Хабаровское
книжное издательство
Амурское отделение
Благовещенск
1989

Стихи
русских поэтов

I
#»•

ББК 84.5Р
Д76
Художник Юлий Гофман
4702010000-43
М160@3)-89
ISBN 5—7663—0037—9
Хабаровское книжное издательство, 1989
(состав, оформление)

Александр Сумароков
ПЕСНЯ
Благополучны дни
Нашими временами;
Веселы мы одни,
Хоть нет и женщин с нами:
Честности здесь уставы,
Злобе, вражде конец,
Ищем единой славы
От чистоты сердец.
Гордость, источник бед,
Распрей к нам не приводит,
Споров меж нами нет,
Брань нам и в ум не входит;
Дружба, твои успехи
Увеселяют нас;
Вот наши все утехи,
Благословен сей час.
Мы о делах чужих
Дерзко не рассуждаем
И во словах своих
Света не повреждаем;
Все тако человеки
Должны себя явить,
Мы золотые веки
Тщимся возобновить.
Ты нас, любовь, прости,
Нимфы твои прекрасны
Стрелы свои внести
В наши пиры не властны;
Ты утех не умножишь
В братстве у нас, любовь,
Только лишь востревожишь
РевнЪстью дружню кровь.
Только не верь тому,
Что мы твои злодеи:
Сродны ли те уму,
Чистым сердцам затеи?
Мы, приобщая мира
Сладости дар себе,
Только пойдем из пира
Подданны все тебе.

Гаврила Державин
пикники
Оставя беспокойство в граде
И всё, смущает "что умы,
В простой приятельской прохладе
Свое проводим время мы.
Невинны красоты природы.
По холмам, рощам, островам
Кустарники, луга и воды —
Приятная забава нам.
Мы положили меж друзьями
Законы равенства хранить;
Богатством, властью и чинами
Себя отнюдь не возносить.
Но если весел кто, забавен,
Любезнее других тот нам;
А если скромен, благонравен,
Мы чтим того не по чинам.
Нас не касаются раздоры,
Обидам места не даем;
Но, души всех, сердца и взоры
Совокупя, веселье пьем.
У нас не стыдно и герою
Повиноваться красотам;

Всегда одной дышать войною
Прилично варварам, не нам.
У нас лишь для того собранье,
Чтоб в жизни сладость почерпать;
Любви и дружества желанье —
Между собой цветы срывать.
Кто ищет общества, согласья,
Приди повеселись у нас;
И то для человека счастье,
Когда один приятен час.
ПРИГЛАШЕНИЕ К ОБЕДУ
Приди, мой благодетель давный,
Творец чрез двадцать лет добра!
Приди, и дом, хоть не нарядный,
Без резьбы, злата и сребра,
Мой посети; его богатство —
Приятный только вкус, опрятство
И твердый мой нельстивый нрав;
Приди от дел попрохладиться,
Поесть, попить, повеселиться
Без вредных здравию приправ.
Не чип, не случай и не знатность
На русский мой простой обед
Я звал одну благоприятность;
А тот, кто делает , мне вред,
Пирушки сей hq будет зритель.
Ты, ангел мой, благотворитель!
Приди — и насладися благ;
А вражий дух да отжеиется,
Моих порогов не коснется
Ничей недоброхотный шаг!
Друзьям моим я посвящаю,
Друзьям и красоте сей день;
Достоинствам я цену знаю,
И знаю то, что век наш тень;

Что, «тишь младенчество проводим, —
Уже ко старости приходим
И смерть к нам смотрит чрез забор;
Увы! — то как не умудриться,
Хоть раз цветами не увиться
И не оставить мрачный взор?..

Юрий Нелединский-Мелецкий
ЗАГАДКА АКРОСТИЧЕСКАЯ
Довольно именем известна я своим;
Равно клянется плут и непорочный им;
Утехой в бедствиях всего бываю боле;
Жизнь сладостней при мне и в самой лучшей доле..
Блаженству чистых душ могу служить одна;
А меж злодеями — не быть я создана.

Иван Дмитриев
к друзьям моим...
В Москве ль я наконец? со мною ли друзья?
О, радость и печаль! различных чувств смешенье!
Итак, еще имел я в жизни утешенье
Внимать журчанию домашнего ручья,
Вкусить покойный сон под кровом, где родился,
И быть в объятиях родителей моих!
Не сон ли был и то?.. Увидел и простился
И, может быть, уже в последний видел их!
Но полно, этот день не помрачим тоскою.
Где вы, мои друзья? Сберитесь предо мкою;
Дай каждый мне себя сто раз поцеловать!
Прочь посох! не хочу вас боле покидать,
И вот моя рука, что буду ваш отныне.
Сколь часто я в шуму веселий воздыхал,
И вздохи бедного терялись, как в пустыне,
И тайной грусти в нем никто не замечал!
Но ежели ваш друг, во дни разлуки слезной,
Хотя однажды мог подать совет полезный.
Спокойствие души вдовице возвратить,
Наследье сироты от хищных защитить,
Спасти невинного, то всё позабывает >—
Довольно: друг ваш здесь и вас он обнимает.
Но буду ли, друзья, по-прежнему вам мил?
Увы! уже во мне жар к пению простыл;
10

Уж в мыслях нет игры, исчезла прежня живость!
Простите ль... иногда мою вы молчаливость,
Мое уныние? — Терпите, о друзья!
Терпите хоть за то, что к вам привязан я;
Что сердце приношу чувствительно, незлобно
И более еще ко дружеству способно.
Теперь его ничто не отвратит от вас,
Ни честолюбие, ни блеск прелестных глаз...
И самая любовь навеки отлетела!
Итак, владейте впредь вы мною без раздела;
Питайте страсть во мне к изящному всему
И дайте вновь полет таланту моему.
Означим остальной наш путь еще цветами!
Где нет коварных ласк с притворными словами,
Где сердце на руке*, где разум не язвит,
Там друг ваш и поднесь веселья не бежит.
Так, братья, данные природой мне и Фебом!
Я с вами рад еще в саду, под ясным небом,
На зелени в кустах душистых пировать;
Вы станете своих любезных воспевать,
А я... хоть вашими дарами восхищаться.
О други! я вперед уж весел! может статься,
Пример ваш воскресит и мой погибший дар.
О, если б воспылал во мне пермесскнй жар,
С какою радостью схватил мою я лиру
И благ моих творца всему поведал миру!
Да будет счастие и слава вечно с ним!
Ему я одолжен пристанищем моим,
Где солнце дней моих в безмолвьи закатится
И мой последний взор на друга устремится.
ДВА ДРУГА
Давно уже, давно два друга где-то жили,
Одну имели мысль, одно они любили
И каждый час
Друг с друга не спускали глаз;
Всё вместе; только ночь одна их разводила;
Но нет, и в ночь душа с душою говорила.
Однажды одному приснился страшный сон;
* Древние представляли дружбу в образе женщины, держащей
на ладони сердце.
11

Он вмиг из дому вон,
Бежит встревоженный ко другу
И будит. Тот - вскочил:
«Какую требуешь услугу? —
Смутясь, он говорил. —
Так рано никогда мой друг не пробуждался!
Что значит твой приход? Иль в карты проигрался?
Вот вся моя казна! Иль кем ты огорчен?
Вот шпага! Я бегу — умру иль ты отмщен!» —
«Нет, нет, благодарю; ни это, ни другое, —
Друг нежный отвечал, — останься ты в покое:
Проклятый сон всему виной!
Мне снилось на заре, что друг печален мой,
и я... я столько тем смутился,
Что тотчас пробудился
И прибежал к тебе, чтоб успокоить дух»..
Какой бесценный дар — прямой, сердечный друг?
Он всякие к твоей услуге ищет средства:
Отгадывает грусть, предупреждает бедства;
Его безделка, сон, ничто приводит в страх,
Друг в сердце, друг в уме — и он же на устах'

Николай Карамзин
к соловью
(отрывок)
Ах! я вспомнил незабвенных,
В недрах хладныя земли
Хищной смертью заключенных;
Их могилы заросли
Все высокою травою.
Я остался сиротою...
Я остался в горе жить,
Тосковать и слезы лить!..
С кем теперь мне
наслаждаться
Нежной иеснию своей?
С кем природой утешаться?
Всё печально без друзей!
С ними дух наш умирает,
Радость жизни отлетает;
Сердцу скучно одному —
Свет пустыня, мрак ему...
БЕРЕГ
После бури и волненья,
Всех опасностей пути,
Мореходцам нет сомненья
В пристань мирную войти.
Пусть она и неизвестна!
Пусть ее на карте нет!
Мысль, надежда им прелестна
Там избавиться от бед.
Если ж взором открывают
На брегу друзей, родных,
«О блаженство!» — восклицают
И летят в объятья их.
Жизнь! ты море и волненье!
Смерть! ты пристань и покой!
Будет там соединенье
Разлученных вдруг волной.
Вижу, вижу.... вы маните
Нас к таинственным брегам!..
Тени милые! храните
Место подле вас друзьям!
13

Иван Козлов
К ДРУГУ В. А. ЖУКОВСКОМУ
По возвращении его из путешествия
(отрывок)
Опять ты здесь! опять судьбою
Дано мне вместе быть с тобою!
И взор хотя потухший мой*
Уж взоров друга не встречает,
Но сердцу внятный голос твой
Глубоко в душу проникает.
О, долго в дальней стороне
Ты зажился, наш путник милый!
И сей разлуки год унылый,
Мой друг, был черным годом мне.
Тогда в священной красоте
Внезапно дружба мне предстала:
Она так радостно сияла!
В ее нашел я чистоте
Утеху, нежность, сожаленье,
И ею жизнь озарена.
Ты правду нам сказал: она
Второе наше провиденье!..
* Иван Козлов был слепым (Ред.)
14

К П. Ф. БАЛК-ПОЛЕВУ
(отрывок)
Надолго увлечен неверною судьбой,
Быть может, навсегда расстался ты со мной;
Но где бы ни был ты, доколе жив я буду,
Поверь, бесценный друг, тебя я не забуду.
Мне часто вспоминать о наших вечерах,
Когда глубокий ум ты в пламенных речах
Обильно изливал душою непритворной,
И как мои мечты и бред мой стихотворный
С улыбкой слушал ты и дружно руку жал,
Когда, встревоженный, о том я тосковал,
Чего давно уж нет, навек что миновало
И только у меня лишь в сердце не увяло.
Итак, увидишь ты те дальние края,
Где светлою стезей летела жизнь твоя, •—
Блестящий тот Париж, где вскоре над тобой
Завьется, зашумит воспоминаний рой,
Со всею полнотой бессмертных впечатлений,
Со всею легкостью минутных наслаждений.
В раздумье, может быть, опять ты бросишь взгляд
На тот дворец тревог, на тот веселый сад,
Где часто сравнивал в прогулках одиноких
Столицу чувств живых с столицей дум глубоких.
Но зданий и садов, мой друг, знакомый вид
Внезапной мрачностью невольно дух стеснит;
Ты будешь окружен заветными местами, —
Но встретишься ли в них ты с прежними друзьями?
Увы! о скольких ты сердечно воздохнешь
И станешь их искать, хотя уж не найдешь!
Еще люблю мечтать, как, путь оконча трудный,
Пленялся ты красой Бразильи изумрудной,
Где вечной радугой играет свод небес
И блеском дивных птиц пестреет темный лес.
Огнистый ананас в открытом поле рдеет
И пальма над рекой, как радость, зеленеет;
Из дерева ее корабль сооружен,
Из листьев паруса, и в путь он нагружен
15

Ее же сладкими, душистыми плодами.
Так дружба твердостью, советами, делами
От бед спасает нас, в опасности хранит
И нежной ласкою нам душу веселит.
Из детства обречен и вьюгам и туману,
По бесконечному, как вечность, океану,
Мой друг, я не плывал. — Но что ж? В Руси святой
Мне сладостен и мил дым хижины родной:
Я взрос, я цвел душой, любил, страдал в отчизне,
И в ней хочу я ждать конца мятежной жизни.
Но если уж с тобой здесь не видаться мне, —
Тогда, как будешь ты в родимой стороне,
Тень друга навести вечернею зарею:
У храма сельского, под ивою густою,
В кустах шиповника, дубовый крест простой
Надеждой озарит подземный ужас мой, —
И там я буду спать до вечного свиданья
В безоблачном краю любви и упованья.

Александр Бенитцкий
ГРОБНИЦА ДРУГА
(отрывок)
Недавно я святою
Был дружбой съединен, —
Теперь един с собою,
Один жить осужден.
Твою ль, мой друг, объемлю
Гробницу ныне я?..
Увы! — л обе а ю землю,
Скрываюшу тебя.
Хоть в граде — иль в
пустыне,
Хоть в рубище — в парчах,
Подвергнется судьбине
Истленья бренный прах.
И нас, и нас со времем
Покроет сей песок;
Простимся с жизни бремем •
Постигнем все злой рок!
Но длань его железна
Не умертвит меня:
Со вечностию смежна
Душа и мысль моя!
Состав мой истребится,
Но вечен будет дух, —
Он к жизни возвратится
Там, где мой милый друг.
2 Друзья мои..
17

Василий Жуковский
НА СМЕРТЬ АНДРЕЯ ТУРГЕНЕВА
О, друг мой! неужли твой гроб передо мною?
Того ль, несчастный, я от рока ожидал!
Забывшись, я тебя бессмертным почитал...
Святая благодать да будет над тобою!
Покойся, милый прах; твой сон завиден мне!:
В сем мире без тебя, оставленный, забвенный,
Я буду странствовать как в чуждой стороне
И в горе слезы лить на пепел твой священныйt
Прости! не вечно жить! Увидимся опять;
Во гробе нам судьбой назначено свиданье!
Надежда сладкая! приятно ожиданье! —
С каким веселием я буду умирать!
ДРУЖБА
Скатившись с горной высоты,
Лежал на прахе дуб, перунами разбитый;
А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый...
О, Дружба, это ты!
18

ТУРГЕНЕВУ, В ОТВЕТ НА ЕГО ПИСЬМО
(отрывок)
Друг, отчего печален голос твой?
Ответствуй, брат, реши мое сомненье.
Иль он твоей судьбы изображенье?
Иль счастие простилось и с тобой?
С стеснением письмо твое читаю;
Увы! на нем уныния печать;
Чего не смел ты ясно мне сказать,
То все, мой друг, я чувством понимаю.
Так, и на твой досталося удел;
Разрушен мир фантазии прелестной;
Ты в наготе, друг милый, жизнь узрел;
Что в бездне сей таилось, все известно —
И для тебя уж здесь обмана нет.
И, испытав, сколь сей изменчив свет,
С пленительным простившись ожиданьем,
На прошлы дни ты обращаешь взгляд
И без надежд живешь воспоминаньем.
О! не бывать минувшему назад!
Сколь весело промчалися те годы,
Когда мы все, товарищи-друзья,
Делили жизнь на лоне у Свободы!
Беспечные, мы в чувстве бытия,
Что было, есть и будет, заключали,
Грядущее надеждой украшали —
И радостным оно являлось нам.
Где время то, когда по вечерам
В веселый круг нас музы собирали?
Нет и следов; исчезло все — и сад
И ветхий дом, где мы в осенний хлад
Святой союз любви торжествовали
И звоном чаш шум ветров заглушали.
Где время то, когда наш милый брат
Был с нами, был всех радостей душою?
Не он ли нас приятной остротою
И нежностью сердечной привлекал?
Не он ли нас тесней соединял?
Сколь был он прост, нескрытен в разговоре!
Как для друзей всю душу обнажал!
Как взор его во глубь сердец вникал!
Высокий дух пылал в сем быстром взоре.
2* 19

Бывало, он, с отцом рука с рукой,
Входил в наш круг — и радость с ним являлась:
Старик при нем был юноша живой,
Его седин свобода не чуждалась...
О нет! он был милейший нам собрат;
Он отдыхал от жизни между нами,
От сердца дар его был каждый взгляд,
И он друзей не рознил с сыновьями...
Увы! их нет... мы ж каждый по тропам
Незнаемым за счастьем полетели,
Нам прошептал какой-то голос: там!
Но что? и где? и кто вожатый к цели?
Дай руку, брат! как знать, куда наш путь
Нас приведет, и скоро ль он свершится,
И что еще во мгле судьбы таится —
Но дружба нам звездой отрады будь;
О прочем здесь останемся беспечны;
Нам счастья нет, зато и мы — не вечны.
ВОСПОМИНАНИЕ
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.

Николай Гнедич
К МОИМ СТИХАМ
(отрывок)
Спешу, о стихи, вас от грозного спасть приговора;
Спешу вас отдать под покров снисходительной дружбы.
И если она не найдет в вас ни прелестей слова,
Какими нас музы из уст их любимцев пленяют,
Ни пламенных чувствий, ни дум тех могучих, какие
Кипят на устах вдохновенных и души народов волнуют,
То, нежная в чувствах, найдет хоть меня в моих песнях,
Души моей слабость, быть может, ее добродетель;
Узнает из них, что в груди моей бьется, быть может,
Не общее сердце; что с юности нежной оно трепетало
При чувстве прекрасном...
Но ежели дружба найдет в моих песнях нестройных
Хоть слово для сердца, хоть стих, согреваемый чувством;
Но ежели в сих безыскусственных звуках досуга
Услышит тот голос, сердечный язык тот всемирный,
Каким говорит к нам бессмертная матерь-природа,
Быть может, стихи мои, я вас сберег не к забвенью.
21

ДРУЖБА
К Батюшкову
Дни юности, быстро, вы быстро промчались!
Исчезло блаженство, как призрак во сне1
Л прежние скорби на сердце остались;
К чему же и сердце оставлено мне?
Для радостей светлых оно затворилось;
Ему изменила младая любовь!
Но если бы сердце и с дружбой простилось,
Была бы и жизнь мне дар горький богов!
Остался бы в мире один, как в пустыне;
Один бы все скорби влачил я стеня.
Но верная дружба дарит мне отныне,
Что отняла, скрывшись, любовь у меня.
Священною дружбой я все заменяю:
Она мне опора под игом годов,
И спутница будет к прощальному краю,
Куда нас так редко доводит любовь.
Как гордая сосна, листов не меняя,
Зеленая в осень и в зиму стоит,
Равно неизменная дружба святая
До гроба живительный пламень хранит.
Укрась же, о дружба, мое песнопенье,
Простое, внушенное сердцем одним;
Мой голос, как жизни я кончу теченье,
Хоть в памяти друга да будет храним.
к другу
Когда кругом меня все мрачно, грозно было,
И разум предо мной свой факел угашал,
Когда надежды луч и бледный и унылой.
На путь сомнительный едва мне свет бросал,
В ночь мрачную души, и в тайной с сердцем брани,
Как равнодушные без боя вспять бегут,
А духом слабые, как трепетные лани,
Себя отчаянью слепому предают,
22

Когда я вызван в бой коварством и судьбою
И предало меня всё в жертву одного, —
Ты, ты мне был тогда единственной звездою,
И не затмился ты для сердца моего.
О, будь благословен отрадный луч мне верный!
Как взоры ангела меня он озарял;
И часто, от очей грозой закрытый черной,
Сквозь мраки сладкий свет мне пламенно снял!
Хранитель мой! я все в твоем обрел покрове!
Скажи ж, умел ли я, как муж, стоять в битве?
О, больше силы, друг, в твоем едином слове,
Чем света целого в презрительной молве!
Ты покровительным был древом надо мною,
Что, гибко зыбляся высокою главой,
Не сокрушается и зеленью густою
Широко стелется над урной гробовой.
Гроза шумела вкруг, все небо бушевало;
Шаталось дерево до матерого пня;
Но, некрушимое, с любовью покрывало
Ветвями влажными бескровного меня.
Пускай любовь обет священный попирает;
Изменой дружество не очернит себя.
И если верный друг взор неба привлекает,
То небо наградит, и первого тебя!
Все изменило мне, ты устоял в обете.
О, если б мог твое я сердце сохранить,
Не всё, не всё я потерял на свете;
Земля пустыней мне еще не может быть.

Федор Глинка
СЛАВНОЕ ПОГРЕБЕНИЕ
Битва на поле гремела — битвы такой не бывало:
День и взошел и погас в туче нависнувшей дыма;
Медные пушки, дрожа, раскалялись от выстрелов частых,
Стоном стонала земля; от пальбы же ружейной весь воздух
Бурей сдавался сплошной... Там, по холмам Бородинским,
Юноша нес на плечах тело, пробитое пулей:
Свежая кровь по мундиру алой струилась дорожкой.
«Друг! ты куда же несешь благородную ношу?» В ответ он:
«Братцы! товарищ убит! Я местечка ищу для могилы, —
Видите ль, взад и вперед колесистые бегают пушки,
Кони копытом клеймят поле; боюсь я: собрата
Конница ль, пушки ль сомнут... не доищешься после и членов!..
Грустно подумать и то, что, как поле затихнет от битвы,
Жадный орел налетит — расклевать его ясные очи,
Очи, в которые мать и сестра так любили глядеться!..
Вот почему я квартиры тихой ищу постояльцу!»
«Ладно!» — сказали сквозь слез усачи-греиадеры и стали,
Крест сотворивши, копать, па сторонке, могилу штыками...
Только что кончили труд, закипела беда за бедою:
Буря за бурей пошла... и метелью и градом картечи,
Черепом бомб и гранат занесло, завалило могилу!..
24

Константин Батюшков
НА СМЕРТЬ И. П. ПНИНА
Где друг наш? Где певец? Где юности красы?
Увы, исчезло все под острием косы!
Любимца нежных муз осиротела лира.
Замолк певец: он был, как мы, лишь странник мира?
Нет друга нашего, его навеки нет!
Недолго мир им украшался:
Завял, увы, как майский цвет,
И жизни на заре с друзьями он расстался!
Пнин чувствам дружества с восторгом предавался;
Несчастным не одно он золото дарил...
Что в золоте одном? Он слезы с ними лил.
Пнин был согражданам полезен,
Пером от злой судьбы невинность защищал,
В беседах дружеских любезен,
Друзей в родных он обращал.
И мы теперь, друзья, вокруг его могилы
Объемлем только хладный прах,
Твердим с тоской и во слезах:
Покойся в мире, друг наш милый,
Питомец граций, муз, ты жив у нас в сердцах?
Когда в последний раз его мы обнимали,
Казалось, с нами мир грустил,
25

И сам Амур в печали
Светильник погасил:
Не кипарисну ветвь унылу,
Но розу на его он положил могилу.
ВЕСЕЛЫЙ ЧАС
(отрывок)
Вы, други, вы опять со мною
Под тенью тополей густою,
С златыми чашами в руках,
С любовью, с дружбой на устах!
Друзья! уж месяц над рекою,
Почили рощи сладким сном;
Но нам ли здесь искать покою
С любовью, с дружбой и вином?
О радость! радость! Вакх веселый
Толпу утех сзывает к нам;
А тут в одежде легкой, белой
Эрато гимн поет друзьям:
«Часы крылаты! не летите
И счастье мигом хоть продлите!»
Увы! бегут счастливы дни,
Бегут, летят стрелой они!
Ни лень, ни счастья наслажденья
Не могут их сдержать стремленья,
И время сильною рукой
Погубит радость и покой, -
Луга веселые зелены,
Ручьи кристальные и сад,
Где мшисты дубы, древни клены
Сплетают вечну тень прохлад, —
Ужель вас зреть не буду боле?
Ужели там, на ратном поле,
Судил мне рок сном вечным спать?
Свирель и чаша золотая
Там будут в прахе истлевать;
"Покроет их трава густая,
Покроет, и ничьей слезой
26

Забвенный прах не окропится...
Заране должно ли крушиться?
Умру, и все умрет со мной!..
Но вы еще, друзья, со мною
Под тенью тополей густою,
С златыми чашами в руках,
С любовью, с дружбой на усгах.
ДРУЖЕСТВО
Блажен, кто друга здесь по сердцу обретает,
Кто любит и любим чувствительной душой!
Тезей на берегах Коцита не страдает, —
С ним друг его души, с ним верный Пирифой.
Атридов сын в цепях, но зависти досгоин!
С ним друг его, Пилад... под лезвием мечей.
А ты, младый Ахилл, великодушный воин,
Бессмертный образец героев и друзей!
Ты дружбою велик, ты ей дышал одною!
И, друга смерть отмстив бестрепетной рукою,
«Счастлив! ты мертв упал на гибельный трофей!
ТЕНЬ ДРУГА
*Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
За кораблем вилася Гальциона,
14 тихий глас ее пловцов увеселял.
Вечерний ветр, валов плескаиье,
-Однообразный шум, и трепет парусов,
И кормчего на палубе взыванье
Ко страже, дремлющей под говором валов, —
Все сладкую задумчивость питало.
Как очарованный, у мачты я стоял*
И сквозь туман и ночи покрывало
'Светила Севера любезного искал.
Вся мысль моя была в воспоминанье
Под небом сладостным отеческой земли,
Но ветров шум и моря колыханье
На вежды томное забвенье навели.
Мечты сменялися мечтами,
М вдруг... то был ли сон?., предстал товарищ мне,
27

Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над плейсскими струями.
Но вид не страшен был; чело
Глубоких, ран не сохраняло,
Как утро майское, веселием цвело
И все небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? — я вскричал, — о воин, вечно милый!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
Не я ли с верными друзьями
Мечом на дереве твой подвиг начертал
И тень в небесную отчизну провождал
С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!
Или протекшее все было сон, мечтанье,
Все, все — и бледный труп, могила и обряд,
Свершенный дружбою в твое воспоминанье?
О! молви слово мне! пускай знакомый ввук
Еще мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
Твою с любовию сжимает...»
И я летел к нему... Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
И сон покинул очи.
Все спало вкруг меня под кровом тишины.
Стихии грозные катилися безмолвны.
При свете облаком подернутой луны
Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
И все душа за призраком летела,
Все гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший из друзейГ
К ДРУЗЬЯМ
Вот список мой стихов,
Который дружеству быть может драгоценен».
Я добрым гением уверен,
Что в сем дедале рифм и слов
Недостает искусства:
28

Но дружество найдет мои в замену чувства —
Историю моих страстей,
Ума и сердца заблужденья,
Заботы, суеты, печали прежних дней
И легкокрылы наслажденья;
Как в жизни падал, как вставал,
Как вовсе умирал для света,
Как снова мой челнок фортуне поверял...
И словом, весь журнал
Здесь дружество найдет беспечного поэта,
Найдет и молвит так:
«Наш друг был часто легковерен;
Был ветрен в Пафосе; на Пинде был чудак;
Но дружбе он зато всегда остался верен;
Стихами никому из пас не докучал
(А на Парнасе это чудо!)
И жил так точно, как писал...
Ни хорошо, ни худо!»

Иван Крылов
ДВА ГОЛУБЯ
Два Голубя как два родные брата жили,
Друг без друга они не ели и не пили;
Где видишь одного, другой уж, верно, там;
И радость и печаль — все было пополам.
Не видели они, как время пролетало;
Бывало грустно им, а скучно не бывало.
Ну, кажется, куда б хотеть
Или от милой, иль от друга?
Нет, вздумал странствовать один из них — лететь
Увидеть, осмотреть
Диковинки земного круга,
Ложь с истиной сличить, поверить быль с молвой,
«Куда ты? — говорит сквозь слез ему другой; —
Что пользы по свету таскаться?
Иль с другом хочешь ты расстаться?
Бессовестный! когда меня тебе не жаль,
Так вспомни хищных птиц, силки, грозы ужасны,
И все, чем странствия опасны!
Хоть подожди весны лететь в такую даль:
Уж я тебя тогда удерживать не буду.
Теперь еще и корм и скуден так, и мал;
Да, чу! и ворон прокричал:
Ведь это, верно, к худу.
Останься дома, милый мой,
Ну, нам ведь весело с тобой!
Куда ж еще тебе лететь, не разумею;
30

А я так без тебя совсем осиротею.
Силки, да коршуны, да громы только мне
Казаться будут и во сне;
Все стану над тобой бояться я несчастья:
Чуть тучка лишь над головой,
Я буду говорить: ах! где-то братец мой?
Здоров ли, сыт ли он, укрыт ли от ненастья!»
Растрогала речь эта Голубка;
Жаль братца, да лететь охота велика:
Она и рассуждать и чувствовать мешает.
«Не плачь, мой милый, — так он друга утешает, —
Я на три дня с тобой, не больше, разлучусь.
Все наскоро в пути замечу на полете,
И, осмотрев, что есть диковинней на свете,
Под крылышко к дружку назад я ворочусь.
Тогда-то будет нам о чем повесть словечко!
Я вспомню каждый час и каждое местечко;
Все расскажу: дела ль, обычай ли какой,
Иль где какое видел диво.
Ты, слушая меня, представишь все так живо,
Как будто б сам летал ты но свету со мной».
Тут — делать нечего — друзья поцеловались,
Простились и расстались.
Вот странник наш летит; вдруг встречу дождь и гром;
Под ним, как океан, синеет степь кругом.
Где деться? К счастью, дуб сухой в глаза попался;
Кой-как угнездился, прижался
К нему наш Голубок;
Но ни от ветру он укрыться тут не мог,
Ни от дождя спастись: весь вымок и продрог.
Утих помалу гром. Чуть солнце просияло,
Желанье позывать бедняжку дале стало.
Встряхнулся и летит, — летит и видит-он:
В заглушьи под леском рассыпана пшеничка.
Спустился — в сети тут попалась наша птичка Г
Беды со всех сторон!
Трепещется он, рвется, бьется;
По счастью, сеть стара: кой-как ее прорвал,
Лишь ножку вывихнул да крылышко помял!
Но не до них: он прочь без памяти несется.
Вот пуще той беды беда над головой!
Отколь ни взялся ястреб влой;
Невзвидел света, Голубь мой!
От ястреба из сил последних машет.
31

Ах, силы вкоротке! совсем истощены!
Уж когти хищные над ним распущены;
Уж холодом в него с широких крыльев пашет.
Тогда орел, с небес направя свой полет,
Ударил в ястреба всей силой •—
И хищник хищнику достался на обед.
Меж тем наш Голубь милой,
Вниз камнем ринувшись, прижался под плетнем.
Но тем еще не кончилось на нем:
Одна беда всегда другую накликает.
Ребенок, черепком наметя в Голубка, •—
Сей возраст жалости не знает, —
Швырнул и раскроил висок у бедняка.
Тогда-то странник наш, с разбитой головою,
С попорченным крылом, € повихнутой ногою,
Кляня охоту видеть свет,
Поплелся кое-как домой без новых бед.
Счастлив еще: его там дружба ожидает!
К отраде он своей,
Услуги, лекаря и помощь видит в ней;
С ней скоро все беды и горе забывает.
О вы, которые объехать свет вокруг
Желанием горите!
Вы эту басенку прочтите.
И в дальний путь такой пускайтеся не вдруг.
Что б ни сулило вам воображенье ваше;
Но, верьте, той земли не сыщете вы краше,
Где ваша милая иль где живет ваш друг.
СОБАЧЬЯ ДРУЖБА
У кухни под окном
На солнышке Полкан с Барбосом, лежа, грелись.
Хоть у ворот перед двором
Пристойнее б стеречь им было дом;
Но как они уж понаелись *—
И вежливые ж псы притом
Ни на кого не лают днем •—i
Так рассуждать они пустилися вдвоем
О всякой всячине: о их собачьей службе,
О худе, о добре и, наконец, о дружбе.
«Что может, — говорит Полкан, — приятней быть,
32

Как с другом сердце к сердцу жить;
Во всем оказывать взаимную услугу;
Не спить без друга и не съесть,
Стоять горой за дружню шерсть,
И, наконец, в глаза глядеть друг другу,
Чтоб только улучить счастливый час,
Нельзя ли друга чем потешить, позабавить
И в дружнем счастье все свое блаженство ставить!
Вот если б, например, с тобой у нас
Такая дружба завелась:
Скажу я смело,
Мы б и не видели, как время бы летело».
«А что же?, это дело! —
Барбос ответствует ему. —
Давно, Полканушка, мне больно самому.
Что, бывши одного двора с тобой собаки,
Мы дня не проживем без драки;
И из чего? Спасибо господам:
Ни голодно, ни тесно нам!
Притом же, право, стыдно:
Пес дружества слывет примером с давних дней,
А дружбы между псов, как будто меж людей,
Почти совсем не видно».
«Явим же в ней пример мы в наши времена! —
Вскричал Полкан. — Дай лапу!» — «Вот она!»
И новые друзья ну обниматься,
Ну целоваться;
Не знают с радости, к кому и приравняться:
«Орест мой!» — «Мой Пилад!» Прочь свары, зависть,
злость!
Тут повар на беду из кухни кинул кость.
Вот новые друзья к ней взапуски несутся:
Где делся и совет и лад?
С Пиладом мой Орест грызутся, >—
Лишь, только клочья вверх летят:
Насилу, наконец, их розлили подою.
Свет полон дружбою такою.
Про нынешних друзей льзя молвить не греша,
Что в дружбе все они едва ль не одинаки:
Послушать, кажется, одна у них душа,-—
А только кинь им кость, так что твои собаки!
3 Друзья мои...

Павел Катенин
идиллия
Блажен меж смертными кто любит друга; вдвое
Блаженнее, когда взаимно он любим;
Тезей, в аду пленен, был счастлив, в Пиритое
Отраду находя, деля неволю с ним;
Орест у варваров, меч над главою видя,
На жребий не роптал, Пнлада зря с собой;
И без Патрокла жизнь Ахилл возненавидя»
Отмстив за смерть его, утешился душой.
34

о
Семей Раич
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ В КРУГУ ДРУЗЕЙ
(отрывок)
Здесь, в кругу незримых граций,
Под наклонами акаций,
Здесь чарующим вином
Грусть разлуки мы запьем!
3*
Други! Кубки налиты,
И шампанское, играя,
Гонит пену выше края...
Погребем в них суеты...
У весны на новосельи,
В несмущаемом весельи,
Сладко кубки осушать,
Сладко дружбою дышать.
Кто б кружок друзей согласный
Песнью цитры сладкогласной
В мир волшебный перенес?
Кто бы звонкими струнами
Пробудил эфир над нами
И растрогал нас до слез?
35

Песни — радость наших дней, —
Вам сей кубок, аониды!
В кубках, други, нам ясней
Видны будущего виды...
В дань любви сей кубок пенный!
В память милых приведем!
Кто, любовью упоенный,
Не был на небе седьмом?
Вакху в честь сей кубок, други!
С ним пленительны досуги, —
Он забвенье в сердце льет
И печали и забот.
Трем блаженствам мы отпили,
Про четвертое забыли, —
Кубок в кубок стукнем враз,
Дружбе в дань, в заветный час.
У весны на новосельи,
В несмущаемом весельи,
Сладко кубки осушать,
Сладко дружбою дышать.

Петр Вяземский
К МОИМ ДРУЗЬЯМ ЖУКОВСКОМУ, БАТЮШКОВУ
И СЕВЕРИНУ
Где вы, товарищи-друзья?
Кто разлучил соединенных
Душой, руками соплетенных?
Один без сердцу драгоценных,
Один теперь тоскую я!
И, может быть, сей сердца стон
Вотще но воздуху несется,
Вотще средь ночи раздается;
До вас он, может, не коснется,
Не будет вами слышен он!
И, может быть, в сей самый час,
Как ночи сон тревожит вьюга,
Один из вас в борьбах недуга
Угасшим гласом имя друга
В последний произносит раз!
Почин, счастливец, кротким сном!
Стремлюсь надежой за тобою...
От бури ты идешь к покою.
Пловец, томившийся грозою,
Усни на берегу родном!
Но долго ль вас, друзья, мне ждать?
Когда просветит день свиданья?
37

Иль — жертвы вечного изгнанья —
Не будем чаши ликованья
Друг другу мы передавать?
Иль суждено, чтоб сердца хлад
Уже во мне не согревался,
Как ветр в пустыне, стон терялся
И с взглядом друга не встречался
Бродящий мой во мраке взгляд?
Давно ль, с любовью пополам,
Плели нам резвые хариты
Венки, из свежих роз увиты,
И пели юные пииты
Гимн благодарности богам?
Давно ль? — и сладкий сон исчез!
И гимны наши — голос муки,
И дни восторгов — дни разлуки!
Вотще возносим к небу руки,
Пощады нет нам от небес!
А вы, товарищи-друзья,
Явитесь мне хоть в сновиденьи,
И, оживя в воображеньи
Часов протекших наслажденьи,
Обманом счастлив буду я!
Но вот уж мрак сошел с полей
И вьюга с ночью удалилась,
А вас душа не допрасилась;
Зарей окрестность озлатилась...
Прийти ль когда заре моей?
К БАТЮШКОВУ
(отрывок)
Мой милый, мой поэт, Толпящихся бессменно
Товарищ с юных лет! У Крезовых ворог.
Приду я неотменно
В твой угол, отчужденный
Презрительных забот, О друг мой! мне уж зрится:
И шума, и хлопот, Твой скромн'/ч камелек
38

Тихохонько курится,
Вокруг него садится
Приятелей кружок;
Они слетелись вместе
На дружеский твой зов
Из разных все концов.
Здесь на почетном месте
Почетный наш поэт,
Белева мирный житель
И равнодушный зритель
Приманчивых сует,
Жуковский, в ранни годы
Гораций — Эпиктет.
Здесь с берега свободы,
Художеств, чудаков,
Карикатур удачных,
Радклиф, Шекспиров мрачных,
Ростбифа и бойцов —
Наш Северин любезный;
Пусть нас делили бездны
Зияющих морей,
Но он не изменился
И другом возвратился
В объятия друзей!
Питомец сладострастья,
Друг лакомых пиров,
Красавиц и стихов,
Дитя румяный счастья,
И ты, Тургенев, к нам!
И ты, наследник тула*
Опасных стрел глупцам
Игривого Катулла,
О Блудов, наш остряк!
Завистников нахальных
И комиков печальных
Непримиримый враг!
Круг избранный, бесценный
Товарищей-друзей:
Вам дни мои смиренны
И вам души моей
Обеты сокровенны!
Меня не будут зреть
В прислужниках гордыни,
И не заманит сеть
Меня слепой богини!
Вам, вам одним владеть
Веселыми годами,
Для вас хочу и с вами
Я жить и умереть!
АЛЬБОМ
(отрывок)
Счастлив, кому, по милости фортуны,
Отсчитан день для сердца вечно юный!
Счастлив и тот, чей стих, любовь друзей,
Как сердца звук на сердце отзовется, —
Тот без молвы стотрубной обойдется
И без прислуг журнальных трубачей!
Боясь в дверях бессмертья душной давки,
Стремглав не рвусь к ступеням книжной лаоки
И счастья жду в смиренном уголке.
Пусть гордый свет меня купает в Лете,
Лишь был бы я у дружбы на примете
И жив у вас на памятном листке.
* Туло — колчан.
39

из «коляски»
Друзья! посудите вы строже
О неоседлое ги моей:
Любить разлуку точно то же,
Что не любить своих друзей.
Есть призрак правды в сей посылке;
Но вас ли бегаю, друзья,
Когда по добровольной ссылке
В коляске постригаюсь я?
Кто лямку тянет в светской службе
Кому та лямка дорога,
Тот и себе уже и дружбе
Плохой товарищ и слуга.
По мне, ошибкой моралисты
Твердят, что люди эгоисты.
Где эгоизм? кто полный я?
Кто не в долгу пред этим словом?
Нет, я глядит в изданьи новом
Анахронизмом словаря.
Держася круговой поруки,
Среди житейской кутерьмы,
Забав, досад, вражды и скуки
Взаимно вкладчиками мы.
Мы, выжив я из человека,
Есть слово нынешнего века;
Всё мы да мы\ наперечет
Все на толкучем рынке света
Судьбой отсчитанные лета
Торопимся прожить в народ.
Как будто стыдно поскупиться
И днем единым поживиться
Из жизни, отданной в расход.
Всё для толпы — и вечно жадной
Толпою всё поглощено.
Сил наших хищник беспощадный
Уносит нас волною хладной
Иль топит без вести на дно;
Дробь мелкой дроби в общей смете
Вся жизнь, затерянная в свете,
Как бурей загнанный ручей
В седую глубь морских зыбей,
40

Кипит, теснится, в сшибках стонет.
Но, не прорезав ни следа,
В пучине вод глубоких тонет
И пропадает навсегда.
Друзья! боюсь, чтоб бег мой дальный
Не утомил вас, если вы,
Простя мне пыл первоначальный,
Дойдете до конца главы
Полупустой, полуморальной,
Полусмешной, полупечальной,
Которой бедный Йорик ваш
Открыл журнал сентиментальный,
Куда заносит дурь и блажь
Своей отваги повиральной...
ЛИТЕРАТУРНАЯ ИСПОВЕДЬ
(отрывок)
Житейских радостей я многих не изведал;
Но вместо этих благ, которых бог мне не далг
Друзьями щедро он меня вознаградил,
И дружбой избранных я горд и счастлив был.
Иных уж не дочтусь: вождей моих не стало;
Но память их жива: они мое зерцало;
Они в трудах моих вторая совесть мне,
И вопрошать ее люблю наедине.
Их тайный приговор мне служит ободреньем
Иль оставляет стих «под сильным подозреньем>.
Доволен я собой, и по сердцу мне труд,
Когда сдается мне, что выдержал бы суд
Жуковского; когда надеяться мне можно,
Что Батюшков, его проверив осторожно,
Ему б на выпуск дал свой ценсорский билет;
Что сам бы на него не положил запрет
Счастливый образец изящности афинской,
Мой зорко-сметливый и строгий Баратынский;
Что Пушкин, наконец, гроза плохих писак,.
Пожав бы руку мне, сказал: «Вот это так!>
41

ДРУЗЬЯМ
Я пью за здоровье не многих,
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.
Я пью за здоровье далеких,
Далеких, но милых друзей,
Друзей, как и я, одиноких
Средь чуждых сердцам их людей.
В мой кубок с вином льются слезы,
Но сладок и чист их поток;
Так с алыми — черные розы
Вплелись в мой застольный венок.
Мой кубок за здравье не многих,
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней;
За здравье и ближних далеких,
Далеких, но сердцу родных,
И в память друзей одиноких,
Почивших в могилах немых.

*CL^
Александр Грибоедов
А. ОДОЕВСКОМУ
Я дружбу пел... Когда струнам касался,
Твой гений над главой моей парил,
В стихах моих, в душе тебя любил
И призывал, и о тебе терзался!..
О, мой творец! Едва расцветший век
Ужели ты безжалостно пресек?
Допустишь ли, чтобы его могила
Живого от любви моей сокрыла?..
43

Кондратий Рылеев
ДРУЗЬЯМ
(В Ротово)
Нельзя ль на новоселье,
О други, прикатить
И в пунше, и в веселье
Всё горе потопить?
Друзья! Прошу, спешите,
Я ожидаю вас!
Мрак хаты осветите
Весельем в добрый час!
В сей хате вы при входе
Узрите, стол стоит,
За коим на свободе
Ваш бедный друг сидит
В своем светло-кофейном,
Для смеха сотворенном
И странном сертуке,
В мечтах, с пером в руке!
Там кипа книжек рядом
Любимейших лежит,
Их переплет не златом,
А внутрь добром блестит.
Заступа от неволи,
Любезные пистоли,
Шинслишка, сертук,
Уздечка и муштук;
Ружье — подарок друга,
Две сабли — как стекло,
Надежная подпруга
И Косовско седло —
Вот все, что прикрывает
Стенную черноту;
Вот все, что украшает
Сей хаты простоту.
Друзья! Коль посетите
Меня вы под часок,
Яств пышных не просите:
Под вечер пунш, чаек,
На полдень—щи с сметанкой,
Хлеб черный, да баранки,
И мяса фунта с два,
Л на десерт от брата,
Хозяина-солдата —
Приветные слова.
Когда такой потравы,
Друзья! хотя для славы
Желает кто из вас,
Тогда, тогда от службы
Ко мне в свободный час,
В Вежайцы, ради дружбы,.
44

Прошу я завернуть Под сень анахорета,
И в скромный кров поэта, От скуки заглянуть.
К И. А-ву
В ОТВЕТ НА ПИСЬМО
(отрывок)
Напрасно думаешь, что там
Светильник дружбы угасает,
Где жертвенник любви пылает;
Напротив, друг мой! фимиам.
Тем сердцем дружбе приносимый,
В котором огнь неугасимый
Любви горит уж навсегда, —
Не перестанет никогда
С сугубой ревностью куриться;
Любовью все животворится.
И из чего, скажи, ты взял,
Что твой сопутник с колыбели
Любить друзей уж перестал?
Иль в нем все чувства онемели
И он, как лед, холоден стал?
Мой друг! так думаешь напрасно;
Все тот же я, как прежде был,
И ничему не изменил;
Люблю невольно, что прекрасно;
И если раз уж заключил
С кем дружества союз я вечный,
Кого люблю чистосердечно,
К тому, к тому уж сохраню
Любовь и дружество, конечно,
И никогда не изменю...
А. А. БЕСТУЖЕВУ
(Посвящение поэмы
«Войнаровский»)
Как странник грустный, одинокий
В степях Аравии пустой,
Из края в край с тоской глубокой
45

Бродил я в мире сиротой.
Уж к людям холод ненавистный
Приметно в душу проникал,
И я в безумии дерзал
Не верить дружбе бескорыстной.
Незапно ты явился мне:
Повязка с глаз моих упала;
Я разуверился вполне,
И вновь в небесной вышине
Звезда надежды засияла.
Прими ж плоды трудов моих,
Плоды беспечного досуга;
Я знаю, друг, ты примешь их
Со всей заботливостью друга.
Как Аполлонов строгий сын,
Ты не увидишь в них искусства:
Зато найдешь живые чувства, —
Я не Позт, а Гражданин.

Михаил Дмитриев
Н. М. ЯЗЫКОВУ
(отрывок)
...ты, Языков, пробудил
Тот огонь, что я в груди таил;
На вызов твой красноречивый,
Поэт, кому в святой тиши
Знакомы радости души,
Восторгов дивные порывы, —
На вызов твой я ожил вновь
Петь юность, дружбу и любовь.
Прими ж, певец мой благодатный,
Стих дружбы нелицеприятный!
Да посетит твой мирный кров
Здоровье — спутник вдохновенья!
Дай вновь нам слышать песнопенья,
Восторг, разгул и шум пиров,
И кверху поднятые чаши,
Вино — былые годы наши!
47

о
0
Вильгельм Кюхельбекер
К ПУШКИНУ И ДЕЛЬВИГУ
(ИЗ ЦАРСКОГО СЕЛА)
Нагнулись надо мной родимых вязов своды,
Прохлада тихая развесистых берез!
Здесь нам знакомый луг; вот роща, вот утес,
На верх которого сыны младой свободы.
Питомцы, баловни и Феба и Природы,
Бывало мы рвались сквозь густоту древес
И слабым ровный путь с презреньем оставляли!
О время сладкое, где я не знал печали!
Ужель навеки мир души моей исчез
И бросили меня воздушные мечтанья?
Я радость нахожу в одном воспоминанье,
Глаза полны невольных слез!
Увы, они прошли, мои весенин годы!
Но — не хочу тужить: я снова, снова здесь!
Стою над озером, и зеркальные воды
Мне кажут холм, лесок, и мост, и берег весь,
И чистую лазурь безоблачных небес!
Здесь часто я сидел в полуночном мерцанье,
И надо мной луна катилася в молчанье!
Здесь мирные места, где возвышенных муз,
Небесный пламень их и радости святые,
Порыв к великому, любовь к добру впервые
Узнали мы и где наш тройственный союз,
Союз младых певцов и чистый и священный,,
48

Волшебным навыком, судьбою заключенный,
Был дружбой утвержден!
И будет он для нас до гроба незабвен!
Ни радость, ни страданье,
Ни нега, ни корысть, ни почестей исканье —
Ничто души моей от вас не удалит!-
И в песнях сладостных и в слове состязанье
Друзей-соперников тесней соединит!
Зачем же нет вас здесь, избранники харит? —
Тебя, о Дельвиг мой, поэт, мудрец ленивый,
Беспечный и в своей беспечности счастливый?
Тебя, мой огненный, чувствительный певец
Любви и доброго Руслана,
Тебя, на чьем челе предвижу я венец'
Арьоста и Парии, Петрарки и Баяна?
О други! почему не с вами я брожу?
Зачем не говорю, не спорю здесь я с вами,
Не с вами с башни сей на пышный сад гляжу?
Или, сплетясь руками,
Зачем не вместе мы внимаем шуму вод,
Биющих искрами и пеною о камень?
Не вместе смотрим здесь на солнечный восход,
На потухающий на крае неба пламень?
Мне здесь и с вами всё явилось бы мечтой,
Несвязным, смутным сновиденьем,
Всё, всё, что встретил я, простясь с уединеньем,
Всё, что мне ясность и покой
И тишину души младенческой отъяло
И сердце мне так больно растерзало!
При вас, товарищи, моя утихнет кровь.
И я в родной стране забуду на мгновенье
Заботы, и тоску, и скуку, и волненье,
Забуду, может быть, и самую любовь!
НА РЕЙНЕ
Мир над спящею пучиной, С тихих вод прохлада веет:
Мир над долом и горой; В сердце льется тишина!
Рейн гладкою равниной
Разостлался предо мной. Здесь, над вечными струями,
В сей давно желанный час,
Легкий челн меня лелеет, Други, я в мечтаньях с вами;
Твердь небесная ясна, Братия, я вижу вас!
4 Друзья мои... 49

Вам сей кубок, отягченный Светлую толпу мечтаний
Влагой чистой и златой; И надежду гонит он.
Пью за наш союз священный,
Пью за русский край родной! О, скажи, жилец дубравы,
Томный, жалобный пророк,
Но волна бежит и плещет Иль меня на поле славы
В безответную ладью: Ждет неотразимый рок?
Что же грудь моя трепещет?
Что же душу тьмит мою? Или радостных объятий
К милым мне не простирать?
Встали в небе великаны, И к груди дрожащей братии
Отражает их река: При свиданье не прижать?
Солнце то прорвет туманы,
То уйдет за облака! Да паду же за свободу,
За любовь души моей,
Слышу птицу предвещаний: Жертва славному народу,
Дик ее унылый стон; Гордость плачущих1 друзей!
ЭЛЕГИЯ
Почто так рано изменила
С мечтами, радостью, тоской?
Куда полет свой устремила?
Неумолимая, постой!
О дней моих весна златая,
Постой!., тебе возврата нет.
Летит, молитве не внимая,
И всё за ней умчалось вслед.
Жуковский
Цвет жизни моей, не вянь, о! время сладостной скорби,
Пылкой волшебной мечты, время восторга, — постой!
Чем удержать его, Дельвиг1 Дай, о дай мне привыкнуть
К страшной той мысли, чтоб жить с хладной, немою душой
Жить, переживши-себя! — Увы! зачем не угас я
С утром моим златым! Дельвиг, когда мы с тобой
Тайными мыслями, верой7сердца менялись, когда мы
В светлом слиянии душ пламенным летом неслись
Там, за пределом миров, в минуты священных восторгов, —
Друг мой! тогда б умереть, с ним съедиииться бы, с ним,
Чей перед нами был образ открыт! — О друг мой! мы розно:
С кем мне делиться собой? Дельв:иг, теперь ты меня —
В час, когда тяготеет на мне рука беспредельной печали,
50

С мрачным, с глухим бытием, с грозной судьбой не миришь,
Брат души моея1 затерян в толпе равнодушной,
Твой Вильгельм одинок в мутной столице сует,
Холод извне погашает огонь его сердца: зачем же
Я на заре не увял, весь я еще не лишен
Лучшия части себя — святых благодатных мечтаний?
В памяти добрых бы жил рано отцветший певец!
19 ОКТЯБРЯ
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В средине поприща побед и славы,
Исполненный несокрушимых сил!
Блажен! лицо его, всегда младое,
Сиянием бессмертия горя,
Блестит, как солнце вечно золотое,
Как первая эдемская заря.
А я один средь чуждых мне людей
Стою в ночи, беспомощный и хилый,
Над страшной всех надежд моих могилой,
Над мрачным гробом всех моих друзей.
В тот гроб бездонный, молнией сраженный,
Последний пал родимый мне поэт,..
И вот опять лицея день священный;
Но уж и Пушкина меж вами нет!
Не принесет он новых песней вам,
И с них не затрепещут перси ваши;
Не выпьет он заздравной с вами чаши:
Он воспарил к заоблачным друзьям.
Он ныне с нашим Дельвигом пирует;
Он ныне с Грибоедовым моим:
По них, по них душа моя тоскует;
Я жадно руки простираю к ним!
Пора и мне! — Давно судьба грозит
Мне казней нестерпимого удара:
Она меня того лишает дара,
С которым дух мой неразлучно слит!
Так! перенес я годы заточенья,
Изгнание, и срам, и сиротство;
4* 51

Но под щитом святого вдохновенья,
Но здесь во мне пылало божество!
Теперь пора! — Не пламень, не перун
Меня убил; нет, вязну средь болота,
Горою давят нужды и забота,
И я отвык от позабытых струн..
Мне ангел песней рай в темнице душной
Когда-то созидал из снов влатых;
Но без него не труп ли я бездушный
Средь трупов столь же хладных и немых?
НА СМЕРТЬ ЯКУБОВИЧА
Все, все валятся сверстники мои,
Как с дерева валится лист осенний,
Уносятся, как по реке струи,
Текут в бездонный водоем творений,
Отколе не бегут уже ручьи
Обратно в мир житейских треволнений!..
За полог все скользят мои друзья:
Пред ним один останусь скоро я.
Лицейские, ермоловцы, поэты,
Товарищи! Вас подлинно ли нет?
А были же когда-то вы согреты
Такой живою жизнью! Вам ли пет
Привет последний, и мои приветы
Уж вас не тронут? — Бледный тусклый свет
На новый гроб упал: в своей пустыне
Над Якубовичем рыдаю ныне.
Я не любил его... Враждебный взор
Вчастую друг на друга мы бросали;
Но не умрет он средь Кавказских гор:
Там все утесы — дел его скрижали;
Им степь полна, им полон черный бор;
Черкесы и теперь не перестали
Средь родины заоблачной своей
Пугать Якубом плачущих детей.
Он был из первых в стае той орлиной,
Которой ведь и я принадлежал...
Тут нас, исторгнутых одной судьбиной,
Умчал в тюрьму и ссылку тот же вал...
52

Вот он остался, сверстник мне единый,
Вот он мне в гроб дорогу указал:
Так мудрено ль, что я в своей пустыне
Над Якубовичем рыдаю ныне?
Ты отстрадался, труженик, герой,
Ты вышел наконец на тихий берег,
Где нет упреков, где тебе покой!
И про тебя не смолкнет бурный Терек
И станет говорить Бешту седой...
Ты отстрадался, вышел ты на берег;
А реет все еще средь черных волн
Мой бедный, утлый, разснащенный челн!

Антон Дельвиг
НА СМЕРТЬ ДЕРЖАВИНА
(отрывок)
Державин умер! чуть факел погасший дымится, о Пушкин!
О Пушкин, нет уж великого! Музы над прахом рыдают.
Вот прах вещуна, вот лира висит на ветвях кипариса,
При самом рожденьи певец получил ее в дар от Эрмия.
Сам Эрмий уперся ногой натянуть на круг черепахи
Гремящие струны — и только в часы небесных восторгов
Державин дерзал рассыпать по ней окрыленные персты.
Кто ж ныне посмеет владеть его громкою лирой? Кто,
Пушкин?!
Кто пламенный, избранный Зевсом еще в колыбели,
счастливец,
В порыве прекрасной души ее свежим венком увенчает?
Молися каменам! и я за друга молю вас, камены!
Любите младого певца, охраняйте невинное сердце,
Зажгите возвышенный ум, окрыляйте юные персты!
Но и в старости грустной пускай он приятно на лире,
Гремящей сперва, ударяя — уснет с исчезающим звоном!
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ ВОСПИТАННИКОВ
ЦАРСКОСЕЛЬСКОГО ЛИЦЕЯ
Хор
Шесть лет промчалось, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины,
54

И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
1-й голос
О матерь! вняли мы призванью,
Кипит в груди младая кровь!
Длань крепко съединилась с дланью,
Связала их к тебе любовь.
Мы дали клятву: всё родимой,
Всё без раздела — кровь и' труд.
Готовы в бой неколебимо,
Неколебимо — правды в суд.
Хор
Шесть лет промчалось, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
2-й голос
Тебе, наш царь, благодаренье!
Ты сам нас юных съединил
И в сем святом уединеньи
На службу музам посвятил!
Прими ж теперь не тех веселых
Беспечной радости друзей,
Но в сердце чистых, в правде смелых,
Достойных благости твоей.
Хор
Шесть лет промчалось, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
3-й голос
Благословите положивших
В любви отечеству обет!
55

И с детской нежностью любивших
Вас, други наших резвых лет!
Мы не забудем наставлений,
Плод ваших опытов и дум,
И мысль об них, как некий гений,
Неопытный поддержит ум.
Хор
Простимся, братья! Руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
4-й голос
Друг на друге остановите
Вы взор с прощальною слезой!
Храните, о друзья, храните
Ту ж дружбу с тою же душой,
То ж к славе сильное стремленье,
То ж правде — да, неправде — нет.
В несчастье — гордое терпенье,
И в счастье — всем равно привет!
Финал
Шесть лет промчалось, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
Прощайтесь, братья, руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
К ШУЛЬГИНУ
Прощай, приятель! От поэта
Возьми на память пук стихов.
56

Бог весть, враждебная планета
В какой закинет угол света
Его, с младых еще годов
Привыкшего из кабинета
Не выставлять своих очков?
Бог весть, увидим ли разлуку,
Перекрестясь, мы за собой?
Как обнимусь тогда с тобой!
Рука сама отыщет руку,
Чтоб с той же чистою душой —
Но, может быть, испившей муку —
Схватить ее и крепко сжать!
Как дружных слов простому звуку
Мне будет весело внимать!
Ты, может быть!., но что мечтами,
Что неизвестным мучить нас?
Мне ль спорить дерзко со слезами,.
Потечь готовыми из глаз?
Что будет — будет! с небесами
Нельзя нам спорить, милый друг!
Останься ж с этими стихами
До первого пожатья рук.
К ДРУЗЬЯМ
Я редко пел, но весело, друзья!
Моя душа свободно разливалась.
О Царский сад, тебя ль забуду я?
Твоей красой волшебной забавлялась
Проказница фантазия моя,
И со струной струна перекликалась,
В согласный звон сливаясь под рукой, —
И вы, друзья, талант лю/>или мой.
Все ж песни вам от сельского поэта!
Любите их за то хоть, что мои.
Бог весть куда умчитесь в шуме света
Все еы, друзья, все радости мои!
И, может быть, мечты моей Лилста
Там будет мне мучением любви;
А дар певца, лишь вам в пустыне милый,.
Как василек не доцветет унылый.
57

к илличевскому
(в Сибирь)
Я благотворности труда
Еще, мой друг, не постигаю!
Лениться, говорят, беда, —
А я в беде сей утопаю
И, пробудившись, забываю,
О чем заботился вчера.
Мне иногда твердят: «Пора
Сдавить стихи твои станками,
Они раскупятся друзьями,
Друзья им прокричат: ура!
Веселые за полной чашей.
Тогда, сударь, от славы вашей
Или от вашего вина
Заговорит вся сторона
От Бельты до Сибири скучной,
Когда с запиской своеручной
Пошлете другу толстый том».
Всё хорошо, но я не в том
Свое блаженство полагаю:
За стих не ссорюся с умом,
А рифму к рифме приплетаю,
Лениво глядя за пером.
Напишет мне — я прочитаю!
Я прочитаю их друзьям:
Люблю внимать я похвалам,
Когда их похвалы достоин.
И я слыхал, худой тот воин,
Кто быть не думает вождем!
Так мыслю я, меж тем пером
Мешая истину с мечтами,
Почти забыл, что мы с тобой
Привыкли говорить сердцами, —
Забыл, что друг далекий мой,
Прочтя мою систему лени,
Но неизвестный о друзьях,
По почте мне отправит пени
Наместо нежных уверений,
Что он и в дальних тех странах
Своих друзей не забывает,
Где мир, дряхлеющий во льдах, "
58

Красою дикой поражает;
Что, как мелькнувшая весна
Там оживляет всё творенье,
Так о друзьях мечта одна
Его приводит в восхищенье,
Его уносит в светлый край
Златых надежд, воспоминаний,
Где нет забот, где нет страданий
И слева грозного: прощай!
Будь счастлив, друг! не забывай
Веселых дней очарованья
И резвых спутников твоих!
Вот непритворные желанья
Далекому от круга их,
От круга радости веселой,
Где дружба нас и сын Семелы
Привыкли часто собирать,
Где можно все заботы света
С мундиром, с фраком скидавать,
Без лести похвалить поэта
И обо всем потолковать.
ДИФИРАМБ
(на приезд трех друзей)
О, радость, радость, я жизнью бывалою
Снова дышу!
Трепещет лира:
В струнах позабытых
Я звуков согласных,
Я звуков живительных
В восторге ищу.
Гремит, как прежде, подруга бессмертная;
Други, ко мне!
Опять доступен
Я смехам, и песням,
И чаше, венчанной
Минутными розами,
И сладкой любви.
Пришли три гостя в обитель поэтову
С дальних сторон:
59

От финнов бледных,
Ледяноволосых;
От Рейна-старца;
От моря сыпучего
Азийских песков.
Три гостя, с детства товарищи, спутники,
Братья мои!
За мной ко храму!
Я, плющем венчанный,
При гимнах священных
Кастору и По л луке у
Хвалу воспою.
домик
За далью туманной,
За дикой горой
Стоит над рекой
Мой домик простой;
Для знати жеманной
Он замкнут ключом,
Но горенку в нем
Отвел я веселью,
Мечтам и безделью.
Они берегут
Мой скромный приют,
Дана им свобода —
В кустах огорода,
На злаке лугов
И древних дубов
В тени молчаливой,
Где, струйкой игривой
Сверкая, бежит,
Бежит и журчит
Ручей пограничный,
С заботой привычной
Порхать и летать
И песнею сладкой
В мой домик украдкой
Друзей прикл^икать.
Снова, други, в братский круг
Собрал нас отец похмелья,
Поднимите ж кубки вдруг
В честь и дружбы и веселья.
Но на время омрачим
Мы веселье наше, братья,
Что мы двух друзей не зрим
И не жмем в свои объятья?
60

Нет их с нами, но в сей час
В их сердцах пылает пламень.
Верьте. Внятен им наш глас,
Он проникнет твердый камень.
Выпьем, други, в память их!
Выпьем полные стаканы
За далеких, за родных,
Будем ныне вдвое пьяны.
ГРУСТЬ
Счастлив, здоров я! Что ж сердце грустит? Грустит
не о прежнем;
Нет! не грядущего страх жмет и волнует его.
Что же? Иль в миг сей родная душа расстается с землею?
Иль мой оплаканный друг вспомнил на небе меня?

Александр Пушкин
К ПУЩИНУ
D мая)
Любезный именинник,
О Пущин дорогой!
Прибрел к тебе пустынник
С открытою душой;
С пришельцем обнимися —
Но доброго певца
Встречать не суетися
С парадного крыльца.
Он гость без этикета,
Не требует привета
Лукавой суеты;
Прими ж его лобзанья
И чистые желанья
Сердечной простоты!
Устрой гостям пирушку;
На столик вощаной
Поставь пивную кружку
И кубок пуншевой.
Старинный собутыльник!
Забудемся на час,
Пускай ума светильник
Погаснет ныне в нас;
Пускай старик крылатый
Летит на почтовых:
Нам дорог миг утраты
В забавах лишь одних!
Ты счастлив, друг
сердечный!
В спокойствии златом
Течет твой век беспечный,
Проходит день за днем;
И ты в беседе граций,
Не зная черных бед,
Живешь, как жил Гораций,
Хотя и не поэт.
Под кровом не богатым
Ты вовсе не знаком
С зловещим Гиппократом,
С нахмуренным попом;
Не видишь у порогу
Толпящихся забот;
Нашли к тебе дорогу
Веселость и Эрот;
Ты любишь звон стаканов
И трубки дым густой,
И демон метроманов
Не властвует тобой.
62

Ты счастлив в этой доле. Покрытый сединами,
Скажи, чего же боле Сказал тебе стихами:
Мне другу пожелать? Вот кубок; наливай!
Придется замолчать... Веселье! будь до гроба
Сопутник верный наш.,
Дай бог, чтоб я, с И пусть умрем мы оба
друзьями При стуке полных чашГ
Встречая сотый май,
ДРУЗЬЯМ
Богами вам еще даны Играйте, пойте, о друзья!
Златые дни, златые ночи, Утратьте вечер скоротечный;
И томных дев устремлены И вашей радости беспечной
На вас внимательные очи. Сквозь слезы улыбнуся я.
КНЯЗЮ А. М. ГОРЧАКОВУ
Встречаюсь я с осьмнадцатой весной.
В последний раз, быть может, я с тобой,
Задумчиво внимая шум дубравный,
Над озером иду рука с рукой.
Где вы, лета беспечности недавной?
С надеждами во цвете юных лет,
Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый и славный, —
Моя стезя печальна и темна;
И нежная краса тебе дана,
И нравиться блестящий дар природы,
И быстрый ум, и верный, милый нрав;
Ты сотворен для, сладостной свободы,
Для радости, для славы, для забав.
Они пришли, твои златые годы,
Огня любви прелестная пора.
Спеши любить- и, счастливый вчера,
Сегодня вновь будь счастлив осторожно;
Амур велит — и завтра, если можно,
Вновь миртами красавицу венчай...
О, скольких слез, предвижу, ты виновник!
63

Измены друг и ветреный любовник,
Будь вереи всем — пленяйся и пленяй.
А мой удел... но пасмурным туманом
Зачем же мне грядущее скрывать?
Увы! нельзя мне вечным жить обманом
И счастья тень, забывшись, обнимать.
Вся жизнь моя — печальный мрак ненастья.
Две-три весны, младенцем, может быть,
Я счастлив был, не понимая счастья;
Они прошли, но можно ль их забыть?
Они прошли, и скорбными глазами
Смотря на путь, оставленный навек, —
На краткий путь, усыпанный цветами,
Которым я так весело протек,
Я слезы лью, я трачу век напрасно,
Мучительным желанием горя.
Твоя заря — заря весны прекрасной;
Моя ж, мой друг, — осенняя варя.
Я знал любовь, но не знавал надежды,
Страдал один, в безмолвии любил.
Безумный сон покинул томны вежды,
Но мрачные я грезы не забыл.
Душа полна невольной, грустной думой;
Мне кажется: на жизненном пнру
Один с тоской явлюсь я, гость -угрюмый,
Явлюсь на час — и одинок умру.
И не придет друг сердца незабвенный
В последний миг мой томный взор сомкнуть,
И не придет на холм уединенный
В последний раз с любовию вздохнуть!
Ужель моя пройдет пустынно младость?
Иль мне чужда счастливая любовь?
Ужель умру, не ведая, что радость?
Зачем же жизнь дана мне от богов?
Чего мне ждать? В рядах забытый воин,
Среди толпы затерянный певец,
Каких наград я в будущем достоин
И счастия какой возьму венец?
Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот—уииженье.
Нет, праведно богов определенье!
.Ужель лишь мне не ведать ясных дней?
64

Нет! и в слезах сокрыто наслажденье,
И в жизни сей мне будет утешенье;
Мой скромный дар и счастие друзей.,
РАЗЛУКА
В последний раз, в сени уединенья,
Моим стихам внимает наш пенат.
Лицейской жизни милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья.
Прошли лета соединенья;
Разорван он, наш верный круг.
Прости! Хранимый небом,
Не разлучайся, милый друг,
С свободою и Фебом!
Узнай любовь, неведомую мне,
Любовь надежд, восторгов, упоенья:
И дни твои полетом сновиденья/
Да пролетят в счастливой тишине!
Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
ЧААДАЕВУ
В стране, где я забыл тревоги прежних лег,
Где прах Овидиев пустынный мой сосед,
Где слава для меня предмет заботы малой,
Тебя недостает душе моей усталой.
Врагу стеснительных условий и оков,
Не трудно было мне отвыкнуть от пиров,
Где праздный ум блестит, тогда как сердце дремлет,
И правду пылкую приличий хлад объемлет.
Оставя шумный круг безумцев молодых,
В изгнании моем я не жалел об них;
Вздохнув, оставил я. другие заблужденья,
Врагов моих предал проклятию забвенья,
И, сети разорвав, где бился я в плену,
Для сердца новую вкушаю тишину.
В уединении мой своенравный гений
Познал и тихий труд, и жажду размышлений.
5 Друзья мои... 65

Владею днем моим; с порядком дружен ум;
Учусь удерживать вниманье долгих дум;
Ищу вознаградить в объятиях свободы
Мятежной младостью утраченные годы
И в просвещении стать с веком наравне.
Богини мира, вновь явились музы мне
И независимым досугам, улыбнулись;
Цевницы брошенной уста мои коснулись;
Старинный звук меня обрадовал — и вновь
Пою мои мечты, природу и любовь,
И дружбу верную, и милые предметы,
Пленявшие меня в младенческие леты,
В те дни, когда, еще не знаемый никем,
Не зная ни забот, ни цели, ни систем,
Я пеньем оглашал приют забав и лени
И царскосельские хранительные сени.
Но дружбы нет со мной. Печальный, вижу я
Лазурь чужих небес, полдневные края;
Ни музы, ни труды, кн радости досуга —
Ничто не заменит единственного друга.
Ты был целителем моих душевных сил;
О неизменный друг, тебе я посвятил
И краткий век, уже испытанный судьбою,
И чувства, — может быть, спасенные тобою!
Ты сердце знал мое во цвете юных дней;
Ты видел, как потом в волнении страстей
Я тайно изнывал, страдалец утомленный;
В минуту гибели над бездной потаенной
Ты поддержал меня недремлющей рукой-;
Ты другу заменил надежду и покой;
Во глубину души вникая строгим взором,
Ты оживлял ее советом иль укором;
Твой жар воспламенял к высокому любовь;
Терпенье смелое во мне рождалось вновь;
Уж голос клеветы .не мог меня обидеть,-
Умел я презирать, умея ненавидеть.
Что нужды было мне в торжественном суде
Холопа знатного, невежды при звезде
Или философа, который в прежии лета
Развратом изумил четыре части света,
Но, просветив себя, загладил свой позор:
Отвыкнул от вина и стал картежный вор?
Оратор Лужников, никем не вамечаем,
66

Мне мало досаждал своим безвредным лаем.
Мне ль было сетовать о толках шалунов,
О лепетанье дам, зоилов и глупцов
И сплетней разбирать игривую ватею,
Когда гордится мог я дружбою твоею?
Благодарю богов: прешел я мрачный путь;
Печали ранние мою теснили грудь;
К печалям я привык, расчелся я с судьбою
И жиз"нь перенесу стоической душою.
Одно желание: останься ты со мной!
Ыебес я не томил молитвою другой.
О скоро ли, мой друг, настанет срок разлуки?
Когда соединим слова любви и руки?
Когда услышу я сердечный твой привет?..
Как обниму тебя! Увижу кабинет,
Где ты всегда мудрец, а иногда мечтатель
И ветреной толпы бесстрастный наблюдатель.
Приду, приду я вновь, мой милый домосед»
С тобою вспоминать беседы прежних лет,
Младые вечера, пророческие споры,
Знакомых мертвецов живые разговоры;
Поспорим, перечтем, посудим, побраним,
Вольнолюбивые надежды оживим,
И счастлив буду я; но только, ради бога,.
Гони ты Шеппинга от нашего порога.
БАРАТЫНСКОМУ
Из Бессарабии
Сия пустыкигя страна Она летит на сладкий зов
Священна для дуиш ио-»та: Питомцев муз и Аполлона,
Она Державиным воспета И с нею часто при луне
]] славой русскою полна. Брожу вдоль берега крутого;
Еще доныне топь Назона Но, друг, обнять милее мне
Дунайских ищет берегов; В тебе Онндия живого.
ДРУЗЬЯМ
Вчера был день разлуки При кликах юности безумной-,
шумной, При громе чаш, при звуке лир.
Вчера был Вакха буйный пир, Так! Музы вас благословили,.
>* 67

Венками свыше осеня, Бутылка полная вливалась
Когда вы, други, отличили В ее широкие края.
Почетной чашею меня.
Я пил — и думою сердечной
Честолюбивой позолотой Во дни минувшие летал
Пе ослепляя наших гла.ч, И горе жизни скоротечной,
Она не суетной работой, И сны любви воспоминал;
Не резьбою пленяла нас;
Меня смешила их измена:
Ио тем одним лишь И скорбь исчезла предо мной,
отличалась, Как исчезает в чашах пена
Что, жажду скифскую поя, Под зашипевшею струей.
КОВАРНОСТЬ
Когда твой друг на глас твоих речей
Ответствует язвительным молчаньем;
Когда свою он от руки твоей,
Как от змеи, отдернет с содроганьем;
Как, на тебя взор острый пригвоздя,
Качает он с презреньем головою, —
Не говори: «Он болен, он дитя,
Он мучится безумною тоскою»;
Не говори: «Неблагодарен- он;
Он слаб и зол, он дружбы недостоин;
Вся жизнь его какой-то тяжкий сои»...
Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?
Ах, если так, он в прах готов упасть,
Чтоб вымолить у друга примиренье.
Но если ты святую дружбы власть
Употреблял на злобное гонепье;
Но если ты затейливо язвил
Пугливое его воображенье
И гордую забаву находил
В его тоске, рыданьях, униженье;
Но если сам презренной клеветы
Ты про него невидимым был эхом;
Но если цепь ему накинул ты
И сонного врагу предал со смехом,
И он прочел в не,мой душе твоей
Все тайное своим печальным взором, -
Тогда ступай, не трать пустых речей —
Ты осужден последним приговором.
68

ЧААДАЕВУ
К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприиошенья;
Здесь успокоена была
Вражда свирепой Эвмениды:
Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла;
На сих развалинах свершилось
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество
Своим созданьем возгордилось.
Чадаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь й лень и тишина,
И, в умиленье вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши имена.
19 ОКТЯБРИ
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,.
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
69

Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют...
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Он не пришел, кудрявый наш певец.
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной;
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом*
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечта лнся тебе;
Ты простирал из-за' моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
70

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой...
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
71

Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.«
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любвид
Пора и мне... пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность пашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.-
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте...
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
72

Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, -он основал лицей.
Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему...
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой...
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и вабот.
И. И. ПУЩИНУ
Мой первый друг, мой друг
бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных диен!
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный -фуд
И дум высокое стремленье.
73

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
19 ОКТЯБРЯ 1827
Бог помочь вам, друзья мои,
В заботах жизни, царской службы,
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе.
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли!
Чем чаще празднует лицей
Свою святую годовщину,
Тем робче старый круг друзей
В семью стесняется едину,
Тем реже он; тем праздник наш
В своем веселии мрачнее;
Тем глуше звон заздравных чаш
И наши песни тем грустнее.
Так дуновенья бурь земных
И нас нечаянно касались,
И мы средь пиршеств молодых
Душою часто омрачались;
Мы возмужали; рок судил
74

И нам житейски испытанья,
И смерти дух средь пас ходил
И назначал свои закланья.
Шесть мест упраздненных стоят,
Шести друзей не узрим боле,
Они разбросанные спят —
Кто здесь, кто там на ратном поле,
Кто дома, кто в земле чужой,
Кого недуг, кого печали
Свели во мрак земли сырой,
И надо всеми мы рыдали.
И мнится, очередь за мной,
Зозет меня мои Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых.
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в толпу теней родных
Навек от нас утекший гений.
Тесней, о милые друзья,
Тесней наш верный круг составим,
Почившим песнь окончил я,
Живых надеждою поздравим,
Надеждой некогда опять
В пиру лицейском очутиться,
' Всех остальных еще обнять
И новых жертв уж не страшиться.

Евгений Баратынский
К КЮХЕЛЬБЕКЕРУ
Прости, Поэт! Судьбина вновь
Мне посох странника вручила;
Но к1 музам чистая любовь
Уж нас навек соединила!
Прости! Бог весть когда опять,
Желанный друг в гостях у друга,.
Я счастье буду воспевать
И негу праздного досуга!
О милый мой! все в дар тебе —
И грусть и сладость упованья!
Молись невидимой судьбе:
Она нриближит час свиданья.
И я, с пустынных финских гор,.
В отчизне бранного Одена,
К ней возведу, молящий взор,.
Упав смиренно на колена.
Строга ль богиня будет к нам,
Пошлет ли весть соединеиья? —
Пускай пред ней сольются там
Друзей согласные моленья!
76

элизийские поля
(отрывок)
Бежит неверное здоровье,
И каждый час готовлюсь я
Свершить последнее условье,
Закон последний бытия;
Ты не спасешь меня, Киприда!
Пробьют урочные часы
И низойдет к брегам Аида
Певец веселья и красы.
Простите, ветреные други,
€ кем беззаботно в жизни сей
Делил я шумные досуги
Разгульной юности моей!
Я не страшуся новоселья;
Где б ни жил я, мне все равно:
Там тоже славить от безделья
Я стану дружбу и вино.
Когда из таинственной сени,
От темных Орковых полей,
Здесь навещать своих друзей
Порою могут наши тени,
Я навещу, о други, вас,
Сыны забавы и веселья!
Когда для шумного похмелья
Вы соберетесь в праздный час,
Приду я с вами Вакха славить;
А к вам молитва об одном:
Прибор покойнику оставить
Не позабудьте за столом.
Меж тем за тайными брегами
Друзей вина, друзей пиров,
Веселых, добрых мертвецов
Я подружу заочно с вами.
И вам, чрез день или другой,
Закон губительный Зевеса
Велит покинуть мир земной;
Мы встретим вас у врат Айдеса
Знакомой дружеской толпой...
77

ДЕЛЬВИГУ
Дай руку мне. товарищ добрый мои*,.
Путем одним пойдем до двери гроба*,
И тщетно нам за грозною бедой
Беду грозней пошлет судьбины злоба.
Ты помнить ли, в какой печальный срок.
Впервые ты узнал мой уголок?
Ты помнишь ли, с какой судьбой суровой
Боролся я, почти лишенный сил?
Я погибал, — ты дух мой оживил
Надеждою возвышенной и новой.
Ты ввел меня в семейство добрых муз;
Деля досуг меж ими и тобою,
Я ль чувствовал ее свинцовый груз
И перед ней унизился душою?
Ты сам порой глубокую печаль
В душе носил, но что? не мне ли вверить
Спешил ее? И дружба не всегда ль
Хоть несколько могла ее умерить?
Забытые фортуною слепой,
Мы ей назло друг в друге все имели
И, дружества твердя обет святой,
Бестрепетно в глаза судьбе глядели.
О! верь мне в том: чем жребий ни грозит,
Упорствуя в старинной неприязни,
Душа моя не ведает боязни,
Души моей ничто не изменит!
Так, милый друг! позволят ли мне боги
Ярмо забот сложить когда-нибудь
И весело на светлый мир взглянуть,
По-прежнему ль ко мне пребудут строги, -
Всегда я твой. Судьей души моей
Ты должен быть и в вёдро и в ненастье,
Удеоишь ты моих счастливых дней
Неполное без разделепья счастье;
В дни бедствия я знаю, где найти
Участие в судьбе своей тяжелой;
Чего ж робеть на жизненном пути?
Иду вперед с надеждою веселой.
Еще позволь желание одно
Мне произнесть: молюся я судьбине,
Чтоб для тебя я стал хотя отныне,
Чем "ля меня ты стал уже давно.

МОЙ ЭЛИЗИЙ
Не славь, обманутый Орфей,
Мне Элнзнйские селенья:
Элизий в памяти моей
И не кропим водой забвенья.
В нем мир цветущий старины
Умерших тени населяют,
Привычки жизни сохраняют
И чувств ее не лишены.
Там жив ты, Делызиг! там за чашей
Еще со мною шутишь ты,
Поешь веселье дружбы нашей
И сердца юные мечты.

Александр Одоевский
ЭЛЕГИЯ
(отрывок)
Кто жаждал жизни всеобъятной,
Но чей стеснительный обзор
Был ограничен цепью гор,
Темницей вкруг его темницы;
Кто жаждал снов, как ждут друзей,
И проклинал восход денницы,
Когда от розовых лучей
Виденья легкие ночей
Толпой воздушной улетали,
И он темницу озирал
И к ним объятья простирал,
К сим утешителям печали,
Кто с миром связь еще хранил,
Но не на радость, а мученье,
Чтобы из света в заточенье
Любимый голос доходил,
Как по умершим стш прощальной,
Чтобы утратам слух внимал
И отзыв песни погребальной
В тюрьму свободно проникал;
Кто прелесть всю воспоминаний,
Святыню чувства, мир мечтаний,
Порывы всех душевных сил,
Всю жизнь в любимом взоре слил
80

И, небесам во всем покорной,
Просил в молитвах одного:
От друга вести животворной,
И кто узнал, что нет его, —
Тот мог спросить у прозиденья:
Зачем земли он путник был
И ангел смерти и забвенья,
Крылом сметая поколенья,
Его коснуться позабыл?..
ЭЛЕГИЯ
На смерть Л. С. Грибоедова
Где он? Где друг? Кого спросить?
Где дух?.. Где прах?.. В краю далеком!
О, дайте горьких слез потоком
Его могилу оросить,
Согреть ее моим дыханьем!
Я с ненасытимым страданьем
Вопьюсь очами в прах его;
Исполнюсь весь моей утратой,
И горсть земли, с могилы взятой,
Прижму, как друга моего!
Как друга... Он смешался с нею,
И вся она родная мне.
Я там один с тоской моею,
В ненарушимой тишине,
Предамся всей порывиой силе
Моей любви, любви святой,
И прирасту к его могиле,
Могилы памятник живой.
Но под иными небесами
Он и погиб и погребен;
А я — в темнице! Из-за стен
Напрасно рвуся я мечтами:
Они меня не унесут,
И капли слез с горячей вежды
К нему на дерн не упадут.
Я в узах был; но те*1ь надежды
Взглянуть на взор его очей,
Взглянуть, сжать руку, звук речей
Услышать на одно мгновенье —
6 Друзья мои... 81

Живила грудь, как вдохновенье,
Восторгом полнила меня!
Не изменилось заточенье;
Но от надежд, как от огня,
Остались только дым и тленье;
Они — мне огнь: уже давно
Все жгут, к чему ни прикоснутся.
Что год, что день, то связи рвутся,
И мне, мне даже не дано
В темнице призраки лелеять,
Забыться миг веселым сном
И грусть сердечную развеять
Мечтанья радужным крылом.
Недвижимы, как мертвые в гробах,
Невольно мы в болезненных сердцах
Хороним чувств привычные порывы;
Но их объял еще не вечный сон,
Еще струна издаст бывалый звон,
Она дрожит... еще мы живы!
Едва дошел с далеких берегов
Небесный звук спадающих оков
И вздрогнули в сердцах живые струны, —
Все чувства вдруг в созвучие слились...
Нет, струны в них еще не порвались!
Еще, друзья, мы сердцем юны!
И в ком оно от чувств не задрожит?
Вы слышите: на Висле брань кипит! —
Там с Русью лях воюет за свободу
И в шуме битв поет за упокой
Несчастных жертв, проливших луч святой
В спасенье русскому народу.
Мы братья их... Святые имена
Еще горят в душе: она полна
Их образов, и мыслей, и страданий.
В их имени таится чудный звук:
В нас будит он всю грусть минувших мук,
Всю цепь возвышенных мечтаний.
82

Нет! В нас еще не гаснут их мечты.
"У нас в сердцах их врезаны черты,
Как имена в надгробный камень.
Лишь вспыхнет огнь во глубине сердец,
Пять жертв встают пред нами; как всмец,
Вкруг выи вьется синий пламень.
Сей огнь пожжет чело их палачей,
Когда пред суд властителя царей
И палачи и жертвы станут рядом...
Да судит бог... А нае, мои друзья
Пускай утешит мирная кутья
Своим тяинственным обрядом.
Ты знаешь их, кого я так любил,
С кем черную годину я делил?
Ты знаешь их? — Как я, ты жал им руку
И передал мне дружний разговор,
Душе моей знакомый с давних пор.
И я опять внимал родному звуку,
Казалось, был на родине моей,
Опять в кругу соузников-друзей.
Так путники идут на богомолье
Сквозь огненно-песчаный океан,
М пальмы темь, студеных вод приволье
Манят их вдаль... Лишь сладостный обман
Чарует их; но их бодреют силы,
И далее проходит караван,
Забыв про зной пылающей могилы.

Николаи Языков
ПЕСНЯ
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим
И пылкой вольности дары
Заботой светскою не губим.
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим.
Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело!
Мы пьем, пируем и поем
Беспечно, радостно и смело.
Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело?
Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны,
Наш ум — не раб чужих умов,
И чувства наши благородны.
Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны.
Приди сюда хоть русский царь,
Мы от бокалов не привстанем.
Хоть громом бог в наш стол ударь,
Мы пировать не перестанем.
Приди сюда хоть русский царь,
Мы от бокалов не привстанем.
84

Друзья! бокалы к небесам!
Обет правителю природы:
«Печаль и радость — пополам,
Сердца — на жертвенник свободы!»
Друзья! бокалы к небесам!
Обет правителю природы:
«Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Им наши мысли и слова!
Им и занятье и безделье!»
Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
А. С. ПУШКИНУ
О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы,
Милее девицы пригожей,
Святее царской головы!
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы — ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз —
Постановили своенравно
Наш поэтический союз.
Пророк изящного! забуду ль,
Как волновалася во мне.
На самой сердце глубине,
Восторгов пламенная удаль,
Когда могущественный ром
С плодами сладостной Мессины,
С немного сахара, с вином,
Переработанный огнем,
Лился в стаканы-исполины?
Как мы, бывало, пьем да пьем,
Творим обеты нашей Гебе,
Зовем свободу в нашу Русь,
И я на вече, я на небе!
И славой прадедов горжусь!
Мне утешительно доселе,
55

Мне весело воспоминать
Сию поэзию во хмеле,
Ума и сердца благодать.
Теперь, когда Парнаса воды
Хвостог*ы черпают на оды
И простодушная Москва,
Полна святого упованья,
Приготовляет торжества
На светлый день царевспчапья, —
С челом возвышенным стою
Перед скрижалью вдохновений*
И вольность наших наслаждений
И берег Сороти пою!
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
В последний раз приволье жизни братской,
Друзья мои, вкушаю среди вас;
Сей говор чаш — свободной дружбы глас —
Сей крик и шум — разлив души бурсацкой
Приветствуют меня в последний раз.
Заутро день засветится мне новый;
Свежо вздохнет младая грудь моя;
Веселыми очами встречу я
Родимые долины и дубровы...
Где ж вы, мои разгульные друзья?
Могучий бог ведет меня далече
От вас, моих сограждан-бурсаков!
Найду ли где поэзию трудов,
Наш дивный быт и пламенное вече,
Живую жизнь и мысли без оков?
О! будь же нам звездою путеводной,
Друзья мои, свобода юных лет.
Да радостно, средь удалых бесед.
Она хранит ваш дух своенародный
И сумрачный вас озаряет свет.
А мне, друзья, отрадою священной
Останется счастливая мечта
Про вас и Дерпт, про милые места,
Где я гулял, младой и вдохновенный,
И с вами пел: всё миг и суета!
¦ Аспидная доска, на которой стихи пишу (Примеч. И. М. Языкова.)
86

ПЕСНЯ
Он был поэт: беспечными глазами
Глядел на мир и миру был чужой;
Он сладостно беседовал с друзьями;
Он красоту боготворил душой;
Он поспевал счастливыми стихами
Харнт, вино, ы дружбу, и покой.
Блажен, кто знал разумное веселье!
Чья жизнь была свободна и чиста,
Кто с музами делил свое безделье,
Кому любви прохладные уста
Свевали с вежд недолгое похмелье,
И с ним — его довольная мечта!
И в честь ему на будущие лета
Не худо бы сей учредить обряд:
Порою звезд и месячного света
Мы сходимся в благоуханный сад
И там поем любимый гимн поэта,
И до утра фиалы прозвенят!
Пусть видит мир, как наших поминают,
Как иногда свирели звук простой
Да скромный хмель и мирт переживают
Победный гром и памятник златой,
И многие, уж заодно, познают,
Что называть мирскою суетой.
(отрывок)
Я помню: был весел и шумен мой день
С утра до зарницы другого...
И было мне вдоволь разгульных гостей,
Им вдоволь вина золотого.
Беседа была своевольна: она
То тихим лилась разговором,
То новую песню, сложённую мной,
Гремела торжественным хором.
87

И песня пропета во здравье мое,
Высоко возглас подымался,
И хлопали пробки, и звонко и в лад
С бокалом бокал целовался!
А ныне... О, где же вы, братья-друзья?
Нам годы иные настали —
Надолго, навечно разрознили нас
Великие русские дали.
Один я, но что же? Вот книги мои,
Вот милое небо родное —
И смело могу в одинокий бокал
Я пенить вино золотое...

Федор Тютчев
В АЛЬБОМ ДРУЗЬЯМ
(Из Байрона)
Как медлит путника вниманье
На хладных камнях гробовых,
Так привлечет друзей моих
Руки знакомой начертанье!..
Чрез много, много лет оно
Напомнит им о прежнем друге:
«Его уж нету в нашем круге;
Но сердце здесь погребено!..»
Брат, столько лет сопутствовавший мне,
И ты ушел, куда мы все идем,
И я теперь на голой 1зышине
Стою один, — и пусто всё кругом.
И долго ли стоять тут одному?",
День, год-другой — и пусто будет там,
Где я теперь, смотря в ночную тьму
И — что со мной, не сознавая сам...
Бесследно всё — и так легко не быть!
При мне иль без меня — что нужды в том?
89

Всё будет то ж — и вьюга так же выть,
И тот же мрак, и та же степь кругом.
Дни сочтены, утрат не перечесть,
Живая жизнь давно уж позади,
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.

Александр Полежаев
А. П. ЛОЗОВСКОМУ
КРАСНОЕ ЯЙЦО
I
В те времена, когда вампир
Питался кровию моей,
Когда свобода, мой кумир,
Узнала ужасы цепей;
Когда, поверженный во мгле,
С клеймом проклятья на челе,
В последний раз на страшный бой,
•На беспощадную борьбу,
Пылая местью роковой,
Я вызывал мою судьбу;
Когда, сурова и грозна,
Секиру тяжкую она
Уже подъяла надо мной —
И разлетелся бы мой щит,
Как вал девятый и седой,
Ударясь смело о гранит;
Когда в печальной тишине
Я лютой битвы ожидал:
Тогда, как вестник мира, мне
Ты неожиданно предстал! —
Мою бунтующую кровь
С умом мятежным помирил
И в душу мрачную любовь
91

К постыдной жизни водворил..
Так солнца ясного лицо
Рассеивает ночи тень,
Так узнику в великий день
Даруют красное яйцо!..
II
Всему в природе есть закон -
Луна сменяется луной,
И годы мчит река времен
Невозвратимою волной!..
Лучи обманчивых надежд
Еще горят во тьме ночей...
Моя судьба — то иногда
Мне улыбнется вдалеке,
То, как знакомая мечта,
Опять с секирою в руке
И опершись на эшафот,
Мне безотрадно предстает...
Тоска, отчаянье и грусть
Мрачат лазурный небосклон
Певца, который наизусть
Врагом и другом затвержён...
Безмолвен, мрачен и угрюм,
Я дань бесславию плачу
И, в вечном вихре черных дум,
Оковы тяжкие влачу!..
Лишь ты один меня постиг...
Кому, скажи, как не тебе
Знаком в убийственной судьбе
Прямой души моей язык?..
Не ты ль один моих страстей
Прочел заветную скрижаль
И разгадал, быть может, в ней
Туманной будущности даль?..
Не ты ли дикий каземат
Преобразил, волшебник мой,
В цветник приятный и живой,
В весенний скромный вертоград?
92

Ill
И пронеслося много лет
С тех пор, когда явился ты
Как животворный, тихий свет
Ко мне в обитель темноты...
И где воинственный Кавказ
С его суровой красотой,
Где я с унылою мечтой
Бродил, страдал, но не угас!..
Где дни отрады, новых мук,
Свиданий новых и разлук,
Минуты дружеских бесед,
Порывы бешеных страстей
И все, и все?.. Их больше нет, -
Они лишь в памяти моей.
Но сам я здесь, опять с тобой,
С тобою, верный, милый друг,
Как гул протяжный, тихий звук
Иль эхо с арфой золотой!..

Дмитрий Веневитинов
к друзьям
Пусть искатель гордой славы
Жертвует покоем ей!
Пусть летит он в бой кровавый
За толпой богатырей!
Но надменными венцами
Не прельщен певец лесов:
Я счастлив и без венцов,
С лирой, с верными друзьями.
Пусть богатства страсть терзает
Алчущих рабов своих!
Пусть их златом осыпает,
Пусть они из стран чужих
С нагруженными судами
Волны ярые дробят:
Я без золота богат
С лирой, с верными друзьями.
Пусть веселий рой шумящий
За собой толпы влечет!
Пусть на их алтарь блестящий
Каждый жертву понесет!
Не стремлюсь за их толпами —
Я без шумных их страстей
Весел участью своей
С лирой, с верными друзьями.
94

К ДРУЗЬЯМ НА НОВЫЙ ГОД
Друзья! настал и новый год!
Забудьте старые печали,
И скорби дни, и дни забот,
И всё, чем радость убивали;
Но не забудьте ясных дней,
Забав, веселий легкокрылых,
Златых часов, для сердца милых,
И старых, искренних друзей.
Живите новым в новый год,
Покиньте старые мечтанья
И всё, что счастья не даст,
А лишь одни родит желанья!
По-прежнему в год новый сей
Любите муз и песен сладость,
Любите шутки, игры, радость
И старых, искренних друзей.
Друзья! встречайте новый год
В кругу родных, среди свободы:
Пусть он для вас, друзья, течет,
Как детства счастливые годы.
Но средь Петропольских затей
Не забывайте звуков лирных,
Занятий сладостных и мирных,
И старых, искренних друзей.
ПОСЛАНИЕ К РОЖАЛИНУ
Оставь, о друг мой, ропот твой,
Смири преступные волненья:
Не ищет вчуже утешенья.
Душа, богатая собой.
Не верь, чтоб люди разгоняли
Сердец возвышенных печали.
Скупая дружба их дарит
Пустые ласки, а не счастье;
Гордись, что ими ты забыт, —
Их равнодушное бесстрастье
Тебе да будет похвалой...
95

Когда б в пустыне многолюдной
Ты не нашел души одной, —
Поверь, ты б навсегда, друг мой,
Забыл свой ропот безрассудной.
Как часто в пламени речей,
Носяся мыслью средь друзей,
Мечте обманчивой, послушной
Давал я руку простодушно —
Никто не жал руки моей.
Здесь лаской жаркого привета
Душа младая не согрета.
Не нахожу я здесь в очах
Огня, возжженного в них чувством,
И слово, сжатое искусством,
Невольно мрет в моих устах.
О, если бы могли моленья
Достигнуть до небес скупых,
Не новой чаши наслажденья,
Я б прежних дней просил у них:
Отдайте мне друзей моих;
Отдайте пламень их объятий,
Их тихий, но горячий взор,
Язык безмолвных рукожатий
И вдохновенный разговор.
Отдайте сладостные звуки:
Они мне счастия поруки, —
Так тихо веяли они
Огнем любви в душе невежды
И светлой радугой надежды
Мои расписывали дни...

Каролина Павлова
Мы странно сошлись. Средь салонного круга,
В пустом разговоре его,
Мы словно украдкой, не зная друг друга,
Свое угадали родство.
И сходство души не по чувства порыву,
Слетевшему с уст наобум,
Проведали мы, но по мысли отзыву
И проблеску внутренних дум.
Занявшись усердно общественным вздором,
Шутливое молвя словцо,
Мы вдруг любопытным, внимательным взором
Взглянули друг другу в лицо.
И каждый из нас, болтовнёю и шуткой
Удачно мороча их всех,
Подслушал в другом свой заносчивый, жуткой
Ребенка спартанского смех.
И, свидясь, в душе мы чужой отголоска
Своей не старались найти,
Весь вечер вдвоем говорили мы жестко,
Держа свою грусть взаперти.
Не зная, придется ль увидеться снова,
Нечаянно встретясь вчера,
7 Друзья мои...
97

С правдивостью странной, жестоко, сурово
Мы распрю вели до утра.
Привычные все оскорбляя понятья,
Как враг беспощадный с врагом, —
И молча друг другу» и крепко, как братья,
Пожали мы руку потом.

Нестор Кукольник
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
из недоконченной поэмы
Простите, добрые друзья!
Нас жизнь раскинет врассыпную,
Все так, но где бы ни был я,
А вспомню вас — и затоскую'
Нигде нет вечно светлых
Везде тоска, везде истома,
И жизнь для памяти моей —
Листки истертого альбома,
Разгул — с отравленным вином,
Любовь — с поддельными цветами,.
Веселье — с золотым ярмом,
И лесть — с змеиными устами...
Прощайте, глупые мечты,
Сны без значения, прощайте!
Другую жертву суеты
Игрой коварной обольщайте.
А слава, рай когда-то мой,
Возьми назад венец лавровый!
Возьми! Из терний он! Долой,
Твои почетные оковы!
99

Другого им слепца обвей!
Вели ему на чуждом пире,
Гостям в потеху, у дверей
Играть на раскаленной лире!
Есть неизменная семья,
Мир лучших дум и ощущений,
Кружок ваш, добрые друзья,
Покрытый небом вдохновений.
И той семьи не разлюблю,
На детский сон не променяю,
Ей песнь последнюю пою
И струны лиры разрываю.

Алексей Кольцов
Пишу не для мгновенной славы:
Для развлеченья, для забавы,
Для милых, искренних друзей,
Для памяти минувших дней.
поминки
Николаю Владимировичу
Станкевичу
Под тенью роскошной
Кудрявых берез
Гуляют, пируют
Младые друзья!
Могучая сила
В душе их кипит;
На бледных ланитах
Румянец горит.
Их очи, как звезды
По небу, блестят;
Их думы — как тучи;
Их речи — горят.
Давайте веселья!
Давайте печаль!
Давно их не манит
Волшебница-даль!
И с мира, и с время
Покровы сняты;
Загадочной жизни
Прожиты мечты.
Шумна их беседа
Разумно идет;
Роскошная младость
Здоровьем цветет.
101

Но вот к ним приходит И темные кудри
Неведомый гость На грудь опустил.
И молча садится,
Как темная ночь. Прозрачно, как мрамор,
Застыло лицо, —
Лицо его мрачно, Уснул он надолго,
И взгляды — что яд. Уснул глубоко!..
И весь на нем странен
Печальный наряд. Под тенью роскошной
Кудрявых берез
II лучшему другу Гуляют, пируют
Он руку пожал; Младые друзья!
И глаз его черный
•Огнем засверкал. Их так же, как прежде,
Беседа шумна;
Вмнг юноша вздрогнул, Но часто невольно
И очи закрыл, Печаль в ней видна.

Николай Огарев
ДРУГУ ГЕРЦЕНУ
Прими, товарищ добрый мой,
Души мечтающей признанья;
С тобой связал я жребий свой,
Мои — и радость и страданья.
Друг! Все мое найдешь здесь ты:
И к миру лучшему стремленья,
О небе сладкие, мечты
И на земле — разуверенья.
В АЛЬБОМ
Хотя живу я и давно,
Душа привычке не послушна
С людьми встречаться холодно
И расставаться равнодушно.
Я имя темное в альбом
И грустный стих вам на
прощанье
Пишу, чтобы оставить в нем
Вам о себе воспоминанье.
В часы надменной суеты,
В часы тщеславного веселья
Альбома этого листы
Вы не тревожьте от безделья.
И не ищите строк моих —•
Они покажутся вам скучны;
Вы взор уроните на них
И отведете равнодушно.
Но если будет грустно вам,
Тогда альбом вы разверните,
Рукой тревожною вы там
Страницу эту отыщите,
И на печальный ваш призыв,
На голос тайного недуга
Найдете вы себе отзыв
И теплое участье друга.
103

ПАМЯТИ ДРУГА
Друг детства, юности и старческих годов,
Ты умер вдалеке, уныло, на чужбине!
Не я тебе сказал последних, верных слов,
Не я пожал руки в безвыходной кручине.
Да! Сердце замерло!.. Быть может, даже нам
Иначе кончить бы почти что невозможно, —
Так многое прошло по тощим суетам...
Успех был невелик, а жизнь прошла тревожно.
Но я не сетую за строгие дела„
Мне только силы жаль, где не достигли цели.
Иначе бы борьба победою была
И мы бы преданно надолго уцелели..
И если б мне пришлось прожить еще года,
До сгорблой старости, венчанной сединою,
С восторгом юноши я вспомню и тогда
Те дни, где разом все явилось предо мною,
О чем мне грезилось в безмолвии труда,
В бесцветной тишине унылого изгнанья,
К чему душа рвалась в годину испытанья:
И степь широкая, и горные хребты —
Величья вольного громадные размеры,
И дружбы молодой надежды и мечты,,
Союз незыблемый во имя тайной веры;
И лица тихие, спокойные черты
Изгнанников иных, тех первенцев свободы,
Создавших нашу мысль в младенческие годы.
С благоговением взирали мы на них,
Пришельцев с каторги, несокрушимых духом,
Их серую шинель — одежду рядовых...
С благоговением внимали жадным слухом
Рассказам про Сибирь, про узников святых-
И преданность их жен, про светлые мгновенья
Под скорбный звук цепей, под гнетом заточенья.
И тот из них, кого я глубоко любил,
Тот — муж по твердости и нежный, как ребенок,
Чей взор был милосерд и полон кротких сил,
Чей стих мне был, как песнь серебряная, звонок,
В свои объятия меня он ваключил,
104

И память мне хранит сердечное лобзанье,
Как брата старшего святое завещанье.
ИЗ ПОЭМЫ «ИСПОВЕДЬ ЛИШНЕГО ЧЕЛОВЕКА»
Я думал о давно прошедших днях .
Доверчивых надежд и юной дружбы...
Здесь началась она так горячо,
Казалось, ей конца не будет вовсе.
Я помню раз — тогда была весна,
И талый снег едва кой-где белелся,
И мутные ручьи текли вдоль улиц...
Я с другом шел куда-то далеко —
Край города... там третий жил товарищ.
Мы бодро шли, толкуя меж собой
И шлепая калошами по грязи.
Я помню комнатку аршинов в пять,
Кровать да стул, да стол с свечою сальной...
И тут втроем мы — дети декабристов
И мира нового ученики,
Ученики Фурье и Сен-Симона —
Мы поклялись, что посвятим всю жизнь
Народу и его освобожденью,
Основою положим соцьялизм,
И чтоб достичь священной нашей цели,
Мы общество должны составить втайне
И втайне шаг за шаг распространять.
Товарищ наш, глубоко религьозный,
Торжественно пред нами развернул
Большую книгу в буром переплете
Со сдёржками... И мы клялись над ней,
И бросились друг другу мы на шею,
И плакали в восторге молодом....
И в жизни слез я не припомню чище!..

О
Михаил Лермонтов
СОСЕД
Кто б ни был ты, печальный мой сосед,
Люблю тебя, как друга юных лет,
Тебя, товарищ мой случайный,
Хотя судьбы коварною игрой
Навеки мы разлучены с тобой
Стеной теперь — а после тайной.
Когда зари румяный полусвет
В окно тюрьмы прощальный свой привет
Мне, умирая, посылает
И, опершись на звучное ружье,
Наш часовой, про старое житье
Мечтая, стоя засыпает, —
Тогда, чело склонив к сырой стене,
Я слушаю — ив мрачной тишине
Твои напевы раздаются.
О чем они — не знаю; но тоской
Исполнены, и звуки чередой,
Как слезы, тихо льются, льются...
И лучших лет надежды и любовь —
В груди моей все оживает вновь,
И мысли далеко несутся,
И полон ум желаний и страстей,
И кровь кипит — и слезы из очей,
Как звуки, друг за другом льются.
-.106

Спеша на север из далека,
Из теплых и чужих сторон,
Тебе, Казбек, о страж востока,
Принес я, странник, свой поклон.
Чалмою белою от века
Твой лоб наморщенный увит,
И гордый ропот человека
Твой гордый мир не возмутит.
Но сердца тихого моленье
Да отнесут твои скалы
В надзвездный край, в твое владенье,
К престолу вечному Аллы.
Молю, да снидет день прохладный
На знойный дол и пыльный путь,
Чтоб мне в пустыне безотрадной
На камне в полдень отдохнуть.
Молю, чтоб буря не застала,
Гремя в наряде боевом,
В ущелье мрачного Дарьяла
Меня с измученным конем.
Но есть еще одно желанье!
Боюсь сказать! — душа дрожит!
Что, если я со дня изгнанья
Совсем на родине забыт!
Найду ль там прежние объятья?
Старинный встречу ли привет?
Узнают ли друзья и братья
Страдальца, после многих лет?
Или среди могил холодных
Я наступлю на прах родной
Тех добрых, пылких, благородных,
Деливших молодость со мной?
О, если так! своей метелт.ю,
Казбек, засыпь меня скорей
И прах бездомный по ущелью
Без сожаления развей.
107

ПАМЯТИ А. И. ОДОЕВСКОГО
1
Я знал его: мы странствовали с ним
В горах востока, и тоску изгнанья
Делили дружно; но к полям родным
Вернулся я, и время испытанья
Промчалося законной чередой;
А он не дождался минуты сладкою
Под бедною походною. палаткой
Болезнь его сразила, и с собой
В могилу он унес летучий рой..
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и горьких сожалений!
Он был рожден для них, для тех надежд,
Поэзии и счастья... Но, безумный, —
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной,
И свет не пощадил — и бог не спас!
Но до конца среди волнений трудных,
В толпе людской и средь пустынь безлюдных,
В нем тихий пламень чувства не угас:
Он сохранил и блеск лазурных глаз,
И звонкий детский смех, и речь живую,
И веру гордую в людей и жизнь .иную.
Но он погиб далеко от друзей!..
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Покрытое землей чужих полей,
Пусть тихо спит оно, как дружба наша
В немом кладбище памяти моей!
Ты умер, как и многие, без шума",
Но с твердостью. Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза закрылись вечным сном;
И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших тебя не понял ни единый..
И было ль то привет стране родной,
Названье ли оставленного друга,
108

Или тоска по жизни молодой,
Иль просто крик последнего недуга, —
Кто скажет нам?.. Твоих последних слов
Глубокое и горькое значенье
Потеряно... Дела твом, и мненья,
И думы — все исчезло без следов/
Как легкий пар вечерних облаков:
Едва блеснут, их ветер вновь уносит —
Куда они? зачем? откуда? — кто их спросит..
И после их на небе нет следа,
Как от любви ребенка безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не вверял заботам дружбы нежной...
Что за нужда?.. Пускай забудет свет
Столь чуждое ему существованье:
Зачем тебе венцы его вниманья
И терния пустых его клевет?
Ты не служил ему. Ты с юных лет
Коварные его отвергнул цепи:
Любил ты моря шум, молчанье синей степи
И мрачных гор зубчатые хребты...
И вкруг твоей могилы неизвестной
Все, чем при жизни радовался ты,
Судьба соединила так чудесно:
Немая степь синеет, и венцом
Серебряным Кавказ ее объемлет;
Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,
Как великан, склонившись над щитом,
Рассказам волн кочующих внимая,
А море Черное шумит не умолкая.
К NN
Ты не хотел! но скоро волю рока
Узнаешь ты и в бездну упадешь/
Проколет грудь раскаяния нож.
Предстану я без горького упрека,
Но ты тогда совсем мой взор поймешь;
Но он тебе, как меч, как яд, опасен;
109

Захочешь, ты проступку вновь помочь;
Нет, поздно, друг, твой будет труд напрасен:
Обратно взор тебя отгонит прочь!..
Я оттолкну униженную руку,
Я вспомню дружбу нашу, как во сне;
Никто со мной делить не будет скуку;
Таких друзей не надо больше мне;.
Ты хладен был, когда я зрел несчастье
Или удар печальной клеветы;
Но придет час, и будешь в горе ты,
И не пробудится в душе моей участье!..
СОСЕД
Погаснул день на вышинах небесных,
Звезда вечерняя лиет свой тихий свет;
Чем занят бедный мой сосед?
Чрез садик небольшой, между ветвей древесных,.
Могу заметить я, в его окне
Блестит огонь; его простая келья
Чужда забот и светского веселья,
И этим нравится он мне.
Прохожие об нем различно судят,
И все его готовы порицать,
Но их слова соседа не принудят-
Лампаду ранее иль позже важигать.
И только я увижу свет лампады,1?
Сажусь тотчас у своего окна,
И в этот миг таинственной отрады
Душа моя мятежная полна.
И мнится мне, что мы друг друга понимаем,
Что я и бедный мой сосед,
Под бременем одним страдая, увядаем,
Что мы знакомы с давних лет.
В рядах стояли безмолвной толпой,
Когда хоронили мы друга;
Лишь поп полковой бормотал — и порой
Ревела осенняя вьюга.
ПО

Кругом кивера над могилой святой
Недвижны в тумане сверкали,
Уланская шапка да меч боевой
На гробе дощатом лежали.
И билося сердце в груди не одно,
И в землю все очи смотрели,
Как будто бы все, что уж ей отдано,
Они у ней вырвать хотели.
Напрасные слезы из глаз не текли:
Тоска наши души сжимала,
И горсть роковая прощальной земли,
Упавши на гроб, застучала.
Прощай, наш товарищ, недолго ты жил,
Певец с голубыми очами;
Лишь крест деревянный себе заслужил
Да вечную память меж нами!

Петр Ершов
ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ
(отрывок)
Мой друг! Куда, в какие воды
Тебе послать святой привет
Любви, и братства, и свободы?
Туда ль, где дышит Новый Свет
С своими древними красами?
Или туда, в разбег морей,
Где ыебо сходится с волнами
Над грудью гордых кораблей?
Но где б ты ни был, я повсюду
Тебя душой моей найду,
Незримо в мысль твою войду
И говорить с тобою буду.
О, ты поймешь меня, мой брат,
Мой милый спутник до могилы!
Пусть эти речи не блестят
Разливом пламени и силы;
Пускай не звучные, оне
Не ослепят судей искусства.
Зачем? Созревши в тишине,
На ниве огненного чувства,
Они чуждаются прикрас.
Плод жаркий внутренних страданий,
Его ли вынесть напоказ,
112

Одетый в жемчуг и алмаз?
Мой друг и спутник, дай мне руку!
Я припаду на грудь твою,
И всю болезнь, всю сердца муку
Тебе я в душу перелью!
3 Друзья мои...

Иван Тургенев
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
Мы были когда-то короткими, близкими друзьями... Но настал
недобрый миг — и мы расстались как враги.
Прошло много лет... И вот, заехав в город, где он жил, я
узнал, что он безнадежно болен и желает видеться со мною.
Я отправился к нему, вошел в его комнату... Взоры наши
встретились.
Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!
Желтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой
бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе... Он не
мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул
он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно
прошептал несколько невнятных слов, — привет ли то был, упрек
ли — кто знает? Изможденная грудь заколыхалась .— и на
съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые,
страдальческие слезинки.
Сердце во мне упало... Я сел на стул возле него и, опустив
невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул
руку.
Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою. Мне
почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина.
Длинный покров облекает ее с ног до головы. Никуда не смотрят
ее глубокие, бледные глаза; ничего не говорят ее бледные,
строгие губы...
Эта женщина соединила наши руки... Она навсегда примирила
нас.
Да... Смерть нас примирила.
114

Яков Полонский
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВРАГ
Господа! я нынче все бранить готов —
Я не в духе — и не в духе потому,
Что один из самых злых моих врагов
Из-за фразы осужден идти в тюрьму...
Признаюсь вам, не из нежности пустой
Чуть не плачу я, — а просто потому,
Что подавлена проклятою тюрьмой
Вся вражда во мне, кипевшая к нему..
Он язвил меня и в прозе, и в стихах;
Но мы бились не за старые долги,
Не за барыню в фальшивых волосах,
Нет! — мы были бескорыстные враги!
Вольной мысли то владыка, то слуга,
Я сбирался беспощадным быть врагом,
Поражая беспощадного врага;
Но — тюрьма его прикрыла, как щитом.
Перед этою защитой я — пигмей...
Или вы еще не знаете, что мы
Легче веруем под музыку цепей
Всякой мысли, выходящей из тюрьмы.
Иль не знаете, что даже злая ложь
Облекается в сияние добра,
115

Если ей грозит насилья острый нож,
Л не сила неподкупного пера.
Я вчера еще перо мое точил,
Я вчера еще кипел и возражал;
А сегодня ум мой крылья опустил,
Потому что я боец, а не нахал.
Я краснел бы перед вами и собой,
Если б узника да вздумал уличать!
Поневоле он замолк передо мной —
И я должен поневоле замолчать.
Он страдает, оттого что есть семья. —
Я страдаю, оттого что слышу смех;
Но что значит гордость личная моя,
Если истина страдает больше всех!
Нет борьбы, и — ничего не разберешь —
Мысли спутаны случайностью слепой, —
Стала светом недосказанная ложь,
Недосказанная правда стала тьмой.
Что же делать? и кого теперь винить?
Господа! во имя правды и добра —
Не за счастье буду пить я — буду пить
За свободу мне враждебного пера.

Афанасий Фет
ТУРГЕНЕВУ
Прошла зима, затихла вьюга, —
Давно тебе, любовник юга,
Готовим тучного тельца;
В снегу, в колючих искрах пыли
В тебе мы друга не забыли
Ц заждались обнять певца.
Ты наш. Напрасно утром рано
Ты будешь стражей Ватикана,
Вот за решетку ты шагнул,
Вот улыбнулнся антики,
И долго слышат мозаики
Твоих шагов бегущий гул.
Ты наш. Чужда и молчалива
Перед тобой стоит олива
Иль зонтик пинны молодой;
Но вечно радужные грезы
Тебя несут под тень березы,
К ручьям зехмли твоей родной.
Там всё тебя встречает другом:
Черней бразда бежит за плугом,
Там бархат степи зеленей,
И, верно, чуя, что просторней, -
Смелей, и слаще, и задорней
Весенний свищет соловей.
117

Облаком волнистым Вижу: кто-то скачет
Пыль встает вдали, На ли; ом коне.
Конный или пеший — Друг мой, друг далекий,
Не видать в ныли! Вспомни обо мне!
В долгие ночи, как вежды на сон ни сомкнуты,
Чудные душу порой посещают минуты.
Дух окрылен, никакая не мучит утрата,
В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!
Близкой души предо мною все ясны изгибы:
Видишь, как были, — и видишь, как быть мы могли бы!
'О, если ночь унесет тебя в мир этот странный,
Мощному духу отдайся, о друг мой желанный!
Я отзовусь — но, внемля бестелесному звуку,
Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!
ДРУГУ
Когда в груди твоей страданье,
Проснувшись, к сердцу подойдет
И жадный червь воспоминанья
Его невидимо грызет, —
Борьбой с наитием недуга
Души напрасно не томи,
Без слез, без ропота гьа друга
С надеждой очи подыми.
Пусть свет клянет и негодует, —
Он на слова прощенья нем.
Пойми, что сердце только чует
Невыразимое ничем;
То, что в явленьи незаметном
Дрожит, гармонией дыша,
И в тайнике своем заветном
Хранит, бессмертная душа.
Одним лучом из ока в око,
Одной улыбкой уст немых
Со всем, что мучило жестоко,
Единый примиряет миг.

Николай Некрасов
ПАМЯТИ БЕЛИНСКОГО
Наивная и страстная душа,
В ком помыслы прекрасные кипели,
Упорствуя, волнуясь и спеша,
Ты честно шел к одной высокой цели;
Кипел, горел — и быстро ты угас!
Ты нас любил, ты дружеству был верен-
И мы тебя почтили в добрый час!
Ты по судьбе печальной беспримерен:
Твой труд живет и долго не умрет,
А ты погиб, несчастлив и незнаем!
И с дерева неведомого плод.
Беспечные, беспечно мы вкушаем.
Нам дела пет, кто возрастил его,
Кто посвящал ему и труд и время,
И о тебе не скажет ничего
Своим потомкам сдержанное племя...
И, с каждым днем окружена тесней,
Затеряна давно твоя могила,
И память благодарная друзей
Дороги к ней не проторила...
одинокий, потерянный,
Я как в пустыне стою,
119

Гордо мне кличет мой голос уверенный
Душу родную мою.
Нет ее в мире. Те дни миновалися,
Как на призывы мои
Чуткие сердцем друзья отзывалися,
Слышалось слово любви.
Кто виноват — у судьбы не доспросишься,
Да и не все ли равно?
У моря бродишь: «Не верю, не бросишься!
Вкрадчиво шепчет оно. —
Где тебе? Дружбы, любви и участия
Ты еще жаждешь и ждешь.
Где тебе, где тебе! — ты не без счастия,
Ты не без ласки живешь...
Видишь, рассеялась туча туманная,
Звездочки вышли, горят?
Все на тебя, голова бесталанная,
Ласковым взором глядят».
Скоро стану добычею тленья.
Тяжело умирать, хорошо умереть;
Ничьего не прошу сожаленья,
Да и некому будет жалеть.
Я дворянскому нашему роду
Блеска лирой своей не стяжал;
Я настолько же чуждым народу
Умираю, как жить начинал.
Узы дружбы, союзов сердечных —
Все порвалось: мне с детства судьба
Посылала врагов долговечных,
А друзей уносила борьба.
Песни вещие их не допеты,
Пали жертвою злобы, измен
В цвете лет; на меня их портреты
Укоризненно смотрят со стен.
120

ДРУЗЬЯМ
Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть.
Вам же — не праздно, друзья благородные,
Жить и в такую могилу сойти,
Чтобы широкие лапти народные
К ней проторили пути...

Лев Мей
покойным
(отрывок)
И вы, в толпе теней, друзья моей весны,
Былые спутники на жизненной дороге!
Сошлися весело на школьном мы пороге
И смело в путь пошли, судьбой увлечены.
Я отставал от вас: одни вслед за другими,
Умчалися вы вдаль и скрылися из глаз,
Но след ваш свеж еще, и догоню я вас
У общей пристани за гранями вемными.
Последним перегнал меня недавно — ты,
Поклонник пламенный и мученик искусства:
Не мог ты подчинить труду живого чувства,
Рассудком обуздать не мог своей мечты —
И пел, что пелося, без ладу, без разбора,
Как малое дитя, едва ли разумев,1
Что есть условный строй, наслушанный напев...
Не мог перенести ты злого приговора
Заносчивых судей: доверчивый поэт,
Ты видел в гаере Ахилла гнев и силу,
И — грустно вымолвить — сложил тебя в могилу
Нахальной выходкой журнальный пустоцвет.
Но суд потомства чужд служения кумиру:
Над урною твоей, непризнанный певец,
Повесит он и твой поруганный венец
И робкою рукой настроенную лиру.
122

Мир праху твоему!..
И следом за тобой мелькают все они,,
Все, сердцу моему знакомые, родные, —
Былые образы и призраки былые.
Как над могилами блудящие огни,
Они колеблются и теплются уныло,
И в этих огоньках и в каждой вспышке их
Горит частица дум, частица чувств моих,
Упавшая слезой над свежею могилой.
Толпой у моего бессонного одра
Сбираетеся вы, возлюбленные тени,
Когда раскинет ночь мерцающие сени
И полы темные небесного шатра.
Вы все вокруг меня, вы живы, вы воскресли.
Не правда ли — вы здесь, вы не обман пустой?
Но... если вы — мечта и вызваны мечтой?
Но если нет вас здесь и нет нигде? Но если?..
Молчи, лукавый ум, сомнений не буди:
Я верю пламенно в присутствие не сущих,
Я верю — есть союз меж живших и живущих,
Как есть бессмертие и вечность впереди!
ЛИЦЕИСТАМ
(Застольная песня)
Собрались мы всей семьей —
И они, кого не стало,
Вместе с нами, как бывало,
Неотлучною душой!
Тени милые! Вы с нами!..
Вы, небесными лучами
Увенчав себе чело,
Здесь присущи всем собором
И поете братским хором
Нам про Царское Село, —
Где, маститой тайны святы,
Встали древние палаты,
Как немой завет веков;
Где весь божий мир — в
картинах;
Где, «при кликах лебединых»,
В темной зелени садов,
Словно птички голосисты,
Распезали лицеисты...
Каждый был тогда поэт,
Твердо знал, что май недолог
И что лучше царскоселок
Никогф на свете нет!
Помянем же мы, живые,
За бокалами дружней
И могилы, нам святые,
И бессмертный наш лицей!..

Аполлон Майков
я. п. полонскому
(отрывок)
Полонский! суждено опять судьбою злою
Нам розно дни влачить;
Меж тем, моя душа сроднилась уж с тобою —
Ей нужно так любить!
Да! в мире для нее нужна душа другая,
Которой бы порой
Хоть знак подать, что мы, друг друга понимая,
Свершаем путь земной!
И часто я, когда иду лесной опушкой
И, прячася за ель,
Стараюсь обмануть искусственною мушкий
Пугливую форель,
И предо мной журчит ручей студеноводпый,
А ров, где льется он,
Уж тени полн, и пар над ним бежит холодный,
Меж тем, как озарен
Вверху растущий лес последним солнца светом,
От сердца полноты
Я б перемолвиться желал тогда с поэтом.
И думаю — где ты?..
Л24

Юлия Жадовская
11ем ярче шумный пир, беседа веселен,
Тем на душе моей печальной тяжелей,
Язвительнее боль сердечного недуга,
И голос дальнего, оставленного друга
Мне пнятней слышится... Ах, бледный и худой,
Я вижу образ твои, измученный нуждой!
Среди довольных лиц, средь гула ликованья
Он мне является с печатню страданья,
Оставленной на нем бесплодною борьбой
С врагами, бедностью и самою судьбой!
Быть может, в этот час, когда за ужни пышный
Иду я средь других моей стопой неслышной,
ты. голоден и слаб, в отчаямьи немом,
•Чс/кишь один, в срезах на чердаке глухом,
А я тебе помочь не в силах и не властна!
II, полная госки глубокой и безгласной,
Я никну головой, не слыша ничего,
Под гнетом тайного, унинья моего;
Средь этой ветреной, себялюбивой знати
Готова я рнда-ь неловко и некстати!..
125

Иван Никитин
ДРУГ
(Степь)
Пусть снова дни мои мне горе принесут,
Часы тяжелого томленья,
Я знаю, выкупит восторг иных минут
Другие чувства и явленья.
Когда поверхность вод при месяце блестит,
Когда закат огнем пылает.
Иль но дороге вихрь густую пыль кружит,
Иль в полночь молния блистает;
Когда поля зимой иод белым пухом спят,
Иль гнется лес о г вьюги грозной,
Иль на небе столбы, как радуги, горят
При свете солнца в день морозный, —
За всем отрадно мне и весело следить,
Все так знакомо мне и ново,
И все я в памяти желал бы сохранить,
Замкнуть в обдуманное слово!..
Природа, ты одна, наставник мой и друг,
Мир, полный мысли, мне открыла,
Счастливым сделала печальный мой досуг
И с бедной долей примирила!
126

От тайной ли тоски болит и ноет грудь
Иль мучит сердце нужд тревога,
В твои объятия спешу я отдохнуть,
Как в храм невидимого бога.
И мне ли не любить тебя от всей души,
Мой друг, не знающий забвенья!
Менч и мертвого ты приютишь в тиши,
Теперь живого утешенье!

Алексей Плещеев
Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
Смелей! Дадим друг «другу руки
И вместе двинемся вперед,
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет.
Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим,
И поведем на битву рать!
Не сотворим себе кумира
Ни на земле, ни в небесах;
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ними в прах!..
Провозглашать любви ученье
Мы будем нищим, богачам,
И за него снесем гоненье,
Простив безумным палачам.
12Я

Блажен, кто жизнь в борьбе
кровавой,
В заботах тяжких истощил;
Как раб ленивый и лукавый,
Талант свой в землю не зарыл!
Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит;
И, верьте, голос благородный
Недаром в мире прозвучит!
Внемлите ж, братья, слову брата,
Пока мы попил юных сил:
Вперед, вперед, и без возврата,
Что б рок вдали нам не сулил!
ПОСВЯЩЕНИЕ
Домчатся ль к вам знакомых песен звуки,
Друзья мои погибших юных лет?
И братский ваш услышу ль я привет?
Всё те же ль вы, что были до разлуки?
Быть может, мне иных не досчитаться!
А те — в чужой, далекой стороне
Уже давно забыли обо мне...
И некому на песни отозваться!
Но я средь бурь, в дни горя и печали
Был верен вам, весны моей друзья,
И снова к вам несется песнь моя,
Когда, как сон, невзгоды миновали.
СТАРИКИ
Вот и опять мы, как в прежние годы,
Старый товарищ, беседу ведем,
И прожитые когда-то невзгоды
Смутным каким-то нам кажутся сном.
Сколько мы лет не видались с тобою!
Сколько воды с той поры утекло...
Старость, подкравшись к нам тихой стопою,
Избороздила обоим чело.
9 Друзья мои... 129

Пламень, горевший в глазах, потушила,
Снегом обсыпала волосы нам.
Где наша бодрость, отвага и сила?
Видно, они не под стать сединам!
Помнишь, товарищ, минуту разлуки?
Весело в даль мы глядели тогда;
Жали с улыбкой друг другу мы руки,
Грозная нас не страшила беда.
Мы говорили друг другу, прощаясь:
Скоро желанное время придет;
Сбудется все, что толпа, издеваясь,
Бредом, мечтаньем нелепым зовет.
Веруя в силу свободного слова,
Думали мы, что могучая рать
Ринуться в битву с неправдой готова,
Стоило только ему прозвучать.
Что же ты вдруг покачал головою?
Что улыбнулись так горько уста?
Молодость нас обманула с тобою...
Совесть зато у обоих чиста.
Бедны мы оба, в потертой одежде;
Много от нас отшатнулось друзей.
Пусть их! Но сердце в нас бьется как прежде
Верой горячей в добро и людей.
Пыл нетерпенья в душе охладили,
Свергли немало кумиров года;
Но и кумирам толпы не кадили
В чаяньи благ мы земных никогда;
С пеной у рта не бросали каменья
В юность кипучую, если, полна
Гордой отваги, в пылу увлеченья
Нас за ошибки корила она.
Знаем мы оба, как время настанет
Нам от житейских трудов отдохнуть,
Лихом она стариков не помянет,
Скажет: она пролагали нам путь.
130

Так-то, товарищ! Разбитым и хилым,
Нам остается глядеть в стороне,
Как нарождаются новые силы,
Как на борьбу выступают оне.
Да, вспоминая прожитые годы,
В сердце суровое небо молить,
Чтоб миновали все наши невзгоды
Тех, кто пришел нас, отживших, сменить.

о
Михаил Михайлов
(отрывок)
Крепко, дружно вас в объятья
Всех бы, братья, заключил
И надежды, и проклятья
С вами, братья, разделил.
Но тупая сила злобы
Вон из братского кружка
Гонит в смежные сугробы,
В тьму и холод рудника...
Смело, друзья! Не теряйте
Бодрость ь неравном бою,
Родину-мать защищайте,
Честь и свободу свою!
YlycTb нас по тюрьмам
сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в # рудники посылают,
/Пусть мы все казни пройдем!
Если погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,—
.Дело, друзья, отзовется
На поколеньях живых.
Стонет и тяжко вздыхает
Бедный, забитый народ;
Руки он к нам простирает,
Нас он на помощь зовет.
Час обновлеиья настанет —
Воли добьется народ,
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет.
Если погибнуть придется
В тюрьмах и шахтах сырых,—
Дело, друзья, отзовется
На поколеньях живых.
132

о
Николай Добролюбов
Еще работы в жизни много,
Работы честной и святой,
Еще тернистая дорога
Не залегла передо мной.
Еще пристратьем ни единым
Своей судьбы я не связал
И сердца полным господином
Против соблазнов устоял.
Я ваш, друзья, — хочу быть вашим,.
На труд и битву я готов, —
Лишь бы начать в союзе нашем
Живое дело вместо слов.
Но если нет, — мое презренье
Меня далеко оттолкнет
От тех кружков, где словопреньс
Опять права свои возьмет.
И сгибну ль я в тоске безумной
Иль в мире с пошлостью людской,—
Всё лучше, чем заняться шумной,
Надменно праздной болтовней.
Но знаю я, — работа наша
Уж пилигримов новых ждет,
И не минет святая чаша
Всех, кто ее не оттолкнет.
133

Милый друг, я умираю
Оттого, что был я честен;
Но за то родному краю,
Верно, буду я известен.
Милый друг, я умираю,
Но спокоен я душою...
И тебя благословляю:
Шествуй тою же стезею.

Алексей Апухтин
ССОРА
Ночь давно уж царила над миром,
А они, чтоб заканчивать споры,
Всё сидели за дружеским пиром,
Но не дружные шли разговоры.
Понемногу словами пустыми
Раздражались они до мученья,
Словно кто-то сидел между ними
И нашептывал им оскорбленья.
И сверкали тревожные взгляды,
Искаженные лица горели,
Обвиненья росли без пощады
И упреки без смысла и цели.
Всё, что прежде в душе накипело,
Всё, чем жизнь их язвила пустая,
Они вспомнили злобно и смело,
Друг на друге то зло вымещая...
Наступила минута молчанья;
Она вечностью им показалась,
И при виде чужого страданья
К ним невольная жалость подкралась.
Им хотелось чудесною силой
Воротить всё, что сказано было,
И слететь уже было готово
Задушевное, теплое слово,
И, быть может, сквозь мрак раздраженья,
135

Им — измученным гневом и горем
Уже виделся миг примирекья,
Как маяк лучезарный над морем.
Проходили часы за часами,
А друзья всё смотрели врагами,
Голоса возвышалися снова...
Задушевное, теплое слово,
Что за миг так легко им казалось,
Не припомнилось им, не сказалось,
А слова набегали другие,
Безотрадные, жесткие, злые;
И сверкали тревожные взгляды,
Искаженные лица горели,
Обвиненья росли без пощады
И упреки без смысла и цели...
И уж ночь не царила над миром,
А они неразлучной четою
Всё сидели за дружеским пиром.
Словно тешась безумной враждою!
Вот и утра лучи заблестели...
Новый день не принес примиренья...
Потухавшие свечи тускнели,
Как сердца без любви и прощенья.
П. ЧАЙКОВСКОМУ
(из шуточных стихов)
К отъезду музыканта-друга
Мой стих минорный топ берет,
И нашей старой дружбы фуга,
Всё развиваяся, растет...
Мы увертюру жизни бурной
Сыграли вместе до конца,
Грядущей славы марш бравурный
Нам рано волновал сердца;
В свои мы верили таланты,
Делились массой чувств, идей...
И ты был вроде доминанты
В аккордах юности моей.
136

Увы, та песня отзвучала,
Иным я звукам отдался,
Я детонировал немало
И с диссонансами сжился;
Давно без счастья и без дела
Дары небес я растерял,
Мне жизнь, как гамма, надоела,
И близок, близок мой финал...
Но ты — когда для жизни вечной
Меня зароют под землей; —
Ты в нотах памяти сердечной
Не ставь бекара надо мной.

Иван Суриков
ИЗ ПОЭМЫ «БОГАТЫРСКАЯ ЖЕНА»
Лишь блеснул на небе розовый
Луч зари, предвестник дня,
Встал Данила с ложа жесткого,
Сел на доброго коня.
Едет он из леса темного
В поле счастья попытать...
Чу... вдали там что-то слышится:
Не идет ли с юга рать*.
Мать сыра-земля колышется,
И дремучий бор дрожит;
Словно гром гремит раскатистый,
Раздается стук копыт.
Стал Данило за кустарником,
Видит: с южной стороны
Грозно движутся два всадника,
Будто две больших копны.
Что-то будет, что-то станется?
Сердце ёкнуло в груди...
Видно, пасть в борьбе Денисьичу
С тем, кто едет впереди.
Скачет конь под ыим, играючи,
Блещет золотом шелом...
138

И узнал Данило с горестью
Брата названого в нем...
Он одет в кольчугу крепкую.
Тяжела его рука;
И на смертный бой Деписьича
Он зовет издалека.
Словно сокол с черным вороном,
Близкой смерти вещуном,
Он с Алешею Поповичем
. Мчится по полю вдвоем...
Дрогнув, слез с коня Денисьевич..
Сердце сжала злая боль...
Он с Добры нею Никитичем
Побратался для того ль?..
«Видно, князю я не надобен! —
Говорит он сам себе. —
Но по воле князя стольного
Не погибну я в борьбе.
Кровью брата и товарища
Я земли не обагрю,
Для петехи княжьей совестно
В бой вступать богатырю.
Не убить Добрыне молодца
В поединке роковом!» —
И воткнул копье злаченое
В землю он тупым концом.
Сбросил с плеч доспехи твердые,
Грудью пал на острие —
И пробило молодецкую
Грудь злаченое копье.
Мать сыра-земля зарделася,
Теплой кровью полита,
И душа Данилы чистая
Вышла в алые уста.
И когда борцы подъехали
Вызывать его на бой,
Только труп один безжизненный
Увидали пред собой.
139

Константин Случевский
Я привязан был в жизни к различным вещам:
Их мне близкие люди дарили;
Чуть посмотришь на вещь — вспомнишь этих людей,
И они предо мной проходили...
И один вслед другому почили они,
Совершивши свои назначенья;
Но, пока я не умер, от памятей их
Шли по мыслям моим дуновенья...
Если смерть — смерть вполне, так откуда ж тогда
Дуновенью такому начало?
Где река, чтобы не было ей родника?..
Нет реки, чтоб родник свой рождала!
140

Григорий Мачтет
ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ
(замученному в остроге
Чернышову,
борцу за народное дело)
Замучен тяжелой неволей,
Ты славною смертью почил...
В борьбе за народное дело
Ты буйные кости сложил...
Наш враг над тобой не
глумился,
Кругом тебя были свои;
Мы сами, родимый, закрыли
Орлиные очи твои...
Не горе нам душу давило,
Не слезы блистали в очах,
Когда мы, прощаясь с тобою,
Землей засыпали твой прах;
Нет, — злеба нас только
душила!
Мы к битве с врагами
рвались
И мстить за тебя беспощадно
Над прахом твоим
поклялись!..
С тобою одна нам дорога:
Как ты, мы в острогах
сгнием...
Как ты,—для народного дела
Мы головы наши снесем;
Как ты, — мы, быть может,
послужим
Лишь почвой для новых
людей,
Лишь новым пророчествам
новьк
Грядущих и доблестных дней...
Но знаем, как знал ты,
родимый,
Что скоро из наших костей
Поднимется мститель
суровый,
И будет он нас посильней!..
141

ЧХ5
Николай Морозов
ЛЮДМИЛЕ ВОЛКЕНШТЕЙН
A857—1906)
Полна участья и привета
Среди безмолвия и тьмы,
Она сошла, как ангел света,
Под своды сумрачной тюрьмы.
Была чарующая сила
В душе прекрасной и живой,
И жизнь она нам обновила
Своей душевной чистотой.
В глухой тюрьме она страдала
Среди насилия и зла,
Потом ушла и не узнала,
Как много света унесла.
Есть в мире души — их узнаешь
Лишь в дни гонений и утрат,
Но мир за них благословляешь
И жизнь за них отдать бы рад!
11-2

Петр Якубович
Друзья! В тяжелый м«г сомненья
Взгляните пристальней назад:
Какие скорбные виденья
Оттуда с ужасом глядят!
И молят, и как будто плачут,
Грозят кистями рук худых...
Что их мольбы немые значат?
Кому, за что упреки их?
То — наши братья... Жизнь, свободу,
Все блага лучшие земли
Они родимому народу
С любовью в жертву принесли.
Они погибли, веря страстно,
Что мы пойдем по их стопам
И не дадим пропасть напрасно
Их жертвам, ранам и скорбям!
Когда в постыдный час забвенья
Страдальца-брата тень мелькнет, —
Какая буря возмущенья
Внезапно сердце потрясет!
Святые слезы покаянья
Подступят к горлу... И опять
Кипит душа огнем желанья —
Идти ла крестные страданья,
Всю душу Родине отдать!

Константин Бальмонт
ОЖЕСТОЧЕННОМУ
Я знаю ненависть и, может быть, сильней,
Чем может знать ее твоя душа больная,
Несправедливая и полная огней
Тобою брошенного рая.
Я знаю ненависть к звериному, к страстям
Слепой замкнутости, к судьбе неправосудной
И к этим тлеющим кладбищенским костям,
Нам данным в нашей жизни скудной.
Но, мучимый, как ты, терзаемый года,
Я связан был с тобой безмолвным договором
И вижу, ты забыл, что брат твой был всегда
Скорей разбойником, чем вором.
С врагами — дерзкий враг, с тобой — я вечно твой,
Я узнаю друзей в одежде запыленной,
А ты, как леопард, укушенный вмеей,
Своих терзаешь, исступленный!
Мой друг, есть радость и любовь,
Есть все, что будет вновь и вновь,
Хотя в других сердцах, не в наших.
144

Но, милый брат, и я и ты —
Мы только грезы Красоты,
Мы только капли в вечных чашах
Неотцветающих цветов.
Непогибающих садов.
10 Друзья мои ..

Иван Бунин
МОГИЛЬНАЯ ПЛИТА
Опять знакомый дом...
Огарев
Могильная плита, железная доска,
В густой траве врастающая в
землю, —
И мне печаль могил понятна и близка,
И я родным преданьям внемлю.
И я «люблю людей, которых больше нет»,
Любовью всепрощающей, сыновней.
Последний их побег, я не забыл их след
Под старой обветшалою часовней.
Я молодым себя, в своем простом быту,
На бедном их погосте вспоминаю.
Последний их побег, под эту же плиту
Приду я лечь — и тихо лягу — с
краю.
Синие обои полиняли,
Образа, дагерротипы сняли —
Только там остался синий цвет,
Где они висели много лет.
146

Позабыло сердце, позабыло
Многое, что некогда любило!
Только тех, кого уж больше нет,,
Сохранился незабвенный след.
ПАМЯТИ ДРУГА
Вечерних туч над морем шла гряда,
И золотисто-светлыми столпами
Сияла базграничная вода,
Как небеса, лежавшая пред нами.
И ты сказал: «Послушай, где, когда
Я прежде жил? Я странно болен—снами.
Тоской о том, что прежде был я бог...
О, если б вновь обнять весь мир я мог!»
Ты верил, что откликнется мгновенно
В моей душе твой бред, твоя тоска,
Как помню я усмешку, неизменно
Твои уста кривившую слегка,
Как эта скорбь и жажда — быть
вселенной*
Полями, морем, небом — мне близка!
Как остро мы любили мир с тобою
Любовью неразгаданной, слепою!
Те радости и муки без причин,
Та сладостная боль соприкасанья
Душой со всем живущим, что один
Ты разделял со мною, — нет названья,
Нет имени для них, — и до седин
Я донесу порывы воссозданья
Своей любви, своих плененных еил...
А ты их вольной смертью погасил.
И прав ли ты, не превозмогший тесной
Судьбы своей и жребия творца,
Лишенного гармонии небесной,
И для чего я мучусь без конца
В стремленьи вновь дать некий вид
телесный
Чертам уж бестелесного лица,
Зачем я этот вечер вспоминаю,
Зачем ищу ничтожных слов, — не знаю*
10*

о
Глеб Кржижановский
ИЗ «СОНЕТОВ В. И. ЛЕНИНУ»
Ужель все кончено? Все струны отзвенели?
И о страде всех нас замолкнет в мире речь...
Не может быть! Недаром мы сумели
Такой костер из искорок зажечь...
Далеких юных дней отрадные волненья
И встречи первые, Ильич, с тобой...
О, если бы в последнее, предсмертное мгновенье
Твой облик пламенный предстал передо мной!
И чтобы не укор прочесть в твоем мне взоре,
А прежний теплый твой и дружеский привет...
С самой бы смертью я тогда поспорил,
Сказал бы я: где ты — там смерти нет!
Где ты — там сердце мира бьется,
Там знамя красное победно развернется!
148

И, сын Земли, единый из бессчетных,
Я в бесконечное бросаю стих, —
К тем существам, телесным иль бесплотным,
Что мыслят, что живут в мирах иных.
Не знаю, как мой зов достигнет цели,
Не знаю, кто привет мой донесет,
Но если те любили и скорбели,'
Но если те мечтали в спой черед
И жадной мыслью погружались в тайны,
Следя лучи, горящие вдали, —
Они поймут мой голос не случайный,
Мой страстный вздох, домчавшийся с Земли!
Вы, властелины Марса иль Венеры,
Вы, духи света иль, быть может, тьмы, —
Вы, как и я, храните символ веры:
Завет о том, что будем вместе мы!

Михаил Пришвин
ОБРАЩЕНИЕ К ДРУГУ
Где ты, мой друг, за долами и за синими морями? Или ты был
у меня, и это я тебя зову из прошлого, или надеюсь увидеть тебя
в будущем? Как бы мне хотелось все свое тебе рассказать, во
всем с тобой посоветоваться.
Сегодня такое солнце, что я вспомнил всю радость свою, как
вышла она мне на один только день в Люксембургском парке. Не
было тогда еще в поэзии строк, отвечающих моей радости, но за
годы моего отчаяния стих родился: «Мир есть луч от лика друга,
все иное тень его».
Сколько за день было на небе тяжелых синих облаков и
темных дождевых, сколько раз принимался дождь и опять сияло
солнце? Но вот солнце чистое село. Все улеглось, все прошло: и
дождь, и солнце, и слезы, и радость бабьего лета.
Мне осталась одна радость — моя тропинка в гору и там
далеко наверху у калитки своим светом горящий куст,
свидетельствующий о моем друге.
Поднимаясь золотой тропой к себе в свой дом, я подумал о
признанных всеми словах: «Я мыслю, — значит, я существую».
— И пусть их, любители, мыслят и существуют, — сказал я.—
Много больше я себе друзей наживу, если скажу: «У меня есть
друг, я люблю, — значит, я существую».
Друг мой! Я один, но я не могу быть один. Как будто не
падающие листья шелестят над головой моей, а бежит река живой
152

воды, и необходимо мне дать ее вам. Я хочу сказать, что весь»
смысл, и радость, и долг мой, и все только в том, чтобы я нашел-
вас и дал вам пить. Я не могу радоваться один, я ищу вас, я
зову вас, я тороплюсь, я боюсь: река жизни вечной сейчас уйдет к
себе в море, и мы останемся опять одни, навсегда разлученные...
Быть мудрым — это значит прежде всего быть внимательным
к душе близкого человека. На вопрос же: кто этот близкий, —
ответ такой: в каждом человеке родственное внимание стремится?
открыть близкого, — кого оно откроет, тот и есть близкий.

Николай Рерих
ОСТАВИЛ
Я приготовился выйти в дорогу.
Все, что было моим, я оставил.
Вы это возьмете, друзья.
Сейчас в последний раз обойду
дом мой. Еще один раз
вещи я осмотрю. На изображенья
друзей я взгляну один только раз.
В последний раз. Я уже знаю,
что здесь ничто мое не осталось.
Вещи и все, что стесняло меня,
я отдаю добровольно. Без них
мне будет свободней. К тому,
кто меня призывает освобожденным,
я обращусь. Теперь еще раз
все то, от чего освобожден я. ¦
Свободен и волен и помышлением
тверд. Изображенья друзей и вид
моих бывших вещей меня
•не смущают. Иду. Я спешу.
Но один раз, еще один раз
последний я обойду все, что
оставил.
154

НЕ СЧИТАЙ
Мальчик, значения ссоре не придавай.
Помни, большие — странные люди.
Сказав друг о друге самое злое,
завтра готовы врагов друзьями назвать
А спасителю-другу послать обидное
слово. Уговори себя думать, что злоба
людей неглубока. Думай добрее
о них, но врагов и друзей
не считай!

Максимилиан Волошин
ДРУГУ
Л я, таинственный певец,
На берег выброшен волною..
Мы, столь различные душою,
Единый пламень берегли.
И братски связаны тоскою
Одних камней, одной земли.
Одни сверкали нам вдали
Созвездий пламенные диски;
И где бы ни скитались мы,
Но сердцу безысходно близки
Феодосийские холмы.
Нас тусклый плен земной тюрьмы
И рдяный угль горящей правды
Привел к могильникам Ардавды,
И здесь, вверяясь бытию,
Снастили мы одну ладью;
И, зорко испытуя дали
И бег волнистых облаков,
Крылатый парус напрягали
У киммерийских берегов.
Но ясновидящая сила
Хранила мой беспечный век:
Во сне меня волною смыло
И тихо вынесло на брег.
А ты, пловец, с душой, бессонной
156

От сновидений и молитв,
Ушел в круговороты битв
Из мастерской уединенной.
И здесь, у чуждых берегов,
В молчанье ночи одинокой
Я слышу звук твоих шагов,
Неуловимый и далекий.
Я буду волить и молить,
Чтобы тебя в кипенье битвы
Могли, как облаком, прикрыть
Неотвратимые молитвы.
Да оградит тебя господь
От Князя огненной печали,
Тоской пытающего плоть,
Да защитит от едкой стали,
От жадной меди, от свинца,
От стерегущего огнива,
От злобы яростного взрыва,
От стрел крылатого гонца,
От ядовитого дыханья,
От проницающих огней.
Да не смутят души твоей
Ни гнева сладостный елей,
Ни мести жгучее лобзанье.
Да не прервутся нити прях,
Сидящих в пурпурных лоскутьях
На всех победных перепутьях,
На всех погибельных путях.

Александр Блок
С. Соловьеву
Бегут неверные дневные тени.
Высок и внятен колокольный зов.
Озарены церковные ступени,
Их камень жив — и ждет твоих шагов.
Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
Одетый страшной, святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле, у строгих образов.
Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов,
Ложится мгла на старые ступени...
Я озарен — я жду твоих шагов.
Высоко с темнотой сливается стена,
Там — светлое окно и светлое молчанье.
Ци звука у дверей, и лестница темна,
И бродит по углам знакомое дрожанье.
'158

В дверях дрожащий свет и сулмерки вокруг.
И суета и шум на улице безмерней.
Молчу и жду тебя, мой бедный, поздний друг,
Последняя мечта моей души вечерней.
ДРУЗЬЯМ
Молчите, проклятые струны!
Л. Май ко а
Друг другу мы тайно враждебны,
Завистливы, глухи, чужды,
А как бы и жить и работать,
Не зная извечной вражды!
Что делать! Ведь каждый старался
Свой собственный дом отравить,
Все стены пропитаны ядом,
И негде главы преклонить!
Что делать! Изверившись в счастье,
От смеху мы сходим с ума,
И, пьяные, с улицы смотрим,
Как рушатся наши дома!
Предатели в жизни и дружбе,
Пустых расточители слов,
Что делать! Мы путь расчищаем
Для наших далеких сынов!
Когда под забором в крапиве
Несчастные кости сгниют,
Какой-нибудь поздний историк
Напишет внушительный труд...
Вот только замучит, проклятый,
Ни в чем не повинных ребят
Годами рожденья и смерти
И ворохом скверных цитат...
Печальная доля — так сложно,
Так трудно и празднично жить,
И стать достояньем доцента,
И критиков новых плодить...
Зарыться бы в свежем бурьяне,
Забыться бы сном навсегда!
Молчите, проклятые книги!
Я в»ас не писал никогда!
159

Андрей Белый
ИЗ ЦИКЛА «БЛОКУ»
Один, один средь гор. Ищу Тебя.
В холодных облаках бреду бесцельно.
Душа моя
скорбит смертельно.
Вонзивши жезл, стою на высоте.
Хоть и смеюсь, а на душе так больно.
Смеюсь мечте
своей невольно.
О, как тяжел венец мой золотой!
Как я устал!.. Но даль пылает.
Во тьме ночной
мой рог взывает.
Я был меж вас. Луч солнца золотил
причудливые тучи в яркой дали.
Я вас будил,
но вы дремали.
Я был меж вас печально-неземной.
Мои слова повсюду раздавались.
, И надо мной
вы все смеялись.
И я ушел. И я среди вершин.
¦Один, один. Жду знамений нежданных.
160

Один, один
средь бурь туманных.
Все как в огне. И жду, и жду Тебя.
И руку простираю вновь бесцельно.
Душа моя
скорбит смертельно.
СЕРГЕЮ СОЛОВЬЕВУ
Соединил пас рок недаром,
Нас общий враг губил... И нет —
Вверяя заревым пожарам
Мы души юные, поэт,
В отдохновительном Петровском,
И после — улицам московским
Не доверяя в ноябре,
Томились в снежном серебре:
Томились, но не умирали...
Мы ждали...
И в иные дали
Манила юная весна,
И наши юные печали
Смывала снежная волна.
Какое грозное виденье
Смущало оробевший дух,
Когда стихийное волненье
Предощущал наш острый слух!..
В грядущих судьбах прочитали
Смятенье близкого конца:
Из тьмы могильной вызывали
Мы дорогого мертвеца —
Ты помнишь? Твой покойный дядя,
Из дали безвременной глядя,
Вставал в метели снеговой
В огромной шапке меховой,
Пророча светопреставленье...
Потом — японская война:
И вот — артурское плененье,
И вот — народное волненье,
Холера, смерть, землетрясенье —
И роковая тишина...
Покой воспоминаний сладок:
11 Друзья мои.. 161

Как прежде, говорит без слов
Нам блеск пурпуровых лампадок*
Вздох металлических венков,
И монастырь, и щебет птичий
Над золотым резным крестом:
Там из сиреней лик девичий,
Покрытый черным клобуком,
Склоняется перед могилой,
И слезы на щеках дрожат...
Какою-то нездешней силой
Мы связаны, любимый брат.
Как бы неверная зарница,
Нам озаряя жизни прах,
Друзей минутных вереница
Мелькнула в сумрачных годах;
Ты шел с одними, я — с другими;
Шли вчетвером и впятером...
Но много ли дружили с ними?
А мы с тобой давно идем
Рука с рукой, плечо с плечом.
Годины трудных испытаний
Пошли нам бог перетерпеть, —
И после, как на поле брани,
С улыбкой ясной умереть.
Нас не зальет волной свинцовой.
Поток мятущихся времен,
Не попалит стрелой багровой
Грядущий в мир Аполлион...
Мужайся: над душою снова —
Передрассветный небосклон;
Дивеева заветный сон
И сосны грозные Сарова.

Самуил Маршак
Как призрачно мое существованье!
А дальше что? А дальше — ничего...
Забудет тело имя и прозванье, —
Не существо, а только вещество.
Пусть будет так. Не жаль мне плоти тленной,
Хотя она седьмой десяток лет
Бессменно служит зеркалом вселенной,
Свидетелем, что существует свет.
Мне жаль моей любви, моих любимых.
Ваш краткий век, ушедшие друзья,
Исчезнет без следа в неисчислимых,
Несознанных веках небытия.
Вам все равно, взойдет ли вновь светило,
Рождая жизнь бурливую вдали,
Иль наше солнце навсегда остыло,
И жизни нет, и нет самой земли...
Здесь, на земле, вы прожили так мало,
Но в глубине открытых ваших глаз
Цвела земля, и небо расцветало,
И звездный мир сиял в зрачках у вас.
11*
163

За краткий век страданий и усилий,
Тревог, печалей, радостей и дум
Вселенную вы сердцем отразили
И в музыку преобразили шум.
ПОЖЕЛАНИЯ ДРУЗЬЯМ
Желаю вам цвести, расти,
Копить, крепить здоровье.
Оно для дальнего пути —
Главнейшее условье.
Пусть каждый день и каждый
час
Вам новое добудет.
Пусть добрым будет ум у вас,
А сердце умным будет.
Вам от души желаю я,
Друзья, всего хорошего.
А все хорошее, друзья,
Дается нам недешево!
«Нам с тобой не по дороге!»-
Так на жизненном пороге
Я товарищу сказал...
И пошел к заре багровой —
Там торжественный и новый
День сияющий вставал...
Я ушел без сожаленья...
Много света, вдохновенья
Ожидало впереди...
В полдень радостный я снова
Отстранил рукой другого:
«Нам не вместе. Уходи!»
Вот на небе загорелся,
Ярким пурпуром оделся,
Разливается закат...
Мы идем вперед... Но где же
Наши братья? Реже, реже
Все становится наш ряд...
«Нам с тобой не по дороге»,
— «Нам с тобой не по
дороге!..»
Я, как зверь в лесной берлоге,
Одинок... Я вижу тьму...
Тяжело... Тоска и горе!..
Ночь простерлась на
просторе...
Страшно ночью одному!

Николай Асеев
СИНИЕ ГУСАРЫ
1
Раненым медведем
мороз дерет.
Санки по Фонтанке
летят вперед.
Полоз остер —
полосатит снег.
Чьи это там
голоса и смех?
«Руку
на сердце свое
положа,
я тебе скажу:
ты не тронь палаша!
Силе такой
становясь поперек,
ты б хоть других —
не себя —
поберег!»
Белыми копытами
лед колотя
тени по Литейному —
дальше летят.
165

«Я тебе отвечу,
друг дорогой, —
гибель нестрашная
в петле тугой!
Позорней и гибельней
в рабстве таком,
голову выбелив,
стать стариком.
Пора нам состукнуть
клинок о клинок:
в свободу
сердце мое
влюблено!»
Розовые губы,
витой чубок.
Синие гусары —
пытай судьбу!
Вот они,
не сгинув,
не умирав,
снова собираются
в номерах.
Скинуты ментики,
ночь глубока,
ну-ка — вспеньте-ка
полный бокал!
Нальем и осушим
и станем трезвей:
«За Южное братство,
за юных друзей!»
Глухие гитары,
высокая речь...
Кого им бояться
и что им беречь?
В них страсть закипает,
как в пене стакан:
впервые читаются
строфы «Цыган»...
Тени по Литейному
летят назад.
166

Брови из-под кивера
дворцам грозят.
Кончена беседа.
Гони коней!
Утра вечера —
мудреней.
Что ж это,
что ж это,
что ж это за песнь?!
Голову
на руки белые
свесь.
Тихие гитары,
стыньте, дрожа:
синие гусары
под снегом лежат!
РАЗГОВОР С НЕИЗВЕСТНЫМ ДРУГОМ
(Из поэмы
«Маяковский начинается»)
В шалящую полночью площадь,
В сплошавшую белую бездну
Незримому ими — «Извозчик!»
Низринуть с подъезда. С подъезда...
Пастернак, «Раскованный го юс»
Теперь разглядите, именами назвали,
кого опишу я с младенчества приучая
из тех — к надгробью.
кто имеет бесспорное право Но мы же метались,
на выход мы не позволяли,
в трагедию эту большую чтоб всех нас
без всяческих объяснений в нули округляли по смете:
и справок. кистями,
Нас всех воспитали и мелодиями рояля,
образовали стихами —
по образу своему и подобью; дрались
на собственный лад против пыли смерти.
167

Мы, гневом захлебываясь,
пьянели,
нам море былого
было по колени,
и мы выходили
пылать на панели
глазами блистающего
поколенья.
Нет,
мы не давались
запрячь нас в упряжку!
Ведь то и входило
нам жизни в задачу,
чтоб
не превратиться
за денежку-бляшку
в чужого нам промысла
тощую клячу.
В четыре копыта
лошажья походка;
на лошади двигаться —
предкам пристало.
А если
вокруг задувает
погодка?
А если
дорогу
пургой обсвистало?
В четыре стопы
не осилишь затора,
уж как бы уютно вы
в сани ни сели...
И только
высокая сила мотора
полетом слепым
нас доводит до цели.
И как. бы наш критик
ни дулся,
озлоблен,
какие бы
нам ни предсказывал
дали, —
ему не достать нас
кривою оглоблей,
не видеть,
как в тучах мы
запропадали.
О нет,
завожу не о форме
я споры;
Но —
только взлечу я
над ширью земною, —
заборы, заборы,
замки и затворы
преградой мелькают
внизу .подо мною.
Так что мне
в твоей философии тихой?
Таким ли —
теней подзаборных
пугаться?
Ведь ты же умеешь *
взрывать это лихо,
в четыре мотора
впрягая Пегаса.
А я не с тобою
сижу в этот вечер,
шучу, и грущу, и смеюсь
не с тобою.
И в разные стороны
клонятся плечи,
хоть общие}
сердцу страшны перебои?
Неназванный друг мой,
с тобой говорю я:
неужто ж без встреч но
расходятся реки?
Об общем истоке
не плещут, горюя,
и в разное море
впадают навеки?
Но это ж и есть
наша гордость и сила:
чтоб — с места сорвав,
из домашнего круга,
168

нас силой искусства
переносило
к полярным разводьям
зимовщика-друга.
Ты помнишь тот дом,
те метельные рощи,
которые —
только начни
размораживать —
проснутся
от жаркого крика:
«Извозчик!» —
из вьюги времен,
засыпающей заживо.
Мороз нам щипал
покрасневшие уши,
как будто хотел нас
из сумрака выловить,
а ты выбегал,
воротник отвернувши,
от стужи,
от смерти спасать
свою милую.
Ведь уши горели
от этого клича,
от этого холода игемени
резкого!
Ведь клич этот,
своды годов увелича,
по строчкам твоим
продолжает свирепствовать!
Так ближе!
Не в буре дешевых оваций
мы голос натруженный
сдвоихм и сгрудим,
чтоб людям
не ссориться,
не расставаться,
чтоб легче дышалось
и думалось людям.
Ведь этим же
и определялась задача,
чтоб все,
что мелькало
в нас самого лучшего,
собрать,
отцедить,
чтоб, от радости плача,
стихи наши стали
навеки заучивать.
Ведь вот они —
эти последние сроки, —
задолженность молодости-
стародавняя, —
чтоб в наши
суровые
дружные строки
сегодняшних дней
воплотилось предание.

©
•/-*ч^
Анна Ахматова
А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена!
Ведь все равно — вы с нами!..
Все на колени, все!
Багряный хлынул свет!
И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами —
Живые с мертвыми: для славы мертвых нет.
ПАМЯТИ ДРУГА
И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.
Она с колен подняться не спешит,
Дохнет на почку и траву погладит,
И бабочку с плеча на землю ссадит,
И первый одуванчик распушит.
170

Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Не мудрено, что не веселым звоном
Звучит порой мой непокорный стих
И что грушу. Уже за Флеготоном
Три четверти читателей моих.
А вы, друзья! Осталось вас немного, -
Мне оттого вы с каждым днем милей...
Какой короткой сделалась дорога,
Которая казалась всех длинней.

Борис Пастернак
ИЗ ЦИКЛА «Я ИХ МОГ ПОЗАБЫТЬ»
Нас мало. Нас, может быть, трое
Донецких, горючих и адских
Под серой бегущей корою
Дождей, облаков и солдатских
Советов, стихов и дискуссий
О транспорте и об искусстве.
Мы были людьми. Мы эпохи.
Нас сбило и мчит в караване,
Как тундру, под тендера вздохи
И поршней и шпал порыванье.
Слетимся, ворвемся и тронем,
Закружимся вихрем вороньим
И — мимо! Вы поздно поймете.
Так, утром ударивши в ворох
Соломы, — с момент на намете —
Слет ветра живет в разговорах
Идущего бурно собранья]
Деревьев над кровельной дранью.
Рослый стрелок, осторожный охотник,
Призрак с ружьем на разливе души!
172

Не добирай меня сотым до сотни,
Чувству на корм по частям не кроши.
Дай мне подняться над смертью позорной.
С ночи одень меня в тальник и лсд.
Утром спугни с мочажины озерной.
Целься, всё кончено! Бей меня влет.
За высоту ж этой звонкой разлуки,
О, пренебрегнутые мои,
Благодарю и целую вас, руки
Родины, робости,, дружбы, семьи.
Окно, пюпитр и, как овраги эхом, —
Полны ковры всем игранным. В них есть
Невысказанность. Здесь могло с успехом
Сквозь исполненье авторство процвесть.
Окно не на две створки alia breve*
Но шире, — на три: в ритме трех вторых.
Окно, и двор, и белые деревьям
И снег, и ветки, — свечи пятерик.
Окно, и ночь, и пульсом бьющий иней
В ветвях, — в узлах височных жил. Окно,
И синий лес висячих нотных линий,
И двор. Здесь жил мой друг. Давно-давно.
Смотрел отсюда я за круг Сибири,
Но друг и сам был городом, как Омск
И Томск, — был кругом войн и перемирий
И кругом свойств, объятий и знакомств.
И часто-часто, ночь о нем продумав,
Я утра ждал у трех оконных створ.
И муторным концертом мертвых шумов
Копался в мерзлых внутренностях двор.
*Кратко (итал.), укороченный счет 2/2 (муз.)
173

И мерил я полуторною мерой
Судьбы и жизни нашей недомер,
В душе ж, как в детстве, снова шел премьерой
Большого неба ветреный пример.
ИЗ ЦИКЛА «ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ»
За прошлого порог
Не вносят произвола.
Давайте с первых строк
Обнимемся, Паоло!*
Ни разу властью схем
Я близких не обидел,
В те дни вы были всем,
Что я любил и видел.
Входили ль мы в квартал
Оружья, кож и сёдел,
Везде, ваш дух витал
И мною верховодил.
Уступами террас
Из вьющихся глициний
Я мерил ваш рассказ
И слушал, рот разиня.
Не зная ваших строф,
Но полюбив источник,
Я понимал без слов
Ваш будущий подстрочник.
РАССВЕТ
Ты значил всё в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой завет
И как от обморока ожил.
Мне к людям хочется, в толпу,
В их утреннее оживленье,
Я всё готов раз несть в щепу
И всех поставить на колени.
И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
Грузинский поэт Паоло Яшвили — Ред.
174

Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.
В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И чтобы вовремя поспеть,
Все\ мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.

Осип Мандельштам
Заблудился я в небе, — что делать?
Тот, кому оно близко, ответь!
Легче было вам, Дантовых девять
Атлетических дисков, звенеть.
Не разнять меня с жизнью, — ей снится
Убивать и сейчас же ласкать,
Чтобы в уши, в глаза и в глазницы
Флорентийская била тоска.
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски!
И когда я умру, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Чтоб раздался и шире и выше
Отклик неба во всю мою грудь!
176

Рюрик Ивнев
УБЕДИТЕЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ
Когда мы закрываем двери,
Простившись с близкими друзьями,
Невольно мысли о потере
В нас разгораются, как пламя.
Пусть на мгновенье, на минуту,
А иногда на целый час
Мы скованы боязнью смутной,
Что видимся в последний раз.
И это горькое сознанье,
Что час разлуки где-то скрыт,
Нам убедительней посланий
О вечной дружбе говорит.
Каждый носит в себе и спасенье и гибель,
Только знать бы, какие нажать рычажки,
Чтоб не биться, подобно трепещущей рыбе,
В заколдованном неводе горькой тоски.
Чтоб не жечь свое сердце напрасным томленьем,
Чтоб в душе не растить ненасытное зло,
Чтоб напрасно не мучить себя сожаленьем
12 Друзья мои...
177

И не звать с упоеньем того, что прошло.
Чтоб идти, не сбиваясь, по верной дороге,
Чтоб отдать свои мысли и чувства другим,
Чтоб чужая тоска и чужие тревоги
Стали собственным, кровным волненьем твоим.

Михаил Зенкевич
12*
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН
(Из цикла «Пять декабристов»)
В бессоннице тоской шалей!
За золотую шпору шпица
Ночь белая, кисейный шлейф
Задев, не может отцепиться.
И шепот: «Я твоя... твоя...»
И с койки в ужасе сорвался.
Не девичья то кисея,
А саван вьется в ветре вальса.
«Я, как другие, мог бы с ней
Сесть на скамейку, там, под липы,
Мне двадцать три...» И вдруг, к сгене
Отворотясь, по-детски всхлипнул.
Но, с воли ласточкой под свод
Взлетев и склепы потревожа,
Чей голос звонко так поет
Из каземата: «Ты, Сережа?»
Пошатываясь, встал с колен
И вдруг пришел в себя, услыша
Далекий голос, из-за стен
Несущийся: «Мужайся, Л4иша!»
179

G
Илья Эренбург
ВЕРНОСТЬ
Верность — прямо дорога, без петель,
Верность — зрелой души добродетель,
Верность — августа слава и дым,
Зной, его не понять молодым,
Верность — вместе под пули ходили,
Вместе верных друзей хоронили.
Грусть и мужество — не расскажу.
Верность хлебу и верность ножу,
Верность смерти и верность обидам,
Бреда сердца не вспомню, не выдам.
В сердце целься! Пройдут по тебе
Верность сердцу и верность судьбе.
ТОВАРИЩАМ
В любой трущобе, где и камню больно,
В Калькутте душной, средь ветров Стокгольма,
В японском домике, пустом до страха,
Глухой в Нью-Йорке и на ощупь в шахте,
У Миссисипи, где и снам не выжить,
В заласканном, заплаканном Париже,
И в брюхе птицы, прорезавшей небо, —
Все сорок лет — когда бы, с кем бы, где бы -
Я вижу их, я узнаю их сразу,
Не по затверженным знакомым фразам, —
180

По множеству примет, едва заметных,
По хмурости и по усмешке светлой,
По мужеству, по гордости, по горю,
Которых не унять, не переспорить,
И по тому, как промолчат о главном,
Как через силу выговорят «ладно»,
Как не расскажут про беду и смуту
И как доверчиво пожмут мне руку.
Я с ними в сговоре — мы вместе жили,
В одно мы верили, одно любили,
И пуд мы съели — не по нашей воле
Такой соленой, что не скажешь, соли.
Суровый, деловой и все же нежный
Огромный заговор одной надежды.

Марина Цветаева
Я сказала, а другой услышал
И шепнул другому, третий — понял,
А четвертый, взяв дубовый посох,
В ночь ушел — на подвиг. Мир об этом
Песнь сложил, и с этой самой песней
На устах — о жизнь! — встречаю смерть.
ИЗ ЦИКЛА «ДЕРЕВЬЯ»
Други! Братственный сонм!
Вы, чьим взмахом сметен
След обиды земной.
Лес! — Элизиум мой!
В громком таборе дружб
Собутыльница душ
Кончу, трезвость избрав,
День — в тишайшем из
братств.
Ах, с топочущих стогн
В легкий жертвенный огнь
Рощ! В великий покой
Мхов! В струение хвои...
Древа вещая весть!
Лес, вещающий: Есть
Здесь, над сбродом кривизн,-
Совершенная жизнь:
Где ни рабств, ни уродств,
Там, где все во весь рост,
Там, где правда видней:
По ту сторону дней...
182

Б. Пастернаку
Рас-стояние: версты, мили...
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели,
По двум разным концам земли.
Рас-стояние: версты, дали....
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это — сплав
Вдохновений и сухожилий...
Не рассорили — рассорили,
Расслоили...
Стена да ров.
Расселили нас, как орлов —
Заговорщиков: версты, дали...
Не расстроили — растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.
Который уж — ну который —
март?!
Разбили нас — как колоду карт!
ИЗ ЦИКЛА «СТИХИ СИРОТЕ»
Наконец-то встретила Человека надоба
Надобного — мне: Рук — в руке моей.
У кого-то смертная
Надоба — во мне. Это — шире Ладоги
И горы верней —
Что для ока — радуга, Человека надоба
Злаку — чернозем — Ран — в руке моей.
Человеку — надоба
Человека — в нем. и за то, что с язвою
Мне принес ладонь, —
Мне дождя и радуги Эту руку — сразу бы
И руки — нужней За тебя в огонь!

Владимир Маяковский
ТОВАРИЩУ НЕТТЕ, ПАРОХОДУ И ЧЕЛОВЕКУ
Я недаром вздрогнул.
Не загробный вздор.
В порт,
горящий,
как расплавленное лето,
разворачивался
и входил
товарищ «Теодор
Нетте».
Это — он.
Я узнаю его.
В блюдечках-очках спасательвчх кругов.
— Здравствуй, Нетте!
Как я рад, что ты живой
дымной жизнью труб,
канатов
и крюков.
Подойди сюда!
Тебе не мелко?
От Батума,
чай, котлами покипел...
Помнишь, Нетте, —
в бытность человеком
ты пивал чаи
со мною в дипкупе?
184

Медлил ты.
Захрапывали сони.
Глаз
кося
в печати сургуча,
напролет
болтал о Ромке Якобсоне
и смешно потел,
стихи уча.
Засыпал к утру.
Курок
аж палец свел...
Суньтеся —
кому охота!
Думал ли,
что через год всего
встречусь я
с тобою—
с пароходом.
За кормой лунища.
Ну и здорово!
Залегла,
просторы надвое порвав.
Будто навек
за собой
из битвы коридоровой
тянешь след героя,
светел и кровав.
В коммунизм из книжки
верят средне.
«Мало ли,
что можно
в книжке намолоть!»
А такое —
оживит внезапно «бредни»
и покажет
коммунизма
естество и плоть.
Мы живем,
зажатые
железной клятвой.
За нее —
на крест,
и пулею чешите:
185

ВТО —
чтобы в мире
без России,
без Латвии,
"жить единым
человечьим общежитьем.
В наших жилах —
кровь, а не водица.
Мы идем
сквозь револьверный лай,
чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
Мне бы жить и жить,
сквозь годы мчась.
Но в конце хочу —
других желаний нету —
встретить я хочу
мой смертный час
так,
как встретил смерть
товарищ Нетте.
ИЗ ПОЭМЫ «ХОРОШО»
Двенадцать — В уборную
квадратных аршин жилья. иду.
'Четверо На Ярославский.
в помещении — Как парус,
Лиля, шуба
Ося, на весу,
я воняет
я! собака " козлом она.
Щеник. В санях
Шапчонку полено везу,
взял забрал
оборванную забор разломанный.
т вытащил салазки. ......
— Куда идешь? Вхожу
186

с бревном в обнимку.
Запотел,
вымок.
Важно
и чинно
строгаю перочинным.
Нож —
ржа.
Режу.
Радуюсь.
В голове
жар
подымает градус.
Зацветают луга,
май
поет
в уши —
это
тянется угар
из-под черных вьюшек.
Четверо сосулек
свернулись,
уснули.
Приходят
люди,
ходят,
будят.
Добудились еле —
с углей
угорели.
В окно —
сугроб.
Глядит горбат.
Не вымерзли покамест?
Морозы
в ночь
идут, скрипят
снегами-сапогами.
Небосвод,
наклонившийся
на комнату мою,
морем
заката
облит.
По розовой
глади
моря,
на юг —
тучи-корабли.
За гладь,
за розовую,
бросать якоря,
туда,
где березовые
дрова
горят.
Я
много
в теплых странах плутал.
Но только
в этой зиме
понятной
стала
мне
теплота
любозей,
дружб
и семей.
Лишь лежа
в такую вот гололедь,
зубами
вместе
проляскав —
поймешь:
нельзя
на людей жалеть
ни одеяло,
ни ласку.
Землю,
где воздух
как сладкий морс,
бросишь
и мчишь, колеся, —
но землю,
с которою
вместе мерз,
вовек
разлюбить нельзя.

Вера Звягинцева
Пойдете пешком на кладбище,
Над письмами просидите ночь,
А было так просто нищему
Медным грошом помочь.
Из книги «На мосту», 1922
О, как говорят над могилой,
Как горестно машут рукой, —
Он был и любимый и милый,
Сердца обжигал нам строкой.
Десятую долю — не больше —
Сказали б ему, когда жил, —
На сколько он прожил бы дольше,
Стихов еще сколько сложил!
Твержу, как заклятие, снова:
Любите живых горячей, —
Нужнее живому два слова,
Чем мертвому десять речей.
188

Дмитрий Семеновский
ТОВАРИЩ
Весенним дыханьем, нежданно и ново,
Меж нами промчалось заветное слово,
Заветное имя одно:
— Товарищ! —
Как песня звучит нам оно.
То — песня во славу труда-миродержца,
То — мост, переброшенный к сердцу от сердца,
То — братьям от братьев привет.
— Товарищ! —
Прекрасней воззвания нет.
Из темных подвалов, из глуби подполья
Помчалось оно на простор, на раздолья
Кипящих толпой площадей.
— Товарищ! —
То — новое имя людей.
Лучистее взгляды, смелее улыбки.
И кажется: майским сиянием зыбким
Вся жизнь озарилась до дна.
— Товарищ! —
.Мы — сила, мы — воля одна.
189

Сергей Есенин
ПРОЩАНИЕ С МАРИЕНГОФОМ
Есть в дружбе счастье оголтелое
И судорога буйных чувств —
Огонь растапливает тело,
Как стеариновую свечу.
Возлюбленный мой! дай мне руки —
Я по-иному не привык, —
Хочу омыть их в час разлуки
Я желтой пеной головы.
Ах, Толя, Толя, ты ли, ты ли,
Б который миг, в который раз —
Опять, как молоко, застыли
Круги недвижущихся глаз.
Прощай, прощай. В пожарах лунных
Дождусь ли радостного дня?
Среди прославленных и юных
Ты был всех лучше для меня.
В такой-то срок, в таком-то годе
Мы встретимся, быть может, вновь...
Мне страшно, — ведь душа проходит,
Как молодость и как любовь.
Другой в тебе меня заглушит.
Не потому ли — в лад речам —
190

Мои рыдающие уши,
Как весла, плещут по плечам?
Прощай, прощай. В пожарах лунных
Не зреть мне радостного дня,
Но все ж средь трепетных и юных
Ты был всех лучше для меня.
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуп.
И сердце под рукой теперь больней и ближе..
И чувствую сильней простое слово: друг.
Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай!
Хладеет кровь, ослабевают силы.
Но донесу, как счастье, до могилы
И волны Каспия и балаханский май.
Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая?
В последний раз я друга обниму...
Чтоб голова его, как роза золотая, •
Кивала нежно мне в сиреневом дыму.
ПОЭТАМ ГРУЗИИ
Писали раньше Как голубые роги.
Ямбом и окта.вой.
Классическая форма Поэты Грузии!
Умерла, Я нынче вспомнил вас-
Но нынче, в век наш Приятный вечер вам,
Величавый, Хороший, добрый час!
Я вновь ей вздернул
Удила. Товарищи по чувствам,.
По перу,
Земля далекая! Словесных рек кипение
Чужая сторона! И шорох,
Грузинские кремнистые Я вас люблю,
дороги. Как шумную Куру,
Вино янтарное Люблю в пирах и в
В глаза струит луна, разговорах-
В глаза глубокие,
191

"Я — северный ваш друг
И брат!
Поэты — все единой крови.
И сам я тоже азиат
В поступках, в помыслах
И слове.
И потому в чужой
Стране
-Вы близки
И приятны мне.
Бека все смелют,
Дни пройдут,
Людская речь
В один язык сольется.
Историк, сочиняя труд,
Над нашей рознью улыбнется.
Он скажет:
В пропасти времен
Есть изысканья и приметы...
Дралися сонмища племен,
Зато не ссорились поэты.
Свидетельствует
Вещий знак:
Поэт поэту
Есть кунак.
Самодержавный
Русский гнет
Сжимал все лучшее за
горло,
Его мы кончили —
И вот
Свобода крылья
распростерла.
И каждый в племени своем,
Своим мотивом и наречьем,
Мы всяк
По-своему поем,
Поддавшись чувствам
Человечьим...
Свершился дивный
Рок судьбы:
Уже мы больше
Не рабы.
Поэты Грузии,
Я нынче вспомнил вас,
Приятный вечер вам,
Хороший, добрый час!..
Товарищи по чувствам,
По перу,
Словесных рек кипение
И шорох,
Я вас люблю,
Как шумную Куру,
Люблю в пирах и в
разговорах.

Эдуард Багрицкий
РАЗГОВОР С КОМСОМОЛЬЦЕМ Н. ДЕМЕНТЬЕВЫМ
— Где нам столковаться!
Вы — другой народ!..
Мне — в апреле двадцать,
Вам — тридцатый год.
Вы — уже не юноша,
Вам ли о войне...
— Коля, не волнуйтесь,
Дайте мне...
На плацу, открытом
С четырех сторон,
Бубном и копытом
Дрогнул эскадрон;
Вот и закачались мы
В прозелень травы, —
Я — военспецом,
Военкомом — вы...
Справа — курган,
Да слева курган;
Справа —" нога,
Да слева нога;
Справа наган,
Да слева шашка,
Цейсе посередке,
Сверху — фуражка...
А в походной сумке —
Спички и табак.
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...
Степям и дорогам
Не кончен счет;
Камням и порогам
Не найден счет;
Кружит паучок
По загару щек;
Сабля да книга, —
Чего еще?
(Только ворон выслал
Сторожить в полях...
За полями Висла,
Ветер да поляк;
За полями ментик
Вылетает в лог!)
Военком Дементьев,
Саблю наголо!
Проклюют навылет,
Поддадут коленом,
Голову намылят
Лошадиной пеной...
Степь за место простыни:
Натянули — раз!
...Добротными саблями
13 Друзья мои...
193

Побреют нас...
Покачусь, порубан,
Растянусь в траве,
Привалюся чубом
К русой голове...
Не дождались гроба мы,
Кончили поход...
На казенной обуви
Ромашка цветет...
Пресловутый ворон
Подлетит в упор,
Каркнет «nevermore» он
По Эдгару По...
«Повернитесь, встаньте-ка...
Затрубите в рог...»
(Старая романтика,
Черное перо!)
— Багрицкий, довольно!
Что за бред!..'
Романтика уволена —
За выслугой лет;
Сабля — не гребенка,
Война — не спорт;
Довольно фантазировать,
Закончим спор, —
Вы — уже не юноша,
Вам ли о войне!..
— Коля, не волнуйтесь,
Дайте мне...
Лежим, истлевающие
От глотки до ног...
Не выцвела трава еще
В солдатское сукно;
Еще бежит из тела
Болотная ржавь,
А сумка истлела,
Распалась, рассеклась;
И книги лежат...
На пустошах, где солнце
Зарыто в пух ворон,
Туман, костер," бессонница
Морочат эскадрон.
Мечется во мраке
По степным горбам:
«Ехали казаки,
Чубы по губам...»
А над нами ветры
Ночью говорят:
— Коля, братец, где ты?
Истлеваю, брат! —
Да в дорожной яме,
В дряни, в лоскутах,
Буквы муравьями
Тлеют на листах...
(Над вороньим кругом
Звездяный лед,
По степным яругам
Ночь идет...)
Нехристь или выкрест
Над сухой травой, —
Размахнулись вихри
Пыльной булавой.
Вырваны ветрами
Из бочаг пустых,
Хлопают крылами
Книжные листы;
На враждебный Запад
Рвутся по стерням:
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...
(Кочуют вороны,
Кружат кусты.
Вслед эскадрону
Летят листы.)
Чалый иль соловый
Конь храпит.
Вьется слово
Кругом копыт.
Под ветром снова
В дыму щека;
Вьется слово
Кругом штыка...
Пусть покрыты плесенью*
Наши костяки,
То, о чем мы думали,
Ведет штыки...
С нашими замашками
194

Едут пред полком — Вместе есть нам кашу,
С новым военспецом Вместе спать и пить...
Новый военком. Пусть другие дразнятся!
Наши дни легки...
Что ж! Дорогу нашу Десять лет разницы —
Враз не разрубить: Это пустяки!
13*

Надежда Павлович
СВЕРСТНИКИ
Где сверстники мои? Кто умер, кто далёко.
Не слышно слов ни гнева, ни любви..
Тот, кто любил меня, — тот не дожил до срока.
Кого любила я... Нет, память, не вови!
Всю ночь машины сумрачно и глухо
Шуршали и гудели под окном,
И каждый звук был нестерпим для слуха,
Бессонница сменялась полусном.
Л утром поднялась я на работу
В обычный день; не праздничен, не ал,
В календаре листался он для счета,
Но для меня он -музыкою стал.
И ничего на свете не забыто.
Мои друзья, вы рядом, вы со мной!
Как молодость моя, вы в сердце скрыты
Под тонкою корою ледяной.
196

Всеволод Рождественский
Да, седеет твое поколенье
(А мое поседело совсем),
Но еще не сосчитаны звенья
Не решенных судьбой теорем.
Нам и вправду порой только снится,
И недаром врываются в сны
Наших сверстников бледные лица,
Опаленные ветром войны.
Грозный дар принесла нам эпоха —
Память бурею поднятых лет, —
И верны до последнего вздоха
Мы остывшему пеплу побед.
197

Николай Тихонов
СМЕРТЬ ДРУГА
Я свежий труп ищу в траве,
Я свежий труп ищу,
Он пал с осколком в голове,
Я — странно! — не грущу
Лишь потому, что и меня,
Чтоб знать, где зарывать,
Вот так же будут в травах
дня
Товарищи искать.
Земля одна и смерть одна,
Но почему я стал?
Мне голова его видна
И темных губ овал.
«Убит!» — сказали про него.
Я труп его искал,
Нашел, поцеловал его
И молча закопал.
РАДУГА В САГУРАМО
Она стояла в двух шагах,
Та радуга двойная,
Как мост па сказочных быках
Друзей соединяя.
И золотистый дождь кипел
Среди листвы багряной,
И каждый лист дрожал и пел,
От слез веселых пьяный.
В избытке счастья облака
К горам прижались грудью,
Арагвы светлая рука
Тянулась жадно к людям.
А гром за Гори уходил,
Там небо лиловело,
Всей пестротой фазаньих крыл
Земли светилось тело.
И этот свет все рос и рос,
Был радугой украшен,
От сердца к сердцу строя
мост
Великой дружбы нашей.
198

ВЕЧЕРНЯЯ ЧАЙХАНА СТАРИКОВ В ТАШКЕНТЕ
Вся в деревьев зеленой раме.
Отдыхая от всяких дел,
В ней сидел я с Гафур
Гулямом,
С Аи беком не раз сидел.
Бородатые люди в белом,
Золотая в воде луна,
Хороша и душой и телом
Старых грешников чайхана.
Пиалы там с зеленым чаем,
И у каждой особый вкус,
И часов мы не замечаем,
И куда-то исчезла грусть.
И стихов, словно звезд,
немало
В арыке потеряло след,
Оживлялись тут аксакалы
В самой дружеской из бесед.
Им неважно, где конь, где
стремя,
Раз они не ездят совсем,
Тут само веселилось время,
Возвращая молодость всем.
Словом, плывшим в зеленой
чаще
С лунным блеском напополам,
Услаждали все чувства наши
Айбек и Гафур Гулям.
Песнотворцы милые Азии,
Из далеких вам лет привет.
Больше нет чайханы той
разве?
Отвечает мне эхо: нет!
Нет и друга Гафур Гуляма,
Айбека нашего нет,
Чайханы нет в зеленой раме,
В арыке только лунный след.
Нет друзей уж на свете
белом,
А ведь как же была она
Хороша и душой и телом,
Старых грешников чайхана.
А навстречу зеленоглавый,
Весь в бетон и стекло одет,
Уж встает Ташкент небывалый
Новых песен, других бесед!

Василий Казин
ПАМЯТИ ДРУГА
Который день, мой друг,
Как без возврата
В последний путь
С незрячестыо слепца
Ушел ты вдруг.
Смотрю я виновато
В портрет,
В веселость твоего лица.
Прости ты мне,
Что слово задержалось.
Сдавила душу мука тяжело.
Когда бы душу
Сжала просто жалость,
Оно скорей
Прорваться бы могло.
Да и к тому ж еще:
Тяжелодумом,
Знать, стих-то мой
Природою рожден.
Горел я в нетерпении
угрюмом:
Когда на горе
Отзовется он?
Но даже будь он
К скорой мысли годен,
Не сразу зазвучал бы
Под пером.
Стих с реактивным
Самолетом сходен:
Сначала мысль приходит,
Звук потом.
НА ВЫСТАВКЕ ИНДИЙСКОГО ИСКУССТВА
Я взволнован
Фактом небывалым:
В доме
Близ Кропоткинских ворот
С радугой картин своих
200

По залам
Индия-красавица идет.
Индия проходит перед нами
С древности
До нынешних времен.
Русский глаз нерусскими богами,
Их земной натурой изумлен.
Кришна—бог не высшего ли ранга?
Видим его скромным пастухом.
Плеск.
Священное дыханье Ганга
Слышится нам в воздухе самом.
Чудится:
Вот-вот с картин
Слоновым
Ревом затрубит нам божество,
Что, будь в древности,
Будь в веке новом,
Именуется как мастерство.
В строгости портрета мастерского»
Узнаем Тагора без труда.
У Тагора,
Как у Льва Толстого,
Дышит мудростью и борода.
Тронул душу
Образ старика мне.
Лицами, что наших посмуглей,.
Так тепло
Блеснули в краске, в камне
Труженики города, нолей.
И вот эта с прудом деревенька
В грудь вплеснула мне
Волну тепла.
Ну-ка разберемся хорошенько^
Чем, брат, душу
Индия взяла.
Ну не чаем же,
Хоть вкус мой чаю
201

Нашему
Индийский предпочтет.
В чае Индии души не чаю,
Малость подкачав как патриот.
Да простится, брат,
Мне слабость эта!
Нет, не чая крепостью она
Привязала,
Привлекла поэта,
Индия, великая страна.
И не тем плодом своим,
В котором
С нашим сходства
Вовсе не найдешь.
Даже и не тем своим простором,
Что с простором родины
Так схож.
И не столько красок красотою, -
Сколько тем взяла нас,
Что большой,
Многовековою, трудовою
И миролюбивою такою
Так близка душой.
И на выставку
В московский дом
Все — и те,
Кто чужд искусству сроду, —
Мы идем огромным чередом
С чувством,-
Что к индийскому народу,
В гости с дружбой.
В дом его идем.

Степан Щипачев
друзьям-одногодкам
Я помню тот год, тот ноябрь ледяной,
тифозный... Кавалерийскую школу...
Товарищей новых, что спали со мной
на топчанах карантинных, голых.
Курсантская молодость, где она!
-Хоть все еще многое памятью греем,
былинными стали те времена,
и только на карточках мы не стареем.
Жесток в Оренбурге мороз в декабре,
и часто тревогу в ночах морозных
горнист Омурбаев трубил во дворе,
киргизским лицом запрокинувшись к звездам.
Я помню и лето — горячий июль,
¦и степи, и конные наши лавы,,
и те невеселые посвисты пуль,
и одногодков, упавших в травы.
Не встали они с той кровавой травы
и ногу не вдели в свободное стремя,
но с карточек смотрят — смелы и правы —
сурово и пристально смотрят сквозь время.
203

G
G
Михаил Исаковский
В ЛЕСУ ПРИФРОНТОВОМ
С берез — неслышен, невесом -
Слетает желтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы,
Товарищи мои.
Под этот вальс весенним днем
Ходили мы на круг,
Под этот вальс в краю родном:
Любили мы подруг.
Под этот вальс ловили мы
Очей любимых свет.
Под этот вальс грустили мы,
Когда подруги нет.
И вот он снова прозвучал
В лесу прифронтовом,
И каждый слушал и молчал
О чем-то дорогом.
И каждый думал о своей,
Припомнив ту весну,
И каждый знал: дорога к ней
Ведет через войну.
204

Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светят в трудный час,
А коль придется в землю лечь,
Так это ж только раз.
Но пусть и смерть в огне, в дыму
Бойца не устрашит,
И что положено кому —
Пусть каждый совершит.
Так что ж, друзья, коль наш черед, —
Да будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрет,
Не задрожит рука.
Настал черед, пришла пора.
Идем, друзья, идем!
За все, чем жили мы вчера,
За все, что завтра ждем!
С берез — неслышен, невесом, —
Слетает желтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы,
Товарищи мои.

Николай Браун
Когда уйду с пути земного
От всех тревог, забот и снов,
Когда я стану только словом,
Негромким томиком стихов,
Возьми меня с собой в дорогу,
Открой, проснувшись поутру;
Пусть я уйму твою тревогу,
Пусть я слезу твою утру.
Открой меня, когда ненастье
Затмит все дали впереди.
Открой меня, когда от счастья
Займет дыхание в груди.
И все, чем я горел когда-то,
Воспламени, переживи,
Все, чем душа была богата,
В своей душе восстанови.
И я воскресну, и незримо
С твоей сольется жизнь моя,
Я стану другом и любимым,
Твоей опорой стану я.
206

ПАМЯТЬ
Скольких я пережил друзей!
За что мне отпущено больше других
Весен и зим, дней и ночей,
Ливней и гроз на дорогах земных?
За вас, кто падал вперед лицом
Замертво, руки раскинув врозь,
За вас, казненных огнем, свинцом,
Боль в мое сердце вошла как гвоздь.
Небо ли вешнее надо мной,
Звезды ли осени в вышине,
Бьюсь ли над словом в тиши ночной, —
Память подкрадывается ко мне.
Память ведет меня за руку вспять,
Время, как занавес, приподняв:
«Здравствуй! Узнал?» — «Как не узнать?
Ты уж прости, если в чем не прав...»
Старые споры опять кипят...
Правда жива — ее не убьешь!
Честному сердцу — ты прав, солдат, —
Как чистой правде, не страшен нож.
Оно оборвет последний удар,
Но капля крови — каждая — в нем-
Сольется с другими в один пожар
И черную злобу сметет огнем.
Но ты не дожил и не долюбил,
Не надышался прохладой земной.
И я никогда не скажу: «Ты был!»
Я жив — ты вместе живешь со мной
В снах по ночам и в яви днем,
В гневе моем, в моей любви,
В жажде моей, в слове моем,
В непримиримой моей крови!
267

РАЗГОВОР С ДРУГОМ
Мартти Ларни
Мы говорим на языке,
'Что в словарях не обозначен:
Глаза в глаза,
Рука в руке,
И невозможно нам иначе.
.В твоих глазах — глаза народа,
Его судьба,
Его невзгода,
Твоя рука — его рука.
Его душа и мне близка.
Хоть я в твоем сегодня доме,
А словно вышел на простор, —
Твой взор — как небо над Суоми,
Как чистота ее озер.
'Он весь в таких лучах смешинок
Искрится, юмор затаив,
Как будто я под треск лучины
Внимаю родичам твоим.
Но туча небо тенью застит,
И вот я вижу — сам народ
Идет за синей птицей счастья
И неба милости не ждет.
И если ласково, чуть грубо,
.Мне руку жмет твоя рука, —
В ней — и характер лесоруба,
В ней — и упорство рыбака.
И нам не нужен переводчик,
И нет яснее языка,
И наш словарь предельно точен:
Глаза — в глаза,
•К руке — рука.

Николай Заболоцкий
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
В "широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где все разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба — лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поет синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И все ли вы забыли?
Теперь вам братья — корпи, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры — цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята...
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там, наверху, оставленного брата.
Ему еще не место в тех краях,
Где вы исчезли, легкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.
14 Друзья мои.. 209

Виссарион Саянов
СОВРЕМЕННИКИ
Пусть поют под ногами каменья,
Высоко зацветают поля,
Для людей моего поколенья
Верным берегом стала земля.
И путиловский парень, и пленник,
Полоненный кайеннской тюрьмой, —
Все равно это мой современник
И товарищ единственный мой.
И расскажут покорные перья,
С нетерпеньем, со страхом, с тоской,
Всё, чем жил молодой подмастерье
В полумраке своей мастерской.
Снова стынут снега конспирации,
Злой неволи обыденный гнет.
В эту полночь друзьям не пробраться
К тем садам, где шиповник цветет.
Но настанет пора — и внезапно
В белом пламени вздрогнет закат,
Сразу вспышки далекие залпов
Нежилые дома озарят.
И пройдут заповедные вести
Над морями, над звонами трав,
210

Над смятеньем берлинских предместий
И в дыму орлеанских застав.
Наши быстрые годы неплохи
И верны и грозе и литью,
На крутых перекрестках эпохи
Снова сверстников я узнаю.
14*

Михаил Светлов
ГРАНИЦА
(отрывок)
Я не знаю, где граница
Между Севером и Югом,
Я не знаю, где граница
Меж товарищем и другом.
Мы с тобою шлялись долго,
Бились дружно, жили наспех.
Отвоевывали Волгу,
Лавой двигались на Каспий.
И, бывало, кашу сваришь
(Я — знаток горячей пищи),
Пригласишь тебя:
— Товарищ,
Помоги поесть, дружище!
Протекло над нашим домом
Много лет и много дней,
Выросло над нашим домом
Много новых этажей.
Это много, это слишком:
Ты опять передо мной —
И дружище, и братишка,
И товарищ дорогой!..
ПИРУШКА
Пробивается в тучах
Зимы седина,
Опрокинутся скоро
На землю снега, —
Хорошо нам сидеть
За бутылкой вина
И закусывать
Мирным куском пирога.
Пей, товарищ Орлов,
Председатель Чека.
Пусть нахмурилось небо,
Тревогу тая, —
Эти звезды разбиты
Ударом штыка,
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя.
212

Пей, товарищ Орлов!
Пей за новый поход!
Скоро выпрыгнут кони
Отчаянных дней.
Приговор прозвучал,
Мандолина поет,
И труба, как палач,
Наклонилась над ней.
Льется полночь в окно,
Льется песня с вином,
И, десятую рюмку
Беря на прицел,
О веселой теплушке,
О пути боевом
Заместитель заведующего
Запел.
Он чуть-чуть захмелел —
Командир в пиджаке:
Потолком/ подоконником
Тучи плывут,
Не чернила, а кровь
Запеклась на штыке,
Пулемет застучал —
Боевой «ундервуд»...
Не уздечка звенит
По бокам мундштука,
Не осколки снарядов
По стеклам стучат, —
Это пьют,
Ударяя бокал о бокал,
За здоровье комдива
Комбриг и комбат-
Вдохновенные годы
Знамена несли,
Десять красных пожаров
Горят позади,
Десять лет — десять бомб
Разорвались вдали,
Десять грузных осколков
Застряли в груди...
Расскажи мне, пожалуйста,
Мой дорогой,
Мой застенчивый друг,
Расскажи мне о том,
Как пылала Полтава,
Как трясся Джанкой,
Как Саратов крестился
Последним крестом.
Ты прошел сквозь огонь —
Полководец огня,
Дождь тушил
Воспаленные щеки твои...
Расскажи мне, как падали
Тучи, звеня
О штыки,
О колеса,
О шпоры твои...
Если снова
Тифозные ночи придут,
Ты помчишься,
Жестокие шпоры вонзив, —
Ты, кто руки свои
Положил на Бахмут,
Эти темные шахты
благословив..
Ну, а ты мне расскажешь,
Товарищ комбриг,
Как гремела «Аврора»
По царским дверям
И ночной Петроград,
Как пылающий бриг,
Проносился с Колумбом
По русским степям;
Как мосты и заставы
Окутывал дым
Полыхающих
Красногвардейских костров,
Как без хлеба сидел,
Как страдал без воды
Разоруженный
Полк юнкеров...
213

Приговор прозвучал, Выпьем, что ли, друзья,
Мандолина поет, За семнадцатый год,
И труба, как палач, За оружие наше,
Наклонилась над ней... За наших коней!..
ДРУЗЬЯМ
Не надо, чтоб мчались поля и леса:
Разлука — один поворот колеса.
Да, это разлука — заканчивать книгу,
Но стих посвящен не прощальному мигу.
О, как дорога ты, беседа друзей!..
Мы так изучили друг друга привычки!
Но вот уже дальше бегут электрички
От нашей беседы, от книги моей...
Идет все дальше, глубже возраст мой,
И, вспоминая юных чувств горенье,
Я так взволнован, что с любой строфой
Меняется размер стихотворенья.
Мне нужны (ни с кем не деля),
Как поэту и патриоту,
Для общения — вся земля,
Одиночество — для работы.
Перелистываю страницы,
Их дыхание горячо...
Что нам к поезду торопиться?
Почаевничаем еще...
Не родственники мы, не домочадцы,
И я хотел бы жизнь свою прожить,
Чтоб с вами никогда не разлучаться
И «здравствуйте» все время говорить.
ПЕСНЯ МУШКЕТЕРОВ
Трусов плодила Есть мушкетеры,
Наша планета, Есть мушкетеры,
Все же ей выпала честь — Есть!
Есть мушкетеры,
214

Другу на помощь, «Нам еще рано,
Вызволить друга Нам еще рано,
Из кабалы, из тюрьмы — Нам еще рано
Шпагой клянемся, Лечь!»
Шпагой, клянемся,
Шпагой клянемся Если трактиры
.Мы! Будут открыты —
Значит, нам надо жить!
„ Прочь отговорки!
¦Смерть подойдет к нам, Храброй четверке -
Смерть погрозит нам Славным
Острой косой своей - Дружить!..
Мы улыбнемся,
Мы улыбнемся, т плоднла
Мы улыбнемся Наша планета<
и* Все же ей выпала честь
Есть мушкетеры,
Скажем мы смерти Есть мушкетеры,
Вежливо очень, ' Есть мушкетеры,
Скажем такую речь: Есть!

Иосиф Уткин
СТИХИ О ДРУЖБЕ
Я думаю чаще и чаще,
Что нет ничего без границ,
Что скроет усатая чаща
Улыбки приятельских лиц,
Расчетливость сменит беспечность,
И вместо тоски о былом
Мы, встретясь,
Былую сердечность
Мальчишеством назовем.
Быть может, рассудочной стуже»!
Не тронем безусых путей.
Быть может, мы будем не хуже,
И все-таки будем не те...
Вот девушку любим и нежим,
А станет жена или мать —
Мы будем всё реже и реже
Любимой ее называть...
ПИСЬМО
Мы не рабы и не птицы,
И в отечестве своем
Мы привыкли веселиться
И печалиться вдвоем.
216

Одиноко мне и жарко.
Напишу возьму письмо.
Есть конверт. Наклею марку.
Пусть идет себе само.
Все сто семьдесят мильонов
Письма пишет, писем ждет, —
Парень с сумкой почтальона
К одному из них придет.
Кто он? Летчик? Врач? Учитель?"
Кто? Профессия не в счет!
«Распишитесь. Получите».
И получит. И прочтет.
А потом к столу присядет
И напишет мне ответ.
Кто?.. Чарджуйский, скажем, дядя,.
Не писавший двадцать лет,
У которого баштаны
И который сбился с ног,
У которого бесштанный
Старший сын и пацанок,
Но который на рассвете,
Пораскинувши умом,
На мое письмо ответит
Вразумительным письмом.
Потому что и в Чарджуе
И в любом другом краю
Люди наши боль чужую
Принимают как свою!

о€*
Вячеслав Афанасьев
ОСЕННИЙ ВЕЧЕР
Крутясь, шумит над крышей непогода,
И стонет ветер в душных дымоходах,
И дождь стучит, стучит в мое окно,
И на дворе безлюдно и темно.
О думы, думы поздних вечеров!
Как неустойчив этот теплый кров,
Как гулко в сердце отдается этом
Осенний трепет стынущей планеты.
Ждать, каждый раз превозмогая страх,
Когда тебя настигнет вечный мрак,
Чтоб стать песчинкой, каплей иль травой
И блекнуть вновь под млечною молвой?
Я знаю — это низкая утроба
Трубит тоску, подняв тяжелый хобот,
Как мамонт, сбитый бурею седой,
Грозил Сибири мерзлою бедой.
То марш последний славе одиноких
Рыдает ливень в тесном водостоке.
Скрипит, шатаясь, мой падучий дом,
Развеяв дым, и дышит он с трудом.
Своим дыханьем, затхлым и нечистым,
Сквозь щели прорываяся со свистом,
Ушами ставней машет, — но невмочь
Преодолеть ему слепую ночь.
218

Т4 гнутся балки грузные, зачахнув,
Слезясь грибком и осыпаясь прахом —
Наследством дряхлым прадедов скупых,
Чьи мысли тлели, грубы и тупы.
Ужели кровь их темная во мне?
Чтоб тлеть всю жизнь на медленном огне
Скупцом бессмысленным
До самой крышки гроба,
Копаясь в чувствах собственной особы?
И волком одиноким выть:
«Быть иль не быть?..»
Скрипит, шатаясь, мой падучий дом,
Развеяв дым, и дышит он с трудом.
"Но за дрожащим гулом' непогоды
Я слышу поступь твердую походов
И голоса друзей, далеких мне,
Перекликающихся дружно в мгле.
'Вот бодрый рокот колеса и свист —
То поезд гонит умный машинист,
Кричат гудки — в моря плывут матросы,
^Стучит топор в стволы высоких сосен,
Ружьем гремит отважный зверобой,
Поет шахтер, спускаяся в забой,
И мать, склонясь над легкой колыбелью,
Мурлычет песнь о жизни и о деле.
Я слышу вас,
Я к вам иду, друзья,
Все лучшее из прожитого взяв.
И пусть шумит над нами непогода,
И пусть линяет дикая природа, —
Все заглушает шум густой крови:
Иди работай и твори.
Живи!..

Леонид Мартынов
Много еще неясности
И там и тут.
Всяческие опасности
Нас стерегут.
Но я не заметил ненависти
К себе нигде, —
Надо лишь откровенно вести
Себя везде;
Надо лишь неизменно идти
Тропой своей,
Чтобы и через стены пройти^
С толпой друзей;
Надо самозабвенно грести
Своим веслом,
Так чтоб всю пену ненависти
С волны снесло —
В бешеном мире зыбкости,
Где бьют в глаза
Брызги соленой жидкости:
Кровь, пот, слеза!
СПИНОЙ К СПИНЕ
Мы плыли по отчаянным волнам
Без лодки и спасательного круга,
Но трудно было научиться нам
В кромешной тьме не различать друг др\га„
А научились все ж не различать,
И хоть не стали слепо-безъязыки,
Но научились все ж не отвечать
Друг другу на отчаянные крики.
И научились все ж не понимать
Мы, даже выйдя на берег, ни слова,
220

И научились все ж не обнимать,
А лишь отталкивать один другого.
И, друг на дружку чем-нибудь влиять
Не в силах в одиночестве глубоком,
Мы научились все-таки стоять
Во время бурь один к другому боком.
Но все же нет обратного пути, —
Друг с другом разлучиться не сумели
И научились все-таки идти
Плечом к плечу к одной и той же цели!
В метрополитене, Всюду — в трамвае
В универмаге И в самолете. .
И в шелестенье
Газетной бумаги — И пусть я не каждый,
Но знаю одно я:
От физического прикосновенья Каждый однажды
С тысячами сограждан Будет и мною
Я хотя б на одно мгновенье
Делаюсь как бы каждым. Хоть на мгновенье
В движенье, в полете,
Я пребываю В метрополитене
Как бы в их плоти И в самолете.
ЧАСЫ И ВЕСЫ
Обманывают невольно
Меня и добрые друзья,
Но мне от этого не больно:
Обманываюсь, но не я.
Фальшивящими голосами
Поют какую-нибудь чушь,
А я вооружен весами,
Чтоб гири снять с их грешных душ.
Себя обманывают сами
Они, а я готов простить!
Владея верными часами,
221

Могу их то быстрей пустить,
То чуть замедлить, чтоб успелось
Всему свершиться на земле
И впору наступила зрелость
Плодов, и дружбы в том числе.
ТАЙНЫЙ ДРУГ
Ты, мой друг,
На одной из бушующих рек
Мне, тонувшему, бросил спасательный круг,.
Чтобы выбрался я на спасительный брег,
Одинок, никого не увидев вокруг
Потому, что моих благодарственных рук
Постеснялся, неласковый ты человек!
НАША ДРУЖБА
Если хорошенько разобраться, —
В этом мире, будто в доме отчем,
Узами крепчайшей дружбы
Связан я с четой венгерцев...
Впрочем,
Точно так же забывать не нужно
И о дружбе с неким итальянцем,
Силийцем с кровью сарацина,
Да и с простодушным, как младенец.
Черногорцем я дружил всем сердцем,.
А затем еще с одним шотландцем,
Не считая и еще француза,
Близнеца, почти родного братца...
Как их звали?.. Можно догадаться,.
Глядя далеко еще не в святцы,
Или даже видеть на граните
Имена вы их повремените, —
Но в поэзию народов этих
Загляните, и найдете нити
Нашей дружбы: можно разглядеть их
Даже и в былых еще столетьях,
Если хорошенько разобраться!

Семен Кирсанов
ИЗ ПОЭМЫ «ВЕРШИНА»
Вам,
что решили
сквозь лед и камень
пройти
к вершине своих исканий;
вам,
смывшим с мыслей
грязь сеоялюбья;
вам,
не забывшим
крюки и зубья
с веревкой прочной
подвесить к вьюкам;
вам,
знавшим точно
вес жизни друга,
Когда слабел он
на гребне белом;
вам,
различавшим
со взгляда, сразу,
где час,
где вечность,
где только фраза,
где настоящая
223

человечность;
..вам,
кто с ладони
пьет,
точно с блюдца,
нарзан студеный
под горной складкой;
кому так сладко
переобуться
в тиши привала
у перевала;
^.вам,
кому спится легко и.ровно
под звездным кровом;
вам,
потесниться
и поделиться
всегда готовым;
.вам,
в мире снежном —
душой богатым,
простым, и нежным, и грубоватым, —
.друзьям случайным
в пути по свету
:я поручаю
поэму эту.
Ей
в буре бедствий,
в пурге событий
.пропасть
без вести
вы не дадите.
Исчезло
сна
кино цветное.
•Опять тесна
щель
надо мною.
Лишь серый цвет,
•цвет
однотонный,
шринес рассвет
в расщеп бездонный.
224

Но,
как с клише
неясный оттиск,
от сна
в душе
остался отблеск —
мысль о моих
друзьях забытых,
там,
в снеговых буграх, зарытых.
Обвал
сорвал
брезент палатки,
занос
занес
их слоем гладким,
забиты
рты
крупою мокрой,
глаза
мертвы,
сердца
умолкли!
По снегу — зыбь,
и сгорблен глетчер,
ом тонны глыб
взвалил на плечи...
Друзья мои...
По ним смертельно
прошли слои
крупы метельной!
Там,
. где столбы
ледник расставил,
я бросил их,
забыл, оставил,
и нет
других,
что помогли бы,
там,
как враги,
бездушны глыбы,
и в этой мгле
15 Друзья мои.,» 225

лишь я способе*»
найти их след
среди сугробин,,
добраться к рации,
стучать, сигналить,
в кровь обдирать свою
ладонь об наледь!
Там есть
наш след,
приметы, знаки:
примятый снег,
крючок рюкзака,
лоскут флажка,
брезент ночлега...
Скорей!
Рука видна из снега,
темна, смугла...
Вчера
по-братски
мне помогла она
взобраться,
и наш вожак
в путь
через глетчер
взял мой рюкзак
себе на плечи.
Теперь он где?
Пропал
без вести?
И я в беде
с ним не был вместе,
упав с вершин,
забыв,
что в мире,
я не один,
что нас четыре.
Там, где горбы
хребет раздвинул,
я их забыл,
я их покинул,
просвет закрыв
своею тенью.
Вот где
226

обрыв!
Вот где
паденье!
Скорее —
с глаз
прочь все химеры!
В душе —
приказ:
«Принять все меры!»
Приказ любви,
приказ присяги,
страны,
звезды на красном стяге г
взобраться вверх
отвесным
камнем,
найти их всех,
отрыть руками,
трясти,
мешать
в смерть углубиться,
дышать
на них,
тереть им лица!
Еще не поздно!
Скалой
теснимый,
теперь я послан
страной
за ними,
командирован,
на пост назначен!
А новым людям
нельзя
иначе:
ведь там,
где новый закон основан,
я человеком
. хотел быть
новым!
Не может быть,
что нет
просвета, —
тропинки нить
15* 227

здесь вьется
где-то.
Вот трещин сеть,
бот выступ
вылез,
•слои на свет
вот появились.
Как я был слеп!
Не видел
взвитых
вверх по скале
ступенек сбитых,
ведущих к ним,
к друзьям, на помощь!
Ты нужен им!
Ты лагерь помнишь!
Теперь есть цель!
Она ясна мне.
И ногти
в щель,
и сердце к камню.
Вот верх,
вот низ,
слои,
обломки...
•Слились в карниз края их кромки.
Теперь
глаза
наверх, к просвету!
Упасть
нельзя —
замены нету!
Какая круть!
Отвесно,
плоско.
Притерлась грудь
•к скале
нагой.
Но на стене
ложбинка,
блестка
годятся мне —
228

упрусь ногой!
Ввысь тороплюсь
с палящей
жаждой!
Теряя пульс,
там ждут
меня.
Как важен там
мой шаг,
мой каждый
отвесный метр
вверх
по камням!
Вверх
по камням
над мглой провисшей,
чтоб водрузить
на пике флаг,
со мной
мой ямб —
все дальше, выше —
ведет
по узкой кромке шаг.
А ты,
зарытый в снег товарищ,
усиль свой пульс,
дыши,
дождись,
не умирай, —
ведь ты мне даришь
смысл возвращенья,
тропку ввысь.
Нет тени
страхов и сомнений!
от приближения к тебе
все
превращается в ступени
теперь
на каменной тропе!
И невозможность
стала верой —
не отступать,
229

не уступить!
и осторожность —
точной мерой,
где надо стать,
а где ступить.
Скале
теперь меня не скинуть,
я весь гранит прижал к себе,
гну
и кладу его на спину,
как побежденного в борьбе.
Щекой к стене,
все дальше,
выше.
Вот наконец
обрыв нависший,
и вот она —
в корнях,
морщинах —
земля видна,
земля — вершина!
И там,
где сгрудились
не камни — комья,
мне вдруг почудились
слова знакомые.
Товарищ
свесился
и в глубь суровейшую
впускает
лестницу
ко мне
веревочную...
И —
все равно,
кто кем был вызволен, —
сотворено
большое в жизни!
Вот вечный снег,
и глетчер
Федченко,
>230

и наш ночлег
в цветочных
венчиках.
И вновь
прочерчена
тропа пунктира!
Нас
снова четверо
на Крыше Мира.
Уже исколоты
прощаньем
щеки,
.а спуск
так короток
¦с хребтов высоких.
Уже растаяли
мои товарищи
У пика Дальнего,
у льдов нетающих,
где вечным снегом
чело
увенчано
вершин,
навеки очеловеченных.
Они —
на поиски,
а я —
к той шири,
где всеми строится
наш мир
вершинный.

Борис Корнилов
открытое письмо моим приятелям
Всё те же мы: нам целый мир — чуокбина,
Отечество нам Царское Село.
А. С. Пушкин
1
Мне дорожка в молодость
издавна знакома:
тут смешок,
тут выпивка,
но в конце концов —
все мои приятели —
всё бюро райкома —
Лешка Егоров,
Мишка Кузнецов,
комсомольцы Сормова, —
ребята —
иже с ними.
Я — такой же аховый —
парень — вырви-гвоздь...
Точка —
снова вижу вас
глазами косыми
через пятилетье, большое насквозь.
Ох, давно не виделись, чертовы куклы, мы,
посидеть бы вместе,
232

покурить махры,
вспомнить, между прочим,
что были мы пухлыми —
мальчиками-с-пальчиками —
не хухры-мухры.
В голос песни пели,
каблуками стукали,
только от мороза на щеке слеза.,
Васька Молчанов —
ты ли мне не друг, ли?
Хоть бы написал товарищу раза.
Как писали раньше:
так-то вот и так-то...
живу, поживаю —
как на небеси...
Повстречал хорошенькую —
полюбил де-факто,
только не де-юре — боже упаси.
Утренняя изморозь —
плохая погода,
через пень-колоду, в опорках живем,
снова дует ветер двадцатого года —
батальоны ЧОНа
стоят под ружьем.
А в лесу берлоги,
мохнатые ели,
чертовы болота,
на дыре — дыра,
и лесные до смерти бандиты надоели,
потому бандитам помирать пора.
Осенью поляны
все зарею вышиты,
ЧОНовский разведчик
выполз, глядит...
Ишь ты,
поди ж ты,
что же говоришь ты -
ты ль меня,
я ль тебя,
молодой бандит.
Это наша молодость —
233

школа комсомола,
где не разучивают слова: «боюсь»,
и зовут чужбиною Царские Села,
и зовут отечеством
Советский Союз.
Точка —
ночью звезды
тлеют, как угли,
с ЧОНа отечество
идет, как с туза...
Васька Молчанов —
ты ли мне не друг ли?
Хоть бы написал товарищу раза.
Вы на партработе —
тяжелое дело
брать за манишку бредущих наугад,
как щенков натаскивать,
чтобы завертело
в грохоте ударных и сквозных бригад.
Я сижу и думаю —
мальчики что надо,
каждый знает дело,
не прет на авось, —
«Молодость и дружба» — сквозная бригада
через пятилетье, большое насквозь.
Предположим вызов.
Военное времечко —
встанут на границах особые полки.
Офицеру в темечко
влипнет, словно семечко,
разрывная пуля из нашей руки.
Всё возьмем нахрапом —
разорвись и тресни.
генерал задрипанный, замри на скаку...
Может, так и будет,
как поется в песне:
«Были два товарища
•в одном они полку...»
234

Слова-ребятишки
падают, как шишкн, —
все мы дело делаем,
как и до сих пор,
думку о разлуке вытрави и выжги,
дело — наша встреча,
веселый разговор.
Мы повсюду вместе —
мальчики что надо,
будьте покойнички,
каждый — вырви-гвоздь...
«Молодость и дружба» — сквозная бригада
через пятилетье, большое насквозь.
Всё на плечи подняли
и в работу взяли,
с дружбы и молодости
ходим, как с туза...
Милые приятели —
вы ли не друзья ли?
Хоть бы написали товарищу раза.
В СЕЛЕ МИХАЙЛОВСКОМ
(отрывок)
Ты вспоминаешь:
песни были,
ты позабыт в своей беде,
•одни товарищи в могиле,
другие — неизвестно где.
Ты окружен зимой суровой,
она страшна, невесела,
изгнанник волею царевой,
отшельник русского села.
Наступит вечер.
Няня вяжет.
И сумрак по углам встает.
Быть может, няня сказку
скажет,
а может, песню запоет.
Но это что?
Он встал и слышит
язык веселый бубенца,
всё ближе,
перезвоном вышит,
и кони встали у крыльца.
Лихие кони прискакали
о далеким,
235

дорогим,
родным...
Кипит шампанское в бокале,
сидит товарищ перед ним.
Светло от края и до края
и хорошо.
Погибла тьма,
и Пушкин, руку простирая,
читает «Горе от ума».
Через пространство тьмы и
света,
через простор,
через уют
два Александра,
два поэта,
друг другу руки подают.
А ночи занавес опущен,
воспоминанья стали в ряд,,
сидят два друга,
Пушкин, Пущин,
и свечи полымем горят.
Пугает страхами лесными
страна, ушедшая во тьму,
незримый Грибоедов с ними,,
и очень хорошо ему.
Но вот шампанское допито...
Какая страшная зима,
бьет бубенец,
гремят копыта...
И одиночество...
И тьма.

Николай Дементьев
САОДАТ
(отрывок)
Солнце
вскинуло ресницы
И поднялось вверх
рыжо.
Люди трудятся...
Трудиться
Людям
очень хорошо.
Им взамен трудов и хлопот
светлый глаз
раскроет хлопок,
Самой сладкой
из наград
Брызнет
красный виноград.
Бурдюки с вином
и кипы
На верблюдах увезут
За гористые
изгибы
Труд
обменивать
на труд.
А оттуда привезут
237

Трактора
с дымком из синьки,
Разноцветные косынки,
Говорящие пластинки,
Длинноносые ботинки,
Обменяют
труд на труд.
Я иду
под этот гуд
Молодых работ
страны,
На работу
я иду —
Замыслы накалены.
Мы еще посмотрим,
солнце,.
Кто кого
пересветйт!
Путь-дорога
вдаль несется,
Речкой каменной
летит.
По бокам
мои товарищи,
На пять верст —
мои друзьяг
Пашущие,
разговаривающие
И спешащие,
как я...

Дмитрий Кедрин
ДНЕПРОПЕТРОВСК
На двор выходит
Школьница в матроске,
Гудят над садом
Первые шмели.
Проходит май...
У нас в Днепропетровске
Уже, должно быть,
Вишни зацвели.
Да, зацвели.
Но не как прошлым летом,
Не белизной,
Ласкающею глаз:
Его сады
Кроваво-красным цветом
Нерадостно
Цветут на этот раз!
И негде
Соловьям перекликаться:
У исполкома
Парк
Сожжен дотла,
И на ветвях
Раскидистых акаций
Повешенных
Качаются тела.
Как страшно знать,
Что на родных бульварах,
Где заблудилась
Молодость моя,
Пугают женщин,
От печали старых,
Остроты
Пьяного офицерья...
Друзья мои!
Я не могу забыть их.
Я не прощу
Их гибель палачам:
Мне десять тысяч
Земляков убитых
Спать не дают
И снятся по ночам!
Я думаю:
Где их враги убили?
В Шевченковском,
На берегу Днепра?
У стен еврейского кладбища
Или
Вблизи казарм,
Где сам я жил вчера?
239

Днепропетровск!
Ужель в твоих кварталах,
Коль не сейчас,
Так в будущем году,
Из множества
Друзей моих бывалых
Я никого,
Вернувшись,
Не найду?
Не может быть!
Всему есть в жизни мера!
Недаром же
С пожарной каланчи
На головы
Немецких офицеров
По вечерам
Слетают кирпичи.
Мои друзья, —
Как их враги ни мучай,
Ведут борьбу,
И твердо знаю я:
Те,
Кто не носит
Свастики колючей,
В Днепропетровске
Все
Мои друзья!
ДРУГУ ПОЭТУ
Ночь поземкою частой
Заметает поля.
Я пишу тебе. — Здравствуй!—
Офицер Шамиля!
Вьюга зимнюю сказку
Напевает в трубу.
Я прижал по-кавказски
Руку к сердцу и лбу.
Искры святочной ваты
В полутьме голубой...
Верно, в дни газавата
Мы встречались с тобой.
Тлела ярость былая,
Нас враждой разделя:
Я — солдат Николая,
Ты — мюрид Шамиля.
Но над нами есть выше,
Есть нетленнее свет:
Я не знаю, как пишут
По-балкарски «поэт».
Кайсыну Кулиеву
Но не в песне ли сила,
Что открыла для нас
Кабардинцу — Россию,
Славянину — Кавказ?
Эта сила — не знак ли,
Чтоб, скитаньем ведом,
Заходил ты, как в саклю,
В крепкий северный дом
И, как Байрон, хромая,
Проходил к очагу?..
Пусть дорога прямая
Тонет в рыхлом снегу, —
В очаге, не померкнув,
Пламя льнет к огонькам,
И, как колокол в церкви,
Звонок тонкий бокал.
К утру иней налипнет
На сосновых стенах...
Мы за лирику выпьем
И за дружбу, кунак!
240

ПРИГЛАШЕНИЕ НА ДАЧУ
„.Итак, приезжайте к нам завтра, не позже!
У нас васильки собирай хоть охапкой.
Сегодня прошел замечательный дождик, —
Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой.
Он брызнул из маленькой-маленькой тучки
И шел специально для дачного .чеса,
Раскатистый гром, его верный попутчик,
Над ним хохотал, как подпивший повеса.
На Пушкино в девять идет электричка.
Послушайте, вы отказаться не вправе:
Кукушка снесла в нашей роще яичко,
Чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!
Не будьте ленивы, не будьте упрямы.
Пораньше проснитесь, не мешкая, встаньте.
В кокетливых шляпках, как модные дамы,
В лесу мухоморы стоят на пуанте.
Вам будет на сцене лесного театра
Вся наша программа показана разом:
Чудесный денек приготовлен на завтра,
И гром обеспечен и дождик заказан!
16 Друзья мои

Арсений Тарковский
ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ
Их так немного было у меня,
Все умерли, все умерли.
Не знаю,
Какому раю мог бы я доверить
Последнее дыханье их.
Не знаю,
Какой земле доверить мог бы я
Холодный этот прах. Одним огнем
Нам опалило щеки. Мы делили
Одну судьбу. Они достойней были
И умерли, а я еще живу<
Но я не стану их благодарить
За дивный дар, мне выпавший на долю,
Я не хотел столь дорогой ценою
Купить его. Мне — их благодарить?
Да разве я посмею им признаться,
Что я дышу, и вдовы их глядят
В глаза мои — пусть не в глаза, а мимо,
Признаться им — без укоризны? Нет,
Я вдов не очерню пред мертвецами,
Вдова пройдет сторонкою и скажет...
Им все равно, что скажут, вдовы их.
Благодарить за то, что я хотел бьь
На их могилы принести цветы
В живых руках, дыша благоуханьем,
За шагом шаг ступая по траве,
242

По их траве, когда они лежат
В сырой земле и двинуться не могут.
Что — двинуться? Когда их больше нет.
Ни я, ни вы, никто не нужен им,
А я без них — с кем буду хлеб делить,
С кем буду пить вино в мой светлый час,
Кому скажу:
Какой сегодня ветер,
Как зелена трава и небо сине?
16*

Александр Ойслендер
БЕССОННИЦА
Всю ночь
На крайнем правом фланге,
Где камни двигает прибой,
В насторожившейся землянке
Не спим, товарищ,
Мы с тобой.
А шторм гудит —
и друг усталый
Все пишет, пишет,
взяв свечу.
Блестит пенсне его.
Пожалуй,
Я знаю, что с ним, но молчу.
Все отложив,
Что жглось когда-то,
Все поделив —
Табак и грусть, —
Друг друга,
Старые солдаты,
Давно мы знаем наизусть.
То писем нет,
То рана ноет,
То друг отчаянный убит.
Судьбой завьюжены одною,
Своих не прячем мы обид.
Что этот ветер,
Рвущий сходни,
Слепая эта круговерть,
Глухая тьма,
Как в преисподне,
И даже воющая смерть,
Коль изнутри
Сухое пламя
Испепеляет,
Как в аду,
И пересохшими губами
Мы прижимаемся ко льду.
Он остудить
Уже не может,
Но, может быть,
К исходу дня
Ту горечь вытравить поможет
Сплошное море артогня.
244

Мария Петровых
ЧЕРТА ГОРИЗОНТА
Вот так и бывает: живешь — не живешь,
А годы уходят, друзья умирают,
И вдруг убедишься, что мир не похож
На прежний, и сердце твое догорает.
Вначале черта горизонта резка —
Прямая черта между жизнью и смертью,
А нынче так низко плывут облака,
И в этом, быть может, судьбы милосердье.
Тот возраст, который с собою принес
Утраты, прощанья, наверное, он-то
И застил туманом непролитых слез
Прямую и резкую грань горизонта.
Так много любимых покинуло свет,
Но с ними беседуешь ты как бывало,-
Совсем забывая, что их уже нет...
Черта горизонта в тумане пропала.
Тем проще, тем легче ее перейти, —
Там эти же рощи и озими эти ж...-.
Ты просто ее не заметишь в пути,
В беседе с ушедшим — ее не заметишь.
245

Виктор Гусев
ДРУЖБА
Вспомним наше старое оружье,
Взгляд коня, песков немую гладь.
Я вам расскажу, как умирает дружба,
Как она не хочет умирать.
Год 20-й. Фронт. Измена. Поражепье.
Бухара в тревоге. Фергана в огне.
Фрунзе адъютанту дает распоряженье:
«Двадцать три курсанта
пригласить ко мне».
Адъютант из школы нас немедля вызвал,
Дать отсрочку отказался наотрез.
Так была дорога нашей жизни
Партией повернута в Хорезм.
Выйди в сад, покрытый белой пеной,
Девушка, слезу свою утри!
Мчались мы — узбеки и туркмены,
Мчались мы — нас было двадцать три,
Горсточка!
Но в хауз бросишь камень —
По воде круги идут, живы.
И вставали древние дехкане
Первой Красной гвардии Хивы.
246

Мы, еще не видевшие видов
(Старший — был двадцатилетним я),
Их вели на банду Джунаида
Сквозь свинец английского литья.
Ночью, в мутном облаке рассвета,
Пал с коня товарищ Разумбетов.
Пуля, просвистевшая угрюмо,
Грудь его прожгла наискосок.
И упал он в пламя Кара-Кума,
В неизвестной давности песок.
Мог его уже касалось тленье.
Он уже, казалось, в вечность врос.
Но в последнее свое мгновенье
— Я прошу, —
он громко произнес, —
Кланяться лучу, что утром брызнет,
Кланяться друзьям,
с которыми знаком,
И воздвигнуть над моею жизнью,
Над моею молодостью — холм.
Здесь дорог, вы знаете, немного,
Я, ваш Друг, не находясь в живых,
Буду вам холмом
указывать дорогу
В ваших переходах боевых.
Вы меня заройте у колодца.
Пусть рассеется забвенья дым.
Пусть колодец этот назовется
Неизвестным именем моим.
И когда в боях
за власть Советов
Эскадрон, устав, придет сюда, —
Командир воскликнет:
«Разумбетов! —
Значит, близко отдых и вода».
Мы его зарыли на рассвете,
На холме отметку сделал я.
Скоро вырос холм второй и третий,
Пятый и семнадцатый.
В боях
Падали товарищи.
Но грозно
Бились мы у дорогих могил,
247

Лучше, чем по самым точным звездам,
По их дружбе я дорогу находил.
И, разбив врага Страны Советов,
Холм завидев, я кричал всегда:
«Шапки вон, ребята!
Разумбетов!
Значит, близко отдых и вода».
Мир гремит.
По долгу славной службы
Я опять в пески несу оружье.
Надо мною желтый ветер кружит,
Горе ударяет мне в виски.
Вижу:
на бессмертье нашей дружбы
Поднялись и бросились пески!
Пронеслись —
и прежних тропок нету.
Где твой холм,
твой голос, Разумбетов?
Двадцать три курсанта!..
Гаснут звезды.
Падают миры и города.
И к глазам моим подкатывают слезы —
Непривычная для них вода.
Двадцать три курсанта!
Дружба!.. Слава...
Смолкнет все, как этот ветер смолк.
Между тем походкой величавой
Мой узбекский двигается полк.
Между тем текут струей железной
Грозные колхозники мои —
Бригадиры дальнего Хорезма,
Скотоводы из Сурхан-Дарьи.
И поют, и песня мчится гордо>
Вдоль земель, во всех морей концы.
Шашки вон во славу наших мертвых!
Наши мертвые — не мертвецы.
Шашки вон во славу нашей службы.
Наших старых воинских знамен!
Шашки вон во славу нашей дружбы,
Перешедшей рубежи времен!
248

ПЕСНЯ ИЗ ПЬЕСЫ «СЛАВА»
Были два друга в нашем полку.
Пой песню, пой.
Если один из друзей грустил.
Смеялся и пел другой.
И часто ссорились эти друзья.
Пой песню, пой.
И если один говорил: «Да!»
«Нет!» — говорил другой.
И кто бы подумать, ребята, мог, —
Пой песню, пой, —
Что был один из них ранен в бою,
Что жизнь ему спас другой.
И нынче их вызвал к себе командир.
Пой песню, пой.
«На Запад поедет один из вас,
На Дальний Восток другой».
Друзья улыбнулись. Ну что ж! Пустяк.
Пой песню, пой.
«Ты мне надоел», — заявил один.
«И ты мне», — сказал другой.
А время отсчитывало часы.
Пой песню, пой.
Один из них прыгнул в автомобиль,
Сел в самолет другой.
Северный ветер кричал: «Крепись!»
Пой песню, пой.
Один из них вытер слезу рукавом»
Ладонью смахнул другой.

Николай Рыленков
Я, признаться, жить хотел бы долго,
Каждый день по-новому ценя,
Чтобы непогашенного долга
Не осталось в жизни у меня.
Чтобы ежедневно, ежечасно,
Вспоминая путь свой средь тревог,
Всех, кого обидел я напрасно,
Чем-нибудь порадовать бы смог.
Ну, а если это невозможно
И до срока не свалюсь без сил,
Пусть хоть знают те, кому я должен,
Что со всех дорог я к ним спешил.
Не владевший рогом изобилья,
Заходивший часто за предел,
Про свои долги не позабыл я,
Только заплатить не все успел.
250

Яков Белинский
МОНГОЛЬСКОМУ ДРУГУ
Лодонгийну Тудэву
Сквозит рассвет и в бубен бьет закат,
глядит луна сквозь облачное веко...
Поет себя на разных языках
встревоженное сердце человека.
Все те же всплески гнева и любви,
все те же струны радости и боли, —
монгольские бушуют соловьи,
и курские учились в той же школе.
Перевожу монгольские цветы,
а ты — густые васильки России,
я — острый пик Хангайской высоты,
а ты — Кавказа выступы косые.
Перевожу: гляжу словам в глаза,
зову эпитет, ухожу от прозы, —
и вдруг слова запели, как шанза,
и строчки чуть становятся раскосы.
Нас разделяет много тысяч верст,
нет, расстояньем я не огорошен, —
давно — незримый, нерушимый мост
меж нашими сердцами переброшен.
251

Мир полон удивительных чудес,
хоть мы с тобою люди, а не боги, —
ты входишь — песней — в подмосковный лес..
мне на ладонь легла песчинка Гоби...
ПИСЬМО
В нем радости мои...
А. Пушкин. «К ПИСЬМУ»
Вновь спутник связи в небеса запущен, -
летит! — к планете обратив лицо...
Навстречу тройке выбегает Пушкин
в Михайловском
без шапки
на крыльцо.
Рвет вкось конверт.
И Петербург — так близко!
И внятно — словно рядом! — из дали
с ним говорит — поэмой — Баратынский,
и слышит сердце лепет Натали...
Общенье душ? Я не ханжа, не мистик.
Здесь ни к чему запутанность и тьма.
Общенье душ: письма безмолвный листик,
простого откровенного письма.
Так начинались дружба и романы...
А нынче — вас сочтут за чудака.
Писать? Зачем? По меньшей мере странно, —
есть телефон... И — фистула звонка.
Железный голос. Общих мест косяк.
Пустая дань залоснившейся теме.
Нам душу жаль расходовать и время —
и разговор, не начавшись, иссяк...
Нам некогда... И вот мелеют недра, —
глядишь — ив письмах больше не видка
ни безоглядной искренности щедрость,
ни мыслей сокровенных глубина...
Привычность. Лаконичность. Осторожность.
И телеграфных строчек непреложность...
252

Я жду письма. Распахнутости чувств.
И слов открытых, не боюсь — греховных! ¦
слиянья, связи, близости духовной,
-я жду письма, и мучусь, и мечусь!
Я жду письма и, как сто лет назад
другой поэт, несокрушимо верю —
таинственный далекий адресат
возникнет за распахнутою дверью...
Мчи, спутник связи! Нашей встречи ради!
•Сомкнитесь, дали! И — рассыпься, тьма...
Звонок. Почтарь. В его руке — квадратик,
простое чудо твоего письма.

Павел Васильев
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
Друзья, простите за всё — в чем был виноват,
Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.
Ваши руки стаями на меня летят *—
Сизыми голубицами, соколами, лебедями.
Посулила жизнь дороги мне ледяные *—
С юностью, как с девушкой, распрощаться у колодца.
Есть такое хорошее слово — родныя,
От него и горюется, и плачется, и поется.
А я его оттаивал и дышал на него,
Я в него вслушивался. И не знал я сладу с ним.
Вы обо мне забудете, — забудьте! Ничего,
Вспомню я о вас, дорогие мои, радостно.
Так бывает на свете — то ли зашумит рожь,
То ли песню за рекой заслышишь, и верится,
Верится, как собаке, а во что — не поймешь,
Грустное и тяжелое бьется сердце.
Помашите мне платочком за горесть мою,
За то, что смеялся, покуль полыни вапах...
Не растут цветы в том дальнем, суровом краю,
Только сосны покачиваются на птичьих лапах.
На далеком, милом Севере меня ждут,
Обходят дозором высокие ограды,
254

Зажигают огни, избы метут,
Собираются гостя дорогого встретить как надо.
А как его надо — надо его весело:
Без песен, без смеха, чтоб ти-ихо было,
Чтобы только полено в печи потрескивало,
А потом бы его полымем надвое разбило.
Чтобы затейные начались беседы-
Батюшки! Ночи-то в России до чего ж темны.
Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной, —
я еду
Собирать тяжелые слезы страны.
А меня обступят там, качая головами,
Подпершись в бока, на бородах снег.
«Ты зачем, бедовый, бедуешь с нами,
Нет ли нам помилования, человек?»
Я же им отвечу всей душой:
«Хорошо в стране нашей, — нет ни грязи, ни сырости,.
До того, ребятушки, хорошо!
Дети-то какими крепкими выросли.
Ой и долог путь к человеку, люди,
Но страна вся в зелени — по колени травы.
Будет вам помилование, люди,, будет,
Про меня ж, бедового, спойте вы...»

Александр Твардовский
ДРУЗЬЯМ
Друзья, с кем я коров стерег,
Костры палил, картошку пек,
С кем я сорочьи гнезда рыл,
Тайком ольховый лист курил, —
Друзья, когда кому-нибудь
Еще случится заглянуть
В Загорье наше, — это я
Все наши обошел края,
По старым стежкам я бродил,
За всех вас гостем я здесь был.
Пойду в поля — хлеба стеной,
Во ржи не виден верховой.
Гречихи, льны, овсы — по грудь.
Трава — косы не протянуть.
Земля в цвету — и все по ней:
В домах — светлей, народ — добрей.
А нынче, в самый сенокос,
На гармониста всюду спрос.
Как вечер — танцы при луне,
Как вечер, братцы, грустно мне —
В своих местах, в родных кустах
Без вас, друзей, гулять в гостях.
256

Я даже думал в эти дни:
А вдруг как съедутся они
Со всех концов, краев, столиц,
С военных кораблей, с границ.
И сядем мы за стол в кружок
И за вином пошлем в ларек.
И выпьем мы, как долг велит,
Без лишних споров и обид,
Друг перед дружкою гордясь,
На ордена свои косясь.
Но вы, друзья, кто там, кто там..
У дела, по своим постам.
Вы в одиночку, как и я,
В родные ездите края.
Наш год, наш возраст самий тот
Что службу главную несет.
И быть на месте в должный час
Покамест некому за нас...
Друзья, в отцовской стороне,
Не знаю что: не спится мне.
Так зори летние близки,
Так вкрадчиво поют сверчки,
Так пахнут липы от росы.
И в сене тикают часы,
А щели залиты луной,
А за бревенчатой стеной,
Во сне, как много лет назад,
Считает листья старый сад.
Глухой, на ощупь, робкий счет —
Все тот, а все-таки не тот...
И всяк из вас, кто вслед за мной
Свой угол посетит родной,
Такую ж, может быть, точь-в-точь
Здесь проведет однажды ночь.
Наверно, так же будет он,
Взволнован за день, возбужден,
Лежать, курить, как я сейчас,
О детстве думая, о нас,
О давних днях, о старине,
О наших детях, о войне,
О множестве людских путей,
О славе родины своей.
17 Друзья мои... 257

Когда пойдешь путем колонн
В жару, и в дождь, и в снег,
Тогда поймешь,
Как сладок сон,
Как радостен ночлег.
Когда путем войны пройдешь,
Еще поймешь порой,
Как хлеб хорош
И как хорош
Глоток воды сырой.
Когда пройдешь таким путем
Не день, не два, солдат,
Еще поймешь,
Как дорог дом,
Как отчий угол свят.
Когда — науку всех наук —
В бою постигнешь бой,
Еще поймешь,
Как дорог друг,
Как дорог каждый свой.
И про отвагу, долг и честь
Не будешь зря твердить.
Они в тебе,
Какой ты есть,
Каким лишь можешь быть.
Таким, с которым, коль
дружить
И дружбы не терять,
Как говорится, —
Можно жить
И можно умирать.
В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА ОКОНЧИЛАСЬ ВОЙНА
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
258

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;
И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;
И с теми, что под самою Москвой,
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
'Зимою сорок первого; и с теми,
Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном не чуждою рукою.
Со всеми — пусть не равен их удел, —
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел:
Такой был срок ему отпущен малый.
Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, -
Со всеми, до единого со всеми
17* 259

Простились мы. И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.
Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества1
Напомнит нам о той большой разлуке.
И не затем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не затем, нет, не затем одним,
Что ветры войн шумят, не утихая,
И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, —
Смогли б ли мы, остацив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли,
И слухом их не слышать мир отчасти?
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов, у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека?
Что ж, мы — трава? Что ж, и они — трава?
Нет, не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.
Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы — мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.
260

В безгласный край, в глухой покой земли.
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.
Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,
Как у живых, — я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,.
Скажу слова без прежней веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Еще не зная отклика живых,
Я ваш укор услышу бессловесный.
Суда живых не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.
В дружбе есть святая проба,
Есть заветная статья:
Если мы друзья до гроба —
И за гробом мы друзья.
Верю я в закон могучий,
Что на свете не избыт:
Друг мой, смерть нас не разлучит,
Если жизнь не пособит.
Пусть прощанья час настанет —
Мне ль, тебе ль придет черед —
Дружбы долг в себе оставит
Нерушимо — тот и тот.
Дружбы подлинной науку
Средь живых познав людей,
Я твою живую руку
Как: бы въявь держу в своей...

Ольга Берггольц
ДАЛЬНИМ ДРУЗЬЯМ
С этой мной развернутой страницы
я хочу сегодня обратиться
к вам, живущим в дальней стороне.
Я хочу сказать, что не забыла,
никого из вас не разлюбила,
может быть, забывших обо мне.
Верю, милые, что все вы живы,
что горды, упрямы и красивы.
Если ж кто угрюм и одинок,
вот мой адрес, — может, пригодится?
«Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок».
Вы не бойтесь, я беру не много
на себя: я встречу у порога,
в красный угол сразу посажу.
Расспрошу о ваших неудачах,
нету слез у вас — за вас поплачу,
нет улыбки — сердцем разбужу.
Может быть, на все хватает силы,
что, заветы юности храня,
никого из вас не разлюбила,
никого из вас не позабыла,
вас, не позабывших про меня.
262

СТИХИ О ДРУГЕ
Вечер. Воет, веет ветер,
в городе темно.
Ты идешь — тебе не светит
ни одно окно.
•Слева—вьюга, справа—вьюга,
вьюга — в высоте...
Не пройди же мимо друга
в этой темноте.
Если слышишь—кто-то шарит,
сбился вдруг с пути, —
не жалей, включи фонарик,
встань и посвети.
Если можешь, даже руку
протяни ему.
Помоги в дороге другу,
другу своему,
и скажи: «Спокойной ночи,
доброй ночи вам...»
Это правильные очень,
нужные слова.
Ведь еще в любой квартире
может лечь снаряд,
и бушует горе в мире
третий год подряд.
Ночь и ветер, воет вьюга,
смерть стоит кругом.
Не пройди же мимо друга,
не забудь о нем...
ПОБРАТИМЫ
Михаилу Светлову
Мы шли Сталинградом, была тишина,
был вечер, был воздух морозный кристален.
Высоко крещенская стыла луна
над стрелами строек, над щебнем развалин.
Мы шли по каленой гвардейской земле,
по набережной, озаренной луною,
когда перед нами в серебряной мгле,
чернея, возник монумент Хользунова.
Так вот он, земляк сталинградцев, стоит,
участник воздушных боев за Мадрид...
И вспомнилась песня как будто б о нем,
о хлопце, солдате гражданской войны,
о хлопце, под белогвардейским огнем
мечтавшем о счастье далекой страны.
Он пел, озирая
родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!..»
263

Но только, наверно, ошибся поэт:
тот хлопец — он белыми не был убит.
Прошло девятнадцать немыслимых лет, —
он все-таки дрался за город Мадрид.
И вот он — стоит к Сталинграду лицом,
и смотрит, бессмертный,
сквозь годы,
сквозь бури
туда, где на площади Павших ¦ Борцов
испанец лежит — лейтенант Ибаррури.
Пасионарии сын и солдат,
он в сорок втором защищал Сталинград,
он пел, умирая
за эти края:
«Россия, Россия,
Россия моя...»
И смотрят друг другу в лицо — на века —
два побратима, два земляка.

Петр Комаров
МОСКОВСКОМУ ДРУГУ
Широких дорог многоверстьем
Раскинулась наша земля.
Снегов горностаевым ворсом
Покрыты холмы и поля.
Но есть расстоянье прямое
От нас до кремлевской стены.
С высоких отрогов Приморья
Мне древние башни видны.
Иду я по сопкам горбатым,
И кажется: дым фронтовой,
Проплыв над вечерним Арбатом,
Повис над моей головой.
Я вижу московского друга
У старых Ильинских ворот.
В привычные строгие руки
Он молча винтовку берет,
Бойцом ополченского взвода
Уходит навстречу врагу,
Туда, где зарылась пехота
В глубоком ноябрьском снегу.
А я пограничной тропою
Один прохожу в полумгле.
265

Доносятся отзвуки боя
И к нашей таежной земле.
В тайге, через все расстоянья
Я слышу, я чувствую, друг,
И слово твое, и дыханье,
И сердца отчетливый стук.
Две реки бегут с одной горы,
Разлучась друг с другом на просторе,
И одна торопится в Амур,
А другая — в сумрачное море.
Только и амурская волна
Добежит до моря-океана,
И куда бы реки ни текли —
Суждено им встретиться нежданно.
Так и мы расходимся порой,
Милые друзья и домочадцы,
Чтобы где-то встретиться опять
И в окно друг к другу постучаться.

Сергей Васильев
ДРУГ
Есть у меня старинный друг,
который
(точно!)
лучше двух.
Не дай бог, вдруг случись
беда —
мой друг со мной в беде
всегда.
А нет беды — и друга нет.
И так вот три десятка лет.
— Ну, как дела?
— Дела табак...
— Зачем же ты молчал,
чудак!
И начинает верный друг,
не покладая добрых рук,
б подмогу вкладывать труды
вплоть до изгнания беды.
Ушла беда далеко в тыл —
и, смотришь, друга след
простыл.
И скова не слыхать о нем,
не сыщешь друга днем с
огнем.
Ан нет!
Звонок издалека:
— Здоров?!
— В порядке.
— Ну, пока!
Чудоковат мой друг. Так что
ж!
Зато он явственно похож
на долгожданный ветер в
зной,
на благодатный дождь
грибной,
на исцеляющий покой,
на огонек в ночи глухой.
267

Александр Яшин
ВСЕ МОЖЕМ
Порой поскитаешься
Вдали от Москвы
И сам похваляешься:
— Вот мы каковы!
Моря рукотворные
Шумят там и тут,
Отрогами горными
Плотины встают.
Все можем:
Мы молоды,
И все — впереди.
Излишние в Вологде
Умерим дожди.
Дай срок, и на севере,
В торосах почти,
Чего б ни посеяли —
Все будет расти.
Все можем!
Вселенную,
Чтоб больше квартир,
Сдадим к заселению
Под наш новый мир.
Без устали трудимся...
Но вот о чем речь:
Когда ж мы научимся
Друг друга беречь?
ПЕРЕД ИСПОВЕДЬЮ
Хочется исповедаться,
Выговориться до дна.
Может, к друзьям
наведаться
С бутылкой вина?
Вот, дескать, все, чем жил я,
Несу на ваш суд,
Не отвернитесь, милые,
Весь я тут.
268

'Смута сердешная
Невмоготу одному.
Не оттолкните грешного,
Сам себя не пойму.
Будто на медкомиссии,
Гол — не стыжусь,
Только ладошка листиком,
И не боюсь, что высмеют,
Ни лешего не боюсь.
Хватит уже бояться мне,
Душа нага.
Только бы не нарваться ей
С исповедью на врага.
Выговориться дочиста —
Что на костер шагнуть.
Лишь бы из одиночества
Выбиться как-нибудь.
Может, еще и выстою
И не сгорю в огне,
И, как на той комиссии,
— Годен! —
Запишут мне.
НА ОДНОР1 ВОЛНЕ
Георгию Леонидзе
Живем на разных концах земли,
Годами порой никакого общенья,
Но с каждым новым стихотвореньем
Мое удивленье,
И восхищенье,
И преклоненье пред ним росли.
И вот я в больнице,
Вдали от родни,
Больница, какая ни есть, — больница.
Мне в горы бы, к морю,
На озеро Рица,
А я как в неволе:
Бесцветные дни,
Не естся, не пьется,
Даже не спится.
За стенкой из крана течет вода.
Опять уколы
И сульфамиды.
Какие-то зреют в душе обиды —
На что? На кого?
Да так, ерунда...
И вдруг появляется он —
Тамада.
269

Как мало я знал о нем, тамаде:
Ведь речи застольные —
Только
А человек раскрывается легче
Не на пирах,
А в беде,
В нужде.
Дохнуло огнем виноградных лоз,
Поэзией солнца,
И я, как мальчишка,
Как школьник, ликую.
А он — Дед Мороз
С душой нараспашку,
С кульками под мышкой.
Неугомонный,
Как добрый дух,
По-новому ставший близким до боли.
И отлегло ощущенье неволи:
Раздвинулись стены,
Воспрянул дух.
Пришел — и не надо мне пуда соли„
Чтобы почувствовать: ч
Это — друг!
Так день за днем
И быстрей вдвойне —
Ко мне возвращалась прежняя сила:
Он рядом —
И я не в чужой стороне,
Уже разговор на одной волне,
Он рядом, и кажется,
Будто мне
Сама Иверия душу открыла.

о
Николай Флеров
И девять дней пройдут, и сорок дней пройдут.
Друзья к тебе придут, придут да помянут.
И скажут о тебе хорошие слова,
И память о тебе как будто бы жива.
А кто-то промолчит, подумает, скорбя,
Что вот сидим да пьем, а только нет тебя.
Кому-то девять дней, кому-то сорок дней,
Кому — года пройдут, — ему еще больней.
271

Марк Лисянский
МОЕ ПОКАЯНИЕ
Ту ночь не позабуду никогда.
Мы жили осторожно и тревожно.
Прошли года. Придут, уйдут года.
Забыть такие ночи невозможно.
Раздался среди ночи властный стук,
Он заглушил все остальные звуки.
Накинув старомодный свой сюртук,
Он дверь с трудом открыл. Дрожали руки.
Они. вошли: «Вот ордер на арест!»
Ему сказали. И ни слова — кроме...
Молчала вся вселенная окресг.
Тогда их ожидали в каждом доме.
Он над ребенком спящим помолчал,
Простился с побледневшею женою
И горько головою покачал:
— Запомни: никакой вины за мною.
Она схватила сонное дитя .
И закричала. Обнажились нервы.
И я подумал много лет спустя:
'Страшней Тридцать седьмой,.
Чем Сорок первый.
Мы жили рядом. Я не спал в ту ночь.
Меня считали другом и поэтом,
А я не смог ничем друзьям помочь
И лишь сегодня написал об этом.
272

Ярослав Смеляков
ВЫ НЕ ИСЧЕЗЛИ
Внезапно кончив путь
короткий
(винить за это их нельзя),
с земли уходят одногодки:
полузнакомые, друзья.
И я на грустной той дороге,
судьбу предчувствуя свою,
подписываю некрологи,
у гроба красного стою.
И, как ведется, по-старинке,
когда за окнами темно,
справляя шумные поминки,
пью вместе с вдовами вино.
Но в окруженье слез и шума,
средь тех, кто жадно хочет
жить,
мне не уйти от горькой думы,
ничем ее не заглушить.
Вы не исчезли, словно тени,
и не истаяли, как дым,
все рядовые поколенья,
что называю я своим.
Вы пронеслись объединение,
оставив длинный светлый
след,—
боюсь красот! - • как
миллионы
мобилизованных комет.
Но восхваления такие
чужды и вовсе не нужны
начальникам .цехов России,
политработникам страны.
Не прививалось нреклоненье,
всегда претил кадильный лым
тебе, большое поколенье,
к какому мы принадлежим.
В, скрижали родины Советов
врубило, как зубилом, ты
свой идеал, свои приметы,
свои духовные черты.
15 Друья мои...
273

Сергей Михалков
МАЛЬЧИК С ДЕВОЧКОЙ ДРУЖИЛ...
Мальчик с девочкой дружил,
Мальчик дружбой дорожил.
Как товарищ, как знакомый,
Как приятель, он не раз
Провожал ее до дома,
До калитки в поздний час.
Очень часто с нею вместе
Он ходил на стадион.
И о ней как о невесте
Никогда не думал он.
Но родители-мещане
Говорили так про них:
«Поглядите! К нашей Тане
Стал захаживать жених!»
Отворяют дверь соседи,
Улыбаются: «Привет!
Если ты за Таней, Федя,
То невесты дома нет!»
Даже в школе! Даже в школе
Разговоры шли порой:
«Что там смотрят в
комсомоле?
Эта дружба — ой-ой-ой!»
Стоит умеете появиться,
За спиной уже: «Хи-хи!
Иванов решил жениться,
Записался в женихи!»
Мальчик с девочкой дружил,.
Мальчик дружбой дорожил.
И не думал он влюбляться
И не знал до этих пор,
Что он будет называться
Глупым словом «ухажер»!
Чистой, честной и открытой
Дружба мальчика была.
А теперь она забыта!
Что с ней стало? Умерла I
Умерла от плоских шуток»
Злых смешков и шепотков.
От мещанских прибауток
Дураков и пошляков.
274

Владимир Лифшиц
ПОГИБШЕМУ ДРУГУ
Прости меня за то, что я живу.
Я тоже мог остаться в этом рву.
Я тоже был от смерти на вершок.
Тому свидетель — рваный мой мешок.
Прости меня за то, что я хожу.
Прости меня за то, что я гляжу.
За то, что ты лежишь, а я дышу,
Я у тебя прощения прошу...
О дружбе тысяч говорим мы вслух,
Но в дружбе тысяч есть и дружба двух.
Не мудрено, что в горький тот денек
И среди тысяч был я одинок.
Тайком я снял с твоей винтовки штык,
К моей винтовке он уже привык.
И верю я, что там, в далеком рву,
Меня простят за то, что я живу.
18*
275

ТРЕТЬЕ ПРОЩАНИЕ
Мы расстаемся трижды. В первый раз
Прощаемся, когда хороним друга.
Уже могилу заметает вьюга,
И все-таки он не покинул нас.
Мы помним, как он пьет, смеется, ест,
Как вместе с нами к морю тащит лодку,
Мы помним интонацию1 и жест
И лишь ему присущую походку.
Но вот уже ни голоса, ни глаз
Нет в памяти об этом человеке,
И друг вторично покидает нас,
Но и теперь уходит не навеки..
Вы правду звали правдой, ложью — ложь,
И честь его — в твоей отныне чести.
Он будет жить, покуда ты живешь,
И в третий раз уйдет с тобою вместе.

Виктор Боков
БЕРЕГИТЕ ЛЮДЕЙ!
Человеку несут
Апельсины, печенье.
Для него уже это
Не имеет значенья.
Он глядит иа людей
Снисходителыю-строго:
— Если б это, родные,
Пораньше немного!
Был я молод, горяч,
Всюду был я с народом,
А теперь обнимаю
Баллон с кислородом.
Как младенец, сосу
Кислородную соску.
Каши мне принесут —
Съем от силы две ложки.
Если губы замком,
Если годы согнули,
Не поможет фабком,
Не помогут пилюли.
Не помогут цветы,
Цеховые конфеты в
складчину,
Не подымут они
Богатырского вида мужчину.
Надо вовремя душу
Спасать человечью
Апельсинами, отдыхом,
Дружеской речью!
О, не будьте, не будьте
В гуманности лживы!
Берегите людей!
Берегите, пока они живы!
277

Елена Николаевская
И к тому, что похвалят,
И к тому, что ругают, —
Ко всему постепенно
Человек привыкает:
К ежедневной заботе,
К еженощному бденью,
К напряженно при взлете,
К пустоте при паденье;
Привыкает к сраженьям,
К тишине и порядку,
Привыкает к лишеньям,
Привыкает к достатку,
К незнакомому краю,
Что вдали возникает, —
Словом, к аду и к раю
Человек привыкает,
К знойной яркости юга,
К черноте бездорожной...
Лишь к предательству друга
Он привыкнуть не сможет.
278

Лев Озеров
В дорогу с добрым человеком —
Услады лучшей не найти.
А время следует по вехам
Его рассказов... Жизнь — в пути.
И не пугают расстоянья,
Тоски дорожной ни следа.
Случись, что шли бы с опозданьем,
Ну что ж, невелика беда.
Летит состав путем привычным,
Беседа очень хороша.
Пожалуй, с другом закадычным
Так не поговорит душа.
Легко берешь любые темы:
И о войне, и о весне,
Без всякой связи и системы —
О давних днях, о новом дне.
Беседуем непринужденно,
В вагоне сидя визави,
О наших детях, и о женах,
И о превратностях любви.
О разных разностях, о многом,
Чего и перечесть нельзя...
279

И вот глядишь — легка дорога,
И не дружили, а друзья.
И сон приходит — на здоровье,
Смолкает мерный говорок,
И ночь трясег у изголовья
Набитый звездами мешок.
Из всех забот земного круга
Мне та забота хороша,
Когда на карте участь друга,
Его смятенная душа.
И я узнаю с полуслова,
Я с полуголоса пойму,
Как снова жизнь к нему сурова,
Как трудно без меня ему.
А он не просит о вниманье. -
Я запросто к нему иду,
Чтоб с ним делить его молчанье,
Плечо подставить под беду.
И чувствовать, что нет заботы
Важней и выше в этот час,
Что поровну мы делим годы,
Незримо старящие нас.

Константин Симонов
ЧАСЫ ДРУЖБЫ
Недавно тост я слышал на пиру,
И вот он здесь записан на бумагу.
— Приснилось мне, — сказал нам тамада,
Что умер я и все-таки не умер,
Что я не жив, и все-таки лежит
Передо мной последняя дорога.
Я шел по ней без хлеба, без огня,,
Кругом качалась белая равнина,
Присевшие на корточки холмы
На согнутых хребтах держали небо.
Я шел по ней, весь день я не видал
Ни дыма, ни жилья, ни перекрестка,
Торчали вместо верстовых столбов
Могильные обломанные плиты —
Я надписи истертые читал,
Здесь были похоронены младенцы,
Умершие, едва успев родиться.
К полуночи я встретил старика,
Седой, как лунь, сидел он у дороги
И пил из рога черное вино,
Пахучим козьим сыром заедая.
«Скажи, отец, — спросил я у него, —
Ты сыр жуешь, ты пьешь вино из рога„
Как дожил ты до старости такой
Здесь, где никто не доживал до года?»
Старик, погладив мокрые усы,
281

Сказал: «Ты ошибаешься, прохожий,
Здесь до глубокой старости живут,
Здесь сверстники мои лежат в могилах,
Ты надписи неправильно прочел —
У нас другое летоисчисленье:
Мы измеряем, долго ли ты жил,
Не днями жизни, а часами дружбы». —
И тамада поднялся над столом:
— Так выпьем же, друзья, за годы дружбы!
Но мы молчали. Если так считать —
Боюсь, не каждый доживет до года!
БОРИСУ ГОРБАТОВУ
1
Умер друг у меня — вот какая беда...
Как мне быть — не могу и ума приложить.
Я не думал, не верил, не ждал никогда,
Что без этого друга придется мне жить.
Был в отъезде, когда схоронили его,
В день прощанья у гроба не смог постоять.
А теперь вот приеду — и нет ничего;
Нет его. Нет совсем. Нет. Нигде не видать.
На квартиру пойду к нему — там его нет.
Есть та улица, дом, есть подъезд тот и дверь,
Есть дощечка, где имя его — и теперь.
Есть на вешалке палка его и пальто,
Есть налево за дверью его кабинет...
Все тут есть. Только все это вовсе не то,
Потому что он был, а теперь его нет!
Раньше как говорили друг другу мы с ним!
Говорили: «Споем», «Посидим», «Позвоним»,
Говорили: «Скажи», говорили: «Прочти»,
Говорили: «Зайди ко мне завтра к пяти».
А теперь привыкать надо к слову: «Он был»
Привыкать говорить про него: «Говорил»,
Говорил, приходил, помогал, выручал,
Чтобы я не грустил — долго жить обещал.
Еще в памяти все твои живы черты,
А уже не могу я сказать тебе «ты».
Говорят, раз ты умер — таков уж закон, —
Вместо «ты» про тебя говорить надо: «он»,
282

Вместо слов, что люблю тебя, надо: «любил>,
Вместо слов, что есть друг у меня, надо: «был».
Так ли это? Не знаю. По-моему — нет!
Свет погасшей звезды еще тысячу лет
К нам доходит. А что ей, звезде, до людей?
Ты добрей был ее, и теплей, и светлей,
Да и срок невелик — тыщу лет мне не жить,
На мой век тебя хватит — мне по дружбе светить.
Умер молча, сразу, как от пули,
Побледнев, лежит — уже ничей.
И стоят в почетном карауле
Четверо немолодых людей.
Четверо, не верящие в бога,
Провожают раз и навсегда
Пятого в последнюю дорогу,
Зная, что не встретят никогда.
А в глазах — такое выраженье,
Словно верят, что еще спасут,
Словно под Москвой из окруженья,
На шинель подняв, его несут.
Дружба настоящая не старится,
За небо ветвями не цепляется, •—
Если уж приходит срок, так валится
С грохотом, как дубу полагается.
От ветров при жизни не качается,
Смертью одного из двух кончается.
«Дружба — дружбой, а служба — службой»
Поговорка-то золотая,
Да бывает так, что без нужды
Изо рта она вылетает.
Чуть ругнут тебя на все корки,
Гром — за дело ль, без дела ль — грянет,
283

Под удобную поговорку,
Как под крышу, спрячутся дряни.
Как под зонтиком в непогоду,
Будут ждать под ней хоть полгода,
С бывшим другом играя в прятки,
Пока вновь не будешь «в порядке».
Упрекнешь их — ответят тут же:
«Дружба — дружбой, а служба — службой»
Срам прикроют листиком шутки
И пойдут, встряхнувшись, как утки.
Снова — ты им за дорогого,
Снова — помнят дорогу к дому,
Долго ль, коротко ль? — До другого
Им послышавшегося грома.
Не в одной лишь дружбе накладны
Эти маленькие иуды;
Что дружить не умеют — ладно.
Да ведь служат-то тоже худо!
ДРУГ-ПРИЯТЕЛЬ
Едва ошибся человек,
Как сразу — им в привычку—
Уж тянут, тянут руки вверх
Его друзья — в кавычках.
Один — чтоб первым осудить
На первом же собрании,
Другой — чтоб всех
предупредить,
Что он всё знал заранее...
Что говорить об этих двух?
Из сердца сделай вычерк!
Но вот сидит твой третий
ДРУГ —
Как будто без кавычек.
Он и сегодня, как вчера,
Рубашкою поделится,
Проутешает до утра:
Что все это безделица
И скоро перемелется...
С тобой душой не покривит:
Что можно, да и нужно
Тебе за грех твой дать на
вид,
А больше но. положено!
А больше не заслужено!
Но, не потупивши глаза
И медный голос выковав,
Его подаст он все же — за
Тот самый строгий выговор,
Что хоть и не положен
И все тому подобное...
Но раз уже предложен,
То против — неудобно!
Потом с собрания к нему
Зайдешь — затащит силой,
Чтоб объясниться, что к чему:
Что не тебе, брат, одному,
А и ему, а и ему —
284

Да-да! — не просто было!
Что он тебя всегда любил,
И все об этом знают;
Случалось, вместе водку пил,
И это тоже знают;
Вдобавок вы с ним земляки,
И нету человека,
Чтобы не знал, как вы близки
С ним чуть не четверть века.
В твою защиту выступить —
Как напоказ все выставить!
Вдруг раздались бы реплики:
Мол, время зря не тратили,
Мол, уж не слишком крепко
ли
Спаялись вы, приятели?
Кому же это
нужно-то!
Ведь было б только хуже —
да?
А так —
ну что ж, ну строго,
Ну перегнули малость,
За выговор, ей-богу,
Рука не подымалась!
— А все же поднял? —
Поднял.
Так это ведь — сегодня,
Но есть еще райком,
горком,
Поговорят,
протрут с песком,
Дадут на» вид, пожалуй,
А выговор — обжалуй!
И я, как вызовут, скажу,
Что в этом отношении
Я слишком строгим нахожу
Первичное решение.
Дерись, обжалуй!
А пока,
Коль доведется туго,
Вот, брат, тебе моя рука,
А если надо — угол,
Бывает, брат, и хуже,
Давай садись за ужин,
Беда — бедой,
еда — едой!
И смотришь на него, как он
Все ходит, суетится,
И добрый он,
И славный он,
И чуть собой гордится,
Накормит и напоит,
Спать у себя положит...
А большего не стоит
И спрашивать, быть может?
Но вдруг
совсем простой
вопрос:
«Постой, постой,
что он тут нес?
И почему же, собственно,
Не мог он на собрании
Сказать о мненье собственном
Перед голосованием?
Что вы не просто с ним
дружки,
Что вы врагов с ним били,
Что в жизни не одни
вершки —
И труд и бон делили;
Что не слепою верою —
В делах дурной попутчицей,—
Что всею жизни мерою
Он за тебя поручится!»
Его ты вправе упрекнуть,
Хоть люди есть и хуже...
Все дело в том,
как тут взглянуть:
Пошире?
285

Иль поуже?
Поуже — что ж, все ничего,
Он1 парень неплохой,
Не требуй лишнего с него—
Спасибо, что такой.
Пошире взгляд жесток,
увы, —
С ним не были друзьями вы!
Тех двух, с кого я начал
речь,
Их просто от себя отсечь.
Но с этим третьим ¦—
сложно.*
Заколебаться можно...
Чтоб эти вытравить черты,
Пора в лицо смотреть им *—
Случается,
что я и ты
Бываем этим —
третьим...

Михаил Матусовский
СЛОВО ВЕРНУВШИХСЯ С ФРОНТА
У военных людей навсегда остается привычка
Не страшиться огня, обживать по-хозяйски леса.
Где б ни началась стройка, какая б ни шла перекличка,.
Ты повсюду услышишь друзей фронтовых голоса.
Пахнут мокрым цементом и свежей сосною деревни,
Очертанья растений растут из ночной темноты,
И стрелок-пехотинец не рубит, а садит деревья,
И сапер-подрывник не взрывает, а строит мосты.
На сожженной планете тебя ожидает работа.
Чертежи и проекты готовы уже в мастерской.
Если нас коменданты с военного спишут учета,
Все равно мы солдаты. Нам ран® идти на покой.
Мы умеем работать, умеем не спать до рассвета,
Наводя переправы, стоять по колено в воде,
Письма женам писать, не имея подолгу ответа,
Забывать о себе, помогая другому в беде.
Мы везде сохраняем, как высшее в мире богатство,
Помогавшее нам воевать на чужой стороне,
Бескорыстную дружбу, мужское священное братства
И великую правду людей, побывавших в огне.
287

НА БЕЗЫМЯННОЙ ВЫСОТЕ
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат.
Had оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.
Как много их, друзей
хороших,
Лежать осталось в темноте,—
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.
Он не забудет, не забудет,
Атаки яростные те, —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Над нами «мессеры» кружили,
И было видно, словно днем.
Но только крепче мы
дружили
Под перекрестным артогнем.
И как бы трудно ни бывало,
Ты верен был своей мечте, —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Мне часто снятся все
ребята —
Друзья моих военных дней,
Землянка паша в три наката,
Сосна сгоревшая над ней.
Как будто вновь я вместе с
ними
Стою на огненной черте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.

Евгений Долматовский
ЕСЛИ БЫ ПАРНИ...
Если бы парии всей земли
Вместе собраться однажды могли,
Вот было б весело в компании такой,
И до грядущего подать рукой.
Парни, парни, это в наших силах —
Землю от пожара уберечь.
Мы за мир и дружбу, за улыбки милых,
За сердечность встреч.
Если бы парни всей земли
Хором бы песню одну завели,
Вот было б здорово, вот это был бы 1ром,
Давайте, парни, хором запоем!
Если бы парни всей земли
Миру присягу свою принесли,
Вот было б радостно тогда на свете жить
Давайте, парни, навсегда дружить!
Парни, парни, это в наших силах —
Землю от пожара уберечь.
Мы за мир и дружбу, за улыбки милых,
За сердечность встреч.
19 Друья мои ..
289

ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ЭСКАДРИЛЬЕ
«НОРМАНДИЯ»
Я волнуюсь, заслышав французскую речь,
•Вспоминаю далекие годы.
Я с французом дружил, не забыть наших встреч
Там, где Неман несет свои воды.
Там французские летчики в дождь и туман
По врагу наносили удары,
А советские парни в рядах партизан
Воевали в долине Луары.
В небесах мы летали одних,
Мы теряли друзей боевых,
Ну а тем, кому выпало жить,
Надо помнить о них и дружить.
Что ты делаешь нынче, французский собрат,
Где ты ходишь теперь, где летаешь?
Не тебя ль окликал я: «Бонжур, камарад».
Отвечал ты мне: «Здравствуй, товарищ».
Мы из фляги одной согревались вимой,
Охраняли друг друга Bi полете,
А потом ты в Париж возвратился домой
На подаренном мной самолете.
Я приеду в Париж, все дома обойду,
Под землею весь город объеду.
Из «Нормандии» летчика там я найду,
Мы продолжим былую беседу.
Мы за правое дело дрались, камарад,
Нам война ненавистна иная,
Не поддайся обману, французский собрат,
Верность клятве своей сохраняя.
В небесах мы летали одних,
Мы теряли друзей боевых,
Ну а тем, кому выпало жить,
Надо помнить о них и дружить.

Вадим Шефнер
ЛИЧНЫЙ ВРАГ
Не наживай дурных приятелей —
Уж лучше заведи врага:
Он постоянней и внимательней,
Его направленность строга.
Он учит зоркости и ясности —
И вот ты обретаешь дар
В час непредвиденной опасности
Платить ударом за удар.
Но в мире и такое видано:
Добром становится беда,
Порою к дружбе неожиданно
Приводит честная вражда.
Не бойся жизни, но внимательно
Овою дорогу огляди.
Не наживай дурных приятелей —
Врага уж лучше заведи.
19*
СТРЕЛА
Хотел я смерти не орлу,
Не хищникам чащобы —
Я в друга выпустил стрелу
Несправедливой злобы.
291

Я промахнулся... Повезло,
Быть может, нам обоим?
Но мною посланное зло
Летит, летит над полем.
Летит сквозь строй лесных стволов,
Сквозь городские стены,
С океанических валов
Срывает клочья пены.
Пронзая ливень и метель,
Соборы и заборы
И, словно дьявольская дрель,
Просверливая горы.
Летит стрела с моей виной,
Летит в мою долину —
И огибает шар земной,
Чтоб мне вонзиться в спину.

Маргарита Алигер
ИЗ ПОЭМЫ «ТВОЯ ПОБЕДА»
У меня был островок добра
в море злого холода и мрака.
Кактусы, картины, книги, бра,
черная мохнатая собака...
Дом друзей. Не спрашивайте, чей.
Точный адрес спутает и свяжет.
Каждый из военных москвичей
дом такой припомнит и укажет.
Каждый будет свято убежден
в том, что адрес знает только он.
И да будет так. Не надо спора.
Каждому — свое, а для меня,
среди ночи, среди бела дня,
он стоит навеки, этот дом,
в переулке милом и глухом,
имени великого актера.
Это был хороший, теплый дом,
где всегда друзья бывали кстати,
и на всех хватало в доме том
одеял, подушек и кроватей.
Если даже не было еды,
никогда никто голодным не был.
Пели в кухне чайники воды
и поджаренным тянуло хлебом.
Всем хватало места за столом.
293

Почему же голодно? Нелепость!
Дом Друзей — благословенный дом,
устоявшая в осаде крепость.
Первая военная зима.
Путникам, с дороги заснеженным,
не стучаться в милые дома,
не склоняться к выбежавшим женам,
с холоду не целовать детей.
Где они, любимые?
Далеко.
Солнце поднимается с востока.
И стоит на стыке всех путей,
где-то в переулке неметеном,
доброе пристанище в грозе,
распахнувший двери Дом Друзей —
выдержавшим штурмы бастионом.
Стал он местом небывалых встреч.
Сбрось котомку с утомленных плеч,
здесь тебе найдется где прилечь.
Отряхни у двери пыль дороги.
Для тебя здесь сберегли уют.
В этом доме и нежданных ждут,
и незваных встретят на пороге.
Путь сюда со всех вокзалов прям.
Никаких не слали телеграмм.
Неизменно в маленькой прихожей
чьи-то полушубки и мешки.
— Кто у вас в гостях?
— Фронтовики.
И пахнёт махрой, овчиной, кожей.
И навстречу хлынет светлый шум.
Заходи, целуйся наобум.
Никакой ошибки быть не может.
Дом Друзей — три лета, две зимы
на его огонь слетались мы,
только нас все меньше становилось.
Минут годы, но сюда придут
в День Победы все, кто доживут,
что бы с ними в жизни ни случилось..

Михаил Дудин
ПЕСНЯ НЕНАЗВАННОМУ ДРУГУ,
ИЗМЕНИВШЕМУ МНЕ
Стал уже круг.
Стал уже круг.
Мне изменил старинный друг.
Друг изменил.
Друг изменил.
И. белый свет мне стал не мил.
В два русла
Хлынула река.
Спустились ниже облака.
Короче день.
Длиннее ночь.
И дружбе некому помочь.
С кем я сегодня поделюсь
Тем, что горжусь,
Чего боюсь?
Кто нас рассудит,
Кто поймет,
Как ядом обернулся мед?
Мне изменил старинный друг.
Он стал мне недругом
Не вдруг.
295

Со мною вместе
Он спешил
К сиянью дальнему вершин.
Деля с ним
Песни общий хлеб,
Наверно, был я слишком слеп.
Не знал,
Взойдя на перевал,
Что с оборотнем пировал.
Что ж!
Оставайся там внизу.
Мне ветер высушил слезу.
Пусть на спине
Удвоен груз.
Есть предо мною мой Эльбрус.
Снесу свой груз
Во весь свой дух
Один за двух,
Один за двух.
Мне изменил старинный друг.
Стал уже круг,
Стал крепче круг.
НАДПИСЬ НА КНИГЕ ПЕРЕВОДОВ
НИКОЛОЗА БАРАТАШВИЛИ
Виднеется новая веха,
Холодная всходит заря.
Я с братом из прошлого века
Сегодня встречаюсь не зря.
Поэзии пристальным взглядом
Он в душу мою устремлен.
И судьбы становятся рядом,
И нет между нами времен.
Стоят эти судьбы навечно
У всех катастроф на краю.
Я с братом другого наречья
Ответным стихом говорю.
День новый в крови и железе
Гремит на камнях площадей.
Но светится в братстве поэзии
Прекрасное братство людей!
296

Дмитрий Ковалев
Так вот что...
Прошу наперед я прощенья.
Но в людях,
Которых, как сам себя, знал,
Такие я вдруг замечал превращенья,
Что словно бы заново жить начинал..
Душевность
Такою окажется ложной,
Что места себе не находишь...
Кому
Так верил?
В родном разувериться можно
И можно неискренним стать самому.
Немало встречал я,
И видел, и слышал
Таких,
Что за чаркой о дружбе твердят,
А чуть заберутся ступенькой повыше —
С друзьями и знаться уже не хотят...
И все же,
Когда раскрываю я душу,
Случайно сойдясь с человеком, как брат,
То чаще всего узнаю,
Что он лучше,
Чем слышал о нем,
Чем о нем говорят.
297

ВАСИЛИЮ КУЛЕМИНУ
Еще к живому обращаюсь/
Еще живой твой голос слышу,
Еще не верю, что прощаюсь,
Что никогда уж не увижу.
А думы —
Думы за горами.
А смерть стояла за плечами.
Как твой корабль обвит ветрами,
Как путь обрублен твой в начале!
Да что же это, люди, что же!
Как мелко все в сравненье с этим.
Как век пред вечностью ничтожен.
Как душу не оставишь детям...
Себя мы в них не повторяем.
И на отцов мы не походим...
Все чаще
Друга мы теряем.
Все реже
Друга мы находим.
ПРИХОДИ
(отрывок)
Когда с собою не ужился,
Ты не спеши на- боковую,
А приходи на Беговую
Ко мне, —
Я тоже не ложился.
Все слышно в скрипе хромоногом.
Не оставляй за дверью болей.
Мы помолчим с тобой о многом,
Что в тайне волей и неволен.
Об остроте напоминанья.
О постареньях,
Отдаленьях.
О ней,
О- смутных подозреньях.
О горечи непониманья.

Михаил Львов
ИЗ ПОЭМЫ «ГОСПИТАЛЬ»
...Подымаются очень рано,
Покидают палатный уют —
То ли будят не спящие раны,
То ль тревоги спать не дают...
Здесь жива
солдатская выучка,
Просьба друга сильней,
чем приказ.
Фронтовая
взаимная
выручка
Не уволена здесь
в запас.
И «ходячие»,
и «лежачие»
Друг о друге
заботятся тут!
И — цепочкой —
к врачам —
незрячие,
Друг за друга
держась,
идут.
Как друзей
тут помнят
и любят!
299

Поскорей бы
обратно в цех!
Инвалиды —
хорошие люди!
Очень думают
обо всех.
Когда,
без грима и без позы,
Лежу в палате,
бел как снег,
Я чувствую —
расту (хоть поздно)
Как человечный человек,
Вернее,
человечусь
больше,
И — значат больше
для меня
Все люди —
с их бедой и болыоу
Их окруженье,
и родня,
И их участие
друг в друге,
В судьбе —
друзей,
детей,
родных.
Как
«помощь скорая» —
в недуге.
Заботы —
трогательность их —
И — недостатки
им прощаю, —
Такие милые
порой...
Я ничего не упрощаю —
Я просто тут
расту душой.
300

#. Резнику
Мне ваши души — как родник,
Друзья и братья по Уралу.
Нас Время Грозное роднит
И наше Братство по Металлу.
...Редеет наш солдатский круг,
"И я подумал, опечалясь:
Себя мы грабили,
мой друг,
Когда —
годами! — не встречались.
Куда бы
ни вела стезя ¦—
В столицы
или в глушь и в чащи —
Давайте видеться,
друзья,
И перезваниваться
чаще!
Пусть выросло
годов число —
Не все упрятано,
как в ящик,
Не все для нас с тобой
прошло,
Есть что-то
в днях и настоящих.
Покамест мы —
и ты и я —
Друзей целуем,
чувств не пряча,
И — обжигает,
словно чаша,
Кипящий Кубок Бытия.
И с болью думай*) и страхом,
Себя невидимо казня,
Что пеплом стали вы и прахом,
Мои ровесники-друзья.
301

И все — из сердца не уходит,
Все не идет из головы, —
Что вас бессмертье вдаль уводит
И что! землею стали вы...

Григорий Корин
Давайте смотреть друг на друга.
Друг друга запоминать.
Нас всех ожидает разлука,
Нам всем предстоит умирать.
Давайте же будем добрее,
Друг друга жалеть и любить,
И солнце нас всех обогреет,
А тьма не сумеет сгубить.
Как знать нам, чем смерть обернется,
Как встретит небесная твердь,
Быть может, и после придется
В глаза нам друг другу смотреть.
PI будет ли слово людское,
И будет ли сердце стучать,
И неба сиять голубое,
И ветер деревья качать?
303

Марк Максимов
БАЛЛАДА О ШОФЕРЕ
От усталости гудели ноги.
А в обгон,
сдувая пыль с дороги,
шли машины.
Крикнешь: — Погодите! —
Отмахнется и промчит водитель...
И тому, кто придержал на миг,
я сказал:
— Спасибо,
фронтовик! —
Парень в штатском был и без медалей.
Он спросил: — А как вы угадали?..
ДРУЗЬЯ
Мы юность нашу всю прокочевали.
Идя навстречу пулям и грозе,
мы оставляли на любом привале,
казалось бы, единственных друзей.
Но кто-нибудь у очага иного
на стол такой же хлеб нам подавал,
и, уходя, мы покидали снова,
казалось бы, единственный привал.
304

И так всегда. Когда звала дорога,
внезапно находили мы опять
кому сказать
«Счастливо!»
У порога
взглянуть в глаза. И руку задержать.
И все же тех, с кем вышли в путь когда-то,
хотели мы обнять когда-нибудь,
чтоб только с ними все пути солдата
и всех друзей за чаркой помянуть.
ТБИЛИ
Всплыла легенда из тумана:
конь прискакал, конь гарцевал,
стрелой из царского колчана
сразил фазана Гаргасал.
И птица пала, вскинув крылья,
в источник и — сварилась в нем.
И удивленно молвил: — Тбили! —
царь Гаргасал.
(Переведем,
что «тбили» по-грузински «теплый».)
Все было — холод из ножон,
захватчики, и женщин вопли,
и войны — крик детей и жен!..
Но теплый город заложен!
А город в самом деле — теплый!
Но утвердили для меня
Тбилиси теплое названье
не царь, что придержал коня
и сердце прострелил фазанье,
не солнце даже, хоть оно
и вправду здесь безмерно щедро,
а друга теплое окно,
а сердца дружеского недра!
Спасибо вам, сердца грузин,
за то, что в вас так много «тбили»,
20 Друья мои... 305

что солнце взгорий и долин
вы так естественно вместили'
За то, что с пами пополам
делили вы и хлеб и раны,
что Пушкин ссыльным ехал к вам.
а оказался гостем званым!
Что в час, когда спустя сто лет
шли гунны в ярости незрячей,
Тбилиси теплым не был, нет, —
Тбилиси был тогда горячим!
Земля горела под врагом,
и реки горные горели,
и витязи метали гром,
достойный слуха Руставели.
Позвольте ж, будьте так добры,
и мне восславить горы эти
за то, что старцы здесь мудры,
что так красивы ваши дети!
За свет любви, за пот труда,
за то, чтоб вечно дружбой греться!
И пусть простит мне тамада —
я поднял не бокал, а сердце!
ВСТРЕЧА
Дауту Дорчиеву
Я, сын Днепра и Волги,
сын равнины, —
с тропы, подобной острому ножу,
гляжу
на вашу землю, осетины,
и, потрясенный, слов не нахожу.
Как держится все это с сотворенья:
стоящие отвесно' русла рек,
и каменных громад столпотворенья,
и тур, вобравший в ноздри летний снег.
И чистые, как нартские сказанья,
и, как они седые, ледники,
306

и эти, удивленными глазами
глядящие, младенцы-родники.
И добрые грома воды Ардона,
пробившей для людей гранитный путь,
и петли троп, застывшие на склонах, —
как молнии, прилегшие уснуть.
Я Друга, осетинского поэта,
спросил, когда поили мы коней:
— Скажи, коль вправду вертится планета,
то как все это держится на ней?
В ответ мне — гром!
А друг смеется: — Кушме!*
Вода с горой поссорилась — обвал! —
И друг краюху хлеба разломал:
— Все в этом мире держится на дружбе.
* Слушай (осетинек.).
20*

Алексей Фатьянов
ГДЕ ЖЕ ВЫ ТЕПЕРЬ, ДРУЗЬЯ-ОДНОПОЛЧАНЕ?
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои...
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?
Я хожу в хороший час ваката
У тесовых новеньких ворот.
Может, к нам сюда знакомого солдата
Ветерок попутный занесет.
Мы бы с ним припомнили, как жили,
Как теряли трудным верстам счет.
За победу б мы по полной осушили,
За друзей добавили б еще.
Если ты, случайно, неженатый,
Ты, дружок, нисколько не тужи, >—
Здесь у нас в районе, песнями богатом,
Девушки уж больно хороши.
Мы тебе колхозом дом построим,
Чтобы видно было по всему:
Здесь живет семья советского героя,
Грудью защитившего страну.
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои....
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?..
308

Василий Федоров
Высокой дружбой
Похвалюсь.
Мои друзья —
Поэты, зодчие,
Но все сильнее
К вам тянусь,
Мои товарищи
Рабочие.
Хвалюсь, —
Добра моя строка!
Но мысль одна
Бросает в холод:
Не разучилась бы рука
Держать при этом
Серп и молот.
Нет, это все наветы,
Что будто не дружны мы.
Поэты, как планеты,
Взаимно притяжимы.
И те, что дружбой слиты,
И те, что мечут громы,
Слетит один с орбиты —
Несдобровать другому.
309

Борис Слуцкий
МОИ ТОВАРИЩИ
Сгорели в танках мои товарищи
До пепла, до золы, дотла.
Трава, полмира покрывающая,
Из них, конечно, проросла.
Мои товарищи
на минах .
Подорвались,
взлетели ввысь,
И много звезд, далеких, мирных,
Из них,
моих друзей,
зажглись.
Про них рассказывают
в праздники,
Показывают их в кино,
И однокурсники и одноклассники
Стихами стали уж давно.
ИЗ ЦИКЛА «МИХАИЛУ КУЛЬЧИЦКОМУ»
Высоко он голову носил,
Высоко-высоко.
Не ходил, а словно восходил,
Словно солнышко с востока.
310

Рядом с ним я — как сухая палка
Рядом с теплой и живой рукою.
Все равно — не горько и не жалко.
Хорошо! Пускай хоть он такой.
Мне казалось, дружба — это служба.
Друг мой — командирский танк.
Если он прикажет: «Делай так!» •—
Я готов был делать так — послушно.
Мне казалось, дружба — это школа.
Я покуда ученик.
Я учусь не очень скоро.
Это потруднее книг.
Всякий раз, как слышу первый гром,
Вспоминаю,
Как он стукнул мне в окно: «Пойдем!»
Двадцать лет назад в начале мая.
ЕГО ГОЛОС
Давайте после драки
Помашем кулаками:
Не только пиво-раки
Мы ели и лакали,
Нет, назначались сроки,
Готовились бои, (
Готовились в пророки
Товарищи мои.
Сейчас все это странно,
Звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов —
Фанерный монумент —
Венчанье тех талантов,
Развязка тех легенд.
За наши судьбы (личные),
За нашу славу (общую),
За ту строку отличную,
Что мы искали ощупью,
За то, что не испортили
Ни песню мы, ни стих,
Давайте выпьем, мертвые,
Во здравие живых!
ВНЕЗАПНО
Темно. Темнее темноты,
и переходишь с тем на «ты»,
с кем ни за что бы на свету,
ни в жизнь и ни в какую.
311

Ночь посылает темноту
смирять вражду людскую.
Ночь — одиночество. А он
шагает, дышит рядом.
Вселенской тьмы сплошной закон
похожим мерит взглядом.
И возникает дружба от
пустынности, отчаяния
и оттого, что он живет
здесь, рядом, и молчание
терпеть не в силах, как и я.
Во тьме его нащупав руку,
жму, как стариннейшему другу.
И в самом деле — мы друзья.

Николай Глазков
Жил да был один товарищ,
Все равно когда и где.
Он, веселью предаваясь,
Оставлял друзей в беде.
И его в несчастье тоже
Позабыли все друзья.
Он воскликнул: — Это что же!
Где же дружба? Так нельзя!
313

Давид Самойлов
ПЕРЕБИРАЯ НАШИ ДАТЫ
Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.
А гуманизм не просто термин,
К тому же, говорят, абстрактный.
Я обращаюсь вновь к потерям,
Они трудны и невозвратны.
Я вспоминаю Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
Я сам теперь от них завишу,
Того порою не желая.
Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет — одни деревья.
И вроде день у нас погожий,
И вроде ветер тянет к лету...
Аукаемся мы с Сережей,
Но леса нет, и эха нету.
А я все слышу, слышу, слышу,
Их голоса припоминая...
Я говорю про Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
314

ПЯТЕРО
Жили пятеро поэтов
В предвоенную весну,
Неизвестных, незапетых,
Сочинявших про войну.
То, что в песне было словом,
Стало верною судьбой.
Первый сгинул под Ростовом,
А второй — в степи сырой.
Но потворствует удачам
Слово — солнечный кристалл.
Третий стал, чем быть назначен,
А четвертый — тем, чем стал.
Слово — заговор проклятый!
Все-то нам накликал стих...
И живет на свете пятый,
Вспоминая четверых.
ИЗ «БАЛКАНСКИХ ПЕСЕН»
Когда старый Милош слеп,
Кто ему вино и хлеб
Приносил
По мере сил?
Не соседние князья,
А старинные друзья —
Те, кого и не просил.
— Моря не видать с горы.
Утром не видать зари,
В полдень солнца нет!
— Нам не скоро уплывать.
Можно ночью пировать! —
Те ему в ответ.
— Иль тебе не сладок мед,
Иль не слышишь, как поет
Дева у ручья?
Иль не дышит ветром сад
И с тобою не сидят
Верные друзья?
Мы нальем тебе вина.
И давай-ка, старина,
Вспомним о былом!
Отдых дай своим мечам,
Отдых дай своим очам!..
Пировали по ночам.
Пели за столом.

Михаил Кульчицкий
в. в.
Друг заветный! Нас не разлучили
ни года, идущие на ощупь,
и ни расстояния-пучины
рощ и рек, в которых снятся рощи.
Помнишь доску нашей черной парты —
вся в рубцах, и надписях, и знаках,
помнишь, как всегда мы ждали марта,
как на перемене жадный запах
мы в окно вдыхали. Крыши грелись,
снег дымил, с землей смешавшись теплой,
помнишь — наши мысли запотели"
пальцами' чернильными на стеклах.
Помнишь столб железный в шуме улиц,
вечер... огоньки автомобилей...
Мы мечтали, как нам улыбнулись,
только никогда мы не любили...
Мы — мечтали. Про глаза-озера.
Неповторные мальчишеские бредни.
Мы последние с тобою фантазеры
до тоски, до берега, до смерти.
Помнишь — парк. Деревья лили тени.
Разговоры за кремнями грецких.
Помнишь — картами спокойными. И деньги
316

как смычок играли скрипкой сердца.
Мы студенты. Вот семь лет знакомы
мы с тобою. Изменились? Каплю.
Все равно сидим опять мы дома,
город за окном огнится рябью.
Мы сидим. Для мае хладеет камень.
Вот оно, суровое наследство.
И тогда, почти что стариками,
вспомним мы опять про наше детство.

Владимир Жуков
А У МЕНЯ ДРУЗЕЙ ЕЩЕ НЕМАЛО
А у меня друзей еще немало —
из тех, что не клонились под огнем.
Кого война мотала, испытала
на стойкость,
на разрыв
и на излом.
Мне с каждым годом
дружба их дороже,
всё уже круг
и всё тесней она...
И недругов
по гроб мне хватит тоже,
но жизнь без них была бы не полна.
318

Сергей Орлов
Мы говорим, задумываясь редко,
Что время беспощадное течет.
Как на войне, — с кем бы пошел в разведку?
А думать надо: кто с тобой пойдет?
Да, так и было. Встанешь с автоматом,
Кисет за пазуху — и на народ.
И говорилось: — Кто со мной, ребята? —
И добавлялось: — Два шага вперед...
Все меньше,4 меньше остается рядом
Товарищей хороших и друзей
Не потому, что падают снаряды
Давно на территории твоей.
Скорей всего, что ты не тот, который
Когда-то был, и в этом вся беда.
Металл заржавел, порастрачен порох,
И незачем ссылаться на года.
Крутые горки укатали сивку —
Не поговорка, мука *— поделом.
Ах, не в разведку, в юность на побывку,
И запастись бы верой и теплом.
Тогда бы можно и не хитровато:
— С кем я пошел бы? — молвить в свой черед,
А очень просто: — Кто со мной, ребята? —
И помолчать. И два шага вперед...
319

Михаил Луконин
КОЛЕ ОТРАДЕ
(отрывок)
Это всё пустяки, Николай,
если б не плакали.
Но живые
никак представить не могут:
Как это, когда пулеметы такали,
Не встать, ,
не услышать тревогу?
Белым пятном
на снегу
выделяться,
-Руки не переложить и встать не силиться,
Не видеть,
как чернильные пятна
повыступили на пальцах,
Не обрадоваться,
что веснушки сошли с лица?1
'Я бы всем запретил охать.
Губы сжав — живи!
Плакать нельзя!
Не позволю в своем присутствии плохо
¦Отзываться о жизни,
за которую гибли друзья.
Николай!
«С каждым годом
320

он будет моложе меня,
заметней,
Постараются годы
мое первое горе стереть.
Он
останется
слишком двадцатилетним,
Слишком юным
для того, чтобы дальше стареть.
И хотя я сам видел,
как вьюжный ветер, воя,
Волосы рыжие
на кулаки наматывал,
Невозможно отвыкнуть
от товарища и провожатого,
Как нельзя отказаться
от движения вместе с Землею.
Мы суровеем,
Друзьям улыбаемся сжатыми ртами,
Мы не пишем записок девочкам,
не поджидаем ответа...
А если бы в марте,
тогда, -
мы поменялись местами,
Он
сейчас
обо мне написал бы
вот это.
Я ВАС ВСПОМИНАЮ
(отрывок)
Товарищи,
Братья
по жарким боям
и морозным привалам.
Дано мне запомнить вас:
рядом мы
в зное и в стуже.
Какие мы все молодые!
Мы вместе,
Мы тут же,
Лопата к лопате,
21 Друзья мои... 321

котелок к котелку,
автомат к автомату.
Треугольники писем из Грузии
Вы мне читали, как брату.
Ногами застывшими
мы в реки вошли ледяные*
Обмотками нашими
Забинтовали мы раны земные.
Праздников мы не видали,
Нам было до них
как до неба.
Мы видели землю
так близко,
Как сайку пайкового хлеба.
Видели землю родную,
Родину-мать.
И — ни слова.
Да,
Еще видели ненавистную глотку чужого.
Я запомнил тогда, в сорок первом,
Тогда, под Москвою,
В сорок втором, у Орла,
мы лежали в снегу
с головою.
В сорок третьем
Над Волгой вставали и шли,
и над Керчью
Вставали, как волны,
Навстречу смертельному смерчу.
И дальше — к Берлину,
И дальше — в Берлин — все живые.
А вас оставляли в дороге —
Друзья боевые.
Я видел вас, помню,
и нежными помню,
и грозными.
На перекрестках дорог
Вы оставались
Под фанерными звездами.
Хожу я по вашей земле,
повернувшейся к маю.
Грузины,
с войны не пришедшие, —
вас вспоминаю.
322

Всеволод Багрицкий
БАЛЛАДА О ДРУЖБЕ
Если ты ранен в смертельном бою,
В жестокой сражен борьбе,
Твой друг разорвет рубаху свою,
Твой друг перевяжет рану твою,
Твой друг поможет тебе.
Был ранен в бою командир Абаков
Фашистской пулей шальной.
И ветер развеял гряду облаков,
И солнце качалось на гранях штыков...
Был ранен в бою командир Абаков.
На помощь к нему поспешил связной
Товарищ и друг — Квашнин.
Он рану рубахой перевязал,
Потом ползком под откос.
Гудела земля, стучало в висках.
Сквозь дым и огонь в покойных руках
Он дружбу свою пронес.
Уже вдалеке сражения дым,
Пахнуло травой и ветром лесным,
Жаворонки поют:
«Возьми винтовку мою, побратим,
Возьми винтовку мою.
Возьми винтовку, мой друг и брат,
Без промаха бей по врагу...»
21*

Быть может, они разглядели тогда
В предсмертный последний миг,
Как черными крыльями машет беда,
Как в черной крови пламенеет вода,
Как гибель настигла их.
Ты будешь жить, командир Абаков!
Еще не окончен путь.
Ты будешь жить, командир Абаков!
Под быстрою тенью" ночных облаков
Мы свидимся как-нибудь.
Мы вспомним войны суровые дни,
Сражений гул и дым.
Мы вспомним тебя, связной Квашнин,
Товарищ и побратим.
Если ты ранен в суровом бою,
В жестокой сражен борьбе,
Твой друг разорвет рубаху свою,
Твой друг перевяжет рану твою,
Твой друг поможет тебе!

Семен Гудзенко
БАЛЛАДА О ДРУЖБЕ
Так
в блиндаже хранят уют
коптилки керосиновой.
Так
дыхание берегут,
когда ползут сквозь минный вой,
Так
раненые кровь хранят,
руками сжав культяпки ног.
...Был друг хороший у меня,
и дружбу молча я берег.
И дружбы не было нежней.
Пускай мой след
в снегах простыл
среди запутанных лыжней
мою
всегда он находил.
Он возвращался по ночам...
Услышав скрип его сапог,
я знал —
от стужи он продрог
или
от пота он промок.
Мы нашу дружбу
берегли,
как пехотинцы берегут
325

метр
окровавленной земли,
когда его в боях берут.
Но стал
и в нашем дележе
сна
и консервов на двоих
вопрос:
кому из нас двоих
остаться на войне в живых?
И он опять напомнил мне,
что ждет его в Тюмени сын.
Ну, что скажу?
Ведь на войне
я в первый раз
побрил усы.
И, видно,
жизнь ему вдвойне
дороже и нужней,
чем мне.
Час
дал на сборы
капитан.
Не малый срок,
не милый срок...
Я совестью себя пытал:
решил,
что дружбу зря берег.
Мне дьявольски хотелось жить, —
пусть даже врозь,
пусть не дружить.
Ну, хорошо,
пусть мне идти,
пусть он останется в живых.
Поделит
с кем-нибудь в пути
и хлеб,
и дружбу
на двоих.
И я шагнул через порог...
Но было мне не суждено
погибнуть в переделке этой.
Твердя проклятие одно,
326

приполз я на КП
к рассвету.
В землянке
рассказали мне,
что по моей лыжне ушел он.
Так это он
всю ночь
в огне
глушил их исступленно толом!
Так это он
из-за бугра
бил наповал из автомата!
Так это он
из всех наград
избрал одну —
любовь солдата!
Он не вернулся.
Мне в живых
считаться,
числиться по спискам.
Но с кем я буду на двоих
делить судьбу
с армейским риском?
Не зря мы дружбу берегли,
как пехотинцы берегут
метр
окровавленной земли,
когда его в боях берут.
-к
Обещали,
адреса записывая.
Целовались,
провожая в путь.
Переправы
и болота рисовые —
все перетерпели как-нибудь.
Были снегопады,
были молнии,
были схватки на краю земли.
Все перетерпели.
Все исполнили.
327

Под указ
по ранам подошли.
Я вернулся.
Думал — перемелется.
Все как прежде будет.
Обживем!
- Почему же
ночью мне не дремлется?
Комната
горбится блиндажом?
И не вьюга
над поселком кружится.
Надо сбор немедленно трубить.
Нашей дружбы,
нашего содружества
тишиною враз не разрубить.
Это мне не от бессилья кажется,
не от скуки одолела грусть.
...Хорошо мне веснами бродяжится.
Я в Москву до снега не вернусь.
Обойду солдат.
— Живете-можете... *
Сколько дел и праздников в году!
Ну, а другу старому поможете,
если станет вдруг невмоготу?
Так спрошу.
И все без колебаний
мне ответят в Омске и в Орле,
в хатах на Дону и на Кубани —
только «да».
И так на всей земле
нашей, отвоеванной у горя,
на земле от моря и до моря.
Кто сказал:
доказано наукой,
что окопной верности конец?
Вот она, рожденная разлукой,
дружба нерастраченных сердец.
Это мне не от бессилья кажется,
не от скуки одолела грусть.
...Хорошо мне веснами бродяжится
Я в Москву до снега не вернусь!

Григорий Поженян
МУЖСКАЯ ПЕСНЯ
Синие дали,
луга да луга.
В скошенном поле
дремлют стога.
С желтых обрывов
над сонной рекой
пики лесов
стерегут их покой.
Но если в час блаженства,
утром ранним,
узнаешь ты или услышишь вдруг,
что твой товарищ болен или ранен
или наветом унижен друг, —
приди к нему по морю и по суше
и, как в бою, в окопные года,
отдай ему рубаху, руку, душу,
все, что ты можешь,
другу отдай!
Если ты любишь
и если любим,
много ли месга
нужно двоим.
Были бы рядом,
и сквозь года
вместе б идти
329

навсегда, навсегда.
Но если в час блаженства,
утром ранним,
узнаешь ты или услышишь вдруг,
что твой товарищ болен или ранен
или наветом унижен друг, —
приди к нему по морю и по суше
и, как в бою, в окопные .года,
отдан ему рубаху, руку, душу,
все, что ты можешь,
другу отдай!
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Если б душа
•отделялась - от тела,
сколько бы чаек
ко мне прилетело.
Сколько бы ласточек
в окна влетало.
Сколько б коней
.в дом тропу протоптало.
Если б душа
отделялась от тела,
я не ходил бы тайком
на Пастера,
в дом, где живут
все друзья неживые,
где не лежат
и цветы полевые.
Может, потом
и случится такое,
там, за неслышной
подземной рекою,
на перевозе,
где лодочник желтый
знает, зачем
и откуда пришел ты.
Но на земле
не случается чуда.
Тот, кто погиб,
не приходит оттуда.
Были юнцами,
не стали старее.
Тех, что погибли,
считаю храбрее.
Может, осколки их
были острее?
Может, к ним пули
летели быстрее?!
...Дальше продвинулись.
Дольше горели.
Тех, что погибли,
считаю храбрее.
Думал так:
не в тюрьме,
не во рву,
не в плену, —
€ез друзей проживу.
В тишине проживу,
не спеша.
Как с нездешней душою
душа.
На пороге теченья веков.
330

Без упреков, Тишина
без клятв, заломила виски.
без звонков. Хоть качай половицы
Надоели финты в дому.
да винты. Тень заката
А куда они делись, не смять одному.
мосты?! ...То ли сам себя
Не в бою, не угадал.
без мостов проживу. То ли позднюю скатку
Не в тюрьме, скатал.
не в плену, С ними — горько.
не во рву. Без них — со двора.
...Рано смерклось, Выйдешь — завтра.
намыло пески. Вернешься — вчера.
ПЕСНЯ О ДРУГЕ
Если радость на всех одна —
на всех и беда одна.
В море встает за волной волна.
А за спиной — спина.
Здесь, у самой кромки бортов,
друга прикроет друг.
Друг всегда уступить готов
место в шлюпке и круг.
Друга не надо просить ни о чем.
С ним не страшна беда.
Друг мой — третье мое плечо —
будет со мной всегда.
А случится, что он влюблен,
а я на его пути, —
уйду с дороги — таков закон:
третий должен уйти.

Юрий Левитанский
СТО ДРУЗЕЙ
Ста рублей не копил — не умел.
Ста друзей все равно не имел.
Ишь чего захотел — сто друзей!
Сто друзей — это ж целый музей!
Сто, как Библия, мудрых томов.
Сто умов.
Сто высотных домов.
Сто морей.
Сто дремучих лесов.
Ста вселенных заманчивый -зов:
скажешь слово одно —
и оно
повторится на сто голосов.
Ах, друзья,
вы мудры, как Сократ,
Вы мудрее Сократа стократ.
Только я ведь и сам не хочу,
чтобы сто меня рук — по плечу.
Ста сочувствий искать не хочу.
Ста надежд хоронить не хочу.
...У витрин, у ночных витражей,
ходят с ружьями сто сторожей,
и стоит выше горных кряжей
одиночество в сто этажей.
332

ПРИЯТЕЛЬ
Как поживаешь?
Ты хорошо поживаешь.
Руку при встрече
дружески пожимаешь.
Мне пожимаешь,
ему пожимаешь руку.
Всем пожимаешь —
недругу или другу.
— Ах, — говоришь,—
не будем уж так суровы!
Будем здоровы, милый!
Будем здоровы! —
Ты не предатель,
просто ты всем приятель
и оттого-то, наверное,
всем приятен.
Ты себя делишь,
не отдавая полиостью,
поровну делишь
между добром и подлостью.
Стоя меж ними,
тост предлагаешь мирный.
Ах, какой милый!
Ах, до чего же милый!
Я не желаю милым быть,
не желаю.
То, что посеял, —
то я и пожинаю.
Как поживаю?
Плохо я поживаю.
Так и живу я.
Того и тебе желаю.
Собирались наскоро, Виделись, не виделись,
обнимались ласково, ни за что обиделись,
пели, балагурили, помирились, встретились,
пили и курили. шуму натворили.
День прошел—как не было. Год прошел — как не было
Не поговорили. Не поговорили.
333

Так и жили — наскоро, не скупясь дарили.
и дружили наскоро, Жизнь прошла — как не было.
не жалея тратили, Не поговорили.
Отмечая времени быстрый ход,
моя тень удлиняется что ни год,
что ни год удлиняется, что ни день,
все длиннее становится моя тень.
Вот уже осторожно легла рука
на какие-то пастбища и луга.
Вот уже я легонько плечом задел
за какой-то горный водораздел.
Вот уже легла моя голова
на какие-то теплые острова.
А она все движется, моя тень,
все длиннее становится что ни день,
а однажды, вдруг, на исходе дня
и совсем отделяется от меня.
И когда я уйду от вас в некий день,
в некий день уйду от вас, в некий год,
здесь останется легкая моя тень,
тень моих надежд и моих невзгод,
полоса, бегущая за кормой,
очертанье, контур неясный мой...
Словом, так ли, этак ли — в некий час
моя тень останется среди вас,
среди вас, кто знал меня и
с кем я песни пел, с кем я водку пил,
с кем я щи хлебал и дрова рубил,
среди вас, которых и я любил.
334

Будет тень моя тихо у вас гостить,
и неслышно в ваши дома стучать,
и за вашим скорбным столом грустить,
и на вашем шумном пиру молчать.
Лишь когда последний из вас уйдет,
навсегда окончив свой путь земной,
моя тень померкнет, на нет сойдет,
и пойдет за мной, и пойдет за мной,
чтобы там исчезнуть среди корней,
чтоб растаять дымкою голубой —
ибо мир предметов и мир теней
все же прочно связаны меж собой.
Так живите долго, мои друзья.
Исполать вам, милые. В добрый час.
И да будет тень моя среди вас.
И да будет жизнь моя среди вас.

©
Вадим Сикорский
Он брел, одинокий художник,
окруженный домами, машинами,
звездами, небом, цветами,
дождем и лучами солнца,
светом фонарей и л^ны,
тишиною ночи,
гулом веселого дня,
листьями...
Но не друзьями.
Вселенной.
Но не любовью.
'Собой руководя, как государством,
тде министерства славы и любви,
идеи, страха, обороны, — здравствуй,
'О человек, в гармонии живи!
Но строй свои взаимоотношенья
<с другими, памятуя: и они
сложны, как страны. Знаком уваженья
встречай других. Границы их храни.
336

Каждый умирает в одиночку.
Ладно. ^Лишь бы жить не одному.
Прожил день — еще прибавил строчку,
может быть, к ненужному письму.
Смерть поставит точку, и постскриптум
не напишешь в той кромешной мгле.
Сердце, будь, как небеса, раскрытым
листьям, людям, небу и земле.
22 Друья мои...

^
Федор Сухов
Друг мой хороший! Контуженный, жженный,
Слушай, давай-ка пройдем не спеша
Улицей этой зеленой, мощеной,
Утренней встречной прохладой дыша.
Вспомним армейские наши дороги,
Тесных землянок сырой неуют,
Первых стихов неказистые строки,
Что опаленной- землей отдают.
В небе потухли последние звезды,
Звонче, светлее простор высоты,
Мятой взбодренный, трепещущий воздух
Пьют, обливаясь росою, цветы.
А за рекой, от реки недалече,
В матовой, шумной листве тополей
Все говорит, распевает о встрече,
Словно сошедший с ума соловей.
Что же молчишь ты, мой друг-одногодок,
Жженный, каленный в трехслойной броне?..
Впрочем, ты прав — в это утро охота
Не вспоминать, а забыть о войне.
338

Александр Межиров
ДРУЗЬЯМ
На утрату нижется утрата,
Но такого позабыть нельзя.
Вечно живы в памяти ребята,
Фронтовые, кровные друзья.
К одному один. И каждый — лучше,
Каждый заправила и вожак.
Прикажи — поразгоняют тучи,
Прикажи — грозою освежат.
Я люблю их больше всех на свете,
Потому что вместе нас прожег
Самый горький и суровый ветер —
Ветер отступающих дорог.
И еще за то, что наши роты
В петлях окружений, взаперти
Верили в крутые повороты,
Верили в обратные пути.
22*
Одиночество гонит меня
От порога к порогу —
В яркий сумрак огня.
339

Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня.
Одиночество гонит меня
На вокзалы, пропахшие воблой,
Улыбнется буфетчицей доброй,
Засмеется,
разбитым стаканом звеня.
Одиночество гонит меня
В комбинированные вагоны,
Разговор затевает
Бессонный,
С головой накрывает,
Как заспанная простыня.
Одиночество гонит меня. Я стою,
Елку в доме чужом наряжая,
Но не радует радость чужая
Одинокую душу мою.
Я пою.
Одиночество гонит меня
В путь-дорогу,
В сумрак ночи и в сумерки дня.
Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня.

Яков Аким
Что мы с тобою жили,
Не будут знать века.
Мы просто заслужили
Друзей, да облака,
Да память словом добрым,
Да снежные виски,
Да на асфальте мокром
Тюльпанов лепестки.
Нас вспомнит старый тополь,
А может, мать и брат.
Мы натерпелись вдоволь
Находок и утрат,
В. Драгунскому
Предательства людского,
И проводов во тьму,
И еще такого —
Не скажешь никому.
Мы слов боялись громких
И взглядов неживых.
Мы знали о потомках,
Но верили в живых.
И потому мы жили
Не впрок, не на века,
А просто заслужили
Друзей да облака.
ГРУЗИИ
Сакартвело, гордая страна!
Многозвездной ночи тишина,
Шорох трав
И ветра молодого
Ласковая беглая волна.
341

Лунных виноградников листва,
Сторожа седая голова,
Темны-х гор покойные вершины
И гортанной песенки слова...
Навсегда останется со мной
Этот край, веселый и земной,
Эти ночи теплые в Квишхети
И друзья, что бегали, как дети,
В легком хороводе под луной.
Все — в тишину с собой беру,
Лунный свет и мост через Куру.
Теплоту грузинского порога
И шипенье дружеского рога
Сохраню, покуда не умру.

Марк Соболь
костя
На восток, на дальние раскаты
два солдата шли путем одним.
Шли из окруженья два солдата —
Костя впереди,
а я за ним.
Помню — речка.
В стынущую воду
сунулся — да плавать не могу.
Я сижу один на берегу
час, другой...
А Костя ищет броду.
Пуля повстречалась на пути —.
пошатнулся я...
А он с размаху
на груди своей рванул рубаху —-
грудь мою бинтом перекрестил.
Реки, чащи, топи да озера —
сил не стало,
свет в глазах зачах.
Чуть живой, от плена и позора
я ушел — у Кости на плечах.
Я не друга вспоминаю — брата:
фронтовой — побольше, чем родной!.,
843

Шли из окруженья два солдата —
я за Костей,
он передо мной.
Что же нынче сердце не на месте?
Может, слух — ошибкою, не в счет„
может, просто ложные известья,
будто Костя
стал совсем не тот.
Будто слава голову вскружила,
Будто Косте главное — нажива,
да карьера, да высокий чин.
Где отвага?
Поминай, как звали, —
мол, четыре года воевали,
рисковать сегодня нет причин.
Помянув иных нехитрый опыт,
сильным льстя,
а слабого дробя,
надо — он товарища утопит,
утверждая одного себя.
И собратьям — память коротка ¦—
руку не пожмет,
не скажет «здрасте»;
если б мог —
самой Советской власти
подал бы два пальца свысока.
Быть не может!
Верю — и не верю.
У меня, у каждого из нас,
были в жизни горькие потерн —
так терять труднее во сто раз.
Я не друга вспоминаю — брата...
И приснилось
в тишине ночной:
вновь идут — воюют два солдата •—
я за Костей,
он передо мной.
Снова речка. Никакого брода.
Плавать не умею.
И тогда
344

он меня рывком толкает в воду —
о, какая темная вода!
Или не вода, а просто ночь,
даль степей ракета осветила.
¦ Я один — и нету Константина,
ранен я —
и некому помочь.
Это жизнь простерлась полем боя.
Костя, с кем ты в пламени атак?
Костя, стой!
Да что ж это такое?
Я же помню — было все не так!
От любви, от горечи, от злости
трудно мне —
мы встретиться должны!
Люди говорили, будто Костя
хорошо отгадывает сны.

Николай Старшинов
Захлопнуты наглухо ставни
В прошедшие времена...
Но снова, как в юности
давней,
Нам встреча была суждена.
Мы ночью по берегу моря
Бродили с тобой в декабре...
И снова — о счастье и горе,
И снова — о зле и добре.
Бродили мы с песней,
пропетой
Институтскому другу,
польскому писателю
Ежи Пахлевскому
Под всплески балтийской
волны.
И лунною полночью этой
Сердца наши были полны
Не тем, что бесстрастный
историк
В архивах дотошно хранит,
Не тем, что нас горько
поссорит,
А тем, что еще породнит...
Александру Казакову,
пулеметчику, другу-запевале
Друзья моих военных дней,
Где вы теперь, как вы живете?..
Той, давней дружбы нет верней,
Рожденной в пулеметной роте.
346

Мне кажется: среди болот,
Среди лесов, объятых вьюгой,
Она по-прежнему живет
Между Смоленском и Калугой.
Там, где февральский мокрый снег
Выбеливает обелиски,
Она живет, как человек,
Понятный и донельзя близкий.
Она под орудийный гром
Сидит над гаснущим костром,
Ползет по снегу с автоматом,
Как в том
Крутом
Сорок втором,
Как в легендарном сорок пятом.

Булат Окуджава
ФОТОГРАФИИ ДРУЗЕЙ
Деньги тратятся и рвутся,
забываются слова,
приминается трава,
только лица остаются
и знакомые глаза...
Плачут ли они, смеются —
не слышны их голоса...
Льются с этих фотографий
океаны биографий,
жизнь в которых вся, до дна>
с нашей переплетена.
И не муки и не слезы
остаются на виду,
и не зависть и беду
выражают эти позы,
не случайный интерес
и не сожаленья снова...
Свет — и ничего другого,
век — и никаких чудес.
Мы живых их обнимаем,
любим их и пьем за них...
...только жаль, что понимаем
с опозданием на миг!
348

СТАРИННАЯ СТУДЕНЧЕСКАЯ ПЕСНЯ
Поднявший меч на наш союз
достоин будет худшей кары,
и я за жизнь его тогда
не дам и ломаной гитары.
Как вожделенно жаждет век
нащупать брешь у нас в цепочке...
Возьмемся за руки, друзья,
чтоб не пропасть поодиночке.
Среди совсем чужих пиров
и слишком ненадежных истин,
не дожидаясь похвалы,
мы перья белые почистим.
Пока безумный наш султан
сулит нам дальнюю дорогу,
возьмемся за руки, друзья,
возьмемся за руки, ей-богу.
Когда ж придет дележки час,
хлеб дармовой не нас поманит,
и рай настанет не для нас,
зато Офелия помянет.
Пока ж не грянула пора
нам отправляться понемногу,
возьмемся за руки, друзья,
возьмемся за руки, ей-богу.
Ю. Трифонову
Давайте восклицать, друг другом восхищаться.
Высокопарных слов не стоит опасаться.
Давайте говорить друг другу комплименты —
ведь это все любви счастливые моменты.
Давайте горевать и плакать откровенно
то вместе, то поврозь, а то попеременно.
Не нужно придавать значения злословью —
поскольку грусть всегда соседствует с любовью.
Давайте понимать друг друга с полуслова,
чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова.
Давайте жить, во всем друг другу потакая, —
тем более, что жизнь короткая такая.

Евгений Винокуров
Не жалуюсь: и я имел друзей!..
У жизни так разнообразны грани:
С одним идешь на бокс, с другим —
в музей,
А с тем — сидишь за рюмкой в ресторане.
Мои друзья! Да это ж, право, рать!
Как мы шумели — были помоложе.
Не то чтоб за меня пошли бы умирать,
Но, если надо, поддержали б все же.
О понимание! За нитью рвется нить.
А с новыми идешь на дружбу туго...
До старости когда б мне сохранить
Пусть одного, хотя б для шашек, друга.
Я, ЛЮДИ, С ВАМИ ЕЛ И ПИЛ
Я, люди, с вами ел и пил...
Я, единица, не был дробью!
И все же род людской лепил
Меня по своему подобью.
Чтоб я вставал во всей красе,
Подняв гранату перед дотом.
Чтоб я хихикал, как и все,
Перед скабрезным анекдотом.
350

Я в разговорах долгих вяз,
И если опустить детали,
Ведь вы меня одним из вас
По праву полному считали!
И на полу в товарняке
Меж лыж и плотницкой пилою
Дыханье ваше на щеке
Я чувствовал ночной порою.
Я, люди, с вами ел и пил...
Шел на дневальство, покалякав.
Могучий дух над Русью плыл
Казарм, госпиталей, бараков.
Мы сами все чуть что — содом!
Мы спорим, горячимся, ропщем.
А ведь другому не даем
Над мнением подняться общим!
И будто бы мне вменено
В обязанность: в тени горсада
Играл я с вами в домино,
Поддакивал, коль было надо.
О, как ваш переменчив нрав:
Лишь крик: «Ребяга, неужели?!»-
Хрипя, бросались, растоптав.
Но миг — и вы уж пожалели.
Я, люди, с вами ел и пил...
Я не гнушался хлебом-солью,
Я тоже отдавал свой пыл
Бродяжьей песне и застолью.
Галдели мы у переправ,
Сходились для ночной облавы...
Ну что ж, я в чем-то был неправ,-
Но в чем-то были вы неправы!
Бежали мы одним путем, —
В метро со злобою во взоре
Меня толкали вы локтем,
Я наступал вам на мозоли.
Я кашлял, я потел, я сип.
Нельзя быть вроде отдаленней!
Но вы передавали грипп
Сквозь вашу теплоту ладоней.
Я, люди, с вами ел и пил...
Спал под шинелькою одною
351

И одиночество купил
Неимоверною ценою!
Под тентом в глубине Москвы
Сидел я, ниво попивая,
Хоть кружку захватали вы,
Как ручку старого трамвая...
Я не был сладок, не был кис л.
Давался гладить по головке.
Как был противен здравый смысл
В заплесневелой поговорке!
Вне очереди влезть хотел.
Воды ждал в захрипевшем кране,
А дым от перегретых тел
Стоял до мокрых балок в бане.
.Я, люди, с вами ел и пил...
Носил одежды Москвошвея.
Стандартный галстучек купил.
До рези натиралась шея.
'К чему отличия печать?
Вы люди. Правильного склада!
Вам дали право обучать:
То делай! Этого не надо!
Прислушиваясь к деревам,
Я ночью шел в лесу, далече...
'О, как меня тянуло к вам,
Где щи, где пар, где ваши речи!
.А ну попробуй не уважь!
Отец! Но вы бывали строже!..
Я был затерян среди вас.
Вы люди. Но и я ведь — тоже!

Юлия Друнина
ПАМЯТИ ВЕТЕРАНОВ
За утратою — утрата,
Гаснут сверстники мои.
Бьют по нашему квадрату,
Хоть давно прошли бои.
Что же делать?
Вжавшись в землю,
Тело бренное беречь?..
Нет, такого не приемлю,
Разве, друг, об этом речь?
Кто осилил сорок первый,
Будет драться до конца!
Ах, обугленные нервы,
Обожженные сердца...
ПОД СВОДАМИ ДУШИ ТВОЕЙ ВЫСОКОЙ..
(отрывок)
Памяти Сергея Орлова
Как ты дал себя смерти осилить,
Далеко до зимы не дойдя?..
Провожала солдата Россия
Ледяными слезами дождя.
Загрустив однажды почему-то,
«Есть ли дружба?» — ты меня спросил.
Эх, Сергей! Когда б хоть на минуту
Выходили люди из могил!
Ты забыл бы о любой обиде
И ничьей не вспоминал вины,
23 Друзья мои...
353

Потому что с нежностью б увидел,
Как тебе товарищи верны.
Снова жизнь — снова цепь атак.
Пред тобой в долгу навсегда,
Я верна нашей дружбе так,
Как орбите своей звезда.
По тебе свой сверяю шаг
.И любую свою строку...
Ты нам нужен, как нужен стяг,
Чтоб остаться полком полку.

Константин Ваншенкин
ВОСПОМИНАНИЕ О ВЕЧЕРНЕЙ ПРОГУЛКЕ
С лучшим другом стоим,
Курим пред отбоем.
Полк стрелковый своим
Стал уже обоим.
Над оградой луна,
Снег по -переулку.
И команда дана —
Выйти на прогулку.
Я опять под ремнем
Разгоняю складки.
Вот сейчас повернем, —
Значит, все в порядке.
Вновь морозит слегка.
Ясная погода.
Скрип снежка, скрип снежка
Под ногами взвода.
Как простор этот бел,
Звездами подсвечен.
Как я жил, как я пел! —
В тот и в новый вечер.
Мне порою пургой
Глотку забивало,
Но включался другой
Тут же запевала.
Да и весь мощный хор
Вдруг вставал стеною, —
Будто крылья с тех пор
Над моей спиною.
...Снова юность пою,
Строго с именами, —
Ту, что в душу мою
Пала семенами,
По равнине по всей
Прокатясь лавиной,
Над могилой друзей
Поднялась рябиной.
Это ветра набег,
От крови сырого,
Это то, с чем навек
Сведены сурово...
А сквозь дальнюю мглу
Рвется песня гулко.
Поворот на углу.
Перед сном прогулка.
23*
355

И морозит слегка. Скрип .снежка, скрип снежка
Ясная погода. Под ногами взвода...
Скрип снежка, скрип снежка
Под ногами взвода.
ДРУЗЬЯ
Были вы из одного Но потом другие сны.
Словно выпечены теста. Стала цель у вас другою.
Не осталось от того
Ни подтекста и ни текста. Захотелось вам потом
Деловито и сурово
Были соединены Утвердить себя путем
Словно вольтовой дугою. Низвержения другого.
ВСТРЕЧА
Воды поздние светят сурово.
Среди сизого красный закал.
И доносится: — Миша, здорово!
Я не сразу тебя и узнал.
Как ты молод! За смертной оградой
Ты таким представляешься мне
В снежном мареве, с Колей Отрадой,
На короткой, на зимней войне.
Ты вовсю бороздишь эти воды.
Голос твой хрипловатый не молк.
Есть в бортах твоих признаки моды, ¦
Что ж, и раньше ты знал в этом толк.
Ты такой же, в походке, в повадке.
Вновь с тобой повидаться я рад.
Ты, по-моему, Миша, в порядке,
Как мальчишки сейчас говорят...
Воды поздние светят суров®.
Луч уставился в рубку, слепя.
— Извини меня. Здравствуй, Серега!
Я не думал здесь встретить тебя.
Подойди на минуту поближе,
Подрули поскорее сюда.
356

Бороды твоей рыжей не вижу.
От ожогов твоих ни следа.
Мы вставали под страшным ударом.
Мы единых корней и кровей.
Да и в детстве, наверно, недаром
Нас приметил Чуковский Корней.
Гаснут знаки деталей капризных.
Телеграфные меркнут столбы.
Остается единственный признак —
Одинаковость нашей судьбы.
И с улыбкою, — правда, не прежней, —
Где в глазах эти блики рябят,
Мы, возможно, на ветреном стрежне
И других повстречаем ребят...
...Рулевые стояли, не слыша
На ответственной вахте своей
Тихих слов: — До свидания, Миша...
И ответных: — До встречи, Сергей...

>1>О
Нина Новосельнова
старый друг позвал...
Вот однажды взять да изловчиться,
Собственную память обмануть.
Разве это не могло случиться?
Позабыла. Точка. Не вернуть.
Старый друг позвал, а я не еду.
Там, читала я, проезд закрыт.
В общем, одержала лишь победу,
А к тому же голова болит.
Все. Иссякла золотая жила,
Невелик, считайте, был запас:
Позабыла, с кем когда дружила,
Кто меня от верной смерти спас.
Мне идти бы тихою дорогой,
Огибая прошлого углы,
Но оно уверенно и строго
Выступает из далекой мглы.
И однажды на изломе ночи
Память подтолкнет меня в тишн,
Щ внимать уловкам не захочет,
И не снимет груз с моей души.
В фронтовой пилотке краснозвездной
Встанет рядом, предъявляя счет...
И скажи спасибо, коль не поздно
Это пробуждение придет!
358

Владимир Соколов
ТОВАРИЩ
Когда тебя от мира отгородит
Косой забор осеннего дождя,
Когда с тобой по комнате забродит
Тоска, слова неправые твердя,
Тогда придет товарищ. Он без стука
Войдет, сырою улицей дохнув.
Внесет сквозняк. Тряхнет до боли руку.
В глаза посмотрит. Подведет к окну.
Но ни о чем и спрашивать не станет,
Лишь дверь откроет, окна распахнет.
Велит пойти умыться. В угол взглянет,
Где карточка висела. И поймет.
И никаких не будет разговоров,
Прекрасных слов, советов от души.
Но грохотом войдет в квартиру город,
Холодным ветром тронув чертежи.
И с них, забытых на день или на два
Лишь оттого, что ты не мог забыть
Ее глаза, ее чужую правду,
С них сдунет пыль. И ты захочешь жить.
Ты, раскрутив дипломные рулоны,
Увидишь дом, задуманный еще .
359

В ту ночь, когда от клена и до клена
Вы с ней бежали под одним плащом.
И не было тогда тебя счастливей,
Хоть ты и знал, что этих арок взлет
Наверняка останется в архиве,
Как сто других студенческих работ.
Но ты решишь назло всему огромный
Построить дом, разбив сады вокруг.
Пусть будет в нем как можно больше комнат
А в комнатах — счастливых глаз и рук.
И ты уже ни слова не услышишь,
С карандашом, с резинкою в руке
Ты кинешься менять углы и крыши,
И будет все опять в черновике.
А друг, решив: оставить можно смело,
Уйдет, свое скрывая торжество,
А ты кивком простишься между делом
И не заметишь помощи его.
Мы забываем передать приветы,
Спеша к делам. Но память есть одна —
Она с тобой по всем дорогам света
Твоих друзей проносит имена.
И чем твои пути трудней и шире,
Тем больше тех имен. И в зной и в снег
Огромен мир. Сторон в нем не четыре,
А сколько может видеть человек.
И где б ты ни был, если тронет мука
Твое простое сердце в горький час,
К тебе придет товарищ. Он без стука
Войдет, лишь сердцем в сердце иостучась.
Памяти А. Фатьянова
Друзья мои, не умирайте.
Не засыпайте насовсем.
Ложитесь спать, но и вставайте»
Неважно, в десять или в семь.
360

Чтоб не стоял я, как под дулом,
Под вестью, бьющей на ходу.
Чтоб я на кладбищах не думал.
Пусть лучше раньше я уйду.
Друзья мои, не исчезайте,
Не покидайте мрак и свет.
Что люди есть, не уверяйте.
Других таких на свете нет.
Но если час придет, и свалит,
И погребет ваш лик земной,
Я буду с вами, буду с вами,
Как вы, хоть изредка, со мной.
НАДО СКОРЕЕ В ТБИЛИСИ
Надо скорее в Тбилиси,
Надо скорее в Тифлис,
Надо на озеро Лисье, —
То, где не водится лис.
Летный билет покупая,
Летной погодой дыша, —
Надо в Тбилиси! — мелькая,
Не откликаясь, спеша.
Там от нагорного снега
В ветре весенней поры
Вздулись и бьются с разбега
Желтые воды Куры.
Там на горе Горгосала,
Через Куру перейдя,
Можно стоять, как бывало,
Под пеленою дождя
И обострившимся взором,
Взглядом, омытым дождем,
Старый окидывать город,
Чей-то отыскивать дом.
Рельсами фуникулера
Медленно так вознестись
В море того кругозора,
Где приближается высь.
Мимо кустарников склона —
В тот небывалый уют,
В солнечный мир Пантеона,.
Где и посмертно поют.
Где освещает двояко —
И неживых и живых —
Свет, исходящий из мрака
Тех усыпальниц святых.
Как я люблю эти стены
Нежно погладить рукой...
Как я люблю эти стены,
Их величавый покой.
...Ливни, легки и мгновенные
Падают, свежесть даря...
Припоминаются стены
Русского монастыря.
Так же их камень я гладил
В шуме дождя и листвы.
Но я строку свою ладил
И вдалеке от Москвы,
И вдалеке от Тбилиси
С Грузией виделся я —
Там, где болгарские выси
Тоже — родные края.
361

Припоминаю балканский
Банковский я монастырь.
Там есть грузинская надпись,
Древняя вязь и цифирь.
Правую славу хранили
По этим вышним местам
Братья-грузины, что были
Как просветители там.
Жили, писали, братались.
Общую вытянув нить.
И янычары боялись
К этим холмам подходить.
Всюду есть наши предтечи.
Всюду друзья у меня.
Старое Замоскворечье,
Старый Тбилиси — родня.
Если есть в росписях совесть
(Даже в обличье руин),
То нескончаема новость
Старых икон и картин.
Если в Москве почерствели
Листья октябрьских ветвей,
Надобно в Свети-Цховели,
Надо в Тбилиси скорей.
В Мцхету, туда, где
треножник
Вместе с десницею рос,
Где как великий художник
Вам улыбнется Христос...
Надо туда, где Загэса
Свет не однажды воспет,
Где из бессмертного леса
Вечный выходит поэт.
Надо туда, в поцелуи
Ливня, реки и горы,
Где так сливаются струи,
Струи Москвы и Куры.

Валентин Берестов
ДЕТСКАЯ РАЗЛУКА
Навек уедет лучший друг,
Уедет — и ни звука.
Нет безнадежнее разлук,
Чем детская разлука.
Ты говоришь: «Уехал он!»
А это ж значит — увезен.
Ведь человек лет десяти
Не властен в выборе пути.
Не по душе и не с руки
Над письмами трудиться.
Хоть буквы очень велики,
Да нет конца странице.
Пусть ты испишешь всю
тетрадь,
Но с другом вам не поиграть,
А без игры и дружбы нет,
Когда друзьям но десять лет.
МАЛЬЧИШКА В ТЕЛЬНЯШКЕ
Мальчишка в тельняшке
Стоит у ворот.
Друга, наверное, ждет.
И очень возможно,
Что друг — это я,
Хоть он не знает меня.
Я здесь поселился,
Живу в трех шагах.
Кто же я? Друг или враг?
Глаза поднимает.
Усмешка? Испуг?
Друг!
С тобой мы дружили, как дружат мальчишки,
Сражались и спорили без передышки.
Бывало, лишь только сойдемся с тобой,
И сразу у нас начинается бой.
363

Опять в рукопашной иль шахматной схватке
Друг друга спешим положить на лопатки.
Где меч отсверкал, там покатится мяч.
Ликуй, победитель! Поверженный, плачь!
Нам эти сражения не надоели,
Хоть каждый сто раз погибал на дуэли.
Зато сохранили мы дужбу свою.
Еще бы! Она закалилась в бою!
ВЕЛИКАН
Я в детстве дружил с великаном.
Нам весело было одним.
Он брел по лесам и полянам.
Я мчался вприпрыжку за ним.
А был он заправским мужчиной,
С сознанием собственных сил
И ножик вертел перочинный,
И длинные брюки носил.
Ходили мы вместе все лето.
Никто меня тронуть не смел.
А я великану за это
Все песни отцовские спел.
О мой благородный и гордый
Заступник, гигант и герой!
В то время ты кончил четвертый,
А я перешел во второй.
Сравняются ростом ребята
И станут дружить наравне.
Я вырос. Я кончил девятый,
Когда ты погиб на войне.

Андрей Дементьев
Когда себя от дружбы отлучаем,
Мы угасаем сердцем и умом.
И света изнутри не излучаем,
Как брошенный хозяевами дом.
ПОЛНОЙ МЕРОЙ
Когда вас по глупости кто-то обидит,
Примите обиду легко и достойно,
Как шумного гостя
В домашнем застолье,
И вашей обиды никто не увидит.
Не стоит на мелочи тратить здоровье.
Смахните их шуткой,
Запейте их чаем.
Не эти обиды нам жизнь сокращают,
Не эти обиды смываются кровью.
Вот если к вам друг позабудет дорогу,
Когда ваша карта окажется битой,
И сердце займется тяжелой обидой,
И голос,
И взгляд ваш не скроют тревогу, —
365

Тогда пусть воздастся за все
Полной мерой!
Не стройте иллюзий,
Не прячьте обиды.
За все в этой жизни
Должны мы быть квиты —
За счастье с добром
И за подлость с изменой.

Анатолий Жигулин
Чуть слышно тоскует кукушка.
Летает над пашней скворец.
Оделась лесная опушка
В цветущий терновый венец.
И в заросли дрока и терна,
Где старый бурьян на меже,
Уютно, легко и просторно
И вовсе не страшно душе.
И нечего просто бояться.
Какая там боль впереди?
Пусть даже опять повторятся
Мои роковые пути.
Все эти холодные стены,
Дороги, костры, поезда,
Разлуки, тревоги, измены —
Не очень большая беда.
Все это потом —
Как награда,
Как горький развеянный сон.
Страшнее другое:
Утрата
Друзей тех далеких времен.
367

И может однажды случиться,
Какой-нибудь ранней весной,
Что не с кем уже поделиться
Всем тем,
Что случилось со мной.
ПАМЯТИ ДРУГА
В. Радкевичу
Ушел навсегда... Оставив друзьям
А не верю, не верю! Невеселую радость,
Все кажется мне, Что рядом когда-то
Что исполнится срок — Ты все-таки >нил...
И вдруг распахнутся
Веселые двери, А солнце над лесом
И ты, как бывало, Взорвется и брызнет
Шагнешь на порог... Лучами на мир,
Что прозрачен и бел...
.Мой друг беспокойный!
Наивный и мудрый, Прости меня, друг мой,
Подкошенный давней За то, что при жизни
Нежданной бедой, Стихов я тебе
.Ушедший однажды Посвятить не успел...
В зеленое утро,
Холодной двустволкой Вольны мы спускаться
Взмахнув за спиной. Любою тропою.
Но я не пойму
Я думаю даже, До конца своих дней,
'Что это не слабость — Как смог унести ты
Уйти, В могилу с собою
Если нет ни надежды, Так много святого
Ни сил, Из жизни моей.

Владимир Гордейчев
СЛЕД НА СТЕНЕ
Памяти земляков-касторнснцев
Со стены деревянной почты
метой знасмой к нам сойди,
автомата слепая строчка,
что не выше моей груди.
Давней этой настенной вспышкой
подают из былого весть
Федя Харченко, Лемберг Гришка,
Шура Шмыкова... Всех не счесть!
Снова «шмаисеров» вижу рыльца.
На мгновение мир таков,
будто сам к стене прислонился
я за всех моих земляков.
Оккупант автоматом двинет,
вложит палец в проем скобы —
и сквозь сердце мое навылет
прянет белый огонь щепы...
Бревна трогаю. Боль сквозная
бьет из выщербин, ошалев.
Смертной мукою осязаю
черной очереди рельеф.
Счет запамятовав потерям,
пристываю душой к венцам.
Что за строчкою? Кто расстрелян?
Уж и вправду — не я ли сам?
24 Друзья мои...
369

Сам я — часть неизбывной были,
той, где люди за праздник свой
жизнью собственною платили
с удивительной простотой.
Утверждением правды взрослой
стала сызмала мие близка
ущербленная эта плоскость,
ученическая доска.
Стены русские. Меты, меты...
Рябью стен открывает даль
братства праведные заветы,
вознесенные как скрижаль.
Мерой дружества непорочной
нам хранить их и помнить впрок,
жизнь сверяя со смертной строчкой,
в стену врубленной, как урок.

о
Алексей Прасолов
Сосед мой спит. Наморщенные грозно,
Застыли как бы в шаге сапоги.
И рукавица электрод морозный
Еще сжимает волею руки.
Еще доспехи, сброшенные с тела,
Порыв движенья жесткого хранят.
Сосед мой спит. Весь мир — большое дело,
Которым жив он, болен и богат.
Часы с браслетом на запястье дюжем
Минуты века числят наизусть,
И борода — спасение от стужи —
Густа и непокорна, словно Русь.
Грохочет дом, где хлеб и сон мы делим,
И молодая виюга у дверей
По черному вычерчивает белым
Изгибы человеческих путей.
Они бессмертны — дай им только слиться,
Они сотрутся — лишь разъедини.
И дни простые обретают лица,
И чистый свет кладут на лица дни.
24*
371

Фазиль Искандер
ТОСКА ПО ДРУЖБЕ
Мне нужен собрат по перу —
Делиться последней закруткой,
И рядом сидеть на пиру,
И чокаться шуткой о шутку.
Душа устает голосить
По дружбе, как небо, огромной.
Мне некого в дом пригласить,
И сам я хожу как бездомный.
Тоскуем по дружбе мужской,
Особенно если за тридцать.
С годами тоска обострится,
Но все-таки лучше с тоской.
Надежды единственный свет,
Прекрасное слово: «товарищ»...
Вдруг теплую руку нашаришь
Во мраке всемирных сует.
Но горько однажды открыть,
Что не во что больше рядигься,
С талантом для дружбы родиться,
Таланта не применить...
372
Л. С.

Тоскую по дружбе мужской
Тоской азиатской и желтой...
— Да что в этой дружбе нашел ты?
— Не знаю. Тоскую порой.
В СВАНЕТИИ
Никогда не позабуду
Этот сванский хуторок.
Он возник подобно чуду
Среди каменных дорог.
Здесь эпоха на эпоху
Навалилась впопыхах,
Здесь российскую картоху
Сван сажает на полях.
Край форели и фазана
В пене с головы до пят.
Во дворе любого свана
Свой домашний водопад.
Глядя в пропасти с уклона,
Можно сдуру, невпопад,
Дьяволу по телефону
Позвонить в ближайший ад.
Ощущают, словно голод,
Жаждой выжженные рты
Сладостно томящий холод,
Холод цинка и воды.
Напились. Глядим на башни,
Влажный пот стирая с лиц.
Это сванский день вчерашний
Смотрит из кривых бойниц.
Вот он, дух средневековья,
Романтические сны.
Гордой кровью, бедной
кровью
Эти камни скреплены.
А хозяин — дело чести —
Шуткой потчует друзей,
Сдав оружье кровной мести
В исторический музей.
Над дорогой в диком крене
Хищно замерла скала.
На лугу схлестнулись тени
Самолета и орла.
Здесь оружьем не бряцают,
Вместо вражьих черепов
Вдоль стены ряды мерцают
Турьих выгнутых рогов.
Океан травы и света
Вчетвером проходим вброд.
...Домик сванского поэта.
Стой! Хозяин у ворот.
Вмиг откуда-то из чащи
Доставляет мальчуган
Два ведра воды кипящей -
Злой, пузырчатый нарзан.
Развалившись на кушетке,
Выбираем тамаду,
Стол ломится, словно ветка
У садовника в саду.
Сколько лиц! Восток и Запад
Льнут к хозяйскому теплу.
Запах трав и дружбы запах—
Лучшей из приправ к столу.
373

Поднимая тост за дружбу, Между тем иа пир из сала
Как венчальную свечу, На слова мои в окно
Чокнуться хочу я с Ушбой, Ломится горы громада
С Ушбой чокнуться хочу! Вместе с небом заодно.
Потому что чище дружбы Кончил я. Свежеет воздух.
Ничего не знали мы, Зыбко зыбится туман.
Потому что выше Ушбы Светляки, а может, звезды
Только Ушба, черт возьми! Гаснут, падая в стакан.
ПАМЯТЬ
Поздравить с днем рождения забыл.
Потом забыл и самый день рожденья.
И вот приносит почта извещенье,
Что умер друг. А он его любил.
Он плакал одиноко в темноте.
О чем? О том, что некогда, когда-то
Была забыта маленькая дата.
Образовалась щель. И мы не те.
Он плакал, но и думал что есть сил
О том, что сам он некогда, когда-то
Забвением, пускай условной, даты
Начало смерти друга положил.
И собственного, может быть, конца
Началом стала щелочка зиянья.
Но эту мысль, и не без основанья,
Он не хотел додумать до конца.

Дмитрий Сухарев
КОВЧЕГ
Ковчега нашего плавучесть
Лишь небу ведома, друзья,
И потому за вашу участь
Не поручусь, пожалуй, я.
Удастся ль нам над черной бездной
Достичь сухого очага
Иль, как железка-кочерга,
Пойдет на дно ковчег любезный —
Не знаю я. Но — в добрый час,
Входите, место есть для вас.
Вползай, улита. Муравей,
Вноси свою хвоинку смело.
А ты, медведь, не стой без дела,
Ты муравья поздоровей.
Вели супруге, чтоб шакала
Сюда на борт не пропускала.
А сам набей семян из шишек,
Лохань со щуками тащи,
А также травы да хвощи, —
Все это, право, не излишек.
Потоп! Когда бы знать заране,
Мы впрок собрались бы давно.
А что, не взять ли нам герани,
Чтоб в доме ставить на окно,
375

Когда на склонах Арарата
Наладим свой начальный быт
И скажет кто-нибудь: забыт
Цветок и нету аромата...
Глядишь — герани тут как тут,
Стоят по окнам и цветут.
Добро пожаловать, печник,
На борт дощатого эсминца!
Располагайся — потеснимся,
Чай, собрались не на пикник.
Входите, труд и ремесло —
И серп, и молот, и лекало!
Следите только, чтоб шакала
Случайно к нам не занесло.
Шакал с личиною людской,
По виду малый городской.
Своих от этих отличим,
Отсеем лица от личин
И, уличив, погоним вон.
А сами — в путь по воле волн,
А сами — в странствия лихие,
В потоп, сквозь ливня черноту.
Свои бы были на борту,
А там — бушуй, реви, стихия.

Леонид Завальнюк
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
Снова сильная вьюга
Опалила леса:
Не имеющий друга
Не имеет лица.
Вдоль полоски заката
Голубые столбы:
Не имеющий друга
Не имеет судьбы.
Пусть крыла за плечами,
Пусть из лавра венок,
Будь навек опечален,
Если ты одинок.
В этом жизненном море,.
Что не ведает дна,
Одинокость — не горе,
Одинокость — вина.
И по синему вьюга
Пишет белым огнем:
«Не имеющий друга —
Да плачет о нем!»
Всевозможных богатств полон шкаф.
А за ними,
В глубинке, —
Тайник, —
Там сиротской крупы полмешка.
Распахну свои дни пред толпой
Дней чужих:
— Угощайтеся, братцы!
Все как есть разнесут.
И не все.
Я останусь с крупой.
377

Она ох, как далеко —
До нее никому не добраться.
И опять распахнусь
(Для чужих я не ценным богат).
Вплоть до веры своей распахнусь:
— Угощайтесь, кто хочет! —
Оскверненье святынь?
Ничего. Я простым поклоняюсь богам:
Золотым побирушкам любви.
А они уязвимы не очень.
...По предлетнему маю, по нетающей зорьке
босой,
Ах, приди, ах, явись, мой единственный кровный
товарищ!
Вот t крупа,
Вот плита,
Вот прозренья, в которых вся соль.
И тебя только нет.
А с другим эту кашу не сваришь.
О человек, стоящий в устье дня, —
Разбередила душу мне твоя печаль...
И вот, как море сушу, размывает грусть мен*.
Ты бы пришел, мы стали бы пить чай.
Ты бы пришел, мы стали бы сличать листы
Тех писем, что получены во сне.
И может быть, как сводятся мосты,
"Сошлись бы дни, разъятые во мне...
Какой-то пропуск есть в судьбе моей.
Он — словно пропасть, и не вижу дна.
Там не хватает рек, дорог, а может быть, морей,
А может, встречи, что душе так не нужна,
Но без нее не замостить прорыв...
-О недруг мой, стоящий в устье дня, >—
Я уловил печаль твою, и с той поры,
Как море сушу, размывает грусть меня.
378

Разрываются мертвые узы,
А страдают живые музы.
Разрывается музыка лета.
На йоту детского лепета
Меньше в мире. Меньше доверия.
Нам сойтись — как сходить до ветру.
А потом — нервный бзик, фанаберия:
— Да иди ты!!! —
И друг уходит...
Мертвый случай? Вы оба довольны?
Нет последствий?
Но есть последствия!
Войны... Здесь вот рождаются войны.
Я уверен: вот здесь непосредственно.
Разрушение мертвого свято.
На в сближении мертвого нету.
Не приняв на всю жизнь решения,
Тяжкий грех входить в отношения!
Ничего не осталось от вас,
Золотые безвестные люди, —
Только горстка истлевших иллюзий
Да заката пылающий пласт.
Пробегаю? машины, гудя,
По асфальту,
Лежите под коим,
На лету подрубая под корень
Мокрогубые стебли дождя.
Ничего не осталось.
Одна
Только верба стоит над водою,
Да колышется небо седое,
Бородой доставая до дна.
Ничего не осталось.
Но здесь,
Тде живое растет и ветвится,
Ваших дум и надежд очевидцы
В каждом стоне надорванном есть.
379

И когда пламенеет закат
Над рекой, что давно не такая, —
На чужую печаль обрекает
Все, чем в жизни ты жив и богат.
И сердца прорастают в сердца,
И горбатится страшно дорога.
И в живущем ушедших так много,
Что грядущему
Нету конца.

Глеб Горбовский
«Друзья мои, прекрасен наш союз!»
А. С. Пут к и н
Под зной вечерних абажуров,
как на дежурство, на черед,
вершить свою литературу
стекался мыслящий народ.
Тряслись за окнами рыдваны,
а там, под лампой, до утра
читались вирши и романы
из-под гусиного пера.
Сойдясь, не более десятка,
шептали: «Верь, взойдет она!»
И жутко автору и сладко.
И ждет за окнами страна.
Дырявит плуг земную шкуру,
народ трясет своих врагов,
а под кружочком абажура
все те же десять чудаков.
Они до белого каленья
творят, рифмуя все подряд!
...А чуть позднее
поколенья
на их «жаргоне» говорят.
381

Движенье глаз — вращение планет,
дрожанье губ — смещенье вечных истин,.
Черты лица... На них и мрак, и свет,
следы резца и притязанья кисти.
Игра бровей, задумчивость морщин,
и вдруг — зигзагом — молния догадки!
И все, о чем неделями молчим,
бежит с лица в трусливом беспорядке.
Присядем, друг; взгляни в мои черты,
а я — в твои... За годы, что мы дружим,,
так накричались сладко наши ргы,
так намолчались горько наши души.

Владимир Цыбин
Живя среди чужих, но близких,
я чувствую, как на лице
моем
вот-вот проступят лица,
словно росинки на листе,
не лик чужой, не просто образ,
а те чеканные черты,
что вдруг переваялись в горечь
из гордости и доброты.
Не в праздном лике суеты,
хочу бессонницей ваяться.
И, может быть, мои черты
в других вот так же повторятся..
Среди спокойных, среди тихих,
чей мир не далее крыльца,
в слепом безличии безликих
искать подобие лица,
чтобы свое лепить? Не будет
того, когда с тобой везде —
чужая боль!
Она проступит,
проступит гневно на лице.
И мне ее пока до срока
в себе носить и не избыть,
чтобы упорно и жестоко
383

из черт прямых лицо лепить.
Пусть в ясности своей извечной
сильней проступит на лице
тоска и нежность человечья
к еще неведомой звезде!

Юрий Ряшенцев
случайная встреча со старым другом
29 февраля, на касьяновы именины
Как богач на некрупную сдачу,
Год махнул на Касьяна рукой:
Что за день, мол, невзрачный такой!..
А Касьян-то сулил нам удачу.
Неужели я что-нибудь зна^у
Для души твоей, моей дорогой?..
Неужели сумятица дел,
Хлеб насущный да брачное иго
Не лишат нас прекрасного мига —
Взлета душ, и спокойствия тел,
И окна, где в далекий предел
Аполлонова мчится квадрига.
Где друзья наши? В часе езды.
Где любимые? Ждут нас во злости.
Но безумье — домой или в гости,
Никуда мы отсель — до звезды!
Никуда — от крестьянской еды
И безмолвного звона при тосте!
Если хочешь молчанья вдвоем,
Много ль проку тогда в телефоне?..
Все летят Аполлоновы кони
25 Друзья мои...
385

В мастерскую, в оконный проем,
И кривой городской окоем —
Словно образ недвижной погони...
Ах ты, боже мой, что за подарок,
Безвозвратная ссуда судьбы.
Этот час безобидной гульбы,
Час кофейных и чайных заварок!
Неужели без этих трех чарок
Мы бы жили и дальше, кабы,
Кабы пашей разлуки безбожной
Не пресек только случай простой,
Торжествующий над суетой,
Над заботой, святой или ложной?!..
Неужели пора нам? Постой,
Помолчим над последней, дорожной.
Этот день нам добавлен недаром.
Вот ты в чем, високосная суть:
Лишний шанс друг на друга взглянуть,
Вдруг обняться с товарищем старым...
Поздно, друг мой, пора... Мне — и
бульварам.
Натолкнись на меня где-нибудь.
Когда еще нас было трое,
казалась печною стихия
трех сосен, окружавших нас.
На романтическом герое,
гокующие и глухие.
мы i?e сошлись в который раз.
Уже не вздох апрельской прели —
бродячий дух цветочной пыли
был в том пространстве .растворен,
где мы дружили с колыбели,
но двое праздники любили,
а третий в будни был влюблен.
Как славно думать по охоте,
из страха или по привычке,
386

что есть предел всевластью лет!..
Но сутки были на исходе,
и дикий голос электрички
кричал о том, что бога нет.
Один скг.:*ал: — Я верю в чудо... —
Другой сказал: — Нужны потери..
А третий думал и глядел,
как блекнет лунная полуда,
и ветер падает у двери,
и все находит свой предел...
Очередное хулиганство
лучей — и бдение ночное
уйдет, уйдет... А с ним — друзья,
и время то, и то пространство,
когда и где нас. было трое
¦и не было небытия.
25*

Станислав Куняев
Живем мы недолго, — давайте любить
и радовать дружбой друг друга.
Нам незачем наши сердца холодить,
и так уж на улице вьюга!
Давайте друг другу долги возвращать,
щадить беззащитную странность,
давайте спокойной душою прощать
талантливость и бесталанность.
Ведь каждый когда-нибудь в небо глядел,
валялся в больничных палатах.
Что делать? Земля наш прекрасный удел ¦
и нет среди нас виноватых.
Скоропалительный недуг
подвел черту земным заботам
ты успокоился, мой друг,
на кладбище за машзаводом.
Родная рыхлая земля,
зеленый куст над головою...
388

Частицу некую меня
ты навсегда унес с собою.
Ушел один, уйдет другой,
и я уже не тот, что прежде, —
мы жиаы в памяти людской,
в людской печали и надежде.
Мы живы в дружеских сердцах,
вот почему не просто с болью
я говорю о мертвецах,
но с горькой и живой любовью...
Так пусть же силой тайных чувств,
когда меня укроют дерном,
я прорасту в зеленый куст,
чтоб шелестеть над камнем черным.
И, жизнь по-новому любя,
вперяясь в мир незрячим взглядом,
мой милый, я пойму тебя
в том ясене, шумящем рядом.
Конечно, вечный грех Вы — нелюди, но я —
и страшная вина я тоже виноват:
клеймом лежит на тех,
в чьих замыслах война. я к другу был жесток -
он злом ответил мне,
Зеленая земля, и мир на волосок
ты превратишься в ад... приблизился к войне.

Евгений Евтушенко
Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в праздной суете
разнообразные не те.
И он
не с теми ходит где-то
и тоже понимает это,
и наш раздор необъясним,
и оба мучаемся с ним.
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладет
и у другой меня крадет.
А той —
скажите, бога ради,
кому на плечи руки класть?
Та,
у которой я украден,
В отместку тоже станет красть.
Не сразу этим же ответит,
а будет жить с собой в борьбе
и неосознанно наметит
кого-то дальнего себе.
О, сколько
нервных
и недужных,
390

ненужных связей,
дружб ненужных!
Во мне уже осатанёнпость!
О кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей соединенность
и разобщенность
близких душ!
Я товарища хороню.
Эту тайну я хмуро храню.
Для других он еще живой.
Для других он еще с женой,
для других еще с ним дружу,
ибо с ним в рестораны хожу.
Никому я не расскажу,
никому —
что с мертвым дружу.
Говорю не с его чистотой,
а с нечистою пустотой.
И не дружеская простота —
держит рюмку в руке пустота.
Ты прости,
что тебя не браню,
не браню, а молчком хороню.
Это что же такое,
что?
У меня не умер никто,
и немного прожито лет,
а уж стольких товарищей
нет...
В дружбе не надо пешек,
в дружбе не надо ферзей,
но танцевать, как от печек,
надо всегда от друзей.
И безо всяких «надо»,
просто, без ничего,
дружба — не чувство стада,—
чувство себя самого.
Люди сильны друг другом.
Да не обманет их
лезущий вверх по трупам
бывших друзей своих.
Люди сильны друг другом —
так тому и бывать,
и никаким подлюгам
этого не оплевать!
Люди сильны друг другом.
Чтобы с друзьями срастись,
не обязательно цугом
холкою в холку плестись.
Люди сильны друг другом,
так, словно Севером — Юг,
так, словно пахарь — плугом,
так, словно пахарем — плуг.
391

Люди сильны друг другом.
Что равнодушья мерзей?
Люди сильны испугом
вдруг потерять друзей.
В битвах и перед казнью
или на Млечном Пути
люди сильны боязнью
в чем-то друзей подвести.
В лица друзей каменья -
это по морде себе.
Люди сильны неуменьем
друга предать в беде.
Сколько утрат у России •
водкою их не запить!
Люди сильны бессильем
мертвых друзей забыть.
СТАРЫЙ ДРУГ
Мне спится старый друг,
который стал врагом,
но снится не врагом,
а тем же самым другом.
Со мною нет его,
но он теперь кругом,
и голова идет
от * сновидений кругом.
Мне снится старый друг,
крик — исповедь у етен
на лестнице такой, где черт сломает ногу,
и ненависть его,
но не ко мне, а к тем,
кто были нам враги
и будут, слава богу.
Мне снится старый друг,
как первая любовь,
которая вовек
уже невозвратима.
Мы ставили на риск,
мы ставили на бой,
и мы теперь враги —
два бывших побрагима.
Мне снится старый друг,
как снится плеск знамен
солдатам, что войну
закончили убого.
Я без него — не я,
он без меня — не он,
и если мы враги,
уже не та эпоха.
392

Мне снится старый друг.
Он, как и я, дурак.
Кто прав, кто виноват,
я выяснять не стану.
Что новые друзья?
Уж лучше старый враг.
Враг может новым быть,
а друг — он только старый...

Роберт Рождественский
ДРУГ
Мы цапаемся жестко.
Мы яростно молчим.
Порою —
из пижонства,
порою —
без причин.
На клятвы -в дружбе крупные
глядим, как на чуму.
Завидуем друг другу мы,
не знаю почему...
Взираем незнакомо
с придуманных высот,
считая,
что другому
отчаянно везет.
Ошибок не прощаем,
себя во всем виним.
Звонить
не обещаем.
И все ж таки звоним!
Бывает:
в полдень хрупкий
мне злость моя нужна.
Я поднимаю трубку:
«Ты дома,
старина?..»
Он отвечает:
«Дома...
Спасибо — рад бы...
Но...»
И продолжает томно,
и вяло,
и темно:
«Дела...
прости...
жму руку...»
А я молчу, взбешен.
Потом швыряю трубку
и говорю:
«Пижон!»
...Но будоражит в полночь
звонок из темноты...
А я обиду помню.
Я спрашиваю:
«Ты?»
II отвечаю вяло.
Уныло.
Свысока.
И тут же
оловянно
бубню ему:
394

«Пока...»
Так мы живем и можем,
ругаемся зазря.
И лоб в раздумьях морщим,
тоскуя и остря.
Пусть это все
мальчишеством
иные назовут...
Листы бумаги
чистыми
четвертой день живут,
боюсь я с;:оз истертых,
как в булочной ножи...
Я знаю:
он прочтет их
и не простит мне
лжи!
Над камином стучат
ходики...
Где упали
друзья —
холмики.
Навсегда заросли
травами.
До сих пор их дома
в трауре...
А другие пошли
в физики.
Мне о них разузнать
фигушки!
Мне у них про дела
выпытать —
все равно
что секрет
выболтать.
А иные нашли
жилочку, '
может,
далее и впрямь -
жирную.
А. Аграновскому
Полюбили столы
крупные.
Полюбили слова
круглые...
Им грешно до меня
снизиться...
И застыл телефон
в книжице,
как рыбешка
в углу невода.
Номер есть,
а звонить —
некуда...
Похудела моя
книжечка.
Там,
где раньше канат, —
ниточка.
Там, где раньше
моря, —
озеро.
А заместо весны —
осени.

Андрей Вознесенский
СВЕТ ДРУГА
Я друга жду. Ворота отворил,
зажег фонарь над скосами перил.
Я друга жду. Глухая сторона.
Жизнь ожиданием озарена.
Он жмет по окружной, как на пожар,
как я в его невзгоды приезжал.
Приедет. Над сараями сосна
заранее озарена.
Бежит, фосфоресцируя, кобель."
Ты друг? но у тебя — своих скорбей...
Чужие фары сгрудят темноту —
я друга жду.
Сказал — приедет после девяти.
По всей округе смотрят детектив.
Зайдет вражда. Я выгоню вражду —
я друга жду.
Проходят годы — Германа все нет.
Из всей природы вырубают свет.
Увидимся в раю или в аду.
Я друга жду, всю жизнь я друга жду!
Сказал — приедет после девяти.
Судьба, обереги его в пути.
396

ГЕКЗАМЕТРЫ ДРУГУ
Сокололетний Василий!
Сирин джинсовый,
художник в полете и в силе,
ржавой подковой
твой рот подковали усищи, Василий,
юность сбисируй, Василий,
где начищали штиблеты нам властелины Ассирии.
Бросил ты пить. Ты не выпил шампанского ванну,
300 ящ. пива и море разочарований
(в детстве — как фрески — застиранные сатины),
мы — европейцы, Василий, с поправкой на Византию,
бак политуры не допит плюс стопка мальвазии,
мы — византийцы с поправкой на Азию,
мы -т- азиаты с поправкой па техреволюцию,
гаснут в витринах недопитые иллюзии.
Стали активами наши пассивы, Василий.
Имя, как птица, с ветки садится на ветку
и с человека на человека.
Великолепно звучит, не плаксиво,
велосипедное имя Василий.
Первая встреча: облчудище дуло —
нас не скосило.
Оба стояли пред оцепеневшей стихией.
Встреча вторая: над черной отцовской
могилой
я ощутил твою руку, Василий.
Бог упаси нам встретиться в третий, Василий...
Мы ли виновные в сроках, в коих дружили,
что городские — венозные — реки нас
отразили?
О венценосное имя — Василий.
Тело мое, пробегая по ЦДЛу,
так просвистит твоему мимолетному телу:
«Ваш палец, Вас. Палыч! Сидите красиво».
О соловьиное имя — Василий.

Арсений Семенов
Когда своих любимых выбираем,
То знаем: их за деньги не купить.
На их любовь любовью отвечаем.
Затем и выбираем, чтоб любить.
Когда своих друзей мы выбираем ¦—
Из ненависти дружбу не слепить —
Мы им на дружбу дружбой отвечаем.
Затем и выбираем, чтоб дружить.
Когда своих врагов мы выбираем —
Добро со злом, увы, не примирить, —
Мы на удар ударом отвечаем.
Затем и враг, чтоб в нем врага убить.
Путь прямоты — лишь он от века светел..
Прочь кривотолки. Вот моя рука
Тому, кто, чести не роняя, встретил
Любимую. И друга. И врага.
398

о
Анатолий Поперечный
ИЗ ПОЭМЫ «СОЛНЕЧНЫЙ ОБРОК»
Я вижу: сходятся враги.
Как ястреба,
Схлестнулись мненья,
Характеры и кулаки.
И нет прощенья.
Есть отмщенье.
Так первобытной дружбы вдруг
Коснется алчный клюв раздора.
И. вот уже кружится пух,
И новая гнездится ссора.
Но я беру свой самострел
И прекращаю это действо.
Я с детства пресекать умел
Те ястребиные злодейства...
Мне в превосходстве нет нужды.
Но как чудовищны размеры
Братоубийства и вражды
Одной крови и разной веры!
Дождь, не минуй мое крыльцо
И смой позорной битвы перья!
Брат, брату посмотри в лицо —
Оно исполнено доверья.
Ушел из жизни рано человек.
Нам за него дожить,
399

Допеть,
Добраться
До самой сути...
И свершает век
Священнодейство,
Кровное,
Как братство.
Вот так —
Собраться вновь у очага,
У древнего огня,
В простом жилище...
Брат в брате
Да не углядит врага.
Брат в брате
Душу праведную ищет...
ЗЕЛЕНОЕ ЭХО
Вновь слышу далекое эхо,
Зеленое эхо весны.
Как будто бы кто-то проехал —
Проездом из той стороны,
Где луны над ставом как бубны,
Где ночи в дубравах глухи,
Где ветры ингульские буйны
В степи, а в яругах тихи;
Где лунные блики как лики
Тех, милых, забытых давно,
Которых уже не окликнуть,
Не вызвать, присвистнув в окно...
Они за могильным курганом
Сокрылись, их нету в живых,
Ушедших из жизни так рано,
Так поздно я вспомнил о них.
Друзья моей юности шалой,
Той, послевоенной страды...
Я тоже, подбитый, усталый,
Проездом из той стороны,
Я, меченный веком жестоким,
Утратами, болью разлук,
400

Вдруг выйду один ненароком
На тот опустевший наш круг.
Припомнив забытые игры,
Напав на затерянный след,
Приму на себя, словно иго,
Всю тяжесть непрожитых лет.
Не узнанных вами страданий,
Не познанных бед и побед,
Как верный ваш друг стародавний,
Свершающий в юность побег;
Где вновь на кругу не согреться,
Друзья, у былого костра,
Активность не солнца, а сердца
Взрывной вас волной унесла,
Оставив звучащее эхо
В просторах и далях страны...
Как будто бы кто-то проехал —
Проездом из той стороны.
26 Друзья мви...

Анатолий Передреев
Ты умудрен и жизнью, и судьбой,
Ты одарен талантами счастливо,
Но почему так тяжело с тобой
Твоей жене
И другу так тоскливо?
Нет, ты не прячешь своего лица,
Оно всегда в известном окруженье,
Но никогда не ясно до конца,
Какое оно примет выраженье.
Ты знаешь, кто твой враг и кто твой друг,
Но безразличен и к врагу, и к другу
И опыт свой проносишь как недуг,
На всех распространяя эту муку.
Так в чем же смысл всезнаиья твоего,
И слуха изощренного, и зренья,
Когда ты извлекаешь из всего
Лишь тяжкий плод тоски и озлобленья?!
Идешь, удачей согнут, как бедой,
Своей печали сдавшийся на милость...
Давным-давно ты был самим собой,
Давным-давно лицо твое светилось.
402

РОМАНС
Как эта ночь пуста, куда пи денься,
Как город этот ночью пуст и глух...
Нам остается, друг мой, только песня —
Еще не все потеряно, мой друг!
Настрой же струны на своей гитаре,
Настрой же струны на старинный лад,
В котором все в цветенье и разгаре —
«Сияла ночь, луной был полон cai>.
И не смотри, что я не подпеваю,
Что я лицо ладонями закрыл,
Я ничего, мой друг, не забываю,
Я помню все, что ты не позабыл.
Все, что такой отмечено судьбою
И так звучит — на сердце и на слух, -
Что нам всего не перепеть с тобою,
Еще не все потеряно, мой друг!
Еще струна натянута до боли,
Еще душе1 так непомерно жаль
Той красоты, рожденной в чистом поле*
Печали той, которой дышит даль...
И дорогая русская дорога
Еще слышна — не надо даже слов,
Чтоб разобрать издалека-далека
Знакомый звон забытых бубенцов.
26*

Анатолий Преловский
НАД ПЕРЕВОДАМИ
Памяти Семена Данилова
Когда переводил стихи поэта,
то я, как переводчик, сохранял
не букву,
а сам дух оригинала.
Мой старший друг, еще в расцвете сил
и в ореоле всероссийской славы,
задумался о том,
о чем всегда
тревожились поэты всех народов:
о родине,
о смерти,
о друзьях,
о судьбах слова и о чуде жизни.
А жизнь, что клокотала в тех стихах,
была гораздо шире, чем подстрочник,
и норовила привести на память
то ленский ветер, то Чочур-Муран*,
то дымокур якутского летовья, —
* Чочур-Муран — священная гора в окрестностях Якутска.
404

все, что и сам знавал я по своей
таежной жизни.
Но воспоминанья
лишь помогли родиться переводу .—
и вот он пред тобою, наш читатель:
ДРУЗЬЯМ
Мне имя русское — Семен — бродячий поп однажды дал,
когда таежный свой приход неторопливо объезоюал.
С тех пор мы с именем моим идем по жизни день за днем.
Взрослеем. Учимся. Поем. Работаем всегда вдвоем.
Узнали счастье и печаль, полет и крах надежд своих.
Но все, что выпадало нам, делили честно на двоих.
Мы попадали с ним порой то на чужбину, то в беду,
но жили мирно. И всегда друг с другом были мы в ладу.
Что ж, имя я свое люблю. И как звучит оно, люблю.
С ним неразлучен я всегда, его другим не уступлю.
Но в дни, когда болею я иль темной думою томим,
все ою грустно знать, что разлучусь с привычным именем моим.
Пробьет мой час, оставлю я подлунный мир и путь земной,
уйду, но имени скажу: «Живи-ка на земле родной!»
Позволю имени меня лишь до могилы проводить.
. И пусть вернется к вам, друзья, чтоб между вами жить.
Пускай, как я на вас глядел, оно теперь глядит.
Пускай, как я средь вас сидел, оно теперь сидит.
Пусть спорит голосом моим, с неправотой, друзья.
Пусть помогает вам в трудах, как это делал я.
Когда ж вам будет тяжело и одиноко — пусть
оно поможет одолеть беду, безверье, грусть.
А если радость, иль успех, иль званый пир в дому —
пусть радуется счастью' всех, как радовалось моему.
Так будет имя жить средь вас, рождаясь вновь и вновь,
чтоб не избылись никогда ни дружба, ни любовь.
405

И если вы, друзья, в свой срок исполнив долг земной,
покинете живую жизнь, чтоб встретиться со мной,
то имя скромное мое оплачет вас тогда —
и на надгробии моем застынет. Навсегда.
Когда я перевел стихи поэта,
то сам он вдруг предстал передо мной.
Немногословный. Сухонький. В очках.
Улыбчив без натуги. Прост без позы.
Умен умом народа.
Показалось,
что мы сидим не в суетний с голице,
а под живой сосной на Сергеляхе*,
где посреди беседы сокровенной
услышишь, как комар звенит над ухом,
заметишь, как встают из тьмы времен
якутские старинные преданья
и кони справедливых боотуров
копытят землю около сэргэ**.
Когда я перечел стихи поэта
сейчас, когда его меж нами нет,
то снова пережил заботу, друга
о родине, о жизни, о друзьях.
И древних истин вечно новый смысл
опять, опять над смертью торжествует
тем, что живым светло напоминает
о человеке, чей нелегкий век
весь посвящен был своему народу,
и подвиг песни, долгий как судьба,
вершился им в трудах неутомимых,
и мужеством отмечен был, и волей
идти своей стезей.
А прожил он
прекрасно, если долгий труд поэта
и после смерти учит жить — грядущим,
и приобщает к мудрости народной,
и наставляет чести и добру.
* Сер гелях — дачная местность под Якутском.
** Сэргэ — столб-коновязь.
406

ИЗ ПОЭМЫ «ВЫСТРЕЛ»
Не позабыть мне тех, с кем службу нес
с ружьем ли, с мастерком ли, или с рейкой,
с кем шел на зверя иль в сугробе мерз,
с кем общей укрывался телогрейкой,
с кем вечную причастность испытал
к земным заботам и к вселенской боли,
с кем сам намного лучше стал.
Счастливый от глотка таежной воли,
что вам скажу,
товарищи мои?
Вы все — меня мудрей и выше были.
Я не подпортил вашей колеи,
а вы меня навек обогатили
сердечностью и верностью своей,
бытийной и душевной широтою.
(Не так-то много у меня друзей,
теперь их стало больше. Чуть не вдвое.)
Я в деле понял —
верю с этих пор,
что в завтрашней сибирской ноосфере
всегда найдутся место и простор
и -человеку с ружьецом
и зверю —
порукой в этом благородный труд
лесовиков, творящих мир, как боги.
Мне с ними (если только позовут)
куда бы ни пойти — все будет по дороге.

Олег Чухонцев
ВОСПОМИНАНЬЕ О ЗАСТОЛЬЯХ ЮНОСТИ
Мы пили когда-то — теперь мы посуду сдаем.
В застольном сидели кругу, упираясь локтями.
Теперь мы трезвее и реже сидим за столохМ,
где нет уже многих и мы уж не те между нами.
Хлопушка с крапивой цветут на забытых костях.
По в-ечным маршрутам повыбыли, по неминучим.
Как всех разметало! А мы засиделись в гостях.
Так выйдем на воздух, морозцем подышим колючим.
Пойдем по Бутырскому валу и влево свернем,
по улице главной дойдем до Тверского бульвара,
где зорко молчит, размышляя о веке своем,
невольник чугунный под сенью свободного дара.
И мы помолчим о своем... А денек серебрист,
и темные липы, морозный пройдя электролиз,
горят белизною, и чудом оставшийся лист5
трепещет на ветке, окалиной радужной кроясь.
Друзья дорогие, да будет вам в мире светло!
Сойдемся на зрелости лет в одиночестве тесном.
Товарищи верные, нас не случайно свело
на поприще гибельном, но, как и в юности, честном.
Я вас окликаю, хоть нет вас, быть может, нигде,
как юности нашей, теперь пребывающей в нетях.
Так что остается в заносчивой нашей нужде?
Коль выпито все, и посуду сдадим напоследях.
408

Сергей Дрофенко
ПЕСЕНКА ОБ УХОДЯЩЕМ ТОВАРИЩЕ
По улице пологой,
спеша к себе домой, •
осеннею дорогой
идет товарищ мой.
А до мгновений этих,
плутая в пустяках,
стыдились мы — о детях,
стыдились — о стихах.
В скольженье речи плавном
иод шум ночных берез
мы ничего — о главном,
мы ничего — всерьез.
То сахаром, то солью —-
беседу вразнобой
он — со своею болью,
я — со своей судьбой.
Под гнетом нашей фальши,
заботой удручен,
уходит он все дальше,
а мне все ближе он.
И снов"а, снова, снова
в прощальный этот час
Несказанное слово
сопровождает пас...
409

Валентин Сидоров
Опять во власти горя своего.
Опять на всю вселенную в обиде.
Опять мой взгляд не видит ничего.
И в самом деле: что он может видеть?
Печалуясь о собственной судьбе,
Оцепеневшим и застывшим взглядом
Как различишь в мелькающей толпе,
Что кто-то плачет и страдает рядом?
И не очнуться от своих тревог,
И не понять в недвижную минуту,
Что я бы мог, легко и просто мог
Помочь без промедления кому-то.
Хотя бы мыслью (только и всего!),
Не омраченной никакою тенью.
Хотя бы тем, что спрячу от него
Свою досаду и свое смятенье.
410

Василий Казанцев
— А есть ли где на свете белом -
Не уклоняйся, дай ответ —
Душа, какой бы ты всецело
Доверился?
— Пожалуй... нет!
Сказал — и сладко опахнуло
Высокомерною тоской.
И в сердце — холодом дохнуло.
Как будто предал род людской.
Моим словам внимает друг.
Словам моим не внемлет
враг —
Ни радостей моих, ни мук
Не может он понять никак.
И даже если где-го вдруг
Ко мне, как самый лучший
ДРУГ,
Прислушиваться будет враг—
Тут что-то, видимо, не так.
Но все-таки жива, жива
В душе надежда, что слова
Мои — когда-то и врагу
Я в сердце заронить смогу.
Все верит глупая душа,
Что в мире будет все не так.
И все навстречу мне спеша
Пойдут. И станет другом
враг.
411

Владимир Павлинов
СЛУЧАЙ НА БАЗАРЕ
Явь — или сон угарный?.. Вот на углу стою,
толкусь в толпе базарной: собаку продаю!
Стою я в центре круга, галдит народ вокруг:
— Уступишь, что ли, друга? Ну, сколько стоит друг?.. —
И гадко мне и жарко, сгораю от стыда:
чабанская овчарка — товарищ хоть куда!
Притихла... А бывало, ночами не спала,
за трактором бежала, палатку стерегла...
Собака поднимает вдруг голову свою,
собака понимает: ее я продаю!
Взгляд, нежный и унылый, меня вгоняет в дрожь:
— Что ж ты, хозяин милый, что ж друга продаешь? —
...Гульнули мы в Ургенче, всем — и себе назло.
Продукты, деньги, френчи — все псу под хвост пошло!
Там девушки не горды: резвись, гуляй, душа!
Проспались... вспухли морды, в карманах — ни гроша...
Расплавленное небо, треклятая страна:
у нас — буханка хлеба на четверых одна!
И страшен путь, и долог, куда нам пса девать?
Умрет — ведь не геолог... Да, надо продавать!
Поскольку речь о хлебе, как станешь в стороне?
Метнули... Выпал жребий — кому? Ну ясно, мне...
Стою, душой страдая... Шум, хохота обвал...
А прежде никогда я друзей не продавал!
Меня сомненья губят, я — с совестью вдвоем:
вот как! Друзья нас любят, а мы их продаем...
412

Я отошел немного, я в сторону гляжу:
ступай ты, ради бога! Что, я тебя держу?ч
Что, узелок на шее? Что, повод? Ничего!
Ты дерни посильнее, я выпущу его...
Но вот ведь что выходит, к чему любовь ведет:
собака не уходит — куда она уйдет?
Да что ж я, гнус последний? Как друга я продам?
Я лучше кус последний тебе, мой пес, отдам!
Так сами станем псами, достаточно начать...
Кто виноват? Мы сами! А другу — отвечать?
Ну, не могу! — так прямо ребятам и скажу,
«Омегу», дар твой, мама, в шашлычной заложу,
куплю им поллитровку... А ну-ка, друг ты мой,
дай развяжу веревку, айда в пески — домой.

Николай Рубцов
В ГЛУШИ
Когда душе моей
Сойдет успокоенье
С высоких, после гроз,
Немеркнущих небес,
Когда, душе моей
Внушая поклоненье,
Идут стада дремать
Под ивовый навес,
Когда душе моей
Земная веет святость
И полная река
Несет небесный свет, —
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет...
ВСТРЕЧА
— Как сильно изменился ты! —
Воскликнул я. И друг опешил.
И стал печальней сироты...
Но я, смеясь, его утешил:
— Меняя прежние черты,
414

Меняя возраст, гнев и милость,
Не только я, не только ты,
А вся Россия изменилась!..
ДОРОЖНАЯ ЭЛЕГИЯ
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.
Знакома до срока
Дорожная мука.
И отчее племя,
И близкие души,
И лучшее время
Все дальше, все глуше.
Лесная сорока
Одна мне подруга.
Дорога, дорога,
Разлука, разлука.
Устало в пыли
Я влачусь, как острожник,
Темнеет вдали,
Приуныл подорожник.
И страшно немного
Без света, без друга.
Дорога, дорога,
Разлука, разлука...

Александр Кушнер
Когда я очень затоскую,
Достану книжку записную.
И вот ни крикнуть, ни вздохнуть,
Я позвоню кому-нибудь.
О голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что вы бывали дома
По непробудным вечерам,
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: «Ничего».
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.
ПОСЕЩЕНИЕ
(отрывок)
Смеркается. Друзей
Все меньше. Счастлив тем,
Чт® жил, при грусти всей,
Не делая проблем
416

Из разности слепой
Меж кем-то и собой,
Настолько был важней
Знак общности людей,
Доставшийся еще
От довоенных дней
И нынешних старух,
Что шли, к плечу плечо,
В футболках и трусах,
Под липким кумачом,
С гирляндами в руках.
27 Друзья мои...

Натан Злотников
Когда своих друзей искал
От крымских до поморских скал,
Мне это диктовала зрелость,
Как издавна заведено,
Собрать всех разом заодно
В живое зеркало хотелось.
Чтобы взглянуть на даль времен,
И о себе сказать вдруг «он»,
И проследить весь путь с востока
Бесстрастным взглядом знатока,
Что судит все наверняка,
Чье слово верно, да жестоко.
Нельзя почтовому письму
Вверяться! Надо самому
Услышать голоса. И голос
Свой средь других не различить,
Как струйку в речке, в пряже нить,
Как в поле отдаленный колос.
Вся жизнь давно растворена
В друзьях, которых имена —•
Как будто буквы в алфавите:
И если их не уберечь,
Разрушится и жизнь и речь!
Живите все, друзья, живите!
418

СТИХИ О ДРУГЕ
Памяти Сергея Дрофенко
Как прежде, снегопад
Внезапен в сентябре.
Но тайный срок утрат
В каком календаре?
Медлителен и скор,
Как время, дума, рок,
Снег обжигает взор,
Так холоден ожог!
И все ж глазам вовек
Не разглядеть твоим,
Как станет этот снег
Одной из наших зим.
А загородный дом,
Поселок и река
Нас, бывших вчетвером,
Забудут на века.
Какой еще урон
Дано постичь душе?
Не с четырех сторон —
Одной-то нет уже.
Один из пас далек
Настолько, что никак
Не отыскать дорог
И не развеять мрак.
Метелью занесло
Все зимнее окно,
И холодно стекло,
Как у колодца дно.
И в глубине ночной,
Где снег и свет — мираж,
Шепчу я: друг ты мой!..
А слышу: друг ты наш!..
В кромешный этот час
Над горестным стихом
Горюет кто из нас
И слезы льет о ком?
ГРУЗИНСКИЙ ТОСТ
Не во имя пошлой мести,
Утешенья дураков,
Будь достоин этой чести —
Быть врагом своих врагов.
Благородства верный воин,
Победишь в конце концов.
Будь спокоен и достоин
Поношенья подлецов.
Ты полюбишь и разлюбишь.
Потеряешь и найдешь.
Воскресишь себя, погубишь —
Но не путан с правдой ложь!
Морису Поцхишвили
Избегай хвалы и лести.
Сердце возвышай и речь.
Будь достоин этой чести —
Чью-нибудь любовь беречь.
Силой не хвалясь мужскою,
Этой силы не жалей.
В поле, в битве, над строкою
Пот пролей и кровь пролей.
Счастлив, кто с друзьями
смеете.
Много их, хоть мало их.
Будь достоин этой чести —
Другом быть друзей своих.
27*

о
Белла Ахмадулина
По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
My что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
420

найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне нредглеты.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда — из слез, из темноты,
из бедного невежества былого —
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
МОИ ТОВАРИЩИ
1
— Пока! — товарищи прощаются со мной.
— Пока! — я говорю. — Не забывайте! -
Я говорю: — Почаще здесь бывайте! —
пока товарищи прощаются со мной.
Мои товарищи по лестнице идут,
и подымаются их голоса обратно.
Им надо долго ехать — до Арбата,
до набережной, где их дома ждут.
Я здесь живу. И памятны давно
мне все приметы этой обстановки.
Мои товарищи стоят на остановке,
и долго я смотрю на них в окно.
Им летний дождик брызжет на плащи,
и что-то занимается другое.
Закрыв окно, я говорю: — О горе,
входи сюда, бесчинствуй и пляши!
Мои товарищи уехали домой,
они сидели здесь и говорили,
еще восходит над столом дымок —
это мои товарищи курили.
421

Но вот приходит человек иной.
Лицо его покойно и довольно.
И я смотрю и говорю: — Довольно!
Мои товарищи так хороши собой!
Он улыбается: — Я уважаю их.
Но вряд ли им удастся отличиться.
— О, им еще удастся отличиться
от всех постылых подвигов твоих.
Удачам все завидуют твоим —
и это тоже важное искусство,
и все-таки другое есть Искусство, —
мои товарищи, оно открыто им.
И снова я прощаюсь: — Ну, зсего
хорошего, во всем тебе удачи!
Моим товарищам не надобно удачи!
Мои товарищи добьются своего!
Л. Вознесенскому
Когда моих товарищей корят,
я понимаю слов закономерность,
но нежности моей закаменелость
мешает слушать мне, как их корят.
Я горестно упрекам этим внемлю,
я головой киваю: слаб Андрей!
Он держится за рифму, как Антей
держался за спасительную землю.
За ним я знаю недостаток злой:
кощунственно венчать «гараж» с «геранью»,
и все-таки о том судить Гераклу,
поднявшему Антея над землей.
Оторопев, он свой автопортрет
сравнил с аэропортом, — это глупость.
Гораздо больше в нем азарт и гулкость
напоминают мне автопробег.
И я его корю: зачем ты лих?
Зачем ты воздух детским лбом таранишь?
422

Все это так. Но все ж он мой товарищ.
А я люблю товарищей моих.
Люблю смотреть, как, прыгнув из дверей,
выходит мальчик с резвостью жонглера.
По правилам московского жаргона
люблю ему сказать: «Привет, Андрей!»
Люблю, что слова чистого глоток,
как у скворца, поигрывает в горле.
Люблю и тот, неведомый и горький,
Серебряный какой-то холодок.
И что-то в нем, хвали или кори,
есть от пророка, есть от скомороха,
и мир ему — горяч, как сковородка,
сжигающая руки до крови.
Все остальное ждет нас впереди.
Да будем мы к своим друзьям пристрастны!
Да будем думать, что они прекрасны!
Терять их страшно, бог не приведи!
Я думаю: как я была глупа,
когда стыдилась собственного лба —
зачем он так от гения свободен?
Сегодня, став взрослее и трезвей,
хочу обедать посреди друзей.
Лишь их привет мне сладок и угоден.
Мне снится сон: я мучаюсь и мчусь,
лицейскою возвышенностью чувств
пылает мозг в честь праздника простого.
Друзья мои, что так добры ко мне,
должны собраться в маленьком кафе
на площади Восстанья в полшестого.
Я прихожу и вижу: собрались.
Благословляя красоту их лиц,
плач нежности стоит в моей гортани.
Как встарь, моя кружится голова.
Как встарь, звучат прекрасные слова
и пенье очарованной гитары.
423

Я просыпаюсь и спешу в кафе,
я оставляю шапку в рукаве,
не ведая сомнения пустого.
Я твердо помню мой недавний сон
и стол прошу накрыть на пять персон
на площади Восстанья в полшестого.
Я долго жду и вижу жизнь людей,
которую прибоем площадей
выносит вдруг на мой пустынный остров.
Так мне пришлось присвоить новость встреч,
чужие тайны и чужую речь,
борьбу локтей неведомых и острых.
Вошел убийца в сером пиджаке.
Убитый им сидел невдалеке.
Я наблюдала странность их общенья.
Промолвил первый:
— Вот моя рука,
но все ж не пейте столько коньяка. —
И встал второй и попросил прощенья.
Я у того, кто встал, спросила:
— Вы
однажды не сносили головы,
неужто с вами что-нибудь случится? —
Он мне сказал:
— Я узник прежних уз.
Дитя мое, я, как тогда, боюсь, —
не я ему, он мне ночами снится.
Я поняла: я быть одна боюсь.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
О, смилуйтесь, хоть вы не обещали.
Совсем одна, словно Мальмгрен во льду,
заточена, словно мигрень во лбу.
Друзья мои, я требую пощады!
И все ж, пока слагать стихи могу,
я вот как вам солгу иль не солгу:
они пришли, не ожидая зова,
сказали мне: — Спешат твои часы. —
И были наши помыслы чисты
на площади Восстанья в полшестого.
424

Владимир Высоцкий
ПЕСНЯ О ДРУГЕ
Если друг
оказался вдруг
И не друг, и не враг,
а так...
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, —
Парня в горы тяни —
рискни!—
Не бросай одного
его:
Пусть он в связке в одной
с тобой, —
Там поймешь, кто такой.
Если парень в горах —
не ах,
Если сразу раскис —
и вниз,
Шаг ступил на ледник —
и сник,
Оступился — ив крик, —
Значит, рядом с тобой —
чужой,
Ты его не брани —
f они:
425

Вверх таких не берут,
и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил,
не ныл,
Пусть он хмур был и зол,
но шел,
А когда ты упал
со скал,
Он стонал,
но держал;
Если шел он с тобой
как в бой,
На вершине стоял — хмельной, —
Значит, как на себя самого,
Положись на него.

Геннадий Русаков
Я Друг моих друзей, и так давно живу,
что больше не гляжу на жесткую траву,
на эти небеса затертых бумазеи:
я так давно живу, и друг моих друзей.
Мне было сорок лет и будет пятьдесят.
Мои года мне вслед об этом голосят,
крича, что я — глухня, бездомник, ротозей...
А мне и дела нет: я друг моих друзей.
Что было — то мое, а позабыл — так что ж...
Беспамятность — беда,- а умолчанье — ложь.
Но я не выбирал своих земных стезей,
и, видно, потому я друг моих друзей.
427

Юнна Мориц
к другу
Странной страсти стройный дух,
Струнный образ дружбы нежной,
Не оставь мой взор и слух
Ни* зимою белоснежной,
Ни осеннею порой
В комьях вечности сырой,
Ни на гребне летней пыли,
Темной, словно дух- в бутыли.
Ни тем более весной,
В пору гнили и расцвета, —
Не оставь и будь со мной!
Все, что хочешь, дам за это.
Сдвину гнет с твоей души,
Дам урок одушевленья,
Отучу скучать в глуши,
Также прочие явленья
Рассекречу, например:
Связь меж рифмой и луною,
Солью мысли и волною,
Между тьмой и глубиною, —
Так возьми граненый мел
И к доске иди за мною.
Через ровно семь годов
Будет к этому готов
Мой ребенок белоснежный.
Взор и слух его прилежный
428

Спросит мяса и плодов.
Не оставь мое дитя,
Сладко завтракать, летя
Над равниною безбрежной.
С высоты не будь с ним сух,
Странной страсти стройный дух,
Струнный образ дружбы нежной.
субботний вечер
На мокрых крышах — свет зари
неистово багров.
Как будто смотришь изнутри
на собственную кровь.
Я к вам спешу, мои друзья,
в Москвы далекий край: •
такси в субботу взять нельзя,
и я беру трамвай,
потом автобус, и метро,
и старый драндулет.
А в торбе — крепкое ситро
и дюжина котлет,
валокордин — для стариков,
ребятам — краски, клей,
а также множество кульков
с продуктами полей.
О да, гуляка я и мот,
люблю я ветчину!
Я расскажу вам анекдот
и песню сочиню —
в ней будет, что ни говори,
какой-нибудь сюрприз,
как будто смотришь изнутри
на собственную жизнь!

Эдуард Балашов
А. Передрееву
Уходит друг, и песня умолкает.
Как жить без друга? Как без друга жить?
Он знает все, о чем никто не знает,
И не прости г, чего нельзя простить.
Как опустела белая округа!
Что делать мне? Как мне помочь ему?
Не дай мне бог остаться жить без друга
И умереть без друга" одному!
430

Эрнст Портнягин
Еще по плечу кутерьма
тропы, каравана и вьюка,
и лошади сходят с ума,
завидев старинного друга.
Еще подниму на скаку,
достану любую потерю.
Ни другу, ни ученику
я трудный маршрут не доверю.
Как прежде, высоты люблю,
в низинах впадаю в отчаянье,
но только все чаще ловлю
себя на внезапном молчанье.
Где легкого чувства разброд?
Где радость моя, бездорожье?
Мой каждый скитальческий год
становится сердцу дороже...
Пора их считать и беречь,
часы под распахнутой ночью,
огарки палаточных свеч,
туманов рассветные клочья.
Альпийские травы в горсти,
просветы в брезентовой крыше...
Мне новых друзей не найти,
а старые горше и ближе.
431

Игорь Шкляревский
Я пил вино со школьными друзьями —
воспоминанья, ночь, днепровский вал...
А листопад над нами бушевал!
И вдруг я их увидел стариками.
— Откройте форточку! — Но дым стоял столбом,
и уплывали дорогие лица...
Скользили тени, и метались листья,
сырой землею пахло за окном.
И думал я, что не случится чудо,
не ошибется адресом беда.
по одному уйдем туда, откуда
никто не возвращался никогда...
Но если есть бессмертье под луною,
вот этот станет дремой луговою!..
А этот в сосны уползет змеею!..
А тот промчится тучей дождевою!..
Махну ему зеленою рукою!..
ВОСПОМИНАНИЕ О 10-м «Б»
А сон мне приснился чудной...
Сижу я на облаке белом.
И как на перине друзья разлеглись.
Один возле самого края
сидит и хохочет.
Его уже нету...
432

А облако тихо плывет
над Оршей, над Вязьмой...
Внизу сенокосы, паромы,
дорога песчаная, белое поле гречихи,
и синее — льна, и зеленое поле — гороха,
и желтое — ржи...
Я болтаю ногой в пустоте.
А облако вроде прогнулось.
И люди в долине
бегут поддеревья! Из облака дождик идет.
Друзья — все теснее. А белое облако тает.
Вдруг ветер подул и на клочья его разорвал!
А синие дыры — все больше.
А белые клочья,
гонимые ветром,
с друзьями — все дальше, все дальше...
Еду на станцию, друга встречаю.
В соснах фонариком путь освещаю.
Сердце сожмется от жалости вдруг:
осень придет — и уедет мой друг.
Долго на север к реке добираюсь.
И не добрался еще, а прощаюсь!
Загодя прожил — нельзя воротить
лето, которое надо прожить.
Лес над рекою зеленый склонился.
Господи! Желтый в реке отразился.
Товарищ крикнул:—Как живешь?-
Я для ответа рот открыл,
А человека след простыл.
Теперь меня не проведешь!
28 Друзья мои... 438

Бегу... Навстречу мне сосед —
со свадьбы или с похорон.
— Ну как дела?
И свой ответ
один в подъезде слышит он.
Теперь его не проведешь!
Мчит, закусивши удила.
Кричит стене: — Ну как живешь?
Кричит столбу: — Ну как дела?

©
Петр Вегин
ЛИЦЕЙСКОЕ
Как на станции Залазы
две жандармские заразы
разнимали двух друзей,
обнимающихся пылко.
Бледнолицый ехал в ссылку,
а из ссылки — что смуглей.
Два поэта-лицеиста:
один нумер был
четырнадцатый,
и девятым был другой.
Жандармерии плечистой
не понять слезы пречистой,
а России — не впервой.
Кто посмел прервать объятье?
Кто посмел — тому
проклятье!
Лицеистам — бронзоветь....
Над всечасной суетою
их объятие святое
нам осталось как завет.
Царскосельского музея
кету — есть душа лицея,.
неизбывная вовек!
Иль у нынешних пиитов
набирается петитом
прописное — ЧЕЛОВЕК?
Пли мы совсем потухли
после Пушкина и Кюхли?
Нас один язык вскормил!
Наши души не чернильницы..
...Пушкин нумер был
четырнадцатый-.
а девятым Кюхля был...
28*
<i35

Владимир Леонович
У двух могильных ям
я мерз два года кряду.
Неправда, что друзьям
там ничего не надо.
Висит мусеничеж
из капельных пылинок.
Осенний паучок
настроил паутинок,
и, в сапоги обут,
плетешься ты по грязи
среди алмазных пут
вот этой смертной связи.
И каждый божий день —
поднимешься с зарею —
встречаешь не один —
вас двое или трое.
И мил и близок свет,
которого не видел, —
и вот тебе завет
и жизни лишний выдел.
Вошла судьба в судьбу,
и долг российский долог -
и ноша на горбу,
и дождик, и проселок.
Друзья мои, вы есть, вы были,
вы научились воскресать.
Со мной беседуете — или...
Не смею слова досказать.
И кто-то перевал осилит,
отпыхиваясь тяжело.
436

А ласточка летит навылет
и невредимо — сквозь стекло.
И только звездчатая брешка...
И мы с тобою, милый мой,
туда, где вспыхивает вешка,
летим по ломаной прямой.
Сгорев гордыней и досадой,
ты взмыл — покинул Мушгаид*.
Ты говорил, что век десятый
в горах как облако стоит.
И дальше ни единым мигом
громада эта не пошла.
Турецким и татарским игом
поэзия пренебрегла.
А линии черны и белы,
а душу воспитала грань...
Ты знал, где обры, где иберы.
Как холодно! Какая рань!
* Садик в Тбилиси.

Юрий Кузнецов
НЕРАЗРЫВАЕМОЕ КОЛЬЦО
На Востоке прохладная тень,
И сияет кольцо аромата.
Мы широкий увидели пень —
Славный стол для проезжего брата!
— Что-то в этом счастливое есть! —
Как один, мы сказали друг другу. —
Некий перст указует присесть
И пустить нашу чашу по кругу.
Мы по кольцам считали у пня —
Триста лет расходились широко.
Русским князем назвали меня,
И сказал я потомкам Востока:
— Разорвать никому не дано
В этом пне ни единого круга.
Пьем за семя! Когда-то оно
Круг за кругом погнало упруго.
Так запомним друг друга в лицо
rf'друг друга любить обязуем,
Потому что живое кольцо
Мы вкруг этого пня образуем.
Мы глядели друг другу в лицо,
Круг широк, но стояли едино.
А за нами народов кольцо,
И держала всех нас сердцевина.
438

ЛЮДИ ЗЕМЛИ
Звезда покатилась — трава, поднялась,
Закат обернулся рассветом.
На землю приходят один только раз.
Что думает мальчик об этом?
Цветите, цветите, цветы, у крыльца!
Шумите, зеленые ветки!
Надежда и вера, стучитесь в* сердца!
Родные, останьтесь навеки!
Война прокатилась — земля сотряслась,
Она разминулась с рассветом.
На землю приходят один только раз.
Что думает воин об этом?
Грядущие беды таятся в былом.
И снова долины и реки
Война осеняет совиным крылом.
Отчизна, останься навеки!
Душа потерялась, любовь не нашлась,
Ракиты не верят ракетам.
На землю приходят один только раз.
Что думают люди об этом?
Священные рощи пусты, но зато
Полны бомбовые отсеки.
О вечном покое не помнит никто.
Народы, останьтесь навеки!
Останьтесь, родные! Заря занялась!
Мы дети единого круга.
На землю приходят один только раз,
Так будем достойны друг друга!
Цветите, цветите, цветы, у крыльца!
Шумите, зеленые ветки!
Надежда и вера, стучитесь в сердца!
Планета, останься навеки!

СОДЕРЖАНИЕ
Александр СУМАРОКОВ
Песня — 5
Гаврила ДЕРЖАВИН
Пикники. Приглашение к
обеду — 6
Юрий НЕЛЕДИНСКИЙ^
МЕЛЕЦКИЙ
Загадка акростическая — 9
Иван ДМИТРИЕВ
К друзьям моим... Два
друга —10
Николай КАРАМЗИН
К соловью. Берег — 13
Иван КОЗЛОВ
К другу В. А. Жуковскому. К
П. Ф. Балк-Полеву — 14
Александр БЕНИТЦКИИ
Гробница друга — 17
Василий ЖУКОВСКИЙ
На смерть Андрея Тургенева.
Дружба. Тургеневу, в ответ на
его письмо. Воспоминание—18
Николай ГНЕДИЧ
К моим стихам. Дружба. К
Другу — 21
Федор ГЛИНКА
Славное погребение — 24
Константин БАТЮШКОВ
На смерть И. П. Пнина.
Веселый час. Дружество. Тень
друга. К друзьям — 25
Иван КРЫЛОВ
Два голубя. Собачья
дружба — 30
Павел КАТЕНИН
Идиллия — 34
Семен РАИЧ
Прощальная песнь в кругу
друзей — 35
Петр ВЯЗЕМСКИЙ
К моим друзьям Жуковскому,
Батюшкову и Северину. К
Батюшкову. Альбом. Из
«Коляски». Литературная исповедь.
Друзьям — 37
Александр ГРИБОЕДОВ
А. Одоевскому — 43
Кондратий РЫЛЕЕВ
Друзьям (в Ротово). К И.
А-ву. А. А. Бестужеву — 44
Михаил ДМИТРИЕВ
Н. М. Языкову — 47
Вильгельм
КЮХЕЛЬБЕКЕР
К Пушкину и Дельвигу (из
Царского, Села). На Рейне.
Элегия. 19 октября. На смерть
Якубовича — 48
Антон ДЕЛЬВИГ
На смерть Державина.
Прощальная песнь воспитанников
Царскосельского Лицея. К
Шульгину. К друзьям. К Ил-
личевскому (в Сибирь)
Дифирамб (на приезд трех друзей).
Домик. Снова, други, в
братский круг... Грусть — 54
Александр ПУШКИН
К Пущину D мая). Друзьям.
Князю А. М. Горчакову.
Разлука. Чаадаеву. Баратынскому.
Друзьям. Коварность.
Чаадаеву. 19 октября. И. И. Пущину.
Во глубине сибирских руд...
19 октября 1827. Чем чаще
празднует лицей... — 62
Евгений БАРАТЫНСКИЙ
К Кюхельбекеру. Элизийские
440

поля. Дельвигу. Мой Элизий
-76
Александр ОДОЕВСКИЙ
Элегия. Элегия (на смерть
А. С. Грибоедова). Недвижимы
№i\ мертвые в гробах... Ты
знаешь их, кого я так любил...
— 80
Николай ЯЗЫКОВ
Песня. А. С. Пушкину.
Прощальная песня. Песня. Я
помню: был весел и шумен мой
день... — 84
Федор ТЮТЧЕВ
В альбом друзьям (из
Байрона). Брат, столько лет
сопутствовавший мне... — 89
Александр ПОЛЕЖАЕВ
А. П. Лозовскому (Красное
яйцо) — 91
Дмитрий ВЕНЕВИТИНОВ
К друзьям. К друзьям на
Новый год. Послание к Рожали-
ну — 94
Каролина ПАВЛОВА
Мы странно сошлись. Средь
салонного круга... — 97
Нестор КУКОЛЬНИК
Прощальная песня из
недоконченной поэмы — 99
Алексей КОЛЬЦОВ
Пишу не для мгновенной
славы... Поминки — 101
Николай ОГАРЕВ
Другу Герцену. В альбом.
Памяти друга. И если б мне
пришлось прожить еще
года... Из поэмы «Исповедь
лишнего человека» — 103
Михаил ЛЕРМОНТОВ
Сосед. Спеша на север из да-
"лека... Памяти А. И.
Одоевского. К NN. Сосед. В рядах сто-
яли безмолвной толпой... —
106
Петр ЕРШОВ
Послание к другу — 112
Иван ТУРГЕНЕВ
Последнее свидание — 114
Яков ПОЛОНСКИЙ
Литературный враг — 115
Афанасий ФЕТ
Тургеневу. Облаком
волнистым... В долгие ночи, как
веждц на сон ни сомкнуты..^
Другу — 117
Николай НЕКРАСОВ
Памяти Белинского.
...одинокий, потерянный... Скоро
стану добычею тленья... Друзьям
— 119
Лев МЕЙ
Покойным. Лицеистам — 122
Аполлон МАЙКОВ
Я- П. Полонскому — 124
Юлия ЖАДОВСКАЯ
Чем ярче шумный пир, беседа
веселей — 125
Иван НИКИТИН
Друг — 126
Алексей ПЛЕЩЕЕВ
Вперед! беЗ страха и
сомненья... Посвящение. Старики —
128
Михаил МИХАИЛОВ
Крепко, дружно вас в
объятья... Смело, друзья! Не
теряйте... — 132
Николай ДОБРОЛЮБОВ
Еще работы в жизни много...
Милый друг, я умираю...—133
Алексей АПУХТИН
Ссора. П. Чайковскому — 135
441

Иван СУРИКОВ
"Из поэмы «Богатырская жена»
— 138
Константин
СЛУЧЕВСКИЙ
Я привязан был в .жизни к
различным вещам... — 140
Григорий МАЧТЕТ
Последнее прости — 141
Николай МОРОЗОВ
•Людмиле Волкенштейн — 142
Петр ЯКУБОВИЧ
Друзья! В тяжелый миг
сомненья... — 143
Константин БАЛЬМОНТ
Ожесточенному. Мой друг, есть
радость и любовь... — 144
Иван БУНИН
Могильная плита. Синие обои
полиняли... Памяти друга —
146
Глеб КРЖИЖАНОВСКИЙ
Из «Сонетов В. И. Ленину» —
148
Валерий БРЮСОВ
Когда встречаюсь я случайно...
К безвестному другу. Сын
Земли — 149
Михаил ПРИШВИН
•Обращение к другу — 152
Николай РЕРИХ
•Оставил. Не считай — 155
Максимилиан ВОЛОШИН
Другу — 156
Александр БЛОК
Бегут неверные дневные тени...
Высоко с темнотой сливается
стена... Друзьям — 159
Андрей БЕЛЫЙ
Из цикла «Блоку». Сергею
Соловьеву — 160
Самуил МАРШАК
Как призрачно мое
существованье!.. Пожелания друзьям.
«Нам с тобой не по дороге!»...
'—163
Николай АСЕЕВ
Синие гусары. Разговор с
неизвестным другом (из поэмы
«Маяковский начинается») —
165
Анна АХМАТОВА
А вы, мои друзья* последнего
призыва!.. Памяти друга.
Когда я называю по
привычке... Не мудрено, что не весе-
лым звоном... — 170
Борис ПАСТЕРНАК
Из цикла «Я их мог
позабыть». Рослый стрелок,
осторожный охотник... Окно,
пюпитр и, как овраги эхом... Из
цикла «Путевые записки».
Рассвет — 172
Осип МАНДЕЛЬШТАМ
Заблудился я в небе, — что
делать?.. — 176
Рюрик ИВНЕВ
Убедительное послание.
Каждый носит в себе и спасенье и
гибель... — 177
Михаил ЗЕНКЕВИЧ
Бестужев-Рюмин — 179
Илья ЭРЕНБУРГ
Верность. Товарищам — 180
Марина ЦВЕТАЕВА
Я сказала, а другой услышал...
Из цикла «Деревья».
Расстояние: версты, мили... Из
цикла «Стихи сироте» — 182
Владимир^ МАЯКОВСКИЙ
Товарищу Нетте, пароходу и
442

человеку. Из поэмы «Хорошо»
— 184
Вера ЗВЯГИНЦЕВА
О, как' говорят над могилой...
— 188
Дмитрий СЕМЕНОВСКИЙ
Товарищ — 189
Сергей ЕСЕНИН
Прощание с Мариенгофом.
Прощай, Баку! Тебя я не
увижу... Поэтам Грузии — 190
Эдуард БАГРИЦКИЙ
Разговор с комсомольцем Н.
Дементьевым -~ 193
Надежда ПАВЛОВИЧ
Сверстники — 196
Всеволод
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
«Да, седеет твое поколенье...»
— 197
Николай ТИХОНОВ
Смерть друга. Радуга в Сагу-
рамо. Вечерняя чайхана
стариков в Ташкенте — 198
Василий КАЗИН
Памяти друга. На выставке
индийского искусства — 200
Степан ЩИ ПАЧЕ В
Друзьям-одногодкам — 203
Михаил ИСАКОВСКИЙ
В лесу прифронтовом — 204
Николай БРАУН
«Когда уйду с пути земного...»
Память. Разговор с другом —
206
Николай ЗАБОЛОЦКИЙ
Прощание с друзьями — 209
Виссарион САЯНОВ
Современники — 210
Михаил СВЕТЛОВ
Граница. Пирушка. Друзьям*
Песня мушкетеров — 212
Иосиф УТКИН
Стихи о дружбе. Письмо. —
216
Вячеслав АФАНАСЬЕВ
Осенний вечер — 218
Леонид МАРТЫНОВ
Много еще неясности... Спиной
к спине. В метрополитене...
Часы и весы. Тайный друг.
Наша дружба — 220
Семен КИРСАНОВ
Из поэмы «Вершина» — 223
Борис КОРНИЛОВ
Открытое письмо моим
приятелям. В селе Михайловском—
232
Николай ДЕМЕНТЬЕВ
Саодат — 237
Дмитрий КЕДРИН
Днепропетровск. Другу поэту.
Приглашение на дачу — 239
Арсений ТАРКОВСКИЙ
Памяти друзей — 242
Александр ОИСЛЕНДЕР
Бессонница — 244
Мария ПЕТРОВЫХ
Черта горизонта — 245
Виктор ГУСЕВ
Дружба. Песня из пьесы
«Слава» — 246
Николай РЫЛЕНКОВ
Я, признаться, жить хотел бы
долго... — 250
Яков БЕЛИНСКИЙ
Монгольскому другу. Письмо—
251
Павел ВАСИЛЬЕВ
Прощание с друзьями — 254
443

Александр
ТВАРДОВСКИЙ
Друзьям. Когда пойдешь
путем колонн... В тот день,
когда окончилась война. В
дружбе есть святая проба... — 256
Ольга БЕРГГОЛЬЦ
Дальним друзьям. Стихи о
друге. Побратимы — 262
Петр КОМАРОВ
Московскому другу. Две реки
бегут с одной горы... — 265
Сергей ВАСИЛЬЕВ
Друг — 267
Александр ЯШИН
Все можем. Перед исповедью.
На одной волне — 268
Николай ФЛЕРОВ
И девять дней пройдут, и
сорок дней пройдут... — 271
Марк ЛИСЯНСКИИ
Мое покаяние — 272
Ярослав СМЕЛЯКОВ
Вы не исчезли — 273
Сергей МИХАЛКОВ
Мальчик с девочкой дружил...
— 274
Владимир ЛИФШИЦ
Погибшему другу. Третье
прощание — 275
Виктор БОКОВ
Берегите людей! — 277
Елена НИКОЛАЕВСКАЯ
И к тому, что похвалят... —
278
Лев ОЗЕРОВ
В дорогу с добрым
человеком... Из всех забот земного
круга... — 279
Константин СИМОНОВ
Часы дружбы. Борису
Горбатову. «Дружба — дружбой, а
служба — службой»... Друг-
приятель — 281
Михаил МАТУСОВСКИИ
Слово вернувшихся с фронта.
На безымянной высоте — 287
Евгений ДОЛМАТОВСКИЙ
Если бы парни... Воспоминание
об эскадрилье «Нормандия» —
290
Вадим ШЕФНЕР
Личный враг. Стрела — 291
Маргарита АЛИГЕР
Из поэмы «Твоя победа» —
293
Михаил ДУДИН
Песня неназванному другу,
изменившему мне. Надпись на
книге переводов Николоза
Бараташвили — 295
Дмитрий КОВАЛЕВ
«Так вот что...)?' Василию Ку-
лемину. Приходи — 297
Михаил ЛЬВОВ
Из поэмы «Госпиталь». Мне
ваши души — как родник... И
с болью думаю и страхом... —
299
Григорий КОРИН
Давайте смотреть друг на
друга... — 303
Марк МАКСИМОВ
Баллада о шофере. Друзья.
Тбили. Встреча — 304
Алексей ФАТЬЯНОВ
Где же вы теперь, друзья
однополчане? — 308
Василий ФЕДОРОВ
Высокой дружбой похвались..
Нет, это все наветы... — 309
Борис СЛУЦКИЙ
Мои товарищи. Из цикла «Ми-
444

хайлу Кульчицкому».
Внезапно — 310
Николай ГЛАЗКОВ
Жил да был один товарищ...
— 313
Давид САМОЙЛОВ
Перебирая наши даты. Пятеро.
Из «Балканских песен» — 314
Михаил КУЛЬЧИЦКИЙ
Друг заветный! Нас не
разлучили... — 316
.Владимир ЖУКОВ
А у меня друзей еще немало—
318
Сергей ОРЛОВ
Ми говорим, задумываясь
редко... — 319
Михаил ЛУКОНИН
Коле Отраде. Я вас
вспоминаю — 320
Всеволод БАГРИЦКИЙ
> Баллада о дружбе — 323
Семен Г УДЗ ЕЙ КО
Баллада о дружбе. Обещали,
адреса записывая... — 325
Григорий ПОЖЕНЯН
Мужская песня. Тридцать лет
спустя. Думал так... Песня о:
друге — 329
Юрий ЛЕВИТАНСКИИ
Сто друзей. Приятель.
Собирались наскоро... Отмечая
времени быстрый ход... — 332
Вадим СИКОРСКИИ
Он брел, одинокий художник...
Собой руководя, как
государством... Каждый умирает в
одиночку... — 336
Федор СУХОВ
Друг мой хороший!
Контуженный, жженный... — 338
Александр МЕЖИРОВ
Друзьям. Одиночество гонит
меня... — 339
Яков АКИМ
Что мы с тобою жили...
Грузии — 341
Марк СОБОЛЬ
Костя — 343
Николай СТАРШИНОВ
Захлопнуты наглухо ставни...
Друзья моих военных дней...—
346
Булат ОКУДЖАВА
Фотографии друзей. Старинная
студенческая песня. Давайте
восклицать... — 348
Евгений ВИНОКУРОВ
Не жалуюсь: и я имел
друзей!.. Я, люди, с вами ел и
пил — 350
Юлия ДРУНИНА
Памяти ветеранов. Под
сводами души твоей высокой... —
353
Константин ВАНШЕНКИН
Воспоминание о вечерней
прогулке. Друзья. Встреча — 355
Нина НОВОСЕЛЬНОВА
Старый друг позвал... — 358
Владимир СОКОЛОВ
Товарищ. Друзья мои, не
умирайте... Надо скорее в
Тбилиси — 359
Валентин БЕРЕСТОВ
Детская разлука. Мальчишка
в тельняшие. С тобой мы
дружили, как дружат
мальчишки... Великан — 363
Андрей ДЕМЕНТЬЕВ
Когда себя от дружбы
отлучаем... Полной мерой — 365
445

Анатолий ЖИГУЛИН
Чуть слышно тоскует кукушка...
Памяти друга — 367
Владимир ГОРДЕЙЧЕВ
След на стене — 369
Алексей ПРАСОЛОВ
Сосед мой спит. Наморщенные
грозно... — 371
Фазиль ИСКАНДЕР
Тоска по дружбе. В Сванетии.
Память — 372
Дмитрий СУХАРЕВ
Ковчег — 376
Леонид ЗАВАЛЬНЮК
Зимняя песня. Всевозможных
богатств полон шкаф... О
человек, стоящий в устье дня...
Разрываются мертвые узы...
Ничего не осталось от вас...—
377
Глеб ГОРБОВСКИЙ
Под зной вечерних
абажуров... Движенье глаз —
вращение планет... — 381
Владимир ЦЫБИН
Живя среди чужих, но
близких... — 383
Юрий РЯШЕНЦЕВ
Случайная встреча со старым
другом 29 февраля, на
Касьяновы именины. Когда еще нас
было трое... — 385
Станислав КУПЯЕВ
Живем мы недолго, —
давайте любить... Скоропалительный
недуг... Конечно, вечный, грех...
— 388
Евгений ЕВТУШЕНКО
Со мною вот что происходит...
Я товарища хороню... В
дружбе не надо пешек... Старый
друг — 390
Роберт
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
Друг. Над камином-стучат
ходики... — 394
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Свет друга. Гекзаметры
другу — 396
Арсений СЕМЕНОВ
Когда своих любимых
выбираем... — 398
Анатолий ПОПЕРЕЧНЫЙ
Из поэмы «Солнечный оброк».
Зеленое эхо — 399
Анатолий ПЕРЕДРЕЕВ
Ты умудрен и жизнью, и
судьбой... Романс — 402 ¦
Анатолий ПРЕЛОВСКИЙ
Над переводами. Из поэмы
«Выстрел» — 404
Олег ЧУХОНЦЕВ
Воспоминанье .о застольях
юности — 408
Сергей ДРОФЕНКО
Песенка об уходящем
товарище — 409
Валентин СИДОРОВ
Опять во власти горя своего .
— 410
Василий КАЗАНЦЕВ
— А есть ли где на свете
белом... Моим словам внимает
друг... — 411 •
Владимир ПАВЛИНОВ
Случай на базаре --*т 412 v
Николай РУБЦОВ
В глуши. Встреча. Дорожная
элегия — 414 ' •
Александр КУШНПР.
Когда, я очень затоскую... По^
сещение..— 416
¦as

Натан ЗЛ0ТНИК0В
Когда своих друзей искал...
Стихи о друге. Грузинский
тост — 418
Белла АХМАДУЛИНА
Но улице моей который год...
Мои товарищи. Я думаю: как
я была глупа... — 420
Владимир ВЫСОЦКИЙ
Песня о друге — 425
Геннадий РУСАКОВ
Я друг моих друзей, и так
давно живу... — 427
Юнна МОРИЦ
К другу. Субботний вечер —
428
Эдуард БАЛАШОВ
Уходит друг, и песня
умолкает... — 430
Эрнст ПОРТНЯГИН
Еще по плечу кутерьма... —-
431
Игорь ШКЛЯРЕВСКИИ
Я пил вино со школьными
друзьями... Воспоминание о.
10-м «Б».- Еду на станцию,
друга встречаю... Товарищ,
крикнул: — как живешь?.. —-
432
Петр ВЕГИН
Лицейское — 435
Владимир ЛЕОНОВИЧ
У двух могильных ям... Дру--
зья мои, вы есть, вы были...— -
436
Юрий КУЗНЕЦОВ
Неразрываемое кольцо. Люди •
земли — 438
На переплете и форзаце — страницы из.
рукописей А. С. Пушкина.
На титуле — гравюра Н. Ильина,

Д76 Друзья мои... — Амурское отд.
Хабаровского кн. изд-ва, 1989. — 448 с, ил.
ISBN 5—7663—0037—9
Сборник избранных произведений русских поэтов XVIII—
XX вв. о дружбе.
4702010000-43
Л 89 ББК
М.60@3,-89
ДРУЗЬЯ МОИ...
Стихи русских поэтов о дружбе
ИБ № 1832
Редактор О. К. Мамонтова.
Художественный редактор П. К. Пустовой
Сдано в набор 05.01.89. Подписано к печати 28.03.89. Формат
84x108/32. Бумага офсетная, кн.-журн. Гарнитура литературная.
Печать высокая. Усл. печ. л. 23,52, усл. кр.-отт. 23,94, уч.-изд. л. 22,03.
Тираж 50000 A—30 000). Заказ 155. Цена 3 р. 50 к.
Амурское отделение Хабаровского книжного издательства
Госкомиздата РСФСР. Благовещенск, ул. Ленина, 181.
Благовещенская типография Амурупрполиграфиздата. Благовещенск,
ул. Калинина, 10.

Созданием файла в формате DjVu
занимался ewgeniy-new
(январь 2015)