Диалектическая логика. Том 2. Категории сферы сущности и целостности - 1987

Раздел I. ВНУТРЕННИЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ СУЩНОСТИ

Развитие сущности. Основание и его формы

Раздел II. ЯВЛЕНИЕ СУЩНОСТИ. СУЩЕСТВОВАНИЕ

Author: Абдильдин Ж.М.

Tags: логика диалектическая логика

Year: 1987

Similar

Диалектическая логика. Том 1. Общие проблемы. Категории сфер непосредственного

Диалектическая логика. Том 4. Диалектическая логика как методология современного естествознания

Диалектическая логика. Том 3. Формы и методы познания

Наука логики. Том 2. Учение о сущности.

Text

АКАДЕМИЯ НАУК КАЗАХСКОЙ ССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ И ПРАВА
£

Диалекгтйеская
ЛОГИКА
^V VJ?
Под руководством и общей редакцией
академика АН КазССР
Ж. М. АБДИЛЬДИНА
Редакционная коллегия:
Л. К. НАУМЕНКО, доктор философских наук
Е. П. СИТКОВСКИЙ, доктор философских наук
А. Н. НЫСАНБАЕВ, доктор философских наук
К. А. АБИШЕВ, доктор философских наук
М. С. САБИТОВ, кандидат философских наук
Издательство «НАУКА»
Казахской ССР

КАТЕГОРИИ СФЕРЫ
СУЩНОСТИ
И ЦЕЛОСТНОСТИ
АЛМА-АТА-19 87

Диалектическая логика: Категории сферы сущности и
целостности. — Алма-Ата: Наука, 1987. — 544 с.
В систематической форме исследуются всеобщие категории
сферы опосредованного: сущность — явление, противоречие, причина —
действие, целое — часть, внутреннее — внешнее, возможность —
действительность, необходимость — случайность и др. Сделана попытка
с позиции диалектико-логических принципов рассмотреть их
сущность и способ формирования, взаимосвязь и последовательность.
Рассмотрены также логические функции этих универсальных
категорий, их мировоззренческое и методологическое значение.
Рекомендуется для научных работников, преподавателей,
аспирантов и студентов вузов.
Авторский коллектив:
Раздел I: А. А. Сорокин (гл. 1); Ж. М. Абдильдин (гл. 2)
А. А. Хамидов (гл. 3, 4, 6); А. А. Ивакин (гл. 5).
Раздел II: С. /О. Колчигин (гл. 1); А. А. Хамидов (гл. 2)
К. А. Абишев (гл. 3); 3. А. Мукашев (гл. 4).
Раздел III: С. Ю. Колчигин (гл. 1); М. С. Сабитов (гл. 2, 4)
М. С. Орынбеков (гл. 3, 5).
Раздел IV: Я. А. Амрекулов, Ж. М. Абдильдин (гл. 1); Г. Г. Со
ловьева (гл. 2); А. А. Хамидов (гл. 3).
0302020100-133
Д 407(05)—87 5'87
©Издательство «Наука» Казахской ССР, 1987

ПРЕДИСЛОВИЕ
Адекватной формой осознания революционных
процессов, наиболее верным способом постижения сути
перестройки всей общественной жизни,
развертывающейся на данном этапе развития советского общества,
выступает метод материалистической диалектики. Как
отмечал Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С.
Горбачев, «новое мышление, которым всем надо овладеть,—
это диалектическое мышление»1.
Как в социально-экономической практике, так и в
мышлении периода экстенсивного развития нашего
общества существенной определяющей стороной
общественной жизни понимались не сами люди, не их
деятельность, а овеществленные опредмеченные результаты
последней. Проводимый на практике так называемый
остаточный принцип экономического планирования
означал, по существу, «безразличие экономики к человеку,
равнодушие к собственно человеческому смыслу и
содержанию общественной жизнедеятельности»2. За
действительную сущность общественной жизни принималась
вещная форма ее проявления, поверхностная сторона,
решению проблемы выявления сущности происходящих
процессов не придавалось должного значения, в то время
как она является одной из важнейших проблем
современности.
Исследование отношения сущности и явления всегда
составляло прерогативу философии. В силу особенности
1 Коммунист. 1986. № 15. С. 5.
2 Правда. 1987. 20 марта.
5

своего предмета она ставила вопрос не только о
сущности в самой действительности, но и о том, как и в какой
форме эта сущность постигается человеком. При этом
ответ зависел от того, в какой мере
общественно-историческая практика человека обусловливала необходимость
построения и организации этой практики по ее
действительной сущности.
По Марксу, при коммунизме произойдет совпадение
сущности и существования. Отсюда объективной
тенденцией развития социалистического общества является
нарастающая прозрачность общественных отношений,
когда формы проявления истинного содержания этих
отношений не извращают их, а выступают
многообразными способами их существования и развития. Кроме
того, особенности развития социализма определяют
необходимость постоянно творить свое собственное бытие,
а следовательно, самого себя, при этом создавать нечто
совершенно новое: отношения, формы организации,
сущностные силы или способности, чувства и мысли, более
богатое восприятие мира и т. д. Вследствие этого
становится все настоятельней потребность составить ясную
научную картину сущности происходящих процессов
собственной деятельности.
Дальнейшее исследование различных сторон и
функций диалектики, в частности диалектики в ее функции
логики, связано, следовательно, не просто только с
воспроизведением форм взаимопроникновения сущности и
явления в дочеловеческой и внечеловеческой реальности,
но и с осознанием и логическим развитием
универсальной человеческой способности творить собственный мир
по его истинной, действительной сущности. И по этой
причине марксистская диалектика не есть лишь учение
о мире безотносительно к человеку.
В настоящей работе, которая является второй книгой
серии «Диалектическая логика», отражен тот уровень
развития общественно-исторической практики, когда
осваивающий природу человек шаг за шагом углубляется
во второй, определяющий план реального мира, который
в его практике открывается как более существенный,
действительный, а в форме логического, научного
постижения — объясняющий все свои видимые, явленные
формы, формы непосредственной данности.
Первая книга названной серии была посвящена кате-
6

гориям сферы непосредственного. Разумеется,
сущностной сферы человек в своей практике достигает не сразу.
Здесь имеет место длительный переход от первых
непосредственных определенностей к опосредствованным
отношениям, находящимся за первым внешним пластом
реальности. Длительное время в своей реальной
практической истории человечество осваивало природные
процессы на вещно-субстратном уровне, закономерность
природы — в форме внешней цикличности и
повторяемости. Но постепенно, вскрывая в практике все новые и
новые стороны действительности, человек стал
фиксировать в формах своего мышления то обстоятельство, что
за непосредственной данностью видимый и осваиваемый
им мир выказывает себя существенно иначе,
раздваиваясь на видимый и действительный, существенный и
являющийся и т. д. Непосредственно данное оказывается
лишь результатом опосредствования, преходящим
состоянием определенного процесса.
Хотя в повседневной практической жизни не всегда,
не на любом уровне можно четко отделить эти стороны
реальности, но тем не менее именно она их
разграничивает, выявляя во множестве случаев их несовпадение.
В данном процессе последнее получает свое выражение
в формах мышления, в его категориальном содержании.
На этом основании обыденное мышление оперирует
категориями, хотя не может объяснить ни природу этих
форм, ни их происхождение, даже не подозревая об их
существовании, оперирует ими как способностью, данной
от бога или от природы.
У сферы непосредственного есть своя определенная
структура, свои формы. Последние имеют видимость
абсолютной определенности, а отношения между ними
являются вследствие этого внешними. Но эта внешность
обнаруживается только тогда, когда открыты уже
внутренние, действительные отношения. Т. е. за
непосредственностью реальности и воспроизводящих ее
мыслительных форм лежат их сущностные основания,
объясняющие их.
Маркс считал, что наука должна сводить видимые,
лишь выступающие в явлении движения к
действительному движению3. Будучи духовной потенцией производ-
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 32. С. 461.
7

ства, она должна осуществлять то, что в первом
существует как тенденция, как необходимость, т. е.
воспроизвести истинное, невидимое на поверхности движение и
развить, довести это движение до завершения.
Формы, ступени, переходы истинного, сущностного
движения, их структура, а следовательно, их отношения
к формам собственного проявления составляют предмет
настоящей книги. При этом истинные, сущностные формы
как таковые существуют в конечном счете только в их
отношении к формам своего проявления. Иначе говоря,
это отношение в его движении и есть сущностное
отношение, хотя в теоретическом исследовании мы и можем
анализировать сущность независимо от явлений этой
сущности.
Только в сфере сущности обнаруживается, что
глубинной основой всех окостеневших определений,
застывших противоположностей, устоявшихся границ и
градаций является реальность как процесс, постоянные
переходы, а сами эти определения оказываются лишь
более или менее устойчивыми формами этих процессов.
Поскольку человек в своей деятельности, осваивая
природу, создает также формы своего социального
бытия, постольку сущность всей остальной
действительности в преобразованном виде становится и его сущностью.
Человек, таким образом, концентрирует в себе сущность
всего остального мира. Только у человека любой
объективный способ его существования, способ его отношения
к миру как реальность обнаруживается прежде всего в
процессе деятельности и как деятельность, а не как
вещная оформленность. Раскрывая природу товарно-
фетишистских иллюзий, Маркс в свое время показывал,
что условия отчуждения при капитализме создают
своего рода вещную видимость общественных отношений.
При отсутствии условий, порождающих отчуждение,
вещная оформленность человеческой деятельности и
общественных отношений есть их необходимый момент,
а именно момент непосредственной данности и внешней
определенности. Поэтому в историческом процессе более
четко прослеживается, что сущность и явление не суть
однозначное отношение, а есть сложное,
многоступенчатое движение, каждый момент которого фиксирует лишь
определенный уровень этих отношений. На анализе
развития простого товарного отношения до возникновения
8

капитала Маркс продемонстрировал закономерность
того, что первоначальное отношение, сохраняясь в
рамках более позднего и всеобщего отношения,
превращается в форму проявления этого последнего.
Охватывая целую сферу отношений, сущность и
явление получают развитие и конкретизацию своего
содержания в системе категорий.
С точки зрения социально-исторической и
мировоззренческой значимости разработки диалектики умение
проникать в сущность явлений составляет сложнейшую
исторически вырабатываемую способность человека. Она
не дана человеку изначально, и ее необходимо развивать
в каждом индивиде в процессе освоения им культуры,
так как эта способность относится к важнейшим
определениям гармонически развитого созидателя нового мира.
В связи с этим разработка проблем материалистической
диалектики как высшей синтезирующей способности
человека, как логики социально-исторического
творчества является основной практически-мировоззренческой
задачей философов-марксистов. И эта способность
нуждается в постоянном совершенствовании. В связи с этим
задача дальнейшего творческого развития диалектико-
материалистической методологии и умелого ее
применения в исследовательской работе и общественной
практике рассматривается как одна из важнейших4.
4 Материалы XXVII съезда КПСС. М., 1986. С. 167.

Раздел I
ВНУТРЕННИЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ
СУЩНОСТИ
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
Глава 1
СУЩНОСТЬ И ЯВЛЕНИЕ
Категория сущности и ее взаимоотношение с бытием
раскрывается прежде всего через диалектику
непосредственного и опосредствованного бытия.
Сначала бытие выступает для нас одноплоскостным,
как совокупность непосредственно данных, чувственно
воспринимаемых вещей и обстоятельств, находящихся
во внешней связи друг с другом. Затем на основе своей
деятельности в мире мы обнаруживаем за этим
наличным бытием иной слой бытия, более устойчивый, чем
первый, в содержании которого растворяются,
снимаются определения первого. Действительность
раскалывается на два плана бытия — внешний (непосредственно
данный) и внутренний (опосредствованный) и тем самым
предстает как бы в объемном виде. Причем содержание
вещей и явлений в том виде, как они выступают во
внешнем бытии, а потому и в нашем непосредственном опыте
и сознании, нередко не только не совпадает с их
внутренним содержанием, но находится с ним в отношении
противоречия, взаимного отрицания. «...Если бы форма
проявления и сущность вещей,— отмечал К. Маркс,—
непосредственно совпадали, то всякая наука была бы
излишня»1. Сущность определяется Гегелем как «истина
бытия»2.
Логика развития человеческого познания диктуется
объективной логикой организации и развития самой
познаваемой действительности. Поднимаясь от одного
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 384.
2 Гегель. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 7.
10

уровня освоения предмета к другому, более глубокому и
конкретному, познание (наука) раскрывает в ходе своего
исторического развития имманентные познаваемому
предмету всеобщие формы его существования и
развития, в том числе диалектику сущности и бытия, и
выражает этим свое понимание его. «Понятие (познание),—
писал В. И. Ленин,— в бытии (в непосредственных
явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества,
различия etc.) — такой действительно общий ход
всего человеческого познания (всей науки) вообще.
Такой ход и естествознания и политической
экономии [и истории]»3.
В связи с этим совершенно неправомерны критика
современными буржуазными философами «эссенциализ-
ма» (т. е. точки зрения, признающей объективное
существование сущности и возможность ее познания), их
попытки создать анти-эссенциальные модели науки.
Конечной целью науки является разработка теорий,
в составе которых представлено конкретное,
систематически развитое объективное понимание той или иной
сферы действительности. Всякая теория есть форма
опосредствованного знания. Она формируется в
процессе анализа объективных, выявляемых в
исследовательской деятельности с предметом характеристик предмета
познания, сведения многообразия форм
непосредственного существования его к глубинным, сущностным связям
и объяснения их на основе сущности.
Будучи глубинным основанием мира явлений
(наличного бытия), сущность, а потому и выражающее ее
теоретическое знание, есть не просто абстрактный полюс
чувственно-данного, хотя она и составляет его
противоположность, а диалектическое единство себя и своего
иного — мира явлений. Она включает его в себя. Взятая
же в абстракции от своих проявлений, форм своего
непосредственно-реального существования, оторванно от
них, сущность утрачивает свою собственную
характеристику и превращается просто в нечто существующее, в
простое бытие. Лишь в отношении к своему иному, в
соотношении с тем, основанием чего она является,
сущность остается сущностью, опосредствованным и
опосредствующим определением предмета. Поэтому понять
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 298.
11

сущность — конкретно означает понять логику перехода
от бытия к сущности и от сущности к бытию. Выявление
этого единства противоположностей в его наиболее
полном виде, в его движении означает переход к более
конкретной ступени понимания объективной
реальности.
Всякое сознательное использование категорий
сущности и явления опирается на их теоретическое понимание.
Само же это понимание вырабатывается в истории
познания и философии как науки, специально
исследующей вопросы метода познания и практической
деятельности во всеобщей форме. Каждая конкретная наука,
исследуя свой специфический предмет, должна решить
задачу постижения его сущности и объяснить на ее
основе непосредственно-эмпирическое бытие предмета,
его связи с другими предметами и его развитие. В
отличие от этого диалектическая логика марксизма решает
проблему сущности и явления в общетеоретическом
плане, в плане содержательного анализа этих категорий
как универсально-всеобщих форм внешнего мира, его
отражения в сознании и реально-практической
(преобразовательной) деятельности людей в мире.
Логический анализ категории сущности, ее
внутреннего содержания является в конечном счете осмыслением
опыта познания и реально-практической деятельности.
Поскольку же человеческое освоение действительности
есть исторический процесс, постольку и философское
осмысление категории сущности есть особый
исторический процесс, поднимающийся в общем и целом с одной,
более непосредственной ступени развития к другой —
более глубокой и содержательной. Развитие
философских представлений о сущности и ее взаимоотношениях
с реальным бытием осуществляется через выявление
внутренних противоречий, имеющихся в наличных
философских представлениях по поводу этой категории, и
решение тех проблем, которые эти противоречия в себе
заключают. Теоретически верное изображение
диалектики сущности и явления (бытия) должно быть синтезом
как всей предшествующей философской мысли,
аккумулирующей в себе опыт истории познания, так и
современного опыта развития познания и реальной творческой
деятельности людей. А наличие теоретически верного
понимания диалектики сущности и явления, в свою оче-
12

редь, должно способствовать повышению
эффективности научной и реально-практической деятельности.
В «Науке логики» Гегель на основе анализа
осмысления проблемы сущности и явления на этапе,
предшествовавшем марксизму, впервые в истории философской
мысли раскрыл диалектику этих двух сфер
деятельности — плана бытия и плана внутреннего. Заслуга Гегеля
состояла в том, что он выявил внутреннее единство
(тождество) этих двух противоположных друг другу сфер
бытия. Тем самым была преодолена позиция, получившая
в философии Нового времени свое завершение и
классическое изложение в «Критике чистого разума» И. Канта.
Согласно последнему, между наличным, данным нам в
созерцании миром и миром, сущим в себе,
«умопостигаемым» нет ничего общего, в силу чего наше сознание
оказывается не в состоянии проникнуть в мир вещей
самих по себе, в их объективную сущность. Другими
словами, обосновывая противоположность и
непосредственную несоизмеримость наблюдаемого и
умопостигаемого мира, Кант приходит к выводу о непознаваемости
объективной реальности. «Умопостигаемый» мир Канта,
как остроумно заметил В. Ф. Асмус, на деле оказывается
прямо противоположным своему названию, т. е.
непостижимым для нашего ума4. Гегель же, не отрицая
противоположности и непосредственной противоречивости этих
двух сфер действительности, раскрыл их внутреннее
(опосредствованное) единство, показал их связь,
взаимопереход. Преодолев позицию агностицизма, он считал, что
мышление способно проникнуть «сквозь кору бытия» и
овладеть сущим в себе миром, выразить его в понятии.
Материалистическая диалектика марксизма
представляет собой критическое развитие гегелевской логики, в
том числе и ее учения о сущности и явлении. Поэтому
изложить диалектику сущности и явления (бытия) с
марксистских позиций невозможно вне критики
гегелевской логики. Здесь необходима выработка
материалистического «эквивалента» данного учения, позволяющая
преодолеть характерные для гегелевской логики
недостатки в трактовке категорий сущности и явления.
Особое значение в решении этой задачи имеет
«Капитал» К. Маркса, представляющий собой материали-
4 Асмус В. Ф. Иммануил Кант. М., 1973. С. 344—345.
13

стическую диалектику в действии. В условиях
капиталистического общества, в процессе теоретического анализа
которого Маркс развивает свое понимание диалектики
сущности и явления, сама антиномия этих категорий
достигла своего максимально возможного развития.
Научная мысль столкнулась здесь с этой проблемой в ее
наиболее сложном, запутанном виде. В
капиталистической системе производства формы наличного бытия
капитала предстают в практике агентов капиталистического
способа производства, а потому и в их сознании
«оторванными» и «отчужденными» от своего внутреннего,
существенного содержания, «лишенными понятия».
«...В конкуренции,— писал Маркс,— все проявляется
в искаженном виде. Тот сложившийся уже вид
экономических отношений, который выступает на поверхности,
в их реальном существовании, а следовательно и в тех
представлениях, при помощи которых пытаются уяснить
себе эти отношения их носители и агенты, весьма сильно
отличается от их внутреннего, существенного, но
скрытого основного содержания и на деле искажает его и
противоречит как ему самому, так и соответствующему ему
понятию»5.
Это извращение действительных отношений людей в
«мире явлений» и составило основную теоретическую
трудность на пути научного анализа капитала.
Классическая буржуазная политическая экономия, несмотря на
все усилия, так и не смогла справиться с ней. «Даже
лучшие из ее представителей,— отмечает Маркс,— да
иначе оно и быть не может при буржуазной точке
зрения — в большей или меньшей мере остаются
захваченными тем миром видимости, который они критически
разрушили, и потому в большей или меньшей степени
впадают в непоследовательность, половинчатость и
неразрешимые противоречия»6.
Научную теорию капиталистического общества
удалось создать только Марксу. И сумел он это сделать в
частности на основе дальнейшего развития
теоретического понимания диалектики сущности и явления и
разработки соответствующей такому пониманию логики
научного мышления. Поэтому изложение диалектико-
5 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 228.
6 Там же. Т. 25, ч. 2. С. 398.
14

материалистического понимания катогории сущности и ее
взаимоотношения с явлениями в общетеоретическом виде
невозможно без осмысления логики «Капитала»,
являющейся одновременно и критическим развитием метода
классической буржуазной политической экономии,
стремившейся к раскрытию сущности капиталистического
способа производства, и гегелевской диалектики.
Гегель определяет «в себе сущий мир» как
противоположность непосредственно данного нам,
«являющегося мира», раскрываемую в ходе нашего познания и
выступающую его отрицанием и вместе с тем основанием.
Поскольку непосредственно сущий мир предстает перед
нами в чувственной форме, в себе сущий мир
определяется им как мир «сверхчувственный», постижимый лишь
в мышлении. При этом Гегель отмечает, что
«сверхчувственный мир равным образом обладает
непосредственностью, существованием, но рефлектированным,
существенным существованием»7.
В сущности «все положено как бытие рефлексии,
бытие, которое светится в другом и в котором светится
видимостью другое. Она поэтому есть также сфера
положенного противоречия, которое в сфере бытия остается
еще лишь в себе»8. Сущность надо понимать не как
нечто покоящееся, пребывающее в неизменном виде, но
как беспокойство и движение внутри себя самого, как
движение отрицательного соотношения (тождества) с
собой через другое, положенное сущностью. В себе сущий
мир, т. е. мир сущности, конкретно развитой внутри себя,
нельзя рассматривать лишь в абстракции от сферы
бытия, от его перехода в иное, в свою противоположность.
Взятые непосредственно, в абстракции друг от друга,
эти два мира оказываются противоположными и
чуждыми друг другу. Однако, в сущности, они не представляют
собой два самостоятельных «царства», каждое из
которых не связано с другим и между которыми существует
лишь внешнее соотношение. В действительности есть
лишь один «в себе и для себя сущий мир», но при
непосредственном восприятии он расколот на два
противоположных и противостоящих друг другу мира.
Таким образом, Гегель выступает против сведения
7 Гегель. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 144.
8 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 269.
15

действительности лишь к сфере «непосредственного
бытия», к тому, что обычно называется «реальностью».
Вместе с тем он и против редукции действительности к
ее внутреннему содержанию, к сущности как таковой
вне ее непосредственно-реального обнаружения. Для
верного понимания действительности существенным
оказывается и то и другое. Действительность есть единство
двух уровней существования, переходящих друг в
друга,— непосредственного, данного нам в созерцании и
представлении, и опосредствованного, или, как говорит
Гегель, «рефлектированного» существования, которое
осознается в процессе переработки созерцания и
представления в форму понятия, в мышлении.
Причем действительное соотношение этих двух
«миров», представляющих в сущности лишь один,
раздвоенный в себе мир, оказывается, как мы уже отметили
выше, прямо противоположным первоначальному.
А именно: не «непосредственный мир» есть
действительно непосредственно-сущий (таковым он является лишь
для нас, в истории нашего познания), а тот
«сверхчувственный мир», который в процессе познания
выявляется из разложения первого как его рефлексия в свое
инобытие, и есть действительно непосредственно-сущий мир.
Именно поэтому его определения и лежат в основе наше-
го понимания чувственно данного мира. Тот же мир,
который для нас был первым, оказывается миром
опосредствованным, положенным в себе сущим миром.
Сфера непосредственного бытия не истинна в себе самой,
а распадается при исследовании, обнаруживая в себе
сущий мир в качестве своей основы, как свою истину и
сущность.
Единство этих двух «миров» раскрывается в
направленных в противоположные стороны и в то же время
переходящих друг в друга движениях — от являющегося
мира к миру сущности и от в себе сущего (внутреннего)
мира — к миру являющемуся (реальному). Причем в
каждом из этих движений имеет место переход в свою
противоположность, отрицание исходного пункта
движения. Только в единстве этих взаимопереходящих, но
непосредственно отрицающих друг друга движений и
существует действительность, т. е. предмет как целое.
В соответствии с этим действительность понимается как
процесс выявления себя, полагания вовне своей собст-
16

венной внутренней сущности, как процесс, в котором
происходит постоянное выявление и разрешение
противоречия между сущностью и явлением, в ходе которого
развивается и сфера явления и сама сущность предстает
в более полном и точном виде.
Перед научным познанием, а потому и перед
философией как формой осознания логики развития научной
мысли по движению действительности встает задача
перехода от являющегося, непосредственно данного бытия
к его сущности, раскрытия ее собственной структуры и
обратного выведения из сущностных определений
действительности форм ее непосредственного существования.
Только в результате решения этой задачи оказывается
возможной выработка научного понимания исследуемого
предмета. Сложность же решения этой задачи
определяется тем, что первоначально «являющийся мир»
предстает в качестве единственно сущего как нечто
самостоятельное, а внутренний — сущностный — мир как бы
вообще не существующим. И лишь по мере преодоления
этой позиции возникает потребность в постижении мира
сущности, а это возможно лишь в процессе длительного
развития познания, решения противоречий наличного
бытия.
Гегель стремится показать объективные, в самом
предмете существующие основания такого двоякого
движения нашей познающей мысли, т. е. раскрыть
внутреннюю связь, диалектику этих двух сфер бытия.
В диалектике движения нашей мысли, ее отношения
к познаваемому предмету и к своим собственным
определениям выявляется, согласно Гегелю, собственная
диалектика самого предмета познания. Субъективная
диалектика познания раскрывает объективную
диалектику предмета. Поэтому логика, будучи наукой о
мышлении, о способе теоретического освоения
действительности в понятии, в то же время оказывается и наукой о
самой действительности, о всеобщих формах ее
существования и развития, а вместе с тем и теоретически
осмысленной историей познания. Обоснование этой мысли—
одно из позитивных завоеваний гегелевской диалектики.
В ней решительно преодолены субъективистские
трактовки познавательного процесса, опирающиеся на идею
так называемой «специфики мышления», т. е. наличия в
мышлении таких форм и закономерностей движения,
2-106
17

которые в принципе не являются выражением или
отражением объективной диалектики. Согласно же Гегелю,
постижение действительности мышлением происходит в
формах, имманентных самой действительности. И если
те или иные предметные формы мышления оказываются
ограниченными, сковывающими процесс познания, то они
преодолеваются в истории познания вырастающими из
них новыми, более глубокими и продуктивными
формами мышления.
Поэтому для Гегеля диалектика сущности и
явления — это не просто «субъективная диалектика»,
имеющая место лишь в сфере человеческого сознания и
познания. Она не сводится к диалектике теоретического и
эмпирического уровней научного знания. Напротив,
последняя является, согласно Гегелю, лишь выражением
объективно присущей познаваемой нами
действительности диалектики сущности и явления, непосредственного
и опосредствованного, и поэтому диалектика
теоретического и эмпирического уровней знания может быть
рационально понята лишь на основе объективной
диалектики сущности и явления. В связи с этим Гегелем
взаимопереход двух миров — сущности и существования —
анализируется и раскрывается не просто в том виде
(модусе), в каком он имеет место в нашем сознании, а в
снятом по отношению к этой форме виде, т. е. в себе
самом, как движение объективности. Однако это
рассмотрение имеет самое непосредственное отношение и к
анализу диалектики мыслительного процесса, в форме
которого выражается объективное содержание.
По своему содержанию взятые непосредственно в их
внешнем отношении друг к другу сфера
непосредственного бытия и сфера сущности не только не
тождественны друг другу, но существенно различны и даже
противоположны. Каждая есть анти-мир другого, или другой
мир, вывернутый наизнанку. Их внутреннее единство не
просматривается непосредственно. Напротив, они
предстают как бы вполне самостоятельными,
потусторонними друг другу.
В сфере наличного бытия внутренний мир
«становится противоположным самому себе содержанием,
переворачивающим себя наизнанку, лишенным сущности»9. В то
9 Гегель. Наука логики. Т. 2. С. 147.
18

же время существенный мир, отмечает Гегель, есть
«отрицательное являющегося мира и, таким образом,
противоположен ему»10. Поэтому утверждение, верное в
одном мире, оказывается ложным в другом, и наоборот.
«Эти два мира,— пишет Гегель,— относятся друг к другу
так, что то, что в являющемся мире положительно, в
сущем в себе и для себя мире отрицательно, и наоборот,
то, что в первом мире отрицательно, во втором
положительно»11. Мир непосредственного бытия («являющийся
мир») выступает как бы сам-сущим, замкнутым на себя,
«лишенным сущности», оторванным от нее, а мир
сущности —«лишенным непосредственного существования».
Поэтому-то свести их воедино, раскрыть их подлинное
непосредственно проявляемое и потому невидимое
единство (тождество)—задача, которую призвано решать
познание.
Мир сущности и мир явления (наличного бытия)
рассматриваются Гегелем как предельно развитые
противоположности друг друга, в каждом из которых
противоположное как бы теряет самое себя, становится
неузнаваемым. Однако изменение содержания сущностных
определений, происходящее в сфере явлений, полагается
самой сущностью, которая в результате становится
противоположной себе в своем проявлении.
В литературе весьма распространена точка зрения,
сводящая гегелевскую трактовку сущности и явления к
утверждению их тождества. Но абстрактное понимание
тождества сущности и явления, игнорирующее
диалектический характер этого тождества (так как здесь имеет
место тождество противоположностей), неизбежно
приводит к двойственной, а точнее, дуалистической
трактовке явления, согласно которой отличие явления от
сущности, момент их рассогласования вытекает не из
сущности данного предмета, а из некоего внешнего ему
источника, из обстоятельств, в рамках которых
развертывается бытие, из «материи», в которой реализуется
сущность и т. д. «Выражая сущность,— пишет один из
сторонников такой точки зрения,— явление привносит к
тому, что идет от сущности, новые моменты, черты,
которые обусловлены не сущностью, а внешними обстоятель^
10 Гегель. Наука логики. Т. 2. С. 147.
11 Там же. С. 146.
19

ствами, в которых существует вещь, взаимодействиями
вещи с окружающими ее условиями. Поэтому явление
всегда богаче сущности... содержание явления
определяется не только сущностью — совокупностью внутренних
необходимых сторон и связей вещи,— но и внешними
условиями ее существования, взаимодействием ее с
другими вещами...»12. Конечно, внешние обстоятельства
могут накладывать определенный отпечаток не только
на внешние формы выражения сущности в явлении, но
и на саму сущность. Однако сводить отличие явления от
сущности к такого рода обстоятельствам — значит
игнорировать имманентную данному предмету, не зависящую
от каких-либо внешних обстоятельств диалектику
сущности и явления, их собственное противоречие.
Дуалистическое понимание явления (и мира явлений
в целом), согласно которому оно отчасти определяется
сущностью, а отчасти тем, чем отличается от сущности,—
«внешними обстоятельствами», естественным образом
приводит к дуалистическому пониманию самой
действительности. А это, в свою очередь, соответствующим
образом ориентирует и практическое отношение человека к
предмету. С одной стороны, когда мы встречаемся с
явлением, противоречащим своей глубинной сущности,
последняя оказывается как бы «ни при чем»: «вина» за
отклонение явления от сущности возлагается на нечто,
«внешнее» ей. С другой — такое истолкование явления
(бытия) отказывает сущности в способности подчинить
себе свое проявление и тем самым сводит на нет и
самое понятие сущности.
Гегелевское понимание сущности и явления как
диалектической противоположности можно
проиллюстрировать на материале «Капитала» К. Маркса. Маркс
проводит принципиальное различие между двумя формами
осознания действительности — между уровнями сознания
обыденного, непосредственно-эмпирического, и научно-
теоретического, проникающего в глубинную суть
предмета.
Обыденное сознание, фиксирующее сферу наличного
бытия действительности, эмпирические формы движения
капитала в их непосредственности, и сознание научно-
12 Шептулин А. П. Философия марксизма-ленинизма. М., 1970.
С. 166.
20

теоретическое, выражающее, как писал Маркс,
«внутреннюю структуру» капиталистического способа
производства, выступают как бы различными, часто прямо
противоположными, отражениями одной и той же
действительности.
То, что «понятно» обыденному сознанию агентов
капиталистического производства, что оно принимает
как «истинное» и что подтверждается их опытом, с
научной точки зрения, т. е. с точки зрения действительности,
взятой в ее существенных определениях, оказывается
часто ложным. С другой стороны, научно-теоретические
представления и суждения о формах движения
капиталистической системы (таких, как «заработная плата»,
«цена», «рента», «процент» и т. д.), согласно обыденному
сознанию, отражающему действительность в формах ее
внешнего, наличного бытия, оцениваются как весьма
«далекие» от реальности и потому как лишенные
«объективного» смысла и практического значения чисто
«мыслительные конструкции».
Так, например, согласно обыденным представлениям,
заработная плата определяется как «цена труда». А с
точки зрения научной теории это определение нелепо:
«цена труда» столь же иррациональна, как и «желтый
логарифм»13. «В выражении «стоимость труда» понятие
стоимости не только совершенно исчезает, но и
превращается в свою противоположность. Это такое же мнимое
выражение, как, например, «стоимость земли». Но такие
мнимые выражения возникают из самих
производственных отношений. Это — категории для форм проявления
существенных отношений»14. «На этой форме
проявления,— продолжает Маркс далее,— скрывающей истинное
отношение и создающей видимость отношения прямо
противоположного покоятся все правовые представления
как рабочего, так и капиталиста, все мистификации
капиталистического способа производства, все
порождаемые им иллюзии свободы, все апологетические
увертки вульгарной политической экономии»15.
В противоположность этому научные представления
о стоимости как внутреннем содержании и основе цен, по
которым продаются товары, с точки зрения непосредст-
13 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 385.
14 Там же. Т. 23. С. 547.
15 Там же. С. 550.
21

венной практики («опыта») торговли, оцениваются как
лишенная реального смысла «схоластика». Маркс
специально подчеркивал это обстоятельство, отмечая, что
«научные истины всегда парадоксальны, если судить на
основании повседневного опыта, который улавливает
лишь обманчивую видимость вещей»16.
Таким образом, в ходе анализа вполне определенного,
исторически конкретного развивающегося предмета —
капиталистической системы производства — Маркс
констатирует ту же самую противоположность сущности и
явления, «в себе сущего и являющегося мира», которую
в общетеоретическом (абстрактно-логическом) виде
выразил Гегель в «Науке логики».
Непосредственная сфера бытия капитала и сфера его
сущности выступают не только как противоположные, но
как бы оторванные друг от друга, друг другу внешние и
чуждые. Мир наличного бытия предстает как лишенный
своей сущности и потому наделенный призрачной
сущностью, во власти которой находятся участники
капиталистической системы производства, а сущностный мир —
лишенный существования («реальности») и потому как
бы «несуществующий» для обыденного сознания.
Маркс, так же, как и Гегель, констатирует, что мир
наличного бытия, в котором выявляется сущность
действительности, представляет собой не только ее
обнаружение, ее раскрытие в сфере непосредственно данного, но и
ее сокрытие, искажение ее собственного содержания
иногда до неузнаваемости. В этом двуединстве и
выражается собственно диалектика явления и его отношения
к своей сущности. Причем несовпадение форм
проявления и их сущностного содержания определяется не
какими-то «внешними» данному предмету причинами и
обстоятельствами (Маркс абстрагируется от этого,
рассматривая предмет в чистом виде, анализируя лишь
формы проявления, имманентно характерные для
данного предмета), а самой сущностью. Противоречие
явления и сущности так же, как и противоречия внутри cqbepbi
явлений, рассматривается им как выражение и форма
движения противоречий самой сущности, ее конкретно-
исторической определенности.
Отношение форм проявления к их внутреннему содер-
16 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 131.
22

жанию и основе характеризуется Марксом целым рядом
определений, таких, как «иррациональные»,
«отчужденные», «наизнанку вывернутые», «мистифицированные»,
«нелепые», «превратные» и т. д. и т. д. Будучи
опосредствованы сущностью (а само это опосредствование
исторически развивается в процессе развития
действительности и самой сущности, может носить менее или более
сложный характер), формы проявления в то же время
могут как бы «отрываться» от своей внутренней основы,
приобретать по отношению к ней самостоятельность и
в силу этого казаться наделенными совершенно иной
сущностью, отличной от их действительной сущности.
Так, например, земельная рента, взятая
непосредственно, по форме ее существования, является, как
отмечает Маркс, выражением того, что «при данных
отношениях собственность на квадратные футы земли дает
земельному собственнику возможность улавливать
определенное количество неоплаченного труда... Но prima
facie (прежде всего.— Ред.) это выражение означает то
же самое, как если бы мы вздумали говорить об
отношении пятифунтовой банкноты к диаметру земли. Однако
до опосредствующей роли тех иррациональных форм, в
которых выступают и практически резюмируются
определенные экономические отношения, практическим
носителям этих отношений нет в их обыденной жизни никакого
дела, а так как они привыкли вращаться в этих
отношениях, то их ум нисколько не спотыкается о них. В том,
что насквозь противоречиво, для них нет решительно
ничего таинственного. В формах проявления, лишенных
внутренней связи и нелепых, если их взять изолированно,
они так же чувствуют себя, как рыба в воде. В этом
случае справедливо то, что Гегель сказал относительно
известных математических формул: то, что обыденный
человеческий рассудок находит иррациональным, есть
рациональное, а рациональное для него есть сама
иррациональность»17.
В связи с этим Маркс, как и Гегель, определяет мир
непосредственно-наличного бытия как «мир видимости»,
мир ложного, но вполне реального и независимого от
нашего сознания существования.
Следует отметить, что в диалектике категория «види-
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 340—341.
23

мость» употребляется не только для обозначения
познавательного отношения человека к предмету, не просто для
характеристики того, что человек «видит» в предмете
непосредственно, что вошло в его сознание, но прежде всего
в ее объективном значении, для характеристики того, как
выглядит предмет сам по себе в его внешнем,
поверхностном бытии (и только в силу этого и для
характеристики нашего первоначального, внешнего знания
предмета). По своему ближайшему содержанию
«видимость»— это то же самое, что и непосредственно
существующее, непосредственная характеристика предмета.
Когда же непосредственное впечатление от предмета мы
определяем только как видимость, то здесь выражается,
с одной стороны, осознание несамостоятельности,
неистинности первоначального определения, а с другой —
указание на нечто иное, что является в этой видимости
и за ней как истинно сущее. В этом смысле категория
видимости сливается с категорией ложной видимости,
т. е. реального, но обманчивого, неподлинного
определения предмета. Кроме того, категория «видимость»
употребляется в гегелевской логике и для
характеристики самоопределения (свечения) сущности внутри себя
самой. Но поскольку видимость приобретает свое полное,
завершенное значение лишь в сфере наличного бытия,
в границах которого сущность оказывается часто
представленной в превратном свете, то видимость предстает
главным образом характеристикой непосредственного,
наличного содержания явления.
Категории «истинное» и «ложное», как видно из
сказанного, понимаются в диалектической логике не
просто в качестве оценки представлений сознания с
точки зрения их отношения к предмету, но прежде всего в
их объективном значении, для характеристики форм
существования самого предмета. Так, например, по
Гегелю, категория истины обозначает то, чем является
познаваемый предмет по своей сути, в себе самом.
Истина определяется им как соответствие предмета «своему
понятию» (т. е. своей внутренней основе, своей роли и
объективному значению в системе взаимодействия с
другими предметами, объективному закону своего
развития), а форма существования предмета, не отвечающая
«своему понятию», а тем более противоречащая ему,—
как «ложная». Этот момент в понимании категорий
24

«истинное» и «ложное», характерный для диалектической
традиции, кажется совершенно неприемлемым для
эмпиризма, согласно которому истина есть представление
сознания, соответствующее предмету. Соответствие этого
предмета самому себе, своему собственному
предназначению, своей сути оказывается, с точки зрения такого
определения истины, совершенно несущественным.
Поэтому, например, представления обыденного сознания
рассматриваются в рамках эмпиристской концепции
истины как «истинные», а теоретические определения
предмета, раскрывающие невидимую непосредственную суть
вещей,— как «ложные».
В марксистской диалектике категории «истинное» и
«ложное» также употребляются не только для
характеристики отношения сознания к действительности, но и
действительности к себе самой18. Здесь задача состоит
не только в том, чтобы привести наши представления в
соответствие с истиной вещей, раскрыть ее в ходе
исследования, но и в том, чтобы в сознательной
реально-преобразующей деятельности сделать бытие истинным, т. е.
соответствующим своему глубинному определению,
выражаемому в истинных представлениях. Преодоление
«ложной видимости» вещей в науке, отмечает Маркс,
отнюдь не устраняет их обманчивой видимости,
поскольку она носит объективный характер. Она может
исчезнуть лишь с исчезновением, т. е. качественным
преобразованием того предмета, которому принадлежит, формы
непосредственного существования которого она
выражает.
Поскольку же обыденное сознание оказывается
прикованным к непосредственно-эмпирическим
характеристикам вещей и не может, так сказать, естественным
путем подняться до уровня понимания их сущности,
постольку эмпирические характеристики вещей, их ложная
видимость и составляют категории этого сознания и
основывающегося на нем мышления. В соответствии с
этим непосредственное сознание людей определяется в
диалектике как такое сознание, которое, несмотря на всю
«близость» своих отношений с предметом, наиболее
далеко отстоит от него, от его подлинного понимания.
18 Об этом см.: Лифшиц М. А. Об идеальном и
реальном//Вопросы философии. 1984. № 10. С. 124 и др.
25

Парадокс заключается в том, что обыденное сознание, в
наибольшей мере отдаленное от всяких измышлений и
рефлексии, наименее устойчиво против всякого суеверия,
которое оно принимает столь же легко за нечто
действительное, как и факты непосредственной, чувственной
достоверности. Обыденное сознание проявляет
полнейшую некритичность к тому, что оно перед собой видит.
Обосновываемому в диалектике пониманию
действительности как сложного, диалектически противоречивого
единства сферы непосредственно-сущего, наличного и
сферы глубинных, опосредствованных определений
противостоит позитивистская философия, сводящая
действительность к сфере непосредственно-чувственного
(независимо от того, толкует она его субъективистски как
чувственную ткань сознания или объективистски как
выражение реального) существования. Выступая против
«метафизики»19 немецкой классической философии и
прежде всего диалектики марксизма, отвергая всякого
рода «умопостигаемые сущности» как лишенные
реального (или объективного, что на ее языке одно и то же)
смысла «спекулятивные конструкции» и рассматривая в
качестве достоверного лишь сферу реальности «как она
есть» в виде той основы, в соответствии с которой должна
строиться наука, как критерий «научной осмысленности»
и «истинности» суждений, позитивизм обрекает себя на
некритическое восприятие действительности, на
теоретическую позицию, предельно далекую от науки.
Согласно позитивизму, научные положения,
преодолевающие объективную, но ложную видимость явлений,
данных нам в опыте, есть «вне-» или «псевдо-научные»
(ибо они не подтверждаются в чувственном опыте), а
положения, фиксирующие в обобщенной форме этот опыт,
но совершенно не отражающие сути дела (лишенные
понятия, по Марксу), являются «научными». Вместо того,
чтобы критически преодолеть мир видимости, проникнуть
в его скрытую внутреннюю структуру, в мир сущности,
позитивизм ориентирует научную мысль лишь на
некритическое (но по возможности внешне точное)
воспроизведение мира наличного бытия, взятого в его
непосредственности, что ведет к смешению истинного и ложного.
19 Под этим термином позитивисты имеют в виду способ
понимания действительности, основывающийся на признании
объективного существования сущности вещей как их внутреннего основания.
26

Методологические установки позитивизма в области
политической экономии, как известно, реализованы в
«вульгарной политической экономии», представляющей
собой форму разрушения науки в форме науки, т. е., в
сущности, псевдо-науку.
Если представители классической политической
экономии сумели в значительной мере разрушить мир
видимости и проникнуть в действительную «внутреннюю»
структуру капиталистического общества, вскрыть его
внутренние антагонизмы, но в силу незнания
диалектики и других причин социального порядка не смогли
решить задачу постижения сущности последовательно и
до конца, то вульгарная политическая экономия
отказывается от самой постановки задачи проникновения в
сущность исследуемого предмета, ограничиваясь лишь
систематизацией поверхностных форм его движения,
внешних, функциональных связей. «Вульгарная
политическая экономия,— отмечает Маркс,— в
действительности не делает ничего иного, как только доктринерски
истолковывает, систематизирует и оправдывает
представления агентов буржуазного производства,
захваченных отношениями этого производства. Поэтому нас не
может удивлять то обстоятельство, что как раз имея дело
с отчужденной формой проявления экономических
отношений, в которой они prima facie принимают нелепый
характер и полны противоречий... именно здесь
вульгарная политическая экономия чувствует себя совсем как
дома и что эти отношения представляются ей тем более
само собой разумеющимися, чем более скрыта в них
внутренняя связь, хотя для обыденного представления
они кажутся привычными»20.
Выступая под флагом критики «метафизики» за
«освобождение» науки от всякого рода философских
«спекуляций», позитивизм приводит к тому, отказаться от чего
на словах он призывает,— к самой худшей метафизике и
схоластике, к нагромождению различных «желтых
логарифмов».
И чем последовательнее «последовательный
эмпиризм», отвергающий идею сущности, проводит свою
программу научной деятельности, чем радикальнее он
порывает с сущностью, тем быстрее превращается он в
20 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 383—384.
27

свою собственную, необходимым образом дополняющую
его противоположность, в конструирование откровенно
субъективных «схем описания», «фикций», действительно
лишенных какого-либо объективного, а потому и
познавательного значения. Такого рода догмы и спекуляции
становятся неотъемлемыми признаками эмпиризма. Он
постоянно предполагает и использует положения,
которые эмпирически принципиально «верифицированы» быть
не могут, которые просто принимаются им на веру в
качестве своего рода клея, призванного соединять
«факты» в нечто единое.
Выше мы уже отмечали, что в силу присущей
капиталистической системе производства взаимосвязи сущности
и явления внутренние категории этой действительности
и прежде всего фундаментальное для научной
политической экономии понятие «стоимость» представляются — с
точки зрения «опыта»— лишенными объективного
значения. Для политэкономов, находящихся во власти
наличных форм движения капитала, «стоимость» выступает
как «не эмпирический, а мысленный, логический факт»21.
В дальнейшем же в зависимости от того, представляется
ли тому или иному теоретику позитивизма это «понятие»
необходимым для решения теоретических проблем или
нет, оно истолковывается то как «теоретически
необходимая фикция» (по К. Шмидту), то просто как «фантом»,
порожденный в политической экономии злокозненной
«метафизикой». Т. е. в любом случае «стоимость»
рассматривается как «мысленный конструкт», как
исключительно субъективное построение.
Так, например, Струве, критикуя марксистскую
политическую экономию с позиций позитивистской
методологии науки, приходит к выводам, согласно которым
стоимость (и в частности, прибавочная стоимость)—это
«фантом», социализм как учение, основывающееся на
марксистской политической экономии,—«утопия» и
«вера», а все это вместе взятое — последствия
«метафизики»22. Поэтому надо выбросить все эти понятия и
защищающие их учения, которым-де в действительности
«ничего не соответствует», изменить способ мышления и
словесного выражения действительности, основывающий-
21 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 468.
22 Струве Г. Хозяйство и дела. М, 1913.
28

ся на категории сущности, в соответствии с рецептами
«последовательного эмпиризма», и только таким путем
можно якобы решить все споры «научно».
Разбирая эту псевдонаучную картину марксизма,
В. И. Ленин так определяет ее общий смысл и
направленность: «Называя «эмпиризмом» признание стоимости за
фантом и «метафизикой» стремление (идущее «от
Аристотеля» к Марксу — стр. 91 — надо еще добавить: через
всю классическую политическую
экономию!)—стремление найти закон образования и изменения цен, г. Струве
повторяет прием новейших философских реакционеров,
которые «метафизикой» считают материализм
естествознания вообще, а «эмпиризмом» объявляют ступеньку к
религии»2*.
Методологические установки мышления, характерные
для теоретиков вульгарной (позитивистской)
политической экономии, теоретически обосновываются
позитивистской «логикой науки», для которой «сущность»— это
понятие, лишенное научного смысла и значения. Для
Б. Рассела, например, всякое сущностное видение мира,
всякая попытка проанализировать (а потому и словесно
выразить) действительность в аспекте категории
сущности есть продукт лингвистического заблуждения.
Сущность, с его точки зрения,— это всего лишь
лингвистическая реальность, незаконно переносимая философами в
действительность. На этой «ошибке», считает он, и
основывается вся многовековая история метафизических
учений начиная с Аристотеля и кончая Гегелем и
марксизмом. Стоит, опираясь на логический анализ «языка
науки», ошибку исправить — и «метафизика» исчезнет.
Б. Рассел, однако, не учел, что его собственное понимание
языка науки и языка вообще опирается на вполне
определенные философские основания, а именно на крайний
номинализм и субъективизм.
«Что собой представляет мистер Смит?— спрашивает
он и отвечает:— Когда мы смотрим на него, мы видим
ряд красок, когда мы слушаем его, мы слышим серию
звуков и полагаем, что, подобно нам, он имеет мысли и
чувства. Но что такое мистер Смит помимо этих явлений?
Просто воображаемый крючок, на который, как
предполагается, навешаны явления. Фактически явления не
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 47—48.
29

нуждаются в этом крючке»24. Итак, мистера Смита нет,
«есть лишь ряд красок», «серия звуков», ряды явлений,
совокупность которых образует в нашем сознании идею
«мистера Смита». Естественно, после того как мистер
Смит сведен к лингвистической реальности, к ряду
ощущений и представлений, представление о нем самом по
себе вне нашего сознания как определенном субъекте,
характеризующемся, в частности, и определенными
красками, и звуками и т. д., будет казаться незаконным.
Тогда определенное истолкование «языка» науки — на
деле весьма узкое, но принимаемое за нечто безусловно
истинное,— превращается в орудие борьбы с
действительной наукой и естественным для нее языком, с ее
стремлением познать объективную сущность вещей и
явлений.
Если рассуждения Б. Рассела перенести на другой
вопрос, например, что есть стоимость помимо тех
конкретных чувственно данных образов, в которых она перед
нами является, то, согласно этой логике, «стоимость»—
это всего лишь общее имя ряда разнородных явлений,
удобство словоупотребления и не более того, и всякие
рассуждения о стоимости самой по себе безотносительно
к ее внешним формам выражения бессмысленны25. Это
означает, что понятие стоимости, взятое в отличие от ее
конкретных форм проявления — меновой стоимости, цены
(а если говорить о прибавочной стоимости, то прибыли)
и т. д.,— лишается объективного значения,
рассматривается в лучшем случае как более или менее удобный
24 Рассел Б. История западной философии. М., 1959. С. 222.
25 «Все политико-экономы, — отмечает Маркс, — делают ту
ошибку, что рассматривают прибавочную стоимость не в чистом виде, не
как таковую, а в особых формах прибыли и ренты», а это
обстоятельство «необходимым образом» приводит их к целому ряду
«теоретических заблуждений» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 1.
С. 6). Так как А. Смит, — пишет Маркс в другом месте, — «хотя
он по сути дела и рассматривает прибавочную стоимость, не
представляет ее ясно выраженным образом, в форме определенной
категории, отличной от ее особых форм, — то в дальнейшем он уже
прямо смешивает, не вводя никаких посредствующих звеньев,
прибавочную стоимость с более развитой формой, с прибылью. Эта ошибка
сохраняется у Рикардо и у всех последующих экономистов.
Отсюда... возникает ряд непоследовательностей, неразрешенных
противоречий и бессмыслиц, которые рикардианцы... пытаются разрешить
схоластическим путем, с помощью словесных ухищрений» (Там же.
С. 64).
30

«конструкт». А это, как показал К. Маркс, равнозначно
уничтожению политической экономии как науки.
Точно так же и фундаментальные понятия
естествознания (такие, как материя, элементарные частицы
и т. д.) Б. Рассел считает просто удобным способом
«связывания событий воедино», в связи с чем научные
споры об элементарных частицах интерпретируются уже
как споры о словах, фиксирующих некоторые общие идеи.
Выступая против «метафизики» как таковой, т. е.
против стремления науки раскрыть объективную сущность
вещей, логический позитивизм на деле, не осознавая того
ясным образом, исходит из определенных
«метафизических» представлений, из определенной трактовки
действительности. Однако его «метафизика» оказывается при
ближайшем рассмотрении намного хуже той, которую он
критикует. История анти-эссенциалистских концепций
науки показывает, что отказаться от категории сущности
невозможно, можно только заменить одно — более
верное— понимание сущности другим, более поверхностным
или просто ошибочным. Ведь всякое отрицание
предполагает соответствующее утверждение. Отрицание
объективности сущности вещей и истолкование этой категории
просто как продукта нашего воображения,
стимулированного структурой языка, на деле означает сведение
действительности к совокупности лишенных внутренних
связей «явлений» (или просто фактов, поскольку
«явление» предполагает отнесенность его к тому, что оно
являет). А всякое иное истолкование действительности, с
этой точки зрения, оказывается, в сущности, ошибочным,
хотя оно и может выглядеть правдоподобным.
Естественно, что наука при этом лишается статуса объективно-
верного отражения действительности в ее собственных,
внутренних определениях и превращается в своего рода
игру, в построение более или менее удачных
субъективных схем описания реальности.
Имманентное развитие неопозитивистской программы
исследования науки привело, как известно, к полному
разложению этой программы как совершенно
несостоятельной, на базе чего возникло своеобразное явление,
определяемое как «возрождение метафизики».
Разумеется, «метафизика», вырастающая на развалинах
неопозитивизма, часто оказывается весьма далекой от подлинно
научного понимания сути объективной реальности и ее
31

познания, однако само возвращение «метафизики» в
буржуазную философию науки, более или менее полная
«реабилитация» категории сущности свидетельствуют о
несостоятельности эмпиристского радикализма, его
стремления вычеркнуть категорию сущности из списка
научно значимых понятий, объективно необходимых
форм научного мышления.
До сих пор, говоря о диалектике сущности и явления,
как она трактуется в философии Гегеля и в марксизме,
мы обращали внимание главным образом на одну
сторону дела — на отношение противоположности,
непосредственной несоизмеримости сферы сущности и сферы
эмпирического существования, на недопустимость редукции
действительности к сфере непосредственно данного.
Однако, признавая противоположность этих двух сфер
действительности, диалектика раскрывает в то же время
их глубокое опосредствованное единство, внутреннее
тождество сущности и существования.
Тождество указанных сфер бытия выражается не
только в истории науки, которая проникает сквозь
видимость изучаемого ею предмета и выявляет его
внутреннее, существенное содержание и объясняет на его основе
непосредственное существование предмета, его
историческое развитие, но и в самой объективной истории
познаваемого предмета, в объективном взаимоотношении,
или, как писал Гегель, рефлексии этих двух сфер
действительности, в их имманентном движении и
развитии.
Переход от сферы бытия к сфере сущности, как мы
уже отмечали, не есть что-то внешнее самой сфере бытия,
а представляет собой отражение и выражение ее
собственной диалектики. Мир наличного бытия, эмпирии
противоречив внутри себя самого, он сам себя отрицает.
И проникновение науки в сферу сущности, т. е.
опосредствованных отношений, осуществляется лишь через
выявление и разрешение противоречий сферы наличного
существования предмета. Только в силу того, что
«являющийся мир» выступает перед нами не просто как
некая целостность многообразных определений и
взаимосвязей, но и как противоречивое отношение между его
внешними характеристиками, непосредственно друг
друга отрицающими и в то же время определенным образом
друг с другом связанными и друг друга дополняющи-
32

ми,— только в силу этого, анализируя движение этих
противоречий, теоретик может проникнуть сквозь мир
непосредственной видимости, выработать
опосредствованное действительно целостное понимание предмета.
Поэтому логика, для которой противоречие как форма
опосредствования знания, его качественного,
содержательного преобразования и развития не существует в
качестве логической формы развития, никогда не сможет
рациональным образом объяснить самого механизма
погружения науки в сущность вещей. Для нее
проникновение теоретической мысли в объективную сущность
исследуемой реальности всегда будет выглядеть неким
принципиально внелогическим, иррациональным
процессом, находящимся за рамками предмета логики как
таковой. А это равнозначно отказу логики от решения своей
важнейшей задачи — исследования способа
научно-теоретического освоения действительности.
Категория противоречия и ее роль в развитии
научного знания, равным образом и в движении самой
познаваемой реальности,— тема особой главы данного труда. Нам
важно рассмотреть здесь противоречие как форму
опосредствования отношения сущности и существования, как
принцип движения сущности в себе и ее выражения в
сфере непосредственно-наличного бытия и обратного
погружения явления в сущность.
Противоположность сущности и явления, внутреннего
и внешнего составила основную теоретическую
трудность, над преодолением которой билась классическая
политическая экономия.
Исходя из внеисторического понимания
анализируемой ею действительности, рассматривая
капиталистический способ производства как абсолютную форму
общественного производства вообще, она естественным
образом трактовала и самую глубинную основу этого способа
производства, его сущность как нечто неподвижное,
лишенное внутри себя момента отрицательности,
движения и развития. Стоимость понимается классической
политической экономией как абстрактно-общее
выражение всех стоимостных форм без исключения. В
соответствии с этим, объясняя конкретные явления, конкретные
формы существования стоимостных форм в том виде, как
они выступают на поверхности капиталистического
способа производства, ее представители пытались без учета
3-106
33

объективно-опосредствующих звеньев, существенно
модифицирующих содержание явления, согласовать явление
с сущностью, доказать их взаимную непротиворечивость,
вместо того чтобы вывести внешние формы выражения
стоимостных отношений со всеми их очевидными
особенностями (противоречащими как друг другу, так и своему
существенному содержанию — определению стоимости в
качестве овеществленного общественно необходимого
труда) из противоречия и развития самой сущности.
И в итоге, как показал Маркс, «классическая
политическая экономия запуталась... в неразрешимых
противоречиях, дав в то же время прочный операционный базис
для пошлостей вульгарной политической экономии,
принципиально признающей лишь одну внешнюю видимость
явлений»26.
Не владея объективной диалектикой развития
предмета, буржуазная политическая экономия обрекает себя
на то, что эта диалектика начинает господствовать над
ней, опрокидывая ее теоретические положения, приводя
их к противоречию с самими собой. Внутренние
противоречия теории, связанные с диалектикой внутреннего и
внешнего, с которыми не смогла в силу своего
метафизического способа мышления справиться классическая
политическая экономия, привели ее к глубокому кризису,
к отказу от своих собственных теоретических
достижений, к ее вырождению в вульгарную политическую
экономию, отрицающую, как мы видели, объективную
сущность и целесообразность попыток проникнуть во
внутреннюю структуру вещей. Вся эта довольно драматичная
история разложения теоретической мысли, исходным
пунктом которой было недиалектическое понимание
сущности анализируемой действительности, раскрывается
Марксом в «Капитале» и особенно в «Теориях
прибавочной стоимости». Суть же этой истории заключается в том,
что метафизическая трактовка сущности как некоего
«абстракта», лежащего в основании явлений, лишенного
внутренних противоречий и движения, оказывается и
исторически и логически связанной с характерным для
позитивизма отрицанием продуктивности и
необходимости этой категории для научного мышления (результатом
чего является переход на позиции анти-эссенциализма).
Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 549.
34

Одна противоположность здесь дополняется другой,
такой же по сути тупиковой, как и первая. Выйти из
этого противоречия позволит диалектическое (т. е.
последовательно историческое) понимание сущности и ее
взаимоотношений с явлениями. А это предполагает, в
свою очередь, разработку совершенно нового понимания
действительности как процесса ее саморазвития па
основе внутренних противоречий.
Опыт «Капитала» Маркса однозначно
свидетельствует о том, что форма выражения существенного
содержания на поверхности явлений при всей ее порой ложной
видимости, оторванности от своей основы и
относительной самостоятельности в конечном счете с
необходимостью вытекает из самой сущности предмета, из ее
собственного противоречивого (и потому постоянно
находящегося в движении и развитии) содержания. Одним
из ярких примеров, иллюстрирующих справедливость
этого положения, может служить марксово разрешение
противоречия между законом стоимости и средней
прибылью. Согласно закону стоимости, стоимость данной
массы продукции определяется только затратой живого
труда, общественно необходимого для ее производства,
а согласно закону средней прибыли — не только живым
трудом, производящим ее, но и трудом овеществленным,
т. е. всем капиталом (а не только той его частью,
которая представлена рабочей силой).
Марксово решение указанной проблемы, как и
проблемы единства сущности и явления вообще,
основывается на последовательно материалистическом и
диалектическом понимании предмета исследования. А логической
формой реализации этого понимания является
разработанный им метод восхождения от абстрактного к
конкретному. Согласно этому методу, сущность понимается не
как пребывающая в неизменном виде внутренняя основа
вещей (явлений), внешнего существования предмета, а
как исторически возникающая, воссоздающаяся и
развивающаяся на основе своих собственных противоречий
определенность, содержательное развитие которой
раскрывается в истории познаваемого предмета, начиная с
возникновения вплоть до его превращения в иную,
качественно новую форму объективной реальности.
Объяснение средней прибыли осуществляется
Марксом не путем отказа от закона стоимости, а на основе
35

его последовательного применения, на основе
диалектической (а не формальной) дедукции. Маркс на основе
закона стоимости (сущностного определения предмета)
объяснил повсеместный эмпирический факт, по своему
непосредственному содержанию прямо отрицающий
закон стоимости, выявил органическую взаимосвязь между
ними. С логической точки зрения марксова дедукция
представляет собой подлинно диалектическое
умозаключение, раскрывающее объективную диалектику
всеобщего (закона стоимости) и особенного (средней прибыли).
Мостом между сущностью и явлением оказывается здесь
опосредствующий их взаимосвязь механизм конкуренции
капиталов, их перелива из одной отрасли производства в
другую и перераспределение прибыли (прибавочной
стоимости).
Во взаимоотношении закона стоимости и закона
средней прибыли наглядно проявляется различие между
внутренним, сущностным законом предмета,
раскрывающим генетическую основу предмета, и законом,
фиксирующим лишь внешнюю связь различных моментов
бытия данного предмета, их функциональную зависимость.
Развивая дальше рациональное содержание
гегелевской трактовки сущности как самодвижущейся
реальности, материалистическая диалектика в то же время
решительно порывает с идеализмом гегелевского понимания
этой категории, характера ее самодвижения, способа
разрешения ее внутренних противоречий.
Выше мы уже отметили, что в противоположность
И. Канту, отрицавшему правомерность приписывать
«умопостигаемым сущностям», идеям разума
объективную истинность и реальность, рассматривавшему их лишь
как субъективно необходимые формы мышления, Гегель
защищает тезис об объективности сущности, глубинных
теоретических определений мышления вообще. Критикуя
кантовское отрицание объективности понятий разума на
том основании, что предметы, соответствующие им, «не
могут встретиться ни в каком опыте», Гегель замечает:
«Можно ли было когда-нибудь подумать, что философия
станет отрицать истину умопостигаемых сущностей
потому, что они лишены пространственного и временного
вещества чувственности?»27. Выписав эти слова вели-
27 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 154.
36

кого немецкого диалектика, В. И. Ленин формулирует
свое отношение к гегелевской критике: «И тут Гегель
прав по сути: стоимость есть категория, которая entbehrt
des Stoffes der Sinnlichkeit (лишена вещества
чувственности.— Ред.), но она истиннее, чем закон спроса и
предложения. Только Гегель идеалист...»28.
Идеализм Гегеля в трактовке категории сущности
выражается в том, что, признавая объективность
сущности (а в области политической экономии этому
соответствует, как мы уже не раз отмечали, признание
объективности стоимости — закона стоимости — как высшего
принципа движения всей капиталистической системы
производства, как его глубинной сущности), он в то же
время утверждает идеальный характер этой сущности,
которая в своем развитом виде выступает в форме
объективного «понятия», управляющего движением предмета,
всем его реальным существованием. Он не понимает того
обстоятельства, что в условиях развитого целого, когда
диалектика сущности и существования имеет
фиксированную форму противоположности и сфера
непосредственного бытия выступает в превращенном,
непосредственно лишенном сущности виде, сама сущность предмета
также приобретает превращенную, неподлинную форму
бытия, выступая как нечто принципиально отличное от
реального бытия, лишенное, как говорил В. И. Ленин,
«вещества чувственности», как нечто принципиально
идеальное.
Гегель рассматривает действительность как единство
идеального и реального, чувственно-конкретного, и вся
сфера сущности относится им к сфере идеального бытия,
к сфере понятия в конечном счете, воплощающегося в
формах реально-эмпирического, материального
существования, а затем и в формах сознания и деятельности
человека. В результате этого сама действительность
приобретает у него двойственное выражение.
«Действительность,— отмечал Маркс,— рассматривается (у Гегеля.—
Ред.) не как эта самая действительность, а как некая
другая действительность. Выходит, что для
обыкновенной эмпирии является законом не ее собственный дух, а
чужой; с другой стороны, наличным бытием для
действительной идеи является не такая действительность, кото-
28 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 154.
37

рая развилась бы из нее самой, а обыкновенная
эмпирия»29.
Согласно же материалистической диалектике,
понятие, лежащее в основе науки и самой действительности,
есть не что иное, как отражение конкретной, исторически
простейшей формы бытия предмета, из которой
развиваются реально — в пространстве и времени, исторически
и логически — все остальные, более конкретные
категории изучаемого предмета, предмет в его целостности.
Таким исходным, всеобщим «началом» системы
капиталистического способа производства является товар,
стоимостная форма труда. «Форма стоимости продукта
труда,— писал К. Маркс,— есть самая абстрактная и в
то же время наиболее общая форма буржуазного способа
производства, который именно ею характеризуется как
особенный тип общественного производства, а вместе с
тем характеризуется исторически»30. «Простейшая форма
товара... — пишет он в другом месте,— заключает в себе
всю тайну денежной формы, и тем самым, в зародыше,—
тайну всех буржуазных форм продукта труда»31. В
соответствии с этим пониманием сущность любого предмета,
приобретающая в развитом целом весьма
опосредствованную форму выражения, в своем простейшем (и
исторически, и содержательно) виде является конкретным,
можно сказать даже чувственно-наглядным,
определением, специфически характеризующим исходную,
всеобщую форму исследуемой реальности. А в составе
развитой конкретности это исходное определение целостности
приобретает снятую, абстрактную форму существования.
Так, например, стоимость и закон стоимости не только
логически, в теории, но и в развитии самой
капиталистической системы производства предшествуют «ценам
производства», т. е. тем ценам, по которым продаются
товары в условиях развитого капиталистического
общества. «Обмен товаров по их стоимостям,— отмечает
Маркс,— или приблизительно по их стоимостям требует...
гораздо более низкой ступени, чем обмен по ценам
производства, для которого необходима определенно
высокая степень капиталистического развития... Будет
совершенно правильно рассматривать стоимости товаров не
29 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 224.
30 Там же. Т. 23. С. 91.
31 Там же. Т. 31. С. 260.
38

только теоретически, но и исторически, как prius
(предшествующее.— Ред.) цен производства»32. Энгельс писал,
что на ранних ступенях производства закон стоимости
выступает в своей более или менее непосредственной
форме. А с развитием стоимостных отношений
определение стоимости товаров трудом и сама стоимость как
регулятор обмена становится все более и более
опосредствованным (снятым) основанием обмена, все более и
более отдаляется, и даже отрывается от
конкретно-экономических отношений, в рамках которых происходит
процесс производства и обмен товаров33.
Таким образом, сущностные отношения не
изначально носят характер опосредствованных (снятых)
отношений, они становятся таковыми в ходе развития предмета,
в процессе развертывания его в конкретную систему
определений. Первоначально же они носят более или
менее непосредственный, более или менее эмпирический
характер. Однако в силу того, что предмет как
целостность здесь еще отсутствует, сами эти непосредственные
отношения еще не приобрели характера внутренних,
сущностных отношений. Лишь в ходе исторического
развития предмета его исходные, всеобщие определения
приобретают все более опосредствованный характер, все
глубже погружаются в основание системы и тем самым
все более отдаляются от тех непосредственных
эмпирических отношений, которые выступают на поверхности
бытия. Другими словами, сама структура предмета,
выражаемая в категориях «внешнее — внутреннее»,
исторически складывается и постоянно воспроизводится в ходе
развития самого предмета как целого.
Поскольку, например, закон стоимости в рамках
развитого целого приобретает сугубо опосредствованную
форму существования, лишается, как говорил В. И.
Ленин, вещества чувственности, просматривается лишь
через анализ других непосредственно-реальных,
эмпирических отношений и форм движения, он может
представляться как бы реальностью другого рода по сравнению
с непосредственно-эмпирической, чувственно данной
реальностью, как нечто идеальное (существующее лишь
для нашего ума, умопостигаемое), как лежащее в основе
32 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 470.
33 Там же. С. 472—474.
39

исследуемой реальности, а потому и теоретической
системы, ее выражающей. Именно такой стоимость, как
известно, и представлялась в глазах многих политэкономов; и
этот способ истолкования глубинных определений науки
полностью соответствует тому пониманию
действительности, которое лежит и в основе гегелевской логики.
Однако, с точки зрения марксистской диалектики, в основе
развития конкретной реальности и выражающей ее
теоретической системы лежит не «понятие», а реальное,
исторически простейшее отношение34. В соответствии с
этим и метод восхождения от абстрактного к
конкретному интерпретируется в материалистической диалектике
как способ теоретической репродукции логики развития
предмета от его исходной, простейшей формы бытия к
развитому целому и его дальнейшего развития вплоть
до превращения в качественно новую форму объективной
реальности.
С другой стороны, будучи основанием целого,
сущность сама постоянно «основывается», воссоздается и
развивается в ходе развития целого. Так, например,
капиталистический способ производства, формируясь на
почве наличных стоимостных отношений, воссоздает и
развивает эти отношения, превращая их в глубинную
основу своего бытия. Определяющим отношением при
этом является отношение труда и капитала. Однако
развитие капиталистического способа производства не
просто «покоится» на этом отношении, но развивает его,
воссоздает его в новой, более конкретной и развитой
форме. В этом постоянном циклическом движении
перехода противоположностей — сущности в бытие и бытия
в сущность — происходит и развитие предмета как
целого, и развитие соответственно и его сущности, и всей
сферы его бытия, и взаимоотношений сущности и
существования.
Поэтому теоретический анализ предмета
предполагает выявление предпосылок и условий, находящихся за
пределами данной, анализируемой системы, но
существенных для понимания ее исторического возникновения и
развития. Исходная определенность сущности
обусловливается условиями ее реального возникновения. И если
бытие предмета определяется его сущностью, то сама
34 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 383.
40

сущность — историческим бытием предмета, условиями
его собственного существования.
Внутренние противоречия сущности, согласно
марксистской диалектике, разрешаются не просто путем
развития форм существования, адекватных внутренней
сущности, не просто приведением предмета в форму,
соответствующую его «понятию». Всякий предмет в ходе
своего развития полагает формы бытия, адекватные своей
сущности. Дело, однако, этим не ограничивается. В ходе
исторического развития действительности имеет место не
только процесс все более полного и адекватного
выявления сущности, раскрытия ее внутреннего содержания, но
и процесс развития и самоотрицания сущности в ходе
решения ее собственных внутренних противоречий.
Действительное (окончательное) разрешение противоречий
сущности исследуемого предмета осуществляется в
конечном счете лишь путем преобразования данного
предмета в новую, качественно отличную от прежней форму
бытия, в новую форму существования. Если в истоке
становления и развития предмета мы имели дело с
некоторым конкретным бытием, из которого развивается
конкретное целое со свойственной ему диалектикой
внешнего и внутреннего, непосредственного и
опосредствованного, сущности и видимости, то и при распадении
данного предмета мы опять-таки встречаемся с новым
бытием, вырастающим из недр старого в ходе его
самоотрицания. Так, например, Маркс рассматривал
коммунизм как «решение загадки истории», как решение
противоречия сущности и существования, свойственного
капиталистическому обществу.
Это, однако, не означает «угасания» противоречия
между сущностью и формами ее проявления, поскольку
сущность никогда не является застывшей, раз и навсегда
данной. Будучи определенной сущностью, она всякий раз
предстает как противоположное внешнему многообразию
своих модификаций,— в противном случае она
утрачивала бы себя как сущность. Поэтому в качестве главного
определения сферы опосредствованного выступает
противоречие.

Глава 2
ПРОТИВОРЕЧИЕ
Развитие человеческой практики и познания создало
реальное условие для формирования категории
противоречия, которое является всеобщим, абсолютным
определением сущности. В марксистском понимании сущность
содержит в себе противоречия необходимым образом.
«Всякая конкретная вещь,— писал В. И. Ленин,— всякое
конкретное нечто стоит в различных и часто
противоречивых отношениях ко всему остальному, ergo, бывает
самим собой и другим»1.
В материалистической диалектике закону единства
противоположностей принадлежит фундаментальное
значение. В. И. Ленин определял его как сущность, ядро
диалектики, понимаемой как логика и теория познания
марксизма. Всестороннее и глубокое понимание
категории противоречия составляет эпоху в развитии познания
и вообще теоретического мышления. Там, где
человеческий разум (мышление) не дошел до глубокого
понимания и применения этого универсального принципа, там
невозможно говорить о диалектике, диалектической
логике в полном смысле этого слова.
Впервые в истории философии категория
«противоречие» была разработана в философии Гераклита, который
трактовал окружающий нас мир, его формы как вечное
становление, как метаморфозу огня, который мерами
вспыхивает и мерами угасает. По Плутарху, «как из огня
все создается путем превращения, так и огонь из всего,
подобно тому как за золото мы имеем вещи, а за вещи
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 124.
42

золото»2. Правда, Гераклитова диалектика еще
выступала диалектикой становления, диалектикой бытия, и
поэтому категория противоречия им в основном
рассматривалась в сфере непосредственного. Поэтому в
последующем развитии греческой философии проблема
противоречия исследуется в связи с анализом сущности,
всеобщего, опосредствованных отношений.
В логическом плане, анализируя категорию
противоречия, элеаты впервые обнаружили и раскрыли
противоречивость сущности и явления, чувства и мысли; в себе
бытия и для себя бытия. Они исследовали противоречие
также в связи с вопросом о выражении движения в логи*
ке понятий.
В элеатской философии противоречивость движения
была обнаружена не в его чувственном бытии, а в
сущности. Все апории Зенона порождают трудности не в
области чувственности, а тогда, когда речь идет о
сущности, о сфере мысленного, истинного бытия. Правда,
элеаты из признания противоречивости движения
логически пришли к отрицанию движения. Они не понимали
того обстоятельства, что противоречивость движения, его
сущности ни в коей мере не говорит в пользу отрицания
движения, а только свидетельствует о том, что
противоречие есть источник движения. В. И. Ленин писал, что
движение есть единство непрерывности (времени и
пространства) и прерывности (времени и пространства);
есть противоречие, единство противоречий3.
Более последовательно и глубоко проанализирована
проблема противоречия в философии Платона. В
отличие от элеатов, которые противопоставляли такие
категории, как единое и многое, движение и покой, бытие и
небытие, подобие и неподобие и т. п., но не сумели выявить
их синтез, Платон пытался познать их противоречивую
природу, раскрыть их синтез, единство во множестве.
В диалоге «Парменид», касаясь смысла единства
единого и многого, Платон устами Сократа обосновывает, что
различение и противопоставление единого многому не
является истинным решением вопроса, а подлинное
понимание состоит в том, когда единое само по себе стано-
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 306.
3 Там же. С. 231.
43

вится многим и наоборот4. При этом Платон, решительно
выступая против внешнего сопоставления этих категорий,
пытался подчеркнуть их конкретное единство. «Трудное
и истинное состоит в том, чтобы показать,— писал он,—
что то, что есть другое, есть то же самое, а то, что есть
то же самое, есть другое, и именно оно состоит в том,
чтобы показать, что в том же отношении и с той же
стороны, с которой в них является одно, в них
показывается и наличие другого»5.
В новой философии проблемы диалектики, учение о
противоречии специально не исследовались, так как
диалектику понимали тогда как софистическое рассуждение,
ложное умозаключение и т. п. В своих
логико-теоретических размышлениях как Бэкон, Локк, Юм, так и Декарт,
Спиноза одинаково отрицательно высказывались о
диалектике, диалектических рассуждениях, хотя такая
позиция нисколько не помешала Декарту и Спинозе дать в
своих трудах замечательные образцы диалектической
постановки проблемы. Это обстоятельство может
свидетельствовать только о справедливости известной мысли
Маркса, что непонятая форма является всеобщей формой
познания и деятельности.
Категория противоречия глубоко исследовалась в
немецком классическом идеализме, в частности в
философии Канта, который пытался разрабатывать эту
категорию не только в разделе о трансцендентальной
диалектике (антиномии разума), а в процессе всего своего
философского творчества. Представляет определенный
интерес уже его докритическая работа «Всеобщая
естественная история и теория неба», в которой он пытался
обосновать возникновение солнечной системы, Вселенной
на своей собственной основе. При этом Кант исходил из
первоначальной, еще бесформенной материи,
первоначальной туманности, которая, благодаря своему
внутреннему различию, противоречию, получает способность к
самодвижению, формообразованию. «Простейшие и наи-
4 «Было бы странно, думается мне, — отмечает Сократ, — если
бы кто-нибудь показал, что подобное само по себе становится
неподобным или неподобное — подобным»; или: «пусть-ка кто докажет,
что единое, взятое само по себе, есть многое и, с другой стороны,
что многое [само по себе] есть единое, вот тогда я выкажу
изумление» (Платон. Соч.: В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 406).
5 Цит. по: Гегель. Соч. М., 1932. Т. 10. С. 176.
44

более общие свойства, данные как будто без всякой цели,
материя,— писал он,— которая кажется совершенно
инертной и нуждающейся в форме и организации, уже
в простейшем своем состоянии таят в себе стремление
подняться к более совершенному строению путем
естественного развития. Но больше всего способствует
упорядочению природы и выходу ее из состояния хаоса
наличие различных видов элементов, благодаря чему
нарушается покой, который царил бы, если бы рассеянные
элементы были во всех отношениях одинаковы»6.
В кантовскои постановке материя трактуется
внутренне противоречивой, нетождественной, благодаря чему
она способна к самодвижению и развитию. Вследствие
этого «материя» и «форма» не абсолютно
противоположны, а в процессе формирования Вселенной они переходят
друг в друга, т. е. материя сама порождает свою форму,
формообразуется. В результате такой трактовки материи
и формы Кант пошел значительно дальше по сравнению
с Аристотелем и Ньютоном в понимании этого
вопроса.
На новом уровне категорию противоречия Кант
исследовал в связи с обоснованием синтетического априорного
знания. При этом философ понимал, что обоснование
такого знания выходит за пределы традиционной логики
и предполагает создание новой (трансцендентальной)
логики, в которой вещь в себе, не являющаяся предметом
человеческого познания, отличается от явления,
чувственного многообразия, которые определяются
категориями человеческого рассудка. Поэтому в кантовскои
философии формирование всеобщего, необходимого
синтетического знания одновременно предполагает (в качестве
своего теоретического условия) единство субъекта и
объекта, самосознания и опыта, категории и чувственного
многообразия. Правда, этот синтез обычно трактуется
как пример кантовского гносеологического дуализма,
хотя его нельзя свести к дуализму, ибо дуалистичность
обоснования является только специфической кантовскои
формой введения принципа противоречия в обоснование
научно-теоретического знания. И это еще не все. Кант
попытался в своем главном труде рассмотреть,
проанализировать то особое (форму времени), посредством кото-
Кант. Соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1961. С. 156.
45

рого осуществляется синтез всеобщего с единичным,
категории с чувственным многообразием.
В кантовской попытке мыслить противоречия, ввести
диалектический принцип противоречия в
научно-теоретическое знание особое место принадлежит также кантов-
скому учению о первоначальном единстве апперцепции,
которая интересна в двух отношениях: с одной стороны,
здесь философ пытался обосновать единство, синтез
субъекта и объекта, единого и многого, категории и
чувственного многообразия в структуре теоретического
знания, а с другой — с идеи первоначального единства
апперцепции, по существу, начинается новое понимание
диалектики. Если раньше (имеются в виду и работы
«докритического» Канта) диалектика, диалектические
идеи в основном исследовались в одном плане, аспекте,
то с этого времени диалектика главным образом
рассматривается как внутренний ритм человеческой
деятельности, понимаемой, правда, идеалистически.
В послекантовской немецкой философии этот аспект
диалектики и получил всестороннее развитие, так как ее
стали понимать как творческий метод, как метод
духовно-теоретического преобразования и формирования
субъектом, теоретическим мышлением объекта. Отныне
противоречие выступает внутренней пружиной развития
человеческой духовной деятельности в ее творческом
отношении с объектом. Кантовским учением о
первоначальном единстве апперцепции положено начало такому
способу рассмотрения.
Если до сих пор противоречие в кантовской
философии рассматривалось или в плане реальной
противоположности, или в виде синтеза единого со многим,
всеобщего с единичным, то в трансцендентальной диалектике
Кант обосновывал необходимость противоречивых,
антиномических утверждений как результат, следствие
выхода нашего разума за пределы всякого опыта. Согласно
убеждению Канта, реальные противоположности,
теоретические синтезы, проявляющиеся в форме
синтетического априорного знания или в форме первоначального
единства апперцепции, не противоречат, вернее, не
нарушают незыблемости формально-логических законов.
Принципиально по-другому обстоит дело с
противоречиями, которые возникают в сфере разума. Они фигурируют
как действительные противоречия, антиномии в теорети-
46

ческом мышлении, нарушающие формально-логические
законы.
Отныне диалектика, противоречие трактуется не как
просто ошибка, результат субъективной деятельности
мышления, а рассматривается как нечто необходимое,
естественное, возникшее в связи с тем, что разум выходит
за пределы опыта, стремится постичь и охватить
безусловное. Величие Канта проявилось именно в том, что он
открыл и описал антиномичную, противоречивую
природу разума, которая характерна не только для
теоретического разума, но и для практического, а также для
способности суждения7.
Открыв и описав противоречивость, антиномичность
разума, Кант, однако, до конца не понял истинное
содержание противоречия, антиномии, так как в них видел
нечто отрицательное, недостаток разума. В полном
согласии с традицией Кант понимает противоречие не как
источник движения, самодвижения, а как нечто
противоречащее научно-теоретическому знанию. В этом именно
коренится секрет того, что Кант, с одной стороны,
признает разум высшей познавательной способностью, а с
другой — отрицает объективность результатов
деятельности разума. Поскольку разум противоречив, антино-
мичен, постольку, полагает Кант, он не может дать
объективно-истинное знание о предмете. Позитивность
разума, по Канту, состоит только в том, что он стремится
дать полный синтез, безусловное знание, хотя его, по
существу, никогда не достигает.
В кантовском понимании противоречия, антиномии
также содержатся недостатки, так как оно не идет
дальше абстрактного противопоставления, не дает решения
антиномий, не связывает антиномические положения в
единое диалектическое внутри себя противоречивое
понятие, не поднимается до истинной конкретности понятия.
Кант не понимает, что противостоящие друг другу
положения только внешне, с позиции рассудка разделены, а
с точки зрения диалектики нераздельны, едины и, стало
7 «Разум не только не может мыслить мировое целое, не впадая
в противоречия, — справедливо отмечал В. Ф. Асмус, — но также не
может без противоречия мыслить само понятие нравственного
закона вместе с необходимо принадлежащим ему понятием причинной
связи между добродетелью и счастьем» (Асмус В. Ф. Диалектика
Канта. М., 1929. С. 127).
47

быть, конкретны. Каждая сторона антиномии есть не
самостоятельное понятие, а момент единого понятия,
хотя и различаемый, но все же только момент.
С позиции объективного идеализма наиболее
глубокого понимания понятия противоречия достиг Гегель,
которому удалось выявить следующие важнейшие
характеристики этой сложной категории: прежде всего,
противоречие философом трактуется как внутренний стержень
всей логической системы. Действительно, во-первых,
только благодаря этому понятию осуществляется и
реализуется универсальное развитие форм мышления, переход
их с одной теоретической ступени к другой; во-вторых,
философ рассматривает категорию «противоречие»
исходя из того, какое оно место занимает в системе
логических категорий; раскрывает его сущность, содержание и
выявляет его отношение к другим философским
категориям; в-третьих, в гегелевской философии это понятие
исследуется самостоятельно, оно берется в плане
целостности и конкретности, и в то же время такое разумное
понимание противопоставляется абстрактному,
рассудочному.
В своей философии Гегель не просто описывает
понятие противоречия, а пытается исследовать его
содержательно, раскрыть категорию «противоречие» во всей ее
конкретности, тотальности, выявляя сначала ее всеобщие
определения, а затем — шаг за шагом — ее более
конкретные определенности. При этом понятие противоречия
изображается как нечто, проходящее через ряд
последовательных, внутренне связанных этапов, содержание
которых входит в категорию противоречия.
Когда же моменты противоречия отрываются от
целого и рассматриваются самостоятельно, то, по мнению
Гегеля, исчезает понятие, являющееся их единством. По
этой причине диалектическое, конкретное понимание
противоречия распадается на различные абстрактные законы
мышления, такие, как «тождество», «различия»,
«противоположность» и т. п. В форме же этих разрозненных,
внутренне не связанных абстрактных определений не
содержится философского (конкретного) понятия
противоречия.
Если формальная логика в своей абстрактной
безжизненности рассматривала противоположности как
несовместимые, то диалектическая логика соединяет проти-
48

воположности в тождестве и познает тождество как
результат процесса. Сначала непосредственное единство,
потом различие и, наконец, синтез
противоположностей — вот всеобщий закон всякого развития. По мнению
Гегеля, органом философии является не абстрактно
размышляющий рассудок, который видит себя
замкнутым в границы явления, не мистическое созерцание,
которое быстрым скачком хочет достичь вершины познания
абсолютного, но разум как способность к конкретному
понятию.
Целью познания является не конечное, а конкретное,
бесконечное, абсолютное. Абсолютное есть процесс, все
действительное — изображение этого процесса. Если бы
абсолютное трактовалось только как покоящаяся
субстанция, абсолютная неразличимость, тождество,
единство, то истина оказалась бы лишь абсолютной
неразличимостью, тождеством и единством. «Однако с точки зрения
философии абсолютного я определяю истинное как само
по себе конкретное,— писал Гегель,— то есть... как
единство противоположных определений, таким образом, что
это противопоставление в единстве еще сохранено, или
же: я определяю истинность не как нечто застывшее,
застойное (т. е. как абстрактную идентичность, как
абстрактное бытие), но как движение, как самое жизнь,
как неразличимость, понятую только как кажущуюся в
севе неразличимость или неразличимость, заключающую
в себе некоторое различие, которое как существующее в
ней в единстве в то же время не есть различие — как
различие снятое, т. е. уничтоженное и вместе с тем
сохраненное»8. Если наука хочет отвечать действительности,
то она должна быть также процессом. Философия есть
движение мысли, она есть система понятий, из которых
каждое переходит в следующее, развивает его из себя
точно так же, как и само оно явилось из предыдущего.
Все действительное есть развитие, и побудительной
силой, источником этого развития является
противоречие.
В трактовке Гегеля противоречие разумно, оно есть
корень всякой жизненности. Его надо не уничтожать, но
«снимать», т. е. сохранять как отрицательное. Это
происходит тогда, когда противоречащие друг другу понятия
Гегель. Работы разных лет: В 2 т. М., 1971. Т. 2. С. 446.
4-106
49

мыслятся вместе в третьем, т. е. более конкретном
понятии, так что они образуют теперь его моменты. Теперь
их противоречие преодолено. Но этот синтез не есть
окончательный. Обнаружится снова другая
противоположность, которая в свою очередь должна быть преодолена
и т. д. Каждое отдельное понятие односторонне,
абстрактно, представляет только момент целостной идеи. Оно
нуждается в дополнении своей противоположностью и в
соединении с этим дополнением образует высшее
понятие, которое более приближается к истине, но точно так
же не достигает ее. Даже последнее и самое наполненное
понятие — абсолютная идея — сама по себе не есть
полная истина: к окончательному результату
принадлежит и все то развитие, через которое она
прошла.
Мыслительный процесс не есть произвольная игра
понятиями мыслящего субъекта, а есть объективный
процесс. Так как мир и его основа есть развитие, то его
можно познать только через развитие понятия. Законы,
которым следует развитие понятия как в общих чертах,
так и в деталях, есть движение от положения к
противоположению и от него — к соединению.
Гегелевская трактовка категории противоречия, как
видим, страдала существенными недостатками, так как
он осмысливал эти категории главным образом в кон-
тексте развития духовной культуры. В силу этого он
рассматривает понятие противоречия односторонне,
только в одном срезе, как внутреннюю логику, имманентный
ритм развития человеческого знания. Поскольку духовно-
теоретическая деятельность не является
самостоятельным, субстанциальным процессом, постольку понятие
противоречия, выработанное в основном в ходе
исследования духовных явлений, превращенных форм, не
достигает еще подлинно научной, конкретно-всеобщей и
универсальной формы.
Гегель рассматривал противоречие в сфере
теоретической деятельности, понятия, которое в процессе
развития и разрешения противоречия достигает все более и
более высокой формы воплощения. Иными словами,
формообразование идеи (духа)—это только
многократное воплощение идеи (духа) в ее особых формах
развития. В результате такой деятельности на высшей ступени
ее развития противоречие идеи и реальности преодоле-
50

вается, снимается, погашается, т. е. осуществляется
истина, соответствие предмета с понятием.
В противоположность Гегелю К. Маркс глубоко и
всесторонне разработал понятие противоречия на основе
анализа такого субстанциального, материального
процесса, как предметная деятельность человека, на основе
всестороннего исследования его возникновения,
формообразования и реальной истории. Свою концепцию о
противоречии он выработал в процессе обоснования
материалистического мировоззрения, в ходе разработки
понятия общественно-экономической формации, в
процессе теоретического осмысления капиталистического
общества.
Если Гегель исследовал противоречие как источник
саморазвития абсолютного мышления, абсолютного духа,
как внутренний ритм развития понятия в его отношении
к эмпирической реальности, то Маркс прежде всего
исходил из реальных отношений, из существования
реальных общественных индивидов, которые могут жить
только в той мере, в какой постоянно создают средства
к жизни, т. е. совершают производство. Всякое
производство есть прежде всего общественное производство. На
первоначальном этапе оно выступает в такой форме, как
род, племя, где также существуют определенные
отношения людей друг к другу. Здесь еще слабо развито
разделение труда, общественные индивиды еще
недостаточно выделены, субъектом производства выступает еще
сам род, но тем не менее человеческая целостная
деятельность состоит из двух взаимообусловливающих и
взаимоисключающих отношений (отношения людей к
природе и их отношения друг к другу).
Вся история человеческой деятельности
свидетельствует о том, что на каждой ступени исторического
процесса имеет место целостное, конкретное взаимоотношение
этих общественных отношений. Например, отношение
людей к природе (производительные силы)
обусловливает отношения людей друг к другу (производственные
отношения), и наоборот, хотя их изменение, как правило,
начинается с изменений средств труда, с изменений
человеческих отношений к природе. Иными словами,
целостная предметная деятельность человека внутренне
противоречива, состоит из противоположных сторон, хотя
отношения людей к природе выступают как бы более
51

подвижной стороной противоположности. Благодаря
этому универсальному противоречию предметная
деятельность не стоит на одном месте, а постоянно изменяется,
люди и их общественные отношения в своем развитии
поднимаются с одной общественной ступени на
другую, т. е. совершается реальная человеческая
история.
Согласно Марксу, развитие, следовательно, ни в коей
мере не есть воплощение исходного понятия в особые
формы своего существования, как считал Гегель, а есть
реальная взаимосвязь, взаимообусловленность особых
отношений, которые в их внутренней взаимосвязи
образуют исходное конкретное. Поскольку исходное
конкретное, из которого образовалась данная, внутренне
расчлененная целостность (система), не есть просто абстрактное
понятие, а суть реальная конкретная целостность,
постольку она состоит из взаимоисключающих и взаимо-
обусловливающих сторон. Такое целое не стоит на одном
месте, оно постоянно движется и развивается,
источником его развития является тождество
противоположностей. При этом развитие трактуется не как саморазвитие
понятия (духа), а как реальное движение, разрешение
противоречия, в результате которого происходит
формообразование нового целого или переход существующего
целого от одного этапа своего бытия к другому.
Общественно-историческое движение, человеческая
практика совершает свое восходящее движение и
развитие в виде лишь ряда формообразований, относительно
замыкающихся кругов. И в каждом таком
формообразовании оно полностью воспроизводит и преобразовывает
все свои составные элементы и структуры, которые в
ходе формообразования общественного целого
принимают два совершенно противоположных лика —
предпосылки в начале и результата в конце.
Каждая историческая, развивающаяся целостность в
ходе своего становления и формирования строит себя,
свои «недостающие» органы из своих предпосылок, из
внешних и чуждых природе этой реальности факторов.
Правда, каждый такой орган в дальнейшем становится
формой и существования, составляет ее «свое другое» и
в дальнейшем воспроизводится как свой результат и как
предпосылка. Система достигает зрелости и
завершенности лишь тогда, когда созданы все необходимые орга-
52

ны и формы ее движения, достаточные для ее
саморазвития.
Развитие каждого общественно-исторического
способа производства проходит следующие этапы: собственно
производство вещей, обмен, распределение, потребление
и снова исходный пункт. Переход к каждой такой форме
движения производства в сущности есть переход в нечто
противоположное; но в конечном счете производству
противостоит потребление, которое, являясь, с одной
стороны, процессом функционирования созданных ранее
вещей и сил, оказывается, с другой — тем же процессом
производства. Переход к своей противоположности
оказывается в то же время возвратом к исходной форме, но
уже в новом обогащенном содержании. Противоречия
исходной формы производства, процесса созидания
вещей, орудий получают иную форму развития в системе
общественных отношений, в сфере сознания людей,
порождая их и выражаясь в них, и т. д.
Таким образом, на основе глубокого изучения
развития предметной деятельности, системы общественных
отношений К. Маркс выработал конкретно-всеобщее
понятие о противоречии, моментами которого являются
различие, противоположность, противоречие, разрешение
противоречия9. Такое целостное и конкретное понятие
противоречия имеет универсальное значение в познании,
в постижении сущности, в нем отражаются всеобщие
законы природы, общества и человеческого мышления в
том аспекте, в каком они выступают как источник
движения и развития.
Поскольку же развитие не есть простой процесс
роста, эволюция, а есть качественное преобразование,
переход от одного в другое, т. е. развитие суть
постоянное формообразование, возникновение все новых и новых
целостностей, постольку его внутренним источником
является противоречие, разрешение противоречия. В
марксистской трактовке противоречие никогда не находит
9 «Тот простой факт, — писал Маркс, — что товар имеет двоякое
существование, как определенный продукт, который в своей
натуральной форме существования идеально содержит (в скрытом виде)
свою меновую стоимость... это двоякое неодинаковое существование
должно развиться дальше в различие, различие — в
противоположность и в 1 —16 противоречие». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46,
ч. 1. С. 89).
53

окончательной формы разрешения, так как развитие
вечно и, следовательно, разрешение противоречия также
вечно. Именно эту суть диалектического противоречия
выражает известная формула: «Единство (совпадение,
тождество, равнодействие) противоположностей условно,
временно, преходяще, релятивно. Борьба
взаимоисключающих противоположностей абсолютна, как абсолютно
развитие, движение»10.
В марксистском понимании противоречие суть
всеобщая характеристика развития, развивающейся
целостности. «Тождество противоположностей...— писал В. И.
Ленин,— есть признание (открытие) противоречивых,
взаимоисключающих, противоположных тенденций во
всех явлениях и процессах природы (и духа и общества
в том числе). Условие познания всех процессов мира в
их «самодвижении», в их спонтанейном развитии, в их
живой жизни, есть познание их как единства
противоположностей»11.
Если существует развитие, развивающаяся сущность
как своеобразное сочетание множества определений, то
ее внутренней характеристикой является противоречие.
Множество определений предмета объединяется в
конкретной целостности, сущности постольку, поскольку их
внутренней связью является тождество
противоположностей. Если бы стороны сущности не были
противоположны, то они не образовали бы сущность, целостность.
Только благодаря тому, что стороны сущности,
целостности различны, противоположны, они образуют данное
конкретное целое. Поэтому познать предмет прежде всего
означает постичь его как единство противоположностей,
познать взаимосвязь и взаимообусловленность его
сторон. «Противоречивость в самой вещи...— писал В. И.
Ленин,— противоречивые силы и тенденции во всяком
явлении»12.
Противоречие, следовательно, является имманентной
сущностью всякого развивающегося предмета. Это
особенно четко видно, когда мы прослеживаем процесс
формирования предмета. В этом процессе вещь приобретает
свое содержание, сущность в составе некоторого
реального целого. Она как бы превращается в свое другое,
10 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 317.
11 Там же. С. 316—317.
12 Тим же. С. 202.
54

проявляет себя как форма обнаружения своей сущности.
Например, сущность золота как денег — это не
эмпирическая его определенность, а его реальная функция в
системе товарных отношений. То же самое можно сказать
о мышлении. Сущность мышления нельзя
непосредственно редуцировать к структуре мозга, его можно понять
только как форму человеческой предметной
деятельности. Таким образом, сущность предмета есть не просто
общее, а способ формирования предмета, место его
внутри развивающегося целого.
Для марксиста в отличие от идеалиста целое не есть
результат имманентной деятельности разума, духа,
некоей формы, оно является следствием
общественно-исторического движения. Например, сущность человека, по
определению Маркса,— не абстракт, а совокупность всех
общественных отношений. Она обусловливается теми
общественными отношениями, которые в данном
обществе существуют и, следовательно, определяют место
человека в нем. Эти отношения не неизменны, они
формируются в результате развития материальных способов
производства.
Если бы сущностью предмета было просто общее, то
не было бы и принципа диалектического противоречия.
Поскольку в диалектической логике речь идет о
сущности как способе формирования предмета, необходимо
встает вопрос о тождестве противоположностей. Ведь в
процессе действительного формирования предмет, вещь,
имея свои особые определения, начинает включаться в
состав другого целого, движется по логике этого целого,
обнаруживая себя как форма проявления этой сущности.
Но здесь его прежние определенности, реальное бытие
выступают уже только формой проявления, моментами
другого движения, которое теперь становится для него
подлинной сущностью.
Познать сущность, способ формирования предмета
означает понять его в виде противоречия,
диалектического превращения одного в другое, обнаружения
предметом себя как формы проявления своей сущности.
Поэтому диалектику В. И. Ленин характеризовал как
обнаружение, вскрытие противоречивой сущности
предмета: «В собственном смысле диалектика есть изучение
противоречия в самой сущности предметов: не только
явления преходящи, подвижны, текучи, отделены лишь
55

условными гранями, но и сущности вещей.,.»; или:
«Человеческие понятия не неподвижны, а вечно движутся,
переходят друг в друга, переливают одно в другое, без
этого они не отражают живой жизни»13.
Отражение противоречивой сущности предмета,
понимание противоречия было всегда камнем преткновения
для всей домарксовой философии. Платон, Аристотель,
Гегель понимали сущность как способ формирования, но
мистифицировали ее и трактовали как нечто изначально
духовное: идея, форма и т. п. Эмпирическая же
философия, отождествив сущность со сравнительно общим,
навсегда закрыла себе путь к пониманию всеобщего,
сущности, формирования предмета.
Только в философии диалектического материализма
всесторонне, научно осмыслен вопрос о сущности, о
формировании предмета. Всеобщим же условием решения
этой сложной проблемы явилось соединение
материалистического мировоззрения с принципом развития.
Отмечая важность этого принципа, В. И. Ленин писал:
«...Всеобщий принцип развития надо соединить, связать,
совместить с всеобщим принципом единства мира,
природы, движения, материи...»14.
Здесь, с одной стороны, последовательно признается
объективное развитие, формирование реальных
предметов материальной действительности, с другой — под
сущностью предмета понимается, как было отмечено, не
абстрактно-общее, а единство многообразного,
внутренняя взаимосвязь, внутреннее взаимоотношение целого.
Если это так, то определенность сущности относится не
к какой-либо ее стороне, а характеризует все единство
противоположностей, ибо само по себе единство не
существует, оно является единством многообразного. В свою
очередь многообразие является многообразием единого.
Каждая сторона существует постольку, поскольку
существует ее другое. Вещь не есть в одном отношении
единое, а в другом — многое. Она во всех отношениях
выступает и как единое, и как многое.
Следовательно, сама сущность предмета
противоречива. Устранив противоречивость сущности, мы
элиминируем и саму сущность. Невозможно эмпирически
13 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 227, 226—227.
14 Там же. С. 229.
56

выделить сущность, так как она — вовсе не свойство
отдельных вещей, а свойство целого. Например,
сущность отдельного человека состоит не в его
морфологической структуре, а в том, что он представляет собой в
реальном общении, в общественном целом. В связи с
этим К. Маркс писал: «В некоторых отношениях человек
напоминает товар. Так как он родится без зеркала в
руках и не фихтеанским философом: «Я есмь я», то
человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого
человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе
подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе
как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во
всей его павловской телесности, становится для него
формой проявления рода „человек"»15.
Таким образом, целостность, конкретность не
существует наглядно, она является формой взаимосвязи,
единства многообразного. Поэтому логическим средством, в
форме которого отражается сущность, способом
формирования конкретного является не термин, не общее
представление, а понятие как синтез многочисленных
определений.
Если объективно конкретное есть синтез многих
определений, то он возможен только через
противоположности. Ибо что-либо рассматривается как
противоположное чему-либо только в рамках какой-нибудь
целостности. Абсолютно разные вещи, не имеющие
ничего общего, не могут быть противоположными, и
наоборот, абсолютно одинаковые вещи, в свою очередь, не
могут быть едиными и не образуют внутреннюю
целостность. Касаясь товарно-капиталистического
производства, К. Маркс писал: «Если бы индивид А имел ту же
потребность, что индивид В и овеществлял свой труд в
том же самом предмете, что и индивид В, то между ними
не существовало бы никакого отношения;
рассматриваемые с точки зрения осуществляемого ими производства,
они вовсе не были бы различными индивидами. У
обоих есть потребность дышать; для обоих существует
воздух в качестве атмосферы; все это не устанавливает
между ними никакого социального контакта; как
дышащие индивиды они находятся в отношении друг к другу
только как природные тела, а не как личности. Только
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 62.
57

различие их потребностей и неодинаковость
осуществляемого ими производства дают повод к обмену и к их
социальному приравниванию друг к другу в обмене; это
природное различие является поэтому предпосылкой их
социального равенства в акте обмена и вообще является
предпосылкой того отношения, в которое они вступают
между собой как производящие индивиды»16.
В данном случае сформулировано существо
диалектического закона тождества противоположностей.
Действительно, каждая сторона противоположностей взаимно
дополняет другую, не существует без другой. Каждая
сторона противоположностей непосредственно проявляет
себя в своей противоположности. Каждый обслуживает
другого, чтобы обслуживать самого себя; каждый
взаимно пользуется другим как своим средством. Обоими
индивидами это осознается таким образом: 1) каждый
достигает своей цели лишь постольку, поскольку он
служит средством для другого; 2) каждый становится
средством для другого (бытием для другого), только будучи
для себя самоцелью (бытием для себя).
Взаимозависимость здесь состоит в том, что каждый является
одновременно и средством и целью (и притом достигает своей
цели лишь постольку, поскольку становится средством,
и становится средством лишь постольку, поскольку
полагает себя в качестве самоцели), делает себя бытием
для другого, будучи бытием для себя, а тот другой делает
себя бытием для него, будучи бытием для себя. Эта
взаимосвязь есть непреложный факт, порождаемый
естественными условиями обмена.
Именно этим человеческое производство существенно
отличается от животного существования. Здесь
потребность одного может быть удовлетворена продуктом
другого, и в то же время один может произвести предмет,
являющийся потребностью другого. Все это доказывает,
что: а) каждый из индивидов в качестве человека
выходит за пределы своей собственной особой потребности
и т. д.; б) они относятся друг к другу как люди; в) общая
им родовая сущность осознана всеми. «К тому же,—
писал Маркс,— не бывает, чтобы слоны производили для
тигров, вообще чтобы одни животные производили для
других. Например, пчелиный рой составляет в сущности
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 189—190.
58

лишь одну пчелу, и все пчелы производят одно и
то же»17.
В ходе развития товарных отношений внутреннее
противоречие товара приобретает все новые и новые
формы. Данный процесс начинается с отделения меновой
стоимости в виде денег от натуральной формы
существования продукта. Это двоякое неодинаковое
существование должно развиваться дальше в различие,
различие — в противоположность и в противоречие. Это же
самое противоречие между особенной природой товара
как продукта и его всеобщей природой как меновой
стоимости порождало необходимость определять его
двояко: во-первых, как определенный товар, во-вторых,
как деньги18.
В ходе дальнейшего развития меновых отношений
возникают все новые и новые коллизии, противоречия
и т. п. Так, например, деньги не только отрываются от
реального источника, от реальных стоимостей: создаются
иллюзии, что не деньги — представители стоимостей, а,
наоборот, все продукты и работы становятся
представителями денег. На этой иллюзии покоится мнение тех,
кто полагает, что можно изменить существо дела с
изменением денег.
В действительности деньги возникли из потребности
реального обмена, они устраняют затруднения,
возникшие в меновой торговле. Поэтому их нельзя отрывать от
реальных товарных отношений. «Абсолютно
необходимо,— пишет Маркс,— чтобы насильственно разорванные
элементы, которые по существу взаимно связаны,
показали путем насильственного взрыва, что они
представляют собой результат разрыва чего-то по существу
взаимосвязанного. Единство осуществляется
насильственным путем. Как только враждебное расщепление
приводит к взрывам, экономисты начинают указывать на
единство по существу и абстрагируются от
отчужденности»19.
Только в рамках уравнения «товар — деньги» товар
выполняет роль единичного, а деньги выступают как
всеобщее. Если рассматривать более широко, деньги — не
только всеобщий эквивалент, но и особый товар, который
17 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 189—190.
18 Там же. С. 89.
19 Там же. С. 92.
59

исторически выделился из сферы обмена. Касаясь
именно двойственного характера денег, К. Маркс писал, что
«деньги вступают в противоречие с самими собою и со
своим определением в результате того, что они сами
являются особым товаром (даже и тогда, когда они лишь
знак) и поэтому в своем обмене на другие товары
подчиняются, в свою очередь, особым условиям обмена,
которые противоречат их всеобщей безусловной обменивае-
мости»20.
В «Капитале» Маркс при исследовании развития
товарных отношений одновременно прослеживает развитие
противоречия, его переходы с одного уровня на другой.
В этом отношении представляет особый теоретический
интерес его анализ превращения денег в капитал. До
Маркса было тайной превращение формул товарного
обращения в формулы капитала. Более того,
возможность прибавочной стоимости противоречила стоимости,
обмену эквивалентов. Закон стоимости регулирует обмен
эквивалентов, а прибавочная стоимость констатирует
обмен неэквивалентов, т. е. неравной стоимости. Здесь
противоречие разрешается посредством открытия
особого товара — рабочей силы. Тайна возникновения
прибавочной стоимости оказывается в неоплаченном труде.
Капитал возникает в процессе товарного обращения и
вне товарного обращения.
Согласно диалектической логике, противоречивость-
всеобщая природа действительности и познания. При
этом сущность, объективная противоречивость предмета
отражается в форме конкретного понятия диалектико-
материалистической логики. Конкретным понятием
охвачено единство положительного и отрицательного.
Рассматривая отрицательное, диалектическая логика
требует нахождения в нем положительного. От утверждения
к отрицанию, затем к отрицанию отрицания — такова
диалектическая сущность понятия. Без этого мы имеем
дело с голым метафизическим отрицанием,
омертвляющим предметы и явления в их познании.
Если метафизическое мышление рассматривает
отрицательное вне положительного и наоборот, то это говорит
о его несостоятельности. Например, абстрактно-общее
представление бесконечного и конечного основано на
20 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 89.
60

принципе абстрактного тождества, в силу которого
бесконечное мыслится как то, что исключает из себя
конечное. Но такое представление о конечном и бесконечном,
хотя и имеет существенное значение в логическом, не
истинно, не содержит в себе понятия в более высоком
смысле этого слова. Истинное понятие бесконечного
состоит в том, что бесконечное рассматривается в единстве
с конечным. Таким образом, конечное не отделимо от
бесконечного, а дано в бесконечном как его момент.
В общей цепи взаимодействующих явлений
метафизик рассматривает одни из них только как причину,
другие — только как действие. На деле же их роль не
сводится к такой односторонней связи, каждое из них
немыслимо без своей противоположности. Определение
действия невозможно без его соотнесения с причиной.
Причина и действие — не два разных понятия, а лишь
моменты, аспекты диалектического конкретного понятия.
Диалектическое конкретное понятие — результат
познания. Оно возникает в процессе движения познания от
непосредственной практики через абстракцию к истине.
Это отметил В. И. Ленин, писавший, что «истина есть
процесс — проходит в своем развитии... три ступени:
1) жизнь; 2) процесс познания, включающий практику
человека и технику...; 3) ступень абсолютной идеи (т. е.
полной истины)»21. Или: «Человеческие понятия
субъективны в своей абстрактности, оторванности, но
объективны в целом, в процессе, в итоге, в тенденции, в
источнике»22.
В диалектико-материалистической логике преодоле
вается узкий горизонт абстрактного рассмотрения. Так,
все абстрактные противоположности, например конечное
и бесконечное, причина и действие, добро и зло и т. д.,
суть противоречия не через какое-либо внешнее
соединение, а сами по себе, суть переход одного в другое.
Каждая категория переходит в свою противоположность,
поскольку содержит ее в самой себе. Удержание
положительного в отрицательном, содержание предпосылки в
ее результате — вот что важно с точки зрения
диалектической логики. Положительное и отрицательное —
стороны противоположности, ставшие самостоятельными.
21 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 183.
22 Там же. С. 190.
61

Каждое из них есть одновременно и свое другое. Иными
словами, положительное есть положительное,
отрицательное есть отрицательное постольку, поскольку каждая
сторона содержит внутри себя свое другое;
положительное имеет свое отрицание, а отрицательное — свое
положительное. Только абстрактный рассудок рассматривает
их вне связи, так как он, когда говорит о положительном,
абстрагируется от отрицательного; и наоборот, когда
рассматривает отрицательное, абстрагируется от
положительного. Истинное определение содержит
противоположности в единстве.
Для иллюстрации этого обратимся к работе К.
Маркса «Святое семейство». Пролетариат и буржуазия — это
противоположности. Как таковые они образуют единое
целое. Они оба порождены капиталистическим способом
производства. Речь идет о том, какое определенное
положение каждый из этих двух элементов занимает в
противоречии. Недостаточно объявить их двумя
сторонами единого целого. Буржуазия как монополист богатства
вынуждена для сохранения своего собственного
существования сохранять существование своей
противоположности — пролетариата. «Это — положительная сторона
антагонизма, удовлетворенная в себе самой частная
собственность»23. Пролетариат же вынужден упразднить
самого себя и тем самым условия, делающие его
пролетариатом,— частную собственность на средства
производства. «Это — отрицательная сторона антагонизма»24.
Таким образом, буржуазия представляет
консервативную сторону, пролетариат — революционную. От первой
исходит действие, направленное на сохранение
противоречия, от второго — действие, направленное на его
уничтожение.
Капиталистическое общество не стоит на одном
месте, с его развитием углубляется основное противоречие
капитализма: общественный характер производства и
частно-капиталистическая форма присвоения. «Правда,
частная собственность в своем экономическом движении
сама толкает себя к своему собственному упразднению,
но она делает это только путем не зависящего от нее,
бессознательного, против ее воли происходящего и при-
23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 38.
24 Там же. С. 39.
62

родой самого объекта обусловленного развития, только
путем порождения пролетариата как пролетариата,—
этой нищеты, сознающей свою духовную и физическую
нищету, этой обесчеловеченности, сознающей свою обес-
человеченность и потому самое себя упраздняющей.
Пролетариат приводит в исполнение приговор, который
частная собственность, порождая пролетариат, выносит себе
самой, точно так же как он приводит в исполнение
приговор, который наемный труд выносит самому себе,
производя чужое богатство и собственную нищету.
Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится
абсолютной стороной общества, ибо он одерживает
победу, только упраздняя самого себя и свою
противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам
пролетариат, так и обусловливающая его
противоположность — частная собственность»25.
Без пролетариата нет буржуазии, без буржуазии нет
пролетариата. Каждое, таким образом, есть вообще
постольку, поскольку есть другое.
Противоположности не абсолютны, они могут в
процессе развития переходить одна в другую, меняться
местами. Метафизическое мышление запутывается в этих
определениях и само становится противоречивым. Для
метафизика положительное и отрицательное —
абсолютные противоположности, поэтому он не в состоянии
видеть переход от положительного к отрицательному и
наоборот.
В реальной действительности все содержит внутри
себя противоречие, в одном и том же отношении
существует нечто и его отрицание. Поскольку каждое внутри
себя имеет свое отрицание, постольку оно выходит за
свои рамки и начинает изменяться. В мире ничто не стоит
на одном месте, все находится в процессе изменения и
развития. Сущность диалектического мышления
заключается в раздвоении единого и познании противоречивых
частей. Если противоречие скрыто от представления и
рассудочной мысли, то оно раскрывается в форме
диалектических понятий. Даже самые простые
определенности, например верх и низ, правое и левое, содержат в
себе противоречие. Верх есть то, что не есть низ; верх
определен лишь так, чтобы не быть низом, и есть лишь
25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 39.
63

постольку, поскольку есть низ, и наоборот; в одном
определении заключается его противоположность.
Конкретное понятие содержит в себе противоречие в
одном и том же отношении, а именно:
противоположности исключают друг друга и в силу этого они содержат
друг друга. Противоречия, содержащиеся в разных
отношениях, не являются диалектическими
противоречиями.
Такое понимание, правда, разделяется не всеми
философами. В этом отношении характерна точка зрения
И. С. Нарского, считающего, что взаимоисключающие
противоречия, или, как он их называет, «противоречия-
антиномии», не выражают сущность, существо дела, а
только указывают на проблемную ситуацию, которая
должна быть осмыслена и разрешена в дальнейшем
развитии мысли. «Из всего сказанного вытекает,— писал
он,— что диалектический синтез противоречия-антиномии
неправильно понимать как реализацию формулы и
противоречия в одном и том же смысле и отношении.
Понимать его так — значило бы возвратиться вспять. Эта
формула характеризует в наиболее простом виде лишь
саму проблемную ситуацию, а не ее разрешение»26.
В этой связи он полагает, что такие
«противоречия-антиномии» носят в теоретическом познании временный
характер, снимаются в ходе глубокого познания, которое,
преодолевая антиномическую, противоречивую
постановку, реализуется в полном согласии с
формально-логическим законом противоречия. Иными словами,
диалектические противоречия, выражающие существо дела,
отличаются от противоречий-антиномий своей корректностью
по отношению к закону запрета противоречия. «Но, как
мы отметили,— пишет И. С. Нарский,— противоречия-
антиномии именно и представляют собой по логической
структуре «живое» нарушение закона запрещения
формально-логических противоречий... Поэтому можно
сказать, что разрешение подобных диалектических
противоречий познания означает преодоление и устранение
противоречий формально-логических»27.
С такой трактовкой диалектического противоречия
26 Нарский И. С. Диалектическое противоречие и логика
познания. М., 1969. С. 10.
27 Там же. С. 7.
64

трудно согласиться. Ибо в форме взаимоисключающих
определений схватывается фундаментальное содержание
диалектического принципа противоречия, без которых
последний не может существовать, т. е. перестает
выражать противоречивую сущность предмета в логике
понятий. Разрабатывая свое учение об универсальности
диалектического принципа противоречия, противоречивости
мышления и понятий, Маркс, Энгельс и Ленин решали
эту проблему именно в этом ключе, т. е.
взаимоисключение и взаимопроникновение противоположных
определений они рассматривали как сущность развивающегося
предмета. «Сосуществование двух взаимнопротивореча-
щих сторон,— писал К. Маркс,— их борьба и их слияние
в новую категорию составляют сущность
диалектического движения»28.
В. И. Ленин в «Философских тетрадях» вскрыл
несостоятельность взглядов В. Чернова, который по вопросу
о движении пытался критиковать Ф. Энгельса с позиции
абстрактного, метафизического представления движения,
представить движение непротиворечивым образом:
«Движение есть нахождение тела в данный момент в данном
месте, в другой, следующий, момент в другом месте —
таково возражение, которое Чернов повторяет (см. его
«Философские этюды») вслед за всеми
«метафизическими» противниками Гегеля.
Это возражение неверно: (1) оно описывает
результат движения, а не само движение; (2) оно не
показывает, не содержит в себе возможности движения; (3) оно
изображает движение как сумму, связь состояний покоя,
т. е. (диалектическое) противоречие им не устранено,
а лишь прикрыто, отодвинуто, заслонено,
занавешено»29.
В данном случае В. И. Ленин защищает понятие
движения, диалектическое понимание движения. «„Понять
значит выразить в форме понятий",— подчеркивает он.—
Движение есть сущность времени и пространства. Два
основных понятия выражают эту сущность:
(бесконечная) непрерывность (Kontinuitat) и «пунктуальность»
( = отрицание непрерывности, прерывность).
Движение есть единство непрерывности (времени и простран-
28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 136.
29 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 232.
5-106
65

ства) и прерывности (времени и пространства).
Движение есть противоречие, есть единство противоречий»30.
Необходимо подчеркнуть, что вопрос о противоречии
мысли ставится классиками марксизма-ленинизма в
связи с проблемой объективного выражения
действительного движения. «Вопрос не о том,— писал В. И. Ленин,—
есть ли движение, а о том, как его выразить в логике
понятий»31. И далее: «Мы не можем представить,
выразить, смерить, изобразить движения, не прервав
непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив
живого. Изображение движения мыслью есть всегда
огрубление, омертвление,— и не только мыслью, но и
ощущением, и не только движения, но и всякого понятия.
И в этом суть диалектики. Э т у-т о с у т ь и выражает
формула: единство, тождество противоположностей»32.
Итак, вопрос о противоречивости мышления, понятия
в диалектико-материалистической логике связан с
объективной задачей познания, с проблемой
духовно-теоретического воспроизведения объективной реальности. Если
объективная сущность предмета противоречива, то
мышление, понятия, в форме которых воспроизводится
сущность предмета, должны быть противоречивыми. Без
этого трудно говорить об отражении, об активном,
конкретном познании исследуемого предмета.
Действительно, понять предмет — это означает не
просто выявить его отличие от других предметов, а
познать, раскрыть его сущность. Сущность же предмета
ни в коей мере не сводится к его особым признакам, она
есть способ формирования. Когда предмет включается в
целое, что то же самое, когда он формируется, то
обнаруживает свое эмпирическое бытие как форма
проявления чего-то другого, т. е. своей противоположности. Так,
например, только с первого взгляда, при поверхностном
рассмотрении товарное отношение представляется как
отношение вещей. Точно так же только при
поверхностном рассмотрении может показаться, что быть всеобщим
эквивалентом — это особое вещественное свойство
золота.
В «Капитале» Маркс глубоко и всесторонне показал:
чтобы выявить сущность таких явлений, как «товар» и
30 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 231.
31 Там же. С. 230.
32 Там же. С. 233.
66

золото в качестве всеобщего эквивалента, недостаточно
рассматривать их непосредственное эмпирическое бытие,
структуру; необходимо еще проследить их сложный
процесс формирования внутри социального целого.
Маркс ясно показал, что познать сущность «товара»,
золота как всеобщего эквивалента — означает раскрыть
их противоречивую природу, понять их эмпирическое
бытие как форму обнаружения своего другого, как форму
проявления своей противоположности. Так, в понимании
Маркса товарное отношение есть не отношение вещей, а
отношение людей, продукт социальных отношений. Точно
так же сущность золота как всеобщего эквивалента
можно понять, исходя не из непосредственного свойства
золота, а только из его включенности в товарные отношения
как продукта развития товарных отношений.
Согласно диалектико-материалистической логике,
процесс формирования любого теоретического
конкретного понятия противоречив. Диалектическим конкретным
понятием охватывается единство противоположностей,
противоречивая сущность предмета, процесс
формирования, момент превращения одного в другое. Такая логика
справедлива и в отношении самих философских
категорий. Так, например, в понятии случайности и
необходимости улавливается не просто абстрактно-общее многих
так называемых случайных и необходимых явлений (это
только содержание терминов «случайный»,
«необходимый»), а объективная противоречивость этих
определений — момент превращения случайного в необходимое.
Отсюда случайное и необходимое — два термина, но
не два самостоятельных понятия, это стороны, аспекты
единого диалектического конкретного понятия. В
процессе формирования этого конкретного понятия сначала
признается: «случайное есть случайное», «необходимое
есть необходимое»,— затем прослеживается переход
случайного в необходимое и наоборот. Такое превращение
одного в другое — не просто формальное положение, оно
выражает сущность диалектического конкретного
понимания предмета.
То же самое можно сказать относительно понятия
движения. В представлении, в абстрактно-общем
понятии, как было сказано выше, не схватывается сущность
понятия движения, а выявляются лишь отличительные
особенности, наиболее характерные признаки движения
67

в отличие от покоя. Только в конкретном понятии
познается сущность движения, т. е. диалектический процесс
превращения покоя в движение. Движение не есть нечто
абстрактно противоположное покою, а есть единство
покоя и движения, момент превращения покоя в
движение. Без такого превращения, собственно, нет понятия,
нет действительного движения, есть лишь описание
движения или покоя.
Таким образом, противоречие, понимаемое в одно и
то же время и в одних и тех же отношениях, является
важнейшим условием теоретического познания,
понимания предмета. Когда же противоречие трактуется как
противоречие в разное время и в разных отношениях, то
происходит потеря сущности, теоретического понятия.
Дело в том, что предмет, исследуемый в разное время и
в разных отношениях, ни в коей мере не может быть
рассмотрен как один предмет. Поэтому противоречие,
существующее между разными предметами, является
только внешним противоречием, но не противоречием
данного предмета, его сущности. Следовательно, способ,
трактующий противоречие в разное время и в разных
отношениях, по существу, устраняет диалектическое,
противоречивое познание предмета. В самом деле, если
процесс формирования предмета, его сущность есть
единый процесс, то при недиалектическом рассмотрении
предмета он распадается на два самостоятельных
момента, в которых действительный процесс формирования
вовсе снимается, ибо каждая сторона единого
формирования определяет себя как самостоятельный предмет,
самостоятельная сущность. Поэтому между ними нет
противоречия; есть только отличие одного предмета от
другого.
Поскольку в теоретическом мышлении не постигается
процесс превращения одного в другое, постольку
результат такого познания не является понятием,
теоретическим знанием о предмете, ибо понятие в
диалектической логике трактуется как идеальная форма процесса
формирования предмета, постижение сущности предмета
в мышлении. Иначе говоря, когда предмет
рассматривается в разное время и в разных отношениях, то
происходит серьезное снижение уровня теоретического
конкретного понятия до уровня рассудочного абстрактно-
общего. Так, например, когда мы понимаем движение
68

как процесс превращения покоя в движение, способ
формирования понятия движения, то мы твердо стоим на
позиции теоретического, конкретного понимания.
Действительно, в материалистической диалектике
речь должна идти прежде всего о противоречиях,
взаимоисключающих друг друга, существующих в одних и
тех же отношениях. Еще Кант ясно понимал, что
противоречия, рассматриваемые в разное время и в разных
отношениях, не есть противоречия в собственном смысле
этого слова. Следовательно, те авторы, которые
трактуют диалектические противоречия как противоречия в
разных отношениях,— хотят они того или нет —
отрицают диалектическую противоречивость мышления и тем
самым универсальность диалектического принципа
противоречия. Если отрицается подлинная диалектическая
противоречивость мышления, то это необходимо ведет в
познавательной деятельности к реальному снижению
уровня теоретического мышления, а точнее — к подмене
диалектического конкретного понятия (в форме которого
воспроизводится сущность объективно-конкретного)
абстрактно-общим, т. е. термином, который выполняет
совершенно иную функцию в мышлении.
Дело в том, что природу, способ формирования
диалектического конкретного понятия невозможно понять
без диалектического принципа противоречия. По этой
причине недопустимо смешивать способ образования,
функционирования теоретического (конкретного)
понятия со способом образования, функционирования
абстрактно-общего (термина) в речи. Если в форме
конкретного понятия объект духовно-теоретически
воспроизводится, то в форме абстрактно-общего (термина) он
главным образом различается, обозначается. И потому, если
способ существования (бытия) теоретического
мышления, понятия есть диалектический принцип
противоречия, то закон, способ функционирования абстрактно-
общего (термина) регулируется принципом запрета
противоречия в рассуждении.
В логике постоянно следует иметь в виду наличие
этих двух аспектов. К сожалению, стало обычным
явлением, когда абстрактно-общее, рассудочно-общее
выдается чуть ли не как единственная форма бытия понятия.
В результате происходит отождествление мышления,
которое является сложным творческим процессом, иде-
69

альной формой отражения действительности с языковым
способом существования. Во всяком правильном
рассуждении термины должны быть определенны и однозначны,
но это несомненное правило любого общения, обмена
мыслями выдается как всеобщее и универсальное
условие любого мышления, формирования понятия и
категории. Когда В. И. Ленин говорит, что в мышлении не
должно быть логических противоречий, то он имеет в
виду, что во всяком правильном мышлении термины
должны быть однозначны, определенны, т. е. в
суждении не должно быть формально-логических ошибок.
Когда же речь идет о теоретическом познании, о
конкретном понимании, то мы имеем дело уже с
духовно-теоретическим воспроизведением предмета. Диалектические,
взаимоисключающие противоречия, возникающие в
данном случае объективно, выступают как следствие
познания сущности. Поэтому «исправление», переннтерпрета-
ция их в соответствии с требованием формальной логики
неизбежно приводит к искажению их действительной
природы.
То обстоятельство, что всеобщим принципом
формирования теоретического мышления, конкретного понятия
является диалектический принцип противоречия, ни в
коей мере не снимает ва жность, необходимость законов
формальной логики в определенных областях, в
определенных пределах. В логике давно пора ясно представить
сферы применения законов материалистической
диалектики и формальной логики. Поскольку в литературе
недостаточно определены, обоснованы границы их
применения, постольку существуют бесконечные споры,
неправильно освещаются взаимоотношения формальной
логики и логики диалектической, закона запрета
противоречия и закона единства противоположностей диалек-
тико-материалистической логики.
Все изложенное убеждает нас в том, что всеобщим,
универсальным законом природы, общества и мышления
является закон тождества противоположностей.
Формально-логические законы, как-то: тождества,
противоречия и т. п.— имеют свой аспект применения. Они
регулируют законы языкового общения, языкового бытия.
Диалектическое противоречие и в мысли есть
отражение объективной противоречивости предмета, а не
произвол субъекта. Кто отрицает противоречие, тот отри-
70

цает объективную связь мышления с действительностью,
принцип самодвижения. Противоречие в мысли
существует в виде отрицания. Логическое отрицание имеет
смысл лишь тогда, когда оно отражает противоречие
действительности. Противоречивость является сущностью
объективного мира и мысли. Отсюда — вопрос о
противоречивости является одним из основных в
диалектической логике. Эта точка зрения выдвигается теми, кто
вслед за классиками марксизма-ленинизма признает
существование и развитие диалектической логики в
качестве универсальной логики человеческого познания.
Противоречие в мысли выражает сущность
действительного мира, находящегося в развитии. Ф. Энгельс
писал, что «когда мы начинаем рассматривать вещи в их
движении, в их изменении, в их жизни, в их взаимном
воздействии друг на друга», то «здесь мы сразу
наталкиваемся на противоречия. Движение само есть
противоречие; уже простое механическое перемещение может
осуществиться лишь в силу того, что тело в один и тот
же момент времени находится в данном месте и
одновременно — в другом, что оно находится в одном и том
же месте и не находится в нем. А постоянное
возникновение и одновременное разрешение этого противоречия —
и есть именно движение»33.
Рассудочные категории в силу своей абстрактности,
бессодержательности не могут отражать объективные
реальные противоречия. Метафизик, мыслящий
посредством неподвижных рассудочных категорий, не способен
уловить тождество противоположностей, понять
диалектику вещей и процессов. Для него покой и движение —
абсолютные противоположности, поэтому он не в
состоянии перейти от идеи покоя к идее движения, ему
преграждает путь указанное выше противоречие.
Марксов анализ производства и потребления
существенно отличается от метафизического
противопоставления их друг другу экономистами, которые просто
представляют производство исходным пунктом,
потребление — конечным, а распределение и обмен —
серединным. Отмеченную связь Маркс не отрицал, но определял
ее как поверхностную34. Маркс раскрывает сущность,
33 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 123.
34 Там же. Т. 12. С. 715.
71

диалектику производства и потребления. При анализе
производства и потребления он не ограничивается
абстрактным противопоставлением производства
потреблению. Производство есть производство и в то же время—
потребление, и наоборот. Потребление есть потребление,
но вместе с тем оно является и производством (подобно
тому, как в природе потребление (ассимиляция)
химических веществ есть производство растений).
Производство и потребление диалектически
взаимосвязаны: без производства нет потребления, без
потребления нет производства. Производство делает
возможным потребление, для последнего оно создает материал,
без чего у потребления отсутствовал бы объект. Однако
потребление делает возможным производство, ибо
только оно создает для продуктов субъекта, для которого они
и являются продуктами. Ведь дом, в котором не живут,
фактически не является домом. «Итак, производство есть
непосредственно потребление, потребление есть
непосредственно производство. Каждое непосредственно является
своей противоположностью»35.
В дальнейшем Маркс анализирует соотношение,
диалектическую связь производства и потребления более
детально. Потребление создает производство в таком
смысле: а) только в потреблении продукт становится
действительным продуктом; б) потребление создает
потребность в новом производстве, оно идеальное начало,
предпосылка производства; потребление полагает
предмет производства идеально как внутренний образ, как
потребность, как побуждение и как цель. В свою очередь
производство дает предмет потребления, без которого
нет потребления. Производство не только вырабатывает
предмет потребления, но определяет также способ,
характер потребления. Производство создает потребителя.
Оно производит не только предмет потребления, но и
субъекта для предмета, подобно тому, как музыка
воспитывает воспринимающее ее ухо.
Итак, производство не только есть производство, оно
также есть и потребление; без потребления нет
производства. Потребление есть потребление, но оно также
есть производство. Без производства нет потребления.
В основе этих диалектических определений лежит закон
35 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 717.
72

единства противоположностей. Каждое из них — оно
само и в то же время свое другое. Это конкретное
понятие производства и потребления неправомерно с точки
зрения абстрактного рассмотрения. На основе
рассудочного подхода можно сказать только следующее:
производство есть производство, поэтому оно не есть
потребление и наоборот. Этот подход исключает возможность
такого положения: производство есть производство и оно
же есть потребление. Сущность, диалектическая природа
производства и потребления раскрываются только в
диалектической логике, на основе всеобщего закона
природы, общества и мысли, закона единства
противоположностей.
Глубокий диалектический анализ позволил Марксу
выявить природу производства и потребления: «Каждое
из них есть не только непосредственно другое и не только
опосредствует другое, но каждое из них, совершаясь,
создает другое, создает себя как другое. Потребление
прежде всего завершает акт производства, заканчивая
продукт как продукт, поглощая его, уничтожая его
самостоятельно-вещную форму... С другой стороны,
производство создает потребление, создавая определенный способ
потребления и затем создавая побуждение к
потреблению, самое способность потребления как
потребность»36.
Когда мы подчеркиваем идею неразрывной связи
производства и потребления, то это не означает, что они
просто тождественны. Подобным образом может
подходить к вопросу только абстрактный рассудок. Так
поступал, например, экономист Сэй, который отождествлял
производство с потреблением. При этом он упускал то
важное обстоятельство, что и народ не употребляет свой
продукт целиком, а создает и средства производства,
основной капитал и т. д. Отсюда, когда мы говорим,
производство есть потребление, это не означает
абстрактную тождественность производства и потребления, а в
данном определении выражено единство
противоположностей. Производство есть потребление и в то же время
есть производство; производство есть единство
производства и потребления. В этом отношении потребление
выступает как момент производства.
36 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 719.
73

Великое значение принципа диалектического
противоречия подтверждается историей развития как
общественных, так и естественных наук. Все развитие
современной науки, формирование научно-теоретического
мышления свидетельствуют о его продуктивности в
современном научном познании. Так, например, внимательный
анализ метода, стиля мышления в развитых современных
теориях (теория относительности, квантовая механика
и др.) все больше убеждает в том, что они совпадают с
основными принципами диалектической логики, в
которой фундаментальным является признание противоречия
в формировании теоретического знания.
Диалектическое мышление, инвариантное закону
тождества противоположностей, имеет универсальное
значение в современном научно-теоретическом
мышлении. Если Гегель, Маркс и Ленин на основе закона
единства противоположностей раскрыли внутренние связи,
единство противоположностей таких логических
категорий, как случайное и необходимое, положительное и
отрицательное, всеобщее и единичное, и тем самым
обосновали современное логическое мышление, то Эйнштейн
и Бор сделали то же самое в области физического
мышления. В теории относительности найдена глубокая связь
между такими фундаментальными понятиями, как
пространство и время, масса и энергия, относительное и
абсолютное, что оказало радикальное влияние на всю
культуру естественно-научного мышления.
Таким образом, теория относительности есть
физическая теория пространства и времени. Если Маркс
разработал глубокие логические и методологические проблемы
научного познания в ходе экономического анализа
капитализма, то Эйнштейн, исходя из проблем
электродинамики движущихся сред, создал теорию пространства и
времени, которая лежит в основе всей современной
физики. В связи с этим верным является замечание
Л. И. Мандельштама, что «вся теория Эйнштейна далеко
вышла за рамки первоначальных задач»37.
Идея связи пространства и времени подтверждает то
положение, что объективной истинностью прежде всего
обладает целое, конкретное, которое является системой
внутренне связанных отношений. Пространство и время
37 Мандельштам Л. И. Поли. собр. трудов. М., 1950. Т. 5. С. 181.
74

есть лишь моменты этого целого. Подобная трактовка
истинна не только для теории относительности, но также
для всякой истинной теории. Гегель неоднократно
подчеркивал, что истина заключается не в общем, которое
рассматривается в отрыве от особенного, а в их
диалектическом единстве.
Подобно тому как Гегель посредством закона
единства противоположностей выявил единство того, что до
него мыслили раздельным, так и Эйнштейн, признав
всеобщность и истинность преобразований Лоренца, стал
рассматривать в единстве то, что полагалось раньше
раздельным. Примером здесь может служить раскрытие
синтетической, противоречивой природы пространства и
времени, массы и энергии, относительного и
абсолютного.
Как известно, о принципе относительности и о
конечности скорости света знали задолго до Эйнштейна, но
эти положения тогда считались несовместимыми (здесь
видели противоречие). Заслуга Эйнштейна состоит в том,
что он глубоко разрешил противоречия, открыв такое
особое, при помощи которого выявил связи принципа
относительности с постоянством скорости света, т. е.—
относительность одновременности и ее роль в
преобразовании Лоренца.
Признание противоречия, анализ противоречивой
ситуации имеет серьезное место и в нерелятивистской
квантовой механике, в которой корпускулярно-волновое
понимание микроявлений является исходным. Все
особенности микрообъекта возможно понять, исходя из
корпускулярно-волновой природы микрообъекта. Однако
в истории становления квантовой физики это понятие
порождало различные трудности. В волнах Луи де Бройля
отдельные физики видели нечто иррациональное. В
современном физическом мышлении оно завоевало себе
прочное место. При этом термин корпускулярно-волновой
дуализм нельзя признать удачным. В квантовой механике
речь идет не о дуализме в философском понимании, а о
корпускулярно-волновой природе единого начала.
«Корпускулярный и волновой аспекты не просто две
стороны,—отмечает М. С. Сабитов,—а противоположные
свойства одного и того же, которые «едины в
противоположностях». Важно не только и не столько то, что
корпускулярные и волновые свойства не могут быть проявлены
75

одновременно (на чем акцентирует внимание Луи де
Бройль), сколько то, что они предстают
противоположными проявлениями одного и того же. Понятие корпус-
кулярно-волнового дуализма фиксирует как
одновременную непроявляемость противоположных свойств, так и
их противоречивое единство, связь. Это означает, что
природа микрочастицы внутренне противоречива и что
соответствующее понятие должно выражать это
противоречие, быть также внутренне противоречивым. Иначе
понятие перестает быть истинным, будет отражать лишь
часть истины»38.
В области квантовой механики достаточно
распространены отдельные терминологические неточности,
которые приводили к неправильному пониманию отдельных
важнейших категорий, понятий в квантовой механике.
Это прежде всего относится к принципу
дополнительности. Анализ показывает, что здесь содержатся элементы
диалектического понимания физических явлений. И лишь
терминологически неудачно выражена идея единства
противоположностей. Подобно тому, как возможность
кризиса противоречия капитализма имеется в зародыше
уже в товаре, так и соотношения неопределенности,
невозможность однозначной интерпретации содержатся уже
в двойственном характере самих микроявлений. В. А. Фок
вполне определенно отмечает, что трудности в квантовой
механике преодолимы, если полностью признать
двойственную корпускулярно-волновую природу электрона,
выяснить сущность этого дуализма и понять, к чему
относятся рассматриваемые в квантовой механике
вероятности39.
В принципе дополнительности, таким образом,
выражена в первоначальной форме идея диалектичное™, про-
38 Принцип противоречия в современной науке. Алма-Ата, 1975.
С. 98.
39 «Тот факт, — писал В. А. Фок, — что в общем случае никакое
уточнение предшествующих наблюдений не приводит к однозначному
предсказанию результата измерения, имеет большое принципиальное
значение. Этот факт следует рассматривать как выражение
некоторого закона природы, связанного со свойствами атомных объектов,
в частности, с присущим им корпускулярно-волновым дуализмом.
Признание этого факта означает отказ от классического
детерминизма и требует новых форм выражения принципа причинности» (См.:
Философские проблемы современного естествознания. М., 1959.
С. 213).
76

тиворечивости физических явлений, хотя по своему
логическому содержанию он еще не достигает более
высоких форм диалектического рассмотрения, которые,
как известно, всесторонне реализованы в «Капитале» и в
работах В. И. Ленина. В них не только выявлены
противоречия, но и обоснованы способы их разрешения,
прослежен переход одного в другое, исследован процесс
превращения противоположных социальных явлений
друг в друга.
Опираясь на материалистическую диалектику
марксизма, КПСС придает фундаментальное значение
изучению противоречий реального социализма и раскрытию
путей их разрешения. Так, в последние годы в развитии
социализма выявилась целая система диалектических
противоречий, как-то: противоречие между
производительными силами и производственными отношениями,
потребностью и производством, общественным и личным,
материальной обеспеченностью и трудовым вкладом
личности, материальным и идеальным, общественным
бытием и сознанием, образом жизни и нравственным
поведением личности, содержанием деятельности и ее
формой, словом и делом и т. п., которые нуждаются во
всестороннем изучении и в оптимальном их разрешении.
В силу недооценки этих противоречий в методы
управления социально-экономической жизнью страны не
вносились требуемые существенные изменения. «В течение
ряда лет, и не только в силу объективных факторов, но
и причин прежде всего субъективного порядка,
практические действия партийных и государственных органов
отставали от требований времени, самой жизни.
Проблемы в развитии страны нарастали быстрее, чем решались.
Инертность, застылость форм и методов управления,
снижение динамизма в работе, нарастание
бюрократизма — все это наносило немалый ущерб делу. В
жизни общества начали проступать застойные
явления»40.
Для того, чтобы успешно обеспечить динамическое
развитие социализма, на XXVII съезде КПСС была
выдвинута и всесторонне обоснована революционная
идея по коренной перестройке всех сфер жизни общества,
по социально-экономическому ускорению социализма.
40 Материалы XXVII съезда КПСС. М, 1986. С. 4.
77

В процессе перестройки будут рационально разрешены
все те противоречия, которые существуют в настоящее
время, и тем самым созданы реальные условия для
перехода страны на новую ступень социально-экономического,
политического и духовного развития.
Социально-экономическое ускорение является
целостной концепцией. Всеобщим основанием, началом
социально-экономического ускорения (исходя из которого
можно придать динамизм всем сторонам и аспектам
реального социализма) является научно-технический
прогресс, всесторонняя интенсификация общественного
производства. Последняя окажет существенное влияние
на развитие человека, общественных отношений. В свою
очередь развитие человека, общественных отношений не
только выступает важнейшим фактором в развитии
производства, но также определяет своеобразие
определенной исторической ступени динамически развивающегося
реального социализма.
В объективном мире и познании мы имеем дело не
только с противоречиями, но и с их разрешением.
Недостаточно признать противоречие. Диалектиком является
тот, кто признает и противоречия, и их разрешение,
переход из одного состояния в другое. В действительности
противоречие не только существует, но постоянно
находит свое разрешение. Отмечая эту сторону вопроса,
Энгельс писал: «...Мы исходим из первого и наиболее
простого отношения, которое исторически, фактически
находится перед нами, следовательно, в данном случае
из первого экономического отношения, которое мы
находим. Это отношение мы анализируем. Уже самый факт,
что это есть отношение, означает, что в нем есть две
стороны, которые относятся друг к другу. Каждую из
этих сторон мы рассматриваем отдельно; из этого
вытекает характер их отношения друг к другу, их
взаимодействие. При этом обнаруживаются противоречия, которые
требуют разрешения. Но так как мы здесь рассматриваем
не абстрактный процесс мышления, который происходит
только в наших головах, а действительный процесс,
некогда совершавшийся или все еще совершающийся, то и
противоречия эти развиваются на практике и, вероятно,
нашли свое разрешение. Мы проследим, каким образом
они разрешались, и найдем, что это было достигнуто
78

установлением нового отношения, две противоположные
стороны которого нам надо будет развить и т. д.»41.
Признание противоречий без понимания их
разрешения не есть диалектика в собственном смысле этого
слова. До понятия противоречия дошла элеатская школа
(и тут прежде всего следует назвать Зенона), до
признания неразрешимых противоречий — Кант в своих
антиномиях. Концепция отрицательной, антиномичной
диалектики была в свое время разработана С. Кьеркегором
и его учениками. Кьеркегор понимал диалектические
противоречия только в форме негативного, парадокса и
антиномии, которые неразрешимы в разумном мышлении.
Поскольку проблемы единства бытия и мышления,
сущности человека, человеческого сознания и т. п.
объявлялись неразрешимыми, постольку и диалектика этим
философом интерпретируется как парадоксальная «логика»,
иррациональная мудрость, касающаяся субъективных
переживаний человека или метафизических основ
науки.
Отличие подлинной диалектики от негативной,
формальной особенно разительно при рассмотрении
современной буржуазной философии, в частности работ Мер-
ло-Понти42, Н. Лобковича43, Т. Адорно44 и др. Их
концепции антидиалектичны и механистичны, потому что они
сводят диалектические противоречия к антагонизму, при-
41 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 497—498.
42 Так, Мерло-Понти пишет: «Субъект и объект, сознание и
история, настоящее и будущее, суждение и дисциплина. Мы знаем
теперь, что эти противоположности чахнут одна без другой, что
попытка их революционного преодоления уничтожает одну из серий и
что необходимо искать нечто другое» (Merleau-Ponty M. Les aventu-
res de la dialeg ctique. Paris, 1955. P. 11).
43 «Решающий вопрос заключается в том, как, каким образом
вообще происходит постоянное действие отрицания, а не только от
случая к случаю различных по структуре эмпирических процессов,
как этим пользуется диалектический материализм» (Lobkowitdch N.
Widerspruch Sowjetsystem und demokratische Gesellschaft. Bd. 4.
S. 75,83).
44 «Никакого метода: потому что непримиренная вещь, которой
недостает той тождественности, которую суррогирует мысль, полна
противоречий и отклоняет любую попытку толковать себя
однозначно. Она, а не организованное давление мысли побуждает к
диалектике. И нет ничего просто реального: потому что противоречивость
есть категория рефлексии, осмысленная конфронтация понятия и
вещи» (Adorno Г. W. Negative Dialektik. Frankfurt am Main, 1966.
S. 146—147).
79

нимающему форму противопоставления несводимых друг
к другу сил.
Основоположники марксизма, напротив, говорили о
неполноте диалектики, если она не доходит до
разрешения противоречий, до отрицания старого диалектического
единства противоположностей, их перехода к иному
единству последних. При этом вопрос о разрешении
противоречия они рассматривали в связи с категорией
основания, которая выступает как дальнейшее развитие
диалектического противоречия, закона единства и борьбы
противоположностей.
Известно, что любое диалектическое противоречие
предполагает наличие двух тенденций, двух сторон —
положительной и отрицательной. Важно не только
положительное, но и отрицательное, они не существуют
отдельно. Взаимопроникновение и борьба
противоположностей есть взаимодействие этих двух сторон
диалектического противоречия. Синтез положительного содержания
предшествующих ступеней, их снятие, превращение их в
моменты, т. е. истинное диалектические разрешение
противоречия, имеют важнейшее значение в диалектико-ма-
териалистической логике.

РАЗВИТИЕ СУЩНОСТИ.
ОСНОВАНИЕ И ЕГО ФОРМЫ
Глава 3
ОСНОВАНИЕ
В не подвергаемой суду критической рефлексии
форме, т. е. в форме общего, ходячего представления,
основание издревле присутствует в человеческом
сознании. Можно, правда, сказать, что оно первоначально
возникает не у кочевых народов, в общественном сознании
которых главным образом фиксируется движение
(понятое еще как перемещение в пространстве), а у оседлых
народов. У последних пространство становится
замкнутым, а перемещение в нем (движение по горизонтали)
утрачивает значение ценностно-мировоззренческих
определений. Главной определенностью здесь становится как
раз противоположное — покой, устойчивость,
стабильность. В пространстве в качестве ценностных (и
мировоззренческих) характеристик выделяются не «перед» и
«зад», а «верх» и «низ» и соответственно — вертикальное
движение (снизу—вверх и сверху—вниз). Оседлость и
выработанные посредством нее формы предметной
деятельности (строительство постоянного, а не
передвижного, как у кочевников, жилища, земледельческие работы
и т. д.) ориентировали внимание на ту ипостась
пространства, которая выступает в двух главных определен-
ностях: в целом — как арена совместной (общинной)
деятельности; в частности — как то, на чем фиксируются
прочные, постоянные (долговременные) результаты
деятельности. Эта часть пространства в общественном
сознании отделяется от других его частей и оформляется
в особую категорию — категорию основания. Предметно
она фиксируется как почва, как земля. Соответственно
6-106
81

деятельность по выделению этой почвы из иного
—«абстрактного», «хаотического»— пространства получает
название основания, или обоснования. Но эта деятельность
предметна (она есть, например, строительство жилища)
и целесообразна. Результат деятельности положен в ее
начале идеально, а сама деятельность предстает как
осуществление результата. Деятельность протекает во
времени, а потому начало ее (как начало осуществления
результата), привязанное к выделенному пространству —
основанию,— получает наименование основания, зачина-
ния. Основание (как деятельность) приобретает значение
«положить начало». Так, соединение понимания
основания как почвы, как чего-то неподвижного, статичного с
пониманием основания как действия, как движения дает
категорию основания в том смысле, как она постепенно
закреплялась в общественном сознании.
В истории диалектики наибольшую разработку
категория основания получила в Логике Гегеля, который
рассматривает основание как категориальную форму,
выражающую одно из определений абсолютной идеи, а
также ступень познания идеей самой себя. Основание
предстает как один из моментов сущности: «Сущность
определяет самое себя как основание»1. Логически
основанию предшествует противоречие. Но противоречие как
столкновение противоположностей, как антиномия
тождества и различия (или положительного и
отрицательного) есть лишь начало противоречия (так сказать,
собственно противоречие). На нем движение не заканчивается.
Смысл противоречия состоит не в самом столкновении
противоположностей, а в его разрешении. «Результат
противоречия не есть только нуль»2. Вот этот
результат разрешения противоречия, в котором происходит
опосредствование противоположностей, и является,
согласно Гегелю, основанием: «Разрешенное противоречие
есть... основание, сущность как единство положительного
и отрицательного»3. Если нечто, чему присуще
противоречие, выдерживает это противоречие, вследствие чего
противоречие разрешается, то это нечто в своей новой
форме (в форме синтеза противоположностей) уходит в
основание. Если же оно не выдерживает напряжения
1 Гегель Г. Б. Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 70.
2 Там же. С. 57.
3 Там же. С. 60.
82

противоречия, то дальнейший путь для него закрыт и
оно погибает. Оно, говорит Гегель, есть не основание, но
погибает: «nicht Grund, sondern geht... zu Grunde»4.
Как таковое, основание само выступает ступенью
движения абсолютной идеи по собственной логике; оно
снимается, и идея переходит на следующую ступень,
которая определяется Гегелем как существование. Вот
как Гегель изображает логику этого движения:
«Сущность как снятое бытие первоначально обнаружилась
для нас как видимость в самой себе, и определения этой
видимости суть тождество, различие и основание5.
Последнее есть единство тождества и различия, и, как
таковое, оно есть вместе с тем различение себя от самого
себя. Но отличенное от основания столь же мало есть
голое различие, сколь мало основание само есть
абстрактное тождество. Основание есть снятие самого себя,
и то, к чему оно снимает себя, результат его отрицания,
есть существование»6.
Глубоко положительным в гегелевской трактовке
основания является его деятельностный и
диалектический характер. В то же время спекулятивное понимание
деятельности наложило ограничения и на диалектичность
категории основания. Деятельность берется Гегелем лишь
в ее идеально-преобразовательном аспекте;
реально-преобразовательный же аспект истолкован им как
производный от первого. Деятельность взята как деятельность
мышления, притом познающего мышления (т. е.
мышления в отвлечении от этических и эстетических его
атрибутов). Конечно, эта деятельность рассматривается как
предметная, но предметом выступает опять-таки само
мышление. Реальная предметность (предметность
практической деятельности и преобразуемого ею предметного
и культурного содержания) для Гегеля растворилась в
мышлении: «...Мышление в своих имманентных
определениях и истинная природа вещей составляют одно
содержание»7. Поэтому в гегелевской системе все — и «пред-
4 Hegel G. W. F. Werke. Vollstandige Ausgabe. Bd. IV. В., 1834.
S. 69.
5 В данном случае цитируется «Малая логика». В «Большой
логике» последовательность категорий иная: тождество — различие —
противоречие.
6 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974.
Т. 1. С. 287.
7 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1970. Т. 1. С. 98.
83

метное», и «деятельностное»— выражено в определениях
познающего мышления.
Само мышление Гегель берет в двух формах: как
конечное и бесконечное. В реальной эмпирической
действительности, согласно Гегелю, мы наблюдаем массу
конечных мышлений в их активном или же опредмечен-
ном наличном бытии. Но в них и через них живет и
действует бесконечное мышление, составляющее субстанцию
всех конечных форм. Поскольку же мышление деятельно,
постольку оно выступает не только как субстанция, но
в то же время и как субъект. Эту субстанцию-субъект
Гегель именует абсолютной идеей и объявляет ее
первичной по отношению к конечному мышлению. Это следует
постоянно иметь в виду при чтении «Науки логики», да
и иных произведений Гегеля. Это же относится и к
выяснению гегелевского толкования основания. Он пишет:
«В обычном умозаключении бытие конечного являет себя
как основание абсолютного; именно потому, что есть
конечное, есть и абсолютное. Но истина состоит в том,
что абсолютное есть именно потому, что конечное есть в
себе самой противоречивая противоположность, потому,
что оно не есть. В первом смысле умозаключение гласит:
бытие конечного — это бытие абсолютного; в последнем
же смысле оно гласит: небытие конечного — это бытие
абсолютного»8. Конечное как таковое — вообще не
истинное; его бытие есть мнимое бытие, видимость, но
видимость объективная.
Приведем еще одно рассуждение Гегеля,
позволяющее понять смысл как категории основания, так и
переход от противоречия к основанию. «Из рассмотрения
природы противоречия вообще следовало, что если в той
или иной вещи можно обнаружить противоречие, то это
само по себе еще не есть, так сказать, изъян, недостаток
или погрешность этой вещи. Наоборот, каждое
определение, каждое конкретное, каждое понятие есть по своему
существу единство различенных и различимых
моментов, которые благодаря определенному, существенному
различию становятся противоречивыми. Это
противоречие действительно разрешается в ничто, оно
возвращается в свое отрицательное единство. Вещь, субъект, понятие
есть именно само это отрицательное единство; оно нечто
8 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1970. Т. 2. С. 69.
84

в себе самом противоречивое, но точно так же и
разрешенное противоречие; оно основание, которое содержит
свои определения и есть их носитель. Вещь, субъект или
понятие, будучи в своей сфере рефлектированы в себя,
суть свои разрешенные противоречия, но вся их сфера
опять-таки есть определенная, разная сфера, а потому
она конечна и, значит, противоречива. Не она сама есть
разрешение этого более высокого противоречия, а она
имеет своим отрицательным единством, своим
основанием более высокую сферу. Поэтому конечные вещи в
своем безразличном многообразии вообще таковы, что
они противоречивы в себе самих, надломлены внутри
себя и возвращаются в свое основание»9. Противоречие,
содержащееся в конечном, исходит не от него, но от
абсолютного. Абсолютное и есть подлинное основание.
А поскольку же и конечное, и абсолютное суть мысли,
«мыслительные вещи», постольку в противоречии
конечные «вещи» могут или гибнуть или уходить в основание.
И то и другое в немецком языке выражается одинаково:
«zugrundegehen oder zu Grunde gehen».
Но конечное в любом случае гибнет: и погибая в
буквальном смысле, и уходя в основание (погибая в
переносном смысле), оно исчезает в бесконечном как в своей
высшей истине. В этой связи Энгельс и отмечал, что
«Гегель пытается преодолеть все трудности посредством
остроумных каламбуров: положительное и
отрицательное гибнут и поэтому приводят к категории основания...
Это, конечно, на всяком другом языке пришлось бы
сделать по-иному. Переведите последовательный ряд
понятий в «Учении о сущности» на другой язык, и в
большинстве случаев переходы окажутся невозможными»10.
Поэтому, собственно говоря, безразлично, погибнет ли
конечное в противоречии или же уйдет в основание.
Отметим, наконец, что Гегель различает: а)
абсолютное основание (здесь «основание определяет себя как
9 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1970. Т. 2. С. 68—69.
10 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 38. С. 234—235. Несколько
раньше в письме к тому же адресату Энгельс отмечал, что у Гегеля
«переходы от одной категории к другой или от одной противоположности
к следующей почти всегда произвольны. Часто это происходит
при помощи остроты, как, например, положительное и
отрицательное... оба «гибнут», чтобы Гегель мог перейти к категории
«основания». Раздумывать об этом много — значит просто терять время»
(Там же. С. 177).
85

форму и материю и сообщает себе содержание»)11;
б) определенное основание, т. е. конкретное основание
некоторого конкретного содержания, в котором в свою
очередь выделяет формальное, реальное и полное
основание. Кроме того, в состав категории основания Гегель
включает категорию условия («основание предполагает
условие; но условие в такой же степени предполагает
основание»)12.
Марксистская теория диалектики принимает то
положительное, что внес в разработку категории основания
Гегель, отвергая вместе с тем
спекулятивно-идеалистическую оболочку, под которой оно скрыто. В марксистской
диалектике основание рассматривается и как
универсально-всеобщее определение действительности, и как это
же определение, превращенное в форму деятельностной
способности общественного субъекта, т. е. как категория
практики и мышления. В нашей литературе, в которой
мало специальных работ, посвященных категории
основания, нередко последнюю подменяют категориями
причины или сущности. Однако такая подмена опасна не
только утратой специфики категории основания — она
искажает суть тех категорий, которыми она
подменяется.
Категория основания относится, как говорил Гегель,
к сфере сущности. Основание есть как бы квинтэссенция
сущности. Сущность есть процесс, содержащий
противоположности, отношение между которыми доходит до
противоречия. Обострение противоречия ведет к его
разрешению, а разрешение противоречия означает синтез
указанных противоположностей, противоположность
которых в то же время сохраняется: она воспроизводится
в новой форме. Основанием является разрешенное
противоречие. Но поскольку противоречие рационально
может быть понято только вместе со своим
разрешением, то основание может быть также рассмотрено как
момент противоречия. Разрешенное противоречие
воспроизводится (т. е. воспроизводится как конфликт
противоположностей). Тогда основание может быть
истолковано как само противоречие. Так, по сути дела,
получается и у Гегеля.
11 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 72.
12 Там же. Заметим, что в «Малой логике» категория
«условие» рассматривается в разделе «Действительность».
86

Г. Г. Филиппов утверждает, что «противоречие са*мо
по себе не может порождать новое качественное
состояние, обеспечивать развитие. Противоречие неустойчиво в
себе, подвижно, поэтому оно должно воплотиться в
каком-то единстве, которое явится уже конкретным
фундаментом появления нового качества»13. С этим нельзя
согласиться, в противном случае пришлось бы
противоречие «оторвать» от его разрешения (а, судя по всему,
данный автор понимает противоречие без
разрешения).
Рассмотрим действие диалектического противоречия.
Внутри изживающей себя целостности рождается и
вызревает такое соотношение противоположностей, которое,
будучи для данной целостности несущественным, тем не
менее становится исходным, основным, сущностным для
другой, пришедшей ей на смену целостности. Возникает
новое «раздвоение единого на взаимоисключающие
противоположности и взаимоотношение между ними...»14.
Так рождается новая целостность, которая, однако, в
своем первоначальном облике есть, говоря словами
Гегеля, «лишь свернувшееся в свою простоту целое или
его общее основание...»15. Новая целостность предстает
как базирующаяся на этом конкретном единстве
противоположностей, которое и становится «борьбой» этих
противоположностей, противоречием.
Это возникшее новое противоречие (как основание
нового целого) должно разрешиться. И оно разрешается.
Но полностью оно разрешиться не может:
разрешающееся противоречие одновременно воспроизводится и т. д.
Получается результат, в котором противоположности
образуют синтез, образуют нечто третье, что
непосредственно не сводимо ни к каждой противоположности в
отдельности, ни к их простой, механической сумме, т. е. к
простому формальному и внешнему соединению их как
чужеродных друг другу. Результат разрешения
противоречия есть новое единство противоположностей, но это
единство есть в то же время и «раздвоение единого», т. е.
оно есть вместе с тем и новое противоречие (которое
13 Филиппов Г. Г. Категория основания и следствия
//Актуальные проблемы диалектической логики: (Материалы Всесоюзного
симпозиума по диалектической логике, 1968). Алма-Ата, 1971. С. 352.
14 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 316.
15 Гегель Г. В. Ф. Соч. М., 1959. Т. 4. С. 6.
87

опять нуждается в разрешении, т, е. выработке новой
формы опосредствования противоположностей) и т. д.
Противоречие разрешается и воспроизводится.
Получается некая система таких результатов разрешения,
система моментов, в которых это (т. е. исходное)
противоречие разрешается и воспроизводится всякий раз в
особенной форме. Сама система сущностных
определений, стало быть, возникает как следствие того, что
исходное (всеобщее) противоречие шаг за шагом
разрешается и воспроизводится в каждой новой форме.
В конце концов наступает момент, когда исходное
противоречие исчерпывает все возможные формы своего
разрешения, когда оно разрешается полностью и
окончательно. Тогда настоящая целостность гибнет, а ей на
смену приходит другая с новым исходным противоречием,
разрешение которого будет означать и порождение
многообразных форм, порождение целой системы
определений.
Получается, во-первых, что исходное противоречие
может быть разрешено только в форме системы и,
во-вторых, система по своему содержанию есть не что
иное, как процесс разрешения и воспроизведения
противоречия, и, наконец, в-третьих, это лишь две стороны
одного и того же процесса. Можно сказать, что
внутренним «остовом» системы выступает всеобщее
противоречие, которое является одним и тем же содержанием во
всех своих модификациях.
Отметим в этой связи основные функции
диалектического противоречия.
Оно движет целостность, развертывает ее сущностные
характеристики, которые суть не что иное, как
результаты разрешения и одновременного воспроизведения
исходного (всеобщего) противоречия данной целостности.
Сам смысл системы определений заключается в
постепенном и последовательном разрешении ее основного
противоречия. В каждом новом особенном
формообразовании противоречие разрешено более полно, более
совершенно.
Но система определений не должна истолковываться
как процесс постепенного «затухания» изначального
(всеобщего) противоречия. Тот факт, что в каждом новом
особенном противоречие разрешается более полно, более
конкретно, не означает, что данное противоречие не
88

обостряется. Напротив, в своем простейшем
(изначальном) виде противоречие действительно просто и
неразвито; потому-то оно и не может разрешиться полностью
сразу. В этой связи разрешение (и одновременное
воспроизведение) противоречия в новом особенном есть
одновременно и его обострение. При этом в процессе
развертывания противоречия образующие его
простейшую (исходную) форму противоположности «остаются
двумя крайними точками, между которыми возникают
все новые и новые... формы»16, в которых эти
противоположности опосредствуются и возрождаются вновь, но
каждый раз в особенной, синтезирующей все
предшествующее движение определенности. Развертывающаяся
целостность все более остро себе противоречит, в
результате чего (и в силу более развитых форм противоречия
на более высоких ступенях развертывания всеобщей
основы) на повестке дня — ею же самой — ставится
вопрос о ее самоотрицании, о самоисчерпании ее. Вместе с
тем создаются и более адекватные условия и средства ее
разрешения (а также вызревает и упрочивается новое
соотношение противоположностей, пронизанное
противоречием, которое и станет исходным противоречием
нового целого).
Целостность изживает себя. Это значит, что угасает
ее пульс — противоречие, двигавшее ее и составлявшее
характеристику ее сущности. Система определений в этом
смысле может быть определена как процессирующее
разрешение противоречия.
Но противоречие не только развертывает
определения целостности, не только движет последнюю к
завершению, к отмиранию, но и удерживает в единстве ее
определения. Все особенные образования целостности
существуют до тех пор, пока существует противоречие,
разрешающееся и воссоздающееся в них. Но как только
разрешается полностью всеобщее, изначальное
противоречие, прекращают существовать и все элементы
системы. (Они, разумеется, могут потом в том или ином виде
включаться в новое целое, но мы этого вопроса в
данном случае не затрагиваем.)
В заключение попутно заметим, что когда говорят о
16 Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в
«Капитале» Маркса. М., 1960. С. 269.
89

движении (или развитии) как единстве и
взаимопроникновении в нем моментов изменчивости и устойчивости,
то в свете рассмотренного выше можно добавить
следующее. Получается, что и изменчивость и устойчивость
обеспечиваются одним и тем же механизмом —
противоречием. Разрешение противоречия обеспечивает
изменчивость, различие; воспроизведение
противоречия—устойчивость, тождество. Но разрешение противоречия есть
и его воспроизведение, и наоборот. Противоречие, таким
образом, есть главнейшее определение
действительности; оно есть то, что определяет единство мира,
связывает прошлое, настоящее и будущее. Такова общая
характеристика диалектического противоречия в его
действительном функционировании. Вот, стало быть, почему
подлинным основанием всего сущего является
противоречие.
Однако, конечно, нельзя полностью отождествлять
противоречие и основание как категории. В противном
случае одна из них была бы излишней. Основанием
следует считать именно результаты разрешения
противоречия, поскольку дальнейший процесс развертывания
последнего — это всецело сущностный процесс, а в
моментах разрешения противоречий мы имеем движение в
иную сторону, в сторону, противоположную сущности,
движение в направлении обнаружения сущности вовне.
Цепь разрешенных и воспроизведенных противоречий
порождает целую цепь взаимосвязанных оснований.
Внутри целого существует целая иерархия оснований,
подлинная связь которых может быть раскрыта, исходя
из главного основания. Различение внутренних и
внешних оснований, проводимое С. Б. Церетели,
представляется нам неоправданным.
Основание есть не нечто неподвижное, а процесс. Но
главное состоит в том, что оно несамостоятельно.
Основание с необходимостью порождает следствие11 (в
«Большой логике» Гегель именует его «основанным»).
Следствие является противоположностью основания, однако оно
полностью несет на себе печать последнего. Как
отмечает Гегель, «нет ничего в основании, чего нет в основанном.
17 В нашей философской литературе существует традиция
рассматривать категорию следствия в сопряжении с категорией
причины. Но в истории диалектики категория причины сопряжена с
категорией действия; причина порождает не следствие, а действие.
90

так же как нет ничего в основанном, чего нет в основа-
нии»18. Основание — более определенная и устойчивая
характеристика сущности и потому — определяющая.
Следствие — это как бы представитель основания в его
проекции вовне. «Отношение основания и следствия —
это отношение взаимоподчинеиия и взаимоопределения
(основание — определяющее, следствие —
определяемое)»19. Следствие не является суверенным
определением, и потому-то оно не дает возможности судить о себе
как о чем-то изолированном. Следствие — это уже
инстанция на пути к явлению как проявлению и
обнаружению сущности. Вот почему Гегель говорит, что
«основание... есть одно из рефлективных определений сущности,
однако последнее из них...»20. Основание — это еще сфера
сущности, следствие — это уже шаг к явлению, это уже
как бы представитель явления в сфере сущности. Это
сообщает и основанию некоторую амбивалентность: ведь
само по себе оно лишено смысла, оно есть основание
чего-то отличного от него — следствия. А следствие уже
с полным правом ведет себя как нечто производное от
другого, оно имеет смысл лишь как следствие чего-то
отличного от основания. В диалектике категорий
основания и следствия мы, таким образом, видим переходный
пункт из одной (внутренней) сферы в другую
(внешнюю).
Итак, «следствие определяется основанием, но так как
основание — это основание именно следствия и без него
не имеет смысла, поэтому само основание известным
образом определяется следствием. Ни одно из них без
другого не имеет смысла, они находятся в
диалектическом единстве. Это единство, конечно, не означает того,
что следствие является таким же основанием своего
основания»21.
С. Б. Церетели считает, что «основание может быть
основанием противоположного ему следствия и
следствие может вытекать из противоположного ему
основания...»22. В качестве примера он приводит процесс воз-
18 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 86.
19 Церетели С. Б. О природе связи основания и следствия
//Вопросы философии. 1957. № 1. С. 93.
20 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 70.
21 Церетели С. Б. О природе связи основания и следствия. С. 99.
22 Там же. С. 98.
91

никновения всеобщей культуры из национальных
культур: последние не отрицаются всеобщей, а лишь
посредством своего полного развития и расцвета они
порождают всеобщую культуру. Ничего не имея против
примера самого по себе, отметим лишь, что он приведен
здесь не по назначению: он является примером для
иллюстрации совсем иных отношений, но не отношения
«основание — следствие». Национальные культуры вовсе
не основание, а всеобщая культура не следствие.
Напротив, переход имеет основание (каково оно, это не предмет
настоящего рассмотрения).
Другое дело, что одно и то же основание может
порождать не одно, а несколько, притом различных, а
подчас и прямо противоположных следствий. Приведем
такой пример.
У ряда примитивных народов перед посевом,
во время его или же при появлении первых всходов
мужчины и женщины совершали обязательное,
традицией освященное ритуальное совокупление. Тем же, кто
по той или иной причине не участвовал в этом ритуале,
жрецы запрещали сеять. У других народов на время
посева, напротив, было принято строгое и обязательное
половое воздержание.
С внешней стороны, это прямо
противоположные явления, которые очень легко оценивать в
одном случае как нравственно отрицательный, в
другом — как нравственно положительный акт. Однако на
самом деле это феномены не нравственного порядка. Они
имеют под собой совершенно иное — притом одно и то
же — основание. Состоит оно в следующем: «Если дикарь
отождествляет себя с природой, если он не может
отделить свои собственные побудительные мотивы от
способов, которыми природа пользуется для того, чтобы
воспроизводились растительные и животные виды, он
может прийти к одному из двух заключений. Во-первых,
он может сделать вывод, что, отдаваясь своим
вожделениям, он принимает участие в размножении растений и
животных. Во-вторых, он может вообразить, что энергия,
которую он не израсходует на воспроизведение
собственного потомства, образует запас энергии, который другие
представители растительного и животного царства смогут
использовать для размножения. Так что из одной и той
же грубой философии, из одних и тех же примитивных
92

представлений о природе и жизни дикарь может прийти
к разным формам поведения»23.
Категория основания оказывается необходимой при
сопоставлении различных предметов. «Чтобы...
различные предметы можно было приравнять друг к другу,
каждый из них, независимо от другого, должен выражать
одно и то же единое начало»2*. Вопрос о соотношении
двух или нескольких относительно самостоятельных
феноменов правомерен лишь тогда, когда обнаружено
общее для них основание. В противном случае нет
смысла говорить сколько-нибудь содержательно об их
соотношении. На каком основании 1 квартер пшеницы
приравнивается к 20 аршинам холста? Таким
основанием не может быть степень полезности этих вещей,
следовательно, они не могут приравниваться друг к
другу как потребительные стоимости. Равным образом в
качестве основания не может выступать и тот
конкретный труд, который нашел в них свое опредмечение. Что
же тогда? Маркс показывает, что в свое время
Аристотель также пытался ответить на этот вопрос (сравнивая,
конечно, другие предметы), но безуспешно. Открытие
двойственного характера труда, присущего товарному
производству, позволило Марксу установить такое
основание. И пшеница и холст здесь берутся как сгустки
абстрактного труда, простого расходования рабочей силы
как таковой, т. е. как меновые стоимости.
Неумение найти подлинное основание того или иного
феномена часто приводит к заблуждениям. Приведем
один весьма поучительный пример. Марксизм, как
известно, исходит из признания того, что определяющим в
культурно-историческом процессе является производство
и воспроизводство материальной жизни. И в этой связи
23 Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. Исследование магии и
религии. М., 1980. С. 161 — 162.
24 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 146. «Каково,—
спрашивает Маркс, — расстояние между звуком А и столом? Вопрос
этот лишен смысла. Когда мы говорим о расстоянии между двумя
вещами, то мы говорим о различии их положения в пространстве.
Таким образом, мы предполагаем, что обе они находятся в
пространстве, являются точками в пространстве, т. е. мы объединяем
их в одну категорию как предметы, существующие в пространстве,
и только после того как мы их объединили sub specie spatii, мы их
различаем как различные точки пространства. Их принадлежность к
пространству есть единое в них» (Там же. С. 145—146).
93

производственные отношения составляют основание,
базис всех иных отношений нематериального производства,
т. е. собственно человеческого производства. Однако
само это основание создается людьми. «Человек,— писал
Маркс,— сам является основой своего материального, как
и всякого иного осуществляемого им производства
(курсив мой.— А. X)»25.
И пока марксизм развивался интенсивно, «вглубь»,
Маркс и Энгельс, так сказать, имели дело лишь с
внешними противниками материалистического понимания
истории. Но по мере своего упрочения марксизм стал
развиваться и экстенсивно, «вширь», т. е. у него появились
сторонники и последователи. И вот здесь-то Маркс и
Энгельс столкнулись с фактом искажения своего учения
их последователями. «У материалистического понимания
истории,— констатировал Энгельс,— имеется теперь
множество таких друзей, для которых оно служит
предлогом, чтобы не изучать истории»26. Что же произошло?
А произошло то, что многие сторонники марксизма
оказались сторонниками лишь
психологически-эмоционально, но не теоретически. Ведь для того, чтобы стать
теоретическими приверженцами марксизма, надо по крайней
мере прочно усвоить прошлую философскую культуру и
прежде всего достижения классиков немецкой
философии. Но такие люди, как П. Лафарг, Ф. Меринг, Э. Берн-
штейн, К. Каутский и др. усвоили марксизм и в
частности материалистическое понимание истории крайне
односторонне. Они увидели в производственных отношениях
и в экономике вообще абсолютное основание
человеческой истории, в результате чего все остальное в ней
рассматривалось ими как лишь абсолютное следствие
экономики. Это направление, возникшее первоначально
внутри марксизма, получило название «экономического
материализма», ставшего «вульгарной» тенью»
марксизма в плоско-рассудочном изложении у его
защитников и распространителей»27.
Это не осталось незамеченным основоположниками
материалистического понимания истории. В начале
90-х гг. Энгельс вынужден был в целой серии писем разъ-
25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 1. С. 283.
26 Там же. Т. 37. С. 370.
27 Батищев Г. Экономический материализм //Философская
энциклопедия. М., 1970. Т. 5. С. 545.
94

яснять вредоносный характер экономического
материализма, убеждать, что «экономическое положение не
оказывает своего воздействия автоматически, как это
для удобства кое-кто себе представляет...»28, и требовал
хотя бы признания относительной самостоятельности
надстроечных образований.
Но экономический материализм все же имел свои
основания. В чем они состояли? На два из них указал
Энгельс. Одно из них, наименее главное, он видел в том,
что им с Марксом приходилось, возражая «противникам,
подчеркивать главный принцип, который они отрицали,
и не всегда находилось время, место и возможность
отдавать должное и остальным моментам, участвующим во
взаимодействии. Но как только дело доходило до
анализа какого-нибудь исторического периода, т. е. до
практического применения, дело менялось, и тут уже не могло
быть никакой ошибки»29. Второе, более серьезное,
основание экономического материализма Энгельс видел в
отсутствии диалектической культуры у его
представителей: «Чего всем этим господам не хватает, так это
диалектики... Для них Гегеля не существовало»30.
Но экономический материализм имел под собой не
только логико-гносеологическое, но также и культурно-
историческое основание. Состоит оно в следующем.
Капитализм является вершиной отчуждения. Человеческая
действительность здесь предстает как иерархическая
система отчужденных от субъектов и наделенных
самостоятельностью «сфер» (экономической, политической,
идеологической и т. д.). Всеобщность товарного
производства, которое носит стихийный, квазиестественный
характер, объективно выдвигает сферу экономики на
первый план. В материальном производстве
производство средств существования доминирует над производст-
28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С. 175. «В противном
случае, — говорил Энгельс, — применять теорию было бы легче, чем
решать простое уравнение первой степени» (Там же. Соч. Т. 37.
С. 395).
29 Там же. Т. 37. С. 396. Ср. с. 419.
30 Там же. С. 420—421. В другом месте Энгельс писал так:
«Материалистическое понимание истории и его специальное применение
к современной классовой борьбе между пролетариатом и буржуазией
стало возможно только при помощи диалектики... Мы, немецкие
социалисты, гордимся тем, что ведем свое происхождение не только
от Сен-Симона, Фурье и Оуэна, но также и от Канта, Фихте и
Гегеля» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 322—323).
95

вом средств развития, вследствие чего производственные
отношения редуцируются к сугубо экономическим
отношениям (т. е. отношениям изготовления, распределения,
обмена и потребления средств существования).
Экономика начинает подчинять себе все иные внеэкономические
сферы. Так, из просто определяющих (и то в конечном
счете) собой надстроечные феномены экономические
отношения превращаются в господствующие над
обществом силы. Некритическое отношение к этому
объективному факту, неумение за отчуждением (в том числе
и за отчужденной экономикой) увидеть действительных
деятельных субъектов и породило экономический
материализм.
Маркс же подошел к делу совсем иначе. Он видел в
диктате экономики лишь историческую форму бытия
материального производства. И он поставил задачу
определить объективные границы этого господства, а
также проследить объективные тенденции, ведущие к
преодолению этого «царства необходимости», к «царству
свободы». Эта задача была им решена — результатом
явился «Капитал»31. В то же время выявление основания
не есть конечный пункт познания: останавливаться на
нем — значит сходить с пути истины. Гегель отмечает,
что «останавливаться на одних только основаниях
(главным образом в области права и нравственности)
свойственно вообще точке зрения и принципу софистов»,
которые обучали людей «отыскивать различные точки
зрения, с которых можно рассматривать вещи, а эти
различные точки зрения суть прежде всего не что иное, как
основания. Но... поскольку основание еще не имеет в
себе и для себя определенного содержания и можно так
же легко находить основания для безнравственных и
противоправовых действий, как для нравственных и
правовых, постольку решение того, какие основания должны
быть признаны имеющими значение, оказывается пред-
31 Подзаголовок «Капитала» — «Критика политической
экономии» — отнюдь не случаен. Начиная с Канта, философский смысл
критики состоит в содержательном исследовании условий и границ
существования ( и, добавим, развития) того или иного феномена. Без
уяснения указанной задачи (а точнее, даже сверх-задачи) «Капитал»
так и не будет понят как прежде всего произведение теоретического
коммунизма, а будет восприниматься как всего лишь гениальный
политико-экономический труд и не более того.
96

ставленным субъекту»32. Так подрывается само
основание объективности и открывается простор для произвола
и субъективизма. Этот произвол, облачившийся в ученые
одежды, и получил название софистики.
Но указанная софистика имеет под собой некоторое
объективное основание. Состоит оно в следующем.
Разделение деятельности, превратившее индивидов в
атомарных частичных субъектов, укрепляет их индивидный
своецентризм. Индивиды за точку отсчета начинают
принимать самих себя. Отношение полезности
распространяется и на межиндивидные отношения: каждый
усматривает в себе цель, а в ином — средство для
осуществления этой цели или же преграду на его пути.
Частичный и частный интерес становится той призмой,
через которую преломляется мир, «аффицирующий»
сознание атомарного индивида. Однако другие
индивиды стоят на тех же позициях. Война всех против всех
понуждает индивидов «обосновывать» свои действия,
поступки и слова. Атомарный индивид, преследующий
эгоистический интерес, желает на словах скрыть этот
интерес от другого такого же индивида. И он «ищет»
основания своих поступков, убеждений и т. п. «В наше
богатое рефлексией и резонирующее время,— с горькой
иронией замечал Гегель,— человек, который не умеет
указать хорошего основания для всего, что угодно, даже
для самого дурного и превратного, должен быть уж
очень недалеким. Все, что есть в мире испорченного,
испорчено на хороших основаниях»33. Это место цитирует
в «Капитале» Маркс, разоблачая одного из таких
«искателей основания» Е. Ф. Сандерсона, который, проводя
интересы фирмы «Братья Сандерсон и К0», старался
найти «основание» использования на сталелитейных,
железопрокатных и кузнечных заводах, принадлежащих
этой фирме, труда подростков в ночное время34.
Подлинное же основание состояло в том, что «господа Сандер-
соны должны были уплачивать соответствующую часть
заработной платы взрослых рабочих из собственного
кармана, вместо того чтобы уплачивать ее ночным
трудом подростков. Прибыль господ Сандерсонов в этом
32 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1.
С. 284—285.
33 Там же. С. 286.
34 Об этом см.: Маркс #., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 272.
7-106
97

случае несколько понизилась бы, и это служит для Сан-
дерсонов хорошим основанием, почему подростки не
могут изучать свое ремесло днем»35.
Классовые «антагонизмы в области материального
производства делают необходимой надстройку из
идеологических сословий, деятельность которых,— хороша
она или дурна,— хороша потому, что необходима...»36.
Под идеологией Маркс и Энгельс понимали превратное
сознание, которое под видом независимых теоретических
построений проводит и апологизирует частный
(классовый или иной корпоративный) интерес. Идеология
поэтому, согласно Марксу, радикально противостоит
свободному духовному производству37.
Идеология господствующего класса проходит дза
основных этапа. На первом она фигурирует
преимущественно как форма классового сознания, как система
«иллюзий этого класса о самом себе», по выражению
Маркса и Энгельса (но и здесь она проходит ряд
ступеней, каждая из которых характеризуется усилением
апологетического элемента, что прекрасно показал на
примере эволюции вульгарной политической экономии
Маркс). Второй этап в развитии идеологии
характеризуется ее расщеплением на две сферы, одна из которых
ориентирована на «элиту», а другая — на, так сказать,
«инертную» массу, а точнее, она ориентирована прежде
всего на обработку массового сознания представителей
угнетенного класса38. На обоих этих этапах
идеологические уполномоченные правящего класса ведут «поиски
оснований» его господства. Разница состоит лишь в том,
что на втором этапе идеологи больше озабочены
формальной обработкой своей продукции, чтобы она была
годна к употреблению адресатом. Но в принципе сугь
35 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 272.
36 Там же. Т. 26, ч. 1. С. 281.
37 Для Маркса, как известно, существовали даже своеобразные
исторические олицетворения свободного духовного производства и
идеологической деятельности: первого — поэт Дж. Мильтон, второй —
«поп» Т. Р. Мальтус.
38 «В рамках элиты, — говорит А. А. Галкин об идеологии
германского фашизма, — допускались идеологические мудрствования,
попытки логического обоснования тех или иных положений,
разработка аргументации и т. д. В идеологии, рассчитанной на массы, это
считалось не только излишним, но и вредным» (Галкин А. А.
Германский фашизм. М., 1967. С. 300).
98

идеологии остается той же самой на обоих
этапах.
Категории основания соответствует деятельность
обоснования. «Задача научного обоснования состоит в
том, чтобы опосредовать данное содержание логически
адекватным способом, т. е. рассмотреть данное явление
на фоне и в системе более глубоких связей, нежели оно
само, и ,,дедуцировать" его из них»39. Вопреки
неопозитивистским доктринам, действительное обоснование
возможно осуществить лишь средствами
диалектического мышления. Подлинное обоснование
осуществляется посредством метода восхождения от абстрактного к
конкретному, поскольку именно здесь «каждый шаг
вперед в процессе дальнейшего определения, удаляясь
от неопределенного начала, есть также возвратное при-
ближение к началу, стало быть, то, что на первый взгляд
могло показаться разным,— идущее вспять обоснование
начала и идущее вперед дальнейшее его определение,—
сливается и есть одно и то же»40.
В свое время Лейбниц ввел в логику так называемый
закон достаточного основания. Гегель отмечал, что
предикат «достаточное» излишен и тавтологичен: если оно
и есть основание, то оно уже не может быть
недостаточным41. А. Шопенгауэр считал закон достаточного
основания «основой всякой науки»42. Постепенно этот закон
перекочевал в учебники формальной логики.
Останавливаться на нем мы не будем, отметим лишь, что, как
правильно утверждает Г. Г. Филиппов, этот закон «был
и остается чуждым формальной логике, поскольку он
ориентирует на анализ содержания посылок»43.
Задача научного познания состоит в поисках дейст-
39 Баканидзе М. И. Проблема субординации логических форм.
Алма-Ата, 1968. С. 153.
40 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 307. Об этом
же см. у М. И. Баканидзе: «В силу рефлективного характера
обосновывающего логического движения обосновывается не только
следствие, но и само основание» (Баканидзе М. И. Проблема субординации
логических форм. С. 152).
41 С другой стороны, говорит Гегель, всякое основание является
недостаточным, поскольку оно не деятельно; ведь самодеятельностью,
по Гегелю, обладает лишь Понятие.
42 Шопенгауэр Л. О четверояком корне закона достаточного
основания. М., 1902. С. 5.
43 Филиппов Г. Г. Категории основания и следствия. С. 353.
99

вительных оснований исследуемых феноменов. Но не
менее важным для науки является и поиск своих
собственных оснований. Это оказывается занятием не
простым, так как «историческое развитие всех наук приводит
к их действительным исходным пунктам лишь через
множество перекрещивающихся и окольных путей.
В отличие от других архитекторов, наука не только
рисует воздушные замки, но и возводит отдельные
жилые этажи здания, прежде чем заложить его
фундамент»44. Так, политическая экономия как наука была
вызвана к жизни буржуазным способом производства.
Она, особенно в лице представителей классической
политической экономии, добилась значительных успехов в
познании своего предмета. Однако подлинные основания
его, в том числе и его предельно абстрактная
конкретность, «клеточка»—товар — остались вне теоретической
досягаемости этой науки. Выявление этих оснований, а
стало быть, и адекватное развертывание определений
предмета политической экономии составляет, как
известно, заслугу К. Маркса.
Для преодоления той или иной теории также всегда
необходим поиск новых оснований. Так, гегелевская
диалектика была преодолена тем, что Маркс выработал
принципиально новые основания для теории диалектики.
Он разработал диалектико-материалистическии принцип
предметной деятельности, который и стал общим
основанием марксистской теории диалектики. Это позволило
не просто отбросить главные принципы гегелевской
диалектики, да и домарксистской философии вообще,
но творчески преодолеть, т. е. развить их. Все они могут
быть адекватно осмыслены и рационально применены
лишь на основе этого. Кроме того, принцип предметной
деятельности является (должен являться) и
основополагающим принципом для всякой конкретной науки.
Важное значение категория основания имеет и для
критики различных течений современной буржуазной
философии, а также многочисленных реформистских,
ревизионистских и т. п. течений. В качестве примера
рассмотрим решение вопроса отношения философии и
науки неопозитивизмом и экзистенциализмом, этими, на
первый взгляд, антиподами современной буржуазной
44 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 43.
100

философии. В современной буржуазной культуре
образовался разрыв между философией и наукой. Этот
разрыв оценивается представителями указанных
направлений противоположно, но по самой своей сути он
воспринимается ими как нечто само собой разумеющееся.
«У одних (у неопозитивистов.— А. X.) философия как
способ мышления слишком примитивна для того, чтобы
изучать современное научное познание, у других (у
экзистенциалистов.— А. X.)—научное познание слишком
низкий предмет для философии»45. Однако эти две
позиции являются лишь следствиями одного и того же
понимания природы науки: они исходят из того, что
организация науки, способ теоретизирования, тип
рациональности и форма знания, которые порождены
специфически-капиталистическим типом социальности, и
есть теоретическое освоение мира вообще, что наука по
своей сущности только и может быть такой, а не иной.
В ситуации отчуждения происходит и отчуждение
всеобщих оснований. Разделение деятельности
расщепляет индивидов и доходит до их классового расслоения.
Классовый антагонизм уравновешивается (с позиции
господствующего класса) государством. Государство
создает право — специальный институт для регулирования
классовых отношений и жизнедеятельности атомарных
индивидов вообще. Право разрабатывает общезначимую
и для всех обязательную формализованную систему
типов, желаемых с точки зрения государства идеальных
образов поведения, вокруг которой располагаются
предвидимые модусы отклонений от этих типов, отклонений,
которые и подлежат регуляции. Указанные типы
поведения санкционируются правом и предписываются
каждому в виде строгих требований. Эти требования «всегда
фиксируются в виде эксплицитно и однозначно
выраженных вербальных формул, чаще всего писанных,
имеющих силу и значение документа, и исполняются в
строгом соответствии с этими формулами»46. Вот эти
нормы и становятся общим (общественным) основанием
поведения каждого атомарного индивида. Но эти осно-
45 Швырев В. С. Философия и проблемы исследования научного
познания //Философия в современном мире: Философия и наука.
Критические очерки буржуазной философии. М., 1972. С. 212.
46 Дробницкий О. Г. Понятие морали: Историко-критический
очерк. М., 1972. С. 212.
101

вания уже находятся не «под» деятельностью людей
(ведь основание — это «почва», «фундамент»), а над
людьми и их поведением47.
Задача коммунистического преобразования
действительности состоит, в частности, в низложении подобных
оснований, в создании общества, свободного от них и в
них не нуждающегося. Роль диалектики в решении этой
задачи несомненна. Марксистская диалектика критична
и революционна. Каждая ее категория является не
только формой интерпретации действительности, но и
формой ее практического преобразования. Категория
основания не является в этой связи исключением. Она
ориентирует субъектов на то, что для радикального
изменения действительности необходимо трансцендировать
эту действительность посредством создания новых
оснований. Чтобы индивиды, образующие угнетенный класс,
могли улучшить свое положение, они должны
революционным путем «создать новую основу общества»48. Но
они должны понимать, что «такой основой являются они
сами в качестве новых людей, их новый образ
жизни...»49.
Движение познающего мышления по объективной
логике взаимосвязи универсально-всеобщих определений
предмета, дойдя до категории основания, фактически
дошло до последней ступени той лестницы, которая
ведет вглубь. С категории следствия начинается
лестница, ведущая вверх; эта категория — ее первая ступень.
Но подобно тому, как по ту сторону категории меры
(о чем засвидетельствовала узловая линия отношений
меры) находилось нечто, что не схватывалось в
категориях качества, количества и меры, так же примерно
обстоит дело и с категорией основания. Земля, согласно
легенде, покоится на трех китах, но киты тоже ведь
должны иметь под собою какую-то твердь. Легенда
гласит, что такой твердью является вода, океан.
Основание со всеми вырастающими из него следствиями
тоже имеет свою твердь. Это — материя.
Материя есть абстрактное определение того «основа-
47 «Норма... существует как бы самостоятельно от массового
поведения, т. е. воспроизводится не только им самим непосредственно,
а еше и действием специальных инстанций» (Там же).
48 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 70.
49 Там же. С. 201. Ср. с. 437.
102

ния», на котором покоится само основание вместе со
своими следствиями; она — та вода, на которой
держатся три кита, несущие на своих спинах Землю со всем,
что на ней находится. Разумеется, при таком
абстрактном взгляде и основание вместе со следствиями тоже
расплывается до чего-то неопределенного, абстрактно
единого, их диалектика как бы растворяется в
некотором абстрактном единстве, в котором они и
противостоят материи. Такое абстрактное единство и есть
форма.
Стало быть, следующими категориями предстают
категории материи и формы.

Глава 4
МАТЕРИЯ И ФОРМА
Истоки концептуального содержания категорий
материи и формы следует искать, во-первых, в самой
природе предметной человеческой деятельности,
во-вторых, в специфическом осознании этой ее природы. Более
или менее развитая предметная деятельность всегда
осуществляется как реализация неких целей, идеалов
и т. д. и потому осознается субъектами как претворение
идеального в реальное. Объективная логика
формирования и функционирования целей, ценностей, идеалов
и т. д., как правило (а на ранних ступенях и вообще), не
дана непосредственно сознанию субъекта. Он поэтому
полагает, что все они суть продукты его собственного
сознания и что их осуществление есть не что иное, как
наложение их как своеобразных печатей на
противостоящее субъекту и его деятельности вещество природы.
«Человек,— пишет Г. С. Батищев,— постигает мир в
формах своей собственной активности. Образы
предметов сливаются для него с образами, построенными им
самим. Первоначально его способность выполнять свои
намерения, осуществлять цели, формировать образы,
которые могут быть воплощены в предметах, есть для
него факт его сознания и воли. В предметной
действительности он усматривает результаты своих действий:
осуществленные цели, выполненные намерения — или
результаты действий других. Он считает себя всецело
присущим своему сознанию и своей воле, а свое
отношение к миру воспринимает как отношение причины к
воплощенным действиям, основания — к своим следст-
104

виям. Он представляет себя как изначально свободный
центр способности принимать решения, выдвигать цели
и претворять их в бытие»1.
Выработка категорий материи и формы начинается
вместе с объективным, онтологически достоверным
выделением человека и его действительности из
действительности вне-человеческой, прежде всего природной.
Субъекты более или менее смутно или сознательно
противопоставляют себя внешней природе независимо от того,
что она осмысляется в антропо- и социо-морфизующих
определениях. Они начинают противостоять природе как
деятели по отношению к материалу. Деятельность
преобразует материал и воплощается в нем. Субъект
начинает осознавать себя как того, кто придает формы
окружающей его действительности. Те формы, которые он
осмысляет как формы, представляются ему активным
началом, а та действительность, в которой фиксируется
форма,— началом пассивным.
Так образуются всеобщие представления, которые в
течение многих сотен веков хотя и не сгущаются в
артикулированные категории, но которые тем не менее
служат всеобщими (пусть и не всегда осознаваемыми)
ориентирами общественного человека. Эти
представления суть прообразы категорий материи и формы. Это
важное приобретение субъектов предметной
деятельности достигается тем не менее, как видим, ценой
невозможности адекватного осознания сущности предметной
деятельности. Здесь имеется в виду следующее.
Человеческая деятельность предметна. Предметность
означает отнюдь не только то, что деятельность
направлена на внешний ей предмет и как-то его преобразует.
Действие это осуществляется не рядом с предметом и не
над предметом, а по логике объективных определений
предмета и потому, говоря словами Г. С. Батищева, как
бы изнутри предмета. Способность действовать «изнутри
предмета» достигается распредмечиванием и
синтезированием деятельностью особенных определений
множества предметностей в форму всеобщности. Вовлекаемый в
деятельность предмет уже идеально соотнесен с
категориальными определениями распредмечивающей дея-
1 Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как
философский принцип //Проблема человека в современной философии. М.,
1969. С. 79.
105

тельности. Но такое соотнесение есть лишь предпосылка
распредмечивания: ведь вовлекаемый в деятельность
предмет является особенным, стало быть, его
имманентная логика не предзаложеиа всецело в категориальном
строе предметной деятельности.
Предметность, способность все больше и больше
относиться к действительности предметно, «на языке»
самих предметов, вырабатывается субъектами
исторически; но важно здесь то, что она выращивается из логики
самих же предметов и доразвивается внутри
человеческой действительности. «Человек в своем
производстве,— пишет Маркс,— может обходиться [verfahren]
только так, как и сама природа, т. е. только изменять
формы веществ»2. Он не бог, творящий мир из ничего.
Его деятельность не есть чистый акт (actus purus);
содержание и форма этого акта не коренятся всецело в
недрах субъективности человека, но исторически, шаг за
шагом обретаются им из действительности, в том числе
и из мира виртуальных достояний субъектности.
Категории материи и формы первично вырастают из
активистски истолкованной сущности предметной
человеческой деятельности. Постепенно человек начинает
осознавать наличие указанных категориальных
определений и во вне-человеческой действительности, в
природе. Такое осознание зафиксировано в философии
Аристотеля. Можно без преувеличения сказать, что
категории материи и формы являются для него центральными.
Непосредственно учение Аристотеля о соотношении
материи и формы было полемически направлено против
платоновского учения об идеях и представлено как
альтернатива этому последнему. Мы не будем
останавливаться на рассмотрении всех аспектов аристотелевского
понимания категорий материи и формы3, а уделим
внимание лишь тому, что нам в нем представляется
наиболее существенным с точки зрения той задачи, которая
здесь нами решается.
Аристотель исходит из положения, согласно
которому «все, что возникает, возникает вследствие чего-то, из
чего-то и становится чем-то...»4. То, из чего нечто воз-
*~Магх К. Das Kapital. Bd. I. В., 1972. S. 57.
3 Подробнее см., например, в кн.: Науменко Л. К. Монизм как
принцип диалектической логики. Алма-Ата, 1968. С. 115—136.
4 Аристотель. Соч. М., 1975. Т. 1. С. 197.
106

никает, Аристотель именует материей, то же, сообразно
чему оно возникает,— формой. Он отмечает, что «форма
и материя различаются по роду...»5. Материя, согласно
ему, есть нечто неопределенное и пассивное,
страдательное, форма же определенна и активна, деятельна.
Предмет («сущность») образуется соотношением материи и
формы: «о сущности мы говорим в трех значениях: во-
первых, она форма, во-вторых,— материя, в-третьих,—
то, что состоит из того и другого; из них материя есть
возможность, форма — энтелехия»6. И материя и форма
в чистом виде, взятые сами по себе, неуловимы, их
можно зафиксировать лишь мысленно. Все, что уже
возникло, есть единство материи и формы, и оно «одно только
подвержено возникновению и уничтожению и
безусловно существует отдельно...»7. Сами же материя и форма
не возникают и не уничтожаются: «возникает медный
шар, но не шар и не медь... (ведь материал и форма
здесь всегда должны уже быть налицо)...»8. Поэтому
саму по себе материю, говорит Аристотель, познать
невозможно: «Материя есть в возможности, потому что
может приобрести форму; а когда она есть в
действительности, у нее уже есть форма»9.
Категории материи и формы в философии
Аристотеля неразрывно связаны с его учением о четырех
причинах. Это, как известно: 1) материальная причина (causa
materialis), т. е. тот материал, из которого изготовляется
некий предмет; 2) формальная причина (causa forma-
lis), т. е. та форма, которая придается материалу для
изготовления данного предмета; 3) целевая причина
(causa finalis), т. е. та цель, ради которой производится
предмет; 4) движущая, или действующая, причина
(causa efficiens), т. е. то, что (или тот, кто) создает
данный предмет как свой результат. Однако здесь важно не
терять из виду специфику античного (точнее,
древнегреческого) мировоззрения. Речь здесь вовсе не идет о
причинах как неких безличных натуралистически воз-
5 Аристотель. Соч. М., 1975. Т. 1. С. 177.
6 Там же. С. 398. «Под материей... я разумею, например, медь,
под формой — очертание-образ (schemates ideas); под тем, что
состоит из обоих — изваяние как целое» (Там же. С. 189).
7 Там же. С. 224.
8 Там же. С. 203.
9 Там же. С. 210.
107

действующих силах естествознания и материализма
Нового времени10. Если это не упускать из виду, то
нетрудно усмотреть эргоно-морфистский (от "epyov —
деятельность) характер толкования Аристотелем этих «причин»,
а вместе с ними и категорий материи и формы.
Что есть causa efficiens? Это субъект и его
деятельность. Деятельность осуществляется как реализация
некоторой цели, т. е. здесь подключается causa finalis.
Этой цели подчинено воплощение некоторой формы,
стало быть, действует causa formalis. И наконец, форма
должна быть наложена на какой-то материал, который
как causa materialis тоже участвует в данном процессе.
Пусть нас не смущает то, что Аристотель различает мир
природы и мир культуры, что он различает естественное,
искусственное и самопроизвольное возникновение.
Всякое возникновение он толкует по образу и подобию
созидающей результат деятельности, а потому и
применяет к нему все четыре причины11.
Но, и это существенно, онтологизируется здесь
именно активистски истолкованная деятельность,
деятельность, взятая как чистая, не-предметная активность.
А все «компоненты», которые фиксируются в готовом
результате, берутся как разнородные факторы,
объединяемые чисто внешним образом, хотя уже и
неотделимые в готовом результате12.
Учение Аристотеля о материи и форме ценно прежде
10 Как отмечает Хайдеггер, «в области греческого мышления и
для этого мышления все то, что последующие эпохи ищут у греков
под понятием и рубрикой «причинности», не имеет просто ничего
общего с действием и воздействием. То, что мы именуем причиной, а
римляне causa, у греков зовется aixiov: нечто, чему обязано что-то
другое — четыре причины — четыре связанных между собой вида
такой обязанности» (Heidegger M. Vortrage und Aufsatze. Pfullingene
1959. S. 16).
11 Новое время с его объектной ориентацией в науке и отчасти
в философии, развернув борьбу с «антропоморфизмом»,
осуществило деструкцию аристотелевской «четырехчленки» и редукцию всех
причин к двум — к causa materialis и causa efficiens. При этом обе
они теперь толкуются натуралистически-объектно — как слепые
механические силы. Такое переосмысление аристотелевского учения о
причинах в философии было начато Ф. Бэконом и сознательно
завершено Т. Гоббсом.
12 Это можно видеть хотя бы по тем местам «Метафизики», где
Аристотель рассуждает о том, что «из одной материи могут
возникнуть различные вещи» или что «несколько материй бывает у одного
и того же» и т. д. (см.: Аристотель. Соч. Т. 1. С. 229).
108

всего постановкой вопроса об этих категориях. Выявить
имманентную связь материи и формы ему не удалось,
хотя он и пытался ее найти. Следует также отметить, что
Аристотель исследовал соотношение материи и формы
преимущественно в онтологическом аспекте.
Преимущественно же в гносеологическом аспекте категории эти
стали предметом внимания И. Канта13. Согласно Канту,
субъекту даны не вещи сами по себе, а лишь их явления.
Явление же есть единство материи и формы14. Аффици-
руя нашу чувственность, вещь сама по себе вызывает
ощущения, дает материю, на которую накладывается
форма, и потому знание есть обработанная,
оформленная материя; и вот почему, говорит Кант, мы не можем
знать, каковы суть вещи сами по себе. Как и по
Аристотелю, по Канту, материя и форма происходят из разных
источников: «хотя материя всех явлений дана нам
только a posteriori, форма их целиком должна быть для них
находиться готовой в нашей душе a priori...»15. Материя
проистекает из мира объектов, форма коренится в
субъекте. Чувственные созерцания (пространство и время),
а также категории рассудка, по Канту, логически и
исторически предшествуют всякой материи и, стало быть,
«предшествуют всем явлениям и всем данным опыта,
вернее, только они и делают их возможными»16. Чистые
априорные формы, согласно учению Канта, являются
условием всякого возможного опыта.
Кант не ставит вопроса о происхождении априорных
форм; они для него неизменны, не подвержены
развитию. Таким образом, общая дуалистическая установка
кантовской философии сказалась и на трактовке
категорий материи и формы. Этот дуализм был преодолен
Гегелем.
13 Здесь не место прослеживать историю философского
осмысления категорий материи и формы. Напомним только, что важное (и
притом онтологическое) значение они играли в учении Фомы Аквин-
ского и играют ныне в неотомизме, придерживающемся принципа
гилеморфизма.
14 «То в явлении, что соответствует ощущениям, я называю его
материей, а то, благодаря чему многообразное в явлении (das Man-
nigfaltige der Erscheinung) может быть упорядочено определенным
образом, я называю формой явления» (Кант И. Соч. М., 1964. Т. 3.
С. 128).
15 Кант И. Соч. Т. 3. С. 128.
16 Там же. С. 319.
109

Гегель, осуществивший внутри своей философии
конкретное тождество диалектики, логики и теории
познания, рассмотрел материю и форму одновременно и как
объективные определения действительности, и как
формы познания, и как логические категории17. Гегелевская
концепция материи и формы, несмотря на ее идеализм,
тем не менее глубоко диалектична. Гегель отмечает, что
«форма предполагает материю, с которой она
соотносится18. Но это не значит, что форма и материя
противостоят друг другу внешне и случайно; ни материя, ни
форма не самосущи, другими словами, не вечны»19.
Форма и материя суть лишь моменты развертывающей
себя в процессе самопознания Абсолютной Идеи.
Категории материи и формы были унаследованы от
своих предшественников К. Марксом и развиты дальше
на диалектико-материалистических основаниях. Выше
было отмечено, что материя предстает как то, что лежит
по ту сторону основания, нечто вроде хаоса по ту
сторону космоса. Но этот «хаос» находится отнюдь не в той
же самой плоскости, что и «космос». Материя — прежде
всего исторически, а лишь затем и актуально —
находится по ту сторону формы. Форма и материя актуально
трансгредиентны относительно друг друга: ни одна
характеристика формы не является ингредиентом материи
et vice versa. Это, следовательно, значит, что материя не
редуцируема к форме. Столь же верно и то, что она
непосредственно не выводима из материи.
Следует специально указать на крайнюю
абстрактность содержания категорий материи и формы. Это
похоже на парадокс: ведь восхождение от абстрактного
к конкретному состоит в том, что каждая последующая
категория является более конкретной по сравнению с
17 Гегель постоянно работал над совершенствованием своей
системы категорий. Поэтому между «Наукой логики» и «Энциклопедией
философских наук», как известно, не всегда имеет место соответствие
относительно места и даже трактовки тех или иных категорий в
системе. Это касается также и категорий материи и формы. Так, если
в «Науке логики» Гегель рассматривает их в разделе «Основание»
при характеристике абсолютного основания, то в «Энциклопедии...»
обращается к ним при рассмотрении существования, анализируя
категорию «вещь».
18 «И наоборот, форма предполагается материей...» (Гегель
Г. В. Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 78).
19 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 78. «...Форма
определяет материю, а материя определяется формой» (Там же. С. 79).
ПО

предыдущими, более богатой содержанием. В данном
же случае мы ничего подобного не наблюдаем.
Основание — конкретная категория, следствие — тоже. Но
форма и материя — абстрактны. Секрет здесь состоит в том,
что, как уже сказано было выше, категория основания
есть поворотный пункт в движении мышления по логике
особенного предмета. Здесь совершается как бы
оборачивание внутри метода: снова берется за точку отсчета
абстрактное, более того, два абстрактных начала:
форма и материя. Но берется затем, чтобы от одного из
них — от формы — двигаться дальше по пути его
конкретизации, в то время как второе абстрактное —
материя— остается вне специального рассмотрения. Вся
дальнейшая конкретизация и выявление конкретных
категорий осуществляются внутри формы: здесь форма
расщепляется прежде всего на форму и содержание,
затем выявляются иные категории. Но материя хотя
непосредственно как таковая больше не исследуется, тем
не менее постоянно подразумевается, имеется в виду и
стоит «незримо» за каждой дальнейшей категорией. Она
остается как бы фоном, на котором осуществляется
развертывание категорий в направлении от формы, и, как
тень, стоит за каждой новой категорией. Так, раскрывая
диалектику формы и содержания, мы вслед за Гегелем
различаем имманентную форму, форму самого
содержания, и внешнюю форму. Последняя-то и есть проекция
формы (но уже конкретной) на материю.
Вводя абстрактные, по существу, категории материи
и формы, мы как бы «спасаем» то наше особенное, ту
предметность, по логике которой осуществляет
восхождение наше познающее мышление. Мы спасаем его как
качественно, мерно и сущностно специфическое
формообразование от растворения его в мире других
особенных, которые могут быть как выше, так и ниже данного
по уровню организации и развития. И в то же время
не отрываем его от всеобщей связи явлений
действительности. Введение категории материи в этой ее
специфической определенности и редукция всего богатства
особенного формообразования к абстрактной категории формы
(опять же в этой ее специфической определенности)
являются необходимым актом диалектически
артикулированного мышления. Категории материи и формы
фактически существуют в теории диалектики затем, чтобы
111

различать и не смешивать различные уровни бытия,
одновременно соблюдая принцип единства мира.
И вот здесь надо сказать о специфике именно диа-
лектико-материалистического понимания этих
категорий. Форма в целом здесь понимается так же, как,
скажем, и у Гегеля (разумеется, за вычетом спекулятивно-
идеалистического характера его философии). Однако
что касается материи, то здесь марксизм радикально
расходится со всеми своими предшественниками.
Прежде всего материя понимается материалистически (это
отнюдь не тавтологическая формулировка). Гегель
писал: «Материя, то, что определено как безразличное, есть
пассивное в противоположность форме как тому, что
деятельно»20. Но материя не вообще пассивна, а лишь
качественно пассивна по отношению к собственным
определениям формы. В определения формы не входит
ни на йоту материи, и потому материя пассивна, не
участвует непосредственно в движении, «активности»
формы. Но сама материя, взятая в своей собственной
определенности, не есть нечто аморфное, пассивное
и т. д. Она не является своего рода воском, из которого
молено лепить, что угодно, и на который можно
накладывать извне любую «форму».
Об этом писал и Гегель, подвергая критике
«рефлектирующее сознание», которое признает материю
«совершенно неопределенной, но способной получить какое
угодно определение»: «В конечных вещах мы,
несомненно, находим это равнодушие материи к определенным
формам; так, например, мраморная глыба равнодушна
к тому, дадут ли ей форму той или другой статуи или
колонны. При этом не следует, однако, упускать из виду,
что такая материя, как мраморная глыба, лишь
относительно (по отношению к скульптору) равнодушна к
форме, но отнюдь не бесформенна вообще.
Соответственно этому минералог и рассматривает лишь
относительно бесформенную мраморную глыбу как
определенную формацию камня и отличает ее от других также
определенных формаций, например от песчаника,
порфира и т. п. Лишь абстрагирующий рассудок,
следовательно, фиксирует материю в ее изолированности и как
бесформенную в себе; на деле же, напротив, мысль о
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 79.
112

материи, безусловно, заключает в себе принцип формы,
и поэтому мы нигде в опыте и не встречаем
существование бесформенной материи»21.
Материя в марксизме понимается как
структурированная и законосообразная внутри себя, как имеющая
свои собственные возможности и тенденции, не только
не совпадающие, но и сугубо не подчиненные
определениям и тенденциям «взгромоздившейся» на ней формы.
Материя сама внутри себя распадается на содержание
и форму, а главное, сама выступает формой по
отношению к иному уровню реальности как к своей материи.
В свою очередь и форма может выступать и объективно
выступает как материя для иной формы. Это отчетливо
видно на примере классически выделенных форм
движения материи. Так, химическая форма движения
предстает как материя для биологической, выступающей
относительно нее как форма; в то же время последняя
является материей для культурно-исторической
действительности. Отметим еще одну закономерность. Чем
более высоко развита форма, тем больше она включает
в себя иных уровней как материю. Так, скажем,
биологическая форма своей материей имеет не только
химическую, но и физическую и иные (возможно, еще не
открытые) формы. Все они сообразно своему
объективно-онтологическому статусу функционируют как
подчиненные форме. Но эта соподчиненность определена в
пространственно-временном аспекте лишь сферой и
границами данной формы. Т. е., если говорить грубо,
биологическая форма делает своей материей не всю
химическую форму, так что последняя-де уже и не обладает
никакой самостоятельностью как в действительности,
так и в своих реальных возможностях22. Границы
материи как материи для данной формы определены данной
формой. Но, в свою очередь, материя собственной
определенностью накладывает ограничения на экспансию
формы.
21 Гегель Г. В, Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974.
Т. 1. С. 293.
22 В связи с этим неправомерна существующая в литературе
точка зрения, абсолютизирующая логику снятия и утверждающая, что
всякая новая более высокоорганизованная форма включает в себя
всю — не только качественно, но и количественно — полноту
содержания нижележащих уровней.
8-106
113

Материя не безразлична для формы. Она существует
по своим законам, в ней существуют и осуществляются
собственные тенденции, возможности претворяются в
действительность и т. д. В этой связи разложение, а
иногда и исчезновение той или иной формы может быть
обусловлено процессами, протекающими в сфере
материи. Так, организм человека подвержен болезням,
старению, смерти. И хотя действительное бытие человека
«оттелесено», субъектность не центрирована вокруг
психо-соматического комплекса, тем не менее
физическая смерть наносит непоправимый ущерб человеческой
субъектности и лишает последнюю возможности
дальнейшего активно-созидающего способа бытия.
Человеческая, культурно-историческая определенность
как форма зафиксирована в теле человека как в материи
(которое к тому же не является единственным носителем
этой определенности). Однако при ряде нарушений и
патологий телесного плана возможно как бы подчинение
формы материи. Тогда определения формы становятся
как бы языком материи, хотя на поверхности дело может
выглядеть и наоборот. Так обстоит дело, например, при
психических заболеваниях, когда вышедшие за пределы
нормы физиологические структуры узурпируют формы
и содержание сознания и определения его логики и
оттого — если смотреть на ситуацию исключительно с
позиций формы, а не материи — поведение и акты
сознания психически больного представляются алогичными,
иррациональными и т. д. В действительности же здесь
применяются не соответствующие существу дела
критерии. Аналогично обстоит дело при наркомании и
алкоголизме. В этих случаях также актуально действует
материя (физиология), вооружившись присвоенными
определениями формы (человечески-культурными
атрибутами). Кант в этой связи выразился так: «Человека,
находящегося в пьяном состоянии, следует
рассматривать как животное, а не как человека»23.
Надо также специально обратить внимание на то,
что форма никогда не бывает самодостаточной. Без
материи она ничто24. И питается она также соками материи.
23 Кант И. Соч. М.. 1965. Т. 4, ч. 2. С. 364—365.
24 Даже сознание никогда не бывает свободным от материи:
«На «духе» с самого начала лежит проклятие — быть «отягощенным»
114

Биологическая форма, например, все время черпает
силы для своего существования ближайшим образом из
химической материи. Мир человеческой культуры — из
мира природы в целом. Природа есть абсолютная
предпосылка культуры и абсолютный источник ее форм и
содержаний (но тем не менее культура всегда трансгре-
диентна природе и ни в одной точке не
редуцируема к ней). Поэтому объективно постоянно имеет
место переход определений материи в определения
формы и наоборот.
Однако все это не мешает исследовать
взаимоотношение материи и формы как таковых, т. е. как
универсально-всеобщих категорий. Форма, как уже сказано,
трансгредиентна относительно материи. Однако в связи
с этим не может не возникнуть вопрос об их границе.
Где кончается материя и начинается форма? Как они
соприкасаются? Граница ведь не только разделяет, но и
соединяет. Это, пожалуй, наиболее трудный вопрос,
касающийся диалектики материи и формы. Из чего
образована граница между материей и формой? Природа и
диалектика границы была в свое время глубоко
раскрыта П. А. Флоренским на теологическом материале, от
содержания которого можно успешно абстрагироваться,
сосредоточив внимание именно на логике рассуждений
его, так сказать, не на материи, а на форме.
Предметом исследования Флоренского в данном
случае является иконостас православного храма, или, более
узко, икона. Для религиозного сознания, пишет
П. А. Флоренский, существуют два мира — видимый и
невидимый, дольний и горний, земной и божественный.
В пространственном отношении границей между этими
мирами является иконостас. Иконостас веществен, он от
мира сего; поэтому «иконостасом можно было бы
именовать кирпичи, камни, доски. Иконостас есть граница
между миром видимым и миром невидимым, и
осуществляется эта алтарная преграда, делается доступной
сознанию сплотившимся рядом святых, облаком
свидетелей, обступивших Престол Божий, сферу небесной
материей...» (Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах.
Противоположность материалистического и идеалистического воззрений:
(Новая публикация первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966.
С. 39).
115

славы, и возвещающих тайну»25, т. е. в виде
изображения, художественного произведения. С теологической
точки зрения иконостас (и вообще икона) есть
суррогат, но суррогат необходимый, поскольку большинство
верующих не обладает достаточно развитой
духовностью, позволяющей непосредственно зреть высшие
сущности26. В нем с этой точки зрения зафиксирован
мистический опыт тех, кому эти сущности были явлены.
И он, таким образом, есть явленность миру видимому
мира невидимого на языке видимого мира; иначе
говоря, явленность формы в терминах материи. По замыслу
создателей храма «вещественный иконостас не заменяет
собою иконостаса живых свидетелей и ставится не
вместо них, а лишь как указание на них, чтобы
сосредоточить молящихся вниманием на них»27. Приведем,
наконец, еще одно важное для нашей темы высказывание
П. А. Флоренского: «Икона — и то же, что небесное
видение, и не то же: это — линия, обводящая видение.
Видение не есть икона: оно реально само по себе; но
икона, совпадающая по очертаниям с духовным
образом, есть в нашем сознании этот образ, и вне, без,
помимо образа, сама по себе, отвлеченно от него не есть ни
образ, ни икона, а доска»28.
Вывод, который можно сделать из этих рассуждений,
состоит в том, что граница между материей и формой
образована отчасти из определений материи, отчасти из
определений формы. Но постигается эта граница не в
статике, а в движении. Она есть слой, образованный
двояким и разнонаправленным движением: от
материи— к форме и от формы — к материи. Данная
граница поэтому существенно амбивалентна: при
восхождении от материи к форме она предстает как «территория»,
захваченная материей у формы, а при нисхождении от
формы к материи, напротив,— как «территория»
материи, «оккупированная» формой. Но схватывается она
сознанием обычно лишь с одной стороны, со стороны
лишь одного из актов-направлений «экспансии». Вот
25 Флоренский П. Иконостас//Богословские труды. М., 1972.
Сб. 9. С. 97.
26 См. об этом же: «Снимите вещественный иконостас, и тогда
алтарь, как таковой, из сознания толпы вовсе исчезнет, закроется
капитальною стеною» (Там же).
27 Там же.
28 Там же. С. 98.
116

здесь-то и сосредоточены гносеологические корни всех
заблуждений относительно связи материи и формы, на
чем мы остановимся несколько ниже.
Предметная человеческая деятельность,
онтологически находясь к природе в отношении формы к материи,
сама делает эти универсально-всеобщие определения
действительности своими собственными атрибутами.
Человек не стремится наложить на все вокруг себя
некие готовые формы (так сказать, «очеловечить» в
своецентристском смысле этого слова), но стремится
вести себя сообразно формам вовлекаемых в
деятельность предметностей, сообразно их собственной
диалектике материи и формы. В то же время деятельность сама
обладает формообразующей силой. Согласно Марксу,
«процесс труда представляет собой... такое движение
...посредством которого рабочий придает материалу
труда новую форму и которое таким образом
материализуется в материале труда как форма — независимо от
того, носит ли это изменение формы химический или
механический характер, происходит ли оно посредством
контроля над самими физиологическими процессами или
же заключается лишь в пространственном перемещении
предмета (в изменении его пространственного бытия)
либо просто состоит в отделении предмета от его связи
с землей»29. Диалектика материи и формы здесь
заключается в том, что «труд, материализуясь в предмете
труда, формирует его и расходует, потребляет средства
труда как свой орган. Из формы деятельности труд
переходит в форму бытия, в форму предмета. Подобно
изменению предмета, он изменяет свой собственный облик.
Придающая форму деятельность поглощает предмет и
самое себя; она формирует его и материализует себя;
она поглощает самое себя в ее субъективной форме как
деятельности и поглощает предметное предмета, т. е.
снимает его безразличие к цели труда»30.
Обратим внимание на то, какие термины употребляет
29 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 59.
30 Marx К., Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). II Abt. Bd. 3,
Text. Tl. 1. В., 1976. S. 528-ie. Или: «Труд есть живой
формообразующий (gestaltende) огонь; бренность вещей, их временность как
формирование живым временем» (Marx К., Engels F. Gesamtausgabe
(MEGA). II Abt. Bd. 1. Text. Tl. 1. В., 1976. S. 27917_19.
117

в этой связи Маркс. Он говорит о материализации (Ма-
terialisierung, Materiatur), воплощении (Verkorperung,
Inkarnation), кристаллизации (Kristallisierung),
объективировании (Objektivierung) и т. д. труда. Что все это
значит? Это значит лишь абстрактную характеристику
феномена опредмечивания (Vergegenstandlichung). Там,
где не требуется специальная конкретизация труда
(и вообще деятельности), там Маркс и прибегает к
подобной терминологии. Но вместе с тем они несут и тот
смысл, который в категории опредмечивания уже снят,
а именно смысл претворения деятельности из всего
лишь субъективной формы в форму объективную. А это
возможно через соединение формы и материи,
материализацию ее. Как говорит Гегель, «материя должна
принять форму, а форма должна материализоваться,
сообщить себе в материи тождество с собой, иначе говоря,
устойчивость (Bestehen)»31. Но и не только это. Форма
как лишь субъективно-деятельностная способность
должна стать актуальным бытием для других субъектов,
должна вплестись в ткань общественных отношений,
внутри которых она только и значима человечески.
В этой связи указанная абстрактная характеристика
процесса опредмечивания труда является логически
необходимой; другое дело, что абсолютно не являются
необходимыми те или иные термины, которые предстают
синонимами «материализации».
Как уже было сказано, культурно-историческая,
человеческая действительность может рассматриваться по
отношению к внечеловеческой природной
действительности как царство форм к царству материи. Диалектика
материи и формы пронизывает собой также и все сферы
и уровни человеческой действительности. «Когда
скульптор работает над мрамором, то он, бесспорно,
обрабатывает и мрамор в его физической определенности, но не
на него направлена ценностно художественная
активность творца, и не к нему относится осуществляемая
художником форма, хотя самое осуществление ни в один
момент не обходится без мрамора,— впрочем, не
обходится и без резца, который уж ни в какой мере в
художественный объект как его момент не входит;
создаваемая скульптурная форма есть эстетически значимая
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 79.
118

форма человека и его тела: интенция творчества и
созерцания идет в этом направлении; отношение же
художника и созерцателя к мрамору как к определенному
физическому телу носит вторичный, производный характер,
управляемый каким-то первичным отношением к
предметным ценностям, в данном случае — к ценности
телесного человека»32.
В «Капитале» Маркса нашло свое освещение
соотношение материи и формы в товарном производстве.
Типичным единством материи и формы является
единство потребительной стоимости и стоимости (а также
меновой стоимости) в товаре. «Потребительные
стоимости: сюртук, холст и т. д., одним словом — товарные
тела, представляют собой соединение двух элементов —
вещества природы и труда»33. «Как стоимость холст
состоит только из труда, представляет прозрачный
кристаллизованный сгусток труда»34. Однако это не
конкретный труд, материализованный в потребительной
стоимости, а лишенный конкретной определенности,
однородный абстрактный труд. Стоимость и есть предметная
фиксация абстрактного труда. Но «предметность
человеческого труда, который сам является абстрактным, без
дальнейшего качества и содержания, есть по
необходимости абстрактная предметность, мысленная вещь
[Gedankending]»35. Но эта «мысленная вещь» находится
не в мышлении, а в объективном поле отношений
товаропроизводителей. Стоимость — чисто общественный
феномен, поэтому в «стоимостную предметность не
входит ни одного атома природного вещества»36. Здесь
необходимо разъяснение. В «Капитале» и серии подго-
32 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования
разных лет. М., 1975. С. 15. И далее: «В принципе дело обстоит не
иначе, когда вместо мрамора имеется в виду звук акустики или
слово лингвистики: просто положение становится более сложным и не
столь очевидно нелепым с первого же взгляда...» (Там же).
33 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 51. Различные виды
конкретного труда, зафиксированные в товарном теле, «не образуют
единственную его субстанцию, а более или менее амальгамированы с
природным веществом» (Marx К. Das Kapital. Bd. I. Hamburg, 1867.
S. 17).
ЪАМагх К. Das Kapital. Bd. I. Hamburg, 1867. S. 17. «В
действительности, однако, — добавляет Маркс, — этот кристалл очень
мутный» (Ibidem).
35 Ibidem.
36 Marx К. Das Kapital. Bd. I. B., 1972. S. 62.
119

товительных работ к нему Маркс постоянно говорит о
потребительной стоимости товаров как о натуральной
форме37. Это, однако, следует понимать не буквально, но
cum grano sails. Потребительная стоимость товара есть
опредмеченный труд38; она есть единство природной
материи и культурной, человеческой формы. Стоимость
же — чисто общественная, так сказать, отношенческая
форма, накладываемая на это единство материи и
формы.
Стоимость и меновая стоимость являются формой по
отношению к потребительной стоимости как всего лишь
материи. Они поэтому трансгредиентны относительно
друг друга: «Потребительная стоимость и меновая
стоимость хотя и соединены непосредственно в товаре, столь
же непосредственно находятся вне друг друга»39.
Поэтому «стоимость какого-нибудь товара есть не только
нечто такое, что роднит его с другими товарами и
отличает его от других товаров, но что она есть такое
качество, которым товар отличается от своего собственного
существования как вещи, как потребительной
стоимости»40.
Но ведь в действительности не существует двух
самостоятельных видов труда — отдельно конкретного и
столь же отдельно абстрактного. Как же они
различаются и как определяются в товаре? Маркс отмечает, что
«хотя в товаре и не содержится двух видов труда,
однако тот же самый труд определен различно и даже
противоположно, сообразно с тем, относится ли он к
потребительной стоимости товара как его продукту, или же к
товару-стоимости как его чисто предметному
выражению»41. Абстрактный труд предстает как общественное
отношение товаропроизводителей к труду друг друга как
37 Например: «Товары являются на свет в форме
потребительных стоимостей, или товарных тел, каковы железо, холст, пшеница
и т. д. Это их доморощенная натуральная форма» (Маркс /(.,
Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 56).
38 «Действительная потребительная стоимость есть форма,
которая придана субстанции. Эта форма, однако, есть лишь покоящийся
труд» (Marx К, Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). II Abt. Bd. I.
Text Tl. 2. В., 1981. S. 6507-8).
39 Маркс /(., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 2. С. 394. Ибо они «сами
по себе величины несоизмеримые...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
Т. 23. С. 551). Ср.: Т. 46, ч. 1. С. 82, 132, 382, 383; Т. 26, ч. 3. С. 129.
40 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 130.
41 Marx tf. Das Kapital. Bd. I. Hamburg, 1867. S. 13.
120

к простой затрате, расходованию рабочей силы, а
стоимость (и ее форма проявления — меновая стоимость)—•
как общественное же отношение к продуктам друг
друга как к предметной фиксации этого расходования.
В то же время внутри культуры существует такое
соотношение материи и формы, когда материей для
формы выступает та или иная культурная же предметность
или даже сама особенная предметная деятельность
(причем речь идет не об отчужденном отношении,
каковым является отношение стоимости и потребительной
стоимости). Речь идет о феномене идеальности. Одна
предметность или одна особенная деятельность может
представлять собой не самое себя, а иную предметность
и деятельность, т. е. может предстать как материя для
формы. Всякий предмет культуры и всякая человеческая
деятельность содержит в себе как реальные, так и
идеальные предикаты. Однако существуют и
преимущественно идеальные предметы и формы деятельности.
И здесь соотношение материального и формального
иное, нежели в первом случае. Здесь акцент стоит на
форме, а не на материи. Таков, например, символ. Тело
символа (а это ведь культурный предмет, единство
природной материи и культурной формы) в контексте
культуры обладает не самодостаточным, но
функциональным наличным бытием, а функция эта состоит в том,
чтобы быть материей идеальной формы. «Его
функциональное наличное бытие абсорбирует, так сказать,
материальное»42. Маркс пишет: «Развитие общества
вырабатывает вместе с символом также все более и
более соответствующий ему материал, от которого оно
затем стремится снова отделаться. Символ, если он не
произволен, ставит известные условия тому материалу,
в котором он представлен. Так, например, знаки,
обозначающие слова, имеют свою историю, буквенное письмо
и т. д.»43. Форма идеальности была открыта Марксом и
в мире товарного обращения. Товар есть единство по-
42 Marx К. Das Kapital. Bd. I. В., 1972. S. 143.
43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 87. Дальнейшее
движение (или, если угодно, развитие) материальной стороны состоит в
том, что «материальное тело вещи приводится в согласие с ее
функцией. В результате символ превращается в знак, т. е. в предмет,
который сам по себе не значит уже ничего, а только представляет,
выражает другой предмет» (Ильенков Э. В. Диалектическая логика:
Очерки истории и теории. М., 1984. С. 178).
121

требительной стоимости и стоимости. Это — его
реальные атрибуты. Однако обнаруживаться стоимость
может лишь как форма стоимости (или иначе: как меновая
стоимость). А «форма стоимости вообще есть... лишь
идеальная, или представленная, форма»44.
В системе отчуждения имеет место образование
таких форм, которые относятся к породившей их
действительности как к всего лишь материи. Таково в сфере
простого товарного (из которого впоследствии
вырастает капиталистическое) производства образование
абстрактного труда и стоимости (а также меновой
стоимости). Обратим внимание на логику их конституирова-
ния. Конкретный труд редуцируется к труду вообще, к
абстрактному труду, к расходованию рабочей силы. Но
ведь в абстрактном труде не содержится ни всеобщих,
ни особенных определений труда (труд раба, труд
крестьянина, наемный труд рабочего — все они суть
труд вообще, затрата рабочей силы, способности к
труду). Более того, в абстрактном труде деятельность
человека представлена как «не только лишенная всякой
общественной формы и характерной определенности, но
сама выступающая в своем чисто природном наличном
бытии, независимо от общества, отрешенно от каких бы
то ни было обществ и как обнаружение жизни и жизне-
утверждение вообще еще обща необщественному
человеку и человеку как-либо общественно определенному»45.
И вот в этой лишенной всякой общественной
определенности форме труд товаропроизводителей предстает для
44 Marx К. Das Kapital. Bd. I. В., 1972. S. ПО. Маркс специально
указывал, что представители вульгарной политической экономии,
такие, как например, С. Бейли, «смешивает форму стоимости и самую
стоимость...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 59). Это указание
ускользнуло от внимания таких критиков концепции идеального,
отстаиваемой Э. В. Ильенковым, как Д. И. Дубровский и И. С. Нар-
ский. Последний, к примеру, писал: «Нельзя... согласиться с мнением
автора, будто стоимость как реальная экономическая категория
идеальна. Стоимость, а значит, и отношения в экономическом базисе
общества объективно-материальны, хотя и не вещественны» (Нар-
ский И. С. Практика как категория диалектического и исторического
материализма//Философские науки. 1980. № 1. С. 29). Между тем
Э. В. Ильенков (вслед за Марксом) говорит об идеальности формы
стоимости, а вовсе не стоимости, что он, кстати, специально
оговаривает.
45 Marx К. Das Kapital. Bd. III. В., 1972. S. 823—824. Ср.:
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 390.
122

них объективно как общественный, общественно
значимый труд.
Но создает продукты все же конкретный, а не
абстрактный труд. «Просто человеческий труд, расходование
человеческой рабочей силы, хотя и способен к любому
определению, тем не менее в себе и для себя
неопределенен. Претворяться в действительность,
опредмечиваться он может лишь тогда, когда человеческая рабочая
сила будет расходоваться в определенной форме, как
определенный труд, так как только определенному труду
противостоит внешний материал, в котором он
опредмечивается»46.
В этой связи труд каждого индивида в процессе
своего опредмечивания (в сфере производства) фигурирует
как двойственный труд: с одной стороны, это конкретный
труд, с другой — абстрактный труд, затрата рабочей
силы. Эта двойственность труда, создающего продукт, не
может, естественно, не придать двойственного характера
и самому продукту труда: последний есть единство
потребительной стоимости и стоимости. Последняя и
представляет собой общественную, общественно значимую
определенность продукта труда. Это и есть товар.
(Поскольку в товарном производстве акцент переносится с
процесса труда на его результат, постольку стоимость
становится более важным моментом, нежели
абстрактный труд в своем еще неопредмеченном виде; хотя это
лишь два способа существования одного и того же
феномена: стоимость есть опредмеченный абстрактный труд.)
Происходит, далее, наделение самостоятельностью
абстрактного труда и стоимости относительно
конкретного труда и потребительных стоимостей. Образуется
особая сфера, которую можно определить как сферу
редуцированной конкретности, или абстрактной
всеобщности*1. Поскольку именно в этой сфере
консолидировалась общественная всеобщность, постольку она и
выступает на первый план и постольку становится в
господствующее отношение к сфере конкретного труда и к миру
46 Marx К Das Kapital. Bd. I. Hamburg, 1867. S. 18. «Только
гегелевское «понятие» ухитряется объективировать себя без внешнего
вещества» (Ibidem).
47 Оба термина имеют свои достоинства и свои недостатки:
каждый из них по-своему схватывает сущность этой сферы, но каждый
охватывает ее неполно, поэтому они допустимы оба.
123

потребительных стоимостей. Однако дело заключается
отнюдь не только в этом. Все дело в том, что отношение
между тем, что редуцируется, и результатом
редуцирования (между действительной конкретностью и
редуцированной конкретностью, между конкретной всеобщностью
и абстрактной всеобщностью) перевертывается и, стало
быть, извращается: результат теперь предстает как
нечто исходное и сущностное, в то время как первое (т. е.
то, что редуцируется, действительная конкретность)
предстает как всего лишь форма проявления и
обнаружения второго (т. е. результата). «Внутри стоимостного
отношения и заключенного в нем выражения стоимости
дело обстоит не так, что абстрактно-всеобщее имеет
значение свойства конкретного, но, наоборот, так, что
чувственно-конкретное имеет значение всего лишь
формы проявления, или определенной формы осуществления
абстрактно-всеобщего. Труд портного, содержащийся,
например, в эквиваленте сюртук, не обладает внутри
выражения стоимости холста всеобщим свойством быть
также и человеческим трудом. Наоборот. Быть
человеческим трудом признается его сущностью, а быть трудом
портного только формой проявления, или определенной
формой осуществления этой его сущности. Это quid pro
quo неизбежно, потому что труд, представленный в его
продукте, есть лишь постольку образующий стоимость,
поскольку он есть лишенный различий человеческий
труд; так что труд, опредмеченный в стоимости одного
продукта, нисколько не отличается от труда, опредме-
ченного в стоимости какого-нибудь другого, отличного от
него продукта.
Это извращение, в силу которого
чувственно-конкретное получает значение всего лишь формы проявления
абстрактно-всеобщего, вместо того, чтобы абстрактно-
всеобщему быть свойством конкретного, характеризует
выражение стоимости. Оно вместе с тем затрудняет его
понимание»48. По отношению к стоимости (опредмечен-
ному абстрактному труду) многообразие особенных
48 Marx К. Das Kapital. Bd. I. Hamburg, 1867. S. 771. «Когда я,—
добавляет Маркс, — говорю: римское право и германское право оба
суть право, то это само собой разумеющееся. Если же я скажу:
Право [Das Recht], этот абстракт, осуществляет себя в римском праве
и в германском праве, этих конкретных правах, то взаимосвязь
становится мистической» (Ibidem).
124

потребительных стоимостей нивелируется, превращается
в нечто монотонно однородное, унифицированное — в
сгустки рабочего времени. Гаснут все их определения и
те специфические потребности, которые призваны
удовлетворять эти предметы, и все они погружаются в
растворяющий их эфир стоимости и меновой стоимости.
Перефразировав известную поговорку, можно сказать,
что стоимость есть ночь, в которой все потребительные
стоимости серы. Все потребительные стоимости в этой
ночи предстают как лишь носители меновой стоимости и
стоимости и как меновые величины. Они играют роль
всего лишь материи для поселившихся в них и в то же
время существующих как бы вне их форм.
Существенным здесь (а потому мировоззренчески и
методологически значимым) является то, что
исторически, логически и актуально первична именно материя —
действительная конкретность. Она есть источник,
основание и своеобразное содержание сферы абстрактной
всеобщности: ведь последняя всего лишь
«абстрагирована» от первой. Без конкретного труда, например, нет
труда абстрактного и без потребительной стоимости не
существует и стоимости (и меновой стоимости).
Индивиды сами, хотя и стихийно, неосознанно, удваивают
свою действительность, создают наряду с одной
(действительной, конкретной) всеобщностью еще одну
(абстрактную, редуцированную) всеобщность и затем
подчиняют первую власти второй. Сфера абстрактной
всеобщности является лишь иной (так сказать,
дополнительной) формой жизнедеятельности частичных
индивидов. Все составляющие ее суть не что иное, как
принявшие не-человеческий, над-человеческий и проти-
во-человеческий облик формы отношения человека к
человеку. Так, абстрактный труд есть отношение
индивидов к труду друг друга как к труду вообще; стоимость
(и меновая стоимость)—отношение индивидов к
продуктам труда каждого как к воплощению (и количеству
воплощения) абстрактного труда. Меновое отношение
есть отношение индивидов друг к другу в форме обмена
количественных эквивалентов. Сфера абстрактной
всеобщности выражает собой взаимозависимость частичных
субъектов, их гетерономию как оборотную сторону их
своецентристской автономии. Она есть выражение их
равенства как взаимозависимости. Стало быть, это абст-
125

рактное равенство столь же абстрактных индивидов и
представляет собой не что иное, как лишь ступень и
аспект человеческого отчуждения49.
Сфера абстрактной всеобщности, или
редуцированной конкретности, является тем измерением, внутри
которого существуют, и одновременно тем материалом, из
которого образованы феномены, названные Марксом
превращенными формами. Не имея возможности
уделить этому вопросу внимание50, отметим, что
соотношение материи и формы в превращенной форме становится
еще более запутанным, отчужденным и
фетишизированным.
Категория материи как соотносящейся с категорией
формы непосредственно не соотносится с категорией
материи, отражающей в онтологическом аспекте
универсально-всеобщую субстанцию всего сущего, а в
гносеологическом — объективную реальность, данную в
ощущениях. Но связь эта, несомненно, существует. Установить
ее стремился уже Аристотель, который ввел в
философию сами категории материи и формы. Он пытался
отыскать первую материю и первую форму. Первая
материя — это известные первоэлементы; первая форма —
перводвигатель. Так и получилось впоследствии, что
материя была оторвана от формы и отождествлена с
веществом. Так понимали материю как материалисты,
так и идеалисты. Только первые считали ее первичным
и всеобщим, вторые же признавали ее производной от
49 Подобное удвоение действительности с отмеченным выше
перевертыванием отношений внутри нее имеет место не только в сфере
материальной жизни. Маркс отмечал, что в буржуазной общественно-
исторической формации, где имеет место наличие, с одной стороны,
«гражданского общества», а с другой — вырастающего из последнего
государства, «человек не только в мыслях, в сознании, но и в
действительности, в жизни, ведет двойную жизнь, небесную и земную,
жизнь в политической общности, в которой он признает себя
общественным существом, и жизнь в гражданском обществе, в котором
он действует как частное лицо, рассматривает других людей как
средство, низводит себя самого до роли средства и становится
игрушкой чуждых сил» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 390—391.
См.: С. 307, а также т. 2. С. 134).
50 Подробнее см.: Хамидов А. А. Понятие превращенной формы
в марксистской диалектике: (На материале «Капитала» Маркса):
Дис... канд. филос. наук. М., 1977. Иную концепцию превращенной
формы можно найти в работах М. К. Мамардашвили (см., например:
Мамардашвили М. Форма превращенная //Философская
энциклопедия. М., 1970. Т. 5).
126

формы, которая истолковывалась ими как деятельное
духовное начало.
На деле же эти две категории материи соотносятся
иначе. Здесь омонимия не должна сбивать с толку.
Материя как универсально-всеобщая субстанция всего
бытия онтологически существует через бесконечное
многообразие связанных друг с другом в пространстве и
времени, а также логикой развития особенных
формообразований. Последние, взятые в аспекте развития, в
аспекте уровней организации, соотносятся друг с другом
как материя и форма. Скажем, химическая и
физическая формы движения онтологически относятся друг
к другу соответственно как форма и материя. В свою
очередь, химическая форма движения выступает
материей для биологической формы движения. Но в них и
через них, взятых и как материя и как форма,
существует материя, взятая как универсально-всеобщая
субстанция. «Аристотелевский» же смысл категории
материи как соотносящейся с категорией формы специфичен,
и его нельзя списать за счет того лишь, что здесь
материя берется лишь как «пассивное» начало.
Категория материи, как соотносящейся с категорией
формы, выражает на деле совершенно иной
универсально-онтологический аспект действительности. К тому же
«пассивность» материи, как уже отмечалось выше,
относительна, и относительна именно в смысле диалектики
материи и формы. Материя и форма по-своему активны.
Но это лишь обнаружение активности, присущей
материи как субстанции. Тот факт, что последняя
«деятельна», что она, говоря языком Спинозы, есть causa sui,
является для материалистов аксиомой. Однако признание
и отстаивание идеи подобной активности в некоторых
работах доходит до превращения универсальной
субстанции в некий самодействующий субъект. И тогда
утверждают, например, что в человеческой предметной
деятельности материя сама себя преобразует, а в
формах общественного сознания сама себя познает.
Но, во-первых, в марксистской диалектике
субстанция понимается отнюдь не субстанциалистски (т. е. не в
духе Спинозы или Гегеля). Во-вторых, субъект не
истолковывается как простой конечный «модус» субстанции.
Предметная деятельность, согласно марксизму, есть
такой процесс, в котором осуществляется диалектика
127

субстанциальности и субъектности. Мир человеческой
действительности в этой связи не есть рядовая форма
движения материи в ряду других форм. Во всех этих
формах движения субстанция представлена особенным
и качественно конечным образом. Предметная
деятельность тоже, конечно, является особенной формой, но
качественно бесконечной и принципиально не замкнутой
на себя. Это достигается, как известно, посредством
постоянного наследования и дальнейшего развития не
только особенных, но прежде всего
универсально-всеобщих определений субстанции.
Тезис о том, что материя как субстанция в лице
человека преобразует и познает самое себя, является
либо выражением действительного положения вещей на
языке материи как категории, соотносимой с формой51,
либо утверждением субстанциалистской позиции. Маркс
в свое время в несколько саркастической форме описал
гносеологический механизм конструирования подобных
утверждений: «Сначала из факта извлекается
абстракция, а потом заявляют, что этот факт основан на этой
абстракции. Весьма дешевый способ придать себе
немецко-глубокомысленный и спекулятивный вид.
Например:
Факт: Кошка пожирает мышь.
Рефлексия: Кошка — природа, мышь — природа,
пожирание мыши кошкой = пожирание природы
природой = самопожирание природы.
Философское изображение факта: На
самопожирании природы основано то обстоятельство, что мышь
пожирается кошкой»52.
51 Когда В. И. Вернадский говорил о человеке как геологической
силе, то истина эта выражалась не на языке формы, а на языке
материи. В такой же мере в настоящее время человек стал в принципе
всякой силой с точки зрения форм движения материи. Он стал уже
даже астрономической силой; правда, пока еще только негативно: он
способен уничтожить Землю как планету и тем самым внести
достаточные изменения в положение дел Солнечной системы.
Когда Маркс говорит о материальном производстве, о
производстве и воспроизводстве материальной жизни общества, о
материальных интересах и т. д., то и здесь мы видим отблеск категории
материи как соотносимой с категорией формы.
52 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 485. См. на с. 476—478
критику «истинного социализма» Р. Маттеи, для которого «человек есть
просто пассивное зеркало, в котором природа приходит к
сознанию...» (Там же. С. 476).
128

Итак, категории формы и материи обладают своей
спецификой: первая существенно отлична от категории
формы как соотносимой с категорией содержания, а
вторая отнюдь не то же самое, что категория материи,
характеризующей универсальную субстанцию. Этим их
содержанием и определяется их мировоззренческая и
методологическая значимость.
Ж. М. Абдильдин пишет, что в исследовании
соотношения материи и формы «имеется два аспекта. С одной
стороны, это... обоснование универсального, конкретно-
всеобщего понятия материи и прослеживание ее
отношения к особой форме, к особому способу своего бытия, а
с другой (в более узком плане)—...отношение вещества,
субстрата, элемента к общественному целому,
общественно-исторической связи, к предметной деятельности»53.
В свете вышеизложенного ясно, что вопрос об
отношении материи как субстанции к формам своего бытия
(формам движения) не есть непосредственно вопрос о
соотношении материи и формы, а есть ближайшим
образом вопрос о соотношении всеобщего и особенного. Что
касается второго аспекта, то можно заметить
следующее.
Конечно, природная действительность,
нижележащие формы движения материи являются для предметной
деятельности материей, т. е. относятся к ней как к
форме. Однако этой своей функцией данное отношение не
исчерпывается. Более того, предметная деятельность по
мере своего развития в направлении преодоления антро-
поцентристских установок все больше преодолевает
отношение к нижележащим уровням бытия как ко всего
лишь материи (которая, заметим, не обязательно
предстает как вещество, но и как энергия, информация
и т. д.). Предметная деятельность никогда также не
остается чем-то абстрактно-тождественным себе, она
постоянно трансцендирует собственные формы.
Важное методологическое значение категорий
материи и формы в теоретическом исследовании нам
демонстрирует «Капитал» Маркса. Эти категории
применяются Марксом отнюдь не только при анализе товара и его
метаморфозов. Маркс постоянно различает материаль-
53 Абдильдин Ж. М. Материалистическое обоснование
диалектики категорий «материя» и «форма»//Материалистическая диалектика
как логика. Алма-Ата, 1979. С. 236. Ср. с. 233 и с. 235.
9-106
129

ные (лучше было бы, конечно, сказать «матёрийные»,
если б это не было насилием над языком) и формальные
аспекты предметов и процессов. Он пишет, например:
«Когда говорят, что капитал «есть накопленный
(реализованный) труд (собственно опредмеченный труд),
который служит как средство для нового труда
(производства)», то имеют в виду просто материю капитала,
отвлекаясь от определения формы, без которого он не есть
капитал»54. Но приняв за целое только материю,
лишенную формы, теоретики (а среди них даже Рикардо)
теряют объективную позицию и неизбежно делают
вывод, что «капитал существовал при всех формах
общества, что он является чем-то совершенно
неисторическим»55. И тогда неандерталец, накопивший
значительное количество рубил, скребков и дубинок, вполне
сходит за капиталиста. Марксова оценка такого
подхода поучительна: «Грубый материализм экономистов,
рассматривающих общественные производственные
отношения людей и определения, приобретаемые вещами,
когда они подчинены этим отношениям, как природные
свойства вещей, равнозначен столь же грубому
идеализму и даже фетишизму, который приписывает вещам
общественные отношения в качестве имманентных им.
определений и тем самым мистифицирует их»56.
Но это относится к домарксистским и
немарксистским теоретикам. На основе Марксовой критики этот
подход в настоящее время преодолен. Но хотелось бы
обратить внимание на следующее. В литературе часто
цитируются следующие слова Маркса: «Труд есть
прежде всего процесс, совершающийся между человеком и
природой, процесс, в котором человек своей собственной
деятельностью опосредствует, регулирует и
контролирует обмен веществ между собой и природой», и еще:
«Простые моменты процесса труда следующие:
целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда
54 Marx К., Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). II Abt., Bd. I.
Text. Tl. 1. В., 1976. S. 17926-29.
55 Маркс /(., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 206. Или:
«Понимание капитала лишь с его вещественной стороны, как орудия
производства, при полном отвлечении от той экономической формы,
которая превращает орудие производства в капитал, — впутывает
экономистов во всевозможные затруднения» (Маркс /С, Энгельс Ф. Соч.
Т. 46, ч. 2. С. 87).
56 Там же. Т. 46, ч. 2. С. 198.
130

и средства труда»57. И, делая на их основе далеко
идущие концептуальные выводы, почему-то никто не
замечает, что непосредственно перед этим Маркс
специально оговаривает, что «процесс труда необходимо
рассмотреть сначала независимо от какой бы то ни было
определенной общественной формы» (курсив мой.—
А. X.)58. Маркс ставит в данном случае узкую,
специальную теоретическую задачу, при решении которой можно
и нужно временно отвлечься от общественной формы и
взять процесс труда лишь со стороны материи. За
пределами этой задачи истина и правомерность
превращаются в собственную противоположность: ведь не
существует труда вне какой-либо общественно определенной
формы59.
Категории материи и формы позволяют схватить
сущность такого феномена, как фетишизм. Фактически
он предстает как сдвиг определений формы на
определения материи и отношение к последним как к
определениям формы, одним словом, quid pro quo. «Фетишизм в
том и состоит, что предмету, именно во всей его грубой
телесности, в его непосредственно воспринимаемой
форме, приписываются свойства, которые на самом-то деле
принадлежат вовсе не ему и ничего общего с его
чувственно воспринимаемым внешним обликом не имеют»60.
Так, в сфере товарного производства способность
обмениваться приписывается товарному телу, свойство быть
деньгами — золоту61, мышление — языку или нервно-
физиологической материи, содержание символов — телу
символов и т. д. И тогда действительное отношение
ставится с ног на голову. «Когда человек действует с
57 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188, 189.
58 Там же. С. 188.
59 Там же. Т. 6. С. 441.
60 Ильенков Э. В. Искусство и коммунистический идеал. Избр.
статьи по философии и эстетике. М., 1984. С. 35. Или: «Получается
замещение высшего, его вытеснение низшим с помощью взятых у
первого и присвоенных последнему «признаков», превращенных
теперь в якобы собственное свойство того, что на деле было всего
лишь материалом-носителем» (Батищев Г. С. Проблема овещнения
и его гносеологическое значение: (в свете Марксовой концепции
овещнения)//Гносеология в системе философского мировоззрения. М.,
1983. С. 257—258).
61 В этой связи «люди оказывают вещи (деньгам) такое доверие,
какого они не оказывают друг другу как личностям» (Маркс К,
Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 103).
131

символом или со знаком, а не с предметом, опираясь на
символ и знак, он и действует не в идеальном, а лишь в
словесном плане. Очень часто случается, что вместо
того, чтобы с помощью термина раскрыть
действительную суть вещи, индивид видит только сам термин с его
традиционным значением, видит только символ, его
чувственно воспринимаемое тело. В таком случае
языковая символика из могучего орудия реального действия
с вещами превращается в фетиш, загораживающий
своим телом ту реальность, которую она представляет.
И тогда вместо того, чтобы понимать и сознательно
изменять внешний мир сообразно его всеобщим законахМ,
выраженным в виде идеального образа, человек
начинает видеть и изменять лишь
словесно-терминологическое выражение и думает при этом, что он изменяет сам
мир»62.
Категории материи и формы, а также границы
между ними ориентируют на избежание редукционистского
подхода к исследованию действительности. Особенно
опасен (и одновременно наиболее возможен) такой
редукционизм при исследовании зоны границы между
материей и формой. Сфера материи и сфера формы, как
правило, исследуются различными науками или
отраслями одной и той же науки (ведь то, что есть лишь
материя для одной науки, есть форма для другой). Так,
биология исследует живое, а химия — химическую
реальность. Здесь предметы и соответствующие им
специальные методы строго разграничены и взаимно
неприменимы. Если же методы одной науки применяются
к предмету другой, то этот предмет попросту не схваты-
вается. «Так, например, химик помещает кусок мяса в
реторту, подвергает его разнообразным операциям и
затем говорит: я нашел, что оно состоит из кислорода,
углерода, водорода и т. д. Но эти абстрактные вещества
уже не суть мясо»63. Это лишь материя, лишенная
формы, формы, которую исследует уже не химия, а
биология.
Но вот при исследовании зоны границы науки, иссле-
62 Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 179.
«Самое комическое заключается в том, что любая разновидность
фетишизации словесно-символического существования идеального не
схватывает самого идеального как такового» (Там же. С. 180).
63 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. С. 412.
132

дующие форму, и науки, исследующие материю, а равно
и их методы объединяются. Возникают даже новые
науки, как например биохимия. И вот здесь
исследователя постоянно подстерегает возможность
редукционистской ловушки. В зоне границы между материей и
формой сосредоточены зародыши тех редукционистских
интерпретаций, которые уводят анализ от предмета и
сосредоточивают его усилия на /свази-предметностях.
И тогда исследователь (а нередко и все направление и
даже целая наука) под видом раскрытия предмета и его
имманентной логики занимается описанием и
систематизацией иллюзий, хотя и обусловленных вполне
объективно.
Здесь возможны два рода смещения: материи на
форму и формы на материю. Материя и форма
находятся в разных измерениях. Заблуждение начинается тогда,
когда их пытаются расположить в одной плоскости, в
одном измерении, так что качественное их различие
редуцируется к количественному. У границы материи и
формы при движении или восхождении от материи к
форме сосредоточены фантомы формы. Сами по себе они
(и при достаточной диалектической культуре мысли) не
представляют никакой опасности. Но для
недисциплинированного, диалектически некультурного мышления
они являются настоящей гносеологической (и шире —
вообще духовной) западней64. Существует соблазн, не
утруждая себя диалектическим переходом от материи к
форме, принять эти фантомы и призраки за определения
формы как таковой. То же имеет смысл и при обратном
движении, т. е. от формы к материи. Это движение
всегда необходимо для выявления границ формы (тезис
«determinatio est negatio» имеет силу и здесь). Здесь
существует опасность слой материи, захваченный
формой, принять за атрибут формы и тем самым в анализе
определений формы выйти за ее пределы. В тенденции
это ведет к аннигиляции (разумеется, гносеологической)
материи формой, к отрицанию материи как чего-то
самодостаточного.
Для некультурного мышления, вступившего в
область формы, но не способного в ней удержаться, чтобы
64 Слой, образуемый границей материи и формы, есть поистине
Welt als ob (мир как если бы)\ вот почему он представляет собой
также и онтологическую ловушку для мышления.
133

затем двигаться по логике ее определений, есть
опасность принять указанные фантомы и призраки за
определения формы. И тогда эти фантомы и призраки
получают для себя от этого бескультурья энергию и
благодаря ей оживают и вырастают до гигантских
размеров, так что загораживают собою всю форму и
накрепко привязывают исследователя к себе, принуждая
его сосредоточивать усилия своего анализа на них, как
если бы они и были атрибутами формы.
В свое время М. М. Бахтин подверг критике так
называемую теорию «материальной эстетики»,
представители которой принципиально редуцировали
определения художественной формы к определениям материала,
или, что то же самое, стремились первые вывести из
второго. Но на таком пути возможно получить не
действительное знание, а лишь более или менее
основательно продуманную и логически систематизированную
абракадабру. И это не удивительно: «Художественное
произведение, понятое как организованный материал,
как вещь, может иметь значение только как физический
возбудитель физиологических и психических состояний
или же должно получить какое-либо утилитарное,
практическое назначение»65.
Очень часты редукционистские акции при
исследовании механизмов мышления. С точки зрения
марксистской философии мышление понимается как процесс
(и продукт) общественно-исторический, а потому его
законы не есть законы строения и функционирования
коры и подкорки головного мозга, законы
функционирования нейродинамических процессов. С точки зрения
этой философии исследование структур и процессов,
протекающих в мозге, есть исследование не самого
мышления, а структур и процессов,
сопровождающих и обеспечивающих мышление индивида как
сугубо социальный процесс. Они суть материя по
отношению к форме — мышлению. Поэтому в процессе
исследования этих структур и процессов необходимо
смотреть на них с позиций формы, так сказать,
вписывать их в нее.
Проведем в этой связи еще одну логическую
аналогию с рассуждениями П. А. Флоренского (на этот раз о
65 Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики... С. 14.
134

сущности культа). Он пишет: «Культ постигается
сверху вниз, а не снизу вверх»66, т. е. с позиций формы, а не
с позиций материи, обеспечивающей существование
данной формы. «Снизу вверх рассматриваемый культ есть
некоторая деятельность человека, именно вид
культурной его деятельности, существующей наряду с
другими»67. Рассмотрение снизу вверх, отмечает Флоренский,
не схватывает самой сущности культа — его
теургического смысла, который (как форма) трансгредиентен
эмпирически фиксируемой культовой деятельности, тем
орудиям, с помощью которых она осуществляется, и тому
аксессуару, которым она сопровождается. Точно так же
и мыслительный процесс, анализируемый «снизу вверх»,
предстает как лишь рядовой (пусть даже и
«привилегированный») материальный процесс в ряду других
столь же материальных процессов. Вот в эту
гносеологическую ловушку, к сожалению, довольно нередко
попадают ученые-физиологи и биохимики. Исследуя
процессы, участвующие в мышлении и являющиеся лишь
одним из его носителей (т. е. материей), и выявляя
конкретные закономерности этих процессов, они
чистосердечно полагают, будто исследуют само мышление и
его законы.
Но значит ли это, что вести исследования в данном
направлении не следует? Конечно же, нет. Сказанным
отнюдь не умаляется роль наук, исследующих
деятельность мозга, но лишь определяется статус их очень
необходимой работы в системе других наук. Однако
представителям этих наук следует постоянно помнить о
действительном онтологическом и
культурно-историческом смысле своих исследований. Необходимо помнить
слова Энгельса, сказанные сто лет тому назад: «Мы,
несомненно, «сведем» когда-нибудь экспериментальным
путем мышление к молекулярным и химическим
движениям в мозгу; но разве этим исчерпывается сущность
мышления?»68. Не исчерпывается, ибо не на пути такого
сведения она должна исследоваться, равно как и не на
пути «выведения» из этого рода и любых иных
«движений в мозгу». П. А. Флоренский пишет, что при исследо-
66 Флоренский 77. Культ, религия и культура //Богословские
труды. М., 1977. Сб. 17. С. 101.
67 Там же.
68 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 563.
135

вании культа нужен хотя бы малый опыт видения его
сверху вниз. «Тогда осуществима и задача: тайно
сохраняя направление своей мысли сверху вниз, попытаться
подойти к культу и снизу вверх, то есть осмыслить,
углубить и расчленить свои, уже имеющиеся
впечатления от культа»69. Так же и здесь. Именно подходя к
анализу мозговых структур и процессов с позиций хотя
бы общего правильного представления о сущности
мышления, мы — не впадая в заблуждения относительно
связи его с данными процессами — сможем углубить
наши познания не только непосредственно об этих
структурах и процессах, но опосредствованно — и о самом
мышлении.
Итак, категории материи и формы, как уже было
отмечено, знаменуют собой очень важную ступень в
познании диалектики конечного, особенного
формообразования (от отдельно взятого объекта вплоть до отдельно
взятой формы движения). Бросим беглый взгляд на
пройденный путь. Первоначально особенное
зафиксировано было как некое качество (этим мы как бы
отъединяем его от мира других особенных), потом — как
количество (здесь мы снова соединяем данное особенное с
иными), а затем — как мера (и снова сначала
происходит его изолирование, но в узловой линии отношений
меры единство восстанавливается). Переходя к
исследованию сущности, мы выявляем источник движения
данного особенного, его противоречие и приходим к
основанию. Дальше вглубь нам двигаться некуда;
познающее мышление теперь восходит от основания к
следствию и так далее, в направлении явления и
действительности. Категории материи и формы, с одной
стороны, отделяют исследуемое особенное от мира других
особенных, тех, которые по уровню развития
исторически и актуально предшествуют ему, а с другой стороны,
соединяют его с ними.
Последующие категориальные определения
познаваемого особенного будут отныне выявляться только внутри
формы, тогда как то, что входит в содержание материи,
непосредственно исследоваться уже не будет.
Познающее мышление оставляет материю в стороне и
сосредоточивается исключительно на форме. Но диалектика
69 Флоренский П. Культ, религия и культура. С. 101.
136

материи и формы, как раз и обеспечивающая в данном
аспекте единство мира, полностью не исчезает; она
снимается и отныне будет сохраняться (разумеется,
модифицируясь) на всем протяжении выявления категорий
внутри того, что на данном этапе предстает как форма.
В этой связи форма при дальнейшем нашем внимании к
ней с необходимостью конкретизируется: внутри нее
теперь различаются собственно форма и охватываемое
ею содержание. В этом соотношении форма уже
непосредственно мало имеет общего с формой, соотносимой
с материей. Здесь форма перестает быть как бы пустой
и абстрактной и, напротив, приобретает собственные
конкретные определения.

Глава 5
СОДЕРЖАНИЕ И ФОРМА
Дальнейшей конкретизацией соотношения основания
и основанного выступают категории содержания и
формы.
Единственным самодовлеющим содержанием для
материалиста является лишь сама материя в ее
многообразной оформленности (включая сюда и весь
духовный мир как закономерное ее — материи —
порождение). В этом исходном, всеобщем смысле содержание
вообще, как категория есть единство материи и формы,
а содержание любой отдельно взятой вещи или любого
явления есть некоторое специфическое единство материи
и формы.
Определение содержания как единства материи и
формы принадлежит, как известно, Гегелю, хотя,
разумеется, само понимание им материи и формы и их
соотношения не может быть использовано непосредственно,
без снятия с них шелухи идеалистического мистицизма.
Категории содержания и формы не могут
рассматриваться изолированно от категории «материя». И если
содержание есть единство материи и формы, то,
соответственно, форма — это организация, способ движения
материи, определенность, придающая материи всякий
раз данное специфическое, неповторимое содержание.
Когда же мы говорим об отдельно взятой вещи или
явлении, то в этом случае к их форме относится все то,
что касается определенности данной вещи или явления.
Все это, разумеется, лишь самые общие,
предварительные представления об этих категориях.
138

В человеческом языке бытует множество различий в
толковании содержания и формы. Особенно заметно это
по отношению к последней: ведь формой мы называем и
внешние очертания предмета, и способ действия, и
структуру предмета, и даже приспособление для
формовки изделий (например, литейная форма).
Спрашивается: что же делать с многообразием точек зрения и
смысловых оттенков сосуществующих пониманий как
самих категорий содержания и формы, так и их
соотношения? Прибегнуть ли в данном случае к некоей
селекции, отбирая «строгое» (философское) понимание и
отбраковывая «нестрогое» (нефилософское)?1 Или же
попытаться синтезировать все частные понимания как
моменты всестороннего, целостного взгляда на
исследуемые категории2? По-видимому, плодотворен второй
подход к проблеме, так как подавляющее большинство
оттенков смысла, вкладываемого человеком в категорию,
порождается не субъективным произволом, а отражает
тот или иной аспект объективной диалектики процесса
развития человеческой практики.
В домарксистской философии в наиболее полном и
осознанном виде такой синтез попытался осуществить
лишь Гегель, в связи с чем и трактовка категорий
содержания и формы, данная этим мыслителем, является
наиболее глубокой и всесторонней по сравнению со
всеми предшествовавшими философскими учениями.
Прежде всего, глубоко диалектична проводимая
Гегелем идея «рефлективности», тотальности категорий
содержания и формы, полного их диалектического
тождества, исключающего метафизическое
противопоставление одной из них другой. Одна из «парных» категорий,
1 Об этом см., например: Свидерский В. И., Батырмурзаев М. Т.
О понятии формы в марксистской диалектике//Ученые записки ЛГУ.
№ 196. Сер. философ, наук. 1956. Вып. 7. С. 39—48. Предлагается
также путь формально-логического «уточнения» многочисленных
«интуитивных» пониманий термина «форма» (см.: Петров Ю. А.
Категория содержания и формы//Философские науки. 1976. № 6.
С. 31—42).
2 Различные попытки такого рода предприняты, например, в
следующих работах: Маньковский Л. А. Категория формы и ее
аспекты//Философские науки. 1958. № 3. С. 84—93; Минасян А. М.
Категории содержания и формы//Ростов, 1962; Мартыненко В. Я.
Проблемы формы и содержания: (историко-логический аспект): Автореф.
дис... канд. философ, наук. Харьков, 1967.
139

по выражению Гегеля, всегда светится в другой,
противоположной, необходимо содержит ее в себе.
Гегель показывает пройденные философской мыслью
этапы понимания диалектики содержания и формы как
необходимые этапы развития, конкретизации этой пары
категорий. Таких этапов у Гегеля три: форма —
сущность, форма — материя, форма — содержание. Первый
этап выступает тезисом, второй — антитезисом,
третий — синтезом. Следовательно, «форма —
содержание»— это наиболее развитая, конкретная пара,
содержащая в себе в снятом виде содержание и тезиса и
антитезиса. Включив в себя в снятом виде категорию
сущности, категория содержания оказывается богаче ее
и конкретнее. Обе они — моменты основания, но если
первая — это, по Гегелю, «абсолютное основание», т. е.
общее, родовое определение вещи, то вторая
(содержание)— это «определенное основание», т. е. конкретное,
специфическое, видовое определение вещи.
Категория формы у Гегеля, как можно видеть,
содержит в себе целый ряд оттенков, аспектов: в
соотнесенности с категорией сущности — это внешнее, модус,
разновидность некоторого существенного содержания, в
соотнесенности с категорией материи — это активное,
деятельное начало, в соотнесенности с собственно
содержанием — это специфическая определенность, закон
строения и движения содержания.
В данной трехчленной схеме Гегель в
концентрированном виде выразил одновременно и генезис, и
логическую структуру категорий содержания и формы. Однако,
как точно выразился В. И. Ленин, Гегель в диалектике
понятий лишь гениально угадал диалектику вещей3.
Поэтому «логику Гегеля нельзя применять в данном ее
виде: нельзя брать как данное. Из нее надо выбрать
логические (гносеологические) оттенки, очистив от
Ideenmystik (мистики идей. — Ред.): это еще большая
работа»4.
В связи с этим встает задача: осмыслить триадность
диалектики содержания и формы как логическое
отражение не только исторического процесса развития
мысли, но и исторического процесса развития самой мате-
3 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 178.
4 Там же. С. 238.
140

риальной действительности. Иными словами, поскольку
у Гегеля в основе осмысления стихийно развивавшегося
человеческого самосознания лежит, по выражению
В. И. Ленина, «мистика идеи», постольку гегелевскую
триаду (сущность — форма, материя — форма,
содержание— форма) должно переосмыслить с
материалистических позиций.
Первое, что здесь необходимо иметь в виду, это
абстрактное понимание Гегелем материи. Категория
материи появляется у Гегеля не в начале, а в середине
зафиксированного выше движения мысли, причем лишь
как синоним пассивного материала5. Далее, в логике
движения категорий содержания и формы Гегель видел
не только историю (прежде всего протекающую в форме
истории философии) познания (и обогащения) этих
категорий, он пытался показать, что за этой историей в
качестве субстанциального основания лежит еще кое-
что, некая «онтологическая» диалектика. Разумеется, он
не прав, рассматривая ее как диалектику идей некоего
исконного, божественного происхождения. Но он прав в
том, что такая объективная диалектика имеет место.
Марксов деятельностный принцип позволяет сбросить
мистическую оболочку гегелевской диалектики,
материалистически интерпретировав моменты становления
категорий содержания и формы как моменты
становления содержания и формы самой материи в
возникновении и развитии человеческого труда в процессе
«становления природы человеком».
При этом первый момент (тезис в гегелевской
триаде) диалектики содержания и формы предстает
логическим выражением генезиса человека как природного
тела. Человеческий труд — исторически и логически —
воспринимается в данном случае всего лишь как одна из
форм движения материи. Второй момент (антитезис)
отображает факт превращения природы в
«неорганическое тело» действующего человека. Формообразующая
5 Конспектируя лекции Гегеля по «философии истории», В. И.
Ленин выписывает понимание Гегеля, согласно которому «субстанция
материи — тяжесть, духа — свобода», и делает пометку на полях
рукописи: «Швах!» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 282).
Надо думать, это немецкое слово означает здесь не просто «слабо», а
используется Лениным в русской бытовой интерпретации этого
слова в том смысле, что хуже некуда.
141

деятельность последнего выступает активной силой по
отношению к природному материалу, в котором она себя
осуществляет. Третий момент выявляет единство того и
другого: порождения человека природой и
преобразования природы человеком. Социальная форма движения
материи (в ее потенции — в высшей, коммунистической
стадии развития) предстает той особенной формой,
которая реально оказывается абсолютно тождественной
всеобщему, универсальному содержанию материи.
Субстанцией такой саморазвивающейся до подлинной
духовности материи становится уже не «тяжесть»
(протяженность, слепая необходимость) (см. сноску № 5), а
свобода как познаваемая и разумно преобразуемая
человеком необходимость.
Социальная форма движения материи — это не
просто частный, хотя и высший тип соотношения материи,
формы и содержания, но единственный «пункт», где
материя обретает свою подлинную форму, а значит, и свое
подлинное содержание. В логически же обобщенном
виде (т. е. по отношению к любым, в том числе и к
досоциальным формам движения материи) три вида
соотношения гегелевской триады суть отражение
моментов: а) возникновения содержания, б) становления его
и в) его развития до уровня «органической целостности».
Иными словами, триада выступает единством моментов
развития любого содержания,— начиная с момента его
возникновения, затем — становления и, наконец,—
превращения его в саморазвивающуюся систему.
Если содержание есть единство материи и формы, то
гегелевские тезис, антитезис и синтез — это не только
этапы становления категории «форма», но в
совокупности своей и этапы становления и развития данного
единства, т. е. содержания. Единство материи и формы
не есть нечто раз и навсегда данное, оно есть процесс.
Так как содержание может быть абстрактным,
формальным, а может быть конкретным, развитым, то суть
процесса его становления раскрывается через процесс его
формообразования. Поэтому-то категории содержания и
формы диалектически едины. Форма есть
определенность содержания, и поэтому любая форма есть момент
развития некоего содержания. Сущность, приобретая
форму, т. е. определенность, становится содержанием
(тезис). Субстрат, приобретая форму, становится содер-
142

жанием (антитезис). Синтез же двух данных моментов
есть собственно содержание, или содержание в его
развитом виде.
Как видно, материалистический анализ диалектики
развития содержания и формы одновременно
конкретизирует понятие «материя». Слитность этих аспектов
(содержание— форма и материя — форма) диалектической
логики вытекает из того обстоятельства, что в основе
нашего анализа находится противоречивое отношение
материи к самой себе — через отношение человека к
природе и другому человеку. Таким образом, в основе
анализа находится не гегелевская абстрактная
Сущность, а материя как самодовлеющая конкретная
сущность всех своих формообразований.
Содержание как формирующаяся сущность.
Соотношение «сущность — форма» прежде всего фиксирует
исходный момент зарождения нового содержания, такой
момент, когда о нем еще ничего нельзя сказать, кроме
того, что оно есть некоторая особая форма проявления
сущности некоего старого содержания.
В историческом начале бытия социальной формы
движения материи это абстрактное единство основания
и основанного демонстрирует свою абсолютную
истинность, ибо орудийная деятельность вначале выступает
как всего лишь одна из форм добывания пищи, т. е. как
одна из приспособительных уловок животного (как
«животнообразный инстинкт», по Марксу),
обеспечивающая поддержание «вечного огня» органического синтеза
белков. Человек в начальный этап своего становления
продолжает в основном жить животной жизнью, «жить
для того, чтобы есть».
Повторяя за Б. Франклином, что человек есть
животное, производящее орудия труда, мы этим
одновременно и выделяем его из среды других животных и в то
же время пока еще оставляем его в этом ряду животных.
Вновь возникающее содержание на первых порах
остается всего лишь новой формой некоего старого родового
содержания. И в этом смысле новообразованный вид
«Homo sapiens» ничем в принципе не отличается от
исторически определенного вида слонов или дельфинов: и
в том и в другом случае мы имеем дело с новым
содержанием, равным новой форме старого
содержания-сущности. Социальная форма движения материи выступает
143

как всего лишь одна из форм движения материи,
всего лишь один из видов соединения материи с
формой.
Материя при таком рассмотрении, как мифический
Протей, предстает перед нами вечно изменяющейся и
вечно остающейся самой собой субстанцией бытия,
подлинно суверенным содержанием, постоянно
порождающим и преодолевающим свои собственные формы.
Материя — это исходная и непреходящая сущность,
меняющая лишь свою форму. Форма в данном случае
выступает как ее собственное — субстанции —
постоянное самоопределение, самооформление. Итак, материя
присутствует в каждом содержании как нечто, лишь
меняющее свою форму.
Однако, будучи абсолютизированной, эта, в целом
верная, материалистическая точка зрения неумолимо
ведет к механистическому пониманию материи, ибо
«равноправие» материальных форм заставляет искать в
них вышеупомянутое «нечто», некоторое всеобщее,
исходя из принципа абстрактного тождества. В этих случаях
понимание материи, как это известно из истории
философии, начинает сводиться к первовеществу или к
некоторым устойчивым и элементарным свойствам
(протяженность, тяжесть и т. д.). Вот почему анализируемый
аспект соотношения материи и формы (сущность —
форма)— это лишь абстрактный, частный момент такого
отношения.
Этот аспект касается такого отношения субстанции к
своему новообразованию, когда новое содержание
(специфическое единство материи и формы) еще
практически полностью принадлежит породившей его системе
взаимодействий и является поэтому лишь одной из ее
форм. Однако это только одна сторона отношения
основания и основанного. Последнее может оказаться и
началом новой сущности. Форма сущности предстает
внутренне двойственной: с одной стороны, она — всего лишь
форма старого (родового) содержания, а с другой —
начало новой сущности. Основанное способно стать
самостоятельным основанием. В такой своей
диалектической двойственности любое содержание может и
должно рассматриваться с самого начала своего
возникновения.
«Содержание — это тождество основания с самим
144

собой в основанном и основанного в основании»*.
Исходный пункт такого тождества — это тождество
сущности и формы, причем оно оказывается противоречивым:
в обернутое™ вовне вновь возникающее содержание
есть основанная форма некоторого родового основания-
сущности, в обернутости внутрь оно есть
основание-сущность возможного процесса имманентного
формообразования, без реализации, развертывания которого новое
содержание так и может остаться абстрактным,
случайным, нежизнеспособным. В первом аспекте содержание
есть форма сущности, во втором — сущность
нарождающихся форм.
С одной стороны, сущность, чтобы быть самой собой,
должна быть сформирована, принять образ некоторого
определенного содержания. Без этого сущность есть лишь
формальная сущность (возможность). С другой —
любое единичное содержание должно включать в себя
момент существенного, причем в двояком смысле; и как
принадлежность к некоему породившему его основанию
и как возможность вновь возникшего содержания при
наличии благоприятных обстоятельств стать
основанием, сущностью формируемой ею системы явлений.
С методологической точки зрения сказанное означает
необходимость начинать изучение любого содержания с
познания существенного в нем, т. е. следовать марксову
принципу, согласно которому изучение любого
содержания начинается с исследования его сущности независимо
от форм ее проявления.
Сущность, выступая как общее основание ряда своих
собственных форм, оказывается и общим содержанием
этих форм. Правда, прежде чем изучить эту сущность-
содержание, надо еще найти ее. Маркс высоко ценил
классическую политическую экономию именно за то, что
она «старается посредством анализа свести различные
фиксированные и чуждые друг другу формы богатства к
их внутреннему единству и совлечь с них ту форму, в
которой они индифферентно стоят друг возле друга; она
хочет понять внутреннюю связь целого в отличие от
многообразия форм проявления. Поэтому она сводит
ренту к добавочной прибыли, вследствие чего рента
исчезает как особая, самостоятельная форма и оказы-
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 90.
10-106
145

вается отделенной от ее мнимого источника, земли. Она
точно так же срывает с процента его самостоятельную
форму и показывает, что он есть часть прибыли»7.
Итак, в первую очередь исследование того или иного
единичного содержания-формы должно начинаться со
сравнительного сопоставления его с другими
единичными содержаниями-формами, с выяснения и обоснования
его самостоятельности или несамостоятельности, с
поиска реального общего содержания (сущности),
связующего, например в предмете политэкономии, в единое
целое и товарную форму, и деньги, и прибыль, и все
остальные категории этой науки и соответственно
отражаемые ими феномены. Содержание — это не только
differentia specifica (характерные особенности). Каждое
единичное содержание любой конкретной вещи с
необходимостью включает в себя и некоторое общее
(системное) содержание.
Перед исследователями всегда возникает теоретико-
познавательный вопрос, связанный с отличием
единичного содержания от содержания той или иной степени
общности: можно ли рассматривать то или иное
образование, тот или иной предмет как нечто в достаточной
мере автономное, или же это всего лишь историческая
(пространственно-временная) модификация некоторого
существенного (общего) содержания, некоторой
основной формы движения материи.
Человек есть одновременно и представитель
биологического вида «Homo sapiens» и совокупность
(ансамбль) всех общественных отношений. В первом
определении тоже содержится известный элемент истины,
однако истина эта крайне бедна. Человек
рассматривается в этом случае как форма не непосредственной,
близкой, родовой сущности, а как «рядовая» форма
весьма отдаленной сущности «животного царства». Он
в данном случае «исчезает как особая, самостоятельная
форма» и выступает как лишь одна из форм животного
мира. Мы при таком — в достаточной (но не в
абсолютной) мере законном для представителя биологии —
рассмотрении не учитываем качественного скачка внутри
живой природы, внутри исторически более ранней по
отношению к социальной биологической системы.
7 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 525.
146

Система «животного царства» реальна, и человек
принадлежит к ней так же, как принадлежит он и к еще
более широкой системе живой природы. Ни
теоретическое, ни тем более практическое забвение этой истины
недопустимо, ибо чревато дисгармонией в отношениях
между человеком и прочими элементами биосферы.
Формы, наполнившиеся в процессе развития
принципиально новым содержанием, тем не менее продолжают
в определенной мере принадлежать и старому
содержанию. Связь между этими содержаниями не прерывается;
и это есть один из важнейших моментов единства мира,
состоящего в его материальности, которая
«доказывается не парой фокуснических фраз, а длинным и трудным
развитием философии и естествознания»8. На основе
всей своей практики человек убеждается в том, что мир
един, любая вещь в этом единстве наполнена не только
некоторым специфическим, но и общим (в том числе и
абстрактно-всеобщим) материальным содержанием.
Поскольку любая сущность «формирована»9,
постольку любое содержание, генетически соотносясь не
только со своей ближайшей сущностью, но и с
сущностями отдаленными, тем самым соотносится с формами
этих отдаленных сущностей. Такая связь (соотношение)
есть связь формальная. Формально человек — животное.
Точно так же формально он — живое существо, физико-
химическая система взаимодействующих элементов и
процессов, материальное тело вообще. Именно это
обстоятельство заставляло Аристотеля мучительно
раздумывать над тем, что же является началами —«роды или
скорее первичные составные части вещей»10—и чему
отдать предпочтение в переплетающемся множестве
«первых» и «последних» родов: ведь Сократ
одновременно и он сам, и «человек», и «живое существо»11. Недаром
Аристотель выделял не одну, а множество сущностей,
причем у него и субстрат — тоже одна из сущностей.
В таком, казалось бы, неопределенном и даже
эклектическом подходе кроется честное признание сложности
проблемы соотношения сущности, формы и содержания.
Дело здесь осложняется тем, что формальность «от-
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 43.
9 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 129.
10 Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1976. Т. 1. С. 107.
11 Там же. С. 118.
147

даленной» сущности способна в экстремальных
ситуациях переходить в сугубую содержательность.
Вскормленный молоком волчицы в ее логове, человеческий
детеныш реально становится животным. Слепоглухой
ребенок, лишенный правильного, научного воспитания,—
реально всего лишь живое существо. В расчетах
механических параметров полета космического корабля
пилоты и пассажиры — это просто физические тела,
обладающие определенными габаритами и массой.
Таким образом, объективной основой рассмотрения
содержания некоторого предмета в абстрактной форме,
т. е. вне его подлинной сути, прежде всего является
возможность перехода его из сферы высшей формы
движения в низшую. Другим аспектом обоснования
подобного абстрактного рассмотрения (тесно связанным с
первым аспектом) оказывается, наоборот, невыхождение
явления за границы некоторой формы. Такое
объективное состояние можно было бы назвать формальным
движением. Так, нагревание жидкости до известного
предела (ниже точки кипения) есть движение в
известном смысле формальное, так как происходит без
изменения существенной для жидкости формы. Форма остается
к данному движению как бы равнодушной.
Такое движение может носить и более сложный и
развитой характер, когда в пределах той или иной
системы происходит не только изменение, но и развитие,
при котором образуются новые формы и виды. Однако
поскольку движение здесь остается в пределах данной
системы, постольку для содержания последней оно
формально. Так, за многие миллионы лет биос нашей
планеты приобрел чрезвычайно сложное, расчлененное
состояние, для него характерно огромное богатство
растительных и животных форм. Однако все это остается одним и
тем же — жизнью. Исходная, существенная,
содержательная форма последней за все эти миллионы лет
эволюции принципиально не изменялась. Это все —
многочисленные формы проявления одного и того же:
процесса синтеза белков на информационной основе.
Именно реальный факт определенного «равнодушия»
сущности системы к тем изменениям и
формообразованиям, которые происходят внутри данной системы, факт
самотождественности вещи в момент ее изменения и
объясняет соотношение понятия структуры с категория-
148

ми содержания и формы. Ведь структура, по Н. Ф.
Овчинникову,— это «относительно устойчивое единство
элементов, их отношений и целостности объекта;
инвариантный аспект системы»12. Названный автор настаивает на
том, что «не отношения сами по себе, но именно
тождественность отношений образует структуру»13, и в этом
есть вполне определенный смысл: структура всего
живого, например, удивительно инвариантна, схема синтеза
белков принципиально одинакова и у пшеницы, и у
рыбы, и у человека.
Можно согласиться и с другим выводом Н. Ф.
Овчинникова: «Форма — это структура содержания»14,— но
при существенной оговорке: форма тождественна
структуре только в одном аспекте диалектики содержания и
формы, а именно в аспекте, когда содержание выступает
не более чем особенной полиморфной модификацией
некоей сущности. Эта модификация отличается от
другой модификации данной сущности именно своим
внутренним строением, качественно иной организацией тех
же самых системных элементов, т. е. своей структурой.
Первой философской теорией такой формы-структуры
стал атомизм Левкиппа-Демокрита. Такую, наиболее
простую форму, возможно, и следовало бы называть
структурной формой.
Наличие в процессе развития момента устойчивости,
инвариантности, относительного покоя, одновременная
включенность элемента высшей формы движения в
низшую — все это является основанием применения к
изучению развивающихся предметов математических и
прочих формальных методов15. В этом один из
важнейших позитивных аспектов рассмотрения различных,
несводимых друг к другу содержаний под эгидой некоей
общей им сущности и ее формы. Но абсолютизация
такого рассмотрения ведет к формализму.
Формализм в своих проявлениях многолик. Это
формализм ревизионизма, пытающегося свести социальную
12 Овчинников Н. Структура //Философская энциклопедия. М.,
1970. Т. 5. С. 140.
13 Овчинников Н. Ф. Структура и симметрия //Системные
исследования: Ежегодник. М., 1969. С. 117.
14 Там же. С. 112.
15 Подробно об этом см.: Соотношение содержательного и
формального в научном познании. Алма-Ата, 1978.
149

революцию лишь к «революции» в формах правления
внутри старого общественно-экономического строя. Это
формализм геологического и биологического унифор-
мизма, бюрократизма, преформизма и т. д. и т. п. При
всей пестроте оттенков формализма неизменной остается
одна и та же существенная его черта: принцип единства
мира или же той или иной конкретной системы не
согласуется в его концепциях с принципом развития.
Изменение признается лишь как кружение в некоей замкнутой
мере, в сфере той или иной существенной формы, якобы
вечной, «естественной».
Интересны в рассматриваемом аспекте слова Ч. Лай-
еля, в которых он как бы суммирует всю суть своего
мировоззрения и метода: «Расположение морей,
материков и островов, равно как и климаты, изменялись;
подобным образом изменялись и виды животного и
растительного царств; но все это преобразование
совершалось по типам, аналогичным с типами существовавших
растений и животных так, что повсюду указывает и
совершенную гармонию плана и единство цели»16. Обычно
цитируют первую часть этого высказывания, акцентируя
внимание на том, что Лайель признает всеобщность
изменения, а поэтому он чуть ли не диалектик. А ведь
здесь более важно другое: как именно себе представляет
движение тот, кто допускает его всеобщность.
Преобразования совершаются «по типам». Это означает, что
считаются возможными только внутривидовые
колебания, виды же (растений и животных) или типы
(осадкообразования и вулканизма как таковых) остаются
неизменными. Такова принципиально формалистская
позиция униформизма: все может изменяться, но
только не скидывая с себя некоей типической
«униформы».
Истоки формализма любого типа лежат в отрыве
формы от ее собственного содержания, в абстрактном
историзме, доходящем до фактического антиисторизма.
Признавая развитие на словах, формалисты на деле
признают лишь ту «первую» концепцию развития,
которая, по выражению В. И. Ленина, понимает «развитие
как уменьшение и увеличение, как повторение», не давая
ключа «к «скачкам», к «перерыву постепенности», к
Ляйелль Ч. Основные начала геологии. М., 1866. Т. 2. С. 546.
150

«превращению в противоположность», к «уничтожению
старого и возникновению нового»17.
Форма есть логика предмета (логика дела и мысли).
И эта логика может быть как содержательной, так и
формальной. В сфере последней мы имеем дело лишь с
вполне определенным типом форм — с
формами-разновидностями в пределах одного и того же остающегося
самотождественным содержания.
Выражение «абстрактный подход», «абстрактное
рассмотрение» имеет двоякий смысл: позитивный и
негативный. Речь идет о первом из них, когда К. Маркс
пишет в «Капитале»: «Выше... процесс труда
рассматривался абстрактно, независимо от его исторических форм,
как процесс между человеком и природой»18. И дальше
Маркс высказывает в адрес Рикардо упрек за то, что он,
подобно всем другим экономистам, «никогда не
исследовал прибавочную стоимость как таковую, т. е.
независимо от ее особых форм...»19. Таким образом, содержание
предмета вначале должно исследоваться абстрактно,
т. е. независимо от его особых, исторических форм.
Историчность, особенность формы некоторого содержания
снимается, и оно исследуется во всеобщей и устойчивой,
элементарной форме.
Это — научно-правильное абстрагирование, роль
которого В. И. Ленин сравнивал с отходом назад на
определенное расстояние от цели для отчетливости ее
видения и удобства последующих действий, направленных
на попадание в нее20.
Но можно отступить слишком далеко и перешагнуть
тем самым качественную границу, меру исследуемого
содержания. Это будет абстрактным подходом к
явлению в негативном смысле этого выражения. При этом в
поле зрения исследователя будут находиться
поверхностные, несущественные формы содержания, т. е.
фактически совсем иное содержание, например не человек,
а животное; не труд, а просто биологическая затрата
энергии и т. д.
В первом случае особая форма в процессе нашего
мышления исчезает, так сказать, временно, чтобы воз-
17 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 317.
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 516.
19 Там же. С. 532—533.
20 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 252.
151

родиться из знания всеобщей, существенной для данной
системы явлений формы, через нахождение
опосредствующего звена. Во втором случае особая форма
непосредственно отождествляется со всеобщей, и знание в
результате приобретает статус неисправимой
абстрактности, т. е. односторонности, неполноты,
неистинности.
Можно видеть, что содержание предмета,
определяемое в сфере соотношения «сущность — форма», носит
двоякий характер в зависимости от того, с какой
сущностью соотносится данная форма — непосредственно со
«своей», «видовой» сущностью или отдаленной
—«родовой»21. При этом очевидна важность учета и того и
другого типа соотношения. Однако для того, чтобы не
ограничиться формальным (эмпирическим) подходом,
необходимо четко различать данные «системы отсчета»,
приоритетное значение отдавая собственной по
отношению к данному содержанию сущности.
Один из важных выводов, к которому мы пришли,—
вывод об относительности содержания: нельзя выявить
содержание какой-либо отдельно взятой вещи без учета
определенной связи ее с другой вещью, системой вещей
и явлений. В этом отличие категории содержания
(и формы) от категорий сферы непосредственного, в
частности от категории качества.
Момент связи, отношения и особенно противоречия
имеет в диалектике содержания и формы важнейшее
значение. Дело в том, что всякая новая форма есть
форма разрешения внутреннего противоречия некоего
старого содержания (отсюда, кстати, вытекает ведущий,
генетически и логически первичный характер
содержания по отношению к форме). Но разрешение это может
быть различным: оно может проявиться в нахождении
системой некоторой новой формы сохранения,
репродуцирования ее старого содержания, но может носить и
революционный характер, порождая форму
радикального преодоления старого, форму выхода за его пределы.
В последнем случае новая форма сама при наличии
благоприятных условий становится сущностью
принципиально нового содержания.
21 О сущностях первого, второго и т. д. порядка см.: Ленин В. И.
Поли. собр. соч. Т. 29. С. 227.
152

Содержание как формируемый субстрат. Многие
исследователи отмечают, что в гегелевской логике переход
от тезиса «сущность — форма» к антитезису «материя —
форма» носит искусственный характер. И это не
случайно: «угадав» в диалектике понятий диалектику
вещей, Гегель в то же время в силу своей
идеалистической предубежденности не мог активность формы
трактовать адекватным образом, т. е. как формообразующую
активность материи по отношению к самой себе.
Чисто логически, т. е. только в сфере мышления,
переход от одного аспекта диалектики содержания и
формы к другому, более сложному и развитому,
совершить невозможно. Здесь необходим практический,
материальный переход. Формируя «неорганическое тело»
своей культуры, человечество во все больших масштабах
вовлекает все досоциальные формы движения материи в
систему своей деятельности, наделяя их совершенно
новым, социальным содержанием. Соотношение
субъекта и объекта предстает в этой связи как взаимодействие
активной и пассивной частей единой
субстанции-субъекта, как «деятельное изменение материей самой себя»22.
То, что в зрелом и чистом виде проявляется в
отношении социальной формы движения материи к
остальному движущемуся материальному миру, то присуще в
тенденции, в неразвитом виде и досоциальным формам
движения материи. Последние, взятые в единстве,
соотносятся друг с другом как формы низшие и высшие, как
ступени единого процесса самоформирования,
саморазвития материи. Каждый переход от низшей формы
движения к высшей в общем характеризуется тем, что
высшая форма движения, включая в свою систему
низшие формы, относится к ним как к формируемому
материалу.
Налицо «оборачивание», результатом которого
форма теперь уже начинает выступать не как обоснованное,
а как основание содержания. Рационально объяснить
это оборачивание способен только принцип историзма,
принцип развития. Объективным основанием
анализируемого «антитезиса» является не только переход
познания человека от одного ракурса рассмотрения диалекти-
22 Абдильдин Ж. М. Материалистическое обоснование
диалектики категорий «материя» и «форма»//Материалистическая диалектика
как логика. Алма-Ата, 1979. С. 233.
153

ки содержания и формы к другому, но прежде всего
момент качественного скачка в развитии материи,
перехода из одного качественного состояния в другое, а
конкретнее — момент соотношения высшей и низшей форм
движения материи, а также — высшего и низшего
уровней развития одной и той же системы. Отсюда видно,
что пассивность вещества не есть изначальная и
абсолютная пассивность материи, как это трактуется в
объективно-идеалистических концепциях, а лишь
относительная ее пассивность, т. е. проявляющаяся не иначе,
как лишь в отношении одной материальной системы к
Другой.
Таким образом, в основе проблемы формы и
субстрата в качестве разгадки наличия в развивающихся и
становящихся системах внешнего, мощного
формирующего начала лежит внутреннее отношение материи к
самой себе: отношение высшего уровня развития к
низшему, целого — к его частям, системы — к ее
элементам.
Материя действует на самое себя (соотносится сама
с собой) через формы своего движения. Каждая такая
новая форма есть одновременно не только некий
конечный результат разрешения определенного противоречия,
но всякий раз и начало перестройки, переоформления
материей самой себя посредством найденной формы.
Исторические материальные предпосылки, породившие
новый формообразующий принцип, превращаются в
формы его самовыражения.
Материя присутствует в любом содержании двояко:
во-первых, как самодовлеющая сущность, породившая
данную форму своего движения, и, во-вторых, как
субстрат, вещество, носитель некоего принципа
устойчивости данной формы движения. Указанное «раздвоение»
материи сопровождается и раздвоением формы: с одной
стороны, это форма как исходный принцип, как
целостность, а с другой стороны, это форма положенная,
функционирующая в рамках данной целостности как орган
осуществления последней23.
Однажды найденный формообразующий,
системообразующий принцип (например, труд как принципиально
23 О этом см.: Перетятькин Г. Ф. Методологическая роль
категории «форма» в исследовании общественного сознания: Автореф.
дис... канд. филос. наук. Ростов-на-Дону, 1983.
154

новая форма жизни, порождающая всю социальную
систему явлений) должен найти прочные формы своего
движения и развития. Труд человека для того, чтобы
осуществлять себя как специфический
вещественно-энергетический обмен с окружающей природой, вынужден
создавать целый комплекс общественных отношений и
идеальных форм. Формы и меры, накопленные
человечеством, превращаются в орудия его деятельности (в
том числе и в идеальном плане), ибо содержат не
только отражение, знание об окружающей действительности,
но и элемент целеполагания. В этом и заключаются
причина и источник активности формы по отношению к
содержанию. Например, даже литейная форма — это не
просто слепок с некоторого материала, это идеальное
бытие определенной вещи — потребительной
стоимости.
Всеобщие законы формирования самой природы
раскрываются в предметной деятельности человека,
всеобщие же законы последней в свою очередь отражаются
во всеобщих законах человеческого мышления.
Цикличность этого диалектического превращения и определяет
активность форм мышления и предметной деятельности
по отношению к любому последующему их содержанию.
Более общее объяснение активности формы состоит в
том, что не какая-то бесформенная, абстрактная
материя, а некоторым образом формированная, конкретная
материя способна вообще «быть», проявлять себя в виде
конкретных систем, противостоящих окружающей
действительности. Поэтому любая форма по внутренней
своей сути есть активная форма, есть форма-условие
сохранения и развития содержания материальных
систем.
Форма — это, как говорил Гегель, переход,
превращение содержания в форму, т. е. само содержание в
определенном фазисе его развития. Форма содержания
есть некоторая стабилизированная система отношений
последнего, определенная ступенька в его развитии,
являющаяся необходимым условием продолжения
процесса этого развития.
Так, М. А. Лившиц аргументированно развенчивает
точку зрения, заключающуюся в релятивистском, «плю-
ралистском» отрицании устойчивых и общезначимых
форм, ступеней в развитии культуры, искусства, филосо-
155

фии и т. д. Он считает, что нельзя «отвергать
возможность таких переходов, когда развитие в данном
отношении как бы исчерпано и найденная форма становится
безусловной предпосылкой всякого дальнейшего
синтеза»24, что «принцип относительной законченности
однажды найденных решений не противоречит идее
бесконечного развития»25. «Таков общий закон — закон
перехода из содержания в форму, которая, в свою
очередь, становится условием всякого дальнейшего
конкретного развития»26.
Все развитие формирующего начала системы — это
ряд исторически сменяющих друг друга форм. Данная
историческая смена происходит под знаком
диалектического отрицания: действительно необходимая форма
сохраняется в преобразованном виде, переходя в
исторически новый этап развития содержания как совершенно
необходимое условие этого развития. Историческое
развитие содержания есть, таким образом, развитие его
логической структуры.
В контексте рассматриваемой проблемы
представляет интерес спор геологов-теоретиков о том, что такое
геологические формации: исторически ли сменяющие
друг друга ассоциации горных пород или же некие
«сквозные» типы таких ассоциаций27. По-видимому,
здесь речь не должна идти о взаимоисключающих
моментах. Геологические формации, как и формы развития
не только геологической, но и любых других систем, суть
и этапы (ступени) и типы развития их содержания. Одно
диалектически переходит в другое. В предельно
обобщенном виде такое соотношение демонстрируют
основные формы движения материи, выступая и
историческими этапами развития материи, и необходимой
устойчивой основой существования и развития каждой более
высокой формы движения материи.
Исторически исчерпавшие себя элементы структуры
содержания отмирают, но все то, что может служить
24 Лившиц М. Чего не надо бояться//Коммунист. 1978. № 2.
С. 113.
25 Там же. С. ПО.
26 Там же. С. 108.
27 См., например: Вассоевич И. Б. История представлений о
геологических формациях (геогенерациях)//Осадочные и вулканогенные
формации. Л., 1966. С. 5—35; Дюфур М. С. Методологические и
теоретические основы фациального и формационного анализов. Л., 1981.
156

условием дальнейшего развития содержания,
сохраняется в виде устойчивых, не развивающихся в сфере
данной системы явлений форм, несущих в составе целого
вполне определенные функции.
В философской литературе, как уже было сказано
выше, встречаются попытки заменить понятия формы и
содержания «более современными» понятиями
«структура», «функция», «элемент»28. Однако данные понятия не
могут передать всей сложности диалектики
формирования развивающегося содержания, они лишь помогают
выражать отдельные стороны, моменты этого процесса.
Поэтому это лишь вспомогательные понятия, или
субкатегории. Неправомерно абсолютизировать эти частные
аспекты, пытаться превратить их во всеобщие,
универсальные определения. Так, абсолютизация понятия
структуры, по мнению В. И. Кураева, ведет к
атомистически-механистической (противостоящей подлинно
научной — субстанциальной) концепции формы29.
Подчиненный, производный характер понятий
структуры и функции проявляется и в том, что структурно-
функциональный анализ (системно-структурный метод)
есть не универсальный, а конкретный научный метод30.
Это не более чем анализ наличных форм. Как отмечает
Е. П. Ситковский, любой анализ, какое бы название он
ни носил, должен обязательно диалектически сочетаться
28 См. также: Свидерский В. И. О диалектике элементов и
структуры. М., 1962. С. 6, 12 и др.; Клаус Г. Кибернетика и философия.
М., 1963. С. 19.
29 Кураев В. И. Содержание и форма //Категории диалектики как
ступени познания. М., 1971. С. 203—238.
30 «...Современный системно-структурный метод, с нашей точки
зрения, представляет собой не что иное, как специально научные
средства и приемы исследования тех особенностей природной и
социальной реальности, которые задолго до этого
фиксировались с помощью диалектически понятых категорий формы и
содержания.
В этом направлении, по нашему мнению, следует решать и
вопрос о взаимоотношениях между понятиями «формы» и «структуры»...
С этой точки зрения отношение между названными понятиями
примерно такое же, как и отношение между понятием «количество» и
понятиями «число», «величина», «множество» и другими специально
математическими понятиями, описывающими количественную
определенность действительности» (Там же. С. 222). Категориями
системно-структурного, а не философского анализа именуются «структура»
и «функция» также и в кн.: Человек и мир. Киев, 1971. С. 41.
157

с синтезом31. Поэтому для наполнения наличной формы
конкретным содержанием структурно-функциональный
анализ должен проводиться в тесной взаимосвязи с
историческим методом.
Все вышесказанное дает возможность понять, что
антитезис «материя (субстрат)—форма» есть, по сути
дела, логичное продолжение соотношения «сущность —
форма». Первый являет собой как бы иной, более
сложный, ракурс рассмотрения последнего: ведь сущность
любого новообразования продолжает оформляться и в
период его становления, а для этого ей нужна материя
в качестве выразителя и носителя ее собственных
качеств. Непонимание этого обстоятельства ведет к отрыву
формы от содержания, а точнее — формы от всей
истории развития последнего. Именно такой отрыв чреват
извращениями идеалистического толка32. Например, все
рассуждения Кювье, Линнея и др. о первичности,
устойчивости и вечности формы и преходящести материи в
круговороте живой природы не поднимаются над
видимостью и проистекают из забвения того, что все эти
«вечные», устойчивые формы существуют не сами по
себе, а суть не более чем способ, принцип
существования определенным образом организованной (в процессе
длительной и сложной эволюции) материи.
Таким образом, трудная проблема истинного
соотношения некоторой формирующей силы и «пассивного»
субстрата, того или иного отдельно взятого элемента
системы оказывается вполне разрешимой, но только с
позиций историзма. Внешний характер такой
формирующей силы относителен, т. е. она такова лишь
относительно наличного бытия развитого состояния этой системы.
Взятая же во всем объеме исторического развития дан-
31 Ситковский Е. Философская энциклопедия Гегеля
//Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1.
С. 46.
32 В этой связи Л. К. Науменко писал, что «богатство
сложного в отношении к простому является не чем иным, как его
собственным богатством, продуктом развития, превращенным этим же
развитием в условие. Именно в этой диалектике и скрываются
гносеологические корни идеализма, всякого... но объективного — в
особенности» (Науменко Л. /С Монизм как принцип диалектической логики.
Алма-Ата, 1968. С. 94).
158

ной системы, эта сила (форма) предстает собственной,
внутренней силой этой системы33.
Таким образом, активность формы не абсолютна.
Точно так же не абсолютна и пассивность субстрата.
Прежде всего, как было сказано выше, в начале любого
процесса развития всегда лежит некоторое исходное
единство субстрата и способа его движения.
Относительность пассивности субстрата проявляется и в том еще,
что его свойства оказывают весьма существенное
влияние на содержание, получающееся в результате
соединения субстрата с формой. Недаром Аристотель относил и
субстрат к сущности вещи. Достаточно сказать,
например, что золото — это более подходящий металл для
чеканки монеты, нежели железо; мрамор больше подходит
для создания скульптур, чем песчаник, слово позволяет
глубже выразить мысль, чем жест.
Содержимое, субстрат — это не только то, что
пассивно воспринимает навязываемую извне форму, но и
само в определенном смысле есть форма. И в этом ~
одно из проявлений рефлективности, тотальности
категорий содержания и формы, материи и формы. В чем же
состоит это формирующее качество субстрата? В том,
что он оказывается, образно говоря, формой
материальной «записи» формообразующего принципа, формой его
«упаковки», хранения и движения. Возникающее в
результате такой «записи» содержание оказывается в
итоге единством двух видов форм — внутренней и
внешней.
Неумение различать эти формы содержания
неизбежно ведет к серьезным мировоззренческо-методологи-
ческим ошибкам. Так, прекрасное как принцип
гармонического строения и поведения заменяют особенными
проявлениями прекрасного (ошибочность такого
определения вскрыл еще Платон) или же, например, мышление
отождествляют с одним из его главнейших «носителей»
и выразителей — речью (типичная ошибка позитивистов,
существенно определяющая их мировоззрение и
методологию).
Соотношение «материя (субстрат)—форма» отра-
33 См.: «...Та более широкая организация, которая полагает
отдельной вещи определенную функцию, есть не что иное, как
развитая, развернутая организация самой вещи, совокупность ее
обособившихся и взаимодействующих моментов» (Там же. С. 297).
159

жает момент становления содержания, тот этап, когда
последнее еще не выработало своих собственных
развитых форм, когда субстрат еще только приобретает
налагаемую на него функцию, и «вся история есть не что
иное, как беспрерывное изменение человеческой
природы»34. Очеловечивание людской биологической природы
в разные исторические эпохи имеет различную степень
своей выраженности, но в целом, до вступления
человеческой истории в ее коммунистическую стадию развития,
процесс этот все еще продолжается. История
человечества поэтому пока еще, по выражению К. Маркса, есть
лишь его предыстория, т. е. эпоха становления высшей
(сознательной, свободной) формы движения материи.
Империализм как высшая стадия капитализма есть
в то же время высшая кризисная стадия
антагонистического противополагания формационных сил этой
системы формируемому ими «материалу»— природному и
человеческому. Это стадия тотального отчуждения,
выход из которой, как показал К. Маркс, состоит в
упразднении частной собственности,— единственно верный
путь, ведущий к гармонии отношений человека с
человеком, с природой, с результатами его труда.
Таким образом, если для стадии возникновения
содержания (содержание как формирующаяся сущность)
характерно абстрактное тождество основания и
основанного, то на стадии становления содержания (содержание
как формируемый субстрат) основание и основанное
различны и это различие способно принимать форму
резкого противоречия между ними.
Тождество содержания и формы. К. Маркс указывал
на необходимость различать содержание капитала
становящегося и капитала ставшего. Если предпосылками
становящегося капитала выступают еще внешние
условия, являющиеся результатом предшествующего
общественного строя, то зрелый капитал сам начинает в
массовом порядке продуцировать внутренние условия своего
функционирования и развития. Соотношение основания и
основанного переходит в свою высшую стадию — стадию
самообоснования, саморазвития. Маркс называет эту
стадию органической системой: «Если в законченной
буржуазной системе каждое экономическое отношение
34 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 162.
160

предполагает другое в буржуазно-экономической форме
и таким образом каждое положенное есть вместе с тем и
предпосылка, то это имеет место в любой органической
системе»35.
Односторонняя направленность соотношения
«основание — основанное» оборачивается их циклическим
взаимопревращением. Именно логика
саморазвивающейся, «органической» системы и описывается
соотношением «содержание — форма».
Содержание развитой системы имеет развитую
внутреннюю систему форм функциональной, закономерной
взаимосвязи элементов системы. Иными словами,
содержание такой системы обретает адекватную форму своего
бытия, свой специфический способ внутренней
самоорганизации. Содержание и форма оказываются
диалектически тождественными. Форма уже не внешня содержанию
(хотя существуют и внешние для данного содержания
формы), а сама является своим собственным
содержанием36. «Истинное содержание заключает форму в
самом себе, а подлинная форма и есть ее же собственное
содержание»37.
До этого момента мы фактически рассматривали
путь, ведущий к становлению «истинного содержания»,
к приобретению им «подлинной формы». В начале
своего возникновения любое содержание абстрактно,
неразвито, затем в период становления оно еще неоднородно,
в большей или меньшей мере смешано со старым или
же внешним для становящейся системы содержанием.
Поскольку диалектика есть одновременно и теория
познания и логика, постольку данные этапы развития
содержания выступают и логическими моментами
познания любого содержания. Из множества оснований по-
35 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 229.
36 «Что является, например, содержанием капитала как особой
формы общественного производства? Это и есть особая форма связи
производителя, работника со средствами производства, а именно
такая форма, когда средства производства находятся не в
собственности работника, а в собственности кого-то другого и соединяются
только путем купли-продажи рабочей силы. Т. е., чтобы раскрыть
специфическое содержание капитала, мы должны раскрыть его
специфические законы, а закон и есть форма, вид формы» (Мареев С. Н.
Формальные и содержательные системы в научном познании
//Вопросы философии. 1986. № 6. С. 33).
37 Соотношение содержательного и формального в научном
познании. Алма-Ата, 1978. С. 6.
11-106
161

знание сначала выделяет формальное основание,
затем— реальное и наконец — полное, когда содержание
начинает пониматься не только как основание и не
только как основанное, но одновременно как то и другое —
как основание и как основанное38. Процесс познания
останавливается при неспособности определить полное
основание среди их бесконечного множества, это тупик, к
которому ведет резонерство, софистика39.
В процессе становления любого содержания акцент
с внешней детерминации постепенно переносится на
внутреннюю, что и означает становление подлинного,
истинного содержания как единства основания и
основанного. «Органическая» система и условия ее
существования «взаимосопрягаются» в одно диалектически
целое40. Функционирование одних элементов системы
выступает необходимым условием существования и
функционирования других элементов и системы в целом.
Подлинная, внутренняя форма есть форма внутреннего
самодвижения содержания.
Однако нельзя себе представлять дело таким
образом, что развитая, целостная система совершенно
избавляется от внешней детерминации, от внешних оснований,
условий своего существования. Речь в данном случае
идет лишь о принципиальном изменении во
взаимодействии внешних и внутренних условий. Любое внешнее
воздействие на развитую систему осуществляется не
непосредственно, а опосредствуется внутренним строением
такой системы41.
Осмысление актуальных философских вопросов,
глобальных проблем современности заставляет исследо-
38 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 98.
39 Там же. С. 96.
40 «Принцип самосопряжения системы и условий ее
существования», по мнению Б. Я. Пахомова, является одним из важнейших
принципов, характеризующих целостную систему, и серьезным
методологическим оружием в решении проблемы детерминации развития
(см.: Пахомов Б. #. Детерминизм и принцип развития //Вопросы
философии. 1979. № 7. С. 54—66; Он же. Материалистический
детерминизм //Материалистическая диалектика как общая теория
развития. М., 1982. Т. 1. С. 155—182).
41 «В этом синтезе внешних условий существования в условия
внутренние, в превращении внешнего во внутреннее и состоит
развитие, методом познания которого является диалектическая логика»
(Науменко Л. /С. Монизм как принцип диалектической логики. Алма-
Ата, 1968. С. 271).
162

вателей вновь и вновь под особым углом зрения
обращаться к идеям родоначальников диалектического и
исторического материализма и оценивать сущность и
перспективы решения этих проблем, прослеживая
«развитие двух линий отношений, определяющих всю
жизнедеятельность людей. Первая из них — отношение
человека и окружающей его природы (система «человек —
природа»), вторая — отношения между людьми в
обществе, т. е. социальные отношения. Обе эти линии
органически соединены, сплетены, и разделить их можно
только в научном исследовании, в абстракции»42.
Труд как отношение человека с природой возможен,
только будучи оформленным в определенные
общественные отношения. Эта мысль выражена К. Марксом и
Ф. Энгельсом, в частности, так: «Производство жизни —■
как собственной, посредством труда, так и чужой,
посредством рождения — появляется сразу в качестве
двоякого отношения: с одной стороны, в качестве
естественного, а с другой — в качестве общественного
отношения, общественного в том смысле, что имеется в виду
сотрудничество многих индивидов, безразлично при
каких условиях, каким образом и для какой цели»43.
Понимание диалектики содержания и формы,
доведенное до включения в это отношение категории
противоречия, есть конкретное, синтетическое, вбирающее в
себя в качестве моментов и сущность, и субстрат, и
структурную, и функциональную формы. Действительно,
содержание диалектически противоречивого отношения
системы со средой (особенно в развитой форме —
отношение «человек — природа») может сохранять свое
бытие и развиваться лишь при условии, если это внешнее
противоречие44 будет «освоено», специфицировано,
оформлено в виде некоего внутреннего для системы
взаимодействия, единства противоположностей45. Внут-
42 Заглавии В. В. Проблемы исследования глобальных процессов
мирового развития//Вопросы философии. 1981. № 9. С. 28—29.
43 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 28.
44 В конечном счете внешность этого противоречия лишь
видимая, относительная: по отношению к материи-субстанции оно
приобретает сугубо внутренний, глубоко существенный вид
противоречивого раздвоения ее на объект и субъект.
45 «...Имманентное противоречие получает в
противоположностях... развитые формы своего движения» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч.
Т. 23. С. 124).
163

ренний аспект такого противоречия есть существенный
аспект содержания, внешний же аспект отражает
момент включения внешнего по отношению к системе
материала, субстрата в качестве ее элемента, наделенного
внутри нее определенной функцией.
Развитое содержание может осуществляться только
в постоянном внутрисистемном движении, которое есть
«кругооборот путем противоположных метаморфозов»46.
Иными словами, в развитой системе явлений
содержание необходимо принимает текучую форму. Так, если в
простом товарном обращении, осуществляющемся
согласно формуле Т—Д—Т, движение, переходя от формы
Т (товар) к форме Д (деньги), а от нее вновь к форме
Т (товар), завершается на этой последней, то в
капиталистическом процессе, выражаемом формулой Д—Т—Д',
любая остановка движения означает прекращение
функционирования стоимости в качестве капитала.
Правильное, конкретное понимание содержания дает
в данном случае научное обоснование возможности
кризисов. «Кругооборот капитала,— пишет Маркс,—
совершается нормально лишь до тех пор, пока его различные
фазы без задержек переходят одна в другую. Если
капитал задерживается на первой фазе Д—Т, то денежный
капитал затвердевает в виде сокровища; если на
производственной фазе, то на одной стороне лежат, не
функционируя, средства производства, между тем как на
другой стороне остается незанятой рабочая сила; если
капитал задерживается на последней фазе Т'—Д',
то нераспроданные товары, накопляясь, преграждают
путь потоку обращения»47. Беспрерывный кругооборот
товара и денег, смена одних форм другими, постоянное
движение (хотя и столь же постоянно прерываемое
кризисами перепроизводства) — вот что такое жизнь
капитала, выступающего, по Марксу, как
«саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой
товары и деньги суть только формы»48.
Выяснив принципиальную сторону проблемы
капитала как относительно беспрерывного процесса
самовозрастания стоимости, далее Маркс продолжил
конкретизацию содержания капитала, рассмотрев его как процесс
46 Маркс К., Энгельс Ф. Т. 23. С. 131.
47 Там же. Т. 24. С. 60.
48 Там же. Т. 23. С. 165.
164

кругооборота, имеющего три стадии: денежного,
производительного и товарного капиталов, органически
единых. К. Маркс показывает, что эти текучие формы и
одновременны и последовательны, причем их
одновременность опосредствуется их последовательностью49.
Логика «Капитала» К. Маркса дает нам ключ к
пониманию логики движения и развития любой
«органической системы». Так, в связи с этим содержание
социальной формы движения материи должно быть понято
как органическое единство таких внутренних «текучих»
форм этого содержания (одновременность
существования которых опосредствуется их постоянным
историческим взаимопереходом), как предметно-практическая
деятельность, общественные отношения, общественное
сознание.
Целый ряд современных наук начинают
методологически осваивать данный аспект диалектики содержания
и формы. Так, в геологии формулируется понятие
геологического круговорота, в биологии — биотического
круговорота. Тем самым осуществляется переход от
статического рассмотрения предмета той или иной науки к
динамическому. Это, безусловно, важный, но все же
промежуточный этап построения теории, ибо за
открытием взаимосвязанных и циклически взаимопревращаю-
щихся форм необходимо должно последовать открытие
внутренне противоречивого формообразующего
отношения, которое и вызывает к жизни такой кругооборот. За
«текучей» системой форм нужно увидеть их общее
содержание, найти субстанцию кругооборота, тем самым
«разомкнув» его и превратив в «спираль» развития.
Тождество содержания и формы развитой,
«органической» системы носит диалектический характер. Поэтому
даже самая адекватная, внутренняя форма
одновременно и совпадает и не совпадает со своим содержанием.
Так, внутренняя форма (форма-содержание)
человечества— это труд. В пределах данной системы отсчета
наблюдается полная слитность, тотальность содержания и
формы, ибо трудовое отношение человека к природе —
это и есть социальная форма движения материи. Таким
образом, когда содержание человеческого общества
приходит в противоречие с устаревшим укладом жизни,
49 Там же. Т. 24. С. 120.
165

устаревшей общественно-экономической формацией, это
значит, что социум пришел в противоречие с самим
собой. Наличная форма содержания пришла в
противоречие с его внутренней, всеобщей формой.
В этом заключается самопротиворечивость вещи,
явления. «Форма, конечно, не совпадает с содержанием, но
только потому, что сама развивающаяся вещь «не
совпадает» с самой собой, не остается тождественной себе,
но порождает различие и противоречие, многообразие,
которое, однако, остается ее собственным
многообразием вплоть до того момента, когда противоречие
разрушит это «единство в многообразии» и произведет новый
цикл развития, в котором выражаются формы движения
уже другой вещи»50.
Покуда же вещь «та же самая», форма соответствует
или не соответствует не новому, а — как это ни
парадоксально звучит — тому же самому, «старому»,
внутреннему (но обновляющемуся, становящемуся) ее
содержанию. Все изменения происходят в пределах последнего,
и изменения эти суть поиски все большего соответствия
содержания и формы. В этом аспекте формы предстают
как бы на время приостановленными моментами в
процессе развития одного и того же содержания.
Форма есть собственный внутренний момент
находящегося в движении содержания. Поэтому тождество
содержания и формы есть одновременно и исходное, и
становящееся тождество. Исследовать его можно только
конкретно-историческим методом, прослеживая развитие
содержания от простых, случайных форм к адекватной,
развитой, «абсолютной» форме.
Таким образом, один из важных моментов
несовпадения содержания со своей формой — это момент
отрицательности, необходимо присутствующий в любом
содержании. Вот почему, заметим попутно, определение
содержания как совокупности элементов, связей и т. д.
неполно, ибо при этом не учитывается существенная
сторона содержания — отрицательность, возможность,
потенция. Если, например, пролетариат определить как
совокупность черт, отношений и т. д. этого класса, то в
этом случае от внимания исследователя ускользнет (и
50 Науменко Л. К- Монизм как принцип диалектической логики.
С. 305.

ускользало-таки у домарксистских ученых!) самое
важное — его определение как силы, отрицающей
капиталистическую систему всеобщего отчуждения.
Другим важным моментом несовпадения содержания
со своей формой является принципиальная
историчность, изменчивость первого. Содержание — это не
просто «точка» на некоторой линии развития, но как бы
«свернутая история» самого себя. Как писал Гегель, «на
каждой ступени дальнейшего определения всеобщее
возвышает всю массу своего предыдущего содержания и
не только ничего не теряет от своего диалектического
движения вперед, не только ничего не оставляет позади
себя, но несет с собой все приобретенное и обогащается
и сгущается внутри себя»51.
И этот вывод, как все выводы диалектики, имеет и
мировоззренческий, и методологический характер: с
одной стороны, содержание любой вещи вбирает в себя
«в снятом виде» всю историю своего становления, а с
другой — познание этой вещи, полное определение ее,
как говорил В. И. Ленин, должно включать в себя всю
человеческую практику.
В контексте анализируемого вопроса чрезвычайно
интересен методологический аспект энгельсовского
определения жизни. Размышляя об определении, т. е. о
содержании, жизни, Ф. Энгельс, выражая недовольство любой
формально-логической дефиницией этого сложного
содержания, в частности замечает: «Наша дефиниция
жизни, разумеется, весьма недостаточна... Чтобы
получить действительно исчерпывающее представление о
жизни, нам пришлось бы проследить все формы ее
проявления, от самой низшей до наивысшей»52.
Полное, «исчерпывающее» содержание есть единство
всех своих исторических (впрочем, как и
пространственно сосуществующих) форм. В содержание входит вся
его история, причем не только взятая в ее ретроспективе,
но и в перспективе. Прослеживая все формы проявления
содержания жизни «до наивысшей», т. е. до
возникновения человека, мы фактически уже выходим за пределы
биологической формы движения материи и тем самым
включаем в ее содержание элемент ее собственного,
51 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 306—307.
52 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 84.
167

диалектического отрицания. Содержание жизни
(биологической формы движения) легче понять, когда мы
знаем причины и закономерности ее качественного,
революционного превращения в социальную форму
движения. Точно так же содержание капитализма становится
более конкретным и зримым после успеха
социалистических революций, когда проявляются закономерности
развития мировой социалистической системы.
В этом аспекте и становится понятным высказывание
В. И. Ленина о необходимости включения всей
человеческой практики в «полное» определение предмета. Ведь
любой предмет в процессе деятельности с ним человека
распредмечивается в том смысле, что его наличное
бытие разворачивается в его историю, в процесс его
становления, причем, как было сказано, не только в
ретроспективном, но и в перспективном плане. С самого
момента появления социальной формы движения, т. е. с
появлением субъекта, любой объект, любая вещь
начинает актуализировать свои бесконечные потенции;
содержание любого объекта в ходе развития человеческой
практики постоянно обогащается. Иными словами, в
содержание предмета, в его понятие входит момент
актуального и потенциального достраивания,
дооформления его в процессе человеческого производства.
Таким образом, принятое в литературе определение
категории содержания53 следует дополнить. Здесь надо
учесть тот момент, что содержание включает в себя в
«снятом виде»: а) свою прошедшую историю и б)
элемент отрицания, т. е. возможную, будущую историю.
Диалектичность тождества содержания и формы
наиболее отчетливо проявляет себя при рассмотрении
развивающейся материи в аспекте исторического
взаимодействия основных форм ее движения. В своем
развитии материя последовательно, «ступенчато» движется к
совпадению своего внутреннего содержания с формой
движения. Содержание материи при этом и совпадает и
не совпадает с формой. Противоречие содержания
материи со своей формой (формой движения)—это и есть
побуждающая сила ее развития, причина перехода от
53 См., например, следующее: «...Содержание, будучи
определяющей стороной целого, представляет совокупность частей (элементов)
предмета и их взаимодействий между собой и с другими
предметами...» (Философская энциклопедия. М, 1970. Т. 5. С. 383).
168

одной формы движения к другой. В социальной форме
своего движения материя наконец достигает наивысшего
результата в осуществлении такого тождества.
Чувственно-предметная деятельность, практика оказывается
такой формой движения, которая способна любые
другие формы материи превращать в свои собственные,
внутренние формы.
«Движение есть способ существования материи»,—
отмечал Ф. Энгельс54. Претерпевая свои определенные,
конкретные метаморфозы, движение принимает форму
подлинного развития — вечного и ничем не
ограниченного беспредельного становления в системе человеческой
деятельности55. В развитии как подлинно внутренней
форме движения материи осуществляется тождество
формы со своим содержанием. Все остальные (досоци-
альные) формы движения материи лишь более или
менее приближаются к такому тождеству.
С самого начала тождество универсального
содержания материи с ее формой принимает в лоне социальной
формы движения двойной вид: непосредственно это
тождество реализуется в предметно-практической дея*
тельности, опосредствованно — в ее идеальной форме —
в мышлении. Отсюда категории и принципы
диалектики— это формы (деятельности и мышления),
диалектически совпадающие со своим содержанием, содержанием
развивающейся материи. Как подчеркивал В. И. Ленин,
«логика есть учение не о внешних формах мышления, а
о законах развития «всех материальных, природных и
духовных вещей», т. е. развития всего конкретного
содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод
истории познания мира»56.
54 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 59.
55 «Развитие как сущность движения материи, как его всеобщая
характеристика ясно обнаруживается в более зрелых формах
движения материи. Развитие в этом смысле наиболее зрелым выступает
в общественном прогрессе и то лишь на последних его стадиях.
Более того, действительно зрелым и всеобщим станет в таком
понимании развитие коммунистической формации, ибо только она
окончательно снимет тенденцию к самодовлению, к самотождественности,
поскольку имеет своим принципом и мотивом бесконечное
совершенствование» (Абдильдин Ж. М., Абишев /С. А. Формирование
логического строя мышления в процессе практической деятельности. Алма-
Ата, 1981. С. 196).
56 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 84.
169

Здесь следует подчеркнуть следующий
принципиальный момент. Природа не просто пассивно отражает свое
универсальное содержание в человеческой деятельности,
она выражает его в ней. Иными словами, эта
универсальность не существует где-то абстрактно, вне
разумной деятельности, а именно в последней материя
доводит, достраивает до высшего состояния свою
всеобщность, универсальность.
Подлинное реальное единство развивающегося мира
(в том числе — тождество его содержания и формы)
создается практически. До тех пор, пока разум и
природа не соединены гармонически, единство это сохраняет
формальный характер. Началом содержательного
единства является соединение революционного движения
рабочего класса с диалектико-материалистическим
мировоззрением и методом. Результат, цель этого процесса —
коммунизм и ноосфера, которая в контексте нашей темы
означает гармоничное единство низших и высших форм
движения материи.
Логическое единство исторических этапов диалектики
содержания и формы. Метод восхождения от
абстрактного к конкретному в понимании диалектики
содержания и формы дает возможность понять эти категории не
как нечто «одномерное», а как «объемное» (целостное,
конкретное) понятие, включающее в себя в качестве
моментов свои собственные частные значения.
В основе нашего подхода в качестве
субстанциального основания восхождения от абстрактного к
конкретному берется диалектика материи и формы. Согласно
диалектико-материалистическому мировоззрению, «в
процессе своего самодвижения и развития материя
формирует самое себя, переходит от одной формы к другой,
пока не создает социальную форму материи, которая
существенно расширяет самодвижение материи,
противостоит ее конечным формам, изменяет их и порождает,
в свою очередь, систему духовных отношений
(мышление, сознание и т. п.)»57.
Тождество содержания и формы материи есть
становящееся тождество. Оно осуществляется в социальной
форме движения материи как в форме мыслящей. В ней
57 Абдильдин Ж. М. Материалистическое обоснование
диалектики «материя» и «форма»//Материалистическая диалектика как
логика. Алма-Ата, 1979. С. 237.
170

самоформирование способно происходить (такая
возможность в полной мере превратится в действительность
только в коммунистической фазе развития общества) не
как стихийный «отбор» наиболее жизнестойких
содержаний, а как перманентная разумная гармонизация, т. е.
придание действительно разумных форм соотношению
субъекта и объекта, субъекта и субъекта.
Положенная в основу нашего рассмотрения
диалектика материи и формы, т. е. процесс самоформирования
(саморазвития) материи-субстанции с обязательным
учетом высшей формы этого саморазвития — предметно-
практической деятельности (социальной формы
движения)—позволяет представить этапы конкретизации
соотношения категорий содержания и формы не только
как ступени развития человеческого мышления (логика
идей), но и прежде всего как ступени развития самой
материальной действительности (логика вещей).
Первый этап имеет своим содержанием
формирующуюся сущность. Противоречивость процесса этого
формирования заключается в том, что среди многообразных
формообразований некоей сущности со временем
обязательно оказывается такая, которая сама способна стать
сущностью своих собственных форм. Содержание,
рассмотренное в этой диалектической точке возникновения
нового из старого, одновременно есть и форма
сущности (старой) и сущность форм (новых). Подобное,
например, можно сказать о первобытном человеке: он
одновременно есть одна из разновидностей животного
царства и исходный пункт грядущих социальных форм.
Соотношение «сущность — форма», таким образом,
описывает процесс возникновения любого содержания. Это
вовсе не означает, что на зрелых этапах бытия
последнего диалектика отношения «сущность — форма»
бесследно исчезает. Напротив, она продолжает развиваться и
конкретизироваться и на этих этапах, но уже в форме
других аспектов соотношения основания и
основанного.
Второй этап — это этап становления содержания.
Переход от первого этапа ко второму становится
реальностью тогда, когда одна из форм старого содержания
становится формой-сущностью (началом, формирующим
принципом) качественно новой системы явлений. Это
происходит при революционных, качественных скачках,
171

в узловых моментах развития материи. Самым ярким и
революционным изменением качества движения материи
является возникновение социальной формы движения
материи, когда человеческий труд начинает
формировать из окружающего природного материала
«неорганическое тело» человеческой культуры.
Исторически предшествующая форма движения
материи выступает здесь материей в ее субстратной
функции, и на нее в становящейся системе направлено
активное действие формообразующего принципа бытия этой
качественно новой системы.
Как мы только что отметили, первый аспект
диалектики содержания и формы не остается чем-то чуждым
второму, а сохраняется внутри него как универсальный
принцип развития: ведь форма некоей старой сущности
сама приобретает статус сущности, и теперь уже она
должна доказывать свою действительность постоянным
самоформированием. Причем в перспективе ее ожидает
та же участь, что и породившую ее систему отношений:
ее собственное порождение, одна из ее собственных
форм может оказаться формой-сущностью
принципиально новой, выходящей за ее собственные пределы,
границу данной системы явлений. Данный этап, этап
становления, выражается соотношением «материя
(субстрат)— форма».
Третий этап — это этап бытия развитого содержания,
существование которого обеспечивается развитой
системой внутренних, поддерживающих функционирование
друг друга, переходящих друг в друга форм. Здесь
осуществляется самообоснование содержания, его
тождество с его внутренней формой. Этот этап диалектики
содержания и формы отображает зрелый, высший
момент развития материальной или идеальной системы.
Здесь содержание, как и на первых двух, предстает
совокупностью свойств внутренних форм (элементов,
противоречий и т. д.), однако это уже не абстрактная
совокупность, а конкретное единство, при котором
предпосылка и результат образуют циклически замкнутое
целое.
Говоря о тождестве содержания с формой, следует
постоянно подчеркивать диалектический характер этого
тождества, т. е. то обстоятельство, что последнее
необходимо включает в себя не только одинаковость, но и
172

различие, доходящее до противоречия содержания и
формы. Столь же диалектическим, как тождество,
оказывается и различие содержания и формы. Обычно
ограничиваются констатацией того факта, что у содержания
есть форма внутренняя и форма внешняя. Используемый
в главе метод дает возможность показать, что и эти
внешние формы есть не нечто случайно сходящееся в
содержании, а многообразие в единстве.
Становление внутренней формы, равной содержанию,
есть одновременно и эволюция внешней формы, у
которой тоже есть своя типология. На первом из
рассмотренных трех этапов содержание практически полностью
равно форме старого содержания. Но сразу же, с начала
отсчета времени истории становления вновь возникшего
содержания, эта форма приобретает постепенно
характер все большей и большей внешности.
На втором этапе — этапе становления внутренней
формы содержания — противопоставление внешних и
внутренних форм растет. Предыдущая форма движения
оказывается не только генетическим «предком», но и
оборачивается внешним материалом, субстратом,
придающим становящемуся содержанию внешнюю
форму.
На третьем этапе становление содержания
завершается, оно прочно опирается на свою собственную
основу — развитую систему форм своего функционирования.
При этом оказывается, что устойчивость,
определенность, оформленность развитого содержания есть
стабильность системы законов его функционирования и
развития. Иными словами, внутренней форме свойствен
характер «текучести» и характер диалектического
единства противоположностей.
Внешняя форма для развитого содержания — это
форма среды, точнее, форма внешнего противоречия
системы с окружающей ее средой. Внешняя среда — это
внешние условия бытия или небытия внутренней формы
развитого содержания. Эти условия, постоянно
переводясь во внутренние, тем не менее в единстве с
последними формируют внешний облик вещи. Поэтому минерал
состава Si02 на земной поверхности имеет знакомый нам
всем гексагональный облик кварца, хрусталя, а на
больших глубинах, где давление гораздо больше, чем на
поверхности, этот же минерал приобретает внутреннее
173

строение и облик алмаза (минерал «стишовит»).
Поэтому же человек, тысячелетиями развивающийся в
географических условиях яркого тропического солнца,
приобретает темный цвет кожи, а человек, столь же длительно
развивающийся в условиях среднеазиатских степей и
пустынь,— характерный разрез глаз.
Внешни ли эти названные нами формы по отношению
к содержанию человека? Смотря по тому, какое именно
содержание мы хотим определить. Если это содержание
рода «человек», то, конечно, это — внешняя по
отношению к нему форма. Если же мы имеем в виду
содержание единицы, являющейся одной из составляющих этого
рода, то внешность данной формы становится
относительной и она начинает входить в рассматриваемое
единичное или особенное содержание. В этом, кстати, одно
из важнейших отличий содержания от сущности: в него
обязательно должны быть включены differentia specifi-
са — характерные особенности.
К сказанному следует добавить, что в развитом
содержании присутствует не только внешняя форма,
определяемая средой. И две другие, названные выше, более
ранние ипостаси внешней формы (форма «отдаленного
родства» и форма «субстратной записи») в полной мере
сохраняют свое значение и для развитого
содержания.
Положенный в основу анализа диалектики
содержания и формы метод восхождения от абстрактного к
конкретному есть способ реализации диалектического
тождества исторического и логического. Что это
означает в обернутое™ к рассматриваемой теме диалектики
содержания и формы? А то, что и в нашем случае, как
и в рассмотренном ранее случае «текучей формы»
капитала, одновременность всех проанализированных
аспектов диалектики содержания и формы (в природе,
обществе и мышлении) опосредствуется их
последовательностью. В «снятом виде» они всегда имеются в развитом
состоянии любой вещи, что дает возможность
диалектическому мышлению распредметить эту объективную
диалектику, т. е. вначале рассмотреть «родовой» генезис
формообразующего принципа исследуемой системы
явлений, затем проанализировать существенный аспект
данного содержания в «чистом виде», вне его
конкретных исторических форм, а далее — выявить веществен-
174

ные и функциональные характеристики объекта, его
внутренние и внешние формы. А если при этом
обнаружится, что перед нами развивающаяся (а тем более —
развитая) система, то выявить последовательность
взаимоперехода (цикличность) и соподчиненность фаз и
компонентов «текучей» формы и, наконец,—
закономерность самоотрицания содержания, перехода его в
качественно более высокое состояние.
Итак, исторические этапы формирования
содержания оказываются одновременно логическими аспектами
его внутреннего строения и познания. В историческом
плане материалистически интерпретированные
гегелевские «тезис», «антитезис» и «синтез» оказываются
логическим описанием содержания: а) возникающего, б)
становящегося и в) развитого. В логическом плане эта же
триада оборачивается «снятой» историей любого
данного содержания, выраженной в типологии
взаимопроникающих друг в друга уже следующих форм того же
самого содержания: формы структурной, формы
функциональной и формы развития предмета58.
И, наконец, можно видеть, что только целостное,
конкретное (как развивающееся единство многообразного)
раскрытие диалектики содержания и формы делает
понятными такие характеристики содержания и формы, как
ведущая роль содержания по отношению к форме,
изменчивость содержания и устойчивость формы,
активность формы и некоторые другие59. В нашей главе все
эти моменты получают свое обоснование в контексте
развития категорий содержания и формы,
отражающего развитие содержания любого реального
предмета.
Становление и развитие содержания, развертывание
его форм есть не только конкретизация категории «сущ-
58 Подробно анализ этих форм см.: Кузубова Т. С. Диалектика
взаимосвязи категорий «форма» и «закон»: Автореф. дис... канд. фи-
лос. наук. Свердловск, 1980.
59 В философской литературе, специально посвященной
категориям содержания и формы, эти широкоизвестные сравнительные
свойства последних либо просто постулируются, либо, напротив,
оспариваются (см., например, главу «Содержание и форма» книги
первой коллективного труда «Материалистическая диалектика как
научная система». М., 1983. С. 194). Применяемые при этом
доказательства, на наш взгляд, базируются на разрозненных и даже
случайных основаниях.
175

ность», но и отражение развития самой сущности
предмета (в аспекте развития основания и его форм),
обретения ею действительности. В дальнейшем сущность
через исторический процесс формообразования, через
движение содержания и формы переходит к
следующему категориальному определению, которое есть
«условие». В диалектической логике условие рассматривается
как совокупность многих обстоятельств.

Глава 6
УСЛОВИЕ
Как и материя, соотносимая с формой, условие
также является связующим звеном между данной
особенной предметностью и остальным миром. Категория
«условие» рассмотрена в диалектике Гегеля как один из
моментов процесса необходимости (наряду с предметом
и деятельностью)1. Нам представляется, что функция
условия не исчерпывается своей соотнесенностью ни с
основанием, ни с действительностью. Всякое особенное
формообразование и всякий процесс имеют собственные
условия.
Главной характеристикой условия является то, что
оно определяется не через себя, а через соотнесение с
иным: «как условие непосредственное наличное бытие
должно быть не для себя, а для иного»2. Конечно, это
наличное бытие само внутри себя многообразно
расчленено и имеет собственную особенную категоризацию.
Однако внутри того контекста, где оно выступает как
условие, эта его собственная имманентная
определенность как бы гасится и весь онтологический его смысл
редуцируется к функции быть условием для иного нечто,
обусловливать его собою и потому сообщать ему ту или
иную конкретную определенность и те или иные
конкретные тенденции движения и развития.
1 «То непосредственное, с чем основание соотносится как со
своей существенной предпосылкой, есть условие: поэтому реальное
основание по существу своему обусловлено» (Гегель Г. В. Ф.
Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 100. См. также: Гегель Г. В. Ф.
Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 326—327).
2 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 100.
12-106
177

Каждое особенное, будучи конкретным синтезом
всеобщего и единичного, обладает собственной
имманентной логикой, мерой и сущностью. Это делает его
относительно самостоятельным в мире особенных
формообразований. В этой связи нечто внешнее ему может быть
условием лишь благодаря его собственной специфике.
Поэтому то, что для одного особенного является его
условием, для другого таковым не выступает. Стало
быть, определенность того или иного нечто как условия
данного особенного обусловливается прежде всего
собственной природой данного особенного.
Кроме того, условие при всей его необходимости для
последнего играет роль по отношению к нему подчинен-
ную. «Кроме своего условия,— писал Гегель,— нечто
имеет также и основание»3. И именно основанием
прежде всего определяется сфера обоснованного, сфера
следствий и, стало быть, собственная определенность
особенного формообразования. Всякое особенное имеет не одно
или несколько, а целый комплекс условий, из которых
одни являются для него более значимыми, другие —
менее. Можно поэтому говорить о необходимых условиях
и условиях случайных, а также об условиях внутренних
и внешних. Необходимые условия — это не просто
условия, которые сложились по логике той или иной
необходимости, а условия, отвечающие собственной природе
данного особенного формообразования. Это условия, без
которых оно не может сохранять свою собственную
специфическую определенность. Случайным условием
является такое, которое непосредственно не определяется
природой данного особенного.
Следует также различать внутренние и внешние
условия. Первые предстают не просто чем-то
находящимся вне предмета, как некие обстоятельства (как
окружающие особенное формообразование), но
включаются в содержание самого особенного как его
подчиненные моменты. Внешние условия — это те, которые
таковыми не являются. Внутренние условия всегда
необходимы, внешние же могут быть как необходимыми, так
и случайными. Существуют, кроме того, «креативные»
условия (т. е. способствующие развитию или хотя бы
бытию, сохранению качественной определенности осо-
3 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 101.
178

бенного) и условия «деструктивные» (т. е.
способствующие деградации или даже уничтожению данного
особенного). Процессы взаимодействия, ведущие к
взаимному изменению и развитию конечных
формообразований, могут приводить к превращению в ходе изменений
внешних условий во внутренние, случайных в
необходимые и т. д.
В сфере тех форм движения материи, которые
исторически и актуально находятся ниже человеческой
действительности, царит взаимо-действие конечных
формообразований. И чем ниже по уровню развития
расположена форма движения, тем больше в ней доля элемента
случайности, тем труднее в ней необходимости
прокладывать свой путь. И наоборот, чем выше уровень
развития, тем вторичнее элемент случайности (или точнее:
тем опосредствованнее эффект его действия). Но как бы
то ни было, в до-человеческой действительности царит
взаимо-действие. В мире взаимодействия конечных
формообразований существует взаимо-обусловливание.
Иначе обстоит дело с возникновением субъекта
предметной деятельности и созидаемого этой деятельностью
мира культуры. Здесь меняется сама онтология
обусловливания. Конечно, в самом общем виде «история
природы и история людей взаимно обусловливают друг
друга»4. Однако характер этой взаимной обусловленности
принципиально иной. Предметная деятельность не
является разновидностью взаимо-действия. Ее субъект
не есть конечное, замкнутое на некую изначальную
специфику формообразование. Предметная деятельность
обладает трансцендирующим характером не только в
отношении внешней ей действительности, но прежде
всего в отношении самой себя.
Деятельность предметна. Это значит, что в процессе
ее субъект не привносит в предмет свою собственную
меру и сущность, не смотрит и не преобразует его
исключительно с позиций этой меры и сущности5, но
4 Маркс К-, Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность
материалистического и идеалистического воззрений: (Новая публикация
первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966. С. 19.
5 Речь идет здесь о главном принципе. Привнесение же
собственной меры и сущности полностью не исключается. Оно бывает
обусловленным, во-первых, тем, что в предметной деятельности есть
уровень потребностно-полезностного отношения к действительности:
179

придерживается меры и сущности самого предмета.
Именно действуя согласно имманентной логике, мере и
сущности особенных предметностей, субъект и
конституирует и развивает себя как предметного, как
способного именно благодаря обогащению предметностями не
привносить себя в предмет, но действовать «от имени»
предмета. Распредмечивая мир особенных
предметностей и делая моментами деятельностного отношения к
ним их собственные особенные имманентные
определения, субъект исторически распредмечивает и делает
определениями собственной деятельности универсально-
всеобщие определения действительности, атрибуты
субстанции. Именно потому, что имманентными атрибутами
деятельности субъектов становятся (постоянно
становятся, а не однажды) универсально-всеобщие
определения, деятельность и обретает способность относиться к
особенному формообразованию сообразно его
имманентной логике, мере и сущности. Иными словами,
человеческая деятельность настолько предметна, насколько
полно и всесторонне она обогащена
универсально-всеобщими определениями. Или (что то же самое):
способность вести себя в соответствии с особенными
определениями предмета есть одновременно способность вести
себя в соответствии с субстанциальными
определениями.
Так понимаемая предметная деятельность уже не
может быть истолкована как разновидность взаимо-дей-
ствия, царящего в природе, в до-человеческой и
вне-человеческой действительности. Последняя находится по
ту сторону мира культуры, а не просто вне индивидов.
Ведь человек как субъект есть мир человека — мир
построенный из природы и «над» ней культуры и мир
человеческих отношений, внутри и посредством которых
осуществляется это созидание и бытие мира
культуры.
здесь такое привнесение есть закон. Во-вторых, предметная
деятельность, будучи процессом трансцендирования, вместе с тем на каждом
даннОхМ уровне своего развития является так или иначе
ограниченной, что и не позволяет максимально избежать подобного
привнесения. Наконец, в-третьих, привнесение в мир предметов собственной
меры и сущности бывает обусловлено своецентристским отношением
к действительности, когда субъект фактически выступает как
сложно организованное конечное (т. е. оконечивающее само себя)
существо.
180

Предметная деятельность не может существовать без
собственных условий. Однако, как очевидно из
вышесказанного, ее отношение к ним принципиально отличается
от характера бытия условий и процесса обусловливания
в царстве природных взаимодействий. На первый взгляд
это отличие заключается в том, что субъект в своей
деятельности имеет дело со значительно большим числом
условий, чем конечное формообразование, чем самое
высокоорганизованное животное. Более того, прогресс
предметной деятельности состоит в том, что она все
больше расширяет спектр этих условий. Однако
специфика связана с не-адаптивным, предметным отношением
к этим условиям и обстоятельствам. Вовлекая в свою
деятельность все новые и новые (не только в
количественном, но и в качественном отношении) особенные
формообразования, субъект вовлекает в нее и комплекс
условий данных формообразований. Эти условия
становятся предметом для его деятельности. Субъект распред-
мечивает логику условий, а не механически
взаимодействует с ними; он не пассивно приспособляется к ним, но
и не стремится враждебно-активно подавить их. В этой
связи деятельность, как отмечал Гегель, «есть движение,
переводящее условия в предмет и последний в условия
как сферу существования, или, вернее, движение,
выводящее предмет из условий, в которых он имеется в себе,
и дающее предмету существование посредством снятия
существования, которым обладают условия»6.
Условия и обстоятельства не являются чем-то одно-
порядковым с предметной деятельностью: они никогда
не воздействуют на субъекта так, как это обстоит в
царстве природы. Субъект, как уже сказано, не
взаимодействует с условиями, но распредмечивает их. «Условия
деятельности человека лишь тогда вообще являются для
нее условиями, когда она сама делает их предметом,
включенным в ее внутренний диалектический процесс,
когда она втягивает их в сферу своей собственной
активности, которая вырастает из предметности»7.
Предметная деятельность есть самообусловливающий себя
процесс. Но это обусловливание себя осуществляется
6 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. С. 327.
7 Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как
философский принцип//Проблема человека в современной философии. М.,
1969. С. 83.
181

предметно, т. е. по логике, мере и сущности тех
феноменов, которые предстают как условия и обстоятельства.
Ничто само по себе, т. е. не будучи вовлечено в
деятельность, не может быть условием, обстоятельством,
фактором для человека и его деятельности.
Конечно, на это можно возразить, что в истории не
раз какие-либо факторы (преимущественно стихийно-
природные) делали людей-субъектов пассивными
жертвами своего воздействия на них извне, делали их как бы
функцией приложенной к ним силы. Однако действие
таких факторов не было вызвано непосредственным
воздействием на предметную деятельность человека. Если
человек не может отнестись к этим факторам предметно,
то есть в соответствии с сущностью предметной
деятельности, значит, он в данном отношении еще недостаточно
развит как предметное существо и, значит, данные
факторы есть запредельные для него, т. е. не выступают для
него условиями. Или иначе: они явились бы условиями
для иной, более развитой деятельности. В данном же
случае эти разрушительные факторы действуют не на
деятельность, а на вещные компоненты деятельности, на
ее «материю». Они и воздействуют на них по логике
взаимо-действия (т. е. действия и противодействия).
Прогресс деятельности, в частности, состоит в том,
чтобы шаг за шагом предметно осваивать такого рода
запредельные силы, причем не только в так называемой
природе, но и в природе своей собственной, в до-деятель-
ностных, виртуальных слоях субъектного бытия.
Итак, предметная деятельность сама себя
обусловливает, распредмечивая логику условий и обстоятельств,
изменяя их и одновременно изменяя самое себя.
«Совпадение изменения обстоятельств и человеческой
деятельности, или самоизменения, может рассматриваться
и быть рационально понято только как революционная
практика»*,— пишет К. Маркс. При этом не следует
забывать, что внутри человеческой действительности
«как объективные, так и субъективные условия... суть
лишь две различные формы одних и тех же условий»9.
Объясняется это тем, что все, что есть в обществе, в
культуре, создано, воссоздается и созидается заново
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 262.
9 Marx К., Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). II Abt. Bd. 1. Text.
Tl. 2. В., 1981. S. 69836-38.
182

предметной деятельностью людей, понимаемой как
взаимопроникновение субъект-объектного и
субъект-субъектного отношений. Предметная деятельность в таком
понимании предстает как способ актуализации виртуальных
содержаний человеческой сущности и внешней природы,
а также как способ бытия актуализованного достояния
субъектов (мира культуры). В этой связи объективные
и субъективные условия суть лишь два различных
выражения одного и того же процесса.
Маркс именовал условиями труда его предмет и
средство. Диалектика труда такова: «Все три момента
процесса труда: субъект труда и его факторы —
материал труда, на который он воздействует, и средство
труда, которым он действует,— объединяются в
нейтральный результат, в продукт. В продукте труд через
посредство средств труда соединился с материалом
труда»10. Но не только средство труда, а преимущественно
также и предмет труда, суть результаты труда,
прошлый, опредмеченный труд. Здесь поэтому реально
соотносятся живой труд и опредмеченный труд,
выступающий как условие живого труда. Ведущим моментом
здесь является именно живой труд, деятельность
субъекта. Такое понимание позволило Марксу раскрыть
тайну капиталистического способа, производства (да и
предшествующих ему способов производства). В
архаическом типе социальности индивиды еще едины с
условиями своего существования. Дальнейшее историческое
развитие, связанное с разделением деятельности (и
труда), характеризуется отделением друг от друга и
взаимным противопоставлением условий труда и самого
труда. «В объяснении,— пишет Маркс,— нуждается (или
результатом некоторого исторического процесса
является) не единство живых и деятельных людей с
природными, неорганическими условиями их обмена веществ с
природой и в силу этого присвоение ими природы, а
разрыв между этими неорганическими условиями
человеческого существования и самим этим деятельным
существованием, разрыв, впервые полностью
развившийся лишь в форме отношения наемного труда и
капитала»11.
10 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 59.
11 Там же. Т. 46, ч. 1. С. 478.
183

Расщепление труда поражает самое его существо:
живой труд отделяется от собственных условий, а
последние наделяются самостоятельностью по отношению
к нему и существуют как бы сами по себе. Это
противостояние доходит до неприкрытого антагонизма именно
при капитализме. Чтобы осуществлять процесс труда,
или, что то же самое, процесс производства, необходимо
соединить живой труд и его условия (предмет труда и
средство труда). Однако эти моменты взаимно отчужде-
ны друг от друга и находятся на разных полюсах. Более
того, они составляют собственность антагонистически
противостоящих друг другу классов: труд как
способность к труду (рабочая сила) предстает как
собственность рабочего, условия же труда — как собственность
капиталиста (то обстоятельство, что предмет труда и
средство труда могут быть собственностью разных
капиталистов, принципиального значения не имеет).
Капиталистический способ производства, кроме того, есть
товарное производство; рабочая сила и условия труда
также обладают товарной определенностью. Соединение
рабочей силы с условиями ее осуществления
опосредствуется рынком, сферой товарообмена. Чтобы вспыхнула
искра и загорелось пламя живого труда, необходимо
вступить в отношение купли — продажи.
Рабочий, продавая капиталисту свою рабочую силу,
предоставляет последнему право распоряжаться ею.
В процессе производства антагонизм труда и его
условий представляется снятым. Однако это лишь
объективная видимость. Маркс пишет в этой связи: «Коль скоро
предметные условия труда, материал и средство труда
непосредственно функционируют в процессе труда, они
применяются рабочим. Но не труд применяет капитал,
а капитал применяет труд»12. Здесь труд уже
объективно низведен до положения одного из факторов процесса
производства. Процесс капиталистически
организованного производства есть процесс отчуждения. На одном
полюсе его находится рабочий и его живой труд, на
другом полюсе — капиталист и условия труда, а также
отчуждающиеся продукты труда. Рабочий своим
отчуждающимся трудом созидает продукты и потому
является первичной фигурой процесса отчуждения; капиталист
12 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 101.
184

же находится на полюсе результатов процесса
производства и потому есть производная, вторичная фигура
процесса отчуждения. «Рабочий здесь с самого начала
стоит выше, чем капиталист, постольку, поскольку
последний уходит корнями в этот процесс отчуждения и
находит в нем свое абсолютное удовлетворение, между
тем как рабочий в качестве его жертвы с самого начала
восстает против него и воспринимает его как процесс
порабощения»13.
Вот почему наиболее общей и в то же время и
наиболее глубокой характеристикой процесса отчуждения
труда является подчинение живого труда собственным
условиям. «Капиталистическое производство,— пишет
Маркс,— характеризует вообще то, что условия труда
самостоятельно, персонифицированно противостоят
живому труду, что не рабочий применяет условия труда, но
условия труда применяют рабочего»14.
Марксистская концепция предметной деятельности в
вопросе о ее условиях и обстоятельствах противостоит
всем тем концепциям, которые так или иначе отрывают
деятельность от обстоятельств и условий и взаимно
противопоставляют их. Все эти концепции можно свести к
двум — к теории чистого акта и теории среды (термин
«теория» здесь условен; это собирательное название для
разнообразных тяготеющих к этим двум полюсам
понимания соотношения деятельности и ее условий). Теории
эти берутся здесь в логически резюмированном и
предельно очищенном виде.
Теория чистого акта, или субъективистский активизм,
отрывает активную форму деятельности от ее условий,
рассматривая последние как нечто заведомо ничтожное
и не имеющее объективного отношения к ней. Чистая
деятельность изображается как нечто самодостаточное
и в самом себе укорененное, как развивающее свои
формы исключительно из себя самой. Она, стало быть, пони-
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 49. С. 47. Или: «Функции,
выполняемые капиталистом, это только с сознанием и волей выполняемые
функции самого капитала, т. е. стоимости, увеличивающейся путем
всасывания живого труда» (Там же. С. 46).
14 Marx К, Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). II Abt., Bd. 3,
Text. Tl. 6. В., 1982. S. 20143_7. Или: «Во всех общественных
укладах господствующим классом (или классами) всегда является класс,
владеющий предметными условиями труда...» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. Т. 47. С. 144). Ср. с. 251.
185

мается как не имеющая никакого предметного генезиса
и никакой обусловленности. Сама же предметность, мир
природы и даже мир культуры редуцируются до чего-то,
имеющего значение лишь материала («материи») для
воплощения чистых форм субъективной активности или
же фона, на котором развертывается эта активность.
Теория чистого акта оказывается неспособной объяснить
происхождение и развитие форм деятельности,
неспособной объяснить, а тем самым и утвердить истинную
субъектность. Идеологически она воспроизводится как
апология субъективистского антропоцентризма,
волюнтаризма и т. п.
Теория среды столь же отрывает условия
деятельности и ее опредмеченные формы от самой деятельности,
но акцент ставит именно на них. Сама же деятельность
и субъектность редуцируется здесь до чего-то
третьестепенного, несуверенного, берется как простой продукт
действия условий и обстоятельств. Мир природы и мир
культуры эта теория рассматривает как
могущественную среду, в которую погружены человеческие
индивиды. Эта среда изображается как ничем и никак не
обязанная своим происхождением и бытием
деятельности и отношениям индивидов, которые представляются
ее послушными марионетками. Объяснить действи*
тельное происхождение «социальной среды» и мира
обстоятельств теория среды не в состоянии. Идеологически
она воспроизводится как апология фатализма,
конформизма и т. п.
Тесным образом к теории среды примыкает так
называемая теория факторов («теория» здесь — условный
термин), которая стремится объяснить исторический
процесс действием одного или нескольких факторов, т. е.
условий, оторванных от деятельности и поставленных
рядом с нею как нечто эквивалентное ей.
К принципиальным мировоззренческо-методологиче-
ским недостаткам теории чистого акта и теории среды
(и теории факторов, разумеется) относится то, что ни
одна из них не способна построить монистическую
концепцию человеческой деятельности и истории. Исходя из
чистого акта как принципа, нельзя не только объяснить,
но и полностью освободиться от объективности и
предметности; исходя из среды как основополагающего
принципа, не только невозможно объяснить субъектность
186

(или хотя бы субъективность), но и избавиться от нее.
Вытесняемое из этих теорий содержание так или иначе
дает о себе знать. Более того, то, что вытесняется и
третируется одной теорией, принимается за исходный
пункт другой. Изгнанная на задворки Социальной
Среды и превращенная в нечто жалкое и призрачное
человеческая субъектность подхватывается теорией чистого
акта и раздувается до исполинских размеров, так что на
ее фоне предметность и объективность меркнут и
становятся чем-то аморфным и чуждым субъектности, чем-
то просто недостойным ее. Но именно эта чуждая
субъекту реальность, но изображенная как грозное царство
Объективности становится точкой отсчета теории среды.
Эти две теории-крайности, таким образом, дополняют
друг друга и, развивая свои исходные принципы,
логически приходят к позициям прямо противоположным:
«объективизм, отрицая мир субъекта, приходит к
субъективизму, а субъективизм, отрицая мир объекта,
приходит к объективизму»15.
Но внешне они антагонистичны друг другу; поэтому
«тот и другой бесконечно принижают и обращают в
нечто предельно «тощее» то, что они отрицают:
объективизм — субъект, а субъективизм — объект. Но в том-то
и дело, что каждый из них совершает столь же
опустошительную работу вместе с тем и по отношению к тому,
что он утверждает. Объективизм отнюдь не дает нам
«царства объективности», на раскрытие которого он
претендует... Точно так же и субъективизм далек от того,
чтобы показать богатство мира субъекта...»16.
Маркс подверг критике как теорию чистого акта, так
и особенно теорию среды, поскольку последняя для
теоретизирующего (а в неконцептуализованном виде и
для обыденного) сознания того времени представлялась
истинной концепцией исторического процесса. А ведь
всякая теория, в особенности же претендующая на
мировоззренческую значимость, прямо или косвенно является
ориентиром для поведения и действия, притом не
только в тактическом, но и в стратегическом смысле. Теория
среды ставит акцент на условиях, обстоятельствах,
определяющих-де человеческую субъектность. Исходя
15 Батищев Г. С. Общественно-историческая, деятельная
сущность человека//Вопросы философии. 1967. № 3. С. 24.
16 Там же. С. 24—25.
187

из такого понимания, энергия должна быть направлена
именно на изменение обстоятельств, от которых
ожидается, что они затем изменят и самих субъектов. Маркс
следующим образом резюмирует эту позицию: «Если
характер человека создается обстоятельствами, то надо,
стало быть, сделать обстоятельства человечными»17.
Маркс отмечает в этой связи: «Материалистическое
учение об изменении обстоятельств... забывает, что
обстоятельства изменяются людьми...»18 и «что
обстоятельства постольку творят людей, поскольку люди творят
обстоятельства»19. Дело же, по Марксу, состоит в
совпадении «изменения обстоятельств и самой
деятельности». Только в этом случае мы имеем подлинно
революционную практику.
Работая над «Капиталом», Маркс подверг критике
так называемую теорию факторов производства
Ж. Б. Сэя. Сэй утверждал, что процесс производства
включает в себя три гетерогенных компонента, а именно
труд, средства производства и землю. На вопрос, в чем
источник доходов, Сэй отвечает: «В производственных
фондах; они суть: наши промышленные способности,
наши капиталы, наши земли»20. Из этого он и выводит
свою триединую формулу: «капитал — прибыль
(процент); земля — рента; труд — заработная плата»,
которая и по сей день — за исключением внешних
модификаций — является краеугольным камнем буржуазной
политической экономии. При этом ни сам Сэй, ни иной
вульгарный экономист не утруждает себя обратить
внимание на то, что взятые в качестве источников дохо-
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 145—146. В литературе
обычно эта позиция приписывается самому Марксу. При этом не
учитывается то, что говорит Маркс по этому поводу ниже: «Эти и им
подобные положения можно найти почти дословно даже у самых
старых французских материалистов. Здесь не место входить в их
оценку» (Там же. С. 146).
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 262.
19 Marx К., Engels F. Gesamtausgabe (MEGA). I Abt., Bd. 5. В.,
1932. S. 285-6.
20 Сэй Ж. Б. Катехизис политической экономии, или Краткое
учение о составлении, распределении и потреблении богатств в
обществе. СПб., 1833. С. 116. См. также с. 232—233, примеч. 34; 236,
примеч. 40; 239—240, примеч. 44. Или: «...Полный доход каждого лица
состоит из суммы всех ценностей, получаемых им от действия и
употребления его промышленных способностей, капиталов и земель»
(Там же. С. 120).
188

да ингредиенты «относятся друг к другу примерно так
же, как нотариальные пошлины, свекла и музыка»21.
Главный же порок такого (как и любого иного)
факторного подхода состоит в том, что труд,
созидающая деятельность, опредмечивающаяся в средствах
труда и в предмете труда, берется как равнозначная, как
однопорядковая со своими опредмеченными
результатами, как рядовой фактор наряду с другими факторами
(действительно факторами труда). Ж. Б. Сэй в данном
случае некритически, более того — апологетически
выражает в своей «теории» объективную ситуацию
отчуждения: ведь «в процессе труда труд уже включен в капитал
и принадлежит ему в такой же точно степени, как
средство труда и материал труда»22. Одновременно Сэй
некритически воспроизводит и апологизирует (тем, что
рационализирует средствами теории) осознание
процесса производства промышленным капиталистом.
Капиталист считает, что это именно он осуществляет
производство: ведь он и никто иной авансирует капитал, покупает
рабочую силу, материал и средство труда. Для него
поэтому все они суть равноправные, рядомположенные
факторы получения прибыли. И, кстати, прибыль
определяется именно с объективной позиции (т. е. с позиции
места, занимаемого внутри социального целого)
капиталиста-предпринимателя: она есть отношение
прибавочной стоимости не к переменному, а ко всему
авансированному капиталу. Тем самым теория факторов
производства Ж. Б. Сэя маскирует факт и сущность
капиталистической эксплуатации труда.
Самым парадоксальным является то, что на почве
учения Маркса, который все время восставал против
теории среды во всех ее вариантах, выросла в свое
время «марксистская» теория среды. Основателем ее
явился П. Лафарг, приписывавший Марксу приверженность
к теории среды и даже ее авторство. Он писал: «Маркс
ввел в человеческую историю теорию сред. Но не
думайте, что экономический материализм Маркса и Энгельса
представляет собою одно из тех вульгарных
приспособлений естественнонаучных теорий к общественным нау-
21 Маркс К. Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 380. Ср. с. 391, 394.
22 Там же. Т. 47. С. 105. Ср. с. 500. «Труд (живой) выступает
лишь как средство, как фактор, при посредстве которого капитал
(стоимость) сам себя воспроизводит и умножает» (Там же. С. 102).
189

кам, какие в последнее время в таком изобилии
предложены были дарвинистами в Германии, Англии и
Франции. Нет, Маркс является родоначальником этого
учения»23.
Каковы же основные положения этого «Марксова»
учения? «Человек,— рассуждает Лафарг,— живет в
двоякой среде: в среде космической, или естественной, и
в среде экономической, или искусственной, созданной
им самим. Совокупные действия и противодействия этих
двух сред определяют эволюцию человека и
человеческих обществ»24. Лафарг то и дело повторяет, что
человек сам создает искусственную среду, сиречь экономику.
Но тут же поспешно оговаривает, что эта «искусственная
среда» в свою очередь оказывает воздействие на
человека. «Эта искусственная среда продолжает дело природы:
она изменяет естественного человека, совершенствует
одни его свойства, подавляет другие и создает
социального человека...»25.
В концепции П. Лафарга, излагаемой им от имени
К. Маркса, человеку, субъекту отведена сугубо
побочная, подчиненная роль. «Та область искусственной или
социальной среды, в которой человек действует,
воспитывает его физически, умственно и нравственно. Это
получаемое от вещей воспитание, порождающее в нем
представления и возбуждающее в нем страсти,
воспринимается им бессознательно»26. А отсюда и
рекомендации Лафарга по изменению человека: «Чтобы изменить
его, надо преобразовать среду, в которой он
развивается... Измените среду — и этим самым вы измените
нравы, привычки, страсти и чувства людей»27.
Идеалом общественного устройства для П. Лафарга
является... муравейник. Некоторые виды животных,
говорит он, тоже создают искусственную среду и
благодаря этому возвышаются над другими видами. Но подлин-
23 Лафарг П. Соч. М.; Л., 1931. Т. 3. С. 434.
24 Там же. С. 447. См. также с. 23, 200, 423, 449.
25 Там же. С. 200. См. также. С. 420.
26 Там же. С. 28. И далее: «Поэтому, когда он (человек.— А. X.)
действует, он воображает, что свободно следует импульсам своих
страстей и своих воззрений, между тем как на самом деле он
подчиняется только влиянию, оказываемому на него одною из областей
искусственной среды...» (Там же).
27 Там же. 1928. Т. 2. С. 296.
190

ной вершины развития достигли именно муравьи28.
Человеку в этом смысле еще далеко до муравьев; ведь и
разделение труда у них по сравнению с человеческим
обществом развито необычайно высоко и рационально29.
Форма организации муравейника, согласно Лафаргу,
является подлинно коммунистической. «В муравейнике
царит строжайший коммунизм. Труд в нем свободен.
Муравьи выполняют его с неослабным энтузиазмом»30.
Какова же культурно-гносеологическая почва теории
чистого акта и теории среды, этих концептуальных
собратьев-антиподов? Если ответить одним словом:
отчуждение, вызванное к существованию расщеплением
предметной человеческой деятельности и фактически
являющееся способом бытия такой деятельности. Обе они
по-своему некритически отражают и абсолютизируют
прямо противоположные аспекты и тенденции процесса
отчуждения. Действительная критика этих теорий есть
поэтому критика их действительного основания,
показывающая, каким образом они из него вырастают как его
следствия и как они его в конечном счете апологизи-
руют. Марксистская концепция соотношения
деятельности и ее условий на сегодняшний день остается наиболее
адекватной, и следует лишь развивать ее дальше.
Категория условия является лишь одним из
определений сферы сущности и тем самым одной из ступеней
познания последней. Гегель писал: «Когда налицо все
условия какой-нибудь сути дела, она вступает в
существование»31. Тем самым следующей категорией в
настоящей «Диалектической логике» является категория
существования.
28 «Муравейники — одно из истинных чудес природы» (Лафарг Я.
Соч. Т. 3. С. 450).
29 См.: Лафарг Я. Соч. Т. 3. С. 451.
30 Там же. С. 452. См. ниже: «Этот необыкновенно высокий
уровень умственного развития объясняется, конечно, не борьбой за
существование господ дарвинистов, а защитным и воспитательным
влиянием искусственной среды, созданной муравьем, — среды,
которая устраняет внутри муравейника всякую борьбу, всякое
индивидуальное соперничество и оставляет только коллективную борьбу
всей колонии в целом с окружающим миром» (Там же. С. 453).
31 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 108. В «Энциклопедии
философских наук», где категория условия рассматривается в
разделе «Действительность», Гегель говорит иное: «Когда все условия
имеются налицо, предмет необходимо должен стать действительным...»
(Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. С. 322).

Раздел II
ЯВЛЕНИЕ СУЩНОСТИ.
СУЩЕСТВОВАНИЕ
Глава 1
СУЩЕСТВОВАНИЕ
Существование есть сущность в явлении, или
существенное явление. Но поскольку сущность и формы ее
внешнего обнаружения не совпадают, постольку под
существованием подразумевается также противоречие
сущности и явления и процесс его разрешения.
На уровне обыденного сознания существование
понимается как все сущее или всякий существующий
предмет. С другой стороны, в стихии живой речи данный
термин приобретает и значение чего-то присущего
предметам, выступая в виде синонима понятий «наличие»,
«жизнь», «функционирование», «жизнедеятельность».
При этом не учитывается специфичное развитие
различных вещей, процессов, индивидов и т. д. Более того,
подобное представление не отражает градаций
существования даже одного и того же развивающегося
предмета. По логике обыденного понимания существования
материальный мир предстает раз и навсегда данным, а
все его модусы — неизменными. Но ведь в таком случае
любую нелепость можно считать разумной, любую
форму общественного устройства — справедливой и т. п.
Диалектическая логика не отождествляет
существование ни с существующим, ни с простым наличием.
Существующее всегда есть вещь, или «что-то»;
существование же есть характеристика определенности этого
«чего-то». Что касается понятия наличия, то оно само по
себе не указывает на важность или неважность,
необходимость или случайность некоторого существующего.
Недостаточность, абстрактность понятия наличия
192

философия ощущала всегда и для его конкретизации
пользовалась, в частности, категориями бытия,
существования и действительности. Так, в гегелевской логике
эта триада категорий выражала основные этапы
становления непосредственного. И это справедливо: ведь
процесс развития всякого предмета есть постепенное
восхождение от его неразвитого состояния к «классической»
форме. В этом движении бытие представляет собой
зачаточную стадию формирования предмета, голое наличие,
лишенное собственной ценности; оно передается
элементарным суждением «это есть». Напротив,
действительность является характеристикой наиболее высокого
уровня, достигнутою предметом; это, так сказать,
качественная полноценность, осуществленность его
сущности, видо-родовое тождество1. Существование есть
процесс перехода от бытия к действительности,
противоречие между простым наличием, функционированием
данного целого и его уже сформировавшейся сущностью,
которая требует своего выхода и полного полагания в
явлении. Поэтому, дополняя первоначальную
дефиницию, существование можно определить и как процесс
становления действительности, или тенденцию к
адекватному выражению сущности в явлении.
Явление и существование сводятся к внешнему
обнаружению сущности; та и другая категории фиксируют ее
наличное бытие. Однако закономерно встает вопрос о
специфике каждой из этих категорий. Если они
одинаковы, то есть ли смысл обозначать одно и то же двумя
различными терминами? Но тогда как объяснить тот
факт, что в истории философии категория
существования рассматривалась особо и не сводилась к категории
явления? Для уяснения содержания и роли названных
понятий надо исследовать их в единстве с той
категорией, без которой они теряют свой смысл,— категорией
сущности. Ведь свое подлинное значение они
приобретают только в составе пар сущность — явление и
сущность — существование.
В своем собственном бытии любой предмет целостен
и не распадается на две части: сущностную и являющую-
1 Понятия вида и рода употреблены здесь отнюдь не в смысле
биологических таксонов; под видо-родовым тождеством имеется в
виду совпадение существования единичного предмета (особи,
индивида) с его родовой сущностью.
13—106
193

ся. Одновременно он и не равен самому себе, так как,
во-первых, всегда выступает в качестве бытия-для-дру-
гого, а во-вторых, изменяется во времени.
Следовательно, сущность и явление и совпадают и не совпадают
друг с другом, так как, с одной стороны, сущность есть
один из аспектов явления, а с другой — особая,
внутренняя ипостась последнего. Действительно, если бы
сущность сводилась к явлению, познавать было бы
решительно нечего: все «тайны» лежали бы на поверхности,
и оставалось бы только «брать» их в готовом виде. Если
бы, наоборот, явление растворялось в сущности,
познание было бы невозможно: ему не за что было бы
«ухватиться», так как весь мир при этом состоял бы из
«чистых» сущностей.
Явление в широком смысле есть вещь, процесс,
предмет или предметная область, т. е. сфера явления. Оно
существует как система нескольких измерений. К
элементам ее относятся: генетически первичная,
определяющая функция (свойство, признак) явления, т. е. его
сущность; внешние параметры (размер, форма, объем,
цвет, запах, скорость, возраст, темперамент и т. п.), или
явление в узком смысле; и, наконец, основной способ
функционирования, жизнедеятельности предмета, т. е.
его существование. Другими словами, существование
есть способ выражения сущности при данных внешних
параметрах явления. Именно в них следует искать и
причину несовпадения, разомкнутости существования и
сущности. Явление поэтому определяется как
несущественное существование: можно являться человеком, а
можно являться человеком. Существование есть,
соответственно, существенное явление, или сущность в
явлении. Но совпадение сущности и явления при этом не
означает, что предмет уже действителен. Он становится
таковым лишь тогда, когда основной способ его
функционирования делается тождественным генетически
первичной функции, т. е. родовой сущности данного
предмета.
Предположим совпадение сущности и явления
некоего предмета в форме действительности. Тогда
достаточно было бы исследовать именно эту развитую,
«классическую» форму. Однако при этом не было бы
необходимости познавать ее, так как в явлении данного предмета
сущность была бы представлена адекватно. В этом слу-
194

чае науке отводится роль механического регистратора
фактов, простой описательной дисциплины, каковой она
предстает, например, в позитивизме. Следовательно,
полное совпадение сущности и явления в конечном счете
равно их полному разъединению.
На самом же деле действительная, т. е. наиболее
развитая форма предмета с необходимостью
расщепляется на сущностный и являющийся моменты, но
неразделимы в ней сущность и существование. Именно
единство этих последних и делает предмет
действительным.
Правда, в философии Гегеля, который наиболее
детально рассмотрел диалектику этих категорий,
действительность определяется двояко: то как совпадение
сущности и существования, то как единство сущности и
явления. С позиций идеализма эти формулировки не
выглядят логическим противоречием, так как
обосновываются тезисом о тождестве мышления и бытия. У
Гегеля это характеристика всего, а не только каждой вещи.
Более того, для Гегеля познание предмета и его
реальное развитие — одно и то же, причем не только по
содержанию, но и по форме. Наконец, самопознание у
него — не средство, а цель жизни.
Мышление, безусловно, отражает объективные
законы; но познавать нечто — далеко не то же самое, что и
развиваться реально. Продукты познания (идеи,
теории), если в них отражено совпадение сущности и
явления, сами по себе могут быть действительными, т. е.
совершенными, истинными, классическими
представителями рода «наука», но это не значит, что отраженный
ими предмет обязательно действителен. Он может быть
и лишь существующим. Важно поэтому сделать его
действительным реально, а не только в познании.
Следовательно, наука есть, во-первых, один из способов
проявления человеческой творческой сущности, а во-вторых,
одно из средств совершенствования и развития самой
практической жизни людей.
Таким образом, специфика «сущности и явления»
выделяется в связи с отношением познания к объекту,
а специфика «сущности и существования»— в связи с
анализом его самодвижения. Эти особенности каждой из
пар одновременно и сближают их. Сущность — явление
и сущность—существование — родственные категории.
195

Сущность и явление отражают движение извне
вовнутрь, т. е. углубление в объект, а сущность и
существование — изнутри вовне, т. е. реальное полагание,
становление, осуществление объекта. Иначе говоря,
проблема сущности и явления сопряжена с вопросом о том, что
предмет в себе «прячет», а проблема сущности и
существования — с вопросом о том, как он себя выражает.
Изучение сущности и явления при этом предшествует
изучению существования, поскольку, прежде чем
говорить о способе существования некоторой сущности, надо
выявить эту сущность.
Итак, проблема существования в том виде, как она
представлена в философии, значительно отличается от
соответствующей проблемы в естествознании2.
Современная физика сталкивается с так называемой «потерей
наглядности» при изучении элементарных частиц и
виртуальных процессов; открытие новых,
ненаблюдаемых объектов порождает проблему определения их
статуса. Математизация и формализация знания вызывают
к жизни вопросы о специфике отражения реальности в
математике и об адекватном выражении суждений
существования в символической логике.
Сами по себе эти вопросы, несомненно, важны и
актуальны. Но они возникают, так сказать, по поводу
или в связи с существованием и являются вопросами о
его реальности и объективности. Между тем если речь
идет о проблеме существования, то имеется в виду
проблема самого существования.
Нестрогое употребление понятия существования
приводит в конечном счете к непониманию, неточному
прочтению и даже элиминированию самой исследуемой
проблемы. Именно так обстоит дело с нерефлектирую-
щим рассудком, для которого проблемы существования
нет. Ведь с обычной точки зрения существование — это
2 См., например: Алексеев И. С. Проблема существования в
астрономии//Философские проблемы астрономии XX века. М., 1976;
Он же. Проблема существования в релятивистской
космологии//Философские проблемы теории тяготения Эйнштейна и релятивистской
космологии. Киев, 1965; Готт В. С. Философские проблемы
современной физики. М., 1972. С. 57—76, 176—191 и др.; Ленинская теория
отражения и современная наука: В 3 кн. Кн. 1. София, 1973. С. 477—
488; Мостепаненко Л. М. Проблема существования в
физике//Физическая теория и реальность. Воронеж, 1976; Целищев В. В. Логика
существования. Новосибирск, 1976.
196

то, что имеется в наличии, т. е. любой зафиксированный
предмет. Поэтому обыденное сознание рассматривает
существование как нечто относительно запредельное,
данное и лишь сопутствующее всякому предмету и
человеческому существу. При таком подходе
существование — всего лишь фон, на котором разворачиваются
разнообразные процессы и явления, возникают
многочисленные проблемы и коллизии. Они происходят как бы
внутри существования и одновременно с ним. Сам же
этот «фон» обыденное сознание не воспринимает как
проблему, и потому индивиды нередко
подчиняются существованию, вместо того чтобы подчинять его
себе.
Нельзя, разумеется, считать недостатком или
упущением со стороны физиков, математиков или химиков то,
что они трактуют проблему по-своему: это объясняется
характером изучаемых ими объектов, спецификой их
функционирования и обнаружения. Если наука имеет
дело с неразвивающимися объектами или объектами с
невыраженными процессами роста и качественного
совершенствования, то проблема существования
тождественна в ней проблеме интерпретации фактических
данных. Но в науках (особенно общественных), где анализу
подлежат объекты развивающиеся, проблема
существования лежит в иной плоскости. Здесь она ставится как
вопрос о качестве самого существования. Является ли
существование того или иного объекта качественно
полноценным, действительным? Если нет, то насколько в
этом существовании осуществлена его сущность?
Каковы возможности изменения этого существования,
перспективы выражения объектом своей сущности и его
становления действительным? Это имеет не только
теоретическое, но и принципиальное практическое значение.
Ведь если существование ущербно, бесперспективно,
деформировано и однобоко, то его надо либо устранить
как таковое, либо направить в нужное русло в
зависимости от ценности и значимости данного существования.
Поэтому подлинная наука не должна лишь описывать
некое существующее, его параметры, структуру,
функцию и связь с другими существующими, но она призвана
отыскивать пути развития предмета, закономерности его
роста и усложнения, а также средства воздействия на
ход этих процессов, выявлять возможности конк-
197

ретно-практического приложения полученных
результатов3.
Природа в целом всегда представляет собой
единство, тождество сущности и существования, но не таковы
изначально ее конечные фрагменты. На том этапе
становления, который обозначается как существование, их
сущность еще не адекватно выражена в явлении,
«прячась» за внешними формами своего бытия. Предметы
подобного рода являются, следовательно, пока только
гипотетическими, возможными, недействительными.
Однако о проблеме существования по отношению к
природным явлениям можно говорить лишь в самом
узком смысле. Здесь не встает вопрос о переходе от
простого наличия к видо-родовому тождеству:
неорганические образования и биологические организмы
действуют в рамках жесткой необходимости, строго по
«предписаниям» природы. Лишь в случае, когда организм или
особь лишаются возможности стать действительными
вследствие нарушения каких-либо функций или
изменения условий среды, проблема существования
обнаруживает себя. При этом она предстает одновременно в двух
ракурсах — как проблема развития и как вопрос о
жизни и смерти данного предмета: если его не сделать
действительным, он погибнет. Точно так же проблема
существования проявляет себя и в масштабе природы
в целом, оборачиваясь задачей сохранения биосферы и
поддержания экологического баланса.
Так или иначе проблема существования выступает
проблемой только для человека как практически
действующего и познающего субъекта. Более того, она
является человеческой проблемой, и каждый индивид,
осознанно или неосознанно, решает ее для себя. В этом
случае проблема существования конкретизируется
следующим образом: как выполнить себя, проявить свою
родовую сущность? как стать действительным, истинно
необходимым существом, личностью?
Первоначально индивид представляет собой
«абстрактное» существо, не имеющее собственного основания
3 Образцом такого понимания целей науки служит анализ
капиталистической экономики, произведенный К. Марксом в «Капитале».
Описание наличного существования капитализма было для него лишь
средством, тогда как целью являлось установление истины в
вопросе о необходимости этого существования.
198

своего наличия и находящее его только в других людях.
Вовлекаясь, втягиваясь в систему общественных
отношений, индивид начинает приобретать собственное,
внутреннее основание своего существования, занимает
особое место в обществе и принимает на себя вполне
определенные функции в общественном разделении
деятельности.
Однако формирование личности — сложный процесс.
Между ее неразвитым бытием как началом и
действительностью как завершением становления пролегает
сложный и нередко драматичный процесс —
индивидуальное существование. Человек постоянно не тот, кем
он может быть, и не тот, кем он уже является: всегда
имеется разрыв между налично данным существованием
индивида и его проекцией в прошлое и будущее.
Противоречие двойного существования проявляет себя и по-
другому. Телесная реальность, телесное существование
индивида еще не означают, что он только поэтому есть
действительный человек. Он может вполне осязаемо
присутствовать в обществе, но при этом не оказывать на
него никакого влияния. Для социальной среды он
попросту «ничто»4.
Таким образом, свою определенность человек
обретает только среди других людей, в социально значимой
деятельности. Всячески отстаивая или отрицая интересы
общества, в рамки которого он заключен, человек
стремится «реализировать себя, дать себе через себя самого
объективность в объективном мире и осуществить
(выполнить) себя»5. Будучи существом деятельным,
творческим, целеполагающим, он тем более не мирится с
положением простого составного элемента, винтика в
механизме общественной системы. Индивид поэтому
пытается занять в обществе место, которое позволило бы
ему раскрыть свою сущность; но далеко не всегда и не
всякое общество может предоставить ему такое место.
Борьба с отжившим миропорядком и созидание
подлинно человеческого социального строя оказываются
непосредственной задачей индивидуального
существования.
4 Антиподом такого «существования» является действительный
человек: даже отсутствуя, он может влиять на жизнь общества
гораздо сильнее, нежели иные из телесно присутствующих в нем.
5 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 194.
199

Последний факт обходится представителями
экзистенциализма, которые со всей остротой поставили
проблему существования и четко зафиксировали ее
человеческий смысл. Однако они не продвинулись дальше
описания экзистенциальных коллизий и в результате
оказались в тупике неразрешимого парадокса:
человеческая жизнь всегда неподлинна, но это и есть
действительность человека. Экзистенциализм вообще
представляет собой своего рода синтез обыденного воззрения на
человеческое существование и теоретической рефлексии
на него. Это — точка зрения рядового индивида,
критически осмысливающего свою повседневную жизнь и
сознающего, что его существование, будучи его
существованием, все-таки запредельно ему, трансцендентно. Он
пытается подчинить его себе, «проектировать
себя», но сам подчиняется потоку времени и
существования.
Поэтому абсурдность и ущербность выглядят
вечными и неизменными атрибутами человеческого бытия, а
объективные общественно-исторические законы —
абстракциями, чуждыми индивиду. Лишь он сам, его
существование должны, по мнению экзистенциалистов, быть
предметом науки. Такое требование вполне объяснимо:
в условиях буржуазного общества наука зачастую
служит антигуманным целям и превращается в орудие
накопления капитала, оставляя человека вне сферы
своего рассмотрения. Столь же оправданна и критика
экзистенциалистами бесчеловечной сущности
буржуазного общества, которому они противопоставляют
индивидуальное бытие. Однако свою критику капитализма и
буржуазной науки экзистенциализм распространяет на
все общественно-экономические формации и всякую
науку.
Полное противополагание человека-монады
общественному целому оборачивается тем, что индивид,
согласно экзистенциализму, не может проявить себя цельно
из-за своих многочисленных социальных функций и
необходимости общения с другими людьми. Он проявляет
себя с той или иной стороны, но не в состоянии быть тем,
каков он есть на самом деле, или же тем, кем он мог бы
быть. Человеческое существование предстает как вечная
возможность и одновременно невозможность
самореализации индивида, постоянный «проект» будущего и
200

несовместимость идеала и реальности. Экзистенция
бессмысленна, абсурдна: жизнь человека есть умирание.
Единственным смыслом экзистенции, ее высшим
проявлением является поэтому смерть. На языке марксизма
все это означает, что индивид, отчужденный и
отчуждающий себя от общества, в конечном счете позволяет ему
поработить себя и не пытается воздействовать на ход
истории.
К. Маркс со всей определенностью доказал, что
человек формируется только в лоне общественных
отношений, в ходе социально-исторической практики.
Способствует ли капитализм становлению
действительного человека, является ли он сам действительным
обществом — для ответа на эти вопросы необходимо
было исследовать человеческую сущность. Эту проблему
Маркс понимает и как вопрос о существовании, т. е. о
том, почему человек есть человек и как возможно его
существование.
Основание человеческого существования Маркс
находит в труде, который «как созидатель потребительных
стоимостей, как полезный труд, есть не зависимое от
всяких общественных форм условие существования
людей, вечная естественная необходимость; без него не
был бы возможен обмен веществ между человеком и
природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая
жизнь»6. Маркс определяет, что человек есть
совокупность всех общественных отношений, существо,
производящее орудия труда. Однако здесь сущность предстает
не просто в готовом, наличном виде, как она всегда
существует в каждом индивиде, но одновременно и как
нечто должное. До сих пор человек больше изменял
природу, чем самого себя и общество. Последнее все
время выступало в разных формах, но с одним и тем же
содержанием: оно было классово-антагонистическим
образованием, где положение человека алогично,
извращено, «абсурдно». Следовательно, родовая сущность
человека обнаруживала себя лишь частично,
односторонне.
Установление этого факта приводит Маркса к выводу
о том, что корень феномена отчуждения — не в
специализации, не в разделении профессий, как считал, напри-
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 51.
201

мер, Ф. Шиллер7, а в разделении труда на умственный
и физический, в эксплуатации человека человеком.
В этих условиях сущностные силы, которые индивид
реализует в продукте труда, отделяются от самого
человека и начинают тяготеть, господствовать над ним.
Опредмечивание выливается в отчуждение. Поэтому в
буржуазном мире индивид, являясь человеком,
перестает существовать как человек. Здесь он — лишь
инструмент вне его положенной сущности; а его
собственные сущность и существование делаются
принадлежностью того целого, в котором они слиты неразличимо,
как в бытии бога средневековых схоластов. Этот
овеществленный бог — капитал,
«чувственно-сверхчувственное существо»8. Более того, превращаясь в
самовозрастающую стоимость, он становится «одушевленным
чудовищем»9, тогда как рабочий низводится до
неодушевленных обозначений, вроде «half times» и «full
times»10.
Капитализм изменил старое общество, произведя
экспроприацию индивидуальных собственников,
централизовав средства производства и обобществив труд. Но
централизация средств производства и обобществление
труда эволюционируют, движутся по своим законам и
начинают требовать для себя иной формы.
Противоречия капитализма в феномене отчуждения достигают
антагонизма: «осуществление его (человека.— С. К.)
сущности оказывается недействительностью его жизни...»11.
Капиталистическое общество «раздваивается»,
становясь «двуликим» и «двуличным». Существование
индивидов превращено здесь в простую наличность, и,
следовательно, капитализм как неподлинное человеческое
общество должен быть упразднен.
Понимание отчуждения как ущербного, «частичного»
существования основано в марксизме на строго научном,
диалектико-логическом употреблении самой категории
существования. Если бы «существование» понималось
7 По этому поводу Маркс писал: «Без ограничения сферы
деятельности нельзя ни в одной области совершить ничего
значительного» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 378).
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 507.
9 Там же. Т. 23. С. 206.
10 Там же. С. 254.
11 Там же. Т. 42. С. 24.
202

Марксом в обиходном, обыденном смысле (как
«наличие», «жизнь» и т. п.), то тогда вся концепция
отчуждения выглядела бы просто преувеличением, гиперболой,
художественным вымыслом, а вовсе не
научно-теоретической концепцией. Ибо как можно с точки зрения
обыденного сознания говорить о частичном человеке,
его половинчатости, о том, что человек в мире капитала
обладает мнимым существованием, в то время как
человек живет, действует, работает? Но все дело в том, что
Маркс понимал под существованием именно переход от
непосредственного, неразвитого, нерасчлененного бытия
к действительности как бытию богатому, полноценному,
конкретному.
Таким образом, основанием существования
индивидов является их социальность, тип которой, в свою
очередь, связан с формой и степенью развития человеческой
деятельности.
Само возникновение и бытие человеческого рода
связано с предметной деятельностью и обусловлено ею.
В контексте деятельности, направленной на
материальный мир, обнаруживается и противоречие:
невозможность адекватно взаимодействовать с этим миром,
покуда сам человек не является действительным.
Разрешение этой проблемы происходит в конечном счете в
результате преобразования объекта. Поэтому
действительность человека есть не что иное, как совпадение его
продуктивной деятельности (т. е. сущности) и
существования.
Капитализм не в состоянии достичь подобного
идеала. Выдвигая из своей среды немало действительных
личностей, он делает это как бы в виде исключения,
поскольку в своей массе члены буржуазного общества
остаются лишь существующими индивидами. Каждый
из них так или иначе есть воплощение противоречия
между сущностью и ее внешними модификациями.
Каждый индивид воплощает в себе и воспроизводит в
собственном существовании тот общественный организм,
внутри которого он живет. Противоречивое общество
порождает противоречивого индивида.
Как общественно-индивидуальное существо он не
изменяется автоматически вслед за изменением
экономической общественной формации. Поступательное
движение истории осуществляется поэтому в резуль-
203

тате перестройки не только общества, но и
индивида.
Проблема индивидуального существования, таким
образом, не снимается с повестки дня и при социализме.
Наоборот, она становится актуальной как никогда,
поскольку формирование нового человека — коренное
условие и цель построения коммунизма.
Она может быть достигнута лишь тогда, когда будет
осуществлен единый комплекс объективных и
субъективных факторов. К объективным относятся создание
материально-технической базы коммунизма, переход к
коммунистическому принципу распределения
материальных благ, предоставление каждому человеку того
поприща, на котором он может проявить себя в наибольшей
мере, высвобождение личного времени благодаря
сокращению рабочего дня и т. п. Субъективное условие
формирования личности нового типа — это самовоспитание
в широком смысле этого слова. Разумеется, такая
самодеятельность вытекает из объективных условий
существования человека, но вместе с тем в период становления
и существования коммунизма ее роль чрезвычайно
велика. Идея выработки в себе «внутреннего человека»,
нравственного самосовершенствования имеет,
по-видимому, огромный смысл в отношении человека будущего.
Ведь практическое разрешение проблемы существования
каждым индивидом есть его реальный перевод в
действительного человека, творца собственной истории.
Однако это и «вечная» проблема. Прежде чем стать
личностью, индивид с необходимостью вынужден
проходить ряд этапов своего становления, преодолевать
объективные и субъективные барьеры на этом пути,
подвергаться многочисленным превращениям.
Тем самым противоречие сущности и существования
не сводится исключительно к субъективным исканиям
индивида, проблеме «выбора себя». Оно является
противоречием, характерным прежде всего для объективной
логики действительности. Существование как
диалектическое единство сущности и явления оказывается
поэтому существенным, законосообразным отношением.

Глава 2
ЗАКОН
Выработка категории закона и осмысление
объективных законов всегда зависело от характера и уровня
развития деятельности и общения. Отношение к природе
всегда определяется в конечном счете общественными
отношениями людей друг к другу. Человеческая история
начинается с преобладания в ней системы отношений
личной зависимости. Сама эта система модифицируется
на протяжении очень длительного времени и утрачивает
свое господство лишь с появлением капиталистического
способа производства. В архаическом типе социальности
отношения личной зависимости тоже не остаются
одними и теми же, но эволюционируют. На самых первых
ступенях человеческой истории община (основная
форма организации первобытного общества) почти
полностью соткана из кровнородственных связей, а кроме
того, в ней полностью отсутствует феномен частной
собственности. Последним же словом архаического типа
социальности является, согласно Марксу,
земледельческая община — дуалистическое социальное образование,
сочетающее в себе общественную и частную формы
собственности и являющееся переходной фазой к
антагонистическому типу социальности.
Каждому типу социальности присуще собственное
мировоззрение, которое, хотя и резюмирует все основные
ипостаси мироотношения, тем не менее во многом
определяется господствующей формой общественного
сознания. Эта форма придает ему общую тональность, общую
окраску, так что все мировоззрение в его целом полу-
205

чает от нее собственную определенность. Такой формой
общественного сознания в условиях сформировавшегося
и продолжающего формироваться первобытного
общества была мифология. Мировоззрение первобытного
общества было поэтому мифологическим — поэтому, а отнюдь
не потому, что мифология была-де одной-единственной
формой общественного сознания1. Мифологическому
(или, по иной терминологии, мифопоэтическому, фоль-
клорно-мифологическому и т. п.) мировоззрению присущ
взгляд на мир как на Космос, которому противостоит
(во времени и пространстве) Хаос2. Космос — это
средоточие порядка, добра, красоты и т. д., в то время как
хаос наделен прямо противоположными негативными
характеристиками. Первобытный человек замечал
вокруг себя прежде всего временные природные ритмы,
(смену дня и ночи, времен года, жизненные циклы
растительного и животного царств и т. д.), а также
различного рода соотношения и связи пространственно
фиксируемых характеристик, часто контрадикторных
относительно друг друга (тепло и холод, свет и тьма, мужское
и женское начала и т. п.). Обработанные
«бессознательно-художественным образом», они и резюмировались в
мифологическом сознании в виде представлений об
универсальных законах, которым подчинено все, включая и
человека.
Со временем даже выделяется верховный закон,
который-де преобразует неупорядоченный хаос в
упорядоченный космос. В древне-индийской мифологии
ведической эпохи этот закон именовался рита, в системе
даосизма — дао, во многом еще мифологизованной
философии древних греков — логос и т. д.
В классовом обществе уже начинают осмысляться и
1 На том же основании говорится о религиозном характере
мировоззрения западноевропейского Средневековья или о научности
мировоззрения Нового времени.
2 Термины «космос» и «хаос» здесь условны, так как они сугубо
греческого происхождения. Речь поэтому идет о том смысловом
содержании, которое за ними стоит, а такое содержание имеет место
во всех древних мифологиях. Исследователи, правда, утверждают,
что понятие хаоса в наиболее архаических культурах отсутствует,
что оно возникло лишь на определенных ступенях развития
первобытного общества. Вместе с тем и те термины, в которых
фиксируется представление о космосе, у разных народов имеют различные
смысловые нюансы (См. в этой связи: Топоров В. Н. Космос//Мифы
народов мира: Энциклопедия. М., 1982. Т. 2. С. 9.).
206

общественные законы, однако первоначально
схватываются не имманентные законы общественного развития,
а лишь морально-правовые установления, обычаи,
нормы и т. д. Так, в общественном сознании эллинов
противопоставляются vo|iog и cpuaig, а в сознании латинян —
cultura и natura. Ouaig (природа, понимаемая как
живое, одушевленное существо) для древнего грека выше,
чем vojiog (т. е. система человеческих установлений).
В этой связи законы общества предстают чем-то менее
значимым, чем законы природы. (И, собственно говоря,
понятие закона применялось в этих условиях лишь к
общественной жизни, в указанном смысле.) На
подобном понимании в античной Греции проводилось и
ценностно окрашенное противопоставление «незаинтересо-
ванного» созерцания природы (еяюпцш]) и ремесла,
искусства изобретения орудий, приспособлений и т. п.
(t6%vti), которое рассматривалось как хитрость,
стремление обмануть природу, направить ее против нее же
самой. Такая установка сознания не позволяла
рассматривать распредмечивание природных законов при
создании технических устройств как одновременно и
познание их.
Конститутивным моментом мировоззрения
западноевропейского Средневековья была официальная
религия. В свете этого мировоззрения и природа, и общество
представали как не имеющие собственных законов, но
как получающие их от антропо- и социо-морфного Бога.
Тварный мир изображался в зеркале этого
мировоззрения как находящийся к Богу в отношении покорности,
повиновения, «монашеского послушания» и служения3.
Природа в нем ставилась заведомо ниже человека
(«венца творения»), она в целом оценивалась как средоточие
греховности и зла. «Царство природы рассматривалось
или как препятствие, или же, напротив, как
подтверждение царства благодати, иначе говоря, с точки зрения
идеи спасения. Интерес к физике как таковой, к
материальной природе без каких бы то ни было моральных
целей и заключений считался если не греховным делом,
3 См. об этом: Аверинцев С. С. Порядок космоса и порядок
истории в мировоззрении раннего средневековья. (Общие замечания)
//Античность и Византия. М., 1975. С. 266—268.
207

то праздным любопытством, не достойным серьезного
философского исследования»4.
С феодализмом уходит в прошлое эпоха господства в
обществе отношений личной зависимости. Последние
вытесняются отношениями вещной зависимости,
отношениями, на которых покоится капиталистический
способ производства. Гонка за прибавочной стоимостью
(в ее различных превращенных формах: прибыли,
ренты, процента) делает всеобщим отношение полезности,
создает, по словам Маркса, «систему всеобщей
полезности». Отношение полезности распространяется прежде
всего на природу; она все больше и больше
превращается в голый объект собственно материального
производства.
Однако природа, в отличие от аристотелевской
«материи», не аморфна и не пассивна; из нее нельзя
произвольно лепить все, что заблагорассудится. Она
законосообразна внутри себя, и потому утилизующая
активность капиталистического предпринимательства
волей-неволей вынуждена считаться с этой законосообразностью.
Это приводит к тому, что отношение полезности
распространяется на науку; последняя шаг за шагом
превращается в непосредственную производительную силу
материального производства. Это способствовало вместе
с тем и трансформации познавательной культуры в
науке. Новая наука, боровшаяся с антропоморфизмом,
иерархизмом и телеологизмом средневековой
познавательной культуры, стремилась очистить природу от
потусторонних сущностей и объявила ее высшим
предметом познания. Познавательная деятельность в науке
Нового времени начинает направлять свой взор на
природные феномены и на их взаимоотношения как на нечто
в себе самом достаточное и правомочное. Так, впервые
возникает идея эксперимента, т. е. способа «пытать
объекты», заставляя их заговорить, но уже не о тех
трансцендентных сущностях, которые они-де представляют
4 Спекторский Е. Проблема социальной физики в XVII столетии.
Варшава, 1910. Т. 1: Новое мировоззрение и новая теория науки.
С. 39. Природа рассматривалась также как система символов,
обращенных Богом к человеку в назидание. «Все физическое оценивалось
с моральной точки зрения, как символы или иллюстрации
добродетелей и пороков» (Там же. С. 40). Сущность познания с точки
зрения средневекового мировоззрения заключалась в раскрытии
сокровенных смыслов этих символов.
208

своим бытием с точки зрения средневекового
мировоззрения, а о самих себе. Природа начинает признаваться
не только как заслуживающая исследования, но и как
законосообразная внутри себя. Так впервые вводится
понятие собственного закона природы. Как отмечает
Е. Спекторский, «мысль о естественной закономерности
природы, которая для нас является уже банальностью,
в XVII столетии была крупным нововведением,
вызванным новым физическим мировоззрением, усвоившим и
даже присвоившим первоначально моральное понятие
закона»5.
Примерно в это же время предпринимаются попытки
постичь и имманентные общественные законы (речь
идет о более или менее материалистически
ориентированной науке и философии Нового времени). Поскольку
возникает даже своеобразный культ природы, поскольку
ссылка на «естественное», на «естественность»
становится чем-то вроде всеобщей основательности и критерия
подлинности, правомочности и самодостаточности,
поскольку, далее, человек и общество рассматриваются
как подчиненные тем же самым законам, что и природа,
постольку исследовательские усилия в Новое время
направляются на поиск «естественных» законов
общества. А так как главной наукой о природе являлась в то
время механика, то ее законы и методы познания и
объявлялись наиболее применимыми к исследованию
общества. Начали формироваться «естественные науки»
об обществе (естественная политика, естественное
право, естественная этика и т. д. вплоть до естественной
теологии)6. Эта, по существу натуралистическая,
тенденция в познании законов общества сохранялась и на
протяжении последующих столетий (и отчасти продолжает
существовать и до сих пор), лишь модифицируясь в
деталях. Эти модификации обусловливались лишь
толкованием того, законы какой естественной реальности
(физической, биологической и т. д.) или ее аспектов
являются также и общественными законами. На этом
5 Там же. С. 76. Эту же мысль полвека спустя высказал Э. Циль-
зель: «...Понятие физического закона не было известно до XVII в.»
(Zilsel Е. The genesis of the concept of physical law //Philosophical
review. 1942. Vol. 51. Nr. 3. P. 263).
6 Подробнее об этом см.: Спекторский Е. Проблема социальной
физики в XVII столетии. Киев, 1917. Т. 2.
14-106
209

пути появились такие учения, как «социальная физика»,
«социальный энергетизм», «органическая теория
общества», «социал-дарвинизм», «теория подражания» и т. п.,
претендовавшие на адекватное постижение социальных
законов. Но действительно открыть эти законы удалось,
как известно, лишь К. Марксу.
Однако независимо от осознания и фиксации в виде
категориальной формы человек с самого своего
возникновения имел дело с объективными законами как
природы, так и своего общества. Мы остановимся лишь на
первых.
Чтобы преобразовывать природу и строить из ее
освоения и ее «продолжения» царство своей культуры,
субъект должен опираться в своей деятельности не на
мир явлений, но на мир законов. Он должен
сообразовывать свою деятельность с собственными, имманентными
законами вовлекаемых в эту деятельность предметов.
А чтобы это делать, он не должен навязывать предмету
свое собственное мерило, которое может загораживать
от него эти законы. «Мерило этих законов,— писал
Гегель,— находится вне нас...»7, в их собственной
определенности и — если идти дальше — в определенности
самого Универсума. Субъект в тенденции так и
поступает (в противном случае не было бы культуры и
истории), хотя длительное время непосредственно (или,
точнее, во всеобщей форме) этого и не осознает. Он
осваивает естественные законы и действует сообразно их
логике в своей деятельности. «Законы внешнего
мира... — писал Ленин,— суть основы целесообразной
деятельности человека»8. Уже простейшее орудие труда
предстает как освоенный (более частично или более
полно) и претворенный в момент деятельностной
способности естественный закон (а более точно — целый
комплекс таких законов).
Человек как субъект не может отменить или
уничтожить тот или иной закон природы, но может оказать
влияние на характер его протекания. Он может
способствовать его действию в более чистом виде, создавать
условия для развития закона до его качественной
полноты либо же, напротив, сдерживать это действие, локали-
7 Гегель. Соч. М.; Л., 1934. Т. 7. С. 18.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 169.
210

зовывать его или даже трансформировать. Все
строительство материальной (и отчасти духовной) культуры
в рассматриваемом нами аспекте состоит в работе
субъекта с законами: он сопрягает их друг с другом,
«очищает», «замутняет» или стремится развести действующие
синхронно или же диахронно законы. И чем сложнее
предмет человеческой культуры (особенно это касается
технических устройств), тем большее число совершенно
разнородных закономерностей непосредственно
сопряжено в нем; он воистину предстает как «республика
законов».
В до- и вне-человеческой действительности эти
законы могли никогда не соприкоснуться в одном и том
же целом-процессе, каким предстает то или иное
творение рук человеческих. Человек в этом смысле выступает
как объединитель на началах принципа развития (хотя,
к сожалению, часто и вопреки ему) всевозможных
законов природы. Он высвобождает их из локальной в
относительно универсальную сферу существования.
(Названная деятельность, разумеется, связана с риском и
ответственностью, возрастающими по мере того как
субъект проникает в самые глубинные законы
природы.)
Путь этот, конечно, не линейный и не одномерный.
Прежде всего следует отметить, что в историческом
развитии субъект предметной деятельности лишь
постепенно, шаг за шагом осваивает естественные законы.
И только освоив один закон или один круг родственных
законов, он обретает условия для освоения другого
закона или круга законов. Но ведь нераспредмеченные
законы существуют независимо от всякого знания о них!
Они отнюдь не дремлют в ожидании того «счастливого»
времени, когда субъекту удастся их открыть и освоить,
когда тот в своей деятельности будет считаться с ними
как с полноправными. (Человек же часто склонен вести
себя так, как если бы в действительности существовали
только те законы, которые он уже освоил.)
Нераспредмеченные, но так или иначе
опосредствованно захваченные деятельностью законы присутствуют
для деятельности субъекта виртуально и срабатывают
сами по себе, либо способствуя целям и намерениям его,
либо мешая их достижению, либо же оставаясь до поры
211

до времени нейтральными9. И здесь следует отметить,
что освоению новых законов часто способствует не их
«положительная» работа на человека и его культуру,
а как раз их «противление» человеку. В этой связи
можно даже указать на глубоко стимулирующую роль
самого различного рода неудач, аварий, катастроф и т. п., в
общем-то, негативных феноменов, так как именно
ближайшим образом стремление исправить положение дел
заставляло субъекта проникать глубже в закономерный
характер природных процессов.
Перейдем теперь к характеристике закона. Если
рассматривать способ данности субъекту той или иной
особенной предметности с точки зрения логики
познавательного процесса, то на пути к сущности данной
предметности встает видимость. Движение познающего
мышления по определениям сущности снимает эту видимость,
однако при выходе из сферы сущности в сферу ее
проявления мы снова сталкиваемся с видимостью. Это,
разумеется, уже иного рода видимость. Гегель пишет в
этой связи: «Сущность сначала имеет видимость внутри
самой себя... Когда сущность являет себя, она уже
реальная видимость, так как моменты видимости
обладают существованием»10. Но если абстрагироваться от
логики познавательного процесса (как восхождения от
абстрактного к конкретному), то можно объединить эти
два вида видимости в один. Сознанию и деятельности
субъекта в качестве непосредственной достоверности
дана видимость, скрывающая по ту сторону себя явление,
т. е. являющуюся сущность. Видимость здесь предстает
в виде самостоятельности и самодостаточности мира
явлений как такового.
Явление прежде всего выступает как нечто само по
себе сущее. На самом же деле оно не таково. Оно есть
лишь обнаружение сущности, и внутренней формой
этого обнаружения предстает закон. «Закон есть
...существенное явление...»11. Такова простейшая характеристика
9 Следует отметить, что если бы законы не действовали
независимо от знания о них субъектом, то последний вряд ли что смог бы
сделать, опираясь лишь на уже известные ему законы (особенно это
относится к ранним ступеням человеческой истории).
10 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 135.
11 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 136. Ср.: Гегель Г. В.Ф.
Наука логики. Т. 2. С. 140.
212

закона. Явление пестро, многообразно; закон же есть
тождественное в явлении, обеспечивающее единство
этого многообразия. Явление есть как бы множество еди-
ничностей; закон — всеобщее: «Форма всеобщности в
природе — это закон...»12. В сфере явления все
изменяется, оно есть сплошное беспокойство, тогда как закон есть
пребывающее, сохраняющееся, устойчивое и спокойное.
В явлении как в непосредственной данности
присутствует много случайного, в то время как закон есть
«внутреннее необходимое единство различных определений»13.
Закон выражает необходимость. Маркс называл
законом также «внутреннюю и необходимую связь между
двумя явлениями, которые по своей внешней видимости
противоречат одно другому»14. Закон, следовательно,
есть не момент, не характеристика, а отношение, притом
отношение сущностное15. А поскольку же то или иное
особенное находится во взаимодействии с другими
особенными, то закон есть также «отношение сущностей или
между сущностями»16.
Границы изменчивости, характер и степень
«беспокойства» явления определяются именно законом; стало
быть, «явление и закон имеют одно и то же
содержание»17. И в то же время закон по своему существу прост.
«Явление богаче закона...»18. Явление дано субъекту
непосредственно, и потому оно есть данность себя и
закона. «Закон, поэтому, находится не по ту сторону явления,
но непосредственно присутствует в нем...»19.
Как отмечает Ленин, «понятие закона есть одна из
ступеней познания человеком единства и связи,
взаимозависимости и цельности мирового процесса»20. Катего-
12 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 549. Ср.: Гегель Г. В. Ф.
Энциклопедия философских наук. М., 1977. Т. 3. С. 231.
13 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3. С. 231.
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 246.
15 Например, законы природы на ее макроуровне суть
«взаимоотношения данных определенных тел» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3.
С. 444).
16 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 138.
17 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. С. 139.
18 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 137. Как отмечает
Гегель, «явление есть поэтому в сравнении с законом тотальность,
поскольку оно содержит закон, но также кое-что и еще...» (Hegel
G. W. F. Werke. Vollstandige ausgabe... Bd. 4. Berlin, 1834. S. 150).
19 Hegel G. W. F. Op. cit. S. 150.
20 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 135.
213

рия закона выражает в специфическом ракурсе как бы
сгусток взаимосвязи, единства мира. Поскольку же
закон в известном смысле беднее явления, постольку
«закон, всякий закон, узок, неполон, приблизителен»21. Но в
то же время закон отражает действительность «глубже,
вернее, полнее»22. И в этом смысле закон оказывается
богаче явления.
Но хотя закон есть «покоящееся в явлении», он тем
не менее не является чем-то застывшим или пассивным.
Напротив, он деятелен и обнаруживает себя как закон
именно своим действием, определяющим в конечном
счете все поведение явления в целом. Однако характер
действия закона может быть различным. Прежде всего
следует отметить, что, будучи формой необходимости,
закон не осуществляется в чистом виде, а пробивает себе
дорогу через массу случайных феноменов сферы
явления. Его действие может стимулироваться или, напротив,
подавляться различного рода условиями,
обстоятельствами и т. п. Закон поэтому может в значительной
степени модифицироваться этими обстоятельствами. Всегда
существуют «противодействующие влияния, которые
пресекают и снимают действие всеобщего закона и
придают ему характер лишь тенденции...»23; закон
благодаря этому «действует больше как тенденция, т. е. как
закон, абсолютное осуществление которого
задерживается, замедляется, ослабляется противодействующими
обстоятельствами»24. (Можно поэтому говорить о
тенденции некоторого закона, а равным образом и о законе
некоторой данной тенденции (так, Маркс говорит о
законе тенденции нормы прибыли к понижению).) Условия
же и обстоятельства не остаются неизменными, что не
может не сказываться на характере действия закона.
Следует также отметить, что миру явления присущ
не один-единственный закон, а несколько, целый спектр
законов, которые в своей совокупности образуют целое,
говоря словами Гегеля, «царство законов». Тем самым
21 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 136. Ср. с. 164.
22 Там же. С. 152. Энгельс писал: «Общий закон изменения
формы движения гораздо конкретнее, чем каждый отдельный
«конкретный» пример этого» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 537).
23 Marx К. Das Kapital. Kritik der politischen Okonomie. Berlin,
1972. Bd. III. S. 242.
24 Ibid. S. 244.
214

«царство законов... есть тотальность содержания
являющегося мира и основание всего его многообразия»25.
В этой связи действие того или иного закона
наталкивается на действие других законов данного особенного
формообразования, а также — опосредствованно — и на
действие законов иных особенных. (Напомним, что под
особенным здесь берется не просто отдельная вещь, а
комплекс однородных феноменов, некоторая предметная
область; закон никогда не локализуется в единичном
феномене; в противном случае он не был бы законом.)
Как отмечает Энгельс, действие того или иного закона
«видоизменяется сопутствующим действием других...
законов; он затушевывается, и иногда до такой степени,
что довольно трудно бывает проследить его»26.
Кроме того, закон не есть нечто абстрактно
тождественное себе во всякое «здесь» и «теперь». С развитием
особенного формообразования развивается и сам закон,
или, если угодно, развитие закона и вызывает развитие
данного особенного. Характер такого развития может
быть различным, но на действии самого закона это
сказывается всегда. Именно в своей развитой форме закон
перестает быть просто тенденцией и обнаруживает себя
в максимальной полноте. Элемент случайности в его
действии тогда сводится к минимуму. Так, товарное
производство имеет свои законы. Но в добуржуазных
формациях оно осуществлялось «в порах» других,
господствующих, форм производства. Действие этих
законов поэтому было не только локальным в масштабах
общественного целого, но и качественно ограничивалось
законами господствующих форм производства. Но
вместе с упрочением и расширением товарного производства
набирают силу и его законы, а с появлением
капиталистического способа производства они высвобождаются,
словно джин из сосуда, и вступают в полную силу.
Но и в рамках последнего они не остаются
неизменными, а продолжают развиваться. Так, «законы,
соответствующие крупной промышленности, не
тождественны с теми законами, которые соответствуют
мануфактуре. Последняя образует лишь фазу развития на пути к
25 Hegel G. W. F. Op. cit. S. 157.
26 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 284.
215

первой»27. Однако то или иное особенное
формообразование не только изменяется и развивается, но и
воспроизводит свои основные моменты. В результате чего
получается как бы круговращение присущих ему процессов,
а это в свою очередь влияет на действие присущих ему
законов. В этой связи «всеобщие законы противоречиво
реализуются в действительном движении и на
поверхности явлений»28.
Закон есть деятельное обнаружение сущности вовне, и
потому он есть также и деятельное обнаружение
противоречия. Закон противоречив, т. е. предстает как
взаимопроникновение и борьба противоположных устремлений.
Противоречие существует не только между содержанием
закона и его обнаружением в мире явлений (а один и
тот же закон может обнаруживаться в разных формах, и,
наоборот, у разных законов бывают сходные формы
своего проявления), но и между разными формами и
особенно стадиями развития одного и того же закона.
Развитые формы закона могут по видимости
противоречить простейшим его формам. Так, на поверхности
представляется, будто капиталистический способ присвоения
противоречит простому товарному присвоению. Но,
говорит Маркс, «как бы ни казалось, что капиталистический
способ присвоения противоречит первоначальным
законам товарного производства, тем не менее этот способ
присвоения возникает не из нарушения этих законов, а,
напротив, из их применения»29.
Каждый закон имеет границы своего действия,
притом относительные и абсолютные. Относительные
границы действия закона обусловливаются множеством
частностей (условий и тому подобных моментов),
модифицирующих этот закон, лимитирующих его полноту
и т. д. Здесь срабатывает диалектика необходимого и
случайного, возможного и действительного, всеобщего и
единичного и т. д., накладывающая свою печать на
характер проявления закона. Абсолютные границы
определены природой той конкретной сущности, действенным
обнаружением которой выступает закон. В этой связи
тот или иной закон, действующий в абсолютных грани-
27 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 2. С. 647.
28 Там же. Т. 26, ч. 3. С. 536.
29 Там же. Т. 23. С. 597.
216

цах данной сущности, вообще данного особенного
формообразования (это, повторяем, конечно, не отдельное
явление, а класс явлений определенного типа), есть
абсолютный закон. Каждая форма движения или ее
особенное «подразделение» имеют внутри себя свои
абсолютные законы30. За пределами этой формы или
«подразделения» данный закон перестает быть
абсолютным и становится относительным, особенным законом
в ряду множества других столь же особенных
законов.
В каждой форме движения существует свой спектр
законов, которые действуют в границах данной формы и
за пределами которой они теряют силу. Так, в
химической и органической формах движения «механические
законы хотя и продолжают действовать, но отступают
на задний план перед другими, более высокими
законами...»31. Отступают, потому что их действие снимается
действием этих более высоких законов и, следовательно,
ограничивается сфера их влияния. Они влияют на более
высокие законы, а стало быть, и на те уровни
реальности, внутри которых эти законы действуют, не
непосредственно, но лишь опосредствованно и даже косвенно.
Закон всемирного тяготения, например, функционирует
лишь в границах физической реальности, физической
формы движения и потому не имеет непосредственной
силы для других.
Поскольку соотношение форм движения может быть
рассмотрено в аспекте соотношения материи и формы
(см. главу «Материя и форма»), постольку в том же
аспекте может быть рассмотрено и соотношение
различных законов. Закон, действующий в сфере материи,
непосредственно не распространяется на форму, и
наоборот. Культурный феномен, например, есть форма по
отношению к природному материалу как к своей
материи (но этот материал, разумеется, не бесформен, а тоже
обладает собственной формой). Форма и материя транс-
гредиентны относительно друг друга. Так, к примеру,
«форма стола случайна для древесины, не является фор-
30 Маркс, например, выделяет «абсолютный, всеобщий закон
капиталистического накопления» и делает уточнение: «Подобно всем
другим законам, в своем осуществлении он модифицируется
многочисленными обстоятельствами...» (Там же. С. 659).
31 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 286.
217

мой, имманентной ее субстанции»32. Форма стола есть
культурная форма и подчиняется культурным
закономерностям. Стол не непременно может быть изготовлен
из древесины. В то же время древесина как (в данном
случае) материя тоже обладает своими собственными
закономерностями. У нее на роду не написано быть
столом, ни данным конкретным, ни столом вообще. Но
законы формы в то же время в том или ином конкретном
случае могут до известной степени испытывать на себе
влияние законов материи. Древесина может испортиться
и тем самым обратить в ничто культурную форму стола
(но не вообще стола как форму, а данного конкретного
стола).
В исследованиях же нередко происходит путаница
из-за смешения законов материи и законов формы.
Чаще всего законы материи ничтоже сумняшеся
принимаются и выдаются за законы формы. Но ведь «в этом
случае разумные в данных пределах законы искажаются и
превращаются в карикатуру, так как им произвольно
придается значение законов не этой определенной
области, а другой, более высокой»33. Но законы безгласны
перед лицом таких исследователей, они не могут
сказать, как Христос фарисеям: «Царство Мое не от мира
сего». История познания поэтому изобилует такого рода
смешениями и подменами одного другим.
В рамках той или иной формы движения может
существовать общий, точнее, всеобщий для нее закон,
который модифицируется и предстает в облике ряда
особенных законов. Но в ней, очевидно, могут иметь место
и другие законы, не являющиеся особенными формами
данного закона (это реликтовые законы отжившего
особенного, вызревающие законы грядущей целостности
и т. д.). Чем ниже по уровню организации и развития
находится форма движения, тем, с одной стороны, более
стабильны, более неизменны присущие ей законы и тем,
с другой — более доминирует в их действии элемент
случайности над необходимостью. И наоборот: чем
более развита форма движения, тем, во-первых,
динамичнее становятся законы (т. е. они сами развиваются) и,
во-вторых, тем меньше доля случайности в их действии.
32 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 323.
33 Там же. Т. 1. С. 74.
218

Естествоиспытатели, говорит Энгельс, очень любят
высказываться о вечности законов природы. Опыт
познания тем не менее все больше показывает, что это
иллюзия. «Вечные законы природы также
превращаются все более и более в исторические законы»34.
Буржуазные экономисты склонны были видеть в законах
капиталистического способа производства не исторически
возникшие, а потому и преходящие, а некие вечные законы.
На деле же «ни один из этих законов, поскольку он
выражает чисто буржуазные отношения, не старше
современного буржуазного общества»35. Но такое
допущение, помимо того, что оно неистинно, т. е. не
соответствует объективной действительности, еще и содержит в
себе неразрешимую антиномию. Если допустить, что
буржуазные законы вечны, то следует утверждать либо
то, что эти законы где-то дремали и потому до сих пор не
было никакой истории, либо же до этого существовала
история, а с пробуждением этих «вечных» законов она
прекратилась. Одним словом, «все эти неизменные и
неподвижные вечности не оставляют места для
истории...»36.
Однако вечные законы в то же время имеют место.
Но таковыми являются не какие-то особенные законы,
будь то законы природы или законы общества. Ими
являются универсально-всеобщие законы, которые
действуют в особенных и через особенные законы. Это те
законы, которые делает своим предметом философская
диалектика, т. е. теория диалектики. Однако эти законы
не только не могут быть окончательно и исчерпывающе
познаны, но и в своем объективном существовании они
никогда абсолютно себе не тождественны, ибо обладают
действительностью через многообразные, появляющиеся
и исчезающие, развивающиеся и т. д. особенные формы.
Они вечны по своей сущности (и в этом смысле
неизменны), но формы их реализации и действия, а стало быть
и полноты выявления их сущности, каждый раз
преходящи, невечны.
Законы действительности раскрываются субъектом
посредством познания, опирающегося на практику.
Однако эмпирическим путем закон не схватывается, здесь
34 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 553.
35 Там же. Т. 31. С. 393.
36 Там же. Т. 4. С. 138.
219

можно зафиксировать лишь его симптомы; закон
доступен лишь теоретическому уровню познания. Начиная с
античности (если ограничиваться Западной Европой)
формы и методы теоретического освоения мира
вырабатываются внутри науки. Одной из главнейших задач
науки как раз и является открытие законов и специфики
их действия37. При этом наука своим способом
отношения к действительности радикально отличается не
только от непознавательных форм освоения мира
(художественного, религиозного и т. д.), но также и от
обыденной познавательной культуры. Научное познание,
ориентированное на воспроизведение сущности
познаваемых предметов, на раскрытие их законов, строит
теорию предмета как своеобразный предельный случай
данного предмета, как некий его «идеал». С точки
зрения обыденного познания, опирающегося в основном на
непосредственную достоверность мира явлений и
видимости (как объективной, так и субъективной), теория
может казаться не только огрублением или упрощением
предмета познания, но и вымыслом, не соответствующим
действительности. Того же, кстати, мнения
придерживаются и представители плоского эмпиризма в теории
познания.
На деле же это — единственно правильный путь
постижения действительности. Подобным образом
поступают не только в естествознании, но и в гуманитарном
познании. Так поступал и Маркс в «Капитале», притом
поступал сознательно. Он писал: «...Я, например, при
определении стоимости рабочей силы исхожу из того,
что ее стоимость действительно оплачивается, что
фактически не имеет места... Но это лишь необходимый в
научном исследовании прием...»38. И таких допущений,
«идеализации» у Маркса великое множество. Это
прекрасно понимал Ленин. Он писал: «,,Конкретно
невозможна" не только представленная Марксом реализация,
но и представленная им поземельная рента, и
представленная им средняя прибыль, и равенство заработной
платы стоимости рабочей силы, и многое другое. Но
37 Имея в виду политическую экономию, Маркс писал: «Задача
науки состоит именно в том, чтобы раскрыть, как закон стоимости
прокладывает себе путь» {Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 32. С. 461).
38 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 374.
220

невозможность осуществления в чистом виде вовсе не
есть возражение»39.
Наука, теория не просто отображает наличный
предмет, но конструирует его как его идеал, очищая его
образ от эмпирических несущественностей, и
представляет его в чистом виде. Теория как изображение
предметной области в чистом виде есть как бы идеальное
(ideelle) до-развитие этой области. И только с позиций,
в свете этого «конструкта» как действительного
масштаба можно объяснить (а не просто описать)
действительные конкретно-эмпирические зависимости предмета.
«Ведь достигаемое с помощью идеализации выделение
тех или иных связей «в чистом виде»— это и есть
обнаружение реальных сущностных отношений, которые
непосредственно не совпадают с зависимостями,
характеризующими явление и фиксируемыми опытным
путем»40. И развитие теории или переход от одной теории
к другой, более истинной, состоит не в подгонке идеа-
лизованного «конструкта» к наличной эмпирии, а в
выработке иного, более гибкого, так сказать, обладающего
большей разрешающей силой «конструкта».
Именно на таком пути открываются и
формулируются наукой законы. Маркс прямо писал, что «в теории
предполагается, что законы капиталистического способа
производства развиваются в чистом виде»41. Более того,
закон не только легче сформулировать и применить,
взяв его в чистом виде, но его в таком виде легче и
осмыслить42, в том числе и вывести из него основные
следствия.
Ф. Энгельс отметил ту особенность, что «законы,
абстрагированные из реального мира, на известной
ступени развития отрываются от реального мира,
противопоставляются ему как нечто самостоятельное, как
явившиеся извне законы, с которыми мир должен сообразо-
39 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 25.
40 Лекторский В. А. Субъект, объект, познание. М., 1980. С. 197.
41 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 191. И добавлял:
«В действительности же всегда имеется налицо лишь некоторое
приближение; но приближение это тем больше, чем полнее развит
капиталистический способ производства, чем полнее устранены чуждые
ему остатки прежних экономических укладов» (Там же. С. 191—192).
42 «Лучше всего все-таки рассмотреть найденные законы во
всеобщей форме...» —писал Маркс (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 50.
С. 285).
221

ваться»43. Это, очевидно, во многом и обусловило
появление тех, для материалиста странных, концепций
закона, которые мы встречаем у представителей
субъективного идеализма'44.
В то же время в той или иной познавательной
культуре понимание природы теоретического закона (закона
науки) может быть различным. Если обратиться к
естествознанию, то обнаружится следующее. Прежде всего
бросается в глаза то, что оно все еще в своих
принципиальных моментах продолжает оставаться детищем
сложившегося к XVII столетию экспериментального
математического естествознания со всеми его плюсами и
минусами. В тот, давний, период математизация
познания первоначально приняла гипертрофированные
формы. Галилей, как известно, утверждал, что «книга
природы» написана языком геометрии, ordine geometrico
стремился изложить свою систему Спиноза, главный
труд Ньютона, посвященный механике, носит название
«Математические начала натуральной философии»
и т. д. и т. п. Постепенно математике стали отводить
более скромное место в познании природы, но тем не
менее ей предоставлялась главенствующая роль. В
конце XVIII в. Кант утверждал, что «в любом частном
учении о природе можно найти науки в собственном
смысле лишь столько, сколько имеется в ней
математики»45. Но и современность далеко от этого не ушла.
«В новой области опыта,— пишет В. Гейзенберг,—
внутренние взаимосвязи впервые становятся понятными
лишь тогда, когда удается математически просто
сформулировать господствующие в данной области
законы»46. Закон природы становится понятным современно-
43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 38.
44 Так, согласно, например, Канту, «рассудок не черпает свои
законы (a priori) из природы, а предписывает их ей» (Кант И. Соч.
М., 1965. Т. 4, ч. 1. С. 140). А, скажем, для Поппера научный закон
имеет сугубо конвенциональную природу, является результатом
соглашения научного сообщества. Он, в частности, пишет, что «вопрос
о том, являются ли законы науки строго или численно
универсальными, нельзя решить с помощью логических аргументов. Это один из
тех вопросов, которые решаются лишь на основе соглашения, или
конвенции» (Поппер К. Логика и рост научного знания. Избранные
работы. М., 1983. С. 87).
45 Кант И. Соч. М., 1966. Т. 6. С. 58.
46 Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики. М.,
1953. С. 53.
222

му естествоиспытателю, лишь будучи выражен
математическим уравнением (например, Е = тс2 и т. п.).
Однако при всей плодотворности такого подхода к
познанию и формулировке законов нельзя забывать, что
количественная определенность, на языке которой
выражается в данном случае закон, не является единственной
объективной универсальной определенностью
Универсума. Более того, она не является и самой глубокой его
характеристикой. Поэтому «ошибочно видеть только в
чисто количественном описании явлений их полное, тем
более исчерпывающее, познание»47, особенно же если
речь идет о познании закона: ведь он находится в сфере
сущности, недоступной, разумеется, всецело
квантитативному освоению. Следует поэтому постоянно иметь в
виду границы количественного (в данном случае
математического) метода в постижении законов природы (не
говоря уже о законах общества).
Познание того или иного закона подчинено
определенной объективной логике. В самом общем виде она
может быть представлена как восхождение от уровня
единичности к уровню особенности и от него к уровню
всеобщности48, или, что то же самое, знание о законе
фиксируется соответственно в суждении наличного
бытия, потом в суждении рефлексии и, наконец, в суждении
понятия (терминология здесь сугубо гегелевская, но это
не меняет существа дела)49. Энгельс, как известно,
продемонстрировал действие этой логики на примере
открытия закона сохранения и превращения энергии. О
суждении всеобщности (о суждении понятия) он пишет
следующее: «Дойдя до этой формы, закон достиг своего
последнего выражения. Посредством новых открытий мы
можем доставить ему новые подтверждения, дать ему
...более богатое содержание. Но к самому закону, как он
здесь выражен, мы не можем прибавить больше ничего.
В своей всеобщности, в которой и форма и содержание
одинаково всеобщи, он не способен ни к какому
дальнейшему расширению: он есть абсолютный закон приро-
47 Ильенков Э. Количество //Философская энциклопедия. М.,
1962. Т. 2. С. 552.
48 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 548.
49 См.: Там же. С. 539.
50 Там же. С. 540.
223

Всеобщий закон, как отмечалось выше, в процессе
своего развития модифицируется и в каждой особенной
форме — если она взята непосредственно —
противоречит себе. Чтобы выявить движение закона и разрешить
его противоречия, необходимо проанализировать целую
систему посредствующих звеньев. «Следовательно, если
бы мы захотели сразу «объяснить» все явления,
кажущиеся противоречащими закону, то пришлось бы дать
науку раньше науки»51.
Вот конкретный пример. Заработная плата
выступает на поверхности в превращенной форме стоимости
(или цены) труда. Однако это — иррациональное
выражение. Труд не имеет стоимости, а потому и цены;
рабочий продает капиталисту не труд, а способность к
труду — рабочую силу. Налицо противоречие. Но дело и не
просто в нем. «Несмотря на эти противоречия прямой
обмен денег, т. е. опредмеченного труда, на живой труд
либо снял бы закон стоимости, который впервые
свободно развивается как раз на основе капиталистического
производства, либо же снял бы само капиталистическое
производство, которое как раз покоится на наемном
труде. ...Такое само себя снимающее противоречие вообще
не может быть даже высказано или сформулировано
как закон»52. Подобное противоречие разрешается лишь
при условии прослеживания того пути, на котором
появляется иррациональная форма цены труда. Домарксов-
ская же политическая экономия не справилась с этой
задачей; и вместо выявления посредствующих моментов
ее представители стремились прямо применить закон
стоимости к феномену цены труда. Но чего-то большего,
чем путаница, при таком подходе получиться не могло.
В этой связи поучительной и по сей день остается
Марксова критика буржуазных экономистов в их
попытках понять и выразить имманентные законы
капиталистического производства. Эта критика обнаружила, что
если представители классической политической экономии
стремились выразить всеобщий закон непосредственно в
форме его эмпирического особенного (при этом,
разумеется, более развитого) осуществления, то вульгарные
экономисты, наоборот, эмпирическую данность пыта-
51 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 32. С. 461.
52 Marx К. Das Kapital. Kritik der politischen Okonomie.
Hamburg, 1867. Bd. I. S. 521, 522.
224

лись представить как непосредственно всеобщий закон.
При этом Маркс показывает несомненное
преимущество представителей классической политической экономии
перед вульгарными их последователями. Так,
анализируя отношение к противоречию всеобщего закона и его
особенного воплощения у А. Смита и Д. Рикардо, Маркс
выявляет как слабые, так и сильные стороны того и
другого. Он пишет: «Если теоретическая сила А. Смита
заключается в том, что он чувствует и подчеркивает это
противоречие, то его теоретическая слабость — в том,
что это противоречие сбивает его с толку даже при
рассмотрении общего закона в его применении к простому
обмену товаров... Рикардо имеет то преимущество перед
А. Смитом, что его не вводят в заблуждение эти
кажущиеся — а по своему результату и действительные —
противоречия. Но он уступает А. Смиту в том
отношении, что даже не подозревает здесь наличия проблемы и
что поэтому то специфическое развитие, которое
претерпевает закон стоимости с возникновением капитала, ни
на минуту не смущает его и даже нисколько не
интересует»53.
Представители же вульгарной политической
экономии вообще пускаются в различного рода хитрости,
которые заменяют им теоретическое отношение к предмету.
Маркс пишет о них: «Противоречие между общим
законом и более развитыми конкретными отношениями здесь
хотят разрешить не путем нахождения посредствующих
звеньев, а путем прямого подведения конкретного под
абстрактное и путем непосредственного приспособления
конкретного к абстрактному. И этого хотят достигнуть
с помощью словесной фикции, путем изменения vera
rerum vocabula»54. Но в целом как представители
классической, так и представители вульгарной политической
экономии не вырвались из пут эмпиризма, а «лозунгом
эмпиризма всегда является: приводи всеобщую формулу
закона к соответствию с эмпирически бесспорным поло-
53 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 1. С. 62—63. См. также:
Т. 26, ч. 2. С. 111; Т. 48. С. 250.
54 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 85. «Перед нами,—
добавляет Маркс, — действительно «спор о словах», но он является
спором «о словах» потому, что реальные противоречия, не
получившие реального разрешения, здесь пытаются разрешить с помощью
фраз» (Там же). Ср. с. 22. См. также: Т. 26, ч. 1. С. 64.
15-106
225

жением дел, с одинаковым в фактах...»55. Разница лишь
в том, что вторые увязли в нем гораздо больше по
сравнению с первыми.
Коснемся теперь вкратце проблемы отчуждения в
том ее аспекте, в каком она имеет отношение к нашей
теме. Прежде всего следует сказать, что в царстве
отчуждения, в этом на голову поставленном мире,
законы исторического процесса, которые по самому своему
понятию суть законы предметной человеческой
деятельности, имманентны ей, предстают как чуждые этой
деятельности законы, как законы некой безлюдной
«Истории», осуществляющей себя как бы безотносительно к
этой деятельности.
Одним из важнейших моментов отчуждения является
овещнение (реификация). Овещнение захватывает не
только продукты деятельности, но и самое деятельность,
самих субъектов и их отношения. Последние становятся
отношениями вещной зависимости. Овещнение в
единстве с другими составляющими процесса отчуждения
приводит к тому, что внутри человеческой действительности,
внутри культуры образуются и функционируют
квазиестественные формообразования и законы, которые
реально действуют по образу и подобию чисто
естественных законов. Как отмечает Маркс, «рыночные связи и
определяющие их условия все более принимают
характер независимого от производителей естественного
закона, становятся все более неподдающимися контролю»56.
О сфере конкуренции он пишет: «Лишь как внутренний
закон, противостоящий отдельным агентам, как слепой
закон природы выступает здесь закон стоимости и
прокладывает путь общественному равновесию
производства среди его случайных колебаний»57. При этом
«в конкуренции имманентные законы капитала,
капиталистического производства выступают как результат
механического воздействия капиталов друг на друга;
поэтому превратно и поставленными на голову. То, что
55 Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в
«Капитале» Маркса. М., 1960. С. 228.
56 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 268. См. также
специальное исследование на эту тему: Батищев Г. С. Культура,
природа и псевдоприродные феномены в историческом процессе //Труды
НИИ культуры МК РСФСР. М., 1977. Т. 55: Проблемы теории
культуры.
57 Там же. Т. 25, ч. 2. С. 452—453.
226

есть действие, выступает как причина, превращенная
форма — как первоначальная и т. д.»58. В таком виде они
и отражаются в сознании непосредственных агентов
буржуазного способа производства, а также и
идеологическим сознанием (в частности, сознанием вульгарных
экономистов).
Природа не повинна, а потому и не ответственна за
наличие этих квази-естественных законов. Ответственны
за них именно люди. Природа же, напротив, сама от
этого страдает: осваиваемая в контексте отношений
вещной зависимости, она и сама подвергается овещне-
нию. Природа предстает как голый нейтральный в
ценностно-смысловом отношении объект (или система таких
объектов), которым можно распоряжаться в
одностороннем порядке, «не испрашивая разрешения», не считаясь
с ним. Это не может не сказываться и на отношении к
естественным законам. «При преобразовании объекта
как нейтральной вещи субъект считается только с теми
законами природы, которые абстрагированы и
сформулированы как с самого начала признаваемые лишь за
ценностно нейтральные»59. Это фактически не что иное,
как натуралистическое понимание природы же и ее
законов и основанное на таком понимании отношение к
ним.
Отношения вещной зависимости, породившие
квазиестественные закономерности, формируют такое видение
действительности, в котором исчезает всякое
принципиальное различие между природой и культурой
(последняя в этой связи предстает как не-культура, как
всего лишь «вторая природа», ничем существенным не
отличающаяся от «первой»). Это и является достаточной
культурно-гносеологической почвой для отождествления
законов природы и законов истории, позволяющей
рассматривать последние как всего лишь естественные
законы.
И вот теперь целесообразно обратить внимание на то,
в каком смысле говорил о естественных законах
общества Маркс. Приведем в этой связи выдержку из «Эконо-
58 Marx К., Engels F. Gesamtausgabe. (MEGA). II Abt., Bd. 3.
Text. Tl. 5. Berlin, 1980. S. 163036-4o.
59 Батищев Г. С. Деятельность и ценности. Критика «деятельно-
стного» подхода и теории интеориоризации //Вопросы философии.
1985. № 2. С. 42.
227

мической рукописи 1861—1863 годов», в которой Маркс
высказывается по поводу разглагольствований
буржуазных экономистов о «естественности» законов
капиталистического производства. Он пишет: «Естественные
законы производства! Здесь, правда, речь идет об
естественных законах буржуазного производства, следовательно,
о законах, в рамках которых производят на
определенной исторической ступени и при определенных
исторических условиях производства. Если бы не было таких
законов, то вообще была бы непостижима система
буржуазного производства. Здесь, конечно, речь идет о том,
чтобы представить природу этого определенного способа
производства, следовательно, его естественные законы.
Но подобно тому как сам этот способ производства
является историческим, таковыми же являются его
природа и законы этой природы. Естественные законы
азиатского, или античного, или феодального способов
производства были существенно иными. С другой стороны, нет
никакого сомнения в том, что человеческое производство
во всех формах имеет известные неизменные законы или
отношения. Это идентичное является совершенно простым
и может быть суммировано очень немногими общими
местами»60.
Из приведенного фрагмента видно, что Маркс
понимает общественные законы отнюдь не натуралистически,
а как раз культурно-исторически и что термин
«естественный закон» применительно к обществу он
употребляет в совершенно ином значении, нежели его политико-
экономические предшественники и современники.
Отсюда также становится понятным известное высказывание
Маркса о том, что им «развитие экономической
формации общества понято как естественноисторический
процесс...»61. В этом утверждении может быть выделено по
меньшей мере три смысловых слоя. Первый состоит в
том, что, как сказано еще в «Немецкой идеологии», «до
тех пор пока существуют люди, история природы и
история людей взаимно обусловливают друг друга»62;
60 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 48. С. 157.
61 Marx К. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Bd. I.
S. XI.
62 Маркс К, Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность
материалистического и идеалистического воззрений: (Новая публикация
первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966. С. 19.
228

это действительно естественно-исторический процесс.
Второй смысл состоит в том, что, говоря словами
Энгельса, «историческое развитие, подобно развитию
природы, имеет свои собственные, присущие ему законы»63,
отличные от всякого рода «законов», установленных
человеческим произволом. Маркс как бы говорит, что
он — подобно естествоиспытателю — исследует
объективные, аналогичные тем, что действуют и в природе,
законы человеческой истории, но берет их не как
вечные, а как изменяющиеся во времени, и потому смотрит
на развитие общества как на естественно-исторический
процесс. В этом аспекте как раз и характеризовал
Марксов метод Ф. Энгельс. «Автор,— писал он в одной из
рецензий на первый том «Капитала», — рассматривает
там экономические отношения, применяя совершенно
новый, материалистический, естественноисторический
метод»64. И, наконец, третий смысл рассматриваемого
утверждения заключается в том, что в той экономической
формации общества, которая выступает предметом
исследования в «Капитале», действуют порожденные
системой отчуждения квази-естественные законы, что это —
естественно-исторический процесс.
До сих пор нашим предметом были имманентные
законы развития и функционирования
действительности — как природной, так и культурной. Однако внутри
культуры исторически возникают и действуют такие
законы, которые не являются по отношению к ней ни
имманентными, ни тем более законами развития. В
отличие от первых, которые можно назвать
«естественными» (во втором из вышеприведенных смыслов,
употребляемых Марксом), эти законы всецело искусственны,
хотя они и имеют под собой объективное «естественное»
основание. Ярчайшей разновидностью таких законов
являются юридические законы. На специфике
юридического закона мы и остановимся.
Начать придется с некоторых общих положений.
Прежде всего следует отметить, что в человеческой
истории действуют по-разному соотносящиеся между
собой в различные эпохи две глобальные тенденции —
универсально-историческая и социумо-центристская, ко-
63 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 351.
64 Там же. Соч. Т. 16. С. 231.
229

торые своим осуществлением образуют два измерения:
первая — социальное, вторая — социумное65. В период
предыстории человеческого общества господствующими
оказываются социумо-центристские тенденции и
социумное измерение. Когда разделение деятельности доходит
до классового расслоения общественного целого, тогда
возникает государство, объективно призванное
опосредствовать классовый антагонизм в целях сохранения
общества. (Оно, как известно, осуществляет это
опосредствование с позиций господствующего класса, но для
задач нашего рассмотрения мы можем от этого факта
абстрагироваться.)
Государство предстает первым социальным
институтом, который явно противостоит всему обществу.
Общество расщепляется на две сферы: на одном его полюсе
находится государство, на другом — гражданское
общество (сословно, классово и т. п. расслоенное). При этом
именно гражданское общество является первичным, а не
наоборот; государство производно от гражданского
общества66.
Государство резюмирует и осуществляет интересы и
потребности гражданского общества (и прежде всего
господствующих классов). Но чтобы выполнять свои
функции, государство создает другие социальные
институты, призванные обслуживать его,— прежде всего
армию, право и др. Право (которое и станет в дальнейшем
предметом нашего рассмотрения) есть социальный
институт, который придает статус всеобщности
государственной воле (т. е. рефлектированному интересу и
потребностям гражданского общества). Эта воля, вербально
65 Терминология здесь довольно условна; важен лишь тот смысл,
который она репрезентирует собой. Подробнее об этих тенденциях
и измерениях см.: Хамидов Л. Л. Становление//Диалектическая
логика: Общие проблемы. Категории сферы непосредственного. Алма-Ата,
1986. С. 385—387.
66 Но обе эти сферы не исчерпывают собой полностью
человеческую действительность. Дело в том, что и государство и
гражданское общество суть феномены срциумного измерения. По ту сторону
их более или менее явно осуществляется и развивается собственно
социальное измерение человеческой действительности. Никакой
индивид в своем актуальном бытии и мышлении не исчерпывается своей
принадлежностью социумному измерению. Но в период предыстории
человеческого общества именно социумные феномены являются
доминирующими, и на поверхности дело выглядит так, будто кроме них
ничего больше и не существует.
230

зафиксированная и навязанная гражданскому обществу,
и предстает как закон, юридический закон. Содержание
государственной воли определяется прежде всего
материальными, экономическими условиями, интересами и
потребностями; стало быть, в первую очередь ими
определяется и право, но — опосредствованно через
государство.
Роль права в социуме (т. е. в социумном измерении)
в различные эпохи различна. Особого расцвета оно
достигает в буржуазном обществе. Это обусловлено,
во-первых, крайним отчуждением здесь государства
относительно гражданского общества, а во-вторых, тем, что
при капитализме товарное производство становится
тотальным: «так как конкуренция — эта основная форма
взаимосвязи свободных товаропроизводителей —
является величайшей уравнительницеи, то равенство перед
законом стало основным боевым кличем буржуазии»67.
Отсюда становится понятным ренессанс римского права
в буржуазном обществе: почти на всей территории
континентальной Западной Европы за основу было взято
«римское право, право общества, состоящего из
товаропроизводителей»68. Право при капитализме достигает
своей, так сказать, классической формы. (Вместе с тем
профессия юриста, роль которой тоже, разумеется, резко
возрастает, утрачивает свой прежний «священный
ореол», так как юрист превращается в платного
наемного работника.) В такой, «классической», очищенной от
конкретностей форме право и юридический закон и
станут предметом дальнейшего нашего анализа. В отличие
от обычая и морали (а тем более от нравственности,
которая находится не в социумном, а в собственно
социальном измерении), право есть институциализованная
нормативная регуляция. Оно обладает особыми социум-
ными прерогативами создавать и обеспечивать
соблюдение пригодных государству норм и законов
жизнедеятельности его граждан. Право регламентирует и
регулирует социумную действительность — гражданское
общество и функционирование тех социальных
институтов, которые опосредствованно через него подчинены
государству. Разумеется, право не есть простой сколок с
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 496.
Там же. С. 500. NB: см. с. 311.
231

системы экономических отношений, оно обладает и
относительной самостоятельностью, но именно
относительной69. Право — слуга государства, а цель государства в
антагонистическом типе социальности состоит в
максимальном сохранении и воспроизводстве наличных
экономических и иных социумных отношений. Отсюда его
явный консерватизм. «Право,— пишет Л. М. Вайсберг,—
есть открытая защита и апология системы, и ничем иным
по своей природе оно быть не может. Право замыкается
на систему, существует только в границах ее, ради
нее»70. Эта система, напомним, есть социумное
измерение мира человека.
Но право не может регулировать всю без исключения
социумную действительность; оно регулирует лишь
важнейшие с точки зрения государства реалии. Остальное
регулируется моралью — неинституциализованной
формой нормативной регуляции внутри социумного
измерения71. Границы между правом и моралью жестко не
фиксированы, они различны не только в различных
общественных формациях, но могут быть различными в
разных государственных организмах одной и той же
общественной формации. Опыт показывает, что право
имеет внутри себя тенденцию расширять сферу своей
юрисдикции, что, вообще говоря, является лишь
выражением стремления институализации (в частности,
огосударствления) всех и всяческих сфер и форм человеческой
жизнедеятельности, а в конечном счете — стремления
социумного измерения подчинить себе и, стало быть,
подавить собою также и социальное измерение и
парализовать универсально-историческую тенденцию в
развитии человеческого общества.
Право есть социальный институт. А всякий социаль-
69 Это и имели в виду Маркс и Энгельс, когда писали, что
«право... не имеет своей собственной истории...» (Маркс /О, Энгельс Ф.
Фейербах. Противоположность материалистического и
идеалистического воззрений. С. 98).
70 Вайсберг Л. М. Принцип конкретности в изучении социальной
патологии//Диалектика и этика. Алма-Ата, 1983. С. 54.
71 О принципиальном отличии морали от нравственности
(которая, по нашему определению, находится вне сферы социумного
измерения) см.: Арсеньев А. С. Проблема цели в воспитании и
образовании. Научное образование и нравственное воспитание//Философ-
ско-психологические проблемы развития образования. М., 1981.
С. 78—87; Капышев А. Б. Диалектика морали и нравственности в
формировании личности//Диалектика и этика. Алма-Ата, 1983.
232

ный институт предписывает индивидам определяемые
его спецификой социумные функции (всякая институ-
циализация сфер и форм человеческой
жизнедеятельности сопровождается функционализацией бытия
индивидов). Функция здесь — это предписываемая социальным
институтом в виде инструкции индивиду парадигма,
матрица, роль. Принимая на себя эту функцию, индивид
берет на себя обязанность ее выполнения и тем самым
превращается (весь или же — что более
реально—какими-то аспектами своего бытия) в функциональную
единицу социального института. Право предписывает
индивидам нормативно-регулятивные функции, исполняя
которые индивиды вступают в отношения друг с другом
(в право-отношения) не как субъекты и личности, а как
персонификации правовых категорий, как
функциональные правовые единицы, посредством которых
осуществляет себя Право, устанавливая систему право-порядка.
Итак, воля государства, транспонированная в право
и преобразованная внутри него в соответствии с его
спецификой, есть юридический закон. С внешней,
формальной стороны он представляет собой вербально
сформулированную максиму должного (с точки зрения
права) поведения и действия. Эта максима
формулируется эксплицитно и однозначно. По своему
содержанию закон выражает идеализованное и
идеализированное (т. е. не только ideelle, но и ideale) правовое
отношение представителей гражданского общества в тех или
иных правовых ситуациях. Тем самым в законе
запечатлевается хотя и идеальное (от слова «идеал»)
отношение, но идеальное лишь с точки зрения status quo, с
точки зрения угодности его государству. Стало быть, в
законе фиксируется «законсервированное» наличное
общественное отношение, и как таковое оно выступает
регулятором развивающихся человеческих отношений.
Целесообразно сравнить нормо- и законотворчество
в праве с таковыми же в морали. В последней нормы и
«законы» формируются (тоже обусловленные
объективно, а не по произволу) самими же людьми в процессе их
собственной совместной жизнедеятельности, в их
поступках, в общении. Они поэтому и не закрепляются
специально в кодексах и т. п., а если почему-то и
закрепляются, то это не относится к их специфике. Правовые же
(институциальные) нормы и законы разрабатываются
233

специальными уполномоченными, закрепленными за
этим занятием силой разделения деятельности
юристами. Они оформляются в виде вербальных предписаний
и объединяются в кодексы. Моральные нормы
регулируют поступки изнутри самих поступков; они существуют
и действуют как бы в между-поступочном поле. Право
же стоит вне регулируемой жизнедеятельности граждан
и над ней: «функции регуляции отделены от самой
практики исполнения нормы, вынесены в особую сферу
деятельности специальных учреждений и лиц»72.
Нормотворчество и законотворчество становится уделом
юристов, обслуживающих своей деятельностью наличное
государство. В сфере морали действие норм
обеспечивается самими же поступающими индивидами. Действие
же юридических норм и законов обеспечивается
опосредствующей деятельностью специальных органов,
находящихся в ведении права и государства. Право, писал
Ленин, «есть ничто без аппарата, способного принуждать
к соблюдению норм права»73. Отметим, наконец, еще
одно отличие юридического закона от закона
морального. Мораль знает поощрение и порицание поступка с
точки зрения соблюдения ее норм и законов.
Юридический закон может лишь карать, поощрять он по самому
своему определению не может. За соблюдение правовых
норм и законов не существует вознаграждений в право-
вой же форме, в отличие от морали, которая знает
именно моральное вознаграждение.
Обратим теперь внимание на то, как действует
юридический закон. Будучи конденсацией абстрактной
всеобщности (или, иначе, редуцированной конкретности)74,
он абстрагируется от конкретности индивидов,
составляющих гражданское общество. Он предстает как единое
всеобщее мерило для всех без исключения («все равны
перед законом»). Это распространяется и на
представителей господствующего класса, чьи интересы и волю
максимально выражает и защищает юридический закон.
Как отмечали Маркс и Энгельс, представители
господствующего класса «проводят свою собственную волю в
72 Дробницкий О. Г. Понятие морали: Историко-критический
очерк. М., 1974. С. 258.
73 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 99.
74 Подробнее об этом см.: Хамидов А. А. Понятие превращенной
формы//Материалистическая диалектика как логика. Алма-Ата, 1979.
234

форме закона, делая ее в то же время независимой от
личного произвола каждого отдельного индивида среди
них»75.
Закон задает масштаб обязательного единообразного
поведения и предписывает тому, на кого он
распространяется, безоговорочное его соблюдение. Всякий,
попавший под юрисдикцию данного закона, обязан
неукоснительно подчиняться ему независимо от своих
склонностей, намерений или оценок. Например: «Никто не
принуждается к заключению брака, но всякий должен
быть принужден подчиняться законам брака, раз он
вступил в брак»76.
Но абстрактность юридического закона выражается
не только в этом. «Закон, как таковой, может лишь
запрещать, а не дозволять...»77, — писал Гегель. Основной,
так сказать, предмет юридического закона — то, что
является его нарушением. Закон бездействует там и тогда,
где и когда он соблюдается; юридический закон
пробуждается к действию там и тогда, где и когда он
нарушается. Этими отклонениями от него и его нарушениями он
фактически и жив78. Он интересуется лишь без-законием,
или анти-законностью. Юридический закон фактически
нельзя соблюдать лучше или хуже (имеется в виду
качественный аспект), его можно лишь соблюдать в его
границах, за которыми начинается отклонение от него.
Отсюда и название последнего —«пре-ступление»79.
Но закон распространяется лишь на те сферы жизни
75 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 322.
76 Там же. Т. 1. С. 162. «Брак поэтому, — продолжает Маркс,—
не может подчиняться произволу вступившего в брак, а, наоборот,
произвол вступившего в брак должен подчиниться сущности брака»
(Там же).
77 Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. М., 1970. Т. 1. С. 338.
78 Эту истину на свой манер выразил Гегель: «Лишь проступок
создал закон, власть которого вступает в силу с этого момента»
(Гегель Г. В. Ф. Философия религии. М., 1975. Т. 1. С. 124). На дележе
все наоборот: проступок как таковой определяется по отношению к
закону.
79 Конечно, тут надо учитывать специфику той области права,
к которой принадлежит закон. Так, существуют гражданское,
трудовое, конституционное, административное, семейное, уголовное и
т. п. право. Законы этих видов права действуют специфически. Так
что наша характеристика больше подходит к законам уголовного
права. Но последние лишь в более чистом виде выражают сущность и
границы юридического закона вообще.
235

и на такие действия, которые уже приобрели правовой
статус и зафиксированы в соответствующем кодексе.
Поэтому на практике нередко могут иметь место
действительные преступления (т. е. такие поступки или
действия, по отношению к которым моральные санкции
бессильны), которые de jure не являются таковыми,
поскольку в юридическом кодексе не существует
соответствующей «статьи».
Абстрактность юридического закона обнаруживает
себя также и в акте квалификации правонарушений.
Юрист формально подводит поступки, деяния и т. д. под
соответствующие статьи юридического кодекса,
устанавливая «состав преступления» фактически по тому же
принципу, по которому в сфере товарообмена
устанавливается абстрактно-квантитативное тождество
необходимого рабочего времени в обмениваемых товарах или в
товарах и противостоящих им деньгах (в актах Т—Д
или Д—Г). Юридический кодекс с его статьями — это
тот же «масштаб цен». Различие лишь в том, что в сфере
товарообмена указанный процесс осуществляется в
целом стихийно, в юриспруденции же — сознательно.
«Но,— писал Маркс,— общество основывается не на
законе. Это — фантазия юристов. Наоборот, закон
должен основываться на обществе, он должен быть
выражением его общих, вытекающих из данного
материального способа производства интересов и потребностей, в
противоположность произволу отдельного
индивидуума»80. Общество не только не основывается на
юридических законах, но и не развивается в соответствии с
этими законами, по этим законам. Напротив,
законотворчество само должно сообразовываться с
действительными имманентными законами функционирования и
развития общества. Юридические же законы могут как
способствовать последним, так и тормозить их действие.
В последнем случае действительные имманентные
законы начинают осуществляться как бы окольным путем,
преломляясь через чуждые им юридические законы, пока
в конце концов не сметут их с лица общества. Новые
общественные отношения, более адекватно
соответствующие уровню развития производительных сил, вызывают
к жизни и новые юридические законы.
80 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 259.
236

Юридический закон, как и право вообще, есть одна
из форм осуществления отчуждения. В буржуазном
обществе это отчуждение усиливается и достигает своего
апогея. Связь экономической реальности и гражданского
общества с государством и правом (как и с другими
социальными институтами) становится в этих условиях
все более опосредствованной и запутанной. Сознанием
индивидов, захваченных различными моментами
отчуждения, эта связь не схватывается, или, точнее,
схватывается в перевернутом виде: государство, право и тому
подобные институты представляются ему
определяющими собою весь ход исторических событий. Что же
касается государственных деятелей и юристов ex professo, то
для их сознания указанная действительная связь
начисто стирается. Ф. Энгельс писал: «Поскольку в каждом
отдельном случае экономические факты, чтобы получить
санкцию в форме закона, должны принимать форму
юридического мотива и поскольку при этом следует,
разумеется, считаться со всей системой уже
существующего права, постольку теперь кажется, что юридическая
форма — это все, а экономическое содержание —
ничто»81.
Право, уже само по себе будучи результатом
процесса отчуждения, в свою очередь подвергается
отчуждению. Последнее проникает внутрь него и воцаряется там.
Происходит овещнение правовых структур, норм,
законов. Развитое же овещнение неизбежно влечет за собой
фетишизацию: порождает фетишистские отношения и
соответствующее им фетишистское сознание. Выше уже
были приведены высказывания Маркса и Энгельса о том,
что юристы по профессии склонны абсолютизировать
право как социальный институт, а следовательно, и
юридические законы. С точки зрения фетишизированного
юридического сознания все без исключения социумные
(и социальные) проблемы адекватно можно решить
исключительно правовыми средствами. Причины многих
нерешенных проблем такое сознание усматривает либо
в том, что для их решения не выработана соответствую-
81 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 312. Маркс писал, что
«судья, например, применяет кодекс, поэтому он считает
законодательство истинным активным двигателем» (Маркс К., Энгельс Ф.
Фейербах. Противоположность материалистического и
идеалистического воззрений. С. 100).
237

щая правовая санкция, либо в несовершенстве тех или
иных юридических законов. «Издайте хорошие законы;
они естественным образом приведут граждан к общему
благу...»82, — заявлял Гельвеций, разделявший иллюзии
юридического фетишизма.
Выше отмечалось, что социумная роль права резко
возросла в буржуазном обществе, где царит
конкуренция частных предпринимателей, эта действительная
bellum omnium contra omnes. Это и обусловило то, что
фетишизация права даже породила, по определению
Энгельса, юридическое мировоззрение, которое пришло
на смену теологическому мировоззрению средних веков
и стало «классическим мировоззрением буржуазии»83.
Но по своему глубинному существу оно оставалось
родственным теологическому. «Это было теологическое
мировоззрение, которому придали светский характер.
Место догмы, божественного права заняло право
человека, место церкви заняло государство. Экономические и
общественные отношения, которые ранее, будучи
санкционированы церковью, считались созданием церкви и
догмы, представлялись теперь основанными на праве и
созданными государством»84. Юридическое
мировоззрение во многом определяло сознание юристов и даже
философов. Так, Энгельс отмечает, что, согласно
австрийскому буржуазному юристу А. Менгеру, «именно
юристы призваны указывать путь общественному
развитию...»85. А уже упоминавшийся философ Гельвеций без
тени сомнения утверждал: «Законы делают все»86.
Энгельс отмечал, что пролетариат первоначально
перенял от буржуазии юридическое мировоззрение и
боролся с нею, исходя из этого мировоззрения. Однако
постепенно он стал вырабатывать свое — пусть и не
совсем последовательное и во многом, по определению
Ленина, тредъюнионистское — классовое мировоззрение.
Ведь выполнить свою историческую миссию пролетариат
82 Гельвеций К. А. Соч. М., 1974. Т. 2. С. 446.
83 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 496. Здесь цитируется
статья «Юридический социализм», написанная Ф. Энгельсом
совместно с К. Каутским. Однако анализ показывает, что основные ее
положения принадлежат именно Энгельсу.
84 Там же.
85 Там же. С. 514.
86 Гельвеций К Л. Соч. Т. 2. С. 446.
238

сможет, отмечал Энгельс, лишь следуя реалистическому
мировоззрению, т. е. «если будет рассматривать вещи
такими, какие они есть в действительности, а не сквозь
юридически окрашенные очки»87. Этим, в частности, и
объясняется то, что Маркс «в своих теоретических
произведениях... вообще не выдвигает никаких требований
правового характера»88.
Все, что до этого говорилось о праве и о юридических
законах, имело отношение преимущественно к
буржуазному обществу. Не ставя целью специальное
рассмотрение этих феноменов в условиях социализма, отметим
лишь следующее. Социалистическая революция прежде
всего ликвидирует классовый антагонизм, устраняя
существование эксплуататорских классов. Государство,
а вместе с ним и право отныне призваны регулировать
социумные отношения не с позиций господствующего
класса, а с позиций всеобщего общественного интереса,
т. е. с позиций тенденций и перспектив
коммунистического преобразования действительности. Они призваны
регламентировать и направлять силы индивидов в одном
направлении — в направлении прогресса.
Государство и право при социализме, таким образом,
во-первых, утрачивают те конкретно-исторические
характеристики, которые присущи им в
классово-антагонистических формациях, а во-вторых, приобретают
принципиально новые функции, обусловленные природой
социализма89. Но тем не менее они остаются
государством и правом, т. е. сохраняют свои всеобщие
сущностные определения. Поэтому-то у классиков марксизма
(особенно у Ленина) и идет речь о грядущем отмирании
государства и вместе с ним — и права. Указанное
отмирание есть лишь аспект более общего процесса
отмирания наделенных самостоятельностью социальных
институтов, процесса преодоления отчуждения и снятия
господства социумного измерения над социальным, под-
87 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 498.
88 Там же. С. 506. Или: «В теоретических исследованиях
Маркса юридическое право, являющееся всегда только отражением
экономических условий определенного общества, играет лишь самую
второстепенную роль» (Там же. С. 506—507).
89 Конечно, функции и статус государства и права изменяются с
развитием социализма (так, государство из государства диктатуры
пролетариата превращается в общенародное государство и т. д.).
239

чинения социумо-центристских тенденций тенденциям
универсально-историческим.
Но государство, право и т. п. будут отмирать не сами
по себе, а лишь по мере того, как люди шаг за шагом
будут развиваться в целостных и универсальных
субъектов, по мере того, как они будут брать на себя те
функции, которые возложены на наделенные
самостоятельностью институты государства, права и т. д. В этой
связи право, например, должно не просто
регламентировать жизнедеятельность людей, но прежде всего
стимулировать их творческую самодеятельность, способность
к самоуправлению. Право, стало быть, и само своим
функционированием должно участвовать в своем
отмирании. Оно должно не расширять свои полномочия, а,
напротив, сужать их, или — иначе — так расширять эти
полномочия, чтобы сфера его юрисдикции сужалась за
ненадобностью, чтобы все большая и большая сфера
жизнедеятельности успешно подчинялась неинституциа-
лизованным формам нормативной регуляции — морали,
а далее — в перспективе — и нравственности. В этой
связи при социализме возрастает роль разумного
законотворчества (т. е. законотворчества прежде всего
этически — нравственно или хотя бы морально —
ответственного), поскольку в этих условиях, как никогда в эпоху
царства необходимости, не люди существуют для права
и его законов, а, наоборот, законы и право — для людей.
Выполнение этих требований и будет способствовать
тому, что практически, а потому и в сознании, будут
преодолены всякие основания для юридического
фетишизма, для фетишизации юридических норм и законов.
Итак, мы рассмотрели категорию закона. Ее
мировоззренческое и методологическое значение несомненно.
Она ориентирует на то, чтобы за миром
непосредственной достоверности, за миром явлений (а тем самым и в
нем самом) усматривать и отыскивать то, что
определяет, «регулирует» поведение этого мира. Да и
адекватное постижение мира явлений возможно лишь после того,
как исследована сущность, когда выявлены законы,
принадлежащие этой сущности. Когда известен тот или
иной закон, из него для определенной предметной
области возможно в известных границах выводить
конкретные следствия. Закон, стало быть, обладает
прогностической функцией.
240

Но открытие законов — сложный процесс, требующий
достаточной культуры мышления. Особенно это
относится к познанию законов общественного развития, так как
быть объективным здесь — дело нелегкое. Маркс писал:
«Чтобы понять некоторую ограниченную историческую
эпоху (а стало быть, и законы этой эпохи.— A. X.)f мы
должны выйти за ее границы и сравнить ее с иными
историческими эпохами»90. Политико-экономы же
(притом даже такие, как А. Смит и Д. Рикардо, не говоря
уже о Ж. Б. Сэе, Т. Р. Мальтусе и иже с ними), как
показал Маркс, всецело находились в плену у
отношений буржуазного способа производства. Они не смогли
в рамках теории выйти за его горизонт, а потому
действительные законы этого способа производства, и
особенно их исторический, преходящий характер, остались для
них за семью печатями.
Открытие законов всегда было и останется великим
делом человеческого познания и культуры вообще.
И особенно важное значение имеет открытие всеобщих,
универсальных законов действительности. Как
выразился Энгельс, «то, что некоторый всеобщий закон развития
природы, общества и мышления впервые был высказан
в его общезначимой форме,— это всегда остается
подвигом всемирно-исторического значения»91. В этом
отношении человечество навсегда обязано тем, кто в той или
иной форме и степени адекватности открыл и
сформулировал такие законы.
Предшествующий анализ показал, что явление и
закон, взятые сами по себе, фиксируют познаваемый
предмет односторонне, каждый в своем аспекте. Но
предмет — целостен; необходимо поэтому и рассмотреть его
как целостность. Стало быть, к категории целого, к
диалектике целого и части и необходимо перейти в
следующей главе.
90 Marx К. Secret diplomatic history of the eighteenth century.
London, 1899. P. 49. В противном случае эпоха закроет собою
горизонт нашего понимания. Маркс здесь утверждает ту позицию
по отношению к исследуемому предмету, которую впоследствии
М. М. Бахтин назвал позицией вненаходимости: «Великое дело для
понимания — это вненаходимость понимающего — во времени, в
пространстве, в культуре — по отношению к тому, что он хочет
творчески понять» (Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.,
1986. С. 507).
91 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 390.
16-106

Глава 3
ЦЕЛОЕ И ЧАСТЬ
Об абстрактном и конкретном, диалектическом
понимании целого и части. Как известно,
формально-логическое понимание и воспроизведение целого и его
частей не является результатом ошибки в мышлении:
оно отражает определенную сторону, или, как часто
говорят, срез реальности. Иначе говоря, рассудочное
мышление точно и адекватно воспроизводит поверхностный
слой, непосредственно данный созерцанию и
представлению, слой устоявшихся отношений, главной
характеристикой которого является взаимодействие, взаимное
обусловливание всех его частей. Каждая часть в таком
взаимодействии выступает как одновременно, так и
последовательно и предпосылкой и результатом всех
остальных. На своем развитом уровне
формально-логический способ мышления может представить целое как
отношение частей и даже как постояно воспроизводящий
себя циклический процесс, в котором конечная часть
смыкается с исходной, возобновляя свое движение
снова.
Существеннейшим недостатком этого уровня
реальности и соответствующего ему мышления является то,
что в нем не видна специфическая определенность
каждой части. Это особенность формальной, или
поверхностной, стороны реальности. Естественно, что в
мышлении, имеющем дело только с этим аспектом
действительности, все части как бы равноправны, ибо все они имеют
одни и те же определения или характеристики, а именно:
они есть предпосылки, с одной стороны, и результаты —
242

с другой. Но при таком понимании, в частности,
невозможно логически представить переход от одной части к
другой, т. е. логически воспроизвести движение частей
как превращение одной части в другую.
Воспроизведение движения принимает характер внешней фиксации,
движения только формы, лишенной содержания.
Согласно логике такого понимания, движение
взаимодействия может начаться и завершиться в любой
части, т. е. любая часть может быть и исходным и конечным
пунктом. В силу этого данная логика (даже тогда, когда
она нацелена на выявление содержания определенного
конкретного целого) не способна определить, в чем же
состоит, собственно, особое содержание целого в отличие,
от содержания частей и поэтому остановиться на одном
из эмпирически фиксированных внешних определений
(таких, как целое больше части, даже частей, или что оно
не сводится к сумме частей, не говоря уже об
утверждениях, количественно сводящих целое к совокупности
частей, и т. д.).
Таким образом, на этом уровне прежде всего сама
реальность не обнаруживает ни специфику целого по
отношению к частям, ни специфику каждой части как по
отношению к целому, так и по отношению к другим
частям. На уровне взаимодействия уже сложившихся
частей определенного развитого целого само оно выглядит
как только отношение этих частей, которое, как
показывает даже повседневная практика, оказывается чем-то
большим или иным, нежели их совокупность.
Из такого внешне фиксирующего уровня не выводит
и констатация не только координирующих, но также и
субординирующих связей между частями,
происхождения одних частей из других и дифференциации целого.
Ведь на таком уровне можно внешним образом
фиксировать и стадии развития и становления определенного
целого, утверждая, что нечто было таким-то и таким-то,
а стало иным и т. д. Следовательно, целое в отличие от
частей не получает статуса самостоятельной формы или
представляется как нечто, перешедшее из
первоначального состояния слитности или латентности в развернутое
состояние.
Абстрактно-рассудочное мышление поднимается до
воспроизведения (на определенном уровне) движения
того или иного явления, характеризующегося наиболь-
243

шим динамизмом, что с чисто формальной стороны,
разумеется, выше воспроизведения родо-видовых
отношений в их внешней неподвижности, но тем не менее
этот высший предел еще резче выявляет его
ограниченность для целостного понимания действительности.
Такое мышление, во-первых, не позволяет выявить
специфическое содержание происходящего процесса,
конкретную особенность данной реальности, движение
которой описывается, а, во-вторых, в силу указанной
особенности, не способно воспроизвести формирование,
становление и развитие целого и его частей. Тем не
менее такое воспроизведение реальных процессов сплошь
и рядом выдается за диалектическое мышление, а то, что
предмет в нем выказывает себя двуликим (то как
предпосылка, то как результат), и даже иногда
многоликим,— за признак всесторонности рассмотрения.
Мы здесь сознательно не анализируем эмпирическое
мышление на других уровнях (таких, например, когда
наши представления о целом и частях черпаются из
опыта с вещно-субстратными свойствами, согласно
которым любое тело воспринимается как целое — в смысле
объема, количественно,— а любая его доля — как часть).
Дело в том, что на вышеописанном уровне в силу
указанных причин принципиально невозможно усмотреть
действительные глубинные механизмы возникновения,
становления и развития исследуемой реальности.
Известно, что для представителей буржуазной
политической экономии — как предшественников, так и
современников Маркса — камнем преткновения было
выявление исходного основания капиталистического
производства как исторически конкретного целого. Как для
классической, так и апологетической политической
экономии характерным способом рассмотрения экономических
явлений, прежде всего буржуазного способа
производства, являлось растворение исторической особенности
последнего (т. е. того, что именно отличает буржуазное
производство от исторически предшествующих способов
производства) в самых общих, одинаковых для всех
исторических форм условиях производства. Они не могли
определить и найти с этой позиции то, что именно
формирует буржуазный способ производства как конкретное
органическое целое. Для них, поскольку они
фиксировали в основном формы внешних связей между различны-
244

ми звеньями буржуазного производства, оно неизбежно
виделось не как органическое целое, а как только
совокупное целое.
В развитом буржуазном обществе основные звенья
производства, такие, как собственно производство
продуктов, распределение, обмен и потребление, становятся
уже разросшимися, разветвленными сферами
деятельности людей, на первый взгляд выступающими как
изначально самостоятельные друг от друга, происходящими
из совершенно различных корней. В таком относительно
развитом состоянии между ними возникают отношения,
являющиеся внешними формами проявления
сущностных отношений, которые и воспринимаются созерцанием
и эмпирическим мышлением как непосредственный
предмет или объект.
Вот как выглядят, например, эти общие связи
производства в представлениях буржуазных экономистов в
изложении Маркса: «Первое поверхностное
представление: в процессе производства члены общества
приспособляют (создают, преобразуют) продукты природы к
человеческим потребностям; распределение устанавливает
пропорцию, в которой каждый индивидуум принимает
участие в произведенном; обмен доставляет ему те
определенные продукты, на которые он хочет обменять
доставшуюся ему при распределении долю; наконец, в
потреблении продукты становятся предметами
потребления, индивидуального присвоения»1.
Специфические особенности буржуазного
производства здесь стерты, и именно поэтому все звенья целого
представляются изначально данными, все они
выступают и как причины и как следствия, в качестве и
предпосылок и результатов, как взаимно предполагающие и
взаимно порождающие равновесие взаимодействующих
элементов устоявшейся структуры. Распространяя
дальше этот способ рассмотрения, можно, конечно, найти
подобные структуры в любой другой реальности, как в
природной, так и в социальной. При дальнейшем
сосредоточении на этой стороне реальности, где
завуалированы глубинные, сущностные отношения и действительные
формы развивающегося целого, формы устоявшихся
отношений целого абсолютизируются, поверхностное, т. е,
1 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 714—715.
245

внешнее, лишь выступающее в явлениях целое
принимается за истинное и действительное. По Марксу,
представшая на поверхности, непосредственная форма
целого— это совокупное целое, которое, разумеется, есть не
вымысел заблуждающегося сознания, а точная
фиксация действительно существующей, но превратной формы
целого.
Абстрактно-рассудочное понимание целого имеет,
таким образом, свои реальные основания, в частности это
касается отношений элементов или моментов такого
совокупного целого. Исследование внешних отношений
элементов последнего, разумеется необходимо, но в
условиях, когда их роль и границы применимости как в
социальной практике, так и в процессе познания
рассматриваются как единственные и всеобщие формы
реального целого, результаты такого подхода предстают
как существенное заблуждение. По этому поводу Маркс,
касаясь вопроса о конкретном экономическом
содержании отдельных экономических явлений, писал:
«Производство, распределение, обмен, потребление образуют,
таким образом, правильный силлогизм: производство
составляет в нем всеобщность, распределение и обмен —
особенность, а потребление — единичность,
замыкающую собой целое. Это, конечно, связь, но поверхностная...
противники политико-экономов ...упрекающие их в
варварском разрывании на части единого целого, либо
стоят с ними на одной и той же почве, либо ниже их. Нет
ничего более банального, чем упрек, будто политико-
экономы обращают слишком большое внимание на
производство, рассматривая его как самоцель.
Распределение, мол, имеет такое же большое значение. В основе
этого упрека лежит как раз представление экономистов,
будто распределение существует как самостоятельная,
независимая сфера рядом с производством»2.
Совокупное целое, понимаемое как постоянно
воспроизводящее себя и как взаимодействующее движение его
элементов, не обнаруживает, следовательно,
необходимость самого этого движения и специфическую
логическую определенность каждого элемента. Это процесс, в
котором не определены начало и конец. В нем любой
элемент с равным основанием может быть принят и как
2 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 715—716.
246

начало и как конец. И это главным образом потому, что
в нем (на этом хаотическом уровне реальности и
хаотической форме проявления истинного, действительного
целого) невозможно установить субъекта или
субстанции движения, или — применительно к нашему
вопросу — субъекта или субстанции целого как в логическом,
так и в историческом плане. Т. е. это вопрос о том, что
или кто именно движется к своей целостности, что или
кто становится целостным, о целостности чего или кого
именно идет речь. Вопрос о субъекте-субстанции целого
есть вопрос о том, где и на каком звене смыкается и
размыкается логическая цепь движения.
Мы видели выше, что пока речь идет о конкретном
экономическом содержании производства,
распределения, обмена и потребления, у этих звеньев,
предполагается своя конкретная определенность (такая, как
всеобщность, особенность и единичность). Но как только мы
начинаем рассматривать их как устоявшееся
взаимодействие факторов, частей и элементов, то они сразу же
теряют свое логическое различие, перестают быть
разными частями целого. Именно потому последнее
выступает как совокупное или хаотическое целое, в
которое части входят лишь как составляющие, как некие
единицы, логические определения которых
идентичны.
Кроме того, классификация явлений на родо-видовые
отношения и установление на этой основе
количественного соотношения всеобщего, особенного и единичного
не позволяют преодолеть внешнего характера связей
между ними и хаотичности представлений о целом,
возникающих на этой почве. Такое установление всеобщего,
особенного и единичного, образующих целое, основано
на внешних (хотя, может быть, и существенных)
признаках и не выявляет их сущностное единство, состоящее
в том, что каждая часть предстает как свое другое, как
некая особенная форма или способ существования и
развития субъекта данного целого. «То, что каждое из них
(производство и потребление.— К. А.) выступает как
средство для другого и опосредуется другим, что
находит свое выражение в их взаимной необходимости. Это—
движение, благодаря которому они вступают в
отношения друг к другу, выступают как настоятельно необходи-
247

мые друг для друга, но в котором они остаются тем не
менее еще внешними по отношению друг к другу»3.
Только процесс развития целого обнажает глубинное
родство, единство происхождения форм, кажущихся
внешними друг другу, единство ничего общего не
имеющее как с внешним сходством и тождественностью, так
и с внешней противоположностью. Тождественность,
единство, как и противоположность, различие,
инородность, открываемые в глубинных процессах, имеют
совершенно иное содержание. Поэтому даже целое,
воспринимаемое человеком как процесс, как движение,
вовсе не обязательно ведет к пониманию его. Дело в том,
что действительное целое есть не взаимодействие частей,
а процесс порождения и созидания себя как целого,
порождения всех форм своего существования и развития
действительным реальным субъектом. Целое не есть
также образование, сотворенное взаимной
обусловленностью равнозначных частей, каждая из которых может
возникнуть независимо от остальных частей из
совершенно разных оснований. Тогда появление каждого
конкретного целого было бы делом случая и не явилось бы
необходимой ступенью определенного развития. Части в
таком случае не составляли бы необходимую форму
завершения каждого цикла движения целого, не являлись
бы необходимыми способами развития конкретной
единой сущности. Имея в виду последнюю, Маркс говорил,
что наиболее адекватной формой единой сущности или
природы всех частей выступает обычно одна из частей.
В связи с этим он писал: «Результат, к которому мы
пришли, заключается не в том, что производство,
распределение, обмен и потребление идентичны, а в том,
что все они образуют собой части целого, различия
внутри единства. Производство господствует как над самим
собой во всей противоположности своих определений,
так и над другими моментами. С него каждый раз
начинается процесс снова... Определенное производство
обусловливает, таким образом, определенное
потребление, распределение, обмен и определенные отношения
этих различных моментов друг к другу»4.
По Марксу, здесь налицо не поверхностный уровень
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 719.
4 Там же. С. 725.
248

отношений между этими частями, а глубинный, скрытый
от непосредственного созерцания, представления или
эмпирического мышления. В истинном5 органическом
целом только одна из частей, ее природа, как это ни
парадоксально на первый взгляд, составляет сущность
всех других частей, только она в своем развитии
производит свои, но иные формы существования, имеет в них
себя же, но в иной форме, приобретая в этом движении
новое содержание и преобразуя его в свои новые
качества. Образование целого — результат развития именно
этой части. Последняя является целым в неразвитом,
еще зачаточном состоянии, еще абстрактным, не
выделившим свои сущностные определения, не породившим
необходимых форм движения, каковые и будут
составлять его части. Только в период становления в качестве
целого создает оно свои сущностные моменты,
становящиеся на зрелых этапах относительно самостоятельными.
Явление качественно иного порядка, имеющее потенцию
развиться в некоторую новую реальность, первоначально
возникает, как известно, в недрах исторически
предшествующей реальности как один из ее элементов. Оно
выделяется в самостоятельную реальность лишь по мере
создания своих особых, отличных от первоначальных
предпосылок, образующих в будущем моменты нового
органического целого, или, как говорил Маркс,
органической системы. Последняя с внешней стороны, в форме
своего проявления, как было уже сказано, выступает как
совокупное целое. Это реальное целое, по-видимому,
можно считать уже возникшим в тот момент, когда
становящееся новое содержание проходит через все такие
формы или способы развития, которые, смыкаясь на
определенной ступени с исходной формой, приобретают
способность начинать движение снова. В этом процессе
целое и воспроизводит себя в своей специфичности и в
то же время выходит за свои пределы. В исходном звене,
или форме, которое и есть развивающееся и
конструирующее начало, и происходит включение в систему
нового содержания, начинается его преобразование. Таким
образом, в логическом воспроизведении становления и
5 Что целое есть характеристика сферы сущности и истинных
отношений, было отмечено еще Гегелем. «Истинное есть целое, —
писал он. — Но целое есть только сущность, завершающаяся через
свое развитие> (Гегель. Соч. Т. 4. С. 10).
249

развития целого и его понимания идея развития отнюдь
не вносится внешними уверениями, что оно находится в
развитии, что оно из такого-то состояния перешло в
иное и т. д. Развитие реального целого предстает в
форме субстанциональной части (такой термин нам
представляется наиболее подходящим). Она коренным
образом меняет понимание всей структуры целого, отношения
его с частями и отношений между этими последними.
К прежним представлениям, берущим за основание
количественно-объемные критерии (например, «целое
равно или есть сумма частей»; «целое больше суммы частей»
и т. д.), диалектика вносит положение, коренным
образом изменяющее их содержание: в составе целого есть
всегда некая часть, которая по сути равна целому. В
диалектическом процессе становления целое на своем
зрелом уровне превращается в часть самого себя, своей
развитой целостности.
Вывод с рассматриваемой выше точки зрения и так
называемого здравого смысла, конечно,
парадоксальный. Однако в действительном процессе образования
целого дело так и происходит. Субстанциальная часть в
своем развитии создает всеобщие необходимые формы
своего движения. При этом она переходит из своей
исходной определенности в иную, ей противоположную.
В этом процессе она раздваивается на себя и на свое
иное, на себя и на свою противоположность. Раздвоение
может при этом опосредствоваться целым рядом этапов.
Производство, например, в каждом цикле совершает
переход к потреблению через распределение и обмен
и т. д. Эти формы, следовательно, не есть изначально
чужеродные элементы, а суть собственные, но иные
формы движения производства. Последнее выполняет
функцию всего целого, будучи фактором, действительно
порождающим остальные звенья. Распределение, обмен
и потребление являются для него иными, но
собственными формами движения, где его противоположностью
является потребление. В этом процессе производство
(субстанциальная часть) в своем формообразовании
конструирует целое, охватывая и себя и свое другое, где
оно есть одновременно и часть и целое. Как часть оно
входит в систему, образованную ею самой, а как целое
оно включает себя в себя как свой собственный момент.
Следовательно, целое есть воспроизводящее себя разви-
250

тие или развивающееся воспроизведение своих основных
форм или звеньев определенной конкретной реальностью.
Более того, эта реальность в своей сущности и есть такой
процесс, а не нечто другое, не совпадающее со своим
становлением. В связи с этим Маркс отмечал: «Если в
законченной буржуазной системе каждое экономическое
отношение предполагает другое в
буржуазно-экономической форме и таким образом каждое положенное есть
вместе с тем и предпосылка, то это имеет место в любой
органической системе. Сама эта органическая система
как совокупное целое имеет свои предпосылки, и ее
развитие в направлении целостности состоит именно в том,
чтобы подчинить себе все элементы общества или
создать из него еще недостающие ей органы. Таким путем
система в ходе исторического развития превращается в
целостность. Становление системы такой целостностью
образует момент ее, системы, процесса, ее развития»6.
Процесс познания действительно данного
конкретного целого предполагает, следовательно, нахождение того
субстанциального его звена (или части), развитием
которого формируется все целое. Исследование природы
именно этого звена дает возможность понять природу
всех остальных частей, специфику каждой из них, понять,
что, будучи тождественными этой, так сказать, субстан*
циальной части, они являются тождественными ей
именно в силу своей специфичности и развивают исходную
часть тем, что восполняют ее как недостающее звено.
Каждая часть при этом в момент перехода всего целого
в форму данной части определяет весь его (целого)
характер, т. е. все целое как бы окрашивается в цвет
данной части, принимает ее облик. Именно поэтому целое в
своей истинной форме совершенно противоположно
образу механического, агрегатного целого. Движение целого
как постоянное воспроизводство и в то же время
изменение себя отличается, таким образом, от движения
исходной части, порождающей другие свои части, но
сохраняющей себя. Она, наоборот, целиком превращается
каждый раз в свою противоположность (например,
производство в потребление и т. д.) и, пройдя ряд
существенных метаморфоз, как бы возвращается к своей
исходной форме. Но это возвращение есть, по сути, принятие
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 233.
251

своего первоначального облика и в то же время уже
иного, обогащенного новым содержанием. В живом
процессе самосозидания целого поэтому наступает
определенная полоса движения и даже периода, когда все
целое живет и функционирует в определениях той или
иной своей части, или, точнее, когда все целое выступает
как именно данная часть. Т. е. все остальные стороны и
определения целого функционируют как формы
реализации и развития последней, как ее органы и способы
проявления. Ибо в этом движении, при переходе к
каждой части целое как бы производит и воспроизводит
себя всего как именно данная часть.
Поскольку развивающееся целое есть открытое целое,
постольку в каждом относительно завершающемся цикле
оно, по существу, создает себя заново. Только с внешней,
формальной стороны оно выглядит замкнутым целым,
движущимся по кругу. Его движение принимает
характер замкнутого именно потому, что целое есть
относительно завершенная конкретная форма развития
сущностного отношения, в которой на данном этапе развития
сущности все ее формы воспроизводства себя имеются
налицо. Целое есть зрелый уровень данной конкретной
ступени развития сущности.
Поэтому открытость целого может быть обнаружена
только со стороны его специфического содержания.
Необходимость создавать себя заново каждый раз связана
с тем, что в рамки специфического содержания данного
конкретного целого включается некоторое иное
содержание. Из этого иного содержания целое должно
воспроизводиться снова. Только в таком постоянном созидании
себя из чего-то иного целое и может сохраняться и
совершать некоторое самотождественное движение.
Застывшая форма целого — это его смерть, небытие.
Поэтому вот это новое иное содержание проходит через все
ступени преобразования его в специфическое
содержание, или сущность, данного конкретного целого. Поэтому
части целого есть не просто нечто дополняющее
недостающую сторону, а определенная ступень в становлении
и созидании целого в его специфике, в его конкретной
сущности. В этом смысле завершающая часть и тем
самым часть, смыкающаяся с исходной, является
наиболее, так сказать, развитой частью, сообщающей всему
целому его специфику как таковую. Или, говоря словами
252

Гегеля, «оно лишь в конце есть то, что оно есть
поистине»7. Но в то же время исходная часть (форма, звено),
как и остальные части, не теряет своего относительно
самостоятельного существования, ибо описанное
движение имеет внутренний, содержательно-сущностный
характер, тогда как во внешней сфере может сохраняться
видимость взаимодействия изначально разных,
самостоятельных сфер реальности, оказывающих друг на друга
лишь внешнее влияние. Но это только видимость, потому
что на самом деле в своем движении находится исходное
звено, обогащаемое на каждом новом этапе
приобретенным новым содержанием, которое, пройдя через
различные формы существования данной субстанциальной
реальности, полностью преобразуется в эту реальность.
Так, осваиваемая человеком некая природная сила после
процессов производства, распределения, потребления
и т. д. должна в конечном счете превратиться в
человеческую силу, присвоенную индивидами индивидуальную
силу. Только тогда природная сила полностью
становится социальной силой.
Сущностного уровня отношений целого и его частей
удается достигнуть, как правило, только в теоретическом
познании. На эмпирических обобщениях всегда
сказывается то, что целое и его части находятся в
многообразных встречных, взаимных и т. п. связях и отношениях,
к тому же исходные формы обрастают множеством своих
выражений, единичных проявлений и т. д. Маркс
отмечал, что наука целой эпохи в истории буржуазной
политической экономии (XVII век) начинала свое
исследование с живого целого — населения, наций, государства
и т. д. Это был период, когда в научном познании еще
господствовало «хаотическое представление о целом»8,
которое, возможно, еще не улавливало строго
определенного взаимодействия частей, так как не были еще
найдены исходные абстрактные определения процесса.
Целое схватывается в его диффузном виде, где имеется
множество составляющих, относимых к данной области
реальности. Отсюда первый путь постижения целого
следующий: от многообразия эмпирически
фиксированных явлений целого аналитически выделяются простей-
7 Гегель. Соч. Т. 4. С. 10.
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 726.
253

шие определения, все более тонкие абстракции,
выражающие те простейшие отношения, которые лежат в
основании определенного конкретного целого.
Только второй путь воспроизводит целое в его
конкретности и действительных отношениях. Он
заключается в синтезе многообразных односторонних определений
целого, логически воспроизводящего основные вехи и
ступени образования последнего. Этот логический путь
является потому «единственно правильным в научном
отношении», что только таким способом возможно
постичь, каким образом исторически формируется,
изменяется и развивается целое как конкретное образование.
Только оно способно отличить в многообразных
проявлениях конкретного целого существенное от явления,
начало от конца, субстанциальное от акциденции и т. д.
Целое осуществляется в человеческой истории как
история становления и развития человека или
человеческого рода в качестве органического целого. Ведь
история есть, как говорил Маркс, не что иное, как
деятельность преследующих свои цели людей. Это, казалось бы,
общеизвестно, как и тот факт, что общество есть «сам
человек в его общественных отношениях». Но в нашей
литературе часто развитие общества рассматривается
отдельно от развития человека, будто эти процессы не
совпадают в действительности, а лишь соприкасаются.
В учебниках по историческому материализму до сих пор
проблема человека и личности освещается таким
образом, словно человек в социальном мире является всего
лишь одним из многих его составляющих, в лучшем
случае одним из этих факторов, пусть и имеющим очень
важное значение.
Социальные образования и формы организации — это
формы бытия и развития человека. Не они выражаются
в человеке и определяют его в конечном счете, а именно
человек как субъект выражает себя в них. Не они есть
определяющие факторы человека, а человек —
определяющая и конечная причина социального развития.
Поэтому уровни и формы становления социального целого,
типы его дифференциации представляют собой развитие
форм и типов целостности человечества, человеческого
рода. В связи с этим Маркс неоднократно повторял, что
исторически определенный субъект постоянно должен
витать перед взором исследователя.
254

В социальном мире существует, в понимании Маркса,
только одна-единственная реальность — это люди,
осваивающие и преобразующие природу. Говорить о
деятельности людей — это значит говорить о самих людях,
о самом человеке, ибо реальность человека заключается
в его деятельности, в той или иной мере оказывающей
влияние на сложившийся порядок вещей, на ход
событий, но ни в коей мере не в его органическом и
неорганическом теле, не в его живой телесности и в предметном
мире, созданном им во всей истории. И органическое, и
неорганическое тело человека — это та форма, в которой
человек в качестве субъекта получает свое выражение
как узел социальных отношений. Этот субъект является
конструирующим началом движения, а следовательно,
конструирующим началом целого. Он создает все
социальные формы и сферы как свои части, свои формы
бытия. Поэтому всякое социальное движение начинается
с человека и им же заканчивается.
Весь мир человека — это все те формы, в каких
проявляется его деятельность. Именно поэтому любое
социальное познание есть познание человека в
определенной сфере его деятельности.
Известная критика Марксом товарного фетишизма
показала социальные условия, порождающие всеобщую
иллюзию, согласно которой человеческие по своей сути
отношения на поверхности общественного движения
выступают как отношения между вещами. Иллюзия эта
есть неизбежное явление определенного исторического
этапа развития индивидов, когда формы их
общественной организации, их общественные отношения
приобретают видимость самостоятельных от них,
господствующих и определяющих их собственную жизнь и
деятельность вещных сил, приобретают характер субъекта,
одаренного сознанием и волей, движущегося через
посредство людей. Эта отчужденная форма развития
собственных сущностных сил людей, использующая их
самих в качестве средств своего движения и своего
отношения, свойственна для определенной ступени
становления его целостности.
Становление реального целого в истории и развитие
категорий целого и части. Можно считать
общепризнанным, что мышление античного мира на всех этапах его
развития отличается острым восприятием целостного,
255

умением видеть и схватывать целое. Эту особенность
античной диалектики отмечал Энгельс. «У греков —
именно потому, что они еще не дошли до расчленения, до
анализа природы,— природа еще рассматривается в
общем, как одно целое. Всеобщая связь явлений природы
не доказывается в подробностях: она является для
греков результатом непосредственного созерцания»9.
Диалектику греков в определенном смысле можно, пожалуй,
назвать диалектикой целого. Начиная с мифологии и
кончая философскими системами Платона и Аристотеля
все типы мировоззрений и направлений античной
культуры вообще, философии в частности так или иначе
исходят из определенного понимания мира как целого.
И это независимо от совершенно противоположных фи-
лософско-мировоззренческих позиций, от существенно
различного содержания философских учений и течений.
Многие исследователи, сходясь в общем на такой оценке,
пытаются по-разному обосновать и объяснить эту
особенность.
Греки «не дошли до расчленения, до анализа
природы» прежде всего именно практически. Здесь следует
иметь в виду главным образом не уровень познания
греков, не то, что философская и научная мысль не
достигла такого расчленения. Его не достигла еще их
общественная практика. Целое, что воспроизводят философия,
скульптура, литература греков, а еще раньше —
мифология (и представление об этом целом существует в их
сознании часто лишь подспудно)—это общественное
целое, социальный и политический строй греков,
возникший на почве еще недостаточно дифференцированной
материально-производительной деятельности.
Целостность бытия этого общества, его практической жизни и
в связи с этим целостность всего социального организма
формирует их представление и понимание целого.
Но это в историческом плане было еще неразвитое
целое. Первобытная община была диффузным целым, в
котором индивиды дополняли друг друга не своей
обособленной определенностью, а как единицы физической
силы. Каждый развитой индивид мог заместить любого
другого, а следовательно, выражать в себе целостность
общины. В таком обществе нет еще ясно очерченного
9 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 369.
256

разграничения общего, особенного и единичного, целого
и его частей, существенного и несущественного. Все есть
во всем. Принцип родственности как организующий и
определяющий все четко не обособлен в самостоятельно
оформленную реальность. Этот принцип пронизывает
все. Именно потому в мифологическом мышлении нет и
не может быть четкой фиксированности категориальных
определений.
Историю классово-антагонистических формаций
можно рассматривать как историю становления
человеческого общества в качестве конкретного целого. И это целое
в конечном счете не есть лишь система общественных
отношений классовых формаций. Общественные
отношения выступают формой бытия внутренней структуры
многообразной деятельности индивидов того или иного
общества на той или иной ступени развития. Сами
индивиды представляют собой реальные субъекты этой
деятельности. Деятельность есть субстанциальный процесс
бытия человека, выливающийся каждый раз в ту или
иную опредмеченную форму.
Поэтому в каждую эпоху индивиды воспроизводят то
целое, в котором они сами живут и которое практически
знают. При этом воспроизводят в мысли и
истолковывают целое в том виде, в каком оно предстает перед ними
в данную эпоху, в зависимости от занимаемой ими
социальной и классовой позиции.
Античный рабовладельческий строй есть первая
историческая ступень дифференциации целого. Здесь
возникают первые крупные формы общественного
разделения труда. Здесь начинают отделяться друг от друга
целое и его части, общее от своих особенных и
единичных выражений, существенное, определяющее от
несущественного. Обособление умственного труда от
физического и разделение индивидов на противоположные
классы приводят к дифференциации общественного бытия
людей на частные сферы. Возникновение частной
собственности означало обособление всеобщего, т. е.
обособление функции целого, определяющего все свои частные
и единичные проявления. В античном мире уже имеются
намеки на такое отделение, которое в полном своем
значении произойдет в более позднюю эпоху. Поэтому
самое целое, а следовательно, и всеобщее выступают
здесь в своем ограниченном содержании. В общине со-
17-106
257

держание целого и всеобщего определяет принцип
родственности всех со всеми, родственности всех явлений
природы. В античном же мире таким принципом
становится живая телесность.
По-видимому, именно крайне ограниченным, частным
и абстрактным содержанием всеобщего, положенного в
основание целого и его образующего, объясняется то, что
части этого целого еще не приобретают относительно
самостоятельное бытие. Человеческая практика уже
перешла к освоению объективного содержания
материальной действительности и из этого содержания строит
свое социальное бытие. Но это объективное содержание
ограничивается пока вещественностью, точнее, ее
определенной стороной. Практика пока что затрагивает
природу лишь со стороны бытия, наличной осуществленно-
сти, а не со стороны всеобщего способа ее движения,
становления, не со стороны сущности. Такое содержание
общественной практики делает еще невозможным
образование и развитие сложной и многообразной
общественной жизни. И хотя многообразие социальной
действительности уже складывается, в нем его единое начало
еще растворено во всем множестве. В греческом
мышлении единое только угадывается, предполагается. В
античном полисе, например, из-за отсутствия разделения
различных сфер общественной жизни, в частности
между умственным и физическим трудом, общественные
отношения еще как бы существуют в недрах самой
деятельности. Сфера управления как бы носит еще характер
самодеятельности. Круг людей, занимающихся
государственными делами, не превратился в замкнутую касту.
Умственная деятельность еще вплетена в материальное
производство, отдельные ее области являются еще
отраслями материально-производственной деятельности.
Общественные отношения в полной мере есть отношения
самих людей, а не оторванная от них, отчужденная
действительность. Слитность индивидов и общественных
отношений еще яснее выражается в отношении
производящего индивида к условиям производства. К. Маркс
отмечал не раз, что в докапиталистическую эпоху
производящие индивиды составляли часть условий
производства либо были связаны с ними в единое
целое10.
10 См.: Маркс /(., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 484—485.
258

Однако историческое образование социального
целого в результате освоения и пересоздания в процессе
производства целостности природы не сводится к
простому возрастанию целостности. Каждая общественная
формация — это всегда качественно иной этап
становления социального целого, а следовательно, качественно
новое целое. Каждый этап может существенно изменить
содержание различных областей социальной
действительности. Новое целое пересоздает все прежние сферы,
рождает новые и т. д., т. е. создает свои части. Таким
образом происходит в истории образование
действительно всеобщего, лежащего в основании целого. Как писал
Маркс, «производство действительно имеет свои условия
и предпосылки, которые образуют собой его моменты.
Последние могут на первых порах выступать как
естественно выросшие. Самим процессом производства они
превращаются из естественно выросших в исторические,
и если для одного периода они выступают как
естественная предпосылка производства, то для другого периода
они были его историческим результатом. В самом
процессе производства они постоянно изменяются.
Например, применение машин изменило распределение как
орудий производства, так и продуктов. Современная
крупная земельная собственность сама есть результат
как современной торговли и современной индустрии, так
и применения последней к сельскому хозяйству»11.
Каждая эпоха открывает новую, более
универсальную сферу действительности и собственной
деятельности, которые изменяют характер всех прежних видов
деятельности. Так, первобытная община в целом
основана на охоте и собирательстве. С переходом к
действительно-производящему хозяйству, основанному на
изменении природы самих вещей, начинается история
классовых обществ. Земледельческий труд в его
различных исторических формах в основном определяет
общественный строй докапиталистических классовых
формаций. Маркс подчеркивал, что характер феодальных
отношений диктуется господством земледельческого
труда и потому все остальные виды деятельности —
ремесло, торговля и т. д. строятся и организуются по типу
земледельческого труда12. И, наконец, при капитализме
11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 33—34.
12 Там же. С. 44.
259

промышленный труд по мере достижения им
господствующего положения перестраивает всю прежнюю
систему видов деятельности и всем ее элементам сообщает
свой собственный характер. Наиболее ранние этапы
становления целого являются еще незрелыми, потому что
основываются на ограниченных, абстрактных
отношениях. Ни один из вышеуказанных видов труда,
определивших исторически различные, конкретные формы
целого общественного организма, не мог утвердить себя
окончательно как действительно всеобщее, так как
каждый род деятельности не мог обеспечить его
неограниченное развитие, хотя и был шагом к конкретному,
универсальному движению. Пока в обществе господствует
один определенный вид труда, в таком обществе всеобщее
будет мыслиться и пониматься в каком-то частном
содержании, в своей особенной форме. В этой связи
следует помнить высказанную Марксом мысль о том, что
категории выражают формы бытия, условия
существования и отдельные обособившиеся стороны целостного
субъекта — общества на каждом этапе его
исторического развития13. Категории выделяются в истории как
существенная определенность конкретного целого. Сам
целостный процесс не есть в собственном смысле целое,
если еще не наметил, не породил свои части как
собственные формы бытия.
Становление конкретного целого в человеческой
истории вплоть до капитализма происходило, например,
таким путем, что единый формообразующий процесс
(материальное производство) рождал все новые роды и
виды деятельностей, которые со временем (с переходом
на новый исторический этап) превращались в
оторванные от производства, замкнутые и противоположные
сферы жизни. Каждая из последних в дальнейшем
обретает собственную жизнь, движется по своим особым
законам. В связи с этим общественные отношения
постепенно отрываются от деятельности индивидов и от них
самих и принимают характер отчужденных, враждебных
им. Общественная жизнь в целом распадается на сферы
всеобщего и частного. Первую и составляют области
политики, государства, морали, науки и т. д., а также
общественных отношений. При этом такое обособление
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 40—41.
260

форм неизбежно принимает характер антагонизма и
враждебности между классами. Вследствие этого при
капитализме между общественным целым, которое
представляют общественные отношения, и отдельным
индивидом возникает не только дистанция, но и разрыв, так
как индивиды и их интересы составляют в нем сферу
частной жизни. Таким образом, выделение категории как
всеобщих определенностей бытия — дело всей истории
становления всеобщего целого, наиболее зрелых форм
общественной организации. «...Наиболее всеобщие
абстракции,— писал Маркс,— возникают вообще только в
условиях наиболее богатого конкретного развития, где
одно и то же является общим для многих или для всех.
Тогда оно перестает быть мыслимым только в особенной
форме»14.
Греки, можно сказать, находились еще в самом
начале этого пути. Греческое общество, как уже было
отмечено,— это целое, еще не развернувшее, не оформившее
свои части. Целое для индивидов вполне обозримо, но
было уже положено начало отделению его частей. К
последнему привели углублявшаяся противоположность
умственного и физического труда, классовое расслоение.
Отношение зависимости между материальным и
духовным производством уже приняло превратный вид.
Греческие мыслители за редчайшим исключением
исходили всегда из абсолютной власти целого над всеми
его внутренними элементами, за которыми не
признавали какого-либо самостоятельного значения. Это
характерно как для материалистов, так и особенно для
идеалистов. Представители этих направлений видели
источник и начало единого в совершенно противоположных
вещах, но у них есть общая черта — безусловное
признание как чего-то само собой разумеющегося примата
целого по отношению к частям (таковая отсутствует,
например, в позднеевропейском научном и философском
мышлении и особенно в современных позитивистских
направлениях, которые, как известно, рассматривают целое
как вторичную, побочную функцию и результат, а не
конструирующий процесс).
Если в мифологии невозможно еще отделить начало
от конца, причину от следствия, существенное от несу-
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 41.
261

щественного, целое от части, то в античном мышлении
это разграничение уже есть, но вопрос состоит в том, как
их свести к единому основанию, как вывести одно из
другого. Первые греческие философы, как известно,
пытались найти единое начало всякого целого в так
называемых простейших телах. В их учениях
непосредственно выражается вещественно-телесное понимание всего.
Единство всего — это прежде всего телесное единство,
целостность вещи. Но поскольку все чувственно
воспринимаемое является сложными вещами (а они всегда
изменчивы и преходящи), постольку вечным и
неизменным основанием всего могут быть только наиболее
простые тела. В основе учения философов античности
при всей его кажущейся наивности и натуралистичности
лежит определенное завоевание логической мысли,
а именно: единство, целостность природы, Вселенной,
человеческой жизни зиждется на чем-то совершенно
неделимом. Начало есть нечто неделимое, далее не
разложимое. Первые философы не могли всесторонне
обосновать эту мысль, но она уже присутствовала в их
работах. Они полагали, что неразложимым может быть
только самое простое тело. Эту идею Л. К. Науменко
вполне справедливо рассматривает как логический
принцип, а не как физическое объяснение целостности
Вселенной15. Античные философы еще не обладали
возможностями для построения физической картины мира с
указанием ее механизмов, а главное — в этом не было
никакой необходимости.
Греческим мыслителям не удавалось обосновать
именно переход единого в многообразное, многого в
единое. Природу целого они, как правило, схватывали
хорошо. Но оставался нерешенным вопрос: как
некоторое, по природе, по сути составляющее нечто одно,
одновременно существует и как многое? Сущность есть
нечто неразложимое, неделимое, но в то же время она
существует в многообразном. При рассмотрении данной
особенности античной мысли не имеет значения, из
какого начала, или каких начал, исходили различные
направления и отдельные философы. Эти затруднения в
постановке, обосновании, в поисках переходов с наибольшей
ясностью выражены у Аристотеля.
15 Науменко Л. К. Монизм как принцип диалектической логики.
Алма-Ата, 1968.
262

Нам кажется, что именно неумение связать воедино
материальный субстрат с движением, которое
проистекает из состояния общественно-исторической практики и
характера общественных отношений, есть причина того,
что многие мыслители античности вынуждены были
прибегать не к одному, а к множеству начал.
Общественно-историческое движение в античном греческом
обществе, представляя собой определенное, достаточно
дифференцированное целое, еще не выдвигало свою
действительную субстанцию (материальное производство) в
развитом универсальном содержании. Материальная
деятельность человечества была сферой рабского труда;
она рождала исторически первую форму культуры, и это
могло происходить лишь в форме отрицания и первой
примитивной формы отчуждения; естественно, в такой
материальной деятельности трудно было усмотреть
действительную субстанцию. Но понимание того, что такая
субстанция есть и что именно она источник и причина
целого (под целым греческая мысль понимала космос),
было исходным пунктом античной цивилизации.
Греческие мыслители поставили вопрос о субстанции,
о целом и части, о едином и многом и т. д., но понимание
всего этого оставалось на уровне непосредственного
созерцания, а не логического истолкования. Логическое
объяснение тогда и не было возможным из-за
незрелости субъекта мышления — тогдашнего греческого
общества, а целое схватывалось в непосредственном
созерцании по той же причине: это общество еще не разрослось
вширь и вглубь, а находилось в пределах обозрения
отдельного индивида, было не хаотичным, а
гармоничным, со строго определенным порядком. Это целое
стихийно воспринималось каждым индивидом и
переносилось на всю остальную действительность.
Стихийная диалектика целого делает акцент на
мысли о единственности целого. «Целым называется (1) то,
у чего не отсутствует ни одна из тех частей, состоя из
которых оно именуется целым от природы, а также (2)
то, что так объемлет объемлемые им вещи, что
последние образуют нечто одно»,— утверждал Аристотель16.
Однако тут же он примыкает к точке зрения, согласно
которой каждое составляющее целого тоже есть одно и
Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 1. С. 174—175.
263

что это «одно» можно истолковать по-разному.
Аристотель в этом смысле отражает переходную эпоху, когда
закладывалась основа последующего опытного
естествознания с его тенденцией разложения всякого целого на
его составляющие.
Отказываясь от неподвижного субстрата как начала
целостного, первые материалисты, однако, не могли в
движении увидеть всеобщего способа бытия материи, не
могли подняться к более всеобщему пониманию
материи. Понимание материального как только
вещественного тяготело над ними всеми. А движение невозможно
было объяснить при таком ограниченном понимании
материального. Античные философы целое, а
следовательно, и сущность стремятся вывести не из отдельно
взятой вещи, а из всего Универсума, который каждой
отдельной вещи определяет ее место, ее функцию в
составе всей совокупности. Но ограниченность первых
материалистов состояла в том, что вещность они считали
основанием целого, субстрат-сущностью.
С такой точки зрения каждая вещь в отдельности и
есть сущность независимо от остальных; при этом целое
распадается. Отдельные вещи не связаны друг с другом,
так как в таком понимании они равнодушны друг к
другу. Только движение связывает их, притом вещи в
составе целого не одинаковы, а зависят друг от друга в
силу взаимного дополнения. Поскольку такое
связывающее вещи движение не могло исходить из природы самих
вещей, античные философы прибегали к объяснению,
основываясь на аналогии форм и способов человеческой
деятельности. Эйдосы, идеи, мировая душа, ум,
всеобщая идея блага и «форма форм»,— все это аналогии и
моменты человеческой деятельности, только возведенные
в степень мирового разума.
Идея судьбы, переходя из мифологии в философское
сознание, претерпевая соответствующую метаморфозу,
выражала место и функцию отдельной вещи и индивида
в составе мирового целого, общего порядка. Именно
потому субстрат каждой вещи не мог определять суть,
поскольку суть являлась целым. По мнению Платона,
подобно тому, как в государстве источником гармонии и
порядка выступало разумное правление, так и в
мировом целом объединяющим все его элементы началом
должно быть разумное начало. Поэтому душа «старше
264

и божественнее тех вещей, движение которых, раз
возникнув, создало вечную сущность. Другой довод
касается всеобщего движения: в нем наблюдается стройный
порядок, так как над светилами и прочими телами
господствует все упорядочивающий ум»17. Идеалом и
образцом для этого космического порядка, изображенного
Платоном как самый совершенный, божественный,
вечный, служила отраженная система греческого полиса,
своего рода микропорядка.
Платона интересовало всеобщее целое, а не судьба
отдельных вещей и людей. Аристотель же пытался как-
то соединить всеобщее, целое с частным, отдельным,
множеством единичностей. По мнению философа,
субстрат (т. е. материя) не возникает, а является одним из
первоначал, хотя и пассивным, аморфным. Но без
субстрата нет сущности, нет ее бытия. В логическом
обнажении этих затруднений, неразрешимых при тех
условиях, в показе всей противоречивости проблемы —
великая заслуга Аристотеля. В отличие от Платона, который
ориентировался только на прошлое и идеализировал
более ранний, крепко спаянный социальный организм,
Аристотель, думается, гораздо глубже отразил
противоречия более сложного, уже начинающего распадаться
греческого общества своего времени. Хотя Платон и
Аристотель считали, что человек в своей созидательной
деятельности, особенно в искусстве, лишь подражает
природе, но целостность Вселенной, космоса они (как и
идеалисты позднее) строили все-таки по образцу
человеческой созидательной деятельности: по их
представлению, цель, целесообразность, ум и т. д. — это конечные
причины мирового порядка и гармонии. Но Аристотель
был более реалистичен, более близок к материализму и
даже сплошь и рядом стоял на почве материализма, так
как единое, в его понимании, не отделено от
материальных вещей, а составляет единое в многообразном.
В отличие от Платона Аристотель придавал гораздо
большее значение определенности вещей, их
относительной самостоятельности внутри целого. Вещь потому и
существует, что не только определена в своем бытии
всеобщим целым, но в силу этого сама есть
определенное нечто. Целое потому и рождает свои части, что пола-
17 Платон. Соч. Т. 3, ч. 2. С. 475.
265

гает им самостоятельное место, без которого оно и само
не есть целое. У Платона целое тоже выше своих
частей, единое же на этом основании есть нечто другое, а
не простая совокупность его частей.
Установление несовпадения целого с совокупностью
его частей есть бесспорное завоевание философской
мысли античности. Единое Платона, отделенное от мира
вещей и представленное как вечная и неподвижная
сущность, резко отличается от того единого, которое
объединяет сами вещи. То, что целое качественно отличается от
суммы своих частей, не означает его отделенности в
смысле «трансцендентной реальности». Даже
аристотелевский мировой разум близок к миру вещей тем, что
он оформляет, упорядочивает их, сообщает гармонию
миру вещей, всей Вселенной.
Кроме того, Аристотель гораздо более настойчиво,
чем Платон, отстаивал тезис о том, что причина вещи
заключена в самой вещи. И этот тезис наилучшим
образом характеризует понимание ими целостности вообще и
определенности входящих в него вещей в особенности.
Причина существования целостности не может
находиться вне ее, ибо это означало бы, что сущность вещи
находится вне самой вещи. Аристотель утверждал, что
поиски причин не могут уйти в бесконечность, что суть бытия
вещи и есть ее причина. Определенность части по
отношению к целому и к другим частям есть форма, в какой
целое наличествует в ней. И потому причина вещи — в
ней самой, ибо вещь носит в себе определенность целого,
являющуюся формой вещи, ее сущностью. Исходя из
этого, Аристотель внимательно занимался определен-
ностями целого. Все категории он пытался определить
вследствие этого через целое. Этим античная мысль
разительно отличается от последующих редукционистских
концепций в философии и науке.
Живя в мире интенсивной социальной
дифференциации, глубоких перемен в социально-исторической
действительности, масштабы которых с образованием
огромной македонской империи стали несоизмеримы с
греческим полисом, и в то же время будучи сторонником
строго размеренной, отлаженной целостности
государства, основанного на рабстве, Аристотель строил картину
целостности миропорядка в соответствии с наличным
социально-историческим опытом и идеалами класса, ко-
266

торый он представлял. Разумеется, такая экстраполяция
не была результатом сознательного намерения,
поскольку связь мировоззрения мыслителя и его социальной
позиции не столь прямолинейна.
Следующий мощный толчок в развитии науки и
философии связан с новым способом отношения к
действительности в практической деятельности, который
позволял осваивать природу дифференцированно и в то же
время всесторонне. Промышленность стала разлагать
единую целостность природы на множество
самостоятельных объектов с целью углубления в структуру вещей
и производить вещества природы по их качественной
определенности. Стремление постичь всеохватывающую
целостность в период развитого капитализма уступило
место тенденции к углублению в недра самой
материи18.
С наступлением же капитализма господство
абстрактного начала целого уступило эту свою роль
интересам изолированных индивидов. Путь становления целого
идет от первоначальной слитности и диффузности к
четкой дифференцированное™ и раздробленности
общественных функций и индивидов.
Пройдя через все стадии классовой формации, эта
тенденция к атомизации социальной жизни в развитом
капиталистическом обществе приводит к возникновению
такого способа мышления в науке и философии,
принципом которого становится индивид, единичное
составляющее, своего рода атом. При этом если атом у Левкиппа
и Демокрита был (скорее, логически) неразложимым,
конечным целым, то для современного редукционизма
не существует такого неразложимого целого. Принцип
неделимости сущности начисто забыт и отброшен
редукционистским мышлением, в особенности в наше
время.
Однако период раннего капитализма, буржуазных
революций был еще далек от полной раздробленности.
Хотя в развивающемся тогда опытном естествознании
начал преобладать редукционистский способ мышления,
совершенно естественный и необходимый в тех условиях,
но философия (в лице немецкой классической филосо-
18 Эта тенденция выявлена и описана Ф. Энгельсом (Маркс /С,
Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 339—623).
267

фии) в силу особенности своего предмета и своей особой
роли воссоздает более развернутую картину целого.
Новое время устанавливает более универсальное
отношение к природе, усваивает силы природы всесторонним
образом, превращает локальные истории разных
континентов и народов, их обособленные хозяйства в единую
становящуюся целостность истории человечества и
единого мирового хозяйства. В условиях такого
интенсивного развития общественная мысль впервые фиксирует
наличие исторического прогресса, развития
общественной жизни, правда, преимущественно еще в
плоскоэволюционистском плане. Классическая немецкая
философия пришла в конечном итоге (в философии Гегеля) к
пониманию целого, в основе которого лежала идея
развития. В этом было громадное и историческое и
познавательно-теоретическое преимущество этой философии,
составившей исторически новую форму диалектики.
Диалектика целого в новой зрелой стадии становится
диалектикой развития. Целое в этом новом, гегелевском
понимании есть уже не просто результат, а весь путь
становления определенного нечто, включая исходный
пункт, промежуточные стадии и конечный результат,
который являет собой развитую форму целого и в этом
смысле может сойти за самое целое. Идея эволюции и
развития зарождается и в лоне естествознания. Зрелый
капитализм, и эпоха империализма в особенности,
доведя до взаимного отрыва и отчужденность всех
обособившихся моментов, делает зрелыми, отчетливо
обозначаемыми все существенные определенности этого общества
— субъекта этих определений. Будучи обществом,
впервые развивающимся на созданной самим обществом
предпосылке, капитализм доводит каждую такую
определенность до абстрактного момента, до определенной
всеобщности.
Классическая немецкая философия в силу известных
причин не нашла действительное начало формирования
всеобщего целого, хотя смогла обрисовать его
логическую схему.
С развитием капитализма целое все больше
отчуждалось, отделялось от частной практической жизни
людей. Непосредственно узреть такое целое с позиции
частного бытия стало невозможно, поэтому целое и
причастность к нему сделались идеалом, недостижимым в
268

этой жизни. Не отдаленность целого, а его непонятная и
в то же время реальная власть, часто разрушительная и
страшная, составляет земной, социальный прообраз
бога, почву, питающую религию.
Капитализм же, как уже отмечалось, придает этому
обособлению в некотором смысле законченный вид тем,
что всеобщее или целое получает свое выражение в
непосредственно вещественном облике, существует по
форме как частное явление, хотя по содержанию выступает
всеобщим и целым, ибо этот обособленный, вполне
зримый, взвешиваемый на весах определенный предмет —
золото — способен вознести того, кто им владеет, до
верховной, абсолютной власти над людьми. Функция
этого предмета есть функция целого, но этим предметом
может владеть и с его помощью повелевать другими
людьми какое-нибудь частное лицо. В рамках только
рассудочного мышления нельзя объяснить то
парадоксальное обстоятельство, что объемлющее все частные
явления само существует как единичное, частное
явление. Но этот парадокс вполне объясняется логикой
исторического становления целого. Целое не может
достигнуть зрелости, не доводя все свои определения до
высшей абстракции; притом абстракции в самой
действительности.
На ранних исторических этапах связующая власть
материальной деятельности людей выступала еще слабо,
так как она не успела обособить свои многообразные
специфические формы, которые в силу своего
одностороннего, специального выражения определенной стороны
производства были бы зависимы от целого.
Противоречивость такой обособленности форм и функций
объясняется тем, что именно приобретение ими
самостоятельного существования усиливает их зависимость от целого,
ибо самостоятельность эта односторонняя.
Капитализм, развив крупную промышленность и
сведя все человеческие отношения к чистогану, к
полезности и т. д., впервые отчетливо обозначил силу и
господство материально-экономических факторов над
духовно-идеологическими. Но при капитализме лишь
определенный элемент жизни общества становится
специфическим бытием всеобщего и целого, и это
выражение всеобщего в крайне абстрактной форме начинает
269

обнаруживать свою ограниченность, о чем мы уже
говорили.
Развитие социализма вскрывает то обстоятельство,
что под оболочкой движения и развития вещей в
качестве целого и частей всеобщего, особенного и единичного,
причины и следствия и т. д. становился в истории
человек как человеческий род, с одной стороны, и как
индивидуальность, личность, субъект — с другой. Не только
в своей глубинной сущности, но и в формах
непосредственного проявления человек здесь начинает постепенно
обнаруживать себя как единственный и всеобщий
субъект всякого развития, точнее, саморазвития. Тот факт,
что под видимой формой существования всеобщего и
целого, т. е. самого человека выступают те или иные его
предметно воплощенные силы, им завоеванные,
свидетельствует о том, что еще не созданы социальные
условия, в которых индивиды будут проявляться как
субъекты своей общественной истории. До этого они были
непосредственно субъектами лишь своей частной жизни.
Отчуждение их определенных производительных сил и
отношений в некую безличную сферу, которые находят
свой синтетический образ в каком-то частном явлении,
придают последнему видимость какого-то таинственного
всеобщего и анонимного субъекта. «Отчужденность и
самостоятельность, в которой эта связь еще существует
по отношению к индивидам, доказывают лишь то, что
люди еще находятся в процессе созидания условий своей
социальной жизни, а не живут уже социальной жизнью,
определяясь в этих условиях»19.
Кризисы и реальная угроза самоуничтожения
человечества, создаваемые тенденцией к бесконтрольному
бесконечному самовозрастанию богатства как силы,
отчужденной от человека, впервые подводят к той черте,
когда только человек, сами индивиды могут выступать
единственными субъектами целого, при этом не только
опосредствованно в конечном счете, как это было в
истории до этого, но и непосредственно.
Капиталистическое отчуждение представляет собой
разрыв человеческой целостности, ибо оно отрывает от
человека и противопоставляет ему предметность его
сущностных сил, его достигнутые деятельные способно-
19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 105.
270

сти. Оно само потребление превращает в средство
движения опредмеченного богатства, так как движение
последнего становится самоцелью, а развитие индивидов
лишь средством. Это противоречие и составляет
внутренний предел развития этой исторической формы.
Глубинная действительная целостность человека в своем
внешнем выражении принимает характер разорванности.
Отношение человека к предметной форме своего
существования и отношение к другому человеку не получают
своего завершения как целостный процесс, ибо это
богатство предметных форм бытия человеческих
способностей не становится присвоенной индивидуальной силой
большинства человеческих индивидов. Действительная
сущность отношения людей к этим предметам, согласно
Марксу, должна состоять в том, что «человек
присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним
образом, следовательно, как целостный человек»20, так
как в конечном счете «все предметы становятся для него
опредмечиванием самого себя, утверждением и
осуществлением его индивидуальности, его предметами...»21.
То, что человек есть самодеятельность и субъект, а
следовательно и сущность и конечная причина своего
собственного развития, должно осуществляться при
социализме зримо и непосредственно. В этом именно
должна проявляться более высокая историческая
зрелость данной общественно-экономической формации по
сравнению с предыдущими.
Такое осуществление предполагает изменение самих
людей, их развитие, присвоение ими в качестве своего
индивидуального достояния всех существенных
реальных человеческих способностей, созданных и
накопленных во всей истории; деятельное и самостоятельное
участие каждого индивида во всех основных сферах
общественной жизни, всеобщим результатом которого должно
являться совместное творение индивидами форм своих
общественных отношений.
Общественный прогресс невозможен в условиях,
когда люди «творят» свою историю лишь косвенным
образом, преследуя лишь свою частную цель, используя
само общество, свои общественные связи и других лю-
20 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 120.
21 Там же. С. 121.
271

дей в качестве средства достижения этой частной цели
и при этом выступая в этом процессе в качестве средства
реализации чужих целей и т. д.
Целостность человека как человеческого рода в
современных условиях может реализоваться только
посредством универсального, целостного развития каждого
индивида как сотрудничество творческих
индивидуальностей, для которых единственной конечной целью
выступает или должно выступать как развитие самих себя,
так и развитие каждого другого, развитие всех.
Целостным может являться только индивид как творческая
индивидуальность, а творчество в свою очередь
предполагает, что потребности совместного социального
развития людей становятся мотивом жизнедеятельности
такого индивида.
В марксизме известно, что такие целостные индивиды
формируются только практически, реально участвуя в
созидании новой действительности, в решении всех
общезначимых проблем и их реализации. Только собственная
деятельность индивидов, направленная не на
обеспечение своего частного бытия, а имеющая своим предметом
совершенствование общественно-исторических способов
бытия всех людей, возвышает их как субъектов
общественно-исторического развития. Богатство
действительных, т. е. практических, реальных связей и отношений
делает индивида реальной целостностью.
Наиболее существенным результатом происходящей
в стране революционной перестройки всей общественной
жизни должно быть решительное устранение таких
остаточных форм отчуждения, как чрезмерная
централизация, бюрократизм, уравниловка и т. д., которые,
извращая суть социалистических общественных отношений,
стали факторами, сковывающими социальную активность
людей. Эти факторы имеют ту же природу, что и
явления капиталистического отчуждения, ибо они придают
формам общественной организации, формам
предметного воплощения совокупной деятельности людей при
социализме видимость самоценности, имеющей и
сохраняющей свое значение безотносительно к людям,
независимо от них. Именно поэтому там, где они получили
развитие, извращается природа социалистических
отношений, нарушается целостность социальных процессов
как процессов развития людей, ибо оказывается забло-
272

кированным доступ для массы трудящихся в сферу
прямого практического участия в решении больших и малых
социально-экономических проблем. Такая блокировка
путей развития социальной активности людей, когда она
не осознается и не устраняется своевременно, способна
завести в тупик, выход из которого носит весьма
болезненный характер, чему мы являемся свидетелями.
Чрезмерная централизация и ее оборотная сторона —
обюрокраченная система управления создает
превратную, но тем не менее реальную ситуацию, в которой
люди, подлинные субъекты социального целого,
являющиеся единственной объективной реальностью в
общественной жизни, предстают и рассматриваются как только
объекты управления. Отсюда ясно, что такая практика
с соответствующим ей мышлением приносит
колоссальный ущерб свободному развитию индивидов,
становлению их как развитой целостности.
На уровне развитого, дифференцированного в своих
существенных определениях целого реальный процесс
движения выявляет также и такие определения, как
внутреннее и внешнее.
18-106

Глава 4
ВНУТРЕННЕЕ И ВНЕШНЕЕ
В истории философии в большинстве философских
систем подчеркивались пространственно-временные
аспекты категорий внутреннего и внешнего, где внутреннее
соответствовало тому, что внутри, а внешнее — тому, что
наложено на внутреннее как футляр, оболочка. В
конечном итоге возникла ситуация, приводившая к тому,
что исчезали различия внутреннего и внешнего.
Например, атомистика с ее гомогенными частицами
представляет собой ясную иллюстрацию того, что внутреннее
есть внешнее.
Во многих случаях осуществлялась мистификация
внутреннего путем допущения особых сил, втиснутых в
тела (теплород, звукород, электрическая сила и пр.).
В этом плане метафизический материализм
благополучно уживался с иррационализмом и идеализмом
вообще.
Попытку снять противоречия внутреннего и
внешнего, как и других понятий, с диалектических позиций
осуществил Гегель. Несмотря на идеализм, в данном
случае проявившийся в том, что под внутренним
понималась «душа», «понятие», а под внешним — способ
проявления их, Гегелю удалось создать конструктивное
начало. Рассматривая категории внутреннего и внешнего
в системе, он относит их к «существенным отношениям»,
снимающим противоречия «явления» и «сущности»,
«формы» и «содержания», и дает следующие
определения: внутреннее есть оформленная сущность, а
внешнее — способ бытия ее, проявления вовне.
274

Материалистическое переосмысление достижений
гегелевской философии и в этой связи синтез всех
диалектических идей о соотношении внутреннего и внешнего
могут быть осуществлены при изучении процесса
формирования сущности, т. е. становления внутреннего и,
следовательно, внешнего. Проблема внутреннего и
внешнего есть проблема становления целостности, в котором
осуществляется процесс саморазличения внутреннего и
внешнего, переход от положения, соприкосновения, т. е.
пространственных отношений, где внутреннее и внешнее
одно и то же, к разделению и возникновению
органической, диалектической связи внутреннего и
внешнего.
Любая целостность не может быть представлена в
виде суммы гомогенных или гетерогенных элементов, но
некоторое множество является необходимой основой
формирования целого. Гегель пишет, что
«множественность положена в непрерывности так, как она есть в
себе; многие суть одно, что и другое, каждое равно
другому, и множественность есть поэтому простое,
лишенное различий равенство»1.
Другими словами, гомогенные или гетерогенные
элементы могут являться некоторым единством в
пространстве и времени, но их взаимодействие исчерпывается
внешним контактом, каждый компонент полностью
сохраняет себя и всегда имеет возможность
самостоятельного существования. Во множестве разнокачественность
взаимодействующих элементов не меняет типа
взаимодействия, элементы безразличны друг к другу, и в этом
смысле они тождественны как точки пространства и
времени. Во множественности внутреннее и внешнее есть
одно и то же, различия здесь не проявляются.
Однако существуют множественности разного типа.
К ним относится множественность, являющаяся формой
бытия некоторых образований, групповое существование
чего-либо. Другим типом является та, которая имеет
потенции перехода в целостность. Это множественность
переходного периода от одного уровня целостности к
другому, множественность как материал синтезируемой
целостности; ее существование мимолетно, но
необходимо. Процесс оформления сущности, т. е. становления
1 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Соч. М., 1937. Т. 5. С. 200.
275

внутреннего, может быть рассмотрен как процесс
перехода множественности в целостность.
Например, К. Маркс пишет, что исторически и
логически исходным пунктом капиталистического
производства является простая кооперация2. Это и есть
первоначально лишь множество, сумма производителей. Группа
ремесленников объединяется пространственно на одном
«поле» труда, но их деятельность разобщена тем, что
каждый продолжает производить продукт от начала до
конца сам. В любое время член кооперации может
выйти из ее состава и продолжать свое индивидуальное
бытие. Таким образом, кооперация — результат
количественных изменений, здесь каждый производитель
связан с другими лишь внешне, «равнодушен» к другому.
Внутреннее кооперации тождественно внешнему,
исчерпывается пространственно-временными отношениями.
Однако для возникновения целостности —
капиталистического производства — первоначальное
кооперирование самостоятельных производителей необходимо. Хотя
здесь вначале возникают лишь
пространственно-временные объединения многих, но это множество уже
обладает определенным значением, которое состоит в том,
что оно становится основой для разделения труда,
дифференциации и интеграции производителей.
Дифференциация внутри кооперации связана с тем,
что производитель начинает работать над частью
производимого продукта. Здесь множество переходит в
единство, продукт производит не отдельный ремесленник.
Продукт труда теперь есть результат труда многих,
результат движения специализированных частей
единого, это не сумма единиц труда, а синтез, возникающий в
процессе слияния производителей.
Всеразвивающийся процесс дифференциации
постепенно приводит к тому, что элемент множества
становится частью целостной системы. Поскольку приобретенная
специфическая деятельность ремесленника подчинена
интересам целого, в этих условиях он лишается
возможности самостоятельного бытия. Продукт труда теперь
есть результат деятельности всех.
Первоначальное тождество объединяемых
ремесленников в виде членов кооперации было и исходным мо-
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 333.
276

ментом внешнего единства и его условием. При этом
продукт труда этого тождества был отнюдь не
тождественным, потому что функциональное тождество суммы,
множества проявлялось не иначе как в
разнокачественной продукции, так как объединению реально
подвергались гетерогенные единицы, но эта разнокачественность,
сглаживаясь в рамках суммы, не могла найти
проявления кроме как в разнокачественности продуктов
деятельности.
Внутренняя дифференциация завершается тем, что
элементы множества превращаются в части системы и
отличаются друг от друга по своей деятельности. Их
бытие сопряжено с разнокачественностью и поэтому
взаимосвязано и взаимообусловлено, но продукт
деятельности, единицы продукта деятельности тождественны
друг другу. Другими словами, проявление, бытие
целостности налицо. Кооперация теперь не существует, ее
место занимает более высокая форма организации
производства — мануфактура.
Логика становления внутреннего и внешнего,
описанная в виде примера из области общественных отношений,
а именно: становления капиталистического
производства,— наблюдается и в других сферах жизни. Переходные
периоды от одной общественно-экономической формации
к другой, по существу, есть периоды разрушения
целостности, которые завершаются образованием некоторого
множества исходных элементов, затем синтезом их в
новую целостность.
В биологии сторонники теории колониального
формирования многоклеточных организмов обнаруживают
логику перехода множества в целостность более высшего
порядка, причем это происходит при определенном
количестве элементов суммы, обусловливающих
подобный переход. Та же самая логика проявляется при
синтезе систем и органов многоклеточных организмов.
Сегрегация функционально тождественных клеток множества,
а затем их синтез в орган, систему является
неоспоримым фактом.
Теоретическая система, как и другие, подчинена
движению от суммирования выработанных ранее понятий к
дальнейшему синтезу их в целостную систему.
Во всех случаях осуществляется формирование
внутреннего, следовательно, и внешнего. Отсюда внутреннее
277

■— есть способ взаимодействия частей некоторой системы,
целостности, который обнаруживается в координации и
субординации к внешнему.
Совершенно очевидно, что до превращения в часть
целого элемент множества обладает внутренним и
внешним, т. е. является целостностью (иначе он не мог бы
быть потенциальной частью), или: множество, состоящее
из элементарных, абсолютно простых единиц, не имеет
потенции перехода в целостность, оно легко распадается
от различных внешних влияний. Внутреннее и внешнее
элемента во множестве обусловливает уровень
синтезируемой целостности. При этом внутреннее становящейся
целостности не есть сумма внутреннего элементов
множества, поскольку их внутреннее связывается с
возможностью стать частями системы.
Необходимость множества как ступени становления
целостности, внутреннего и внешнего заключена еще и в
том, что в процессе взаимодействия элементов
множества и превращения их в системы возникает необходимость
регуляции. Так, совместный труд в условиях кооперации
требует регулирования, а в процессе дифференциации
регуляция становится основой бытия формирующейся
целостности. Необходимость в регуляции приводит к
возникновению органов регулирования. В
капиталистическом производстве это надсмотрщики над
непосредственным исполнителем, осуществляющие функцию
управления. Регуляцию в живых телах осуществляет нервная
система и т. д.
Регуляция вначале выступает как внешне
навязанный процесс, подчиняющий движение элементов
определенному «строю», порядку, вытекающему из совместной
функции взаимодействующих элементов. В
последующем по мере синтеза целостности регуляция становится
внутренним свойством системы, интегратором
целостности. Регулируемость частей последней является
условием существования внутреннего, уровнем ее «нормы»
или «патологии».
Становление внутреннего и внешнего, целостности
одновременно есть процесс пространственно-временного
ограничения системы, необходимое условие движения,
взаимодействия, изменения.
Итак, процесс возникновения внутреннего
предполагает определенную ступень суммирования исходных эле-
278

ментов. На этой ступени внутреннее и внешнее еще не
различаются между собой и тем более не достигают
уровня противоположностей, они есть тождество,
которое в процессе дифференциации переходит в
противоположность. Ставшее внутреннее может и находиться в
соотношении координации, именно в этих отношениях
предмет выступает в виде «в-себе-бытия». Изучая вещь,
предмет, процесс, явление только в таком виде, нельзя
познать ни его внутреннего, ни его внешнего, поскольку
внешнее познается через познание внутреннего, а
внутреннее здесь не имеет своего проявления, т. е. вещь еще
не имеет в отношениях координации «для-себя-бытия»,
она не находит самоопределения. Или иначе: она
определена в ограниченном виде, ее внутреннее сведено к
внешнему контакту.
Структура чего-либо может рассматриваться как
внутреннее, поскольку имеет определенную функцию.
Определенность функций обусловлена взаимодействием
целостной системы-организма внутри себя и вне себя,
поэтому внутреннее есть способ отношения частей
системы. Части системы находятся в обособленном
пространственно-временном единстве, следовательно, категории
внутреннего и внешнего отражают и этот тип связей, но
не ограничиваются им.
Внутреннее, кроме того, есть лишь сторона внешнего,
поэтому необходимо остановиться на анализе категорий
внешнего. Последняя противоположна категории
внутреннего, так как внешнее есть выражение внутреннего,
т. е. внешнее — это то, посредством чего внутреннее
приобретает наружный вид; и наоборот, внутреннее —
это то, что проявляется во внешнем. Например, любой
предмет обладает рядом внешних признаков: цвет,
запах, внешняя форма. Но ни одно из этих свойств в
отдельности, ни их сумма еще не есть тот или иной
предмет. Так же процесс общественного развития,
взятый со стороны внешнего проявления, выступает как
переплетение и чередование множества исторических
событий и фактов, как результат бесчисленных
отдельных стремлений и действий. Но процесс движения
общества не сводится к сумме действий его индивидов.
Таким образом, категория внешнего отражает
непосредственно воспринимаемые внешние признаки вещей,
279

т. е. субстрат вещи, предмета, процесса в объективном
мире.
Такое понимание содержания категории внешнего
имеет некоторое основание, но ясно, что в этом
проявляется весьма ограниченная точка зрения, которая ведет
к суммативному представлению об окружающем мире.
Ограниченность подобного подхода преодолевается в
утверждении о том, что внешнее есть средство
выражения, проявления внутреннего; кроме того, внешнее
является необходимым условием существования и развития
какого-либо предмета, вещи, процесса. Другими
словами, внешнее в этом случае выступает в облике других
предметов и систем предметов, противостоящих данной
вещи, предмету; оно есть не только форма проявления
внутреннего, но является средой, в которой
формируются вещи, предметы.
Отсюда следует вывод о том, что категорией
внешнего обозначаются стороны вещей, предметов, процессов,
которые противоположны внутреннему. Их
противоположность проявляется в двух аспектах: с одной стороны,
категория «внешнее» отражает внешний образ вещи,
предмета, процесса, с другой — внешнее есть
зеркало внутреннего. Так, анализируя формы стоимости,
К. Маркс пишет: «В прямую противоположность
чувственно грубой предметности товарных дел, в стоимость
(Wertgegenstandlichkeit) не входит ни одного атома
вещества природы. Вы можете ощупывать и
разглядывать каждый отдельный товар, делать с ним что вам
угодно, он как стоимость (Wertding) остается
неуловимым. Но если мы припомним, что товары обладают
стоимостью... лишь постольку, поскольку они суть
выражения одного и того же общественного единства —
человеческого труда, что их стоимость... имеет поэтому чисто
общественный характер, то для нас станет само собой
понятным, что и проявляться она может лишь в
общественном отношении одного товара к другому»3.
Стоимость товаров есть их внутреннее, а это
внутреннее не может проявляться непосредственно во
внешнем образе данной вещи. Одна вещь сама по себе не
есть товар, она может быть товаром в потенции. Для
того чтобы она стала товаром, она должна вступить в
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 56.
280

обмен, в котором проявляется его стоимость —
внутреннее. Возникает вопрос, что же является формой
проявления внутреннего товара? На этот вопрос К. Маркс
дает исчерпывающий ответ при анализе эквивалентной
формы стоимости. Он доказывает неправомерность
точки зрения на стоимость буржуазных экономистов,
которые рассматривали ее как предмет, как вещь. Дело в
том, что «первая особенность, бросающаяся в глаза при
рассмотрении эквивалентной формы, состоит в том, что
потребительная стоимость становится формой
проявления своей противоположности, стоимости»4.
Согласно Марксу, стоимость проявляется в
потребительной стоимости другой вещи — товара. «Натуральная
форма товара становится формой стоимости. Но ...это
quid pro quo [проявление одного вместо другого]
осуществляется лишь в пределах стоимостного отношения, в
которое вступает с ним любой иной товар... Так как
никакой товар не может относиться к самому себе как
эквиваленту и, следовательно, не может сделать свою
естественную наружность выражением своей
собственной стоимости, то он должен относиться к другому
товару как эквиваленту, или естественную наружность
другого товара сделать своей собственной формой
стоимости»5. Внутреннее проявляется во внешнем другого не
только в товарных отношениях. Согласно Марксу, эта
особенность есть всеобщее явление. В частности,
описывая форму проявления тяжести, он отмечает: «Телесная
форма железа, рассматриваемая сама по себе, столь же
мало является формой проявления тяжести, как и
телесная форма головы сахара. Тем не менее, чтобы выразить
голову сахара как тяжесть, мы приводим ее в весовое
отношение к железу. В этом соотношении железо
фигурирует как тело, которое не представляет ничего, кроме
тяжести. Количества железа служат поэтому мерой веса
сахара и по отношению к физическому телу сахара
представляют лишь воплощение тяжести, или форму
проявления тяжести»6.
Таким образом, внешнее есть проявление, выражение
внутреннего. И здесь имеется в виду не только
взаимоотношение сторон данного предмета, события, явления.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 66.
5 Там же. С. 66.
6 Там же.
281

В суждении «внешнее есть выражение внутреннего»
содержится указание на то, что внешнее одного предмета
служит формой проявления внутреннего другого
предмета. Диалектика, в данном случае, заключается именно
в этом. Внутреннее и внешнее есть процесс, так как
внутреннее, взятое само по себе, есть лишь «вещь в себе».
Отсюда понятна взаимная обусловленность
внутреннего и внешнего. Внутреннее — это обусловливающая
сторона вещи, события, явления. Внешнее, с одной
стороны, обусловлено внутренним, с другой — само
выступает обусловливающим. Но внешнее обусловливает не
внутреннее, а процесс его проявления.
Далее следует подчеркнуть, что саморазличие
внутреннего и внешнего является одним из моментов
процесса развития. Для неорганической материи, где сплошь
и рядом сосуществуют, складываются конгломераты
предметов, внутреннее и внешнее могут быть
обнаружены как потенция, возможность или нечто виртуальное.
Актуализация различий внутреннего и внешнего,
превращение их в противоположности, но все еще скрытого
характера начинаются с возникновением органического.
А эволюционная теория Ч. Дарвина может быть
иллюстрацией того, как осуществляется этот процесс.
Продукт длительной эволюции жизни на Земле — человек по
своей сути способен к постижению и познанию
внутреннего и внешнего, ибо он с самого начала своего
существования противостоит природе как особый вид
соотношения внутреннего и внешнего.
Л. Фейербах был прав, когда указывал, что тайны
природы заключаются в тайне человеческого мозга7. Это
значит, что эти тайны природы остались бы абсолютно
внутренним, если бы они не смогли достичь высшей
формы развития, найдя воплощение в тонкой структуре
материи мозга. Л. Фейербах справедливо замечает, что
мозг не имеет щупалец, мозг, положенный на тарелочку,
не мыслит. Мыслит человек при помощи мозга. Однако
верность своей идеи Л. Фейербах не смог доказать.
И причиной этого явилось как раз неумение отделить
внутреннее от внешнего как в отношении природы, так
и в отношении самого человека. «Когда я иду назад,—
пишет Л. Фейербах,— я с материалистами, но, когда я
7 Фейербах Л. Избр. философские произведения. Т. 1. С. 200.
282

иду вперед, я не с ними»8. Хотя он писал, что «внешнее
предполагает внутреннее, но внутреннее осуществляется
только в своем проявлении»9. Т. е., согласно
антропологическому материализму Л. Фейербаха, человек
является продуктом природы, он порожден природой и
противостоит ей. Однако в чем состоит сущность не только
противоположности человека и природы, но и их
взаимосвязи, по Ф. Энгельсу, в рамках этого воззрения
осталось неизвестным10, так как соотношение природы и
человека не понималось как соотношение внутреннего
и внешнего. Внешние проблемы противоположности
человека окружающей природе и связи его с ней
соотносятся с поиском ограничения содержания понятий
«внутреннее» и «внешнее». При господстве метафизического
метода мышления была весьма распространенной
абсолютизация противоположностей в природе, обществе и
мышлении. Рассматриваемые нами понятия
метафизически мыслящие ученые отрывали друг от друга или
полностью их отождествляли. Метафизики не смотрели на
окружающий мир как на мир вечно развивающийся,
эволюционирующий, вершиной развития которого является
человек — реальное воплощение диалектического
взаимодействия внутреннего и внешнего, его проявление и
углубление.
Только на основе материалистической диалектики
стало возможным понимание объективного характера
взаимопомощи внутреннего и внешнего как момента
универсальных связей. Ф. Энгельс, проводя мысль о том,
что труд создал человека11, заметил, что в процессе
труда человек заставляет взаимодействовать между собой
различные предметы природы и именно в этом случае
возникает возможность выявления внутреннего и
внешнего, познания их и опредмечивания. Так, если камень
и палку связать каким-нибудь способом, то в результате
появляется новый предмет — нечто, напоминающее
топор, молот и т. п. Палка превратилась в нечто другое,
а именно она стала проявлять некие общие свойства,
присущие всем удлиненным предметам, т. е. стала
рычагом. А камень в этом случае оказывается той точкой
8 Фейербах Л. Избр. философские произведения. Т. 1. С. 204.
9 Там же. С. 224.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 288.
11 Там же. Т. 20. С. 486.
283

опоры, которая необходима для существования рычага.
Таким образом, был сделан существенный шаг в
выявлении внутреннего и внешнего. Здесь было выявлено
нечто непосредственному восприятию недоступное,—
внутреннее. При этом же был открыт способ проявления
этого внутреннего. При непосредственном восприятии
внешнее и внутреннее совпадают, ибо
невзаимодействующие предметы различаются лишь в своих
пространственных соотношениях как нечто сосуществующее
рядом. Разумеется, факт обнаружения внутреннего в таком
первоначальном виде и опредмечивания его случаен, и
тем не менее это был первый шаг к механическому
познанию мира.
Здесь мы сталкиваемся с первыми ростками
опосредствованного отношения к природе, которое положило
начало становлению самого человека. Из природного
существа в процессе труда человек становится силой,
противостоящей природе. «Веществу природы он сам
противостоит как сила природы»,— пишет К. Маркс12.
Непосредственно воспринимаемые предметы
окружающей человека природы являются внешним, но, заставляя
взаимодействовать их между собой, человек выявляет
внутреннее самой природы и самого человека как
продукта природы. Его противопоставление себя внешней
природе, восприятие природы как чего-то внешнего
является вместе с тем и проявлением внутреннего и
природы, и человека в его деятельности. В любом простом
акте труда и теперь осуществляется этот процесс; и
тайны природы, воплощенные в тайнах человеческого
мозга, становятся явными, из внутреннего становятся
внешними, объективируясь в различных видах
материи.
Кроме того, в этом процессе совершается переход
материального в идеальное, как писал К. Маркс;
материальное перемещается в человеческую голову и
преобразовывается в ней13. Иначе говоря, превращение палки
в рычаг, а камня в точку опоры осознается как момент
всеобщей связи, как проявление последней, и этот
процесс получает свое выражение в языке. Следовательно,
и язык как непосредственная действительность мысли
12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188.
13 Там же. С. 21.
284

является одним из моментов выделения внутреннего и
внешнего.
В связи с этим уместно вспомнить положения об
единстве внутреннего и внешнего природы и человека из
области естествознания. Так, К. А. Тимирязев, исследуя
фотосинтез, убедительно доказал, что солнце является
предметом растения или растение есть предмет (как
говорил К. Маркс) для проявления животворной силы
солнца. В этой связи К. А. Тимирязев в статье о
космической роли растения писал, что когда-то луч солнца,
упавший на землю, попал не на бесплодный камень, а
на хлорофилловое зерно. В результате прошел ряд
превращений, и, может быть, этот луч теперь играет в нашем
мозгу14. Отсюда у ученого возникло вполне
обоснованное заключение о том, что все мы дети солнца, продукт
превращенных форм животворной силы солнца. Следует
уточнить, что солнце участвовало не только в процессе
возникновения всего живого, в том числе и человека, но
и теперь есть источник жизни.
Таким образом, если животворная сила солнца
является чем-то внутренним, то различные живые
организмы, непосредственно связанные с ней, накапливают эту
силу, а существование и деятельность человека
оказываются способом проявления ее вовне, т. е. внешним
этого внутреннего. При этом не исключается тот момент,
что и другие предметы природы могут быть проявлением
данной силы солнца. Следует отметить, что до того, как
человек не стал использовать атомную энергию (а она
пока что составляет незначительную часть всей
энергетики), он ограничивался продуктами данной силы—
углем, нефтью. Гидроэнергетика в конечном итоге тоже
связана с солнечной радиацией. Все основы бытия
человека наряду с его непосредственным существованием
обязаны солнцу. Восклицание К. А. Тимирязева о том,
что «все мы дети солнца», таким образом, совсем не
поэтическая метафора, а научный факт. Однако здесь
следует подчеркнуть, что соотношение внутреннего и
внешнего осуществляется во всеобщей связи.
Между тем в литературе встречаются точки зрения,
которые не всегда в явной форме модифицируют
аристотелевскую теорию перехода потенции в энтелехию в
14 Тимирязев К. А. Солнце, жизнь и хлорофилл. М., 1956. С. 129.
285

вопросе связи внутреннего и внешнего. Согласно логике
такого подхода, неорганическая, скажем, природа
порождает жизнь, а последняя в свою очередь проходит
эволюцию, где каждая стадия не нуждается в развитии
той же самой неорганической природы или даже в
непосредственно ей предшествующей стадии. И здесь
развитие предстает как лестница, состоящая из автономных
ступеней, т. е. здесь отрицается всеобщая связь. А это
ведет к мистификации внутреннего и внешнего, ибо
каждый уровень такого восхождения неизбежно должен
иметь свое, и только свое, внутреннее и внешнее.
Проследим логику связей внутреннего и внешнего,
переходы внешнего во внутреннее и обратно на
материале «Капитала» К. Маркса, связанном с анализом
процесса труда как источника возникновения и существования
стоимости и процесса возрастания стоимости. Как мы
уже говорили, труд совершается как форма
опосредованных отношений человека и природы. Он есть
исключительное достояние человека и как таковой отличается от
инстинктивных, животнообразных форм труда тем, что
результаты труда вначале существуют в представлении
человека, т. е. идеально15. В силу своей
целенаправленности человек изменяет не только форму вещей природы,
а превращает вещи природы в общественные вещи —
носители общественных отношений, в капиталистическом
обществе — в товары.
В процессе труда целесообразная деятельность
человека противостоит предмету труда — веществу природы
в «чистом» виде или уже ранее подвергнутому
обработке (тот факт, что многие вещи — предметы труда
поступают в обработку, предварительно уже будучи
обработанными, не меняет дела). Труд всегда противостоит
предмету труда. Каждая из сторон этого единства может
рассматриваться для данных отношений как
противоположность внутреннего и внешнего.
Так как вещи природы и сама природа оказываются
чем-то внешним по отношению к человеку, то в равной
степени и человек с его деятельностью есть нечто
внешнее вещам природы, имеющим свое внутреннее.
Для того, чтобы изменилось внутреннее вещей
природы, чтобы они стали носителями общественных отно-
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 189.
286

шений — товарами, они должны быть ассимилированы
трудом, т. е. должны впитать определенное качество
движения — целесообразную деятельность человека. Это
движение как нечто внешнее по отношению к вещам
природы становится внутренним вещей — товаров.
Однако процесс перехода внешнего во внутреннее не
осуществляется непосредственно. Маркс пишет, что в
простейшие моменты процесса труда, кроме целесообразной
деятельности, включаются и средства труда.
«Средство труда есть вещь или комплекс вещей,
которые человек помещает между собой и предметом труда
и которые служат для него в качестве проводника его
воздействия на этот предмет. Он пользуется
механическими, физическими, химическими свойствами вещей для
того, чтобы в соответствии со своей целью применить их
как орудия воздействия на другие вещи»16. К средствам
труда относятся и все материальные условия,
необходимые для того, чтобы процесс труда мог совершаться
бесперебойно. Громадное большинство средств труда
обнаруживает следы прошлого труда, поэтому это не только
вещи природы, помещенные между человеком и
природой, но такие вещи, которые впитали определенное
количество и качество человеческой деятельности, в
результате чего изменилась их внутренняя природа, и они
из обычных вещей природы превратились в средства
труда.
Таким образом, и здесь наблюдается переход
внешнего во внутреннее. Если первый путь перехода внешнего
во внутреннее Маркс связывает с процессом передачи
движения, то второй путь — с процессом «вещественного
изменения» продукта труда17. Здесь имеется в виду, что
сырые материалы, т. е. продукты труда, уже
профильтрованные процессом труда, делятся на сырые материалы,
составляющие главную субстанцию продукта, и на
таковые, принимающие участие в его образовании только как
вспомогательные материалы.
Последние не могут не рассматриваться как нечто
внешнее по отношению к сырому материалу. В процессе
труда они могут присоединиться к последнему, что
приведет к вещественному изменению внутреннего продук-
16 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 190.
17 Там же. С. 193.
287

та труда. Маркс показывает, что подобный процесс
перехода внешнего во внутреннее доведен до высшей степени
своего развития в химическом производстве.
Важным в связи с нашим вопросом является
положение Маркса о том, что процесс перехода внешнего во
внутреннее не есть односторонний процесс18. Здесь им
выявлена сложная связь между вещами, возникающая в
сфере производства, причем аналогично этому
совершается переход внешнего во внутреннее и в природе.
Маркс пишет: «Для того, чтобы присвоить вещество
природы в форме, пригодной для его собственной жизни,
он (человек.— 3. М.) приводит в движение
принадлежащие его телу силы: руки и ноги, голову и пальцы.
Воздействуя посредством этого движения на внешнюю
природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою
собственную природу»19.
Если рассматривать процесс труда как процесс
потребления продуктов труда с точки зрения перехода
внешнего во внутреннее, то необходимо отметить, что
процесс такого потребления может идти только в том
случае, когда внешнее — продукт — становится чем-то
внутренним самого этого процесса. В этой связи Маркс
писал: «Вступая в качестве средств производства в
новые процессы труда, продукты утрачивают характер
продуктов. Они функционируют здесь уже только как
материальные факторы живого труда»20. Последний
«должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых,
превратив их из только возможных в действительные и
действующие потребительные стоимости. Охваченные
пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело,
призванные в процессе труда к функциям,
соответствующим их идее и назначению, они, хотя и потребляются,
но потребляются целесообразно, как элементы для
создания новых потребительных стоимостей новых
продуктов, которые способны войти как жизненные средства в
сферу индивидуального потребления или как средства
производства в новый процесс труда»21.
Таким образом, процесс труда может быть
рассмотрен как единство внутреннего и внешнего, в котором, с
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188.
19 Там же. С. 188.
20 Там же. С. 194.
21 Там же.
288

одной стороны, участвует рабочий, с другой — предмет
труда как вещество природы или уже ранее
обработанное вещество, имеющее возможность впитать
деятельность рабочего. Следовательно, каждый из элементов
процесса труда имеет свое внутреннее и внешнее, но
если их внешнее доступно непосредственному
восприятию, то их внутреннее проявляется лишь во
взаимодействии в процессе труда. Поэтому переход внешнего во
внутреннее есть переход внутреннего одного предмета во
внутреннее другого, и именно поэтому это и есть переход
внутреннего во внешнее и наоборот.
В процессе труда этот переход завершился тем, что
«труд соединился с предметом труда. Труд овеществлен
в предмете, а предмет обработан. То, что на стороне
рабочего проявлялось в форме деятельности... теперь на
стороне продукта выступает в форме покоящегося
свойства ...в форме бытия. Рабочий прял, и продукт есть
пряжа»22.
В процессе вещественного перехода одного в другое
или передачи определенного количества и качества
движения имеет место взаимодействие внутренних сторон,
участвующих в движении предметов, события и явлений.
Поэтому процесс перехода внешнего во внутреннее
обусловлен природой самих тел и процессов, вступающих во
взаимодействие.
Специфика внешних отношений заключается в том,
что они могут привести к изменениям внутреннего, но
такое изменение будет опосредствовано внутренней
природой тела или системы тел или вызвано
механическим разрушением динамического равновесия между
внутренним и внешним, что равно уничтожению
внутреннего. Следовательно, внешние отношения сводятся к
большему или меньшему влиянию на внутреннее, что
отнюдь не определяет естественного хода событий.
Внешнее является определяющим для способа проявления
внутреннего, его бытия вовне, именно поэтому оно и есть
внешнее.
Содержание внутреннего и внешнего постоянно
изменяется. Проявление и связь внутреннего и внешнего
отражает их изменение. Категории внутреннего и внешнего
тесно связаны с проблемой становления человека, про-
Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 192.
19-106
289

цессом выделения его из природы и познания ее. В
процессе познания выявляется, что сущностные силы
человека— это есть превращенные силы самой природы. Но
в движении его внутреннее противостоит самому
человеку как внешнее. Превращение внутреннего во внешнее
в этом случае называется отчуждением.
Выше отмечалось, что труд есть процесс, в котором
человек противостоит природе. И при этом
обнаруживаются объективные различия внутреннего и внешнего.
Следует отметить, что обработка и уход за предметами
«дикой» природы или присоединение новых видов труда
к уже обработанному предмету совершаются необходимо
в рамках общественно-экономических формаций, в
системе человеческих отношений и прежде всего для
человека. Так, К. Маркс подчеркивал, что человеческая
сущность природы существует только для общественного
человека, ибо только в обществе природа является для
человека звеном, связывающим человека с человеком,
бытие его для другого с бытием другого для него23.
Только в обществе природа выступает как основа его
собственного человеческого бытия. Иначе говоря, в
обществе достигается возможность проявления
внутреннего — сил природы, и это внутреннее становится силой,
связывающей человека с человеком, обеспечивает жизнь
индивидов и их совокупные отношения. В системе
общественно-экономических формаций создаются условия, в
которых сохраняются, производятся и воспроизводятся
условия достигнутого соотношения природы и человека,
т. е. способы опредмечивания его сущностных сил.
Одновременно с этим идет процесс превращения внутреннего
во внешнее. «Образование пяти внешних чувств — это
работа всей предшествующей всемирной истории.
Чувство, находящееся в плену у грубой практической
потребности, обладает ограниченным смыслом. Для
изголодавшегося человека не существует человеческой формы
пищи, а существует только ее абстрактное бытие как
пищи: она могла бы с таким же успехом иметь самую
грубую форму, и невозможно сказать, чем отличается
это поглощение пищи от поглощения ее животным.
Удрученный заботами, нуждающийся человек
нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному зре-
23 Маркс К, Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 536.
290

лищу; торговец минералами видит только
меркантильную стоимость, не красоту и не своеобразную природу
минерала; у него нет минералогического чувства.
Таким образом, необходимо опредмечивание
человеческой сущности — как в теоретическом, так и в
практическом отношении,— чтобы, с одной стороны,
очеловечить чувства человека, а с другой стороны, создать
человеческое чувство, соответствующее всему богатству
человеческой и природной сущности»24.
По мере расширения опосредствующих средств
природы и человека все больше пробуждаются человеческие
сущностные силы, они укрепляются и приобретают
особую форму существования. Отсюда ясно, что при
непосредственном потреблении, например различных
продуктов природы, проявление внутреннего и внешнего носит
ограниченный характер. Дикарь не отделяет себя от
природы. Сущностные человеческие силы еще дремлют
в его животной плоти. Внутреннее, сущностные силы
человека и природы, становясь оформленной сущностью,
т. е. обретая внешнее, являются культурой. Однако
напомним, что вначале слово «культура» обозначало
обработку и уход за землей в целях получения урожая
каких-нибудь сельскохозяйственных растений. Отсюда
нетрудно догадаться, что вообще всякая обработка
природы не противоречит содержанию понятия «культура».
А если исходить из материалистического тезиса, что
человек — продукт природы, то и он сам является
объектом культуры. Обработка и уход за землей совершаются,
частично согласуясь с природой материала, частично
же — с потребностями человека, которые на этом уровне
уже имеют некоторый общезначимый смысл. Но
обработка и уход за природой вообще, в том числе и ее
продуктом человеком, вначале оказываются направлены
лишь на удовлетворение самых необходимых
естественных потребностей человека. Однако способ, которым
достигается цель, дает более широкий результат —
человек оказывается противостоящим природе. И в этом
процессе возникает культура — выявляется
внутреннее.
Общественный человек в состоянии не только
выявить внутреннее, но и воплотить его в чувствах, мыслях,
24 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 586.
291

языке, предметах искусства и т. д. В этом процессе
очеловечивается природа. Внутреннее как сущностная сила
природы обретает внешнее проявление в человеческом
существовании, но само это внешнее оказывается не
только проявлением внутреннего, но и имеет свое бытие
только во взаимном соотношении внутреннего и
внешнего. Вот где реально проявляются их противоположность
и неразрывная связь и взаимообусловленность.
В каждом новом поколении людей человечество как
бы возвращается к своему исходному пункту, к началу,
к чистой природе, требующей своего очеловечивания.
Эти начала наделены естественными потребностями и
способами восприятия окружающей природы,
непосредственно связаны с ней. Однако чувства человека должны
быть опосредствованы в процессе разделения
внутреннего и внешнего на том уровне, который достигнут в
данный момент обществом. Поэтому очеловечивание чувств,
природы, создание человеческого чувства предполагают
изучение системы теоретического познания пройденных
этапов, опредмечивания и распредмечивания всех форм
противопоставления внутреннего и внешнего.
Очеловечивание природы характеризуется созданием
определенных субъективных условий и субъективных предпосылок,
особых носителей внутреннего, которые имеют свое
внешнее в силу того, что они воплощают отчужденные
сущностные качества человека. Так, Маркс писал,
касаясь субъективной стороны дела: «Только музыка
пробуждает музыкальные чувства человека; для
немузыкального уха самая прекрасная музыка лишена смысла,
она для него не является предметом, потому что мой
предмет может быть только утверждением одной из моих
сущностных сил, следовательно, он может существовать
для меня только так, как существует для себя
сущностная сила в качестве субъективной способности, потому
что смысл какого-нибудь предмета для меня (он имеет
смысл лишь для существующего ему чувства)
простирается ровно настолько, насколько простирается мое
чувство.
Вот почему чувства общественного человека суть
иные чувства, чем чувства необщественного человека.
Лишь благодаря предметно развернутому богатству
человеческого существа развивается, а частью и впервые
порождается богатство субъективной человеческой чув-
292

ственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту
формы глаз,— короче говоря, такие чувства, которые
способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают
себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только
пять внешних чувств, но и так называемые духовные
чувства, практические чувства (воля, любовь, и т. д.) —
одним словом, человеческое чувство, человечность чувств
возникают лишь благодаря наличию соответствующего
предмета, благодаря очеловеченной природе»25.
Речь идет о том, что по мере выявления и
опредмечивания внутренних сил природы неизбежен рост числа
соответствующих предметов, которые являются
непосредственными носителями внутреннего и человека и
природы. Очеловеченная природа вначале
объективируется в виде орудий труда, в материи языка, а затем и
в многочисленных предметах духовной культуры —
шедеврах искусства, литературы, архитектуры и пр. Сюда
же можно отнести формы общественного сознания
вообще, а также учреждения политической организации
общества.
Все это не уничтожает необходимой и универсальной
связи человека и природы, наоборот, эта связь все более
усиливается, так как опосредствующие человека и
природу предметы становятся все более утонченными:
примитивные орудия труда заменяет техника. В ней,
казалось бы, внутреннее должно восприниматься
непосредственно, совпадать с внешним. Но этого не происходит.
В системе отчуждения отношений развитие орудий
труда лишь усугубляет разрыв между природой и
человеком, между внутренним и внешним.
Выявление внутреннего и его опредмечивание во
внешнем есть длительный и противоречивый процесс.
Подлинная очеловеченность природы достигается в
результате отрицания отрицания. Иначе говоря,
естественные родовые отношения человека к человеку, проявление
его сущностных сил отрицаются и приобретают форму
отчужденных связей и отношений в силу развития
частной собственности. При этом отрицается целостность
человека. Но в дальнейшем идет процесс развертывания
внутреннего богатства человеческого существа, который
подготавливает отрицание отрицания. «Частная собст-
25 Маркс К, Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 593—594.
293

венность сделала нас столь глупыми и односторонними,
что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда,
когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас
как капитал или когда мы им непосредственно владеем,
едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем
и т. д.— одним словом, когда мы его потребляем — хотя
сама же частная собственность все эти виды
непосредственного осуществления владения в свою очередь
рассматривает лишь как средство к жизни, а та жизнь, для
которой они служат средством, есть жизнь частной
собственности — труд и капитализирование. Поэтому на
место всех физических и духовных чувств стало простое
отчуждение всех этих чувств — чувство обладания. Вот
до какой абсолютной бедности должно быть доведено
человеческое существо, чтобы оно могло породить из
себя свое внутреннее богатство»,26 — писал К. Маркс.
Таким образом, внутреннее богатство человеческих
сущностных сил на определенном этапе развития
истории противостоит ему как внешнее, как чуждая сила.
Носителями этого внешнего в условиях господства
частной собственности оказываются религия, семья,
государство, право, мораль, наука, искусство и пр. Все они
выступают как особые виды производства и подчинения
его всеобщему закону отчуждения и порождения
отчужденной человеческой сущности.
Совокупность же условий этих отчужденных
отношений приводит к появлению различного рода теорий,
способствующих дальнейшему углублению отчуждения.
Противоречия внутреннего и внешнего в них доводятся
до крайности, и формируются категории, в которых связь
внутреннего и внешнего метафизически отрицается.
Например, в системе отчужденных эксплуататорских
отношений создаются представления о том, что культура
человека ограничивается сферой духовных связей и
носителями культуры, т. е. внутреннего, в конечном итоге
оказываются лишь только те слои, классы общества,
которые продуцируют духовные запросы и владеют
процессом духовного производства, теории элитарных куль-
ТУР> буржуазной массовой культуры, а также различного
рода концепции так называемых буржуазных философий
культуры. К. Маркс особо подчеркивал, что культуру
26 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 592.
294

человека до сих пор рассматривали не в связи с
сущностью, внутренним человека, а всегда лишь под углом
зрения какого-нибудь внешнего отношения
полезности.
В буржуазном обществе система отчужденных
отношений создает капиталистическую культуру, в которой
все прошлые достижения культуры, ее ценности
подвергаются купле и продаже. Внутреннее, культура
одевается в вещь, капитализируется.
В свое время Гегель писал о том, что у варвара нет
желания созидать. Здесь можно добавить, что в системе
капиталистических отношений трудящиеся массы могут
в совершенстве овладеть каким-либо видом
практической культуры и тем не менее оставаться варварами, не
умеющими доводить другой предмет до человеческой
общезначимости. Поставленные в условия отчужденных
отношений, превращенные в частичные существа, они
производят и воспроизводят это отчуждение, т. е. их
собственные внутренние сущностные силы противостоят им
как нечто внешнее, разобщают их, превращают в монад
или в предметы, не имеющие своего предмета, т. е.
«чудовищные предметы» (по Марксу).
С другой стороны, система капиталистических
отношений отнюдь не ведет к развитию подлинно
внутреннего, к культурному обогащению и представителей класса
буржуазии. Их культура также ограничивается
обладанием. Буржуа, скупающий шедевры мирового искусства,
не видит в них проявлений сущностных сил человека. Он
подходит с меркантильными мерками к данному
предмету искусства, которое является также видом
производства, усиливающим процесс отчуждения. Сам буржуа
является порождением отчужденной формы
человеческих отношений. Будучи экономически богатым, он
является нищим во внутренних, человеческих
отношениях, ибо ради прибыли он не останавливается перед
преступлением и против человечности. Экономическое
богатство ограничивает жизненные потребности
капиталиста, но, кроме того, оно сильно ограничивает
потребности людей, находящихся на уровне экономической
нищеты. Человеческий материал, природа, которая
должна быть очеловечена, в условиях господства
капиталистической частной собственности, в системе
отчужденных отношений грубо деформируется и превращается
295

в индивидов, не нуждающихся в полноте человеческих
проявлений жизни. Для них собственное человеческое
осуществление не выступает как внутренняя
необходимость, как особая нужда.
В условиях научно-технического прогресса в
капиталистическом обществе из-за отчуждения неизбежно
деятельность человека превращается в силу, которая
чужда природе. Если ранее отчужденное внутреннее
противостояло отдельным индивидам как нечто внешнее,
то теперь оно становится внешним самой природе.
Сущность, внутреннее природы, найдя выражение и развитие
в человеческой деятельности, грозит самоуничтожением
жизни на Земле. Речь идет об экологической опасности,
которая грозит современному человечеству. Уже во
многих местах не хватает чистой воды и воздуха. Реки,
моря, океаны, воздушный бассейн земли, леса
загрязняются отходами промышленности, различными ядами,
используемыми в сельском хозяйстве, токсичными газа-
ми, к которым относятся соединения углерода, серы,
ртути и др.
В социалистическом обществе силы природы, ее
внутреннее и внешнее, опредмеченное в результатах научно-
технической революции, не приводит к подобным
коллизиям, искажающим соотношение внутреннего и
внешнего природы и человека.
При социализме центральным явлением культуры
как оформленной сущности человека является он сам.
Так как в социалистическом обществе исходят из того,
что тип творческой личности зависит от характера
общества, от исторических условий, то общество определяет
способ взаимоотношения природы и человека и,
следовательно, формы объектирования выявленного в этом
процессе внутреннего и внешнего. В этом смысле
показательны выступления В. И. Ленина против
мелкобуржуазных попыток нигилистической абсолютизации
пролетарской культуры: «Марксизм завоевал себе...
всемирно-историческое значение как идеологии революционного
пролетариата тем, что марксизм отнюдь не отбросил
ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив,
усвоил и переработал все, что было ценного в более чем
двухтысячелетием развитии человеческой мысли и
культуры. Только дальнейшая работа на этой основе и в этом
же направлении, одухотворяемая практическим опытом
296

диктатуры пролетариата, как последней борьбы его
против всякой эксплуатации, может быть признана
развитием действительно пролетарской культуры»27.
Ленинская позиция заключалась в том, что
пролетариат является единственным классом, который может и
должен преемственно освоить лучшие достижения
культуры прошлых эпох. Процесс освоения культуры и ее
продолжение не является простым, как это кажется на
первый взгляд, суммированием разного рода ценностей
культуры. Необходимо созидание самой пролетарской
культуры, которая превращает в свой материал
содержание всей истории человечества. Для пролетариата
«все движение истории, с одной стороны,
действительный акт порождения этого коммунизма — рода его
эмпирического бытия,— а с другой стороны, оно является для
мыслящего сознания постигаемым и познаваемым
движением его становления»2*. Для отбора этого материала
и органического синтеза из него нового многообразия
ценностей культуры нужно совершить процесс
отрицания отрицания, заключающийся в том, что могут
наследоваться лишь те достижения, которые соответствуют
построению прозрачных человеческих отношений.
В процессе создания пролетарской культуры
формируется гармонически развитая личность. «На место
политико-экономического богатства и
политико-экономической нищеты становится богатый человек и богатая
человеческая потребность. Богатый человек — это в то
же время человек, нуждающийся во всей полноте
человеческих проявлений жизни, человек, в котором его
собственное осуществление выступает как внутренняя
необходимость, как нужда»29.
Степень необходимости в проявлении во всей полноте
жизни показывает, насколько природа, внутреннее стало
человеческой сущностью человека, т. е. обрело свое
внешнее. Но, кроме того, еще нужно, чтобы человеческая
природа, его внутреннее стало естественной сущностью,
природой. Понятие гармоничности личности не
соотносится с культуризмом, где его внутреннее и внешнее
сводится к социологизированному зоологическому
бытию. Поведение индивидов, разумеется, в конечном итоге
27 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 337.
28 Маркс /С, Энгельс Ф. Из ранних произведений. С. 588.
29 Там же. С. 596.
297

детерминируется состоянием общественно-исторического
целого. Исторические факты свидетельствуют о том, что
величайшие ценности культуры, т. е. моменты
внутреннего, оформленной сущности, получившей внешнее
выражение, опредмеченное в различных произведениях
искусства и архитектуры, часто уничтожались толпами
озверевших индивидов. Крайней формой буржуазного
бескультурья явился фашизм.
В этом процессе все более полного проявления
сущностных сил человека постигается и познается
внутреннее и внешнее, наполняются конкретно-историческим
содержанием эти категории. Они становятся
практически истинными, выражая элементы подлинного
богатства человека. В системе категорий они занимают свое
место, составляя умение мыслить себя как родовое
существо, как очеловеченную природу.
Оперирование категориями внутреннего и
внешнего завершается тем, что предметное поле логического
обогащается превращением объекта познания, его
переходом из возможности в действительность. Нечто только
внешнее не является действительным в силу того, что
оно неопределенно. Внешнее, осмысленное как
проявление внутреннего, становится существующим не только
само по себе. Оно теперь действительно и для другого.
В этом процессе не создается объективная
действительность, но находится следующая ступень разворачивания
логического, которая требует далее к себе такого же
исследования, ибо она лишь обозначена как
своеобразная ступень познания.

Раздел III
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
И ЕЕ РАЗВЕРТЫВАНИЕ
Глава 1
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ И ВОЗМОЖНОСТЬ
Совпадение и единство внутреннего и внешнего,
сущности и существования, тождество предмета или явления
со своим родом составляют сущностное определение
действительности.
Научное исследование с необходимостью
предполагает движение извне вовнутрь: от непосредственного
бытия, внешней данности предмета к его внутреннему
содержанию. При этом, однако, логика процесса
познания такова, что человеческое мышление не только
углубляется в изучаемый объект, но одновременно и «овнеш-
няет», извлекает его скрытую сущность. В конечных
продуктах познания, каковыми являются теории,
внутреннее и внешнее совпадают, становясь двумя
взаимообусловленными моментами единого целого. Это
последнее, первоначально воспринимавшееся в качестве голого
явления или видимости, теперь превращается для
познающего субъекта в действительный предмет, поскольку
обнаружена его подлинная природа.
Так, научные наблюдения и факты способствуют
возникновению идей и гипотез, которые перерастают в
теории. Незнание постепенно сменяется знанием; а знание
неполное и приблизительное в ходе развития
трансформируется в знание относительно исчерпывающее,
действительное, истинное. Такое знание всегда соответствует
действительному объекту, представляя собой его
теоретическое воспроизведение. Но это не означает, что
отраженный, воссозданный мышлением объект сам по себе
непременно является действительным. И дело здесь
отнюдь не в его символичности или нереальности, а в
299

том, что объект познания нередко бывает
действительным лишь внешне. Под этой внешней действительностью
предмета подразумевается его формальная
принадлежность к материальному миру, который не зависит от
человеческого сознания, желания, воли и т. п.
Действительность же самого предмета есть не что
иное, как его собственная внутренняя определенность и
одновременно «проявленность», т. е. положенность
внутреннего во внешнем. Ведь развитие — не привилегия
мышления, а в первую очередь логика вещей. Всякий
развивающийся предмет вначале выступает как голое
бытие, простое наличие и является поэтому лишь
гипотетическим, абстрактным и внешним; и только когда его
сущность полностью открывает себя в существовании, он
превращается из вещи-в-себе в вещь-для-себя.
Таким образом, уже первоначальный анализ понятия
действительности приводит к парадоксальному выводу:
далеко не всегда и не все предметы действительности
обладают характеристикой действительности1.
Это, однако, не просто некая терминологическая
неувязка, а вполне реальное, объективно существующее
противоречие. Не случайно история науки дает
множество примеров получения действительного знания об
объектах недействительных, т. е. неразвитых,
неполноценных, незрелых или же искаженных, превратных,
модифицированных. Данный факт свидетельствует не о
каком-то недоразумении, а, напротив, о творческом,
активном характере человеческого мышления. Ведь
ставший объект, поскольку он сам «выдает» свою сущность,
постигается легче, нежели объект, сущность которого
находится пока еще в аморфном состоянии. Более того,
конкретно-всеобщее понятие о незрелом предмете
требует выявления перспектив его развития; а
действительное знание о предмете аномальном обязывает искать
возможности и способы его коренного изменения или
1 Гегель по этому поводу писал: «В повседневной жизни
называют действительностью всякую причуду, заблуждение, зло и тому
подобное, равно как и всякое существование, как бы оно ни было
превратно и преходяще. Но человек, обладающий хотя бы
обыденным чувством языка, не согласится с тем, что случайное
существование заслуживает громкого названия действительного; случайное
есть существование, обладающее не большей ценностью, чем
возможное, которое одинаково могло бы и быть и не быть» (Гегель.
Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 90).
300

устранения. Так, например, изучение детской психологии
не только помогает глубже познать психологию
взрослого человека, но и служит основой педагогической
деятельности. Подобным образом исследование тех или
иных болезней необходимо как средство их излечения
или профилактики.
Следовательно, если в области гносеологии
действительное знание есть нечто противоположное домыслу»
фикции, т. е. знание достоверное и подлинное, то в сфере
объективной действительности дело обстоит несколько
иначе. Материальные тела, процессы и явления, будучи
действительными, вместе с тем не всегда подлинны.
Иными словами, их существование может и не
соответствовать их родовой сущности. Поэтому во фразе «не все,
относящееся к действительности, действительно»
заключается принципиальное реальное противоречие, которое
только отображается в языке. Другое дело, что данное
противоречие, поскольку оно не решается чисто
словесным образом, еще и усугубляется терминологической
избыточностью. Присущая целому ряду слов
многозначность нередко создает серьезные трудности при их
восприятии и толковании. В наибольшей степени это
касается научных, и особенно философских, понятий.
Именно такие трудности возникают при анализе
категории действительности.
Термин «действительность» чрезвычайно многолик и
полисемичен. Можно выделить следующие пять
значений указанного понятия: 1) бытие, материальный мир,
т. е. характеристика объективности; 2) любая
предметная область, совокупность явлений, фактов, понятий
(например, художественная действительность), т. е.
характеристика предметности вообще; 3)
противоположность заблуждению, вымыслу, иллюзии, т. е.
характеристика истинности; 4) нечто, имеющее силу (например,
«действительность документа»), т. е. характеристика
действенности; 5) синоним «реальности» в смысле
«выполнимости», «достижимости» (например,
«действительность замысла, плана»), т. е. характеристика
осуществимости, или реальной возможности2.
2 См.: Толковый словарь русского языка/Под ред. Д. Н.
Ушакова. М., 1935. Т. 1. С. 673—674; Ожегов С. И. Словарь русского
языка. М, 1978. С. 144—145; Александрова 3. Е. Словарь синонимов
русского языка. М., 1968. С. 117, 323, 467.
301

Основным, философским считается первое значение
данного термина (которое вместе с тем выступает и как
общеупотребительное — в выражениях типа
«окружающая действительность», «современная действительность»
и т. п.).
Между тем — и об этом уже упоминалось выше —
наука со времен Аристотеля знает еще одно специальное
философское значение понятия «действительность», а
именно —«осуществленность», «качественная
полноценность». Будучи одним из самых существенных, оно,
однако, осталось неотмеченным в словарях современного
русского языка3.
Таким образом, очевидно, что действительность в
значении «материя, объективное бытие» резко отлична
от действительности как осуществленности. Именно
между этими полюсами и разворачивается та напряженная
диалектика взаимосвязи, переходов, отрицания,
обоюдной рефлексии, которая и порождает всю эту многоли-
кость и полисемию.
Но следует ли отсюда, что мир распадается на
несколько различных действительностей? Если нет, то
каким образом соотносятся все аспекты
рассматриваемого понятия; какова внутренняя логика, связывающая
шесть значений данного термина в одно целое?
Существует ли объективная основа единства и многообразия
перечисленных оттенков слова «действительность» или
же их различение и субординация — занятие сугубо
лингвистическое?
Возможность допущения того, что термином
«действительность» обозначается нечто разное (объективный
мир и качественная полноценность) или даже
противоположное (осуществимость и осуществленность), не
отрицается в литературе. Так, в философских словарях
3 Следует сказать, что, например, в английском языке для
понятия «действительность» существуют два термина — reality и actuality,
причем первый обозначает действительность как бытие,
материальный мир, а второй — действительность как осуществленность
некоторой возможности. В связи с этим встает также вопрос о соотношении
понятий «действительность» и «реальность». Они совпадают по всем
пяти вышеуказанным пунктам; однако основное, специальное
значение термина «реальность» — объективная действительность (об этом
см., например: Абрамян Л. А. Понятие реальности//Вопросы
философии. 1980. № 11), тогда как специальным значением термина
«действительность» является «осуществленность».
302

понятие действительности обычно раскрывается в двух
статьях: «Действительность» и «Возможность и
действительность». Даже в литературе, специально посвященной
понятию действительности4, оно имеет вид всего лишь
омонима: его различные значения рассматриваются
здесь отдельно друг от друга, а соединяются лишь по
внешнему, формальному принципу.
Устранять лексическую полисемию было бы,
разумеется, нелепо. Но ясно, что пока внутренняя,
необходимая связь значений термина «действительность» не
выявлена до конца, остается возможность для появления
неверных интерпретаций исследуемой категории.
Классический пример такого рода — различные истолкования
тезиса Гегеля о том, что все действительное разумно.
Комментаторы обычно утверждали, что Гегель здесь
приписывает всем вещам действительности некую
абсолютную необходимость и рациональность. При такой
трактовке мысль Гегеля выглядела по меньшей мере
наивной: все существующие пороки, болезни, социальные
недуги и т. п. оказывались вполне оправданными.
Однако сам Гегель, доказывая, что все действительное
разумно, ставил логическое ударение на слове
«действительное». Идеализма в его системе от этого, правда, не
становилось меньше — ведь философ исходил из тезиса
об изначальном тождестве бытия и мышления,— зато
обнаруживалось, что под действительным в данном
случае он понимал нечто иное, нежели его критики.
Блестящее, притом единственно верное, диалектическое
объяснение злополучному тезису дал, как известно, Ф.
Энгельс5. Адекватность прочтения Энгельсом гегелевского
афоризма подтвердилась недавними открытиями. Были
найдены записи студенческих курсов, прочитанных
Гегелем в 1817—1818 и 1819—1820 гг. Там этот тезис
звучит следующим образом: «Что разумно, станет
действительным, и что действительно, станет разумным»; и
даже более того: «Все, что разумно, то неизбежно»6.
4 См.: Арутюнов В. X. О категориях возможности и
действительности и их значении для современного естествознания. Киев, 1967;
Маковка Н. М. Категории возможности и действительности.
Краснодар, 1972; Он же. Проблема выбора в диалектике возможности и
действительности. Ростов-на-Дону, 1978; Проблема возможности и
действительности. М.; Л., 1964.
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 274—275.
6 Гулыга А. Гейне оказался прав //Коммунист. 1983. № 18. С. 108.
303

Впрочем, и в своих давно обнародованных трудах
Гегель различал несколько значений термина
«действительность» и использовал для раскрытия этой категории
своеобразные предикабилии. Так, в «Науке логики» он
пишет о первой, или формальной, действительности,
которая есть не более как бытие или существование
вообще7, и о действительности рефлектированной, т. е.
положенной как единство самой себя и
возможности8.
Будучи диалектиком, Гегель идет и дальше, связывая
оба смысла анализируемой категории: «действительность
обладает определением непосредственности,
противоположным определению рефлексии в себя; иначе говоря,
она некая действительность в противоположность некоей
возможности»9.
Следовательно, противоречивость понятия
«действительность» тесно связана с диалектической
противоречивостью действительности как таковой. В каждый данный
момент времени объективная действительность в виде
своих бесчисленных модусов имеет разные формы и
уровни проявления и осуществленности. Сосуществующие
предметы находятся в неодинаковых и часто
противоположных условиях и состояниях; вовлечены в
разнонаправленные, а иногда и противодействующие процессы;
могут связываться случайными или же
закономерными отношениями взаимообусловленности и
субординации. Следовательно, одни предметы действительности
полностью «входят», «вписываются» в нее, а другие на
определенном отрезке времени принадлежат ей лишь
формально. Это объясняется тем, что не только при
зарождении, но и в ходе развития всякий предмет
является возможным, хотя и обладает актуально наличным
существованием. Его родовая сущность не сразу, а
только постепенно обнаруживает себя среди бесчисленных
случайностей и внешних модификаций. Совпадение
сущности и существования — результат длительной и
сложной эволюции предметов. Действительным он становится
тогда, когда по образу жизнедеятельности,
функционирования оказывается не просто причастным к своему
роду, но достигает подлинного единства с ним.
7 Гегель. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 188.
8 Там же. С. 190.
9 Там же. С. 187.
304

С этой точки зрения действительность логично
определить как видо-родовое тождество, т. е. адекватное
выражение родовой сущности в способе существования
того или иного единичного предмета, особи, индивида.
Если же рассматривать действительность в единстве всех
ее модусов, то и по внешней форме, образу
существования и по своей сущности она всегда есть
действительность.
Факт саморазличения, внутренней неоднородности
объективной действительности обнаруживается уже на
уровне созерцательного отношения к миру. Однако
ограниченность чувственной ступени познания вынуждает
переходить к теоретическому отысканию того, что делает
действительность действительностью. Поэтому
выявление подлинной природы вещей было одной из
центральных проблем начиная уже с древнегреческой
философии.
Вместе с тем теоретическое воспроизведение и
объяснение действительности зависит от степени развития
практической деятельности людей. Исторически
определенные способы практического освоения
действительности приводят к историчным же, относительным (а
нередко и искаженным) знаниям о ней. Это значит, что саму
практику как основу познания и критерий истины не
следует абсолютизировать. Если теория бесплодна без
практики, то и практика без теоретического осмысления
превращается в слепую, стихийную силу. Не случайно
В. И. Ленин, конспектируя «Науку логики» и отмечая
гегелевскую мысль о противоположности теоретического
и практического отношения к наличной
действительности, выдвигает идею о необходимости соединения
познания и практики10.
Следовательно, наиболее адекватным и полным
отношением к действительности является то, при котором
предметно-практическая деятельность вбирает в себя
теоретическое познание как свой момент. Данное
отношение позволяет не только отразить внутреннюю
определенность объективного мира и тем самым достичь
действительности знания, но и сам объект превратить в
действительный. «Деятельность человека, составившего
себе объективную картину мира, изменяет внешнюю
Ленин В. Я. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 197—198.
20-106
305

действительность, уничтожает ее определенность ( =
меняет те или иные ее стороны, качества) и таким образом
отнимает у нее черты кажимости, внешности и
ничтожности, делает ее само-в-себе и само-для-себя сущей ( = объ-
ективно истинной)»11.
Только относясь к природе и социальной реальности
предметно-практически, человек может изменять их.
При этом он не просто вторгается в действительность,
воздействуя на нее тем или иным способом, но
использует ее в своих целях, ставит ее себе на службу. Это
необходимо как для развития человека, так и для
совершенствования самого объекта, его качественного
преобразования.
Указанный факт, однако, нисколько не означает, что
предметы — модусы объективной реальности — не могут
стать действительными, т. е. полноценными, развитыми
и т. п. без помощи человека. Существенной
характеристикой действительности является ее независимость от
человеческого сознания. В противном случае любая
химера маскировалась бы под действительность. Даже при
достаточно объективном, беспристрастном анализе и
практической «обработке» наличной действительности
внешние предметы — в силу относительности познания и
практики — воссоздаются субъектом не всегда
адекватно. Поэтому необходимо отметить, что человек в
состоянии лишь обнаруживать процесс становления
действительности и в той или иной мере влиять на его ход.
Следовательно, действительность не есть субъективный
феномен или единственно человеческая
действительность.
Тем не менее только активное, творческое отношение
к внешнему миру со стороны человека как субъекта
истории способствует открытию того обстоятельства, что
действительность — это не однородная масса, а
разнохарактерная, многоуровневая органическая система.
С этой, диалектической, точки зрения становится ясной
односторонность и ограниченность некритического
«почитания» действительности, метафизического
«благоговения» перед нею. Подобная абсолютизация как раз и
связана с созерцательным, эмпирическим взглядом на
мир и часто присуща обыденному сознанию. Между тем
11 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 199.
306

история познания и практики свидетельствует о том, что
внешняя действительность (т. е. материальный мир,
бытие) складывается из нескольких ипостасей. К ним
относятся, во-первых, явления формирующиеся, неразвитые и
в этом смысле только возможные, или еще
недействительные; во-вторых, явления превратные, аномальные;
и лишь в-третьих, явления действительные, т. е.
сформировавшиеся, целостные, развитые, достигшие степени ви-
до-родового тождества.
Первые два разряда явлений представляют собой
«субъективные» состояния объектов, тогда как третий —
объективное, или подлинное в самом объекте.
Следовательно, если речь идет об отдельных предметах или
индивидах, развившихся до степени действительных,
важно не то, каковы эти предметы сами по себе или
каковыми представляются себе сами индивиды, а то, насколько
полно они воплощают свою всеобщую природу, родовую
сущность. А это значит, что действительность как осуще-
ствленность в конечном счете совпадает с
действительностью как бытием.
Данный тезис расшифровывается следующим
образом. Действительность как осуществленность,
закономерный результат формирования предмета не равна,
разумеется, всякой действительности, и наоборот: всякая
действительность отнюдь не тождественна
действительности как осуществленности. Ведь тогда и
существование двух одинаковых категорий было бы бессмысленным,
и, более того, разницы между зачаточным и развитым,
подлинным и модифицированным состояниями объектов
попросту не существовало бы. На самом же деле
действительность как осуществленность, качественная
полноценность, как видо-родовое тождество есть не что иное,
как конкретно-всеобщая определенность
действительности вообще. Именно поэтому в данной нами дефиниции
подчеркивалась не формально-общая, а сущностная
характеристика действительности.
Таким образом, то, что называют окружающей
действительностью, есть действительность, взятая с внешней
стороны. Однако процесс ее саморазвития и
преображения человеческой деятельностью приводит к
неуклонному проявлению в этой внешней действительности ее
внутреннего содержания, смысла и сути. При этом
внешняя действительность обогащается за счет своего внут-
307

реннего, становясь все более глубокой и существенной,
а внутреннее объективируется, полагает себя вовне и,
наконец, совпадает с внешним. Только тогда
действительность из потенциальной превращается в подлинную,
полноценную, конкретную.
Традиционно говорят о двух стадиях потенциального:
абстрактной (формальной) и конкретной (реальной)
возможности, имея в виду допустимость и
осуществимость некоторой действительности. Возможность здесь
понимается как взвешивание вероятностей, накопление
внутренних ресурсов. Однако подлинно реальной
возможностью является действительность, или осуществлен-
ность. На этой стадии возможность означает уже нечто
лрямо противоположное — использование, расходование
ресурсов, не накопление, а отдачу. Ведь только будучи
действительным, предмет может «располагать» собою.
Возможность потенциальная выливается в
актуальную.
Действительность как осуществленность какой-либо
возможности, естественно, не может быть первичной по
отношению к этой самой возможности. Напротив, она
производна от нее. Одновременно действительность как
осуществленность, т. е. актуальная возможность,
тождественна последней. Следовательно, приоритет
действительности имеет тот единственный смысл, что она как
реальное существование создает возможность новой
действительности. Однако сама возможность вновь
выступает здесь в качестве характеристики допустимости или
осуществимости, т. е. в традиционном значении
термина.
Ясно, что в плане постановки основного вопроса
философии действительность всегда первична (здесь она —
синоним материи, чего-то субстанционального, а не
производного); хотя хронологически действительность и
возможность тождественны. Когда же некоторый
предмет разворачивает свои определения, оказывается, что
на одном этапе своего становления он — абстрактно
возможный, на другом — осуществимый в принципе и
только на третьем — действительный, находящийся в
развитом состоянии.
Вот почему природу в целом называют
действительностью: она есть осуществленность в том смысле, что как
таковая существует всегда актуально, а потенциальное
308

содержит в самой себе. Актуальная возможность
вбирает в себя в снятом виде все то, что зафиксировано в
шести значениях термина «действительность»: ей
присущи объективность и предметность, истинность и
действенность (реальная сила), осуществимость и
осуществленность. Следовательно, актуальная бесконечность
природы являет собою действительность абсолютную12.
Таким образом, под действительностью следует в
конечном счете понимать истинность в предметном,
материальном значении. Если истина есть совпадение
мышления со своим предметом, то действительность — это
совпадение предмета с самим собой, своим понятием и
предназначением.
Следовательно, действительность представляет собой
характеристику, относящуюся к результату реального
развития какого-либо предмета, т. е. это прежде всего
экзистенциальная, а не гносеологическая категория.
Когда же речь идет о познании действительной природы
того или иного явления, имеется в виду проникновение
в действительность, раскрытие сущности и составление
истинного понятия о вещи, но не развитие самой этой
вещи.
В плане гносеологическом действительность есть
истина, понятие, или теоретически конкретное.
Разумеется, истинную теорию можно назвать действительной,
если отнестись к ней как к объекту рефлексии, но только
назвать, ибо на деле эта истинная теория есть не
действительность как таковая, а ее отражение, теоретическое
воссоздание.
Исходя из этого, логично утверждать, что
действительность является одной из самых богатых категорий
материалистической диалектики. Действительный
предмет необходимо вбирает в себя в виде синтетического
единства внутреннее и внешнее, сущность и
существование, единичное и всеобщее, конечное и бесконечное,
возможность и осуществленность, становясь по существу
равным материальной действительности в ее
органической целостности. При этом все перечисленные характе-
12 Понятие абсолютной действительности встречается и в
работах Гегеля, но означает прежде всего абсолютную необходимость
бога, а не природы (см.: Гегель. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 171 —
172) и, следовательно, прямо противоположно понятию абсолютной
действительности, употребляемому здесь.
309

ристики выступают лишь как моменты, особые срезы
действительного предмета.
Важно отметить, что указанный факт сопряжен со
следующим гносеологическим парадоксом. Если предмет
находится в развитом, действительном состоянии,
значит, его сущность обнаруживается в нем адекватно и
наиболее полно, и, следовательно, предмет проявляет
себя открыто и всесторонне. Но есть ли в таком случае
смысл в теоретическом исследовании действительной
формы предмета? Ведь при этом условии все внутренние
пружины и механизмы его функционирования и
развития обнажены и как бы лежат на поверхности, и
остается лишь увидеть их. Тогда и необходимость в науке
отпала бы окончательно, так как вполне достаточно было
бы непосредственно обращаться к действительным
состояниям вещей, пренебрегая длительным ходом их
становления.
Этот парадокс, однако, имеет место только при самом
первом, эмпирическом приближении к проблеме
научного анализа действительной формы объекта. На деле же
сущность и явление даже в действительном состоянии
предмета никогда не совпадают. Если внутреннее
всецело находит свое выражение во внешнем и образ
существования соответствует характеру сущности, это еще не
означает, что сущность дана познающему субъекту в
«чистом» виде. Ему дано здесь явление, или проекция
сущности. Поэтому далеко не всегда можно с
уверенностью утверждать априори, что в данном чувственном
акте, представлении ухватывается именно
«классическая», или действительная, форма предмета.
Разумеется, первоначальное, чувственное
схватывание объекта так или иначе обусловлено
предшествующим опытом, а нередко также и большим фактическим
материалом, накопленным заранее и позволяющим
делать некоторые предварительные выводы уже на
эмпирическом уровне. Следовательно, одинаково
неправильно было бы как полностью доверяться чувственной
достоверности, так и заведомо отрицать ее,— в любом
случае она должна быть научно доказана. Восхождение
от абстрактного к конкретному и есть в определенном
смысле процесс обоснования и развития исходного
пункта познания; а теоретически конкретное при этом —
воспроизведение и существенное подтверждение чувственно-
310

конкретного. К. Маркс, как известно, писал по этому
поводу, что в мышлении конкретное выступает и как
результат и как действительный исходный пункт, а
вследствие этого — также исходный пункт созерцания и
представления; причем реальная, чувственная
конкретность должна в процессе построения теории постоянно
витать перед мысленным взором исследователя13.
Таким образом, действительная форма предмета
требует не менее детального, тщательного изучения, чем
форма неразвитая, причем на передний план выходит
проблема критерия действительности как полноты и
разумности существования.
Это тем более так, поскольку анализ объекта,
ставшего действительным, и доказательство
действительности этого объекта могут одновременно приводить к
установлению факта его недействительности. Именно таким
был результат исследования К. Марксом
социально-экономической архитектоники капитализма.
Действительной общественно-экономической
формацией буржуазный строй является прежде всего в силу
своей исторической необходимости. Она, как известно,
состоит в том, что феодальные производственные
отношения стали помехой на пути дальнейшего роста
производительных сил. Потребность в развитии товарного
хозяйства и расширении внутреннего рынка привела в
конечном счете к замене феодального способа
производства капиталистическим. Последний поднял
производительные силы общества на доселе небывалый уровень,
освободив при этом эксплуатируемый класс от оков
личной зависимости и дав известный простор
буржуазному индивидуализму и предпринимательству. Наиболее
ярким выражением этих процессов в Западной Европе
явилась эпоха Возрождения с характерными для нее
принципами гуманизма и развития творческих
способностей человека.
Определение капитализма как классической формы
всех до сих пор существовавших
классово-антагонистических типов общества вытекает также из того факта,
что противоречия эксплуататорского государства
проявляются в нем особенно остро и притом в особо сложном
виде. Капитализму свойственна чрезвычайно высокая
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 37—38.
311

степень обобществления труда, которой, однако,
противостоит частнокапиталистическая форма присвоения.
Это приводит к усилению классовой борьбы и
превращению ее в постоянный фактор жизни буржуазного
общества. Если в предыдущих общественно-экономических
формациях вспышки классового антагонизма были
своего рода «перерывами постепенности», то теперь борьба
между трудом и капиталом, пролетариатом и
буржуазией становится практически непрестанной. Больше того,
существовавшая и раньше взаимозависимость
противоположных классов, сохраняясь при капитализме,
дополняется обоюдной зависимостью буржуа и пролетариев
от силы, стоящей над ними, а именно — капитала. При
рабовладении и феодализме господствующий класс
развивался за счет класса подчиненного; при капитализме
же данный процесс осложняется: за счет обоих классов
теперь развивается капитал как самовозрастающая
стоимость. А это означает, что развитию человека в
буржуазной экономической формации объективно отводится
второстепенная роль по сравнению с развитием вещных
структур общества. Не только рабочий, «белый раб», но
и капиталист в этих условиях по существу перестает
быть человеком, превращаясь, по выражению К. Маркса,
в «персонифицированный капитал».
Но именно поэтому капитализм — недействительное
общество. Те же самые причины, которые позволяют
говорить о нем как о действительной
классово-антагонистической формации, делают его неподлинной формой
человеческого общежития. Поскольку отношения личной
зависимости уступают место отношениям зависимости
вещной, постольку окончательно утрачивает себя сам
человек как субъект исторического движения. Он
превращается в орудие, предикат капитала, т. е. в
частичного, половинчатого человека. Таким образом, капитализм
в своем развитом состоянии14 перестает отвечать
нуждам исторического развития человечества и потому с
необходимостью сменяется новой, коммунистической,
общественно-экономической формацией. Только при
коммунизме «вместе с всесторонним развитием индивидов
14 Здесь уместно вспомнить, что Маркс, изучая капитализм как
классическую форму антагонистического общества, основывался на
материале классической формы самого капитализма — капитализма
современной ему Англии.
312

вырастут и производительные силы и все источники
общественного богатства польются полным потоком...»15.
Следовательно, капиталистическое конкретное целое
представляет собой всего лишь царство
псевдоконкретности. Будучи действительным
классово-антагонистическим образованием, капитализм одновременно является
недействительным человеческим обществом.
Поэтому проблема действительности и ее критерия
есть проблема прежде всего человеческая и социально-
практическая. Она в той или иной мере встает перед
каждым индивидом и требует своего разрешения,
связываясь с вопросом о смысле и цели человеческого
бытия, с идеалом человека и его мира.
Вещные отношения, господствующие в буржуазном
обществе, порождают соответствующее, вещное же
отношение к человеку. Иными словами, человек предстает
лишь как средство достижения каких-либо вне его
лежащих целей. Это нетворческий, а значит, половинчатый
человек, ибо его родовая сущность, состоящая именно в
творческой универсальной деятельности,
затушевывается, подавляется неадекватным ей, ограниченным и
рутинным способом существования.
Развитие коммунизма предполагает постепенное
снятие устаревших общественных структур,
превращение вещных отношений в отношения человеческие, а
следовательно, создает и реальную возможность для
всестороннего раскрытия личностного богатства каждого
индивида. Этот процесс, однако, осложняется тем, что
индивид, потенциально обладая всей полнотой
человеческих сущностных сил, не становится личностью
автоматически. В своем онтогенезе он первоначально с
необходимостью является индивидом. Ребенок, будучи
существом открытым для бесчисленных возможностей и в этом
смысле бесконечным и универсальным, вместе с тем
несамостоятелен и не в силах творчески изменить себя
самого и наличную социальную действительность.
Следовательно, вопрос заключается в том, чтобы воспитывать,
формировать личность, «достраивать» индивида до
уровня личности.
Такая концепция в ее самом общем виде
представляется совершенно справедливой. В то же время она нуж-
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 20.
313

дается в существенной детализации именно в силу своего
слишком общего характера: ведь само понятие личности
неоднозначно и противоречиво. Несомненно, что
личность есть человек, способный к трансцендированию,
выхождению за рамки любой конечной, заданной
формы, и что эта способность ярче всего проявляется в
творчестве16.
Однако останавливаться на констатации данного
факта нельзя, так как цели, средства, продукты и
результаты творческой деятельности далеко не всегда
человечны, и трансцендирование может осуществляться
в неадекватном направлении, принимая абсурдные или
уродливые формы. Это доказывается уже тем, что в
истории человечества силы реакции, так же как и силы
прогресса, всегда выдвигали из своей среды
выдающихся личностей. Поскольку же существуют личности
превратного типа, постольку надо признать, что понятие
личности не тождественно понятию человека.
Кроме того, если индивид представляет собой
частичного человека, то не всякий частичный человек —
индивид. Так, например, специалиста-профессионала в науке
(при условии, что он действительно профессионал, т. е.
незаурядный научный работник, способный не только к
усвоению и воспроизведению давно известного, но и к
открытию принципиально нового) следует, очевидно,
считать личностью. Но, будучи беспомощной или
безразличной в сфере нравственных, эстетических отношений,
в области общения, быта или даже речевой практики,
подобная личность являет собой частичного человека в
той же мере, что и индивид.
В обычном словоупотреблении термин «личность»
нередко обозначает человека, имеющего высокие
достижения в том или другом виде деятельности, т. е.
личность выдающуюся или великую. Именно поэтому, когда
речь идет о воспитании личности и только личности,
возникает некая двусмысленность. Создается своеобразный
16 Так, например, А. С. Арсеньев пишет: «Творческое мышление
выходит за пределы вещной логики и вещного здравого смысла. И в
какой бы области ни осуществлялся процесс творчества, человек в
момент творчества выходит за пределы своей профессии, своей
специальности и действует как человек вообще, как личность» (Фило-
софско-психологические проблемы развития образования. М., 1981.
С. 66).
314

культ творческой личности, тогда как действительно
ценным является целостный человек.
Следовательно, конкретно-всеобщей характеристикой
человека является не просто «личность», а личность
целостная и универсальная, или — что то же самое —
действительный человек. Он всегда есть личность, в то
время как личность не обязательно представляет собой
действительного человека.
Одна из важнейших задач коммунистического
строительства состоит, как известно, в воспитании нового
человека, под которым подразумевается не личность
вообще, а личность именно целостная и всесторонне
развитая. Каково же содержание этих сущностных
определений индивидуальной действительности — целостности и
универсальности?
Под целостностью личности понимается единство
данного человека во всех его проявлениях, цельность его
натуры в плане мировоззренческом и нравственном,
теоретическом и эстетическом, в сфере производства и
досуга, общения, быта, физической культуры, речевой
деятельности. Такой человек уже не «дробится» среди
своих многочисленных отношений с другими людьми и
перестает лишь выполнять различные социальные роли:
его целостность определяется теперь не той или иной
внешней целесообразностью или выгодой, а
принципиальной неизменностью, единством его мировоззрения —
мировоззрения коммунистического.
Единство личности подразумевает и ее
единственность, уникальность. Целостность человека не означает
его абстрактного тождества с себе подобными, так как
является целостностью-в-себе, или
самотождественностью. Поэтому новый человек — это истинно
необходимое существо отнюдь не в смысле одной только
полезности обществу или общественной группе, а в смысле
своей самоценности как личности. При этом нового
человека по меньшей мере преждевременно представлять
как некий доселе не известный вид человека. Речь в
данном случае идет о том, чтобы сделать существование
действительных людей по возможности массовым.
А единственность и необходимость (в отличие от голой
полезности) каждого человека может иметь место
благодаря тому, что в коммунистическом обществе личность
раскрывает себя со стороны своей качественной, внут-
315

ренней бесконечности. Действительный человек,
следовательно, живет и действует в точном соответствии со
своей родовой сущностью как универсальная личность.
До сих пор история дает немало драматических
примеров разрушения личностей или вынужденного
героизма тех, кто в силу объективных обстоятельств полностью
или частично утратил возможность заниматься
любимым делом и либо деградирует, либо упорствует в своих
занятиях, хотя уже не может работать с прежней
отдачей. Такая неполноценность личности объясняется ее
частичностью, ограниченностью ее функций в докомму-
нистических формациях. Что же касается нового,
действительного человека, то он не только не будет подчинен
своим социальным функциям, но будет свободно ими
располагать. Благодаря раскрытию своей
универсальности, действительный человек сможет менять и себя
самого, и наличное бытие, и сферу собственной деятельности.
Бесконечно трансцендируя, он будет все время
оставаться целостным; а единым и неповторимым он будет
именно из-за своей способности к бесконечному трансценди-
рованию. Умение переключаться на новые виды
деятельности, относительно легко и быстро ими овладевая,
будет органически присуще действительному человеку,
так как его «онтогенез» будет совпадать со способом
формирования человеческой родовой сущности. А эта
последняя состоит в том, что человек — единственное
существо, предназначенное к творчеству и,
следовательно, постоянно стремящееся к «достраиванию»,
совершенствованию себя.
Универсальность действительного человека есть
творчество в широком смысле слова, т. е. не только и не
столько творчество ученого-теоретика, художника или
изобретателя, сколько творческое, созидательное
отношение к самой жизни.
Существование такого рода личностей в массовом
масштабе возможно лишь при коммунизме. С другой
стороны, практическое осуществление принципов
коммунизма реально только при условии формирования нового
человека.
Развитие докоммунистических формаций
представляет собой «предысторию» человечества (по Марксу),
которая выглядит как история «случайных» индивидов.
Общественно-исторические возможности осуществляют-
316

ся во всем их богатстве в условиях коммунизма, когда
происходит актуализация универсального потенциала
каждой личности. Следовательно, становление и
образование социальной действительности предстает как
историческая необходимость.
В своем целостном выражении действительность тем
самым разворачивается как процесс совпадения
сущности и существования, превращения потенциального в
актуальное, случайного в необходимое.

Глава 2
НЕОБХОДИМОСТЬ И СЛУЧАЙНОСТЬ
В домарксовской философии проблематика
необходимости и случайности и связанная с ними концепция
детерминизма была наиболее полно освещена в учениях
древнегреческих атомистов и Аристотеля, материалистов
XVII—XVIII веков, а также в философии Гегеля,
которые представляют собой основные этапы становления и
развития этих категорий, соответствующие
определенным уровням развития общественной практики и
познания. И, действительно, древнегреческие атомисты
(Демокрит и Эпикур) четко выявили противоположность
необходимого и случайного, а Аристотель в своем учении
о началах и причинах всего сущего развил исходную
мировоззренческую идею о всеобщей связи, «связи всего
со всем» до понятий возможного и действительного,
необходимого и случайного, причины и следствия.
Французские материалисты, сводя взаимосвязь явлений к
механически понимаемой причинности, дали
универсальную формулировку механического детерминизма как
всеобщего принципа научного объяснения мира. В
логике Гегеля развито диалектическое (хотя и на объективно
идеалистической основе) понимание необходимости как
процесса формирования действительности,
включающего в качестве своего момента и случайность.
Диалектический материализм рассматривает
категории необходимости и случайности как выражение одной
из важнейших закономерностей развития объективного
мира, как всеобщие определения бытия,
предметно-практической деятельности и познания. При этом, согласно
318

историко-философской традиции, под необходимостью и
случайностью подразумеваются такие формы всеобщей
связи явлений, которые характеризуют их отношение к
сущности, меру их сущностности; иначе говоря, эти
категории определяют меру единства сущности и
существования в процессе развертывания действительности.
В связи с этим В. И. Ленин выписал следующее
положение из «Науки логики» Гегеля: «Цельность, совокупность
моментов действительности, которая в своем
развертывании оказывается необходимостью»1. Процесс
развертывания действительности содержит своей внутренней
стороной, в-себе-бытием возможность, которая, в свою
очередь, родственна со случайностью. Отсюда она
выступает одним из «моментов действительности» наряду с
необходимостью: «Случайность есть та действительность,
которая имеет лишь значение возможности»2.
Догадка о взаимосвязи необходимого и случайного
с возможным и действительным содержится в
философии Аристотеля. Кант по-своему наметил эту связь,
отнеся возможность, действительность и необходимость
к одной группе. Наиболее полно диалектическое
соотношение этих категорий раскрыто Гегелем. Классики
марксизма-ленинизма высоко ценили учение Гегеля о
возможности и действительности, в котором диалектический
метод при последовательном проведении должен был
привести к революционным выводам3.
Как важный момент учения Гегеля о возможности и
действительности Ф. Энгельс отмечает связь
действительности с необходимостью: «Но у Гегеля вовсе не все,
что существует, является безоговорочно также и
действительным. Атрибут действительности принадлежит у
него лишь тому, что в то же время необходимо»4. Связь
действительности и необходимости вытекает из того, что
в основе этих категорий лежит сущность. Сущность
проявляется, существует. Существование есть существенное
бытие. Но не всякое существование, явление есть дейст-
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 141.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 37.
Это положение К. Маркса созвучно следующему утверждению
Гегеля: «...случайность есть лишь односторонний момент
действительности» (Гегель. Соч. Т. 1. С. 244) и является его конкретизацией.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 274—276.
4 Там же. С. 274.
319

вительность. «Действительность выше, чем бытие и чем
существование^,— отмечал В. И. Ленин.
Действительность есть такое существование, которое едино со
своей сущностью 6, и как таковой ей присуща
необходимость.
Необходимость есть один из моментов
действительности, противоположным моментом ее является
случайность. Они не просто различные, а противоположные,
полярные категории. Метафизики абсолютизируют
противоположность необходимости и случайности. Для них
«какая-нибудь вещь, какое-нибудь отношение,
какой-нибудь процесс либо случайны, либо необходимы, но не
могут быть и тем и другим. Таким образом, то и другое
существует в природе бок о бок; природа содержит в
себе всякого рода предметы и процессы, из которых одни
случайны, другие необходимы, причем все дело только в
том, чтобы не смешивать между собой эти два
сорта»7.
В диалектике как учении о развитии центральное
место отводится категории противоположности.
«Вкратце диалектику можно определить, как учение о единстве
противоположностей. Этим будет схвачено ядро
диалектики...»8,— писал В. И. Ленин. Поэтому применение
закона единства и борьбы противоположностей к
полярным категориям необходимости и случайности позволяет
наиболее последовательно проследить их диалектическое
взаимоотношение. Встречающийся в нашей литературе
способ обоснования диалектики необходимости и
случайности (и других категорий) путем непосредственного
утверждения и последующей иллюстрации на примерах
порочен, носит схематический характер, в котором
внутренняя связь частей, внутренняя последовательность
затушевана. Диалектику необходимости и случайности
надо излагать, исходя из основных законов диалектики,
в первую очередь закона единства и борьбы
противоположностей, которые обоснованы всей историей
познания. Только при этом достигается понимание их роли в
развитии, понимание необходимости как процесса,
подчиняющего себе случайность. Именно эти моменты
5 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 140.
6 Гегель. Соч. Т. 5. С. 458, 636.
7 Маркс К. Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 532—533.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 203.
320

диалектики необходимости и случайности освещены в
литературе неполно.
Необходимость и случайность как лишь
самостоятельные, в себе тождественные стороны
противоположности, являются абстрактными определенностями:
«Нечто положительно в себе вне соотношения с
отрицательным, и оно отрицательно в себе вне соотношения с
положительным; в этом определении фиксируется лишь
абстрактный момент этой рефлектированности»9.
Придерживаясь такого абстрактного противопоставления,
мы не выходим за пределы высказывания:
«необходимое — необходимо» и «случайное — случайно».
Стороны диалектической противоположности не
исключают друг друга, наоборот, полагают одна другую —
одна имеет место только потому, что имеет место и
другая. Выясняя соотношение сторон противоположности,
Гегель отмечает их соотносительность: «...Каждое из них
имеется лишь постольку, поскольку имеется его небытие,
и притом в тождественном соотношении»10.
Следовательно, необходимость не существует вне случайности, а
случайность, наоборот,— вне необходимости. То, что
необходимо, в то же время и в том же отношении и случайно,
и наоборот. Ф. Энгельс, характеризуя диалектическую
концепцию Гегеля, выделяет следующие его положения:
«...случайное необходимо... необходимость сама
определяет себя как случайность...»11. Это значит, что
случайность имеет своим определяющим основанием
необходимость, а необходимость проявляется в случайности. Нет
ни чистой необходимости, ни чистой случайности. Для
диалектической логики важно их конкретное единство,
взаимопроникновение. Диалектическое требование
конкретности истины означает тождество, единство
необходимости и случайности, каждая из них содержит в себе
свое другое. Это же выражено Гегелем: «Определенность
необходимости состоит в том, что в ней имеется ее
отрицание, случайность. Такой она оказалась»12.
Совершенно непонятен в свете диалектического
понимания необходимости и случайности тезис В. И. Чернова:
«Случайность необходима лишь в известном смысле и
9 Гегель. Наука логики. Т. 3. С. 50.
10 Там же. Т. 2. С. 48.
11 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 535.
12 Гегель. Наука логики. Т. 2. С. 198.
21-106
321

отношении. Этот «известный смысл» есть частный
момент диалектики случайности и необходимости, а общее,
коренное, устойчивое, основное их отношение —
несовместимость, противоположность»13. Противоположность,
из которой как частный момент выхолощено
взаимопроникновение, единство сторон, становится абстрактной
противоположностью. Тогда из противоположности
необходимости и случайности, понятой как
«несовместимость», никак не может быть объяснен «частный
момент», их связь, взаимопереходы. Возможно, В. И.
Чернов хотел здесь выразить мысль о том, что
противоположность необходимости и случайности является
коренным, основным отношением, из которого вытекают
переливы противоположных сторон. В таком случае следует
признать неудачным данное им определение,
согласно логике которого можно прийти к нечто
другому.
Соотношение необходимости и случайности как
сторон диалектической противоположности выражено Ф.
Энгельсом: «...То, что утверждается как необходимое,
слагается из чистых случайностей, а то, что считается
случайным, представляет собой форму, за которой
скрывается необходимость, и т. д.»14 Отсюда ясно, что в
известной формуле Ф. Энгельса о необходимости,
«дополнением и формой проявления которой является
случайность»15, отражена одна из всеобщих
закономерностей развития объективного мира — диалектический
закон необходимости и случайности.
В нашей литературе существует различная трактовка
этой формулы Ф. Энгельса. Так, есть мнение, что
«необходимость не всегда себя проявляет в форме
случайности...»16. В связи с этим М. Розенталь пишет: «Иные
философы склонны трактовать положение диалектики о
том, что случайность связана с необходимостью... есть
форма проявления необходимости, таким образом, что
всякую форму проявления закона объявляют
случайностью. Но это, на наш взгляд, грубая ошибка. Если
правильно, что случайность — форма проявления
необходимости... то отсюда вовсе не следует, что всякая фор-
13 Чернов В. И. Анализ философских понятий. М., 1966. С. 166.
14 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 303.
15 Там же. Т. 39. С. 175.
16 О диалектическом материализме. М., 1956. С. 34.
322

ма проявления необходимости случайна...»17. Такого же
мнения придерживается Н. В. Пилипенко: «...Форма
проявления необходимости не может быть сведена только к
одной случайности... необходимость может проявиться и
в других формах в зависимости от конкретных
обстоятельств, условий, в которых она осуществляется»18. Это
положение можно проиллюстрировать на следующем
примере: переход от капитализма к социализму как
необходимость проявляется в различных формах (мирная
и немирная формы перехода). Диктатура пролетариата
как необходимость также может осуществляться в
различных формах: в формах Советского государства и
государства народной демократии и др. Эти авторы
фактически ведут речь о законе и формах его
проявления 19, а ведь закон и необходимость — не одно и то же,
хотя закон проявляется и действует как
необходимость.
Эти формы не случайны. Они закономерно
определяются конкретным содержанием развитой
действительности. Закон перехода от капитализма к социализму как
всеобщее не определяет однозначно конкретные формы
перехода. Конкретность закона состоит в том, что он
охватывает все единичные и особенные формы своего
проявления, но не предопределяет их. В этом смысле
конкретная форма перехода от капитализма к
социализму случайна по отношению к закону, так как любая
такая форма содержится в законе как возможность.
Закон проявляется в конкретных условиях как реальная
необходимость, опирающаяся на развитую
действительность, располагающую всей совокупностью своих
моментов. Закон не существует вне этих конкретных форм
проявления, вне реальных необходимостей, которые
пробивают себе дорогу сквозь случайности. В конкретных
условиях одна из возможностей превращается в
реальную возможность, а последняя равносильна
необходимости. Поэтому конкретная форма перехода к социализму
в отдельной стране как осуществление одной из
возможностей, которые сами также непроизвольны,
содержит момент случайности. Конкретная форма перехода в
17 Розенталь М. М. Ленин и диалектика. М., 1963. С. 213—214.
18 Пилипенко Н. В. Необходимость и случайность. М., 1965.
С. 147.
19 Розенталь М. М. Ленин и диалектика. С. 216.
323

то же время необходима как реальная возможность.
Упрощенное толкование закона необходимости и
случайности, упускающее из виду, что действие этого закона
опосредствуется действием других законов
диалектики — возможности и действительности, формы и
содержания, причинности и других,— является
неправомерным.
Встречающиеся же в литературе утверждения о том,
что необходимость не всегда проявляет себя в форме
случайности, даже у тех авторов, которые доказывают
всеобщность формулы Ф. Энгельса, могут вызвать
сомнения в истинности этого положения20.
Упрощенное толкование этого закона связано также
с преувеличением противоположности необходимости и
случайности. Необходимость понимается исключительно
как существенность, как внутреннее, а случайность —
как несущественность, как внешнее21. При таком
подходе переход от необходимости к случайности и наоборот,
затрудняется, и это приводит к противоречию с
формулой Ф. Энгельса. На самом же деле случайность также
существенна, как и необходимость, ибо последняя не
существует иначе как случайность. Случайность не есть
чистая произвольность, ее границы определяются
необходимостью как спектр возможностей. Какая из
возможностей осуществится — зависит от реальной
действительности, одним из моментов которой является условие.
В данный момент осуществляется определенная
возможность, которая успела стать реальностью. Для этих
условий эта форма осуществления необходима. Она в то же
время и случайна, ибо могла бы быть другой при других
обстоятельствах.
Кроме того, есть расхождения в понимании функции
«дополнения», которую выполняет случайность по
отношению к необходимости. Соответственно существующим
точкам зрения различаются: 1) случайности,
одновременно дополняющие проявляющуюся в них необходи-
20 Ряд аргументов против всеобщности формулы Ф. Энгельса
проанализирован М. Н. Руткевичем (см.: Диалектический
материализм. М., 1973. С. 386—388).
21 Критику подобного понимания см.: Барановский Н. В. О
причинной обусловленности случайности//Философские науки. 1963.
№ 6; Бранский В. П. Взаимосвязь причинности и случайности
//Философские науки. 1986. № 6; Пилипенко Н. В. Взаимосвязь
причинности, необходимости и случайности//Вопросы философии. 1973. № 9.
324

мость, придавая ей конкретную физиономию; 2)
внутренние случайности, в которых необходимость проявляется,
и внешние случайности, в которых она дополняется;
3) случайности, характеризующиеся тем, что в них
данная необходимость и проявляется, и дополняется. Могут
быть и только дополняющие случайности.
На наш взгляд, первая точка зрения более
соответствует пониманию необходимости и случайности как
диалектической противоположности и в этом смысле
является логически более выдержанной. Случайности, в
которых данная необходимость не проявляется, не есть
случайности данной необходимости. Они поэтому не
могут дополнять ее, ибо активная роль случайностей
(в этом состоит функция дополнения) свойственна
таковым как форме проявления необходимости. Проявление
и дополнение как функции случайностей по отношению к
необходимости едины, неразрывны. Поэтому деление
случайностей на «внешние» и «внутренние», только
проявляющие необходимость и только дополняющие ее,
имеет иное основание, нежели взаимоотношение
необходимости и случайности как сторон диалектической
противоположности.
Существование только дополняющих случайностей
часто доказывается такими примерами, как «посев —
град», «человек — кирпич». Считается, что град не
вытекает из сущности посева, а потому случаен; это-де такой
случай, в котором необходимость, присущая посеву, не
проявляется, а лишь дополняется. Аналогично этому
удар кирпича, явившийся причиной несчастья, случаен;
это такой случай, который лишь дополняет
необходимость, присущую жизненному пути данного
человека.
Такого рода случайности Гегель рассматривает на
уровне формальной действительности, формальной
возможности, формальной необходимости и показывает, что
с формально-логической точки зрения нечто
существующее может считаться как случайным, так и
необходимым, что как то, так и другое утверждение имеет
одинаковую правомерность.
На этом уровне случайное необходимо, а
необходимое случайно, но здесь еще нет взаимопроникновения
необходимости и случайности; эти формы даны рядом,
как безразличные разные. Как верно подметил М. Дын-
325

ник, «Гегель показывает, что диалектическая логика
получает свое начало уже в недрах формальной
логики»22. Но диалектическая логика вступает в силу не на
уровне формальной действительности, где формальная
логика сама может доказать, что нечто случайно в
одном отношении и необходимо в другом, а на уровне
реальной действительности.
Гегелевское разделение действительности на
формальную, реальную и абсолютную, которое, по его
мнению, отражает ступени развития абсолютного понятия,
имеет рациональный смысл: эти ступени соответствуют
этапам развития человеческого познания. Если уровень
формальной действительности — это ступень
рассудочного познания, где можно обойтись формальной логикой
как методом мышления, то уровень реальной
действительности — ступень разумного познания, где
необходимо мыслить диалектически. А на этом уровне
оказывается, что необходимость и случайность взаимопроникают
друг в друга, едины в противоположностях.
В приведенных примерах мы имеем дело с «чистой»
случайностью, за которой нет «свечения» необходимости.
Достаточно спросить: чем же рассматриваемые
случайности дополняют соответствующие необходимости?— как
выясняется, что они не только не дополняют, а отрицают
эти необходимости, здесь имеет место голое отрицание.
Они не могут играть положительной роли в развитии,
а потому учение о развитии, диалектика не
останавливается на фиксации таких случайностей, идет дальше,
рассматривая их как моменты целостного процесса,
раскрывая имеющуюся в них повторяемость, порядок,
соотнося их с необходимостью.
В диалектике «не все, что существует, является
безоговорочно также и действительным»23, не всякая
отрицательность есть истинное отрицание24, не всякая
неизбежность есть необходимость25. Подобно этому
диалектика «снимает» голую, чистую случайность,
объясняет ее из необходимости как форму ее проявления и
дополнения. Это, однако, не значит, что категории диа-
22 Дынник М. Учение Гегеля о случайности //Вестник
коммунистической академии. М., 1929. Кн. 34(4). С. 174.
23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 274.
21 Там же. Т. 20. С. 640.
25 Там же. С. 533.
326

лектики не охватывают всего богатства реального мира,
что их рамки оказываются узкими для анализа
действительности, а показывает лишь направленность категорий
диалектики на сущность, которые, являясь существенно
всеобщими определенностями объективного мира,
охватывают все богатство единичного и особенного.
Таким образом, анализ выявляет, что закон
взаимосвязи, необходимости и случайности,
сформулированный Ф. Энгельсом, имеет, как и всякий закон, всеобщий
характер. Сомнения в его всеобщности возникают тогда,
когда упускается из виду субординативная связь
категорий диалектики (в данном случае закона
необходимости и случайности, возможности и действительности
и др.), одна из категорий некритически подменяется
другой или когда увлекаются отдельными примерами
без должного их категориального анализа.
В философской литературе часто обсуждается вопрос
об относительности противопоставления необходимости
и случайности. При этом нередко данный вопрос
рассматривается обособленно от закона необходимости и
случайности, как нечто, имеющее место рядом с
последним, но не связанное с ним. Если иногда и
подчеркивается связь этой относительности с законом, то все же
считается, что она не исчерпывается законом их
взаимоотношения. Так, Д. И. Широканов пишет: «Диалектическое
взаимоотношение необходимости и случайности не
исчерпывается положением, рассматривающим случайность
как форму выражения необходимости и ее дополнения.
Диалектика взаимоотношения необходимости и
случайности выражается в относительном характере
противоположностей этих двух категорий, в том, что случайные
явления в процессе исторического развития с изменением
условий могут стать необходимыми, и наоборот»26.
Правда, он затем как бы уточняет это свое высказывание
следующим образом: «Относительность различия
необходимости и случайности выражается как в том, что
случайность представляет собой форму проявления
необходимости, так и в том, что случайные в одних условиях
явления могут стать необходимыми в других
условиях»27.
26 Широканов Д. И. Диалектика необходимости и случайности.
Минск, 1960. С 136—137.
27 Там же. С. 143.
327

Но и здесь относительность необходимости и
случайности к изменившимся условиям и относительность,
выраженная в их взаимопроникновении, рассматриваются
как рядом и вне положенные, как равноправные и
состоящие друг к другу в отношении лишь внешнего
дополнения.
В некоторых работах под относительностью
необходимости и случайности понимается и их относительность
к разным одновременно взятым отношениям.
Относительность в последнем смысле не является
отличительной чертой диалектического понимания необходимости и
случайности. Как правильно отмечает А. А. Бражников,
«случайное в одном отношении может стать
необходимым в другом, такое понимание необходимости и
случайности еще не выходит за пределы формальной логики»28.
Формальная логика вполне допускает, чтобы нечто
рассматривали в одном отношении как случайное, а в
другом — одновременно как необходимое. В такой
относительности нет взаимопроникновения необходимости и
случайности: то, что необходимо в данном отношении,
необходимо абсолютно; точно так же то, что случайно в
другом отношении, абсолютно случайно. В такой
относительности нет становления, перехода, т. е. необходимое
в одном отношении не становится случайным в другом,
а одновременно является таковым. Для метафизика
нечто либо необходимо, либо случайно; он может
абсолютизировать один из этих моментов и прийти к
утверждению: либо все необходимо (механический
детерминизм), либо все случайно (индетерминизм). «Когда он
(здравый человеческий смысл.— М. С.) устанавливает
различающие определения,— писал Маркс,— они тотчас
же окаменевают у него под руками, и он усматривает
самую вредную софистику в стремлении высечь пламя
из этих окостенелых понятий, сталкивая их друг с
другом»29.
Диалектика не отрицает относительности
необходимого и случайного к разным одновременно взятым
отношениям, но такая относительность не является
специфической для нее. Она не абсолютизирует это различие,
28 Бражников Л. А. Категория необходимости и случайности и
марксистско-ленинская теория познания //Ученые записки
Саратовского университета. 1958. Т. 62. С. 222.
29 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 299.
328

направляет мысль на открытие зависимостей между
рассматриваемыми отношениями, на их генезис и,
соответственно, на переходы и переливы, на единство
противоположностей.
Относительность категории необходимости и
случайности в диалектико-материалистическом понимании
означает, что необходимое случайно, а случайное
необходимо; «то, что утверждается, как необходимое,
слагается из чистых случайностей, а то, что считается
случайным, представляет собой форму, за которой скрывается
необходимость...»30. Нет ни абсолютной необходимости,
которая находилась бы на поверхности явлений в чистом
виде, нет ни чистой случайности, в которой так или иначе
не просвечивала бы необходимость.
Ф. Энгельс замечает: «Истинная природа
определений «сущности» указана самим Гегелем... «В сущности
все относительно» (например, положительное и
отрицательное, которое имеет смысл только в своем
взаимоотношении, а не каждое само по себе)»31. Здесь
относительность понимается как взаимоотношение,
взаимопроникновение противоположностей, что верно и
применительно к необходимости и случайности. Это не
значит, что при этом теряется специфика этих категорий,
что они растворяются друг в друге. В определенных
узких границах противоположность их носит момент
абсолютности. В данном отношении при данных
условиях необходимость (то, что необходимо) не должна
быть смешана со случайностью (с тем, что случайно).
Формальная логика преувеличивает этот момент и
упускает из виду момент относительности, текучести; то, что
здесь случайность выступает формой проявления и
дополнением необходимости.
Метафизическая абсолютизация противоположности
необходимости и случайности исключает переход,
развитие одной необходимости в другую и соответствующую
смену форм их проявления. Согласно этой логике, если
нечто необходимо в данном отношении, то оно
необходимо абсолютно, ибо метафизика не считает возможным
найти выход за пределы этой формы, которая оторвана
от своей противоположности — случайности. Развитие
она усматривает в лучшем случае в бесконечном воспро-
30 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 303.
31 Там же. Т. 20. С. 528.
329

изведении одного и того же, одной и той же
необходимости.
Метафизики не могут объяснить существование
качественно различных форм движения материи, которым
присущи свои специфические законы и соответствующие
формы их проявления. Они вынуждены или допустить
деятельность бога, сверхъестественного существа,
которое полагает из себя эти формы движения, или же
отрицать качественное различие форм движения, свести их к
какой-нибудь одной, причем уже изученной, более или
менее познанной форме.
Из истории естествознания известно, что в XVIII—
XIX веках была сильна тенденция сведения всех
многоразличных форм движения материи к механической (так
называемый «механизм»). Механическая концепция
всякое изменение «объясняет перемещением, все
качественные различия — количественными»32. Критикуя
механический детерминизм, объявляющий все необходимым,
Ф. Энгельс писал: «С необходимостью этого рода мы
тоже еще не выходим за пределы теологического взгляда
на природу... Так называемая необходимость остается
пустой фразой, а вместе с этим и случай остается тем,
чем он был»33. Ф. Энгельс подверг всеобщей
концептуальной критике механизм, показал связь
метафизической концепции развития, движения с метафизическим
пониманием необходимости и случайности.
В диалектическом понимании этих категорий, как в
капле воды, отражена диалектическая концепция
развития, согласно которой последнее есть единство
противоположностей34. Взаимопереход необходимого и
случайного с изменением условий, их относительность к
условиям есть проявление единства необходимости и
случайности, а не нечто просто иное, рядом
положенное.
Необходимость как процесс предполагает для своего
проявления определенные условия. Наличные реальные
условия процесса необходимости содержат факторы,
внешние предметной необходимости. Необходимость в
данных условиях пронизывает это внешнее, подчиняет
его себе и в результате взаимодействия всех моментов
32 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 668.
33 Там же. С. 534.
34 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 317.
330

процесса проявляется в форме случайности, и в этой
форме необходимость полагает самое себя. Это единство
необходимого и случайного есть некоторое изображение
целого в определенном конечном
пространственно-временном интервале. В нем предмет, которому присуща
данная необходимость, и условия, в которых она
проявляется, уже даны, наличествуют. В нем история
становления предмета и условий снята, последние
представлены как непосредственные.
Согласно диалектической концепции, изменение,
развитие бесконечно и абсолютно. Одна необходимость
сменяется другой и т. д. Каждая необходимость
действует в определенных условиях и поэтому проявляется в
соответствующих случайностях. Смена необходимостей
сопровождается сменой форм их проявления. Единство
необходимости и случайности, которое устанавливается
каждый раз с приходом новой необходимости,
относительно; абсолютна сама смена одной необходимости
другой. Развитие идет от одной необходимости к другой,
соответственно меняются случайности; то, что
необходимо в одних условиях, в других условиях перестает быть
необходимым, оно как необходимость угасает,
превращается в случайность, уступая место другой
необходимости, которая свое начало берет опять же в
случайности.
Смена необходимостей как развитие подчиняется
диалектическому закону отрицания отрицания. Смена
одной необходимости другой выступает как
диалектическое отрицание, как удержание всего положительного,
как снятие. Этим объясняется и преемственность в
формах их проявления. Остаются те случайности, которые
играли при отрицаемой необходимости прогрессивную
роль, представляли ростки новой необходимости. Эти
случайности в новых условиях приобретают массовый,
закономерный характер.
В философско-методологической литературе
довольно часто обсуждается вопрос о соотношении
динамического и статистического законов. Особенно остро он
поставлен применительно к квантовой механике, законы
которой, как известно, носят принципиально
вероятностный характер в том смысле, что теория в общем случае
дает лишь статистические высказывания о результатах
взаимодействия микрочастицы с измерительными прибо-
331

рами. При этом вероятности здесь следует относить к
одной микрочастице, находящейся в строго
фиксированных, физически контролируемых внешних условиях.
Естественно возникают вопросы: возможно ли
однозначное предсказание событий в квантово-механической
области явлений и создание соответствующей
«динамической» теории? Как соотносятся между собой
динамические и статистические законы?
Не вдаваясь в анализ различных точек зрения, мы
изложим наше понимание этой конкретной ситуации.
Заметим лишь, что ответы на эти вопросы имеют важное
значение не только для понимания и интерпретации
квантовой механики, но и для определения перспектив
дальнейшего развития физической науки. И,
действительно, признание возможности создания теории,
способной однозначно предсказывать индивидуальные события,
означало бы признание неполноты квантовой механики и
приоритета динамических законов над статистическими.
К этому варианту клонят приверженцы концепции
«скрытых параметров». С другой стороны, сторонники
ортодоксальной интерпретации (Н. Бор и др.) квантовой
механики склонны считать статистические законы более
фундаментальными и перспективы развития связывают
с дальнейшим более глубоким вхождением
вероятностных идей в науку.
Как видно, главные участники дискуссии в
отношении интересующей нас проблемы остановились перед
дилеммой: или динамические, или статистические
законы,— и каждая из сторон строго держится за один из
полюсов данной противоположности. И в зависимости от
того, какой полюс берется за истинное, утверждается
приоритет или железной необходимости, или «чистой
случайности».
Обычно динамический закон понимают как закон,
который однозначно определяет явления, события.
Такое понятие имеет исторически ограниченное значение и
связано с эпохой безраздельного господства классической
механики как научной теории. Но понятие
динамического закона как выражение непосредственной
необходимости не обладает особым теоретическим смыслом. Во
многих областях явлений такое понятие не может быть
применено. На поверхности явлений часто имеют место
статистические повторяемости и бывает невозможно
332

установить закон, однозначно определяющий отдельное
и в то же время отражающий связь отдельного с другими
отдельными.
Проблема соотношения динамической и
статистической закономерностей не имеет глубокого содержания,
если динамический закон понимать так и только так.
Это вытекает из того, что сущность непосредственно не
совпадает с формами проявления. «...Если бы форма
проявления и сущность вещей непосредственно
совпадали,— писал К. Маркс,— то всякая наука была бы
излишня»35. В полном соответствии с этим закон
непосредственно не совпадает с формами своего проявления, а
значит, понятие динамического закона в
вышеприведенном смысле весьма узко. Оно может применяться в
ограниченной области, в наиболее простых случаях.
Нет надобности понимать данную проблему в этой
исторически первой ее форме, в которой она возникла в
физике в связи с разработкой классической
статистической механики. В такой форме она изжила себя.
Она приобретает всеобщее содержание в том случае,
если речь идет о соотношении основного
(динамического) закона движения некоторой предметной области и
форм его проявления. В одних случаях (механика
Ньютона) закон и его проявление асимптотически
совпадают, близки друг к другу; в других (квантовая механика)
закон проявляется как регулярность, повторяемость в
массе случайных событий, иначе говоря, как
статистическая закономерность. В этом последнем случае можно
сказать, что в такой области имеет место единство
динамического закона и статистической закономерности,
выражающей единство необходимости и случайности.
Первый же случай имеет значение особенного, так что между
вторым и первым случаями наблюдается отношение
предельного перехода: первый представляет собой
предельный случай второго. Этот предельный случай никогда в
чистом виде, абсолютно точно не выполняется36.
Анализ понятийной структуры квантовой механики
35 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 384.
36 Что касается динамических законов классической механики,
то они являются предельным случаем (h-^О) квантовых законов,
которые представляют по отношению к ним общее. В самом
совпадении форм выражения этих законов (в виде квантовых и
классических законов Гамильтона) сказывается их генетическое родство.
333

позволяет различать три уровня описания: на языке
операторного исчисления, классической физики и
волновой функции (и, соответственно, три уровня физической
реальности: квантовый объект, измерительные приборы
и собственно процесс взаимодействия микрообъекта с
макроусловиями). На первом — законы движения
микроявлений формулируются на языке самосопряженных
операторов в гильбертовом пространстве в форме
квантовых уравнений Гамильтона. На втором — результаты
измерений описываются на классическом языке. Связь
между ними осуществляется через г|) — функцию,
которая и характеризует состояние микрочастицы на языке
вероятностных распределений.
На первом уровне законы микроявлений
представлены в форме квазидинамических соотношений операторов,
на втором — через статистические регулярности в массе
результатов измерений. Истинное соотношение, связь
этих уровней выражает уравнение Шредингера, которое
однозначно определяет эволюцию г|? — функции,
позволяющей в свою очередь высказывать лишь
вероятностные суждения относительно поведения микрообъекта в
тех или иных конкретных условиях измерительной
процедуры. Уравнение Шредингера, выражающее основной
закон движения данной области явлений, представляет
собой совершенно новый тип закона, в котором
динамическое и статистическое слиты, сплавлены воедино.
Динамический аспект здесь обусловлен глубинными
связями, выраженными квантовыми уравнениями Гамильтона.
Вероятностная компонента обязана своим
происхождением учету взаимодействия микрообъекта с
макроусловиями, иначе говоря, соотношений неопределенности
Гейзенберга как неотъемлемой черты всякого
квантового взаимодействия. Статистическая регулярность
(закономерность) на поверхности явлений обусловлена,
следовательно, сложным переплетением законов различных
уровней реальности.
Статистическая (вероятностная) природа законов
квантовой теории непреходяща, так как адекватно
выражает закономерное поведение микрообъекта в
соответствующих макроусловиях. В этом смысле более правы
сторонники Н. Бора, которые всегда подчеркивают
органический характер вхождения вероятности в
микрофизику. Но они (большинство из них) недооценивают «дина-
334

мическую» (необходимостную) составляющую законов
квантовой механики, односторонне выпячивают
статистический, случайностный аспект. Наоборот, сторонники
А. Эйнштейна, правильно противясь безудержной
экспансии вероятностной интерпретации, ошибочно считают
возможным возврат к чисто динамическим законам в
духе классической физики, не замечают особенный
характер квантовых законов, в которых гибко сплетены
динамическое и статистическое (вероятностное).
Часто высказываемые в связи с квантовой механикой
утверждения о том, что здесь случайность изначально
входит в закон, что квантовая механика принципиально
статистична, имеют определенное значение. Однако это
нельзя понимать так, будто случайность эта ничем не
обусловлена, не имеет основания в необходимости, будто
она «чистая» случайность. Вероятность выражает меру
необходимого в случайном, выступает как печать
необходимости в случайностях.
Существенно вероятностный характер квантовой
механики, таким образом, не означает краха детерминизма
вообще. Концепция диалектического детерминизма дает
возможность теоретически осмыслить самые
«диковинные» законы и закономерности, открываемые
современным научным познанием, и тем самым освещает
перспективы дальнейшего прогресса.
Дальнейшее развитие науки может явить еще более
сложный, запутанный клубок этих противоположных
аспектов, где будет преобладать то одно, то другое, но
непременным остается одно: диалектически конкретное
соотношение необходимости и случайности,
динамического и статистического, закона и закономерности.
Категории необходимости и случайности раскрывают
меру сущности явлений в зависимости от конкретных
условий протекания того или иного процесса; и
дальнейшее развитие практики и познания предполагает
углубление в субстанциальные отношения, где процесс
постигается не только в его обусловленности, но и
непосредственности.

СУБСТАНЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Глава 3
СУБСТАНЦИЯ
Принципиальным для диалектической логики
является наличие первоначального целого — предпосылки
нашего представления. В этом аспекте понимание сферы
сущности проходит довольно долгий путь до
сравнительно четкого освоения категориального содержания
понятия субстанции, в широком смысле (т. е. включая
определения причинности и взаимодействия)
предстающей как один из завершающих этапов понимания
области сущности. И происходит это потому, что категория
субстанции, являясь довольно богатой по своему
составу, уже в отдельных аспектах представляет собой
понятийные характеристики, которые в дальнейшем
включаются в структуру категорий целостности и
всеобщности. В полном своем богатстве определений понятие
субстанции как конкретная форма взаимодействия
выражает необходимость развертывания абсолютных
определений природы и человеческой жизнедеятельности,
диалектику их взаимоотношения.
Данные абсолюты привели к генетически первому
пониманию субстанции как вечной основы вещей,
первичной целостности, либо ее момента, что было связано
с появлением философии как первой формы
объективного научного познания, т. е, с кардинальным поворотом
анализа на исследование непреходящего, постоянного в
вещах и явлениях действительности. Данный анализ
сразу же поставил проблему всеобщности отдельных
вещей, поскольку оказалось, что конечная вещь берется
в ее собственном значении и она есть особенная мера
своего всеобщего.
336

Имманентная характеристика субстанции
заключается в том, что она не нуждается для своего существования
ни в чем, кроме самой себя. Эта первичность и
самостоятельность субстанции стали причиной того, что она
вначале была истолкована как мировое вещество,
материальный субстрат, формами ограничения которого
представали отдельные вещи1. Адекватное завершение эта
тенденция получила в атомизме Демокрита,
редуцировавшем определенность вещи к ее атомному составу,
целостности — к сумме частей. Парадоксальность
атомизма, постулировавшего субстратное понимание мира,
как известно, выразилась в интерпретации атома не
только как вещественной частички, но и как чистого,
отношения, формы.
Данный парадокс привел Платона, осознавшего
необходимость выявления действительной сущности вещей,
отличной от формы наличного пребывания, к тезису о
существовании параллельных миров — истинно сущего
мира идей и кажущегося мира
чувственно-воспринимаемого. Противопоставив идею и материю, Платон
связывал их функционально. Согласно ему, материальный мир
строится по законам иной, запредельной реальности.
Субстратный состав тел при этом фактически игнорируется,
важной оказывается чистая функциональность, на более
высоком уровне воспроизводится генеалогия мифоло-
гизма, т. е. логика «сопричастности», а не
«объективности рассмотрения». Второй парадокс сущности вещи,
отражая другую крайность, приводит к тому, что сами
идеи оказываются позитивно постоянными,
субстанциальными, предстают в качестве идеального субстрата.
Субстанция как всеобщая сущность в его исторически
первом смысле выступает в качестве телесности и уж
затем в качестве всеобщности как идеи, и поныне
являясь «полем битвы» логик «объективности» и
«сопричастности».
Аристотель, фиксируя антиномичность материи и
формы, задает принципиально новый тип анализа
проблематики с точки зрения движения, возможности и
действительности. Согласно Стагириту, проблему всеобщей
1 Необходимо отметить, что исторически конкретные
интерпретации субстанции в этом направлении, т. е. от мирового вещества до
эфира, существуют и поныне, что говорит об исключительной
стойкости такого понимания.
22-106
337

сущности вещей нельзя решить статически.
Материалистическая диалектика, развивая и уточняя этот момент,
приходит к выводу, что проблема сущности вещи
решается как вопрос об ее имманентном развитии,
самоопределении. Понять вещь — значит взять ее в контексте
ее собственных развитых форм. Значение этого первого
синтеза идеи субстанции определяется идеей
становления. Однако мистификация источника определенности
формы, появление энтелехии, «формы форм» приводят к
растворению субстанции в «дурной бесконечности»
составных сущностей, т. е. к плюрализму.
Античность показала, что субстанциальные
определения вещей являются теоретически раскрываемыми
определениями и потому оказываются определениями
понятия. Это создало возможность для
субстанциализирования всеобщих определений самого понятия. Начинается
схоластика, натурализующая отчужденные, абстрактные
определения понятия (выразившаяся прежде всего в
теории субстанциальных форм), каковыми представали
отдельности, привносящие с собой способы поведения
данного тела и обусловливающие его физические
свойства.
То активно-презрительное отношение к понятию
субстанции, которое имелось в науке Нового времени, было
продиктовано эмпирически-номиналистическим
отношением к нему со стороны Ф. Бэкона и Гоббса, видевших
в терминах «всеобщая сущность» и «субстанция»
рецидив схоластики. Понятию субстанции возвратил
изначально простой смысл Декарт. Он резко
противопоставил материальную субстанцию духовной, протяженность,
количественную соизмеримость материального —
качественному своеобразию духовного, механическое
перемещение — логическому движению мысли, эталоном чего
явились математическая рефлексия, отношения вещей и
идеи как «чистые действия души». Для мыслителя
загадка необходимого и систематического
взаимосогласовывания материального и духовного оказалась неразрешимой,
и поэтому в качестве опосредствующей субстанции он
принял понятие бога. Окказионалисты же прямо
утверждали, что преодоление этой непроходимой грани
возможно лишь как «божественное чудо».
Спиноза дал принципиальное разрешение проблемы
дуализма субстанций, представив материальное и духов-
338

ное как различные способы выражения единой
субстанции, и сформулировал функциональное определение
мышления как способность тела иметь универсальную
форму движения по любым формам вещей, способа
деятельности, определяемого всеми другими телами, т. е. он
лишил мышление, идеальное собственно
субстанциальных характеристик. Далеко опередив свое время,
философ показал плодотворность идей о неразрывной связи
человеческой деятельности и мышления, логике
субстанции, универсальности мышления, понимании вещей под
«формой вечности».
Такое понимание субстанции стало объектом критики
со стороны английского эмпиризма, исходящего из
данных наличного естествознания. Локк, различая реальные
и номинальные сущности вещей, показал невозможность
обоснования субстанции индуктивным путем и наделил
ее также значением «предполагаемой, но неизвестной
подпорки». Беркли также утверждал, что понятие
телесной субстанции внутренне противоречиво, а Юм вообще
отрицал понятие субстанции, считая его бессмыслицей.
Для Лейбница, во многом принимавшего
механистический способ объяснения явлений, однако было ясным,
что одна протяженность не исчерпывает сущности
телесного, в силу чего он поддерживал идею
«субстанциальной формы», интерпретировав ее как самодеятельность
монад, из чего вытекает их множественность, основанная
на степени «бессознательности» восприятия, т. е. опять-
таки своеобразный плюрализм субстанций.
Важная веха в понимании субстанции связана с
наличием в ней элемента деятельности. Уже в понятии
атрибута заложено признание того, что методологически
несостоятельна всеобщая редукция к субстанции, и
оказывается необходимым посредством атрибута как
способа действия субстанции объяснить монистичным образом
вещи и явления. Субстанция оказывается представимой
как конкретная система взаимодействия, в которой
всеобщее выражается в особенном, существует как
кооперированная всеобщность, реализуется через особенное.
Поскольку в телесности не отыскивается
«деятельность», она объявляется исключительно прерогативой
познающего разума, совокупность деятельных сущностей
которого составляет интеллект. Гносеологический статус
выходит на первый план, субстанция вне атрибутов
ЗЗЭ

объявляется «вещью в себе», поиски ее —
метафизикой.
Особое место занимает категория субстанции в
немецкой классической философии. Здесь впервые жестко
формулируется: «Постоянное и непреходящее в вещах
есть субстанция явлений»2. Кант признает за
субстанцией значение важнейшей логической категории, трактуя
ее как «условие возможности всякого синтетического
единства восприятий». Она придает аподиктичность
знанию, основанному на данных опыта, организует материал
опыта в некоторую целостность, создает необходимое
единство свойств объекта опыта, по существу
конструируя его. Понятие субстанции входит в рассмотрение всех
трех аналогий опыта, будучи необходимым компонентом
опытного знания вообще, без него невозможна наука как
совокупность знаний об одном и том же предмете,
поэтому оно всегда входит в структуру научного
мышления.
Дуализм кантовской философии привел к тому, что
возникла острая необходимость в объединении
априорной субстанциальности объектов опыта с природой
вещей самих по себе, создании «онтологической теории».
Ведь, уже по определению, субстанция не может быть
двойственной. Фихте, стремясь построить монистическую
систему, субстанциализировал само «человеческое
сознание», что привело к пагубным результатам, несмотря на
гипостазирование «делодействия», т. е. подчеркивание
момента деятельности. Шеллинг, пытавшийся найти
безусловную объективность, отыскивает ее в «абсолютном
тождестве» как «совершенной индифференции»
субъективного и объективного. Понятие субстанции у него
претерпевает странные метаморфозы, вначале совпадая с
представлением о внешнем объекте в ходе «второй
потенции созерцания», а затем вследствие осознания
«интеллигенции» природы наполняясь деятельным
содержанием.
С точки зрения имманентно-логической исторически
понятие субстанции наиболее тонко вскрыто в системе
Гегеля, где она выражает абсолютное отношение
необходимости, которому подвластны все вещи и явления.
Гегель первый поставил задачу расширения границ чис-
2 Кант И. Соч. М., 1968. Т. 3. С. 227.
340

то субстанциального исследования, понимания
действительности как развивающейся, внутренне
опосредованной целостности: «На мой взгляд... все дело в том, чтобы
понять и выразить истинное не как субстанцию только,
но равным образом и как субъект»3. Для этого
необходимо, чтобы субстанция была понята как причина,
«имманентная причинность». Самодеятельность субстанции,
в гегелевском смысле этого слова, имеет своим
следствием чрезвычайно напряженную диалектику, где
отношения причинности и взаимодействия приводят к
возникновению субстанциальных цепей причинения. Последние
в своей совокупности характеризуют определенную
сферу явлений, начиная от конкретно-всеобщего основания
данной системы, разворачивают систематическое
понимание предмета во всей его конкретности, внутреннем
сцеплении всех особенных форм его существования,
движения, развития от простого к сложному, конкретно-
расчлененному.
Таким образом, в классическом немецком идеализме
впервые была поставлена проблема деятельности,
некоего «третьего», в котором снимается антиномичность
природного и общественного миров. «Душа» сама по себе
и природа должны рассматриваться во взаимосвязи.
Уже для Канта субстанциальные определения можно
понять с учетом мышления, однако не как субстанции,
а как деятельности, ведь они рождаются именно в акте
синтеза, т. е. в творческой деятельности с материалом
опыта. За всеми этими мистификациями: «единство
самосознания», «истинный принцип спекуляции»,
«продуктивная способность воображения» и т. д.,— стоит
понимание определенных реальных свойств познания.
Оказалось, что абстрактный, идеализированный объект науки,
исторически ею исследуемый и фиксируемый в
различных категориях, всеобщих идеальных объектах и т. д.,
действительно, в этом виде не существует независимо от
самой науки.
Итак, в теории познания субстанциальные
определения не принадлежат вещи самой по себе и не могут быть
поняты из созерцания как такового, хотя и присутствуют
в нем. Теоретические определения приписываются
предметам, а эти единичные предметы универсализируются,
3 Гегель. Соч. Т. 4. С. 9.
341

поднимаются до всеобщности благодаря деятельности, в
особой стихии деятельности, непосредственно имеющей
универсальный характер.
Следовательно, чтобы решить гносеологическую
проблему отношения субстанциальных определений к самой
вещи, чтобы раскрыть их сущность, необходимо
рассмотреть мир человеческой деятельности, мир
человеческой культуры. Тогда данные определения оказываются
определениями вещи, «преломленными» в «призме»
универсальных форм деятельности, в «призме»
культуры.
Способ теоретического объяснения, объединения
явлений, способ субстанциализации задается типом
деятельности, которая исторична. Следовательно,
субстанция — не покоящаяся сущность, но открытая система
конкретного взаимодействия. Здесь через логику
деятельности и намечается переход к марксистской
логике.
Субстанциальные определения, принадлежащие
природе как таковой, вырабатываются в сфере культуры, в
очеловеченной природе, в уме общественного субъекта,
в системе общественной практики. Этот мир культуры,
характеризующийся прежде всего определенным типом
практически-преобразовательной деятельности, и
проявляет себя как «субстанция», конструирующая и
регулирующая всю типологию деятельностей развивающейся
культуры, в том числе духовно-теоретическое отношение
к действительности. Мир культуры есть единая основа
субстанции, которая в теоретической проекции
оборачивается теоретическими определениями вещей, а в
практической — определениями деятельности. Только из
анализа этой реальности можно понять интерпретацию
субстанциальных качеств вещей, определенную на
каждом историческом этапе. «Это своего рода исторический
формализм сознания, который представляет внутреннее
строение интеллектуального труда, механизм духовного
производства на уровне функционирующего
(феноменологического) сознания мыслителя, являясь в то же
время продуктивным моментом познающего сознания,
стиле- и формообразующим фактором его содержаний,
одной из содержательно-структурирующих его сил»4.
4 Мамардашвили М. К-, Соловьев Э. Ю., Швырев В. С. Класси-
342

Следовательно, необходимость
«субстанциализирования» явлений (их теоретического объединения и
объяснения) вытекает непосредственно не из вещей «самих
по себе», но из характера культуры, а еще точнее — из
своеобразной роли теории в составе этой культуры (это
и создает возможность чисто формальных толкований
«субстанции» и «субстанциализирования»). Вследствие
же историчности самой культуры возможности
реализации субстанциального объяснения действительности
всегда ограничены, т. е. на первый план выдвигается
определенное, ограниченное содержание, в свете
которого предстают все явления данной области
знания.
Задача исследования субстанции как категории
марксистской философии была поставлена В. И.
Лениным: «С одной стороны, надо углубить познание материи
до познания (до понятия) субстанции, чтобы найти
причины явлений. С другой стороны, действительное
познание причины есть углубление познания от внешности
явлений к субстанции»5. Для диалектического
материализма понятие субстанции есть одно из универсально-
логических определений материи. Субстанция есть
«объективная реальность, рассматриваемая со стороны ее
внутреннего единства, безотносительно ко всем тем
бесконечно многообразным видоизменениям, в которых
и через которые она в действительности существует;
материя в аспекте единства форм ее движения, всех
возникающих и исчезающих в этом движении различий и
противоположностей»6.
Отличие диалектического материализма как цельного
стройного учения, развивающего из единого корня все
богатство своего содержания, от старой созерцательной
гносеологии заключается, в частности, в том, что
категории теперь рассматриваются не только со стороны их
вещественно-предметного содержания,
«онтологического», взятого безотносительно к субъекту познания, но и
со стороны формы познания как активной деятельности
субъекта. Индивиду эти формы «даны». Они представ-
ческая и современная буржуазная философия //Вопросы философии.
1970. № 12. С. 25.
5 Ленин В. Я. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 142.
6 Философская энциклопедия. М, 1970. Т. 5. С. 151.
343

ляют собой теоретическое выражение
общественно-исторического опыта человечества, т. е. исторически
определенные формы коллективного освоения
действительности. Следовательно, способ освоения «логики» природных
сил историчен и зависит он от степени развития
деятельных сил общества, от развития общественной практики.
Поэтому «сущность» вещей или «субстанция» тоже
относительны; «они выражают только углубление
человеческого познания объектов...»7. Марксово понимание
субстанции резко отлично от
метафизически-идеалистического понимания ее как вечной и неизменной
сущности — абсолютной идеи или абстрактной всеобщности
(на манер физикалистских представлений).
В широком философском смысле категория
субстанции есть определение материи, если ее рассматривать не
со стороны ее абсолютной, а со стороны относительной
противоположности сознанию. Тем самым здесь
фиксируется тот аспект, в котором материя выступает не
только как объект познания, но и как его субъект, как
мыслящая, познающая материя. С этой стороны субстанция
определяет границу применения специфических
гносеологических понятий и классификаций. Поэтому
категория субстанции выражает не только структуру вещей
как внешних объектов — их последнюю и неизменную
основу — и не только исторически изменчивую
структуру представлений об этих объектах, но единство бытия
и познания, такое единство, из которого можно вывести
как специфически онтологические, так и специфически
гносеологические категории. Иначе говоря, в категории
субстанции зафиксирован аспект единства мира — мира
природы и мира познающего ее человека.
Диалектический подход к этой категории предполагает понимание
ее содержания не как абстрактного единства субъекта
и объекта, обнаруживаемого методом редукции
человеческого к природной основе, а как конкретного,
развивающегося единства, важным моментом которого
является понимание механизмов «выделения человека» из
природы, логика становления различий и
противоположностей.
В теории научного познания с категорией субстанции
связан подход к научно-теоретическому анализу дейст-
7 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 277.
344

вительности с точки зрения единого, тождественного во
всех феноменах данной науки. Эта категория требует
исследования изучаемых явлений в их внутреннем
единстве, реальной основы взаимосвязи их. Задача
теоретического познания состоит в том, чтобы отыскивать
внутреннее единство явлений и фактов науки, поскольку
каждое явление или факт могут быть адекватно
постигнуты лишь в пределах определенного «пространствам,
внутри некоторого единства, в свете которого они
предстают как его форма проявления. Маркс писал, что
«каждая форма общества имеет определенное
производство, которое определяет место и влияние всех
остальных производств... Это — общее освещение, в котором
исчезают все другие цвета и которое модифицирует их в
их особенностях. Это — особый эфир, который
определяет удельный вес всего сущего, что в нем
обнаруживается»8. Это единство и есть субстанция, составляющая
реальность данного круга явлений, ее всеобщую
сущность. Внутри этой реальности осуществляется
теоретическое познание; с точки зрения этой субстанции
познание расценивает эмпирические факты.
Но выделение универсального предмета из массы
частностей, редуцирование многообразия к некоторому
единству составляет лишь первоначальную задачу
принципа субстанциального исследования. Далее необходимы
введение различий внутри этого единства, их
индивидуализация. Здесь возникают проблемы, связанные с
раскрытием противоположностей внутри исходного
единства, его противоречивостью, на базе которой возникают
различия внутри тождества и первоначальное простое
превращается в многообразное сложное, конкретно
расчлененное. Иначе говоря, категория субстанции
представляет в обобщенно-логической форме принцип
единства мира, оказывается теснейшим образом связанной с
представлением о развитии: «...Всеобщий принцип
развития надо соединить, связать, совместить с общим
принципом единства мира, природы, движения»9. Само
единство мира может быть понято лишь в нераздельной
слитности с представлением о движущемся и
развивающемся мире. Тогда субстанция оказывается постоянно
смещающимся субъектом все новых определений, будучи
8 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 733.
9 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 229.
345

на каждом этапе своего развития тотальностью этих
определений, в которой они полагаются как необходимое
следствие субстанциального процесса.
Итак, логическая природа субстанции двойственна: с
одной стороны, это пребывающее единство, соотнесенное
с многообразием форм, самотождественный субъект
преобразований, с другой — совокупность этих
преобразований, сфера разнообразия, последовательный ряд
особенных, сменяющих друг друга реальных феноменов,
внутри которых она только и обладает реальностью.
Субстанция полагает себя в форме всеобщего,
тождественного и отрицает себя в форме различного, особенного.
Антиномия всеобщности содержания субстанции и
особенности формы ее проявления разрешается и вновь
возникает в процессе реального формообразования и
генезиса.
Золотым веком субстанции считают XVII век.
Ознаменованный появлением фундаментальных
«субстанциальных» систем Декарта, Спинозы, Лейбница и других,
он был и веком возникновения науки как социального
института, т. е. вышеупомянутые системы явились
определенной опосредованной реакцией на реальные
проблемные ситуации науки, отражая ее
логико-гносеологические затруднения. Тогда оказывается, что проблема
отношения мыслящей и материальной субстанций, т. е.
проблема познавательная, присутствует на всем
протяжении существования истории науки, выступая в первую
очередь как проблема типов духовно-теоретического
осмысления действительности.
Применение диалектики как логики в практике
научного познания имеет, по-видимому, два аспекта. В нашей
задаче они предстают следующим образом. Первый из
них (поскольку диалектическая логика рассматривает
методологию науки как «бесконечное введение» в нее, не
подменяя ее в разрешении конкретно-методологических
вопросов, но направляя на анализ философско-методоло-
гических проблем, соответствующе преломленных в этой
науке) заключается в том, что субстанциальный анализ
требует изучения той «конкретно-всеобщей материи»,
внутри которой уже постигающее мышление должно
зафиксировать различные эмпирически-фиксируемые
моменты данной предметной области как формы
проявления, «модификации» этой всеобщей сущности. А способ
346

выдвижения этой «материи» (т. е. идеализация
всеобщей сущности) всегда историчен, основан на выборе
некоего определенного ограниченного содержания.
Второй аспект состоит в том, что диалектика как
логика исследует научное знание с точки зрения его
становления, генезиса, восхождения от фактов к теории,
причем механизмы логической деятельности направлены
на выявление принципиально нового содержания знания,
на выработку синтетического знания, т. е. диалектика
как логика рассматривает знание с точки зрения его
содержательного развития. Тогда субстанция как
методологический принцип есть известный логический
«схематизм», роль которого в познании определенных
явлений зависит от степени зрелости данной сферы явлений
и науки как теоретической дисциплины, ее отражающей,
поскольку существует известная неравномерность в
развитии различных областей научного познания.
В связи с этим «схематизмом» можно сказать, что
первоначальной задачей исследования,
ориентированного на принцип субстанции, является вычленение
исходного тождества, имеющего характер
объективно-реальной всеобщности, внутри которой есть различения, т. е.
понятия науки предстают в свете этого тождества как
его формы проявления. Поиск причинных отношений
между сохраняющимися, постоянными
субстанциальными элементами составляет следующий этап
субстанциального исследования — этап изучения изменяющихся,
развивающихся величин. Анализ причинных отношений
необходимо приводит к исследованию отношений
взаимодействия, где и проявляется категория противоречия,
отражающая аспекты развития, содержательного
изменения знания на базе имманентной причинности, т. е.
внутренней противоречивости как основы развития.
Эти три основных этапа исследования
содержательно-генетических компонентов знания составляют суть
субстанциального «схематизма».
Безусловно, чрезмерное увлечение схематизацией
конкретно-научного мышления чревато телеологизацией
логики научного исследования и потому принципиально
не может разрешить задачу постижения как динамики
развития знания, очищенного от частно-научного
содержания, так и логики развития научного знания со всем
богатством собственно научных методов и приемов.
347

Однако диалектику в ткани конкретно-научного
анализа интересуют преимущественно категории мышления,
задачей ее является выявление всеобщих,
категориальных характеристик, т. е. построение определенной
последовательности, схемы развития категориального строя
мышления. Именно эту, объективно существующую
логику развития научного знания вычленяет диалектика
как логика, абстрагирующаяся как от внутринаучных
логических приемов исследования, так и от социально- и
индивидуально-психологических аспектов научного
творчества. Потому кажется правомерной ориентировка на
выдвижение диалектикой определенной логики развития
научного знания, развертывающейся как некоторая
теоретическая модель, схема, выражающая движение
категорий познания.
Познающее мышление, постигая свой предмет как
целостное единство сохраняющихся и изменяющихся
элементов, вычленяет все новые, более существенные
характеристики действительности. При
«субстанциализировании» предмета познание проходит через ряд
этапов выяснения искомой сущности, начиная с концепции
элементаризма, и переходит к более глубинным и
всеобъемлющим характеристикам предметной области
знания.
В настоящее время понятие субстанции
преимущественно используется при анализе проблемы единства
онтологических оснований знания, поскольку внутри
теории научного познания идея субстанции аккумулирует в
себе требование единообразного подхода, исследования
с точки зрения единого, тождественного во всех
явлениях и процессах данной отрасли знания. Кант в
«Критике чистого разума» категорию субстанции включил в
структуру научного мышления, ибо она организует
материал опыта в некоторую целостность, создавая
необходимое единство свойств объектов опыта. Эту интенцию
идея субстанции сохраняет и поныне, что и стало
предметом пристального внимания со стороны
исследователей.
В. И. Ленин писал о закономерности «единого
мирового процесса»10, которая выражает всеобщность
субстанциальных основ объективных процессов и явлений.
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 160.
348

Расшифровывая эту мысль, С. Б. Крымский и В. И.
Кузнецов пришли к выводу, что в «диалектико-материали-
стической методологии XX столетия расщепились
понятия о материи (то есть объективной реальности вообще)
и субстанции (то есть определенной сферы
самодетерминации в этой объективной реальности)»11.
Стремление научного познания к единству научного
знания, вытекающего из общего принципа
субстанциального единства материи, имплицитно уже выражается в
выработке инвариантов научного знания, принципов
сохранения, соответствия и перманентности, аналогии,
вариационных принципов, целей «внешнего оправдания»,
т. е. полноты теории и ее «внутреннего совершенства»,
«логической единственности» (по Эйнштейну). Явно же
это выражено в том, что научные теории должны
воспроизводить структуру объекта, обладать логической
связностью, подчиняться требованиям единообразия и
унификации в определенной отрасли научного знания.
В. А. Лекторский пишет: «В нашей методологической
литературе справедливо подчеркивается, что именно
материалистическая диалектика, выражающая
универсальные характеристики различных типов исследуемых
объектов и вместе с тем общие категориальные каркасы
разных систем научного знания, выступает как наиболее
глубокое и адекватное выражение подлинного единства
научного знания»12.
Стремление научного познания к единству знания
проявлялось постоянно (с этим связаны, например,
попытки А. Эйнштейна создать единую теорию поля,
В. Гейзенберга единообразно описать свойства
элементарных частиц и их взаимодействия, построение
В. И. Вернадским геохимии, биогеохимии, создание им
учения о ноосфере и т. д.). Конечно, здесь имеется
множество нерешенных проблем, главной из которых
оказывается проблема основания подобного объединения
знаний в единой теории.
Субстанциальный подход, выражающий анализ пред-
11 Крымский С. Б., Кузнецов В. И. Мировоззренческие категории
в современном естествознании. Киев, 1983. С. 47.
12 Лекторский В. А. Материалистическая диалектика как
методология современного естественнонаучного познания //Материалы III
Всесоюзного совещания по философским вопросам современного
естествознания. М., 1981. С. 181.
34?

метной области науки с точки зрения единства, сквозь
призму субстанции, всеобщей основы, сохраняет свое
значение и поныне. Происходит «расщепление»
субстанции на отдельные, особые квазисубстанции, т. е. переход
от онтологической плоскости рассмотрения субстанции
как первооснования к гносеологическому анализу
субстанциальных основ особых форм единства, структурных
уровней материи к способам осмысления
специфического содержания научной дисциплины в самых различных
аспектах. На место субстанциального понимания,
воззрения на действительность, вытекающего из принципа
материального единства мира, встает субстанциальный
подход, проводящий идею «корня», единых начал, что
выражается в методологической идее об инвариантности
познавательных характеристик, требованиях
однородности и изотропности, симметрии как соразмерности.
Устойчивость познавательных структур поэтому позволяет
высказывать общие утверждения относительно той или
иной предметной области, а иногда и о более широких
классах объектов.
Идея субстанции, выражаясь в виде относительных
субстанций или квазисубстанций, переходит от
применения ее для объяснения мира в целом к использованию
как принципа объяснения определенной сферы
действительности, для систематизации и упорядочения
различных элементов данной сферы, вычленения единого,
тождественного во всех классах объектов. Тогда
оказывается, что идея субстанции полагает себя как антиэлемен-
таристский принцип, где движение познания идет от
некоторой всеобщности, от целого.
Субстанциальный подход связан с поисками единой
основы разрозненных фактов и явлений, объединений
различных, многообразных процессов и феноменов
научного познания. Выступая антиподом многообразия,
полиморфизма, идея субстанции вместе с тем неразрывно
связана с представлением о многообразии, ибо сам
смысл возникновения категории субстанции заключается
в объединении, систематизации многообразия. Однако
пути и способы реализации в практике научного
познания идеи субстанции, тенденции к единству весьма
разнообразны.
Диалектика единства и многообразия,
проявляющаяся в парадоксе дифференциации и интеграции знания,
350

приводит к тому, что данные тенденции унификации и
полиморфности знания предстают как взаимосвязанные,
взаимодополняющие.
Необходимо отметить, что субстанциальный подход
является превалирующим по отношению к идее
полиморфизма. Эта идея лежит на поверхности явлений, и
для вычленения ее как выражения многообразия не
требуется специальных усилий, хотя, внедряясь в ткань
научного познания, она начинает диктовать свои
условия, главное из которых состоит в интерпретации
гносеологического отношения как множества отдельных
познавательных актов, при этом выделяется момент
дифференцированное™, многослойности. В то же время идея
субстанции представляет собой тенденцию к
выдвижению наименьшего числа сущностей (в идеале — одной),
к поиску инвариантов, принципов сохранения,
фундаментальных онтологических, концептуальных или
математических структур, общих для всех или большинства
теорий (наподобие атомизма или теоретико-полевой
программы в физике). Идеи субстанции и полиморфизма в
определенном смысле дополняют друг друга, выражая
различные аспекты единого целого, но стремление к
единству научного знания, аккумулированное в идее
субстанции, представляет собой ведущую сторону
объективного развития научного знания.
Из субстанциального подхода к объектам науки
вытекает форма объяснения их на основе субстанции как
последнего основания. Так, И. В. Кузнецов писал:
«Современная физика открыла около 200 качественно
различных так называемых «элементарных» частиц. Но она
не хочет остановиться на констатации этого факта. Она
пытается построить «единую теорию материи», в которой
все они были бы представлены как явления одной-един-
ственной или очень немногих материальных
сущностей...
Словом, стремление к единству знания существует
потому, что единым является лицо, к отображению
которого в понятийных системах это знание направлено.
Такое стремление потому и плодотворно, что оно не
субъективно, стоит в соответствии с законами природы.
351

Только потому оно и является выражением одной из
важнейших черт научного метода»13.
Философия есть ядро мировоззрения на понятийно-
категориальном уровне, и в этом смысле она — высший,
наиболее теоретичный вид мировоззрения. В
философском плане мировоззрение всегда направлено на
осознание предельных оснований человеческого существования,
вычленение всеобщих связей мироздания, выявление
абсолютных границ бытия человека. Полагание
человеком меры его социального поведения непосредственно
стыкуется с выявлением сущности понятий «последние
основания», «первоначала», «субстанциальные
основы».
Важное место поэтому в структуре мировоззрения
занимает понятие субстанции, с которой философия
диалектического материализма связывает такие
характеристики, как абсолютность и вечность материи, ее
универсальность и самодостаточность. Последовательное
проведение принципа партийности в науке приводит к
пониманию материи как единственной субстанции в мире.
Адекватное понимание категории субстанции, которая,
несомненно, является мировоззренческим понятием,
позволяет избежать различных исторически преходящих
форм отождествления ее с субстратной основой
мироздания. В литературе в связи с вопросом о
материалистической диалектике и научном мировоззрении
обоснованно отмечается, что «философия разделяла с физикой
ответственность за формирование натурфилософских
представлений, она не только и не столько занималась
обобщением этих представлений, сколько прямо
возводила их в ранг общего мировоззрения»14. Анализируя
истоки революционного переворота в философии,
совершенного К. Марксом и Ф. Энгельсом, авторы пишут:
«Исходная отправная точка такого переворота состоит
в том, чтобы отказаться от всякого отождествления
субстанции и субстрата»15. Ясно, что без признания
объективной реальности природы и общества, субстанциаль-
13 Кузнецов И. В. Преемственность, единство и минимизация
знания — фундаментальные части научного метода
//Материалистическая диалектика и методы естественных наук. М., 1968. С. 360—361.
14 Материалистическая диалектика как основа научного
мировоззрения. Л., 1982. С. 27.
15 Там же. С. 30.
352

ности объективного бытия, материи как предпосылки
мировоззренческого отношения к действительности
невозможно признание идеологических ценностей
марксистско-ленинского мировоззрения.
Центральными категориями мировоззрения являются
понятия «мир» и «человек», которые в строгом смысле
не являются философскими категориями. Внутри
философского знания они выливаются в понятия субстанции
и субъекта, конституируются в структуре философии
посредством этих категорий. Все это в философско-гно-
сеологическом плане формулируется как вопрос о
познании субъектом соответствующих субстанциальных основ
явлений. Таким образом, мировоззренческий подход
гораздо шире теоретико-познавательного, ибо помимо
гносеологического подхода он включает такие формы
практически-духовного освоения мира, как понимание,
общение, интерпретация, вообще
культурно-исторический контекст и т. п.
Представление о мире в целом внутри философского
знания обнаруживает свою взаимосвязь с категорией
субстанции, потому что вне понимания мира как
субстанции с его фактором самодеятельности, самопричинности
и самоактивности это понятие оказывается неэксплици-
руемым. И это понимание мира как субстанции, т. е. как
самодостаточной причины — causa sui, в истории
философии закономерно привело к монистическому решению
в материалистической философии, т. е. признанию
единственной субстанции — материи как объективной
реальности. С. Б. Крымский и В. И. Кузнецов пишут:
«Субстанциальный подход к развитию понятия «мир»
означает, что он может рассматриваться под углом зрения
эффективной самодеятельности вещей как частей
целого. Субстанции свойственно бесконечно внутреннее
многообразие, раскрываемое через такую тотальную
систему явлений, как мир, ибо только сфера мира может быть
подлинной ареной ее адекватного проявления»16.
В аспекте субстанциальности понятие «мир»
анализируется при помощи принципов детерминизма и
целесообразности. В. И. Ленин писал о том, что существуют «2
формы объективного процесса: природа
(механическая и химическая) и ц е л ^полагающая деятельность
16 Крымский С. Б., Кузнецов В. И. Мировоззренческие категории
в современном естествознании. Киев, 1983. С. 60.
23-106
353

человека»17. Взаимосвязь этих форм объективного
процесса отражает глубокое родство категории субстанции,
которая в обобщенно-логической форме выражает
принцип единства мира, и концепции развития. С данной
точки зрения целеполагающая деятельность человека как
завершающая форма объективного процесса
характеризует мир как совокупность причин и взаимодействий
процессов материальной субстанции, в аспекте единства
«неделимой, неслиянной, единосущной» субстанции.
Единый миропорядок пронизывает материю в аспекте
единства всех форм ее движения, всех возникающих и
исчезающих в этом движении различий и
противоположностей.
Выражением этого миропорядка в естествознании
выступает симметрия природы относительно поворотов
в четырехмерном пространстве — времени. В этом
смысле история физики может быть представлена как
многовековой поиск единства мира, резюмирующийся в
понятии симметрии, т. е. соразмерности. Основной
физической идеей физики Нового времени, начиная с механики,
явилась идея простейшей симметрии, однородности и
изотропности пространства18. С появлением
термодинамики данная идея обогатилась понятием однородности
времени. Затем появились и другие виды симметрии,
например зеркальная, которая, как и большинство
данных видов, оказалась неточной: так, при слабых
взаимодействиях, имеющих место при радиоактивном
распаде, она нарушается.
Важнейшая симметрия физики — однородность
пространства— времени, выявленная еще Галилеем, была
предложена, исходя из общеонтологического постулата о
единстве мира, согласно которому механические явления
не зависят от того, в какой системе отсчета их
регистрировать: в равномерно движущейся или неподвижной.
Лоренц экстраполировал данное утверждение на
электродинамические явления, показав, что оно справедливо
не только для малых скоростей, но и для скоростей,
приближающихся к скорости света. Пуанкаре позднее
сформулировал данное положение так: уравнения элек-
17 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 170.
18 Орынбеков М. С. Роль основной научной идеи в генезисе
классической физики //Роль категории «идея» в научном познании. Алма-
Ата, 1979. С. 132—198.
354

тродинамики инвариантны относительно поворотов в
пространстве— времени. А. Эйнштейн распространил сим*
метрию пространства — времени на все явления
природы, показав, что ни одно из них не изменяется при
подобных поворотах.
С теоретико-познавательной точки зрения анализ
единого миропорядка должен закономерно приводить к
поиску единых причин для физических явлений разного
круга, что выливается в задачу объединения различных
отраслей физического знания. Уже Ньютон
сформулировал, что все явления небесной механики, а также
падение тел на Землю можно объяснить единой причиной,
а именно: притяжением с силой, обратно
пропорциональной квадрату расстояния. Велико значение уравнений
Максвелла, объединявших явления электричества,
магнетизма и оптики. В настоящее время помимо
электромагнитного и гравитационного взаимодействия выявлены
еще сильные, ответственные за наличие нейтронов и
протонов, и слабые взаимодействия, которые имеют место
при радиоактивном распаде.
На повестку дня встал вопрос об объединении
отдельных типов взаимодействий. Уже выяснено, что
можно объединить электромагнитное и слабое
взаимодействия в единый тип — в электрослабое на основе
взаимосвязи заряда электрона и постоянной, определяющей
величину слабого взаимодействия. Многие ученые
занимаются построением теории Большого объединения,
которая позволила бы свести воедино электромагнитные,
слабые и сильные взаимодействия. Также возникают
попытки создания теории Суперобъединения, которая
дала бы единообразную оценку всем четырем типам
физических взаимодействий. Данные моменты
свидетельствуют об устойчиво сохраняющейся тенденции конкретно-
научного познания к фиксации различных явлений,
эмпирически-регистрируемых элементов данной
предметной области как форм проявления, модификаций
некоторой субстанции.
Субстанциальный подход к понятию мира выдвигает
необходимость последовательного анализа развития его
до понятия «мир человека», т. е. единства природы и
общества. Высшим идеалом практически-преобразующей
деятельности, перестройки мира для человека является
универсально-производительная деятельность людей, где
355

они начинают творить уже по законам не только
необходимости, но и свободы, т. е. соразмерности и красоты.
Человек противопоставляет себя природе, он выделяется
из природной субстанции. Последовательное применение
субстанциального подхода к изучению
мировоззренческой проблематики закономерно приводит к потребности
воспринимать мир по законам гармонии. Тогда понятие
«мир человека» сопрягается с осознанием необходимости
построения общества социальной справедливости,
превращения «мира в целом» в «мир всесторонне развитой
личности».
Вычленение субстанции как конкретной всеобщности
предполагает понимание ее как реальной необходимости,
которая пробивает себе путь сквозь массу случайностей,
будучи представлена в качестве общей тенденции
существования, движения и развития многочисленных
единичных вещей и явлений. Такая интерпретация
субстанции как закона движения всеобщего требует осмысления
ее роли в различных областях естествознания и
социального познания.
Субстанция как всеобщность. Поиск некоторых
инвариантов, чего-то постоянного, лежащего в основании
постижения сущности явлений данной сферы, есть
первоначальная характеристика всякой теоретической
дисциплины. «Инварианты суть величины, которые имеют
одно и то же значение для любой системы отсчета и
поэтому независимы от преобразований»19. На основе
идеи однородного пространства, противопоставленной
перипатетической концепции «естественных мест» тел,
выводится принцип инерции, непрекращающегося
движения предоставленного самому себе тела, вытекающий
из отсутствия в пространстве привилегированных точек.
Все точки пространства в классической механике
равноправны, в нем нет привилегированного начала отсчета,
т. е. положение тела всегда имеет относительный смысл.
На базе этого строится принцип относительности,
состоящий в признании возможности правомерного перехода от
одной инерциальной системы координат к другой. Идеи
однородного пространства, инерциальности движения,
относительности положения тел и возникающее отсюда
дифференциальное представление о движении (посколь-
19 Бор Н. Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 275.
356

ку теперь для определения пути перемещения тела
приобретает значимость его поведение в каждой точке
траектории) приводят к взгляду на мир как на систему
дискретных тел, движущихся одно относительно другого
в однородном пространстве, причем эти тела понимаются
как себетождественные, инвариантные в отношении
своих внутренних свойств и структуры, т. е.
субстанциально неизменные. Однородное пространство в
механико-математическом естествознании предстает в качестве
всеобщего основания механических явлений.
В механике Галилея, еще недостаточно адекватно
отразившей эту исходную идеализацию классико-меха-
нической концепции, однородное пространство
сохраняется криволинейно-замкнутым; пока нет движения тел
в плоском однородном пространстве (как у Декарта и
Ньютона), отсутствует воздействие тел друг на друга.
Галилей дает лишь качественную характеристику
движения тел по прямой, приводящего к оперированию
бесконечными величинами, что свидетельствует о
недостаточности его исходной позиции. Однородное пространство
у него предстает как совокупность траекторий; вопросы
размеров тел и их взаимодействия объявляются
несущественными. Этим Галилеева концепция близка к
атомизму Демокрита: важным для тела оказывается только
траектория его движения, понимаемая как форма бытия
тела.
Галилей создает основную идеализацию механики
Нового времени: тело у него предстает как
протяженность, пространственная организация. Отличительным
свойством телесных вещей становится их способность
располагаться, при этом тело понимается как сгусток
пространства, его ограниченная часть. При сведении
природы вещества к его протяженности тело
рассматривается только со стороны его величины, формы, положения и
движения. Дальнейшее развитие классической
концепции идет по этому руслу: тело и его движение считаются
теоретически освоенными лишь при отнесении тела к
пространству, благодаря «сопричастности» его
последнему.
Физическая концепция Декарта, постулировавшего
непрерывность материи, зиждется на прямом
отождествлении материи и протяженности, иные характеристики
для телесного не признаются: «...Имеется некоторая суб-
357

станция, протяженная в длину, ширину и глубину,
существующая в настоящее время в мире и обладающая
всеми свойствами, о которых нам известно, что они
присущи протяженной вещи»20. Тем самым отрицается
значимость качественных характеристик — черта,
существенная для всей классической науки.
Декарт входит в историю науки как создатель
идеализации отождествления тела с его пространственной
конфигурацией, продолжая в этом смысле линию
Галилея. Уже у Декарта обнаруживаются трудности,
связанные с этим отождествлением. Оказывается невозможным,
исходя из абстрактно-геометрических представлений, из
одного лишь признака протяженности, последовательно
объяснить принцип оформленности материальных
вещей и их многообразие. Проблема множественности
телесного встает препятствием на пути к полной
геометризации материального мира. Так, Декарт был
вынужден вводить различия между элементами мира, поэтому
он утверждал наличие по признаку светопроницаемости
вещества трех его форм: солнечной (звезды), небесной
(мировое пространство) и собственно земной, наиболее
грубой.
Как известно, Декарт сформулировал понятие
прямолинейного инерционного движения: «Второй закон
природы: каждая частица материи в отдельности
стремится продолжать дальнейшее движение не по кривой,
а исключительно по прямой, хотя некоторые из этих
частиц бывают вынуждены от нее отклоняться,
встречаясь на своем пути с иными частицами...»21. Это
понятие, основанное на идее плоского однородного
пространства, сыграло большую историческую роль в построении
всей классической механики. Но Декарт его фактически
не использует, оно служит у него отрицательной
характеристикой, ибо прямолинейно движется тело, пре-
доставлнное самому себе. В системе мироздания, по
Декарту, нет изолированных тел, и реальное движение
тел является криволинейно-ускоренным. У него
прямолинейное движение становится лишь компонентом
реального движения: «Из всех движений только одно
движение по прямой совершенно просто. Его природа может
20 Декарт Р. Избр. произведения. М., 1950. С. 465.
21 Там же. С. 487.
358

быть понята сразу... Для того, чтобы представить
круговое или какое-нибудь другое возможное движение,
необходимо вместо этого рассмотреть по крайней мере два
таких момента, или лучше две из его частей, и
отношение, существующее между ними»22. В теории вихрей не
нашлось места для рационального освоения идеи
прямолинейного инерционного движения.
Ньютоновская система сыграла огромную роль в
создании механической картины мира, которая теперь
уже, базируясь на точных количественных соотношениях,
отличается строгим и однозначным характером, теряет
свою прежнюю расплывчато-качественную форму.
Законы природы и законы механики становятся
равнозначными понятиями, построение основных понятий
классической механики оказывается базой для создания первой
научной картины мира. Математико-механическое
знание объявляется синонимом объективного знания, а все
выходящее за эти рамки признается субъективным, не
имеющим достоверности и, следовательно,
значимости.
По Ньютону, существуют три абсолютных
параметра — пространство, время, масса. Причем абсолютно
пустое пространство, вмещая материю, от нее самой не
зависит, абсолютное время безотносительно к реальным
событиям, масса тела абсолютна, таким образом,
независима от его движения, неизменна и самотождественна.
Изучаемое естество, тело абстрагируется от всех связей
с окружающим миром, предстающим лишь как
некоторые точки отсчета, относительно которых определено
положение тела. Создается эффект полного вакуума.
Поскольку же само время в математическом
формализме механики интерпретируется как пространственная
величина, то остаются две независимые — пространство
и масса, могущие претендовать на роль субстанции
материального мира, той всеобщей сущности, лишь путем
сведения к которой можно объяснить механические
явления.
В ньютоновской кинематике, анализирующей
перемещения тел в трехмерном пространстве вне
исследования собственно физических причин этого движения,
искомой сущностью объявляется пространство. «Для
Декарт Р. Избр. произведения. М., 1950. С. 202—203.
359

механики характерно такое мысленное продолжение
реального механического эксперимента, которое позволяет,
во-первых, построить (мысленно, конечно) абсолютный
вакуум, пустоту вокруг изучаемого явления («эффект
полной изоляции»), а во-вторых, позволяет свести само
это явление к бескачественной геометрической
величине»23. Теперь любое явление вещественно-телесной сферы
может быть адекватно истолковано лишь как измерение
его пространственного расположения. Движущиеся
массы— тела — при этом понимаются в качестве
дискретных сгустков того же пространства, доминирующее
свойство которых заключается в принципиальной
возможности их пространственной ориентации.
На базе этой идеализации можно строить
классическую динамику, исходя из кинематики. «Классический
переход от кинематики к динамике, по существу,
содержит в себе гипотезу о том, что локализация физических
объектов в некоторой абстрактной области трехмерного
пространства и времени возможна вне зависимости от
внутренних свойств самих физических объектов,
например, от их массы»24. Так, динамическая величина
«импульс» производна от кинематического понятия скорости,
а динамическая величина «энергия» выводится из
скорости и динамических понятий массы и потенциала. Даже
такое динамическое понятие, как сила, обнаруживает
здесь лишь пространственную сущность, будучи
истолковано как определенная функция координат и времени.
Геометрическая трактовка движения материальных масс
на долгое время становится превалирующей (правда,
она так и не была реализована полностью из-за
принципиальных трудностей), пока в рамках квантовой
теории не будет показано, что кинематика вовсе не
является основой динамики, что «физический мир нельзя
описать без использования в той или иной степени
какого-либо из этих двух противоречащих друг другу
понятий»25. Не случайно сам Ньютон подчеркивал, что
анализируемые им силы являются не физическими
величинами, а математическими понятиями: «Название же
притяжение (центром), натиск или стремление (к цент-
23 Арсеньев А. С, Библер В. С, Кедров Б. М. Анализ
развивающегося понятия. М, 1967. С. ПО.
24 Бройль JI. де. Революция в физике. М., 1965. С. 17.
25 Там же. С. 8.
360

ру) я употребляю безразлично одно вместо другого,
рассматривая эти силы не физически, а математически,
поэтому читатель должен озаботиться, чтобы ввиду
таких названий не думать, что я ими хочу определить
самый характер действия или физические причины
происхождения этих сил, или же приписывать центрам
(которые суть математические точки) действительно и
физические силы, хотя я и буду говорить о силах центров
и о притяжении центрами»26.
Всеобщим субстанциальным отношением,
пронизывающим всю сферу телесного, оказывается однородное и
изотропное пространство, на базе чего формулируется
первый закон Ньютона относительно удерживания
всякого тела в состоянии покоя или равномерного и
прямолинейного движения. Отсюда вытекает, что в любых
системах отсчета сохраняется инвариантность
физических соотношений, выражающаяся прежде всего в
принципе инерции и в сохранении импульса. Принцип
инерции позволяет понять в качестве простейшего отношения
тел их массу, истолкованную геометрическим образом.
Если предположить, что тело покоится или движется
прямолинейно и равномерно, то воздействие некоторой
силы на него сведется к изменению его скорости, т. е.
мгновенное приращение скорости тела будет прямо
пропорциональным величине воздействующей силы, а
изменение скорости тела будет зависеть от
коэффициента инертности тела, которая характеризуется понятием
массы.
Фундаментальной идеей механики и физики Нового
времени, ее субстанциальным отношением, сквозь
призму которого стали рассматриваться все физические
явления, выступает однородность и изотропность
пространства и времени. «Стержневой идеей всей новой физики,
освободившей естествознание от теологического
авторитета, разбившей антропоцентризм и креационизм, идеей,
развитой и подтвержденной всем прогрессом науки,
можно считать мысль об однородности и изотропности
пространства и времени»27. Благодаря ей возникло
предположение, что возможно движение тела без поддержи-
26 Ньютон И. Математические начала натуральной философии.
Пг., 1919. С. 29.
27 Кузнецов Б. Г. Принципы классической физики. М., 1958.
С. 137.
361

вающей это движение силы, а это позволило отказаться
от перипатетической концепции «естественных мест тел»,
где под движением подразумевался естественный
переход тела из области пространства, в которой оно не
может оставаться без принуждения неподвижным, в
область, в которой тело достигает покоя. Мысль о
неоднородности, неравноценности частей пространства,
вытекающие отсюда положения об естественном месте и
естественном движении тел были основой античной
физики. Роль исходного пункта играло положение об
оптимальном распределении материи, оптимальном месте
тела, доходившем до приписывания пространству
собственно физических свойств. В центре античной физики
находится тело.
В классической физике исходным явилось понятие
однородного пространства, приведшее к представлению
о космической инерции Галилея (однородное
пространство), о прямолинейной инерции и сохранении импульса
Декарта (однородное плоское пространство), к
принципу относительности инерционного движения Ньютона.
Здесь фигурирует однородное, кинематически
непредставимое пространство, лишенное естественной метрики,
абсолютных точек отсчета, по отношению к которым
можно было бы кинематически и геометрически
определить естественное место тел. Система тел, обладающая
собственным относительным пространством, простейшим
случаем которого является пространственный интервал
между двумя телами, оказывается основным объектом
исследования. Этот интервал и есть исходное понятие
ньютоновской концепции относительного движения и
однородного пространства. В пределах этой концепции
были выдвинуты положения о сохранении скорости и
импульса, что не выходит за рамки физики однородного
пространства. В 1918 г. Э. Неттер показала, что
сохранение импульса связано с инвариантностью относительно
пространственных смещений, т. е. с однородностью
пространства; сохранение же момента количества движения
выражает изотропность пространства28.
Начиная с Лейбница, с его меры движения, физика
выходит за пределы вышеупомянутой концепции и
исследует явления, для которых существенна однородность
28 Noether E. Getting. Nachr. 1918. N. 235.
362

времени (т. е. немеханические явления,
характеризующиеся выходом за пределы геометризованной формы
движения). Термодинамические явления, существенно
поколебавшие механическое миропонимание, уже нельзя
свести непосредственно к изменению координат. Здесь
реально физический смысл приобретает понятие
времени, которое трактуется как изменение физического
состояния в одной и той же области пространства,
направленное вдоль временной оси. Происходит обобщение
идеи однородности, теперь оно применяется и ко
времени. В физике в ее развитии от механического
миропонимания к восприятию новой многокрасочной картины
различных форм движения вместе с законом сохранения
энергии, ознаменовавшим собой начало новой
немеханической физики, появляется идея однородности времени,
лежащая в основе этого закона. Так, Неттер доказала,
что сохранение энергии тесно связано с инвариантностью
относительно сдвига во времени, т. е. однородностью во
времени29.
В специальной теории относительности было
показано, что и электродинамические процессы демонстрируют
однородность и изотропность евклидова пространства.
Здесь уравнения Максвелла—Лоренца, не ковариантные
относительно галилеевых преобразований, приводят к
выводу о постоянстве скорости света при замене
галилеевых преобразований лоренцевыми. Происходит
дальнейшее обобщение идеи однородности, отныне
распространяющейся на пространство — время,
доказательством чему служит установленная Эйнштейном
релятивистская связь энергии и импульса, при которой
сохранение импульса, связанное с однородностью
пространства, и сохранение энергии, связанное с
однородностью времени, сливаются воедино, в общий закон
сохранения энергии — импульса. «Нет абсолютного
(независимого от пространства отсчета) соотношения в
пространстве и нет абсолютного соотношения во
времени, но есть абсолютное (независимое от пространства
отсчета) соотношение в пространстве и времени...»30.
В этом плане специальная теория относительности
предстает как обобщение идеи однородности на четырехмер-
29 Ibid.
30 Эйнштейн Л. Сущность теории относительности. М., 1955. С. 30.
363

ный пространственно-временной континуум,
определенный синтез идей однородности пространства и
времени.
Научное познание вообще зиждется на возможности
инвариантного представления объектов познания, в
нашем случае — на возможности инвариантного
представления физических объектов независимо от выбора
системы отсчета, когда последние, сами по себе придающие
количественную определенность многообразиям
предметной области знания, остаются постоянно равноправными,
и в этих многообразиях отсутствуют привилегированные
координатные системы. Тогда понятие однородности
обобщается при появлении принципиально нового обь-
екта знания, при последовательном уточнении
физических данных происходит перенос представления об
однородности с одного многообразия на другое.
Классическим образцом методологии
субстанциального исследования является экономическая теория Марк*
са. В классической политэкономии проблема общего
понятия, единого принципа теории и частных,
многообразных форм существования экономических явлений
была доведена до антиномичности, фатальной
несовместимости закона стоимости и реальных фактов.
Экономическая действительность выступала как сложное
многообразие, сцепление независимых, самостоятельных
элементов, а теория пыталась применить полумистическую
«стоимость», якобы объединяющую все эти разноликие
сущности. Ей удалось в определенной степени свести к
стоимостным отношениям различные экономические
явления, но она не смогла вывести их из этой «стоимости»,
представить как модификации, отыскать в них нечто
принципиально отличное от нее и в то же время
необходимо вытекающее как продукт развития.
Политэкономия встала перед задачей единого
понимания многообразных форм стоимости, непосредственно
несоизмеримых друг с другом. Необходимо было в
рамках тождества, единства всех форм стоимости понять их
как различные «модусы» единой субстанции.
Посредством анализа классической политэкономии был открыт
закон стоимости, он продемонстрировал эту категорию
как нечто всеобщее, выработал представление о
стоимости как проявлении труда вообще. Однако, понимая
всеобщее как «положенную абстракцию», не имеющую
364

действительности вне и независимо от мышления, новую
общность, «не эмпирический, а мыслительный,
логический факт», нельзя было отыскать в проценте, прибыли,
ренте ничего, кроме стоимости как таковой. Тогда
необходимо приходили к воззрению, например, что
заработная плата есть цена труда, или к тому, что земельная
рента является «лишь выражением того, что при данных
отношениях собственность на квадратные футы земли
дает земельному собственнику возможность улавливать
определенное количество неоплаченного труда»31. Но все
это столь же иррационально, как и «желтый логарифм».
Весь мир экономических наличностей оказалось
возможным свести к тому, что все они суть товары, меновые
стоимости. Именно в способности к обмену состоит
однородность товаров. «Как меновая стоимость, одна
потребительная стоимость стоит ровно столько, сколько и
другая, если только они взяты в правильной пропорции.
Меновая стоимость дворца может быть выражена в
определенном количестве коробок сапожной ваксы.
Наоборот, лондонские фабриканты сапожной ваксы выразили
стоимость множества коробок своей ваксы в дворцах»32.
Итак, и сапожная вакса, и дворцы загадочным образом
приравнены, имеют какую-то общую сущность, являются
формами проявления чего-то «третьего».
Исходя из субстанциального принципа («различные
вещи становятся количественно сравнимыми лишь после
того, как они сведены к известному единству»), Маркс,
анализирует однородность товаров как меновых
стоимостей и приходит к выводу об однородности труда, про-
дуцирующего их. Их равенство в этом смысле означает
и равенство самого труда, т. е. все виды труда сводятся
к абстрактному человеческому труду. Сами товары
«представляют собой теперь лишь выражения того, что
в их производстве затрачена человеческая рабочая сила,
накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей
им всем общественной субстанции, они суть стоимости —
товарные стоимости»33.
Труд создал товар как стоимость, стоимость
измеряется рабочим временем. Следовательно, труд есть
всеобщая сущность, субстанция экономических явле-
31 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 340.
82 Там же. Т. 13. С. 14.
» Там же. Т. 23. С. 46.
365

ний — это сказал Рикардо, который (согласно логике
данного вывода) стал сопоставлять различные
отношения с принципом трудовой стоимости и пришел к
отождествлению стоимости и ее модификации — цены
производства. Он не смог рационально вывести различные
экономические категории из стоимости. Таким образом,
встал вопрос о природе труда как всеобщности, о самом
понимании всеобщности. «Между тем именно здесь
обозначаются две несовместимые позиции в логике, в том
числе и в понимании общего (всеобщего),— позиция
диалектики и законченно-формальное понимание.
Последнее не желает впускать в логику идею развития,
органически — и по существу, и по происхождению —
связанную с понятием субстанции, т. е. принцип
генетической общности явлений, представляющихся на первый
взгляд совершенно разнородными (поскольку
абстрактно-общих признаков между ними обнаружить не
удалось)»34. Совершенно по-новому трактует Маркс
феномен всеобщности, утверждая ее как объективную
реальность, но не в смысле средневекового реализма и не в
духе Платона, Гегеля, а в качестве объективной
закономерной связи многообразных форм проявления единой
субстанции. И в первую очередь это связано с открытием
им роли противоречия в субстанциальном отношении.
Субстанция как имманентная причинность,
противоречие. Проблема выведения единичностей из единой
субстанции необходимо приводит к задаче осмысления
субстанции как «порождающей мощи», «самостоятельного
источника порождения из себя», как впервые
становящейся действительности. Лишь как causa sui субстанция
составляет конкретное единство, ибо теперь она
полагает вещи из себя. Раскрываясь в качестве
«имманентной причинности», а не как чисто формальное внешнее
сходство явлений в пространстве и времени, субстанция
проявляет свою продуцирующую силу, становясь
конкретно-всеобщим основанием, в себе находящим
собственную необходимость развития, имманентную силу
различения.
Классическая трактовка принципа инерции
вычленяла лишь одну сторону движения материи — неизменность
и сохранение ее свойств. В свете более поздних данных
Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1974. С. 251.
366

выясняется, что подлинный смысл понятия инерции
связан с противоположным атрибутом материи — ее
изменением, движением. Теперь сама инерция есть
проявление движения материи, выражение того, что материя не
нуждается во внешней причине движения, хотя бы для
инерционной его формы. Закон инерции, базирующийся
на концепции однородного и изотропного плоского
пространства, явился всеобщей основой системы законов
механики. Лишь позднее было выяснено, что этот
принцип несет в себе не только утверждение постоянства и
неизменности механических явлений, но и идею о том,
что инвариантность как таковая есть единство
сохранения и изменения, проявление закона единства и борьбы
противоположностей. «Подлинный смысл свойства
инерции может быть раскрыт только путем обращения к
противоречивому единству природы — сохранение
неотделимо от изменения»35. Идея сохранения своеобразно
предполагает идею изменчивости; лишь на основе мысли
о постоянстве, неизменности возникает мысль об
изменчивости движения. Само движение научного познания,
направленное на поиск закономерных связей и
отношений изменяющихся вещей, есть в определенном смысле
поиск регулярностей, устойчивых моментов в
непрерывно изменяющемся потоке явлений.
Второй закон Ньютона, гласящий, что изменение
количества движения пропорционально движущей силе,
является математическим выражением всеобщего
отношения причинности в механике. Согласно ему, поведение
тела может быть наперед предсказано однозначным
образом, если известны параметры предшествующего
состояния. Для нас важно отметить, что вхождение
принципа причинности в субстанциальное исследование
связано с именем Декарта; и если Галилей выдвинул первое
всеобщее отношение пространственности, то Декарт в
русле вышеозначенной логики выдвигает второе
всеобщее отношение причинности. В физике Декарта в
систему научно-понятийного осмысления действительности
включается второе всеобщее отношение телесной сферы,
основанное на понятии плоского однородного
пространства,— отношение причинности. Частицы вещества,
находясь в известном движении, воздействуют друг на
Овчинников И. Ф. Принципы сохранения. М., 1966. С. 55.
367

друга либо давлением при непосредственном
соприкосновении в течение длительного времени, либо при
мгновенном столкновении.
Определенная физическая содержательность законов
механики диктует и последовательность их, тогда
неминуемо закон инерции должен быть предпослан второму
закону. Интересно заметить, что последовательно
механистическая программа приводит к выводу, что принцип
инерции есть лишь следствие второго закона. Э. Мах
писал: «Не трудно заметить, что закон инерции вовсе не
есть какой-то особый закон, а входит уже как составная
часть в воззрение Галилея, что все определяющие
движение условия (силы) создают ускорение...
Представлять инерцию, как нечто само собой понятное, или
выводить ее из общего положения «действие какой-нибудь
причины сохраняется» во всяком случае совершенно
ошибочно»36. В первом законе выражена всеобщность
свойства инерции, которая, будучи «отрицательным
выражением неуничтожимости движения», выражает собой
саму возможность движения. В классической механике
ее субстанциальное отношение — однородность
пространства и времени — развивалось в тесном сращении с
принципом причинности, отрицательной формой
которого был закон инерции, а положительной — закон
сложения сил, на базе которых были получены
основополагающие принципы сохранения импульса и энергии. Реально
переход от сохранения к превращению осуществляется
на базе отношения причинности.
На основе понятия инерции Ньютон ввел понятие
силы как причины, которая вызывает изменение
движения тел: «Причины происхождения, которыми
различаются истинные и кажущиеся движения, суть те силы,
которые надо к телам приложить, чтобы произвести эти
движения», что говорит о примате пространственных
отношений над причинными и выведении динамики из
кинематики: «Истинное абсолютное движение не может
ни произойти, ни измениться иначе как от действия сил,
приложенных непосредственно к самому движущемуся
телу...»37.
Однако эту зависимость Ньютон рассматривает и в
36 Мах Э. Механика. СПб., 1909. С. 117.
87 Ньютон И. Математические начала натуральной философии.
С. 33.
368

обратном плане, демонстрируя влияние причинных
связей на пространственные отношения, когда исследует
движение свободно падающего камня в системе,
связанной с вращающейся каруселью. Тогда это движение
оказывается зависящим от того, в каком отношении
рассматривается падение камня. Зависимость между силой,
непосредственно приложенной к телу, и изменением
движения этого тела в инерциальных системах подчиняется
второму закону Ньютона, содержащему ту важную
мысль собственно динамического толка, что результат,
вызываемый определенной причиной, зависит не только
от этой причины, но и от массы тела, подвергаемого
воздействию. Это дает возможность отразить необходимую
связь между исходным состоянием системы и
последующими ее состояниями при заданных внешних
воздействиях на систему. Отсюда возникает понятие
классического детерминизма: из одного и того же начального
состояния при одинаковых внешних воздействиях проистекает
один и тот же ряд состояний системы. Следовательно,
идея сохранения внутренне связана с идеей причинного
характера природных процессов.
Идея причинения, доведенная в субстанциальном
исследовании до тезиса об имманентной причинности,
т. е. о противоречии, ярко раскрыта Марксом в его
понимании труда как субстанции стоимости. Заслуга Маркса
в деле развития диалектики как логики и состоит в
открытии им роли противоречия в исходном пункте теории.
Благодаря противоречию, заложенному в нем самом, труд
становится «производящей субстанцией», а
противоречие в лоне субстанции — действительным источником
развития. «Эта двойственная природа содержащегося в
товаре труда впервые критически доказана мною Этот
пункт является отправным пунктом, от которого зависит
понимание политической экономии...»38.
Марксов метод, нацеленный на обнаружение и
отражение в понятиях той конкретной субстанции, в рамках
которой исследуется товар, обязывал уже в пределах
этой субстанции — труда — найти корни двойственности
и противоречивости товара. И Маркс установил, что
двойственная природа товара проистекает из
двойственного характера труда, производящего товар. Конкретный
38 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 50.
24-106
369

груд как полезная форма создает потребительную
стоимость, абстрактный труд как затрата человеческой
физической и умственной силы — стоимость товара. Тогда
оказывается, что в силу двойственного характера труда
в одном и том же производственном процессе, в одно и
то же время создается как стоимость товара, так и его
потребительная стоимость, т. е. товар есть
противоречивое единство стоимости и потребительной
стоимости.
Раскрыв двойственность товара и труда, Маркс
подверг анализу противоречивую природу их,
взаимопроникновение потребительной стоимости и стоимости,
конкретного и абстрактного труда при исследовании
эквивалентной формы стоимости. Противоречивая природа
труда есть основа всех противоречий товарной формы. Труд,
являющийся субстанцией стоимости, независимой от
всех частичных форм своего проявления, оказывается
необходимо самопротиворечивым, «производящей мощью»,
способной к развитию именно вследствие имманентной
противоречивости. В качестве всеобщей основы товаров
он выступает как тождество различного, способное к
выявлению и фиксированию имманентных товарной
форме различий и противоположностей, т. е. как субстанция,
чьими компонентами существования предстают все
экономические явления. Противоречие труда (субстанции)
выявляет его как причину самого себя: чтобы стать
меновой стоимостью, товар должен реализоваться как
потребительная стоимость, а для этого он должен
наличествовать как меновая стоимость.
Это самообоснование приводит к тому, что все другие
противоречия товарной формы принимаются
производными от исходного: «Поэтому одно и то же отношение
должно быть отношением товаров как величин, по
существу равных и лишь количественно различных... вместе с
тем оно должно быть отношением товаров как
качественно различных вещей, как особенных потребительных
стоимостей... Но это равенство и неравенство взаимно
исключают друг друга. Таким образом обнаруживается
не только порочный круг проблем, поскольку
разрешение одной из них уже предполагает разрешение другой,
но и совокупность противоречивых требований, посколь-
370

ку выполнение одного условия непосредственно связано
с выполнением другого, ему противоположного»39.
Благодаря противоречию субстанция становится
действительно «порождающей» силой, внутри себя несущей
источник своего движения. Задача состояла в том, чтобы
не только определить товары как стоимости со стороны
их субстанции, но и в том, чтобы эту субстанцию
представить как внутренне противоречивую. И вследствие
этого ее продукты — различные специфицированные
категории стоимости — также оказываются конкретными,
развитыми формами, проявлениями той же субстанции.
Внутри самой исходной абстракции фиксируется
противоречие, приводящее к обнаружению противоречивости
субстанции — этой активной причины всех своих
формообразований — и оказывающееся следствием ее. Дух мо-
нистичности, единообразного объяснения пронизывает
всю экономическую теорию Маркса. Отсюда каждый
новый уровень экономических явлений характеризуется
как конкретизация, спецификация стоимостных
отношений. Необходимость всех основных противоречий
развитых логических форм в неразвитом виде содержится уже
в понятии исходного пункта. Поскольку логическое
развитие есть возникновение и разрешение антиномии,
постольку его исходный пункт — начало — есть постановка
первой логической антиномии (в форме проблемы) и
первое ее решение (точнее, первый вариант ее решения).
Маркс выдвинул в полемике с Гегелем по поводу тезиса
о разрешении противоречия важную идею о том, что в
единстве противоположностей всегда наличествует
определяющая, доминирующая сторона. «Сколь бы обе
крайности ни выступали в своем существовании как
действительные и как крайности,— свойство быть крайностью
кроется все же лишь в сущности одной из них, в другой
же крайность не имеет значения истинной
действительности. Одна из крайностей берет верх над другой <•••>
Действительного дуализма сущности не бывает»40.
В этом принципиальное отличие марксистской
диалектики от гегелевской, считающей, что одна сторона не берет
верх над другой, но обе они в «снятом» виде
сохраняются как моменты основания: «Главная ошибка Гегеля за-
39 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 30—31.
40 Там же. Т. 1. С. 322.
371

ключается в том, что он противоречие явления понимает
как единство в сущности, в идее, между тем как
указанное противоречие имеет, конечно, своей сущностью нечто
более глубокое, а именно — существенное противоре-
чие»41. Поэтому во всех противоречиях товарной формы
стоимость проявляет себя как и саморазвивающаяся,
самодвижущаяся субстанция. В философско-методологи-
ческом аспекте данный момент выливается в требование
определить ту форму движения мысли теоретика,
которая оказывается ведущей, доминирующей на всем
протяжении дедуцирования категорий и понятий науки,
начиная с исходной абстракции теории.
Анализируемый в таком аспекте процесс движения
экономических знаний выявляет исходную абстракцию
знания как абстрактную всеобщность, присущую
каждому явлению данной сферы.
Исследование данной абстракции позволяет выявить
противоречия внутри нее, приводящие к обнаружению
всеобщего основания этой сферы, ее субстанции, в свете
которой оказывается возможным единообразно
истолковать все явления этой области. Субстанция предстает
как та реальность, внутри которой возникают
различения и разновидности исходной абстракции знания.
Происходит оборачивание в методе, приводящее к тому, что
противоречия «клеточки» теории перерастают в
противоречия субстанции, обнаруживая в них свой корень.
Субстанция вследствие имманентного противоречия
конкретизируется, становясь активной производящей
причиной, выдвигая как свой продукт субъект всех
формообразований данной области явлений. Благодаря
субстанции противоречия этой сферы жестко фиксируют
свою предметную область и обнаруживают ведущую,
определяющую сторону всех противоречий внутри этой
области. Благодаря субстанции исходная абстракция
превращается из мертвой общности различного рода
явлений в действительное начало теоретического знания,
проявляя себя как тождество различного, способное к
многомерному развитию, превращающее условия своего
возникновения в свои следствия, т. е. структурирующие
формы своего движения как модификации той же
субстанции. Оно возвращается к себе на каждом принци-
41 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 324:
372

пиально новом этапе развития и отдаляется от себя в
различных модусах, вновь необходимо возвращаясь к
себе на этом спиралевидном пути, расширяющем
масштабы движения. Поэтому критерием «верификации»
данной исходной абстракции оказывается постоянное
сохранение и воспроизведение ее внутри богатства
развитого целого как необходимого компонента. Именно
такую роль играет стоимость в марксовой теории: «Мы
берем отдельные продукты и анализируем те
определенности формы, которые они имеют как товары, т. е.
которые накладывают на них печать товара»42. Капитал как
автоматически самовозрастающая стоимость подчиняет
себе и превращает в формы собственного движения, в
собственный продукт все современные ему
экономические условия.
Сложная диалектика эволюции субстанции позволяет
уже внутри данного, довольно абстрактного отношения
необходимости вычленить роль причинности и
противоречия как импульсов дальнейшего развития
категориальной системы.
42 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 111.

Глава 4
ПРИЧИННОСТЬ
Материя как субстанция абсолютна, она есть начало
всех начал. Но абсолютное проявляется в относительном
и через относительное. В определенном смысле можно
говорить об относительности субстанции. «„Сущность"
вещей или «субстанция» тоже относительны,— писал
В. И. Ленин.— Они выражают только углубление
человеческого познания объектов, и если вчера это
углубление не шло дальше атомов, сегодня — дальше
электрона и эфира, то диалектический материализм
настаивает на временном, относительном,
приблизительном характере всех этих вех в познании природы
прогрессирующей наукой человека»1. Относительность
субстанции выражает дифференциацию материи на
относительно самостоятельные формы движения, на
относительно самостоятельные круги явлений в процессе ее
развития. Развивающееся человеческое познание
движется от одной субстанции к другой, более глубокой, и
в этом движении и совершается прогресс науки,
познания.
«С одной стороны, надо углубить познание материи
до познания (до понятия) субстанции, чтобы найти
причины явлений. С другой стороны, действительное
познание причины есть углубление познания от внешности
явлений к субстанции...» — считал В. И. Ленин2. Здесь
высказана глубокая мысль о связи понятий субстанции
и причинности и об их соотношении в процессе познания.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 277.
2 Там же. Т. 29. С. 142—143.
374

Познание материи как субстанции всех вещей и явлений,
как противоречивой, единой в противоречиях
субстанциональной основы, раскрытие субстанциальных
формообразований материи в виде форм движения материи —
все это заслуга философии диалектического
материализма, раскрывающей все новые и новые горизонты перед
развивающимся научным познанием. Это один, так
сказать «стратегический», план рассмотрения категории
субстанции применительно к процессу познания. Другой
уровень связан с пониманием относительности
субстанции. Движение познания от явления к сущности, от
сущности «первого» порядка к сущности более глубоких
порядков сопровождается соответствующим переходом
от одного уровня субстанциальности к другому, и
каждый такой переход позволяет вскрывать действительно
более глубокие причины изучаемых явлений.
Субстанциальный анализ служит важным условием постижения
причин явлений, так как именно он задает уровень
достигнутого на данном этапе познания единства
многообразного и, следовательно, определяет параметры
причинного отношения, его соотношения с другими
формами взаимосвязи явлений.
Категория причинности занимает в истории
философии и научного познания особое место. Это объясняется
тем, что в трактовке причинности, как в лакмусовой
бумаге, ясно проявляется направленность философского
миропонимания, его кредо. Имея в виду это
обстоятельство, В. И. Ленин писал: «Вопрос о причинности имеет
особенно важное значение для определения
философской линии того или другого новейшего „изма"»3. В
истории научного познания понятию причинности
придавалось (придается и сейчас) исключительное значение:
признание объективного характера ее так или иначе
приводило к признанию познаваемости мира, к
гносеологическому оптимизму и, наоборот, его отрицание — к
скептицизму (Д. Юм и И. Кант). Одно из ранних
свидетельств, говорящих в пользу такой гносеологической
значимости понятия причинности, восходит к Демокриту.
Другим, уже современным свидетельством этому
является развернувшаяся в XX веке острая идейная борьба
вокруг понятий причинности и детерминизма: одни от-
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 157.
375

стаивают причинность, пытаясь доказать незыблемость
закона причинности, и возводят его в принцип научного
познания и практической деятельности; другие —
опровергают ее и связанную с ней концепцию
детерминизма.
Диалектический материализм, сконцентрировав в
себе все позитивное в истории философии и научного
познания, содержит в системе своих категорий
причинность, но с учетом всех тех коллизий, которые она
претерпела исторически, сохраняя действительно важные и
необходимые ее логические определения и отбрасывая
всякого рода претенциозные, односторонние тенденции
возвеличения или низведения каузальности, всякого
рода ненужные наслоения. В. И. Ленин с одобрением
отмечает гегелевское понимание причинности и его
отношение к такого рода тенденциям: «Когда читаешь Гегеля
о каузальности, то кажется на первый взгляд странным,
почему он так сравнительно мало остановился на этой
излюбленной кантианцами теме. Почему? Да потому,
что для него каузальность есть лишь одно из
определений универсальной связи, которую он гораздо глубже и
всесторонне охватил уже раньше, во всем своем
изложении, всегда и с самого начала подчеркивая эту связь,
взаимопереходы etc. etc. Очень бы поучительно
сопоставить «потуги» новоэмпиризма (respective
«физического идеализма») с решениями, вернее, с диалектическим
методом Гегеля»4.
Под причинностью, согласно этой философской
традиции, понимается внутренняя, необходимая связь двух
событий, отношение причинения, необходимого
порождения одного другим. Действующая, порождающая,
следовательно, активная сторона есть причина; сторона
определяемая, вызываемая и порождаемая есть
следствие (или действие). В самом общем понимании
причинность ничего иного, видимо, и не означает. Остается
только уточнить границы и условия абстрагирования,
необходимые для образования данного понятия
причинности, без чего оно остается лишь формальным,
выражающим конечные причинные отношения, голую
непосредственную причинно-следственную связь.
Материалистическая диалектика предполагает выяснение этих
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 146.
376

точных условий образования и употребления понятий, их
границ, их относительности, взаимопереходов, тем самым
наполняя их конкретным содержанием.
Прежде всего следует обратить внимание на то, что
причинность выражает одну из объективных форм
взаимосвязи и взаимообусловленности явлений:
«Каузальность, обычно нами понимаемая, есть лишь малая
частичка всемирной связи, но (материалистическое
добавление) частичка не субъективной, а объективно реальной
связи»5. Понятие причинности абстрагируется из
универсальной, всемирной объективно-реальной связи,
присущей самим явлениям, выражает ее вполне определенную
часть. «Потуги» новоэмпиризма (эмпириокритицизма,
«физического идеализма»), как это показал В. И. Ленин,
были направлены прежде всего на то, чтобы лишить
это понятие его объективного содержания. По поводу
заявлений Авенариуса о причинности и необходимости
В. И. Ленин пишет: «Это — вполне определенный
субъективизм в вопросе о причинности. И, если оставаться
сколько-нибудь последовательным, то нельзя прийти к
иному выводу, не признавая объективной реальности
как источника наших ощущений»6. Махисты лишали
причинность ее объективности и необходимости, а вместе
с ними отрицали ее самую.
Специфическая же определенность причинности
связана с признаком необходимого порождения, причинения
(по Гегелю, «определяющего полагания»). Это, пожалуй,
самая сильная ее определенность, против которой
особенно рьяно возражают позитивисты (махисты,
неопозитивисты и др.). Необходимая внутренняя связь между
причиной и следствием не может быть доказана (или
обнаружена) с точки зрения эмпирической философии,
для которой иной необходимости кроме субъективно-
логической не существует. Позитивизм же в признании
необходимости усматривает самую вредную метафизику.
Необходимое порождение связано с передачей
движения, с обменом энергией, веществом, импульсом,
информацией и др., происходящим по меркам законов
сохранения материи и движения7. По этому поводу В. И. Ле-
5 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 144.
6 Там же. Т. 18. С. 163.
7 Об этом аспекте проблемы причинности см.: Кузнецов И. В.
Проблема причинности в современной физике. М, 1960. С. 53—62.
377

нин, материалистически прочитывая «Науку логики»
Гегеля, замечает: «„Движение отношения каузально-
сти" = на деле: движение материи respective движение
истории, улавливаемое, усвояемое в своей внутренней
связи до той или иной степени широты или глубины...»8.
Следовательно, понятие причинности выражает собою
внутренне необходимое отношение, присущее самой
материи. Через цепи причинения осуществляется
движение и развитие материи: «Причина и следствие, ergo,
лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи
(универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья
в цепи развития материи»9.
Понятие причинности утверждает связь причины и
следствия. Вместе с тем диалектика не застывает в этом
различении причины и следствия, а раскрывает их связи
и взаимопереходы, т. е. поднимает до уровня закона —
закона причинности. В философской литературе широко
распространена трактовка, согласно которой этот закон
якобы гласит: в мире нет беспричинных явлений, все
имеет свою определенную причину. Думается, такая
трактовка слишком узка и даже тривиальна. Закон
причинности как один из законов и в то же время весьма
важных категоричных утверждений материалистической
диалектики предполагает раскрытие конкретных условий
своего действия. Это возможно при рассмотрении
причины и следствия как сторон диалектической
противоположности. Такой подход встречается в работах Ф.
Энгельса. «При более точном исследовании мы находим
также, что оба полюса какой-нибудь
противоположности — например, положительное и отрицательное — столь
же неотделимы один от другого, как и противоположны,
и что они, несмотря на всю противоположность между
ними, взаимно проникают друг друга»,— пишет он,
характеризуя взаимоотношение сторон диалектической
противоположности вообще. И ниже демонстрирует это на
взаимосвязи причины и следствия: «Мы видим далее,
что причина и следствие суть представления, которые
имеют значение, как таковые, только в применении к
данному отдельному случаю; но как только мы будем
рассматривать этот отдельный случай в его общей связи
со всем мировым целым, эти представления сходятся и
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 144—145.
9 Там же. С. 143.
378

переплетаются в представлении универсального
взаимодействия, в котором причины и следствия постоянно
меняются местами; то, что здесь или теперь является
причиной, становится там или тогда следствием и
наоборот»10.
Причина и следствие в их данности представляют
односторонние, различенные моменты причинного
отношения. Причину только как причину и следствие только
как следствие можно рассматривать по отдельности
лишь при абстрагировании от последнего. Причина есть
активная, действующая сторона противоположности,
которая, благодаря своему действию, и есть причина. Вещь
или явление, лишенные этой действительности, не могут
быть причиной. «...Лишь в действии причина
действительна и есть причина»11,— утверждал Гегель. Точно так
же и следствие, эта определяемая, относительно
пассивная сторона потому и есть следствие, что имеет свою
причину, положена своей причиной.
Без причины нет следствия, но и без следствия нет
причины, одно полагает другое, а это другое
предполагает первое. «Причина первоначальна по отношению к
действию... Действие — это иное причины, положенность
в противоположность первоначальному, и оно
опосредствовано первоначальным»12. Следовательно, причина и
следствие тождественны: «Поэтому действие не
содержит вообще ничего, что не содержится в причине, и,
наоборот, причина не содержит ничего, чего нет в ее
действии. Причина есть причина лишь постольку,
поскольку она порождает действие; и причина — это
только определение: иметь действие, а действие — это лишь
определение: иметь причину. В самой причине, как
таковой, заключается ее действие, а в самом действии —
причина; и если бы причина еще не действовала или если
бы она перестала действовать, то она не была бы
причиной, и действие, поскольку его причина исчезла, уже
не действие, а есть безразличная действительность»13.
Но это тождество, как показывает Гегель, заключает
в себе прогресс в бесконечность как в ту, так и в другую
сторону: от следствия к причине и от причины к следст-
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 40.
11 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 331.
12 Гегель. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 208—209.
13 Там же. С. 210.
379

вию,— и тем самым содержит в себе различие.
Метафизика абсолютизирует это различие, разрывая причину
и следствие по разным рядом положенным отношениям,
и тем самым показывает свое бессилие понять их
действительное единство, связь. Диалектика, напротив,
анализируя всю полноту моментов причинно-следственного
(причинного) отношения, способна выразить эту связь,
это их единство как их внутреннее единство, как
внутреннее свечение одного в своем ином: причины в
следствии, следствия в причине. Замечательно передает эту
внутреннюю диалектику причины и действия (следствия)
Гегель: «...Причина в своем угасании, в действии, вновь
возникает и ...действие исчезает в причине, но точно так
же возникает в ней. Каждое из этих определений
снимает себя в своем полагании и полагает себя в своем
снятии; это не внешний переход причинности от одного
субстрата к другому; это их иностановление есть вместе
с тем их собственное полагание. Следовательно,
причинность предполагает самое себя или обусловливает
себя»14.
Причинность, понятая как «обусловливающая себя»
причинность, перерастает во взаимодействие, в котором
предполагаются две взаимодействующие стороны:
причина и противопричина или действие и противодействие.
Тем самым диалектика кладет конец дурной
бесконечности, в которую впадает рассудок, держась конечных
определений причинности. Причина не только имеет
свою вызывающую ее к жизни причину и т. д. до
бесконечности, но в процессе взаимодействия может снова
стать причиной и дать начало новому витку событий и
тем самым вывести из однолинейного прогресса в
бесконечность.
Категория взаимодействия имеет в системе
материалистической диалектики фундаментальное значение.
Основа всеобщей взаимосвязи явлений есть
взаимодействие форм движения материи, их переходы и переливы.
Именно материя как самодвижущаяся, самоактивное
начало является субстанцией всех вещей и явлений.
В таком толковании взаимодействие равносильно спино-
зовской субстанции. «Спинозовское: «субстанция есть
causa sui»— прекрасно выражает взаимодействие»15,—
14 Гегель. Наука логики. М., 1971. Т. 2. С. 217—218.
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 546.
380

писал Ф. Энгельс. Взаимодействие — это не только
причина самого себя, в нем заложена причина всего.
«Только исходя из этого универсального взаимодействия, мы
переходим к действительному каузальному отношению.
Чтобы понять отдельные явления, мы должны вырвать
их из всеобщей связи и рассматривать их изолированно,
а в таком случае сменяющиеся движения выступают
перед нами — одно как причина, другое как действие»16.
Следовательно, категория причинности выражает лишь
«момент», лишь «частичку» всеобщей связи, всеобщей
взаимообусловленности явлений, устанавливающейся
благодаря универсальному взаимодействию.
Интересный пример понимания соотношения
категорий взаимодействия и причинности в познавательном
процессе, приведенный Гегелем, законспектирован
В. И. Лениным: «Если мы, например, рассматриваем
нравы спартанского народа как действие его
государственного устройства и, наоборот, государственное
устройство как действие нравов, то этот способ рассмотрения
может быть и правилен, однако он все же не дает
окончательного удовлетворения, потому что на самом деле мы
не поняли ни государственного устройства, ни нравов
этого народа. Удовлетворение получается лишь тогда, когда
мы познаем, что эти две стороны, а также и все
отдельные стороны, которые обнаруживают нам жизнь и
история спартанского народа, имеют своим основанием
понятие»17. Анализируя это, Гегель показывает
недостаточность отношения взаимодействия для
действительного понимания и необходимость рассмотрения
взаимодействующих сторон как моментов чего-то третьего. Для
Гегеля-идеалиста им является, естественно, понятие.
При материалистическом прочтении этого места из
«Энциклопедии философских наук» Гегеля В. И. Ленин
кратко замечает: «Все «отдельные стороны» и целое
(«Begriff»)»18. Тем третьим, которое должно дать общее
освещение, вскрыть внутреннее основание
взаимодействующих сторон, является целое, субстанциальное
(материальное) единство (скажем, тот или иной уровень
развития производительных сил и производственных
отношений), в свете которого каждая сторона, все «отдель-
16 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 546—547.
17 Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 1. С. 336.
18 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 147.
38!

ные стороны» могут быть точно обозначены и объяснены
в системе целого. Тогда и достигается требуемое
«удовлетворение» в объяснении анализируемых явлений.
Ступени в логической канве последнего можно
обозначить в следующем порядке. Рассудок требует
объяснения известных явлений прежде всего с точки зрения
причинности; но так как оно чревато бесконечным
прогрессом, то он в своем стремлении понять явление
прибегает к отношению взаимодействия. Но этот подход не
объясняет явление, а рассматривает его в данности.
Следующий шаг связан с переходом к целостному,
субстанциальному отношению, с точки зрения которого
только и возможно полное опосредствование, объяснение
явлений. Сказанное можно сопоставить с двенадцатым
ленинским «элементом диалектики»: «от
сосуществования к каузальности и от одной формы связи и
взаимозависимости к другой, более глубокой, более общей»19.
Критерием научного объяснения, как видно, не может
быть одно категоричное требование установления
причинного опосредствования рассматриваемых явлений,
как это иногда утверждается. Научное объяснение
предполагает опосредствование явления из его глубинных
сущностных отношений, основного закона его жизни, из
целостной его природы через ряд форм (субстанция,
взаимодействие, необходимость и случайность,
возможность и действительность и т. д.)
взаимообусловленности явлений, включающих в себя и причинность. Такое
объяснение является детерминистским.
Но что значит детерминизм и каково его соотношение
с причинностью? Все большее распространение
вероятностных, статистических методов в современной науке,
особенно в физике, поставило перед учеными ряд
методологических вопросов, в том числе вопрос о
соотношении причинности и детерминизма. Идеалисты оценили
вхождение вероятности в науку как крах детерминизма,
одного из его центральных понятий — причинности.
В связи с отрицанием причинности отрицают также
закономерность, необходимость и провозглашают
господство случайности, превозносят понятие
возможности.
В борьбе против идеалистического индетерминизма,
19 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 203.
382

а также против механистического детерминизма,
отрицающего роль статистического закона в науке, советские
ученые отстаивают детерминизм, понятый в духе
диалектики, выясняют место и роль вероятности и
статистического закона в современной науке.
В нашей философской литературе в связи с этим
обсуждается ряд вопросов. Вот один из них: почему
закон, основанный на понятии вероятности, имеет такую
же научную силу, как и закон динамический (т. е. это
вопрос об основании понятий вероятности,
статистического закона)? Далее: каково соотношение между
динамическим и статистическим законами?— и др.
Проблема причинности и детерминизма всегда стояла
в центре внимания философов всех времен и решалась
по-разному в зависимости от решения основного вопроса
философии и от уровня развития науки и практики.
Древнегреческие атомисты Левкипп и Демокрит, утверждая
наличие причинной обусловленности всех явлений мира,
отождествляли причинность с необходимостью, отрицали
случайность как беспричинность. Аристотель признавал
наряду с необходимостью и случайность, а
обусловленность, детерминированность явлений не сводил лишь к
внешнему воздействию — причинности. В его
разветвленном учении о причинах и началах обусловленность
явлений отражается в многообразных формах
причинности, которые включают в себя категории формы и
материи, целесообразности, причины и следствия.
В Новое время точка зрения древнегреческих
атомистов была возрождена на основе достижений механики
материалистами XVII—XVIII веков. Признание
причинной обусловленности всех явлений (подобно
механическим процессам), отрицание случайности, попытки
сведения законов других областей явлений к законам
механики, преувеличение одно-однозначного характера их —
все это характеризует так называемый механический
детерминизм20, который свое классическое выражение
получил в трудах французского ученого-астронома
Лапласа. Рациональным зерном лапласовского
детерминизма является само признание закономерной причинной
обусловленности явлений, тогда как сведение законов
20 Критику механического детерминизма см.: Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. Т. 20. С. 532—535.
383

разнокачественной действительности к законам
механики, причинности — к ее механической форме имеет
ограниченное значение, исторически обусловленное уровнем
развития естествознания того времени.
Одно-однозначный характер законов механики и механической
причинности определен не только природой механической
формы движения материи, ее простотой, но и той ролью,
которую она играла в общественном производстве,
являвшемся в XVII—XVIII веках ареной приложения
преимущественно механических сил. Это создает
представление, будто причинность, причинно-следственная связь
является наиболее важной, определяющей формой связи,
что другие формы связи (такие, как закон,
необходимость) могут быть обоснованы на основе причинности.
Именно поэтому и философы, и естествоиспытатели того
времени преувеличивали роль причинности, делали ее
главным, чуть ли не единственным, признаком
детерминизма.
Возрождением точки зрения Аристотеля на
обусловленность явлений, возрождением в развитом виде, хотя
и на объективно-идеалистический манер, явилась
диалектика Гегеля. Марксистско-ленинская философия,
обобщая историю философии и естествознания,
выработала диалектико-материалистический принцип
детерминизма.
Исходным понятием детерминистической концепции
является понятие всеобщей связи. В первом
приближении можно сказать, что любая наука открывает связи в
изучаемых явлениях,— вот почему проблема
детерминизма имеет важное значение для всей науки.
Представление о всеобщей связи, о «связи всего» зародилось
давно21. Сама по себе эта идея недостаточна для целостного
познания мира. Она должна развернуть свои
определения. В истории философии так и происходит: идея
всеобщей связи конкретизируется до представления о
закономерной связи явлений (в древнекитайской
философии — в учении о дао, о всеобщей закономерности
всего происходящего; в древнегреческой — в учении
Гераклита о Вселенной как закономерно
воспламеняющемся и потухающем огне, в учении Пифагора о числах
и т. д.). «Подобно тому как число подчинено определен-
21 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 311.
384

ньш законам,— пишет Ф. Энгельс о пифагорейском
учении,— так подчинена им и вселенная; этим впервые
высказывается мысль о закономерности вселенной»22.
Точно так же можно проследить в истории философии
более или менее обозначенный переход к
представлениям о необходимости, о причинности, о цепи причин
(в философии древнегреческих атомистов Левкиппа и
Демокрита), о возможности, действительности и
случайности (Аристотель, Эпикур) и т. д. Все эти понятия,
начиная от всеобщей связи, включая закон и
закономерность, необходимость и случайность, возможность и
действительность, причину и следствие, входят в
современную концепцию детерминизма. Отсюда нельзя
заключить, что античной философии был присущ принцип
детерминизма,— такой вывод явился бы недозволенной
модернизацией представлений древних. Как отмечал
Ф. Энгельс: «Всеобщая связь явлений природы не
доказывается в подробностях: она является для греков
результатом непосредственного созерцания»23. Это же
имеет силу и для других понятий. Представления
древних греков о всеобщей связи, о цепи причин не были
подняты до ранга научного принципа, и можно говорить
только о прообразе идеи детерминизма, содержащемся
в древнегреческой философии.
Понятие детерминизма имеет исторический характер;
оно, как и всякое философское понятие, развивается,
конкретизируется. В связи с этим можно провести
следующую аналогию с развитием понятий материи и
движения. «Материя первоначально (вплоть до конца
XIX века),— пишет Б. М. Кедров,— отождествлялась в
естествознании с частными физическими ее видами и
свойствами (атомами, веществом, массой)... Движение
тоже первоначально отождествлялось с простейшей по
тому времени его частной формой — механическим
движением»24. Эти представления были обусловлены
уровнем развития науки того времени. Когда были открыты
новые виды материи и их свойства (электрон, изменение
массы электрона в зависимости от скорости движения
и т. д.), стали делаться выводы об «исчезновении
материи», о крушении материализма. Когда же попытки
22 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 503.
23 Там же. С. 369.
24 Современный детерминизм. Законы природы. М., 1973. С. 31.
25-106
385

сведения более сложных форм движения к механической
не привели к успеху, отдельные ученые приходили к
идеалистическим выводам, ссылались на
сверхъестественные силы, на бога. Диалектический материализм,
обобщая достижения естественных наук и общественной
практики, выработал конкретно всеобщие понятия
материи и движения.
Подобно этому понятие детерминизма в XVII—
XVIII веках отождествлялось с механическим
детерминизмом, который всеобщую закономерную связь
явлений сводит к механической причинности. Когда же во
многих областях явлений такое сведение обнаружило
свою неправомерность, появились идеалистические
выводы о крушении детерминизма, причинности,
закономерности. Логико-гносеологической подоплекой таких
выводов является подмена общего единичным,
незаконное возведение частного в ранг всеобщего.
Всеобщую концепцию детерминизма нельзя сводить
к исторически ограниченной его форме, каковой и
является механический детерминизм. Суть дела не меняется,
если на место законов классической механики
подставлять представления какой-нибудь другой теории
(например, электромагнитной, квантово-механической и т. д.)
или какой-нибудь другой отрасли науки (например,
биологии или кибернетики) и абсолютизировать их. Поиски
замены механического детерминизма более сложным
детерминизмом, с более запутанным механизмом
детерминации, напоминающим, к примеру, действия сложных
ЭВМ, ограничены и не выводят за пределы
механистического редукционизма, ибо в основе таких попыток лежит
та же методологическая ошибка: сведение общего к
частному.
Всеобщая концепция детерминизма не может быть
жестко привязана к той или иной форме связи явлений,
как это имеет место в отношении механического
детерминизма к причинности. Здесь причинность как бы
замещает собою все другие формы связи: она есть
воплощение необходимости и выносит приговор случаю; она
обусловливает одно-однозначный характер законов
взаимосвязи явлений и тем самым однозначно
предопределяет ход любого процесса. В отличие от механического
детерминизма диалектико-материалистическая
концепция детерминизма не абсолютизирует ни одну из форм
386

взаимосвязи явлений: ни причинность, ни
необходимость, ни случайность, ни динамическую
(одно-однозначную) и ни статистическую формы законов явлений. Она
включает в себя все формы связи в их внутреннем
единстве и субординации и, по существу, означает признание
всеобщей материальной закономерной связи явлений,
в которой каждая из форм имеет свое определенное
место, свою специфику; каждая из форм по-своему
выражает эту всеобщую связь, только с разных сторон. Тогда
выясняется, что причинность есть лишь одна, правда,
специфическая форма связи. В этом смысле В. И. Ленин
неоднократно подчеркивал, что причинно-следственная
связь, причинность, каузальность — это «лишь малая
частичка всемирной связи», «лишь моменты всемирной
взаимозависимости», «лишь звенья в цепи развития
материи»25. «Всесторонность и всеобъемлющий
характер мировой связи,— отмечал В. И. Ленин,— лишь
односторонне, отрывочно и неполно выражаемый
каузальностью»26.
Понимание причинности как выражения активной
действующей и порождающей27 формы связи явлений
имеет важное мировоззренческое и методологическое
значение в учении о детерминизме. Признание всеобщей
причинной обусловленности явлений органически входит
в детерминизм, оно направлено против всяческих
идеалистических, теологических, индетерминистических
течений в философии. Отрицание причинности равносильно
отрицанию детерминизма. Но детерминизм не сводится к
причинности28.
В своем рациональном понимании механистический
детерминизм, как было отмечено выше, означает
закономерную причинную обусловленность всех явлений
действительности. Но так как причинность сторонниками
механистического детерминизма понимается как
доминирующая над всеми другими формами связи, которые в
25 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 143.
26 Там же. С. 144. См. также: Там же. С. 160.
27 Бранский В. П., характеризуя специфику
причинно-следственной связи, применяет выражение «необходимая производительность»
(См.: Бранский В. П. Взаимосвязь причинности и
случайности//Философские науки. 1971. № 6. С. 62).
28 См.: Кузнецов И. В. Категория причинности и ее
познавательное значение//Теория познания и современная наука. М., 1967. С. 48;
Геворкян Г. А. Вероятное и достоверное знание. Ереван, 1965. С. 18.
387

конечном счете могут быть объяснены на основе
причинности или даже сведены к ней, то этот рациональный
смысл у них принимает такую упрощеную форму:
детерминизм отождествляется с причинностью. К сожалению, в
нашей философской литературе долгое время не
проводилось четкой линии между этими понятиями, не
исследовалось их соотношение, а это приводило к
недоразумениям в некотором смысле и терминологического
порядка29. Для диалектического материализма детерминизм
означает не просто причинную обусловленность явлений,
как часто определяли и определяют его, а всеобщую
связь, объективную закономерную материальную
обусловленность явлений, в которой одно из центральных
мест занимает причинность. Так понятый детерминизм
предполагает качественную разнородность объектов
природы, несводимость законов одной области к законам
другой, одной формы взаимосвязи и
взаимообусловленности явлений к другой. Явление обусловливается
(детерминируется) не только причиной, которая вызвала,
породила его, но и законами данной области явлений,
необходимыми и случайными его связями и т. д., и
каждая из форм всеобщей материальной связи явлений
«вносит свою лепту» в окончательный результат, в опре-
деление «физиономии» данного явления во всей его
конкретности.
В преувеличении роли причинности, расширительном
толковании ее находит свое обоснование понимание
термина «научное объяснение» в смысле причинного
объяснения. Хотя указание причин явлений очень важно,
объяснение не должно сводиться лишь к этому. В
научных теориях, особенно с проникновением в глубь
материи, причинно-следственные связи получают все более
опосредованное отражение, интересы теории как бы
смещаются в сторону более глубоких форм связи явлений,
в которых причинность содержится лишь как момент.
Детерминизм есть синтетическое учение,
рассматривающее причинность, свое центральное понятие сквозь сеть
категорий, выражающих всеобщую связь явлений во
29 Так, В. А. Фок заметил, что физики и философы употребляют
разные термины «причинность» и «детерминизм» для выражения
одного и того же, а именно: закономерной причинной обусловленности
явлений (Философские проблемы современного естествознания. М.,
1959. С. 233).
388

всем ее богатстве. Можно присоединиться к следующей
общей характеристике детерминизма: «Детерминизм
есть общее учение, признающее существование
универсальной закономерной связи всех вещей и явлений мира
и отрицающее существование каких-либо явлений и
вещей в мире вне этой связи. Вместе с тем детерминизм
как учение не ограничивается таким общим положением,
но требует исследования определенных закономерных
связей между изучаемыми наукой явлениями, отвергая
однотипность этих связей, возможность сведения их
лишь к каким-либо одним формам или типам, как якобы
наиболее общим, простейшим»30.
Проблему детерминизма можно отнести в философии
к числу вечных, которые снова и снова предстают перед
человечеством то одной, то другой своей гранью. В
определенном гносеологическом смысле можно даже сказать,
что вечна сама коллизия детерминизма и
индетерминизма: то, что сегодня непонято в его внутренней
необходимости, закономерности и в этом смысле «индетермини-
стично», в будущем найдет свое детерминистическое
оправдание и объяснение. Однако тогда возникнут
новые проблемы, новые коллизии, разрешение которых
невозможно без идеи детерминизма.
Рамки детерминистского учения достаточно широки:
начав с идеи всеобщей связи, оно прослеживает все
связи и опосредования явлений до их причинной
обусловленности и конкретизирует исходную идею до категории
взаимодействия.
30 Кедров Б. М. О детерминизме//Философские науки. 1968. № 1,
С. 41.

Глава 5
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
Полной формой реализации причинности является
взаимодействие, в котором отражаются процессы
прямого и обратного воздействия вещей и явлений друг на
друга, их взаимоотношения и взаимопереходы,
доходящие до порождения одного другим, носящие всеобщий
характер, обладающие системными характеристиками
(последние позволяют объединить взаимодействующие
элементы в определенную целостность). Взаимодействие
всегда носит динамический характер, представая как
причина изменения движения различных объектов, в
результате чего возникают противоречия как
взаимодействия противоположностей. В понятии взаимодействия
зафиксирована высшая для объективного мира
тождественность системности и целостности, в которой
осуществляется взаимосвязь структурных уровней материи,
развитие объектов, их генезис и самодвижение (в этом
плане и общество есть продукт взаимодействия людей).
«Взаимодействие является истинной causa finalis вещей.
Мы не можем пойти дальше познания этого
взаимодействия именно потому, что позади его нечего больше
познавать»1. Во взаимодействии находит свое полное
выражение «мощь субстанции» как первого «всеобщего и
универсального» отношения, именно здесь начинают в
полной мере функционировать характеристики
системности и целостности, отражая субстанциальные цепи
причинения.
Истоки понятия взаимодействия коренятся в понима-
* Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 546.
390

нии силы, «сознательное введение которой в основную
структуру физики может быть рассмотрено как начало
современной науки»2. Уже в античности сила как
причина движения рассматривается в учениях Анаксагора и
Эмпедокла, где разделены материальная и движущая
причины, соответственно материя и сила. В атомизме
Демокрита появляется сила внешнего толчка (удар) как
первая универсальная форма взаимодействия. У
Эпикура, постулировавшего физические взаимодействия
атомов как единственную причину природных и духовных
явлений, возникает идея самопроизвольного отклонения
атомов от прямолинейного пути движения, которое в
данном аспекте оказывается весомой причиной
возникновения существующих миров. К. Маркс в связи с
попыткой Эпикура отыскать имманентную причину
движения материи писал, что «атом не завершен, пока в нем
не проявилось определение отклонения»3.
Другая линия обоснования взаимодействия идет от
Платона, который все десять видов движения признал
вторичными, вытекающими из движения бессмертной
души. В его понимании общественной жизни и сущности
человека большое значение имеет момент целостности.
На этом основании он заключает о наличии строго
причинного взаимодействия: «Самая лучшая связь, конечно,
есть та, которая связывает две вещи в одно
неразделенное целое»4.
Попытка синтезирования «двух линий» в области
взаимодействия привела Аристотеля к выводу о
механической и божественной силах. Существо воззрений Ста-
гирита в этой области составило учение о силе как
причине вынужденного движения. Это учение сохранило
свою действенность вплоть до Галилея. В нем движение
с постоянной скоростью рассматривается как
нуждающееся в постоянном воздействии извне.
Весомым у Аристотеля явилось понимание
взаимодействия не только как пространственного перемещения,
что было характерным для атомистов, но и как
качественных изменений в телах и атомах. Оригинальным
предстает учение о взаимодействии у стоиков, которые
2 Jammer Max. The conceptual development of quantum
mechanics. L., 1966. P. 14.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 42.
4 Платон. Тимей. Киев, 1883. С. 71.
391

пошли гораздо дальше Аристотеля и, отрицая пустоту,
воссоздали концепцию «пневмы», этой динамичной
субстанции, порождающей форму тел, являясь активным
формообразующим началом. Несмотря на исходную
материальность «пневмы», она стала рассматриваться как
континуум сил, пронизывающих всю материю,
составляющих сущностную силу физических явлений.
В средневековье абсолютизация аристотелевских
представлений о внешнем характере силы и
сакрализация идеи божественного первотолчка привели к субстан-
циализации скрытых качеств, что означало предельную
мистификацию всех категорий философии. Однако
постепенное появление новых видов общественной
практики определило зарождение нового понимания
взаимодействия, отличного от воздействия «субстанциальных
природ», что заметно в трактатах аль-Кинди «О
звездных лучах» и аль-Фараби «О вакууме». По аль-Фараби,
тела имеют внутри себя силы, которые действуют без
потустороннего вмешательства, а «затем небесные тела
воздействуют на другие, и от сочетания действий этих
различных сторон проистекают многие виды смесей и
соединений»5. Характерным в этом аспекте является
«Большой труд» Р. Бэкона, где мыслитель прослеживает
тонкую диалектику взаимодействия «агента» и
«пациента» посредством среды, в которой формируются
«образы». Наиболее яркая концепция взаимодействия в этот
период была создана Н. Оремом и Ж. Буриданом в
возрожденной теории импетуса Филлипонуса (VI в. до
н. э.), где импетус истолковывался как первотолчок.
Второй синтез в истории познания понятия
взаимодействия был осуществлен Спинозой, который на основе
логики субстанциальности впервые показал, что для
субстанции-природы достаточно взаимодействия ее
атрибутов и модусов, представление о внешнем воздействии
«снимается» внутри взаимодействия, предстает его
элементом, а понятие о «первоначальном» внешнем
воздействии вообще изживает себя внутри концепции
взаимодействия. Продолжая эту линию философа, Ф. Энгельс
писал: «Взаимодействие — вот первое, что выступает
перед нами, когда мы рассматриваем движущуюся
материю...»6. Он же специально отметил: «Спинозовское:
5 Аль-Фараби. Философские трактаты. Алма-Ата, 1970. С. 252.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 546.
392

субстанция есть causa sui — прекрасно выражает
взаимодействие»7,— поскольку адекватное понимание этого
феномена неизбежно приводит к выводу о
тождественности причин и следствий взаимодействия, когда
причины оказываются следствиями самих себя.
Элемент активности в понимание субстанции был
внесен Лейбницем, который на первое место в структуре
субстанции выдвинул взаимодействие, внедряя в свою
концепцию моменты изменения и динамизма. В. И.
Ленин писал, конспектируя Фейербаха: «Следовательно,
телесная субстанция для Лейбница уже не только
протяженная, мертвая, извне приводимая в движение масса,
как у Декарта, а в качестве субстанции имеет в себе
деятельную силу, не знающий покоя принцип
деятельности»8. В монадологии ярко представлена идея о
субстанции как следствии, результате движения
совершающихся событий и взаимодействий. Деятельность как
взаимодействие восходит у мыслителя к представлению о
монадах как миниатюрных Вселенных: «Нет последнего
мельчайшего тела, частичка материи, как бы мала она
не была, есть целый мир, полный бесконечного
множества творений еще более мелких»9. Как тут не вспомнить
о современных моделях фридмонов или планкеонов,
которые фигурируют как «сконцентрированные
вселенные».
Оригинальную концепцию развил Р. Бошкович в
учении о силовых точках материи, которое сыграло важную
роль в переходе к электромагнитной картине мира.
Взаимодействие поставлено в центр построений
мыслителя на основании постулата о нераздельности материи
и движения. Истолковывая атомы как центры сил,
Бошкович открыл дорогу к воззрениям об относительности
пространства и времени, о значении распределения
материальных масс как исходном элементе понимания
мироздания: «...Каждая точка материи, если существует,
связывает определенную точку пространства с
определенным моментом времени»10.
7 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 546.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 68.
9 Цит. по: Зубов В. П. Развитие атомистических представлений
до начала XIX века. М., 1965. С. 266.
10 Цит. по: Курбанов Р. О. Категория взаимодействия в
философии и физике. Баку, 1983. С. 100.
393

Понимание взаимодействия в немецкой классической
философии сыграло важнейшую роль в становлении
диалектико-материалистической концепции
взаимодействия. Кант рассматривал взаимодействие как
«причинность субстанций, определяющих друг друга»11, высокий
акт рассудка, как конкретное существование
материальных систем и их взаимовлияние, т. е. как
одновременность сосуществующих явлений. Поэтому
взаимодействие трактуется Кантом как сосуществование субстанций:
«...Одновременное существование субстанций в
пространстве можно познать на опыте не иначе, как допуская
взаимодействие между ними; значит, взаимодействие
есть также условие возможности самих вещей как
предметов опыта»12. Непреходящим оказалось понимание
Кантом взаимодействующих субстанций как элементов
целостности, которые существуют одновременно:
«Единство мирового целого, в котором должны быть соединены
все явления, есть, очевидно, простой вывод из молча
допущенного основоположения взаимодействия всех
существующих субстанций»13.
В диалектике Гегеля впервые под сущностью
взаимодействия, его «нервом» понимается единство и борьба
противоположностей. Взаимодействие оказывается для
Гегеля высшей формой объективности, необходимости; и
он тонко и скрупулезно показывает имманентную
диалектику «шествия субстанции через причинность и
взаимодействие»: «...Вещи находятся благодаря их свойствам
в существенном взаимодействии; свойство есть само это
взаимоотношение, вещь есть ничто вне этого
взаимодействия»14. Однако противопоставление
персонифицированной и обожествленной системы общественно-духовного
производства в виде мыслящего духа реальной природе,
в том числе и действительному человеку, приводит к
тому, что как природа, так и человек становятся
средством осуществления неких потусторонних целей.
Несомненна телеологичность, финализм взаимодействия
субстанциальной действительности, которая порождена
стремлением к «чистому понятию».
Диалектический материализм, творчески перерабо-
11 Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3. С. 176.
12 Там же. С. 275.
13 Там же. С. 274.
14 Гегель. Соч. М., 1937. Т. 5. С. 585.
394

тавший достижения предшествующей философии,
интерпретирует взаимодействие как всеобщую форму связи
любых конкретных систем явлений. Материальные
взаимодействия оказываются основанием и причиной
существования и развития систем и целостностей объективной
действительности, их свойств и отношений, структурной
организации, движения, пространственно-временных
соотношений. Следствием взаимодействия различных
уровней и видов материи является весь многообразный
мир.
Понятие взаимодействия элиминировало
необходимость в обращении к «первопричине» мироздания.
Поэтому Энгельс категорически формулирует, что
взаимодействие является конечной причиной вещей. Это
понимание взаимодействия как самопричины дает
возможность интерпретировать его в качестве противоречия
системы, источника его самодвижения. Фактическое
совпадение в этом пункте взаимодействия и внутренней
причины развития системы привело к пониманию
взаимодействия материальных объектов как причины
развития, всеобщего самодвижения материи. В этом моменте
важнейшую роль играют «раздвоение единого» и
отношение противоположностей как главная черта
диалектики, т. е. взаимодействие взаимоисключающих
противоположностей. В. И. Ленин писал: «Раздвоение единого и
познание противоречивых частей его... есть суть
...диалектики»15. Здесь сформулированы основные
взаимоисключающие, но взаимодействующие противоположности:
например, действие и противодействие, в физике —
положительное и отрицательное электричество, соединение и
диссоциация атомов в химии, классовая борьба в
общественной науке. Любое взаимодействие конкретно
принадлежит к определенным системам. Анализ этих
сложных взаимодействующих систем показывает, что причины
саморазвивающихся систем или целостностей предстают
собственными следствиями. Внутренние элементы и
компоненты взаимодействия составляют его содержание,
именно в них находится движущая сила и истоки
развития данной системы. Отсюда взаимодействие есть
процесс, происходящий в результате взаимного изменения
элементов системы или взаимного влияния различных
систем.
15 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 316.
395

В определенном смысле взаимодействие может
рассматриваться как всеобщий атрибут материи, поскольку
оно проявляется на всех структурных уровнях материи:
от механико-физического (механические силы и
движение небесных тел) до человеческого общества
(взаимодействие социальных групп, классов и т. д.). Познание
материи и ее уровней происходит как постижение
взаимодействия, движения материальных объектов и систем,
вне этого познавать нечего: «О телах вне движения, вне
всякого отношения к другим ничего нельзя сказать...
естествознание познает тела, только рассматривая их в
отношении друг к другу, в движении»16. В этом аспекте
взаимодействие предстает как определенная система
связей и отношений; во взаимодействиях находят свое
выражение сущностные черты объектов познания.
В общелогическом плане взаимодействие выступает
как вид связи, поскольку имеется определенный класс
связей, не являющихся причинно-следственными либо
же детерминированными, например связь состояний.
Однако оно обладает и характеристиками, выходящими
за пределы отношений детерминации. Когда речь идет об
отношениях детерминации, то обычно выделяют
детерминанту и пассивную или воспринимающую стороны.
В сложной диалектике отношений взаимодействия и
детерминации следует учитывать, что последняя в данном
аспекте фигурирует как элемент взаимодействия,
включающего в себя понимание процесса развития как
сложного, взаимонаправленного целого. В этой связи Ф.
Энгельс писал: «Взаимодействие исключает всякое
абсолютно первичное и абсолютно вторичное; но вместе с тем
оно есть такой двусторонний процесс, который по своей
природе может рассматриваться с двух различных точек
зрения; чтобы его понять как целое, его даже
необходимо исследовать в отдельности сперва с одной, затем с
другой точки зрения, прежде чем можно будет
подытожить совокупный результат»17.
Постижение взаимодействия на различных уровнях
материи предполагает вычленение бесконечного
многообразия связей и отношений объективной
действительности, состоящей из систем, которые существенно разли-
1в Маркс К, Энгельс Ф. Избранные письма. М., 1947. С. 283.
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 483.
396

чаются в структурном отношении, по своим свойствам и
подчиняются имманентным закономерностям, но в то же
время эти качественно своеобразные уровни
взаимосвязаны. Каждый данный уровень представляет собой
дискретную организованность взаимодействующих форм,
вместе с тем он возникает в результате взаимодействия
предшествующих, более элементарных структур и в то
же время служит исходной базой для создания более
высокоорганизованных форм материи и соответственно
более высокой формы взаимодействия. Последнее
представляет собой основу всеобщей мировой связи,
выражает универсальность причинности и детерминизма.
В истории науки изучение взаимодействия
начиналось с анализа равенства действия и противодействия,
что было зафиксировано в третьем законе Ньютона.
Поскольку это взаимодействие относится не только к
непосредственным силовым воздействиям тел друг на
друга, но и к притяжению их, то отсюда вытекает
принцип действия на расстоянии, что позволяет
зафиксировать появление исторически первой научной концепции
взаимодействия — теории дальнодействия.
Противоречиво отношение Ньютона к этому принципу: с одной
стороны, он позволяет адекватно отразить сущность
тяготения, с другой — при этом, согласно механистической
логике, необходим материальный посредник (позднее в
качестве его был объявлен эфир) для передачи
воздействия. Хотя учение о пустоте торжествует, но
последовательность требует наличия опосредствующего звена,
которое отыскивается в боге: «У него (т. е. Ньютона.—
М. О.) были сомнения, может ли он выразить последний
вопрос так: чем наполнено пространство, свободное от
тел? Полная истина в том, что он верит в вездесущее
божество в буквальном смысле... Он полагает, что бог
присутствует в пространстве как свободном от тел, так и
там, где тела присутствуют»18. Если нет абсолютного
субстрата, передающего действия на расстоянии, то эту
роль приходится играть самому богу. Такова субстрати-
вистская, субстанциалистская логика воспроизведения
действительности. Как известно, многие передовые
физики на основании того, что наделяли вещество
скрытыми качествами на манер «субстанциальных форм», не
18 Ньютон Исаак. М.; Л., 1943. С. 46.
397

приняли тяготения, отнеся его к разряду
перипатетических страшилищ.
Механика Ньютона принесла идею взаимной связи
предметов, в понятийной форме высказала, что тела
могут не только входить в непосредственные силовые
взаимодействия, но и включаться во взаимодействия на
расстоянии. Плоское однородное пространство Ньютона
составляют не только тела, но и совокупность
расстояний между телами, обладающими гравитационной
массой. Отношение взаимодействия прочно входит в
механику, базируясь на отношениях пространственности и
причинности, и становится третьим всеобщим
отношением телесной сферы. С точки зрения взаимодействия
материальных масс стало возможным создать систему
механики, органически сняв в этом принципе отношения
пространственности и причинности, приобретшие
количественную определенность.
Проблема силы, решение которой способствовало
развитию понятия «взаимодействие», уже в механике
стала областью больших дискуссий. Широко известны
дебаты между сторонниками Лейбница, считавшими
мерой движения тела «живую силу»— кинетическую
энергию (произведение массы тела на квадрат его скорости),
и картезианцами, полагавшими таковой произведение
массы на скорость, т. е. количество движения, по
современной терминологии. Даламбер же,
придерживавшийся картезианской методологии, вообще решил
элиминировать понятие силы как схоластическую традицию:
«Я полностью изгоняю присущие движущемуся телу
силы, как понятия неясные и метафизические, способные
лишь распространить мрак над ясной самой по себе
наукой»19. Кардинальный ответ на спор ученых дал
Ф. Энгельс: при сохранении механической формы
движения верна формула картезианцев, при переходе
механической формы в иные формы движения — формула
Лейбница20.
В механике обычно отвлекаются от природы
воздействующих сил, здесь «удовлетворяются» изучением
процессов соударения тел вне анализа существенного
превращения формы движения, поэтому отсутствует ис-
19 Даламбер Ж. Динамика. М.; Л., 1950. С. 24.
20 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 418.
398

следование взаимодействия как такового, что должно
было быть исторически преодолено. Ф. Энгельс писал:
«...Если ту или иную причину движения называют силой,
то это нисколько не вредит механике как таковой; но
благодаря этому привыкают переносить это обозначение
и в область физики, химии и биологии, и тогда
неизбежна путаница... Ограничиваясь категорией силы для
характеристики процессов, физики тем самым выражали
свое незнание сущности этих процессов. Сил было
установлено столько, сколько было известно способов
взаимодействия тел. Связь их мало кого
интересовала»21.
Исторически понятие силы нашло свою «истину» в
понятии энергии, что было связано с открытием закона
сохранения и превращения энергии. Поскольку энергия
явилась универсальной количественной характеристикой
взаимодействия материальных тел, то термин «сила»,
адекватно употреблявшийся только в механике, был
заменен понятием «тип взаимодействия», хотя зачастую и
встречаются термины «гравитационные силы»,
«электромагнитные силы» и т. д.
Для экспликации проблемы взаимодействия особо
важное значение имеет антиномия дальнодействия
Ньютона и гипотезы близкодействия. Генетически первые
физические теории постулировали понятие эфира, т. е.
чрезвычайно тонких невесомых частичек вещества, что
было вызвано необходимостью сведения форм движения
тел к их пространственным перемещениям и,
соответственно, поиску носителей различных видов движения.
Максвелл писал: «Изобретали эфир для планет,— в
котором они могли бы плавать, эфиры для образования
электрических атмосфер и магнитных истечений, для
передачи ощущений от одной части нашего тела к другой
и т. д., пока все пространство не было наполнено тремя
или четырьмя эфирами»22. Так возникла гипотеза эфира,
реального вещества, пронизывающего все мироздание,
связанного с различными физическими состояниями.
Раньше ученые всегда «думали, что объяснили все не-
объясненные еще явления, подставив под них... какое-
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 407.
Максвелл Д. К. Статьи и речи. М., 1968. С. 193—194.
399

нибудь... вещество: световое, тепловое, электрическое
и т. д.»23.
Благодаря эфиру господствовала механическая
картина мира, основанная на принципе дальнодействия или
мгновенного действия на расстоянии. Экспансия
принципа дальнодействия шла триумфальными шагами. Его
влияние распространилось на учение об электричестве
и магнетизме, которое развивалось аналогично
концепции тяготения. Согласно закону Кулона об уменьшении
силы между электрическими зарядами с увеличением
расстояния наблюдалась аналогия между теориями
тяготения и электричества. Объединение электрических и
магнитных явлений также проходило под мощным
влиянием концепции дальнодействия; равным образом
сохранялось и представление об эфире как носителе теперь
уже электромагнитных эффектов.
Вершиной торжества принципа дальнодействия
явилась работа Ампера «Теория электродинамических
явлений, выведенная исключительно из опыта», который
писал следующее: «Руководствуясь принципом
ньютоновской философии, я свел все явления, замеченные
г. Эрстедом, как уже делалось в отношении всех явлений
подобного рода, изученных нами в природе, к силам,
действующим всегда по прямой, соединяющей две
частицы, между которыми они проявляются...»24. Здесь
предельно ясно выразились идеи, позволившие концепции
дальнодействия господствовать в механике и
электродинамике.
Несмотря на экспериментальные данные, которые
противоречили принципу дальнодействия, их описывали
при помощи введения новых промежуточных
утверждений, которые были объединены в теории электрического
потенциала в концепцию псевдоблизкодействия. Суть
последней состояла в том, что в ней фигурировали
уравнения, не содержащие временного параметра. Это
приводило к тому, что по-прежнему сохраняла силу
концепция дальнодействия, когда предполагалось, что
взаимодействия осуществляются независимо от их природы
мгновенно. А ведь именно теория псевдоблизкодействия
стала слабым местом идеи дальнодействия, именно здесь
23 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 12.
24 Ампер А. М. Электродинамика. М., 1954. СИ.
400

был осуществлен прорыв новой концепции близкодей-
ствия.
Теория псевдоблизкодействия была антиномичным
образованием. Существо ее заключалось в оперировании
дифференциальными уравнениями, описывающими
изменение поля от точки к точке, но без привлечения
членов, выражающих изменения во времени, т. е. конечность
скорости электромагнитных явлений. Недостаточность
этой концепции не вызывала сомнений, поскольку она, с
одной стороны, в качестве теории электрического
потенциала опиралась на контактное взаимодействие и тем
самым противостояла теории дальнодействия, с
другой,— элиминируя отражение временного параметра,
она фактически признавала мгновенное действие на
расстоянии.
Первая брешь в гипотезе дальнодействия была
пробита фундаментальными опытами Фарадея, который
попытался создать теорию близкодействия, основанную
на контактном взаимодействии, или действии не на
расстоянии, а от точки к точке. Мыслитель был убежден, что
промежуточная среда оказывает решающее воздействие
на электрические и магнитные силы, на основе чего
возникли представления о заполненности физического
пространства и существовании силовых линий как
основного элемента физических эффектов. Этим были созданы
решающие предпосылки для возникновения концепции
близкодействия. Эйнштейн писал: «Нужно было смелое
научное воображение, чтобы осознать, что не поведение
тел, а поведение чего-то находящегося между ними, т. е.
поля, может быть существенно для упорядочения
событий и для их понимания»25. Именно поэтому Ф. Энгельс,
анализируя появление полевой теории, отмечал, что
«основная мысль у Гегеля и Фарадея тождественна. Оба
восстают против того представления, будто
электричество есть не состояние материи, а некоторая особая,
отдельная материя»26.
Возникновение концепции близкодействия
непосредственным образом связано с открытием Максвеллом
электромагнитного поля, что послужило поворотным
моментом в конкретных теориях взаимодействия. Механи*
25 Эйнштейн А. Собр. научн. трудов. Т. 4. С. 542.
25 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 435.
26-106
401

ческая концепция взаимодействия, заключавшаяся в
мгновенном переносе полученного извне движения, не
позволяла заострить вопрос о превращениях внутри
взаимодействия, поскольку принципиальной причиной
взаимодействия оставался первотолчок, а не само
взаимодействие как всеобщая форма движения и изменения.
Появление же теории близкодействия позволяло
проанализировать такие совокупности причинно-следственных
связей, которые источник движения имели внутри
себя.
Уравнения Максвелла, описывающие
электромагнитное поле, в своей совокупности составляли концепцию
близкодействия, ибо они были ориентированы на
конечную скорость распространения электромагнитных
эффектов, на передачу этих воздействий от точки к точке.
Здесь уже происходит обмен причинно-следственными
связями, когда причина и следствие меняются постоянно
местами. Электромагнитная теория основана на
представлении о непрерывности ее эффектов, их «полевом»
характере, поэтому оказалось, что именно
промежуточная среда играет основополагающую роль во
взаимодействии, что позволило придать решающее значение
принципу близкодействия.
В диалектике, как мы уже говорили, важное место
занимает положение об определяющей роли одной из
сторон или же одной из тенденций взаимодействия.
В исследуемом аспекте следует признать, что в
соотношении дально- и близкодействия определяющей
является концепция близкодействия, которая на первое место
выдвинула факторы опосредствования взаимодействия.
М. Борн писал: «В настоящее время немыслима ни одна
теория взаимодействия, которая отвергла бы этот
принцип»27.
Идея близкодействия привела к построению полевых
теорий в науке, благодаря ей возникли понятия
различных силовых полей или видов взаимодействия, что
позволило ликвидировать понятия пустоты, эфира и т. д. и
синтезировать понятия полей различного вида,
непрерывно распределенных в пространстве и времени. Это
обстоятельство обусловило изучение взаимодействия в
специальном пространственно-временном аспекте, что
27 Борн М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 194.
402

было новым шагом, ибо пространство и время ранее
предполагались незыблемыми вместилищами. Это
повлекло за собой специальное рассмотрение природы
понятий пространства и времени, которые сами
оказались «взаимодействующими силами». Об этой ситуации
можно сказать, что «только в очень редких случаях
физики вынуждены размышлять о глубочайшем смысле
тех понятий, которыми они оперируют, не анализируя их,
но каждый из этих случаев предвещает начало новой
эры в истории науки, отмечаемое существенным
улучшением соответствия наших представлений реальности
внешнего мира»28. Как известно, эти размышления
привели к революционному пересмотру основополагающих
категорий пространства и времени, что исключительно
благотворно сказалось на дальнейшем развитии
науки.
Выдвижение на первый план концепции близкодей-
ствия вовсе не означало элиминации дальнодействия как
такового. Оно постоянно сохраняет роль «оппонента»
близкодействию, и это проявляется и в генезисе
последнего. Последовательный акцент на полевом характере
взаимодействия приводит к парадоксальной ситуации,
когда дискретные заряды в электромагнитном поле
перестают функционировать как сгустки «сил», центры
силовых линий. По этому поводу Эйнштейн писал:
«Последовательная полевая теория требует непрерывности
всех элементов теории, и не только во времени, но также
и в пространстве, причем во всех его точках.
Следовательно, материальной точке как фундаментальному
понятию нет места в полевой теории»29. В конкретно-научном
познании принципы дально- и близкодействия
оказываются различными сторонами единого процесса
взаимодействия.
Квалификация сил природы в новых представлениях
как типов взаимодействия привела к анализу самих
форм и разновидностей взаимодействия, лежащих в
основе мироздания, что вылилось в учение о четырех
фундаментальных типах взаимодействия — слабом,
сильном, гравитационном и электромагнитном. Можно
считать доказанным, что основой всех фундаментальных
Physics in sixties. L., 1963. P. 18.
Эйнштейн А. Собр. научн. трудов. Т. 2. С. 47.
403

связей является всеобщее взаимодействие различных
видов, форм и состояний материи. Исследовательская
мысль идет по пути выявления единства знания, здесь
уже достигнуты серьезные результаты. Эти
исследования должны привести к кардинальному пересмотру
многих современных представлений и понятий. Анализ
взаимодействия в различных его видах и типах необходимо
связан с рассмотрением природы материи,
основополагающих ее форм и разновидностей.
М. А. Марков писал: «...Мы давно привыкли к мысли
о единстве природы. Но мы не умеем описать единство
четырех «стихий», когда различными путями стремимся
к нему. Фарадею удалось установить глубокую связь
магнитных и электрических явлений. Но Эйнштейну не
удалось объединить в единой картине гравитационные и
электромагнитные взаимодействия. Гейзенбергу не
удалось на основе некоего фундаментального г|)-поля
добиться успеха в понимании некоторых сторон этого единства.
Но мы стремимся и будем стремиться к пониманию
глубокого единства „стихий"»30.
Сейчас ключевым в решении проблемы единства
знания оказывается подход к объединению различных типов
взаимодействий, поскольку они в своей совокупности
обусловливают все известные виды физических
эффектов. Уже осуществлены проекты объединения
электромагнитного и слабого взаимодействия в единое
электрослабое взаимодействие, что обусловлено обнаруженной
связью заряда электрона с постоянной, определяющей
величину слабого взаимодействия. Теория
электрослабого взаимодействия уже получила экспериментальное
подтверждение. Имеются попытки объединения
электрослабых и сильных взаимодействий, т. е. реализации идеи
Большого объединения. Аналогично возникают попытки
Суперобъединения, в которое вошли бы все четыре вида
взаимодействий. Взаимодействие как «порождающая
причина» активно влияет и на природу самих ее видов,
потому что нельзя «исчерпывающим образом описать
какое-то одно из четырех полей, не принимая во
внимание наличие других, что природа построена, так сказать,
без излишней роскоши. Понимание органического
единства всех полей, включая гравитационное, как раз и
Марков М. Л. О природе материи. М., 1976. С. 194.
404

является задачей, к решению которой стремилась и
будет стремиться физическая наука»31.
Анализ природы взаимодействия в
конкретно-научных его формах показывает, что принцип дальнодействия
абстрагируется от внутренней природы взаимодействий,
изменений структуры, что принципиально ограничивает
эвристическую силу данного принципа. Концепция
дальнодействия фактически элиминировала время как
объективную форму существования материальных
процессов. Принцип близкодействия, окончательно
утвердившийся в классической электродинамике, открыл широкие
горизонты для адекватного понимания природы
взаимодействия, продемонстрировал его определяющую
сторону, вычленил роль промежуточной среды, что позволило
учесть как взаимодействия между телами, так и
взаимодействия их с окружающей средой. Концепция,
основывающаяся на полевом понимании взаимодействия,
позволила специально рассмотреть вопросы, связанные с
пространственно-временными аспектами взаимодействия,
важнейший из которых — изучение следствий,
вытекающих из предела скорости переноса материального
взаимодействия.
Открытие материальной природы поля привело к
существенному обогащению категориального содержания
взаимодействия, что выразилось в положении о связи
переноса движения с переносом материи. Принцип
близкодействия теперь стал увязываться с полевыми
представлениями, понятие опосредствования стало играть
важную роль, потому что непосредственное
взаимодействие тел, находящихся на расстоянии друг от друга,
стало невозможным, и оно стало осуществляться
благодаря взаимодействию тел с полями.
Взаимодействия регулируются принципами
сохранения, управляющими поведением тел и частиц. Они
устанавливают порядок в мироздании; законы сохранения
проявляются в процессах взаимодействия. Особенно
важна роль принципов сохранения в физике микромира:
«Связь процессов взаимодействия микрочастиц с
законами сохранения позволяет подчеркнуть важную
особенность взаимодействия как формы объективной связи.
31 Эйнштейн и философские проблемы физики XX века. М., 1979.
С. 273.
405

Взаимодействие в природе выступает не только
фактором изменения и движения, но и фактором устойчивости,
сохранения материальных систем и их свойств»32.
Принципы сохранения реализуют количественную неуничто-
жимость движения, поэтому их «можно рассматривать
как научные положения, конкретизирующие более общее
утверждение о сохранении материальными объектами
способности к взаимодействию»33. Законы сохранения
несут различную объяснительную нагрузку. По
сравнению с законом сохранения энергии и импульса, а также
законом сохранения момента количества движения,
обладающими общим характером (будучи конкретизация-
ми всеобщего закона сохранения материи и движения),
законы сохранения зарядов и массы (имеющей характер
зарядов), которые проявляются во всех типах
взаимодействия, являются более конкретными. Действие же
других законов сохранения ограничено, так как они
значимы лишь для отдельных видов взаимодействий
(законов сохранения изотопического спина, четности
и т. д.).
Важное значение в современной науке имеют
принципы инвариантности и симметрии, при помощи которых
выделяются структуры как инвариантный аспект
системы. Современная наука показала, что различные типы
симметрии связаны с различными типами
взаимодействия, а это предполагает объяснение явлений науки ча
основе взаимосвязи между симметрией и силой
взаимодействия. Определенный тип взаимодействия всегда
подразумевает определенную взаимосвязь данных
элементов, соответствующую структуру, что позволяет
подключить философское понятие структуры к анализу
взаимодействия. Целостность всегда структурирована,
как и любая система. В данном аспекте структура
выступает как взаимосвязь элементов внутри целого.
Взаимодействие оказывается важнейшей характеристикой
структуры: наличие структурности, систематизированно-
сти обусловливает способность вещи или элемента к
взаимодействию: посредством взаимодействия
проявляется динамическая сущность вещей и элементов как
32 Жбанкоеа И. М. Проблема взаимодействия. Минск, 1971.
С. 109.
33 Веселовский В. Н. Философское значение законов сохранения
материи и движения. М., 1964. С. 74.
406

структурированных образований. Взаимодействие
является всеобщим основанием, благодаря которому
происходит превращение объектов друг в друга, что особенно
ярко выступает на уровне элементарных частиц.
Саморазвивающиеся системы располагают такой
разновидностью взаимодействия, в которой осуществляется
непрерывное изменение его сторон и компонентов,
причины и следствия постоянно меняются местами, причиной
развития системы оказывается зачастую собственное же
следствие, взаимодействие элементов является причиной
развития системы. Привнесение момента развития
играет важнейшую роль в этом «круговороте» причин и
следствий, превращая его в восходящую, спиралевидную
направленность движения системы. Классическим
образцом воспроизведения взаимодействия элементов
органической системы, а именно экономических явлений,
остается «Капитал» Маркса.
Исследуя товарную форму производства, Маркс
пришел к выводу, что товары при обмене выполняют
противоположные функции: «...Один товар — тот, стоимость
которого выражается,— непосредственно играет роль
лишь потребительной стоимости, а другой товар — тот,
в котором стоимость выражается,— непосредственно
играет роль лишь меновой стоимости»34. Однако
главным для обоих товаров оказывается их взаимодействие,
т. е. выполнение сразу двух ролей — и меновой, и
потребительной стоимостей, при котором происходит
взаимопроникновение различных экономических функций.
В процессе взаимодействия товаров вычленяются их
действительные роли, доходящие до отношения
противоположностей, когда отношение товаров друг к другу
предстает как отношение товара к самому себе, т. е.
противоречие.
Взаимодействие различных видов труда приводит к
выработке такого определения труда, в котором уже не
фигурируют характеристики конкретного труда и
полезных свойств товаров, т. е. абстрактного труда. Маркс
показывает, что подобное отвлечение является реальным
общественным явлением, которое постоянно
воссоздается в стихии капиталистического производства,
следовательно, имеет собственную положительную природу. Све-
34 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 71.
407

дение разных видов конкретного труда в ходе
взаимодействия на рынке к единой основе — абстрактному труду—
совершается самим объективным ходом производства
товаров при капитализме, когда труд нивелируется и
абстрактный труд становится реальным фактом. «Это
сведение представляется абстракцией, однако это такая
абстракция, которая в общественном процессе
производства происходит ежедневно»35.
Содержанием взаимодействия оказывается
превращение условия в обусловленное, причины — в следствие и
наоборот. Для диалектики такой подход означает, что
внутри развития теории вычленяются определения,
которые существенны, необходимы и, соответственно, этапны
в данной области познания. Выявление определений
предмета, являющихся условиями, причинами и
следствиями, позволяет зафиксировать вехи познания, вне
которых бессмысленно говорить о постижении предмета.
В марксовой политэкономии такую роль играют
категории денег, товара, рабочей силы и т. д., выступающие как
причинами товарно-денежных отношений, так и их
следствиями. Внутри специфического движения капитала эти
категории предстают в роли условий его возрастания,
равно как и его следствий.
Это положение позволило обрисовать диалектику
действительного развития, в которой взаимное
превращение, «переворачивание» и «замыкание на себя»
привело к образованию некоторой замкнутой целостности,
регулирующейся и функционирующей благодаря
внутреннему взаимодействию. Последнее переводит форму
развития данной системы из кругообразного воздействия
друг на друга в спиралевидное движение, расширяющее
масштабы своего развития вовне, осваивающее новые
горизонты действительности.
Вывод Маркса относительно подобной системы
«органического» взаимодействия, позволяющего
зафиксировать жесткую систему явлений, развивающуюся по
внутренним закономерностям, был таков: «Эти
предпосылки, которые первоначально выступали в качестве
условий становления капитала и поэтому еще не могли
вытекать из его деятельности как капитала, теперь
являются результатами его собственного осуществления,
35 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 17.
408

полагаемой им действительности, являются не
условиями возникновения капитала, а результатами его бы-
тая»36. Природа этого взаимодействия диктует каждому
единичному явлению его место внутри данного круга
вещей и процессов, придает ему конкретную форму
существования, позволяет функционировать в
зависимости от реальной системы, внутри которой оно
находится.
Огромное значение, которое имеет конкретная
система взаимодействия, заключается в том, что именно она
в марксовой методологии позволяет вычленить всеобщие
и необходимые условия бытия и функционирования
капитала, обязательные элементы движения и развития
системы. Во взаимодействии капитала и наемного труда
таковыми необходимыми моментами выступают товар,
рабочая сила, деньги и т. д. Это приводит к пониманию
системы экономических явлений как исторически
возникшей, развивающейся на основе внутреннего
взаимодействия, благодаря которому происходит постоянное
воспроизведение своих условий и предпосылок, т. е. рабочей
силы, товара, денег, машинной техники и т. д., как своих
следствий, оказывающихся всеобщими формами
движения экономических феноменов, без которых это
движение невозможно.
Взаимодействие предстает как высшая причина
конкретного существования вещей и явлений, их «целевая
причина», ради которой они существуют, функционируют
и развиваются. Реальная конкретность как система
взаимодействия выступает высшей формой
объективности, предопределяющей конкретную природу и форму
каждой отдельной вещи, функционирующей внутри
данной системы взаимодействия. Подобный подход Маркса
позволил вскрыть корни аристотелевского учения об
энтелехии, гегелевской «идеи как чистой формы», в
которых были мистифицированы действительные причины
специфического движения конкретной системы
взаимодействия. Вовлеченность в последнюю, по Марксу,
предопределяет роль и место вещи или явления: «Стул на
четырех ножках под бархатным покрывалом в известных
условиях представляет трон, но на этом основании этот
стул, эта вещь, служащая для сидения, не есть трон
36 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 448.
409

благодаря природе своей потребительной
стоимости»37.
Реальной основой наличного бытия и
функционирования каждой вещи оказывается конкретная система
взаимодействия, внутри которой эта вещь находится.
Взаимодействие приобретает значение всеобщего закона,
формирующего единое целое, сведя материальные
явления на основе их связи, сцепления в систему, которая
обладает внутренним импульсом развития, имманентным
целеполаганием, т. е. становится органической
целостностью, «тотальностью своих определений».
С позиции диалектического материализма
совокупность взаимодействующих элементов и составляет ядро
исторически развивающейся системы, сложного
конкретно расчлененного целого, движущими пружинами
которого оказываются внутренние взаимодействия,
доходящие до противоречий данной конкретной системы.
Адекватное понимание взаимодействия как причины
развития системы позволяет видеть имманентные
движущие силы этого образования как «саморазвивающейся»
целостности.
Начало специфической истории конкретной системы
явлений всегда фиксируется в предпосылках и условиях,
созданных до возникновения этой системы. Эти условия
и предпосылки сохраняются на всем протяжении
существования данной системы, равно как сохраняется и
сложная форма взаимодействия внутри исследуемой
целостности. Однако исторически поздние образования,
последующие результаты движения системы образуют
новую систему взаимодействия, внутри которой они
фигурируют уже не столько как следствия первоначальных
условий и причин, а как господствующий элемент в
новой системе взаимоотношений, которая подчиняется
позднему, более высокому принципу развития. Тогда
прежние образования оказываются подчиненными,
побочными формами данного развития, законом движения
которых становится траектория новой формы
взаимодействия.
Сохранение и функционирование условий движения
внутри новой системы взаимодействия приводит к
обретению данным развитием формы спиралевидности, в ко-
37 Архив Маркса и Энгельса. М., 1933. Т. 2(VII). С. 47.
410

торой всеобщие и необходимые условия движения,
сохраняющиеся в качестве следствий развития органического
целого, повторяясь на каждом крупном этапе движения,
расширяют и обогащают свое внутреннее содержание.
Уже внутри структуры понятия взаимодействия
заложены истоки развития от простого к сложному, от
возникновения специфической организации к ее движению и
развитию на основе приобретения все новых и новых
систем взаимодействия, в рамках которых исходный
материал этой организации существенным образом
переконструируется, получая задаваемые ему новые
принципы функционирования и развития. Рабочая сила как
способность к труду, товар как потребительная стоимость,
деньги, торговая прибыль, рента и т. д. являются
предпосылками и условиями генезиса капитала, однако в
условиях капиталистического способа производства, когда
происходит воспроизводство рабочей силы как товара,
элемента капитала, в данной специфической системе
движения капитала они являются в равной степени как
причинами, так и следствиями, продуктами самого
капитала.
Взаимодействие, характеризующее прежде всего
жесткую, замкнутую структуру определенной
целостности, благодаря спиралевидности развития предстает как
система исторических предпосылок, в которой вызревает
новая, более высокая система конкретного
взаимодействия, последовательно проходящая через стадии
становления и развития, преобразования в более высокую
систему. Субстанцией вещей, их «порождающим»
основанием оказывается конкретная форма взаимодействия
этих вещей, последовательно развивающаяся путем
перехода к более высоким принципам взаимодействия.
Анализ последнего внутри исторически развивающейся
и продолжающей развиваться системы предполагает
исследование данной целостности.
Материалистическая диалектика в отличие от
сторонников системного подхода (который обычно развивается
с формальных позиций) понимает системы как
органические, содержательные, где системообразующий
принцип имеется уже в самом начале, подчиняя себе свои
предпосылки, соответствующим образом перерабатывая
их для своих потребностей. Различные уровни
взаимодействия элементов данной системы находят свою «ис-
411

тину» в высшем уровне взаимодействия, когда его
системные связи становятся законом функционирования
всех этапов и форм взаимодействия. Переход по мере
эволюции мироздания системообразующих принципов от
простых к более сложным уровням взаимодействия
сопровождается возникновением новых способов
организации и функционирования систем, где последующий
уровень взаимодействия становится господствующим,
представляя свои предпосылки и уровни взаимодействия
в качестве уже собственных результатов системополага-
ния, поглощая исходные для него взаимодействия,
перерабатывая их, в результате чего они выступают как
моменты своего движения и функционирования.
Полагание в диалектической логике системности
неразрывно связано с единым подходом, организующим
принципом, «жестким ядром» системы, которое
сохраняется, невзирая ни на какие коллизии. Так как в
органических системах постоянно происходят процессы
снятия автономного содержания целостностей и подчинения
их некоторому высшему принципу, то следует еще раз
обратиться к диалектическому понятию снятия. В связи
с этим в литературе указывается, что «отрицание
происходило прежде всего в самом содержании предпосылоч-
ных факторов, а также в изменении их места и значения
в новом процессе. По содержанию
ориентировочно-исследовательская деятельность отрицалась
познавательной деятельностью, стадная форма общения —
социальным общением с его совершенно новыми способами и
средствами передачи информации, индивидуальность
чисто биологического — индивидуализацией социального
опыта. Однако, являясь объектом отрицания, они, в свою
очередь, не исчезали в прошлом своем биологическом
значении. Они играли определенную роль и в самом
антропогенезе, хотя эта роль стала
вспомогательной»38.
Подобное снятие-отрицание оставляет значительную
роль за поглощенным содержанием, несмотря на то, что
в новых условиях оно должно нести уже существенно
иные функции. Эта «смена ролей» приводит к тому, что
главное в системе, ее организующий принцип, не может
подвергаться сомнениям. В области научного знания
Батенин С. С. Человек и его история. Л., 1976. С. 49.
412

такое рассмотрение системы приводит к пониманию ее
как «эпистемогенной матрицы», комплекса
системообразующих факторов, т. е. некоторой совокупности
нормирующих элементов. По отношению к философским
представлениям понимание системы как набора
взаимодействующих элементов означает уже нечто другое, а
именно: понимание ее в аспекте единой, неслиянной
субстанции. Именно здесь уместно сказать: «Это — то
общее освещение, в сферу действия которого попали все
другие цвета и которое модифицирует их в их
особенностях»39. Абсолютистское понимание здесь проявляется
в том, что с точки зрения одного принципа
рассматриваются все уровни взаимодействия. Этот объективизм
приводит к полаганию верховной ипостаси (хотя бы в
виде принципа), что уже заложено в снятии низших,
абстрактных форм существования предмета более
высокими и богатыми уровнями взаимодействия.
Классическим образцом такого представления о
системообразующем принципе является понимание Марксом
системы полезности в капиталистическом обществе, где
и красота, и честь, и достоинство рассматриваются с
точки зрения полезности. Этот подход воплощает внутри
себя критерий используемости любых вещей и явлений
в аспекте полезности, когда всякое предметное или
культурное содержание нивелируется в ракурсе
выгодности для капиталиста, благодаря чему и происходит
перелив капиталов в более действенные, эффективные
сферы приложения. Высшим принципом
взаимодействующих уровней производства и потребления
оказывается полезность, выгодность, прагматичность40.
Замкнутость системы становится очевидной, тут нет перехода к
другим принципам образования систем, т. е. происходит
канонизация этой системы.
Проецирование заранее установленного масштаба
оказывается важной чертой системного подхода, что уже
заключает в себе глубокое противоречие, полагающее
пределы существования и функционирования данной
системы. Замкнутая целостность, безусловно, имеет свои
подсистемы, уровни взаимодействия с относительно
независимыми формами существования, однако опосредст-
39 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 43.
40 Там же. С. 387.
413

вование их в высшей связи отношений кладет предел
этой органической системе, оконечивает ее. Дальнейшее
развитие системы невозможно, и возникает
необходимость в новом обосновании взаимодействия вещей и
явлений действительности, которое смогло бы задать
принципы образования и функционирования систем
открытых, т. е. развивающихся «безотносительно к какому бы
то ни было заранее установленному масштабу»41.
Новое понимание системы возможно лишь на основе
анализа роли взаимодействующих элементов системы,
которые в этом аспекте суть уже не только подчиненные
и «снятые» образования, а компоненты системы,
играющие в ней полноправную роль, присутствующие на
высшем уровне системы. Монотеоретичность подхода в этом
плане заменяется вычленением более богатых связей,
подразумевающих совокупную эволюцию подсистем,
когда они оказываются активными компонентами,
обогащающими основное содержание системы,
подключающимися к дальнейшему совершенствованию ее,
вырабатывающими собственные стимулы развития внутри
кардинальной магистрали движения системы. Новый подход,
как видно, основан на понимании опосредованных связей
внутри развивающегося сообщества как
субстанциальных связей движения, в которых каждый элемент имеет
собственное развитие — одно из составляющих общей
тенденции. Такая системная связь уже позволяет
выработать критерии подхода, где взаимодействие
составляющих элементов оказывается важным фактором,
существенно дополняющим и развивающим общий принцип
системы. Именно это понимание взаимодействия
позволяет найти подходы к разрыву замкнутости системы, она
становится открытой ко всему внешнему. Благодаря
взаимодействию подсистем с внешними факторами
появляется стимул развития системы, она разрывает свои
границы, установленные общим принципом. Таким
образом происходит обогащение всей системы за счет
притока извне новых воздействий и взаимодействий.
Однако роль взаимодействия различных уровней
системы не ограничивается аспектом «канала внешней
информации», внешнего влияния. Главное, что
взаимодействие уровней системы приводит к повышению общей
41 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 476.
414

жизнеспособности системы на основе взаимообогащения
всех ее уровней, их взаимовлияния и развития,
подтягивания низших уровней до высших как стимула развития.
Происходит сцепление всех уровней системы, которое
теперь аккумулирует достижения различных уровней и
этапов взаимодействия воедино, представляя всех
участников всеобщего процесса воссоединения
полноправными элементами системы. Именно в связи с этим можно
сказать, что «свободное развитие каждого является
условием свободного развития всех»42.
Понимание составляющих систем как
взаимодействующих полноправных элементов исключает унылое
единообразие и унифицированность, монотонность и
нивелировку, необходимость в верховной ипостаси.
Универсальность системы теперь присутствует в каждом ее
элементе, каждая ее частичка несет черты всеобщности,
отдельная микрочастичка может быть охарактеризована
как «сконцентрированная Вселенная» (так, как это имеет
место в гипотезе планкеонов или фридмонов). С новым
пониманием системности приходит идея тотальности.
Естественнонаучным рефлексом такого подхода
оказалась теория бутстрапа, в которой одна частица
рассматривается как порождающая все другие частицы.
Аналогичным образом в физике возникло понимание вакуума
как «основного состояния» полей, где фундаментально
обосновывалась тотальность исходного начала, в
котором заложены неисчерпаемые возможные проявления
реальности.
Адекватное понимание взаимодействия приводит к
верному осмыслению субстанциальных процессов
мироздания, бесконечного и неисчерпаемого универсума, в
котором бесконечно малое и бесконечно большое
смыкаются. Тогда возникает понимание целого как
совокупности наличных и виртуальных состояний, где
взаимодействие структурных элементов составляет основу
дальнейшего развития этой системы. Субстанция сама
проявляет свою относительность; взаимодействие
модусов позволяет каждому автономному образованию играть
роль целого, происходит взаимопроникновение
всеобщности и единичности. В результате спектр
взаимодействия все расширяется, включая в себя взаимодействие
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 447.
415

природы и общества, природы и очеловеченной природы.
Целесообразная практическая деятельность человека
соединяет воедино диалектику объективного и мир
человека. Понимание отдельной системы теряет свою
значимость, речь идет уже о космогенезе, всеобщем мире
вселенной и человека. Осваивая предметную область
действия и познания, человек становится на точку
зрения, согласно которой нет замкнутых систем и только вся
система мироздания может быть полем его деятельности.
Именно эта открытость переводит «человека в
космическое измерение, которое прорезает всякое различие и
протяжение культур и связывает человеческое существо
с возможностями вселенной»43.
Это понимание субстанциальности взаимодействия
противоположно плюрализму, ибо в основе его лежит
принцип единства многообразного. Здесь логика целого,
вырастающая из самой природы взаимодействия,
противостоит плюралистичности, которая есть логика сумма-
тивно целого, без учета важнейших тенденций,
вырастающих на основе опосредованной связи между
агентами данного сообщества.
Понятие взаимодействия предполагает адекватное
понимание противоречия как движущей силы развития.
При изучении различного рода взаимодействий
вычленяются как специфические, так и общие черты. Развитие
научно-технического прогресса обусловливает
необходимость осознания характера взаимодействия общества и
природы, решения экологической проблемы, которая,
возникнув как вопрос о выделении человека из природы,
в настоящее время чрезвычайно обострилась.
Противоречие, заключенное во взаимодействии общества и
природы, доходит временами до антагонизма. С
общефилософской точки зрения эта проблема формулируется как
вопрос о взаимодействии двух ставших систем,
поскольку и природа и общество ныне развиваются на основе
имманентных предпосылок. Отсюда и несовпадение
темпов развития общества и природного окружения,
которое приводит к реальным противоречиям между
основными структурами материального производства
общества и компонентами природного окружения, чреватое
43 Мамардашвили М. /С. Наука и культура//Методологические
проблемы историко-научных исследований. М., 1982. С. 53.
416

необратимыми последствиями, если их вовремя не
разрешить.
Понимая человека и общество как часть природы,
выделившуюся из последней на определенном этапе ее
развития, необходимо рассматривать их во
взаимодействии, в едином контексте, в общей логике объективной
действительности, первейшим требованием которой
является необходимость учета всей субстанции,
объективной Вселенной, которая должна быть сохранена и
развита. Сообразно этой единой логике
универсально-производительная деятельность людей должна совершаться
по законам не только необходимости, но и свободы,
соразмерности и красоты. «...Человек производит даже
будучи свободен от физической потребности,— писал
Маркс,— и в истинном смысле слова только тогда и
производит, когда он свободен от нее... человек умеет
производить по меркам любого вида и всюду он умеет
прилагать к предмету соответствующую мерку; в силу
этого человек формирует материю также и по законам
красоты»44. Понимание мироздания по законам
гармонии, соразмерности возникает закономерно при
последовательном применении субстанциального подхода к
изучению мировоззренческой проблематики, обогащенного
принципами причинности и взаимодействия.
Дальнейшее изучение взаимодействия необходимо
приводит к исследованию целостности, ибо новая
трактовка взаимодействия как «порождающей причинности»
в субстанциальных цепях позволяет адекватно
вычленить основания генезиса и функционирования новых
развивающихся целостностей.
44 Маркс К-, Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956.
С. 566.
27-Ю6

Раздел IV
РАЗВИВАЮЩАЯСЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ
Глава 1
ВСЕОБЩЕЕ И ЕДИНИЧНОЕ
Как уже отмечалось, благодаря взаимодействию как
взаимному изменению причиняющих друг друга сторон
происходит самодвижение действительности. Однако в
процессе взаимодействия ни целое (субстанция), ни
взаимодействующие ее части еще не существуют для
себя. Поэтому движение целого осуществляется как
стихийный результат взаимодействия частей, а не как
заранее предвидимый и направляемый им процесс развития.
Формой же, в которой взаимодействие действительности
оборачивается на себя и придает действительности
завершенную бесконечную форму, является диалектика
всеобщего, особенного и единичного.
Первоначально проблема соотношения всеобщего и
единичного возникла еще в античной философии, однако
развитой формы она достигает лишь в философии
Нового времени, когда докапиталистические локальные
отношения сменяются товарно-денежными связями и
отношениями.
В философии Спинозы всеобщее понимается как
единая основа (субстанция) всех конечных, преходящих
вещей. В форме особенного же выступает два
бесконечных в своей особенности атрибута субстанции —
атрибуты мышления и протяжения. Единичное же суть модус
(состояние или частица), который отпал от бесконечной
субстанции и потому соотносится лишь с другими,
такими же конечными и преходящими модусами. В отличие
от единичных вещей спинозовское всеобщее вечно и бес-
418

конечно как причина самого себя. Однако такое
понимание всеобщего является еще абстрактным, оно не
постигает различий и противоположных определений
конечных модусов. Всеобщее у Спинозы замыкается в
самом себе, и потому его движение к особенному
рассматривается как что-то внешнее и случайное. Такое
абстрактное всеобщее не может вобрать в себя конечные
определения единичностей, а лишь погружает модусы в
свое бесформенное единство. Чтобы особенное и
единичное не сводились лишь к всеобщности субстанции, а
выводились из нее, «необходимо было соединить идею
единства мира с принципом развития, допустить
принцип самодвижения, саморазвития, переход от всеобщего
к особенному и единичному»1.
Для решения этой проблемы Лейбниц исходил из
противоположного принципа — абсолютной
множественности монад как индивидуальных сущностей: «Каждая
монада самостоятельна, все ее определения и
видоизменения всецело совершаются в ней самой, и никогда она
не определяется извне»2. Но именно потому, что монады
суть конкретные внутри себя единичности, они и
выступают замкнутыми в себе целостностями, содержащими в
себе все определения универсума3. В своей философии
Лейбниц не смог понять единство и целостную
взаимосвязь монад друг с другом и потому прибег к идее
«предустановленной гармонии», якобы творимой Богом
как монадой монад.
Первым пытался преодолеть такое метафизическое
противопоставление всеобщего и единичного Кант. Он
рассматривал единичность (многообразие
чувственности) и всеобщность рассудка как две стороны единого
синтетического знания. По Канту, познание носит
всеобщий, закономерный характер постольку, поскольку оно
определяется рассудком. Но если бы знание всецело
определялось только всеобщим, рассудком, то оно
лишилось бы творческого момента, имело бы только аналити-
1 Абдильдин Ж. М., Нысанбаев А. Н. Диалектико-логические
принципы построения теории. Алма-Ата, 1973. С. 107.
2 Там же. С. 108.
3 «Монады, — писал Лейбниц, — вовсе не имеют окон, через
которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти» (Лейбниц Г.
Соч.: В 4 т. М., 1982. Т. 1. С. 413—414), поэтому сколько монад,
столько же и замкнутых в себе миров.
419

ческое значение. Творчески-синтетический характер
познание приобретает благодаря синтезу рассудка с
чувственным многообразием, источником которого
является бессознательная объективность вещи-в-себе;
поэтому знание не сводимо ни к сознательной деятельности Я,
рассудка, ни к многообразию ощущений. Этот
сознательно-бессознательный синтез всеобщего и единичного
осуществляется продуктивным воображением, которое и
опосредствует связь всеобщих форм рассудка с
единичностью чувственности. Поэтому особенное как
опосредствующее звено со стороны всеобщности Я выступает
как всеобще-особенное, со стороны же чувственности,
единичности — как единичностно-особенное. Т. е. в
едином синтетическом акте движение от всеобщности
сознания к единичности чувственности осуществляется
одновременно как противоположное движение от
единичности чувственности к всеобщности Я. Этот
чувственно-интеллектуальный синтез всеобщего и единичного
происходит посредством трансцендентальной схемы.
Однако в силу бессознательности трансцендентального
синтеза воображения противоречивая природа
особенного (опосредствующего звена) осталась для Канта
загадкой, «слепым искусством души».
Стороны указанного синтеза были внешними друг
другу и соединялись через третье — посредством
бессознательной деятельности воображения. Разрешение же
их противоречия как совпадение трансцендентального и
эмпирического Я мыслилось Кантом в идее
созерцающего (божественного) рассудка. Если конечный,
человеческий рассудок лишь логически оформляет получаемое
извне чувственное многообразие, то божественный,
бесконечный рассудок непосредственно творит единичные
вещи. Поэтому в сотворенных им вещах последний
непосредственно созерцает их суть как продукт своей
бесконечной творческой деятельности. Иными словами,
всеобщее непосредственно творит, определяет единичное4.
4 Эта идея конкретно-всеобщего наиболее полно была развита
Кантом в «Критике способности суждения». Именно
рефлектирующей силе суждения он приписал принцип созерцающего рассудка.
Согласно Канту, рефлектирующая сила суждения одновременно и
свободна, и необходима, суть целостная способность «души». Она
имеет своим предметом явления целесообразности в природе и
прекрасное в сфере искусства. По Канту, предмет прекрасен тогда,
когда свободное, случайное движение от чувственного многообразия его
420

После Канта задача могла состоять только в том,
чтобы вывести найденное аналитически Кантом
содержание целого из самого Я во всеобщей, диалектико-логи-
ческой форме. Фихте в своей дедукции целого из
самодеятельного Я оставался в пределах конечного кантов-
ского, субъективно-идеалистического понимания
мышления, и поэтому ему не удалось преодолеть кантовского
дуализма самосознания и вещи-в-себе. Поэтому Гегель
исходит уже из объективно-идеалистического понимания
мышления как бесконечного, субстанциального
начала.
Согласно Гегелю, спинозовское понимание всеобщего
неудовлетворительно потому, что в нем всеобщее
противопоставляется единичному многообразию и потому
оказывается абстрактным и замкнутым в себе. Но точно так
же неудовлетворителен и «вывернутый наизнанку»
спинозизм Фихте. Абсолютный субъект Фихте отделяет и
противопоставляет себе как не-Я субстанциальную
непосредственность и потому оконечивается ею, оказывается
абстрактной субъективной деятельностью, лишенной
субстанциального содержания. Истинное же единство как
самостоятельное целое состоит «в единстве и
взаимопроникновении индивидуального и всеобщего, ибо всеобщее
приобретает конкретную реальность лишь через
единичное, а единичный и особенный субъект находит прочную
основу и подлинное содержание своей действительности
лишь в рамках всеобщего»5. Таким абсолютным,
самостоятельным целым и является непосредственное
единство субстанции и субъекта, т. е. Абсолютная Идея,
Абсолютный Дух, имеющий объектом самого же себя6.
предметной формы, схватываемое воображением, согласуется,
совпадает с противоположным движением от всеобщности рассудка. В
области же природы рефлектирующая способность суждения «не может
предпринять попытки классифицировать всю природу по ее
эмпирическим различиям, если она не... специфицирует ...свои
трансцендентальные законы по какому-то принципу» (Кант. Соч.: В 6 т. М., 1966.
Т. 5. С. 119). Это совпадение нисходящего движения от всеобщего
трансцендентального принципа к эмпирическим различиям с
восходящим движением от эмпирического единичного к первому было бы
невозможно, если бы целое как единство всеобщего и единичного не
заключалось имплицитно, в свернутом виде в рефлектирующей силе
суждения.
5 Гегель. Эстетика: В 4 т. М., 1968. Т. 1. С. 189.
6 «Гегель на место действительной связи между человеком и
природой ставит абсолютный субъект-объект, представляющий собой за-
421

Однако выведение особенного и единичного из Идеи
неизбежно обернулось снятием творческой
самостоятельности особенного и замыканием этого обожествленного
всеобщего в единичном как «положенной абстракцией»7.
Поэтому гегелевское логическое целое неизбежно
приходит к самоисчерпанию, к покою абсолютной себетожде-
ственности.
В отличие от традиционного понимания всеобщее, по
Гегелю, не есть «нечто общее, противостоящее
единичному и особенному», но суть «такое всеобщее, которое в
самом себе, в своем развитии содержит свое другое, т. е.
единичное и особенное»8. Как конкретная целостность
моментов общего, особенного и единичного понятие, по
Гегелю, есть такое простое, которое вместе с тем есть
самое богатое внутри себя самого. Если абстрактное
общее просто отрицает всякое особенное и тем самым
опускается до уровня особенного, то конкретное
всеобщее отрицает единичное и особенное, отделяет их от
самого себя и различает их лишь для того, чтобы
объединить.
Всеобщее, по Гегелю, это такая целокупность,
которая содержит в себе особенное и единичное и в самом
единичном соотносится с собой как абсолютная
отрицательность9. Дело в том, что особенное суть определение
различия, соотношения с другим. Всеобщее же и
единичное себетождественны, суть соотносящиеся с собой
отрицательности. В определении особенного единичное,
различаясь от другого единичного, в то же время
соотносится с ним на основе всеобщего, субстанциального для
них содержания. А поскольку эти особые единичности
имеют своей общей основой единую субстанцию как
бесконечную, творческую форму, постольку гегелевская
всеобщность не теряет себя в особенном, но как
внутренняя рефлексия движется внутри себя. Поэтому
особенное в непосредственном единстве содержит от
единичного момент определенности, а от всеобщего — момент
рефлексии-в-себя10. Хотя в особенном целостное тожде-
раз всю природу и все человечество, — абсолютный дух» (Маркс /С,
Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 184).
7 Гегель. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 59.
8 Абдильдин Ж. М., Нысанбаев А. Н. Диалектико-логические
принципы построения теории. С. 31.
9 Гегель. Наука логики. Т. 3. С. 16—17.
10 Там же. Т. 2. С. 224—225.
422

ство с собой как всеобщность и отрицается, но лишь
диалектически, ибо обособление, различение
совершается не только единичным, но одновременно и самим
всеобщим как бесконечной субстанциальной формой.
Поэтому в единичном как отрицании отрицания происходит
возврат к тождеству с собой, однако не только в
целостной форме, но и в конкретной, индивидуализированной
форме индивида как элемента субъект-субстанциального
целого. Поэтому разница между всеобщим и единичным
лишь количественная, в их масштабе. Если у Спинозы
всеобщее и единичное качественно противоположны (как
бесконечное и конечное и т. д.), то у Гегеля эти
противоположности снимаются, разрешаются в их тождестве.
Т. е. если всеобщее выражает себетождественность
субстанции, то единичное — себетождественность,
бесконечность субъективности. Поэтому их переход друг в друга
(как отрицание отрицания) осуществляется не как два
разных движения, но как единое, тотальное движение
саморазличающейся рефлексии (абсолютной
отрицательности), осуществляемое одновременно и всеобщим и
единичным11.
11 Практическим основанием гегелевского идеалистического
понимания конкретного всеобщего как самодействующей субстанции
были следующие исторические обстоятельства. В условиях стихийного
разделения общественного труда частные индивиды, производя
односторонний товар, попадают во всестороннюю зависимость от его
реализации в денежной стихии рынка. Деньги же как всеобщий
посредник представляют для частных индивидов общую им субстанцию
их частного, атомистического существования —
общественно-необходимый труд вообще, независимо от его особых и индивидуальных
форм. Первоначально возникшие как средство обмена, как всеобщая
форма конкретных видов труда, деньги, или меновая стоимость
товара, затем становятся самоцелью, содержанием особой и
индивидуальной деятельности индивидов. Это перевертывание отношений,
превращение свойства, предиката в субъект, а конкретной деятельности в
«положенную абстракцию», носитель всеобщей формы стоимости
обусловливается следующими причинами. Ставшие формально
свободными, атомизированные индивиды вместе с личной зависимостью
теряют также и гарантии своего существования, которые
обеспечивались докапиталистическими общностями, основанными на
локальных, личностных связях. Теперь же эту гарантию своего
независимого, частного существованяи они могут приобрести лишь в деньгах
как общественно признанной, всеобщей форме богатства. Поэтому
деньги, абстракция меновой стоимости становятся самоцелью,
содержанием деятельности частных индивидов, а их возрастание на
основе капитала — единственным способом выживания конкурирующих
друг с другом индивидов. Поэтому индивиды и их конкретная, инди-
423

Идеалистическая ограниченность гегелевского
понимания и разрешения противоречия всеобщего и
единичного стала осознаваться вместе с выходом нового
класса — пролетариата. Условием его освобождения было
лишь революционное уничтожение капитала как
угнетающей его силы.
Поэтому лишь с точки зрения «обобществившегося
человечества» Маркс и Энгельс раскрыли земное
основание отчужденности и разорванности всеобщего и
единичного, общественного и частного в капиталистической
собственности на средства производства. Они же
выдвинули перед мировым пролетариатом задачу уничтожения
частной собственности и объединения всех средств
производства в общественную собственность ассоциации
свободных производителей. Лишь на основе
общественной собственности снимается порабощающее индивидов
стихийное развитие общественного производства в
интересах обогащения кучки капиталистов и становится
возможным гармоничное, планомерное его развитие в
интересах всестороннего развития каждого
индивида.
В противоположность Гегелю Маркс считал, что
общее (понятие) есть всего лишь сторона, идеальное
выражение целостной предметной деятельности. Именно
материально-производительная деятельность является
реальным опосредствующим звеном между всеобщностью
природы и единичностью индивида. Именно она
порождает условия существования индивидов и их обществен-
видуальная деятельность редуцируются до роли средств,
индифферентных носителей отчужденного, вещного саморазвития абстракции
стоимости. Последняя как Капитал, как отталкивающееся от себя,
как саморазличающееся и саморазвивающееся отношение «некоей
вещи... к самой себе» (Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 1. С. 431)
становится отчужденной от индивидов субъект-субстанцией
общественного развития. В этом «предысторическом» развитии (хотя
отдельные его моменты и осуществляются частными индивидами,
сознательно преследующими свои особые цели) «совокупная целостность
этого процесса выступает как некоторая объективная связь,
возникающая стихийно», которая, проистекая из взаимодействия
сознательных индивидов, как целое «не заключена в их сознании и в
целом им не подчинена» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 141).
Именно это стихийное развитие общественного целого и было
адекватно выражено Гегелем, Абсолютная Идея которого незримо
шествует за спинами частных индивидов, бессознательно осуществляющих
ее всеобщую, божественную цель, хотя непосредственно они
преследуют лишь свои особые, частные цели.
424

ную сущность. Поэтому в ходе анализа материально-
производительной деятельности Маркс и сумел
разрешить все загадочные мистерии и антиномии
предшествующего развития проблемы всеобщего и единичного,
раскрыл их внутреннюю, общественную взаимосвязь.
По Марксу, субъектом отношения к природе
выступает не отдельный, себясознающий индивид, а коллектив
индивидов, общество. При этом исторически конкретное
общество всякий раз имеет дело не со всей природой в
ее актуальной бесконечности, но лишь с ее определенной
частью, с объектом его производственной и
познавательной деятельности. Само же историческое выделение
обществом того или иного объекта как фрагмента
объективной реальности определяется мерой развития
производительных сил общественных индивидов. Природа
в ее всеобщности вовлекается в общественное
производство не сразу, целиком (как полагал Гегель), но
постепенно, по мере освоения индивидами природных сил. Так
что преобразование субстанции в субъект
осуществляется как естественноисторический процесс преобразования
индивидами сил природы в их собственные
субъективные производительные силы. Поэтому всеобщность
природы выступает исходным пунктом, субстанциально
определяющим производство общественного целого не
прямо и абсолютно, но лишь относительно и посредством
конкретно-исторического развития производительных
сил, конкретно-исторических индивидов.
Всеобщее и единичное, по Марксу, суть не
безразличные, но предполагающие и в то же время отрицающие
друг друга противоположности. В этом отношении
замечательным примером является диалектика производства
и потребления, рассмотренная Марксом в «Введении» из
«Экономических рукописей 1857—1859 гг.»12. Здесь
Маркс подверг критике не только гегелевский метод, но
и гегелевскую логику как обожествленную силлогистику.
По Марксу, без производства нет и потребления, но и
без потребления нет производства, поскольку в
потреблении воспроизводится живой индивид, его потребность
в новом производстве новых предметов потребления.
Если производство есть в производительной
деятельности индивидов исходное, всеобщее начало, порождающее
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 17—48.
425

особые и единичные моменты общественного целого13,
то потребляющий индивид — завершающий момент
общественно-производительного процесса. В потреблении
индивид проявляется как единичное, отрицательное
начало, которое снова размыкает весь процесс, заново
полагает его содержание как идеальную цель
производства. Иными словами, если
общественно-производственная деятельность выступает всепорождающим началом
как материально-объективный процесс, то в конечном
счете индивид — субъектом всего процесса,
полагающим его идеально как внутреннее побуждение и как
цель производства.
Всеобщее и единичное, по Марксу, будучи
самостоятельными, соотносящимися с собой крайностями,
отождествляются не через третье (Кант), а через самих себя,
производя другое как себя, а себя как другое. Отрицание
такого непосредственного (деятельностного) единства
означало бы отрицание как самостоятельности
всеобщего (Лейбниц), так и самостоятельности бесконечной
творческой самодеятельности единичного (Спиноза и
Гегель). Непосредственное единство всеобщего и
единичного заключается в том, что всеобщее в самом себе
снимает отрицательность единичного. Т. е. производство
в самом себе оказывается непосредственно потреблением
(как объективных, так и субъективно-личностных
факторов производства). Иными словами, производство есть
производительное потребление. Но и единичное
непосредственно тождественно всеобщему как порождающее (а не
только лишь уничтожающее, потребляющее) начало.
Потребление в самом себе оказывается непосредственно
производством физического существования индивида в
его общественной форме. Иными словами, потребление
есть потребительное производство.
Потребление выступает как противоположность
собственно производства лишь на уровне социальной
формы движения материи. Но на уровне биологической
формы движения, именно в акте потребления воспроиз-
13 Как пишет А. С. Ахиезер, производство «в широком смысле,
по Марксу, есть творческое воспроизводство обществом самого себя,
всей системы общественных отношений, всех условий и средств
своего существования» (Ахиезер А. С. Научно-техническая революция и
некоторые социальные проблемы производства и управления. М.,
1974. С. 13).
426

водится живой организм как предпосылка и условие
социальной формы движения материи. Поэтому
крайности целого не суть внешние противоположности
(субстанция и монада, вещь-в-себе и самосознание и т. д.),
но суть одно и то же опосредствование вообще
—«производство». Поэтому, по Гегелю, рефлексия всеобщего в
себя оказывается непосредственно совпадающей с
рефлексией в противоположное (единичное). По Марксу же,
в потребительном производстве (Е) производительное
потребление (В) непосредственно рефлектирует в себя
как производство вообще, присущее как общее
определение и производству как таковому, и потреблению как
потребительному производству. Но точно так же и
другая крайность — потребление — в производстве
непосредственно рефлектирует в себя как производительное
потребление, как в негативное начало отрицательности.
Положительная созидательность производства (В)
непосредственно выступает отрицательной
разрушительностью потребления (Е), а отрицательная
разрушительность потребления (Е) непосредственно оказывается
созидательной положительностью производства (В).
Поэтому, пишет Маркс, для гегельянца нет ничего
проще, как отождествить производство и потребление,
всеобщее и единичное, тем более если смотреть на
общество умозрительно, созерцательно-идеалистически, как
на один-единственный субъект (мышления, духовного
производства)14. Однако такая спекулятивная точка
зрения, видящая в духовном производстве суть человека,
субстанциальный способ его бытия, отвергается
Марксом. Гегелевское всеобщее потому только и
возвращается в себя в единичном, поясняет Маркс, что у отдельного
индивида «производство и потребление выступают как
моменты одного акта»15, суть «единая рефлексия»,
действительная на самом деле лишь для духовного
производства, в котором производство мыслей, образов и т. д.
есть одновременно и потребление соответствующих
интеллектуальных, поэтических и т. д. способностей.
Поэтому кантовскую противоречивую схему взаимодействия
всеобщего и единичного Гегель по сути дела подменил
схемой деятельности взаимодействующего с самим собой
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 30.
15 Там же. Также см.: Ватин И. В. Человеческая субъективность.
С. 72—73, 80—83.
427

Понятия, пытаясь таким объективно-идеалистическим
способом преодолеть принципиальную
нетождественность единичного всеобщему. Поскольку же их
противоречивость является реальным источником бесконечного
развития, постольку гегелевское всеобщее неизбежно
замкнулось в метафизическом покое абсолютной себе-
тождественности, т. е. идеализм неизбежно обернулся
метафизикой.
Маркс же смотрит на общество не умозрительно, а
материалистически, с конкретной точки зрения практики,
ясно высвечивающей специфическую логику
специфического предмета. Он видит не только единство всеобщего
и единичного по их форме, но также глубоко
раскрывает противоположность всеобщего и единичного со
стороны материального содержания. Если продуктом
всеобщего (общественного) производства является само
общество, то продуктом индивидуального (потребительного)
производства оказывается лишь отдельный
общественный индивид. И в процессе материального производства
его продукт как материальная вещь не «возвращается во
всеобщее» (согласно Гегелю), но уничтожается,
потребляется индивидом, выпадает из
общественно-производственного процесса.
В целостной материально-производственной
деятельности общественного человека единство производства и
потребления осуществляется лишь в конечном счете, а в
пространственно-временной реальности же они
отрываются друг от друга и (в условиях разделения
общественного труда) совершаются в разное время и разными
индивидами. Между историческими моментами всякого
способа производства — производство вообще и
потребление вообще — встает исторически конкретное
распределение как Всеобще-Особенный момент (оно
распределяет индивидов и способ их участия в производстве
соответственно их положительному или отрицательному
отношению к средствам производства). Т. е., согласно
Марксу, кроме всеобщего отношения к природе,
объединяющего всех индивидов в единый совокупный субъект
(общество), есть также и собственно общественные,
объективные отношения между самими людьми, которые
опосредуют отношение между производством вообще и
потреблением вообще. Между всеобщим
(производственным отношением к природе) и единичным (воспроиз-
428

водством единичного индивида) встают
опосредствующие их, исторически определенные, особые отношения
между классом собственников средств производства и
классом трудящихся.
По Марксу, субстанцией всего социального развития
является всеобщее производительное отношение к
природе, мера всеобщности которого, как мы уже говорили,
определяется уровнем освоенности сил природы. Оно
выступает содержанием исторического развития,
которое в конечном счете и определяет форму или
экономическую структуру особенного как активного,
опосредствующего звена. Хотя соединение объективных и
субъективных факторов производства и опосредуется этими
особенными отношениями собственности16, тем не менее
они в конечном счете определяются уровнем развития
этого всеобщего отношения к природе как материально-
техническим базисом того или иного способа
производства. Именно развитие этого всеобщего
производительного отношения как развития субъективных
производительных сил человечества образует непрерывную связь
исторического развития, в то время как определенные
особенные отношения (распределения или собственности
на эти производительные силы), сыграв на время
прогрессивную роль, вытесняются другими, качественно
отличными и более производительными производственными
отношениями, формирующими таким образом
прерывный ряд общественно-экономических формаций как
прогрессивных ступеней развития общества.
Однако в противоположность гегелевскому целому
общественное целое у Маркса имеет не только одну
господствующую сторону, но как органическое целое оно
есть конкретное единство многих, относительно само-
16 «Каковы бы ни были общественные формы производства,
рабочие и средства производства всегда остаются его факторами. Но
находясь в состоянии отделения друг от друга, и те и другие
являются его факторами лишь в возможности. Для того чтобы вообще
производить, они должны соединиться. Тот особый характер и способ,
каким осуществляется это соединение, отличает различные
экономические эпохи общественного строя» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 24,
С. 43—44). Если это соединение происходит под контролем и в
интересах феодала как собственника средств производства, тогда налицо
феодальный способ производства; если же это соединение
осуществляется в интересах капиталиста, тогда возникает капиталистический
способ производства.
429

етоятельных сторон, которые, взаимодействуя друг с
другом, развивают данное целое. Производство само в
своей односторонней форме определяется нуждами
потребления, расширяется и дифференцируется с
расширением сферы обмена и изменяется с изменением
распределения (с концентрацией и централизацией средств
производства, с различным количественным
распределением населения между городом и деревней и т. д.).
Гегель был прав лишь в том смысле, что всеобщее
(как субстанциальные закономерности освоенных сил
природы) всегда определяет особые и единичные
моменты простого целесообразного процесса труда как
технологического взаимодействия человека с предметом
природы. Именно в этом смысле природа и ее законы в
рамках конкретной всеобщности цели выступают всеобщим
началом, определяющим особые и единичные моменты
простого процесса труда. Но процесс труда составляет
лишь момент в системе отношений общественного
производства. Из технологического содержания простого
процесса труда нельзя прямо вывести
конкретно-историческую форму общественного труда, его внутреннюю,
социальную организацию, покоящуюся на рефлективных
взаимоотношениях классов. Как указывал Маркс,
общественные, т. е. классово-экономические формы, в
которых происходит труд, нисколько не изменяют его общей
природы. «Поэтому процесс труда необходимо
рассмотреть сначала независимо от какой бы то ни было
определенной общественной формы»17. У Маркса «речь идет
здесь не о каком-то «необщественном» труде», а лишь
о том, что процесс труда как определенная структура
деятельности имеет некоторые основные качества,
общие ему на протяжении всего развития человеческого
труда, независимо от общественной формы»18.
Эту всеобщую природу труда как момента всех
конкретных способов производств Маркс определяет как
«процесс, совершающийся между человеком и природой,
процесс, в котором человек своей собственной
деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен
веществ между собой и природой», а также как целесо-
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 185.
18 Туровский М. Б. Труд и мышление: (предыстория человека).
М., 1963. С. 53.
430

образную деятельность «для созидания потребительных
стоимостей, присвоение данного природой для
человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ
между человеком и природой, вечное естественное
условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой
бы то ни было формы этой жизни, а, напротив,
одинаково общ всем ее общественным формам»19. Поэтому, как
«по вкусу пшеницы невозможно узнать, кто ее
возделывал, так же по этому процессу труда не видно, при каких
условиях он происходит: под жестокой ли плетью
надсмотрщика за рабами или под озабоченным взором
капиталиста, совершает ли его Цинциннат,
возделывающий свои несколько югеров, или дикарь, камнем
убивающий зверя»20. Эта рассматриваемая Марксом
всеобщая природа труда состоит в особом характере труда
как целесообразного взаимодействия человека с
природой, в чем и заключается его отличие от способа
взаимодействия животного и природы. В условиях же
«сформировавшегося человеческого общества трудовая
деятельность принимает конкретно-исторический ...характер
общественного производства, и, соответственно,
закономерность трудового отношения человека к природе
оформляется в виде исторических законов
общественного производства»21.
Поэтому вечная, субстанциальная всеобщность
Гегеля отражает, по сути, лишь структуру трудового,
целесообразного процесса как отношения людей к природе, но
из нее никак не выводима прямо и непосредственно
их конкретно-историческая сущность, возникающая в их
внутренних, классовых взаимоотношениях друг с другом.
На вопрос «каким именно образом всеобщее определяет
особенное как конкретный способ производства, его
специфическую сущность?» субстанциальная конкретная
всеобщность Гегеля не в силах ответить, ибо выражает
она лишь условие, момент конкретного способа
производства, простой процесс труда в отличие от животного
взаимодействия. Поэтому в конечном счете суть геге-
19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 188, 195.
20 Там же. Соч. Т. 23. С. 195.
21 Туровский М. Б. Труд и мышление. С. 54.
431

левского всеобщего — это вечная себеравная субстанция
как замкнутое в себе и для себя конкретное целое22.
Маркс же смотрит на целое не субстанционально, а
конкретно-исторически, как на имманентный результат
(и предпосылку) классовых взаимодействий самих
индивидов, исходящих из конкретно-исторической ступени
развития их производительных сил. Поэтому целое как
общественная сущность взаимоотношений индивидов
рассматривается Марксом не как вечное и себеравное,
а как конкретно-историческое целое, исторически
возникающее, развивающееся и увядающее. Поэтому
общественное целое выступает у Маркса не как вечное и
всеобщее, а как изначально особенное, которое в своем
возникновении с самого начала отличается от
особенности предшествующего целого, уже изживающего себя и
из останков которого новое целое образует недостающие
себе органы. Новая, более широкая и универсальная по
своим производительным силам и отношениям
целостность, снимающая прежнее целое как свой абстрактный
момент, обладает всеобщим, субстанциальным
характером также лишь временно, исторически, то есть до тех
пор, пока оно дает простор непрерывному развитию
производительных сил.
Здесь возникает вопрос о природе марксистского
понимания конкретного всеобщего. Большинство из
немногих авторов, занимающихся этой проблемой, обычно
ограничиваются определением всеобщего как
субстанциальной, целостной характеристики предмета, имеющей
статус закона или принципа связи особенных «деталей в
составе некоторого целого — тотальности»23. При всей
своей правильности такое понимание все же недостаточ-
22 Этим и объясняется абстрактность, неисторичность
гегелевского конкретного всеобщего, его неспособность ухватить
специфическую суть специфического предмета. Ведь если его всеобщее имеет
основой абстракцию вечной, бесконечной природы вообще, то и
снимающий ее «зараз» Абсолютный Субъект может противостоять ей
также лишь абстрактно, формально, как надысторический субъект
вообще. Поэтому конкретный единичный субъект вовлекается в
субстанциальное развитие гегелевского всеобщего субъекта также лишь
формально, как индифферентный носитель его абстрактного
содержания. Как писал Маркс, у Гегеля «не субъекты нуждаются во
«всеобщем деле» ..., а «всеобщее дело» нуждается в субъектах для своего
формального существования» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1.
С. 289).
23 Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 273, 281.
432

но конкретно с точки зрения марксовского
материалистического понимания исторического развития,
принципиально отличающегося от гегелевского. Если для
Гегеля всеобщее — это понятие, в своем саморазвитии
порождающее из себя содержание особенного и
единичного, то в трактовке Маркса всеобщее суть такое
реальное, исторически возникшее особенное и
субстанциальное отношение, которое определяет развитие всей
специфической системы отношений конкретно-исторического
целого. Поэтому такое основное отношение объективно
является всеобщим отношением, формирующим и
определяющим всю систему отношений согласно своей
специфической особенности. В «Капитале», например,
Маркс подверг глубокому анализу не понятие товара, а
«самое массовидное», миллиарды раз встречающееся
отношение реального буржуазного общества. Таким
типичным отношением является обмен товаров. Товарное
отношение — это не понятие, а объективно-реальное
отношение, всеобщее условие капитализма. Товар
исторически существовал раньше капитализма, но он
становится всеобщим отношением лишь при капитализме,
когда и рабочая сила становится товаром. Вот почему
К. Маркс начинает анализ капитализма с анализа
товара, который является «клеточкой» капитализма, и
обнаруживает, раскрывает в этой «простейшей конкретности»
противоречия капитализма. «Анализ вскрывает,— пишет
В. И. Ленин,— в этом простейшем явлении (в этой
«клеточке» буржуазного общества) все противоречия
(respective зародыши всех противоречий)
современного общества. Дальнейшее изложение
показывает нам развитие (и рост и движение) этих
противоречий и этого общества в 2 его отдельных частей, от его
начала до его конца»24.
Диалектическое всеобщее (понятие) является
мысленным воспроизведением, логическим усвоением
объективного взаимоотношения вещей и явлений. В
объективной действительности всеобщее, закономерное отно
шение явлений реализуется в особенном и единичном.
Так, например, биологический вид как общность
проявляется в составляющих ее индивидах; человеческое
общество — в образующих его людях. Общее проявляет*
24 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 318.
28-106
433

ся в единичном и особенном, а вне их не существует.
В свою очередь, особенное и единичное в их
совокупности и взаимосвязи образуют «истинную общность»,
отличную от других видов общего. Поэтому всеобщие
закономерные связи явлений раскрываются не в
отвлечении от особенного и единичного, а посредством
глубокого анализа особенного и единичного. «Общее
существует лишь в отдельном, через отдельное,— писал
В. И. Ленин.— Всякое отдельное есть (так или иначе)
общее. Всякое общее есть (частичка или сторона или
сущность) отдельного. Всякое общее лишь
приблизительно охватывает все отдельные предметы. Всякое
отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д. Всякое
отдельное тысячами переходов связано с другого рода
отдельными (вещами, явлениями, процессами) и т. д.»25
Если у Гегеля всеобщее является особенным только
внешне, пространственно, то у Маркса всеобщее имеет
всецело исторический характер. Т. е. всеобщее
рассматривается им как такое особенное, исторически
возникающее отношение, которое в своем становлении и развитии
формирует всю систему отношений в их целостности и
конкретно-исторической специфике, выполняет функцию
всеобщего системообразующего отношения. Всеобщее
трактуется им как особенное, опосредующее все
моменты реального целого как общее освещение,
модифицирующее все другие цвета в их особенностях, как особый
эфир, определяющий удельный вес всего того, что в нем
имеется. Иными словами, исторически определенное
(особенное) всеобщее обусловливает соответственно
определенное особенное и определенное единичное, и их
внутренние, определенные взаимоотношения в составе
целого. Поэтому взаимоотношение всеобщего,
особенного и единичного К. Маркс рассматривал не абстрактно,
а конкретно-исторически, в их внутренней
взаимосвязи.
Гегелевская конкретная всеобщность отрицается
марксистской, конкретно-исторической всеобщностью не
метафизически, а диалектически. В рациональном виде
гегелевская всеобщность отражает вечное, естественное
противоречие между обществом как субъектом и
природой как объектом, разрешаемое простым процессом тру-
25 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 318.
434

да независимо от его конкретно-исторических, особых
общественных форм. Это субстанциальное,
общеисторическое противоречие всякий раз разрешается созиданием
(в процессе труда) необходимого продукта и
овеществляется в производительных силах общества.
Необходимый продукт остается неизменным по своим абсолютным
размерам для всего исторического существования
общества, ибо люди с относительным завершением их морфо-
физиологического развития как биологического вида
потребляют определенное неизменное количество
жизненных средств. Прогресс в потреблении может
заключаться поэтому не в его количестве, а лишь в его
качестве. Это субстанциальное противоречие остается
относительно неизменной26 предпосылкой. Поэтому оно не
выражает в полной мере специфику социальной формы
движения и тем более динамику ее прогрессивного
саморазвития.
Общественная форма движения как некоторый
самостоятельный вид имеет основой своего развития
прибавочный труд, материально обеспечивающий свободное
время. Последнее не связано с необходимостью
удовлетворять естественные потребности посредством
необходимого труда. В пространстве свободного времени
удовлетворяются собственно социальные потребности в
управлении общественным кооперированным трудом, в суде,
26 Здесь мы абстрагируемся от того, что размер так называемых
необходимых потребностей относительно меняется, достаточно
сравнить необходимые потребности раба и современного рабочего
развитых капиталистических стран. Дело в том, что «размер так
называемых необходимых потребностей, равно как и способы их
удовлетворения, сами представляют собой продукт истории и зависят в
большой мере от культурного уровня страны...» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. Т. 23. С. 182). Само же историческое, культурное и т. д.
развитие имеет своей основой свободное время, обеспечиваемое
прибавочным трудом. Именно прибавочный труд созидает прибавочный
продукт — материальный базис существования всех неработающих
классов, всей надстройки общества. Этот прибавочный труд
высвобождает время, «предоставляет неработающим классам свободное
время для развития других способностей. Производство
прибавочного времени на одной стороне вместе с тем является производством
свободного времени на другой стороне. Все человеческое развитие, в
той мере, в какой оно выходит за рамки развития, непосредственно
необходимого для естественного существования людей состоит
исключительно в использовании этого свободного времени и предполагает
его как свой необходимый базис» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47.
С. 212).
43.3

образовании, культурно-историческом, научном и т. д.
развитии. Первоначально необходимый труд был
естественной необходимостью для всех членов первобытного
общества. Прибавочный труд также был всеобщ,
выступал в виде деятельности, «обеспечивающей сохранность
союза вовне и внутри»27, то есть удовлетворял
потребности развития общественного целого. В прибавочный
(общественный) труд входила деятельность по защите
от внешних нападений, сохранению и расширению
земельных угодий, поддержанию установленного порядка
землепользования внутри общины и т. д.
С переходом же к классово-антагонистическим
обществам произошло разделение труда по удовлетворению
естественных и общественных потребностей, и он стал
уделом противоположных классов. Производство
необходимого продукта, т. е. разрешение субстанциального
противоречия между обществом и природой, стало
принудительной обязанностью эксплуатируемого класса.
Умственный же труд по удовлетворению внутренних
потребностей самого общества стал привилегией
господствующего меньшинства. Этого всеобъемлющего
господства эксплуататорский класс достигает прежде
всего экспроприацией основных средств производства у
трудящегося большинства. Поэтому последнее
низводится до положения субъекта труда (совокупного
работника), вынужденного добывать необходимый продукт не
только для себя, но и для господствующего класса как
субъекта собственности и общественных отношений
производства28. Этот прибавочный продукт создается в
процессе прибавочного труда под экономическим и
политическим принуждением со стороны субъекта
общественных организационных отношений производства и
затем распределяется им среди других
непроизводительных слоев населения. Поэтому представители других,
нематериальных видов единого общественного
производства, будучи материально зависимы от субъекта
собственности, концентрирующего в своих руках прибавочный
продукт, становятся проводниками, выразителями его
27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 467.
28 См. подробнее: Абульханов Р. Ф. Принципы общественной
организации производства: (Теория общественной формы труда
К.Маркса). М., 1982.
436

экономических интересов. Именно последние и образуют
цель или основной экономический закон
конкретно-исторического способа материального производства,
которому в силу указанных причин подчиняются все виды
общественного производства как своему всеобщему
закону. «Религия, семья, государство, право, мораль, наука,
искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и
подчиняются его всеобщему закону»29. Иными словами,
конкретно-историческое производство и воспроизводство
духовно-идеологических, политических и т. д. форм и
отношений осуществляется на основе материального,
социально-экономического отношения между основными
классами по поводу присвоения (эксплуатации)
прибавочного труда. Поэтому и конкретно-историческую
специфику Маркс видел не в том, что объединяет все
конкретные формы общественного производства —
производство необходимого общественного продукта,
разрешающего вечное, субстанциальное противоречие между
обществом и природой.
Историческая специфика, по Марксу, заключается в
способном бесконечно изменяться по своим
экстенсивным и интенсивным параметрам прибавочном труде
(как собственной основе социального саморазвития, его
специфически общественной сущности), постепенно
освобождающем общество от природной зависимости. Но
все эксплуататорские классы существовали на основе
прибавочного труда, поэтому сам по себе прибавочный
труд вообще еще не раскрывает отличительную
особенность, суть рабовладельческого или буржуазного
общества, а тем более динамику прогрессивного развития
общества.
Специфическую суть, одновременно выражающую
особое место того или иного способа производства в
поступательном, предысторическом развитии общества
как смены общественно-экономических формаций, Маркс
видел в конкретно-исторических способах принуждения
к прибавочному труду30. Прогрессивность того или
иного эксплуататорского класса определяется тем, насколь-
29 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 117.
30 «Только та форма, в которой этот прибавочный труд
выжимается из непосредственного производителя, из рабочего, отличает
экономические формации общества, например, общество, основанное на
рабстве, от общества наемного труда» (Маркс К-, Энгельс Ф. Соч.
Т. 23. С. 229).
437

ко эффективно, производительно было осуществляемое
им принуждение к прибавочному труду как субстанции
социально-исторического развития. Поэтому самую
глубокую тайну опосредствующего звена К. Маркс вскрыл
в том, что специфически отличает способы производства
друг от друга, а внутри него выступает всеобщим,
системообразующим и формирующим его отношением,— в
антагонистически противоречивом отношении класса
собственников к соответствующему классу
трудящихся31.
Поэтому Марксова всеобщность выражает
изменяющееся, преходящее общественное содержание,
ухватывает глубинную суть сменяющихся способов производств,
их внутреннюю, общественно-экономическую
структуру. Она выражает конкретно-историческую сущность
как основное производственное отношение по поводу
присвоения прибавочного труда и потому может быть
названа сущностной всеобщностью в отличие от
субстанциальной всеобщности Гегеля. Дело в том, что
сущность, «имея срединное положение между субстанцией
и другими превращенными формами, выполняет
своеобразную функцию. По отношению к субстанции она
является особым, а по отношению к своим формам —
всеобщим. Сущность, таким образом, есть своеобразное
движение субстанции, выполняющей функцию всеобщего
31 «Та специфическая экономическая форма, в которой
неоплаченный прибавочный труд выкачивается из непосредственных
производителей, определяет отношение господства и порабощения...
Непосредственное отношение собственников условий производства к
непосредственным производителям — отношение, всякая данная форма
которого каждый раз естественно соответствует определенной
ступени развития способа труда, а потому и общественной
производительной силе последнего, — вот в чем мы всегда раскрываем самую
глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя, а
следовательно, и политической формы отношений суверенитета и
зависимости, короче, всякой данной специфической формы государства»
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 354). Иными словами,
собственность на средства производства, будучи особым материальным
отношением, тем не менее в системе общественных отношений
выступает конкретно-всеобщим, системообразующим отношением. На его
объективной экономической основе образуется социальная структура
данного общества, формируется объективное содержание
экономического интереса эксплуататорского класса, которое в субъективно-дея-
тельностной форме выступает целью или конкретно-историческим
законом его базисной социальной деятельности, формирующей всю
формацию в ее преходящей классовой специфике.
433

в формировании данного целого»32. Таким особенньш
отношением, специфицирующим «производство вообще»
в особый способ производства, и является основное
производственное отношение присвоения (или
эксплуатации) прибавочного труда субъектом организационной
производственной деятельности. Последний, организуя
принуждение к прибавочному труду и присваивая его,
получает богатство и власть, позволяющие ему
формировать всю систему социально-политических,
идеологических и т. д. отношений в своих экономических интересах.
Иными словами, собственность на средства
производства позволяет эксплуататорскому классу господствовать
в данной формации во всем ее объеме, используя все
общественные институты (власти, религии, морали
и т. д.) как средства осуществления своих
экономических целей — эксплуатации субъекта труда.
Это основное отношение как собственно социальное
(исторически конкретное) отношение-противоречие
снимает и опосредует действие субстанциального
противоречия между производством и потреблением вообще,
или, шире, между обществом и природой. Это
естественное противоречие, разрешаемое простым процессом
труда как созидателем потребительных стоимостей,
снимается и подчиняется разрешению сущностно-всеобщего
противоречия между основными классами данной
конкретно-исторической формации. Например, для
капиталистического способа производства законом
формирования общественного целого является не просто
разрешение естественного противоречия между обществом и
природой в форме производства определенной суммы
потребительных стоимостей, удовлетворяющих
естественные потребности капиталиста и его рабочих.
Воспроизводство физического существования для капиталиста
является всего лишь условием, предпосылкой, которые
подчиняются и определяются производством
прибавочной стоимости как «движущим мотивом и определяющей
целью капиталистического процесса производства»33.
«Производство вообще» становится абстрактным
поверхностным моментом, явлением, имеющим своей
32 Абдильдин Ж. М., Нысанбаев А. Н. Диалектико-логические
принципы построения теории. С. 144. См. также С. 140—146,
129—134.
33 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 342.
439

конкретно-исторической сущностью производство
прибавочной стоимости как самоцели (основной закон
капиталистической формы производства). Поэтому и
воспроизводство, например, рабочего осуществляется лишь в
ограниченных рамках стоимости его рабочей силы,
позволяющей ему воспроизводить себя не как всесторонне
развитую индивидуальность, но лишь как односторонне
развитое орудие увеличения прибавочной стоимости.
Поэтому лишь открытие специфического, конкретно-
исторического содержания всеобщего позволило Марксу
раскрыть сущность капиталистического способа
производства и обобщить ее в понятии капиталистической
общественно-экономической формации34. Исходя из
такого конкретно-исторического понимания всеобщего как
основного производственного отношения между
основными классами каждой конкретно-исторической
формации, Маркс впервые дал научную периодизацию
естественно-исторического развития общества. Та или иная
формация обнаруживает свою специфическую
особенность, свое более низкое или высокое положение в
зависимости от того, насколько эффективно, прогрессивно
было господствующее в данной формации принуждение
к прибавочному труду. Так, например,
капиталистическая форма собственности вытесняет феодальную
потому, что капиталистический способ принуждения
является более производительным способом созидания
общественного богатства, более полно реализует потребность
общества в развитии производительных сил.
Таким образом, мы выяснили принципиальное
отличие гегелевской и марксистской всеобщности. Первая в
34 В. А. Вазюлин считает, что в категории
общественно-экономической формации как конкретно-общем понятии выражаются не
некоторые частные признаки предмета, а в обобщенной форме
раскрывается его сущность (Теория общественно-экономической формации.
М., 1983. С. 79). В. К. Турине же, утверждая, что
«конкретно-всеобщее— это основная точка зрения метода восхождения от
абстрактного к конкретному, основной пафос диалектико-материалистической
методологии», далее пишет: «Изучение капитализма как исторически
развивающейся системы с предельно сложной структурой и
генезисом не могло осуществляться путем установления лишь внешних и
формальных его признаков. Критическое переосмысление Марксом
концепции конкретного понятия Гегеля привело в результате к
созданию метода восхождения от абстрактного к конкретному»
(Турине В. К. Конкретно-всеобщее в методологии
политико-экономической теории К. Маркса//Изв. АН ЛатвССР. 1982. № 3. С. 45, 51).
440

извращенно-идеалистической форме выражает структуру
процесса труда независимо от его
конкретно-исторического, социально-классового содержания. В этой
исторической, инвариантной всеобщности выявлено вечное,
субстанциальное противоречие между обществом и
природой. Оно всякий раз разрешается на основе
производительных сил, созданием необходимого общественного
продукта.
Вторая же, преходящая конкретно-историческая
всеобщность выражает исторически сменяющееся,
собственно социальное противоречие между внутренними
противоречащими друг другу элементами общества, его
основными классами. Это специфическое, основное для
каждой формации противоречие разрешается
посредством присвоения прибавочного труда как материальной
основы существования эксплуататорского класса, как
источника внутреннего саморазвития общества. В первой
всеобщности заключается общее для всех способов
производств технологическое содержание, сводящееся к
простому процессу труда как взаимодействию общества
и природы в отличие от взаимодействия животного и
природы. По сути, эта всеобщность выражает структуру
цели, которая как конкретная всеобщность организует
трудовые взаимодействия субъекта труда с предметом
природы на основе орудия труда или средств
производства. Поэтому в целом эти действия подчиняются
преобразованным человеком субстанциальным
закономерностям, не зависящим от внутренних,
классово-экономических взаимодействий людей друг с другом, в которые
они вступают до и после процесса труда в отношениях
собственности или распределения условий труда и его
продуктов. Поэтому эта «природно-технологическая»
всеобщность снимается и подчиняется внутренней,
социально-экономической всеобщности. Последняя
организует, определяет уже внутренние, общественные
взаимодействия между основными классами формации. Эти
взаимодействия на всех (политических, идеологических
и т. д.) уровнях подчинены экономическим интересам
господствующего класса. Сущностная всеобщность как
основной закон (или цель) определяет собственно
общественную структуру взаимодействия между основными
классами формации по поводу присвоения прибавочного
труда как источника жизни, богатства и власти эксплуа-
411

таторского класса. Это взаимодействие подчинено цели
господствующего класса, выражает интересы его
сохранения и развития. Поэтому всеобщность и
субстанциальность основного производственного отношения между
основными классами конкретной формации строго
ограничивается целями и интересами господствующего
класса. Это основное отношение эксплуатации или
присвоения прибавочного труда осуществляется на основе не
просто орудий труда, а соответствующей им
общественной формы собственности на эти средства производства.
Именно по логике этого базисного, основного отношения
(как конкретной всеобщности) под определяющим
воздействием конкретно-исторического субъекта
организационных отношений и в его интересах и формируются
экономические, политические, духовные и т. д.
отношения конкретно-исторической формации35.
Вот как Маркс описывает соотношение в едином
конкретно-историческом способе производства двух
уровней (явления и сущности) или двух всеобщностей в
едином способе материального производства:
«...Капиталистический процесс производства есть исторически
определенная форма общественного процесса
производства вообще (т. е. суть особая, конкретно-историческая
форма всеобщего, «производства вообще», независимо от
его специфических общественных форм.— Ж. А., Н. А.),
Этот последний есть одновременно и процесс
производства материальных условий существования человеческой
жизни, и протекающий в специфических историко-эконо-
мических отношениях производства процесс
производства и воспроизводства самих производственных
отношений, а тем самым и носителей этого процесса,
материальных условий их существования и взаимных их
отношений, т. е. определенной
общественно-экономической формы последних. Ибо совокупность этих
отношений, в которых носители этого производства находятся к
35 Иными словами, эти отношения отражают основной
(базисный) производственный закон движения и развития
конкретно-исторического общества. Именно поэтому Марксу и удалось, объясняя
«строение и развитие данной общественной формации исключительно
производственными отношениями», тем не менее постоянно
прослеживать «соответствующие этим производственным отношениям
надстройки», облекать экономический скелет «плотью и кровью»
(Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 138—139).
442

природе и друг к другу и при которых они производят,—
эта совокупность как раз и есть общество,
рассматриваемое с точки зрения его экономической структуры»36.
Мы рассмотрели развитие проблемы диалектического
соотношения всеобщего и единичного, выяснили
метафизические и диалектико-идеалистические способы ее
решения в домарксистской философии. Главная причина
неудовлетворительности этих решений объясняется тем,
что в силу неразвитости опосредствующего звена, т. е.
основного производственно-экономического отношения
как конкретно-исторической всеобщности, эта проблема
рассматривалась в производных,
отвлеченно-теоретических формах, скрывавших свою земную, материальную
основу. Когда же опосредствующие
классово-экономические отношения упростились, развились до всеобщей,
закономерной формы, выявили свой первичный и всеоп-
ределяющий характер, лишь тогда возникли условия для
раскрытия этих особых, материальных отношений во
всей их конкретной всеобщности и рационального
решения этой многовековой проблемы, что и было сделано
классиками диалектического материализма.
Выше было рассмотрено различие двух видов все-
общностей и их взаимосвязь в конкретно-историческом
способе производства и в общих чертах — историческое
отделение специфической всеобщности от
общеисторической всеобщности на основе появления и развития
прибавочного труда. Однако на первоначальном этапе
естественно-исторического развития обе всеобщности
находились в нерасчлененном единстве. Именно этим
первоначальным единством и характеризуется
специфически первобытно-общинный способ производства. Его
основным производственным законом (целью) было
разрешение естественного, общеисторического противоречия
на основе общего для всех необходимого труда. Продукт
прибавочного же труда, в выработке которого
участвовали все члены первобытного общества, присваивался
ими, а не особым эксплуататорским классом. Иными
словами, здесь специфическая всеобщность как закон и
суть взаимоотношений людей друг с другом прямо и
непосредственно определялась субстанциальной
всеобщностью, их трудовым отношением к природе.
36 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2. С. 385.
443

Поэтому дальнейшей задачей является
диалектическое выведение самой субстанциальной всеобщности,
рассмотрение способа ее генетического формирования.
Иными словами, необходимо рассмотреть становление
самого труда, формирование его общечеловеческого,
целесообразно-общественного характера. Только при
таком генетическом подходе можно раскрыть предмет
как «развернутую истину» (Маркс). Дело в том, что
ставшее и развивающееся на собственной основе
общественное целое снимает и скрывает опосредствовавший его
процесс становления37, выступая уже не как результат,
а как предпосылка, исходный пункт, воспроизводящий
свои предпосылки как свой исторический результат.
Поэтому в таком ставшем общественным целом
истинная субординационная взаимосвязь между
производством и потреблением, социальным и биологическим,
общественным и индивидуальным и т. д. из-за
синхронности, переплетенности их взаимодействия выступает в
затемненной, преобразованной форме. При генетическом
же рассмотрении эта взаимосвязь, субординация,
например подчинение биологического социальному,
раскрывается в самом историческом процессе возникновения
социального начала, постепенного преодоления им
биологического начала.
При этом проблемы социоантропогенеза38,
соотношения социального и биологического, общественного и
индивидуального и т. д. будут рассматриваться лишь в
37 В связи с этим А. Н. Аверьянов пишет, что «именно в
становлении скрыта тайна целостности» (Аверьянов А. Н. Система:
философская категория и реальность. М., 1976. С. ИЗ).
38 Сейчас усилилась потребность исследователей проблем
социоантропогенеза в использовании диалектического метода,
философских категорий (Об этом см.: Гурьев Д. В. Актуальные
методологические проблемы теории происхождения общества //Философские
науки. 1983. № 4. С. 51. Здесь же можно найти обзор современного
состояния исследования процесса социоантропогенеза). Кроме того,
историю «становления труда» специалисты относят к «самым
перспективным» направлениям исследований в области теории
материалистической диалектики (Гургенидзе Г. С. Теория
материалистической диалектики: актуальные проблемы, пути разработки //Вопросы
философии. 1975. № 4. С. 97). И с этим нельзя не согласиться. Без
выяснения природы субстанциальной всеобщности, процесса ее
формирования невозможна фундаментальность исследований ни в
теории диалектики, ни в обществоведении, ибо эта всеобщность и лежит
в фундаменте всех способов производств общественного целого.
444

общих чертах, под углом зрения диалектики единичного,
особенного и всеобщего. Такой категориальный уровень
рассмотрения позволяет охватить лишь общую логику
становления общественного труда как абсолютной
предпосылки и условия функционирования всех
общественных способов производств.
Как и животное, человек в своей жизнедеятельности
постоянно вынужден разрешать противоречие между
собой и природой. Это естественное противоречие
животное снимает в процессе своего приспособительного
поведения, простым захватом и поеданием предмета его
потребности. Это же естественное противоречие человек
с самого начала своего возникновения разрешает в
качественно иной форме, опосредованным способом. Как
же появляется эта новая, человеческая форма
разрешения противоречия?
Всякое явление, которое впоследствии становится
всеобщим, вначале возникает как единичное, как
некоторое исключение из правила. Первоначально предчеловек
и предмет его потребностей внешне противостояли друг
другу как исключающие друг друга единичности. Затем
в процессе деятельности, их непосредственного
взаимодействия происходит перенос, взаимный обмен их
характеристиками. В результате этого снимается их
первоначальная разность (единичность) и возникает «общее»
как целостный результат их взаимодействия. Это
«общее» как тождество является необходимым условием
разрешения противоречия потребности и ее предмета.
Поэтому с самого начала это «общее» было «пред-целью»
становящегося человека, жизненной необходимостью для
него.
В ходе многократного повторения этого способа
разрешения противоречия отбрасываются случайные,
единичные моменты, а необходимая схема предметных
действий откристаллизовывается в сфере воображения
и становящегося мышления предчеловека как жизненно
важное, инвариантное содержание. Реальная,
предметная схема деятельности становящегося человека
постепенно обобщается, идеализируется (интериоризируется),
становится схемой внутреннего, мысленного
преобразования предмета, которое все чаще и чаще предваряет
реально-предметное разрешение противоречия. Лишь с
этим оборачиванием стихийно возникшего «общего» в
445

сознательную цель и возникает собственно человеческая
форма разрешения естественного противоречия.
Если животное разрешает это противоречие
инстинктивно, то человек начинается с того, что он решает это
противоречие всецело в себе и через себя (идеально),
опираясь на содействие очеловеченных предметов
природы, т. е. орудия труда. Иными словами, у человека сама
его жизнедеятельность становится целью, предметом его
сознания и воли, т. е. сознательно производится им
самим39.
Определенное действие по удовлетворению
естественной потребности становится постепенно целью
деятельности, тем, что (как определенное в себе «всеобщее»)
организует предметно-орудийные способы деятельности
как средств осуществления этой цели. Средство труда
первоначально находится, а затем специально
изготавливается как орудие, с помощью которого становящийся
39 Как отмечали Маркс и Энгельс, люди «начинают
отличать себя от животных как только начинают производить
необходимые им средства к жизни» (Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 19.
См. также: Т. 23. С. 189). Рассмотрим же подробнее этот переход от
животнообразных, инстинктивных форм труда к человеческому,
сознательно-целесообразному труду, ибо логическая неясность этого
перехода и дает основания для многочисленных спекуляций
идеалистической философии по вопросу происхождения «разумного
человека».
Вполне возможно, что зародыш человеческого способа
разрешения противоречия первоначально возник как подражание природе,
так что движение по контурам предмета было случайной находкой.
Видя, как разбивается орех, упавший на землю с кокосового дерева,
гоминид мог просто повторять то же самое, сбрасывать орехи с
дерева. Многократно повторяя эти действия, гоминид не мог не
подметить повторяющуюся, закономерную связь между абстракциями
«высота» и «разлом ореха». Поскольку свойством твердости обладает
не только земля, но и превосходящий ее по твердости камень, то
вполне логично предположить, что гоминид мог разбивать орех уже
об камень. Следующий, также вполне логичный шаг — фиксация
абстракции «твердость» как свойства камня и использование его как
орудия труда, с помощью которого орех превращается в
нужную потребительную форму. Не нужно никакого мистического
«озарения» и т. д. для того, чтобы для удобства привязать к камню
ручку и таким образом создать первое орудие труда как первый
человеческий предмет — грань, отделяющую животнообразные
формы трудовой деятельности от труда в собственном смысле слова
(См. подробнее об этом: Туровский М. Б. Труд и мышление:
(Предыстория человека). М., 1963. С. 57—58. См. также Клике Ф.
Пробуждающееся мышление: (У истоков человеческого интеллекта). М., 1983.
С. 93).
446

человек преобразует предмет, подводит его под
всеобщность цели.
При этом орудие труда выступает опосредствующим
звеном, реальностью цели, в которой вещественно
закрепляется, опредмечивается содержание человеческого
способа жизнедеятельности, получающее таким
способом возможность бесконечного развития. В отличие от
идеальной формы цели орудие труда имеет достоинство
объективности и непосредственности. По отношению же
к единичному предмету орудие труда выступает как
«всеобщее», снявшее в своей структуре и способе своего
функционирования структуру и существенные свойства
определенного класса предметов. Такое снятие,
обобщение орудием сути преобразуемых им вещей является
необходимым условием их преобразования и подчинения
цели человека. Поэтому обобщение, типизация вещей
орудиями труда и развитие категориальной
обобщенности мышления суть единый, реально-идеальный процесс.
Например, топор снимает меру и структуру не только
данного тополя или клена, но и всех деревьев вообще.
Обобщенная мера «дерева вообще» снимается самой
твердостью топора, превышающей меру твердости
срубаемых с помощью топора деревьев, а внутренняя
структура дерева снимается (развертывается) в самом
способе функционирования топора, т. е. в конфигурации
ударов его в направлении наименьшего сопротивления
со стороны внутренней структуры дерева.
По отношению же к всеобщности целеполагающей
деятельности орудие труда выступает особенным,
специализированным на определенный род обрабатываемых
вещей. Цель же выступает как опосредствованное в
самом себе «разумное» содержание потому, что ее
всеобщность как закон (цель) опосредствующей деятельности
идеально содержит в себе особенность как средство
подведения единичного предмета под себя как
соотносящуюся с собой всеобщность. Поэтому цель сохраняется на
всем протяжении целесообразного процесса как себетож-
дественное устойчивое содержание, меняющее
субъективную форму цели (В) на объективную форму средства
(О), чтобы в преобразованном трудом предмете (Е)
реализовать лишь себя как осуществленную,
объективированную цель. Все это и делает целесообразный
процесс бесконечной целокупностью опосредствования, где
447

субъективное начало идеально содержит
объективированный конец, а последний реализует начало как
идеальную цель, в которой начало как всеобщность определяет
опосредствующую середину, а середина же, сущностно
определяясь со стороны единичного предмета, ведет к
концу, конец же — к началу и т. д.40
Таким образом, человек в отличие от животного
естественное противоречие разрешает в бесконечной,
спиралевидной форме целесообразного процесса,
возвышающей его до положения субъекта, подчиняющего
своей цели субстанциальную непосредственность.
Снимая природу как бесконечную возможность, человек
развертывает ее как субъективный преобразующий
процесс, творя новую, очеловеченную действительность. Тем
самым слепая связь природных форм и отношений
снимается и оборачивается субъективной субординацией
всеобщности, особенности и единичности
целесообразного процесса. Поскольку в преобразующей деятельности
человек поворачивает преобразованные силы природы
как орудие труда против самой же природы как
предмета труда, постольку, благодаря «хитрости» своей
опосредствующей деятельности, он принуждает «ее как
движение возвратиться к самой себе, снять себя»41, ибо
своим субстанциальным (механическим, химическим
и т. д.) движением в русле целесообразного процесса она
осуществляет лишь цель субъекта, подводится под ее
всеобщность42. И чем больше предметов и сил природы
человек вовлекает в целесообразный процесс, тем
больше природа обнаруживает свою закономерность,
разумность, а единичный субъект тем более возвышается до
всеобщности и универсальности природы.
Отсюда и вытекает новый закон взаимодействия
становящегося человека и природного целого — не
подчинение, подведение себя под всеобщность природы, а
подчинение себе природы на основе снятия всеобщих
закономерностей природы в орудиях труда и полагания их как
40 См. подробнее: Гегель. Наука логики. М., 1972. Т. 3. С. 197—
198, 201.
41 Гегель. Работы разных лет. М., 1970. Т. 1. С. 308.
42 Так, например, стихийные силы природы человек заставляет
служить себе, используя их как орудия осуществления его целей.
Мука как внутренняя, идеальная цель посредством ветра, мельницы
с ее жерновами и т. д. становится реальной целью, осуществленной
благодаря самим сталкивающимся друг с другом силам природы.
448

имманентных законов собственного
целесообразно-преобразующего процесса.
Однако чем больше развивается универсальный
характер труда, тем больше его человеческая форма
разрешения противоречия вступает в противоречие с
конечностью животного содержания. Дело в том, что при всей
своей универсальности труд все же имеет своей конечной
целью воспроизведение «этого» единичного организма и
потому длится ровно столько, сколько необходимо для
сохранения «этого» организма. Поэтому дальнейшее
развитие труда зависит от того, сумеет ли он как
орудийная функция организма снять свою положенность
(обусловленность) животным содержанием, из
опосредованного стать опосредствующим это содержание началом,
т. е. подчинить биологическое начало социальному,
приобретя собственное (внутреннее), социальное
противоречие как новое адекватное всеобщности труда
содержание.
Труд может снять свою обусловленность лишь в
результате собственной диалектики отрицательности,
однако лишь при условии, что одновременно и сама его
биологическая основа (организм) снимет себя, давая
тем самым свободу труду развернуться на собственной,
положенной им самим основе. Однако снять себя для
организма означает отделиться от себя, встать в
предметное отношение к самому себе. Сам по себе отдельный
организм способен снимать свою единичность лишь в
процессе труда, ибо снятие «иного» как предмета
потребности осуществимо лишь через снятие им своей
единичности, через отождествление себя с «иным» как
движение по контурам этого предмета. Однако как
только они совпадают в этом закономерно-общем движении
и предмет снимается, потребляется, так сразу же
организм вновь «возвращается» в свою естественную
единичность, в ее «алогичный», зоологический индивидуализм.
Поэтому такое самоотрицание в труде выступает для
организма временным, случайным средством для
воспроизводства самого себя. Своими силами организм не
в состоянии снять себя действительно, ибо
самосохранение составляет принцип организации всей биологической
формы движения.
Что же принуждает организмы противоестественно
отделяться от себя, вставать в предметное отношение к
29-106
449

самим себе, снимая свою исключительную единичность,
зоологический индивидуализм? Это прежде всего такое
содержание (цель), которое осуществимо лишь при
коллективных усилиях многих особей. Например, валка
кокосового дерева есть то содержание (цель), которое
удовлетворяет естественную потребность каждого
организма. Однако осуществление ее требовало снятия
своеволия организмов, подчинения их обобществленной,
кооперированной цели, снимающей односторонности
исключающих друг друга организмов. Эта осуществимая
коллективно цель как конкретное всеобщее снимает
своеволие, индивидуализм особей, принуждает их
фигурировать как средства осуществления единой,
коллективной цели.
Если раньше субъектом разрешения противоречия
выступал единичный организм, то теперь таким
субъектом является социальный организм, имеющий своим
содержанием воспроизведение не только «этого»
организма, но и всех особей, входящих в данную общность.
Естественное противоречие по-прежнему разрешается, но
уже внутренне, общественно-опосредованным способом,
внутри и посредством общественной формы труда.
Теперь собственной, положенной самим трудом основой
становится коллектив особей. Однако эта рефлексия
труда в себя как основание еще формальна, труд еще не
стал содержательной целокупностью опосредствования.
И причина этого — в особенности данной стадии, которая
заключается не только в том, что естественное
противоречие разрешается совместно с другими организмами на
базе закономерно-всеобщей, орудийной деятельности, но
и в том, что данная стадия является переходной: в ней
идет борьба между общественным и животным
началами, и потому на нее «падают» все нагрузки
опосредствующего звена. Как только, например, кокосовое дерево
будет свалено кооперированными усилиями или загнанная
совместно дичь убита, так сразу же кончается действие
общественной закономерности, коллективизм действий
снимается и опять начинает действовать стихия
зоологического индивидуализма. Более сильный физически
захватывает львиную долю добычи, а борьба этих пред-
людей за необходимые и излишние продукты приводит к
распаду становящихся общественных связей, разрушает
общественное единство их взаимодействий. В этом пе-
450

риоде новая (кооперированная) функция борется со
своей естественной (старой) основой, уже положительно
определяется как всеобщность коллективной цели, в
процессе осуществления которой старая основа
снимается, полагается (временно) как подчиненное средство.
Борьба с грозными силами природы и т. д.
принуждала предлюдей все чаще и чаще подавлять свой животный
индивидуализм, и коллективный труд все больше и боль-
ще становился единственным условием их выживания.
Здесь происходит переход к всеобщей стадии развития
общественной формы труда, где животная основа
снимает себя не только временно, а постоянно, по самому
материальному содержанию, т. е. и после труда, в
отношениях распределения продуктов труда,
опосредствующих их потребление. Если раньше в отношениях
присвоения и потребления животная основа вновь брала верх,
то на всеобщей стадии развития общественной формы
труда каждый организм присваивает равную для всех
часть общественного продукта43. Тем самым новый
общественный способ труда, его общественная форма
развиваются до целокупности опосредствования самого
материального содержания, определяя не только
трудовое взаимодействие людей с природой, но и внутренние
взаимоотношения распределения и потребления
продуктов труда. Тем самым общественный труд, принцип
коллективизма одерживает полную победу над принципом
зоологического индивидуализма.
Содержание труда качественно преобразуется
благодаря тому, что кооперированный труд (как функция)
снимает свою единичную животную основу и создает
совокупную, общественную основу. Основой (точнее, це-
локупным основанием) труда становится теперь само
общество, поэтому естественное противоречие между
организмом и природой опосредствуется и разрешается
теперь через разрешение нового, более широкого, соци-
43 В связи с этим Н. А. Тих пишет, что способ «распределения
добытого сообществом продукта занял ведущее место в обуздании
биологического индивидуализма» (Тих Н. А. Предыстория общества:
(сравнительно-психологическое исследование). Л., 1970. С. 299—300).
Ю. И. Семенов добавляет, что «если бы продукты собирательства не
распределялись между всеми членами коллектива относительно
равномерно, то никакая сила не смогла бы удержать его членов вместе,
а наличие орудий привело бы их к самоуничтожению» (Семенов
Ю. И. Происхождение брака и семьи. М., 1975. С. 101).
451

ального противоречия между обществом и природой.
Т. е. теперь уже не организм, а общество становится
основой, субъектом разрешения естественного
(субстанциального) противоречия. Эта смена оснований
качественно и количественно изменяет и развивает труд; он
выходит за пределы естественно необходимого продукта.
Теперь организм вынужден трудиться не только для
себя, но и на общество, т. е. индивид вынужден
производить прибавочный продукт, являющийся
отличительной особенностью человеческого труда, выражением его
общественной формы44.
Общественный индивид вступает отныне в
противоречие не только с природой, но и с общественным целым.
Продукт труда каждого теперь присваивается не
единолично (как это было на начальной, единичной или
случайной стадии развития труда), а отчуждается и
присваивается коллективом как субъектом производства и
распределения, господствующим над индивидом как над
своим членом. Однако это отрицание, отчуждение само
отрицается, т. е. продукт посредством равного для всех,
общественного распределения вновь возвращается к
каждому, но уже как равная для всех, средняя
величина. Поэтому в конечном счете общественное
содержание (воспроизведение этого локального общества как
самоцель) и индивидуальное содержание
(воспроизведение этого организма как далее неразложимого элемента,
единицы общественного целого) совпадают45. И если
индивид выступает органом и средством развития
общественного целого (отчуждая в его пользу прибавочный
труд и т. д.), то и коллектив является гарантом его
существования, кооперированным способом добывания
необходимого продукта, средством его развития. Эта тожде-
44 Так, А. М. Румянцев пишет, что «добавочное рабочее время
для производства средств существования и средств труда для
нетрудоспособных членов сообщества — категория чисто человеческая»
(Румянцев А. М. Возникновение и развитие первобытного способа
производства. Присваивающее хозяйство: (Политико-экономические
очерки). М., 1981. С. 164—165).
45 Причем общество и индивид совпадали не только по
содержанию, но и по форме. Каждый был равен другому, производя
общественное целое как свое индивидуальное дело: «Все члены
сообщества, умея выполнять любые работы своего времени, трудились как
единая сила сообщества и на сообщество» (Румянцев А. М.
Возникновение и развитие... С. 127).
452

ственность общественного содержания целого и его
элементов и выражается в специфической всеобщности
как в основном законе производства этого
первобытнообщинного целого (т. е. удовлетворение необходимых
потребностей всех и каждого). Поскольку же все
способы производства имеют своей предпосылкой
производство необходимого продукта для всех членов общества
как условие существования общества, постольку
специфическая и общеисторическая, субстанциальная
всеобщность находятся в первобытнообщинном способе
производства в первоначальном единстве46.
На всеобщей, или завершенной, общественной стадии
труд приобретает бесконечную форму спиралевидного
развития. Развитие индивида, его производительных сил
развивает коллектив, а его развитие, в свою очередь,
обогащает индивида. Основным производственным
отношением и противоречием, развивающим труд, здесь
выступает противоречие между общественным характером
труда и индивидуальной формой присвоения
(потребления) продуктов этого труда или
общественно-историческое противоречие между обществом и индивидом. То,
что для отдельного индивида выступает прибавочным
трудом, излишним расходованием его сил, то для
коллектива (общества) является необходимым трудом,
условием его существования и развития. Поэтому данное
противоречие не является абсолютным, а выражает
общечеловеческий, общеисторический характер труда, его
общественное устройство. Общественная форма труда
может приобретать антагонистическую форму, т. е.
прибавочный труд, идущий на развитие общества, может
присваиваться от имени общества тем или иным
эксплуататорским классом, но индивидуальная форма
присвоения и потребления в силу естественной природы
живого индивида измениться не может.
Всеобщность с завершением формирования
общественной формы труда становится исходным принципом
взаимоотношений индивидов друг с другом и природой.
Всеобщее определяет прежде всего их производительное
отношение к природе. Как единая цель или план
кооперированных действий это «всеобщее» должно постоянно
удерживаться в голове каждого индивида, исполняюще-
6 Румянцев А. М. Возникновение и развитие... С. 134.
453

го особую операцию в единой цепи коллективных
действий. Это общественное единство взаимодействий как их
сущность, как «всеобщее» в индивидуализированной,
положительной форме представляется в качестве воли
вожака, «выталкиваемого» (по Марксу) самими
индивидами на роль представителя общественной,
коллективной формы их совместного труда. Он выдвигается на
эту роль представителя общественного целого (подобно
тому, как золото становится всеобщим эквивалентом,
представителем общественного характера труда частных
товаропроизводителей) потому, что наиболее полно и
адекватно выражает существенное содержание
отношений индивидов к природе и друг к другу. Вожаком
избирается наиболее умелый и опытный организатор, а не
просто сильный примат, как это было раньше.
Остальные же члены добровольно выступают в подчиненной
форме как естественное начало единичности. В своих
вожаках и старейшинах эти индивиды признают силу и
власть их собственного объединения.
Вместе с конкретизацией всеобщего как целостного
единства взаимодействий индивидов не только в самой
объективной социальной организации их производства,
распределения и потребления, но и в повседневной
общественной жизнедеятельности, в быту и т. д.
одновременно конкретизируются все родовые человеческие
характеристики. Вместе со становлением соотносящейся с
собой отрицательности общественного целого
одновременно и сознание становится самосознанием, выражая
тем самым этот процесс «оборачивания» целого.
Необходимость возникновения такой рефлексивной формы
(самосознания) обусловливалась общественной
потребностью в постоянном осознании индивидами своего
индивидуального поведения с точки зрения
общественного целого, интересов его существования и
развития.
Одновременно развивается и воля как способ
нравственного (социального) поведения, требующего
постоянного подавления животных инстинктов. Возникает язык
как средство предметной фиксации (идеализации) схем и
способов общественной деятельности, требующей
постоянного обмена физических и интеллектуальных сил
и т. д. Все эти характеристики общечеловеческой
жизнедеятельности вырастают из единого, конкретно-всеобще-
454

го практического основания, т. е. общественной формы
труда индивидов.
Однако всеобщность, разумность и нравственность
данных взаимоотношений является еще локальной,
ограниченной пределами данной родовой общности, племени
и т. д. Поэтому дальнейшее развитие данного
первобытного начала, исходной, субстанциальной «клеточки»
социальности проявляется в виде перехода от локальных
к более универсальным общностям. Этот процесс
завершится лишь в коммунистической формации, когда
общность станет действительно всеобщей, охватывающей все
человечество.
Выше было рассмотрено формирование всеобщих
определений из движения и развития самих единичных
и особых форм, в ходе развития самой живой материи.
Всеобщая, общественная форма труда предстает при
этом как первоначальная, классическая форма
субстанциальной всеобщности, из которой, как из клеточки,
затем развивается (отделяется) специфическая
(классово-экономическая) всеобщность. Общеисторический
характер общественного труда был рассмотрен в его
собственном историческом становлении как результат
развития и разрешения противоречий самого труда. Это
противоречие между самим процессом труда,
снимающим в предметно-орудийном взаимодействии
универсальные закономерности природы и потому выступающим
как начало всеобщности, и единичной, биологической
основой труда, организмом. Такой диалектико-материа-
листический подход ко всеобщему, к его становлению и
формированию составляет суть марксистской
диалектической логики.
Однако в теоретическом познании и в практической
деятельности большое значение имеет не только
всеобщее как сущностное, целостное определение предмета,
но и особенное как опосредствующее звено между
всеобщими и индивидуальными определениями предмета.
Здесь наиболее ярко проявляется отличие
диалектической логики от всякой недиалектической логики.
Для всех дедуктивных теоретических систем
характерно преувеличение роли исходных абстракций,
фундаментальных принципов в развитии и формировании
знания. Приверженцы обычной дедуктивной логики
считают главным в науке открытие и обоснование исход-
455

ных принципов, исходного всеобщего, из которого они
стремятся вывести все другие положения теории
согласно закону противоречия.
Диалектическая же логика понимает дедукцию,
выведение не как формальную, техническую процедуру,
опирающуюся на закон противоречия, но как
диалектически противоречивое движение к особенному и
единичному, отражающее противоречивое развитие самого
предмета, его переход от одного уровня к другому в
соответствии с его внутренним противоречием.
При попытке теоретического воспроизведения такой
саморазвивающейся конкретной системы обычная
логика наталкивается на теоретические затруднения. Прежде
всего выведение из исходного положения других
положений, наличных фактов оказывается вовсе не простой
процедурой. В анализе сложных систем их не только
невозможно вывести непосредственно, но очень часто
они прямо противоречат исходной определенности
теории. Сталкиваясь с таким противоречием, проблемной
ситуацией, приверженцы формальной логики приходят
в полное замешательство, начинают сомневаться в
истинности исходных принципов теории и требуют их
пересмотра. Для них противоречие, обнаруженное в ходе
дедукции,— это нечто ошибочное, порок, который
разрушает внутреннюю цельность теории.
Такая проблемная ситуация принципиально
по-другому осмысливается в диалектической логике.
Обнаруженное противоречие всеобщего принципа и единичного
явления подвергается глубокому всестороннему
анализу. Еще раз проверяется истинность исходного
всеобщего принципа. При этом движение от всеобщего к
единичному понимается не как формальное подведение
единичного под всеобщее, а как развитие исходного всеобщего
положения в его противоречивом движении к особому и
единичному. Поэтому в диалектической логике после
тщательного анализа проблемной ситуации ищется и
находится то особое, опосредствующее звено, которое
дает возможность рационально (диалектически)
разрешить выявленное противоречие всеобщего и
единичного.
Вся теоретическая деятельность Маркса, Энгельса и
Ленина является примером обоснования диалектико-
логической дедукции, образцом применения диалектики
456

всеобщего, особенного и единичного. В своих работах
К. Маркс разрешил множество проблем, теоретических
противоречий посредством открытия особенного звена,
опосредствующего противоречие всеобщего принципа и
конкретного, единичного явления. Так, в «Капитале» им
исследуется противоречие между законом стоимости, на
основе которого между товарами происходит обмен по
их стоимости, и основным законом капиталистического
способа производства — законом прибавочной
стоимости. С одной стороны, процесс производства и
реализации «этого» капитала в сфере обмена подчиняется
действию закона стоимости как всеобщему закону обмена
эквивалентами. Но если предположить, что он полностью
подчиняется этому закону, полностью подводится под
него как всеобщее, то при этом невозможно
возникновение прибавочной стоимости, производство «этого»
капитала. Но его существование — реальный факт, т. е.
«этот» капитал, с одной стороны, и подводится под закон
стоимости как под всеобщее в сфере обмена товарами, а
с другой — не подводится, не выводится
формально-логически из исходного закона стоимости. Поэтому
опосредствующее и разрешающее данное противоречие
звено Маркс ищет не в стоимости покупаемых и
продаваемых капиталистом товаров, а в потребительной
стоимости особенного товара. Это должен быть такой товар,
который, как и все товары, покупается и продается по
его стоимости. Но, с другой стороны, чтобы объяснить
возможность созидания прибавочной стоимости, т. е.
получения капиталистом неэквивалента, избытка над
купленной стоимостью, этот товар должен быть особенным
товаром, отличным от всех остальных товаров. И Маркс
находит такой особый товар, разрешающий
противоречие между исходным всеобщим законом стоимости и
законом производства «этого» конкретного капитала.
Таким специфическим товаром и является товар
«рабочая сила», само потребление которого одновременно
суть созидание как стоимости, так и прибавочной
стоимости, неэквивалента. Т. е. этот товар покупается по
его стоимости, но в процессе производительного
потребления его капиталом сверх его стоимости — в процессе
прибавочного времени — этот прибавочный труд
производит избыток, прибавочную стоимость. Поэтому
прибавочный труд как функция товара «рабочая сила» и
457

выступает опосредствующим и разрешающим
противоречие звеном, объясняющим возникновение прибавочной
стоимости.
В работах В. И. Ленина дедукция Маркса получила
дальнейшее развитие; в них продуктивно реализовано
единство всеобщего, особого и конкретного единичного.
В. И. Ленин постоянно подчеркивал недостаточность
формальной дедукции и необходимость разработки
содержательной дедукции, в которой особое и единичное
не просто подводится под общую посылку, а раскрывает
сущность определенного явления. Отмечая большое
значение общих принципов в теоретическом познании, он в
то же время внимательно изучал своеобразие момента,
особенное, которое в новых специфических условиях
по-новому специфически модифицирует всеобщее,
конкретизирует его в соответствии с объективно
сложившимися условиями. Абстрактное, прямое применение
общего принципа в теории ведет к формализму, а в
практической деятельности — отказу от революционной
диалектики.
В каждой новой конкретной ситуации единство
всеобщего и единичного, по Ленину, реализуется по-особому,
конкретно. Это единство опосредуется особенным, и
потому только внимательный анализ специфического,
особенного и дает возможность правильного понимания
действительности. «Весь дух марксизма,— писал он,—
вся его система требует, чтобы каждое положение
рассматривать лишь (а) исторически; (р) лишь в связи с
другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом
истории»47.
Руководствуясь этим важнейшим марксистским
принципом, В. И. Ленин писал И. Ф. Арманд, которая
пыталась противопоставить марксистское положение
«рабочие не имеют отечества» положению о национальных
войнах: «...Вы рассуждаете как-то немного односторонне
и формалистично. Взяли одну цитату из
«Коммунистического манифеста» (рабочие не имеют отечества) и
хотите как будто без оговорок применять ее, вплоть до
отрицания национальных войн»48. И. Ф. Арманд из
общего положения (рабочие не имеют отечества)
абстрактно, формально, без анализа конкретной ситуации
47 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 329.
48 Там же.
458

пыталась прямо вывести положение о невозможности
национальных войн. Она не поняла необходимости
развития, модификации общего принципа в соответствии с
новыми, изменившимися условиями. Согласно Ленину
же, этот принцип в изменившихся конкретных условиях
должен получить более глубокое содержание и развитие.
«Отечество понятие историческое,— указывал он.— Иное
дело отечество в эпоху или еще точнее: в момент борьбы
за свержение национального гнета. Иное дело — в
момент, когда национальные движения далеко позади. Для
«3-х типов стран»... не может быть одинаково
применяемо при всех условиях положение об отечестве и его
защите»49.
В отличие от формальной и абстрактной дедукции
И. Ф. Арманд, В. И. Ленин раскрывает внутренние,
конкретные связи всеобщего с особым и единичным,
которые углубляют и конкретизируют исходное всеобщее
положение. В. И. Ленин писал, что в
«Коммунистическом манифесте» помимо указанного общего положения
«сказано еще, что при образовании национальных
государств роль пролетариата несколько особая. Если брать
первое положение (рабочие не имеют отечества) и
забывать его связь со вторым (рабочие конституируются
как класс национально, но не в том смысле, как
буржуазия), то это будет архинеправильно»50.
Таким образом, в конкретной обстановке в
демократическом движении пролетариат вполне поддерживает
национальные войны, идею защиты отечества в
национальной войне.
Анализ ленинского способа рассмотрения сложных
социальных явлений приводит к выводу, что всеобщее,
общий принцип, содержание эпохи имеет огромное
значение для понимания действительности. Однако общее
суть основание, общее направление процесса. Если же
проследить его отношение к конкретному, особому
процессу, то обнаруживаются разнообразие явлений и их
конкретное, своеобразное единство. Формалист, как и
догматик, не понимая этого, не видя его, пытается прямо
переходить от общего положения к конкретным выводам.
Установив основное содержание эпохи как
империалистическое, он решительно отвергает национальные войны.
49 Ленин В. Я. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 329.
50 Там же.
459

Диалектик же поступает по-другому. Он также исходит
из общего, основного содержания эпохи, но не
останавливается на этом, а далее развивает его в соответствии
с конкретной, изменившейся обстановкой. При этом
основное внимание сосредоточивает на особом. В самом
деле, конкретная война (1914 год) была продолжением
политики империалистических государств. Такие войны
непосредственно совпадают с основным содержанием
эпохи. Однако в эту эпоху происходят и национальные
войны, которые как бы противоречат основному
содержанию эпохи, являющемуся всеобщим, субстанцией
всего происходящего на данном историческом этапе. Но
сущность той или иной конкретной войны невозможно
прямо вывести из понятия эпохи. Для этого нужно
выявить то опосредствующее звено, особое, которое, с одной
стороны, является развитием, конкретизацией основного
содержания эпохи, а с другой — выступает как сущность
данной конкретной войны. Такой особой сущностью и
является определенность конкретной войны как
продолжения определенной политики каких-то государств. Без
анализа этого сущностного, опосредствующего звена
невозможно понять конкретное явление в его внутренней
взаимосвязи и потому нельзя на этой основе выработать
правильную стратегию и тактику борьбы классов на
исторической арене.
В современных условиях необходимости ускорения
развития нашей страны КПСС по-новому развивает
идеи В. И. Ленина, которые были выдвинуты им в ходе
революционной перестройки методов управления от
политики «военного коммунизма» к нэпу. Ключ в решении
проблем, связанных с радикальной реформой
хозяйственного механизма и системы управления общественным
производством, партия видит в ленинских идеях
демократического централизма, идеях продналога как прообраза
долговременных экономических нормативов и полного
хозяйственного расчета.
В предшествующий период преимущественно
экстенсивного развития экономики в управлении
общественным производством преобладал централизм с его
механизмами одностороннего прямого административного
командования. Это привело к количественному
(«валовому») характеру плановых нормативов, обусловило
затратный характер их реализации. Ибо планирование
460

осуществлялось преимущественно в натуральных (не
стоимостных) показателях, не способных учесть в полной
мере местные, специфические особенности отраслей и
личные интересы членов трудовых коллективов. Поэтому
такие абстрактные производственные планы порождали
равнодушие индивидов к их выполнению. Эти планы
если выполнялись в срок, то нередко в ущерб качеству
продукции, с большими непроизводительными
затратами. Поэтому такое чрезмерно централизированное
планирование и управление, оторванные от единичных
индивидуумов, абстрактный хозяйственный механизм
приводили к разрыву интересов общества, отрасли
(министерства) и членов трудового коллектива. В
экономической сфере это породило местничество и ведомственность,
различного рода приписки и бесхозяйственность, ибо
«общественная собственность воспринималась как нечто
абстрактное, как всего лишь юридическая форма.
Отсюда и отношение к ней как к „казенной", „ничьей"»51.
Такая абстрактно-общественная, или
государственная, форма реализации народной собственности, при
которой конкретные работники госаппарата становились
субъектами хозяйственной жизнедеятельности в целом,
такое формализованное и регламентированное на всех
уровнях управление породило медлительность в решении
назревших задач52, застылость форм и методов
управления, способствовало росту бюрократизма53, извращению
социалистической демократии и кадровой политики,
формировало равнодушный к интересам общества,
пассивный конформистский тип личности. Одной из коренных
причин возникновения негативных явлений во всех
сферах советского общества было нарушение
фундаментального для социализма (как переходного от буржуазного
к коммунистическому обществу) принципа
эквивалентности, то есть оплаты соразмерно труду54.
Дело в том, что госаппарат представляет народ, т. е.
ассоциацию собственников средств производства.
Именно в ее отношении к ассоциации работников
материального производства (производящих прибавочный общест-
51 Абалкин Л. Полный хозяйственный расчет//Правда. 1986. 12
декабря. С. 2—3.
52 Материалы XXVII съезда КПСС. М., 1986. С. 93.
53 Там же. С. 4.
54 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 18—19.
461

венный продукт) и реализуется основное
производственное отношение (противоречие) социализма55. Численное
же преобладание ассоциации собственников над ее же —
частью — ассоциацией работников материального
производства — неизбежно обусловливало перевес принципа
равенства (всех как собственников) над принципом
эквивалентности или оплаты по труду. Этот перевес
приводил к уравнительности в распределении, что на
практике оборачивалось снижением инициативы
добросовестных тружеников, получавших от общества столько же
благ, сколько и нерадивый работник. Трудовая же
активность индивидуума, не найдя в хозяйственном
механизме формы реализации своего личного интереса,
нередко принимала (в условиях дефицита, низкого
уровня заработной платы и т. д.) уродливые формы
получения «левых» и нетрудовых доходов. Иными словами,
была разорвана органическая, обратная связь,
соответствие между отношением индивидов к природе (мера
труда) и их же отношением к себе (мера присвоения
результатов труда). Объясняется это тем, что
опосредствующие распределительные отношения были функцией
удаленного от них экономического центра, неизбежно
снимавшего своеобразие индивидов, предприятий и
отраслей. Так, возникло противоречие между абстрактно-
всеобщим принципом равенства всех как собственников
(реализуемым в уравнительной форме через фонды
общественного потребления и т. д.) и принципом
эквивалентности (соответствия между мерами труда и
потребления), ибо была нарушена оптимальная пропорция
между этими принципами. Это неизбежно привело к
падению темпов экономического роста.
В этих условиях нужно было найти такое особенное,
опосредствующее звено между этими принципами
распределения, чтобы не отменяя господства
общекоммунистического принципа равенства (с его началами
планомерного развития общественного производства в
интересах каждого), в то же время повсеместно внедрить
принцип оплаты по труду как движущей силы ускоренного
развития на основе заинтересованности, хозяйственного
расчета56. Т. е. абстрактно-всеобщую, субстанциализиро-
55 Андреев Б. Ф. Историческое и логическое развитие форм
кругооборота общественных фондов. Л., 1983. С. 87.
56 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 214.
462

ванную в деятельности представителей госаппарата
уравнительную форму реализации общественной
собственности нужно было индивидуализировать, придать ей
гибкую, конкретную форму, которая превращала бы
самих трудящихся в субъект общественного
производства, в его рачительных хозяев. Иными словами, проблема
заключалась в «дальнейшем углублении
социалистического самоуправления»57, дальнейшей демократизации
всей жизнедеятельности общества.
В новых условиях хозяйствования экономический
центр дает предприятию хозрасчетную
самостоятельность. Предприятие же обязуется выполнить
государственный план по основным показателям. Директивное
планирование и управление сменяется экономическими
методами управления на основе долгосрочных
экономических нормативов и заинтересованности предприятия в
выполнении плана. Эта заинтересованность возникает у
трудового коллектива потому, что теперь прибыль от
реализации сверхплановой части продукции будет
присваиваться самим коллективом и затем справедливо
перераспределяться им согласно трудовому вкладу
каждого члена коллектива. Поэтому поскольку эта
сверхплановая часть производится за счет экономии,
повышения производительности труда, ускорения НТП и т. д.,
постольку в этой части диалектически совпадают
(соединяются) интересы как общества, так и индивидов.
Поэтому трудолюбие, рационализаторство, бережливость
и т. д. индивидов становятся безграничными, ибо эта
часть уже не имеет ограничений, как прежний фонд
заработной платы. Вместе с тем такая хозрасчетная форма
производства и распределения гарантирует реализацию
принципа социальной справедливости. Только такое
«сознательное соединение противоположностей»
общественного и личного интересов выступает источником
развития нашего общества на пути к качественно новому
состоянию. Само же развитие есть не просто отрицание,
а результат борьбы противоположных начал, единство
положительного и отрицательного, отрицание отрицания.
57 Материалы XXVII съезда КПСС. М., 1986. С. 39.

Глава 2
ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ
Наиболее конкретно и целостно развитие выражается
законом отрицания отрицания, который остается одной
из самых спорных проблем материалистической
диалектики. Прежде всего вызывает разногласия вопрос о мере
всеобщности данного закона. Одни авторы признают его
равноправие с двумя другими законами диалектики.
Другие, взвешивая «меру всеобщности» отрицания
отрицания, считают, что поскольку он выражает лишь
прогрессирующую ветвь развития, то не может быть
причислен к всеобщим законам диалектики. И, наконец, есть и
такие авторы, которые отводят отрицанию отрицания
весьма ограниченную сферу применения — только
область познания, поскольку он является, дескать, формой,
в которой расчленяется и осознается объективно
целостное противоречие.
Кроме того, не выработано единого мнения и по
вопросу о сущности и содержании закона и его формы.
Сторонники одной точки зрения настаивают на том, что
именно возврат к якобы старому, спиралевидному
составляет суть отрицания отрицания. Другие усматривают
его сущность в содержании и развертывании
отрицательности. Все это приводит к различным позициям и в
определении субординации законов материалистической
диалектики, анализе особого вклада отрицания
отрицания в сущность и механизм развития1.
1 Об этих позициях см.: Диалектика отрицания отрицания. М.,
1983. Отмечая проблемный характер поднятых вопросов, В. А.
Лекторский пишет: «История осмысления закона отрицания отрицания
достаточно сложна, много дискуссионного содержится и в
сегодняшних представлениях о (сущности этого закона, сфере его действия и
особенностях проявления» (Там же. С. 338—339).
464

На наш взгляд, содержательная разработка закона
отрицания отрицания в его функции логики, как и всех
категорий материалистической диалектики, возможна
только на основе деятельностного подхода, понимания
диалектики как логики и теории познания. Такой
единственно продуктивный подход позволяет рационально
освоить пока еще полностью не использованное
содержание гегелевской отрицательности, решить проблему
перехода от логики Гегеля к логике Маркса и
проанализировать отрицание отрицания в контексте истории
предметной деятельности и человеческой культуры как
процесса исторического творчества. Такой содержательный
анализ и может дать ответ на вопрос, в чем сущность
отрицания отрицания и каково его соотношение с
другими законами диалектики.
Диалектико-логическое понимание отрицания
отрицания основывается на признании его объективности в
противовес критикам марксизма, которые считают, что
только положительное объективно, а отрицательное
субъективно, так как оно исходит от субъекта, его воли
и рефлексии. Но если отрицательное — лишь
абстракция, созданная субъективным произволом, то оно не
существует для объективно-положительного, и тем
самым объективно положительное теряет свой смысл.
Энгельс противопоставляет два рода отрицания:
объективное отрицание как необходимая стадия развития
предмета и его отражение в познании и субъективное,
индивидуальное отрицание, не имеющее характера
необходимости. Субъективное отрицание, поскольку оно
только произвольное мнение, бесплодно: «отрицающий таким
образом должен быть не в ладу с миром, должен
ворчливо порицать все существующее и все свершившееся, все
историческое развитие»2. Истинное же, диалектическое
отрицание есть движущее начало всякого развития:
необходимая ступень, стадия развития самого предмета,
раздвоение его на противоположности, их борьба и
разрешение, т. е. это отрицание есть момент объективного
противоречия. Поэтому объективное отрицание и его
осмысление — категория отрицания — по природе своей
плодотворно, так как является движущим началом
развития.
2 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 641.
30-106
465

Стало быть, отрицание отрицания — не априорный
принцип, проявляющийся в начале познания, а
результат, итог познания, абстрагированный от действительного
развития природы, общества и мышления. Это
внутренняя форма развития материи как субстанции-субъекта,
форма, в которой выражается саморазличение,
самоотрицание субстанции, полагание и разрешение
противоречия.
Но правомерно ли, исследуя сущность развития и
отрицания отрицания, рассматривать формы движения
материи как равные? Такая позиция и вызывает споры
о всеобщности данного закона. Когда считают, что ни
одной форме движения материи (в том числе и
социальной) нельзя отдать предпочтение в этом вопросе,
поскольку все они — только особые формы, то стоят на
точке зрения абстрактно-всеобщего, согласно которой
все формы одинаковы, и в результате не учитывается
необходимость в выявлении сущности исследуемого
объекта3.
На наш взгляд, продуктивное исследование отрицания
отрицания возможно только с точки зрения конкретно-
всеобщего: такая особая форма движения, как
социальная, является в то же время всеобщей формой, в которой
развитие выражается и осознается в его наиболее
полной, сущностной, развернутой форме, выявляет свое
собственное понятие как бесконечное полагание нового.
Поэтому отрицание отрицания, являясь всеобщим
законом природы, общества и мышления, обнаруживается в
своей истине именно в сущностной, конкретно-всеобщей
форме — социальном развитии.
Понимание отрицания отрицания как
конкретно-всеобщего и позволяет реализовать деятельностный принцип
в его исследовании. «Всеобщие законы изменения
природы человеком — это и есть всеобщие законы природы,
в согласии с которыми человек только и может успешно
3 Например, В. А. Глядков утверждает: «Как нельзя массу
отождествлять с материей, так нельзя и биологическое или (!) социальное
понятие экстраполировать на весь мир, выдвигая его в качестве
общефилософского» (Закон отрицания отрицания и его
методологические функции. М., 1983. С. 5), — совершенно упуская из виду, что
социальная форма — не рядоположенное, равное другим формам, а
такая форма, которая вобрала в себя все предшествующие, стала их
истиной.
466

ее изменять»4. Эти всеобщие законы, «будучи
осознанными... выступают как законы разума, как логические
законы»5. К таким законам относится и закон отрицания
отрицания, который является осознанием отрицания
отрицания как схемы предметной деятельности, с
неизбежностью воспроизводящей объективные законы
природы.
Деятельностный принцип и позволяет, на наш взгляд,
определить сущность отрицания отрицания, решить
содержательно вопрос о типологии отрицаний и
соотношении законов диалектики, проанализировать, что нового
в логическом содержании закона дает переход от
логики Гегеля к логике Маркса. И об объективности закона
отрицания отрицания как всеобщего закона природы,
общества и мышления речь может идти не абстрактно,
в отвлечении от человека и форм его культуры, но
только в контексте человеческой деятельности.
Проанализируем, в каком смысле отрицание
отрицания выступает схемой предметной деятельности. Процесс
труда определяется Марксом как положительный,
поэтому отрицание, хотя и является моментом, должно
дойти до своего отрицания, т. е. до отрицания отрицания,
до позитивного. Анализируя представления Смита о
труде как о жертве, Маркс подчеркивал их недостаточность,
так как Смит понимает труд как нечто только
отрицательное. А между тем чисто отрицательный фактор
ничего не создает, «труд есть положительная, творческая
деятельность»6.
Маркс рассматривает процесс труда сначала с точки
зрения его всеобщей формы. Эта всеобщая форма
абстрактна, оторвана от всех исторических характеристик и
может одинаково соотноситься и с дикарем, и с рабом,
и наемным рабочим. «Простые моменты процесса труда
следующие: целесообразная деятельность, или самый
труд, предмет труда и средства труда»7. Все три
момента: субъект труда, материя и средство объединяются в
продукте. «В продукте труд через посредство средств
труда соединился с материалом труда»8.
4 Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1974. С. 210.
5 Там же.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 2. С. 113.
7 Там же. Т. 23. С. 189.
8 Там же. Т. 47. С. 59.
467

Уже в этой всеобщей, абстрактной форме труда
можно выделить и уловить тройственный ритм, закон
отрицания отрицания: превращение предмета труда в
средство есть первое отрицание; при этом происходит снятие
предметности, преодоление безразличия предмета к
цели. «Предмет, которым человек овладевает
непосредственно... есть не предмет труда, а средство труда»9. Эту
снятую предметность человек помещает между собой и
предметом труда, совершая второе снятие, отрицание
отрицания в продукте. Продукт как бы возвращается к
материалу труда, но принимает новую форму,
подчиненную цели и потребности человека.
Но анализ труда в его всеобщей форме отнюдь не
является достаточным. Маркс подчеркивает, что
общественные отношения не есть нечто просто внешнее труду.
Именно общественную экономическую форму он считал
существенной. Поскольку все исторически определенные
экономические формы труда есть становление единого —
разумной, коммунистической формы деятельности,
объективный аналог отрицания отрицания, на наш взгляд,
можно определить лишь при анализе целостной
разумной деятельности. Коммунистический тип деятельности и
есть проявление отрицания отрицания: всеобщий труд —
это самоопредмечивание, отрицание субъекта и в то же
время отрицание этого отрицания, т. е. приобретение им
самого себя, овладение человеческой сущностью.
Анализ самого отрицания отрицания необходимо
проводить с позиций развития. Хотя общепризнанно, что
отрицание отрицания выражает развитие в его
интегрирующей, развернутой форме, но в анализе самого
отрицания отрицания категория «развитие», как правило, не
рассматривается. На наш же взгляд, анализ самого
отрицания отрицания с позиций развития существенно
обогатил бы этот закон.
Во-первых, такой подход позволяет содержательно
интерпретировать мысль Гегеля о трех сторонах
логического (три момента логического есть выражение
развития, а следовательно, и отрицания отрицания)10.
К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин подчеркивали, что
познание содержит три момента: прежде всего предмет
9 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 190.
10 В философской литературе обычно упускается из виду связь
закона отрицания отрицания и трех моментов логического.
468

схватывается как тождество, далее в нем
обнаруживается внутреннее отрицание и, наконец, он понимается как
конкретное противоречие. В. И. Ленин отмечает, что
«диалектический момент» по отношению к простым и
первоначальным, положительным утверждениям требует
указания различия, перехода. По отношению же ко
второму, отрицательному положению — указания единства,
связи отрицательного с положительным. «От
утверждения к отрицанию — от отрицания к «единству» с
утверждаемым,— без этого диалектика станет голым
отрицанием, игрой или скепсисом»11.
Нам представляется, что три стороны логического
как выражение отрицания отрицания — это не только
три момента логической формы. Сама
предметно-практическая деятельность содержит все три момента. Но как
в истории философии три стороны логического
выступали отдельными самостоятельными системами, так и
различные типы человеческой деятельности выражали лишь
одну из ее сторон. И только целостная деятельность
коммунистического общества будет носить подлинно
разумный характер, включая в себя как снятые, но
необходимые моменты тождественность и отрицательную
разумность.
Так, единичный труд в общине является
непосредственно-общественным. Но это еще рассудочное,
абстрактное тождество, для которого характерна неразвитость
общественных связей, бедность способностей и
отношений. Отрицательно-разумные формы общественного
прогресса отмечены снятием непосредственного тождества
единичного и всеобщего труда. Труд отдельного лица
становится непосредственно-единичным и опосредованно-
общественным. Чтобы обрести общественный смысл, он
принимает либо особую, натуральную форму, либо
форму всеобщего эквивалента. Именно в таком
антагонистическом выражении развиваются общественные
способности и отношения.
Наконец, свободная ассоциация снимает
непосредственно-единичный труд, восстанавливает
непосредственно-общественный труд и потому является положительно-
разумной формой предметной деятельности, отрицанием
отрицания прежних форм последней. Это уже не абст-
11 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 208.
469

рактное тождество, а конкретное единство противоречия.
Непосредственно-общественный труд понимается теперь
как труд не совместный, а всеобщий; индивид
овладевает всем богатством общественных связей и отношений.
Стало быть, три стороны логического, выявляющие суть
отрицания отрицания, есть выражение трех сторон
исторически развивающейся предметной деятельности.
Далее, при анализе отрицания отрицания с позиций
развития необходимо выявить, что саморазличается и
подвергается отрицанию. Очень важно помнить, что
отрицание отрицания есть саморазличение, саморазвитие
одного единого логического субъекта или саморазвитие
субстанции в субъект: развивается одно единое, оно
переходит в свою противоположность, а затем
возвращается к первоначальному единству, обогащенному
собственным отрицанием.
Но то, что речь идет о едином логическом субъекте,
отнюдь не повторяет преформизм Гегеля, у которого по
сути развитие есть только игра. Важно выяснить, какова
субстанциальная основа этого развития, что
саморазличается, самоотрицается. Если это абсолют, логика,
мышление в его самостоятельной стихии, изолированности
от индивида, то отрицание отрицания, действительно,
превращается в схему, голую форму.
Чистый разум вынужден затевать борьбу «да» и
«нет», примирять их и нейтрализовать и снова приходить
во внутреннее беспокойство. Поскольку он абсолют и
занят исключительно сам собой, находя весь интерес в
самом себе, отрицание отрицания лишь описывает
форму этой игры, не объясняя самого главного: как и почему
происходит саморазличение, самоотрицание, борьба
положительного и отрицательного, слияние в синтез?
Маркс объясняет, почему в философии Гегеля,
впервые осознавшего категорию развития и отвергшего
бессилие пустого отрицания, не возникает и не может
возникнуть новое: Гегель абсолютизирует логическое.
Самодвижение, самоосуществление абсолютной идеи
есть логическое выведение, спекулятивное в его худш.ем
смысле. Об отрицании и снятии отчуждения, о
необходимости возвращения человеку опредмеченных и
отчужденных сущностных сил речь ведется только в пределах
мышления, без вторжения в эмпирию, без реального
преобразования действительности. Эмпирия, причем слу-
470

чайная, подлаживается, подстраивается под логическое.
«У Гегеля речь идет не о том, чтобы эмпирическое
существование свести к его истине, а о том, чтобы истину
свести к некоему эмпирическому существованию, и при
этом первое попавшееся эмпирическое существование
трактуется как реальный момент идей»12.
Маркс, в отличие от Гегеля, рассматривал отрицание
отрицания как воспроизводящее реальное развитие,
предметное движение. Так, буржуазная политическая
экономия никак не могла согласовать выведенный ею закон
стоимости, обмена эквивалентов с возникновением
прибавочной стоимости, кажущимся превращением закона
стоимости в свою противоположность. Маркс показал,
что развитое товарное производство не нарушает
законов товарного производства и тем не менее получает
прибавочную стоимость. Чтобы объяснить в этом случае
проявление закона стоимости, основу теоретического
подхода, необходим был выход из логического
выведения в анализ эмпирии, где капитал и находит тот
специфический товар, само потребление которого есть полага-
ние стоимости.
Подлинная субстанция есть материя, природа.
Универсальная, всесторонне развитая личность, вбирая в
себя универсальные характеристики природы,
становится подлинным субъектом исторического процесса.
Поэтому, анализируя отрицание отрицания, мы должны
иметь в виду саморазличение, саморазвитие единственно
подлинной субстанции-субъекта, становление природы
человеком, т. е. развитие универсальной личности. Но
поскольку в логике нет надобности разворачивать весь
этот исторический процесс, мы будем иметь в виду, что
отрицание есть путь саморазличения и саморазвития
единого логического субъекта.
В марксистской концепции это есть форма рождения
нового: единое действительно развивается. Энгельс
разъясняет, что когда в математике дифференцируется
х и у, т. е. они полагаются бесконечно малыми, то тем
самым производится определенного рода отрицание. Но
когда далее производятся действия уже не с х и у, а с
их отрицанием — dx и dy как с действительными
величинами, то здесь, пишет Энгельс, «в известном пункте я
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 263.
47 J

отрицаю отрицание, т. е. интегрирую дифференциальную
формулу... я вовсе не топчусь на месте, но разрешаю
задачу, о которую элементарная геометрия и алгебра
могли бы только попусту обломать себе зубы»13.
Отрицание отрицания, произведенное соответственно
обстоятельствам дела, не просто возвращает к исходному
пункту, а способствует приращению истины, разрешению
задачи.
Теперь проанализируем процесс отрицания отрицания
с позиции трех сторон логического развития, помня, что
речь идет о едином логическом субъекте, точнее о
приращении его содержания. Рассмотрим первоначальное
тождество, не абстрактное, но содержащее возможность
самоотрицания. Энгельс подчеркивает, что, по Гегелю,
бытие в себе содержит первоначальное тождество
неразвитых противоположностей, скрытых в какой-либо вещи,
в каком-либо процессе. Энгельс особенно настаивает на
том, что отрицание суть саморазличение, возникающее
не случайным образом, но с необходимостью
вытекающее из самого сущего. Подвергая критике философию
Шеллинга, Энгельс подчеркивает важность этого
исходного в понимании отрицания положения,
преодолевающего точку зрения полярности. Для Шеллинга, говорит
Энгельс, отрицание отрицания лишено внутреннего
содержания, сведено к наивной и пошлой схеме: «глубины
той концепции, по которой отрицание с необходимостью
вытекает из самого по себе сущего, Шеллинг не может
постигнуть»14.
Абстрактное отрицание, отрицание на уровне
непосредственного противостоит полаганию. На уровне
опосредованного отрицание уже имеет не абстрактный, но
определенный характер, является самоотрицанием.
Самоотрицание не противостоит полаганию, а само есть
полагание. В «Капитале» Маркс развивает мысль о
самоотрицании как самополагании. Превращения
капитала как субъекта протекают в процессе кругооборота.
Каждая особая форма — товарная, денежная —
представляет отрицание его как субъекта совокупного
движения. Капитал полагает себя как субъект, превращаясь
в особые формы, в которых он отрицает себя как
субъекта. Каждая фаза есть и отрицание всего процесса, и
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 642.
14 Там же. Т. 41. С. 208.
472

в то же время — возможность перехода в другую, и тем
самым весь процесс.
В отличие от Гегеля, который понимал самополага-
ние как самоотрицание и при этом перенес акцент
именно на самоотрицание, материалистическая диалектика
рассматривает самоотрицание как осуществление само-
полагания: принцип может осуществляться, только
отвергая, отрицая свои устаревшие формы. Логический
субъект сохраняет самого себя лишь развиваясь,
отрицая свои конечные формы. Если такая конечная форма
абсолютизируется, не подвергается отрицанию и прехож-
дению, логический субъект погибает.
Самоотрицание единого есть полагание отрицания в
себе, раздвоение на положительное и отрицательное —
антитезис, первое отрицание. Только с позиций
саморазличения единого становится понятным, что
отрицательное не есть пустое зачеркивание, ничто, а имеет
определенное содержание. Энгельс выделяет как основную
следующую мысль Гегеля: «Противоречащее себе
разрешается не в нуль, не в абстрактное ничто, а в отрицание
своего определенного содержания»15. Маркс тоже
подчеркивает эту мысль. Анализируя свободную
конкуренцию, он пишет, что она понималась буржуазными
экономистами только абстрактно-отрицательно, как отрицание
феодальных монополий и корпораций, отрицание
феодального производства. Но конкуренция должна быть и
чем-то для-себя-сущим, «так как только ноль есть пустое
отрицание, абстрагирование от предела»16.
Следовательно, отрицательное имеет некое положительное
содержание, является не безусловно отрицательным, а
отрицательным по отношению к своему
противоположению.
Именно потому, что отрицательное имеет содержание,
оно является не только моментом прерывности, но и
моментом связи, развития, преемственности. Можно
растоптать зерно, уничтожив его. Можно сказать: «Роза не
есть роза», а потом подвергнуть отрицанию это
отрицание и снова прийти к утверждению о том, что роза есть.
Но ни физическое уничтожение, ни
формально-логическая процедура отрицания не имеют отношения к диа-
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 536.
16 Там же. Т. 46, ч. 1. С. 397.
473

лектике и совпадают с категорией отрицания лишь вер-
бально.
Такое уничтожение реально, объективно и в
природных и исторических процессах неизбежно. Можно
определить его как «метафизическое отрицание»17, но дело
не в названии, а в сути. Энгельс пишет о том, что хотя
подобные отрицания и неизбежны, но «в диалектике
отрицать не значит просто сказать «нет», или объявить
вещь несуществующей, или разрушить ее любым
способом <•••> Я должен не только что-либо подвергнуть
отрицанию, но и снова снять это отрицание.
Следовательно, первое отрицание необходимо произвести таким
образом, чтобы второе оставалось или стало
возможным»18. Коль скоро речь идет о диалектике, о категории
отрицания отрицания, то имеется в виду диалектическое
отрицание, которое оставляет возможность развития.
Термин «метафизическое отрицание» лишен смысла.
То же размалывание зерна есть уничтожение,
разрушение только для растения. Но в целостности, в развитии
человеческого общества акт размалывания — это отнюдь
не голое и зряшное отрицание, а необходимый момент
развития производительных сил. Следовательно,
отрицание как уничтожение тоже включается в диалектическое,
является его моментом, его проявлением.
Метафизическим может быть не отрицание, а только определенное
его истолкование, определенная позиция, так как даже
если оно есть уничтожение с точки зрения фрагмента
действительности, с точки же зрения целостности оно
понимается как момент диалектического отрицания.
В. И. Ленин, конспектируя «Науку логики», выделяет
то место, где Гегелем выявлена основная причина
неприятия метафизикой диалектики. Она, по Гегелю,
заключается в отождествлении диалектики с
отрицательной диалектикой, в которой отрицание толкуется
как абстрактное, как ничто, ноль; в таком случае
преемственность разрывается, переход от одной формы к
другой становится невозможным. Противоречие застревает
на антиномичности, полярности и вынуждает сделать
вывод либо о неистинности предмета, который сам себе
противоречит (позиция элеатов, представляющая пер-
17 Такой термин употребляется в кн. «Диалектика отрицания
отрицания».
18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 145.
474

вую форму отрицательной диалектики), либо о слабости
и немощи познания, от которого предмет ускользает
(позиция скептиков, представляющая вторую форму
отрицательной диалектики).
Самое основное отличие диалектики от скептицизма,
подчеркивает В. И. Ленин, состоит в понимании
отрицания. Для скептицизма отрицание — пустое ничто, ноль,
разрушение и ниспровержение. В диалектике отрицание
характеризуется как разумное, как снятие: отринуть,
отвергнуть и в то же время сохранить, удержать. Ленин
выписывает: «Удержать положительное в его
отрицательном, содержание предпосылки — в ее результате,
вот что есть самое важное в разумном познании»,— и
делает пометку на полях: «это очень важно к пониманию
диалектики»19.
И здесь же Ленин формулирует свое знаменитое
положение, в котором отрицание характеризуется как
момент преемственности, связи, развития: «Не голое
отрицание, не зряшное отрицание, не скептическое
отрицание, колебание, сомнение характерно и существенно в
диалектике,— которая, несомненно, содержит в себе
элемент отрицания и притом как важнейший свой
элемент,— нет, а отрицание как момент связи, как момент
развития, с удержанием положительного»20. Это по сути
есть формулировка 13 элемента диалектики:
«повторение в высшей стадии известных черт, свойств etc.
низшей»21.
Поскольку отрицательное, как и положительное,
имеет содержание, их можно обернуть: то, что называем
положительным, назвать отрицательным и наоборот.
В физике, в аналитической геометрии все равно, какую
сторону противоположности назвать отрицательной:
наименование можно обернуть, и ничего от этого не
изменится.
Но в сложных формах движения такие категории,
как положительное и отрицательное, в силу их
относительности, рефлективности мало применимы. Так, Гек-
кель рассматривал приспособление как фактор
отрицательный, вызывающий изменения, а наследственность —
как фактор положительный, сохраняющий вид. Дюринг
19 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 207.
20 Там же.
21 Там же. С. 203.
475

переворачивает отношение: приспособление сохраняет-де
в силу изменения формы самое существенное и потому
является положительной стороной. Сами по себе
категории положительное и отрицательное позволяют
подобное переворачивание. Лишь исходя из фактического
положения дел, можно убедиться, что прав все-таки
Геккель, который считал «наследственность по самой
сути дела консервативной, положительной, а
приспособление — революционизирующей, отрицательной стороной
процесса»22.
Только рассматриваемые с позиций развития
положительное и отрицательное обретают устойчивость: та
сторона, которая направлена на разрушение данного
отношения, устремлена в будущее, доминирует и
господствует, и есть отрицательное. Та, что стремится к
удержанию и сохранению прежнего отношения, есть
положительное. Когда отрицание понимается как порождающий
движение принцип, как движущая сила и форма
развития, высвечивается суть категории отрицания: это не
просто небытие во времени и не отрицательное,
существующее в отношении и могущее меняться местами с
положительным. С точки зрения развития определенная
сторона противоречия является действительно
отрицательной — та, которая направлена на разрушение
имеющегося отношения (положительное и отрицательное не
равноценны в смысле той роли, которую они играют в
процессе развития).
Это положение обосновывают Маркс и Энгельс,
характеризуя отношения буржуазии и пролетариата.
Частная собственность и пролетариат, богатство и бедность—
противоположности, составляющие единство, целое.
Частная собственность в своем развитии порождает как
необходимость пролетариат, в котором отрицание всего
человеческого выступает в откровенном, обнаженном
виде. Но признать частную собственность и пролетариат
противоположностями, составляющими одно целое,—
недостаточно. Важно выяснить, какую роль играет
внутри целого каждая из них.
Частная собственность как богатство — это
положительная, консервативная сторона антагонизма,
удовлетворенная в себе частная собственность. От нее исходит
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 634.
476

действие, направленное на его сохранение, удержание.
Это человеческое самоотчуждение, находящее
удовлетворение в видимости своей человеческой
действительности. Пролетариат, напротив, есть упраздняющая себя
частная собственность, отрицательная сторона
антагонизма, его беспокойство, направленное на устранение
данного антагонизма, частной собственности, а тем
самым и самого себя. Это человеческое самоотчуждение,
достигшее своего наивысшего напряжения и остроты,
а потому ставшее невыносимым, содержащее
практическую необходимость к преодолению самого себя.
Отношение положительного и отрицательного может
иметь несколько смыслов; об этом пишет Маркс,
анализируя производство, потребление, обмен и
распределение. Производство есть непосредственно потребление в
двойном смысле: во-первых, индивид, развивая свои
способности в производстве, в то же время потребляет
их; во-вторых, здесь происходит потребление сырья и
средств производства. Собственно потребление также
непосредственно есть производство, потребительное
производство. Человек, удовлетворяя свои потребности,
производит себя как человека. Эта идентичность
производства и потребления сводится к положению Спинозы
«determinatio est negatio»23.
Согласно Спинозе, определение, бытие, нечто есть
небытие всего другого, его отрицание. Маркс раскрывает
иной смысл положения Спинозы. Этой формулой
характеризуется непосредственное единство
противоположностей: производство (определение) есть вместе с тем
потребление (отрицание производства). Определение
есть отрицание, каждое определение есть одновременно
и непосредственно свое собственное отрицание.
Но производство и потребление совпадают не только
непосредственно; между ними есть опосредствующее
движение. Производство создает материал для
потребления, а последнее — идеально внутренний образ как
потребность и цель. Это такое движение, в котором они
«выступают как настоятельно необходимые друг для
друга, но в котором они остаются тем не менее еще
внешними по отношению друг к другу»24. Производство не
23 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 26.
24 Там же. С. 29.
477

только непосредственно есть потребление, но и
производство опосредуется потреблением и наоборот. Каждое из
них выступает средством своего отрицания.
Более того, каждое из них есть не «только
непосредственно другое и не только опосредствует другое, но
каждое из них, совершаясь, создает другое, создает себя
как другое»25. Так, потребление, завершая продукт как
продукт, создает себя как другое, как производство,
каждая сторона создает себя как свое отрицание.
Следовательно, отношение противоположностей
Маркс характеризует трояко: во-первых, каждая
противоположность есть непосредственно свое отрицание, во-
вторых, каждая противоположность — это средство
собственного отрицания, в-третьих, каждая сторона создает
себя как свое отрицание. Но эти отношения
положительного и отрицательного имеют смысл только внутри
целого. Маркс понимает производство, потребление и обмен
как «части единого целого, различия внутри единства»26.
Таким единством является производство, которое
обусловливает и определенные отношения всех моментов
друг к другу и их форму.
Итак, содержание отрицательного означает небытие
его положительного, старого, переход в новое. В то же
время, поскольку саморазличается единое, в
отрицательном, в небытии положительного сохраняется и его бытие.
Отрицательное, таким образом, есть противоречие: и
сохранение старого, и его преодоление, т. е. снятие. Уже
первое отрицание есть и отрицаемое, и отрицание, т. е.
опосредствование, противоречие. Однако единство
противоречия содержится в нем только в себе. Полагание
этого единства и есть разрешение противоречия,
отрицания отрицания.
Разрешение противоречия, отрицание отрицания,
синтез не есть просто устранение отрицательного,
понимаемого как дурное, и сохранение положительного,
понимаемого как хорошее. На эту сторону дела особое
внимание обратил Маркс, критикуя позицию Прудона,
который придавал противоречию оценочный, моральный
смысл. Он рассматривал экономические категории, как
мелкий буржуа великих людей: Наполеон сделал много
25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 29.
26 Там же. С. 36.
478

добра, но и много зла. Каждая экономическая категория,
по Прудону, имеет две стороны — хорошую и дурную.
Хорошая сторона — польза, добро, плохая — вред, зло.
«Подлежащая разрешению задача гласит: сохранить
хорошую сторону, устраняя дурную»27. Положительная
сторона противоречия толкуется, таким образом, с
точки зрения морали как нечто позитивное, ценное, хорошее.
Отрицательная сторона понимается как дурное,
негативное, от чего надо избавляться.
Подход к логике с позиций моральных оценок
подводит Прудона. Смешивая логику и мораль, он совершает
логическую ошибку: он настаивает на необходимости,
устранив отрицательное как дурное, порочное,
негативное, спасти положительное как благо. Но
«сосуществование двух взаимно-противоречащих сторон, их борьба
и их слияние в новую категорию составляют сущность
диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу
устранения дурной стороны, уже одним этим сразу
кладет конец диалектическому движению»28.
В логике неприменимы оценочные пассажи. С точки
зрения развития две стороны противоречия —
положительное и отрицательное — действительно не могут быть
равноправными, равносильными (но не в смысле их
нравственной сути). Действительного дуализма
сущности не бывает, подчеркивает Маркс. Одна сторона
обязательно берет верх, становится главенствующей, и это
именно отрицательная сторона, ведущая к разрешению
противоречия. Так что если подходить с нравственной
меркой, то как раз положительное, стремящееся к
консервации, удержанию старого отношения, и есть дурное,
вредное, а отрицательное, стремящееся разрушить
старое отношение,— напротив, хорошее, полезное.
Феодализм, по Марксу, тоже имел две стороны —
хорошую и дурную, свой антагонизм — феодалов и
крепостное сословие. Если бы в чьих-то силах было
сохранить и оградить от гибели все хорошие стороны
феодализма (развитие промышленности в корпорации,
домашняя промышленность) и устранить, избавиться от
дурной стороны (привилегии, крепостное состояние), то
тем самым этот некто остановил бы ход истории,
развитие, где «дурная сторона всегда берет верх над хорошей.
27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 134.
23 Там же. С. 136.
479

Именно дурная сторона, порождая борьбу, создает
движение, которое образует историю»29.
Но в материалистической диалектике главное — не
отрицательное само по себе, а отрицание отрицания,
понимаемое как второе отрицание, разрешение
противоречия. Развитие не выражается только цепью
диалектических отрицаний, сохраняющих преемственность: цепь
таких отрицаний не приводит к позитивному
разрешению противоречия. Синтез, отрицание отрицания есть
возвращение к исходному пункту, но с приращением
содержания.
Маркс определяет позитивность как относящуюся к
самой себе негативность. Опредмеченный труд как
наемный труд, противоположный капиталу, отрицание
капитала, не-капитал имеет противоречивые определения: он
может быть рассмотрен и как негативный, абсолютная
бедность, полная отдеденность от средств труда, от всего
объективного и как живая деятельность, абсолютная
возможность богатства. Труд как живая деятельность,
возможность богатства отрицает труд как абсолютную
бедность, т. е. отрицает отрицание. Труд,
рассматриваемый позитивно, есть «сама к себе относящаяся
негативность»30.
Диалектическое отрицание необходимо
подразумевает возможность собственного отрицания. Энгельс не
разделяет отрицание и отрицание отрицания,
характеризуя первое как момент второго. Говоря об отрицании, он
имеет в виду именно такое отрицание, которое оставляет
возможность дальнейшего развития, т. е. отрицания
отрицания.
Диалектическое отрицание, подчеркивает Энгельс,—
не безнадежное, окончательное разрушение, а такое
отрицание, которое открывает перспективу развития.
В каждой области первое отрицание совершается особым
образом, чтобы было возможно второе. «Для каждого
вида предметов, как и для каждого вида представлений
и понятий, существует, следовательно, свой особый вид
отрицания, такого именно отрицания, что при этом
получается развитие»31. Так же, как с одним знанием закона
струн, говорил Энгельс, нельзя научиться играть на
29 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 143.
30 Там же. Т. 46, ч. 1, С. 247.
31 Там же. Т. 20. С. 146.
480

скрипке, так же знание того, что ячменный стебель
развивается по закону отрицания отрицания, еще не научит
успешно его выращивать. Распознать, что данный
процесс совершается согласно закону отрицания
отрицания,— еще не значит выявить особую природу
этого объекта (это является задачей определенной
науки).
Следовательно, в диалектике бессмысленно вести
речь обособленно об отрицании и отрицании отрицания.
Когда мы говорим об отрицании, то имеем в виду такое
отрицание, которое открывает возможность развития,
т. е. второго отрицания. Само понимание отрицания уже
подразумевает отрицание отрицания. Больше того,
именно отрицание отрицания есть истина отрицания.
Отрицание как момент связи требует дальнейшего развития,
снятия противоречия, познания положительного,
отрицания отрицания. Ленин отмечает, что «соль диалектики»
содержится в следующих словах Гегеля: «Второе
отрицательное, отрицательное отрицательного... есть
сокровеннейший, объективнейший момент жизни и духа»32.
Три момента логического также означают
нераздельную слитность отрицания и отрицания отрицания: это
единый процесс саморазличения, самоотрицания, пола-
гания противоречия и его разрешения. Говорить об
отрицании вне указанного процесса — значит не понять
его категориального смысла. Точно так же содержание
отрицания отрицания раскрывается только в едином
процессе полагания и разрешения противоречия33.
Но если суть и истина отрицания есть позитивное
(т. е. отрицание отрицания), не означает ли это
стремления к абсолютности, завершенности, не ставит ли под
сомнение революционно-критический запал диалектики,
для которой нет никаких вечных, священных догматов и
которая воплощает вечное становление, развитие,
отрицание?
32 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 210.
33 Эту мысль подчеркивает Г. А. Давыдова: «В
материалистической диалектике, которая служит философским обоснованием
сознательного исторического творчества, диалектическое отрицание
понимается как необходимо несущее в себе также и сохраняющую,
конструктивную силу. Поэтому оно реализуется именно через отрицание
отрицания, посредством него» (Давыдова Г. А, Закон отрицания
отрицания //Материалистическая диалектика как общая теория
развития. М., 1982. С. 303).
31-106
481

Для материалистической диалектики синтез,
отрицание отрицания есть не абсолют, завершающий,
обрывающий развитие, а начало нового движения. Именно так
разрешается противоречие самого отрицания отрицания:
выражая системность, оно в то же время не означает
завершенности и замкнутости.
Подвергая критике точку зрения Прудона по вопросу
о разрешении противоречия, Маркс подчеркивает, что
реально существует не только антагонизм —
конкуренция и монополия, но и их синтез. «В практической жизни
мы находим не только конкуренцию, монополию и их
антагонизм, но также и их синтез, который есть не
формула, а движение»34. Конкуренты объединяются в
монополии, монополисты становятся конкурентами, а сама
монополия спасает себя лишь тем, что вступает в
конкурентную схватку. Синтез — не логическое примирение,
братство противоположностей, а практическое
отношение. И поэтому он — не застывшая, готовая формула, а
реальное движение: монополия живет, вступая в
конкуренцию,— и это живое, непрекращающееся движение и
есть синтез.
Синтез неизбежно становится окончательной
формулой, итогом, если отрицание отрицания трактуется как
логическое выведение. Но материалистическая
диалектика анализирует синтез, совершающийся в
практической жизни, и потому для нее синтез — движение,
потому ей и удается разрешать проблему самого отрицания
отрицания.
С позиций развития становится ясным, что сутью
закона отрицания отрицания является развертывание
отрицательности, доходящей до отрицательного
отношения к самой себе. Это — внутренняя суть диалектического
метода, внутренний тройственный ритм развития,
обязывающий находить и анализировать относительно
законченные циклы развития, т. е. доводить
исследование от отрицательно относящегося к себе отрицания. Эга
суть наиболее полно выражается в целостности, хотя в
более абстрактной форме проявляется и в
непосредственном и в опосредствованном.
Но пока еще трудно ответить на вопрос о
специфическом содержании отрицания отрицания сравнительно с
34 Маркс К.» Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 166.
482

двумя другими законами диалектики. Для этого
продолжим наш анализ, развернув три момента логического в
три ступени предметной деятельности —
непосредственное, опосредствованное и целостность. Это сразу
избавляет от попыток строить самостоятельную «теорию
закона отрицания отрицания», которая позволила бы
вместить все богатство его содержания в рамки понятий
«старое и новое», «простое и сложное», «прогресс и
регресс», «поступательность и цикличность»35, и от
стремления определять специфику закона только в его связи с
двумя другими законами.
Исследуя отрицание отрицания на уровне
непосредственного, опосредствованного и целостности, мы
убеждаемся в том, что суть этого закона раскрывается
только всей совокупностью категорий: на уровне
непосредственного — категорий количества и качества, на уровне
опосредствованного — сущности, противоречия,
содержания и формы, на уровне целостности — всеобщего,
особенного и единичного.
Своеобразие отрицания отрицания как раз и
заключается в том, что оно характеризует форму отношения
категорий на различных уровнях. Поэтому его
собственное конкретное содержание определяется содержанием
соответствующих категорий. На уровне
непосредственного отрицание отрицания может быть принято только за
внешнюю схему, триадичность: тезис подвергается
непосредственному отрицанию антитезисом, оба они
снимаются в синтезе, становясь его моментами. Отрицание,
осуществляющее этот процесс, еще непосредственное и
абстрактное.
На уровне опосредствованного, где не только
фиксируется форма триадичности, но и выясняется причина и
источник развития, противоречие, отрицание отрицания
наполняется содержанием, выявляется самоотрицание и
саморазличение. В бытии определенности относятся как
качественно иные — они относительны и переходят друг
в друга. На уровне сущности определенности отрицают
иное с рефлексией в себя, т. е. отрицание опосредство-
35 В связи с этим В. А. Глядков писал, что «в теоретических
спорах, в позитивном изложении позиций авторов, в критике
буржуазных концепций формируется современная целостная теория
закона отрицания отрицания» (Глядков В. А. Закон отрицания
отрицания и его методологические функции. С. 7).
483

вано соотношением с собой, рефлектированные
определения есть проявление соотносящегося с собой
отрицания, самоотрицания. Но противоречие, даже развитое и
разрешенное, не раскрывает еще содержания отрицания
отрицания. Новое в его содержании раскрывается на
уровне целостности, при анализе отношений категорий
всеобщего, особенного и единичного. Только в
целостности отрицание отрицания становится внутренней формой
одной категории. Абсолютная отрицательность — не
просто второе отрицание, отрицательно относящееся к
себе отрицание, но особая, присущая целостности форма
отношения внутри одной категории: всеобщее сохраняет
себя как неизменное, вечное в особенном и единичном
(в отличие от перехода) и в то же время является не
рефлективным определением, а сущностью единичного и
особенного (в отличие от определений сущности). Таким
образом, невозможно однозначно указать место
отрицания в системе категорий, ибо это форма отношений
категорий различного уровня.
Имея в виду вышесказанное, можно ответить в
некоторой степени и на вопрос о механизме преемственности,
рождения нового и его связи со старым. К чему
происходит возврат в синтезе? Подобная формулировка
предельно абстрактна, поскольку не уточняет, какой уровень,
какие категории здесь имеются в виду. Если говорить о
самой развернутой форме отрицания отрицания — на
уровне целостности,— то здесь происходит своеобразное
оборачивание: расчлененная система отношений
воспроизводит свои предпосылки как собственный результат.
Целостность, всеобщее поглощает старые формы,
превращая их в собственные моменты и придавая им иную
функцию, сообщает им иную сущность. Целостность и
отрицается своими моментами и остается в них
неизменной и вечной, являя себя как их сущность, т. е. отрицает
это отрицание. Старое становится моментом
развившейся целостности и, выполняя в ней определенную
функцию, получает иное измерение, иную сущность.
Маркс в «Капитале» анализирует отрицание на
уровне непосредственного, опосредствованного и
целостности. Он показывает, что в простом обращении меновая
стоимость накладывается на потребительные стоимости
как внешний масштаб. Здесь нет еще отношения между
меновой и потребительной стоимостью. «Их единство
484

еще непосредственно распадается, а их различие еще
непосредственно растворяется в единстве»36.
Когда деньги выступают в функции меры, цена
идеально отрицает потребительную стоимость, полагая
идеально меновую стоимость. Когда деньги являются
средством обращения, акт обмена становится реальным,
меновая стоимость реально отрицает потребительную,
ибо деньги реально — это меновая стоимость и лишь
идеально — потребительная. Когда же деньги
изымаются из обращения, они отрицают потребительную
стоимость абстрактно: поскольку как сокровище они должны
находиться вне обращения. Но это их длительная
изоляция лишает их смысла денег, превращает накопление в
безумие. Если же они пускаются в обращение, то вновь
становятся лишь мимолетной формой обмена.
Когда же деньги выступают как капитал, само
реальное отрицание потребительной стоимости, потребление
определенной потребительной стоимости есть в то же
время полагание меновой, т. е. реальное отрицание
включается в экономическую форму, благодаря чему меновая
стоимость сохраняется и умножается, становясь
субстанцией-субъектом.
На уровне бытия реальное отрицание потребительной
стоимости выпадает из экономической формы, на уровне
сущности само реальное отрицание есть полагание
содержания, меновой стоимости, а потому включается в
экономическую форму. Отрицание становится определен*
ным, поскольку меновая стоимость находит свою
понятийную противоположность.
В «Капитале» Маркс осуществил содержательную
дедукцию, определил исходный принцип, субстанцию
теории и вывел из нее все остальные формы как ее
модусы. Исходный принцип является конкретно-всеобщим.
«Особое действительно обособляется от всеобщего и
исходной субстанции, выступает как нечто
отрицательное по отношению к нему, но суть дела в том, что
всеобщее есть конкретно всеобщее, оно в этом особенном и
единичном существует не в абсолютно другом, а в самом
себе, в особой форме своего собственного
самодвижения»37. Форма отношения субстанции (всеобщего) и
36 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 2. С. 478.
37 Абдильдин Ж. М. Диалектика как методология научного
познания. Алма-Ата, 1981. С. 22.
485

форм ее проявления, модусов (особое и единичное) есть
отрицание отрицания: всеобщее и отрицается особым и
сохраняется в нем как сущность (отрицает это
отрицание).
Анализ отрицания отрицания как формы отношений
категорий на уровне непосредственного,
опосредствованного и целостности есть в то же время осуществление
содержательной типологии отрицаний, позволяющей
объективно рассмотреть все формы отрицания в их
внутреннем единстве и взаимосвязи.
Традиционно между скачком, рефлексией и снятием
не усматривается ничего общего. В «Философской
энциклопедии» скачок определяется как «процесс перехода
количественных изменений в качественные,
начинающийся по достижении изменения объектом меры»38, а
снятие — как категория, заключающая в себе момент
отрицания, но несводимая к нему. На наш взгляд,
неправомерно определять скачок как процесс, а снятие как
категорию. И то и другое — важнейшие понятия
философии, субкатегории отрицания. Переход, скачок,
рефлексия, снятие — все это понятия, в которых осознается
объективный процесс, отображается объективное
отрицание, это формы отрицания, свойственные различным
уровням действительности — непосредственному,
опосредствованному и целостности.
Важность понятия «скачок» заключается в том, что
оно передает возникновение и прехождение,
преодолевает скучную тавтологию рассудка, пытающегося
объяснить изменение как количественный рост, постепенное
увеличение того, что уже есть. Скачок, форма перехода
от одной меры к другой выявляет изменение как
рождение нового качества. Если переход есть
непосредственная форма отрицания, то рефлексия есть
отрицательность опосредствованного, отражение, свечение
категорий друг в друге.
И переход, и рефлексия являются моментами снятия,
представляющего высшую форму отрицания. Гегель
точно передал двоякий смысл снятия: «Оно означает
сберечь, сохранить и вместе с тем прекратить, положить
конец»39. Снятие содержит и переход в иное, момент
прерывности и в то же время сохранение старого, момент
38 Философская энциклопедия. М., 1970. Т. 5. С. 22.
39 Гегель. Соч. М., 1937. Т. 5. С. 99.
486

непрерывности. Снятие характеризует отрицание именно
со стороны преемственности: преодолеть и в то же время
удержать, сохранить.
Но снятие может иметь различный смысл в
зависимости от того, совершается ли переход от первоначально
непосредственного к первому отрицанию или же — от
первого отрицания ко второму. Еще Кант, введя
отрицание отрицания в свою таблицу категорий в скудной
форме внешней троичности, заметил, однако, очень верно,
что «соединение первой и второй категорий, образующее
третье понятие, требует особого акта рассудка, не
тождественного с актом рассудка в первой и второй
категории»40. Действительно, переход от тезиса к антитезису
есть снятие непосредственного: оно и аналитический акт,
поскольку отрицает тезис, и синтетический, поскольку
его сохраняет. Переход же от антитезиса к синтезу есть
тоже снятие, но уже снятие противоречия, акт
синтетический, полагающий единство противоречия, являющийся
разрешением противоречия.
Таким образом, отрицание выражает момент
прерывности, преемственность — момент связи. Их
диалектическим единством является категория «диалектическое
отрицание», высшей формой которой выступает снятие.
Именно снятие содержит в себе и момент прерывности,
отрицания и момент непрерывности, преемственности.
Содержание и механизм преемственности раскрываются
через анализ снятия, доведенного до отрицания
отрицания. А это значит, что преемственность раскрывает свой
смысл только при анализе противоречия и его разреше-
шения в истории предметно-практической деятельности,
истории культуры и научного познания. Начинать
исследование надо именно с анализа противоречия, отрицания
и отрицания отрицания — только тогда можно понять
смысл снятия и вместе с тем преемственности.
Разрыв преемственности и отрицания ведет к тому,
что само толкование преемственности остается на
уровне представления, не поднимается до уровня понятия: в
этом случае преемственность трактуется как
абстрактно-общее, свойственное различным эпохам.
Метафизическое понимание преемственности, исключающее ее
внутреннее единство с отрицанием, необходимо ведет к тому,
40 Кант. Соч. М., 1964. Т. 3. С. 178.
487

что развитие толкуется как только количественное
изменение, перекомбинация того, что уже есть. Ведь,
согласно этой логике, поскольку отрицание исключается, то не
происходит отрицания старого, а следовательно, и
возникновения нового. Только диалектическое единство
прерывности и непрерывности, воплощенное в снятии,
выражает развитие как переход, скачок к новому
качеству, как борьбу нового со старым.
Но что же все-таки нового в логическом содержании
отрицания отрицания дает анализ с позиций деятельно-
стного принципа, развития? Важно уяснить, что переход
от логики Гегеля к логике Маркса не столь прост и
однозначен, как это зачастую представляется. Можно
провести известную аналогию между поведением субстанции-
субъекта Гегеля и поведением стоимости как субстанции-
субъекта, анализируемой Марксом. Эта стоимость в
особой сфере повторяет движение гегелевской
субстанции-субъекта, является ее послушной, покорной тенью,
воспроизводит все извращения, иррациональность
логической субстанции-субъекта. Объясняется это тем, что
Гегель изображает отчужденную социальную
действительность в логических категориях, а Маркс — на языке
политической экономии.
Но главное отличие их позиций заключается в том,
что Маркс знает и понимает отчужденность и
превратность изображаемой субстанции-субъекта и поэтому не
абсолютизирует ее, а, напротив, доказывает ее
историческую, но не абсолютную необходимость. Стоимость лишь
представляется субстанцией-субъектом. Исторически-
конкретная форма организации общественного труда
становится враждебной и чуждой индивиду, ведет жизнь
самостоятельную, подчиненную собственным законам.
Маркс не остается, подобно Гегелю, в плену
отчужденных отношений. Именно потому, что он настроен
революционно-критически, он выясняет, что стоимость
лишь представляется субстанцией-субъектом, что в этой
форме развивается исторически преходящая социальная
целостность. Подлинная субстанция-субъект (она может
быть только одна, как доказал уже Спиноза) — это
природа, становящаяся человеком, достигающая
субъективности, или человек, овладевающий в предметной
деятельности универсальными характеристиками природы.
Разоблачение отчуждения содержательно преобразовало
488

логику Маркса сравнительно с логикой Гегеля; это
проявилось уже в трактовке важнейших категорий —
субстанции-субъекта, субъекта и объекта, всеобщего,
особенного и единичного — всех тех категорий, от
понимания которых зависит и содержание отрицания. И в
особенности — категории противоречия.
При капитализме в силу отчуждения законы
общественного развития действуют помимо сознания и воли
людей, аналогично естественно-природным.
Противоречие в форме антагонизма разрешается насильственно,
разрушительно, бесконтрольно, т. е. при этом не
происходит сознательного целенаправленного полагания,
строительства нового субъектом. Напротив, для такого
разрешения характерно насильственное восстановление
утраченного единства, опускание в основание,
примирение противоположностей. Именно такой тип
противоречия и, следовательно, отрицания отрицания отобразил
Гегель. Тайна гегелевского разрешения противоречий —
примирения противоположностей и соответственно
определенного содержания и направленности отрицания
отрицания — раскрывается Марксом при анализе кризиса
как разрешения антагонистического противоречия.
Купля и продажа представляют единство
противоположностей. Капиталистическое производство нарушает
единство, доводит противоположности до застывшего,
напряженного противостояния. До поры до времени
противоречия выравниваются, пока не достигают такого
пункта, где нарушение единства становится столь
ощутимым, что требуется насильственное его
восстановление. Кризис есть «насильственное соединение
разъединенных, безразлично противостоящих друг другу и тем
не менее взаимно связанных моментов»41.
Разрешение антагонистического противоречия — это
не творческая акция полагания нового, а негативный
процесс разрушения, снятие самовозрастания капитала,
добровольное частичное уничтожение им самого себя в
целях самосохранения. Такое разрешение есть
опускание к основанию, восстановление прежних исходных
позиций, целебная сила избавления от излишнего
полнокровия, коррекция возросшего изобилия, измеряемого не
общественно-развитыми потребностями, а
потребностями капитала как субстанции-субъекта.
41 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 121.
489

Восстановление нарушенного единства, опускание к
основанию есть разрешение противоречия, но не
разрешение антагонизма. Такое разрешение позволяет
капиталу как живому противоречию жить, развиваться, но в
пределах самого капитализма, в пределах той же
сущности, целостности. Поэтому и отрицание отрицания
оказывается лишь возвращением к самому себе через
свое отрицание, восстановлением мнимой сущности через
свое отрицание, то, что было названо Марксом ложью
гегелевского принципа, некритическим позитивизмом.
Уже в «Феноменологии духа», говорит Маркс, заключен,
пока еще в скрытом виде, завуалированно некритический
позитивизм позднейших произведений Гегеля, ставших
философским разложением и восстановлением наличной
эмпирии.
По Гегелю, человек познает мир как самоотрицание
и в то же время продолжает утверждать, что в своем
инобытии, как таковом, находится у самого себя, т. е. это
самоотчуждение выдает за свое истинное бытие,
восстанавливает его. Поняв, что в праве, религии, политике он
ведет отчужденную жизнь, человек не упраздняет, не
уничтожает эти формы. «Поэтому у Гегеля отрицание
отрицания не есть утверждение истинной сущности
посредством отрицания мнимой сущности, а представляет
собой утверждение мнимой или отчужденной от себя
сущности в ее отрицании»42.
В этом пункте намечается решительное
разграничение логического понимания отрицания отрицания
Гегелем и его трактовки Марксом. Согласно Гегелю,
правильно воспроизводящему в логических формах
реальное движение отчужденного мира, противоречие хотя
и разрешается, но остается в пределах той же сущности.
Поэтому гегелевское отрицание отрицания имеет
направленность вспять, хотя и декларирует полагание нового
содержания. Согласно Марксу, разрешение
противоречия, отрицания отрицания есть упразднение мнимой
сущности, утверждение истинной сущности.
Если речь идет об антагонистических формациях, то
отрицание отрицания является уничтожением самих
объективных основ, которые воспроизводят и позволяют
разрешаться противоречиям капитализма в его же пре-
42 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 167.
490

делах. Не случайно Маркс говорит в «Капитале» о
законе отрицания отрицания именно в этом смысле: он
пишет, что капиталистическая частная собственность «есть
первое отрицание индивидуальной частной
собственности, основанной на собственном труде. Но
капиталистическое производство порождает с необходимостью
естественного процесса свое собственное отрицание. Это —
отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную
собственность, а индивидуальную собственность на
основе достижений капиталистической эры: на основе
кооперации и общего владения землей»43.
Первое отрицание — экспроприация капиталом
частной собственности работника на его средства
производства как основы мелкого хозяйства. Второе отрицание —
экспроприация экспроприаторов, экспроприация частных
собственников уже в новой форме, упраздняющая
капиталистическую оболочку общественного процесса
производства, стесняющую действительное развитие
общественных производительных сил.
Эти положения Маркса обычно рассматриваются как
применение им закона отрицания отрицания в анализе
общественного развития. Но здесь содержится и то новое
в логическом понимании закона, что отличает
марксистский подход от гегелевского: отрицание отрицания —
экспроприация экспроприаторов — есть упразднение
мнимой сущности, переход к новой сущности.
Отрицание отрицания как разрешение противоречия
становится творческим актом: оно есть не разрушение
уже достигнутого, а созидание, полагание действительно
нового; не бессмысленное опускание к основанию, не
соглашательское примирение противоположностей; не
покорное возвращение к самому себе через собственное
отрицание, а порождение, полагание иной сущности.
Поскольку отрицание отрицания осуществляется теперь не
помимо и не вопреки воле индивида, поскольку в нем,
напротив, концентрируется воля и знание, оно является
формой рождения исторически нового, творимого
человеком. Только освободившись от антагонистических пут,
развитие начинает отвечать своей сути, становится
развитием бесконечного. Поэтому и отрицание отрицания
есть теперь внутренний момент целостности, причем мо-
43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 773.
491

мент упразднения старой и порождения новой
сущности.
Теперь можно ответить и на вопрос, как же
сказывается на форме закона отрицания отрицания то
обстоятельство, что он становится законом
общественно-исторического развития, в котором преодолевается
отчуждение общественных отношений. В этих условиях
отрицание отрицания, разрешение противоречия
осуществляется и реализуется не помимо воли и контроля
людей, а через их сознательную, целенаправленную
деятельность. Научное осознание объективного процесса
отрицания отрицания дает теория, но в ней не только
адекватно отражается объективное отрицание, но и
идеально полагается его разрешение. «Принцип
отражения в силу этого превращается в принцип
конструирования образа будущего»44.
Это теоретическое положение приобретает особую
актуальность в условиях перестройки, когда речь идет
о целенаправленном совершенствовании общественных
отношений, социальном разрешении объективных
противоречий. Представление о том, что в условиях
социализма общественные отношения действуют как бы
автоматически и не нуждаются в совершенствовании, опиралось
на теоретически неверный тезис о стихийном разрешении
противоречий, в то время как социализм открывает
новую эпоху, в которой законы общественного бытия
осуществляются как общественно-исторические, через
сознательную волю, через сознательное разрешение
объективных противоречий, в том числе между
производительными силами и производственными
отношениями.
Из формы слепой необходимости отрицание
отрицания, реализуемое субъектом, превращается в форму
свободы. Это, во-первых, изменяет скорость разрешения
противоречий: отрицание отрицания осуществляется в
исторически социальном времени, что дает возможность
концентрировать, сгущать, уплотнять природное время.
Во-вторых, процесс отрицания отрицания преодолевает
однолинейность, предзаданность развития, которая
означала, что при одних исходных условиях достигаются с
неизбежностью одни и те же результаты. Поскольку
44 Материалистическая диалектика как методология. Алма-Ата,
1981. С. 191.
492

отрицание отрицания происходит в целенаправленной
деятельности субъекта на основе научной теории, то
имеется возможность нескольких решений, нескольких
вариантов. В социальное отрицание отрицания
включается категория возможности, что придает ему характер
творческий, поисковый.
Концепция ускорения социально-экономического
развития страны, выдвинутая партией на XXVII съезде
КПСС,— яркий пример нового действия законов
общественного развития, в том числе и отрицания отрицания.
Будучи осуществлением революционной критичности,
концепция ускорения направлена на придание
общественным процессам должного динамизма.
«Перестройка — это решительное преодоление застойных процессов,
слом механизма торможения, создание надежного и
эффективного механизма социально-экономического
развития советского общества»45.
Каков же методологический смысл отрицания
отрицания в анализе исторического процесса? Каждому типу
предметной деятельности соответствует и определенный
тип развития, а следовательно, и отрицания отрицания.
Все исторические формы, предшествующие капиталу,
были замкнуты, ограничены, конечны, имели своим
мотивом воспроизводство уже имеющихся отношений, т. е.
подчинялись принципу самодостаточности.
Общественное движение имело циклический характер
круговращения и потому не выявляло внутреннего ритма отрицания
отрицания.
Но хотя конечные формы стремились только к
сохранению, сбережению уже имеющегося, противились и
сопротивлялись новому, их воспроизводство,
обрисовывая круговращение, с необходимостью порождало
собственное разложение, отрицание, переход к иной
целостности. Именно переход к другой целостности
осуществлялся как историческое развитие и, следовательно,
отрицание отрицания.
Впервые капитал превращает принцип развития,
отрицания отрицания во внутренний смысл своей
целостности — капитал как субстанция: субъект живет только
самоумножаясь, поддерживаемый неутихающей страстью
самовозрастания. Мотив развития, выхода за всякие
45 Горбачев М. С. Доклад на январском Пленуме ЦК КПСС
//Правда. 1987. 28 января.
493

пределы становится побуждающим мотивом капитала
как субстанции-субъекта, стремящегося к безудержному
поглощению живого труда. Не случайно категория
развития, а вместе с ней и отрицание отрицания впервые
осознается и формулируется Гегелем.
Но развитие, отрицание отрицания реализуется в
антагонистическом выражении, поскольку оно есть
развитие отчужденных форм человеческой деятельности,
возомнивших себя субъектом, подминающих и
калечащих индивида. Поэтому развитие натыкается на
собственный предел, что и является антагонизмом,
противоречием капитала (Гегель осознал и зафиксировал
развитие и отрицание отрицания именно в этих отчужденных
формах и признал его естественным и вечным).
Развитие, свободное от антагонистических оков,
выявляющее смысл, соответствующий своему понятию,
есть бесконечное полагание нового. Оно имеет место
только в коммунистическом типе деятельности,
разумности и может быть, следовательно, адекватно осознано
при анализе наиболее совершенного типа деятельности,
где индивид, осуществляя всеобщий труд, овладевает
способностями рода «человек», превращая развитие в
свой собственный мотив. Коммунистический тип
деятельности есть такая целостность, которая преодолела
конечность. В силу своей бесконечности она поэтому в
собственном движении и производит отрицание
отрицания.
Таким образом, в предыстории человеческого
общества отрицание отрицания выявляется лишь при переходе
от одной исторической формы к другой. Внутри же
целостности наличествовало круговращение,
воспроизводство имеющихся отношений. Капитализм впервые
подчиняется отрицанию отрицания, но в
антагонистической форме. Коммунизм — первая историческая форма,
которая осуществляет бесконечное развитие, а
следовательно, и отрицания отрицания.
Мировоззренческая функция отрицания отрицания,
выражающего суть и механизм развития, его тенденцию
и направленность, особенно четко проявляется при
анализе современных буржуазных концепций отрицания.
Именно отрицание становится основной мишенью
идеологических атак, поскольку его понимание определяет и
понимание развития, социального прогресса.
494

На понятии негативного, нетождественного
сосредоточивает свое внимание теоретик франкфуртской школы
Теодор Адорно, утверждающий, что новой парадигмой,
новой ценностной ориентацией философии должно стать
переосмысленное понятие негативности: следует искать
не вечное и абсолютное, а незавершенное и открытое.
Эта «новая» идея негативности определяет якобы и
качественно иной подход ко всем другим категориям,
ориентированным не на замкнутость и тотальность, а на
нетождественность и незавершенность.
Но каково теоретическое содержание этой звонкой
фразеологии, принятой на вооружение левым револю-
ционаристским движением? Основным своим оппонентом
Адорно считает Гегеля с его пониманием отрицания
отрицания. Синтез, по Адорно, осуществляет волю к
тождественности, к позитивности, в нем энергия отрицания
гаснет. Определив бытие и ничто как в себе пустые и
лишенные конкретности, Гегель якобы в становлении
уравнивает их и именно через их тождественность
выражает их дифференциацию. Без положения «бытие есть
то же самое, что ничто» оба были бы друг к другу, по
выражению Гегеля, безразличны; только благодаря тому,
что «они должны быть то же самое, они становятся
контрадикторными»46.
Именно потому, что в синтезе высказывается примат
тождественности, он есть бросок назад, возвращение к
началу. По мнению же Адорно, «обратная ссылка
результата движения в его начало смертельно аннулирует
этот результат»47, поскольку все движение оказывается
пустой и скучной тавтологией.
Сам Адорно хочет вести речь о качественной негации,
которая не склоняется в позитивность, не погибает в ней
бесславно, не предает дело негативности, а остается
сама собой, наращивая содержание негативности,
являясь прогрессирующей негацией. Негация негации,
декларирует Адорно, ни в коей мере не есть позитивное
и, следовательно, не оборачивается назад, не
зачеркивает осуществленное отрицание, а устремляется вперед.
«Негация негации не делает эту последнюю возвращаю-
46 Adorno Т. W. Negative Dialektik. Fr. am Main. 1966. S. 158.
47 Ibid. S. 156.
495

щейся назад, но доказывает, что она была недостаточно
негативной»48.
Стало быть, Адорно критикует гегелевское
разрешение противоречия, рассматривая его как примирение,
опускание к основанию, как то, что сам Гегель называл
«игрой понятия». Но гегелевское отрицание отрицания,
выражающее развитие в его антагонистической форме,
Адорно отождествляет с отрицанием как таковым,
поскольку полностью игнорирует разоблачение Марксом
«некритического позитивизма» Гегеля, сближает их
позиции, называя Маркса «атеистическим гегельянцем».
По Гегелю, реальным является развитие единого
логического субъекта, с чем Адорно не согласен, так как
этот субъект, по его терминологии, есть
«тождественное». Но упраздняя единое, Адорно расправляется и с
развитием, т. е. с диалектикой. Ненавистная
тождественность клеймится, но вместе с единым логическим
субъектом удаляется и развитие, а значит, и отрицание
как истинно прогрессирующее. Любое отрицание того,
что есть, какое бы содержание оно ни имело,
объявляется благом, ибо оно свергает тождественность, разбивает
завершенность и в итоге выводит к ...мелкобуржуазному
истерическому бунту, слепому разрушению.
Маркс же критикует гегелевскую отрицательность с
иных социальных позиций, чем Адорно. Сохраняя в
гегелевском отрицании отрицания развитие единого, он
сосредоточивает внимание на деформации Гегелем
развития, на том, что отрицание отрицания у него не
связывается с переходом к новой сущности. Согласно Марксу,
единое развивается, т. е. в отрицании отрицания
поднимается к новой сущности (речь идет о развитии,
отвечающем своему понятию, преодолевшем
антагонистическую форму и тем самым ущербность гегелевского
отрицания отрицания).
Как видно из вышесказанного, определенное
понимание отрицания выражает определенную концепцию
истории, социальную позицию. Отсутствие реальной
социальной программы, реального общественного идеала
приводит к теоретическому отказу от позитивного, к
абсолютизации отрицания в его функции разрушения.
Напротив, научно обоснованная социальная перспектива
48 Adorno Т. W. Negative Dialektik. S. 159.
496

ориентирует на достижение позитивного, конкретного
единства противоречия, моментом чего выступает
диалектическое отрицание.
Итак, закон отрицания отрицания, раскрывающий и
смысл диалектического отрицания, является всеобщим
законом природы, общества и мышления. Включая в
себя как моменты закон перехода количественных
изменений в качественные и закон единства и борьбы
противоположностей, он выражает развитие в его
целостности, определенной завершенности, в которой
улавливается форма развития, его направленность и тенденция.
Что означает анализ на основе закона отрицания
отрицания? Это не иллюстрация его всеобщности, не
бесчисленные примеры его абсолютного действия в природе,
обществе и мышлении, а научный анализ, доведенный до
своего необходимого результата: найти конкретную
форму разрешения противоречия и тем самым
рассмотреть данный цикл развития как относительно
завершенный, целостный.
В то же время возникает необходимость раскрыть
содержание категории развития как таковой. Этому и
посвящена заключительная глава настоящего тома.
32-106

Глава 3
РАЗВИТИЕ
Исходным для понимания развития является
принцип предметной деятельности, доведенный до понимания
диалектики субстанции и субъекта. Категория развития
выражает не просто изменение вообще, т. е. движение
(в онтологическом или гносеологическом аспектах), и не
просто факт обновления, возникновения новых
формообразований, т. е. становление, а применительно к
материалам вообще —«способ ее осуществления как
деятельной субстанции, творящей свои конкретные формы
по объективным законам»1. Категория развития
выражает логику формирования, логику порождения
универсальной субстанцией (взятой в подлинно философском,
спинозовском смысле как natura naturans) своих
формообразований-модусов, а также логику практического и
духовного наследования и продолжения этой логики
продуцирования общественно-историческим субъектом,
логику субъектного бытия в мире. Проблема
происхождения человека как субъекта в ее предельной
мировоззренческой заостренности не является исключительно
узко-антропологической. Это глубоко онтологическая
проблема, затрагивающая универсально-всеобщие,
субстанциальные измерения и атрибуты Бытия.
Специалисты-антропологи, занятые поисками первочеловека и
стремящиеся с естественнонаучной точностью установить,
от какой именно обезьяны и когда он произошел, на
деле решают хотя и безусловно важную, но тем не
1 Злотина М. JI. Развитие как мировоззренческая проблема:
(Материалы к лекции). Киев, 1974. С. 20.
498

менее сугубо частную задачу. Ведь от обезьяны
происходит не человек как субъект (или, точнее, не весь
человек), а лишь его органическая телесность. Как субъект
же человек происходит не только и даже не столько от
обезьяны, сколько от всего Бытия, от его универсально-
всеобщих определений и их универсальной объективной
логики — диалектики. Предметная деятельность
человека наследует и продолжает вовсе не видоспецифические
атрибуты высших антропоидов, а — как раз через их
отрицание — субстанциальные определения. И именно
относительно последних можно и нужно сказать, что
человек не просто однажды от них произошел, но
постоянно продолоюает происходить; и он лишь постольку
является действительным субъектом, поскольку не
завершается этот процесс его происхождения.
Процесс перехода от субстанции к субъекту
логически можно изобразить следующим образом. Субстанция
в до- и вне-субъектной действительности (как
генетически, так и актуально) существует только через конечные
особенные формообразования, «модусы». Субъектность
возникает там и тогда, где и когда особенное, конечное
формообразование качественно и сущностно выходит за
границы конечного бытия. Это возможно лишь путем
превращения атрибутов субстанции в атрибуты
собственного бытия конечного формообразования, путем, так
сказать, замены своих конечных определений
определениями универсально-всеобщими, субстанциальными.
Этот переход, конечно, может совершиться не в
любой пространственно-временной точке, т. е. не
посредством любого конечного модуса. Сам этот модус должен
быть по сравнению с иными достаточно развитым.
Применительно к человеку, согласно данным
антропологии, последний мог произойти не от любого
животного, а лишь от предельно развитого. Но и предельно
развитое животное включено в сеть естественных
взаимодействий и ведет адаптивный способ существования.
В системе и процессе взаимо-действия, т. е. взаимного —
и в этом смысле «равноправного»— воздействия
конечных формообразований друг на друга, нет места
субъектное™. Чтобы стать субъектом, надо выйти из
процесса взаимодействия (пусть даже самого
высокоорганизованного), надо выйти из состояния адаптивного
отношения к окружающим формообразованиям. А для
499

этого возможен лишь один путь: отречься от собственной
конечности и обусловленного ею
адаптивно-взаимодействующего отношения к действительности. Но как это
возможно?
В мире царящего взаимодействия конечно-особенных
формообразований нет места субъекту (понимаемому,
разумеется, как субъект предметной деятельности).
Приспособительное поведение животного не является
обнаружением субъектных определений — напротив, оно есть
их положительное отрицание. Изменение окружающей
среды, доведенное до той границы, за которой среда
перестает быть средой данного животного (или вида),
вызывает перестройку последнего, резкое же изменение
среды — его вымирание. Процесс количественных
изменений среды, ведущих к качественному изменению
биологических форм, не может привести к появлению
субъекта предметной деятельности.
Проблема, следовательно, может быть
сформулирована следующим образом. Субъект предметной
деятельности не может возникнуть из адаптивного поведения
(или более общо: из способа бытия конечного
формообразования как модуса субстанции), но он в то же время
не может возникнуть и вне и помимо адаптивного
поведения.
В самом общем виде эта антиномия разрешается
следующим образом. Переход от адаптивного поведения
к субъектному, от взаимодействия к предметной
деятельности сам представляет собой специфическую форму
адаптации. Это именно приспособительный акт по своей
форме и противоприспособительный по содержанию, по
своему объективно-онтологическому смыслу. Это акт
приспособления, отрицающий приспособление как
таковое. Соответственно среда или условия, внутри и
посредством которых совершается данный акт, могут и должны
быть не любыми, а именно стимулирующими данный
переход. Но это и не значит, что данные, конкретные
условия онтологически, т. е. в своей объективной
определенности, суть условия возникновения субъекта
предметной деятельности вообще. Условия — это феномен,
получающий свою определенность благодаря включению
его в соответствующий процесс. Стало быть, уровень
организации адаптивного животного должен быть таким,
чтобы для него те или иные характеристики окружаю-
500

щей его среды стали условием перехода к
неадаптивному поведению и тем самым утратили определенность
среды (цля субъекта предметной деятельности природа
никогда не выступает как всего лишь среда). Переход от
приспособительного поведения к предметно-деятельност-
ному есть специфическая форма разрешения
противоречия «организм — среда». Можно также добавить, что
акт перехода состоялся на базе воспроизводства
непосредственной жизни, т. е., иными словами, исторически
и логически первой формой предметной деятельности
является труд. (Появление иных, собственно
человеческих — в высоком значении этого понятия — форм
предметной деятельности может быть объяснено как
возникновение и разрешение проблемной ситуации, возникшей
внутри труда.)
Можно также отметить, что переход от адаптивного
поведения к субъектное™ не был тотальным скачком,
полностью захватившим собою способ бытия
пред-человека, но возник как субъектная форма наряду с
приспособительными. Иначе, следует признать наличие
периода адаптивно-субъектного бытия, где уже не было
животного в собственном смысле, но в собственном
смысле человека тоже еще не было; периода, в процессе
которого утверждалась, закреплялась и развивалась
субъектность, вытесняя постепенно конечные
адаптивные и адаптирующие определения. Как отмечает Маркс,
«бытие людей есть результат того предшествующего
процесса, через который прошла органическая жизнь.
Только на известной стадии этого процесса человек
становится человеком. Но раз человек уже существует,
он, как постоянная предпосылка человеческой истории,
есть также ее постоянный продукт и результат, и пред-
посылкой человек является только как свой собственный
продукт и результат»2. Таково решение проблемы на
логическом, «умозрительном» уровне. Содержательное
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 516. Аналогично дело
обстоит и с трудом как специфически человеческой деятельностью.
«Первыми орудиями человека являются члены его собственного
тела, которыми, однако, он сам еще только должен овладеть. Лишь с
первым продуктом, используемым для нового производства, — пусть
это будет хотя бы только камень, брошенный в животное, чтобы его
убить, — начинается собственно процесс труда» (Маркс K.j
Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 104).
501

же ее решение — дело специалистов в области
положительной науки.
Возникновение субъекта есть одновременно и акт
развития субстанции. Иногда дело изображается таким
образом, будто в акте возникновения субъекта
субстанция раздваивается на субъект и объект (в качестве
крайней формы существует утверждение, будто
предметная деятельность выступает как субстанция, а субъект
и объект — как ее моменты-атрибуты). На деле же
никакого расщепления не происходит. На тех уровнях
бытия, которые качественно и сущностно предшествуют
субъектному бытию,— а ведь они не исчезают (если
говорить о том, что именуется формами движения), но
продолжают существовать со своими собственными
закономерностями-тенденциями наряду с субъектным
бытием — субстанция обладает присущим ей способом
бытия на этих уровнях, т. е. в модусах и через модусы.
Конституирование и существование субъекта и его
действительности как бы надстраивается над этими
уровнями (формами движения), выражая собой один из
уровней и одно из направлений в эволюции Универсума.
Вместе с субъектом действительно впервые возникает
объект, т. е. тот фрагмент, или срез, объективной
реальности, который противостоит предметной деятельности
субъекта. Быть объектом — значит соотноситься с
субъектом, с его деятельностью. То, что деятельность не
выделила как свой объект независимо от его объективно-
онтологического существования, для субъекта на данной
ступени его развития непосредственно и не существует.
Ибо «всякий предмет, даже дарованный природой, как,
например, камень, должен сперва быть присвоен
посредством какой-либо деятельности, прежде чем он сможет
служить орудием, средством производства»3. Стало
быть, определенность того или иного фрагмента или
уровня объективной реальности как объекта является
исторической. И не просто исторической, но обществен-
яо-исторической. Ибо «человек есть лишь в своем
отношении к другому человеку: человек — это люди в их
взаимоотношениях друг к другу»4.
Конституирование субъекта предстает не только как
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 205—206.
4 Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976.
С. 253.
502

вытеснение адаптивных форм отношения во внешней
природе предметной деятельностью, но и как
разложение и вытеснение естественных взаимоотношений между
особями в стаде предметными, т. е.
человечески-субъектными отношениями. При этом отношения людей друг к
другу как к субъектам и становятся тем, что определяет
и их отношения к внешней природе, к миру объектов.
Маркс отмечал, что «как только прекращается
первоначальное животное состояние, собственность человека на
окружающую его природу всегда предварительно
опосредствуется его бытием в качестве члена общины,
семьи, рода и т. д., его отношением к другим людям,
которое обусловливает и его отношение к природе»5. «Если
процесс труда рассматривается совершенно абстрактно,—
пишет Маркс,— то можно сказать, что первоначально в
дело вступают лишь два фактора — человек и природа
(труд и природный материал труда). На самом же
деле человек здесь «представляет собой не человека как
отдельного индивида, а, если хоть как-то говорить о
человеческом бытии этого индивида, то он представляет
собой родового человека, племенного человека,
семейного человека и т. д. (курсив мой.— А. X)»6.
Объект, вовлеченный в сферу человеческой
деятельности, снимается в своей объектной определенности и
становится предметом, т. е. становится населенным
культурно-историческими, субъектными (и — главное —
междусубъектными) характеристиками. И эта деятельность
является воистину предметной именно благодаря
опосредствованию его междусубъектными отношениями.
Предметная человеческая деятельность «начинает не с
вещи, а с других субъектов и столь же непременно
завершается не в вещи самой по себе, а в судьбах других
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 3. С. 391. См. также: Они
же. Т. 6. С. 441. Примечательно то, что Маркс также и животных и
даже растения не рекомендует рассматривать изолированно. Так,
исходным (prius'oM) является не только совокупность полученных
в процессе развития свойств, но и внешняя действительность; «у
животного и у растения таким prius'oM является внешняя для них
природа, — следовательно, как неорганическая природа, так и их
отношение к другим животным и растениям» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. Т. 26, ч. 3. С. 305).
6 Там же. Т. 47. С. 104, 105.
503

субъектов, которым адресуется она также и своим опред-
меченным бытием»7.
Но мир объектов (при всех указанных относительно
них ограничениях) предстает как лишь один из
поверхностных срезов отношений человека как субъекта к миру.
Через посредство объектов субъект соотносится с
субстанцией. Диалектика субстанциальности и субъектно-
сти и есть наиболее существенное выражение глубинной
диалектики предметной человеческой деятельности. При
таком понимании ни субстанция не изображается как
самодействующий субъект, для которого
человек-субъект предстает лишь конечным модусом, как это
представлено в субстанциалистских доктринах; ни в равной мере
субъект в собственной субъектное™ не утверждается
вопреки субстанции и через ее отрицание, как это
представлено в анти-субстанциалистских доктринах. В
марксистской философии диалектика субстанции и субъекта
берется как процесс развития и субстанциального и
субъектного содержания.
Природная субстанция и ее атрибуты (универсально-
всеобщие определения), становясь содержанием и
формой предметной деятельности субъекта, не просто
повторяются внутри человеческой культуры, не
дублируются последней, но продолжают свое все возрастающее в
7 Батищев Г. С. Диалектика творчества. М., 1984. С. 60.
Существенно то, что статус объекта имеет лишь та выделенная
деятельностью сфера объективной реальности, которая онтологически по
уровню своего развития ниже субъекта, т. е. собственно говоря,
природа. Однако не все, что находится вне человеческой
действительности, достойно того, чтобы относиться к нему как к объекту
и только как к объекту. И чем выше по лестнице своего восхождения
поднялся субъект, тем меньше он притязает на объектный
редукционизм. Однако система всеобщей полезности, достигшая своего апогея
в буржуазном обществе, культивирует именно такой редукционизм.
«Только при капитализме, — говорит Маркс, — природа становится
всего лишь предметом для человека, всего лишь полезной вещью;
ее перестают признавать самодовлеющей силой, а теоретическое
познание ее собственных законов само выступает лишь как хитрость,
имеющая целью подчинить природу человеческим потребностям,
будь то в качестве предмета потребления или в качестве
средств производства» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1.
С. 387). Такое объектно-утилитарное отношение ко всей природе
редуцирует ее всю к ее объектно-вещному уровню и в этом
редуцированном облике она предстает как предмет экспериментального
математического естествознания (это и есть натурализм в
понимании самой же природы).
504

своих темпах и формах прогрессирующее развитие. Ведь
и в до- и вне- человеческом существовании (как в
прошлом, так и в настоящем, и в будущем) субстанция не
является чем-то замкнутым на себя и не находящимся в
постоянном развитии. В каждой более развитой форме
движения субстанция и ее атрибуты являются
конкретным синтезом проявления ее в предшествующих формах.
Человеческая предметная деятельность также
исторически, шаг за шагом синтезирует все иные особенные
воплощения субстанции и ее атрибутов и тем самым раз-
вивает их. Стало быть, субстанциальные определения,
превратившись в определения предметной деятельности
субъекта, являются по отношению к иным своим
воплощениям в иных формах движения, с одной стороны,
особенными, представленными в особенном облике, но с
другой — в то же время и более всеобщими, чем в иных
формах движения, ибо синтезируют весь (в тенденции,
разумеется) «опыт» воплощения и «перевоплощения»
субстанции и ее атрибутов.
Выше говорилось о том, что отношение человека-
субъекта к миру объектов опосредствовано его
отношениями с другими субъектами и осуществляется внутри
них. В той же, если не в более высокой степени это
относится и к диалектике субстанции и субъекта.
«Отношение к другим членам общества, или общественное
отношение, здесь выступает, как и должно выступать,—
лишь опосредствующим звеном и надежным
проводником связи человека со всею внечеловеческой
действительностью Вселенной»8, а стало быть, и с универсально-
всеобщими, субстанциальными определениями.
Диалектика субстанциального и субъектного содержания
осуществляется (разумеется, всегда в особенной форме)
в жизнедеятельности каждого человека. И каждый яз-
ляет каждому в процессе общения как взаимной
открытости друг другу такую конкретную диалектику.
Жизнедеятельность человека предстает поэтому «как
космически значимый индивидуальный опыт своего собственного
беспредельного становления и беспредельной
посвященности»9. Здесь надо только понимать, что никакой инди-
8 Батищев Г. С. Диалектика творчества. С. 61. См. также: С. 296,
442.
9 Батищев Г. С. Диалектика как логика мировоззрения целостно
развитого человека //Материалистическая диалектика как логика.
Алма-Ата, 1979. С. 116.
505

вид никогда не исчерпывается наличной формацией,
типом социальности и т. д., так как они суть лишь
господствующие, более или менее жестко
фиксированные определенные связи и отношения между
людьми.
Делая всеобщими определениями своей предметной
деятельности универсально-всеобщие определения,
атрибуты субстанции, субъект наследует и атрибут креации,
порождения нового. Креативная логика Универсума шаг
за шагом становится собственной логикой, креативной
по самому существу своему предметной деятельности.
И лишь в той мере эта логика Универсума схватывается
как таковая (стало быть, как логика развития), в какой
предметная деятельность субъектов делает эту логику
способом своего собственного существования.
Все это дает основания исследовать категорию
развития именно на материале человеческой действительности
(взятой, разумеется, не с точки зрения наличной
эмпирии, а в аспекте ее всеобщих измерений и определений).
Ведь исследование какого-либо универсального
атрибута даст больший эффект, если брать его в наиболее
конкретной (в диалектическом смысле этой категории)
форме. «Развитие (поэтому.— А. X.) предстает таким
«предметом», в философском исследовании которого
познание мира совпадает с самопознанием человека, а
самопознание человека — с познанием мира»10.
Однако здесь нас подстерегает опасность антропо- и
социоцентризма, которым присуще «принятие
диалектики человеческой истории за абсолютную, центральную,
универсально-эталонную форму всякой диалектики
вообще»11.
Не следует также смотреть на процесс распредмечи-
10 Давыдова Г. А. Мировоззренческое и методологическое
содержание принципа развития //Мировоззренческое содержание категорий
и законов материалистической диалектики. Киев, 1981. С. 47—48.
11 Батищев Г. С. Диалектика творчества. С. 52. При такой
ориентации «то, что человек имеет — в своей собственной
культурно-исторической диалектике, — универсальный эталон для всякой иной
диалектики, какая только может быть во всей остальной, внечеловеческой
действительности, и то, что последняя ставится заведомо ниже, ибо
служит лишь лестницей, ведущей к человеку и на человеке
завершающейся,— превращается в обоснование гордому притязанию человека
быть Мерилом Всем Вещам, быть Судией надо всем космосом»
(Там же).
506

вания субъектами предметной деятельности
универсально-всеобщих, субстанциальных определений, как на
своеобразное изымание этих определений из
Универсума. Атрибуты субстанции хотя и осваиваются, но
присвоены быть не могут. С ними дело обстоит примерно
так же, как и с продуктами и методами в сфере
духовного производства: если индивид А осваивает
теоретическое положение или способ исследования,
разработанные индивидом В, и превращает их в достояние своего
духа, то индивид В не лишается оных. Субстанциальных
определений для развития субъектов хватит на всех: они
неисчерпаемы не только количественно, но также
качественно и сущностно.
Если отвлечься от реально-преобразовательного
аспекта предметной деятельности и остановиться только
на логике процесса познания, то о развитии можно
сказать следующее. Развитие применительно к материи есть
категория, предельно глубоко схватывающая суть
способа бытия материи. Следовательно, вопрос о соотношении
категорий движения и развития, столь остро и подчас
бесплодно дискутирующийся в литературе, решается
предельно просто. Собственно говоря, как вопрос он
лишен серьезного смысла. Соотношение этих категорий
есть соотношение уровней углубления в один и тот же
предмет — в способ существования материи.
Когда речь идет о «материи вообще», без дальнейшей
конкретизации, то и о способе ее существования сказать
можно еще крайне мало, только как об изменении
вообще, т. е. как о том предметном содержании, которое и
зафиксировано в категории «движение»12. Более
конкретной является категория становления, характеризующая
вечное обновление материальных формообразований.
Здесь и материя берется уже не как материя вообще, а в
более конкретной форме. Однако, отражая вечное
самообновление материи и уже подходя к схватыванию ее
как субстанции, категория становления не вскрывает
характер и логику этого самообновления. И только кате-
12 В этой связи формула «нет ничего, кроме движущейся
материи», оторванная от дальнейшего углубления познающего мышления
в материю и способ ее бытия и выдаваемая за исчерпывающее
знание о них, является столь же абстрактной, как и, скажем, формула
«существуют только атомы и пустота».
507

гория развития постигает способ бытия субстанции13
(и субъекта) как процесс имманентной креативности,
формо-образования, творчества (на уровне субъекта).
Однако содержательная разработка категории
развития наталкивается на ряд трудностей, главная из
которых состоит в следующем. Когда речь идет о
большинстве категорий диалектики, то ясно, что имеются в виду в
принципе только они. Скажем более определенно:
диалектика не характеризуется, как, например, учение о
качестве. Что же касается категории развития, то здесь дело
обстоит иначе: диалектика, как известно, определяется
как теория развития14. Но если диалектика есть теория
развития, то это значит, что только все категории в своей
системе выражают содержание этой теории. Тогда встает
вопрос о необходимости специальной категории
«развитие», ведь в гегелевской «Науке о логике» такой
категории нет (хотя от этого гегелевская диалектика не
утрачивает свойство быть теорией развития).
Но, с другой стороны, если мы определяем
диалектику как теорию развития, то мы должны знать, что есть
развитие, должны выразить развитие в категориальной
форме, т. е. как особенную категорию диалектики. Ведь
ни одна категория полностью не выразима через иные
категории (или их совокупность); в диалектике
отсутствует феномен синонимии. Тем самым становится ясно,
что теория развития не тождественна категории
развития. Встает, следовательно, задача раскрытия
содержания этой категории. Но как это осуществить? Можно,
как предлагают некоторые, выразить содержание
категории развития через понятия положительных наук.
Эта операция может осуществляться вполне удачно,
однако результатом ее будет утрата философской
специфики категории развития.
Вывод, который напрашивается, следующий.
Развитие должно быть выражено как философская категория.
Эта категория обязана быть конкретным единством
13 «Развитие — это философское понятие, употребляемое для
характеристики сущности движения материи, ее самодвиже-
н и я» (Злотина М. Л. Развитие как мировоззренческая проблема».
С. 20).
14 Когда речь идет о философской теории, то понятие теории
берется не в когнитивном только значении, а, скорее, как синоним
понятия «учение». Стало быть, имеется в виду «учение о развитии».
508

многообразных определений. Эти определения —
субкатегории — должны быть всеобщими (т. е.
философскими) и в то же время особенными по отношению к самой
категории развития. Иными словами, ими не могут быть
иные категории диалектики, логически предшествующие
категории развития (такие, как, скажем, качество,
противоречие и т. д.). Категория развития должна быть
построена из своих собственных субкатегорий. И в то же
время все иные категории диалектики и их целостности-
ансамбли (то, что в литературе именуется законами
диалектики) категория развития должна содержать в
себе как подразумеваемые; т. е. при раскрытии
содержания этой категории ими можно и следует оперировать
как чем-то вспомогательным и само собой
разумеющимся.
Существенными определениями развития являются
пространство и время. Выше было сказано, что
содержание категории «развитие» должно быть определено через
собственные субкатегории; и начинать раскрытие этого
содержания с уже известных, т. е. уже фигурировавших
логически ранее категорий,— значит вступать в
формальное противоречие с обозначенным тезисом. Однако
это лишь видимое, точнее, кажущееся противоречие.
Дело в том, что мы исследуем не «рядовой» атрибут
субстанции (такое определение, конечно, условно), а
способ бытия субстанции (а затем — и субъекта). Когда
раньше, при относительно абстрактном взгляде, в
качестве способа ее бытия рассматривалось движение
(изменение вообще), то там говорилось о пространстве и
времени как формах движения материи. То, что можно
было на том уровне рассмотрения сказать о них,
определялось степенью конкретности вычлененного предмета —
движущейся материи. Содержание категорий
пространства и времени здесь еще крайне абстрактно. И если кто
попытается говорить о них более содержательно, он
должен опуститься глубже (или подняться выше) и
«взять» материю и способ ее бытия в более конкретной
форме. Когда мы переходим к становлению, материя
перед нами уже не выступает как нечто
монотонно-абстрактное, но уже дана *сак проявляющаяся в
бесчисленных конкретных формообразованиях. О пространстве и
времени здесь также можно говорить более
содержательно. В еще более конкретной форме определенности
509

пространство и время фигурируют в качестве
имманентных форм развития. В то же время понимание способа
бытия действительности как развития исторически
вырабатывалось в тесной зависимости от понимания
природы пространства и времени (в особенности —
последнего), что в свою очередь имело глубокую
культурно-историческую детерминацию.
На ранних ступенях человеческой истории субъекты
еще не противопоставили себе природу как голый объект.
Общественные отношения здесь являются
преимущественно отношениями личной зависимости, а деятельность
в сфере материального производства —
преимущественно «сельскохозяйственной». «В земледелии, в его
докапиталистических формах, человеческий труд выступает
скорее лишь как помощник природного процесса,
который им не контролируется»15.
В архаическом типе социальности на основе
охарактеризованных форм деятельности и общественных
отношений формируется мировоззрение, которое является
преимущественно мифологическим. В нем нашли
опосредствованное идеальное выражение «такая природа и
такие общественные формы, которые уже...
бессознательно-художественным образом переработаны
народной фантазией»16.
Образы реальных атрибутов пространства и времени
переплетаются в сознании первобытного человека с
мифологически-сакральными атрибутами. Пространство и
время здесь антропо- и социо-морфны. Они негомогенны,
а потому и анизотропны в эмоционально-ценностном
смысле. Для архаической категории пространства
важнейшими характеристиками являются прежде всего
Центр и Путь. Центр пространства является
максимальным сосредоточением его сакральности; на
противоположных полюсах по радиусу от сакрального центра
сосредоточена профаническая периферия. По ту сторону
пространства как принадлежащего Космосу находится
не-пространство, принадлежащее Хаосу. В этих понятиях
зафиксировались реальные условия жизнедеятельности
архаического человека. Последнему был присущ наивный
антропо- и социо-морфизм. Как отмечает А. Я. Гуревич,
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 553.
16 Там же. Т. 46, ч. 1. С. 47—48.
510

«и реальные поселения скандинавов мыслились в виде
центров, на периферии которых располагался остальной
мир»17. По ту же сторону периферии лежало Неведомое,
непонятное, хаос.
Но сакральный центр и профаническая периферия не
разделены непроходимой гранью. Сакральность
убывает по направлению от центра к периферии: пространство
становится все более профаническим; и наоборот, она
нарастает от периферии к центру. «В горизонтальной
плоскости Космоса пространство становится все более
сакрально значимым по мере движения к центру...
(типовая схема: своя страна-июрод->-его центр->храм->~ал-
тарь->жертва...)... В вертикальном разрезе Вселенной
как наиболее сакрально отмеченная точка пространства
обычно рассматривается небесный конец мыслимой
«мировой оси», т. е. абсолютный верх... В других случаях
центр помещается там, где «мировая ось» входит в
землю; в этом случае он совпадает с центром
горизонтальной плоскости»18. Ценность и значимость предмета
определялась его отношением к центру как в
горизонтальном, так и в вертикальном плане. Движение
понималось как Путь, ведущий либо от центра, либо же к
центру19.
Такое понимание природы пространства не могло
способствовать выработке категории развития. Столь же
мало способствовало ей и архаическое понимание
времени. Не будем останавливаться на рассмотрении
сакрального времени, ограничимся профаническим. В
архаическом типе социальности человек настолько погружен
своей деятельностью в природу и в ее естественные
ритмы (эта природа — ближайшее географическое
окружение да еще звездное небо), что он схватывает одни лишь
эти ритмы и их связь в виде круговращений, циклов.
Время для человека здесь циклично и повторяемо.
Притом это время им схватывается как конкретное
(наполненное особыми — повторяющимися — состояниями при-
17 Гуревич Л. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.
С. 61.
18 Топоров В. Н. Пространство и текст//Текст: семантика и
структура. М., 1983. С. 256, 257. См. в этой связи характеристику
топографии православного Храма: Флоренский П. Иконостас
//Богословские труды. М., 1972. Сб. 9. С. 96.
19 Подробнее см.: Топоров В. Н. Пространство и текст. С. 258—
272.
511

роды и соответствующими им видами предметной,
трудовой деятельности) и человечески значимое, антропо- и
социо-морфное.
Человек усматривает в действительности одни лишь
повторения и ориентирован на них. День сменяется
ночью, четыре времени года сменяют друг друга и
возвращаются к «исходному» и т. д. В свою очередь, день
может быть представлен как ряд циклов (утро, день,
вечер; возможно, разумеется, и дальнейшее дробление).
Человек, ориентированный на циклический характер
времени, не видит вокруг себя развития. Он, конечно,
встречается «в частностях» с фактами развития, но
постичь их, как таковые, не способен. Более того, он и их
истолковывает в определениях цикличности. Человек
рождается, живет и умирает. В этом факте
схватывается лишь та же цикличность.
Такая связь состояний природного и социального
космоса фиксируется в народном и мифологическом
сознании в виде различных образов-символов (например, в
виде ветра, который кружится и возвращается «на круги
своя»). Понимание времени как циклического понуждает
и в действительности — природной и социальной —
усматривать одно лишь вечное возвращение одного и того
же, а стало быть, и отсутствие всякого новообразования,
всякого развития. Все старо, «как мир». «Что было, то и
будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего
нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят:
«смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших
прежде нас»20.
Чтобы приблизиться к пониманию действительности
как развивающейся, необходимо де-центрировать
пространство и разомкнуть циклическое время.
Историческую миссию размыкания времени совершило
западноевропейское средневековье с его новозаветным,
христианским мировоззрением, существенно, правда,
модифицированным языческими верованиями и юридизи-
рованной официальной церковной идеологией. Цикличе-
20 Екклесиаст, I, 9—10. Популярную, простонародную форму
такого понимания мы можем обнаружить в одной из сцен кинофильма
«Андрей Рублев», где Феофан Грек говорит Рублеву: «Все глупости
и подлости, какие можно сделать, род человеческий уже совершил,
будь спокоен, и теперь только повторяет их. Все «на круги своя!»
И кружится и кружится!» (Искусство кино. 1984. № 4. С. 168).
512

ское аграрное и мифологическое время вытянулось в
одну линию, стало линейным. Что касается пространства,
то его децентризации не только не произошло, но его
центризм существенно укрепился, будучи в то же время
и модифицированным.
Прежде всего единый и гармоничный Космос
античности был расщеплен на две неравноценные сферы —
сакральную и секулярную, священную и мирскую. Мир
для средневекового человека дуалистичен. Земной мир
противостоит божественному, как творение — творцу и,
стало быть, как низшее — высшему. Мир иерархизи-
руется: он предстает как иерархия тварей. На вершине, в
центре (и в то же время вне) мира стоит антропо- и
социо-морфный Бог, на вершине земного мира —
человек («венец творения»), являющийся точкой соединения
двух миров — божественной души и греховной плоти.
Каждая тварь через человека и земную церковь
устремлена к Богу. Однако это восхождение вторично, так как
первичен акт креации и иерархия мира выражает
убывание божественной святости сверху вниз.
Пространство в средневековом мировоззрении также,
следовательно, обладает центром и периферией, а
потому оно также качественно (ценностно и т. д.)
неоднородно. Оно иерархизировано, а также символизировано:
каждая тварь предстает не только в своей собственной
определенности, но и — ив этом ее онтологический
смысл — как символ, обращенный к человеку
Всевышним. Символом же всего мироздания в целом являлся
готический собор, вся архитектура и оформление
которого демонстрировали сущность божественного
творения21.
Линейное время средневекового мировоззрения
также было дуалистически удвоенным: в нем мирское время
противопоставлялось сакральному; при этом, конечно,
первое подчинено второму, но им полностью не
поглощается. Однако, что существенно, это время,
вытянувшись в одну линию, стало конечным и потому обозримым
в оба конца временем: на одном его конце было
сотворение мира и Адама Господом Богом, в его центре стояло
распятие Христа, а на другом конце — Страшный Суд,
21 См. об этом: Эйкен Г. История и система средневекового
миросозерцания. СПб., 1907. С. 647; Гуревич А. #. Категория
средневековой культуры. С. 83.
33-106
513

конец света. Это время еще именуется эсхатологическим
временем. И хотя оно размыкает циклическое время, оно
еще не ориентирует на то, чтобы понимать
действительность как находящуюся в процессе развития.
Эпоха западно-европейского Ренессанса нанесла
существенный удар по средневековому миросозерцанию.
Начал рушиться его тео-центризм, началась десакрали-
зация, секуляризация мировоззрения в целом, а стало
быть, также пространства и времени. Но Возрождение
на место тео-центризма водрузило антропо-центризм
(притом в его худшем варианте — как антропо-теизм
единичной индивидности22. Человек стал самого себя
считать центром мироздания, по отношению к которому
весь остальной космос является периферией.
Полная де-центризация и десакрализация
пространства и времени была осуществлена в мировоззрении
Нового времени. Однако способствовало ли
формированию категории развития то понимание сущности
пространства и времени, которое выработано было наукой
(главным образом, естествознанием) XVII—XVIII веков?
Бросим беглый взгляд на сложившуюся здесь
ситуацию.
Развивающийся капитализм, ориентированный на
производство прибавочной стоимости, непомерно
гипертрофирует в общественных масштабах потребностно-по-
лезностный уровень предметной человеческой
деятельности. Отношение полезности распространяется как на
природу (которая становится лишь голым объектом и
источником сырья для промышленности и сельского
хозяйства), так и на науку, и прежде всего на
естествознание (для которого познание природы выступает, по
выражению Маркса, как хитрость). Наука в лице
естествознания постепенно включается в производственный
процесс в качестве его звена и становится, таким
образом, непосредственной производительной силой
собственно материального производства. Ее бытие
функционально-инструментально: она теперь инстанция
материального производства по изготовлению готового знания о
природе, взятой как объект и только объект, с целью
утилизации этого знания в сфере промышленности или
сельского хозяйства (а позднее и в сфере военной). Утилитар-
См. об этом: Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.
514

ное отношение к природе и к науке формирует особый
тип мышления, познания и знания, а именно объектное
мышление (познание и знание), т. е. такое мышление,
которое не учитывает деятельностного,
культурно-исторического характера познания и знания и сознательно
ориентировано на удаление субъектно-деятельностных
(на его языке —«антропоморфных») характеристик из
знания как результата процесса познания23. (Мы здесь
специально не касаемся культурно-гносеологических
оснований объектного знания; будем предполагать, что они
общеизвестны.)
Отметим некоторые особенности
естественно-научного мышления XVII—XVIII веков в связи с пониманием
пространства и времени. Утилитарное отношение к
природе обусловило ее десакрализацию: Бог и иные
трансцендентные сущности были сметены с лица природы.
Последняя была утверждена в своих правах, за ней
признавалось обладание собственными
закономерностями. Познание ее перестало быть толкованием
сакральной символики. Однако природа, переведенная в
единственно действительный план посюстороннего мира, начала
подвергаться следующей теоретической операции.
Многообразные и многокачественные материальные
формообразования постепенно утрачивают свою уникальность,
полноту и богатство своих определений и в
теоретизирующем мышлении естествоиспытателя редуцируются к
чему-то однородному и без-качественному — к «телу
вообще». Они поэтому становятся
абстрактно-тождественными. Здесь осуществляется та же операция, что и в
мире товарного производства, только в теоретической
форме24.
Но к познанию предмета, лишенного качественных
23 Подробнее об этом см.: Хамидов А. А. Исторические формы
отношения науки к действительности //Принципы материалистической
диалектики как теории познания. М, 1984.
24 Как потребительные стоимости товары качественно различны;
как стоимости же они суть нечто однородное, поскольку берутся как
всего лишь предметные воплощения абстрактного труда, рабочего
времени. Но что же тогда осталось от продуктов труда? «От них
ничего не осталось, кроме одинаковой для них призрачной предмет-
ности, простого сгустка лишенного различий человеческого труда,
т. е. затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме
этой затраты (курсив мой. — Л. X.)» (Маркс /(., Энгельс Ф. Соч.
Т. 23. С. 46).
515

определений, применимы лишь количественные методы.
«Чувственность теряет свои яркие краски и
превращается в абстрактную чувственность геометра. Физическое
движение приносится в жертву механическому или
математическому движению; геометрия провозглашается
главной наукой»25. Основными характеристиками «тела
вообще» могут быть лишь такие, как протяженность да
еще перемещение в пространстве и во времени. Но
пространство и время здесь берутся не как имманентные
особенному формообразованию, а как абстракции,
обработанные «абстрактной чувственностью геометра» и
накладываемые извне на призрак предметности — тело
вообще. Пространство лишается атрибута центра; оно
становится гомогенным, континуальным, абстрактно-
тождественным себе в любой своей точке и делимым в
принципе до бесконечности. Столь же и так же
препарированным оказывается и время. Положительным же
(как и в отношении пространства) является признание
бесконечности времени. Здесь не место рассматривать
эволюцию концепции пространства и времени в науке,
философии (и вообще в мировоззрении) Нового
времени. Укажем лишь на то, что в допущении И. Ньютоном
двух типов пространства и времени (абсолютного и
относительного) еще обнаруживается связь со
средневековым различением сакрального и секулярного
пространства и времени. Отказ Г. В. Лейбница от абсолютного
пространства и абсолютного времени означал, конечно,
метафизичность (в смысле недиалектичности) его
подхода к решению проблемы26, но вместе с тем знаменовал
собой и окончательный разрыв со средневековым
пониманием пространства и времени.
На таком уровне теоретического видения нечего и
говорить о возможности понимания действительности
как находящейся в процессе развития. Здесь даже
движение берется в крайне обедненной форме — как
простое механическое перемещение в механическом же
(геометрическом) пространстве и времени.
Абстрактно-механистический взгляд на природу существовал довольно
25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 143.
26 Ньютоновская концепция, как известно, тоже не отличалась
диалектичностью. Абсолютные пространство и время, по Ньютону,
никак не связаны не только друг с другом, но, что также
существенно, и с относительными пространством и временем.
516

долго, и от него освобождались крайне медленно.
Первоначально развитие было замечено в сфере духа, а
потом постепенно доходило и до понимания природы как
развивающейся27. В 70-х годах XIX столетия Энгельс
констатировал, что «теперь в природе выявлена
всеобщая связь развития...»28. Но для Гегеля это еще не было
очевидностью. «При всем бесконечном многообразии
изменений, совершающихся в природе,— отмечал он,— в
них обнаруживается лишь круговращение, которое вечно
повторяется; в природе ничто не ново под луной, и в
этом отношении многообразная игра ее форм вызывает
скуку. Лишь в изменениях, совершающихся в духовной
сфере, появляется новое»29.
Здесь нет возможности (да и необходимости)
специально останавливаться на характеристиках
пространства и времени. Достаточно отметить следующее. В
марксистской диалектике получила дальнейшее развитие на
материалистической основе гегелевская идея единства
пространства со временем, а их обоих с материей и
движением30. Пространство и время стали рассматриваться
как универсальные формы способа бытия материи в
целом и ее особенных формообразований в частности.
В этой связи пространство и время понимаются не как
абстрактные вместилища вещей и процессов, а как
имманентные вещам и процессам определения.
Особенные формообразования пространственно-временны, а не
просто находятся в пространстве и во времени как в
чем-то отличном от самих себя; они развертываются
посредством пространства и времени. Поэтому время и
пространство материально-процессуальны. И поскольку
движущаяся материя реализуется в бесчисленных и
многообразных особенных формообразованиях-модусах,
постольку пространство и время негомогенны и
анизотропны.
Каждой форме движения (а они же есть и формы
становления, а также развития) присущи свои простран-
27 Разумеется, здесь имеется в виду общая тенденция, а не
эмпирическая история (например, Дж. Вико (1668—1744 гг.) стоял на
позициях развития).
28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 565.
29 Гегель. Соч. М.; Л., 1935. Т. 8. С. 51—52.
30 См.: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М.,
1975. Т. 2. С. 64.
517

ственно-временные характеристики. Это значит
буквально то, что, сохраняя свою всеобщую природу,
пространство и время в каждой форме движения фигурируют в
особенном облике и что вывести эту особенность
исключительно из общих свойств, не исследуя специфику,
невозможно. Сейчас много пишут о биологическом
времени (меньше — о биологическом пространстве), и из
написанного ясно, что это время нельзя редуцировать к
физикальному времени. В каждой форме движения,
поскольку она структурирована внутри себя,
существуют свои виды и подвиды пространства и времени.
Ниже мы остановимся на специфике социального,
культурно-исторического времени. А сейчас отметим ряд
особенностей взаимосвязи между пространством и
временем в процессе развития. Они здесь настолько
связаны, что одно, вообще говоря, не поддается исследованию
вне другого. «Приметы времени раскрываются в
пространстве, и пространство осмысливается и измеряется
временем»31. Пространство выражает экстенсивный, а
время — интенсивный аспект процесса развития. При
этом зависимость между этими аспектами такова. Чем
на более низкой ступени находится формообразование,
или еще более общо: чем ниже по своему уровню форма
движения материи, тем более доминирует в ней
пространственно-экстенсивный аспект и тем, так сказать,
менее значим для нее временной параметр. Таков, к
примеру, физикальный мир, мир физической формы
движения. Здесь «вечно повторяющаяся последовательная
смена миров в бесконечном времени является только
логическим дополнением к одновременному
сосуществованию бесчисленных миров в бесконечном
пространстве...»32. И напротив, чем выше уровень развития, тем
менее значим пространственный фактор, тем
существеннее становится время. Ведь развитие есть по
преимуществу временной процесс, временная связь состояний.
Время, по определению Энгельса, «является основным
условием всякого развития...»33. В биологической форме
движения (особенно это заметно на уровне высших
31 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования
разных лет. М., 1975. С. 235.
32 Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 362.
33 Там же. Т. 21. С. 287.
518

животных) время становится главным фактором и
главным содержанием развития.
Когда же мы вступаем в область человеческой
истории, то мы вступаем преимущественно в сферу бытия
времени34. Ведь «время фактически является активным
бытием человека. Оно не только мера его жизни, оно —
пространство его развития»35. Роль же пространства как
пространства по мере развития человеческой истории
убывает.
Пространство и время суть имманентные
определения человеческой предметной деятельности, причем
доминирующим здесь является, как уже отмечено, время.
Культурно-историческое пространство соткано преобра-
зующе-созидающей деятельностью и общением
субъектов. Границами реально освоенной действительности
очерчивается реальный план этого пространства. Но
человек как субъект универсален, и то, что еще не стало
для него реальной предметностью, предстает до поры до
времени только идеально. «Вследствие этого в человеке
идеализована вся природа, а не только та ее часть,
которую он непосредственно производит и воспроизводит или
утилитарно потребляет»36. Она и составляет идеальный
план культурно-исторического пространства. У этого
пространства иные конфигурация и топография, чем у
той «материи», в которой оно опредмечено и фактически
трансгредиентным по отношению к которой оно
является. Допустим, мы созерцаем художественное
произведение, статую или картину. С точки зрения физической
и т. п. это — вещи, обладающие вполне определенными
пространственными и временными характеристиками:
они имеют размеры и занимают определенное место.
«Художественное произведение как вещь спокойно и тупо
отграничено пространственно и временно от всех других
вещей: статуя или картина физически вытесняет из заня-
34 Эту мысль на свой лад выразил Гегель, утверждая, что
«всемирная история есть вообще проявление духа во времени, подобно
тому как идея, как природа, проявляется в пространстве» (Гегель.
Соч. Т. 8. С. 52).
35 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 517. «Время есть
пространство человеческого развития», — говорит Маркс в другом месте
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 147). Ср.: Т. 26, ч. 3. С. 264;
Т. 47. С. 211, 336.
36 Ильенков Э. В. Диалектическая логика: Очерки истории и
теории. М., 1984. С. 180.
519

того ею пространства все остальное; чтение книги
начинается в определенный час, занимает несколько часов
времени, заполняя их, и в определенный же час
кончается, кроме того и самая книга плотно со всех сторон
охвачена переплетом; но и живо произведение и
художественно значимо в напряженном и активном
взаимоопределении с опознанной и поступком оцененной
действительностью. Живо и значимо произведение — как
художественное,— конечно, и не в нашей психике; здесь
оно тоже только эмпирически налично как психический
процесс, временно локализованный и психологически
закономерный. Живо и значимо произведение в мире,
тоже и живом и значимом,— познавательно, социально,
политически, экономически, религиозно»37. Физикальные
пространственные характеристики не являются
пространственными характеристиками художественного
произведения. Оно находится в ином измерении — в
культурно-историческом пространстве, которое наполнено
деятельностью во всей ее полноте субъект-объектных и
субъект-субъектных отношений, в ее реально- и
идеально-преобразовательных ипостасях. Стало быть, оно
находится в атмосфере когнитивно-этически-эстетических
определений, в ценностно-смысловом поле человеческой
жизни.
То же можно сказать и о таких сферах человеческой
действительности, таких «областях культуры», как
нравственность, познание и художественно-эстетическое
отношение. Они не представляют собой некие три
самостоятельные сферы. «Не должно...— отмечает М. М.
Бахтин,— представлять себе область культуры как некое
пространственное целое, имеющее границы, но имеющие
и внутреннюю территорию. Внутренней территории у
культурной области нет: она вся расположена на
границах, границы проходят повсюду, через каждый момент
ее, систематическое единство культуры уходит в атомы
культурной жизни, как солнце отражается в каждой
капле ее. Каждый культурный акт существенно живет
на границах: в этом его серьезность и значительность;
отвлеченный от границ, он теряет почву, становится
пустым, заносчивым, вырождается и умирает»38. Эти об-
37 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 26.
38 Там же. С. 25.
520

ласти культуры взаимопроникают, и потому нельзя
говорить ни об одной из них, как относящейся к вне их
находящейся действительности как
культурно-нейтральной. Познание, например, не начинает с голого объекта,
но перед ним простирается действительность,
«обработанная» нравственной и эстетической деятельностями.
То же самое относится и к двум другим сферам
человеческой культуры.
Наконец, следует отметить, что поскольку в
предметной деятельности субъект-объектное отношение является
подчиненным моментом отношения
субъект-субъектного39, постольку культурно-историческое пространство
преимущественно между-субъектно («диалогично»); это
пространство встречи: встречи субъекта с миром, с
другими субъектами и с самим собой; встречи эпох, культур,
ценностей, смыслов. «Один смысл раскрывает свои
глубины, встретившись с другим, чужим смыслом: между
ними начинается как бы диалог, который преодолевает
замкнутость и односторонность этих смыслов, этих
культур»40. Но способность встречи прямо пропорциональна
способности преодолевать в своем бытии различного
рода своецентризмы, поскольку они загораживают
встречаемое бытие, применяя к нему только собственное
абсолютизированное мерило.
Еще более содержательно культурно-историческое
время. Оно столь же трансгредиентно относительно
естественного времени, как и культурное пространство
относительно естественного пространства. С внешней
точки зрения человек и его мир погружены в
естественное (астрономическое, например) время и являются
неотъемлемой частью его. В самом деле, человек
проживает дни, месяцы, годы, десятилетия, стало быть,
39 Приведем в этой связи еще одно высказывание К. Маркса:
«Той форме, в какой работнику противостоят условия труда, —
следовательно, в особенности земля, природа, так как это отношение
включает все остальные, — соответствует социальная определенность
его труда. Но на самом деле эта социальная определенность его
труда всего лишь находит в указанной форме свое объективное
выражение (курсив мой. — А. X.)» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26,
ч. 3. С. 430—431).
40 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
С. 334—335. Или: «Чужая культура только в глазах другой культуры
раскрывает себя полнее и глубже (но не во всей полноте, потому что
придут и другие культуры, которые увидят и поймут еще больше)»
(Там же. С. 334).
521

живет в интервалах астрономического времени.
Календарное время человека выверяется именно по
астрономическим параметрам. И ему представляется, что в этом
времени он именно и живет. Первобытный человек, в
своей деятельности слитый с природой и Космосом в
единое целое, как мы уже говорили, вообще не ведал
иного времени, понимая его, правда, как ритмически-
циклическое время. Линейное время также привязано к
астрономическому времени, наполнено
астрономическими событиями, под которые подводятся события
общественной истории.
Но человек как субъект предметной деятельности
(и сама эта деятельность) не живет в исключительно
астрономически-хронологическом времени. Это (как и
биографическое время индивида) лишь внешнее
выражение ориентации на имманентное
культурно-историческое время. Последнее есть креативное время, время
саморазвития субъектов в их взаимной открытости друг
другу (т. е. в общении) посредством созидания форм
предметной действительности культуры. Именно такое
время есть «пространство человеческого развития». Эго
время наполнено уровнями человеческих деятельностных
способностей, потребностей, устремлений, целей,
идеалов, смыслов и т. д. Это время развития и развитости.
Потому-то в нем имеется специфическая форма
одновременности: не все индивиды, которые присутствуют в
одном и том же астрономически-хронологическом
времени, являются современниками; они могут находиться в
различных культурных временных датах (ведь надо еще
выработать себя в современника). Таковы общие
черты культурно-исторических пространства и
времени.
Развитие есть не только конкретная целостность
изменений (как некое процессирующее состояние), но оно
есть прежде всего содержательная временная связь
состояний. Поэтому дальнейшее раскрытие содержания
категории развития состоит в раскрытии этой связи и ее
определений. Наиболее абстрактной формой связи
старого и нового в процессе развития является отрицание.
«Всякое развитие, независимо от его содержания, можно
представить как ряд различных ступеней развития,
связанных друг с другом таким образом, что одна является
отрицанием другой... Ни в одной области не может про-
522

исходить развитие, не отрицающее своих прежних форм
существования»41. Таков, например,
общественно-исторический процесс, рассмотренный как смена общественных
формаций, способов производства, типов социальности
и т. д. При этом отрицание не должно быть абсолютным.
Ведь такое отрицание является отнюдь не
имманентным процессу развития, а сугубо внешним ему.
Такое «отрицание» есть в своей крайней форме
уничтожение отрицаемого. В этой связи об отрицании как моменте
связи в процессе развития речь идет как об
имманентном, а потому содержательном и диалектическом
отрицании.
Отрицание является единством двух моментов:
отрицания старого и утверждения нового. Существенно
важно иметь в виду, что содержание категории отрицания
как формы связи в процессе развития нового и старого
вообще несводимо к содержанию категории отрицания,
как она фигурирует в составе закона отрицания
отрицания, где мы имеем два следующих друг за другом вида
отрицания — первое отрицание и второе (отрицание
отрицания). Это специфические отрицания. Первое
отрицание выступает как переход отрицаемого в собственную
противоположность, а второе — как синтез первой и
второй фаз процесса, синтез противоположностей. Эти
виды отрицания также являются формами связи нового
и старого в процессе развития. Однако они есть лишь
специфические виды отрицания. В гегелевском примере
с почкой, цветком и плодом в «Феноменологии духа»
налицо цепь отрицаний, но никакого ритма закона
отрицания отрицания здесь нет. То же видим при смене
общественных формаций внутри антагонистического
типа социальности: античный способ производства —
феодальный — капиталистический. Поэтому правы те
авторы, которые утверждают, что «не всякое
диалектическое отрицание представляет собой переход
отрицаемого явления в свою противоположность»42. Кроме того,
не следует забывать о том, что Маркс видел в законе
отрицания отрицания «лишь абстрактное, логическое,
спекулятивное выражение для движения такой истории,
которая не есть еще действительная история человека
41 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 296—297.
42 Миклин А. М., Подольский В. А. Категория развития в
марксистской диалектике. М., 1980. С. 51.
523

как уже предположенного субъекта, а есть только акт
порождения, история возникновения человека»43.
Вне рамок действия закона отрицания отрицания
отрицание как переход в противоположность всегда
выступает как феномен негативный. Рассмотрим один из
примеров такого отрицания. Когда на смену
средневековому типу познавательной культуры пришел новый тип,
сформировавшийся в науке (и прежде всего в
естествознании) Нового времени, то он возник и оформлялся —
по сознательной интенции его осуществителей — как
прямое и «абсолютное» отрицание своего
предшественника. Изгоняя из предмета познания (прежде всего из
природы) и из знания о нем бога и все потусторонние
сущности, наука Нового времени заодно изгоняла из них
и всякое субъектное, деятельностное,
культурно-историческое содержание, утверждая идеал объектного,
принципиально бессубъектного знания. Таким образом,
подвергая отрицанию все негативное, познавательная
культура Нового времени подвергала отрицанию также
и положительное содержание своей предшественницы,
т. е. ее рациональное ядро. А последнее состояло в том,
что в средневековой познавательной культуре и предмет,
и знание о нем брались (неосознанно, конечно) как
содержащие в себе деятельностные, субъектные
характеристики, которые, правда, здесь имели превратный вид
над- и сверх-субъектных (божественных) характеристик.
Ведь человек познает действительность в общественно
выработанных, конкретно-исторических формах
предметной деятельности. Изгонять эти формы из предмета
познания и из знания о предмете — значит впадать в
серьезное заблуждение. В науке же Нового времени
предмет берется как голый объект, а знание — как
«чистое», лишенное «антропоморфных привнесений».
Вот такое непродуманное, огульное отрицание,
обусловленное неумением совершить подлинно
содержательное отрицание (о котором речь ниже), и приводит к
тому, что встает объективная задача совершить отрица-
43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 155. Отсюда и Марксово
понимание коммунизма: «Коммунизм есть позиция как отрицание
отрицания...» (Там же. С. 127), т. е. преодоление отчуждения, этого
отрицания человека, стихийно возникшего в стихийно
развивающейся истории. Коммунизм есть положительное утверждение человека
как субъекта своей действительности.
524

ние этого отрицания, т. е. осуществить ту творческую
работу, которая должна была бы быть осуществленной
вместо этого абстрактного отрицания. Но теперь уже,
конечно, эта творческая работа может быть проведена
лишь с учетом сложившейся ситуации. И поскольку
«первое отрицание» все же не может, не содержать в
себе положительного, постольку «второе отрицание»
(отрицание отрицания) по необходимости является
синтезом обеих ступеней, но взятых не просто как
противоположности, а синтезом лишь их позитивного
содержания. Что касается науки Нового времени и тогдашнего
материализма, ее идеологизировавшего, то их пришлось
подвергнуть отрицанию, т. е. утвердить деятельностную
концепцию познания и знания, но без мистификации
этой деятельности, как это имело место в познавательной
культуре до Нового времени. Это и совершил
марксизм.
Или другой пример: отношение Фейербаха к
философии Гегеля и отношение к ней Маркса. Фейербах увидел
в ней — и во многом не без оснований —
рафинированную форму теологии. Отбрасывая гегелевскую систему,
Фейербах отбросил и ее рациональное ядро —
диалектику, поскольку это ядро было окутано идеалистической
оболочкой, а кроме этой оболочки Фейербах ничего и не
увидел. Он принял оболочку за ядро и отбросил
систему. Вследствие этого его собственная философия
оказалась бедной, односторонней и в принципе
бесперспективной. Иначе поступил Маркс, сумевший рассмотреть и
ядро и его ободочку и, кроме того, отделить одно от
другого, а потому и развить это ядро на новом основании.
Содержательное, диалектическое отрицание в каждой
форме движения имеет свою специфику. Назовем два
основных типа отрицания: снятие и полифонирование.
Первый вид в основном присущ так называемым
«органическим системам», т. е. биологической форме
движения, а также доминирует на тех ступенях развития
человеческого общества, которые объединяются общим
понятием «предыстории человеческого общества».
Снятие, как известно, состоит в том, что отрицаемая ступень
или форма отрицается в своей самостоятельности и —
полностью или частично — включается в контекст новой
ступени или формы в качестве ее собственного момента.
Такое включение есть вместе с тем и преобразование
525

старого. Это преобразование может выступать различно,
например, в виде сообщения отрицаемому новых
функций и т. д. Такова, например, форма связи между старым
и новым знанием в развертывании объектной
монологической истины.
Но может иметь место и другой тип связи нового и
старого. Например, в сфере искусства новое
выдающееся произведение не вытесняет иные столь же
выдающиеся произведения, а сосуществует с ними,
взаимодействуя и обогащая художественно-эстетическую культуру.
«Божественная комедия» не снимает «Энеиду» или
«Илиаду», и в то же время она является шедевром
поэтического духа. Такое отношение между новым и
старым можно назвать отрицанием. Но здесь отрицается
лишь предел возможностей развития. Современникам
казалось, что нельзя уже создать нечто более
совершенное, чем «Энеида», но вот Данте создает свое
бессмертное произведение, и на небосклоне духовной культуры
загорается новая звезда первой величины. В этих
случаях отношение между новым и старым есть полифони-
рование, т. е. взаимоутверждение, в котором если и
можно обнаружить элемент снятия, то он играет очень и
очень подчиненную роль. Система полифонирования есть
уже не органическая, а гармоническая целостность.
«Участвующие в ней содержания сохраняют и даже
развивают в себе несравнимо большее своеобразие — такое,
которое остается нисколько не снятым и не обращенным
в часть заранее установленного целого. Каждое
содержание, напротив, обладает своей собственной целостностью
и сосредоточенностью, своей собственной внутренней
мерой и сущностью, более того — своей собственной
бесконечной перспективой саморазвития»44.
Дальнейшее рассмотрение развития как связи нового
и старого обнаруживает в нем такие определения, как
поступательность и преемственность, прерывность и
непрерывность, а также необратимость и обратимость.
Диалектика этих моментов в процессе развития является
типичной диалектикой противоположностей.
Возникновение нового является шагом вперед (или назад), и
потому развитие характеризуется поступательностью. Но
это новое не является абсолютно новым, но наследует из
старого (и вообще из прошлого) то или иное содержание
44 Батищев Г. С. Диалектика творчества. С. 34.
526

или те или иные формы. Это составляет момент
преемственности. Без преемственности никакого развития не
бывает и быть не может. Маркс писал: «Так же как и при
последовательной смене различных геологических
формаций, при образовании различных экономических
общественных формаций не следует верить во внезапно
появившиеся, резко отделенные друг от друга периоды»45.
Диалектика прерывности и непрерывности (или иначе:
дискретности и континуальности) в развитии является
дополнением к диалектике поступательности и
преемственности. Что касается обратимости и необратимости, то
в отношении их можно сказать, что в чистом виде ни
обратимости, ни необратимости не существует. В то же
время ведущим моментом в процессе развития является
необратимость, благодаря которой связь различных
состояний и увязывается в «единый исторический ряд
развития».
Именно с необратимостью связывают одну из
главнейших характеристик развития — его направленность.
Подчас в ней даже видят differentia specifica развития.
Однако это не совсем верно. И для того уровня
рассмотрения способа бытия материи, где он выступает как
движение, и для того, где он предстает как становление,
характерна, конечно, направленность, поскольку они
обладают пространственно-временными определениями.
Однако она на этих уровнях еще недостаточно
конкретна. Применительно к развитию понятие направленности
наиболее конкретно и само в свою очередь
конкретизирует как категорию развития в целом, так и
образующие ее субкатегории.
В нашей литературе идет дискуссия о том, какие
формы направленности имеет развитие и сколько их.
Традиционно выделяются две главные формы — прогресс
и регресс. Однако ряд авторов считает необходимым
выделить еще одно направление, среднее между
прогрессом и регрессом46. Нам думается, имеет смысл говорить
о двух — о прогрессе и о регрессе. Что касается среднего
45 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 460.
46 Поводом к его выделению, очевидно, послужило обозначение
А. Н. Северцевым в эволюции живого наряду с ароморфозом и
дегенерацией (которые соответственно эквивалентны прогрессу и
регрессу) идиоадаптации, для которой характерна некоторая
устойчивость без уклона в ту или иную сторону (Северцев А. Н. Главные
527

типа, то он выделяется, по нашему мнению, на том
основании, что, во-первых, при этом не учитывается фактор
времени, а еще точнее — качество времени, присущее тем
процессирующим конкретностям, которые зачисляются в
разряд этого типа развития, во-вторых, не
рассматриваются глубинные, сущностные процессы, присущие этим
конкретностям.
В самом общем виде прогресс представляет собой
восходящую форму развития (развитие от низшего к
высшему), регресс, напротив,— нисходящую форму
(движение от высшего к низшему). Термины
«восходящий» и «нисходящий», «высший», и «низший»,
разумеется, являются чисто условными, но они отнюдь не
характеризуют собой лишь субъективное отношение к
объективным процессам. А именно так и понимали (и
понимают ныне) прогресс и регресс некоторые буржуазные
философы. Так, Г. Риккерт в свое время утверждал, что
«с чисто естественнонаучной точки зрения, развитие...
не представляет собой ни прогресса, ни регресса, но
просто индифферентный по отношению к ценности ряд
изменений»47. Однако на деле прогресс и регресс суть
объективные формы направленности процесса развития,
хотя, конечно, чисто субъективная оценка их (а
следовательно, и субъективная квалификация того или иного
процесса развития как прогрессивного или
регрессивного) может быть различной.
Но перейдем к понятиям высшего и низшего. Эти
понятия своими корнями уходят в глубокую древность,
буквально к истокам культурно-исторического процесса.
Дело в том, что одним из первых универсально-всеобщих
определений действительности, которое становится
категориальной формой сознания, т. е. формой ориентации в
действительности и регулирования образа жизни,
является пространство, а также перемещение в нем. Реальное
направления эволюционного процесса. М., 1967). Именуется это
направление разными авторами по-разному. Одни называют его «одно-
плоскостным развитием», или «развитием в одной плоскости» (Моле-
вин Е. Ф. Тождественны ли понятия «развитие» и «прогресс»?
//Философские науки. 1978. № 6; Миклин А. М., Подольский В. А.
Категория развития в марксистской диалектике),
другие—«нейтральным развитием» (Тюхтин В. С. Материалистическая диалектика и
проблема направленности развития//Вопросы философии. 1981. № 1).
47 Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. СПб., 1911.
С. 151.
528

пространство здесь схватывается еще предельно общо,
причем первоначально — как одноплоскостное
(ландшафтное и т. д.), а движение в нем — как движение
вперед и назад (а уже потом и как движение вправо—
влево). Существенным здесь является то, что
пространство становится (и является) не только познавательной и
практически-обиходной категорией. Ведь человек
формируется и развивается одновременно и как нравственный
и художественно-эстетический субъект. Его дух
синкретичен, но целостен; уже на этом этапе формируется
мировоззрение (а оно ведь не сводимо к одному лишь
познавательному отношению к действительности).
Категория пространства как осмысленная форма начинает
выполнять мировоззренческую функцию, так сказать,
«превышая свои полномочия» и возможности из-за
отсутствия в общественном сознании других более-менее
отчетливо выработанных категориальных форм. Поэтому
пространственная характеристика и направленность
пространственного перемещения не только приобретают
этически (а затем и эстетически) ценностную окраску, но
и становятся непосредственными формами выражения
ценностного отношения к действительности.
Перемещение в пространстве как ядро образа жизни присуще
именно первым стадиям человеческой истории,
поскольку «кочевой образ жизни... есть первая форма
существования людей...»48. Поэтому перемещение, движение
вперед (к новым пастбищам и т. д.) оценивалось как
положительное, «хорошее», а движение назад, вспять
(возвращение на прежние, уже использованные пастбища
и т. д.)— как негативное, «плохое».
В дальнейшем, когда образ жизни людей стал
оседлым, пространство как бы раздвинулось и стало
объемным. Так подключились характеристики верха и низа49.
Категории верха и низа приобретают не только сугубо
пространственно-квантитативный, но и универсальный
мировоззренческий смысл. Они выступают формами
осмысления и оценки природной и (главным образом) че-
48 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 462.
49 Речь, конечно, идет не о том, что кочевники «не знали» верха
и низа. Речь идет о том, что они у них еще не играли роль
ценностно-мировоззренческих регулятивов и ориентиров.
34-106
529

ловеческой действительности50. При этом надо иметь в
виду, что верх и низ здесь берутся отнюдь не в
относительном значении. «„Верх" и „низ" имеют здесь абсолют-
ное и строго топографическое значение. Верх — это небо;
низ — это земля... Таково топографическое значение
верха и низа в космическом аспекте. В собственно телесном
аспекте, который нигде четко не отграничен от
космического, верх — это лицо (голова), низ —
производительные органы, живот, зад»51. Небо — это также Солнце,
Свет (а в религиозном сознании — обитель бога, рай),
земля — тьма (преисподняя, прибежище дьявола). Во
тьме живое зарождается, растет и тянется — снизу
вверх — к свету. Категория верха поэтому конденсирует
в себе положительные ценности, а категория низа —
отрицательные. Движение от низшего к высшему
рассматривается как акт истины, добра и красоты;
движение от высшего к низшему же — как проявление
заблуждения (тоже «пространственное» выражение!), зла,
безобразия.
И хотя с тех пор прошли тысячелетия и
исключительно в терминах пространства и пространственного
перемещения прогресс или регресс уже прямо не
осмысляются, все же — как память о прошлом — в языке
сохранились именно пространственные отложения. Так, мы
говорим: «унижение», «низость», «возвышенное»,
«высокомерие» и т. д. А, например, для смеха в различных его
модусах (смеха как мировоззренческого, а не
психически-физиологического феномена)—причем как для
амбивалентного, так и для редуцированного — основным
«является снижение, то есть перевод всего высокого,
духовного, идеального, отвлеченного в
материально-телесный план, в план земли и тела...»52 и осмысление этого
высокого в определениях низа.
Вот с этими абсолютными топографическими
определениями, освобожденными от своей
конкретно-исторической и содержательной определенности, и оперируют в
50 Как отмечает В. Н. Топоров, в сакральном пространстве
«мировая ось» предстает «как шкала ценностей объектов, размещенных
в вертикальном пространстве» (Топоров В. Н. Пространство и текст.
С. 257).
51 Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура
средневековья и Ренессанса. М., 1965. С. 26.
52 Там же. С. 25.
530

настоящее время исследователи, когда характеризуют
прогресс как движение вперед, вверх и т. п., а регресс —
как движение назад, вниз и т. д.53 С содержательной
же стороны прогресс выражает креативную тенденцию
процесса развития, а регресс — деструктивную.
Остановимся на них несколько подробней. Прогресс и регресс
суть противоположности и противоположности
взаимопроникающие. Реальный процесс развития есть
противоречивое единство прогресса и регресса. Поэтому в
чистом виде их не бывает, а бывает лишь преобладание того
или другого. И уже потому «понятие прогресса не
следует брать в его обычной абстрактности»54.
Стало быть, развитие есть единство прогресса и
регресса и в том случае, если оно имеет преимущественно
прогрессивную направленность, и тогда, когда эта
направленность преимущественно регрессивна. Однако в
каждой форме движения характер соотношения
прогрессивного и регрессивного специфичен. Так, Энгельс
отмечал, что «каждый прогресс в органическом развитии
является вместе с тем и регрессом, ибо он закрепляет
одностороннее развитие и исключает возможность
развития во многих других направлениях»55. Речь здесь
идет об органическом развитии в собственном смысле
понятия, т. е. о развитии в биологической форме
движения. Принципиально иное соотношение между регрессом
и прогрессом в человеческом обществе. Однако в период
предыстории человеческого общества «всякий прогресс
в то же время означает и относительный регресс...»56.
Регресс здесь при доминирующей роли прогресса уже не
столь категорично выражен, как в биологическом
развитии, он уже является относительным. И только в
коммунистическом обществе впервые создаются такие условия
развития, при которых момент регресса будет сведен к
«бесконечно малой величине».
В то же время, несмотря на их взаимопроникновение,
о прогрессе и о регрессе можно говорить и отдельно. Для
прогресса характерен феномен темпорализации, т. е.
нарастание темпов развития. Это отчетливо видно, если
53 Маркс, например, говорит о восходящей и нисходящей линиях
развития (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. 2. С. 314), а
Энгельс — о развитии как движении «вперед или назад» (Маркс /С,
Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 552).
54 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 46.
55 Там же. Соч. Т. 20. С. 621.
56 Маркс /С., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 551; Т. 21. С. 68.
531

сравнить формы движения материи. В историческом
процессе тоже имеет место темпорализация, а также
«свертывание» пространства, т. е. снижение роли
пространственных определений.
Диалектика прогресса такова, что «мир существует
как бесконечный прогресс», осуществляющийся «в виде
больших круговоротов»57. Это значит, что мир не просто
линейно направлен к одной точке (как, например,
согласно П. Тейяру де Шардену, к точке Омега), а в нем
сосуществуют и взаимодействуют разнонаправленные
тенденции — как прогрессивные, так и регрессивные (с
собственной диалектикой прогресса и регресса каждая).
В вопросе о том, находится ли обозримый участок
Универсума, внутри которого развивается и
человечество, в прогрессивном или в регрессивном развитии,
авторы расходятся. В «Философской энциклопедии»
говорится так: «Прогресс является главным направлением
развития для той ветви материального мира, в которую
входит наша планета»58. А вот Ю. Б. Молчанов рисует
картину прямо-таки безысходную: «Мы живем в мире
необратимых процессов и явлений, направление которых
определяется необратимостью протекания трех
фундаментальных групп материальных процессов:
космологическим расширением метагалактики; статистическим
характером макропроцессов, идущих в направлении
повышения энтропии, возрастания хаоса и деградации
энергии; и, наконец, расхождением и затуханием в
пространстве всех волновых процессов, что характерно для
процессов как макро-, так и микромира»,— и далее:
«А имеющая место противоположная тенденция,
проявляющаяся в так называемых антиэнтропийных
процессах — в возникновении звезд и галактик из рассеянной
материи, в возникновении живых, социальных и
искусственных технических систем,— не противоречит второму
началу термодинамики, поскольку уменьшение энтропии
в таких процессах покрывается ростом энтропии
окружающей их среды»59.
57 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 551; Т. 21. С. 68. О
круговоротах см. также: С. 355, 362—363, 510.
*8 Серебряков Л. Прогресс//Философская энциклопедия. М.,
1967. Т. 4. С. 380.
59 Молчанов Ю. Б. Развитие и время//Материалистическая
диалектика как общая теория развития: Философские основы теории
развития. М., 1982. С. 235—236, 237.
532

Концепция преобладания регресса содержится в
древнеиндийских космологических и космогонических
системах. Универсум, согласно этим учениям, существует в
виде возникающих и исчезающих миропроявлений —
манвантар. Каждая манвантара включает в себя четыре
юги (т. е. мировых суток): Криту (или Сатию), Трету,
Двапару и Кали. Развитие совершается в форме
регресса. Время существования каждой последующей юги все
короче и короче. Крита-юга — самый совершенный
период бытия природы и человека. Но постепенно
человеческие нравы начинают падать, истощается природа,
жизнь людей становится короче и т. д. Кали-юга
(черная, бедственная юга) характеризуется крайним
регрессом природы и общества60. В конце концов наступает
пралая (растворение), которая означает конец мирового
цикла, вследствие чего активность природы
прекращается на время одной манвантары. Потом все вновь
повторяется61.
Аналогичное понимание соотношения прогресса и
регресса можно обнаружить и в ряде более современных
философско-религиозных направлений, уходящих своими
корнями в древние восточные и невосточные (например,
в герметизм) учения. Так, например, согласно теософии,
в космосе всегда существовали и существуют все семь
(а более точно — девять) уровней его организации.
И всегда существуют два взаимно противоположно
направленных процесса — восхождение от низших ступеней
и форм к высшим (эволюция) и нисхождение от высших
к низшим (инволюция). Здесь также признается наличие
больших круговоротов, внутри которых осуществляются
прогресс и регресс, однако ведущим началом фактически
признается регресс, инволюция.
В марксистской диалектике главной формой развития
считается прогресс. Прогресс, потому что он, как уже
отмечалось, характеризует креативную тенденцию разви-
60 См. выдержки из Вишну Пуран, в которых предсказывается
состояние мира в конце Кали-юги в кн.: Рерих Н. Избранное. М.,
1979. С. 167.
61 Согласно этому учению, мы сейчас живем в век Кали-юги,
начавшейся 18 февраля 3102 г. до н. э. Но существуют на Востоке
и оптимистические учения. Согласно им, на смену Кали-юги наступит
время Шамбалы, т. е. век единения и истины. О. Шамбале см.: Там
же. С. 152—198. А также: Roerich N. Shambhala, the Resplendent
11 Idem. Shambhala. N. Y. MCMXXX. P. 1—33.
533

тия. Чтобы регрессировать, нужно, чтобы было чему
регрессировать. В этой связи регресс «онтологически»
является производной формой развития. Это
обстоятельство, видимо, и обусловливает подчас имеющее место
отождествление развития с прогрессом как таковым.
Такое отождествление мы находим, например, у Гегеля,
когда он утверждает, что «развитие является движением
вперед от несовершенного к более совершенному, причем
первое должно быть рассматриваемо не в абстракции
лишь как несовершенное, а как нечто такое, что в то же
время содержит в себе свою собственную
противоположность, так называемое совершенное как зародыш, как
стремление»62.
Когда речь идет о прогрессе или регрессе, то всегда
встает проблема критерия. Требования, предъявляемые
к нему, суть следующие. Этот критерий должен быть
конкретным, а не абстрактным и выводиться из
предмета, а не привноситься в предмет извне. Наконец,
критерий должен быть обращен не только к прошлому, но и к
будущему (должен учитывать перспективы развития).
Встает вопрос: возможен ли универсальный критерий
прогресса и регресса? Обычно дают отрицательный
ответ. Думается, можно дать и положительный.
Универсальный критерий, на наш взгляд, это — становление
субъекта из освоения субстанции и развитие субстанции
в направлении возникновения субъекта. Рассмотрение
того или иного особенного формообразования под углом
зрения этой тенденции и может выступать как такой
универсальный критерий. (Здесь, конечно, необходимо
избегать антропоцентристской ориентации.) Что же
касается субъекта, то общим критерием следует считать
процесс его универсализации, сопряженный с
преодолением всякого рода своецентризма.
Критерии эти, разумеется, крайне абстрактны и
потому недостаточны (но универсальный критерий и не
может быть слишком конкретным). Они потому могут
применяться как лишь общие ориентиры; конкретные же
критерии надо искать в самих же развивающихся
особенных формообразованиях и в ближайшем контексте
их развития. То же можно сказать и относительно
общества. Для каждой исторической ступени, для каждо-
62 Гегель. Соч. Т. 8. С. 54.
534

го типа социальности и т. д. надо искать свои,
конкретные критерии, не упуская из виду и общий критерий.
Так, скажем, для антагонистического общества
критерием будет являться создание предпосылок для
преодоления отчуждения.
Одним из критериев направленности развития
является та или иная уже развитая форма. «Подлинные и в
силу этого простейшие взаимосвязи нового со старым
открываются всегда лишь после того, как это новое само
приобретает уже завершенную форму...»63. Новое в этой
связи предстает как своеобразное мерило для старого.
Перед лицом нового старое видится более конкретно: в
нем легче усмотреть также и те тенденции, которые
остались не реализованными, а потому и определить
долю прогрессивного и регрессивного не только в новом
по сравнению со старым, но и наоборот.
Источником всякого развития, согласно марксистской
диалектике, как известно, является противоречие. В этом
пункте марксистская концепция радикально расходится
с уже упоминавшейся теософией, согласно которой
«никакое новое начало, будь то интуиция, разум или
органическая жизнь, не может развиться исключительно
путем эволюции из начала низшего; эволюции всегда
предшествует инволюция, низшее начало
предварительно непременно должно быть оплодотворено высшим»64.
Это учение фактически объявляет низшие формы
пассивными, неспособными из самих себя (разумеется, во
взаимоотношениях с иными, как более низкими, так и более
высокими формами) через разрешение имманентных им
противоречий подняться на более высокий уровень
бесконечного восхождения.
Остановимся теперь на мировоззренческо-методоло-
гическом смысле категории развития. Значимость этой
63 Маркс К. Математические рукописи. М., 1968. С. 199. Ср.:
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 42, а также Гегель Г. В. Ф.
Энциклопедия философских наук. Т. 2. С. 545.
64 Странден Д. Семь начал человека по учению теософии.
(Продолжение.) //Вестник Теософии. Религиозно-философско-научный
журнал. 1908. № 4. С. 64. Или: «В пределах каждой сферы или
каждой иерархии возможна эволюция или постепенное развитие
известных заложенных в данную иерархию свойств или
способностей; но раз все возможное в этих пределах достигнуто, то
дальнейший шаг по пути развития становится возможным лишь в том
случае, когда высшая иерархия сообщает низшей путем эманации новое,
высшее начало» (Там же. С. 65).
535

категории определяется тем, что марксистская
диалектика есть «учение о развитии в его наиболее полном,
глубоком и свободном от односторонности виде...»65. В ней
нашло свое выполнение требование Ленина соединить
принцип развития с принципом единства мира; она
является выражением этого синтеза66. Соединение
принципов развития и единства мира достигается именно
введением в структуру категории развития категорий
пространства и времени. Пространство и время, как
отмечалось выше, суть формы связи (сосуществования
и смены) особенных формообразований. Временная связь
всегда осуществляется в контексте пространственных
связей и наоборот.
Соединение категории (и принципа) развития с
принципом единства мира позволяет понимать развитие как
внутри-контекстуальный процесс. Развитие естественных
феноменов осуществляется внутри всеобщего
взаимодействия. Человек включен в более широкий и многомерный
космический контекст и прежде всего соотносится с
природой: «до тех пор, пока существуют люди, история
природы и история людей взаимно обусловливают друг
друга»67. Диалектика прогресса и регресса в процессах
развития всегда осуществляется внутри этих контекстов,
и ее раскрытие предполагает исследование различного
рода внутренних и внешних детерминаций. Эта идея
является важным методологическим ориентиром при
исследовании процессов развития, например, развития
человеческой истории.
65 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 43—44. «Наша теория —
это теория развития», — писал Энгельс (Маркс /(., Энгельс Ф. Соч.
Т. 36. С. 504).
66 Ныне идея единства мира прочно вошла в учение о развитии.
Рассматривать единство мира в отрыве от развития мира — значит
не понимать ни того, ни другого и изображать их крайне вульгарно.
Но еще в 30-е годы нашего столетия эта идея не была
общепринятой. В этой связи понятен тот пафос, который звучит в следующих
словах нашего выдающегося ученого: «Я счастлив, что все чаще и
чаще начинают встречаться умы, считающие мир за нечто единое,
слитное целое» (Чижевский А. Л. Земное эхо солнечных бурь. М.,
1976. С. 331).
67 Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность
материалистического и идеалистического воззрений: (Новая публикация
первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966. С. 19. Так что
«человек... имеет всегда перед собой историческую природу и природную
историю...» (Там же. С. 34).
536

Такое понимание обеспечивает яефаталистический и
яепреформистский характер марксистской концепции
развития. В этом пункте марксизм несовместим не
только с концепцией плоского эволюционизма, но и с
концепциями финализма, эсхатологизма, провиденциализма и
телеологизма.
Маркс был возмущен, когда русский народник
Н. К. Михайловский истолковал главу о первоначальном
накоплении («Капитал». Т. 1, гл. XXVI) в духе
фатализма. «Ему,— писал Маркс в редакцию «Отечественных
записок»,— непременно нужно превратить мой
исторический очерк возникновения капитализма в Западной
Европе в историко-философскую теорию о всеобщем
пути, по которому роковым образом обречены идти все
народы, каковы бы ни были исторические условия, в
которых они оказываются,— для того, чтобы прийти в
конечном счете к той экономической формации, которая
обеспечивает вместе с величайшим расцветом
производительных сил общественного труда и наиболее полное
развитие человека. Но я прошу у него извинения. Это
было бы одновременно и слишком лестно и слишком
постыдно для меня»68.
Соединение категории развития с принципом
единства мира позволило преодолеть преформистские
концепции развития, в том числе диалектизированный
преформизм гегелевской концепции. Гегель исходил из того, что
начало содержит в себе свой конец, а все развитие есть
возвращение к началу через процесс саморазвертывания
(любимое его выражение в этой связи —«альфа есть
омега»). Спрашивается, откуда этот дух преформизма
(хотя, конечно, богатство гегелевской концепции
диалектики и концепции развития, в частности, не сводится к
этому преформизму)? Ответ на вопрос состоит в том, что
Гегель в качестве прообраза, «модели» развития и всей
концепции диалектики брал органическую форму
действительности. Образы и аналогии, применяемые Гегелем
при характеристике развития духа, всегда органицист-
ские. Например: «Дух по существу есть результат своей
68 Маркс /(., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 120. Маркс отмечает, что
«никогда нельзя достичь... понимания, пользуясь универсальной
отмычкой в виде какой-нибудь общей историко-философской теории,
высшая добродетель которой состоит в ее надысторичности» (Там же.
С. 121).
537

деятельности: его деятельность есть выход за
непосредственность, отрицание ее и возвращение в себя. Мы
можем сравнить его с семенем: ведь с него начинается
растение; но и оно есть результат всей жизни
растения»69. Можно, конечно, отметить, что органическая
форма действительности развивается непреформистски. Это
верно. Гегель спроецировал на Дух как некое
абсолютное начало лишь те моменты, или аспекты, этой формы,
которые — при известном упрощении — можно
истолковать преформистски.
Отсюда ясно, почему столь важная роль в
гегелевской концепции развития (и в концепции диалектики в
целом) отведена категории снятия. Именно эта
категория обеспечивает целостность всего здания гегелевского
учения и создает видимость адекватности этого учения
адекватности самой логики этого учения, а не его
идеалистического духа.
Механизм снятия, перенесенный на почву
материалистической диалектики, но не освобожденный от его
абсолютизации, приводит к появлению своеобразного
«принципа матрешки», когда, во-первых, исторически
предшествующие формообразования истолковываются как
лишь несовершенные ступени, ведущие к той, которая
принимается за совершенную, а, во-вторых, высшая
форма развития изображается и осмысливается как пол-
костью, без остатка снимающая в себе исторически
предшествующие формы. При таком подходе абсолютно
неизбежным становится вывод о том, что высшая форма,
снимая внутри себя все исторически предшествующие ей
формы, лишает их тем самым также и атрибута
развития и что само развитие она отныне сосредоточивает
исключительно в одной лишь себе. Тогда нижележащие
формы с необходимостью должны изображаться как
исторически исчерпавшие свои возможности и перспективы,
а потому — как фактически выпавшие из процесса
развития.
Применительно к учению Гегеля подобное понимание
представляется вполне естественным. Гегель изображает
оторванное от действительных (прошлых и настоящих)
69 Гегель. Соч. Т. 8. С. 74—75. «...И подобно тому как зародыш
содержит в себе всю природу дерева, вкус, форму плодов, так и
первые проявления духа виртуально содержат в себе всю историю»
(Там же. С. 18).
538

субъектов мышление как самостоятельно
развивающуюся сущность (Дух, Идею). Для него является логически
оправданным утверждение, что те ступени, которые дух
прошел и оставил позади себя, хотя реально и
существуют, но уже не развиваются. Так, например, Дух в
качестве всемирной истории изображается им
шествующим с Востока на Запад, оставляющим по ту сторону
своего развития целые страны и народы.
Материалистически же осуществленная абсолютизация принципа
снятия отказывает объективному развитию в многомерности
и многовекторности и заковывает все богатство развития
Универсума в одномерную и линейно направленную
(притом антропоцентристски окрашенную) фикцию
развития.
Соединение идеи развития с идеей единства мира
позволяет преодолеть представление о развитии и о
прогрессе как о неком линейном процессе. Причем речь идет
не только о примитивных концепциях, а главным
образом о концепциях «спиралевидной линейности», таких,
как, например, гегелевская. В этих концепциях
формально соблюдены все «атрибуты» диалектичное™:
количественные изменения влекут за собой качественые,
разрешаются противоречия, совершаются отрицания
отрицания и иные сложные опосредствования и системы
опосредствовании. Но от этого они не перестают быть
линейными. «Эта линейность... логически неизбежно
влечет принятие какого-то раз и навсегда определенного
критерия прогресса, или абсолютного масштаба для его
измерения и оценки его направленности —
фиксирования его «г/а/с?ш>-устремленности. Рассудку трудно
представить себе прогресс без сформулированных в старых
понятиях и на основе пройденных этапов этого самого
прогресса определений того, куда же он должен
последовать. Между тем этот вопрос уже заранее навязывает
новому мерило старого, хотя бы и с обратным знаком,
если вводится противопоставление и отрицание.
Настоящий же культурно-исторический прогресс как раз тем и
отличается, что не просто реализует движение в
прежних измерениях и по прежним критериям, но, снимая в
себе их, создает непредвидимые измерения, делая
культурный мир более богатым, более многомерным в самих
его основаниях. Этот прогресс не просто продлевает
тенденции и экстраполирует их вовне, но делает их своим
539

составным моментом. Он трансцендирует все возможные
предначертания и предписания, которым он будто бы
должен следовать,— и в этом его высшая
„закономерность"»70.
В марксистском учении о развитии получает
дальнейшую конкретизацию тезис об абсолютном движении
становления. Развитие принципиально открыто и
бесконечно: «ничего окончательного в мире еще не произошло,
последнее слово мира и о мире еще не сказано, мир
открыт и свободен, еще все впереди и всегда будет
впереди»11.
На вопрос корреспондента французской газеты «Le
Figaro» о том, какую социалисты ставят себе цель,
Энгельс ответил: «У нас нет конечной цели. Мы
сторонники постоянного, непрерывного развития, и мы не
намерены диктовать человечеству какие-то окончательные
законы. Заранее готовые мнения относительно деталей
организации будущего общества? Вы и намека на них
не найдете у нас»72.
Диалектика прогрессивного и регрессивного, если
брать Универсум в целом, совершается в рамках
круговоротов. Эта диалектика постоянно разрушает и вновь
создает, воспроизводит всеобщую связь особенных
формообразований, т. е. единство мира. Это позволяет
посмотреть на единство мира не как на нечто застывшее и
готовое, а как на единство единства и не-единства (если
воспользоваться гегелевской манерой выражения) и
потому, по самому своему понятию, как на беспокойство,
как на процесс. Это же позволяет рассматривать
круговороты не в духе ницшеанской идеи вечного
возвращения, но как принципиально незамкнутые, спиралевидные.
В заключение рассмотрим вопрос о соотношении
категории развития с принципом развития и с теорией
развития в диалектике как системе. Развитие должно
быть взято не только как мировоззренческо-методологи-
ческий объяснительный принцип по отношению к
положительному знанию, но и как один из внутренних
конститутивных принципов самой теории диалектики. Ины-
70 Батищев Г. С. Понятие целостно развитого человека и
перспективы коммунистического воспитания. С. 162.
71 Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972. С. 284—
285.
72 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 563. См. также: Маркс К,
Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 275.
540

ми словами, диалектика не только в том смысле есть
теория развития, что она есть одно из учений о развитии,
но — главное, в том, что само развитие можно
аутентично понять лишь с помощью диалектики. Но диалектика
только тогда может быть подлинно теорией развития,
когда она сама всеобщим образом берется и понимается
как процесс развития, развития ее принципов и
категорий. Одним словом, когда она выступает как логика
творчества. Но логика творчества, как отмечает Г. С. Ба-
тищев, предполагает также творчество самой логики73.
Такому требованию может удовлетворить лишь та
теория диалектики, которая является целостной и
одновременно открытой, т. е. развивающейся и всегда готовой к
развитию системой. Такая теория диалектики не может
быть, конечно, построена по логике механической
целостности, когда берутся готовые категории и принципы и
располагаются относительно друг друга (как мертвые
вещи) в том или ином порядке. Она не может быть
построена и по логике органической целостности, когда из
определенного принципа и категории выводятся все
остальные категории и принципы. Теория диалектики,
способная постоянно проблематизировать, подвергать
суду критической рефлексии и благодаря этому
развивать сами свои исходные принципы и основания, может
быть построена лишь по логике гармонической
целостности. Содержательная работа над такого рода теорией
диалектики еще впереди.
Категорией развития завершается в настоящей
«Диалектической логике» выявление объективных
универсально-всеобщих, т. е. категориальных, определений
познаваемого предмета. Здесь на первый план выступало
именно объективное содержание, а субъективная
(которая тоже, кстати сказать, по-своему объективна) форма
оставалась как бы в тени. Теперь настал черед сделать
ее предметом специального рассмотрения.
В первом издании первого тома «Капитала» Маркс
писал: «Вряд ли удивительно то, что экономисты, все-
73 Равным образом и применение диалектики вовсе не означает
накладывания ее как мертвой схемы на живое предметное
содержание: «Нельзя применять диалектику к конкретным сферам познания
и деятельности, одновременно не развивая ее» (Злотина М. Л.
Развитие как мировоззренческая проблема. С. 28). В противном случае
это будет лишь иллюзия применения.
541

цело находясь под влиянием вещественных интересов,
упустили из виду содержимое формы (Formgehalt)
относительного выражения стоимости, если до Гегеля
логики по профессии упустили из виду содержание
формы (Forminhalt) суждений и заключений»74. Третий том
«Науки логики» Гегеля как раз и посвящен
субъективной логике. Но, как известно, Гегель строил свою
систему на основаниях, которые были подвергнуты глубокому
критическому переосмыслению со стороны Маркса. В го
же время в нашей философии до сих пор нет целостного
диалектико-материалистического аналога гегелевской
«Субъективной логики». Очередной, третий том
настоящей «Диалектической логики», носящий название
«Формы и методы познания», и призван решить эту задачу.
При этом следует иметь в виду, что методы и формы
познания — это не нечто чужеродное и внешнее по
отношению к категориальным формам, представленным в
предшествующих двух томах. Подобно тому, как в
системе Спинозы протяжение и мышление суть не две
самостоятельные субстанции, а лишь два атрибута одной и
той же субстанции (т. е. и то и другое есть та же самая
субстанция, только выраженная один раз как
протяжение, а другой раз — как мышление), так и здесь мы
имеем не две разнородные системы диалектической
логики (одну — в первых двух томах, а другую — в
третьем), а одну и ту же систему, но двояко представленную.
Энгельс писал, что диалектика есть наука «об общих
законах движения как внешнего мира, так и
человеческого мышления: два ряда законов, которые по сути дела
тождественны, а по своему выражению различны...»75.
С одним способом выражения мы имели дело в первых
двух томах, а теперь переходим к другому способу,
которому и посвящен третий том.
74 Marx К. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Hamburg.
1867. Bd. I. S. 21. Anm. 20.
75 Маркс it, Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 302.
542

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 5
Раздел I
ВНУТРЕННИЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ СУЩНОСТИ
Общая характеристика 10
Глава L Сущность и явление 10
Глава 2. Противоречие 42
Развитие сущности. Основание и его формы . .81
Глава 3. Основание 81
Глава 4. Материя и форма 104
Глава 5. Содержание и форма 138
Глава 6. Условие 177
Раздел II
ЯВЛЕНИЕ СУЩНОСТИ. СУЩЕСТВОВАНИЕ
Глава 1. Существование 192
Глава 2. Закон 205
Глава 3. Целое и часть 242
Глава 4. Внутреннее и внешнее 274
Раздел III
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Действительнсть и ее развертывание .... 299
Глава 1. Действительность и возможность . . . 299
Глава 2. Необходимость и случайность . . . .318
Субстанциальные отношения 336
Глава 3. Субстанция 336
Глава 4. Причинность 374
Глава 5. Взаимодействие 390
Раздел IV
РАЗВИВАЮЩАЯСЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ
Глава 1. Всеобщее и единичное 418
Глава 2. Отрицание отрицания 464
Глава 3. Развитие 498

ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА:
Категории сферы сущности и целостности
Утверждено к печати Ученым советом
Института философии и права
Академии наук Казахской ССР
Рецензенты: доктор философских наук А. С. Балгимбаев,
доктор философских наук Г. Г. Акмамбетов
Зав. редакцией Л. И. Дробжева
Редактор Г. М. Ким
Художественный редактор Н. Ф. Чурсин
Оформление художника Л. И. Матвеева
Технический редактор В. К. Горячкина
Корректор Н. В. Курочкина
ИБ Кя 2391
Сдано в набор 12.05.87. Подписано в печать 01.09.87. УГ12128.
Формат 84ХЮ87з2. Бум. тип. № 1. Литературная гарнитура.
Высокая печать. Усл. п. л. 28,56. Усл. кр.-отт. 28,77. Уч.-изд. л. 29,97
Тираж 2000. Заказ 106. Цена 3 р. 40 к.
Издательство «Наука» Казахской ССР
480100, Алма-Ата, Пушкина, 111/113
Типография издательства «Наука» Казахской ССР
480021, Алма-Ата, Шевченко, 28