АКАДЕМИЯ НАУК КАЗАХСКОЙ ССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ и ПРАВА

Диалектическая
Л0ГИКА
Под руководством и общей редакцией
академика АН КазССР
Ж. М. АБДИЛЬДИНА
Редакционная коллегия:
Л. К. НАУМЕНКО, доктор философских наук
Е. П. СИТКОВСКИЙ, доктор философских наук
А. Н. НЫСАНБАЕВ, доктор философских наук
К. А. АБИШЕВ, доктор философских наук
М. С. САБИТОВ, кандидат философских наук
Издательство «НАУКА»
Казахской ССР

ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ.
КАТЕГОРИИ СФЕРЫ
НЕПОСРЕДСТВЕННОГО
АЛМА-АТА. 198&

Диалектическая логика: Общие проблемы. Категории сферы
непосредственного.—Алма-Ата: Наука, 1986.— 400 с.
Монография является первой книгой из серии работ,
посвященных систематическому изложению диалектической логики
марксизма. В ней рассмотрены проблемы, связанные с предметом
диалектической логики, мышлением как идеальной формой предметной
деятельности, вычленяются начало и основание систематизации
категорий, анализируется роль предметной деятельности в генезисе
понятий субъекта и объекта, излагается внутренняя взаимосвязь
первичных категорий качества, количества, меры и становления как
логики непосредственного.
Книга рассчитана на специалистов-философов, научных
работников, занимающихся теоретическими проблемами общественных и
естественных наук, на преподавателей, аспирантов и студентов
философских факультетов, а также на всех интересующихся
вопросами марксистско-ленинской теории и методологии науки.
Авторский коллектив:
Ж. М. Абдильдин (Предисловие; раздел I, гл. 1, 2, 3); Ж. М. Абдиль-
дин, К. А. Абишев (раздел 1, гл. 4, 5); Ж. М. Абдильдин, В. И. Рот-
ницкий (раздел I, гл. 6); М. С. Орынбеков (раздел II, гл. 1); Л. Я.
Нысанбаев, Г. Г, Шляхин, Л. Н. Родное (раздел II, гл. 2); Л. А. Ха-
мидов (раздел II, гл. 3, 4)
Рецензенты: доктор философских наук А. С. Балгимбаев,
доктор философских наук А. А. И в а к и и
0302020100—115
Д 407(05)—86 ^-^^
©Издательство «Наука» Казахской ССР, 1986

ПРЕДИСЛОВИЕ
На современном этапе перед
учеными-обществоведами стоит кардинальная задача, требующая глубокого и
всестороннего изучения современных социальных
процессов, закономерностей развития советского общества в
целях совершенствования реального социализма в нашей
стране. Реализация этих задач возможна лишь в том
случае, если обществоведы, в том числе философы,
наряду с кропотливым изучением фактов будут постоянно
развивать материалистическую диалектику как всеобщий
метод теоретического исследования, диалектическую
логику, ее законы, принципы, категории. Эта проблема
становится особенно актуальной на современном этапе.
Как отмечалось на XXVII съезде КПСС, «многогранные
задачи ускорения — политические, экономические,
научно-технические, социальные, культурно-духовные и
психологические — нуждаются в дальнейшем глубоком
и всеобъемлющем анализе. Мы испытываем
настоятельную потребность в серьезных философских
обобщениях...»^
Материалистическая диалектика теснейшим образом
связана с жизнью, ибо изучение коренных социальных
процессов и научного прогресса, т. е. всеобщих законов
бытия и мышления, и является ее предметом. В условиях
социально-экономического ускорения социализма
значение материалистической диалектики все больше
возрастает, потому что именно она должна охватить и теорети-
^ Материалы XXVII съезда Коммунистической партии
Советского Союза. М., 1986, с. 167.

чески выразить основное содержание эпохи, раскрыть
противоречия и перспективы развития современной
жизни нашего общества.
Дальнейшее совершенствование материалистической
диалектики как логики и теории познания диктуется
также бурным развитием естествознания, в котором
продолжается крутая ломка старых понятий и
представлений. Анализ научного прогресса показывает, что он
характеризуется возникновением глубоких теорий,
широчайших обобщений, изменением самого стиля мышления.
По своим логико-гносеологическим характеристикам
наука наших дней подобна гигантской
саморазвивающейся системе, которая при каждом восхождении на новый
уровень пересматривает собственные основания. Эта
особенность современной науки требует ее постоянного
осмысления, что приводит к необходимости дальнейшего
развития материалистической диалектики как логики,
мировоззрения и методологии современного мышления.
Всесторонняя разработка теории материалистической
диалектики явилась бы подлинным осуществлением
философского завещания В. И. Ленина. Речь идет о создании
Логики с большой буквы, как писал В. И. Ленин, стало
быть, о разработке содержательной системы категорий,
основных форм мышления, раскрытии их логических и
мировоззренческих функций, т. е. обосновании теории
материалистической диалектики, сов-ершившей
революционный переворот в науке, являющейся синтезом и
итогом всей истории философии и современной культуры.
Ведь исследования категорий диалектики теснейшим
образом связаны с изучением закономерностей
практической деятельности, истории познания, категориальной
структуры науки и ее генезиса.
Важность исследования и разработки диалектической
логики неоднократно подчеркивалась в отечественной
философской литературе. За последние 15—20 лет в этом
направлении уже проделана определенная работа:
опубликован ряд работ, в которых исследованы категории
диалектической логики, формы мышления и диалектико-
логические принципы познания, их методологические и
мировоззренческие функции. Имеются труды,
посвященные изучению общих проблем материалистической
диалектики как логики и теории познания. Глубоко

исследованы отдельные фундаментальные категории
материалистической диалектики в тесной связи с
современным естествознанием и социальной деятельностью.
Все это— реальное основание для создания
обобщающего труда по теории материалистической диалектики.
К созданию его и приступили в последние годы научные
коллективы нашей страны. В настоящее время эта
работа находится уже на стадии завершения. Опубликованы
три тома коллективного труда «Материалистическая
диалектика» под общей редакцией Ф. В. Константинова,
В. Г. Марахова; вышли в свет три книги
«Материалистическая диалектика как общая теория развития» под
общим руководством Л. Ф. Ильичева; издана
коллективная монография «Материалистическая диалектика:
Краткий очерк теории» (ответственный редактор П. Н.
Федосеев), опубликованы три книги коллективного труда
«Марксистско-ленинская диалектика» под редакцией
М. Б. Митина и ряд других работ 2.
По целевой задаче настоящий труд —
«Диалектическая логика» —- примыкает к вышеуказанным работам,
хотя имеет свой особый аспект исследования. Поскольку
диалектическая логика марксизма есть
материалистическая диалектика в ее логической функции, постольку она
исследует значение и функционирование всеобщих
законов развития объективного мира в качестве законов
мышления, выявляет связь форм мышления, их
субординацию в ходе движения познания к истине, в аспекте
логического как отражения исторического.
В. И. Ленин следующим образом определял смысл
диалектической логики как науки: «Совокупность
всех сторон явления, действительности и их (взаимо)от-
ношения — вот из чего складывается истина.
Отношения ('=переходы = противоречия) понятий = главное
содержание логики, причем эти понятия (и их отношения,
переходы, противоречия) показаны как отражения
объективного мира. Диалектика вещей создает диалектику
идей, а не наоборот»^. Поэтому логические формы
мышления в диалектической логике должны быть гибкими.
^ Материалистическая диалектика. М., 1981—1983;
Материалистическая диалектика как общая теория развития. М., 1982—1983;
Материалистическая диалектика: Краткий очерк теории. М., 1980;
Материалистическая диалектика как научная система. М., 1983.
^ Ленин В. И. Поли. собр. соч.. т. 29, с. 178.
7

взаимосвязанными, чтобы обеспечить полное и глубокое
отражение объективной диалектики вещей.
«Диалектическая логика, — писал Ф. Энгельс, — в
противоположность старой, чисто формальной логике, не
довольствуется тем, чтобы перечислить и без всякой связи поставить
рядом друг возле друга формы движения мышления, т. е.
различные формы суждений и умозаключений. Она,
наоборот, выводит эти формы одну из другой,
устанавливает между ними отношение субординации, а не
координации, она развивает более высокие формы из
нижестоящих» ^.
Теоретической и методологической основой данного
обобщающего труда явились работы классиков
марксизма-ленинизма и прежде всего «Капитал» К. Маркса как
непревзойденный образец применения в исследовании
принципов материалистической диалектики, а также
логические принципы, разработанные В. И. Лениным в
«Философских тетрадях». Авторский коллектив
руководствовался решениями съездов КПСС и пленумов ЦК
КПСС, в которых находит отражение как экономическое,
так и социальное развитие советского общества. При
написании данной работы были учтены и уже
осуществленные советскими философами исследования по проблемам
материалистической диалектики, понимаемой как логика
и теория познания, а также работы естествоиспытателей
и специалистов по общественной проблематике ^.
Написанию «Диалектической логики» предшествовала
большая предварительная работа. Поэтому будет вернее
рассматривать данный обобщающий ъруд в контексте
исследований, проведенных нашим коллективом, начиная
с монографии «Проблемы логики и диалектики познания»
(Алма-Ата, 1963). При этом также были
целенаправленно исследованы такие фундаментальные принципы
диалектической логики, как начало, монизм, противоречие,
* Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 538.
^ Кедров Б. М. Единство диалектики, логики и теории познания,
М., 1963; Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984; Коп-
нин П. В. Логические основы науки. Киев. 1968; Лекторский В. А
Субъект, объект, познание. М., 1980; Категории диалектики, их раз
витие и функции. Киев, 1980; Мировоззренческое содержание кате
горий и законов материалистической диалектики. Киев, 1981; Диалек
тика и практика. М., 1984; Проблемы материалистической диалектн
ки как теории познания. М., 1979; Оруджев 3. М., Кумпф Ф.
Диалектическая логика: Основные принципы и проблемы. М., 1979
и др.
8

конкретность, активность субъекта, единство содержа-«
тельного и формального, категория идеи в научном
познании, которые выступают как бы своеобразным
введением к систематической разработке диалектичен
ской логики ^.
Выбор внутренней структуры этого труда, принципы
систематизации категорий диалектики были
продиктованы уроками философии (познания) и обусловлены
изучением закономерностей практической деятельности, на
основе которой возникают категории как ступени
выделения человека из природы, идеальные формы
предметной деятельности и общения '^. Значительную роль
сыграли работы, в которых раскрываются внутренняя
логика построения научного знания, диалектико-логи-
ческие принципы формирования научной теории ^ и т. п.
В основу данной работы был положен метод
восхождения от абстрактного к конкретному, реализованный в
«Капитале» К. Марксом для теоретического
воспроизведения сложного развивающегося объекта. Это позволило
авторам работы руководствоваться органически
входящими в структуру данного метода принципами единства
исторического и логического, конкретности, противоречия
как источника развития системы, деятельностного
подхода к развитию категорий и т. д.
Предлагаемый коллективный труд «Диалектическая
логика» состоит из пяти книг. В первых трех книгах
будут рассмотрены всеобщие законы формирования и
развития целостного мышления, т. е. логические
категории и их внутренние взаимосвязи, а также
преобразованные формы мысли (суждение, умозаключение, понятие
и т. п.) и принципы теоретического познания. Основной
целью исследования явилось рассмотрение логических
^ Абдильдин Ж. М. Проблема начала в теоретическом познании.
Алма-Ата, 1967; Науменко Л. К. Монизм как принцип
диалектической логики. Алма-Ата, 1968; Принцип противоречия в современной
науке. Алма-Ата, 1975; Принцип конкретности в современной науке.
Алма-Ата, 1976; Абдильдин Ж. М., Балгимбаев А. С. Диалектика
активности субъекта в научном познании. Алма-Ата, 1977;
Соотношение содержательного и формального в научном познании. Алма-Ата,
1978; Роль категории «идея» в научном познании. Алма-Ата,
1979 и др.
^ Абдильдин Ж. М., Абишев К. А. Формирование логического
строя мышления в процессе практической деятельности. Алма-Ата,
1981 и др.
** Абдильдин Ж. М., Нысанбаев А. Н. Диалектико-логические
принципы построения теории. Алма-Ата, 1973 и др.

категорий, универсальных форм мышления в их
внутренней связи и логической последовательности. Основанием
для рассмотрения категорий, форм мышления в
определенной последовательности послужили закономерности
развития целостной предметной практической
деятельности, логика историко-философского процесса,
логика построения научной теории, прежде всего логика
воспроизведения сложной органической системы
общественных отношений, реализованная в «Капитале»
К. Маркса.
Структура работы была определена задачей
всестороннего обоснования диалектико-материалистической
логики, в которой принципиально по-новому понимаются
мышление, всеобщие определения. Она возникла не на
пути простого совершенствования формальной логики, а
в результате исторического изменения предмета
философии. В понимании предмета
диалектико-материалистической логики фундаментальное значение имеет принцип
единства диалектики, логики и теории познания, который
выступает «организующим началом» и основой
систематизации ее категорий.
В диалектической логике проблемы мышления
исследуются в контексте широкого материалистического
мировоззрения, исходным началом которого является
категория материи. Конкретно-всеобщее понятие материи,
выработанное на основе анализа предметной
деятельности человека, также выступает и началом логики.
Дальнейшее развитие и конкретизация этого
универсального понятия приводит к категориям субъекта и объекта.
Освоение в практической деятельности предметного
содержания вещей и явлений объективной
действительности подводит к изучению отношения практики и
отражения, форм отражения, где интерес
концентрируется преимущественно вокруг познавательного отношения.
Рассмотрение данного круга вопросов завершается
исследованием формирования мышления и категорий в
процессе целостной предметной деятельности, где
всеобщие понятия предстают как отражение действительности,
форм бытия общественного человека, ступеней выделения
человека из природы.
Анализ категорий диалектики, диалектической логики
дан в 1 книге и начинается с понятий, выражающих

всеобщие условия формирования сферы
непосредственного, практическое освоение которой лежит в истоке
генезиса человеческой истории и познания. На ранней
ступени развития человек еще не имел представления о
сущности, об опосредственных отношениях, он в своей
жизнедеятельности ограничивался такими
категориальными определениями, как качество, количество, мера,
пространство, время, становление, которые
соответствовали уровню его материального производства и познания.
Логика суть отражение человеческой практики и
истории познания. Поэтому исследование внутренних
взаимосвязей универсальных логических категорий
начинается с анализа категорий качества, количества, меры и
становления, которые являются наиболее первичными
категориями мышления, отражающими всеобщие
отношения бытия и познания.
С развитием человеческой практики и познания люди
открывали новый мир — мир опосредственных
(сущностных) отношений, которые рационально осваиваются
посредством всеобщих рефлективных категорий. В этой
связи во второй книге по диалектической логике
исследуются понятия сущности и явления, противоречия,
основания, содержания и формы, существования, закона,
внутреннего и внешнего, действительности и
возможности, необходимости и случайности, субстанции,
причинности и взаимодействия.
Исследование понятий заканчивается рассмотрением
имманентного содержания категорий, выражающих
всеобщие законы развивающейся целостности. Здесь
анализируются такие универсальные категории, как
целостность, всеобщее, особенное и единичное, развитие
диалектического отрицания. Открытие и всестороннее
обоснование объективной, развивающейся целостности
составляет эпоху в развитии человеческой практики и познания.
В отличие от Гегеля, который трактовал развивающуюся
целостность как понятие, идею, К. Маркс глубоко
обосновал материальность, объективность развивающейся
целостности, которая только отражается в форме
понятий, идей.
Вслед за анализом категорий сферы целостности
рассматриваются (в третьей книге) логические формы и
методы познания и прежде всего такие, как суждение;
и

умозаключение; понятие; гипотеза как форма
развивающегося знания; идея, отражающая суть напряженного
противоречия; теория, в которой целостным образом
представлены различные факторы, позволяющие
адекватно отразить существо вещей, процессов и явлений.
В заключительном разделе третьей книги исследуются
методы познания (анализ и синтез, индукция и дедукция,
восхождение от абстрактного к конкретному,
соотношение исторического и логического и т. п.).
Специальный анализ методологической роли^
категорий и принципов диалектико-материалистической логики
осуществлен в четвертой и пятой книгах, посвященных
изучению методологических функций всеобщих понятий
и подходов материалистической диалектики в
формировании и развитии фундаментальных теорий физики,
математики, геологии, а также в осмыслении сложных
социальных процессов, в обсуждении актуальных
проблем политэкономии социализма, истории,
педагогики и т. д.
Освещение социальной проблематики предпринято с
учетом намеченных КПСС мер по ускорению научно-
технического прогресса, осуществление которых
принципиально по-новому ставит вопрос о взаимоотношениях
человека и производства, в том числе и духовного
производства, повышает роль творческого начала в
человеческой деятельности, что ведет к сложному
взаимоотношению теории и действительности. Анализ
естественнонаучной проблематики сконцентрирован вокруг
исследования кардинальных теорий, определяющих стиль
и дух мышления современной науки (теории
относительности, квантовой механики, важнейших математических и
геологических концепций), и выявления роли
современной математики в развивающемся научном познании.
Во всей работе подвергаются критике
мировоззренческие, логические, гносеологические и методологические
доктрины современной буржуазной философии и
социологии. С учетом объективной зависимости логики теории
от логики предмета данная коллективная работа
основана на понимании цели научного познания как
воспроизведения объективной реальности, и потому она
противостоит различным формам идеализма и
формалистическим концепциям логики, где рассматриваются в
основном внутренние взаимосвязи элементов теории вне их
отношения к действительности.

Раздел I
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
Глава 1
ПРЕДМЕТ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ
Диалектическая логика — учение о целостном
мышлении. Современное человечество осуществляет познание
мира посредством целого ряда наук. Причем каждая из
наук исследует какую-либо сторону или часть
действительности, т. е. имеет свой предмет исследования.
Например, одна из древнейших наук — математика всегда
изучала и изучает количественные отношения, а объектом
исследования биологии является животный и
растительный мир. Можно сказать, следовательно, что одна
наука от другой отличается объектом исследования,
своим предметом. И если с таких позиций подходить к
определению предмета любой науки, то достаточно лишь
выявить область объективной действительности, на
которую направлена деятельность интересующей нас науки.
Такое понимание является недостаточным. На самом же
деле определение предмета науки — сложная
теоретическая проблема, которая постоянно порождает логико-
гносеологические трудности.
В исследовании предмета науки имеются два уровня:
уровень представления и уровень понятия. Когда предмет
рассматривается на уровне представления, то, как
отмечено выше, не возникает особых трудностей. Вся
проблема здесь сводится к более или менее четкому
выделению объекта реальности, а также к процедуре
определения (дефиниции) данной отрасли знания.
Задача же научного исследования предмета науки
отнюдь не исчерпывается умением отличать одну науку
от другой, составлять дефиниции предмета их исследо-
13

вания. Необходимо раскрыть сущность предмета науки,
сформулировать понятие, адекватное этой сущности. А
это невозможно сделать без раскрытия сущности самой
науки, без выявления ее всеобщих определений, без
глубокой разработки внутренней взаимосвязи ее понятий
и категорий. Следовательно, выработать теоретическое
понятие о предмете науки не менее сложно, чем познать
существенное содержание самой науки. Ведь нельзя
понять предмет науки, не проследив историю ее развития,
не уяснив ее реальной функции в современной культуре.
Вот почему всестороннее peujenne проблемы определения
предмета той или иной науки предполагает
последовательное применение материалистической диалектики,
понимаемой как логика и теория познания марксизма.
Анализ истории философии и науки убеждает, сколь
верно сказанное о сложности проблемы определения
предмета науки или философии: дискуссии по этому
вопросу ведутся на протяжении веков. Может показаться,
что трудность определения предмета науки обусловлена
диффузностью, недостаточной зрелостью самой науки,
коль скоро о ее предмете так долго спорят. Но спорят о
предмете не только философии, географии или геологии;
спорят о предмете даже такой развитой (по общему
мнению) науки, как математика. С начала XX века в кругах
математиков постоянно возникают дискуссии о предмете
математики. Известное определение ее как науки о
количественных отношениях не удовлетворяет многих
математиков, и они решительно утверждают, что
математика, в особенности современная, изучает и качественные
определенности предметов, например математические
структуры и др.
Так что теоретические дискуссии о предмете науки
связаны не столько с ее (науки) незрелостью, сколько с
фактором развития, с историчностью именно предмета
науки. И в самом деле, с развитием человеческой
практики, познания развивается наука, изменяется ее реальная
функция в культуре и, следовательно, ее предмет. И если
в ходе исторического развития общества, с изменением
разделения труда философия и наука заново
осмысливают свой предмет и в какой-то мере пересматривают его,
то это свидетельствует, скорее, об их зрелости,
развитости, но не наоборот. Ибо только на зрелой ступени разви-
14

тия философия и наука внимательно относятся к своему
предмету, и тогда происходит переход от представления о
предмете науки к выработке теоретического понятия, в
форме которого познаются и осмысливаются более
глубокие, сущностные отношения и философии и науки к
своему предмету. Ведь только на уровне представления
предмет науки выступает как нечто внешнее по отноше*
нию к самой науке, на уровне же теоретического
понятия такое внешнее отношение снимается и
раскрываются внутренние, сущностные связи науки и ее
предмета.
После этих общих замечаний о предмете науки
перейдем непосредственно к нашей теме. Что же изучает
диалектическая логика? Что есть предмет
диалектической логики?
Поскольку диалектическая логика все же является
логикой, постольку самый общий ответ будет тот, что
диалектическая логика есть учение о мышлении. Но
существует, по крайней мере, несколько логик:
традиционная формальная логика, математическая логика,
аксиоматическая логика, диалектическая логика, — и
каждая из них называет себя учением о мышлении. В этой
ситуации вполне уместен вопрос: какая же из логик
является подлинным учением о мышлении, какую из них
можно назвать философской логикой, т. е. философским
учением о мышлении?
В настоящее время существуют диаметрально
противоположные ответы на этот вопрос. Одни ученые
подлинной наукой о мышлении считают формальную логику, ее
современный вариант — математическую логику. Что же
касается диалектической логики, то она, по их мнению,
может быть названа логикой только в переносном,
фигуральном смысле. Другие же ученые убеждены, что только
диалектическая логика является подлинной логикой,
истинным учением о мышлении, поскольку именно она
исследует всеобщие, универсальные законы
формирования и развития человеческого мышления.
Чтобы решить этот спор, необходимо, видимо,
обратиться к самому понятию мышления и тщательно
проанализировать, какая логика и с какой стороны исследует
мышление.
Возьмем формальную логику. Она понимает мышле-
15

ние как некую субъективную деятельность, совершаемую
в голове человека посредством слов, терминов, суждений
и умозаключений. Она концентрирует свое внимание на
языковом бытии мышления. Согласно формальной
логике, мыслить — значит рассуждать, размышлять и
выражать мысль в правильной словесной форме. Отсюда —
преувеличенное внимание к законам языкового
рассуждения и превращенным формам мышления, каковыми
являются суждение, умозаключение, доказательство
и др. Поэтому названная логика почти не занимается
универсальными определениями мышления, ее не
интересуют категории, идеи и т. п.
Основатели формальной логики (и прежде всего
Аристотель) выработали ее основные законы (тождества,
противоречия, исключенного третьего) в результате
анализа рассуждения, размышления, т. е. процесса
языкового развития мышления. Создание этой логики,
открытие и обоснование ее законов в свое время имели
громадное значение для развития философии, особенно для
борьбы с софистикой и устранения субъективных
противоречий в мышлении. И современная формальная
логика, математическая логика занимает достойное место в
культуре как средство исследования процессов
мышления.
Но исчерпывается ли изучение проблемы мышления
формально-логическим исследованием? Правомерно ли
сведение мышления только к его языковому бытию?
Исчерпывается ли содержание понятия «мышление»
(мыслить) тем, что зафиксировано посредством слова? Тра-'
диционная логика отвечала на этот вопрос всегда
однозначно. Она, как было сказано, полностью
отождествляет мышление со словесным размышлением и потому не
признает другой логики, кроме формальной, и других
законов мышления, кроме формально-логических.
Однако Гегель выступил с иной философской
программой, с иным пониманием проблемы мышления, а
следовательно, и логики. Не отрицая того факта, что
мышление может существовать и в словесном
выражении, он решительно отвергал как неправомерные
попытки отождествлять мышление с его языковым бытием.
Гегель утверждал, что языковое бытие мышления:
рассуждение, размышление, сочинение книг и ведение спо-
16

ров — является только стороной мышления, одним из
способов его реализации К
Согласно Гегелю, мышление — это
саморазвивающийся творческий процесс, основа всякого созидания и
творчества. Оно реально существует и проявляется не в
одних лишь размышлениях и книгах, а во всех
результатах человеческой духовно-практической деятельности.
Ибо человек мыслит не только тогда, когда размышляет
либо излагает устно или письменно свои мысли, но и
тогда, когда созидает предметное тело культуры. Более
того: о реальном мышлении человека и человечества
можно правильно судить не столько по его словесным
размышлениям, по книгам, сколько по реальным делам.
Мышление и его законы проявляются прежде всего в
уровне развития промышленности и транспортных
средств, в строительстве величественных пирамид и
удобных для жизни городов, в симфониях и скульптурах
и т. п. Следовательно, рассуждал великий философ,
законы мышления, всеобщие условие его существования
надо искать не посредством анализа только языковых
проявлений мышления, как это делала традиционная
формальная логика; процесс исторического развития
коллективного мышления можно проследить лишь путем
изучения всей совокупности материальной и духовной
культуры человечества.
Гегель был убежден, что достаточно перевести
трактовку мышления в другую плоскость и рассмотреть
мышление широко— как объективно творческий процесс, как
единство объективного и субъективного, чтобы легко
обнаружилась ограниченность формальной логики и ее
законов. И в самом деле: формальная логика, ее законы
имеют смысл и значение лишь в том случае, если под
мышлением понимается только субъективная
деятельность, языковой аспект, языковое бытие мышления.
Иными словами, когда рассматриваются словесные споры,
словесные размышления людей, то на основании
формально-логических законов (тождества, противоречия,
' В данной работе специально не рассматривается история
становления диалектической логики. Об этом см.: Ильенков Э. В,
Диалектическая логика. М., 1984; Проблемы логики и диалектики
познания. Алма-Ата, 1963; Абдильдин Ж. М. Диалектика Канта. Алма-Ата,
1974; Абдильдин Ж., Абишев /С. Формирование логического строя
мышления в процессе практической деятельности. Алма-Ата, 1981.
2-1Ö6 17

исключенного третьего) можно анализировать процесс
размышления, рассуждения и выявлять логические
ошибки, возникающие в нашем мышлении в результате
нечеткого и неточного употребления терминов и словесных
представлений.
Однако если мышление понимается как единство
объективного и субъективного, как всеобщее условие TBopj
ческого созидания предметов материальной и духовной
культуры, то для понимания такого мышления, для
постижения его содержания мало что дают законы
формальной логики. Впрочем, от них и требовать этого
нельзя, ибо они не являются законами творческой и
созидательной деятельности. Когда Кант стремился
осмыслить процесс формирования научно-теоретического,
всеобщего и творческого знания, он обратил внимание на
ограниченность традиционной логики, которая способна
только регулировать процесс формирования
аналитических суждений. Для обоснования же возможности
научно-теоретического знания (синтетического априорного
суждения), по Канту, необходима более высокая,
трансцендентальная логика. Что же касается природы
мышления, Кант традиционно трактовал его как
субъективную психологическую деятельность.
Гегель же пошел значительно дальше Канта,
истолковав мышление как имманентно творческий процесс.
Отсюда понятно его несколько пренебрежительное
отношение к формальной логике и ее законам, которые и в
самом деле совершенно недостаточны при истолковании
мышления как всеобщего основания формирования
материальной и духовной культуры. Для осмысления этого
целостного процесса Гегелю понадобились действитель-,
но универсальные законы мышления и бытия —
логические категории, которые он понимал как всеобщие
принципы и ступени саморазвития абсолютного духа, идеи.
Только логические категории в их систематическом
единстве дают возможность понять и осмыслить всеобщие
условия формирования и развития творческого
объективного мышления. Но не забудем, что Гегель трактовал
мышление как истинную реальность, единство
объективного и субъективного, как тождество мышления и
бытия, а категории — как ступени саморазвития
абсолютного мышления. Логику же философ понимал как
учение о чистом мышлении, как систему чистых сущностей^
18

т. е. категорий. Поэтому в гегелевской логике сначала
рассматриваются сами всеобщие определения мышления
(категории) и только потом, в разделе субъективной
логики, анализируются конечные, превращенные формы
(суждение, умозаключение и т. п.). В результате такого
анализа Гегель в своей логике смог дать учение о
целостном мышлении как живом, конкретном и
развивающемся процессе. И это несомненное достоинство гегелевской
логики.
Но столь же несомненная ущербность его учения в
целом и логики в частности обусловлена тем, что он
трактовал мышление идеалистически, как некую
самостоятельную субстанциальную реальность, которая в
своем имманентном и творческом развитии якобы
порождает и природу и общество. Поскольку Гегель
пренебрег реальным субъектом мышления и созидания, а
вернее, не знал его, постольку, будучи объективным
идеалистом, он искал источник возникновения категорий,
форм мышления не в реальных общественных
отношениях, а в движении «чистого разума», в саморазвитии
так называемого абсолютного духа. Маркс указал на
это заблуждение великого диалектика: «Раз мы упус-
каем из виду историческое развитие производственных
отношений, для которых категории служат лишь
теоретическим выражением, раз мы желаем видеть в этих
категориях лишь идеи, самопроизвольные мысли,
независимые от действительных отношений, то мы
волей-неволей должны искать происхождение этих мыслей в
движении чистого разума» ^.
Только в марксистской философии и логике
критически преодолены идеалистические пороки гегелевского
понимания мышления и развиты позитивные моменты
его логики. Диалектико-материалистическая логика
трактует мышление не как субстанциональную
реальность, а как форму предметно-практической
деятельности общественного человека. Если в предметной
деятельности всеобщие формы развития природы как бы
воссоздаются реально во всеобщих формах развития
материальных общественных отношений, то в мышлений
они воссоздаются идеально. В марксистской концепции
Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 129.
19

мышления поэтому фундаментальное значение имеет
принцип отражения.
Марксистская логика, развивая позитивные моменты
гегелевской концепции мышления, считает
неправомерным сведение мышления к его языковому бытию,
обосновывает с материалистических позиций трактовку
мышления как идеальной формы предметного
преобразования оби;ественным человеком природы и своих же
общественных отношений. Если Гегель, руководствуясь
идеалистическим пониманием принципа тождества
бытия и мышления, рассматривал мышление как подлинный
субъект деятельности, то в марксистской логике оно
трактуется как идеальная форма предметной
деятельности. Мышление не является самостоятельной
реальностью и потому не может иметь особых законов
параллельно с законами бытия, но в своем развитии
подчиняется всеобщим законам развития природы, общества и
человеческой познавательной деятельности. Диалектико-
материалистическая логика, следовательно, исходит из
идеи диалектического тождества универсальных законов
бытия и мышления, тождества, понимаемого
материалистически. А это означает, что мышление, идеальное,
являясь формой материального, в своем развитии
подчиняется тем же всеобщим законам, которым подчиняется
развитие самой материальной действительности.
Поскольку в категориях отражаются всеобщие законы
бытия, постольку они имеют первостепенное значение и
в логике, в исследовании процесса мышления, всеобщих
условий формирования теоретического знания.
Таким образом, в диалектической логике
фундаментальное значение имеет учение о категориях, в которых
отражаются всеобщие законы природы, общества и
человеческого мышления. И потому именно, что мышление
здесь понимается не как субъективная деятельность
индивидов, не как оперирование представлениями, но
как идеальная форма всей практической предметной
деятельности общества, общественного человека.
Поэтому выработанное в ходе общественно-исторического
движения мышление должно выходить за узкие рамки
законов формальной логики и руководствоваться
всеобщими законами, определяющими бытие и природы и
общества; эти законы зафиксированы в логических
категориях мышления.
20

Стало быть, о категориях мышления можно сказать^
что они суть отражения всеобщих определенностей объ-
ективнои реальности, практически освоенные в активной
деятельности общества; либо так: категории мышления
суть кристаллизованные формы исторического опыта
человечества, которые зафиксированы в мышлении и
являются орудиями познавательной деятельности.
Категории мышления представляют собой как бы остановленные
идеальные формы предметной деятельности по
освоению содержания предметного мира, конечные формы
бесконечно развивающегося познания.
Таким образом, категории — это всеобщие формы
отражения бытия, формы духовного освоения
универсальных способов изменения предметов природы в
процессе практической деятельности человека, и поэтому
они функционируют как всеобщие принципы
формирования научно-теоретического знания. Иными словами,
всеобщие законы формирования научно-теоретического
знания, категории, отражая форму предметно-практического
изменения человеком природы, в то же время выступают
как логическое воспроизведение универсальных законов
бытия.
По этой именно причине диалектическая логика не
является учением о внешних, субъективных формах
мышления, она есть учение о целостном мышлении, о
мышлении как идеальной форме всей природной,
общественной действительности. «Логика есть учение не о
внешних формах мышления, — писал В. И. Ленин, — а
о законах развития «всех материальных, природных и
духовных вещей», т. е. развития всего конкретного
содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод
истории познания мира» ^.
В таком понимании четко выявляется отличие
диалектической логики от формальной. Ясно
обнаруживается и то, что предмет диалектической логики не совпадает
с предметом формальной логики, что две эти логики
изучают проблему мышления с различных сторон. А коли
так, то неправомерно рассматривать формальную
логику как низшую по отношению к логике диалектической.
Ведь термины «низшее» и «высшее» могут
характеризовать лишь предметы или явления, совпадающие по всем
* Ленин в. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 84.
21

показателям, кроме качества, уровня развития. Вот если
бы формальная логика и диалектическая логика изучали
мышление в одном и том же аспекте, выявление их
уровней по отношению друг к другу имело бы смысл. Но в
действительности общим для обеих логик является
только термин «мышление». Само же мышление как продукт
исторического развития человечества может быть
рассмотрено в различных аспектах "^^
Так, формальная логика изучает мышление в его
языковом аспекте, исследует законы функционирования
субъективной деятельности в сфере языкового обп^ения;
она изучает законы, принципы и правила рассуждения,
размышления, а также правила выведения одних знаний
из других. Формальная логика, в особенности
современная математическая логика, достигла больших успехов
в исследовании языкового аспекта мышления и по праву
является важной составной частью культуры; она имеет
не только теоретическое, но и большое практическое
значение. Потому даже в смысле уровня ее
собственного развития она отнюдь не является низшей.
Диалектическая же логика по своим целям, методам
и функциям является принципиально другой логикой.
И потому естественно, что она исходит из совершенно
другого понимания мышления. Она не отрицает
значения рассуждения, размышления, но для нее это, хотя и
весьма важный, все-таки только один из аспектов
реального мышления. Действительное же мышление есть не
просто некая субъективная деятельность, происходящая
в голове некоего индивида; действительное мышление
есть общественно выработанная идеальная форма всей
человеческой практической и предметно-преобразующей
деятельности. Применительно же к индивиду это
происходит так: если в реальной деятельности он активно
изменяет предметы природы, самого себя и творит
предметы, необходимые ему, то в мышлении то же самое он
* «Современная формальная логика в символической форме ее
изложения не является какой-то «плохой» или «низкой» логикой, —
писал П. В. Копнин,— а, как всякая другая наука, имеет свой предмет
и метод. Она область научного знания, изучающая мышление с одной
специальной стороны. И в этом отношении ничем не отличается от
других специальных наук: она становится «плохой» логикой, если
претендует на роль всеобщей методологии современного познания»
(Копнин П. В. Философские идеи В. И. Ленина и логика. М. 1969
с. 128).
22

производит идеально. Мыслить поэтому означает
формировать, творить предметный мир идеально, в форме
понятий. Но подчеркнем: мышление не является
достоянием отдельного индивида; оно выработано всем
человечеством в процессе его долгого
общественно-исторического движения. Отдельный же 'человек в своей
жизнедеятельности только осваивает и присваивает себе
общественную деятельность, культуру и мышление
общества. Поэтому мышление отдельного человека
выступает как индивидуализированное общественное
мышление.
Результаты мышления проявляются не только в
языковых формах, но прежде всего в реальных,
практических делах общественного человека. И здесь важно
вспомнить, что человеческая деятельность с самого
начала является целесообразной деятельностью. А это
означает, что, прежде чем изменять предметы природы,
реально производить предметы своей потребности,
человек создает форму будущих предметов в своей голове
идеально. Подчеркивая данную специфическую
особенность человеческой деятельности, К. Маркс писал:
«Паук совершает операции, напоминающие операции
ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек
посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой
архитектор от наилучшей пчелы с самого начала
отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он
уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда
получается результат, который уже в начале этого
процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально.
Человек не только изменяет форму того, что дано
природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе
с тем и свою сознательную цель, которая как закон
определяет способ и характер его действий и которой он
должен подчинять свою волю» ^.
Что касается логических категорий, то они
основательно рассмотрены Гегелем в его учении о целостном
мышлении. В отличие от традиционных логиков Гегель
внимательно изучил не только такие формы языкового
бытия мышления, как суждения и умозаключения, но
вслед за Аристотелем и Кантом глубоко исследовал
именно категории мышления, начиная с категории бытия
^ Маркс /е., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 189.
23

и. кончая более сложнььми. Гегель рассмотрел сначала
внутреннюю взаимосвязь универсальных категорий, а
затем (в разделе субъективной логики)
проанализировал взаимосвязь и субординацию форм суждений и
умозаключений.
В марксистской диалектико-материалистической
логике исследование категорий мышления также
начинается с выявления их внутренней взаимосвязи, после чего
анализируются историческое становление категорий,
формы их реализации в суждениях и умозаключениях
и т. п. Важно подчеркнуть, что диалектическая логика
исследует эти преобразованные формы (суждения и
умозаключения) не столько со стороны структуры,
формальной правильности, последовательности, сколько со
стороны их внутренней взаимосвязи и отражения в них
всеобщих законов природы, общества и мышления, т. е.
диалектико-материалистическая логика раскрывает их
функции в формировании и развитии
научно-теоретического знания. Если традиционная логика описывает и
классифицирует суждения и умозаключения,
анализирует условия их правильности в структуре рассуждения, то
диалектическая логика раскрывает их категориальную
природу, выявляет их реальную функцию в контексте
целостного человеческого мышления.
Диалектическая логика, таким образом, является
теоретической наукой, поскольку не ограничивается
описанием форм мышления, а исследует целостную
природу мышления, вникает во внутреннюю взаимосвязь
логических категорий, выявляет их связь с
преобразованными формами мышления и, наконец, анализирует
развитие и субординацию суждений и умозаключений.
Такой метод позволяет раскрыть целостную природу
мышления, создает возможность выработать теорию
мышления на основе предметной деятельности человека
и его включенности в реальные исторически
развивающиеся общественные отношения.
Образцом использования диалектико-логичесКого
способа исследования является «Капитал» Маркса, в
котором раскрываются внутренние связи экономических
категорий. Как известно, Маркс сначала исследовал
всеобщие условия формирования капиталистической
экономики, затем выявил и обосновал сущность капитализма
24

и раскрыл ее связь с превращенными формами
(прибылью, процентом, рентой и т. п.). При этом Маркс
глубоко вскрывал и основательно разрешал те
противоречия, которые неизбежно возникают в ходе
теоретического познания капиталистических экономических
отношений. Оценивая всеобщее значение метода «Капитала»
Маркса, В. И. Ленин в «Философских тетрадях» писал:
«Таков же должен быть метод изложения (respective
изучения) диалектики вообще (ибо диалектика
буржуазного общества у Маркса есть лишь частный случай
диалектики)» ^.
Диалектико-материалистическая логика является
универсальной логикой целостного мышления, ибо
только она в процессе анализа проблемы мышления
всесторонне применяет логические и методологические
принципы диалектики. В ходе теоретического воспроизведения
целостного мышления она анализирует его сущность, а
именно всеобщие определения (категории) независимо и
раньше по сравнению с преобразованными формами
(суждением, умозаключением). Иными словами, сначала
рассматривается понятие мышления, раскрываются
взаимосвязь и субординация логических категорий, в
которых отражается сущность (всеобщие законы)
природы, общества и человеческого мышления, затем
выявляется связь содержательных (универсальных)
определений мысли (категорий) с формами их реализации в
языковой форме, т. е. с суждениями и умозаключениями.
Если в ходе этой теоретической деятельности возникают
противоречия, то диалектическая логика тщательно их
изучает и разрешает. Только в результате такой
логической и теоретической деятельности диалектическая
логика имеет возможность воспроизвести мышление как
живое целое, рассмотреть его в развитии и органической
целостности, т. е. создать действительную теорию
мышления, которая является не просто совокупностью
понятий, суждений, умозаключений, но есть развитие,
расчленение всеобщих определений, их внутренняя связь с
конечными и преобразованными формами.
Диалектико-логическое рассмотрение мышления тем
и отличается от традиционного исследования логических
форм, что анализирует не те или иные стороны, аспекты
^ Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 29, с. 318.
25

мышления, а целостную природу мышления в контексте
человеческой предметной деятельности. Только при
таком способе исследования создается возможность
познать всеобщие определения, закономерности мышления,
их тождество, единство с универсальными законами
бытия. Вообще, диалектическая логика исходит из
ленинского принципа отражения, из идеи единства законов
бытия и мышления. Из чего следует: 1) целостное
мышление как идеальная форма предметной деятельности не
имеет особых специфических закономерностей; 2)
всеобщие законы бытия одноврехменно суть всеобщие законы
мышления; 3) всеобщие же определения мышления
(категории) суть всеобщие законы отражения объективного
в субъективном. Вне такой трактовки невозможно
познать, правильно теоретически выразить природу
категорий мышления. «Так называемая объективная
диалектика царит во всей природе, а так называемая
субъективная диалектика, диалектическое мышление, есть
только отражение господствующего во всей природе
движения путем противоположностей, которые и
обусловливают жизнь природы своей постоянной борьбой и
своим конечным переходом друг в друга, resp.* в более
высокие формы» '^.
Поскольку мышление есть идеальная форма
предметной деятельности общественного человека, идеальный
способ движения по форме вещей, постольку
объективный мир и мышление подчинены одним и тем же
универсальным законам. Поэтому в диалектической логике
нет и не может быть иных всеоб1Цих законов, кроме
всеобщих законов самой материалистической диалектики,
которая есть наука о всеобщих законах природы, общества
и человеческого мышления. Отсюда: диалектическая
логика не является еще одной логикой наряду с другими
(формальной логикой, аксиоматической логикой и т. п.);
по своей сути она есть та же диалектика, но обращенная
к исследованию всеобщих законов формирования и
развития человеческого мышления.
Диалектическая логика — результат исторического
изменения предмета философии. Диалектическая логика
как наука, изучающая целостное мышление, в которой
фундаментальное значение имеет учение о категориях и
^ Маркс К.. Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 526.
26

их связи с преобразованными формами, по сундеству,
совпадает с диалектикой, понимаемой в ее функции
логики. Диалекти^?сская логика не является дальнейшим
развитием и совершенствованием формальной логики,
как это иногда представляют, она — результат развития
философии и ее функции. Поэтому возникновение
философии диалектического материализма как науки о
всеобш.их законах природы, общества и человеческого
мышления, в которой совпадают диалектика, логика и
теория познания, выступает одновременно и началом
бытия диалектико-материалистической логики, т. е.
диалектики в ее функции логики.
Чтобы содержательно понять, как, на какой основе
возникла диалектическая логика, необходимо проследить
историческое изменение предмета философии, раскрыть
своеобразие общественно-исторического движения,
особенности духовной атмосферы, в которой рождение
диалектики, понимаемой как логика и теория познания
марксизма, оказалось неизбежным.
Внимательный анализ предмета философии в его
развитии свидетельствует о том, что сама философия,
как и другие науки, является продуктом
духовно-практической, предметно-преобразующей деятельности и
социального общения. Поэтому в философии и ее предмете
на каждом этапе исторического их бытия воплощены
соответствующие уровни развития общества,
производства и общественного разделения труда. Как отмечал
Ф. Энгельс, «теоретическое мышление каждой эпохи, а
значит и нашей эпохи, это — исторический продукт,
принимающий в различные времена очень различные формы
и вместе с тем очень различное содержание.
Следовательно, наука о мышлении, как и всякая другая наука,
есть историческая наука, наука об историческом
развитии человеческого мышления» ®.
Действительно, было время в истории человечества,
когда не существовало ни философии, ни науки, хотя
люди всегда располагали некоей суммой знаний,
отражающих их общественную практику. Философия и наука
возникли в определенную общественно-историческую
эпоху; и причину их возникновения, следовательно, надо
искать в социально-экономических условиях этой эпохи,
• Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 366—367.
27

в развитии общества, общественной потребности людей.
Ибо мера развитости теоретического освоения
действительности соответствует уровню развития практической
преобразующей деятельности человека.
Если возникновение философии и науки
свидетельствует о достижении некоего уровня развития практики, то
разделение внутри философии, возникновение и развитие
частных наук соответствуют внутренней расчлененности
человеческой деятельности.
И в самом деле, человеческая деятельность прошла
длинный путь развития от примитивных форм нерасчле-
ненного труда наших первобытных предков до
современных сложно расчлененных его форм, соответствующих
современному этапу развития общества. Движение это
совершалось чрезвычайно медленно. Так, в структуре
производства античного общества еще не существовало
развитых форм разделения труда. Производственный
процесс в этом обществе совершался в основном
посредством довольно примитивных орудий труда. А
неразвитой форме производства, нерасчлененности
производственной деятельности соответствовали и неразвитость и
нерасчлененность человеческого знания. Поэтому почти
вся человеческая мудрость концентрировалась в
синкретической форме в античной философии. Тогдашняя
философия, естественно, не была особой наукой, она
олицетворяла собой все науки, совокупное знание, и именно
это ее качество нашло отражение в самом ее названии.
Не конкретная наука с определенным объектом
исследования, а любовь к мудрости — вот что означала
философия в античном обществе. Истинными мудрецами
были и философы античности, обладавшие универсальной
ученостью; каждый из них блистал познаниями в самых
разных сферах человеческой деятельности. Великие
эллины — Фалес, Гераклит, Платон, Демокрит и
Аристотель — создавали грандиозные философские системы, в
которых пытались охватить и объяснить весь
существующий мир, выступая одновременно как физики и биологи,
историки и астрономы, математики и химики и т. д.
Эта нерасчлененность, своеобразная целостность в
сфере производства и познания сохранялась почти до
нового времени, когда начали складываться основы
буржуазного производства. «Люди,—писал Ф. Энгельс,—
28

основавшие современное господство буржуазии, были
всем чем угодно, но только не людьми
буржуазно-ограниченными. Наоборот, они были более или менее овеяны
характерным для того времени духом смелых искателей
приключений. Тогда не было почти ни одного крупного
человека, который не совершил бы далеких путешествий,
не говорил бы на четырех или пяти языках, не блистал
бы в нескольких областях творчества. Леонардо да
Винчи был не только великим живописцем, но и великим
математиком, механиком и инженером, которому
обязаны важными открытиями самые разнообразные отрасли
физики» 9.
С развитием человеческого общества, его
производственной деятельности изменялись и методы познания к
формы бытования накопленных сведений о мире.
Возникновение буржуазного способа производства придало
большое ускорение этому процессу. Более дробное
разделение труда в новое время потребовало и более
углубленного изучения материального мира, а значит, и
специализации знаний. Если для древнегреческого обш^ест-
ва, покоившегося главным образом на рабском труде,
была вполне достаточной такая единая наука, каковой
была в ту пору философия, то в новое время она уже не
могла удовлетворять требованиям быстро развиваюихего-
ся производства и эффективно его обслуживать. Поэтому
дифференциация единой системы знания, возникновение
новых наук и научных дисциплин являлись общественно-
исторической необходимостью. Именно в новое время и
произошло оформление уже накопленных человечеством
знаний в самостоятельные научные отрасли. Касаясь
этой стороны вопроса, Ф. Энгельс писал: «Современное
исследование природы — единственное, которое привело
к научному, систематическому, всестороннему развитию,
в противоположность гениальным натурфилософским
догадкам древних и весьма важным, но лишь
спорадическим и по большей части безрезультатно исчезнувшим
открытиям арабов, — современное исследование
природы, как и вся новая история, ведет свое летосчисление с
той великой эпохи, которую мы... называем...
Реформацией» ^^
» Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 346.
»о Там же, с. 345.
29

Все это необходимо породило новую ситуацию в
развитии философии и науки. Отражая реальные
потребности общества, общественного производства, от
философии одна за другой стали отделяться частные науки,
поскольку они зарождались в античное время именно в
составе философии. Причем данный процесс протекал с
головокружительной быстротой.
Первостепенной важности задача состояла в том,
чтобы навести порядок в имевшихся уже материалах. Ее
выполнение, правда, облегчалось тем, что их было не
слишком много. От прежней системы знания к этому
времени остались только «Начала» Эвклида, учение о
строении солнечной системы Птолемея, десятичная
система счисления, начала алгебры, современное
начертание цифр, алхимия и разрозненные сведения по
некоторым другим проблемам. «При таком положении вещей,—
писал Ф. Энгельс, — было неизбежным, что первое место
заняло элементарнейшее естествознание — механика
земных и небесных тел, а наряду с ней, на службе у нее,
открытие и усовершенствование математических
методов. Здесь были совершены великие дела. В конце этого
периода, отмеченном именами Ньютона и Линнея... эти
отрасли науки получили известное завершение. В
основных чертах установлены были важнейшие
математические методы: аналитическая геометрия — главным
образом Декартом, логарифмы — Непером,
дифференциальное и интегральное исчисление — Лейбницем и, быть
может, Ньютоном. То же самое можно сказать о
механике твердых тел, главные законы которой были
выяснены раз и навсегда. Наконец, в астрономии солнечной
системы Кеплер открыл законы движения планет, а Ньютон
сформулировал их под углом зрения общих законов
движения материи» ^К
В дальнейшем процесс дифференциации наук
продолжался, вследствие чего связи между ними
ослаблялись, а человеческое познание все больше углублялось в
частности. Подобно тому как материальное производство
общества распалось на частных производителей, связь
между которыми осуществлялась только через рынок,
духовное производство, развитие науки все больше диф-
^' Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 348.
30

ференцировалось и одни ее области все более отделялись
от других.
Такое состояние в развитии наук оказывало сильное
влияние на общую духовную атмосферу, на содержание
и предмет самой философии, ибо она не могла уже
оставаться прежней в новых условиях. И философия
действительно изменилась и стала выполнять уже другую
функцию, продиктованную развитием общества.
Отпочкование от философии частных наук породило
два важных следствия: с одной стороны, обособлялись,
сами себя определяли, вставали на собственные ноги
частные науки, а с другой — четко определялись
контуры и самой философии. Если в античном мире не было
проблемы взаимоотношения философии и частных наук,
то эта проблема реально возникает в новой исторической
обстановке. Отныне задача конкретных наук —
исследование определенных сторон, аспектов объективного
мира; философия же должна создавать обобщающую
картину мира. По этой именно причине философию
трактовали как науку наук. Ибо были убеждены, что только
философия способна дать понятие, выполнить
связующую функцию и реализовать единство человеческого
знания.
Такое «распределение обязанностей» невольно
поставило философию в особое положение: частные науки
исследуют только части или стороны объективного мира,
а сведение получаемых таким образом данных в единое
целое — привилегия философии. Возвышение философии
над частными науками считалось естественным, ибо
представители -этих наук были искренне убеждены, что
только философия способна реализовать единство
человеческого знания и выработать истинное понятие о мире
в целом. И философия, надо сказать, с достоинством
носила свой титул «науки наук».
Такое понимание философии и ее взаимоотношений с
естествознанием вовсе не было результатом
заблуждения, оно отражало объективное положение вещей. Дело
в том, что в новой общественно-исторической обстановке
философия стала выполнять принципиально иную
функцию, чем раньше, а именно, как сказано выше,—функцию
связи, функцию натурфилософии. Здесь вполне уместно
провести аналогию с «превращениями» золота в
условиях товарного производства. В «Капитале» Маркс очень
31

убедительно и наглядно показал, что золото стало
всеобщим эквивалентом не потому, что обладает какими-то
особыми свойствами, а только потому, что вовлечено в
сферу товарных отношений, и только в функции денег
оно и приобретает свое могущество в обществе. Сходная
ситуация сложилась и для философии в новое время.
Поскольку единая, традиционная система знания,
прежде именовавшаяся философией, любовью к мудрости,
распалась на мало связанные друг с другом частные
науки, постольку возникла потребность в особой науке,
которая бы осуществляла эту связь и давала некоторую
общую картину мира.
Своеобразное развитие науки, разделение труда в
ней породили, таким образом, потребность в духовном
«золоте». Подобно тому, как золото стало всеобщим
эквивалентом в товарных отношениях благодаря
некоторым своим природным качествам, так и философия в
функции синтеза, онтологии, натурфилософии приобрела
некоторые преимущества, подготовленные всей ее
предыдущей историей.
История науки и познания свидетельствует, что
философия справлялась со своей задачей, выступая
своеобразным духовным эквивалентом других наук. «Нужно
признать величайшей заслугой тогдашней философии,—
писал Ф. Энгельс, — что, несмотря на ограниченность
современных ей естественнонаучных знаний, она не
сбилась с толку, что она, начиная от Спинозы и кончая
великими французскими материалистами, настойчиво
пыталась объяснить мир из него самого, предоставив
детальное оправдание этого естествознанию будущего» ^^,
Такое положение философии, ее реальная функция в
разделении труда, несомненно, соответствовали как
уровню развития общественной практики, так и
действительному состоянию развивавшейся науки. Однако по
неумолимым законам диалектики это соответствие было
только относительным и не могло сохраняться всегда.
Действительно, ничто не стоит на месте. Все предметы
природы, все явления, происходящие в природе и
обществе, свойства человеческого мышления непрерывно
развиваются, переходят из одного состояния в другое.
Это диалектическое положение справедливо и по отноше-
*2 Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 350.
32

нию к истории. «История так же, как и познание, —
писал Ф. Энгельс, — не может получить окончательного
завершения в каком-то совершенном, идеальном
состоянии человечества; совершенное общество, совершенное
«государство», это — вещи, которые могут существовать
только в фантазии. Напротив, все общественные
порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют
собой лишь преходящие ступени бесконечного развития
человеческого общества от низшей ступени к высшей» ^^.
Справедливость и жизненность этой диалектической
идеи проявилась очень скоро. Сколько бы ни доказывали
буржуазные экономисты и философы «естественность»
капиталистического способа производства, разделения
труда и т. п., очень скоро стали проявляться его
коренные пороки и противоречия, обнаружилось основное
противоречие буржуазного общества — противоречие
между общественным характером производства и
частнокапиталистической формой присвоения.
Данное противоречие лихорадило все общество, оно
давало о себе знать в периодических кризисах
перепроизводства. Все это указало на конечность, исторически
преходящий характер буржуазного способа
производства, буржуазного разделения труда. Более того, Маркс и
Энгельс, открыв всеобщий закон исторического
развития, обосновали неизбежность крушения капитализма и
закономерность возникновения коммунистической
формации. Они высказали не только идею, теоретическую
концепцию, но указали и ту общественно-историческую
силу (пролетариат), которая должна реализовать
названную идею в процессе социалистической революции.
Разумеется, эти процессы не были безразличны для
философии, для философского отношения к миру. Ибо
на характер, функцию философии, как известно, влияют
не только развитие производства, разделение труда,
общественные отношения, но и развитие наук, их
взаимоотношения. На этот счет Ф. Энгельс высказывался
вполне определенно: «С каждым составляющим эпоху
открытием даже в естественноисторической области
материализм неизбежно должен изменять свою форму» ^^.
В развитии естествознания того времени, таким обра-
^3 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 275.
^' Там же, с. 286.
3-106 33

зом, произошли некоторые важные изменения. Если в
XVII—XVIII веках шел главным образом процесс
отпочкования от философии конкретных наук, то в середине
XIX века начали проявляться и другие закономерности.
В частности, стали формироваться в науках элементы
целостного рассмотрения и раскрытия внутренней связи,
взаимодействия форм и процессов окружающей
действительности. «И в самом деле, — писал Ф. Энгельс, — если
до конца прошлого столетия естествознание было
преимущественно собирающей наукой, наукой о законченных
предметах, то в нашем веке оно стало в сущности
упорядочивающей наукой, наукой о процессах, о
происхождении и развитии этих предметов и о связи, соединяющей
эти процессы природы в одно великое целое» ^^.
Здесь главную роль сыграли, разумеется, три великих
открытия — открытие клетки, открытие превращения
энергии и создание теории естественного отбора Дарви-
ном. «Благодаря этим трем великим открытиям и
прочим громадным успехам естествознания, мы можем
теперь в общем и целом обнаружить не только ту связь,
которая существует между процессами природы в
отдельных ее областях, но также и ту, которая имеется между
этими отдельными областями. Таким образом, с
помощью фактов, доставленных самим эмпирическим
естествознанием, можно в довольно систематической форме
дать общую картину природы как связного целого. Дать
такого рода общую картину природы было прежде
задачей так называемой натурфилософии, которая могла это
делать только таким образом, что заменяла неизвестные
еще ей действительные связи явлений идеальными,
фантастическими связями и замещала недостающие факты
вымыслами, пополняя действительные пробелы лишь в
воображении» ^^.
Указанные процессы стали проявляться не только в
естествознании, но и в общественных науках. Было ясно,
что это не случайное и не локальное явление, что
возникла тенденция, определяющая на будущее общее
направление в развитии научно-теоретического познания.
«Но это понимание (Марксом. — Ж. А.) наносит
философии смертельный удар в области истории точно так
^^ Там же, с. 303.
^^ Там же, с. 304.
34

же, — писал Ф. Энгельс, — как диалектическое
понимание природы делает ненужной и невозможной всякую
натурфилософию. Теперь задача в той и в другой
области заключается не в том, чтобы придумывать связи из
головы^ а в том, чтобы открывать их в самих фактах. За
философией, изгнанной из природы и из истории,
остается, таким образом, еще только царство чистой мысли,
поскольку оно еще остается: учение о законах самого
процесса мышления, логика и диалектика» i^.
Маркс и Энгельс не только увидели коренные
противоречия и указали на новые процессы в производстве,
общественных отношениях и в науке, но и теоретически
осмыслили их, открыли те движущие силы, которые в
конечном счете порождают и обусловливают подобные
изменения. При этом Маркс и Энгельс не ограничились
анализом и обобщением фактов наличного бытия
общества, но глубоко предвидели тенденцию и общее
направление исторического процесса.
Они раньше, чем кто-либо другой, увидели и поняли
значение общественного процесса для философии, для ее
судьбы и взаимоотношений с другими науками. Их вывод
о неизбежном крушении не только буржуазного способа
производства и соответствующих ему общественных
отношений, но и всей прежней философии, связанной с этой
действительностью, покоится на твердых основаниях
диалектико-материалистического анализа общественно-
исторического процесса.
В своих теоретических исследованиях Маркс и Энгельс
убедительно обосновали неизбежный конец старой
философии, онтологии, натурфилософии. «Теперь же, — писал
Ф. Энгельс, — когда нам достаточно взглянуть на
результаты изучения природы диалектически, то есть с точки
зрения их собственной связи, чтобы составить
удовлетворительную для нашего времени «систему природы», и
когда сознание диалектического характера этой связи
проникает даже в метафизически вышколенные головы
естествоиспытателей вопреки их воле, — теперь
натурфилософии пришел конец. Всякая попытка воскресить ее
не только была бы излишней, а была бы шагом назад» ^^.
Отсюда с неизбежностью следовал вывод о необходи-
'^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 316.
^s Там же, с. 305.
35

мости новой философии. Результатом этой революции
стал диалектический материализм — та новая
философия, которая является философией коммунистической
цивилизации. Предмет и функции диалектического
материализма можно понять только в контексте
общественно-исторического движения современности, начало
которому положено первыми революционными выступления^-
ми пролетариата. Если пролетариат, чьей миссией
является разрушение старого мира и построение
коммунистического общества, есть главная материальная сила
этого исторического движения, то философия
диалектического материализма — его основное духовное оружие,
которое возникло и творчески развивается как
выражение исторической потребности в новых общественных
отношениях.
Философия диалектического материализма является
мировоззрением, методологией и логикой научного
познания и как таковая вступает в принципиально иные
отношения с конкретными науками, поскольку не претендует
на роль науки наук, не создает философскую картину
мира, а сама становится конкретной наукой, которая
совместно с другими науками участвует в создании
целостной научной картины мира. Эту особенность
философии диалектического материализма в свое время
отметили Маркс, Энгельс и Ленин. Решительно отвергнув
понимание философии как науки наук, основоположники
диалектического материализма доказали, что она
является такой же наукой, как и другие науки, и выполняет
собственную функцию в теоретическом познании
окружающей действительности.
В этой связи нередко можно услышать вопрос: если
философия перестает быть наукой наук, не претендует
на создание общей картины мира и не является учением
о мире в целом, то не становится ли она именно поэтому
несколько ущербной и не утратит ли в конце концов
своего значения? Вопрос этот неправомерен: во-первых,
исчерпывающий ответ на него содержится в трудах
классиков марксизма-ленинизма; во-вторых, такое
опасение напрасно, поскольку, только отказавшись от
претензии на роль науки наук, на создание общей картины
мира, философия диалектического материализма впер-
вые в истории познания определила свою область иссле-
36

дования, свой особый предмет. И, таким образом, стала
полноправной конкретной наукой, изучающей всеобщие
законы природы, общества и человеческого мышления,
ибо это и есть ее область исследования, ее собственный
предмет.
Для иллюстрации этой мысли продолжим аналогию
с золотом. При коммунизме оно, как известно, лишится
функции всеобщего эквивалента, которую выполняет
сейчас, ибо тогда не станет товарного производства.
В коммунистическом обществе будут повсеместно
господствовать новые общественные отношения,
соответствующие новым же формам разделения труда. В новых
общественных условиях исчезнет необходимость во всеобщем
эквиваленте, и золото утратит функцию денег. «Когда
мы победим в мировом масштабе,—писал В. И. Ленин,—
мы, думается мне, сделаем из золота общественные от*
хожие места на улицах нескольких самых больших
городов мира. Это было бы самым «справедливым» и
наглядно-назидательным употреблением золота для тех
поколений, которые не забыли, как из-за золота перебили
десять миллионов человек и сделали калеками тридцать
миллионов в «великой освободительной» войне 1914—
1918 гг., в войне для решения великого вопроса о том,
какой мир хуже. Брестский или Версальский; и как из-за
того же золота собираются наверняка перебить двадцать
миллионов человек и сделать калеками шестьдесят
миллионов человек в войне не то около 1925, не то около 1928
года, не то между Японией и Америкой, не то между
Англией и Америкой, или как-нибудь в этом же роде» ^^.
Да, золото при коммунизме перестанет быть
всеобщим эквивалентом, экономической категорией. Однако
повлияет ли это обстоятельство на качество и значение
золота как благородного металла? Скорее наоборот:
если в условиях господства товарных отношений золото
выступало в присвоенном ему идеальном значении,
представляло вовсе не себя, а нечто совершенно другое^
его в-себе-бытие не было его для-себя-бытием, то при
коммунизме оно будет, наконец, представлять само себя^,
станет употребляться только по своему физическому
качеству.
Примерно то же самое происходит с философией.
'^ Ленин в. И, Поли. собр. соч., т. 44, с. 225—226.
37

Крушение онтологии, натурфилософии, возникновение
диалектического материализма вовсе не есть смерть
философии вообще, а есть конец старой философии,
старого способа философствования, который был внутренне
связан со старым разделением труда, со старой формой
общественных отнонлений.
Только с возникновением диалектического
материализма философия становится по-настоящему
самостоятельной наукой. В своем новом качестве она
представляет не что-либо другое, не абстрактно-общие связи в
общественном разделении труда, а самое себя, т. е., по
словам Гегеля, ее в-себе-бытие одновременно выступает
м ее для-себя-бытием. Философия диалектического
материализма не есть наука о мире в целом, а конкретная
наука, изучающая всеобщие законы природы, общества
ü человеческого мышления. Причем всеобщие законы
бытия и мышления ни в коем случае нельзя трактовать
в духе абстрактно-общих определений и схем старой
натурфилософии и онтологии. Специфика марксистской
философии как раз в том и состоит, что она исследует
не абстрактно-общие определения бытия и мышления, а
именно всеобщие законы формирования
действительности и познающего мышления. Иными словами, в
диалектическом материализме основное внимание
концентрируется на категориях, всеобщих законах мышления, в
которых отражаются всеобщие условия как природы,
так и человеческой предметной деятельности по
преобразованию природы. Категории поэтому выступают как
всеобщие формы отражения объективного в
субъективном.
Таким образом, с возникновением диалектического
материализма предмет и задачи философии, ее
взаимоотношения с другими науками становятся отнюдь не
беднее, но намного конкретнее и потому богаче. Если
онтология, натурфилософия концентрировала свое внимание
только на общих, абстрактных связях действительности,
от которых абстрагировалась тогда развивающаяся
наука, то философия диалектического материализма
исследует всеобщие законы природы, общества и
человеческого мышления. Законы диалектики по своей природе не
являются абстрактно-общими этим трем сферам, они
суть конкретно-всеобщие условия как объективной
действительности, так и мышления.
38

Для четкого понимания коренного отличия всеобщих
законов в диалектике и абстрактных определений
традиционной онтологии необходимо принципиально отличать
конкретно-всеобщее от абстрактно-общего. Гегель
отмечал, что улсе Руссо различал эти понятия: законы
государства, записано в «Общественном договоре»,
непременно должны иметь своим источником всеобщую волю
(volonte generale), но это не означает, что они
непременно должны быть волей всех (volonte de tous). Так и
конкретно-всеобщее отличается от общего,
количественно-общего тем, что является содержательным общим
диалектическим единством всеобщего и единичного.
Если философию, не упуская из вида ее предмет и
содержание, рассмотреть с этой методологической
позиции, то станет ясным следующее: с возникновением
диалектического материализма она стала принципиально
иной и ныне выполняет совершенно новую функцию в
культуре и познании. Поскольку она изучает всеобщие
законы природы, общества и мышления, постольку
выступает мировоззрением, логикой и теорией познания.
При этом марксистская философия опирается . на всю
общественно-историческую практику человечества в ее
целостности и на историю познания.
Если раньше существовали три самостоятельные
науки — онтология, гносеология и логика 2°, то в фило-
^° Онтология считалась самостоятельной философской наукой,
изучающей роды бытия, общие связи мира, его абсолютные начала,
конечность и бесконечность. Она также пыталась доказать бытие
бога, бессмертие человеческой души и т. п.
Онтология как наука развивалась и совершенствовалась в
философских системах Платона, Демокрита, Аристотеля, Спинозы,
Декарта, Ф. Бэкона, Гоббса, французских материалистов и др., которые
па основе достижений науки своего времени пытались разработать
учение о мире в целом, стремились создать философскую картину
мира, Вселенной. Такая попытка онтологии в какой-то мере была
оправдана в то время, так как естествознание еще находилось в
младенческом состоянии, многие отрасли знания еще не отпочковались
от философии.
Гносеология также существовала самостоятельно. Она изучала
познавательную деятельность отдельного человека, его абстрактное,
внеисторическое взаимоотношение с объектом. Традиционная
гносеология описывала формы чувственного и рационального познания,
познавательные способности индивида. При этом она
абстрагировалась от системы общественных отношений, не понимала активности,
социальной обусловленности человеческого познания, человеческой
чувствешюсти и мышления. Если же она и допускала какую-нибудь
39

Софии диалектического материализма они сняты, т. е.
здесь диалектика, логика и теория познания находятся в
нераздельном единстве. Материалистическая
диалектика и есть логика и теория познания марксизма.
Единство диалектики, логики, теории познания — ключ
к пониманию предмета диалектической логики. Принцип
единства диалектики, логики и теории познания имеет
ключевое значение в понимании содержания философии
диалектического материализма, в обосновании предмета
диалектической логики. Его впервые разработал еще
Гегель, который, исходя из идеалистически трактуемого
принципа тождества бытия и мышления, рассматривал
все существующее как форму проявления и обнаружения
само из себя развивающегося мышления, как ступени
саморазвития абсолютного духа. Гегель рассматривал
идею как всеобщее условие исторически развивающегося
целостного духа, как систему чистых сущностей. Он
исследовал ее в первой части своей философской
системы — в логике. Однако, по Гегелю, процесс
саморазвития духа не исчерпывается всеобщими определениями,
идеей; в диалектическом развитии абсолютный дух
порождает свои особые формы — природу и
общественно-историческую реальность. При этом процесс
диалектического развития, формообразования духа философ
изображает одновременно и как самопознание,
самосознание духом своих же всеобщих определений и
закономерностей.
активность индивида, то главным образом внутрисубъектную
активность, активность человеческого ума, его индивидуальную
способность сравнивать, отбирать, анализировать и т. п. В этом отношении
значительный шаг вперед был сделан Кантом, который обосновал
деятельность человеческого сознания, его категориальную
обусловленность.
Самостоятельно суидествовала и формальная логика, изучавшая
такие формы мышления, как суждение, умозаключение, понятие
(термин) и т. п., посредством формально-логических законов тождества,
противоречия, исключенного третьего и достаточного основания. Она
классифицировала и описывала эти формы мышления,
анализировала их структуру, выявляла соотношение одних форм мышления с
другими. Особое внимание она уделяла анализу структуры
умозаключения, суждения, процессу логического выведения одного
суждения из другого. Сводя процесс мышления к рассуждению, к обмену
информацией, формальная логика запрещала возможность всякого
противоречия в мышлении, строго следила за последовательностью и
правильностью языкового оформления мысли.
40

Поскольку цель всякой философии, по Гегелю, есть
изображение абсолюта, постольку о таком целостном и
саморазвивающемся духе может существовать не
несколько философских наук, но лишь одна целостная
наука. Поэтому в его собственной философии снято
самостоятельное и отдельное существование онтологии,
гносеологии и логики, ибо Гегель рассматривал их как
моменты, аспекты единой философской науки.
Идея тождества диалектики, логики и теории
познания в соединении с такими принципами диалектики, как
развитие, противоречие, системность, дала возможность
Гегелю пойти значительно дальше по сравнению со всей
предшествующей философией в понимании мышления,
логики и теории познания, хотя идеализм и ложное
исходное основание мешали ему глубоко и всесторонне
разрешить обсуждаемую проблему.
Подлинное содержание принципа единства
(тождества) диалектики, логики и теории познания всесторонне
раскрыто в марксистской философии, которая в отличие
от Гегеля разработала его с позиции последовательного
материализма. Согласно марксизму, мышление не
является особой самостоятельной реальностью, а есть
исторически выработанная общественным человеком
идеальная форма его предметной деятельности, способа
преобразования предметов природы и вещей,
создаваемых общественным человеком для человека.
Поскольку мышление есть всеобщая, идеальная
форма деятельности, постольку оно не имеет и не может
иметь своих особых специфических законов, а в процессе
формирования и развития подчиняется тем же
универсальным диалектическим законам, которые
господствуют в объективной действительности и едины для
всего сущего. Иными словами, развитие человеческого
мышления подчиняется тем же всеобщим законам, по
которым живут и природа и общество. Следовательно,
всеобщие законы объективного бытия являются
одновременно всеобщими законами субъективного, т. е.
мышления.
Поэтому истинное понимание природы логических
категорий возможно лишь тогда, когда они
рассматриваются как отражения объективного в субъективном.
Любой другой подход к анализу всеобщих определений
мышления приводит к тому, что принципиально искажа-
41

ется их содержание в рамках неизбежно возникающих в
таком случае односторонних теоретических концепций.
Если, например, пренебречь реальными связями
категорий с действительностью и в то же время подчеркнуть
их субъективное происхождение, то мы окажемся в
пределах кантовского априоризма. Если же станем
рассматривать категории только как роды бытия, как
общие связи мира и при этом не оттеним их
гносеологический аспект, то такое исследование окажется вполне
в духе традиционной онтологии. Но и кантовский
априоризм и онтологический способ не могут привести к
положительному результату в исследовании мышления и
потому отвергнуты марксистско-ленинской философией;
обе эти концепции не имеют ничего общего с
материалистической диалектикой, понимаемой как логика и теория
познания марксизма, с ее трактовкой природы
универсальных категорий.
Особенность марксистской диалектики в том и
состоит, что она изучает не просто общие связи природы, не
абстрактно-общие определения бытия и мышления; она
исследует всеобщие законы формирования и развития
природы, общества и мышления. Именно как наука о
всеобщих законах бытия и мышления
материалистическая диалектика и выступает одновременно в функции
логики и теории познания. Вне этой функции диалектика
не является диалектикой, ее содержание перерождается,
и сама она может превратиться в традиционную
онтологию или в некую метанауку.
Быть одновременно логикой и теорией познания —
это не сторона, не аспект, а самая суть диалектики.
Подобно тому как единое едино, потому что существует
многое, диалектика является диалектикой в марксистском
ее понимании, потому что она одновременно есть логика
и теория познания марксизма. В. И. Ленин настойчиво
подчеркивал это: «Диалектика и есть теория познания
(Гегеля и) марксизма: вот на какую «сторону» дела
(это не «сторона» дела, а суть дела) не обратил
внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах»^'.
В марксистской диалектике логика и теория познания
существуют в диалектическом единстве. Без такого
понимания сути диалектики, без понимания диалектики
2^ Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 29, с. 321.
42

как логики и теории познания марксизма серьезно
искажается (огрубляется) истолкование природы как
диалектики, так и логики и теории познания.
Диалектика, оторванная от функции логики и теории
познания, перестает быть подлинной диалектикой и
закономерно превращается в некую науку об общих связях
и абстрактных определениях мира и тем самым
лишается своего философского, мировоззренческого статуса. То
же самое можно сказать о логике и теории познания.
Если логику, учение о формах мышления оторвать от
диалектики, от всеобщих законов природы, общества и
человеческого мышления, то она перестает быть
марксистской логикой и, по существу, превращается в
традиционную формальную логику, в науку о формальных
правилах человеческой субъективной мыслительной
деятельности. Нечто похожее происходит и в том случае,
когда теорию познания отрывают от диалектики: если
не понимать теорию познания как функцию
диалектики, не рассматривать ее как науку, применяющую к
познавательному процессу всеобщие законы природы,
общества и человеческого мышления, то она перестает
быть марксистской теорией познания и неизбежно пре-
вранд^ается в традиционную гносеологию, которая, как
было сказано, трактует познавательный процесс чисто
психологически, поскольку субъектом познания считает
отдельно взятого человека и концентрирует внимание на
его якобы врожденных познавательных способностях.
Таким образом, необходимо подчеркнуть, что
материалистически понимаемый принцип единства
диалектики, логики и теории познания имеет фундаментальное
значение в философии диалектического материализма.
Именно это отличает ее от всей предшествуюш,ей
философии; именно это выявляет и всю глубину Марксова
исследования проблемы мышления, логики и теории
познания. Отныне о всеобщих законах бытия и
мышления существует одна наука — материалистическая
диалектика, которая выступает в функции мировоззрения,
логики и теории познания. «Если Marx не оставил «Ло-
гики» (с большой буквы), то он оставил логику
«Капитала», и это следовало бы сугубо использовать по данному
вопросу. В «Капитале» применена к одной науке логика,
диалектика и теория познания [не надо 3-х слов: это
43

одно и то же] материализма, взявшего все ценное у
Гегеля и двинувшего сие ценное вперед» ^^.
Диалектика в ее функции мировоззрения, методологии
исследует всеобщие законы формообразования природы,
всеобщие законы развития общественной практики,
всеобщие условия возникновения и развития человека, его
мышления, сознания, языка, нравственности и других
духовных сфер.
В функции же логики диалектика имеет дело со
всеобщими условиями формирования человеческого
мышления, всеобщими условиями развития и
функционирования человеческого знания. А в функции теории познания
диалектика исследует всеобщие законы познания,
всеобщие законы духовного постижения общественным
субъектом объективной реальности в ее исторически
развивающихся формах.
Поскольку все эти аспекты суть только различные
функции единой материалистической диалектики,
понимаемой как логика и теория познания марксизма,
постольку она во всех трех своих ипостасях имеет дело с
одними и теми же всеобщими законами ^^, Если в логике
законы диалектики (категории) выступают как
всеобщее условие формирования и развития мышления,
теоретического знания, то в теории познания те же законы,
категории выступают как всеобщие условия познания
субъектом объекта, как всеобщие законы, регулирующие
их внутренние взаимоотношения.
Таким образом, диалектическая логика марксизма
есть материалистическая диалектика в ее логических
функциях, раскрывающая значение и функционирование
всеобщих законов развития объективного мира в
качестве законов мыи1ления, изучающая связь форм
мышления, их субординацию в ходе движения познания к
истине, в аспекте логического как отражения исторического.
22 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 301.
2^ <У диалектики нет предмета, — писал Э. В. Ильенков, —
отличного от предмета теории познания (логики), так же, как у логики
(теории познания) нет объекта изучения, который отличался бы от
предмета диалектики. И там и тут речь идет о всеобщих,
универсальных формах и законах развития вообще, отражаемых в сознании
именно в виде логических форм и законов мышления через
определения категорий» {Ильенков Э. В. Диалектическая логика М 1984
с. 202).

Глава 2
МЫШЛЕНИЕ (КАТЕГОРИИ) —
ИДЕАЛЬНАЯ ФОРМА
ПРЕДМЕТНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Диалектическая логика марксизма, как уже
отмечалось, является материалистической логикой. В
трактовке мышления, логических категорий она принципиально
отличается от всей прежней философии и логики,
которые в исследовании этих проблем встречались с
серьезными трудностями и допускали теоретические ошибки и
промахи. Так, например, ни рационализм, ни эмпиризм не
смогли понять природу мышления, удовлетворительно
обосновать происхождение и развитие логических
категорий, универсальных понятий. Рационалисты допускали
наличие врожденных понятий, из которых пытались
вывести всю систему человеческого знания. Однако с
позиции этой гносеологии трудно объяснить творческое,
расширяющее значение нашего знания. В самом деле: если
вся система наличных знаний проистекает из первичных
врожденных понятий, то она не должна и не может
выходить за пределы, поставленные исходными
понятиями. В действительности же научно-теоретическое
знание имеет творческий и расширяюш.ий характер, что
невозможно объяснить с позиций рационализма. Не
смогли обосновать природу человеческого мышления,
универсальных понятий и эмпирики, которые исходили из
идеи опытного, чувственного происхождения всех форм
знаний, в том числе логических категорий. Правда, с их
позиций легко объяснить творческий, синтетический
характер наших знаний, теоретических положений, но
нельзя обосновать всеобщность и необходимость
логических категорий.
45

Не смог преодолеть односторонность и Кант, который,
как и его предшественники, трактовал мышление как
субъективную деятельность отдельного индивида. Видя
невозможность обоснования категорий на чувственном
опыте, Кант рассматривал их как априорные, доопытные
формы человеческого рассудка.
Кантовскую концепцию априоризма подверг вполне
справедливой критике Гегель, который рассматривал
категории, всеобщие понятия как объективные формы,
как единство объективного и субъективного, как систему
чистых сущностей, как ступени в развитии абсолютного
духа. Если до Гегеля мышление отождествляли с
размышлением, рассуждением, видя главное его проявление
в языке, слове, то Гегель трактовал мышление
(категории) широко, рассматривал его как субстанцию,
основание всей природы и человеческого общения, которое
творчески порождает самого себя и всю систему человеческой
материальной и духовной культуры. Объективное,
универсальное мышление, способное порождать весь мир
культуры, не может существовать, функционировать на
основе таких абстрактных законов формальной логики,
как законы тождества, противоречия; оно существует
и творчески развивается на основе всей системы
категорий, универсальных законов мышления, внутренний
стержень которых есть закон тождества противоположностей.
Гегель реализовал принципиально новое, широкое
понимание разума, мышления. Он был убежден — и это
убеждение последовательно провел в логике, в своей
философии, — что разум, мышление реально существуют
не только в языке, в результатах умственной
деятельности (понятиях и категориях), но проявляет себя и во всей
человеческой культуре. В предмет логики, мышления
входит, следовательно, не только словесное выражение,
языковая экспликация; в него должно быть включено
все то, что называют миром человеческой культуры,
которая создана работой предшествующих поколений. Если
мы захотим понять природу, сущность мышления, то
прежде всего должны проанализировать весь мир
духовной и материальной культуры человечества, историю его
формирования и развития. Поэтому Гегель решительно
отвергал традиционное представление о мышлении как
субъективно-психологической способности индивида.
46

Рациональное в гегелевской теории мышления
состоит в том, что она придает мышлению статус родовой
способности человечества вообш^е, деяния, в котором
участвуют более или менее обширные коллективы мыслящ^их
индивидов. Данные индивиды взаимно корректируют
друг друга. Мышление как всеобщая способность
человечества реализуется через совместную деятельность
мыслящих людей, существует благодаря им. В то же время
каждый индивид, включенный в социальную среду, в
процессе этого кооперированного творчества мыслит в
зависимости от уровня собственных сил и способностей.
Наиболее выдающиеся представители мыслящего
человечества приближаются к действительному мышлению
общества, выражают его, становятся па точку зрения
общества, которое осваивает новые области
деятельности и опредмечивает духовно-теоретическую способность
мышления.
Следовательно, мышление, по Гегелю, есть вся
совокупность интеллектуальных действий людей в процессе
их кооперированного творчества. Единичный индивид
принимает участие в творениях коллективного духа, в
работе всеобщего мышления по законам действительного
мышления, реализующегося в развитии общественного
сознания. Совокупная интеллектуальная деятельность,
коллективно творимая людьми, деятельная сторона
мышления анализируется Гегелем в первую очередь. Гегель
ввел в предмет логики результаты деятельности людей
вообще, историю науки и техники. Именно поэтому
В. И. Ленин писал, что Гегель здесь «подошел вплотную
к материализму» К
Итак, мышление есть реальный процесс, имеющий
своим результатом не только слова, язык, но и вещи,
предметы культуры. Они суть результаты логической
деятельности по опредмечиванию форм мышления: дом
есть итог замысла архитектора, машина — воплощение
мысли инженера и т. д. Именно поэтому, вследствие
включенности фазы реальной деятельности людей по
опредмечиванию своей идеальной деятельности, Гегель
смог рассмотреть мышление с точки зрения его формы,
Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 250.
47

проанализировать категории как чистые сущности,
универсальные определения мышления 2.
Внутри самого учения о категориях как
существенных моментах познания мира Гегель применил принципы
развития категорий, конкретности и тождества
противоположностей. Применение этих принципов дало
возможность поднять категории с уровня абстрактно-общих
представлений до уровня конкретных понятий. В системе
Гегеля все категории выступали в целостном единстве,
что было колоссальным достижением. Он не ограничился
простым описанием категорий и систематизацией их, но
показал их целостную природу. Гегель дал определения
категорий внутри целостной системы, где каждая
категория обладала и абстрактностью, и конкретностью и
являлась ступенькой к последующей.
Но Гегель признавал подлинное развитие лишь в
сфере идеального мышления и трактовал объективную
реальность внешнего мира как опредмеченное и
отчужденное мышление рода. Всю историю человеческой
культуры он считал следствием внутренней активности
общечеловеческого духа. А потому высшим видом
деятельности он признавал духовный труд, чисто теоретическую
деятельность. У Гегеля мышление доминирует над всеми
природными образованиями.
Гегелевское учение о разуме, мышлении как
тождестве бытия и мышления, субъективного и объективного
внутренне связано с его концепцией субъекта познания,
познавательной деятельности. Если Кант к
познавательному процессу подходил психологически, так как
субъектом познания считал отдельного индивида, его
сознание, то Гегель с самого начала под субъектом познания
понимал некоторый коллективный разум, духовную
деятельность, идею. Отдельный человек, его сознание
является только модусом, своеобразной формой проявления
абсолютного мышления.
Гегель в своей философии проследил становление,
саморазвитие и самосознание такого абсолютного
субъекта, абсолютного мышления, что позволило ему
последовательно преодолевать прежде всего кантонский
априоризм. Психологизм, положенный Кантом в основу
^ Этот аспект гегелевской концепции мышления рассмотрен в
работе: Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984.
48

его теоретико-познавательной позиции, не позволил ему
объяснить и обосновать возникновение универсальных
категорий в составе теоретического мышления.
Вследствие этого кенигсбергскии мыслитель трактовал их как
всеобщие и необходимые априорные формы рассудка,
при помощи которых рассудок синтезирует опыт,
чувственное многообразие и обусловливает возможность
научно-теоретического знания.
Гегель исходил из принципиально другого понимания.
Субъектом он считал некий дух, коллективное
мышление, абсолютную идею, которая, хотя и существует от
века и предшествует природе и обществу, является все
же самодеятельной субстанцией, исторически
развивающимся субъектом. Иными словами, абсолютная идея
становится истиной, соответствует своему понятию
только в процессе восхождения от абстрактного к
конкретному. Поэтому в понимании Гегеля категории мышления
вовсе не априорные формы, а ступени, всеобщие
определения самой из себя развивающейся идеи, мышления.
В отличие от Канта, который только постулировал
необходимость в мышлении априорных категорий
рассудка, Гегель глубоко проанализировал историческое и
логическое формирование категорий в составе
саморазвивающего мышления. Он обосновал и содержательную
дедукцию категорий, всеобщих определений мышления на
основе принципа исторического и логического, что
сохраняет определенное теоретическое значение и поныне^
Гегель подверг основательной критике формализм,
искусственность кантонской трансцендентальной
дедукции категорий, раскрыл формализм его таблицы
категорий. Недостаток кантонской дедукции Гегель прежде
всего видел в ограниченности и узости той основы, на
которую опирался кенигсбергскии философ. При
обосновании своей таблицы категорий Кант, например, исходил
из четырех функций суждений, существовавших в
традиционной логике. Такое обоснование таблицы категорий,
по мнению Гегеля, страдает формализмом, поскольку
в нем нет даже намека на действительную их
(категорий) дедукцию.
Гегель же стремился дать содержательную дедукцию
логических категорий, всеобщих определений
мышления. При этом он опирался на историю философии, ши-
4-106 49

роко привлекал историю познания, глубоко
проанализировал поступательное развитие человеческого сознания.
Все это служило Гегелю более широким фундаментом
для обоснования внутренней взаимосвязи и
последовательности логических категорий. Эта достаточно широкая
историческая и логическая база дала возможность
Гегелю рассмотреть более богатую сеть философских
понятий, категорий по сравнению со своими
предшественниками и глубже обосновать дедукцию, систему всеобщих
определений мышления. Подлинное преимущество
подхода Гегеля по сравнению с кантонским состоит,
следовательно, в том, что он рассматривает категории, их
последовательность и взаимную связь в контексте
развития человеческого сознания, в составе развития
человеческой духовной культуры, правда, мистифицированной
философом. Вот почему гегелевской логикой, хотя и в
мистифицированной форме, охвачено действительное
взаимоотношение логических категорий, всеобщих
определений человеческого мышления.
Гегелевская дедукция категорий тесно связана
с обоснованием исходного принципа абсолютного
идеализма. Гегель исходил из убеждения, что становление
идеи тождества бытия и мышления, концепции
абсолютного знания, понятия науки, рассмотренные им в
«Феноменологии духа», есть одновременно процесс
становления и формирования категорий, формы мышления в ходе
поступательного развития человеческого сознания. При
этом Гегель в отличие от своих предшественников
рассматривал категории, понятия как ступени, узловые
пункты самого из себя развивающегося сознания, духа.
Видя фундаментальное значение своего труда именно в
последовательном выведении и обосновании логических
категорий, выявлении их внутренней связи, обосновании
понятия науки, Гегель писал: «В «Феноменологии духа» я
представлял сознание в его последовательном движении
от первой непосредственной противоположности между
ним и предметом до абсолютного знания. Этот путь
проходил через все формы отношения сознания к
объекту и имеет своим результатом понятие науки. Это
понятие, следовательно (независимо от того, что оно
возникает в рамках самой логики), не нуждается здесь в
оправдании, так как оно его получило уже там; и оно не
50

может иметь никакого другого оправдания, кроме этого
его порождения сознанием, для которого все его
собственные образы разрешаются в это понятие, как в
истину» ^. И далее: «Итак, в настоящем произведении
понятие чистой науки и его дедукция берется как
предпосылка постольку, поскольку феноменология духа есть
не что иное, как дедукция его» 1
Гегелевская дедукция категорий, логического строя
мышления опирается не только на историческое развитие
сознания, историю познания, но также на логику
внутренней взаимосвязи понятий коллективного мышления,
на логику развития идеи. При этом Гегель не только
сформулировал понятие философских категорий, но и
показал место и функцию каждой из них в процессе
становления и саморазвития абсолютной идеи.
Понятие «идея» выступает началом философии Гегеля.
Идея в его истолковании по своей природе есть тот же
дух, рассмотренный в чистом виде. Особенность
гегелевского подхода состоит в том, что природу,
последовательное развитие философских категорий, их
имманентные определения он рассматривает в контексте идеи,
полагая их ступенями ее саморазвития. Следовательно, в
гегелевской философии идея выступает не как
абстракция, а как целостность, конкретность и система
внутренне взаимосвязанных определений. Однако Гегель по-
стоянно подчеркивал, что идея свою целостность,
конкретность проявляет не с самого начала, а в ходе своего»
развития, самодвижения и этому процессу
соответствуют вначале самые абстрактные и бедные определения, в
конце же — самые богатые, сложные определения
(категории) идеи. В гегелевской философии идея — это
единство многообразного, сложно расчлененная система,
система чистых сущностей, которая в своем
последовательном развитии подчиняется методу восхождения от
абстрактного к конкретному.
Гегель разработал, таким образом, свое
оригинальное, диалектическое учение о системе, системности идеи.
Оно отличается как от представлений Канта, Фихте и
Шеллинга о данном предмете, так и от современного его
понимания в формализованных системах. Гегель поднял
3 Гегель Г. В, Ф. Наука логики. М., 1970, т. 1, с. 101.
^ Там же, с. 102.
51

понятие системности логических категорий до научного
уровня, разработал конкретное понятие системы,
продуктивное содержание которой можно выявить только
посредством таких фундаментальных философских
принципов, как развитие, противоречие, формообразование,
восхождение от абстрактного к конкретному,
историческое и логическое и т. п.
Гегелевское понимание системности логических
категорий ничего общего не имеет с тем поверхностным
представлением, когда видят только внешние связи
вещей и явлений и коррелятивные их отношения. В
трактовке Гегеля система — это прежде всего результат
развития идеи, приводящего к образованию понятия.
Последнее, начиная с абстрактных, непосредственных
определенностей мышления, благодаря противоречию и
его разрешению образует все новые и новые формы,
которые тоже развиваются, и при этом обнаруживается их
противоречие, а его разрешение снова приводит к
возникновению новых формообразований и так далее.
Логику такого развития мысли ярко описал К. Маркс в
книге «Нищета философии»: «Слияние этих двух мыслей,
противоречащих одна другой, образует новую мысль —
их синтез. Эта новая мысль опять раздваивается на две
противоречащие друг другу мысли, которые, в свою
очередь, сливаются в новый синтез. Этот процесс рождения
создает группу мыслей. Группа мыслей подчиняется
тому же диалектическому движению, как и простая
категория, и имеет в качестве своего антитезиса другую,
противоречащую ей группу. Из этих двух групп мыслей
рождается новая группа мыслей — их синтез.
Как из диалектического движения простых
категорий рождается группа, так из диалектического движения
групп возникает ряд, а диалектическое движение рядов
порождает всю систему в целом» ^.
Гегель убежденно и последовательно проводит в
своей философии ту мысль, что в процессе развития,
перехода от одной ступени к другой идея становится все
содержательнее. Внутренним ритмом процесса
развития логических категорий является восхождение от
абстрактного к конкретному. В результате
последовательного движения чистого мышления мы имеем конк-
^ Маркс к., Энгельс Ф, Соч., т. 4, с. 13*2.
52

ретное понятие идеи, конкретное учение о
систематически развивающемся мышлении, т. е. логику как учение о>
чистых сущностях. «Логику, стало быть, — писал Ге-
гель, — следует понимать как систему чистого разума,
как царство чистой мысли. Это царство есть истина,
какова она без покровов, в себе и для себя самой» ^.
Гегель понимает природу категорий, их развитие и
системность идеалистически, ибо мышление, идеи,
категории трактуются им как нечто саморазвивающееся, как
нечто живущее самостоятельной жизнью. Внутренней
пружиной саморазвития идей, логических категорий
является, по Гегелю, противоречие, отрицание отрицания.
«В чем состоит движение чистого разума?» —
спрашивает К. Маркс и разъясняет не без иронии: «В том, что он
полагает себя, противополагает себя самому себе и
сочетается с самим собой, в том, что он формулирует себя
как тезис, антитезис и синтез, или еще в том, что он себя
утверждает, себя отрицает и отрицает свое отрицание»^.
Особенность гегелевского понимания целостности,
системности категорий состоит, как было сказано, в том,
что она образуется в процессе развития чистого разума,
идеи. Каждая категория получает свое содержание как
ступень в развитии абсолютной идеи, чистого разума.
В свою очередь, чистый разум приходит к своей
целостности, системности и конкретности только в результате
диалектического соединения, синтеза всеобщих
определений, категорий мышления. Поэтому абсолютная идея
выступает как результат, но не абстрактный результат, а
как то, что только в конце восхождения от абстрактного
к конкретному является в своей истинной форме.
Абсолютная идея поэтому выступает как такой
субъект, который только в процессе самодвижения,
разрешения ряда противоречий и достигает своей истинной
конкретности, целостности.
«Результат только потому тождественен началу, —
писал Гегель, — что начало есть цель или:
действительное только потому тождественно своему понятию,
что непосредственное в нем самом имеет в качестве
цели самость или чистую действительность.
Осуществленная цель или налично сущее действительное есть движе-
^ Гегель Г. В. Ф. Наука логики, с. 103.
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 131.
53

ние и развернутое становление, но именно этот непокои
и есть самость, и она равна названной
непосредственности и простоте начала потому, что она есть результат,
то, что вернулось в себя; но то, что вернулось в себя,
есть именно самость, а самость есть относящееся к себе
равенство и простота» ^.
Согласно Гегелю, только такое движение образует
некоторую систему, являющуюся формой существования
науки, формой реализации истины. «Истинной формой, в
которой существует истина, — писал Гегель, — может
быть лишь научная система ее. Моим намерением
было — способствовать приближению философии к форме
науки» ^.
Согласно гегелевской логике, каждое универсальное
понятие, категория содержит в себе свое другое, свою
противоположность, равно как и необходимость их
дальнейшего движения и перехода друг в друга. Здесь от-
дельные понятия трактуются лишь как сторона
конкретной тотальности, они внутренне связаны и имманентно
переходят друг в друга. Основной недостаток
метафизического, рассудочного мышления, по Гегелю, в том
именно и состоит, что оно не может познать внутренние связи
этих определенностей, а стало быть, не способно охватить
и полную истину, привести познающее мышление к
субстанциальным, целостным принципам рассматриваемого
предмета.
В гегелевской же логике категории, формы мысли
конкретны, целостны как в своей парности, так и в
системе. Философ открыл внутренние взаимосвязи не только
парных, но и вообще всех философских категорий. В
результате этого диалектического рассмотрения перед
нами теперь предстала сложная саморазвивающаяся
система мысли, состоящая из ряда последовательных
формообразований, целостностей, которые от наипростейшего
формообразования восходят к самым сложным формам.
В гегелевской логике подчеркнуто также и то, что
тождество противоположностей является не только
внутренним ритмом развития парных категорий, но и
внутренним законом всей системы категорий, ибо парные
категории развиваются от уровня к уровню, восходят от абст-
« Гегель Г. В, Ф. Соч. М., 1959, т. 4, с. 11.
^ Там же, с. 3.
54

рактного к конкретному лишь благодаря закону
тождества противоположностей, благодаря разрешению
противоречия.
Развитие чистого мышления, идеи, системы
категорий, по остроумному замечанию Э. В. Ильенкова,
напоминает художника, который вознамерился создать
автопортрет, предельно точно воспроизведя свой облик.
Но за время работы над портретом изменились и облик
художника и его представление о себе. Автопортрет не
удовлетворил живописца, поскольку уже не
соответствовал данному его состоянию, его представлению о себе.
Художник снова и снова берется за работу, но каждый
новый автопортрет постигает та же неудача: он так же
далек от оригинала, как и все предыдуш,ие. Подобным
же образом абсолютная идея в ходе саморазвития
формирует множество своих всеобщих определений, которые
в отдельности охватывают лишь ту или иную ее
сторону; только в своем единстве они способны дать
конкретное понятие абсолютного.
Действительно, каждое отдельное понятие односто^-
ронне, недостаточно, нуждается в дополнении своей
противоположностью, а в соединении с ней образует
более высокое понятие, которое стоит ближе к истине,
но опять-таки не дает ее. Даже последнее и самое
богатое понятие — абсолютная идея — само по себе еще не
есть полная истина; окончательному же результату
принадлежит и все то развитие, через которое это
понятие прошло. Только благодаря такой диалектике
понятий философия соответствует живой действительности.
Мышление — это непроизвольная игра понятиями, а
объективный процесс. Так как мир и его основа есть
развитие, то и познать его можно только через развитие.
Закон, которому следует развитие понятия, как в общих
чертах, так и в деталях, есть движение от положения к
противоположению и от него — к соединению. Логика
развития всей системы подчиняется закону отрицания.
Так создается система категорий, ибо их диалектическая
обработка есть не только раскрытие внутренних
противоречий в изолированных категориях, но и установление
их взаимосвязи, перехода одной категории в другую.
Такое развитие понятий — это объективная, а не
субъективная необходимость, поскольку для Гегеля понятие
и есть сама объективность абсолютной идеи.
55

Важной особенностью гегелевской логики является и
то, что философ не ограничивался исследованием
отдельной стороны мышления, что было характерно для
традиционной формальной логики, а изучал человеческое
мышление в его целостности. Гегель сначала исследовал
универсальные, всеобш.ие определенности мышления,
рассматривал саморазвитие категорий независимо от ко-
нечных, превращенных форм. Только на следующем
этапе он специально исследовал такие формы мышления,
как суждение, умозаключение, и раскрыл их связь с
универсальными определениями мышления —
категориями.
Гегелевское целостное исследование мышления — это
крупный этап в изучении проблемы мышления.
Традиционная логика, как было сказано, ограничивалась
изучением лишь форм мышления, описывала их,
классифицировала, анализировала формы выводного знания.
В отличие от такой логики Гегель исследовал всю
целостную природу саморазвивающегося мышления. В его
логике центральное место занимает учение о категориях,
всеобщих определениях человеческого мышления.
Философ по-новому, на основе принципа развития исследовал
и формы мышления (суждения, умозаключения),
являющиеся, по существу, конечными, превращенными
языковыми формами мышления.
Несомненным достижением Гегеля следует считать
также то, что он сделал попытку рассмотреть мышление
теоретически, на его собственной основе, изучить
мышление, понять его сущность, исходя из всеобщих
определений, проследить поступательное развитие этих категорий,
рассмотреть глубокую связь универсальных понятий с
превращенными формами и тем самым постичь
мышление в его целостности. Доказывая необходимость именно
такого исследования, Гегель писал, что философия
должна познать предметы «не в их частности, а в их
всеобщности, в их роде, в их в-себе и для-себя бытии»^^.
По сравнению со всей предшествующей философией,
таким образом, Гегель разработал глубокое учение о
категориях, об их внутренней связи и содержательной
субординации, начиная с категории бытия и кончая
абсолютной идеей. Возникает вопрос: на чем основана
^° Гегель Г. В. Ф. Соч., т. 12, с. 23.
56

гегелевская систематизация категорий? Каковы
преимущества и недостатки гегелевской концепции о
категориях?
Внимательный анализ гегелевской логики,
систематизации категории свидетельствует о том, что Гегель не
взял категории из головы, чтобы формально свести их в
систему, и, в отличие от Канта, не заимствовал их
таблицу из существующих функций суждений. Для
исследования категорий Гегель прямо обратился к истории
познания, истории духовной культуры и истории философии.
Правда, Гегель — идеалист и потому не понимал
внутреннего закона реальной истории,
общественно-исторического движения народов. Вследствие этого он
мистифицировал и извратил как реальный исторический
процесс, действительную историю живых общественных
индивидов, так и духовную историю — историю
познания, культуры и философии.
Все это внутренне связано с тем, что Гегель, по
выражению Маркса, знал и признавал только один вид
труда, «именно — абстрактно-духовный труд»^^ Иными
словами, Гегель был убежден, что реальная,
эмпирическая история, смена эпох и событий, изменение образа
жизни народов, борьба конкретных личностей и народов
имеют своим всеобщим основанием, движущей силой не
самих себя, а выступают лишь внешним проявлением
саморазвития мистического субъекта, идеи, духа,
деятельность которого будто бы и определяет смысл
исторических событий, характер и содержание конкретно-
исторического движения.
Основной порок такого взгляда на историю
человечества и познания состоит в том, что мышление,
сознание, категории исследуются не в связи с обществом,
реальной историей личностей, а как самостоятельные,
субстанциальные, саморазвивающиеся сущности, от
деятельности которых зависит содержание всего другого.
^егель впал в иллюзию, полагая, что в логике,
являющейся системой чистых сущностей, он только
прослеживает сугубо логическое развитие идеи, мышления,
которые сами по себе якобы изначальны и предшествуют
природе и обществу. На самом же деле гегелевская
логика, система категорий имеет вполне земную основу,
^^ Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 159.
57

она отчуждена, абстрагирована от реальной
человеческой истории, истории познания, и можно даже сказать,
что она заимствована из мистифицированно понятой
мыслителем истории философии. Иными словами, при
обосновании своей системы категорий Гегель опирался на
разработанный им же принцип исторического и
логического. Внутреннюю взаимосвязь, систему логических
категорий он заимствовал из реальной истории
философского знания, но, будучи идеалистом, тут же извратил и
мистифицировал этот процесс, ибо идеи, категории,
абстрагированные от реальной истории познания,
отчуждаются и отрываются от реальной почвы и выдаются за
такие, которые якобы существуют изначально, имеют
самостоятельную жизнь и проявляются-де через природу
и реальную историю. Особенность гегелевской
объективно-идеалистической трактовки состоит в том, что истинно
субстанциальное рассматривается как форма
проявления идеи, а то, что действительно является формой,
объявляется сущностью, субстанцией всего существующего.
Как избавиться от подобных идеалистических,
заблуждений, популярно объяснили К. Маркс и Ф. Энгельс
в «Немецкой идеологии»: «Философам достаточно было
бы свести свой язык к обыкновенному языку, от которого
он^абстрагирован, чтобы узнать в нем извращенный язык
действительного мира и понять, что ни мысли, ии язык
не образуют сами по себе особого царства, что они —
только проявления действительной жизни» ^2.
В своей логике Гегель пытался доказать, что речь
идет о саморазвитии чистого мышления, идеи по методу
восхождения от абстрактного к конкретному. Но это
лишь иллюзия объективного идеализма, результат
некритического, непосредственного обобщения
отчужденного мира, в котором идеи, мысли отрываются от
действительности, от реальных общественных отношений и
предают себя за нечто самостоятельное, существующее
изначально.
«Мы уже показали, — писали Маркс и Энгельс, —
что обособление мыслей и идей в качестве
самостоятельных сил есть следствие обособления личных отношений
и связей между индивидами. Мы показали, что
исключительное систематическое занятие этими мыслями, прак-
*2 Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 449.
58

тикуемое идеологами и философами, а значит и
систематизирование этих мыслей есть следствие разделения
труда и что в частности немецкая философия есть следствие
немецких мелкобуржуазных отношений» ^^.
Таким образом, «тайна» гегелевской системы
категорий в том и состоит, что философ абстрагировал их (или
воспользовался результатом прежней абстракции) от
реального мира и человеческой истории. Иными словами,
богатая сеть гегелевских категорий, всеобщих
определений мысли — это теоретические абстракции,
абсолютизированные образы конкретного развития материальной
и духовной культуры, функционирующие в
философии Гегеля как самостоятельные сущности. Они
возникли в логике, в философии в результате абстракции от
индивидуальных особенностей, от конкретных
элементов, форм и границ реально развивающегося
общественно-исторического процесса, от истории философии и
познания.
«Абстрагируя таким образом от всякого предмета все
его так называемые акциденции, одушевленные или
неодушевленные, человеческие или вещественные, — писал
Маркс, — мы имеем основание сказать, что в последней
степени абстракции у нас получаются в качестве
субстанции логические категории» ^1 «Удивительно ли после
этого,.— продолжает он, — что все существующее, все
живущее на земле и под водой может быть сведено с
помощью абстракции к логической категории, что весь
реальный мир может, таким образом, потонуть в мире
абстракций, в мире логических категорий?» ^^.
Маркс всесторонне раскрыл тайну гегелевской
спекулятивной конструкции, своеобразие которой состояло в
том, что философ создавал всеобщие понятия и
категории, абстрагируясь от конкретных особенностей
реальной жизни и познания, что является вполне
закономерным актом. Однако тут же этот процесс
мистифицировался и идеалистически интерпретировался: этот процесс
абстракции от реальной действительности он
рассматривает не как отвлечение, а как анализ, в результате
которого выявляются истинные, субстанциальные опре-
/ ^3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 449.
^* Там же, т. 4, с. 130.
^5 Там же, с. 131.
59

деления эмпирической реальности. Философ по-своему
был убежден, что категории и понятия — вовсе не
субъективные формы объективного, а есть подлинная
сущность, субстанциальные определения действительной
жизни.
Говоря о гегелевском методе спекулятивной
конструкции, мы, конечно, не забываем о том, что не все
категории, взятые Гегелем для исследования,
абстрагированы от действительности им самим. Многие логические
категории, как известно, разработаны, исследованы
задолго до Гегеля. Но мы помним и о том, что Гегель
проанализировал категории на более широкой основе,
привлек к рассмотрению в логике более широкую сеть
философских категорий, по-новому интерпретировал и
переосмыслил проблему мышления, разработал понятие
категорий, раскрыл их внутреннюю взаимосвязь и
последовательность на основе объективного идеализма. В
отличие от своих предшественников он рассмотрел
категории не как абстрактно-общее, а как конкретно-всеобщее,
содержательное определение мысли.
Как уже отмечалось, категории, их внутренние
взаимосвязи и последовательность взяты Гегелем из истории
философии. Этот факт научной деятельности философа
содержит одновременно положительную и
отрицательную характеристики. Безусловно положительным
является обращение Гегеля к истории познания: приняв
эстафету исследования форм мышления у тех, кто до него
трудился над разрешением этой проблемы, он сам
многое прояснил и продвинул в учении о логическом строе
мышления, и что особенно важно — с диалектических
позиций. Но то, что Гегель некритически относился как
к существующей действительности, так и к отчужденной
от нее духовной культуре, ее истории, истории
философии, неопровержимо свидетельствует об односторонности,
ограниченности собственной его философии. Ведь в силу
того, что он отождествил отчуждение отношений с
опредмечиванием вообще, система искаженных, отчужденных
отношений предстала перед ним как система истинных
отношений людей. Вместо того, чтобы подвергнуть
решительной критике мир отчужденных отношений и его
духовное отражение, как это сделал К. Маркс в
«Капитале» по отношению к капиталистической действительности
и буржуазной политической экономии, Гегель некрити-

чески относился к существующему миру, разделял
иллюзию этого мира о самом себе, о своей истории, о ее
духовных отражениях.
Гегелевская логика, его система категорий, по
существу, является не только результатом этой отчужденной
действительности, но и своеобразной теорией этого мира.
Поскольку Гегель некритически вывел свою систему
категорий из существующего мира, постольку в ней
необходимо отразилась и логика этих перевернутых,
отчужденных отношений. Поэтому критика гегелевской
логики, его учения о категориях ни в коей мере не
сводится только к материалистическому осмыслению,
но предполагает и критику этих отчужденных
отношений, а также критическое переосмысление самой
истории, истории философии и познания.
Гегель повинен не только в том, что идеалистически
абсолютизировал и мистифицировал оторванную от
действительности логику, но и в том, что некритически,
позитивно относился к системе отчужденных отношений.
Поэтому нельзя ограничивать критику его учения о
категориях лишь выявлением его связи с
действительностью, с историей философии. Такая критика может
самое большее свидетельствовать о том, что Гегель в
своей творческой деятельности впал в иллюзию и
допустил нелепую мистификацию, когда логику, идею, систему
внутренне взаимосвязанных категорий рассматривал как
нечто изначальное, само из себя развивающееся.
Необходимо еще понять, теоретически осмыслить, вследствие
чего возникает такое отчуждение в духовной культуре и
что привело философа к отрыву мышления, идеи, логики
от истории познания, от реального субъекта, общества,
общественно-исторических отношений людей и к
признанию этих абстракций как имеюших субстанциальное
значение.
В теоретическом осмыслении этого явления большое
значение имеет критика Марксом Фейербаха. В отличие
от Фейербаха Маркс в критике религии и
идеалистической философии не ограничивается выявлением их связи
с жизнью, сведением духовно-теоретического
отчуждения к его земной основе. Фейербах «не замечает, —
писал Маркс, — что после выполнения этой работы
главное-то остается еще не сделанным. А именно, то
обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя
61

и переносит себя в облака как некое самостоятельное
царство, может быть объяснено только
саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы» ^®.
В своей критике гегелевской философии Фейербах, как
известно, не пытался тщательно анализировать
саморазорванность, противоречивость и отчужденность
общественной жизни, не раскрывал различные формы
разделения труда, которые в их совокупности необходимо
порождают духовное отчуждение, религиозное и
философское самомнение, побуждающее их выдавать себя за
сущность, содержание существующего мира.
Заслуга Маркса и Энгельса и состоит в том, что они
первыми в истории познания глубоко проанализировали
существующую действительность,
общественно-производственные отношения людей, их разорванность и
отчужденность как реальную основу духовного отчуждения
людей, философского и идеологического
самоотчуждения. Они глубоко раскрыли классовые и
гносеологические корни духовно-теоретических форм
самоотчуждения, выявили связь религиозных и философских форм
отчуждения с определенным этапом
общественно-исторического развития и подвергли тщательному критическо-
му анализу товарно-капиталистические отношения, в
которых отношения людей друг к другу, их реальные
связи выступают как отношения вещей. Объясняя
природу этих отношений, К. Маркс писал: «Это — лишь
определенное общественное отношение самих людей, которое
принимает в их глазах фантастическую форму
отношения между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам
пришлось бы забраться в туманные области
религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга
представляются самостоятельными существами, одаренными
собственной жизнью, стоящими в определенных
отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит
в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я
называю фетишизмом, который присущ продуктам
труда, коль скоро они производятся как товары, и который,
следовательно, неотделим от товарного производства» ^'^,
Маркс и Энгельс тщательно проанализировали эту
систему отчужденных отношений, вскрыли ее основные
^^ Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 2.
'^ Там же, т. 23, с. 82.
62

противоречия, выявили реальное существование
коренных социальных форм отчуждения, которые
обусловливают все другие формы самоотчуждения, в том числе и
духовно-теоретические его формы. Но это не все. В своих
теоретических исследованиях они также убедительно
доказали, что мир отчужденной действительности
нераздельно связан с миром товарно-капиталистических
отношений, в недрах которых растут, развиваются и
созревают те силы, которые призваны уничтожить мир
отчужденных отношений. Тогда вместе со старой
системой общественных отношений уйдет из жизни мир
фетишизированных, отчужденных отношений, уступив
место новым общественным связям людей, основанным на
социалистических, коммунистических отношениях.
В своих исследованиях Маркс глубоко обосновал, что
различные формы духовного, религиозного,
философского самоотчуждения связаны с формой общения,
ограниченностью отношений людей друг к другу и природе.
Поэтому преодоление, снятие философского, духовно-
теоретического самоотчуждения необходимо
предполагает сначала всестороннюю критику этих отчужденных
отношений, затем изменение существующей системы
разделения труда и революционное преобразование
общества, которое покоится на частной собственности и
формируемых ею ограниченных общественных отношениях.
Критика религиозного, философского, духовного
самоотчуждения, следовательно, неразрывно связана с
критикой экономического, социального отчуждения.
«Религиозное отражение действительного мира может
вообще исчезнуть лишь тогда, — писал Маркс, — когда
отношения практической повседневной жизни людей будут
выражаться в прозрачных и разумных связях их между
собой и с природой. Строй общественного жизненного
процесса, т. е. материального процесса производства,
сбросит с себя мистическое туманное покрывало лишь
тогда, когда он станет продуктом свободного
общественного союза людей и будет находиться под их
сознательным планомерным контролем» ^^.
Таким образом, истинное понимание природы
логических категорий осуществлено только в марксистской
философии, в которой предметная, практическая дея-
^^ Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 90.
63

тельность, общественные отношения рассматриваются
как основа формирования мышления. Ведь способность
к логическому мышлению — не прирожденная функция
человеческого мозга. Человек не рождается с готовым
мышлением, готовой сеткой логических категорий,
которые на протяжении жизни надо только развить,
усовершенствовать, как ошибочно считают представители так
называемой антропологической философии. На самом
деле и способность мышления, и самое мышление, и
категории выработаны общественным человеком в ходе
сложной борьбы с природой, в процессе очеловечивания
природы, сформированы человеком в процессе его
общения с себе подобными. Сам человек, являющийся
субъектом мышления, сознания, есть прежде всего продукт
социальной истории, общественно-исторического
движения.
В процессе социальной жизни, в ходе своего
становления, по мере формирования общественных отношений
человек вырабатывает сознание, логический строй
мышления. Каковы общение и предметная деятельность
человека, таково и его мышление. Ибо сознание,
мышление — это общественно выработанная функция
социального субъекта, общества в процессе предметной
деятельности и общения.
Только овладевая формами социального общения,
способами изменения и преобразования веществ
природы, отдельно взятый человек может освоить логический
строй мышления ^^. Это понятно, так как мышление не
^^ «...Реальный образ жизни человека, определяющий его
психический склад, не исчерпывается предметно-практической
деятельностью. Она составляет лишь одну сторону образа жизни, поведения
человека в широком смысле. Другой стороной является общение как
специфическая форма взаимодействия человека с другими людьми.
Именно в процессе общения осуществляется прежде всего обмен
идеями, интересами, «передача» черт характера, формируются установки
личности, ее позиции. В процессе общения (как непосредственного,
так и опосредованного развитыми в современном обществе системами
коммуникации) конкретный индивид усваивает опыт, выработанный
человечеством» {Ломов Б. Ф. Состояние и перспективы развития
психологии в СССР в свете решений XXIV съезда КПСС. — Вопросы
психологии, 1971, № 5, с. 18). Б. Ф. Ломов пишет: «Деятельность и
общение — две стороны социального бытия человека, его образа
жизни» {Ломов Б. Ф. Общение как проблема общей психологии. —
В кн.: Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975,
с. 130).
64

есть некая самостоятельная реальность, самостоятельная
субстанция, оно является идеальной формой предметной
деятельности. Если в процессе предметной деятельности
человек изменяет, преобразовывает вещество природы,
приспосабливает его к своей цели реально, то в мысли, в
категориях то же самое совершает идеально. Мышление,
категории — это субъективная форма объективного.
Потому-то и постигать их можно как субъективную форму
объективного мира. Мыслить прежде всего означает
двигаться по форме вещей, по форме предметной
деятельности и общения общественного человека 2°.
Вопрос о возможности и развитии мышления,
сознания связан не просто с возможностью и развитием мозга
как органического вещества, хотя это и важнейшая
биологическая предпосылка, а с развитием общественной
деятельности, предметной деятельности и общения.
Правда, ставшее мышление может иметь некоторую
относительную самостоятельность, но это происходит все
же в определенных пределах. В целом формирование и
развитие мышления, его логический строй внутренне
связаны с развитием человеческого труда, с
возникновением социальной жизни.
Разумеется, трудовая деятельность ставшего
человека существенно отличается от примитивного труда тех
его далеких предков, которые только начали выделяться
из животного царства. Первоначальный труд имел, во-
первых, спорадический характер, во-вторых, в нем отсут-
2° «...Реальность форм освоения объекта (природы) в процессе
человеческой деятельности исторически представлена не
непосредственно, а в тех формах общественной организации самой
деятельности, которые обусловливают и формирование человеческого индивида
как субъекта, в том числе и всех его способностей, включая
способность мышления. Однако все эти опосредствующие общественные
формы человеческой деятельности накладываются на саму эту
деятельность как непосредственное жизненно необходимое условие
самого существования индивидов. В самом деле, трудящийся индивид
выступает в качестве субъекта труда не в силу своих естественных
качеств, своей натуральной организации непосредственно, а в силу
того, что он является носителем общественно закрепленных
производительных сил и соответствующих общественных отношений,
потому что именно в них и только в них представлены субъекту
определения объекта как предмета его деятельности» {Туровский Б. М.
Место индивида в марксовой исторической концепции.— В кн.:
Проблема человека в «Экономических рукописях 1857—1859 гг.» К.
Маркса. Ростов., 1977, с. 47).
5—106 65

ствовали развитые черты целесообразной деятельности,
которая должна была еще долго формироваться, чтобы
стать всеобщим условием человеческой жизни. Во
времена первобытности, подчеркивал Маркс, труд имел
животнообразные формы, он «еще не освободился от
своей примитивной, инстинктивной формы» 2^
Целесообразная же предметная деятельность (как
исключительное достояние человека, когда в трудовом
процессе он не только изменяет форму того, что дано
природой, но также осуществляет свою сознательную
цель) есть продукт истории, продукт человеческого
развития. Первоначально, когда человек только выделяется
из животного состояния, еще нет целесообразной
деятельности, нет такой формы труда, в результате которого
возникает то, что имелось в начале процесса идеально, в
представлении. Такое состояние возникло,
сформировалось в ходе превращения человекообразной обезьяны в
человека.
В процессе эволюции происходит постепенное
превращение спорадической цели, еще удовлетворяемой
природными процессами, в целесообразную деятельность,
которая является всеобщим условием социальной жизни.
Нашему древнему предку целеполагание еще не было
свойственно. Только в ходе своего общения, предметной
деятельности, в процессе овладения общественным
опытом человек осваивает целесообразную деятельность.
А между тем современному человеку способность к це-
леполаганию, целесообразной деятельности, развитой
форме труда может показаться врожденной
особенностью нашего организма. Подобное заблуждение
объясняется той привычной легкостью, с которой современный
человек не только целесообразно действует, пользуется
созданными им самим орудиями труда, не только
заранее представляет возможный результат своей работы,
но и опосредует ,всю |свою деятельность и мышление
всеобщими законами природы, общества и мышления,
т. е. универсальными логическими категориями.
Тем более интересно проследить последовательность
формирования этой способности, выяснить, как из
отсутствия цели, из спорадической и временной цели,
обусловленной еще качеством природных вещей, возникают.
2^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 189.
66

постоянная цель, целеполагание, целесообразная
деятельность, ставшая всеобщим и необходимым условием
человеческой жизни. Как и откуда берется способность
человека построить результат своей деятельности
сначала в голове, идеально? .Ведь и эта способность может
показаться прирожденной относительно ставшего
человека, если непосредственно констатировать
существующий результат, брать человеческое общество в такой
форме, когда труд выступает исключительным достоянием
человека.
Однако важнейшее требование марксистской
методологии гласит: чтобы понять сущность какого-либо
явления, предмета, недостаточно рассмотреть его результат
непосредственно, необходимо познать его в момент
возникновения, на всех этапах развития и чем данное
явление стало. И это имеет большое методологическое
значение и в приложении к интересующему нас вопросу.
В самом деле, мы говорим: целесообразная
предметная деятельность не возникла в готовой форме, она
сформировалась в процессе становления человека,
перехода от животных инстинктивных форм труда к
собственно социальной деятельности. Ведь наши далекие
предки жили в основном животной жизнью; им были
доступны лишь примитивные инстинктивные формы
труда, и только в ходе длительного развития у них могла
возникнуть некая целеполагающая деятельность.
В инстинктивных формах труда нет еще человеческо-
Vo отношения, человеческой целеполагающей деятель-.
ности, а есть только некая целеподобная деятельность,
есть желание, потребление, использование готовых
результатов природных процессов в своих целях. Но без
этого этапа не могла бы возникнуть и истинно
человеческая целесообразная предметная деятельность.
Последняя возникает, во-первых, тогда, когда человек
производит нечто, целесообразно изменяет форму вещества
природы и еще до начала трудового процесса мысленно
представляет результат своей практической
деятельности. Во-вторых, она формируется тогда, когда предмет, не
представляющий для человека непосредственного
интереса, приобретает опосредованное значение в качестве
средства производства вещи, соответствующей его
потребности. И в-третьих, человеческое OTHouienne к прёд-
67'

мету возникает только тогда, когда наши предки, не
удовлетворяясь использованием готовых результатов
действия природы, стали пытаться сами воссоздавать
условия, обеспечивающие возникновение данного
эффекта, данного результата.
Возникновение такой деятельности было уже
крупным скачком в истории становления человека. Оно
способствовало также употреблению орудий труда, хотя
такими орудиями на первых порах могли быть любые
природные вещи (камень, палка), и тем самым наши
предки опосредствовали свое отношение к предметам
потребности. На этом этапе осуществлялся уже выход
первобытного человека из животного состояния,
поскольку систематическое использование даже природных
вещей в качестве орудий труда опосредствовало его
отношение к предметам природы и в то же время
существенно повышало его жизнеспособность, усиливало его
естественные способности, а также наполняло новым
содержанием его отношение к объектам. Под
воздействием изменения жизнедеятельности, обусловленного
систематическим использованием созданных природой
вещей в качестве первых орудий труда, существенно
усложнилась психическая деятельность первобытного
человека. И это понятно: ведь существование животных (в
том числе и диких предков человека) вполне
обеспечивается их инстинктивным поведением, автоматическим
отношением к природе, окружающей среде. Употребление
же орудий, будь ими даже всего лишь готовые
природные предметы, уже серьезно расширило и углубило
деятельность первобытных людей по сравнению с
животными. Именно это усложнение деятельности, возникновение
возможности опосредствованного отношения к
предметам природы и друг к другу сделало недостаточным
инстинктивное, автоматическое отношение к природе.
Если непосредственное, инстинктивное отношение
животных к себе подобным и ко всем другим природным
формам является врожденной способностью, то
орудийное, опосредствованное отношение людей к среде
обитания возникло в обществе в процессе коллективных
трудовых действий, направленных на жизнеобеспечение
сообщества. Эта общественно выработанная способность
передается от поколения к поколению социальным спо-
68

собом, как социальная форма наследования людьми
общественного опыта 2^.
Использование орудий труда — коренное основание
человеческой жизни. Опосредствуя ими свое отношение
к предметам природы, первобытные люди вступали в
сложные социальные отношения и между собой.
Инстинктивные действия оказались уже недостаточными в
этих условиях. Возникла надобность заранее
представлять схему собственного поведения, поведения членов
общества, а также схему действия орудия труда на
предметы природы. Если бы каждый из них не представлял
себе способ действия других людей, то невозможно было
бы осуществлять коллективный труд. А неспособность
мысленно видеть способ действия орудия труда не
позволила бы использовать его как проводник деятельности.
«Средство труда есть вещь или комплекс вещей, — писал
К. Маркс, — которые человек помещает между собой и
предметом труда и которые служат для него в качестве
проводника его воздействий на этот предмет. Он
пользуется механическими, физическими, химическими
свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей
целью применить их как орудия воздействия на другие
вещи» 2^.
Действуя общественно и систематически на объект,
природу с помощью средств труда., человек постепенно
отделялся от животных, создавал основы социальной
жизни, всеобщим условием бытия которой является не
приспособление к окружающей среде, а изменение этой
среды и приспособление ее к своим потребностям.
Человеческое опосредствованное отношение к природе
служило основанием формирования разума и других духовных
способностей, которые в свою очередь являются
идеальным средством опосредствования человеческого отноше-
^^ «Содержание антропогенеза состояло в формировании
деятельности, характеризующейся опосредствованным отношением к
своему предмету, из определенных функций естественных сил
животного предка человека» (Туровский М. Б. Труд и мышление. М.,
1963, с. 57—58). В связи с этим Я. Я. Рогинский и М. Г. Левин
писали, что «возможности, заложенные в физической организации
Homo sapiens, не сразу развернулись во всей их полноте. Значение
нового физиологического уровня человеческого мозга показала лишь
вся последующая деятельность человека» {Они же. Антропология.
М., 1963, с. 310).
23 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 23. с. 190.
69

ния к действительности. Касаясь именно этой функции
разума, Гегель писал: «Разум столь же хитер, сколь
могуществен. Хитрость состоит вообще в
опосредствующей деятельности, которая, позволив объектам
действовать друг на друга соответственно их природе и истощать
себя в этом воздействии, не вмешиваясь вместе с тем
непосредственно в этот процесс, все же осуществляет
лишь свою собственную цель» ^'^.
Таким образом, использование орудия труда,
опосредование им своего отношения к природе несомненно
следует считать поворотным пунктом в истории
очеловечивания человека, хотя до изготовления орудия труда по
собственному замыслу еще очень далеко. Но именно
создание орудия труда и является решающим условием
для формирования действительно человеческой
социальной жизни. В самом деле: если употребление предметов
природы в качестве орудий присуще даже некоторым
видам животных, то искусственное изготовление
(создание) орудий труда, систематическое их применение —
специфическая особенность только человека. Наш
животный предок превратился в человека, а социальная
жизнь начала функционировать на собственной основе
только тогда, когда он стал изготовлять каменные
орудия, которые помещал между собой и природой как
проводники своей целесообразной деятельности.
Создание орудий труда в громадной степени
расширяло сферу деятельности человека, повышало
производительность его труда и углубляло общественные
отношения. Все это имело огромное значение для
социального и духовного развития человека. Ведь простое
употребление природных предметов в качестве орудий труда не
могло способствовать быстрому развитию сознания,
мышления, поскольку эта примитивная предметная
деятельность осуществлялась пока в некоторой конечной
форме и человек еще не постиг всеобщей, родовой формы
предметной деятельности.
Трудовая деятельность достигает своей
субстанциальной, родовой формы только тогда, когда человек сам
изготавливает орудия труда. «Особенность труда как
отношения субъекта и объекта состоит в том, — пишет
"^^ Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М 1975
т. 1, с. 397.
70

М. Б. Туровский, — что обоюдный обмен
характеристиками (в котором человек получает предметные
определения, представленные в навыках, способах его
объективной деятельности, а объект получает человеческие
определения в потребительских характеристиках
продукта труда) оказывается вынесенным вовне
собственных определений и субъекта и объекта и представляет в
качестве обособленного третьего звена
субъект-объектного отношения. Это третье звено предметно
представлено в орудии труда» ^^
Создание и изготовление орудий труда в громадной
степени повышает господство человека над природой,
обеспечивает его относительную независимость от
различных случайностей.
Научившись изготовлять орудия труда, человек
существенно развил свое производство, стал эффективно
изменять предметы природы, приспосабливать их к
своим потребностям. Только такая предметная
деятельность, которая основана на орудиях и средствах,
изготовленных самим человеком, делает труд подлинно
человеческой деятельностью. Именно такая деятельность
и является основой возникновения и быстрого развития
сознания, мышления и других человеческих
способностей. «Труд посредством орудия ставит человека не
только перед материальными, вещественными объектами,—
писал А. Н. Леонтьев, — но и перед их взаимодействием,
которое он сам контролирует и воспроизводит. В этом
процессе и осуществляется их познание человеком,
превосходящее возможности непосредственно-чувственного
отношения. Если при прямом взаимодействии «субъект-
объект» последний открывает свои свойства лишь в
границах, обусловленных составом и степенью тонкости
ощущений субъекта, то в процессе взаимодействия,
опосредствованного орудием, познание выходит за эти
границы. Так, при механической обработке предмета из
одного материала предметом, сделанным из другого
материала, мы подвергаем безошибочному испытанию их
относительную твердость в пределах и с точностью,
совершенно недоступной нашим органам кожно-мышечных
^^ Туровский М. Б. Место индивида в Марксовой исторической
концепции. — В кн.: Проблема человека в «Экономических рукопи^
сях 1857—1859 гг.» К. Маркса. Ростов, Ш77, с. 48.
71

ощуидений: по воспринимаемой деформации одного из
них мы заключаем о большей твердости другого. Идя
далее по этому пути, мы, конечно, приходим к
выделению объективных единиц, применение которых способно
дать насколько угодно точное и, главное, независимое от
колеблющихся порогов ощущения познание данного
свойства предметов» ^^.
Когда человек опосредствует свое отношение к
природе именно теми орудиями и средствами труда, которые
сам предварительно изготовил, то углубляется и
усложняется его отношение к объекту. Оно (отношение к
объекту) теперь характеризуется тем, что опосредует свое
же опосредованное. Иными словами, между человеком и
его объектом возникает сложная цепь опосредования.
Вот пример: каменный топор, являющийся продуктом
определенной целесообразной деятельности, в свою
очередь становится орудием, средством для производства
других вещей. Стало быть, в мозгу человека должны
возникнуть идеальный образ вещи, являющейся
конечным результатом трудового процесса, но еще раньше —
образ топора как продукта предшествующего труда, а
также представление о функции, которую топор будет
выполнять в процессе труда. Если на предшествующем
этапе развития человеку достаточно было иметь
представление о действии опосредуемого природного
предмета, то теперь возникла необходимость создавать
мысленный образ предмета, который опосредует его же
опосредование. Именно благодаря производству орудий труда
человек стал на собственные ноги, сформировалось его
общественное отношение, дальнейшее развитие получили
мышление, сознание, язык, без которых не могло так
быстро прогрессировать человеческое общество.
Как совершенно справедливо заметил чешский
философ Радован Рихте, орудие труда — не только
проводник человеческого воздействия на предмет, но
одновременно и условие его развития. И нет никакого сомнения
в том, что человек, производящий вещь посредством
орудия труда, являющегося продуктом предшествующего
труда, находится на гораздо более высоком уровне
развития по сравнению со своими предками, которые умели
2^ Леонтьев А. Н. К. Маркс и психологическая наука. —
Советская педагогика. 1968, № 8, с. 72.
72

только помещать между собой и природой готовые вещи
той же природы. И это естественно, потому что
отношение первого к природе и другим людям является намного
более глубоким, чем отношение второго.
Внутренняя связь становления 'человека с развитием
средств труда доказывается всей социальной историей.
Наукой установлено, что ступени развития человека
определяются не морфологическими изменениями
организма, а уровнем и характером развития его предметной
деятельности. «Такую же важность, — писал К. Маркс,—
какую строение останков костей имеет для изучения
организации исчезнувших животных видов, останки
средств труда имеют для изучения исчезнувших
общественно-экономических формаций. Экономические эпохи
различаются не тем, что производится, а тем, как
производится, какими средствами труда. Средства труда не
только мерило развития человеческой рабочей силы, но
и показатель тех общественных отношений, при которых
совершается труд» 2''.
Действительно, возникновение и развитие предметной
деятельности, создание орудий труда, опосредование ими
своих отношений к природе, осознание того, что они
существуют для определенной цели, для преобразования
предмета природы, существенно продвинуло развитие
человека. С этого момента начинается выделение
субъекта деятельности, объекта и общественных отношений.
Развитие человеческого общества отныне не
регулируется действиями органических законов, а подчиняется
всеобщему историческому закону оби],ественного
развития, который определяет переход человеческого общества
от одной ступени к другой. На самом деле, со времени
своего существования человек биологически, структурно
мало изменился, хотя за это время произошли крупные
изменения в общественной жизни, сменился ряд
общественных форм, общественно-экономических формаций.
Все это еще раз убеждает в том, что человеческая
жизнь не есть приспособление к условиям
существования, а есть социальная жизнь, которая обязана своим
возникновением активному приспособлению человеком
вещества природы к своим потребностям. Человек
реально и исторически существует, только целесообразно из-
27 Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 191.
73

меняя природу и соответственно преобразуя свои
общественные отношения. Если животные все свои способности,
содержание, сущность имеют актуально в
морфологической структуре, биологической организации, то человек
аккумулирует себя, свое содержание, сущность — в
совокупности общественных отношений, в общественных
орудиях и средствах преобразования и изменения
природы.
Поведение, образ жизни животных главным образом
связаны с их структурой, детерминированы их
инстинктом. В процессе их индивидуального опыта их видовая
деятельность может только несколько
совершенствоваться. Поэтому в развитии животных не существует особой
проблемы по освоению индивидом опыта вида, способа
его существования, так как каждый индивид со дня
своего рождения целесообразно приспособлен к
существованию вида, имеет актуально в себе всю программу
жизнедеятельности вида.
В человеческом обществе все происходит по-другому.
Биологическая структура человека, его морфологическая
организация является лишь предпосылкой человеческого
существования, но из нее непосредственно нельзя вывести
сущность человека, сущность социальной жизни. Само
совершенство человеческого тела, мозга и человеческой
руки может быть успешно объяснено только в том
случае, если принимается во внимание существование
труда, социальной жизни. Поэтому следует подчеркнуть, что
сущность человека, образ жизни, сознание и мышление
могут быть поняты только в том случае, если исходить
из предметной деятельности человека, его общения и из
формы общественных отношений.
Активное отношение к природе свойственно человеку
на всех этапах его существования. Человек
преобразовывает и познает природу, вовлекая ее в сферу своей
практической деятельности. Исследование природы вне
человека, вне человеческих общественных отношений к
ней — это абстрактное, одностороннее исследование.
«Даже звездное небо, — справедливо писал Э. В.
Ильенков, — в котором человеческий труд реально пока
ничего не меняет, становится предметом внимания и.
созерцания человека лишь там, где оно превращено
обществом в средство ориентации во времени,; и в пространст-
74

ве, в «орудие» жизнедеятельности
общественно-человеческого организма, в «орган» его тела, в его
естественные части, компас и календарь» ^^.
В процессе предметной деятельности, общения, в хо*
де деятельного изменения субъектом объекта возникают
логический строй мышления, категории, посредством
которых люди мыслят и двигаются по формам вещей.
Категории — это ступени, уровни вовлечения природы в
сферу человеческой практической деятельности. Предметы-
природы раскрывают свое содержание, универсальные
определения только в процессе активного, деятельного
отношения к ней. Так, например, человек мог видеть
камень, обратить на него внимание и тогда, когда
находился на самой ранней стадии своего развития. Но возник
действительный интерес к камню, началось познание его
свойств, качества, количества, меры у древних людей
именно тогда, когда они пытались создавать свои
каменные рубила, когда камень вовлекли в человеческую
практическую деятельность.
Человек выделял нужные качества, качественные
определенности предметов природы, а также накапливал
и развивал их по мере развития своей практической
деятельности. Поэтому выявление качества предметов, их
целесообразное использование, развитие интеллекта —
все это является результатом долгого поиска,
результатом истории. «Судя по всему, — писал А. Ф. Анисимов,—
человек ощупью, через практику использования камня
искал пути к производству искусственных орудий труда.
Для этого необходимо было избрать наиболее пригодный
материал, найти через массу проб и ошибок первичные
приемы его обработки и простейшую рациональную
форму орудия. Эти жизненно важные задачи, диктовавшиеся
потребностями производства материальной жизни, были
решены человечеством только в шелльское время,
памятники шелльской культуры связаны с появлением так
называемых ручных рубил и грубых рубящих орудий (чоп-
перы), которые наряду с отщепами и примитивными яд-
рищами (нуклеусами) были основным видом
человеческих изделий той поры» 2^.
2^ Ильенков Э. В. Диалектическая логика: Очерки истории и
теории. М., 1974, с. 187.
^^ Анисимов А. Ф. Исторические особенности первобытного
мышления. Л., 1971, с. 25—26.
75

Внимательный анализ истории этого периода свиде^-
тельствует о том, что путь к открытию особенностей
предмета, его качества, нужной стороны у человечества,
примерно одинаков. В этом убеждает, например,
применение шелльской формы орудий. -«Широкое
распространение этой формы орудий ив Южной Европе, и в
Африке, и на южных окраинах Азии, иначе говоря, всюду, —
писал А. Ф. Анисимов, — где в настоящее время
известны следы палеолита, столь же наглядно доказывает, что
человек шел к решению данной задачи одним и тем же
общественно-историческим путем» ^°.
В процессе дальнейшего развития человеческой
практики, предметной деятельности и человеческого общения
люди открывают новые качества предметов и явлений.
Накапливая наблюдения, выводя из них практические
знания, люди позднее научились совершенствовать
форму и качество каменных рубил и постепенно стали
привлекать новые материалы для изготовления орудий
производства. «Ашелльские рубила по сравнению с шелль-
скими постепенно становятся более совершенными,
лучше оббитыми, более легкими. Разнообразные по форме —
овальные, круглые, дисковидные, — они имеют иногда
вытянутый ножевидный конец или острый режущий
край» ^К
Прогресс в изготовлении орудий труда, развитии
человека обусловил изменение и усложнение объекта
человеческой деятельности. Так, в мустьерское время люди
стали систематически охотиться на крупных животных
(мамонтов, пещерных медведей и др.). И в то же время
совершенствовалась практика изготовления орудий,
росло их число и конкретизировалось целевое назначение.
Так, если в шелльское время человек ограничивался в
своей деятельности каменными рубилами, то мустьер-
ская культура убеждает в том, что он уже научился
скалывать кремневые пластины, из которых изготовлял
режущее и колющее охотничье оружие. «К началу мусть-
ерской эпохи, — писал А. Ф. Анисимов, — начинает
широко применяться техника скалывания кремневых
пластин с предварительно обработанного дисковидного
кремневого ядрища. Из этих пластин, полученных в результа-
^" Анисимов А. Ф. Исторические особенности первобытного
мышления. Л., 1971, с. 26.
^^ Тям же, с. 2У.
76

те ударов каменным отбойником по краю ядрища, легче
было изготовить более совершенное режущее и колющее
охотничье оружие, и в частности разнообразные формы
остроконечников, служивших преимущественно в
качестве наконечников копий» ^^.
Все это было связано с определенной ступенью
исторического развития человека, его возможностями, когда
он еще не умел действовать огнем, плавить металл и
поэтому создавал свои орудия труда посредством удара
одного предмета о другой. Вследствие этого он
закономерно обратил внимание на камень и кремни.
Первобытных людей привлекали, видимо, такие их качества, как
твердость, ломкость и т. п. Кроме того, «орудия, которые
стал изготовлять из камня путем сколов, — отмечал
И. И. Мещанинов, — были доступны каждому его
современнику и не требовали для своего изготовления особых,
даже самых примитивных мастерских. Хозяйственной
необходимости в больших объединениях еще не
возни кло»^^.
В развитии человека, в совершенствовании его
интеллекта, в открытии универсальных определений предметов
и явлений еще большее значение имело развитие
человеческого общения, общественных отношений,
возникновение коллектива, открытие силы, качества коллективной
деятельности. С этого времени в человеческой жизни
прогресс заметно ускорился, возник звуковой язык,
расширилось поле деятельности человеческого мышления.
«Возникшая тогда простая кооперация труда в охоте на
крупных животных делала осуществимыми и те
мероприятия, которые были не под силу одному человеку.
Только опираясь на коллективный труд как на основную
и решающую силу первобытного производства, человек
мог добывать таких животных, как древний слон,
носорог, дикий бык, лошадь» з^, кости которых как раз и
были обнаружены учеными с позднешелльскими
орудиями на одной из стоянок наших древних предков.
В становлении человека, в развитии его мышления
имело громадное значение открытие первобытным
человеком силы коллектива, силы общественной связи лю-
^^ Анисимов А. Ф. Исторические особенности первобытного
мышления. Л.. 1971, с. 30.
33 Там же, с. 27—28.
3* Там же, с. 28.
77

дей, силы рода. Все это дало ему возможность
постепенно открыть силу целого, его взаимоотношения с частью,
выявить силу количества, познать меру вещей,
постигать рефлективные отношения как в предметах природы,
так и в общественных отношениях. Но и это не все.
Первобытное производство, возникновение и развитие
.человеческого коллектива сопровождалось кооперацией,
разделением труда внутри коллектива. Каждый член
сообщества в процессе производства должен был
выполнять определенную функцию, определенную задачу в
коллективной деятельности первобытных людей. Все это
явилось действительной причиной развития
человеческого мышления, его логического (категориального)
строя.
Но что же представляет собой логический строй
мышления, категории? Как они формируются? На эти
вопросы, как известно, исчерпывающий научный ответ дала
только философия марксизма, согласно которой основу
формирования логического строя мышления, категорий
надо искать в предметной деятельности, в общественно-
производственных отношениях людей. Все человеческое
содержание, его способность к целеполаганию, субъект-
но-объектное отношение, даже определенная форма руки
и развитый мозг тоже являются результатом социальной
истории, трудовой деятельности наших предков. Еще
более верно это относительно формирования человеческих
чувств, понятий, духовных способностей, этических норм
и эстетических категорий.
Истинность марксистской трактовки проблемы
происхождения и совершенствования человеческой
способности к логическому, категориальному мышлению широко
подтверждается данными таких современных наук, как
антропология, психология и педагогика. В работах
А. Н. Леонтьева, Л. С. Выготского, А. Р. Лурии глубоко
развито основное содержание марксистского понимания
человека, его мышления и сознания ^^.
35 Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1959; Он же.
К. Маркс и психологическая наука. — Советская педагогика, 1968
№ 8, с. 64—75; Он же. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975
Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М., 1960;
Лурия А. Р. Мозг человека и психические процессы. М., 1963, т. 1
1970, т. 2; Он же. Сознательное действие, его происхождение и моз
говая организация. — Вопросы психологии, 1969, № 5.
78

Итак, в настоящее время можно считать вполне
доказанным, что человеческое мышление, логические
категории— это формы отражения, в которых схватываются,
синтезируются уровни, ступени, узловые пункты
предметной деятельности и общения, выработанные всей
историей развития человечества. Начало же этого процесса
относится к тому времени, когда производство
материальных благ стало постепенно превращаться во всеобщее
основание человеческой жизни.
Человек не рождается с готовой социальной
программой, готовой способностью к деятельности, к логическому
мышлению. Все человеческие атрибуты, качества
находятся вовсе не в природном его определении, а
существуют в способе и форме человеческой деятельности и
общения. Поэтому человек становится человеком,
приобретает человеческую сущность, формирует логическое
мышление, только приобщаясь к общественной,
предметной деятельности, включаясь в сферу социального
движения. Касаясь проблемы мышления, способности к
мышлению, Э. В. Ильенков писал: «Это умение челове^»
ческого тела постигать и действовать с телами внеишего
мира сообразно их собственной логике. Мыслящим суще^
ством каждый ребенок, а не только слепоглухонемой,
становится там, где он научается умно обращаться с
предметами, созданными человеком для человека, —
ложка, тарелка, игрушка, одеяло и прочее. Когда он в
этом мире осваивается и начинает действовать в нем по-
человечески, он и обретает то, что мы называем
человеческим мышлением, умом» ^^.
Поскольку же разум, сознание, логический строй
мышления являются продуктом социально
организованной целесообразной предметной деятельности, а отнюдь
не врожденной привилегией того или иного индивида,
постольку они наследуются, передаются от поколения к
поколению не посредством генетической программы,
наследственного кода, а социальным, общественным
способом. И каждый отдельный человек формирует свое
сознание, вырабатывает систему всеобщих определений
только посредством освоения способов деятельности
общества, форм человеческого общения, приобщаясь к уже
накопленным духовным богатствам.
Огни Алатау, 1977, 15 ноября.
79

Вместе с тем, как пишет А. Н. Леонтьев, «каждый
отдельный человек не повторяет
общественно-исторического процесса производства сознания. Но сознательное
отражение мира не возникает у него и в результате прямой
проекции в его мозг представлений и понятий,
выработанных предшествующими поколениями. Его сознание
тоже является продуктом его деятельности в предметном
мире. В этой деятельности, опосредованной общением с
другими людьми, и осуществляется процесс присвоения
им духовных богатств, накопленных человеческим родом,
воплощенных в предметной чувственной форме» ^^.
В человеческом обществе возникает новая форма
выработки, хранения и передачи наследственности,
которая имеет колоссальное преимущество перед
предыдущей: она совершенна и пластична в накоплении
общественной информации, общественного опыта, а также имеет
большие преимущества в передаче общественного опыта
последующим поколениям. В своем развитии человек не
достиг бы известных совершенств, его инстинктообраз-
ные операции с камнем и палкой не достигли бы уровня
более совершенных орудий труда, не возникли бы
развитые общественные отношения, духовная культура, если
бы наши первобытные предки не нашли способа
передавать накопленные знания и умения новым
поколениям.
Большие преимущества человеческого общества
обнаруживаются и в том, что здесь общественный опыт
аккумулируется не только в форме общения, в орудиях и
средствах труда и производственных отношениях, но
также в языке, как важнейшем средстве обмена мыслями,
как удобном и эффективном средстве хранения и
передачи общественного опыта и социальной информации ^^.
С возникновением языка, мышления, сознания развитие
человека, человеческого общества заметно ускорилось,
расширился его кругозор, углубилось его общение и
эффективнее стала его борьба с природой. Все это
реально способствовало дальнейшему отделению
человеческого общества, социальной жизни от животного царства.
^^ Леонтьев А. Я. К. Маркс и психологическая наука. —
Советская педагогика, 1968, № 8, с. 68.
^^ См.: Леонтьев А. Н. Возникновение и первоначальное развитие
языка. М., 1963.
80

в процессе деятельного освоения общественного
опыта, общественной сущности, общественного способа
деятельности и общения человек активно, деятельно
присваивал себе как общественное содержание, так и
систему всеобщих идеальных структур, которые существуют
объективно, независимо от отдельных индивидов ^®.
В силу того, что ребенок легко и быстро овладевает
логическим строем мышления, категориями, они могут
показаться врожденными, априорными способностями
мышления. При этом как-то упускается из виду, что
способность к логическому мышлению выработана
человечеством в процессе долгого развития и что категории
поэтому — прежде всего достояние общества. В
процессе же индивидуального развития каждый отдельный
человек лишь осваивает, превращает
общественно-исторический опыт и разум в свое внутреннее достояние, в свою
сущность и тем самым действует и мыслит по мерке
общества и, следовательно, по мерке всех вещей
природы.
Благодаря материалистическому обоснованию
категорий, логического строя мышления была преодолена
всякая мистификация в этой области. При этом
относительная самостоятельность мышления, системы духовной
культуры, некоторая внутренняя логика их развития,
конечно же, отнюдь не отрицаются.
Великая заслуга К. Маркса состояла именно в том,
что он, не отрицая относительной самостоятельности
мышления, обосновал его чувственно-практическое
происхождение. Категории трактуются в марксистской
философии не как ступени развития абсолютного духа, а как
универсальные формы мышления, отражающие этапы
чувственно-практического изменения окружающей
действительности. Чрезвычайно важно и то, что предметная
деятельность понимается в материалистической диалек-
^^ «Объективность «идеальной формы» — это, увы, не горячечный
бред Платона и Гегеля, — писал Э. В. Ильенков, — а совершенно
бесспорный, очевидный и даже каждому обывателю знакомый
упрямый факт». И далее: «Идеализм — это совершенно трезвая
констатация объективности идеальной формы, то есть — факта ее
независимого от воли и сознания индивидов существования в пространстве
человеческой культуры, оставленная, однако, без соответствуюш.его
трезвого научного объяснения этого факта» (Ильенков Э. В.
Проблемы идеального.—-Вопросы философии, 1979, JSfe 7).
6-106 81

тике не только как пассивная основа мышления, но и
как то, что активно формирует логический строй
мышления, универсальные нормы, отражаюпдие всеобщие
законы природы, общества и мышления. Категории — это
исторически возникшие принципы, законы мышления и
деятельности, посредством которых предмет дается и
мыслится. Они являются объективными формами,
которые одновременно выступают как формы и законы
субъективной деятельности, то есть практики и познания.
Поэтому категории мышления выступают как такие
универсальные понятия, которые дают возможность человеку
мыслить, двигаться по форме вещей, постигать
способ формирования, способ реального функционирования
предметов и явлений.
Категории материалистической диалектики
рассматриваются, таким образом, как те рельсы, по которым
человек движется в соответствии с логикой предметов,
как логические рычаги, при помощи которых
осуществляется познание объективной действительности. Поэтому,
когда речь идет о конкретности истины и о конкретном
познании объекта, то абстрактного постулирования
недостаточно, необходимо тщательно проанализировать
логические законы и принципы, обеспечивающие
диалектическое познание материальной действительности.
Такое глубокое познавательное значение категорий
связано с тем, что они являются отражением
действительности, идеальной формой практического предметного
изменения действительности. То, что на стороне
человеческой предметной деятельности выступает как
реальный результат, предмет, на стороне мышления — это
идеальный результат, то есть понятия, логические
категории. Предметная деятельность в первом случае
получает реальное воплощение, а во втором — идеальное.
Эти две стороны небезразличны друг другу, они способны
превращаться друг в друга, поскольку теория
воплощается в реальность, а реальность отражается в
теоретическом познании.
Иными словами, всеобщие формы бытия,
универсальные способы изменения предметов природы в процессе
практического изменения превращаются в план
субъективного — формируются категории мышления, которые
в свою очередь выступают в качестве всеобщего условия
82

формирования знания. В результате такой деятельности
происходит совпадение всеобщих законов бытия и
мышления. Законы формирования теоретического знания —
категории, — отражая форму предметно-практического
изменения человеком природы, в то же время выступают
как воспроизведение всеобщих законов бытия. Л
практическая предметная деятельность человека как раз и
является тем особым звеном, в котором совпадают бытие
и мышление. Она является той реальностью, которая
обусловливает превращение материального в идеальное,
объективного в субъективное.
Предметная деятельность не исчерпывается
воспроизведением наличного бытия природы. Если бы все
обстояло так, то практика была бы пассивной —
воспроизводящей и реконструирующей деятельностью. Предметная
деятельность человека, являясь активной, творческой, не
только воспроизводит существующее, но и создает новое.
Именно на этой стороне практики сконцентрировал свое
внимание французский философ Сартр и, впадая в
крайность, оторвал ее от материального объективного бытия
и истолковал как чисто конструирующую деятельность по
преобразованию природы. Объективный же анализ
показывает, что в предметной деятельности человека
находятся в нераздельном единстве отражение и активность,
воспроизведение и творчество. Поскольку в предметной
деятельности человека не только воспроизводятся предметы
природы, но также схватывается, постигается всеобщий
способ изменения, формообразования предметов
объективной действительности (практика в чистом виде
совпадает с универсальным изменением, формообразованием
в природе), постольку практика выступает как активная,
творческая и формирующая предметы реальность. В
силу того, что в практике даны универсальные законы
формирования, изменения природы, человек в своей
производственной деятельности не только воспроизводит,
реконструирует любые предметы природы, но также
способен формировать, создавать бесконечное
количество новых, отсутствующих в природе вещей. В этом
именно проявляется универсальность человеческой
деятельности, ее способность изменять мир, окружающую
действительность по логике самой бесконечной
природы.
По мере развития общественной практики люди мо^
83

гут, таким образом, активно достраивать природу,
создавая такие предметы, которые заложены в ней в потенции
либо не заложены вообще. Человек обладает
возможностью мыслить и познавать любые объекты, ибо он
относится к природе с точки зрения всего человеческого
общества. В отличие от животного, которое относится к
природе только с позиции своего вида, поскольку имеет
внутри себя закрепленную схему поведения, человек
внутренне раскрепощен, ибо имеет в себе определенные
способы поведения в познавательном процессе, потому
производит и познает универсально. К любому явлению
человек может подойти с меркой этого же явления,
потому в принципе способен познать и воспроизвести всю
природу.
Активная реконструкция, которой подвергаются
природные вещи в трудовом процессе, необходимо
предполагает изменение этой вещи для практических нужд,
но только такое изменение, которое не препятствует ее
существованию, не противоречит ее природе.
Практическое преобразование предмета природы позволяет
выявить не только его внешние свойства, но и внутренние
связи, сущность, то есть одновременно с практическим
воздействием на предмет осуществляется и его познание.
Предмет в процессе его преобразования включается в
более или менее широкую сферу других вещей. При этом
происходит обмен воздействием их друг на друга,
выявляются в ходе данного взаимодействия внутренние,
существенные связи. В человеческой деятельности, таким
образом, происходит выявление сущностных элементов
предметов объективного мира. Важно подчеркнуть, что
человек, практически преобразуя предмет, выявляя его
внутренние потенции, как бы достраивает его и в своей
человеческой деятельности воспроизводит внутреннюю
форму движения предмета, познает его сущность.
Практически-преобразовательная и
идеально-познавательная деятельность осуществляется на протяжении
всей истории человека и выступает в единстве. Способы
такой деятельности передаются от поколения к
поколению, освобождаясь на долгом историческом пути от
всего случайного, несущественного. Поскольку каждое но-
вое поколение заимствует у своего предшественника его
всеобщие и необходимые формы предметной деятель-
84

яости и познания, всеобщие способы воспроизведения
форм движения предметов, постольку реально обеспечи^
вается прогресс в производственной и познавательной
деятельности людей.
Категории мышления суть выкристаллизованные в
ходе тысячелетней истории человечества всеобихие
условия познания. Их корни находятся в прошлом опыте
человечества, а сами категории оказываются фигурами,
в которых запечатлены рациональные результаты
человеческой практической и познавательной деятельности.
Категории суть всеобщие определенности бытия,
практически освоенные в активной деятельности общества.
Из всех форм мышления именно категории как
наиболее общие понятия занимают центральное место в
диалектической логике. Они являются некоторыми
внутренними целостностями. Несмотря на длительную
историю, категории, мышление вообще лишь в
марксистской философии и получили свою подлинную
интерпретацию, представ в качестве отраженных форм
предметной деятельности людей.

Глава 3
ПРИНЦИПЫ СИСТЕМАТИЗАЦИИ
КАТЕГОРИЙ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ
Диалектическая логика как философская наука не
ограничивается исследованием категорий, форм
мышления самих по себе, а ставит задачу выработать и
обосновать целостную теорию мышления, раскрыть
внутренние взаимосвязи форм, категорий и принципов
мышления посредством метода восхождения от абстрактного к
конкретному. При таком исследовании логических
категорий невозможно исходить из субъективных
предпосылок, гипотетических соображений. Сам метод
исследования диктует необходимость доказать, обосновать
субординацию форм мышления, логических категорий
на объективной основе, ибо теория как теория есть
воспроизведение целостного объекта, сведение
многообразного к единому и теоретическое восхождение,
саморасчленение этого единого в многообразие.
Разработка научно обоснованной внутренней
взаимосвязи, субординации категорий является весьма сложной
и трудной задачей. Всестороннее ее решение
предполагает дальнейшее развитие марксистско-ленинской
философии, разработку и решение ряда фундаментальных
проблем, на которые в свое время указывал В. И. Ленин.
Поэтому на систематизацию категорий никогда нельзя
смотреть как на формальную деятельность по
расстановке категорий (понятий) в определенном порядке для
удобства работы с ними, их необходимо вывести,
обосновать на прочном фундаменте развития человеческой
практики и истории познания. «Категории надо вывести
(а не произвольно или механически взять) (не «расска-
86

зывая», не «уверяя», адоказыва я...) исходя из
простейших основных (бытие, ничто, становление (das
Werden)) ^не беря иных) —здесь, в них «все развитие в
этом зародыше» ^
В отличие от субъективных, произвольных способов
рассмотрения категорий (понятий) Гегель, как было
сказано, руководствовался некоторым единым принципом в
их исследовании, реализовал метод восхождения от
абстрактного к конкретному. Касаясь вопроса об
обоснованности своего способа систематизации логических
категорий, он подчеркивал, что тайна его логики, его
способа обоснования внутренней последовательности
категорий находится именно в «Феноменологии духа».
Диалектико-материалистическая логика должна быть
научной, и поэтому она предполагает всестороннее
обоснование условий систематизации логических категорий.
Основными опорными основаниями систематического
изложения диалектической логики могут быть:
закономерности развития практической деятельности, развитие
историко-философского процесса, научного познания и
умственного развития ребенка. Внимательный анализ
этих кардинальных принципов дает возможность, с одной
стороны, обосновать структуру диалектической логики, а
с другой — раскрыть связи и последовательность
категорий.
Практика и основания систематизации категорий
диалектической логики. Марксистско-ленинская теория
диалектики является материалистическим учением, поэтому
в ней категории и принципы трактуются прежде всего
на базе теории отражения, как ступени, формы, как
некоторые итоги практического изменения и познания
человеком природы. Исследование закономерностей
человеческой практической деятельности, механизма ее
функционирования должно быть ключом к разгадке
истинной субординации логических категорий, понятий и
принципов диалектики.
Философию диалектического материализма от всех
других философских направлений отличает тезис о
субстанциальной роли чувственно-предметной деятельности.
Действительность в марксизме-ленинизме непосредствен-
^ Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 29, с. 86.
«7

но понимается как «человеческая чувственная
деятельность, практика»'^. Поэтому диалектический
материализм противостоит в качестве единственно
последовательной системы материалистического монизма всем
направлениям механистического или идеалистического
толка. На всех этапах и во всех формах деятельность
как практического, так и гносеологического субъекта
органически вписывается в природу в качестве исходных
данных. В процессе чувственно-предметной деятельности
человек расчленяет противостоящую природу на
взаимосвязанные, взаимоопределяющие моменты, «рассекает»
природу на компоненты, перерастающие в чувственные
факторы, схемы и орудия деятельности самого человека,
в связи с чем они в процессе мышления функционируют
в качестве категориальных средоточий,
идеализированных моментов, т. е. понятий, отражающих наиболее
фундаментальные закономерности предметной области,
превращаются в категории мышления, в соответствии с
которыми протекают процессы практической и
познавательной деятельности. Чувственно-предметная
деятельность людей предстает как исходное основание всех
других видов деятельности, именно в ней происходит
непосредственное совпадение понятий субъекта (человека)
с реальностью.
Именно практика общественного субъекта, когда
общество в целом предстает в качестве универсального
существа, выражающего в своей деятельности всеобщие
свойства, формы и отношения бытия, осваиваемого в
ходе общественно-исторического процесса, и есть та
основа, благодаря которой марксистско-ленинская философия
решает проблему понимания природы мышления.
«Подлинное научное решение природы познания и
теоретического мышления оказалось возможным лишь с позиций
диалектического материализма, который посредством
введения категории общественной производственной
практики опирался на активность человека в процессе
материальной, практической деятельности, доказал
зависимость теоретического мышления от реальности,
обосновал принцип отражения»^. Категории мышления —
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3', с. 1.
^ Абдильдин Ж. М., Касымжанов А. X., Науменко Л. К., Бака-
нидзе М. И. Проблемы логики и диалектики познания Алма-Ата
1963, с. 73.
88

это не простые слепки, образы природных сил: это
образы практически освоенной природы, когда
онтологические соотношения природных безличных образований
осваиваются человеком, обществом в целом как формы
логики. Практически преобразующая деятельность людей
оказывается всеобщим базисом, на основе которого
возникает познание как реализация духовной потенции
практического процесса. Человек, вступая в чувственно-
предметную деятельность, воспроизводит логику
природной субстанции; предметная деятельность человека как
бы выявляет весь спектр связей, тенденций и
возможностей природы; именно в деятельности человека как
инициирующей единицы природные субстанциальные
силы находят свое воплощение.
Формы мышления должны быть исследованы в свете
марксистско-ленинской концепции деятельностной
сущности человека. Именно чувственно-практическая
деятельность людей оказывается ближайшей перспективой
мышления, источником формирования логических форм.
Тут не может быть простого сопоставления логических
форм и предметного содержания, необходим анализ
претворения этого предметного содержания в процессе
предметной деятельности общественного человека в
формы его мышления. Только при таком подходе формы
мысли обнаруживают свою содержательность, свою
неразрывную связь с объективной реальностью. Попытка
же непосредственного сопоставления форм мысли как
таковых с формами вещей, игнорирующая генезис
мышления, необходимо приведет к неудаче.
Как известно, изолированное рассмотрение
логических форм — один из основных пороков позитивистской
концепции логики. Поэтому попытка решения проблемы
систематизации логических форм «в лоб», попытка
простого упорядочения данного логического материала не
может привести к успеху. Вопрос о систематизации
категорий в своей рациональной постановке перерастает
в проблему мышления и логического вообще, в проблему
закономерностей исторического развития познания.
Мышление есть дериват чувственно-практической
деятельности общественного индивида; формы мышления
суть превращенные формы чувственно-предметной
деятельности. Из этого следует, что формы мышления пред-
89

ставляют собой как бы остановленные и
зафиксированные формы предметной деятельности по освоению
содержания предметного мира, конечные формы
бесконечно развивающегося познания. Именно здесь дано
как ведущее противоречие, управляющее процессом pasj
вития логических форм, — противоречие между формой
и содержанием познания, так и метод познания —
анализ противоречия между конечным и бесконечным,
между актуальным и потенциальным в познании, которое
составляет подлинный нерв диалектической,
содержательно-логической субординации форм мысли.
Только кропотливое и скрупулезное исследование
человеческой предметной деятельности, общего условия
ее функционирования, по нашему мнению, дает
возможность для глубокой систематизации логических
категорий, понятий и принципов. Поэтому мы рассматриваем
целостную предметную деятельность, ступени ее
развития как главное основание внутренней взаимосвязи
категорий диалектической логики.
Поскольку мышление, категории не являются
самостоятельной реальностью, постольку подлинным ключом
к пониманию внутренней взаимосвязи логических
категорий является анализ закономерностей предметной
деятельности, анализ общего условия труда, всеобщего
основания человеческих общественных отношений,
исследование истории развития
общественно-экономических формаций. Категории мышления, являясь
отражением всеобщих законов формообразования природы,
выступают формой, ступенями выделения человека из
природы, формой и ступенями исторического развития
человеческой предметной деятельности. Поэтому только
изучая реальное функционирование предметной
деятельности человека, раскрывая ее общие закономерности,
прослеживая историю развития и формообразования
человеческих общественных отношений, мы можем напасть
на след внутренней взаимосвязи, последовательности
логических категорий, а также обосновать структуру,
основные этапы диалектико-материалистической логики.
Действительно, структура диалектической логики
должна соответствовать основной структуре целостной
предметной деятельности, основным этапам ее
функционирования. Логика и последовательность категорий, их
90

реальная систематизация должна отражать
историческое развитие предметной деятельности, всеобщие
законы ее развития и функционирования. Если в
историческом развитии предметной деятельности и ее
функционировании есть определенная последовательность,
логика, то внутренние взаимосвязи категорий, их опреде^-
ленная последовательность являются отражением этой
логики реального дела. Вот почему исследование
закономерностей функционирования предметной деятельности
имеет громадное значение в деле систематизации
логических категорий.
Поскольку предметная деятельность есть
объективное, целостное, развивающееся явление, постольку
теоретическое понимание ее должно подчиняться методу
теоретического воспроизведения предмета,
разработанному К. Марксом в «Капитале». Как известно, Маркс в
теоретическом осмыслении капиталистических
производственных отношений сначала рассматривал
прибавочную стоимость в чистом виде, т. е. предполагал
идеализированного капиталиста, который занят производством
прибавочной стоимости. Только на последующих этапах
исследования, там, где анализируется уже отношение
прибавочной стоимости к прибыли, — там именно
принимаются во внимание все привходящие моменты,
целостный процесс, т. е. наличие конкуренции, перелив
капитала и др.
Точно так же при исследовании целостной,
исторически развивающейся предметной деятельности
необходимо сначала рассмотреть в чистом виде содержание
предметной деятельности (отношение человека к природе),
т. е. формирование и развитие практической
деятельности, общего условия труда с целью познания внутренней
взаимосвязи наиболее первичных категорий, в которых
отражаются закономерности сферы непосредственных
отношений. Разумеется, содержание предметной
деятельности не существует без определенной общественной
формы, без определенных общественных отношений
людей друг к другу. Поэтому здесь мы имеем дело с
абстракцией, которая необходима, с одной стороны, для
теоретического воспроизведения предметной
деятельности, а с другой — для обоснования внутренней
взаимосвязи категорий, в которых отражаются всеобщие законы
формирования непосредственных отношений.
91

предметная деятельность, целесообразное изменение
вещества природы являются всеобщим условием
человеческой жизни, в процессе которой человек выделяет себя
из природы, и здесь же впервые формируются
отношения субъекта к объекту, т. е. наиболее первичные
отношения человеческой деятельности. Производство, по
существу, начинается с выявления объекта
деятельности. Выделенный предмет (объект) тут же вовлекается в
человеческую деятельность, иначе говоря, человек
посредством орудий труда начинает воздействовать на
объект труда. В процессе этой деятельности человек
обрабатывает, изменяет и приспосабливает его к своим
потребностям. Иными словами, человек, придавая
объекту желаемую целесообразную форму, превращает его
наличную форму в субстрат, на котором и
опредмечивает себя и свои сущностные силы. Потому именно этот
процесс и называется опредмечиванием,
объективированием человеческой сущностной силы.
Человеческая деятельность не исчерпывается
опредмечиванием, это лишь одна сторона деятельности.
Другой же стороной является распредмечивание, т. е.
вовлечение предмета снова в деятельность, в результате
которой возникает новый предмет, новая вещь. По этой
именно причине распредмечивание не есть уничтожение
вещи, превращение бытия вещи в ничто, а только снятие
самостоятельности данной формы, поскольку она
превращается в средство, в субстрат другой вещи, другого
предмета.
В процессе предметной деятельности, таким образом,
опредмечивание и распредмечивание находятся в
диалектическом единстве; без распредмечивания нет
опредмечивания, как невозможно и распредмечивание без
опредмечивания. Действительно, человеческая деятельность,
деятельность субъекта по изменению объекта всегда
начинается с изменения, со снятия наличной формы
предмета, с вовлечения предмета в деятельность, с
распредмечивания, хотя первоначально распредмечивается,
изменяется, вовлекается в движение та форма, та
предметность, которая дана природой. Дело в том, что
человеческая предметная деятельность вовсе не есть процесс
превращения ничто в нечто, а есть процесс, в котором
первоначальное нечто получает другую форму, которая
удовлетворяет человеческим потребностям.
92

в процессе предметной деятельности, таким образом,
выявляется не только объект, но и субъект этой
деятельности. Практическая деятельность — это единство
объекта и субъекта, единство процесса
объективирования и субъективирования. Поскольку в процессе
опредмечивания и распредмечивания происходит постоянное
утверждение бытия в вещи, предмете, снятие наличной
формы предметности и утверждение нового предмета,
новой вещи, постольку здесь осуществляется единство
возникновения и уничтожения, т. е. становление.
В результате предметной деятельности, в результате
становления возникают конкретные вещи,
удовлетворяющие определенные человеческие потребности. Каждая
конкретная вещь постольку удовлетворяет
определенную потребность, поскольку имеет качество. Как
таковая она является продуктом конкретной деятельности,
конкретного труда. «Сюртук есть потребительная
стоимость, удовлетворяющая определенную потребность. Для
того чтобы создать его, был необходим определенный
род производительной деятельности. Последний
определяется своей целью, характером операций, предметом,
средствами и результатом» '^.
Каждая вещь, таким образом, имеет качество.
Однако качество как совокупность многих свойств, как
присущая вещи и неотъемлемая от нее определенность
выявляется и познается человеком не в результате
созерцания природы, а в процессе предметной, практической
деятельности. Человек вырабатывал о предмете
определенное знание лишь тогда, когда он его активно вовлекал
в сферу своей практической деятельности. Так, например,
им были постигнуты различные свойства камня, его
твердость и ломкость и т. п. в той мере, в какой он
использовал его в качестве орудий труда.
Открытие качества, качественных определенностей
вещей является продуктом всей человеческой истории.
«Каждая... вещь есть совокупность многих свойств и
поэтому может быть полезна различными своими
сторонами, — писал Маркс. — Открыть эти различные
стороны, а следовательно, и многообразные способы
употребления вещей, есть дело исторического развития» ^. Эта
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 50.
^ Там же, с. 43—44.
93

мысль к. Маркса подтверждается всем опытом развития
человеческой истории. Действительно, человек выделял
нужные качества, качественные определенности
предметов природы, накапливал и развивал знания о них по
мере развития своей практической деятельности.
Поэтому выявление качества предметов, их целесообразное
использование, развитие интеллекта — все это есть
результат долгого поиска, результат истории.
Однако не только качество вещи, но и открытие ее
количественных определенностей также является
продуктом практической, предметной деятельности,
результатом человеческого труда. Человек в своем
историческом развитии стал выделять и количественные
определения вещей не путем пассивного наблюдения за
процессами природы, а в ходе своей практической
деятельности. Как это могло быть, наглядно видно на
следующем примере. Добиваясь определенного полезного
эффекта при обработке того или иного предмета природы,
человек совершает определенное усилие, затрачивает
известную энергию, производит энное количество
целесообразных движений. Надо полагать, человек сознавал
и то, что для обработки крупного предмета, например
большого камня, требуется больше усилий, необходимо
затратить больше энергии, чем для соответствующей
обработки маленького камня. Сформированные таким
образом знания о количественных определениях вещей
древние люди активно использовали в процессе своей
практической деятельности.
В ходе исторического развития люди научились
понимать и различать не только такие количественные
определения вещей, как больше и меньше, легкое и тяжелое
и т. п., но вырабатывали также знания и о
пространственных отношениях, временных характеристиках вещей
и явлений. Нетрудно догадаться, что и первые
пространственные представления, и многократные их
подтверждения наши первобытные предки получали в
процессе практической деятельности. В самом деле, ведь
отнюдь не все предметы потребности древние люди
находили в непосредственной близости от своей пещеры.
И, конечно же, они бывали вынуждены ежедневно
уходить на определенное расстояние от своего
местожительства, занимались ли они собиранием растительных даров
природы или охотой на диких зверей. Людям с самого
94

начала надо было не только уметь чувствовать
расстояние, чтобы брошенный камень точно попал в убегающего
зверя, но необходимо было и умение ориентироваться в
пространстве.
Подобным же образом формировалось и понятие
времени. Хотя такие процессы природы, как смена дня и
ночи, изменение времен года, безусловно, служили
предпосылкой для выработки первоначального представления
о времени, действительное же знание о нем смогло
сложиться только в практической деятельности.
В процессе своей жизнедеятельности люди
постепенно стали понимать, что для производства каждой
конкретной вещи (например, каменного рубила, кремневого
ножа и др.) необходимо затрачивать определенные
усилия, нритом в определенной последовательности и
интенсивности. Заметили, конечно, и то, что одну вещь можно
сделать скоро, а с другой приходится возиться долго.
Возникает представление о времени как об отражении
последовательного ритма работы, продолжительности
трудового процесса. Говоря о внутренней связи
количества труда с категорией «время», Маркс в «Капитале»
писал: «Количество самого труда измеряется его продол-
жтельностью, рабочим временем, а рабочее время
находит, в свою очередь, свой масштаб в определенных
долях времени, каковы: час, день и т. д.» ^.
По мере усложнения практической деятельности
человека формировались как всеобщие определения
количества (например, пространство и время, прерывное и
непрерывное), так и определенные количества (число,
величина, степень и т. д.). Конечно, такие определения
не сложились сразу. Но на какой-то ступени развития
человеческой практики, общественных отношений
оказалось недостаточно знания таких количественных
определений, как больше и меньше, далекое и близкое, тяжелое
и легкое, раньше и позже; понадобилось умение
определить и назвать, насколько больше или насколько
меньше, как далеко или как близко, насколько тяжело и
насколько легко, насколько раньше или насколько позже
и т. д.
Хотя число, величины и т. п. с первого взгляда
кажутся наиболее простыми количественными отношения-
* Маркс К.. Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 47.
95

ми, в действительности они являются более конкретными
количественными отношениями, поскольку могут быть
реально поняты только после того, как уже поняты
всеобщие количественные отношения (пространство и
время, больше и меньше, далекое и близкое, раньше и позже
и т. д.).
Предметная деятельность человека является основой
понимания и определения не только качественных и
количественных отношений бытия, она и только она
является также всеобп^ей основой формирования их
единства, всеобш^им условием формирования категории
«мера», которая одновременно выступает как качественно-
определенное количество и количественно-определенное
качество. Иными словами, в процессе производства люди
не только должны совершать целесообразный труд и
затрачивать силы, энергию, но должны соблюдать и
меру, соразмерность, уловить единство качественных и
количественных определений.
Действительно, конкретный, целесообразный труд
создает вещь с определенным качеством, с определенным
свойством. Однако затрата человеческой мускульной
силы, энергии, совершение движения представляются
безразличными для производства качественно-определенной
вещи. Но такое понимание справедливо только в
ограниченных пределах. Стоит только нарушить меру,
соразмерность, единство количества и качества, как возникает
риск создать совсем не то, что первоначально задумано.
Например, если я задумал построить небольшой дом, то
должен, разумеется, затратить на это не так уж много
материала, энергии, средств и т. п. Но при этом я должен
сохранить определенную меру, соразмерность, единство
качества и количества. В противном случае, если я
слишком увлекусь экономией материалов, средств, энергии,
построю лишь конуру, не пригодную для жизни человека.
Меру, соразмерность вещей люди заметили очень
давно. В ходе своей жизнедеятельности они постепенно
открыли меру множества вещей природы и меру
собственных действий, соразмерность качественных и
количественных определений, что способствовало повышению
производительности их труда, усилению господства над
силами природы. Без понимания меры вещей, меры своей
деятельности, соразмерности движения человек в своем
96

историческом развитии не достиг бы тех результатов,
которые он имеет сегодня.
Соразмерная деятельность, представление о мерах
своего движения, своей силы были необходимы уже во
времена охоты, в эпоху приручения животных и в
особенности в процессе производства искусственных орудий
труда. Чтобы получились ожидаемые каменные орудия,
наш далекий предок постоянно соизмерял свои
движения, свои усилия, свои удары по камню с качеством
вещей.
Отношение человека к природе — это только одна
сторона его предметной деятельности. Ее можно рассмотреть
самостоятельно, в чистом виде только в теоретической
деятельности, когда стоит задача познать наиболее
абстрактные закономерности предметной деятельности и
познания. Анализ же общего условия труда,
закономерностей функционирования и содержания предметной
деятельности дает возможность открыть и выделить
всеобщие закономерности сферы непосредственного, т. е.
позволяет открыть качественные, количественные и
мерные определенности вещей. Поскольку мышление
является формой предметной деятельности, постольку все эти
всеобщие определения одновременно выступают как
всеобщие определения мышления.
Итак, качество, количество и мера суть наиболее
простые определения природы и деятельности, и как
таковые они являются и наиболее абстрактными
определениями мышления. Потому-то содержание первого
раздела систематической диалектической логики как раз и
составляют эти простые и абстрактные определения
природы, предметной и мыслительной деятельности
человека.
Поскольку предметная деятельность не совпадает с
ее содержанием, постольку всеобщие законы природы,
общества и человеческого мышления также не
исчерпываются всеобщими закономерностями сферы
непосредственного, т. е. качеством, количеством и мерой. Чтобы
выделить другие, более конкретные всеобщие
закономерности бытия и мышления (категории), необходимо
скрупулезно проанализировать самое форму
практической, предметной деятельности, общественные отношения
людей, закономерности их общения. Справедливость та-
7-106 97

кого понимания подкрепляется тем, что содержание
предметной деятельности можно рассмотреть отдельно
от формы только в пределах определенной теоретической
деятельности, в действительности же они находятся в
нераздельном единстве.
В самом деле, в процессе общественного
производства человек строил в своей голове не только форму
будущего предмета и, стало быть, начинал действовать
целенаправленно, но также и свои общественные отношения,
т. е. предварительно обдумывал способ совместных с
другими людьми действий в производственном процессе.
В то же время только в процессе такого взаимодействия
индивид осознавал себя, свой способ деятельности, свое
отношение к природе и свои взаимоотношения с другими
людьми. Касаясь этой стороны вопроса, К. Маркс
писал: «В некоторых отношениях человек напоминает
товар. Так как он родится без зеркала в руках и не
фихтеанским философом: «Я есмь я», то человек сначала
смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь
отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек
Петр начинает относиться к самому себе как к человеку.
Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его
павловской телесности, становится для него формой проявления
рода ,,человек*'» 7.
Содержание предметной деятельности, процесса
труда как превращение вещества природы из одной формы
в другую является общественной необходимостью, и
именно в этом смысле предметная деятельность
одинакова для всех ступеней общественной жизни, различны
лишь уровни зрелости, ступени эффективности и
развития орудий труда. «Процесс труда, — писал К. Маркс, —'
как мы изобразили его в простых и абстрактных его
моментах, есть целесообразная деятельность для
созидания потребительных стоимостей, присвоение данного
природой для человеческих потребностей, всеобщее
условие обмена веществ между человеком и природой,
вечное естественное условие человеческой жизни, и
потому он не зависим от какой бы то ни было формы
этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее
общественным формам. Поэтому у нас не было необходимо«
^ Маркс к, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 62.
98

сти в том, чтобы рассматривать рабочего в его отношении
к другим рабочим. Человек и его труд на одной стороне,
природа и ее материалы на другой — этого было
достаточно» 8.
Содержание предметной деятельности, процесса
труда, как видим, — только одна сторона целостной
предметной деятельности, ее непосредственная сфера.
Поэтому по характеру труда нельзя судить о предметной
деятельности в целом, о взаимоотношении ее с другими
формами и сферами человеческой деятельности. «Как по
вкусу пшеницы невозможно узнать, кто ее возделывал,
так же по этому процессу труда не видно, при каких
условиях он происходит: под жестокой ли плетью
надсмотрщика за рабами или под озабоченным взором
капиталиста, совершает ли его Цинциннат, возделывающий
свои несколько югеров, или дикарь, камнем убивающий
зверя» ^.
Следовательно, для того, чтобы познать сущность
предметной деятельности, всеобщие законы ее
функционирования, мы должны перейти к анализу общественных
отношений людей.
Предметная деятельность не есть абстрактное
отношение абстрактного субъекта к объекту. Подобное
рассмотрение имеет смысл только в известных условиях*
В реальной же действительности предметная
деятельность и есть общественное отношение, отношение
общественного человека к предмету, посредством которого
определяется смысл и содержание предметной
деятельности. Иными словами, отношение людей к природе
опосредовано их реальными отношениями друг с другом,
В своей жизнедеятельности люди не просто производят,
не просто преобразуют вещества природы, а совершают
эту деятельнцсть в определенной общественной форме,
которая является общественно освоенной формой
всеобщего содержания человеческой предметной
деятельности. Поэтому здесь функционирует не сфера
непосредственного отношения субъекта к объекту, а общественно
освоенная форма ее, иначе говоря, мы имеем дело со
сферой опосредствованных отношений в процессе
предметной деятельности человека.
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 195.
^ Там же.
99

Переход от непосредственного отношения к
опосредствованному, от содержания предметной деятельности к
ее общественно освоенной форме — это диалектическое
противоречие, тождество противоположностей. Дело в
том, что сфера непосредственного (содержание
предметной деятельности), оставаясь самой собою, в то же
время обнаруживает себя как форма проявления чего-то
другого, а именно сферы опосредствованных отношений.
А это означает, что всеобщие законы природы, общества
и человеческого мышления здесь выступают не как
всеобщие условия формирования непосредственного, а как
всеобщие законы формирования сферы
опосредствованного, как всеобщие законы рефлектированных
отношений. Все это свидетельствует о том, что сфера
непосредственных отношений не существует самостоятельно, не
является самодовлеющим отношением, а выступает как
проявление более глубоких общественных отношений.
Анализируя диалектические взаимоотношения
непосредственного и опосредствованного в предметной
деятельности, раскрывая отношение содержания предметной
деятельности к ее общественно освоенной форме, мы
имеем возможность открыть и выделить такие всеобщие
законы природы, общества и мышления, как сущность и
явление, противоречие, основание, материя и форма,
содержание и форма, существование, закон, внутреннее и
внешнее, действительность, необходимость и случайность
и т. п. Вот эти-то универсальные категории и являются
содержанием второго раздела диалектико-материалисти-
ческой логики.
И это еще не все. Ибо диалектическое, конкретное
исследование предметной деятельности не
ограничивается как анализом содержания предметной деятельности^
выявлением ее всеобщих законов функционирования, так
и познанием сферы опосредствованных отношений, т. е.
постижением закономерностей развития освоенных форм.
Дело в том, что предметная деятельность в марксистской
трактовке — это живое, целостное, конкретное
общественное явление, которое имеет свою историю и
закономерности развития. В целом развитие общественной
практики подчиняется всеобщему историческому закону
развития, проходит ряд ступеней, состоит из нескольких
формообразований, развитие которых и составляет
естественно-исторический процесс.
100

Целостную предметную деятельность впервые в
истории глубоко и всесторонне проанализировали К. Маркс
и Ф. Энгельс. Они выработали и обосновали понятие
общественно-экономической формации, в котором
объединены развитие производительных сил, общественных
отношений и совокупность духовных, идеологических
отношений, существующих на данной ступени
общественного развития. При этом они открыли и обосновали
всеобщие законы развития и функционирования целостной
предметной деятельности.
Только исследование целостной предметной
деятельности, всеобщего условия ее развития и
функционирования дало возможность понять внутренние взаимосвязи
всеобщих законов природы, общества и человеческого
мышления. Ибо в развитии и функционировании каждой
целостной предметной деятельности,
общественно-экономической формации, а также в процессе перехода от
одной ступени общественного развития к другой реально
выявляются всеобщие законы бытия и мышления и их
внутренние взаимосвязи.
Поскольку целостная предметная деятельность
находится в постоянном развитии, постольку понятия, идеи и
теории об этой развивающейся действительности могут
быть построены только на основе целостных
теоретических принципов, как-то: целостность, всеобщее и
единичное, развитие и т. п. Именно эти универсальные
принципы образуют содержание третьего раздела систематиче-*
ской диалектической логики.
Внимательное исследование предметной
деятельности, таким образом, дает возможность обнаружить и
выявить три ступени ее реального функционирования:
содержание деятельности, общественно освоенная форма,
целостная предметная деятельность как единство того и
другого. Поскольку мышление, теоретическая
деятельность являются идеальной формой предметной
деятельности, постольку диалектическая логика как наука о
всеобщих законах формирования и развития целостного
мышления тоже состоит из трех 'частей: 1) анализ
всеобщих законов формирования и развития сферы
непосредственного, т. е. исследование категорий качество,
количество и мера и других этого же ряда; 2) анализ
всеобщих законов формирования и развития сферы опосред-
101

ствованного и, значит, исследование таких категорий, как
явление и сущность, противоречие, основание, материя и
форма, содержание и форма, существование, внутреннее
и внешнее и др.; 3) анализ всеобщих законов
формирования и развития целостного отношения, иными
словами, исследование таких логических категорий, как
целостность, всеобщее и единичное, развитие и т. п.
В диалектико-материалистической логике с позиции
принципа развития также исследуются такие важнейшие
формы и методы познания, как суждение,
умозаключение, понятие, идея, теория, анализ и синтез, индукция и
дедукция, восхождение от абстрактного к конкретному,
историческое и логическое и т. д.
Роль истории философии в систематизации категорий.
Согласно марксистской концепции логики, в
систематизации логических категорий фундаментальное значение
имеет не только практика, целостная предметная
деятельность, но также история философии, являющаяся
классической формой истории 'человеческого познания ^°.
Это важнейшее положение В. И. Ленина прямо
вытекает из основной идеи марксистского понимания истории
философии, согласно которой она является историей
духовного освоения человеческой практической
деятельности. Поэтому последовательность и внутренняя
взаимосвязь логических категорий, с одной стороны,
отражают, как это было рассмотрено, историю развития
практической, предметной деятельности, а с другой —
выступают как ступени развития истории человеческого
познания в целом и истории философии в том числе.
История философии есть опыт, практика развития
человеческой мысли на основе
общественно-исторического движения. В силу этого она имеет громадное значение
для систематизации категорий диалектической логики.
Как правильно заметил П. В. Копнин, «история
философии есть форма бытия самой философии» ^К Развитие
философской теории в принципе невозможно без
постоянного обращения к ее истории, без раскрытия сущности
современных проблем науки путем привлечения опыта
прошлых решений. Игнорирование в той или иной степе-
"^ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 314.
^^ Копнин П. В. К вопросу о методе историко-философского
исследования. — Вопросы философии, 1967, № 5, с. ПО.
102

ни уроков исторического развития философии всегда
сказывается на разрешении философской проблемы
современности, приводит к тому, что теряется сам уровень
философского исследования.
Особенно это справедливо для дела создания
систематического труда по диалектической логике, поскольку
не учитывать тех колоссальных усилий, которые были
предприняты в направлении систематизации категорий
мышления, попросту невозможно. В данном отношении
изучение историко-философских феноменов должно
проводиться в двух направлениях: во-первых, оно должно
дать то или иное историко-философское разрешение
проблемы во всей ее конкретной специфике, во всей
полноте ее красок, отразив достижение философской мысли
в рамках конкретных исторических форм ее наличного
существования; во-вторых, оно (изучение) должно быть
целенаправленным, должно учитывать характер и
постановку той задачи, для решения которой оно
привлекается. Именно в этом заключается значение и актуальность
истории философского исследования для решения
современных философских задач.
Категории философии, и прежде всего категории
диалектики, являются наиболее чистой и развитой формой,
в которой воплощены итоги многовековой истории
познания. В исторической последовательности вычленения той
или иной категории, выдвижения ее на первый план
заключен глубокий смысл, который должен учитывать
исследователь, ставящий перед собой задачу раскрыть
внутреннюю взаимосвязь и последовательность
логических категорий.
Непреходящей заслугой гегелевской философии
является как раз то, что в ней внутренняя взаимосвязь и
субординация категорий мышления взяты не из головы
и систематизированы не формально, а в связи с историей
философии, историей познания в целом. Иными словами,
гегелевская система категорий является абстракцией,
отвлечением от истории познания и истории философии.
В этом именно обнаружилась сильная сторона
осуществленной философом систематизации категорий. Отмечая
эту сторону логики Гегеля, В. И. Ленин писал: «Видимо,
Гегель берет свое саморазвитие понятий, категорий в
связи со всей историей философии. Это дает еще новую
103

сторону всей Логики» ^^. А отсюда — «продолжение дела
Гегеля и Маркса должно состоять в
диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и
техники» ^^ — так определил будущую задачу
марксистской философии В. И. Ленин.
В гегелевском способе обращения к истории
философии, правда, имеются серьезные недостатки, ибо он
рассматривал ее не как духовное отражение истории
человеческой производственной деятельности, истории
общественных отношений, а как выражение саморазвития
некоего абсолютного субъекта, духа. Раскрывая
социальный вред подобной философии, К. Маркс и Ф. Энгельс
отмечали: «После того как господствующие мысли были
отделены от господствующих индивидов, а главное, от
отношений, порожденных данной ступенью способа
производства, и таким образом был сделан вывод, будто в
истории неизменно господствуют мысли,— после этого
очень легко абстрагировать от этих различных мыслей
«мысль вообще», идею и т. д. как то, что господствует в
истории, и тем самым представить все эти отдельные
мысли и понятия как «самоопределения» «понятия»,
развивающегося в истории... Гегель сам признает в конце
«Философии истории», что он «рассматривал
поступательное движение одного только понятия» и в истории
изобразил ^'истинную теодицею''» ^^, т. е. попытался с
помощью идеи благости и всемогущества бога оправдать
существование зла и несправедливости в
эксплуататорском мире.
С идеализмом связаны и другие пороки гегелевского
понимания истории познания и истории философии, в
•частности его некритическое отношение к истории
духовного производства, его «некритический позитивизм».
Поскольку Гегель не принимал во внимание
действительную историю производства, реальную историю
общественных отношений, лежащих в основе как истории
познания, так и истории философии, постольку он их не
анализировал, не понимал законов их развития и тем
более не знал их перевернутой логики, которая господ-
^2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 104.
^3 Там же, с. 131.
^* Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 48.
104

ствует на определенных этапах
общественно-исторического движения.
В силу внутренней связи способа жизнедеятельности
людей, истории общественных отношений с историей
познания, с историей философии перевернутость
общественных отношений людей на определенной ступени
общественно-исторического развития отражается в
перевернутости и извращенности системы духовных отношений
людей и их истории. Поэтому самое историю познания,
историю философии невозможно брать как данное; их
необходимо критически проанализировать в соответствии
с истинной логикой развивающейся объективной
действительности.
В истории философии Гегеля, как известно, нет
ничего похожего на такой способ рассмотрения проблемы.
Он рассматривает ее идеалистически и извращенно.
Поэтому имеется определенная связь между логикой
Гегеля, которая является некритическим обобщением
истории познания, и его историей философии, его
историей системы духовных отношений. Понятно, что без
основательной критики с марксистских позиций нельзя
принимать ни гегелевскую логику, ни его историю
философии, историю системы духовных отношений.
Необходимо постоянно помнить ленинскую мысль о том, что
«логику Гегеля нельзя применять в данном ее виде;
нельзя брать как данное. Из нее надо выбрать
логические (гносеологические) оттенки, очистив от
Ideenmystik» '^.
В марксизме критически преодолено понимание
Гегелем истории философии и обоснована научная теория
истории философии и познания, которая имеет
фундаментальное значение в деле построения обобщающего
труда по логике и для систематизации логических
категорий. Поскольку история познания и история
философии суть духовное осмысление истории человеческой
практической деятельности, постольку и необходимо
проанализировать материалистически понимаемую
историю философии, историю системы духовных культур как
основание дедукции логических категорий. При этом
обнаружится единство всеобщих законов развития
мышления, развития духовной культуры, истории позна-
J5 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 238.
105

ния со всеобщими законами практического,
предметного преобразования действительности.
«Диалектика Гегеля, — писал В. И. Ленин, — есть, постольку,
обобщение истории мысли. Чрезвычайно
благодарной кажется задача проследить сие конкретнее,
подробнее, на истории отдельных наук. В логике история
мысли должна, в общем и целом, совпадать с законами
мышления» ^^.
С этой методологической позиции надо рассмотреть
историю мысли, историю философии как основы
выделения категориальных определений предметов и явлений,
как основы систематизации логических категорий.
Научный анализ истории познания свидетельствует о том,
что не абстрактные мысли, не системы чистых
сущностей, как полагал Гегель, лежат в основе исторического
развития категорий философии, а реальное развитие
познания, в котором отражается история материальной
деятельности людей.
История мысли, отражая историю человеческой
деятельности, углубляется в познание окружающей
действительности. В категориях же логики отражены ступени,
уровни человеческого познания. «Понятие (познание) в
бытии (в непосредственных явлениях) открывает
сущность (закон причины, тождества, различия etc.) —таков
действительно общий ход всего человеческого
познания (всей науки) вообще. Таков ход и
естествознания и политической экономии [и
истории] »^^. «Сначала мелькают впечатления, затем
выделяется нечто — потом развиваются понятия качества^
(определения вещи или явления) и количества. Затем
изучение и размышление направляют мысль к познанию
тождества — различия — основы — сущности versus
явления ■— причинности etc. Все эти моменты (шаги,
ступени, процессы) познания направляются от субъекта к
объекту, проверяясь практикой и приходя через эту
проверку к истине ( = абсолютной идее)»^^.
Здесь iB. И. Лениным разработан определенный
план систематизации категорий материалистической
диалектики, которая в общем и целом совпадает с исто-
^^ Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 29, с. 298.
^^ Там же.
^^ Там же, с. 301.
106

рией развития философии, историей развития мысли.
В этом нетрудно убедиться, если внимательно анализи-
ровать историю познания и историю философии. В
самом деле, когда вместо мифологии, долго
существовавшей в качестве своеобразной формы синкретического
знания, возникла философия как особый вид
общественного сознания, то первоначально она концентрировала
свое внимание на непосредственном, объясняла мир,
космос, исходя из наиболее простых категорий, как-то:
качество, количество и т. п. Это особенно наглядно
проявляется в ее трактовке и понимании природы начала,
которое лежит в основании той или иной философской
системы.
Первые греческие мыслители в качестве начала
брали непосредственное, чувственно-конкретное, а именно
то или иное вещество, которому благодаря его
качествам,- своеобразным свойствам приписывалось
преимущество по сравнению со всеми другими веществами
природы. Так, Фалес, как известно, началом вселенной,
мирового целого считал воду. Его привлекала способность
воды присутствовать во многих предметах и принимать
различные формы. «...К этому предположению, — писал
Аристотель, — он, быть может, пришел, видя, что пища
всех существ влажная и что само тепло возникает из
влаги и ею живет (а то, из чего все возникает, — это и
есть начало всего)» ^^. Тот же способ рассмотрения
характерен для Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита.
Каждый из них за начало сущего брал какое-либо
вещество, например огонь, воздух и т. п. Этих
мыслителей привлекали чувственно-конкретные свойства,
качественная определенность таких веществ.
Если внимательно проследить развитие греческой
философии от Фалеса до Гераклита, то обнаружится
значительный теоретический прогресс в понимании
природы непосредственного, чувственно-конкретного. Для
обоснования начала не только выдвигались все новые и
новые качественные определенности избранных веществ,
но открывались и общие условия движения
непосредственного, диалектическое взаимоотношение чувственно-
конкретного. Так, если Анаксимен решал противоречие
между беспредельным и качественным многообразием
'® Аристотель. Сочинения. М., 1976, т. 1, с. 71.
107

вещей, допустив сгущения и уплотнения первоначальной
основы, то Гераклит стремился выйти из этой трудности
посредством диалектического движения, опираясь на
идею раздвоения единого на противоположные стороны
и последующего разрешения возникших
противоположностей.
Свою великую мысль о вечном становлении всего
сущего Гераклит наглядно воплотил, взяв в качестве
начала огонь. Как свидетельствовал Плутарх, Гераклит
считал, что все из движения огня образуется и в огне
разрешается: «как из огня все создается путем
превращения, так и огонь из всего, подобно тому как за золото
мы имеем вещи, а за вещи золото» ^°.
Анализируя метаморфозы огня, Гераклит открыл
диалектику непосредственного. Хотя по форме она
напоминает современную диалектику, но безусловно
отличается от последней, поскольку греческий мир эпохи
Гераклита еще не знал не только принципа развития, но
и принципа рефлексии.
Первые греческие философы, включая и Гераклита,
еще имели дело с миром непосредственного, с
чувственно-конкретной целостностью. Они ее тщательно
анализировали и открыли взаимосвязь чувственной
конкретности, ее переходы, переливы, взаимопревращения
и т. п.
И Гегель в своей логике тоже анализировал
непосредственное, переходы одних качественных
определений в другие, но сколь существенно отличается его
диалектика от теоретического наследия древних греков!
Если первые греческие мыслители, в том числе и
Гераклит, завершали свой анализ мира исследованием
непосредственного, выявлением его диалектики, перехода
от одной чувственной конкретности к другой, то для
Гегеля исследование непосредственного,
чувственно-конкретного, выявление его диалектики, всеобщих
определений было только началом, моментом анализа
целостного духовного мира. Поэтому и всеобщие принципы
непосредственного у Гегеля выступают лишь моментом
всеобщего принципа целостности, т. е. принципа
развития. Отмечая особенности живой диалектики
непосредственного, В. И. Ленин писал в «Философских тетрадях»:
2° Цит. по: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 306.
108

«Река и капли в этой реке. Положение каждой капли,
ее отношение к другим; ее связь с другими; направление
ее движения; скорость; линия движения — прямая,
кривая, круглая etc. — вверх, вниз. Сумма движения.
Понятия как учеты отдельных сторон движения, отдельных
капель ( = ,,вещей"), отдельных ,,струй'' etc. Вот а реи
pres* (приблизительно. — Ред. ПСС) картина мира по
Логике Гегеля, — конечно, минус боженька и абсолют»^^
Анализ непосредственного, качественных определен-
ностей вещей происходил, разумеется, не только в
древности. Он осуществляется и в настоящее время, ибо
непосредственное отношение, качественные
определенности являются универсальными определенностями
вещей. Поэтому каждый шаг в познании закономерностей
объективной действительности — это одновременно
выявление и открытие все новых и новых сторон
качественной характеристики мира.
В настоящее время благодаря развитию науки и
техники создалась возможность открыть новые грани
качественных определенностей предметов. Сейчас
человечество стало не только открывать новые качества природы
в процессе своей практической деятельности и познания,
но и создавать такие качественные определенности
веществ, которых ранее не было в природе.
Первые греческие мыслители, правда,
универсализировали непосредственные отношения, им весь мир
являлся в форме непосредственного, чувственно-конкретного.
Поэтому всеобщие законы непосредственного, вечное
становление представлялось им как всеобъемлющие и
вечные законы вселенной, космоса.
Серьезным прогрессом в развитии философской
мысли было также открытие и исследование категории
количества. Разумеется, -человечество давно выработало
это понятие и оперировало с ним. Однако специальный
анализ понятия количества, рассмотрение его как
всеобщей характеристики космоса начинаются с философии
Пифагора. А приняв количественные отношения за
всеобщие определения мира и таким образом
абсолютизировав их, пифагорейцы стали насильственно подгонять
реальные отношения вещей под числовые характеристи-
21 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 131—13'2.
109

ки, дабы привести их в соответствие друг с другом.
«...Так как десятка, — писал о пифагорейцах
Аристотель, — как им представлялось, есть нечто совершенное
и охватывает всю природу чисел, то и движущихся
небесных тел, по их утверждению, десять, а так как видно
только девять, то десятым они объявляют „противо-
землю » '^^.
Конечно, каждая философская система, являясь
формой развитого теоретического мышления, мыслит
посредством широкого круга категориальных
определений. Но когда отмечается, что заслуга пифагорейской
философии — в открытии категории количества, это
вовсе не означает, что люди раньше не ведали
количественных отношений предметов и явлений. Здесь речь идет о
том, что в философии Пифагора и ее последователей
числовые отношения универсализировались и получили
статус всеобщих определений. В понимании Пифагора
количество (число) было определяющим принципом
мира и мышления.
И все-таки выдвижение количественных отношений
на роль универсального начала мира было шагом
вперед по сравнению с универсализацией непосредственных
качественных характеристик вещей. Вместе с тем,
отмечая прогрессивный характер пифагорейской философии
по сравнению с ионийской, мы учитываем как
несомненный факт, что открытие Пифагора имело своим
фундаментом более высокий уровень развития общественной
практики и познавательной деятельности.
Анализ категории количества, выявление все новых
и новых ее определений связаны с дальнейшим
развитием практики, философии и конкретных знаний. В
исследование категории количества внесли свой вклад
также злеаты, позднее Демокрит, Платон, Аристотель,
затем в новое и новейшее время Декарт, Спиноза,
Лейбниц, Кант, Гегель и др. По этой причине, когда речь идет
о разработке конкретно-всеобщего понятия количества,
то необходимо проследить историю развития,
исторический способ формирования данной категории.
Конкретное понятие количества в качестве единства
многочисленных определений выступает уже как итог, сумма и
логика этого исторического развития.
22 Аристотель. Сочинения, т. 1, с. 76.
110

Пифагор первым обратил внимание на значение
числа в определении количественных отношений, хотя и
преувеличивал это значение. В том же, что были
открыты и обоснованы такие глубинные определения
количества, как прерывность и непрерывность, пространство и
время, мера и соразмерность, — несомненная заслуга
опять-таки мыслителей античности. Они открыли также
всеобщий закон становления непосредственного, его
противоречивость, выявили всеобщую логику
непосредственно существующего конкретного.
В частности, Гераклит не только развил категорию
качества, но разработал и категорию становления как
логику непосредственного. В области мышления он
обосновал единство возникновения и уничтожения как
имманентный принцип непосредственного. Он первым
высказал ту глубокую диалектическую мысль, что в
мире все течет, все изменяется, все переходит из одного
в другое. Нормальное состояние мира — это вечное
становление, единство возникновения и уничтожения.
Философ открыл противоречие, единство
противоположностей как источник вечно становящегося мира.
Гераклит знал только единственный мир — мир
живой и непосредственной целостности. Поэтому он, как и
вообще все греки, еще не знал принципа развития —
тождества противоположностей как источник развития.
Элементы понятия меры в греческом мышлении
существовали и раньше. Но только Пифагор, Гераклит и
Демокрит подняли представление о мере до уровня
категориального определения. Непреходящей заслугой
Гераклита, несомненно, является открытие логоса — логики
непосредственного целого. По своему логическому
содержанию Логос Гераклита, его внутренние
определения совпадают с категорией меры. Не менее важно и
открытие Гераклитом мерной логики, поскольку логика
непосредственного — это единство всеобщих
определений, выраженных категориями качества, количества и
меры, и поскольку именно в мере синтезируются и
подытоживаются все универсальные определения сферы
непосредственного. Для сферы непосредственного
категория меры имеет такое же значение, какое категория
«идея» имеет для развитой целостности.
Внимательное изучение истории познания убеждает,
111

что уже первые греческие мыслители осваивали факты и
явления действительности посредством категорий и
понятий. В мышлении античных философов от Фалеса и
Анаксимандра до Гераклита и Парменида
функционируют в основном такие категории и понятия, как
качество, нечто и другое, в себе и для другого, предел и
беспредельное, конечное и бесконечное, пространство и
время, прерывное и непрерывное, число, единое и многое
и т. п.
В рассматриваемое время греческий мир, его
общественная практика и сознание имели дело еще, как было
сказано, с живой и непосредственной действительностью.
В живой и еще мало измененной природой среде жили,
трудились и познавали мир столь же непосредственные
люди, и отношения их друг к другу также были
открытыми, цельными. Соответственно этому они
воспринимали и природу, и космос в целом. Естественно, что в
освоении природы и самих себя их вполне
удовлетворяли такие всеобщие определения мышления, как
качество, количество, мера, становление и др.
Прогресс общественной практики, возникновение
новых фор1^ разделения труда, дальнейшее развитие
элементов отчуждения в общественной жизни постепенно
привели к гибели мира так называемых
непосредственных отношений. В результате общественного развития
наступил кризис прежней формы сознания, прежней
философии. Отношения, которые некогда считались
субстанциальными, перестали отныне казаться таковыми, в
обществе и его сознании неуклонно развивались
признаки недоверия к живому миру непосредственных
отношений. Понятно, что и прежняя форма философского
сознания, его категориальные формы освоения мира теперь
рассматривались как нечто такое, что, по меньшей мере,
не соответствует действительности. Поэтому идеологи
новых отношений решительно критиковали чувственный
и непосредственный мир, его логику и его основные
принципы.
Общественная практика и мышление теперь открыли
человеку новый мир, мир опосредствованных отношений,
который принципиально отличался от мира отношений
непосредственных. Этот новый мир как бы раздвоился в
сознании людей и стал восприниматься как мир види-
112

мости, как нечто неистинное. Отсюда и новая задача
познания — открыть сущность, всеобщее, которые
существуют за пределами непосредственного, мира
видимости.
Таким образом, развитие общественной практики,
человеческого общения и освоение его в
духовно-теоретической области в конечном счете привело к открытию
мира опосредствованного, всеобщего, сущностных
отношений. Открытие последнего, разработка его всеобщих
определений (категорий) имели огромное значение в
развитии культуры. Надо подчеркнуть, что разложение
чувственно-конкретного, непосредственного мира и
открытие опосредствованных, рефлективных отношений
сначала возникло в сфере материальной деятельности, в
сфере реального общения и только впоследствии люди
открыли их в мышлении.
То обстоятельство, что сфера рефлективных
(сущностных) отношений сначала людьми открыта в их
материальной практике, системе общественных отношений,
нисколько не умаляет заслуг Сократа, Платона,
Аристотеля, которые обосновали новый принцип
философского мышления, открыли и систематически доказали
всеобщее значение категорий сферы сущности, сферы
рефлективных отношений.
Действительно, если первые греческие
материалисты, как мы отметили, основой всего сущего считали ту
или иную качественно определенную вещь, то уже
Анаксагор отмечал ограниченность и недостаток такого
понимания природы начала. По его мнению, необходимо
другое начало, которое определяет форму целого.
Предметы природы находятся на различных качественных
уровнях, в различных формах, и их невозможно
объяснить, исходя из таких простейших элементов, как вода,
воздух, огонь и их соединения. Поэтому в качестве
начала он полагал «нус» (ум).
Однако Анаксагор не был последовательным в
проведении этой идеи, о чем оставил свидетельство
Аристотель. «Анаксагор, — писал он, —рассматривает ум как
орудие миросозидания, и когда у него возникает
затруднение, по какой причине нечто существует по
необходимости, он ссылается на ум, в остальных же случаях он
объявляет причиной происходящего все что угодно,
8-106 ИЗ

только не ум» ^^. По всей справедливости заслуга
обоснования идеи рефлективных (сущностных) отношений в
философии принадлежит Сократу и Платону, которые с
самого начала стремились понять природу всеобщего,
целого.
Сократ, в частности, признавал наряду с
изменением, переходом вещей из одной формы в другую также
наличие всеобщего, постоянного. Платон, в свою
очередь, подчеркивал, что о непрерывно изменяющемся и
неопределенном не может быть истинного знания, так
как оно возможно лишь о том, что всеобще, постоянно
и неизменно. Это утверждение, в сущности, является
отправным пунктом сократовско-платоновской
философии, предпосылкой которой были, с одной стороны, ге-
раклитовская концепция, а с другой — воззрения элеа-
тов.
«Смолоду сблизившись прежде всего с Кратилом и
гераклитовскими воззрениями, — писал Аристотель, -—
согласно которым все чувственно воспринимаемое
постоянно течет, а знания о нем нет; Платон и позже
держался таких же взглядов. А так как Сократ занимался
вопросами нравственности, природу же в целом не
исследовал, а в нравственном искал общее и первый
обратил свою мысль на определения, то Платон, усвоив
взгляд Сократа, доказывал, что такие определения от*
носятся не к чувственно воспринимаемому, а к чему-то
другому, ибо, считал он, нельзя дать общего
определения чего-либо из чувственно воспринимаемого,
поскольку оно постоянно изменяется» ^^.
В платоновской философии, таким образом,
характеристика сверхчувственной идеи резко отличается от
чувственных и конечных вещей. Если Платон
подчеркивал постоянство, безусловность идеи, то относительно
конечных, чувственных вещей допускал всеобщую и
универсальную изменчивость. Он вполне понимал, что
при непрерывном изменении конечных вещей
сохраняются виды, которые не сводятся к разновидностям; все
виды внутренне определены, их невозможно свести к
элементам (вода, воздух, огонь). Для существования
23 Аристотель. Сочинения, т. 1, с. 74.
2* Там же. с. 79.
114

формы, вида необходимо нечто такое, что формирует и
определяет видовую природу вещей.
Платон все же не понимал внутренней связи идей,
идеальных сущностей с чувственными вещами; он
полагал, что идеи бесконечны и имеют сверхчувственную
природу, конечные же вещи суть только отблески,
проявления идеи. Поэтому идеи выступают не суммой
конечных вещей, не общим, а действительными их
прообразами.
Согласно Платону, конечные вещи не живут
истинной жизнью, они стремятся быть такими, каковы идеи
сами по себе, но никогда не достигают этого уровня.
Поэтому, полагал Платон, при рассмотрении конкретной
вещи необходимо иметь в виду ее идеальный образец,
который нужно знать прежде, чем форму его
проявления. Если конечные вещи познаются посредством
органов чувств, то идея, существующая сама по себе,
постигается только разумом. «Но отсюда следует, — писал
Платон, — что, прежде чем начать видеть, слышать и
вообще чувствовать, мы должны были каким-то образом
узнать о равном самом по себе...»^^.
Обманываясь и заблуждаясь в одном, философ
оказывался зорким в другом. Велико значение того, что он
не только открыл и обосновал сферу рефлектированных
(сущностных) отношений, но и тщательно рассмотрел
такие категории, как идея, всеобщее, род, вид, бытие>
покой, движение, тождество и различие и т. п. Платон
глубоко вскрыл значение этих категорий в философском
познании мира.
Крупный вклад в разработку проблемы категорий
внес Аристотель. Он охватил исследованием более
широкий круг категорий, но еще более важно то, что он
попытался привести их в некую систему. По существу,
ему принадлежит первая в истории философии
классификация универсальных категорий. Он же установил и
их общее число, описав сначала десять категорий, а
затем прибавив к ним еще пять других. И отмечая эту его
несомненную заслугу, Ф. Энгельс подчеркнул, что лишь
с Аристотеля и начинается собственно систематическое
исследование логических категорий ^^,
25 Платон. Избранные диалоги. М., 1965, с. 352.
2^ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 555.
115

в Аристотелевой философии открыты и обоснованы
такие важнейшие категории, как сущность, форма и
материя, возможность и действительность. При этом
Аристотель исходил из реального существования единичных
вещей (сущностей). Сущности он отдавал первенство
со всех точек зрения — и по понятию, и по призванию, и
по времени. Однако указывал на существование и
вторичных сущностей (роды, виды), которые, хотя и
важны, все-таки производны от первичных сущностей.
Для того, чтобы объяснить возможность и
действительность реальной сущности, Аристотель обращается к
таким категориям, как материя, форма, цель и т. п. Но
он не ограничился перечислением этих начал, а
попытался объяснить механизм возникновения составной
сущности. Конечно, для возникновения любой вещи
прежде всего необходим субстрат, из которого она
состоит. Но этого отнюдь недостаточно для понимания
конкретной сущности, необходимо еще нечто, без чего вещь
не станет тем, чем является. Он говорил, что из одной
меди, например, нельзя вывести медную статую как
предмет эстетического наслаждения, что сущность как
внутренне связанная реальность не сводится только к
составляющим ее элементам. Аристотель настаивал на
необходимости выявлять то, что делает ту или иную
вещь определенной конкретной сущностью. Если куча
кирпичей не составляет дом, а медь — статую, то
естественно возникает вопрос: что делает дом домом, статую
статуей?
Далее философ рассуждал следующим образом. В
аспекте материи каждая реальная сущность (вещь) есть
только возможность, она способна быть и не быть, она
еще не обозначена ни по количеству, ни по качеству, ни
по другим свойствам. Форма — вот что является образом
и принципом вещи, она выступает как устойчивая
определенность вещи. А если так, то форма вещи не
выводима из ее субстрата (материи), так как в противном
случае она должна состоять из материальных частей, что
невозможно, поскольку в этом случае имела бы место
бесконечность форм данной формы.
Аристотель рассматривал форму как активное,
деятельное начало, хотя и лишенное способности
становления и изменения. Отличие формы от материи философ
116

выражал посредством пары категорий «возможность» ш
«действительность». Далее, следовательно, превращение-
возможности в действительность есть процесс, для
познания которого необходимо исходить из общего для них
момента — движения. Последнее есть превращение
возможности в действительность, реализация формы в
материи.
Аристотель различал преходящие и непреходящие
(вечные) вещи и с этой точки зрения исследовал
возможность и действительность. Он утверждал, что если
преходящим вещам присуща материя и форма,
возможность и действительность, то для непреходящих вещей
возможна лишь действительность. Возможность не
присуща вечным вещам и тому, что вечно движется. Вечное
движение существует только в форме действительности.
"" Дальнейшее развитие категорий рефлективных
отношений, углубленное исследование таких категорий, как
субстанция, сущность, причинность, взаимодействие,
случайность и необходимость, закон, а также некоторое
обобщение понятия материи, пространства, времени
было осуществлено в философских системах Ф. Бэкона,
Б. Спинозы, Дж. Локка, Г. Лейбница, Д. Юма и
французских материалистов.
Единым началом всего сущего Спиноза считал
субстанцию и исходя из этого затем вывел и развил идею
материального начала. Материальную субстанцию
Спиноза трактовал как то, что лежит в основе всего
многообразия мира. Она является причиной самой себя
(Causa sui) и необходимо заключает в себе свое
существование. «Под субстанцией я разумею то, — писал
Спиноза,— что существует само в себе и представляется
само через себя, т. е. то, представление чего не
нуждается в представлении другой вещи, из которого оно
должно было бы образоваться» 2^.
И вот именно то, что Спиноза рассматривал
субстанцию как причину самой себя, и является его важнейшим
достижением. Если при рассудочном, метафизическом
понимании причина рассматривается как
противоположная действию, то в философии Спинозы реализуется
другое понимание причинности, ибо причиной самой себя
27 Спиноза Б. Избранные произведения в двух томах. М., 1957,
т. 1, с. 361.
117

иожет быть такая причина, которая, действуя и отделяя
5некое другое, вместе с тем порождает лишь самое себя,
снимает, следовательно, в акте порождения это
различие. «Полагание этой причиной себя как некоего
другого, — писал Гегель, — есть отпадение и вместе с тем
отрицание этой потери; это — совершенно спекулятивное
понятие и даже, скажем больше, основное понятие во
всем спекулятивном. Причина, в которой причина
тождественна с действием, есть бесконечная причина...; если
бы Спиноза развил дальше то, что заключается в
понятии Causa sui, то его субстанция не была бы чем-то
неподвижным» 2^.
В учении Спинозы о субстанции, атрибутах и
модусах важно и то, что он оттенил эти три момента,
предоставив ведущее значение субстанции. Еще Гегель
видел здесь некоторую аналогию со всеобщим, особым и
единичным. Правда, соотношение этих понятий Спиноза
не всегда брал в истинном смысле, применял формально,
не выводил одно из другого. Он не понимал, что в
особенном и единичном происходит дальнейшее развитие
основания, субстанции, которая в этих определениях
проявляется в некоторой особой форме.
Из совершенно противоположной идеи исходил
Лейбниц. В качестве основания сущего он брал
абсолютную множественность индивидуальных духовных
субстанций. Простые субстанциальные формы, которые
определяют сами себя, Лейбниц называл монадами. Они
не изменяются в своей внутренней сущности, одна
монада не является причиной другой. Каждая монада
вполне самостоятельна, все ее определения и видоизменения
совершаются единственно в ней самой, и никогда она не
определяется извне.
Как видим, Спиноза и Лейбниц не сумели
удовлетворительно истолковать проблему начала, Спиноза,
пытаясь понять все как форму единой, являющейся причиной
самой себя субстанции, тут же натолкнулся на
непреодолимое для него препятствие: поскольку философ еще не
знал принципа развития, историчности субстанции, он
не мог объяснить существование множества сущностей,
форм, видов и т. п. В свою очередь Лейбниц, желая
преодолеть этот недостаток, постулировал существова-
^« Гегель Г. В. Ф. Соч. М., 1935, т. 11, с. 286.
il8

ние множества сущностей, монад, которые внутренне
конкретны, целостны, деятельны, но оказался
бессильным постичь единство и целостность монад, соединить
единство и множество этих сущностей. Поэтому он
прибегнул к идее монады монад — высшей монады, от
которой зависит предустановленная гармония,
обеспечивающая взаимодействие монад. Иными словами,
«теория» монад —это порождение философии объективного
идеалиста, без идеи бога (монада монад), не способного
объяснить мир.
На пути объективного исследования причинности,
взаимодействия, случайности и необходимости, а также
обобщения понятий материи, пространства и времени
существенных результатов достигли французские
материалисты, хотя их трактовка этих категорий и страдала
, метафизичностью и механистичностью.
Наиболее последовательно с позиций эмпиризма
рассмотрел всеобщие понятия (категории) Локк. Поэтому
он не ограничился лишь обоснованием вопроса о
чувственном происхождении наших знаний, но подверг
критике категории рассудка. Вместе с тем он считал, что
только простые идеи возникают из опыта, а общие
понятия, образующие знание, созданы умом и им ничто не
соответствует в действительности, и, значит, они
свидетельствуют, скорее, о слабости человеческого духа, чем
о его могуществе.
Локк тщательно проанализировал понятие
субстанции. Но его концепция по этому вопросу полна
противоречий, так как он видел в вещах только «подпорку»
субстанции, а родовой сущностью признавал лишь
совокупность качества вещей. Первое он объявлял
неизвестным, непознаваемым, а второе — доступным,
познаваемым. Отсутствие диалектического подхода привело
Локка к тому, что он отрицал познаваемость реальной
субстанции. Локк не понимал того, что сущность и
явление выступают в единстве, что сушдюсть является, а
явление существенно.
Быть может, неосознанную уступку идеализму,
которую Локк допустил, рассуждая об идеях как
результатах деятельности души (идеи рефлексии), использовал
агностик Юм. Исследуя категорию причинности, он
заявлял, что причинной связи в самой действительности
119

не соответствует ничто, кроме следования одного
явления за другим, что кажущаяся всеобщность и
необходимость причинности основана на субъективной привычке
человека отождествлять последовательность явлений с
причинной связью между ними.
Юм отрицал возможность суждений, способных
расширять наши знания и в то же время иметь всеобщее и
необходимое значение. По его мнению, опыт дает нам
знание, полезное для повседневной жизни. Знание же,
имеющее всеобщее и необходимое значение,
принадлежит только разуму и, следовательно, имеет
исключительно аналитический характер, так как разум не может
соединять необходимым образом одно понятие с
другим, когда содержание первого до этого соединения не
находилось во втором.
Итак, до сих пор, как мы видели, категории как
определенные ступени познания всеобщих условий
объективного мира исследованы главным образом в
онтологии. Принципиально по-другому подошел к анализу и
исследованию категорий Кант. В отличие от своих
предшественников он рассматривал категории в контексте
субъективной деятельности, трактовал их как формы
активности человеческого сознания, как априорные
формы чувственности и рассудка. При этом он всячески
подчеркивал, -что категории не отражают реального
содержания объективного мира и его закономерностей, а
являются только всеобщими условиями синтетического
априорного знания, без которого невозможно реальное
существование ни математики, ни естествознания, ни
метафизики.
В кантовской философии учение о категориях
разработано в связи с необходимостью обоснования
возможности научно-теоретического знания (синтетического
суждения а priori), которое возможно только в
результате соединения чувственного многообразия с
категориями рассудка. Чувственность, по Канту, дает содержание
познания, а рассудок—форму, устанавливающую связь
явлений опыта. Этой именно формой являются всеобщие
понятия мышления. Категории объективны своей
предметностью, а созерцания объективны лишь будучи
подведенными под категории. Всеобщие рассудочные
категории касаются только формы мышления, сами же по
себе лишены какого бы то ни было содержания.
120

Но чистые понятия должны иметь значение во всяком
опыте. Будучи чисто субъективными по происхождению,
они притязают по своему значению на эмпирическую
объективность. Каким образом это происходит?
Согласно Канту, мы имеем дело в нашем познании не с вещами
в себе. Относительно того, что представляют собой вещи
в себе, рассудок может научить нас так же мало, как и
чувственность. Вещи в себе не познаваемы. Мы не
можем приписать им никаких других определений, кроме
признания того, что они существуют и каким-то образом
воздействуют на нашу чувственность. Отсюда, по Канту,
следует: мы не имеем права утверждать, что вещи
находятся в пространстве и времени, обладают величиной,
что они суть субстанции и они находятся в отношении
причины и следствия и т. п. Пространство и время, по
Канту, суть не объективные формы бытия вещей самих
по себе, а формы человеческого созерцания. Отношения
субстанции, причины, необходимости — это чистые
рассудочные формы. Согласно Канту, не понятия
заимствованы из опыта, а возможность опыта обусловлена
категориями рассудка. Категории имеют объективное
значение не потому, что они как-то связаны с независимым от
сознания миром — с трансцендентностью, что Кант
отрицает, а потому, что они являются всеобщими и
необходимыми условиями всякого опыта, что они, по
существу, сами создают предметы опыта.
При всем идеализме Канта его важнейшая заслуга в
философии состоит в том, что он подчеркнул активность,
деятельность человеческого сознания, разработал
концепцию единства субъекта и объекта, рассмотрел
категории мышления как всеобщие условия активности
сознания и самосознания. В ходе такого исследования
Кант обнаружил и оттенил много новых моментов в
анализе проблемы категорий, что было всесторонне развито
последующими представителями немецкой классической
философии.
Кроме того, Канту в какой-то мере удалось
систематизировать категории на основе дедукции. Он
разработал таблицу категорий и первым в новой философии
отметил значение единого принципа в обосновании
дедукции логических категорий. Кант критиковал
Аристотеля, который, по его мнению, только описал категории,
определил их природу, но не следовал при этом прави-
121

лам дедукции и даже четко не знал, сколько категории
вообще существует, ибо сначала описал десять
категорий, названных им предикаментами, а затем еще пять,
которые назвал постпредикаментами.
В дедукции категорий Кант пытался провести
единый принцип, основывая свою дедукцию на четырех
функциях суждений рассудка, из которых будто бы
категории вытекают. Кант полагал, что должно быть
столько же родов чистых понятий, сколько есть родов
в логических суждениях.
Для нас важна сама постановка проблемы Кантом.
Он ясно понимал, что для выведения категорий не
годится путь простого их описания, что необходимо с самого
начала выбрать предметную область рассмотрения.
Если разум есть источник категорий, то он существует,
проявляется в суждениях. Категории же суть общие
условия всякого суждения. Из этого вытекает, что общее
количество, классы суждений одновременно указывают
на общее количество и классы категорий.
Докантовская логика, как известно, знала четыре
класса суждений — по количеству, по качеству, по
отношению и по модальности. Поскольку категории, по
характеристике Канта, являются общим условием сужде*
НИИ, постольку они также должны состоять из четырех
классов, каждый из которых включает три вида
категорий. Следовательно, полагал Кант, общее количество
категорий совпадает с общим количеством форм
суждений, т. е. их двенадцать.
В кантовской таблице категорий заключен целый
ряд плодотворных идей, которые в их дальнейшем
развитии заняли важное место в составе диалектики,
понимаемой как логика и теория познания. Речь прежде
всего идет о следующем. Каждый класс категорий в
таблице Канта содержит одинаковое количество
категорий — именно три. Причем третья возникает всегда из
соединения первой и второй категорий того же класса.
Например, целокупность (тотальность) в кантовской
трактовке есть множество, рассматриваемое как
единство; ограничение — это реальность, связанная с
отрицанием; общение — причинность субстанций,
определяющих друг друга; необходимость выступает как
существование, данное уже самой своей возможностью.
Обсуждая взаимоотношение первых двух категорий с
122

третьей, Кант предупреждал, что эту последнюю надо
понимать не как производное, а как синтез, как
качественно новое образование.
Исследуя категории, Кант высказал ряд новых идей,
которые оказали существенное влияние на последующую
философию. Важно, что он рассматривал категории как
универсальные формы мышления, исследовал их как
предмет новой, трансцендентальной логики. Необходимо
подчеркнуть, что Кант толковал категории как формы
активности сознания, разработал учение о субъекте и
объекте, обратил при этом особое внимание на
диалектику деятельности, понимаемой как деятельность
самосознания.
С позиции более последовательного идеализма
ставил и решал проблему дедукции категорий Фихте,
согласно которому не созерцание, не пассивное восприятие,
а созидание, творение, действование являются
специфическими особенностями мышления, разума. По
этой причине источник дедукции он искал во
взаимоотношении, взаимоограничении Я и не-Я субъекта и
объекта. Категории мышления в понимании Фихте
выступают как ступени, уровни изменения субъектом
объекта, своего рода формой свободы, творчества
самосознания.
В исследовании этой проблемы некоторых
результатов достиг и Шеллинг. Однако действительно крупного
успеха с позиции идеализма добился только Гегель,
который рассмотрел взаимосвязь категорий в контексте
развития духовной культуры. Если в докантовской
философии категории рассматривались в онтологическом
плане, а Кант исследовал их со стороны
гносеологической функции как априорные формы сознания, то Гегель,
исходя из концепции тождества бытия и мышления,
трактовал категории как единство объективного и
субъективного. Поэтому он решительно не согласен с Кантом,
трактовавшим разум и разумное только как
субъективную способность, которой ничто не соответствует в
объективной действительности. В отличие от Канта
Гегель понимал разум, мышление и идею совершенно
по-другому: он считал, что разуму, идее не
соответствует только эмпирическая, конечная реальность, зато
соответствует сам разум, идея, которая и является истин-
123

ной действительностью. О субъективности разума,
мышления, по Гегелю, можно говорить лишь постольку,
поскольку он еще находится на ступени чувственности и
рассудка. Если человеческое мышление в своем
развитии достигло ступени разума, оно перестает быть
субъективным, ибо постигает объективно-всеобпхее, разумное в
предметах и явлениях. Такое понимание позволило
Гегелю разработать совершенно новое учение об
абсолютном, о разуме как единстве объективного и
субъективного, бытия и мышления.
В отличие от своих предшественников Гегель
понимал под мышлением (разумом) некоторый объективный
процесс, деятельность духа, который порождает самого
себя и всю систему человеческой материальной и
духовной культуры. Объективное, универсальное мышление,
способное порождать весь мир культуры, реально
функционирует только на основе всей системы категорий,
универсальных законов мышления, внутренний стержень
которых есть закон тождества противоположностей.
Гегель пытался также обосновать внутреннюю
взаимосвязь, содержательную дедукцию логических
категорий. При этом он опирался на историю философии,
широко привлекал историю познания, глубоко
проанализировал поступательное развитие человеческого
сознания. Все это служило Гегелю более широким
фундаментом для обоснования внутренней взаимосвязи и
последовательности логических категорий. Эта
достаточно широкая историческая и логическая база дала
возможность Гегелю рассмотреть более богатую сеть
философских понятий, категорий по сравнению со всеми
его предшественниками и глубже обосновать систему
всеобщих определений мышления. Подлинное
преимущество подхода Гегеля по сравнению с Кантом состоит
в том, что он рассматривал категории, их
последовательность и взаимную связь в контексте развития
человеческого сознания, в составе развития человеческой
духовной культуры, правда, мистифицированной
философом.
В гегелевской логике, таким образом, разработано
оригинальное учение о системе и системности категорий.
Гегель поднял понятие системности и внутренней связи
категорий до научного уровня посредством глубокой
124

разработки таких фундаментальных принципов
диалектики, как развитие, противоречие, конкретность,
восхождение от абстрактного к конкретному, историческое и
логическое и т. п.
Гегелевское понимание системности логических 1сате-
горий ничего общего не имеет с тем поверхностным
представлением, обладатели которого видят только
внешние связи вещей и явлений и коррелятивные их
отношения. В трактовке Гегеля система — это прежде
всего результат развития идеи, приводящего к образованию
понятия. Последнее, начиная с абстрактных
непосредственностей мышления, благодаря противоречию и его
разрешению, образует все новые и новые формы,
которые тоже развиваются, и при этом обнаруживается их
противоречие, а его разрешение снова приводит к
возникновению новых формообразований и так далее.
В «Науке логики» на основе восхождения от
абстрактного к конкретному Гегель проанализировал
внутреннюю взаимосвязь логических категорий, их
содержательную субординацию. При этом он, однако, впал в
иллюзию, полагая, что в логике, являющейся системой
чистых сущностей, он только прослеживает сугубо
логическое развитие идеи, мышления, которые сами по себе
якобы изначальны и предшествуют природе и обществу.
На самом же деле гегелевская логика, система
категорий имеет вполне земную основу, она абстрагирована от
реальной человеческой истории, можно сказать, что она
заимствована из развития мистифицированной
мыслителем истории философии. Иными словами, при
обосновании своей системы категорий Гегель опирался на
разработанный им же принцип исторического и логического.
Внутреннюю взаимосвязь логических категорий он
заимствовал из реальной истории философского знания, но,
будучи идеалистом, тут же извратил и мистифицировал
этот процесс, ибо идеи, категории, абстрагированные от
реальной истории познания, отчуждаются и отрываются
от реальной почвы и произвольно истолковываются как
якобы существующие изначально, имеющие
самостоятельную жизнь и только проявляющиеся через природу
и реальную историю.
Коренные недостатки гегелевской трактовки
категорий, их внутренней взаимосвязи последовательно мате-
125

риалистически преодолены ib марксистской философии, в
которой категории рассматриваются как формы
мышления, отражающие всеобщие определения бытия,
предметной деятельности. В обосновании внутренней
взаимосвязи и последовательности категорий, как уже
отмечено, фундаментальное значение имеет исследование
закономерностей развития практической деятельности ^э^
история познания, история философии.
Систематизация категорий марксистской диалектики
не может быть успешной без учета истории науки, ее
современного состояния и логики построения
научно-теоретического знания. Научное познание, начиная с
классической механики, развивалось в тесном сопряжении с
собственно философской мыслью. И при обращении к
их истории обнаруживается весьма любопытная
картина: каждому этапу развития научного познания
соответствует эволюция большой совокупности категорий,
понятий и принципов философского характера, причем
категории диалектики присутствуют внутри собственно
научной эволюции. Так, уже при внимательном
исследовании явлений классической механики с позиций
марксистской диалектики можно зарегистрировать действие
категорий сущности, противоречия, причинности,
взаимодействия, бытия, пространства, времени и ряда других.
И в этом видится отнюдь не локальное, а определенное
совокупное действие сетки категориального аппарата.
Характерно и то, что формой проявления данного
совокупного действия предстает выдвижение на передний
план определенной группы категорий диалектики. Так,
развитие концепций классической механики вычленило
понятия бытия, пространства, времени и др., эволюция
математического познания акцентировала свое внимание
на количественных отношениях и пространственных
формах действительности, квантовая механика выделила
вопросы, связанные с проблематикой случайности и
необходимости, детерминизма и т. д.
Таким образом, научное познание, в целом не
апеллируя непосредственно к проблематике категориальности
мышления, вместе с тем воспринимает, преобразует и
2^ См. подробно: Абдильдин Ж. М., Абишев К. А. Формирование
логического строя мышления в процессе практической деятельности,
Алма-Ата, 1981.
126

аккумулирует категории в качестве принципов самого
научного познания. В этом отношении исключительно
плодотворную роль играют принцип противоречия в
научном познании, принцип конкретности в современной
науке; в соответствии с положением об «авангардизме» групп
категорий эволюция биологического знания существенно
новым образом акцентировала внимание вокруг
принципа развития в целом; развитие геологической науки в
определенном смысле сконцентрировалось вокруг
проблем содержания и формы; прогресс
физико-географического знания дал интересную интерпретацию проблемы
целостности и т. д.
Резюмируя, можно отметить, что ход исторического
развития каждой научной дисциплины, в целом
испытывая в интересующем нас аспекте совокупное воздействие
всей сетки категорий диалектики как форм познания,
по-видимому, дал толчок пристальному исследованию
именно определенной группы категорий, выдвигая ее на
первый план в смысле реального гносеологического и
методологического влияния. Поэтому кажется
естественным, что скрупулезное исследование в этом плане
истории развития научного познания благоприятнейшим
образом скажется как на выявлении интересующей нас
субординации категорий диалектики, так и на
систематизации логических категорий и принципов
материалистической диалектики.
Важнейшей формой бытия и развития науки
является научная теория, в которой дается идеально всеобщее
условие существования, возможность и действительность
объекта, конкретной реальности. В процессе построения
и формирования теории как целостного образования
действуют не отдельные понятия и принципы
диалектики, а вся диалектика в целом, все категории и законы*
Поэтому теоретический анализ внутреннего механизма,
внутренней взаимосвязи любой научной теории, по
нашему мнению, имеет определенное эвристическое
значение в построении диалектической логики, в
систематизации логических категорий.
Чрезвычайно важна методологическая функция
категорий диалектики как в построении теории в целом, так
и в осмыслении конкретных этапов ее развития, как-то5
выбор предметной области, выявление начала, обоснова-
127

ние всеобщего принципа, основного понятия (закона)
теории и раскрытие диалектической связи суш,ности с
формами проявления, фундаментальных положений
^принципов) теории с эмпирическими фактами. И вся
теория в целом и ступени ее формирования и развития
предполагают последовательное применение метода
восхождения от абстрактного к конкретному, глубокое
понимание и осмысление таких всеобщих логических
категорий, как объективная реальность, объект и
субъект, отражение, количество, качество, мера, сущность,
противоречие, основание, закон, действительность,
необходимость, субстанция, причинность, взаимодействие,
целостность, развитие и т. п. ^^
Умственное развитие ребенка и проблема
систематизации логических категорий. Важным основанием
данного обобщающего труда по диалектической логике
являются и работы, в которых с позиции марксизма
исследованы умственное и социальное развитие ребенка,
становление его личности. Согласно этой концепции
ребенок со дня своего рождения еще не имеет всех
определений человека, его качеств; он рождаетсз! только с
необходимыми предпосылками, которые связаны с его
морфологией, определенным строением тела, качеством
мозга и другими биологическими особенностями, хотя
последние также соотносятся с историей становления
рода человеческого. Ребенок становится человеком в
подлинном смысле лишь в результате освоения
предметной деятельности, системы общественных отношений и
культуры. Человеческое дитя в процессе своего
умственного развития на протяжении первых лет жизни
сокращенно (логически) проходит и повторяет историю
деятельности, общения и культуры человечества. Поэтому
анализ умственного развития ребенка, выявление
теоретических этапов этого развития чрезвычайно важны для
понимания истории формирования логических категорий,
их внутренней взаимосвязи и последовательности.
Изучение развития психики, умственного развития,
^" См.: Абдильдин Ж., Нысанбаев А. Диалектико-логические
принципы птостроения теории. Алма-Ата, 1973; Маньковский Л. А.
Логические категории в «Капитале» К. Маркса. — Уч. записки
Московского государственного педагогического института им. В. И. Ле^
Нина, № 179: Диалектическая логика в экономической науке М
1962.
128

становления личности детей — чрезвычайно сложная
проблема. Дело в том, что формирование их психики,
мышления происходит в сложной и противоречи^вой
социальной обстановке, а не только под воздействием
специально организованного педагогического процесса.
Фактически со дня рождения ребенок вступает в великое
множество и педагогически осмысленных и стихийных
контактов с различными людьми. И отнюдь не просто
выделить из них именно те факторы и встречи с
реальной жизнью, которые обусловливают возникновение
человеческих качеств и способностей у ребенка.
«Невозможно, конечно, — пишет А. И. Мещеряков, — учесть
и проследить воздействие на ребенка всех
многообразных факторов окружающей его среды. Из-за
многообразия и сложности этих факторов невозможно со сколько-
нибудь значительной полнотой их зафиксировать,
проследить их действие. Для исследования значения
какого-либо фактора было бы необходимо искусственно
вычленить его из других и проследить его изолированное
действие» ^^, что и невыполнимо и недопустимо. Да и вряд
ли в этом есть какой-нибудь смысл. Дело в том, что
никакое отдельно взятое средство воспитания, сколь ни
было бы оно эффективным, не играет и не может играть
решающей роли в формировании целостного человека.
Еще Гегель в свое время отмечал, что результат любого
процесса так же абстрактен, как и его начало. Поэтому
понять, каким образом биологически нормальное дитя
становится в конце концов полноценным членом
социального организма, можно, лишь проследив весь путь
формирования психики ребенка, начиная с
возникновения простейших психических новообразований и кончая
сложными проявлениями духовно-практической
деятельности личности.
Наука, к сожалению, не располагает документом, в
котором день за днем во всех подробностях было бы
зафиксировано начиная от рождения формирование
личности хотя бы одного человека. Тем большую ценность
представляет книга А. И. Мещерякова
«Слепоглухонемые дети», которая является уникальным документом,
31 Мещеряков А. И. Слепоглухонемые дети. М., 1974, с. 11.
(Далее эта работа цитируется без сносок; номера страниц указываются
в скобках).
9-106 129

содержащим подробнейший рассказ о том, как
формируется психика у детей, не имеюихих слуха и зрения от
рождения либо с очень раннего возраста, т. е.
воспроизводится во всей целостности процесс становления
ребенка человеком в подлинном значении этого слова.
В ходе решения этой сложнейшей задачи особенно
наглядно проявляются всеобщие фундаментальные
закономерности возникновения и развития человеческого
мышления, выявленные и обоснованные марксизмом.
Педагоги-воспитатели руководствовались в своей работе
следующими основополагающими идеями: 1)
человеческие качества находятся не в природном определении
человека, а в способах и формах деятельности и
общения; 2) человек становится человеком, приобретает
человеческую сущность, формирует логическое
мышление и психику в целом, только приобщаясь к
общественной предметной деятельности, овладевая вещами,
созданными человеком для человека, присваивая человеческий
способ общения, включаясь в сферу социального
движения.
Но быть активными участниками этих процессов
могут лишь обычные, здоровые дети; как известно, их со
дня рождения вовлекают в сферу человеческой
деятельности, в систему человеческого способа общения,
вырабатывают у них умение определенным образом
действовать с вещами. В принципиально ином положении
находятся слепоглухонемые дети. Из-за отсутствия слуха и
зрения их общение с людьми крайне затруднено. По
этой причине многие из них до поступления в
специализированный детский дом (если до этого родители
сознательно не занимались их воспитанием) не владеют
человеческим способом общения, не умеют правильно
обращаться с вещами. По своему психическому и
умственному развитию слепоглухонемые дети первоначально
находятся на крайне низком уровне: у них отсутствуют
речь, мышление, сознание, человеческие эмоции, хотя
они имеют биологически нормальный мозг. «Ребенок,
слепоглухонемой от рождения или потерявший слух и
зрение в раннем возрасте, — пишет А. И. Мещеряков,—
лишается нормального человеческого общения. Он
становится одиноким. Это одиночество — причина
неразвития или деградации психики. Поэтому слепоглухонемой
ребенок —это существо без человеческой психики, но
1оО

обладающее возможностью полного ее развития» (с. 14)-
Стояла, как видим, вполне конкретная задача:
вовлечь слепоглухонемых детей в систему человеческого
общения, в сферу человеческой деятельности и культуры.
Но с чего начать формирование психики, мышления,
какую форму избрать для вовлечения детей, лишенных
зрения, слуха, речи, в сферу социальной деятельности и
общения? Казалось естественным начать с
формирования языка, который, безусловно, является средством
общения и существенным фактором развития психики и
мышления. Но отсутствие у детей важнейших средств
чувственного восприятия внешней среды сделало
невозможным такое начало работы с ними, поскольку речь
формируется при опоре на систему непосредственного
(образного) отражения окружающего мира. Надо было
найти какое-то действительно всеобщее основание,
опираясь на которое можно сформировать у
слепоглухонемых детей все человеческие качества и способности.
Таким подлинным началом в формировании человека
является целостная предметная деятельность. В
процессе именно трудовой деятельности и общения
слепоглухонемым детям предстояло усвоить общественно
выработанный способ действия с вещами, научиться
человеческому общению и умению по-человечески удовлетворять
свои потребности. «Ребенок в процессе обучения
поведению в мире вещей, овладевая действиями с вещами,
усваивает общественное значение их; общественные же
значения вещей оказываются их объективными
свойствами, выражающими в своей совокупности их сущность.
Таковы общие принципы формирования поведения и
психики ребенка, которыми мы пытались
руководствоваться в теории слепоглухонемоты и в практике воспи-^
тания слепоглухонемых детей» (с. 75).
Формирование умственного развития ребенка
начинается, как видно, с того же, с чего начиналось
историческое формирование и становление самого человека.
На начальной стадии воспитания слепоглухонемых,
малышей (как, впрочем, и вполне здоровых) привитие
им самых первых навыков общения и умения
пользоваться предметами быта осуществляется при опоре на
простейшие естественные нужды живого организма
(еда, питье и выделительная функция). Разумеется,
методика формирования первых человеческих потребностей
131

у здоровых и слепоглухонемых детей различна. Ребенок,
обладающий зрением, слухом и способностью к речевой
деятельности, гораздо быстрее и легче осознает функцию
и практическое назначение предъявляемых ему
предметов, научается пользоваться ими, различать их между
собой и находить нужный предмет среди других.
Совсем иначе дело обстоит у слепоглухонемых детей.
До вовлечения слепоглухонемого ребенка в специальную
деятельность он не имеет никакого представления о
предметах, об их общественных функциях и назначении.
А потому у него вообще отсутствует какое-либо
отношение к вещам. Мир для слепоглухонемого ребенка до
начала воспитания пуст и беспредметен. Конечно,
предметы нашего обихода существуют для него в том смысле,
что он на них может натолкнуться, но они не
существуют для него в их функциях, в их общественных значениях
(см. с. 75).
Естественно, что слепоглухонемой ребенок на
начальных этапах своего формирования не выражает никакого
интереса к вещам, не имеет никакой потребности в их
познании, у него нет еще никаких навыков
ориентировочно-исследовательской деятельности. «Если такому
ребенку дают предметы для «осматривания», он их тут же
роняет, даже не пытаясь знакомиться с ними. Это и
понятно, так как предметы, даваемые ребенку,
незначимы для него. И как бы ни были новы тактильные
раздражения при попытках вкладывания разных предметов
в руки ребенка, они не вызывают у него
ориентировочной реакции» (с. 75—76).
Возникает вполне реальная проблема: как
формировать отношение ребенка к предмету? Как научить его
выделять предмет из массы других, формировать к нему
ориентировочно-исследовательскую потребность? Для
этого прежде всего ребенка вовлекали в деятельность,
приучали его удовлетворять свои естественные нужды
(есть, пить и т. п.) не непосредственно, а
по-человечески — посредством орудий, вещей, созданных человеком
для человека. «Первое знакомство с предметами
окружающего мира и происходит, — пишет А. И.
Мещеряков, — в процессе деятельности по удовлетворению
простейших естественных нужд» (с. 76).
До начала этой деятельности у слепоглухонемых де-
132

тей еще нет собственно -человеческих потребностей.
Существующие у таких детей естественные нужды «не
могут еще стать двигателями целенаправленного
поведения, поэтому на первом этапе никакого человеческого
поведения и не существует. Подлинными потребностями
эти нужды становятся, лишь опредмечиваясь и
удовлетворяясь человеческими, орудийными способами» (с. 76).
Как видим, удовлетворение естественных, природных
нужд организма посредством орудий, искусственных
вещей выступает как бы началом очеловечивания
слепоглухонемых детей, началом усвоения ими
общественного опыта. Если началом исторического становления
человека является делание орудий труда, то
«очеловечивание» слепоглухонемых детей начинается с освоения
ими таких орудий. Научаясь общественному способу
употребления вещей, ребенок овладевает социальным
опытом человечества, вырабатывает в себе подлинно
человеческие потребности.
Формированию навыка использования таких простых
вещей, как ложка, тарелка, вилка и т. п., сопутствует
освоение их общественного значения. Вообще
познавательный интерес у слепоглухонемого ребенка
формируется только в процессе собственной деятельности,
делового отношения к предметам. «В процессе этой
«деловой» (для организма) деятельности ребенок вынужденно
знакомится с предметами. Вынужденно потому, что
знакомство с предметами, употребляемыми при еде,
является условием получения непосредственного (пищевого)
подкрепления. В другое время, вне ситуации еды, эти
предметы не вызывали у ребенка ориентировочной
реакции (вкладываемые в его руку, они тут же падали или
отталкивались ребенком), но во время еды восприятие
этих предметов подкрепляется, сами они становятся
значимыми для ребенка, и он начинает их ощупывать»
(с. 77).
Общеизвестно, что любой здоровый ребенок уже в
первые месяцы жизни начинает проявлять интерес к
незнакомым предметам, особенно к ярко окрашенным. Но
для ребенка, у которого отсутствует зрение,
«бесполезные» вещи как бы не существуют вовсе. «Совершенно
незнакомый предмет, данный в руки необученного
слепоглухонемого ребенка, не ощупывается им: авторучка,
133

коробка спичек, карандаш и т. д. выпадают из его рук
или бросаются им. Однако засорившаяся соска, из
которой перестает поступать в рот ребенка пища или вода,
или измененная форма ложки вызывает живую
ориентировочную реакцию (ощупывание)» (с. 77).
Как видим, спонтанный интерес, самопроизвольное
любопытство к окружающему у слепоглухонемых
просто не возникает и не может возникнуть, поскольку мир
для них темен и беззвучен. Этот пример своей
наглядностью убеждает, что познание может осуществляться
только в субъектно-объектных отношениях. Тем не менее
существует довольно распространенное заблуждение о
якобы врожденной способности малышей выделять нуж-
шый предмет и познавать его. Заблуждение это
порождено той видимой легкостью, с которой здоровый
ребенок вживается в предметный мир и научается
ориентироваться в нем. Безусловно, наличие зрения и слуха
существенно расширяет познавательные возможности
ребенка и облегчает сам процесс познания. Но
пристальное наблюдение за тем, как выбираются малышом
нужные, полезные для него вещи и отбрасываются,
забываются ненужные, убеждает, что в основании процесса
познания у здоровых и слепоглухонемых детей лежит
один и тот же принцип — собственная активная
деятельность в субъектно-объектном отношении к
познаваемому. Поэтому отсутствие зрения и слуха отнюдь не
является принципиальным и неодолимым препятствием в
освоении слепоглухонемыми детьми человеческого опыта
познания, деятельности и общения.
По мере расширения круга предметов, которые
ребенок вовлекает в свою деятельность, увеличиваются
возможности совершенствования его ориентировочно-
исследовательской активности. Уже первые шаги на
пути освоения предметного мира как бы «включают»
потенции мозга ребенка. В его память «закладываются»
лервые чувственные образы предметов, полученные
главным образом с помощью осязания. Введение в
реальную деятельность ребенка все большего количества
предметов создает необходимость выбора, выделения
нужной вещи из числа других. Необходимость же
выбора формирует навык сравнения, обобщения, требует
выхода познавательного интереса за пределы
непосредственных действий с предметами.
134

в процессе дальнейшего развития слепоглухонемого
ребенка его познавательный интерес все больше
отделяется от непосредственных нужд делового действия и
постепенно становится самостоятельной деятельностью,
которая сама способна порождать все новые и новые
формы потребности познания окружающей
действительности. Отныне на основе этой вторичной формы
деятельности возникают новые образы, формируются
зачатки знания. «Однако и на этом этапе окончательный
отбор и закрепление возникающих образов происходят в
конкретной практической деятельности, приносящей
какую-то «пользу» организму, хотя теперь эта «польза»
должна пониматься уже в более широком смысле и не
ограничиваться едой, защитой от боли, холода» (с. 81).
Таким образом, «через это овладение
многочисленными предметами быта и происходит первое общение
ребенка с человечеством, общение, в котором он, усваивая
аккумулированный в предметах и их функциях
тысячелетний человеческий опыт, сам начинает становиться
человеком» (с. 102). В ходе практической деятельности,
в процессе становления человеком и возникает у
слепоглухонемого ребенка мышление, формируются
первоначальные представления о качестве, количестве, мере,
пространстве, времени.
Осваивая качество вещей через их реальные функции
и назначение, дети знакомятся и с количественными оп-
ределеиностями. Они научаются не только отли-чать
один предмет от другого по качеству и функции, но и
замечают и запоминают то, что стул меньше стола,
ложка легче тарелки и т. п. При этом в первую очередь
формируются общие представления о количестве (больше
и меньше, выше и ниже, много и мало и т. п.), а затем
уже и более конкретные количественные
характеристики (число, степень и т. п.).
Чрезвычайно важно для социального становления и
умственного развития слепоглухонемого ребенка научить
его правильно ориентироваться в пространстве, без чего
он просто не сможет включиться в систему общественных
отношений. Реальной основой для формирования
пространственных представлений служит опять-таки
практическая деятельность. «Пользуясь горшком и обучаясь
доставать его из-под кровати, вставая на прикроватный
коврик, отыскивая и надевая тапочки, ребенок осваивает
135

пространство около кровати. Постепенно сфера его
практического действия расширяется от прикроватного
уголка до комнаты, потом включает в себя коридор,
этаж, здание, двор. И соответственно этому расширяется
его ориентировка в пространстве» (с. 102).
На первых порах формирование пространственных
представлений облегчается стабильностью расположения
вещей, которые окружают ребенка: «Строго на
определенном месте всегда висит полотенце, которое несколько
раз в день брала девочка перед тем, как пойти в
умывальную, всегда на том же месте стоит горшок, всегда
на определенном месте верхняя одежда, которую нужно
надевать, собираясь на прогулку» (с. 101).
Однако нельзя и преувеличивать значение
стабильности местонахождения предметов, ибо по мере
развития способности ориентироваться она становится даже
вредной, поскольку вступает в противоречие с
подвижностью окружающей действительности. «Поэтому
слепоглухонемого ребенка после выработки у него умения
ориентироваться в строго неизменной обстановке
необходимо приучать ориентироваться и в изменяющихся
внешних условиях, постепенно меняя местонахождение
предметов. Таким путем формируются зачатки
лабильного поискового (здесь в прямом смысле слова
поискового) человеческого поведения в условиях непрестанно
меняющейся среды» (с. 118—119).
Представление о времени, режиме чрезвычайно
важно для всех детей, но особенно для слепоглухонемых.
Если дети с нормально развитыми органами чувств
видят, что днем светло, а вечером темно, днем видят и
слышат действия взрослых, — и все это приобретает для
них сигнальное значение в анализе времени, то
слепоглухонемым детям о времени могут «рассказать» только
их собственные практические действия, совершаемые в
определенном порядке. Поэтому первейшей задачей
воспитателя является вовлечение такого ребенка в
деятельность, приучение его к определенному режиму,
поскольку именно «режим — важнейший фактор
ориентировки ребенка во времени. Именно благодаря режиму
время для ребенка перестает быть однообразным
потоком, в котором в хаотическом беспорядке совершаются
какие-то события и действия окружающих и самого
ребенка» (с. 141).
136

Значение режима в жизнедеятельности
слепоглухонемых детей определяется тем, что в процессе его освоения
они учатся не только измерять время, отражать в своем
сознании, но и обозначать его, сообщать о нем другим.
«Зная, благодаря режиму, последовательность событий
и своих действий, — пишет А. И. Мещеряков, — они не
только сами могли себе представить, сколько времени
пройдет до какого-нибудь интересующего их события,
но и сообщить об этом другому. Например, время до
предстоящей прогулки они обозначали, изображали
последовательностью действий, которые предстоит
совершить до ожидаемого события: сначала они
позанимаются за столом, потом отдохнут в своих постелях, попьют
чай, а после этого пойдут гулять» (с. 142).
В формировании у слепоглухонемых детей
представления о времени, таким образом, большое значение
имеют строгий порядок и последовательность событий.
«Только при этом у них и может возникнуть правильное
представление будущих событий. Когда ребята еще не
были обучены словесному языку, воспитатель с утра
показывал им жестами, чем они будут заниматься в
течение дня. Если была необходимость какого-либо
изменения порядка дня, это специально «оговаривалось»
жестами предварительно. Ребята привыкли к режиму и
легко ориентировались во времени дня. В дальнейшем
они и прошедшие сутки научились считать и
обозначать, изображая жестом ночной сон. Если надо было
сообщить, что до экскурсии в лес осталось три дня, то
ребятам показывалось жестом (потом они и сами
научились показывать), что вот они поспят один, другой,
третий раз (три одинаковых жеста следовали друг за
другом), а потом поедут в лес» (с. 143).
Поскольку слепоглухонемые дети обучились
ориентироваться во времени в процессе своей практической
деятельности, постольку в дальнейшем уже не
составляло особого труда научить их вести отсчет времени при
помощи наручных часов. «Сначала они учились замечать
положение стрелок ко времени завтрака, обеда, полдника,
ужина и отхода ко сну, потом овладели и такой
абстрактной мерой времени, как час» (с. 143).
Представление о временном интервале, о смене дня
и ночи, времен года и т. п. дети также получали в про-
157

цессе своей практической деятельности. «Естественными
ориентирами времени года являются сезонные
изменения погоды: одеваясь соответственно погоде,
слепоглухонемые воспитанники практически отмечают смену
времен года. Важные ориентиры в годовом времени —
праздники и дни рождения самих воспитанников»
(с. 144).
Таким образом, деятельность слепоглухонемых детей
в строгих рамках режима позволяет не только
выработать практические ориентиры во времени, но и
способствует постижению упорядоченности внешнего мира.
«Познается стабильность времени дня и ночи, временная
упорядоченность событий и их длительность. Подлинным
анализатором времени является смена событий в
повседневной жизни ребенка (сон, бодрствование, еда,
одевание, раздевание, прогулка, туалет). Без четкого
соблюдения режима слепоглухонемому ориентироваться во
времени совершенно невозможно. Режим становится для
него очеловеченным временем^ (с. 145).
Строгое соблюдение режима, приучение к порядку в
обращении с предметами быта необходимы не только
для выработки правильных представлений о
пространстве и времени у слепоглухонемых детей. Приучение к
режиму и порядку является основой для перехода к
воспитанию умения жить в коллективе. Формирование
черт коллективизма у ребенка, вполне социального
поведения — это цель, которая достигается воспитанием
безусловной и неукоснительной дисциплинированности,
ответственного и доброжелательного отношения к
другим людям. Вот почему воспитатели слепоглухонемых
детей уделяли особенно пристальное внимание
приучению к дисциплине. А. И. Мепхеряков на сей счет писал:
«... Мы исходили из положения о том, что строгое
соблюдение распорядка, «внешняя» дисциплина в конце
концов станет привычной, и этому распорядку, дисциплине
будет подчинено не только «внешнее» (поведение), но и
«внутреннее» (мышление ребенка, его психика). Если
можно так выразиться, внешний распорядок породит
внутренний порядок» (с. 127).
Итак, формированием навыков
дисциплинированности завершался первоначальный период подготовки к
включению слепоглухонемых детей в подлинно челове-
138

ческую жизнь. За этот период дети научились очень
многому: пользоваться бытовыми предметами, различать
их и выбирать из них нужные, по-человечески
удовлетворять свои насущные естественные потребности,
самостоятельно обслуживать себя. В процессе приобретения
этих навыков слепоглухонемые дети научились
ориентироваться в пространстве и времени, у них возникла
способность к мыслительной деятельности, в ходе
которой сформировались достаточно отчетливые
представления о качестве вещей, их количественных
характеристиках, о мере, пространстве и времени, о режиме и
дисциплине, о расположении предметов в пространстве,
последовательности событий во времени и многом другом.
Практическое овладение качественным и
количественным определениями вещей, умение ориентироваться в
пространстве и времени, освоение навыков
ответственного и дисциплинированного поведения — это
убедительные свидетельства реального умственного развития
слепоглухонемых детей. С этого времени возникают
необходимые условия для дальнейшего их развития,
становится возможным переход к формированию более сложных
умений и навыков, к включению детей в трудовую
деятельность, которую можно уже назвать общественно
полезной.
Этот труд, конечно, еще сугубо индивидуальный и
отнюдь не преследует цели производить товары для
последующей реализации, но он совершенно необходим
в качестве переходной формы и подготовки к труду
производительному. И первым шагом в этом
направлении стало обучение слепоглухонемых лепке из
пластилина, т. е. умению воспроизводить уже знакомые вещи.
«Значение лепки в изучении и обучении
слепоглухонемого многосторонне. Дело не только в том, что занятия
лепкой развивают мелкие движения руки и пальцев
слепоглухонемого, ибо руки его одновременно и орган
познания, и орган общения. Лепка имеет огромное
значение в формировании познавательной деятельности
ребенка и в выражении им своего внутреннего мира»
(с. 179).
Предварительная подготовка, пройденная детьми к
этому моменту, сформировала у них
ориентировочно-исследовательские навыки и умение подражать действиям
139

взрослых, и еще одно важное обстоятельство: обучение
лепке начинается с воспроизведения уже хорошо
знакомых предметов. Последовательность обучения такова:
«Первое время руки ребенка только «осматривают» руки
воспитателя, который лепит знакомый предмет. Потом
воспитатель из предварительно размятого и
подготовленного пластилина руками ребенка лепит этот же
предмет. Вылепленный предмет соотносится с
соответствующим настоящим предметом. Ребенок должен
понять, что вылепленный предмет — копия настоящего
предмета. Для этого понимания целесообразно начинать
с лепки маленьких бытовых вещей: чашки, ложки,
блюдца, кукольной мебели (если ребенок к этому времени
обучен играть)» (с. 179).
Копирование предметов обихода по необходимости
углубляет знакомство с ними. Сопоставляя копию
предмета с оригиналом, дети обнаруживают незамеченные
ранее подробности: ведь при функциональном освоении
предмета подробности не очень-то и важны, если не
мешают употреблять вещь по ее прямому назначению.
Достаточно бывает запомнить конфигурацию предмета,
чтобы в дальнейшем находить его среди других. Но для
точного воспроизведения предмета столь поверхностного
знакомства мало. «Уже одно это делает необходимым
более внимательное и систематическое ознакомление с
предметом и способствует формированию образа, более
адекватного предмету» (с. 180).
Однако копирование знакомых предметов — это
лишь первая ступень. Немного уклоняясь в сторону,
подчеркнем, что именно с копирования начинают
обучение в специальных заведениях и вполне здоровые
художественно одаренные люди: будущие живописцы
копируют полотна знаменитых мастеров прошлого, будущие
скульпторы делают копии классических образцов этого
вида искусства; в то же время те и другие много
работают над освоением материалов, с помощью которых
надеются в последующем создавать собственные
шедевры. Так что и на этой ступени деятельного освоения
предметного мира обучение здоровых и слепоглухонемых
детей зиждется на едином принципе. И не случайно.
Потому что, не обучившись точно воспроизводить предмет,
не овладев материалом своего труда, не изощрив умения*
работать руками, нельзя подняться на следующий уро-
140

вень. Вот почему педагоги-воспитатели уделяют такое
большое внимание сенсомоторной тренировке
слепоглухонемых детей, не упуская при этом из виду то
обстоятельство, что умелые руки в будущем позволят их
воспитанникам и глубже проникнуть в тайны вещей и по-
своему рассказать о том, каким им «видится»
окружающий мир (см. с. 178—179, 181 — 182). Переход же к этому
будущему осуществляется достаточно скоро. Правда,
переход к свободному творчеству осуществляется не
непосредственно от копирования, а через этап создания
обобщенных образов конкретных вещей. Вот что об этом
писал А. И. Мещеряков: «Лепя тот или иной предмет,
особенно по представлению, ребенок не копирует точно
определенную конкретную вещь и опускает какие-то
детали, а другие особенности подчеркиваются. Таким
образом, в результате получается не точная копия
единичного предмета, а как бы обобщенный представитель
группы этих предметов. Вот эта обобщенность
изображения предметов в лепке особенно важна для развития
познавательной деятельности ребенка, так как она
вместе с употреблением жестов готовит ребенка к пониманию
функции обозначения» (с. 180—181).
Таким образом, лепка выступает одновременно и
своеобразным языком общения ребенка с окружающими
предметами и средством выражения общей идеи,
поскольку лепка есть способ художественного освоения
действительности. И это уже свидетельство более
высокого уровня отражательной способности, более развитого
мышления детей. И, значит, вполне правомерно
говорить о возникновении у слепоглухонемых понятийного
мышления в дополнение к достаточно оформившейся
способности образного отражения познаваемой
действительности. Теперь прежние смутные представления о
вещах, о заполненном ими пространстве, да и о времени
тоже заменяются в уме детей конкретными
определениями, понятиями. И даже самые первичные категории,
какими являются «субъект» и «объект», без которых
«невозможны вообще никакая деятельность и ее
отражение» ^2, только на этапе сознательной целесообразной
^2 Абдильдин Ж. М., Абишев К. А. Формирование логического
строя мышления в процессе практической деятельности. Алма-Ата,
1981, с. 76.
141

деятельности получают в мышлении субъекта статус
всеобщих определений.
Следующим шагом в развитии
деятельно-познавательной активности слепоглухонемых является включение
их в коллективный труд. «В этом труде вырабатывается
первое понимание общности труда при разделенности
операций: я обслуживаю не только себя, но и других, а
другие обслуживают и меня. Этот труд часто
осуществляется коллективно, и в нем вырабатывается умение
сочетать свою деятельность с общей задачей. И
индивидуальный труд оценивается с точки зрения его зна^чимос-
ти для общего труда. Тут уже возникают зачатки
осознания себя как'Члена какого-то коллектива» (с. 164).
На этой ступени развития ребенка создается
возможность сформировать у него более сложную сеть
представлений, а затем и понятий, в форме которых
закрепляются в сознании опосредствованные (рефлективные)
определения вещей. Речь идет о формировании таких
понятий, как содержание и форма, часть и целое,
причинность, необходимость, взаимодействие.
Если в период воспитания навыков
самообслуживания трудовая активность ребенка прямо и
непосредственно связана с удовлетворением простейших
потребностей организма, то в условиях реальной трудовой
деятельности, совершаемой коллективно, эта связь уже не
столь очевидна. По мере же овладения формами и
способами разделения труда непосредственная связь
конкретной деятельности с потребностями организма вовсе
утрачивается. Эта связь в реальной «взрослой»
действительности, как известно, осуществляется посредством
такого продукта общественной практики, как деньги.
Осознание же функции денег слепоглухонемыми детьми
характеризует новый уровень в их социальном и
умственном развитии, поскольку «понимание денег как меры
труда и осознание связи своего труда с возможностью
удовлетворять свои потребности, используя деньги,
является необходимым условием практического познания
существующих общественных отношений» (с. 176).
В процессе коллективного производительного труда
дети практически осваивают такие категориальные
отношения, как содержание и форма, причина и следствие
и т. п. Хотя некоторые элементы причинного отношения
142

дети осваивают еще на этапе овладения приемами
самообслуживания, настоящее понимание причинных
отношений приходит только в процессе коллективного труда.
А. И. Мещеряков так определял значение общественно
полезной деятельности для слепоглухонемых детей:
«Участие в производительном труде для воспитанников
имеет огромное значение: преодолевается чувство
неполноценности, беспомощности, бесполезности.
Учащиеся знают, что они, как и все, участвуют в общем труде.
На заработанные деньги они покупают себе (часы, брай-
левские и плоскопечатные пишущие машинки, которыми
пользуются дома во время каникул, понравившуюся им
одежду и т. д.» (с. 169).
В дальнейшем слепоглухонемые осваивали и такие
понятия, как часть и целое, общественное и
индивидуальное и т. п. Правда, первоначально, когда дети только
начинают овладевать навыками профессионального
труда, они не улавливают связи своей деятельности с
целостным предметом труда. Впоследствии, однако, это
противоречие разрешается тем, что они овладевают
всеми отдельными операциями и осознают роль каждой
из них в общем процессе производства конкретной вещи.
В ходе практической деятельности у детей
вырабатывается также понятие необходимости, они научаются
выполнять обязанности, подчиняя свои желания общему
требованию, справедливой необходимости. Реальный
производственный процесс неизбежно приводит его
участников и к пониманию того, что сообща работать
легче и результат достигается быстрее. Освоив это,
слепоглухонемые дети научились распределять обязанности
между собой и время от времени перераспределять их
ради достижения равной доли участия каждого в общем
деле.
Формирование полноценной личности, как известно,
не может быть ограничено только привитием
определенных умений и навыков человеческого поведения. Хотя
для слепоглухонемого ребенка большое значение имеет
и умение правильно двигаться, держать голову и вообще
владеть своим телом, чтобы стать полноценным, он
должен научиться всей системе человеческих форм
движения, уметь выражать свои чувства.
Еще более важно для слепоглухонемых овладение
143

сначала жестовой, а потом и звуковой речью. И все эти
умения приобретаются только и исключительно в npoj
цессе социальных отношений и предметно-практической
деятельности. Ведь именно на этой основе и исторически
формировался язык как средство передачи и
закрепления обш^ественного опыта, как средство общения,
наконец.
Что же касается слепоглухонемых детей, то для них
освоение языка насущно необходимо, оно является hcj
пременным условием приобретения знаний по школьной
программе. И на этом этапе, следовательно, включается
могучий инструмент формирования личности—обучение
основам наук, приобщение детей к сокровищнице
человеческих знаний, и через это осуществляется подведение
их к подлинно категориальному способу мышления и
познания.
В процессе школьного образования развивались
творческие потенции слепоглухонемых воспитанников.
У некоторых из них сформировались ярко выраженные
способности к определенной творческой деятельности,
которые получили дальнейшее развитие при обучении в
вузах. И решительно все воспитанники ко времени
окончания срока их пребывания в специализированной
школе-интернате стали полноценными членами
общества, поскольку овладели подлинно человеческим
способом существования, освоив необходимую часть
общечеловеческого опыта предметно-практической
деятельности, всеобщие условия мышления и познания, научились
жить среди людей и для людей в соответствии с нормами
коммунистической нравственности.
Итак, на примере воспитания и обучения
слепоглухонемых детей мы смогли проследить все этапы
формирования деятельного познающего субъекта, человека
общественного во всей полноте его социальных связей и
определений. Выразительная наглядность этого примера
со всей убедительностью подтверждает истинность
ленинского положения о том, что исследование истории
умственного развития ребенка есть одна из тех областей
знания, «из коих должна сложиться теория познания и
диалектика» ^^
32 Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 29, с. 314.

Глава 4
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЕ ПРОВЕДЕНИЕ
МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО
МИРОВОЗЗРЕНИЯ. КОНКРЕТНО-
ВСЕОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ МАТЕРИИ
КАК НАЧАЛА ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ
Диалектико-материалистическая логика, как
показано в предыдущих главах, смогла материалистически
объяснить сущность мышления, его формирование и
историческое развитие и тем самым принципиально
разрешила те проблемы и трудности, которые были камнем
преткновения для всей прежней философии и логики.
В продуктивном решении этой проблемы
фундаментальное значение имело открытие и обоснование
материальности общественной жизни, человеческой практики.
Благодаря этой деятельной концепции марксизму удалось,
во-первых, материалистически объяснить человеческое
мышление, систему идеальных отношений, а во-вторых,
обосновать конкретно-всеобщее понятие материи,
соединить воедино природу, общество и мышление,
окончательно решить борьбу материализма и идеализма в
пользу материализма. Иными словами, преимущество
марксистской концепции логики состоит в том, что здесь
проблемы мышления, логики осмысливаются и решаются
в контексте широкого материалистического
мировоззрения.
В марксистской философии, таким образом,
революционно-критически преодолена вся прежняя философия
и окончательно доказана несостоятельность как
метафизического материализма, так и идеализма в решении
основного вопроса философии. Материалистическое
понимание общественной жизни, практики позволило
выработать новую форму материализма.
Ограниченность домарксовского материализма преж-
10-105 145

де всего проявилась в том, что материя в пем
отождествлялась с конкретными формами (водой, воздухом,
атомами и т. д.)- Прежние материалисты не смогли
обосновать истинное понятие материи, всеобщую форму
материального, так как не понимали материальность
общества, общественных отношений, сводили материю к
ее телесным, вещественным формам. Практика,
предметная деятельность и обусловленные ею социальные формы
человеческой жизни понимались лишь как продолжение
естественной природы человека. А поскольку
человеческую историю, духовную культуру невозможно объяснить
из естественной природы человека, философы и самоё
историю стали объяснять идеалистически. По этой же
причине им оказалось не под силу объяснить
происхождение идей, понятий, идеального; они смогли лишь
констатировать их вторичность по отношению к материи,
природе.
Домарксовский материализм был метафизическим,
созерцательным, поскольку его представители не умели
рассматривать предмет в развитии, целостности, не
понимали активного, деятельного характера
человеческого отношения к миру. Такой подход, однако, был
социально обусловлен, ибо в нем реально проявлялась
отчужденность общественной жизни. А коль скоро
целостные общественные отношения противостоят
индивидам, им доступны лишь разрозненные фрагменты
общественного целого, то и всеобщие его законы,
связывающие разрозненные действия каждого в единый процесс,
недоступны и предстают как некая внешняя
вещественная сила.
Социальная изолированность, дробность
индивидуального бытия и возникающее на этой почве
индивидуалистическое мировосприятие, видящее в любом предмете
(в том числе и в другом индивиде) лишь нечто полезное
и не видящее всего остального, побуждают индивидов,
захваченных такой системой отношений, воспринимать
внешний каждому из них мир только в изолированности,
атомарности, во внешней связи и, главное, не в процессе,
а только в наличном существовании. Такие индивиды,
естественно, не улавливают единства
общественно-исторического процесса, им не видна связующая в
целостность функция общественных отношений. Вещественная
146

форма существования целиком заслоняет от них
действительный способ формирования общественных отношений,
их деятельное происхождение. Социальная функция
вещей (и людей тоже) воспринимается как их природное
свойство. Всё и вся предстает с такой позиции в своей
наличной осуществленности, предметной воплощенности,
лишенной становления и истории.
Отмечая ограниченность такого мировоззрения,
Маркс писал: «Самое большее, чего достигает
созерцательный материализм, т. е. материализм, который
понимает чувственность не как практическую деятельность,
это — созерцание им отдельных индивидов в
,,гражданском обществе'*» ^ Созерцание, за пределами которого
остается способ формирования, развитие созерцаемого
предмета и которое воспринимает лишь его наличное
состояние, и становится метафизикой, когда его
возводят во всеобщий методологический принцип познания.
р Созерцательны!! noÄXOÄ, таким образом, есть такое
понимание познавательного процесса, согласно которому
каждый индивид из непосредственного наблюдения и
изучения природы усваивает всеобщие определения
действительности, фиксируемые в мышлении, причем такое
усвоение не опосредствовано историей, общественными
отношениями, культурой и т. д. Социальная
изолированность людей, делающая их самих объектами друг для
друга, а общественную связь между ними по своей
видимости случайной, создавала иллюзию, что эта связь
имеет исключительно естественно-природное
происхождение.
Одним из наиболее характерных следствий такого
понимания явилось то, что домарксовский материализм
в объяснении материи остался на уровне самого общего
представления, на уровне выявления содержания ходячих
представлений людей о материальности всех явлений
действительности. А эти представления
свидетельствовали: все, что существует, есть вещество, имеет
вещественную природу. Потому-то и поиски первичных форм
вещественности, праматерии, исходных элементов
сложного вещества занимали особое место в философской
концепции старого материализма.
Кроме того, вся прежняя философия — как ее мате-
^ Маркс к, Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 3.
147

риалистическое направление, так и идеалистическое —
стремилась создать общее учение о мире в целом,
пыталась построить абсолютную онтологическую картину
мира. Как правильно заметил Кант, важнейшей
проблемой философии в то время считалось познание и
исследование абсолютного вещественного начала, а также
доказательство бытия бога и бессмертия человеческой
души. Для достижения названной цели создавались
грандиозные философские системы, постоянно сменявшие
друг друга. В этом отношении характерны философские
системы Платона, Аристотеля, Декарта, Лейбница,
Гегеля и др. До определенного уровня развития практики
и познания такое положение было оправдано, так как
еще не получили тогда развития естественные науки,
многие отрасли знания еще не отпочковались от
философии. Развитие же общественной практики,
общественного разделения труда, появление частных наук сделало
такую натурфилософию беспредметной. Ей оставалось
лишь перевести на язык философии то, что было уже
известно, или защищать вчерашний день, изжившую себя
картину естественных наук.
Диалектический материализм покончил с традицией
старой философии претендовать на роль учения о мире
в целом, на построение философской картины мира.
Правда, в ходе своего развития разные науки создают
различные картины мира — механическую,
электромагнитную и т. д. Но ни одна из них не является последней
и исчерпывающей картиной мира в целом. Все они
историчны, все они изменяются с развитием знания. Каждая
естественнонаучная картина мира конечна, ограниченна,
но она выражает аспект, сторону бесконечной материи,
природы. В развитии науки и философии все полнее и
полнее отображается объективная реальность.
Дело в том, что в ходе исторического развития
практики и познания, в ходе разделения труда между
различными отраслями знания происходило обособление и
уточнение предмета различных наук, в том числе и
философии. Интеграция и дифференциация наук определяется
прежде всего логикой общественного разделения труда
и структурой общественных отношений, которые
выявляют и выделяют объекты, становящиеся предметом
изучения различных наук. Рассмотрение предмета науки
148

Б социально-историческом плане (т. е. с толчки зрения
происхождения и становления) является одним из
необходимых условий его логического рассмотрения, так как
последнее есть сокращенное и сущностное
воспроизведение его истории.
Такой исторически выделившейся областью
действительности, изучаемой философией, и явилось отношение
мышления к бытию, духа к природе, в рамках
рассмотрения которого исторически вычленялось и
разрабатывалось понятие материи 2.
Вопрос об отношении мышления к бытию, духа к
природе было бы крайне односторонне сводить целиком
к его гносеологическому содержанию, что равноценно
толкованию марксистской философии только как теории-
познания. Это коренным образом противоречит
ленинскому положению о совпадении диалектики, логики и
теории познания («не надо 3-х слов») и известному
определению предмета материалистической диалектики как
науки о всеобщих законах развития природы, общества
и мышления, сформулированному Энгельсом.
Всеобщность этих законов, однако, следует понимать
не таким образом, чтобы познавать законы диалектики
в природе безотносительно к обществу, а в обществе —
безотносительно к природе, в мышлении —
безотносительно к первым двум сферам. Марксизм открыл такую
форму объективной реальности ^, которая, будучи
определенной особенной формой материи, в то же время не
сводится к вещественности, к каким-либо формам
вещественного существования, хотя и постоянно принимает
Цтот или иной вещественный облик. Это и есть предмет-
!ная, практическая деятельность человечества, преобра-
!:зование им внешней природы и созидание своего обще-
1|ственно-исторического бытия. Именно в данной конк-
2 Об этом см.: Мелюхин С. Т, Материя в ее единстве,
бесконечности и развитии. М., 1966; Солопов Е. Ф. Материя и движение. Л.,
1972; Орлов В. В. Материя, развитие, человек. Пермь, 1977;
Березовский Я. И. Понятие материи в системе категорий
диалектического материализма. Красноярск, 1982; Кучевский В. Б. Анализ
категории «материя». М., 1983 и др.
^ О социальной форме движения материи см.: Плетников Ю, К.
О природе социальной формы движения. М., 1971; Велик А. П. Со-
циальная форма движения. М., 1982; Марксистско-ленинская
теория исторического процесса. Исторический процесс: действительность,
материальная основа, первичное и вторичное. М., 1981,
149

ретной области действительности, в освоении законов
природы и в преобразовании их в законы общественного
развития и действуют универсальные законы, одинаково
общие и природе, и обществу, и мышлению.
Ибо, как отмечал Маркс, человек постепенно
воспроизводит всю природу, делает всю природу своим
«неорганическим телом»; он производит по законам
самой природы, по меркам любой вещи, осваиваемой им;
он как бы включается в процесс собственного развития
природы, придавая ему более совершенную и, значит,
более всеобщую форму, и потому именно человеческая
предметно-преобразующая деятельность универсальна.
Если коренной недостаток старого материализма
состоял в том, что действительность рассматривалась
только в форме объекта, а не в форме практики, то этот
недостаток проявлялся отнюдь не во внешнем характере
изложения, но в самом понимании предмета философии.
Диалектический же материализм изучает и
усматривает всеобщие законы природы, общества и мышления в
исторически возникшем и исторически развивающемся
объективном отношении мышления к бытию, духа к
природе.
Действительно, отношение мышления к бытию, духа
к природе (в отличие от вопроса о нем) есть реальное,
объективно существующее отношение, оно есть
практически преобразующее отношение общественного
человека (человечества) к миру и к самому себе,
независимое от каждого отдельно взятого индивида. Это'
объективное движение, высшая форма движения и
развития материи, законы которой рождают в себе
идеальное вообще, мышление и сознание людей в
особенности как необходимую форму своего самодвижения.
Социальная форма движения и развития материи
впервые в самом объективном процессе обнаруживает,
что глубинной, существенной характеристикой материи
является способ ее самоформирования, самодвижения,
!самосозидания, а не форма вещественности, вещной
I оформленности. Вещная форма материальности есть
I необходимая, но вторичная, производная форма, она не
|обладает характером субстанциальной основы. Вещная,
или предметттая, форма вместе с тем является необходим
мой, ибо 1Г"ней, как в некоторой покоящейся форме,
[запечатлевается или получает свое выражение объектив-
150

н^я форма преобразующей деятельности человека;
иными словами, в этой покоящейся форме социальная
реальность как объективный процесс представлена, имеет
представленное существование^. Своей вещностью,
доступной непосредственному созерцанию данностью
вторичная форма и вводит в заблуждение, поскольку
именно эта данность и воспринимается как сама объективная
реальность социального движения, а не как ее
производная форма. Без вещной формы представленности
социальная материя не могла бы быть непосредственной
данностью, не имела бы своего )чувственно-сверхчувст-
венного существования. Предметная деятельность
человека есть процесс постоянного оформления и изменения
вещей людьми, но она (деятельность) не совпадает с
формами вещей, в которых объективная форма этой
деятельности угасает и получает свое иное выражение.
Но опредмеченная форма предмета, отражаемая
'человеком в его сознании и вовлекаемая снова в процесс
деятельности, переходит из вторичной формы в форму
нового реального процесса, и в этом постоянном цикличном
переходе общественной деятельности в форму своего
идеального существования и развития и наоборот
состоит основное внутреннее отношение материи (т. е. ее
отношение к самой себе). В реальном отношении к
бытию, к природе находится коллективное, общественное
мышление, общественно выработанное сознание индиви-
дов, а не сознание отдельно взятого индивида в его
изолированности.
Именно поэтому и решение вопроса об отношении
мышления к бытию, духа к природе не сводится лишь
к мысленному, познавательному решению, тем более к
его первоначальному выражению в плане выяснения
того, что первично, а что вторично. Это только первая,
исходная, еще абстрактная форма выражения его
решения. Действительное решение вопроса совершается в
лоне общественно-исторической практики, в постоянных
переходах от материального к идеальному, от
идеального к материальному. Задачей марксистской философии
является поэтому теоретическое осознание собственной
основы — законов порождения материальным процес-
^ См. об этом: Ильенков Э. В. Диалектика идеального. — В кн.:
Искусство и коммунистический идеал. М., 1984.
151

сом (общественным движением) его же идеальной фо^-
мы, их взаимопереходов как единого, в конечном счете
объективного материального процесса. [
Отсюда ясно, что отношение мышления к бытию,
Духа к природе, которое, как известно, исторически
изменялось, впервые четко обозна^чено и осознано в
марксистской философии именно потому, что четко выделено
и обозначено всем ходом исторического развития, что
оно созревало как всеобщее отношение во всей истории.
Всеобщее потому, что все остальные виды отношения
человека к миру (виды освоения своего объекта)
выступают как специальные, ибо ни одна другая наука не
изучает и не выявляет того, какие всеобщие законы
практики, их внутренние механизмы порождают форму
идеального, мышления и сознания, их внутренних
структур, логических категорий и т. д. Ведь в движении
общественной практики функционирует в преобразованной
форме все содержание, которое освоено человеком из
природы, и это содержание становится все более
универсальным по мере ее дальнейшего развития.
Если мы не прослеживаем логику движения этого вне
каждого из нас и независимо от нас существующего,
отношения, возникающего в лоне общественной практики,
анализ основного вопроса философии неизбежно
принимает абстрактно-формальный, часто просто словесный
характер, поскольку сплошь и рядом весь «анализ»
сводится к выявлению ходячего зна'чения терминов.
Иначе говоря, такое неизбежно происходит в тех
случаях, когда не признают, не осознают или просто не знают
этого реально существующего отношения, когда оно не
мыслится как вне нас существующая реальность со
своими особыми законами. В подобной ситуации и может
возникнуть представление, будто философия лишь
отыскивает аспекты сопоставления бытия и мышления
повсюду, в предметах любой другой науки, поскольку
собственный ее предмет якобы объективно не отделен и не
отграничен от предмета последней.
Всеобщая определенность материи, ее всеобщее
свойство быть объективной реальностью в своей незавуали-
рованной чистоте выступает, следовательно, только в
социальной материи, так как в материальном
производстве человека способы формирования вещей, способы
152

формирования любого объекта снимаются и
освобождаются от их сращенности с вещественными структурами
и в составе практической деятельности человека, в
системе общественных отношений превращаются в чистый
способ формирования вещей, в способ человеческой
деятельности. Только как такой чистый, не сращенный с
определенной специфической вещественной формой
способ формирования вещей, социальная материя и
порождает свою противоположность — свою идеальную
аналогию, свое отражение.
Отсюда ясно, что разделение Марксом сферы оби;е-
ственных отношений на материальные (экономические)
и идеологические (или духовные) основано, конечно, не
на противопоставлении вещественного и духовного.
В материальности производственных отношений Маркс
не усматривал ни грана вещественности. Их
материальность состоит в том, что они выступают как объективная
реальность по отношению к общественному сознанию.
Общественное бытие есть сфера преобразования сил
природы в общественные силы и отношения между
производителями. Экономические отношения между людьми
материальны, согласно пониманию Маркса, не потому,
что они воплощаются в вещах и функционируют через
вещи, а потому, что выступают как определяющая и
порождающая сила по отношению к общественному
сознанию, как то, что прежде всего получает отражение
в головах людей в виде их чувств, потребностей, идей,
понятий и т. д. Термин «экономическое» сам по себе не
объясняет, почему эта сторона жизни является
материальной. Материальность экономической жизни
становится понятной, когда выясняется ее роль в возникновении
и функционировании духовной жизни общества. Показав
невещественность производственных отношений между
людьми (как внутренней структуры их совокупной
деятельности) и в то же время их материальность, Маркс и
Энгельс первыми в истории философской мысли вышли
за пределы утвердившегося, традиционного
истолкования материи и выработали материалистическое
понимание истории, создав тем самым и учение диалектического
материализма. Если бы Маркс и Энгельс исходили
из понимания материи только как вещества, то они не
смогли бы увидеть в предметной деятельности и обще-
153

ственных отношениях качественно новую объективную
реальность, материальную природу общественного 6>i-
тия. Но хотя Маркс и Энгельс не дали дефиницию
материи как объективной реальности, все их творчество
основано на доскональном, скрупулезном анализе
диалектики движения и развития этой ранее не известной науке и
философии формы объективной реальности. Анализируя
такие основные формы капиталистических отношений,
как стоимость, капитал, прибыль и т. д., Маркс всегда
считал нужным подчеркнуть, что они в своем движении
совершенно не сводимы к тому вещественному облику, в
котором в тот или иной момент пребывают, что для
капитала тело любого товара, потребительной стоимости
является лишь мимолетной формой бытия, что капитал
может принять облик любого вещественного богатства,
который окажется удобным для его движения, и в этом
проявляется его реальное господство как объективного
отношения.
В реальной истории философия все четче осознавала
и выделяла свой предмет по мере отделения и
обособления духовного производства от материального, по мере
нарастания противоположности умственного и
физического труда, по мере того, как сфера идеального,
мышления и сознания превращалась в отчужденную от бытия
и ему противостоящую сферу деятельности особых
классов и социальных прослоек людей.
В своем историческом развитии философия
анализировала многие сложные категории, но не смогла
раскрыть и обосновать всеобщую определенность материи.
Различные формы материализма, начиная с фалесовско-
го и кончая фейербаховским, отождествляли материю с
конкретным веществом — водой, воздухом, огнем,
атомами и т. д. Притом материя и природа для всего до-
марксовского материализма — тождественные или почти
тождественные понятия. Великий немецкий материалист
Фейербах так характеризует природу: «Я понимаю под
природой совокупность всех чувственных сил, вещей и
существ, которые человек отличает от себя, как
нечеловеческое... Или, беря слово практически, природа есть
все то, что для человека — независимо от
сверхъестественных внушений теистической веры — представляется
непосредственно, чувственно, как основа и предмет его
154

жизни. Природа есть свет, электричество, магнетизм,
воздух, вода, огонь, земля, животное, растение, человек,
поскольку он является суш^еством, непроизвольно и
бессознательно действующим. Под словом «природа» я
не разумею ничего более, ничего мистического, ничего
туманного, ничего теологического» ^.
Ограниченность фейербаховского понимания
материи, природы, в котором весь домарксовский
материализм получает как бы свое концентрированное
выражение, особенно ярко выявляется в сравнении с
классическим определением материи, данным В. И. Лениным в
книге «Материализм и эмпириокритицизм», в котором
раскрыто ее конкретно всеобш^ее понятие. «Материя есть
философская категория, — писал Ленин, — для
обозначения объективной реальности, которая дана человеку в
опхущениях его, которая копируется, фотографируется,
отображается нашими ощущениями, существуя
независимо от них»^.
В другом месте, развивая это определение, В. И.
Ленин указывал на отношение материального не только к
человеческой чувственности, но и на его отношение к
человеческому сознанию вообще. Он отмечал, что
понятие материи «не означает гносеологически ничего иного,
кроме как: объективная реальность, существующая
независимо от человеческого сознания и отображаемая
им»^. При всем сходстве определений материи, данных
Фейербахом и Лениным, они существенно различаются.
Если определение Фейербаха по своему логическому
содержанию эмпирично, то ленинское определение
является теоретическим, диалектическим. В данном случае
отчетливо обнаружились различия в
логико-методологических принципах понимания предмета. Фейербах
концентрирует свое внимание на абстрактно-общем,
количественной стороне, Ленин же вскрывает
конкретно-всеобщее. В характеристике Фейербаха природа охватывает
количественно-общее, «все», а в определении Ленина
понятие материи схватывает всеобщую определенность
всего природно-общественного.
5 Фейербах Л. Избранные философские произведения. М., 1955,
т. 2, с. 590—591.
^ Ленин В. И. Поли. собр. соч., .т. 18, с. 131.
7 Там же, с. 276.
155

Домарксовская философия в понимании материи в
лучшем случае дошла до абстрактно-обш^его или
монотонно перечисляла множество конечных форм, конечных
объектов, совокупность которых и называла материей.
Социальная материя как конкретно-всеобш.ая форма
материального удовлетворяет и принципу
абстрактно-общего свойства во всех формах материального мира, но
она конкретна потому, что в особенной, специфической
форме своего движения воспроизводит и может
воспроизводить принципы движения всех других конечных
форм. Это значит, «что социальная форма — предметная
деятельность человека — является такой наиболее
сложной видовой формой, которая по своей природе
совпадает со всей материей, с ее родовой сущностью.
По-видимому, формы существования материи,
предшествовавшие социальной действительности, связаны
только с определенной вещественной структурой или
организацией; развитие материальных форм или типов
реальности идет через перестройку именно вещной
организации и в форме усложнения вещественных
структур. Способ и закон формирования вещей непременно
действуют и реализуются в форме функционирования
именно определенной организации субстрата. Они в
целом совпадают и неотделимы друг от друга. Глубинной
и всеобщей определенностью всей материи, т. е. такой,
которая характеризует ее как таковую, является способ
ее формирования и вечного, безостановочного
самопреобразования (т. е. объективный процесс). Но эта
определенность наиболее полно и всесторонне обнаруживает
себя на ступени развития социальной материи.
Поэтому данную особенность нельзя рассматривать
как присущую лишь некоторым формам или состояниям
материи, в том числе и социальной форме, как такую,
которая имеет значение только для названных форм,
как одно из частных свойств.
Природа — форма материи, она достраивается
человеком и неполна без человека, без человеческого
существования. Ее самостоятельность существенно ограничена
со времени возникновения человека, человеческой
истории.
Потому-то теоретический анализ указанной особой
формы (социальной материи) дал возможность строго
156

научно дедуцировать все другие категории диалектико-
материалистической логики. Внимательное исследование
свидетельствует, что человеческое мышление, вопреки
утверждениям отдельных логиков и философов, вовсе не
имеет особых специфических всеобщих законов.
Всеобщие законы мышления по своей природе являются
отражением всеобщих законов предметной деятельности
(общественной формы материи), в которой
раскрываются всеобщие законы развития природы. В этом состоит
тайна того, что логические категории, являясь
всеобщими формами мышления, одновременно выступают
отражениями всеобщих законов природы.
Как возможно, что всеобщая определенность материи
(ее свойство быть объективной реальностью) дана
человеческим ощущениям, если эта реальность
(человеческая предметная деятельность и общественные
отношения) каждый раз предстает перед человеческим
ощущением и восприятием в своей овеществленной форме, в
виде предметов и предметных отношений? Ведь
ощущение как элементарная форма человеческой
чувственности может фиксировать, как принято считать, только
нечто непосредственно данное. Верно, что вещественная
определенность ближе к чувственности, ибо она
непосредственнее. Но главное не в этом. Главная трудность,
которая составляла настоящий камень преткновения
для всей домарксовой философии, заключается в опо-
средствованности отношения человека к природе его
отношениями к другим людям, опосредствованности
отношения каждого нового поколения к природе
сложившейся до них системой социального организма, всей
культурой. Поэтому любой индивид, сформированный в
обществе, смотрит на мир глазами определенной
культуры. Согласно Марксу, развитое человеческое чувство
есть такой же исторический продукт, как мышление.
Человек непосредственно ощущает, воспринимает,
представляет прежде всего тот предметный мир, который
создан человеком, который он осваивает прежде всего,
через который он имеет отношение с другими. Через
функционирование этих вещей, через действия с ними он
обнаруживает социальное значение, он ощущает,
воспринимает, видит, слышит, осязает и даже обоняет не
только непосредственно физические свойства, форму,
157

различные их оттенки и т. д., но и ту реальность,
которая этим физическим свойствам, формам сообщает свое
значение, делает их социально значимыми. Разумеется,
на уровне чувственности человек еще не отличает
социальное содержание от его физического субстрата,
физического облика. На этом уровне то и другое
непосредственно сливаются. Более того, социальное содержание,
функция, назначение предмета в большинстве случаев
ощущаются и воспринимаются как свойства,
проистекающие из их естественной природы. Поэтому даже
человеческое ощущение, не говоря уже о других, намного
более сложных чувствах, у индивидов развитого
общества имеет исторически обобщенное, синтезированное
содержание, отличается большим многообразием. Маркс,
как известно, отметил даже теоретичность
человеческих чувств. «Глаз стал человеческим глазом точно так
же, как его объект стал общественным, человеческим
объектом, созданным человеком для человека. Поэтому
чувства непосредственно в своей практике стали
теоретиками. Они имеют отношение к вещи рали вещи, но
сама эта вещь есть предметное человеческое отношение
к самой себе и к человеку, и наоборот» ^. Такая
обобщенность чувства, ощущения и восприятия человеком
окружающих предметов, в том числе и природных предметов,
происходит благодаря освоению чувств других людей в
этих самых очеловеченных объектах. В этом смысле
Маркс и говорит, что «чувства и наслаждения других
людей стали моим собственным достоянием...» ^.
Поэтому когда Ленин писал о данности объективной
реальности в наших ощущениях, то это определение,
несмотря на его внешнее сходство со схемой единичного
природного индивида, отражающего в своих органах
чувств воздействие внешней среды, коренным образом
отличается от нее. Наши ощущения суть исторически
выработанные, просветленные опытом и разумом многих
поколений элементарнейшие формы человеческой
чувственности, человеческого отражения мира. Не только
разуму человека, но на определенном уровне и его
чувственности доступна объективная реальность, даже
такая, которая по своей природе невещественна. Именно
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 120—121
Там же, с. 121.
158

потому, что человеческая чувственность составляет
важнейшую сферу идеального воспроизведения и
преобразования человеческого бытия, она и является
идеальной формой и выражением предметной деятельности.
Диалектичность понимания универсальности и
всеобщности особенно проявилась при анализе Марксом
предметно-практической деятельности человека, которую
он характеризовал как универсальный процесс.
Универсальная форма выказывает себя таковой тем именно,
что осуществляет даже свою всеохватность, Производя,
1|(воспроизводя и^реобразовывая способы и
закономерности нижестоящих форм в себе как свою часть, как
особенную форму своего существования, тогда как
воспроизвести, а тем более развить специфическую форму
движения высшей, универсальной формы нижестоящие формы
не могут.
Универсальность развитой формы состоит в том, что
она несет и развивает в преобразованном виде все
существенное, что было в пройденных этапах развития.
Разумеется, что свою всеохватность социальная материя
реализует не в одном акте, а в своей истории, в
бесконечном развитии, притом не в смысле воспроизведения
всех единичностей каждой формы (или типа)
реальности, а охватывая принцип, закон всех реальностей как
определенный закон, принцип деятельности человека.
Универсальность и всеобщность материи, согласно
диалектике развития, необходимо, следовательно,
определять не по объему охватывания в пространстве, а
именно по принципу самодвижения и саморазвития той
или иной реальности, а в этом отношении практическая
деятельность 'человека, т. е. развитие его реальных
способностей, особенно на высшем этапе социальной
организации, не имеет в себе никакого предела,
определенного раз и навсегда масштаба, и в указанном смысле она
бесконечна.
Идеальное как общественное сознание людей прежде
всего есть идеальная форма универсального движения
материи. Как идеальная форма (и способ), в которой
реальная деятельность людей не только воспроизводит
наличное состояние, но и развивает свои различные
возможные пути, сознание человека представляет
собой ту форму, через которую движение материи достига-
159

ет уровня саморазвития в подлинном смысле, не
подспудно, а явно, в чистом, не завуалированном
частностями виде. Сознание »человека выступает как
универсальное, а не частное свойство материи, хотя и возникает
только как свойство одной из форм материи и даже
именно по этой причине. Саморазвитие и есть творчество
человеком себя, своей социальной реальности.
«Деятельность человека, — писал В. И. Ленин, имея в виду
ее универсальную природу, соответственно и его
мышления,— составившего себе объективную картину мира,
изменяет внешнюю действительность, уничтожает ее
определенность (вменяет те или иные ее стороны,
качества) и таким образом отнимает у нее черты кажимости,
внешности и ничтожности, делает ее само-в-себе и само-
для-себя сущей( = объективно истинной)» ^°.
Такое понимание представляется наиболее
адекватным тому принципу предметной деятельности, который
был положен Марксом в основу своего мировоззрения.
Понимание материального единства мира не может
основываться только на том представлении, что материя
является каждому индивидуальному сознанию как некая
от него независимая данность, т. е. как некое общее
свойство, присущее всем явлениям, оказывающим
воздействие на него и доступным его созерцанию, к каковым
относится в таком случае и всякое другое сознание.
Несмотря на стремление представить единство мира чисто
онтологически, т. е. совершенно безотносительно к
сознанию, в самой действительности без отношения к ней
сознания и мышления, такое представление, по сути,
крайне субъективно, ибо общее, одинаковое не есть
реальное, действительное единство всех форм
материального, а только внешняя, равнодушная к их сущности
определенность. Единство выступает в нем чем-то
суммарным, сложенным из единиц, количественным, а это
сложение, объединение совершается самим актом
представления, так как общее, распределенное во всех
явлениях, не делает их чем-то целостным, что в
принципе может привести и в истории философии частенько
приводило к выводу, будто общее — всего лишь плод
человеческого мышления, а в самой действительности
его нет. Действительное материальное единство мира
*° Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 29, с. 199.
160

состоит не в наличном бытии форм материального, а в
действительных переходах из одной формы в другую, от
низших к высшим. «...Всеобщий принцип развития надо
соединить, связать, совместить с всеобщим принципом
единства мира, природы, движения, материи etc.»,—
отмечал В. И. Ленин ^К
Феномен идеального вообще, сознания, мышления в
особенности, не возникает случайно, а зарождается как
совершенно неизбежная форма саморазвития материи,
как ее собственная форма саморефлексии. В сознании
развивающаяся материя в своей высшей, развитой форме
(т. е. человек, человеческое общество) не только
воспроизводит образ наличного, но через него создает и образ
будущего, все свои возможные образы. Взгляд на
человека как на случайный феномен во вселенной, причем
весьма несовершенный, который, скорее, портит
слаженную картину мироздания, чем ее красит, хотя и может
привести в свою пользу гору фактов, тем не менее
совершенно не соответствует основной тенденции развития
материи.
Понимание объективности материи по отношению к
сознанию, ее независимости только как негативного,
равнодушного к сознанию бытия, которое не теряет
данное свое качество и без наличия мышления и сознания,
было бы в духе лишь старого домарксовского
материализма. Это еще тот самый общий, абстрактный пункт, на
котором стоит всякий материализм, материализм
вообще, в том числе, конечно, и диалектический. Если
ограничиться этим, оно может вылиться даже в некое
негативное определение, вроде того, что материя есть
все то, что не есть сознание.
Материализм диалектический рассматривает
объективность не как застывшую, абстрактную
противоположность материи сознанию, а в качестве конкретного
отношения порождения материей своей противоположности,
своего основного, сущностного, внутреннего
противоречия. На высшем уровне развития материи —
социальной — ее самодвижение и саморазвитие не может
осуществляться без идеального, без постоянного перехода
материального процесса в свою идеальную противопо-
^^ Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 229.
11-106 161

ложность и возвращения из нее к исходной реальности,
но уже в иной, развившейся форме, и т. д.
Идеальная форма потому является не частной, а
универсальной, что она во всей истории развития
человечества в принципе способна воспроизводить и развивать
специфическую меру, сущность, закон любой другой
формы объективной реальности, всех форм материи. Как
и практика человечества, идеальный мир, создаваемый
последним, не имеет только своей специфической меры,
закона и т. д., точнее, специфической мерой, законом
идеального также является воспроизведение и развитие
законов всех реальностей как своего особого
содержания, как особенного способа мышления человека и т. д.
Идеальная форма, следовательно, является не только
выражением своей социальной основы, но через это и
идеальной противоположностью всех форм
материального мира, иной формой их существования и развития.
Притом как предметная деятельность вообще, именно
как форма и порождение этой деятельности сознание
развивает способы формирования, законы движения
всех материальных процессов в их сущности, в форме,
очищенной от специфической вещной сращенности, от
всех частных отклонений. Идеальная противоположность
есть противоположность всеобщей сущности всего
материального мира, ее иная, но тем не менее собственная
форма саморазвития.
Проблема материального единства мира,
доказываемая, по словам Ф. Энгельса, долгим и трудным
развитием естествознания и философии, имеет различные
аспекты.
Во всей истории философии, в особенности в
философии нового времени, мировоззренческие баталии
происходили именно вокруг решения проблем этого
единства. Ибо развитие социальных противоречий,
принимавших форму антагонизма, придавало отношению
материального с его идеальным отражением такую
взаимную враждебность и отчужденность, что их единство
действительно впервые становилось проблемой, причем
проблемой, требующей своего практического решения.
Вот эта социально-практическая проблема и досталась
на долю философии в результате длительного
исторического развития общественного разделения труда. Что же
162

касается решения другого аспекта проблемы
материального единства мира, а именно единства всех форм
материи, то она должна решаться и решается именно
развитием естественных наук на основе сознательного
применения материалистической диалектики.
Материальное единство мира выступает как
отношение высших, развитых форм материи к нижестоящим,
как отношение воспроизведения и развития
нижестоящих форм, являющихся особенными формами
существования высшей формы, и как подчинение
закономерностям движения этой последней. Единство материального
мира есть отождествление менее развитых (и потому
более частных) закономерностей с высшими и
универсальными.
Такова практика человечества по преобразованию
действительности, которая, по словам Маркса,
превращает всю природу в «неорганическое тело» человека,
тем самым реально выказывает свое родство с ней, свою
материальную сущность. Человек доказывает свое
действительное родство со всем остальным миром не тем,
что имеет с ним лишь одинаковую природу, а тем, что в
иной, а именно в социальной форме возрождает и
сохраняет, развивает дальше специфическую природу всех
форм реальности, какие ему предшествовали и
составляли предпосылку его возникновения, не имея нужды,
повторяем, охватывать вселенную в ее бесконечности, в
пространстве.
Марксистская философия впервые обосновала
действительное единство материального мира тем, что
показала сущность идеального как собственной формы
саморазвития материи на социальном уровне, показала, что
оно рождается и формируется в лоне материального
процесса и реализуется в материальном, что только в
этих постоянных превращениях оно и может жить и
живет, прекращая свое существование с прекращением
процесса превращений. Таким образом, действительная
сущность, всеобщая природа идеального, сознания,
мышления людей состоит в преобразующем воспроизведении
природы материи, в предвосхищении ее форм и путей
развития, а не в отношении индивидуального сознания
ко всему остальному, не относящемуся к этому сознанию
и к обеспечивающему его субстрату (мозгу, нейродина*
мическим процессам).
163

и коль скоро речь идет о таких кардинальных вещах,
как добываемая общими усилиями многих поколений
объективная истинность наших знаний (напомним, что
В. И. Ленин считал необходимым каждый раз
подчеркивать: содержание этих истин не зависит ни от человека,
ни от человечества), проблема отношения мышления к
бытию не может ставиться и решаться на столь зыбкой
почве, каковой является отношение мышления
единичного индивида ко всему, что находится вне этого
мышления. Ведь при таком подходе теряется граница между
материальным и идеальным, а следовательно,
утрачивается сам предмет — объективная реальность, изучаемая
философией; при подобной схеме содержание того, что
изучает философия, принципиально менялось бы в
зависимости от случайных особенностей каждого
индивидуального сознания и каждое индивидуальное сознание
имело бы собственный предмет и соответственно
собственную философию.
Конкретно-всеобщее понятие материи является
началом диалектической логики, ибо с установления
всеобщей, а по отношению ко всей системе категорий
диалектики — наиболее абстрактной определенности
материального начинается восхождение по пути установления
и исследования все более и более конкретных его опре-
деленностей. Исследование материи в ее развитой, т. е.
классической, форме означает, что все подспудные,
неявные, но в конечном счете сущностные характеристики,
тенденции и потенции материи получили в этой
классической форме свою зримую адекватную определенность.
Социальная материя, например, выказывает себя как
постоянно развивающаяся, как то, что за период своего
познания и осмысления успевает существенно
измениться. Значит, в содержание определения социальной
материи непременно должно войти понимание путей и
способов ее становления. Разумеется, развитие отнюдь не
является специфическим свойством лишь социальной
действительности, но в ней как высшей форме оно
обнаруживает себя всеобщим способом существования
материи в своем явном, можно сказать, зримом виде.
Однако материю в ее развитии воспроизводит вся
система диалектического материализма, система
категорий, обогащаясь с переходом к каждой новой категории
164

более конкретным содержанием. Рассмотрение основных
категорий философии (материи, движения, пространства
и времени и т. д.) в противном случае пришлось бы
осуществлять под углом зрения лишь объекта, вернее,
различных объектов.
Формально-логическое объяснение отвергает анализ
категорий как отражение форм движения самой
действительности и в силу этого как форм
воспроизведения определенностей бытия, ступени углубления в
освоение и познание объекта. Материя, движение,
пространство, время и т. д. в таком освещении берутся
безотносительно к их практическому и логическому
воспроизведению, вне их отношения к человеческому
бытию и познанию в их историческом развитии.
При этом в подобном понимании каждое
последующее понятие (категория) не сохраняет в
преобразованном виде содержание первоначальных в качестве
момента: Новые понятия получают совсем другой объект
отражения, не являются развитием того же. Иначе
говоря, сумма сторон сложного объекта выделяется
субъектом познания и фиксируется в соответствующей сумме
понятий, не находящихся между собой в генетической
связи.
Аналогом же объективно совершающегося развития
материи может быть движение философской мысли из
одной категории в другую, при котором на каждой
ступени движения приобретается новое содержание, более
углубленное и сложное, несущее и преобразующее всю
массу содержания прежних ступеней.
Одним из самых трудных пунктов в понимании
развитой формы является то, каким образом из
нижестоящих форм возникают вышестоящие, если в первых не
наличествуют последние хотя бы в виде намека,
признака.
Возникновение нового имело бы мистический
характер, если бы между ними не было никакой
преемственности. Правда, традиционная формальная логика
понимала ее только как подведение более высокой формы
под определенности более низшей формы. Но в том-то
как раз и дело, что на этом пути действительная
проблема неразрешима. Кроме того, на высшей ступени
существенно изменяются характеристики нижестоящей
165

формы. Сущностная характеристика менее развитой
реальности преобразуется вышестояихей формой в
качестве одной из своих частных сторон и производится в
каждом цикле движения как свое следствие.
Суихностная характеристика высшей формы являет
собой полное отрицание такового содержания
исторически первой низшей формы. Это означает, что возникшая,
исторически развитая реальность имеет предшествуюш^ие
ей формы в качестве своей предпосылки и, заново
воспроизводя их, низводит до уровня своего частного
проявления или формы своего существования.
Парадоксальность нового на первый взгляд состоит
в том, что именно то, что делает его принципиальным
отрицанием всех предшествующих исторических
ступеней, что составляет именно его специфику, как раз и
оказывается всеобщей сущностью не только этого
нового, но и всех предшествующих, исторически пройденных
этапов. Следовательно, предшествовавшие исторические
формы представляют собой определенное восхождение
от более частных форм ко все более и более всеобщим.
Исторически развитая форма доказывает свою
всеобщность тем именно, что преобразовывает формы, из коих
возникла, в свои необходимые части, стороны и т. д., в
которых в особенной форме осуществляется
специфическое содержание самой развитой формы.
Развитая форма тем самым обнаруживает, что все
предшествовавшие ей ступени выявляли лишь частные
способы развития действительности, частные, правда, не
в смысле случайных или таких, чье историческое бытие
необязательно, а таких, каждый из которых есть
всеобщая форма по отношению к предшествующим, но
частная по отношению к последующим.
Всеобщее не может быть выявлено путем нахождения
и фиксации сходных признаков во всех этих формах.
С такой позиции развитие выглядит только как
количественное возрастание исходной формы.
Маркс продемонстрировал на множестве примеров,
что именно плоско метафизический способ мышления
явился одной из причин непонимания природы капитала
буржуазными экономистами, которые отождествляли
капитал со средствами производства. Они искали
сущность капитала не в его differentia specifica, а в том, что
166

его делало сходным со всеми предшествующими
формами.
Однако то, что составляет differentia specifica
развитой формы, может входить в состав нижестоящих форм,
но лишь в качестве подспудной, второстепенной
тенденции. Отсюда: только развитая форма показывает, к
какому всеобщему результату вели глубинные
механизмы развития конкретных этапов действительности. То,
что могло казаться редким и исключительным, а потому
и случайным в мяре исторически пройденной реальности,
в действительности является всеобщим смыслом всего
исторического развития. Когда Маркс писал, что
анатомия человека может быть ключом к анатомии обезьяны
(т. е. к пониманию последней), он этим самым не
стремился лишь подчеркнуть сходство человека и обезьяны.
Для него важнее было показать те особенности в
строении человека, которые развились под влиянием
трудовой деятельности, у обезьяны же они случайны,
хотя при определенных условиях могут оказаться очень
важными свойствами. Иначе говоря, возникновение
человека, человеческого (сотшального) способа развития
является всеобщим объективным смыслом развития
всей действительности, смыслом не в
субъективно-психологическом понимании, а в значении подспудной
объективной тенденции.
Таким образом, высшая форма является ключом к
пониманию глубинной сущности низших потому, что
развивающееся явление образует свою сущность не на
первых, а на высших ступенях развития и только там
достигает полной определенности, чистого способа
саморазвития, не искажаемого чуждыми природе этого
явления факторами.
В свете сказанного становятся понятными известные
слова Маркса о всей исторической эпохе до коммунизма
как предыстории к действительной истории
человечества.
Поэтому о подлинной сущности явления в конечном
счете можно судить лишь по определениям его наиболее
развитой формы. Например, о подлинной природе
психики можно и необходимо судить по определениям
человеческой психики. Но человеческая психика отнюдь не
является лишь высшим выражением психики животных.
167

Если психика животных исполняет только
приспособительную функцию, то человеческая психика
обеспечивает творческую функцию в предметной деятельности. Но
довольно примеров.
Здесь важно подчеркнуть, что обоснование всеобщей
определенности материального, понятия материи
является историческим итогом долгого и трудного развития
практики, философии и науки. Открытие и обоснование
конкретно-всеобщего понятия материи стало
возможным только в определенную историческую эпоху, чему
в немалой степени способствовали величайшие
открытия частных наук.
Отождествление материи с веществом связано с
определенной ступенью развития общественной практики
и познания и ими обусловлено. Так, для античности
всякая объективность в конечном счете означала
некоторую вещественность, вещественную стихию. Сама
объективная реальность античному человеку начала
открываться лишь в чувственно-практической деятельности.
Но только в процессе действительного производства
люди стали открывать реальность вещей природы,
сталкиваться с их бытием самим по себе, с их независимой
от человека природой.
Действительно, деятельность людей эпохи
классического родового, точнее общинного, строя, еще не
включавшая в себя систематическое изменение природы
вещей, не могла открыть и объективность вещи, ее
независимое от нашего сознания бытие. Охота и
собирательство, хотя и связаны с частичным изменением
вещей, удовлетворяли главным образом потребительное
отношение к природе, для которого собственная
независимая природа вещей безразлична. Отношение людей
той эпохи к предметам природы не очень отличалось от
животного, т. е. полностью потребительного отношения
к условиям обитания. Это отмечал еще Гегель, который
писал, что животное относится к предметам своего
потребления как к чему-то ничтожному самому по себе,
оно, потребляя, уничтожает их. Потребительное
отношение не открывает собственное содержание вещей, а лишь
выражает, как заметил Маркс, меру того вида, которому
это отношение принадлежит.
Неразвитая практика той эпохи породила и соответ-
168

ствующее себе мышление (миф), свидетельствующее о
том, что человек и в самом себе и в вещах, с которыми
имел дело, не находил еще самодовлеющего значения,
объективной основы. И вещи, и люди наделялись
значением через посредство некоей силы, о коей
мифологическое мышление тоже ничего определенного поведать
не могло. Герой мифа видел только, что таинственная
сила непомерна, грандиозна и разрушительна, и лишь в
такой смутной, неадекватной и уродливой форме
выражалось его открытие объективности. Но тем не менее
это было открытие того, что есть нечто, определяющее
бытие всего сущего и самого человека.
В мифологическом мышлении уже можно обнаружить,
хотя смутно и неопределенно, зачатки категориальных
структур, например, существенного и несущественного,
причины и следствия. И главное здесь не в том, как
именно мифология объясняет, что есть, допустим,
существенное, а что — несущественное. Главное — сама
форма логического, выделение чего-то (не важно чего) как
существенного, а чего-то как несущественного. Что-то
имеет субстанциальное значение, а все остальное — его
порождение.
Структура мышления и на мифологическом уровне
отражает практическое отношение к вещному миру,
действия людей с вещами и отношения их между собой, а
отнюдь не является результатом непосредственного
созерцания природы. В непосредственном созерцании
существенное неотличимо от несущественного,
порождающее от порождаемого и т. д. Первоначальная практика
людей, еще не углубившаяся в сущность вещей, не
отделившая еще на деле сущностное в вещах от их явлений,
не могла, естественно, отлить свои смутные догадки о
сущности и явлении в четкие логические формы. А коли
различные роды и виды вещей, тем паче единичная
вещь, не обладают в сознании людей твердой в себе и
для себя определенной мерой и границей, то и в мифах
все может превратиться во что угодно другое.
Первобытный человек открывал для себя мир
посредством своих общественных отношений, глазами кровно-
родческого союза, родоплеменной общины,
превратившейся из естественных в общественные отношения
людей. По этой именно причине люди той эпохи видели во
169

всей природе одну универсальную обидину, во всех
вещах— родственников, а в земле — единую мать всех
людей и вещей. Они еще не понимали объективные
связи самой природы.
Лишь отношение коренного изменения, в которое
вступает человек по мере становления действительного
производства, систематического преобразования вещей
и сил природы выявляет для 'человека собственные
законы, способы формирования этих вещей.
Объективная действительность освоена и присвоена
человеком в подлинн^ом значении лишь тогда, когда
основные отношения между людьми построены по типу
отношений, открытых им в действительности. Только
тогда эти отношения становятся привычными,
понятными, естественными и даже единственно возможными для
общественного сознания. Поэтому в основе перехода от
первоначальной формы мышления, соответствующей
практике первобытнообщинной эпохи, к мышлению по
объективной необходимости самих вещей, названному,
согласно определению Гераклита, Логосом, лежит
начало проникновения предметной деятельности во
внутреннюю меру вещей. Собственные законы формирования
вещей теперь все чаще занимают место прежних
мифологических страшилищ и уродств.
Как новая практика вышла из развития прежней,
так и философия рабовладельческой формации
возникает из мифологии. Миф, таким образом, — это мышление
целой эпохи, соответствовавшее тогдашней практике и
бывшее ее самосознанием.
Логос есть мышление по объективной необходимости
вещей, формирующееся и развивающееся в условиях,
когда общественное производство становится и
развивается в полном своем значении как производство
вещей. Самодовлеющее значение вещей, открываемое
практической деятельностью человека, необходимо
должно было определять понимание материальности
именно как телесности, ибо никакого другого
содержания общество того времени еще не знало. Сами
отношения между людьми, прежде всего между
рабовладельцами и рабами, построены были по типу
вещественных отношений. Производящий индивид, раб
составлял принадлежность вещественных условий про-
170

изводства и наряду с другими вещественными
факторами являлся объектом общественных отношений между
субъектами производства. Человек ценен для этого
общества еще только как живое производящее,
действующее тело.
Рассмотрение мышления даже самого
последовательного идеалиста античности Платона показывает,
насколько оно отягощено вещественным содержанием.
Идею, как это убедительно обосновывается
исследователем античной эстетики А. Ф. Лосевым ^^^ в образе
современной чисто логической абстракции Платон не
знал. Идеи для него имели только пластический
характер. Если идея и есть обобщение, то лишь в виде
обобщенной вещи, в виде осуществленного в ней принципа,
конструирования самой вещи. Поэтому в своей
предельной обобщенности идея существовала только как
идеальная вещь.
Насколько был трудным и долгим процесс
обособления умственной деятельности, духовного производства
от производства материального, свидетельствуют
мифология и античная культура. Первыми формами
обобщения и производства идеальных абстракций были сами
мифологические ужасы и фантастические
существа, а затем уже антропоморфные боги и герои.
Первоначальные абстракции вообще выступали в
облике материальных вещей, даже если формировались в
голове как сугубо психические образы. Известные слова
Маркса о вплетенности мышления в материальную
деятельность и общение людей имеют в виду именно эту
первоначальную ступень ^^ Особенность, по-видимому,
состоит в том, что мышление, идеальное уже
функционируют, но они еще настолько «предметны»,
«вещественны» по содержанию, что могут существовать и быть
реализованы только вещественным же образом.
В первых натурфилософских концепциях бытия эта
особенность выражена сильно и образно. Всеобщее,
существующее в виде конкретной вещи или вещей,
переходит во все другие вещи путем соединения и
разложения простейших элементов и из этого многообразия сно-
^2 Лосев А. Ф. История античной эстетики: Софисты. Сократ.
Платон. М., 1969.
^* Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 24.
171

ва возвращается к себе, к простейшим формам и т. д.
Вода, земля, воздух, огонь, оставаясь вещественными,
стали первыми формами абстракции и выделения
всеобщего как основания всего многообразия.
Первичный уклад жизни, система отношений, составлявших
бытие людей, указывают на вещественность всего и вся,
и увидеть в них что-либо духовное невозможно, даже в
тех отвлечениях от повседневности, когда делались
попытки объяснить идеальное. Демокрит, например,
психическое полагал состоящим из особых атомов, а
рождение идеального образа объяснял истечением от
предметов тонкой внешней оболочки и воздействием ее
на наши органы чувств. Для материалистов идеальное
оставалось материей, только особо тонкой организации*
Такова, можно сказать, первая историческая ступень
осознания и открытия идеального — сознания и его
продуктов. Общественное сознание вообще и философское в
частности могли фиксировать нечто и сделать его
предметом осознания и познания не в том виде, как оно
существует до всякого освоения и воспроизведения
человеком, но в уже преобразованной
общественно-исторической форме. Понять это не так трудно, когда речь идет о
тех или иных частных законах и явлениях
действительности. Но категории — не частные явления. Они
охватывают всеобщие отношения и в объективном мире
природы и в человеческой деятельности. Когда речь заходит о
всеобщих сущностях, они должны предстать перед
человеческим сознанием как универсальные характеристики
общественных отношений. Ибо выявленное практикой в
своем всеобщем содержании реализуется лишь в
общественных отношениях. Думается, что такая первичная
всеобщая определенность, как материальность всей
действительности, обнаруживается общественной практикой,
осваивается и преобразовывается в материальность
общественных производственных отношений исторически,
постепенно. И каждый исторический уровень выражает
и синтезирует тот или иной существенный аспект
материальности, объективности. Вещественность, телесность
и есть такой аспект материальности, который открывает
практика рабовладельческого общества, но
вещественность еще в виде живой телесности. Даже космические
тела и весь Космос рассматривались как гармонически
172

развитое одушевленное тело, пронизанное мировой
душой и разумом.
Как бы ни казалось такое понимание наивным и
ненаучным позднеевропейскому научному сознанию, от
отождествления материальности исключительно с
вещественностью не сумела освободиться и последующая
история, включая и эпоху капитализма. Но каждая
новая эпоха и даже каждая последующая общественно-
экономическая формация фиксирует, синтезирует в
характере ведущих производственных отношений именно
определенного рода вещественность и ее общественно-
историческую значимость. Вещный характер
общественных отношений выражается прежде всего в отношении
к основному производителю, который, по словам
Маркса, в докапиталистическую эпоху составлял лишь часть
или принадлежность условий производства ^^. Чем
ближе исторические формы производства подходят к
капиталистическому, тем в большей мере эта вещественность
приобретает в глазах людей черты механицизма,
вещества в механистическом понимании.
Если в античную эпоху вещественность больше
понималась как живая телесность, которая в своих
круговращениях постоянно остается одной и той же, и даже
наибольшее совершенство вещи связывалось с ее
абсолютной неизменностью в конечном счете, то и мысль
людей той эпохи в большинстве случаев схватывала
целостность, внутренне равновесное целое,
законченное при всем его динамизме и превращениях. Именно
потому тождественность вещественного с самим собой
(или, говоря иначе, выражение смысла одного рода
вещественности в другом, смысла, заключенного во
внутренней организованности, согласованности, гармонии,
ритме, равновесии и т. д.) характеризовала материальность
только в плане вещественном.
Такими же чертами вещественности отношений
отличалась и античная рабовладельческая демократия, в
наибольшей степени древнегреческие
города-государства — полисы. Внутри этих миниатюрных государств с
неразвитыми, только еще намечающимися формами
общественного разделения труда имело место и первичное
обособление духовного производства от материального.
^* Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 484—485.
173

Различные ремесла, которые позже составляли сферу
«чистого» искусства, еще рассматривались как виды
материального производства (и в действительности так оно
и было). Формирующиеся в качестве самостоятельных
областей человеческой деятельности наука, искусство и
тем более мораль, ее нормы и принципы выводились из
всеобщих отношений, т. е. из внутренней организации^
гармонии и порядка в Космосе, который воспринимался
людьми того времени как первообраз, мерило и
объективный образец для государственного и общественного
устройства, а также (и именно вследствие этого) и
внутренней организации каждого индивидуума. Душевные
силы (мысли, аффекты, добродетель и т. д.) должны
занять именно то место в человеке, какое предуказано
Космосом. Хотя греческие мыслители совершенно по-
разному толковали о содержании и месте этих сил как
в космическом, так и в индивидуальном плане, но и
материалисты и идеалисты понимали психические свойства
людей как проявления вещественных стихий. Правда,
идеалисты (в особенности Платон) относили к стихиям
и богов, поскольку идеальное считали состоящим из
особо тонко организованной материи.
Особенность эпохи, вытекающая из сложившегося к
тому времени объективно-исторического бытия, состояла
в том, что люди могли мыслить вещи, воображать,
представлять, производить их обобщенные, отвлеченные
образы только и исключительно в виде наиболее
совершенной (в смысле обобщенности телесной формы или
телесной конструкции) структуры и организованности.
Наиболее совершенной и характерной для античного
мышления формой обобщения являлась, по
справедливому мнению А. Ф. Лосева, скульптура ^^, Эту особенность
А. Ф. Лосев назвал скульптурностью всего мышления
той эпохи. Отношение рабовладельца к рабу по своему
смыслу есть отношение к полезной вещи. Такое
отношение не предполагает в рабе ничего человеческого. Оно
сформировалось не потому, что это выгодно
рабовладельцу, что он заинтересован именно в таком отношении,
но потому, что функция, которую при тех условиях мог
выполнять раб, была чисто вещественной функцией,
^5 Лосев А. Ф. История античной эстетики: (ранняя классика).
М., 1963, с. 50.
174

выявляющей имевшиеся в нем энергию, силы,
возможности. Можно сказать даже, что само человеческое в ту
эпоху было тождественно живой телесности. Конечно, в
различной степени: в более совершенном теле видели
больше человеческого. Сам рабовладелец и все
свободные люди в конечном счете — тоже лишь живые тела,
активные и пассивные, с более или менее яркими
проявлениями жизненных устремлений. И все они подчинены
всеобщему космическому порядку, являются его
рабами, рабами судьбы. Поскольку отсутствовала
обособленная духовная деятельность и вообще любая
обособленная деятельность индивидов, последние не представляли
собой самостоятельной и своеобразной общественной
силы, не были субъектами собственного бытия.
Индивиды все еще принадлежали к естественным по своему
происхождению и смыслу условиям производства, но
уже превращенным в условия общественного развития.
О том, что общественные отношения в
докапиталистических формах производства построены по образцу
природных отношений, Маркс упоминал многократно.
«Во всех формах общества, где господствует земельная
собственность, — писал он, — преобладают еще
отношения, определяемые природой. В тех же формах
общества, где господствует капитал, преобладает элемент,
созданный обществом, историей» ^^.
Полное отсутствие обособления умственной
деятельности от материально-производственной исключало
возможность возникновения «чисто» мыслительных,
«чисто» логических абстракций. Совершенное,
содержащее в себе строгую меру, тело и было как в своей
вещественной данности, так и в мыслях, представлениях
людей наибольшим обобщением. Чем менее развиты
общественные формы, тем больше категории (и тем более
всеобщие) могут быть мыслимы в их особенном,
ограниченном содержании. Выявление же их всеобщего
содержания осуществляется только в ходе развития самих
общественных отношений.
Возникновение общества, социальной формы
материи, имеет свою длительную историю. И в течение этого
времени оно вбирало в себя, воспроизводило и
синтезировало определения предшествующих форм, а также
'б Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 44.
175

придавало им новую форму существования и отводило
им то место, которое соответствует их объективной
мере.
Всякое стремление мыслить или попытка представить
более высокую, более всеобщую, чем общество, форму
материального является результатом понимания
социального лишь как одной из особенных форм
материального.
Известно, что практическая деятельность человека
как субстанция всей общественной жизни впервые
начинает осознаваться в политической экономии и
проходит историю своего становления в качестве категории
экономической науки.
Образование абстрактного понятия труда Маркс
относит к зрелому периоду капиталистического
производства, когда уже существует достаточно развитая
совокупность конкретных видов труда и ни один из них
не является господствующим. Во всех прежних способах
производства один какой-нибудь вид труда, например
земледельческий, являлся определяющим для всех
остальных. Капитализм постепенно превращает все формы
деятельности в разновидность труда промышленного.
Развитая система разделения труда при капитализме,
когда товарный обмен становится всеохватывающим,
приводит к тому, что целью производства выступает
производство абстрактного богатства. Если раньше
богатство создавалось в той или иной натуральной форме,
то теперь впервые находится невещественная и потому
самодовлеющая, абсолютная форма богатства. Даже
форма денег как опредмеченной меновой стоимости
оказывается тесной для текучей, динамичной сущности
такого богатства. Капиталистическое богатство есть
постоянно переходящая из одной формы в другую стоимость,
ставшая капиталом, который может сохранить себя
только посредством непрерывного самовозрастания.
Богатство, т. е. исторически накопленный труд в его
конкретной форме, здесь достигает своей всеобщности как
средство эксплуатации, ибо любой товар может стать и
становится его мимолетной формой существования.
И любой вид труда становится трудом, производящим
абстрактное богатство, а следовательно, трудом вообще.
При таких условиях впервые возникает безразличие к
определенности труда.
176

Но для формирования категории труда в его
всеобщности не менее важно и то, что разнообразие видов
труда позволяет рабочим легко изменять род занятий,
вследствие чего начинает исчезать сращенность
индивида с определенной профессией, столь характерная для
средневековья. Таким образом, наиболее развитая
форма общества имеет как свои стороны и моменты
простейшие категории (отношения), которые, получив
интенсивное и экстенсивное развитие, не могут уже мыслиться
лишь в их частном (особенном) содержании.
Вместе с тем именно в эпоху капитализма в условиях
антагонизма классов обнаруживает себя глубинное и,
значит, всеобщее содержание труда как способа самопо-
рождспия человеком себя и общества в целом. В эпоху
заката капитализма и наступления коммунистической
эры труд начинает открывать себя как
субстанция-субъект, т. е. субстанция на ступени развития себя в качестве
субъекта.
В истории философии действительную сущность
труда впервые подметил Гегель, но в полном значении
развил и положил ее в основу нового мировоззрения
К. Маркс. И дело не в том, что до Гегеля и Маркса этого
никто из мыслителей не сумел увидеть, а в том, что сам
труд до сих пор больше выступал в своей частной форме.
Однако отчужденность труда от производителя при
капитализме гасит всеобщую сущность труда в образе
абстрактного богатства, т. е. превращает последнее в
конечную цель производства, которой развитие самого
индивида враждебно. Тем самым и капитализм не
достигает всеобщности труда как субстанциального процесса,
ибо сам себе кладет предел. Ведь развитие богатства не
может идти бесконечно, если оно достигается за счет
деградации субъекта производства и противостоит
ему.
Во всех предшествующих коммунизму социальных
структурах принципы организации вещей на различных
уровнях трансформировались в принципы общественной
организации людей. Лишь коммунизм развивает
отношения людей как именно общественные, что совпадает по
своему значению с формированием условий, в которых
развитие самого человека является самоцелью. Только
в этих условиях развитие выступает как саморефлекти-
12-106 177

рованный процесс, ибо такое движение не кладет себе
никакого «заранее установленного масштаба» ^^.
Именно развитие способностей индивидов К. Маркс
назвал подлинно человеческим богатством.
Истинное содержание категории материи состоит в
понимании ее как субстанции всего многообразия
действительности. Но самое главное состоит в том, что
материя, будучи субстанцией, в своей действительности являJ
ет собою определенное становление. Являясь самой
простой категорией, она именно в этой определенности
абстракции исторически выделяется в материальности
общественных отношений. Открытие этого К. Марксом
составляет эпоху в истории науки и философии,
поскольку знаменует собой возникновение первого
материалистического учения об обществе.
Такое понимание может показаться крайним
преувеличением и абсолютизацией значения общественного.
Когда всеобщее понимается только лишь как
всеобъемлющее в пространстве и времени (т. е. понятие берется
лишь со стороны объема), это неизбежно покажется
преувеличением. Но дело в том, что у Гегеля и Маркса
всеобщее берется прежде всего по его принципу,
выясняется, ограничена ли та или иная форма в своем прин*
ципе, не кладет ли закон ее существования предел
развитию самой формы. Когда Маркс подчеркивал, что
капитал, выступая враждебно к любой форме
индивидуального потребления, тем самым имеет предел в самом
себе, в своей сущности, то это в логическом плане можно
понимать так: капитал, выступая всеобщей формой по
отношению к прошлым историческим формам, в
действительности таковой не является, поскольку в самом
себе содержит предел своему развитию.
Конкретно-всеобщее понятие материи, всесторонне
разработанное классиками марксизма-ленинизма, имеет
фундаментальное значение и в борьбе с
антимарксистскими воззрениями в философии и науке и в осмыслении
актуальных проблем развития научного познания.
Действительно, ленинское понятие материи дало
возможность не только решить кардинальные вопросы,
возникающие в развитии науки, но и творчески осмыслить
коренные проблемы современной науки.
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч, I, с. 476.
178

в конце XIX — начале XX века, как известно, в
физике был сделан ряд замечательных открытий (открытие
электрона, радиоактивного элемента радия, создание
теории радиоактивного распада и т. п.), которые перед
развивающейся наукой поставили острые философские
проблемы. Речь шла прежде всего о том, существует
ли объект, объективная реальность, соответствуют ли
наши представления, теории, математические уравнения
самому материальному миру или это — продукты
свободного творчества, мышления субъекта; абсолютны ли
наши представления о мире или любое конкретное реля-
тивно; есть ли предел возможности познания, научной
теории, научно-теоретических представлений и т. п.
Метафизический материализм, жестко связанный с
механистической картиной мира (с непроницаемостью,
жесткостью и неделимостью атомов, с абсолютностью
атрибутов материи — пространства, времени, движения
и др.), был не в состоянии объяснить новые явления.
Разразился методологический кризис, метко названный
Пуанкаре «всеобщим разгромом принципов». В. И.
Ленин дал блестящий анализ кризиса в естествознании и
указал пути выхода из него. При этом он всесторонне
опирался на материалистическую диалектику как
универсальный метод научного познания. Решая
фундаментальную проблему союза философии и естествознания,
В. И. Ленин исходил из конкретно-всеобщего понятия
материи, материалистического понимания основного
вопроса философии, а также из таких кардинальных диа-
лектико-материалистических принципов, как
материальное единство мира, монизм, активность познающего
субъекта и т. п.
Принципиально материалистическая постановка и
решение основного вопроса философии дали В. И.
Ленину возможность обратить весь огонь своей критики не
на различия в оттенках разнообразных школ идеализма,
а на то общее, что их объединяет в борьбе с
материалистической философией: это прежде всего
отождествление объекта с объективной реальностью, отрицание
независимого существования объективной реальности от
сознания, отрицание объективного характера таких
важнейших законов и категорий, как причинность,
закономерность, пространство и время и т. п. Причем
179

в. и. Ленин подчеркнул, что абсолютизация
релятивности является общим свойством всей школы «физического»
идеализма. Представители идеалистической философии
откровенно проводят ту ложную мысль, что «никакой
объективной истины, не зависящей от человечества, быть
не может. Так рассуждает не только весь махизм, но
весь «физический» идеализм вообще» ^^.
Анализируя подобные взгляды на пространство и
время, В. И. Ленин отмечает, что возражения против кан-
товской идеи априорности пространства и времени ни на
йоту не приближают самого Маха к действительному
пониманию существа пространства и времени, ибо ссылка
на опыт здесь «ни капельки не устраняет общей позиции
агностицизма и у Канта и у Маха. Если понятие
пространства берется нами из опыта, не будучи отражением
объективной реальности вне нас, то теория Маха
остается идеалистической» ^^. По убеждению В. И. Ленина,
сколько-нибудь полное и верное решение проблемы
пространства и времени невозможно вне
материалистического понимания основного вопроса философии.
И чрезвычайно важно, что В. И. Ленин не ограничился
лишь замечаниями на сей счет, а всесторонне и
принципиально обосновал, что с позиции идеализма
невозможно научное понимание природы не только таких
важнейших принципов философии, каковы причинность,
пространство и время, но и всех других философских
категорий и общенаучных понятий. Потому идеалистическая
философия и приходит в противоречие с наукой, с
естествознанием в частности, видные представители
которого тяготеют к материалистической концепции мира, ибо
«они без колебаний признают существование природы
до человека и до органической материи. И этим
решается вопрос в пользу материализма...» ^о.
В своих важнейших теоретических исследованиях
В. И. Ленин обосновывал методологическое значение
материалистического мировоззрения, его ценность для
развивающейся науки. Возражая американскому
ученому К. Снайдеру, заметившему, что материализм «не в,
моде в наше время», В. И. Ленин привел убедительные
^^ Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 328.
^э Там же, с. 184—185.
20 Там же, с. 276.
180

аргументы в доказательство коренного значения
принципа материализма, .неустранимости
материалистического мировоззрения в научном познании, в
естественнонаучных исследованиях. Вся история современной
физики, несомненно, может быть убедительной
иллюстрацией к этой мысли. Действительно, творческая
деятельность таких выдающихся физиков, каковы Макс
Планк, Альберт Эйнштейн, Луи де Бройль, Поль Ланже-
вен, Нильс Бор, свидетельствует о том, что, хотя иные из
них и допускали отдельные идеалистические
формулировки, в своих основных исследованиях они уверенно
высказывались в пользу объективности природы,
существования объективной реальности вне человека.
Выявляя связь физического идеализма с новейшими
достижениями естествознания, В. И. Ленин глубоко
вникал в труды виднейших естествоиспытателей того
времени, в частности В. Освальда, В. Рамсея, А. Пуанкаре,
П. Дюгема, Г. Гельмгольца, Г. Герца, Дж. Томсона,
Л. Больцана, 3. Ринке, Э. Майера и ряда других. На
основе такого обстоятельного анализа В. И. Ленин
вывел свое определение сущности кризиса в физике:
«Суть кризиса современной физики состоит в ломке
старых законов и основных принципов, в отбрасывании
объективной реальности вне сознания, т. е. в замене
материализма идеализмом и агностицизмом» ^^ В. И.
Ленин обратил внимание также на гносеологические,
теоретико-познавательные и социальные корни
«физического» идеализма. Он ясно показал, что в условиях
империализма, когда реакция наступает «по всей линии»,
подавляющая часть ученых попадает в лагерь
идеализма, ибо вся обстановка, в которой живут эти люди,
бросает их в «объятия пошлой казенной философии».
Выход из кризиса В. И. Ленин видел в том, чтобы
1) заменить метафизический материализм
материализмом диалектическим, распространить диалектику на сам
процесс познания, так как признание неизменных
элементов, «неизменной сущности» вовсе не есть
материализм, а характерная черта только метафизического
материализма; 2) решительно отказаться от
отождествления конкретных естественнонаучных представлений о
структуре и свойствах материи с философскими пред-
21 Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 18, с. 272—273.
181

ставлениями о материи как объективной реальности.
Диалектический материализм, как отмечал В. И. Ленин,
не связывает себя с какой-нибудь частной картиной мира
(механической, электромагнитной или иной, еще более
сложной); 3) устранить и уничтожить то общественное
условие, социальную почву, на которой пышно
произрастают реакционные теоретические концепции,
«пустоцвет» идеализма.
Последовательно проводя принципы диалектики,
В. И. Ленин глубоко разработал и творчески развил
марксистское учение об объективной, абсолютной и
относительной истинах. При анализе новейших данных
естествознания он показал односторонность и
несостоятельность концепции истины не только метафизического
материализма, но и субъективизма, который, отрицая
объективную истину, преувеличивает и абсолютизирует
относительность, релятивность человеческого познания.
В противоположность метафизике и релятивизму, по
убеждению В. И. Ленина, диалектика открывает
широкую панораму развития и углубления наших
представлений о мире: от сущности первого порядка к сущности
второго порядка, а от него — к сущности третьего
порядка и т. д. Когда говорят: «материя исчезает», — «это
значит исчезает тот предел, до которого мы знали
материю до сих пор, наше знание идет глубже; исчезают
такие свойства материи, которые казались раньше
абсолютными, неизменными, первоначальными
(непроницаемость, инерция, масса и т. п.) и которые теперь
обнаруживаются, как относительные, присущие только
некоторым состояниям материи» ^2.
В процессе анализа кризисной ситуации в науке с
позиций материалистической диалектики В. И. Ленин
пришел к глубокой идее неисчерпаемости материи. Эта
ленинская идея вдохновляет ученых современности на
дальнейшее углубление в структуру материи, она
фактически стала программой развития не только физики
микромира, но и всего современного естествознания.
Ленинское положение о неисчерпаемости материи
мол<ет быть рассмотрено в двух аспектах. В
онтологическом плане оно означает бесконечность связей, свойств,
взаимодействий, структуры материи, существующей вне
22 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 275.
182

и независимо от сознания человека. Справедливость
этой мысли подтверждена всем развитием современной
науки. В то время, когда В. И. Ленин формулировал
принцип неисчерпаемости материи, была известна науке
всего одна микрочастица — электрон, ныне же открыто
более 300 элементарных частиц, причем
экспериментально обнаружено и у них наличие сложной структуры и
множества «диковинных» свойств. Современные физики
считают, »что элементарные частицы вовсе не
«элементарны», а состоят из еще более «элементарных» кварков,
фридмонов. В свою очередь и кварки имеют дробные
заряды, «цвета» и «запахи», а фридмоны воображению
физиков представляются не менее сложными, чем
Вселенная.
В гносеологическом же аспекте идея
неисчерпаемости материи утверждает невозможность полного,
абсолютного знания всех связей, свойств и структуры
материи на каждом отдельном этапе развития науки и
практики, хотя в принципе мир познаваем и именно на
этой основе происходит постоянное углубление
человеческого познания. Неисчерпаемость человеческого
познания тоже можно проиллюстрировать развитием
физики. Здесь возрастает значение теории и активности
познающего субъекта. И непрерывно растет точность
измерения: современная физика способна измерить с
точностью до 10~^^ измеряемой величины (эффект Месс-
бауэра) и т. п. Это позволяет все глубже проникать и
в тайны большой Вселенной, и в диковинные свойства
микромира.
Аргументы, с помощью которых В. И. Ленин в свое
время критиковал «физический» идеализм, и в наши дни
представляют собой грозное и верное оружие в борьбе с
метафизической интерпретацией научно-теоретического
познания, с абсолютизацией в различных его разделах
так называемых «первооснов». В свете ленинской
концепции конкретно-всеобщего понятия материи,
последовательного проведения материалистического
мировоззрения ясно обнаруживается несостоятельность
воззрений современного неопозитивизма, представители
которого объявляют основной вопрос философии
«псевдопроблемой».
Согласно Р. Карнапу, например, все философские
183

вопросы, имеющие значение, относятся к логике и
синтаксису языка. Карнап различает два типа вопросов:
«внутренние» и «внешние». К первой группе он относит
такие вопросы, как: «Есть ли на моем столе клочок
белой бумаги?», «Действительно ли жил король Артур?»
и т. п. К «внешним» Карнап относит вопрос о
реальности самого мира вещей, к которому выражает вполне
определенное отношение: «Этот вопрос нельзя
разрешить, потому что он поставлен неправильно...
Предположение, претендующее на утверждение реальности
системы объектов, является псевдоутверждением,
лишенным познавательного содержания» 2^.
На такой же позиции стоял и М. Шлик, который
утверждал, что псевдопредложения возникают тогда,
когда люди стараются установить предмет,
обозначаемый данным словом, вне зависимости от самого слова.
Для Шлика это — «бессмысленная проблема»^^.
Согласно неопозитивизму, вопросы об объекте
являются предметами специальных наук, проблема
языка науки относится к логике, а «псевдопроблемы» как
раз будто бы и являются предметом философии. Всю
историю философии неопозитивисты рассматривают как
изучение цепи проблем и вопросов, лишенных научного
смысла. Но неопозитивисты не понимают
материальности условий общественной жизни, избегают основных
мировоззренческих проблем и оказываются совершенно
неспособными осознать связи и субординацию явлений в
природе, обществе и человеческом мышлении.
Совсем иное отношение к этим проблемам у
марксистской диалектико-материалистической философии.
Диалектический материализм не ограничивается
обоснованием марксистской концепции материи; он
доказывает и неотделимость материи от движения. «Нигде и
никогда не бывало и не может быть, — писал Энгельс,—
материи без движения. Движение в мировом
пространстве, механическое движение менее значительных масс
на отдельных небесных телах, колебание молекул в
качестве теплоты или в качестве электрического или
магнитного тока, химическое разложение и соединение,
органическая жизнь — вот те формы движения, в кото-
^^ Карнап Р. Значение и необходимость. Ь\., 1959 с 301
2^ Schlick М. Erw werk. Berlin, 1925, S. 179.
184

рых — в одной или в нескольких сразу — находится
каждый отдельный атом вещества в мире в каждый
данный момент. Всякий покой, всякое равновесие только
относительны, они имеют смысл только по отношению
к той или иной определенной форме движения» ^^.
Выработка диалектико-материалистического понятия
материи (открытие и обоснование всеобщих определен-
ностей и форм материи) является высшим достижением
развития философии и науки, оно не страдает теми
недостатками, которые были присущи началам старого
материализма. Этим самым философия диалектического
материализма окончательно выбила почву у всяких
идеалистических и спиритуалистических воззрений.
Тем не менее представители современной буржуазной
философии (Веттер, Фальк, Хаит, Лосский и др.)
извращают всячески, стараются принизить значение
ленинского определения материи. Они упрекают В. И. Ленина в
том, что он-де не дал онтологического определения:
«Ленинское философское понятие материи, — пишет
Веттер, — определяет материю не саму по себе, а лишь в ее
отношении к познающему субъекту, оно не сообщает
никаких сведений о том, чем является материя сама по
себе» ^^.
По мнению Лосского, Ленин будто не раскрыл
природы материи. Католический философ Г. Фальк намеренно
извращает ленинское понятие материи и затем обвиняет
Ленина в том, что, отделив естественнонаучное понятие
материи от философского, он, якобы, объявил
«совершенно невозможным все то, что естествознание говорило
о материи» ^7
Буржуазных критиков ленинского понятия материи
объединяет, кроме ненависти к марксизму, и
непонимание того, что с возникновением диалектического
материализма изменились предмет философии, ее задача.
Философия диалектического материализма вовсе не является
наукой о мире в целом и не считает своей задачей
построение онтологической (метафизической) системы мира,
Вселенной. Поэтому она не ии;ет абсолютного начала
мира в натурфилософском понимании. Марксистское
25 Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 59.
ЩУ/etter Ст. Der dialektische Materialismus. Freiburg, 1960, S. 340.
2^ Falk H. Die weit Schanung des Bolschursmus, S. 51.
185

конкретно-всеобщее понятие вовсе не является натура-
философским началом мира. В этом смысле всей старой
философии приходит конец.
В диалектическом материализме принципиально
признается, что не может существовать особая
философская картина мира параллельно с конкретно-научной.
Реально существует только конкретно-научная картина
объективного мира. Причем все науки в их взаимосвязи
и развитии делают наше знание о мире все более
полным и точным. И нет никакой надобности в изобретении
еще и философской картины мира. Было время, когда
философы создавали учение о мире в целом, неутомимо
искали абсолютное начало, на котором должны были
строить свои громоздкие системы мира. Но как только
выделились и стали самостоятельными развитыми
науками физика, космология, астрономия, биология,
политэкономия и др., поиски натурфилософских объяснений
материального мира утратили смысл. Поэтому создание
особого онтологического определения материи (как
предлагают Веттер, Фальк и иже с ними) означало бы лишь
возрождение старой метафизики, чьи претензии на роль
творца учения о мире в целом сегодня полностью
лишены основания.
Что же касается рассуждений Г. Фалька об отрыве
философского, гносеологического понятия от
естественнонаучных данных в ленинском определении материи, то
здесь проявилась неспособность самого Г. Фалька
увидеть и понять наличие этой связи, причем глубокой
связи, ибо понятие материи, выступая как обобщение
всей истории познания, дает абсолютную перспективу
для развития естественных наук. Ведь необходимым
следствием из ленинского определения материи стало и
положение о неисчерпаемости материи.
В диалектическом материализме охвачены не только
наиболее общие закономерности природы, общества и
человеческого мышления, но и их внутренняя связь,
логика. Вследствие этого общетеоретические
достижения философии имеют громадное значение для всех
частных наук, а результаты последних — для
философии. Правда, взаимоотношения философии с частными
науками отличаются от взаимоотношения одной частной
науки с другой.
Определяя задачу и интерес философии в области
186

естественных наук, В. И. Ленин писал: «Нас
интересуют исключительно гносеологические выводы из
некоторых определенных положений и общеизвестных
открытий» 2^. Если философия исследует всеобщие законы
природы, общества и человеческого мышления и имеет
методологическое значение, то частные науки изучают
особые законы, структурные картины мира. Это и
определяет место философии среди других наук. Если
философия выявляет всеобщие определенности материи,
является мировоззрением, то частные науки — каждая
своими методами — изучают природу и общество,
раскрывают их специфические законы. Полное и
конкретное познание материи является делом всех наук в их
историческом развитии. Все науки, начиная с
философии, механики, астрономии, физики и кончая
психологией и эстетикой, создают целостную картину объективной
действительности в ее историческом движении, и процесс
этот так же бесконечен, как бесконечен мир.
23 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 266.

Глава 5
ПРЕДМЕТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.
ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ
КАТЕГОРИЙ «СУБЪЕКТ* И «ОБЪЕКТ»
Предметная деятельность человека, как было
отмечено в предыдущей главе, является особой, причем
универсальной формой объективной реальности
(материи). Ее бытие, реальное существование отличается от
бытия природы, хотя они внутренне связаны друг с
другом, и по содержанию эти связи суть материальные
отношения. В марксистской философии всесторонне
доказано, что всеобщим условием человеческой жизни,
человеческого существования является целесообразная
деятельность, в процессе которой люди производят вещи,
продукты, необходимые для их существования.
В процессе производства, которое является
общественной необходимостью, люди не только изменяют
формы предметов, вещей природы, приспосабливая их к
своим потребностям и в то же время постигая их
внутреннюю логику, но и изменяют самих себя, т. е. люди
являются как причиной, так и следствием своей
общественной практики. Иными словами, в процессе
материальной деятельности люди не только относятся к вещам,
предметам природы, но и вступают в определенные, от
них не зависящие отношения друг с другом,
общественные отношения, которые по своей природе также
подвижны и историчны, как их отношения к природе,
окружающей действительности. Предметная деятельность и
общественные отношения создают необходимые условия
для формирования мышления, сознания, языка и т. п.
Как отмечал Ф. Энгельс, сначала было дело: люди
творили самих себя и условия своей жизни, обмениваясь
188

друг с другом в процессе производства формами
деятельности и способами борьбы с окружающей
действительностью и в том же процессе их заместителями —
словами, мыслями и т. п.
в обществе производство каждого предмета,
удовлетворяющего особую потребность людей, предполагает
качественно определенную форму труда, являющуюся
расходованием человеческой силы в определенной
целесообразной форме. Как свидетельствует исследование, в
обществе существуют не только особые виды труда, но
и всеобщее условие целесообразного производства
любых предметов. Последнее существенно отличается от
так называемого абстрактного труда, форму которого
человеческий труд принимает в определенных
исторических условиях, когда производство опирается на систему
индивидуальных производителей.
Поскольку всеобщие условия всякой целесообразной
деятельности—это есть основание, субстанция всех
особых видов целесообразной деятельности, постольку
можно анализировать исторически простейшие формы
последней, в которых проявляются всеобщие отношения
человеческой деятельности. Ведь со времени
первобытнообщинного строя человеческий труд усложнялся,
развивался и претерпел ряд качественных изменений
(первобытное производство, кооперация, мануфактура,
машинное производство, современное автоматизированное
производство в условиях НТР), хотя все это есть только
разновидности, уровни единой и целостной человеческой
производственной деятельности.
Анализ любой формы целесообразной предметной
деятельности служит ключом к пониманию
формирования категориальных определений. В этом отношении еще
одним примером является возникновение и развитие
категорий «субъект» и «объект». На самом деле,
невозможны вообще никакая деятельность и ее отражение,
если в процессе целесообразной деятельности не
выделяется объект и соответственно не выделяется и субъект
общественной производственной деятельности К По этой
^ Семенов Ю. И. Как возникло человечество. М., 1966; Нес-
турх М. Ф. Происхождение человека. М., 1971; Поршнев Б. Ф. О
начале человеческой истории: Проблемы палеопсихологии. М., 1974,
с. 380—403, 459; Валлон А. От действия к мысли. М., 1956, с. 99—125.
189

именно причине в процессе деятельности имеют место не
только отношение к предмету, но и сложные обш,ествен-
ные отношения людей друг к другу, без учета которых
нельзя познать сущность общественного производства.
То обстоятельство, что производство всегда является
общественным, ни в коей мере не отменяет
формирования и исторического становления человеческого
общества. Переход от стадного существования наших животных
предков к человеческой форме жизни является сложным
процессом, который сопровождается не только
возникновением предметной, орудийной деятельности,
формированием сложного субъект-объектного отношения, но
одновременно и формированием общественного
организма.
Чтобы наш далекий предок стал человеком, а стадная
жизнь — человеческим обществом, необходимо было
пройти множество ступеней постепенного преодоления
животных форм жизни, приобретенных в процессе
эволюции, в постоянной борьбе за выживание. Рассмотрим
кратко лишь одну сторону процесса становления
общества, имеющую прямое отношение к интересующему нас
вопросу возникновения целесообразной предметной
деятельности.
Известно, что многие виды животных живут
крупными сообществами, что позволяет сохраниться им в
борьбе за существование. В таких сообществах
осуществляется своеобразное «распределение обязанностей»,
полезное для вида в целом. Члены табуна, стада, стаи, роя
и т. п. способны совершать совместные действия,
направленные на сохранение вида. И первобытное человеческое
стадо следовало тем инстинктивным способам борьбы за
существование, которые выработались в ходе
биологической эволюции. Например, «во время отражения
нападения извне и во время охоты все конфликты внутри
стада прекращались и оно выступало как единое целое.
Единство действий всех членов стада во время обороны
и охоты обусловливалось совпадением их стремлений к
удовлетворению инстинктов. Нападение извне угрожало
всем членам стада, и поэтому все они стремились его
отразить. Совпадение стремлений всех членов стада
удовлетворить пищевой инстинкт лежало в основе
единства их действий в момент охоты. Пока животное не
190

было убито, стремления всех членов стада совпадали.
Столкновение их стремлений к удовлетворению
пищевого инстинкта начиналось уже после успешного
завершения охоты» 2.
Но такие совместные действия, разумеется, не имеют
ничего общего с подлинно человеческим
сотрудничеством, которое только и может способствовать выработке
истинно человеческих форм жизни. Преодоление
животных инстинктов, зоологического индивидуализма было
непременным условием восхождения первобытных
человеческих стад на следующую ступень социального
развития. «Обуздывая вместе со всеми остальными
членами коллектива, взятыми вместе, всех остальных членов
коллектива, взятых в отдельности, — пишет Ю. И.
Семенов, — каждый член коллектива учился обуздывать
самого себя, подавлять свои инстинкты в соответствии с
требованиями коллектива, в которых находила свое
выражение производственная, экономическая
необходимость в ограничении зоологического индивидуализма» ^.
Вот эта «производственная, экономическая
необходимость» и понуждала становящийся человеческий
коллектив преодолевать зоологический индивидуализм, свое
животное прошлое и вырабатывать новые формы
общественной жизни.
Итак, практическая, предметная деятельность как
единство опредмечивания и распредмечивания является
всеобщим условием человеческого бытия. Выше уже
было сказано, что такие наиболее общие категории, как
объект и субъект, возникают именно в процессе
предметной деятельности. Вместе с тем верно и то, что
объективная реальность, природа существовала еще до человека.
Последнее положение является субстанциальной основой
всякого материалистического мировоззрения. Однако
объект связан с человеком, человеческой практической
производственной деятельностью. Объективную
реальность и объект отождествляли только метафизический
материализм и соответственно идеалистическая
философия. В марксистской философии объективная
реальность, природа, материя ни в коей мере не
отождествляется с объектом, предметом. В научной философии
^ Семенов 10. И. Как возникло человечество, с. 162.
^ Там же, с. 172.
19[

объект рассматривается только как фрагмент
объективной реальности, как та ее часть, которая вовлечена в
человеческую деятельность и познание.
Объективная реальность, материя суш.ествует
независимо от человека, субъекта, но как объект внутренне
связана с деятельностью субъекта. В этом смысле
совершенно справедливо подчеркивается в философии
диалектического материализма единство субъекта и
объекта, невозможность их формирования без предметной
деятельности и познания обш;ественного субъекта.
Человек также не является субъектом изначально, он
становится субъектом и осознает себя как субъекта
только в процессе предметной деятельности и общения '^.
Таким образом, единство объекта и субъекта,
опредмечивание и распредмечивание является всеобщим
условием человеческой жизни. Только внимательный
анализ предметной деятельности, процесса деятельного
изменения субъектом объекта, анализ закономерности
развития общественных отношений дает возможность
познать возникновение мышления, формирование его
категорий и их последовательность, ключ к постижению
тайны сознания ^.
Итак, в процессе предметной деятельности
первичными логическими и категориальными образованиями
являются категории «объект» и «субъект». Объект — это
то, что выделено субъектом из объективной взаимосвязи
природы и общества, или то, на что направлена
деятельность субъекта. Другими словами, объект — это вещь,
предмет, фрагмент объективной реальности, который
выделен общественным субъектом в процессе практики
и познания из универсальной взаимосвязи материи.
Категория «субъект» отражает наиболее общее отношение
предметной деятельности, т. е. «субъект»—это тот, кто
действует на объект, кто целесообразно изменяет его в
желаемом направлении. Субъект также является
определенной ступенью развития объективной реальности,
бытие которой определяется его активным отношением
к изменению природы, к преобразованию конечной
формы.
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23*, с. 62.
5 «...Логические категории... прямо вытекают из „наших
отношений"...» — писал К. Маркс (Там же, т. 32, с. 45).
192

в марксистской философии под субъектом понимается
не сознание, не самосознание, не дух, а реальное,
чувственно-конкретное существо, человеческое общество,
человек, находящийся на определенной ступени
общественно-исторического развития. Человек, человеческое
общество является не только действительным, реальным
субъектом общественного развития, но и субъектом
познания.
Действительное познание возникает только в
обществе, в условиях социально-исторической
действительности. В самом деле, животное не может быть субъектом,
поскольку само является частью природы, не выделяет
себя из нее, не формирует объект и не способно осознать
себя как субъекта деятельности. Животное существует,
лишь приспосабливаясь к природе. Всеобщим условием
его существования является закон единства организма
и среды.
Только человек, человечество живет по закону
социальной жизни. В своей жизнедеятельности человек
свободен, он не раб окружающей природы,
непосредственной ситуации ^. Все человеческое богатство, предметы
его потребности, не находимые в природе в готовом виде,
всегда должны «создаваться при посредстве
специальной, целесообразной производительной деятельности,
приспособляющей различные вещества природы к
определенным человеческим потребностям. Следовательно,
труд как созидатель потребительных стоимостей, как
полезный труд есть не зависимое от всяких
общественных форм условие существования людей, вечная
естественная необходимость: без него не был бы возможен
обмен веществ между человеком и природой, т. е. не
была бы возможна сама человеческая жизнь» 7.
Правда, не все создается трудом, целесообразной
деятельностью. В производстве люди главным образом
^ «Человек перестает быть рабом непосредственной ситуации,
действия его становятся опосредствованными, могут определяться
не только стимуляцией, исходящей из непосредственной наличной
ситуации, но и целями и задачами, лежащими за ее пределами; они
становятся избирательными, целевыми и волевыми; именно эти
черты характеризуют деятельность человека в его специфических
отличиях от поведения животных)^ (Рубинштейн С. Л, Основы общей
психологии. М., 1946, с. 306).
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 51.
13-106 193

целесообразно воздействуют на вещества природы,
приспосабливая их к своим потребностям. Несомненно то,
что самой природой поставляются те элементы,
субстраты, вещества, которые изменяются, приспосабливаются
человеческим трудом. К. Маркс писал: «За вычетом
суммы всех различных полезных видов труда... всегда
остается известный материальный субстрат, который
существует от природы, без всякого содействия человека.
Человек в процессе производства может действовать
лишь так, как действует сама природа, т. е. может
изменять лишь формы веществ. Более того. В самом этом
труде формирования он постоянно опирается на
содействие сил природы. Следовательно, труд не
единственный источник производимых им потребительных
стоимостей, вещественного богатства. Труд есть отец
богатства, как говорит Уильям Петти, земля — его мать» ^.
Все предметы объективной реальности, на которые
направлена производственная, научная или
художественная активность субъекта, общественного человека,
выступают как объект его деятельности. Субъект как
деятельное существо противостоит объекту (природе) и
целесообразно его изменяет. «Труд есть прежде всего
процесс, — писал Маркс, — совершающийся между
человеком и природой, процесс, в котором человек своей
собственной деятельностью опосредствует, регулирует и
контролирует обмен веществ между собой и природой.
Веществу природы он сам противостоит как сила
природы. Для того чтобы присвоить вещество природы в
форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в
движение принадлежащие его телу естественные силы-
руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством
этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в
то же время изменяет свою собственную природу. Он
развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру
этих сил своей собственной власти» ^.
В процессе предметной деятельности объект и
субъект выявляют себя по-разному. Объект (предмет
природы) обнаруживает себя как нечто пассивное, инертное, а
субъект — как деятельное, активное начало, как такое
существо, которое преследует свою цель. Иначе говоря,
^ Маркс к., Энгельс Ф, Соч., т. 23, с. 51—52.
9 Там же, с. 188—189.
194

объект, предмет выступает как нечто положительное,
стремящееся сохранить свою форму, реальное бытие.
Субъект же проявляет себя как нечто отрицательное,
деятельное, действие которого направлено на
целесообразное формирование объекта. Если объекту
свойственно стремление к сохранению своего природного
состояния, то субъекту— к изменению, приспособлению
объекта к своей цели. Разумеется, продуктивная тенденция
характерна для субъекта, поскольку именно он
вовлекает объект в орбиту своей деятельности. Однако следует
учитывать, что субъект деятельности является
исторической категорией и что его цели, задачи и потребности
зависят от того, на какой общественно-исторической
ступени развития он находится.
Предметная деятельность, таким образом, есть
единство положительного и отрицательного, инертного и
деятельного. В ней постоянно и последовательно
происходит обнаружение объекта, утверждение его бытия,
вовлечение объекта в деятельность, отрицание, снятие
его изначального бытия и утверждение его в новой
форме.
В процессе опредмечивания человек при помощи
средств труда производит заранее намеченное
изменение предмета, объекта деятельности. «Процесс угасает в
продукте. Продукт процесса труда есть потребительная
стоимость, вещество природы, приспособленное к
человеческим потребностям посредством изменения формы«.
Труд соединился с предметом труда, труд овеществлен в
предмете, а предмет обработан. То, что на стороне
рабочего проявлялось в форме деятельности [Unruhe],
теперь на стороне продукта выступает в форме
покоящегося свойства [ruhende Eigenschaft], в форме бытия.
Рабочий прял, и продукт есть пряжа» ^^.
Таким образом, в процессе деятельности, труда
возникли предметы, продукты, вещи, которые в
дальнейшем движении распредмечиваются (потребляются) в
двух формах: с одной стороны, продукт, опредмеченная
вещь, обладая определенным качеством, потребляется,
выпадает из дальнейшего производства, а с другой —
служит средством для другого процесса труда. «Одна и
та же потребительная стоимость, являясь продуктом од-
10 Маркс К-, Энгельс Ф, Соч., т. 23, с. 191—192.
195

ного труда, служит средством производства для другого
труда. Поэтому продукты представляют собой не только
результат, но в то же время и условие процесса труда»^Ч
В «Капитале» К. Маркс глубоко проанализировал
различные формы распредмечивания готового продукта
в новом процессе труда: «Итак, выступает ли известная
потребительная стоимость в качестве сырого материала,
средства труда или продукта, это всецело зависит от ее
определенной функции в процессе труда, от того места,
которое она занимает в нем, и с переменой этого места
изменяются и ее определения» ^^.
В производстве распредмечивание выступает как
уничтожение потому, что в данном элементе
деятельности происходит снятие предметной формы, вовлечение ее
в деятельность, в результате которой возникает новый
предмет, новая потребительная стоимость. «Поэтому,
вступая в качестве средств производства в новые
процессы труда, продукты утрачивают характер продуктов.
Они функционируют здесь уже только как материальные
факторы живого труда. Для прядильщика веретено
только средство, которым он прядет, лен — только
предмет, который он прядет. Конечно, нельзя прясть без
материала прядения и без веретена. Поэтому наличие этих
продуктов предполагается при начале прядения. Но то
обстоятельство, что лен и веретено суть продукты
прошлого труда, так же безразлично для самого этого
процесса, как для акта питания безразлично то обстоятельство,
что хлеб — продукт прошлого труда крестьянина,
мельника, пекаря и т. д.» ^^.
Как видим, в процессе распредмечивания происходит
не абсолютное уничтожение вещи, не превращение бытия
вещи в ничто (в какой-то мере это возможно в
индивидуальном потреблении), а только снятие
самостоятельности данной формы, поскольку она превращается в
средство, в субстрат для производства другого продукта,
другой потребительной стоимости. «Труд потребляет
свои вещественные элементы, свой предмет и свои
средства, пожирает их, а потому является процессом
потребления. Это производственное потребление тем отличает-
1^ Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 192.
^2 Там же, с. 193—194.
^3 Там же, с. 194.
196

ся от индивидуального потребления, что в последнем
продукты потребляются как жизненные средства
живого индивидуума, в первом — как жизненные средства
труда, т. е. действующей рабочей силы этого
индивидуума. Поэтому продукт индивидуального потребления
есть сам потребитель, результат же производственного
потребления — продукт, отличный от потребителя» ^^^
В предметной деятельности, таким образом, реально
осупдествляется диалектика субъекта и объекта, их
внутренняя взаимосвязь. Действительно, деятельность
субъекта по изменению объекта всегда начинается со
снятия его наличной формы, с вовлечения предмета в
деятельность, с распредмечивания, хотя первоначальую
изменяется, вовлекается в движение та форма, та
предметность, которая дана природой. Дело в том, что
предметная деятельность отнюдь не направлена на
превращение ничто в нечто, а есть процесс, в котором
первоначальное нечто получает другую форму,
удовлетворяющую потребностям. Эта форма предметности также не
окончательна, если она не становится жизненным
средством для живого индивидуума, а снова и снова
вовлекается в деятельность в качестве жизненного средства
труда. «Живой труд должен охватить эти вещи,
воскресить их из мертвых, превратить их из только
возможных в действительные и действующие потребительные
стоимости. Охваченные пламенем труда, который
ассимилирует их как свое тело, призванные в процессе труда
к функциям, соответствующим их идее и назначению,
они хотя и потребляются, но потребляются
целесообразно, как элементы для создания новых потребительных
стоимостей, новых продуктов, которые способны войти
как жизненные средства в сферу индивидуального
потребления или как средства производства в новый
процесс труда» '^.
Поскольку посредством опредмечивания и
распредмечивания осуществляется постоянное утверждение бытия
вещи, предмета, снятие одной формы предметности и
утверждение нового предмета, новой потребительной
стоимости, постольку опредмечивание и
распредмечивание суть единство возникновения и уничтожения, т. е.
1* Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 194—195.
^^ Там же, с. 194.
197

становление. Данное диалектическое противоречие есть
всеобщее условие социальной жизни. «...Эта категория
на деле есть не что иное, — пишет Г. С. Батищев, — как
элементарнейшая социальная связь, простейшее
социальное отношение, в котором деятельность как труд и
деятельность как общение еще совпадают и не
разделились в относительно самостоятельные сферы. Это —
клеточка (и историческая, и логическая), т. е. предельно
абстрактная конкретность всех социальных процессов,
всей общественной формы движения. Эта «клеточка»
выступает как то, из чего образована вся материальная
и духовная культура человечества, ибо деятельность
есть Gagond'etre культуры, способ ее жизни и
развития» '^.
Действительно, процесс опредмечивания и
распредмечивания является всеобщим основанием человеческой
жизни. Все более сложные и конкретные формы
предметной деятельности возникают из развития этой
исходной формы, этого исходного противоречия. «Процесс
труда, — писал К. Маркс, — как мы изобразили его в
простых и абстрактных его моментах, есть
целесообразная деятельность для созидания потребительных
стоимостей, присвоение данного природой для человеческих
потребностей, всеобщее условие обмена веществ между
человеком и природой, вечное естественное условие
человеческой жизни, и потому он не зависим от какой
бы то ни было формы этой жизни, а, напротив,
одинаково общ всем ее общественным формам» ^'^.
В силу своей непосредственности, абстрактности
предметная деятельность вполне может быть
рассмотрена в чистом виде, независимо от формы жизни, от
производственных отношений. В анализе производства может
быть принят во внимание, с одной стороны, только
человек него труд, а с другой — природа и ее материалы.
Такое рассмотрение, хотя и неполно, дает возможность
раскрыть всеобщее определение предметной
деятельности, выявить и познать важнейшие определения
субъекта и объекта. Однако для полного обоснования
формирования этих универсальных категорий необходимо
'^ Батищев Г. С. Противоречие как категория диалектической
логики. М., 1963, с. 15.
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 195.
198

исследовать целостную природу практической,
предметной деятельности человека, систему его общественных
отношений. Только такое рассмотрение дает
возможность в полной мере раскрыть формирование и
историческое развитие категорий «субъект» и «объект».
Согласно К. Марксу, в своей деятельности человек
подходит к предметам природы соответственно истори-
'чески выработанному способу их преобразования, т. е.
его отношение к предмету не есть только его
индивидуальное непосредственное отношение. Сама цель, которую
он ставит в процессе труда, — не его личная, а
общественная цель; во взаимоотношении с природой он
предстает как носитель общественной потребности. Одним
словом, во взаимодействии с природой человек
выступает как общественный человек.
Преобразуя силы природы, человек придает им
новую, именно общественную форму существования,
запечатлевает в них свои замыслы, «сущностные силы», свое
общественное содержание. Последнее получает в них
свое предметно-чувственное бытие, что и является
опредмечиванием общественной сущности человека: благодаря
труду человек утверждает себя в окружающем мире,
превращает природу в освоенный человеческий мир,
господствует в нем и «созерцает самого себя в созданном
им мире» ^^.
В предметной деятельности индивид выступает
субъектом не как живое органическое существо,
представитель природы, а в качестве общественного существа,
именно в этой своей сущности он проявляет свою
активность, осуществляет себя как самостоятельная
реальность. Иначе говоря, он является субъектом, будучи
особенным, специфическим осуществлением жизни более
всеобщего субъекта общества в его историческом
движении. Собственно субъектом является общество,
развивающееся человечество, объектом, сферой его
отношения — природа, втянутая в орбиту практики и познания,
а подлинным отношением субъекта к объекту выступает
материальная производственная деятельность.
Объект в диалектико-материалистическом
понимании, как было отмечено, — это предмет, на который
направлена наша целесообразная активность, наше дей-
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 94.
199

ствие. Он должен рассматриваться, по словам Маркса,
не только объективно, но и субъективно ^^. Это значит,
что предмет в своей наличной форме, еихе не измененный
в соответствии с целями субъекта, уже в определенной
мере субъективирован, ибо он уже втянут в сферу
общественных отношений, уже видится в своей будуш^ей,
измененной форме. Нечто становится объектом познания
только после того, как развитие
предметно-производительной деятельности общества дает познанию
необходимое направление и масштаб обозрения. Только эта
первичная деятельность в общечеловеческом масштабе
выделяет в природе то, что для нас сначала выступает
объектом потенциально, а затем становится им
актуально.
Предметная деятельность есть рефлектированное
движение. Изменение объекта (овладение им) является
средством для изменения и развития самого субъекта.
Поэтому, относясь к объекту как к цели, человек
опосредствованно изменяет через него самого себя. Эта
вторая сторона отношения — отношения субъекта к
самому себе—исторически отделяется iB его развитии и
принимает множество самостоятельных форм.
Все формы организации отношений между
индивидами, социальными группами и классами и т. д. в своей
целостности составляют это отношение субъекта к себе.
[Субъект есть та высокая форма, которую достигает
;суб'с'тан1хия, когда последняя свое движение в полном
рмысле оборачивает на себя, когда движение достигает
|истинной формы [самодвижения^
Только в условиях"зр'ёлого развития общественного
целого, когда существует сложное переплетение
общественных отношений между людьми, обнаруживается, что
первое основное отношение перерастает во второе. Если
нет внутреннего взаимопревращения этих отношений,
если субъект к другим относится как к объекту, то он не
мол^ет иметь отношения и к вненшему миру. Это
отношение к себе — не просто мысленное, а прежде всего
предметно-практическое изменение, развитие, формирование
себя собственной деятельностью, регулирование своих
внутренних отношений.
Однако следует помнить, что отношение к внешним
^9 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 1.
200

вещам является исторически первичным, исходным как
для человечества, так и в индивидуальном отношении.
Но на каком-то этапе освоенное содержание вещей
преобразовывается в содержание человеческих потребностей
и целей, в сфере же самого сознания оно выделяется как
идеальный объект изменения, и тогда первоначальное
отношение оборачивается, а отношение к внешним
вещам становится отношением к самому себе как к цели
изменения и созидания. Если в первом отношении
индивид еще растворен в предметном мире и не выделяет
себя, то во втором он противостоит этому миру и
становится целью для самого себя. Изменением мира
всегда опосредствуется изменение человека, но теперь
его изменение выступает не как результат, не
предполагавшийся в цели, а как конечная цель. Следовательно, и
в историческом становлении человека, и в
формировании каждого индивида они выступают субъектами в
той мере, в какой делают себя целью собственной
активности. Отношение субъекта к объекту всегда обернуто
на себя. Человек осознает эту обернутость в рефлексии,
в сознании как самосознании, иначе говоря, сама
осознанность обернутости есть ее идеальное выражение.
Взаимоотношения общества и личности, классов и
различных социальных групп, общественного бытия и
общественного сознания являются различными гранями
этого внутреннего отношения. Причем в пределах
определенной субординации каждая сторона взаимодействия
может выступать и субъектом и объектом, поскольку в
каждой отдельной сфере действуют люди, социальные
Группы, классы. В сложно организованном социуме,
характеризующемся отчужденностью общественных
отношений от индивидов, люди, социальные группы, классы
являются друг для друга объектами. Это обстоятельство
принимает уродливую, извращенную форму в условиях
классовой эксплуатации, где все и вся пронизано
взаимной отчужденностью.
Однако субъект-объектные отношения внутри
общества являются вторичными в рамках
материально-производительной деятельности, которую они должны
обеспечивать. Они снимаются в конечном, решающем
практическом отношении общества к природе и со
стороны этого последнего различия субъекта и объекта
внутри общества становятся безразличными.
201

Разумеется, характер общественного строя, субъект-
но-объектных отношений внутри обп;ества определяет
характер отношения общества к природе, но когда
общество в целом выступает как единый субъект по
отношению к природе, его внутренние отношения в
совокупности выражаются в этом (субъектном) качестве. Они
определяют качества субъекта. А эти качества
исторически различны, так как находятся в развитии.
К внутрисубъектным принадлежат и отношения
мышления к объектам отражения. Известно, что границы
между объектом и субъектом становятся особенно
подвижными в сфере сознания. В процессе познания
объектом становятся не только явления, находящиеся вне
человека, но и само мышление. Такая картина предстает
перед нами, когда индивид размышляет, познает свой
собственный мыслительный процесс: здесь между
объектом и субъектом нет никаких
пространственно-временных границ. Между ними мы можем установить лишь
качественное различие. Это, на наш взгляд, один из тех
случаев, когда в мыслительном процессе можно
обнаружить воспроизведение отношения субъекта к объекту как
определений, исчезающих друг в друге в процессе
движения.
Такая обернутость есть выражение рефлектирован-
ности отношения общества к природе. Диалектика здесь
состоит не в том, что нечто проявляет себя и как
субъект и как объект (в зависимости от обстоятельств).
Подлинная диалектика данного отношения заключается
во взаимопереходе объекта и субъекта, в их
противоположности и единстве, в том, что это есть процесс дея-
1\тельного преобразования первого во второе. Поскольку
'субъект не есть внутри себя простое нерасчлененное
целое, а исторически функционирующий орхани^м^, по ха-
■рактеристике Маркса, постольку его деятельность про-
1Стирается на себя, на самоорганизацию и саморазвитие.
Без этого невозможно осуществлять деятельность,
преобразующую внешнюю природу.
Внутренние (в обществе) субъект-объектные
отношения людей, классов, групп и партий и т. д., выступающие
как их общественные отноьчепия, как отношения
возникающих в результате, в конечном счете восполняющих
друг друга деятельностеи индивидов в рамках данной
202

обш^ественной формации, в суш^ности, надстраиваются
над их первичным фундаментальным отношением к
природе, являются исторически определенным способом его
осуществления или организации. Таким образом, как ни
раскалывается общество на антагонистические классы, на
враждующие общественные силы, как бы оно ни было
пронизано противоречиями, в своей
материально-производственной деятельности общество выступает как нечто
целое, функционирует и осуществляет ее как единый
субъект.
Поэтому все субъективные свойства и качества
отдельных индивидов, их сознание и деятельность должны
быть выведены из данного субстанционального
отношения, из сущности первичной деятельности. Это возможно
потому, что обратное отношение к себе как к объекту
не находится где-то вне деятельности, а содержится в
ней. В сущности, это второе, обращенное к себе
отношение возможно отделить от первого, только мысленно
разложив целое, так как в действительности оно единое.
Чувственно-практическую деятельность нельзя
представить как простое взаимодействие объекта и субъекта.
Действительностью является отношение субъекта к
объекту. Объект воздействует на субъект в той мере, в
какой субъект находится с ним в реальном, предметном
отношении. Первое ^роизводно от второго. Объектом
формнруется^субъект^^в том смысле, что последний
активно осваивает объект, формирует из него элементы
своего социального бытия, ^тало быть, отношение
исходит от субъекта, является его'отношением.
Термин «объективность» выражает независимое от
субъекта бытие предмета, его существование по
собственным законам, но в то же время эта независимость
обнаруживается и имеет смысл лишь внутри отношения
субъекта к объекту. В данном случае, следовательно,
оборотной стороной этой независимости является
зависимость объекта от субъекта. Без целенаправленного
отношения субъекта к явлению природы последнее не есть
объект, и в этом состоит его относительная зависимость
от субъекта.
В то же время субъект находит в объекте всеобщее
условие собственной активности, из которого формирует
свое содержание, бытие. Отсюда вьятекает вторая
характеристика объекта: он"является "пiccивнoй стороной
203'

взаимодействия. Содержание, социальная функция
объекта и т. д. зависят от исторического развития,
изменения субъекта и его отношения к объекту. Зависимость
субъекта от объекта имеет обидий, первоначальный
характер, тогда как содержание отношения субъекта к
объекту является всегда конкретно-историческим.
Субъект, следовательно, — активная сторона, jr^^
сторона всеобщая. Это та сторона, которая тождествен^
на цело'муГЁгоактивность состоит в том, что взаимодей-
-ствие с^'оВъектом выражает в целом его, субъекта,
сущность, в которую включается как ее элемент, как
подчиненный абстрактный момент более сложного целого
содержание объекта.
Даже, например, в отношениях обмена объектами
между действующими индивидами, каждый из которых
в своей деятельности проявляет себя как субъект по
отношению к другому, понятие объекта выражает
обменивающихся индивидов не в целом, а только в том смысле,
что каждый из них для другого выступает лишь
средством, являясь целью для самого себя. Как показал Маркс,
в отношениях индивидов буржуазного общества каждый
относится к другому как к объекту не в положительном
значении, а как к полезной вещи.
Отсюда вытекает другая формулировка того же:
характер зависимости субъекта и независимости объекта
исторически всегда изменяется, определяется
отношением субъекта. Как, в каком аспекте объект существует
по своим собственным законам и в каком отношении он
зависит от субъекта, — это есть следствие исторического
развития. Следовательно, независимость объекта от
субъекта относительная, так как первый не может быть
таковым без второго.
Идеальное, сознание как социальная форма
отражения есть функция активного овладения объектом,
превращения его в свое субъективное содержание.
Субъект— это и развивающееся человечество и отдельный
индивид, взятые со стороны их активно-преобразующей
мир функции. Созданные человеком предметы, орудия и
средства деятельности, общественные отношения, наука
и культура и т. д. как социальные явления в конечном
счете должны быть средствами и формами овладения
объективной реальностью и в этом качестве выступать
204

как средства активности субъекта. Но они открывают
себя как субъективные силы человека в своей
направленности на объект.
Объективное и субъективное — суть взаимопереходя-
пдие противоположности социального процесса и прежде
всего — человеческой, материально-производительной
деятельности, стороны единого, становящиеся
бессмысленными сразу же, как только их целостность
распадается или если каждая из них рассматривается в полной
изолированности от другой.
Точка зрения, согласно которой объект создается
самим субъектом (причем создается фактически из
ничего), независимо от того, преподносится ли она как
«принципиальная координация» или как неразрывное
единство «я и не—я» и т. д., враждебна подлинной
диалектике, ибо реальный взаимопереход субъекта и объекта
здесь подменяется абстрактным тождеством или
абстрактной противоположностью (что, в сущности, одно и
то же), в котором исчезает целостность, оставляя место
пустой абстракции. Несовместимость диалектики с
философским идеализмом, невозможность
последовательного проведения диалектики в рамках идеализма
связана еще и с тем, что в последнем отсутствует понимание
подлинного процесса взаимопревращения материального
и идеального. В сфере «чистой» идеи, отделенной от
практического предметного действия, нет
противоположности объекта и субъекта, тем более если объект
понимается как порождение субъекта, когда под последним
подразумевается «мыслящий дух» или «самосознание».
В ней равным образом нет и противоположности
идеального и материального. Идеализм растворяет
материальное в идеальном, поскольку материальное тоже для него
есть сфера понятия. Философскому идеализму (и заслуга
в этом в основном принадлежит Гегелю) удалось
сформулировать (хотя и в непоследовательной, извращенно-
мистической форме) важнейшие принципы диалектики,
благодаря тому, что была выделена «деятельная
сторона», благодаря историческому подходу к
мышлению.
Основоположниками марксистской философии было
научно обосновано, что диалектическое учение о
развитии не может быть завершенным, его основные принци-
205

пы не могут быть последовательно выведены из
рассмотрения только духовно-теоретической деятельности,
что как раз и было характерно для гегелевского
идеализма.
Итак, согласно вышеизложенному, предметная,
материально-производственная деятельность не есть
просто процесс, опосредствующий отношение субъекта и
объекта, а есть само это отношение. Всякое
общественное отношение существует реально и актуально не
посредством деятельности, а в самой деятельности:
деятельность и является реальным отношением индивида к
внешнему миру, к другим людям. Между различными
сферами общественной жизни, разумеется, может
существовать отношение, имеющее опосредствованный
характер (т. е. прямая связь и зависимость между ними
может и отсутствовать), но само опосредствование
осуществляется опять-таки через деятельность людей — в
иной сфере общественной действительности. Поэтому
нельзя представлять общественные отношения как нечто,
существующее вне и помимо деятельности; нельзя
считать, что собственно деятельности может и не быть, а
отношение—все равно существует, о реальности
отношения в таком случае можно говорить лишь в
потенциальном, а не в актуальном смысле.
Общественные отношения, по существу, выражают
реальную зависимость деятельности различных
индивидов друг от друга, зависимость различных функций,
входящих в единую, сложную деятельность общества.
Зависимость состоит в том, что деятельность каждого
находит дополнение и дальнейшее развитие в деятельности
других. Такое понимание возможно только тогда, когда
общество рассматривается не как сумма индивидов и их
деятельностей, а как развивающаяся из одного корня,
разветвленная, но, в сущности, единая деятельность,
когда исходят из того, что человечество осуществляет одну
деятельность, расчленяющуюся внутри себя,
развивающую свою универсальность как единое в многообразном.
Общественное отношение людей в этом смысле есть
внутреннее взаимодействие, взаимное восполнение
различных частей единого целого, частей, которые выпада-
1ют на долю различных групп, классов и индивидов. Если
исходить из того, что обществу присуща лишь одна дея-
206

тельность, для осуществления которой люди
организуются, объединяются в той или иной форме, вытекающей
опять-таки из объективной (по отношению к этой
форме) природе деятельности, то общественные отношения
предстанут как внутренняя структурная связь
компонентов деятельности или как выражение этой ее внутренней
структурности.
Неразвитая структурность или неразвитая
внутренняя расчлененность деятельности характерна для
первобытнообщинной организации. Но даже первобытная
деятельность была настолько структурно сложна по
сравнению с жизнедеятельностью животных, с их
поведением, настолько качественно иной по организации, что
нуждалась для своего осуществления в возникновении
элементарных общественных отношений или, точнее, ее
структурность выступала в форме общественных
отношений. Как бы первобытная община ни
характеризовалась внутри себя неразвернутой общностью, это не
означает ее полную бесструктурность, полное отсутствие
внутренней расчлененности. И в первобытном обществе
деятельность каждого восполняет деятельность другого,
но внутри она еще не разделена на самостоятельные ро-
!ды и виды.
Таким образом, общественные отношения как
взаимная обусловленность и зависимость людей, социальных
групп и классов реально существуют в форме
деятельности.
Каждый индивид находится в определенном
отношении с другими не столько посредством своей
деятельности, сколько в самой деятельности. Если он является
собственником средств производства, то это его
общественное отношение к другим осуществляется через
определенную систему общественных функций.
Следовательно, он осуществляет отношение владения в процессе
общественно определяемых поступков, действий, в
совокупности составляющих его деятельность. Иначе
говоря, владение осуществляется через пользование или
распоряжение. iB конечном счете деятельность
распоряжения, пользования и т. д. является деятельностью
воспроизведения или процессом непосредственного
осуществления отношения владения.
Кроме того, собственность есть не только отношение,
207

например, капиталиста к другим людям, но и отношение
других людей (например, пролетариев) к нему. К. Маркс
многократно отмечал, что наемный рабочий своим
трудом каждый раз воспроизводит условия своего
порабощения: не только капитал, но и самого себя как
составную часть капитала, как наемного рабочего. Отношение
капиталиста как капиталиста просто невозможно при
отсутствии соответствующего отношения наемного
рабочего. Следовательно, капитал как определенное
общественное отношение есть порождение взаимодействия двух
классов, есть и результат и предпосылка их
деятельности и, собственно, есть их деятельность, поскольку
последняя включает в себя и то и другое.
Иначе говоря, общественные отношения есть та же
деятельность, но взятая со стороны ее места, роли во
всеобщей системе деятельности общества. В этом
смысле деятельность, скажем, рабовладельца, феодала,
капиталиста именно как рабовладельца, феодала,
капиталиста единственно и реализует их социальное качество,
т. е. является единственной реальной формой
существования соответствующего их статусу отношения. Когда мы
характеризуем людей как капиталистов, рабочих, а
внутри классового деления рассматриваем их как
представителей определенной деятельности (финансист,
металлург, токарь и т. д.), мы тем самым указываем на то
общественное отношение, в котором находятся одни
классы или индивиды с другими классами и индивидами.
Тот же процесс, являющийся по отношению к своему
объекту деятельностью субъекта, поскольку он
направлен на изменение и освоение объекта, обнаруживает
себя в ином качестве, когда мы выявляем его место в
системе всеобщей деятельности общества, когда
рассматриваем его как определенное звено в единой цепи
человеческих отношений. Общественные отношения в этом
смысле есть не эпифеномен деятельности, не конечный ее
результат и не предпосылка, которые могут существовать
и до и после процесса деятельности индивидов, но такие
отношения, которые существуют и функционируют в
самом процессе деятельности.
Внутренние отношения, или внутренняя
соотнесенность с собой, отношение к себе, обеспечивающие в
конечном счете отношение общества к природе (к объек-
208

ту), через которое все люди в совокупности выступают
как субъект по отношению к природе, являются именно
общественными отношениями.
В общественных отношениях обнаруживает себя
всеобщая целостность, тотальность, единство
деятельности того или иного общества в целом, деятельности
развивающегося человечества. Но всякая общность,
будучи конкретной всеобщностью, есть единство
многообразного, строится на внутреннем, свойственном ей
различии, и потому, в частности, другой стороной
определения общественных отношений как выражения
целостности, дополнениСхМ его является определение их как
выражение внутренней структурности единой
человеческой деятельности. Классический анализ исторических
форм стоимости как формы общественного отношения,
произведенный К. Марксом, почти наглядно показывает
это. Произведенный продукт, согласно Марксу, есть
опредмеченная деятельность, а его стоимость
определяется трудом, измеряемым общественно необходимым
рабочим временем.
Но если, с одной стороны, деятельность, воплощенная
в продукте, выступает в качестве его стоимости, то, с
другой, — та же самая деятельность,
материализованная, например, в холсте, проявляет себя как отношение,
поскольку сопоставляется с другой деятельностью,
существующей в облике сюртука. В акте обмена, таким
образом, обнаруживает себя не то обстоятельство, что
каждый из этих видов деятельности не есть нечто
самостоятельное, а представляет собой часть, звено сложно
расчлененной внутри себя единой деятельности
общества. Обмен, следовательно, есть исторически
определенная форма связи, зависимости деятельностей индивидов,
классов, народов, способ восполнения или продолжения
деятельностей.
Деятельность отдельно взятого индивида, класса
и т. д. является отношением к другим индивидам,
классам и т. д., и в этом плане будет правильным
определение ее как выражение зависимости, отношение взаимного
восполнения, иначе говоря, деятельность,
рассматриваемая со стороны незавершенности, частичности и
обусловленности, выражает отношение части к целому.
Другое определение, согласно которому обществен-
14-105 209

ные отношения составляют внутреннюю структурность
единой деятельности общества, берет ее в контексте
целого, как его внутренний момент. И здесь уже
общественные отношения есть связь структурных элементов,
образующих целое, иными словами, данное определение
характеризует отношение целого к части. Но в конечном
счете смысл обеих характеристик один — они лишь в
различных формулировках определяют одно и то же
отношение.
То, что деятельность индивида есть реальность его
общественного отношения к другим, ясно
обнаруживается при исследовании природы человеческого сознания.
Сознание же человека как отражение не только объекта,
но и отношения к объекту становится возможным лишь
тогда, когда его отношение к объекту опосредствовано
его же отношением к другим людям.
Деятельность, даже в ее самой неразвитой,
примитивной форме, с самого начала предполагает разделение
функций между ее участниками, ибо какой бы простой
она ни была, она всегда слишком сложна, чтобы ее мог
осуществить отдельный индивид. Субъектом
деятельности уже в первобытном обществе является коллектив,
община. Применительно к этому этапу истории А. Н.
Леонтьев показывает, что, например, действия загонщика,
вспугивающего дичь в коллективной охоте, подчиняются
отношениям, которые связывают его с действиями
других участников охоты, направленными на последующий
захват и умерщвление ее и т. д. Поэтому, если
сравнивать с двухфазным поведением животного (сначала
удаляющегося от добычи с тем, чтобы, обойдя, захватить
ее), то действия человека приобретают смысл лишь в
контексте коллективной деятельности, подчиняются
объективным общественным отношениям (поведение же
животного подчиняется естественным, природным
отношениям) 20,
Вспугивание дичи загонщиком вне той связи, которая
делает его звеном в сложной цепи действий, было бы в
естественных условиях бессмысленным. Следовательно,
только осознавая всю цепь связей с деятельностью
других, человек осознает смысл и своего участия в ней, но
2° См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1972.
210

этот смысл есть по своему содержанию его общественное
отношение к другим и отношение других к нему.
Таким образом, только в условиях, когда отношение
человека к предметам природы уже не является
непосредственно природным (например, отношение к
пище), а становится отношением к предмету действия, сам
предмет отображается в сознании как объект;
следовательно, осознается человеком и собственное отношение
к нему, поскольку, будучи опосредствовано отношением
к другим людям, оно уже не сливается с предметом.
Благодаря такой опосредствованности отношения индивида
к предмету, являющемуся его целью, индивид осознает и
себя субъектом. Одним словом, возникновение
человеческой деятельности, а вместе с ней и самого человека,
общества и т. д. обусловливает возникновение объекта и
субъекта и соответствующих этому отношений.
Опосредствованность отношения людей к предмету
впервые делает это отношение относительно
самостоятельной реальностью, т. е. индивид уже не сливается с
предметом, а «свободно противостоит» ему^Ч Предмет,
который изменяется, осваивается и познается индивидом
с точки зрения его природных органических
потребностей, теперь обретает смысл в той системе отношений
индивида с другими индивидами, которые опосредствуют
его связь с конечной целью. Предмет становится для
человека объектом потому, что в своей естественной
форме не может удовлетворить его общественную
потребность, но может, как правило, исполнять
необходимую общественную функцию, и потому его следует
подвергнуть изменению. Но преобразование предмета
требует познания его таким, каким он является сам по себе.
Для животного, напротив, предмет не является
объектом, он есть для него только предмет потребления в
своей природной данности; поскольку сама потребность
животного в данном предмете сформирована этим
предметом в процессе филогенеза животного, постольку,
следовательно, между животным и его предметом
изначально существует соответствие, зафиксированное
генетически. В силу этого животное и не нуждается в изменении
предмета, его отношение к предмету существует для
него не как относительно самостоятельная реальность, но
2^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 94.
211

непосредственно сливается с ним. А поэтому, во-первых,
как отмечал К. Маркс, животное не отличает себя от
своей жизнедеятельности ^^^ во-вторых, животное не
отличает себя и от своего предмета, ибо оно есть
адекватное предмету его следствие.
Следует отметить, что главное в сказанном — не
констатация того, что животное не осознает своего
отношения к предмету в противоположность человеку,
который это осознает. Главное в мысли К. Маркса состоит в
том, что у животного нет собственно отношения к
предмету, оно не противостоит своему предмету и только
вследствие этого у него не может быть и сознания.
Животное не отделяет свою потребность от предмета,
поскольку предмет возбуждает в нем только
соответствующую потребность и сам по себе для него не существует.
Универсальность отношения человека к
действительности, не объяснимая законами биологической эволюции
и наследования приобретенных признаков, по Марксу,
заключается в том, что человек преобразует природу по
законам самих же вещей ^^, вовлекаемых в сферу его
деятельности. «Человек умеет производить по меркам
любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету
присущую мерку», — писал Маркс ^^. Умение применять к
производимым вещам присущую им мерку
сформировано необходимостью изменять их, а не потреблять в
природном виде (последнее присуще только животным).
В этом заключается фундаментальное отличие
человеческой деятельности от приспособительно-адаптивной
жизнедеятельности животных. У животных нет нужды
изменять вещи, а следовательно, и воспроизводить их
законы в форме собственной жизнедеятельности; животное
изменяет лишь свое тело, обнаруживая меру, присущую
его виду.
Отсюда и вывод: способы деятельности, выражающие
законы изменяемых человеком вещей, не могут
превратиться в генетический код, не могут быть «записаны»
как биологически передаваемые признаки. Человек
строит и перестраивает схему своих действий в зависи-
22 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 29; т. 42, с 93
23 Там же, т. 42, с. 93.
2'^ Там же, с. 94.
212

мости от объективно складывающихся ситуаций, а это
бесконечный процесс.
История человечества, а следовательно, история
изменения форм и видов деятельности и вовлечения в ее
сферу все новых и новых закономерностей есть
несравненно более динамичный процесс, чем превраш.ение
конвой формы жизнедеятельности в благоприобретаемый
признак организма животных. История общества,
пережившая за много тысячелетий своего развития столько
общественно-экономических формаций, развившая в
своем лоне многообразие видов и форм деятельности,
разделение труда, которое обусловило различие в
социальном, духовном облике разных народов, классов, разных
эпох, не может основываться на куда менее динамичных
механизмах видообразования биологической эволюции.
Становление человечества в историческом процессе и
видообразование под влиянием естественного отбора
осуществляются на основе принципиально различных
закономерностей.
Сознание, мышление, логические категории и все
сугубо человеческие качества не могут иметь места, если
все способы и схемы деятельности не представлены
отдельно от тела человека, не воплощены во внешних,
созданных людьми же предметах ^^, Способы и схемы
деятельности человек опредмечивает в вещах, в их формах
и отношениях, и в дальнейшем изменяет и совершенствует
их, т. е. действует с ними, как с любыми другими, еще не
освоенными природными предметами.
Результаты деятельности, представляющие собой и
ее схему, и содержание, превращаются в предметы
человеческой воли и сознания (осознания) в самом прямом
смысле этого слова, что совершенно неведомо
животному, да и невозможно в рамках его приспособительной
активности. В отличие от животного, которое слито со
своим продуктом (каковым является его собственное
тело),^ в силу чего оно не может осознать схему
собственной жизнедеятельности как нечто внешнее,
противостоящее ему, человек, по словам Маркса, «свободно
противостоит своему продукту» ^^,
2^ Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 42. с. 94
2« Там же.
213

Предмет сам по себе, его объективная природа
существует только для человека, так как последний действует
исходя из исторически сложившихся и изменяющихся
потребностей оби;ества. Изменение человека основано,
таким образом, на противоречии, на несовпадении
объекта и субъекта, которое делает важным для индивида
объективное содержание, бытие предмета само по себе;
иначе говоря, предмет приобретает значение объекта, а
человек общественный — значение субъекта.
Деятельность как отношение меоюду ними является
специфически человеческим способом разрешения этого
противоречия.
Таким образом, выше были выявлены некоторые су-
Ш.ественные признаки общественных отношений и их
роль в формировании и вычленении объекта и субъекта
деятельности, и все это только подводит нас к основному
вопросу, а именно — вопросу о природе общественных
отношений с точки зрения их источника, их генезиса. От-
вет на него позволяет получить материалистическое
понимание истории, выработанное классиками марксизма.
Предметное (или объективное) содержание освоенных
человечеством объектов природы, совокупности
производительных сил так или иначе получает свое выражение в
производственных и в целом общественных отношениях
каждой эпохи. Однако при истолковании этого
положения мы еще по давней привычке характеризуем
общественные отношения как внешние предметному
содержанию деятельности.
Как же связать воедино предметное содержание
деятельности человека и отношения, регулирующие и
координирующие ее звенья, — отношения людей друг к
другу? Для этого, на наш взгляд, следует отказаться от
понимания общественных отношений как факторов,
внешних предметному содержанию деятельности, как таких
отношений людей в процессе производства, которые,
хотя и зависят от законов вещей, освоенных и
воспроизводимых в деятельности, но будто бы не выражают эти
законы.
Как бы ни казались общественные отношения
(прежде всего производственные) безразличными к
вещественным структурам, открываемым практикой, в
действительности в них преобразовано и развито в форме со-
214

циальной деятельности предметное содержание. Причем
не частное содержание каких-либо вещей, выделенных
и освоенных общественным субъектом, а всеобщее
содержание вещей, открытое практикой определенной
эпохи и преобразованное в структуре человеческой
деятельности.
Общественные отношения представляют собой
социальную форму естественно-природных по
происхождению отношений на том уровне, на каком они вскрыты
общественной совокупной деятельностью людей на
каждом крупном этапе ее развития.
Таким образом, отношения, которые образуют
основу каждой общественно-экономической формации,
исходным содержанием имеют определенный пласт
отношений материальной действительности, обнаженных и
преобразованных человеком во всеобщую схему
деятельности. Общественные отношения и есть всеобщая
внутренняя схема целостной деятельности. Когда Маркс
отмечает, что в производстве своей жизни люди вступают в
определенные, необходимые, от их воли независящие
отношения — производственные отношения, то
необходимость этих отношений не навязана человеку ничем
иным, кроме как логикой освоенных обществом
объективных сил. Превращаясь в производительные силы
общества, они постоянно находятся в изменении, но
всеобщий характер открытых обществом структур, законы
изменения и формирования вещей, их качественно
различающихся пластов находят воплощение в синтезированной
форме общественных отношений. Вещные зависимости
выражаются в форме зависимостей людей друг от друга.
Перед индивидом, осваивающим человеческую
деятельность (и тем самым вступающим в систему
человеческих отношений), всеобщее содержание предметного
мира предстает как система общественных отношений,
как общественно-историческая структура, в которой
трудно усмотреть ее первоначальное содержание. Для
индивида — это всегда наличные объективные условия,
хотя производственные отношения суть материальные
отношения, но уже преобразованные в качественно иное
целостное образование — в социальное, в субъектное.
Однако понимание наличных для каждого индивида,
необходимых условий требует объяснения их происхожде-
215

ния, поскольку они возникли исторически. Общественные
отношения, следовательно, необходимо вывести из чего-
то более субстанциального. Наличие отношения людей
друг к другу не является изначальным для их отношения
к природе. Это вторичное образование, хотя оба вида
отношений формируются одновременно, но как неравные
моменты единого целого — производственной
деятельности.
Уже превращение предметных структур в структуру
деятельности приобретает содержание общественных
отношений, ибо последние суть не что иное, как
обособленная деятельность социальных слоев (групп, классов
и индивидов), взятая со стороны продолжения и
восполнения ею деятельности других слоев (групп, классов,
индивидов), со стороны ее места в системе единой
деятельности общественного организма. Иначе говоря,
общественные отношения имеют значение формы, в какой
осуществляется увязывание деятельностей социальных
групп п индивидов, деятельностей, развивающих
увязывание звеньев вещных структур. Выявление и
преобразование всеобщего способа формирования вещей и его
структуры невозхможно в деятельности отдельного
индивида. Структурные компоненты целостного процесса
формирования вещей требуют, чтобы индивиды
воспроизводили лишь отдельные звенья процесса, а
завершение целого осуществляли в социальной субординации
деятельностей. Следовательно, объективная
субординация моментов формирования вещей в той мере, в какой
она открыта людьми, образует основу субординации
кооперированных усилий индивидов, их совокупной
деятельности. У первобытных племен и общин эти
субординации еще не были обособлены в форму
самостоятельной системы общественных отношений.
Чем глубже в практике человека осуществляется
выявление объективных структур, тем более обобщенный,
всеобщий характер принимает содержание
общественных отношений, тем больше частных и случайных
моментов исключается из всеобщей схемы человеческой
деятельности.
Говоря о вещных (или предметных) структурах, мы
имеем в виду сущностные отношения, т. е. всеобщие
зависимости, характеризующие способ формирования
216

любой вещи. Только такие способы их организации
могут отслаиваться в человеческих действиях с предметами
и получать впоследствии самостоятельное значение.
Действия, выражающие способ формирования вещи, при
отделении от самой вещи выступают как ее заместители, ее
физическая модель и субординация звеньев
деятельности, образующая законченный процесс
формирования; в то же время эти действия выполняют и другую
функцию — отношения человека к человеку. Эти две
функции — выражение в действиях содержания вещи и
отношений людей в процессе производства —
первоначально существуют слитно. Однако по мере расширения
сферы осваиваемого обществом предметного содержания
происходит обособление второй функции, и структура
способа формирования вещи (предметного содержания)
выступает уже в форме собственно общественных
отношений.
Очевидно, что при этом происходит снятие способа
формирования вещи в способе человеческого
преобразования вещи, а в дальнейшем — в способе человеческих
взаимодействий. Последняя форма может существовать
уже отдельно от самой вещи, поскольку направлена не
на предмет, а на субъект, превращена в способ
организации самого субъекта, в способ его отношения к
объекту.
Следует отметить, что обособление второй функции в
самостоятельную форму означает перерастание первой во
вторую (как, впрочем, происходит развитие вообще), но
не отход предметного содержания на задний план.
В этом процессе первоначальное содержание не
исчезает, а лишь гасится в образе второй функции.
О сращенности отношения к предмету (действия с
предметами) и отношения индивидов друг к другу в
условиях еще неразвитого общинного производства не раз
писал К. Маркс: «Первоначальное единство особой
формы общины (племени) и с ней связанной собственности
на природу, или отношение к объективным условиям
производства как к бытию природы, как к
опосредствованному общиной объективному существованию
отдельного человека, это единство, которое, с одной стороны,
выступает как особая форма собственности, имеет свою
живую действительность в самом определенном способе
производства, способе, являющемся в такой же мере от-
217

ношением индивидов друг к другу, в какой и их
определенным действенным отношением к неорганической
природе, их определенным способом труда (который
всегда выступает как семейный труд, часто — как
общинный труд). В качестве первой великой
производительной силы выступает сама община» ^^.
Можно утверждать, что только таким образом
происходит превращение способа формирования вещей в
способ преобразования любой возможной вещи, вообще
в способ активного отношения субъекта к объекту.
Только в процессе превращения предметного содержания,
его всеобщей структуры в систему общественных
отношений людей завершается (относительно)
формирование субъекта на данном этапе его становления,
поскольку именно в общественных отношениях начинает
опосредствоваться через самое себя отношение к
предмету, т. е. отношение к предмету опосредствуется
отношением к себе.
Следовательно, лишь после этого первоначальное
отношение переворачивается: отношение мира вещей
оборачивается отношением человека к себе, а затем это
последнее оказывается масштабом, мерилом подхода ко
всему остальному миру и его понимания.
В этом, можно сказать, заключается всеобщий
механизм того, каким образом исторически достигнутое
всеобщее содержание (независимое от любого частного
опыта) становится фиксированной формой освоения
любого последующего содержания, механизма снятия
формы вещей в форме предметной деятельности. Если иметь
в виду адекватность человеческой деятельности форме
вещей, способу их формирования, то так происходит, по-
видимому, вообще всякое формообразование,
порождение субстанциальным процессом своих акциденций.
Исходной, как бы непосредственной формой, где
отношение различных компонентов способа формирования
вещей существует как отношение людей друг к другу в
процессе производства, являются производственные
отношения. Они непосредственно связаны с предметным
содержанием деятельности (материального
производства) и потому динамичнее, чем отношения, более
удаленные от него и опосредствованные.
^\Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 484—485.
218

в производственных отношениях фиксируется всеоб-
ш;ее содержание, ибо частное не может стать всеобщим
способом отношения субъекта к объекту. Субъект не
может строить себя из частного, ибо отношение частного
к частному — это отношение одной веш,и к другой вещи.
Субъект по своей сущности может быть только
универсальным, а в идеале он может и должен воспроизвести
и развить универсальность всей действительности.
Универсальность — единственное условие активности,
самостоятельности субъекта, подобно тому как
универсальность всей действительности — условие ее
самодвижения, и наоборот. Не частный, а только всеобщий способ
формообразования вещей, степень освоения которого
людьми была всегда исторически обусловлена, но
который они в принципе способны освоить, может стать
формой активности человека, общества вообще.
Будучи такой исходной формой преобразования
предметного содержания, производственные отношения сами
порождают целую иерархию уже своих производных
форм — систему надстроек, духовное производство.
Однако система общественных отношений, всеобщая схема
деятельности необходимо порождает и находит наиболее
адекватную форму в мышлении — в идеальной схеме
деятельности, в системе его категорий. Как и система
общественных отношений, система категорий есть фильт-
рация и отложение инвариантного в предметном
содержании, превращенного в способ деятельности.
Общественные отношения, являясь конкретной формой
всеобщности субъекта-общества, тем самым задают форму его
мышления, его отношения к бытию (к объекту).
Ведущее отношение каждой общественной формации, таким
образом, есть форма, в которой обобщенно реализовано
отношение к вещам, к объектам и к самим людям.
Исторические типы общественных отношений,
фиксирующие уровень овладения миром вещей, в таком качестве
оказываются содержанием основного мотива
производства, отражаются в этом мотиве и задают мотив
понимания и всего остального мира. Говоря иначе, тип
общественных отношений является показателем того, в какой
степени мир вещей практически открыт человеку, он есть
мера раскрытости природы вещей, ставшей мерой
отношения человека к человеку. Каково отношение людей к
вещам на данном этапе развития их общественной прак-
219

тики, таково в целом и отношение их друг к другу,
такова форма их общественной организации, таково в целом
их понимание мира и самих себя. Поэтому общественные
отношения, составляющие исторически конкретные
формы деятельной сущности человека, не могут быть
внешними относительно самой деятельности. На каждом
историческом этапе освоения объекта отношения
(прежде всего производственные), в которые вступают люди,
оказываются необходимыми, от их воли независящими
(но не произвольными), потому что он:и в своей
всеобщей сущности фиксируют уровень раскрытия сущности
объекта, представляют как бы образ того, с какой
стороны и до какой глубины мир объектов открыт
человеком. Причем «образ» не в значении идеальной копии, а
в значении способа преобразования вещей человеком,
являющегося достигнутой мерой освоения всеобщего
способа формирования любой возможной вещи. Этот
образ есть способ действия людей с предметами, но
порождающий в себе способ их мышления, понимания
мира вещей самих по себе.
Совпадение всеобщего способа формирования любой
вещи и всеобщего способа деятельности имеет своим
компонентом всеобщий идеальный образ этого
процесса — систему всеобщих категорий мышления. Мышление
не по своему исторически ограниченному содержанию, а
по своему логическому содержанию есть образ этой
целостности — исторически определенного способа
отношения субъекта к объекту. Поскольку освоенное на
данном уровне развития всеобщее содержание мира вещей
не дается субъекту в качестве готовой информации о
вещах, об их содержании и т. д., а является формой
активного действия субъекта (поскольку предметы
освоены не мысленно, а в процессе их преобразования), то
для мышления формы вещей их всеобщие определенности
объективно выступают в качестве форм, всеобщих опре-
деленнсстей деятельности субъекта. Именно поэтому
категории, логические формы мышления оказываются
активными способами организации любого нового
содержания любой возможной вещи. Потому-то они придают
движению мысли в сфере содержания необходимость и
всеобщность.
Вследствие того, что общественные отношения явля-
220

ются исторически синтезированными способами
изменения и преобразования предмета, они объективны,
необходимы на определенном уровне развития предметной
деятельности. Эти отношения могут быть изжиты
дальнейшим развитием практики, когда объект деятельности
общества открывается и осваивается на качественно
новом уровне, включающем в себя прежний уровень его
раскрытости как свой момент. Тогда неизбежно
-возникает противоречие между наличным уровнем освоения
объекта и существующими общественными отношениями
как способом освоения объекта, подхода к нему. С
каждым крупным переворотом в способе производства
природа отношения субъекта к объекту коренным образом
меняется, а следовательно, меняется содержание и
объекта, и субъекта.
Формирование общественно-исторического субъекта
не заканчивается лишь опредмечиванием освоенных в
природе сил и законов в предметах и системе
общественных отношений. Последние развиты, подняты до уровня
различных видов идеальной всеобщности, превращены в
идеальные побудительные силы — потребности, мотивы,
цели и способности. Но самое главное — всеобщие
реальные определения и формы существования субъекта-
общества не становятся таковыми, если не получают
форму идеального существования и не достигают
дальнейшего развития в этой форме. Только достигнув
идеальной формы, общество превращается в субъект, т. е.
в сам себя побуждающий и самодвижущийся социальный
организм.
Идеальным выражением таких всеобщих
определений и форм бытия общества-субъекта и в то же время
ступеней его движения выступает система философских
категорий.

Глава 6
ПРАКТИКА И ОТРАЖЕНИЕ
Вопрос об отношении отражения и практики — это,
как известно, одна из сторон основного вопроса
философии; как таковая, она требует от философа осознания ре
историчности, а соответственно, и строго исторического
подхода к ее исследованию. Но главное (и самое
трудное) в том, что в данном случае (как и всегда)
историческое оборачивается своей логико-методологической
стороной, т. е. что осознанное объективное отношение
отражения и практики только и может выступать в
качестве понятия и ключа к анатомии всех исторических форм
постановки и решения основного вопроса философии.
И опять-таки: если рассматривать отношение
отражения и практики как отношение уже ставших,
определившихся в себе форм, то они предстанут как только
внешние противоположности; и на этом пути
возможности установления их действительного единства, монизма
(который — то как потребность и убеждение, то как
враждебный призрак — довлеет над философами всех
эпох и направлений, даже над плюралистами) будут
отрезаны, перекрыты; что и было наглядно
продемонстрировано домарксовым материализмом, а также
идеализмом с их познающим субъектом и объектом
познания.
Старый материализм, правда, вписывал человека в
материальное единство мира, в природу, а потому и
действовать заставлял его соответствующим образом.
Действовать — потому, что человек с его действиями,
деятельностью, поведением, которое он осуществлял, руко-
222

водствуясь (или пытаясь руководствоваться) своим
сознанием, — это и был единственный реальный предмет,
осмысление которого породило основной вопрос
философии и служило исходным пунктом для построения всех
(в том числе даже самых «сверхчеловеческих»)
философских систем. В концепциях материалистов человек
представлялся как органический индивид (или как
конгломерат индивидов); и для организации поведения по
удовлетворению своих натуральных потребностей он
должен был познавать природу и интегрировать
чувственные образы в категории.
Таким образом, во-первых, человек в этих
концепциях оказывался существом страдательным, а в качестве
подлинного субъекта выступала воздействующая на него
всей своей мощью природа К Во-вторых, в той степени,
в какой за человеком сохранялась активность, он
представал лишь как субъект гносеологический, ибо если
его жизнедеятельность заключается только в следовании
природе, то она не может быть ни чем иным, как всего
лишь непосредственным следствием адекватного
отражения природы; такая жизнедеятельность не несла и не
могла нести сколько-нибудь значимой логической
нагрузки, и потому прежние материалисты со спокойной
душой ее элиминировали. В-третьих, «освобождение»
человека, этого гносеологического субъекта, от
определяющего воздействия на него конкретно-исторической
специфики его предметно-чувственной деятельности
привело к отождествлению объекта познания с объективной
реальностью вообще. И, наконец, в-четвертых, была
заложена традиция (дающая себя знать до сих пор в
работах некоторых материалистов) понимать идеальное как
индивидуальное, как невещественный продукт
функционирования вещества мозга индивидов.
^ Так, для Локка, например, «познание представляет собой
простое наполнение «души» внешними впечатлениями, которые образуют
ее содержание. Субъект в этом понимании представляет собой некий
идеальный кошелек, в котором, помимо всего прочего, в качестве
крупных ценностей можно отыскать и категории, размениваемые на
мелкую монету опыта. «Душа» — естественное вместилище,
содержание которого разложено по полочкам заботливой рукой природы»
(Науменко Л. К. Активность познающего субъекта в процессе
отражения. — Известия АН КазССР. Серия экономики, философии и
права, 1960, вып. 1(12), с. 78).
223

Современные сторонники этой давней
материалистической традиции, разумеется, не могут не признавать
социальной природы сознания, но это их признание
остается декларативным, поскольку идеальное
отождествляется с сознанием, а сознание — этот социальный, по их
признанию, феномен — они, по существу, сводят к
работе мозга; иначе как понять то, что упорные поиски
роковой тайны сознания (давным-давно раскрытой
классиками марксизма-ленинизма) они продолжают на пути
исследования структур и функций органа мышления,
уповая при этом на объективные и точные методы
современного естествознания 2.
Фейербах же, например, оставался в своих исканиях
на почве философии, а потому перед лицом идей,
которые витали в межиндивидуальном (но не физическом!)
пространстве и как таковые не выводились путем
синтезирования чувственных отпечатков; он возвел эти идеи
в религиозный императив (правда, без традиционного
бога). Тем самым задолго до современной НТР
Фейербах дошел до рубежей, преодолеть которые всякий
естественнонаучный материализм бессилен.
Гегель понимал отражение значительно глубже,
нежели кто-либо из прежних материалистов. Конечно, он
тоже подходил к человеку натуралистически: есть такое
существо, и его надо объяснить. А вот объяснял
человека Гегель в противоположность материалистам не из
природы; природу он противопоставил человеку в
качестве объекта, воздействуя на который человек живет и
развивается. Каков же, по Гегелю, этот способ
жизнедеятельности человека? Это — практическая идея,
орудийная деятельность, труд по переформированию
природы. Такое «ухватывание» Гегелем сущности труда
открывало ему дорогу к пониманию общественной природы
человека. Причем в том, единственно верном смысле,
что, во-первых, человек (в том числе любой отдельно
взятый индивид), только будучи реально дополнен
совместной с ним деятельностью других людей, становится
человеком в истинном значении и что, во-вторых,
общество представляет собой расчлененное, определенное
внутри себя органическое целое в результате
многообразного разделения труда между индивидами.
2 См. Дубровский д. и. Проблема идеального. М., 1983.
224

Но покорять природу, изменять ее формы, согласно
Гегелю, можно только покоряясь ей, т. е. действуя в
соответствии с имманентными ей законами
формообразования. А для этого необходимо распредмечивать ее
содержание, иными словами, познавать ее всеобщие
свойства, адекватно отражать их. Гегель вовсе не
чуждается термина «отражение» и употребляет в полном
соответствии с его материалистическим смыслом. Он
первым разворачивает грандиозную панораму этапов и
форм исторического процесса познания. И что
принципиально важно: за ядро образов сознания он принимает не
чувственные отпечатки, а целеполагание, понимаемое им
как внутренняя, идеальная схема и двигатель
практической деятельности. А поскольку практическая
деятельность, по Гегелю, есть творчество, производство
предметов, осуществляемое коллективно, постольку и
мышление, познание он возводит в ранг деятельности (не
процесса воспроизведения, а именно деятельности) по
производству понятия предмета; само же производство
он помещает в межиндивидуальное (социальное)
пространство, так что форма идеального предстает у него как
нечто объективное по отношению к сознанию индивидов.
Таково содержание историко-материалистических
идей гегелевской феноменологии, теории познания,
эксплицированное основоположниками научной
философии ^, но не понятое и не оцененное по его истинному
достоинству самим Гегелем. Все дело в том, что
гегелевская теория познания автономна только до конечных
выводов; в последних же она совпадает с логикой,
которой и принадлежат все прерогативы в рамках его
философской системы.
Согласно же гегелевской логике, человек и природа,
непосредственно противоположные друг другу,
тождественны изначально и в конечном счете не более чем
ипостаси абсолютной идеи, произведшей их на свет в
качестве субъекта и объекта ее самопознания,
составляющего способ ее (абсолютной идеи) жизнедеятельности.
Отсюда: всеобщие свойства природы суть понятия,
заложенные в ее сущность абсолютной идеей, а человек,
извлекающий из природы и якобы продуцирующий эти
3 См.: Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 158—159; Ленин В. И.
Поли. собр. соч., т. 29, с. 144, 172.
15-106 225

понятия, есть в действительности лишь марионетка,
одушевленное орудие самопознания абсолютной идеи (своего
рода прааналог современных ЭВМ: итоги молниеносных и
лавинообразных информационных процессов,
совершающихся внутри этих умных машин, на выходе
осмысливает все-таки их создатель). Тем самым все историко-мате-
риалистические прозрения Гегеля были им же самим
сведены на нет, и это дает основание сказать, что Гегель
знает одну только духовную деятельность и «не знает
действительной, чувственной деятельности как
таковой» ^.
Таким образом, в той степени, в какой отражение и
практика действительно выступают как
непосредственные противоположности, они могут стать предметом
изучения, познания и т. п. И все прежние философы
(материалисты и идеалисты) многого достигли в
исследовании этого предмета. Однако данное отношение
противоположностей есть только непосредственное бытие
более глубокого органического целого. А вот в этом
смысле все поиски этих философов (Гегель, идя в
данном направлении, остановился на полпути) оказались в
принципе безуспешными, потому что им не удалось
вычленить то особенное, то опосредствующее звено,
которое и связывает названные противоположности в
единое целое, — а именно предметно-чувственную
деятельность человека.
(Выявление предметно-чувственной деятельности как
способа отношения человека к природе, как ведущей
стороны его жизнедеятельности, как, наконец, высшей
формы развития самой материальной субстанции —
целиком и полностью историческая заслуга марксизма.
Применение этого принципа требует, с одной
стороны, учитывать специфику конкретно-исторических этапов
развития предметно-чувственной деятельности, а с
другой — брать названные этапы в снятом виде, как
объективный итог предшествующей истории, в контексте
ведущей тенденции развития социально-исторического
целого. Подчеркнем: развитие — это не проекция некоей
сверхъестественной воли на человека, но именно
саморазвитие живой материальной деятельности
действительных человеческих индивидов; это и должно быть логи-
^ Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 3, с.1.
226

ческой предпосылкой подлинно научного исследования
данного предмета ^.
В свете этого исключительный эвристический смысл
имеет обращение к исторически исходной форме
предметной деятельности, поскольку она представляет собой
начало, заключающее в себе как таковое всеобщую
сущность деятельности. Понятно, что на более поздних
этапах развития истории деятельность обретает новые
формы, обогащается и т. д., но начало есть начало, и оно
как всеобщий закон определяет собой направление
развития всех последующих исторических форм
деятельности. Исходной же формой предметной деятельности и
всего социального был, как известно, труд.
В нашей философской литературе термины «труд»,
«практика», «деятельность» зачастую употребляются как
синонимы; вероятно, подразумевается, 1что они
обозначают примерно одно и то же. И это верно в той степени,
в какой и «труд», и «практика», и «деятельность»
выражают всеобщее содержание, одинаково присущее всем
без исключения этапам развития истории. Но именно в
силу развития каждый из названных феноменов на
конкретных этапах выступает как реальное особенное; и,
следовательно, неучет данного обстоятельства в
философских работах в тех случаях, когда такой учет все-таки
требуется, автоматически выводит их за рамки жанра
собственно научного исследования.
Что же такое труд по его всеобщему определению?
Труд — это, согласно Марксу, материальный процесс^
выражающий способ жизнедеятельности человека и его
обмена веществ с природой; труд есть целесообразная
(а точнее — целеполагающая) орудийная деятельность
человека, осуществляемая коллективно и направленная
на такое изменение природы, продукты которого
становятся предметами удовлетворения человеческих
потребностей.
Ясно, что в таком своем качестве труд был и всегда
будет главным условием существования человечества,
безразличным к специфике конкретно-исторических
форм социального процесса, т. е. имманентным всем
общественно-экономическим формациям. Однако в
рамках каждой из них исторические судьбы труда сущест-
^ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 18.
227

венно различаются. И если, например, в последующих
общественно-экономических формациях труд и
отчуждается и вновь, что называется, обретает себя (при
социализме), но все равно оказывается лишь одним из
органов сложной системы общества (понятно,
продолжая в конечном счете направлять общественное
развитие), то в своей первоначальной исторической форме, в
рамках первобытной общины, он составляет все
содержание социального целого.
Но если опять перенести акценты, то со стороны
своей потенциальной всеобщности труд в первобытной
общине был процессом, в итоге которого появлялись
предметы, способные удовлетворить какую-либо
человеческую потребность, т. е. такие предметы, которых до
начала трудового процесса еще не было. Здесь
обнаруживало себя родовое противоречие труда, всякий раз
создававшее ситуации, в которых, как это впервые
выразил Гегель, «индивид... собирающийся совершить
поступок, словно находится в каком-то кругу, в котором
каждым моментом уже предполагается другой момент,
и он не может, таким образом, найти начало, потому что
свою первоначальную сущность, которая должна быть
его целью, он узнает лишь из действия, а чтобы
действовать, у него наперед должна быть цель»^.
Общеизвестна аналогичная мысль Маркса ^; однако
где Гегель для решения описанной противоречивой
ситуации над субъективной, т. е. собственно человеческой,
целью надстраивает сверхъестественную абсолютную
цель, там Маркс в объяснении природы целеполагания
исходит из противоположных гегелевским оснований.
Согласно Марксу, сама способность целеполагания
формируется у людей именно в процессе трудовой
деятельности и как специфический продукт ее, и, стало быть,
цель — этот образ будущего результата трудовой
деятельности и средств и способов его достижения — есть
не что иное, как внутренний, идеальный момент
деятельности. Это тем более убедительно звучит применительно
к первобытной общине, ибо в ней «производство идей,
представлений, сознания первоначально непосредствен-
6 Гегель Г. В. Ф. Соч., т. 4, с. 213.
^ См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 189.
228

но вплетено в материальную деятельность и в
материальное общение людей, в язык реальной жизни» ^.
Однако в силу материального единства мира человек
в своем производстве может действовать «лишь так, как
действует сама природа» ^. А следовательно, для того
чтобы с неотвратимостью закона (Маркс) определять
<:пособ и характер деятельности, цель как образ
предстоящего трудового процесса и его продукта (образ —•
потому, что цель ©месте с тем есть отражение
предшествующей трудовой деятельности) должна сочетаться с
отражением, познанием, распредмечиванием содержания
природы, выступающей как предмет труда. «Природа,—
пишет А. Ф. Анисимов, — осознавалась человеком
первобытного общества в единстве с коллективом, а то и
другое— в единстве с процессами труда. Поэтому не было
и не могло быть расчленяющего противопоставления
человека природе, так же как не было
противопоставления индивида остальному коллективу, а трудового
коллектива— процессу труда. Через труд человек ощущал
непосредственно связь с природой, и ощущение этой
постояйной жизненной связи было его первой ступенькой
в формировании представлений об окружающем мире в
целом» ^°.
Таким образом, порождаемое трудовой
деятельностью познание (сознание, идеальное, отражение) само
выступает фактором, обусловливающим эту
деятельность. Но это ни в коем случае не означает, вопреки
привычным литературным штампам, что здесь налицо
жесткое разделение функций: материальное творчество
(активность) и идеальное как отражение. Во-первых,
идеальная форма отражения только потому и
оказывается возможной, что отражение предметного мира
наличествует прежде всего во всех компонентах самого
материального процесса жизнедеятельности людей: а именно
и орудия производства, и характер трудовых операций,
и, наконец, сами общественные отношения суть, в
конечном счете, не что иное, как снятое, отраженное
содержание определенных масштабов и глубины освоенной, оче-
^ См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 24.
/ ^ Там же, т. 23, с. 51—52.
*° Анисимов А. Ф. Духовная жизнь первобытного общества. М.;
Л., 1966, с. 29.
229

ловеченной природы ^^ Во-вторых, именно материальная
деятельность человека, непрерывно воссоздавая
идеальную форму отражения как условие собственной
реализации, изначально придает последней свою творческую
тенденциозность. В таковом нерасторжимом единстве,
диалектическом тождестве творчества (активности,
деятельности) и отражения (репродуцирования) внутри
идеального находит свое действительное, практическое
разрешение извечная антиномия идеализма и
созерцательного материализма, научно объясненная
марксизмом.
И тем не менее некоторые современные философы
пытаются воскресить эту старую антиномию, выступая
якобы от имени диалектического материализма. Так,
югославские философы, объявившие настоящий поход
против теории отражения, настойчиво стремятся
доказать, что принцип отражения находится в противоречии
с марксистской концепцией активности человека.
Поскольку отражение, считает, например, Г. Петрович,
несовместимо с творчеством, постольку ленинская теория
отражения не имеет ценности, она якобы «несовместима
с Марксовым пониманием человека как творческого,
практического существа» ^^. Ту же мысль проводит и
М. Маркович: «Теория отражения не является типичной
для марксистской философии: начиная от Демокрита,
ее защищали почти iBce различные формы наивного
реализма и механического материализма. Эта теория
нисколько не выражает того нового, что Маркс внес в
философию» ^^. А. Д. Грлич настолько увлекается своей
мыслью о неспецифичности теории отражения для
марксистской философии, что пытается доказать ее
одинаковую приемлемость не только для всей линии
материализма, но и для линии идеалистической философии.
«Разве не согласится с ней Платон, — вопрошает он, —
который будет понимать идеи под объективными
вещами, но также считать, что познавательный процесс
развивается в рамках субъективного» ^^.
" |См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.,
1975; Абишев К. А. Человек. Индивид. Личность. Алма-Ата, 1978
и др.^
'^ Petrovic G. Filozofija i morksizam. Zagreb, 1965, 1. S. 250.
^^ Marks i Sovremenos, deo 1. Belgrad—Arandelovae, 1964. S. 83.
^* Neki problemi teorija odraza: Referat! i diskusija nd iv struc-
nom Sastanku udruzenja. Beed., 10—11, Novenbra, 1960 S. 110
230

Кстати, крупнейшая заслуга Платона в том и состоит,
что он первым в мировой философии обоснование
объективности («истинности») знания сочетал с признанием
независимости идеального от весьма неустойчивых
состояний индивидуальной психики ^^. А вот одна из
главных причин того, что указанные выше авторы не
поднялись выше представления о возможности теории
отражения только в варианте созерцательного материализма,
которую они критикуют под видом ленинской,
заключается как раз в том, что они (как и критикуемый ими
созерцательный материализм!) фактически исходят из
понимания идеального как внутреннего,
психофизиологического состояния индивидов. Этим, в частности, и
объясняется их иллюзорно-творческая эйфория, но,
оставаясь на такой гносеологической позиции, они вовсе
не гарантированы от перехода в противоположное со*
стояние — в самый унылый солипсизм, уже покорно (в
отли'чие от фрондируюш^его оптимизма)
адаптирующийся к мелкобуржуазной стихии, без всяких попыток хотя
бы косметического ее подправления. Согласно же
марксистско-ленинской теории отражения, идеальное
есть внутренний момент общественной предметной
деятельности; по отношению же к сознанию индивидов оно
выступает как объективная представленность в
последней именно общественных отношений ^^. А потому не из
сознания, понимаемого как психологическое состояние
индивида, следует выводить природу идеального, а
напротив — само сознание индивидов как идеальный
феномен можно понять лишь в свете объективно-социальной
природы идеального; при таком подходе
обнаруживается, что сознание есть скорее предметно-практический,
логический процесс, чем процесс психологический.
И обнаруживается это уже в контексте исторически
исходной формы труда. А существо дела в следующем.
Как и все последующие исторические формы
предметной деятельности, труд в первобытной общине был
связан с определенным разделением функций между его
участниками, так что на долю каждого из них выпадала
только частичная деятельность; соответственно каждый
индивид формировал свою конкретную цель как образ
^^ См.: Ильенков Э. В. Проблема идеального. — Вопросы
философии, 1979, № 6, с. 129.
^^ Там же, с. 148 и др.
231

(отражение) его частичного участия в коллективном
трудовом процессе.
Однако результаты усилий отдельного участника не
могли создать непосредственного предмета
удовлетворения его витальных потребностей (они удовлетворялись
за счет продукта совокупной деятельности общинников);
и, таким образом, его деятельность, как таковая,
утрачивала бы для него всякий смысл, если бы отдельный
участник коллективной деятельности не воплощал в себе
ее целостности. Осуществить это реально он, понятно,
не мог, но разрешал данное противоречие посредством
отражения и конструирования целостности
коллективной деятельности в своей голове, т. е. идеально.
Идеальная деятельность оказывалась необходимым условием
его реальных отношений с другими общинниками, с
общиной как целым. Иначе говоря, всякое
общественное отношение (даже такое, как примитивное разделение
внутри первобытнообщинного труда) есть одновременна
и осознание его или: только будучи осознано индивидом,
его отношение к другим становится действительным
отношением ^^.
Применительно к анализируемому трудовому
процессу это положение конкретизируется следующим
образом. Чтобы цели отдельных участников коллективной
деятельности имели для каждого из них реальный
смысл, они (цели) должны соответствовать (отражать)
целостность самой деятельности. Стало быть, каждая
индивидуальная цель в этом случае выступает как
тотальность, имеет смысл для данного индивида и реально
возможна только в неразрывной связи с отличающимися
от нее по конкретному содержанию целями других
участников коллективной деятельности. Более того, ни один
из участников коллективной деятельности не является
единоличным субъектом своей индивидуальной цели, но
каждая цель имеет соавторов в лице всех других
участников коллективной деятельности ^^.
*^ См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 29.
^® Это в тем большей степени относится к последующим
историческим этапам трудовой, производственной деятельности. «В
будущем развитие техники по мере ее автоматизации и социально-эконо*
мическое развитие общества ведут к новому синкретизму труда,
потому целостную модель трудовой деятельности можно рассматривать
как идеальную» (Волков Г, И. Истоки и горизонты прогресса. М..
1976,0. 11—12).
232

А следовательно, должно быть нечто,
опосредствующее возможность такого соавторства, нечто, выходящее
за пределы каждой индивидуальной цели, но в то же
время не заключенное в материальной закономерности
трудового процесса. В качестве опосредствующего звена
выступает значение, представляющее собой не что иное,
как «обобщение, которое кристаллизовано, фиксировано
в чувственном носителе его, обычно в слове или в
словосочетании. Это идеальная, духовная форма
кристаллизации общественного опыта, общественной практики челоее-
чecтвa»'^. Конечно, «значение существует и как факт
индивидуального сознания... как та форма, в которой
отдельный человек овладевает обобщенным и
отраженным человеческим опытом» 2^, но главное здесь в том, что
«значение принадлежит прежде всего миру объективно-
исторических идеальных явлений (курсив наш. — Ж. А,,
В, Р.). Из этого и надо исходить» ^К
При ином исходном принципе невозможен переход от
абстрактных (пусть при этом в принципе верных) схем
развития исторического процесса в целом к пониманию
реального содержания и специфических (например,
национальных) форм движения его живых конкретно-ис-
торич.еских этапов. Ибо как биологическая эволюция
окружала земной шар уплотнявшимся слоем атмосферы,
все более становившейся условием существования
жизни на планете, так и предметная деятельность
человечества, развиваясь, перерабатывала
объективно-исторические идеальные явления в сложный мир культуры, во
все большей степени опосредствующий самое
деятельность.
Но начало опосредствования заложено уже в
синкретической форме предметной деятельности в первобытной
общине; и не только в практическом сознании той эпохи,
о чем речь шла выше; не менее выпукло оно
обнаруживает себя, например, в магии. В чем социальные корни
феномена опосредствования? Единство человека и
природы первоначально предстает в антиномической форме:
природа есть вечное условие существования человека, но
^^ Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975,
^5.
275
^ Там же.
2» Там же.
233

условие абстрактное, и в такой форме природа не
является непосредственным предметом удовлетворения
человеческих потребностей. Изменение же природных форм,
осуществляемое в трудовой деятельности, в свою очередь
требует распредмечивания, отражения, познания
всеобщего содержания природы, выступающего в идеальной
форме как всеобщая схема деятельности. Так в плоти
самой практической деятельности рождается проблема
соотношения всеобщего и единичного — подспудный
источник всего категориального строя мышления и
предмет мучительного рефлектирования философов всех
времен и народов. Вместе с тем ограниченность
первоначальной практической деятельности, выражавшаяся в
реальной ограниченности отношения к природе,
создавала возможности только для частичного разрешения
данного противоречия (в том числе в форме практического
сознания); поэтому неутоленная потребность и нашла
свою компенсацию в квазипрактической форме
магических ритуалов, содержавших в себе не в последнюю
очередь несомненный императивный момент и
рассчитанных на практический эффект. Противоречивое
синкретическое единство рационального (практическое сознание,
зачатки художественно-эстетического) и
иррационального (последнее к мифу относится в еще большей степени,
чем к магии) и было той духовной атмосферой, которой
дышали субъекты трудовой деятельности в первобытной
общине; субъекты, формировавшиеся самой этой
деятельностью и представлявшие собой особенный
исторический тип индивида (личности).
Определенная неразвитость и малые масштабы
деятельности, направленной на преобразование природы, а
также сильное влияние естественных предпосылок,
заключавшихся, в частности, в телесной организации
людей и в родовой замкнутости общины 2^, — все это, с
одной стороны, создавало тот особый пространственно-
временной социальный континуум, в котором протекала
жизнедеятельность индивидов, соответственно
ограниченная вышеназванными условиями. С другой же
стороны, как раз ограниченность социального континуума
первобытной общины лишала его статуса реальной не-
2- См.: Маркс /(. Экономические рукописи 1857—1861 гг М.,
1980. ч. I, с. 467—468, 480, 484 и др.
234

охватности и, следовательно, неподвластности индивиду:
каждый общинник, несмотря на разделение функций
внутри совместного трудового процесса, был причастен
ко всей целостности предметной деятельности и
аккумулировал (это было необходимо) все ее духовное
богатство. Иными словами, именно потому, что каждый член
первобытной общины в значительно большей степени,
нежели представители антагонистических формаций,
воплощал в себе целостность предметной деятельности,
он и сам был более полным ^^ индивидом. Ни в коем
случае не следует преуменьшать и роли в формировании
древнего типа индивидов того, что целью труда было
удовлетворение потребностей индивидов, т. е. что целью
был сам человек ^^.
Таким образом, анализ исторически исходной формы
труда позволяет раскрыть заключенную в ней всеобщую
сущность предметной деятельности как таковой, а
именно, что: 1) предметная деятельность — это и есть способ,
посредством которого осуществляется единство человека
с природой, единство, состоящее в очеловечении,
изменении, достраивании природы в соответствии с ее
собственными законами; 2) материальная деятельность
порождает необходимость распредмечивания, отражения
природы; 3) отражение как внутренний, идеальный момент
целостной деятельности «наследует» от порождающей
ее субстанции единство творческого и репродуктивного,
причем ведущим является момент творческий; 4)
историческое становление труда есть вместе с тем «порождение
человека человеческим трудом» ^^.
Тем самым создаются предпосылки, позволяющие
дать понятие субъекта отражения; в свете
вышесказанного субъект отражения — это реальные индивиды,
понимаемые как социально-практические существа,
сознание которых есть не что иное, как продуцирование
(именно продуцирование!) и воспроизведение в мозгу
каждого из них коллективно вырабатываемой всеобщей
схемы деятельности, выступающей в качестве
объективно-исторического идеального и являющейся, в свою
очередь, снятым всеобщим содержанием природы.
2^ См.: Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг. М.,
1980, ч. I, с. 108.
2** Там же, с. 481.
25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 126.
235

Итак, труд есть субстанция (или всеобщая сущность)
развития всего социального процесса; взятый в этом
аспекте, он как всеобщий закон в конечном счете
определяет становление и последовательную смену
общественно-экономических формаций. Но сущность
развивается; поэтому труд как всеобщая сущность реально
проявляется только через особенное, только
соответственно специфике конкретно-исторического целого (как,
например, это было ib рамках той же первобытной
общины); иными словами, каждая
общественно-экономическая формация имеет свою особенную сущность ^^.
«Вечным двигателем» смены
общественно-экономических формаций является прогресс производительных
сил, каждая историческая ступень которого самым
наглядным образом обнаруживается в соответствующей
степени развития разделения труда 2^. И первый
переломный момент в истории человечества был связан с
результатами действительного разделения труда —
материального и духовного 2^. А поскольку воплощением
исторически первого уровня развития производительных сил
была сама община в целом 2^, постольку преодоление
этого уровня, выразившееся в разделении материального
и духовного труда, означало и конец общины ^^,
Становление новой социальной реальности было,
кроме всего прочего, тождественно рождению
исторического предмета философских размышлений над
соотношением «труда», «практики» и «действительности»;
собственно, и само выявление этого предмета и научное
истолкование названного соотношения было осуществлено
только марксизмом. А суть дела состоит в следующем.
Первоначальная форма труда (составлявшего все
содерл^ание жизнедеятельности первобытной общины) —
это и есть предметная деятельность в ее начальной,
неразвитой форме.
Взятый в таком Схмысле труд в последующих
общественно-экономических формациях уже не составляет
всего их содержания, он оказывается лишь одним из вн-
2*^ Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 449.
^^ Там же, т. 3', с. 20,
2^ Там же, с. 30.
2^ Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг ч I с 490
^^ Там же, с. 480.
236

дов совокупной предметной деятельности и не только
вследствие выделения духовного труда в особый вид
деятельности, но еще и потому, что происходит
расщепление зачаточных общественных отношений,
характерных для первоначальной формы труда, на
технологические, традиционно продолжающие изнутри
организовывать трудовой процесс, и собственно общественные
отношения, выделяющиеся в особый вид материальной
деятельности, которая приобретает (например, в
буржуазном обществе) ^^ господствующее положение в
противоположность труду, взятому в первом смысле.
Совокупность видов материальной деятельности — это уже
практика, понимаемая как целостность по отношению к
ее особенным формам (скажем, практика
производственная и практика революционная).
Здесь необходимо отметить, что бытующее в нашей
литературе соотношение «отражение (сознание) —
практика» невольно представляет практику как «чисто»
материальный процесс, подобный природным. Но в
действительности практика — это прежде всего люди,
трудящиеся массы, являющиеся ее субъектами.
Практика потому и воплощает в себе целостность, сущность
социального, что является не просто процессом, но целе-
полагающей, сознательной (в частности, переплетенной
с предметно-практическим сознанием) деятельностью.
Распространенное же сопоставление «отражение —
практика» фактически имеет своим реальным аналогом
только один из аспектов названного отношения, а именно—
«теория — практика»; ибо «духовный труд»
(научно-теоретическая деятельность, наука) не совпадает полностью
со значениями слов «сознание», «отражение».
И, наконец, отнесенная к развитым этапам истории
предметная деятельность предстает как многообразно
расчлененная внутри себя органическая система, как
целостность во всем богатстве своего содержания; а
наглядным показателем функционирования и развития ее
производительной силы в классово-антагонистических
формациях оказывается все углубляющаяся,
враждебная противоположность материального и духовного
труда.
Противоположность материального и духовного тру-
^' Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг., ч. II,
с. 204, 210.
237

да, характерная для всех классово-антагонистических
формаций и имеющая постоянным источником (что
подчеркнем особо) именно разделение общества на
антагонистические классы, достигает своей кульминации в
условиях буржуазного общества. Здесь противоречие
между трудом как всеобщим законом и его статусом в
рамках капиталистического способа производства
низводит труд, по выражению Маркса, «до состояния
беспомощности по отношению к представленной в капитале,
сконцентрированной в нем совместности» ^2, т. е. до
состояния его отчуждения. Причем если Гегель, например,
усматривал источник отчуждения в сфере духа, то Маркс
неопровержимо доказал, что, напротив, идеологическое,
психологическое и всякое иное отчуждение есть только
следствие отчуждения материального труда.
В условиях капитализма в отличие от первобытной
общины труд непосредственно перестает быть средством
удовлетворения потребностей как для пролетариев, для
которых он жестокая внешняя необходимость,
отчуждение человеческой сущности, так и для буржуа,
«освобожденных» от труда «по праву» собственности на его
орудия и средства. И сам человек в буржуазном обществе
опять-таки в отличие от первобытной общины уже не
является целью производства, самоцелью социального
процесса. В капиталистическом мире властвует
капитал, превращающий все и вся в средства своего «вечного
движения»; это относится не только к пролетариям, но и
к буржуа, которые в неменьшей степени ощущают на
себе властную логику капитала, превращающего их в
истовых жрецов «золотого тельца»; наглядное
свидетельство тому — угрожающая человечеству нравственная
опустошенность современной империалистической
буржуазии.
Утверждение власти капитала несет с собой «полное
порабощение индивидуальности такими общественными
условиями, которые принимают форму вещных сил и
даже сверхмощных вещей—вещей, независимых от самих
индивидов, вступающих в те или иные отношения друг к
другу» 2^. В рамках отношений полезности,
опосредствованных всепроникающим вещизмом, сам индивид стано-
22 Маркс к. Экономические рукописи 1857—1861 гг, ч. II с 210.
«3 Там же, с. 158.
238

вится для другого индивида вещью, средством целепола-
гания; при этом цели индивидов оказываются далеко не
равнозначными.
Причина — в неравной социальной значимости инте-«
ресов противоположных классов — господствующих и
угнетенных. Понятно, что интересы экономически
господствующих классов, материализованные в их
собственности на орудия и средства производства, занимали
приоритетное положение, выступая как непосредственное
выражение всеобщности социального процесса в целом.
Конечно, сказанное нельзя понимать так, что
практическое сознание, начиная с момента размежевания с
теоретическим сознанием, полностью утрачивает аспект
целеполагания. Но © классово-антагонистических
формациях складывается иерархическая система целей,
соответствующая иерархии классовых интересов. Поэтому
целеполагание, реализующееся в сфере практического
сознания, является целеполаганием труда угнетенных
классов как подчиненного вида деятельности общества.
Господствующее же положение может принадлежать
только целеполаганию, осуществляющемуся в сфере
теоретического сознания, составляющего привилегию
экономически господствующих классов.
Но по тому же самому целеполагание в сфере
теоретического сознания, внешнее по отношению к процессу
реального преобразования природы, не составляющего
непосредственного интереса господствующих классов, во
многом лишается конструктивно-творческого
потенциала, преимущественным средоточием которого остается
предметно-практическое сознание (эту особенность
«рабского сознания» ухватил еще Гегель в «Феноменологии
духа»).
Таким образом, еще раз подтверждается, что предмет
для формирования понятия субъекта отражения (а
следовательно, и самой сути отражения) следует искать
прежде всего в индивидах первобытнообщинной
формации. Они, конечно, уступали индивидам последующих,
классово-антагонистических формаций по степени
развития почти каждой из способностей (деятельностей),
взятых в отдельности (особенно в аспекте
саморефлексии), но зато явно превосходили последних по степени
полноты индивидуальности (Маркс). А сама их индиви-
239

дуальная полнота имела своим источником творческий
потенциал целостной предметной деятельности,
субъектами которой они являлись.
В классово-антагонистических же формациях
происходит расщепление индивидов соответственно
единичным способностям, потому что расщепляется сама
предметная деятельность, предстающая отныне как
целостность только опосредствованно, за спинами
индивидов, как внешняя, неподвластная им сила, как рок.
Соответственно расщепляется и отражение и в своих
функциях и в социальном пространстве. И, конечно, трудно,
созерцая эту непосредственную картину развитых
противоположностей отражения, ухватить его истинную
суть. Как, в частности, трудно понять объектность науки,
характерную для нее почти на всем протял^ении ее
долгого развития — от античности до современной НТР, где
объектность преодолевается в условиях
социалистического общества. Как рациональное мышление наука во
все времена имела своим источником совокупную
общественную практику. Однако это принципиальное
обстоятельство одни философы не понимают и не принимают,
другие нередко недооценивают его; и в обоих случаях на
первый план выдвигается аспект обратного воздействия
науки на социальную действительность. Такая
фетишизация науки, в равной мере присущая как сциентизму,
так и антисциентизму, имеет, конечно же, свои причины.
Во-первых, большой впечатляющей силой обладает
сам факт выделения науки в особую форму духовной,
теоретической деятельности, продукты которой не могут
быть получены на пути простого индуцирования и
обобщения данных непосредственно-практического опыта.
«Иначе говоря, внутренний механизм «духовного
производства», характерный именно для
научно-теоретического сознания, предоставляет последнему весьма
значительные преимущества в реализации его внешней
функции — разрабатывать познавательные нормы и средства,
усваиваемые впоследствии культурой и в конечном счете
оказывающие воздействие на развитие
общественно-производственной практики. Система культуры
обогащается, внутренне дифференцируется, становится более
сложной с появлением в ней науки как нового элемента,
берущего на себя специализированную функцию выработ-
240

ки познавательных норм и средств, функцию особого
вида «духовного производства». Это приводит к
повышению результативности деятельности по выработке
указанных норм и средств с точки зрения целей и задач
культуры в целом и в конечном счете практически
преобразовательной деятельности обш^ества» ^^, чему еи;е более
способствует колоссальная роль НТР, которую она
играет в современном мире.
Названные причины, однако, не отменяют того, что
действительную природу науки и специфику ее
конкретно-исторических этапов развития можно понять, только
рассматривая ее в рамках социально-экономического
организма как целого, в том числе в контексте целостной
духовной культуры (отражения) общества.
Чем, скажем, объяснялся созерцательный характер
античной науки? Конечно же, не «врожденной
потребностью объективности» ее, а неразвитостью практики
того времени: рабский труд не требовал
систематического применения науки; и последняя приобрела
преимущественно личностно-мировоззренческую
ориентацию ^^. Но та же созерцательность, ставшая традицией,
так сказать, инерцией науки, все более увеличивавшей
разрыв с практикой, и «погубила древнегреческую
науку», которая со временем «внутренне себя исчерпала»^^.
Аналогичным образом складывались отношения между
наукой (как теорией) и практикой и в Новое время,
когда сельскохозяйственный труд вполне обходился
посредством медленно пополнявшегося традиционного
эмпирического опыта поколений земледельца, а
полухудожественный ^'^ труд ремесленника опосредствовался
секретами индивидуального мастерства.
Капиталистический способ производства «впервые
ставит естественные науки на службу
непосредственному процессу производства, в то время как, наоборот,
развитие производства представляет средства для
теоретического покорения природы» ^^. Таким образом,
^^ Лекторский В, А., Швырев В. С. Диалектика практики и
теории. — Вопросы философии, 1981, JNfo 11, с. 16.
3^ См.: Волков Г. Н. Истоки и горизонты прогресса. М., 1976,
с. 152.
36 Там же, с. 138.
37 Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг., ч. II, с. 84.
33 Маркс /Cv Энгельс Ф. Соч., т. 47, с. 554.
16-106 241

именно потребности капиталистического способа
производства вызывают историческое сближение теории (ее
естественнонаучных отраслей) и общественной практи^-
ки; более того, на данном этапе развития предметной
деятельности начинается процесс превращения науки в
непосредственную производительную силу.
Вместе с тем сам этот процесс, с одной стороны, есть
не что иное, как непосредственное выражение классового
интереса буржуазии. Именно потому, с другой стороны,
делая «излишним особенное умение и ручной труд, hcj
посредственный физический труд вообще» ^^, данный
процесс превращает труд во «второстепенный момент по
отношению к всеобщему научному труду, по отношению
к технологическому применению естествознания» ^°.
В итоге человеческие индивиды (в первую очередь
трудящиеся) оказываются для науки рядовыми
объектами отражения и эксперимента, а сама наука,
соединенная с буржуазным интересом, предстает по отношению к
обществу в целом как внешняя, лишенная духовности
сила, таящая в себе (особенно на уровне современной
НТР) угрозу самому существованию человечества.
Иными словами, стихийность развития буржуазного
общества превращает науку — эту рациональную форму
мышления, призванную по понятию быть инструментом
очеловечения природы в элемент иррационального
общественного процесса и с необходимостью
воспроизводит древнее единство рационального и иррационального
в духовной культуре в целом, т. е. сохраняет и
собственно иррациональные формы сознания.
Так, инквизиторы прежних формаций, борясь с
ересью и неверием, сжигали на кострах и преследовали в
первую очередь ученых-естественников потому, что сами
поддавались механическому стилю мышления,
продуцированному современным им естествознанием, и
помещали бога в реальный физический вакуум, а потому боялись,
что он будет вытеснен оттуда силой естественнонаучных
аргументов. Бог в сознании современных религиозных
идеологов оказывается неуязвимым для искусственных
космических аппаратов и всей НТР (о чем стоило бы
задуматься приверженцам чисто просветительского
з^ Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг ч II с 85
^° Там же, с. 210. .,.,.,
242

атеизма), ибо они помещают его уже не в
физическое пространство, а в сферу его «цепосредственно-
го обнаружения», т. е. в сферу бессознательного,
подсознательного, интуитивного и т. п.; из этой сферы его
не изгнать никакому естествознанию, пока на земле
существует капитализм.
Конечно, в религиозных экспликациях современных
буржуазных идеологов и политиков много ханжества и
юродства, но их ханжество и юродство отнюдь не форма
«стыдливого атеизма», а проявление все той же
исконной сути религии. Поставив себе на службу
естествознание и покупая ради этого «естественнонаучные мозги»,
современная буржуазия тем не менее остается жертвой
стихийности развития данной
общественно-экономической формации; стихийность же как раз и является
неиссякаемым источником иррациональных форм
сознания, в том числе религии.
Экспансия капитала, таким образом,
распространяется не только на человеческое тело (безразлично, в
какой форме: в форме ли прямой экономической
эксплуатации либо в форме проституции, профессионального
спорта, наркомании и т. д.), но и на всю духовную
культуру общества. В этом сказывается двойная
заинтересованность буржуазного класса: поставленная на
индустриальный поток, культура превращается, во-первых, в
одну из главных отраслей бизнеса, а во-вторых, в
орудие идеологического подавления трудящихся.
В русло этого процесса вовлекаются не только
традиционные формы духовной деятельности (например,
художественно-эстетическая), тем самым утрачивающие
характер массовой самодеятельности. Внедряя
потребительский культ, капитализм формирует новые
потребности, обслуживаемые новыми областями духовной
культуры и направленные к одной цели — созданию
плотной атмосферы зоологического индивидуализма,
являющегося идеальным бытием коренного буржуазного
принципа частной инициативы и питаемого
натуралистическими философскими концепциями человека ^^
Такая духовная атмосфера объективно выполняет
функцию линзы, !через которую неизбежно преломляет-
*^ См.: Боноски Ф. Две культуры. М., 1978; Райнов Б. Массовая
культура. М., 1979.
243

ся (и, стало быть, соответственно присущему ей углу
преломления — формируется) восприятие
действительности и сам образ жизни индивидов. Без учета действия
данного фактора невозможно понять ни живой
конкретности буржуазной действительности, ни специфики
отдельных видов духовной деятельности внутри
совокупной духовной культуры.
А частичность (Маркс) как всеобщая черта
индивидов буржуазного общества, формируемая
антагонистической расщепленностью предметной деятельности и,
следовательно, отчужденностью, неподвластностью ее
индивидам, делает последних бессильными преодолеть
давление господствующей буржуазной культуры. Причем
современная буржуазная действительность
обнаруживает такую закономерность: чем выше уровень развития
капиталистического способа производства и всей буржу-
азной формации в целом и, стало быть, чем более
зрелыми становятся социально-экономические предпосылки
для перехода к социализму, тем большее давление
буржуазного идеологического пресса испытывает на себе
рабочий класс и все трудящиеся этого общества.
Потому-то так трудна задача, стоящая перед коммунистами
развитых капиталистических стран: опираясь на
«элементы демократической и социалистической культуры»,
на неизбежно порождаемую условиями жизни
трудящихся демократическую и социалистическую идеологию ^2,
они должны вырвать сознание трудящихся из плена
буржуазно-индивидуалистических иллюзий.
Революционное разрешение пролетариатом
противоречия между общественным характером производства,
складывающимся как объективное следствие развития
капиталистического способа производства, и частной
формой присвоения имеет всемирно-исторический смысл,
поскольку в результате восстанавливается целостность
предметной деятельности общества. Социализм, конечно,
наследует от капитализма многообразное и сложное
разделение труда, которое в технологическом аспекте даже
многократно умножается, не говоря уже о том, что и в
новых социальных условиях надолго сохраняются
существенные различия между физическим и умственным
трудом. Однако, в противоположность капитализму, в
^2 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 120—121.
244

социалистическом обществе преодолевается
антагонистическая расщепленность предметной деятельности, т. е.
восстанавливается именно ее целостность. Новая
целостность предметной деятельности — это богатая,
многообразно расчлененная внутри себя органическая
система, а не та синкретическая форма целостности,
которая была характерна для исторически исходной формы
труда с ее непосредственно обозримым для индивидов
пространственно-временным социальным континуумом
и т. п.
Преодоление антагонистической расщепленности
предметной деятельности общества как результат
классовой борьбы пролетариата выражается в снятии самой
классово-антагонистической структуры общества и,
следовательно, отчуждения труда, в снятии, означающем
начало становления общества трудящихся. Именно в
новом обществе деятельность вновь (но теперь уже на
высшем по сравнению с первобытнообщинным строем
уровне) обретает свою изначальную, всеобщую
сущность: производство становится средством
удовлетворения человеческих потребностей, а сам человек — целью
общественного развития. Это возможно еще и потому,
что совокупная деятельность общества перестает быть
внешней, слепой, стихийной силой, играющей судьбами
человеческих индивидов; отныне подлинно коллективная
деятельность подчиняется собственному коллективному
контролю трудящихся ^^.
Плановость, планомерность деятельности в
социалистическом обществе вовсе не означает «отмены»
объективных законов общественного развития. Напротив,
именно и только преодоление стихийности социального
процесса придает предметной деятельности подлинную
универсальность, приводит характер действования в
соответствие со всеобщим содержанием природы, на
которую эта деятельность направлена. И если в
капиталистическом обществе потребительское, хищническое
отношение к природе наносит самой природе необратимый
ущерб и в то же время придает ей социальную форму,
враждебную социальной сущности человеческих
индивидов, то социалистический способ действования означает,
^^ См . Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг., ч. I,
с. 107—108.
245

с одной стороны, действительное очеловечение природы,
а с другой — сохранение и возобновление природы в ее
«самости», т. е. и сохранение ее как всеобщего условия
самого существования человечества. Противоположность
буржуазного и социалистического способов решения
одной из глобальных проблем современности —
экологической проблемы — убедительнейп1ее тому свидетельство.
Действительная всеобщность (Ленин),
универсальность практической деятельности в социалистическом
обществе требует универсального же распредмечивания,
отражения содержания как предмета деятельности —
природы, так и самой социальной формы. А это
означает, что как практика социалистического общества
наследует, усваивает, диалектически снимает в себе
достижения всей истории производственной деятельности
человечества, так и культура социалистического общества
«должна явиться закономерным развитием тех запасов
знания, которые человечество выработало под гнетом
капиталистического общества, помещичьего общества,
чиновничьего общества» ^^,
Причем в противоположность буржуазному
обществу, где культура (наука, идеология и т. д.) предстает как
внешняя, демоническая сила по отношению к труду и
жизнедеятельности частичного человека, в
коммунистическом обществе «развитие культуры и создание
производительных сил... образуют две стороны единого,
свободного от антагонистических противоречий,
всестороннего социального прогресса... Такая постановка вопроса
может показаться абсолютизацией действительного
значения культуры. Кое-кто, возможно, подумает, что
характеристика культуры как важнейшего резерва
развития социалистического производства противоречит
материалистическому пониманию истории, согласно
которому развитие культуры в конечном счете определяется
развитием материального производства. Однако уровень
последнего неотделим от исторически определенной
культуры производства, которая неразрывно связана с
другими формами культуры — личной, общественной, в
частности политической, государственной и т. д.» ^^.
^* Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 41, с. 304—505.
^5 Ойзерман Г. И. Проблема культуры в философии марксизма.
— Вопросы философии, 1983, jYo 7, с. 72.
246

принципиальным, ключевым моментом единого
социального процесса является становление нового типа
личности — социалистического человека. И не только в
том аспекте, что коммунистическое строительство имеет
своей целью человека, а следовательно, и создание
условий для оптимального проявления его сущностных
сил. Но и в том, что новый человек — и только он! —
способен быть субъектом (и условием) самого процесса
коммунистического строительства: органически
целостный характер предметной деятельности
социалистического общества объективно требует такой же
целостности (в противоположность частичному человеку,
пассивному потребителю продуктов отчужденной деятельности
в буржуазном обществе) и от субъекта ее, требует и
создает условия для формирования нового человека, по-
нимаемого как гармонически развитая личность ^^.
Разумеется, древний вариант непосредственного
тождества индивидуального и общественного остается в
безвозвратном прошлом. Ни механизация, ни
автоматизация на современном уровне развития производства не
сцимают профессиональной специализации, а следова-
/гельно, и определенной ограниченности индивидов.
Непосильным для них становится и овладение всем объе-^.
мом содержания духовной культуры человечества.
Собственно, в этом и нет социальной необходимости;
воспроизведение индивидом социальной целостности в
социалистическом обществе осуществляется в процессе
выработки им научного, коммунистического мировоззр^е-
ния, возводимого на прочном фундаменте
конкретно-исторически необходимого объема умений и знаний.
Возведенное на уровень коммунистических
убеждений, научное мировоззрение превращается во внутренний
мотив, в потребность универсально-коллективистской
жизнедеятельности трудящихся и, значит, в условие
соответствия последней ведущим тенденциям развития
социалистического общества в целом.
Таковы логические предпосылки, необходимые и
достаточные для действительного решения центрального
вопроса об отношении отражения (сознания, теории
и т. п.) к практике и, следовательно, для преодоления
*^ См.: Материалы июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС —
Коммунист, 1983, № 9.
247

еще бытующих в нашей обществоведческой литературе
эмпирических рассуждений об «относительной
самостоятельности» сознания, о неизбежности (вследствие вто-
ричности) его «отставания» от общественного бытия
(как первичного) и о возможности (в рамках общего
отставания) «определенного опережения» сознанием
общественного бытия и т. п.
Разумеется, если исходить из представления об
общественном бытии как об абстрактной, обезличенной
субстанции и, соответственно, об общественном
сознании как об абстрактном образе, взятом в его отношении
к отображаемому объекту, то рискуешь навсегда
остаться в порочном круге регистрации пресловутых «с одной
стороны» и «с другой стороны», на которые так богата
эмпирическая картина взаимодействия общественного
сознания и общественного бытия.
Но что есть общественное бытие, если не живая
предметная деятельность человеческих индивидов, обш,е-
ства в целом! И коли происходит его становление в
качестве таковой деятельности, то это всегда и везде
деятельность целеполагающая, т. е, опережающая самое
себя. Формой же целеполагания деятельности самой
себя выступает отражение, сознание и т. д. Стало быть^
опережающая способность отражения есть его родовая
социальная черта, объективированная уже в самом
категориальном строе отражения.
А вот каковы дистанции и конкретно-исторические
пределы идеального опережения (и, следовательно,
определенного отставания — в рамках этого опережения, а
не наоборот), можно установить только исходя из
специфики исторических этапов и форм практической
деятельности.
Так, развитие капиталистического способа
производства не просто ставит себе на службе науку, но
«является показателем того, до какой степени всеобщее
общественное знание стало непосредственно
производительной силой, и отсюда — показателем того, до какой
степени условия самого общественного жизненного процесса
подчинены контролю всеобщего интеллекта и
преобразованы в соответствии с ним» ^^. И вместе с тем тот
объективный факт, что в классово-антагонистических форма-
^'^ Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг., ч. II, с. 217.
248

циях история общества в целом складывается стихийно,
независимо и вопреки «броуновскому движению»
индивидуальных целей, обозначает предел опережающим
возможностям отражения, иными словами, буржуазное
сознание в принципе не способно ухватить всеобщие
тенденции (реальные перспективы) развития исторического
процесса и, стало быть, не способно подняться до уровня
диалектико-материалистического мировоззрения.
Но уже в недрах буржуазного общества, как известно,
возник марксизм, который, будучи идеологией
революционного пролетариата, несущего в себе потенции
нового общества, оказался способным решить названную
всемирно-исторического значения теоретическую
проблему. Тем более это относится к социалистическому
обществу, в условиях которого марксизм стал орудием
превращения коммунистического идеала в реальную
программу коммунистического строительства,
опосредствуя (опережая!) всю жизнедеятельность
социалистического общества, ибо понятие социализма как первой
стадии коммунистической формации заключено во всей
ее целостности и объективных перспективах развития,
открытых именно марксизмом. Этим же определяется и
авангардная роль коммунистических партий в борьбе за
социализм и в коммунистическом строительстве,
органически увязывающих научную теорию коммунизма с
очередными задачами социалистического и
коммунистического строительства и организующих трудящихся на их
решение.
« « *
До сих пор мы рассматривали проблему мышления
(4—6 главы) в контексте широкого
материалистического мировоззрения, проанализировали формирование
и развитие таких фундаментальных категорий, как
материя, субъект и объект, отражение на основе предметной
деятельности.
Теперь же перейдем к исследованию форм мышления
(категорий) с той стороны, когда они выступают
идеальной формой практического изменения общественным
человеком объекта (природы) и самого себя, своих
общественных отношений. Поскольку человек, человече-
249

екая практическая деятельность имеет свою сложную
историю, постольку и категории, в которых отражаются
всеобщие законы бытия, тоже имеют свои этапы
(ступени) развития (категории сферы непосредственного,
категории сферы сущности, категории сферы целостности).
Исторически и логически человеческое мышление,
категориальное освоение мира начинается с категорий
сферы непосредственного (качество, количество, мера,
пространство и время), которые, возникнув еще на
ранней ступени человеческой истории, составляли разум,
мышление, основу духовной культуры первобытного
человека. В. силу неразвитости предметной деятельности
тогда еще не существовали развитые формы
мышления — категории сферы сущности и целостности.
С развитием человеческой истории и практики не
только возникли новые этапы мышления, новые системы
категориальных определений, но и дальше развивались
и углублялись категории сферы непосредственного. Они
органически входят в состав современного развитого
мышления, выступают его наиболее первичными и
абстрактными определениями. Поэтому анализ взаимосвязи
логических категорий, их логику следует начать с
исследования категорий сферы непосредственного.

Раздел II
КАТЕГОРИИ
СФЕРЫ НЕПОСРЕДСТВЕННОГО
Глава 1
КАЧЕСТВО
Качество — категория материалистической
диалектики, выражающая непосредственную определенность
предмета, идентифицируемая с фактом его пребывания и
основанная на операции абстрактного отождествления
вещи с самой собой при отвлечении от ее изменения, а
потому фиксирующая наиболее простую, бедную
ступень логического отношения к действительности.
«Сначала мелькают впечатления, — писал В. И. Ленин, —
затем выделяется нечто, — потом развиваются понятия
качества,., (определения вещи или явления) и количества...
Самым первым и самым первоначальным является
ощущение, а в нем неизбежно и качество.,.»^.
В процессе материально-производственной
деятельности людей познавательное отношение предстает как
идеальная проекция практической жизнедеятельности 2.
В самом процессе общественного производства
возникают понятия целей и потребностей человека, предмета,
средств и результатов деятельности, самой предметной
деятельности. С последней связано рождение понятия
объекта, а затем и субъекта, субъект-объектной
деятельности, в результате которой происходит становление
вещи или явления как предмета исследования ^.
* Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 301.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 24.
^ В связи с этим можно указать, что Гегель, для которого
логическое явилось порождающим по отношению к вещественному,
вынужден был вводить понятия чистого бытия и чистого ничто для
обоснования понятия вещи, потому что «определение уже есть
качество» (В. И. Ленин).
251

Качество представляет собой исходный пункт
теоретического познания, когда исследователь еще ничего не
может утверждать о предмете исследования кроме того,
что здесь имеет место первоначальное, синкретически-
целостное отражение объекта, основанное на
аналитическом вычленении из системы объектов данного объекта.
Данная односторонность, абстрактность неизбежно
связана с тем, что познание в этом исходном пункте
определения качества ухватывает лишь момент вычленения,
выделения объекта из более сложной системы,
отграничения его от других вещей и явлений материального
мира.
Качество как непосредственная определенность.
Первичным определением понятия качества является
непосредственная определенность: качество вещи есть
определенность данной вещи, т. е. то, что отличает ее от
всех других. Качество явления или вещи выражает ее
специфику, оригинальность, неповторимость,
определенную данность. Это классическое понимание качества
идет от Аристотеля: «Качеством я называю «все» то
(нечто такое), благодаря чему предметы признаются так
или ина-че качественно определенными» ^. Аналогично
писал Гегель: «Нечто есть, благодаря своему качеству,
то, что оно есть, и, теряя свое качество, оно перестает
быть тем, что оно есть» ^. Определенность качества
влечет за собой понятие грани.цы, т. е, качество является
определенным, ограниченным: «Всякое нечто имеет свою
границ у...> ^.
Качество оказывается внутренней определенностью
именно потому, что она отграничивает вещь, явление от
всего другого, тем самым составляя внутреннюю
границу, оконтуривая собой эту данность, своеобразное бы-,
тие. Понятие границы противоречиво, поскольку, с одной
стороны, она отделяет объект познания от других
объектов, а с другой — она соединяет эту вещь или явление
с другими объектами вне этой вещи. Этот момент
фиксирует собой единство бытия и небытия, границу бытия
и небытия и соответственно момент «бытия-в-себе» и
«бытия-для-другого».
^ Аристотель. Категории. М., 1939, с. 26.
5 Гегель Г. В. Ф. Соч. М.; Л., 1935, т. 1, с. 157
^ Ленин В. И. Поли. собр. соч.. т. 29, с. 98.
252

Следовательно, граница непрерывна как
отделяющая один специфический объект от других и прерывна
как допускающая возможность выхода к другим, одно-
порядковым объектам. Категории непрерывности и
прерывности оказываются важным элементом
«расшифровки» категориального содержания понятия качества.
Аналогично и категории конечного и бесконечного играют
значительную роль в процессе уяснения этого
содержания, потому что ограни'ченный, определенный объект
всегда конечен, отсюда одним из основных определений
качества является конечность, оконеченность. Это
становится возможным благодаря тому, что объект
отчленяется от бесконечной гряды близких вещей и явлений,
при вычленении объекта всегда предполагается, что у
него есть рядомположенное, а потому здесь с
необходимостью появляется и категория бесконечного,
регистрирующая собой совокупность конечных объектов
познания, их бесконечное отношение.
Сквозь понятия границы, конечного и бесконечного
начинает осуществляться выход категориального
содержания понятия качества за пределы внутренней
определенности. Наиболее близким по смыслу к понятию
качества здесь оказывается понятие (субкатегория)
свойства — характеристика объекта в отношении к другому
объекту. Согласно диалектическому материализму,
«существуют не качества, а только вещи, обладающие
качеством» ^, отсюда следует учитывать, что существом
свойства является его органическая включенность в
содержание качества, «предзаложенность» свойства как
потенциальной возможности в составе качества. По
этому поводу К. Маркс писал: «Свойства данной вещи
не возникают из ее отношения к другим вещам, а лишь
обнаруживаются в таком отношении...» ^. Таким
образом, уже в понятии свойства зафиксированы важные
моменты возможности и действительности, когда в
процессе исследования оказывается, что качество объекта
как внутренняя определенность проявляет некоторые
свойства в ходе взаимодействия с другими объектами.
Исключительно большой интерес в этом аспекте
представляет собой соотношение понятий качества и свойст-
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 547.
« Там же, т. 23, с. 67.
253

ва, и не в последнюю очередь потому, что большинство
исследователей прямо отождествляют эти понятия либо
же определяют качество как совокупность, единство,
структуру свойств. Однако «способность вещи есть...
нечто, внутренне присущее вещи, хотя это внутренне
присущее ей свойство может проявляться только... в ее
отношении к другим вeщaм»^, в связи с чем можно
говорить об идентичности свойства и способности предмета
соотноситься с другими предметами. Следовательно,
отождествление качества и свойства или совокупности
свойств совершенно неправомерно. Это касается и
случаев, когда это осуществляется завуалированно, под
видом понимания качества как органического единства
свойств, динамической структуры свойств либо же
совокупности существенных свойств вещи. Вместе с тем
нельзя и отрывать качество объекта от проявляемых им
свойств. Необходимость понимания диалектической
взаимосвязи этих понятий как находящихся в
отношениях тождества и различия основана на том, что
свойство есть форма проявления, модификация качества в
данном, конкретном отношении.
Понятие качества есть образование, принадлежащее
сфере бытия, и потому качество регистрирует внешнее,
феноменологическое отношение субъекта познания.
Явление, взятое само по себе, еще не может в достаточной
степени характеризовать его © любом отношении, ибо
главенствующую роль здесь играют факторы
индивидуальности, отдельности, непосредственности. «Отдельное
бытие (предмет, явление etc.), — пишет В. И. Ленин,—
есть (лишь) одна сторона идеи (истины). Для истины
нужны еще другие стороны действительности, которые
тоже лишь кажутся самостоятельными и
отдельными...» ^^.
И исторически данное понимание качества является
верным. Философия как первая форма теоретического
мышления появляется тогда, когда вопрос о
происхождении вещей существенно дополняется предста1влением
о вещи, исходя из нее самой. «Философия представляет
собой постижение наличного и действительного; а не
выставление потустороннего начала, которое бог знает
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. III, с. 143.
'^ Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 178.
254

где существует...»^^ Характерной чертей
мифологического освоения действительности является его
неспособность объяснить вещь из нее самой, из ее собственных
определений. Поэтому логикой мифа оказывается
генеалогия, сопричастность.
Философия в противоположность мифологическому
мировоззрению есть познание, состоящее в анализе
вещи самой по себе, в рассмотрении внутреннего ее
опосредования. В философии конечная вещь берется в
ее собственном значении. Превалирует уже йе логика
«сопричастности» вещей чему-то запредельному, а
логика, суть которой составляет ^объективность
рассмотрения (не примеры, не отступления, а вещь сама в
себе)» ^2.
Исходным видом знания является знание предметное,
на уровне «вещи самой по себе», когда познание
направлено на обоснование изучения отдельного явления,
квалифицируемого как абсолютно специфическое качество.
Внутреннее специфическое единство в этом случае,
будучи акцентированным на автономности, уникальности
явления, невольно приводит к выводу о существовании
бесконечного мира отдельных, конечных, несравнимых
качеств. Подобная парцеллизация, бесконечное
дробление тем самым ставят предел качественному способу
исследования в его простейшем виде и требуют перехода к
более конкретному пониманию природы качества, его
существа, чем абстрактнейшее представление о нем.
Категории диалектики, как и вся диалектика в целом,
непрерывно развиваются и требуют продвижения к
более богатому пониманию качества, продвижения уже за
пределы мира плюралистических, бесконечно
распадающихся явлений и вещей объективного мира.
Качества природные и социальные. Огромное
скопление качеств вещей природных и социальных
соответственно можно представить в гносеологических целях
как существование природных и социальных качеств.
Потому под природными качествами мы обычно
понимаем те, которые присущи области материальных
явлений, — механические, физические, химические,
биологические и т. д. В данном классе качеств уже ничто реаль-
^' Гегель Г. В. Ф. Соч., т. 7, с. 14.
12 Ленин В, И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 202.
255

но не может быть изменено людьми в их практической
деятельности. И эти качества, так же, как и социальные,
вычленяются людьми в ходе
предметно-преобразовательной деятельности ^^.
Под социальными же качествами понимаются те
материальные и духовные качества, которые вытекают
из социальных форм бытия материи (экономические,
производственные, потребительские, эстетические,
политические, классовые, национальные и многие другие).
К. Маркс писал: «Поскольку продукт имеет свою
собственную меру, это есть его природная мера, мера
его как природного предмета... Но как результат или
как покоящееся бытие создавшей его силы продукт
измеряется только мерой самой этой силы» ^^. Сложное
сочетание «природной субстанции» и «социальной души»
товара приводит к тому, что вещь понимается как
единство природного («первичного») и социального
(«вторичного») качеств. Понимание снятия в социальном бытии
вещи ее природных качеств, открытие особого
качественного бытия социальных явлений в философии
диалектического материализма привело к верному пониманию
общественно-исторической сущности явлений и качества
как высшей сущности и высшего качества.
Маркс писал, что «действительного дуализма
сущности не бывает»^^. Всемирно-исторической заслугой
марксизма-ленинизма явилось раскрытие того, что
социальная форма движения материи есть не просто
естественное продолжение предыдущих форм движения
материи, а принципиально новая, высшая форма,
характеризующаяся принципиально иными движущими
источниками развития. Природные предпосылки играли
значительную роль в генезисе человеческого общества, но
люди создавали себя сами в ходе всемирной истории,
которая, как пишет Маркс, «есть не что иное, как
порождение человека человеческим трудом, становление
природы для чело!Еека...»^^. Отсюда вытекает и
принципиальное значение общественно-исторической деятельности
людей. «...Именно в переработке предметного мира
'3 Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1974, с. 187.
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. II, с. 112.
^5 Там же, т. 1, с. 322.
^^ Там же, т. 42, с. 126.
256

человек впервые действительно утверждает себя как
родовое существо. Это производство есть его деятельная
родовая жизнь. Благодаря этому производству природа
оказывается его произведением и его действительностью.
Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой
жизни человека: человек удваивает себя уже не только
интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и
реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном
им мире»^''.
Здесь затронут важный момент. Вышеупомянутое
высказывание Маркса об удвоении человека в его при-
родно-физиологических и социально-исторических
«ипостасях» и о высшей природе социальных качеств
позволяет установить своеобразную иерархию качеств
человека, развившихся в результате эволюции человеческого
общества от природно-естественного скопления людей к
обществу как таковому. Действительно, природные
качества материи оказываются исходным материалом для
воплощения качеств, привносимых человеком, социумом,
а потому каждая вещь «второй природы» должна быть
понята как сочетание природных и социальных качеств.
Более того, поскольку социальная форма движения
материи является наивысшей, то именно в связи с ней
природные вещи и явления приобретают свою истинную
«природу»; ее наличием объясняется резкое отличие их
от собственно естественных явлений. В этом смысле
следует понимать следующие слова Маркса: «Природа,
какой она становится... благодаря промышленности, есть
истинная антропологическая природа»^^. В общественной
деятельности совокупного Человека природные вещи
приобретают социальную определенность, которая имеет
другую природу, нежели исходная, внутренняя
определенность. В общественно-исторической практике
природные вещи и явления как бы достраиваются,
приспосабливаются для определенных нужд, проявляют
определенные социальные свойства, служат удовлетворению
социальных нужд. Следовательно, в социальном
измерении одна и та же вещь выявляет новое качество, ранее
не свойственное ей, и потому большее значение
приобретают факторы, имеющие социальную значимость. Так,
'^ Там же, с 94.
^^ Там же, с. 124,
17-105 257

материальная вещь, полученная в результате процесса
труда, является социальной вещью, приспособленной
для удовлетворения общественных потребностей, а
потому и есть «потребительная стоимость». Здесь вещь
становится уже образованием, характеризующимся
исключительно социальными функциями, в нем .выявляется
«социальная душа», приобретаемая в общественных
процессах производства и потребления. Не случайно ведь
Маркс и в самом индивиде производства различал как
«субъекта природы», так и «субъекта общества».
В области всеобщей практически-предметной
деятельности .вычленяются все определения категории
качества и понятия социального качества. Последнее
предстает как сложная совокупность определений, которые
общественная практика добавляет в
общедиалектические представления о природе категории качества.
Важнейшую роль здесь начинает играть включенность
индивида в общественные отношения, превалирование
субъект-субъектных отношений над субъект-объектными,
когда на первый план выходят отношение индивида и
общества, траектория социального поведения в
обществе. Именно здесь, во включенности индивида в
общественно-исторический процесс и заключается тайна
социального качества, которая касается уже не только и не
столько вещей и явлений, а самого индивида
общества. Обычно это относится к
общественно-экономической формации с общественной собственностью на
средства производства, когда индивид общества и
соответственно его социальное качество начинают совпадать с
естественно-историческим ходом становления
социалистического общества, т. е. со становлением человека не
средством, а целью общественно-исторического
процесса, и постепенным элиминированием зоологически
природного индивидуализма.
Природа социального качества как высшей формы
качества позволила обнаружить важнейшую
характеристику этого понятия, а именно отсутствие «качества
вообще». Конечно, уже при анализе
естественно-природных закономерностей вещь могла быть подменена в
смысловом отношении определенным качеством как
синонимом. А в жизни общества оказалось, что
социальное качество всегда существует лишь через специфиче-
258

ские формы социального бытия (социальные институты,
организмы и отношения) как общая закономерность.
Мир парцеллизированных качеств природы в сфере
предметно-практической деятельности общества
приобретает единство, связность, становясь тем самым
включенным .в материально-производственную деятельность
общества; и совершенно различные области и элементы
природной субстанции сливаются воедино.
На заре человеческого общества посредством
предметной деятельности простейшие орудия труда —
каменные рубила — позволили выявить действительное
качество камня как субстрата орудия труда в генезисе
труда. Качество потому явилось исходной категорией
материалистической диалектики, что именно с выявления
качеств вещей начинается процесс иелесообразной
практической деятельности, единственно возможный для
развивающегося человеческого общества.
Обнаружение новых качеств и свойств предметов
стало основным путем вовлечения их в предметную
деятельность людей. Дальнейшее совершенствование
каменных орудий шло именно по пути совершенствования их
качества ^^.
Именно в социальной деятельности людей оказалось
возмол^ным выявить не только качество вообще, но и
качество социальное, высшее, относящееся к природному
качеству как его истина и обнаруживающее подлинную
природу качества как такового. С точки зрения
социального качества оказалось возможным понять тенденциЮр
форму действительного развития (в известном
гегелевском примере о качестве художественного произведения
и качестве его переплета по существу утверждается то
же самое, а именно: социальным качеством
произведения выступают его художественные достоинства, а
природными, частными оказываются переплет и бумага).
Качества структурные и функциональные. При
исследовании природных материальных качеств мы прежде
всего отталкиваемся от внутренних свойств самих
материальных предметов, природного состава. Эти свойства
вещи как таковой являются внутренне присущими ей,
структурными свойствами. Ориентация на вещь, .вне
^^ Анисимов А. Ф. Исторические особенности первобытного
мышления. Л., 1971, с. 26.
259

всех ее связей и отношений характеризует этот
структурный подход. Данный анализ вполне оправдан, более
того, он является первичным по отношению к более
сложным способам изучения вещи. «Чтобы понять отдельные
явления, — пишет Энгельс, — мы должны выр)вать их
из всеобщей связи и рассматривать их изолированно, а в
таком случае сменяющиеся движения выступают перед
нами — одно как причина, другое как действие»^^.
Изучение материального субстрата, того, из чего состоит
вещь, оказывается важнейшим элементом научного
анализа природных предметов и явлений. Поэтому при
анализе отдельной вещи в неорганической природе
изучают вначале физико-химические процессы, происходящие
в вещи, и соответственно структурные качества. В живой
же природе исследуют физико-химико-биологические
процессы, которые также выявляют соответствующие
структурные качества.
Структурность социальных процессов также
определяется соответствующими параметрами. Естественно,
эти дефиниции можно употреблять лишь при понимании
субординации, подчиненности низших форм высшим.
Изучение лишь вещественных, субстратных элементов
вещи во многом демонстрирует явную недостаточность
такого подхода, необходимость его дополнения другими
способами анализа. iB истории науки данный подход
получил называние редукционистского. Основой его
является атомистическое учение Демокрита; и
принципиальная недостаточность этого подхода была уже
заложена в последнем, где вещь отождествлялась с ее атомным
сочетанием, а своеобразная форма вещи объявлялась
производной от него. Редуцирование определенности
вещи к ее вещественному составу, целостности к сумме
частей не позволяет проводить собственно анализ самой
вещи, поскольку она при этом теряет свое качественное
своеобразие и искомый анализ превращается в
количественное манипулирование качественно-подобными
«неделимыми».
Логика, остановившаяся на подобном уровне
понимания мира, требует бесконечного анализа самой вещи,
в случае атомизма — неограниченной делимости ее,
признавая целью анализа постижение «предельного основа-
2^ Маркс /е., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 546—547.
260

ния». Но здесь уже заключено глубокое противоречие:
ведь бесконечность не может иметь предела. От
безудержного «распыления», деструкции вещь
удерживает логический «шлагбаум» по пути этой «дурной
бесконечности» — атом, который в этом своем качестве
уже есть не вещество, а чистое отношение, голая форма,
конструирующая конфигурацию бесструктурного бытия
в бесструктурном небытии. «Именно определенность
формы, — пишет Л. К. Науменко, — и составляет
действительную существенность атома, проявляющуюся во
взаимодействии атомов, следствием чего является
видимый многообразный иир»^К
Подход, позволяющий восполнить возникший пробел,
заключается в интерпретации вещи не только со стороны
ее структурного качества, но и с точки зрения
предназначенности этой вещи, ее функциональной
направленности. «Железная дорога, по которой не ездят, которой
не пользуются, которая не потребляется, есть железная
дорога только dynamei (в возможности. — М. О.), а не
в действительности», «дом, в котором не живут,
фактически не является действительным домом» ^^. Возникает
новое, функциональное качество вещи, то, ради чего она
существует. Оказывается, что структурное качество
вещи есть лишь условие целостности, а действительным
определением вещи как целого является более широкая
сфера, навязывающая ей совершенно определенную
функцию. В этом аспекте способ существования вещи
оказывается не зависящим от внутреннего содержания
ее, он обусловливается отношениями с более широкой
системой вещей. Действительное основание
определенности вещи зависит от чего-то другого, нежели она сама
по себе, взятая изолированно. Здесь налицо новая
постановка проблемы, когда ставится вопрос о
принципе организации, устойчивости, специфичности,
выходящем за пределы единичности, отличном от формы
наличного пребывания вещи.
К предметам, обладающим этими функциональными
качествами, могут быть отнесены все вещи и явления
так называемой «второй природы», а также все те
2^ Науменко Л. К. Монизм как принцип диалектической логики.
Алма-Ата, 1968, с. 69.
22 Маркс К,., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с, 717.
261

предметы, которые в силу своей функциональной
предназначенности как бы снимают в этой новой роли свои
исходные структурные качества. В «Капитале» Маркса
труд как всеобщая субстанция экономических явлений
исследуется вначале именно в своем функциональном
качестве, как некоторое всеобщее явление, имеющее
функциональную роль. В этом качестве труд как
всеобщее и независимое от всего условие существования
людей функционирует в роли абстрактно-функционального
качества, присущего всем без исключения способам
производства. Ограниченность этого, чисто
функционального подхода понятна: «...Есть определения, обилие всем
ступеням производства, которые фиксируются
мышлением как всеобщие; однако так называемые всеобщие
условия всякого производства суть не что иное, как эти
абстрактные моменты, с помощью которых нельзя
понять ни одной действительной исторической ступени
производства»^^. Поэтому функциональное отношение к
изучаемым процессам также оказывается
односторонним, требующим подключения других способов анализа,
т. е. собственно функциональный подход быстро
обнаруживает свою принципиальную ограниченность, не
позволяющую применять его за пределами функциональной
значимости качества. Именно поэтому в сфере
политэкономии товары как потребительные стоимости не
рассматриваются, являясь, скорее, предметом анализа
товароведения; товар в своем функциональном качестве
потребительной стоимости оказывается всего лишь
«вещественным носителем меновой стоимости».
Ограниченность функционального подхода для выявления
истинной сущности товара выражена Марксом так: «Если бы
товары обладали даром слова, они сказали бы: наша
потребительная стоимость, может быть, интересует
людей. Нас, как вещей, она не касается. Но что касается
нашей вещественной природы, так это стоимость. Наше
собственное обращение в качестве вещей-товаров
служит тому лучшим доказательством. Мы относимся друг
к другу лишь как меновые стоимости»^^
Системное качество. Современное состояние
разработки категориального содержания категории качества
^^ Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 24
2^ Там же, т. 23, с. 93.
262

связано с пониманием его как системы определений, и
разрешение этой проблемы было дано Марксом в его
учении о стоимости. В настояпдее время разработка
категории качества «содействовала развертыванию цикла
исследований по проблематике системного подхода,
имеющих серьезное теоретическое значение и практические
выходы в другие области знаний, в теорию и практику
социального управления»^^. Имеющиеся в настоящее
время работы по проблеме качества прежде всего
нацелены на исследование этой категории в тесной сращен-
ности с принципом системности, плодотворно
использованным К. Марксом.
«Понятие о совокупных интегральных системных
качествах введено К. Марксом в связи с анализом
стоимости,— пишет В. П. Кузьмин. — В понимании
интегральных свойств стоимости как ее общественных качеств
заключен один из методологических секретов успеха
марксистской политэкономической теории»^^. И связано
было выявление этого нового вида качества с открытием
Марксом явления двойственности труда 2''. Именно
анализ двойственной природы товара и соответственно
заключенного в нем труда позволил в наиболее явной,
эксплицитной форме обнаружить системные
представления Маркса, согласно которым каждый товар
представляет собой сложное качество,
«чувственно-сверхчувственную вещь», обладающую как природным качеством, так
и нарастающими над ним социальными качествами
различного уровня и порядка. Тогда оказывается, что в
теории Маркса впервые качество интерпретируется как
сложное целое, система определений, в конечном счете
(в случае товара) зависящих от единого общественного
целого. «Как потребительная стоимость, он (товар. —
М. О.), — пишет К. Маркс, — не заключает в себе
ничего загадочного, будем ли мы его рассматривать с той
точки зрения, что он своими свойствами удовлетворяет
человеческие потребности, или с той точки зрения, что
он приобретает эти свойства как продукт человеческого
труда. Само собой понятно, что человек своей деятель-
2^ Коммунист, 1979, № 15, с. 69.
^^ Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии
К. Маркса. М., 1980, с. 69.
27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч^ т. 31, с. 277.
263

ностью изменяет формы веществ природы в полезном
для него направлении. Формы дерева изменяются,
например, когда из него делают стол. И, тем не менее,
стол остается деревом — обыденной, чувственно
воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром,
он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь.
Он не только стоит на земле на своих ногах, но
становится перед лицом всех других товаров на голову,
и эта его деревянная башка порождает причуды, в
которых гораздо более удивительного, чем если бы стол
пустился по собственному почину танцевать»2^.
Если функциональные качества предметов, в отличие
от их природных качеств, были социальными качествами,
но качествами «первого порядка», то теперь появляется
новый класс социальных качеств, где предметы
предстают существенно иным образом. В этом новом виде
социального качества регистрируется то новое, что
проистекает от природы, социума, общественного целого.
В этом социальном образовании как некоторой
корпоративной целостности образуются такие качества, которые
не вытекают из природы отдельных предметов и явлений,
а образуются в сложном процессе объединения,
воссоединения этих предметов и явлений в единую целостность,
которая как таковая обладает уже новыми, интегратив-
ными качествами. «Новое качество, — пишет В. П.
Кузьмин, — возникающее как продукт интеграции,
соединения в единое целое многих элементов, дает нечто
большее, чем сумма частей, оно отражает некие
кооперативные свойства данного множества явлений и
представляет собой определенность надиндивидуальную»^^.
Данную реальность составляет уже не то природное
или социальное, что можно выделить отдельно в
качестве причины данных явлений, а совокупность этих же
явлений, кооперативная общность, конкретная система
взаимодействия, в которой всеобщая интегрированность
выражается в особенном, существует через отдельные
явления. Способ деятельности этой общности и
становится основой, на которой зиждется интегральное системное
качество.
'^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 81.
2^ Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии
К. Маркса, с. 81.
264

Маркса занимает вопрос о том, что же означает
приравнивание совершенно несравнимых между собой по
природным свойствам вещей и почему определенное
количество одного товара обменивается на
определенное количество другого товара? И если буржуазные
экономисты заняты преимущественно количественной
стороной этого равенства, то Маркс ставит вопрос о том
логическом пространстве, внутри которого можно
количественно сравнить обмениваемые товары. «Что
касается стоимости вообще, — пишет Маркс,— то
классическая политическая экономия нигде прямо не проводит
вполне отчетливого и сознательного различия между
трудом, как он выражается в стоимости, и тем же самым
трудом, поскольку он выражается в потребительной
стоимости продукта. Фактически она, конечно, проводит
это различие, так как в первом случае рассматривает
труд с количественной, во втором — с качественной его
стороны. Но ей и в голову не приходит, что чисто
количественное различие видов труда предполагает их
качественное единство или равенство, следовательно их
сведение к абстрактно человеческому труду»^^.
Сведение всех товаров к единому качеству —
заключенному iB них труду — позволило Марксу проанадизиро-
вать все процессы экономического движения, выявить
сложные и многоплановые процессы развития
экономических феноменов, положив в основу всей системы
рассмотрения категорий понятие стоимости как постоянно
присутствующего субъекта всех изменений. Если в
потребительной стоимости можно различить ее
природное качество и социальное качество, то в стоимости как
таковой все эти качества существуют воедино как
способы ее проявления (качества, зависящие от уровня
общественного производства и потому являющиеся
выразителями совокупного общественного труда). Данный
уровень качества товаров совершенно не зависит от
природного качества товара, а регламентируется лишь
всей системой товарного обращения. «...Таинственность
товарной формы, — писал Маркс, — состоит просто в
том, что она является зеркалом, которое отражает
людям общественный характер их собственного труда как
2° Маркс /е.. Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 90.
265

вещный характер самих продуктов труда, как
общественные свойства данных вещей, присущие им от
природы; поэтому и общественное отношение производителей
к совокупному труду представляется им находящимся
вне их общественным отношением вещей. Благодаря
этому quid pro quo [появлению одного вместо другого]
продукты труда становятся товарами, (Вещами
чувственно-сверхчувственными, или общественными»^^
Социальное качество на уровне стоимостных
отношений товаров, т. е. системное качество, уже не может
быть выведено из существования вещи, товара как
такового, а навязывается всей системой обращения товаров,
зачастую приобретая совершенно немыслимые формы.
Теперь товар предстает как сложное сочетание
природного качества, социального качества первого порядка и
системного качества (социального качества второго
порядка). Между этими качествами образуется строгая
субординация, в результате природное качество, ранее
бывшее внутренней определенностью вещи, становится
лишь формой существования социального качества, а
это извне привнесенное качество становится
действительным содержанием вещи. В то же время оказывается,
что социальное качество вещи зависит, в свою очередь,
от некоей «общественной системы» (труда), которая
вообще не имеет никакой материальной формы, и лишь
как деятельность переходит от одних форм
существования в другие. При анализе сферы экономических
явлений стало ясным, что высшим качеством товара
является его качество быть стоимостью, т. е. системное
качество, куда как снятые моменты входят материальное
бытие товара и его потребительная стоимость.
«Потребительная стоимость и меновая стоимость, — пишет
Маркс, — хотя и соединены непосредственно в то.варе,
столь же непосредственно находятся вне друг друга»^^.
Двойственность труда, заключенная в товаре, в
конечном счете приводит к обнаружению двух «ипостасей»
товара, и если с потребительной стоимостью все ясно,
поскольку она связана с непосредственными свойствами
вещей и условиями их потребления, то в случае меновой
стоимости все гораздо сложнее, поскольку она выража-
^^ Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 82.
^2 Там же, т. 46, ч. II, с. 394.
266

ет более глубокое качество — стоимость как затрату
общественно необходимого рабочего времени.
Природное качество здесь снимается в социальном качестве
потребительной стоимости и одновременно фигурирует в
разряде меновой стоимости, являющейся выразителем
интересов стоимости. По мере развития капитализма
эта взаимозависимость антагонизмов — потребительной
стоимости и стоимости — выступает все более
усложняющимся процессом взаимопревращения потребительной
стоимости и стоимости со все более увеличивающимся
числом опосредствующих звеньев, развиваясь от
простого товарообмена к товарно-денежному обращению, а от
него — к товарно-капиталистическому обращению, и
включает в себя в качестве опосредствующего звена
вначале деньги, затем рабочую силу и т. д.
И при исследовании такого опосредствующего
различные виды стоимостей звена, как деньги, Маркс во
всем блеске применяет открытое им методологическое
значение качества как системы определений. Природно
представ в качестве золота как всеобщего эквивалента,
деньги выполняют свои функции как меры стоимости в
качестве идеальных денег, как средства обращения и
средства платежа — в качестве денежных знаков,
металлических знаков, ассигнаций; в качестве сокровищ и
мировых денег они выражают свое высшее системное
качество — быть аккумулятором общественно
необходимого рабочего времени, общественного труда. Именно
здесь, в этой способности генерировать общественные
затраты и выявляется высшее системное качество
денег — выражать общественное целое, всю систему.
Маркс писал: «Весь холст на рынке функционирует как
один тавар, каждый кусок его — только как
соответственная часть этого одного товара... И в самом деле,
стоимость каждого индивидуального аршина есть лишь
материализация некоторой 1части того общественного
труда, который затрачен на все количество аршин» ^^.
Одной из наиболее ярких иллюстраций учения
Маркса о природе системного качества является развитая им
проблема физического и морального износа машин.
Предельно четко выявляются границы
естественно-природного старения техники (связанного с так называемой
3^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 117.
267

механической усталостью металла и изменением
эксплуатационных качеств машин) и социального процесса
(морального износа техники, не имеющего отношения к
физическому состоянию машин), т. е. системного
качества, лежащего в совершенно иной плоскости, нежели
естественно-производственные показатели машин,
«...Кроме материального износа, — пишет Маркс, —
машина подвергается, так сказать, и моральному износу.
Она утрачивает меновую стоимость, по мере того как
машины такой же конструкции начинают
воспроизводиться дешевле или лучшие машины вступают с ней в
конкуренцию. В обоих случаях, как бы еще нова и
жизнеспособна ни была машина, ее стоимость
определяется уже не тем рабочим временем, которое фактически
овеществлено в ней, а тем, которое необходимо теперь
для воспроизводства ее самой или для воспроизводства
лучшей машины. Поэтому она более или менее
утрачивает свою стоимость»^^.
Системное качество нельзя выделить
непосредственным обращением к предмету, его структуре и
функциональному качеству. Системное качество лежит за
пределами собственной определенности предметов,
выражая свойства общности данного круга явлений.
Стоимость товаров как их системное качество никак не может
быть обнаружена в самих предметных качествах
товаров, в нее не входит ни один атом «вещества природы»,
стоимость является сверхкачеством. «Вопреки этому
наивному представлению К. Маркс открывает нам
новый класс качеств, — пишет В. П. Кузьмин, — такие
сверхкачества, которые принадлежат не предмету, а
системе предметов и которые в предмете
обнаруживаются только в силу их принадлежности к данному
системному целому»^^.
Эти сверхкачества зависят уже от всеобщих опреде-
ленностей системы, совершенно отличных от природных
и функциональных качеств вещей самих по себе. Здесь
уже начинают играть основную роль характеристики,
базирующиеся на сращенности элементов в единое
целое, их кооперативности, стройных цепях взаимодейст-
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 415.
^ Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии
К. Маркса, с. 93.
268

ВИЯ и взаимоподчинения. Системное качество получает
теперь свою определенность как продукт совокупности
явлений данной сферы, результат объединенного
взаимодействия различных уровней общественного
производства и распределения, потребностей и целей обш^ества,
наличного уровня производства и производительности
труда и многих других уславий. Так, в случае с
вопросом о физическом и моральном старении техники
оказывается, что моральное старение машин как высшее
системное качество зависит уже не от состояния
отдельной машины, а от всего действующего парка техники.
А ведь совокупность машин обладает параметрами,
намного отличающимися от таковых отдельной машины
(сюда уже включаются эксплуатационные показатели
всей данной сферы, интегративные отношения всего
производства машин, учитываются и конъюнктурные
соображения мирового рынка и т. д. и т. п.).
Положенный в основу Марксовой методологии
системный подход наиболее ярко выявляется при анализе
органических систем и в первую очередь, естественно,
истории становления человеческого общества как
целостной системы, единого социального образования,
имеющего общие законы своего генезиса и
функционирования. Реализация Марксом единого подхода при анализе
столь сложных систем, как общественные, поиск
всеобщего обоснования существования этих систем представляет
собой немеркнущий пример эвристического
методологического анализа. Всеобщее значение
материалистической диалектики при анализе становления социальных
систем проявляется прежде всего в том, что в
результате его обосновывается роль природной субстанции в
качестве материальной основы существования общества,
основания, зависящего от социальных образований,
носителя Bbicujero системного качества.
Как первое условие существования человеческого
общества предстает труд, производство материальной
жизни. «...Мы должны прежде всего констатировать,—
писали Маркс и Энгельс, — первую предпосылку всякого
человеческого существования, а следовательно и всякой
истории, а именно ту предпосылку, что люди должны
иметь возможность жить... Итак, первый исторический
акт, это — производство средств, необходимых для
удовлетворения этих потребностей, производство самой
269

материальной жизни»зб. Благодаря труду существует
как само общество, так и «вторая природа», в среде
которой преимущественно функционирует общество з^.
Уровень развития производства и становится тем системным
качеством, которое, как лакмусовая бумажка,
определяет относительно самостоятельное существование всех
социальных образований, тем самым приобретая
значимость принципа методологического характера при
анализе и оценке функционирования автономных областей
общественной жизни.
Человеческое общество, первоначально зиждящееся
на естественно-природных основаниях, по мере
развития постепенно переходит от внешней, природной
обусловленности к преимущественной детерминации
собственными, социально-историческими причинами, к
растянутой на тысячелетия замене природно-вещных
отношений общественными отношениями. Конечно, природные
отношения всегда присутствуют на любых этапах
человеческой жизнедеятельности, но они в процессе
развития общества постепенно утрачивают первоначальную
роль, исходную заданность, становясь подчиненным
элементом во все более усложняющейся иерархии
природных, социальных и системных качеств.
«Общественные отношения в этом смысле представляют собой
преобразованную форму вещных отношений на том
уровне, на каком они вскрыты общественной совокупной
деятельностью людей на каждом крупном этапе ее
развития, фиксированные отношения вещей,
превращенных, положенных как система отношений людей друг к
другу»^^.
Коренной перелом, вызвавший превалирование
социально-исторической обусловленности над природной,
связан с нарождающимся капитализмом, отмеченным
промышленными революциями в области материального
производства, когда прежнее натуральное хозяйство с
его веками длившимся самообеспечением разлагается и
на смену прежним природным материальным
структурам общинного, рабовладельческого и феодального спо-
2^ Маркс /е., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 26.
^^ Там же, т. 42, с. 93—94.
^^ Абдильдин Ж. M.J Абишев К. А. Формирование логического
строя мышления в процессе практической деятельности. Алма-Ата.
1981, с. 124.
270

собов производства приходит всеобщий феномен — paj-
бочая сила, всеобщее разделение труда и тотальный
обмен. <^,..Наемный труд, — пишет Маркс, — в его
классической форме наемного труда, распространяющегося в
обществе во всю ширь и становящегося вместо земли той
почвой, на которой базируется общество... это — не что
иное, как перенесение наемного труда из городов в
деревню, т. е. распространение наемного труда по всей
поверхности общества»^^.
Благодаря всеобщности товарно-денежных отношений,
капиталистический способ производства приводит к
образованию такой новой качественной ступени в
эволюции общества, при которой в отличие от прежних форм
общества огромное значение приобретают факторы
общности, универсальности, производственной и
экономической взаимосвязи. Эта всепроникающая «система
всеобщей полезности» приводит к образованию нового вида
качества, внутри которого индивиды теряют свою
автономность, самостоятельность, становясь в силу
всеобщего разделения труда «винтиками» общественного
процесса. В оснО|Ванном на специализации и кооперации
производства капиталистическом обществе закономерно
возникает универсальная связь всех агентов
производства, образуя тем самым принципиально новую систему
качества, где каждый зависит от всех, а все — от
каждого. Буржуазное общество становится конгломератом
общественных связей, подчиненным одним и тем же
общественным законам, где каждое социальное образование,
как взвешенная частичка в этом сложном целом,
управляется согласно всеобщим закономерностям целого,
светя «монохроматическим блеском».
При анализе Марксом системного качества в
экономических явлениях общества исследование касается тех
всеобщих определенностей, которые возникают на
основе общественных отношений как результата
объединения, сочетания различных элементов общественного
производства и возникновения сложных, интегративных
отношений и качеств. Системное качество здесь
предстает как преимущественно совокупное качество,
результирующее различные компоненты единого общественного
производства и в силу этого выражающее всеобщую тен-
39 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 228.
271

денцию в объяснении данного процесса. Речь идет о так
называемых всеобщих условиях, в частности
производстве, которое характерно для всех форм человеческого
общества. Ясно, что абстрактного выявления этих
всеобщих закономерностей недостаточно для адекватного
объяснения существующих явлений, хотя учет данных
всеобщих условий и необходим для этого. Отмечая, что
«все исторические различия точно таким же образом
могут быть смешаны и стерты в общечеловеческих за-
конах»^^, Маркс утверждал, что существуют
определения, общие всем ступеням производства, но, оперируя
только этими так называемыми всеобщими условиями
производства, совершенно невозможно выявить
действительные, конкретно-исторические качества предметов и
явлений, обрисовать полноту и конкретную реальность
исследуемых процессов.
Специфическое качество. Недостаточность анализа
лишь всеобщих форм для раскрытия качественной
определенности исторически-конкретных процессов
производства необходимо приводит к постулированию
исследования, обращенного на процессы реальной
общественной жизни. «Политическая экономия, — пишет Маркс,—
имеет дело со специфическими общественными формами
богатства, или, точнее, производства богатства. Вещество
богатства, будь то субъективное, как труд, или
объективное, как предметы, служащие для удовлетворения
естественных или исторических потребностей,
представляется сначала общим для всех эпох производства... То
общее, что обычно говорится об этом, ограничивается
абстракциями, которые представляли некоторую истори-
^ческую ценность в эпоху первых опытов политической
экономии, когда формы еще с большим трудом
вышелушивались из вещественного содержания и с большим
напряжением фиксировались как подлинный объект
исследования. Позднее они становятся скучными общими
местами, тем более противными, чем больше они
выступают с претензией на научность>И^
Маркс часто говорил о «специфической логике
специфического предмета», равно как и В. И. Ленин часто
писал о «конкретном исследовании конкретного процес-
4<^ Маркс к., Энгельс Ф, Соч., т. 46, ч. I, с. 23—24.
*1 Там же, ч. II, с. 366—367.
272

ca». В этой связи ясно, что для адекватного
воспроизведения любого процесса необходимо рассматривать не
только его всеобщие параметры, системные качества,
зависящие от всеобщих условий, но и конкретную,
специфическую природу этого качества. Здесь познание как
бы возвращается к исходному определению качества как
внутренней определенности, специфичности данного
явления, выделению специфического качества, которое и
вычленяет исследуемый предмет из бесконечной цепи
совокупных вещей и явлений. Происходит своеобразное
отрицание отрицания, когда на более высокой ступени
анализа природы категории качества исследование
неминуемо приходит к пониманию качества как
внутренней определенности, специфического качества,
характерного только для данной ступени исследуемого процесса.
Познание, восходя от абстрактнейшего понимания
качества как внутренней определенности к более конкретным
характеристикам, конкретизируется во все новых
определениях, проходит через стадии анализа природных и
социальных, структурных и функциональных, системных
качеств и находит «свою истину» в дефиниции
специфического качества как одного из компонентов,
модификаций всеобщего содержания, обладающего помимо
всеобщих определений еще и достоинствами внутреннего
качества, конкретно-исторических форм внутренней
определенности. «Системному анализу, примененному
К. Марксом в «Капитале», — пишет В. П. Кузьмин,—
присущ один характерный методологический прием,
который, несомненно, весьма обогатил
материалистическую гносеологию. Существо его заключается в том, что
Маркс рассматривает одно и то же явление в двух
аспектах— с точки зрения его качественной природы и с
точки зрения его качественной специфики»^^.
Познание качества идет сообразно восхождению от
абстрактного к конкретному. По логике Маркса, вначале
рассматривается труд как всеобщность, абстрактность н
анализ идет по линии представления труда как простого
явления, которое является фактором, не зависящим от
любых общественных форм. Затем по мере
конкретизации труда он обрастает все новыми определениями,
демонстрирует свою двойственную природу -— труда кон-
^2 Кузьмин В. П. Принцип системности..., с. 98^
18-106 273

кретного, создающего потребительные стоимости, и
абстрактного труда, приравнивающего меновые стоимости.
Однако именно в эпоху развитого капитализма
происходит превращение абстракции в практически истинную:
товарно-капиталистическое производство представляет
собой классическую форму производства вообще,
превращающую труд в практически истинную абстракцию.
Абстрактный труд является специфическим
качеством труда. Если в абстрактном отвлечении всех видов
труда — первобытного, рабского, крепостнического,
наемного труда — абстрактный труд есть «вечное
естественное условие человеческой жизни», совокупность
общих характерных черт всякого труда, то в своем
системном специфическом качестве абстрактный труд есть
истина труда, высшее качество труда вообще, когда весь
конкретный труд обезличивается и становится формой
существования абстрактного труда, проявляющегося как
высшее специфическое качество труда. «Труд здесь, —
писал Маркс, — не только в категории, но и в реальной
действительности, стал средством для создания
богатства вообще и утратил ту сращенность, которая раньше
существовала между определенными видами труда.
Такое состояние в наиболее развитом виде имеет место в
самой современной из существующих форм
буржуазного общества — в Соединенных Штатах. Таким образом,
лишь здесь абстракция категории «труд», «труд вообще»
...этот исходный пункт современной политической
экономии, становится практически истинной. Итак,
простейшая абстракция, которую современная политическая
экономия ставит во главу угла и которая выражает
древнейшее отношение, имеющее силу для всех форм
общества, выступает тем не менее в этой абстрактности
практически истинной только как категория наиболее
современного общества»'^^
Выявление специфического качества происходит как
реализация конкретно-исторического подхода,
выражающего логическое развитие предмета, когда вычленяются
действительно необходимые моменты существования и
функционирования данного конкретного целого.
Специфическое качество, вызванное необходимостью
конкретно-исторического подхода, обусловливает то действитель-
*з Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 41.
274

ное понимание существа вопроса, постижение его на
понятийном уровне, когда рассматривается подлинно
конкретная цепь становления и развития. Поэтому
специфическое качество предмета, явления воспроизводит
конкретную историю конкретного объекта, выделяет
важнейшие, узловые моменты развития данной системы
взаимодействия.
Без учета этого качества невозможно составить
адекватную картину развития определенного явления»
Так, в этом смысле представляют интерес трактовки
истории капитала. Согласно одной точке зрения,
рассматривающей капитал как «накопленный труд», его начало
лежит iB дебрях общинного строя. Если же его
представить как образование, приносящее новые деньги, то
капитал существовал уже в рабовладельческом обществе.
Такой, с позволения сказать, «исторический подход»
приводит к поискам начала существования капитала в
ранних исторических эпохах и свидетельствует об
отсутствии необходимого критерия оценки. При анализе
природы капитала буржуазные экономисты, стремясь
представить его как вечное, естественное отношение, не
вникали в специфическое качество капитала, которое
предопределено наемным трудом, капиталистическими
производственными отношениями, истерически
возникшими и уже потому преходящими, машинным
производством, приматом промышленного капитала перед
другими видами капитала и т. д. Маркс же показал, что
капитал возникает тогда, когда начинается эксплуатация
наемного труда, присвоение неоплаченной доли труда
рабочего. До этого момента речь может идти только об
исторических предпосылках появления капитала.
Поэтому специфическим качеством капитала оказывается его
способность быть самовозрастающей стоимостью на
основе эксплуатации наемного труда рабочих.
Маркс настаивал, что «объяснение, в котором нет
указания на differentia specifica (специфическое
различие.— Ред.), не есть объяснение»'^'^, и тем самым
сформулировал конкретно-исторический подход и
необходимость выявления специфического качества.
Вместе с тем, закономерно подчеркивая всю
важность специфического качества в выявлении природы
объекта исследования, необходимо иметь в виду, что
^* Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 229.
275

специфических качеств самих по себе, безотносительно к
системным качествам не существует. Признание
специфики того или иного явления без анализа общего,
системного качества, того, что их объединяет, было бы
рецидивом релятивизма, когда гипостазируется значение
особенных, автономных характеристик. Единство
системных и специфических определенностей проявляется
именно в диалектике, взаимодействии общего и
особенного, сочетании всеобщих и специфических
закономерностей. Степень взаимодействия системных и
специфических качеств так высока, что в литературе их
предлагают рассматривать как системные качества различного
порядка. «Тогда качества, которые мы определяли как
выражающие «качественную природу», будут
соответствовать уровню системных качеств «первого порядка»,—
пишет В. П. Кузьмин, — а качества, которые выражают
«качественную специфику», — уровню системных
качеств «второго порядка». Первые будут выступать на
поверхности явлений как функциональные, «отраслевые»,
предметные, вторые — как целостные,
системно-специфические и системно-интегральные»^^.
Одно- и многокачественность. Одной из важнейших
проблем внутри категориального содержания понятия
качества оказывается вопрос о соотношении одно- и
многокачественности. Диалектика их проявляется здесь
в том, что нельзя абсолютизировать эти
противоположные определения вещей, а необходимо раскрывать их
единство. В связи с этим Гегель говорил: «Хотя цветок
обладает многообразными качествами, как, например,
запахом, вкусом, формой, цветом и т. д., он все же —
единый цветок: ни одного из этих качеств не должно
недоставать на лепестке цветка; каждая отдельная часть
лепестка обладает также всеми отдельными свойствами,
которыми обладает весь лепесток. Точно так же и золото
содержит в каждой своей точке свои качества
нераздельно и неделимо»^^. На единство одно- и
многокачественности указывал также и И. Г. Чернышевский:
«Соединение совершенно разнородных качеств водном
предмете есть общий закон вещей»'^^.
*^ Кузьмин В. П. Принцип системности..., с. 108.
46 Гегель Г, В. Ф. Соч., т. 9, с. 30—31.
*^ Чернышевский Н. Г, Избр. филос. произведения. М., 1951,
т. 3, с. 187.
276

Известный пример, приведенный В. И. Лениным в
дискуссии о профсоюзах, говорит о том, что признание
многих качеств равнозначащими не приводит к
адекватному результату. Отвечая на эклектический лозунг
Бухарина о том, что профсоюзы есть и школа коммунизма, и
аппарат насилия, подобно стакану, являющемуся и
стеклянным сосудом и инструментом для питья, В. И. Ленин
замечал: «Но стакан имеет не только эти два свойства
или качества или стороны, а бесконечное количество
других свойств, качеств, сторон, взаимоотношений и
«опосредствовании» со всем остальным миром». Профсоюзы,
отмечал далее В. И. Ленин,—это «с одной стороны, школа;
с другой — аппарат, с третьей — организация
трудящихся; с четвертой — организация почти только
промышленных рабочих; с пятой — организация по производствам...
и т. д. и т. д.». Но ведь этот плюрализм не приводит к
вычленению качественной определенности профсоюзов.
«Никакого обоснования, никакого самостоятельного
анализа у Бухарина нет и тени,— писал ниже В. И. Ленин,—
чтобы доказать, почему надо взять первые две «стороны»
вопроса или предмета, а не третью, четвертую, пятую
и т.д... Не «с одной стороны, школа, с другой — нечто
иное», а со всех сторон.., профсоюзы суть школа, школа
объединения, школа солидарности, школа защиты своих
интересов, школа хозяйничанья, школа управления»^^
Это и будет основным, коренным качеством профсоюзов,
вокруг которого и возникают другие виды качеств.
Своеобразная иерархия, субординация качеств
подразумевается и в известном ленинском примере со
стаканом: «Если мне нужен стакан сейчас, как инструмент для
питья, то мне совершенно не важно знать, вполне ли
цилиндрическая его форма и действительно ли он сделан
из стекла» ^^. Сочетание актуальных и потенциальных
качеств одной и той же вещи, единство одно- и много-
качественности общим своим основанием имеет
диалектическое единство единичного, особенного и всеобщего в
объективных системах, движение как всеобщий атрибут
материи, проявляющийся на каждом структурном уровне
развития материи.
По мере развития предметов и явлений объективного
^ Ленин в. и. Поли. собр. соч., т. 42, с. 289, 291, 292.
^9 Там же, с. 289.
277

мира каждый объект вовлекается во все новые и новые
системы движения, где каждый раз предстает в новом
виде, подчиняясь логике функционирования новых
процессов, когда «исторически предшествующее»
превращается в «логически последующее». Поэтому,
естественно, одно и то же качество объекта существенно
модифицируется, меняет свое категориальное содержание^,
приобретает новые черты, становясь модификацией
новых процессов, возникших более поздно. Историчность
качеств предметов и явлений оказывается важнейшей
характеристикой их природы.
Особенно четко историческая смена качеств
зафиксирована Марксом при анализе им проблемы человека. На
первом этапе своей мировоззренческой эволюции, на
этапе революционного демократизма Маркс
интерпретировал человека абстрактным образом как внутреннюю
определенность, тождественную самой себе, не
изменяющуюся и постоянную: «Человек всегда остается
сущностью всех этих социальных образований...»^°,
независимо от отношения человека к семье, женщине, частной
собственности, государству и т. д. Но уже в то время у
Маркса пробивались ростки нового понимания человека
как находящегося, функционирующего в обществе:
«...Человек — не абстрактное, где-то вне мира ютящееся
существо. Человек — это мир человека, государство,
общество»^^
Первичным определением человека оказывается его
предметность, предметная деятельность, телесная органи-
зация^''^2. Здесь человек понимается как
антропологическая, природная сущность, направленная на добычу
средств к существованию и сама становящаяся ею.
Капиталистическое производство расщепляет человека
на природное и социальное, во главу угла ставит вопрос о
средствах к существованию: «Отчужденный труд
переворачивает это отношение таким образом, что человек
именно потому, что он есть существо сознательное,
превращает свою жизнедеятельность, свою сущность только
в средство для поддержания своего существования»^'^.
^° Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 264.
^* Там же, с. 414.
^^ Там же, т. 42, с. 125.
^3 Там же, с. 93.
278

Однако и сами природные, антропологические
характеристики человека оказываются не только моментами
качества человека, но и продуктами
социально-исторического развития. Как писал Маркс, <кобразование пяти
внешних чувств — это работа всей предшествующей
мировой истории». И ниже: «...Вся так называемая
всемирная история есть не что иное, как порождение
человека человеческим трудом, становление природы для
человека...»^^. Поэтому главным для человека
оказывается его социальное качество: «...Сущность «особой
личности» составляет не ее борода, не ее кровь, не ее
абстрактная физическая природа, а ее социальное качество, и
„.государственные функции и т. д., — не что иное, как
способы существования и действия социальных качеств
человека»^^. В работе «Экономическо-философские
рукописи 1844 года» Марксом раскрыта основополагающая
роль процессов опредмечивания и распредмечивания в
универсальном развитии индивида. В противовес Гегелю,
утверждавшему на основе своей идеалистической
концепции вечность и универсальность отчуждения продуктов
жизнедеятельности человека, Маркс уже здесь
показывает историчность отчуждения человека, которое
зиждется на всеобщности частной собственности. Утверждая
идею универсальности опредмечивания вместо вечности
отчуждения, Маркс писал об огромной роли фактора
опредмечивания в процессе реализации человека в
обществе, когда благодаря явлению утверждения, пола-
ганйя своей деятельной сущности человек превращается
в общественное существо, реализует свои внутренние
творческие потенции.
Именно на основе опредмечивания своих внутренних
сил индивид становится необходимым компонентом
общества, поэтому опредмечивание является всеобщим
условием для утверждения человека в обществе в
качестве его представителя. Благодаря опредмечиванию
общество и «производит богатого и всестороннего, глубокого
во всех его чувствах и восприятиях человека»^^. Другим
диалектическим процессом, в ходе которого человек
осваивает общечеловеческие закономерности существо-
" Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 122, 126.
^ Там же, т. 1, с. 242.
^ Там же, т. 42, с. 123.
279

вания и функционирования общества, является процесс
распредмечивания, присвоения, когда человек в своем
онтогенетическом развитии «повторяет» основные
филогенетические линии развития общечеловеческого опыта.
Данный процесс присвоения поэтому «надо понимать не
только в смысле непосредственного, одностороннего
пользования вещью, не только в смысле владения,
обладания. Человек присваивает себе свою всестороннюю
сущность всесторонним образом, следовательно, как
целостный человек»^-^.
В ходе преодоления абстрактного гуманизма «Союза
справедливых» и антропологического материализма
Фейербаха Маркс приходит к важнейшему выводу о примате
социального начала в человеке: «...Сущность человека
не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В
своей действительности она есть совокупность всех
общественных отношений»^^. В «Тезисах о Фейербахе» дана не
только критика антропологического принципа, но и
преодолено пассивное, абстрактное понимание человека.
В. И. Ленин в связи с этим указывал, что философы,
стоящие на позициях антропологического материализма,
«„сущность человека" понимали абстрактно, а не как
«совокупность» (определенных конкретно-исторически)
«всех общественных отношений» и потому только
«объясняли» мир, тогда когда дело идет об «изменении»
его, т. е. не понимали значения ,,революционной
практической дeятeльнocти**»^^.
Уже в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс
писали о явной недостаточности тезиса «всеобщей любви»,
абстрактного подхода к людям и критиковали теоретиков
«истинного социализма» за их филантропический
гуманизм (результат схоластического теоретизирования). В
«Нищете философии» Маркс утверждает положение об
исторической изменчивости человеческой природы и
провозглашает классовый подход к природе человека и
гуманистическому идеалу.
Признав всеобщее системное качество человека как
совокупности общественных отношений, Маркс делает
шаг вперед, определяя специфическое качество человека
^7 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 120.
^^ Там же, т. 3, с. 3.,
^9 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 53.
280

как продукта конкретно-исторических условий в работах
«Экономические рукописи 1857—1859 годов» и «Теория
прибавочной стоимости». Критикуя книгу А. Вагнера
«Учебник политической экономии», в котором
развивалась точка зрения на человека вообще как исходного
пункта анализа, Маркс утверждал: «...В качестве
исходного пункта следует принять определенный характер
общественного человека, т. е. определенный характер
общества, в котором он живет...» ^°. Человек есть продукт
совершенно определенного этапа исторического развития
общества, и потому этим определяется различие между
человеком как «политическим животным» у Аристотеля
и «эгоистичным индивидом» в XVIII в.
Историческое различение типов людей в разные
эпохи необходимо приводит к пониманию человека как
производительной силы, непрерывно развивающейся,
изменяющейся в ходе истории и являющейся
производной от исторически сменяющихся способов производства
и типов общественных отношений. Соответственно,
развитие производительных сил неизменно приводит к новой
постановке проблемы человека на каждом новом этапе;
и прогрессивность этой постановки, по Марксу,
полностью зависит от отношения к всестороннему развитию
человека. Он писал: «Отношения личной зависимости
(вначале совершенно первобытные) —таковы те первые
формы общества, при которых производительность
людей развивается лишь в незначительном объеме и в
изолированных пунктах. Личная независимость,
основанная на вещной зависимости, — такова вторая крупная
форма, при которой впервые образуется система
всеобщего общественного обмена веществ, универсальных
отношений, всесторонних потребностей и универсальных
потенций. Свободная индивидуальность, основанная на
универсальном развитии индивидов и на превращении их
коллективной, общественной производительности в их
общественное достояние, — такова третья ступень.
Вторая ступень создает условия для третьей»^^ Отмечая
необходимость возникновения этой третьей ступени,
когда произойдет превращение капиталистического
общества в коммунистическое, он писал о тенденции истори-
•0 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 376—377.
*^ Там же, т. 46, ч. I, с. 100—101.
281

ческого развития понятия человека как всесторонне
развитой личности: «...Развитие способностей рода ^:челО'
век», хотя оно вначале совершается за счет большинства
человеческих индивидов и даже целых человеческих
классов, в конце концов разрушит этот антагонизм и
совпадет с развитием каждого отдельного индивида...»*2.
В «Капитале», где проблема человека
рассматривается в аспекте олицетворения капиталистических
«экономических категорий», тем не менее содержатся важные
определения социальных типов общества на базе
функционирования капитала: «Если пролетарий в глазах
классической политической экономии представляет собой
лишь машину для производства прибавочной стоимости,
то и капиталист в ее глазах есть лишь машина для
превращения этой прибавочной стоимости в добавочный
капитал» ^^. В свете понимания человека как продукта
специфических общественных отношений, и прежде всего
производственных отношений, вырастает адекватное
представление о человеке и его месте в обществе в
зависимости от иерархии буржуазных отношений. Четко
вскрываются черты личности основных агентов
производства, равно как и апологетов буржуазии. С сарказмом
Маркс пишет об эволюции капиталиста, начиная со
времени первоначального накопления капитала, когда «в
благородной груди капиталиста развертывается
фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой
наслаждений», что приводит его к дилемме:
«растранжирить ли на шампанское весь прибавочный продукт,
выколоченный из негров-рабов, или же часть его снова
превратить в добавочное количество негров и земли»^^.
Анализ категории качества по мере ее развития
показал, что данное понятие является не внутренней
определенностью предмета, как это традиционно считалось, а
непосредственной или присущей ему определенностью.
Качество возникает и функционирует как система
непосредственных определенностей, отсюда ясно
принципиальное различие качества и сущности (поскольку в
последнем речь идет о системе опосредованных
определенностей).
^2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. II, с. 123.
«3 Там же, т. 23, с. 609.
" Там же, с. 607, 611.
282

Исследуя проблему одно- и многокачественности,
следует отметить, что здесь намечается переход к
понятию количества, потому что при наличии многих
качеств в предмете возникает задача познания этих
однопорядковых качеств, которые суть «многие одни»,
т. е. различные однокачественности. Появление этих
качеств предмета, которые при всем своем различении
все же оказываются однопорядковыми, вызывает
необходимость количественного измерения данных качеств, что
уже ставит проблему количества, т. е. следующей
категории диалектики. Последняя характеристика качества —
многокачественность — оказывается первой
характеристикой количества, что уже означает переход за границы
качественного отождествления и начало действия
количественных определенностей, т. е. количественных
соотношений и пространственных форм.

Глава 2
КОЛИЧЕСТВО
Количество представляет собой логическую категорию,
выражающую такие взаимоотношения вещей, которые
в известных пределах независимы от их специфической,
качественной природы и, стало быть, сохраняются
неизменными при замене одних взаимодействующих
элементов другими в процессе предметной деятельности
общественного человека. Таковым является, например,
отношение взаимно-однозначного соответствия,
установленное между элементами двух конечных множеств
(например, стульями в зале кинотеатра и зрителями),
независимо от того, что собой представляют эти элементы.
Поэтому мы можем одни элементы заменить другими, в
то время как отношения сохранятся неизменными.
В связи с этим Гегель называл количество внешней
определенностью вещи, безразличной по отношению к ее
бытию.
Количество существует прежде всего как отношение
между вещами. Не случайно Энгельс, определяя
предмет математики, говорит о количественных отношениях,
а у Гегеля количественное отношение представляет собой
высшую форму количественной определенности, где в
снятом виде содержатся характеристики «чистого» и
«определенного» количества.
Вещь не существует изолированно, сама по себе, вне
связей с такими же, как она, вещами. Определенность
вещи всегда обусловлена тем, ^то она является
представителем класса подобных вещей. Количество и
характеризует прежде всего не отдельные изолированные вещи и их
284

свойства, а отношения между вещами. Поэтому с точки
зрения количества безразлично, будут ли данные
предметы замещены какими-нибудь другими, лишь бы только
сохранились при этом их отношения.
С возникновением человеческого сознания
формируется и совершенствуется умение считать вещи, измерять их,
т. е. приписывать отдельным объектам различные
определенные количественные характеристики, точно
так же, как мы приписываем характер полезности
предметам, с которыми имеем дело («. . . Овце,— как заметил
по аналогичному поводу Маркс, — едва ли
представлялось бы одним из ее «полезных» свойств то, что она
годится в пищу человеку»^).
Однако нужно иметь в виду, что составить
представление о философской категории — это не только и даже
не столько дать дефиницию понятия. Любая дефиниция
не может быть принята за «окончательное» определение
категории, ибо она в конечном счете оказывается
ограниченной, представляющей собой какой-то «срез» понятия,
ограниченно выражая его процессуальный характер.
Любая дефиниция выступает в роли абстрактного
определения понятия. Действительное же определение есть
«развитие самого существа дела» 2. Главная задача при
этом заключается в выяснении причин и путей
формирования категории количества. Определить категорию —
это значит указать способ, с помощью которого эта
категория формируется в мышлении. Без рассмотрения
генезиса понятия количества в контексте предметной
деятельности, его соотношения с другими категориями (и прежде
всего категорией качества), а также общими
математическими понятиями этого сделать нельзя.
Вся предшествующая философская мысль в той или
иной степени соотносится с проблемой количества и
связанной с ней проблемой качества. Со стороны
теоретико-познавательной это — история поиска ответа на
вопрос: в чем причина способности человеческого
мышления выделять нечто постоянное, инвариантное,
общезначимое в сфере далеко не постоянной и не общезначимой
для разных людей — в сфере чувственного человеческого
опыта? Почему, например, длина в один метр для каждо-
» Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 378.
2 Там же, т. 20, с. 634—635.
285

го из индивидов есть одна и та же длина, а чувства и
представления каждого из них об одной и той же вещи
различны? И потом, то, что было найдено с помощью
рассуждения, оказывалось часто совершенно
противоположным тому, что дано человеку непосредственно при
восприятии объектов: «Числа, где они? Отделенные
пространством, обитают ли они сами по себе в небе идей?
Они не суть непосредственно сами вещи, так как вещь,
субстанция есть ведь нечто другое, чем число,— тело не
имеет никакого сходства с последним>^
С другой стороны, несмотря на существенные различия
между умопостигаемым миром и миром чувственно
воспринимаемых вещей, между ними обнаруживается и
поразительное сходство. Впервые на этот факт обратили
внимание пифагорейцы. В числах и числовых
соотношениях они обнаружили много сходных черт с явлениями
чувственно воспринимаемого мира, например с
соотношениями длин звучащих частей струн. Но почему это
происходит? Почему натуральный ряд чисел
обнаруживает соотношения, которым подчиняются и чувственно
созерцаемые вещи? Ведь люди, создавшие систему чисел,
вовсе не были озабочены тем, чтобы вложить в них
свойства, присущие конкретным материальным телам.
Пифагорейцы признали числа началами всего сущего.
Чувственные вещи стали рассматриваться как состоящие
из чисел. Непонятное и непостижимое число поднялось
здесь над своей собственной логической причиной —
категорией количества,— превратившись тем самым в
таинственную субстанциальную основу всего сущего.
Через всю историю философии красной нитью
проходит идея «расщепления» количества на две
составляющие: онтологические характеристики (пространственно-
временные формы, материя вообще) и способы их
выражения в науке, прежде всего в математике, с
помощью таких исходных понятий, как число и величина. Эта
идея терминологически выражалась различно: у
Аристотеля через противопоставление непрерывного количества
(линия, поверхность, тело, время, пространство) и
прерывного количества (число, слово); у Декарта — с
помощью понятия протяженности и математических
^ Ленин в. и, Поли. собр. соч., т. 29, с. 225.
286

понятий числа и велич1нны; у Гегеля — через понятия
«чистого» количества и определенного количества.
В разных философских системах предпочтение
отдается то онтологической, то конкретно-научной стороне.
В истории философии можно обнаружить тенденцию
отождествления количества как с его конкретно-научными
формами выражения, так и с субстанциальной основой
бытия — материей, а также с такими формами ее
существования, как пространство и время.
Впервые проблема взаимосвязи этих двух
компонентов ставится у Аристотеля. В отличие от пифагорейцев
Аристотель пытается сформулировать сущность
количества как особой философской категории, объем которой
шире объема понятий числа и величины: «Количеством
называется то, что делимо на составные части, каждая
из которых, будет ли их две или больше, есть по природе
что-то одно и определенное нечто. Всякое количество
есть множество, если оно счислимо, а величина — если
измеримо>И. Эта двойственность, не разъясненная
диалектикой взаимосвязи того и другого, по существу,
«снимается» Аристотелем его пониманием числа, величины и
множества как понятий, выводимых из понятия
«количество»: количество выступает общей основой этих понятий,
метафизической категорией. Тем не менее числу, величине
и множеству приписывается неравнозначная роль по
отношению к количеству вообще, ближе всего к
последнему стоит понятие «множество», затем следует понятие
«величина» и только потом — понятие «число». Что же
касается логического статуса, то в большей степени им
обладает понятие числа.
Количественная определенность всегда связывалась
с пространством и временем. И эту точку зрения разделял
даже Лейбниц, чья общефилософская установка, казалось
бы, противоречила такому воззрению. Количество как
философская категория вплоть до классической немецкой
философии выступала категорией сугубо онтологической,
и только у Канта и Гегеля она становится универсальной
логической категорией.
Если говорить о гносеологических причинах отождест-
вления количества с количеством материи и с формами ее
существования, то нужно обратить внимание на тот впол-
* Аристотель. Соч., т. 1, с. 164—165.
287

не реальный факт, что количественные отношения обычно
выявляются в такой процедуре, как измерение, которое
сводится в конечном счете к измерению пространственных
характеристик. «Независимо от того, касается ли
измерение длин, времен, масс, электрических токов, химического
сродства или чего бы там ни было еще, фактическое
содержание наблюдений состоит лишь из
пространственно-временных совпадений»^. Этим отчасти можно
объяснить живучесть рассматриваемой концепции и по сей
день, тем более, что и в социальных науках происходит
перевод любых измеряемых параметров на пространст-
|Венный язык. Однако, конечно, нельзя путать само
количество со способом его познания с помощью метода
измерения.
Но можно отметить и более глубокие социальные
причины такого отождествления. Общественная практика
Нового времени, строящаяся на функциональной
зависимости человека от мира производимых им вещей,
начинает постепенно преобразовывать и всю сферу
общественного сознания, ориентируя его на безразличный
к качественной особенности предметов способ восприятия
внешнего мира. Производимая вещь уже не
принадлежит производителю. Обмен результатами деятельности
происходит не непосредственно, а через посредство
присвоения товарных тел, которые оказываются ценными в
первую очередь не своими качественными
характеристиками, а тем, что могут быть обменены на другие вещи.
В этих условиях количество становится единственным
мерилом не только вещно-товарного, но и всего
материального мира. Не случайно, что Маркс, отмечая
ограниченность материализма Гоббса, пишет: «Чувственность
теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную
чувственность геометра. Физическое движение
приносится в жертву механическому или математическому
движению; геометрия провозглашается главной наукой»^.
Философское сознание этой эпохи отразило данный
факт достаточно определенно и ясно. Все тела стали
рассматриваться как лишенные качественных
характеристик, обладающие только одним-единственным свойст-
^ Борн М. Эйнштейновская теория относительности М. 19ß4,
с. 3"99.
^ Маркс /е., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 143.
288

вом — протяженностью: «По моему мнению, вся
испытываемая ими (сторонниками учения Аристотеля. —Авт,)
трудность в вопросе о материи происходит только от того,
что они хотят отличать материю от ее собственного
количества и ее внешней протяженности, то есть от ее
свойства занимать пространство... Но и они не должны
удивляться моему предположению, что количество
описанной мною материи не отличается от численно
измеримой субстанции и что я рассматриваю ее
протяженность и ее свойство занимать пространство не как
акциденцию, а как истинную форму и сущность» ^. Как
видим, Декарт решительно отказывает количеству
называться каким-то внешним свойством материальной
субстанции, а отдает ему самому сущность субстанции —
ее «истинную форму». Такая точка зрения на количество,
отождествленная с пространственной протяженностью,
есть предельное выражение механической позиции.
Неслучайно поэтому совпадают взгляды на количество
дуалиста Декарта и материалиста Гоббса. Согласно
последнему, количество является таким свойством тела,
которое неотделимо от существования этого тела:
«Количество (только так может гласить определение)
есть определенное протяжение, или протяжение, чьи
границы установлены благодаря их месту или при
помощи сравнения»^.
Кризис представления, согласно которому количество
сведено к протяжению, фигуре и величине, как они нам
даны в созерцании материальных объектов, находит
свое выражение в философии Лейбница. С одной стороны,
Лейбниц соглашается с тем, что «величина и фигура есть
суть пространственные определения тела», равно как и с
тем, что «вовсе не невероятно, что материя и
количество — в действительности одно и то же» ^. С другой — он
понимает невозможность совместить активность
математического мышления, дающего богатейший
количественный материал, с куцыми определениями количества
через фиксированную в созерцании протяженность тел
природы. Поэтому, полемизируя с Ньютоном (в
переписке с С. Кларком) и с Локком в «Новых опытах о челове-
^ Декарт р. Избр. произв. М., 1950, с. 196.
^ Гоббс. Избр. соч., с. 97.
® Цит. по: Гегель Г. В, Ф. Наука логики, т. 1, с. 261.
19-106 289

ческом разуме», Лейбниц отстаивает идею активной
самостоятельности функционирования количества в
мышлении в форме количественных соотношений. Так
что, как говорил Фейербах, «.. .телесная субстанция для
Лейбница уже не только протяженная, мертвая, извне
приводимая в движение масса, как у Декарта, а в
качестве субстанции имеет в себе деятельную силу, не
знающий покоя принцип деятельности» ^^. Приведя эти слова
Фейербаха, ниже В. И. Ленин замечает: «За это, верно, и
ценил Marx Лейбница, несмотря на его, Лейбница,
«лассалевские» черты и примирительные стремления в
политике и религии» ^\
Вместе с этим Лейбниц резко возражает против того
представления, согласно которому пространство и время
суть соответственно «чистая» протяженность и «чистая»
длительность. Он прекрасно понимает, что
количественные характеристики пространства и времени всегда
выражаются через отношения. Но раз есть отношения,
то что-то должно соотноситься в мире реальных тел и
явлений. «Я настаиваю на том,— пишет Лейбниц,— что
протяжение есть не что иное, как абстракция, и требует,
чтобы было нечто протяженное... Оно даже
предполагает нечто предшествующее в .. . субъекте, некоторое
качество, атрибут, натуру... которая вместе с субъектом
расширяется, распространяется, продолжается.
Протяжение есть распространение этого качества, или этой
натуры; например, в молоке мы находим протяжение или
распространение белизны, в бриллианте — твердости, в
теле — вообще протяжение, или распространение
материальности» ^^.
Рационалистическая установка Лейбница направлена,
с одной стороны, на объективирование количественных
«продуктов» мышления индивида, с другой стороны, на
обоснование «законности» самостоятельного развития
этих продуктов под эгидой математической науки, на
обоснование философской значимости «универсальной
математики». Поэтому неслучайно, утверждая связь
пространства и времени с материей, а вернее, постулируя
эту связь, Лейбниц считает, что пространство — это не
^° Цит. по: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 68.
" Там же.
»2 Лейбниц Г, В. Соч. М.. 1982, т. 1, с. 393—394.
290

протяженность (в декартовском смысле слова), взятая
сама по себе и отождествленная непосредственно с
материей. Пространство и время для него — это свойства,
атрибуты материи, но не сама материя. Причем это
такие свойства, которые дают возможность выхода за
рамки материальной субстанции в сферу психически-
идеального, в сферу логико-количественных отношений
математики. «Если пространство считать свойством, то
оно приводит к моему взгляду, согласно которому она
является порядком вещей, а не чем-то абсолютным»^^.
И вот вывод: «Пространство и время... имеют свое
супдествование лишь в истинности отношений, но отнюдь
не в какой-то абсолютной реальности»^'^. Здесь и
возникает проблема объяснения соотнесенности материальной
субстанции (материи как протяженности) с продуктами
деятельности монад в сфере количественных отношений.
Мало того, «политеизм монадологии» Лейбница обязан
был каким-то образом объяснить факт обпхезначимости
этих идеальных продуктов их деятельности. Не видя
выхода из тупика этого двойного противоречия
(объективность и субъективность, общезначимость и
индивидуальность), Лейбниц и вводит понятие «предустановленной
гармонии».
Трансцендентальный идеализм родоначальника
классической немецкой философии послужил причиной
того, что политеизм Лейбница, претерпев изменения,,
обернулся в монотеизм единого синтезирующего начала
процесса познания, основанного на категории
«количество». Пространственно-временная характеристика
количества при этом И. Кантом полностью сохранена. Только
она теперь выступает в виде логической категории (т. е.
как достояние мышления каждого индивида), с помощью
которой осуществляется переход от качественного
многообразия чувственного опыта к понятию как
синтезирующему результату «чистых форм чувственности» —
пространства и времени. Пространство и время как количество
есть, следовательно, субъективные формы мышления,
объективированные их априорным (не зависящим от
чувственного опыта) характером. В основу такой
объективизации Кант кладет общезначимый характер основных
*з Полемика Г. Лейбница с С. Кларком. Л., 1960, с. 55.
»* Там же, с. 80.
291

понятий математической науки: величины, изучаемой
геометрией (чистая форма созерцания—«пространство»),
и числа, изучаемого арифметикой (чистая форма созер,-
цания — «время»).
В отличие от аристотелевского определения
количества, где его части разъединены чгстнонаучными
представлениями, количество у Канта представляет собой нечто
единое, субстанциальное. Это и понятно, так как
количество в вышеуказанной кантовской трактовке выступает
элементом познавательной деятельности индивида, а не
конечным результатом научного познания, как у
Аристотеля. Упрекая философов древности в непонимании ими
сути мышления, Кант, в частности, пишет: «В
трансцендентальной философии древних есть еще один раздел,
содержащий чистые рассудочные понятия, которые, хотя
они и не причисляются к категориям, тем не менее
должны быть, по их мнению, приложимы к предметам
как априорные понятия... Эти мнимотрансценденталь-
ные предикаты вещей суть не что иное, как логические
требования и критерии всякого знания о вещах вообще;
в основу знания они полагают категорию количества, а
именно единство, множественность и целокупность, но
они должны, собственно, рассматриваться с точки зрения
содержания как принадлежащие к возможности самих
вещей, между тем как на деле ими пользовались только
в формальном значении как принадлежащими к числу
логических требований в отношении всякого знания и в
то же время неосмотрительно превращали эти критерии
мышления в свойства вещей самих по себе» ^^.
Такая постановка вопроса Кантом связана с разным,
даже противоположным пониманием задачи, которую
должна решать философия как наука. Все идеалисты до
Канта и все материалисты до Маркса пытались лишь
«объяснить мир», описать его в системе всеобщих понятий
(метафизических категорий), не ставя перед собой
задачи объяснить само мышление, с помощью которого
этот мир описывается. В такой постановке вопроса любая
метафизическая категория есть лишь нечто всеобщее,
присущее самим вещам материального мира, есть лишь
«свойство вещей самих по себе». Кант же ставит вопрос
иначе, глубже: что из себя представляет само мышление,
15 Кант И. Соч. М.. 1964, т. 3, с. 179—180.
292

способное производить науку как систему общезначимых,
необходимых и достоверных понятий о мире. Если в
докантовской философии категория количества
определялась частнонаучными ее формами и общими
представлениями, то кантовская философия требует объяснить сами
эти частнонаучные формы наличием в мышлении
априорного всеобщего понятия — категории количества.
Обращение к понятиям математической науки, из которых
предшествующая ему философия черпала определения
метафизической категории «количество», приводит Канта
к противоположному выводу о роли пространственно-
временной характеристики бытия: «Пространство и
время —вот те созерцания, которые чистая математика
полагает в основу всех своих познаний и суждений,
являющихся сразу — и аподиктическими и
необходимыми»
16
Пространственно-временная характеристика бытия в
критической философии Канта — это достояние рассудка,
чья синтезирующая деятельность, направленная на
эмпирические факты чувственного опыта, образует
продукты в форме понятий математического естествознания.
Если пространственно-временная характеристика
материальной субстанции в докантовской философии
выступала в роли обобщающего и конечного результата
частнонаучных определений или форм наличного
математического знания, то в кантонской, напротив, она
является исходным пунктом деятельности рассудка по
производству количественных отношений как системы частно-
научных определений или форм математического знания.
Таким образом, метрика пространственно-временного
континуума всегда составляла субстанциональную основу
категории количества вне зависимости от того, как само
количество понималось и рассматривалось: на
онтологическом уровне или на уровне логическом, как у Канта.
Подобное понимание количества сохранилось и до
наших дней. Обнаруженные в XX столетии отношения,
не сводимые к пространственно-временным
характеристикам, но тем не менее описываемые математически
(математизация биологии, экономики, социологии и др.)> к
сожалению, не послужили толчком к размышлениям
по поводу устоявшихся представлений о количестве. И со-
^б Кант И, Пролегомены. М.; Л., 1934, с. 147.
293

временные критики процесса математизации,
предостерегающие от ошибок механицизма, и его пропагандисты,
ратующие за использование математических методов в
различных областях знания, сходятся в одном:
количественные методы исследования в различных областях
знания применимы лишь при изучении механической
формы движения, т. е. пространственных перемещений
тел, протекающих во времени. Разница состоит лишь в
том, что первые отождествляют математическое и
количественное, а вторые рассматривают процесс
математизации «новых» областей научного знания как выход
математики за рамки изучения традиционных количественных
отношений. Но ни те, ни другие не отказались от
отождествления количества с пространственно-временными
характеристиками.
В таком авторитетном источнике, как «Философская
энциклопедия», количество рассматривается как
«объективная определенность качественно однородных
явлений, или качество в его пространственно-временном
аспекте, со стороны его бытия в пространстве и времени.
Поскольку все явления в природе и человеческой истории
существуют в пространстве и изменяются во времени,
постольку они и могут рассматриваться как качественно
тождественные, т. е. со стороны лишь количественных
различий, а категория количество является
универсальной, т. е. логической категорией, необходимой ступенькой
познания действительности» ^^.
В этом определении количество представлено со
стороны его бытия в пространстве и времени и
фактически сведено к протяженности и длительности в физическом
пространстве и времени. Таким образом, «параметры»
категории количества исчерпываются пространственно-
временными характеристиками. Но в таком случае
количество не может выступать в качестве универсальной
категории, необходимой ступеньки познания
действительности. Первая часть вышеприведенной дефиниции, в
которой выделяется объективное содержание категории
количества, явно не соответствует ее определению как
универсально-логической категории во второй части.
Стоит ли поэтому удивляться, что после общей статьи
«Количество» в данной энциклопедии помещена статья
*^ Философская энциклопедия. М., 1962, т. 2, с. 552.
294

«Количество (в математике)» и что философское
определение количества оказалось уже по объему
«математического» количества.
Как мы уже говорили, в истерии философии можно
выделить тенденцию рассмотрения количества со стороны
его наличного бытия в научном познании. Количество
определяется не иначе, как только через те конкретные
научные формы, которые уже существуют в математике.
В таком случае на вопрос о том, что такое количество,
обычно указывают на понятия величины, числа,
множества и т. д. При этом, поскольку количество как
универсальная категория мышления фактически остается
необъясненной, возникают разногласия среди
сторонников такого определения, и прежде всего по поводу того,
стоит или не стоит относить к количеству кроме
указанных еще Аристотелем величины и числа современные
математические структуры и алгебраические категории?
Одни авторы считают, что «не стоит» и, даже полагая,
что современная математика перестала быть наукой о
количестве, в то же время сетуют, что при определении
категории количества недостаточно учитывается
материал математики. Они приходят к выводу, что «количество
в целом представляет собой единство моментов числа и
величины» ^^. Другие же авторы придерживаются
противоположной точки зрения. Так, С. А. Яновская
предложила расширить понятие количества и понимать под ним не
только числа и величины, а «вообще отношения,
отвлеченные от содержания и рассматриваемые с точностью до
изоморфизма» ^^. Некоторые авторы пытаются соединить
несоединимое. Так, С. Шляхтенко, разделяющий точку
зрения Яновской, согласен также с Б. М. Кедровым,
который понимает количество в широком философском
смысле. При этом С. Шляхтенко это согласие выражает
следующим образом: «Ведь никто не может помешать
Б. М. Кедрову определить содержание категории
количества более широко, и с его позиций будет неправильным
исключать структурные изменения из разряда
количественных (курсив наш.— Лет.)»20.
'^ Материалистическая диалектика. Т. 1. Объективная
диалектика. М., 1981, с. 163.
*^ Цит. по: Шляхтенко С. Г. Категории качества и количества.
Л., 1968, с. 58.
^ Там же.
295

Подобного рода разногласия могут быть преодолены
только в том случае, если в центре внимания окажется
категория количества до и независимо от сопутствующих
математических понятий. На наш взгляд, подход,
отождествляющий количество с математическими структурами
и алгебраическими категориями, и подход,
отождествляющий эту категорию с числом и величиной, одинаково
не приемлемы.
Философская категория количества, безусловно,
весьма тесно связана с такими общими математическими
понятиями, как число, величины, структура и т. д.
Рассматривать эту категорию без учета этой взаимосвязи
было бы неверно. Развитие математики оказывало и
оказывает существенное влияние на формирование и
развитие наших представлений о количественной
определенности действительности. Это только в гегелевской
философии игнорировались конкретные представления о
количестве в форме математических понятий, особенно
когда дело касается их действительного и специального
анализа.
Однако одно дело — признавать влияние
математических понятий на возникновение и развитие категории
количества и совсем другое — отождествлять их. И в связи
с нашим вопросом следует отметить один момент у
Гегеля: он впервые в истории философии четко осознал и
зафиксировал различие между философской категорией
количества и частнонаучными представлениями о
количественной определенности действительности путем
дифференциации «чистого» и «определенного»
количества. «Определенное количество, квант — прежде всего
количество с некоторой определенностью или границей
вообще—есть в своей совершенной определенности
число»^\ «Чистое количество» еще не имеет внутри себя
никаких границ, оно представляет собой некоторый
качественно однородный материал, «непрерывно
продолжающее себя внутри себя бесконечное единство» ^^.
Определенное же количество — это уже ограниченное
количество, хотя указание границы не означает
установления пределов количества вообще. Количество всегда
может выйти за указанные границы к другим границам.
2' Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 276.
" Там же, с. 257.
296

оставаясь определенным количеством. Количественная
бесконечность поэтому является одним из видов
определенного количества, принципом математического
мышления, основным принципом математической науки.
Другими видами определенного количества выступают у
Гегеля определенное количество как интенсивное, так и
экстенсивное. В первом случае определяется порядок
величины в потенциально неограниченном ряде, во
втором — граница дается как ограничение актуально
существующего множества. В математике в подобных
случаях говорят о порядковых и количественных числах.
Так, например, число «5» может быть представлено и
как точка на числовой оси (порядок) и как отрезок той
же оси (количество). Особенно большое значение имеет
различение порядка и количества в сфере бесконечного,
где различают порядковые трансфинитные числа
(ординальные) и количественные трансфинитные числа
(кардинальные).
Маркс также отличал количество как философскую
категорию от понятия величины. Трактуя количество как
некоторый абстрактный момент действительности, а
величину как тем или иным способом ограниченное
количество, Маркс отмечает, что величина определенной
товарной стоимости определяется количеством
труда или рабочего времени, общественно необходимого
для ее изготовления. Причем одно и то же количество
труда может выражаться в самых разных количествах
продуктов и величинах меновых стоимостей, ибо рабочее
время одной и той же производительности может
включать в себя труд самой различной производительности.
Поэтому количество труда лишь находит свое выражение
в величинах стоимости, никогда не отождествляясь
полностью с ними 23. Интересно, что и терминологически
Маркс здесь поддерживает Гегеля: «Как стоимости, все
товары суть лишь определенные количества (курсив
наш. — Авт.) застывшего рабочего времени», —
заявляет он ^^.
Математические структуры можно рассматривать
как разновидность определенного количества, не
известного математике XIX в. Ограничение . количества здесь
происходит путем указания одного или нескольких отно-
2^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 174.
2* Там же, т. 23, с. 48; т. 13, с. 16.
297

шений, в которых находится множество элементов
произвольной природы. Эти отношения могут быть
самыми различными. Бурбаки выделяют три типа
структур: алгебраические структуры, где рассматриваются
отношения между тремя элементами, которые однозначно
определяют третий элемент по двум первым; структуры
порядка (типа «X меньше или равно У»); топологические
структуры, где находят математическое выражение
интуитивные понятия окрестности, предела и
непрерывности. Далее, на данное отношение накладывается
определенное ограничение, которое задается аксиомами
рассматриваемой структуры. Построение теории данной
структуры в этом случае сводится к выведению
логических следствий из принятых аксиом.
Нет двух количеств: математического и философского.
Но есть философский аспект в освещении
количественной определенности действительности и математический,
которые отнюдь не тождественны. Математика, имея в
качестве своего предмета исследования количественные
отношения действительности, рассматривает их,
накладывая определенные ограничения на изучаемую
предметную область. Поэтому хотя понятия числа и величины и
есть выражение количественной определенности
действительности, они не отражают всех количественных
отношений. Поскольку математика не может сразу охватить
всю количественную определенность действительности,
то любая форма ее выражения не будет тождественна
количеству как таковому. Именно поэтому в математику
вводятся не только понятия числа и величины, но и
множества, структуры, алгебраической категории,
функтора и др.
Наиболее крайнее выражение критикуемая точка
зрения находит в различных позитивистских
направлениях в области философии. Для позитивизма характерен
уход от философской категории количества; такой
категории, утверждает он, фактически нет. В крайнем
случае позитивисты признают лишь термин «количество»
в качестве синонима понятий числа и величины ^^.
Позитивизм не может в силу своей природы подняться на
категориальный уровень и застревает на уровне
конкретно-научного знания. В рамках позитивистской традиции
2^ Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971.
298

не может быть осознано, что частнонаучные продукты
своей деятельности человек получает только с помощью
философских категорий.
Понятия, которыми оперирует математика, являются
особыми идеальными формами освоения
действительности в ее количественных характеристиках.
Отсюда понятно, что реально отражение человеком
действительности сквозь призму категории количества
реализуется в математических понятиях, специфически
характеризующих эту науку. Если не понята природа
количества, то не будет понята и природа самих
исходных математических понятий. Благодаря этой категории
в математику вводится вся система категорий
диалектики. Так же, как, по Марксу, «земельная рента не может
быть понята без капитала», так и математическое
отношение не может быть понято без количества как
логической категории. Количество есть та универсальная
категория, двил^ение которой порождает
соответствующие количественные понятия. Будучи определенными,
количества сами выступают в роли частных определений
своего источника —того же количества.
Чувственно-предметная деятельность человека,
направленная на преобразование количественного
многообразия предметов и явлений окружающего мира,
формирует человеческое сознание количества за счет
вычленения в этой деятельности повторяющихся, инвариантных
отношений. Поэтому представлять дело так, что, мол,
сначала возникло сознание, а только потом категории
мышления, неверно в принципе. Категориальная
структура человеческого мышления, в том числе и категория
количества, формируется вместе и нераздельно с
формированием человеческого сознания в контексте активной
и целенаправленной предметно-практической
деятельности человека. Категориальная структура мышления не
априорно задается человеку, а формируется
сначала в горниле непосредственной материальной
предметной деятельности, а затем и с помощью усвоения
мышлением индивида тех определений, которые опред-
мечены в языке и зафиксированы в науке.
Число, величина, структура — это осознанная и
выраженная в языке количественная определенность, это
понятия, которые в языковых формах опредметились в
наличном знании (обыденном или раучном), стали его
299

достоянием и тем самым превратились в частные формы
определения самого количества как логической
категории; в «конечный его пункт».
С другой стороны, категория количества со временем
начинает пополняться теми продуктами своего
собственного движения, которые «отпочковались» от нее в
виде частнонаучных понятий, получили развитие в сфере
математики и стали оказывать обратное активное
влияние на свое основание. Количество обогапхается теми
определениями, которые выступают в форме
фундаментальных математических понятий. Система этих
особенных определений и обогапцает содержание категории
количества.
Достижения современной математики развивают наши
представления об определенных типах количества,
позволяют понять, что количество может выступать не только
в такой форме спецификации, как число и величина, но
и в таком виде, который может быть описан на языке
абстрактных структур и алгебраических категорий. Тем
самым развиваются и обогащаются наши представления
о конкретных типах количественных отношений. Но это
обогащение не устраняет основную характеристику
количества — его относительную независимость от качества.
Тенденция определять количество путем сведения его
к конкретно-научным понятиям (например, числа или
величины) привела к тому, что некоторые современные
авторы стали отрицать органичность этой категории для
современной математики — той науки, которая
традиционно считалась количественной. Логика, которая ведет к
подобным рассуждениям и выводам, весьма прозрачна.
Сначала количество отождествляется с каким-то одним
или несколькими математическими понятиями, а затем
те понятия современной математики, которые не
повторяют в чем-либо традиционно известных, объявляются
неколичественными. Далее, последнее положение
«обобщается» и в результате оказывается, что взгляд на
математику как науку о количественных отношениях
объективной реальности является результатом
неосведомленности о действительном положении дел.
Ситуация, которая здесь складывается, весьма
напоминает положение вещей в естествознании в начале XX
столетия, которое было блестяще проанализировано
300

в. и. Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме».
Как известно, отождествление категории материи с
физическим понятием вещества привело после открытия
радиоактивности к отрицанию самой материи как
объективной реальности. И так же, как в физике, тогда
заговорили об исчезновении материи, которая выступает в ней
как вещество, так и в современной математике делается
вывод об исчезновении количества из математики, к
которой со времен Аристотеля оно было привязано
понятиями числа и величины. И так же, как и тогда, этому
выводу предшествовало научное открытие (в математике
были выявлены новые типы количественных отношений
в виде различного рода абстрактных структур —
алгебраических, топологических, порядка — и их различные
комбинации).
Вспомним в связи с этим известное определение
объекта математики, данное Ф. Энгельсом. То, что
продукты деятельности мышления с помощью категории
количества «оседают» в математике и получают в ней
развитие по присущим математическому мышлению
законам, не вызывает сомнения. Этот факт
зафиксирован Энгельсом следующим образом: «Чистая
математика имеет своим объектом пространственные формы н
количественные отношения действительного мира, стало
быть — весьма реальный материал. Тот факт, что этот
материал принимает чрезвычайно абстрактную форму,
может лишь слабо затушевать его происхождение из
внешнего мира. Но чтобы быть в состоянии исследовать
эти формы и отношения в чистом виде, необходимо
совершенно отделить их от их содержания, оставить это
последнее в стороне как нечто безразличное» ^^,
Здесь подчеркивается материалистическое
происхождение понятий математической науки с учетом
исторического характера развития математики, определяется
характер этих понятий и тем самым преодолевается
ограниченность декартовско-механистической тенденции.
И поскольку «действительный мир» не может быть
сведен к механической его картине, постольку и
количественные отношения не могут быть сведены к отражению
пространственных форм физико-механической
реального Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 37.
301

сти. Ф. Энгельс своим определением предмета
математики снимает возможность сведения количественных
отношений к традиционно известным понятиям величины
и числа, выражающим пространственно-временную
характеристику материальной субстанции.
Казалось бы, мнение Энгельса по данному вопросу
четко определено; тем не менее он оказался непонятым.
Так, исходя из того, что Энгельс якобы отождествляет
количественные отношения с
пространственно-временными характеристиками, некоторые авторы решили
«расширить определение» Ф. Энгельса с учетом «современных
достижений в области математики». Еще в 1957 году
ими было указано на необходимость расширить
определение Энгельса и сформулировать его так, что предметом
математики являются пространственные формы и
количественные отношения действительного мира, «а также
такие отношения действительного мира, такие структуры,
которые подобны первым или вторым» '^'^, Можно было не
касаться отмеченной работы, если бы многие
последующие публикации не приняли этого «усовершенствования»
как факта, не требующего доказательства. Вот что,
например, можно прочесть по вопросу о предмете
математики спустя двадцать лет после выхода упомянутой работы:-
«Существует хорошая традиция исходить в этом вопросе
из определения, которое дано Ф. Энгельсом... Однако
современные, наиболее развитые математические теории
непосредственно имеют дело уже с так называемыми
абстрактными структурами (Н. Бурбаки и др.)> так что
современная математика чаще всего определяется как
наука о «чистых», абстрактных структурах...
Приведенные два определения (Энгельса и Бурбаки. — Авт.)
вполне согласуются друг с другом. Первое из них,
энгельсовское, на наш взгляд, отражает генетические
корни математики и соответствует состоянию науки
XIX в. Второе определение отражает современный
уровень знания и является более широким» ^в.
Эти авторы встали перед необходимостью
«расширить» данное определение, так как ошибочно сочли
Энгельса своим единомышленником, считающим, что
^^ Диалектический материализм и современное естествознание.
М, 1957, с. 208.
2^ Жуков Н. И. Философские проблемы математики. Минск, 1977,
с. 35.
302

количество сводится к числу и величине, а последние
отождествляются с пространственно-временными
характеристиками.
Некоторые авторы в этом вопросе занимают крайнюю
позицию и вообще отказываются от попыток связать
математику с какими бы то ни было определенными
свойствами действительности и рассматривают ее только
с точки зрения тех функций, которые она выполняет в
процессе познания ^^.
Неумение вычленить предмет математики, определить
отношение ее к действительности принимает форму
воинствующего отрицания самой такой возможности,
обвинения всех подобных попыток в схоластическом
предрассудке. На самом деле выявление методологических
функций математики ни в коей мере не исключает, а
скорее даже предполагает выявление ее онтологического
аспекта. Во всяком случае ни в коей мере нельзя
согласиться с заявлениями такого рода: «Математика... не
может иметь своего отдельного предмета изучения.
Следовательно, характеризовать математику с помощью
предмета невозможно. И поэтому естественно
напрашивается вывод: для математики важно не то, :что
изучается, а то, как изучается» ^°.
А. Н. Колмогоров, однако, понимает количественные
отношения как характеризующиеся лишь своим
безразличным отношением к природе предметов, которые они
связывают. При таком понимании количества
оказывается, что «изучаемые математикой отношения всегда
являются количественными» ^\ а всякие разговоры о
неколичественных разделах современной математики
основываются на отождествлении количества с числом и
величиной. Анализируя процесс развития предмета
современной математики, он приходит к выводу, что «в
результате как внутренних потребностей математики, так
и новых запросов естествознания круг количественных
отношений и пространственных форм, изучаемых
математикой, чрезвычайно расширяется. В него входят отно-
2^ Беляев Е. А., Киселева Н. А., Перминов В. Я. Некоторые
особенности развития математических знаний. М., 1975, с. 14—15.
^° Математизация знаний и научно-технический прогресс. Киев,
1975.
3» Колмогоров А. Н. Математика. — В кн.: БСЭ. М,, 1973, т. 15,
с. 474.
303

шения, существующие между элементами произвольной
группы, векторами, операторами в функциональных
пространствах, все разнообразие форм пространства
любого числа измерений и т. п. При таком широком
понимании терминов «количественные отношения» и
«пространственные формы» приведенное в начале статьи
определение математики (как науки о пространственных
формах и количественных отношениях
действительности.— Авт.) применимо и на новом, современном этапе
развития» ^2.
Иногда «действенность» энгельсовского определения
объекта математики, включающего указание не только
на количественные отношения, но и на пространственные
формы, пытаются использовать для обоснования точки
зрения, согласно которой предмет геометрии выходит за
рамки количественных исследований ^1 Однако на самом
деле пространственные формы есть не что иное, как
частный случай количественных отношений, что особенно
рельефно проявилось в процессе эволюции
геометрических представлений. После создания неевклидовых
геометрий и решающего шага, сделанного Гильбертом
в развитии аксиоматического метода и оснований
геометрии, стало понятным, что под такими объектами, как
«точка», «прямая», «плоскость», можно подразумевать
все что угодно, лишь бы это удовлетворяло
определенным аксиомам. Так, например, поскольку человеческое
зрение трехцветно, то любое цветовое ощущение можно
представить как сумму трех основных цветовых
ощущений: красного, зеленого и синего с определенными
интенсивностями. Это значит, что определенной
совокупности цветов соответствует некоторая совокупность точек
трехмерного пространства. Само пространство при этом
стало пониматься как множество произвольных
элементов с заданными отношениями между ними. Такое
обобщенное понимание пространства и предмета
геометрии ясно показывает количественный характер
изучаемых геометрией соотношений. Выделение
пространственных форм из общего класса количественных отношений
в этом случае можно оправдать желанием подчеркнуть
^2 Колмогоров А. Н. Математика, с. 476.
23 Материалистическая диалектика как общая теория развития:
Философские основы теории развития. М., 1982, с. 280.
304

специфику этих форм и относительную
самостоятельность геометрии среди других математических дисциплин.
Из всего многообразия свойств и отношений
действительности математика вычленяет лишь некоторую ее
часть, а именно — количественные отношения и
пространственные формы. Это составляет собственную
предметную область математики, ее специфическую реальность.
Изучение чисел, величин, математических структур,
алгебраических категорий и т. д. есть также изучение
количественных отношений действительности, поскольку
они все являются конкретными формами проявления
количества, нашедшими свое отражение в
математическом знании.
Структуры представляют собой уже освоенную часть
количественных отношений действительности,
вовлеченную в процесс теоретической символической
деятельности математика. Когда же говорят о количественных
отношениях, то характеризуют предельно широкий аспект
объективной реальности, который составляет предмет
математики в отличие от предмета других наук.
Математик не может выйти за рамки количественных
отношений, не изменив своего профессионального статуса, в то
же время он может выйти, например, за рамки
алгебраических структур и заняться топологией, не переставая
быть математиком. Математика остается именно
математикой, а не какой-то другой наукой при любых новых
и сверхсовременных открытиях не потому, что в этой
науке «царствует» дедуктивно-аксиоматический метод,
а потому, что предметом математики являются
количественные отношения действительности. Единство
математического знания имеет свое основание в активной
синтезирующей деятельности человека.
В этой связи необходимо заметить, что
распространенное широко выражение «применение математических
методов к сфере естественного и общественного знания»
(математизация) не отражает существа дела, во-первых,
потому, что количественные отношения, изучаемые
математикой, не составляют в своей тотальности всех
определений категории количества. Во-вторых, потому,
что количественные отношения должны соответствовать
рассматриваемой качественной области тех объектов,
которые являются предметом исследования
естественных, технических и общественных наук. В последнем
20-106 305

случае, следовательно, их надо еще определить из самой
качественно-определенной сферы этих наук. И если эт^1
количественные отношения уже изучены математикой,
то надо еще доказать их соотнесенность с этими
сферами. В этой связи правильно пишет математик Л. Д.
Кудрявцев: «Дальнейшие события показали, что без
развития экспериментальных и теоретических исследований
в какой-либо науке (например, той же экономике или
биологии) невозможно существенное продвижение
вперед за счет только применения математических
методов. Для построения содержательной
математической модели в экономике или биологии необходимо
знание экономических, и соответственно биологических
законов, нужны прежде всего содержательные
экономические или биологические гипотезы» ^^.
Достоянием математики становятся количественные
отношения не сразу и не все, а лишь те из них, которые
могут быть в настоящий момент помещены в ее
формально-логическую структуру. В этом случае они получают
свое самостоятельное развитие на базе
дедуктивно-аксиоматического метода. Те количественные отношения,
которые еще не вписались в
дедуктивно-аксиоматическую систему, могут считаться лишь наполовину
математическими: они пока еще находятся в сфере
естественного знания, функционируют в мышлении представителей
этих наук и не могут претендовать на роль «чисто»
математических понятий. Так обстояло дело с
основными понятиями теории вероятности (которые составили
содержание математической теории только после
создания А. Н. Колмогоровым ее аксиоматической системы).^
Так было и с понятием «производная» (которое стало
полным достоянием математики лишь после работ Де-
декинда и Коши, логически обосновавших это понятие).
В связи с таким пониманием процесса формирования
основных понятий математики «математизация» есть не
только конечный или промежуточный этап получения
«точного» знания, но и начальный этап осознания
качественно новых областей действительности с точки зрения
выявления их количественной организации.
Математизация, которая в условиях современной научно-техни-
'* Кудрявцев Л. Ц. Мысли о современной математике и ее
изучении. М., 1977, с. 27.
306

ческой революции приобрела особое значение и о
которой сейчас так много пишут и говорят, сама
возможна лишь потому, что все исходные понятия
математики есть результат процесса осознания единства
качественного многообразия, их «снятия» в количественных
отношениях.
Наконец, нельзя не остановиться еще на одном
«следствии» определения количества через сопутствую-
ш,ие математические понятия. Если обраш^ение к
современным достижениям математики без выяснения
действительной природы количества заставляет говорить
об исчезновении этой категории, то к несколько иному
результату приводит абсолютизация аристотелевского
определения. Действительно, если не обращать внимания
на достижения математики XX века и при этом считать,
как, например, В. В. Агудов, что аристотелевская
дефиниция представляет из себя «законченное определение
количества» ^^, то открывается простор для введения
«новых философских категорий» и тем самым для
«творческого развития марксистской диалектики».
Согласно логике представителей этого направления,
поскольку математика постоянно поставляет
человеческому мышлению все новые и новые понятия, далеко
выходящие за рамки понятий числа и величины, то
остается лишь два выхода из данной ситуации: либо
постоянно «совершенствовать и уточнять»
аристотелевское определение количества, вводя в него новые
«современные» математические понятия, либо
отказаться от уточнений и расширений, признать его
(аристотелевское направление) законченным и расширить уже
тогда саму систему категорий диалектики. Например,
ввести понятие «структура» как философскую категорию,
показав ее нетождественность «числовой величине».
За поддержкой В. В. Агудов обращается к Гегелю,
следующим образом толкуя его понимание количества:
«Гегель поясняет, что количественные изменения — это
не только те изменения, которые безразличны по
отношению к «качеству», но прежде всего такие изменения,
которые представляют собой увеличение или
уменьшение чего-либо. Само же «количество» — это не только
^ Агудов В. В. Место и функция «структуры» в системе
категорий материалистической диалектики. М., 1979, с. 102.
307

то, что относительно безразлично к «качеству», но также
одновременно и то, что может быть выражено
числовыми величинами» ^^.
Другими словами, автор хочет доказать, что Гегель
сводит понятие количества к численному значению
некоторых величин, способных уменьшаться или
увеличиваться (например, объема, веса, интенсивности и т.д.).
Но это в корне неверно, ибо противоречит всей
диалектической концепции Гегеля при выведении категорий
друг из друга. Количество у Гегеля выступает всеобщей
логической формой снятого качества и не сводится к
обыденному о нем представлению как о чем-то
изменяющемся и определенном. Количество, будучи количеством
вообще или «чистым» количеством, не может быть
сведено к «определенным» количествам типа числа или
величины. Гегель поэтому и пишет, что «величина не
подходит для обозначения количества постольку, поскольку
она преимущественно обозначает определенное
количество» ^^. И совершенно неоправданно при ответе на вопрос
о количестве просто сослаться на следующее
высказывание Ф. Энгельса: «.. .Невозможно изменить качество
какого-нибудь тела без прибавления или отнятия
материи либо движения, т. е. без количественного
;изменения этого тела» ^^. Он здесь говорит не о
количестве как философской категории, а о том, что
воспринимается с помощью этой категории. Воспринимаются
же^с ее помощью количественные изменения
материальной субстанции, которые мы можем рассматривать как
количественные только с помощью категории количества.
Ситуация осложняется тем, что сам термин
«структура» имеет два различных значения. В первом
случае он означает способ организации элементов в
целостную систему, относительно устойчивое явление
единства элементов системы; во втором — связывается
с закономерностями, устанавливаемыми
математическими дисциплинами, и означает множество неспецифици-
рованных элементов с заданными отношениями между
ними, удовлетворяющими некоторым условиям, Напри-
3Ö Агудов В. В. Место и функция «структуры» в системе
категорий материалистической диалектики. М., 1979, с. 103.
•^ Гегель Г, В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1, с. 242.
38 Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 385.
308

мер, математической структурой (группой) будет
множество, на котором определена ассоциативная операция,
позволяющая по двум элементам множества определить
третий элемент, а для любого элемента множества —
противоположный элемент, в сочетании с ним дающий
постоянную величину и т. д.
Структура в первом значении представляет собой
общенаучное понятие, весьма тесно связанное с такими
понятиями, как система, организация, форма и др. Она
имеет как свои количественные, так и качественные
характеристики и как относительно самостоятельное
образование есть мера. Во всяком случае, чтобы обо-
сновать самостоятельный статус так понятой структуры,,
вовсе не нужно низводить категорию количества до
уровня обыденных представлений о ней.
Что же касается структуры, по Бурбаки, то она
представляет собой конкретную форму проявления
количественных отношений. Однако ввиду того, что часто
пренебрегают отмеченной омонимией, возникает путаница
при сопоставлении структурных и количественных
аспектов действительности.
Процесс определения понятия немыслим вне способа
восхождения от абстрактного к конкретному так же, как
немыслим он вне рассмотрения диалектики
взаимопереходов противоположностей друг в друга. Игнорирование
диалектики при рассмотрении как категории качества,
так и категории количества приводит в конечном счете
к противоречию в их определениях: одна и та же
категория трактуется двояко. В литературе иногда там,.
где качество представлено абстрактной категорией
мышления, количество выступает более богатой в
логическом отношении категорией; и наоборот. В
последнем случае противопоставляют качество количеству как
чему-то внешнему и несущественному.
Качество как фиксируемая созерцанием
определенность вещи, будучи бедным и односторонним
представлением, выступает исходным пунктом при
воспроизведении действительности в мышлении. Однако
парадоксальность ситуации состоит в том, что качество на этом
уровне не может быть схвачено мышлением, оно дано лишь
в ощущениях. Мышление имеет дело с качеством только
тогда, когда субъект общественным способом своего-
30^

существования «переводит» эти ощущения в некоторого
рода единство, которое фиксируется сознанием как
нечто повторяющееся, инвариантное, количественное. Не
только, следовательно, количество не существует без
качества, но и качества как логической категории не
может быть без логической категории количества.
Животное не мыслит потому, что ощущения, им
воспринимаемые, не превращаются в качество, а не
превращаются потому, что способ жизни животного не позволяет
«перевести» эти ощущения в «количество» — в сферу
инвариантных отношений, которые функционируют лишь
в человеческом способе воспроизводства жизни —
чувственно-предметной общественной деятельности.
«Деятельность человека, составившего себе объективную
картину мира, изменяет внешнюю действительность,
уничтожает ее определенность ( = меняет те или иные ее
стороны, качества) и таким образом отнимает у нее
черты кажимости, внешности и ничтожности, делает ее
само-в-себе и само-для-себя сущей ( = объективно
истинной) »^^, но если субъект переходит от качества к
количеству в ходе предметной деятельности, то и
первоначальное качество при этом обогащается определением
количества: в этом случае мы имеем уже качество в
форме более конкретного понятия. Но процесс идет
дальше, поскольку человечество не стоит на месте, оно
продолжает воспроизводить свою жизнь, и новое, оолее
богатое в логическом отношении качество снова
превращается в количество: обогащенное новыми
определениями, качество становится само более конкретным
понятием и т. д. В целом процесс постоянного перехода
качества и количества друг в друга можно представить
в виде следующей схемы:
KA4i - КОЛ, - КАЧ2 - К0Л2 - КАЧз - КОЛз -
КАЧ4 — К0Л4 и т. д.
Распространенным является подход, согласно
которому количество образуется путем отвлечения от
качественных особенностей предметов и явлений. Вот что
пишет, например, В. В. Ильин: «Категория количества
возникает, как и другие философские категории, на
основе отвлечения и обобщения от конкретных качест-
39
Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 199.
310

венных особенностей единичных объектов» ^^, Однако,
хотя количество действительно есть нечто абстрактное
по сравнению с чувственно-конкретным образом вещей,
получить его посредством отвлечения от всех
качественных различий невозможно. Способ абстрагирования не
может быть ведущим методом при формировании
логической категории, ибо с помощью его нельзя обосновать
универсальный, конкретно-всеобщий характер
философских категорий.
Иногда сторонники критикуемой нами точки зрения
обращаются за поддержкой к Марксу и приводят
следующие его слова: «Надо ли удивляться тому, что,
устраняя мало-помалу все, составляющее
индивидуальную особенность данного дома, отвлекаясь от
материалов, из которых он построен, от формы, которая
составляет его отличительную черту, мы получаем, в конце
концов, лишь тело вообще; что, отвлекаясь от границ
этого тела, мы имеем в результате лишь пространство;
что, отвлекаясь от измерений этого пространства, мы
приходим, наконец, к тому, что имеем дело лишь с
количеством в чистом виде, с логической категорией
количества» ^^
Однако курьез состоит в том, что в приведенной
цитате К. Маркс иронизирует по поводу прудоновско-
го — нищенского — представления о способе
формирования категорий именно на примере категории
количества. И это подтверждает следующий ниже текст:
«Абстрагируя таким образом от всякого предмета все его так
называемые акциденции, одушевленные или
неодушевленные, человеческие или вещественные, мы имеем
основание сказать, что в последней степени абстракции
у нас получаются в качестве субстанции логические
категории. Так, метафизики, воображающие, что,
производя эти абстракции, они занимаются анализом и что,
все более и более отрываясь от предметов, они
приближаются к предметам и проникают в глубь вещей, —
эти метафизики по-своему правы, говоря, что вещи
нашего мира представляют собой всего лишь узоры, для
^^ Ильин В. В. Онтологические и гносеологические функции
категорий качества и количества. М., 1972, с. 44; см. также:
Материалистическая диалектика. Т. 1. Объективная диалектика, с. 154.
*^ Маркс K.J Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 130.
311

которых канвой служат логические категории. . .
Удивительно ли после этого, что все существующее, все
живущее на земле и под водой может быть сведено с
помощью абстракции к логической категории, что весь
реальный мир может, таким образом, потонуть в мире
абстракций, в мире логических категорий (курсив наш.
— Лвт.)?>И2. j^ Маркс показывает (вопреки
утверждениям некоторых наших философов) несостоятельность
формально-логической точки зрения, согласно которой
любой уровень развития категории является результатом
процесса абстрагирования, в результате такой операции
все логические категории автоматически превращаются в
пустые места, лишенные всякого содержания.
На наш взгляд, даже простейшие рассуждения
позволяют сделать вывод, что способ абстрагирования —
это не тот способ, с помощью которого можно получить
конкретно-всеобщее понятие, т. е. категорию.
Действительно, в этом случае пришлось бы абстрагироваться
буквально от всех свойств предмета. И в результате
такой абстрагирующей деятельности ничего не остается,
кроме нуля. Полное абстрагирование от всех
качественных характеристик действительности означало бы
исчезновение и ее количественных характеристик.
Маркс неоднократно подчеркивал, что
количественные различия имеют место только в рамках
качественной однородности: «. . .Различные вещи становятся
количественно сравнимыми лишь после того, как они
сведены к одному и тому же единству. Только как
выражения одного и того же единства они являются
одноименными, а следовательно, соизмеримыми
величинами» ^^. Или еще: «Что является предпосылкой всего
лишь количественного различия вещей? Одинаковость
их качеств»^"^. Однородность — важный показатель
количества.
Может ли помочь делу более гибкое понимание
метода абстрагирования? Гегель, например, считал, что
переход от качества к количеству происходит не в
результате процесса абстрагирования в его традиционном
смысле, а в результате «снятия». Количество в этом
42 Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 130—131.
^3 Там же, т. 23, с. 58—59.
** Там же, т. 46, ч. I, с. 117.
312

плане — не только относительно независимая от
качества определенность, внешняя ему противоположность, но
более глубоко (хотя и однобоко) понятое качество.
Гегель видел недостаток количественного описания
явления не в том, что при этом остается в стороне их
качественная характеристика, а в том, что при этом среди
множества чувственно воспринимаемых качественных
различий выбирается одно, анализ сосредоточивается
только на нем, а остальные объявляются имеющими
лишь субъективную ценность.
При всей важности подобных уточнений процесса
перехода от качества к количеству они также не могут
нас удовлетворить. Гегель прекрасно понимает, что
истинная диалектика качества и количества вовсе не
заключается в их формальных переходах друг в друга
без всякого изменения их содержания. Только тот
переход действительно может называться диалектическим,
если при этом происходит обогащение определениями
взаимно отрицающих друг друга противоположностей.
Однако, понимая все это, он не в состоянии объяснить
причину происхождения этого процесса обогащения.
Неслучайно Гегель аргументирует содержательность
диалектического процесса самообогащения категорий
не прямо, а через критику метафизических
представлений об образовании понятий: «.. .На абстрагирующее
мышление следует смотреть не просто как на оставление
в стороне чувственной материи, которая при этом не
терпит-де никакого ущерба в своей реальности, но оно
есть скорее снятие последней и сведение ее как простого
явления к существенному, проявляющемуся только в
понятии» ^^.
Гегель здесь, понимая, что способ абстрагирования не
может являться основным при образовании конкретных
понятий, тем не менее сохраняет этот способ,
приписывая ему свойство быть существенным и называя его
«снятием». Прием явно искусственный и ничего не
объясняющий. Поэтому сетование Гегеля по поводу тех
философов, которые «впадают в иллюзию, будто в цели и в
конечных результатах выражается сама суть дела, и
даже в совершенной ее сущности, рядом с чем выполне-
Цит. по: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 152.
313

кие, собственно говоря, не существенно»^^, в
определенной мере относится и к нему самому, поскольку в
рассмотренном случае его «снятие» уже заведомо положено,
определено абсолютной идеей. В гегелевской
философской системе панлогизма дух выявляет лишь то, что
имплицитно, «тайно» содержится в основаниях.
Согласно диалектическому материализму, в процессе
движения от качества к количеству происходит их
взаимное обогащение, при этом отнюдь не внутреннее
саморазвитие есть источник такого процесса, но выход в
новую предметность. При таком способе движения
развивающееся явление не несет в себе в готовом виде
формы своих будущих состояний, а получает их извне,
как продукты деятельности, происходящей за его
рамками. Такова специфика «количественной» деятельности.
Гегель не признавал развития, не содержащего
изначально в неразвитом виде состояния и идеалы,
которые могли бы в конце концов проявиться и
развиться в целостное образование. Это является одной из
причин отрицательного отношения Гегеля к математике.
Маркс преодолел телеологизм гегелевской логики,
где результат уже предопределен началом, а
деятельность субъекта сводится только к реализации заранее
предначертанного плана. Он вскрыл особенности
практической преобразовательной деятельности
общественного человека, создающей такие объекты, которые
не могут возникнуть в процессе эволюции самой
природы: «Природа не строит ни машин, ни локомотивов,
ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни
сельфакторов и т. д. Все это — продукты человеческого
труда, природный материал, превращенный в органы
человеческой воли, властвующей над природой или
человеческой деятельности в природе»^''.
Понятие практики как чувственно-предметной
деятельности человека, как известно, разделялось и
Гегелем. Именно в практике Гегель усматривал ту сферу
деятельности, через которую сознание человека
усваивает абсолютную идею. Но если практика у Гегеля — это
посредник между абсолютом и индивидуальным
сознанием, средство, с помощью которого абсолютная идея
^^ Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. — Соч т 4 с 1
Маркс /(., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. II, с. 215. '
314

проникает в мышление индивида, то у Маркса
практика — источник человеческого мышления, родник,
порождающий идеальные схемы и заодно способность
человека осознавать эти схемы. Как бы «хитер» ни был разум,
он не в состоянии вырваться из своих собственных цепей,
прорваться в сферу реальной человеческой жизни.
Практическая деятельность человека — это
целесообразная деятельность. Однако вся сложность состоит в
том, что в определенных ситуациях, осознанно ставя
определенные цели, человек получает такие результаты,
которые заранее он и не предполагал получить. Речь
идет о существовании таких элементов практической
деятельности, которые хотя и органично вплетены в
жизнедеятельность человека, но до поры до времени
не выявлены еще индивидуальным и общественным
сознанием. Именно поэтому в накопленном человечеством
материале (и не только практическом, но и
теоретическом) можно обнаружить такое, о чем наши
предшественники и не помышляли, хотя и держали «это» в
собственных руках.
В Ла Ферраси (Франция) был найден кусок кости,
обработанный первобытными людьми в эпоху мустье, т. е.
50 тысяч лет назад. Кость покрыта группами тонких
параллельных нарезок, расположенных под разными
углами друг к другу. Эти группы различаются по
своему положению на определенных участках кости,
по количеству элементов группы, а также положением
относительно ближайших подобных групп. Их
поэтому можно рассматривать как множество
элементов с заданными отношениями между ними,
удовлетворяющими определенным условиям, т. е. как структуру
по Бурбаки ^^. Однако вряд ли первобытные люди,
обрабатывая эту кость, были озабочены тем, чтобы
группы гонких параллельных нарезок образовали
множество элементов с заданными отношениями между
ними. Но фактически получалось так, что многократное
использование ритмических ударов с целью получения
симметричных форм орудий труда привело к созданию
«побочного» продукта — эмбрионов простейших
математических соотношений.
^^ Фролов Б. Л. Числа в графике палеолита. Новосибирск, 1974,
102.
315

На первых ступенях развития человеческой истории
количество выступает еще не в форме понятия, а в форме
схемы особого типа материальной предметной
деятельности. Без предварительного функционирования в
рамках общественного организма никакая категория не
может возникнуть. В связи с этим Маркс писал, что
«идеальное есть не что иное, как материальное,
пересаженное в человеческую голову и преобразованное в
ней»^^. Будучи пересажено в человеческую голову, оно
преобразуется в понятие. Производство понятия
поэтому предполагает не только наличие природы, но и
чувственно-предметной деятельности общественно
сформированного субъекта.
Исследования, проведенные Пиаже ^°, показывают,
что практически любые математические структуры и
операции, прежде чем стать теоретически осознанными,
выступают как структуры координированных
(материальных или духовных) неосознанных действий индивида
и общества (например, разнообразные пространства).
Пиаже обнаружил, что в системе поведения ребенка
(как и взрослого человека) всегда существуют такие
элементы, которые могут быть охарактеризованы с
помощью средств современной математики, но
математической характеристики которых субъект не осознает и, как
правило, даже не отдает себе отчета в их осуществлении.
Так, например, оказалось, что алгебраической структуре,
в частности «группе», соответствуют операторные
механизмы, подчиненные форме обратимости, которую
Пиаже называет инверсией, или отрицанием. Примером
инверсии может служить пространственное перемещение
предмета из точки А в точку В и обратно, что в итоге
эквивалентно нулевому перемещению.
Совсем иная форма активности соответствует
структуре порядка. Здесь на первый план выступает такой тип
обратимости, как взаимность. В этом случае, переместив
предмет из А в В, мы так и оставляем его в В, но сами
перемещаемся из А в В и тем самым воспроизводим
начальное положение, когда предмет находился против
нашего тела. Движение здесь не аннулируется, как в слу-
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 21.
^° Пиаже Ж. Структуры математические и операторные
структуры мышления. — В кн.: Преподавание математики. М., 1960.
316

чае инверсии, а компенсируется путем соответствующего
перемещения собственного тела субъекта.
Количественные отнои1ения не просто
обнаруживаются, выделяются как существующие в природном бытии в
готовом виде. Они в первую очередь возникают и
вычленяются в процессе определенного типа конструктивной
деятельности и существуют лишь внутри общественно-
производственной практики человека. Если затем они
обнаруживаются в акте созерцания, то только потому,
что человек уже «знает», что собой представляют эти
отношения. Исследование закономерностей
практического выделения количественных отношений имеет
большое методологическое значение.
Есть принципиальная разница между движением,
допустим, планеты, животного, механической системы
и движением в том же физическом пространстве
человека, наделенного сознанием. На этот факт впервые
обратил внимание Р. Декарт. Движение человеческого
тела не укладывается ни в одну из схем, по которым
движется, например, животное или сверхсовершенная
машина. Совершая в процессе труда различные
движения, человек встречает «сопротивление» окружающих его
предметов. Эта сопротивляемость свидетельствует о
независимом существовании объекта исследования. Но
она же говорит и о необходимости активного
практического отношения субъекта к миру. Животное
приспосабливает «траекторию» своего образа жизни к
окружающим предметам. Человек же преобразует мир, создавая
вторую «очеловеченную» природу. В процессе этой
деятельности происходит изменение качественных
характеристик объектов, что позволяет выявить инвариантные
отношения, безразличные к конкретной специфике этих
объектов.
Движение мыслящего существа среди вещей
природы — это не только механическое перемещение индивида
в пространственно-временном континууме. Это и
производственная деятельность всего социального организма,
орудийная деятельность, изменение формы естественных
предметов природы. Именно в результате такого
движения вычленяются инварианты — количественные
отношения, становящиеся после их миллиардного повторения
достоянием человеческого мышления. Причем главная
317

особенность «количественной» деятельности состоит
в ее безразличии к конкретной специфике объектов
деятельности. Такой деятельностью является
абстрактная всеобщая деятельность, труд вообще, который, по
характеристике Маркса, представляет собой затрату
человеческой рабочей силы безотносительно к форме
этой затраты. Другими словами, это не конкретный труд,
а труд простой, неквалифицированный, как затрата
определенной природной силы человека, его мышц, нервов,
мозга и т. д. Это труд, «которому может быть обучен
каждый средний индивидуум и который он, в той или
другой форме, должен выполнять» ^К Причем Маркс
особо подчеркивает, что труд вообще как деятельность,
безразличная к определенному виду труда, не есть только
абстракция, а есть реальный продукт той формы
общества, при которой «индивиды с легкостью переходят от
одного вида труда к другому и при которой
определенный вид труда является для них случайным и потому
безразличным» ^^.
Ввиду простоты этой формы деятельности первичные
количественные отношения оказались выделенными уже
в древнейшую эпоху. Как показывают археологические
исследования, простейшие количественные
представления начали складываться уже в первобытном обществе
древнекаменного века. В нижнем палеолите, например,
большое значение имело умение поддерживать огонь в
течение длительного времени, требующее сопоставления
времени горения костра с количеством топлива, с
расстоянием до его местонахождения и т. д. Связь этого
достижения первобытного человека с количественным
познанием настолько значительная, что некоторые
авторы высказывают предположение о том, что «может
быть не случайно в древних мифах Прометей, принося
людям огонь, учит их счету. Ведь теперь уже не кажется
чересчур смелым утверждение, что истоки этого сюжета
могут восходить к эпохе питекантропа» ^^.
Необходимость перехода от деятельности в сфере
конкретных объектов к деятельности в сфере знаков заклю-
^^ Маркс Kv Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 17.
^2 Там же, т. 46, ч. I, с. 41.
^3 Фролов Б. А. Числа в графике палеолита. Новосибирск 1974.
с. 97. г , »
318

чается также в том, что таким способом кодируется и
передается социальный опыт 'человека по
преобразованию количественных структур, который, как известно,
не откладывается в механизме наследственности. Когда
производство идей было еще «непосредственно вплетено
в материальную деятельность и в материальное общение
людей, в язык реальной жизни» ^^, то теоретическая
деятельность не выступает сферой преимущественной
деятельности какой-то группы людей. Поэтому все
индивиды поставлены в равные условия по отношению к
образованию идеальных представлений о действительном
мире. Только с развитием богатства человеческого
отношения к миру человек вынужден соотносить себя с какой-
то вполне определенной формой деятельности. При этом
происходит выделение теоретической деятельности из
собственно практической, и количественные отношения
обретают знаковую форму.
Каждый человек, например, обладает в той или иной
мере способностью, которую Т. Данциг назвал «чувством
численности». Эта способность проявляется в том, что
человек замечает изменения в небольшой совокупности
хорошо знакомых ему предметов, когда она становится
больше или меньше, не прибегая к счету этих предметов.
Л. Леви-Брюль отмечает, что многие племена
(Австралии, Южной Америки и т.д.), находящиеся на низкой
ступени развития, обходятся числом один, два, а иногда и
три ^^. Когда речь заходит о числах, больше этих,
туземцы обычно говорят «много». Тем не менее они имеют
представление о гораздо большем количестве предметов.
Если какая-нибудь группа вещей заинтересует
первобытного человека, то он способен удержать в памяти сумму
этих предметов и по прошествии времени определить,
находится ли эта группа в прежнем составе или
изменилась. Абипоны, например, когда собираются на охоту,
сидя уже в седле, осматриваются вокруг, и если не
хватает хотя бы одной собаки среди многочисленной своры,
они сразу же замечают это и начинают звать ее.
Чувство численности некоторой совокупности
развивается у человека на основе трудовой деятельности, в
процессе которой приходится много раз сталкиваться с
^* Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах: Противоположность
материалистического и идеалистического воззрений. М., 1966, с. 29.
55 Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930.
319

этой совокупностью и оперировать с ее 'членами. Если
взять другую совокупность, незнакомую человеку, то для
того, чтобы он мог также хорошо чувствовать ее
численность, нужно накопить определенный опыт оперирования
членами этой новой совокупности. Чувство численности
приобретается лишь путем активной деятельности
человека с членами совокупности. Один ^человек не может
передать другому это чувство как таковое.
Формирование простого счета как формы количества происходит в
контексте социальной деятельности.
Предмет, вовлеченный в сферу человеческой
деятельности, приобретает массу новых свойств и качеств,
отличных от природных вещей. И дело не только в том, что
человек, осуществляя свою жизнедеятельность, изменяет
форму того, что дано ему природой. Дело главным
образом в том, что любая такая вещь приобретает
социальную значимость, становится носителем определенных
общественных отношений. Так, пальцы рук, выступая в
качестве всеобщего эквивалента при счете предметов,
ничем вещественным не отличаются от пальцев, в такой
роли не выступающих. При этом изменяется лишь их
общественная функция.
Важной вехой освоения количественной
определенности действительности явилось развитие товарного
производства и денежного обращения, которые получили
распространение уже в древнегреческом обществе.
Ломка общинно-родовых отношений одной из своих сторон
имела развитие производства меновых стоимостей,
которое играло подчиненную роль по отношению к
производству потребительных стоимостей в античности, но
которое становится господствующим при
товарно-капиталистическом способе производства.
Свойство товара удовлетворять какую-либо
потребность человека обусловлено его качественными
особенностями. Качественную сторону товара характеризует
потребительная стоимость. Количественную сторону —
меновая стоимость. В любом меновом отношении
(например, 20 аршин холста — 1 сюртук) чисто
количественное различие вещей проявляется лишь внутри их
качественного единства: и холст и сюртук есть продукты
труда одного и того же качества — однородного
абстрактного труда. «Деятельность, — пишет Маркс, — како-
320

ва бы ни была ее индивидуальная форма проявления, и
продукт этой деятельности, каковы бы ни были его
особые свойства, есть меновая стоимость, т. е. нечто
всеобщее, в чем всякая индивидуальность, всякие свойства
отрицаются и погашены» ^^.
Развитие товарно-денежных отношений породило
новый взгляд на мир: конкретная специфика предметов
перестала восприниматься как существенная. Когда
пифагорейцы объявили вселенную совокупностью чисел,
они тем самым по-своему выразили существенные сдвиги
в развитии общественных отношений того времени. На
связь мировоззрения пифагорейцев с развитием товарно-
денежных отношений прямо указывают английский
марксист Дж. Томсон и А. Ф. Лосев ^^. Пифагорейский
стиль мышления проводил различие между
производством для обмена и производством для потребления.
С развитием товарного производства сразу же бросились
в глаза количественные отношения, а качественные
отошли на второй план.
Абстрактная определенность, уже в древнегреческом
обществе присущая количеству, была результатом того,
что в то время товарно-денежные отношения еще не
стали господствующим элементом общества. На фоне
преобладающего натурального хозяйства даже
спорадическое появление товарного производства и денежных
отношений сразу становится заметным и оказывает
существенное влияние на мировоззрение.
С развитием капиталистических производственных
отношений появляется возможность подняться на новую
ступень абстрактности, которая обеспечивается уже
господством товарно-денежных отношений. «Безразличие
к определенному виду труда предполагает весьма
развитую совокупность действительных видов труда, ни один
из которых не является более господствующим. Таким
образом, наиболее всеобщие абстракции возникают
вообще в условиях богатого конкретного развития, где
одно и то же является общим для многих или для всех
56 Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 100.
" См. об этом: Томсон Дж. Исследования по истории
древнегреческого общества. М., 1959, т. 2*
21-106 321

элементов. Тогда оно перестает быть мыслимым в
особенной форме» ^^.
Многочисленные способы практического освоения
количественных отношений действительности, которые
возникали в разное время и в разных местах,
оказывались до поры до времени своего рода
«преждевременными» открытиями и не становились предметом
систематического применения и развития. Только с
возникновением особой символической знаковой деятельности
как идеальной формы практической деятельности
с реальными предметами возникает способность
теоретического познания количественной определенности (в
первую очередь, математика).
Переход от деятельности с предметами к
деятельности со знаками знаменует приведение материального
тела исследуемого объекта в соответствие с целью
познания (изучение количественных отношений
действительности). Конкретная физическая природа объекта
оказывается для нас в этом случае чем-то совершено
несущественным, случайным. Вместо того чтобы
экспериментировать на камнях, пальцах, палочках и тому подобных
дискретных объектах, можно производить операции над
любыми объектами, обозначаемыми символами 1,2,3...
Это могут быть такие, например, объекты, как I, II, III. ..
Они являются непосредственным предметом наших
рассуждений и сами по себе ничего не обозначают. Изучают
только эти знаки — объекты, — а не с помош^ью знаков
что-то другое. За этими знаками нет никакой другой,
«настояш;ей» реальности. Они и есть самая настояпхая
математическая реальность — количественные отношения
действительности в «чистом» виде. Первоначально они
не имеют «значения», но не потому, что мы так их
рассматриваем, т. е. якобы отвлекаемся от их смысла и
значения, а потому, что у количественных отношений
действительности никакого изначального смысла нет.
«Смысл» появляется как результат познавательной
деятельности.
Структуры «чистой» математики не имеют денотатов
вне абстрактных конструкций. Точка, прямая,
треугольник евклидовой геометрии, например, представляют
5« Маркс К.. Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 116. См. также- Там
же, т. 12, с. 730.
322

самих себя и используются лишь для того, чтобы
пояснить те или иные положения. Этим математические
знаковые системы отличаются от знаковых систем иного
типа (чертеж, радиосхема, структурная формула
химического соединения и т.д.). Знаки в химической формуле
или на географической карте непосредственно
отображают определенные свойства конкретных объектов. Вне
функции обозначения знаки и их отношения не
определены. Непосредственным предметом исследования
выступает некоторая конкретно фиксируемая система, а сами
символы служат лишь для большей краткости записи
предложения о конкретных объектах по сравнению с их
выражениями в естественном языке.
Математические же символы сами по себе,
безотносительно к их интерпретации, образуют самостоятельную
систему с определенными свойствами. Моделью эта
система становится только в результате интерпретации.
Сравнивая использование символов в математике и
физике, М. Борн отмечал, что если в физике символы
указывают на своего рода реальность «по ту сторону
повседневного опыта», то в математике они — сама цель
познания ^^.
У математических структур отсутствует функция
описания, моделирования действительности, но не потог
му, что математика не имеет никакого отношения к
действительности, а потому, что эти структуры сами
представляют собой отношения, безразличные к физическому
содержанию объектов. Именно поэтому онтологическую^
значимость математики нельзя выявить путем установ-^
ления изоморфизма между математическими
структурами и их эмпирическими моделями.
Отсюда понятно, почему математика может
открывать свои истины, не обращаясь непосредственно к
чувственно-воспринимаемым конкретным вещам, а
оперируя лишь символами. Знаки здесь выступают не как
заместители чего-то, что существует вне знаковой
системы, за ее рамками. Они выступают носителями
количественных отношений в «чистом» виде.
Движение в плоскости есть движение по контурам
самих реальных количественных отношений, а не сверх
них сотворенной феноменологической реальности;
59 Борн М. Моя жизнь и взгляды. М., 1973, с. 115.
323

Математические символы не представляют собой
«второй» реальности, которая якобы находится между
математиком и «первой», настоящей реальностью. Изучение
математических структур есть своеобразный способ
познания количественных отношений действительности
в их «чистом виде», в их отделенности от физических
свойств предметов.
Количество, будучи диалектической
противоположностью качества, выступает в мышлении в форме
универсальной логической категории, благодаря которой вы-
ЯВЛЯЮ1СЯ инвариантные характеристики многообразия
объективной реальности. Количество есть такая
категория, которая выражает взаимоотношения неспецифициро-
ванных предметов или их частей, свойств, связей в
процессе предметной деятельности человека.
Самостоятельность количества определяется его относительной
независимостью от качества, благодаря чему мы сможем
одни объекты заменить другими, в то время как
отношения сохранятся неизменными. Конкретное диалектико-
материалистическое понимание количества основано на
принципе предметной деятельности. Именно последняя
служит формой становления и развития категории
количества, выполняющей большую мировоззренческую
и методологическую роль в системе современного
математического знания и математизации науки и техники
XX века. Поэтому велика роль предметной деятельности
в генезисе категории количества.
Но познанием количества даже с учетом того, что оно
не есть безразличная для качества определенность, не
ограничивается познание. Недостаток количественного
анализа действительности состоит в его
односторонности, в фиксировании количественных различий внутри
одного и того же качества и только внутри него.
Поскольку же знание целого как единства многообразного не
есть механическая сумма знаний, достигнутых на
различных этапах познания, то на пути количественного
анализа нельзя воспроизвести это целое, и он
обнаруживает свою ограниченность. Начинается движение от
количества к качеству, которое выступает уже не как
наиболее простая и абстрактная (бедная определениями)
ступень логического воспроизведения чувственно данной
конкретности, а как количественное качество или
качественное количество, т. е. мера.

Глава 3
МЕРА
«Развитие меры... — писал Гегель,— есть один иа
самых трудных предметов рассмотрения.. .»^ Эта
трудность состоит прежде всего в том, что мерЗ"
представляется -чем-то очевидным, само собой
разумеющимся. Категории качества, количества и меры (как,
впрочем, и многие другие) имеют свое непосредственное
представительство в обиходном сознании. Однако в
отношении первых двух можно сказать, что их
мировоззренческое содержание более или менее легко отличимо
от обиходно-функционального. Так, скажем, «плохое»
или «хорошее», «низкое» или «высокое» качество,
«большое» или «малое», «достаточное» или «ничтожное>>|
количество — это характеристики до- и
вне-концептуального смысла категорий. С категорией же меры дело
обстоит намного сложнее. Дело в том, что в обиходном
употреблении слова «мера» постоянно присутствует'
категориальное содержание, а в категориальное
содержание меры, разрабатываемое философами, может?
вкрасться (и зачастую вкрадывается) обиходное ее
понимание. Ходячие выражения «принимать меры», «по мере
наступления, приближения и т. п.», «в меру сил»,
«чувство меры», «мерка» и т. д. отнюдь не нейтральны по
отношению к мировоззренческому и методологическому^
смыслу данной категории. '
Однако анализ категории «мера» должен быть
проведен не только без опоры на это ходячее словоупотреб-
* Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1970, т. 1, с. 422.
3'25

ленне и на представления повседневного сознания, но
и безотносительно к ним. Напротив, указанные
представления о категории меры и повторяемые, подчас всуе,
выражения, с нею связанные, могут быть сами адекват-
но объяснены лишь на основании концептуального
анализа этой категории, анализа, опирающегося на принцип
предметной деятельности, на культурно-исторический
подход.
в истории философии категория меры почти не была
предметом специального рассмотрения. Можно поэтому
сказать, что впервые специальное логическое
исследование этой категории было осуществлено Г. В. Ф.
Гегелем. До него многие философы просто оперировали,
пользовались ею как чем-то само собой разумеющимся,
не подозревая, сколь сложна эта категориальная форма.
Аналогично дело обстоит и в современной буржуазной
философии: категорией меры либо вообще не
занимаются, либо — если делают ее предметом рассмотрения —
лишают ее объективно-универсального, а тем более
диалектического, характера. Дальнейшее развитие идеи
Гегеля в этой области получили в марксизме.
Тем процессом, внутри которого формируется и
функционирует и всеобщей формой и моментом чего являются
категории, выступает, согласно марксизму, предметная
человеческая деятельность. Маркс усматривал специфику
человеческого бытия в мире в его универсальности,
отличая его от одностороннего, обусловленного родо-видовой
спецификой, способа бытия животного 2. Человек как
субъект становится универсальным в той мере, в какой
он делает всеобщими моментами своего бытия и сознания
универсально-всеобщие определения всей
действительности. Он делает их формами практического и духовного
(когнитивного, этического и эстетического) отношения
к миру, к другим субъектам и к самому себе (в актах
саморефлексии и самоизменения). Среди таких
универсально-всеобщих определений действительности
субъект осваивает также и меру. «Животное,— пишет Маркс,
— формирует только согласно мере и потребности вида,
2 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 92. Как отмечает
Э. В. Ильенков, «в человеке идеализована вся природа, а не только
та ее часть, которую он непосредственно производит или утилитарно
потребляет» (Ильенков Э. В. Диалектическая логика* Очерки
истории и теории. М., 1984, с. 180).
326

к которому оно принадлежит, тогда как человек способен
продуцировать согласно мере любого вида и повсюду он
умеет прилагать соответствующую предмету меру.. .»^.
Человек как субъект потенциально является всепред-
метныхМ и, стало быть, все-мерным, т. е. способен
действовать согласно имманентной мере каждого
вовлекаемого в деятельность предмета. Актуально же человек
может действовать по мерам ограниченного числа
предметов. Но он постоянно преодолевает эту ограниченность,
трансцендирует границы своих возможностей и тем
самым делает более универсальной свою меру как одну
из всеобщих форм своего отношения к действительности.
Ведь «по сути дела, имеющаяся у человечества его
собственная универсальная мера его отношения к миру, его
собственное эталонное мерило, свойственное
определенной культурной эпохе, есть не что иное, как синтез
усвоенных им мер прежде встреченных предметных
содержаний, включая также и все то, что человек
встретил и раскрыл в своем непосредственном бытии...»*.
Но человек как субъект не только осваивает и
наследует универсально-всеобщие определения
действительности, но и творчески продолжает их своей
деятельностью, развивает их внутри своей культуры. Человек
не просто добывает их из действительности, наподобие
того как добывают из недр полезные ископаемые, и не
транспортирует их из природы в культуру, с тем чтобы в
таком же виде пользоваться ими там в своих целях; он
их как бы достраивает и тем самым придает им новый,
более содержательный статус. Категории как формы
деятельности и мышления вообще не могут быть поняты
вне такого развития их человеком.
В то же время нельзя и не отметить того, что процесс
освоеиия и доразвития универсально-всеобщих
определений действительности на протяжении длительного
периода человеческой истории совершался, да во многом
и поныне совершается, стихийно, поскольку это освоение
и доразвитие не есть содержание и сознательно продуди-
руемые смысл и цель деятельности людей и осуществля-
3 Marx/Engels, Gesamtausgabe. I Abt., Bd. 3. В., 1932. S. 88зб_4о.
* Батищев Г. С. Диалектика творчества. М., 1984, с. 158—159.
327

ется, так сказать, за их спиной и в качестве косвенного
результата ^.
Фундаментом культурно-исторического процесса
является, как известно, материальное производство.
Внутри него на заре человеческой истории преимущественно
и формируются основные категориальные определения,
или, если угодно, основное содержание этих
определений. Проследим, как же вырабатывается в этом процессе
категория меры.
Люди исторически начинают не с когнитивного (и
вообще не с сознательного) отношения к миру, а с
практического и прежде всего — с материального производи
ства. Первоначально чело,век не производил, а лишь
потреблял то, что дано природой в готовом виде.
Постепенно (в силу самых различных причин, на
рассмотрении коюрых здесь не место останавливаться) его
потребности перестают удовлетворяться наличными
средствами; средства начинают нуждаться в доработке. Так
постепенно возникает орудийная деятельность, т. е.
возникает и закрепляется собственно предметная
деятельность (разумеется, не сводящаяся даже в самом
начале истории к орудийной). Сначала человек
использовал «готовые» орудия, т. е. направлял против природы
еще не преобразованную его деятельностью природу
же. Затем он переходит к производству орудий. А а to-
olmaking animal — это уже не животное, а собственно
человек, субъект предметной деятельности. Применение
орудий приводит к установлению дистанции между
человеком и природой, к выделению человека из природы ^.
Именно с этого момента начинается интенсивное
освоение и доразвитие субъектом универсально-всеобщих
определений действительности, как внешней, так и
внутренней. Освоение меры, превращение ее в форму
деятельности и сознания, в категорию исторически и логи-
^ Более или менее сознательная работа с категориальными
формами начинается на той ступени развития общества, когда
происходит наделение самостоятельностью духовного производства и
выделение особой отрасли — философии (об этом см.: Хамидов А. Л. О
культурно-исторической определенности категориальных форм. —•
Известия АН КазССР. Серия обществ, наук, 1983, № 2).
^ «Инстинктивный человек, дикарь не выделяет себя из
природы...» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 85). Таким дикарем^
не выделяющим себя из природы, и является собиратель-потребитель.
328

чески предстало как продолоюение освоения количества
как другой универсально-всеобщей определенности
бытия. Это освоение возникло первоначально именно в
сфере производства, а не в сфере потребления.
Производство орудия, жилища и т. п. требовало
соответствующего материала, и здесь, конечно, в качестве
универсального ориентира, в качестве объективной мыслительной
формы уже должна была быть предварительно
выработанная и закрепленная категория качества. Подбирая
предмеаы согласно их качеству (которое определялось
прежде всего соответствием их тем производственным
функциям, которые они призваны выполнять), человек
вынужден был также сопоставлять их в аспекте
количества. Причем первоначально в форме «больше —
меньше», «тяжелее — легче» и т. д. Практически всегда для
тех или иных определенных видов деятельности
требовалось нечто оптимальное (не слишком большое, но и не
слишком малое, не слишком тяжелое, но и не слишком
легкое и т. д.).
Это с необходимостью вело к выделению и
относительному обособлению двух объективных (в данном
случае — прежде всего социально, производственно
обусловленных) аспектов, а затем и функций категории
меры^ Первый аспект (и соответственно вырастающее
из него понимание) условно назовем «нормативным».
Здесь мера предстает как со-размерность, как отноиле-
ние между различными количественными
характеристиками (первоначально — между количественными
характеристиками, а в дальнейшем — также и между
качественными) в границах одного и того же качества,
удовлетворяющее тем или иным человеческим (в первую
очередь, производственно-практическим) потребностям.
Второй аспект (а из него, разумеется, постепенно
вырастает и понимание) можно определить как
измерительный, или метрический. Мера здесь предстает как
«количество-эталон» для других количеств, а функция
меры состоит в из-мерении.
Первый вид меры по своему смыслу может быть
определен как имманентная мера. Форма отвечающего
мере здесь, безусловно (по крайней мере первоначаль-
^ Она здесь выступает именно как категория, т. е. как
социально выработанная форма деятельности, практической и духовной.
329

но), почерпывается из мира человеческой
действительности; однако по содержанию мера определяется
объективными определениями предмета. Мера в этом случае
есть идеально выраженное отношение предметности, но,
конечно, преломленное через детерминированную
определенными потребностями сетку или шкалу (если
первоначально можно говорить о таковой) полезностей.
Второй вид меры по своему смыслу является
внешней мерой. Форма отвечающего мере здесь большей
частью порождена человеческой действительностью.
Более того, в природе как таковой не суш^ествует внешних
мер, все меры суть имманентные меры особенных
формообразований. Внешняя мера изобретается субъектом
в процессе освоения им количественных (прежде
всего) и мерных определений природы. Гегель писал:
«Мера как масштаб в обычном смысле — это
определенное количество, которое произвольно принимается
за в себе определенную единицу по отношению к внешней
численности». «Нелепо поэтому говорить о естественном
масштабе вещей» ^ Меры веса, длины и т. п. во многом
произвольны и конвенциональны. Вряд ли существуют
абсолютные объективные основания предпочтения одних
мер другим: чем, например, миля объективнее версты
или наоборот? Только сила привычки может быть в этом
решающим аргументом. На первый взгляд, внешняя, или
метрическая, мера обладает большей свободой и
универсальностью и даже объективностью. На деле же
мера-измеритель жестко ограничена естественной
определенностью (качеством) измеряемого (невозможно,
например, измерить длину в литрах, а скорость— в
килограммах).
Перейдем теперь к более подробному рассмотрению
выделенных нами видов мер (или аспектов категории
меры). Начнем с внешней меры. Внешняя, или
метрическая, мера возникает как средство освоения
количественных определений в рамках данного качества. Ее
возникновению исторически и логически предшествует
усвоение более абстрактных количественных характе-
^ Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 425, 426. «Различия
товарных мер, — писал Маркс, имея в виду потребительные стоимости,
— отчасти определяются различной природой самих измеряемых
предметов, отчасти же являются условными» (Маркс К-, Энгельс Ф.
Соч., т. 23, с. 44).
330

ристик действительности, прежде всего умение вести счет.
Это умение вырабатывается по мере отвлечения от
качественного многообразия предметов и редукции их к
односторонне количественной определенности. Они
впервые только и могут быть освоены
первично-количественно, т. е. быть сосчитаны как различные экземпляры
единого (абстрактно-единого) качества. Выработка
этого умения предполагает развитие
идеально-преобразовательного и идеально-созидательного плана внутри
человеческой действительности. Именно на этом этапе
освоения количества — выработки умения вести счет —
впервые обнаруживается необходимость в появлении
объективно-репрезентативной, пред-ставленной идеальной
формы. Причем важно не упускать из виду, что эта форма
возникла не в плоскости субъект-объектного отношения,
но в плоскости отношения субъект-субъектного, вклю-
чаюпхего в качестве собственного момента также и
отношение субъект-объектное. Загнутый (или, наоборот,
выпрямленный) палец, камешек или палочка
помещались в поле, или зону, между а) субъектом, б) предметом,
подлежащим исчислению, и в) другими субъектами.
Палец, камешек и т. п. фигурировали здесь не в своей
собственной качественной определенности, но
представляли собой совершенно иную предметность, которая к
тому же редуцирована к количественной определенности
(как, впрочем, редуцирован к ней же в данной стуации
и палец, камешек и т. п.).
Освоение количества как количества в рамках
определенного качества требует уже более сложной
идеальной формы и возникает вместе с орудийной
деятельностью, особенно на ступени производства самих орудий.
На этой ступени появляются специфические орудия —
орудия-меры, единственной социальной функцией
которых является функция измерения. Эти орудия в границах
своих функций с самого начала идеальны, т. е. своей
материальностью, телесностью представляют не самих
себя, но количественно выраженные качественные опре-
дсленнссти иных предметов, на которые направлена
измерительная деятельность человека.
Появление, закрепление и развитие измерительных
мер имеет длинную историю и по своей внутренней
логике аналогично развитию формы стоимости, как оно
331

изображено в «Капитале» Маркса. (В нашу задачу не
входит решение вопроса, все ли измерительные меры
проходят в развитии все те же ступени, что и форма
стоимости, т. е. от простой, единичной, или случайной,
вплоть до денежной. Отметим лишь, что по крайней мере
некоторые из них они все же проходят.) Более того, и
развитие формы стоимости, и развитие метрических мед-
эталонов суть лишь формы проявления одной и той же
объективной логики, логики, могущей возникнуть лишь в
сфере человеческой действительности. Так, гиря есть
лишь воплощение тяжести, линейка — воплощение
длины и т. д. и т. п. Как и в форме стоимости, в
измерительном отношении имеются два полюса: измеряемое
(аналог относительной формы стоимости) и
эталон-измеритель (аналог эквивалентной формы стоимости). Но
чтобы эти два полюса были установлены, необходимо
сначала качественное многообразие редуцировать к той
или иной форме количественной определенности
предметов — к протяженности, к тяжести и т. д. Длина как
форма проявления протяженности или вес как форма
проявления тяжести определяется через отношение
измеряемого с измерителем. Измерительное отношение
в своем развитии проходит ряд этапов, пока не получит
эталонную форму выражения, когда вырабатывается
аналог всеобщего эквивалента (или же денежной формы
стоимости).
Эталон предстает как мера, мерило предметностей.
При этом поскольку такой эталон закрепляется и
длительное время функционирует в практике и человек в
силу этого вырабатывает способность измерять предмет
«на глаз», то предметы получают свою внешне-мерную
определенность (ибо речь идет о внешней мере) от
данного эталона. И если, например, известны длина или вес
какого-либо (обычно распространенного) предмета, то
этот предмет сам в свою очередь в тех или иных
измерительных ситуациях может служить временным эталоном
(или мерой) длины или веса. Ведь этот предмет уже
соотнесен с эталоном, уже измерен и потому, подобно
тому, как планеты светят отраженным светом Солнца,
несет на себе отблеск эталона. В эталоне представлена
в виде единичного предмета измеряемость и измеримость
всех прочих предметов. Количественные определенности
332

(протяженности, тяжести и т. п.) соотносятся друг с
другом через свое реальное или идеальное соотношение
с мерой-эталоном. Их измеримость положена вне их как
эталон-измеритель, мера-эталон.
О развитии и тем более о прогрессе метрической меры
необходимо сказать следующее. Первоначально,
особенно в сфере материального производства, человек действи.
тельно — совсем по Протагору — выступал как мера
всех вещей (сам он, будучи внутренней мерой, или,
точнее, имея в самом себе имманентную меру, выступал
по отношению к миру природы и к ее конкретным
формообразованиям как внешняя, навязываемая им мера).
В процедурах измерения мерами-эталонами
первоначально служили органы тела человека. Постепенно
человек перешел к изготовлению орудий-мер. Долгое
время, однако (да это имеет место в той или иной степени
и до сих пор), оба вида мер-эталонов соседствовали. Чем
вызван переход от телесных мер к орудийным? Да
прежде всего социальным, междусубъектным характером
человеческой действительности и в частности — производства.
Тело и его органы как меры не удовлетворяли в тех
случаях, когда нужны были либо та или иная степень
технологической точности, либо же однозначность и
общезначимость (значимость для многих или для всех).
Рука как орудие измерения длины мало удовлетворяла
из-за того, что у разных людей руки разной длины.
Палка же, служащая мерой длины, не меняется и остается
той же, использует ли ее великан или пигмей.
Таким образом, процесс состоял в переходе и в отказе
от человека как «меры всех вещей» к мерам,
выраженным на языке самих же вещей, к мерам-орудиям.
Дальнейший же прогресс здесь состоял в
универсализации мер: как в смысле их унификации, приведения к
общечеловеческому единству, к общезначимости, так и в
смысле выхода за рамки геоцентризма, в космизации
мер. Так, например, если первоначально (в 1791 г.) метр
был определен как одна десятимиллионная часть
четверти парижского меридиана, то в принятой ныне
Международной системе единиц (СИ) он определяется как
длина, равная 1 650 763, 7300 длин волн в вакууме для
излучения, соответствующего переходу между
определенными уровнями атомов криптона 86.
Дальнейшее развитие эталона-меры состоит в ее
333

собственной градации. Килограмм делится на граммы,
грамм — на миллиграммы и т. д.; метр — на сантиметры
и т. д. Так возникает масштаб. Метрическая мера
находит себе завершение в масштабе-измерителе.
Мера в метрической функции и масштабы,
вырастающие из нее, ограничены применимостью к объектным
количественным определенностям. Там и тогда, где и
когда возникают и имеют место попытки применить
измерительные процедуры к субъектной реальности (и
особенно к духовной сфере), всегда оказывается
неизбежной (хотя, к сожалению, не всегда замечаемой)
предварительная редукция субъектных определений к
определениям объектным. Дальнейшие операции
совершаются над уже десубъектизованной реальностью, как
бы она ни выдавалась затем (или хотя бы субъективна
схватывалась) за реальность субъектную и
субъективную. Наглядным доказательством тому служат
предпринимаемые буржуазными психологами попытки
«измерить» интеллект ^.
Когда выше говорилось, что первоначально человек в
функции эталонов-мер применял свое тело и его органы,
то здесь имел место тот же объектный редукционизм.
Делая мерилом и масштабом длины, веса и т. д.
природных вещей-объектов свое тело, человек, сам того не
сознавая, практически-объективно редуцировал себя как
человека (т. е. общественно-исторического и в то же
время общественно-индивидуального субъекта
предметной деятельности), во-первых, к телесности, к телу
(которое на деле есть — наряду с предметным миром
культуры— лишь один из носителей его субъектности), а во-
вторых, эту телесность — к вещности. Он, таким образом,
вступал в данной ситуации в вещные (точнее,
количественно-вещные) отношения к миру вещей как вещь же,-
Иначе говоря, то, что он потом заставил делать орудия-
эталоны, то он первоначально исполнял сам. Конечно, он
тут себя полностью не редуцировал к вещи (да он этого
^ Речь при этом вовсе не идет о неприменимости
количественного подхода, и в частности измерительной деятельности, к познанию
человеческой действительности, но только о том, что, во-первых,
сфера эта ограничена и, во-вторых, во всех случаях происходит объек-
тизация (т. е. превращение в своеобразный объект) этой
действительности. Доказательством этому может служить, например,
демографическая статистика.
334

при всем желании не смог бы сделать, не перестав
оставаться человеком); он как бы раздваивался: одно его «я»
фигурировало как вепдь-мера, а другое измеряло, т. е.
занимало, если употребить термин М. М. Бахтина, позицию
вненаходимости по отношению к акту редукции и объект-
объектному взаимодействию его самого (как
собственного аспекта) и мира вещей-объектов.
В этой ситуации редуцирования еще нет ничего
специфически овещненного и овещняющего ^°. Такая
редукция означает на деле факт «открытия» (в кавычках,
ибо совершалось оно стихийно и, естественно, не
оформлялось в сознании концептуально) в субъекте
различных уровней его бытия, в данном случае уровня
объектно-вещного. Ведь будучи микрокосмосом, человек
в снятом виде (и во многом виртуально) содержит в
своем собственном бытии все нижележащие уровни
макрокосмоса, в том числе и грубо-вещный.
Однако человеческая история знает такие ситуации,
когда феномен внешней метрической меры воцаряется
внутри человеческой действительности, становясь
способом межчеловеческих, общественных отношений ^^ Это
возникает вследствие овещнения мира человека,
вследствие установления системы отношений вещной
зависимости. Классическим случаем такого функционирования
метрической меры является товарное производство уже в
его простейшей, т. е. докапиталистической, форме.
Рассмотрим это подробнее
Не будем касаться причин образования товарного
производства, будем исходить из него как наличной
действительности. Здесь обнаруживается следующее.
Товар есть лишь опредмеченный, застывший труд,
«кристаллизация процесса производства, мерой которого яв-
^° Овещненис есть момент и ступень отчуждения как некоторой
тотальности. В этом вопросе мы выражаем свое несогласие с тем
пониманием соотношения овещнения и отчуждения, которое дано в кн.5
Батищев Г. С. Диалектика творчества, с. 229—298, — так как
разделяем точку зрения, изложенную данным автором в предыдущих
публикациях (см., например: Батищев Г. С. Деятельностная сущность
человека как философский принцип. — В кн.: Проблема человека в
современной философии. М., 1969, с. ПО—135).
^^ Разумеется, и обычная метрическая мера содержит в себе не
только отношение субъекта к объекту, но также и междусубъектное
отношение. Речь в данном случае идет о том, что отношения между
людьми (опосредствованные продуктами их труда) строятся по об"
разу и подобию метрических отношений к миру объектов.
335

ляется время — мера самого движения» ^2. Но товар по
природе своей является двойственной реальностью: в
нем содержится два вида труда — конкретный и
абстрактный; первый представлен ib потребительной
стоимости, второй — в стоимости ^^.
И для конкретного труда и для труда абстрактного
имманентной мерой является время. В первом случае
это прежде всего культурно-историческое время, т. е.
время, наполненное деятельностью (в данном случае
трудом) в ее опредмеченном и распредмеченном
содержании, в ее актуализованном и
потенциально-виртуальном бытии и т. д. Время же как мера абстрактного труда
предстает только в абстрактной форме — как просто
длительность, как хронологически-астрономическое
время. Оно поэтому измеряется не культурно-историческим
содержанием, а абстрактно-квантитативно — в часах,
днях, неделях и т. д. Имманентной мерой абстрактного
труда как субстанции стоимости является рабочее
время ^^. Но стоимость актуализуется лишь во внешнем
обнарз^жении, в форме стоимости. Маркс пишет: «Мы
теперь знаем субстанцию стоимости. Это — труд. Мы
знаем меру ее величины [sein Grössenmass]. Это — ра-
бочее время. Остается проанализировать ее форму,
которая как раз и ставит на стоимость печать меновой
стоимости»^^. Форма стоимости, или меновая стоимость,
^2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. III, с. 446.
^^ Они, конечно, не являются двумя самостоятельными родами
труда, существующими в товаре по отдельности. Маркс отмечал в то
же время, что «хотя в товаре и не заключается двух различных
родов труда, однако один и тот же труд определяется различно и
даже противоположно, смотря по тому, относится ли он к потребитель^
ной стоимости товара как его продукту или же к товару-стоимости
как его чисто предметному выражению» Щагх К. Das Kapital. Kritik
der politischen Oekonomie. Bd. I, Hamburg, 1867, S. 13).
^* Маркс писал: «Рабочее время в качестве меры богатства
предполагает, что само богатство основано на бедности...»; при
коммунизме же «мерой богатства будет отнюдь уже не рабочее время, а
свободное время» {Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. II, с. 217).
См. также: с. 214. В то же время он пишет: «Рабочее время, даже
когда меновая стоимость будет устранена, всегда останется
созидающей субстанцией богатства и мерой издержек, требующихся для его
производства» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. III, с. 265). См.
также: Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 81.
^5 Marx К. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie Bd. I.
Hamburg, 1867, S. 6.
336

обнаруживается лишь в отношении товаров друг к
другу, т. е. в меновом отношении. Товары обмениваются как
эквиваленты, т. е. как содержащие в себе одно и то же
количество абстрактного труда, или общественно
необходимого рабочего времени. Меновое отношение по
своему существу является квантитативным, и это
определяет форму меры, функционирующей в этом процессе.
Очевидно, что для измерения труда, содержащегося в
товарах, который определен лишь количественно, может
быть применена лишь внешняя мера, или мера в ее
метрической ипостаси.
Меновое отношение содержит в себе два полюса —
относительную и эквивалентную формы стоимости.
Товар, находящийся в относительной форме, измеряет
свою стоимость через стоимость товара,
представленного в эквивалентной форме. Товар, фигурирующий в
эквивалентной форме, и предстает мерой по отношению к
находящемуся в относительной форме как к
измеряемому. В эквивалентной форме, во-первых, потребительная
стоимость становится формой проявления стоимости,
во-вторых, конкретный труд — формой проявления
абстрактного труда, в-третьих, частный труд
товаропроизводителя — формой проявления непосредственно
общественного труда. А это значит, что рабочее время,
воплощенное в эквивалентной форме, предстает как
непосредственное общественно необходимое рабочее
время, т. е. как мера абстрактного труда, воплощенного
iB товаре, находящемся в относительной форме
стоимости. Так имманентная мера в меновом отношении
срастается с внешней мерой и подчиняется ей.
Не будем прослеживать развертывание формы
стоимости. Нам в данном случае важен конечный итог его —
появление денежной ее формы. Отметим только, что
развитие формы стоимости является вместе с тем и
развитием меры ^^. Золото, т. е. товар, выполняющий
функцию денег, предстает прежде всего как мера стои-
^^ Более подробно об этом и о категории меры в экономических
работах Маркса см.: Маньковский Л. А, Логические категории в
«Капитале» К. Маркса. — В кн.: Уч. записки МГПИ им. В. И. Ленина,
№ 179: Диалектическая логика в экономической науке. М., 1962.
См. также: Огурцов А. П. Категория меры в истории диалектики. —
Вопросы философии, 1964, № 12, с. 37—40.
22-106 337

мостей ^^. «Деньги как мера стоимости есть необходимая
форма проявления имманентной товарам меры
стоимости, — рабочего времени» ^^. Подобно тому, как вещь-
зталон по отношению к измеряемому предмету
противостоит как просто тяжесть или длина, так и
товар-эквивалент противостоит простому товару как стоимость
вообще.
Золото как денежный товар делится на равные
весовые части, а те в свою очередь тоже делятся на равные
весовые части и т. д. (по необходимости). Так возникает
масштаб; весовой масштаб становится (и на первых
порах является) масштабом цен ^^. «Так как товары
относятся друг к другу уже не как меновые стоимости,
подлежащие измерению рабочим временем, но как
одноименные величины, измеряемые в золоте, золото пре^
вращается из меры стоимостей в масштаб цен... Мерой
стоимостей золото является потому, что его стоимость
изменчива, масштабом же цен — потому, что оно
фиксируется в качестве неизменной весовой единицы»^^.
В деньгах, как видим, имманентная мера труда —
рабочее время — прочно срослась с денежным товаром и, по
сути дела, превратилась во внешнюю меру.
Перейдем теперь к рассмотрению имманентной меры.
Она, собственно говоря, есть действительная мера, и
именно ее определения главным образом зафиксированы
в категории меры, в которой синтезированы и
продолжены, развиты на более высоком уровне Ихмманентные
меры вовлеченных в предметную деятельность
особенных предметов, а также распредмеченны.е меры собствен-
^^ Маркс отмечает, что мерой стоимости может быть лишь один
товар (золото или серебро) и что «двойственность меры стоимости
противоречит ее функции» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 106).
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 104. Курсив дается по
изданию: Marx К. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie.
Bd. I. Hamburg, 1867, S. 55.
^^ В дальнейшем «денежные названия весовых частей металла
исторически отделились от их общих весовых названий» (Маркс К.»
Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 56—57).
2° Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 55, 56. Ниже Маркс под-
черкивает: «Здесь, как и при всяких определениях меры
одноименных величин, устойчивость и определенность отношений меры
является решающим моментом» (Там же, с. 56). Это положение имеет
принципиальное значение вообще для понимания внешней, или
метрической, меры.
338

кого субъектного бытия. Выявление объективных
определений меры удобнее начать с рассмотрения того, как
они предстают субъекту в его когнитивном отношении к
миру, т. е. в акте познания ^^
Категория меры возникает как необходимая ступень
в движении познающего мышления по логике предмета*
Она вместе с тем заставляет по-новому взглянуть на
предшествующие этапы этого движения. Первоначально
предмет был дан познанию со стороны такой его
определенности, которая выделяет его среди множества
других предметов и которая, следовательно, неотделима от
его бытия, тождественна с его бытием, как говорит
Гегель. Эта определенность есть качество. Нельзя
изменить качество без того, чтобы не изменился сам
предмет, обладающий данным качеством. Однако
дальнейшее движение по логике предмета прорывает качество и
устремляется к новой определенности предмета, которая
прямо противоположна качеству: в предмете происходят
изменения, а он сохраняет себя, остается самим собой.
Эта определенность уже не тождественна с бытием
предмета, а является внешней, безразличной по отношению
к нему. Это и есть количество.
Дальнейшее углубление в предмет показывает, что у
количественных изменений, т. е. изменений, не влекущих
за собой исчезновения качества как определенности
предмета, существует объективный предел, выход за который
приводит к изменению качества, к исчезновению
данного предмета и возникновению нового. Таким образом,
наличие предела говорит о существовании некоторой
связи количества и качества; о том, что они не столь
уже безразличны как по отношению друг к другу, так и
по отношению к предмету, противоположными опреде-
ленностями которого являются. Ведь дело вовсе не
обстоит так, что мы, переходя к количеству, оставляем
качество позади нашего движения, как сожженные
мосты. Тут в нашем погружении в логику предмета
качество удерживается, так что не только мы переходим от
^' При рассмотрении определений меры как обнаруживающих
себя в процессе познания результаты, полученные Гегелем, имеют
непреходящее значение. Разумеется, при включении их в контекст
марксистски ориентированного исследования необходимо учитывать
общий спекулятивно-идеалистический смысл гегелевской философии,
которым в той или иной степени проникнуты и эти результаты.
339

качества к количеству, но, как выражается Гегель, само
качество переходит в количество. Теперь же предмет
показывает нам, что при исследовании его
количественной определенности мы вернулись назад, к качеству. Мы
пришли к их единству. Задача теперь состоит в том,
чтобы это единство понять как конкретное, т. е. понять
предмет как такую целостность, в которой качество и
количество суть его собственные моменты.
Гегель пишет: «Для того, чтобы была положена
тотальность, требуется двойной переход, не только
переход одной определенности в свою другую, но и переход
этой другой, возвращение ее в первую ^2. Благодаря
первому переходу тождество этих двух определенностей
имеется только в себе; качество содержится в
количестве, которое, однако, тем самым есть пока еще
односторонняя определенность. Что последняя, наоборот,
точно так же дана лишь как снятая, это видно из :Второ-
го перехода — из ее возвращения в первую» ^^.
Тождество, т. е. взаимопроникновение, качества и
количества постигается постепенно, через выявление
одной определенности, затем через отрицание ее
противоположностью и т. д. Дискурсивное познающее
мышление лишь на определенном этапе своего восхождения
обнаруживает содержательную диалектику этих
категорий, диалектику, которая объективно-онтологически
существовала до и независимо от познающего мышления.
Онтологически предмет всегда есть единство всех своих
категориальных определений; раскрываются же они
лишь на трудном пути восхождения от абстрактного к
конкретному. Но и онтологически дело обстоит не столь
однозначно и просто. Предмет как конечный возникает,
существует и преходит; он есть содержательный процесс.
Поэтому, хотя определенная связь качества и
количества онтологически присутствует на всем протяжении
существования предмета, связь эта развивается,
изменяется, конкретизируется вместе с изменением предмета.
Связь количественных изменений с изменением качества
^2 Гегель замечает, что «это замечание о необходимости
двойного перехода очень важно для всякого научного метода» (Гегель
Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 415).
1833''s^392^ ^* ^* ^* ^^'^^* Vollständige Ausgabe..., Bd. III, В..
340

обнаруживается объективно-онтологически движением
самого предмета: когда количественные изменения
достигают «критической» точки, наталкиваются на
имманентную границу, которая (если абстрагироваться от
внешних влияний) потенциально содержалась в данном
конечном предмете с самого начала, с момента его
возникновения. Если бы 1вещи обладали сознанием, то
можно было бы сказать, что эту границу, а стало быть, и
свою новую определенность (т. е. меру), они осознают
не изначально, а лишь накануне собственной гибели.
Мера есть не просто единство качества и количества;
она есть отрицание отрицания, т. е. конкретный синтез
этих противоположностей. Это значит, что она есть
новая, третья по сравнению с ними определенность
предмета, не редуцируемая к ним ни к каждой в
отдельности, ни к простому их соединению, к сумме. 'В этом и
состоит сложность анализа категории меры. Ее надо
понять как нечто более высокое по сравнению с
качеством и количеством и в то же время как содержапхее
внутри себя качество и количество. Входя в область
меры, мы впервые вступаем в царство диалектики
конкретного. В мере имманентное тождество качества и
количества, суп;еств01вавшее для познающего мышления
лишь виртуально, актуализуется, или — по Гегелю, —
бывшее до этого лишь в себе, становится положенным^
Теперь «количество есть момент меры и находится в
связи с качеством...»2'^.
Логически мера первоначально предстает как граница
для количества в рамках данного качества. Затем она
определяется как отношение, как непосредственное
единство качества и количества. Затем мера
схватывается как взаимопроникновение качес1венной и
количественной определенностей, т. е. как синтез. Мера
конкретизирует феномен качественного изменения, 1выступает его
истиной. Первоначально фиксировалось простое
изменение качества, без его объяснения. Затем мы выяснили,
что это изменение обеспечивается количественными
изменениями. Теперь же мы знаем, что последнее
возможно лишь при нарушении меры. «Когда изменяется мера
вещи, изменяется сама вещь, и нечто, переходя свою
2* Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 428. Или: «В мере
качественное количественно...» (Там же, с. 421).
341

меру, увеличиваясь или уменьшаясь сверх меры, исче-
зает»^^.
Когда мы логически дошли до категории меры, то
предмет предстает перед нами теперь как некая мера 2^.
Мера (как до этого качество, а затем количество)
становится тем главным «окуляром», той «линзой», через
которую мы на данной ступени познания видим мир ^7.
Когда мы смотрим на мир предметов под углом зрения
категории меры, то все его многообразие дано нам как
множество специфических мер. Предметы
сосуществуют, взаимодействуют, появляются и исчезают как
конкретные меры.
Процесс развития меры предмета есть форма
единства моментов устойчивости и изменчивости, где первым
выступает качество, вторым — количество.
Количественные изменения здесь являются ведущей стороной меры,
именно благодаря им изменяется качество, а не
наоборот. Когда количественные накопления достигают
предела, происходит нарушение меры. Предмет утрачивает
свою качественную определенность, т. е. исчезает, и
возникает новый предмет с новыми качественной и
количественной определенностями. Что же касается меры, то
создается впечатление, будто она исчезает совсем. Для
определения этой ситуации Гегель употребляет
выражение «das Maßlose», т. е. без-мерное, или лишенное
меры 2^.
2^ Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. М., 1971, т. 2, с. 100,
2^ Аналогично тому, как он первоначально был дан как
качество, а затем как количество. Категории предметны. Как в том
смысле, что они суть формы предметной деятельности, в которых
исторически резюмированы универсально-всеобщие определения
действительности, так и в том смысле, что они суть также и
универсально-всеобщие способы данности предметов субъекту (в данном случае —•
его познавательной деятельности)..
2^ Гегель даже как-то сказал: «Обыденное сознание понимает
вещи как сущие и рассматривает их со стороны качества,
количества и меры» (Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1.
Наука логики. М., 1974, с. 262). Однако он здесь имеет в виду не то,
что все эти категории суть категории только обыденного сознания и
что они-де непригодны для теоретического рассмотрения предметов,
а то, что указанное сознание, как правило, остается в кругу этих
категорий (к тому же редуцированных к ходячим представлениям) и
не стремится выйти за них, чтобы углубиться в сущностные
определения вещей.
^^ На русский язык это выражение лучше переводить не как
«безмерное», а как «лишенное меры», подобно тому, как переводится
другое гегелевское (а также фигурирующее и в «Капитале» Маркса)
■4j4z

Он пишет, что «мера гибнет в лишенном меры» ^^.
Ведь в новом предмете (как конечном предмете) еще
только должны накопиться количественные изменения,
чтобы они обнаружили его имманентную меру.
Объективно же, онтологически мера присутствует в новом прел-
мете. Это новая мера, и она енде пока неявно
удерживает в единстве качественную и количественную
определенности процессируюш^его предмета. Переход от меры
к лишенному меры («безмерному») есть лишь переход
от одной меры к другой. «Лишенное меры, — пишет
Гегель, — есть прежде всего это выхождение меры в
силу ее количественной природы за свою качественную
определенность. Но так как это другое количественное
отношение, которое в сравнении с первым предстает
лишенным меры, тем не менее количественно, то лишенное
меры есть также некая мера»^^.
Переход из одной меры в другую, как и переход
одного качества в другое, совершается как перерыв
постепенности. Как отмечает Гегель, «движение от одного
качества к другому совершается в постоянной
непрерывности качества... Изменение с этой стороны постепенное.
Но постепенность касается только внешней стороны
изменения, а не качественной его стороны... Поэтому с
качественной стороны абсолютно прерывается чисто
количественное поступательное движение вперед, не
составляющее границы в себе самом; так как
появляющееся новое качество по своему чисто количественному
отношению есть по сравнению с исчезающим
неопределенно другое, безразличное качество, то переход есть
скачок; оба качества положены как совершенно внешние
друг другу»^^
выражение — das Begriffslose (именно как «лишенное понятия», а не
как «непонятное»). Ведь Гегель хочет зафиксировать факт
кажущегося исчезновения, утраты меры, ее отсутствие. Русское же слово
«безмерное» ассоциируется, скорее, с безграничностью,
беспредельностью, «ширью» и «далью» и т. п. Конечно, гегелевское das Maßlose
содержит и этот смысл, но он вторичен.
^^^ Hegel G. W. F. Werke. Vollständige Ausgabe..., Bd. III. S. 392.
30 Jbid..., Bd. VI. В., 1840, S. 219. В русских изданиях 1-й части
«Энциклопедии» das Maßlose ошибочно переведено как «безмерность»
(см.: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1, с. 261;
Он же. Соч. М.; Л., 1929, т. 1, с. 188).
3^ Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 464. Или: «Всякое
рождение и всякая смерть — это не продолжающаяся постепенность, а,
наоборот, перерыв такой постепенности и скачок из количественного
изменения в качественное» (Там же, с. 466).
343

Скачок есть одна из важнейших категорий
диалектики. Именно отношение к скачку (как затем и отношение
к противоречию) является одним из первых
водоразделов между диалектикой и метафизикой, между
диалектической концепцией развития и плоским
эволюционизмом. «При всей постепенности, — пишет Энгельс, —
переход от одной формы движения к другой всегда
остается скачком...» и вообще вся природа <^cлaгaeтcя
сплошь из скачков»^2. Таким же перерывом
постепенности осуществляется и в историческом процессе переход
от одной формы (способа производства, типа
социальности и т. п.) к другой. Переход к коммунизму,
например, «есть скачок человечества из царства
необходимости в царство свободы»^^.
Переход от меры к мере осуществляется посредством
скачка. Однако скачок есть лишь актуализация того, что
имелось в предмете потенциально. Потенциально же в
предмете существуют такие количественные точки, или
узлы, в которых при наличии соответствующих условий
осуществляются качественные скачки, «как, например, в
случае нагревания или охлаждения воды, где точки
кипения и замерзания являются теми узлами, в которых
совершается — при нормальном давлении — скачок в
новое агрегатное состояние, где, следовательно,
количество переходит в качество»^"*.
Когда говорят о переходе количественных изменений
в качественные и обратно, о переходе от одной меры к
другой, то не следует представлять себе дело так, будто
количество перестает быть количеством и становится
качеством, а последнее в свою очередь, наоборот,
становится количеством. Радикальное изменение — скачок—
затрагивает iBce три уровня предмета: его качественную,
количественную и мерную определенности. В новом
предмете новыми являются и качество, и количество, и
мера. Преемственность сохраняется, но постигается она
на более глубоком уровне рассмотрения предмета.
Стало быть, если говорить строго, то не количество
переходит в качество, а количественные изменения переходят в
^2 Маркс К; Энгельс Ф, Соч., т. 20, с. 66, 586.
33 Там же, с. 295.
^^ Там же, с. 44. О константах физики как об обозначениях
таких узловых точек см. с. 387.
344

изменения качественные, и наоборот: если качество
изменилось, то изменилось и количество, следовательно,
качественные изменения влекут за собой
количественные.
Система отношений между такими узлами, в которых
совершаются скачки, составляет узловую линию отноиле-
ний меры. Такая линия существует двояко: а)
одновременно и эвентуально и обнаруживается при соответст-
вуюпдих условиях (как в случае с водой); б) в виде
связи состояний во времени, как, например, в чело1вече-
ской истории, где социальные революции, приведшие к
образованию новых способов производства, ушли в
прошлое и существуют в, так сказать, социальной памяти.
Узловая линия отношений меры обнаруживает
границы рассмотрения предмета на уровне системы
категорий, связь которых объединяется в так называемый
закон перехода количественных изменений в
качественные и обратно. По ту сторону отношений меры остается
относительно неизменным некий субстрат: «такие
отношения даны как узлы одного и того же субстрата. Тем
самым меры и положенные с ними самостоятельные
[нечто] низводятся до состояний. Изменение есть лишь
изменение некоторого состояния, и преходящее
положено как остающееся в этом изменении тем же самым»^^.
Мы, таким образом, пришли к исчерпанию
мировоззренческих (а следовательно, и методологических)
возможностей категории меры как формы познания. С одной
стороны, мы имеем бесконечный процесс смены мер, с
другой — нечто сохраняющееся в этой бесконечной сме-
ле. Мы тем самым получаем новую категорию —
категорию становления^^, которая замыкает собой круг
категорий данного уровня рассмотрения и предстает как
ступень к переходу на новый уровень системы
объективных определений предметов, на уровень его сущности.
Категории меры соответствует мерный анализ
действительности. Речь при этом идет прежде всего не об
^5 Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 470.
^^ Великим образом становления является Гераклитов космос,
который «был, есть и будет вечно живым огнем, мерами
загорающимся и мерами потухающим» (Фрагменты Гераклита. — В кн.:
Материалисты Древней Греции: Собрание текстов Гераклита,
Демокрита и Эпикура. М., 1955, с. 44).
545

измерительных процедурах, которые, по существу,
являются преимущественно количественным освоением
действительности 3^, но об имманентной мере, а стало быть,
и об исследовании действительности под углом зрени^!
имманентной меры, выявлении мерных отношений.
В. П. Кузьмин, например, выделяет три формы меры и
соответствующие им три ступени, или этапа, мерного
анализа. Простой, или непосредственной, мере (это
«мера отдельного предмета, взятого самого по себе»)
соответствует анализ меры единичного предмета; системной,
или субстанциальной, мере (это «мера предмета как
элемента, части данной системы») — определение меры
единичного предмета через меру системы, которой он
принадлежит. Завершением мерного анализа он считает
анализ реальной меры (это «мера предмета как
совокупности всех его действительных отношений»), где сама
системная мера берется внутри некоторого более
широкого контекста, которым она сама © той или иной
степени детерминируется ^^. В задачу мерного анализа
входит, в частности, исследование условий и природы
скачков применительно к конкретным предметам познания ^^.
Итак, мы рассмотрели меру как количественно
определенное качество и качественно определенное
количество. Однако такая характеристика меры применима
лишь к миру объектов, т. е. как категория объектного
мышления, исключающего из познания и из знания
субъект и его осваивающе-преобразующую деятельность
(или же намеренно абстрагирующегося от них). В так
^^ Гегель справедливо отмечал, что когда мы «занимаемся
количественными определениями, мы на самом деле всегда уже имеем в
виду как цель такого рассмотрения меру, и на это указывает наш
язык, который называет исследование количественных определений и
отношений измерением (Messen)» (Гегель Л В. Ф. Энциклопедия
философских наук, т. 1, с. 257).
^^ Кузьмин В. П. Вопросы качественного, количественного и
мерного анализа. — В кн.: История марксистской диалектики: От
возникновения марксизма до ленинского этапа. М., 1971, с. 174. См. также:
с. 175—179.
^^ Категория меры имеет важное мировоззренческо-методологиче-
ское значение для постановки и решения проблем естествознания и
гуманитарного познания. В данной главе мы этого вопроса ввиду
ограниченного ее объема не касаемся. См. об этом: Кузьмин В. П,
Категория меры в марксистской диалектике. М., 1966; Диалектическая
логика: Диалектическая логика как методология современного
естествознания. Ллма-Ата, 1985.
346

понятой категории меры устранено целостное отношение
субъекта к объекту, опосредствованное его отношениями
к другим субъектам и реально предстающее как лишь
подчиненный момент субъект-субъектного отношения.
Кроме того, в данном описании меры выявлена данность
объекта (а стало быть, и определения меры) лишь в
контексте познавательного отношения. Но как
категориальная форма мера формируется не в одних лишь
актах познавания и вообще не только и исключительно
в когнитивном отношении человека к миру. Она
формируется в целостном деятельностном бытии субъекта и
потому становится не только одной из всеобщих форм
познания, но и всеобщей формой предметной
деятельности в ее целостности.
Целостная предметная деятельность есть не только
единство таких ее всеобщих определений, как, например,
опредмечивание и распредмечивание, целеполагание и
целевыполнение и т. д. и т. п., но также и единство
различных ее всеобщих ипостасей реального и идеального
плана.
Выше было рассмотрено формирование категории
меры в трудовой деятельности и процессе познания.
Однако реальный план предметной деятельности (вообще
практика) не сводится к труду; последний есть лишь
особенная форма ее (правда, такая, которая составляет
фундамент других особенных форм человеческой
деятельности). Над трудом (над материальным
производством) *° надстраиваются иные формы и сферы подлинно
культурного, подлинно транс-природного (над- или
сверх-естественного) бытия человека в мире. В этих
формах и этих сферах человек выходит из-под
непосредственной власти естественноисторической необходимости
и потому вырабатывает способность не привносить свою
собственную меру в мир предметов, противостоящих
деятельности, а принимать предметы в их собственных
мерах. Именно вырабатываемая субъектом способность
действовать согласно имманентным мерам вовлекаемых
"^^ Исторически первоначально труд предстает как деятельность в
сфере собственно материального производства. На последующих
этапах истории — именно в силу разделения деятельности —
определенность труда получают и иные формы предметной деятельности. При
капитализме, например, трудом становятся почти все виды
духовного производства (в том числе и занятие философией). Труд в этих
условиях является лишь средством для жизни.
347

в деятельность предметов является источником
формирования эстетической способности: «в силу этого чело-
век формирует также и по законам красоты»'^^
Человеческое субъектное отношение к миру не только
не исчерпывается трудом, но в своей духовной сфере^не
сводится к познанию. Человек есть также этический и
эстетический субъект. Любая категория © этой связи не
только не формируется исключительно в одной какой-
либо ипостаси человеческого отношения к миру, но ее
содержание и культурно-исторический смысл никогда
не сводимы к этой ипостаси. Категории формируются
не только в актах познания, а потому в своих
социальных функциях и не сводятся только к формам познания.
Каждая категория синтезирует в себе когнитивное,
этическое и эстетическое содержания и смыслы
человеческого бытия в мире.
Кроме того, как уже говорилось, человеческая
деятельность нередуцируема к субъект-объектному
отношению. Оно является лишь отношением к природным
формообразованиям преимуш^ественно в их грубо-веидной
определенности. Способ отношения к объектам человек
не может механически переносить на его отношение к
другим людям и к самому себе. В предметной
деятельности поэтому существует более высокий уровень
отношений — отношения субъект-субъектные, которые не
только опосредствуют субъект-объектные, но и
включают их в себя как подчиненный момент. Каждая
категория в этой связи пронизана, наполнена
субъект-субъектным содержанием. Все это имеет отношение и к
категории меры. Она содержит в себе и субъект-объектное и
субъект-субъектное содержание, равно как и
когнитивное, этическое и эстетическое содержания и смыслы.
М. Л. Злотина в этой связи пишет: «Общий закон
меры — «переход количества в качество» — выступает и
как закон познания, и как способ практического
преобразования по природе преобразуемого предмета, и как
этическая норма и эстетический приниип»'^^. Вспомним
'' MEGA 7з, S. 8840-41.
*2 Злотина М. Л. Диалектические законы развития как
мировоззренческие принципы творческой деятельности. — В кн.: Практика —
познание — мировоззрение: Мировоззренческое содержание
принципов диалектического и исторического материализма. Киев, 1980,
с. 229 («Это, — продолжает она ниже, — в такой же мере относится
и к другим законам диалектики» (Там же)).
348

также, что в «Тимее» Платон указывает на то, что «все
доброе, без сомнения, прекрасно, а прекрасное не может
быть чуждо меры»'^^.
Мы здесь ведем речь об имманентной мере, т. е. о
собственно мере, а не о мере метрической. В литературе
существует «положение о двух функциях меры —
измерительной (метрической) и оценочной (аксиатической)>И'^.
При этом утверждается, что аксиатическая функция
«является непосредственно производной от целей,
полагаемых человеком в процессе познания», а также что
«весь мир объективированных мер, с которыми человек
соотносит или которыми измеряет свою деятельность,
разделен на две существенно различные сферы: меры,
функционирующие как абсолютизировавшиеся физические
свойства предметов (метрическая функция), и меры,
функционирующие как ценности (аксиатическая
функция) »^5.
Но здесь упущены некоторые тонкости. Дело,
однако, обстоит намного сложнее. Метрическая мера есть
внешняя мера, выработанная на пути освоения
количественной определенности мира. Ей противостоит
имманентная мера как собственно категориальная форма
предметной деятельности. Она получена.на пути
освоения, синтезирования и доразвития множества особенных
имманентных мер и как таковая не замкнута, но
открыта для дальнейшего своего развития. Мера как простой
синтез качественной и количественной определенностей,
противостоящих деятельности предметов, становясь
категорией, получает такие предикаты, которых она не
имела и не могла иметь в до- и вне-субъектной
реальности.
Конечно, качественная и количественная
определенности (разумеется, в их синтезе, а не сами по себе) в
категории «мера» остаются главными ингредиентами.
Однако здесь, во-первых, качество уже не играет роли
сугубо внешней определенности предмета (как это
обстоит в измерительных процедурах и в самой
метрической мере), но восстанавливается ,в своих правах и ни-
*з Платон. Соч. М., 1971, т. 3', ч. I, с. 535.
^^ См.: Полищук В. И. Природа и функции категории «мера» в
познании. Автореф. дне. ... канд. филос. наук. М., 1980, с. 5—6, 12.
*5 Там же, с. 12.
349

чем не поступается перед количеством. Во-вторых, и
количество как ипостась меры не исчерпывается
метрически-измерительной функцией, а стало быть, и нереду-
цируемо к ней. Мера здесь предстает уже не как коли-
чество-зталон, а как оптимальная соотнесенность
качественной и количественной определенностей предмета,
как соразмерность. Как отмечает А. Ф. Лосев, речь здесь
уже идет не просто «о каком-нибудь количестве или
измеренности, исчисленности, но о таком количестве,
которое соответствует определенному качеству...>И^.
Качественная же ипостась категории меры не
исчерпывается «аксиатическим» содержанием, а потому и не
может быть сведена к нему. Конечно, такое содержание
в ней имеется (и положительно, что этот момент уже
выделен и проанализирован), но оно, во-первых, не
единственное, а ©о-вторых, не изначальное. Оно не
порождено только человеком: и цели, и ценности имеют
вне- и до-человеческие истоки ^'^, Если бы цели и
ценности исходили исключительно от человека, то они во
многом были бы лишь препятствием на пути объективного
постижения действительности. В категории «мера»
имеется слой объектного содержания, позволяющий схва-
тьгвать имманентные меры предметов; но это именно
только момент. Это как раз то содержание категории
меры, которое формируется в объектно-когнитивном
отношении к миру, а также в процессе труда. Другие ее
содержания и уровни сформировались и продолжают
формироваться по ту сторону материального
производства, в частности в сфере эстетического освоения и
созидания мира. Улавливая мерные отношения в
действительности и вырабатывая на этом основании
представление о Красоте и Гармонии, человек строит те этажи
категории «мера», которые он не выстроил бы, оставаясь
^^ Лосев А. Мера. — В кн.: Философская энциклопедия. М., 1964
т. 3, с. 389.
'^^ «На деле цели человека порождены объективным миром и
предполагают его... Но кажется человеку, что его цели вне мира
взяты, от мира независимы...» [Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29,
с. 171). То же самое можно сказать и о ценностях, «хотя,
разумеется, ни цели, ни ценности не берутся из мира так, как добываются
полезные ископаемые..,». Речь, таким образом, идет об «укорененности
человеческого мира ценностей в объективной диалектике» {Бати-
щев Г. С. Нравственный смысл диалектики: (К критике
антропоцентризма).—В кн.: Диалектика и этика. Алма-Ата, 1983, с. 108).
350

всецело лишь в границах собственно материального
производства.
В указанной точке зрения фактически категория
меры (т. е. имманентная мера) сводится к оценочной
(аксиатической) мере. Ведь метрическая мера, которая
при этом именуется другой стороной меры (наряду с
оценочной) есть на деле лишь внешняя мера.
Однако отношение между внешней и имманентной
мерой несколько сложнее, чем мы его пока что
изобразили. Дело в том, что метрическая мера также входит в
состав категории меры. Метрическая мера есть низший
слой, или уровень, категориального содержания меры,
или меры как категории. Это сугубо функциональная
определенность меры. Ее сфера и границы определены
измерительной деятельностью субъекта. Большего от
нее требовать нельзя. Однако исторически так
сложилось, что она выделилась в особую реалию наряду с
основным содержанием и основной структурой категории
«мера». В то же время этот низший уровень категории
меры и эта обособившаяся, ставшая самостоятельной
мера запечатлевается в сознании как преимущественно
синоним меры вообще, всего содержания и смысла
категории меры. Чем это обусловлено? Прежде всего
следующим.
Имманентная мера — над-метрическая; для ее
действительного установления нужна глубоко
содержательная работа. Однако в массе своей люди довольно часто
под давлением ситуативной логики и злободневных
забот и потребностей отвлекаются от этой работы, а
подчас и не догадываются о ее необходимости. Они поэтому
сознательно или неосознанно стремятся подменить ее
иной деятельностью, а именно выработкой некоего
подобия меры посредством фиксации ее наряду с предмет-
ностями (обладающими имманентными мерами) и над
ними — то ли в виде некоторой телесной предметности,
то ли в виде образа (мифологического, религиозного,
художественного и т. п.), этической максимы (которая
тоже, в свою очередь, может персонифицироваться, —
например, богиня Немезида у древних греков) и т. п.
Отчасти это обусловлено трудно устранимой тягой к
наглядности; ибо хотя «глаза и уши — те органы,
которые отрывают человека от пут его индивидуальности, пре-
351

враидая его в зеркало и эхо вселенной...>И^, в то же время
они суть органы, до известной степени приковываюпдие
его к тому уровню, или срезу, объективной реальности,
который только и доступен им. У чел01века появляется
потребность «иметь перед глазами» (или хотя бы в
чувственно-образном представлении) меру. И когда
оформляется такой образ-представление или выделяется
предмет как воплощение Меры, тогда он как бы
приобретает атрибуты метрической меры-масштаба и
функционирует по ее образу и подобию. Тогда
функционирование такого эталона-меры может лишь отчасти
заменять собой категорию меры и вытеснять
содержательную деятельность по установлению меры предметов,
поступков, деяний и т. д. Эта деятельность может
подменяться «мерительством», т. е. подведением под такой
субститут категории меры той или иной предметности.
Конечно, с гносеологической точки зрения,
метрическая мера в данном случае служит аналогией и даже
языком для выражения более высоких сфер категории
меры; с художественно-эстетической же точки зрения,
она предстает метафорой. Но надо сказать, что прямой
и полной замены имманентной меры мерой метрической
никогда не происходит, поскольку ведь в таких случаях
измеряется отнюдь не одно лишь количество, как в
случае с метрической мерой.
Можно, конечно, отметить, что мере присуща
амбивалентность: в ней синтезированы качественное и
количественное. В этой связи она может выступать в той или
иной ситуации то как преимущественно мера
количества, то как преимущественно мера качества. В обоих
случаях вырабатывается некий, реально или идеально
фиксируемый эталон, мерило. Существует также
масштаб в рамках данного эталона. Но понятие масштаба
как таковое применимо и к имманентной мере, даже
если абстрагироваться от тех ее суррогатов-субститутов,
о которых шла речь выше. В этом случае масштаб
представляет собой иерархическую тотальность особенных
мер, которыми на той или иной ступени
культурно-исторического процесса обладает общественный человек.
В каждом типе культуры ту или иную категорию
можно представить в виде некоторого ядра, в котором
^ Маркс /е.. Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 75.
352

она представлена наиболее адекватно. От него во всех
направлениях идет рассеяние содержания и смысла
категории, а также их та или иная трансформация. Это
рассеяние, так сказать, анизотропно. Само же ядро
обычно представлено в виде какой-либо особенной
деятельности. Рассеянное в сознании различных групп
людей содержание (и смысл) категории меры откристалли-
зовывается в этом сознании в виде неких
образов-представлений меры. Мера представительствует через те или
иные образы и соответственным способом отлагается в
языке. Так возникают синонимы (и языковые, и
ментальные) категории меры. А. Ф. Лосев указывает, что
такими синонимами в античности были симметрия,
пропорция, грация, ритм, метр и др. И надо сказать, что они
отнюдь не являются грубыми аппроксимациями
категориальных атрибутов меры; в них мера как категория все
же присутствует некоторыми своими — подчас супдест-
веннымн — аспектами. Одна из форм
транспонированного бытия категории «мера» — так называемое «чувство
меры». Оно нередко толкуется как до- и внекультурное
достояние человека, присущее ему «от природы». На
деле же это феномен культурный и притом культурно-
исторический: стоит поместить человека одной культуры
в культуру принципиально иную, как это «чувство»
потерпит фиаско.
Возможно также распределение аспектов и функций
той или иной категории между различными сферами
деятельности, так что в этих сферах категория всегда
представлена частично, фрагментарно. Применительно
к категории меры можно сказать следующее. Нижний ее
слой постепенно выделяется в специфическую
деятельность — измерительную деятельность. Как таковая она
имеет широкое распространение и обширные области
применения (а иногда претендует и на большее). В
системе разделения деятельности, дошедшего до
образования классовой структуры и государства, происходит как
бы расщепление аспектов категории «мера» и
последующее распределение их между классами, слоями и
различными группами (профессиональными и т. п.). В мере
синтезированы качество и количество. Однако именно
этот ее синтетический характер обусловливает ее, так
сказать, динамическую амбивалентность. Объективно на
23-106 353

первый план может выдвигаться либо то, либо другое.
Так, в сфере искусства как наделенной
самостоятельностью художественно-эстетической культуре
человечества присутствуют в той или иной форме и сгепени (что
определяется родом искусства) как низшая форма
меры, а именно метрическая, так и количественная сторона
меры в ее над-метрической определенности. И в то же
время в сфере искусства на первый план выдвигается
качество как ипостась меры. Но тем не менее и здесь,
конечно, мера фигурирует и схватывается сознанием как
имманентное соотношение количественных
характеристик, обеспечивающее целостность и бытие данного
качества.
Двойственный характер категории меры, о котором
говорилось выше, и доминирование в ней то одного, то
другого аспектов накладывают печать и на ее
философское осмысление. Так, например, Аристотель, исходящий
из того, что «единое есть мера всех вeщeй»'^^, в одном
случае пишет, что единое есть «мера главным образом
для количества, затем для качества» ^°, в другом же
заявляет: «Мера есть то, чем познается количество...»^Ч
И именно такое понимание меры является у него
преобладающим. У Гегеля мы читаем: «Мера есть в своей
непосредственности обычное качество, обладающее
определенной, принадлежащей ему величиной»^^. И в то
же время он пишет: «Все вещи имеют свою меру, т. е.
количественную определенность...»^^. И тоже следует
отметить, что у Гегеля прослеживается тенденция кван-
титативизации меры.
В развертывании культурно-исторического процесса
обнаруживается закономерность, суть которой состоит в
том, что для каждой эпохи не все категориальные
формы являются равноценными или равнозначащими, т. е.
не все они играют одинаковую роль. Какие-то категории
всегда оказываются главными, определяющими собой
^^ Аристотель. Соч. М., 1975, т. 1, с. 254.
50 Там же, с. 255.
5^ Там же, с. 253.
52 Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 428.
53 Гегель Г. В, Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1, с. 216.
Или: «Мера, если она отделена не внешне, а природой вещи,
качеством, есть специфическое „сколько"» (Гегель Г. В. Ф. Работы разных
лет, т. 2, с. 99).
354

все иные категории (их содержание, смысл,
мировоззренческий статус, функции). Так, например, в
капиталистическом способе производства центральной
категорией становится количество. В архаическом обществе и
в эпоху античности такую роль выполняет категория
меры. В архаическом типе социальности с его родовой
организацией форм жизни общественное целое
подчиняло своей власти индивидов. Оно регламентировало
бытие и сознание каждого члена рода. Оно содержало в-
себе мерило, масштаб поведения каждого и всех. Гегель,,
например, писал об отношении к мере в Древнем Китае
следующее: «Определения меры составляют основу,
разум. Люди должны соразмерять с ними свое поведение...
Если империю постигла беда, вызванная наводнением,
землетрясением, пожаром, засухой и т. д., то произошло
это только потому, что человек не следовал законам
разума, что определения меры не соблюдались в
империи с достаточной точностью. Тем самым нарушена
общая мера, и на людей обрушивается бедствие. Мера
имеет здесь значение в-себе-и-для-себя-сущего»^"^.
Мера смутно схватывалась сознанием членов рода
и получала iB нем более или менее определенную форму
выражения в виде того или иного божества. Мера схва-
тывается как некая необходимость и закон, если
говорить современным языком, или как Судьба, выражаясь
языком того времени. Мера поэтому считается чем-то
наивысшим. «Народы, — отмечает Ленин, — боготворят
м е р у,..»^^. По преданию, семь греческих мудрецов
начертали в храме Аполлона в Дельфах изречение:
«Ничего сверх меры» (по другим источникам, его автор —
Хилой, один из семи мудрецов).
С особой остротой проблема меры встала с
разложением родового строя, с классовым расслоением
общества, возникновением государства и т. д. Мера в
этих условиях предстает как то, к чему следует
постоянно стремиться, как воплощение Истины, Добра и
Красоты. Различие индивидуальных и групповых интересов,
^"^ Гегель Г. В. Ф. Философия религии. М., 1975, т. 1, с. 471.
^^ Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 109. Гегель отмечает»
что «народы...почитали в мере нечто неприкосновенное, святое»
(Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 421). Вспомним новозаветное
«в нюже меру мерите, возмерится вам» (В кн.: Евангелие от Матфея,
Марка, Луки и Иоанна. М., 1907, с. 26, лев. стлбц.).
355

позиций, мнений и т. п. в классовом обществе породило
понимание меры как некой «золотой» середины между
крайностями и вызвало к жизни идеал умеренности.
Все греческое мировоззрение, все науки и искусства
пронизаны категорией меры, все поступки совершаются
под знаком следования или не следования Мере.
Будучи центральной, мера освещает своим светом иные
категориальные формы, придавая им собственную
цветовую тональность и т. д. С культурно-исторической точки
зрения это объясняется той ситуацией, которая пришла
на смену родовому обществу, тем социальным
состоянием, в котором усматривалось падение нравов, вкусов
и т. д., состоянием, пришедшим на смену «золотому
веку», не знавшему разделения на классы, сословия,
профессии и т. п. С логико-гносеологической точки зрения,
оно обусловлено еще недостаточной выработанностью
тех, более конкретных, категорий, которые логически
следуют за категорией меры. Вот почему данная
категория в сложившихся условиях принимает на себя
функции этих категорий. В ней поэтому светятся и сущность,
и необходимость, и закон, и др.^^ Поэтому можно
сказать, что категория меры здесь до известной степени
^узурпирует» определения и функции этих категорий.
В Новое время количественные отношения начинают
доминировать над качественными, сущностными и т. д.
Происходит своеобразная квантитативизация всей
культуры, начиная со сферы материального производства и
кончая высшими этажами духовности. В сфере
буржуазно организованного материального производства
утверждается «принцип, выступающий здесь во всей
полноте: принцип базирующейся на калькуляции, на калькули-
руемости рационализации»^'^. Категория количества
становится ядром мировоззрения данной эпохи, придавая
специфически квантитативную окраску всем иным
мировоззренческим ориентирам, всем иным категориальным
определениям. Категория меры в этих условиях,
во-первых, квантитативизируется, редуцируется к се
метрическому уровню, во-вторых, объектизуется, т. е. становится
56
«В мере уже заключена идея сущности...» — говорит Гегель
{Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 421).
" Lukäcs G. Geschichte und Klassenbewusstsein. Studien über
marxistische Dialektik. В., 1923, S. 99.
356

объектной. Объектизация категории меры приводит к
элиминации из ее содержания этико-эстетических
атрибутов, ценностных содержаний, она лишается
междусубъектных определений и вообще становится
инструментально-служебной.
В развитой системе отчуждения происходит
наделение самостоятельностью, овещнение, фетишизация
и т. д. мер как метрических, так и имманентных. При
этом совершается реальное уподобление имманентных
мер и масштабов внешним метрическим мерам и
масштабам. Это отчетливо проступает уже в деньгах.
«Деньги— обш;ий масштаб всех, даже самых разнородных
вещей», «установившаяся tertiumcomparationis всех
людей и вещей»^^.
То же можно сказать о праве. «Мера, — говорит
Гегель,— это законы и пpaвo»^^. Кодекс законов есть тот
юридический масштаб, который определяет (измеряет)
поступки, подпадающие под юрисдикцию. Судить —
значит подводить нечто или кого-то под стоящую вне и над
ними Меру. При этом правО|Вые масштабы не только
реально уподобляются внешней метрической мере, но и
относятся к той реальности, которую они мерят, как к
абстрактно-квантитативной реальности. «По своей
природе право может состоять лишь в применении равной
меры; но неравные индивиды... могут быть измеряемы
одной и той же мерой лишь постольку, поскольку их
рассматривают под одним углом зрения, берут только с
одной определенной стороны.., и ничего более в них не
видят, отвлекаются от всего остального»^^.
Примерно так же обстоит дело в системе
отчуждения и с философией. В буржуазном обществе она
становится одной из отчужденных отраслей наделенного
самостоятельностью духовного производства. Наряду с
^^ Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 443, 442. При этом, как
отмечает Маркс, «количество денег все больше становится их
единственным могущественным свойством: подобно тому, как они всякую
сущность редуцируют к ее абстракции, так они редуцируют самих
себя в своем собственном движении к квантитативной сущности.
Лишенность меры [Maßlosigkeit] и неумеренность становятся их
истинной мерой» (MEGA. I. Abt., Bd. 3. S. 1272б-зо).
^^ Гегель Г. В. Ф. Философия религии, т. 1, с. 13'2.
^° Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 19. Ниже следует:
«Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как
всякое право» (Там же),
357

наукой она может занимать привилегированное
положение и даже становиться в центре духовной (а также и
всей остальной) культуры, подобно тому, как в условиях
европейского средневековья в центре культуры стояла
институциализованная, или, по терминологии Д. Криш-
намурти, «организованная», религия. Она, например,
может выступать (именно выступать, а не только
признаваться) в качестве науки наук^^ Этот, по выражению
Г. С. Батищева, «философо-центризм» приводит к тому,
что категориальные формы, разрабатываемые
философией, начинают противостоять тогда всякому
особенному предметному содержанию как эталоны-мерила.
Маркс так писал о Логике Гегеля: «Логика — деньги
духа, спекулятивная, мысленная стоимость человека и
природы, их ставшая совершенно равнодушной ко
всякой действительной определенности и потому
недействительная сущность — отчужденное, а потому
абстрагирующее от природы и от действительного человека мышле-
нив: абстрактное мышление». Логика — деньги
философского духа, «а философский дух есть не что иное, как
отчужденный дух мира, мысленно, т. е. абстрактно,
постигающий себя внутри своего отчуждения»^^. Логика
противопоставляет себя природе и духу, которые
берутся по отношению к ней как ее отчуждение (по Гегелю,
как ее инобытие), то есть как мыслимые в ее категориях;
их мыслимость (подобно тому, как обмениваемость
товаров положена вне них как деньги) положена вне них
в 1ЧИСТ0М виде как Логика. При этом, если Логика в
целом может быть уподоблена мере стоимостей, то
категории логики могут быть уподоблены масштабу цен.
В системе отчуждения наделяются
самостоятельностью различные сущностные силы человека. Они
конституируются в целые социальные сферы. Возникает
также целая иерархия социальных институтов во главе
с государством, правом и т. д. Каждая такая сфера
сосредоточивает в себе специфическую отчужденную
^' См. в этой связи: Абдильдин Ж. М. Историчность функций
философии.— В кн.: Мировоззренческое содержание категорий и
законов материалистической диалектики. Киев, 1981.
^2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 156. Статус философа
здесь определяется статусом философии. Маркс пишет: «Философ —
сам абстрактный образ отчужденного человека — делает себя
масштабом отчужденного мира» (Там же, с. 157).
358

меру, противостоящую атомарным индивидам системы
отчуждения. «В самой сущности отчуждения, — пишет
Маркс, — заложено то, что каждая отдельная сфера
прилагает ко мне другой и противоположный масштаб:
у морали один масштаб, у политической экономии —
другой, ибо каждая из них является определенным
отчуждением человека, каждая... фиксирует особый круг
отчужденной сущностной деятельности и каждая
относится отчужденно к другому отчуждению»^^
В такой ситуации, когда над людьми господствуют
грозные Мерила и масштабы, властно вторгающиеся в
жизнь частичного индивида (и притом взаимно
противореча друг другу), единственным спасением для такого
индивида является выработка собственных мер бытия и
мышления как неких усредненных мер. Но, как
великолепно заметил Гегель, «средняя мера —
посредственность»^*. Атмосфера, где царят меры-посредственности,
есть обывательская, филистерская атмосфера. Чем
плотнее слой филистерства, тем прочнее и незыблемее
мир отчуждения, порождающий и воспроизводящий этот
слой. Среди таких, с одной стороны, стоящих над людьми
жестко фиксированных отчужденных масштабов, а с
другой стороны, среди серых и безликих и тоже жестко
фиксированных микромасштабов филистеров подлинно
творческому субъекту (несмотря на то, что «личность, в
какие бы границы она ни была поставлена, всегда
существует как целое...»)^^ с его открытыми и готовыми ко все
большему и большему расширению масштабами и
мерилами становится тесно...^^ Коммунистическое
преобразование мира как раз и состоит в устранении такого рода
мерил и масштабов, которые отвлекаются от полноты
человеческого в человеке. «Индивиды не должны более
измеряться каким-то независимым от них tertium compa-
ö3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 133.
^* Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 421.
^^ Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 124.
^® Об этом же эти строки:
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!
{Цветаева М. Избр. произведения. М., 1965, с. 233).
3'59

rationts, а сравнение должно превратиться в их
саморазличение, т. е. свободное развитие их
индивидуальности...» ^'^.
Мировоззренческий смысл категории «мера» в
современных условиях все более возрастает. Эта категория,
конечно, ориентирует на отношение к предметному
содержанию, вовлекаемому в ту или иную сферу и
форму предметной деятельности, как обладающему
собственной имманентной ему мерой, и на раскрытие этой
специфической меры. При этом важно иметь в виду
следующее. Во-первых, имманентная мера
вовлекаемого в деятельность предмета раскрывается адекватно
лишь перед лицом более высокой меры, способной
принять ее в себя. «Ведь, — как заметил еще Платон, —
несовершенное не может служить мерой чего бы то ни
было»^^. В этой связи, как отмечает Маркс, «совершенно
неверно применять более низкую сферу как мерило для
более высокой сферы; в этом случае разумные в данных
пределах законы искажаются и превращаются в
карикатуру, так как им произвольно придается значение
законов не этой определенной области, а другой, более
высокой. Это все равно, как если бы я хотел заставить
великана поселиться в доме пигмeя»^^. Равным образом
и в том случае, если мы имеем перед собой «различные
виды одного и того же рода», то «совершенно
неправильно из-за единства забывать различие и делать
определенный вид мерилом, нормой, сферой всех остальных
видов»^^. Во-вторых, следует иметь в виду, что любое
вовлекаемое в деятельность формообразование не
исчерпывается одной-единственной мерой, но многомерно,
так же, как и многосущностно ^^ (а мера в известном
смысле есть проекция сущности — в ее
действительности— на уровень бытия, если говорить словами Гегеля).
И чем сложнее предмет, тем больш'е мер в нем
сопряжено (меры физической, химической и т. д. форм дви-
^^ Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 443.
^8 Платон. Соч., т. 3, ч. I, с. 310.
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 74.
^0 Там же, с. 75.
^* Ленин не случайно говорил о движении познания «от менее
глубокой к более глубокой сущности», «от сущности первого, так
сказать, порядка к сущности второго порядка и т. д. без конца>
(Ленин В, Я. Поли. собр. соч., т. 29, с. 203, 227).
360

жения). Эти меры конкретны не только в том смысле,
что принадлежат вполне определенным планам,
измерениям предмета, но конкретны также и в отношении
самой структуры меры. Гегель доказал, что чем выше
уровень организации предмета, тем а) более значима
для него мера как категориальная форма и б) тем более
развитой она является. В-третьих, субъект всегда
должен быть готов к возможной встрече с такими предмет-
ностями, для раскрытия имманентной меры которых
ему необходимо еще доразвить себя; в противном случае
он рискует стать на путь низведения предмета до своего
уровня, до уровня своей собственной меры и масштаба.
В то же время категория меры (как и всякая иная
категория) есть одна из универсальных форм отношения
субъекта к иным субъектам и к самому себе. Она
ориентирует на понимание того, что человек-субъект в своей
практической и духовной деятельности сам выступает по
отношению к миру как исторически-конкретная мера.
Эта мера не есть нечто однообразно-единое: она есть
иерархизованная тотальность особенных мер. Все эти
меры субординированы в субъекте по принципу
подчинения низших 1ВЫСШИМ; на самой вершине находится
категориальный аппарат (включая и категорию меры), в
идеальной форме резюмирующий нижележащие меры и
являющийся ядром мировоззрения. Это и составляет
конкретный масштаб культурно-исторического субъекта.
Субъектное бытие содержит в себе ряд деятельност-
ных уровней, каждый из которых обладает собственным
мерилом, собственным масштабом, адекватным этому
уровню. Низшие уровни, а стало быть, и их масштабы
подчиняются высшим и получают свою оправданность и
правомочность лишь с точки зрения этого подчинения.
Самым низшим уровнем (или, по другой
терминологии, полем) является потребностно-полезностный. «В
поле полезностей субъект выступает как субъект
потребностей, как обладатель своего масштаба,
резюмирующего кодекс требований, предъявляемых им к миру как к
миру объектному: он живет здесь с вектором к себе
как конечному и оконечивающему собою бытие»''^. По-
72 Батищев Г, С, Диалектика как логика мировоззрения целостно
развитого человека. — В кн.: Материалистическая диалектика как
логика. Алма-Ата, 1979, с. 120.
361

требностно-полезностный уровень наиболее адекватен
сфере материального производства. Здесь субъект
является точкой отсчета, центром и целью его собственной
активности. Внешняя действительность, природа,
предстает для него лишь как средство. Субъект с его
потребностями в рамках этого уровня действительно выступает
единственной и достаточной мерой всех вовлекаемых в
сферу его объектной активности вещей. Исторически
конкретная мера потребности высвечивает в
противостоящем активности объекте только те характеристики,
которые потребимы, т. е. полезны. Повторение и
закрепление форм добывательски-потребительскои активности
отлагается также и © сознании и запечатлевает в нем
соответствующие потребностям вещи или свойства
вещей. Люди, «возможно, называют эти предметы
«благами» или еще как-либо, что обозначает, что они
практически употребляют эти продукты, что последние им
полезны; они приписывают предмету характер
полезности, как будто присущий самому предмету, хотя овце
едва ли представлялось бы одним из ее «полезных»
свойств то, что она годится в пищу человеку (курсив
наш. — А. Х)»^^ Субъект здесь фактически проецирует
себя на мир и принимает затем за объективные
определения предметов спроецированное на них, приписанное
им. Такое приписывание является квазификацией (по
М. К. Мамардашвили). Субъект в поле полезностей
имеет дело большей частью с квазифицированным им
миром, а не с миром, каков он ß себе и для себя, в своей
собственной мере и сущности. Фактически он не ведает
действительных имманентных мер предметов. Вот
почему Маркс говорит о том, что «мировоззрение
практической потребности по своей природе ограничено и
исчерпывается немногими штрихами»^'^, т. е. крайне убого.
Неспособность встречать имманентные меры
вовлекаемых в деятельность предметов помимо своемерных
потребностей может обусловливать орудийная
деятельность, точнее, нетворческое, репродуктивное, ставшее
стереотипом функционирование орудий (понимаемых в
самом широком смысле). «Объекты, которые при этом
взаимодействуют с определенным орудием, практически
73 Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 378.
'^^ Там же, т. 1, с. 411.
362

редуцируются к мере, навязываемой им этим орудием:
они измеряются и оцениваются как различные только 'В
аспекте и с точки зрения этой меры, а не с точки зрения
их бытия в себе и для себя, обладающего собственной
специфической мерой» ^^.
Если способ бытия субъекта, способ его отношения к
миру, присущий потребностно-полезностному уровню,
выходит из-под контроля более высоких уровней
(например, ценностного, смыслового), то тогда он выходит
за свои границы (преступает свою меру) и начинает
распространять свое влияние на такие сферы и формы
деятельности, которые принципиально над-полезностны.
Это означает, что субъект делает себя центром и точкой
отсчета и в этих сферах и формах человеческого бытия
в мире. Если способ отношения к миру в границах по-
требностно-полезностного уровня становится
доминирующим (или даже всеобщим) в бытии субъекта, то мы
тогда имеем законченный свовцентризм и своемерие.
Ведь мерило, масштаб этого уровня при этом для
субъекта единственны и универсальны. Субъект здесь
полностью (а не только в своем нижнем слое) выступает
мерой всех вещей. На все, противостоящее ему, он
стремится наложить свой собственный масштаб, все измерить
собственным мерилом, не считаясь ни с чем. Тогда
имеющаяся у 'Человека Мера мер предстает для вовлекаемых
в орбиту объектной активности предметов как
знаменитое ложе Прокруста. В «Поэме Лестницы» Марина
Цветаева об этом пишет так:
Мы — с ремеслами, мы — с искусствами!
Растянув на одре Прокрустовом
Вещь... Замкнулась и ждет конца
Здесь, конечно, содержится доля поэтического
преувеличения, но суть дела схвачена поразительно точно.
Своецентризм может быть индивидным, групповым
и т. д. вплоть до антропоцентризма, когда человечество
мнит себя смыслом существования всей Вселенной, а
стало быть, и ее универсальной объективной диалектики.
^^ Baiishchev И. The problem of the universal: its historico-cultu-
ral meaning. — In: Philosophical investigations in the USSR. The Ha-
gue, 1975, p. 57.
'^^ Цветаева M. Избр. произв., с. 545. См. также: с. 545—548.
363

и не только мнит, но и поступает согласно этому
мнению. (Нынешняя экологическая ситуация на планете
недвусмысленно свидетельствует об этом.) Для
единичного индивида, почитающего себя за центр мироздания,
мерилом людей и ;вещей могут быть его индивидные
потребности, прихоти, даже мозоли ^^.
Ангропоцентристская позиция состоит в том, >что
человек вообще принимается как мера всему Космосу.
При антропоцентристском образе бытия в мире (или
хотя бы для антропоцентристского мировоззрения)
категориально оформленный, т. е. резюмированный в
категориальных определениях, культурно-исторический
опыт из подспорья субъектной открытости миру
превращается iB средство загораживания от открытости мира
ему. Замкнутая система категорий, консервировавшая в
себе прошлый опыт, — в том числе и категория меры —
становится Мерой всех мер. Масштабом всех
масштабов ^^.
Когда-то, в условиях кризиса афинской демократии,
софист Протагор так сформулировал свой знаменитый
тезис: «Человек есть мера всех вещей: существующих,
что они существуют, и не существующих, что они не су-
щecтвyют»''^. Этот тезис вызвал бурную дискуссию
среди современных Протагору и последующих философов и, в
^^ Как говорит Маркс, «грубый, невоспитанный человек готов
считать того или иного прохожего самой скверной и самой низкой
тварью на земле только потому, что тот наступил ему на мозоль.
Свои мозоли он делает мерилом оценки человеческих действий.
Точку своего соприкосновения с прохожим он превращает в ту
единственную точку, где самая сущность этого человека соприкасается с
миром» {Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 1о2).
^^ «Чем богаче прошлый опыт, спрессованный в категориальные
формы, тем интенсивнее и глубже может проникать субъект в
предметное содержание на таком обществеяпо-своемерном пути — пути
господства и освоения мира. И тем в большей степени
предуготовляющая обработка объекта, приемлю-щая его только в качестве
уложенного в заранее выработанные формы парадигмально
определенного способа развития, относительно оправдывает себя. Ведь человек
при этом навязывает действительности не просто какие-то свои
доморощенные, но взятые у нее же самой и затем универсализированные
определения и закономерности...» (Батищев Г. С. Диалектика
творчества, с. 159).
^^ Антология мировой философии. М., 1969, т. 1, ч, I, с. 316.
Секст Эмпирик разъясняет, что «при этом «мерилом» он называет
критерий, а «вещами» — дела»; в силу этого он утверждает, что
«человек— мерило всех дел...» (Секст Эмпирик. Соч. М.. 1976 т 2
с. 252).
364

сущности, обсуждается и по сей день. В нем преладе
всего был усмотрен субъективистский релятивизм.
Аристотель, например, полностью не соглашается с ним. Он
пишет, что обычно «мы называем... знание и чувственное
восприятие мерою вещей, хотя они, скорее, измеряются,
чем измеряют»^°. Таким образом, Аристотель хочет
сказать, что, скорее, вещи служат мерой человека как
человека познающего, нежели он для них — со своими
формами познания. Платон же в целом не отказывается
от признания человека мерой всех вещей, но выступает
против признания всякого индивида такой мерой.
Устами своего Сократа он заявляет, что «ни собака, ни
первый попавшийся человек не есть мера ни для одной
непознанной вещи», но что «мудрейший... и есть мера...»^^
Но до логического завершения тезис Протагора был
доведен М. Штирнером. Во всем, пишет этот «апостол
эгоизма», надо «действительно сделать себя
единственным средоточием и центром всего...», «брать началом,
серединой и концом всего...»^2. При таком подходе все
акценты в действительном культурно-историческом
процессе смещаются на индивидную самость, на
эгоистическое «Я», которое и объявляется высшей и единственной
ценностью. Все, что не есть Я, тогда есть периферия,
которая для данного Я лишена всякого смысла:
«Божественное — дело Бога, человеческое — дело
человечества. Мое же дело не божественное и не человеческое, не
дело истины и добра, справедливости, свободы и т. д.,
это исключительное мое, и это дело не общее — а
единственное — так же, как и я — единственный.
Для Меня нет ничего выше Меня»^^. Вот откровенно
циничный апофеоз индивидуалистического своемерия,
для которого в буквальном смысле нет ничего святого ^^.
^0 Аристотель. Соч., т. 1, с. 255. В этой связи об изречении
Протагора он пишет так: «Таким образом, это изречение ничего не
содержит, хотя кажется, что содержит нечто особенное» (Там же).
8^ Платон. Соч., М., 1970, т. 2, с. 264, 274^
^2 Штирнер М. Единственный и его собственность. СПб, 1909,
ч. И, с. 10, 13.
^^ Там же. СПб, 1907, ч. I, с. 203. Ниже см. его высказывание об
истине (Там же, ч. И, с. 232).
^* «Все святое (всякая святыня)—оковы, цепи» (Там же, ч. И,
с. 75). Таково кредо М. Штирнера.
365

«Вывод, который я делаю, следующий: не человек мера
всему, а я — эта мера». «Я — крР1терий истины»^^ и т. д.
Такое резюме получает тезис Протагора, резюме, с
которым сам Протагор вряд ли бы согласился.
В действительности же, чем выше по пути культурно-
исторического восхождения поднялся человек как
субъект, тем меньше он претендует быть мерой всех веш.ей.
Подлинно развитый и целостный субъект не своецентри-
чен, а потому и не своемерен. В его бытии потребностно-
полезностный уровень (т. е. тот, где имеет место свое-
мерное отношение к миру) составляет лишь
подчиненный момент более высоких уровней и находится под их
постоянным контролем. Именно эта деятельность
предстает как такой «процесс, в движении которого каждый
предмет, в него включенный, функционирует (ведет
себя) сообразно своим собственным закономерностям,
выявляя в происходящих с ним изменениях собственную
форму и меру» ^^. Только на самых высших уровнях
субъектного бытия мы имеем «человека как человека, во всей
его бесконечности...»^^. Только здесь ни он, ни мир не
измеряются больше ни конечными полезностями, ни
столь же конечными ценностями, ибо на этом уровне
подлинным богатством являются уже не вещи, не
результаты сами по себе, пусть наиполезнейшие и
наиценнейшие. Подлинное богатство является не чем иным, как
«абсолютным вырабатыванием его (человека.—А. X.)
творческих дарований без каких-либо иных
предпосылок, кроме предшествующего исторического развития,
делающего самоцелью эту тотальность развития, т. е.
развития всех человеческих сил как таковых, не
измеренного никаким предзаданным масштабом»^^. И дело
здесь не в своеволии, не в игнорировании универсальной
объективной диалектики и от главнейших векторов
космической эволюции. Речь идет не об отказе от всяких
масштабов и мерил, а о постоянном обновлении и обретении
масштабов, о неприятии канонизированных,
догматизированных или даже сакрализованных однажды най-
^^ Там же, ч. II, с. 229, 233.
^^ Ильенков Э. В. Диалектическая логика, с. 187.
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 595.
«8 Marx К. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie. В..
1974, S. 387з,-з5.
36G

денных и принятых как единственные, раз навсегда
данные масштабов. Ведь слепая догматическая
приверженность и некритическое следование заранее
установленному масштабу есть такое же предательство по
отношению к универсальной объективной диалектике, как и
отказ от вообще всяких масштабов, отказ, который в
принципе и невозможен: в таком случае неизбежно более
или менее объективный и общезначимый
масштаб-мерило подменяется своим собственным — индивидным или
коллективным своемерным масштабом. То есть на место
открытости и восхождения в этих случаях ставятся
своецентризм и обусловливаемое им своемерное
отношение к действительности и тем самым совершается
самозамыкание и отказ от развития, выпадение из него. Быть
своемерным — удел и обреченность животного (и
только). Когда же человек становится своемерным на всех
уровнях своей субъектности, он тогда объективно,
онтологически уподобляется представителю того царства, из
коего его предки когда-то с такими усилиями вырвались.
Высшая сущность человека-субъекта — свобода и
творчество в их взаимном диалектическом
взаимопроникновении. Но свобода и творчество не совместимы со
своемерностью. Ведь, как мудро заметил Гегель, разум
«ищет не своего, а истинного» ^^ и — с полным правом
можно добавить — также доброго и прекрасного. Таков
именно диалектический «разум, та универсальная
независимость мысли, которая относится ко всякой вещи так,
как того требует суи^ность самой вещи», которая состоит
«в том, чтобы говорить языком самого предмета,
выражать своеобразие его cyщнocти»^°, а стало быть, и его
меры.
Не-антропоцентристская позиция и ориентация
субъекта предметной деятельности состоит в отказе как от
притязания быть мерой всех вещей, так и от возведения
вещей в ранг меры человека. Иными словами, в этой
позиции не абсолютизируется ни поле полезностей, ни
поле устремленностей. Оба они оказываются
подчиненными более высокому уровню — уровню творчества,
созидания и самих устремленностей. Здесь мерой
является не ставилее, но становление. «Человек измеряет свое
89 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1, с. 80.
^ Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 7.
367

«абсолютное движение становления» абсолютным
становлением Вселенной, ее беспредельной объективной
диалектикой. И гармонизирует себя с нею» ^^ постоянно
восходя по ступеням прогресса. А это значит измерять
себя не миром вещей-объектов, но измерять свои деяния
и устремления универсальными тенденциями
космической эволюции и практически участвовать в их
актуализации, т. е. быть одним из со-авторов универсальной
объективной диалектики на конкретно-исторически
доступных уровнях. Категория меры как одна из
универсальных форм и регулятивов предметной
деятельности призвана играть в этом процессе важнейшую роль.
^^ Батищев Г. С. Диалектика творчества, с. 64. И ниже автор
пишет, что только «бытие благодаря беспредельной глубине
объективной диалектики откроется как внутри себя содержащее
необходимую меру бытия вопреки каким бы то ни было определенным,
конечным, ограниченным порядкам в мире, ни один из которых не
заслуживает абсолютизации» (Там же, с. 220, примеч. 107).

Глава 10
СТАНОВЛЕНИЕ
Как представление и понятие становление
фигурирует уже в философских и философско-мифологических
системах глубокой древности, как идея и принцип оно
предстает в сочинении Гераклита Эфесского, как
категория диалектики — в логике Гегеля К Марксизм,
критически переосмысливая гегелевскую диалектику, по-
иному трактует и эту категорию. Но прежде чем перейти
к выяснению содержания и теоретического статуса
категории становления, рассмотрим две альтернативные
концепции становления, представленные в истории
философии и которым противостоит марксистская его
трактовка. Первая концепция исходит из бытия конечных
формообразований и рассматривает становление только
как момент их существования
(пространственно-временного процессирования). Всякое особенное как
качественно, количественно, сущностно и т. д. определенное
образование возникает, формируется, приобретая
собственный облик, функционирует и исчезает. В ряд этих
сменяющих друг друга фазисов бытия конечного и
помещается (или, что то же самое, из этого ряда выделя-
^ Мы здесь сознательно не упоминаем Николая Кузанского,
название работы которого «Dialogus de Genesi» переведено на русский
язык как «Диалог о становлении» (см.: Николай Кузанский. Соч. М.,
1979, т, 1). В примечаниях к тому указано, что допускается перевод
«Диалог о бытии» (см.: Там же, с. 479), поскольку в латинском
переводе Библии первая книга Моисея носит название «Genesis». Слово
«genesis» вошло в латынь с греческого языка, в котором слово
yevEGiO наряду со множеством значений имело и значение
«становление» (преимущественно в философии).
24-106 369

ется) становление. Платоновский Сократ, например,
замечает, что «чего не было раньше и что появилось уже
позднее, то не может существовать, минуя
возникновение и становление...» и что «нельзя стать не
становясь...» 2.
Для древнегреческой философии в целом характерно
различение и противопоставление становления и бытия.
Платоновский Сократ говорит, что «каждое...
определенное становление становится ради определенного бытия,
все же становление в целом становится ради всего
бытия»"^. Бытие, следовательно, обладает статусом
самодостаточности, становление же сугубо функционально,
служебно. Так, например, корабли — бытие, а
кораблестроение—становление ^. Второе служит для первого,
но не наоборот; корабли имеют смысл сами по себе,
кораблестроение же само по себе, ограниченное только
собственными рамками, лишено смысла. Корабль
становится в кораблестроении. Тем самым становление
смыкается с созиданием. Не случайно Сократ
противоположностью становления называет разрушение^. Это
соединение становления и созидания есть, несомненно,
положительный момент. Однако, как видим, само созидание
при этом несколько недооценивается. Здесь так или
иначе противопоставляется результат и процесс, а сам
процесс рассматривается с точки зрения результата как
чего-то уже не становящегося, а ставшего.
Суть данной концепции становления состоит в том,
что здесь на процесс заранее накладывается
(проецируется) определенная конечная мера, или иначе ^—на
процесс с самого начала смотрят с позиций некоего
антиципируемого конечного результата, причем результат-то
и принимается за нечто подлинное, а становление этого
результата понимается как нечто подчиненное и потому
как менее значимое. Оценочные акценты тут могут быть
самыми различными, но суть остается той же самой.
Такая позиция, если ей придать мировоззренческий
статус, ведет к нигилизму в отношении становления, Так,
обосновывая социальную значимость арифметики («ис-
2 Платон. Соч. М., 1970, т. 2, с. 242, 243.
^Там же, 1971, т. 3, ч. I, с. 70.
* Там же, с. 69.
^ Там же, с. 70.
370

кусства счета»), Платон говорит, что философу
необходимо усвоить ее «для постижения сущности, всякий раз
как он вынырнет из области становящегося, иначе ему
никогда не стать мыслителем»^, поскольку
существенным является «обращение от становления к истинному
бытию»''. Поскольку становление существует для бытия,
а бытие — лишь для себя самого, то благо Платон
связывает лишь с бытием и отказывает в нем становлению.
И т. д.
Вторая концепция становления, прямо
противоположная первой, исходит из всеобщего. Наиболее полно
она представлена в Логике Гегеля. Становление в
«Науке логики» — это одно из определений абсолютной идеи,
выявляющееся в процессе ее саморазвертывания как
процесса самопознания. Гегелевская Логика начинает
с чистого бытия как первой положительной абстрактной
определенности, становление является второй
положительной определенностью, но уже не абстрактной, а
конкретной. «Бытие, — пишет Гегель, — есть одно (das
Eine), первое; второе — становление... Это есть первое
конкретное, абсолютное как единство
противоположенного (Entgegengesetzer) в нем»^. Становление, таким
образом, выступает как предельно абстрактная
конкретность абсолютной идеи.
Логика начинает с того, чем заканчивает
«Феноменология духа», — с абсолютного знания. Но это
абсолютное знание есть всего лишь знание об абсолютном, О'
том, что оно есть, имеется в наличии. Но знание это»
тождественно незнанию. Оно есть чистое бытие,
тождественное в то же время и в том же отношении чистому
ничто. Задача логики как науки состоит в том, чтобы
развернуть определения абсолюта из него самого, а не
посредством приписывания ему предикатов,
почерпнутых из сферы конечного актом внешней рефлексии.
Чистое бытие и чистое ничто суть характеристики,
определения абсолютного знания как последнего слова
феноменологии духа. Как такие противоположные опре-
6 Платон. Соч. М., 1971, т. 3, ч. I, с. 535.
^ Там же.
« Hegel G. W. F. Werke. Vollständige Ausgabe... Bd. XIII. В., 1833,
S. 328. Cp. аналогичное в кн.: Гегель, Соч. [М.], 1932, т. 9, с. 246
(здесь текст первой книги «Лекции по истории философии»
переведен по второму изданию 1840 г.).
371

деления одного и того же начала они суть
тождественные, т. е. взаимопроникающие противоположности. Они
суть два «пустых» определения ^ «пустоты» же —
абсолютного знания. И как таковые они есть застывшие
определения. Но Гегель пытается высечь из
столкновения этих мертвых «пустот» огонь живого движения. Он
заставляет их переходить друг в друга в надежде, что—
продолжим словами Гегеля — «получится соединение,
которое может быть высказано лишь как некое
беспокойство несовместимых друг с другом (определений),
как некое движение» ^°. И Гегелю «удается» на глазах у
читателя создать эту фикцию движения. Одна «пустота»
(под названием «бытие») переходит в другую «пустоту»
{под названием «ничто») и наоборот. Так образуется
абстракция движения как движение абстракции —
становление, эта «истина» бытия и ничто. «Пустота» как
процесс.
Это первый негативный момент гегелевской
концепции становления ^^ Второй состоит в следующем.
Обратим прежде всего внимание на то, как Гегель совершает
дальнейшее логическое движение, отталкиваясь от
категории становления. Той категорией, которая следует
за становлением, является наличное бытие.
Предоставим слово самому Гегелю. «В становлении, — пишет
он, — бытие как тождественное с ничто и ничто как
тождественное с бытием суть лишь исчезающие моменты;
благодаря своему внутреннему противоречию
становление впадает (fällt) в единство, в котором оба момента
сняты. Результат становления представляет собой,
следовательно, наличное бытие»^^. Нас здесь интересует не
характеристика наличного бытия, а лишь переход к
нему. В приведенном выше высказывании суть дела
замаскирована. Противоречие разрешается, и «становление
^ «Бытие есть чистая неопределенность и пустота» {Гегель
Г. В. Ф. Наука логики. М., 1970, т. 1, с. 140). Ничто также есть
«совершенная пустота, отсутствие определения и содержания...»
(Там же).
'° Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 150.
^^ Положительные моменты этой концепции будут
воспроизведены ниже при рассмотрении марксистской трактовки категории
становления.
^2 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук М 1974
т. 1, с. 227. J' • •.
372

впадает в единство», в котором сняты образовавшие его
противоположности. В «Большой логике» эта суть
обнажена. Гегель говорит о равновесии
противоположностей: «Равновесие, в которое приводят себя
возникновение и прехождение, — это прежде всего само
становление. Но становление точно так же сходится (geht
zusammen) в спокойное единство»^^. Но о каком равновесии
может идти речь, если мы имеем противоречие, борьбу
противоположностей? Гегель, правда, говорит:
«...Становление есть исчезновение бытия в ничто и ничто в бытие,,
и исчезание бытия и ничто вообще; но в то же время оно
основывается на различии последних. Оно,
следовательно, противоречит себе внутри самого себя, так как
соединяет в себе нечто противоположное себе; но, — до-
бавляет он, — такое соединение разрушает себя (курсив
мой. — А. X.)» ^^. Но если единство разрушается,
прекращается всякое дальнейшее движение данного целого. Это
уже не диалектика, а отход от диалектики, и он выражен
в трактовке Гегелем перехода от становления к
наличному бытию. «Становление, — говорит он, — есть
неустойчивое беспокойство, которое оседает, переходя в
некоторый спокойный результат»^^.
Что же получается? Логика начинает с чистого бытия
как чего-то абстрактного и неподвижного. Чтобы
привести его в движение, вводится категория «ничто».
Беспокойство бытия и ничто — становление — вновь
«оседает» в «спокойный результат», «в такое единство бытия
и ничто, которое дано как сущее или, иначе говоря,
имеет вид одностороннего непосредственного
единства этих моментов...», которое и «есть наличное бытие»
(разрядка моя. — А, Х.)»^^.
Здесь, в изображении перехода от становления к
наличному бытию мы наглядно видим, как в гегелевской
логике совершается насильственное подчинение
диалектики спекулятивному методу ^^, доходящее — дабы
'^ Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 167.
^^ Там же.
^^ Там же, с. 167.
^^ Там же. Ср. с. 170.
^^ Мы различаем в Логике Гегеля «слой» спекулятивного (и
соответствующий ему «спекулятивный метод») и «слой» диалектики,
диалектического метода. См. об этом: Хамидов А. А. Логика Гегеля
в свете «Капитала» Маркса. — Изв. АН КазССР, серия обществ,
наук, 1980, №2.
373

утвердить примат спекулятивного — до отречения от
диалектики. Переход от становления к наличному бытию у
Гегеля есть с самого начала фиктивный, искусственный,
вербальный переход. Здесь нет даже и намека на
диалектику перехода, а есть лишь попытка ее имитации.
Но в чем же секрет этого оконечивания становления,
этого, по характеристике самого же Гегеля,
«безудержного движения»? Секрет в том, что, несмотря на
«космический» уровень Логики, Гегель смотрит с этого
уровня глазами сугубо земными. Он исходит из того же
противопоставления результата и процесса, «бытия» и
«становления», которое характерно для рассмотренной
выше точки зрения Платона. Гегель находится в плену
у такого, по сути дела ходячего, понимания становления
и апеллирует к нему для оправдания своего перехода от
становления к наличному бытию: «Даже наше обычное
представление о становлении подразумевает, что там,
где имеется становление, получается нечто, и
становление, следовательно, имеет результат. ...Так как бытие и
ничто исчезают в становлении, а лишь это исчезновение
и составляет понятие становления, оно, следовательно,
само некое исчезающее, огонь, который потухает в самом
себе, пожрав свой материал.
Но результат этого процесса есть не пустое ничто, а
то тождественное с отрицанием бытие, которое мы
называем наличным бытием и значение которого ближайшим
образом обнаруживается в том, чтобы быть ставигим» ^^.
Наличное бытие у Гегеля предстает как пепел угасшего
в нем огня становления.
Таким образом, Гегель универсализирует, делает
категорией диалектики как логики становление, взятое
как момент конечного, особенного. Подобно Платону, он
фактически противопоставляет становление наличному
бытию (у Платона оно фигурирует как бытие). Однако
перед Платоном не стоит проблема начала системы.
Потому-то для него конкретное становление ведет к
конкретному же бытию. Но Гегель не может, строя логику,
уходить в глубь дурной бесконечности. Поэтому он на
место бесконечной смены становлений и форм наличного
бытия ставит Бытие (тождественное с Ничто).
Сталкивая бытие с ничто, он получает становление, которое
'^ Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1, с. 228.
374

^должно иметь результат» и «имеет его» в наличном
аь1тии.
Шиалектико-материалистическую трактовку
категорий становления возможно выработать лишь на пути
преодоления как гегелевского изображения становления
в виде абстрактно-всеобщего процесса, так и редукции
становления только к способу бытия конечных
формообразований (что мы имеем, например, в учении
Платона). В то же время становление должею быть понято
не как абстрактно-общее свойство конечных
образований, но как конкретно-всеобщее определение
действительности, т. е. как атрибут, как один из способов бытия
Универсума.
В известной мере марксистское понимание
становления ближе всего к гераклитовскому. Наиболее
адекватным образом становления у Гераклита является образ
вечно живого огня, «мерами возгорающегося и мерами
затухающего» ^^. В то же время концепция Гераклита в
значительной мере объектна: она берет мир, космос
безотносительно к осваивающей его
общественно-исторической предметной деятельности людей-субъектов.
В этой связи глубоко положительным моментом в
логике Гегеля является то, что в ней категория
становления выражает собой единство и взаимопроникновение
субъектного и объектного, субъективного и
объективного: становление есть объективная определенность
предметности и в то же время логическая форма, в которой
зафиксирована эта предметность. Это единство
осуществляется внутри деятельностного процесса, хотя этот
процесс, во-первых, изображен как деятельность духа, а во-
вторых, сведен к познавательному акту (к акту
познания духом самого себя). Категория становления
выступает у Гегеля как ступень деятельностного
освоения предметного содержания и как модус данности
предметного содержания углубляющейся в него предметной
деятельности.
Точкой отсчета в марксистской диалектике не может
быть ни конечное формообразование, ни совокупность
таких формообразований самих по себе. Не может здесь
быть исходным пунктом и сама по себе природа, взятая
в аспекте внутреннего содержательного единства много-
^^ См.: Литология мировой философии. М., 1969, т. 1, ч. I, с. 275.
375

образных формообразований, т. е. как субстанция.
Тонкой отсчета может быть лишь предметная деятельность,
преобразующая и осваивающая природу и созидаюц(ая
мир культуры. /
Выйдя из царства природы, человек становится
субъектом в той мере, в какой перестает практически упрдоб-
ляться конечному (и потому адаптивному) существу, в
какой он перестает быть замкнутым на свою
качественную и количественную определенность, на свою
специфическую меру и сущность. Принцип бытия субъекта и
состоит в том, чтобы постоянно выходить за рамки
любой конечной меры и сущности. Субъект начинается там,
где осуществляется действие не в соответствии с
собственной логикой, мерой и сущностью, но в соответствии с
логикой, мерой и сущностью всякого вовлекаемого в
круг своего действования особенного (конечного)
формообразования как модуса субстанции и ее атрибутов ^о.
И там, где кончается такой способ бытия, там
кончается и субъектность, а на место субъекта ставится
конечное (независимо от его сложности и
«утонченности») формообразование.
Но такой постоянный выход за пределы конечного и
в то же время сохранение себя в нем и через него в
природе присущ только субстанции. Субъект и есть в
известной мере субстанция в рамках своей актуализованной
действительности. Но приобретает он эту способность
благодаря тому, что, осваивая определения мира
конечных формообразований-объектов и синтезируя их в
мире своей культуры, он исторически осваивает и делает
атрибутами собственной предметной деятельности
атрибуты субстанции. Предметная деятельность,
следовательно, своими корнями уходит в субстанцию и ее атрибуты.
Потому-то процесс возникновения и существования
^° Под субъектом в данной главе понимается
общественно-исторический (и в то же время общественно-индивидуальный) человек.
Под субстанцией понимается «материя в аспекте единства всех форм
ее движения, всех возникающих и исчезающих в этом движении
различий и противоположностей». {Ильенков Э. Субстанция. — В кн.:
Философская энциклопедия. Т. 5, М., 1970, с. 151, лев. стлбц.) В тех
формах движения, которые исторически, логически и актуально-сущ-
ностно предшествуют предметной деятельности, субстанция
существует только через многообразные конечные формообразования (в
настоящей главе они именуются модусами); в предметной же
деятельности осуществляется процессирующий синтез субстанции и субъекта.
376

субъекта осуществляется как взаимопроникновение в
п1)€дметной деятельности субстанциального и
субъектного содержания. Принимая и наследуя универсально-
все(\бш,ие, субстанциальные определения, субъект
принимает на себя и, стало быть, делает одним из принципов
своего бытия и такой атрибут субстанции, как
становление. Способ существования человека как субъекта в
том и состоит, что «он не воспроизводит себя в одной
определенности, но производит свою тотальность... Не
только не стремится остаться чем-то ставшим, но
находится в абсолютном движении становления...»^^
Для конечного формообразования становление
выступает лишь как момент его эфемерного существования,
ибо оно «заточено» в одну-единственную меру и имеет
одну и ту же конечную сущность. Оно поэтому
«становится» лишь однажды, один раз. Субстанция же
находится в постоянном, вечном, бесконечном
самоизменении — в абсолютном движении становления. Категория
становления поэтому выражает ее постоянное
самообновление и имманентную процессирующую несамотож-
дественность и самооткрытость.
То же самое можно сказать и о субъекте. В отличие
от конечных формообразований, для которых
становление является лишь своеобразным периодом
младенчества, человек как субъект постоянно становится,
находится в абсолютном движении становления. Там и тогда,
где и когда прекращается это движение, эта
устремленность, человек, еще до поры до времени по инерции
оставаясь человеком, перестает быть действительным
субъектом.
Категория становления вместе с тем выражает не
просто аналогию, но укорененность субъекта и его
способа бытия в способе бытия субстанции, в ее
универсально-всеобщих определениях. Как отмечал С. Л.
Рубинштейн, «вопрос о становлении бытия, о разрушении
старого (бренного) и нарождении нового необходимо
включает вопрос о его изменении, об активности
человека, которая выступает не как субъективный произвол, а
как объективная закономерность. ...Утверждение бытия
как становления выступает как онтологическая основа
2^ Marx К. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie. В.,
1974, S. 38736-38.
377

человеческой активности, возможности включения в
изменение бытия»22. Таким образом, абсолютное
движение становления субъекта уходит своими корнями
в/абсолютное движение становления субстанции, а не /ipo-
тивостоит ему.
Человек постоянно создает пределы своих
возможностей, но лишь затем, чтобы их преодолевать. Эту
ситуацию прекрасно выразил Шеллинг, хотя он и имел
в виду иного субъекта, нежели конкретный общественно-
исторический субъект марксизма. Раскрывая
содержание своего тезиса «Я в качестве я безгранично лишь
постольку, поскольку оно ограничено»^^, Шеллинг пишет:
«Условием всякого становления служит, таким образом,
ограничение или предел... Но я должно быть не только
становлением, но к тому же еще становлением
бесконечным. Для того, чтобы оказаться становлением-, оно
должно быть ограниченным. В целях же бесконечности
становления это ограничение должно преодолеваться.
(Если бы порождающая деятельность не превозмогала
своего результата (предела), то этот результат не был бы
порождением, т. е. становлением. При завершении же
порождения в тот или иной момент и, значит, при
снятии предела (ибо предел существует лишь в
противопоставлении той деятельности, которая его превозмогает)
порождающая деятельность перестала бы быть
бесконечной.) Предел, таким образом, одновременно должен
и преодолеваться и не преодолеваться: преодолеваться—
дабы становление было бесконечным, не преодолеваться
же — в тех целях, чтобы оно продолжало оставаться
становлением» 24.
С позиций конечного бытия невозможно прийти к
понихманию бесконечного, а стало быть, и к пониманию
абсолютного движения становления. Если бы конечные
формообразования обладали сознанием и языком, они
бы сказали, что видят и знают множество различных
изменений, которые они могут обобщить и получить в итоге
понятие изменения вообще и т. п. и даже получить
22 Рубинштейн с. л. проблемы общей психологии. М., 1976,
с. 304.
23 Шеллинг Ф. В. И. Система трансцендентального идеализма.
Л., 1936, с. 70.
2* Там же, с. 70—71.
378

«понятие» бесконечного (которое могло бы быть лишь
экстраполяцией в неизвестность опыта знания о
конечном, т. е. могло бы быть лишь дурной бесконечностью).
Но прийти к истинному понятию бесконечности и к
понятию становления как атрибута субстанции можно
лишь тогда, когда сам способ бытия познающего будет
по своему принципу тем же, что и способ бытия
субстанции. Подобное аутентично постигается лишь
подобным (разумеется, не в Эмпедокловом смысле). Иными
словами, абсолютное движение становления (а на
основе его и становление как атрибут конечного) может
быть схвачено лишь в акте абсолютного же движения
становления, а отнюдь не в акте «бытия» (наличного
бытия), т. е. не в акте «действия» конечного,
закованного в определенную меру и сущность формообразования.
Абсолютное движение становления может быть
постигнуто только субъектом 2^.
Но сфера конечного не может быть оставлена без
внимания. Тем более, что в сфере практической
деятельности и положительной науки человек погружен
непосредственно не в субстанцию и спектр ее атрибутов, а в
мир особенных формообразований, возникающих и
исчезающих, сосуществующих и сменяющих друг друга. Так
же дело обстоит и с субъектом. Хотя он и находится в
абсолютном движении становления, тем не менее он
создает различные предметные формы, способы общения
и т. д. и т. п., которые в известном смысле могут быть
квалифицированы как конечные формообразования.
В этой связи имеет смысл рассмотреть сферу конечного
и тот тип становления, который присущ конечному.
Обратимся к «Капиталу» Маркса, где говорится не
только об абсолютном движении становления, но и о
другой разновидности становления; к тем текстам
Маркса, где речь идет о генезисе капиталистического
способа производства.
Здесь Маркс (так же, как Платон и Гегель)
противопоставляет наличное бытие и становление. Капитал за-
^^ Здесь же следует отметить, что подобно тому, как вообще
определения (атрибуты) субстанции осваиваются не
субъектом-монадой, а общественно-историческими индивидами, так и абсолютное
движение становления осваивается в контексте субъект-субъектных
отношений, становясь в той или иной мере достоянием каждого
субъекта.
379

рождается в недрах предшествующих ему способов
производства, в особенности в недрах феодализма. Этот
процесс вызревания капитала в утробе
предшествующего общества Маркс и именует становлением капитала,
а существование капитала — наличным бытием. Процесс
становления имеет свои условия и предпосылки; но они
уже не являются условиями и предпосылками наличного
бытия. «Условия и предпосылки становления,
возникновения капитала, — пишет Маркс, — предполагают как
раз то, что капитал еще не существует, а только лишь
становится; следовательно, они исчезают при
действительном капитале, при том капитале, который, исходя из
собственной действительности, сам полагает условия
собственного осуществления»^^. Или: «если при
первоначальном становлении денег, или для-себя-сущей
стоимости, капиталом предпосылкой является
первоначальное накопление, ...если, таким образом, предпосылки
становления денег капиталом выступают как данные
внешние предпосылки возникновения капитала, то, как
только капитал стал таковым, он создает свои
собственные предпосылки...» 2^. «Эти предпосылки, которые
первоначально выступали как условия его становления —
и поэтому еще не могли вытекать из его действия как
капитала, — теперь выступают как результат его
собственного осуществления, действительности, полагаемой
им — не как условия его возникновения, но как
результат его наличного бытия»^^.
Таким образом, на данном уровне рассмотрения для
Маркса становление, во-первых, тождественно
возникновению нового наличного бытия; во-вторых, оно
противопоставляется наличному бытию; в-третьих, становление
есть процесс, находящийся по ту сторону данного
наличного бытия, данной меры: оно есть процесс скрытого
формирования нового в рамках предшествующего
наличного бытия (качества, количества и меры). Ставшее
наличное бытие оставляет позади себя собственное
становление вместе со всей совокупностью своих условий и
предпосылок. «Капитал больше не исходит из своих
2^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 448.
27 Там же, т. 48, с. 156.
28 Marx К. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie,
S, 3644-10.
380

предпосылок, но он сам предпослан и, исходя из самого
себя, сам создает предпосылки своего сохранения и
своего pocтa»^^. Условия и предпосылки становления
наличного бытия уходят в прошлое «как предварительные
исторические этапы его становления...»^°; «условия его
становления... сняты в его наличном бытии» ^^
Категория становления, примененная к плану
существования особенных формообразований, означает
возникновение новой меры. «Становление, — писал Гегель, —
есть движение, посредством которого становится [wird]
некая реальность и тотальность...»^2. Аналогичное
находим и у Маркса. Говоря о конституировании
органических систем, о том, что органическая система
исторически становится тотальностью, он пишет: «Становление
тотальностью образует момент ее процесса, ее разви-
тия»^^.
Этот вид становления можно назвать относительным
движением становления. Но абсолютное и относительное
движение становления не отделено одно от другого
метафизической пропастью. Возникшее наличное бытие,
оставившее позади себя свое становление как свой
подготовительный этап, чревато другой реальностью, новым
наличным бытием. «Если, с одной стороны, добуржуаз-
ные фазы выступают лишь как исторические, т. е.
упраздненные предпосылки, то современные условия
производства выступают как упраздняющие самих себя
и поэтому полагающие себя в качестве исторических
предпосылок буржуазного общества»^'^, — писал Маркс
о современном ему капитализме.
Каждый осуществленный модус субстанции или
особенная форма субъектного бытия суть в свою очередь
процессы становления иного модуса или иной
субъектной формы. Такое понимание присуще и Гегелю.
«Сущность, — пишет он, — есть результат становления бытия,
а понятие — сущности...»^^.
2^ Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 48, с. 157.
3° Там же.
'^ Marx К. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie,
S. 363з1_з2.
32 Hegel G. W, F. Werke. Vollständige Ausgabe... Bd. XIII, S. 412.
22 Marx K. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie,
S. 18020—2b
^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 48, с. 158.
25 Гегель Г. В. Ф. Наука логики. М., 1972, т. о, с. 35.
381

За каждым особенным формообразованием и
посредством него совершает абсолютное движение становления
субстанция. В этой связи диалектика относительного и
абсолютного в становлении таксва, что доминирующим,
ведущим моментом является абсолютное, т. е.
абсолютное движение становления.
При этом критерием, мерилом подхода к
действительности может быть лишь позиция абсолютного движения
становления. Только с этой точки зрения каждая
конечная форма может адекватно быть схвачена именно как
конечная, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Именно поэтому марксистская диалектика «каждую
ставшую форму схватывает в ходе движения, стало быть,
также с ее преходящей стороны...»^^. При таком подходе
не замыкаются ни на субстанцию, ни на ее модусы, а
берут субстанцию в процессе ее самореализации в
модусах и через модусы.
Категория становления, таким образом, выражает в
системе марксистской диалектики ту сторону
субстанциального и субъектного способов бытия, которая
характеризует именно постоянную обновляемость и
постоянный выход за наличные пределы качества, количества
и меры как их универсальное определение. Вопреки
конечной и оконечивающей метафизической логике, в
марксистской диалектике становление берется не только
как состояние незавершенного, но — и это главное — как
состояние незавершимого «существования». Субстанцию
нельзя оконечить, нельзя понять ее как natura naturans
с помощью конечных определений. Равным образом
нельзя оконечить (а стало быть, и понять как нечто
конечное) и субъект. Здесь применима лишь точка зрения
абсолютного движения становления. Эта точка зрения,
кроме того, не разрывает и не противопоставляет друг
другу субстанцию и субъект, вселенную и человека.
Своим абсолютным движением становления человек обязан
отнюдь не только затерявшемуся в глубине тысячелетий
моменту, когда он «вышел» из природы, из вселенной, а
затем якобы стал обязанным только самому себе, начал
становиться сам из себя. Напротив, чем выше он
поднимается в своем становлении, тем полнее, многоаспект-
36 Marx к. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie Bd I
2-te verbesserte Auflage, Hamburg, 1872, S. 822.
382

нее, интимнее его связь со вселенной и ее диалектикой,
от которой он постоянно продолжает происходить. Более
того. «Свое происхождение из нее, свое вечное
становление и преемствование ее объективной диалектике
человек должен незавершимо продолжать. Такова
непрестанная и бесконечная встреча двух бесконечных
становлений: человеческого, устремленного к абсолютности,
и космического, подлинно абсолютного»^^.
Конечные же формообразования и присущее им
относительное движение становления в свою очередь
аутентично могут быть постигнуты лишь в контексте
абсолютного движения становления. В до- и внесубъ-
ектной действительности, т. е. в природе, каждое
особенное формообразование постижимо лишь как момент
бесконечного становления природной субстанции. В мире
человеческой действительности весь предметный мир
адекватно постижим только в контексте процесса
опредмечивания — распредмечивания, в контексте созидания
посредством предметных форм субъектами самих себя.
«Все, что имеет прочную форму, как, например, продукт
и т. д., выступает в этом движении лишь как момент, как
мимолетный момент. Сам непосредственный процесс
производства (речь идет о материальном
производстве.— А. X.) выступает здесь только как момент.
Условия и предметные воплош^ения процесса производства
сами в одинаковой мере являются его моментами, а в
качестве его субъектов выступают только индивиды, но
индивиды в их взаимоотношениях, которые они как
воспроизводят, так и производят заново. Здесь перед
нами — их собственный постоянный процесс движения, в
котором они обновляют самих себя в такой же мере, в
какой они обновляют создаваемый ими мир богатства»^^.
Гегель, как известно, подвергал критике
метафизическое противопоставление становления и результата и
утверждал, что «не результат есть действительное целое,
а результат вместе со своим становлением...»^^. Это,
конечно, диалектический взгляд на существо дела.
Марксизм, однако, идет дальше и не только не подчиняет
процесс становления конечному результату, но сам резуль-
^^ Батищев Г. С. Диалектика творчества. М., 1984, с. 443.
38 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. II, с. 222.
39 Гегель. Соч. М., 1959, т. 4, с. 2.^
383

тат рассматривает как момент движения становления.
Разумеется, «голый результат есть труп, оставивший
позади себя тенденцию>И^. Но этого недостаточно, ибо
при абсолютизации результата, т. е. когда становление
рассматривается исключительно как средство
достижения результата, такое понимание может лишь
обслуживать «результатизм», ориентируя лишь на оптимизацию
средств получения результатов. Суть дела состоит в том,
что голый результат есть также труп, утративший свои
потенции, утративший тенденцию дальнейшего
становления.
Ф. Энгельс в свое время писал: «Не голые выводы, а,
наоборот, изучение —вот что нам больше всего нужно,
выводы — ничто без того развития, которое к ним
привело, — это мы знаем уже со времен Гегеля, — и
выводы более чем бесполезны, если они превращаются в
нечто самодовлеющее, если они не становятся снова
посылками для дальнейшего развития»^^ Это и есть
точка зрения абсолютного движения становления, которая
любую фиксированную форму не изымает из
бесконечного процесса, но принимает ее как момент, как
мимолетный, но объективно необходимый момент процесса.
«Человек, — отмечает Г. С. Батищев, — предает свою
человеческую сущность, когда превращает какой бы то
ни было полученный, результат — пусть самый
выдающийся и ценный — в раз и навсегда готовый стандарт
жизни, в рутину. Он лишает себя человеческого
достоинства, когда становится эпигоном самого себя или других,
механическим повторителем, верным и суеверным рабом
однажды сформулированных принципов, однажды
созданных порядков и норм»^2
Точка зрения редукции становления как абсолютного
^^ Там же. Слово «результат» происходит от слова «resulto», что
значит «отскакивать» (см.: Дворецкий Я. X. Латинско-русский
словарь. М., 1976, с. 877, лев. стлбц.).
^^ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 585. «Но, — добавляет
ниже Энгельс, — выводы должны принять на время определенную форму,
они в развитии своем должны освободиться от расплывчатой
неопределенности и сложиться в ясные мысли...» (Там же). И только в
этом смысле и оправдан любой результат, который в таком случае
и не есть уже, собственно, только результат.
^^ Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как
философский принцип. — В кн.: Проблема человека в современной
философии. М., 1969, с. 142.
384

движения исключительно к моменту и даже этапу
развертывания конечного формообразования, точка зрения
относительного движения становления имеет под собой
не только гносеологическое (состоящее в том, что
исходят не из субстанции, а из ее конечных модусов), но и
культурно-историческое основание. Дело в том, что хотя
основным «онтологическим» содержанием и смыслом
человеческой истории является абсолютное движение
становления каждого индивида, конституирование его в
целостного и универсально развитого субъекта, тем не
менее на протяжении всей предыстории человеческого
общества и царства необходимости вообще ^^ оно
предстает лишь одной из тенденций в человеческой истории.
Ведь конституирование индивидов в целостных и
универсально развитых субъектов означает не только
развитие у них деятельностных способностей ( форм
активности), но также — и прежде всего!—развитие их
межиндивидных связей в универсальные отношения
общения, т. е. отношения взаимной, ничем, кроме уровня
развитости, не ограниченной субъектной открытости
людей друг другу. Но начинают они исторически не с этих
связей. Общение в его подлинном смысле есть свободное
отношение свободных субъектов ^'^. Человеческая же
история начинается с отношений зависимости, внутри
которых (или, как сказал бы Маркс, «в порах» которых)
шаг за шагом вырабатываются формы общения. Вся
^^ Согласно Марксу, предыстория человеческого общества
завершается буржуазным способом производства (см.: Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 8), в то время как царство необходимости
включает в себя и социализм — первую фазу коммунизма, не
свободную еще от «родимых пятен» предыстории человеческого общества
(см.: Маркс Д., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II с. 386—387; Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 18) и последовательно избавляющуюся от
них, шаг за шагом совершая переход ко второй фазе, именуемой
Марксом и Энгельсом истинным царством свободы, переход к
которой (не по сравнению с социализмом, а со всей эпохой царства
необходимости) является скачком (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20,
с. 295).
^* Это такой уровень свободы, когда она определяется уже не
через сопоставление с внешней необходимостью (и тесно связанной с
ней внешней целесообразностью), но из себя самой. Диалектика
необходимости и свободы здесь такова, что необходимость как
таковая оказывается снятой внутри свободы. Или иначе: здесь
необходимостью выступает сама свобода.
25-106 385

предыстория человеческого общества тем и
характеризуется, что индивиды неосознанно в целом, стихийно
создают, сменяют и снова :воссоздают свои отношения как
преимущественно отношения зависимости (сначала
личной, потом вещной). Период предыстории человеческого
общества предстает как эпоха сменяюш.их друг друга
относительно замкнутых на себя общественных
образований, социумов (способов производства, типов
социальности, экономических общественных формаций и т. д.).
Суть дела здесь состоит в том, что каждый социум
(особенно в антагонистическом типе социальности с его
классово-антагонистической структурой, институциали-
зацией большинства сфер общественной жизни и функ-
ционализацией субъектного бытия и т. д.) приобретает
свои собственные объективные интересы, цели, идеалы
и т. п., не совпадающие (а в определенных формациях и
прямо вступающие в конфликт) с
универсально-историческими параметрами развития общества, т. е. с
объективным интересом развития форм активности и общения
каждого индивида. Появляются, упрочиваются и
фигурируют задачи и феномены чисто социумного
происхождения и содержания; акцент с бесконечного трансцендиро-
вания переносится на конечное репродуцирование и
сугубо функциональное поведение.
Таким образом, внутри предыстории человеческого
общества (и царства необходимости вообще) имеет
место наличие двух относительно самостоятельных
разнонаправленных и взаимно исключающих друг друга
тенденций: 1) универсально-историческая, или тенденция
абсолютного движения становления (т. е. тенденция
развития человеческих индивидов в универсальных
субъектов) и 2) социумо-центристская, или тенденция лишь
относительного движения становления (т. е. тенденция
замыкания процесса развития на социум и подчинения
жизнедеятельности индивидов задачам сохранения и
упрочения данного социума).
Тенденция абсолютного движения становления в
наиболее полном виде может быть реализована лишь в
коммунистическом типе социальности, во второй его
фазе (в царстве свободы). Однако зарождается она вместе
с возникновением человека-субъекта и (если
воспользоваться удивительно подходящими применительно к дан-
386

ному случаю словами Г. Гессе) «проходит через всю
мировую историю в виде линии, порой уходящей под
землю, но ни в одной точке не прерывающейся...»^^. Именно
из этой тенденции черпаются все живительные
творческие силы. Однако в период предыстории человеческого
общества она как бы погребена под плотным наслоением
продуктов реализации социумо-центристской тенденции,
тенденции относительного движения становления,
которая оказывается доминирующей ^^.
Именно доминирование социумо-центристских
тенденций и социумных феноменов (особенно в буржуазном
обществе с его развитой системой отчуждения, расщеп*
ляющей и самое социумную реальность на два
измерения)^^ и служит достаточным
культурно-гносеологическим основанием для редукции внутри теории
абсолютного движения становления к относительному, к
становлению как только моменту существования конечного
формообразования.
Выше говорилось о соотношении результата и
процесса и о возможной ориентации исключительно на
результат. Ориентация на конечный результат, т. е.
абсолютизация результата, может быть обусловлена двумя
моментами. Первый связан со своецентризмом, который
исторически может быть оправдан лишь на первичных
этапах конструирования субъекта и его
противопоставления миру конечных формообразований. Своецентризм,
в свою очередь, может закрепляться и превращаться в
способ бытия субъекта (на деле вследствие этого
оказывающегося всего лишь квази-субъектом, а именно —
конечным формообразованием, которое в отличие от других
конечных лишь более универсально) при
гипертрофировании потребностно-полезностного уровня предметной
деятельности или даже при редукции иных ее уровней к
потребностно-полезностному. Своецентристскому миро-
4S Гессе Г. Избранное. М., 1984, с. 47.
^^ Надо отметить, что соотношение этих тенденций, равно как и
характер их выраженности и их конкретная определенность,
различны в разных типах социальности, формациях и т. д. и даже в
различных социальных сферах внутри одной и той же формации.
^^ См. в этой связи: Хамидов А. А. Понятие превращенной
формы.— В кн.: Материалистическая диалектика как логика. Алма-Ата,
1979, с. 240—248. Здесь, правда, еще не разведены собственно
социальное и социумное измерения.
387

воззрению мир не дан как находящийся в абсолютном
движении становления, ибо своецентрист отрекся от
собственного абсолютного движения становления, а
потому и не ведает его.
При антропоцентристской форме своецентризма весь
мир, космос, Универсум рассматривается как всего лишь
предпосылка Человека — единственного-де субъекта в
этом Универсуме. Весь мир рассматривается как нечто
низшее по сравнению с человеком, якобы принявшим на
себя во всей полноте эстафету абсолютного движения
становления субстанции (и лишь усовершенствующим
его в частностях), и как всего лишь объект для его
объектной активности.
В Универсуме не допускается не только возможность
существования иных (тем более находящихся на более
высоких ступенях развития) субъектов, но и иных
прогрессивных тенденций, которые бы не вели к земному
человечеству. Так, например, П. Боранецкий, доводящий
антропоцентризм до воинствующего антропо-теизма
(т. е. подстановки на место религиозного Бога
обожествленного Человека-Человечество) и откровенно
именующий свою доктрину «мировоззрением Прометеизма, или
Антропономизма>И^, заявляет, что «все
предшествовавшее развитие было предуготовлением явления Чело-
века>И^~^^. Он утверждает, что Человек изначально
содержался в Абсолюте в виде потенции, а само
развертывание последнего есть по своему
онтологическому содержанию актуализация этой потенции. «Идеей
мира, — пишет он, — является потенциальное
Абсолютное, его Идеалом — актуальное Абсолютное, И
следовательно, Идеей-Идеалом мира служит Становящееся
Абсолютное...»^К В этой связи категория становления
оказывается фундаментальной для Боранецкого. Он
считает, что «идеологической установкой Прометеизма как
миросозерцания творческого величия и могущества
Человека... является не положительная точка зрения
бытия и не отрицательная точка зрения небытия, а твор-
*^ Как таковая доктрина Боранецкого противостоит доктрине
М. Штирнера, где в абсолют возводится единичное эгоистическое Я.
4у_5и Боранецкий П. Основные начала: Онтология творчества
миросозерцания. Париж, б. г., с. 589.
^' Боранецкий Л. Религия, Материализм и Прометеизм:
Основания синтетического миросозерцания. Париж, б. г., с. 6.
388

ческая точка зрения становления»^'^. Это становление он
также именует «Мировым Становлением-Развитием».
И тогда Прометеизм предстает как «мирасозерцание
Становящегося Абсолютного, носителем которого
является Человек — Человек во всем значении и
значительности его, потенциально-данный и актуально-заданный
Абсолютный человек...»^^.
Но подобное «мега-, или cf/п^р-становление», как бы
оно глобально ни выглядело, не является тем не менее
абсолютным: предположив его начало, основатель
«синтетического миросозерцания» вынужден также
предположить и его конец. «В сущности своей, — пишет он, —
Апофеоз Истории есть всеразрешающий предельный
момент Мирового Становления-Развития, в котором осушке-
ствляется завериление и исполнение его»^^. Таково
следствие превращения человека в Центр, Цель, Смысл и
даже в Мессию мира ^^. Таким образом, мир с точки
зрения антропоцентриста находится лишь в
относительном движении становления.
При господстве овещнения и при одновременном
господстве потребностно-полезностного отношения к
действительности (утилитаризма) акцент ставится не на
процесс, а на результат. На этом принципе базируется уже
простое товарное производство, где вследствие
разделения труда замкнутые на себя «атомарные»
производители заняты изготовлением определенных продуктов,
предназначенных для обмена. В развитом товарном
производстве, т. е. в капиталистическом обществе,
абсолютизация результата достигает апогея. Формируется
определенный мыслительный стереотип — результатная
ориентация. Эта ориентация может концептуализиро-
ваться (или же в менее явной форме внедряться в
мировоззрение). При такой ориентации
«придерживаются (лишь. — Л. X.) такой версии диалектики, при кото-
^2 Боранецкий П. Основные начала..., с. 24.
^^ Там же, с. 54. Или: «Как с объективной стороны все Мировое
Становление есть становление Абсолютного в мире, так с субъектив^
ной стороны все Мировое Становление есть становление
Абсолютного человека в мире» (Там же, с. 589).
^* Там же, с. 605,
^^ См.: Там же, с. 87; Он же. Религия, Материализм и
Прометеизм..., с. 24; Он же. О самом важном: Конечное назначение
человека. Париж, 1956, с. 100.
389

рой допускается только относительное движение
становления...»^^ Так и возникают в той или иной мере оконе-
ченные и оконечивающие концепции становления. И тогда
в виде крайних форм получается трактовка становления
либо как момента абсолюта (что имеем у Гегеля), либо
только как момента существования конечного
формообразования (как это получается у Платона).
Категория становления, как правильно отмечал
Гегель, является еще очень абстрактной категорией.
Правда, в марксистской диалектике она более
конкретна, нежели в гегелевской. Формула пауха pei (все течет),
которой обычно характеризуют концепцию становления
Гераклита, на деле более подходит для характеристики
воззрений Кратила, а также для характеристики
становления в «Науке логики» Гегеля. Па^та pei выражает,
скорее, суть движения, которое, согласно Энгельсу, «в
применении к материи» фиксирует собой лишь
«изменение вообще»^''.
Категория становления более конкретна по сравнению
с категорией движения. (Однако она имеет свои
границы. Ей не следует приписывать предикаты более
конкретных категорий, выражающих способ бытия
субстанции и субъекта, в частности категории развития.) На
уровне становления мы уже самое действительность
схватываем как более конкретную. Здесь субстанция
дана уже как представленная в своих многообразных
модусах. Становление поэтому схватывает логику
смены особенных формообразований и одновременно логику
сохранения в них и посредством них находящейся в
абсолютном движении становления субстанции. И в то
же время категория становления является еще довольно
абстрактной категорией, и потому оно еще очень бедно
содержанием.
Но вместе с тем становление есть целостность
определений. Большая заслуга Гегеля состоит в том, что он
изобразил становление именно как
диалектически-конкретную категорию. На первый взгляд, становление для
него есть единство бытия и ничто. Но это не так. Бытие
56
Батищев Г. С. Диалектика как логика мировоззрения
целостно развитого человека. —В кн.: Материалистическая диалектика как
логика, Алма-Ата, 1979, с. 115.
" Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20. с. 563.
390

и ничто суть первые абстрактные, притом
противоположные, определения. Противоречие, образуемое ими (как
предметное противоречие и как противоречие познания,
восходящего от абстрактного к конкретному),
снимается; результатом этого снятия и является становление.
Разрешение противоречия означает синтез
противоположностей, а стало быть, и их модификацию. С другой
стороны, разрешение противоречия есть
воспроизведение его в новой, особенной, форме. Следовательно, и
противоположности, образующие его, приобретают
новую определенность, в то же время сохраняя свою
всеобщую природу.
То же самое мы имеем с бытием и ничто. Бытие и
ничто в становлении модифицируются и
конкретизируются в другие категории — «в возникновение и прехож-
дение»^^. Существенно важно, что в этих категориях мы
уже имеем не просто бытие и ничто, а два
разнонаправленных движения: от ничто к бытию (возникновение) и
от бытия к ничто (прехождение). «Становление
содержит, следовательно, бытие и ничто как два таких
единства, каждое из которых само есть единство бытия и
ничтo»^^.
В марксистской диалектике, принимающей за точку
отсчета абсолютное движение становления, основными
«субкатегориями», выражающими структуру
становления, также являются возникновение и прехождение.
Гегель, рассматривая возникновение и прехождение как
конкретизацию категорий бытия и ничто, акцент ставит,
как известно, на отрицательности: «В отрицательности
вообще находится основание становления, беспокойства
самодвижения...»^°. В марксистской диалектике,
напротив, акцент ставится на положительном. С формальной
точки зрения, конечно, возникновение и прехождение
равноценны. Возникновение нового есть прехождение,
исчезновение старого; и наоборот. При этом возникнове-
^*^ Гегель Г, В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 166. И ниже: «Таким
образом, в их (бытии и ничто. — А. X.) беспокойном единстве, в
становлении, они суть возникновение и прехождение» (Там же, с. 181).
^^ Там же, с. 166. «Они, — добавляет Гегель, — не снимают друг
друга, одно внешне не снимает другое, каждое из них снимает себя
в самом себе (an sich selbst) и есть в самом себе (an ihm selbst)
своя противоположность» (Там же, с. 167).
^° Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1, с. 234.
391

кие и прехождение как противоположности не просто
следуют друг за другом, так что на смену
возникновению приходит прехождение и наоборот. Они суть
подлинно диалектические — т. е. взаимопроникающие —
противоположности, противоположности, осуществляющиеся
друг посредством друга. И все же среди них есть
ведущая противоположность. Это возникновение. Ведь пре-
хождению и исчезновению подлежит лишь наличная
особенная форма и определенность. Всеобщее же
(субстанция, а в определенном смысле, т. е. в границах своей
действительности, и субъектное содержание) не исчезает
как таковое. Поэтому в возникновении не только
содержится новое, но удерживается и старое, сохраняется
весь «опыт» всеобщего (субстанции или субъекта).
Возникновение поэтому более богато содержанием. В акте
возникновения осуществляется вечное возвращение
субстанции (и субъекта) к себе, но возвращение, понятое,
конечно, не в абстрактно-механистическом духе Ф.
Ницше, а как возвращение к себе, но в то же время к себе
иному, возвращение не по кругу, а по спирали.
Если же обратиться к относительному движению
становления, то здесь диалектика возникновения и прехож-
дения обнаруживается двояко. Во-первых,
возникновение и прехождение выступают как такие
противоположности, которые сменяют друг друга во времени: новое
особенное возникает, существует и преходит. Данные
понятия характеризуют начало и конец жизни всякого
особенного формообразования. Во-вторых,
возникновение и прехождение здесь могут осуществляться друг
через друга: возникновение нового есть в то же время
процесс прехождения старого. Возникшее и
функционирующее особенное таит в себе новое возникновение,
которое осуществляется и упрочивается через процесс
прехождения этого особенного. Тем не менее в этом случае
возникновение и прехождение относятся к различным
особенным. И лишь позиция абсолютного движения
становления позволяет глубже осмыслить эту диалектику
возникновения и прехождения в мире конечных
образований. Она не локализует эту диалектику, но
рассматривает ее как присущую становлению по самому его
существу.
Существенными характеристиками становления
являются также пространство и время. Применительно к ка-
392

тегории становления пространство и время предстают как
всеобщие формы осуществления движения становления
как диалектического процесса возникновения и прехож-
дения. При этом для раскрытия содержания
категории становления важнейшим является время ^\
«В связи со становлением, — отмечал С. Л.
Рубинштейн,— встает проблема времени: отношение
прошлого, настоящего и будущего во времени»^^. Вообще
следует отметить, что по мере конкретизации наших знаний
на пути углубления в способ существования субстанции
и субъекта, т. е. на пути восхождения от движения к
становлению и далее — к развитию, все более
возрастает значимость именно времени ^з. И это вполне
объяснимо. Ведь именно на уровне понимания способа бытия
субстанциального и субъектного содержаний впервые
встает не только проблема простой связи сменяющих
друг друга состояний, но и (правда, пока еще в
абстрактной форме) проблема преемственности.
Абсолютному движению становления субъектного
бытия присуще культурно-историческое время, т. е. не
пустое экстенсивное астрономическое время,
исчисляемое в определениях механического (и иного физикаль-
ного) движения, а время интенсивное, наполненное
предметной человеческой деятельностью и общением с их
целевыми, ценностными и смысловыми содержаниями.
Культурно-историческое время и является мерой
движения становления субъектных миров.
М. М. Бахтин различал малое и большое время в
человеческой истории ^^ и соответственно — малое и
большое становление ^^. Собственно говоря, малое
становление соответствует относительному движению
становления, а большое — абсолютному. Человек, конечно,
^^ в соединении категории становления с категорией времени
видел Гегель одну из великих заслуг Гераклита (см.: Гегель Г. В. Ф.
Соч., т. 9, с. 252, 253).
^2 Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии, с. 3'01.
^^ То же самое можно сказать и относительно известных форм
движения: чем более они высокоорганизованы, тем более значимо в
них время по сравнению с пространством, и наоборот.
^^ См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979,
с. 331, 333.
^^ См.: Из наследия М. М. Бахтина.— В кн.: День поэзии 1981.
М., 1981, с. 77. Здесь же он различает малый и большой опыт
человечества и выражающие его малую и большую «модели мира».
393

всегда действует здесь и теперь, в рамках данной эпохи,
формации, типа социальности и т. д. Он всегда
фигурирует как конкретно-исторический субъект, т. е. как
представитель общества (класса, группы и т. п.) на
определенной ступени развития. Однако никакой индивид
никогда не исчерпывается этими социумными
атрибутами. Как отмечал Маркс, ^человек более бесконечен, чем
гражданин государства, и... человеческая жизнь более
бесконечна, чем политическая жизнь»^^. Сколько в том
или ином индивиде подлинно человеческого (т. е.
отвечающего тенденции абсолютного движения
становления), а сколько образовано социумо-центристскими
процессами (тенденцией относительного движения
становления) — это обусловливается как общим типом
социальности, в котором живет индивид, так и его
собственными жизненными интенциями. Но «искра»
абсолютного движения становления теплится в каждом,
даже максимально захваченном социумными
зависимостями индивиде, и время от времени из нее (пусть хоть на
миг) возгорается пламя творчества и действительной
междусубъектной взаимности.
Подлинное творчество уходит своими корнями в
абсолютное движение становления; там оно черпает для
себя силы, энергии, смысловые и ценностные
содержания. Но в качестве непосредственных его детерминант
выступают, конечно, феномены социумного
происхождения и содержания. Поэтому не только крона творчества
и его воплощений, но подчас и ствол его в период
предыстории человеческого общества чаще всего пронизаны
силовыми полями социумного измерения,
деформирующими и модифицирующими чистый свет абсолютного
движения становления. Подлинный творец (художник,
например) в актах своего творчества (а не просто
фактом своего существования или всей полнотой своих акту-
ализованных атрибутов) выступает как
представительствующий в социумном бытии от имени
универсально-исторического измерения ^^ он, — говоря словами Б. Л. Пас-
^^Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 447.
«И в какой бы области ни осуществлялся процесс творчества,
человек в момент творчества выходит за пределы своей профессии,
своей специальности и действует как человек вообще, как личность*
(Арсеньев А. С. Проблема цели в воспитании и образовании: Цель в
воспитании личности. — В кн.: Философско-психологические
проблемы развития образования. М., 1981, с. 66).
394

тернака, есть «вечности заложник у времени в плену».
Даже боли социумной действительности он схватывает,
переживает и выражает в своих произведениях более
полно и, можно сказать, универсально, нежели обычные
индивиды, полностью погруженные в эту
действительность и страдающие от этих несовершенств даже, может,
больше, чем он. Он же впитывает в себя всю боль мира
идеально (ideell) и своими специфическими средствами
очищает и освобождает мир от нее. В этом отношении
ярко показательно следующее стихотворение Ники
Турбиной:
Я — полынь-трава,
Горечь на губах,
Горечь на словах,
Я — полынь-трава.
И над степью стон
Ветром оглушен.
Тонок стебелек —
Переломлен он.
Болью рождена
Горькая слеза.
В землю упадет...
Я — полынь-трава ^^
Субъект, далее, творит, строит новое не только из
«кирпичей»-вещей, но также и из «кирпичей»-смыслов.
Это верно даже применительно к самой грубой форме
предметной деятельности. Любой продукт человеческой
деятельности является опредмечиванием субъекта и
потому есть культурный предмет. Но, как отметил Маркс,
те или иные формы деятельности «не образуют
единственную его субстанцию, но более-менее
амальгамированы с природным вeщecтвoм»^^. Однако в различных
предметах культуры соотношение природного и деятель-
ностного различно. Поэтому-то и существуют
преимущественно предметы материальной и преимущественно
предметы духовной культуры. В последних природное
предстает как лишь материал, в котором воплощено
принципиально трансгредиентное ему содержание, а
именно целевое, ценностное, смысловое, содержание
общения и т. д. В области духовной культуры человек
^^ Турбина Н. г. Черновик. Первая книга стихов. М., 1984, с. 54.
Или: «Превратится горечь дня/Вся в слова» (Там же, с. 16).
^ Marx К- Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Bd. I.
Hamburg, 1867, S. 17.
395

строит прежде всего из «кирпичей»-смыслов. В каждом
таком <;кирпиче» заключены, имплицированы не только
те смысловые содержания, которые порождены или
санкционируются, воспроизводятся и «имеют
обращение» лишь в контексте данной исторической эпохи и ее
социумного измерения, т. е. в контексте наличного
малого времени, но в нем заключены (чаще всего неявные
даже для самого автора-творца) и глубинные,
виртуальные смысловые содержания, которые раскрываются
лишь в большом времени. В этом разгадка той тайны,
почему человеческие произведения (особенно
произведения духовной культуры) продолжают жить за
пределами своей эпохи. «Произведения разбивают грани своего
времени, живут в веках, то есть в большом времени,
притом часто (а великие произведения — всегда) более
интенсивной и полной жизнью, чем в своей
современности»^^. В контексте малого времени произведения
живут лишь ограниченной жизнью. При этом, конечно, не
исключается процесс распредмечивания его смысловых
глубин. Но малое время накладывает свой масштаб на
этот процесс, и поэтому произведение находится лишь в
малом становлении (или в относительном движении
становления). Поэтому «полнота его раскрывается
только в большом времени»'^^ в большом становлении,
которое как раз и выражает истину субъектной
действительности — абсолютное движение становления.
Субъект предметной деятельности исторически, шаг
за шагом делает собственными определениями
(определениями своего бытия и мышления)
универсально-всеобщие определения субстанции и их объективную логику—
диалектику. Субстанция находится в бесконечном,
абсолютном движении становления; и внутренним ритмом,
«душой» этого становления является диалектика. Такова
она и для субъекта, «чьим собственным непрестанным
становящимся мышлением и действованием, чьим
собственным абсолютным становлением является она сама
как абсолютное движение становления»^^. При этом
"^^Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества, с 331.
^^ Там же, с. 333. Или: «Все, что принадлежит только
настоящему, умирает вместе с ним» (Там же, с. 331).
^2 Батищев Г. С. Диалектика как логика мировоззрения
целостно развитого человека, с. 115.
396

универсальная объективная диалектика (которая
частным образом представлена во множестве преходящих
модусов) превращается в универсальный способ
субъектного бытия лишь через преодоление субъектом
границ малого опыта, через преодоление своецентризма и
абсолютизации отношения полезности. Прагматическая
замкнутость или доктриальная идеологическая
предвзятость ставят труднопреодолимые преграды на пути к
встрече с этой диалектикой. Ориентация же на
абсолютное движение становления, на субъектную
незамкнутость и несвоецентричность и является одним из
гарантов встречи.
Категория становления (понятого как абсолютное,
открытое движение) в марксистской диалектике
ориентирует субъекта на недопустимость какого бы то ни
было своецентристского отношения к действительности
и к самому себе. Ведь всякий центризм (стремление
поставить что бы то ни было в центр культуры или
Универсума вообще) делает невозможным абсолютное
движение становления как бытие-в-пути, поскольку
подменяет его бесконечным вращением (пусть даже бесконечно
расширяющимся) вокруг неподвижной точки, вокруг
однажды принятого и сакрализованного центра. И
именно взаимная открытость мира субъекту и
субъекта миру (а первое осуществляется в той мере и в той
степени, в какой осуществляется второе) и
резюмируется в диалектике как квинтэссенция человеческой
культуры, как логика образа жизни и образа мысли
субъектов. <чБудучи абсолютным движением становления, она
обретает мир как абсолютное движение становления»''^.
При этом надо помнить, что абсолютное движение
становления осуществляется через относительное движение
становления, малое время и малый опыт, но в то же
время оно полностью несводимо к этому осуществлению, а
всегда есть нечто большее, чем любое из своих
воплощений. Это значит, что позиция абсолютного движения
становления учитывает то, что всякая наличная
концептуальная система, всякая форма диалектики (теория
диалектики) неполна, конечна и потому подлежит
всегда дальнейшему совершенствованию, дальнейшему
становлению.
^^ Батищев Г. С. Диалектика как логика мировоззрения
целостно развитого человека, с. 114.
397

Категорией становления завершается круг
категориального расчленения действительности на том уровне ее
представленности, который для Гегеля выступал как
уровень бытия и который в настоящей «Диалектической
логике» назван уровнем непосредственного (что, по сути
дела, одно и то же). На этом уровне проникновения в
объективную логику предмета предмет являлся нам
последовательно как качество, количество и мера. На
этом уровне мы сформулировали закон взаимного
перехода количественных изменений в качественные. Мы
выяснили, что постоянно происходящие в предмете
количественные изменения наталкиваются в конце концов на
некую границу, выход за которую влечет за собой
скачок, т. е. переход в некую новую меру. Так мы получаем
узловую линию отношений меры и становление как
способ бытия этого процесса.
Но вот тут-то мы и наталкиваемся на ограниченность
рассмотрения действительности исключительно на
уровне непосредственного, а вместе с тем также и на
мировоззренческую и методологическую недостаточность
закона перехода количественных отношений в качественные.
И именно понятие узловой линии отношений меры как
раз и обнаруживает его ограниченность и
недостаточность. В новой мере и количество и качество иные, чем в
старой. Но в то же время мы обнаруживаем некое
единство, стоящее как бы по ту сторону и качества, и
количества и тем не менее позволяющее нам рассматривать
узловую линию мер как таковую линию и говорить о
процессе становления. Есть нечто, пребывающее в этом
движении, что, однако, не схватывается в категориях
качества, количества и меры: «Одним лишь блужданием
из одного качества в другое и одним лишь переходом из
качественного в количественное и наоборот дело еще не
окончено — имеется в вещах нечто пребывающее...»^^.
То же относится и к категории становления. «Когда
мы подвергаем мысленному рассмотрению природу или
историю человечества или нашу собственную духовную
деятельность, то перед нами сперва возникает картина
бесконечного сплетения связей и взаимодействий, в
которой ничто не остается неподвижным... а все движется,
изменяется, возникает и исчезает... все существует и в
'^^ Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1, с. 265.
398

то же время не существует, так как все течет, все
постоянно изменяется, все находится в постоянном процессе
возникновения и исчезновения»''^. Однако такой — еще
абстрактный — взгляд на действительность обнаруживает
свою недостаточность, когда мы приступаем к
исследованию конкретных предметностей.
Многое остается для нас невыясненным. Не выяснены,
в частности, как механизм количественных изменений,
так и особенности — скачка: мы лишь констатируем эти
изменения и этот перерыв постепенности, но не можем
сказать еще, каково их происхождение. Неясен нам
также подлинный источник движения становления.
Опять нам все неизвестно.
Опять мы должны начать.
Кончить ничто мы
не можем ^^.
Это значит, что мы должны оставить этот уровень
проникновения в логику действительности, а
следовательно, и выражающие его категории. Тем новым
кругом категоризации мира, в который мы теперь должны
вступить, является круг категорий, выражающих
уровень сущности.
75 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 20.
7*^ Цит. по кн.: Сидоров В. На вершинах: Творческая биография
Н. К. Рериха. М., 1982, с. 220.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие . . . . . . . . . 5
Раздел I
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
Глава 1. Предмет диалектической логики ... 13
Глава 2. Мышление (категории) — идеальная
форма предметной деятельности 45
Глава 3. Принципы систематизации категорий
диалектической логики 86
Глава 4, Последовательное проведение
материалистического мировоззрения. Конкретно-всеобщее
понятие материи как начала диалектической
логики 145
Глава 5. Предметная деятельность. Формирование
и развитие ка ггорий «субъект» и «объект» . 188
Глава 6. Практика и отражение 222
Раздел II
КАТЕГОРИИ СФЕРЫ НЕПОСРЕДСТВЕННОГО
Глава 1. Качество . . . 251
Глава 2. Количество . . 284
Глава 3. Мера ... .325
Глава 4, Становление . . 369
ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА:
Общие проблемы. Категории сферы непосредственного
Утверждено к печати Ученым советом Института философии и права
Академии наук Казахской-ССР
Редактор Г. М. Ким. Худ. редактор Н. Ф. Чурсин. Оформление
художника Л. И. Матвеева. Техн. редактор В. К Горячкина.
Корректор Н. В. Курочкина.
ИБ № 2368
Сдано в набор 10.04.86. Подписано в печать 01.08.86. УГ12105.
Формат 84Х1087з2. Бум. тип. № 1. Литературная гарнитура.
Высокая печать. Усл. п. л. 21. Усл. п. кр.-отт. 21. Уч.-изд. л. 21,8.
Тираж 2300. Заказ 106. Цена 2 р. 50 к.
Издательство «Наука» Казахской ССР
480100, Алма-Ата, Пушкина, 111/113
Типография издательства «Наука» Казахской ССР
480021, Алма-Ата, Шевченко, 28