными. Из окна бьша видна узкая полоса неба - цве­
та бледной, вьшинявшей бронзы, - и на ней резко чернел силуэт
какой-то крыши с трубами и слуховой вышкой, чуть-чуть сверкав­
шей своими стеклами. В темноте я не различала вашей фигуры, но
видела блеск ваших глаз, устремленных в окно, и мне казалось, что
в них стоят слезы.
Знаете ли, какое сравнение пришло мне в голову в то время, ког­
да мы молчали, перебирая в уме наши милые, трогательные воспо­
минания? Мы точно встретились с вами после многих лет разлуки на
могиле человека, которого мы оба когда-то любили одинаково го­
рячо. Тихое кладбище" . весна" . везде молодая травка". сирени цве­
тут, а мы стоим над знакомой могилой и не можем уйти, отряхнуть­
ся от объявших нас смутных, печальных, бесконечно милых призра­
ков. Этот покойник - наша старая любовь, дорогой мой!
Вы вдруг прервали молчание, вскочив с кресла и резко его ото­
двинув.
- Нет, так нельзя! Мы совсем измучим себя! - воскликнули вы,
и я сл ышала, как тоскливо задрожал ваш голос. - Ради бога, пой­
демте на воздух, потому что иначе я расплачусь или сойду с ума!"
491

А. И. Куприн
Мы вышли. В воздухе бьmа уже разлита полупрозрачная, мяг­
кая, смуглая тьма весеннего вечера, и в ней необыкновенно легко,
тонко и четко рисовались углы зданий, ветки деревьев и контуры
человеческих фигур. Когда мы прошли бульвар и вы подозвали
коляску, я уже знала, куда вы хотите меня повезти.
Там все по-прежнему. Огромная площадка, плотно утрамбован­
ная и усыпанная крупным желтым песком, яркий голубой свет ви­
сячих электрических (фонарей, резвые, бодрящие звуки военного
оркестра, длинные ряды легких мраморных столиков, занятых муж­
чинами и женщинами, стук ножей, неразборчивый и монотонный
говор толпы, торопливо снующие лакеи - все та же подмываю­
щая обстановка дорогого ресторана". Боже мой! Как быстро, бе­
зостановочно меняется человек и как постоянны, непоколебимы
окружающие его места и предметы. В этом контрасте всегда есть
что-то бесконечно печальное и таинственное. Знаете ли, попада­
лись мне иногда дурные квартиры, даже не просто дурные, а от­
вратительные, невозможные и притом связанные с целой кучей не­
приятных событий, огорчений, болезней . Переменишь такую квар­
тиру, и прямо кажется, что в царство небесное попал. Но стоит че­
рез неделю-другую проехать случайно мимо этого дома и взгля­
нуть на пустые окна с приклеенными белыми билетиками, и - душа
сожмется от какого-то мучительного, томного сожаления. Правда,
бьmо здесь гадко, бьmо тяжело, но все-таки здесь как будто бы оста­
лась навеки целая полоса твоей жизни, - невозвратимая полоса!
Так же, как и раньше, у ворот ресторана сидят девушки с кор­
зинами цветов. Помнишь, ты всегда выбирал для меня две розы:
темно-карминную и чайную? Когда мы проходили мимо, я по вне­
запному движению твоей руки заметила, что ты и теперь хочешь
сделать то же самое, но ты вовремя остановился, и как я тебе за это
благодарна, милый!
Под сотнями любопытных взглядов мы прошли в легкую бе­
седку, которая так дерзко повисла со страшной высоты над морем,
что когда глядишь вниз, перегнувшись через перила, то не видишь
берега и кажется, что плаваешь в воздухе. Под нашими ногами
шумело море; сверху оно казалось таким черным и жутким ! Неда­
леко от берега торчат из воды большие, черные, угловатые камни.
На них то и дело набегали волны и, разбившись, покрывали их буг­
рами белой пены; когда же волны уходили назад, то отшлифован­
ные прибоем мокрые бока камней блестели, как лакированные,
отражая свет электрических фонарей. Иногда налетал легкий вете-
492

Рассказы
рок, насыщенный таким крепким, здоровым запахом морских во­
дорослей, рыбы и соленой влаги, что от него сама собой расширя­
лась грудь и вздрагивали ноздри ...
А нас все сильнее, все тягостнее сковывало что-то нехорошее,
скучное, принужденное... Когда принесли шампанское, ты, нали­
вая мой бокал, сказал с мрачной шутливостью:
- Попробуем хоть искусственно приподнять себя. Выпьем это­
го храброго, доброго вина, как говорят пылкие французы.
Нет, нам все равно не помогло бы и храброе, доброе вино. Ты
сам понимал это, потому что сейчас же прибавил с длинным вздо­
хом:
- А помните, как мы с вами бывали от утра до вечера пьяны
без вина, одной нашей любовью и радостью существования?
Внизу, в море, около камней показалась лодка. Большой, бе­
лый, стройный парус красиво раскачивался, опускаясь и подыма­
ясь на волнах. В лодке слышался женский смех, и кто-то, должно
быть иностранец, насвистывал очень верно вместе с оркестром ме­
лодии вальдтейфелевского вальса.
Ты тоже следил глазами за парусом и, не отрываясь от него,
произнес мечтательно:
- Хорошо бьmо бы теперь сесть в такую шлюпку и уехать да­
леко-далеко в море, так, чтоб берега не бьmо видно ... Помните, как
в прежнее время?
- Да, умерло наше прежнее время ... Я сказала эту фразу со­
всем нечаянно, отвечая вслух на свои мысли, и тотчас же испуга­
лась того неожиданного действия, которое произвели на тебя мои
сл ова. Ты вдруг так сильно побледнел и так быстро откинулся на
спинку стула, что мне казалось, будто ты падаешь... Через минуту
ты заговорил глухим, точно сразу охрипшим голосом:
- Как странно сошлись наши мысли! Я только что думал о том
же самом. Мне представляется чем-то диким, невероятным, невоз­
можным, что именно мы с вами, а не какие-то двое совсем посто­
ронних нам людей, шесть лет тому назад так безумно любили друг
друга и так полно, так красиво наслаждались жизнью. Тех двоих
давно нет на свете. Они умерли ... умерли...
Мы поехали обратно в город... Дорога шла все время через дач-
ные поселки, застроенные виллами местных миллионеров. Мимо
нас проходили изящные чугунные решетки и высокие каменные
стены, из-за которых свешивалась на улицу густая зелень плата­
нов; огромные, все в резьбе, точно в кружевах, ворота; сады, уве-
493

А. И. Куприн
шанные гирляндами разноцветных фонарей; ярко освещенные рос­
кошные веранды; экзотические растения в цветниках перед дача­
ми, похожими на волшебные дворцы. Белые акации пахли так силь­
но, что их сладкий, приторный, конфетный аромат чувствовался
на губах и во рту. Иногда откуда-то нас вдруг обдавало на несколь­
ко секунд сыроватым холодком, но тотчас же опять мы попадали в
душистую теплоту тихой весенней ночи.
Лошади быстро бежали, звучно и равномерно стуча подкова­
ми. Мы плавно покачивались на рессорах и молчали. Когда мы
бьши уже недалеко от города, я почувствовала, что твоя рука осто­
рожно, медленно обвивается вокруг моей талии и тихо, но настойчи­
во привлекает меня к тебе. Я не сопротивлялась, но и не отдавалась
этому объятию. И ты понял, тебе стало стыдно. Ты оставил меня, и
когда я, отыскав в темноте твою руку, признательно пожала ее, твоя
рука ответила мне дружеским, извиняющимся пожатием".
Но я знала, что в тебе все-таки заговорит оскорбленное мужс­
кое самолюбие. И я не ошиблась. Перед тем как расстаться, у подъез­
да гостиницы, ты попросил позволения навещать меня . Я назначи­
ла день, и вот" . прости меня". я тайком убежала от тебя. Дорогой
мой! Если не завтра, то через два дня, через неделю в нас вспыхну­
ла бы просто-напросто чувственность, против которой бессильны
и честь, и воля, и рассудок. Мы обокрали бы тех двух умерших
людей, устроив тайком фальшивый и смешной подлог под прежнюю
любовь. И мертвецы жестоко отметили бы нам за это, поселив меж­
ду нами ссору, недоверие, холодность и - что всего ужаснее - по­
стоянное, ревнивое сравнение настоящего с прошлым.
Прощайте. Сгоряча я и не заметила, как перешла в письме на
«ты». Я уверена, что через несколько дней, когда утихнет у вас пер­
вая боль оскорбленного самолюбия, вы согласитесь со мною и пе­
рестанете сердиться на мой неожиданный отъезд.
Сейчас в дверь вошел швейцар и прозвонил первый звонок. Но
теперь я уже уверена, что устою от искушения и не выскочу из ва­
гона".
И все-таки наша короткая встреча уже начинает в моем вооб­
ражении одеваться дымкой какой-то нежной, тихой, поэтической,
покорной грусти. Знакомо ли вам это чудное стихотворение Пуш­
кина: «Цветы осенние милей роскошных первенцев полей". Так
иногда разлуки час живее самого свиданья ".»?
Да, мой дорогой, именно осенние цветы! Приходилось ли вам
когда-нибудь поздней осенью, в хмурое, дождливое утро выйти в
494

Рассказы
сад? Деревья - почти голые, сквозят и качаются, на дорожках гни­
ют опавшие листья, везде смерть и запустение. И только на клум­
бах, над поникшими, пожелтевшими стеблями других цветов, ярко
цветут осенние астры и георгины. Помните ли вы их острый травя­
ной запах? Стоишь, бывало, в странном оцепенении около клум­
бы, дрожа от холода, слышишь этот меланхолический, чисто осен­
ний запах, и тоскуешь. Все есть в этой тоске: и сожаление о быстро
промелькнувшем лете, и ожидание холодной зимы со снегами и с
воем в печных трубах, и грусть по своему собственному, так быст­
ро пронесшемуся лету... Милый мой, дорогой, единственный! Со­
вершенно такое же чувство владеет теперь моей душой. Пройдет
еще немного времени, и воспоминание о нашей последней встрече
станет и для вас таким же нежным, сладким, печальным и трога­
тельным. Прощайте же. Целую вас в ваши умные красивые глаза.
Ваша З.
1901
П О ЗАКАЗУ
Рассказ
Илья Платонович Арефьев, фельетонист распространенной га­
зеты, ходит по своему кабинету, - от угла кожаного дивана до эта­
жерки с бюстом сурового Шопенгауэра, задевает руками и ногами
за спинки стульев и сердится. С ним случилось то, что называется у
игроков метким сл овечком: «заколодило». Уже больше часа лома­
ет он голову и не может выжать из нее ни одной живой строчки, а
на приготовленной для писания бумаге красуются: солдат, стоящий
около полосатой будки, лошадиная морда в профиль с удивлен­
ным человеческим глазом и несколько кошек, нарисованных с од­
ного почерка.
Арефьев - старый газетный волк. Не только юные поэты и
почтенные сочинительницы дамских повестей, но и «наши моло­
дые, подающие надежды беллетристы» не без волнения пробегают
четверговые номера «Русской почты», в которых Илья Платоно­
вич, под псевдонимом «графа Альмавивы», производит еженедель-
495

А. И. Куприн
ное избиение литературных младенцев. Но эти кровавые расправы
не составляют его специальности. Он одинаково легко пишет о зо­
лотой валюте и о символистах, о торговле с Китаем и о земских
начальниках, о новой драме, о марксистах, о бирже, о тюрьмах, об
артезианских колодцах, - словом, обо всем, что он слышит в возду­
хе своим тонким, профессиональным чутьем. Он раньше всех схва­
тывает на лету, ловит за хвост ту тему, которая еще не сделалась
сегодня, но сделается завтра всеобщей злобой дня , и тотчас же перед
его умом, изощренным в сарказме и гиперболе, вырастают с при­
вычной резкостью смешные, темные и уродливые стороны явления.
До сих пор Илья Платонович не знал никаких технических труд­
ностей своего ремесла. Ему достаточно бьmо только заинтересо­
ваться и овладеть идеей. Он садился к столу уверенный, что слова
придут сами собой, и они на самом деле приходили к нему, живые,
интересные, хлесткие и остроумные, вьmиваясь без единой помар­
ки четкими, красивыми строчками на бумагу. Он даже никогда не
перечитывал своих фельетонов, прежде чем отослать их с типог­
рафским мальчиком в редакцию.
И вот сегодня случилось что-то непонятное. Один видный ли­
тературный кружок предпринял в пользу детской санатории изда­
ние литературного альманаха. Пригласили участвовать и Арефье­
ва, причем с надлежащей, очень лестной почтительностью дали ему
понять, что от него ждут «чего-нибудь такого, знаете ли, потеплее,
что хорошенько расшевелило бы читателя»". Арефьев охотно дал
согласие, потом, по обыкновению, забьm о нем, и, наконец, вчера,
когда ему деликатно напомнили, что из-за его рассказа задержали
печатание книги на два дня, он сделал и последний промах, обещав
самым положительным образом прислать рукопись никак не поз­
же сегодняшнего вечера.
Вернувшись в семь часов вечера домой, он, как и всегда, акку­
ратно зажег лампу с подвижным металлическим рефлектором, по­
ставил ее по левую руку от себя, положил перед собою наискось
десть линованной бумаги, даже обмакнул перо в чернильницу - и
вдруг с удивлением почувствовал, что ему не о чем писать. Дело
другого рода, если бы предстояло написать ядовитый зажигатель­
ный фельетон. Тем более что и темы подвертываются самые ход­
кие. Вот, например, лежит перед Арефьевым последняя книжка
«Литературного приложения», где «наш молодой талантливый
поэт» с апломбом выдает за свое произведение стихи Тютчева, из­
вестные публике еще по хрестоматиям. Не менее заманчив отчет о
496

Рассказы
благотворительном спектакле, устроенном в пользу сирот севасто­
польских инвалидов, причем чистый сбор выразился в сумме три
рубля семь копеек, а на извозчиков для господ любителей и на уго­
щение их «чаем» потрачено более трехсот рублей. Но, к сожале­
нию, в обеих темах нет ничего такого, что могло бы расшевелить
читателя и раскрыть его карман в пользу слабогрудых ребятишек.
А между тем Илья Платонович чувствует, что в его душе заше­
велился червячок профессионального самолюбия. Как? Неужели он,
Арефьев, не в состоянии написать простого пасхального рассказа,
в то время когда самый захудалый репортер, заведующий обыкно­
венно бешеными собаками и буйными извозчиками, уже наверно
успел стащить в редакцию, пользуясь привилегиями, существую­
щими для праздничных произведений, какого-нибудь внезапно рас­
каявшегося ростовщика или старуху, «мирно засыпающую вечным
сном под радостный звон колоколов». Неужели, привыкнув в про­
должение стольких лет вызывать в читателе насмешливые и злоб­
ные настроения, он потерял навсегда способность затрагивать в его
сердце чувства милосердия, нежности и тихой радости? Неужели
его талант специализировался, утратил самое драгоценное каче­
ство - разносторонность?
Арефьев продолжает свою нервную беготню от угла дивана до
бюста великого скептика, а насмешливый ум, как будто нарочно,
дразнит его, подсказывая ему шаблонные фразы из <<Дамских пове­
стей», над которыми он так «охотно и беспощадно глумился в чет­
верговых фельетонах». «Он подошел к окну, прижался пьmающим
лицом к холодному стеклу, по которому, точно слезы, струились
дождевые капли». - «Князь метался взад и вперед по своему рос­
кошно убранному кабинету, что всегда служило у него признаком
дурного настроения». - «Был тихий майский вечер. Солнце сади­
лось, озаряя своим пурпуровым светом окрестность»...
- Хорошо было бы написать рассказ сплошь из таких милых
фразочек, - соблазняет Илью Платоновича старая привычка смот­
реть на все с юмористической стороны. - Да. Так бы и начать: «На
башне св. Стефана глухо пробило полночь. Из-за угла невзрачной
лачуги показался незнакомец высокого роста. Лицо его бьmо заку­
тано широким плащом. Шляпа с пером и длинная шпага на боку
доказывали его благородное происхождение».
Но Арефьев гонит от себя эту предательскую мысль и опять
принимается метаться взад и вперед по своему роскошно убранно­
му кабинету.
497

А. И. Куприн
-
Подожди. Разберемся в этой задаче постепенно, - говорит
он сам с собою. - Во-первых, для того чтобы взволновать и уми­
лить читателя, надо самому над чем-нибудь взволноваться и уми­
литься. Нужно пролить ту самую слезу, которую в дамских повес­
тях проливают, сваливая ее на слишком крепкий табак, старые пол­
ковники по окончании чувствительного рассказа. «В комнате во­
царилась гробовая тишина. Старый полковник окончил рассказ и
почему-то сл ишком долго выколачивал о решетку камина свою
трубку, отвернувшись от слушателей. Наконец он выпрямился и,
отирая глаза, сказал дрожащим голосом: «Черт побери! Какой,
однако, у вас крепкий табак, ротмистр!» - «А что же сталось с не­
счастной Заирой?» - решилась спросить, после долгого молчания,
дама с палевой розой в волосах. «Она умерла!» - глухо ответил
старый ПОЛКОВНИ К».
- Черт! Какая чепуха лезет в голову! - бранится вслух Аре­
фьев и сердито толкает ногой подвернувшийся стул . - Ведь этак
выходит, что я похож на того анекдотического попугая, который
не умел ничего говорить, кроме скверных сл ов. Нет, будем после­
довательны и разберем спокойно, на какие сюжеты самый боль­
шой праздничный спрос. Ну-с, раньше всего, конечно, легкомыс­
ленная жена, возвращающаяся к покинутому мужу с первым уда­
ром колокола. «Револьвер выпал из его рук и с грохотом покатил­
ся по полу. Он широко размахнул свои объятия, она упала к нему
на грудь, и их уста слились в долгом, долгом поцелуе...» Одним
словом, долой легкомысленную даму! ..
Затем следует солдат, стоящий в пасхальную ночь на часах.
«Какая-то черная тень промелькнула на белом фоне тюремной сте­
ны , ярко освещенной луной. Часовой быстро, привычной рукой
взвел курок и прицелился. Но в эту минуту в воздухе торжественно
гулко разлился первый звук благовеста, и ружье медленно опусти­
лось вниз... Глубокий вздох облегчения вырвался из взволнован­
ной груди» и так далее, и так далее. Хорошая история, старая, вер­
ная, испьпанная ... Мимо! ..
Что же еще?.. Недурно тоже заморозить наулице нищую девоч­
ку, глядящую в ярко освещенные окна богатого дома. «Снег мед­
ленно падал мягкими пушистыми хл опьями, засыпая неподвижную
фигуру ребенка, на лице которого застыла блаженная улыбка».
Впрочем, это из рождественских тем - и потому в сторону.
Илья Платонович подходит к окну и равнодушно смотрит на
улицу. Вечер тихий, ясный и теплый; все в нем кажется смягчен-
498

Рассказы
ным, размеренным - и задумчивое небо, и чистый полукруг ущер­
бленного месяца, и тонкие ветки акаций, и контуры громадных тем­
ных зданий. В чутком и ленивом воздухе голоса прохожих и женс­
кий смех отдаются с приятной звучностью, даже колеса экипажей
стучат как-то особенно, по-весеннему мягко .
Напротив, через улицу, перед окнами большой кондитерской
столпилась кучка оборванных мальчишек. Они никак не могут от­
вести глаз от выставленных за большими стеклами исполинских
баб, размалеванных куличей, сахарных барашков и висящих на
ниточках пестрых яиц. Эти мальчишки почему-то раздражают
Илью Платоновича.
«Ишь как прилипли к стеклу носами. Ведь вон того , что с ко­
лодками под мышкой, наверно, хозяин послал к заказчику-офице­
ру. А он перед каждым окном зевает. Ну и опоздает и получит трепку
ради праздника, а потом в газете заметка о зверском обращении.
Так тебе и надо, канальский мальчишка! " Гм ". А впрочем, и еще
хорошенькая темочка. «Бледный, изнуренный мальчик любуется
на куличи, выставленные в роскошной кондитерской. Неожидан­
но появляется на сцену таинственный господин с золотыми очками
и непременно в богатой лисьей шубе (вообще удивительную энер­
гию проявляет на святках этот господин!). Завязывается разговор.
Оказывается, что «тятька>> у мальчика умер, столетний «дедка»,
согнутый в дугу, не слезает с печи, «мамка» лежит больная, сест­
ренка" . ну, и так далее. «Веди меня туда!» - решительно говорит
господин в золотых часах, и через полчаса у мамки появляется хо­
рошее вино и лекарство, прописанное лучшим доктором, дедку
накормили манной кашей и купили ему теплый набрюшник, изну­
ренный мальчик, «радостно блестя глазенками», прыгает вокруг
стола, на котором красуется недорогая пасха, скромный кулич и
десяток красных яиц, а господин в лисьей шубе незаметно скрьmся,
не сказав даже своего имени, но оставив на столе кошелек, напол­
ненный золотом».
Часы за стеной глухим, певучим, медленным баритоном бьют
девять . Арефьевым вдруг овладевает странная, незнакомая ему до
сих пор душевная усталость и непобедимое отвращение ко всем этим
изнуренным мальчикам, покинутым мужьям и таинственным не­
знакомцам. Он лениво валится на широкий кожаный диван и зак­
рывает глаза.
Если бы кто-нибудь поглядел теперь па Илью Платоновича, то,
наверно, почувствовал бы жалость к этому злоязычному фельето-
499

А. И. Куприн
нисту, к этому «господину насмешнику». Лицо его посерело и точ­
но состарилось сразу лет на десять , на лбу резче обозначились тре­
вожные зигзаги морщин; закрытые глаза глубоко ушли в черные
тени орбит, а складки вокруг губ, опустившись вниз, придали рту
горькое и брезгливое выражение.
Но Илья Платонович не спит. На него нашло неподвижное со­
стояние полудремоты, полубодрствования и грезы, неожиданно и
бессознательно цепляющихся друг за друга. Время исчезло. Стены
кабинета ушли в далекую мглу, растаяли, и Арефьев живет пест­
рой, изменчивой, фантастической жизнью, почти такой же яркой,
как и сама действительность .
Видит он себя худым, взъерошенным, плутоватым мальчуганом,
сыном соборного дьячка в глухом заброшенном городишке. Идет
светлая заутреня ". Правый клирос битком набит любителями, из
которых на скорую руку составил церковный хор приехавший на
пасхальные каникулы семинарист, протопопов сын. Вот они все,
как живые, стоят перед Арефьевым. Первый тенор, младший чи­
новник почтовой конторы, в новеньком мундире, за борт которого
запущены белые перчатки , блестит своей напомаженной головой и
благоухает цветочным одеколоном. Он поет немного в нос, сильно
вибрирующим голосом, а когда исполняет соло, то небрежно об­
тирается спиной о стену, развязно переплетает нога за ногу, заки­
дывает голову назад и томно закрывает глаза. Сам регент, - тон­
кий, высокий и благообразный, - в очень длинном сюртуке, ди­
рижирует с утонченными манерами, вызывающими общее восхи­
щение. Держа камертон двумя пальцами, а остальные изящно от­
топырив, он на нежных местах бережно, чуть заметно для глаза,
пошевеливает картинно изогнутой правой рукой, изредка протя­
гивая вперед левую руку с предостерегающим и останавливающим
жестом; при этом его лицо с приподнятыми бровями все сильнее и
сильнее принимает удивленное, испуганное и умиленное выраже­
ние. Но на местах, требующих форте, он широко и плавно разма­
хивает обеими руками, встряхивает головой, раскачивается туло­
вищем и с угрожающим видом морщит нос и нахмуривает брови.
Купеческий сын Ноздрунов, толстый, красный, с вьmезшим на шею
галстуком, впился в регента выпученными, напряженными глаза­
ми и даже весь подался вперед от усиленного внимания. У него нет
ровно никакого слуха, но зато он, по выражению сына протопопа,
обладает «феноменальным басом», и потому его употребляют, «на­
подобие тарана», в самых оглушительных местах. Когда такое ме-
500

Рассказы
сто подходит, регент оборачивается к феноменальному басу, дела­
ет ему страшные глаза и отрывисто, точно прокалывая кого-то
шпагою, вытягивает в его сторону руку с камертоном. Тогда Нозд­
рунов, весь багровый, с надутыми жилами на лбу и с трясущимися
губами, испускает рев, в котором на мгновение утопает весь хор.
Ильюшка стоит в первом ряду. Он не сводит счастливых и пре­
данных глаз с лица регента, и ему почти нет времени обернуться на
толпу, наполняющую церковь, которая сверху представляется ему
как бесчисленное множество голов, огней, однообразных, радост­
ных, светлых лиц.
Обедня кончилась . Причт и за ним хор выходят из церкви свя­
тить пасхи и куличи, разложенные рядами в церковной ограде. Ве­
село и неожиданно встречает всех выходящих из церкви сияющее,
ослепительное, весеннее утро. Голубое небо, молодая травка, благо­
ухающие почки деревьев, возбужденный крик воробьев на погосте -
все это снова приподымает в усталом Ильюшке ослабевшее бьmо от
усталости чувство праздника. Он громко пел вместе с хором, с тру­
дом улавливая чужие голоса сквозь ликующий звон колоколов, и в
то же время ощущает на себе взгляд народной толпы и потому со­
храняет на лице озабоченное, даже несколько хмурое выражение че­
ловека, исполняющего трудное, важное и серьезное дело.
А на другой день надо непременно сбегать на колокольню и по­
звонить . Это, по старому, давнишнему обычаю, дозволяется каждо­
му в первые три дня, и без этого пасха не в пасху. Лестницы, идущие
в ярусах колокольни, темпы, покрыты пьmью и так круты, что у
Ильюшки дрожат ноги, когда он наконец взбирается наверх. Уце­
пившись похолодевшими пальцами за перила, он заглядывает вниз.
Ух, как страшно, как весело и как необыкновенно! Дома кажутся
маленькими и совсем новыми, никогда не виданными. Под ногами в
воздухе быстро носятся, резко и радостно вскрикивая, стрижи, квер­
ху кружатся, блестя крьmьями, испуганные голуби. Вся колокольня
дрожит от неумолчного звука, кричишь и сам не слышишь своего
голоса. И эти ощущения так странно и прекрасно смешиваются, что
сам не разберешь, кто здесь звонит, кто сияет и кто смеется; голубое
небо, колокола или опьяненная восторгом детская душа.
Лежащий на диване человек с бледным старообразным лицом
слабо улыбается. Теперь он уже не Илья Платонович Арефьев, гроза
юных стихотворцев, талантливый насмешник, презрительно и на­
пряженно жгущий свою жизнь в котле общественных интересов и
нездоровых страстей больного города. Он - дьячковский сын Иль-
501

А. И. Куприн
юшка, веселый, беззаботный, вертлявый ул ичный мальчишка, жад­
но глотающий все впечатления своего могучего полуживотного
бытия. И Арефьев на несколько минут испытывает внутри себя чув­
ство такой свежести, чистоты и ясности, как будто чья-то невиди­
мая рука нежно и заботливо стерла с его души всю накопившуюся
на ней копоть ненависти, зависти, раздраженного самолюбия, пре­
сыщения и скуки. И кажется ему вместе с Ильюшкой, что с каждым
вздохом в грудь к нему вторгается весь праздничный мир красок,
звуков и запахов, всегда новых, всегда очаровательных и беско­
нечно разнообразных.
Но проплывают мимо эти чудные, солнечные дни. Тянутся дру­
гие картины, и чем дальше, тем они серее и печальнее, - длинная
история незаглушенных обид, жестокой борьбы за успех и медлен­
ного нравственного окостенения. Неумолимая память вызывает
наконец и тот далекий пасхальный вечер, вспоминать о котором
так боится всегда Арефьев .
О, как отчетливо все это помнится. Сначала контора редакции,
где Илья Платонович получает гонорар за свой первый большой
рассказ. Редактор, старый, суровый и чуткий газетных дел мастер,
понял, должно быть, что в лице нового сотрудника входит в газету
большая, оригинальная и свежая сила. Он только что обласкал
Арефьева в своем кабинете, долго жал ему руку и, наконец, - не­
слыханная до сих пор в преданиях редакции любезность! - сказал
дружески фамильярным то ном:
- Рассказ ваш пойдет завтра. Но если вам нужны деньги, по­
жалуйста, без стеснения. Если угодно, мы вам можем выдать гоно­
рар по корректурному листу.
Еще бы не угодно! Арефьев и сам только что собирался попро­
сить «рубля три авансом». Там, в громадном доме, набитом разной
беднотой, чуть ля не на чердаке его ждут теперь с замиранием сер­
дца женщина и ребенок. Там сидят в темноте, положительно не на
что купить керосину, там продали сегодня утром единственный се­
рый теплый платок, чтобы сварить обед, там квартирные хозяева,
дворники, нищета и озлобление. Прыгающей рукой расписывает­
ся Арефьев на талоне, в то время как кассир, коротенький, толстый,
самоуверенный и вечно недовольный старик с лицом обиженного
попугая, придвигает к нему пачку бумажек, придавленных сверху
кучкой серебра.
Да, это бьmа тяжелая пора в жизни Ильи Платоновича, неудач­
ная, голодная, вся сплошь состоящая из бешеного хватанья слу-
502

Рассказы
чайных кусков вроде уроков, переписки, вечерних занятий. Но от­
чего же они с женой несли тогда так бодро свое каторжное бремя,
без ропота, без отвратительной горечи взаимных упреков, часто
даже с гордой, молодой, вызывающей насмешкой над судьбой?
Отчего же потом, когда эта судьба наконец милостиво улыбнулась
им и Арефьев такими большими шагами пошел по пути известнос­
ти и обеспеченной, даже комфортабельной жизни, - отчего рас­
пался и рассыпался их душевный мир, превратясь в пустое загряз­
ненное место? Не оттого ли, что со смертью ребенка исчезла та креп­
кая, хотя и болезненная связь, которая единила их сердца?
Странный и печальный был этот ребенок. На нем как будто бы
целиком отразились вся нищета и убожество, среди которых он бьm
зачат. Начиная с года он перестал расти. Росла только его голова,
огромная, пухлая, точно налитая какой-то бледной, нездоровой
жидкостью; но тело оставалось таким же жалким и сл абым, а то­
ненькие, как сухие веточки, руки и ноги бессильно висели, не раз­
виваясь и не становясь крепче. Хороши у него были только глаза,
большие, кроткие и печальные, такого удивительного цвета, кото­
рого, по выражению Гейне, не бывает ни у людей, ни у зверей, а
лишь изредка у цветов. Осужденный на вечную неподвижность, он
с неестественным терпением переносил свои постоянные болезни.
Любимыми разговорами этого всегда серьезного, вечно задумчи­
вого мальчика бьmи разговоры о боге, об ангелах, о мертвецах, о
похоронах и о кладбищах. Он точно знал, что скоро умрет, и ни­
когда не ул ыбался.
Ах, как мучительно подробно вспоминается Илье Платонови­
чу этот пасхальный вечер, когда он вошел в комнату, до того на­
груженный кульками и бумажными картузами, что принужден бьm
локтем открывать дверь . А сзади него дворник, уже задобренный и
потому снисходительный, благосклонный и улыбающийся, нес свер­
тки, которых не мог захватить с пролетки сам Арефьев .
Какая радость бьmа в этот святой вечер в маленькой каморке
на четвертом этаже. Разрезали три свечки на половины и зажгли
все шесть кусков - безумная роскошь. На бензинке (о ней раньше
и мечтать не смели) жарились готовые отбивные котлеты и варил­
ся настоящий «кофе мокка». На столе стоял большой кулич и боль­
шая пасха для взрослых и малюсенькие для мальчика. Илье Плато­
новичу не сиделось на месте. Он ходил перед Гришей на четверень­
ках, представляя медведя, прыгал лягушкой и, в роли зл ой собаки,
с рычанием делал вид, что кусает теплую грудку ребенка. Он точно
503

А. И. Куприн
опьянел от непривычных ощущений сытости, тепла и довольства,
а главное - от первого литературного успеха, всю ядовитую сла­
дость которого даже и представить себе не может человек, не ис­
пытавший его .
Даже и Гриша улыбнулся в первый раз в своей маленькой жиз­
ни. Он протянул ручки к картонному херувимчику, водруженному
на куличе и парившему на одной ноге, и с лицом, сделавшимся нео­
жиданно прекрасным от светлой ул ыбки, прошептал:
- Ангелок! Ангелок!
Боже мой, где они теперь? Жену Арефьев видел три года тому
назад в Ницце с каким-то подагрическим старцем необыкновенно
благородного и изношенного вида. А Гришу взяли к себе ангелы,
которым он так радостно улыбался...
Илья Платонович, точно его подбросили, вскочил с дивана.
Лицо его бьmо мокро от слез, но он их не стыдился, потому что они
дали ему на несколько минут чувство давно не испытанной, глубо­
кой человеческой скорби, очищающей и смягчающей сердце...
Пройдясь по комнате, он заглянул в окно. По-прежнему у окон
кондитерской толпились оборванные ребятишки, топая озябшими
ногами. И ему вспомнилась та зл оба, с которой он только что иро­
низировал над «исхудалыми мальчиками» и «таинственными гос­
подами в золотых очках» . Но теперь уже не раздражение, глядя на
них, почувствовал Арефьев, а тихую, нежную, родственную жалость.
«Все мы, - подумалось ему, - так или иначе - бедные, исху­
далые, брошенные дети, и как ужасна должна быть жизнь, если со­
всем потерять веру в таинственных добрых незнакомцев !»
И встали в его воображении все эти беспомощные детские фи­
гуры, мерзнущие па чердаках, дрожащие в промозглых подвалах,
бегущие на улицах с назойливым «Христа ради» за прохожими, эти
чистые души, которым озлобленные жизнью взрослые прививают
свои пороки, мерзость и вечную ложь; девочки, едва научившись
говорить и уже составляющие предмет гнусной торговли, малолет­
ние преступники, воришки и пьяницы; наконец, несчастные уро­
ды, - горбатые, рахитические, идиоты, эпилептики, разбитые и
исковерканные с колыбели наследственными болезнями. И тогда в
уме Ильи Платоновича вдруг явственно прозвучало величествен­
ное изречение Сакья-Муни, воплотившее в себе человеческую муд­
рость всех веков и народов: «Кто осушил слезы на лице ребенка и
вызвал улыбку на его уста, тот в сердце милостивого Будды дос­
тойнее человека, построившего самый величественный храм».
504

Рассказы
Илья Платонович уже второй час сидит, не отходя от стола, и
из-под его пера с привычной быстротой бегут четкие строки. Он
еще и сам не знает, чем окончить эту статью, озаглавленную «Улыб­
ка ребенка», но он чувствует, как сладко и жутко шевелятся у него
корни волос на голове и как по его спине пробегает давно позабы­
тый озноб вдохновения. И все время стоит пред его глазами урод­
ливая голова, озаренная неожиданно радостной улыбкой.
1901
сл он
1
Маленькая девочка нездорова. Каждый день к ней ходит док­
тор Михаил Петрович, которого она знает уже давно-давно. А иног­
да он приводит с собою еще двух докторов, незнакомых. Они пере­
ворачивают девочку на спину и на живот, слушают что-то, прило­
жив ухо к телу, оттягивают вниз нижнее веко и смотрят. При этом
они как-то важно посапывают, лица у них строгие, и говорят они
между собою на непонятном языке.
Потом переходят из детской в гостиную, где их дожидается мама.
Самый главный доктор - высокий, седой, в золотых очках - рас­
сказывает ей о чем-то серьезно и долго . Дверь не закрыта, и девоч­
ке с ее кровати все видно и слышно. Многого она не понимает, но
знает, что речь идет о ней. Мама глядит на доктора большими, ус­
талыми, заплаканными глазами. Прощаясь, главный доктор гово­
рит громко:
- Главное, - не давайте ей скучать. Исполняйте все ее капризы.
- Ах, доктор, но она ничего не хочет!
-
Ну, не знаю." вспомните, что ей нравилось раньше, до бо-
лезни. Игрушки". какие-нибудь лакомства ".
- Нет, нет, доктор, она ничего не хочет".
-
Ну, постарайтесь ее как-нибудь развлечь ". Ну, хоть чем-ни-
будь ". Даю вам честное слово, что если вам удастся ее рассмешить,
развеселить, - то это будет лучшим лекарством. Поймите же, что
ваша дочка больна равнодушием к жизни, и больше ничем ". До
свидания, сударыня !
505

А. И. Куприн
11
-
Милая Надя, милая моя девочка, - говорит· мама, - не хо­
чется ли тебе чего-нибудь?
- Нет, мама, ничего не хочется .
- Хочешь, я посажу к тебе на постельку всех твоих кукол . Мы
поставим креслица, диван, столик и чайный прибор. Куклы будут
пить чай и разговаривать о погоде и о здоровье своих детей.
- Спасибо, мама... Мне не хочется ... Мне скучно ...
- Ну, хорошо, моя девочка, не надо кукол . А может быть, по-
звать к тебе Катю или Женечку? Ты ведь их так любишь.
-Не надо, мама. Правда же, не надо . Я ничего, ничего не хочу.
Мне так скучно!
- Хочешь, я тебе принесу шоколаду?
Но девочка не отвечает и смотрит в потолок неподвижными,
невеселыми глазами. У нее ничего не болит и даже нет жару. Но
она худеет и слабеет с каждым днем . Что бы с ней ни делали, ей все
равно, и ничего ей не нужно. Так лежит она целые дни и целые ночи,
тихая, печальная. Иногда она задремлет на полчаса, но и во сне ей
видится что-то серое, дл инное, скучное, как осенний дождик.
Когда издетской отворена дверь в гостиную, а из гостиной даль­
ше в кабинет, то девочка видит папу. Папа ходит быстро из угла в
угол и все курит, курит. Иногда он приходит в детскую, садится на
край постельки и тихо поглаживает Надины ноги . Потом вдруг
встает и отходит к окну. Он что-то насвистывает, глядя на улицу,
но плечи у него трясутся. Затем он торопливо прикладывает пла­
ток к одному глазу, к другому и, точно рассердясь, уходит к себе в
кабинет. Потом он опять бегает из угла в угол и все... курит, курит,
курит." И кабинет от табачного дыма делается весь синий.
111
Но однажды утром девочка просыпается немного бодрее, чем
всегда. Она что-то видела во сне, но никак не может вспомнить,
что именно, и смотрит долго и внимательно в глаза матери.
- Тебе что-нибудь нужно? - спрашивает мама.
Но девочка вдруг вспоминает свой сон и говорит шепотом, точ­
но по секрету:
-
Мама... а можно мне... слона? Только не того, который на­
рисован на картинке... Можно?
506

Рассказы
-
Конечно, моя девочка, конечно, можно .
Она идет в кабинет и говорит папе, что девочка хочет сл она.
Папа тотчас же надевает пальто и шляпу и куда-то уезжает. Через
полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это боль­
шой серый сл он, который сам качает головою и машет хвостом; на
слоне красное седло, а на седле золотая палатка и в ней сидят трое
маленьких человечков. Но девочка глядит на игрушку так же рав­
нодушно, как на потолок и на стены, и говорит вяло:
- Нет. Это совсем не то. Я хотела настоящего, живого слона, а
этот мертвый.
- Ты погляди только, Надя, - говорит папа. - Мы его сейчас
заведем, и он будет совсем, совсем как живой.
Слона заводят ключиком, и он, покачивая головой и помахи­
вая хвостом, начинает переступать ногами и медленно идет по сто­
лу. Девочке это совсем не интересно и даже скучно, но, чтобы не
огорчить отца, она шепчет кротко:
- Я тебя очень, очень благодарю, милый папа. Я думаю, ни у
кого нет такой интересной игрушки". Только". помнишь" . ведь ты
давно обещал свозить меня в зверинец посмотреть на настоящего
сл она". и ни разу не повез".
- Но, послушай же, милая моя девочка, пойми, что это невоз­
можно. Слон очень большой, он до потолка, он не поместится в
наших комнатах ". И потом, где я его достану?
-
Папа, да мне не нужно такого большого ". Ты мне привези
хоть маленького, только живого. Ну, хоть вот, вот такого ". Хоть
слоненышка.
- Милая девочка, я рад все для тебя сделать, но этого я не могу.
Ведь это все равно как если бы ты вдруг мне сказала: папа, достань
мне с неба солнце.
Девочка грустно улыбается.
-
Какой ты глупый, папа. Разве я не знаю, что солнце нельзя
достать, потому что оно жжется. И луну тоже нельзя. Нет, мне бы
слоника". настоящего .
И она тихо закрывает глаза и шепчет:
-Я
устала" . Извини меня, папа".
Папа хватает себя за волосы и убегает в кабинет. Там он неко­
торое время мелькает из угла в угол . Потом решительно бросает на
пол недокуренную папиросу (за что ему всегда достается от мамы)
и кричит горничной:
- Ольга! Пальто и шляпу!
507

А. И. Куприн
В переднюю выходит жена.
- Ты куда, Саша? - спрашивает она.
Он тяжело дышит, застегивая пуговицы пальто.
- Я сам , Машенька, не знаю куда ... только , кажется, я сегодня
к вечеру и в самом деле приведу сюда, к нам, настоящего сл она.
Жена смотрит на него тревожно .
-
Милый, здоров ли ты? Не болит ли у тебя голова? Может
быть, ты плохо спал сегодня?
- Я совсем не спал, - отвечает он сердито. - Я вижу, ты хо­
чешь спросить, не сошел ли я с ума? Покамест нет еще. До свида­
нья! Вечером все будет видно.
И он исчезает, громко хлопнув входной дверью.
IV
Через два часа он сидит в зверинце, в первом ряду, и смотрит,
как ученые звери по приказанию хозяина выделывают разные шту­
ки. Умные собаки прыгают, кувыркаются, танцуют, поют под музы­
ку, складывают слова из больших картонных букв. Обезьянки -одни
в красных юбках, другие в синих штанишках - ходят по канату и
ездят верхом на большом пуделе. Огромные рыжие львы скачут
сквозь горящие обручи. Неуклюжий тюлень стреляет из пистолета.
Под конец выводят слонов. Их три: один большой, два совсем ма­
ленькие, карлики, но все-таки ростом куда больше, чем лошадь.
Странно смотреть, как эти громадные животные, на вид такие непо­
воротливые и тяжелые, исполняют самые трудные фокусы, которые
не под силу и очень ловкому человеку. Особенно отличается самый
большой слон. Он становится сначала на задние лапы, садится, ста­
новится на голову, ногами вверх, ходит по деревянным бутьmкам,
ходит по катящейся бочке, переворачивает хоботом страницы боль­
шой картонной книги и, наконец, садится за стол и, повязавшись
салфеткой, обедает, совсем как благовоспитанный мальчик.
Представление оканчивается. Зрители расходятся. Надии отец
подходит к толстому немцу, хозяину зверинца. Хозяин стоит за
дощатой перегородкой и держит во рту большую черную сигару.
- Извините, пожалуйста, - говорит Надии отец. - Не може­
те ли вы отпустить вашего слона ко мне домой на некоторое время.
Немец от удивления широко открывает глаза и даже рот, отче­
го сигара падает на землю. Он, кряхтя, нагибается, подымает сига­
ру, вставляет ее опять в рот и только тогда произносит:
508

Рассказы
- Оmустить? Слона? Домой? Я вас не понимаю.
По глазам, немца видно, что он тоже хочет спросить, не болит
ли у Надиного отца голова... Но отец поспешно объясняет, в чем
дело: его единственная дочь, Надя, больна какой-то странной бо­
лезнью, которой даже доктора не понимают как следует. Она ле­
жит уж месяц в кроватке, худеет, слабеет с каждым днем, ничем не
интересуется, скучает и потихоньку гаснет. Доктора велят ее раз­
влекать, но ей ничто не нравится; велят исполнять все ее желания,
но у нее нет никаких желаний. Сегодня она захотела видеть живого
слона. Неужели это невозможно сделать?
И он добавляет дрожащим голосом, взявши немца за пуговицу
пальто :
- Ну вот ... Я, конечно, надеюсь, что моя девочка выздоровеет.
Но... спаси Бог ... вдруг ее болезнь окончится пл охо... вдруг девоч­
ка умрет?" Подумайте только: ведь меня всю жизнь будет мучить
мысль, что я не исполнил ее последнего желания!"
Немец хмурится и в раздумье чешет мизинцем левую бровь.
Наконец он спрашивает:
- Гм ". А сколько вашей девочке лет?
-Шесть.
-
Гм ". Моей Лизе тоже шесть . Гм ". Но, знаете, вам это будет
дорого стоить. Придется привести слона ночью и только на следу­
ющую ночь увести обратно. Днем нельзя. Соберется публикум, и
сделается один скандал". Таким образом выходит, что я теряю це­
лый день, и вы мне должны возвратить убыток.
-
О, конечно, конечно... не беспокойтесь об этом...
- Потом: позволит ли полиция вводить один слон в один дом?
- Я это устрою. Позволит.
-
Еще один вопрос: позволит ли хозяин вашего дома вводить
в свой дом один слон?
-
Позволит. Я сам хозяин этого дома.
-
Ага! Это еще лучше. И потом еще один вопрос: в котором
этаже вы живете?
-Во втором.
-
Гм ." Это уже не так хорошо". Имеете ли вы в своем доме
широкую лестницу, высокий потолок, большую комнату, широкие
двери и очень крепкий пол? Потому что мой Томми имеет высоту
три аршина и четыре вершка, а в длину четыре аршин. Кроме того,
он весит сто двенадцать пудов.
509

А. И. Куприн
Надии отец задумывается на минуту.
- Знаете ли что? - говорит он. - Поедем сейчас ко мне и рас­
смотрим все на месте. Если надо, я прикажу расширить проход в
стенах.
- Очень хорошо! - соглашается хозяин зверинца.
v
Ночью слона ведут в гости к больной девочке.
В белой попоне он важно шагает по самой середине улицы, по­
качивает головой и то свивает, то развивает хобот. Вокруг него,
несмотря на поздний час, большая толпа. Но слон не обращает на
нее внимания: он каждый день видит сотни людей в зверинце. Толь­
ко один раз он немного рассердился.
Какой-то уличный мальчишка подбежал к нему под самые ноги
и начал кривляться на потеху зевакам.
Тогда слон спокойно снял с него хоботом шляпу и перекинул ее
через соседний забор, утыканный гвоздями.
Городовой идет среди толпы и уговаривает ее:
-
Господа, прошу разойтись . И что вы тут находите такого
необыкновенного? Удивляюсь! Точно не видали никогда живого
слона на улице.
Подходят к дому. На лестнице, так же как и по всему пути слона,
до самой столовой, все двери растворены настежь, для чего прихо­
дилось отбивать молотком дверные щеколды. Точно так же дела­
лось однажды, когда в дом вносили большую чудотворную икону.
Но перед лестницей слон останавливается в беспокойстве и уп­
рямится.
- Надо дать ему какое-нибудь лакомство" . - говорит немец. -
Какой-нибудь сладкий булка или что". Но." Томми!" Ого-го !"
Томми!
Надии отец бежит в соседнюю булочную и покупает большой
круглый фисташковый торт. Сл он обнаруживает желание прогло­
тить его целиком вместе с картонной коробкой, но немец дает ему
всего четверть. Торт приходится по вкусу Томми, и он протягивает
хобот за вторым ломтем . Однако немец оказывается хитрее. Держа
в руке лакомство, он подымается вверх со ступеньки на ступеньку,
и слон с вытянутым хоботом, с растопыренными ушами поневоле
следует за ним . На площадке Томми получает второй кусок.
510

Рассказы
Таким образом его приводят в столовую, откуда заранее выне­
сена вся мебель, а пол густо застлан соломой." Слона привязыва­
ют за ногу к кольцу, ввинченному в пол . Кладут перед ним свежей
моркови, капусты и репы. Немец располагается рядом, на диване.
Тушат огни, и все ложатся спать.
VI
На другой день девочка просыпается чуть свет и прежде всего
спрашивает:
- А что же слон? Он пришел?
-П
ришел, - отвечает мама, - но только он велел, чтобы Надя
сначала умьшась, а потом съела яйцо всмятку и выпила горячего
молока.
- А он добрый?
- Он добрый. Кушай, девочка. Сейчас мы пойдем к нему.
- А он смешной?
- Немножко. Надень теплую кофточку.
Яйцо быстро съедено, молоко выпито. Надю сажают в ту са­
мую колясочку, в которой она ездила, когда бьmа еще такой ма­
ленькой, что совсем не умела ходить, и везут в столовую.
Сл он оказывается гораздо больше, чем думала Надя, когда раз­
глядывала его на картинке. Ростом он только чуть-чуть пониже
двери, а в длину занимает половину столовой. Кожа на нем грубая,
в тяжелых складках. Ноги толстые, как столбы. Длинный хвост с
чем-то вроде помела на конце. Голова в больших шишках. Уши
большие, как лопухи, и висят вниз. Глаза совсем крошечные, но
умные и добрые. Кл ыки обрезаны. Хобот - точно длинная змея и
оканчивается двумя ноздрями, а между ними подвижной, гибкий
палец. Если бы слон вытянул хобот во всю длину, то наверно дос­
талбыонимдоокна.
Девочка вовсе не испугана. Она только немножко поражена
громадной величиной животного . Зато нянька, шестнадцатилетняя
Поля, начинает визжать от страха.
Хозяин сл она, немец, подходит к колясочке и говорит:
-
Доброго утра, барышня. Пожалуйста, не бойтесь . Томми
очень добрый и любит детей.
Девочка протягивает немцу свою маленькую бледную ручку.
- Здравствуйте, как вы поживаете? - отвечает она. - Я вовсе
ни капельки не боюсь. А как его зовут?
511

А. И. Куприн
-Томми.
-
Здравствуйте, Томми, - произносит девочка и кланяется
головой. Оттого, что слон такой большой, она не решается гово­
рить ему на "ты". - Как вы спали эту ночь?
Она и ему протягивает руку. Слон осторожно берет и пожима­
ет ее тоненькие пальчики своим подвижным сильным пальцем и
делает это гораздо нежнее, чем доктор Михаил Петрович. При этом
слон качает головой, а его маленькие глаза совсем сузились, точно
смеются.
-
Ведь он все понимает? - спрашивает девочка немца.
- О, решительно все, барышня!
- Но только он не говорит?
-
Да, вот только не говорит. У меня, знаете, есть тоже одна
дочка, такая же маленькая, как и вы. Ее зовут Лцза. Томми с ней
большой, очень большой приятель.
- А вы, Томми, уже пили чай? - спрашивает девочка слона.
Сл он опять вытягивает хобот и дует в самое лицо девочки теп­
лым сильным дыханием, отчего легкие волосы на голове девочки
разлетаются во все стороны.
Надя хохочет и хлопает в ладоши. Немец густо смеется . Он
сам такой большой, толстый и добродушный, как сл он, и Наде
кажется, что они оба похожи друг на друга. Может быть, они
родня?
-
Нет, он не пил чаю, барышня. Но он с удовольствием пьет
сахарную воду. Также он очень любит булки.
Приносят поднос с булками. Девочка угощает слона. Он ловко
захватывает булку своим пальцем и, согнув хобот кольцом, прячет
ее куда-то вниз под голову, где у него движется смешная, треуголь­
ная, мохнатая нижняя губа. Сл ышно, как булка шуршит о сухую
кожу. То же самое Томми проделывает с другой булкой, и с тре­
тьей, и с четвертой, и с пятой и в знак благодарности кивает голо­
вой, и его маленькие глазки еще больше суживаются от удоволь­
ствия. А девочка радостно хохочет.
Когда все булки съедены, Надя знакомит слона со своими кук­
лами :
-
Посмотрите, Томми, вот эта нарядная кукла - это Соня.
Она очень добрый ребенок, но немножко капризна и не хочет есть
суп . А это Наташа - Сонина дочь. Она уже начинает учиться и
знает почти все буквы. А вот это - Матрешка. Это моя самая пер-
512

Рассказы
вая кукла. Видите, у нее нет носа, и голова приклеена, и нет боль­
ше волос. Но все-таки нельзя же выгонять из дому старушку.
Правда, Томми? Она раньше была Саниной матерью, а теперь
служит у нас кухаркой. Ну, так давайте играть , Томми: вы буде­
те папой, а я мамой, а это будут наши дети .
Томми согласен. Он смеется, берет Матрешку за шею и та­
щит к себе в рот. Но это только шутка. Слегка пожевав куклу,
он опять кладет ее девочке на колени, правда немного мокрую и
помятую .
Потом Надя показывает ему большую книгу с картинками и
объясняет:
- Это лошадь, это канарейка, это ружье... Вот клетка с птич­
кой, вот ведро, зеркало, печка, лопата, ворона ... А это вот, по­
смотрите, это слон! Правда, совсем не похоже? Разве же сл оны
бывают такие маленькие, Томми?
Томми находит, что таких маленьких слонов никогда не бы­
вает на свете. Вообще ему эта картинка не нравится . Он захва­
тывает пальцем край страницы и переворачивает ее.
Наступает час обеда, но девочку никак нельзя оторвать от
слона. На помощь приходит немец:
-
Позвольте, я все это устрою. Они пообедают вместе .
Он приказывает сл ону сесть. Слон послушно садится, отчего
пол во всей квартире сотрясается и дребезжит посуда в шкафу, а у
нижних жильцов сыплется с потолка штукатурка. Напротив его
садится девочка. Между ними ставят стол . Слону подвязывают
скатерть вокруг шеи, и новые друзья начинают обедать . Девочка
ест суп из курицы и котлетку, а сл он - разные овощи и салат.
Девочке дают крошечную рюмку хересу, а сл ону - теплой воды
со стаканом рома, и он с удовольствием вытягивает этот напиток
хоботом из миски. Затем они получают сладкое - девочка чашку
какао, а слон половину торта, на этот раз орехового. Немец в это
время сидит с папой в гостиной и с таким же наслаждением, как и
слон, пьет пиво, только в большем количестве.
После обеда приходят какие-то папины знакомые, их еще в
передней предупреждают о слоне, чтобы они не испугались. Сна­
чала они не верят, а потом, увидев Томми, жмутся к дверям.
-
Не бойтесь , он добрый! - успокаивает их девочка.
Но знакомые поспешно уходят в гостиную и, не просидев и
пяти минут, уезжают.
513

А. И. Куприн
Наступает вечер. Поздно. Девочке пора спать. Однако ее не­
возможно оттащить от сл она. Она так и засыпает около него, и ее
уже сонную отвозят в детскую. Она даже не сл ышит, как ее разде­
вают.
В эту ночь Надя видит во сне, что она женилась на Томми, и у
них много детей, маленьких, веселых сл оняток. Слон, которого
ночью отвели в зверинец, тоже видит во сне милую, ласковую де­
вочку. Кроме того, ему снятся большие торты, ореховые и фисташ­
ковые, величиною с ворота ...
Утром девочка просыпается бодрая, свежая и, как в прежние
времена, когда она бьша еще здорова, кричит на весь дом, громко
и нетерпеливо:
-
Мо-лоч-ка!
Услышав этот крик, мама радостно крестится у себя в спальне.
Но девочка тут же вспоминает о вчерашнем и спрашивает:
-Аслон?
Ей объясняют, что слон ушел домой по делам, что у него есть
дети, которых нельзя оставлять одних, что он просил кланяться
Наде и что он ждет ее к себе в гости, когда она будет здорова.
Девочка хитро улыбается и говорит:
- Передайте Томми, что я уже совсем здорова!
<1907>
БЕЛЫЙ ПУДЕЛЬ
1
Узкими горными тропинками, от одного дачного поселка до
другого, пробиралась вдоль южного берега Крыма маленькая бро­
дячая труппа. Впереди обыкновенно бежал, свесив набок длинный
розовый язык, белый пудель Арто, остриженный наподобие льва.
У перекрестков он останавливался и, махая хвостом, вопроситель­
но оглядывался назад. Но каким-то ему одному известным призна­
кам он всегда безошибочно узнавал дорогу и, весело болтая мох­
натыми ушами, кидался галопом вперед. За собакой шел двенад-
514

Рассказы
цатилетний мальчик Сергей, который держал под левым локтем
свернутый ковер для акробатических упражнений, а в правой нес
тесную и грязную клетку со щеглом, обученным вытаскивать из
ящика разноцветные бумажки с предсказаниями на будущую жизнь.
Наконец сзади плелся старший член труппы - дедушка Мартын
Лодыжкин, с шарманкой на скрюченной спине.
Шарманка бьmа старинная, страдавшая хрипотой, кашлем и
перенесшая на своем веку не один десяток починок. Играла она
две вещи: уньmый немецкий вальс Лаунера и галоп из «Путеше­
ствия в Китай» - обе бывшие в моде лет тридцать - сорок тому
назад, но теперь всеми позабытые. Кроме того, бьmи в шарманке
две предательские трубы. У одной - дискантовой - пропал го­
лос; она совсем не играла, и поэтому, когда до нее доходила оче­
редь, то вся музыка начинала как бы заикаться, прихрамывать и
спотыкаться . У другой трубы, издававшей низкий звук, не сразу
закрывался клапан: раз загудев, она тянула одну и ту же басовую
ноту, заглушая и сбивая все другие звуки, до тех пор пока ей вдруг
не приходило желание замолчать . Дедушка сам сознавал эти не­
достатки своей машины и иногда замечал шутливо, но с оттенком
тайной грусти:
- Что поделаешь?" Древний орган ". простудный". Заигра­
ешь - дачники обижаются: «Фу, говорят, гадость какая!» А ведь
пьесы были очень хорошие, модные, но только нынешние господа
нашей музыки совсем не обожают. Им сейчас «Гейшу» подавай,
«Под двуглавым орлом», из «Продавца птиц» - вальс. Опять-таки
трубы эти". Носил я орган к мастеру - и чинить не берется. «Надо,
говорит, новые трубы ставить, а лучше всего, говорит, продай ты
свою кислую дребедень в музей". вроде как какой-нибудь памят­
ник".» Ну, да уж ладно! Кормила она нас с тобой, Сергей, до сих
пор, бог даст и еще покормит.
Дедушка Мартын Лодыжкин любил свою шарманку так, как
можно любить только живое, близкое, пожалуй, даже родствен­
ное существо. Свыкнувшись с ней за многие годы тяжелой бродя­
чей жизни, он стал наконец видеть в ней что-то одухотворенное,
почти сознательное. Случалось иногда, что ночью, во время ноч­
лега, где-нибудь на грязном постоялом дворе, шарманка, стояв­
шая на полу, рядом с дедуш киным изголовьем, вдруг издавала
сл абый звук, печальный, одинокий и дрожащий: точно старчес­
кий вздох . Тогда Лодыжкин тихо гладил ее по резному боку и
шептал ласково:
515

А. И. Куприн
- Чт6, брат? Жалуешься?" А ты терпи...
Столько же, сколько шарманку, может быть, даже немного боль­
ше, он любил своих младших спутников в вечных скитаниях: пуде­
ля Арто и маленького Сергея . Мальчика он взял пять лет тому на­
зад «напрокат» у забулдыги, вдового сапожника, обязавшись за это
уплачивать по два рубля в месяц. Но сапожник вскоре умер, и Сер­
гей остался навеки связанным с дедушкой и душою, и мелкими
житейскими интересами.
11
Тропинка шла вдоль высокого прибрежного обрыва, извива­
ясь в тени столетних маслин. Море иногда мелькало между дере­
вьями, и тогда казалось, что, уходя вдаль, оно в то же время по­
дымается вверх спокойной могучей стеной, и цвет его был еще
синее, еще гуще в узорчатых прорезах, среди серебристо-зеленой
листвы. В траве, в кустах кизиля и дикого шиповника, в виног­
радниках и на деревьях - повсюду заливались цикады; воздух
дрожал от их звенящего, однообразного, неумолчного крика. День
вьщался знойный, безветренный, и накалившаяся земля жгла по­
дошвы ног.
Сергей, шедший, по обыкновению, впереди дедушки, остано­
вился и ждал, пока старик не поравнялся с ним.
- Ты чт6, Сережа? - спросил шарманщик .
- Жара, дедушка Лодыжкин". нет никакого терпения! Иску-
паться бы".
Старик на ходу привычным движением плеча поправил на спи­
не шарманку и вытер рукавом вспотевшее лицо.
- На что бы лучше! - вздохнул он, жадно поглядывая вниз, на
прохладную синеву моря. - Только ведь после купанья еще больше
разморит. Мне один знакомый фельдшер говорил: соль эта самая на
человека действует". значит, мол, расслабляет" . Соль-то морская" .
-
Врал, может быть? - с сомнением заметил Сергей.
- Ну, вот, врал ! Зачем ему врать? Человек солидный, непью-
щий". домишко у него в Севастополе. Да потом здесь и спуститься
к морю негде. Подожди, дойдем ужотко до Мисхора, там и попо ­
лощем телеса свои грешные. Перед обедом оно лестно, искупаться­
то ". а потом, значит, поспать трошки". и отличное дело".
Арто, услышавший сзади себя разговор, повернулся и подбе­
жал к людям. Его голубые добрые глаза щурились от жары и гля-
516

Рассказы
дели умильно, а высунутый длинный язык вздрагивал от частого
дыхания.
- Чт6, брат песик? Тепло? - спросил дедушка.
Собака напряженно зевнула, завив язык трубочкой, затряслась
всем телом и тонко взвизгнула.
- Н-да, братец ты мой, ничего не поделаешь ... Сказано: в поте
лица твоего, - продолжал наставительно Лодыжкин. - Положим,
у тебя, примерно сказать, не лицо, а морда, а все-таки... Ну, пошел,
пошел вперед, нечего под ногами вертеться ... А я, Сережа, признать­
ся сказать, люблю, когда эта самая теплынь. Орган вот только ме­
шает, а то, кабы не работа, лег бы где-нибудь на траве, в тени, пу­
зом, значит, вверх, и полеживай себе. Для наших старых костей это
самое солнце - первая вещь .
Тропинка спустилась вниз, соединившись, с широкой, твердой,
как камень, ослепительно-белой дорогой. Здесь начинался старин­
ный графский парк, в густой зелени которою бьmи разбросаны кра­
сивые дачи, цветники, оранжереи и фонтаны. Лодыжкин хорошо
знал эти места; каждый год обходил он их одно за другим во время
виноградного сезона, когда весь Крым наполняется нарядной, бо­
гатой и веселой публикой. Яркая роскошь южной природы не тро­
гала старика, но зато многое восхищало Сергея, бывшего здесь
впервые. Магнолии, с их твердыми и блестящими, точно лакиро­
ванными листьями и белыми, с большую тарелку величиной, цве­
тами; беседки, сплошь затканные виноградом, свесившим вниз тя­
желые гроздья; огромные многовековые платаны с их светлой ко­
рой и могучими кронами; табачные плантации, ручьи и водопады,
и повсюду - на клумбах, на изгородях, на стенах дач - яркие, ве­
ликолепные душистые розы, - все это не переставало поражать
своей живой цветущей прелестью наивную душу мальчика. Он выс­
казывал свои восторги вслух, ежеминутно теребя старика за рукав.
- Дедушка Лодыжкин, а дедушка, глянь-кось, в фонтане-то -
золотые рыбы! .. Ей-богу, дедушка, золотые, умереть мне на мес­
те! - кричал мальчик, прижимаясь лицом к решетке, огораживаю­
щей сад с большим бассейном посредине. - Дедушка, а персики!
Вона сколько! На одном дереве!
-
Иди-иди, дурашка, чего рот разинул ! - подталкивал его
шутливо старик. - Погоди, вот дойдем мы до города Новороссий­
ского и, значит, опять подадимся на юг. Там действительно мес­
та, - есть на что посмотреть . Сейчас, примерно сказать, пойдут
тебе Сочи, Адлер, Туапсе, а там, братец ты мой, Сухум, Батум ...
20 Куприн А. И.Том 3
517

А. И. Куприн
Глаза раскосишь глядемши ... Скажем, примерно - пальма. Удив­
ление! Ствол у нее мохнатый, на манер войлока, а каждый лист та­
кой большой, что нам с тобой обоим укрыться впору.
- Ей-богу? - радостно удивился Сергей.
- Постой, сам увидишь. Да мало ли там чего? Апельцын, на-
пример, или хоть, скажем, тот же лимон... Видал небось в лавочке?
-Ну?
- Просто так себе и растет в воздухе. Без ничего, прямо на де-
реве, как у нас, значит, яблоко или груша... И народ там, братец,
совсем диковинный : турки, персюки, черкесы разные, всё в халатах
и с кинжалами... Отчаянный народишка! А то бывают там, братец,
эфиопы . Я их в Батуме много раз видел.
- Эфиопы? Знаю. Это которые с рогами, - уверенно сказал
Сергей.
- Рогов, положим, у них нет, это враки. Но черные, как сапог,
и даже блестят. Губищи у них красные, толстенные, а глазищи бе­
лые, а волосы курчавые, как на черном баране.
- Страшные поди ... эфиопы-то эти?
- Как тебе сказать? С непривычки оно точно ... опасаешься не-
много, ну, а потом видишь, что другие люди не боятся , и сам ста­
нешь посмелее ". Много там, братец мой, всякой всячины. При­
дем - сам увидишь. Одно только плохо - лихорадка. Потому кру­
гом болота, гниль, а притом же жарища. Тамошним-то жителям
ничего , не действует на них, а пришлому человеку приходится пл о­
хо. Одначе будет нам с тобой, Сергей, языками трепать . Лезь-ка в
калитку. На этой даче господа живут очень хорошие... Ты меня
спроси: уж я все знаю!
Но день выдался для них неудачный. Из одних мест их прого­
няли, едва завидев издали, в других, при первых же хриплых и гну­
савых звуках шарманки, досадливо и нетерпеливо махали на них с
балконов руками, в третьих прислуга заявляла, что «господа еще
не приехамши» . На двух дачах им, правда, заплатили за представ­
ление, но очень мало. Впрочем, дедушка никакой низкой платой не
гнушался. Выходя из ограды на дорогу, он с довольным видом по­
брякивал в кармане медяками и говорил добродушно:
- Две да пять , итого семь копеек... Что ж, брат Сереженька, и
это деньги. Семь раз по семи, - вот он и полтинник набежал, зна­
чит, все мы трое сыты, и ночлег у нас есть, и старичку Лодыжкину,
по его слабости, можно рюмочку пропустить, недугов многих ради ...
Эх, не понимают этого господа! Двугривенный дать ему жалко, а
518

Рассказы
пятачок стьщно... ну и велят идти прочь. А ты лучше дай хоть три
копейки ... Я ведь не обижаюсь, я ничего ". зачем обижаться?
Вообще Лодыжкин бьm скромного нрава и, даже когда его гна­
ли, не роптал . Но сегодня и его вывела из обычного благодушного
спокойствия одна красивая, полная, с виду очень добрая дама, вла­
делица прекрасной дачи, окруженной садом с цветами. Она внима­
тельно слушала музыку, еще внимательнее глядела на акробати­
ческие упражнения Сергея и на смешные «штучки» Арто, после это­
го долго и подробно расспрашивала мальчика о том, сколько ему
лет и как его зовут, где он выучился гимнастике, кем ему приходит­
ся старик, чем занимались его родители и т. д.; потом приказала
подождать и ушла в комнаты.
Она не появлялась минут десять, а то и четверть часа, и чем
дальше тянулось время, тем более разрастались у артистов неопре­
деленные, но заманчивые надежды. Дедушка даже шепнул мальчу­
гану, прикрыв из осторожности рот ладонью, как щитком:
- Ну, Сергей, счастье наше, ты только слушай меня: я, брат,
все знаю. Может быть, из платья что-нибудь даст или из обуви.
Это уж верно!..
Наконец барыня вышла на балкон, швырнула сверху в подстав­
ленную шляпу Сергея маленькую белую монетку и тотчас же скры­
лась . Монета оказалась старым, стертым с обеих сторон и вдоба­
вок дырявым гривенником. Дедушка долго с недоумением рассмат­
ривал ее. Он уже вышел на дорогу и отошел далеко от дачи, но все
еще держал гривенник на ладони, как будто взвешивая его .
-
Н-да-а ... Ловко! - произнес он, внезапно остановившись . -
Могу сказать ... А мы-то, три дурня, старались. Уж лучше бы она
хоть пуговицу дала, что ли. Ту по крайности куда-нибудь пришить
можно. А что я с этой дрянью буду делать? Барыня небось думает:
все равно старик кому-нибудь ее ночью спустит, потихоньку, зна­
чит. Нет-с, очень ошибаетесь, сударыня. Старик Лодыжкин такой
гадостью заниматься не станет. Да-с! Вот вам ваш драгоценный
гривенник! Вот!
И он с негодованием и с гордостью бросил монету, которая,
слабо звякнув, зарьmась в белую дорожную пьmь.
Таким образом старик с мальчиком и с собакой обошли весь
дачный поселок и уж собирались сойти к морю. По левую сторону
оставалась еще одна, последняя, дача. Ее не бьшо видно из-за вы­
сокой белой стены, над которой, с той стороны, возвышался плот­
ный строй тонких запыленных кипарисов, похожих на дл инные
20*
519

А. И. Куприн
черно-серые веретена. Только сквозь широкие чугунные ворота,
похожие своей причудливой резьбой на кружево, можно бьшо рас­
смотреть уголок свежего, точно зеленый яркий шелк, газона, круг­
лые цветочные клумбы и вдали, на заднем плане, крытую сквоз­
ную аллею, всю обвитую густым виноградом. Посредине газона
стоял садовник, поливавший из длинного рукава розы. Он прикрьш
пальцем отверстие трубы, и от этого в фонтане бесчисленных брызг
солнце играло всеми цветами радуги.
Дедушка собирался бьшо пройти мимо, но, заглянув в ворота,
остановился в недоумении.
- Подожди-ка малость, Сергей, - окликнул он мальчика. -
Никак, там люди шевелятся? Вот так история. Сколько лет здесь
·хожу, - и никогда ни души. А ну-ка, вали, брат Сергей!
- «Дача Дружба», посторонним вход строго воспрещается, -
прочитал Сергей надпись, искусно выбитую на одном из столбов,
поддерживавших ворота.
- Дружба?" - переспросил неграмотный дедушка. - Во-во!
Это самое настоящее слово - дружба. Весь день у нас заколодило,
а уж тут мы с тобой возьмем. Это я носом чую, на манер как охот­
ничий пес. Арто, иси, собачий сын! Вали смело, Сережа. Ты меня
всегда спрашивай: уж я все знаю!
111
Дорожки сада были усыпаны ровным крупным гравием, хрус­
тевшим под ногами, а с боков обставлены большими розовыми
раковинами. На клумбах, над пестрым ковром из разноцветных
трав , возвышались диковинные яркие цветы, от которых сладко
благоухал воздух. В водоемах журчала и плескалась прозрачная
вода; из красивых ваз, висевших в воздухе между деревьями, спус­
кались гирляндами вниз вьющиеся растения, а перед домом, на
мраморных столбах, стояли два блестящие зеркальные шара, в ко­
торых странствующая труппа отразилась вверх ногами, в смешном,
изогнутом и растянутом виде.
Перед балконом бьша большая утоптанная площадка. Сергей
расстелил на ней свой коврик, а дедушка, установив шарманку на
палке, уже приготовился вертеть ручку, как вдруг неожиданное и
странное зрелище привлекло их внимание.
На террасу из внутренних комнат выскочил как бомба, издавая
пронзительные крики, мальчик лет восьми или десяти. Он бьш в
520

Рассказы
легком матросском костюмчике, с обнаженными руками и голыми
коленками. Белокурые волосы, все в крупных локонах , растрепа­
лись у него небрежно по плечам. Следом за мальчиком выбежало
еще шесть человек: две женщины в фартуках; старый толстый ла­
кей во фраке, без усов и без бороды, но с длинными седыми бакен­
бардами; сухопарая, рыжая, красноносая девица в синем клетча­
том платье; молодая , болезненного вида, но очень красивая дама в
кружевном голубом капоте и, наконец, толстый лысый господин в
чесунчевой паре и в золотых очках. Все они бьmи сильно встрево­
жены, махали руками, говорили громко и даже толкали друг дру­
га. Сразу можно было догадаться, что причиной их беспокойства
является мальчик в матросском костюме, так внезапно вьmетевший
на террасу.
Между тем виновник этой суматохи, ни на секунду не прекра­
щая своего визга, с разбегу повалился животом на каменный пол,
быстро перекатился на спину и с сильным, ожесточением принялся
дрыгать руками и ногами во все стороны. Взрослые засуетились
вокруг него . Старый лакей во фраке прижимал с умоляющим ви­
дом обе руки к накрахмаленной рубашке, тряс своими длинными
бакенбардами и говорил жалобно:
- Батюшка барин!.. Николай Аполлонович! .. Не извольте огор­
чать маменьку-с - встаньте... Будьте столь добренькие - выку­
шайте-с. Микстурка очень сладенькая, один суроп-с. Извольте под­
няться ...
Женщины в фартуках всплескивали руками и щебетали скоро­
скоро подобострастными и испуганными голосами. Красноносая
девица кричала с трагическими жестами что-то очень внушитель­
ное, но совершенно непонятное, очевидно на иностранном языке.
Рассудител ьным басом уговаривал мальчика господин в золотых
очках; при этом он наклонял голову то на один, то на другой бок и
степенно разводил руками. А красивая дама томно стонала, при­
жимая тонкий кружевной платок к глазам:
- Ах, Трилли, ах, боже мой! .. Ангел мой, я умоляю тебя. По­
слушай же, мама тебя умоляет. Ну, прими же, прими лекарство;
увидишь, тебе сразу-сразу станет легче: и животик пройдет и го­
ловка. Ну, сделай это для меня, моя радость! Ну, хочешь, Трилли,
мама станет перед тобой на колени? Ну вот, смотри, я на коленях
перед тобой. Хочешь, я тебе подарю золотой? Два золотых? Пять
золотых, Трилли? Хочешь живого ослика? Хочешь живую лошад­
ку? .. Да скажите же ему что-нибудь, доктор!..
521

А. И. Куприн
- Послушайте, Трилли, будьте же мужчиной, - загудел тол­
стый господин в очках .
- Ай-яй-яй-я-а-а-а! - вопил мальчик, извиваясь по балкону и
отчаянно болтая ногами.
Несмотря на свое крайнее волнение, он все-таки норовил попа­
дать каблуками в животы и в ноги возившихся вокруг него людей,
которые от этого, впрочем, довольно ловко уклонялись .
Сергей, долго глядевший с любопытством и удивлением на эту
сцену, тихонько толкнул старика в бок.
- Дедушка Лодыжкии, чт6 же это такое с ним? - спросил он
шепотом. - Никак, драть его будут?
- Ну вот, драть ... Такой сам всякого посекет. Просто - блаж-
ной мальчишка. Больной, должно быть .
- Шамашедчий? - догадался Сергей.
-А я почем знаю. Тише! ..
- Ай-яй-а-а! Дряни! Дураки! .. - надрывался все громче и гром-
че мальчик.
- Начинай, Сергей. Я знаю! - распорядился вдруг Лодыжкин
и с решительным видом завертел ручку шарманки.
По саду понеслись гнусавые, сиплые, фальшивые звуки старин­
ного галопа. Все на балконе разом встрепенулись, даже мальчик
замолчал на несколько секунд.
- Ах, боже мой, они еще больше расстроят бедного Трилли! -
воскликнула плачевно дама в голубом капоте. - Ах, да прогоните
же их, прогоните скорее! И эта грязная собака с ними. У собак все­
гда такие ужасные болезни. Что же вы стоите, Иван, точно мону­
мент?
Она с усталым видом и с отвращением замахала платком на
артистов, сухопарая красноносая девица сделала страшные глаза,
кто-то угрожающе зашипел ... Человек во фраке быстро и мягко
скатился с балкона и с выражением ужаса на лице, широко расто­
пырив в стороны руки, подбежал к шарманщику.
- Эт-то что за безобразие! - захрипел он сдавленным, испу­
ганным и в то же время начальственно-сердитым шепотом. - Кто
позволил? Кто пропустил? Марш! Вон! ..
Шарманка, уньшо пискнув, замолкла.
- Господин хороший, дозвольте вам объяснить ". - начал бьшо
деликатно дедушка.
- Никаких ! Марш! - закричал с каким-то даже свистом в гор­
ле фрачный человек.
522

Рассказы
Его толстое лицо мигом побагровело, а глаза невероятно ши­
роко раскрьmись, точно вдруг вьmезли наружу, и заходили коле­
сом . Это было настолько страшно, что дедушка невольно отсту­
пил на два шага назад.
- Собирайся, Сергей, - сказал он, поспешно вскидывая шар­
манку на спину. -Идем !
Но не успели они сделать и десяти шагов, как с балкона понес­
лись новые пронзительные крики:
- Ай-яй-яй! Мне! Хочу-у! А-а-а! Да-а-й! Позвать! Мне!
- Но, Трилли!" Ах, боже мой, Трилли! Ах, да воротите же их, -
застонала нервная дама. - Фу, как вы все бестолковы!" Иван, вы
слышите, что вам говорят? Сейчас же позовите этих нищих!"
- Послушайте! Вы! Эй, как вас? Шарманщики! Вернитесь! -
закричало с балкона несколько голосов.
Толстый лакей с разлетавшимися в обе стороны бакенбардами,
подпрыгивая, как большой резиновый мяч, бегом бросился вслед
уходящим артистам.
- Пет!" Музыканты ! Слушайте-ка! Назад!" Назад! " - кричал
он, задыхаясь и махая обеими руками. - Старичок почтенный, -
схватил он наконец за рукав дедушку, - заворачивай оглобли!
Господа будут ваш пантомим смотреть. Живо!..
- Н-ну, дела! - вздохнул, покрутил головой, дедушка, одна­
ко приблизился к балкону, снял шарманку, укрепил ее перед собою
на палке и заиграл галоп с того самого места, на котором его толь­
ко что прервали.
Суета на балконе затихла. Барыня с мальчиком и господин в
золотых очках подошли к самым перилам; остальные почтительно
оставались на заднем плане. Из глубины сада пришел садовник в
фартуке и стал неподалеку от дедушки. Откуда-то вьmезший двор­
ник поместился позади садовника. Это был огромный бородатый
мужчина с мрачным, узколобым, рябым лицом. Одет он бьm в но­
вую розовую рубашку, по которой шли косыми рядами крупные
черные горошины.
Под хриплые, заикающиеся звуки галопа Сергей разостлал на
земле коврик, быстро скинул с ног парусиновые панталоны (они
были сшиты из старого мешка и сзади, на самом широком месте,
украшались четырехугольным заводским клеймом), сбросил с себя
старую куртку и остался в стареньком нитяном трико, которое,
несмотря на многочисленные заплаты, ловко охватывало его тон­
кую, но сильную и гибкую фигуру. У него уже выработались, пу-
523

А. И. Куприн
тем подражания взрослым, приемы заправского акробата. Взбегая
на коврик, он на ходу приложил руки к губам, а потом широким
театрал ьным движением размахнул их в стороны, как бы посьmая
публике два стремител ьных поцелуя.
Дедушка одной рукой непрерывно вертел ручку шарманки,
извлекая из нее дребезжащий, кашляющий мотив, а другой бро­
сал мальчику разные предметы , которые тот искусно подхваты­
вал на лету. Репертуар у Сергея был небольшой, но работал он
хорошо, «чисто», как говорят акробаты, и с охотой. Он подки­
дывал вверх пустую пивную бутылку, так что она нескол ько раз
перевертывалась в воздухе, и вдруг, поймав ее горлышком на
край тарелки, несколько секунд держал ее в равновесии; жонг­
лировал четырьмя костя ными шариками, а также двумя свечка­
ми, которые он одновременно ловил в подсвечники; потом иг­
рал сразу тремя различными предметами - веером, деревянной
сигарой и дождевым зонтом. Все они летали у него по воздуху,
не прикасаясь к земле, и вдруг сразу зонт оказался над головой,
сигара - во рту, а веер кокетл иво обмахивал лицо. В заключе­
ние Сергей сам несколько раз перекувырнулся на ковре, сделал
«лягушку», показал «американский узел» и походил на руках.
Истощив весь запас своих «трюков», он опять бросил в публику
два поцелуя и, тяжело дыша, подошел к дедушке, чтобы заме­
нить его у шарманки.
Теперь бьmа очередь Арто . Пес это отлично знал, и уже давно
скакал в волнении всеми четырьмя лапами на дедушку, вьmезавше­
го боком из лямки, и лаял на него отрывистым, нервным лаем .
Почем знать, может быть, умный пудель хотел этим сказать, что,
по его мнению, безрассудно заниматься акробатическими упраж­
нениями, когда Реомюр показывает двадцать два градуса в тени?
Но дедушка Лодыжкин с хитрым видом вытащил из-за спины тон­
кий кизилевый хлыстик. «Так я и знал !» - с досадой пролаял в пос­
ледний раз Арто и лениво, непокорно поднялся на задние ноги, не
сводя моргающих глаз с хозяина.
- Служить, Арто! Так, так, так... - проговорил старик, держа
над головой пуделя хлыст. - Перевернись. Так . Перевернись ... Еще,
еще... Танцуй, собачка, танцуй! .. Садись! Что-о? Не хочешь? Садись,
тебе говорят. А-а ... то-то! Смотри! Теперь поздоровайся с почтен­
нейшей публикой! Ну! Арто! - грозно возвысил голос Лодыжкин.
«Гав!» - брехнул с отвращением пудель. Потом поглядел, жа­
лобно моргая глазами, на хозяина и добавил еще два раза: «Гав, гав!»
524

Рассказы
«Нет, не понимает меня мой старик!» - слышалось в этом не­
довольном лае.
- Вот это - другое дело. Вежливость прежде всего . Ну, а те­
перь немножко попрыгаем, - продолжал старик, протягивая не­
высоко над землею хлыст. -Алле! Нечего , брат, язык-то высовы­
вать . Алле!.. Гоп! Прекрасно! А ну-ка еще, нох ейн маль... Алле!..
Гоп! Алле! Гоп! Чудесно, собачка. Придем домой, я тебе морковки
дам . А, ты морковку не кушаешь? Я и забыл совсем . Тогда возьми
мою чилиНдру и попроси у господ. Может быть, они тебе препожа­
луют что-нибудь повкуснее.
Старик поднял собаку на задние лапы и всунул ей в рот свой
древний, засаленный картуз, который он с таким тонким юмором
называл «чилиНдрой». Держа картуз в зубах и жеманно переступая
приседающими ногами, Арто подошел к террасе. В руках у болез­
ненной дамы появился маленький перламутровый кошелек. Все
окружающие сочувственно улыбались.
- Чтб? Не говорил я тебе? - задорно шепнул дедушка, накло­
няясь к Сергею. - Ты меня спроси: уж я, брат, все знаю. Никак не
меньше рубля.
В это время с террасы раздался такой отчаянный, резкий, по­
чти нечеловеческий вопль, что растерявшийся Арто выронил изо
рта шапку и вприпрыжку, с поджатым хвостом, боязливо огляды­
ваясь назад, бросился к ногам своего хозяина.
- Хочу-у-а-а! - закатывался, топая ногами, кудрявый маль­
чик. - Мне! Хочу! Собаку-у-у! Трилли хочет соба-а-аку-у ...
-Ах, боже мой! Ах! Николай Аполлоныч! .. Батюшка барин! ..
Успокойся, Трилли, умоляю тебя! - опять засуетились люди на
балконе.
- Собаку! Подай собаку! Хочу! Дряни, черти, дураки! - вы­
ходил из себя мальчик.
- Но, ангел мой, не расстраивай себя! - залепетала над ним
дама в голубом капоте. - Ты хочешь погладить собачку? Ну, хо­
рошо, хорошо, моя радость, сейчас. Доктор, как вы полагаете, мож­
но Трилли погладить эту собаку?
-
Вообще говоря, я не советовал бы, - развел тот руками, -
но если надежная дезинфекция, например, борной кислотой или
слабым раствором карболки, то-о ... вообще...
- Соба-а-аку!
- Сейчас, моя прелесть, сейчас. Итак, доктор, мы прикажем
вымыть ее борной кислотой и тогда... Но, Трилли, не волнуйся же
525

А. И. Куприн
так ! Старик, подведите, пожалуйста, вашу собаку сюда. Не бой­
тесь, вам заплатят. Слушайте, она у вас не больная? Я хочу спро­
сить, она не бешеная? Или, может быть, у нее эхинококки?
- Не хочу погладить, не хочу! - ревел Трилли, пуская ртом и
носом пузыри. - Хочу совсем! Дураки, черти! Совсем мне! Хочу
сам играть ... Навсегда!
- Послушайте, старик, подоЙдИТе сюда, - силилась перекричать
его барыня. -Ах, Трилли, ты убьешь маму своим криком. И зачем
только пустили этих музыкантов! Да подойдите же ближе, еще бли­
же." еще, вам говорят! .. Вот так... Ах, не огорчайся же, Трилли, мама
сделает все, tr
r
o хочешь. Умоляю тебя. Мисс, да успокойте же наконец
ребенка... Доктор, прошу вас... Сколько же ты хочешь, старик?
Дедушка снял картуз. Лицо его приняло учтивое, сиротское
выражение.
- Сколько вашей милости будет угодно, барыня, ваше высо­
копревосходительство ... Мы люди маленькие, нам всякое даяние -
благо ... Чай, сами старичка не обидите...
- Ах, как вы бестолковы! Трилли, у тебя заболит горлышко.
Ведь поймите, что собака ваша, а не моя. Ну, сколько? Десять? Пят­
надцать? Двадцать?
-А
-а-а! Хочу-у! Дайте собаку, дайте собаку, - взвизгивал
мальчик, толкая лакея в круглый живот ногой.
- То есть... простите, ваше сиятельство, - замялся Лодыж­
кин. - Я - человек старый, глупый ... Сразу-то мне не понять." к
тому же и глуховат малость ". то есть как это вы изволите гово­
рить? .. За собаку?..
- Ах, мой бог! " Вы, кажется, нарочно притворяетесь идио­
том? - вскипела дама. - Няня, дайте поскорее Трилли воды! Я вас
спрашиваю русским языком, за сколько вы хотите продать вашу
собаку? Понимаете, вашу собаку, собаку...
- Собаку! Соба-аку! - залился громче прежнего мальчик.
Лодыжкин обиделся и надел на голову картуз.
- Собаками, барыня, не торгую-с, - сказал он холодно и с
достоинством. -Аэтот пес, сударыня, можно сказать, нас двоих, -
он показал большим пальцем через плечо на Сергея, - нас двоих
кормит, поит и одевает. И никак этого невозможно, что, напри­
мер, продать.
Трилли между тем кричал с пронзительностью паровозного сви­
стка. Ему подали стакан воды, но он яростно выплеснул его в лицо
гувернантке.
526

Рассказы
- Да послушайте же, безумный старик! .. Нет вещи, которая бы
не продавалась, - настаивала дама, стискивая свои виски ладоня­
ми. - Мисс, вытрите поскорей лицо и дайте мне мой мигренин.
Может быть, ваша собака стоит сто рублей? Ну, двести? Триста?
Да отвечайте же, истукан! Доктор, скажите ему что-нибудь, ради
бога!
-
Собирайся, Сергей, - угрюмо проворчал Лодыжкин. -
Исту-ка-н ". Арто, иди сюда! ..
- Э-э, постой-ка, любезный, - начальственным басом протя­
нул толстый господин в золотых очках . - Ты бы лучше не ломал­
ся, мой милый, вот что тебе скажу. Собаке твоей десять рублей крас­
ная цена, да еще вместе с тобой на придачу ". Ты подумай, осел,
сколько тебе дают!
- Покорнейше вас благодарю, барин, а только ". - Лодыжкин,
кряхтя, вскинул шарманку за плечи. - Только никак это дело не
выходит, чтобы, значит, продавать. Уж вы лучше где-нибудь друго­
го кобелька поищите". Счастливо оставаться ." Сергей, иди вперед!
-Апаспорт у тебя есть? - вдруг грозно взревел доктор. -Я
вас знаю, канальи!
- Дворник! Семен ! Гоните их! - закричала с искаженным от
гнева лицом барыня.
Мрачный дворник в розовой рубахе со зловещим видом при­
близился к артистам. На террасе поднялся страшный, разноголо­
сый гам: ревел благим матом Трилли, стонала его мать, скорого­
воркой причитали нянька с поднянькой, густым басом, точно рас­
серженный шмель, гудел доктор. Но дедушка и Сергей уж не имели
времени посмотреть, чем все это кончится. Предшествуемые изряд­
но струсившим пуделем, они почти бегом спешили к воротам . А
следом за ними шел дворник, подталкивая сзади, в шарманку, и
говорил угрожающим голосом:
- Шляетесь здесь, лабарданцы! Благодари еще бога, что по шее,
старый хрен, не заработал. А в другой раз придешь, так и знай,
стесняться с тобой не стану, намну загривок и стащу к господину
вряднику. Шантрапа!
Долгое время старик и мальчик шли молча, но вдруг, точно по
уговору, взглянули друг на друга и рассмеялись: сначала захохо­
тал Сергей, а потом, глядя на него , но с некоторым смущением,
улыбнулся и Лодыжкин.
- Чтб, дедушка Лодыжкин? Ты все знаешь? - поддразнил его
лукаво Сергей.
527

А. И. Куприн
- Да-а, брат. Обмишулились мы с тобой, - покачал головой ста­
рый шарманщик. - Язвительный, однако, мальчугашка... Как его,
такого, вырастили, шуг его возьми? Скажите на милость: двадцать
пять человек вокруг него танцы танцуют. Ну уж, будь в моей власти, я
бы ему прописа-ал ижу. Подавай, говорит, собаку? Эrак что же? Он и
луну с неба захочет, так подавай ему и луну? Поди сюда, Арто, поди,
моя собаченька. Ну, и денек сегодня задался. Удивительно!
- На что лучше! - продолжал ехидничать Сергей. - Одна
барыня платье подарила, другая целковый дала. Все ты, дедушка
Лодыжкин, наперед знаешь.
- А ты помалкивай, огарок, - добродушно огрызнулся ста­
рик. - Как от дворника-то улепетывал, помнишь? Я думал, и не
догнать мне тебя. Серьезный мужчина - этот дворник.
Выйдя из парка, бродячая труппа спустилась крутой, сыпучей
тропинкой к морю. Здесь горы , отступив немного назад, дали мес­
то неширокой плоской полосе, покрытой ровными, обточенными
прибоем камнями, о которые теперь с тихим шелестом ласково плес­
калось море. Саженях в двухстах от берега кувыркались в воде дель­
фины, показывая из нее на мгновение свои жирные, круглые, спи­
ны. Вдали на горизонте, там, где голубой атлас моря окаймлялся
темно-синей бархатной лентой, неподвижно стояли стройные, чуть­
чуrь розовые на солнце, паруса рыбачьих лодок.
- Тут и выкупаемся, дедушка Лодыжкин, - сказал решитель­
но Сергей. На ходу он уже успел, прыгая то на одной, то на другой
ноге, стащить с себя панталоны. - Давай я тебе пособлю орган
снять.
Он быстро разделся, звонко хлопнул себя ладонями по голому,
шоколадному от загара телу и бросился в воду, подымая вокруг
себя бугры кипящей пены.
Дедушка раздевался не торопясь. Прикрыв глаза ладонью от
солнца и щурясь, он с любовной усмешкой глядел на Сергея .
«Ничего себе растет паренек, - думал Лодыжкин, - даром что
костлявый - вон все ребра видать, а все-таки будет парень крепкий».
- Эй, Сережка! Ты больно далече-то не плавай. Морская сви­
нья утащит.
- А я ее за хвост! - крикнул издали Сергей.
Дедушка долго постоял на солнышке, щупая у себя под мышка­
ми. В воду он сошел очень осторожно и, прежде чем окунуться, ста­
рательно мочил себе красное лысое темя и впалые бока. Тело у него
бьmо желтое, дряблое и бессильное, ноги - поразительно тонкие,
528

Рассказы
а спина с выдавшимися острыми лопатками бьmа сгорблена от дол­
голетнего таскания шарманки.
- Дедушка Лодыжкин, гляди! - крикнул Сергей.
Он перекувырнулся в воде, закинув себе ноги через голову. Де­
душка, уже влезший в воду по пояс и приседавший в ней с блажен­
ным кряхтением, крикнул тревожно:
- Ну, а ты не балуйся, поросенок. Смотри! Я т-тебя!
Арто неистово лаял и скакал по берегу. Его беспокоило, что маль­
чик запльш так далеко. «К чему показывать свою храбрость? - вол­
новался пудель. - Есть земля - и ходи по земле. Гораздо спокой­
нее».
Он и сам залез бьшо в воду по брюхо и два-три раза лакнул ее
языком. Но соленая вода ему не понравилась, а легкие волны, шур­
шавшие о прибрежный гравий, пугали его . Он выскочил на берег и
опять принялся лаять на Сергея . «К чему эти дурацкие фокусы?
Сидел бы у берега, рядом со стариком. Ах, сколько беспокойства с
этим мальчишкой!»
- Эй, Сережа, вылезай, что ли, в самом деле, будет тебе! - по­
звал старик.
-Сейчас, дедушка Лодыжкин, пароходом плыву. У-у-у-ух!
Он наконец подплыл к берегу, но прежде чем одеться, схватил
на руки Арто и, вернувшись с ним в море, бросил его далеко в воду.
Собака тотчас же попльша назад, выставив наружу только одну
морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая .
Выскочив на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг поле­
тели на старика и на Сергея.
- Постой-ка, Сережа, никак, это к нам? - сказал Лодыжкин,
пристально глядя вверх, на гору.
По тропинке быстро спускался вниз, неразборчиво крича и ма­
хая руками, тот самый мрачный дворник в розовой рубахе с чер­
ными горошинами, который четверть часа назад гнал странствую­
щую труппу с дачи.
- Что ему надо? - спросил с недоумением дедушка.
IV
Дворник продолжал кричать, сбегая вниз неловкой рысью, при­
чем рукава его рубахи трепались по ветру, а пазуха надувалась, как
парус.
- О-го-го! .. Подождите трошки!"
529

А. И. Куприн
- А чтоб тебя намочило да не высушило, - сердито провор-
чал Лодыжкин. - Это он опять насчет Артошки.
- Давай, дедушка, накладем ему! - храбро предложил Сергей.
-А ну тебя, отвяжись ... И что это за люди, прости господи! ..
- Вы вот что ... - начал запыхавшийся дворник еще издали. -
Продавайте, что ли, пса-то? Ну, никакого сладу с панычом. Ревет,
как теля. «Подай да подай собаку...» Барыня послала, купи, гово­
рит, чего бы ни стоило.
- Довольно даже глупо это со стороны твоей барыни! - рас­
сердился вдруг Лодыжкин, который здесь, на берегу, чувствовал
себя гораздо увереннее, чем на чужой даче. - И опять, какая она
мне такая барыня? Тебе, может быть, барыня, а мне двоюродное
наплевать. И пожалуйста... я тебя прошу... уйди ты от нас, Христа
ради... и того... и не приставай.
Но дворник не унимался. Он сел на камни, рядом со стариком,
и говорил , неуклюже тыча перед собой пальцами:
- Да пойми же ты, дурак-человек...
- От дурака и слышу, - спокойно отрезал дедушка.
- Да постой ... не к тому я это... Вот, право, репей какой... Ты
подумай: ну, что тебе собака? Подобрал другого щенка, выучил
стоять дыбки, вот тебе и снова пес. Ну? Неправду, что ли, я гово­
рю? А?
Дедушка внимательно завязывал ремень вокруг штанов. На
настойчивые вопросы дворника он ответил с деланным равноду­
шием:
-Бреши дальше ... Я потом сразу тебе отвечу .
- А тут, брат ты мой, сразу - цифра! - горячился дворник. -
Двести, а не то триста целковых враз! Ну, обыкновенно, мне кое­
что за труды ... Ты подумай только: три сотенных! Ведь это сразу
можно бакалейную открыть ...
Говоря таким образом, дворник вытащил из кармана кусок кол­
басы и швырнул его пуделю. Арто поймал его на лету, проглотил в
один прием и искательно завилял хвостом.
- Кончил? - коротко спросил Лодыжкин.
- Да тут долго и кончать нечего . Давай пса - и по рукам .
- Та-ак-с, - насмешливо протянул дедушка. - Продать, зна-
чит, собачку?
- Обыкновенно - продать. Чего вам еще? Главное, паныч у
нас такой скаженный. Чего захотелось, так весь дом перебулгачит.
530

Рассказы
Подавай - и все тут . Это еще без отца, а при отце" . святители вы
наши !" все вверх ногами ходят. Барин у нас инженер, может быть,
слышали, господин Обольянинов? По всей России железные доро­
ги строят. Мелъонер! А мальчишка-то у нас один. И озорует. Хочу
поню живую - на тебе поню. Хочу лодку - на тебе всамделиш­
ную лодку. Как есть ни в чем, ни в чем отказу".
-Алуну?
-То есть в каких это смыслах?
-
Говорю, луну он ни разу с неба не захотел?
- Ну вот" . тоже скажешь - луну! - сконфузился дворник. -
Так как же, мил человек, лады у нас, что ли?
Дедушка, который успел уже в это время напялить на себя ко­
ричневый, позеленевший на швах пиджак, гордо выпрямился, на­
сколько ему позволяла вечно согнутая спина.
-Ятебе одно скажу, парень, - начал он не без торжественно­
сти . - Примерно, ежели бы у тебя бьш брат или, скажем, друг, ко­
торый, значит, с самого сыздетства. Постой, друже, ты собаке кол­
басу даром не стравляй". сам лучше скушай". этим, брат, ее не под­
купишь. Говорю, ежели бы у тебя бьш самый что ни на есть верный
друг". который сыздетства". То за сколько бы ты его примерно
продал?
- Приравнял тоже!"
-
Вот те и приравнял. Ты так и скажи своему барину, который
железную дорогу строит, - возвысил голос дедушка. - Так и ска­
жи: не все, мол, продается, что покупается. Да! Ты собаку-то лучше
не гладь, это ни к чему . Арто , иди сюда, собачий сын, я т-тебе! Сер­
гей, собирайся .
- Дурак ты старый, - не вытерпел наконец дворник.
- Дурак, да отроду так, а ты хам, Иуда, продажная душа, -
выругался Лодыжкин. - Увидишь свою генеральшу, кланяйся ей,
скажи: от наших, мол, с любовию вашим низкий поклон . Сверты­
вай ковер, Сергей! Э-эх, спина моя, спинушка! Пойдем.
- Значит, та-ак !" - многозначительно протянул дворник.
- С тем и возьмите! - задорно ответил старик. Артисты по-
плелись вдоль морского берега, опять вверх, но той же дороге. Ог­
лянувшись случайно назад, Сергей увидел, что дворник следит за
ними. Вид у него бьш задумчивый и угрюмый. Он сосредоточенно
чесал всей пятерней под съехавшей на глаза шапкой свои лохма­
тый рыжий затьшок .
531

А.И
. Куприн
v
У дедушки Лодыжкина бьm давным-давно примечен один уго­
лок между Мисхором и Алупкой, книзу от нижней дороги, где от­
лично можно бьmо позавтракать. Туда он и повел своих спутни­
ков . Неподалеку от моста, перекинутого через бурливый и гряз­
ный горный поток, выбегала из-под земли, в тени кривых дубов и
густого орешника, говорливая, холодная струйка воды . Она про­
делала в почве круглый неглубокий водоем, из которого сбегала в
ручей тонкой змейкой, блестевшей в траве, как живое серебро. Око­
ло этого родника по утрам и по вечерам всегда можно бьmо зас­
тать набожных турок, пивших воду и творивших свои священные
омовения.
-
Грехи наши тя жкие, а запасы скудные, - сказал дедушка,
садясь в прохладе под орешником. - Ну-ка, Сережа, господи бла­
гослови!
Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток красных томатов,
кусок бессарабского сыра «брынзы» и бутьmку с прованским мас­
лом. Соль бьmа у него завязана в узелок тряпочки сомнительной
чистоты. Перед едой старик долго крестился и что-то шептал . По­
том он разломил краюху хлеба на три неровные части : одну, самую
большую, он протянул Сергею (малый растет - ему надо есть),
другую, поменьше, оставил для пуделя, самую маленькую взял себе.
- Во имя отца и сына. Очи всех на тя, господи, уповают, -
шептал он, суетливо распределяя порции и поливая их из бутьmки
маслом . - Вкушай, Сережа!
Не торопясь, медленно, в молчании, как едят настоящие труже­
ники, принялись трое за свой скромный обед.
Слышно бьmо только, как жевали три пары челюстей. Арто ел
свою долю в сторонке, растянувшись на животе и положив на хлеб
обе передние лапы. Дедушка и Сергей поочередно макали в соль
спелые помидоры, из которых тек по их губам и рукам красный,
как кровь, сок, и заедали их сыром и хлебом. Насытившись, они
напились воды, подставляя под струю источника жестяную круж­
ку. Вода бьmа прозрачная, прекрасная на вкус и такая холодная,
что от нее кружка даже запотела снаружи. Дневной жар и длинный
путь изморили артистов, которые встали сегодня чуть свет. У де­
душки слипались глаза. Сергей зевал и потягивался .
- Чт6 , братику, разве нам лечь поспать на минуточку? - спро­
сил дедушка. - Дай-ка я в последний раз водицы попью. Ух, хоро-
532

Рассказы
шо! - крякнул он, отнимая от кружки рот и тяжело переводя ды­
хание, между тем как светлые капли бежали с его усов и бороды. -
Если бы я бьm царем, все бы эту воду пил ... с утра бы до ночи!
Арто, иси, сюда! Ну вот, бог напитал, никто не видал, а кто и ви­
дел, тот не обидел ... Ох-ох-хонюшки-и!
Старик и мальчик легли рядом на траве, подмостив под головы
свои старые пиджаки. Над их головами шумела темная листва ко­
рявых, раскидистых дубов. Сквозь нее синело чистое голубое небо.
Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и
так вкрадчиво, точно завораживал кого-то своим усыпительным
лепетом. Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил
что-то , но Сергею казалось, что голос его звучит из какой-то мяг­
кой и сонной дали, а слова бьmи непонятны, как в сказке.
- Перво дело - куплю тебе костюм: розовое трико с золотом...
туфли тоже розовые, атласные... В Киеве, в Харькове или, напри­
мер, скажем, в городе Одессе - там, брат, во какие цирки! .. Фона­
рей видимо-невидимо ... все электричество горит... Народу, может
быть, тысяч пять, а то и больше... почему я знаю? Фамилию мы
тебе сочиним непременно итальянскую. Что такая за фамилия Ес­
тифеев или, скажем , Лодыжкин? Чепуха одна - нет никакого в ней
воображения. А мы тебя в афише запустим - Антонио или, напри­
мер, тоже хорошо - Энрико или Ал ьфонзо...
Дальше мальчик ничего не слыхал . Нежная и сладкая дремота
овладела им, сковав и обессилив его тело. Заснул и дедушка, поте­
рявший вдруг нить своих любимых послеобеденных мыслей о бле­
стящем цирковом будущем Сергея. Один раз ему сквозь сон пока­
залось, что Арто на кого-то рычит. На мгновение в его затуманен­
ной голове скользнуло полусознательное и тревожное воспомина­
ние о давешнем дворнике в розовой рубахе, но, разморенный сном,
усталостью и жарой, он не смог встать, а только лениво, с закры­
тыми глазами, окликнул собаку:
- Арто ... куда? Я т-тебя, ·бредяга!
Но мысли его тотчас же спутались и распльmись в тяжелых и
бесформенных видениях.
Разбудил дедушку голос Сергея. Мальчик бегал взад и вперед
по той стороне ручья, пронзительно свистал и кричал громко, с
беспокойством и испугом:
- Арто, иси! Назад! Фью, фью, фью! Арто, назад!
- Ты что , Сергей, вопишь? - недовольно спросил Ло-дыжкин,
с трудом расправляя затекшую руку.
533

А. И. Куприн
- Собаку мы проспали, вот что ! - раздраженным голосом гру­
бо ответил мальчик. - Пропала собачка. Он резко свистнул и еще
раз закричал протяжно:
-Арто-о-о!
- Глупости ты выдумываешь! .. Вернется, - сказал дедушка.
Однако он быстро встал на ноги и стал кричать собаку сердитым,
сиплым со сна, старческим фальцетом:
- Арто, сюда, собачий сын !
Он торопливо, мелкими, путающимися шажками перебежал
через мост и поднялся вверх по шоссе, не переставая звать собаку.
Перед ним лежало видное глазу на полверсты, ровное, ярко-белое
полотно дороги, но на нем - ни одной фигуры, ни одной тени.
- Арто ! Ар-то-шень-ка! - жалобно завьm старик.
Но вдруг он остановился, нагнулся низко к дороге и присел на
корточки.
- Да-а, вот оно какое дело-то ! - произнес старик упавшим
голосом. - Сергей! Сережа, поди-ка сюда.
- Ну, что там еще? - грубо отозвался мальчик, подходя к Ло­
дыжкину. - Вчерашний день нашел?
- Сережа... что это такое?.. Вот это, что это такое? Ты понима­
ешь? - еле слышно спрашивал старик.
Он глядел на мальчика жалкими, растерянными глазами, а его
рука, показывавшая прямо в землю, ходила во все стороны.
На дороге в белой пьmи валялся довольно большой недоеден­
ный огрызок колбасы, а рядом с ним во всех направлениях отпеча­
тались следы собачьих лап.
- Свел ведь, подлец, собаку! - испуганно прошептал дедуш­
ка, все еще сидя на корточках. - Не кто, как он, - дело ясное ...
Помнишь, давеча у моря-то он все колбасой прикармливал.
- Дело ясное, - мрачно и со злобой повторил Сергей.
Широко раскрытые глаза дедушки вдруг наполнились крупны­
ми слезами и быстро замигали. Он закрьm их руками.
- Чт6 же нам теперь делать, Сереженька? А?Делать-то нам что
теперь? - спрашивал старик, качаясь взад и вперед и беспомощно
всхлипывая .
- Чт6 делать, чт6 делать! - сердито передразнил его Сергей. -
Вставай, дедушка Лодыжкин, пойдем! ..
- Пойдем, - уньmо и покорно повторил старик, подымаясь с
земли. - Ну что ж, пойдем, Сереженька!
534

Рассказы
Вышедший из терпения Сергей закричал на старика, как на ма­
ленького:
- Будет тебе, старик, дурака-то валять . Где это видано всамде­
ле, чтобы чужих собак заманивать? Чего ты глазами на меня хло­
паешь? Неправду я говорю? Прямо придем и скажем: «Подавай
назад собаку!» А нет - к мировому, вот и весь сказ.
- К мировому... да... конечно ... Это верно, к мировому ... - с
бессмысленной, горькой ул ыбкой повторял Лодыжкин. Но глаза
его неловко и конфузливо забегали. - К мировому... да... Только
вот что, Сереженька ... не выходит это дело ... чтобы к мировому ...
- Как это не выходит? Закон один для всех . Чего им в зубы
смотреть? - нетерпеливо перебил мальчик.
- А ты, Сережа, не того... не сердись на меня. Собаку-то нам с
тобой не вернут. - Дедушка таинственно понизил голос. - Насчет
пачпорта я опасаюсь. Слыхал, что давеча господин говорил? Спра­
шивает: «А пачпорт у тебя есть?» Вот она, какая история. А у
меня, - дедушка сделал испуганное лицо и зашептал еле слышно, -
у меня, Сережа, пачпорт-то чужой.
-Как чужой?
- То-то вот - чужой. Свой я потерял в Таганроге, а может
быть, украли его у меня. Года два я потом крутился: прятался, взятки
давал, писал прошения... Наконец вижу, нет никакой моей возмож­
ности, живу точно заяц - всякого опасаюсь . Покою вовсе не ста­
ло. А тут в Одессе, в ночлежке, подвернулся один грек . «Это, гово­
рит, сущие пустяки. Клади, говорит, старик, на стол двадцать пять
рублей, а я тебя навеки пачпортом обеспечу». Раскинул я умом туда­
сюда. Эх, думаю, пропадай моя голова. Давай, говорю. И с тех пор,
милый мой, вот я и живу по чужому пачпорту.
- Ах, дедушка, дедушка! - глубоко, со слезами в груди вздох­
нул Сергей. - Собаку мне уж больно жалко ... Собака-то уж хоро­
ша очень".
- Сереженька, родной мой! - протянул к нему старик дрожа­
щие руки. - Да будь только у меня пачпорт настоящий, разве я бы
поглядел, что они генералы? За горло бы взял ! .. «Как так? Позволь­
те! Какое имеете полное право чужих собак красть? Какой такой
закон на это есть?» А теперь нам крышка, Сережа. Приду я в поли­
цию - первое дело: «Подавай пачлорт! Это ты самарский меща­
нин Мартын Лодыжкин?» - «Я, вашескродие». А я, братец, и не
Лодыжкин вовсе и не мещанин, а крестьянин, Иван Дудкин. А кто
535

А. И. Куприн
таков этот Лодыжкин - один бог его ведает. Почем я знаю, мо­
жет, воришка какой или беглый каторжник? Или, может быть, даже
убивец? Нет, Сережа, ничего мы тут не сделаем ... Ничего, Сережа...
Голос у дедушки оборвался и захлебнулся. Слезы о пять потекли
по глубоким, коричневым от загара морщинам. Сергей, который
слушал ослабевшего старика молча, с плотно сжатыми бровями,
бледный от волнения, вдруг взял его под мышки и стал подымать.
- Пойдем, дедушка, - сказал он повелительно и ласково в то
же время . - К черту пачпорт, пойдем! Не ночевать же нам на боль­
шой дороге.
-
Милый ты мой, родной, - приговаривал, трясясь всем те­
лом, старик. - Собачка-то уж очень затейная ... Артошенька-то
наш... Другой такой не будет у нас...
- Ладно, ладно ... Вставай, - распоряжался Сергей. - Дай я
тебя от пьmи-то очищу. Совсем ты у меня раскис, дедушка.
В этот день артисты больше не работали. Несмотря на свой
юный возраст, Сергей хорошо понимал все роковое значение это­
го страшного слова «пачпорт» . Поэтому он не настаивал больше
ни на дальнейших розысках Арто, ни на мировом, ни на других
решительных мерах . Но пока он шел рядом с дедушкой до ночлега,
с лица его не сходило новое, упрямое и сосредоточенное выраже­
ние, точно он задумал про себя что-то чрезвычайно серьезное и
большое.
Не сговариваясь, но, очевидно, по одному и тому же тайному
побуждению, они нарочно сделали значительный крюк, чтобы еще
раз пройти мимо <<Дружбы». Перед воротами они задержались не­
много, в смутной надежде увидеть Арто или хоть услышать издали
его лай.
Но резные ворота великолепной дачи бьmи плотно закрыты, и
в тенистом саду под стройными печальными кипарисами стояла
важная, невозмутимая, душистая тишина.
- Гос-спо-да! - шипящим голосом произнес старик, вклады­
вая в это слово всю едкую горечь, переполнившую его сердце.
- Будет тебе, пойдем, - сурово приказал мальчик и потянул
своего спутника за рукав .
- Сереженька, может, убежит от них еще Артошка-то? - вдруг
опять всхлипнул дедушка. - А? Как ты думаешь, милый?
Но мальчик не ответил старику. Он шел впереди большими,
твердыми шагами. Его глаза упорно смотрели вниз на дорогу, а
тонкие брови сердито сдвинулись к переносью.
536

Рассказы
VI
Молча дошли они до Алупки. Дедушка всю дорогу кряхтел и
вздыхал, Сергей же сохранял на лице злое, решительное выраже­
ние. Они остановились на ночлег в грязной турецкой кофейной,
носившей блестящее название «Ьlлдыз», что значит по-турецки
«звезда» . Вместе с ними ночевали греки - каменотесы, землеко­
пы - турки, несколько человек русских рабочих, перебивавшихся
поденным трудом, а также несколько темных, подозрительных бро­
дяг, которых так много шатается по югу России. Все они, как толь­
ко кофейная закрьmась в определенный час, разлеглись на скамь­
ях, стоящих вдоль стен, и прямо на полу, причем те, что бьmи нео­
пытнее, положили, из нелишней предосторожности, себе под голо­
ву все, что у них бьmо наиболее ценного из вещей и из платья.
Бьmо далеко за полночь, когда Сергей, лежавший на полу ря­
дом с дедуш кой, осторожно поднялся и стал бесшумно одеваться.
Сквозь широкие окна лился в комнату бледный свет месяца, сте­
лился косым, дрожащим переплетом по полу и, падая на спящих
вповалку людей, придавал их лицам страдальческое и мертвое вы­
ражение.
- Ты куда носью ходисъ, мальцук? - сонно окликнул Сергея
у дверей хозяин кофейной, молодой турок Ибрагим.
- Пропусти . Надо ! - сурово, деловым тоном ответил Сер­
гей . - Да вставай, что ли, турецкая лопатка!
Зевая, почесываясь и укоризненно причмокивая языком, Ибра­
гим отпер двери . Узкие улицы татарского базара бьmи погружены
в густую темно-синюю тень, которая покрывала зубчатым узором
всю мостовую и касалась подножий домов другой, освещенной сто­
роны, резко белевшей в лунном свете своими низкими стенами. На
дальних окраинах местечка лаяли собаки. Откуда-то, с верхнего
шоссе, доносился звонкий и дробный топот лошади, бежавшей ино­
ходью.
Миновав белую, с зеленым куполом, в виде луковицы, мечеть,
окруженную молчаливой толпой темных кипарисов, мальчик спу­
стился по тесному кривому переулку на большую дорогу. Для лег­
кости Сергей не взял с собой верхней одежды, оставшись в одном
трико. Месяц светил ему в спину, и тень мальчика бежала впереди
его черным, странным, укороченным силуэтом. По обоим бокам
шоссе притаился темный курчавый кустарник. Какая-то птичка
кричала в нем однообразно, через ровные промежутки , тонким,
537

А. И. Куприн
нежным голосом: «Сплю! .. Сплю! .. » И казалось, что она покорно
сторожит в ночной тишине какую-то печальную тайну, и бессиль­
но борется со сном и усталостью, и тихо, без надежды, жалуется
кому-то : «Сплю, спл ю!..» А над темными кустами и над синеваты­
ми шапками дальних лесов возвышался, упираясь своими двумя
зубцами в небо, Ай-Петри - такой легкий, резкий, воздушный, как
будто он бьm вырезан из гигантского куска серебряного картона.
Сергею бьmо немного жутко среди этого величавого безмол­
вия, в котором так отчетливо и дерзко раздавались его шаги, но в
то же время в сердце его разливалась какая-то щекочущая, голо­
вокружительная отвага. На одном повороте вдруг открьmось море.
Огромное, спокойное, оно тихо и торжественно зыбилось . От го­
ризонта к берегу тянулась узкая, дрожащая серебряная дорожка;
среди моря она пропадала, - лишь кое-где изредка вспыхивали ее
блестки, - и вдруг у самой земли широко расплескивалась живым,
сверкающим металлом, опоясывая берег.
Беззвучно проскользнул Сергей в деревянную калитку, ведущую
в парк . Там, под густыми деревьями, бьmо совсем темно. Издали
слышался шум неугомонного ручья и чувствовалось его сырое, хо­
лодное дыхание. Отчетливо застучала под ногами деревянная на­
стилка моста . Вода под ним была черная и страшная . Вот наконец
и высокие чугунные ворота, узорчатые, точно кружево, и обвитые
ползучими стеблями гл ициний . Лунный свет, прорезавшись сквозь
чащу деревьев, скользил по резьбе ворот слабыми фосфорически­
ми пятнами. По ту сторону бьm мрак и чутко-пугливая тишина.
Бьт о несколько мгновений, в течение которых Сергей испыты­
вал в душе колебание, почти страх. Но он поборол в себе эти томи­
тельные чувства и прошептал:
- А все-таки я полезу! Все равно!
Взобраться ему было нетрудно. Изящные чугунные завитки,
составлявшие рисунок ворот, служили верными точками опоры для
цепких рук и маленьких мускулистых ног. Над воротами на боль­
шой высоте перекинулась со столба на столб широкая каменная
арка. Сергей ощупью взлез на нее, потом, лежа на животе, спустил
ноги вниз, на другую сторону, и стал понемногу сталкивать туда
же все туловище, не переставая искать ногами какого-нибудь выс­
тупа. Таким образом он уже совсем перевесился через арку, дер­
жась за ее край только пальцами вытянутых рук, но его ноги все
еще не встречали опоры. Он не мог сообразить тогда, что арка над
воротами выступала внутрь гораздо дальше, чем кнаружи, и по мере
538

Рассказы
того как затекали его руки и как тяжелее свисало вниз обессилев­
шее тело, ужас все сильнее проникал в его душу.
Наконец он не выдержал. Его пальцы , цеплявшиеся за острый
угол, разжались, и он стремительно полетел вниз.
Он сл ышал, как заскрежетал под ним крупный гравий, и почув­
ствовал острую боль в коленях. Несколько секунд он стоял на чет­
вереньках, оглушенный падением. Ему казалось, что сейчас про­
снутся все обитатели дачи, прибежит мрачный дворник в розовой
рубахе, подымется крик, суматоха... Но, как и прежде, в саду была
глубокая, важная тишина. Только какой-то низкий, монотонный,
жужжащий звук разносился по всему саду:
«Жжу... жжу... жжу...»
«Ах , ведь это шумит у меня в ушах!» - догадался Сергей . Он
поднялся на ноги; все бьmо страшно, таинственно, сказочно-кра­
сиво в саду, точно наполненном ароматными снами. На клумбах
тихо шатались, с неясной тревогой наклоняясь друг к другу, сл ов­
но перешептываясь и подглядывая, едва видимые в темноте цветы .
Стройные, темные, пахучие кипарисы медленно кивали своими ос­
трыми верхушками с задумчивым и укоряющим выражением. А за
ручьем, в чаще кустов, маленькая усталая птичка боролась со сном
и с покорной жалобой повторяла:
«Сплю! .. Сплю! .. Сплю! ..»
Ночью, среди перепутавшихся на дорожках теней, Сергей не
узнал места. Он долго бродил по скрипучему гравию, пока не вы­
шел к дому.
Никогда в жизни мальчик не испытывал такого мучительного
ощущения полной беспомощности, заброшенности и одиночества,
как теперь. Огромный дом казался ему наполненным беспощадны­
ми притаившимися врагами, которые тайно, с злобной усмешкой
следили из темных окон за каждым движением маленького, сл або­
го мальчика. Молча и нетерпеливо ждали враги какого-то сигна­
ла, ждали чьего-то гневного, оглушительно грозного приказания .
-Только не в доме ... в доме ее не может быть! - прошептал,
как сквозь сон, мальчик. -Вдоме она выть станет, надоест...
Он обошел дачу кругом. С задней стороны, на широком дворе,
бьmо расположено несколько построек, более простых и незатей­
ливых с виду, очевидно, предназначенных для прислуги. Здесь, так
же как и в большом доме, ни в одном окне не было видно огня;
только месяц отражался в темных стеклах мертвым неровным блес­
ком. «Не уйти мне отсюда, никогда не уйти ! .. » - с тоской подумал
539

А. И. Куприн
Сергей. Вспомнился ему на миг дедушка, старая шарманка, ночле­
ги в кофейных, завтраки у прохладных источников. «Ничего , ниче­
го этого больше не будет!» - печально повторил про себя Сергей.
Но чем безнадежнее становились его мысли, тем более страх усту­
пал в его душе место какому-то тупому и спокойно-злобному отча­
янию.
Тонкий, сл овно стонущий визг вдруг коснулся его слуха. Маль­
чик остановился, не дыша, с напряженными мускулами, вытянув­
шись на цыпочках. Звук повторился. Казалось, он исходил из ка­
менного подвала, около которого Сергей стоял и который сооб­
щался с наружным воздухом рядом грубых, маленьких четыреуголь­
ных отверстий без стекол. Ступая по какой-то цветочной куртине,
мальчик подошел к стене, приложил лицо к одной из отдушин и
свистнул. Тихий, сторожкий шум послышался где-то внизу, но тот­
час же затих.
- Арто ! Артошка - позвал Сергей дрожащим шепотом.
Неистовый, срывающийся лай сразу наполнил весь сад, отозвав­
шись во всех его уголках. В этом лае вместе с радостным приветом
смешивались и жалоба, и злость, и чувство физической боли. Слыш­
но бьmо, как собака изо всех сил рвалась в темном подвале, силясь
от чего-то освободиться.
-Арто ! Собакушка!" Артошенька!" - вторил ей плачущим
голосом мальчик.
- Цыц, окаянная! - раздался снизу зверский, басовый крик. -
У, каторжная!
Что-то стукнуло в подвале. Собака залилась длинным преры­
вистым воем.
- Не смей бить! Не смей бить собаку, проклятый! - закричал
в исступлении Сергей, царапая копями каменную стену.
Все, что произошло потом, Сергей помнил смутно, точно в ка­
ком-то бурном горячечном бреду. Дверь подвала широко с грохо­
том распахнулась, и из нее выбежал дворник. В одном нижнем бе­
лье, босой, бородатый, бледный от яркого света луны, светившей
прямо ему в лицо, он показался Сергею великаном, разъяренным
сказочным чудовищем .
- Кто здесь бродит? Застрелю! - загрохотал, точно гром, его
голос по саду. - Воры! Грабят!
Но в ту же минуту из темноты раскрытой двери, как белый пры­
гающий комок, выскочил с лаем Арто . На шее у него болтался об­
рывок веревки.
540

Рассказы
Впрочем, мальчику было не до собаки. Грозный вид дворника
охватил его сверхъестественным страхом, связал его ноги, парали­
зовал все его маленькое тонкое тело. Но к счастью, этот столбняк
продолжался недолго. Почти бессознательно Сергей испустил прон­
зительный, долгий, отчаянный вопль и наугад, не видя дороги, не
помня себя от испуга, пустился бежать прочь от подвала.
Он мчался, как птица, крепко и часто ударяя о землю ногами,
которые внезапно сделались крепкими, точно две стальные пружи­
ны. Рядом с ним скакал, заливаясь радостным лаем, Арто. Сзади
тяжело грохотал по песку дворник, яростно рычавший какие-то
ругательства.
С размаху Сергей наскочил на ворота, но мгновенно не поду­
мал, а скорее инстинктивно почувствовал, что здесь дороги нет.
Между каменной стеной и растущими вдоль нее кипарисами была
узкая темная лазейка. Не раздумывая, подчиняясь одному чувству
страха, Сергей, нагнувшись, юркнул в нее и побежал вдоль стены.
Острые иглы кипарисов, густо и едко пахнувших смолой, хлестали
его по лицу. Он спотыкался о корни, падал, разбивая себе в кровь
руки, но тотчас же вставал, не замечая даже боли, и опять бежал
вперед, согнувшись почти вдвое, не слыша своего крика. Арто ки­
нулся следом за ним .
Так бежал он по узкому коридору, образованному с одной сто­
роны - высокой стеной, с другой - тесным строем кипарисов,
бежал, точно маленький обезумевший от ужаса зверек, попавший в
бесконечную западню. Во рту у него пересохло, и каждое дыхание
кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то спра­
ва, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то вперед, то
назад, несколько раз пробегая мимо ворот и опять ныряя в тем­
ную, тесную лазейку.
Наконец Сергей выбился из сил . Сквозь дикий ужас им стала
постепенно овладевать холодная, вялая тоска, тупое равнодушие
ко всякой опасности . Он сел под дерево, прижался к его стволу из­
немогшим от усталости телом и зажмурил глаза. Все ближе и бли­
же хрустел песок под грузными шагами врага. Арто тихо подвиз­
гивал, уткнув морду в колени Сергея.
В двух шагах от мальчика зашумели ветви, раздвигаемые рука­
ми. Сергей бессознательно поднял глаза кверху и вдруг, охвачен­
ный невероятною радостью, вскочил одним толчком на ноги . Он
только теперь заметил, что стена напротив того места, где он си­
дел, была очень низкая, не более полутора аршин. Правда, верх ее
541

А. И. Куприн
бьm утыкан вмазанными в известку бутьmочными осколками, но
Сергей не задумался над этим. Мигом схватил он поперек тулови­
ща Арто и поставил его передними лапами на стену. Умный пес
отлично понял его . Он быстро вскарабкался на стену, замахал хво­
стом и победно залаял .
Следом за ним очутился на стене и Сергей, как раз в то время,
когда из расступившихся ветвей кипарисов выглянула большая тем­
ная фигура. Два гибких, ловких тела - собаки и мальчика - быс­
тро и мягко прыгнули вниз на дорогу. Вслед им понеслась, подоб­
но грязному потоку, скверная, свирепая ругань.
Бьm ли дворник менее проворным, чем два друга, устал ли он
от круженья по саду или просто не надеялся догнать беглецов, но
он не преследовал их больше. Тем не менее они долго еще бежали
без отдыха, - оба сильные, ловкие, точно окрьmенные радостью
избавления. К пуделю скоро вернулось его обычное легкомыслие.
Сергей еще оглядывался боязливо назад, а Арто уже скакал на него,
восторженно болтая ушами и обрывком веревки, и все изловчался
лизнуть его с разбега в самые губы.
Мальчик пришел в себя только у источника, у того самого, где
накануне днем они с дедуш кой завтракали. Припавши вместе рта­
ми к холодному водоему, собака и человек долго и жадно глотали
свежую, вкусную воду. Они отталкивали друг друга, приподнима­
ли на минуту кверху головы, чтобы перевести дух, причем с губ
звонко капала вода, и опять с новой жаждой приникали к водоему,
не будучи в силах от него оторваться. И когда они наконец отвали­
лись от источника и пошли дальше, то вода плескалась и булькала
в их переполненных животах . Опасность миновала, все ужасы этой
ночи прошли без следа, и им обоим весело и легко бьmо идти по
белой дороге, ярко освещенной луной, между темными кустарни­
ками, от которых уже тянуло утренней сыростью и сладким запа­
хом освеженного листа.
В кофейной «Ьlлдыз» Ибрагим встретил мальчика с укоризнен­
ным шепотом:
-И сто ти се сляесься, мальцук? Сто ти се сляесься? Вай-вай­
вай, нехоросо ...
Сергей не хотел будить дедушку, но это сделал за него Арто .
Он в одно мгновение отыскал старика среди груды валявшихся на
полу тел и, прежде чем тот успел опомниться, облизал ему с радос­
тным визгом щеки, глаза, нос и рот. Дедушка проснулся, увидел на
шее пуделя веревку, увидел лежащего рядом с собой, покрытого
542

Рассказы
пылью мальчика и понял все . Он обратился было к Сергею за
разъяснениями, но не мог ничего добиться . Мальчик уже спал, раз­
метав в стороны руки и широко раскрыв рот.
1903
В Е ЧЕРНИ Й ГОСТЬ
Лампа бросает на письменный стол, за которым я сижу, ров­
ный и яркий круг света. Все, что вне этого круга, - темно, пусто и
безжизненно, все чуждо мне и забыто мною. Весь мир сосредото­
чился в маленьком, светлом, круглом пространстве, где мне знако­
мо каждое чернильное пятно, каждая царапина, каждая шерохова­
тость. Больше мне ничего не нужно. Лист бумаги ослепительно­
бел, и края его резко и прямо рисуются на зеленом сукне. Секунды
вечера бегут с кроткой, неторопливой однообразностью, в светлом
круге все так просто, ярко, уютно, близко, привычно и мечтатель­
но. Больше мне ничего, ничего не нужно!
И вот кто-то стучится в двери. Раз-два-три ". Быстро и настой­
чиво спешат один за другим три глухих, тревожных удара. Дре­
мотное очарование светлого круга исчезает мгновенно и бесслед­
но, как картина с экрана волшебного фонаря . Я снова в комнате, в
доме, в городе". Жизнь ворвалась ко мне, подобно тому как втор­
гается уличный шум в распахнутое окно.
Кто стоит там, за дверями? Вот он сейчас войдет сюда, и я уви­
жу его лицо, услышу звук его голоса, возьму его руку. Я прикос­
нусь к нему зрением и слухом, телом и мыслью. О, как это просто и
вместе с тем как таинственно, не попятно, почти ужасно!"
Ведь нет ни одного ничтожного явления, которое не оставило
бы во мне неизгладимого следа. Тихая ночная возня мыши под по­
лом и смертная казнь, рождение ребенка и шуршание осеннего ли­
ста, ураган на море и тиканье карманных часов, ласка любимой
женщины и объявление о ваксе, - все, все, - и малое и большое,
сознанное мною и несознанное, - все притрогивается к моему моз­
гу, все чертит на нем непопятные знаки. Каждая прожитая мною
минута кладет вечную, но неизвестную мне печать на мои харак­
тер, на мою любовь или отвращение к жизни, на ум, на здоровье,
на память и воображение, на всю мою грядущую жизнь, а может
543

А. И. Куприн
быть, даже на жизнь моих детей и внуков. Но я не знаю ни очереди
событий, ни времени их прихода, ни их стихийной силы, ни их тем­
ного значения".
Я не знаю, что будет со мною завтра". Только пл оские, самодо­
вольные, тупые фарисеи и утонченные духом, избранные, яснови­
дящие люди знают это или обманывают себя и других, что знают.
Я же не знаю, что будет со мною через час, через минуту; я живу
как лотерейный игрок, для которого судьба ворочает колесо с сюр­
призами.
Почему так волнует людей азартная карточная игра? Потому
что, ставя деньги на девятку бубен, мы не знаем заранее, куда она
ляжет; направо - мы проигрываем, налево - выигрываем. Пото­
му что перед нашими глазами будущее мгновенно делается про­
шедшим, а надежды и расчеты превращаются в разочарование и
радость; потому что карточная игра есть та же жизнь, но жизнь
сокращенная, усиленная и напряженная, подобно жизни под кол­
паком с кислородом; потому что в карточной игре мы чувствуем
душою, как мимо нас проходит грозное божество, располагающее
случаями и возможностями.
Но явления простой, обыденной жизни не потрясают нас, и мы
живем в них равнодушно и слепо . А между тем ежедневно, ежечас­
но, - обедаем ли мы, идем ли на любовное свиданье, подписываем
ли деловую бумагу, сидим ли в театре, играем ли в карты, вводим
ли в свой дом нового друга, покупаем или продаем, спим или бод­
рствуем, - мы, в сущности, только то и делаем, что вынимаем и
вынимаем билеты из огромной урны, которую нам на каждом шагу
предлагает жизнь. У карт в конце концов только два билета, один с
выигрышем, другой с проигрышем, а у жизни их миллионы, по­
множенные на миллионы, и из них ни одного - пустого. В карточ­
ной игре вы расплачиваетесь по окончании талии и наличными
деньгами, а жизнь знает бесконечное количество способов и сро­
ков расплаты. Она расплачивается - то скупо,, как ростовщик, то
сторицей, как получивший наследство кутила, то явно, как благо­
детели из детских прописей, то тайно, как евангельская вдо вица,
иногда с быстротой и неожиданностью револьверного выстрела,
иногда с медленностью упорной, неизлечимой болезни" .
Это необъяснимо, таинственно и, благодаря своей простоте,
прямо ужасно. Представьте себе, что какой-нибудь тиран, настоя­
щий земной тиран, гениальный безумец, которому прискучили и
стали пресными обычные формы наслаждения неограниченною
544

Рассказы
власrью, вздумал бы ввести в своем государсrве ежегодную лоте­
рею жизни. В извесrный день и в извесrный час воины сгоняют пал­
ками народ на большую площадь, посреди которой сrоит ваза, до­
верху наполненная билетами, определяющими точно и подробно
жизнь каждого подданного на целый год. В этих билетах предус­
мотрено все, что может изобресrи человеческое воображение: бо­
гатсrво, слава, власrь, позор, тюрьма, любовь, самоубийсrво, ор­
дена, изгнание, война, труд, почесrи, пытка, смертная казнь... По­
пробуйте предсrавить и самого себя ждущим своей очереди в тол­
пе несчастных подданных этого утонченного тирана. О, как поблед­
неет ваше лицо, как задрожат и ослабеют ваши ноги, когда подве­
дут вас к роковой урне, как мучительно забьется ваше сердце от
двух противоположных и равно могучих желаний - ускорить и
отдалить момент выбора! ..
А мы вытягиваем такие билеты ежедневно, но только по слепо­
те, по суеверию, по трусосrи и по привычке - не замечаем и не
хотим замечать этого, не размышляем над этим и не верим в это .
Один говорит: <<Я устрою свою жизнь так-то»; другой говорит: <<Я
знаю, что и через год, и через два, и через десять я так же буду си­
деть в этом самом кресле и подписывать эти самые исходящие бу­
маги»; третий уверен больше, чем в своем сущесrвовании, в том,
что он до самой смерти не выйдет из сrен своей богадельни... И
если уверенносrь не обманет их, то эти самодовольные люди го­
ворят сами себе, своим детям и своим знакомым: «Вот я захотел
получить почесrи и получил. Настойчивосrь и труд могут всего
досrи гнуть . Каждый человек своему счастию кузнец» . Но сл ова
их так же наивны и глупы, как слова того человека, который, же­
лая доказать самому себе свою независимость от судьбы, скажет:
«А вот я сейчас ударю пальцем об сrол», и действительно ударит.
И первые судят еще глупее, чем второй, потому что их глупость
сл ожнее и путанее.
Ибо, во-первых: окосrенение человека в какой-нибудь опреде­
ленной, окончательной форме уже не есrь жизнь, а первый симп­
том смерти, так как жизнь заключается в непрерывносrи движе­
ния. Во-вторых, если бы ему, теперешнему ему, показать его тог­
дашнюю душу, вывернув ее хорошенько наизнанку, он удивился бы
и не поверил, что это его душа, а если бы и поверил, то отказался
бы понять, каким образом, благодаря каким влияниям и сrол кно­
вен
·
иям она могла так поразительно измениться . А в-третьих, этот
человек, чтущий не душу, а облекающую ее оболочку, никогда не
545

А. И. Куприн
поймет того, что самые важные явления жизни, то есть рождение,
любовь и смерть очевидно до смешного, очевидно до ужаса под­
вержены колебаниям случая.
Кто из нас знает смысл и причину нашего появления на свет?
Меньше всего об этом знают наши родители . В зачатии и рожде­
нии ребенка, в образовании его души и тела, а стало быть, и в скла­
де всей его последующей жизни одинаково важную роль играют: и
съеденный днем обед, и прочитанная накануне книжка, и запах цве­
тов в палисаднике, и случайный мотив, засевший в голове, и еще
тысячи тысяч причин, и из них, может быть, самая пустая и нич­
тожная, которую человек и сам не заметил и о которой никогда не
вспомнит, - бьmа самою важной и могучей причиной.
То же и любовь. Кто скажет нам, где, когда и как подпадем
мы ее страшной власти, иногда прекрасной, иногда разрушитель­
ной, иногда пошлой? Мы не знаем заранее ни своих жен, ни сво­
их любовниц. Приятель вводит меня в кружок своих близких зна­
комых, у тех я знакомлюсь с другими, через них попадаю к тре­
тьим, а у четвертых встречаю чужую, новую, неизвестную мне
до сих пор женщину. И когда меня ей представляют, я сам не
знаю, что в эту минуту я вытащил из урны судьбы свой билет, на
котором написано: вот именно с этой чужой тебе женщиной ты
будешь многие годы есть за одним столом, спать рядом, рож­
дать детей, и люди будут звать вас женою и мужем. И сколько
тысяч раз два человека, которые всею душой, всеми мыслями
многие годы жаждут найти друг друга, встречаются на улице,
даже сл егка касаются друг друга локтем и расходятся , чтобы
никогда больше не увидеться !
А дети? Думал ли я о них раньше? Могу ли я себе представить
хоть приблизительно, что передам я им из своего тела, из своего
ума и души, передам не только своего, но и принадлежавшего мое­
му отцу, деду и прадеду? Могу ли я предвидеть все мелочные для
меня, но роковые для ребенка случаи, которые оставят неизглади­
мые черты в его душе?
И все это кончается смертью, самой верной и самой сл учайной
гостьей, к которой мы незаметно подготовляем себя всем : одеж­
дой, питьем, пищей, квартирами, настроением духа, любовью и
ненавистью.
Нет, я ничего, ничего не понимаю в этой жизни. Я с покорным,
тупым страхом вытягиваю свой билет и сам не могу прочесть его
непонятной надписи.
546

Рассказы
И никогда мне это не бывало так ясно, как в этот вечерний час,
когда в моих дверях послышался тревожный стук. Вот, подумал я,
пришла и стоит там судьба со своим волшебным колесом. Иди и
вынимай твой жребий. Кто скажет мне, что принес с собою этот
стоящий за дверями человек: радость или скорбь, любовь или не­
нависть? Будет ли его приход началом перелома в моей жизни, или
он скользнет по ней, оставив едва заметный след, о котором я сей­
час же забуду и не вспомню никогда до самой смерти и даже после
нее? И мне приходит в голову суеверная мысль, что если бы я те­
перь громко спросил : «Кто там?», то равнодушный, беззвучный
голос ответил бы мне: «Судьба».
Я громко говорю: «Войдите!» Между его стуком и моим вос­
клицанием не прошло и секунды, но мысли, которые пронеслись за
этот короткий промежуток в моей голове, приподняли уголок за­
весы над какой-то черной бездной и уже состарили меня . И я чув­
ствую, что короткий, нервный стук этого человека уже связал меня
с ним незримыми путами.
Я сл ышу, как он отворяет дверь . Сейчас я увижу его лицо, ус­
лышу его голос... Сейчас между нами произойдет самая обыденная
и самая непонятная вещь . Мы начнем разговаривать. Он с помо­
щью звуков разной высоты и силы будет выражать в условной фор­
ме свои мысли, а я буду воспринимать эти звуковые колебания и
разгадывать их условное значение, и его мысли станут моими мыс­
лями.
О! как непонятны для нас, как таинственны, как странны самые
простые жизненные явления . А мы, не постигая их, не умея в них
разобраться, громоздим их одно на другое, переплетаем, связыва­
ем, уширяем, мы устраиваем знакомства и браки, пишем книги,
говорим проповеди, учреждаем министерства, ведем войну и тор­
говлю, делаем новые изобретения и потом создаем историю! И каж­
дый раз, когда я думаю об огромности, сложности, непонятности и
стихийной случайности этого общего сплетения жизней, то моя
собственная жизнь представляется мне ничтожной пылинкой, за­
терявшейся в вихре урагана...
1904
547

ПРИМЕЧАНИЯ

Куприн на пр огулке с Сапсаном.

ПРИМЕЧАНИЯ
ПОВЕСТЬ
Суламифь (стр. 7). -Альманах «Земля», 1908, сборник первый,
с посвящением И. А. Бунину.
Над повестью Куприн работал осенью 1907 года. 1 октября 1907
года Куприн писал В. А. Тихонову: «Теперь роюсь в Библии, Рена­
не, Веселовском и Пьmяеве, потому что пишу не то историческую
поэму, не то легенду... о любви Соломона и Суламифи, дщери На­
давля, прекрасной, как завесы Соломона, как шатры Кидарские.
Что выйдет - не видно, но задумано много яркой страсти, голого
тела и другого. «Аромат ноздрей твоих как запах яблок . Не укло­
няй очей твоих от меня, ибо они волнуют меня». И все в таком роде.
Знаешь ли ты, что у Соломона был кубок из цельного великолеп­
ного изумруда. Этот кубок впоследствии хранился как il sacro catino
(священная чаша.
-
Ред. ) в соборе св. Лаврентия в Генуе. Если
тебе что-нибудь понадобится о драгоценных камнях, о древнем
туалете и косметике, о роскоши Египта и Тира - обращайся в мою
аптечку» (РГАЛИ).
Стр . 7 . «Песнь Песней» - одна из составных частей Библии,
приписывается царю Соломону .
Соломон (Х в. до н. э.) - древнееврейский царь, сын Давида,
одного из основателей иудейского государства. Соломону припи­
сывалось свыше тысячи лирических произведений, в том числе
«Песнь Песней», сборники поучений и афоризмов.
В 480 году по исшествии ИзраWlЯ... - По библейскому мифу,
евреи до завоевания Палестины находились в Египте, откуда ушли
из-за преследования фараонов .
...пр едпринял царь сооружение великого храма... - Храм в сто­
лице Палестины Иерусалиме, одно из крупных сооружений древ­
него мира, бьm выстроен финикийскими зодчими в царствование
Соломона, около середины Х века до н . э.
21•
551

А. И. Куприн
...пирамид Хефрена, Ху фу и Микерина в Ги зехе ... - Гробницы
древнеегипетских фараонов Хефрена, Хеопса и Микерина в городе
Гизе (близ Каира), построенные в третьем тысячелетии до н. э., -
наиболее величественные сооружения древности .
Стр. 8 . ... Тирскому царю Хираму. - Тир (Сур) - древнефини­
кийский город и порт на восточном побережье Средиземного моря.
Хирам 1 (969-936 гг. до н. э.) - правитель Тира.
Офир - область в Южной Аравии (по другой версии - в Запад­
ной Индии).
Стр. 9 ....царя Ти глат-Пw�еазара ...- Тиглатпалассар - имя не­
скольких ассирийских царей; здесь, по-видимому, идет речь о вто­
ром царе этой династии, современнике Соломона.
Стр. 10. Баальбек - город в Древней Сирии.
Стр. 11. Астерикс - редкий вид рубина и сапфира.
Ио сафат, сын Axwzyдa. - Упоминаемый в Библии Иосафат бен­
Ахилуд - главный визирь (канцлер) и историограф царя Давида,
описавший его военные походы.
Стр. 12. ... был он мудрее и Ефана Езр ахитянина, и Ем ана, и Хик­
колы, и Додры, сыновей Махола - имена легендарных ученых из
библейской «Книги Царств».
Стр. 13. ...тайны волхвов, мистагогов и эпоптов... -то есть муд­
рецов.
Ваал-Либанои. - Ваал - имя одного из древневосточных бо­
гов солнца и �шодородия, культ которого бьш распространен в древ­
ней Финикии, Сирии и Палестине.
Астарта - греческое наименование верховной богини древ­
них семитов-язычников. Центром культа Астарты, богини любви,
материнства, плодородия, бьm финикийский город Сидон .
...Из иде и Озирису... зачавшим... бога Гор а.
-
Изида (Исида,
Исет) - наиболее чтимая богиня Древнего Египта; по одному из
мифов, Изида - сестра и жена Озириса (Осириса), бога воды и ра­
стител ьности, умирающего осенью и воскресающего весной.
...мр ачной Киббеле. - Киббела (Цибела) -фригийская богиня,
почитавшаяся в Малой Азии как олицетворение матери-природы.
Стр. 14. Екклезиаст - автор одной из книг Библии, созданной
около 111 века до н. э. , в которой поэтически выражены настроения
пессимизма, разочарования в жизни, философского скепсиса.
Молох - бог солнца, огня и войны в древней Финикии, Карфа­
гене и др., в честь которого на жертвеннике сжигались дети. В сим­
волическом значении - всепоглощающая сила, требующая все
новых и новых человеческих жертв.
552

Приме чания
Себах (Себек) - древнеегипетский бог воды, земли, небесных
сил; изображался с головой крокодила.
Стр . 21. ".в зшzе дома Ливанского - во дворце Соломона, вы­
строенном из ливанских кедров .
Иоав, Адония и Семея - братья Соломона, убитые по его при­
казу за то, что они притязали на престол.
Стр . 25. Иегова (Ягве) - одно из имен бога иудеев в Ветхом
завете.
Стр . 33. Анфр акс (антракс) - разновидность камня граната.
Стр . 34 . ...камень Шамир - древнее название алмаза.
Смарагд (гр еч. ) - изумруд.
Стр. 41. Наос - святилище, где помещалась статуя божества.
Стр . 43. Гипостw�ьная зшzа - зала с колоннами, поддерживаю-
щими потолок.
Стр . 45. Сикера - хлебный напиток вроде пива.
Стр. 48. Авимелех - имя нескольких библейских царей; здесь -
человек царской крови.
Стр. 49. Тим паны и систры - древнеегипетские музыкальные
ударные инструменты.
Стр . 51 .."о чудесах Викрамадитья. - «Тридцать два рассказа о
троне Викрамадитьи» - древние индийские сказания о подвигах
царя Викрамы, содержат ряд сюжетов, близких ветхозаветной ис­
тории Соломона (например, «Суды Соломона»).
Стр. 53 ....вышитый золотыми скарабеями. - Скарабей - изо­
бражение в виде жука древнеегипетского бога солнца Хепера.
РАССКА ЗЫ
Штабс-капитан Рыбников (стр . 59).- Журнал «Мир Божий»,
СПб, 1906, No 1 (вышел из печати в феврале). По свидетельству
М. К. Куприной-Иорданской, рассказ был написан в январе 1906
года. Замысел произведения о японском шпионе, действовавшем
под маской русского офицера, возник в связи с русско-японской
войной, но осуществился лишь после встречи с неким штабс-капи­
таном из Омска, внешность которого дала пищу фантазии Купри­
на («Годы МОЛОДОСТИ», стр . 249-253).
Сам Куприн считал рассказ своим лучшим произведением
(С. Я., Беседа с А. И. Куприным. - «Одесские новости», 1909,
8 октября, No 7934).
553

А. И. Куприн
Стр. 60 . ...при Му кденском отстумении. - Тяжелые бои в рай­
оне города Мукдена 6-
-
25 февраля 1905 года завершились отступ­
лением русских войск.
Стр. 64. «Хоть ты, говорит, - Иван ов седьмой, а все-таки ду­
рак!» - неточная цитата из рассказа А. П. Чехова «Жалобная книга».
Стр . 76. ...камперов угол его лица.
-
Голландскому анатому
XVIII века Петру Камперу (1722-1789) принадлежит теория опре­
деления характерных особенностей профиля головы по так назы­
ваемому <<Лицевому углу».
Гамбринус (стр. 93). -Журнал «Современный мир», СПб. 1907,
No2.
Рассказ был написан в Гатчине в декабре 1906 года.
Стр. 95 . ...пароходыДобровольного флота -торговые суда при­
обретенные Россией за границей на средства населения, добро­
вольный сбор которых был начат в Москве в 1878 году, накануне
русско-турецкой войны. Пароходы Добровольного флота ходили
в то время на линиях Одесса - Дальний Восток и Одесса - Петер­
бург.
Стр. 96. Анатолийские кочер мы - распространенные в Анато­
лии (азиатской части Турции) большие одномачтовые палубные
лодки.
Стр. 96. Тр апезондские фелюги - беспалубные одномачтовые
промысловые парусные суда из турецкого порта Трапезунд (Траб­
зон) .
Стр. 97. Hapгwie - род табака.
Стр. 97. Шт ос и баккара - азартные карточные игры.
Стр. 103 . ...как Ор фей, усмиря вший волны. . . - Герой древнегре­
ческого мифа поэт Орфей очаровывал своей игрой на лире диких
животных, заставлял сходить с места деревья и скалы. Во время
путешествия Орфея с аргонавтами в Колхиду морской шум стихал
при звуках его лиры.
Стр. 106. Во вр емя. войны англичан с бур ами. - Речь идет о войне
1899-1 902 годов, начатой Великобританией с целью захвата юж­
ноафриканских республик Оранжевой и Трансвааля и закон­
чившейся колонизацией последних, несмотря на героическую пар­
тизанскую борьбу буров.
Фр анко-русские торжества. - По-видимому, речь идет о праз­
днествах по случаю приезда в Россию президента Французской рес­
публики Э. Лубэ и десятилетия франко-русского военно-поли­
тического союза.
554

Примечан ия
Стр. 107. «Куропаткин-мар ш» - марш в честь генерала Куро­
паткина Алексея Николаевича (1848-1925), командовавшего су­
хопутной армией России во время русско-японской войны до мар­
та 1905 года.
Стр . 110. ...под Вафангоу. . .
-
в сражении при маньчжурском
городе Вафангоу 1-2 июня 1904 года.
Стр . 116. Окар ииа - духовой музыкальный инструмент вроде
флейты .
Мелюзга (стр . 117). - Журнал «Современный мир», 1907,
No 12.
Поход (стр. 139). - «Журнал для всех», СПб. 1901, июль, No 7,
под названием «В походе». Под названием «Поход» вошел в пер­
вый том «Рассказов» Куприна, вышедший в 1903 году в издатель­
стве «Знание» .
Одиночество (стр . 149). - Газ . «Жизнь и искусство», Киев,
1898, NoNo 30, 31; 30, 31 января, подзаголовок: «Эскиз», подпись:
«А . К.». В 1901 г. опубликован в «Журнале для всех» (No 8) под
названием «На реке» и без подзаголовка. Первоначальное назва­
ние «Одиночество» восстановлено в сб. «Рассказы» (СПб., изда­
ние т-ва «Знание)>, 1903) и в последующих изданиях.
Стр 157. « ...Вышла из мр ака младая, с перстами пурпурны­
ми, Эос ...»-Строка из «Одиссею> Гомера (Песнь десятая, пер.
В. А. Жуковского) .
Свадьба (стр. 158). -Сборник «Зарницы)>, 1908, апрель, No 1.
По выходе сборника Петербургский цензурный комитет по­
становил «возбудить судебное преследование>) против Куприна.
«В рассказе «Свадьба», - писал цензор, - в самом отталкиваю­
щем виде представлен русский офицер в его отношениях к мест­
ному еврейскому населению. Офицер и все его товарищи по гар­
низону изображены с такою мрачной окраской типов, что харак­
теристика их, начерченная автором, является оскорбительною для
русского офицерства, а отношение офицеров к евреям , переходя­
щее все границы порядочности и приличия, может возбуждать
вражду между отдельными частями населения в черте еврейской
оседлостю) (Дело Санкт-Петербургского цензурного комитета,
1908, No 61, л. 5; Дело канцелярии Главного управления по делам
печати, 1908, No 170, лл. 2-7) (цит. по журналу «Резец)), 1939, No
15-16, стр . 26).
555

А. И. Куприн
Однако в прессе «Свадьба» оценивалась как «прекрасный рас­
сказ», «в котором можно узнать автора «Реки жизни» , «Штабс-ка­
питана Рыбникова»."» («Вечер», 1909, 10 мая, No 330).
«Фигура подпрапорщика Слезкина, - чуть было не навлек­
шая на автора судебную кару, - должна остаться в русской
литературе, - писал критик «Русского богатства» . - Большой
запас зл обы и презрения надо носить в душе, чтобы вьшепить из
грязи эту яркую, жизненную и убедительную фигуру бесконечно
ничтожного, самодовольного, наглого и жестокого офицера; с зло­
радной беспощадностью хлещет Куприн своего героя; ни малей­
шей черточки человечности, ни малейшего желания смягчить жал­
кую и отвратительную фигурку Слезкина. <".> «Свадьба», конеч­
но, и значительнее и художественнее целого ряда последних произ­
ведений Куприна: и «Суламифи», и «Морской болезни», и нашу­
мевшей сюжетом <<Ямы» («Русское богатство», 1909, No 9, стр. 1 12).
И. А. Бунин в статье о Куприне писал: «Свадьба» ". - рассказ
очень жесто кий, отдающий злым шаржем, но и блестящий» (И. А.
Бунин, Собр. соч., т. 9, М. 1967, стр. 404-405).
Стр. 161-162 ".военныерассказы Ла вра Короленки. - Короленко
Лавр Григорьевич (1822-1886) - военный беллетрист.
Стр. 166. Реверс - имущественное обеспечение, требовавшееся
по положению 1898 года от офицеров, вступивших в брак ранее
двадцативосьмилетнего возраста.
Трус (стр. 172). - «Журнал для всех» , СПб. 1903, январь, No 1.
В рассказе «Трус» (а затем в «Жидовке», «Свадьбе» и некото­
рых других) нашли отражение наблюдения Куприна над жизнью
еврейской бедноты в так называемой «черте оседлости». Быт и нра­
вы маленьких пограничных местечек бьши хорошо знакомы писа­
телю еще по его жизни в полку (1890-1894) - именно в таких ма­
леньких городках невдалеке от русско-австрийской границы .
Современная критика также встретила новый рассказ Куприна
весьма сочувственно, критик А. И. Богданович писал: <« ".> Его
последний рассказ «Трус» ". по оригинальности задачи и художе­
ственному выполнению-лучшая вещь, напечатанная за последнее
время . Психология труса, еврея-актера, отправляющегося в экспе­
дицию с суровым и смелым контрабандистом, - это настоящий
шедевр». («Мир Божий», 1903, апрель, No 4, стр. 10).
Стр. 179. ...ср авнившzи его с сокрушителем зданий - Самсоном. -
Самсон - один из героев Библии; необычайная физическая сила
556

Приме чания
Самсона заключалась в семи прядях его волос. Возлюбленная Сам­
сона, филистимлянка Далила, выстригла у сонного богатыря эти
пряди, он потерял свою силу, бьш схвачен филистимлянами и зак­
лючен в подземелье храма. Как только волосы отросли, Самсон
сокрушил стены храма и вместе со своими врагами погиб под его
развалинами.
Бред (стр . 190) . - Ал ьманах «Шиповник», СПб. 1907, кни­
га 1. «Бред» является переработкой более раннего произведе­
ния А. Куприна - рассказа «Убийцы» (газета «Одесские ново­
сти», 1901, 1 января, No 572), написанного на тему событий ан­
гл о-бурской войны. Однако перенеся действие в Россию 900-х
годов, автор придал произведению совершенно иную истори­
ческую и политическую окраску, хотя и сохранил фабулу и
композици ю рассказа «Убийцы», отдел ьные его эпизоды (ли­
хорадочный бред офицера, монолог старого повстанца, рас­
стрел заложников).
Стр . 195 . ...под Севастополем.
-
Имеется в виду героическая
оборона русскими войсками Севастополя в 1854-1 855 годах про­
тив объединенных сил Турции, Англии и Франции во время Крым­
ской войны (1853-1856).
".после взят ия ИзмаWiа" . - Речь идет о взятии турецкой кре­
пости Измаил русской армией под командованием А. В. Суворова
и М. И. Кутузова 11 декабря 1790 года во время русско-турецкой
войны 1787-1791 годов .
...с На полеоном на полях Аустерлица, Фр идланда, Иены и Бор о­
дина. - Сражение русской армии с войсками французского импе­
ратора Наполеона при местечке Аустерлиц (Моравия) произошло
20 ноября 1805 года; битва русских войск с наполеоновской армией
в районе города Фридланда (Восточная Пруссия) состоялась 2 июня
1807 года; большое сражение при городе Иене (Саксония) между
наполеоновской и прусско-саксонской армиями имело место 14
октября 1806 года. Сражение при селе Бородино близ Можайска
между русской армией и войсками Наполеона - одно из крупней­
ших в мировой истории - произошло 26 августа 1812 года.
. . .рукоплескала Сансону, когда он показывал... окровавленную го­
лову Лю довика. - Сансон Шарль-Анри - палач, гильотинировав­
ший в 1793 году французского короля Людовика XVI Бурбона,
осужденного во время Великой французской революции Конвен­
том за измену нации.
557

А. И. Куприн
Стр. 196. ...в ночь святого Варфоломея пр авоверные католики с
молитвой на устах убивш�и жен и детей гугенотов. - «Варфоло­
меевская ночь» - организованная в Париже 24 августа 1572 года
матерью короля Франции Карла IX Екатериной Медичи (1519-
1589) и католической партией массовая резня гугенотов - привер­
женцев протестантской (кальвинистской) религии, сторонников ог­
раничения королевской власти.
...вслед за полчищами Аттилы, Чиигис-хаиа и Солимана Вели­
колепного.
-Аттила (умер в 453 г.) - вождь племенного союза
гуннов, совершавших опустошительные набеги на территории
Римской империи, Ирана и др. Чингис-хан (Темучин, ок. 115 5-
1227) - основатель Монгольской империи, покоривший народы
Северного Китая, бассейна Аральского моря и другие. Солимая Ве­
ликолепный - Сулейман 1 Кануни (1494-1566) - турецкий сул­
тан, завоевавший в многочисленных войнах ряд государств Цент­
ральной и Юго-Восточной Европы, Закавказья, Ближнего Востока.
. ..корм или муреи. . . - Мурена - крупная хищная рыба из семей­
ства угрей.
Святая любовь (стр. 198). Газета Волынь, Житомир, 1895, 20 и
21 октября, NoNo 20 1, 202.
Воробей (стр. 205). Газета «Жизнь и искусство», Киев, 1895 г.,
2 февраля, No 33. При жизни писателя рассказ не переиздавался.
В зверинце (стр. 211). Газета «Киевлянин», 1895 г., 8 февраля,
No 39, под названием «Смерть Цезаря», с подзаголовком: «Новелла
А. Куприна». С названием «Сон Цезаря» напечатан в сборнике «Ми­
ниатюры». Под заголовком «В зверинце» опубликован в журнале
<<друг детей», 1905 г., No 6.
Игрушка (стр. 217). Первая публикация в газете «Жизнь и ис­
кусство», Киев, 1895, 9 февраля, No 40. При жизни писателя рассказ
не переиздавался.
Столетник (стр. 223). С подзаголовком «Поэма» и пометкой
«Посвящается Верочке и Марусе» рассказ напечатан в газете
«Жизнь и искусство», Киев, 1895, 2 мая, No 120, с подзаголовком
«Поэма» и пометкой «Посвящается Верочке и Марусе». Без подза­
головка и посвящения вошел в сборник Куприна <<детские расска­
зы» (1908) и последующие издания.
Просительница (стр . 228). Газета «Киевлянин», 1895, 26 мая,
No 143, за подписью: «А. К.». При жизни писателя не переизда­
вался.
558

Примечания
Картина (сгр. 232). Газета «Киевлянин», 1895, 20-
--
22 июня, NoNo
168-170. В сборниках сочинений печатался с небольшими стилисти­
ческими изменениями. Вошел в сборник «Миниатюры» (Киев, 1897).
Страшная м инута (стр. 246). Газета «Киевлянин», 1895, 26-28
июля. Этим рассказом открывался сборник «Миниатюры». В со­
браниях сочинений «Страшная минута» публиковалась с неболь­
шими стилистическими изменениями.
Стр . 252. знаком лично с Мазини ". - Мазини Анджело (1845-
1926) - итальянский певец, гастролировавший в России.
Доницетти Гаэтано (1797-1848) - итальянский композитор.
Стр. 256... . JШ первых же тактах рубинштейновской «А зры» ... -
романс русского композитора и пианиста А. Г. Рубинштейна на
(1829-1894) на слова Г. Гейне.
".романс Тар новского ". - Тарновский К. А. (1826-1892) -
театральный деятель, автор популярных романсов .
Мясо (стр . 262). Газета «Киевское слово», 1895, 2, 3 августа,
NoNo 2713, 2714, под названием «Нервы», с подзаголовком «Психо­
логический очерю) . В рассказе нашли отражение впечатления пи­
сателя от его занятий классической борьбой в Киевском кружке
любителей тяжелой атлетики.
Без заглавия (стр. 274). Впервые напечатан в газете «Киевское
СЛОВО)), 1895, 22 и 25 августа, NoNo 2733, 2736 под названием «В
окно>>. Под тем же названием вошел в сборник «Миниатюры)) . Для
публикации в собрании сочинений (М" 191 1-1914) писатель пере­
работал рассказ и произвел в нем некоторые сокращения. Бьш из­
менен и конец рассказа.
Миллионер (сгр. 283). Газета «Волынь», Житомир, 1895, 26 и 28
сентября, NoNo 181, 182.
Кр естьяне-мазур ы - крестьяне, населявшие северо-восточную
часть Польши, входившей в состав Российской империи.
Лолли (стр. 290). Газета «Киевское сл ово», 1895, 10, 11 октября.
Рассказ включен в сборник «Миниатюры» и в измененной редак­
ции - в сборник «Детские рассказы» (1908). В газете и сборнике
рассказ печатался с авторскими примечаниями, разъясняющими
цирковые термины. Цирку, который страстно любил Куприн и хо­
рошо знал цирковую среду, посвящены многие рассказы писателя:
«В зверинце», «В цирке)), «Allez!» и другие.
Пиратка (стр. 298). Газета «Волынь», Житомир, 1895, 20 и 21
октября, NoNo 201, 202.
559

А. И. Куприн
Жизнь (стр . 305). С подзаголовком «Рождественская сказка))
опубликован в газете «Киевское сл ово», 1895, 25 декабря, No 2858.
В 1909 г. перепечатан «Петербургской газетой» (No 354, 25 декаб­
ря) .
Локон (стр. 309). Газета «Киевское сл ово», 1895, 30 декабря,
No 2861.
На реке (стр . 315). - Газ. «Киевское сл ово», 1896, No 3148, 16
октября, под заголовком «Балавию>. Подпись: «Алеко>>. С подза­
головком «рассказ» напечатан в сб. «Миниатюры» (Киев, 1897). В
сб. «Детские рассказы>> 1908 г. назван «На реке».
Блаженный (стр. 32 1) - Газ. «Киевское слово», 1896, No 3155,
23 октября, под названием «Тэки», за подписью «А. Поспелов». Во­
шел в сб. «Миниатюры». В 191 1 г. опубликован в журн . «Солнце
России», No 18(58), под заголовком «Блаженный» с указанием но­
вой даты : «12 февраля 191 1 г., Гатчина».
Стр. 325. «Я пр овш�Wlся - и пр овш�Wlся с необычайным тр еско.м -
на пр едпоследнем экзамене по фортификации» - Эти факты из жиз­
ни героя рассказа во многом совпадают с жизненными обстоя­
тельствами самого Куприна, что свидетельствует об автобиографи­
ческой основе рассказа. Куприн поступал в Академию генштаба в
1893 г., успешно сдал все экзамены . Но в Академию не поступил .
Перед отъездом в столицу Куприн с товарищами ужинали в ресто­
ране на барже, стоявшей у берега Днепра. Здесь они поссорились с
околоточным и сбросили его в Днепр. Узнав об это м происше­
ствии, командующий Киевским военным округом отозвал Купри­
на в полк, запретив ему поступать в Академию в течение пяти лет.
Стр. 326. « ... peшwi пр одать учебники. Тол стый барон Вега в об­
работке Бр емикера в переплете пошел за четвертак, администра­
ция пр офессора Лобко за двадцать копеек, солидного генерш�а Дур о­
па никто не бр ш�» - Вега Г. (1756--1802) - австрийский матема­
тик и морской инженер. На русский язык бьuю переведено его «Ло­
гарифмически-тригонометрическое руководство» (СПб, 1897) с очень
точными таблицами логарифмов. Четвертак - серебряная монета
стоимостью 25 копеек, т. е. четверть рубля. Лобко П. Л. (1838-1905),
генерал-лейтенант, автор «Записок по военной администрацию>,
выдержавших много изданий (СПб, 1867, 12 изд. СПб, 1894) . Дуроп
К. Н. (1843-1911) - автор «Учебника по тактике» в 2 ч.
« ...часто, дав другу в долг денег, мы лишаемся и друга и денег, -
как сказал однажды великий Шекспир в одном из своих бессмерт­
ных пр оизведений ...» - В трагедии Шекспира «Гамлет, принц Дат-
560

Вид Коломенского машиностроительного завода.
Начало ХХ века.

Приме чан ия
ский» Полоний наставляет своего сына Лаэрта: « ... В долг не бери
и взаймы не давай; / Легко и ссуду потерять и друга ".» (акт 1, сце­
на 3).
Кровать (стр. 328). - Газ . «Волынь», 1896, No 23 1, 24 октября.
Подпись «А. К.». Вошел в сб. «Жидкое солнце» М., 1916.
Стр 330. « ...факелы Гименея» - Гименей в Др. Греции бог бра­
ка. Изображался в виде юноши с венком и факелом.
Стр 332. « ... почтенный Одиссей ...» - Одиссей в греч. мифоло­
гии герой троянского цикла мифов. Вернувшись домой с троянс­
кой войны, он перебил всех женихов своей жены Пенелопы. «Цело­
мудренная Пенелопа» - Пенелопа ждала своего Одиссея 20 лет. В
расширительном смысле Пенелопа - верная жена.
Сказка (стр. 332). - Газ . «Самарская газета», 1896, No 230, 27
октября, под названием «Конец сказки». Вошел в сб. «Миниатю­
ры» . Под названием «Сказка» опубликован в 7-м томе собр. соч.
«Московского книгоиздательства» (М., 191 1-1914).
Стр . 333. « ... бристольской бумаги» -Бумага, сделанная в англ.
городе Бристоль (Бристол).
Кляча (стр. 338). -Газ. «Киевское слово», 1896, No 3161, 29 ок­
тября, подпись: «Алеко». Вошел в сб. «Миниатюры».
Стр . 339. «тартюфы. лицемеры пр оЮ1Ятые!» - Тартюф, персо­
наж одноименной комедии Ж.-Б. Мольера (1622-1673). Имя Тар­
тюфа стало нарицательным, синонимом ханжи, лицемера.
Стр . 340. « ...авгур ы печатного слова» -Авгуры - жрецы в Др.
Риме, улавливавшие божественные знаки, волю богов и толковав­
шие их. В расширительном смысле авгуры -люди, посвященные в
тайны.
Стр. 341. « ...он сеял "р азумное, доброе, вечное "» ... Цитата из сти­
хотворения Н. А. Некрасова «Сеятелям» .
Чужой хлеб (стр. 342). - Газ . «Жизнь и искусство», Киев, 1896,
Приложение No 1 (разрешение цензуры от 10 ноября), под заголов­
ком «Кушетка», подпись «А. К.». Рассказ вошел в сб. «Миниатю­
ры» с подзаголовком «Психологический этюд». Название «Чужой
хлеб» с подзаголовком «Новый рассказ А. Куприна» появляется в
газете «Утро России» 191 1, No 59, 13 марта. Под этой публикацией
стоит дата: «Гатчина, 27 февраля».
Стр . 346. «Они назывш�и ее пр окру стовым ложем» - В гречес­
кой мифологии Прокруст - чудовище из г. Элевсина. К размерам
своего ложа он подгонял зашедших к нему путешественников, уко­
рачивая или вытягивая их.
561

А. И . Куприн
Друзья (стр 347). - Газ. «Жизнь и искусство», Киев , 1896, при­
ложение No 2 (разрешение цензуры от l декабря), под заголовком :
<<дружба» . Напечатан в сб . «Миниатюры» . Под названием <<дру­
зья» вышел в «Петербургской газете» (191 l г . , No 146, 30 мая) .
Стр . 348 . « ... и обеды гр еческих кухм истерских ...» - Кухмис­
терская - столовая, в которой можно бьшо получать обеды на дом .
«Товарищи называли их двум.я Аяксами» - В греческой мифоло­
гии Аяксы - два героя Троянской войны, неразлучные друзья,
вместе воевавшие против троянцев.
Стр . 35 1. «частный поверенный» - Частный адвокат по граж­
данским и уголовным делам .
Марианна (стр. 352). - Газ . «Волынь», 1896, Житомир, No 279,
24 декабря, с подписью : «А . К . » . Напечатан в сб . «Миниатюры».
Сильнее смерти (стр . 356). - Газ . «Волынь», Житомир, 1887,
No 5, 8 января, с подзаголовком «рассказ» . В 1910 перепечатан в
журн. «Пробуждение», l апреля, вып . 7.
Стр . 358. « ... двеудивительные строки великого поэта: Но, как вwю,
печаль минувших дней /В моей душе чем старей, тем сw�ьней?» - Ци­
тируется стихотворение «Элегия» А . С . Пуш кина.
Чары (стр . 358). -Газ . «Жизнь и искусств о», Киев, 1897, при­
ложение No 3 (разрешение цензуры от 14 февраля) с подписью:
«А . Поспелов» .
Стр . 359. «Ему давали прозвания "второго Па ганини " и "второго
Сарасате "» - Паганини Н . (1782- 1 840) - итальянский скрипач
и композитор; Сарасате П . (1844-1908) - испанский скрипач и
композитор.
Каприз (стр. 36 l ). - Газ . «Волынь» 1897, Житомир, No 49, 2 мар­
та, заглавие : «Каприз дивы» . Под названием «Каприз» напечатан в
сб . «Миниатюры» .
Стр . 363 . « ... один изромансов Сен -Санса» - Сен-Санс К . (l835-
1 92 l ), франц. композитор, пианист, дирижер .
Стр . 364. « ...Ивана Федоровича Гор бунова» - Горбунов И. Ф.
(1831-1895) - прозаик, драматург, актер .
Первенец (стр. 370). - Газ . «Жизнь и искусство», Киев, 1897,
приложение No 5 (цензурное разрешение от 6 марта), с подписью:
«А . К . » . Вошел в сб . «Жидкое солнце», М . , 1916. Рассказ написан
по следам реальных событий жизни юнкера Куприна , опублико­
вавшего свой первый рассказ «Последний дебют» в «русском са-
562

Трактористки-мордовки.
Картина Ф. В. Сычкова, 1938 г. Масло, холст.

Приме•1анин
тирическом листке» (1889, No 48, 3 декабря) и понесшего за это
наказание (юнкерам бьmо запрещено печататься).
Нарцисс (стр. 374). -Газ. «Жизнь и искусство», Киев, 1897, при­
ложение No 6 (разрешение цензуры от 24 марта). Под названием
«Виктория» рассказ появился в сб. «Летучие альманахи». Вып. 1.
М., Книгоиздательство «Рубикон», 1913. Название «Нарцисс» опять
появляется в: ПСС (т. 8). Приложение к журн. «Нива>> . СПб, Изд.
Т-ва А. Ф. Маркса, 1912; в Собр. соч . Тт. 1-1 1. М., Издание «Мос­
ковского книгоиздательства» , 1911-1914 (т . 9); в сб. «Рассказы».
Кн . 3. Приложение к «Новой жизню> М., 1915.
Барбос и Жулька (стр. 382). - Газ . «Жизнь и искусство», Киев,
1897, приложение No 9 (разрешение цензуры от 17 мая) .
Детский сад (стр. 385). -Газ. «Волынь», Житомир, 1897, No 147,
24 августа, подпись «А . К.»
Allez! (стр. 390) . - Газ. «Волынь», Житомир, 1897, No 173, 28
сентября . Напечатан в сборнике «Миниатюры». Куприн долго ис­
кал рассказу наиболее подходящее название. Он называл его : «Ми­
шура», «В цирке», «Гимнастка>>. В «Нижегородском сборнике», вы­
шедшем в Петербурге в издательстве «Знание» в 1905 году, рассказ
напечатан под названием «Вперед». В тексте также французское
«allez» заменено русским «вперед».
Брегет (стр. 395) - Газ. «Волынь», Житомир, 1897, No 178, 5 ок­
тября. Вошел в сб. «Миниатюры».
Стр. 396. «Полк только что воротW1ся тогда из веигерской кам­
паиии» - В 1848-1949 гг . в Венгрии, входившей в состав Австрий­
ской империи, развернулась борьба за национальную независи­
мость. 14 апреля 1849 г. бьmа провозглашена независимость Венг­
рии. Правителем страны бьm избран Л. Кошут (1802-1894). Вен­
герская армия стала успешно громить австрийские войска. По
просьбе австрийского императора Франца-Иосифа 1 Николай 1
пришел на помощь контрреволюции. Русская армия под командо­
ванием фельдмаршала И. Ф. Паскевича в мае 1849 г . вступила в
Венгрию (другая армия - в Трансильванию). Силами русских и
австрийских войск венгерская армия бьmа разбита. Кошут эмигри­
ровал в Турцию.
«". 011 в свое время с самимДеиисом бьт па «ты», а с Бурцовым
nWl и дебошир Wl целых шесть месяцев подряд» - Д. Д. Давыдов
(1784-1839) - герой Отечественной войны 1812 г ., поэт. Бурцов
563

А. И. Куприн
А. П. (? -1813)-друг Д. Давыдова, его сослуживец по гусарско­
му полку. В стихотворении «Бурцову. Призывание на пунш» Да­
вьщов писал : «Бурцов, ёра, забияка, / Собутыльник дорогой!..» О
Бурцове вспоминает и герой повести А. С. Пушкина «Выстрел»:
« ... я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давьщовым».
Стр. 397. « ...ездw� играть в дьябелок, иначе ландскнехт» - Дья­
белок (ландскнехт) - название азартной карточной игры .
Стр. 398. « ...и штаб-ротмистр Иванов 1-й затянул фш�ьшивым
баритоном: «Где гусары пр ежних лет? / Где гусары удш�ые?» Мы
подтягивш�и ему нестройным хором. Ко гда же дошел до слов: «Де ды,
помню ва с и я, / Испивающих ковшами / И сидящих вкруг огня / С
кр асно-сизыми носа-а -ами» - Штабс-ротмистр - офицерский чин
в кавалерии и жандармерии, рангом ниже ротмистра. Офицеры
поют «Песню старого гусара» на сл ова Д. Давьщова. Первые две
строчки переданы неточно. В оригинале: «Где друзья минувших лет,
1 Где гусары коренные ...».
«Чикчиры долой!» - Чикчиры -узкие брюки гусар, улан со шну­
ром по швам и с кожаной прокладкой по внутренней стороне бедер.
« ...когда снимал ментик» - Ментик (венг. Mёnte - плащ, на­
кидка) - короткая куртка, опушенная мехом, часть гусарского
обмундирования, надевавшаяся на доломан - гусарский мундир,
расшитый шнурами.
Первый встречный (стр. 402). - Газ. «Жизнь и искусство», Киев,
1897, NoNo 298, 299No 28, 29 октября, подпись: «А . К.».
Стр. 409. « ...как у Моrшссана» - Мопассан Ги де (1850-1893) -
французский писатель.
Стр. 41 1. «Я - жш�кий пар ия» - представитель одной из низ­
ших каст в Индии - «неприкасаемых» . Расширительно-бесправ­
ный, отверженный человек.
Чудесный доктор (стр . 41 1). - Газ . «Киевское слово» 1897,
No 3578, 25 декабря, с подзаголовком «Истинное происшествие» ,
подпись : «А. К». В последующих изданиях подзаголовок снят.
Стр. 418. «По рецепту профессора Пирогова» - Пирогов Н. И.
(1810-1881) - русский врач, ученый, основоположник военно­
полевой хирургии.
В недрах земли (стр. 419). - Газета «Приазовский край», Рос­
тов-на-Дону, 1899, 25 ноября, No 309, под названием «В недрах зем­
ли» и с посвящением А. Я. К-вой. В сборнике «Детские рассказы»,
изд-во «Освобождение», 1908, под тем же названием, но без посвя­
щения.
564

Камнерезная мастер ская. Х/Х в.

Приме чания
Счасrливая карта (стр. 430). - Газ. «Киевское слово» 1899, No 4294,
21 декабря, с подзаголовком «Рассказ», подпись: <<А. Поспелов». Пе­
реиздан с исправлениями в «Синем журнале», 191 1, 1 июня, No28.
Стр . 430. «когда кто-то стал пр осить его пр ометать еще одну
тшzию на запись» - Талия - партия в карточной игре.
Стр . 43 1. «Он недавно только начшz постигать сокровенные та­
инства баккара, макао и фар аона» - Баккара, макао, фараон -
названия карточных игр.
«Молодости свойственны легкомысленные суждения, Гр и-Гри.
Это изрек еще какой-то очень др евний фwюсоф». -Этим филосо­
фом может быть Аристотель (384-322 до н.э), писавший в «Рито­
рике» о юношах: «Они легковерны, потому что еще не во многом
бьши обмануты ...» (ч. 1).
Стр. 433. «Мы игршzи в старинный классический штос. То гда еще
не было других игр, кр оме штоса и ландскнехта» - Штосе и ландс­
кнехт - названия азартных карточных игр.
Дух века. Фантастический рассказ (стр. 436). - Газ. «Жизнь и
искусство», Киев, 1900, No 2; 2 января . Без подзаголовка «Фанта­
стический рассказ» перепечатан в «Петербургской газете» 1907,
No 354, 25 декабря, с датой : «8 декабря 1907, Гатчина» . Вновь с
подзаголовком напечатан в Полн. со бр. соч. (СПб, 1912) и в Собр.
соч. (М., 191 1-1914).
Палач (стр. 44 1). -Газ . «Донская речь» (Новочеркасск, 1887-
1908), 1900, No 7, 9 января, заглавие: «Ингольштадтский палач», под­
заголовок: «Средневековая бьшь». Под названием «Палач» и без
подзаговка напечатан в журн . «Огни», 1906, No 2.
Стр . 441. « ... страстной кр овавой борьбы Гв ельфов с Ги бел
л
ина­
ми... » - Гвельфы и Гибеллины - в Италии 12-15 вв. политичес­
кие течения, возникшие в контексте борьбы за господство в Италии
между папством и «Священной Римской империей». Римских пап под­
держивали гвельфы, гибеллины - сторонники императора - защи­
щали интересы феодальной знати (нобилей). Борьба гвельфов с ги­
беллинами нашла отражение в «Божественной комедии» Данте.
Стр . 443. « ...имперские рейтары» - Рейтары - наемники в тя­
желой кавалерии.
Погибшая сила (стр. 447). - Газ . «Донская речь» (Новочер­
касск) , 1900, NoNo 41, 42; 13, 14 февраля, подзаголовок «Рассказ».
Напечатан в сб. «Жидкое солнце» М" 1916.
Стр . 455. «Как дошла ты до жизни такой?» - строка из стихот­
ворения Н. А. Некрасова «Убогая и нарядная» .
565

А. И. Куприн
Стр. 456. « ...бу дто гений может озарять голову безум ца, гуля ки
пр аздного ...» - Неточная передача слов Сальери из трагедии А. С.
Пушкина «Моцарт и Сальери»: «Когда бессмертный гений - не в
награду / Любви горящей, самоотверженья, / Трудов, усердия, мо­
лений послан - /Аозаряет голову безумца, / Гуляки праздного? .. »
Тапер (стр. 460). - Газета «Одесские новости», 1900, 25 декаб­
ря, No 5167.
Сентиментальный роман (стр. 472). - Газета «Одесские ново­
сти», 1901, 26 января, No 5195, под названием «Больничный цве­
ток», с подзаголовком: «Из женских писем». Под названием «Сен­
тиментальный роман» и без подзаголовка рассказ бьш напечатан в
журнале «Родная нива», СПб. 1905, 9 апреля, No 15.
Стр. 476. «Отметки резкие ногтей» - неточная цитата из седь­
мой главы «Евгения Онегина» А. С . Пушкина («Хранили многие
страницы отметку резкую попей») .
Серебряный волк (стр. 479). - Газета «Одесские новости», 1901,
4 марта, No 5230, под названием «Оборотень (Полесская легенда)».
В 1931 году под названием «Серебряный волю>, с подзаголовком:
«Рождественский рассказ» опубликовано в газете «Возрождение»,
Париж, 7 января, No 2045.
Осенние цветы (стр. 487). - Первый вариант «Осенних цветов»
(с подзаголовком: «Из женских писем») бьш опубликован в газете
«Киевлянин», 1899, 8 сентября, No 248. Затем в 1901 году, будучи в
Одессе, Куприн написал новый рассказ на ту же тему - «Астры
(Из женских писем)» и опубликовал его в газете «Одесские ново­
сти», 1901, 13 марта, No 5239. Под старым названием «Осенние цве­
ты» рассказ этот был снова напечатан в еженедельном журнале
«Родная нива», СПб. 1906, январь, No 1, и в журнале «Жизнь», 1907,
No4.
Стр. 493 ... . мелодии вш�ьдтейфелевского вш�ьса. - Вальдтейфель
Эмиль (1837-1915) - французский композитор.
Стр. 494. «Цветы осенние мw�ей ...» - неточная цитата из сти­
хотворения А. С. Пушкина «Цветы последние милей ...».
По заказу (стр. 495). - Газета «Одесские новостю> , 1901, 1 ап­
реля, No 5257, под названием «Таинственный незнакомец». Под на­
званием «По заказу» вошел в восьмой том Полного собрания со­
чинений изд. А. Ф. Маркса (СПб. 1912).
Стр. 495....под псевдонимом «графа Альмавивы» . . . - Граф Аль­
мавива - персонаж трилогии Бомарше (1732-1799) «Севильский
цирюльник», «Женитьба Фигаро» и «Виновная мать».
566

При1t1е чания
Стр. 504 .
...изречение Сакья-Муни. - Сакья Муни - одно из
наименований Будды.
Слон (стр. 505). -
Детский журнал «Тропинка», 1907, No 2.
Печатается по сборни ку «Рассказы для детей», Париж, 1921.
Белый пудель (Стр. 514). - Журнал «Юный читатель», СПб.
1904, NoNo 2, 3.
Стр. 515. Лаунер (Ланнер) Иозеф Фр анц Карл (1801-1843) -
австрийский композитор.
«Путешествие в Ки тай» - опера в трех действиях.
«Гейша» - оперетта английского композитора Джона Сиднея
(1869-1914).
«Продавец птиц» - оперетта австрийского композитора Кар­
ла Целлера (1842-1898).
Вечерний гость (стр. 543). - «К свету», Научно-литературный
сборник, под ред. Е. П. Летковой и Ф. Д. Батюшкова. Издание ко­
митета Общества доставания средств Санкт-Петербургским выс­
шим женским курсам, СПб. 1904.
Стр. 544....то тайно, как евангельская вдовица. - Здесь у Куп­
рина совмещены два разных евангельских текста: первый - о бед­
ной вдовице, <<Лепта» которой дороже Богу, чем все дары богатых;
и второй - из «Нагорной проповеди» - о необходимости творить
милостыню втайне, «чтоб левая рука не знала, что делает правая».
567

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Иллюстрация М. В. Георгиева к рассказу «Штабс-капитан Рыбни­
ков». Акрил, холст, 2006 г. А. И. Куприн в группе сотрудников «Рус­
ского богатства» в Куоккале 6 декабря 1901 года. Сидят (слева напра­
во): Н. Ф. Анненский, Р. Ф. Якубович, С. Я. Елпатьевский, П. Ф.
Якубович, Е. С. Короленко, Л. И. Елпатьевская, В. Г. Короленко,
А. Н. Анненская . Фотография. Иван Заикин поднимает А. Н. Будище­
ва и А. И. Куприна. Позади М. П. Ялrубцев. Фотография. 1913 г. Па­
норама Киева с берега Днепра. Фотография начала ХХ века. На пер­
вом форзаце.
Иллюстрация М. В. Георгиева к повести «Суламифь». Акрил,
холст, 2006 г. Н ижегородская губерния . Сельская ул ица, начало ХХ
века. А. И. Куприн в своем кабинете в Гатчине. Фотография. 1908 г.
Цепной мост через Днепр. Киев, фотография начала ХХ века. На вто­
ром форзаце.
А. И. Куприн в Петербурге. Начало 1900-х годов. На обороте пер­
вого форзаца.
М. Абрамова в роли Василисы Мелентьевны. На обороте второго
форзаца.
Интерьер богатого особняка начала ХХ века, Россия. С. 4.
Дом Куприна в Гатчине. Фрагмент фотографии 191 1 года. А. И.
Куприн и Е. М. Куприна. С. 6.
Лиза Гейнрих-Ротони во время русско-японской войны 1905 г. С. 8-9.
Е. М. Куприна. 1909 г. С. 10-1 1.
Куприны с дочерьми Ксенией. и Зиночкой и няня Саша. Гатчина.
191 1 г. С. 22-23.
П. Е. Щербов. Портрет работы О. Э. Браза. 1902 г. С. 30-3 1.
Праздничный костюм женщины-эрзянки. Начало ХХ века, с. Ста­
рые Турдаки Саранского уезда Пензенской губернии (ныне Кочкуров­
ский район республики Мордовия) . С. 35-36.
А. И. Куприн перед взлетом на воздушном шаре. 191 1 г. С. 56.
Группа современников А. И. Куприна в гостях у Н. Н. Ходотова.
Сидят (слева направо): Ф. Ф. Трозинер, А. П. Каменский, Ф. Ф. Фид­
лер, И. С. Белоусов, А. С. Рославлев, Б. А. Лазаревский; стоят: Н. Н.
Ходотов, А. Л. Волынский, А. И. Косоротов, П. Н. Троянский и др.
Фотография. 191 1 г. С. 58.
Сфероплан. Начало ХХ века. Россия. С. 60-6 1.
Куприны с дочкой. Куприн с Иваном Заикиным . Открытие памят­
ника А. И. Куприну на его родине в Наровчате (Пензенская область).
с. 66-
-
67.
569

А. И. Куприн с дочерьми Ксенией и Лидой. 1914 г. С. 70-71.
Воздухоплавательное судно или аэроскаф капитана Костовича.
с. 82-83.
«С улицы». Иллюстрация к рассказу. С. 94-95.
Париж. Гранд-Опера. Почтовая открытка. Начало ХХ в. С. 106-107.
А. М. Горький. Фотография. 1901-1903 гг. С. 110-1 11.
«В уездном городе». Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам
произведений А. И. Куприна. 1993 г. С. 116-1 17.
В монастырском посаде. Художник К. Ф. Юон. Открытка начала
ХХ века. С. 158-159.
«Поход». Иллюстрация к рассказу. С. 192-193.
Костюм молодой женщины. Конец XIX века, Керенский уезд Пен­
зенской губернии (ныне Вадинский район Пензенской обл.). С. 210-211.
«Прогулка». Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам произве­
дений А. И. Куприна. В кадре Народные артисты России Борис Ива­
нов и Борис Химичев. 1993 г. С. 216-2 17.
«Урок музыки». Кадр из к/ф «Желание любвю> по мотивам произ­
ведений А. И. Куприна. В кадре Народная артистка России Светлана
Рябова и артистка Аня Туровская. 1993 г. С. 220-22 1.
Автограф письма А. И. Куприна к А. П. Чехову, конец мая 1903 г.
Первая страница. С. 232-233.
Автограф письма А. И. Куприна к А. П. Чехову, конец мая 1903 г.
Вторая страница. С. 234-235.
Автограф письма А. И. Куприна к А. П. Чехову, конец мая 1903 г.
Третья страница. С. 236-237.
Автограф письма А. И. Куприна к А. П. Чехову, конец мая 1903 г.
Четвертая страница. С. 238-239.
Никольская улица в Москве. Фотография начала ХХ века. С. 240-24 1.
Манекены из витрины парикмахерской. Начало ХХ века. Раскра­
шенный воск . 98х43х34. С. 254-255.
«Молебен». Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам произведе­
ний А. И. Куприна. Режиссер В. М. Георгиев. 1993 г. С. 268-269.
Рассказ А. И. Куприна «В цирке» (оттиск из журнала «Мир Бо­
жий», 1902, No 1) с дарственной надписью Чехову: «Глубокоуважаемо­
му Антону Павловичу Чехову, автор. 1902. 8 янв. СПб.». Литератур­
ный музей Чехова, Таганрог. С. 310-311.
Демонстрация студе нтов. Санкт-Петербург. 1905 г. С. 324-325.
Операционный зал телефонной станции в Санкт-Петербурге. Фо­
тография начала ХХ века. С. 350-351.
Склад мануфактурных товаров. Санкт-Петербург. 1910-е гг.
с. 358-3 59.
570

Киев . Бибиковский бульвар. Фотография второй половины XIX
века. Киев . Задний фасад Софийского собора. Фотография второй по­
ловины XIX века. С. 376--377.
Цирковая композиция. Художник А. Г. Тышлер. С. 392-393.
Санкт-Петербург. Невский проспект. Почтовая открытка. Нача­
ло хх в. с. 402-403.
К. И. Чуковский. Фотография. 1905-1 906 гг. С. 406-407.
Киев. Андреевский спуск. Фотография второй половины XIX века.
Киев. Фонтан. Фотография второй половины XIX века. С. 436-437.
Киев. Городской музей . Фотография второй половины XIX века.
Киев. Золотые ворота. Фотография второй половины XIX века.
с. 456-457.
«Выступление». Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам произ­
ведений А. И. Куприна. В кадре Народная артистка России Светлана
Ря бова и Аня Туровская . 1993 г. С. 470-47 1.
Женский праздничный костюм. Начало ХХ века, с. Ушника Ке­
ренского уезда Пензенской губернии. С. 486-487.
Верхняя мужская одежда сахман. Конец XIX - начало ХХ века, д.
Белая Гора Петровского уезда Саратовской губернии. С. 484-485.
Л. Н. Толстой и А. И. Куприн. Карикатура П. Н. Троянского. Ли­
тография. Журнал «Серый волк», 1908, No 12. С. 548.
Куприн на прогулке с Сапсаном . С. 550.
Трактористки-мордовки. Картина Ф. В. Сычкова, 1938 г. Масло,
холст. с. 562-563.
Вид Коломенского машиностроительного завода. Начало ХХ века.
с. 560-56 1.
Камнерезная мастерская. XIX в. С. 564-565.
571

Содержание
П О ВЕСТЬ
Суламифь ......................................................................................... 7
РАССКА ЗЫ
Штас-капитан Рыбников .............................................................. 59
Гамбринус . . .................................................................................... 93
Мелюзга ......................." ." ..................." .. " .........................".".... 117
Поход ...." .............................""".........................." .."""..."."...... 139
Одиночество ........................" ...................................................... 149
Свадьба ......." ..." ..""""""".." " .."".." ......".""""".."".".............. 158
Трус ""."."""." .." ...."."......" ...." .....""..".""......" ..." ....""""....... 172
Бред ....".".....".".."" ....""..".""."".." ...................""."""............. 190
Святая любовь """"....""" ..." """ ....................".""""""".." ....... 198
Во'робей ........................................................................................ 205
В зверинце ...." ...." .."."......................" ..."""""""...." ............""" 211
Игрушка ........."" .."." ................................................................... 217
Столетник .................................................................................... 223
Просительница ............................................................................ 228
Картина ..........." ........................................................................... 232
Страшная минута ..........................." ........................................... 246
Мясо ............................................................................................. 262
Без заглавия ........" ....................................................................... 274
Миллионер ................................................................................... 283
Лолли ........................................................................................... 290
Пиратка ............... ......................................................... ................ 298
Жизнь ............." ..........................." ............................................... 305
Локон ........................................................................................... 309
На реке ......................................................................................... 315
Блаженный ........." ...""""".""....""..." ......".""".............."""...... 321
Кровать ........................................................................................ 328
Сказка .......................................................................................... 332

Кляча ............................................................................................ 338
Чужой хлеб .................................................................................. 342
Друзья ................................................... ....................................... 347
Марианна ..................................................................................... 352
Сильнее смерти ............................................................................ 356
Чары ............................................................................................. 358
Каприз .......................................................................................... 361
Первенец .............. ........................................................................ 370
Нарцисс ........................................................................................ 374
Барбос и Жулька ......................................................................... 382
Детский сад .................................................................................. 385
Allez! ............................................................................................. 390
Брегет ........................................................................................... 395
Первый встречный ...................................................................... 402
Чудесный доктор ......................................................................... 41 1
В недрах земли ...................................... ....................................... 419
Счастливая карта ......................................................................... 430
Дух века ........................................................................................ 436
Палач ............................................................................................ 44 1
Погибшая сила ............................................................................ 447
Тапер ................... ......................................................................... 460
Сентиментальный роман ............................................................ 472
Серебряный волк ......................................................................... 479
Осенние цветы ............................................................................. 487
По заказу ...................................................................................... 495
Слон ............................................................................................. 505
Белый пудель ............................................................................... 514
Вечерний гость ............................................................................ 543
ПРИМЕЧАНИЯ ......................................................................... 55 1
Список иллюстраций ................................................................... 569

А. И. Куприн
Полное собрание сочинений в 10 томах
том 3
Издание осуществля ется при инфор мационной поддержке
«Российской газеты», «Л итературной газеты»,
«Л итер атурной России», газет «Известия», «Комсомольская
правда», «Трибуна»,«Труд», «Московский комсомолец»,
«Воскресенье», телека нала «Кул ьтура» ВГТРК, ТВЦ,
радиоста нций «Радио Росси и», «Маяк», «Эхо Москвы».
Руководител ь издател ьского проекта
академик. Академ ии российской сл овесности Г. В. Пряхин
Заместител ь руководител я издател ьского проекта,
гл авный реда ктор изда ния Д. Г. Горбунцов
Гл авный художник проекта М. В. Георгиев
Реда ктор : Е. Д. Власк. ина
Верстка : Т. Б. Лазарева
Набор: Т. И. Сенашенк.о
Корректура: Л. А. Киселева
Техническое обеспечение: С. Д. Афанасьев
Подписано в печать 26 .12.2006. Формат 60х90 1/16•• Печать офсетная.
Объем 41 п. л. Тираж 4000 экз. Заказ No 728.
ISBN 978-5-88528-522-3
Государственное предприятие
газетно-журнальное объединение «Воскресенье»
127018, Москва, ул. Октябрьская, д. 98, строение 1
Тел./факс: (495) 780-05-56
www. voskres . info
Отпечатано в ОАО «Рыбинский Дом печати»
785885 285223
152901, r. Рыбинск, ул. Чкалова, 8.