Александр
КУПРИН
Полное
собрание сочинений
в Х томах
�CKPl!CEl1bE

К92
УДК882-821
ББК84(2Poc=Pyc)l
Обществе1Шый оргкомитет по изданию По;шого собрания сочинений
А. И. Куприна в десяти томах:
В. К. Бочкарев (председатель), А. А. Авдеев, Д. Н. Ананьев,
В. Л. Богданов, В. Н. Ганичев, П. Н. Гусев, Д. А. Жуков,
М. В. Коростылева, С. И. Куприна, В. С. Липатов, А. С. Макаров,
В. К. Мамонтов, В. В. Михальский, Н. И. Никулаенкова,
М. Н. Осипова, Н. В. Летев, Ю. М. Поляков,
Н. Е. Рак, В. Г. Распутин, Г. Н. Селезнев, Н. Д. Симаков, В. П. Симонов,
А. С. Соколов, Е. А. Столярова,
В. Н. Сунгоркин, В. А. Фронин, Г. З. Юшкявичюс.
Издание осуществляется при содействии администрации
Пензенской области (губернатор В. К. Бочкарев).
С благословения архиепископа Пензенского и Кузнецкого
владыки Филарета.
КУПРИНА.И.
К 92 Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 3. Повесть. Рассказы.
- М.: Воскресенье, 2007. - 656 стр. с ил
л
.
В третьем томе Полного собрания сочинений популярного русского классика А. И.
Куприна публикуется его широко известная повесть «Суламифы>, которую большинство
читателей вслед эа маститым критиком своего времени В. В. Воровским воспрИНl
lЛИ
как «ГИМН
женской красоте и молодоети», а также рассказы конца XIX- начала ХХ веков.
ISBN 978-5-88528-522-3 (Том 3)
ISBN 5-88528-502-0
© «Воскресенье». Составление, верстка, 2007
© М. В. Георгиев. Оформление, макет, 2007

Повесть
и
Рассказы , ,

СУЛ АМИФЬ
1
Положи мя, яко печать, на
сердце твоем , яко печать , на
м ышце твоей: зане крепка, я ко
смерть, любовь , жестока, яко
смерть, ревность: стрелы ее -
стрелы огненные.
Песнь Песней
Царь Соломон не достиг еще среднего возраста - сорока пяти
лет, - а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и
пышности его двора распространилась далеко за пределами Пале­
стины. В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древ­
ней Тавризы до Йемена и от Исмара до Персеполя, на побережье
Черного моря и на островах Средиземного - с удивлением произ­
носили его имя, потому что не бьшо подобного ему между царями
во все дни его.
В 480 году по исшествии Израиля, в четвертый год своего цар­
ствования, в месяце Зифе, предпринял царь сооружение великого
храма Господня на горе Мориа и постройку дворца в Иерусалиме.
Восемьдесят тысяч каменотесов и семьдесят тысяч носильщиков
беспрерывно работали в горах и в предместьях города, а десять
тысяч дровосеков из числа тридцати восьми тысяч отправлялись
посменно на Ливан, где проводили целый месяц в столь тяжкой
работе, что после нее отдыхали два месяца. Тысячи людей вязали
срубленные деревья в плоты, и сотни моряков сплавляли их морем
в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные в токарной и столяр­
ной работе. Только лишь при возведении пирамид Хефрена, Хуфу
и Микерина в Гизехе употреблено бьшо такое несметное количе­
ство рабочих.
7

А. И. Куприн
Три тысячи шестьсот приставников надзирали за работами, а
над приставниками начальствовал Азария, сын Нафанов , человек
жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он ни­
когда не спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болез­
ни. Все же планы дворца и храма, рисунки колонн, давира и медно­
го моря, чертежи окон, украшения стен и тронов созданы бьши зод­
чим Хирамом-Авием из Сидона, сыном медника из рода Нафали­
мова.
Через семь лет, в месяце Буле, бьш завершен храм Господень и
через тринадцать лет - царский дворец. За кедровые бревна с Ли­
вана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, сит­
тим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные доро­
гие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голу­
бые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи
кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные кам­
ни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампа­
ды, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвоз­
ди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и
блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в
камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов -
подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего,
двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел
этот подарок ничтожным, - с такой неслыханной роскошью 'бьши
выстроены храм Господень и дворец Соломонов и малый дворец в
Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фа­
раона Суссакима. Красное же дерево, которое позднее пошло на
перила и лестницы галерей, на музыкальные инструменты и на пе­
реплеты для священных книг, бьшо принесено в дар Соломону ца­
рицей Савской, мудрой и прекрасной Балкис, вместе с таким коли­
чеством ароматных курений, блаrовонных масел и драгоценных
духов, какого до сих пор еще не видали в Израиле.
С каждым годом росли богатства царя . Три раза в год возвра­
щались в гавани его корабли: «Фарсис», ходивший по Средизем­
ному морю, и «Хирам», ходивший по Черному морю. Они приво­
зили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; бо­
гато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а
также зверщ:1ые шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных ко­
ней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят
таланто в в год, красное, черное и сандаловое дерево из страны
Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными ри-
8

Лиза Гейнрих-Ротони
во время русско-японской войны 1905 г.

Повесть
сунками - дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художе­
ственную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узор­
чатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона
-
цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие
благовония - нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мус­
кус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми еги­
петские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.
Серебро же во дни Соломоновы стало ценою, как простой ка­
мень, и красное дерево не дороже простых сикимор, растущих на
низинах.
Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоемы
и прохладные фонтаны устроил царь, повелев провести воду из гор­
ных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг
дворца насадил сады и рощи и развел виноградник в Ваал-Гамоне.
Бьто у Соломона сорок тысяч стойл для мулов и коней колес­
ничных и двенадцать тысяч для конницы; ежедневно привозили для
лошадей ячмень и солому из провинций. Десять волов откормлен­
ных и двадцать волов с пастбища, тридцать коров пшеничной муки
и шестьдесят прочей, сто батов вина разного, триста овец, не счи­
тая птицы откормленной, оленей, серн и сайгаков , - все это через
руки двенадцати приставников шло ежедневно к столу Соломона,
а также к столу его двора, свиты и гвардии. Шестьдесят воинов, из
числа пятисот самых сильных и храбрых во всем войске, держали
посменно караул во внутренних покоях дворца. Пятьсот щитов ,
п окрытых золотыми пластинками, по велел Соломон сделать для
своих телохранителей.
11
Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не воз­
бранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жен было у царя
и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их оча­
ровы вал своей любовью Соломон, потому что Бог дал ему такую
неиссякаемую силу страсти, какой не бьmо у людей обыкновенных.
Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их
яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно
расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых,
высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми воло­
сами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые
обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, со-
9

А. И. Куприн
единенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких амморея­
нок, сложенных без упрека, - их верность и покорность в любви
вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои
глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образо­
ванных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо
петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под
аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в люб­
ви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у кото­
рых все тело под одеждой бьшо гладко, как мрамор, потому что
они особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, кра­
сивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шаль­
вары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскош­
ные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспеч­
ных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с те­
лом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубогла­
зых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, кото­
рых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непо­
нятен для всех живущих в Палестине. Кроме того, любил царь мно­
гих дочерей Иудеи и Израиля.
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской,
превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богат­
ством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунами­
тянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой
красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата
Адонию смерти от руки Ванеи, сына Иодаева.
И с бедной девушкой из виноградника, по имени Суламифь,
которую одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем.
Носильный одр сделал себе Соломон из лучшего кедрового де­
рева, с серебряными столпами, с золотыми локотниками в виде лежа­
щих львов, с шатром из пурпуровой тирской ткани. Внутри же весь
шатер бьш украшен золотым шитьем и драгоценными камнями -
любовными дарами жен и дев иерусалимских. И когда стройные чер­
ные рабы проносили Соломона в дни великих празднеств среди наро­
да, поистине бьш прекрасен царь, как лилия Саронской долины!
Бледно бьшо его лицо, губы - точно яркая алая лента; волнис­
тые волосы черны иссиня, и в них - украшение мудрости - блес­
тела седина, подобно серебряным нитям горных ручьев, падающих
с высоты темных скал Аэрмона; седина сверкала и в его черной
бороде, завитой, по обычаю царей ассирийских, правильными мел­
кими рядами.
10

Е. М. Куприн.а. 1909 г.

Повесть
Глаза же у царя бьmи темны, как самый темный агат, как небо в
безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх
и вниз, походили на черные лучи вокруг черных звезд. И не было
человека во вселенной, который мог бы выдержать взгляд Соло­
мона, не потупив своих глаз. И молнии гнева в очах царя поверга­
ли людей на землю.
Но бывали минуты сердечного веселия, когда царь опьянялся
любовью, или вином, или сладостью власти или радовался он муд­
рому и красивому слову, сказанному кстати. Тогда тихо опуска­
лись до половины его длинные ресницы, бросая синие тени на свет­
лое лицо, и в глазах царя загорались, точно искры в черных бриль­
янтах, теплые огни ласкового, нежного смеха; и те, кто видели эту
улыбку, готовы были за нее отдать тело и душу - так она была
неописуемо прекрасна. Одно имя царя Соломона, произнесенное
вслух, волновало сердце женщин, как аромат пролитого мирра,
напоминающий о ночах любви.
Руки царя были нежны, белы, теплы и красивы, как у женщи­
ны, но в них заключался такой избыток жизненной силы, что, на­
лагая ладони на темя больных, царь исцелял головные боли, судо­
роги, черную меланхолию и беснование. На указательном пальце
левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса,
извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен
лет бьmо этому кольцу, и на оборотной стороне его камня выреза­
на была надпись на языке древнего, исчезнувшего народа: «Все
проходит».
И так велика была власть души Соломона, что повиновались
ей даже животные: львы и тигры ползали у ног царя, и терлись мор­
дами о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками,
когда он входил в их помещения. И он, находивший веселие серд­
ца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате еги­
петских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тка­
ней, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина,
играющего в чеканном нинуанском потире, - он любил также
гладить суровые гривы львов, бархатные спины черных пантер и
нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев
диких зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощу­
щать горячий запах их хищного дыхания.
Так живописал царя Соломона Иосафат, сын Ахилуда, исто­
рик его дней.
11

А. И. Куприн
111
«За то, что ты не просил себе долгой жизни, не просил себе бо­
гатства, не просил себе душ врагов, но просил мудрости, то вот я
делаю по слову твоему. Вот я даю тебе сердце мудрое и разумное,
так что подобного тебе не бьmо прежде тебя, и после тебя не вос­
станет подобный тебе».
Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составле­
ние мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину вре­
мен, проник в тайну вечного волнообразного и кругового возвра­
щения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы
и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд
и за годовыми кругами. Знал он также естество всех животных и
угадывал чувства зверей, понимал происхождение и направление
ветров, различные свойства растений и силу целебных трав.
Помыслы в сердце человеческом - глубокая вода, но и их умел
вычерпывать мудрый царь. В словах и голосе, в глазах, в движени­
ях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как
буквы в открытой книге. И потому со всех концов Палестины при­
ходило к нему великое множество людей, прося суда, совета, помо­
щи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных пред­
знаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости отве­
тов Соломоновых.
Три тысячи притчей сочинил Соломон и тысячу и пять песней.
Диктовал он их двум искусным и быстрым писцам, Елихоферу и
Ахии, сыновьям Сивы, и потом сличал написанное обоими. Всегда
облекал он свои мысли изящными выражениями, потому что золо­
тому яблоку в чаше из прозрачного сардоникса подобно слово, ска­
занное умело, и потому также, что слова мудрых остры, как иглы,
крепки, как вбитые гвозди, и составители их все от единого пасты­
ря. «Слово - искра в движении сердца», - так говорил царь. И
бьша мудрость Соломона выше мудрости всех сынов Востока и всей
мудрости египтян. Бьm он мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана,
и Хилколы, и Додры, сыновей Махола. Но уже начинал он тяго­
титься красотою обыкновенной человеческой мудрости, и не име­
ла она в глазах его прежней цены. Беспокойным и пытливым умом
жаждал он той высшей мудрости, которую Господь имел на своем
пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде бытия
земли, той мудрости, которая бьmа при нем великой художницей,
когда он проводил круговую черту по лицу бездны. И не находил
ее Соломон.
12

Повесть
Изучил царь учения магов халдейских и ниневийских, науку
астрологов из Абидоса, Саиса и Мемфиса, тайны волхвов, миста­
гогов, и эпоптов ассирийских, и прорицателей из Бактры и Персе­
поля и убедился, что знания их были знаниями человеческими.
Также искал он мудрости в тайнодействиях древних языческих
верований и потому посещал капища и приносил жертвы: могуще­
ственному Ваалу-Либанону, которого чтили под именем Мелькар­
та, бога созидания и разрушения, покровителя мореплавания, в Тире
и Сидоне, называли Аммоном в оазисе Сивах, где идол его кивал
головою, указывая пути праздничным шествиям, Бэлом у халдеев,
Молохом у хананеев; поклонялся также жене его - грозной и сла­
дострастной Астарте, имевшей в других храмах имена Иштар, Иса­
ар, Ваальтис, Ашера, Истар-Белит и Атаргатис. Изливал он елей и
возжигал курение Изиде и Озирису египетским, брату и сестре, со­
единившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там
бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с
собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну,
и Дагону филистимскому, и Авденаго ассирийскому, и Утсабу, идо­
лу ниневийскому, и мрачной Киббеле, и Бэл-Меродоху, покрови­
телю Вавилона - богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору - богу
вечного огня, и таинственной Омороге - праматери богов, кото­
рую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из голо­
вы - людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь кото­
рой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали про­
хожим свое тело, как священную жертву, на пороге храмов.
Но ничего не находил царь в обрядах языческих, кроме пьянства,
ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных: сграс­
тей, и в догматах их видел суесловие и обман. Но никому из поддан­
ных: не воспрещал он приношение жертв любимому богу и даже сам
посгроил на Масличной горе капище Хамосу, мерзости моавитской,
по просьбе прекрасной, задумчивой Эллаан - моавитянки, бывшей
тогда возлюбленной женою царя. Одного лишь не терпел Соломон и
преследовал смертью - жертвоприношение детей.
И увидел он в своих исканиях:, что участь сынов человеческих: и
участь животных: одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно
дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. И
понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает
познание - умножает скорбь. Узнал он также, что и при смехе иног­
да болит сердце и концом радости бывает печаль. И однажды ут­
ром впервые продиктовал он Ели х:оферу и Ахни:
13

А. И. Куприн
-
Все суета сует и томление духа, - так говорит Екклезиаст.
Но тогда не знал еще царь, что скоро пошлет ему Бог такую
нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, кото­
рая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже
самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не бо­
ится смерти.
IV
Виноградник бьm у царя в Ваал-Гамоне, на южном склоне Ватн­
эль-Хава, к западу от капища Молоха; туда любил царь уединять­
ся в часы великих размышлений. Гранатовые деревья, оливы и ди­
кие яблони, вперемежку с кедрами и кипарисами, окаймляли его с
трех сторон по горе, с четвертой же бьm он огражден от дороги
высокой каменной стеной. И другие виноградники, лежавшие вок­
руг, также принадлежали Соломону; он отдавал их внаем сторо­
жам за тысячу сребреников каждый.
Только с рассветом окончился во дворце роскошный пир, ко­
торый давал царь Израильский в честь послов царя Ассирийского,
славного Тиглат-Пилеазара. Несмотря на утомление, Соломон не
мог заснуть этим утром. Ни вино, ни сикера не отуманили крепких
ассирийских голов и не развязали их хитрых языков. Но проница­
тельный ум мудрого царя уже опередил их планы и уже вязал, в
свою очередь, тонкую политическую сеть, которою он оплетет этих
важных людей с надменными глазами и с льстивой речью. Соло­
мон сумеет сохранить необходимую приязнь с повелителем Асси­
рии и в то же время, ради вечной дружбы с Хирамом Тирским, спа­
сет от разграбления его царство, которое своими неисчислимыми
богатствами, скрытыми в подвалах под узкими улицами с тесными
домами, давно уже привлекает жадные взоры восточных владык.
И вот на заре приказал Соломон отнести себя на гору Ватн-эль­
Хав, оставил носилки далеко на дороге и теперь один сидит на про­
стой деревянной скамье, на верху виноградника, под сенью деревь­
ев, еще затаивших в своих ветвях росистую прохладу ночи. Простой
белый плащ надет на царе, скрепленный на правом плече и на левом
боку двумя египетскими аграфами из зеленого золота, в форме свер­
нувшихся крокодилов - символ бога Себаха. Руки царя лежат не­
подвижно на коленях, а глаза, затененные глубокой мыслью, не ми­
гая, устремлены на восток, в сторону Мертвого моря - туда, где из­
за круглой вершины Аназе восходит в пламени зари солнце.
14

Повесть
Утренний ветер дует с востока и разносит аромат цветущего
винограда - тонкий аромат резеды и вареного вина. Темные ки­
парисы важно раскачивают тонкими верхушками и льют свое смо­
листое дыхание. Торопливо переговариваются серебряно-зеленые
листы олив.
Но вот Соломон встает и прислушивается. Милый женский го­
лос, ясный и чистый, как это росистое утро, поет где-то невдалеке,
за деревьями. Простой и нежный мотив льется, льется себе, как звон­
кий ручей в горах, повторяя все те же пять-шесть нот. И его неза­
тейливая изящная прелесть вызывает тихую улыбку умиления в
глазах царя.
Все ближе слышится голос. Вот он уже здесь, рядом, за раски­
дистыми кедрами, за темной зеленью можжевельника. Тогда царь
осторожно раздвигает руками ветви, тихо пробирается между ко­
лючими кустами и выходит на открытое место.
Перед ним, за низкой стеной, грубо сложенной из больших жел­
тых камней, расстилается вверх виноградник. Девушка в легком го­
лубом платье ходит между рядами лоз, нагибается над чем-то внизу
и опять вьmрямляется и поет. Рыжие волосы ее горят на солнце.
День дохнул прохладою,
Убегают ночные тени.
Возвращайся скорее, мой милый,
Будь легок, как серна,
Как молодой олень среди горных ущелий".
Так поет она, подвязывая виноградные лозы, и медленно спус­
кается вниз, ближе и ближе к каменной стене, за которой стоит царь.
Она одна - никто не видит и не слышит ее; запах цветущего виног­
рада, радостная свежесть утра и горячая кровь в сердце опьяняют
ее, и вот слова наивной песенки мгновенно рождаются у нее на ус­
тах и уносятся ветром, забытые навсегда:
Ловите нам лис и лисенят,
Они портят наши виноградники,
А виноградники наши в цвете.
Так она доходит до самой стены и, не замечая царя, поворачи­
вает назад и идет, легко взбираясь в гору, вдоль соседнего ряда лоз.
Теперь песня звучит глуше:
15

А. И. Куприн
Беги, возлюбленный мой,
Будь подобен серне
Или молодому оленю
На горах бальзамических.
Но вдруг она замолкает и так пригибается к земле, что ее не
видно за виноградником.
Тогда Соломон произносит голосом, ласкающим ухо:
-
Девушка, покажи мне лицо твое, дай еще услышать твой
голос.
Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Силь­
ный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней легкое платье и
вдруг плотно облепляет его вокруг ее тела и между ног. И царь на
мгновенье, пока она не становится спиною к ветру, видит всю ее
под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете
тринадцати лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и воз­
вышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и
круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая
разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпук­
лым бедрам.
- Потому что голос твой сладок и лицо твое приятно! - гово­
рит Соломон.
Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и с восхище­
нием. Невыразимо прекрасно ее смуглое и яркое лицо. Тяжелые,
густые темно-рыжие волосы, в которые она воткнула два цветка
алого мака, упругими бесчисленными кудрями покрывают ее пле­
чи, и разбегаются по спине, и пламенеют, пронз�нные лучами сол­
нца, как золотой пурпур. Самодельное ожерелье из каких-то крас­
ных сухих ягод трогательно и невинно обвивает в два раза ее тем­
ную, высокую, тонкую шею.
- Я не заметила тебя! - говорит она нежно, и голос ее звучит,
как пение флейты. - Откуда ты пришел?
- Ты так хорошо пела, девушка!
Она стыдливо опускает глаза и сама краснеет, но под ее длин­
ными ресницами и в углах губ дрожит тайная улыбка.
-
Ты пела о своем милом. Он легок, как серна, как молодой
горный олень. Ведь он очень красив, твой милый, девушка, не прав­
да ли?
Она смеется так звонко и музыкально, точно серебряный град
падает на золотое блюдо.
16

Повесть
-
У меня нет милого. Это только песня. У меня еще не бьmо
милого...
Они молчат с минуту и глубоко, без улыбки смотрят друг на
друга... Птицы громко перекликаются среди деревьев. Грудь девуш­
ки часто колеблется под ветхим полотном.
- Я не верю тебе, красавица. Ты так прекрасна...
-
Ты смеешься надо мною. Посмотри, какая я черная...
Она поднимает кверху маленькие темные руки, и широкие ру­
кава легко скользят вниз, к плечам, обнажая ее локти, у которых
такой тонкий и круглый девический рисунок.
И она говорит жалобно:
-
Братья мои рассердились на меня и поставили меня стеречь
виноградник, и вот - погляди, как опалило меня солнце!
-
О нет, солнце сд�ало тебя еще красивее, прекраснейшая из
женщин! Вот ты засмеялась, и зубы твои - как белые двойни-ягня­
та, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щеки
твои - точно половинки граната под кудрями твоими. Губы твои
алы - наслаждение смотреть на них. А волосы твои... Знаешь, на
что похожи твои волосы? Видала ли ты, как с Галаада вечером спус­
кается овечье стадо? Оно покрывает всю гору, с вершины до под­
ножья, и от света зари и от пыли кажется таким же красным и та­
ким же волнистым, как твои кудри. Глаза твои глубоки, как два
озера Есевонских у ворот Батраббима. О, как ты красива! Шея твоя
пряма и стройна, как башня Давидова! ..
-
Как башня Давидова! - повторяет она в упоении.
-
Да, да, прекраснейшая из женщин. Тысяча щитов висит на
башне Давида, и все это щиты побежденных военачальников. Вот
и мой щит вешаю я на твою башню...
-
О, говори, говори еще...
- А когда ты обернулась назад, на мой зов, и подул ветер, то я
увидел под одеждой оба сосца твои и подумал: вот две маленькие
серны, которые пасутся между лилиями. Стан твой бьm похож на
пальму и груди твои на грозди виноградные.
Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо ладонями, а грудь
локтями, и так краснеет, что даже уши и шея становятся у нее пур­
пуровыми.
-
И бедра твои я увидел. Они стройны, как драгоценная ваза
-
изделие искусного художника. Отними же твои руки, девушка.
Покажи мне лицо твое.
17

А. И. Куприн
Она покорно опускает руки вниз. Густое золотое сияние льется
из глаз Соломона, и очаровывает ее, и кружит ей голову, и слад­
кой, теплой дрожью струится по коже ее тела.
-
Скажи мне, кто ты? - говорит она медленно, с недоумени­
ем. - Я никогда не видела подобного тебе.
- Я пастух, моя красавица. Я пасу чудесные стада белых ягнят
на горах, где зеленая трава пестреет нарциссами. Не придешь ли
ты ко мне, на мое пастбище?
Но она тихо качает головою:
-
Неужели ты думаешь, что я поверю этому? Лицо твое не ог­
рубело от ветра и не обожжено солнцем, и руки твои белы. На тебе
дорогой хитон, и одна застежка на нем стоит годовой платы, кото­
рую братья мои вносят за наш виноградник Адонираму, царскому
сборщику. Ты пришел оттуда, из-за стены... Ты, верно, один из
людей, близких к царю? Мне кажется, что я видела тебя однажды в
день великого празднества, мне даже помнится - я бежала за тво­
ей колесницей.
-
Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда,
зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из
царской свиты, я главный повар царя. И ты видела меня, когда я
ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем
ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот
здесь на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне
твое имя?
-
Суламифь, - говорит она.
-
За что же, Суламифь, рассердились на тебя твои братья?
-
Мне стыдно говорить об этом. Они выручили деньги от
продажи вина и послали меня в город купить хлеба и козьего
сыра. А я...
-
А ты потеряла деньги?
-
Нет, хуже. ..
Она низко склоняет голову и шепчет:
- Кроме хлеба и сыра, я купила еще немножко, совсем немнож-
ко, розового масла у египтян в старом городе.
-
И ты скрьmа это от братьев?
- Да...
И она произносит еле слышно:
-
Розовое масло так хорошо пахнет!
Царь ласково гладит ее маленькую жесткую руку.
- Тебе, верно, скучно одной в винограднике?
18

Повесть
-
Нет. Я работаю, пою". В полдень мне приносят поесть, а
вечером меня сменяет один из братьев. Иногда я рою корни манд­
рагоры, похожие на маленьких человечков". У нас их покупают
халдейские купцы. Говорят, они делают из них сонный напиток".
Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?
-
Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь. Скажи, у
тебя есть отец или мать?
- Одна мать. Отец умер два года тому назад. Братья - все стар-
ше меня - они от первого брака, а от второго только я и сестра.
-
Твоя сестра так же красива, как и ты?
-
Она еще мала. Ей только девять лет.
Царь смеется, тихо обнимает Суламифь, привлекает ее к себе и
говорит ей на ухо:
-
Девять лет". Значит, у нее еще нет такой груди, как у тебя?
Такой гордой, такой горячей груди!
Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза ее светятся и мерк­
нут, они туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке
бурное биение ее сердца.
- Теплота твоей одежды благоухает лучше, чем мирра, лучше,
чем нард, - говорит он, жарко касаясь губами ее уха. - И когда
ты дышишь, я слышу запах от ноздрей твоих, как от яблоков. Сес­
тра моя, возлюбленная моя, ты пленила сердце мое одним взгля­
дом твоих очей, одним ожерельем на твоей шее.
- О, не гляди на меня! - просит Суламифь. - Глаза твои вол­
нуют меня.
Но она сама изгибает назад спину и кладет голову на грудь
Соломона. Губы ее рдеют над блестящими зубами, веки дрожат от
мучительного желания. Соломон приникает жадно устами к ее зо­
вущему рту. Он чувствует пламень ее губ, и скользкость ее зубов, и
сладкую влажность ее языка и весь горит таким нестерпимым же­
ланием, какого он еще никогда не знал в жизни.
Так проходит минута и две.
- Что ты делаешь со мною! - слабо говорит Суламифь, закры­
вая глаза. - Что ты делаешь со мной!
Но Соломон страстно шепчет около самого ее рта:
- Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под
языком твоим". О, иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно и про­
хладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами.
-
Нет, нет, оставь меня. Я не хочу, не могу.
-
Суламифь". ты хочешь, ты хочешь". Сестра моя, возлюб-
ленная моя, иди ко мне!
19

А. И. Куприн
Чьи-то шаги раздаются внизу по дороге, у стены царского ви­
ноградника, но Соломон удерживает за руку испуганную девушку.
-
Скажи мне скорее, где ты живешь? Сегодня ночью я приду к
тебе, - говорит он быстро.
- Нет, нет, нет ... Я не скажу тебе это. Пусти меня. Я не скажу
тебе.
-Яне пущу тебя, Суламифь, пока ты не скажешь". Я хочу тебя!
- Хорошо, я скажу ... Но сначала обещай мне не приходить этой
ночью... Также не приходи и в следующую ночь... и в следующую
за той... Царь мой! Заклинаю тебя сернами и полевыми ланями, не
тревожь свою возлюбленную, пока она не захочет!
- Да, я обещаю тебе это... Где же твой дом, Суламифь?
-
Если по пути в город ты перейдешь через Кедрон по мосту
выше Силоама, ты увидишь наш дом около источника. Там нет
других домов.
-
А где же там твое окно, Суламифь?
-
Зачем тебе это знать, милый? О, не гляди же на меня так.
Взгляд твой околдовывает меня... Не целуй меня... Не целуй меня...
Милый! Целуй меня еще...
-
Где же твое окно, единственная моя?
-
Окно на южной стороне. Ах, я не должна тебе этого гово-
рить... Маленькое, высокое окно с решеткой.
-
И решетка отворяется изнутри?
-
Нет, это глухое окно. Но за углом есть дверь. Она прямо ве-
дет в комнату, где я сплю с сестрою. Но ведь ты обещал мне! .. Сес­
тра моя спит чутко. О, как ты прекрасен, мой возлюбленный. Ты
ведь обещал, не правда ли?
Соломон тихо гладит ее волосы и щеки.
- Я приду к тебе этой ночью, - говорит он настойчиво. - В
полночь приду. Это так будет, так будет. Я хочу этого.
- Милый!
-
Нет. Ты будешь ждать меня. Только не бойся и верь мне. Я
не причиню тебе горя. Я дам тебе такую радость, рядом с которой
все на земле ничтожно. Теперь прощай. Я слышу, что за мной идут.
-
Прощай, возлюбленный мой... О нет, не уходи еще. Скажи
мне твое имя, я не знаю его.
Он на мгновение, точно нерешительно, опускает ресницы, но
тотчас же поднимает их.
-
У меня одно имя с царем. Меня зовут Соломон. Прощай. Я
люблю тебя.
20

Повесть
v
Светел и радостен был Соломон в этот день, когда сидел он на
троне в зале дома Ливанского и творил суд над людьми, приходив­
шими к нему.
Сорок колонн, по четыре в ряд, поддерживали потолок судили­
ща, и все они бьmи обложены кедром и оканчивались капителями в
виде лилий; пол состоял из штучных кипарисовых досок, и на сте­
нах нигде не бьmо видно камня из-за кедровой отделки, украшен­
ной золотой резьбой, представлявшей пальмы, ананасы и херуви­
мов. В глубине трехсветной залы шесть ступеней вели к возвыше­
нию трона, и на каждой ступени стояло по два бронзовых льва, по
одному с каждой стороны. Самый же трон бьm из слоновой кости с
золотой инкрустацией и золотыми локотниками в виде лежащих
львов. Высокая спинка трона завершалась золотым диском. Заве­
сы из фиолетовых и пурпурных тканей висели от пола до потолка
при входе в залу, отделяя притвор, где между пяти колонн толпи­
лись истцы, просители и свидетели, а также обвиняемые и преступ­
ники под крепкой стражей.
На царе бьm надет красный хитон, а на голове простой узкий
венец из шестидесяти бериллов, оправленных в золото. По правую
руку стоял трон для матери его, Вирсавии, но в последнее время
благодаря преклонным летам она редко показывалась в городе.
Ассирийские гости, с суровыми чернобородыми лицами, сиде­
ли вдоль стен на яшмовых скамьях; на них бьmи светлые оливко­
вые одежды, вышитые по краям красными и белыми узорами. Они
еще у себя в Ассирии слышали так много о правосудии Соломона,
что старались не пропустить ни одного из его слов, чтобы потом
рассказывать о суде царя израильтян. Между ними сидели воена­
чальники Соломоновы, его министры, начальники провинций и
придворные. Здесь бьm Ванея - некогда царский палач, убийца
Иоава, Адонии и Семея, - теперь главный начальник войска,
невысокий, тучный старец с редкой длинной седой бородой; его
выцветшие голубоватые глаза, окруженные красными, точно вы­
вороченными веками, глядели по-старчески тупо; рот бьm открыт
и мокр, а мясистая красная нижняя губа бессильно свисала вниз;
голова его бьmа всегда потуплена и слегка дрожала. Бьm также Аза­
рия, сын Нафанов, желчный высокий человек с сухим, болезнен­
ным лицом и темными кругами под глазами, и добродушный, рас­
сеянный Иосафат, историограф, и Ахелар, начальник двора Соло-
21

А. И. Куприн
монова, и Завуф, носивший высокий титул друга царя, и Бен-Ави­
нодав, женатый на старшей дочери Соломона - Тафафии, и Бен­
Гевер, начальник области Арговии, что в Васане; под его управле­
нием находилось шестьдесят городов, окруженных стенами, с во­
ротами на медных затворах; и Ваана, сын Хушая, некогда славив­
шийся искусством метать копье на расстоянии тридцати парасан­
гов, и многие другие. Шестьдесят воинов, блестя золочеными шле­
мами и щитами, стояло в ряд по левую и по правую сторону трона;
старшим над ними сегодня был чернокудрый красавец Элиав, сын
Ахилуда.
Первым предстал перед Соломоном со своей жалобой некто
Ахиор, ремеслом гранильщик. Работая в Беле Финикийском, он
нашел драгоценный камень, обделал его и попросил своего друга
Захарию, отправлявшегося в Иерусалим, отдать этот камень его,
Ахиоровой, жене. Через некоторое время возвратился домой и Ахи­
ор. Первое, о чем он спросил свою жену, увидевшись с нею, - это о
камне. Но она очень удивилась вопросу мужа и клятвенно подтвер­
дила, что никакого камня она не получала. Тогда Ахиор отправил­
ся за разъяснением к своему другу Захарии; но тот уверял, и тоже с
клятвою, что он тотчас же по приезде передал камень по назначе­
нию. Он даже привел двух свидетелей, подтверждавших, что они
видели, как Захария при них передавал камень жене Ахиора.
И вот теперь все четверо - Ахиор, Захария и двое свидете­
лей - стояли перед троном царя Израильского.
Соломон поглядел каждому из них в глаза поочередно и сказал
страже:
-
Отведите их всех в отдельные покои и заприте каждого от­
дельно.
И когда это бьшо исполнено, он приказал принести четыре кус­
ка сырой глины.
-
Пусть каждый из них, - повелел царь, - вылепит из глины
ту форму, которую имел камень.
Через некоторое время слепки бьши готовы. Но один из свиде­
телей сделал свой слепок в виде лошадиной головы, как обычно
обделывались драгоценные камни; другой - в виде овечьей голо­
вы, и только у двоих - у Ахиора и Захарии слепки были одинако­
вы, похожие формой на женскую грудь.
И царь сказал:
- Теперь и для слепого ясно, что свидетели подкуплены Заха­
рией. Итак, пусть Захария возвратит камень Ахиору, и вместе с ним
22

Куприны с дочер ьми Ксенией и Зиночкой и няня Саша.
Гатчина. 1911 г.

Повесть
уплатит ему тридцать гражданских сиклей судебных издержек, и
отдаст десять сиклей священных на храм. Свидетели же, обличив­
шие сами себя, пусть заплатят по пяти сиклей в казну за ложное
показание.
Затем приблизились к трону Соломонову три брата, судившие­
ся о наследстве. Отец их перед смертью сказал им: «Чтобы вы не
ссорились при дележе, я сам разделю вас по справедливости. Когда
я умру, идите за холм, что в средине рощи за домом, и разройте его.
Там найдете вы ящик с тремя отделениями: знайте, что верхнее -
для старшего, среднее - для среднего, нижнее - для меньшего из
братьев». И когда после его смерти они пошли и сделали, как он
завещал, то нашли, что верхнее отделение было наполнено довер­
ху золотыми монетами, между тем как в среднем лежали только
простые кости, а в нижнем куски дерева. И вот возникла между
меньшими братьями зависть к старшему и вражда, и жизнь их сде­
лалась под конец такой невыносимой, что решили они обратиться
к царю за советом и судом. Даже и здесь, стоя перед троном, не
воздержались они от взаимных упреков и обид.
Царь покачал головой, выслушал их и сказал:
- Оставьте ссоры; тяжел камень, весок и песок, но гнев глупца
тяжелее их обоих. Отец ваш бьm, очевидно, мудрый и справедли­
вый человек, и свою волю он высказал в своем завещании так же
ясно, как будто бы это совершилось при сотне свидетелей. Неуже­
ли сразу не догадались вы, несчастные крикуны, что старшему бра­
ту он оставил все деньги, среднему - весь скот и всех рабов, а млад­
шему - дом и пашню. Идите же с миром и не враждуйте больше.
И трое братьев - недавние враги - с просиявшими лицами
поклонились царю в ноги и вышли из судилища рука об руку.
И еще решил царь другое дело о наследстве, начатое три дня тому
назад. Один человек, умирая, сказал, что он оставляет все свое имуще­
ство достойнейшему из двух его сыновей. Но так как ни один из них
не соглашался признать себя худшим, то и обратились они к царю.
Соломон спросил их, кто они по делам своим, и, услышав от­
вет, что оба они охотники-лучники, сказал:
-
Возвращайтесь домой. Я прикажу поставить у дерева труп
вашего отца. Посмотрим сначала, кто из вас метче попадет ему стре­
лой в грудь, а потом решим ваше дело.
Теперь оба брата возвратились назад в сопровождении челове­
ка, посланного царем с ними для присмотра. Его и расспрашивал
Соломон о состязании.
23

А. И. Куприн
- Я исполнил все, что ты приказал, царь, - сказал этот чело­
век. - Я поставил труп старика у дерева и дал каждому из братьев
их луки и стрелы. Старший стрелял первым. На расстоянии ста двад­
цати локтей он попал как раз в то место, где бьется у живого чело­
века сердце.
-
Прекрасный выстрел, - сказал Соломон. - А младший?
-
Младший... Прости меня, царь, я не мог настоять на том,
чтобы твое повеление было исполнено в точности ... Младший на­
тянул тетиву и положил уже на нее стрелу, но вдруг опустил лук к
ногам, повернулся и сказал, заплакав: «Нет, я не могу сделать это­
го... Не буду стрелять в труп моего отца».
-
Так пусть ему и принадлежит имение его отца, - решил
царь. - Он оказался достойнейшим сыном. Старший же, если хо­
чет, может поступить в число моих телохранителей. Мне нужны
такие сильные и жадные люди, с меткою рукою, верным взглядом
и с сердцем, обросшим шерстью.
Затем предстали пред царем три человека. Ведя общее торго­
вое дело, нажили они много денег. И вот, когда пришла им пора
ехать в Иерусалим, то зашили они золото в кожаный пояс и пусти­
лись в путь. Дорогою заночевали они в лесу, а пояс для сохраннос­
ти зарыли в землю. Когда же они проснулись наутро, то не нашли
пояса в том месте, куда его положили.
Каждый из них обвинял другого в тайном похищении, и так
как все трое казались людьми очень хитрыми и тонкими в речах, то
сказал им царь:
-
Прежде чем я решу ваше дело, выслушайте то, что я расска­
жу вам. Одна красивая девица обещала своему возлюбленному,
отправлявшемуся в путешествие, ждать его возвращения и никому
не отдавать своего девства, кроме него. Но, уехав, он в непродол­
жительном времени женился в другом городе на другой девушке, и
она узнала об этом. Между тем к ней посватался богатый и добро­
сердечный юноша из ее города, друг ее детства. Понуждаемая ро­
дителями, она не решилась от стыда и страха сказать ему о своем
обещании и вышла за него замуж. Когда же по окончании брачно­
го пира он повел ее в спальню и хотел лечь с нею, она стала умо­
лять его: «Позволь мне сходить в тот город, где живет прежний
мой возлюбленный. Пусть он снимет с меня клятву, тогда я возвра­
щусь к тебе и сделаю все, что ты хочешь!» И так как юноша очень
любил ее, то согласился на ее просьбу, отпустил ее, и она пошла.
Дорогой напал на нее разбойник, ограбил ее и уже хотел ее изнаси-
24

Повесть
ловать. Но девица упала перед ним на колени и в слезах молила
пощадить ее целомудрие, и рассказала она разбойнику все, что про­
изошло с ней, и зачем идет она в чужой город. И разбойник, выслу­
шав ее, так удивился ее верности слову и так тронулся добротой ее
жениха, что не только отпустил девушку с миром, но и возвратил
ей отнятые драгоценности. Теперь спрашиваю я вас, кто из всех
трех поступил лучше пред лицом бога - девица, жених или раз­
бойник?
И один из судившихся сказал, что девица более всех достойна
похвалы за свою твердость в клятве. Другой удивлялся великой
любви ее жениха; третий же находил самым великодушным посту­
пок разбойника.
И сказал царь последнему:
-
Значит, ты и украл пояс с общим золотом, потому что ПС\
своей природе ты жаден и желаешь чужого.
Человек же этот, передав свой дорожный посох одному из то­
варищей, сказал, подняв руки кверху, как бы для клятвы:
-
Свидетельствую перед Иеговой, что золото не у меня, а у
него!
Царь улыбнулся и приказал одному из своих воинов:
-
Возьми жезл этого человека и разломи его пополам.
И когда воин исполнил повеление Соломона, то посыпались на
пол золотые монеты, потому что они бьmи спрятаны внутри вы­
долбленной палки; вор же, пораженный мудростью царя, упал ниц
перед его троном и признался в своем преступлении.
Также пришла в дом Ливанский женщина, бедная вдова камен­
щика, и сказала:
- Я прошу правосудия, царь! На последние два динария, кото­
рые у меня оставались, я купила муки, насыпала ее вот в эту боль­
шую глиняную чашу и понесла домой. Но вдруг поднялся сильный
ветер и развеял мою муку. О мудрый царь, кто возвратит мне этот
убыток! Мне теперь нечем накормить моих детей.
- Когда это было? - спросил царь.
- Это случилось сегодня утром, на заре.
И вот Соломон приказал позвать нескольких богатых купцов,
корабли которых должны были в этот день отправляться с товара­
ми в Финикию через Иаффу. И когда они явились, встревоженные,
в залу судилища, царь спросил их:
-
Молили ли вы Бога или богов о попутном ветре для ваших
кораблей?
25

А. И. Куприн
И они ответили:
- Да, царь! Это так. И Богу бьmи угодны наши жертвы, пото­
му что он послал нам добрый ветер.
-
Я радуюсь за вас, - сказал Соломон. - Но тот же ветер
развеял у бедной женщины муку, которую она несла в чаше. Не
находите ли вы справедливым, что вам нужно вознаградить ее?
И они, обрадованные тем, что только за этим призывал их царь,
тотчас же набросали женщине полную чашу мелкой и крупной се­
ребряной монеты. Когда же она со слезами стала благодарить царя,
он ясно улыбнулся и сказал:
- Подожди, это еще не все. Сегодняшний утренний ветер дал и
мне радость, которой я не ожидал. Итак, к дарам этих купцов я
прибавлю и свой царский дар.
И он повелел Адонираму, казначею, положить сверх денег куп­
цов столько золотых монет, чтобы вовсе не бьmо видно под ними
серебра.
Никого не хотел Соломон видеть в этот день несчастным. Он
роздал столько наград, пенсий и подарков, сколько не раздавал
иногда в целый год, и простил он Ахимааса, правителя земли Неф­
фалимовой, на которого прежде пьmал гневом за беззаконные по­
боры, и сложил вины многим, преступившим закон, и не оставил
он без внимания просьб своих подданных, кроме одной.
Когда выходил царь из дома Ливанского малыми южными две­
рями, стал на его пути некто в желтой кожаной одежде, приземис­
тый, широкоплечий человек с темно-красным сумрачным лицом, с
черною густою бородою, с воловьей шеей и с суровым взглядом
из-под косматых черных бровей. Это бьm главный жрец капища
Молоха. Он произнес только одно слово умоляющим голосом:
-
Царь! ..
В бронзовом чреве его бога бьmо семь отделений: одно для муки,
другое для голубей, третье для овец, четвертое для баранов, пятое
для телят, шестое для быков, седьмое же, предназначенное для жи­
вых младенцев, приносимых их матерями, давно пустовало по зап­
рещению царя.
Соломон прошел молча мимо жреца, но тот протянул вслед ему
руку и воскликнул с мольбой:
-
Царь! Заклинаю тебя твоей радостью! .. Царь, окажи мне эту
милость, и я открою тебе, какой опасности подвергается твоя жизнь.
Соломон не ответил, и жрец, сжав кулаки сильных рук, прово­
дил его до выхода яростным взглядом.
26

Повесть
VI
Вечером пошла Суламифь в старый город, туда, где длинными
рядами тянулись лавки менял, ростовщиков и торговцев благовон­
ными снадобьями. Там продала она ювелиру за три драхмы и один
динарий свою единственную драгоценность - праздничные серь­
ги, серебряные, кольцами, с золотой звездочкой каждая.
Потом она зашла к продавцу благовоний. В глубокой, темной
каменной нише, среди банок с серой аравийской амброй, пакетов с
ливанским ладаном, пучков ароматических трав и склянок с мас­
лами - сидел, поджав под себя ноги и щуря ленивые глаза, непод­
вижный, сам весь благоухающий, старый, жирнь1й, сморщенный
скопец-египтянин. Он осторожно отсчитал из финикийской склян­
ки в маленький глиняный флакончик ровно столько капель мирры,
сколько бьто динариев во всех деньгах Суламифи, и когда он окон­
чил это дело, то сказал, подбирая пробкой остаток масла вокруг
горлышка и лукаво смеясь:
-
Смуглая девушка, прекрасная девушка! Когда сегодня твой
милый поцелует тебя между грудей и скажет: «Как хорошо пахнет
твое тело, о моя возлюбленная!» - ты вспомни обо мне в этот миг.
Я перелил тебе три лишние капли.
И вот, когда наступила ночь и луна поднялась над Силоамом,
перемешав синюю белизну его домов с черной синевой теней и с
матовой зеленью деревьев, встала Суламифь с своего бедного ложа
из козьей шерсти и прислушалась. Все бьmо тихо в доме. Сестра
ровно дышала у стены, на полу. Только снаружи, в придорожных
кустах, сухо и страстно кричали цикады, и кровь толчками шумела
в ушах. Решетка окна, вырисованная лунным светом, четко и косо
лежала на полу.
Дрожа от робости, ожиданья и счастья, расстегнула Суламифь
свои одежды, опустила их вниз к ногам и, перешагнув через них,
осталась среди комнаты нагая, лицом к окну, освещенная луною
через переплет решетки. Она налила густую благовонную мирру
себе на плечи, на грудь, на живот и, боясь потерять хоть одну дра­
гоценную каплю, стала быстро растирать масло по ногам, под мыш­
ками и вокруг шеи. И гладкое, скользящее прикосновение ее ладо­
ней и локтей к телу заставляло ее вздрагивать от сладкого предчув­
ствия. И, улыбаясь и дрожа, глядела она в окно, где за решеткой
виднелись два тополя, темные с одной стороны, осеребренные с
другой, и шептала про себя:
2КупринА.И.Том3
27

А.И.Куприн
-
Это для тебя, мой милый, это для тебя, возлюбленный мой.
Милый мой лучше десяти тысяч других, голова его - чистое золо­
то, волосы его волнистые, черные, как ворон. Уста его - сладость,
и весь он - желание. Вот кто возлюбленный мой, вот кто брат мой,
дочери иерусалимские!"
И вот, благоухающая миррой, легла она на свое ложе. Лицо ее
обращено к окну; руки она, как дитя, зажала между коленями, серд­
це ее громко бьется в комнате. Проходит много времени. Почти не
закрывая глаз, она погружается в дремоту, но сердце ее бодрствует.
Ей грезится, что милый лежит с ней рядом. Правая рука у нее под
головой, левой он обнимает ее. В радостном испуге сбрасывает она с
себя дремоту, ищет возлюбленного около себя на ложе, но не нахо­
дит никого. Лунный узор на полу передвинулся ближе к стене, уко­
ротился и стал косее. Кричат цикады, монотонно лепечет Кедронс­
кий ручей, слышно, как в городе заунывно поет ночной сторож.
«Что, если он не придет сегодня? - думает Суламифь. -Япро­
сила его, и вдруг он послушался меня?" Заклинаю вас, дочери иеру­
салимские, сернами и полевыми лилиями: не будите любви, доколе
она не придет". Но вот любовь посетила меня. Приди скорей, мой
возлюбленный! Невеста ждет тебя. Будь быстр, как молодой олень
в горах бальзамических».
Песок захрустел на дворе под легкими шагами. И души не ста­
ло в девушке. Осторожная рука стучит в окно. Темное лицо мель­
кает за решеткой. Слышится тихий голос милого:
-
Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя,
чистая моя! Голова моя покрыта росой.
Но волшебное оцепенение овладевает вдруг телом Суламифи.
Она хочет встать и не может, хочет пошевельнуть рукою и не мо­
жет. И, не понимая, что с нею делается, она шепчет, глядя в окно:
-
Ах, кудри его полны ночною влагой! Но я скинула мой хи­
тон. Как же мне опять надеть его?
- Встань, возлюбленная моя. Прекрасная моя, выйди. Близит­
ся утро, раскрываются цветы, виноград льет свое благоухание, вре­
мя пения настало, голос горлицы доносится с гор.
- Я вымьmа ноги мои, - шепчет Суламифь, - как же мне сту­
пить ими на пол?
Темная голова исчезает из оконного переплета, звучные шаги
обходят дом, затихают у двери. Милый осторожно просовывает
руку сквозь дверную скважину. Слышно, как он ищет пальцами
внутреннюю задвижку.
28

Повесть
Тогда Суламифь встает, крепко прижимает ладони к грудям и
шепчет в страхе:
-
Сестра моя спит, я боюсь разбудить ее.
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело
легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает
дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на
дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой ут­
ренней мгле. Милый не дождался -ушел, даже шагов его не слыш­
но. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке
над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали беле­
ют стены и дома иерусалимские.
-
Возлюбленный мой! Царь жизни моей! - кричит Суламифь
во влажную темноту. - Вот я здесь. Я жду тебя... Вернись!
Но никто не отзывается.
«Побегу же я по дороге, догоню, догоню моего милого, - го­
ворит про себя Суламифь. - Пойду по городу, по улицам, по пло­
щадям, буду искать того, кого любит душа моя. О, если бы ты был
моим братом, сосавшим грудь матери моей! Я встретила бы тебя
на улице и целовала бы тебя, и никто не осудил бы меня. Я взяла
бы тебя за руку и привела бы в дом матери моей. Ты учил бы меня,
а я поила бы тебя соком гранатовых яблоков. Заклинаю вас, доче­
ри иерусалимские: если встретите возлюбленного моего, скажите
ему, что я уязвлена любовью». Так говорит она самой себе и легки­
ми, послушными шагами бежит по дороге к городу. У Навозных
ворот около стены сидят и дремлют в утренней прохладе двое сто­
рожей, обходивших ночью город. Они просыпаются и смотрят с
удивлением на бегущую девушку. Младший из них встает и загора­
живает ей дорогу распростертыми руками.
-
Подожди, подожди, красавица! - восклицает он со сме­
хом. - Куда так скоро? Ты провела тайком ночь в постели у своего
любезного и еще тепла от его объятий, а мы продрогли от ночной
сырости. Будет справедливо, если ты немножко посидишь с нами.
Старший тоже поднимается и хочет обнять Суламифь. Он не·
смеется, он дышит тяжело, часто и со свистом, он облизывает язы­
ком синие губы. Лицо его, обезображенное большими шрамами от
зажившей проказы, кажется страшным в бледной мгле. Он говорит
гнусавым и хриплым голосом:
-
И правда. Чем возлюбленный твой лучше других мужчин,
милая девушка! Закрой глаза, и ты не отличишь меня от него. Я
даже лучше, потому что, наверно, поопытнее его.
2*
29

А. И. Куприн
Они хватают ее за грудь, за плечи, за руки, за одежду. Но Сула­
мифь гибка и сильна, и тело ее, умащенное маслом, скользко. Она
вырывается, оставив в руках сторожей свое верхнее покрывало, и
еще быстрее бежит назад прежней дорогой. Она не испытала ни оби­
ды, ни страха - она вся поглощена мыслью о Соломоне. Проходя
мимо своего дома, она видит, что дверь, из которой она только что
вышла, так и осталась отворенной, зияя черным четырехугольни­
ком на белой стене. Но она только затаивает дыхание, съеживается,
как молодая кошка, и на цыпочках, беззвучно пробегает мимо.
Она переходит через Кедронский мост, огибает окраину Сило­
амской деревни и каменистой дорогой взбирается постепенно на
южный склон Ватн-эль-Хава, в свой виноградник. Брат ее спит еще
между лозами, завернувшись в шерстяное одеяло, все мокрое от
росы. Суламифь будит его, но он не может проснуться, окованный
молодым утренним сном.
Как и вчера, заря пьшает над Аназе. Подымается ветер. Стру­
ится аромат виноградного цветения.
-
Пойду погляжу на то место у стены, где стоял мой возлюб­
ленный, - говорит Суламифь. - Прикоснусь руками к камням,
которые он трогал, поцелую землю под его ногами.
Легко скользит она между лозами. Роса падает с них, и холодит
ей ноги, и брызжет на ее локти. И вот радостный крик Суламифи
оглашает виноградник! Царь стоит за стеной. Он с сияющим ли­
цом протягивает ей навстречу руки.
Легче птицы переносится Суламифь через ограду и без слов, со
стоном счастья обвивается вокруг царя.
Так проходит несколько минут. Наконец, отрываясь губами от
ее рта, Соломон говорит в упоении, и голос его дрожит:
- О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!
- О, как ты прекрасен, возлюбленный мой!
Слезы восторга и благодарности - блаженные слезы блестят
на бледном и прекрасном лице Суламифи. Изнемогая от любви,
она опускается на землю и едва слышно шепчет безумные слова:
- Ложе у нас - зелень. Кедры - потолок над нами... Лобзай
меня лобзанием уст своих. Ласки твои лучше вина...
Спустя небольшое время Суламифь лежит головою на груди
Соломона. Его левая рука обнимает ее.
Склонившись к самому ее уху, царь шепчет ей что-то, царь нежно
извиняется, и Суламифь краснеет от его слов и закрывает глаза. По­
том с невыразимо прелестной улыбкой смущения она говорит:
30

П. Е. Щер бов. Портрет работы О. Э. Браза. 1902 г.

Повесть
-
Братья мои поставили меня стеречь виноградник". а своего
виноградника я не уберегла.
Но Соломон берет ее маленькую темную руку и горячо прижи­
мает ее к губам.
-
Ты не жалеешь об этом, Суламифь?
- О нет, царь мой, возлюбленный мой, я не жалею. Если бы ты
сейчас же встал и ушел от меня и если бы я осуждена была никогда
потом не видеть тебя, я до конца моей жизни буду произносить с
благодарностью твое имя, Соломон!
- Скажи мне еще, Суламифь... Только, прошу тебя, скажи прав­
ду, чистая моя... Знала ли ты, кто я?
-
Нет, я и теперь не знаю этого. Я думала... Но мне стыдно
признаться... Я боюсь, ты будешь смеяться надо мной... Рассказы­
вают, что здесь, на горе Ватн-эль-Хав, иногда бродят языческие
боги... Многие из них, говорят, прекрасны... И я думала: не Гор ли
ты, сын Озириса, или иной бог?
-
Нет, я только царь, возлюбленная. Но вот на этом месте я
целую твою милую руку, опаленную солнцем, и клянусь тебе, что
еще никогда: ни в пору первых любовных томлений юности, ни в
дни моей славы, не горело мое сердце таким неутолимым желани­
ем, которое будит во мне одна твоя улыбка, одно прикосновение
твоих огненных кудрей, один изгиб твоих пурпуровых губ! Ты пре­
красна, как шатры Кидарские, как завесы в храме Соломоновом!
Ласки твои опьяняют меня. Вот груди твои - они ароматны. Со­
сцы твои - как вино!
-
О да, гляди, гляди на меня, возлюбленный. Глаза твои вол­
нуют меня! О, какая радость: ведь это ко мне, ко мне обращено
желание твое! Волосы твои душисты. Ты лежишь, как мирровый
пучок у меня между грудей!
Время прекращает свое течение и смыкается над ними солнеч­
ным кругом. Ложе у них - зелень, кровля - кедры, стены - кипа­
рисы. И знамя над их шатром - любовь.
VII
Бассейн был у царя во дворце, восьмиугольный, прохладный
бассейн из белого мрамора. Темно-зеленые малахитовые ступени
спускались к его дну. Облицовка из египетской яшмы, снежно-бе­
лой с розовыми, чуть заметными прожилками, служила ему рамою.
Лучшее черное дерево пошло на отделку стен. Четыре львиные го-
31

А. И. Куприн
ловы из розового сардоникса извергали тонкими струями воду в
бассейн. Восемь серебряных отполированных зеркал отличной си­
донской работы, в рост человека, бьши вделаны в стены между лег­
кими белыми колоннами.
Перед тем как войти Суламифи в бассейн, молодые прислужни­
цы влили в него ароматные составы, и вода от них побелела, пого­
лубела и заиграла переливами молочного опала. С восхищением
глядели рабыни, раздевавшие Суламифь, на ее тело и, когда разде­
ли, подвели ее к зеркалу. Ни одного недостатка не бьшо в ее пре­
красном теле, озолоченном, как смуглый зрелый плод, золотым
пухом нежных волос. Она же, глядя на себя нагую в зеркало, крас­
нела и думала:
«Все это для тебя, мой царь!»
Она вышла из бассейна свежая, холодная и благоухающая, по­
крытая дрожащими каплями воды. Рабыни надели на нее корот­
кую белую тунику из тончайшего египетского льна и хитон из дра­
гоценного саргонского виссона, такого блестящего золотого цве­
та, что одежда казалась сотканной из солнечных лучей. Они обули
ее ноги в красные сандалии из кожи молодого козленка, они осу­
шили ее темно-огненные кудри, и перевили их нитями крупного
черного жемчуга, и украсили ее руки звенящими запястьями.
В таком наряде предстала она пред Соломоном, и царь восклик­
нул радостно:
-
Кто это, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, свет­
лая, как солнце? О Суламифь, красота твоя грознее, чем полки с
распущенными знаменами! Семьсот жен я знал, и триста налож­
ниц, и девиц без числа, но единственная - ты, прекрасная моя!
Увидят тебя царицы и превознесут, и поклонятся тебе наложницы,
и восхвалят тебя все женщины на земле. О Суламифь, тот день, когда
ты сделаешься моей женой и царицей, будет самым счастливым для
моего сердца.
Она же подошла к резной масличной двери и, прижавшись к
ней щекою, сказала:
- Я хочу быть только твоею рабою, Соломон. Вот я приложи­
ла ухо мое к дверному косяку. И прошу тебя: по закону Моисееву,
пригвозди мне ухо в свидетельство моего добровольного рабства
пред тобою.
Тогда Соломон приказал принести из своей сокровищницы дра­
гоценные подвески из глубоко-красных карбункулов, обделанных в
виде удлиненных груш. Он сам продел их в уши Суламифи и сказал:
32

Повесть
- Возлюбленная моя принадлежит мне, а я ей.
И, взяв Суламифь за руку, повел ее царь в залу пиршества, где
уже дожидались его друзья и приближенные.
VIII
Семь дней прошло с того утра, когда вступила Суламифь в цар­
ский дворец. Семь дней она и царь наслаждались любовью и не
могли насытиться ею.
Соломон любил украшать свою возлюбленную драгоценностя­
ми. «Как стройны твои маленькие ноги в сандалиях!» - восклицал
он с восторгом, и, становясь перед нею на колени, целовал пооче­
редно пальцы на ее ногах, и нанизывал на них кольца с такими пре­
красными и редкими камнями, каких не бьmо даже на эфоде перво­
священника. Суламифь заслушивалась его, когда он рассказывал
ей о внутренней природе камней, о их волшебных свойствах и та­
инственных значениях.
-
Вот анфракс, священный камень земли Офир, - говорил
царь. - Он горяч и влажен. Погляди, он красен, как кровь, как
вечерняя заря, как распустившийся цвет граната, как густое вино
из виноградников энгедских, как твои губы, моя Суламифь, как твои
губы утром, после ночи любви. Это камень любви, гнева и крови.
На руке человека, томящегося в лихорадке или опьяненного жела­
нием, он становится теплее и горит красным пламенем. Надень его
на руку, моя возлюбленная, и ты увидишь, как он загорится. Если
его растолочь в порошок и принимать с водой, он дает румянец
лицу, успокаивает желудок и веселит душу. Носящий его приобре­
тает власть над людьми. Он врачует сердце, мозг и память. Но при
детях не следует его носить, потому что он будит вокруг себя лю­
бовные страсти.
Вот прозрачный камень цвета медной яри. В стране эфиопов,
где он добывается, его называют Мгнадис-Фза. Мне подарил его
отец моей жены, царицы Астис, египетский фараон Суссаким, ко­
торому этот камень достался от пленного царя. Ты видишь - он
некрасив, но цена его неисчислима, потому что только четыре
человека на земле владеют камнем Мгнадис-Фза. Он обладает
необыкновенным качеством притягивать к себе серебро, точно жад­
ный и сребролюбивый человек. Я тебе его дарю, моя возлюблен­
ная, потому что ты бескорыстна.
33

А. И. Куприн
Посмотри, Суламифь, на эти сапфиры. Одни из них похожи
цветом на васильки в пшенице, другие на осеннее небо, иные на
море в ясную погоду. Это камень девственности - холодный и чи­
стый . Во время далеких и тяжелых путешествий его кладут в рот
для утоления жажды . Он также излечивает проказу и всякие злые
наросты . Он дает ясность мыслям . Жрецы Юпитера в Риме носят
его на указательном пальце.
Царь всех камней - камень Шамир. Греки называют его Ада­
мас, что значит - неодолимый . Он крепче всех веществ на свете и
остается невредимым в самом сильном огне. Это свет солнца, сгус­
тившийся в земле и охлажденный временем . Полюбуйся, Суламифь,
он играет всеми цветами, но сам остается прозрачным, точно кап­
ля воды . Он сияет в темноте ночи, но даже днем теряет свой свет на
руке убийцы . Шамир привязывают к руке женщины, которая му­
чится тяжелыми родами, и его также надевают воины на левую руку,
отправляясь в бой . Тот, кто носит Шамир, - угоден царям и не
боится злых духов . Шамир сгоняет пестрый цвет с лица, очищает
дыхание, дает спокойный сон лунатикам и отпотевает от близкого
соседства с ядом . Камни Шамир бывают мужские и женские; зары­
тые глубоко в землю, они способны размножаться .
Лунный камень, бледный и кроткий, как сияние луны, - это
камень магов халдейских и вавилонских . Перед прорицаниями они
кладут его под язык, и он сообщает им дар видеть будущее . Он имеет
странную связь с луною, потому что в новолуние холодеет и сияет
ярче . Он благоприятен для женщины в тот год, когда она из ребен­
ка становится девушкой .
Это кольцо с смарагдом ты носи постоянно, возлюбленная,
потому что смарагд - любимый камень Соломона, царя Израиль­
ского . Он зелен, чист, весел и нежен, как трава весенняя, и когда
смотришь на него долго, то светлеет сердце; если поглядеть на него
с утра, то весь день будет для тебя легким . У тебя над ночным ло­
жем я повешу смарагд, прекрасная моя: пусть он отгоняет от тебя
дурные сны, утешает биение сердца и отводит черные мысли . Кто
носит смарагд, к тому не приближаются змеи и скорпионы; если же
держать смарагд перед глазами змеи, то польется из них вода и бу­
дет литься до тех пор, пока она не ослепнет. Толченый смарагд дают
отравленному ядом человеку вместе с горячим верблюжьим моло­
ком, чтобы вышел яд испариной; смешанный с розовым маслом,
смарагд врачует укусы ядовитых гадов, а растертый с шафраном и
приложенный к больным глазам, исцеляет куриную слепоту . По-
34

Пр аздничный костюм женщины-эрзянки.
Начало ХХ века, с. Стар ые Тур даки
Саранского уезда Пензенской губер нии (ныне Кочкур овский
район республики Мордовия) .

Повесть
могает он еще от кровавого поноса и при черном кашле, который
не излечим никакими средствами человеческими.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты,
похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у под­
ножия Ливийских гор, - аметисты, обладавшие чудесной способ­
ностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опья­
нения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу,
которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов,
отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и прода­
же лошадей; и кошачий глаз - оберегающий имущество, разум и
здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская
вода у берега, вериллий - средство от бельма и проказы, добрый
спутник странников; и разноцветный агат - носящий его не боится
козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время
землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары
молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий - сторож
хозяина от огня и сумасшествия; и яспис, заставляющий дрожать
зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважае­
мый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кла­
дут в свои гнезда, когда приходит пора вьmупляться их птенцам; и
заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золо­
тистый хрисолит - друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый
царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как извест­
но, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь
стены, - поэтому и носящие лиmрий отличаются зоркостью глаз, -
кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет вся­
кие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом. Надевал царь
на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ло­
вили его подданные в Персидском море, и жемчуг от теплоты ее тела
приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились
краснее на ее смуглой груди, и оживала бирюза на ее пальцах, и из­
давали в ее руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки,
которые привозили в дар царю Соломону с берегов далеких север­
ных морей отважные корабельщики царя Хирама Тирского.
Златоцветом и лилиями покрывала Суламифь свое ложе, при­
готовляя его к ночи, и, покоясь на ее груди, говорил царь в веселим
сердца:
- Ты похожа на царскую ладью в стране Офир, о моя возлюб­
ленная, на золотую легкую ладью, которая плывет, качаясь, по свя­
щенной реке, среди белых ароматных цветов.
35

А. И. Куприн
Так посетила царя Соломона - величайшего из царей и муд­
рейшего из мудрецов - его первая и последняя любовь.
Много веков прошло с той поры. Бьши царства и цари, и от
них не осталось следа, как от ветра, пробежавшего над пустыней.
Бьши длинные беспощадные войны, после которых имена полко­
водцев сияли в веках, точно кровавые звезды, но время стерло даже
самую память о них. Любовь же бедной девушки из виноградника
и великого царя никогда не пройдет и не забудется, потому что
крепка, как смерть, любовь, потому что каждая женщина, которая
любит, - царица, потому что любовь прекрасна!
IX
Семь дней прошло с той поры, когда Соломон - поэт, мудрец
и царь - привел в свой дворец бедную девушку, встреченную им в
винограднике на рассвете. Семь дней наслаждался царь ее любо­
вью и не мог насытиться ею. И великая радость освещала его лицо,
точно золотое солнечное сияние.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи - сладкие ночи любви!
На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь,
сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотис­
тым вином из Мареотиса, и пил за здоровье своей возлюбленной,
веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние стран­
ные сказания. И рука Суламифи покоилась на его голове, гладила
его волнистые черные волосы.
-
Скажи мне, мой царь, - спросила однажды Суламифь, -
не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно? Я теперь
припоминаю все, и мне кажется, что я стала принадлежать тебе с
самого первого мгновения, когда не успела еще увидеть тебя, а
только услышала твой голос. Сердце мое затрепетало и раскры­
лось навстречу к тебе, как раскрывается цветок во время летней
ночи от южного ветра. Чем ты так пленил меня, мой возлюблен­
ный?
И царь, тихо склоняясь головой к нежным коленям Суламифи,
ласково улыбнулся и ответил:
-
Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим
милым этот вопрос, и сотни веков после тебя они будут спраши­
вать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для
меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале,
корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины. Это не
36

Повесть
моя мудрость, Суламифь, это слова Агура, сына Макеева, слышан­
ные от него учениками. Но почтим и чужую мудрость.
- Да, - сказала Суламифь задумчиво, - может быть, и прав­
да, что человек никогда не поймет этого. Сегодня во время пира на
моей груди бьmо благоухающее вязание стакти. Но ты вышел из-за
стола, и цветы мои перестали пахнуть. Мне кажется, что тебя дол­
жны любить, о царь, и женщины, и мужчины, и звери, и даже цве­
ты. Я часто думаю и не могу понять: как можно любить кого-ни­
будь другого, кроме тебя?
- И кроме тебя, кроме тебя, Суламифь! Каждый час я благода­
рю Бога, что он послал тебя на моем пути.
- Я помню, я сидела на камне стенки, и ты положил свою руку
сверх моей. Огонь побежал по моим жилам, голова у меня закру­
жилась. Я сказала себе: «Вот кто господин мой, вот кто царь мой,
возлюбленный мой!»
-Япомню, Суламифь, как обернулась ты на мой зов. Под тон­
ким платьем я увидел твое тело, твое прекрасное тело, которое я
люблю, как бога. Я люблю его, покрытое золотым пухом, точно
солнце оставило на нем свой поцелуй. Ты стройна, точно кобьши­
ца в колеснице фараоновой, ты прекрасна, как колесница Амино­
давова. Глаза твои как два голубя, сидящих у истока вод.
-
О милый, слова твои волнуют меня. Твоя рука сладко жжет
меня. О мой царь, ноги твои как мраморные столбы. Живот твой
точно ворох пшеницы, окруженный лилиями.
Окруженные, осиянные молчаливым светом луны, они забыва­
ли о времени, о месте, и вот проходили часы, и они с удивлением
замечали, как в решетчатые окна покоя заглядывала розовая заря.
Также сказала однажды Суламифь:
-
Ты знал, мой возлюбленный, жен и девиц без числа, и все
они были самые красивые женщины на земле. Мне стыдно стано­
вится, когда я подумаю о себе, простой, неученой девушке, и о моем
бедном теле, опаленном солнцем.
Но, касаясь губами ее губ, говорил царь с бесконечной любо­
вью и благодарностью:
- Ты царица, Суламифь. Ты родилась настоящей царицей. Ты
смела и щедра в любви. Семьсот жен у меня и триста наложниц, а
девиц я знал без числа, но ты единственная моя, кроткая моя, пре­
краснейшая из женщин. Я нашел тебя, подобно тому как водолаз в
Персидском заливе наполняет множество корзин пустыми ракови­
нами и малоценными жемчужинами, прежде чем достанет с морско-
37

А. И. Куприн
го дна перл, достойный царской короны. Дитя мое, тысячи раз мо­
жет любить человек, но только один раз он любит. Тьмы тем лю­
дей думают, что они любят, но только двум из них посьmает Бог
любовь. И когда ты отдалась мне там , между кипарисами, под кров­
лей из кедров, на ложе из зелени, я от души благодарил Бога, столь
милостивого ко мне.
Еще однажды спросила Суламифь:
- Я знаю, что все они любили тебя, потому что тебя нельзя не
любить . Царица Савская приходила к тебе из своей страны. Гово­
рят, она была мудрее и прекраснее всех женщин, когда-либо быв­
ших на земле. Точно во сне я вспоминаю ее караваны. Не знаю по­
чему, но с самого раннего детства влекло меня к колесницам знат­
ных. Мне тогда было, может быть, семь, может быть, восемь лет, я
помню верблюдов в золотой сбруе, покрытых пурпурными попо­
нами, отягощенных тяжелыми ношами, помню мулов с золотыми
бубенчиками между ушами, помню смешных обезьян в серебряных
клетках и чудесных павлинов. Множество слуг шло в белых и голу­
бых одеждах; они вели ручных тигров и барсов на красных лентах.
Мне было только восемь лет.
-
О дитя , тебе тогда бьmо только восемь лет, - сказал Соло­
мон с грустью.
- Ты любил ее больше, чем меня , Соломон? Расскажи мне что­
нибудь о ней.
И царь рассказал ей все об этой удивительной женщине. На­
слышавшись много о мудрости и красоте израильского царя , она
прибьmа к нему из своей страны с богатыми дарами, желая испы­
тать его мудрость и покорить его сердце. Это бьmа пышная соро­
калетняя женщина, которая уже начинала увядать . Но тайными,
волшебными средствами она достигала того, что ее рыхлеющее тело
казалось стройным и гибким, как у девушки, и лицо ее носило пе­
чать страшной, нечеловеческой красоты. Но мудрость ее бьmа обык­
новенной человеческой мудростью, и притом еще мелочной муд­
ростью женщины.
Желая испытать царя загадками, она сначала послала к нему
пятьдесят юношей в самом нежном возрасте и пятьдесят девушек.
Все они так хитроумно бьmи одеты, что самый зоркий глаз не рас­
познал бы их пола. <<Я назову тебя мудрым, царь, - сказала Бал­
кис, - если ты скажешь мне, кто из них женщина и кто мужчина» .
Но царь рассмеялся и приказал каждому и каждой из послан­
ных подать поодиночке серебряный таз и серебряный кувшин для
38

Повесть
умывания. И в то время когда мальчики смело брызгались в воде
руками и бросали себе ее горстями в лицо, крепко вытирая кожу,
девочки поступали так, как всегда делают женщины при умыва­
нии. Они нежно и заботливо натирали водою каждую из своих рук,
близко поднося ее к глазам.
Так просто разрешил царь первую загадку Балкис-Македы.
Затем прислала она Соломону большой алмаз величиною с лес­
ной орех . В камне этом бьmа тонкая, весьма извилистая трещина,
которая узким сложным ходом пробуравливала насквозь все его
тело. Нужно бьmо продеть сквозь этот алмаз шелковинку. И муд­
рый царь впустил в отверстие шелковичного червя, который, пройдя
наружу, оставил за собою следом тончайшую шелковую паутинку.
Также прислала прекрасная Балкис царю Соломону многоцен­
ный кубок из резного сардоникса великолепной художественной
работы . «Этот кубок будет твоим, - повелела она сказать царю,
-
если ты его наполнишь влагою, взятою ни с земли, ни с неба» .
Соломон же, наполнив сосуд пеною, падавшей с тела утомленного
коня, приказал отнести его царице.
Много подобных загадок предлагала царица Соломону, но не
могла унизить его мудрость, и всеми тайными чарами ночного сла­
дострастия не сумела она сохранить его любви. И когда наскучила
она наконец царю, он жестоко, обидно насмеялся над нею.
Всем бьmо известно, что царица Савская никому не показывала
своих ног и потому носила длинное, до земли, платье. Даже в часы
любовных ласк, держала она ноm плотно закрьпыми одеждой. Мно­
го странных и смешных легенд сложилось по этому поводу.
Одни уверяли, что у царицы козлиные ноги, обросшие шерстью;
другие клялись, что у нее вместо ступней перепончатые гусиные
лапы. И даже рассказывали о том, что мать царицы Балкис однаж­
ды, после купанья, села на песок, где только что оставил свое семя
некий бог, временно превратившийся в гуся, и что от этой случай­
ности понесла она прекрасную царицу Савскую.
И вот повелел однажды Соломон устроить в одном из своих
покоев прозрачный хрустальный пол с пустым пространством под
ним, куда налили воды и пустили живых рыб . Все это бьmо сделано
с таким необычайным искусством, что непредупрежденный чело­
век ни за что не заметил бы стекла и стал бы давать клятву, что
перед ним находится бассейн с чистой свежей водой.
И когда все бьmо готово, то пригласил Соломон свою царствен­
ную гостью на свидание. Окруженная пышной свитой, она идет по
39

А. И. Куприн
комнатам Ливанского дома и доходит до коварного бассейна. На
другом конце его сидит царь, сияющий золотом и драгоценными
камнями и приветливым взглядом черных глаз. Дверь отворяется
перед царицею, и она делает шаг вперед, но вскрикивает и ...
Суламифь смеется радостным детским смехом и хлопает в ла­
доши.
- Она нагибается и приподымает платье? - спрашивает Сула­
мифь .
- Да, моя возлюбленная, она поступила так, как поступила бы
каждая из женщин . Она подняла кверху край своей одежды, и хотя
это продолжалось только одно мгновение, но и я, и весь мой двор
увидели, что у прекрасной Савской царицы Балкис-Македы обык­
новенные человеческие ноги, но кривые и обросшие густыми воло­
сами. На другой же день она собралась в путь, не простилась со
мною и уехала с своим великолепным караваном. Я не хотел ее оби­
деть. Вслед ей я послал надежного гонца, которому приказал пере­
дать царице пучок редкой горной травы - лучшее средство для
уничтожения волос на теле. Но она вернула мне назад голову мое­
го посланного в мешке из дорогой багряницы.
Рассказывал также Соломон своей возлюбленной многое из
своей жизни, чего не знал никто из других людей и что Суламифь
унесла с собою в могилу. Он говорил ей о долгих и тяжелых годах
скитаний, когда, спасаясь от гнева своих братьев, от зависти Авес­
салома и от ревности Адонии, он принужден был под чужим име­
нем скрываться в чужих землях, терпя страшную бедность и лише­
ния. Он рассказал ей о том, как в отдаленной неизвестной стране,
когда он стоял на рынке в ожидании, что его наймут куда-нибудь
работать, к нему подошел царский повар и сказал:
-
Чужестранец, помоги мне донести эту корзину с рыбами во
дворец.
Своим умом, ловкостью и умелым обхождением Соломон так
понравился придворным, что в скором времени устроился во двор­
це, а когда старший повар умер, то он заступил его место. Дальше
говорил Соломон о том, как единственная дочь царя, прекрасная
пьшкая девушка, влюбилась тайно в нового повара, как она откры­
лась ему невольно в любви, как они однажды бежали вместе из двор­
ца ночью, бьши настигнуты и приведены обратно, как осужден бьш
Соломон на смерть и как чудом удалось ему бежать из темницы.
Жадно внимала ему Суламифь, и когда он замолкал , тогда сре­
ди тишины ночи смыкались их губы, сплетались руки, прикасались
40

Повесть
груди. И когда наступало утро, и тело Суламифи казалось пенно­
розовым, и любовная усталость окружала голубыми тенями ее пре­
красные глаза, она говорила с нежной ул ыбкою:
- Освежите меня яблоками, подкрепите меня вином, ибо я из­
немогаю от любви.
х
В храме Изиды на горе Ватн-эль-Хав только что отошла пер­
вая часть великого тайнодействия, на которую допускались веру­
ющие малого посвящения. Очередной жрец - древний старец в
белой одежде, с бритой головой, безусый и безбородый , повер­
нулся с возвышения алтаря к народу и произнес тихим, усталым
голосом:
- Пребывайте в мире, сыновья мои и дочери. Усовершенствуй­
тесь в подвигах. Прославляйте имя богини. Благословение ее над
вами да пребудет во веки веков.
Он вознес свои руки над народом, благословляя его . И тотчас
же все, посвященные в малый чин таинств, простерлись на полу и
затем, встав, тихо, в молчании направились к выходу.
Сегодня бьш седьмой день египетского месяца Фаменота, по­
священный мистериям Озириса и Изиды. С вечера торжественная
процессия трижды обходила вокруг храма со светильниками, паль­
мовыми листами и амфорами, с таинственными символами богов
и со священными изображениями Фаллуса. В середине шествия на
плечах у жрецов и вторых пророков возвышался закрытый «наос»
из драгоценного дерева, украшенного жемчугом, сл оновой костью
и золотом. Там пребывала сама богиня, Она, Невидимая, Подаю­
щая плодородие, Таинственная, Мать, Сестра и Жена богов.
Злобный Сет заманил своего брата, божественного Озириса,
на пиршество, хитростью заставил его лечь в роскошный гроб и,
захлопнув над ним крышку, бросил гроб вместе с телом великого
бога в Нил . Изида, только что родившая Гора, в тоске и слезах
разыскивает по всей земле тело своего мужа и долго не находит
его. Наконец рыбы рассказывают ей, что гроб волнами отнесло в
море и прибило к Библосу, где вокруг него выросло громадное де­
рево и скрыло в своем стволе тело бога и его плавучий дом. Царь
той страны приказал сделать себе из громадного дерева мощную
колонну, не зная, что в ней покоится сам бог Озирис, великий по­
датель жизни. Изида идет в Библос, приходит туда утомленная зно-
41

А. И. Куприн
ем, жаждой и тяжелой каменистой дорогой. Она освобождает гроб
из середины дерева, несет его с собой и прячет в землю у городской
стены. Но Сет опять тайно похищает тело Озириса, разрезает его
на четырнадцать частей и рассеивает их по всем городам и селени­
ям Верхнего и Нижнего Египта.
И опять в великой скорби и рьщаниях отправилась Изида в по­
иски за священными членами своего мужа и брата. К плачу ее при­
соединяет свои жалобы сестра ее, богиня Нефтис, и могуществен­
ный Тоот, и сын богини, светлый Гор, Горизит.
Таков был тайный смысл нынешней процессии в первой поло­
вине священнослужения . Теперь, по уходе простых в ерующих и
после небольшого отдыха, надлежало совершиться второй части
великого тайнодействия . В храме остались только посвященные в
высшие степени - мистагоги, эпопты, пророки и жрецы.
Мальчики в белых одеждах разносили на серебряных подносах
мясо, хлеб, сухие плоды и сладкое пелузское вино. Другие разлива­
ли из узкогорлых тирских сосудов сикеру, которую в те времена
давали перед казнью преступникам для возбуждения в них муже­
ства, но которая также обладала великим свойством порождать и
поддерживать в людях огонь священного безумия .
По знаку очередного жреца мальчики удалились. Жрец-при­
вратник запер все двери . Затем он внимательно обошел всех остав­
шихся, всматриваясь им в лица и опрашивая их таинственными сло­
вами, составлявшими пропуск нынешней ночи. Два другие жреца
провезли вдоль храма и вокруг каждой из его колонн серебряную
кадил ьницу на колесах . Синим, густым, пьянящим, ароматным
фимиамом наполнился храм, и сквозь слои дыма едва стали видны
разноцветные огни лампад, сделанных из прозрачных камней, -
лампад, оправленных в резное золото и подвешенных к потолку на
длинных серебряных цепях. В давнее время этот храм Озириса и
Изиды отличался небольшими размерами и беднотою и бьш вы­
долблен наподобие пещеры в глубине горы . Узкий подземный ко­
ридор вел к нему снаружи. Но во дни царствования Соломона, взяв­
шего под свое покровительство все религии, кроме тех, которые
допускали жертвоприношения детей, и благодаря усердию царицы
Астис, родом египтянки, храм разросся в глубину и в высоту и ук­
расился богатыми приношениями.
Прежний алтарь так и остался неприкосновенным в своей пер­
воначальной суровой простоте, вместе со множеством маленьких
покоев, окружавших его и служивших для сохранения сокровищ,
42

Повесть
жертвенных предметов и священных принадлежностей, а также
для особых тайных целей во время самых сокровенных мистичес­
ких оргий.
Зато поистине бьm великолепен наружный двор с пилонами в
честь богини Гатор и с четырехсторонней колоннадой из двадцати
четырех колонн. Еще пышнее бьmа устроена внутренняя подзем­
ная гипостильная зала для молящихся. Ее мозаичный пол весь бьm
украшен искусными изображениями рыб, зверей, земноводных и
пресмыкающихся . Потолок же бьm покрыт голубой глазурью, и на
нем сияло золотое солнце, светилась серебряная луна, мерцали бес­
численные звезды и парили на распростертых крьmьях птицы. Пол
бьm землею, потолок - небом, а их соединяли, точно могучие дре­
весные стволы, круглые и многогранные колонны. И так как все
колонны завершались капителями в виде нежных цветов лотоса или
тонких свертков папируса, то лежавший на них потолок действи­
тельно казался легким и воздушным, как небо.
Стены до высоты человеческого роста бьmи обложены красны­
ми гранитными плитами, вывезенными, по желанию царицы Ас­
тис, из Фив, где местные мастера умели придавать граниту зеркаль­
ную гладкость и изумительный блеск. Выше, до самого потолка,
стены так же, как и колонны, пестрели резными и раскрашенными
изображениями с символами богов обоих Египтов. Здесь бьm Се­
бех, чтимый в Фаюмэ под видом крокодила, и Тоот, бог луны, изоб­
ражаемый, как ибис, в городе Хмуну, и солнечный бог Гор, кото­
рому в Эдфу бьm посвящен копчик, и Бает из Бубаса, под видом
кошки, Шу, бог воздуха - лев, Пта - апис, Гатор - богиня весе­
лья - корова, Анубис, бог бальзамирования, с головою шакала, и
Монту из Гормона, и коптский Мину, и богиня неба Нейт из Саи­
са, и, наконец, в виде овна, страшный бог, имя которого не произ­
носилось и которого называли Хентиементу, что значит «Живу­
щий на Западе».
Полутемный алтарь возвышался над всем храмом, и в глубине
его тускло блестели золотом стены святилища, скрывавшего изоб­
ражения Изиды. Трое ворот - большие, средние и двое боковых
маленьких - вели в святилище. Перед средним стоял жертвенник
со священным каменным ножом из эфиопского обсидиана. Ступе­
ни вели к алтарю, и на них расположились младшие жрецы и жри­
цы с тимпанами, систрами, флейтами и бубнами.
Царица Астис возлежала в маленьком потайном покое. Неболь­
шое квадратное отверстие, искусно скрытое тяжелым занавесом,
43

А. И. Куприн
выходило прямо к алтарю и позволяло, не выдавая своего присут­
ствия, следить за всеми подробностями священнодействия. Легкое
узкое платье из льняного газа, затканное серебром, вплотную об­
легало тело царицы, оставляя обнаженными руки до плеч и ноги
до половины икр. Сквозь прозрачную материю розово светилась
ее кожа и видны были все чистые линии и возвышения ее стройно­
го тела, которое до сих пор, несмотря на тридцатилетний возраст
царицы, не утеряло своей гибкости, красоты и свежести. Волосы
ее, выкрашенные в синий цвет, были распущены по плечам и по
спине, и концы их убраны бесчисленными ароматическими шари­
ками. Лицо было сильно нарумянено и набелено, а тонко обведен­
ные тушью глаза казались громадными и горели в темноте, как у
сильного зверя кошачьей породы. Золотой священный уреус спус­
кался у нее от шеи вниз, разделяя полуобнаженные груди.
С тех пор как Соломон охладел к царице Астис, утомленный
ее необузданной чувственностью, она со всем пылом южного
сладострастия и со всей яростью оскорбленной женской ревности
предалась тем тайным оргиям извращенной похоти, которые вхо­
дили в высший культ скопческого служения Изиде. Она всегда по­
казывалась окруженная жрецами-кастратами, и даже теперь, когда
один из них мерно обвевал ее голову опахалом из павлиньих перь­
ев, другие сидели на полу, впиваясь в царицу безумно-блаженными
глазами. Ноздри их расширялись и трепетали от веявшего на них
аромата ее тела, и дрожащими пальцами они старались незаметно
прикоснуться к краю ее чуть колебавшейся легкой одежды. Их чрез­
мерная, никогда не удовлетворяющаяся страстность изощряла их
воображение до крайних пределов. Их изобретательность в наслаж­
дениях Кибеллы и Ашеры переступала все человеческие возмож­
ности. И, ревнуя царицу друг к другу, ко всем женщинам, мужчи­
нам и детям, ревнуя даже к ней самой, они поклонялись ей больше,
чем Изиде, и, любя, ненавидели ее, как бесконечный огненный ис­
точник сладостных и жестоких страданий.
Темные, злые, страшные и пленительные слухи ходили о цари­
це Астис в Иерусалиме. Родители красивых мальчиков и девушек
прятали детей от ее взгляда; ее имя боялись произносить на супру­
жеском ложе, как знак осквернения и напасти. Но волнующее, опь­
яняющее любопытство влекло к ней души и отдавало во власть ей
тела. Те, кто испытал хоть однажды ее свирепые кровавые ласки,
те уже не могли ее забыть никогда и делались навеки ее жалкими,
отвергнутыми рабами. Готовые ради нового обладания ею на вся-
44

Повесть
кий грех, на всякое унижение и преступление, они становились по­
хожими на тех несчастных, которые, попробовав однажды горькое
маковое питье из страны Офир, дающее сладкие грезы, уже никог­
да не отстанут от него и только ему одному поклоняются и одно
его чтут, пока истощение и безумие не прервут их жизни .
Медленно колыхалось в жарком воздухе опахало. В безмолвном
восторге созерцали жрецы свою ужасную повелительницу. Но она
точно забьша об их присутствии. Слегка отодвинув занавеску, она
неотступно глядела напротив, по ту сторону алтаря, где когда-то из­
за темных изломов старинных златокованых занавесок показыва­
лось прекрасное, светлое лицо израильского царя. Его одного лю­
била всем своим пламенным и порочным сердцем отвергнутая цари­
ца, жестокая и сладострастная Астис. Его мимолетного взгляда, лас­
кового слова, прикосновения его руки искала она повсюду и не на­
ходила. На торжественных выходах, на дворцовых обедах и в дни
суда оказывал Соломон ей почтительность, как царице и дочери царя,
но душа его бьша мертва для нее. И часто гордая царица приказыва­
ла в урочные часы проносить себя мимо дома Ливанского, чтобы
хоть издали, незаметно, сквозь тяжелые ткани носилок, увидеть сре­
ди придворной толпы гордое, незабвенно прекрасное лицо Соломо­
на. И давно уже ее пламенная любовь к царю так тесно срослась с
жгучей ненавистью, что сама Астис не умела отличить их.
Прежде и Соломон посещал храм Изиды в дни великих празд­
неств и приносил жертвы богине и даже принял титул ее верховно­
го жреца, второго после египетского фараона. Но страшные таин­
ства «Кровавой жертвы Оплодотворения» отвратили его ум и сер­
дце от служения Матери богов.
-
Оскопленный по неведению, или насилием, или случайно,
или по болезни - не унижен перед Богом, - сказал царь. - Но
горе тому, кто сам изуродует себя .
И вот уже целый год ложе его в храме оставалось пустым. И
напрасно пламенные глаза царицы жадно глядели теперь на непод­
вижные занавески.
Между тем вино, сикера и одуряющие курения уже оказывали
заметное действие на собравшихся в храме. Чаще слышались крик,
и смех, и звон падающих на каменный пол серебряных сосудов.
Приближалась великая, таинственная минута кровавой жертвы.
Экстаз овладевал верующими.
Рассеянным взором оглядела царица храм и верующих. Много
здесь было почтенных и знаменитых людей из свиты Соломоновой
45

А. И. Куприн
и из его военачальников: Бен-Гевер, властитель области Арговии,
и Ахимаас, женатый на дочери царя Васемафи, и остроумный Бен­
Декер, и Зовуф, носивший, по восточным обычаям, высокий титул
«друга царя», и брат Соломона от первого брака Давидова - Да­
луиа, расслабленный, полумертвый человек, преждевременно впав­
ший в идиотизм от излишеств и пьянства. Все они были - иные по
вере, иные по корыстным расчетам, иные из подражания, а иные из
сластол юбивых целей - поклонниками Изиды .
И вот глаза царицы остановились долго и внимательно, с на­
пряженной мыслью, на красивом юношеском лице Элиава, одного
из начальников царских телохранителей.
Царица знала, отчего горит такой яркой краской его смуглое
лицо, отчего с такою страстной тоской устремлены его горячие гла­
за сюда, на занавески, которые едва движутся от прикосновения
прекрасных белых рук царицы . Однажды, п очти шутя, п овинуясь
минутному капризу, она заставила Элиава провести у нее целую
длинную блаженную ночь . Утром она отпустила его, но с тех пор
уже много дней подряд видела она повсюду - во дворце, в храме,
на улицах - два вл юбленных, покорных, тоскующих глаза, кото­
рые покорно провожали ее.
Темные брови царицы сдвинулись, и ее зеленые дл инные глаза
вдруг п отемнели от страшной мысли. Едва заметным движением
руки она приказала кастрату опустить вниз опахало и сказала тихо:
- Выйдите все. Хушай, ты пойдешь и позовешь ко мне Элиава,
начальника царской стражи. Пусть он придет один .
XI
Десять жрецов в белых одеждах, испещренных красными пят­
нами, вышли на середину алтаря. Следом за ними шли еще двое
жрецов, одетых в женские одежды . Они должны были изображать
сегодня Нефтис и Изиду, оплакивающих Озириса. Потом из глуби­
ны алтаря вышел некто в белом хитоне без единого украшения, и
глаза всех женщин и мужчин с жадностью приковались к нему. Это
был тот самый пустынник, который провел десять лет в тяжелом
подвижническом искусе на горах Ливана и нынче должен бьш при­
нести великую добровольную кровавую жертву Изиде. Лицо его,
изнуренное голодом, обветренное и обожженное, было строго и
бледно, глаза сурово опущены вниз, и сверхъестественным ужасом
повеяло от него на толпу .
46

Повесть
Наконец вышел и главный жрец храма, столетний старец с тиа­
рой на голове, с тигровой шкурой на плечах, в парчовом передни­
ке, украшенном хвостами шакалов.
Повернувшись к молящимся, он старческим голосом, кротким
и дрожащим, произнес:
- Сутон-ди-готпу. (Царь приносит жертву.)
И затем, обернувшись к жертвеннику, он принял из рук помощ­
ника белого голубя с красными лапками, отрезал птице голову,
вынул у нее из груди сердце и кровью ее окропил жертвенник и
священный нож.
После небольшого молчания он возгласил:
- Оплачемте Озириса, бога Атуму, великого Ун-Нофер-Онуф­
рия, бога Она!
Два кастрата в женских одеждах - Изида и Нефтис - тотчас
же начали плач гармоничными тонкими голосами:
«Возвратись в свое жилище, о прекрасный юноша. Видеть
тебя - блаженство.
Изида заклинает тебя, Изида, которая бьmа зачата с то бою в
одном чреве, жена твоя и сестра.
Покажи нам снова лицо твое, светлый бог. Вот Нефтис, сестра
твоя. Она обливается слезами и в горести рвет свои волосы .
В смертельной тоске разыскиваем мы прекрасное тело твое.
Озирис, возвратись в дом свой!»
Двое других жрецов присоединили к первым свои голоса. Это
Гор и Анубис оплакивали Озириса, и каждый раз, когда они окан­
чивали стих, хор, расположившийся на ступенях лестницы, повто­
рял его торжественным и печальным мотивом.
Потом, с тем же пением, старшие жрецы вынесли из святилища
статую богини, теперь уже не закрытую наосом. Но черная мантия,
усыпанная золотыми звездами, окутывала богиню с ног до голо­
вы, оставляя видимыми только ее серебряные ноги, обвитые змеей,
а над головою серебряный диск, включенный в коровьи рога. И
медленно, под звон кадильниц и систр, со ск орбным плачем двину­
лась процессия богини Изиды со ступенек алтаря, вниз, в храм,
вдоль его стен, между колоннами.
Так собирала богиня разбросанные члены своего супруга, что­
бы оживить его при помощи Тоота и Анубиса:
«Слава городу Абидосу, сохранившему прекрасную голову
твою, Озирис.
47

А. И. Куприн
Слава тебе, город Мемфис, где нашли мы правую руку велико­
го бога, руку войны и защиты .
И тебе, о город Саис, скрывший левую руку светлого бога, руку
правосудия.
И ты будь благословен, город Фивы, где покоилось сердце Ун­
Нофер-Онуфрия».
Так обошла богиня весь храм, возвращаясь назад к алтарю, и
все страстнее и громче становилось пение хора. Священное воо­
душевление овладевало жрецами и молящимися. Все части тела
Озириса нашла Изида, кроме одной, священного Фаллуса, опло­
дотворяющего материнское чрево, созидающего новую вечную
жизнь. Теперь приближался самый великий акт в мистерии Ози­
риса и Изиды...
-
Это ты, Элиав? - спросила царица юношу, который тихо
вошел в дверь.
В темноте ложи он беззвучно опустился к ее ногам и прижал к
губам край ее платья. И царица почувствовала, что он плачет от
восторга, стьща и желания. Опустив руку на его курчавую жесткую
голову, царица произнесла:
-
Расскажи мне, Элиав, все, что ты знаешь о царе и об этой
девочке из виноградника.
-
О, как ты его любишь, царица! - сказал Элиав с горьким
стоном.
- Говори... - приказала Астис.
- Что я могу тебе сказать, царица? Сердце мое разрывается от
ревности .
-Говори!
- Никого еще не любил царь, как ее. Он не расстается с ней ни
на миг. Глаза его сияют счастьем. Он расточает вокруг себя милос­
ти и дары. Он, авимелех и мудрец, он, как раб, лежит около ее ног
и, как собака, не спускает с нее глаз своих.
-Говори!
- О, как ты терзаешь меня, царица! И она... она - вся любовь,
вся нежность и ласка! Она кротка и стьщлива, она ничего не видит
и не знает, кроме своей любви. Она не возбуждает ни в ком ни зло­
бы, ни ревности, ни зависти ...
- Говори! - яростно простонала царица, и, вцепившись свои­
ми гибкими пальцами в черные кудри Элиава, она притиснула его
голову к своему телу, царапая его лицо серебряным шитьем своего
прозрачного хитона.
48

Повесть
А в это время в алтаре вокруг изображения богини , покрытой
черным покрывалом, носились жрецы и жрицы в священном ис­
ступлении, с криками, похожими на лай, под звон тимпанов и дре­
безжание систр.
Некоторые из них стегали себя многохвостыми плетками из
кожи носорога, другие наносили себе короткими ножами в грудь и
в плечи длинные кровавые раны, третьи пальцами разрывали себе
рты, надрывали себе уши и царапали лица ногтями. В середине этого
бешеного хоровода у самых ног богини кружился на одном месте с
непостижимой быстротой отшельник с гор Ливана в белоснежной
развевающейся одежде. Один верховный жрец оставался неподвиж­
ным. В руке он держал священный жертвенный нож из эфиопского
обсидиана, готовый передать его в последний страшный момент.
- Фаллус! Фаллус! Фаллус! - кричали в экстазе обезумевшие
жрецы . - Где твой Фаллус, о светлый бог! Приди, оплодотвори
богиню. Грудь ее томится от желания ! Чрево ее как пустыня в жар­
кие летние месяцы!
И вот страшный, безумный, пронзительный крик на мгновение
заглушил весь хор. Жрецы быстро расступил ись, и все бывшие в
храме увидели ливанского отшельника, совершенно обнаженного,
ужасного своим высоким, костлявым, желтым телом. Верховный
жрец протянул ему нож. Стало невыносимо тихо в храме. И он,
быстро нагнувшись, сделал какое-то движение, выпрямился и с воп­
лем боли и восторга вдруг бросил к ногам богини бесформенный
кровавый кусок мяса.
Он шатался. Верховный жрец осторожно поддержал его, обвив
рукой за спину, подвел его к изображению Изиды и бережно на­
крьm его черным покрывалом и оставил так на несколько мгнове­
ний, чтобы он втайне, невидимо для других, мог запечатлеть на
устах оплодотворенной богини свой поцелуй.
Тотчас же вслед за этим его положили на носилки и унесли из
алтаря . Жрец-привратник вышел из храма. Он ударил деревянным
молотком в громадный медный круг, возвещая всему миру о том,
что свершилась великая тайна оплодотворения богини. И высокий
поющий звук меди понесся над Иерусалимом.
Царица Астис, еще продолжая содрогаться всем телом, отки­
нула назад гол ову Элиава. Глаза ее горели напряженным красным
огнем. И она сказала медленно, слово за сло вом:
- Элиав, хочешь, я сделаю тебя царем Иудеи и Израиля? Хо­
чешь быть властителем над всей Сирией и Месопотамией, над Фи­
никией и Вавилоном?
49

А. И. Куприн
- Нет, царица, я хочу только тебя ...
- Да, ты будешь моим властелином. Все мои ночи будут при-
надлежать тебе. Каждое мое сл ово, каждый мой взгляд, каждое
дыхание будут твоими. Ты знаешь пропуск . Ты пойдешь сегодня
во дворец и убьешь их. Ты убьешь их обоих! Ты убьешь их обоих!
Элиав хотел что-то сказать. Но царица притянула его к себе и
прильнула к его рту своими жаркими губами и языком. Это про­
должалось мучительно долго. Потом, внезапно оторвав юношу от
себя, она сказала коротко и повелительно:
-Иди!
- Я иду, - ответил покорно Элиав .
хн
И бьша седьмая ночь великой любви Соломона.
Странно тихи и глубоко нежны были в эту ночь ласки царя и
Сулам ифи. Точно какая-то задумчивая печаль, осторожная стыд­
ливость, отдаленное предчувствие окутывали легкою тенью их сло­
ва, поцелуи и объятия.
Глядя в окно на небо, где ночь уже побеждала догорающий ве­
чер, Суламифь остановила свои глаза на яркой голубоватой звез­
де, которая трепетала кротко и нежно.
- Как называется эта звезда, мой возлюбленный? - спросила
она.
- Это звезда Сопдит, - ответил царь . - Это священная звез­
да. Ассирийские маги говорят нам, что души всех людей живут на
ней после смерти тела.
- Ты веришь этому, царь?
Соломон не ответил. Правая рука его бьша под головою Сула­
мифи, а левою он обнимал ее, и она чувствовала его ароматное
дыхание на себе, на волосах, ,на виске.
- Может быть, мы увидимся там с тобою, царь, после того как
умрем? - спросила тревожно Суламифь.
Царь опять промолчал .
- Ответь мне что-нибудь, возлюбленный, - робко попросила
Суламифь.
Тогда царь сказал:
- Жизнь человеческая коротка, но время бесконечно, и веще­
ство бессмертно. Человек умирает и утучняет гниением своего тела
землю, земля вскармливает колос, колос приносит зерно, человек
50

Повесть
поглощает хлеб и питает им свое тел о. Проходят тьмы и тьмы тем
веков, все в мире повторяется, - повторяются люди , звери, кам­
ни, растения . Во многообразном круговороте времени и вещества
повторяемся и мы с тобою, моя возлюбленная. Это так же верно,
как и то, что если мы с тобою наполним большой мешок доверху
морским гравием и бросим в него всего лишь один драгоценный
сапфир, то, вытаскивая много раз из мешка, ты все-таки рано или
поздно извлечешь и драгоценность . Мы с тобою встретимся, Су­
ламифь, и мы не узнаем друг друга, но с тоской и с восторгом
будут стремиться наши сердца навстречу, потому что мы уже
встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но
мы не помним этого .
-
Нет, царь, нет! Я помню. Когда ты стоял под окном моего
дома и звал меня: «Прекрасная моя, выйди, волосы мои полны ноч­
ной росою!» - я узнала тебя, я вспомнила тебя, и радость и страх
овладели моим сердцем. Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон:
вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую
девушку из виноградника, свою Суламифь?
И, прижимая ее к своей груди, царь прошептал, взволнован­
ный :
- Не говори так никогда... Не говори так , о Суламифь! Ты из­
бранная богом, ты настоящая, ты царица души моей ... Смерть не
коснется тебя ...
Резкий медный звук вдруг пронесся над Иерусалимом. Он дол­
го заунывно дрожал и колебался в воздухе, и когда замолк, то дол­
го еще пльши его трепещущие отзвуки .
- Это в храме Изиды окончилось таинство, - сказал царь .
-
Мне страшно, прекрасный мой! - прошептала Суламифь.
- Темный ужас проник в мою душу ... Я не хочу смерти... Я еще не
успела насладиться твоими объятиями ... Обойми меня ... Прижми
меня к себе крепче... Положи меня, как печать, на сердце твоем, как
печать, на мышце твоей! ..
-
Не бойся смерти, Суламифь! Так же сильна, как и смерть,
любовь... Отгони грустные мысли ... Хочешь, я расскажу тебе о вой­
нах Давида, о пирах и охотах фараона Суссакима? Хочешь ты ус­
лышать одну из тех сказок, которые складываются в стране Офир?. .
Хочешь, я расскажу тебе о чудесах Вакрамадитья?
- Да, мой царь. Ты сам знаешь, что , когда я слушаю тебя , сер­
дце мое растет от радости! Но я хочу тебя попросить о чем-то ...
51

А. И. Куприн
-ОСуламифь, - все, что хочешь! Попроси у меня мою жизнь ­
я с восторгом отдам ее тебе. Я буду только жалеть, что слишком
малой ценой заплатил за твою любовь.
Тогда Суламифь улыбнулась в темноте от счастья и, обвив царя
руками, прошептала ему на ухо:
-
Прошу тебя, когда наступит утро, пойдем вместе туда ... на
виноградник... Туда, где зелень, и кипарисы, и кедры, где около
каменной стенки ты взял руками мою душу". Прошу тебя об этом,
возлюбленный ... Там снова окажу я тебе ласки мои...
В упоении поцел овал царь губы своей милой. Но Суламифь
вдруг встала на своем ложе и прислушалась.
- Что с тобою, дитя мое?" Что испугало тебя? - спросил Со­
ломон.
- Подожди, мой милый... сюда идут ... Да... Я слышу шаги...
Она замолчала. И бьmо так тихо, что они различали биение сво­
их сердец.
Легкий шорох послышался за дверью, и вдруг она распахну­
лась быстро и беззвучно.
- Кто там? - воскликнул Соломон.
Но Суламифь уже спрыгнула с ложа, одним движением метну­
лась навстречу темной фигуре человека с блестящим мечом в руке.
И тотчас же, пораженная насквозь коротким, быстрым ударом, она
со сл абым, точно удивленным криком упала на пол.
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший свет
ночной лампады. Он увидал Элиава, который стоял у двери, слегка
наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой
воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись гл азами
с mевными, страшными глазами царя, побледнел и застонал. Выра­
жение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись,
спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал вы­
ползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова:
- Кто принудил тебя?
Весь трепеща и щелкая зубами, с глазами, побелевшими от стра­
ха, молодой воин уронил глухо:
- Царица Астис...
-
Выйди, - приказал Соломон. - Скажи очередной страже,
чтобы она стерегла тебя .
Скоро по бесчисленным комнатам дворца забегали люди с ог­
нями. Все покои осветились. Пришли врачи, собрались военачаль­
ники и друзья царя.
52

Повесть
Старший врач сказал:
-Царь, теперь не поможет ни наука, ни Бог. Когда извлечем
меч, оставленный в ее груди, она тотчас же умрет.
Но в это время Суламифь очнулась и сказала со спокойною
улыбкой:
- я хочу пить.
И когда напилась, она с нежной, прекрасной ул ыбкою остано­
вила свои глаза на царе и уже больше не отводила их; а он стоял на
коленях перед ее ложем, весь обнаженный, как и она, не замечая,
что его колени купаются в ее крови и что руки его обагрены алою
кровью.
Так, глядя на своего возлюбленного и улыбаясь кротко, гово­
рила с трудом прекрасная Суламифь:
-
Благодарю тебя, мой царь, за все: за твою любовь, за твою
красоту, за твою мудрость, к которой ты позволил мне прильнуть
устами, как к сладкому источнику. Дай мне поцеловать твои руки,
не отнимай их от моего рта до тех пор, пока последнее дыхание не
отлетит от меня. Никогда не было и не будет женщины счастливее
меня . Благодарю тебя, мой царь, мой возлюбленный, мой прекрас­
ный. Вспоминай изредка о твоей рабе, о твоей обожженной солн­
цем Суламифи.
И царь ответил ей глубоким, медленным голосом:
- До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красо­
та души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире,
до тех пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет
произноситься с умилением и благодарностью.
К утру Суламифи не стало.
Тогда царь встал, велел дать себе умыться и надел самый рос­
кошный пурпуровый хитон, вышитый золотыми скарабеями, и воз­
ложил на свою голову венец из кроваво-красных рубинов. После
этого он подозвал к себе Ванею и сказал спокойно:
- Ванея, ты пойдешь и умертвишь Эл иава.
Но старик закрьш лицо руками и упал ниц перед царем.
- Царь, Элиав - мой внук!
- Ты слышал меня, Ванея?
-
Царь, прости меня, не угрожай мне своим гневом, прика-
жи это сделать кому-нибудь другому. Элиав, выйдя из дворца,
побежал в храм и схватился за рога жертвенника. Я стар, смерть
моя близка, я не смею взять на свою душу этого двойного пре­
ступления .
53

А. И. Куприн
Но царь возразил:
-
Однако, когда я поручил тебе умертвить моего брата Адо­
нию, также схватившегося за священные рога жертвенника, разве
ты ослушался меня, Ванея?
- Прости меня ! Пощади меня, царь!
- Подними лицо твое, - приказал Соломон.
И когда Ванея поднял голову и увидел глаза царя, он быстро
встал с пола и послушно направился к выходу.
Затем, обратившись к Ахиссару, начальнику и смотрителю двор­
ца, он приказал:
-
Царицу я не хочу предавать смерти, пусть она живет, как
хочет, и умирает, где хочет. Но никогда она не увидит более моего
лица. Сегодня, Ахиссар, ты снарядишь караван и проводишь цари­
цу до гавани в Иаффе, а оттуда в Египет, к фараону Суссакиму.
Теперь пусть все выйдут.
И, оставшись один лицом к лицу с телом Суламифи, он долго
глядел на ее прекрасные черты. Лицо ее бьmо бело, и никогда оно
не бьmо так красиво при ее жизни. Полуоткрытые губы, которые
всего час тому назад целовал Соломон, улыбались загадочно и бла­
женно, и зубы, еще влажные, чуть-чуть поблескивали из-под них.
Долго глядел царь на свою мертвую возлюбленную, потом тихо
прикоснулся пальцем к ее лбу, уже начавшему терять теплоту жиз­
ни, и медленными шагами вышел из покоя.
За дверями его дожидался первосвященник Азария, сын Садо­
кии . Приблизившись к царю, он спросил:
- Что нам делать с телом этой женщины? Теперь суббота.
И вспомнил царь , как много лет тому назад скончался его отец,
и лежал на песке, и уже начал быстро ра.Злагаться. Собаки, привле­
ченные запахом падали, уже бродили вокруг него с горящими от
голода и жадности глазами. И, как и теперь, спросил его первосвя­
щенник, отец Азарии, дряхлый старик:
-
Вот лежит твой отец, собаки могут растерзать его труп ...
Что нам делать? Почтить ли память царя и осквернить субботу
или соблюсти субботу, но оставить труп твоего отца на съедение
собакам?
Тогда ответил Соломон:
- Оставить. Живая собака лучше мертвого льва.
И когда теперь, после слов первосвященника, вспомнил он это,
то сердце его сжалось от печали и страха.
54

Повесть
Ничего не ответив первосвященнику, он пошел дальше, в залу
судилища.
Как и всегда по утрам, двое его писцов, Елихофер и Ахия, уже
лежали на циновках, по обе стороны трона, держа наготове сверт­
ки папируса, тростник и чернила. При входе царя они встали и по­
клонились ему до земли. Царь же сел на свой трон из слоновой ко­
сти с золотыми украшениями, оперся локтем на спину золотого льва
и, склонив голову на ладонь, приказал:
- Пишите!
«Положи меня, как печать, на сердце твоем, как перстень, на
руке твоей, потому что крепка, как смерть, любовь и жестока, как
ад, ревность : стрелы ее - стрелы огненные».
И, помолчав так долго, что писцы в тревоге затаили дыхание,
он сказал:
- Оставьте меня одного .
И весь день, до первых вечерних теней, оставался царь один на
один со своими мыслями, и никто не осмелился войти в громад­
ную, пустую залу судилища.
<1908>
3КупринА.И.Том3
55

Группа совр еменников А . И Купршш в гостях у Н. Н. Ходотова.
Сидят (слева напр аво) : Ф. Ф. Трозинер , А . П. Каменский,
Ф. Ф. Фидлер, И. С. Белоусов, А . С. Рославлев,
Б. А . Лазаревский; стоят: Н. Н. Ходотов, А. Л. Вол ынский,
А. И. Косоротов, П. Н. Тр оянский и др . Фотография. 1911 г.

ШТАБС-КАПИТАН РЫБНИКОВ
1
В тот день, когда ужасный разгром русского флота у осrрова
Цусима приближался к концу и когда об этом кровавом торжесrве
японцев проносились по Европе лишь первые тревожные, глухие
весrи, - в этот самый день штабс-капитан Рыбников, живший в
безыменном переулке на Песках, получил следующую телеграмму
из Иркутска:
«Вышлите немедленно лисrы следите за больным уплатите рас­
ходы».
Штабс-капитан Рыбников тотчас же заявил своей квартирной
хозяйке, что дела вызывают его на день - на два из Петербурга и
чтобы поэтому она не беспокоилась его отсутсrвием. Затем он одел­
ся, вышел из дому и больше уж никогда туда не возвращался.
И только спусrя пять дней хозяйку вызвали в полицию для сня­
тия показаний об ее пропавшем жильце. Чесrная, толсrая, сорока­
пятилетняя женщина, вдова консисrорского чиновника, чисrосер­
дечно рассказала все, что ей бьшо извесrно: жилец ее бьш человек
тихий, бедный, глуповатый, умеренный в еде, вежливый; не пил, не
курил , редко выходил из дому и у себя никого не принимал .
Больше она ничего не могла сказать, несмотря на весь свой по­
чтительный ужас перед жандармским ротмистром, который зверс­
ки шевелил пышными подусниками и за скверным словом в кар­
ман не лазил .
В этот-то пятидневный промежуток времени штабс-капитан
Рыбников обегал и объездил весь Петербург. Повсюду: на улицах,
в ресrоранах, в театрах, в вагонах конок, на вокзалах появлялся
этот маленький, черномазый, хромой офицер, странно болтливый,
растрепанный и не особенно трезвый, одетый в общеармейский
59

А. И. Куприн
мундир со сплошь красным воротником - настоящий тип госпи­
тальной, военно-канцелярской или интендантской крысы . Он яв­
лялся также по нескольку раз в гл авный штаб, в комитет о ране­
ных, в полицейские участки, в комендантское управление, в управ­
ление казачьих войск и еще в десятки присутственных мест и уп­
равлений, раздражая служащих своими бестолковыми жалобами и
претензиями, своим унизительным попрошайничеством, армейской
грубостью и крикливым патриотизмом. Все уже знали наизусть, что
он служил в корпусном обозе, под Ляояном контужен в голову, а
при Мукденском отступлении ранен в ногу. Почему он, черт меня
возьми, до сих пор не получает пособия?! Отчего ему не выдают до
сих пор суточных и прогонных? А жалованье за два прошлых меся­
ца? Абсолютно он готов пролить последнюю, черт ее побери, кап­
лю крови за царя, престол и отечество, и он сейчас же вернется на
Дальний Восток, как только заживет его раненая нога. Но - сто
чертей! - проклятая нога не хочет заживать " . Вообразите себе -
нагноение! Да вот, посмотрите сами. - И он ставил больную ногу
на стул и уже с готовностью засучивал кверху панталоны, но вся­
кий раз его останавливали с брезгливой и сострадательной стыд­
ливостью. Его суетливая и нервная развязность, его запуганность,
странно граничившая с наглостью, его глупость и привязчивое,
праздное любопытство выводили из себя людей, занятых важной и
страшно ответственной бумажной работой.
Напрасно ему объясняли со всевозможной кротостью, что он
обращается в неподлежащее место, что ему надобно направиться
туда-то, что следует представить такие-то и такие-то бумаги, что
его известят о результате, - он ничего, решительно ничего не по­
нимал. Но и очень сердиться на него бьmо невозможно: так он бьm
беззащитен, пуглив и наивен, и, если его с досадой обрывали, он
только улыбался, обнажая десны с идиотским видом, торопливо и
многократно кланялся и потирал смущенно руки . Или вдруг про­
износил заискивающим хриплым голосом:
-
Пожалуйста" . не одолжите ли папиросочку? Смерть поку­
рить хочется, а папирос купить не на что . Яко наг, яко благ" . Бед­
ность, как говорится, не порок, но большое свинство.
Этим он обезоруживал самых придирчивых и мрачных чинов­
ников. Ему давали папироску и позволяли присесть у краешка сто­
ла. Против воли и, конечно, небрежно ему даже отвечали на его
назойливые расспросы о течении военных событий. Бьmо, впро­
чем, много трогательного, детски искреннего в том болезненном
60

Сфероплан.. Начало ХХ века. Россия.

Рассказы
любопытсrве, с которым этот несчасrный, замурзанный, обнищав­
ший раненый армеец следит за войной. Просrо-напросто, по чело­
вечесrву, хотелось его успокоить, осведомить и ободрить, и оттого
с ним говорили откровеннее, чем с другими.
Интерес его ко всему, что касалось русско-японских событий,
просrирался до того, что в то время, когда для него наводили ка­
кую-нибудь путаную деловую справку, он слонялся из комнаты в
комнату, от сrола к сrолу, и как только улавливал где-нибудь два
слова о войне, то сейчас же подходил и прислушивался с своей обыч­
ной напряженной и глуповатой улыбкой.
Когда он наконец уходил, то осrавлял по себе вмесrе с чувсrвом
облегчения какое-то смутное, тяжелое и тревожное сожаление. Не­
редко чисrенькие, выхоленные штабные офицеры говорили о нем с
благородной горечью:
- И это русские офицеры! Посмотрите на этот тип. Ну, разве
не ясно, почему мы проигрываем сражение за сражением? Тупосrь,
бесrолковосrь, полное отсутсrвие чувсrва собсrвенного досrоин­
сrва ... Бедная Россия! ..
В эти хлопотливые дни штабс-капитан Рыбников нанял себе
номер в грязноватой госrинице близ вокзала. Хотя при нем и был
собсrвенный паспорт запасного офицера, но он почему-то нашел
нужным заявить, что его бумаги находятся пока в комендантском
управлении. Сюда же в госrиницу он перевез и свои вещи - порт­
плед с одеялом и подушкой, дорожный несессер и дешевый новень­
кий чемодан, в котором бьто белье и полный комплект штатского
платья.
Впоследствии прислуга показывала, что приходил он в гости­
ницу поздно и как будто под хмельком, но всегда аккуратно да­
вал швейцару, отворявшему двери, гривенник на чай. Спал не
более трех-четырех часов, иногда совсем не раздеваясь . Вставал
рано и долго, часами ходил взад и вперед по комнате. В полдень
уходил .
Время от времени штабс-капитан из разных почтовых отделе­
ний посьmал телеграммы в Иркутск, и все эти телеграммы выра­
жали гл убокую заботливосrь о каком-то раненом, тяжело боль­
ном человеке, вероятно очень близком сердцу штабс-капитана.
И вот с этим-то суетливым, смешным и несуразным человеком
всrретился однажды фельетонисr большой петербургской газеты
Владимир Иванович Щавинский.
61

А. И. Куприн
11
Перед тем как ехать на бега, Щавинский завернул в маленький,
те мный ресторанчик «Слава Петрограда», где обыкновенно соби­
рались к двум часам дня, для обмена мыслями и сведениями, газет­
ные репортеры . Это бьmа довольно беспардонная, веселая, цинич­
ная, всезнающая и голодная компания, и Щавинский, до известной
степени аристократ газетного мира, к ней, конечно, не принадле­
жал . Его воскресные фельетоны, блестящие и забавные, но неглу­
бокие, имели значительный успех в публике. Он зарабатывал боль­
шие деньги, отлично одевался и вел широкое знакомство . Но его
хорошо принимали и в «Славе Петрограда» за его развязный, ост­
рый язык и за милую щедрость, с которой он ссужал братьев писа­
телей маленькими золотыми . Сегодня репортеры обещали достать
для него беговую программу с таинственными пометками из ко­
нюшни.
Швейцар Василий, почтительно и дружелюбно улыбаясь, снял
с Щавинского пальто.
- Пожалуйте, Владимир Иванович. Все в сборе-с . В большом
кабинете у Прохора.
И толстый, низко стриженный рыжеусый Прохор также фами­
льярно-ласково улыбался, глядя, по обыкновению, не в глаза, а
поверх лба почетному посетителю.
- Давненько не изволили бывать, Владимир Иванович. Пожа­
луйте-с . Все свои-с.
Как и всегда, братья писатели сидели вокруг дл инного стола и,
торопливо макая перья в одну чернильницу, быстро строчили на
дл инных полосах бумаги. В то же время они успевали, не прекра­
щая этого занятия, поглощать расстегаи и жареную колбасу с кар­
тофельным пюре, пить водку и пиво, курить и обмениваться све­
жими городскими новостями и редакционными сплетнями, не под­
лежащими тиснению. Кто-то спал камнем на диване, подстелив под
голову носовой платок. Воздух в кабинете бьm синий, густой и сло­
истый от табачного дыма.
Здороваясь с репортерами, Щавинский заметил среди них
штабс-капитана в общеармейском мундире. Он сидел, расставив
врозь ноги, опираясь руками и подбородком на эфес огромной
шашки . При виде его Щавинский не удивился, как привык ничему
не удивляться в жизни репортеров. Он бывал свидетелем, что в этой
путаной, бесшабашной компании пропадали по целым неделям:
62

Рассказы
тамбовские помещики, ювелиры, музыканты, танцмейстеры, ак­
теры, хозяева зверинцев, рыбные торговцы, распорядители кафе­
шантанов, клубные игроки и другие лица самых неожиданных про­
фессий.
Когда дошла очередь до офицера, тот встал, приподнял плечи,
оттопырив локти, и отрекомендовался хриплым, настоящим армей­
ским пропойным голосом:
-Хемм! .. Штабс-капитан Рыбников. Очень приятно. Вы тоже
писатель? Очень, очень приятно. Уважаю пишущую братию. Пе­
чать - шестая великая держава. Что? Не правда?
При этом он осклаблялся, щелкал каблуками, крепко тряс руку
Щавинского и все время как-то особенно смешно кланялся, быст­
ро сгибая и выпрямляя верхнюю часть тела.
«Где я его видел? - мелькнула у Щавинского беспокойная
мысль. - Удивительно кого-то напоминает. Кого?»
Здесь в кабинете бьши все знаменитости петербургского репор­
тажа. Три мушкетера - Кодлубцев, Ряжкин и Попов. Их никогда
не видали иначе как вместе, даже их фамилии, произнесенные ря­
дом, особенно ловко укладывались в четырехстопный ямб. Это не
мешало им постоянно ссориться и вьщумывать друг про друга слу­
чаи невероятных вымогательств, уголовных подлогов, клеветы и
шантажа. Присутствовал также Сергей Кондрашов, которого за
его необузданное сладострастие называли «не человек, а патологи­
ческий случай». Бьш некто, чья фамилия стерлась от времени, как
одна сторона скверной монеты, и осталась только ходячая кличка
«Матаня», под которой его знал весь Петербург. Про мрачного
Свищева, писавшего фельетончики «По каморам мировых судей»,
говорили в виде дружеской шутки: «Свищев крупный шантажист,
он меньше трех рублей не берет» . Спавший же на диване длинново­
лосый поэт Пеструхин поддерживал свое утлое и пьяное существо­
вание тем, что воспевал в лирических стихах царские дни и двуна­
десятые праздники. Бьши и другие, не менее крупные имена: специ­
алисты по городским делам, по пожарам, по трупам, по открыти­
ям и закрытиям садов.
Дл инный, вихрястый, угреватый Матаня сказал:
- Программу вам сейчас принесут, Владимир Иванович. А
покамест рекомендую вашему вниманию храброго штабс-капита­
на. Только что вернулся с Дальнего Востока, где, можно сказать,
разбивал в пух и прах желтолицего, косоглазого и коварного вра­
га. Ну-с, генерал, валяйте дальше.
63

А. И. Куприн
Офицер прокашлялся и сплюнул вбок на пол.
«Хам!» - подумал Щавинский, поморщившись.
- Русский солдат - это, брат, не фунт изюму! - воскликнул
хрипло Рыбников, громыхая шашкой. - Чудо-богатыри, как го­
ворил бессмертный Суворов. Что? Не правду я говорю? Одним сло­
вом ... Но скажу вам откровенно: начальство наше на Востоке не
годится ни к черту! Знаете известную нашу поговорку: каков поп,
таков приход. Что? Не верно? Воруют, играют в карты, завели лю­
бовниц ... А ведь известно: где черт не поможет, бабу пошлет.
-
Вы, генерал, что-то о съемках начали, - напомнил Матаня.
-Ага, о съемках. Мерси . Голова у меня... Дер-р-ба-лызнул я
сегодня. - Рыбников метнул быстрый, острый взгляд на Щавинс­
кого. - Да, так вот-с ... Назначили одного полковника генераль­
ного штаба произвести маршрутную рекогносцировку. Берет он с
собой взвод казаков - лихое войско, черт его побери ... Что? Не
правда?.. Берет он переводчика и едет. Попадает в деревню. «Как
название?» Переводчик молчит. «А ну-ка, ребятушки!» Казаки его
сейчас нагайками. Переводчик говорит: «Бутунду». А «бутунду»
по-китайски значит: «не понимаю» . «Ага, заговорил, сукин сын !»
И полковник пишет на кроки: «Деревня Бутунду». Опять едут ­
опять деревня. «Название?» - «Бутунду». - «Как? Еще Бутун­
ду?» - «Бутунду». Полковник опять пишет: «Бутунду». Так он де­
сять деревень назвал «Бутунду», и вышел он, как у Чехова: «Хоть
ты, говорит, - Иванов седьмой, а все-таки дурак!»
- А-а! Вы знаете Чехова? - спросил Щавинский.
- Кого? Чехова? Антошу? Еще бы, черт побери! .. Друзья! Пили
мы с ним здорово... Хоть ты, говорит, и седьмой, а все-таки ду­
рак ...
- Вы с ним там на Востоке виделись? - быстро спросил Ща­
винский.
- Как же, обязательно на Востоке. Мы, брат, бывало, с Антон
Петровичем ... Хоть ты и седьмой, а ...
Пока он говорил, Щавинский внимательно наблюдал за ним.
Все у него бьmо обычное, чисто армейское: голос, манеры, поно­
шенный мундир, бедный и грубый язык. Щавинскому приходилось
видеть сотни таких забулдыг-капитанов, как он. Так же они оск­
лаблялись и чертыхались, расправляли усы влево и вправо молод­
цеватыми движениями, так же вздергивали вверх плечи, оттопыри­
вали локти, картинно опирались на шашку и щелкали воображае­
мыми шпорами. Но бьmо в нем и что-то совсем особенное, затаен-
64

Рассказы
ное, чего Щавинский никогда не видал и не мог определить, - ка­
кая-то внутренняя напряженная, нервная сила. Было похоже на то,
что Щавинский вовсе не удивился бы, если бы вдруг этот хрипя­
щий и пьяный бурбон заговорил о тонких и умных вещах, непри­
нужденно и ясно, изящным языком, но не удивился бы также ка­
кой-нибудь безумной, внезапной, горячечной, даже кровавой вы­
ходке со стороны штабс-капитана.
В лице его поражало Щавинского то разное впечатление, которое
производили его фас и профиль. Сбоку это бьшо обыкновенное рус­
ское, чуть-чуть калмыковатое лицо: маленький вьшуклый лоб под
уходящим вверх черепом, русский бесформенньIЙ нос сливой, редкие,
жесткие черные волосы в усах и на бороденке, голова, корртко остри­
женная, с сильной проседью, тон лица темно-желтьIЙ от загара. .. Но,
поворачиваясь лицом к Щавинскому, он сейчас же начинал ему кого­
то напоминать. Что-то чрезвычайно знакомое, но такое, чего никак
нельзя бьшо ухватить, чувствовалось в этих узеньких, зорких, ярко­
кофейных глазках с разрезом наискось, в тревожном изгибе черных
бровей, идущих от переносья кверху, в энергичной сухости кожи, креп­
ко обтягивавшей мощные скулы, а гл авное, в общем выражении это­
го лица - злобного, насмешливого, умного, пожалуй, даже высоко­
мерного, но не человеческого, а скорее звериного, а еще вернее - лица,
принадлежащего существу с другой планеты.
«Точно я его во сне видел», - подумал Щавинский.
Всматриваясь, он невольно прищурился и наклонил голову на­
бок.
Рыбников тотчас же повернулся к нему и захохотал нервно и
громко:
- Чтб вы на меня любуетесь, господин писатель? Интересно?
Я . - Он возвысил голос и с смешной гордостью ударил себя кула­
ком в грудь . - Я штабс-капитан Рыбников. Рыб-ни-ков! Право­
сл авный русский воин, не считая, бьет врагов. Такая есть сол­
датская русская песня. Что? Не верно?
Кодлубцев, бегая пером по бумаге и не глядя на Рыбникова,
бросил небрежно:
- И не считаясь, сдается в плен.
Рыбников быстро бросил взгляд на Кодлубцева, и Щавинс­
кий заметил , как в его коричневых глазах блеснули странные жел­
то-зеленые огоньки. Но это было только на мгновение. Тотчас же
штабс-капитан захохотал, развел руками и звонко хлопнул себя
по ляжкам .
65

А. И. Куприн
- Ничего не поделаешь - Божья воля. Недаром говорится в
пословице: нашла коса на камень. Что? Не верно? - Он обратился
вдруг к Щавинскому, слегка потрепал его рукою по колену и издал
губами безнадежный звук : фить ! - Мы всё авось, да кое-как, да
как-нибудь - тяп да ляп. К местности не умеем применяться, сна­
ряды не подходят к калибрам орудий, люди на позициях по четве­
ро суток не едят. А японцы, черт бы их побрал, работают, как ма­
шины. Макаки, а на их стороне цивилизация, черт бы их брал! Что?
Не верно я говорю?
- Так что они, по-вашему, пожалуй, нас и победят? - спросил
Щавинский.
У Рыбникова опять задергались губы. Эту привычку уже успел
за ним заметить Щавинский. Во все время разговора, особенно ког­
да штабс-капитан задавал вопрос и, насторожившись, ждал ответа
или нервно оборачивался на чей-нибудь пристальный взгляд, губы
у него быстро дергались то в одну, то в другую сторону в странных
гримасах, похожих на судорожные, злобные ул ыбки. И в то же вре­
мя он торопливо облизывал концом языка свои потрескавшиеся
сухие губы, тонкие, синеватые, какие-то обезьяньи или козлиные
губы .
- Кто знает! - воскликнул штабс-капитан. - Один Бог. Без
Бога ни до порога, как говорится . Что? Не верно? Кампания еще не
кончена. Все впереди. Русский солдат привык к победам. Вспомни­
те Полтаву, незабвенного Суворова" . А Севастополь! А как в две­
надцатом году мы прогнали величайшего в мире полководца На­
полеона. Велик бог земли русской! Что?
Он заговорил, а углы его губ дергались странными, зл обными,
насмешливыми, нечеловеческими улыбками, и зловещий желтый
блеск играл в его глазах под черными суровыми бровями.
Щавинскому принесли в это время кофе.
- Не хотите ли рюмочку коньяку? - предложил он штабс-ка­
питану.
Рыбников опять слегка похлопал его по колену .
-
Нет, спасибо, голубчик. Я сегодня черт знает сколько вы­
пил. Башка трещит. С утра, черт возьми, наклюкался. Веселие Руси
есть пити . Что? Не правда? - воскликнул он вдруг с лихим видом
и внезапно пьяным голосом.
«Притворяется», - подумал Щавинский.
Но почему-то он не хотел отстать и продолжал угощать штабс­
капитана.
66

Куприн
с Иваном Заикиным.
Куприны
с дочкой.
Открытие памятника А. И. Ку пр ину на его родине в
Нар овчате (Пензенская область) .

Ра ссказы
- Может быть, пива? Красного вина?
- Нет, покорно благодарю. И так пьян. Гран мерси* .
- Сельтерской воды?
Штабс-капитан оживился .
- Ах, да, да ! Вот именно ... именно сельтерской" . стаканчик не
откажусь .
Принесли сифон. Рыбников выпил стакан большими, жадными
глотками. Даже руки у него задрожали от жадности. И тотчас же
налил себе другой стакан. Сразу бьmо видно, что его уже долго
мучила жажда.
«Притворяется, - опять подумал Щавинский. - Что за дико­
винный человек! Он недоволен, утомлен, но ничуть не пьян» .
- Жара, черт ее побери, - сказал Рыбников хрипло. - Одна­
ко я, господа, кажется, мешаю вам заниматься .
- Нет, ничего. Мы привыкли, - пробурчал Ряжкин.
- А что, нет ли у вас каких-нибудь свежих известий с войны? -
спросил Рыбников. - Эх, господа! - воскликнул он вдруг и гро­
мыхнул шашкой. - Сколько бы мог я вам дать интересного мате­
риала о войне! Хотите, я вам буду диктовать, а вы только пишите.
Вы только пишите. Так и озаглавьте: «Воспоминания штабс-капи­
тана Рыбникова, вернувшегося с войны». Нет, вы не думайте - я
без денег, я задаром, задаром. Как вы думаете, господа писатели?
- Что ж, это можно, - вяло отозвался Матаня, - как-нибудь
устроим вам интервьюшку" . Послушайте, Владимир Иванович, вы
ничего не знаете о нашем флоте?
-Нет, ничего; а разве что есть?
- Рассказывают что-то невозможное. Кондрашов слышал от
знакомого из морского штаба. Эй! «Патологический случай», рас­
скажи Щавинскому!
«Патолоmческий случай», человек с черной трагической боро­
дой и изжеванным лицом, сказал в нос:
-Я не могу, Владимир Иванович, ручаться. Но источник как
будто достоверный. В штабе ходит темный слух, что большая часть
нашей эскадры сдалась без боя. Что будто бы матросы перевязали
офицеров и выкинули белый флаг. Чуть ли не двадцать судов.
- Это действительно ужасно, - тихо произнес Щавинский. -
Может быть, еще неправда? Впрочем, теперь такое время, что са­
мое невозможное стало возможным. Кстати, вы знаете, что делает-
* Большое спасибо (франц. )
.
67

А. И. Куприн
ся в морских портах? Во всех экипажах идет страшное, глухое бро­
жение. Морские офицеры на берегу боятся встречаться с людьми
своей команды .
Разговор стал общим. Эта пронырливая, вездесущая, циничная
компания была своего рода чувствительным приемником для все­
возможных городских слухов и толков, которые часто доходили
раньше до отдельного кабинета «Славы Петрограда», чем до ми­
нистерских кабинетов. У каждого бьmи свои новости. Это бьmо
так интересно, что даже три мушкетера, для которых, казалось,
ничего не бьmо на свете святого и значительного, заговорили с не­
привычной горячностью.
- Носятся слухи о том, что в тьmу армии запасные отказыва­
ются повиноваться . Что будто солдаты стреляют в офицеров из их
же собственных револьверов.
- Я слышал, что главнокомандующий повесил пятьдесят сес­
тер милосердия. Ну, конечно, они бьmи только под видом сестер.
Щавинский оглянулся на Рыбникова. Теперь болтливый штабс­
капитан молчал . Сузив глаза, налегши грудью на эфес шашки, он
напряженно следил поочередно за каждым из говоривших, и на его
скулах под натянутой кожей быстро двигались сухожилия, а губы
шевелились, точно он повторял про себя каждое сл ово.
«Господи, да кого же наконец он напоминает?» - в десятый раз
с нетерпением подумал фельетонист.
Это так мучило его, что он пробовал прибегнуть к старому зна­
комому средству: притвориться перед самим собой, что он как буд­
то совсем забьm о штабс-капитане, и потом вдруг внезапно взгля­
нуть на него . Обыкновенно такой прием довольно быстро помогал
ему вспомнить фамилию или место встречи, но теперь он оказы­
вался совсем недействительным.
Под его упорным взглядом Рыбников опять обернулся, глубо­
ко вздохнул и с сокрушением покрутил головой.
- Ужасное известие. Вы верите? Что? Если даже и правда, не
надо отчаиваться . Знаете, как мы, русские, говорим: Бог не выдаст,
свинья не съест. То есть я хочу сказать, что свинья - это , конечно,
японцы.
Теперь он упорно выдерживал пристальный взгляд Щавинско­
го, и в его рыжих звериных глазах фельетонист увидел пламя не­
примиримой, нечеловеческой ненависти .
В эту минуту спавший на диване поэт Пеструхин вдруг припод­
нялся, почмокал губами и уставился мутным взглядом на офицера.
68

Рассказы
-А, японская морда, ты еще здесь? - сказал он пьяным голо­
сом, едва шевеля ртом. - Поговори у меня еще!
И опять упал на диван, перевернувшись на другой бок.
«Я понец! - подумал с жутким любопытством Щавинский. -
Вот он на кого похож» . И Щавинский сказал протяжно, с много­
значительной вескостью:
- Однако вы фру-укт, господин штабс-капитан!
-Я?-закричал тот. Глаза его потухли, но губы еще нервно
кривились. - Я - штабс-капитан Рыбников! - Он опять со смеш­
ной гордостью стукнул себя кулаком по груди. - Мое русское сер­
дце болит. Позвольте пожать вашу правую руку. Я под Ляояном
контужен в голову, а под Мукденом ранен в ногу. Что? Вы не вери­
те? Вот я вам сейчас покажу.
Он поставил ногу на стул и стал засучивать кверху свои панта­
лоны.
- Ну вас, бросьте, штабс-капитан. Верим, - сказал, морщась,
Щавинский.
Но тем не менее из привычного любопытства он успел быстро
взглянуть на ногу Рыбникова и заметить, что этот штабс-капитан
армейской пехоты носит нижнее белье из прекрасного шелкового
трико .
В это время в кабинет вошел посыльный с письмом к Матане.
- Это для вас, Владимир Иванович, - сказал Матаня, разор­
вав конверт. - Программа из конюшни. Поставьте за меня, пожа­
луйста, один билет в двойном на Зенита. Я вам во вторник отдам .
- Поедемте со мной на бега, капитан? - предложил Щавин-
ский.
- Куда? На бега? С моим удовольствием. - Рыбников шумно
встал, опрокинув стол. - Это где лошади скачут? Штабс-капитан
Рыбников куда угодно. В бой, в строй, к чертовой матери! Ха-ха­
ха! Вот каков. Что? Не правда?
Когда они уже сидели на извозчике и ехали по Кабинетской
улице, Щавинский продел свою руку под руку офицера, нагнулся к
самому его уху и сказал чуть сл ышно:
- Не бойтесь, я вас не выдам . Вы такой же Рыбников, как я
Вандербильт. Вы офицер японского генерального штаба, думаю,
не меньше чем в чине полковника, и теперь - военный агент в
Росси и".
69

А. И. Куприн
Но Рыбников не слышал его слов за шумом колес или не понял
его . Покачиваясь слегка из стороны в сторону, он говорил хрипло,
с новым пьяным восторгом:
-
З-значит, мы с вами з-закутил и ! Люблю, черт! Не будь я
штабс-капитан Рыбников, русский солдат, если я не люблю рус­
ских п исателей! Сл авный народ! Здорово пьют и знают жизнь на­
сквозь . Веселие Руси есть пити. А я, брат, здорово с утра дерябнул.
111
Щавинский - и по роду его занятия, и по склонностям нату­
ры - бьm собирателем человеческих документов, коллекционером
редких и странных проявлений человеческого духа. Нередко в про­
должение недель, иногда целых месяцев, наблюдал он за интерес­
ным субъектом, выслеживая его с упорством страстного охотника
или добровольного сыщика. Случалось, что такой добычей оказы­
вался, по его собственному выражению, какой-нибудь «рыцарь из­
под темной звезды» - шулер, известный плагиатор, сводник, аль­
фонс, графоман - ужас всех редакций, зарвавшийся кассир или
артел ьщик, тратящий по ресторанам, скачкам и игорным залам
казенные деньги с безумием человека, несущегося в пропасть; но
бывали также предметами его спортивного увлечения знаменитос­
ти сезона - пианисты, певцы, литераторы, чрезмерно счастливые
игроки, жокеи, атлеты, входящие в моду кокотки . Добившись во
что бы то ни стало знакомства, Щавинский мягко и любовно, с
какой-то обволакивающей паучьей манерой овладевал вниманием
своей жертвы . Здесь он шел на все: просиживал целыми ночами без
сна с пошлыми, ограниченными людьми, весь умственный багаж
которых составлял - точно у буш менов - десяток-другой зооло­
гических п онятий и шаблонных фраз; он поил в ресторанах отъяв­
ленных дураков и негодяев, терпеливо выжИдая, пока в опьянении
они не распустят п ы ш ным махровым цветом своего уродства;
льстил людям наобум, с ясными глазами, в чудовищных дозах, твер­
до веря в то, что лесть - ключ ко всем замкам; щедро раздавал
взаймы деньги, зная заранее, что никогда их не получит назад. В
оправдание скользкости этого спорта он мог бы сказать, что внут­
ренний психологический интерес значительно превосходил в нем
те выгоды , которые он потом приобретал в качестве бытописате­
ля. Ему доставляло странное, очень смутное для него самого на­
слаждение проникнуть в тайные, недопускаемые комнаты челове-
70

А . И. Куприн с дочер ьми Ксенией и Лидой. 1914 г.

Рассказы
ческой души, увидеть скрытые, иногда мелочные, иногда позор­
ные, чаще смешные, чем трогательные, пружины внешних дей­
ствий - так сказать, подержать в руках живое, горячее человечес­
кое сердце и ощутить его биение. Часто при этой пытливой работе
ему казалось, что он утрачивает совершенно свое «я», до такой сте­
пени он начинал думать и чувствовать душою другого человека,
даже говорить его языком и характерными сл овечками, наконец
он даже ловил себя на том, что употребляет чужие жесты и чужие
интонации. Но, насытившись человеком, он бросал его . Правда,
иногда за минуту увлечения приходилось расплачиваться долго и
тяжело.
Но уж давно никто так глубоко, до волнения, не интересовал
его, как этот растерзанный, хриплый, пьяноватый общеармейский
штабс-капитан. Целый день Щавинскай не отпускал его от себя.
Порою, сидя бок о бок с ним на извозчике и незаметно наблюдая
его, Щавинский думал решительно:
«Нет, не может быть, чтобы я ошибался, - это желтое, раско­
сое, скуластое лицо, эти постоянные короткие поклоны и потира­
ние рук, и вместе с тем эта напряженная, нервная, жуткая развяз­
ность... Но если все это правда и штабс-капитан Рыбников действи­
тельно японский шпион, то каким невообразимым присутствием
духа должен обладать этот человек, разыгрывающий с великолеп­
ной дерзостью среди бела дня, в столице враждебной нации, такую
злую и верную карикатуру на русского забубенного армейца! Ка­
кие страшные ощущения должен он испытывать , балансируя весь
день, каждую минуту над почти неизбежной смертью».
Здесь была совсем уже непонятная для Щавинского очарова­
тельная, безумная и в то же время холодная отвага, был, может
быть , высший из всех видов патриотического героизма. И острое
любопытство вместе с каким-то почтительным ужасом все силь­
нее притягивали ум фельетониста к душе этого диковинного
штабс-капитана.
Но иногда он мысленно одергивал себя:
«А что, если я сам себе навязал смешную и предвзятую мысль?
Что, если я, пытливый сердцеведец, сам себя одурачил просто-на­
просто закутившим гоголевским капитаном Копейкиным? Ведь на
Урале и среди оренбургского казачества много именно таких мон­
гольских шафранных лиц». И тогда он еще внимательнее пригля­
дывался к каждому жесту и выражению физиономии штабс-капи­
тана, чутко прислушивался к звукам его голоса.
71

А. И. Куприн
Рыбников не пропускал ни одного солдата, отдававшего ему
честь, и сам прикладывал руку к козырьку фуражки с особенно
продолжительной, аффектированной тщательностью. Когда они
проезжали мимо церквей, он неизменно снимал шапку и крестился
широко и аккуратно и при этом чуть-чуть косил глазом на своего
соседа - видит тот или нет?
Однажды Щавинский не вытерпел и сказал :
- Однако вы набожны, капитан.
Рыбников развел руками, комично ушел головой в поднятые
плечи и захрипел:
- Ничего не поделаешь, батенька. Привык в боях. Кто на вой­
не не бьш, Богу не маливался. Знаете? Прекрасная русская пого­
ворка. Там, голубчик, поневоле научишься молиться . Бывало,
идешь на позицию - пули визжат, шрапнель, гранаты ... эти самые
проклятые шимозы ... но ничего не поделаешь - долг, присяга -
идешь! А сам читаешь про себя: «Отче наш, иже еси на небеси, да
святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя,
яко на небеси ...»
И он дочитал до самого конца всю молитву, старательно отче­
канивая каждый звук.
«Шпион!» - решил Щавинский.
Но он не хотел оставить свое подозрение на половине. Несколь­
ко часов подряд он продолжал испытывать и терзать штабс-капи­
тана. В отдельном кабинете, за обедом, он говорил, нагибаясь че­
рез стол за стаканом вина и глядя Рыбникову в самые зрачки:
- Слушайте, капитан, теперь нас никто не слышит, и ... я не
знаю, какое вам дать честное слово, что никто в мире не узнает о
нашем разговоре. Я совсем бесповоротно, я глубоко убежден, что
вы - японец.
Рыбников опять хлопнул себя по груди кулаком.
-Я штабс...
- Нет, нет, оставим эти выходки. Своего лица вы не спрячете,
как вы ни умны. Очертание скул, разрез глаз, этот характерный
череп, цвет кожи, редкая и жесткая растительность на лице, все, все
несомненно указывает на вашу принадлежность к желтой расе. Но
вы в безопасности. Я не донесу на вас, что бы мне за это ни обеща­
ли, чем бы мне ни угрожали за молчание. Уже по одному тому я не
сделаю вам вреда, что все мое сердце полно бесконечным уважени­
ем перед вашей удивительной смелостью, я скажу даже больше -
полно благоговением, - ужасом, если хотите. Я, - а ведь я писа-
72

Рассказы
тель, следовательно, человек с воображением и фантазией, - я не
могу себе даже представить, как это возможно решиться: за десят­
ки тысяч верст от родины, в городе, полном ненавидящими врага­
ми, ежеминутно рискуя жизнью, - ведь вас повесят без всякого
суда, если вы попадетесь, не так ли? - и вдруг разгуливать в мун­
дире офицера, втесываться без разбора во всякие компании, вести
самые рискованные разговоры! Ведь маленькая ошибка, оговорка
погубит вас в одну секунду. Вот, полчаса тому назад, вы вместо
слова рукопись сказали - манускрипт. Пустяк, а очень характер­
ный. Армейский штабс-капитан никогда не употребит этого слова
применительно к современной рукописи, а только к архивной или
к особенно торжественной. Он даже не скажет: рукопись, а сочине­
ние. Но это пустяки. Главное, я не могу постигнуть этого постоян­
ного напряжения ума и воли, этой дьявольской траты душевных
сил. Разучиться думать по-японски, совсем забыть свое имя, ото­
жествиться с другой личностью. Нет, нет, это положительно выШе
всякого героизма, о котором нам говорили в школах. Милый мой,
не лукавьте со мною. Клянусь, я не враг вам .
Он говорил это совсем искренно, весь воспламененный и рас­
троганный тем героическим образом, который ему рисовал вооб­
ражение. Но штабс-капитан не шел и на лесть. Он слушал его, гля­
дя слегка прищуренными глазами в бокал, который он тихо двигал
по скатерти, и углы его синих губ нервно передергивались. И в лице
его Щавинский узнавал все ту же скрытую насмешку, ту же упор­
ную, глубокую, неугасимую ненависть, особую, быть может, ни­
когда не постижимую для европейца, ненависть мудрого, очелове­
ченного, культурного, вежливого зверя к существу другой породы.
- Э, бросьте вы, благодетель, - возразил небрежно Рыбни­
ков. - Ну его к дьяволу! Меня и в полку дразнили японцем. Что
там! Я - штабс-капитан Рыбников. Знаете, есть русская поговор­
ка: рожа овечья, а душа человечья. А вот я расскажу вам, у нас в
полку бьm однажды случай ".
- А вы в каком полку служили? - внезапно спросил Щавин­
ский.
Но штабс-капитан как будто не расслышал. Он начал расска­
зывать те старые, заезженные, похабные анекдоты, которые рас­
сказываются в лагерях, на маневрах, в казармах . И Щавинский
почувствовал невольную обиду.
Один раз, уже вечером, сидя на извозчике, Щавинский обнял
его за талию, притянул к себе и сказал вполголоса:
73

А. И. Куприн
-
Капитан ... нет, не капитан , а, наверно, полковник, иначе
бы вам не дал и такого серьезного поручения. Итак, скажем, пол­
ковник: я преклоняюсь пред вашей отвагой, то есть, я хочу ска­
зать , перед безграничным мужеством японского народа . Иногда,
когда я читаю или думаю об единичных случаях вашей чертовс­
кой храбрости и презрения к смерти, я испытываю дрожь востор­
га . Какая, например, бессмертная красота и божественная дерзость
в поступке этого командира расстрелянного судна, который на
предложение сдаться молча закурил папироску и с папироской в
зубах пошел ко дну. Какая необъятная сила и какое восхититель­
ное презрение к врагам! А морские кадеты, которые на брандерах
пошли на верную смерть с такой радостью, как будто они отпра­
вились на бал? А помните, как какой-то лейтенант - один, со­
всем один, пробуксировал на лодке торпеду к окончанию порт­
артурского мола? Его осветили прожекторами, и от него с его
торпедой осталось только большое кровавое пятно на бетонной
стене, но на другой же день все мичманы и лейтенанты японского
флота засыпали адмирала Того прошениями, где они вызывались
повторить тот же безумный подвиг. Что за герои! Но еще велико­
лепнее приказ Того о том , чтобы подчиненные ему офицеры не
смели так рисковать своей жизнью, которая принадлежит не им, а
отечеству . Ах, черт, красиво!
- По какой это мы улице едем? - прервал его Рыбников и зев­
нул . - После маньчжурских сопок я совсем забыл ориентировать­
ся на улице. У нас в Харбине...
Но увлекшийся Щавинский продолжал, не слушая его :
- Помните вы случай, когда офицер, взятый в плен, разбил себе
голову о камень? Но что всего изумительнее - это подписи саму­
раев . Вы, конечно, не слыхали об этом, господин штабс-капитан
Рыбников? - спросил Щавинский с язвительным подчеркивани­
ем. - Ну да, понятно, не слыхали... Генерал Ноги, видите ли, выз­
вал охотников идти в первой колонне на ночной штурм порт-ар­
турских укреплений . Почти весь отряд вызвался на это дело, на эту
почетную смерть . И так как их оказалось слишком много и так как
они торопились друг перед другом попасть на смерть, то они про­
сили об этом письменно, и некоторые из них, по древнему обычаю,
отрубали себе указательный палец левой руки и прикладывали его
к подписи в виде кровавой печати . Это делали самураи!
- Самураи! - повторил Рыбников глухо.
74

Рассказы
В горле у него что-то точно оборвалось и захлестнулось. Ща­
винский быстро оглядел его в профиль. Неожиданное, не виданное
до сих пор выражение нежной мягкости легло вокруг рта и на дрог­
нувшем подбородке штабс-капитана, и глаза его засияли тем теп­
лым, дрожащим светом, который светится сквозь внезапные непро­
ливающиеся слезы. Но он тотчас же справился с собой, на секунду
зажмурился, потом повернул к Щавинскому простодушное, бес­
смысленное лицо и вдруг выругался скверным, длинным русским
ругательством.
- Капитан, капитан, что это с вами? - воскликнул Щавинс­
кий почти в испуге.
- Это все в газетах наврали, - сказал Рыбников небрежно, -
наш русский солдатик ничем не хуже. Но, конечно, есть разница.
Они дерутся за свою жизнь, за славу, за самостоятельность , а мы
почему ввязались? Никто не знает! Черт знает почему! Не было пе­
чали - черти накачали, как говорится по-русски. Что? Не верно?
Ха-ха-ха.
На бегах Щавинского несколько отвлекла игра, и он не мог все
время следить за штабс-капитаном. Но в антрактах между заезда­
ми он видел его изредка то на одной, то на другой трибуне, вверху,
внизу, в буфете и около касс. В этот день сл ово Цусима бьшо у всех
на языке - у игроков, у наездников, у букмекеров, даже у всех та­
инственных рваных личностей, обыкновенно неизбежных на бегах .
Это слово произносили и в насмешку над выдохшейся лошадью, и
в досаде на проигрыш, и с равнодушным смехом, и с горечью. Кое­
где говорили страстно. И Щавинский видел издали, как штабс-ка­
питан, с его доверчивой, развязной и пьяноватой манерой заводил
с кем-то споры, жал кому-то руки, хлопал кого-то по плечам. Его
маленькая прихрамывающая фигура мелькала повсюду.
С бегов поехали в ресторан, а оттуда на квартиру к Щавинско­
му. Фельетонист немного стыдился своей роли добровольного сы­
щика, но чувствовал, что не в силах отстать от нее, хотя у него уже
начиналась усталость и головная боль от этой тайной, напряжен­
ной борьбы с чужой душою. Убедившись, что лесть ему не помога­
ла, он теперь пробовал довести штабс-капитана до откровенности,
дразня и возбуждая его патриотические чувства.
- Да, но все-таки жаль мне бедных макаков! - говорил он с
ироническим сожалением. - Что там ни рассказывай, а Япония в
этой войне истощила весь свой национальный гений. Она, по-мое­
му, похожа на худенького, тщедушного человека, который в экста-
75

А. И. Куприн
зе и опьянении или от хвастовства взял и поднял спиною двадцать
пудов, надорвал себе живот и вот уже начинает умирать медлен­
ной смертью. Россия, видите, это совсем особая страна - это ко­
лосс. Для нее маньчжурские поражения все равно что кровесосные
банки для полнокровного человека. Вот увидите, как она попра­
вится и зацветет после войны. А Япония захиреет и умрет. Она на­
дорвалась. Пусть мне не говорят, что там культура, общая грамот­
ность, европейская техника. Все-таки в конце концов японец - ази­
ат, получеловек, полуобезьяна. Он и по типу приближается к обе­
зьяне так же, как бушмен, туарег и ботокуд. Стоит обратить вни­
мание на камперов угол его лица. Одним словом - макаки. И нас
победила вовсе не ваша культура или политическая молодость, а
просто какая-то сумасшедшая вспышка, эпилептический припадок.
Вы знаете, что такое raptus, припадок бешенства? Слабая женщина
разрывает цепи и разбрасывает здоровенных мужчин, как щепки.
На другой день она не в силах поднять руку. Так и Япония . По­
верьте, после ее героического припадка наступит бессилие, маразм .
Но, конечно, раньше она пройдет через полосу национального хва­
стовства, оскорбительной военщины и безумного шовинизма.
- Вер-р-но! - кричал на это штабс-капитан Рыбников в дурац­
ком восторге. - Что верно, то верно. Вашу руку, мусье писатель.
Сразу видно умного человека.
Он хрипло хохотал, отплевывался, хлопал Щавинского по ко­
ленам, тряс его за руку. И Щавинскому вдруг стало стыдно за себя
и за свои тайные приемы проницательного сердцеведа.
«А что, если я ошибаюсь и этот Рыбников - самый что ни на
есть истый распехотный армейский пропойца? Фу-ты, черт! Да нет,
это невозможно. И если возможно, то, Боже мой, каким дураком я
себя веду!»
У себя на квартире он показал штабс-капитану свою библиоте­
ку, коллекцию старинного фарфора, редкие гравюры и двух поро­
дистых сибирских лаек . Жены его - маленькой опереточной ар­
тистки - не было в городе.
Рыбников разглядывал все это с вежливым, но безучастным
любопытством, в котором хозяину казалось даже нечто похожее
на скуку, даже на холодное презрение. Между прочим, Рыбников
открьш книжку какого-то журнала и прочел из нее вслух несколь­
ко строчек.
«Это он, однако, сделал ошибку!» - подумал Щавинский, ког­
да услышал его чтение, чрезвычайно правильное, но деревянное, с
76

Рассказы
преувеличенно точным произношением каждой буквы, каким ще­
голяют первые ученики, изучающие чужой язык. Но, должно быть,
Рыбников и сам это заметил, потому что вскоре захлопнул книжку
испросил:
- Вы ведь сами писатель?
- Да" . немного".
- А вы в каких газетах пишете?
Щавинский назвал. Этот вопрос Рыбников предлагал ему за
нынешний день в шестой раз.
- Ах, да, да, да. Я позабьш, я уже спрашивал. Знаете что , гос­
подин писатель?
-Именно?
- Сделаем с вами так: вы пишите, а я буду диктовать". То есть
не диктовать ". О нет, я никогда не посмею. - Рыбников потер руки
и закланялся торопливо. - Вы, конечно, будете излагать сами, а я
вам буду только давать мысли и некоторые". как бы выразиться ".
мемуары о войне. Ах, сколько у меня интересного материала!"
Щавинский сел боком на стол и посмотрел на штабс-капитана,
лукаво прищурив один глаз.
- И, конечно, упомянуть вашу фамилию?
- А что же? Можете. Я ничего не имею против. Так и упомяни-
те: сведения эти любезно сообщены штабс-капитаном Рыбниковым,
только что вернувшимся с театра военных действий.
- Так-с, чудесно-с. Это вам для чего же?
-Что такое?
- Да вот непременно, чтобы вашу фамилию? Или это вам нуж-
но будет впоследствии для отчета? Что вот, мол, инспирировал рус­
ские газеты?" Какой я ловкий мужчина? А?
Но штабс-капитан, по своему обыкновению, ушел от прямого
ответа.
- А может быть, у вас нет времени? Заняты другой работой?
Тогда - и ну их к черту, эти воспоминания . Всего не перепишешь,
что бьш о. Как говорится: жизнь пережить - не поле перейти. Что?
Не правду я говорю? Ха-ха-ха!
В это время Щавинскому пришла в голову интересная затея.
У него в кабинете стоял большой белый стол из некрашеного
ясеневого дерева. На чистой, нежной доске этого стола все зна­
комые Щавинского оставляли свои автографы в виде афориз­
м ов, стихов, рисунков и даже музыкальных нот. Он сказал Рыб­
никову:
77

А. И. Куприн
- Смотрите, вот мой альбом, господин капитан. Не напишете
ли вы мне что-нибудь на память о нашем приятном (Щавинский
учти во поклонился) и, смею льстить себя надеждой, не кратковре­
менном знакомстве?
- Отчего же, я с удовольствием, - охотно согласился Рыбни-
ков. - Что-нибудь из Пушкина или из Гоголя?
- Нет... уж лучше что-нибудь сами.
- Сам? Отлично.
Он взял перо, обмакнул, подумал и приготовился писать. Но
Щавинский вдруг остановил его :
-
Мы с вами вот как сделаем лучше . Нате вам четвертушку
бумаги, а здесь, в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что­
нибудь особенно интересное, а потом закройте бумагой и прижми­
те по углам кнопками. Я даю вам честное сл ово, честное слово пи­
сателя, что в продолжение двух месяцев я не притронусь к этой бу­
мажке и не буду глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пиши­
те. Я нарочно уйду, чтоб вам не мешать .
Через пять минут Рыбников крикнул ему:
-
Пожалуйте!
-
Готово? - спросил Щавинский, входя.
Рыбников вытянулся, приложил руку ко лбу, как отдают честь,
и гаркнул по-солдатски:
- Так точно, ваше благородие.
- Спасибо! Ну, а теперь поедем в Буфф или еще куда-нибудь, -
сказал Щавинский . - Там будет видно. Я вас сегодня целый день
не отпущу от себя, капитан.
- С моим превеликим удовольствием, - сказал хриплым ба­
сом Рыбников, щелкая каблуками.
И, подняв кверху плечи, он лихо расправил в одну и другую
сторону усы .
Но Щавинский невольно обманул штабс-капитана и не сдер­
жал своего сл ова. В последний момент перед уходом из дома фель­
етонист спохватился, что забыл в кабинете свой портсигар, и по­
шел за ним, оставив Рыбникова в передней. Белый листок бумаги,
аккуратно приколотый кнопками, раздразнил его любопытство. Он
не устоял перед соблазном, обернулся по-воровски назад и, ото­
гнув бумагу, быстро прочитал сл ова, написанные тонким, четким,
необыкновенно изящным почерком:
«Хоть ты Иванов 7-й, а дурак! ..»
78

Рассказы
IV
Много позднее полуночи они выходили из загородного кафе­
шантана в компании известного опереточного комика Женина­
Лирского, молодого товарища прокурора Сашки Штральмана,
который бьm известен повсюду в Петербурге своим несравненным
уменьем рассказывать смешные сценки на зл обу дня, и покровите­
ля искусств - купеческого сына Карюкова.
Бьто не светло и не темно. Стояла теплая, белая, прозрачная
ночь с ее нежными переливчатыми красками, с перламутровой во­
дой в тихих каналах, четко отражавших серый камень набережной
и неподвижную зелень деревьев, с бледным, точно утомленным бес­
сонницей небом и со спящими облаками на небе, длинными, тон­
кими, пушистыми, как клочья растрепанной ваты.
- Куда ж мы поедем? - спросил Щавинский, останавливаясь
у ворот сада. - Маршал Ояма! Ваше просвещенное мнение?
Все пятеро замешкались на тротуаре. Ими овладел момент обыч­
ной предутренней нерешительности, когда в закутивших людях
физическая усталость борется с непреодолимым раздражающим
стремленьем к новым пряным впечатлениям. Из сада непрерывно
выходили посетители, смеясь, напевая, звонко шаркая ногами по
сухим белым плитам. Торопливой походкой, смело свистя шелком
нижних юбок, выбегали шансонетные певицы в огромных шляпах,
с дрожащими брильянтами в ушах, в сопровождении щеголеватых
мужчин в светлых костюмах, украшенных бутоньерками. Эти дамы,
почтительно подсаживаемые швейцарами, впархивали в экипажи
и в пыхтящие автомобили, непринужденно расправляли вокруг сво­
их ног платья и быстро уносились вперед, придерживая рукой пе­
редний край шляпы. Хористки и садовые певицы высшего разбора
разъезжались на простых извозчиках, сидя с мужчиной по одной и
по две. Другие - обыкновенные, панельные проститутки - шны­
рял и тут же около деревянного забора, приставая к тем мужчинам,
которые расходились пешком, и в особенности к пьяным. Их лица
в светлом, белом сумраке майской ночи казались, точно грубые
маски, голубыми от белил, рдели пунцовым румянцем и поражали
глаз чернотой, толщиной и необычайной круглостью бровей; но
тем жалче из-под этих наивно ярких красок выглядывала желтизна
морщинистых висков, худоба жилистых шей и ожирелость дряб­
лых подбородков. Двое конных городовых, непристойно ругаясь,
то и дело наезжали на них опененными мордами своих лошадей,
79

А. И. Куприн
отчего девицы визжали, разбегались и хватались за рукава прохо­
жих. У решетки, ограждающей канал, толпилось человек двад­
цать - там происходил обычный утренний скандал. Мертвецки
пьяный безусый офицерик буянил и делал вид, что хочет вытащить
шашку, а городовой о чем-то его упрашивал убедительным фаль­
цетом, прилагая руку к сердцу. Какая-то юркая, темная и нетрез­
вая личность в картузе с рваным козырьком говорила слащаво и
подобострастно: «Ваше благородие, плюньте на их, не стоит вам
внимать обращение. Лучше вы вдарьте мине в морду, позвольте, я
вам ручку поцелую, ваше благородие». А в задних рядах сухопа­
рый и суровый джентльмен, у которого из-под надвинутого на нос
котелка виднелись только толстые черные усы , гудел невнятным
басом: «Чего ему в зубы смотреть! В воду его, и крышка!»
-А в самом деле, майор Фукушима, - сказал актер. - Надо
же достойно заключить день нашего приятного знакомства. По­
едемте к девочкам. Сашка, куда?
-К
Берте? - ответил вопросом Штральман.
Рыбников захихикал и с веселой суетливостью потер руки.
- К женщинам? А что ж, за компанию - говорит русская по­
словица - и жид удавился. Куда люди, туда мы. Что, не правда?
Ехать так ехать - сказал попугай. Что? Ха-ха-ха!
С этими молодыми людьми его познакомил Щавинский, и они
все вместе ужинали в кафешантане, слушали румын и пили шам­
панское и ликеры. Одно время им казалось смешным называть
Рыбникова фамилиями разных японских полководцев, тем более
что добродушие штабс-капитана, по-видимому, не имело границ.
Эту грубую и фамильярную игру начал Щавинский. Правда, он
чувствовал по временам, что поступает по отношению к Рыбнико­
ву некрасиво, даже, пожалуй, предательски . Но он успокаивал свою
совесть тем, что ни разу не высказал вслух своих подозрений, а его
знакомым они вовсе не приходили в голову.
В начале вечера он наблюдал за Рыбниковым. Штабс-капитан
бьm шумнее и болтливее всех: он ежеминутно чокался, вскакивал,
садился, разливал вино по скатерти, закуривал папиросу не тем
концом. Однако Щавинский заметил, что пил он очень мало.
Рыбникову опять пришлось ехать на извозчике вместе с фелье­
тонистом. Щавинский почти не бьm пьян - он вообще отличался
большой выносливостью в кутежах, но голова у него была легкая и
шумная, точно в ней играла пена от шампанского. Он поглядел на
штабс-капитана сбоку. В неверном, полусонном свете белой ночи
80

Рассказы
лицо Рыбникова приняло темный, гл иняный оттенок. Все впадины
на нем стали резкими и черными, морщинки на висках и складки
около носа и вокруг рта углубились. И сам штабс-капитан сидел
сгорбившись, опустившись, запрятав руки в рукава шинели, тяже­
ло дыша раскрытым ртом. Все это вместе придавало ему измучен­
ный, страдальческий вид. Щавинский даже сл ышал носом его ды­
хание и подумал, что именно такое несвежее, кислое дыхание бы­
вает у игроков после нескольких ночей азарта, у людей, истомлен­
ных бессонницей или напряженной мозговой работой. Волна доб­
родушного умиления и жалости прилила к сердцу Щавинского.
Штабс-капитан вдруг показался ему маленьким, загнанным, тро­
гательно-жалким. Он обнял Рыбникова, привлек к себе и сказал
ласково:
- Ну ладно, капитан. Я сдаюсь. Ничего не могу с вами поде­
лать и извиняюсь, если доставил вам несколько неприятных минут.
Вашу руку.
Он отстегнул от своей визитки бутоньерку с розой, которую
ему навязала в саду продавщица цветов, и вдел ее в петлицу капи­
танского пальто .
- Это в знак мира, капитан. Не будем больше изводить друг
друга.
Извозчик остановился у каменного двухэтажного особняка с
приличным подъездом, с окнами, закрытыми сплошь ставнями.
Остальные приехали раньше и уже их дожидались. Их пустили не
сразу. Сначала в тяжелой двери открьmось изнутри четырехуголь­
ное отверстие, величиной с ладонь, и в нем на несколько секунд
показался чей-то холодный и внимательный серый глаз. Потом
двери раскрьmись.
Это учреждение бьmо нечто среднее между дорогим публичным
домом и роскошным клубом - с шикарным входом, с чучелом мед­
ведя в передней, с коврами, шелковыми занавесками и люстрами, с
лакеями во фраках и перчатках. Сюда ездили мужчины заканчи­
вать ночь после закрытия ресторанов. Здесь же играли в карты,
держались дорогие вина и всегда бьm большой запас красивых, све­
жих женщин, которые часто менялись .
Пришлось подниматься во второй этаж. Там наверху бьmа уст­
роена широкая площадка с растениями в кадках и с диванчиком,
отделенная от лестницы перилами. Щавинский поднимался под
руку с Рыбниковым. Хоть он и дал себе внутренне слово не драз­
нить его больше, но тут не мог сдержаться и сказал :
4КупринА.И.Том3
81

А. И. Куприн
- Взойдемте на эшафот, капитан!
- Я не боюсь, - сказал тот лениво. - Я и так хожу каждый
день на смерть.
Рыбников слабо махнул рукой и принужденно улыбнулся . Лицо
его вдруг сделалось от этой улыбки усталым, каким-то серым и стар­
ческим.
Щавинский посмотрел на него молча, с удивлением. Ему стало
стьщно своей назойливости . Но Рыбников тотчас же вывернулся.
- Ну да, на смерть. Солдат всегда должен быть готов к этому.
Что поделаешь? Смерть - это маленькое неудобство в нашей про­
фессии.
В этом доме Щавинский и меценат Карюков бьши свои люди и
почетные завсегдатаи. Их встречали с веселыми улыбками и глубо­
кими поклонами.
Им отвели большой, теплый кабинет, красный с золотом, с тол­
стым светло-зеленым ковром на полу, с канделябрами в углах и на
столе. Подали шампанское, фрукты и конфеты. Пришли женщи­
ны - сначала три, потом еще две, - потом все время одни из них
приходили, другие уходили, и все до одной они были хорошень­
кие, сильно напудренные, с обнаженными белыми руками, шеями
и грудью, одетые в блестящие, яркие, дорогие платья, некоторые в
юбках по колено, одна в коричневой форме гимназистки, одна в
тесных рейтузах и жокейской шапочке. Пришла также пожилая
полная дама в черном, что-то вроде хозяйки или домоправитель­
ницы - очень приличная на вид, с лицом лимонно-желтым и дряб­
лым, которая все время смеялась по-старчески приятно, ежеминут­
но кашляла и курила не переставая. Она обращалась с Щавинс­
ким, с актером и меценатом с милым, непринужденным кокетством
дамы, годящейся им в матери, хл опала их по рукам платком, а
Штральмана - очевидно, любимца - называла Сашкой.
- Ну-с, генерал Куроки, выпьем за блестящие успехи сл ав­
ной маньчжурской армии. А то вы сидите и киснете, - сказал
Карюков.
Щавинский перебил его, зевнув:
- Будет вам, господа. Кажется, уж должно бы надоесть. Вы
злоупотребляете добродушием капитана.
- Нет, я не сержусь, - возразил Рыбников, - выпьемте, гос­
пода, за здоровье наших милых дам .
- Лирский, спой что-нибудь, - попросил Щавинский.
82

Воздухоплавател ыю е судно
или аэроскаф капитана Костовича.

Рассказы
Актер охотно сел за пианино и запел цыганский романс. Он,
собственно, не пел его, а скорее рассказывал, не выпуская изо рта
сигары , глядя в потолок, манерно раскачиваясь. Женщины вто­
рили ему громко и фальшиво, стараясь одна поспеть раньше дру­
гой в сл овах. Потом Сашка Штральман прекрасно имитировал
фонограф, изображая в лицах итальянскую оперу и подражал жи­
вотным. Карюков танцевал фанданго и все спрашивал новые бу­
тылки.
Он первый исчез из комнаты с рыжей молчаливой полькой, за
ним последовали Штральман и актер. Остались только Щавинс­
кий, у которого на коленях сидела смуглая белозубая венгерка, и
Рыбников рядом с белокурой полной женщиной в синей атласной
кофте, вырезанной четырехугольником до половины груди.
- Что ж, капитан, простимся на минутку, - сказал Щавинс­
кий, поднимаясь и потягиваясь. - Поздно. Вернее, надо бы ска­
зать, рано. Приезжайте ко мне в час завтракать, капитан. Мамаша,
вы вино запишите на Карюкова. Если он любит святое искусство,
то пусть и платит за честь ужинать с его служителями . Мои комп­
лименты.
Белокурая женщина обняла капитана голой рукой за шею и ска­
зала просто:
- Пойдем и мы, дуся. Правда, поздно.
v
У нее бьша маленькая, веселая комнатка с голубыми обоями,
бледно-голубым висячим фонарем; на туалетном столе круглое зер­
кало в голубой кисейной раме, на одной стене олеографии, на дру­
гой стене ковер, и вдоль его широкая металлическая кровать.
Женщина разделась и с чувством облегчения и удовольствия
погладила себя по бокам, где сорочка от корсета залегла складка­
ми. Потом она прикрутила фитиль в лампе и, севши на кровать,
стал а спокойно расшнуровывать ботинки .
Рыбников сидел у стола, расставив локти и опустив на них
голову. Он, не отрываясь, глядел на ее большие, но красивые
ноги с полными икрами, которые ловко обтягивали черные ажур­
ные чулки.
- Что же вы, офицер, не раздеваетесь? - спросила женщина. -
Скажите, дуся, отчего они вас зовут японским генералом?
Рыбников засмеялся, не отводя взгляда от ее ног.
83

А. И. Куприн
- Это так - глупости. Просто они шутят. Знаешь стихи: сме­
яться, право, не грешно над тем , что кажется смешно".
- Дуся, вы меня угостите еще шампанским? Ну, если вы такой
скупой, то я спрошу хоть апельсинов. Вы на время или на ночь?
- На ночь. Иди ко мне.
Она легла с ним рядом, торопливо бросила через себя на пол
папиросу и забарахталась под одеялом.
- Ты у стенки любишь? - спросила она. - Хорошо, лежи,
лежи. У, какие у тебя ноги холодные! Ты знаешь, я обожаю воен­
ных. Как тебя зовут?
- Меня? - Он откашлялся и ответил неверным тоном: - Я -
штабс-капитан Рыбников, Василий АлексаНдрович Рыбников.
- А, Вася! У меня есть один знакомый лицеистик Вася - пре­
лесть, какой хорошенький!
Она запела, ежась под одеялом, смеясь и жмурясь:
Вася , Вася, Васенька,
Говоришь ты басенки.
- А знаешь, ей-Богу, ты похож на япончика. И знаешь, на кого?
На микаду. У нас есть портрет. Жаль, теперь поздно, а то я бы тебе
показала. Ну, вот прямо как две капли воды .
- Что ж, очень приятно, - сказал Рыбников и тихо обнял ее
гладкое и круглое плечо.
- А может, ты и правда японец? Они говорят, что ты был на
войне, - это правда? Ой, милочка, я боюсь щекотки. А что, страш­
но на войне?
- Страшно". Нет, не особенно. Оставим это , - сказал он ус­
тало. - Как твое имя?
- Клотильда. Нет, я тебе скажу по секрету, что меня зовут На­
стей. Это только мне здесь дали имя Клотильда. Потому что мое
имя такое некрасивое... Настя, Настасья, точно кухарка.
- Настя? - переспросил он задумчиво и осторожно поцеловал
ее в грудь. - Нет, это хорошо. На-стя, - повторил он медленно.
- Ну вот, что хорошего? Вот хорошие имена, например, Маль­
вина, Ванда, Женя, а то вот еще Ирма" . Ух, дуся! - Она прижа­
лась к нему . -Авы симпатичный". Такой брюнет. Я люблю брю­
нетов. Вы, наверно, женаты?
- Нет, не женат.
- Ну вот, рассказывайте. Все здесь прикидываются холосты-
ми. Наверно, шесть человек детей имеете?
84

Рассказы
Оттого что окно было заперто ставнями, а лампа едва горела, в
комнате бьшо темно . Ее лицо, лежавшее совсем близко от его голо­
вы, причудливо и изменчиво выделялось на смуглой белизне по­
душки . Оно уже стало непохоже на прежнее лицо, простое и краси­
вое, круглое русское сероглазое лицо, - теперь оно сделалось точ­
но худее и, ежеминутно и странно меняя выражение, казалось не­
жным, милым, загадочным и напоминало Рыбникову чье-то беско­
нечно знакомое, давно любимое, обаятельное, прекрасное лицо.
- Как ты хороша! - шептал он. - Я люблю тебя". я тебя
люблю".
Онпроизнес вдруг какое-то непонятное сл ово, совершенно чуж­
дое слуху женщины.
- Что ты сказал? - спросила она с удивлением.
- Нет, ничего". ничего . Это - так . Милая! Женщина! Ты -
женщина". Я люблю тебя ".
Он целовал ей руки, шею, волосы, дрожа от нетерпения, сдер­
живать которое ему доставляло чудесное наслаждение. Им овладе­
ла бурная и нежная страсть к этой сытой, бездетной самке, к ее боль­
шому, молодому, выхоленному, красивому телу. Влечение к жен­
щине, подавляемое до сих пор суровой аскетической жизнью, по­
стоянной физической усталостью, напряженной работой ума и воли,
внезапно зажглось в нем нестерпимым, опьяняющим пламенем .
- У тебя и руки холодные, - сказала она с застенчивой нелов­
костью. Бьшо в этом человеке что-то неожиданное, тревожное, со­
всем непонятное для нее. - Руки холодные - сердце горячее.
- Да, да, да". Сердце, - твердил он, как безумный, задыхаясь
и дрожа. - Сердце горячее". сердце".
Она уже давно привыкла к внешним обрядам и постыдным под­
робностям любви и исполняла их каждый день по нескольку раз -
механически, равнодушно, часто с молчаливым отвращением. Сот­
ни мужчин, от древних старцев, клавших на ночь свои зубы в ста­
кан с водой, до мальчишек, у которых в голосе бас мешается с дис­
кантом, штатские, военные, люди плешивые и обросшие, как обе­
зьяны, с ног до головы шерстью, взволнованные и бессильные, мор­
финисты, не скрывавшие перед ней своего порока, красавцы, кале­
ки, развратники, от которых ее иногда тошнило, юноши, плакав­
шие от тоски первого падения, - все они обнимали ее с бесстыд­
ными словами, с долгими поцелуями, дышали ей в лицо, стонали
от пароксизма собачьей страсти, которая - она уже заранее зна­
ла - сию минуту сменится у них нескрываемым, непреодолимым
85

А. И. Куприн
отвращением . И давно уже все мужские лица потеряли в ее глазах
всякие индивидуальные черты - и точно слились в одно омерзи­
тельное, но неизбежное, вечно склоняющееся к ней, похотливое,
козлиное мужское лицо с колючим слюнявым ртом, с затуманен­
ными глазами, тусклыми, как слюда, перекошенное, обезображен­
ное гримасой сладострастия, которое ей было противно, потому
что она его никогда не разделяла.
К тому же все они бьmи грубы, требовательны и лишены само­
го простейшего стыда, бьmи большей частью безобразно смешны,
как только может быть безобразен и смешон современный мужчи­
на в нижнем белье. Но этот маленький пожилой офицер произво­
дил какое-то особенное, новое, привлекательное впечатление. Все
движения его отличались тихой и вкрадчивой осторожностью. Его
ласки, поцелуи и прикосновения бьmИ невиданно нежны. И между
тем он незаметно окружал ее той нервной атмосферой истинной,
напряженной, звериной страсти, которая даже на расстоянии, даже
против воли, волнует чувственность женщины, делает ее послуш­
ной, подчиняет ее желаниям самца. Но ее бедный маленький ум, не
выходивший за узкие рамки обихода публичного дома, не умел со­
знать этого странного, волнующего очарования. Она могла толь­
ко шептать, стыдясь, счастливая и удивленная, обычные пошлые
сл ова:
- Какой вы интересный мужчина! Вы мой цыпа-ля-ля? Да?
Она встала, потушила лампу и опять легла возле него . Сквозь
щели между ставнями и стеной тонкими полосами белело утро, на­
полняя комнату синим туманным полусветом. Где-то за перегород­
кой торопливо стучал будильник. Кто-то пел далеко-далеко и гру­
стно.
- Когда ты еще придешь? - спросила женщина.
- Что? - сонно спросил Рыбников, открывая глаза. - Когда
приду? Скоро". Завтра".
- Ну да". обманываешь. Нет, скажи по правде - когда? Я без
тебя буду скучать .
-
Мм". Мы придем скучать ". Мы им напишем ". Они остано­
вятся в горах". - бормотал он бессвязно.
Тяжелая дремота сковывала и томила его тело. Но, как это все­
гда бывает с людьми, давно выбившимися из сна, он не мог заснуть
сразу. Едва только сознание его начинало заволакиваться темной,
мягкой и сладостной пеленой забвения, как страшный внутренний
толчок вдруг подбрасывал его тело. Он со стоном вздрагивал, ши-
86

Ра ссказы
роко открывал в диком испуге глаза и тотчас же опять погружался
в раздражающее переходное состояние между сном и бодрствова­
нием, похожее на бред, полный грозных, путаных видений.
Женщине не хотелось спать. Она сидела на кровати в одной
сорочке, обхватив голыми руками согнутые колени, и с боязливым
любопытством смотрела на Рыбникова. В голубоватом полумраке
его лицо еще больше пожелтело, обострилось и бьшо похоже на
мертвое. Рот оставался открытым, но дыхания его она не слышала.
И на всем его лице - особенно кругом глаз и около рта - лежало
выражение такой измученности, такого глубокого человеческого
страдания, какого она еще никогда не видала в своей жизни. Она
тихо провела рукой по его жестким волосам и лбу. Кожа бьша хо­
лодна и вся покрыта липким потом. От этого прикосновения Рыб­
ников задрожал, испуганно вскрикнул и быстрым движением под­
нялся с подушек.
-А!" Кто это? Кто? - произносил он отрывисто, вытирая ру­
кавом рубашки лицо.
- Что с тобой, котик? - спросила женщина участливо. - Тебе
нехорошо? Может быть, дать тебе воды?
Но Рыбников уже овладел собой и опять лег.
- Нет, благодарю!" Теперь хорошо". Мне приснилось ". Ло­
жись спать, милая девочка, прошу тебя.
- Когда тебя разбудить, дуся? - спросила она.
- Разбудить ". Утром ". Рано взойдет солнце, и приедут драгу-
ны". Мы поплывем". Знаете? Мы поплывем через реку.
Он замолчал и несколько минут лежал тихо. Но внезапно его
неподвижное мертвое лицо исказилось гримасой мучительной боли.
Он со стоном повернулся на спину, и странные, дико звучащие, та­
инственные слова чужого языка быстро побежали с его губ.
Женщина слушала, перестав дышать, охваченная тем суевер­
ным страхом, который всегда порождается бредом спящего. Его
лицо бьшо в двух вершках от нее, и она не сводила с него глаз. Он
молчал с минуту, потом опять заговорил длинно и непонятно. Опять
помолчал, точно прислушиваясь к чьим-то словам. И вдруг жен­
щина услышала произнесенное громко, ясным и твердым голосом,
единственное знакомое ей из газет японское слово:
-Банзай!
Сердце ее так сильно трепетало, что от его толчков часто и рав­
номерно вздрагивало плюшевое одеяло. Она вспомнила, как сегодня
в красном кабинете Рыбникова называли именами японских гене-
87

А.И.Куприн
ралов, и слабое, далекое подозрение уже начинало копошиться в ее
темном уме.
Кто-то тихонько поцарапался в дверь. Она встала и отвори­
ла ее.
-
Клотильдочка, это ты? - послышался тихий женский ше­
пот. -Ты не спишь? Зайди ко мне на минуточку. У меня Ленька,
угощает абрикотином. Зайди, милочка!
Это бьша Соня-караимка - соседка Клотильды, связанная с
нею узами той истеричной и слащавой влюбленности, которая все­
гда соединяет попарно женщин в этих учреждениях.
- Хорошо. Я сейчас приду. Ах, я тебе расскажу что-то инте­
ресное. Подожди, я оденусь.
-
Глупости! Не надо . Перед кем стесняться, перед Ленькой!
Иди, как есть.
Она стала надевать юбку.
Рыбников проснулся.
- Ты куда? - спросил он сонно.
- Я сейчас, мне надо, - ответила она, поспешно завязывая
тесемку над бедрами. - Спи себе. Я сию минуту вернусь.
Но он уже не слыхал ее последних слов, потому что густой чер­
ный сон сразу потопил его сознание.
VI
Ленька был кумиром всего дома, начиная от мамаши и кон­
чая последней горничной. В этих учреждениях, где скука, бездей­
ствие и лубочная литература порождают повышенные романти­
ческие вкусы, наибольшим обожанием пол ьзуются воры и сы­
щики благодаря своему героическому существованию, полному
захватывающих приключений, опасности и риска. Ленька появ­
лялся здесь в самых разнообразных костюмах, чуть ли не грими­
рованным, был в некоторых случаях многозначительно и таин­
ственно молчалив, и гл авное - это все хорошо помнят - он нео­
днократно доказывал, что местные городовые чувствуют к нему
безграничное уважение и слепо исполняют его приказания . Был
сл учай, когда он тремя-четырьмя сл овами, сказанными на зага­
дочном жаргоне, в один миг прекратил страшный скандал , зате­
янный пьяными ворами, и заставил их покорно уйти из заведе­
ния. Кроме того, у него временами водились большие деньги.
Поэтому не- мудрено, что к Генриетте; или, как он ее называл,
88

Рассказы
Геньке, с которою он «крутил любовь», относились здесь с зави­
стливым почтением .
Это бьm молодой человек со смуглым веснушчатым лицом, с
черными усами, торчащими вверх, к самым глазам, с твердым, низ­
ким и широким подбородком и с темными, красивыми, наглыми
глазами. Он сидел теперь на диване без сюртука, в расстегнутом
жилете и развязанном галстуке. Он бьm строен и мал ростом, но
выпуклая грудь и крепкие мускулы, распиравшие рукава рубашки
у плеч, говорили об его большой силе. Рядом с ним, с ногами на
диване, сидела Генька, напротив - Клотильда. Медленно потяги­
вая красными губами ликер, он рассказывал небрежно, наигран­
ным фатовским тоном:
- Привели его в участок. Паспорт при нем; Корней Сапетов,
колпинский мещанин, или как там его . Ну, конечно, обязательно
пьян, каналья. «Посадить его в холодную для вытрезвленья». Обык­
новенный принцип. Но в эту самую минуту я случайно прихожу в
канцелярию пристава. Гляжу - ба-ба-ба! Старый знакомый, Сань­
ка Мясник. Тройное убийство и взлом святого храма. Сейчас сде­
лал издали глазами намек дежурному околоточному и, как будто
ничего себе, вышел в коридор. Выходит ко мне околоточный. «Что
вы, Леонтий Спиридонович?» - «А ну-ка отправьте этого красав­
ца на минуточку в сыскную». Привели его . У мерзавца ни один
мускул на лице не дрогнул. Я этак посмотрел ему в глаза и гово­
рю... - Ленька значительно постучал костяшками пальцев по сто­
лу. - «Давно ли, Санечка, пожаловали к нам из Одессы?» Он, ко­
нечно, держит себя индифферентно - валяет дурака. Никаких. Тоже
субъект! «Не могу знать, какой такой Санька Мясник. Я такой-то».
Тут я подхожу к нему, хвать его за бороду! - трах! Борода остает­
ся у меня в руках . Привязная! .. «Сознаёшься, сукин сын?» - «Не
могу знать». Кэ-эк я его, прохвоста, врежу в переносье, прямым
штосом - р-раз! Потом - два! В кровь! «Сознаёшься?» - «Не могу
знать». - «А - так ты так-то ! Я до сих пор гуманно щадил тебя. А
теперь пеняй на себя. Позвать сюда Арсентия Блоху» . Бьm у нас
такой арестант, до слез этого Саньку ненавидел . Я, брат, уж тонко
знаю ихние взаимные фигель-мигели. Привели Блоху. «Ну, так и
так, Блоха. Кто сей самый индивидум?» Блоха смеется: «Да кто же
иной, как не Санька Мясник? Как ваше здоровье, Санечка? Давно
ли к нам припожаловали? Как вам фартило в Одестах?» Ну, уж тут
Мясник сдался . «Берите, говорит, Леонтий Спиридонович, ваша
взяла, от вас никуда не уйдешь. Одолжите папиросочку». Ну, ко-
89

А. И. Куприн
нечно, я ему папироску дал. Я им в этом никогда не отказываю из
альтруизма. Повели раба божьего . А на Блоху он только поглядел.
И я подумал: «Ну, уж, должно быть, Блохе не поздоровится . На­
верно, его Мясник пришьет» .
-
Пришьет? - шепотом, с ужасом, с подобострастием и уве­
ренностью спросила Генька.
- Абсолютно пришьет . Амба. Этот такой!
Он самодовольно прихлебнул из рюмки. Генька, которая гля­
дела на него остановившимися испуганными глазами с таким вни­
манием, что даже рот у нее открылся и стал влажным, хлопнула
себя руками по ляжкам.
- Ахты, Боже ж мой! Какие ужасы ! Ну, подумай только, Кло­
тильдочка! И ты не боялся. Леня?
- Ну вот! " Стану я всякой рвани бояться.
Восторженное внимание женщин раззудило его, и он стал врать
о том, что где-то на Васильевском острове студенты готовили бом­
бы, и о том, как ему градоначальник поручил арестовать этих зло­
умышленников. А бомб там бьшо - потом уж это оказалось - две­
надцать тысяч штук. Если б все это взорвалось, так не только что
дома э-rого , а, пожалуй, и пол-Петербурга не осталось бы" .
Дальше следовал захватывающий рассказ о необычайном ге­
роизме Леньки, который сам переоделся студентом, проник в
«адскую лабораторию», подал кому-то знак из окна и в один миг
обезоружил злодеев. Одного он даже схватил за рукав в тот самый
момент, когда тот собирался взорвать кучу бомб.
Генька ахала, ужасалась, шлепала себя по ногам и то и дело
обращалась к Клотильде с восклицаниями:
- Ах, ну и что же это такое, господи? Нет, ты подумай только,
Клотильдочка, какие подлецы эти студенты. Вот уж я их никогда
не уважала.
Наконец, совсем растроганная, очарованная своим любовни­
ком, она повисла у него на шее и стала его громко целовать.
-
Ленечка, моя дуся! Даже страшно слушать! И как это ты ни­
чего не боишься?
Он самодовольно взвинтил свой левый ус вверх и обронил не­
брежно:
- Чего ж бояться? Раз умирать . За то и деньги получаю.
Клотильду все время мучила ревнивая зависть к подруге, обла­
давшей таким великолепным любовником. Она смутно подозрева­
ла, что в рассказах Леньки много вранья, а между тем у нее бьшо
90

Рассказы
сейчас в руках нечто совсем необыкновенное, чего еще ни у кого не
бывало и что сразу заставило бы потускнеть впечатление от Лень­
киных подвигов. Она колебалась несколько минут. Какой-то отго­
лосок нежной жалости к Рыбникову еще удерживал ее. Но истери­
ческое стремление блеснуть романтическим случаем взяло верх, и
она сказала тихо, глухим голосом:
-Азнаешь, Леня, что я тебе хотела сказать? Вот у меня сегод-
ня странный гость.
- Мм? Думаешь, жулик? - спросил снисходительно Ленька.
Генька обиделась.
- Что-о? Это , по-твоему, жулик? Тоже скажешь! Пьяный офи­
церишка какой-то.
- Нет, ты не говори, - с деловой важностью перебил ее Лень­
ка, - бывают, которые и жулики офицерами переодеваются. Ну,
так что ты хотела сказать, Клотильда?
Тогда она рассказала подробно, обнаружив большую, мелоч­
ную, чисто женскую наблюдательность, обо всем, что касалось
Рыбникова: о том, как его называли генералом Куроки, об его япон­
ском лице, об его странной нежности и страстности, об его бреде и,
наконец, о том, как он сказал слово «банзай».
- Слушай, ты не врешь? - спросил быстро Ленька, и в его тем­
ных глазах зажглись острые искры .
- Вот ей-Богу! Не сойти мне с места! Да ты посмотри в замок -
я открою ставню. Ну, вот - две капли воды - японец!
Ленька встал, неторопливо, с серьезным видом, надел сюртук и
заботливо ощупал левый внутренний карман.
- Пойдем, - сказал он решительно. - С кем он приехал?
Из всей ночной компании остались только Карюков и Штраль­
ман. Но Карюкова не могли добудиться, а Штральман, с оплыв­
шими красными глазами, еще полупьяный, ворчал неразборчиво:
- Какой офицер? Да черт с ним совсем. Подсед он к нам в Буф-
фе, откуда он взялся, никто не знает.
Он тотчас стал одеваться, сердито сопя. Ленька извинился и
вышел. Он уже успел разглядеть в дверную щелку лицо Рыбнико­
ва, и хотя у него оставались кое-какие сомнения, но он бьш хоро­
шим патриотом, отличался наглостью и не бьш лишен воображе­
ния. Он решил действовать на свой риск. Через минуту он бьш уже
на крьшьце и давал тревожные свистки.
91

А. И. Куприн
VII
Рыбников внезапно проснулся, точно какой-то властный голос
крикнул внутри его: встань! Полтора часа сна совершенно освежи­
ли его. Прежде всего он подозрительно уставился на дверь : ему
почудилось, что кто-то следил за ним оттуда пристальным взгля­
дом. Потом он оглянулся вокруг. Ставня была полуоткрыта, и от­
того в комнате можно бьшо разглядеть всякую мелочь. Женщина
сидела напротив кровати у стола, безмолвная и бледная, глядя на
него огромными светлыми глазами.
- Что случилось? - спросил Рыбников тревожно. - Послу­
шай, что здесь случилось?
Она не отвечала. Но подбородок у нее задрожал, и зубы засту­
чали друг о друга.
Недоверчивый, жестокий блеск зажегся в глазах офицера. Он
весь перегнулся вперед с кровати и наклонил ухо по направлению к
двери. Чьи-то многочисленные шаги, очевидно непривычные к ос­
торожности, приближались по коридору и вдруг затихли у двери.
Рыбников мягким, беззвучным движением спрыгнул с кровати
и два раза повернул ключ . Тотчас же в дверь постучали. Женщина
с криком опрокинулась головой на стол, закрыв лицо ладонями.
В несколько минут штабс-капитан оделся. В двери опять посту­
чали. С ним была только фуражка. Шашку и пальто он оставил
внизу. Он бьш бледен, но совершенно спокоен, даже руки у него не
дрожали, когда он одевался, и все движения его бьши отчетливо­
неторопливы и ловки. Застегивая последнюю пуговицу сюртука,
он подошел к женщине и с такой страшной силой сжал ее руку выше
кисти, в запястье, что у нее лицо мгновенно побагровело от крови,
хлынувшей в голову.
- Ты! - сказал он тихо, гневным шепотом, не разжимая челю-
стей. - Если ты шевельнешься, крикнешь, я тебя убью! ..
В дверь снова постучались. И глухой голос произнес:
- Господин, соблаговолите, пожалуйста, отворить .
Теперь штабс-капитан не хромал больше. Он быстро и беззвуч­
но подбежал к окну, мягким, кошачьим движением вскочил на по­
доконник, отворил ставни и одним толчком распахнул рамы. Вни­
зу под ним белел мощеный двор с чахлой травой между камнями и
торчали вверх ветви жидких деревьев. Он не колебался ни секунды,
но в тот самый момент, когда он, сидя боком на железной облицов­
ке подоконника, опираясь в нее левой рукой и уже свесив вниз одну
92

Рассказы
ногу, готовился сделать всем телом толчок, - женщина с пронзи­
тельным криком кинулась к нему и ухватила его за левую руку. Вы­
рываясь, он сделал неловкое движение и вдруг с слабым, точно удив­
ленным криком, неловко, нерасчетливо полетел вниз на камни.
Почти одновременно ветхая дверь упала внутрь, в комнату:
Первым вбежал, задыхаясь, с оскаленными зубами и горящими гла­
зами Ленька. За ним входили, топоча и придерживая левыми рука­
ми шашки, огромные городовые. Увидав открытое окно и женщи­
ну, которая, уцепившись за раму, визжала не переставая, Ленька·
быстро понял все, что здесь произошло. Он бьm безусловно сме­
лым человеком и потому, не задумываясь, не произнеся ни слова,
точно это заранее входило в план его действий, он с разбегу вып­
рыгнул в окошко.
Он упал в двух шагах от Рыбникова, который лежал на боку
неподвижно. Несмотря на то что у Леньки от падения гудело в го­
лове, несмотря на страшную боль, которую он ощущал в животе и
пятках, он не потерялся и в одни миг тяжело, всем телом навалился
на штабс-капитана.
- А-а! Вре-ошь! - хрипел он, тиская свою жертву с бешеным
озлоблением .
Штабс-капитан не сопротивлялся. Глаза его горели неприми­
римой ненавистью, но он бьm смертельно бледен, и розовая пена
пузырьками выступала на краях его губ.
- Не давите меня, - сказал он шепотом, - я сломал себе ногу.
1905
ГАМБРИНУС
1
Так называлась пивная в бойком портовом городе на юге Рос­
сии . Хотя она и помещалась на одной из самых людных улиц, но
найти ее бьшо довольно трудно благодаря ее подземному располо­
жению. Часто посетитель, даже близко знакомый и хорошо приня­
тый в Гамбринусе, умудрялся миновать это замечательное заведе­
ние и, только пройдя две-три соседние лавки, возвращался назад.
93

А. И. Куприн
Вывески совсем не бьmо. Прямо с тротуара входили в узкую,
всегда открытую дверь. От нее вела вниз такая же узкая лестница в
двадцать каменных ступеней, избитых и скривленных многими
миллионами тяжелых сапог. Над концом лестницы в простенке
красовалось горельефное раскрашенное изображение сл авного
покровителя пивного дела, короля Гамбринуса, величиною при­
близительно в два человеческих роста. Вероятно, это скульптурное
произведение бьmо первой работой начинающего любителя и ка­
залось грубо исполненным из окаменелых кусков ноздреватой губ­
ки, но красный камзол , горностаевая мантия, золотая корона и
высоко поднятая кружка со стекающей вниз белой пеной не остав­
ляли никакого сомнения, что перед посетителем - сам великий
патрон пивоварения.
Пивная состояла из двух длинных, но чрезвычайно низких свод­
чатых зал. С каменных стен всегда сочилась беглыми струйками
подземная влага и сверкала в огне газовых рожков, которые горе­
ли денно и нощно, потому что в пивной окон совсем не бьmо. На
сводах, однако, можно еще было достаточно ясно разобрать следы
занимательной стен ной живописи. На одной картине пировала
большая компания немецких молодчиков, в охотничьих зеленых
куртках, в шляпах с тетеревиными перьями, с ружьями за плечами.
Все они, обернувшись лицом к пивной зале, приветствовали пуб­
лику протянутыми кружками, а двое при этом еще обнимали за та­
лию двух дебелых девиц, служанок при сельском кабачке, а может
быть, дочерей доброго фермера. На другой стене изображался ве­
ликосветский пикник времен первой половины XVIII столетия; гра­
фини и виконты в напудренных париках жеманно резвятся на зеле­
ном лугу с барашками, а рядом, под развесистыми ивами, - пруд с
лебедями, которых грациозно кормят кавалеры и дамы, сидящие в
какой-то золотой скорлупе. Следующая картина представляла внут­
ренность хохлацкой хаты и семью счастливых малороссиян, пля­
шущих гопака со штофами в руках . Еще дальше красовалась боль­
шая бочка, и на ней, увитые виноградом и листьями хмеля, два бе­
зобразно толстые амура с красными лицами, жирными губами и
бесстыдно-маслеными глазами чокаются плоскими бокалами. Во
второй зале, отделенной от первой полукруглой аркой, шли карти­
ны из лягушечьей жизни: лягушки пьют пиво в зеленом болоте, ля­
гушки охотятся на стрекоз среди густого камыша, играют струн­
ный квартет, дерутся на шпагах и т. д. Очевидно, стены расписы­
вал иностранный мастер.
94

«С улицы».
Иллюстр ация к рассказу.

Рассказы
Вместо столов были расставлены на полу, густо усыпанном
опилками, тяжелые дубовые бочки; вместо стульев - маленькие
бочоночки . Направо от входа возвышалась небольшая эстрада, а
на ней стояло пианино. Здесь каждый вечер, уже много лет подряд,
играл на скрипке для удовольствия и развлечения гостей музыкант
Сашка - еврей, - кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек,
с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет. Проходи­
ли года, сменялись лакеи в кожаных нарукавниках, сменялись по­
ставщики и развозчики пива, сменялись сами хозяева пивной, но
Сашка неизменно каждый вечер к шести часам уже сидел на своей
эстраде со скрипкой в руках и с маленькой беленькой собачкой на
коленях, а к часу ночи уходил из Гамбринуса в сопровождении той
же собачки Белочки, едва держась на ногах от выпитого пива.
Впрочем, бьшо в Гамбринусе и другое несменяемое лицо - бу­
фетчица мадам Иванова, - полная, бескровная, старая женщина,
которая от беспрерывного пребывания в сыром пивном подземелье
походила на бледных ленивых рыб, населяющих глубину морских
гротов. Как капитан корабля из рубки, она с высоты своей буфет­
ной стойки безмолвно распоряжалась прислугой и все время кури­
ла, держа папиросу в правом углу рта и щуря от дыма правый глаз .
Голос ее редко кому удавалось слышать, а на поклоны она отвеча­
ла всегда одинаковой бесцветной ул ыбкой.
11
Громадный порт, один из самых больших торговых портов
мира, всегда бывал переполнен судами . В него заходили темно­
ржавые гигантские броненосцы. В нем грузились, идя на Дальний
Восток, желтые толстотрубые пароходы Добровольного флота,
поглощавшие ежедневно дл инные поезда с товарами или тысячи
арестантов. Весной и осенью здесь развевались сотни флагов со всех
концов земного шара, и с утра до вечера раздавалась команда и
ругань на всевозможных языках. От судов к бесчисленным пакгау­
зам и обратно по колеблющимся сходням сновали грузчики: рус­
ские босяки, оборванные, почти оголенные, с пьяными, раздутыми
лицами, смуглые турки в грязных чалмах и в широких до колен, но
обтянутых вокруг голени шароварах, коренастые мускулистые пер­
сы, с волосами и ногтями, окрашенными хной в огненно-морков­
ный цвет. Часто в порт заходили прелестные издали двух- и трех­
мачтовые итальянские шкуны со своими правильными этажами
95

А. И. Куприн
парусов - чистых, белых и упругих, как груди молодых женщин;
показываясь из-за маяка, эти стройные корабли представлялись -
особенно в ясные весенние утра - чудесными белыми видениями,
пл ывущими не по воде, а по воздуху, выше горизонта. Здесь меся­
цами раскачивались в грязно-зеленой портовой воде, среди мусо­
ра, яичной скорлупы, арбузных корок и стад белых морских чаек,
высоковерхие анатолийские кочермы и трапезондские фелюги, с
их странной раскраской, резьбой и причудливыми орнаментами.
Сюда изредка заплывали и какие-то диковинные узкие суда, под
черными просмоленными парусами, с грязной тряпкой вместо фла­
га; обогнув мол и чуть-чуть не черкнув об него бортом, такое суд­
но, все накренившись набок и не умеряя хода, влетало в любую
гавань, приставало среди разноязычной руготни, проклятий и уг­
роз к первому попавшемуся молу, где матросы его - совершенно
голые, бронзовые, маленькие люди, - издавая гортанный клекот,
с непостижимой быстротой убирали рваные паруса, и мгновенно
грязное, таинственное судно делалось как мертвое. И так же зага­
дочно, темной ночью, не зажигая огней, оно беззвучно исчезало из
порта. Весь залив по ночам кишел легкими лодочками контрабан­
дистов. Окрестные и дальние рыбаки свозили в город рыбу: вес­
ною - мелкую камсу, миллионами наполнявшую доверху их бар­
касы , летом - уродливую камбалу, осенью - макрель, жирную
кефаль и устрицы, а зимой - десяти- и двадцатипудовую белугу,
вьmовленную часто с большой опасностью для жизни за много верст
от берега.
Все эти люди - матросы разных наций, рыбаки, кочегары, ве­
селые юнги, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, груз­
чики, водолазы, контрабандисты, - все они бьmи молоды, здоро­
вы и пропитаны крепким запахом моря и рыбы, знали тяжесть тру­
да, любили прелесть и ужас ежедневного риска, ценили выше всего
силу, молодечество, задор и хлесткость крепкого слова, а на суше
предавались с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам . По
вечерам огни большого города, взбегавшие высоко наверх, мани­
ли их, как волшебные светящиеся глаза, всегда обещая что-то но­
вое, радостное, еще не испытанное, и всегда обманывая .
Город соединялся с портом узкими, крутыми, коленчатыми
ул ицами, по которым порядочные люди избегали ходить ночью.
На каждом шагу здесь попадались ночлежные дома с грязными,
забранными решеткой окнами, с мрачным светом одинокой лам­
пы внутри. Еще чаще встречались лавки, в которых можно бьmо
96

Рассказы
продать с себя всю одежду ВШIОТЬ до нательной матросской сетки
и вновь одеться в любой морской костюм. Здесь также бьшо много
пивных, таверн, кухмистерских и трактиров с выразительными
вывесками на всех языках и немало явных и тайных публичных
домов, с порогов которых по ночам грубо размалеванные женщи­
ны зазывали сиплыми голосами матросов. Бьши греческие кофей­
ни, где играли в домино и в шестьдесят шесть, и турецкие кофейни,
с приборами для курения наргиле и с ночлегом за пятачок; бьши
восточные кабачки, в которых продавали ул иток, петалиди, креве­
ток, мидий, больших бородавчатых чернильных каракатиц и дру­
гую морскую гадость. Где-то на чердаках и в подвалах, за глухими
ставнями, ютились игорные притоны, в которых штос и баккара
часто кончались распоротым животом или проломленным черепом,
и тут же рядом за углом, иногда в соседней каморке, можно бьшо
спустить любую краденую вещь, от брильянтового браслета до се­
ребряного креста и от тюка с лионским бархатом до казенной мат­
росской шинели.
Эти крутые узкие улицы, черные от угольной пыли, к ночи все­
гда становились липкими и зловонными, точно они потели в кош�
марном сне. И они походили на сточные канавы или на грязные
кишки, по которым большой международный город извергал в море
все свои отбросы, всю свою гниль, мерзость и порок, заражая ими
крепкие мускулистые тела и простые души.
Здешние буйные обитатели редко подымались наверх в наряд­
ный, всегда праздничный город с его зеркальными стеклами, гор­
дыми памятниками, сиянием электричества, асфальтовыми тро­
туарами, аллеями белой акации, величественными полицейскими,
со всей его показной чистотой и благоустройством. Но каждый
из них, прежде чем расшвырять по ветру свои трудовые, засален­
ные, рваные, разбухшие рублевки, непременно посещал Гамбри­
нус. Это было освящено древним обычаем, хотя для этого и при­
ходилось под прикрытием вечернего мрака пробираться в самый
центр города.
Многие, правда, совсем не знали мудреного имени сл авного
пивного короля. Просто кто-нибудь предлагал :
- Идем к Сашке?
А другие отвечали:
- Есть! Так держать.
И уже все вместе говорили:
-Вира!
97

А. И. Куприн
Нет ничего удивительного, что среди портовых и морских лю­
дей Сашка пользовался большим почетом и известностью, чем,
например, местный архиерей или губернатор. И, без сомнения, если
не его имя, то его живое обезьянье лицо и его скрипка вспомина­
лись изредка в Сиднее и в Плимуте, так же как в Нью-Йорке, во
Владивостоке, в Константинополе и на Цейлоне, не считая уже всех
заливов и бухт Черного моря, где водилось множество почитате­
лей его таланта из числа отважных рыбаков.
111
Обыкновенно Сашка приходил в Гамбринус в те часы, когда
там еще никого не бьшо, кроме одного-двух случайных посетите­
лей. В залах в это время стоял густой и кислый запах вчерашнего
пива и было темновато , потому что днем берегли газ . В жаркие
июльские дни, когда каменный город изнывал от солнца и глох
от уличной трескотни, здесь приятно чувствовалась тишина и про­
хлада.
Сашка подходил к прилавку, здоровался с мадам Ивановой и
выпивал свою первую кружку пива. Иногда буфетчица просила:
- Саша, сыграйте что-нибудь!
-
Что прикажете вам сыграть, мадам Иванова? - любезно
осведомлялся Сашка, который всегда был с ней изысканно лю­
безен .
- Что-нибудь свое...
Он садился на обычное место налево от пианино и играл ка­
кие-то странные, длительные, тоскливые пьесы. Становилось как­
то сонно и тихо в подземелье, только с улицы доносилось глухое
рокотание города, да изредка лакеи осторожно побрякивали по­
судой за стеной на кухне. Со струн Сашкиной скрипки плакала
древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая пе­
чальными цветами национальных мелодий. Лицо Сашки с напру­
женным подбородком и низко опущенным лбом, с гл азами, суро­
во глядевшими вверх из-под отяжелевших бровей, совсем не бы­
вало похоже в этот сумеречный час на знакомое всем гостям Гам­
бринуса оскаленное, подмигивающее, пляшущее лицо Сашки.
Собачка Белочка сидела у него на коленях . Она давно уже при­
выкла не подвывать музыке, но страстно-тоскливые, рыдающие и
проклинающие звуки невольно раздражали ее: она в судорожных
зевках широко раскрывала рот, завивая назад тонкий розовый
98

Рассказы
язычок, и при этом на минуту дрожала всем тельцем и нежной
черноглазой мордочкой.
Но вот мало-помалу набиралась публика, приходил аккомпа­
ниатор, покончивший какое-нибудь стороннее дневное занятие у
портного или часовщика, на буфете выставлялись сосиски в горя­
чей воде и бутерброды с сыром, и, наконец, зажигались все ос­
тальные газовые рожки. Сашка выпивал свою вторую кружку, ко­
мандовал товарищу: «Майский парад, ейн, цвей, дрей!» - и на­
чинал бурный марш. С этой минуты он едва успевал расклани­
ваться со вновь приходящими, из которых каждый считал себя
особенным, интимным знакомым Сашки и оглядывал гордо про­
чих гостей после его поклона. В то же время Сашка прищуривал
то один, то другой глаз, собирал кверху длинные морщины на
своем лысом, покатом назад черепе, двигал комически губами и
улыбался на все стороны.
К десяти - одиннадцати часам Гамбринус, вмещавший в свои
залы до двухсот и более человек, оказывался битком набитым.
Многие, почти половина, приходили с женщинами в платочках,
никто не обижался на тесноту, на отдавленную ногу, на смятую
шапку, на чужое пиво, окатившее штаны; если обижались, то толь­
ко по пьяному делу, <<ДЛЯ задёра». Подвальная сырость, тускло бле­
стя, еще обильнее струилась со стен, покрытых масляной краской,
а испарения толпы падали вниз с потолка, как редкий, тяжелый,
теплый дождь. Пили в Гамбринусе серьезно . В нравах этого заве­
дения почиталось особенным шиком, сидя вдвоем-втроем, так ус­
тавлять стол пустыми бутьmками, чтобы за ними не видеть собе­
седника, как в стеклянном зеленом лесу.
В развале вечера гости краснели, хрипли и становились мокры­
ми. Табачный дым резал глаза. Надо бьmо кричать и нагибаться
через стол, чтобы расслышать друг друга в общем гаме. И только
неутомимая скрипка Сашки, сидевшего на своем возвышении, тор­
жествовала над духотой, над жарой, над запахом табака, газа, пива
и над оранием бесцеремонной публики.
Но посетители быстро пьянели от пива, от близости женщин,
от жаркого воздуха. Каждому хотелось своих любимых, знакомых
песен. Около Сашки постоянно торчали, дергая его за рукав и ме­
шая ему играть, по два, по три человека, с тупыми глазами и не­
твердыми движеньями.
-
Сашш! .. С-стра-дательную... Убла... - проситель икал, -
убла-а-твори!
99

А. И. Куприн
-
Сейчас, сейчас, - твердил Сашка, быстро кивая головой, и
с ловкостью врача, без звука, опускал в боковой карман серебря­
ную монету. Сейчас, сейчас.
-
Сашка, это же подлость. Я деньги дал и уже двадцать раз
прошу: «В Одессу морем я плыла» .
- Сейчас, сейчас ...
- Сашка, «Соловья»!
- Сашка, «Марусю»!
- «Зец-Зец», Сашка, «Зец-Зец»!
-
Сейчас, сейчас".
- «Ча-ба-на»! - орал с другого конца залы не человеческий, а
какой-то жеребячий голос.
И Сашка при общем хохоте кричал ему по-петушиному:
- Сейча-а-ас...
И он играл без отдыха все заказанные песни. По-видимому, не
было ни одной, которой бы он не знал наизусть. Со всех сторон в
карманы ему сыпались серебряные монеты, и со всех столов ему
присылали кружки с пивом. Когда он слезал со своей эстрады, что­
бы подойти к буфету, его разрывали на части.
-
Сашенька ... Мил, чек ... Одну кружечку.
-Саша, за ваше здоровье. Иди же сюда, черт, печенки, селе-
зенки, если тебе говорят.
- Сашка-а, пиво иди пи-ить ! - орал жеребячий голос.
Женщины, склонные, как и все женщины, восхищаться людьми
эстрады, кокетничать, отличаться и раболепствовать перед ними,
звали его воркующим голосом, с игривым, капризным смешком:
- Сашечка, вы должны непременно от мене выпить ... Нет, нет,
нет, я вас просю. И потом сыграйте «куку-вою>.
Сашка улыбался, гримасничал и кланялся налево и направо,
прижимал руку к сердцу, посылал воздушные поцелуи, пил у всех
столов пиво и, возвратившись к пианино, на котором его ждала
новая кружка, начинал играть какую-нибудь «Разлуку». Иногда,
чтобы потешить своих слушателей, он заставлял свою скрипку в
лад мотиву скулить щенком, хрюкать свиньею или хрипеть разди­
рающими басовыми звуками. И слушатели встречали эти шутки с
благодушным одобрением :
-
Го-го-го-го-о-о!
Становилось все жарче. С потолка лило, некоторые из гостей
уже плакали, ударяя себя в грудь, другие с кровавыми глазами ссо­
рились из-за женщин и из-за прежних обид и лезли друг на друга,
100

Рассказы
удерживаемые более трезвыми соседями, чаще всего прихлебате­
лями. Лакеи чудом протискивались между бочками, бочонками,
ногами и туловищами, высоко держа над головами сидящих свои
руки, унизанные пивными кружками. Мадам Иванова, еще более
бескровная, невозмутимая и молчаливая, чем всегда, распоряжа­
лась из-за буфетной стойки действиями прислуги, подобно капита­
ну судна во время бури.
Всех одолевало желание петь . Сашка, размякший от пива, от
собственной доброты и от той грубой радости, которую доставля­
ла другим его музыка, готов бьш играть что угодно. И под звуки
его скрипки охрипшие люди нескладными деревянными голосами
орали в один тон, глядя друг другу с бессмысленной серьезностью
в глаза:
На что нам ра-азлучаться,
Ах, на что в разлу-уке жить .
Не лучше ль повенчаться,
Любовью дорожить?
А рядом другая компания, стараясь перекричать первую, оче­
видно враждебную, голосила уже совсем вразброд:
Вижу я по походке,
Что пестреются штанцы.
В него волос под шантрета
И на рипах сапоги.
Гамбринус часто посещали малоазиатские греки - «допгола­
ки», которые приплывали в русские порты на рыбные промысла.
Они тоже заказывали Сашке свои восточные песни, состоящие из
уньшого, гнусавого, однообразного воя на двух-трех нотах, и с
мрачными лицами, с горящими глазами готовы бьши петь их по
целым часам . Играл Сашка и итальянские народные куплеты, и
хохлацкие думки, и еврейские свадебные танцы, и много другого.
Однажды зашла в Гамбринус кучка матросов-негров, которым,
глядя на других, тоже очень захотелось попеть . Сашка быстро уло­
вил по слуху скачущую негритянскую мелодию, тут же подобрал к
ней аккомпанемент на пианино, и вот, к большому восторгу и по­
техе завсегдатаев Гамбринуса, пивная огласилась странными, кап­
ризными, гортанными звуками африканской песни .
101

А. И. Куприн
Один репортер местной газеты, Сашкин знакомый, уговорил
как-то профессора музыкального училища п ойти в Гамбринус по­
слушать тамошнего знаменитого скрипача. Но Сашка догадался
об этом и нарочно заставил скрип ку более обыкновенного мяукать,
блеять и реветь . Гости Гамбринуса так и разрывались от смеха, а
профессор сказал презрительно:
- Клоунство.
И ушел, не допив своей кружки .
IV
Нередко деликатные маркизы и п ирующие немецкие охотники,
жирные амуры и лягушки бывали со своих стен свидетелями тако­
го широкого разгула, какой редко где можно бьшо бы увидеть, кро­
ме Гамбринуса.
Являлась , например, закутившая комп ания воров после хоро­
шего дела, каждый с возлюбленной, каждый в фуражке, лихо за­
ломленной набок, в лакированных сапогах, с изысканными трак­
тирными манерами, с пренебрежительным видом. Сашка играл для
них особые, воровские песни: «Погиб я, мальчишечка», «Не плачь
ты, Маруся», «Прошла весна» и другие. Плясать они считали ниже
своего достоинства, но их п одруги, все недурные собой, молодень­
кие, иные п очти девочки, танцевали «Чабана» с визгом и щелкань­
ем каблуков. И женщины и мужчины пили очень много, - бьто
дурно только то, что воры всегда заканчивали свой кутеж старыми
денежными недоразумениями и любили исчезнуть не платя.
Приходили большими артелями, человек по тридцати, рыбаки
п осле счастливого улова. Поздней осенью выдавались такие счаст­
ливые недел и, когда в каждый завод попадалось ежедневно тысяч
п о сорока скумбрии или кефали. За это время самый мелкий пай­
щик зарабатывал более двухсот рублей. Но еще более обогащал
рыбаков удачный лов белуги зимой, зато он и отличался больши­
ми трудностями. Приходилось тяжело работать, за тридцать - со­
рок верст от берега, среди ночи, иногда в ненастную погоду, когда
вода заливала баркас и тотчас же обледеневала на одежде, на вес­
лах, а погода держала по двое, по трое суток в море, п ока не выб­
расывала куда-нибудь верст за двести, в Анапу или в Трапезонд.
Каждую зиму проп адало без вести до десятка ял иков, и только вес­
ною волны прибивали то тут, то там к чужому берегу труп ы отваж­
ных рыбаков.
102

Рассказы
Зато когда они возвращались с моря благополучно и удачливо,
то на суше ими овладевала бешеная жажда жизни. Несколько тысяч
рублей спускались в два-три дня в самом грубом, оглушительном,
пьяном кутеже. Рыбаки забирались в трактир или еще в какое-ни­
будь веселое место, вышвыривали всех посторонних гостей, запира­
ли наглухо двери и ставни и целые сутки напролет пили, предава­
лись любви, орали песни, били зеркала, посуду, женщин и нередко
друг друга, пока сон не одолевал их где попало - на столах, на полу,
поперек кроватей, среди плевков, окурков, битого стекла, разлитого
вина и кровавых пятен. Так кутили рыбаки несколько суток подряд,
иногда меняя место, иногда оставаясь в одном и том же. Прокутив
все до последнего гроша, они с гудящими головами, со знаками битв
на лицах, трясясь от похмелья, молчаливые, удрученные и покаян­
ные, шли на берег, к баркасам, чтобы приняться вновь за свое милое
и проклятое, тяжелое и увлекательное ремесло.
Они никогда но забывали навестить Гамбринус. Они туда вла­
мывались, огромные, осипшие, с красными лицами, обожженными
свирепым зимним норд-остом, в непромокаемых куртках, в кожа­
ных штанах и в воловьих сапогах по бедра, - в тех самых сапогах,
в которых их друзья среди бурной ночи шли ко дну, как камни.
Из уважения к Сашке они не выгоняли посторонних, хотя и чув­
ствовали себя хозяевами пивной и били тяжелые кружки об пол.
Сашка играл им ихние рыбацкие песни, протяжные, простые и гроз­
ные, как шум моря, и они пели все в один голос, напрягая до после­
дней степени свои здоровые груди и закаленные глотки . Сашка дей­
ствовал на них, как Орфей, усмирявший волны, и случалось, что
какой-нибудь сорокалетний атаман баркаса, бородатый, весь об­
ветренный, звероподобный мужчинище, заливался слезами, выво­
дя тонким голосом жалостл ивые сл ова песни:
Ах, бедный, бедный я мальчишечка,
Что вродился рыбаком...
А иногда они плясали, топчась на месте, с каменными лицами,
громыхая своими пудовыми сапогами и распространяя по всей пив­
ной острый соленый запах рыбы, которым насквозь пропитались
их тела и одежды . К Сашке они были очень щедры и подолгу не
отпускали от своих столов. Он хорошо знал образ их тяжелой, от­
чаянной жизни . Часто, когда он играл им, то чувствовал у себя в
душе какую-то почтительную грусть.
103

А. И. Куприн
Но особенно он любил играть английским матросам с коммер­
ческих судов. Они приходили гурьбой, держась рука об руку, -
все, как бы на подбор, грудастые, широкоплечие, молодые, белозу­
бые, с здоровым румянцем, с веселыми, смелыми голубыми глаза­
ми. Крепкие мышцы распирали их куртки, а из глубоко вырезан­
ных воротников возвышались прямые, могучие, стройные шеи.
Некоторые знали Сашку по прежним стоянкам в этом порту. Они
узнавали его и, приветливо скаля белые зубы, приветствовали его
по-русски:
- Здрайст, здрайст.
Сашка сам , без приглашения, играл им «Rule Britannia»*. Дол­
жно быть, сознание того, что они сейчас находятся в стране, отяго­
щенной вечным рабством, придавало особенно гордую торжествен­
ность этому гимну английской свободы. И когда они пели, стоя, с
обнаженными головами, последние великолепные слова:
Никогда, никогда, никогда
Англичанин не будет рабом! -
то невольно и самые буйные соседи снимали шапки.
Коренастый боцман с серьгой в ухе и с бородой, растущей, точ­
но бахрома, из шеи, подходил к Сашке с двумя кружками пива,
широко улыбался, хлопал его дружелюбно по спине и просил сыг­
рать джигу. При первых же звуках этого залихватского морского
танца англичане вскакивали и расчищали место, отодвигая к сте­
нам бочонки. Посторонних просили об этом жестами, с веселыми
улыбками, но если кто не торопился, с тем не церемонились, а пря­
мо вышибали из-под него сидение хорошим ударом ноги. К этому,
однако, прибегали редко, потому что в Гамбринусе все были цени­
телями танцев и в особенности любили английскую джигу. Даже
сам Сашка, не переставая играть, становился на стул, чтобы лучше
видеть .
Матросы делали круг и в такт быстрому танцу били в ладоши,
а двое выступали в середку. Танец изображал жизнь матроса во
время плавания. Судно готово к отходу, погода чудесная, все в по­
рядке. У танцоров руки скрещены на груди, головы откинуты на­
зад, тело спокойно, хотя ноги выбивают бешеную дробь. Но вот
* «Правь, Британия» (англ.).
104

Рассказы
поднялся ветерок, начинается небольшая качка. Для моряка - это
одно веселье, только колена танца становятся все сложнее и замыс­
ловатее. Задул и свежий ветер - ходить по палубе уже не так удоб­
но, - танцоров слегка покачивает с боку на бок. Наконец вот и
настоящая буря - матросов швыряет от борта к борту, дело ста­
новится серьезным. «Все наверх, убирать паруса!» По движениям
танцоров до смешного понятно, как они карабкаются руками и
ногами на ванты, тянут паруса и крепят шкоты , между тем как буря
все сильнее раскачивает судно. «Стой, человек за бортом!» Спуска­
ют шлюпку. Танцоры, опустив вниз головы, напружив мощные
голые шеи, гребут частыми взмахами, то сгибая, то распрямляя
спины. Буря, однако, проходит, мало-помалу утихает качка, про­
ясняется небо, и вот уже судно опять плавно бежит с попутным вет­
ром, и опять танцоры с неподвижными телами, со скрещенными
руками отдел ывают ногами веселую частую джигу.
Приходилось Сашке иногда играть лезгинку для грузин, кото­
рые занимались в окрестностях города виноделием. Для него не
бьmо незнакомых плясок. В то время когда один танцор, в папахе и
черкеске, воздушно носился между бочками, закидывая за голову
то одну, то другую руку, а его друзья прихлопывали в такт и под­
крикивали, Сашка тоже не мог утерпеть и вместе с ними одушев­
ленно кричал: «Хас! хас! хас! хас!» Случалось ему также играть
молдаванский джок, и итальянскую тарантеллу, и вальсы немец­
ким матросам.
Случалось, что в Гамбринусе дрались, и довольно жестоко.
Старые посетители любили рассказывать о легендарном побоище
между русскими военными матросами, уволенными в запас с како­
го-то крейсера, и английскими моряками. Дрались кулаками, кас­
тетами, пивными кружками и даже швыряли друг к другу бочонка­
ми для сидения. Не к чести русских воинов надо сказать, что они
первые начали скандал, первые же пустили в ход ножи и вытеснили
англичан из пивной только после получасового боя, хотя превос­
ходили их численностью в три раза.
Очень часто Сашкино вмешательство останавливало ссору,
которая на волоске висела от кровопролития . Он подходил, шу­
тил , улыбался, гримасничал, и тотчас же со всех сторон к нему про­
тягивались бокалы,
- Сашка, кружечку!" Сашка, со мной!" Вера, закон, печенки,
гроб" .
105

А. И. Куприн
Может быть, на простые дикие нравы влияла эта кроткая и
смешная доброта, весело лучившаяся из его глаз, спрятанных под
покатым черепом? Может быть, своеобразное уважение к таланту
и что-то вроде благодарности? А может быть, также и то обстоя­
тельство, что большинство завсегдатаев Гамбринуса состояло веч­
ными Сашкиными должниками. В тяжелые минуты «декохта», что
на морском и портовом жаргоне обозначает полное безденежье, к
Сашке свободно и безотказно обращались за мелкими суммами или
за небольшим кредитом у буфета.
Конечно, долгов ему не возвращали - не по злостному умыс­
лу, а по забывчивости, -но эти же должники в минуту разгула
возвращали ссуду десятерицею за Сашкины песни .
Буфетчица иногда выговаривала ему:
- Удивляюсь, Саша, как это вы не жалеете своих денег?
Он возражал убедительно :
- Да мадам же Иванова. Да мне же их с собой в могилу не брать.
Нам с Белочкой хватит. Белинька, собачка моя, поди сюда.
v
Появлялись в Гамбринусе также и свои модные, сезонные песни.
Во время войны англичан с бурами процветал «Бурский марш»
(кажется, к этому именно времени относилась знаменитая драка
русских моряков с английскими). По меньшей мере раз двадцать в
вечер заставляли Сашку играть эту героическую пьесу и неизменно
в конце ее махали фуражками, кричали «ура» , а на равнодушных
косились недружелюбно, что не всегда бывало добрым предзнаме­
нованием в Гамбринусе.
Затем подошли франко-русские торжества. Градоначальник с
кислой миной разрешил играть марсельезу. Ее тоже требовали ежед­
невно, но уже не так часто, как бурский марш, причем «ура>> крича­
ли жиже и шапками совсем не размахивали. Происходило это от­
того, что, с одной стороны, не бьшо мотивов для игры сердечных
чувств, с другой стороны - посетители Гамбринуса недостаточно
понимали политическую важность союза, а с третьей - бьшо за­
мечено, что каждый вечер требуют марсельезу и кричат «ура» все
одни и те же лица.
На минутку сделался было модным мотив кек-уока, и даже ка­
кой-то сл учайный, заколобродивший купчик, не снимая енотовой
шубы, высоких калош и лисьей шапки, протанцевал его однажды
106

Париж. Гранд-Опера.
По чтовая карточка. Начало ХХ в.

Рассказы
между бочками. Однако этот негритянский танец бьm вскорости
позабыт.
Но вот наступила великая японская война. Посетители Гамб­
ринуса зажили ускоренною жизнью. На бочонках появились газе­
ты, но вечерам спорили о войне. Самые мирные, простые люди
обратились в политиков и стратегов, но каждый из них в глубине
души трепетал, если не за себя, то за брата или, что еще вернее, за
близкого товарища: в эти дни ясно сказалась та незаметная и креп­
кая связь, которая спаивает людей, долго разделявших труд, опас­
ность и ежедневную близость к смерти.
Вначале никто не сомневался в нашей победе. Сашка раздобьm
где-то «Куропаткин-марш>> и вечеров двадцать подряд играл его с
некоторым успехом . Но как-то в один вечер «Куропаткин-марш»
бьш навсегда вытеснен песней, которую привезли с собой балак­
лавские рыбаки, «соленые греки», или «пиндосы», как их здесь на­
зывали:
Ах, зачем нас отдали в солдаты,
Посылают на Дальний Восток?
Неужли же мы в том виноваты,
Что вышли ростом на лишний вершок?
С тех пор в Гамбринусе ничего другого не хотели слушать . Це­
лыми вечерами только и бьшо сл ышно требование:
- Саша, страдательную! Балаклавскую! Запасную!
Пели , и плакали , и пили вдвое больше обыкновенного, как,
впрочем, пила тогда поголовно вся Россия. Каждый вечер прихо­
дил кто-нибудь прощаться, храбрился, ходил петухом, бросал шап­
ку об землю, грозился один разбить всех япошек и кончал страда­
тельной песней со слезами.
Однажды Сашка явился в пивную раньше, чем всегда. Буфет-
чица, налив ему первую кружку, сказала, по обыкновению:
- Саша, сыграйте, что-нибудь свое".
У него вдруг закривились губы, и кружка заходила в руке.
- Знаете что, мадам Иванова? - сказал он точно в недоуме-
нии . - Ведь меня же в солдаты забирают. На войну.
Мадам Иванова всплеснула руками .
- Да не может быть, Саша! Шутите?
- Нет, - уньmо и покорно покачал головой Сашка, - не шучу.
- Но ведь вам лета вышли, Саша? Сколько вам лет?
5КупринА.И.Том3
107

А. И. Куприн
Этим вопросом как-то до сих пор никто не интересовался. Все
думали, что Сашке столько же лет, сколько стенам пивной, марки­
зам, хохлам, лягушкам и самому раскрашенному королю Гамбри­
нусу, сторожившему вход.
-
Сорок шесть . - Саша подумал. - А может быть, сорок де-
вять . Я сирота, - прибавил он уньmо .
-
Так вы пойдите, объясните кому следует.
-
Я уже ходил, мадам Иванова, я уже объяснял.
-И... Ну?
-
Ну, мне ответили: пархатый жид, жидовская морда, погово-
ри еще - попадешь в кл оповник... И дали вот сюда.
Вечером новость стала известна всему Гамбринусу, из сочув­
ствия Сашку напоили мертвецки. Он пробовал кривляться, гримас­
ничать, прищуривать глаза, но из его кротких смешных глаз гляде­
ли грусть и ужас. Один здоровенный рабочий, ремеслом котель­
щик, вдруг вызвался идти на войну вместо Сашки. Всем была ясна
очевидная глупость такого предложения, но Сашка растрогался,
прослезился, обнял котельного мастера и тут же подарил ему свою
скрипку. А Белочку он оставил буфетчице.
-
Мадам Иванова, вы же смотрите за собачкой. Может, я и не
вернусь, так будет вам память о Сашке. Белинька, собачка моя!
Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная ... И еще попрошу вас,
мадам Иванова. У меня за хозяином остались деньги, так вы полу­
чите и отправьте... Я вам напишу адреса. В Гомеле у меня есть дво­
юродный брат, у него семья, и еще в Жмеринке живет вдова пле­
мянника. Я им каждый месяц... Что ж, мы, евреи, такой народ... мы
любим родственников. А я сирота, я одинокий. Прощайте же, ма­
дам Иванова.
-
Прощайте, Саша! Давайте хоть поцелуемся на прощание-то.
Сколько лет... И - вы не сердитесь - я вас перекрещу на дорогу.
Сашкины глаза бьmи глубоко печальны, но он не мог удержать­
ся, чтобы не спаясничать напоследок:
- А что, мадам Иванова, я от русского креста не подохну?
VI
Гамбринус опустел и заглох, точно он осиротел без Сашки и его
скрипки. Хозяин пробовал бьmо пригласить в виде приманки квар­
тет бродячих мандолинистов, из которых один, одетый опереточ­
ным англичанином с рыжими баками и наклейным носом, в клетча-
108

Рассказы
тых панталонах и в воротничке выше ушей, исполнял с эстрады ко­
мические куплеты и бесстыдные телодвижения. Но квартет не имел
ровно никакого успеха: наоборот, мандолинистам свистали и бро­
сали в них огрызками сосисок, а главного комика однажды поколо­
тили тендровские рыбаки за непочтительный отзыв о Сашке.
Однако, но старой памяти, Гамбринус еще посещался морски­
ми и портовыми молодцами из тех, кого война не повлекла на смерть
и страдания. Сначала о Сашке вспоминали каждый вечер:
- Эх, Сашку бы теперь! Душе без него тесно ...
- Да-а ... Где-то ты витаешь, мил-любезный друг Сашенька?
В полях Манжу-у-урии далеко ... -
заводил кто-нибудь новую сезонную песню, смущенно замолкал, а
другой произносил неожиданно:
- Раны бывают сквозные, колотые и рубленые. А бывают и
рваные...
Сибе с победой проздравляю,
Тибе с оторванной рукой...
- Постой, не скули... Мадам Иванова, от Сашки нет ли каких
известий? Письма или открыточки?
Мадам Иванова теперь целыми вечерами читала газету, держа
ее от себя на расстоянии вытянутой руки, откинув голову и шевеля
губами. Белочка лежала у нее на коленях и мирно похрапывала.
Буфетчица далеко уже не походила на бодрого капитана, стоящего
на посту, а ее команда бродила по пивной вялая и заспанная.
На вопрос о Сашкиной судьбе она медленно качала головой.
- Ничего не знаю... И писем нет, и из газет ничего не известно.
Потом медленно снимала очки, клала их вместе с газетой, ря-
дом с теплой, угревшейся Белочкой, и, отвернувшись, тихонько
всхлипывала.
Иногда она, склоняясь к собачке, говорила жалобным, трога­
тельным голоском:
- Что, Белинька? Что, собаченька? Где наш Саша? А? Где наш
хозяин?
Белочка подымала кверху деликатную мордочку, моргала влаж­
ными черными глазами и в тон буфетчице начинала тихонько под­
вывать:
5*
109

А. И. Куприн
- А-у-у-у ... Ау-ф ... А-у-у ...
Но... все обтачивает и смывает время. Мандолинистов сменили
балалаечники, балалаечников - русско-малороссийский хор с де­
вицами, и, наконец, прочнее других утвердился в Гамбринусе изве­
стный Лешка-гармонист, по профессии вор, но решивший, вслед­
ствие женитьбы, искать правильных путей. Его давно знали по раз­
ным трактирам, а потому терпели и здесь, да, впрочем, и надо было
терпеть, дела в Гамбринусе шли очень плохо .
Проходили месяцы, прошел год. О Сашке теперь никто не вспо­
минал, кроме мадам Ивановой, да и та больше не плакала при его
имени. Прошел еще год. Должно быть, о Сашке забьша даже и бе­
ленькая собачка.
Но, вопреки Сашкиному сомнению, он не только не подох от
русского креста, но не был даже ни разу ранен, хотя участвовал в
трех больших битвах и однажды ходил в атаку впереди батальона
в составе музыкантской команды, куда его зачислили играть на
флейте. Под Вафангоу он попал в плен и по окончании войны бьш
привезен на германском пароходе в тот самый порт, где работали
и буйствовали его друзья.
Весть о его прибытии, как электрический ток, разнеслась по всем
гаваням, молам, пристаням и мастерским ... Вечером в Гамбринусе
было так много народа, что большинству приходилось стоять,
кружки с пивом передавались из рук в руки через головы, и хотя
многие в этот день ушли, не плативши, Гамбринус торговал, как
никогда. Котельный мастер принес Сашкину скрипку, бережно за­
вернутую в женин платок, который он тут же и пропил . Откуда-то
раздобьши последнего по времени Сашкина аккомпаниатора. Леш­
ка-гармонист, человек самолюбивый и самомнительный, вломил­
ся бьшо в амбицию. <<Я получаю поденно, и у меня контракт!» -
твердил он упрямо. Но его попросту выбросили за дверь и наверно
поколотили бы, если бы не Сашкино заступничество.
Уж наверно ни один из отечественных героев времен японской
войны не видел такой сердечной и бурной встречи, какую сделали
Сашке! Сильные, корявые руки подхватывали его, поднимали на
воздух и с такой силой подбрасывали вверх, что чуть не расшибли
Сашку о потолок. И кричали так оглушител ьно, что газовые языч­
ки гасли, а городовой несколько раз заходил в пивную и упраши­
вал, «чтобы потише, потому что на улице очень громко».
В этот вечер Сашка переиграл все любимые песни и танцы Гам­
бринуса. Играл он также и японские песенки, заученные им в пле-
110

А. М. Горький.
Фотография. 1901-1903 гг.

Рассказы
ну, но они не понравились слушателям. Мадам Иванова, сл овно
ожившая, опять бодро держалась над своим капитанским мостиком,
а Белка сидела у Сашки на коленях и визжала от радости. Случа­
лось, что когда Сашка переставал играть, то какой-нибудь просто­
душный рыболов, только теперь осмысливший чудо Сашкиного воз­
вращения, вдруг восклицал с наивным и радостным изумлением:
- Братцы, да ведь это Сашка!
Густым ржанием и веселым сквернословием наполнялись залы
Гамбринуса, и опять Сашку хватали, бросали под потолок, орали,
пили, чокались и обливали друг друга пивом.
Сашка, казалось, совсем не изменился и не постарел за свое от­
сутствие: время и бедствия так же мало действовали на его наруж­
ность, как и на лепного Гамбринуса, охранителя и покровителя
пивной. Но мадам Иванова с чуткостью сердечной женщины заме­
тила, что из глаз Сашки не только не исчезло выражение ужаса и
тоски, которое она видела в них при прощании, но стало еще глуб­
же и значительнее. Сашка по-прежнему паясничал, подмигивал и
собирал на лбу морщины, но мадам Иванова чувствовала, что он
притворяется.
VII
Все пошло своим порядком, как будто вовсе не бьшо ни войны,
ни Сашкиного пленения в Нагасаки . Так же праздновали счастли­
вый улов белуги и лобана рыбаки в сапогах-великанах, так же пля­
сали воровские подруги, и Сашка по-прежнему играл матросские
песни, привезенные из всех гаваней земного шара.
Но уже близились пестрые, переменчивые, бурные времена.
Однажды вечером весь город загудел, заволновался, точно встре­
воженный набатом, и в необычный час на улицах стало черно от
народа. Маленькие белые листка ходили по рукам вместе с чудес­
ным сл овом: «свобода», которое в этот вечер без числа повторяла
вся необъятная, доверчивая страна.
Настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни, и сия­
ние их озаряло даже подземелье Гамбринуса. Приходили студен­
ты, рабочие, приходили молодые, красивые девушки. Люди с горя­
щими глазами становились на бочки, так много видевшие на своем
веку, и говорили . Не все бьшо понятно в этих словах, но от той
пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, тре­
петало сердце и раскрывалось им навстречу.
111

А. И. Куприн
-
Сашка, марсельезу! Ж-жарь! Марсельезу!
Нет, это бьшо совсем не похоже на ту марсельезу, которую скре­
пя сердце разрешил играть градоначальник в неделю франко-рус­
ских восторгов. По улицам ходили бесконечные процессии с крас­
ными флагами и пением. На женщинах алели красные ленточки и
красные цветы . Встречались совсем незнакомые люди и вдруг, свет­
ло улыбнувшись, пожимали руки друг другу ...
Но вся эта радость мгновенно исчезла, точно ее смьшо, как сле­
ды детских ножек на морском прибрежье. В Гамбринус однажды
влетел помощник пристава, толстый, маленький, задыхающийся, с
выпученными глазами, темно-красный, как очень спелый томат.
- Что? Кто здесь хозяин? - хрипел он. - Подавай хозяина!
Он увидел Сашку, стоявшего со скрипкой.
- Ты хозяин? Молчать! Что? Гимны играете? Чтобы никаких
гимнов!
-Никаких гимнов больше не будет, ваше превосходитель­
ство, - спокойно ответил Сашка.
Полицейский посизел, приблизил к самому носу Сашки указатель-
ный палец, поднятый вверх, и грозно покачал им влево и вправо.
- Ник-как-ких!
- Слушаю, ваше превосходительство, никаких.
- Я вам покажу революцию, я вам покаж-у-у-у!
Помощник пристава, как бомба, вьшетел из пивной, и с его ухо­
дом всех придавило уныние.
И на весь город спустился мрак . Ходили темные, тревожные,
омерзительные слухи. Говорили с осторожностью, боялись выдать
себя взглядом, пугались своей тени, страшились собственных мыс­
лей. Город в первый раз с ужасом подумал о той клоаке, которая
глухо ворочалась под его ногами, там, внизу, у моря, и в которую
он так много лет выбрасывал свои ядовитые испражнения. Город
забивал щитами зеркальные окна своих великолепных магазинов,
охранял патрулями гордые памятники и расставлял на всякий слу­
чай по дворам прекрасных домов артиллерию. А на окраинах в зло­
вонных каморках и на дырявых чердаках трепетал, молился и пла­
кал от ужаса избранный народ Божий, давно покинутый гневным
библейским Богом, но до сих пор верящий, что мера его тяжелых
испытаний еще не исполнена.
Внизу, около моря, в улицах, похожих на темные липкие киш­
ки, совершалась тайная работа. Настежь бьши открыты всю ночь
двери кабаков, чайных и ночлежек.
112

Рассказы
Утром начался погром. Те люди, которые однажды, растроган­
ные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего брат­
ства, шли по улицам с пением, под символами завоеванной свобо­
ды, - те же самые люди шли теперь убивать, и шли не потому, что
им бьmо приказано, и не потому, что они питали вражду против
евреев, с которыми часто вели тесную дружбу, и даже не из-за ко­
рысти, которая бьmа сомнительна, а потому, что грязный, хитрый
дьявол, живущий в каждом человеке, шептал им на ухо: «Идите.
Все будет безнаказанно: запретное любопытство убийства, сладос­
трастие насилия, власть над чужой жизнью».
В дни погромов Сашка свободно ходил по городу со своей смеш­
ной обезьяньей, чисто еврейской физиономией. Его не трогали. В
нем бьmа та непоколебимая душевная смелость, та небоязнь боязни,
которая охраняет даже слабого человека лучше всяких браунин­
гов . Но один раз, когда он, прижатый к стене дома, сторонился от
толпы, ураганом лившейся во всю ширь улицы, какой-то камен­
щик, в красной рубахе и белом фартуке, замахнулся над ним в зу­
билом и зарычал:
- Жи-ид! Бей жида! В кррровь!
Но кто-то схватил его сзади за руку.
- Стой, черт, это же Сашка. Олух ты, матери твоей в сердце, в
печень ...
Каменщик остановился. Он в эту хмельную, безумную, бредо­
вую секунду готов бьm убить кого угодно - отца, сестру, священ­
ника, даже самого православного Бога, но также бьm готов, как
ребенок, послушаться приказания каждой твердой воли.
Он осклабился, как идиот, сплюнул и утер нос рукой. Но вдруг
в глаза ему бросилась белая нервная собачка, которая, дрожа, тер­
лась около Сашки . Быстро наклонившись, он поймал ее за задние
ноги, высоко поднял, ударил головой о плиты тротуара и побежал .
Сашка молча глядел на него. Он бежал, весь наклонившись вперед,
с протянутыми руками, без шапки, с раскрытым ртом и с глазами,
круглыми и белыми от безумия.
На сапоги Сашке брызнул мозг из Белочкиной головы . Сашка
отер пятно платком.
VIII
Затем настало странное время, похожее на сон человека в пара­
личе. По вечерам во всем городе ни в одном окне не светилось огня,
113

А. И. Куприн
но зато ярко горели огненные вывески кафешантанов и окна ка­
бачков. Победители проверяли свою власть, еще не насытясь вдо­
воль безнаказанностью. Какие-то разнузданные люди в маньчжур­
ских папахах, с георгиевскими лентами в петлицах курток, ходили
по ресторанам и с настойчивой развязностью требовали исполне­
ния народного гимна и следили за тем , чтобы все вставали . Они
вламывались также в частные квартиры, шарили в кроватях и ко­
модах, требовали водки, денег и гимна и наполняли воздух пьяной
отрыжкой.
Однажды они вдесятером пришли в Гамбринус и заняли два
стола. Они держали себя самым вызывающим образом, повелитель­
но обращались с прислугой, плевали через плечи незнакомых сосе­
дей, клали ноги на чужие сиденья, выплескивали на пол пиво под
предлогом, что оно несвежее. Их никто не трогал. Все знали, что
это сыщики, и глядели на них с тем же тайным ужасом и брезгли­
вым любопытством, с каким простой народ смотрит на палачей.
Один из них явно предводительствовал. Это был некто Мотька
Гундосый, рыжий, с перебитым носом, гнусавый человек - как
говорили - большой физической силы, прежде вор, потом выши­
бала в публичном доме, затем сутенер и сыщик, крещеный еврей .
Сашка играл «Метелицу» . Вдруг Гундосый подошел к нему,
крепко задержал его правую руку и, оборотись назад, на зрителей,
крикнул:
- Гимн! Народный гимн! Братцы, в честь обожаемого монар-
ха. " Гимн!
- Гимн! Гимн ! - загудели мерзавцы в папахах.
- Гимн! - крикнул вдали одинокий, неуверенный голос.
Но Сашка вьщернул руку и сказал спокойно:
- Никаких гимнов.
- Что? - заревел Гундосый. - Ты не слушаться! Ах ты, жид
вонючий!
Сашка наклонился вперед, совсем близко к Гундосому, и, весь
сморщившись, держа опущенную скрипку за гриф, спросил:
-Аты?
-Что а я?
- Я жид вонючий. Ну хорошо. А ты?
- Я православный.
-
Православный? А за сколько?
Весь Гамбринус расхохотался, а Гундосый, белый от злобы,
обернулся к товарищам.
114

Рассказы
- Братцы! - говорил он дрожащим, плачущим голосом чьи­
то чужие, заученные слова. - Братцы, доколе мы будем терпеть
надругания жидов над престолом и святой церковью?..
Но Сашка, встав на своем возвышении, одним звуком заставил
его вновь обернуться к себе, и никто из посетителей Гамбринуса
никогда не поверил бы, что этот смешной, кривляющийся Сашка
может говорить так веско и властно.
- Ты ! - крикнул Сашка. - Ты, сукин сын! Покажи мне твое
лицо, убийца... Смотри на меня! .. Ну!..
Все произошло быстро, как один миг. Сашкина скрипка высо­
ко поднялась, быстро мелькнула в воздухе, и - трах! - высокий
человек в папахе качнулся от звонкого удара но виску. Скрипка
разлетелась в куски. В руках у Сашки остался только гриф, кото­
рый он победоносно подымал над головами толпы.
- Братцы-ы, выруча-ай! - заорал Гундосый.
Но выручать бьшо уже поздно. Мощная стена окружила Саш­
ку и закрьша его . И та же стена вынесла людей в папахах на улицу.
Но спустя час, когда Сашка, окончив свое дело, выходил из
пивной на тротуар, несколько человек бросилось на него. Кто-то
из них ударил Сашку в глаз, засвистел и сказал подбежавшему го­
родовому:
-В
Бульварный участок. По политическому. Вот мой значок.
IX
Теперь вторично и окончательно считали Сашку похоронен­
ным. Кто-то видел всю сцену, происшедшую на тротуаре около
пивной, и передал ее другим. А в Гамбринусе заседали опытные
люди, которые знали, что такое за учреждение Бульварный учас­
ток и что такое за штука месть сыщиков.
Но теперь о Сашкиной судьбе гораздо меньше беспокоились,
чем в первый раз, и гораздо скорее забьши о нем. Через два месяца
на его месте сидел новый скрипач (между прочим, Сашкин ученик),
которого разыскал аккомпаниатор.
И вот однажды, спустя месяца три, тихим весенним вечером, в
то время когда музыканты играли вальс «Ожидание», чей-то тон­
кий голос воскликнул испуганно:
- Ребята, Сашка!
Все обернулись и встали с бочонков. Да, это бьш он, дважды
воскресший Сашка, но теперь обросший бородой, исхудалый, блед-
115

А. И. Куприн
ный. К нему кинулись, окружили, тискали его, мяли, совали ему
кружки с пивом. Но внезапно тот же голос крикнул:
-
Братцы, рука-то ! ..
Все вдруг замолкли. Левая рука у Сашки, скрюченная и точно смя­
тая, была приворочена локтем к боку. Она, очевидно, не сгибалась и
не разгибалась, а пальцы торчали навсегда около подбородка.
-
Что это у тебя , товарищ? - спросил наконец волосатый боц­
ман из «Русского общества».
- Э, глупости... там какое-то сухожилие или что, - ответил
Сашка беспечно.
-
Та-ак ...
Опять все помолчали.
- Значит, и «Чабану» теперь конец? - спросил боцман участ­
ливо.
- «Чабану»? - переспросил Сашка, и глаза его заиграли. -Эй,
ты! - приказал он с обычной уверенностью аккомпаниатору. - «Ча­
бана>> ! Ейн, цвей, дрей!..
Пианист зачастил веселую пляску, недоверчиво оглядываясь
назад. Но Сашка здоровой рукой вынул из кармана какой-то не­
большой, в ладонь величиной, продолговатый черный инструмент
с отростком, вставил этот отросток в рот и, весь изогнувшись нале­
во, насколько ему это позволяла изуродованная, неподвижная рука,
вдруг засвистел на окарине оглушительно веселого «Чабана».
- Хо-хо-хо ! - раскатились радостным смехом зрители.
-
Черт! - воскликнул боцман и совсем неожиданно для само-
го себя сделал ловкую выходку и пустился выделывать дробные
коленца. Подхваченные его порывом, заплясали гости, женщины и
мужчины. Даже лакеи, стараясь не терять достоинства, с улыбкой
перебирали на месте ногами. Даже мадам Иванова, забыв обязан­
ности капитана на вахте, качала головой в такт огненной пляске и
слегка прищелкивала пальцами. И, может быть, даже сам старый,
ноздреватый, источенный временем Гамбринус пошевеливал бро­
вями, весело глядя на улицу, и казалось, что из рук изувеченного,
скрючившегося Сашки жалкая, наивная свистулька пела на языке,
к сожалению, еще не понятном ни для друзей Гамбринуса, ни для
самого Сашки:
-
Ничего ! Человека можно искалечить, но искусство все пере­
терпит и все победит.
1906
116

«В уездном гор оде».
Кадр из к/ф «Желание любви» по мотивам пр оизведений
А . И. Куприна. 1993 г.

Рассказы
МЕЛЮЗГА
1
В полутораста верстах от ближней железнодорожной станции,
в стороне от всяких шоссейных и почтовых дорог, окруженная ста­
ринным сосновым Касимовским бором, затерялась деревня Боль­
шая Курша. Обитателей ее зовут в окрестностях Куршей-головас­
той и Литвой-некрещеной. Смысл последнего прозвища затерялся
в веках, но остался его живой памятник в виде стоящей в центре
деревни дряхлой католической часовенки, внутри которой за стек­
лами виднеется страшная раскрашенная деревянная статуя, изоб­
ражающая Христа со связанными руками, с терновым венцом на
голове и с окровавленным лицом. Жители Курши - коренные ве­
ликороссы, крупного сл ожения, белокурые и лохматые. Говорят
по-русски чисто, хотя нередко мешают ч и ц: вместо винцо - про­
износят винчо, вместо человек - целовек .
При въезде в деревню стоит земская школа; при выезде, у овра­
га, на дне которого течет речонка Пра, находится фельдшерский
пункт. Фельдшер и учитель - единственные люди нездешнего про­
исхождения. Обоих судьба порядочно помыкала по белу свету,
прежде чем свела их в этом углу, забытом Богом и начальством и
отдаленном от остального мира: летом - непроходимыми болота­
ми, зимою - непролазными снегами. Суровая жизнь по-разному
отразилась на них. Учитель мягок, незлобив, наивен и доверчив, и
все это с оттенком покорной, тихой печали . Фельдшер - циник и
сквернослов . Он ни во что на свете не верит и всех людей считает
большими подлецами. Он угрюм, груб, у него лающий голос.
Обаони из духовного звания, неудавшиеся попы. Фамилия учи­
теля - Астреин, а фельдшера - Смирнов. Оба холостые. Учитель
служит в Курше с осени; фельдшер же - второй год.
11
Установилась долгая, снежная зима. Давно уже нет проезда по
деревенской улице. Намело сугробы выше окон, и даже через доро­
гу приходится иногда переходить на лыжах, а снег все идет и идет
117

А. И. Куприн
не переставая . Курша до весны похоронена в снегу. Никто в нее не
заглянет до тех пор, пока после весенней распутицы не обсохнут
дороги . По ночам в деревню заходят волки и таскают собак.
Днем учитель и фельдшер занимаются каждый своим делом.
Фельдшер принимает приходящих больных из Курши и из трех
соседних деревень. Зимою мужик любит лечиться. С раннего утра,
еще затемно, в сенях фельдшерского дома и на крьmьце толпится
народ. Болезни все больше старые, неизлечимые, запущенные, на
которые летом во время горячей работы никто не обращает внима­
ния: катары , гнойники, трахома, воспаление ушей и глаз, кариоз зуб­
ной полости, привычные вывихи . Многие считают себя больными
только от мнительности, от долгой зимней скуки, женщины - от
истеричности, свойственной всем крестьянским бабам.
Смирнов знает в медицине решительно все и по всем отраслям.
По крайней мере, сам он в этом так глубоко убежден, что к ученым
врачам и к медицинским авторитетам относится даже не с презрени­
ем, а со снисходительной жалостью. Лечит он без колебаний и без
угрызений совести, ставит диагноз мгновенно. Ему достаточно толь­
ко, нахмуря брови, поглядеть на больного сверх своих синих очков,
и он уже видит насквозь натуру его болезни. «По утрам блюешь? На
соленое позывает? Как ходишь до ветру? Дай руку. " раз, два, три,
четыре, пять, шесть ... Ладно. Раздевайся ". Дыши". Сильней. Здесь
больно, когда нажимаю? Здесь? Здесь? Одевайся. Вот тебе порошки.
Примешь один сейчас, другой перед обедом, третий через час после
обеда, четвертый перед ужином. Пятый на ночь. Так же и завтра.
Понял? Ступай». И все это занимает ровно три минуты .
Он с невероятной храбростью и б ыстротой рвет зубы , при­
жигает ляписом язвы , вскры вает тупым ланцетом ужасные кре­
стьянские чирьи и нарывы , прививает оспу и прокалывает девчон­
кам ушные мочки для сережек. Он от всей души жалеет, что меди­
цинское начальство не разрешает фельдшерам производить, напри­
мер, трепанацию черепа, вскрытие брюшной полости или ампута­
цию ног. Уж наверно он сделал бы такую операцию почище любо­
го петербургского или московского профессора! Асептику и анти­
септику он называет чушью и хреновиной. По его мнению, бакте­
рии даже боятся грязи. Главное дело в верности глаза и в ловкости
рук . Крестьяне ему верят и только лишь в самых тяжких случаях,
когда фельдшер велит везти недужного в больницу, обращаются к
местным знахаркам.
118

Рассказы
В это время учитель занимается в тесной и темной школе. Он
сидит в пальто , а ребятишки в тулупах , и у всех изо рта вылета­
ют клубы пара. Оконные стекла изнутри сплошь покрыты тол­
стым белым бархатным сл оем снега . Снег бахромой висит на по­
толочных брусьях и блестит нежным инеем на округлости стен­
ных бревен .
-
«Мартышка в старосrи слаба глазами стала...» Ванюшечкин,
что такое мартышка? Кто знает? Ты? Рассказывай. А вы, маленькие,
списывайте вот это: <<Хороша соха у Михея, хороша и у Сысоя».
Ноги даже в калошах зябнут и застывают. Крестьяне решитель­
но отказались топить школу. Они и детей-то посьmают учиться
только для того, чтобы даром не пропадал гривенник, который зем­
ство взимает на нужды народного образования. Приходится топить
остатками забора и брать взаймы охапки у фельдшера. Тому -
житье. Однажды мужики попробовали бьшо и его оставить без дров,
а он взял и прогнал наутро всех больных, пришедших на пункт. И
дрова в тот же день явились сами собой.
111
В три часа Астреин на лыжах идет к фельдшеру обедать . Они
столуются вместе, а водку покупают поочередно. Иногда для запа­
ха и цвета фельдшер впускает в бутылку с водкой рюмку ландыш­
ного экстракта, и от этого у обоих после обеда долго колотятся и
трепыхаются сердца. За обедом присутствует собака фельдшера
Друг, большой, гладкий, рыжий, белогрудый пес дворовой поро­
ды. Он кладет голову то одному, то другому на колени, вздыхает,
моргает глупыми голубыми глазами и стучит по ножкам табуре­
ток своим прямым, крепким, как палка, хвостом. Прислуживает им
старуха бобьmка.
После обеда спят около часу, фельдшер на кровати, Астреин на
печке. Просыпаются, когда уж� стало темно и когда старуха при­
носит самовар. За чаем Астреин просматривает ученические тет­
радки, а Смирнов приготовляет лекарства. Он делает их оптом, в
запас, пакетов по пятидесяти каждого средства, преимущественно
хины, салицилового натра, соды, висмута и Доверова порошка. Он
близорук и низко нагибается над столом при свете лампы . Его пря­
мые, плоские волосы свисают со лба по обеим щекам, точно бабий
платок. С этими волосами, в синих очках и с редкой, беспорядоч­
ной бородавкой, он похож на нигилиста старых времен.
119

А. И. Куприн
Учитель встает и ходит вкось избы из угла в угол . Он высок,
тонок и голову на длинной шее держит наклоненной набок. У него
маленькое, съеженное лицо с старообразным малиновым румян­
цем, косматые брови и голубые глаза, волосы над низким лбом тор­
чат стоймя, рот западает внутрь под усами и короткой, выступаю­
щей вперед, густой бородой. Лет ему под тридцать.
Вот он останавливается посреди комнаты и говорит мечтательно:
- Как это дико , Сергей Фирсыч, что мы с вами уже три месяца
не читаем газет. Бог знает что произошло за это время в России?
Подумайте только: вдруг случилась революция, или объявлена вой­
на, или кто-нибудь сделал замечательное открытие, а мы ровно
ничего не знаем? Понимаете, такое открытие, которое вдруг пере­
вернет всю жизнь". например, летающий корабль, или вот". на­
пример". читать в мыслях у другого, или взрывчатое вещество та­
кой удивительной силы".
- Ха! Фантазии! - говорит Смирнов презрительно.
Астреин подходит к столу и дл инными, нервными, всегда дро­
жащими пальцами перебирает разновески.
-
Ну что ж, что фантазии, Сергей Фирсыч? Что тут плохого?
Я, знаете, иногда сижу в школе или у вас вечером, и вдруг мне ка­
жется, что вот-вот произойдет что-то совершенно необыкновенное.
Вдруг бубенцы под окнами . Собака лает. Кто-то входит в сени,
отворяет дверь. Лица не видать, потому что воротник у шубы под­
нят и занесло снегом.
- Жандарм? - насмешливо говорит Смирнов, пригибая лицо
еще ниже к столу.
- Нет, погодите, Сергей Фирсыч. Он входит и спрашивает: «Не
вы ли местный учитель Клавдий Иваныч Астреин?» Я говорю: «Это
я-с» . И вот он мне объявляет какую-то счастливую, неожиданную
весть, которая меня всего потрясает. Я не могу себе даже вообра­
зить, что он именно скажет, но что-то глубоко приятное и радост­
ное для меня.
-
Что вы выиграли двести тысяч на билет от конки? Или что
вас назначили китайским богдыханом?"
-Ах, в том-то и дело, что я всегда стараюсь себе представить и
не могу. Это не деньги, не должность - ничего подобного. Это
будет какое-то чудо, после которого начнется совсем новая, пре­
красная жизнь". начнется и для вас, и для меня, и для всех". Пони­
маете, Сергей Фирсыч, я жду чуда! Неужели этого с вами никогда
не бывает?
120

Рассказы
- За кого вы меня считаете? Конечно - никогда.
-Ая жду! И мне кажется, вы неправду говорите. Вы тоже жде-
те. Это ожидание чуда - точно в крови у всего русского народа.
Мы родились с ним на свет Божий. Иначе невозможно жить, Сер­
гей Фирсыч, страшно жить ! Поглядите вы на мужиков. Их может
разбудить, расшевелить и увлечь только чудо . Подите вы к мужику
с математикой, с машиной, с политической экономией, с медици­
ной... Вы думаете, он не поймет вас? Он поймет, потому что он все
способен понять, что выражено логично, просто и без иностран­
ных сл ов. Но он не поверит от вас ничему, что просто и понятно.
Он убивал докторов в оспенные и холерные эпидемии, устраивал
картофельные бунты, бил кольями землемеров. Изобретите завтра
самое верное, ясное, как палец, но только не чудесное средство для
поднятия его благосостояния - и он сожжет вас послезавтра. Но
шепните ему, только шепните на ухо одно сл овечко: «золотая гра­
мота!», или: «антихрист!», или: «объявился!» - все равно, кто объя­
вился, лишь бы это было нелепо и таинственно, - и он тотчас же
выдергивает стяг из прясел и готов идти на самую верную смерть .
Вы его увлечете в любую, самую глупую, самую смешную, самую
отвратительную и кровавую секту, и он пойдет за вами. Это чудо!
Пусть нынче его же сосед Иван Евграфов вдруг откашляется и нач­
нет говорить нараспев и в нос, зажмуря глаза: «И бьшо мне, бра­
тие, сонное видение, что воплотися во мне древний змий Илья-про­
рок», -и мужик сегодня же поклонится Ивану Евграфову, как свя­
тителю или как обуянному демоном. Он восторженно поверит лю­
бому самозванцу, юродивому, предсказателю, лишь бы слова их
бьши вдохновенны, туманны и чудесны. Вспомните русских само­
званцев, ревизоров, явленные иконы, ереси, бунты - вы везде уви­
дите в основе чудо. Стремление к чуду, жажда чуда - проходит
через всю русскую историю! .. Мужик верит глупому чуду не пото­
му, что он темен и неразвит, а потому, что это дух его истории,
непреложный исторический закон...
Смирнов вдруг теряет терпение и начинает кричать грубо:
- Черт бы побрал ваши исторические законы. Вы просто ерун­
ду порете, милый мой, а никакая не история. У русского народа нет
истории.
- То есть как это нет?
-
А вот так и нет! История есть у царей, патриархов, у дво-
рян... даже у мещан, если хотите знать . История что подразумева­
ет? Постоянное развитие или падение, смену явлений. А наш на-
121

А. И. Куприн
род, каким бьm во время Владимира Красного Солнышка, таким и
остался по сие время . Та же вера, тот же язык, та же утварь, одежда,
сбруя, телега, те же знания и культура. Какая тут, к черту, история!
-
Позвольте, Сергей Фирсыч, - мягко возражает учитель, -
вы не о том...
-
О том о самом, батенька. Да если хотите знать, и никакого
русского народа нет. И России никакой нет! .. Есть только несколь­
ко миллионов квадратных верст пространства и несколько сотен
совершенно разных национальностей, - есть несколько тысяч язы­
ков и множество религий. И ничего общего, если хотите знать . Вот
я сейчас закрываю глаза и говорю себе: Рос-си-я. И мне, если хоти­
те знать, представляется все это ужасное, необозримое простран­
ство, все сплошь заваленное снегом, молчаливое, а из снега лишь
кое-где торчат соломенные крыши. И кругом ни огня, ни звука, ни
признака жизни! И вдруг, ни с того ни с сего, неизвестно почему ­
город. Каменные дома, электричество, телефоны, театры, и там
какие-то господа во фраках - какие-то прыщи! - говорят: «По­
звольте-с, мы чудесно знаем историю русского народа и лучше всех
понимаем , что этому народу надобно. Вот мы ему сейчас пропи­
шем рецепт, и он у нас сейчас".» Народ живет в грязи и невежестве,
надо ему, значит, выписать персидского порошку, и каждому что­
бы на руки азбуку-копейку. О-о! Кто только не знает этот добрый,
старый, верный, русский народ. Урядник всыпал мужику туда, от­
куда ноги растут, выпил рюмку водки, крякнул и хвастается: «Я
свой народишко знаю во как!» Становой говорит гордо: «Мой на­
род меня знает, но и я знаю мой народ!» Губернатор говорит и тря­
сет головой: «Я и народ - мы понимаем друг друга». А тут же
рядом торчит этакий интеллигент стрюцкий, вроде вас, Клавдий
Иванович, и тоже чирикает: «Кто? Народ? Это мы сейчас, момен­
тально ... Вот тут книжка, и в книжке все это объяснено: и всякие
исторические законы, и душа великого русского народа, и все та­
кое прочее» . И никто ничего не понимает: ни вы, ни я, ни поп, ни
дьякон, ни помещик, ни урядник, ни черт, ни дьявол, ни сам мужик.
Душа народа? Душа этого народа так же темна для нас, как душа
коровы, если вы хотите знать !
-
Виноват, Сергей Фирсыч, позвольте...
- Нет, уж вы мне позвольте. Будем говорить поочередно: сна-
чала я, а потом вы, или, наоборот, сначала вы, а потом я. Вместе
говорить неудобно. Я только хотел сказать ...
-
Нет, я хочу только...
122

Рассказы
И вот между ними закипает тяжелый, бесконечный, оскор­
бительный, скучный русским спор. Какой-нибудь отросток мыс­
ли, придирка к сл ову, к сравнению, случайно и вздорно увлека­
ют их внимание в сторону, и, дойдя до тупика, они уже не по­
мнят, как вошли в него . Промежуточные этапы исчезли бесслед­
но; надо сх ватиться поскорее за первую мысл ь противника, ка­
кая отыщется в памяти, чтобы продлить спор и оставить за со­
бою последнее сл ово .
Фельдшер уже начинает говорить грубости. У него вырывают­
ся слова вроде: ерунда, глупость, чушь, чепуха. В разговоре он от­
кидывает назад голову, отчего волосы разлетаются в стороны, и то
и дело тычет резко и прямо перед собою вытянутой рукой. Учитель
же говорит жалобно, дрожащим обиженным голоском, и ребром
ладони, робко выставленной из-под мышки, точно рубит воздух
на одном месте.
- Ну да, ладно! - говорит, наконец, с неудовольствием Смир­
нов. - Начнешь с вами, так и сам не рад. Давай-ка лучше в козла".
Угощайте: кому сдавать? Вам.
Они играют с полчаса в карты, оба серьезны. Изредка произно­
сят вполголоса: «Крали, бордадым, мирю да под тебя, замирил ,
фоска, захаживай, крести, вини, буби".» Разбухшие темные карты
падают на стол, как блины.
Потом они расходятся. Иногда фельдшер немного провожает
Астреина, который побаивается волков. На крьmьце им кидается
под ноги Друг. Он изгибается, тычет холодным носом в руки и по­
визгивает. Деревня тиха и темна, как мертвая. Из снежной пелены
едва выглядывают, чернея, треугольники чердаков. Крыши слабо
и зловеще белеют на мутном небе.
У крьmьца, вдоль стены, лежит кверху дном лодка, занесенная
снегом. И почти каждый вечер перед прощанием фельдшер гово­
рит:
-
Подождите, Клавдий Иваныч, вот придет весна, дождемся
половодья - тогда мы с вами спустим лодочку в запруде. У мель­
ницы, батенька, вот какие щуки попадаются!
Иногда же он предлагает, дразнясь:
- А хотите, я подвою?
Он уже делает ладони рупором вокруг рта и набирает воздух,
чтобы завыть по-волчьи, и знающий эту штуку Друг уже начинает
наперед нервно скулить, но Астреин торопливо хватает Смирнова
за руки.
123

А. И. Куприн
-
Ну зачем это, Сергей Фирсыч? Зачем? Что вам за удоволь­
ствие доставляет пугать меня? Я не виноват, что у меня нервы.
-
А вы не спорьте! - говорит фельдшер, смеясь.
IV
Так проходят три месяца, и ничто не изменяется в их жизни.
Они живут вдвоем, точно на необитаемом острове, затерявшемся
среди снежного океана. Иногда учителю начинает казаться, что он,
с тех пор как помнит себя, никуда не выезжал из Курши, что зима
никогда не прекращалась и никогда не прекратится и что он толь­
ко в забытой сказке или во сне слышал про другую жизнь, где есть
цветы, тепло, свет, сердечные, вежливые люди, умные книги,
женские нежные голоса и улыбки. И тогда лицо фельдшера пред­
ставляется ему таким донельзя знакомым и неприятным, точно оно
перестает быть чужим человеческим лицом, а становится чем-то
вроде привычного пятна на обоях, примелькавшейся фотографи­
ческой карточки с выколотыми глазами или давнишней царапины
на столе, по которым скользишь взором, уже не замечая их, но все­
таки бессознательно раздражаясь.
К рождеству мужики проторили в сугробах узкие дорожки. Ста­
ло возможно ездить гусем. По давно заведенному обычаю, все ок­
рестные священники и дьячки, вместе с попадьями, дьяконицами и
дочерями, съезжались на встречу Нового года в село Шилово, к
отцу Василию, который к тому же на другой день, 1 января, бывал
именинником. Приезжали также местные учители, псаломщики и
различные молодые люди духовного происхождения, ищущие не­
вест.
Шилово находилось в двенадцати верстах от Курши . Фельд­
шер и учитель выехали засветло . Астреин ни разу еще не бывал у
отца Василия и немного колебался, ехать ему или не ехать, но фель­
дшер успокоил его :
-
Да уж я вам говорю, будьте покойны. Раз вы приедете со
мной - увидите, как вам будут все рады. Там всем рады. Попадья
гостеприимная . Такая будет встреча!
С мороза, с одеревеневшими губами и распухшими пальцами,
вошли они из сеней в маленькую гостиную. Было светло и жарко.
Вдоль стен сидели девицы в разноцветных платьях, вертя в руках
носовые платки. Молодые люди с папиросками ходили тут же взад
и вперед, не обращая никакого внимания на барышень, и казались
124

Рассказы
погруженными в размышления. Все они, как на подбор, были дол­
говязы, белобрысы и острижены ежиком, все в длинных черных
сюртуках , пахнувших нафтал ином и одеколоном «Гелиотроп», по­
чти все носили дымчатые пенсне на безусых лицах, но так как гля­
деть сквозь стекла им все-таки было затруднительно, то они дер­
жали головы откинутыми назад с надменны м , сухим и строгим ви­
дом . У каждого левая рука бьша зал ожена за спину, а правая с рас­
топыренными пальцами засунута за борт сюртука.
Фельдшер двинулся первым, а учитель шел следом за ним, вдоль
ряда сидевших барышень; фельдшер кланялся , ш аркал ногой, сту­
кал каблуком о каблук, встряхивал волосами и говорил , вы вора­
чивая левую ладонь по направлению учителя:
- Позвольте вам рекомендовать ...
А учитель произносил :
- Учитель Куршинской земской школы Астреин.
Если же встречалось новое, незнакомое лицо , фельдшер и сам
представлялся .
-
Местный фельдшер Смирнов. Сын священника. А вот по­
звольте вам рекомендовать ...
Покончив с барышнями, они представлялись таким же поряд­
ком молодым людям в сюртуках. Молодые люди, знакомясь, назы­
вали себя сдержанно и веско :
-
Преображенский. Окончивший .
- Фолиантов. Окончивший.
-
Меморский. Окончивший.
-
Попов. Окончивший.
И тотчас же отходили в сторону, чтобы продолжать свою глу­
бокомысленную прогулку.
Звание же «окончивший» бьшо в некотором смысле ученой сте­
пенью и означало то , что молодой человек кончил в этом году курс
семинарии, а теперь подыскивает себе невесту и священнослужи­
тельскую вакансию.
В другой комнате попы играли на трех столах в преферанс и на
одном в стуколку. Придерживая одной рукой рукав рясы, они тя­
нулись волосатыми руками за прикупкой, а карты свои рассматри­
вали под столом, закрывая их сбоку полой рясы .
Время от времени раздавались солидные возгласы:
- Стучу.
- Четвертая .
- Моя.
125

А. И. Куприн
-
Семь первых.
- Моя.
-
Кушайте на здоровье. Пас.
-
Позвольте.
-
Вот так купил отец Афанасий. Вот купи-ил.
-
Говорят, вы водку пили, отец Афанасий?
-
Отец Евлампий, вы уже того". вы у меня в картах не ночуй-
те, пожалуйста.
-
Хе-хе-хе! Меня еще дедушка учил . Свои карты всегда успе-
ешь поглядеть - ты погляди у соседа.
-
Своя. Что светит?
-
Пики. Пикендрясы.
-
Мне, пожалуйста, три.
-К
уплю.
-Темная!
-
Откройтесь!
За спинами у некоторых из игроков сидели их пожилые матуш­
ки. Они волновались, учили, советовали, упрекали, шипели на му­
жей и, заглядывая в карты налево и направо, выдавали с милой
игривостью чужие тайны. Ссоры еще не бьmо.
В третьей комнате чинно беседовали, поглаживая бороды, два
почтенных священника, а сама шиловская попадья, старая, высо­
кая, полная, еще красивая женщина, с властным большим лицом и
черными круглыми бровями - настоящая король-баба! - хлопо­
тала около стола, приготовляя закуски.
- Здравствуйте, молодые люди, - приветствовала она вошед­
ших . - С холоду? Да, да, послал Бог нынче морозы. Не хотите ли
настойки, согреться? Вас-то я знаю, господин фершал, а вот моло­
дого человека, кажется, в первый раз вижу.
-
Позвольте вам рекомендовать". - вывернул ладонь Смир­
нов.
-
Учитель Куршинской земской школы Астреин.
Потом начались в гостиной танцы под гармонию, на которой
прекрасно играл шиловский псаломщик. Окончившие танцевали с
полным пренебрежением к своим дамам, глядя им поверх головы
или даже совсем не глядя в их сторону, точно они бьmи сами по
себе, а дамы сами по себе, и сохраняя на своих лицах и в осанке
выражение суровой озабоченности и холодного достоинства. Мо­
жет быть, это просто бьmа известная светская манера, которую ка­
кой-нибудь сын соборного протопопа занес к ним в семинарию, и
126

Рассказы
она стала общей благодаря подражательности? Дамы же старались
изображать полнейшую безучастность к тому, что с ними делали
кавалеры, и танцевали - некоторые, впрочем, с легким оттенком
обиженности - как деревянные.
Зато невысокий плотный фельдшер летал по гостиной самым
победоносным и развязным образом, и его длинные волосы тряс­
лись и прыгали вместе с его движениями. Он более всего увивался
за дочерью отца Василия, хорошенькой вдовой-попадьей, Алексан­
дрой Васильевной. Надо бьшо видеть, как он лихо танцевал с ней
модные танцы, падеспань, падепатинер, краковяк и лезгинку, как,
оставив свою даму на одном конце комнаты, он ловко скакал вок­
руг самого себя, держа руку над головой и живописно изогнувшись,
как уже на другом конце, отделенный от дамы другими парами, он
выделывал, щелкая каблуками, соло, как потом он стремительно
мчался, кружась и толкая других танцоров, к покинутой даме, как
он встряхивал плечами и округленными локтями в такт музыке и
как, геройски полуобернувшись направо к Александре Васильев­
не, он наступал на чужие каблуки и платья.
Он же дирижировал кадрилью на чистом французском языке:
гра-ро, болянсе, кавале, рои-да-да, шерше во дам , агош налево, агош
направо, шеи-да-да! «Мерррси во даа-ам!» Он даже искренно рас­
смешил всех, когда вдруг, в середине шестой фигуры, скомандо­
вал : <<Аль-Фоне Ралле, Луи Буне, Генрих Блок !» - и вдруг, точно
спохватившись, весело воскликнул: «Пардон, это не из той оперы».
Положительно, он бьш львом бала, и Александра Васильевна от­
чаянно кокетничала с ним, то есть капризничала, надувала губки,
хлопала его платком по руке, делала вид, что ей ужасно противно
его ухаживание, и, вся розовая, звонко хохотала, откидываясь на­
зад и блестя свежими темными глазками. Фельдшер ураганом но­
сился по комнатам за водой для Александры Васильевны, со всех
ног кидался подымать уроненный ею платок и выхватывал для нее
стулья у других, более застенчивых кавалеров.
Астреин не умел ничего танцевать, кроме польки, да и ту танце­
вал, вытянувшись как можно прямее, на цыпочках, маленькими
шажками, благообразно, плавно и равнодушно, сохраняя в полной
неподвижности свою длинную, склоненную набок шею и покатые
плечи; при этом он старался не выходить на середину и скромно
вертелся в углу. Он облюбовал себе тихонькую даму, дочь козлин­
ского дьякона, маленькую, толстенькую Олимпиаду Евгеньевну, и
танцевал только с ней. Она бьша бедно одета в старенькое, даже
127

А. И. Куприн
короткое голубое шерстяное платье, выцветшее и обзеленешее под
мышками и вот-вот готовое лопнуть или расстегнуться спереди под
напором ее крепких, круглых грудей . Но она была так свежа, что
казалось, от нее пахнет арбузом или парным молоком. У нее бьшо
круглое лицо, голубые глаза и неровный мраморный румянец. Ког­
да они кружились с Астреиным, ее толстая коса, с голубым банти­
ком на конце, иногда ударяла учителя по плечу. Она часто красне­
ла и поминутно так наклонялась вперед и поворачивала голову,
точно хотела убежать . Астреин все только откашливался. Он не
слышал своего голоса из-за звуков гармонии и в десятый раз гово­
рил девушке, что она, наверно, страшно скучает у себя в деревне.
В промежутках между танцами кавалеры выходили на улицу,
на мороз, курили и охлаждались, обмахиваясь платками. Пар ва­
лил от них, как от почтовых лошадей.
После небольшого неизбежного карточного скандала, вслед­
ствие которого один из батюшек совсем бьшо собрался уезжать,
говоря, что нога его больше не будет под этой кровлей, и даже по­
кушался отыскивать в сенях свою шубу и шапку, в чем, однако , ему
помешали, шиловская попадья позвала ужинать. Мужчины сели на
одном конце стола, дамы - на другом. Фельдшер поместился ря­
дом с Астреиным.
-
Видел, брат, видел, - сказал Смирнов, покровительственно
хл опая учителя по спине. - Видел, видел ... Настоящий ухажер.
Вполне можно дать браво.
- Тсс... Бросьте... Сергей Фирсыч.
Ужин вышел шумный и веселый. Даже окончившие разошлись,
говорили поздравительные речи с приведением текстов и, сняв свои
дымчатые стекла, оказались теплыми ребятами с простоватыми,
добродушными физиономиями и не дураками выпить . Новый год
встречали по-старинному, с воззванием: «Благослови, Господи,
венец лета благости твоя на 19** год». Хотели гадать, но отец Ва­
силий воспрепятствовал этому.
Немножко пьяный и немножко влюбленный Астреин, по при­
меру фельдшера, скатал два шарика из хлеба, поймал глазами взгляд
голубой девушки и, нагибаясь над столом, крикнул ей среди обще­
го шума:
-
Что вы желаете этим шарикам?
Она же, вся пунцовая, благодаря трем рюмкам наливки, пере­
кинула назад движением головы свою толстую светлую косу и крик­
нула, прыская от смеха и тоже наклоняясь к столу:
128

Рассказы
-
Мышь за пазуху!
В три часа учитель и фельдшер, выпившие на «ты», поцеловав­
шиеся и, по обычаю, обругавшие друг друга свиньей и скотиной,
ехали домой . Фельдшер был совсем пьян. Он клялся Астреину в
дружбе, целовал его, холодя его щеку обмерзлыми колючими уса­
ми, и все упрашивал его не губить Липочку и не срывать цветка
невинности .
- Я т-тебя зна-аю. Ты специалист! - говорил он многозначи­
тельно .
Не доезжая Курши, он заснул и даже тогда не проснулся, когда
собака Друг, вскочив в сани, облизала ему все лицо. Учителю при­
шлось вместе с мужиком и старухой бобьшкою втаскивать его в
комнату.
v
Этот вечер бьш, как мгновенный свет в темноте, после которо­
го долго еще мреют в глазах яркие плывущие круги . На целую по­
ловину января хватило у фельдшера и учителя вечерних разгово­
ров о новогодье у отца Василия.
Своих шиловских дам они сначала называли заочно по именам­
отчествам, потом - твоя Липочка, моя Сашенька и, наконец, про­
сто твоя и моя . Бьшо особенно щекотливо-приятно каждому из них,
когда не он, а другой вспоминал за него разные мелочи - и те, кото­
рые бьши на самом деле, и созданные впоследствии воображением.
-
Ей-Богу, это все заметили, -уверял Астреин . - Когда ты
танцевал с другой, она от тебя глаз не отводила.
- Ну вот! Брось... Глупости, - махал фельдшер рукой и не мог
удержать на толстых губах самодовольной улыбки.
-
Ей-Богу! Даже отец Василий сказал: «Посмотрите, эскулап­
то наш... каково? А?» Я, брат, даже удивился на тебя, так ты и сып­
лешь, так и сыплешь разговором . А она так и помирает со смеху. И
потом я видел, брат, как ты ей шептал на ухо, когда вы шли от
ужина. Я видел!
- Оставь, пожалуйста. Ничего подобного, - сладко скромни­
чал фельдшер. - А ведь действительно шикарная женщина эта
Сашенька, а?
-
Красавица! Что и говорить . Царица бала!
- Н-да, но и твоя в своем роде ... Ведь это , конечно, дело вкуса,
не правда ли? Вкусов ведь нет одинаковых?.. Моя - она больше
129

А. И. Куприн
бросается в глаза, этакая светская, эффектная женщина, ну, а у тво­
ей красота чисто русская... не кричащая, а, знаешь, тихая такая. И
какие роскошные волосы ! Коса в мою руку толщиной. В голубень­
ком платье... одна прелесть. Такой, понимаешь ли ... в глуши рас­
цветший василек. Как ты ей с шариком-то? Злодей Злодеич! ..
-
А она вдруг отвечает: мышь за пазуху!..
- Да. И вся вспыхнула. Ты думаешь, это так себе, на ветер ска-
зано? Никогда. Я уж, брат, женщин знаю достоканально, ничего не
скажут без цели. Липочка этим дала тебе намек, если ты хочешь
знать.
Учитель блаженно улыбался.
-
Перестань, Сергей Фирсыч... Какой там намек...
-Очень простой. Хочу быть у вашего сердца - вот какой намек.
Честное слово, она премилая. Свежа, как роза. И какой цвет лица!
-
Чудный, чудный ... У твоей Сашеньки тоже ведь цвет лица...
Но прошли две недели, и как-то само собой сдел алось, что эти
пряные разговоры стали реже и короче, а там и совсем прекрати­
лись . Зима, подобно смерти, все сглаживает и уравнивает. К концу
января оба - и фельдшер и учитель - испытывали чувство стыда
и отвращения, если один из них случайно заговаривал о Шилове.
Прежняя добродушная услужливость в воспоминаниях и малень­
кая невинная сладкая ложь теперь казались им издали невыносимо
противными.
А бесконечная, упорная, неодолимая зима все длилась и дли­
лась . Держались жестокие морозы, сверкали ледяные капли на го­
лых деревьях, носились по полям крутящиеся снежные вьюны, по
ночам громко ухали, оседая, сугробы, красные кровавые зори по­
долгу рдели на небе, и тогда дым из труб выходил кверху к зелено­
му небу прямыми страшными столбами; падал снег крупными, ти­
хими, безнадежными хлопьями, падал целые дни и целые ночи, и
ветви сосен гнулись от тяжести белых шапок.
Теперь даже и фельдшеру казалось временами, что зиме не бу­
дет и конца, и эта мысль оковывала ужасом его трезвый, чуждый
всякой мечтател ьности, поповский ум. Он становился все раздра­
жительнее и часто говорил грубости земскому доктору, когда тот
наезжал на фельдшерский пункт.
- У меня не тысяча рук, а две, - бурчал он глухим басом, тря­
ся волосами и выбрасывая вперед руку с растопыренными пальца­
ми. - А если вам моя физиономия не нравится, так так и заявите в
управе. Я не илот вам дался.
130

Рассказы
Часто, оставаясь один, он быстро ходил по комнате и вообра­
жал себе свою бешеную ссору с доктором. Иногда он давал ему
пощечину, иногда стрелял в него . При этом он бледнел от волне­
ния, и губы у него белели, сохли, холодели и дергались.
Перевалило за февраль. Дни стали длиннее, но зима держалась
еще крепче.
Фельдшер и учитель тяготились друг другом. Все было изучено
друг в друге, и все надоело до тошноты: жесты, тон голоса, при­
вычные словечки. Маленькие стеснительные недостатки возбужда­
ли дрожь ненависти, той острой, мелочной, безумной ненависти,
которую люди чувствуют друг к другу во время продолжительного
и невольного заключения вдвоем и которая так часто бывает в бра­
ке. Разговоры всегда оканчивались взаимной обидой.
По старой привычке, они иногда спорили, - спорили подолгу,
стараясь оскорбить друг друга: фельдшер -грубостями, учитель -
тонкими, смиренными, незаметными уколами самолюбию, и, сами
сознавая противную сторону этих споров, они все-таки въедались
в них и не могли их прекратить.
Волки, которые теперь от голода совсем обнаглели и забегали
в деревню даже днем, вероятно, с любопытством и со злобой сле­
дили издали в длинные лютые вечера, как в освещенном окне на
краю деревни рисовалась нагнувшаяся над столом человеческая
фигура и как другая фигура, тонкая и длинная, быстро шныряла
по комнате, то пропадая в темных углах, то показываясь в осве­
щенном пространстве. И они, должно быть, слышали, как высо­
кий, вздрагивающий голос учителя нервно частил: <<Ды-ды-ды-ды­
ды-ды-ды" . », а фельдшер перебивал его глухим, недовольным тя­
гучим басом: «бу-у, бу-у, бу-у".»
Однажды, перебирая одной рукой аптекарские разновески на
столе, а другой, по обыкновению, разрезая воздух на мелкие кусоч­
ки, Астреин стоял возле фельдшера и говорил:
- Я всегда, Сергей Фирсыч, думал, что это хорошо - прино­
сить свою, хоть самую малюсенькую пользу. Я гляжу, например, на
какое-нибудь прекраснейшее здание, на дворец или собор, и думаю:
пусть имя архитектора останется бессмертным на веки вечные - я
радуюсь его славе, и я совсем не завидую ему. Но ведь незаметный
каменщик, который тоже с любовью клал свой кирпич и обмазывал
его известкой, разве он также не может чувствовать счастья и гордо­
сти? И я часто думаю, что мы с тобой - крошечные люди, мелюзга,
но если человечество станет когда-нибудь свободным и прекрасным".
131

А. И. Куприн
-
Оставьте! Читали! - крикнул сердито фельдшер и отмах­
нулся рукой. - Я не хочу варить щей, которых мне никогда не при­
дется хлебать. К черту будущее человечество! Пусть оно подыхает
от сифилиса и вырождения!
Астреин вдруг побледнел и сказал, заикаясь:
-
Но ведь это ужасно, что ты говоришь, Сергей Фирсыч. Ведь
жить больше нельзя, если так думать. Значит, что же?.. Значит, ос­
тается только идти и повеситься! ..
- И вешайся ! - закричал фельдшер, трясясь от злости. - Од­
ним дураком на свете меньше будет! ..
Астреин молча надел пальто, взял шапку и ушел. Он не появ­
лялся к обеду два дня. Но они не могли уже обойтись друг без дру­
га, не могли жить без этих привычных, мелочных взаимных оскор­
блений, без этой зудящей, длительной ненависти друг к другу. К
концу второго дня фельдшер пришел в школу мириться, и все по­
шло по-старому.
Такие ссоры повторялись часто . Надевая дрожащими руками
пальто, торопясь и не попадая в рукава, ища в то же время нога­
ми калоши, а глазами - шапку, Астреин говорил плачущим го­
лосом:
- Я уйду, Сергей Фирсыч, я уйду, Бог с вами. Но клянусь вам,
что это в последний раз. И прошу вас не приходить больше ко мне!
Да, прошу об этом вас покорнейше.
- И черт с вами! И не приду! Очень вы нужны мне! С Богом по
гладенькой дорожке. Дверь сами найдете.
Но они все-таки мирились, ибо уже до болезни вжились друг в
друга.
Скука длинных ночей, которую нельзя бьmо одолеть даже сном,
толкала их на ужасные вещи .
Однажды среди ночи фельдшер проник в кухню к старухе бо­
бьmке, и, несмотря на ее ужас и на ее причитания, несмотря на то
что она крестилась от испуга, он овладел ею. Ей было шестьдесят
пять лет. И это стало повторяться настолько нередко, что даже ста­
руха привыкла и молча подчинялась.
Уйдя от нее, Смирнов каждый раз бегал по комнате, скрежетал
зубами, стонал и хватал себя за волосы от омерзения.
Учителя же одолевали ночные сладострастные грезы во время
бессонниц. Он худел, глаза его увеличивались и стекленели, и под
ними углублялись черные синяки. И его нервные тонкие пальцы
дрожали еще сильнее.
132

Рассказы
Как-то фельдшер предложил Астреину попробовать вдыхание
эфира.
-
Это очень приятно, - говорил он, - только надо преодо­
леть усилием воли тот момент, когда тебе захочется сбросить по­
вязку . Хочешь, я помогу тебе?
Он уложил учителя на кровать, облепил ему рот и нос, как мас­
кой, гигроскопической ватой и стал напитывать ее эфиром. Слад­
кий, приторный запах сразу наполнил горло и легкие учителя. Ему
представилось, что он сию же минуту задохнется, если не скинет со
своего лица мокрой ваты, и он уже ухватился за нее руками, но
фельдшер только еще крепче зажал ему рот и нос и быстро вьшил в
маску остатки эфира.
VI
Бьша одна страшная секунда, когда Астреин почувствовал , что
он умирает от удушья, но всего только одна секунда, не более. Тот­
час же ему стало удивительно покойно и просторно. Что-то радост­
но задрожало у него внутри, какая-то светящаяся и поющая точка,
и от нее, точно круги от камня, брошенного в воду, побежали во
все стороны веселые трепещущие струйки. Лежа на спине, он ясно
увидел, как прямая линия, образованная стеною и потолком, вдруг
расцветилась радугой, изломалась и вся распльшась в мелких, как
Млечный Путь, звездочках. Потом задрожало все: воздух, стены,
свет, звуки - весь мир. И ему казалось, что каждый атом его су­
щества превращается в вибрирующее движение, сл итое с общим
неуловимо-быстрым, светлым движением. Все его тело растворя­
лось и таяло; оно сделалось невесомым, и это ощущение легкости
и свободы было невыразимо блаженно. И вдруг его сознание по­
летело по бесконечной кривой - куда-то вниз, в темную пропасть,
и угасло.
Он очнулся с головной болью и с противным вкусом эфира во
рту. Этот вкус преследовал его целую ночь и весь следующий день.
Фельдшер попросил Астреина оказать ему такую же услугу -
подержать над лицом ватную маску, и учитель подчинился . Они
проделали этот опыт несколько раз, но не успели сделаться эфиро­
манами, потому что весь запас волшебной жидкости вышел, а но­
вого им не присьшали.
А зима все лежала и лежала на полях мертвым снегом, вьша в
трубах, носилась по улицам, гудела в лесу . Куршинские мужики
133

А. И. Куприн
кормили скот соломой с крыш и продавали лошадей на шкуры за­
езжим кошатникам .
Астреин совсем опустился. Он не только целый день ходил в
пальто и калошах, но и спал в них, не раздеваясь. С утра до вечера
он пил водку, иногда пил ее, даже проснувшись среди ночи, доста­
вая бутылку из-под кровати. Воспаленный мозг его одиноко бе­
зумствовал в сладострастных оргиях.
В школе, в часы занятий, он садился за стол, подпирал голову
обеими руками и говорил:
-
Пусть каждый из вас, дети, прочитает «Мартышку и очки».
Все по очереди. Наизусть. Валяйте.
Ребятишки уже давно приспособились к нему и говорили, что
хотели. А он сидел , расширив светлые сумасшедшие глаза и уста­
вив их всегда в одну и ту же точку на географической карте, где-то
между Италией и Карпатами.
Фельдшер же во время приемов кричал на мужиков и нарочно,
с дикой злобой на них и на себя, делал им больно при перевязках.
Когда он оставался один и думал о докторе, то глаза его налива­
лись кровью от долго затаенного бешенства, ставшего манией.
Казалось, они оба неизбежно подходили к какому-то страшно­
му концу. Но что-то странное и таинственное есть в человеческой
природе. Когда физическая боль, отчаяние, экстаз или падение дос­
тигают высочайшего напряжения, когда вот-вот они готовы перей­
ти через предельную черту, возможную для человека, тогда судьба
на минутку дает человеку роздых и точно ослабляет ему жестокие
тиски. Иногда она даже на мгновение улыбнется ему. Так бывает
при тяжелых, смертельных родах у женщин, на войне, во время не­
посильного труда, при неизлечимых болезнях, иногда при сумасше­
ствии, и, должно быть, бывало во время пыток перед смертью. По­
том судьба холодно и беззлобно успокаивает человека навсегда.
VII
Вдруг случилось чудо, в которое так наивно верил учитель Ас­
треин. Пришла весна!
Сначала, несколько дней подряд, воздух стоял неподвижно и
бьт тепел. Тяжелые сизые облака медленно и низко сгруживались
к земле. Тощие горластые петухи орали не переставая по дворам в
деревне. Галки с тревожным криком носились по темному небу.
Дальние леса густо посинели . Людей клонило днем ко сну .
134

Рассказы
Потом сразу пошли дожди, подули южные ветры. Ветер и дождь
прямо на глазах ели снег, который стал на полях ноздреватым и
грязным, а там, где под ним бежала вода, зернистым и жидким.
Деревенская улица обнажилась, доверчиво размякла , и коричне­
вые болтливые ручейки побежали по ней во всю ее ширину вдоль
уклона.
Весенний беспорядок - шумный, торопливый, сорный - во­
царился в лесах, полях и на дорогах - точно дружная, веселая суе­
та перед большим праздником происходила в природе. Как чудес­
но пахли по ночам земля, ветер и , кажется, даже звезды!
Вскрьшась Пра. Фельдшер все хлопотал около лодки. Однаж­
ды вечером он сказал Астреину, потирая намозоленные руки :
-
Теперь все готово. Завтра приходи пораньше. Пообедаем, и
айда. Нам некогда терять времени. Через неделю Пра обмелеет, и
тогда придется тащить лодку на плечах. А теперь мы как раз ее
пригоним к мельнице.
На другой день после раннего обеда они сволокли легкую, плос­
кодонную лодку по откосу оврага к реке, спустили ее в воду и по­
пльши по течению вниз. Так как река бежала необыкновенно быс­
тро, то фельдшер пустил Астреина на гребные весла, а сам сел на
корму с рулевым веслом. Смирнов взял с собой на всякий случай
шомпольную одностволку и даже зарядил ее. Друг, увязавшийся за
лодкой, бежал по берегу и весело лаял .
Сейчас же, сажен через тридцать , бьш мост между крутыми бе­
регами. Теперь он висел над поднявшейся водой, почти касаясь ее.
Оглянувшись назад, учитель спросил с беспокойством:
- Пройдем ли?
-
Глупости! Пройдем! - ответил уверенно фельдшер. - На-
гнемся и проедем.
Что бы войти под мост, им пришлось не только лечь ничком на
банки, но и защищать руками лицо от мостовых бревен. Под мос­
том бьшо темно, сыро и гулко. Вырвавшись из-под него, лодка точ­
но прибавила ходу и теперь пльша со скоростью хорошей почто­
вой лошади .
По небу опрометью неслись круглые, пухлые облака. Совсем
неожиданно пошел дождь. Фельдшер обвязал замок у своего ру­
жья носовым платком, чтобы пистоны не отсырели. Но дождь сей­
час же и перестал, и снова засмеялось весеннее непостоянное солн­
це. Берега понижались постепенно , а река все расширялась. Вода
бурлила, разрезаемая носом лодки; она бъmа по-весеннему грязно-
6КупринА.И.Том3
135

А. И. Куприн
коричневая и на изломах струек поблескивала голубым отражени­
ем неба. Все чаще и чаще попадались льдины - круглые, покры­
тые сверху грязным снегом. Они кружились, подгоняемые течени­
ем, и терлись, шурша, о борта лодки, которая их обгоняла.
Навстречу лодке рос приближающийся лес. Издали было слыш­
но, как вода клокотала в нем вокруг затопленных деревьев . Лодка,
не умеряя скорости, вошла в него, и вдруг берега реки разбежались
и пропали. Куда бы ни глядел глаз, всюду - налево, направо, впе­
реди, позади - расстилалась бегущая, говорливая, плоская вода,
из которой кое-где торчали верхушки кустов. Но главное течение
все-таки легко можно было определить по быстроте струй и по
широкому расстоянию между деревьями . Фельдшер правил молод­
цом, зато несколько раз искупавшийся в лужах Друг остался на
берегу. Он попробовал бьшо плыть, но испугался и вернулся на­
зад. Он долго еще отряхивался, трепеща шеей и ушами, и скулил,
глядя вслед лодке. Начинало темнеть.
- Господи! Что же может быть на свете лучше русской весны !­
говорил Астреин. - Знаешь, Фирсыч, она точно любимая женщи­
на. Отчаялся ее дождаться, проклинаешь ее, готовишь ей гневные
сл ова, - а вот она пришла, и какая радость !"
-
Ну ладно, ладно, - бурчал с ласковой грубостью фельд­
шер. - Держись крепко, старик, не кисни.
Река так же внезапно, как расширилась, так и сузилась. Впере­
ди виднелся второй мост, как будто перехватывающий реку узким
горлом; за ним она опять расширялась.
-
Послушай, друже, - сказал фельдшер, - я думаю, лучше
нам пристать у берега, не доходя моста, а лодку уж мы проведем
волоком. Мы здесь не проскочим.
-
Э, чепуха, проскочим! Держи прямо! Штир-бом-бим-брам­
штреньгу! - крикнул задорно Астреин.
-
Ну, ну! - сказал фельдшер в знак согласия.
Но они не рассчитали. Вода была слишком высока. Лодка уда­
рилась носом о мостовую настилку, течение тотчас же повернуло
ее боком, прижало к мосту, и вдруг Астреин с ужасом увидел, как
вся река хлынула в лодку.
Фельдшер успел вовремя ухватиться за настилку и выкарабкать­
ся почти сухим . Но Астреин по горло погрузился в воду. Он достал
ногами дно, здесь бьшо вовсе не гл убоко, но течение с такой силой
тянуло его под мост, что он едва-едва успел уцепиться за столб.
Лодка, переполнившись водою, перевернулась вверх дном, легко
136

Рассказы
скользнула в пролет и на той стороне моста сейчас же запуталась в
кустах. Фельдшер стоял наверху и хохотал во все горло.
- Это свинство, - мрачно сказал Астреин из воды . - Сам пе­
ревернул лодку, когда выскакивал, и сам смеешься. Давай руку.
-
Подожди. Притяни сначала лодку . Тебе все равно заодно
мокнуть . Иди смело. Здесь мелко.
- Да, хорошо тебе сверху.
Пока фельдшер вытаскивал учителя на мост, п ока он обжимал
на нем набухшую от воды одежду, стаскивал с него сапоги и вьmи­
вал из них воду, незаметно настала ночь.
Снег на берегу, казавшийся вечером светло-фиолетовым, сразу
побелел и сделался прозрачно-легким и тонким. Деревья почерне­
ли и сдвинулись . Теперь ясно бьmо слышно, как вдали ровно и бес­
престанно гудела вода на мельничной плотине.
-
Все равно надо ехать, - сказал фельдшер, - выберемся на
заворот, а там вытащим лодку куда-нибудь на берег и пойдем но­
чевать на мельницу. Назад уж невозможно.
Они опять сели в лодку. Прямо от моста река расширялась во­
ронкой перед запрудой. Левый берег круто загибал влево, а пра­
вый уходил прямо вперед, теряясь в темноте.
Неожиданное течение вдруг подхватило лодку и понесл о ее с
ужасной стремительностью. Через минуту не стало видно ни ле­
вого, ни правого берега. Рев воды на мельнице, которому до сих
пор мешала преграда из леса, вдруг донесся с жуткой явственно­
стью.
- Куда гребешь? Куда? Черт! Левым загребай, правым табань.
Левым, левым, дьявол, черт, сволочь! Да левым же, левым, черт бы
тебя побрал. Черт, свинья !"
-
Дрянь, сволочь! Сидишь на руле. Чего смотришь? Собака,
сволочь! Клистирная трубка!
Астреин выбивался из сил, стараясь направить лодку к левому
берегу, но она неслась неведомо куда. И в это время фельдшер и
учитель яростно ругали друг друга всеми бранными словами, ка­
кие им попадали на язык .
-
Стой, стой! Куст! Держи! Куст! - вдруг закричал радостно
фельдшер.
Ему удалось схватиться руками за ветки куста, торчавшего из
воды. Лодка стала, вся содрогаясь и порываясь вперед. Вода бежа­
ла вдоль ее бортов слева и справа с гневным рокотом. Теперь ви­
дим стал правый берег. Снег лежал на нем, белея сл або и плоско,
б*
137

А. И. Куприн
как бумага в темноте. Но фельдшер знал местность. Этот берег
представлял собою огромное болото, непроходимое даже летом.
Несколько минут оба молчали. Большие льдины, крутясь, быс­
тро проплывали мимо лодки и казались легкими, как вата. Иногда
они сталкивались, терлись друг о друга, и шуршали, и вздыхали с
коварной осторожностью.
Астреин чувствовал, как у него волосы холодеют и становятся
прямыми и твердыми, точно тонкие стеклянные трубки. Рев воды
на мельнице стоял в воздухе ровным страшным гулом; и бьшо ясно,
что вся тяжелая масса воды в реке бежит неудержимо туда, к этому
звуку.
-
Надо двигаться! - сказал фельдшер. - Пусти-ка меня на
весла .
Они переменились местами, и теперь уже Астреин держался за
ветки. Оба старались казаться спокойными.
- Дело в том, что о правом береге нам нечего и думать. Там
мы увязнем и не выберемся до трубы архангельской. Послушай,
Клавдий Иванович. - Голос фельдшера вдруг задрожал теплым,
глубоким тоном. - Послушай, ты не сердишься на меня, что я по­
тащил тебя сегодня в эту дурацкую поездку?
-
О, что ты, родной мой. Не думай об этом, ради Бога, - лас­
ково ответил учитель.
Он наклонился , чтобы увидеть лицо Смирнова, но увидел толь­
ко слабое темное очертание его плеч и головы.
-
Видишь ли, нам надо, если ты хочешь знать, выбиваться к
левому берегу, - опять заговорил фельдшер. - Попробуем пере­
сечь течение? а? Как ты думаешь?
- Давай, - тихо сказал учитель, - судьба так судьба.
-
Ничего... Может, и выгребу, а не выгребу - наплевать ...
-
Конечно, - сказал учитель.
Опять наступило молчание. Вода плескалась и роптала вокруг
лодки, кружились и вздыхали со свистомльдины, ревела вдали мель­
ница.
-
Пускать? - спросил учитель с тоской.
-
Прости меня за все, Клавдий Иванович, - вдруг простq и
серьезно, даже точно деловито, сказал фельдшер. - Я бьш к тебе
так несправедлив эту зиму.
- Брось, милый, что уж тут. Я тебя люблю, мало ли что бывает
между близкими? Ну, держись. Я пускаю.
138

Ра ссказы
Он разжал руки, и лодка, точно обезумев от свободы, понес­
лась вперед. И тотчас же Астреин увидел свет на мельнице. Он, как
красная булавка, торчал среди черной ночи.
Фельдшер греб, нагнув вниз голову, упираясь ногами в переднюю
скамейку, шумно и коротко выдыхая воздух. Ему казалось, что лод­
ка быстро подается вперед при каждом взмахе весел, но это бьm об­
ман: ее несло только течением, и сам Смирнов хорошо это знал.
Учитель ничего не говорил, но он видел, как с каждым мгнове­
нием увеличивался огонь на мельнице. Можно бьmо уже разобрать
переплет окна.
Воздух дрожал от рева воды под шлюзами. ВдругАстреин уви­
дел впереди лодки длинный белый гребень пены, который прибли­
жался, как живой. Он со слабым криком закрьm лицо руками и бро­
сился ничком на дно лодки. Фельдшер понял все и оглянулся на­
зад. Лодка боком вкось летела на шлюзы. Неясно чернела плоти­
на. Белые бугры пены метались впереди.
-
Конец! - сказал фельдшер вслух. - Астреин, Астреин! -
крикнул он. - Держись за борта, держись!
Но его тотчас же сбило со скамейки. Он упал грудью на уключи­
ну и судорожно вцепился обеими руками в борт. Огромная тяжелая
волна обдала его с ног до головы. Почему-то ему посльппался в реве
водопада густой, частый звон колокола. Какая-то чудовищная сила
оторвала его от лодки, подняла высоко и швырнула в бездну голо­
вой вниз. <<А Друг-то, пожалуй, один не найдет дорогу домой», -
мелькнуло вдруг в голове фельдшера. И потом ничего не стало.
Река долго влекла их избитые, обезображенные тела, крутя в
водоворотах и швыряя о камни. Труп фельдшера застрял между
ветлами . Учителя потащило дальше.
1907
поход
Пехотный Инсарский полк выступает в ночной поход после
дневки в большой деревне Погребищах. В темноте ненастного осен­
него вечера идет странная, кипучая и осторожная сутолока. Слыш­
но, как вдоль всей широкой и грязной деревенской улицы сотни
ног тяжело, торопливо, вразброд, шлепают по лужам, раздаются
139

А. И. Куприн
сердитые, но сдержанные окрики, лязгает и звенит железо о желе­
зо. Кое-где мелькают фонари; их желтые, расплывающиеся в тума­
не пятна точно сами собой держатся высоко в воздухе, раскачива­
ясь и вздрагивая.
Солдаты собираются быстро и с охотой. Утомленные длинны­
ми переходами, оборвавшиеся, исхудалые, они рады тому, что зав­
тра с последним корпусным маневром кончится давно надоевший
лагерный сбор и полк повезут по железной дороге на зимние квар­
тиры. Хотя днем никто не ложился, но все чувствуют себя бодро.
Той озлобленной, вычурно-скверной ругани, которую только и
можно услыхать между матросами, солдатами и арестантами, се­
годня совсем не слышно.
Подпоручик Борис Владимирович Яхонтов, младший офицер
седьмой роты, в первый раз участвует на больших маневрах, и они
еще не утратили для него своеобразной прелести кочевой жизни .
Все ему продолжает нравиться: ежедневная перемена местности,
деревень, лиц и оттенков в наречиях; девки в опрятных малорус­
ских хатах, наполненных душистым запахом чабреца и полыни,
стоящих пучками за иконами; ночлеги на голой земле, под низкой,
в форме карточного домика, палаткой, сквозь полотно которой
нежно и неясно серебрятся звезды; здоровый аппетит на привалах
под затяжным дождем, освежающим тело и заставляющим щеки
приятно и сильно гореть ". Предстоящий сегодня ночной переход
заранее возбуждает Яхонтова своей необычностью. Идти Бог зна­
ет куда, по незнакомым местам, глухой, дождливой ночью, ничего
не видя ни впереди, ни рядом; идти таким образом не одному, а
вместе с тысячью других людей, представляется ему чем-то серьез­
ным, немного таинственным, даже жутким и в то же время привле­
кательным.
Вечером он провозился над отправкой своих вещей, опоздал в
строй и теперь торопится поспеть к роте раньше, чем его отсут­
ствие заметит ротный командир. Но найти свою роту ночью гораз­
до труднее, чем это казалось днем, во время пробного сбора. На
пути то и дело попадаются какие-то заборы и канавы, которых днем
не бьшо; а ночь так темна, что невольно хочется закрыть глаза и
идти ощупью, протянув вперед руки, как ходят слепые.
Седьмая рота раньше других подтянулась к сборному пункту.
Последние, запоздавшие люди, подоткнув полы шинелей под по­
яса, сбегаются к строю и протискиваются в свои ряды, задевая то­
варищей ранцами и гремя медными баклагами о ружейные стволы.
140

Рассказы
Голоса звучат глухо, безжизненно и однообразно, точно они вьщве­
ли, потеряли силу в этом осеннем дожде.
- Куда прешь? Нетто не видишь, что в чужой взвод втесался?
Экой какой ты, братец, право, косопузый ! .. Да ну, ворочайся, что
ли, орясина. О, щоб тоби лысого батька, трясца твоей матери! ..
- И чего ты крутишься , Сероштан? - укоризненно тонким
голоском замечает унтер-офицер Соловьев неуклюжему солдати­
ку, который никак не попадет в свое место. - Чего ты все крутишь­
ся? Вертит тебя, словцо навоз в проруби, а чего - неизвестно. Да
обуй глаза-то, че-ерт!
Некоторые солдаты движениями плеч и локтей подкидывают
на себе и поправляют удобнее ранцы, уминают складки шинелей и
туже подпоясывают ремни, помогая друг другу.
- А ну-ка, земляк, стяни мне сзади шинель! Потуже, потуже, не
бойся, не лопну. Да ты коленкой-то, коленкой в спину упрись. 0-о­
о, так, так! Ну, вот теперь ладно. Спасибо вам, землячок!
Старый солдат, «дядька>> Ведеоняпин, запевала и общий увесе­
литель, балагурит вполголоса.
- Ну, ребятишки, завтра сабаш маневрам. По-о-ехала седьмая
рота по чугунке. У-у-ух! - протягивает он, подражая паровозу, -
А какая у меня, братцы, в городе баба осталась, - сахар! Сейчас
она мне это пирогов напекет, за водочкой сбегает, самоварчик
взбодрит. «Пожалуйте, мол, батюшка, Фрол Иваныч, господин
Сковородин, по прозванью Веденяпин... откушайте, сделайте ми­
лость ! ..»
- А казалы хлопци, що завтра горилку будут давать, - неожи­
данно произносит хриплым голосом ленивый и тупой рядовой Лег­
коконец.
- Горилку? - язвительно подхватывает Веденяпин. - Это,
братец, у нас в Туле называется: захотела кобьша уксусу ...
Немного в стороне от роты, на пригорочке стоит ротный ко­
м андир, штабс-капитан Скибин. Около него горнист держит на
высокой палке фонарь, который бросает на землю неровное, мут­
ное, движущееся пятно. Василий Васильевич Скибин - мужчина
высокий, костлявый, сутуловатый , длиннорукий и весь какой-то
неловкий. От его наружности, от нерешительного, близорукого
взгляда, от беглой улыбки, даже от шаткой, приседающей походки
веет чем-то сл абым, удрученным, недоброжелательным и жалким.
В нем есть что-то бабье, старушечье. Говорит он тихо, мягким и
сиплым, точно усталым голосом, но почти всегда вещи неприят-
141

А. И. Куприн
ные и злые. Всему полку известно, что его жена - худая, гибкая
дама, похожая на ящерицу, - вот уже четыре года как влюблена в
поручика Вержбицкого, влюблена открыто, ревниво и бестолково.
Вероятно, благодаря этому обстоятельству Василии Васильевич с
особенной нелюбовью относится к молодым офицерам.
Яхонтов подошел к фонарю и, остановившись в двух шагах
от Скибина, приложил руку к фуражке. Ротный командир заме­
тил его и, глядя ему в кокарду, сказал своим вялым, утомленным
голосом:
- Если вам угодно опаздывать, подпоручик, переводитесь в
другую роту. Здесь у меня не танцевальный вечер, а служба-с. Ина­
че я подам командиру полка рапорт, чтобы вас из моей роты убра­
ли. Да-с! Мне эти мазуристы и дамские хвосты не нужны.
Он помолчал немного, затем повернул к двум другим офице­
рам свое унылое, худое лицо с дряблой кожей и толстыми усами и
продолжал только что прерванную речь:
- Господ офицеров прошу на походе мест своих не оставлять.
Поручика Тумковского прошу ... Где вы, поручик, я вас не вижу?..
Ага! .. Так вы, поручик, пожалуйста, обращайте внимание на фо­
нарь в хвосте шестой роты и держите от него дистанцию. Да на­
блюдайте, господа, за тем, чтобы солдаты не спали на ходу. А то,
знаете, задремлет, подлец, и полетит вместе с ружьем. Впрочем , я
сам ... Грегораш! - кидает он куда-то в темноту .
Это восклицание услужливо подхватывается в ближних рядах
и быстро перекатывается из взвода во взвод.
- Фельдфебеля к ротному! Фельдфебеля к командиру! Тарас
Гаврилыч, пожалуйте к ротному! ..
Фельдфебель Грегораш, преувеличенно спеша и разбрасывая
далеко вокруг себя грязь, подбегает на согнутых ногах, точно под­
плывает к фонарю.
- Я, ваше благородие!
- Чтобы люди на ходу не спали! От строя чтобы никто не от-
лучался . Скажешь унтер-офицерам, чтобы смотрели. Слышишь?
- Слушаю, ваше благородие! Так что я уж объясняя им...
- Молчи ! Затем прошу вас, господа, наблюдать, чтобы люди
не курили, не зажигали спичек, не разговаривали и вообще не шу­
мели ... А то нас может заметить неприятель, - прибавляет Ски­
бин с едва заметной насмешкой. - Грегораш, ты у меня за это от­
вечаешь. Слышишь?
- Слушаю, ваше благородие! Так что я ...
142

Рассказы
- Молчи ! Гл авное, господа, чтобы люди не спали. Выколют,
канальи, друг другу глаза, а ты потом за них отдувайся. Подпра­
порщик Москвин, вы будете замыкать роту. Смотрите, чтобы не
бьшо отсталых. Да, вот еще что . Сзади роты пойдет вот этот бол­
ван (Скибин показывает через плечо большим пальцем на горнис­
та) , так, пожалуйста, поглядывайте, чтобы он нес фонарь светом
назад, к восьмой роте. Это тоже". от неприятеля. Затем-с" . Впро­
чем, кажется, все. Прошу вас, господа офицеры, по местам!
Офицеры расходятся. Скибину подводят его лошадь, старую,
гнедую, одноглазую кобьшу, купленную нарочно для маневров из
кавалерийского брака. Зовут ее Настасьей. На ходу она держит шею
гусаком, высоко подымает разбитые шпатом ноги и так задирает
назад голову, точно что-то разглядывает на небе (таких лошадей
зовут в кавалерии звездочетами) . Скибин долго прыгает вокруг нее
на одной ноге, осыпая руганью и лошадь и горниста, и, наконец,
грузно вваливается в седло.
Рота готова к выступлению. Но проходит десять, двадцать ми­
нут, полчаса, а стоящая впереди шестая рота не трогается с места.
Это беспричинное, вынужденное бездействие в темноте, под дож­
дем, начинает тяготить и беспокоить людей. Они нетерпеливо пе­
реминаются с ноги на ногу, вздыхают и молчат.
- Черт их знает чего они там застряли?! - говорит вслух, но
точно сам с собою Скибин, проезжая медленно вдоль роты и по­
талкивая каблуками упирающуюся лошадь . - Вечное безобразие!
Стоящий неподалеку фельдфебель вежливо откашливается и
тоже, как будто бы размышляя вслух, говорит:
- Должно быть, мы первую бригаду вперед пропущаем . А то
чего же стоять !"
- Первую бригаду! - сердито возражает Скибин, останавли­
вая лошадь . - Так на то есть расписание, кому когда выступать,
чтобы потом не выходило ерунды. Вообще постоянно эти «момен­
ты» * что-нибудь напутают.
В его голосе Яхонтову слышится всегдашняя зависть пехотно­
го строевика к штабным офицерам, а также и доля уверенности в
том, что если бы ему, Скибину, бьшо поручено это дело, то все ус­
троилось бы очень скоро, просто и хорошо.
Проходит еще несколько томительных минут. Шестая рота
вдруг зашевелилась зашлепала ногами и как будто бы затопталась,
* Офицеры главного штаба. (Прим. А . И. Ку прина. )
143

А. И. Куприн
не сходя с моста. Только по движениям фонаря , заколебавшегося
вверх и вниз, можно было судить, что она не стоит на месте, а тро­
нулась вперед. Скибин поворачивается к строю и произносит впол­
голоса, небрежно сливая сл ова:
- Ружья-вольно, шагом-марш!
Через четверть часа весь полк медленно вытягивается вдоль ши­
рокой почтовой дороги . Ни людей, ни лошадей не видно в ночном
мраке, только еле-еле мерцает впереди длинная цепь фонарей, кото­
рыми каждая рота показывает дорогу следующей за ней части.
Неудобства ночного похода скоро дают себя знать . Через каж­
дые двести - триста шагов происходят задержки. Передние ряды
то и дело останавливаются, а задние не видят этого и напирают на
них. Потом вдруг между взводами образуются слишком большие
расстояния. Тогда заднему взводу приходится догонять передний,
и люди бегут тяжело, с усилиями, громыхая на бегу баклагами, ло­
патами и патронными сумками, бегут, ничего не различая в темно­
те, наугад, до тех пор, пока не навалятся на передних. Отделения
давно уже перемешались, но никому не приходит в голову восста­
новить порядок. Все сильней и сильней сказываются утомление,
тревога, скука и насильственная бессонница. Люди молчат, но в
этом молчанье чувствуется нервная напряженность. Слышно толь­
ко, как множество сапог месят грязь, влезая в нее и вылезая с жир­
ным чавканьем, сопеньем и чмоканьем . И Яхонтову думается, что,
должно быть, точно таким же образом пятьсот, и тысячу, и пять
тысяч лет тому назад водили по ночам своих пленников суровые и
равнодушные победители. Вероятно, так же угрюмо и тревожно
молчали усталые люди , так же беспорядочно и озлобленно надви­
гались они друг на друга при остановках, так же чмокала под их
ногами размякшая земля, и так же падал на них частый осенний
дождь.
- Эх, братики, покурить бы теперь! - вырывается со вздохом
у «дядьки» Веденяпина.
- Я тебе покурю, каналья! - неожиданно отвечает откуда-то
из темноты суровый бас фельдфебеля. - Ты у меня покуришь, про­
хвост!
Ровная до сих пор дорога начинает опускаться. Яхонтов заме­
чает это по тому, что его ноги теряют устойчивость и скользят впе­
ред, так что поневоле приходится выворачивать ступню боком.
Потянуло острой и холодной сыростью, точно из глубокого под­
вала, и тотчас же под ногами заходил и задрожал деревянный мост.
144

Рассказы
Где-то внизу, в черной воде без берегов, отразился на мгновение
длинным волнистым хвостом свет фонаря .
- Подпоручик Яхонтов, это вы? - слышит Яхонтов над собой
голос ротного командира. - Не хотите ли сесть на лошадь, а я по­
камест пешком пройдусь. Что-то ноги затекли.
Яхонтову кажется подозрительной эта внезапная любезность,
но он охотно соглашается. Когда он опускается в седло, то внутри
лошади что-то гл убоко и глухо крякает. Потом Настасья медленно
вздыхает, широко разводя боками, точно и ей сообщилось тоскли­
вое беспокойство, нависшее над людьми. Яхонтов трогает ее каб­
луками, и она начинает осторожно перебирать ногами, вытаски­
вая их из вязкой глины с такими звуками, какие бывают, когда от­
купоривают бутылки.
Вдалеке, на самом краю темного горизонта, вдруг показывается
маленький огонек, который все разрастается по мере того, как рота
подвигается вперед. Наконец можно ясно разобрать, что это - боль­
шой двухэтажный дом. Весь низ его освещен изнутри очень ясно, по­
праздничному, а в верхнем этаже светятся - но гораздо бледнее -
только два крайних левых окна. Яхонтов глядит на эти светлые, ве­
селые пятна и думает о тепле, свете и довольстве, которое испытыва­
ют живущие в этом доме люди. Воображается ему большая и друж­
ная помещичья семья, сытая, веселая жизнь, танцы, смех, общество
нарядных и красивых женщин. И его собственная жизнь кажется ему
в эти минуты такой же тяжелой, скучной и однообразной, как эта
доЖдЛивая ночь, как эта бесконечная нез1щкомая дорога.
Впереди опять останавливаются. Слышно, что в рядах шестой
роты происходит какая-то странная возня. Несколько голосов го­
ворят быстро, громко и разом. Слов нельзя разобрать, но заметно,
что кто-то бранится и кто-то оправдывается. Яхонтов продвигает­
ся вперед и по отблеску фонаря, скользнувшему по офицерским
погонам, узнает Тумковского .
- Что там такое, Иван Мартиньянович? - спрашивает он, на­
клоняясь с лошади.
- А , дуся моя, это вы? - говорит сладко, как всегда, Тумковс­
кий, и по звуку его голоса видно, что он поднял голову вверх. -
Не знаю, золото мое! Какой-то олух на штык напоролся . Да вот
его тащат в линейку.
Фонарь на секунду освещает двух солдат, ведущих под мышки
третьего , который отрывисто, точно с натугой, стонет и держится
руками за лицо.
145

А. И. Куприн
- В глаз, что ли? - вяло спрашивает Скибин. - Чего же ты
молчишь, дурак?
Трое солдат останавливаются.
- Слышишь, тебя спрашивают, в глаз, что ли? - громко, как
к глухому, обращается к раненому один из провожатых.
- Так что". не можу знать, - тусклым, надсаженным голосом
с запинками отвечает тот и отнимает ладони от лица. - Дуже боль­
но, ваше благородие, не можно вытерпеть ".
- Чего жеты лез на штык, идиот? - так же вяло замечает Ски­
бин. - Сам и виноват, дурень. Ну, проходи, проходи !
И он прибавляет поучительным тоном, обращаясь к Тумковс­
кому:
- Вот теперь из-за такого ротозея влетит ротному командиру.
А чем, спрашивается, ротный виноват? " Порядки!"
Яхонтов низко нагибается к раненому и вглядывается в его лицо.
В темноте нельзя даже разобрать отдельных черт, но молодому
офицеру кажется, что у солдата вместо правого глаза - огромное,
с кулак величиною, черное отверстие. И, вместе с чувством брезг­
ливой жалости, Яхонтов ощущает у себя в пальцах ног и в низу
живота какую-то противную, щекочущую и раздражающую боль.
Солдата уводят, и опять возобновляется тягостное, молчали­
вое движение. Из всей роты энергию сохранил только один фельд­
фебель. Время от времени Яхонтов слышит, как он пробирает в
середине роты задремавшего солдатика:
- Заснул? Деревню бачил во сне? Может, подушку тебе при­
нести?
И затем приговаривает шипящим голосом сквозь стиснутые
зубы:
- Авотнеспи,неспи,неспи,неспи!
Между тем Яхонтов уже давно начинает испытывать странное
и чрезвычайно неприятное ощущение. Ему все кажется, что лошадь
не идет под ним, а только качает взад и вперед спиной и топчется
ногами на одном и том же месте. Напрасно он старается уверить
себя в ложности этого удивительного ощущения, наклоняясь вниз
и напрягая зрение, чтобы увидеть дорогу, - лошадь продолжает
раскачиваться и вытаскивать ноги из грязи, но сходя с места и не
делая ни одного шага вперед.
- Черт! Да мы идем или стоим? - воскликнул Яхонтов и вдруг
сам похолодел от своего испуганного голоса. Из рядов кто-то от­
ветил ему коротко и угрюмо:
146

Рассказы
-Ползем !
В этом грубом, совсем несолдатском ответе Яхонтову послы­
шалось что-то новое и зловещее, какая-то покорная и безнадежная
усталость, какой-то общий упадок духа, который точно оконча­
тельно уничтожил всякую разницу между солдатом и офицером. И
Яхонтов, вместо того чтобы сделать выговор, только растерянно
обернулся в ту сторону, откуда послышался этот ответ.
А лошадь все так же бесцельно качала спиной и тыкала в одно
место ногами. Яхонтову стало жутко. Это ощущение так походило
на один из нелепых, изнуряющих лихорадочных снов, в которых
торопишься куда-нибудь и с отчаянием чувствуешь, что не можешь
шевельнуть ни рукой, ни ногой. И едва только Яхонтову пришло в
голову это сравнение, как все вдруг стало похожим на сон. Весь
этот ночной переход, и безмолвно покорные солдаты, и уходящая
далеко-далеко цепь фонарей, и давешний раненый солдат, и вялая
озлобленность Скибина, и тоскливая дорога с ее тьмой, сыростью
и холодом, - все это представилось ему каким-то грозным, давно
забытым бредом, который повторяется теперь с прежней силой и
прежним ужасом.
- Ах, ведь всеэто бьшо, бьшо... - прошептал Яхонтов. - Гос­
поди, что же это такое!
Он слез с лошади, отдал ее горнисту и, перегоняя солдат, про­
шел на правый фланг. Там, в промежутке между ротами, где бьшо
светлее от фонаря и просторнее, шли· рядом, разговаривая вполго­
лоса, Скибин и Тумковский .
- Я отдал лошадь горнисту, - сказал Яхонтов.
- Отлично, - бросил ему рассеянно Скибин. - А я вам ска-
жу, поручик, - повернулся он торопливо к Тумковскому, - что эти
маневры - один только разврат и антимония. Может быть, для
генерального штаба оно и нужно, а солдаты только распускаются
и теряют выправку. Да и для офицеров лишнее. Какой, к черту, это
неприятель, когда вы отлично видите, что это поручик Сидоров, у
которого вы вчера заняли три рубля? Вы командуете: «Прямо, по
колонне, пальба взводом», а вам решительно наплевать, как солда­
ты целятся , и укрыты ли они от огня, и все такое...
- Совершенно верно, дорогой Василий Васильевич, - согла­
сился Тумковский. - А я вот читал где-то или, кажется, слышал,
что один генерал предложил раздавать во время маневров в числе
холостых патронов какой-то там процент боевых. Что-то такое,
один на десять тысяч, не помню хорошенько...
147

А. И. Куприн
- Ах, гл упости! - досадливо протянул Скибин. - Никакие
тут патроны не нужны . Какие тут, к черту, патроны, когда теперь
солдаты вроде институток стали: пальцем его тронуть не смей. А
по-моему, бить их, подлецов , нужно, вот что нужно ! Прежде у нас
и Суворовы бьuш и Севастополь, а почему? Потому что десятерых
засекали, а из одиннадцатого делали солдата. Прежде, батенька,
солдат пять лет служил, а все еще молодым солдатом считался. Вот
это бьmа служба-с! .. А теперь... Эх!
- Теперь прямо - пансион благородных девиц, - услужливо
подхватил Тумковский, - гуманисты какие-то пошли, либералы.
Попробовали бы эти либералы с нашими скотами повозиться, не­
бось у самих руки бы опухли от битья. А то, изволите ли видеть:
ударишь какую-нибудь сволочь, да и ударишь-то не больно, почти
в шутку, а он сейчас: «Ох!» - «Что такое?» - «Ничего не слышу
на правое ухо...» И сейчас тебя под суд. За истязание нижнего чина,
имевшее последствием, и так далее. А он, мерзавец, лучше нашего
сл ышит.
- Потому что дураки ! - возразил презрительно Скибин. -
Кто же так делает, при свидетелях? Нет, ты его сначала позови в
цейхгауз или к себе на квартиру, да там и поговори как следует.
Поверьте, потом сам всю жизнь благодарить будет, что под суд не
отдали. Суд-то его куда законопатит, а ты начистил ему морду, и
все тут. А что ему морда? ..
Они еще долго тянут этот разговор, точно стараясь не усту­
пить друг другу в равнодушной жестокости к солдату, в презри­
тельном отношении к своему делу, в пренебрежительной насмеш­
ке над высшим начальством. В этих пошлых, холодных и злых
фразах Яхонтову опять слышится что-то похожее на тот страш­
ный бред, который он испытал несколько минут тому назад, и на
душе у него делается пусто и противно до тошноты . Тем же туск­
лым, утомительным, давно-давно знакомым бредом представля­
ется ему и вся его военная карьера, и безрадостное детство, про­
шедшее в больших казенных домах, и ждущая впереди серенькая
жизнь, и его собственные, теперешние мысли - такие бледные,
бессильные и тоскливые.
А рота все идет и идет по грязной почтовой дороге, и кажется,
что никогда не будет конца этому движению, что какая-то чудо­
вищная сила овладела тысячами взрослых, здоровых людей, ото­
рвала их от родных углов, от привычного, любимого дела и го­
нит - Бог весть куда и зачем - среди этой ненастной ночи ...
148

Рассказы
Недалеко до рассвета. Понемногу вырисовываются из темно­
ты серые, измятые, глянцевитые от тумана и от бессонницы сол­
датские лица. Все они похожи одно на другое и выглядят еще суро­
вее и покорнее в слабом и неверном утреннем полусвете.
1901
ОДИНОЧЕСТВО
После полудня стало так жарко, что пассажиры I-го и П-го клас­
сов один за другим перебрались на верхнюю палубу. Несмотря на
безветрие, вся поверхность реки кипела мелкой др0жащей зыбью,
в которой нестерпимо ярко дробились солнечные лучи, производя
впечатление бесчисленного множества серебряных шариков, невы­
соко подпрыгивающих на воде. Только на отмелях, там, где берег
дли нным мысом врезался в реку, вода огибала его неподвижной
лентой, спокойно синевшей среди этой блестящей ряби. На небе,
побледневшем от солнечного жара и света, не было ни одной туч­
ки, но на пьшьном горизонте, как раз над сизой и зубчатой поло­
сой дальнего леса, кое-где протянулись тонкие белые облачка, от­
ливавшие по краям, как мазки расплавленного металла. Черный
дым, не подымаясь над низкой закоптелой трубой, стлался за па­
роходом длинным грязным хвостом.
Покромцевы, муж и жена, тоже вышли па палубу. Их вовсе не
стесняло окружавшее многолюдное и совершенно незнакомое об­
щество; наоборот, они в нем чувствовали себя еще ближе, еще тес­
нее друг к другу. Они бьши женаты уже три месяца - именно та­
кой ср ок, после которого молодые супруги особенно охотно посе­
щают театры, гулянья и балы, где, затерявшись в толпе чужих лю­
дей, они глубже и острее чувствуют взаимную близость, обратив­
шуюся в привычку за время медового месяца. Лишь изредка они
обменивались незначительным односложным замечанием, улыбкой
или долгим взглядом. И он и она испытывали то полное, ленивое и
сладкое счастье, которое дает только путешествие, сопровождае­
мое молодостью и беззаботной удовлетворенной любовью.
Снизу, из машинного отделения, вместе с теплым запахом не­
фти доносилось непрерывное шипение, мягкие удары работающих
поршней и какие-то глубокие, правильные вздохи, в такт которым
149

А. И. Куприн
так же размеренно вздрагивала деревянная палуба «Ястреба» . Под
колесами парохода клокотала вода, выбрасывая сердитые бугры
белой пены. За кормой, торопливо догоняя ее, бежали ряды длин­
ных, широких волн; белые курчавые гребни неожИданно вскипали
на их мутно-зеленой вершине и, плавно опустившись вниз, вдруг
таяли, точно прятались под воду. Расходясь по реке все шире, все
дальше, волны набегали на берег, колебали и пригибали к земле
жИдкие кусты ивняка и, разбившись с шумным плеском и пеною об
откос, бежали назад, обнажая мокрую песчаную отмель, всю изъе­
денную прибоем.
Кое-где на кустах висели длинные рыбачьи сети. Чайки с прон­
зительным криком летели навстречу пароходу, сверкая на солнце
при каждом взмахе своих широких, изогнутых крьшьев. Изредка
на болотистом берегу вИднелась серая цапля, стоявшая в важной и
задумчивой позе на своих длинных красноватых ногах.
Но это однообразие не прискучивало Вере Львовне и не утом­
ляло ее, потому что на весь божий мир она глядела сквозь радуж­
ную пелену тихого очарованья, переполнявшего ее душу. Ей все
казалось милым и дорогим : и «наш» пароход,- необыкновенно
чистенький и быстрый пароход! - и «наш» капитан - здоровен­
ный толстяк в парусинной паре и клеенчатом картузе, с багровым
лицом, сизым носом и звериным голосом, давно охрипшим от не­
погод, оранья и пьянства, - «наш» лоцман - красивый, чернобо­
родый мужик в красной рубахе, который вертел в своей стеклян­
ной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищу­
ренные глаза твердо и неподвижно смотрели вдаль. Слегка обло­
котившись на проволочную сетку, Вера Львовна с наслаждением
глядела, как играли в волнах белые барашки, а в голове ее под раз­
меренные вздохи машины звучал мотив какой-то самодельной
польки, и с этим мотивом в странную гармонию сливались и шум
воды под колесами, и дребезжание чашек в буфете".
Иногда навстречу «Ястребу» попадался буксирный пароход,
тащивший за собою на толстом канате длинную вереницу низких,
неуклюжих барок. Тогда оба парохода начинали угрожающе ре­
веть, что заставляло Вору Львовну с испуганным вИдом зажмури­
вать глаза и затыкать уши".
Вдали показывалась пристань - маленький красный домик,
выстроенный на барке. Капитан, приложивши рот к медному ру­
пору, проведенному в машинное отделение, кричал командные сло­
ва, и его голос казался выходящим из глубокой бочки: «Самый
150

Рассказы
малый! Ступ! Задний ход! Сту-уп!"» С нижней палубы выбрасыва­
ли канат, и он, развиваясь в воздухе, с грохотом падал на крышу
пристани. Матросы по дрожащим сходням выносили на берег гро­
мадные кули и мешки, сгибаясь под их тяжестью и придерживая их
железными крюками. Около станции толпились бабы и девчонки в
красных сарафанах; они навязчиво предлагали пассажирам вялую
малину, бутылки с кипяченым молоком, соленую рыбу и барани­
ну. Ямские лошади, над которыми вились тучи сл епней, нетерпе­
ливо позвякивали бубенчиками и колокольцами" .
Жара понемногу спадала. От воды поднялся легкий ветерок.
Солнце садилось в пожаре пурпурного пламени и растопленного
золота; когда же яркие краски зари потухли, то весь горизонт осве­
тился ровным пьmьно-розовым сиянием. Наконец и это сияние по­
меркло, и только невысоко над землей, в том месте, где закатилось
солнце, осталась неясная длинная розовая полоска, незаметно пере­
ходившая наверху в нежный голубоватый оттенок вечернего неба, а
внизу в тяжелую сизоватую мглу, подымавшуюся от земли. Воздух
сгустился, похолодел. Откуда-то донесся и скользнул по палубе сла­
бый запах меда и сырой травы. На востоке, за волнистой линией
холмов, разрастался темно-золотой свет луны, готовой взойти. Она
показалась сначала только одним краешком и потом выпльmа -
большая, огненно-красная и как будто бы приплюснутая сверху.
На пароходе зажгли электричество и засветили на бортах сиг­
нальные фонари . Из трубы валили длинным снопом и стлались за
пароходом, тая в воздухе, красные искры . Вода казалась светлее
неба и уже не кипела больше. Она успокоилась, затихла, и волны
от парохода расходились по ней такие чистые и гладкие, как будто
бы они рождались и застывали в жидком стекле. Луна поднялась
еще выше и побледнела; диск ее сделался правильным и блестящим,
как отполированный серебряный щит. По воде протянулся от бе­
рега к пароходу и заиграл золотыми блестками и струйками длин­
ный дрожащий столб.
Становилось свежо. Покромцев заметил, что жена его два раза
содрогнулась плечами и спиной под своим шерстяным платком, и,
нагнувшись к ней, спросил :
- Птичка моя, тебе не холодно? Может быть, пойдем в каюту?
Вера Львовна подняла голову и посмотрела на мужа. Его лицо
при лунном свете стало бледнее обыкновенного, пушистые усы и
остроконечная бородка вырисовывались резче, а глаза удлинились
и приняли странное, нежное выражение.
151

А. И. Куприн
-
Нет, нет... не беспокойся, милый ... Мне очень хорошо,- от­
ветила она.
Она не чувствовала холода, но ее охватила та щемящая том­
ная жуть, которая овладевает нервными людьми в яркие лунные
ночи, когда небо кажется холодной и огромной пустыней. Низ­
кие берега, бежавшие мимо парохода, были молчаливы и печаль­
ны, прибрежные леса, окутанные влажным мраком, казались
страшными.
У Веры Львовны вдруг явилось непреодолимое желание
прильнуть как можно ближе к своему мужу, спрятать голову на
сильной груди этого близкого человека, согреться его теплотой" .
Он, точно угадывая ее мимолетное желание, тихо обвил ее по­
ловиной своего широкого пальто, и они оба затихли, прижавшись
друг к другу, и, касаясь друг друга головами, слились в один гра­
циозный темный силуэт, между тем как луна бросала яркие сереб­
ряные пятна на их плечи и на очертание их фигур.
Пароход стал двигаться осторожнее, из боязни наткнуться на
мель ... Матросы на носу измеряли глубину реки, и в ночном возду­
хе отчетливо звучали их протяжные восклицания: «Ше-есть!" Шесть
с полови-иной!" Во-осемь! .. По-од таба-ак!" Се-мь!» В этих высо­
ких стонущих звуках слышалось то же уныние, каким бьmи полны
темные, печальные берега и холодное небо. Но под плащом бьmо
очень тепло, и, крепко прижимаясь к любимому человеку, Вера
Львовна еще глубже ощущала свое счастье.
На правом берегу показались смутные очертания высокой горы
с легкой, резной, деревянной беседкой на самой вершине. Беседка
бьmа ярко освещена, и внутри ее двигались люди . Видно бьmо, как,
услышав шум приближающегося парохода, они подходили к пери­
лам и, облокотившись на них, глядели вниз.
- Ах, Володя , посмотри, какая прелесть! - воскликнула Вера
Львовна.- Совсем кружевная беседка ... Вот бы нам с тобой здесь
пожить ...
- Я здесь провел целое лето,- сказал Покромцев .
- Да? Неужели? Это, наверно, чье-нибудь имение?
-
Князей Ширковых. Очень богатые люди".
Она не видела его лица, но чувствовала, что, произнося эти сло­
ва, он слегка разглаживает концами пальцев свои усы и что в его
голосе звучит ул ыбка воспоминания.
- Когда же ты бьm там? Ты мне ничего о них не рассказывал ".
Что они за люди?
152

Рассказы
-
Люди? .. Как тебе сказать? .. Ни дурные, ни хорошие". Весе­
лые люди ...
Он замолчал, продолжая улыбаться своим воспоминаниям.
Тогда Вера Львовна сказала:
- Ты смеешься ... Ты, верно, вспомнил что-нибудь интересное?
- О нет... Ничего... Ровно ничего интересного,- возразил По-
кромцев и крепче обнял талию жены . - Так... маленькие глупос­
ти ... не стоит и вспоминать .
Вера Львовна не хотела больше расспрашивать, но Покромцев
начал говорить сам. Ему приятно бьmо, что его жена узнает, в ка­
кой широкой барской обстановке ему приходилось жить . Это ще­
котало мелочным, но приятным образом его самолюбие. Ширко­
вы жили летом в своем имении, точь-в-точь как английские лорды .
Правда, сам Покромцев бьm там только репетитором, но он сумел
себя поставить так, что с ним обращались, как со своим, даже боль­
ше того , - как с близким человеком. Ведь настоящих светских лю­
дей всего скорее и узнаешь именно по их очаровательной простоте.
Лето промелькнуло удивительно быстро и весело: лаун-теннис,
пикники, шарады, спектакли, прогулки верхом... К обеду все соби­
рались по звуку гонга, непременно во фраках и белых галстуках,­
одним сл овом, самое утонченное соединение строгого этикета с
простотой и прекрасных манер с непринужденным весельем. Ко­
нечно, в такой жизни есть и свои недостатки, но пожить ею хоть
одно лето - и то чрезвычайно приятно.
Вера Львовна слушала его, не прерывая ни одним сл овом и в то
же время испытывая нехорошее, похожее на ревность чувство. Ей
бьmо больно думать, что у него в памяти остался хоть один счаст­
ливый момент из его прежней жизни, не уничтоженный, не сгла­
женный их теперешним общим счастьем.
Беседка вдруг точно спряталась за поворотом. Вера Львовна
молчала, а Покромцев, увлеченный своими воспоминаниями, про­
должал :
-
Ну, конечно, играли в любовь, без этого на даче нельзя . Все
играли, начиная со старого князя и кончая безусыми лицеистами,
моими учениками . И все друг другу покровительствовали, смотре­
ли сквозь пальцы.
-Аты? Ты тоже... ухаживал за кем-нибудь? - спросила Вера
Львовна неестественно спокойным тоном.
Он провел рукой по усам . Этот самодовольный, так хорошо
знакомый Вере Львовне жест вдруг показался ей пошлым .
153

А. И. Куприн
-
И-да... и я тоже. У меня вышел маленький роман с княжной
Кэт. Очень смешной роман и, пожалуй, если хочешь, даже немного
безнравственный. Понимаешь: девице еще и шестнадцати лет не
исполнилось, но развязность, самоуверенность и прочее - просто
удивительные. Она мне прямо изложила свой взгляд. «Мне, гово­
рит, здесь скучно, потому что я ни одного дня не могу прожить без
сознания, что в меня все кругом влюблены. Вы один здесь только
мне и нравитесь. Вы недурны собой, с вами можно разговаривать,
ну и так далее. Вы, конечно, понимаете, что женой вашей я быть не
могу, но почему же нам не провести это лето весело и приятно?»
- Ну и что же? Бьmо весело? - спросила Вера Львовна, стара­
ясь говорить небрежно, и сама испугалась своего внезапно охрип­
шего голоса.
Этот голос заставил Покромцева насторожиться. Как бы изви­
няясь за то, что причинил ей боль, он притянул к себе голову жены
и прикоснулся губами к ее виску. Но какое-то подлое, неудержи­
мое влечение, копошившееся в его душе, какое-то смутное и гадкое
чувство, похожее на хвастливое молодечество, тянуло его расска­
зывать дальше.
-
Вот м ы и играли в любовь с этим подлетком и в конце лета
расстались . Она совсем равнодушно благодарила меня за то, что я
помог ей не скучать, и жалела, что не встретилась С<? мною, уже
выйдя замуж. Впрочем, она, по ее словам, не теряла надежды встре­
титься со мною впоследствии .
И он прибавил с деланным смехом:
-
Вообще эта история составляет для меня одно из самых не­
приятных воспоминаний. Ведь правда, Верочка, гадко все это?
Вера Львовна не ответила ему. Покромцев почувствовал к ней
жалость и стал раскаиваться в своей откровенности . Желая загла­
дить неприятное впечатление, он еще раз поцеловал жену в щеку. "
Вера Львовна не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй ...
Странное, мучительное и самой ей неясное чувство овладело ееду­
шой. Тут бьmа отчасти и ревность к прошедшему - самый ужас­
ный вид ревности,- но бьmа только отчасти. Вера Львовна давно
слышала и знала, что у каждого мужчины бывают до женитьбы
интрижки и связи, что то, что для женщины составляет огромное
событие, для мужчины является простым случаем, и что с этим ужас­
ным порядком вещей надо поневоле мириться. Бьmо тут и негодо­
вание на ту унизительную и развратную роль, которая выпала в
этом романе на долю ее мужа, но Вера Львовна вспомнила, что и ее
154

Рассказы
поцелуи с ним, когда они еще бьmи женихом и невестой, не всегда
носили невинный и чистый характер. Страшнее всего в этом новом
чувстве бьmо сознание того, что Владимир Иванович вдруг сде­
лался для своей жены чужим, далеким человеком и что их прежняя
близость никогда уже не может возвратиться.
«Зачем он мне рассказывал всю эту гадость? -мучительно ду­
мала она, стискивая и терзая свои похолодевшие руки.- Он пере­
вернул всю мою душу и наполнил ее грязью, но что же я могу ему
сказать на это? Как я узнаю, что он испытывал во время своего
рассказа? Сожаление о прошлом? Нехорошее волнение? Гадли­
вость? (Нет, уж во всяком случае, не гадливость: тон у него бьm
самодовольный, хотя он и старался это скрыть...) Надежду опять
встретиться когда-нибудь с этой Кэт? А почему же и не так? Если я
спрошу его об этом, он, конечно, поспешит меня успокоить, но как
проникнуть в самую глубь его души, в самые отдаленные изгибы
его сознания? По чему я могу узнать, что, говоря со мной искренно
и правдиво, он в то же время не обманывает - и, может быть, со­
вершенно невольно - своей совести? О! Чего бы я ни дала за воз­
можность хоть один только миг пожить его внутренней, чужой для
меня жизнью, подслушать все оттенки его мысли, подсмотреть, что
делается в этом сердце...
И это страстное влечение слиться мыслью, отожествиться с дру­
гим человеком, приняло такие огромные размеры, что Вера Львов­
на, нечаянно для самой себя, крепко прижалась головой к голове
мужа, точно желая проникнуть, войти в его существо. Но он не по­
нял этого невольного движения и подумал, что жена просто хочет к
нему приласкаться, как озябшая кошечка. Он пощекотал ее усами
по щеке и сказал тоном, каким говорят с балованными детьми:
- Веруся бай-бай хочет? Верусенька озябла? Пойдем в каютку,
Верусенька?
Она молча поднялась, кутаясь в свой платок.
- Верусенька на нас ни за что не сердится? - спросил Покром­
цев тем же сладким голосом.
Вера Львовна отрицательно покачала головой. Но перед тра­
пом, ведущим в каюты, она остановилась и сказала:
-Послушай, Володя, тебе ни разу не приходило в голову, что
никогда, понимаешь, никогда двое людей не поймут вполне друг
друга?.. Какими бы тесными узами они ни были связаны?..
Ончувствовал себя немного виноватым и потому пробормотал
со смехом:
155

А. И. Куприн
-
Ну вот, Верунчик, какую философию развела... Разве мы с
тобой не понимаем друг друга?
В каюте он скоро заснул тихим сном здорового сытого чело­
века. Его дыхания не было сл ышно, и лицо приняло детское вы­
ражение.
Но Вера Львовна не могла спать. Ей стало душно в тесной каю­
те, и прикосновение бархатной обивки дивана раздражало кожу ее
рук и шеи. Она встала, чтобы опять выйти на палубу.
- Ты куда, мамуся? - спросил Покромцев, разбуженный ше­
лестом ее юбок.
- Лежи, лежи, я сейчас приду. Я еще минутку посижу на палу­
бе, - ответила она, делая ему рукою знак, чтобы он не вставал.
Ей хотелось остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже
спящего, стесняло ее. Выйдя на палубу, она невольно села на то же
самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода
потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело легкие тучки,
похожие на пушистые комки ваты, набегали на светлый круг луны
и вдруг окрашивались причудливым золотым сиянием . Печальные,
низкие и темные берега так же молчаливо бежали мимо парохода.
Вере Львовне было жутко и тоскливо. Она впервые в своей
жизни натолкнулась сегодня на ужасное сознание, приходящее
рано или поздно в голову каждого чуткого, вдумчивого челове­
ка, - на сознание той неумолимой, непроницаемой преграды,
которая вечно сто ит между двумя близкими людьми. «Что же я о
нем знаю? - шепотом спрашивала себя Вера Львовна, сжимая
руками горячий лоб. - Что я знаю о моем муже, об этом челове­
ке, с которым я вместе и ем, и пью, и сплю и с которым всю жизнь
должна пройти вместе? Положим, я знаю, что он красив, что он
любит свою физическую силу и холит свои мускулы, что он музы­
кален, что он читает стихи нараспев, знаю даже больше, - знаю
его ласковые сл ова, знаю, как он целуется, знаю пять или шесть
его привычек ... Ну, а больше? Что же я больше-то знаю о нем?
Известно ли мне, какой след оставили в его сердце и уме его прежние
увлечения? Могу ли я отгадать у него те моменты, когда человек
во время смеха внутренне страдает или когда наружной, лицемер­
ной печалью прикрывает злорадство? Как разобраться во всех этих
тонких изворотах чужой мысли, в этом чудовищном вихре чувств
и желаний, который постоянно, быстро и неуловимо несется в душе
постороннего человека?»
156

Рассказы
Внезапно она почувствовала такую гл убокую внутреннюю тос­
ку, такое щемящее сознание своего вечного одиночества, что ей за­
хотелось плакать . Она вспомнила свою мать , братьев, меньшую
сестру. Разве и они не так же чужды ей, как чужд этот красивый
брюнет с нежной ул ыбкой и ласковыми гл азами, который называ­
ется ее мужем? Разве сможет она когда-нибудь так взглянуть на мир,
как они глядят, увидеть то, что они видят, почувствовать, что они
чувствуют?"
Около четырех часов утра Покромцев проснулся и был очень
удивлен, не видя на противоположном диване своей жены. Он бы­
стро оделся и, позевывая и вздрагивая от утреннего холодка, вы­
шел на палубу.
Солнце еще не всходило, но половина неба уже была залита
бледным розовым светом. Прозрач ная и спокойная река лежала,
точно громадное зеркало в зеленой влажной раме оживших, оро­
шенных лугов. Легкие розовые морщины слегка бороздили ее глад­
кую поверхность, а пена под пароходными колесами казалась мо­
лочно-розовой. На правом берегу молодой березовый лес с его ча­
стым строем тонких, прямых, белых стволов был окутан, точно
тонкой кисеей, легким покровом тумана. Сизая, тяжелая туча, низ­
ко повисшая на востоке, одна только боролась с сияющим торже­
ством нарядного летнего утра. Но и на ней уже брызнули, точно
кровавые потоки, темно-красные штрихи .
Вера Львовна сидела на том же месте, облокотись руками на
решетку и положив на них отяжелевшую голову. Покромцев подо­
шел к ней и, обняв ее, напыщенно продекламировал голосом, раз­
бухшим от здорового сна:
-
«Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными, Эос" .»
Но когда он увидел ее серьезное, заплаканное лицо, он точно
поперхнулся последним сл овом.
- Верусенька, что с тобой? Что такое, моя дорогая?
Но она уже приготовилась к этому вопросу. Она так много пе­
редумала за эту ночь, что пришла к единственному разумному и
холодному решению: надо жить, как все, надо подчиняться обстоя­
тельствам, надо даже лгать, если нельзя говорить правду .
И она ответила, виновато и растерянно улыбаясь:
-
Ничего, мой милый. Просто - у меня бессонница".
<1898>
157

А. И. Куприн
СВАДЬБА
1
Вапнярский пехотный армейский полк расквартирован в жал­
ком уездном юго-западном городишке и по окрестным деревням,
но один из его четырех батальонов поочередно отправляется с на­
чала осени за шестьдесят верст в отдел, в пограничное еврейское
местечко, которого не найти на географической карте, и стоит там
всю зиму и весну, вплоть до лагерного времени. Командиры рот
ежегодно сменяются вместе со сменой батальонов, но младшие
офицеры остаются почти одни и те же. Строгий полковник ссьша­
ет туда все, что в полку поплоше: игроков, скандалистов, пьющих,
слабых строевиков, замухрышек, лентяев, тех, что вовсе не умеют
танцевать , и просто офицеров, отличающихся непредставительной
наружностью, «наводящей уныние на фронт», - благо высшее на­
чальство никогда не заглядывает в отдел . Командует же ссьшьны­
ми батальонами из зимы в зиму уже много лет подряд старый, за­
пойный, бестолковый, болтливый, но добродушный подполковник
Окиш .
Рождественские каникулы. После долгих метелей установилась
прекрасная погода. На улицах пропасть молодого, свежего, вкус­
но пахнущего снега, едва взрытого полозьями. Солнечные дни ос­
лепительно ярки и веселы. По ночам сияет полная луна, делая снег
розовато-голубым. К полночи слегка морозит, и тогда из края на
край местечка слышно, как звонко скрипят шаги ночного сторожа.
Занятий в ротах нет вот уже третий день. Большинство офице­
ров отпросилось в штаб полка, другие уехали тайком. Там теперь
веселье: в офицерском собрании бал и любительский спектакль -
ставят «Лес» и «Не спросясь броду, не суйся в воду» , - маскарад
в гражданском клубе; приехала драматическая труппа, которая
ставит вперемежку мелодрамы, малорусские комедии с гопаком,
колбасой, горилкой и плясками, а также и легкую оперетку; у се­
мейных офицеров устраиваются поочередно «балки» с катаньем
на извозчиках, с винтом и ужином . Из всего четвертого батальо­
на остались только три офицера: командир шестнадцатой роты
капитан Бутвилович, болезненный поручик Штейн и подпрапор­
щик Слезкин.
158

В монастырском п осаде.
Художник К. Ф. Юон.
Открытка начала ХХ века.

Рассказы
Вечер. Темно. Подпрапорщик сидит на кровати, положив ногу
на ногу и сгорбившись . В руках у него гитара, в углу открытого
толстого рта висит потухшая и прилипшая к губе папироска. Тоск­
ливая тьма ползет в комнату, но Слезкину лень крикнуть вестово­
го, чтобы тот пришел и зажег лампу. За окном на дворе смутно
торчат какие-то черные, отягощенные снегом прутья, и сквозь них
слабо рисуются далекие крыши, нахлобучившиеся, точно белые
толстые шапки, над низенькими синими домишками, а еще даль­
ше, за железнодорожным мостом, густо алеет между белым снегом
и темным небом тоненькая полоска зари .
Праздники выбили подпрапорщика из привычной наладившей­
ся колеи и отуманили его мозг своей светлой, тихой, задумчивой
грустью. Утром он спал до одиннадцати часов, спал насильно, спал
в счет будущих и прошедших буден, спал до тех пор, пока у него не
распухла голова, не осип голос, а веки сделались красными и тяже­
лыми. Ему даже казалось, что он видел в первый раз в своей жизни
какой-то сон , но припомнить его не смог, как ни старался.
После чая он надел праздничные сапоги французского лака и
бесцельно гулял по городу, заложивши руки в карманы. Зашел для
чего-то в отворенный костел и посидел немного на скамейке. Там
бьшо пусто, просторно, холодно и гулко. Орган протяжно повто­
рял одни и те же три густые ноты, точно он все собирался и никак
не мог окончить финал мелодии. Пять-шесть стариков и десяток
старух, все похожие на нищих, уткнувшись в молитвенники, тянули
в унисон дребезжащими голосами какой-то бесконечно длинный
хорал. «Панна Мария, панна Мария, кру-у-ле-е-ва», - расслышал
подпрапорщик слова и про себя внутренно усмехнулся с пренебре­
жением. Слова чужого языка всегда казались ему такими нелепыми
и смешными, точно их произносят так себе, нарочно, для баловства,
вроде того как семилетние дети иногда ломают язык, выдумывая
диковин
ны
е созвучия: «каляля-маляля-паляля». И обстановка чужого
храма - кисейные занавески на открытом алтаре, дубовая резная
кафедра, скамейки, орган, раскрашенные статуи, бритый ксендз, звон­
ки, исповедальня - все это не возбуждало в нем никакого уважения,
и он чувствовал себя так, как будто бы зашел в никому не принад­
лежащий, большой и холодный каменный сарай. «Молятся, а си­
дят! - подумал он презрительно . - Сволочь!»
Он презирал все, что не входило в обиход его узкой жизни или
чего он не понимал. Он презирал науку, литературу, все искусства
и культуру, презирал столичную жизнь, а еще больше заграницу,
159

А. И. Куприн
хотя не имел о них никакого представления, презирал бесповорот­
но всех штатских, презирал прапорщиков запаса с высшим образо­
ванием, гвардию и генеральный штаб, чужие религии и народно­
сти, хорошее воспитание и даже простую опрятность, глубоко пре­
зирал трезвость, вежливость и целомудренность. Он бьm из семи­
наристов, но семинарии не окончил, и так как ему не удалось за­
нять псаломщичьей вакансии в большом городе, то он и поступил
вольноопределяющимся в полк и, с трудом окончив юнкерское учи­
лище, сделался подпрапорщиком. Теперь ему бьmо двадцать шесть
лет. Он бьm высокого роста, лыс, голубоглаз , прыщав и носил длин­
ные светлые прямые усы.
Из костела он зашел к поручику Штейну, поиграл с ним в шаш­
ки и выпил водки . У Штейна все лицо бьmо изуродовано давниш­
ней запущенной болезнью. Старые зажившие язвы белели лосня­
щимися рубцеватыми пятнами, на новых бьmи приклеены черные
кружочки из ртутного пластыря; никого из молодых офицеров не
удивляло и не коробило, когда Штейн вслух называл эти украше­
ния мифологическими прозвищами: поцелуй Венеры, удар шпоры
Марса, туфелька Дианы и т.д. Прежде, только что выйдя из воен­
ного училища, он бьm очень красив - милой белокурой, розовой,
стройной красотой холеного мальчика из хорошего дома. Но и те­
перь он продолжал считать себя красавцем: длительное, ежеднев­
ное разрушение лица бьmо ему так же незаметно, как влюбленным
супругам - новые черты постепенной старости друг в друге.
Штейн, поминутно подходя к зеркалу, оправлял заклейки на
лице и ожесточенно бранил командира полка, который на днях
посоветовал ему или лечиться серьезно, или уходить из полка.
Штейн находил это подлостью и несправедливостью со стороны
полковника. Весь полк болен этой же самой болезнью. Разве Штейн
виноват в том, что она бросилась ему именно в лицо, а не в ноги
или не на мозг, как другим? Это свинство! В третичном периоде
болезнь вовсе не заразительна - это всякий дурак знает. А службу
он несет не хуже любого в полку.
Он долго, все повторяя, говорил об этом. Потом стал жаловать­
ся Слезкин на свою участь: на нищенское подпрапорщичье содер­
жание, на то, что его привлекают к суду за разбитие барабанной
перепонки у рядового Греченки, на то, что его вот уже четвертый
год маринуют в звании подпрапорщика, и на то, что к нему приди­
рается ротный командир, капитан Бутвилович. При этом оба пили
водку и закусывали поджаренным, прозрачным свиным салом.
160

Рассказы
11
К двум часам подпрапорщик вернулся домой. Вестовой принес
ему обед из ротного котла: горшок жирных щей, крепко заправ­
ленных лавровым листом и красным перцем, и пшенной каши в
деревянной миске. Подавая на стол, вестовой уронил хлеб, и Слез­
кин дважды ударил его по лицу. Денщик же таращил на него боль­
шие бесцветные глаза и старался не моргать и не мотать головой
при ударах.
Из носа у него потекла кровь.
-
Поди умойся, болван! - сердито крикнул на него подпра­
порщик.
За обедом Слезкин выпил в одиночку очень много водки и по­
том, уже совершенно насытившись, все еще продолжал через силу
медленно и упорно есть, чтобы хоть этим убить время . После обе­
да он лег спать с таким ощущением, как будто бы его живот был
туго, по самое горло, набит крупным тяжелым мокрым песком.
Спал он до сумерек. Он и теперь еще чувствует от сна легкий
озноб, вместе с тупой, мутной тяжестью во всем теле, и каждую
минуту зевает судорожно, с дрожью.
Аристотель, о, о, о, о-ный,
Мудрый философ,
Мудрый философ,
Продал пантало, о, о, о-ны, -
поет подпрапорщик старинную семинарскую песню и лениво, дву­
мя аккордами вторит себе на гитаре, которую он выпросил на вре­
мя праздников у батальонного адъютанта, уехавшего в город. Рав­
нодушная, терпеливая скука окутала его душу. Ни одна мысль не
проносится в его голове, и нечем занять ему пустого времени, и
некуда идти, и жаль бестолково уходящих праздников, за которы­
ми опять потянется опротивевшая служба, и хочется, чтобы уж по­
скорее прошло это длительное праздничное томление.
Читать Слезкин не любит. Все, что пишут в книгах, - неправ­
да, и никогда ничего подобного не бывает в жизни. Особенно то,
что пишут о любви, кажется ему наивной и сл ащавой ложью, дос­
тойной всякого, самого срамного издевательства. Да он и не по­
мнит ровно ничего из того, что он пробовал читать, не помнит ни
заглавия, ни сути, разве только смутно вспоминает иногда воен-
161

А. И. Куприн
ные рассказы Лавра Короленки да кое-что из сборника армянских
и еврейских анекдотов. В свободное время он охотней перечитыва­
ет строевой устав и наставление к обучению стрельбе.
Прродал пантало, о, о, оны
За сивухи штоф,
За сивухи што-о-оф.
«Напрасно я завалился после обеда, - думает подпрапорщик и
зевает. - Лучше бы мне было пройтись по воздуху, а сейчас бы
лечь - вот время бы и прошло незаметно . Господи, ночи какие
дл инные! Хорошо теперь в городе, в собрании. Бильярд". Карты ".
Светло". Пиво пьют, всегда уж кто-нибудь угостит" . Арчаковский
анекдоты рассказывает и представляет жидов". Эх !"»
«Пойти бы к кому-нибудь? Нанести визит?» - соображает под­
прапорщик и опять, глядя в снежное окно, зевает, дрожа головой и
плечами . Но пойти не к кому, и он сам это хорошо знает. Во всем
местечке только и общества, кроме офицеров, что ксендз, два свя­
щенника местной церкви, становой пристав и несколько почтовых
чиновников. Но ни у кого из них Слезкин не бывает: чиновников
он считает гораздо ниже себя, а у пристава он в прошлом году на
Пасхе сделал скандал. Правда, в третьем году подпрапорщик Ухов
уговорил его сделать визиты окрестным попам и помещикам, но
сразу же вышло нехорошо. Приехали они в незнакомый польский
дом, засыпанный снегом, и прямо ввалились в гостиную, и тут же
стали раскутывать башлыки, натаяв вокруг себя лужи. Потом по­
шли ко всем по очереди представляться, суя лопаточкой мокрые,
синие, холодные руки. Потом сели и долго молчали, а хозяева и
другие гости, также молча, разглядывали их с изумлением. Ухов
наконец крякнул, покосился на пианино и сказал:
- А мы больше туда, где, знаете, фортепиано".
Опять все замолчали и молчали чрезвычайно долго. Вдруг Слез­
кин, сам не зная зачем, выпалил:
- А я психопат! - И умолк.
Тогда хозяин дома, породистый поляк высокого роста, с орли­
ным носом и пушистыми седыми усами, подошел к ним и преуве­
личенно любезно спросил:
-
Може, панове хотят закусить с дороги?
И он проводил их во флигель к своему управляющему, а тот ­
крепкий, как бык, узколобый, коренастый мужчина - в полчаса
162

Рассказы
напоил подпрапорщиков до потери сознания и бережно доставил
на помещичьих лошадях в местечко .
Да и непереносно тягостно для Слезкина сидеть в многолюд­
ном обществе и молчать в ожидании, пока позовут к закуске.
Ему совершенно непостижимо, как это люди целый час говорят,
говорят, - и все про разное, и так легко перебегают с мысли на
мысль. Слезкин если и говорит когда, то только о себе: о том,
как заколодило ему с производством, о том, что он сшил себе
новый мундир, о подлом отношении к нему ротного командира,
да и этот разговор он ведет только за водкой. Чужой смех ему не
смешон, а досаден, и всегда он подозревает, что смеются над ним.
Он и сам понимает, что его унылое и презрительное молчание в
обществе тяготит и раздражает всех присутствующих, и потому,
как дико застенчивый, самолюбивый и, несмотря на внешнюю
грубость, внутренне трусливый человек, он не ходит в гости, не
делает визитов и знается только с двумя-тремя холостыми, пью­
щими офицерами:
Цезарь, сын отва, а, а, аги,
И Помпей-герой,
И Помпей-герой,
Прродавали шпаа, а, аги
Тою же ценой,
Тою же цено-о-ой.
В сенях хлопает дверь и что-то грохочет, падая . Входит денщик
с лампой. Он воротит голову от света и жмурится.
- Это ты там что уронил? - сердито спрашивает Слезкин.
Денщик испуганно вытягивается.
- Так что тибаретка упала.
-Ачто еще надо прибавить? - грозно напоминает подпра-
порщик.
-
Виноват, ваше благородие" . Тибаретка упала, ваше благо­
родие.
Лицо денщика выражает животный страх и напряженную готов­
ность к побоям. От удара за обедом и кровотечения нос у него поси­
нел и распух. Слезкин смотрит на денщика с холодной ненавистью.
- Тибаретка! - хрипло передразнивает он его . - Ссволлочь!
Неси самовар, протоплазма.
163

А. И. Куприн
От тоски ему хочется ударить денщика сзади, по затылку, но
лень вставать. И он без всякого удовольствия тянет все тот же, дав­
но надоевший мотив:
Папа Пий Девя, я, ятый
И десятый Лев,
И десятый Лев."
Денщик приносит самовар. Подпрапорщик пьет чай вприкуску
до тех пор, пока в чайнике не остается лишь светлая теплая водица.
Тогда он запирает сахар и осьмушку чая в шкатулку на ключ и го­
ворит денщику:
- Т ут еще осталось. Можешь допить .
Денщик молчит.
- Ты! Хам! - рявкает на него Слезкин. - Что надо сказать?
-
Покорно благодарю, ваше благородие! - торопливо лепе-
чет солдат, помогая подпрапорщику надеть шинель.
- Забыл? Ссвинния! Я т-тебя выучу. Подыми перчатку, холуй!
По его званию, его надо бы величать всего только «господин
подпрапорщик», но он раз навсегда приказал вестовому называть
себя «ваше благородие». В этом самовозвеличении есть для Слез­
кина какая-то тайная прелесть.
111
Он выходит на ул ицу. Круглая зеркальная луна стоит над мес­
течком. Из-за темных плетней лают собаки. Где-то далеко на доро­
ге звенят бубенчики. Видно, как на железнодорожном мосту ходит
часовой.
«Что бы такое сделать?» - думает Слезкин. Ему вспоминается,
как три года тому назад пьяный поручик Тиктин добрался вброд
до полосатого пограничного стол ба, на котором с одной стороны
написано «Россия», а на другой «Oesterreich»*, зачеркнул мелом,
несмотря на протесты часового, немецкую надпись и надписал
сверху: «Россия». <<да, вот это бьmо, что называется, здорово пу­
щена пуля! - улыбается с удовольствием Слезкин. - Взял и одним
почерком пера завоевал целое государство. Двадцать суток за это
просидел на гауптвахте в Киеве. Молодчага. Сам начальник диви-
* «Австрия» (нем. ).
164

Рассказы
зии хохотал. А то бы еще хорошо взять прийти в роту и скомандо­
вать : «В ружье! Братцы, вашего подпрапорщика обидели жиды . Те
жиды, которые распяли Христа и причащаются на Пасху кровью хри­
стианских мальчиков. Неужели вы, русские солдаты, потерпите по­
добное надругательство над честью офицерского мундира? За мной!
Не оставим камня на камне от проклятого жидовского кагала!»
-
Эх! - гл убоко и жалостно вздыхает Слезкин. - Или вот,
если бы бунт какой-нибудь случился ". усмирение".
Он поворачивает на главную улицу. Густая черная толпа с ве­
селыми криками и смехом валит ему навстречу. «Ишь чертова жи­
дова!» - думает с ненавистью подпрапорщик. Слышатся звуки
нестройной музыки и глухие удары бубна. Что-то вроде балдахина
на четырех палках колышется над толпой, постепенно приближа­
ясь. Впереди, стесненные людьми, идут музыканты . Кларнетист так
смешно засунул себе в рот пищик, точно он его насасывает, щеки
его толстого лица надуваются и опадают, голова неподвижна, но
глаза с достоинством вращаются налево и направо. Долговязый
скрипач, изогнув набок свою худую, обмотанную шарфом шею,
прижался подбородком к скрипке и на ходу широко взмахивает
смычком. Тот же, который играет на бубне, высоко поднял кверху
свой инструмент, и приплясывает, и вертится, и делает смеющимся
зрителям забавные гримасы.
Подпрапорщик останавливается. Мимо него быстро пробега­
ют, освещаемые на секунду светом фонаря, женщины, мужчины,
дети, старики и старухи. Молодые женщины все до одной краси­
вые и все смеются, и часто, проносясь мгновенно мимо Слезкина,
прекрасное лицо, с блестящими белыми зубами и радостно сияю­
щими глазами, поворачивается к нему ласково и весело, точно эта
милая женская улыбка предназначается именно ему, Слезкину.
- А-а! И вы, пане, пришли посмотреть на свадьбу? - сл ышит
подпрапорщик знакомый голос.
Это Дризнер, подрядчик, поставляющий для батальона мясо и
дрова, маленький, толстенький, подслеповатый, но очень зоркий и
живой старикашка. Он выбирается из толпы, подходит к Слезкину
и здоровается с ним. Но подпрапорщик делает вид, что не замечает
протянутой руки Дризнера. Для человека, который не сегодня-зав­
тра может стать обер-офицером, унизительно подавать руку еврею.
- Ну, не правда ли, какой веселый шлюб? - говорит несколь­
ко смущенно, но все-таки восторженно подрядчик. - Шлюб - это
по-нашему называется свадьба. Молодой Фридман, - знаете га-
7КупринА.И.ТомЗ
165

А. И. Куприн
лантерейный и посудный магазин? - так он берет за себя вторую
дочку Эпштейна. Шестьсот рублей приданого! Накажи меня Бог,
шестьсот рублей наличными!
Подпрапорщик презрительно кривит губы. Шестьсот рублей!
В полку офицеру нельзя до двадцати восьми лет жениться иначе,
как внеся реверс в пять тысяч. А если он, Слезкин, захочет, он и все
десять тысяч возьмет, когда будет подпоручиком. Офицеру всякая
на шею бросится.
Свадебное шествие переходит через площадь и суживается коль­
цом около какого-то дома, ярко и подвижно чернея на голубом
снеге. Слезкин с подрядчиком машинально идут туда же, пропус­
тив далеко вперед всех провожатых.
- А может, пану любопытно поглядеть на самый шлюб? - за­
искивающе спрашивает Дризнер, заглядывая сбоку и снизу в лицо
подпрапорщика.
Гордость борется в душе Слезкина со скукой. И он спрашивает
неуверенно:
- А это". можно?
-
Ох, да сколько заугодно. Вы прямо доставите им удоволь-
ствие. Пойдемте, я вас проведу.
- Неловко". незнаком" . - мямлит Слезкин.
- Пожалуйста, пожалуйста. Без всяких церемониев. Эпштейн -
так он даже швагер* моему брату. Прошу вас, идите только за мной.
Постойте трошки вот тутечки. Я тольки пройду на минуточку в
дом и зараз вернусь.
Через небольшое время он выбирается из толпы в сопровожде­
нии отца невесты - полного, румяного, седобородого старика,
который приветливо кланяется и дружески улыбается Слезкину.
- Пожалуйста, господин офицер. Очень, очень приятно. Вы не
поверите, какая это для нас честь. Когда у нас такое событие, мы
рады всякому порядочному гостю. Позвольте, я пройду вперед.
Он боком буравит толпу, крича что-то по-еврейски на публику
и не переставая время от времени издали улыбаться и делать при­
гласительные жесты Слезкину.
Дризнер, очень довольный тем , что он входит на свадьбу с та­
кой видной особой, как подпрапорщик, почти офицер, тянет Слез­
кина за рукав и шепчет ему на ухо:
* Шурин (от ием. Schwager).
166

- А у пана есть деньги
Слезкин морщится.
Рассказы
- Разве тут надо платить за вход?
- Ой, пане, - какое же за вход! Но вы знаете". Там вам вина
поднесут на подносе". потом музыкантам ". и там еще что". По­
звольте вам предложить три рубля? Мы потом рассчитаемся. Я на­
рочно даю вам мелкими. Ну, что поделаешь, если уж такой у нас
глупый обычай... Проходите вперед, пане.
IV
Свадебный бал происходил в большом пустом сарае, разделен­
ном перегородкой на две половины. Раньше здесь помещался склад
яиц, отправляемых за границу.
Вдоль стен, вымазанных синей известкой, стояли скамейки, в
передней комнате несколько стульев и стол для музыкантов, в зад­
ней десяток столов, составленных в длинный ряд для ужина, - вот
и вся обстановка. Земляной пол бьm плотно утрамбован. По сте­
нам горели лампы. Бьmо очень светло и тепло, и черные стекла окон
покрьmись испариной.
Дризнер подбежал к музыкантам и что-то шепнул им. Дирижер
с флейтой в руках встал, шлепнул ладонью по столу и крикнул :
«Ша!» Музыканты изготовились, кося на него гл азами. «Ейн, цвей,
дрей !» - скомандовал дирижер. И вот, приложив флейту ко рту,
он одновременно взмахнул и головой и флейтой. Музыка грянула
какую-то первобытную польку.
Но, проиграв восемь тактов, музыканты вдруг опустили свои
инструменты, и все хором запели тот же мотив в унисон, козлиными