ВОЕННАЯ
РИТОРИКА
НОВЕЙШЕГО
ВРЕМЕНИ
Гражданская война
в России

ВОЕННАЯ
РИТОРИКА
НОВЕЙШЕГО
ВРЕМЕНИ
Гражданская война
в России
Сан кт-Петербург
АЛЕТЕЙЯ
2012

[АЛЕТЕЙЯ]
9997*
ИСТОРИЧЕСКАЯ
КНИГА

УДК 355:808.5(470)"1917/1923"
ББК 68
3 433
Рецензенты:
О. Ю. Ефремов, доктор педагогических наук, профессор
(Военная академия связи)
О. Ю. Пленков, доктор исторических наук, профессор
(Российский государственный педагогический университет)
Зверев С. Э.
3433 Военная риторика Новейшего времени. Гражданская война
в России. - СПб.: Алетейя, 2012. -376 с.
ISBN 978-5-91419-734-3
Предлагаемое издание представляет собой исследование
особенностей военной риторики, обеспечивавшей классовые битвы в ходе
Гражданской войны в России. Отмечается многократное возрастание
роли ораторского искусства и в целом общественной речи в этот
период. Анализируются особенности личных риторических стилей
виднейших военных и государственных деятелей эпохи и степень
их влияния на успешность общественной и военной деятельности
рассматриваемого периода.
Книга адресована широкому кругу читателей.
УДК 355:808.5(470)"1917/1923"
ББК 68
ISBN 978-5-91419-734-3
III 111 © С. Э. Зверев, 2012
9 "7 8 s 9 ι 4 "ι 9 7 з 4 з " © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2012

Введение
Как бы ни называть событие, которое произошло в России 25
октября/7 ноября 1917 г.: Великой Октябрьской социалистической
революцией или Октябрьским переворотом, несомненно одно: оно было
величайшим событием XX в., надолго определившим судьбы почти всего
цивилизованного человечества. Как всегда бывает в моменты
величайших государственных потрясений, революция вызвала мощный всплеск
общественной активности, выразившийся в многократном расширении
круга лиц, допущенных к общественной речи и в возрастании ее
значения в деле формирования общественного сознания и переустройства
общественного бытия.
Военная риторика рассматриваемого периода воплотила в себе все
особенности, которые были характерны для общественной речи России
в целом. К этим особенностям, прежде всего, стоит отнести крайнюю
политизированность, жесткость и бескомпромиссность.
В Гражданской войне полководцу недостаточно уже было
руководствоваться одним только полевым уставом. Не меньшее значение
приобретало и знание программ политических партий и всевозможных
«платформ», на которых стояли возглавляемые им войска и население
территории, оказавшейся под его «юрисдикцией». Это было необходимо
по двум причинам: во-первых, чтобы обеспечить хотя бы относительно
эффективное воздействие военных речей и пропаганды; во-вторых,
следуя инстинкту самосохранения, ибо массы в это беспокойное время
приобрели дурную привычку в трудных случаях «спрашивать штыками» у
своих вождей.
Военачальник Гражданской войны не всегда был военным
профессионалом, широко известным войскам своим талантом и победами. Не в
последнюю очередь доверие войск «покупалось» звонкой политической
фразой, призванной демонстрировать близость командующего своим
войскам, их следование общим целям. В Гражданской войне, за редким
исключением, армии в такой же степени руководились своими
командирами, в какой сами руководили ими.
Для организации бесперебойного пополнения армии полководцу
теперь приходилось учитывать политические настроения призываемого

6
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
контингента и уметь нейтрализовывать разрушительную пропаганду
вражеских агитаторов, которая становилась вполне осязаемым
средством ведения войны. Ко всему прочему, воинский начальник в ряде
случаев представлял собой единственную власть, действовавшую в районе,
охваченном пламенем гражданского противостояния, и вынужден был
решать вопросы, никогда не входившие в круг его прямых обязанностей.
Верно и обратное: гражданская власть все чаще начинала говорить с
населением жестким, волевым «военным языком», языком
категорического требования и приказа.
Любая гражданская война в крайнем своем выражении есть война на
истребление: победителям и побежденным просто невозможно бывает
отгородиться передвинутой в ту или иную сторону границей и
продолжать жить дальше, как это бывает в обычных войнах, ведущихся между
враждебными государствами. Неумолимая логика подсказывает, что чем
меньше в государстве, построенном победителями в гражданской войне,
останется проживать побежденных, тем надежнее гарантии спокойного
и стабильного развития нового общества. Этой логикой
руководствовались обе стороны в войне, сотрясавшей Россию на протяжении почти
четырех лет; неудивительно, что точное количество жертв, принесенных
страной, не подсчитано до сих пор.
С другой стороны Гражданская война всколыхнула все слои
российского общества и вынесла из его недр великое множество талантливых
людей, которые, по пословице, были талантливы во многом, в том числе
и в ораторском искусстве. Другого и не могло быть. Те относительно
немногочисленные воинские контингенты, игравшие решительную роль в
сражениях Гражданской войны, слагались из людей чрезвычайно
активных, целеустремленных и кровно заинтересованных в победе (поскольку
речь, напомним, шла об их жизни и смерти). Руководить такими людьми
можно было, только владея искусством воздействия на умы и сердца,
реализуя законченный тип харизматического лидера, лидера-вождя, а не
теплохладный вариант «начальства» мирного времени. Для того, чтобы
двигать в сражения массы людей, твердо решивших после трехлетней
мировой бойни: «хватит, навоевались», требовалось обладать поистине
экстраординарными способностями к организаторству и руководству.
Эти способности, как известно, неразрывно связаны и со способностью
к производству социально-значимой речи.
В военном деле ситуация в этот период усугублялась еще и тем, что
полководцы вынуждены были водить в бой войска, представлявшие со-

Введение
7
бой фактически плохо обученные, худо оснащенные и вооруженные
ополчения, не получившие зачастую и зачатков воинского воспитания.
«Две трети регулярных частей русской Красной армии, - писал сразу
после войны видный большевистский руководитель СИ. Гусев, - было
сформировано или деформировано непосредственно фронтовым
командованием, а не общерусским тыловым военным центром, главным
штабом. Работа последнего сводилась по преимуществу к учету и
мобилизации» [45, С. 14].
К тому же армии Гражданской войны создавались под огнем,
немедленно бросались в огонь и весьма часто без остатка сгорали в этом огне,
ввиду физической невозможности командования организовать
нормальную смену и отдых сражавшихся частей. В такой обстановке подвиг
переставал быть чем-то выдающимся; он становился нормой, и эта норма
устанавливалась чуть ли не в дисциплинарном порядке. Естественно,
что приказы, требовавшие подвига, должны были оперировать словами,
заключавшими в себе нечто большее, чем простое указание на
положение противника, соседей и задачу дня.
Все это привело к неуклонному расширению сферы применения
военной риторики и обусловило разнообразие использовавшихся пафосов
общественной речи, обеспечивавших вооруженное противостояние на
просторах России от Черного моря до Тихого океана.

Глава 1. ВОЕННАЯ РИТОРИКА
КОНТРРЕВОЛЮЦИИ
1.1. Атаман П.Н. Краснов: начало
Одним из самых многочисленных и боеспособных контингентов,
составлявших Белые армии, безусловно, были казаки. Всего через два дня
после Октябрьской революции1 именно казачьи войска участвовали в
первой попытке вооруженного сопротивления советской власти.
Возглавлявший их человек, ставший решением Круга от 3 мая 1918 г.
атаманом Всевеликого Войска Донского, превративший Донскую область в
некое подобие русской Вандеи, пронес стойкую, неугасимую ненависть
к советской власти до конца своих дней, закончившихся в петле во дворе
Лефортовской тюрьмы 16 января 1947 года.
Петр Николаевич Краснов (1869-1947) прожил долгую жизнь. Он
обладал незаурядными литературными дарованиями; в эмиграции его
имя упоминалось рядом с именами Бунина и Набокова. Краснов
оставил после себя ряд интереснейших произведений, рисующих нам жизнь
и быт Русской императорской армии. Естественно, что значительную
часть его трудов составляют воспоминания о Гражданской войне. И со
страниц его книг перед нами возникает очень симпатичный портрет этой
вне всякого сомнения выдающейся личности, стоявшей у самых истоков
Белого движения. Это и горячий патриот России и Дона, и талантливый
военачальник, и тонкий политик, и «отец-командир», любивший и
понимавший душу и простого казака, и русского народа. Попробуем, однако,
непредвзято, без авторской ретуши взглянуть на генерала Краснова
глазами военного человека, и попытаться определить, кем на самом деле
был атаман Всевеликого Войска Донского.
Военная карьера сына и внука казачьих генералов, разумеется,
должна была складываться совсем не так, как у простого станичника - в
Этот лексически нейтральный хрононим, который представляется нам наиболее
соответствующим историческому подходу и духу нашего времени, мы будем использовать в
дальнейшем, говоря о Великой Октябрьской социалистической революции (или Октябрьском
перевороте).

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
9
многочисленных казачьих полках, расквартированных по всем границам
необъятной империи. Достичь серьезных высот в продвижении по
карьерной лестнице в русской армии того времени можно было
рассчитывать, либо находясь все время в гуще военных событий, которыми столь
богата была российская история Х1Х-начала XX века, либо находясь
возможно ближе к источнику чинов, наград и назначений -
императорскому двору. Другими словами, либо делать карьеру «по Скобелеву»,
либо, прибегая к образу персонажа романа Л.Н. Толстого, «по Борису
Друбецкому».
«Петербургский казак» П.Н. Краснов уверенно выбрал второй путь.
Для успеха на этом нелегком поприще надо было служить в гвардии,
право выпуска в которую было предоставлено Николаевскому
кавалерийскому, Михайловскому артиллерийскому и Павловскому пехотному
училищам. Выбирая, по невозможности из-за недостаточных средств
учиться в Николаевском училище, «дисциплинарный батальон» (как на
тогдашнем жаргоне именовалось 1-е Павловское пехотное училище),
юный П.Н. Краснов делал решительный и, надо понимать, вполне
осознанный шаг. При всей относительной «интеллигентности» профессии
офицера-артиллериста пехотная служба, ввиду того, что пехота была
самым массовым видом войск, открывала огромные перспективы
карьерного роста.
Карьерную хватку молодой юнкер Краснов проявил с первых шагов
на военной службе. Уже на втором курсе он назначается фельдфебелем
Государевой роты Павловского военного училища, которое он окончил
по высшему разряду, с занесением его имени в 1889 г. на почетную
доску и выпуском с прикомандированием по особой милости Александра
III в лейб-гвардии Атаманский полк.
Однако сказочное назначение не особо радует Краснова: «Здесь я был
первым - там, куда я еду, я буду последним. При-ко-манди-рованным.
В голубой атаманской семье я буду ... «краснокожим»2, как называли в
гвардии прикомандированных от полевых полков», - откровенно
сокрушался он [99, С. 69]. Вот в чем дело - он переставал быть первым, хоть
и распределялся на почетнейшее место, о котором простой смертный
мог только мечтать. Это первое, уже вполне конкретное указание на
карьерную направленность Краснова. Вообще, в его повести «Павлоны» о
юношеских годах, проведенных в Павловском училище напрасно искать
2 Прикомандированные от полевых казачьих полков носили красные лампасы и околыш
на фуражке, в то время как в л.-гв. Атаманском полку приборным цветом был голубой.

10
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
естественных для молодого человека патриотических рассуждений,
описания чувств и переживаний, связанных с осознанием принятого
на себя почетного звания защитника Отечества. Зато мы неоднократно
видим как неотразимо на Краснова действует обаяние царской власти,
монаршие знаки внимания, милости, явленные государем фельдфебелю
Его роты.
В Атаманском полку Краснов, очевидно, очень скоро узнал, если и
не догадывался раньше, о существовании двух форм субординации, так
тонко подмеченных Л.Н. Толстым. В полном соответствии с выбранным
типом карьеры Краснов понимает, что на «павлонском» солдафонстве,
которое хоть и вызывает умиление начальства3, в гвардейском казачьем
полку далеко не уедешь. Надо было как-то отличаться.
Истинной находкой для молодого офицера стали открытые им у себя
литературные таланты. И если уж с чего начинать писать военному
человеку, то, конечно, следуя наитию Павла Ивановича Чичикова, с «истории
генералов». Этой теме был посвящен первый опус П.Н. Краснова -
некролог начальнику Главного управления казачьих войск генералу В.Г.
Золотареву, опубликованный в газете «Русский инвалид» 17 января 1891 года.
Усиленные занятия Краснова литературным трудом даже в ущерб учебе
в Николаевской военной академии, из которой он был отчислен (!) после
первого курса в 1893 г., говорят, на наш взгляд, не столько о безоглядном
увлечении литературой, сколько о расчетливом шаге.
Трудно поверить, что Краснов, этот честолюбец, а иным и не мог быть
юнкер, дослужившийся до фельдфебеля Государевой роты Павловского
пехотного училища, мог настолько пренебречь службой, которую по его
словам он так страстно любил. Скорее всего это была точно
рассчитанная ставка на «светскую» карьеру. Во времена серебряного века русской
литературы писательский талант, известность в литературных кругах
могли сослужить недурную службу, открывая мало кому известному
казачьему офицеру двери великосветских гостиных. Газета «Русский
инвалид», с которой активно сотрудничал молодой атаманец,
принадлежала к печатным органам официоза, ее читал сам император. К тому же
литературные труды Краснова были особого свойства. «Эта моя работа
в «Русском инвалиде», - писал впоследствии Петр Николаевич, - была
очень нужна Военному министерству для подготовки общественно-
3 Сразу после царского смотра военных училищ П.Н. Краснов совершил пеший
12-верстный переход в полевой форме, со скаткой шинели, чтобы представиться офицерам л.-гв.
Атаманского полка и его командиру генерал-майору М.И. Грекову.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
11
го мнения для принятия того или иного предложения министра
(выделено нами. - авт.). Она была нужна и для «комиссии по обороне»
Государственной Думы, и для самой Думы. На «вторниках у генерала
Бетрищева»4 какие-то вымышленные мною люди обсуждали вопросы, а
через несколько дней по этим вопросам приходилось говорить в Думе
или комиссии по обороне, и неизвестный Гр. А.Д.5 невольно
подсказывал решения, благоприятные Военному министерству» [11, С. 116].
Таким образом, фельетонист Краснов, фактически, служил для обработки
общественного мнения, был тем платным правительственным агентом,
которых за глаза нелицеприятно называют «борзописцами».
Любимая строевая служба также приносится в жертву карьерной
целесообразности. Краснов упорно добивается назначения
начальником конвоя Императорской миссии в Абиссинии, и в 1897 г. счастье
ему улыбается. Стремление Краснова на дипломатическую службу
очень понятно: она доставляет быструю известность и не сопряжена
с особыми трудами и опасностями. К тому же он ехал в Абиссинию
отнюдь не на собственный кошт, как скажем Н.С. Гумилев, а на вполне
«казенных» основаниях. Вдобавок ко всему Африка обещала обогатить
его творчество, доставить сказочное разнообразие сюжетов,
пропитанных далекими ароматами, столь ценимыми петербургской читающей
публикой.
Излишне говорить, что дипломатическая служба рассматривалась
Красновым как еще одна очень полезная ступенька в его восхождении на
карьерный олимп. Обилие орденов за относительно скромную миссию -
экзотической Эфиопской звезды 3-й ст., отечественного св. Станислава
2-й ст. и даже Почетного легиона союзной Франции - подтверждение
нашей (и, мы уверены, и Краснова) мысли. Не случайно и посвящение
абиссинского дневника Краснова великому князю Михаилу
Александровичу (на тот момент цесаревичу, шефу казачьих войск и собственно
л.-гв. Атаманского полка) и любимой сестре царя Николая II великой
княжне Ольге Александровне.
И в дальнейшем литератор-гвардеец следует по так удачно
проложенному пути. После командировки-путешествия в Индию,
Маньчжурию, Китай и Японию, которые Краснов предпринимает как
корреспондент «Русского инвалида», он отправляется на Русско-японскую войну
4 Название раздела, который вел в газете «Русский инвалид» П.Н. Краснов.
5 Литературный псевдоним Краснова в период сотрудничества с газетой «Русский
инвалид».

12
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
и снова в качестве уже военного корреспондента того же издания. Эта
трудная и непопулярная война приносит Краснову репутацию
фронтовика, два ордена и мечи к ранее полученному им ордену св. Станислава.
Однако, по своей должности корреспондента проявлял он себя,
фактически, только лихим партизаном, не получив никакого практического
опыта руководства войсками в бою.
Служба в гвардии со всеми очевидными выгодами и преимуществами
имела один весьма существенный недостаток: производство в ней было
крайне затруднено. На войну Краснов, например, ехал только
подъесаулом. Правда, боевые награды сильно продвинули его дела вперед. Но в
еще большей степени продвинули их писательские труды, которые Петр
Николаевич не забывал верноподданно подносить теперь уже
императору Николаю II и цесаревичу Алексею Николаевичу. Помогла и
удачная женитьба на известной камерной певице Л.Ф. Гюрензейн (немке по
национальности): жена часто пела вдовствующей императрице Марии
Федоровне народные датские песни.
После командировки на войну Краснов отправляется на учебу в
элитную Офицерскую кавалерийскую школу, окончив которую (опять с
отличием!) остается в ней преподавать. Когда же дело подошло к
необходимости получить полк (и соответствующий чин), то и эта «операция»
была разыграна Красновым по всем правилам военно-карьерной науки,
о чем он сам, видимо в немалой степени гордясь собой, совершенно
откровенно пишет в своих воспоминаниях.
«Военным министром в 1911 году был генерал-адъютант
Сухомлинов, бывший ранее начальником Офицерской кавалерийской школы и
носивший ее мундир... Помощником военного министра был генерал-
лейтенант Поливанов. Он, в бытность полковником и редактором
«Русского инвалида» увлек меня на постоянное писательство..., он
устраивал мне командировки в Маньчжурию, Китай, Японию и Индию... Мы
с ним «пуд соли съели», были знакомы семьями», - так описывает
Краснов первую заложенную им линию апрошей в осаде вожделенной
должности [97, С. 112]. Далее следует менее заметная сапа:
«Начальником Генерального Штаба был генерал-лейтенант Николай Петрович
Михневич. В чине капитана он читал лекции Военной истории в 1-м
Павловском военном училище, и я был его любимейшим учеником»
[там же, С. 113].
Так что не стоит удивляться, что 9 мая 1910 г. после завтрака у
императора в честь годовщины Офицерской школы сам Николай II подвел

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
13
Краснова к генералу Михневичу и «попросил» дать ему полк6.
Характерно, что и в этом случае, поскольку Краснов все же «прав на получение
полка не имел ни в очередь, ни вне очереди», решающую роль сыграла
закулисная работа генерала Поливанова, т.е. сработала та самая
«неформальная» структура, на которую всю жизнь делал ставку Петр
Николаевич. «Несправедливость? Нет, жизнь», - самодовольно
резонерствовал по этому поводу сам Краснов.
Сухари-службисты Генштаба все же сумели добавить ложку
дегтя к безоблачному настроению новоиспеченного полковника. Вместо
обещанного донского полка, расквартированного в Царстве Польском,
пришлось ему ехать принимать полк под старозаветным названием 1-й
Сибирский казачий Ермака Тимофеевича на самую окраину империи - в
Туркестан. «Назначение это меня не удовлетворяло», - честно
признавался позже Краснов.
Свое настроение командир полка не постеснялся выказать перед
офицерами сразу по прибытии к новому месту службы. «Вы недовольны,.. -
начал свою первую речь Краснов. - Должен вам признаться, что и я
недоволен и не обрадован своим назначением. Я мечтал получить родной
мне Донской полк, где офицеры и казаки меня знают, и я их знаю, где
крупные кровные лошади, где имеются прекрасные казармы, наконец,
получить хорошую культурную стоянку на железной дороге. Я получил
чужой мне полк, где меня не знают, и где я никого не знаю, полк,
разбросанный на сотни верст, с мелкими лошадьми, стоящий в глуши... Вы
видите, что мне приходится делить с вами все тяжести жизни на далекой
окраине в некультурной, почти бивачной обстановке...» [97, С. 171].
Трудно представить себе более неудачное начало речи-
самопрезентации (в терминах современной риторики). Сказывалось все
же отсутствие практического войскового опыта питомца «голубой
атаманской семьи». Немудрено, что после такого многообещающего начала
по лицам его офицеров «как бы какая-то тень пробежала». По счастью
командир полка вовремя это заметил и постарался концовку речи
выдержать в более мажорном тоне, сославшись более-менее удачно на волю
Государя Императора, и далее понес уже совершенную околесину о том,
что не дома, не улицы и площади создают столицу, но люди и их работа.
Любопытно как сам П.Н. Краснов описывает это событие. Накануне, по его словам,
он отравился рыбой, сильно недомогал, вследствие чего на завтраке не имел праздничного
настроения и был грустен. Сердобольный государь не мог этого не заметить и, очевидно,
приписал состояние Краснова огорчению от его долгого сидения в небольших чинах.

14 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Надо полагать, что таким образом Краснов пытался воззвать к
превращению напряженной боевой учебой забытого Богом селения Джаркент
в Петербург, но это совершенно никак не следовало из концовки его
речи, которую увенчала безобразно-казенная фраза: «Можете быть
свободны, господа». Непонятно почему тяжелое молчание офицеров,
седлавших коней под окнами его дома, было воспринято командиром полка,
украдкой подглядывавшим за ними из-за занавески, «хорошим для меня
признаком». Скорее наоборот, речь, вызвавшая отклик в сердцах людей,
немедленно становится предметом если не обсуждения, то хотя бы
обмена мнениями. То, что каждый из офицеров предпочитал молча, в себе
нести груз обиды и недоумения от такого приема, как раз красноречиво
свидетельствовало о подавленном настроении людей, которым только
что лишний раз дал понять приезжий «барин» в какой убогой обстановке
проходит их жизнь и служба.
Разговор с казаками также начался весьма своеобразно. Узнав от
адъютанта, что казаки терпят нестерпимые «унижения» от местных
жителей, вынужденно уступая им дорогу на грязных улочках, командир
полка издает приказ (!), долженствующий вдохнуть в его подчиненных
забытое чувство национальной и воинской гордости: «Звание казака-
солдата высоко и почетно. Государь Император носит воинское звание и
есть первый солдат Российской армии. Мы должны постоянно помнить и
осознавать, какое высокое звание мы носим и обязаны требовать к себе
должное уважение... Казак никому не должен уступать дорогу, кроме
господ офицеров и старших над ним казаков и солдат, стариков, женщин
и детей, как русских, так и туземцев. Все остальные, кто бы они ни были,
должны уступать дорогу казаку. Казак не может позволить, чтобы кто-
нибудь посмел его обругать или тем более ударить. Казак должен
помнить, что Государь Император не напрасно разрешил воинским чинам
ходить при оружии. Дерзкий должен быть наказан» [97, С. 175].
В сущности, ничего особенно крамольного в этом приказе нет.
Только уж больно мелок повод козырять именем Государя Императора. То,
что приказ повлек столкновения с местным населением, кончавшимися
побоями или легкими ранениями, легко покрывалось высшим
начальством Краснова в лице наказного атамана Семиреченского казачьего
войска М.А. Фольбаума, еще одного «литератора», который в свое
время сотрудничал с одним московским журналом в качестве...
карикатуриста и прекрасно был знаком с фельетонными талантами Краснова.
Командующий войсками Туркестана генерал A.B. Самсонов - бывший

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
15
наказной атаман Войска Донского, под заказ которого Краснов написал
популярную историю войска «Картины былого Тихого Дона» - прямо
одобрил его действия. Так что и здесь благоприятно сказывалось
прозорливое решение Краснова искать успеха в свете литературными
занятиями. У «петербургского казака», в сущности, руки были развязаны,
и сам он прекрасно осознавал это: «Я знал, что длиннейший «тетенькин
хвостик»7 тянется через Верный и Ташкент до самого Петербурга и даже
до Царскосельского дворца, знал, что там меня не выдадут, не
посрамят и в обиду не дадут (выделено нами. - авт.)» [97, С. 176].
Для нас этот приказ, с удовлетворением (что совершенно
естественно) воспринятый казаками-ермаковцами, интересен прежде всего тем,
что в нем П.Н. Краснов впервые разыграл карту национальной
гордости или, если угодно, казацкого шовинизма. То, что благодаря этому
нехитрому ходу ему удалось завоевать расположение полка, надо думать,
многому научило Краснова и послужило прецедентом, многократно
воспроизведенным им в дальнейшей его военной и политической карьере.
Несмотря на то, что воспоминания Краснова об этом первом
периоде его «полководческой» карьеры изобилуют описаниями мудрых
распоряжений и поистине суворовских методов воспитания войск, о
фактической стороне его командования приходится читать между строк.
Собственно говоря, почти за три года командования полком, помимо
наведения чисто «гвардейского», не принятого в казачьих войсках порядка
парадно-строевого выравнивания мастей лошадей в полку по сотням, за
Красновым особых заслуг не числилось. Перемешивание ради
достижения результата в сотнях казаков разных станиц трудно отнести к
мероприятиям, вызывающим безоговорочное одобрение: все же чувство
локтя одностаничников, объединенных зачастую и узами кровного родства,
сплачивало казачьи сотни, что имело первостепенное значение, прежде
всего, в боевых условиях. Изменение причесок казаков и приведение в
единообразный вид обмундирования, несмотря на всю важность этого
вопроса, также говорит скорее о «гвардейских» замашках командира
полка.
Нельзя согласиться с уважаемым историком А.К. Тучапским,
полагающим в своей диссертации, посвященной П.Н. Краснову, что это
был «кадровый офицер, никогда не занимавшийся административными
и экономическими вопросами» [180, С. 22]. Командир полка, особенно
Так называлась на военном жаргоне того времени цепочка покровителей.

16
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
кавалерийского, в старой русской армии, был в первую очередь
администратором и хозяйственником, и именно по этой «линии» очень часто
искал продвижения по службе.
Краснов предстает перед нами как очень неплохой администратор,
причем в немалой степени успех его администрирования, безусловно,
основывался на его связях. Такими же правилами «подтягивания»
полков руководствовались сотни полковых командиров в русской армии,
стремившихся сделать карьеру, во всем равняясь на гвардию.
Бессмертное скалозубовское «а в первой армии когда отстали, в чем...?»,
относилось не только к порядкам блаженной памяти николаевского времени.
Недаром Краснов с удовлетворением писал о результатах своего
командования сибирскими казаками в туркестанском захолустье: «Полк
принял совсем гвардейский вид» [97, С. 189].
На Великой войне, судя по наградам, П.Н. Краснов воевал неплохо.
Но и здесь без «тетенькиного хвостика» по всей видимости не
обходилось. Своего Георгия 4-й ст. он получил, командуя 3-й бригадой
Кавказской туземной дивизии, которой предводительствовал великий князь
Михаил Александрович, тот самый, который был в свое время шефом
л.-гв. Атаманского полка и кому Петр Николаевич верноподданнейше
посвящал свои абиссинские дневники. Об этом периоде его карьеры у
нас нет достоверных свидетельств, находили или нет ораторские
таланты генерала применение в его служебной деятельности. Сам Краснов
полагал, что «в настоящей армии речей говорить не принято...»; эта
позиция, как мы помним (см. «Военная риторика Нового времени»), ничем,
в сущности не отличалась от воззрений большинства русских генералов
на военную словесность в период Первой мировой войны.
Однако после Февральской революции без умения воздействовать на
массу невозможно было говорить вообще о каком бы то ни было
командовании войсками. И здесь П.Н. Краснову очень пригодились его
способности к речетворчеству, получившие достаточное развитие,
благодаря литературной деятельности и шестилетнему опыту командования
крупными войсковыми единицами. Командир 1-й Кубанской дивизии
генерал-майор Краснов добросовестно осваивал программы
политических партий, пересказывал их казакам, рассказывал о геополитических
целях войны, «говорил и о патриотизме, о победе». И все же не мог не
видеть, что разговоры остаются разговорами; благодаря им в его
дивизии дело еще обходилось без известных «эксцессов», но они не в силах
были двинуть войска в драку. А это значило, что на военной карьере

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
17
П.Н. Краснова можно было ставить крест. Это повергало генерала в
глубокое уныние. Именно конец блестящей карьеры, а вовсе не отречение
государя, как можно было бы ожидать, которому «монархист» Краснов
был обязан чинами и наградами, приводило его в отчаяние: «Рухнуло
все, чему я молился, во что верил и что любил с самой колыбели в
течение пятидесяти лет, - погибла армия» [ 11, С. 369]. О значении монархии
для генерала в его воспоминаниях за этот период нет ни слова.
Трудно судить о монархических убеждениях генерала только на
основании его писаний эмигрантской поры. Краснов старел, прошлое
начинало представать перед ним в розовом свете. Под Петроградом и
на Дону, пока еще у 48-летнего генерала были силы, все его помыслы
были отданы карьере и только карьере. Тем более, что все блестящие
придворно-литературные связи Краснова в новых, демократических
условиях постепенно начинали работать против него.
Оставалось применяться к
обстоятельствам, что бывший бравый атаманец с
чисто гвардейской нечувствительностью к
проблемам морального свойства ради
достижения успеха и демонстрировал. Все
неубедительные завывания Краснова по
поводу того, что с кем угодно (хоть бы с
ненавидимым и презираемым Керенским),
но за Россию, сейчас представляются
фарсом. Отчаявшийся Керенский в
обстоятельствах большевистского переворота
был как раз тем самым лицом, который
мог вновь вознести П.Н. Краснова к
вершинам власти и карьеры. Недаром хоть
5 суток, но Краснов фактически все-таки
был «главнокомандующим армии,
наступавшей на Петроград». Рис. 1. П.Н. Краснов
Дальнейшее только подтверждает наш
тезис о неизбывном честолюбии и карьеризме Краснова. После
провалившейся попытки переворота надежда на военную карьеру погибла
окончательно, и оставалось только попытаться «оседлать»
политическую власть на родном Дону. Тем более, как мы видели, особыми
военными талантами генерал не отличался, так, обычный командир конного
корпуса, да и то «февральского» производства. Но вот в историю русской

18
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
контрреволюции генерал П.Н. Краснов вошел именно как выдающийся
политик и администратор.
Немногие из историков обращают внимание на факт, что за пышной
риторикой о своем атаманском служении Краснов никогда не предлагал
каких-либо идей о дальнейшем устройстве России и конечных целях своей
борьбы. Суверенный Дон с атаманом Красновым во главе, или, в худшем
случае, находящийся под протекторатом Германии или даже союзников
- вот его политический идеал. Недаром самым страшным врагом атамана
по его собственным словам являлась донская и русская интеллигенция
(т.е. нация), которая после февральской революции недолгое время
осуществляла власть в России и была прямым конкурентом в политической
карьере Краснова. Вторым, личным врагом, естественно, выступал
генерал А.И. Деникин, который, к тому же еще и не очень-то одобрительно
относился к литературному эпигонству донского атамана. Это, как
известно, не прощается. Капитан Деникин вместе с подъесаулом Красновым
когда-то вместе ехали в одном вагоне на Русско-японскую войну, и Антон
Иванович впоследствии отмечал, что «статьи Краснова были талантливы,
но обладали одним свойством: когда жизненная правда приносилась в
жертву «ведомственным» интересам и фантазии, Краснов, несколько
конфузясь, прерывал на минуту чтение: «Здесь, извините, господа,
поэтический вымысел - для большего впечатления...» [11, С. 75-76]. Склонность
Краснова к «поэтическому вымыслу» надо постоянно иметь в виду, когда
читаешь его произведения о Гражданской войне.
В каждой шутке есть доля истины. По крайней мере «при всем своем
великодержавном патриотизме и монархизме атаман
руководствовался прежде всего местными, региональными интересами, - совершенно
справедливо замечает А.К. Тучапский. - При этом он проявлял
удивительную гибкость» [180, С. 22]. При этом под местными интересами
следует, на наш взгляд, понимать интересы сохранения и укрепления
власти самого донского атамана. Что касается гибкости политики
Краснова, то при всей своей ненависти к большевикам он все время своего
правления постоянно пытался завязать с ними политические или хотя
бы торговые контакты.
Амбиции Краснова в полную силу проявились в период его недолгого
атаманства. Правда, первую просьбу казаков в апреле 1918 г. «принять
на себя руководство восставшими казаками 1-го Донского округа, имея в
виду поднять и объединить вокруг него все казачье противобольшевист-
ское движение» будущий атаман и «идейный борец» отверг «крайне гру-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
19
бо», как пишет «Донская летопись». Председатель Временного
Донского правительства Г.П. Янов отмечал, что Краснов «не проявил никакого
желания участвовать в неблагодарной черной работе и рисковать
ответственностью за возможные неудачи с поднятым казаками восстанием»
[56, С. 25]. Так что на первых порах функции спасителя Дона пришлось
играть Временному Донскому правительству и походному атаману ген.
П.Х. Попову, а также полк. М.Г. Дроздовскому, прибывшему со своим
отрядом в самый критический момент боя за Новочеркасск.
Только после освобождения казаками столицы Дона П.Н. Краснов,
очевидно, убедившись, что восставшие обладают реальными силами,
поддержкой всесильных тогда немцев и русских добровольцев,
соизволил дать согласие занять пост войскового атамана на весьма, впрочем,
драконовских условиях: только после предоставления ему Войсковым
Кругом почти диктаторских полномочий.
Любопытно, что в автобиографической повести «Всевеликое Войско
Донское» Краснов пишет о себе в третьем лице, совсем как Юлий
Цезарь и Наполеон до него. Все это произведение представляет собой
беззастенчивый панегирик мудрости собственного правления,
красноречиво говорящий о том, что за человек стоял у кормила русской Вандеи.
Как бы то ни было, но военно-политическая риторика атамана П.Н.
Краснова представляет собой весьма интересное и оригинальное
явление в истории русской контрреволюции. Это своеобразие проявилось в
выборе преобладающего пафоса его речей.
«Казачий Круг! И пусть казачьим он и останется. Руки прочь от
нашего казачьего дела - те, кто проливал нашу казачью кровь, те, кто злобно
шипел и бранил казаков. Дон для донцов! Мы завоевали эту землю и
утучнили ее кровью своей, и мы, только мы одни, хозяева этой земли.
Вас будут смущать обиженные города и крестьяне. Не верьте им... Не
верьте волкам в овечьей шкуре. Они зарятся на наши земли и жадными
руками тянутся к ним. Пусть свободно и вольно живут на Дону гостями,
но хозяева только мы, только мы одни... Казаки! Помните, не спасут
Россию ни немцы, ни англичане, ни японцы, ни американцы - они только
разорят ее и зальют кровью. Помните нашу старую песню:
У меня молодца было три товарища:
Первый товарищ - мой конь вороной.
А другой товарищ - я сам молодой,
А третий товарищ - сабля вострая в руках!...

20
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Спасет Россию сама Россия. Спасут Россию ее казаки!
Добровольческая армия и вольные отряды донских, кубанских, терских,
оренбургских, сибирских, уральских и астраханских казаков спасут Россию. И
снова тогда, как встарь, широко развернется над дворцом нашего
атамана бело-сине-красный русский флаг - единой и неделимой России. И
тогда кончен будет страшный крестный путь казачества и
Добровольческой армии, путь к свободе России и православного Тихого Дона!» [11,
С. 495-496].
Речь эта, произнесенная П.Н. Красновым на сходе большого Круга 16
августа 1918г., после освобождения Донской области от красных, может
оцениваться как в некотором смысле программная; сам атаман называл
ее «первой большой речью». Многому научил Краснова печальный
пример его предшественника A.M. Каледина, пытавшегося примирить две
равновеликие части населения Донской области: казаков и крестьян.
Казаки, составлявшие 54% населения Дона, владели в то же время 80-
90% земли и отнюдь не собирались делиться ею, идя навстречу
уравнительным желаниям «иногородних». Краснов предпочел сделать ставку
на воинское казачье сословие и решить социальные проблемы с позиции
силы, разжигая в казаках чувство донского шовинизма,
противопоставляя казачество сначала «пришлому» населению, а затем и всей России.
Этот политический ход нельзя не признать талантливым. Краснов
правильно оценивал расклад сил в Гражданской войне: «Боролись
добровольцы и офицеры, то есть господа, буржуи против крестьян и
рабочих, пролетариата, и, конечно, за крестьянами стоял народ,
стояла сила, за офицерами только доблесть. И сила должна была сломить
доблесть» [там же, С. 557]. Естественно, что воевать одними войсками
Дона против всей России атаман не собирался. Казаки нужны были ему
только как организованная вооруженная сила, которая бы позволяла
ему говорить как суверенному правителю с правительствами больших
держав, добиваясь у них помощи и поддержки. В противном случае у
тех же государств возникало бы сильное искушение решить «донской
вопрос» прямой оккупацией, что напрочь перечеркивало бы все краснов-
ские расчеты на верховную власть на Дону.
Возьмем на себя смелость утверждать, что политика Краснова была
самой прагматичной из всех «ориентации» контрреволюционных
лидеров. Его лозунг был прост, короток, понятен и близок массе сведенных
в сотни и полки «серых» станичников, которые, собственно, и делали
власть на Дону. Подкреплялся лозунг надежнейшей аргументацией са-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
21
мого актуального для всей русской революции «материального»
свойства - однозначным решением вопроса о земле. Естественно, что на так
хорошо разрешенных вопросах практической морали можно было
возводить привлекательное здание диалектической, учительной речи. Можно
было упомянуть (для твердокаменно-подозрительных союзников
добровольцев) о «великодержавном патриотизме», но с тем, чтобы
обязательно свернуть на все те излюбленные «местные интересы» казацкого
шовинизма, которые традиционно находили отклик в сердцах аудитории
атамана. Не случайно Россия и Тихий Дон в концовке речи
недвусмысленно выступают как равноправные государственные субъекты.
Таким образом, выбор в пользу национального пафоса общественной
речи был сделан генералом Красновым вполне осознанно. Об этом он
писал впоследствии открыто: «Большевизму атаман противопоставлял
шовинизм, интернационалу - яркий национализм» [11, С. 475].
Оставим на совести атамана эпитет «яркий». Однако нельзя не признать, что
до ноября 1918 г., пока донские войска опирались на 300 000 немецких
штыков, его риторика имела успех.
Военно-политическая риторика П.Н. Краснова может служить
примером мастерского использования исторического примера в качестве
убеждающего средства. Вот когда атаману, как оратору, пригодились
его исторические изыскания во время работы над «Картинами былого
Тихого Дона». Когда по случаю публикации в газете «Донской край»
известия о панихиде по убиенной большевиками императорской семье на
Круге разгорелись политические страсти, Краснов всю аргументацию
своей речи от 20 августа 1918 г. построил на примерах.
«С чувством грусти и сердечной боли, - говорил донской атаман, -
вхожу я на эту трибуну. С нее третьего дня были брошены громкие,
заезженные слова: «К прошлому возврата нет», и весь Круг дружно
аплодировал этим словам... О каком прошлом здесь говорилось? Потому что
у нас, у казаков, было три прошлых.
Одно давнее, славное прошлое, когда казаки были вольными людьми,
имели свое выборное правительство и своего выборного атамана. Они
жили тогда у себя на Дону сами по себе и в чужие дела не мешались.
«Здравствуй, Царь в Кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом
Дону», - гордо говорили они посланникам царя Московского и сами
слали свои...посольства в царскую Москву. Царь не волен был тогда
распоряжаться казачьими головами, но только Круг Войсковой и донской
атаман...

22
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Знаем мы и другое прошлое. Тоже славное, но тяжелое,
подневольное. Сидели у нас на Дону наказные атаманы из России, служили мы на
задворках российской конницы, спасали Россию и от француза, и от
турка, держали порядок в России, и русский народ звал нас в благодарность
за это палачами, опричниками и нагаечниками.
Знаем мы и недавнее страшное прошлое, алою братскою кровью
залитое и красным знаменем прикрытое, когда правили вами и помыкали
и измывались над вами комиссары и Советы.
Я вел вас к тому отдаленному прошлому, когда Войско Донское было
Всевеликим Войском Донским. Я до мелочей воскрешал в вашей памяти
старый уклад вольного Тихого Дона и будил гордость казачью. Те же,
кто восклицал третьего дня: «К прошлому возврата нет», ведут вас к
страшному кровавому прошлому Советов» [11, С. 488]
Любопытно как в истории причудливо переплетается большое и
малое, общее и частное, общественное и личное. Краснов, хоть и служил в
гвардии, но в казачьих войсках, которые петербургским военным
бомондом воспринимались все же как части второго сорта. Не надо забывать,
что казачьи полки считались иррегулярными. Отсюда и восторженное
изумление, которое в свое время вызвало у Краснова известие о
предполагаемом назначении его помощником начальника Офицерской
кавалерийской школы8. Отсюда и прорвавшаяся в речи и неоднократно
встречающиеся в книге Краснова строки, полные горечи: «Казаки - четвертые
полки кавалерийских дивизий, штабная конница, прикрытие обозов и
конвои - словом, презрительно-ласковое - казачки» [11, С. 477].
Старшинство полка в императорской армии значило очень много.
Четвертые полки в пехоте, например, носили самые невзрачные мундиры. О
«скромном армейском мундире» неоднократно упоминает сам Краснов в
своих мемуарах, значит, это обстоятельство сильно уязвляло его.
В целом же перед нами небольшая, изящная, блестяще риторически
разработанная речь. Аргументация речи выстроена на антитезе тезиса
оратора и антитезиса его оппонентов, который для надежности
запоминания повторен дважды: в начале и конце речи. Народная напевность и
ритмичность речи, реализуемая анафорой, умело подчеркнута
использованием инверсии, градации и многосоюзия, когда речь заходит о периоде
правления большевиков. Такое сосредоточение средств выразительно-
8 В 1913 г. такая возможность рассматривалась, но Краснов предпочел «синицу в руках»,
согласившись после Туркестана командовать 10-м Донским полком, расквартированным в
Царстве Польском.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
23
сти в маленьком фрагменте речи позволяет оратору предельно усилить
эмоциональное воздействие аргумента против антитезиса.
Речь атамана закончилась демонстративным сложением им с себя
полномочий, сопровождавшимся эффектным жестом: он так хватил
атаманским перначом9 по столу, что проломил столешницу. Результат
голосования Круга, естественно, был в пользу атамана.
Однако с отречением кайзера Вильгельма II от трона положение
атамана катастрофически пошатнулось. Место «большого брата» русской
контрреволюции с неизбежностью занимали союзники, которым такие
бойкие перевертыши, как атаман Краснов (который, конечно, тут же
решился предложить им свои услуги) были не нужны, поскольку под рукой
имелся кристально-чистый, не запятнанный сотрудничеством с их
противником генерал Деникин. Атаман Краснов еще отчаянно интриговал,
пытаясь выторговать себе почетное место в добровольческой иерархии,
но дни его были сочтены. Тем более, что перенесение Добровольческой
армией боевых действий на территорию внутренней России, удаление
казаков от родных станиц непосредственно сказалось на
боеспособности казачьего войска. Увлечь его теперь можно было только одним:
перспективой хорошего грабежа. Краснов прекрасно осознавал и учитывал
это: «Перейти границы Войска Донского - это значило из народной
войны сделать войну гражданскую, завоевательную в лучшем случае, идти
ради добычи, ради грабежа» [34, С. 509].
И вдохновенный трибун, патриот и защитник Дона и России П.Н.
Краснов из политических соображений не остановился перед таким
«низким» предметом. Генерал Деникин вспоминал, что «...атаман
Краснов в одном из своих воззваний-приказов, учитывая психологию войск,
атаковавших Царицын, недвусмысленно говорил о богатой добыче,
которая их ждет там...» [11, С. 220].
Речь идет о приказе атамана, отданном перед началом штурма
«красного Вердена» 3 августа 1918 года: «Казаки! Станичники! По взятии
Царицына даю вам полную волю и свободу на три дня. Все, что будет
захвачено в городе - ваше. Можете забирать и направлять к себе домой,
родным. Всем близлежащим станицам, хуторам даю свободу действий в
разделе добра, отбитого у большевиков в Царицыне, и отправке его по
домам. Да поможет нам Бог в победе над красными супостатами!» [171,
С. 162].
Вид булавы или шестопера - символ атаманской власти.

24 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Чем отличались вдохновенные призывы атамана Всевеликого войска
Донского от известного большевистского лозунга «Грабь награбленное!»
- не совсем понятно. Однако прецедент был важен. После этого никого
уже не удивляла ликующая телеграмма ген. Мамонтова,
возвращавшегося в 1919 г. из рейда по тылам красных: «Посылаю привет. Везём
родным и близким подарки, донской казне 60 млн. рублей, на украшение
церквей - дорогие иконы и церковную утварь».
Как мы помним, вдохновлять войска, опираясь только на
практическую мораль, к тому же такого сомнительного свойства, - значит
уничтожать в них нравственную мощь. Пример Наполеона многому бы
должен был научить П.Н. Краснова. Казачьи полки и дивизии очень скоро
закономерно деморализовались. Собственно говоря, погоня «за
зипунами» традиционно была свойственна казакам. Первый же договор
Краснова с немцами (от 27 июня 1918 г.), например, закреплял за казаками
половину военной добычи. Но если с немцами еще приходилось как-
то соразмерять аппетиты, то в отношении соотечественников и вовсе
стесняться было грешно: по свидетельству Деникина, представители
Юго-Восточного союза казачьих войск еще осенью 1917 г. предлагали
Временному правительству в обмен на помощь «оставление за казаками
всей «военной добычи» (!), которая будет взята в предстоящей
междоусобной войне» [11, С. 201].
Так что в историю русской контрреволюции атаман Краснов вошел
как автор совершенно оригинального подхода к выбору пафоса
общественной речи, обеспечивавшего вооруженное противостояние. Атаман
первым в нашей истории предлагал русским бороться против русских
как против враждебного народа. Не как против заблуждающихся, но
все же родных братьев, а именно как против внешнего врага.
Отдельные чересчур смелые выражения уже в первой речи
Донского атамана,10 произнесенной им с трибуны Круга спасения Дона 3 мая
1918 г. вызвали «некоторое смущение» у его слушателей. «При
Каледине и Богаевском, - вспоминал К.П. Каклюгин, - никогда не
идеализировалось то старое время, когда казаки жили самостоятельно в Русском
царстве своею казачьей республикой, в казачьих программах никогда
не выставлялось требований вернуться к этому строю казачьей жизни,
провести резкую грань между казачьим государством и российским
государством. Ни Каледин, ни Богаевский не учили обособляться от рус-
10 Титул, принятый по инициативе самого П.Н. Краснова; до этого должность
именовалась скромнее - войсковой атаман.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
25
ского народа, «не вмешиваться в дела русского государства и
предоставить ему самому устроить свой образ правления, как ему будет угодно, а
самим зажить вольною жизнью»; никогда они не говорили: «мы казаки и
они - русские люди», а всегда «мы русские люди». [56, С. 71].
«Война с большевиками на Дону, - оправдывал такую свою позицию
Краснов, уже находясь в эмиграции, - имела уже характер не
политической, не классовой борьбы, не гражданской войны, а войны народной,
национальной. Казаки отстаивали свои права от русских» [11, С. 495].
Такая позиция закономерно довела этого честолюбца, не
постеснявшегося из-за двойного краха своей карьеры (военной и политической)
размежеваться с собственным народом, до петли. Писать после этого о
Краснове как о выдающемся русском офицере, как это принято
некоторыми современными историками, - значит в определенной степени
грешить против истины.
1.2. А.И. Деникин и Добрармия
С именем Добровольческой армии и ее славных «цветных»
дивизий: Корниловской, Марковской, Дроздовской и Алексеевской сегодня
устойчиво ассоциируется вся романтика Белого движения. В
современном массовом сознании, видимо, как реакция на годы старательного
идеологического очернения образа белогвардейца, формируется некое
упрощенное восприятие белого офицерства как носителя идеала
воинской чести русской императорской армии, рыцарей без страха и
упрека, поднявшихся на безнадежную борьбу с целью спасения чести нации.
В полном соответствии с этой красивой легендой старательно
мифологизируются образы вождей Добровольческой армии, которые теперь, как
правило, предстают блестящими полководцами, героями Великой
войны, честно и доблестно служившими Родине, благородные цели которых
оказались не достигнутыми только, так сказать, из-за «неблагородства»
их противников. Победы красных часть современных писателей и
историков стремится обосновать, во-первых, численным превосходством, а
во-вторых, неразборчивостью в средствах коммунистической элиты, не
гнушавшейся для достижения своих корыстных, антинациональных
целей терроризировать русский народ, угрозой дыбы и веревки загоняя его
в Красную армию. И в том, и в другом случае фактически
воспроизводится точка зрения проигравшей стороны, которая мало чем отличалась

26 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
от позиций всех когда-либо проигрывавших войны, очень склонных
изобретать собственную мифологию событий для того, чтобы хоть немного
смягчить горечь поражения.
И все же если мы хотим уяснить истинные причины и сделать
правильные выводы из такого сложного военного и социального явления
как гражданская война, пора взглянуть на портреты ее главных
действующих лиц не через призму идеологии, а всего лишь дав возможность
заговорить самим персонажам этой грандиозной исторической драмы.
Как известно, у истоков Добровольческой армии стояли бывшие
главнокомандующие русской армии генералы М.В. Алексеев, Л.Г.
Корнилов и А.И. Деникин. Первые два из них окончили свой жизненный
путь в самом начале Белого движения, и только А.И. Деникину (1872—
1947) пришлось вынести вместе с армией всю тяжесть борьбы и всю
горечь разочарования. В годы Гражданской войны в значительной степени
именно он, несмотря на формальное признание главенства Верховного
Правителя адмирала A.B. Колчака, был «лицом» русской
контрреволюции, представлявшим в 1919 г. самую значительную и реальную угрозу
существованию советской власти. Чтобы уяснить себе ту роль, которую
играл А.И. Деникин в исторических событиях, понять почему
руководимая им Добровольческая армия после череды блестящих успехов
стремительно деморализовалась, почему рухнул фронт и погибло Белое
дело, стоит подробнее всмотреться в личность этого человека, не
ограничиваясь трафаретным подсчетом его георгиевских крестов и анализом
послужного списка. Особенно это необходимо потому, что даже среди
соратников по белой борьбе ни одна фигура не воспринималась,
пожалуй, столь неоднозначно как фигура Антона Ивановича Деникина.
Прежде всего: будущий заместитель Верховного Правителя, а после
смерти адмирала Колчака и вовсе глава всей вооруженной силы
антибольшевистской России, который в случае успеха вполне мог бы
рассматриваться как кандидат в конституционные монархи, этот претендент на
титул «царь Антон» был самого пролетарского происхождения. Его
почтенный отец Иван Ефимович Деникин происходил из крепостных
крестьян, лишь благодаря собственному усердию дослужившись до чина
майора корпуса пограничной стражи. Только со стороны матери,
происходившей из семьи обедневших польских землевладельцев, мог Антон
Деникин рассчитывать получить толику «благородной» крови, ибо, как
известно, какой поляк не шляхтич. Как нам представляется, именно
половине польской крови обязан Деникин самолюбием, служившим при-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
27
чиной как сложных жизненных коллизий, ожидавших его в будущем,
так и упорному продвижению по служебной лестнице.
«Простонародное» происхождение предопределило начало военной
карьеры А.И. Деникина. Ему повезло только в одном: отнюдь не
блестящее Киевское пехотное юнкерское училище было все-таки заведением
с военно-училищным курсом. Это значило, что при всей строгости и
бедности режима юнкерской службы образование Антон Деникин
получил по стандарту военного училища. Еще одна деталь: Киевским
военным округом во время учебы Деникина (1890-1892) командовал
прославленный военный педагог М.И. Драгомиров, отличавшийся помимо
педагогических талантов, ярко выраженным своеобразием, остротой и
независимостью суждений и позиций, часть из которых, например,
отказ подавлять силой студенческие волнения, получили широкую
огласку и носили выраженную либеральную окраску. Впрочем, о
либерализме, ставшем впоследствии основанием его жизненной позиции, юнкер
Деникин тогда не задумывался. Все его усилия употреблялись на благо
службы; недаром через 7 месяцев после поступления он был
произведен в унтер-офицеры. Это, очевидно, было непросто, даже если учесть
имевшийся у него четырехмесячный опыт службы «вольнопером»11 в 1-м
Стрелковом полку.
Благодаря выраженной, начиная со времени учебы в реальном
училище, склонности к точным наукам (аттестаты Деникина демонстрируют
стойкие отличные баллы по геометрии, алгебре, механике и
тригонометрии) и унтер-офицерскому званию Деникин взял вакансию в
артиллерию, что для выпускника пехотного училища было большой удачей.
Всего через два года целеустремленный молодой офицер сдал
экзамены и поступил в Николаевскую академию, однако после первого
курса для «технаря» Деникина непреодолимой преградой стал экзамен по
истории военного искусства. Причина, однако, была не только в этом.
Сам Антон Иванович упоминает в своих воспоминаниях о том, что за
первый год учебы в академии окончательно сформировались его
политические пристрастия: «Я принял российский либерализм в его
идеологической сущности, без какого-либо партийного догматизма. В
широком обобщении это приятие приводило меня к трем положениям: 1)
конституционная монархия, 2) радикальные реформы и 3) мирные пути
обновления страны». Очевидно, что Деникина, оказавшегося после
Вольноопределяющимся.

28 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
провинциального захолустья в самой гуще столичной жизни, занимала
не только учеба, но и злободневные общественно-политические
вопросы. В этом смысле А.И. Деникин в определенной степени отличался
от тогдашнего типа русского офицера, традиционно
интересовавшегося почти исключительно служебными вопросами. Недаром его
сослуживцы впоследствии вспоминали, что во 2-й артиллерийской бригаде
было принято приходить в гости «на Деникина», чтобы поучаствовать
в интересном разговоре. У Деникина «был и незаурядный ораторский
талант. Тогда, в молодости, он выражался лишь в «застольных речах»:
приветствия тем, кого чествовали, прощальные слова тем, кто уходил,
а иногда и в речах на злободневные военные вопросы» [108, С. 22].
Однако академия требовала учебы с полной отдачей, до забвения себя
и всех других интересов, кроме служебных. Итогом неудачи Деникина
на экзамене стало его отчисление обратно в бригаду. Для
самолюбивого офицера это было огромным испытанием. Им рассматривались самые
разные варианты продолжения карьеры, пока предпочтение все же не
было отдано годичному упорному труду в интересах второй попытки.
В отличие от блестящего гвардейца Краснова, испытавшего подобный
удар судьбы, для не обладавшего связями Деникину возможность
продвижения по службе была связана исключительно с академией, причем
не просто с ее окончанием, а с выпуском с причислением к
Генеральному штабу. Именно здесь и крылись обстоятельства, оказавшие
сильнейшее влияние на формирование личности Деникина и без преувеличения
можно сказать сказывавшиеся на его службе и жизни долгие годы.
Отмечавшаяся нами разносторонность интересов и увлечений
Деникина снова сыграла с ним злую шутку перед самым выпуском из
академии в 1899 году. «В академии Антон Иванович учился плохо; -
вспоминал один из его однокашников, - он окончил ее последним из числа
имеющих право на производство в Генеральный штаб... По свойствам
своей личности Антон Иванович не мог не урывать времени у Академии
для внеакадемических интересов в ущерб занятиям» [108, С. 23]. Об
этих интересах сам Деникин и знавшие его люди пишут как-то глухо.
С уверенностью можно только сказать, что одним из них стало, как и у
П.Н. Краснова, занятие литературой.
Летом 1898 г. на страницах «военного и литературного» журнала
«Разведчик» была опубликован рассказ Ивана Ночина «Леснянская
красавица», представлявший собой в общем неплохую стилизацию под
Куприна, изображавший небольшой эпизод провинциальной офицерской

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
29
жизни. Под именем Ивана Ночина скрывался штабс-капитан Деникин.
Рассказ этот, печатавшийся в №№ 406, 407 и 410, весьма любопытен.
В книге Г. Ипполитова «Деникин», второе издание которой в серии
«ЖЗЛ» вышло в 2006 г., отмечается, что «...первый свой рассказ Деникин
написал, еще учась в академии. Он был опубликован военным журналом
«Разведчик» в 1898 году... Сюжет его был взят из бригадной жизни.
Характерная деталь: артиллерийский поручик обращается к денщику на
«Вы» и ведет разговоры по душам» [73, С. 67]. После этих слов автор
позволяет себе предположить, что «в герое рассказа Антона
Ивановича просматриваются черты характера будущего генерала». Неизвестно,
какой рассказ Деникина имеет в виду Г. Ипполитов, но в единственном
опубликованном в «Разведчике» в 1898 г. рассказе И. Ночина «Леснян-
ская красавица» герой его, бравый артиллерийский поручик, обращается
к своему вестовому (!) дважды: один раз расширительно именуя его
вместе с прочими нижними чинами, промышлявшими насчет крестьянской
птицы, «канальями», в другом, адресуясь уже персонально, - «идолом»,
гневаясь на то, что вестовой разбудил позже положенного времени.
Никаких разговоров офицера с солдатом «по душам» нам обнаружить не
удалось; весь рассказ посвящен исключительно описанию
юмористического случая из быта офицеров. И это психологически очень верно и
понятно. «Черты характера будущего генерала» действительно
проявляются здесь весьма выпукло. И главная из них - стремление автора всеми
силами дистанцироваться от народа (которому он принадлежал по праву
рождения), чтобы уверенно почувствовать себя «своим» в благородной
касте офицерского корпуса.
Как бы то ни было, но подобные отвлечения от непосредственных
учебных обязанностей для Деникина не прошли даром. После
пересчета баллов выпускников, произведенного по инициативе
начальника академии, оказалось, что Деникину не хватает баллов для выпуска
в Генеральный штаб. Эту историю его апологеты однозначно трактуют
как происки академического начальства, пытавшегося протащить в
Генштаб чьих то протеже. Обвинения эти по существу бездоказательны,
поскольку Антон Иванович отмечал, что офицеры, которые волею судьбы
передвинулись вверх по академическому «рейтингу», сами выглядели
смущенными. Так не ведут себя люди, пользующиеся высоким
покровительством. К тому же чрезмерно строгая оценка начальника академии
ген. H.H. Сухотина, основанная на нелицеприятных высказываниях
(трудно ожидать, что они могли бы быть иными) самого А.И. Деникина,

30 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
представляется малооправданной. Знакомство с военно-историческими
трудами H.H. Сухотина позволяет характеризовать его как вдумчивого
исследователя; странно предполагать в нем исключительно оголтелое
желание все ломать в период нахождения на ответственном посту
начальника академии.
Симптоматично поведение штабс-капитана Деникина, занявшего
крайне жесткую позицию в вопросе своего распределения, не
остановившись перед жалобой на военного министра (!) лично императору.
Жалобы по такому щекотливому делу как распределения и
представления в русской армии вообще не пользовались особой популярностью.
Тем более если учесть ранг лица, на которого подавалась жалоба. Тем не
менее начальство добросовестно предпринимало попытки спустить дело
Деникина «на тормозах». Однако попытки эти не увенчались успехом,
прямо скажем, из-за твердолобого упрямства капитана (его даже в
следующий чин произвели «за отличные успехи», чтобы хоть как-то
подсластить «пилюлю»), во что бы то ни стало желавшего настоять на своем.
Вполне закономерно, что государь император, рассмотрев
обстоятельства дела, не нашел возможным пожертвовать ради такого случая
авторитетом начальника академии и военного министра, и жалоба Деникина
была оставлена «без последствий». Так что, видимо, не так уж был
неправ ген. А.Н. Куропаткин, сказавший государю на приеме выпускников
военных академий, что в армию капитан выпускается «за характер».
Но если бумагу еще можно было оставить без последствий, то
совершенно точно нельзя этого сказать про действие этой из ряда вон
выходящей истории на характер Антона Ивановича Деникина. Такая
несправедливость очень сильно задела молодого офицера. Д. Лехович
полагал, что «след этого чувства сохранился до конца дней» [108, С. 25].
По крайней мере через десять лет после формального признания его
прав военным министром, после огня и крови Русско-японской войны,
на страницах журнала «Разведчик» отголоском давних обид звучали
строки И. Ночина: «Печать второсортности сопутствовала им
(«академикам», выпущенным в армию. - авт.) во все время прохождения
строевой службы, где некоторое предубеждение, нередкие уколы самолюбию,
а иногда самая обыкновенная мелочная зависть создавали атмосферу не
способствующую ни спокойному состоянию духа, ни поддержанию
надлежащего авторитета... Кто знаком с порядками дореформенной
академии, тот знает какая масса труда и здоровья тратилась на поглощение
огромных академических курсов, несоразмеренных ни со временем, ни с

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
31
силами обучающихся... И если принять во внимание, что основной
причиной «второсортности» для многих академиков является какая-нибудь
одна десятая балла или неполная пригодность лишь к специальной
службе генерального штаба, что многие из них пользуются отличной
репутацией,., то станет понятным тот несомненный минус для строя,
который создала постановка прохождения академического курса»
[5, С. 431]. Основываясь на этих строках, можно предположить, что
истинным поводом к выпуску в армию А.И. Деникина как раз и послужило
неполное соответствие его подготовки какой-либо специальной службе
Генерального штаба.
Совершенно очевидно, что с ощущением собственной
«второсортности» молодой человек, и без того достаточно остро ощущавший
недостаток «благородства» происхождения, всеми силами поэтому
стремившийся быть в центре внимания гарнизонного общества, примириться не
мог. С этого момента честолюбие и самолюбие Деникина переживает
период бурного развития, приобретая столь свойственные либеральной
русской интеллигенции черты, как порой болезненная склонность к
исканию «правды». Чрезмерная любовь к правде, как правило, прикрывает
у ее адептов гордость и неудовлетворенное честолюбие. Такие качества
свойственны также людям молодым или не очень умным. И то, и
другое в равной степени можно отнести к личности А.И. Деникина. Мы,
конечно, не склонны безоговорочно разделять излишне категоричную
точку зрения П. Кенеза, нашедшего возможным использовать для
характеристики Деникина эпитет «туповатый», но то, что он не отличался
блестящими способностями, прослеживается еще со школьной скамьи.
Да и академическая «история» не имела бы места, не замыкай Антон
Иванович полусотню счастливчиков, имевших право на распределение
в Генеральный штаб.
Комплекс интеллигентского правдоискательства с его
поклонением народной «сермяжной правде», в свое время едко и зло высмеянный
И. Ильфом и Е. Петровым, в какой-то степени был свойствен и А.И.
Деникину. Имела место и определенная идеализация «будущим генералом»
классического носителя этой правды - русского солдата.
«За годичное командование ротой12, - пишет его биограф Г.
Ипполитов, - Деникин сумел полностью искоренить рукоприкладство. Однако
военно-педагогический опыт Деникина - командира роты... оказался
12 Годичное (1902-1903) «цензовое» командование ротой 183-го Пултусского пехотного
полка, положенное офицерам Генерального штаба.

32
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
неудачным. Капитан-экспериментатор угодил в силки утопии, полагаясь
исключительно на методы убеждения. Он негласно отменил
дисциплинарные взыскания: «Следите друг за другом, останавливайте
малодушных - ведь вы хорошие люди - докажите, что можете служить без
палки»... Кончилось цензовое командование: рота за год вела себя средне,
училась плохо и лениво» [73, С. 75].
Как видим, попытки привить ростки либерализма на русскую почву
терпели фиаско не только у многократно оплеванного, в том числе и
самим либералом в погонах, А.Ф. Керенского. Как известно либералам в
России элементарно не хватало прагматичности и знания основ русской
жизни. Не хватало близости к солдату, которая всегда является
производной от простоты и твердости начальника, базирующихся на верной
оценке им достоинств и недостатков подчиненных, и А.И. Деникину.
Оттого, наверное, Антон Иванович больше предпочитал службу
штабную. Другой причиной, вполне естественно, выступало уже
отмечавшаяся нами честолюбие, стремление несмотря ни на что доказать свою
«первосортность» перед более удачливыми или лучше обеспеченными
связями сослуживцами. Штабная служба открывала в этом смысле
значительно более широкие перспективы, нежели прозябание в строю.
Из справки о прохождении службы А.И. Деникина, составленной
Г. Ипполитовым, явствует, что из 21 должности, которые Деникин
занимал после выпуска из академии до начала Великой войны, только 3 были
строевыми; из них две должности Антон Иванович исполнял, командуя
по цензу сначала ротой и затем полком.13
Справедливости ради следует признать, что военная карьера
Деникина складывалась непросто, обычное дело для офицеров, не имевших
связей и «гибкости», сродни красновской. После возвращения с Русско-
японской войны он не получил должности начальника штаба дивизии,
несмотря на то, что она была ему «обещана» представлением Ставки
главнокомандующего. Деникин исполнял в Маньчжурии должности
начальника штаба Забайкальской дивизии, отрядов ген. Ренненкампфа и
ген. Мищенко и теоретически мог рассчитывать на такое назначение.
Тем не менее, ему смогли найти должность только штаб-офицера для
особых поручений при штабе 2-го кавалерийского корпуса (по
собственному выбору), расквартированного, правда, ни много, ни мало, в
Варшаве. Службой себя Деникин, впрочем, особо не утруждал; вся его энергия
13 А.И. Деникин командовал 228-м пехотным полком в период лагерного сбора с мая по
сентябрь 1907 года.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
33
уходила на писательскую деятельность: «Я печатал в военных журналах
статьи военно-исторического и военно-бытового характера и читал
доклады об японской войне в собрании Варшавского Генерального
штаба и в провинциальных гарнизонах. Не обошлось и без сенсации, когда
появилась в «Разведчике» моя статья в щедринском духе о быте и нравах
в Варшавском главном интендантстве».
Судя по всему, полковник Деникин, как он сам о себе
свидетельствует, был очень непрост в служебном общении, так что его
характеристика ген. Куропаткиным, очевидно, все же имела под собой определенные
основания. После расформирования 2-го кавалерийского корпуса,
например, он «напомнил о себе по команде Главному управлению
Генерального штаба, но в форме недостаточно корректной». Можно себе
представить реакцию на обращение безвестного армейского полковника
в «святая святых» армии - управление кадров Генерального штаба (в
современных терминах) с требованием должности! Следствием такой
«некорректности» было предложение должности начальника штаба в
8-й Сибирской дивизии, на которое «ясновельможный» пан Деникин дал
совсем уже дикий ответ: «Я не желаю!» Как можно понять из
последовавшего за этим назначения его в штаб 57-й пехотной резервной
бригады, бравого маньчжурца либо решили «загнать в бутылку», либо,
нисходя до объяснения подобной невменяемости офицера последствиями
возможной боевой психической травмы, постарались переместить его в
более-менее спокойное место «с прекрасной стоянкой в городе
Саратове, на Волге». Нет необходимости разъяснять хорошо известную
каждому военному человеку истину: ценность назначения обуславливается не
только должностью, но и местом.
Упрямое правдолюбство Деникина проявило себя и здесь. Вообще,
описание перипетий его борьбы с несправедливостью и самодурством
воинских начальников во время годичного пребывания в Казани
занимает значительно больше места в его воспоминаниях, нежели рассказ о
почти четырехлетнем командовании полком, а о периоде цензового
командования ротой он вообще предпочитает не распространяться. Это и
не удивительно.
В Казани он снова много и остро пишет. Его сотрудничество с
«Разведчиком» была совсем другого рода, нежели фельетонная деятельность
Краснова в «Русском инвалиде». Начать с того, что «Разведчик» был
органом полуофициальным, более того, скорее либерального
направления, и на страницах его публиковались материалы, которые не очень-то

34
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
способствовали карьерному продвижению его корреспондентов.
«Разведчик» был органом прогрессивным, пользовался, как и вообще
частная военная печать, с конца девяностых годов, и в особенности после
1905 года, широкой свободой критики не только в изображении темных
сторон военного быта, но и в деликатной области порядка управления,
командования, правительственных распоряжений и военных реформ»,
- гордо писал А.И. Деникин.
«Армейские заметки» И. Ночина, надо отдать должное их автору,
были весьма толковыми, содержали массу предложений, касавшихся
действительного, практического усовершенствования службы с точки
зрения боевого офицера. Современному исследователю публикации
Деникина любопытны главным образом тем, что они представляют
собой явный отпечаток его личности и обстоятельств служебной
карьеры: «Возьмите обстановку, в которой приходится работать. Ниоткуда
никакой поддержки, - горячился один из его персонажей, «моложавый
артиллерийский полковник», в котором нетрудно узнать самого
Антона Ивановича, - У них там и особый термин создался: «Вас это
устраивает?» - говорят, предлагая должность. Чорт возьми, - заволновался
полковник, - вы узнайте сначала, устраивает ли это назначение
службу, устраивает ли то государево дело, которое вы поручаете человеку»
[6, С. 616-617]. Нетрудно заметить, что в этом отрывке воспроизведены
перипетии назначения Деникина в Казань.
В Казанском округе Деникин, видимо, скоро приобрел известную
репутацию. Он сам не скрывает, что его
«писания... затрагивали не раз авторитет
высоких лиц и учреждений». Мало того,
Антон Иванович живо интересовался
всеми более или менее значительными
армейскими дрязгами, которые даже
впрямую и не касались его обязанностей
по должности. К таким случаям можно
отнести скандал в Инсарском полку,
офицеры которого сочли себя оскорбленными
нелестным отзывом о них командующего
округом ген. Сандецкого и один из них,
некто штабс-капитан Вернер, такой же,
очевидно, правдолюбец, как и А.И.
Деникин, подал военному министру жалобу

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
35
по поводу нанесенного ему лично словами командующего оскорбления.
Как пишет сам Антон Иванович: «Я горячо заинтересовался этим делом
и собирался откликнуться в печати очередной «Армейской заметкой».
Скандал был, однако, предотвращен... назначением Деникина приказом
командующего расследовать это дело. Допуск к секретным материалам
расследования, естественно, лишал его права их обнародования в
открытой печати, чем искусно воспользовалось начальство.
История назначения Деникина на его первую серьезную строевую
должность командира 17-го пехотного Архангелогородского полка в
1910 г. также весьма интересна. По воспоминаниям самого Антона
Ивановича в конце его службы в Казанском округе он имел массу
столкновений с командующим войсками. И все из-за порой откровенно злых его
публикаций в «Разведчике». Причем в этом случае всесильный генерал
Сандецкий, описанный Деникиным в весьма мрачных тонах, как бурбон
и самодур, проявил определенное благородство, отказавшись, к
удивлению самого Антона Ивановича, передать дело о подрыве авторитета
командующего округом в суд. Дело ограничилось тремя взысканиями
«за какие-то якобы мои упущения по службе», - так комментировал
Деникин «кару» за свободу слова. Оставим на его совести оценку
собственной служебной деятельности, за давностью лет и отсутствием
объективных свидетельств разобраться в нем все равно не представляется
возможным.
Чаша терпения начальства Деникина переполнилась, когда он развил
бурную деятельность по поиску правды в деле о попытке представления
к выдвижению на должность командира полка протеже командующего
округом, вопреки решению бригадного аттестационного совещания.
Созванные телеграммами Деникина командиры полков, несмотря на то, что
«у некоторых вид был довольно растерянный», приняли постановление о
недопустимости переаттестации в угоду командующему. Неожиданным
и жестоким результатом такого явного фрондирования стало то, что у
менее стойкого борца за справедливость - пожилого командира бригады
- на нервной почве случился инсульт.
В то суровое время Казанский военный округ по случаю
революционных событий находился на военном положении, и открытое
противодействие власти командующего группой высокопоставленных офицеров
попахивало мятежом. В результате начальство Деникина поступило так,
как обычно поступают в армии с неудобными офицерами - отправили
с глаз долой, к новому месту службы. Причем, памятуя о своеобразной

36
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
репутации Деникина, и чтобы не выносить сора из избы, отправили
формально с повышением - на должность командира одного из старейших
боевых полков русской армии, основанного еще Петром Великим,
старшим по номеру в пехотных войсках, расквартированных в Царстве
Польском. В том, что имел место именно такой подход к назначению А.И.
Деникина, красноречиво говорит факт представления на должность
офицера, имевшего к тому времени не одно взыскание за «упущения по
службе». Это назначение было первым серьезным служебным успехом
Деникина.
Итак, перед началом Великой войны, знаменовавшей взлет военной
карьеры А.И. Деникина, он предстает перед нами как обладающий
боевым, преимущественно штабным опытом, волевой (иначе ни за что не
добиться бы ему утверждения аттестации четырьмя командирами
полков!), самостоятельно мыслящий, но упрямый, самолюбивый и
амбициозный офицер, со вполне сформировавшимися либеральными взглядами
и предпочтениями.
Что бы ни писал потом Антон Иванович о своей склонности к
строевой службе, прямому участию в боевой работе «с ее глубокими
переживаниями и захватывающими опасностями» (!), все это сильно отдает
мемуарной лирикой. Причина же, побудившая его променять спокойную
должность генерал-квартирмейстера 8-й армии Юго-Западного фронта
на должность командира прославленной 4-й отдельной стрелковой
«Железной» бригады, могла быть вполне прозаична: отдельная бригада по
штатам равнялась дивизии. Это, в случае полного разворачивания
бригады, сулило возможность получения генерал-лейтенантского чина.
Как известно, расчеты А.И. Деникина полностью оправдались. В
1915 г. бригада была развернута, и уже в августе этого года Деникин
стал генерал-лейтенантом. Необходимо прокомментировать
многократно встречающееся в современных публикациях восхищение историков
перед высокими боевыми качествами 4-й стрелковой бригады, которая
во все время командования ею Деникиным выступала в качестве
«пожарной команды» армии. Особенно восхищает историков факт того, что
бригада 14 раз сменила принадлежность к различным корпусам, не без
скромного удовлетворения приведенный самим А.И. Деникиным. Если
переводить эти факты на язык военного человека, то становится
понятным, что 4-я бригада своей кровью делала своему «штабному»
командиру блестящую карьеру. Такая легкость в расточительстве своей части
в погоне за лаврами и могла быть свойственна только пришлому «пол-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
37
ководцу», не сжившемуся с солдатами и офицерами полков еще в
мирное время. Слабое утешение, должно быть, представляло подчиненным
А.И. Деникина какое-то легковесное и весьма умозрительное
соображение их начальника о том, что «железным стрелкам почти не
приходилось принимать участия в позиционном стоянии, временами длительном
и скучном (sic!)».
Продвижение А.И. Деникина по службе сделалось и вовсе
фееричным после Февральской революции, которую он принял всей душой
либерального интеллигента: « 1 ) Возврат к прежнему немыслим. 2) Страна
получит государственное устройство, достойное великого народа... 3)
Конец немецкому насилию14...» [50, С. 142]. Причем прослеживается
определенная закономерность в перемещении на высшие должности в
военной «февралистской» иерархии генералов, начинавших войну в
составе Юго-Западного фронта. В 1914 г. начальником штаба фронта был
ген. М.В. Алексеев, 8-й армией командовал A.A. Брусилов, 48-й
пехотной дивизией - ген. Корнилов; о боевом пути ген. Деникина в составе
фронта мы уже писали. В 1917 г. после калейдоскопической смены лиц
на высших постах у кормила армии стояли, сменяя друг друга, все те же
генералы Алексеев, Брусилов, Корнилов и Деникин, упорно двигавший
за собой ряд фигур более мелкого масштаба, таких как ген. Марков, ген.
Романовский и пр.
Что объединяло этих людей? Не только то, что Юго-Западный фронт
в Великую войну добился наиболее громких успехов, но и то, что ни один
из них не был идейным монархистом, не отличаясь ни знатностью
происхождения, ни богатством, ни связями. Они были (и сами прекрасно
сознавали это) представителями формирующейся российской нации, для
которой война была пробой сил, путем к вершинам власти, выпадавшей
из рук дряхлеющей монархии с ее устаревшим принципом сословности
офицерской касты. Безусловно, они не были заурядными карьеристами;
но основания их патриотизма лежали не в непреложном следовании
долгу воинской чести и верности присяге законному правительству, а в
горделивом сознании исключительной ценности собственной личности,
которой благодарное Отечество было обязано воздавать славой,
почестями, званиями и наградами. Они не задумываясь «разменяли»
монархию на Временное Правительство, не остановились и перед военным
мятежом, как только поняли, что грядет сила, которая не будет нуждаться
Очевидно генерал имел в виду немецкое «засилье» в русской армии..

38
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
в великолепных генералах, и все их так трудно выстраданные чины и
ордена обратятся в ничто.
Программный приказ-воззвание ген. Корнилова, переданный в
войска в ночь на 28 августа 1917 г. был, фактически, началом настоящей
русской контрреволюции, голосом нации, почувствовавшей угрозу
своей власти.
«Русские люди! Великая наша Родина умирает. Близок час ее
кончины. Вынужденный выступить открыто - я, генерал Корнилов, заявляю,
что Временное Правительство под давлением большевистского
большинства Советов, действует в полном соответствии с планами
германского генерального штаба и одновременно с предстоящей высадкой
вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и сотрясает страну
внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в
эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению
умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в
Бога - в храмы, молите Господа Бога об объявлении величайшего чуда
спасения родимой земли.
Я, генерал Корнилов, - сын простого казака-крестьянина, заявляю
всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения
Великой России, и я клянусь довести народ - путем победы над врагом - до
Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и
выберет новый уклад государственной жизни. Предать же Россию в руки
ее исконного врага - германского племени - и сделать русский народ
рабами немцев - я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и
брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли. Русский народ, в
твоих руках жизнь твоей Родины!» [50, С. 220].
Национальный пафос в воззвании выражен ярко и страстно. Слова
«Россия», «русские» встречаются в речи 8 раз, плюс трижды
упомянуто о Родине. Взывание к Богу и пассаж о пролетарском происхождении
«казака-крестьянина», которое долго будет припоминаться Корнилову
монархически настроенными офицерами, - всего лишь дань, с одной
стороны, отжившему религиозному пафосу, господствовавшему в
российской общественной речи на протяжении столетия, с другой -
предвосхищение набиравших силу социально-классовых ценностей.
Собственно говоря, приказ начертал политическую программу
контрреволюции, под знаком которой впоследствии будет вестись и будет
проиграна белыми Гражданская война. Этой программой, несомненно,
руководствовался и А.И. Деникин. Ничего кардинально нового, созда-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
39
вая на Дону Добровольческую армию, ни он, ни М.В. Алексеев к ней не
добавили. Идеал Учредительного собрания как органа государственной
власти, верность пресловутой политике «непредрешенчества»,
оставлявшей народу право определить форму государственного устройства
страны после завоевания социального мира, сопровождали все
политические декларации русской контрреволюции.
После победы большевистской Октябрьской революции, с
углублением открытой вооруженной борьбы тональность военно-политической
риторики контрреволюционеров начала постепенно меняться.
Набирала силу государственная направленность приоритетов Добровольческой
армией, впервые обнародованных в воззвании, исходившем из ее штаба,
27 декабря 1917 г.: «Армия эта должна быть той действенной силой,
которая даст возможность русским гражданам осуществить дело
государственного строительства Свободной России» [11, С. 54].
В политическом обращении Добровольческой армии, составленном
А.И. Деникиным 23 апреля 1918 г. после завершения Первого
Кубанского похода, говорилось: «Полный развал армии, анархия и одичание в
стране, предательство народных комиссаров, разоривших страну дотла
и отдавших ее на растерзание врагам, привели Россию на край гибели.
Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем
беспощадной борьбы с большевиками, опираясь на все государственно
мыслящие круги населения.
Будущих форм государственного строя руководители армии
(генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли
Всероссийского Учредительного Собрания, созванного по водворении в
стране правового порядка.
Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба. Борьба за целостность
разоренной, урезанной, униженной России; борьба за гибнущую
русскую культуру, за гибнущие народные богатства, за право жить и дышать
в стране, где народоправство должно сменить власть черни. Борьба до
смерти. Таков был взгляд генерала Алексеева и старших генералов
Добровольческой армии (Эрдели, Романовского, Маркова и Богаевского),
таков взгляд лучшей ее части. Пусть силы наши невелики, пусть вера
наша кажется мечтанием, пусть на этом пути нас ждут новые тернии и
разочарования, но он - единственный для всех, кто предан Родине.
Я призываю всех, кто связан с Добровольческой армией и работает на
местах, в этот грозный час напрячь все силы, чтобы немедля сорганизовать

40 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
кадры будущей армии и, в единении со всеми государственно
мыслящими русскими людьми, свергнуть гибельную власть народных комиссаров.
[50, С. 269-270].
В этом первом самостоятельном политическом документе А.И.
Деникина, ставшего после гибели Л.Г. Корнилова командующим Добрар-
мией, уже прослеживается тяготение к государственным ценностям в
военно-политической риторике. Так, дважды упомянуто о
«государственно мыслящих» кругах населения и об установлении правового
порядка как одной из целей вооруженной борьбы. Да и в политическом
наказе командования армии, разосланным в начале мая 1918 г. по
городам и весям, указывалось, что «I. Добровольческая армия борется за
спасение России путем: 1) создания сильной, дисциплинированной и
патриотически настроенной армии; 2) беспощадной борьбы с
большевизмом; 3) установления в стране единства государственного и правового
порядка. II. Стремясь к совместной работе со всеми русскими людьми,
государственно мыслящими, Добровольческая армия не может принять
партийной окраски...» [там же, С. 361-362].
Наиболее выпукло государственный пафос прозвучал в речи
Деникина, произнесенной им 26 августа 1918 г. в Ставрополе:
«...Добровольческая армия поставила своей задачей воссоздание Единой
Великодержавной России... Добровольческая армия не может, хотя бы и временно,
идти в кабалу к иноземцам и тем более набрасывать цепи на будущий
вольный ход русского государственного корабля... Добровольческая
армия, свершая свой крестный путь, желает опираться на все
государственно мыслящие круги населения» [там же, С. 402].
Из этой политической платформы логично следовал знаменитый
лозунг добровольцев «За Единую, Великую и Неделимую Россию!» Этот
лозунг, как и общий переход к государственному пафосу в военно-
политической риторике, представляется, в целом, оправданным. После
поражения Германии в войне, когда невозможно уже было выставлять
большевиков агентами германского генерального штаба, национальный
пафос контрреволюционной борьбы, первоначально заявленный Л.Г.
Корниловым, терял смысл. Старательное дистанцирование
добровольцев от социального пафоса, ассоциировавшегося с главным оружием
большевиков, также можно понять. Ведь социальный состав
Добровольческой армии с преобладанием в ее рядах офицерства, юнкеров,
учащейся буржуазно-помещичьей молодежи имел ярко выраженную классовую
окраску. Это не могло не тревожить Деникина, который впоследствии

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
41
писал, что «печать классового отбора легла на армию прочно и давала
повод недоброжелателям возбуждать против нее в народной массе
недоверия и опасения и противопоставлять ее цели народным интересам»
[там же, С. 270]. Градация целей Добровольческой армии на основе
ценностей социального пафоса была бы, вследствие точно подмеченного
П.Н. Красновым несоизмеримого неравенства сил, губительна для
контрреволюции.
Таким образом, выбор, сделанный руководством Добровольческой
армии в пользу государственного пафоса военно-политической
риторики, нельзя не признать обоснованным реалиями момента. Мало того,
А.И. Деникиным, по собственному опыту хорошо сознававшим силу
печатного слова, были предприняты энергичные попытки создания под
эгидой Вооруженных сил Юга России (ВСЮР)15 особой
пропагандистской организации, призванной обеспечить распространение
положительного образа белогвардейского воинства в широких массах
населения на территориях, занимаемых белыми формированиями. Речь идет о
пресловутом ОСВАГе,16 разросшемся до невероятных размеров к закату
белой России, который, если судить по его штатам, одной агитационной
литературой должен был несколько раз уничтожить Красную армию.
Что же в таком случае послужило причиной гибели белого движения
на Юге России? Возможные ответы, как нам кажется, надо искать не
только на путях анализа объективных военных, политических и
экономических аспектов вооруженной борьбы, но и в особенностях личности
А.И. Деникина, рассказу о формировании которой мы недаром уделили
столько места.
Карьерный эгоизм генерала, приложившего массу усилий, чтобы
добиться признания своей «первосортности» неизменно становился
камнем преткновения в отношениях Деникина с вождями
антибольшевистских сил, особенно не подчиненных ему непосредственно. Многие
исследователи отмечали, сколько энергии, достойной лучшего
применения, было затрачено Деникиным на борьбу с атаманом Красновым.
«Присоединение» Северного Кавказа обострило отношения с
англичанами и региональными кавказскими лидерами. Неумение наладить диалог
с лидерами Кубанской Рады вообще завершилась позорной расправой с
Н.С. Рябоволом и А.И. Калабуховым. Но дороже всего обошлось белой
15 Оперативно-стратегическое объединение белых войск Юга России в 1919-1920 гг.
16 ОСВАГ - осведомительно-агитационное бюро ВСЮР.

42 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
армии нелепое противостояние с украинскими «самостийниками»,
потребовавшее в решающий момент «похода на Москву» отвлечения
крупных сил для занятия Киева. «Войска Петлюры, официально называемые
украинскими республиканскими войсками, дрались с большевиками и
вышибли их из Подольской, Волынской и части Киевской губерний, а
14 августа, одновременно с добровольцами... вступили в Киев. Значит,
в борьбе с большевиками у нас был союзник, который оттягивал на себя
часть советских войск. Значит, нужно было вступить с ним в
соглашение, чтобы бороться общими силами против главного врага -
большевиков. Взамен того, что мы видим? Генералу Штакельбергу
предписывается атаковать украинцев, если они не подчинятся добровольческому
командованию.... Вместо союзника у нас открывается новый фронт...
И когда мы, казаки, говорим: договоритесь с Грузией и с Украиной,
образуйте федерацию, чтобы общими силами справиться с общим врагом -
большевиками, нас вновь обвиняют в «самостийности», ибо мы
предпочитаем сговор с Грузией и Украиной, а не завоевание их», - справедливо
писал лидерам Рады П.М. Агеев в сентябре 1919 года [131, С. 465-466].
«Можно только подчеркнуть, - замечал по этому поводу А.К.
Голицын, - насколько вредны в политике отсутствие гибкости и чрезмерная
прямолинейность. Умение приспосабливаться к обстоятельствам в
политике необходимо, и рубка с плеча по-военному часто приводит к
фатальному концу» [35, С. 519].
Дело, однако, было не в военном подходе к делам политическим. Здесь
сказывалось все то же отсутствие гибкости, что и в вопросе выпуска из
академии в 1899 г., которое, как мы помним, проявил капитан Деникин,
и которое существенно затруднило его первые шаги на военном
поприще. Этот же недостаток стоил ему крушения взлетевшей в зенит летом
1919 г. полководческо-политической карьеры и привел к катастрофе все
белое движение на Юге России.
Упрямое честолюбие Деникина раньше всех разглядел вставший в
резкую оппозицию ему ген. П.Н. Врангель. «Боевое счастье улыбалось
Вам, - писал он Деникину, упрекая его за то, что он предпочел
движение на Москву, а не соединение с адмиралом Колчаком, - росла слава,
а вместе с ней стали расти в сердце Вашем честолюбивые мечты... Вы
пишете, что подчиняетесь адм. Колчаку, «отдавая жизнь горячо
любимой Родине» и «ставя превыше всего ее счастье»... Не жизнь приносите
Вы в жертву Родине, а только власть, и неужели подчинение другому
лицу для блага Родины есть жертва для честного сына ее... Эту жертву

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
43
не в силах был уже принести возвестивший ее, упоенный успехами
честолюбец» [50, С. 507].
Если внимательно изучить мемуары А.И. Деникина, нельзя не
заметить, что этот генерал, так упорно, по его словам, рвавшийся в строй, не
приводит в своих достаточно подробных воспоминаниях ни одной речи,
обращенной к солдатам и офицерам возглавляемых им войск. А ведь
говорить с войсками было абсолютно необходимо, особенно если учесть
признаваемую самим Деникиным важность воинского и политического
воспитания мобилизуемой солдатской массы, которая вливалась в До-
брармию порой прямиком из рядов ее противников. Вместо этого, Антон
Иванович отделывался фразой о том, что этому мешал... «лихорадочно
быстрый темп событий среди непрекращающегося пожара общей
гражданской войны» [131, С. 193].
Оценка ораторских способностей вождя ВСЮР его соратниками
весьма противоречива. Генерал Краснов, например, писал, что он
«считался с обаятельной внешностью Деникина, с его умением чаровать
людей своими прямыми солдатскими речами, которыми он подкупал толпу»
[ 11, С. 557]. «Он отлично владел словом, речь его была сильна и образна,
- признавал и П.Н. Врангель, но тут же добавлял: - В то же время,
говоря с войсками, он не умел овладевать сердцами людей» [там же, С. 643].
Об этом же писал и английский офицер X. Уильямсон: «Деникин - сам
по себе чуткий, решительный и рассудительный человек - был храбрым
и честным, но он был плохим оратором и никогда не мог воздействовать
на воображение войск» [181, С. 219].
Если, однако, не волновать речью сердца людей, то это значит, в
сущности, попусту сотрясать воздух. В чем же дело? Почему свои
довольно пространные военно-политические речи А.И. Деникин приводит
в «Очерках русской смуты» практически без купюр, но на протяжении
всего повествования он не находит и строчки для тех, о ком он так
красиво, сильно и убедительно говорил, прославляя «страстотерпцев -
русское офицерство»? Ответ прост: ген. Деникин не умел говорить со
своими солдатами и офицерами «на их языке».
Еще на стадии формирования Добровольческой армии Антон
Иванович сильно недоумевал, почему М.В. Алексеев, вместо того, чтобы просто
приказать русскому офицерству прибыть на Дон и вступить в ряды
антибольшевистских сил, тратит силы и время на составление каких-то
воззваний и «проспектов», пропагандируя Белую идею. Впоследствии, уже
командуя армией, Деникин «исправил» ошибку престарелого и излишне

44 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
либерального Алексеева и издал совершенно драконовский приказ,
«обращенный к офицерству, остававшемуся на службе у большевиков,
осуждая их непротивление и заканчивая угрозой: «...Всех, кто не оставит
безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой
суд Русской армии - суровый и беспощадный» [50, С. 444]. Приказ этот,
по свидетельству самого автора, произвел больше вреда, чем пользы,
послужив темой для красной агитации и окончательно запугав тех, кто
втайне сочувствовал белогвардейцам, только силой обстоятельств находясь в
рядах Красной армии.
Ошибкой была и организация комиссии по проверке лиц старшего
офицерского и генеральского состава. Сам Деникин приводит данные о
том, что эта комиссия по тем делам, что дошли до главнокомандующего,
приговорила с сентября 1918 г. по март 1920 г. 25 генералов: 1 к казни,
4 к аресту на гауптвахте и 10 оправдал. Смертные приговоры и
каторжные работы Деникин, правда, не утверждал, но в отношении младших
офицеров на местах не особенно церемонились. «В кубанских походах
поэтому, как явление постоянное, имели место расстрелы офицеров,
служивших ранее в Красной армии...» [50, С. 445].
Самое же главное, что крестьянское население районов,
находившихся под властью белых, от которого зависело пополнение таявшей в боях
Добровольческой армии, совершенно не было охвачено речевым
воздействием командующего: «[Крестьяне] хотели слышать от него слово,
закрепляющее за ними земельный передел и прощающее все прошлые
прегрешения. Но этого слова они не услышали», - так с горечью
комментировал Д. Лехович эту поистине фатальную ошибку [108, С. 524].
Этот же эмигрантский биограф Деникина оставил нам абсолютно
точное наблюдение о характере ораторского дарования генерала:
«Врангель справедливо отметил, что речи Антона Ивановича, обращенные к
войскам, отличались бледностью и сухостью. Он прекрасно, сильно и
образно говорил перед интеллигентной аудиторией (выделено нами.
- авт.). Речи его захватывали и волновали слушателей. Но когда дело
заходило о том, чтобы сказать несколько слов войскам или толпе, этот
человек, сам вышедший из народа, не умел и не хотел пользоваться
приемами митинговых ораторов» [там же, С. 472].
Другого и быть не могло. Стиль Деникина оттачивался в офицерских
кружках и гарнизонных гостиных, на страницах «военных и
литературных» журналов, в штабах и канцеляриях. После первого фиаско в
общении с солдатами роты 183-го Пултусского пехотного полка либеральный

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
45
военный никогда не испытывал особого стремления к общению с «серой
массой».
Это же неумение взять верный тон в общении с подчиненными
способствовало, фактически, развалу сначала тыла Белой армии, а потом,
под его влиянием, привело к деморализации еще сохранявших боевой
дух фронтовых частей. По нашему мнению именно недостаток
лидерских качеств и практическое отсутствие личного общения
командующего с войсками трагически сказалось на судьбе начальника штаба армии
ген. И.П. Романовского. Иван Павлович, взявший на себя всю ношу
повседневного общения с войсковыми начальниками, невольно
воспринимался солдатами и офицерами, особенно когда успехи Белой армии
сменились чередой поражений, источником чуть ли не закулисной интриги,
заслонившим от войск их командующего. В итоге жизнь его трагически
оборвалась от пули озлобленного поручика сразу после окончания
военной страды, в Константинополе.
Как водится испокон века недостаток авторитетного слова
командующего принято компенсировать многоголосицей
подчиненных, т.е. усилением пропаганды. Однако, переходя к разбору
деятельности ОСВАГа, следует подчеркнуть любопытный пример
действия общественной речи на массовое сознание. Успокоенное
успехами армии, убаюканное солидными государственными идеями,
звучавшими в общественной речи на Юге России, гражданское общество, да
и значительная часть военных, позволило себе принять желаемое за
действительное. В какой-то момент обществу показалось, что все
вернулось к «старому порядку», на что активно (и ошибочно) работала белая
пропаганда. Стремление к старому правовому порядку, однако, было
неосуществимо, поскольку совершенно была лишена смысла позиция
«непредрешенчества», на которой стояло руководство ВСЮР. Старое
Учредительное собрание после кровопролитной гражданской войны,
очевидно, теряло всякую силу и авторитет, а допускать выборы нового
состава депутатов даже в случае победы белых было бы для них
самоубийственно. Вооруженные силы, учит история всех революций,
как один из главнейших элементов государства, сами являются
источником власти, и добровольная передача ее в руки слабого
и расколотого гражданского общества (именно так можно
оценивать российское общество в начале XX века) ведет только к
хаосу и анархии. Кромвель, например, смог прийти к этому выводу,
генерал Деникин - нет.

46 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
В результате военная диктатура белых могла считаться таковой
только на бумаге. Тыл начал жить привычной довоенной жизнью, в
каком-то ослеплении полагая, что все устроится само собой. В полной
мере это ощущение относится и к деятельности ОСВАГа - органа,
который обязан был быть самым боевым орудием белой государственности.
Воспоминания А. Дроздова демонстрируют нам совершенно обратное.
«Невозможно сказать, - писал этот работник ОСВАГа, не
понаслышке знакомый с принципами его работы, - на что уходила колоссальная
рабочая энергия этого исполинского механизма... Те, кто работал... три
четверти своей энергии употребляли на борьбу с этими тупыми
щупальцами казенщины, чиновничьего самодовольства, невежества и узости,
которыми Осваг душил творческую мысль и всякую творческую
инициативу... Газеты велись в том направлении, которое можно обозначить
словами: ура, во что бы то ни стало и при каких бы то ни было
обстоятельствах... Конечно, эта мера не привела ни к чему и население уже не
верило осважному ура, громыхавшему в те дни, когда обывателю
хотелось кричать караул,., а в войсках об Осваге говорили не иначе, как
приплетая его имя к имени матушки... Бюрократизм победил,
интеллигенция капитулировала... Агитация хороша, когда она дерзка и напориста...
У большевиков на бронепоездом идет агиопоезд17; у Деникина агиопоезд
турухтел, жалобно и трусливо... вслед за поездом пассажирским...
Военная бюрократия топила и потопила всякий патриотический пыл, всякое
озарение духа, которое освещало хотя бы на миг тусклые и скучные
коридоры ее бездушных канцелярий» [7, т.2, С. 50-53].
Как видим, в работе ОСВАГа задавала тон бюрократия
государственных канцелярий, бывшая истинным бичом императорской России, те
«столоначальники», которые привыкли топить в море бумаг всякое
живое дело еще при «старом порядке». «Государственные деятели, - писал
позже П.Н. Врангель, - ... не могли плодотворно работать при отсутствии
прочно и правильно налаженного административного аппарата в
условиях военно-походной жизни междоусобной войны; в работу они
неизбежно переносили все отрицательные черты нашей старой бюрократии, не
умели близко подойти к населению, вводили в живое дело неизбежный
канцеляризм, служебную волокиту, условные, потерявшие значение
формы» [27, С. 425]. Этот же принцип был перенесен и на организацию
государственной пропаганды ВСЮР. Нетрудно заметить, что наиболь-
Агитационный поезд.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
47
шей популярностью в работе ОСВАГа пользовались письменные жанры
военно-политической пропаганды, в то время как обстоятельства
Гражданской войны часто настоятельно требовали живого, устного слова. Не
казенного славословия, процветавшего на торжественных встречах
буржуазной интеллигенцией своих долгожданных героев-освободителей от
«болыиевистско-жидовского» ига, а честного и сурового слова военного
оратора, призывавшего к исполнению долга.
К сожалению, именно голос долга реже всего звучал на пространстве
белой России. С развитием и углублением вооруженного
противостояния все реже следовали добровольцы строгим правилам, установленным
при образовании бригады полковника М.Г. Дроздовского, послужившей
впоследствии кадром знаменитой и наиболее стойкой белогвардейской
дивизии: «Я поступаю добровольно в Национальный Корпус Русских
Добровольцев, имеющий целью воссоздание порядка и организацию
кадров по воссозданию Русской Армии, причем за все время пребывания в
Корпусе обязуюсь:
1. Интересы Родины ставить превыше всех других, как то: семейных,
родственных, имущественных и прочих. Поэтому защищать с оружием
в руках, не жалея жизни, Родину, жителей ее, без различия классов и
партий, и их имущество от всякого на них посягательств.
2. Не допускать разгрома и расхищения каких бы то ни было
складов.
3. Всюду стоять на страже порядка, действуя против нарушителей
всеми способами, до применения оружия включительно.
4. Быть внепартийным, не вносить и не допускать в свои ряды
никакой партийной розни, политических страстей, агитации и т. д.
5. Признавать единую волю поставленных надо мною начальников и
всецело повиноваться их приказаниям, не подвергая их обсуждению.
6. Всюду строго соблюдать правила дисциплины, подавая собою
пример окружающим.
7. Безропотно и честно исполнять все обязанности службы, как бы
они тяжелы временами ни были.
8. Не роптать, если бы случайно оказался недостаток обуви, одежды,
пищи, или она оказалась бы не вполне доброкачественной.
9. Также не роптать, если бы оказались неудобства в
расквартировании, как то: теснота, грязь, холод и прочее.
10. Не употреблять спиртных напитков и в карты не играть.

48
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
11. Без разрешения своих начальников от своей части не
отлучаться.
12. В случае неповиновения, дезертирства, восстания, агитации
против дисциплины подлежу наказанию по всей строгости законов
военного времени» [1, С. 184-185].
Нет решительно ни одного пункта, который бы не был
многократно нарушен Белой Армией в моменты ее победного марша для захвата
«сердца России - Москвы». Излишне приводить здесь хрестоматийные
примеры длины обозов конного корпуса Мамонтова, возвращавшегося
из рейда по Центральной России, и его откровенно циничную
поздравительную телеграмму с исчислением размеров захваченной добычи.
Об этой язве Белого движения достаточно честно писал его вождь. В то
же время и строгости применения законов военного времени
командованием явлено не было, что позже с запоздалым раскаянием также
признавал А.И. Деникин. «Ошибка Деникина, погубившая белое движение,
заключалась в том, - писал Д.В. Лехович, - что он упустил момент
вовремя ввести в своих войсках железную дисциплину, карающую всякий
разбой и насилие... наказания применялись как-то неумело,
спорадически. Скрытно, как бы стесняясь признаваться в том, что в рядах армии
имеются негодяи» [108, С. 523]. В этой верной оценке только одно
лишнее слово - «как-то». Мы видели, что на протяжении всей своей службы
Деникин не умел и всячески избегал применять наказания, если и не
всегда по отношению к солдатам, то по отношению к офицерам точно.
Например, в мемуарах командующего его бездействие в деле об
убийстве в Киеве трех евреев семью белыми солдатами прикрывается
опасением бунта их товарищей-сослуживцев. Однако выбранный Деникиным
государственный пафос общественной речи властно обязывал, по самой
сущности государства, как образования стоящего над любыми частными
интересами, для того, чтобы слова не расходились с делами, примерного
наказания виновных. Если он хотел, чтобы его государственность не
сопровождалась эпитетом «белая», не приобретала губительного для нее
классового оттенка, требовалось неуклонное соблюдение законности,
независимо от званий, заслуг, происхождения и места, занимаемого
относительно сторон баррикад.
Неспособность Деникина властной рукой подтвердить истинность
исповедуемых им ценностей государственного пафоса обесценила в
глазах населения и армии идеи Белого движения. В армии следствием
этого было моральное одичание и деморализация, в обществе - полнейшее

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
49
равнодушие, бессилие и шкурничество, «в толще народной» -
«безразличное отношение к вопросу - кто победит: лишь бы скорее конец» [11,
с. 149]. Это был конец Белого движения на Юге России.
1.3. Комуч, «Учредилка» и A.B. Колчак
Можно без преувеличения сказать, что Брестский мир, устранивший
самую близкую опасность для советской власти от наиболее грозного
внешнего врага, стал решающим фактором в деле сплочения сил врага
внутреннего, и образования новых, может быть, не менее опасных для
республики Советов фронтов. «Грандиозность гражданской войны в
России - не плод реакции, а последствие непризнания Брестского
договора, который расколол страну на два не только непримиримых внутренне,
но и разнородных по внешней ориентации лагеря», - к такому выводу
приходил бывший министр Омского правительства Г.К. Гинс [31, С. 45].
Возмущение «предательским» миром было наиболее сильно выражено
на востоке страны - в Поволжье, на Урале и на необъятных просторах
Сибири. Объяснений этому факту, нашедшему убедительное отражение
в военной риторике антибольшевистских сил, оперировавших в этих
регионах, может быть несколько.
Во-первых, в районах Поволжья, Урала и Сибири группировалась
значительная часть крупной буржуазии - промышленников и купечества, в
среде которых традиционно были сильны национально-патриотические
чувства и убеждения. Февральская революция «делалась» именно в
интересах этой социальной группы, и захват власти большевиками, в рядах
которых было так много «инородцев», вызвал агрессивное неприятие
Октября «лучшими людьми» российской нации.
Во-вторых, тяготы войны, благодаря удаленности от театров военных
действий, в наименьшей степени коснулись богатых хуторских хозяйств
казачьих войск: Оренбургского, Семиреченского, Уральского,
Сибирского, Забайкальского, Амурского, Уссурийского, казаки которых, в
основном, привлекались к охране пограничных территорий.
В-третьих, на восточных окраинах империи проживали
многочисленные народы, не относившиеся к титульной нации, воспринимавшие
революции, сотрясавшие европейскую часть России, как внутреннее дело
русских, в то время как борьба с внешним врагом была все-таки более
популярна и доступна пониманию масс.

50 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
И, наконец, в-четвертых, восточные регионы на первых порах
просто не успели испытать на себе всех последствий развала центральной
власти, сопряженного с ужасами стихийной демобилизации армии, с ее
известного рода «эксцессами», широким распространением
«революционного» произвола и ростом социального ожесточения.
Однако вооруженная борьба из-за одного только недовольства
властью начаться не может. Тем более, если учесть относительно низкую
плотность населения, особенно в Сибири, прогрессирующую по мере
удаления от центральных районов России. Своеобразное «сибирское
рассеяние» существенно затрудняло информационный обмен и препятствовало
сплочению и самоорганизации недовольных советской властью.
Требовался толчок внешней контрреволюционной силы, под прикрытием
которой это недовольство могло бы обрести некие организационные формы.
Таким толчком стало восстание чехословацкого корпуса,
растянувшегося своими эшелонами по всей длине Транссибирской магистрали. Это
позволило зажечь пожар контрреволюции сразу на значительной территории,
что, безусловно, способствовало подъему духа антибольшевистски
настроенных сил. Эти силы, в отличие от диктаторского принципа, изначально
заложенного в политические организации Дона и Добрармии, первоначально
базировались исключительно на демократических «февралистских»
принципах народовластия. Объяснялось это, с одной стороны, тем, что среди
преимущественно земледельческого населения Поволжья и Сибири всегда
были очень популярна программа партии эсеров18, с ее явной
направленностью на радикальное разрешение крестьянского вопроса. Целенаправленно
выдавливаемые большевиками из власти эсеры представляли собой
взрывоопасную смесь: закаленные царскими репрессиями они имели богатый
опыт подпольной, в том числе и террористической борьбы.
С другой стороны, антибольшевистские силы на Востоке
испытывали сильное давление со стороны военных контингентов и
дипломатических представительств западных государств, которые ревниво, но,
впрочем, достаточно близоруко следили за политической ориентацией своих
сателлитов. В годы Гражданской войны именно на Востоке сложилась
практика определять политическое лицо того или иного деятеля русской
контрреволюции по его «ориентации» на тех или иных союзников.
Нельзя сбрасывать со счетов и то, что «гвардия» восточной контрреволюции
- чехословаки, твердо стояли на позициях буржуазной демократии.
Партия социалистов-революционеров.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции 51
Одним из наиболее интересных эпизодов Гражданской войны на
востоке России является, наш взгляд, недолгая четырехмесячная история
Самарского Комуча19, действующие лица которой и после его падения
активно участвовали в контрреволюционной борьбе под самыми
разными знаменами и оставили значительный след в Белом движении.
Самара была взята Пензенским отрядом чехов под командой
поручика С. Чечека 8 июня 1918 года. С это дня в городе начало действовать
Самарское правительство (Комуч) в составе пяти членов бывшего
Учредительного собрания от партии эсеров: В.К. Вольского, П.Д. Климушкина,
И.М. Брушвита, И.П. Нестерова и Б.К. Фортунатова. Однако,
поскольку чехословаки не собирались заниматься восстановлением «законной»
власти в России, а преследовали собственные интересы, заключавшиеся
в организации беспрепятственной эвакуации на родину через
Владивосток, новообразованное правительство сразу же вынуждено было
предпринимать шаги по созданию собственной вооруженной силы.
В строительстве Народной армии Комуча, основу которой составила
подпольная офицерская организация подполковника H.A. Галкина,
причудливо переплетались как политические эсеровские партийные
установки, так и реальные настроения офицеров, составлявших ее костяк,
которые можно было сформулировать так: «Мы за Учредилку умирать
не будем!». Сослуживец впоследствии знаменитого В.О. Каппеля ген.
П.П. Петров вспоминал: «Члены Комитета будто не задумывались над
такими противоречиями: власть эсеровская, партийная, непримиримая
даже с кадетами, а воинская сила в большинстве из правых элементов,
враждебных эсерам» [87, С. 39].
Задумываться об этом, чтобы как-то выйти из сложного
двусмысленного положения вынуждены были сами военные, хотя бы для того,
чтобы обеспечить приток добровольцев в формирующуюся армию.
Поэтому в прокламации начальника штаба Народной армии полк. H.A.
Галкина, призывавшей население записываться в ее ряды, мы видим
интересную попытку сочетания ценностей национального и
социального пафоса.
«Граждане! Почему большевики посылают красную армию против
своих же братьев русских, а открывают фронт немецким войскам,
которые захватывают наши земли, вопреки Брестскому мирному договору,
продвигаются каждый день вперед, идут вглубь России?
Комуч - Комитет членов Учредительного собрания.

52
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Почему Ленин и Троцкий разбрасывают деньги латышам, китайцам,
немецким и австрийским пленным, - всем, кого соблазняет богатое
жалованье, лишь бы они нападали на верных, любящих свою Родину
русских людей, и на доблестных наших союзников чехословаков, не пуская
их на фронт драться против немецкого империализма, против господ-
ствования немецкого насилия над свободой народа? Потому что измена
родному народу гнездится в Петрограде и Москве, где всем управляет
немецкий посол барон Мирбах, а его приказания послушно исполняются
большевистскими заправилами, насилующими свободную волю
русского народа. Ленин в своих печатных брошюрах и в своих речах заявляет,
что у него нет Отечества, нет Родины, а Россия может погибнуть, лишь
бы торжествовал принцип большевизма, т.е. красный террор насилия
большевиков над мирным населением.
Товарищи, наступает, наконец, рассвет. Заволжье и Сибирь
объединяются, чтобы дать возможность воскреснуть великому русскому
народу, восстановить все гражданские свободы, демократическое
самоуправление земское и городское и организовать законную всенародную власть
через Учредительное собрание, созванное из представителей всех
русских партий на основе всеобщего равного и тайного голосования.
Доблестные чехословаки помогли нам освободиться от большевистского
насилия. Идут казаки к нам и им на подмогу. Но русский народ должен
сам организовать свою защиту, сам должен создать народную армию для
спасения родной земли.
Товарищи, не медлите! Вступайте в Народную армию ради Родины,
ради вашего спасения, ради великого будущего России!» [87, С. 158].
Любопытно, как воспринимали монархически настроенные
офицеры, такие как В.О. Каппель, обращение «товарищ»? Впрочем, они
знали на что шли: в комучевской армии офицерам даже не
положено было носить погон, а вместо кокарды носили почему-то ленточку
георгиевских цветов (тех же самых, что и на кокарде Императорской
армии). Вид, как писал К.В. Сахаров, у воинов Народной армии был
«полутоварищеский». Это же определение можно отнести и к
официальной риторике Комуча. Заметно, что в воззвании участие как чехов,
так и Народной армии в непопулярной в народе Гражданской войне
всячески затушевывается громкой фразой о стремлении сражаться с
немцами за национальные интересы России. Здесь, конечно, налицо
явное передергивание фактов. Однако нельзя не отметить, как
пригодился самарским контрреволюционерам факт заключения Брестского

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
53
мира: с упоминания о таком неслыханном «национал-предательстве»
начинается текст прокламации.
Затем наступает очередь официоза. Гражданские свободы и местное
самоуправление, равно как и малосущественные детали, вроде
«всеобщего, равного и тайного» представляют собой ценности уже
социального пафоса, выступая как своего рода дань лояльности политической
власти. К тому же нельзя забывать, что в подпольную организацию
Галкина входили и боевые эсеровские дружины. Надо было что-то дать
союзникам по борьбе.
Эта часть прокламации эмоционально значительно беднее первой,
где факт предательства большевиками национальных интересов подан с
активным применением средств выразительности: риторических
вопросов, повторов и градации. Заключительная часть, содержащая
обнадеживающее сообщение о грядущей помощи и особенно лозунги-призывы,
очень неплохи.
Однако одной только военно-политической риторикой трудно
двигать войска в бой. Первым из поволжских контрреволюционеров понял
это Владимир Оскарович Каппель (1883-1920). В этом молодом
35-летнем офицере била ключом та огромная, истинно солдатская энергия,
которой так не хватало белым генералам Деникину и Краснову,
приближавшимся к почтенному для военных пятидесятилетнему возрасту. В
аттестации поручика Каппеля за 1908 г., подписанной командиром 17-го
уланского Новомиргородского полка, встречаются такие строчки: «...
Имеет большую способность вселять в людях
дух энергии и охоту к службе» [87, С. 223].
Движения небольшого каппелевского
отряда всегда были исполнены величайшей
энергии. Первый успешный бой по захвату
Сызрани был проведен им уже 11 июня 1918
г., всего через три дня после образования
армии Комуча.
22 июля, после совершения за 4
перехода 140-верстного марша, каппелевски-
ми войсками был взят Симбирск (родина
Ильича). Приказ № 20 по войскам
Народной армии так комментировал это событие:
«Эта победа одержана, этот суворовский
марш совершен благодаря внутренней
Y/,
Рис. 3. В.О. Каппель

54
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
спайке частей, дисциплине, вере в себя, вере в своего начальника,
вере в правое дело...» [там же, С. 54].
Суворовские качества подполковника Каппеля ярко проявились в
боях по захвату Казани, которая была взята дерзким речным десантом
чехословаков и народоармейцев 7 августа 1918 года. «Отдельные белые
роты, состоявшие сплошь из офицеров, - писал позднее Л.Д. Троцкий
об этом периоде борьбы, - совершали чудеса» [174, т.2, С. 125].
От Казани, где был захвачен золотой запас России20, хорошо
послуживший впоследствии борьбе адмирала Колчака, было всего 300 верст
до Москвы, и В.О. Каппель категорически требовал броска на столицу.
Однако силы Народной армии были все же несоизмеримы с силами
начинавшей формироваться Красной армии. Народная армия в силу
нехватки резервов должна была перейти к обороне, что было вдвойне
губительно при таком неравенстве сил. С этого времени стрелковая бригада
Каппеля вынуждена была играть роль «пожарной команды»
Поволжского фронта.
Ожесточенные бои 14-17 августа под Симбирском с 1-й красной
армией М.Н. Тухачевского закончились отражением большевиков от
города. По этому случаю В.О. Каппелем был издан приказ.21
«Пятидневные упорные бои на нашем фронте с численно
превосходящими нас советскими войсками закончились полным поражением
противника. Не выдержав молодецкого удара доблестных войск фронта,
разбитый противник бежал, бросая на пути раненых, пулеметы, обозы,
грабя мирных жителей, угоняя их скот. Полное сознание Вами святого
долга - умереть или победить за правое дело - дало блестящую победу
и возможность продолжать создание боевой мощи Народной армии для
спасения Родины.
Вы, участники этих боев, вписали новую светлую страницу в историю
освобождения нашей измученной Родины от германо-большевистского
ига!.. Поздравляю с победой доблестные войска Народной армии
Симбирского фронта и геройские части наших братьев чехословаков,
самоотверженно и мужественно борющихся с нами для достижения общей
цели. Горжусь, что стою во главе войск, каждый шаг которых ведет к
новому торжеству правого дела!» [87, С. 62].
20 Полезно вспомнить, что золотой запас, захваченный каппелевцами в Казани, был
строго учтен вплоть до отдельных золотых монет, просыпавшихся из разбитых ящиков, вывезен
Самару и в далее - в Омск.
21 №5 по войскам Симбирского фронта от 19 августа 1918 г.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
55
Официальный комучевский социальный пафос словно бы испарился
из текста приказа. Весь он выдержан в бодром и энергичном героико-
патриотическом тоне. Характерное для героического пафоса взывание
к доблести и воинской чести вкупе с трехкратным упоминанием о
победе вселяет в слушателей уверенность в собственных силах. Тем более,
что противник очерчен уничижительно: как сборище деморализованных
трусов и мародеров. И, наконец, из уст белого военачальника
прозвучало великое слово «долг», которого, напомним, так не хватало в речах
старших генералов Добровольческой армии.
Но для того, чтобы взывать к исполнению долга надо и самому
безукоризненно исполнять его; в противном случае это святое слово будет
только, «яко кимвал звенящий», вызывать глухое раздражение
слушателей. Это слово не может звучать из штабного вагона или Ставки,
расположенной в глубоком безопасном тылу, оно должно исходить от
командира, делящего со своими солдатами все тяготы боя и походной
жизни: укрывающегося под одной шинелью на отдыхе и находящегося
рядом под огнем в стрелковой цепи. Именно таким командиром, глубоко
понимающим не только психологию солдата, но, что важнее,
психологию солдата гражданской войны, был В.О. Каппель.
«Когда серые шинели толпились у костра, - писали о Каппеле
газеты, - кто мог сказать, что вот этот человек, мешающий палкой в
котелке, полководец, а этот, лежащий на траве с папиросой во рту, его солдат.
Его знали только его солдаты. В нем каждый солдат прежде всего видел
такого же солдата. Полководец и солдат, стирающие рядом свои
рубашки в Волге, спаяны крепче, чем медью» [87, С. 46].
Вот чего более всего не хватало белым генералам и, по нашему
мнению, было тем средством, которое смогло бы переломить могучую
красную стихию социального пафоса гражданского противостояния. Раз
поиски решения какой быть России - белой или красной - переместились
на поля сражений, белые лидеры обязаны были понять, что в бою
люди меньше всего думают о политической платформе, на которой стоит
их командир. Командира в бою окружает ореол почти нечеловеческой
силы и могущества; того в чьей власти находится жизнь человека, люди
склонны обожествлять, наделять качествами, которыми сам человек
может быть и не обладает, но непременно хочет видеть в лице ведущего его
на подвиг или смерть. В этом инстинктивно создаваемом солдатом
и сознательно культивируемом умными военачальниками
превосходстве образа командира заключается для простого солдата

56 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
надежда не только на победу, но главным образом и на
сохранение собственной жизни. И это чувство почти мистического
превосходства не пропадает сразу после окончания боя, оно сопровождает
начальника, проявляясь в особом, некритическом восприятии массой его
дел и поступков, порождает связь, простирающуюся порой до полного
забвения подчиненными себя и собственных интересов, заглушающую
в них даже инстинкт самосохранения.
Такими качествами обладали в Белой армии очень немногие
военачальники. «В Корнилове, - писал, например, Р. Гуль, - было что-то
«героическое». Это чувствовали все и потому шли за ним слепо, с
восторгом, в огонь и в воду» [42, С. 37]. Было это и у В.О. Каппеля. И это
«героическое» ярко проявлялось в его военной риторике.
Все же под Симбирском войскам Народной армии пришлось
почувствовать крепнущую мощь Красной армии. В тяжелые времена,
наступавшие для государственности Комуча, как никогда было важным слово
фронтовых командиров. После неудавшейся операции по захвату Сви-
яжска 27-28 августа 1918 г., ставшей поворотным пунктом всей борьбы
на Восточном фронте, Каппелем был отдан приказ по войскам сводного
Самарского отряда.
«Доблестные бойцы! Последние бои на правом берегу Волги
протекали при неимоверно трудных условиях и заставили вас напрячь все свои
силы. Кровью своей поливая подступы к Казани, вы наносили советским
наемникам удар за ударом и заставили их оттянуть от Казани
значительную часть лучших войск и тем облегчили положение ее защитников...
При дружной поддержке подходящих новых подкреплений противник
должен быть опрокинут, и побежит перед вами, как он побежал в
Сызрани, Ставрополе22, Симбирске и под Казанью.
Возвращающаяся к новой, свободной и независимой жизни
ВЕЛИКАЯ РОССИЯ не забудет подвигов ее лучших сынов, здесь, на полях
битв своею кровью создающих основу ее будущего величия.
Обращаюсь отдельно к вам, добровольцы Народной армии; вы первые
сознательно, из одного чувства долга пошедшие на великое дело
освобождения Родины, составляете основу и душу Народной армии. Вокруг
вас должны собраться в ее ряды призываемые новобранцы. В них вы
должны влить свойственный вам дух отваги, воинской дисциплины и
патриотизма...
Имеется в виду г. Ставрополь-Волжский, ныне Тольятти.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
57
Солдаты, напрягите все свои силы. Союзные войска уже идут нам на
помощь. С поддержкой их и уже давно сражающихся с нами наших
братьев чехов - спасение Родины в наших руках. В эти великие часы имена
ваши навеки вписываются в страницы русской истории» [87, С. 141].
Нетрудно заметить, что приказы Каппеля, выполненные в жанре
классической вдохновляющей речи, издавались им после окончания
боев или в промежутке между ними и адресовались войскам,
находящимся на отдыхе и формировании. Таким образом, военная риторика
Владимира Оскаровича выполняла по форме преимущественно
функцию оценки трудов армии (см. «Военная риторика Нового времени»).
Это было вполне оправдано особенностями момента с его мгновенными,
порой неожиданными перебросками войск с одного участка фронта на
другой при возникновении критической ситуации.
Как диктуют законы этого жанра военной риторики, приказы
выдержаны в высоком, патетическом стиле, изобилуют яркими,
запоминающимися выражениями, живописующими труды и подвиги войск. На похвалы
здесь скупиться ни в коем случае нельзя. Благородному, жертвенному
подвигу своих солдат антитезой выступает подлое наемничество красных,
унижающее их цели войны. Напоминание о прошлых победах призвано
было хоть немного сгладить остроту восприятия последней неудачи.
Собственно говоря, о неудаче под Свияжском в приказе не было
упомянуто ни словом. Только пассаж о близкой помощи союзников, также
воспроизводящий законы жанра, выдает всю тяжесть реального
положения, в котором оказались войска Народной армии. Действительное
содержание приказа, в сущности, посвящено мобилизации войск на
грядущие подвиги и победы. Это позволяет отнести приказы В.О. Каппеля
к лучшим образцам военной риторики, посвященным поддержанию духа
войск после понесенного ими поражения.
Риторически разработанные приказы издавались командованием
Народной армии и перед началом боев. Силой и искренностью дышит,
например, приказ-воззвание начальника обороны Казанского участка
полк. Степанова, выпущенный им 7 сентября 1918 г. перед началом
решительной борьбы за город.
«ВОЙСКА НАРОДНОЙ АРМИИ! Горя желанием скорее снять с
России большевицкое ярмо, я на свой страх с малыми силами взял Казань,
ибо я верю в великий русский народ, и вера эта во мне не умрет! Пусть
враг напирает отовсюду, но мы Казань на расправу не отдадим. Прочь
малодушие и трусость!

58 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Если вы согнетесь, то под ударами большевицких палачей,
прольется кровь невинных казанцев. Этой крови нам не смыть тогда во всю
жизнь! Я требую, чтобы вы вступили в новую Великую Россию героями-
освободителями. Сомкните же ряды и строго следите за подлым врагом.
Трудные дни скоро кончатся! По воде и по рельсам спешит к нам помощь.
Крепитесь! На нас смотрит с надеждой вся Россия. Умрем или
победим!»23
Приказ также проникнут героическим пафосом. Замечательно ярко
подчеркнута ответственность армии за судьбу защищаемого ей
гражданского населения, мотив, часто встречавшийся в военной риторике
белых. Не все в приказе удачно, особенно требование (!) проявить
героизм и последовательность слов в заключительном призыве. Начинать
надо было все-таки с «победим», даже если принимать во внимание
действительно критическую для Народной армии обстановку,
сложившуюся в тот момент на фронте. Однако несомненным достоинством приказа
можно считать то, что в тексте заявлено личное отношение автора к
делу, реализующее очень важную функцию раскрытия образа военного
руководителя (см. «Военная риторика Нового времени»).
В тяжелые для Самарского правительства и Народной армии дни
августа-сентября 1918 г. профессиональными агитаторами-эсерами
предпринимались и попытки разложения противостоящих красных
войск. В типичной для пропагандистских материалов такого рода манере
эсеры пытались бить врага его же оружием.
«Войска советской власти! Вы обмануты вашей беззаконной,
разбойничьей властью, вашими комиссарами, которые повели вас против
народа, против Учредительного собрания. Они говорил вам, что
против советской власти сражается буржуазия - белая гвардия. Они лгут!
Против советской власти встал весь народ. Вас комиссары заставляют
сражаться против Народной армии, против призванных в ее ряды ваших
братьев и крестьян, против Учредительного собрания, против наших
братьев чехословаков, борющихся с германским империализмом.
Все социалистические партии, все крестьяне и рабочие, весь народ,
кроме большевиков и левых эсеров, стоят за Учредительное собрание.
Ваши комиссары продали Россию германцам, а вас заставляют
сражаться против своих же братьев... Под властью Комитета членов
Учредительного собрания находится огромная часть нашей Родины. Вместе
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-2/94.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
59
с войсками Народной армии идут все чехословацкие войска, все
Оренбургское и Уральское казачье войско. Вы сами видели, как дерутся эти
войска. Оставьте гибельное для вас сопротивление.
Поймите, что вас обманывают ваши комиссары и заставляют идти
против народа.
Истребляйте ваших комиссаров и переходите на сторону
Учредительного собрания, и вам будут прощены ваши ошибки и ваши заблуждения.
Те же из вас, которые будут продолжать действовать против нас, будут
истреблены без всякого милосердия» [87, С. 149-150].
Командующий войсками Народной армии подполковник Каппель эту
листовку подписал вместе с членами Учредительного собрания Б.К.
Фортунатовым и В.И. Лебедевым, приставленными Комучем к внушающему
некоторые опасения «старорежимными» взглядами офицерству в
качестве своеобразных комиссаров. Судя по преобладанию в прокламации
социального пафоса, составлялась она именно эсеровскими
чрезвычайными уполномоченными.
Риторическая разработка текста листовки проведена, впрочем,
довольно-таки бездарно. Прежде всего, прокламация сочетает два
вида пропагандистского воздействия: она ориентирована
одновременно и на разложение, и на устрашение противника. Оттого
аргументация речи выглядит крайне сумбурно. Не успевают авторы сердечно
убедить «братьев-красноармейцев» в том, что комиссары их
обманывают, как тон меняется, в нем начинает звучать скрытая угроза, когда
речь заходит о высоких боевых качествах войск Народной армии и
ее союзников, с тем, чтобы опять вернуться к медоточивому призыву
не сражаться против народа. К концовке речи, кажется, приложил
нетерпеливую руку неопытный в пропагандистских уловках
энергичный вояка Владимир Каппель, видимо пожелавший тут же расставить
все точки над i.
В результате получилось, как говорится, «ни то, ни се». После
тонкого яда пропаганды разложения попытки устрашить, подавить волю к
сопротивлению действуют как холодный душ, сразу напоминая, что по
другую сторону фронта стоит ярый враг, а не доброхот-человеколюбец,
радеющий за обманутых братьев.
Более талантливыми по содержанию и стилистически выдержанными
являются пропагандистские материалы, относящиеся ко времени
правления Директории (Временного всероссийского правительства), выбранной
на заседавшем в Уфе 16-23 сентября 1918 г. Государственном совещании.

60 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Широкий спектр политических антибольшевистских сил,
представленный на Совещании, имел выраженную социал-демократическую окраску.
«Мы, крестьяне возрожденной России, решили послать вам
весточку, братья крестьяне, ограбленные, скованные и задушенные
проклятыми большевиками и немцами.
Посмотрите вокруг себя и вы увидите, что вас обманывают и
продают на каждом шагу, что вы не можете ступить свободно ни шагу,
сказать слово, чтобы вас не схватили, не арестовали и не расстреляли,
а где ваша землица, которую вы так добивались вместе с нами?
Мыто имеем ее вдоволь, а теперь будет еще больше, так как земли всех
продавшихся большевикам и немцам отберут и отдадут нам и
нашим детям, сражающимся за освобождение России (выделено
нами. - авт.). Мы вздохнули, так как никто тебе не мешает свободно
работать, растить на нашей кормилице хлеб, собирать его и быть
хозяином ее. Как сработаешь, так и соберешь, едешь свободно на базар.
И продаешь хлеб, и никто тебя не остановит, не отберет и не обидит,
как это бывало при большевиках. А у вас где теперь хлеб, где скотинка,
небось, все на записи у комиссаров - все не твое и тебя кнутом гонят в
Красную армию. Все говорили, что плохо было без свободы, а вспомни
- ни хлеба у тебя не отбирали, скотины не продавали. Самого не гнали
драться, а подумай только с кем ты дерешься - да с нами же
крестьянами, а за что? За то, что мы сами сбросили большевистское иго и хотим
помочь вам» [38, С. 154].
Эта листовка, выпущенная в октябре 1918 г. и подписанная
«крестьяне», сразу начинает речь с самого больного вопроса периода «военного
коммунизма» - провозглашения советским государством хлебной
монополии и отмены свободной продажи хлеба. Тезис об обмане крестьян
большевиками теперь аргументируется не голословным утверждением,
что за Учредительное собрание (которое при общей политической
безграмотности населения не воспринималось крестьянами как нечто, за
что стоит отдавать жизнь) стоит весь народ. Речь теперь идет о самом
насущном крестьянском праве - праве распоряжаться плодами своей
земли. Блестяще «разрешен» в листовке вопрос о праве на землю,
который оказался бессильным удовлетворительно разрешить Комуч, хоть и
признавший формально право крестьян на передел помещичьей
земельной собственности, но не нашедший силы последовательно отстаивать
это право перед офицерами-землевладельцами, сражавшимися в рядах
Народной армии.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
61
Земля должна принадлежать тем, кто за нее сражается - вот что
утверждают авторы листовки. Нетрудно заметить, что такая постановка
вопроса снимала остроту классового подхода в вопросе землевладения.
Тем более что «белые» сражались формально против приспешников
внешнего врага, в красные выступали в роли коллаборационистов, в
отношении которых исторические прецеденты были весьма суровы. Еще
со времен Московской Руси, как известно, существовала практика от-
писания поместий «воров» и изменников на великого государя (см. ст.
5 гл. II Соборного Уложения 1649 г.: «...а поместья и вотчины и животы
изменничьи взяти на государя»). Аналогичный, только безнадежно
запоздавший способ решения земельного вопроса был предложен в 1920 г.
ген. Врангелю, когда территория белых была ограничена пределами
одного Крымского полуострова. Но в 1918 году, когда советская власть
держалась только в Центральной России, такой подход выглядел, на наш
взгляд, вполне реалистичным.
Справедливости ради стоит все же отметить, что «златые горы»,
которые сулила листовка красноармейцам, были пропагандистским
миражом. Отмена свободной торговли хлебом на территории Комуча
произошла еще 1 августа 1918 г. на состоявшемся в Самаре областном
продовольственном съезде. Причина - демократическая власть, так же
как и большевистская, не могла накормить город, несмотря на хороший
урожай зерновых. В.В. Кондрашин отмечает, что попытка
правительства Комуча регулировать процесс закупки хлеба привела
фактически к восстановлению продразверстки. В результате на состоявшемся
15-23 сентября Самарском губернском крестьянском съезде в
поддержку Комуча голосовало сначала менее половины из 229 делегатов. После
выступлений лидера партии эсеров В.М. Чернова, чешского
представителя доктора Влассака и французского консула Жанно и
переголосования набралось 129 «за», 33 «против» при 67 воздержавшихся по вопросу
о поддержке политики Комуча, которая была так необходима в связи с
обострением положения на фронтах [95, С. 123].
Тему обмана крестьян-красноармейцев продолжало и обращение,
подписанное Всероссийским национальным союзом24 (?), выпущенное в
ноябре 1918 года.
«...Вам обещали не только землю и волю, но прямо молочные реки в
кисельных берегах, если вы уничтожите «буржуя».
24 Правильнее: Всероссийским национальным центром. Всероссийский национальный
союз прекратил свою деятельность в 1917 г.

62 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Ну-ка! Какие у вас молочные реки в кисельных берегах? Не только
молока и киселя, хлеба насущного нет у вас в Советской республике.
Семьи ваши не знают, чем жить и питаться. А у нас «буржуя» не
обижают и у всего народа хлеба довольно, пропитание дешево и всяк спокоен
за завтрашний день.
Вас научили сражаться будто бы за Революцию, которая вам дала
землю, и за землю, которую мы хотим у вас отнять. Но вас опять
обманули. Разве вам принадлежит теперь земля? Есть у вас на нее права и
документы? Уж если хлеб у крестьянина отбирают силой реквизиционные
отряды, то почем вы знаете, что завтра не придут отбирать силой землю?
Ведь у вас нет порядка, не может быть и земельного порядка. У нас же
все верные сыны Отечества, все проливающие кровь за свою Родину, а
не за Революцию, получат землю в собственность, на вечность, по
закону для себя и детей своих» [38, С. 155-156].
Нельзя не восхититься простой, ясной и безупречной логикой этого
образца пропаганды социал-демократического правительства. Тремя
риторическими вопросами пропагандист, прямо следуя методу
Сократа, приводит слушателя к необходимости разделить свою точку
зрения. Простейшее доказательство «по аналогии», очевидно,
производило действие разорвавшейся пропагандистской бомбы. Самое
удивительное что то, о чем предупреждали крестьян эсеры, на самом деле
впоследствии и произошло. В государстве, в «законодательном»
порядке (да простится нам такая тавтологичность) поправшем нормы права,
действительно не могло быть никакой уверенности в завтрашнем дне.
Насильственная коллективизация была лишь одним проявлением
отсутствия «порядка».
И опять в прокламации повторялась излюбленная эсерами идея о
распределении земли в воздаяние за подвиги на поле брани. Вернемся
к тексту октябрьской листовки. «Земляки! - вещали далее «идеологи»
Директории, - Вот вам наш сказ, все едино - большевикам крышка, они
продались немцам и продали всю Русь-матушку, все ее церкви
закрыты, службы в них нет и не слышно звона колокольного, не можете вы в
церкви святой отдохнуть и помолить Господа за вашу тяжкую судьбину.
Вся мануфактура увезена к немцам, ваше богатство распродано, города
и фабрики, куда вы шли на заработок в голодные года, - разграблены. У
кого все это - да у комиссаров, у них полны карманы денег за проданные
товары, а товары в Германии. Вы думаете, что вы стали богаче, чем мы,
что вам за хлеб платят много, жалованье вашим детям в Красной армии

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
63
большое, а хлеба-то много ли у вас в закутках? Ведь небось с мешками
ездите в даль далекую. Эх, горе горемычное...
Бросайте, крестьяне, ваши дела, берите дубины в руки и идите
освобождать ваших детей в Красной армии и вместе идите к нам. Наше
правительство вас возьмет и простит, знамо дело по глупости вашей и
непониманию. Продали вас и натравили против нас. У нас англичане,
французы пришли нам помогать и вместе отвоюем родину, защитим
свои семьи, скарб, хлебушек.
Э, да вам всего не втолкуешь, сами увидите, как мы здесь живем. Мы
все вам сказали, поверите нам, крестьянам, будет вам хорошо, нет - все
едино, плакать будет каждый из вас. Наша армия полосой пройдет и
истребит всех большевиков, пощады не будет никому. Немец кончит
войну, все пойдут против вас, а потому сбрасывайте скорее большевиков
и очищайте путь нашим войскам и дорожку в Москву Всероссийскому
правительству» [38, С. 155].
Любопытный пассаж про колокольный звон позволяет нам
предположить автора текста. В воспоминаниях Г.К. Гинса мелькает эпизод о том,
что красноармейцы, заслышав колокольный звон, первым делом
открывали стрельбу по куполам храмов. Это на первый взгляд
малозначительная деталь. Однако вот что любопытно: мемуары Гинса по своеобразной
отстраненности от эмоционального восприятия изображаемых событий
несут явный отпечаток эпического повествования. Та же отстраненность
свойственна и тексту прокламации, где противник предстает скорее
достойным жалости, нежели ненависти. Это очень редкое качество для
пропагандистских материалов; в большинстве случаев нет-нет, да и прорвется
«скрежетом зубовным» истинное отношение пропагандиста к
противнику, подобно тому, как это произошло в августовской листовке Комуча
(см. выше). Эпический характер повествования особенно ярко
проявляется в употреблении инверсий {звон колокольный, церковь святая),
которыми насыщена часть текста, повествующая о бедствиях народных.
Лексически прокламация представляет собой талантливейшую
стилизацию под народную речь с ее обилием уменьшительных именований
{кормилица, землица, хлебушек, скотинка, дорожка),
фразеологизмов {молочные реки в кисельных берегах), разговорно-просторечных
выражений {крышка, знамо дело, втолковать, судьбина, хлеб
насущный, горе-горемычное, даль-далекая), междометий {небось, ну-ка, э).
В том, что мы имеем дело именно со стилизацией, убеждают
соседствующие рядом с указанными языковыми средствами элементы книжной

64
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
лексики {иго, сыны Отечества, возрожденная Россия), входящие в
лексикон только образованного человека.
Замечательно тонко, приемом непрямой коммуникации с
употреблением фигуры умолчания (э, да вам всего не втолкуешь...) подведен
итог аргументации речи. Так же тонко, под сурдинку, осуществлена и
угроза истребления... большевиков, с которыми автор листовки явно не
стремится отождествить крестьян-красноармейцев, но... «пощады не
будет никому». Намек достаточно прозрачный, но не оскорбляющий явной
угрозой и не звучащий диссонансом прежнему задушевному тону
прокламации.
Даже формально политически неблагоприятное для социал-
демократической пропаганды событие - выход Германии из войны
- было истолковано в интересах пропаганды, как могущее послужить
высвобождению сил союзников для помощи антибольшевистской
коалиции.
Между тем, неизбежное, ощущавшееся с октября 1918 г. всеми,
поражение Германии в Первой мировой войне отозвалось в России
полной перекройкой политической карты контрреволюционного движения.
Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить две даты: 11 ноября
между силами Антанты и Германией было заключено перемирие, а уже
18 ноября в Омске произошел военный переворот, приведший к власти
адм. A.B. Колчака. Причем дело, как представляется, не исчерпывалось
слабостью социал-демократического правительства. Нельзя однозначно
согласиться с Г.К. Гинсом, считавшим, что «Директория с первых же
дней не владела событиями» [31, С. 249]. Все же под знаменем
российской социал-демократии борьба с большевиками с переменным
успехом шла целых пять месяцев. Вряд ли стоит также пытаться объяснить
произошедшее рецидивом застарелой борьбой партии конституционных
демократов с эсерами, как полагает H.A. Кузнецов [101, С. 24]. Реальной
властью, опиравшейся на солдатские штыки, кадеты не обладали.
Наоборот, «...фронт просто удивился в первые дни перевороту. Даже ярые
противники эсеров говорили: «Нашли время!» [87, С. 69].
Одна из главных причин своеобразного «сменовеховства» русской
контрреволюции видится нам прежде всего в утрате силы лозунга
борьбы с большевизмом как явлением германского коллаборационизма,
в связи с окончанием Первой мировой войны. До тех пор пока не
прекратились боевые действия на союзническо-германском фронте,
российские социал-демократы, с Февраля последовательно выступавшие

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
65
с национально-патриотических позиций в вопросе продолжения
«империалистической» войны, были востребованы в деле организации
контрреволюционных сил. Поражение Германии делало неактуальным
самый главный лозунг, под которым шло сплочение контрреволюционеров
самых разных цветов политической палитры, - непризнание позорного
Брестского мира. В новых условиях требовалось сплотить
чрезвычайно разнородные силы, противостоящие большевизму на востоке страны
под общим злободневным политическим лозунгом. Этим лозунгом
стало, ставящееся Г.К. Гинсом главной заслугой Колчаку объединение сил
контрреволюции под единым «трехцветным стягом», стремление
придать борьбе национальный характер.
Другой причиной, на наш взгляд, стало стремление союзников,
руководствовавшихся, надо полагать, историческими параллелями времен
Великой французской революции иметь во главе контрреволюционных
сил некую сильную личность, которая бы сыграла роль «могильщика
революции» по подобию Наполеона Бонапарта. Об этом говорит
свидетельство полк. Пишона - агента французского генерального штаба в России
в годы Гражданской войны, - приведенное Ф.Г. Поповым: «Почти во всех
странах Европы существуют государственные деятели высшей
квалификации, стоящие над партиями и пользующиеся уважением всех
политических группировок... С самого начала революции мы ждали появления
такого человека, не раз даже пророчили его появление в лице того или
иного деятеля, однако такого человека не оказалось ни среди
политических деятелей, ни среди военных» [137, С. 31]. Это признание, сделанное
задним числом, очень важно, поскольку объясняет мгновенное
«подавление» союзниками антиколчаковской фронды, проявившейся в лагере
восточной контрреволюции сразу после военного переворота.
Впрочем, союзники в этом вопросе не были одиноки. Еще на
состоявшемся 13-20 июля 1918 г. в Омске Сибирском торгово-промышленном
съезде было заявлено о возникшей в «государственно-ответственных»
слоях общества «глубокой тоске по твердому и властному
государственному управлению»... которая привела их к мысли о
«необходимости диктатуры как временного управления, не связанного
никакими тормозами общественного контроля» (выделено нами. - авт.) и
потому «единственно способного к установлению прочного порядка в
стране» [там же, С. 180].
Всероссийский торгово-промышленный съезд (съезд
промышленников Поволжья, Урала и Сибири), проходивший вУфе буквально на-

66
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
кануне заседания Государственного совещания 7-9 сентября устами
его председателя князя A.A. Крапоткина провозгласил: «Для того,
чтобы сохранить Россию нужна сильная власть с каменным сердцем
и твердым разумом (выделено нами. - авт.)... Должна быть единая
власть - военная» [137, С. 182].
В-третьих, государственные деятели российской контрреволюции,
очевидно, не могли не сделать определенных выводов из фактического
краха попытки формирования массовой Народной армии Комуча. Все
наблюдатели того времени отмечали крайнюю политическую
индифферентность массы крестьянского населения Поволжья. Даже лозунг борьбы за
непризнание Брестского мира встречал понимание только в среде
образованных классов. Например, в отчетах о ходе мобилизации
уполномоченных Комуча читаем: «Еманкаевская волость. Мобилизация почти не
прошла. Большое неудовольствие вызывает то, что теперь нельзя
стало свободно говорить, в деревне развивается шпионаж, доносы и
аресты по доносам. Троцкая волость. Мобилизация не прошла. Крестьяне
не хотят вести партийную войну. ... «Как смотрят наши крестьяне на
Брестский мир с немцами?» Докладчик. — У нас о нем не знают (!).
Мы знаем только то, что у нас производятся беспощадные аресты,
арестуют за одно слово (выделено нами. - авт.)». [131, С. 240].
Заметно, что даже социал-демократическая власть вынуждена была прибегать
к репрессиям, чтобы пополнять ряды своих сторонников. Заметно также
и как высоко расценивалась населением свобода слова.
Комментируя итоги мобилизации в Народную армию, В.В. Кондра-
шин пишет: «Это надо констатировать откровенно: ненавидя
большевиков, оно вместе с тем еще больше ненавидело гражданскую войну и в
этой войне участвовало без всякого энтузиазма... Деревня не хотела
больше гражданской войны и жаждала покоя (выделено нами. -
авт.)» [95, С. 124]. Однако «усталость», сказавшаяся в 1918 г. в наборе
всего 2 000 крестьянских добровольцев в Народную армию, не помешала
выставить губерниям Поволжья 454 300 чел. в Красную Армию летом
1919 года. Разница, следовательно, только в размахе государственного
террора.
Опыт Самарского Комуча доказывает, на наш взгляд, не
«политическую недееспособность, закономерность краха «демократической
альтернативы» [95, С. 125], а только относительную мягкость
политики демократического правительства Комуча, связанного партийной
установкой борьбы «за народное счастье, не позволявшей окончательно

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
67
развязать руки для достижения своих целей. Факты крестьянского
недовольства мобилизацией можно объяснить по-троцкистски: отсутствием
«государственного инстинкта» у крестьянской массы, слишком
разобщенной и привязанной к своим сиюминутным интересам, традиционным
отсутствием политической перспективы у их вожаков.
И все же провозглашение «конституционной диктатуры» адм. A.B.
Колчака принесло, пожалуй, больше вреда, чем пользы. Во-первых,
низложение демократического правительства Директории сразу же
лишило антибольшевистский лагерь активной поддержки со стороны
чехов, твердо стоявших на социал-демократических позициях. Как нам
кажется, последующая «измена» чехов, выдавших красным Верховного
правителя, во многом была обусловлена не шкурничеством, а именно
неприятием переворота 18 ноября, который в их глазах, нарушая
слабые начала законности во взбаламученной социальными потрясениями
России, «противоречил идеалам свободы и народоправства» [87, С. 256].
Недаром в мемуарах ген. М. Жанен писал о том, что «чехи чувствовали
глубокое отвращение и омерзение к диктатору и режиму,
установленному им в Сибири [92, С. 143].
Чехи были самыми стойкими и «реальными» союзниками
«белогвардейцев» на Восточном фронте. Даже после падения Казани, 18 сентября
1918 г. они красноречиво убеждали своих русских братьев до конца
бороться с большевизмом.
«Граждане. Братья русские... Не забывайте, что несут вам на штыках
своих подходящие советско-германские войска. Горе русским рабочим
и горе русским крестьянам. Горе русской независимости, над чем пусть
задумаются те, кто в последнее время приняли германскую ориентацию.
Такая перемена взглядов означает совершенное падение духа,
недостойное великого русского народа...
Мы далеко не встретили той поддержки и того понимания, на которое
мы вправе были рассчитывать, когда решили протянуть русскому народу
бескорыстно свою братскую руку. Неужели мы должны сомневаться -
желает ли русский народ действительно у себя порядка, народовластия,
свободы и союза с остальными демократическими и культурными
народами, или он является отделом Берлинского правительства, с которым
он заключил позорный союз...
Мы с вами, братья, мы свою судьбу связали с вашей, мы честно с
открытыми картами выступили на защиту Учредительного
Собрания и действовали до сих пор и будем впредь действовать только

68
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
в согласии с вашими избранниками (выделено нами. - авт.)...
Помогайте нам в великом деле возрождения вашей великой Родины, которая
на время тяжко заболела. Это святая обязанность всех вас, граждане,
считающих себя честными и свою Родину любящими людьми. Мы свою
горячую любовь и преданность русскому народу на деле показали, пусть
наш солдат увидит такую же любовь и преданность у самих же сынов
измученного русского народа... Союзники, которые нам уже несут
подкрепления, пусть найдут нас сплоченными. Казань, Симбирск это
последние усилия врага, который уже близок к падению, уж недалек час,
когда на европейском горизонте появятся тучи счастливого мира
(курсив наш. - авт.).
Больше мужества, граждане, больше спокойствия, братья, больше
преданности и любви к родине» [131, С. 234-236].
За исключением смешной оговорки, вызванной недостаточным
знанием русской фразеологии, прокламация производит впечатление
искренности и силы заявленных в ней чувств. Идеи славянского братства
были очень сильны в чехах, видевших в России залог существования
чешской государственности, это, кстати, проявляется в наиболее
распространенной в прокламации форме обращения к русским людям. Г.К.
Гинс видит причины нарастания, начиная с ноября 1918 г., чешской
пассивности в исчезновении германской угрозы, но в равной степени эти
причины могут крыться и в разочаровании чешских солдат, в массе
своей происходивших из рабочих, в политических принципах их русских
союзников. Тем более, как видно из текста прокламации, чехам уже в
течение лета пришлось убедиться в недостаточной поддержке народом
их жертвенной борьбы с большевиками.
Во-вторых, и это, на наш взгляд, послужило одним из основных
причин падения диктаторского режима в «Колчаковии», ликвидация пусть и
ограниченного, пусть и урезанного и сомнительно легитимного
принципа «народоправства» привела к возникновению опаснейшего
внутреннего фронта подпольной борьбы, которую не замедлили начать опытные в
конспирации эсеры.
Итак, истосковавшаяся по хозяйской руке российская буржуазия
призвала диктатора. Однако беда антибольшевистских сил, и самого
«диктатора поневоле», ясно сознававшего и постоянно
подчеркивавшего тяжесть уготованного ему «крестного пути» была в том, что сам факт
перехода к военной диктатуре был актом отчаяния. Тонкий и ироничный
наблюдатель барон А.П. Будберг оставил достаточно нелицеприятную

Глава 1. Военная риторика контрреволюции 69
зарисовку нравов общества, выразителем идей которого выступал A.B.
Колчак. «В громком названии под родиной, - отмечал Будберг, говоря
о мировоззрении «власть имущих» в белом лагере, - надо понимать
потерянные и угрожаемые капиталы, предприятия и привилегии;
Учредительное собрание пристегнуто для демократичности и в качестве
фигового листа: большинство этих господ желает его как черт ладана» [43, С.
175]. Национальными и даже просто гражданскими чувствами, как
видно в среде элиты антибольшевистской коалиции и не пахло. Опереться
на эту публику диктатор, очевидно, не мог. Оставалось рассчитывать на
ту незыблемую основу любой власти, которая менее всего склонна
«рассуждать» и наиболее способна действовать. Мы имеем в виду армию.
Прежде всего армию надо было вывести из политики, оторвать ее от
эсеров, под лозунгами которых она до этого воевала. Поэтому через три
дня после переворота появился приказ Верховного Правителя № 44 от 21
ноября 1918 г.: «Я требую, чтобы с начавшейся тяжелой боевой и
созидательной работой на фронте и в тылу офицеры и солдаты изъяли из своей
среды всякую политику и взаимную партийную борьбу, подрывающую
устои русского государства и разлагающего нашу молодую армию...»25.
Просто объявить, что армия не должна заниматься политикой
недостаточно. Особенно в обстановке гражданской войны, которая и ведется-
то во имя решения исключительно политических целей. Приказ
адмирала в армии, как мы увидим далее, был понят своеобразно: как отказ от
какого бы то ни было политического воспитания солдат и офицеров.
Рассчитывать на политическую нейтральность армии можно, только
если армия в избытке обеспечена всеми видами довольствия и
«жизненный уровень» ее офицеров и солдат стоит значительно выше, нежели
таковой показатель остального населения. История римских гражданских
войн, по крайней мере, убеждает нас именно в этом. Это, кстати, забегая
вперед, хорошо понимали большевики. Но какой жизненный уровень
мог обеспечить своим войскам Верховный Правитель России, если в
своем первом «манифесте» от 23 ноября 1918 г. он открыто признавал
нерешенность даже элементарных проблем снабжения армии.
«Офицеры и солдаты русской армии. В настоящий день решаются
судьбы мира и с ними судьба нашей родины.
Великая война закончилась великой победой, но мы не
участники на мировом торжестве; второй год мы, отказавшиеся от борьбы с
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-3/16.

70
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
историческим нашим врагом, немецкими бандами, ведем внутреннюю
борьбу с немецким большевизмом, обратившим великое государство
наше в разоренную, залитую кровью и покрытую развалинами
страну. И вот теперь или, может быть, никогда решается вопрос о бытии
независимой, свободной России или окончательной ее гибели.
Государство создает, развивает свою мощь и погибает вместе с
армией; без армии нет независимости, нет
свободы, нет самого государства... От вас,
офицеры и солдаты, зависит теперь судьба нашей
родины. Я знаю тяжесть жизни и работы:
наша армия плохо одета, плохо обута,
с трудом прокармливается, ограничена
в оружии и средствах борьбы (выделено
нами. - авт.). Но Родина повелительно
требует от вас всех великих жертв, великих
страданий и, кто откажется от них теперь,
тот не сын родине.
В час колебаний государственной
власти и угрозы новой анархии, я на свою
совесть принял страшную тяжесть верховной
власти... Я призываю вас сплотиться около
меня, как первого офицера и солдата,
сковать свои ряды воинской дисциплиной, отбросить мелкие личные счеты,
интриги и вражду, уже приведшие нас однажды к гибели, и выполнить
честно свой долг перед родиной, с оружием в руках смыть тяжкий позор,
...очистить ее от предателей и врагов и создать в ней условия для мирной
и покойной жизни...
Да поможет нам Господь Бог Всемогущий, которого многие из нас в
годы великих испытаний забыли, выполнить свои обязательства и долг
перед родиной и принести труд наш к ее возрождению, счастью и
свободе» [131, С. 299-300].
«Манифест» еще клеймит большевиков наймитами германизма; эта
беспроигрышная карта никогда не переставала разыгрываться
контрреволюционными кругами. Однако заметно, что центр тяжести в
правительственной пропаганде постепенно смещался в сторону ценностей
государственно-патриотического пафоса; сами понятия «страна»,
«родина», «власть», «государство» многократно встречаются в тексте. Нет
никаких упоминаний о политических оттенках государства, за которое
Рис. 4. A.B. Колчак

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
71
призывают бороться армию. Однако заключительный призыв говорит
сам за себя. Упоминание имени Божия, да еще с явным упреком народу
в богоотступничестве, воскрешает в памяти традиционные для
монархической России подходы в военной риторике, когда авторитет религии
призван был освящать государственные деяния власти. Политические
пристрастия адмирала после такого заявления становились вполне
очевидными.
Надо сказать, что адм. Колчак очень верно оценил значение армии
в государственном организме. И все бы шло хорошо, если бы Колчак,
как истинный представитель генерации военных деятелей времен
императорской России, не переоценил значения чисто военного фактора в
гражданской войне в ущерб фактору политическому.
Возрастание важности политической пропаганды в армиях
гражданской войны обуславливалась пропорционально возраставшими
трудностями в воинском воспитании солдат и офицеров. Трудности эти были
объективно связаны, с одной стороны, с общей усталостью населения от
войны, а с другой - со «случайным» принципом комплектования
соединений и частей, когда под знамена сводились и бросались в бой люди, не
успевавшие основательно «перевариться» в котле совместной
служебной деятельности.
Твердости политике адмирала, которой по мысли его «электората»
так не хватало демократическим лидерам Самарского Комуча и
Директории, было не занимать. Грозные приказы и не менее грозные расправы
не только с большевистскими агитаторами, но и с недавними
союзниками «учредиловцами»-эсерами впечатляют. Однако политической
«платформе» Колчака явно не хватало гибкости и умения ответить, как
сейчас принято говорить, на вызовы времени. Аграрное законодательство
Колчака еще предоставляло право крестьянам, засеявшим поля в 1918
г., собрать урожай, но от рассмотрения земельного вопроса фактически
уклонялось. Расплывчатое обещание передать земли из нетрудового
использования трудовому населению на деле, судя по всему, вполне могло
обернуться требованием выкупа земли крестьянами.
Произошло, в сущности, обратное тому, что погубило другого белого
государственника - ген. Деникина. Верховный главнокомандующий в
лице адм. Колчака поглотил, по выражению Гинса, Верховного
Правителя. Внимание, оказываемое властью фронту, переросло в засилье
военщины в делах гражданского самоуправления и пагубно сказалось на
состоянии духа гражданского общества, который, в силу хронического

72 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
недостатка в Сибири интеллигенции, как носительницы национальных
идеалов, и так был не слишком высок. Уже к апрелю 1919 г. усилилось
недовольство населения политикой адмирала. Безрассудная
деятельность многочисленных военных держиморд, выступавших в вопросах
внутренней политики с грацией слона в посудной лавке, привела к
нивелировке значения духа общества, составлявшего тыл армии, и
уничтожению слабых ростков общественной самодеятельности. Г.К. Гинс с
горечью писал: «Жертвы приносятся легко только тогда, когда есть
воодушевлениеу а так как самодеятельность населения была в
значительной степени подавлена, то и воодушевление иссякло» [31, С. 354].
К сожалению, государственность «Колчаковии» была подвержена
тем же порокам, что и государственность Юга России. Относительная
стабильность тыла, обеспечиваемая военной властью в период успеха на
фронтах, мгновенно ознаменовывалась торжеством застоя, бюрократии,
мечтавшей «о подготовке учреждений всероссийских», и казенщины в
общественной жизни. Пагубное воздействие это оказывало и на армию,
поскольку в гражданской войне фронт и тыл связываются особенно
крепкими узами. Любопытную зарисовку состояния общественной речи
в этот период мы находим в дневнике начальника штаба дивизии кол-
чаковской армии капитана Колесникова, захваченного и
зарубленного красным разъездом после челябинской катастрофы: «Литература и
пресса убоги и совершенно не соответствуют ни духу солдата, ни его
пониманию, ни его укладу жизни. Сразу видно, что пишет барин. Нет
умения заинтересовать, поднять дух, развеселить и непреложно доказать.
Во главе прессы стоят люди, не только абсолютно невоенные и далекие
от солдат, но даже просто безграмотные в военной психологии, истории,
не знакомые с душой солдата и его укладом жизни» [97, С. 132-133].
Подобно деникинскому ОСВАГу его колчаковские пропагандистские
собратья «осведомительные» организации под совершенно уже дикими
названиями Осведверх26 (прил. 1.1), Осведфронт27 (прил. 1.2), Осве-
дарм28 (прил. 1.3), Осведстепь29 (прил. 1.4), Осведказак30 (прил. 1.5)
были безнадежно забюрократизированы и превращены в кладбище идей
Осведомительная организация при Ставке Верховного главнокомандующего.
Осведомительные организации при штабах фронтов.
Осведомительные организации при штабах армий.
Осведомительная организация по связи с «инородцами»-киргизами.
Осведомительная организация по связи с казачьими войсками.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
73
и живой мысли. Штаты их были безобразно раздуты. Ген. П.П. Петров
вспоминал, например, о размерах Осведарма Сибирской армии, что «к
концу лета (1919 г. - авт.) один поезд уже не вмещал всего Осведа -
столько там было людей» [25, С. 43]. Такое положение дел было
особенно нетерпимо именно в Сибири с ее огромными расстояниями, где
своевременно и талантливо поданная правительственная информация могла
оказать решающее воздействие на состояние умов.
В результате, нехватку «воодушевления» с лихвой возмещали
испытанным всеми сторонами в Гражданской войне средством -
репрессиями. Только на фронте встречались еще
действительно яркие личности, подобные В.О.
Каппелю и А.Н. Пепеляеву. Последнему -
молодому 27-летнему генералу Анатолию
Николаевичу Пепеляеву - обязана была Сибирская
армия, пожалуй, самым значительным своим
успехом - взятию Перми морозным днем 24
декабря 1918 года. Во многом успех
возглавляемых им войск основывался на том же
«героическом», что жило в его душе, на той же
суворовской простоте, близости к войскам и
способности разделять с ними труды и
лишения, что роднило Пепеляева со старшим
товарищем по борьбе Каппелем. Г.К. Гинс пишет Рис.5. А.Н. Пепеляев
о Пепеляеве в восторженных тонах: «Каждый
день генерал объезжал все свои полки, разговаривал, пел песни с
солдатами (выделено нами. - авт.), и они его обожали» [31, С. 327].
Очень характерным образцом военной риторики этого белого
военачальника является его приказ-обращение к мобилизованным «старым
солдатам старой русской армии» № 114 от 22 марта 1919 г. по
возглавляемому им 1-му Среднесибирскому армейскому корпусу.
«К вам, старые солдаты старой Русской армии, обращаю я свое
братское слово. Вы вновь призваны к оружию для защиты нашей измученной
кровавыми распрями Родины, и я уверен, что оружие в ваших руках не
дрогнет при встрече с изменниками и врагами народа - большевиками,
как не дрожало оно в ваших стальных руках, когда вы дрались с
германцами и австрийцами...
Наша могучая славная Русская армия разрушилась не от снарядов
и пуль вражеских, ее разрушили коварные речи изменников, и наши

74
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
храбрые честные солдаты, удивлявшие весь мир своим героизмом,
бросая оружие и орудия, разбежавшись по домам. Враг нагло
торжествовал. Россия, великая Святая Русь, лежала под его ногами, в крови,
угнетенная, бессильная...
Но в далекой Сибири нашлись люди, которые не смогли пережить
позора Родины. Эти храбрецы восстали и, свергнув власть изменников,
пошли освобождать весь народ. К незначительным отрядам храбрецов
офицеров и боевых солдат стали присоединяться многие граждане.
Образовалась добровольческая армия, которая вместе с чехословаками
освободила всю Сибирь...
Нас было мало, но Сибирская армия взяла верх, победила не числом,
а своею храбростью, готовностью каждого офицера и солдата умереть,
но освободить Россию и сделать ее Великой и свободной. Везде народ,
освобожденный нами, благодарил Бога и молился за своих избавителей
- народ брался за оружие и шел с сибиряками отстаивать свои семьи,
свое достояние, веру, честь, свободу, славу России. Сибирская армия
росла, крепла и ломила все преграды на своем пути...
Теперь призваны все старые солдаты Славной Сибири. Часть из вас
пришла в наш доблестный 1-й Среднесибирский корпус. Я верю, что вы
покроете новой славой ваши храбрые полки. Внесете в полки наши еще
больше доблести, мощи и беззаветной храбрости, которой весь Мир
удивлял Сибирский Стрелок. Я глубоко верю - с вашей помощью мы
сломим скоро врага и дадим измученной Родине нашей мир, покой и
порядок, и русский народ сделается Свободным, Сильным и Великим
народом. Так с Богом же, братья, за веру, за честь, за славу и счастье
Великой России будем бороться до конца» [38, С. 247-248].
Перед нами прекрасный образец командирской вдохновляющей речи,
проникнутый высоким героическим духом. Обилие чисто «военных»
эпитетов «славный», «доблестный», «стальной», особенно последний,
излюбленный обеими враждующими сторонами, как белыми, так и
красными, есть непременный признак употребления героического пафоса в
военной риторике.
Примечательно как бережно и талантливо подошел оратор к
освещению «тонкого» вопроса о разложении и позорной стихийной
мобилизации в конце Великой войны императорской армии, родство со
славными победными традициями которой он стремился внедрить в сознание
слушателей. Здесь очень пригодился использованный впоследствии
германским фельдмаршалом П. фон Гинденбургом тезис о «предательском

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
75
ударе ножом в спину» армии, позволявший сохранить воинскую честь
солдатам и офицерам. Приказ представляет собой один сплошной
панегирик доблести Сибирской армии.
Обращает внимание то же учащение употребления в речи
концептов религиозной тематики, что и в «манифесте» Верховного правителя.
О святой Руси не вспоминали в Белом движении очень долго.
Создается впечатление, что официальная военная риторика колчаковцев всеми
силами старалась возродить в умах солдат ощущение незыблемости
«старого порядка», который был только досадным образом поколеблен
пресловутыми «изменниками», но не низвергнут бесповоротно.
Вольно или невольно, но сам Александр Васильевич Колчак воспроизводил
манеру государственного правления, принятую императором Николаем
Александровичем. Его явное благоволение к военным, частые выезды на
фронты, предпочтение походной обстановки кропотливой
государственной работе по организации тыла воюющей армии - все это было словно
списано с покойного государя. Причем списано, к сожалению, с теми же
ошибками.
Еще в 1924 г. Ф. Михайлов точно подметил лексические и
синтаксические особенности колчаковских документов: «... полное сходство
Колчака с самодержцем... укрепляется. По его «повелению» министры
слушают дела. Он чертит на журналах совета министров «согласен»,
наподобие бывших царей. Во всех документах слова «верховный
правитель» начинают писаться сплошь прописными буквами, как писались
при самодержавии слова «государь император». Он дает «рескрипт»,..
под которым точь-в-точь, как какой-нибудь Александр или Николай
Романов подписывает: «дан 23 ноября 1919 г.». В телеграмме от
17 декабря 1919 г. он говорит о своих «прерогативах верховной
власти». В полученной 19 декабря 1919 г. телеграмме сообщается, что
«на доложенной копии собственной верховного правителя рукою
начертано «утверждаю» [92, С. 151-152]. Эти особенности находят
отражение и в военной риторике адмирала, усиливаясь к концу его
недолгого правления.
Одним из главных недостатков адмирала Колчака как «сухопутного
моряка» было его полное непонимание психологии солдата и неумение
говорить с ним. Офицеры флота, составлявшие касту из каст в
императорской России, даже в лучшие времена были совершенно оторваны от
нужд матросского кубрика, «были лицами, наблюдающими или даже,
правильней, интересующимися, как идет работа и жизнь корабля». За

76
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
организацию повседневной служебной деятельности, непосредственно
связанную с общением с командой, на Императорском флоте
традиционно отвечал класс кондукторов, вызывавший, кстати, самую
ожесточенную ненависть матросов, поскольку «в смысле обыденной жизни матроса
являлся первым его душителем» [99, С. 86]. Здесь и надо искать
объяснение часто возникавшей за время правления Колчака парадоксальной
ситуации, описанной его современниками: «Адмирал рвется к народу, к
солдатам, а когда видит их, не знает, что им сказать» [31, С. 523].
Дневник ген. А.П. Будберга рисует такую картину встречи
адмирала с войсками на фронте: «При посещении ижевцев31впервые видел
адмирала перед войсками; впечатления большого начальника он
произвести не может; говорить с солдатами он не умеет, стесняется, голос
глухой, неотчетливый, фразы слишком ученые, интеллигентные, плохо
понятные даже для современного офицерства. Говорил он на тему, что
он такой же солдат, как и все остальные, и что лично для себя он
ничего не ищет, а старается выполнить свой долг перед Россией. Он роздал
много наград, произвел десятки офицеров и солдат в следующие и
офицерские чины. Привез целый транспорт разных подарков, но сильного
впечатления не произвел. Он не создан для таких парадных встреч;
вместе с тем я уверен, что если бы он объехал стоянки частей, посидел
бы с солдатами, запросто пообедал, удовлетворил бы несложные
вопросы и просьбы. То впечатление бы осталось глубокое и полезное»
[43, С. 307]. Начальник штаба ижевцев А.Г. Ефимов вообще заметил,
что адмирал «старался объяснить цель борьбы с большевиками, хотел
что-то сказать о положении рабочих, но смешался и смутился» [25, С.
472]. Сердобольные солдаты, видя такой конфуз Верховного
Правителя «постарались выручить адмирала»: «Не надо говорить», «Мы вам
верим»» - слышались голоса из строя. Неизвестно что в этом случае
хуже для горе-оратора: молчание массы или такие вот утешительные
реплики.
Копировать манеру великого Наполеона награждать
отличившихся прямо на поле недавней битвы можно только тогда,
когда войска уже находятся под обаянием личности победоносного
полководца. В противном случае это эпигонство обращается в жалкий
фарс и заигрывание.
Дивизия, сформированная из восставших рабочих Ижевского завода, наиболее стойкое
соединение белых.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
77
Будберг прав: «заезжему» полководцу на худой конец лучше играть
роль «значительного лица», поражать воображение солдата блеском
орденов и погон и пышностью свиты, давая почувствовать цену
снисхождения небожителя до массы. Адмиралу полезно было бы помнить
рекомендацию М.В. Ломоносова из его «Краткого руководства к
красноречию» (1810 г.): «...дородство и осанковатый вид приличны, если слово
перед народом говорить должно...» [111, С. 3]. Простой сюртук
Наполеона всегда представал в окружении феерических мундиров его маршалов
и генералов. Но если уж «идти в народ», то надо делать это так, чтобы
народ не встречал задушевные излияния начальника, замерев в строю,
а мог бы и перекинуться с ним хотя бы парой слов. Вот тут можно и
угостить папиросой, и самому «покурить с рабочими». Для создания
атмосферы близости к солдату абсолютно необходим диалог с
ним, поскольку без диалога нет равноправия в общении. И здесь
примером может служить хотя бы знаменитый «итальянский суп» A.B.
Суворова.
В речевой манере Верховного Правителя мы видим типичный
пример нарушения основного закона риторики: всякий род ораторской речи
есть единство пафоса, этоса и логоса. Неумение адмирала реализовать
свои ораторские намерения с элементарным учетом условий речевой
ситуации производило на колчаковских солдат странное впечатление, что
приезжал-де «какой-то аглицкий адмирал Кильчак (!), должно быть из
новых орателей (!), и раздавал папиросы».
Как говорит пословица: «Гром не грянет - мужик не
перекрестится». Креститься сибирские государственные мужи начали примерно с
конца мая 1919 г., когда положение на фронте явственно покачнулось.
Пришлось вспомнить о том, что в свое время строго запрещал приказ
адмирала за № 44. Недостаток боевой силы принялись старательно
компенсировать политической пропагандой. При этом быстро
«обнаружилось» слабое место всех без исключения пропагандистских материалов
белых, в какой бы части России не велись ими боевые действия:
недостаток позитивных ценностей, во имя которых велась борьба. «Трудно было
внедрить в сознание массы задачи белой власти, так как сама власть
не всегда одинаково о них говорила», - признавал ген. П.П. Петров,
описывая ситуацию, сложившуюся еще зимой 1919 года [25, С. 22].
Активность красных агитаторов, проникавших в расположение войск, не
всегда могла быть исправлена усилиями командования, необученного
элементарным навыкам ведения контрпропаганды. Исправлению тако-

78
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
го нетерпимого положения дел служил приказ Верховного Правителя
№ 170, вышедший только безнадежно поздно - 26 июля 1919 года.
«Ко мне поступают сведения, что во многих частях до
настоящего времени остаются неизвестными цели и задачи, во имя
которых я веду и буду вести с большевиками войну (выделено
нами. - авт.) до полной победы. Отношу это явление прежде всего на
крайне неудовлетворительную постановку дела осведомления частей
на фронте.
ПОВЕЛЕВАЮ объявить во всех частях настоящий приказ с
возложением ответственности начальников за невыполнения этого
положения.
Мы ведем борьбу за Русское Национальное дело — дело
восстановления нашей Родины, как свободного, единого и
независимого государства.
Мы ведем борьбу за право самого народа, путем свободных
выборов и голосования в Учредительном Национальном
Собрании, определить свою судьбу в устройстве государственной
власти и в удовлетворении потребностей земледельцев в земле и
рабочих условиями и обстановкой труда.
Чуждые религиозной нетерпимости - мы ведем борьбу за то,
чтобы никто не смел посягать на наши древние и чтимые народом
святыни и нашу веру.
Наша Родина стоит перед потерей государственной и
национальной самостоятельности и разделом. Большевики, обещавшие народу
мир, хлеб и свободу, дали ему братоубийственную войну, голод и
гнет неограниченной власти кучки людей, лишенных Родины, веры
и чести.
Мы ведем борьбу за то, чтобы их уничтожить. Только победа может
дать родине мир и спокойствие - и с ними Национальное
Учредительное Собрание, ибо нельзя жертвующим за возрождение отечества своею
жизнью и кровью отказать в участии в нем, а принять участие в
строительстве государственном они смогут только тогда, когда позорное
пятно большевизма будет стерто с лица Русской Земли.
Если это не удастся, то не только народные чаяния не получат
осуществления, но наступит роковой час, когда нашей судьбой станут
распоряжаться другие. Построить государство, решить земельный и
рабочий вопрос может только сам свободный, победивший большевизм
русский народ, и за его право определить самому свою судьбу мы ведем

Глава 1. Военная риторика контрреволюции 79
и будем вести до победы настоящую борьбу. Будьте же тверды и
непреклонны в боевой работе за свое право и существование»32.
Приказ этот очень важен и интересен. Нетрудно заметить, что все
позитивное содержание борьбы адмирала Колчака и его войск
укладывалось в трехчленную формулу «За Отечество, Народ и Веру!» (в том
порядке, в каком они приведены в тексте приказа). Можно сказать, что
руководствуясь именно этим лозунгом, хоть и не всегда заявленным так
ясно, велась борьба под белыми знаменами на всей территории России.
Такая перелицовка монархического «За Веру, Царя и Отечество!» точно
отражает существо происходивших, начиная с Февральской революции,
мировоззренческих сдвигов в российском общественном сознании.
К сожалению, приказ явно опоздал. Старорежимно-высокомерное
пренебрежение политической пропагандой, демонстрируемое
верховной властью в ноябре 1918 г., попытки опираться на вооруженную силу,
практически не прикладывая усилий к делу ее воспитания, привело
летом 1919 г. к развалу армии и деморализации тыла.
Все вместе взятое: и бездарно поставленная военно-политическая
пропаганда, и неумение адмирала говорить с армией и народом печально
сказались на судьбе «Колчаковии», когда военное счастье стало
окончательно изменять ее армии. Перед лицом красных войск, стучавшихся в
ворота «столицы Сибири», Верховный правитель в конце июля 1919 г.
разразился паническим приказом, который, для пущей убедительности
распорядился печатать в омских газетах на протяжении недели (!).
«Солдаты и крестьяне! Всех вас зову я на общее дело. Солдаты
должны рассеять те банды богоотступников, которые защищают гибельное
для русских самодержавие народных комиссаров. Крестьяне должны
мешать продвижению большевиков и помогать нашей армии, идущей
спасать наш умирающий народ. Все вы должны свергнуть власть
Советов, давших народу голод, войну, нищету и позор.
Спешите! Уничтожив самодержавие большевиков-комиссаров, вы,
крестьяне и солдаты, тотчас же начнете выборы в Учредительное
Собрание. Я вам обещал это перед лицом России и целого света. Порядок
выборов в Учредительное Собрание уже выработан, но война, которую
ведут комиссары с армиями, спасающими родину, мешает всем нам
избрать хозяина Русской земли, навсегда наладить нашу жизнь так, как
решит сам народ.
32
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-3/68.

80
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Поднимайтесь же все крестьяне, которых вели на защиту родины к
победе Пожарский, Суворов и Кутузов, горожане, рабочие и купцы,
которых в смутное время поднял Минин. Я зову вас во имя России, во имя
русского народа.
Вперед, на народных комиссаров! К Учредительному Собранию!
К спасению России, к ее величию, богатству, счастью, славе! Все
подымайтесь! Все вперед!» [97, С. 134-135].
Вся солидная значимость ценностей государственно-патриотического
пафоса, так велеречиво пропагандируемая в ноябрьском 1918 г.
«манифесте», исчезла, как будто никогда и не звучала в общественной речи
колчаковского «национального» государства, объединившего под
трехцветным флагом территорию Белой России.
В ход пошли эсеровские лозунги, высокомерно отвергаемые в
период успехов. Даже «скомпрометировавшее себя» Учредительное
собрание, которое адмирал на самом деле не только не обещал восстановить,
но даже чурался самого его имени, планируя обзавестись, очевидно,
по образцу союзной Франции Национальным Собранием. Призывы
бороться против самодержавия «большевиков-комиссаров» также
оперируют перефразированным эсеровским термином «комиссародержа-
вие». Кстати то, как старательно адмирал открещивался от «волка»
самодержавия, невольно наводит на мысль о высовывающихся, как их
не прячь, ушах.
Читая приказ, понимаешь, почему М.К. Дитерихс полагал, что у
адмирала к тому времени развился прогрессивный паралич. Бедный
диктатор, хватаясь за соломинку агитации, и не заметил, наверное,
что в своем приказе-прокламации он фактически копировал стиль
своего злейшего врага... тов. Троцкого. Правда, Троцкий не обещал
«перед лицом России и всего света», но ручался «перед лицом всей
Красной армии» (приказ предреввоенсовета и наркомвоенмора №18,
июнь 1918 г.). Цепочка лозунгов-призывов, венчающих основной
текст, также повторяла широко распространенное композиционное
строение листовок РСДРП/ВКП(б), использовавшееся еще с
дореволюционных времен. А что касается энергичного «Все подымайтесь!
Все вперед!» то это практически калька с призыва Троцкого «Все как
один - вперед!» (приказ №100, май 1919 г.). Да и таскание за поездом
Верховного Правителя нескольких вагонов с подарками для солдат
также наводит на мысль о заимствовании пропагандистского стиля у
красного вождя.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
81
И все: солдаты, крестьяне - всегда были у Колчака должны, должны,
должны... И ни слова о том, что же должна будет дать им Великая,
Сильная, Свободная Родина, кроме якобы долгожданного и чаемого всем
народом «хозяина» земли Русской.
Переход к социальному пафосу в военной риторике «Колчаковии»
ясно свидетельствовал об агонии белого государства на Востоке России.
Падение Колчака стало символом окончательного уничтожения идеи
восстановления «старого порядка» на территории бывшей Российской
империи. Теперь даже самые отъявленные враги советской власти
вынуждены были принимать во внимание необратимость произошедших в
российском обществе перемен.
1.4. «Черный барон» П.Н. Врангель
«Главк! Почему между всех наиболее нас отличают
Местом почетным, и мясом, и полной на пиршествах чашей
В крае ликийском и как на бессмертных богов на нас смотрят?
Мы и участком обширным владеем по берегу Ксанфа
Лучшей земли, - и с садом, и с пашней, родящей пшеницу.
Нужно поэтому нам и в передних рядах находиться,
Твердо стоять и без страха кидаться в кипящую битву,
Чтобы об нас крепкобронные так говорили ликийцы:
«Нет, не без славы страною ликийскою нашею правят
Наши цари! Хоть едят они жирное мясо овечье,
Сладкие вина отборные пьют, но за то же и доблесть
Их велика: в передних ликийских рядах они бьются!»
[Илиада, 12,310-321].
Эти достойные слова героя гомеровского эпоса ликийского царя Сар-
педона приходят на ум, когда приходится слышать чрезвычайно
умножившиеся в последнее время мнения, в том числе и в околонаучной
литературе, о том, что русская революция была сделана нерусскими
руками, на нерусские деньги и преследовала нерусские интересы. Не
входя в подробное изучение этого вопроса, хотелось бы отметить, что никто
не мешал если не русскому народу, то хотя бы русскому дворянству как

82 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
элите правящего класса сплотиться вокруг своей русской
национальной власти и отстоять ее своим «телом и кровию», как того и требовала
от них военная присяга. Вместо этого мы видим в рядах предводителей
Белой гвардии людей преимущественно незнатных; только род
Колчаков получил потомственное дворянство, но и то с 1843 г., все остальные
вожди, о которых речь шла выше, не имели и этого.
Их подчиненные были из того же теста. Как показал P.M. Абинякин,
цвет добровольческого офицерства, «первопоходники» почти все
состояли в небольших чинах; «первые добровольцы буквально поголовно
представляли обер-офицерство, то есть не кадровое, а военного времени»
[1, С. 89]. Да и потом, с ростом успехов Добрармии, кадровое и
гвардейское офицерство предпочитало заполнять канцелярии
многочисленных тыловых «присутствий», предоставляя честь умирать за «Единую и
Неделимую» мальчишкам юнкерам, гимназистам, кадетам, студентам и
прапорщикам фронтового производства.
Поэтому когда речь заходит о представителе древнейшего
остзейского дворянского рода, известного с XIII в., давшего миру более 30
генералов, 7 адмиралов и 7 фельдмаршалов, мы видим, каких результатов
могло бы достигнуть Белое дело, если бы вся блестящая потомственная
российская аристократия сохранила рыцарский дух и незыблемые
понятия о чести. О высоких личных качествах барона Петра Николаевича
Врангеля (1878-1928), в полной мере соответствовавших идеалу
аристократа, с восхищением писали все оставшиеся в живых участники
Белого движения. Быть может, именно благодаря его руководству этот
эпитет, применительно к русской контрреволюции, только в период
с апреля по ноябрь 1920 г. можно было употреблять, не заключая его
предварительно в кавычки.
Э.Н. Гиацинтов оставил уничтожающую характеристику всех вождей
белых, но только не Врангеля: «Корнилов был в полном смысле красный.
Он в своих речах уже во время революции неоднократно подчеркивал
свое пролетарское происхождение. Он же, надев громадный красный
бант, арестовал Императрицу и детей. Этого нельзя забыть. Нужно
отдать ему должное: он любил Россию и жертвовал для нее всем. Включая
свою жизнь. Но абсолютно не был монархистом, так как и его
последователь генерал Деникин. Генерал Деникин был яркий представитель
нашей либеральной розовой интеллигенции...
Другое дело Врангель!.. Это был весьма одаренный офицер и
общественный деятель. В глубине души он был, несомненно, монархистом,

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
83
но по соображениям, с моей точки зрения ошибочным, он открыто себя
монархистом не признавал... Но нужно отдать ему должное:
талантливый был военачальник, безусловно храбрый. Он принял
Добровольческую армию, когда уже все Белое дело было проиграно его
предшественниками» [30, С. 319].
От этих своих предшественников П.Н. Врангель отличался весьма
выгодно. Во-первых, он получил прекрасное «гражданское»
образование в Горном институте, который успешно окончил в 1901 году.
Благодаря этому, а также приличному состоянию отца, военную службу
Врангель выбирал не по необходимости, надеясь, подобно
Деникину, что «выйду в офицеры - будет и мундир шикарный, появятся не
только коньки, но и верховая лошадь, а «сердельки» буду есть каждый
день...»33, а по благородному зову сердца. Первый офицерский чин,
полученный в престижнейшем л.-гв. Конном полку, не соблазнял
молодого барона перспективой «тянуть лямку» военной службы мирного
времени. Однако с началом Русско-японской войны Врангель решительно
предпочел скромную должность хорунжего в непритязательном 2-м
Вернеудинском полку Забайкальского казачьего войска блестящей
деловой и статской карьере под крылом отца, крупного финансового
чиновника и общественного деятеля.
Таким образом, на войну Врангеля позвали его военное призвание и
голос чести дворянина, а не надежда на чины и награды. Конечно, ему не
были чуждо желание «законных отличий», как говорил один из
персонажей Р.Л. Стивенсона, но эти отличия были для Врангеля только
знаками благородного славолюбия, которое должно являться неотъемлемой
чертой характера истинного военного, а не ступеньками карьерной
лестницы. Недостаток на первых порах военного образования у молодого
офицера с лихвой возмещался его воинским духом. И это можно считать
правилом: никакая муштровка в казарме военного учебного заведения,
никакое «знание службы», хоть бы и с самых основ солдатского труда не
могут заменить в офицере благородного призвания, которое выражается
ныне почти забытым понятием «военная косточка». Как показывает
личный служебный опыт автора этих строк из современных лейтенантов-
«двухгодичников», оставшихся в «кадрах» после окончания положенного
срока, выходили, как правило, самые профессионально подготовленные,
ответственные и надежные офицеры.
33
Фраза из воспоминаний А.И. Деникина «Путь русского офицера».

84 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Во-вторых, и на Русско-японской, и в начале Первой мировой войне
П.Н. Врангель воевал в небольших чинах неизменно на строевой службе.
Итогом дальневосточного «приключения» барона Врангеля стало тяжелое
ранение. А в Великую войну ротмистр Врангель, сражаясь в Восточной
Пруссии (против «трудных» немцев, а не против «удобных» австрийцев,
приносивших полководческую славу русским генералам Юго-Западного
фронта Алексееву, Корнилову и Деникину), первым из офицеров русской
армии в эту войну был награжден орденом св. Георгия 4-й степени.
Обстоятельства, сопровождавшие подвиг бравого ротмистра были
настолько громкими, что они нашли отголоски даже в романе А.Н. Толстого
«Хождение по мукам». Только брал П.Н. Врангель в конном строю своего
3-го эскадрона л.-гв. Конного полка 6 августа 1914 г. в бою под местечком
Каушен не пулеметы, а германскую двухорудийную тяжелую батарею.
Впоследствии этот подвиг вызвал немало толкований злопыхателей
Врангеля, людей, в общем, достаточно далеких от военной службы.
В ответ на не вполне неуместный комментарий Б.В. Соколова, автора
в целом очень интересной книги о П.Н. Врангеле, что «тактический успех
под Каушеном раздули», можно было привести пример высокой оценки
Наполеоном героической атаки польских улан под Сомо-Сьеррой в 1808
году. Тогда, напомним, эскадрон польской кавалерии также в конном
строю провел абсолютно самоубийственную атаку на четыре батареи
испанской артиллерии, потеряв только убитыми почти 40% своего
состава, но удостоившись причисления к Гвардии и лестной оценки самого
императора-солдата: «Вы самая храбрая кавалерия».
Для нас Каушенский бой интересен прежде всего тем, что он рисует
Врангеля талантливым, решительным и храбрым строевым
кавалерийским начальником. По свидетельству генерал-лейтенанта В.П. Агапее-
ва, «Врангель, прошедший школу жизни в коннице, был весь из
стремительного порыва, который диктовался ему не только его недюжинным
умом, но и всеми его чувствами» [165, С. 87]. Не случайно,
состоявшееся 13 января 1917 г. его производство в генерал-майоры, было самым
«быстрым»34 в русской армии XX века.
В-третьих, Февральскую революцию Врангель решительно не
принял, лишь с силу личной дисциплинированности и движимый чувством
ответственности перед родиной в тяжелых условиях военного времени
оставаясь в рядах «революционной» армии. Скорое продвижение по
34
Врангель был произведен в генералы на тринадцатый год службы.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
85
службе «февралистов-разночинцев» не коснулось П.Н. Врангеля: выше
командира конного корпуса он, как и его тезка П.Н. Краснов, не
поднялся. К аристократам и гвардейцам Временное Правительство относилось
с одинаковой настороженностью. В корниловском движении Врангель
участвовал и даже пытался создать в Петрограде собственную
офицерскую организацию, однако духу корниловской авантюры был чужд,
видимо, не желая окончательно связывать себя с движением откровенно
антимонархическим. Не исключено, что аристократу и гвардейцу просто
претило таскать каштаны из огня для людей «низкого» происхождения.
В-четвертых, и это тоже немаловажно, П.Н. Врангель к началу
Гражданской войны был еще достаточно молодым и энергичным человеком:
ему исполнилось всего 40 лет.
В Белое движение Врангель пришел относительно поздно -
только после окончания Второго Кубанского похода 25 августа 1918 года.
Вряд ли стоит строго судить барона за такое промедление. Находясь
на Украине по делам, связанным с управлением имениями, Врангель
успел достаточно близко познакомиться с «опереткой» своего бывшего
командира по л.-гв. Конному полку гетмана П.П. Скоропадского. Не
было никакой гарантии, что Добровольческое движение,
зарождавшееся на Дону, не окажется такой же бессильной и непродуманной
«опереткой», только затеянной не родовитым дворянином, к которому
Врангель не мог не испытывать хотя бы чувства сословной
солидарности, а людьми, которых не без оснований можно было считать
ответственными за крушение многовекового государственного устройства
России. Призывы и прокламации ген. М.В. Алексеева, возглавившего
в феврале 1917 г. «заговор генералов», закончившийся отречением
императора, не могли на первых порах не вызывать законного скепсиса.
Это, конечно, предположение, но оно, на наш взгляд, больше
соответствует характеру П.Н. Врангеля, чем соображение о расчетливом
выжидании по типу «чья возьмет», предложенное Б.В. Соколовым.
В Добровольческой армии, испытывавшей острый дефицит
хороших кавалерийских начальников, Врангелю сразу же предложили
должность начальника 1-й конной дивизии. В этой должности
прошло становление Врангеля как военачальника Гражданской войны.
Не все, как показывают мемуары Ф.И. Елисеева, у него в этот период
шло гладко, но на войне гладко бывает только на бумаге реляций и
наградных листов. Самое главное, что Врангель очень быстро делал
правильные выводы, учитывая особенности подчиненного ему воинского

86
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
контингента, состоявшего в массе своей из кубанских казаков -
отличных кавалеристов, природных воинов, закаленных пограничной
службой по соседству с вечно неспокойным Кавказом. Именно с этого
времени аристократ Врангель начал носить черкеску, и вместе с ней
начал складываться знаменитый образ «черного барона», которого, по
воспоминаниям очевидцев, вполне можно было принять за кавказского
джигита.
Даже этот внешне
малозначительный эпизод с «переодеванием»
свидетельствует о лабильности
психики Врангеля, выражавшейся в
очень важном умении применяться
к обстоятельствам. Гибкость
Врангеля, в отличие от карьеристской
беспринципности Краснова и упрямого
конформизма Деникина и Колчака
впоследствии выразилась как в ряде
прогрессивных политических
решений, так и в новаторских подходах в
ведении войны, благодаря
комплексному применению разнородных сил:
танков, авиации, кавалерии и пехоты, во многом предвосхитивших
тактику Второй мировой.
Возьмем на себя смелость утверждать, что этот ход способствовал
привлечению на сторону белых традиционно воинственного населения
Дагестана, Осетии, Чечни и Кабарды, для которого очень мало
значило положение русского начальника в официальной «табели о рангах»,
но которое безошибочно угадывало, насколько он был богат воинским
духом. А то, что национальная горская одежда придавала Врангелю вид
чрезвычайно воинственный - безусловно.
С воинами и говорить надо было военным языком. Стиль врангелев-
ской военной риторики периода борьбы за Северный Кавказ очень
хорошо передает приказ войскам Кавказской Добровольческой армии №
2, изданный 10 января 1919 г. генерал-лейтенантом П.Н. Врангелем по
случаю вступления в должность командующего.
«Славные войска Кавказской Добровольческой армии!
Волею Главнокомандующего генерала Деникина я с сегодняшнего
дня поставлен во главе вас.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
87
Горжусь командовать вами, храбрецы. Полгода кровавых битв я
провел среди вас, почти все вы сражались под моим начальством, - и с нами
всюду была победа.
Орлы 1-й конной дивизии, где только мы не били врага. Под
станицами Петропавловской, Михайловской, Курганной, Чамлыкской, Уруп-
ской и Бесскорбной, под Армавиром и Ставрополем, - вы неизменно
громили противника, захватывая пленных, орудия, пулеметы.
Доблестные соратники 1-го конного корпуса, ваше победоносное
«ура» гремело под Михайловской, Дубовкой, Тугулуком, Константинов-
ской, Благодарным, под Спицевкой и Винодельным, под Медведовским,
Елизаветинским, Святым Крестом и Георгиевском, - тысячи пленных,
десятки орудий и пулеметов, огромные обозы попали в наши руки.
Славные войска 10-го армейского, 1-го конного корпусов, 3-й
Кубанской дивизии и пластуны 3-й бригады, рядом с доблестными
войсками генерала Ляхова вы в последних боях разбили наголову врага, -
35 орудий, 53 пулемета, броневики, аэропланы, огромные обозы и
тысячи пленных стали вашей добычей.
Доблестью кубанских орлов освобождена родная Кубань; враг,
пытавшийся укрыться в богатой Ставропольской губернии,
настигнут, разбит и бежал в голодную Астраханскую степь. Очередь за
Тереком; уже поднимаются на защиту родных станиц славные терцы
и каждый день стекаются в наши ряды. Услыхав клич кубанских и
терских орлов, уже встают храбрые кабардинцы и осетины; встал как
один горный Дагестан, джигиты седлают коней, берут оружие и
спешат вместе с нами в бой...
Вперед, кавказские орлы! Расправьте могучие крылья, грудью
прикройте свои гнезда и, как трусливого шакала, гоните от родных станиц и
аулов презренного врага» [11, С. 640-641].
Перед нами, собственно говоря, классика героической военной
словесности. Так, персонифицировано, акцентируя внимания на высоких
боевых качествах каждого из слагающих войско контингентов,
обращался к своим воинам еще Александр Македонский перед сражением
при Иссе [64, С. 77]. Это также прекрасно согласуется с теорией
военной риторики: «Следует после такого благодарения похвалить всех
сообща, затем поименно особо отличившихся, и снова общую похвалу
воздать воинам, и, наконец, указать, что настоящая победа является
доказательством будущих подвигов», - читаем в византийском трактате
VI в. «Rhetorica militaris» [66, С. 187].

88
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Цель, которую преследует многоречивое перечисление мест
победных боев, количества захваченных трофеев и пленных проста: внушить
войскам непреходящую уверенность в собственных силах и старую, как
мир, веру в «звезду» своего полководца. Эту уверенность, которая
вполне может пошатнуться после тяжелых потерь, понесенных хоть бы и в
победных сражениях (вспомним, например, о Пирре!) надо умело
поддерживать. Поэтому вслед за прославлением подвигов войск в приказе
идет часть, главный тезис которой можно бы было передать лозунгом с
известного плаката времен Великой Отечественной войны: «Наши силы
неисчислимы!»
Вот то, о чем мы писали в параграфе 1.3, когда говорили о
героическом пафосе, который один только мог на равных противостоять
разрушительной стихии пафоса классовой борьбы. Заметим, что в приказе ни
словом не упомянуто о характере и целях борьбы, даже тема святости
исполнения воинского долга словно бы отходит на второй план. В
именовании противника нет абсолютно никакой идеологической окраски.
С позиций героического пафоса, в котором выдержана эта типичная
вдохновляющая речь, все выглядит очень просто: «нашим» доблестным
орлам противостоит свора трусливых шакалов, которые презренны не
потому, что стоят на каких-то там неведомых простому солдату
позициях или «платформах», но потому, что они трусы и должны служить
законной добычей храброму. И это правильно. В воспоминаниях
кубанского казачьего офицера Ф.И. Елисеева есть любопытный эпизод, когда
он, подтрунивая над своим другом, старавшимся править деникинские
воззвания так, чтобы было понятнее крестьянам, сознается: «Все мы
тогда и не интересовались, и не разбирались в политике... Наше прямое
дело было: чтобы войска не обижали жителей...» [59, С. 385].
Однако следующий по номеру приказ командующего Кавказской
Добровольческой армией № 3 от 29 января 1919 г. иллюстрирует еще не
закончившийся к тому времени поиск П.Н. Врангелем своего «голоса» в
хоре добровольческого командования.
«Славные войска Кавказской Добровольческой армии! Доблестью
вашей Северный Кавказ очищен от большевиков. Большевистская армия
разбита, остатки ее взяты в плен. В одних только последних боях вами
захвачено 8 броневых поездов, 200 орудий, 300 пулеметов, 21 тысяча
пленных и иная несметная военная добыча. Еще недавно, в октябре
месяце, большевистская армия насчитывала 100 000 штыков с огромным
числом орудий и пулеметов, - теперь от этой армии не осталось и еле-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
89
да... Полчища врагов разбились о доблесть вашу - вас было мало, у вас
подчас не хватало снарядов и патронов, но вы шли за правое дело,
спасение Родины, шли смело, зная, что «не в силе Бог, а в правде...»
Кубанские орлы, вам обязана родная Кубань за избавление от ужаса
крови, насилия и разорения. Изгнав врага из родных станиц, вы
отбросили его в безлюдные Астраханские степи, вы протянули руку помощи
родному Тереку, гибнувшему в неравной борьбе.
Славные терцы, храбрые кабардинцы, черкесы и осетины - вы долго
боролись с неравным врагом, ожидая помощи. Она пришла в лице нашей
армии, и вы как один стали в ее ряды.
Герои стрелки, доблестная пехота, славные артиллеристы - вы,
кучка верных сынов России, свершили свой крестный путь в палящий зной,
ненастье и стужу, на равнинах Кубани, в Ставропольских степях, в
горах Ингушетии и Чечни... От Черного до Каспийского моря прошла наша
армия, победоносно гоня врага, возвещая несчастному населению мир и
благоденствие.
Как ваш командующий и как один из сынов несчастной, истерзанной
и опозоренной России, земно кланяюсь вам, герои Кавказской
Добровольческой армии, - и твердо верю, что доблестью вашей гибнушая
Родина будет спасена» [11, С. 645-646].
Этот образец военной риторики П.Н. Врангеля, написанный им по
случаю освобождения территории Северного Кавказа от власти
большевиков словно замешан на жертвенных добровольческих принципах,
многократно провозглашенных в воззваниях ген. Деникина и Алексеева, и
ясной, бодрой, агрессивной уверенности в победе, так ярко
проявившейся в предыдущем приказе Врангеля.
«От Деникина» в речи присутствуют порядочно, очевидно, набившее
к тому времени всем оскомину упоминание о «крестном пути» армии
(масса добровольцев отнюдь не стремилась пригвоздиться к кресту),
возвещание «несчастному населению мир и благоденствие», а также
непременный плач по «несчастной, истерзанной и опозоренной» и
гибнущей Родине. «От Алексеева» - бессильные стариковские земные
поклоны, которые бывший главнокомандующий Русской армии отвешивал
часто и не всегда уместно, плюс какие-то невероятные хрестоматийные
сентенции образца XIII в., типа «не в силе Бог, а в правде...». Заметна и
усилившаяся в приказе «большевизация» противника. «От Врангеля» -
персонифицированные обращения, перечисление трофеев и восхваление
победителей. «От Врангеля» - обилие «военных» эпитетов «славный»,

90
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
«доблестный», «храбрый», вкупе со становящимся визитной карточкой
военной риторики «черного барона» обращением «орлы».
Эти самые «орлы», немалую часть которых составляли типичные
горские хищники, хладнокровно резавшие в ставропольском госпитале
глотки раненым и больным красноармейцам, были, видимо, немало
изумлены, услышав из уст своего вождя слова трогательной заботы о
«несчастном населении». Равно как не могли не вызвать у них изумления
и земные поклоны гордого аристократа, который даже на эмигрантских
фотографиях предстает с такой подчеркнуто гвардейской осанкой, что
кажется вот-вот завалится на спину.
Всю фальшь и бессмыслицу подобных словесных эскапад, уместных
разве только в устах прекраснодушного либерального русского
интеллигента, но откровенно смешных в речи воинского начальника, Врангель,
очевидно, уловил и больше не повторял в своих приказах. По крайней
мере, в речах перед «кавказской» аудиторией, по старинке склонной
сражаться не для того, чтобы в один прекрасный день быть почетно убитым,
но чтобы убивать и радоваться жизни, победе и военной добыче.
Вопрос о добыче, кстати, стоял в Добровольческой армии весьма
остро. При отсутствии организованного тыла у Добрармии
довольствоваться войскам приходилось, естественно, за счет «благодарного
населения». Но если богатые станицы Дона и Кубани встречали
добровольцев действительно хлебом-солью, то по мере распространения боевых
действий на территорию Центральной России с ее относительно бедным
сельским населением эта благодарность проявлялась все реже.
Привычка же к «контрибуциям» у войск осталась и, вследствие попустительства
высшего командования, оказавшегося не способным отделить заслуги
«первопоходников» от общегосударственных интересов, постепенно
приобретала явно злокачественные формы.
Генерал Врангель также отдал в свое время дань этому «увлечению»
своих орлов. «Живя исключительно местными средствами,.. -
вспоминал он, - части невольно смотрели на военную добычу как на
собственное добро... Я старался лишь не допускать произвола и возможно
правильнее распределить между войсками военную добычу» [11, С. 618].
То, что военная добыча служила определенным стимулом для
казачьих войск отмечалось, когда речь шла о борьбе атамана Краснова.
Приказ Врангеля № 1 по Кавказской армии35 от 8 мая 1919 года, нацеливав-
Переименована из Добровольческой Кавказской армии.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
91
ший казаков и горцев на овладение Царицыным, также недвусмысленно
намекал на хорошую возможность разжиться «несметными богатствами
большевиков».
«Славные войска Манычского фронта... Кавказ - Родина
большинства из вас, Кавказ - колыбель вашей славы... От Черного до
Каспийского морей пронеслись вы, гоня перед собой врага, - палящий зной и
стужа, горы Кавказа и безлюдные ставропольские степи не могли
остановить вас, орлы...
Орлиным полетом перенесетесь вы и через пустынную степь
калмыков к самому гнезду подлого врага, где хранит он награбленные им
несметные богатства, - к Царицыну и вскоре напоите усталых коней водой
широкой матушки-Волги...
[11,С.671-672].
Прежде чем безоговорочно осуждать П.Н. Врангеля за эту его
единственную попытку стимулировать войска столь «низким» предметом,
как перспектива грабежа, стоит вспомнить, что речь шла о взятии
сильнейшего укрепленного пункта, имевшего важное стратегическое
значение. О Царицын, заслуживший славу «красного Вердена», трижды за
1918 г. обломала зубы Донская армия атамана Краснова.
Кавказская армия ген. П.Н. Врангеля, заплатив дорогую кровавую
цену (по докладу в штаб Деникина было «убито и ранено пять
начальников дивизий, три командира бригад, одиннадцать командиров
полков»), с этой задачей справилась. Такое ее рвение, надо полагать, не в
последнюю очередь было вызвано надеждами на богатую военную
добычу. Ничего особенно крамольного в этом нет; еще A.B. Суворов не
стеснялся использовать это средство, чтобы подогреть храбрость
своих чудо-богатырей, признавая право на добычу неотъемлемым и даже
законным правом воина. Вспомним его бессмертное: «Святая добычь!»
Схожие мотивы звучали позже и в военной риторике героя Кавказа ген.
Д.В. Пассека, и у М.Д. Скобелева в его Ахал-Текинской экспедиции.
Здесь надо только решительно отделить понятие военной добычи,
т.е. имущества противника, взятого в бою или сразу после его
окончания, в обозе или на позициях, от награбленного, представляющего
собой имущество мирных жителей, захваченное силой или с угрозой ее
применения даже в период отсутствия активных боевых действий.
Если обещание военной добычи вполне применимо в качестве
средства, стимулирующего боевую активность войск, то попустительство
грабительству ведет к неминуемому разложению армии и падению ее

92 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
боевого духа. Примером сказанному может служить великий Наполеон,
в Египетской экспедиции (1799 г.) предупреждавший солдат: «Грабеж
обогащает немногих, бесчестит всех...», но не имевший ничего против
того, чтобы французы обирали павших в битве при Пирамидах
мамелюков. Тот же Наполеон в 1812 г. имел несчастье подстрекнуть свое
разноплеменное воинство к грабежу, пообещав перед Бородинским
сражением, что в Москве их ждет «изобилие». Москва была сдана без боя,
а потому не могла считаться укрепленным пунктом, как, допустим,
Измаил, взятый русскими «на штык» и ставший со всеми своими запасами
и имуществом его жителей законной военной добычей. Следовательно,
снискание французскими войсками «изобилия» в Москве априорно
предполагало возможность грабежа. Этот грабеж уничтожил всякую
дисциплину в формально победоносной армии и тем посеял в ней семена
разложения и гибели.
Эту же ошибку повторил в Гражданскую войну ген. Деникин. Его
неспособность строго спросить со старших начальников Добровольческой
армии в деле наведения порядка на подконтрольной ВСЮР территории
привела к разгулу произвола и беззакония в стране, управлявшейся
«целым рядом мелких сатрапов, начиная от губернаторов и кончая любым
войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком» [11, С. 715].
Весьма соблазнительно посчитать, вспомнив как «срезался»
поручик Деникин на экзамене по военной истории в академии, что генерала
Деникина подвело недостаточное знание им военно-исторических
прецедентов, но мы этого делать не будем. Ошибки генерала вполне могут
быть объяснены его псевдоинтеллигентской мягкотелостью, в чем его
впоследствии резко упрекал П.Н. Врангель: «Казавшийся твердым и
непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших
начальников оказывался необъяснимо мягким. Сам настоящий солдат,
строгий к себе,., смотрел сквозь пальцы на происходивший...
безобразный разгул генералов Шкуро, Покровского и других» [11, С. 665].
Строки о «настоящем солдате» были, очевидно, вписаны уже в
эмиграции, когда П.Н. Врангель, как известно, на восьмую часть сократил
свои мемуары, избавившись от нелицеприятных характеристик ряда
исторических деятелей, не желая бросать тень на Белую идею. Между
тем настоящий солдат был бы обязан как зеницу ока беречь и пестовать
в Добровольческой армии воинскую дисциплину, то единственное, что
отличает армию от вооруженного сброда, представляющего опасность
для кого угодно, но только не для противника. Вопросы «морального об-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
93
лика» воинства, как мы видели, имеют далеко не отвлеченное значение,
а всегда были напрямую связаны с его боеспособностью.
«Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов. - Так
характеризовал П.Н. Врангель состояние духа белых армий,
исполнявших летом 1919 г. знаменитую деникинскую «московскую»
директиву. - В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом
«самоснабжения», - ... оказались бешеные деньги, неизбежным следствием
чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали
некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание
бешеных денег которыми производились на глазах у всей армии...
Население, встречавшее армию при ее продвижении с искренним
восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало
вновь испытывать на себе ужасы грабежей, насилия и произвола» [там
же, С. 754].
В конечном итоге потеря боеспособности белых войск и
последующий обвал фронта, закончившийся Новороссийской катастрофой, стали
следствием именно их поголовного морального разложения. Печально
знаменитый рейд казачьего корпуса ген. К.К. Мамонтова, смертельно
перепугавший большевистских вождей, кончился с военной точки
зрения, фактически, ничем. Зато, по великолепному выражению Л.Д.
Троцкого из его речи в Петроградском Совете 19 октября 1919 г., «корпус
Мамонтова, подобно комете с грязным хвостом из грабежей и
насилий, пронесся по целому ряду губерний» [173, С. 188].
Поэтому, когда после ряда серьезных неудач белых на Московском
направлении в октябре 1919 г. потребовалось заменить на посту
командующего Добровольческой армии окончательно дискредитировавшего
себя В.З. Май-Маевского, выбор Деникина закономерно пал на барона
П.Н. Врангеля. Первый же «программный» приказ (№709 от 27 ноября
1919 г.) нового командующего поднимал острые и неприятные для
многих в белых рядах вопросы.
«Славные войска Добровольческой армии! Враг напрягает все силы,
стремясь вырвать победу из ваших рук. Волна красной нечисти
готовится вновь залить освобожденные вами города и села. Смерть, разорение и
позор грозят населению.
В этот грозный час, волею главнокомандующего, я призван стать во
главе вас. Я выполню свой долг в глубоком осознании ответственности
перед Родиной. Непоколебимо верю я в нашу победу и близкую гибель
врага. Мы сражаемся за правое дело, а правым владеет Бог.

94
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Наша армия борется за родную веру и счастье России. К творимому
нами святому делу я не допущу грязных рук. Ограждая честь и
достоинство армии, я беспощадно подавлю темные силы, - погромы, грабежи,
насилие, произвол и пьянство будут безжалостно караться мною.
Я сделаю все, чтобы облегчить ваш крестный путь, ваши нужды
будут моими. Ограждая права каждого, я требую исполнения каждым
долга перед Родиной - перед грозной действительностью личная жизнь
должна уступить место благу России.
С нами тот, кто сердцем русский, и с нами будет победа»
[11,С.747-748].
Этот приказ знаменует собой целый новый этап в военной
риторике П.Н. Врангеля. Начать с того, что он написан, фактически, в жанре
политического манифеста. Почти все то, что слагало славу Врангеля-
военного оратора, исчезает из речи Врангеля-политика. Стилистика
приказа практически повторяет стиль рассмотренного выше приказа
десятимесячной давности (№ 3 от 29 января 1919 г.). Можно сказать,
что с этого времени Врангель переносит центр тяжести в своей работе
на политическую деятельность.
В тексте приказа это сказывается, прежде всего, в решительном
преобладании «добровольческой» великодержавной лексики над военной;
даже излюбленное «черным бароном» обращение «орлы» было
отставлено. Следствием ориентации на официальную великодержавность было и
оживление религиозного пафоса: в речи целых 4 концепта религиозной
тематики: «Бог», «вера», «святость», «крестный путь».
Вместе с тем от деникинских произведений, в которых часто сквозит
пафос героической смерти, приказ Врангеля выгодно отличается пусть
суровым, но оптимизмом: о «победе» упомянуто трижды, этим же
словом начинается и заканчивается речь. Любопытно, что приведенный
здесь приказ очень напоминает речи к войскам... Юлия Цезаря, всегда
предпочитавшего в трудную минуту сгустить краски, с тем, чтобы
устрашенные в должной мере войска видели в своем полководце
единственную надежду на спасение. С речами римских императоров перед своими
преторианцами приказ роднит и «рекламное» обещание полководца
разделять с войсками их нужды. Видно, что для Петра Николаевича занятия
по курсу военной истории в академии (которую он закончил с отличием)
не прошли даром.
Мы не зря упомянули о том, что приказ был для Врангеля
программным заявлением. Налицо явное свидетельство того, что Врангель впер-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
95
вые открыто начал готовить в армии почву с целью устранения от
командования ген. Деникина, на которого он возлагал всю ответственность за
крушение фронта. В это же время Врангель активно прощупывал
настроения членов Особого совещания при главнокомандующем и изучал
мнения белого генералитета, о чем говорит рассказ командующего
Донской армией ген. Сидорина, о встрече с Врангелем 12 декабря на ст. Яси-
новатой, переданный журналистом Г.Н. Раковским.
Все эти демарши Врангеля были, однако, замечены и верно
истолкованы главнокомандующим ВСЮР. Под предлогом переформирования
Добровольческую армию из-за больших потерь, понесенных ею в
непрерывных боях, свели в корпус и включили в Донскую армию, а ретивого
барона, решившего попробовать силы в политике, отправили 20 декабря
на Кубань формировать пополнения. Однако благодаря непродуманной
политике Деникина, выразившейся в репрессиях против «самостийной»
Кубанской Краевой Рады, разгонять которую всего полтора месяца
назад (5-7 ноября 1919 г.) пришлось П.Н. Врангелю, его личность
совершенно не подходила для выполнения подобной задачи.
В этот период Петр Николаевич, очевидно, пришел к очень важным
для него лично и для продолжения Белой борьбы выводам. В рапорте на
имя главнокомандующего ВСЮР от 25 декабря 1919 г. он писал: «Зная
хорошо настроение казаков, считаю, что в настоящее время
продолжение борьбы для нас возможно, лишь опираясь на коренные русские
силы (выделено нами. - авт.). рассчитывать на продолжение казаками
борьбы и участие их в продвижении вторично в глубь России нельзя.
Бороться под знаменем «Великая, Единая и Неделимая Россия» они
больше не будут, и единственное знамя, которое, быть может, еще
соберет их вокруг себя, может быть лишь борьба за «Права и вольности
казачества» [26, С. 378]. Излишне говорить, что этот последний, по сути,
красновский лозунг был абсолютно неприемлем для государственника
Деникина.
В результате командующим Кубанской армией был назначен ген.
А.Г. Шкуро, а оставшийся не у дел энергичный Врангель перебрался в
Новороссийск. После ряда безуспешных попыток добиться
официального назначения на какую-либо должность, связанную с управлением
войсками, 27 января 1920 г. генерал подал в отставку и выехал в Крым.
В Крыму П.Н. Врангель волею судеб оказался в центре скандальной
«истории» восставшего капитана Н.И. Орлова, боровшегося за
оздоровление тыла белой армии, который в распространенной им прокламации

96
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
писал: «... наш молодой вождь генерал Врангель прибыл в Крым. Это тот,
с кем мы будем и должны говорить. Это тот, кому мы верим все, все, это
тот, кто все отдаст на борьбу с большевиками и преступным тылом. Да
здравствует генерал Врангель, наш могучий и сильный духом молодой
офицер!» [там же, С. 393]. Это послание, засвидетельствовавшее
помимо слегка истерического состояния его автора, немалую популярность36
в войсках имени «черного барона», стало последней каплей,
переполнившей чашу терпения Деникина; 8 февраля генерал-лейтенант
Врангель был уволен в отставку.
Генеральская свара никак, однако, не сказалась на положении дел на
фронте: он коллапсировал. Итогом двухлетней борьбы стала кошмарная
эвакуация из Новороссийска 14 марта 1920 г. деморализованных,
утративших все тяжелое вооружение остатков белых армий.
Собственно говоря, на этом страницу истории Белого движения
в России можно было перелистывать, как о том открыто писали
в своем «ультиматуме» на имя Деникина англичане, посоветовав
главнокомандующему искать контактов с советской властью для
обсуждения более-менее приемлемых условий капитуляции.
Генерал Деникин был морально разбит и утратил способность
принимать решения. Весьма характерно, что А.И. Деникин даже не
попрощался с войсками, найдя в себе силы проститься только с его
охранной ротой, состоявшей из старых добровольцев. «Человеку
с истерзанной душой в такие тяжкие дни его жизни посильна ли
была пытка объездов, смотров, речей...», - оправдывался он
впоследствии [109, С. 57].
Наступал «звездный час» Петра Николаевича Врангеля, срочно
вызванного на совещание высших командиров Белой армии. Совещание,
состоявшееся 21-22 марта, зафиксировало беспрецедентный случай
выборов главнокомандующего. Решение принималось очень трудно.
Примечательно, что Добрармия вся стояла горой за своего испытанного
вождя «старика» Деникина, видимо, хорошо отдавая отчет,
ориентируясь на врангелевский приказ № 709, в том, что со сменой командования
особому положению добровольчества придет конец.
«Популярность его в войске очень велика, так как он всегда с солдатами, деля их
невзгоды. А Деникин был очень далек от армии, поглощенный канцелярщиной в тылу,
читая добросовестно все бумажки, которые по гражданскому ведомству шли к нему, и плохо
в них разбираясь», - так писал об этом бывший министр Северо-Западного правительства
М.С. Маргулиес [38, С. 628].

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
97
Трудно согласиться с мнением, что Врангель решился возглавить
армию из карьерных соображений. Во-первых, обреченность
Белого движения для него к тому времени не могла не быть очевидной. На
совещании генералитета прямо говорилось о том, что никаких
наступательных действий командование уже не планирует, и все усилия
будут сосредоточиваться на спасении войск и гражданского населения. В
этом даже была дана своеобразная подписка (!) по принципу круговой
поруки. Во-вторых, судьба ген. Романовского не могла не заставить
задуматься о том, что ответственность главнокомандующего в условиях
крушения идеалов может принять не предусмотренные никакими
военными и гражданскими законами формы. Ко всему прочему, Врангель не
мог не догадываться о существующей оппозиции ему в рядах наиболее
авторитетной и активной части армии - «старом» добровольческом
офицерстве. Да и ехал Врангель в Крым все же не на отдых, а на войну.
Тем не менее, П.Н. Врангель встал на этот свой теперь уже
действительно «крестный» путь. И встал, по нашему глубокому убеждению,
движимый чувством долга, которое всегда его выгодно отличало от
прочих представителей родовой русской аристократии, хотя бы от того же
великого князя Николая Николаевича (Младшего). Его «монархическое
происхождение» уже никак не могло повредить Белой борьбе в период
ее заката, но оно так и не подтолкнуло бывшего Верховного
главнокомандующего Русской армии к исполнению патриотического долга, хотя
бы в качестве «знамени» осколков Белой России.
Речь, произнесенная новым главнокомандующим войсками ВСЮР
на первом после его «избрания» параде в Севастополе 25 марта 1920 г.,
в полной мере отражала трагические особенности момента.
«Три года тому назад, забыв присягу, честь и совесть, непобедимые
дотоле русские войска открыли фронт германцам, и обезумевший
русский народ пожаром и кровью залил Россию. Горе и страдания - вот что
увидела русская земля.
Нашлись, однако, честные сыны родины, которые, как Давид на
Голиафа, пошли бесстрашно умирать за счастье родной земли. Без
снарядов, без патронов, босые и раздетые, в мороз и стужу, в палящий зной
в степях, на высотах Кавказа, в безводных степях калмыцких, шли они
на великий крестный путь. Ширилась и развивалась эта небольшая
кучка верных сынов Родины, и освобождалась от красной нечисти русская
земля. И чудился уже нам трезвон московских колоколов, уже белели
стены Кремля.

98
Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Но Господу Богу угодно было покарать нас за наши прегрешения и
победоносное движение перешло в тяжелый и крестный путь страданий,
невзгод. Теперь, исстрадавшиеся, измученные, поредевшие наши ряды
нашли убежище в Таврии. Грудь против груди стоим мы против наших
родных братьев, обезумевших и потерявших совесть. За нами бездонное
море. Исхода нет... и в этот грозный час я призван был стать во главе
вас. Без трепета и колебания я сделал это. Я твердо знаю, что Россия
не погибла. Мы увидим ее свободной и счастливой. Я верю, - Господь
Бог даст мне ум и силы вывести армию из тяжелого, безвыходного почти
положения.
Сейчас Великий пост, Великая неделя, когда русский человек
очищается, чтобы без греха встретить радостное Святое Воскресение. Пусть
тяжелый крестный путь будет для нас искуплением, после которого
настанет Воскресение. Пройдем через горнило испытаний, и, подобно
тому, как железо, проходя через горнило, переходит в сталь, будем
тверды, как сталь.
Твердо верю, что русская армия явится оплотом действительно
свободной и счастливой России. Воскресение Родины увидим скоро» [131,
С. 631-632].
Речь эта очень напоминает речь колчаковского генерала А.Н. Пепе-
ляева, приведенную нами в п. 1.3. Главное, что роднит оба текста это
их пронизанность религиозными ценностями, причем в севастопольской
речи ясно звучат уже откровенно апокалипсические мотивы. Помимо
естественной религиозности Врангеля, еще развившейся, надо
полагать, в критических обстоятельствах, усилению звучания религиозной
тематики речь обязана времени Страстной седмицы Великого поста и
предварявшей выступление барона вдохновенной проповеди
присутствовавшего на параде преосвященного Вениамина (Федченкова)
епископа Севастопольского. Владыка, по свидетельству современников,
сыграл значительную роль в деле избрания П.Н. Врангеля
главнокомандующим. Неудивительно, что на первом же торжественном
мероприятии надо было особо отметить значение Церкви, которая по самому
своему принципу была обязана стоять на монархических и
антибольшевистских позициях. Примечательно, что Церковь наиболее активно
поддерживала именно адм. Колчака и ген. Врангеля - людей,
придерживавшихся пусть и не выраженной явно, но все-таки подразумеваемой
монархической «ориентации». Затея ген. Деникина пристегнуть
архиереев южнорусских епархий Православной Церкви в качестве своеобраз-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
99
ного «идеологического довеска» к ОСВАГу, как известно, не вызвала у
архипастырей особого энтузиазма. А с уходом Деникина ушел, кстати,
и «разбитый душой, глубоко морально потрясенный» протопресвитер о.
Г. Шавельский, придерживавшийся либерального образа мыслей.
Смене тематики военных речей белых вождей способствовало
изменение свойств и состояния этоса. В рядах войск, замерших перед
Врангелем в парадном строю, стояли уже не «кавказские» войска, а
преимущественно офицеры, на 90% исповедовавшие монархические убеждения,
а значит, сохранившие в «горниле» Гражданской хотя бы остатки
религиозности. Кроме того, эти люди, прошедшие через все ужасы разгрома,
отступления и панической одесской и новороссийской эвакуации, остро
нуждались в признании величия уже принесенных ими жертв и
освящении целей, во имя которых они шли на страдания и смерть.
Врангель справился с этой задачей, надо признать, блестяще.
Первая часть речи представляет собой возвышенный панегирик
жертвенному подвигу Белой рати, написанный в ярком эпическом стиле, обильно
украшенный средствами выразительности. Как и в речи Пепеляева у
Врангеля мы не найдем даже упоминания о поражениях армии от врага,
но все дело талантливо сводится либо к заблуждениям народным, либо
к воле Божией. Апелляция к категории справедливости, столь
характерной для средневековых военных речей, оперировавших религиозным
пафосом, наблюдается и здесь.
Однако, военные речи все-таки не церковная проповедь покаяния. И
Врангель повторяет прием сгущения красок, уже использованный им в
цитировавшемся выше приказе № 709, для того, чтобы лишний раз
подчеркнуть, что спасение армии только в его руках. Завершает речь
энергичное уверение, наполненное «металлургическими» сравнениями,
излюбленными в период Гражданской войны, в благополучном исходе дела.
Таким образом, религиозные ценности в военных речах Врангеля
крымского периода употреблялись по своему прямому предназначению:
в качестве средства нравственного воспитания белого воинства, но не
в качестве официально признаваемого религиозного пафоса
общественной речи. Деятельность Русской Православной церкви в Крыму
приобретала важное государственное значение. Православный
праздник Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня (14
сентября) был объявлен государством Днем Покаяния, а два
предшествовавших ему дня - «днями траура и молитвенной памяти убиенных
и в смуте погибших», в течение которых воспрещались увеселения и

100 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
общественные зрелища. Для сравнения полезно вспомнить, что приказ
главного начальника Уральского края С.С. Постникова устанавливал
в качестве неприсутственного дня (т.е. государственного праздника) в
«Колчаковии» 27 февраля, «день годовщины Русской революции».
Активно привлекалось крымское духовенство для пастырского окорм-
ления армии; как писал один из белых офицеров, «кажется, в первый
раз за всю гражданскую войну полковые священники были на месте:
напутствовали части в бой, хоронили убитых и жителям напоминали, что
пришло Христолюбивое Воинство» [75, С. 472]. Восстанавливалась и
преданная забвению проповедническая функция духовенства; в штатах
Управления военного и морского духовенства состояло десять
«проповедников армии», в числе которых были и миряне.
Врангель, как наверно никто из его предшественников, понимал, что
«...белое дело не может быть выиграно, если потеряна честь и мораль»
[201, С. 568]. Именно поэтому наряду с использованием жестоких куте-
повских «фонарных» аргументов в деле наведения порядка он придавал
такое значение напоминанию войскам и населению о нравственности,
коленопреклоненно встречая в Севастополе Курскую-Коренную икону
Божией Матери «Знамение».
Весьма характерно, что о добровольчестве, основательно
дискредитировавшем себя при Деникине, Врангель предпочитает в речи не
упоминать. «Армия, воспитанная на произволе, грабеже и насилии, ведомая
начальниками, примером своим развращающим войска, - такая армия
не могла создать Россию», - писал Врангель Деникину еще в феврале
1920 года [165, С. 243]. Между тем, «черный барон» был одержим идеей
если и не построения новой России, то хотя бы прекращения того
«кабака», которым закончилась таковая попытка ген. Деникина. Концепты
национально-государственной тематики, в ряду которых стоит и
«русская армия», в речи поэтому занимают второе место после религиозных
по частоте употребления.
В реформированной в рекордно короткий срок, за два месяца, армии
о добровольчестве также постарались не вспоминать. Врангелевская
армия получила номерную корпусную структуру, и остатки знаменитых
добровольческих «цветных» дивизий были сведены в 1-й армейский
корпус под командованием ген. А.П. Кутепова, который «железной рукой
приводил свои войска в порядок». Расстреливали, случалось, и
полковников. В результате армия на удивление быстро подтянулась и с 28
апреля 1920 г. стала именоваться Русской.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
101
Увлечение национальными ценностями, активно муссировавшимися
врангелевской пропагандой и находившими широкое распространение
в военной риторике, не должно вводить в заблуждение: пафос,
пронизывающий общественную речь белого Крыма был национальным только
по форме, по духу же - пафосом государственным, как и у Деникина.
От того, что отбросили лозунг «Великой, Единой и Неделимой» и стали
говорить просто о Родине или о России, ничего кардинально не
изменилось. Одна губерния бороться против сорока шести, естественно не
могла, и Врангель, как достаточно трезво и прагматично мыслящий
государственный деятель, прекрасно это понимал. Предел его мечтаний
простирался до устройства в Крыму некоего идеального государства,
которое, опираясь на признание великих держав, смогло бы стать «островом
свободы», служить примером для порабощенной большевиками части
России в надежде на благоприятную политическую конъюнктуру в
дальнейшем. Самый главный упрек Врангеля генералу Деникину
заключался в провале идеи государственного собирания России: «Провозгласив
великую, единую и неделимую Россию, пришли к тому, что... разделили
всю Россию на целый ряд враждующих между собой образований», -
говорил он, выступая перед представителями печати сразу после своего
«избрания» [27, С. 460].
Интересам «собирания» русских государственно мыслящих людей
была подчинена вся политика Врангеля. Изданный 29 апреля приказ
барона гарантировал от репрессий и предоставлял равные права всем,
согласившимся перейти на сторону белых, а также «реабилитировал»
чинов армии и гражданского ведомства, осужденных правительством
Деникина за сотрудничество с советской властью и возвращал им чины
и награды, полученные до 1 декабря 1917 года. Приказом за № 3274 от
8 июня 1920 г. освобождались от ответственности все работники
советских учреждений, за исключением сознательных или запятнавших себя
преступлениями. Этот типично пропагандистский документ,
распространявшийся в виде листовок среди красноармейцев, положил начало
одному из жанров пропаганды разложения, многократно
использовавшегося в годы Великой Отечественной войны. Ввиду особого интереса,
который представляет этот первый пропагандистский опыт, приводим
этот приказ полностью.
«Обновленная Русская армия вышла на путь освобождения России
от анархии и террора. В этот ответственный момент, когда на армию
устремлены взоры русского народа, ожидающего от нее избавления от

102 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
ужасов большевистского гнета и восстановления в стране начал права и
законности и учитывая, что советская служба многих русских людей
носила принудительный характер и вызывалась неблагоприятно
сложившимися для них обстоятельствами и государственной разрухой
ПРИКАЗЫВАЮ:
Освободить от ответственности всех граждан вновь занимаемых
Вооруженными силами областей, кои во время господства там советской
власти состояли на службе в различных советских государственных
учреждениях и вообще принимали участие в работе советских властей,
за исключением лиц, занимавших ответственные руководящие
должности в советском управлении и сознательно осуществлявших или
содействовавших осуществлению основных задач советской власти
(первая часть ст. 1 закона 30 июля 1919 года об уголовной ответственности
участников установления советской власти), а также учинивших одно
из тяжких преступлений, предусмотренных последней частью (пп. 1, 6,
12) 108-й ст. (по редакции приказа Добрармии 1918 года № 390)
Уголовного Уложения. В отношении офицеров и солдат красной армии с ее
учреждениями руководствоваться приказом моим от 29 апреля с.г. за №
3052»37.
Любопытно как была подана в листовке цель борьбы белых.
Врангель всячески избегает персонифицировать врага; война им ведется не
против кого, а против чего - против анархии и террора. Использование
подчеркнуто «суконного», бюрократизированного языка с его длинными
периодами (весь приказ состоит всего из четырех предложений),
наполненного причастными и деепричастными оборотами, перегруженного
ссылками на официальные документы и канцеляризмами (кои,
учинивших), служило приданию тексту солидности и основательности
государственного документа, которые, как известно, действуют
чрезвычайно успокаивающе на русского человека.
Правда, красноармейца, мало знакомого (что вполне естественно) с
правовыми основами государственной жизни Белого Крыма, подробные
ссылки на многочисленные пункты и подпункты неведомых статей могли
и напугать: мало ли что прописано в «ихних» законах, и что будет по ним
полагаться за то, что я в 17-м году стащил борону при «экспроприации»
барского имения. Перед распространением в стане противника приказ
этот стоило бы, конечно, немного переработать. Обещать было бы луч-
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-2/567.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
103
ше амнистию всем «заблудшим», ведь пропагандистские обещания, с
одной стороны, стоят недорого, а с другой - амнистия не проводила бы
разграничения между беспартийными красноармейцами и
коммунистическим активом, т.е. рядовыми солдатами-коммунистами, которые
делили с бойцами все тяготы походно-боевой жизни. Амнистия не порождала
бы у объекта пропагандистского воздействия чувства измены простому
фронтовому товариществу, но способствовала бы отделению интересов
массы от командирско-комиссарского состава красных.
Впрочем, вышедшее также 8 июня воззвание Врангеля к «офицерам
Красной армии», обещавшее «забвение прошлого» и «возможность
искупить свой грех» красноречиво именовало краскомов тем же званием
офицера, что и представителей собственного офицерского корпуса.
«Осажденная крепость» Крым имела, помимо малочисленности
гарнизона, еще один существенный недостаток: ее продовольственные
ресурсы были явно не рассчитаны на пребывание на ее территории
150 000 пришлых «едоков»38. Поэтому поход в Северную Таврию,
удачно использовавший момент перехода в наступление 25 апреля польской
армии на Польско-советском фронте, был, собственно, вызван жестокой
необходимостью и представлял собой в прямом смысле слова «поход за
хлебом», как в этом откровенно признавался сам Врангель. Этот поход
активно поддерживался французской дипломатией, поскольку
отвлечение советских сил на Врангеля оказывало помощь их традиционным
сателлитам-полякам.
Жребий был брошен. Последнее наступление белых было солидно
подготовлено не только военными, но и пропагандистскими средствами.
На следующий день после высадки десантного отряда ген. Я.А. Слащева
и перехода в наступление 1-го корпуса ген. А.П. Кутепова 25 мая 1920 г.
было обнародовано обращение Врангеля под именем приказа № 3226.
«Русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю.
Я призываю на помощь мне русский народ.
Мною подписан приказ о волостном земстве и восстанавливаются
земские учреждения в занимаемых армией областях. Земля казенная и
частновладельческая сельскохозяйственного пользования,
распоряжением самих волостных земств, будет передаваться обрабатывающим ее
хозяевам. Призываю к защите родины и мирному труду русских людей и
обещаю прощение заблудшим, которые вернутся к нам.
38 Распространенный с обеих противоборствующих сторон термин периода Гражданской
войны, показывавший общее количество лиц, состоявших на довольствии.

104 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Народу - земля и воля в устроении государства. Земле - волею
народа поставленный Хозяин.
Да благословит нас Бог» [11, С. 871]
Написанная в один день с обращением политическая программа
Врангеля была опубликована чуть раньше, 20 мая, перед началом боев.
«Слушайте, русские люди!
За что мы боремся?
За поруганную веру и оскорбленные святыни.
За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и
каторжников, вконец разоривших Святую Русь.
За прекращение междоусобной брани.
За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность
обрабатываемую землю, занялся бы мирным трудом.
За то, чтобы честный рабочий был обеспечен хлебом на старости
лет.
За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.
За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе хозяина.
Помогите мне, русские люди, спасти родину» [131, С. 632].
Надо сказать, что пропагандистские материалы Врангеля отличались
простотой и доступностью слога и (наконец-то!) начали ориентироваться
не только на «государственно-мыслящую» часть населения (мы помним
о том, что часть эта в России была ничтожно мала), а на простого
русского человека. Читая листовки белых генералов и адмиралов,
написанные до этого, невольно создается впечатление, что писали их, в общем-
то, прекрасные люди, но писали, что называется, для себя. В воззваниях
Деникина, например, не было недостатка в благородных мыслях,
переживаниях и чувствах, но они ничего не говорили о самом главном, за
что шла борьба в Гражданской войне, - о земле. Обращения Врангеля
впервые ориентировались на самые насущные потребности массы
трудового населения, а не только на высокие национально-патриотические
чувства офицерства и интеллигенции.
Похвальное внимание «черный барон» уделял и нуждам
собственного войска. Приказ главнокомандующего Русской армией № 3580 от
26 августа 1920 г. устанавливал размеры продовольственного и
вещевого содержания воинских чинов, а также устанавливал ряд разумных
мероприятий (вроде указания замещать должности тыловых служащих
из состава членов офицерских семейств), долженствовавших облегчить
материально-бытовые условия существования армии.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
105
Врангель не пренебрегал информированием войск и населения не
только о своих мероприятиях, военных успехах, но и о поражениях. Так,
после объективно неизбежной неудачи операции в Северной Таврии
командованием было опубликовано официальное сообщение № 661 от 21
октября 1920 г., объяснявшее причины поражения и обрисовывавшее
общее положение дел.
«Заключив мир с Польшей и освободив тем свои войска, большевики
сосредоточили против нас пять армий, расположив их в трех группах...
К началу наступления общая численность их достигла свыше ста тысяч
бойцов, из коих четверть состава - кавалерия. Сковывая нашу армию с
севера и северо-востока, красное командование решило главными
силами обрушиться на наш левый фланг и бросить со стороны Каховки массу
конницы,., чтобы отрезать Русскую армию от перешейков, прижав ее к
Азовскому морю и открыв себе свободный доступ в Крым.
Учтя создавшуюся обстановку, Русская армия произвела
соответствующую перегруппировку... Заслонившись с севера частью сил, мы
сосредоточили ударную группу и, обрушившись на прорвавшуюся
конницу красных, прижали ее к Сивашу. При этом славными частями
генерала Кутепова уничтожены полностью два полка латышской дивизии,
захвачено 216 орудий и масса пулеметов, а донцами взято в плен четыре
полка и захвачено 15 орудий, много оружия и пулеметов. Однако
подавляющее превосходство сил, в особенности конницы,., в течение пяти
дней атаковавшей армию с трех сторон, заставили
главнокомандующего принять решение отвести армию на заблаговременно укрепленную
Сиваш-Перекопскую позицию, дающую все выгоды обороны.
Непрерывные удары, наносимые нашей армией в истекших боях,
сопровождавшиеся уничтожением значительной части прорвавшейся в наш тыл
конницы Буденного, дали армии возможность почти без потерь отойти
на укрепленную позицию» [11, С. 976].
В сообщении был совершенно правильно использован
пропагандистский прием «забалтывания» негативной информации, известный в
русской армии еще с петровской «реляции» о сражении при Головчине
(1708 г.). Учтены и основные принципы информирования методом
повествования, заключающиеся в поддержании атмосферы ожидания на
протяжении всего текста и применения массы уточняющих деталей
(подробнее см. «Военная риторика Нового времени», п. 3.2)
Отражение красной конницы СМ. Буденного, о котором идет речь
в сообщении, действительно было крупным успехом врангелевских

106 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
войск; это позволило белой армии почти беспрепятственно и
организованно в течение 17-18 октября отойти из Северной Таврии обратно
в Крым. Даже их противник М.В. Фрунзе воздал должное стойкости
белых, сохранивших в критических обстоятельствах присутствие
духа.
Наступал последний акт трагедии Белого движения. Нельзя не
отметить, что созданная титаническими усилиями П.Н. Врангеля
государственная машина Белого Крыма практически бесперебойно работала до
самого конца. Информационная политика белых была внятна и честна
настолько, насколько это позволяли обстоятельства. Врангель сумел
организовать дело так, что эвакуация войск и гражданского населения
прошла абсолютно организованно и без жертв. После прорыва 29
октября красными Юшуньской оборонительной позиции, последней
надежды белых, правителем Юга России и главнокомандующим Русской
армией незамедлительно был отдан приказ, предупреждавший население
о неизбежности оставления армией территории Крыма.
«Русские люди, оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская
армия ведет непрерывный бой, защищая последний клочок русской
земли, где существуют право и правда. В сознании лежащей на мне
ответственности я обязан заблаговременно предвидеть все случайности. По
моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в
портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей
военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и отдельных
лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.
Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее
эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно
установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением
сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие наши пути
полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и
государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том,
что их ожидает. Да ниспошлет нам Господь всем силы и разума одолеть
и пережить русское лихолетье» [ 11, С. 982-983].
Очень сдержанный, честный и спокойный тон приказа, по
свидетельству самого Врангеля, вместе с твердыми и разумными распоряжениями
власти немало способствовал пресечению возможного распространения
деморализующих и панических слухов. Благодаря стойкости,
проявленной Русской армией в предшествовавших оборонительных боях,
противник особенно не усердствовал в преследовании.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции 107
Утром 1 ноября 1920 г. генерал-лейтенант барон П.Н. Врангель
принял последний парад на родной земле. «Обходя фронт, генерал
остановился перед атаманцами39 и... обратился к ним с краткой речью: «Орлы!
Оставив последними Новочеркасск, последними оставляете и русскую
землю. Произошла катастрофа, в которой всегда ищут виновного. Но
не я и тем более не вы не виновники этой катастрофы; виноваты в ней
только они, наши союзники... Если бы они вовремя оказали требуемую
от них помощь, мы уже освободили бы русскую землю от красной
нечисти. Если они не сделали этого теперь, что стоило бы им не очень
больших усилий, то в будущем, может быть, все усилия мира не
спасут ее от красного ига. Мы же сделали все, что было в наших силах, в
кровавой борьбе за судьбу нашей родины... Теперь с Богом. Прощай,
русская земля» [131, С. 440].
В этой короткой военной речи словно воскрес прежний лихой
кавалерийский начальник, водивший Кавказскую армию на штурм
царицынских бастионов. «Убеждая же побежденных, сначала скажем, что не из-
за малодушия они побеждены врагами, но или из-за множества врагов,
или из-за случайности судьбы...», - рекомендовала в подобных случаях
«Rhetorica militaris» [66, С. 187]. Перефразируя византийского ритора,
можно сказать, что здесь барон Врангель «и нечто более неожиданное
нашел», обвинив во всем прагматичных союзников.
Русская армия выступала в свой последний поход, вернуться из
которого на родную землю ей не было суждено. Отдавая дань доброй
памяти ее вождю, «черному барону» П.Н. Врангелю, скажем о нем словами
близкого ему по духу В.В. Шульгина: « ...так как люди забыли как
«выводить породу властителей», то потому они и встречаются так редко»
[201, С. 740].
1.5. Крестоносец XX века М.К. Дитерихс
Фамилия Дитерихсов, происходившая от старинного рыцарского
рода Священной Римской империи Дитрихштейнов, была не менее
известной в военных кругах, чем фамилия Врангелей. Образование,
полученное российским наследником австрийских рыцарей Михаилом
Константиновичем Дитерихсом (1874 - 1937) в Пажеском корпусе, по всей
Юнкера Новочеркасского атаманского училища.

108 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
видимости, укрепило в нем фамильные черты: религиозность, твердость
и стойкость в отстаивании идеалов, ярко проявившиеся в годы Великой
Российской смуты.
Пажеский корпус, основанный Павлом I, располагался в помещениях
дворца графа Воронцова, превращенного императором в капитул
Мальтийского ордена. Михаил Дитерихс рос и воспитывался под девизом
мальтийских рыцарей: «Ты будешь, тверд, как сталь, и чист, как золото»,
выгравированных на нагрудном знаке об окончании корпуса. Каждому
поступившему пажу выдавалось Евангелие и текст заветов рыцарей
ордена св. Иоанна Иерусалимского: «Ты будешь верен всему тому, чему
учит Церковь, ты будешь охранять ее; ты будешь относиться с
уважением к слабому и сделаешься его защитником; ты будешь любить страну,
в которой родился; ты не отступишь перед врагом; ты будешь вести с
неверными беспощадную войну; ты не будешь лгать и останешься верным
данному слову; ты будешь щедр и всем благотворить; ты будешь везде и
повсюду поборником справедливости и добра против несправедливости
и зла». Пажи сызмальства были приближены ко Двору и участвовали в
дворцовых церемониях, получая возможность близко лицезреть
Императора и членов Царствующего Дома.
Блеск и роскошь придворной жизни, отсвет которой падал на пажей,
не могли, конечно, не вспоминаться подпоручиком Дитерихсом,
выпущенным в 1894 г. из самого привилегированного военного учебного
заведения Империи, в самый отдаленный ее уголок - Туркестан. Сказать,
чтобы это была «забытая Богом провинция, все же нельзя: люди со
связями и известной оборотистостью могли сделать в генерал-губернаторстве
блистательные карьеры. Но человеку, который и в Пажеский корпус-то
поступил, благодаря «заслугам» своего дяди Ф.К. Дитерихса, бывшего в
то время директором корпуса, таких возможностей, очевидно, не было.
Итогом годичного (вместо положенных трех лет «цензовых») служения
Родине в Туркестане стало решение молодого офицера пробираться с
негостеприимной окраины поближе к столице. В этом ему несомненно
должно было помочь близкое знакомство с дочерью военного
губернатора Ферганской области ген.-лейт. А.Н. Повало-Швейковского Марии
Александровной, брак с которой М.К. Дитерихс заключил сразу же
после поступления в академию осенью 1897 года.
Учеба М.К. Дитерихса в Николаевской военной академии (1897 -
1900) познакомила бывшего пажа «со всеми тонкостями военной
теории», как пишет В.Ж. Цветков. Мы бы только не стали восхищаться

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
109
особыми способностями нашего героя, на том только основании, что
«однокашниками Дитерихса по Академии были отнюдь не вчерашние
выпускники, молодые офицеры, а, как правило, те, кто имел солидный
служебный стаж, достигшие чинов капитана или подполковника»,
поскольку в это же самое время, как мы помним, в академии учился и
поручик Деникин. Склонность к «военной теории», видимо, и
предопределила впоследствии службу Михаила Константиновича преимущественно
на все тех же штабных должностях, что и его однокашника Деникина.
Русско-японская война стала для Дитерихса школой отступления, в
котором он впоследствии блистательно отличался, командуя войсками
Восточного фронта у адм. Колчака. Пока же капитан Дитерихс
отступал, собирая обильный урожай государевых наград, с войсками 17-го
армейского корпуса под Ляояном и Мукденом. Вершиной полководческой
карьеры Дитерихса в этот период стал эпизод, когда «в ответственный
период отхода от Мукдена, не поддаваясь панике и хаосу, он смог
организовать планомерный отход с позиций отступающих частей».
Штабная служба М.К. Дитерихса продолжилась и после окончания
войны на вполне приличных местах в европейской части России:
Московском, Одесском и Киевском военных округах. Не стала исключением в
этой традиции и начавшаяся Великая война, в которой служебная
карьера М.К. Дитерихса удивительно напоминает «восхождение» его в
некотором смысле антипода А.И. Деникина. Только служба Михаила
Константиновича по генерал-квартирмейстерской части успешно продолжалась
вплоть до 1916 года. Что послужило основанием для его перевода 25 мая
1916 г. с должности генерал-квартирмейстера Юго-Западного фронта на
фактически первую его строевую должность командира 2-й русской
Особой бригады на Салоникский фронт - сказать трудно. Вполне возможно,
что это был расчетливый ход искушенного службиста A.A. Брусилова, не
желавшего делиться славой удавшегося Луцкого прорыва (начавшегося
22 мая 1916 г.) с человеком, принимавшим непосредственное участие в
разработке планов операции. Нельзя сбрасывать со счетов и возможное
желание самого М.К. Дитерихса пополнить свой «иконостас» орденов
экзотическими союзническими (что ему, кстати, с успехом удалось и
впоследствии в годы Гражданской войны сильно помогло). Не стоит забывать
как то, что должность командира отдельной бригады вполне могла
обернуться генерал-лейтенантской должностью командира дивизии, так и то,
что Салоникский фронт не входил в число самых беспокойных фронтов
Первой мировой: сражаться союзникам приходилось все же не против

110 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
немцев, а против болгар. С любой точки зрения новое назначение
Михаила Константиновича было во всех отношениях удачным продолжением
его карьеры.
Как видим, дореволюционная служебная деятельность М.К.
Дитерихса протекала вполне благополучно, ничем, в сущности, не
отличаясь от многочисленных карьер штабных генералов русской армии того
времени. Нет решительно ничего такого, что указывало бы на особую
религиозность генерал-майора Дитерихса или даже, как писали
впоследствии, его склонность к мистицизму. Впрочем, ничего из ряда вон
выходящего даже в мистицизме Дитерихса не было бы. Мистицизм
был явлением достаточно распространенным в высших эшелонах
русского общества накануне революции. Примером тому может служить
хотя бы бывший начальник М.К. Дитерихса по Юго-Западному фронту
A.A. Брусилов. Алексей Алексеевич же характеризовал своего генерал-
квартирмейстера достаточно сдержанно: как «человека очень
способного и отлично знающего свое дело» [17, С. 176]. Никак не выделяется и
военная риторика М.К. Дитерихса в этот период. Например, его приказ
№ 51 от 12 марта 1917 г. по 2-й Особой бригаде после обнародования
текстов манифеста об отречении имп. Николая II и обращения к народу
вел. князя Михаила Николаевича в п.2 содержал обращение командира
бригады к солдатам и офицерам.
«Воины вверенной мне дорогой 2-й Особой пехотной бригады.
Прежде всего, осени себя крестным знамением, и каждый в своем сердце,
помолись Богу: «Боже милостивый, Боже Всевидящий, даруй нашему
Верховному главнокомандующему великому князю Николаю
Николаевичу победу и одоление над супостатом, а народу нашему, укрепив в
вере в Тебя, даруй мудрость, спокойствие и единение, да выйти на
верные пути истинного блага и величия Родине». Вы же, мои доблестные
молодцы офицеры и солдаты 2-й Особой пехотной бригады, должны
проникнуться еще большим сознанием необходимости полной победы над
нашим врагом во что бы то ни стало. Мы должны победой обеспечить
нашу Родину за все те жертвы, которые она принесла за все те жертвы,
которые она принесла во в эти тяжелые дни войны. Мы должны победой
обеспечить нашему народу, нашим семьям, детям и внукам дальнейшую
спокойную жизнь на долгие годы. Мы все много претерпели за эти годы;
много наших братьев уже легло смертью славной за наше правое дело,
за целость и жизнь своих ближних... Но надо еще больше претерпеть,
надо еще больше развить силы, воли и единения, чтобы достигнуть же-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
111
ланной победы, желанного конца, желанного возвращения на родину.
Помни, славный воин, что только «претерпевший до конца - спасен
будет» [29, С. 160-161].
Молитва, вкрапленная в текст приказа, не была чем-то чужеродным
для этого жанра служебного документа, в условиях господства в русской
армии религиозного пафоса в период Первой мировой войны (см.
«Военная риторика Нового времени»). Больше всего обилием «должны» и
призывами «претерпеть» приказ напоминает речь дремуче-старорежимного
казачьего генерала из романа М.А. Шолохова «Тихий Дон».
Не очень укладывается в образ духоносного «рыцаря-крестоносца»,
под которым Дитерихс фигурирует в современной истории Гражданской
войны, и явное стремление генерала строить карьеру, опираясь на
связи и даже матримониальные отношения. Здесь мы скорее имеем дело со
своеобразным преломлением его личности в религиозном сознании
некоторых современных историков.
Так, в наиболее полном и интересном труде о М.К. Дитерихсе,
принадлежащем перу В.Ж. Цветкова, читаем: «Во время войны (Русско-
японской. - авт.) произошло еще одно крупное событие в его жизни.
Дитерихс был удостоен Высокой Чести стать Восприемником от купели
долгожданного Наследника Российского престола Алексея
Николаевича Романова. Бывшему пажу такая награда казалась сопряженной
с неким Божественным Провидением, ведь он становился фактически
«крестником» Цесаревича, человеком, ответственным за его судьбу.
Это означало акт особого значения - стать, может быть, одним из самых
близких к Царской Семье людей. Ведь теперь между ними возникла
некая неуловимая Божественная связь...» [29, С. 18].
Если избавиться от обилия прописных букв и некоторого
недоумения каким образом простой капитан, к тому находящийся на фронте, мог
оказаться одним из восприемников цесаревича, в круг которых входили
коронованные особы и члены Императорской фамилии, то становится
ясным, что речь идет о телеграмме императора Николая II
командующему Маньчжурской армией от 11 августа 1904 года. В ней император
писал: «Ее Величество и Я, в душевном помышлении о наших доблестных
войсках и моряках на Дальнем Востоке, в сердце молитвенно
призывали их быть восприемниками новокрещаемого Цесаревича
(выделено нами. - авт.). Да сохранится у Него на всю жизнь особая
духовная связь со всеми теми дорогими для Нас и для всей России от
высших начальников до солдата и матроса, которые свою горячую любовь

112 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
к Родине и Государю выразили самоотверженным подвигом, полным
лишений, страданий и смертельных опасностей». Если буквально
следовать смыслу телеграммы, то приходится признать, что гвардейский
карательный отряд, наводивший годом позже порядок вдоль
Транссибирской магистрали, расстрелял несколько десятков других
«восприемников» цесаревича Алексея.
Женитьба Дитерихса на М.А. Повало-Швейковской помимо
помощи при поступлении в академию, конечно, обеспечила бы Михаила
Константиновича в дальнейшем таким тестем, за которым его военная
карьера развивалась бы без особого труда. Но вот беда: всего через год
после счастливой свадьбы в Ферганской области вспыхнул кровавый
Андижанский мятеж, виновным в недостаточно оперативном
подавлении которого был признан ген.-лейт. А.Н. Повало-Швейковский, в
наказание отставленный от службы с выговором от самого императора.
О поддержке с этой стороны Дитерихсу, естественно, приходилось
забыть, тем более, что сам генерал прожил после такого позора не более
пяти лет.
Не очень соответствует образу рыцаря и развод М.К. Дитерихса с
супругой, имевшей к тому времени от него двоих детей, и повторная
женитьба в 1916 г. на С.Э. Бредовой, которая была моложе его на 11 лет.
Исследование обстоятельств расторжения церковного брака М.К.
Дитерихса никоим образом не входит в задачу нашего исследования, однако
надо признать, что основания к тому должны были быть очень серьезны,
достаточно вспомнить коллизии знаменитого романа «Анна Каренина».
Женитьба же на Софье Эмильевне позволяла Михаилу
Константиновичу породниться с хорошей военной «генеральской» семьей обрусевших
немцев-лютеран, что в условиях известного «немецкого засилья» в
высшей русской военной иерархии могло послужить неплохим трамплином
для его дальнейшей карьеры.
Не менее странно для ярого монархиста, каковым М.К. Дитерихс
предстает на страницах своих книг, политических завещаний,
выступлений эмигрантской поры и из трудов современных историков, было
и взвешенное решение генерала присягнуть Временному
Правительству. Мало того, генерал-лейтенантские погоны и должность генерал-
квартирмейстера Ставки он получил в сентябре 1917 г. от того же
демократического правительства фактически за... неучастие в корни-
ловском мятеже. В октябре во время ликвидации Ставки большевиком
Н.Г. Крыленко и расправы над последним Верховным главнокоман-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
113
дующим Русской армии ген.-лейт. H.H. Духониным40 М.К. Дитерихс
укрывался во французской миссии Красного Креста41 (вот когда
пригодились генералу ордена союзной державы, полученные им на Сало-
никском фронте). В дальнейшем путь убежденного монархиста привел
его в Киев, где его судьба пересеклась с судьбой полупролетарского
Чехословацкого корпуса, стремившегося, напомним, всего лишь
вернуться на родину, а не приносить жертвы за восстановление русской
монархии.
На первых порах не стремился приносить эти жертвы и М.К.
Дитерихс. Если судить объективно, чехословаки были для генерала неплохим
эскортом в его пути за границу, в союзную Францию, где для кавалера
ордена Почетного Легиона, конечно, нашлось бы подобающее место в
рядах армии, или, на худой конец, Иностранного легиона.
Читая мемуары А.П. Будберга о периоде, когда М.К Дитерихс был
начальником штаба Чехословацкого корпуса и распоряжался в августе
1918 г. приемом иностранных войск во Владивостоке, трудно
однозначно толковать его ответ на жалобу по поводу грабежа чехами русских
складов. «И дальше будем поступать так же, - так передает ответ
генерала Будберг, - у нас ничего нет, и взять нам неоткуда; русского же нам
жалеть нечего» [43, С. 215]. Воспоминания ген. К.В. Сахарова, хорошо
знавшего Дитерихса, об их встрече в Челябинске осенью 1918 г. также
не наделяют личность Михаила Константиновича особой духоносно-
стью. Сахаров писал: «Генерал постарел, осунулся, не было в его глазах
прежней чистой твердости и уверенности» [25, С. 75]. Заметим, ни слова
о религиозности или духовной экзальтированности.
Не дышит патриотизмом и рыцарственностью ответ генерала на
предложение военного министра Уфимской Директории ген. В.Г. Болдырева
примкнуть к российским антибольшевистским силам. «За время нашего
совещания Дитерихс усиленно подчеркивал свою близость к чехам. Подчеркивание
это было настолько ярким, что вызвало даже мой невольный вопрос: считает
ли он себя русским генералом; на что Дитерихс ответил: «Я прежде всего
чешский доброволец», - вспоминал Болдырев [16, С. 57]. Впрочем, трудно
осуждать М.К. Дитерихса: эсеровская Директория, по сравнению с
основательно устроенным Чехословацким корпусом, за спиной которого стояли
40 Выражение «отправить в штаб Духонина» стало в годы Гражданской войны синонимом
слова «расстрелять».
41 Нельзя не отметить схожесть приемов спасения собственной жизни монархиста
М.К. Дитерихса и социал-демократа А.Ф. Керенского.

114 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
власти солидной, буржуазной Франции, очевидно, показалась ему дурно
поставленной «опереткой».
Директорию, однако, сменил Колчак. И тут Дитерихс оказался, надо
понимать, перед непростым выбором: эвакуироваться ли с социалистами-
чехами, оказавшись в роли безвестного генерала маленькой страны, с
перспективой оказаться не у дел, поскольку война в Европе уже к тому
времени закончилась, а бывшие заслуги, как известно, ценятся
недорого, или постараться занять, пользуясь солидным штабистским опытом,
достойное положение при «дворе» Верховного Правителя России.
В январе 1919 г. положение Колчака выглядело еще достаточно
прочным, и он мог показаться Дитерихсу человеком, за которым,
перефразируя Стивенсона, можно было уехать далеко. Выбор был сделан. Вот
тогда Михаилу Константиновичу и было поручено заниматься делом,
которое послужило, на наш взгляд, пусковым моментом кардинальной
перестройки его сознания, и привело впоследствии к формированию
глубоко религиозного мировоззрения.
Обстоятельства гибели царской семьи, к расследованию которых
М.К. Дитерихс приступил согласно предписанию Верховного
Правителя от 17 января 1919 г. действительно могли оказать на половину не
лишенной немецкой сентиментальности натуры Михаила
Константиновича сильное впечатление. Именно начиная с 1919 г. в мемуарах
начинают встречаться указания на «повышенную» религиозность и даже
мистицизм генерала. Весь этот затянувшийся биографический экскурс
понадобился нам для того, чтобы понять, насколько справедливо
связывать звучание религиозного пафоса в общественной речи «Колчаковии»
с появлением М.К. Дитерихса в качестве главнокомандующего армиями
Восточного фронта у Колчака в июле 1919 года.
В действительности отдельные фрагменты религиозного пафоса
встречались в военной риторике белых в Сибири еще в январе-феврале
1919 года. «Бог помощь вам, воины славной Сибирской армии! Бог в
помощь вам, борющимся за святое, правое дело! - читаем, например, в
воззвании «К солдатам» омского коменданта, выпущенном в этот период.
- ...Вас ждут замолкшие колокола оскверненных церквей. Пусть
радостным звоном встретят они вашу победу над злом и насилием. СМЕЛО
И ДРУЖНО ВПЕРЕД ЗА ВЕРУ И ЗЕМЛЮ РОДНУЮ!»42. В листовке,
изданной духовенством 4-ой Уфимской стрелковой генерала Корнилова
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-1/648.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
115
дивизии, обращавшимся к пастве со словами «дорогой брат стрелок»,
наряду с обычными проповедническими нравственными мотивами
звучали и призывы к борьбе за веру: «Веруй и ты, брат, в Бога, молись Ему и
призывай Заступницу всех к помощи. Склоняй небеса молитвами
своими. Будь Христолюбивым воином. Знай, что ты на правом пути, что ты
ведешь войну с врагами веры своей, с гонителями Церкви православной,
со страшными осквернителями святынь твоих, с людьми, гордо
вызвавшими самого Господа - Творца в бой, с людьми, некогда предавшими
Господа Христа за 30 сребреников, а теперь прельстивших наших братьев,
русских, большим жалованьем, с людьми, приверженцами
апокалипсического красного дракона - слугами Антихриста» (прил. 1.6).
Листовка эта, с выраженной боевой антисемитской направленностью,
проникнутая апокалипсическими настроениями, датируется маем 1919
г., т.е. временем наибольшего напряжения сил белых, в связи с их
«весенним наступлением». Наступление это,
как известно, не достигло решительных
результатов, зато обескровило43 белые армии,
что при ограниченности мобилизационной
базы сибирских армий имело в дальнейшем
для Белого дела на Востоке
катастрофические последствия. После оставления в июне
Перми и Кунгура, после потери в июле
Екатеринбурга белые оказались перед
серьезной проблемой: для продолжение борьбы на
фронте незамедлительно требовались
подкрепления. Решать эту проблему пришлось
М.К. Дитерихсу, назначенному 1 июля 1919
г. сначала главнокомандующим Восточным Рис. 7. М.К. Дитерихс
фронтом, а после челябинской катастрофы
возглавившему 30 июля штаб Ставки Верховного Правителя и
Верховного главнокомандующего.
Именно в это время мы видим как в военной риторике Михаила
Константиновича находит отражение религиозное перерождение его
личности. В приказе командующего Восточной группой армий № 5 от 15 июня
1919 г. встречаются следующие знаменательные строки: «Призываю
всех объединиться в борьбе против общего врага. НАПОМИНАЮ, ЧТО
43 Например, только Ижевская стрелковая бригада белых потеряла в боях с марта до
середины апреля 37 офицеров и 746 солдат.

116 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
МЫ ВЕДЕМ НЕ ПОЛИТИЧЕСКУЮ БОРЬБУ, А РЕЛИГИОЗНУЮ. Не
какие-либо политические платформы или кастовые, классовые начала
заставляют нас проливать кровь наших отцов, братьев и сыновей. Мы
боремся за поруганную и попранную веру наших отцов и дедов кучкою
пришлых людей, чуждых вере в Бога, не признающих религии и
соблазнивших наших братьев высокими словами свободы, а на деле создавших
палочное, полицейское рабство. Мы боремся за воссоздание Единой
Великой России могучей верой своих предков, и борьбу эту будем вести с
неослабной энергией» [29, С. 259-260]. Заметно, что пропаганда целей
борьбы в приказе звучит совершенно в унисон с приведенной выше
прокламацией духовенства Уфимской дивизии. Вдохновляющая часть
обрамляла официальную часть приказа, в которой требовалось провести
«в срочном порядке» принудительную мобилизацию в полосе действия
группы армий. На этом командующий, однако, не остановился.
Первая попытка «свести концы с концами», не прибегая к
принудительной мобилизации, которая только снабжала Красную армию
толпами превосходно одетых и обутых западными эмиссарами
военнопленных, была предпринята в приказе главковостока Дитерихса № 7 от 22
июля 1919 г., в котором предписывалось брать на службу граждан, не
подлежавших мобилизации, но выражавших желание сражаться с
большевиками. Этот благой пример приказ рекомендовал всячески
пропагандировать среди населения.
Мы уже видели в п. 1.3 как оживилась военно-политическая
пропаганда в «Колчаковии» в конце июля 1919 года. Апеллировала она в
основном к государственно-патриотическим чувствам народа, и
эффективность ее, чего не мог не видеть М.К. Дитерихс, была не слишком
высокой. Видимо, Михаил Константинович понимал, что омскую
«благородную» публику, которую так нелестно характеризовал А.П. Будберг,
никакими патриотическими воззваниями в окопы не загонишь.
Крестьянская масса, как показывал опыт Комуча и Директории, к
лозунгам борьбы за неведомую государственность, которая была так горазда
веками выжимать пот из земледельцев, вообще относилась достаточно
индифферентно, даже когда большевиков еще можно было клеймить
предателями Родины и германскими наймитами. Героический пафос
имел хождение в белой риторике только в уже сложившихся боевых
частях, костяк которых составляли офицерские подразделения. Из всего
сказанного следовал достаточно простой вывод: белый лидерам
оставалось попытаться воздействовать на войска и население ценностями

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
117
религиозного пафоса, который, напомним, преобладал в общественной
речи России в течение столетия, в надежде, что впитанная с молоком
матери религиозность людей не умерла вместе с отделением Церкви от
государства.
Однако возникает вопрос: кто являлся автором идеи придать белой
борьбе в августе 1919 г. характер крестового похода против
большевиков? И здесь мы вынуждены признать, что однозначного ответа на него
ожидать трудно. Нечто похожее, наверно, можно было наблюдать,
когда решался вопрос, кто был первым партизаном Отечественной войны.
Идея, что называется, «носилась в воздухе» и приписывать инициативу
формирования получивших широкую известность христианских
дружин Святого Креста и мусульманских отрядов Зеленого Знамени
одному М.К. Дитерихсу вряд ли будет правильно.
Начать с того, что эмблему в виде православного
восьмиконечного креста, исполненную из серебряного галуна (у офицеров, военных
врачей и подпрапорщиков) или белой тесьмы (у прочих чинов) носили
на левом рукаве бойцы добровольческих войск полк. П.Р. Бермондта
(Авалова), сформированного в начале 1919 г. немцами из русских
военнопленных и действовавшего на территории Прибалтики. Выбор
такого рода отличия мог быть вызван тем, что солдаты и офицеры корпуса
вынуждены были носить униформу германской армии. С крестоносным
движением безобразная погромная «оперетка» Бермондта не имел
абсолютно ничего общего; по воспоминаниям И.С. Коноплина-Горного,
западные «крестоносцы» «в кровавые дни, на распутице, потерялись и
ушли с верной дороги» [12, С. 178].
Четырехугольный равносторонний крест из белой тесьмы под
угловым шевроном русских «национальных» цветов, введенный приказом
командира корпуса полк. А.Ф. Дзерожинского 18 марта 1919 года,
можно было встретить и у чинов Северного корпуса Северо-Западной армии
ген. H.H. Юденича, [51, С. 28].
На Юге России, на съезде Союза русских национальных общин,
проходившем 14 июля 1919 г. генералами Н.С. Батюшиным и А.Д. Нечволодо-
вым высказывались идеи о необходимости формирования «специальных
частей», по выражению В.Ж. Цветкова, которые «под знаменем Святого
Животворящего Креста» должны были осуществить крестовый поход
против «захватившего Россию инородческого, противного Богу
интернационала». Эти идеи имели развитие: 24 августа на страницах издававшейся в
Екатеринодаре газеты «Станичник» было опубликовано заявление Союза

118 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
об организации «отряда особого назначения». Этот отряд должен был
именоваться «Легионом Святейшего Патриарха Тихона» и стать первой
боевой единицей в составе будущей «Гвардии Православной Руси» [193,
С. 24]. В качестве знака отличия легионеров предполагалось установить
ношение нагрудного креста черной эмали для нижних чинов и белой
эмали для командного состава. Проектировалось даже введение особых
воинских чинов по образцу принятому еще в... стрелецких полках.
Намерения эти, однако, не получили воплощения, поскольку
руководство Союза совершило непростительную в глазах нетерпимого к какой-
либо «самостийности» ген. Деникина ошибку, заявив о том, что «Гвардия
Православной Руси» помимо главнокомандующего ВСЮР одновременно
должна была подчиняться и своим «партийным» руководителям.
По воспоминаниям сразу двух участников Гражданской войны А.Г
Ефимова и H.A. Дорошина в Уральском казачьем войске еще весной-
осенью 1918 г. был известен старик-старообрядец казак Кабаев,
организовавший группу «крестоносцев» человек в 70, которые «бород не брили,
табака не курили и нехороших слов в разговорах не употребляли», для
борьбы с большевиками. Старик Кабаев, участвовавший еще в скобелев-
ских походах, разъезжал по войскам с медным восьмиконечным крестом
на груди и со старинной иконой Богоматери в руках, пел псалмы, учил
нравственности казацкую молодежь и нередко ходил с ней в атаку. «С
пением псалмов старики мчались в атаку на красных и увлекали за собой
казаков!» - так живописал подвиги первых известных нам
«крестоносцев» H.A. Дорошин. Советские же историки сотворили из этого факта
пропагандистский миф о том, что уральское командование вынуждено
было «бросать в бой наспех сколоченные войска - так называемые
«дружины Иисуса Христа», сформированные из стариков» [76, С. 360].
Более подробное и реалистичное описание старика Кабаева оставил
А.Г. Ефимов, сам несколько раз встречавшийся и беседовавший с ним.
В «крестоносце» не было ничего воинственного. «Его морщинистое
серое лицо, окаймленное тоже серой седой бородой, на первый взгляд не
представляло ничего особенного, и только серые глаза были интересны.
В них светилась бесконечная доброта, любовь и наивность, но в них не
было энергии и решительности вождя. И, глядя в эти глаза, я понял, что
только его доброта, любовь и вера заставляют казаков верить ему и идти
на смерть», - так передавал внешность первого русского «крестоносца»
автор, в годы Гражданской войны хорунжий Уральского казачьего
войска [25, С. 541].

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
119
Боевые подвиги Кабаева в изложении очевидца также выглядели
скромно и неброско. Много говорит приведенный Ефимовым рассказ
самого Кабаева об обстоятельствах его ранения во время наступления
на Уральск: «...около него убили казака и как он выругал красных - «у,
проклятые!» и сейчас же был ранен в ногу. Но он продолжал идти. Убило
другого казака около него, и ему стало страшно; как только
почувствовал он страх, так упал, раненый в другую ногу.
- Никогда не ругайся, сынок, и не бойся в бою, а иди с молитвою, и
Господь сохранит тебя, - закончил он свой рассказ» [там же, С. 543].
Очевидно, что Кабаев и его крестоносный отряд (если такой и
существовал на самом деле) лично не воевали; их деятельность
ограничивалась проповедничеством, в сущности, аналогичным функциям
войскового священства, о работе которого среди казаков-уральцев нет сведений.
Старики-«крестоносцы», таким образом, всего лишь заполняли пробел в
религиозно-нравственном воспитании казачества.
Как знать, не «агитацию» ли «крестоносцев» имел в виду М.В.
Фрунзе, когда писал в приказе по войскам Туркестанского фронта № 63 от
25 января 1920 г., что «четыре раза наступавшие на Уральск части 4-й
армии были вынуждены под влиянием агитации и, как следствия,
разложения некоторых войсковых частей, отходить от границы области» [114,
С. 187].
Вполне возможно, что о почине Кабаева и прочих «крестоносцев»
было известно и в Сибири, все же уральские казаки и сибиряки
составляли общий фронт борьбы с большевизмом. Однако в Сибири было то,
чего не было у казаков, и без чего одиночный пример
подвижнического военно-духовного служения был обречен быть достоянием народной
молвы, восхищения, даже поклонения, но не подражания и массового
практического использования. В Сибири была стройная организация
церковной приходской жизни, возглавляемая к тому же очень
энергичными архиереями Русской Православной церкви. Пример одного из
таких церковных деятелей приводил ген. К.В. Сахаров.
«Архиепископ А. еще до мировой войны... выполнял большую работу
по организации церковных приходов в своей епархии... И достиг многого.
Он сумел сплотить около церкви людей разных положений, взглядов и
даже политических убеждений своей проповедью истинной любви,
своей неуклонной работой против ненависти. Он вызвал к жизни и
деятельности лучшие силы в массах своей паствы. Отчасти потому-то так
могуче и полно местные крестьяне откликнулись на борьбу за возрождение

120 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
России, оттого-то так разумны и сдержаны были рабочие всех заводов
этого района и всего города. Влияние святителя А. распространилось
даже на мусульман, на татарское и башкирское население; муллы шли
к нему за советом и проводили в своих селах его организацию - приход
около мечети» [25, С. 206].
Речь в воспоминаниях Сахарова, судя по всему, идет о
преосвященном Анатолии (Каменском) в течение ряда лет (1914-1919), бывшем
епископом Томским и Алтайским. В 1923 г. (год выхода книги Сахарова)
владыка стал архиепископом Иркутским, о чем генерал, конечно, мог
знать, но, чтобы не бросать тень на остававшегося на советской
территории архиерея, предпочел немудреным образом зашифровать его имя.
В пользу этой версии говорит и факт присутствия владыки Анатолия на
Поместном Соборе 1918г., где как раз обсуждались вопросы оживления
приходской жизни, принимались решения, направленные на то, чтобы
сделать приходы основными ячейками, в которых сосредоточивалась бы
общественно-политическая жизнь в стране. В интервью «идейного
вождя» крестоносного движения в Сибири проф. Д.В. Болдырева газете
«Русское дело» (№7 от 12 октября 1919 г.) отмечалось, что владыка
стоял «во главе религиозного движения» в Томске и Новониколаевске44 [29,
С. 333].
Менее вероятно, что ген. Сахаров имел в виду епископа Уфимского
Андрея (князя Ухтомского), который также принимал активное участие
в антибольшевистской борьбе на территории Сибири. В пределах
епархии владыки Андрея действительно проживала масса татар и башкир, и
при Колчаке он проявил себя ярым антикоммунистом и даже входил в
состав руководства ВВЦУ,45 однако после поражения белых не признал
власть Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия
(Страгородского) и перешел (по некоторым сведениям) к
старообрядцам, в связи с чем так и остался до конца жизни епископом. Впрочем,
идеи епископа Андрея, очевидно, имели влияние на адмирала и М.К. Ди-
терихса. В послании (23 августа 1919 г.) владыки на имя последнего
читаем: «Нужно научиться свято жить, чтобы уметь свято умирать. Нам,
православным русским патриотам, нужно столковаться, как устраивать
свою дальнейшую жизнь, чтобы она была сколько-нибудь похожа на
христианскую» [29, С. 321]. В предложении еп. Андрея собрать «обще-
Ныне Новосибирск.
Временное Высшее церковное управление.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
121
патриотический съезд православных приходских деятелей» нетрудно
заметить ростки мысли о созыве Земского Собора, ставшего впоследствии
любимой идеей М.К. Дитерихса, осуществить которую ему удалось,
однако, только в 1922 году.
Существуют, таким образом, совершенно определенные указания на
то, что оба архиерея активно участвовали в антибольшевистском
движении в Сибири. Об этом свидетельствовал и К.В. Сахаров. С началом
Гражданской войны на востоке России «...архиепископ А. весь
обратился в порыв и еще больше отдался своей высокой миссии. Его идея была
простая и великая... Он говорил: «Чем сильны большевики, чем они
держатся? Во-первых, твердая, ни перед чем не останавливающаяся власть.
Во-вторых, и это главное, они сумели организовать всюду, в городах и
селах, худшие, самые преступные элементы народа. Масса же, всегда
инертная и неорганизованная, идет в поводу этих разных советов
комитетов бедноты. Раз мы собираемся строить разрушенную жизнь, нам
необходимо идти тем же путем, но надо организовать народ у другого
полюса, вокруг лучших людей каждого села и города, вокруг самых
честных, нравственных и трудолюбивых. И ходить далеко не надо; таких
русских людей много, всюду они есть, в каждом церковном приходе. Дайте
только возможность» [25, С. 207].
Именно сплоченные угрозой оказаться под властью большевиков-
богоборцев церковные приходы и стали базой для формирования
«крестоносного» воинства в Сибири. Характерно, что все немногочисленные
документы, дошедшие до наших дней, рисующие картину организации
народного ополчения, подписаны священно- и церковнослужителями, а
также немногими мирянами, очевидно членами приходских советов. Так,
например, в «Иркутской летописи» читаем: «4 сентября46 1919 г. В
Преображенской церкви состоялось собрание членов Союза православных
христиан, обсудившее вопрос о помощи колчаковским воинам на
фронте и в тылу. Председателем союза избран епископ Зосима» [74, С. 381].
Запись, датированная 16 октября, гласит: «В Михайло-Архангельской
церкви под председательством протоиерея о. М. Фивейского
состоялось общее собрание членов Союзов приходов, обсудившее вопросы
формирования добровольческих отрядов Святого Креста для борьбы с
большевиками и создания питательных пунктов для больных солдат кол-
чаковской армии» [там же, С. 383]. На состоявшемся 4 декабря 1919 г.
Даты в летописи приведены по новому стилю.

122 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
собрании общественных организаций Иркутска - «приходских советов
Союза православных христиан, Братства им. свт. Иннокентия,
родительских комитетов, Торгово-промышленного союза, Партии народной
свободы, Союза домовладельцев и других организаций» - религиозные
организации играли, надо понимать, первую скрипку, поскольку
«собрание открыл председатель Союза приходов М.М. Стразов, призвавший
объединиться в Союз защиты веры и спасения Отечества против
большевиков» [там же, С. 385].
Омские газеты, выходившие в августе-сентябре 1919 г., были
буквально переполнены материалами, посвященными организации
добровольческого движения в Сибири. Из наиболее экстравагантных надо
выделить сообщение «Нашей газеты» от 6 сентября 1919 г. о
предполагавшемся решении сибирских мусульман 7 сентября во время
празднования праздника Курбан-Байрам объявить большевикам газават.
Таким образом, документы военной власти, исходившие, в основном,
от наштаверха М.К Дитерихса, только облекали, так сказать, в
законную форму народную инициативу. Об этом косвенно свидетельствовал
он сам в распространенной 1 сентября 1919 г. в виде листовки
телеграмме № 145, в которой говорилось: «В связи с отходом наших войск с
Урала среди многих слоев беженцев и населения Сибири загорелся сильным
пламенем лозунг - идти в ряды армии на защиту веры и земли. К
ВЕРХОВНОМУ ПРАВИТЕЛЮ И ВЕРХОВНОМУ
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ стали поступать многочисленные заявления земских,
городских, беженских, приходских, христианских,
мусульманских и старообрядческих организаций (выделено нами. - авт.) о
желательности широко поставить дело организации добровольческих
дружин для оказания немедленной помощи и поддержки нашим войскам на
фронте. Идя навстречу вылившемуся подъему патриотических чувств,
ВЕРХОВНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ И ВЕРХОВНЫЙ
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ принимает на себя особое покровительство над делом
формирования добровольческих дружин,., с привлечением к работе и упомянутых
выше организаций»47
Несколько раньше, в августе 1919 г. появилось утвержденное
начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего (а с конца
июля одновременно и военным министром) ген. М.К. Дитерихсом
оригинальное Положение о дружинах Святого Креста.
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-7/94.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
123
«1. Дружина Святого Креста есть воинская добровольческая часть,
рота, батальон, борющаяся с большевиками, как с
богоотступниками (выделено нами. - авт.), за веру и родину.
2. Каждый вступающий в дружину Святого Креста, кроме обычной
присяги, дает перед Крестом и Евангелием обет верности Христу и друг
другу, и в знак служения делу Христову, налагает поверх платья
восьмиконечный крест.
Примечание. Крест носится только в строю.
3. Подчиняясь обычной воинской дисциплине, дружина Святого
Креста, кроме того, следует особым правилам, исключающим пьянство,
нечестивость, сквернословие, распущенность, притеснение мирных
жителей и так далее.
4. Нарушающие обет и правила подвергаются, кроме обычных
дисциплинарных взысканий, исключению из дружин Св. Креста, а в особо
тяжких случаях и отлучению от церкви, как предатели дела Христова.
5. Каждая дружина Св. Креста, будучи воинской частью, есть в то же
время и религиозное братство, имеющее своего Небесного Покровителя,
имя которого носит (например, дружина Св. Гермогена, Св. Александра
Невского, Св. Сергия Радонежского и так далее) и свои особые правила или
братский устав, а все дружинники образуют единое братство Св. Креста.
6. Все дружинники именуются братьями.
Примечание 1. При обращении солдат к офицерам допустимо слово
«брат» присоединять к чину, например, «брат поручик», «брат капитан»
и так далее. Примечание 2. Женщины, несущие службу при дружинах
Св. Креста, именуются «сестрами».
7. При соблюдении всей строгости воинской дисциплины между
командным составом и солдатами дружины Св. Креста устанавливается на
время похода полное равенство в пище, в удобстве, средствах
передвижения и так далее.
8. В дружину Св. Креста могут поступать лица всех христианских
исповеданий.
Примечание. При дружинах Св. Креста могут существовать и
нехристианские отряды (например, мусульмане), сражающиеся за веру в
единого Бога, подчиняющиеся своим уставам.
9. Дружины Св. Креста могут быть всех родов оружия, а равно могут
быть соединяемы в более крупные части (дивизии, корпуса).
10. В случае недостаточной численности для образования
самостоятельной части (полка, дивизии и так далее), дружины Святого Креста

124 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
входят в состав других действующих полков, предпочтительно
добровольческих, в виде отдельных рот или отдельных батальонов, но никоим
образом не распределяются между ротами полка»48.
Документ свидетельствует об исключительной для Европейской
России попытке создании войсковых частей антибольшевистской
направленности, использовавших чисто средневековый принцип борьбы
с противниками, как с врагами веры. Положение устанавливало
принципы организации дружин Св. Креста, в сущности, по образцу
рыцарских орденов, или, по крайней мере, ополчений времен Крестовых
походов, особенно это относится к пункту, предусматривавшему отлучение
от церкви за трусость и пороки. Всеобщее равенство членов дружин в
бытовых условиях также напоминает монашеский устав.
«Преимуществом» пользовались только при вступлении в дружины священно- и
церковнослужители. Устав братства св. Гермогена, например, допускал
прием мирян в общество и крестовую дружину по ходатайству не менее
двух членов общества.
Несмотря на принятую Положением подчеркнуто невоенную форму
обращения к начальнику (применялась она дружинниками или нет,
подлинно неизвестно), дружины Св. Креста сражались на фронте храбро,
хоть, по условиям обстановки и бросались в бой практически без
всякого предварительного обучения военному делу. Любопытно, что эта
форма обращения, возможно, и не была изобретена религиозным
сознанием автора Положения, а просто скопирована с принятой формы в
чехословацких частях ген. Р. Гайды. Да и вообще взываниями к братским
чувствам русского народа, призывами прекратить проливать братскую
кровь были переполнены все белые прокламации того времени.
К службе в дружинах привлекались помимо православных
христиан Московского Патриархата и старообрядцы, которых в Сибири было
немало. Воззвания, призывавшие их под крестоносные хоругви,
отличались особой обстоятельностью, регламентируя не только общий порядок
записи в дружины, но и обязанности членов старообрядческой общины,
по обеспечению семей уходящих сражаться воинов-крестоносцев. В
духе евангельской проповеди братской любви и нестяжательности
прижимистым кержакам рекомендовалось не жалеть «никакого богатства,
которое все равно истлеет и погибнет».
«...Братья-старообрядцы!
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-3/138.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
125
Вы - искренно и горячо верующие люди. Вы - пламенные патриоты,
неизменно преданные своему родному отечеству. Об этом ярко
свидетельствует вся многострадальная история старообрядчества.
Наши братья сражаются в армиях Деникина и Юденича, в армиях
Севера и Сибири. За нас отдают они свою жизнь, умирают на кровавых
полях брани. За святую веру нашу - поруганную и оскверненную, за
истерзанную Мать нашу - Родину ведут они с большевиками героическую
и священную войну.
Война эта — воистину священна (выделено нами. - авт.): ибо она
ведется за самое дорогое и святое для человека - за его богоподобную
душу, за религию, за Церковь, за святыни. Все до одного мы должны
идти на эту войну. По почину омских старообрядцев начали
организовываться добровольческие Крестоносные дружины. Братья-старообрядцы!
Записывайтесь в эти дружины! Покажите свою силу богоотступникам-
большевикам; докажите свою любовь к своей Родине, к своим братьям,
насилуемым и убиваемым большевиками.
Наш Христос говорит: «Нет больше той любви, как если кто
положит душу свою за друзей своих» (Ин. XV, 13), «И не бойтесь убивающих
тело, души же не могущих убить» (Мф, X, 28). Смерть не страшна в этой
защите измученной Родины. Здесь она славный и святой подвиг!
Идите же, братья, все до одного на это священное и великое дело, -
все, кто может быть хотя чем-нибудь полезным в защите родины. С нами
Бог! Разумейте это большевики и исчезните, как исчезает дым перед
светом!»49
Воззвание выдержано в жанре средневековой военной проповеди,
призывавшей к «священной» войне против неверных с ее обилием
реминисценций к евангельским и апостольским текстам (см. «Военная
риторика Средневековья»). Особенно ярок последний лозунг-призыв,
перефразирующий песнопение из Великого повечерия, являющее собой
стих «Разумейте языцы и покаряйтеся, яко с нами Бог!» из пророчества
пророка Исайи о пришествии Мессии с припевом «Яко с нами Бог».
Продолжение взято из псалма: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его,
и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут;
яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия
(Пс. 67, 1-2). Эти же стихи псалма поются на Пасхальной службе,
перемежаемые тропарем Пасхи, и входят в молитву Честному Кресту.
Листовка из коллекции Российской Национальной библиотеки, ФБЛ п-1/90.

126 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
К сожалению, вера в XX веке не заменяла оснащенность, обучен-
ность и боевую слаженность подразделений. Поэтому серьезных
сведений о боевых успехах «крестоносцев» мы не имеем. Скорее всего,
большая часть из них оседала в разнообразных тыловых и гарнизонных
командах, способствуя высвобождению войск для фронта. По крайней
мере, в книге Б.Б. Филимонова, подробно описывавшего состав и
боевые качества колчаковской армии, а также приводившего интересные
факты о боевом пути частей, о крестоносных дружинах нет ни единого
упоминания. Командир 26-й советской дивизии Г.Х Эйхе, воевавший на
колчаковском фронте, вообще считал, что «формированием их
преследовались агитационные и политические цели» [203, С. 20].
Тем не менее, воодушевление, охватившее сибирское население
после начала массовой пропагандистской кампании, очевидным образом
сказалось на результатах последнего наступления белых на Востоке,
так называемой Тобольской операции, результатом которой стал отвод
войск красной 5-й армии за реку Тобол. Часто и порой ядовито
цитируемый знаменитый приказ № 87 от 10 сентября 1919 г. М.К. Дитерихса так
отзывался на это событие.
«Войска фронта! Вместе со мной каждый по своей вере сотворите
благодарственную молитву Богу, Сыну Его Христу и Пророку Магомету
за дарованную победу... Я ждал, что наступление доблестных частей 3-й
армии увенчается успехом. Третья армия - это воплощение единой
Великой России. В ее рядах объединены части самых различных областей
России, народы разных окраин, представители разных профессий... В ее
рядах офицерские организации Европейской России и рабочие
батальоны бессмертных ижевцев. В ней бок о бок, как братья по духу, дерутся и
православный, и старообрядец, и мусульманин, и католик. Все слились
в единое тело армии, и результат - победа. Низкий поклон всем, воины
нашей родины, воины сильной 3-й армии. Первый шаг, великий шаг к
окончательной победе над антихристом - большевиком сделан. Веруйте
в Бога, веруйте в себя. Держитесь друг друга, любите младших и
слушайтесь старших. И полная победа будет обеспечена. Смело, сплоченно
вперед за веру и землю родную!» [29, С. 267].
Приказ, что и говорить, производит двойственное впечатление, чем-
то напоминая исступленный июльский призыв Верховного Правителя
«Солдаты и крестьяне! Всех вас зову я на общее дело...» (см. п. 1.3).
Все-таки сказывалась, видимо, что Михаил Константинович, по отзыву
Сахарова, работал «на износ», всю штабную работу предпочитая делать

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
127
сам, не передоверяя дела помощникам. Первой очевидной странностью
является соединение в одном страстном призыве имен Божиих и
признание пророческого служения основателя религии, чью веру византийцы
и вслед за ними Русская Православная Церковь издревле именовала не
иначе как «агарянским зловерием». Нельзя не признать, что призыв
отдает своего рода религиозным интернационалом. Но чего только нельзя
было услышать из уст военачальников времен Гражданской войны!
Приказ № 91 Дитерихса от того же 10 сентября 1919 г., например, разрешал
священнослужителям не присутствовать при расстрелах «коммунистов-
большевиков», впрочем, изъявившим такое желание - не
препятствовал. Выраженное ожидание успеха от действий армии - вторая
странность; военачальник все-таки не пророк и не должен позиционировать
себя с этой стороны: это как бы умаляет боевые заслуги войск.
Заключительные призывы явно перефразируют евангельские слова:
«Веруйте в Бога, и в меня веруйте» (Ин. 14, 1) и «Заповедь новую даю
вам, да любите друг друга» (Ин. 13, 34). Подобная перелицовка
священных текстов никогда не практиковалась ни в Византии, ни на Руси,
всегда использовавших слова Спасителя и апостольских посланий в точном
цитировании. Гибельная трансформация человеческих чувств и
понятий в братоубийственной резне, к сожалению, коснулась и понимания
духовности. Искажение священных текстов, низведение их до уровня
логоэпистемоидов (в терминах В.Г. Костомарова и Н.Д. Бурвиковой)
также следует отнести к новоизобретениям религиозного пафоса
образца Гражданской войны.
Наконец, как видно из текста приказа, желание класть низкие
поклоны войскам было свойственно не одному пожилому ген. М.В. Алексееву;
это, судя по всему, надо отнести к должности начальников штабов
Верховных главнокомандующих русской армии.
Говоря об истории крестоносного движения в Сибири, нельзя
обойти вниманием сказку, пущенную гулять по страничкам современных
информационных ресурсов, с легкой руки советских историков И.Д.
Этлингера и О.В. Золотарева. Мы имеем в виду миф о существовании
в рядах колчаковской армии добровольческих формирований, в
которые входили «старообрядческие дружины Святого Креста, 333-й имени
Марии Магдалины полк, наконец «Святая бригада», состоящая из трех
полков «Иисуса Христа», «Богородицы» и «Николая Чудотворца» [69,
4.2, С. 102-103]. Приводя в своих трудах эти данные, О.В. Золотарев
повторяет бред некоего «политрабочего» СИ. Зюзина, выпустившего в

128 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
стенах Военно-политической академии им. В.И. Ленина книжонку
«Деятельность Коммунистической партии по атеистическому воспитанию
воинов Красной Армии в период борьбы за победу социализма в СССР
(1918-1937 гг.)», на закате маразматических лет брежневского застоя, в
1980 году.
Абсурдность этих изысканий перекрывает только сообщение «с
мест», помещенное в разделе «Под флагом религии» №№ 6-8 журнала
«Революция и религия» за 1919 г., что «Колчак в свое время формировал
на восточном фронте так называемые Иисусовы полки, наряжая своих
солдат в священнические облачения и пуская их с кадилами в руках на
первую линию наступающих войск» [134, С. 96].
Если принять во внимание грубый, наглый, откровенно циничный
тон публикации, отличающий, кстати, все советские агитки
атеистического содержания, то становится совершенно ясным, что мы имеем дело
с пропагандистским материалом, который по закону своего жанра вовсе
не может (и не обязан) претендовать на достоверность.
Сообщения с мест об «Иисусовых полках» исходили, надо понимать, от
известного впоследствии чешского борзописца Я. Гашека, возглавлявшего
в политотделе 5-й армии интернациональное отделение. То, что в конце
своей хамской «юморески» «Дневник попа Малюты из полка Иисуса Христа»
автор приписал «материал взят из подлинника» не дает оснований считать
его творение историческим источником. С таким же успехом можно
разыскивать сослуживцев «бравого солдата» Швейка. В частности, «дневник»
начинается с марта, т.е. со времени, когда в белой пропаганде только-только
начали звучать религиозные мотивы и заканчивается июлем 1919 г., когда
дружины Св. Креста еще и не начали формироваться. То, что заметка была
опубликована в августовском номере журнала, говорит об исключительной
оперативности красной пропаганды - и только.
«Воевать» с большевиками посредством крестных ходов,
состоящими из настоящего духовенства, но отнюдь не из ряженых, предлагал в
1920 г., снискавший на Юге широкую известность своей
проповеднической деятельностью прот. о. В. Востоков. У Врангеля его идея,
естественно, не встретила понимания.
Пропагандисты из журнала «Революция и религия», кстати, не
обошли вниманием «крестоносное движение» на Юге России.
«За неимением солдат и для придания своему нашествию
значения «крестового похода» (выделено нами. - авт.), - читаем в
заметке под названием «И небесные силы не помогли», - Деникин в свою

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
129
армию призвал попов, диаконов и даже церковных сторожей. В тылу
Деникина под Ставрополем была набрана особая дружина, состоявшая из
700 попов» [134, С. 96].
Из заметки следует, что солдаты, т.е. народу за буржуев воевать не
хотели. Чтобы ошельмовать движение простых верующих людей
необходимо было показать, что под крестоносными знаменами воюют те, кто
использовал «опиум народа» в личных корыстных целях и всеми силами
стремился вместе с помещиками и капиталистами не дать «прозревшему
народу» шествовать к заре новой жизни - вот для чего красным
агитаторам потребовалось сочинять басню про воюющее в рядах белых
духовенство.
На этих пропагандистских материалах, судя по всему, основывались
«воспоминания» бывшего конармейского комиссара СМ. Кривошеина,
литературно обработанные И.Л. Френкелем в 1975 году. В этой
повести героические красные кавалеристы в конце мая 1919 г. на деникин-
ском фронте воевали уже с целой «святой дивизией», набранной из все
тех же «священников, дьячков, монахов и всяких старост, ктиторов».
Авторы рисуют прямо-таки устрашающие образы: «В «святой дивизии»
попы подобрались один к одному, каждый ростом в три аршина, в плечах
- косая сажень. В люстриновых рясах до пят, в клобуках они казались
непомерно большими» [100, С. 47].
Красочное описание атаки «святой дивизии» практически повторяет
аналогичное описание в журнале «Революция и религия», приведенное
выше, относящееся, правда, к колчаковскому фронту: «В каждой цепи
было по нескольку хоругвей и больших серебряных (!) крестов, ярко
сверкавших на солнце. Над цепями висел кадильный дым, трещали
барабаны (!), заглушая их (!), звучала распеваемая неистовыми пьяными
голосами молитва «Спаси, господи, люди твоя». Крепчайшая матерная
ругань... смешались с молитвой в жуткую какофонию» [там же, С. 49].
В этой жуткой какофонии образов фантазии И.Л. Френкеля
нашлось место и огромным баулам, которые таскали на себе «попы», не
снимая их, если верить автору, даже на ночь. Естественно, что в баулах
находилось все самое необходимое для демонизации образа классового
врага: «женские платки, рубашки, вышитые рушники, детские
платьица». И, конечно, «рубали» безжалостно красные бойцы
«христолюбивое воинство полка господа бога Иисуса Христа» [там же]. Согласно
законам жанра советской мифологии в этом бою непременно должны
были сойтись молодой сознательный красный конник и его замшелый

130 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
мракобес-отец. Они и сошлись, в результате чего советская
литература пополнилась еще одним прототипом Павлика Морозова.
«Воинствующая» церковь мерещилась воинствующим безбожникам
буквально с первых шагов народного сопротивления. Вклад в
распространение легенды вносили позже и некоторые советские писатели-
«историки», не гнушаясь даже открытой фальсификацией фактов. Так, в
сборнике М.А. Гнутова «1918 год на родине Ленина» приводилась
цитата из газеты «Правда» от 15 августа 1918 г., упоминавшая, что «особенно
упорный бой пришлось выдержать за село Тетюшское. Здесь противник
бросил в бой офицерский георгиевский батальон, добровольческую роту
«Святая чаша», во главе которой шел поп с крестом и роту «народной
армии» [32, С. 102].
На самом деле заметка «Геройство красных артиллеристов»,
помещенная в упомянутом номере (№ 172) газеты, содержала следующую
информацию: «Инза. В ночь на 8 августа на первый (!) фланг дивизии,
оперирующей против Симбирска, на село Тетюши напал георгиевский
офицерский батальон белых. Бой длился до 11час. дня 8 августа...
Противник понес большие потери. Среди убитых восемь офицеров...».
Как видим, никого упоминания о мифической роте «Святая чаша»;
бой за село Тетюши (а не Тетюшское) велся реально существовавшим
подразделением белых - Георгиевским батальоном. Купюры
приведенного нами текста заметки касаются только описания подвигов красных
артиллеристов и перечисления трофеев.
Советский историк Гражданской войны Н.Е. Какурин, повествуя
о боях с Народной армией Комуча, приводит самое, пожалуй, раннее
«свидетельство» об участии в боях православного духовенства.
«Упорство в борьбе проявляли только белогвардейцы, черносотенцы,
кулаки. Иногда они даже составляли особые отряды, причем даже попы,
злобствуя на советскую власть, лишавшую их доходов,
образовывали собственные отряды для борьбы с нею. Появились особые
поповские полки имени Иисуса, богоматери и т.д. Но, конечно, одним
кулацко-черносотенным отрядам было не под силу задержать
напор красных армий (выделено нами. - авт.)... в сентябре 1918
года...» [81, С. 31].
Если учесть, что эта информация сопровождалась развернутым
антирелигиозным комментарием, о том, что такое есть «Гроб и Крест
Господень», выдержанным в таком же грубом, глумливом тоне, что и
публикация из журнала «Революция и религия», становится понятно, что перед

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
131
нами типичный случай пропаганды, имевший целью сузить социальную
базу контрреволюционного движения и унизить цели его борьбы.
Возможно и другое объяснение. Масштабы истребления советской
властью в годы Гражданской войны священно- и церковнослужителей
настоятельно требовали пропагандистского «оформления» его
обоснованности и «законности». Такой пропагандистской базой мог стать усиленно
тиражируемый миф об участии духовенства в боях на стороне белых.
Итак, золотаревские «специальные боевые формирования из числа
духовенства» на поверку оказываются обыкновенными воинскими
формированиями численностью от роты до батальона. Они возглавлялись
строевыми офицерами50 и вливались, согласно Положению о дружинах
Св. Креста и приказу ген. Сахарова от 14 ноября 1919 г. в фронтовые
войсковые части. После присоединения дружины или добровольческого
баталь она полк получал право добавить к своему номеру и названию
наименование «Добровольческий», но никак не те святые имена,
которыми уверенно оперируют некоторые псевдоисторики.
Историческая ересь, однако, как показывает практика, заразительна,
особенно в обществе с искаженным в результате десятилетий
атеистического воспитания пониманием духовности. И вот уже появляются
«реконструкции» внешнего облика «крестоносцев», принадлежащие
уважаемому художнику А. Каращуку, на которых бравые воины с внешностью
васнецовского Добрыни Никитича предстают с шифровкой славянской
вязью «ИС ХС» на погонах. При этом абсолютно игнорируется факт того,
что в колчаковской армии нумерация войсковых частей вообще не
поднималась выше цифры 80, а соединения и части в старой русской армии
имели 2-х - 4-х звенную структуру, в отличие от принятой в Советской
Армии 3-х звенной.
Не стоит забывать, что само имя Божие, равно как и его изображение,
является в христианстве святыней51 и допускает его нанесение только
на освященные предметы (храмы, элементы церковного облачения,
кресты, иконы, просфоры и т.п.), к числу которых погоны военнослужащих
50 «Иркутская летопись» приводит данные об офицерском составе, сформированной в
городе дружины: «В течение октября-ноября 1919 г. была сформирована добровольная
дружина и ее командный состав: командир - подполковник фон-Франк, его помощник - капитан
Зуев, начальник хозчасти - капитан Образцов. Делопроизводители - штабс-капитан Обрам
и поручик Гзовский, адъютант - чиновник военного ведомства Кузьминец, командир роты -
подпоручик Морганов и младший офицер - подпоручик Пастухов» [117, С. 719].
51 В русском афонском монашестве в начале XX в. было даже распространено движение
т.н. «имябожников», утверждавших, что Имя Божие есть Сам Бог.

132 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
никоим образом отнесены быть не могут. Присваивать себе в качестве
эмблем имена членов Святого семейства не дерзали, как известно, даже
духовно-рыцарские ордена. Говорить здесь о том, что
священнослужитель, проливший кровь, по церковным уставам подлежал извержению из
сана, и вовсе, на наш взгляд, излишне.
Дух русских крестоносцев, как показывает текст присяги членов
дружин Святого Креста, был прост и не имел ничего общего с религиозным
изуверством, приписываемым им потомками. «Я, брат дружины Святого
Креста, обязуюсь и клянусь перед Святым Крестом и Евангелием быть
верным Господу Христу, Святой Церкви и друг другу, быть трезвым,
честным, совершенно не произносить бранных слов (выделено
нами, -авт.), не быть жестоким с врагом, к своим всей душой братора-
сположенным. Аминь» [29, С. 331].
К сожалению, большинство материалов по истории крестоносного
движения в России XX в. относятся к газетным и журнальным публикациям.
Можно поэтому констатировать, что эта страница истории Гражданской
войны еще ждет внимательного и заинтересованного исследователя.
Последний и самый яркий всплеск белой борьбы под знаком
религиозного пафоса в военной риторике наблюдался в сентябре-октябре 1922
г. в Приморье. Этот период неразрывно связан с именем М.К. Дитерих-
са, вызванного Приамурским временным правительством из Харбина,
где он проживал после отставки с поста наштаверха Колчака, в связи с
острыми разногласиями с адмиралом по поводу целесообразности и
возможности обороны Омска после провала планов Тобольской операции.
Выбранный 8 августа 1922 г. Земским Собором правителем
Приамурского земского края М.К. Дитерихс в тот же день своим приказом
№ 138 переименовал вооруженные силы Приморья в Земскую Рать, а
себя, соответственно, объявил воеводой Земской Рати. Шаг, этот, надо
признать, был с одной стороны глубоко символичен, а с другой -
продолжал традицию обращения к историческим истокам, характерную для
последнего царствования, заложенную еще на торжествах по случаю
300-летия Дома Романовых.
Для Дитерихса возвращение к религиозным и монархическим
устоям было своеобразным актом покаяния русского народа, попадавшего
после свержения самодержавия, под так называемую клятву Собора
1613 г., зафиксировавшего в своих решениях верность призванному на
царство дому Романовых за себя и за своих потомков. Без покаяния же,
по его мысли, не могло быть и возрождения. Уже в своем докладе сразу

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
133
после избрания правителем Михаил Константинович заявил: «...заслуга
Земского Собора, самая громадная, удовлетворившая меня в страшных
размерах и дающая мне колоссальнейшую веру в то что, безусловно, это
есть начало нашего возрождения сейчас, заключается в том, что начало
возрождения нашей религиозной идеологии Земский Собор разрешил
смело, открыто, во всеуслышание» [29, С. 395]. Меры по религиозному
возрождению проводились приморскими государственными мужами с
твердостью неофитов: лица, не исповедовавшие никакой религиозной
веры, подлежали высылке на территорию сопредельной
Дальневосточной республики (ДВР).
Оживилась и деятельность церковных приходов. На заседании Земской
Думы 14 августа 1922 г. прозвучали весьма трезвые слова: «В нашем
распоряжении имеются сейчас только две силы - вера и народ, из коих последняя
пока в очень малом количестве. Поэтому мы всемерно должны опереться на
веру. Ее необходимо положить в фундамент всей государственной и
общественной жизни. Для практического выполнения этой задачи необходимо
скорейшее создание церковного прихода» [там же, С. 420].
Однако времени Приамурскому государственному объединению
историей было отпущено немного. Сложные коллизии международной
политики привели к постепенной эвакуации с территории Приморья
последних остатков некогда многочисленных интервентов, надеждой на
которых только и держалась белая государственность. В этой связи
активизировались боевые действия на фронте между войсками Народно-
революционной армии ДВР и силами Земской Рати. Одни из последних
приказов воеводы Дитерихса, отданный им 22 августа, гласил: «...Воины!
Настал час, когда Богу стало угодно поставить нас снова перед лицом
изуверов советской власти... Нет и не может быть в наших сердцах
вражды и мести народу несчастной и истерзанной советской России: он
- наша плоть от плоти и кровь от крови. Мы боремся не с ним, мы не
завоевываем его, мы не хотим усугублять ему зла и той ужасной доли,
в которые его повергли наемные и кровожадные рабы Ленина и
Бронштейна - этих сынов Лжи и антихристовых приспешников. Мы боремся
за попранную большевиками веру Христову, за право крестьянина быть
хозяином своей земли, за право рабочего быть хозяином своего труда, за
право каждого гражданина быть хозяином своей семьи и своего
достояния, за право всего народа по его вере, по его совести самому избрать
себе Верховного хозяина земли русской, как делали это наши деды,
наши предки, и вернуться к миру, покою, благосостоянию народному,

134 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
освященными горячей и глубокой верой, что едина всему воля на земле
- это воля Всевышнего Творца.
Воины Земской рати! Зовите к себе красноармейцев, зовите
партизан, зовите каждого несчастного сына истерзанной земли русской, но
гоните прочь комиссаров, воров, коммунистов и всякую нечисть,
подвизающуюся в органах советской власти и вместе с нею угнетающих
русский народ. Никому, кто верит в Бога, не чините зла и не творите мести.
Не обижайте населения, не трогайте чужого имущества, не грабьте, не
буйствуйте и не пьянствуйте. Помните, что вы прежде всего Христовы
воины, сыны Христовой России, и во имя Святой Родины имейте
твердость спокойно умирать с непоколебимой верой, что нет больше любви к
Родине: да кто душу свою положит за братьев своих» [140, С. 550].
Приказ представляет собой любопытное сочетание «полтавской»
речи Петра I («Воины! Вот пришел час, который решит судьбу
Отечества...») и... напутствия халифа Абу Бекра своему полководцу Абу Су-
фьяну, отправлявшемуся завоевывать Сирию в 633 году.52 Промежуток
между ними заполняет пропагандистское «увещевание», настолько
обычное для риторики практически всех белых лидеров, что кажется
списанным с прокламаций барона Врангеля.
Белое движение в Приморье, основанное на религиозных и
монархических принципах, было, конечно, обречено. Это было настолько
очевидно, что вел. князь Николай Николаевич даже не счел нужным
откликнуться (!) на поздравительную телеграмму, посланную ему М.К.
Дитерихсом, с весьма прозрачным пожеланием «нашему Великому
Русскому Вождю, сил на Водительство заблудшего, но раскаявшегося уже
Русского Народа по его славному историческому пути».
Общественность, даже и приписанная к церковным приходам,
проявлявшая, судя по газетным публикациям, бурную патриотическую
деятельность, была настолько «теплохладна», что из 4000 «добровольцев»,
разверстанных указом правителя на г. Владивосток для пополнения
армии, до фронта дошло только 176 человек. Даже сельское население,
в среде которого, по свидетельству H.A. Андрушкевича, были сильны
52 «Когда вы войдете в эту землю, не убивайте ни старого, ни малого, ни женщины, не сводите
столпника (христианского подвижника, избравшего особый вид духовного подвига -
непрерывную молитву на «столпе» (открытой возвышенной площадке, башне и т. п.). - авт.) с его места, не
обижайте отшельников, потому что они предали себя Богу, чтобы работать ему. Не срезайте
деревьев, не повреждайте растений, не растерзывайте скота, ни быков, ни овец... Те, что не примут
вас, ведите с ними войну и обязательно следуйте всем указаниям и истинным законам, которые
даны вам от Бога через нашего пророка, чтобы вы не прогневили Бога» [125, С. 80].

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
135
монархические настроения, не выразило идеям Дитерихса поддержки
«телом и кровью». Однако тоска по царю-батюшке у крестьян Приморья
была далеко не такого идеального свойства, что у воеводы Земской Рати.
Дело было в том, что до революции крестьяне находились под опекой
государственного переселенческого управления, озабоченного
проблемой «обрусения края». Оттого «с мужиком носились, как с ребенком».
Февральская революция, естественно, поставила на таком положении
дел крест. Наоборот, крестьян обложили налогом в пользу содержания
земских учреждений, которые совершенно не прижились на приморской
почве, ввиду малой плотности населения и огромного дефицита людей
интеллигентных профессий. Как следствие - народ в Приморье, как,
наверное, и в целом по России, тосковал не столько по царю, сколько по
внятной политике твердой государственной власти. К этому надо
добавить редкую общественно-политическую инфантильность народа.
«Можно было говорить о Верховном правителе - ошеломленно
признавался H.A. Андрушкевич, исправлявший при Колчаке должность
«начальника» в Иманском уезде, - этот титул действовал благотворно,
но слово Колчак надо было избегать. Говорить же, что Колчак ведет нас
к Учредительному собранию и волеизъявлению народа - совсем не
поворачивался язык. Разговор о том, что Колчак спасает Россию от
большевиков был также для крестьян не вразумителен. «Большевик потому
и большевик, - отвечал крестьянин, - что ихняго брата больше.
Большевик за Царя, за порядок, большевик господ уничтожает, тех, что
куражатся над простым народом» [12, С. 125].
Безусловно, нельзя не восхититься мужеством «последнего крестоносца»
М.К. Дитерихса, пожелавшего, подобно П.Н. Врангелю, придать Белой
борьбе под занавес возвышенно-нравственный характер. Сила, однако, ломила
солому. Вместе с Приамурским Земским краем, Земской Ратью и его
пламенным воеводой уходил в историю из русской военной речи религиозный
пафос, свидетелями возрождения которого будут ли хотя бы наши потомки?
1.6. Риторика воинов ислама
Мы уже видели под какими разными лозунгами сражались
антибольшевистские силы на территории России. Не менее сложная картина
возникает при рассмотрении особенностей риторики наиболее стойкого
контрреволюционного движения, борьба с которым длилась много лет

136 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
спустя официального завершения Гражданской войны. Вплоть до 1938
г. это движение давало рецидивы, временами настолько сильные, что
советскому автору, скрывшемуся под псевдонимом «В. К-в», это давало
право на страницах журнала «Военная мысль» за 1921 г., говорить о
существовании в Средней Азии целого «басмаческого фронта».
Вопрос о сущности басмачества не потерял своей актуальности по
сей день. Если внимательно присмотреться, то практически все
ошибки советской власти, допущенные ей по отношению к народам Средней
Азии в 20-е гг. XX века, мы добросовестно повторяли, пытаясь разрешить
и «афганский», и «чеченский» вопрос в не столь далеком прошлом.
Советский исследователь В. Алексеенков подверг обстоятельной
критике несколько существовавших в 20-е гг. взглядов на основные
причины, породившие басмачество:
- внутриполитические: субъективные недостатки отдельных
представителей советской власти и ошибки, допущенные ими;
- экономические: вторжение капиталистических форм хозяйства в
натуральное, связанное с распространением хлопковой монокультуры,
повлекшее обнищание значительной части народа;
- национально-освободительное движение против жестокого
советского империализма (эти взгляды высказывались в белоэмигрантской
печати);
- внешнеполитические: интриги Англии, рассчитывавшей
утвердиться в Средней Азии, а также интересы Афганистана, который был не
прочь увеличить свою территорию за счет ближайших соседей.
Наиболее старательно автор открещивался от признания
басмачества формой освободительной борьбы среднеазиатских народов,
проходившей под знаком национально-религиозного пафоса. Действительно,
втиснуть в прокрустово ложе марксистской экономической теории такие
трудноосязаемые понятия как национальность и духовность было
затруднительно. Вообще, забегая вперед, можно заметить, что эти два
понятия оказались минами замедленного действия, приведение в действие
которых и привело в конечном счете к крушению советской системы.
Значительно проще было списывать массовое повстанческое движение
на тяжелое наследие колонизаторской политики царского
правительства и происки национальной буржуазии, совместно с «остатками
феодальных слоев данной страны» использовавших «политическую
отсталость дехканства» в своих корыстных интересах [9, С. 54]. В этом случае
можно было действовать по уже накатанной в ходе Гражданской войны

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
137
схеме: военный нажим на «эксплуататорские» классы в сочетании с
широкой «кооперацией» и улучшением материально-бытовых условий
жизни населения.
В действительности, советская власть в Средней Азии не имела бы
абсолютно никаких шансов на существование, не опирайся она на
штыки советских войск, прибывавших по мере роста успехов красных, из
Центральной России. Вплоть до ликвидации «Оренбургской пробки»
войсками М.В. Фрунзе, т.е. до осени 1919 г. советская власть в Туркестане
распространялась только на города и станции железной дороги.
На наш взгляд, нельзя говорить о существовании каких-то особых,
основополагающих причин, которые привели к возникновению
басмачества. В чрезвычайно запутанной и сложной системе экономических,
политических, социальных и межнациональных отношений,
существовавших в среднеазиатском регионе в первой четверти XX в., имели
место все вышеперечисленные причины, причем действовавшие
неравномерно в дореволюционный и советский периоды. Ко всему прочему само
басмачество было достаточно неоднородно по своему социальному и
национальному составу; в соответствии с этим, в разных группах
басмачества преобладали разные причины, его вызывавшие.
В наиболее общем плане можно выделить три группы, слагавшие
среднеазиатское басмачество.
Первая - басмачество туркестанское, наиболее ярко представленное
ферганским басмачеством, расцветшее на почве обнищания населения
в результате нарушения хозяйственной жизни, базировавшейся на
экспорте хлопка. Этот процесс особенно обострился после Октябрьской
революции с началом Гражданской войны. Неумело проведенная
социализация хлопкового производства привела к разрушению последнего.
«А проведенная вслед за социализацией национализация - выдвинула
бесконтрольных комиссаров, которые при полном политическом без-
людьи были в большинстве авантюристами, не связанными интересами
предприятий и значительно уклонившиеся в сторону личного
обогащения», - писал предводитель Крестьянской армии Ферганской области
К.И. Монстров [70, С. 36].
Декрет Туркестанского СНК от 28 февраля 1918 г. о конфискации
всего урожая хлопка и коллапс железных дорог привели к тому, что хлеб
и мясо из Семиречья и Оренбурга невозможно было ввести, а хлопок
вывезти. Туркестану угрожал голод. Хлопководство, усиленно
насаждавшееся еще царским правительством, в результате чего большая часть

138 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
обрабатываемых земель оказалась занята этой культурой, теперь
фактически приводило к голодной смерти крестьянина, поскольку цены на
хлопок, до революции стоивший в 3 раза дороже хлеба, не успевали за
ростом цен на хлеб. К тому же пайковой хлеб распределялся только
среди городского, т.е. преимущественно русского населения. Смертность
среди киргизов, например, простиралась от 30 до 75 % взрослого
населения [70, С. 32]. Число безработных в Туркестане, начиная с 1918 г.,
составляло приблизительно 750 000 чел.
Вторая - басмачество хивинское, под предводительством Джунаид-
хана53 эксплуатировавшее национальные противоречия между оседлыми
узбеками и кочевыми туркменами, которые после объединения народов
в Хорезмскую народную республику лишились традиционного дохода
путем грабежа узбеков.
Третья - басмачество бухарское, сорганизовавшееся под национально-
религиозными лозунгами восстановления бухарского эмирата. Ярким его
представителем выступал в 1921-1922 гг. турецкий авантюрист Энвер-
паша (1881-1922), занимавший в годы Первой мировой войны пост
военного министра в правительстве султана. Личность это была достаточно
одиозной, даже для того смутного времени, богатого на «неординарных»
деятелей. Энвер-паша мечтал о создании... халифата в составе Бухары,
Афганистана и Туркестана и именовал себя «главнокомандующим всеми
вооруженными силами Ислама». Примечательно, однако, что ислам для
него был только ширмой, прикрывавший вполне светские властолюбивые
устремления. Политические маски менялись им с калейдоскопической
быстротой.
Так, еще в 1920 г. это был убежденный борец с английским
империализмом. В «ультрареволюционной» речи Энвера на 1-м Съезде
представителей народов Востока, проходившем в Баку (киноматериалы о
котором в свое время так напугали М. Горького и Г. Уэллса), содержится
15(!) употреблений обращения «товарищи», а сама речь представляет
собой сплошной панегирик Советской России и ее Красной армии,
«проливающей свою кровь для защиты угнетенных». На съезде Энвер-паша
позиционировал себя ни много, ни мало представителем союза
«революционных организаций Марокко, Алжира, Туниса, Триполи, Египта.
Аравии и Индостана» и выражал уверенность, что «путем применения всех
революционных средств ему (союзу «революционных организаций». -
Настоящее имя Мухаммед-Курбан Сердар (1857-1938).

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
139
авт.) удастся поломать зубы хищным зверям (империалистам. - авт.) и
обессилить их окончательно» [80, С. 158]. Точка зрения на
империалистических эксплуататоров будущего претендента на титул халифа
вообще ничем от пролетарской не отличалась: «По-моему, все, кто думал об
обогащении неработающих, заслуживают быть уничтоженными» [там
же, С. 157].
«Как зять «халифа», священного лица для всякого правоверного и сам, в
силу своего родства с халифом особа в некотором роде священная, Энвер-
паша дал идеологическое выражение всем тем течениям общественной
психологии контрреволюционного лагеря, которые до его прибытия либо
смутно выражались, либо противоречили друг другу... Его лозунг
«Мусульмане всех стран, объединяйтесь» должен был создать условия для
временной блокировки класса несознательного сельского пролетариата
дехкан с классом их поработителей, крупных феодалов против общего
врага Бухарского Советского Правительства и большевиков, о «красном
империализме» которых Энвер широко и неустанно агитировал. Таким
образом, принцип солидарности трудящихся всего мира, основанный на
солидарности интересов, Энвер-паша пытался заменить принципом
религиозного объединения всех мусульман», - так писал о роли Энвера в
бухарском басмачестве Н.Е. Какурин [там же, С. 93-94].
Если перевести текст с «советского языка», то становится ясно, что
политический авантюрист Энвер-паша недаром набивал себе руку в
революционной риторике: тонко уловив господствовавшие в толще народа
настроения, он просто перелицевал социальный пафос своих речей на
пафос религиозный. О преобладании религиозного пафоса в
общественной речи Бухары того времени ясно свидетельствует и сам Н.Е.
Какурин: «...власть религиозной надстройки и до сих пор (1923 г. - авт.)
еще чрезвычайно сильна в Бухаре; во многом я объясняю застойный
характер общества... именно влиянием этой религиозной надстройки»
[там же, С. 91]. Несмотря на то, что марксистская терминология явно
с трудом давалась бывшему офицеру Какурину, значение его честного
свидетельства трудно переоценить, поскольку именно он принимал
непосредственное участие в ликвидации беспокойного Энвера.
И все же корни басмаческого движения, как справедливо полагал
Д.Д. Зуев (с ним отчасти соглашался и В. Алексеенков), надо искать в
идее национального обособления народов Средней Азии, вылившейся
в т.н. «Кокандскую автономию», декретированную 1 декабря 1917 г. на
Чрезвычайном Всетуркестанском мусульманском съезде в Коканде.

140 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
СНК Туркестана не рассмотрел вовремя вопроса об автономии, что
укрепило взгляды туземного населения на советскую власть в Ташкенте
как на явление чисто русское, в противовес власти «автономщиков» в
Коканде. Мало того, на V съезде Советов Туркестана, проходившем в
ноябре 1917 г., коммунистами было прямо заявлено о недопустимости
включения в органы власти мусульман, ввиду того, что «среди
туземного населения нет пролетарских классовых организаций» [9, С. 18].
Несмотря на то, что столкновение преимущественно русской
советской и туземной национальной власти в районе Коканда 11 января 1918
г. закончилось поражением «автономщиков», национальная идея успела
объединить разнородные антисоветские силы Туркестана. Это привело
к тому, что басмаческое движение, которое до революции имело
преимущественно разбойничий характер, скоро приобрело огромный размах
и стало в 20-е гг. движением народным. «После разгрома кокандского
автономного правительства Иргаш курбаши ушел в уезд с 20-30
джигитами, то через 2-3 года после этого события мы имеем перед собой от
6 до 8 тысяч басмачей....», - писал тов. Н.Т. Тюрякулов54 [185, С. 111].
«Мы имеем дело не с организованным боевым противником, а с самим
населением, которое враждебно относится к Советской власти», -
честно признавал в 1921 г. журнал «Военная мысль» [8, С. 88].
Только после того, как в Туркестан прорвался тов. П.А. Кобозев55, на
5-м Чрезвычайном съезде Советов 30 апреля 1918 г. в Ташкенте была,
наконец, декретирована автономия. Но было уже поздно. В условиях
слабости центральной власти Ташкента на территории Туркестана в течение
1918 г. размножились вооруженные формирования, отличавшиеся, в
основном, по национальному признаку. К ним, помимо басмаческих
отрядов, состоявших из коренного населения, можно отнести Крестьянскую
армию К.И. Монстрова, созданную из отрядов самообороны русских
поселений. Не были исключением и отряды правительственных войск.
Ценное свидетельство тому мы находим в статье П. Баранова: «Необходимо
отметить, что значительную часть формируемых отрядов (Красной
гвардии. - авт.) составляли «интернационалисты» - бывшие военнопленные»
[8, С. 91]. В Туркестане в то время находилось порядка 35 000 немецких
и австрийских военнопленных [9, С. 263], так что вполне возможно, что
54 Председатель ЦИК Туркестанской советской республики ( 1920-1921 ).
55 С февраля 1919 член Особой временной комиссии ЦК РКП(б) и СНК РСФСР по делам
Туркестана (Турккомиссия). В июле - сентябре член крайкома КП Туркестана и председатель
ТуркЦИКа.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
141
формирование большевистских отрядов, «руководимых немецкими
офицерами», как о том трубила белогвардейская пропаганда (см. 1.3), было
не только пропагандистским мифом. Весьма способствовали разжиганию
народного восстания и действия «армянских дружин», сформированных
партией «Дашнак-цутюн», услугами которых на первых порах весьма
опрометчиво пользовались ташкентские власти.
В силу ряда причин, из которых главнейшей следует признать
отсутствие воинской риторической традиции на Востоке, как мы писали
о том в «Военной риторике Средневековья», вряд ли можно говорить о
распространенной практике обращения с военными речами
предводителей басмачей к воинам ислама. Поскольку эпистолярного наследия
и мемуарной литературы басмачество после себя практически не
оставило, лозунги и призывы, которыми вполне возможно и оперировали
многочисленные курбаши перед схватками с красноармейцами, также
не могут быть проанализированы. Да и сама партизанская тактика боя,
принятая басмачами, заключавшаяся в избегании столкновений с
регулярными частями, уходе, лавировании и рассеивании при угрозе
уничтожения, исключала, на наш взгляд, какое-либо убеждающее или
вдохновляющее воздействие курбаши на своих джигитов. Однако басмаческие
агитационно-пропагандистские материалы, без которых немыслима
организация какого-либо массового повстанческого движения, имеются, и
они дают наглядное представление о тенденциях в общественной речи
представителей среднеазиатского сопротивления.
В частности, одним из бывших киргизских коммунистов Тюрякулом
Джиназаковым (как и Энвер-паша, кстати, побывавшем на съезде
народов Востока) от имени виднейшего ферганского курбаши т.н. Курширма-
та56 распространялись прокламации следующего содержания.
«От командующего войсками Ислама в Туркестанском крае
Ширмата Бек-Гази. 1339 года Хиджры 6-го числа.
Лунного месяца Зулькада.
№ 8 ОБЪЯВЛЕНИЕ
Вам всем нациям объявляю: полученные нами со всех сторон
известия гласят, что с целью удаления от лица земли большевистских
названий - иностранные державы в объединенном порядке совершают на
них грозное наступление.
56 Кур-Ширмат дословно переводится как «кривой Ширмат». У этого курбаши в детстве
был выбит глаз.

142 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Петроград перешел во владение иностранных держав.
Со стороны Сибири войска упомянутых держав вводят громадные
силы.
Батум тоже перешел в руки иностранных держав, знамена которых в
этом городе восстановлены.
В местности Чарджуи собираются войска иностранных держав и
перейдут на территорию Бухары и Туркестана.
В Патта-Гиссаре57 собрались иностранные войска 300.000 человек,
которые намерены через Бухару пройти в Туркестан.
В местности Мургаб появилось до 200.000 иностранного войска,
которое не сегодня-завтра появится в Туркестане.
- Эй! Родственники-мусульмане, открывая глаза, не обманываясь
ложными словами хитрых большевиков, будьте осведомлены о
происшествиях в странах, как подобает правоверным.
Командующий войсками Ширмат Бек-Гази. Приложил печать» [70,
С. 78].
Заметно, что этот образец военной пропаганды июля 1921 г.
представляет собой чистую дезинформацию, имеющую целью внушить
населению уверенность в победе и тем способствовать притоку
добровольцев в басмаческие отряды. Подобные прокламации
распространялись по кишлакам и аулам в качестве своеобразных газет (отсюда и
их нумерация).
Примерно к этому же времени относится и воззвание Джиназакова
(принявшего с переходом к басмачам фамилию Капаева),
распространявшееся в г. Скобелев от имени помощника Курширмата курбаши Му-
хамета Розы (Мамарозы).
(на русском языке)
«От командира полка белой гвардии Мухамет-Розы.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Всем сочувствующим мусульманской партии как русским, так и
мусульманам предлагаю присоединиться к нам возможно скорее. Будете
получать хорошее жалованье и кормиться со всеми членами своих
семей прилично, т.е. без стеснения относительно хлеба, мяса, риса и проч.
Всем не имеющим лошадей или оружия нами будет немедленно
доставлено таковые.
7 мая 1921 г. Мухамет Розы. Прикладываю свою печать.
Около Термеза.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
143
(на узбекском языке)
«Начальника войск Гази Мухамет-Розы
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Настоящим объявляю всем гражданам мусульманам, находящимся
на службе у русских: вам нельзя оставаться в бездействии, в течение
этой недели идите на защиту своего народа и переходите на нашу
сторону, т.к. немного осталось до того времени, когда нашему
мусульманскому войску придет помощь из большого государства.
Если в эту неделю не придете к нам на помощь, то не будет больше
поводов для прощения вашей вины. Поэтому письменно и с доверием
обращаюсь к вам: не слушая всяких обольщений, своей собственной
охотой переходите на услужение своему народу - мы возвеличим вас.
Ожидая вас, посылаю это письмо.
Я, Аскер-баши, Гази-Мухамет Розы приложил печать» [70, С. 80].
Аргументация русского текста прокламации хорошо обыгрывала
ситуацию трудностей со снабжением, которые переживали части Красной
Армии. В Ферганской области, например, потребность войск в мясе в
этот период удовлетворялась по самым оптимистичным подсчетам не
более чем на 40 %.
Никакого особого ожесточения ни по отношению к красноармейцам,
ни по отношению к соотечественникам-мусульманам, еще не вставшим
на путь борьбы с большевиками, в прокламациях не чувствуется.
Первые еще не клеймятся гяурами, вторые - изменниками. Даже
прозрачный намек о вине «малодушных» мусульман перед воинами ислама
старательно прикрывается обещанием наград и почестей «прозревшим».
Объясняется это просто. Военные операции против басмачей в 1921 г.,
движение которых стало в полном смысле этого слова массовым, привели
к значительным потерям с советской стороны (308 чел. убитыми только в
период март-декабрь 1921 г.) и не дали никаких практических результатов.
Советская власть, чувствовавшая себя не слишком уверенно в разоренной
Гражданской войной стране, поэтому была склонна вести с басмачами
переговоры, стараясь использовать старый как мир принцип «разделяй и
властвуй». К этому периоду относится кратковременное заигрывание
Советов с курбаши и их отрядами, попытки наладить «взаимодействие» путем
придания им статуса правительственных территориальных войск; другими
словами - попытка локализации власти отдельных курбаши в занимаемом
их джигитами районах в надежде столкнуть лбами воинов ислама с
«пришлыми» курбаши и просто бандитствующими элементами.

144 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Образование из отрядов сдавшихся курбаши (первый раз - широко
известного Мадамин-бека) войск Красной армии ничего кроме
беспорядка не дало. Положиться на них было нельзя. Курбаши грабили мирное
население и тем снабжали своих «красноармейцев». Кроме того,
«красные» курбаши весьма неохотно сражались против бывших соратников-
единоверцев. Да и средств для того, чтобы эффективно перекупать
басмачей у советской власти просто не было. «Оперирующие против нас
бандитские шайки, - читаем в докладе начальника пофергруппы58) от
10 сент. 1921 г. про 1-й Фертермускавский59 полк, - ...прекрасно
обуты, одеты, обеспечены всем необходимым, что красноармейцы мусполка
прекрасно видят, и им, как бывшим басмачам, безусловно выгоднее быть
на стороне противника, чем у нас, так как они, определенно
деклассированный элемент... Некоторые к-ры эскадронов, превосходно учитывая
это психологическое состояние кр-цев, находят следующий путь
удержания их в наших рядах: начинают заниматься мародерством,
грабежами, наложением контрибуций и т.п. для обеспечения своего эскадрона и
самих себя» [70, С. 61]. И при этом речь шла об относительно надежной
части - бывших басмачах Мадамин-бека, успевших даже побывать в
составе бригады тов. Э.Ф. Кужелло на Южном фронте.
Все же нельзя сказать, что политика переговоров ничего не дала. В
ряде случаев в пользу советской власти срабатывали застарелые
национальные и даже родовые противоречия, раздиравшие стан басмачей.
Однако полностью басмачество не удавалось уничтожить ввиду поистине
бедственного материального положения красноармейцев,
расположенных небольшими постами на огромной территории. Как с подкупающей
непосредственностью писал начпофергруппы про гарнизон «Зеленый
мост» на железнодорожной станции Андижан-Наманган, состоявший
из 5-й роты 17 терстрполка60: «Красноармейцы два месяца не получают
жалованья благодаря отсутствию денежных знаков». В политсводке за
8-15 апр. 1921 г. говорилось: «Нравственное напряжение в борьбе со
всесокрушающими условиями падает у самых сильных». Донесение о
самоубийстве военкома кавэскадрона указывает следующие причины:
«Оно вызвано мародерством и безобразиями, происходящими в части,
чего его натура не терпела и не перенесла» [70, С. 69-70].
Политотдел Ферганской войсковой группы.
Ферганский территориальный мусульманский кавалерийский полк.
Территориального стрелкового полка.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
145
В этот период агитация курбаши была особенно эффективна -
участились случаи перехода к ним красноармейцев с оружием, факты
шпионажа (!) в пользу басмачей и торговли красноармейцами оружием
и боеприпасами, за что, например, было расстреляно в ночь с 29 на 30
октября 1921 г. двадцать (!) человек.
Неудивительно, что в таких условиях курбаши чувствовали себя
достаточно вольготно и позволяли себе даже весьма экстравагантные
выпады в ответ на попытки отдельных представителей советской власти
«договариваться» с ними. Так, в ответ на предложение сотрудничества
начальника гарнизона сел. Каннибадам от курбаши Нуруллы Максума 6
июня 1921 г. был получен откровенно наглый ответ.
«М.Г.61 вы пишете, чтобы я помирился с Советской властью, чтобы
защищать отечество. Спрашивается от кого защищать - про это вы не
упомянули.
Крайне удивлен на ваше наивное предложение. Если так понимать, то
отечество надо защищать от разгрома, грабежа хулиганов, то вы,
милостивый государь, переходите на нашу сторону, т.к. мы защищаем отечество
от узурпации бандитов большевиков, которые нагло разрушили и
разграбили за три года все то, что было создано за тысячу лет. ...Вы, господа
русские коммунисты, одурманились, соблазнившись на хитросплетенный
обман жидов... Известно ли вам положение России, где люди умирают с
голоду, а вы, глупцы, здесь воюете с нами и проливаете кровь забитого
туземного населения, которое кошмарные жиды хотят обратить в колонию.
Известно ли вам, за что мы воюем. Мы воюем именно за то, чтобы спасти
отечество от всех жидов и жить автономно, чтобы население не эксплоа-
тировалось жителями Иерусалима, коих вы признаете за бога.
Вот что, господа, лучше мы, забитые туземцы, сойдемся с вами,
обманутыми русскими, и совместно будем бороться с жидами, чтобы спасти
отечество» [70, С. 81].
Нельзя не заметить, что стилистика и националистическая
аргументация ответа-прокламации чисто европейская. Совершенно очевидно,
что от имени Нуруллы Максума выступал какой-то русский
белогвардеец, которых было немало в басмаческих отрядах. Подобная практика
была весьма распространенной; судя по всему, многие полуграмотные
курбаши норовили обзавестись по примеру того же Курширмата
«заместителями по агитационно-пропагандистской части».
Милостивый государь.

146 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Ситуация кардинальным образом изменилась, начиная с 1922 г.,
который можно считать отправной точкой перехода советской власти к
политике с позиции силы в отношении басмачества. Помимо осознания
заведомой неэффективности соглашательства с мятежниками, всегда
чуждого решительной большевистской политике, среди советского,
особенно военного, руководства, видимо, возобладали взгляды,
выраженные впоследствии Н.Е. Какуриным: «Неопределенность взглядов в
вопросе о борьбе с басмачеством... и переговоры с вождями разбойничьих
и контрреволюционных банд могли быть приняты темным населением
Средней Азии, в течение долгих веков воспитанном на преклонении
перед грубой силой, как признак слабости РСФСР...» [80, С. 93].
В результате в марте 1922 г. появилось обращение комиссии ВЦИК
по делам Туркестана и ТуркЦИК, в котором твердо заявлялось:
«Никаких советских курбаши и никаких советских басмаческих отрядов».
The Kurbashi (chiefs) of several
Turcoman Basmachi
detachments. The fur hats and
cloaks (of men in the rear rows)
are typical for the Turkmenistan
area in 1921.
Puc. 8. Курбаши (фото издательства Osprey)

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
147
Начиная с этого времени, в военной риторике басмачей наблюдается
постепенный отказ от национального пафоса, сопровождавшийся
усилением звучания пафоса религиозного. Объективной причиной такой
трансформации ценностей общественной речи басмаческого движения
может быть названа слабость социальной базы национального пафоса.
Государственные образования Средней Азии (Кокандское и Хивинское
ханства, Бухарский эмират) до включения их в состав Российской
империи объединявшие массу народностей и племен, отличавшихся по
укладу жизни, обычаям и языку, представляли собой типичные
восточные деспотии с характерным для них пренебрежением к значению
общественной речи. Отсутствие укорененных государственных ценностей в
сознании массы населения, влачившей рабское существование,
облегчило России во второй половине XIX в. подавление господствовавших
военно-феодальных группировок среднеазиатских государств и
включение их в состав империи.
Отмечавшееся выше вторжение капиталистических отношений в
сферу хозяйственной жизни привело к образованию национальной
буржуазии и чиновничества, слой которых за ничтожный по историческим
меркам период владычества России был, однако, слишком тонок для
того, чтобы успеть сформировать собственные взгляды на
национальные интересы. Не успело в достаточной степени развиться и светское
образование, которое находилось под полным контролем
мусульманского духовенства, выступавшим в блоке с мусульманскими учеными-
книжниками, полагавшими предел учености в толковании Корана.
Пример общественной речи Средней Азии 20-х гг. XX в. хорошо
иллюстрирует справедливость закона поступательной смены пафосов
(героический - религиозный - государственный - национальный):
национальный пафос не может в достаточной степени сформироваться в
общественной речи, не пройдя стадию пафоса государственного.
Субъективных причин ослабления в военной риторике басмачества
позиций национального и перехода к религиозному пафосу было две.
Первая заключалась постепенном саморазрушении басмачества ввиду
печальной необходимости «самоснабжения» за счет населения,
характерной, как мы помним, почти для любого контрреволюционного
движения. Вторая, тесно связанная с первой, состояла в продуманной
протекционистской политике по отношению к массе дехканства советской
власти, получившей возможность, благодаря переходу к НЭПу,
насыщения туземных рынков российскими товарами.

148 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
В этих условиях басмачам не оставалось ничего другого, как
опереться на преобладавшие в общественном сознании коренного населения
религиозные ценности, выступая с позиций защитников веры. Это сразу
же чрезвычайно обострило противостояние и вызвало всплеск насилия
и поистине средневековой жестокости, с которыми у нас, в основном, и
ассоциируется история басмаческого движения.
Справедливости ради надо признать, что революционная жестокость,
хоть и не оперировала кошмарными пытками, была не менее ужасна. Как
писал тов. Н.Т. Тюрякулов, вовсе, надо понимать, не заинтересованный
в сгущении красок: «Официальная военная сводка говорит о двухстах
тысячах убитых басмачей (это к 1923 г.(!), выделено нами. - авт.)»
«Цифра, которая... способна навести мало-мальски вдумчивого
человека на размышления», - совершенно справедливо замечает далее автор
[187, С. 111-112].
Безусловно, из этого поражающего воображение числа жертв
«активные штыки» воинов ислама составляли ничтожное меньшинство.
Приводимые А.И. Шевяковым документы рисуют своеобразную картину
тактики ведения боя знаменитым курбаши Ибрагим-беком, ставшим
после смерти Энвера-паши главнокомандующим объединенными
басмаческими отрядами в Восточной Бухаре. «Кадровые» басмачи-«мерганы62»,
вооруженные винтовками63, как правило, вели огонь из-за спины толп
т.н. «палочников» - крестьян, чье вооружение составляли в лучшем
случае серп или заржавленная дедовская сабля. В случае неудачи «мер-
ганы» отступали практически без потерь, в то время как масса
палочников безжалостно вырубалась ожесточившимися красноармейцами.
Советскими войсками, очевидно, практиковались и более жестокие
способы ведения войны. Например, Н.Е Какурин, повествуя о ходе
операции по уничтожению Энвера-паши, откровенно сетовал на то, что
химические снаряды в горных условиях не обладали требуемой
эффективностью («отличались слабым действием газов» [80, С. 144]).
Усиление жестокости и бескомпромиссности борьбы немедленно
сказалось на содержании общественной речи в басмаческом движе-
Мерган (тюрк.), мерген (монг.) - меткий стрелок.
63 Огнестрельное оружие, ввиду его дефицита в рядах басмачей, представляло собой
такую ценность, то оперативные сводки советского командования, наряду с цифрами потерь в
живой силе и конском составе, обязательно содержали цифры захваченных или утраченных
войсками винтовок. Факты захвата басмачами пулеметов вообще выделялись особо, с
указанием обстоятельств, приведших к этому.

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
149
нии. В агитационно-пропагандистских материалах воинов ислама,
постепенно терявших почву под ногами (и в прямом и переносном
смысле), все отчетливей звучали ноты типично восточного религиозного
фатализма и обреченности. Видимо как компенсация этих настроений
в военной риторике басмачей стало прослеживаться стремление
придать своей неизбежной жертве характер исполнения высокого
религиозного долга и неразрывно связанная с ним тенденция к «демонизации»
противника. К русским джадидам64 (которые по не изжитой традиции
национального пафоса никак не хотели восприниматься советскими)
правоверные басмачи писать уже не хотели, все свои пропагандистские
усилия сосредоточив на том, чтобы оторвать от советской власти хотя
бы соотечественников-мусульман. Весьма характерными образцами
басмаческой риторики, проникнутой религиозным пафосом, служат
послания известного в Восточной Бухаре курбаши Тангри Берды-дотхо65,
датируемые, судя по всему, 1925 годом.
«Удостоверение и объявление. Привет. Пишу настоящее письмо и
сообщаю, что этот свет есть свет ложный. Все должны помереть. Об этом
вам необходимо подумать. Настоящая власть не знает того, кто для нее
делает хорошее. Если мы хотим помереть, то должны помереть. И наш
пророк, и наши деды и отцы померли. Свет остался нам, но мы также
в один прекрасный день должны помереть, независимо от того, что мы
будем делать - хорошее или плохое...
Друзья мои, настоящая власть - власть вредная - даюс, кушпруш ху-
кумат [ругательство: негодяи, продающие своих жен, власть, торгующая
кровью]. Мы видим, что сейчас власть дает оружие мусульманам для
того, чтобы мы друг друга убивали, уничтожали и пили свою кровь и ели
друг другу мясо. Власть вооружает нас, а мы, как глупые, деремся друг с
другом, убиваем друг друга, уничтожаем свои дома, а власть смотрит на
это, как будто на какую-то тамашу, радуется, что мы, мусульмане друг
друга провожаем на тот свет. Вы подумайте, что власть сейчас старается
приблизить вас к себе, но вы, насколько бы не были преданы ей и
сколько б не пролили крови - в конце концов останетесь в дураках.
Джадиды - сторонники общественно-политического течения в мусульманстве,
высказывавшиеся за ликвидацию некоторых феодальных пережитков, за ограниченную реформу
ислама и религиозных школ, за приспособление ислама к капиталистическому развитию. Имя
«джадид» было для ортодоксальных мусульман синонимом безверия и других преступлений.
65 Дотхо - букв.: «благоденствующий», высокий чин в Бухарском эмирате (по А.И. Ше-
вякову).

150 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Власть старается вас из нашей мусульманской веры перевести в свою
веру. Эта власть ку[ш]пруш [торгующая кровью]. Она хочет нашу веру
уничтожить, уничтожить нашего пророка. Женщин наших старается
открыть, чтобы последние находились вместе с мужчинами. Прочитав это
письмо, вы можете меня считать другом или врагом - это дело ваше.
Безусловно, как вы, так и мы - все мусульмане, если недовольны друг
на друга, то лучше нам помереть. Если мы будем бороться с русскими-
идолопоклонниками, и если русские наши враги убьют нас, то мы будем
шаитами66 - святыми. Если мы убьем русских, то будем гази -
погибшими за веру. Но, если мы будем убивать друг друга, то все мы должны
[попасть] в ад. Вы, имея оружие, полученное от власти, употребляете
его для того, чтобы бороться с нами, но мы имеем еще надежду, что вы,
мусульмане, одумаетесь, сдадите оружие, займетесь своим делом - дех-
канством или же с оружием в руках перейдете на нашу сторону. Если вы
этого не сделаете, то можете, как мусульмане, с нами - мусульманами
- воевать. Что хотите, то и делайте, и мы, что хотим, то и будем делать.
Вы убьете одного человека, мы уничтожим ваш кишлак и убьем сто
человек. Против нас выступает масса солдат и то ничего не могут сделать,
а вы что сделаете.
Нас заставил басмачествовать бог, он сделал нас басмачами, а не
большевики. Если бы нас сделали басмачами большевики, они могли
б уничтожить нас в полчаса. Вы выступаете с 15-20 джигитами, чтобы
убить дотхо, можете брать сколько хотите войска - дотхо не убьете. Пока
будет существовать власть - будет и басмачество. Нам государства не
надо, государство нужно власти. Мы сравняем с землей Шахризабс, Ки-
таб, Якобаг и другие кишлаки и от них останется один пепел. Уничтожа
эти города, я сделаю одно государство, а сам уеду дальше. Нам,
басмачам, никакого государства не надо, мы можем находиться и в другом
государстве. По получении срочно ответьте на мое письмо, напишите свое
мнение, после чего что делать мы сами знаем» [198, URL: http://materik.
ru/pda/rubric/detaiLphpID=10317. Дата обращения: 09.01.2012].
Понятно, что отмечаемый А.И. Шевяковым своеобразный
«анархизм» Берды-дотхо не имел ничего общего с идейным анархизмом, о
Шаит (шахид) - мученик за веру. Так обычно называли тех, кто погиб в
результате религиозных преследований, но не с оружием в руках. В общем смысле термин «шаит»
аналогичен термину «гази», но есть отличия: «гази» обыкновенно называют мусульманского
воина, погибшего с оружием в руках, в то время как «шаит» - лицо не военное, а гражданское,
погибшее за веру, но не в открытом бою с ее врагами (по А.И. Шевякову).

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
151
котором борец за веру, происходивший из простых дехкан, не имел,
естественно, ни малейшего представления. Отрицание необходимости
государства здесь всего лишь иллюстрирует отсутствие опыта
государственного строительства и, как следствие, ценностей государственного
пафоса в общественном сознании и общественной речи среднеазиатских
народов. Отрицается и социальный пафос, который, видимо,
ассоциировался басмачами с орудием ненавистной советской власти и даже пафос
героический, который теоретически мог бы быть использован воинами
ислама. Простые дехкане, в сущности, ассоциировались курбаши с
дойными коровами, уделом и призванием которых, как можно судить из
текста, была покорность и труд для содержания гордых защитников веры.
Тем большее возмущение вызывали у басмачей малейшие попытки
«стада» земледельцев полемизировать с воинами. Тут уже Берды-дотхо
совершенно переставал стесняться в выражениях.
«...После привета сообщаю: я написал вам письмо, и на это письмо от
вас получил ответ. Прочитав его, узнал, что вы пишете, что белый свет
дан бесконечно. Вы пишете, что справедливый человек никогда не будет
грабить кишлаки и убивать мусульман. Вы сначала разберитесь, что вы
делаете сами. Вспомните об окончании мира, о том, как вы будете
отвечать на страшном суде, когда будет допрос божий, и каково будет вам,
когда вы будете лежать зарытыми в земле. Если вы очень справедливые,
честные мусульмане, почему вы выезжаете ловженными в кишлаки,
обижаете мусульман и их жен, берете женщин за женские груди и
забираете их скот и имущество. Если вы справедливые мусульмане и идете
по указанию бога и по законам пророка Магомета, зачем вы убиваете
мужей мусульманских женщин и забираете мусульманок до истечения
срока, указанного в шариате, до истечения которого они не могут вновь
выходить замуж. Мы убиваем таких людей, которые продают свою душу
за золото, и которые творят поступки, противные шариату. Мы, если
кого и убивали и чьих жен уводили, то такие явления от вас, от свиней
зависят, от вас - безрелигиозных проституток. По шариату Магомета
немалая имеется разница между боем мусульман с русскими и
мусульман с мусульманами. Как вы будете отвечать по окончании мира перед
богом? Знаете ли вы о том, что имеется рай и ад, есть и весы правосудия?
Когда вы ляжете в могилу, что скажете вы пророкам и святым, которые
будут вас допрашивать? Вы - кафиры67. Если вы умрете от наших рук,
67 Кафир (араб.), гяур (турецк.) - в исламе не верящий в Аллаха и его пророка Мухаммада
(Магомета).

152 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
вы умрете кафирами, а если мы умрем от ваших [рук] - мы умрем
святыми, правоверными. Конечно, на этом свете ни один человек не
останется. Умрем все, но есть в смерти разница - кому какая смерть. Вы воюете
с помощью свинячьей власти, которая борется против бога, топчет
ногами шариат и повеления Магомета Мустафы68. Откройте свои глаза и не
пишите больше нам так, так как когда-нибудь и вы сдохнете, как собаки.
Вы говорите, что женщин по улицам без штанов не водят, а почему же в
Бухаре несколько женщин бросили паранжу и, говоря про свободу,
ходят под руки с мужчинами? Почему в Шахризябсе дочь ишана Сахиба
ушла от мужа? Свиньи вы. Чем так на свете жить - лучше нам умереть.
Вы говорите, что у нас нет ни кишлаков, ни городов. Это правильно,
но нам их и не надо. Мы делаем свое дело и умрем. Нам не сравниться
с вами. Вы говорите, что мы ничего не можем сделать с большим
количеством войска. Правильно вы говорите. Но у нас есть такие места, где
один человек отобьется от ста красноармейцев. Вы говорите, что где есть
большевики, там басмачей уже нет, остались [басмачи] только в
Шахризябсе, Китабе и Якобаге. Зачем вы нахально врете? Где имеется земля
большевистская - там везде есть и земля басмаческая. Своими словами
вы только утешаете самих себя. Вы были очевидцами, как мы зарыли в
землю Худойберды бо-бачу69. Вы говорите нам, что если мы беки,
почему мы держим связь с чуй-каймой (грабителями). На это ответ: если мы
и воры и басмачи, то слава единственному богу, держим свою веру до
настоящего времени с прихода большевиков, а вы, безумные, ходите и
говорите: нет бога и даете своих жен для пользования красноармейцам.
Свиньи, думайте и знайте: стоя за веру Магомета, кровь таких вояк,
как вы, будет течь с моих рук, как вода (выделено нами. - авт.). Вы
говорите, что через 20 дней дотхо походит по горам и сдастся.
Возьмитесь за ум. Дотхо всех жен власти использует [сексуально] и пусть
тогда власть, если поймает меня, сделает своей рукой из меня одного двух
[разрубит пополам]. Попадетесь вы мне - я буду делать что захочу, а из
ваших городов и кишлаков сделаю пепел.
По благословению бога, Тенгри Берды дотхо Инак» [198, URL: http://
materik.ru/pda/rubric/detail.phpID=10317. Дата обращения: 09.01.2012].
Так у А.И. Шевякова. «Мустафа» в переводе с арабск. значит «избранный». Так что
«Магомета Мустафы» правильнее, по нашему мнению, трактовать как «избранного
Магомета».
69 Бо-бача (бой-бача) - сын или другой потомок бая или просто уважаемого человека;
иногда это почетное звание передается через 5-6 поколений (по А.И. Шевякову).

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
153
Неприкрытая ярость воина, оскорбленного словопрением жалких
дехкан (в тексте содержится 9 злобных и обидных для мусульманина
инвектив), похоже, изощрила язык курбаши настолько, что он даже перешел в
своем послании на широкое использование фигур риторики. Их немало;
особенно часто употребляются анафоры и риторические вопросы,
сгруппированные по 2-3 подряд. Это очень сильный риторический прием.
Применение «оппонентами» аргументов, основанных на Коране (это,
надо полагать, особенно взбесило курбаши), вынудило Берды-дотхо
вступить с ними в настоящую полемику. Послание поэтому
представляет собой настоящую убеждающую речь, построенную на использовании
подробнейшей контраргументации; явление редкое в истории военной
риторики не только среднеазиатской, но и российской контрреволюции.
Мы позволили привести здесь тексты посланий Берды-дотхо
практически без купюр ввиду того, что они, особенно последнее, представляют
собой, с одной стороны, фактически, символ веры «позднего»
басмачества, а с другой - являются любопытной иллюстрацией «смычки»
средневекового мусульманского религиозного сознания и мотивов борьбы
современных воинов ислама.
Заметно также, что, несмотря на прикрытие высокими религиозными
истинами, заканчивало басмачество тем, с чего и начинало, - террором
и профессиональным разбойничеством.
* * *
Катастрофы, неизбежно постигавшие многочисленные
контрреволюционные движения, развернувшиеся на территории бывшей Российской
империи после Октября 1917 г., смело можно считать катастрофами
общественной речи государственных образований, порожденных этими
движениями.
Выше мы наблюдали, что антибольшевистские силы в поисках
«своего голоса» в вооруженной борьбе перебрали все виды пафосов
общественной речи. Напомним, что национальным пафосом вдохновлял
казаков Тихого Дона П.Н. Краснов, пытаясь придать гражданскому
противостоянию характер борьбы казаков с русскими, к государственному
пафосу в стремлении восстановить законные формы власти тяготели
А.И. Деникин, A.B. Колчак и П.Н. Врангель, к религиозному,
рассматривавшему политических и военных противников врагами Божиими,
обращались М.К. Дитерихс и вожди басмаческого движения.
Отдельные попытки бить большевиков их же оружием социального пафоса

154 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
предпринимались эсеровскими партийными правительствами Комуча и
сибирской Директории.
Единого же пафоса, объединявшего все роды общественной речи на
территориях, контролировавшихся контрреволюционными силами, не
было. За столетие господства в общественной речи России
религиозного пафоса, ценности которого подверглись жесточайшему испытанию
в годы Первой мировой войны, в общественной речи совершенно
атрофировались ценности государственные, заложенные державной волей
Петра Великого, и не смогли сформироваться ценности национальные,
всегда находившиеся под пристальным вниманием властей
предержащих, озабоченных как бы не допустить представителей набиравшей
силу нации к браздам правления. Религиозный пафос борьбы нашел
наиболее широкое применение и дольше всего держался в Туркестане,
но и то только в силу живучести феодальных отношений, не успевших
разложиться за короткое время развития капитализма в Средней Азии.
Употребление социального пафоса, к которому вынужденно
прибегали бывшие революционеры, активно выдавливаемые более «зубастыми»
большевиками из власти, не принесло видимых результатов во многом
потому, что не поддерживалось в достаточной степени развитым
управленческим и репрессивным аппаратом.
В военной риторике с большей или меньшей эффективностью еще
применялся древнейший героический пафос, но он питался
преимущественно личной харизмой отдельных военачальников, таких как В.О. Каппель
и П.Н. Врангель (в первом, «кавказском» периоде его полководческой
карьеры). Однако героический пафос никак не мог сплотить в единый фронт
армию и гражданское общество, которому, даже в массе дворянского
сословия, были совершенно чужды благородные, «рыцарские» идеалы
служения и личной чести. «На Руси честь - одно только лишнее бремя», -
проницательно замечал по этому поводу М.А. Булгаков.
Именно расколотость общественного сознания, проявлявшаяся
в общественной речи антибольшевистских государственных
образований (и питавшаяся ей), выступает объективной причиной
краха контрреволюционных движений на территории России.
Вывод, который мы можем сделать на историческом материале
риторики контрреволюции, заключается в следующем: общественная речь
в государстве только тогда бывает успешна, т.е. обладает
способностью формирования общественного сознания и влияния
на общественное бытие, когда во всех ее родах преобладает один

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
155
пафос. Очевидно, что необходимое для этого концептуальное единство
понятий обеспечивается наличием единой идеологии.
Повторимся: ничего подобного мы не видим в общественной речи
белого лагеря. Даже наиболее яркий его представитель барон П.H Врангель
вынужден был, выбирая карьеру политического деятеля, отказываться
от своей яркой героической риторики, склоняясь к реалиям
государственного пафоса. Оттого военная риторика и военно-политическая
пропаганда белых действовали по «расходящимся направлениям».
Пропагандистские творения, скажем, деникинского ОСВАГа, рассчитанные
на широкие слои населения, совершенно не воспринимались армией, а
прекрасная военная риторика «раннего» Врангеля могла увлекать
исключительно его кавказских орлов. Принципы оперативного искусства
решительно осуждают действия по расходящимся направлениям, как
чреватые распылением сил и недостижением главной задачи
наступления. Нечто подобное происходило и в общественной речи
государственных образований лагеря контрреволюции: пропагандистских сил было
приложено немало, но главная задача - организация единого
антибольшевистского фронта - осталась невыполненной.
И все же в условиях Гражданской войны в России окончательно
сформировалось представление о месте и роли военно-политической
пропаганды в обеспечении задач вооруженной борьбы. Пример вождей Белого
движения убедительно свидетельствует, то военные и государственные
деятели просто обязан были владеть словом. Достаточно сказать, что из
шести лидеров Белого движения (ген. А.И. Деникина, П.Н. Краснова,
П.Н. Врангеля, H.H. Юденича, Е.К. Миллера и адм. A.B. Колчака)
четверо (ген. А.И. Деникин, П.Н. Краснов, П.Н. Врангель, адм. A.B. Колчак)
до революции более или менее профессионально занимались
литературной и научной деятельностью. Нам представляется не случайным, что
фронты, проявлявшие в ходе войны минимальную пропагандистскую
активность (особенно Северный фронт Е.К. Миллера), в стратегическом
плане представляли наименьшую опасность для красных
Субъективная слабость военной риторики белых вождей
обуславливалась тем обстоятельством, что подавляющее большинство их
происходило из среды штабного начальства, весьма мало связанного с жизнью
и бытом войск. Из-за этого попыток говорить с солдатами «на их языке»,
завещанные Суворовым, они либо вовсе не предпринимали (как
Деникин), либо попытки эти были плохо подготовлены (у Колчака) и не
достигали желаемого результата.

156 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Неумение говорить не с пресловутой «серой массой», а с людьми,
правильно оценивать состояние этоса с его практическими запросами и
потребностями привело к закономерной попытке компенсировать
недостаток живого общения печатной пропагандой. Не случайно, что
аппараты государственной пропаганды достигли чудовищных размеров именно
у Колчака и Деникина, в то время как у Врангеля, правильно, в общем,
оценивавшего значение устного ораторского слова, на всю армию было
около десятка проповедников, правда, подготовленных, по его
собственному отзыву, весьма посредственно.
И это еще один вывод, который мы можем сделать из опыта военной
риторики контрреволюции: никакое печатное слово не может
заменить обаяния личности митингового оратора или, по крайней
мере, живого, неритуализованного общения военного и
государственного лидера. Именно общепризнанных лидеров и не
хватало Белому движению. Характеризуя, например, Колчака, Деникина и
Юденича, Н. Реден писал, что это были «трое исключительно
способных профессионалов-военных, но не имевших ни подготовки, ни
темперамента, чтобы выступать в роли государственных или политических
лидеров» [151, С. 257].
В качестве жанровых «новшеств», которые привнес в русскую
военную риторику опыт Гражданской войны, можно отметить жанры
воззвания и прокламации, широко применявшиеся в военно-политической
пропаганде. Явной слабостью пропаганды белых, на наш взгляд,
являлась слабая ориентированность на убеждение аудитории, преобладание
в прокламациях вдохновляющего воздействия и определенное
злоупотребление императивными формулами речи. Агитация, преследующая
ближайшие, зачастую сиюминутные интересы, в белом лагере явно
брала верх над пропагандой. Можно сказать, что воспитывающая функция
военной риторики пребывала, таким образом, в некотором забвении.
Из традиционных жанров военной речи в военной риторике белых
господствовал жанр директивы. В целом, если учесть неизбежно
связанную с неразберихой политических целей, характерной для
контрреволюционных движений, недостаточную определенность целей военных
операций, это было закономерным явлением. Приказ до определенной
степени потерял те незыблемые жанровые рамки, в которых он застыл
в годы Великой войны и проявил большую склонность к использованию
вкраплений преимущественно вдохновляющего характера. Лексика
жанра приказа до определенной степени потеряла стилистическую од-

Глава 1. Военная риторика контрреволюции
157
нородность деловой речи, активно заимствуя элементы
публицистического стиля. Особенно это касается жанра благодарственного приказа,
получившего широкое распространение, который обычно оперировал
массой экспрессивных эпитетов и большим количеством
стилистических фигур.
Главным недостатком военной риторики контрреволюции,
как и всей общественной речи белых, была чрезмерная
приверженность диалектической, учительной речи и, соответственно,
слабая ориентированность на практическую мораль аудитории.
Белые вожди брались сразу же взывать к «идеальным» ценностям,
поучать, наставлять в высоких чувствах ответственности, гражданского,
воинского и патриотического долга и мужества, а то и принуждать к
исполнению обязанностей, как они их понимали, перед страной.
Белая риторика, даже те ее образцы, которые могут считаться
безупречными по форме и содержанию, грешила одним: зачастую прекрасно
выраженный пафос ораторов практически не учитывал ожиданий этоса.
Нарушение основного закона риторики иллюстрировало поразительную
политическую близорукость антибольшевистских сил и их неумение (да
почти всегда и нежелание) применяться к реальности, что, в конечном
счете, и послужило причиной их поражения.

ГЛАВА 2. ВОЕННАЯ РИТОРИКА
ПРОЛЕТАРИАТА
2.1. Риторика «эпохи красногвардейской
атаки на капитал»
Вплоть до образования декретом В.И. Ленина от 28 января 1918 г.
Красной армии функция вооруженной защиты советской власти
разделялась между войсками регулярной армии, оставшейся большевикам от
«старого порядка» и Временного Правительства, и вооруженными
организациями рабочих, образованных, главным образом, в период борьбы
с корниловщиной. На первых порах, пока не установилось их
общепринятое название «Красная гвардия» эти организации вооруженного
пролетариата могли именоваться по-разному: Рабочая Красная гвардия,
рабочая гвардия, а на Урале, в Уфимской губернии, например,
существовали особые Боевые организации народного вооружения (БОНВ).
БОНВ отличались тем, что они создавались, финансировались и
руководились партийными организациями большевиков, в то время как отряды
рабочей Красной гвардии подчинялись местным Советам и содержались
на средства предприятий, формировавших отряд. На Юге, в Таганроге
и Одессе существовали отряды Интернациональной Красной гвардии,
составлявшиеся из пленных чехов, австро-германцев и китайцев.
Интернациональная гвардия возглавлялась исключительно своими
офицерами. Отряды интернационалистов, поэтому, скорее как исключение,
отличались дисциплинированностью, стойкостью и высокой
боеспособностью. И, наконец, в Одессе был сформирован Красногвардейский
отряд рабочей молодежи.
Наибольшее доверие у народных комиссаров, заинтересованных,
как в свое время и Временное Правительство, в расширении своей
власти, естественно, вызывала Красная гвардия, поскольку целью всеми ее
организациями признавалась именно защита завоеваний революции.
Красногвардейцем мог стать любой рабочий, рекомендованный
социалистическими партиями, фабрично-заводскими комитетами или
профессиональными союзами. Добровольность вступления в ряды Красной

Глава 2. Военная риторика пролетариата
159
гвардии не исключала в ряде случаев введения «красногвардейской
повинности».
В полном соответствии с указанным принципом организации отряды
Красной гвардии вначале представляли собой нечто среднее между
профессиональным союзом, политической партией, цеховым коллективом
и, наконец, воинским подразделением. Так, красногвардеец согласно
Уставу рабочей Красной гвардии обязан был в первую очередь
«аккуратно посещать занятия и собрания рабочей гвардии», причем лица,
пропустившие собрания 3 раза подряд подлежали исключению из рядов
рабочей гвардии [37, т.1, С. 9].
Всякое воинское воспитание революционеры, напуганные жупелами
«слепой покорности и мертвой дисциплины» старой регулярной армии,
стремились изгнать из немудреной военной подготовки
красногвардейцев. Никаких сомкнутых строев, ружейных приемов и, конечно,
«шагистики» защитникам революции знать не полагалось. Требовалось, в
сущности, одно: «научиться стрелять и привыкнуть к винтовке
настолько, чтобы она вас не обременяла», - такие строки, например, читаем в
«Первой инструкции для стрелка народного вооружения» БОНВ [там
же, С. 33].
Не менее «щадящей» была и дисциплина. За «величайшее
преступление», заключавшееся в упомянутом выше Уставе в «употреблении
оружия без разрешения организации», полагался... бойкот (!), а,
видимо, в особо тяжелых случаях, исключение (!) из рядов Красной гвардии.
За прочие проступки виновного ждал товарищеский суд. Впрочем,
арсенал мер наказания этого суда неясен; Устав Красной гвардии
Московской области, например, упоминает только о выговоре и вовсе туманно о
каком-то «лишении работ».
Но настоящим бичом Красной гвардии, особенно сказывавшимся на ее
боеспособности, была выборность командного состава и слабость
организационной «отрядной» структуры. Как свидетельствовал один из
командиров московской Красной гвардии СИ. Моисеев: «Само слово
«дисциплина» приходилось подчас произносить с большой опаской. В это время
у многих сложилась привычка вместо слова «дисциплина» говорить
«порядочек». Избегали и слова «командир». В документах тех дней, в
различных инструкциях, запросах и т. д. вместо «командир» употреблялись
слова «инструктор» или «организатор». «Организаторами» обычно называли
командиров-коммунистов, «инструкторами» - военных специалистов,
которые обучали красноармейцев, но не пользовались по отношению к ним

160 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
никакой властью» [123, URL: http://militera.lib.ru/memo/russian/moiseev si/
index.html. Дата обращения: 21.01.2012].
Это воинство еще могло разогнать женский батальон смерти М. Боч-
каревой и мальчишек-юнкеров и худо-бедно выполнять обязанности
милиции, наводя «революционным шагом» ужас на безоружного буржуя,
но сражаться в поле против обученного и дисциплинированного
противника оно было не в состоянии. Мало того, в массе своей
красногвардейцы не особенно стремились на фронт, который очень скоро потребовал,
ввиду развала и стихийной демобилизации регулярной армии, активных
действий против организующихся на Юге сил контрреволюции.
Поэтому большевистское руководство, объявившее 6 декабря 1917
г. «революцию в опасности», начиная боевые действия против сил ген.
Каледина, грозившего перекрыть пути снабжения Центральной России
хлебом и углем Юга, вынуждено было, помимо привлечения рабочих-
красногвардейцев, прибегать к формированию добровольческих сводных
отрядов из частей регулярной армии. В истории Гражданской войны не
прослеживается особого отличия между рабочими и солдатскими
отрядами; все они называются одинаково: Красной гвардией. Отсюда начальный
период вооруженной борьбы в Гражданской войне рядом большевистских
мемуаристов именуется «эпохой красногвардейской атаки на капитал».
На первых порах атака эта производилась весьма своеобразными
методами. Например, В.А. Антонов-Овсеенко (1883-1939) писал, что в
конце декабря 1917 г. в Курске «наводил «революционный порядок» и
соответственно панику на обывателей (выделено нами. - авт.)» «Рос-
лавльский отряд» тов. Щеглова. [4, т.1, С. 53]. Сам народный комиссар,
которого никак не заподозришь в стремлении к самобичеванию, охотно
признавал далее, когда писал о уже о харьковских реквизициях
питерских красногвардейцев: «...были эти ребята бравые..., но малоопытные,
не умевшие находить вежливых оборотов там, где видели
контрреволюционную закорючку или саботажный выверт; а иногда были это и люди
недостойные - пьянчуги и тупые насильники (выделено нами. -
авт.)» [там же, С. 174-175].
В тогдашней печати приводился уже совершенно вопиющий факт
бесчинства революционного балтийского матроса, который «7 декабря в
пьяном виде производил форменный дебош на вокзале. Размахивал
револьвером и пытался стрелять, и в результате - побил атташе японской миссии,
оскорбил и пытался сделать то же самое по отношению к атташе
французской миссии» [37, т.1, С. 51]. За это художество матрос, правда, был рас-

Глава 2. Военная риторика пролетариата
161
стрелян своими же соратниками, чаша терпения которых переполнилась,
поскольку и раньше за ним числилось немало преступлений, например,
хищение «на глазах публики» 10 бутылок вина и... стрельба по товарищам.
Совершенно естественно, что вся эта банда экспроприаторов отнюдь
не стремилась воевать. Несмотря на то, что агитации среди населения
большевики всегда уделяли самое пристальное внимание (только
агитационный отдел Петроградского военно-революционного комитета с
7 ноября по 8 декабря 1917 г. подготовил и разослал около 650 (!)
агитаторов [76, С. 13]), одни только методы убеждения, очевидно, не
срабатывали даже в среде наиболее стойких «борцов». Бывший офицер СМ.
Пугачевский70, занимавшийся в должности помощника комиссара
Московского военного округа формированием в середине декабря 1917 г.
«Кинешмо-Костромского военно-революционного отряда», честно
описывал как командующий округом тов. Н.И. Муралов напутствовал его:
«Делай что хочешь, ничего не скажу, приводи только хороший отряд,
без отряда приедешь, лучше на глаза не попадайся, - голову сниму...».
После такого многообещающего «вдохновляющего» воздействия
комиссару ничего не оставалось как действовать в том же духе. Его
незамысловатая «риторика» поражает решительностью тона, принятого в
общении с подчиненными. Сразу же по прибытии в Кострому
Пугачевский немедленно терроризировал свое расхлябанное за время «великой
бескровной», основательно отвыкшее от приказов войско: «...собрал в
офицерском собрании всех офицеров гарнизона и, сказав им пару
теплых слов, по русскому обычаю, добавил, что если 18-го отряд мой не
выступит из Костромы, так и знайте, - всех перевешаю. Сказал и ушел...
Добровольцам, записавшимся в отряд, сказал, что кто из них не поедет -
расстреляю» [146, С. 358-359].
Ошеломленные таким напором добровольцы подчинились без звука.
Правда, на всякий случай тов. Пугачевский предусмотрительно отобрал
у всех бывших офицеров револьверы (!). Очевидно, из этого
образовавшегося запаса Пугачевский предполагал вооружить своего коллегу,
явно грешившего «идеализмом», для обеспечения большей
эффективности его риторики: «Между прочим т. Мандельштам71 ездит без
револьвера и говорит, что лучшее его оружие, - это язык.... У меня зато три
70 Пугачевский СМ. (7-1937) закончил Гражданскую войну в должности командира
полка; в годы «великой чистки» репрессирован и расстрелян как польский шпион.
71 Мандельштам A.B. (1878 - 1929) - в 1917 г. агитатор при Московском комитете РКП(б),
комиссар штаба Московского военного округа.

162 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
револьвера, дам ему, выручит лучше чем язык» [там же, С. 357]. Таким
образом, большевистские комиссары начинали постепенно нащупывать
формулу успеха в общении с революционными войсками. Сам того не
ведая, тов. Пугачевский воспроизводил алгоритм действий
родоначальника русской регулярной армии Петра Великого: сначала дело (страх,
порядок, дисциплина) - потом слово.
Слово, конечно, тоже не было забыто. За два дня в Костроме было
проведено несколько митингов, которые впоследствии признавались
советскими историками «единственной формой партполитработы72 в
армии» того периода. Приказ Пугачевского по военно-революционному
отряду, изданный им в день отправления отряда на фронт, представляет
собой весьма характерный образец военной риторики «эпохи
красногвардейской атаки на капитал».
«Сего числа отправляется отряд на борьбу со злейшим врагом
трудового народа - Калединым. Отряду предстоит честь вписать одну из
самых славных страниц в истории русской народной революции и
назваться лучшими друзьями народа.
Товарищи, прошу вас (выделено нами. - авт.), ведите себя
достойно звания солдата революционной армии. Знайте, товарищи, что армия
наша сильна не железной дисциплиной, а осознанием своего долга
перед родиной и исполнением приказаний выбранных вами начальников и
старших. В руках ваших судьба родины и ваших семейств.
Товарищи, будьте достойными сынами родины, помогите ей в
трудную годину испытаний и закрепите завоевания нашей общей
Крестьянской, Рабочей Революции.
Итак, товарищи, смело к победе» [146, С. 360].
Нами приведен только первый, «вдохновляющий» параграф приказа.
Полный текст содержал обычные и для современных приказов указания
по организации мероприятий с участием войск. Заметно, что даже во
вдохновляющей части сквозит не изжитый до конца дух уговаривания,
характерный для военной риторики образца революционной демократии,
с его старательным взыванием к сознательности войск и гипертрофией
значения простого факта исполнения воинского долга. Наиболее часто в
речи встречаются концепты «народ», «родина», «революция» и, конечно,
самое главное слово, олицетворявшее завоевания социальной
революции, - «товарищи». Ничего собственно «большевистского» в этой речи
Партийно-политическая работа.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
163
еще нет; так мог бы говорить, например, и «душка» А.Ф. Керенский. Не
заметно в речи и какого-либо озлобления на классового противника, как
нет, собственно, и самого противника, кроме упоминания о
единственном главном виновнике народных бедствий - ген. Каледине.
Судя по всему, таким способом революционные командиры, не
очень-то уверенные в отваге и «сознательности» своих подчиненных,
стремились подчеркнуть слабость противника: справиться
красногвардейцам предстояло всего лишь с одним бывшим царским
генералом, с которых так легко, безопасно и приятно было срывать погоны
в недавнем прошлом. Такого рода синекдохи широко будут
употребляться в речах на протяжение всего советского периода российской
истории. Верно и другое: классовый враг еще не приобрел грозных
очертаний безжалостной казачьей конницы или стойких и опытных
офицерских рот.
Зато и результаты такого подхода, еще не избавившегося от
революционной «романтики», сказались очень быстро. Уже после отъезда
эшелона отряда из Москвы в распоряжение «командующего вооруженными
силами Республики» тов. Антонова-Овсеенко командир записывает в
своем дневнике: «Славная моя Красная гвардия... становится все
требовательней и смелее». Смелость красногвардейцев, однако, была
особого рода: приказание начальника эшелона иметь наготове дежурную
роту постоянно вооруженной «встретили с большим неудовольствием
политработники, говоря, что этим волнуется полк». Волнения солдат
усилилось после лицезрения жертв набега небольшого
белогвардейского отряда на ст. Дебальцево настолько, что полк стал, еще не доходя до
боя, требовать отправки в тыл. В сердцах командир записывал в
дневнике: «...знал бы, что сам поеду на войну (выделено нами. - авт.),
не стал бы насильно брать этих отчаянных трусов» [146, С. 369]. Как
видим командный состав красногвардейцев также не отличался особой
воинственностью.
Требование отряда было оформлено 30-го декабря 1917 г. по всем
правилам партийно-демократической протокольной науки: «Протокол
за №1. Общим собранием делегатов от каждой роты 1-го
Костромского военно-революционного отряда от 30-го декабря 1917 года.
Начальнику отряда. Постановление. Общее собрание делегатов каждой
роты постановило 31-го декабря не занимать никакого поста и просим
Вас немедленно отправить обратно в тыл и до прибытия артиллерии и
пулеметов нашего эшелона, а также всех боевых припасов мы постов

164 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
никаких занимать не будем и просить начальника отряда удостоверить
наше требование, в чем и подписуемся...»73[там же].
Вслед за ретивой реакцией СМ. Пугачевского на такого рода
документы от его «славной Красной гвардии» была подброшена
записка: «Уводи в тыл, а то, мерзавец, убьем». И не миновать бы бравому
командиру революционной пули, не подойди на следующий день
эшелоны с подкреплениями, артиллерией и пулеметами. Впрочем, это
не спасло его от немедленного переизбрания. Вполне понятно, что
менее удачливые красногвардейские командиры мемуаров после себя
не оставляли.
Костромскому отряду еще повезло с начальником, которому, судя по
его дневнику, было не занимать твердости, нехитрыми
организационными мерами сумевшему до определенной степени оградить свое войско
от вражеской пропаганды и разлагающих слухов, личным примером и
постоянным общением поддерживавшим бодрость в красногвардейцах.
И самое главное - костромичи не прибегали к реквизициям по пути
следования на фронт.
Рис. 9. Красногвардейцы
Орфография и пунктуация оригинала.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
165
Там, где эта практика не выдерживалась, войска деморализовыва-
лись, еще не видя противника. В воспоминаниях В.А. Антонова-Овсеенко
нет недостатка в печальных примерах недисциплинированности,
распущенности и, как следствие, низкой боеспособности красногвардейцев.
«Отряд Ховрина74 - так называемый 1-й Петроградский сводный отряд,
почти совершенно разложился на почве реквизиций, обысков и арестов»
[140, Т.1, С. 53]. «Отряд Сиверса75 пытался вести некоторую борьбу с
бандитизмом, каковые попытки превратили штаб отряда в судилище...
членом суда входил прямолинейный матрос Трушин, который считал
всякого белоручку достойным истребления» [там же, С. 55]. Привычка
к ревностному истреблению «паразитов трудящихся масс» по пути
следования закономерно привела к тому, что при встрече с вооруженным
противником «Сивере ... в день по 10 раз взывал о поддержке, хотя почти
не встречал активного сопротивления» [там же, С. 75]. Заняв ст. Зми-
евку 30 декабря 1917 г., отряд Сиверса мгновенно перепился до такой
степени, что его пришлось разоружать, и 300 чел. «с позором» были
отправлены обратно в Москву. «В Купянске Саблина76 также постиг
кризис. Солдаты начали пьяный кутеж, разбежались; ему с трудом удалось
удержать половину отряда, остальных пришлось разоружить [там же,
С. 77]. В итоге в Донбасс для организации там советской власти из
нескольких тысяч красногвардейцев прибыло всего около 500 человек.
Более или менее уверенно Красная гвардия чувствовала себя только
в стычках с войсками украинской Центральной Рады, которые не
отличались высокими боевыми качествами. Первые же столкновения с еще
разрозненными офицерскими корниловскими частями оборачивались
для красногвардейцев настоящим шоком. Потрепанный в бою у ст.
Лихой, 3-й Московский Красногвардейский отряд тут же потребовал своей
отправки «для пополнения» в Москву. «31-го января я говорил с этим
отрядом, - писал Антонов-Овсеенко, - клеймил его за трусость и
отослал в Москву разоруженным и с предупредительной телеграммой о его
постыдном поведении. Лишь незначительная часть отряда
выразила раскаяние и желание загладить свою вину (выделено нами.
- авт.)... Следом за третьим Московским выбыл из строя и казавшийся
74 Ховрин Н. А. (1891-1972) - матрос, участник штурма Зимнего дворца.
75 Сивере РФ. (1892-1918) - в описываемое время командир красногвардейского
«Северного летучего отряда».
76 Саблин Ю.В. (1872-1937) - в 1917 г. командир 1-го Московского революционного
отряда.

166 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
столь боевым Харьковский отряд Рухимовича77. Поддавшись нелепой
панике, отряд потребовал своей отправки в тыл, и, несмотря на прямые
приказы, Рухимович вывез отряд в Харьков...» [4, т.1, С. 212].
Большевистские лидеры охотно признавали слабую боевую
устойчивость своих войск. «Революционные войска - нервные войска,
способные к быстрым метаморфозам, - заявлял в 1919 г. Л.Д. Троцкий.
- Их можно в короткий срок оздоровить, закалить, но в короткий же
срок можно довести до распада» [175, С. 22]. Сам Троцкий объяснял
эту «нервность» четырехлетним сидением в окопах мировой войны,
выделяя, правда, без комментариев, особую «революционную нервность».
Эта «революционная» расшатанность психики развивалась, надо
полагать, в ходе многочисленных экспроприации, реквизиций, контрибуций,
массовых расстрелов соотечественников, зачастую не способных даже
оказать сопротивления. Реалии гражданского противостояния
безжалостно срывали с войны всякий героический флер, которым обычно
украшается страшное дело истребления себе подобных: речь уже не
могла идти о жертвенном подвиге воина, рискующего жизнью в
столкновении с сильным и опасным противником.
Руководить такими «войсками» можно было, как подчеркивал далее
Троцкий, только постоянно учитывая это характерное для них
психическое состояние, быструю восприимчивость, «воспламеняемость»,
склонность к быстрым перепадам настроения. Проще всего это получалось у
людей, которые могли превзойти по невменяемости, если так можно
выразиться, революционную толпу, показаться «своим», придать грубым
животным инстинктам, самым низменным проявлениям человеческой
натуры характер нормы социального поведения.
Одним из таких деятелей был бывший подполковник М.А. Муравьев
(1880-1918), личность которого воспринималась как до некоторой
степени одиозная даже его соратниками в невзыскательном на моральные
совершенства 1917 году. Ввиду того, что он занимал высокие посты в
Красной гвардии и оказал немалое влияние на важнейшие исторические
события того времени, мы будем рассматривать его речи в качестве
образцов военной риторики «красногвардейского» периода Гражданской
войны.
В действиях и военной риторике М.А. Муравьева с избытком
проявлялась та революционная нервность, о которой писал тов. Троцкий. Причем
77 Рухимович М.Л.(1889-1938)-в 1917-1918 гг. был председателем Харьковского военно-
революционного комитета.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
167
вызывалась она, к великому прискорбию, очевидно, субъективными
причинами: неоднократными тяжелыми ранениями Муравьева,
полученными им на фронтах Русско-японской и Великой войны. После ранения в
голову, полученному им в 1905 г., медицинское заключение
неопровержимо засвидетельствовало, что у поручика Муравьева ««остались тяжелые
и неизлечимые последствия, связанные с повреждением нервных
стволов, выраженные в головокружениях, ослаблении слуха и т.д.» [41, URL:
http://zn.ua/SOCIETY/20147.htm. Дата обращения: 21.01.2012].
Антонов-Овсеенко, под началом которого воевал Муравьев сначала на
Украине, а потом и на Румынском фронте, и к которому он явно
благоволил, несмотря на бонапартистские замашки и психическую
неуравновешенность бывшего офицера, оставил интересное и очень подробное
описание личности Муравьева. «Его сухая фигура... с быстрым взглядом - мне
вспоминается всегда в движении, сопровождаемом звяканьем шпор. Его
горячий взволнованный голос звучал приподнятыми верхними
тонами. Выражался он высоким штилем, и это не было в нем
напускным. Муравьев жил всегда в чаду и действовал
самозабвенно. В этой его горячности была его главная притягательная сила,
а сила притяжения к нему со стороны солдатской массы несомненно была.
Своим пафосом он напоминал Дон-Кихота, и того же рыцаря печального
образа он напоминал своей политической беспомощностью и своим
самопреклонением. Честолюбие было его подлинной натурой. Он искренно
верил в свою провиденциальность, нимало не сомневался в своем
влиянии на окружающих, и в этом отсутствии сомнения в себе была его
вторая сила (выделено нами. - авт.)» [4, т.1, С. 78].
Нарисованную картину подтверждает суждение комиссара Л.С.
Дегтерева, знавшего Муравьева по Румынскому фронту: «Движения
его были нервно-порывисты. Казалось, что он подпрыгивает в
движениях. От старого строя он унаследовал безапеляционность суждений и
от подчиненных терпеть не мог возражений» [48, С. 54]. Как известно,
при определенных формах расстройств нервной системы нет людей
более уверенных в своей нормальности, чем сами страдающие этими
заболеваниями. Нечто подобное, очевидно, мы можем наблюдать в случае
М.А. Муравьева, который невропатолог мог бы счесть клиническим.
Еще более определенно высказывались другие советские командиры,
которых судьба столкнула с М.А. Муравьевым. «Впечатление у меня
от Муравьева, как о человеке чрезвычайно нервном, кровожадном -
одним словом, человеке неуравновешенном, ненормальном», - отмечал

168 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
В.М. Примаков78; «Все его жесты, мимика, страшная возбужденность
вызывали у меня ощущение, что передо мною ненормальный человек»,
- вторил ему В.А. Фейерабенд79; «Я никогда не видел таких людей, как
Муравьев: это был совершенно ненормальный человек с явно
выраженной манией величия», - заключал СИ. Моисеев80 [123, URL: http://zn.ua/
SOCIETY/20147.html. Дата обращения: 21.01.2012].
Таким образом, Муравьев, объявивший в июле 1918 г. войну
Германии и провозгласивший себя на закате карьеры ни много, ни мало
«Гарибальди, т.е. спасителем России» [32, С. 57], был ярким, но характерным
представителем революционеров «первой волны», которых П.А.
Сорокин квалифицировал как «всякого рода авантюристов, маньяков,
полуненормальных, самолюбивых и т.п. жертв неуравновешенной
психики...» [169, С. 241].
Все эти недостатки Муравьева в глазах большевистских
руководителей с лихвой искупались важными достоинствами: он был храбр, не
боялся крови и, хоть и нетвердо, но стоял на «платформе» советской
власти, поэтому нет ничего удивительного, что явно больной человек был
назначен на высокую должность начальника штаба войск Красной
гвардии, брошенных под командованием наркома В.А. Антонова-Овсеенко
«против Каледина и его приспешников». Однако Муравьев вовсе не
собирался находиться пусть и под товарищеским, но все же бдительным
присмотром Антонова-Овсеенко. Вся его кипучая энергия жаждала
самостоятельности (или бесконтрольности, это можно трактовать по-
разному).
Отправленный наркомом, которому он закатил форменную истерику,
протестуя против того, что в штабе его «превращали в простого писаря»
(весьма характерная иллюстрация порядков, принятых в Красной
гвардии) «брать» Полтаву, Муравьев развернулся в полную мощь.
В разговорах по прямому проводу со своим начальником и
покровителем Антоновым-Овсеенко Муравьев бодро рапортовал: «...скорее
разрушу до основания город, чем отступлю. Приказал беспощадно
вырезать всех защитников местной буржуазии (выделено нами.
Примаков В.М. (1897-1937) - в описываемое время командир 1-го полка Червонного
казачества.
79 Фейерабенд В.А. - в ноябре-декабре 1917 г. начальник отдела агитации и разведки
Революционного полевого штаба при Ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве.
80 Моисеев СИ. (1879-1951) - начальник политотдела 1-й Украинской революционной
армии, составленной из красногвардейских отрядов.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
169
- авт.)» [4, Т.1, С. 136]. У Антонова проявление жестокости соратника
не вызывало никаких возражений, наоборот, в разговоре собеседники
ласково обращались друг к другу не иначе как «дорогой друг». Несмотря
на то, что Муравьев действовал против соотечественников Антонова-
Овсеенко, у того не возникало никаких возражений против прозрачного
намека «дорогого друга» на то, как он собирался обеспечивать
разоружение украинских национальных частей: «Что касается Украинского
полка, то полагаю, что с ним возиться долго не придется, как и с
прочими здешними войсками, во всяком случае вы знаете, что я ни перед
чем не остановлюсь (выделено нами. - авт.)» [там же, С. 137]. И это
не был единичный факт. Хорошо знавший Муравьева Антонов-Овсеенко
впоследствии писал о нем: «Особенно он любил кичиться своей
жестокостью: «сколько крови, сколько крови, сколько крови!» - повторял он,
передавая, как производил какое-нибудь усмирение, и говорил вовсе без
страха перед этой кровью, но с оттенком фатализма и фатовства...»[4,
т.1, С. 86].
С этой же патологической жестокостью и неразборчивостью в
средствах Муравьев, ставший уже во главе красногвардейской «армии»,
действовал и в отношении Киева. Только теперь уже его приказы
требовали не церемониться и с собственными подчиненными. «Командарму 1
Егорову, - читаем в его приказе от 7 февраля 1918 г. - Сегодня усилить
канонаду, громить беспощадно город... возьмите остатки 11-го
полка, горную батарею, назначьте, рекомендую, ответственным
начальником Стеценко, который организовал горную батарею, чтобы он с Киева-
пассажирского двинулся вверх по городу и громил его. Если же солдаты
11-го полка будут действовать трусливо, то скажите Стеценко, чтобы он
подогнал их сзади шрапнелью. Не стесняйтесь, пусть артиллерия
негодяев и трусов не щадит (выделено нами. - авт.)» [там же, С. 152].
«Мать городов русских» громили, по данным Л. Гриневич, в том числе и
химическими снарядами.
В то время как на улицах Киева еще кипели бои, Муравьев поспешил
издать приказ за № 9 от 4 февраля 1918 г., в котором требовал:
«Приказываю беспощадно уничтожать в Киеве всех офицеров и юнкеров,
гайдамаков, монархистов и всех врагов революции» [там же, С. 154]. Этот
приказ Антонов-Овсеенко целомудренно осудил за... бестактность,
допущенную его протеже по отношению к формальной власти
Украинского советского правительства, которому теоретически должно было бы
быть предоставлено право «беспощадно уничтожать» своих гайдамаков.

170 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Впрочем, чтобы «морально поддержать» измученного борьбой
соратника, написал ему и одновременно в Народный секретариат Украины:
«Работа ваша в штабе по борьбе с контрреволюцией была чрезвычайно
благотворна; я ни одного упрека вам не могу предъявить» [там же, С. 161].
После киевских подвигов постепенно начинавший становиться
незаменимым, по крайней мере, в собственных глазах, Муравьев
возглавил войска Румынского фронта. Примечательно, что перед отъездом он
по собственной инициативе встретился с румынским представителем
ген. Куандой и предъявил ему... ультиматум, предупредив, что будет
беспощаден в борьбе с румынским правительством, действия которого
расценивал как контрреволюционные. Это заявление, прозвучавшее
14 февраля 1917 г., хорошо иллюстрирует глобалистские (в
современных терминах) устремления советской власти и ничем, в сущности,
не отличается от официальной большевистской позиции в
отношении будущих войн с капиталистическими государствами (например,
Советско-польской). Уже находясь в пути к новому назначению, в
Одессу Муравьев издал приказ по возглавляемым им войскам.
«Передаю для сведения войск копию телеграммы Ленина. «В виду
серьезного положения на Русско-Румынском фронте, необходимости
экстренной поддержки революционных отрядов в Бессарабии,
главнокомандующий Муравьев и его северные армии причисляются в
распоряжение Румынской коллегии. Не сомневаюсь, что доблестные герои
освобождения Киева исполнят свой революционный долг. Председатель
Совнаркома Ленин».
Приказываю моей доблестной армии, моим дорогим товарищам, с
которыми я разделял трехмесячную беспощадную борьбу с врагами
революции, исполнить свой долг перед всемирной революцией. Все, кому
дороги величайшие лозунги всемирного братства рабочих и крестьян, кто
ненавидит капиталистов, царей и королей, все идите за мной со своими
красными знаменами. Я уверен, что все вы, боевые товарищи, не
покинете меня, своего старого вождя революционных армий.
Главнокомандующий Муравьев» [4, т. 1, С. 163-164].
Документ интересен тем, что представляет собой любопытную
попытку наполнения старой формы новым содержанием. Во времена Великой
войны для воодушевления войск принято было публиковать в приказах
тексты поздравительных телеграмм высокого начальства или государя
императора и верноподданнейшие ответы гг. командующих от лица
возглавляемых ими войск (см. «Военная риторика Нового времени»). С этой

Глава 2. Военная риторика пролетариата
171
практикой Муравьев, несомненно, был знаком. Новым элементом жанра
следует считать призыв к войскам последовать за своим командующим.
Ничего странного, учитывая все вышеизложенное в отношении
порядков, принятых в Красной гвардии, в этом нет. В самом деле, московские
и питерские красногвардейцы после взятия Киева вполне могли
потребовать отправки по домам «для пополнения». Ситуация усугублялась
объявлением общей демобилизации «старой» регулярной армии. «Наши
революционные отряды сильно поредели», - признавал В.А. Антонов-
Овсеенко [4, т.1, С. 164]. Судя по всему, текст телеграммы «Ильича» как
раз и потребовался для того, чтобы придать авторитетность
распоряжению главнокомандующего о передислокации его войск.
Несмотря на звонкую трескотню революционных фраз приказ
производит впечатление абсолютной политической незрелости и «наивности»
его автора. Это касается упоминания пресловутых «капиталистов,
царей и королей», воспроизводящего, так и кажется, детскую считалочку
«На златом крыльце сидели...». С какими «царями, королями» призывал
бороться свое войско М.А. Муравьев остается загадкой.
Озабоченный неуклонным сокращением численности
красногвардейских отрядов Муравьев счел необходимым с одной стороны
подбодрить оставшихся надеждой на новые реквизиции и одновременно
предостеречь от чрезмерного увлечения этой тактикой революционной
борьбы, дабы сохранить боеспособность красных войск. Опыт боев на
Украине, как показывает приказ главкома Южного фронта от 19
февраля 1918 г., пошел впрок. Грабить теперь предписывалось только
«буржуев», проявляя классовую солидарность по отношению к
«пролетариям».
«Советская армия есть армия народная, крестьянская. Конечно, победа
ей обеспечена, ибо за ней стоят, поддерживая, миллионы обездоленных и
угнетенных. В народном сочувствии залог победы советских войск, поэтому
советская армия может быть только страшна угнетателям-эксплоататорам,
банкирам и заводчикам. Трудовой же народ всегда может рассчитывать
на ее помощь. Веками хищная буржуазия тянет соки из народа, грабит
народное имущество. Но пришел час расплаты. То, что у народа было
отнято, должно быть ему возвращено и употреблено в борьбу с его врагами.
Со страхом и трепетом буржуазия ожидает прибытия советских войск.
Рабочие же и крестьяне должны приветствовать наш приход, так как он
несет им избавление от угнетателей. Борясь беспощадно с буржуазией, мы
всеми силами в то же время должны помогать беднейшему населению. На

172 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
основании всего вышесказанного приказываю: 1 ) при реквизициях нужных
для армии продуктов соблюдать осторожность, ни в коем случае не
задевать интересов беднейшего населения. 2) Оказывать всяческое содействие
окружающему беднейшему населению, делясь в случае нужды с ними
своим добром. 3) Обижающих население рассматривать как изменников» [4,
Т.1, С. 164-165].
Налицо, таким образом, первые признаки «социальной политики»,
наметившиеся в военной риторике красных военных руководителей.
Эта политика ревностно проводилась в жизнь, прежде всего, самим
М.А. Муравьевым, немедленно по прибытии обложившим буржуазию
Одессы 10-миллионным налогом. Его подчиненные не отставали от
своего «старого вождя революционных армий». Отряды Муравьева,
сформированные, в основном, из красногвардейцев Питера и Москвы, до
Одессы дошли, уже основательно обросшие люмпенами и всяким сбродом,
под влиянием которого быстро разлагались. «Они принесли с собой
необычайную революционную активность, подвижность, решительность,
энтузиазм, - писал в своих мемуарах Л.С. Дегтерев, - передали часть
этих качеств революционным отрядам фронта, но вместе с тем они
принесли с собой такое бесчинство, своеволие, разнузданность, ... что этим
немало содействовали отходу от революции отсталых и мало
сознательных пролетарских масс Одессы» [48, С. 79]
Обращает на себя внимание, что главком обращался к своим войскам,
как к «советской армии». Рабоче-Крестьянская Красная Армия (РККА),
образованная декретом СНК81 от 15 января 1918 г., на первых порах
могла называться по-разному. Так, первым красным главковерхом Н.В.
Крыленко вначале она мыслилась как Народно-Социалистическая гвардия,
Революционная Социалистическая гвардия, Социалистическая гвардия,
наконец, Народная социалистическая армия. Председатель Народного
комиссариата по военным делам Н.И. Подвойский предпочитал
названия Социалистическая революционная армия, Социалистическая армия.
Встречались названия Народная армия, Красная социалистическая
армия, Красная Народная гвардия, интернационально-социалистическая
армия и даже «национально-социалистические полки», которые должны
были «называться полками обороны социалистического отечества». Все
эти наименования в конце декабря 1917 - начале января 1918 гг. в
разных документах использовались параллельно.
Совет Народных Комиссаров

Глава 2. Военная риторика пролетариата
173
Комиссары провинциального Румчерода82 были немного шокированы
хваткой «первого боевого командующего советскими войсками»,
распоряжения которого, по свидетельству того же Л.С. Дегтерева,
заканчивались, как правило, угрозой объявления ослушников «вне закона».
Нельзя сказать, что одесские комиссары страдали излишней интеллигентской
мягкотелостью. Сам тов. Дегтерев, например, без ложного смущения
признавал, что «расстрел саботажника... часто являлся самой
необходимой вещью» [48, С. 57]. Дело было в том, что болезненное состояние
Муравьева, судя по всему, прогрессировало настолько быстро, что он
начинал представлять опасность для окружающих соратников.
Дегтерев, например, решался оспорить распоряжение Муравьева, только
заручившись поддержкой нескольких товарищей, «потому что каждый из
нас в отдельности не мог быть уверенным за сохранение своей жизни в
минуту свирепости Муравьева» [там же]. Очевидно, в подобную минуту
абсолютной невменяемости Муравьевым был отдан знаменитый приказ
вывести на безлюдный о. Тендер отряд одесских красногвардейцев,
некстати замитинговавших и не пожелавших выехать на позиции, и бросить
их без воды и пищи на произвол судьбы.
Трудно осуждать одесских рабочих, сохранявших и в горячке
революции все черты типично одесского отношения к жизни, после того, как
прочитаешь речь М.А. Муравьева, обратившегося к ним на митинге
сразу же после своего прибытия в Одессу.
«Враги нарушили права человечества, разрушают Юг,
расстреливают наших товарищей, идут на революцию. У кого есть социальная
совесть, у кого есть революционная честь, все от повседневных забот к
защите пролетариата, все под ружье! Откиньте все, не ждите, пока враг
подойдет к Одессе, ибо вас назовут изменниками революции. О
материальном обеспечении нечего беспокоиться. Везде, где я проходил, вопрос
об уплате, об обеспечении семей всегда разрешался быстро и
положительно. Я сумею заставить буржуазию дать все пролетариату. Сегодня
требую от вас начать запись в батальоны, батареи и роты. Товарищи
рабочие! Сегодня же объявите всем вашим товарищам по специальности
запись в Красную гвардию. Вернитесь на заводы, дадите гудки, соберите
ваших товарищей, передайте им привет от меня и начните запись. Все
материальные вопросы будут улажены. Борьба идет беспощадно. Сами
на себя надейтесь. Требую к работе всех. Буду сам объезжать заводы,
82 Исполнительный комитет советов Румынского фронта, Черноморского флота и
Одесской области.

174 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
буду просить к себе представителей рабочих. Буду следить за
организацией. Мои армии идут сюда. Они утомлены. Все вы должны стать под
оружие» [48, С. 62].
«Нужны ли к этому какие-нибудь комментарии?» - задается далее
вопросом Л.С. Дегтерев. Действительно более бессвязной речи трудно
встретить в истории русской военно-революционной риторики.
Сокращение длины фраз к концу речи указывает на нагнетание
психологического воздействия; Муравьев, судя по всему, неспособный в силу
переутомления или обострения болезни логически излагать свои мысли, явно
стремился к эмоциональному «заражению» аудитории. Заметно также,
что Муравьев весьма слабо представлял особенности этоса. Его
неуклюжее выражение «товарищи по специальности» ясно свидетельствует,
что рабочая аудитория была ему вовсе не знакома.
Однако, на первых порах его митинговая риторика, по свидетельству
очевидцев, имела успех в Одессе. Помогала, очевидно, громкая «слава»
и прикрываемая революционной фразой бесшабашность, дерзость и
наглость прибывших с ним красногвардейцев. Силу влияния Муравьева
на революционную массу, проявившуюся еще в дни красновского
наступления на Петроград в ноябре 1917 г., отмечал и Л.Д. Троцкий:
«Хлестаков и фанфарон, Муравьев не лишен был, однако, некоторых военных
дарований: быстроты соображения, дерзости, умения подойти к
солдату и ободрить его (выделено нами. - авт.)» [175, С. 251].
Говорить на митингах Муравьев любил. «Чаще устраивайте
митинги и беседы с войсками, особенно с прибывающими, - рекомендовал
он в разговоре «по прямому проводу» с товарищами из Воронежского
ВРК83 - подогревайте их революционный пыл. Мобилизуйте все
агитационные силы, иногда слово бывает сильнее оружия» [52, т.1, С. 25].
Однако его весьма своеобразная, как мы видели, манера
выражаться, исполненная патетики и открытого самолюбования, очень скоро
приелась ироничным одесситам. В красногвардейские отряды рабочие
вступали неохотно. На фронте более-менее отличались только отряды
партийных организаций, как например 2-й Одесский отряд анархистов-
террористов, которые зато требовали непомерных забот, постоянного
внимания и льстивого признания их выдающихся революционных
заслуг. Оттого вся военная риторика Муравьева в период недолгой
борьбы с Румынией была нацелена, главным образом на обеспечение попол-
Военно-революционный комитет.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
175
нения воюющих отрядов. Даже в приказе, отданном перед решающими
боями 24-26 февраля 1918 г., он не переставал агитировать население
Одессы вступать в ряды его армии.
«Самый сильный оплот контрреволюции Киев пал под ударом
революционных советских войск... Российская революция зажгла пожаром
все народы мира, всюду труд восстал на капитал, мы в авангарде
мировой революции и наш священный долг - подать руку помощи нашим
братьям рабочим и крестьянам всех стран, борющихся за социальную
справедливость и восставшим против многотысячелетних тиранов
(выделено нами. - авт.)... Румынский пролетариат и трудящееся
крестьянство, стонущие под игом бояр и капитала, ждут нас на помощь;
их дружины действуют совместно с нашими революционными
войсками за право и свободу пролетариата и всемирное братство. Всех, всех,
кому дороги судьбы нашей революции, у кого горит в груди пламенный
революционный порыв, кто жаждет мести за грубое вмешательство
румынских бояр в наше внутреннее дело, кто горит жаждою мести и будет
против насилия капиталистов, всех, кто ищет выхода своим
революционным чувствам - призываю под красные знамена - организуйтесь в
отряды, батальоны и все идите в мои славные революционные ряды. Все
вперед, на весь мир тиранов и капиталистов, дабы взошло солнце нашей
правды, торжества труда. Да здравствует всемирное братство, да
здравствует всемирная революция, да здравствует советская власть во всей
вселенной» [4, т.1, С. 167-168].
Перед нами ярчайший образчик действия социального пафоса в
военной риторике «эпохи красногвардейской атаки на капитал».
Ключевое слово речи - революция - даже в приведенном отрывке употреблено
вместе со словоформами 9 раз! Поражает размах оратора, призывавшего
сражаться не менее как за всемирное братство и установление соввла-
сти во всей вселенной. Вот уж где полностью реализовалась склонность
Муравьева выражаться «высоким штилем». Речь переполнена
метафорами и громогласными эпитетами: «славный», «священный»,
«пламенный» так и сыплются.
Уже в первые месяцы Гражданской войны в красной военной
риторике начался складываться миф о «мировой революции», ради которого
стоило приносить самые тяжелые жертвы. Собственно говоря, ничего
другого большевикам просто не оставалось. После победы революции
законы пропаганды настоятельно требовали положительных идеалов.
Большевикам, затратившим в свое время массу усилий для разложения

176 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
русской регулярной армии, твердо убежденным в справедливости слов
своего пророка о том, что «рабочие не имеют отечества84», было очень
трудно на следующий день после октябрьского переворота начать
убеждать солдатскую массу в необходимости жертвенной защиты
«социалистического отечества». Да и сам концепт «отечество» является, как мы
помним, принадлежностью патриотического и национального пафосов
общественной речи, которых большевики старательно чурались.
Поэтому место еще недавно оплевываемого отечества в коммунистической
пропаганде закономерно занял образ мировой революции.
Справедливости ради следует признать, что почти все
большевистские лидеры сами были свято уверены в близости этого
светлого события. Антонов-Овсеенко, например, в разговоре с Румчеродом
так ориентировал в международной обстановке одесских
коммунистов: «...на внутреннем фронте все складывается в нашу пользу. На
внешнем: - Берлин и Вена - восстали и восстановлена там
Советская власть (выделено нами. - авт.). Вся Германия загорелась
от Великой Российской революции и мы накануне похода на
Берлин, дабы совместно с демократиями мира покончить с капиталом»
[48, С. 25].
В речи Муравьева удлинение периодов, наполненных
многочисленными стилистическими фигурами, позволяет оратору
сосредоточиться на главном: нагнетать эмоции, услаждая слух аудитории.
Самое длинное предложение речи содержит 59 (!) слов. Ни о каком
осознании смысла фразы говорить в этом случае, естественно,
нельзя. Слушатель успевал воспринять только начало периода, забывая
его, когда оратор доходил до конца. Поэтому оратору чрезвычайно
важно было компенсировать могущую возникнуть
неудовлетворенность слушателя от ускользания смысла речи обильным
употреблением средств выразительности, звонкой фразой на
протяжении всего периода. Удовольствие слушателя от
звучных оборотов речи, радость от узнавания привычных, хорошо
знакомых ему «революционных» слов и выражений
работали на оратора, обеспечивая положительный эмоциональный
фон аудитории, когда дело доходило до венчающих речь лозунгов-
призывов.
К.Маркс, Ф. Энгельс «Манифест Коммунистической партии», гл.2 «Пролетарии и
коммунисты».

Глава 2. Военная риторика пролетариата
177
* * *
Уместно привести два наблюдения об особенностях звучания и
восприятия революционной речи аудиторией начального периода
Гражданской войны. Первое принадлежит Н. Редену, подметившему как
стремился выражаться народ, начиная с первых дней Февральской
революции: «В крестьянах, не умевших читать и писать вдруг развилась
непомерная любовь к иностранным словам. Они считали простой
язык признаком смирения, не подобающим свободному
гражданину, и предпочитали пользоваться тяжеловесными
терминами, значения которых не понимали (выделено нами. - авт.).
Моему дяде, оставлявшему в связи с новым назначением свой пост,
передали пространный документ, подписанный всеми солдатами
полка. Документ подразумевал положительную оценку его деятельности
и начинался следующими словами: «Гражданин полковник, Вы - лев
нашей Конституции!..» [151, С. 78].
Другой забавный эпизод - разговор с муравьевскими
красногвардейцами - приводится упоминавшимся комиссаром Румчерода Л.С. Дегте-
ревым. «Прошу караул... пропустить меня в комендатуру.
- Нельзя! - грубо отвечает один.
- Надо сначала спросить мое удостоверение, а потом говорить, -
разъясняю я ему.
- Да что там. Сказано нельзя, да и все тут...
Достаю свой мандат и настойчиво сую ему в руку.
- Да вы прочитайте сначала...
«М-мы-ан-ды-ат... Э, да у него мандат! Конечно можно! И он дальше
не стал читать, что за мандат: «Раз мандат, значит можно!» - повторил
он» [48, С. 61].
В этих двух наблюдениях скрыта формула успеха революционных
ораторов. Выступая перед малообразованной, «темной», как тогда
любили говорить, аудиторией, они строили речь таким образом,
чтобы фокусировать внимание на опорных понятиях — известных,
безошибочно узнаваемых и безоговорочно принимаемых
слушателями. Большевики были величайшими прагматиками, они
прекрасно понимали, что одной ораторской речью невозможно мгновенно
решить задачу воспитания массы. Зато такой речью можно
манипулировать сознанием массы, постепенно приучая ее доверять
оратору. Этой же цели служило и уснащение речи
многочисленными средствами выразительности, которые создавали у массы

178 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
иллюзию присутствия на неком речевом празднике,
революционном карнавале, до которого всегда так было охоче простонародье.
Доверие интеллигентным лидерам большевиков купить было
нелегко. Масса была болезненно чувствительна к «происхождению»
оратора. Бывшему подполковнику Муравьеву, например, это сильно
вредило в глазах рабочих, и одесские комиссары вынуждены были
прикладывать немало усилий, чтобы убедить пролетариев, что
революции со стороны Муравьева опасность не угрожает. Но зато раз
завоеванное доверие обеспечивало оратора кредитом некритичного
восприятия его идей, простираясь в ряде случаев до явного обожания
и самоотверженной верности. Опираясь на самые низменные
побуждения аудитории, на первых порах избегая идти против
настроений толпы, большевистские ораторы постепенно формировали в
сознании своих слушателей ярко эмоционально окрашенную
«революционную» концептосферу, основанную на предельно
мифологизированном, «черно-белом» восприятии мира. «...Не было ни времени,
ни возможности углублять политзнания в массах, - вспоминал один
из армейских большевиков, - важно было завоевать умы, увлечь
массу за собой (выделено нами. - авт.), а это возможно было лишь
зажигательной митинговой речью, «бьющей» в определенном
направлении» [106, С. 163].
Эффект воздействия метафоризированной, образной речи
митинговых ораторов описал еще в XVII в. Джон Локк в трактате «О воспитании
разума». «Одно дело правильно мыслить, - писал английский философ,
чьи идеи питали впоследствии многих мыслителей, - а другое дело уметь
излагать надлежащим образом, с достаточной ясностью и достаточным
эффектом свои мысли - правильные или неправильные - другим.
Хорошо подобранные сравнения, метафоры и аллегории, в соединении с
методом и порядком, производят этот эффект лучше, чем чтобы то ни
было, так как, будучи заимствованы от объектов уже известных и
для разума уже привычных, они воспринимаются немедленно,
как только они высказаны, и...люди думают, что и предмет
благодаря этому становится понятным... Такие заимствованные и
метафорические идеи могут следовать за реальной и неоспоримой истиной,
могут оттенять ее, если она найдена; но они ни в коем случае не должны
становиться на ее место и приниматься за нее. Если все наше изыскание
не пошло дальше сравнений и метафор, то мы можем быть уверены,
что скорее фантазируем, чем знаем,., довольствуемся тем, что

Глава 2. Военная риторика пролетариата
179
доставляет нам наше воображение (выделено нами. - авт.), чем
[реальные] вещи» [110, С. 268].
Воздействие риторически разработанной речи митингового
оратора на воображение неискушенных слушателей оказывается далеко не
безобидно. «Воображение, - пишет в другом месте Локк, - этот курти-
зан, знает столько приемов обмана, столько способов придать окраску,
видимость и сходство, что человек, который не остерегается принимать
что-либо, кроме самой истины,., обязательно попадет в сети... Это
почти уничтожает то большое расстояние, которое существует между
истиной и ложью, почти сводит его на нет (выделено нами. - авт.);
когда же истина и ложь оказываются столь сильно сближенными, то
вопрос, что должно быть принято за истину, решается страстью,
интересом и т.п.» [110, С. 268].
Именно такая подмена истины ложью, мышления воображением,
реальности метафорой, «бьющей в определенном направлении» и
имела место в истории русской революции. Когда истина и ложь усилиями
митинговых ораторов, активно услаждавших слух и разжигавших
воображение аудитории, в общественном сознании сблизились, дело, как
известно, решилось исключительно практическим интересом, который
на российском пространстве принял форму земельного вопроса, вне
которого не рассматривалась никакая истина. Не отставала от «интереса»
и «страсть», выливавшаяся в формы необыкновенной, слепой
привязанности масс к своим лидерам.
Таким образом, с первых дней революции на российском
риторическом пространстве возникли основания для появления ростков феномена
«вождизма». В окружении главнокомандующего по борьбе с
контрреволюцией В.А. Антонова-Овсеенко людей с бонапартистскими задатками
было немало. Это дало основания СТ. Минакову говорить как о широко
распространившемся в годы революции и Гражданской войны ожидании
«Наполеона», так и о вольном или невольном стремлении целого ряда
советских военачальников соответствовать этому образу.
В военной риторике «эпохи красногвардейской атаки на
капитал» преобладал жанр вдохновляющей митинговой речи. Митинги
были практически единственной формой партийно-политической
работы; на них решалась масса проблем: от ориентировки в военно-
политической обстановке до обсуждения «утилитарных» вопросов:
«перед выборами, для поднятия революционного и боевого
настроения, для ликвидации какого-либо конфликта и т.д.» [106, С. 163-164].

180 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Убеждающая, аргументированная речь в это время в военной
риторике практически не употреблялась. Усилия военных ораторов не
простирались далее приведения войск в требуемое задачами момента
настроение - самое нестойкое психологическое явление. Поэтому
боевой дух красногвардейской массы, к тому же не очень твердой в
марксистской идеологии, подвергался резким колебаниям в
зависимости от изменений в боевой обстановке. На наш взгляд, во многом
именно этим объясняется чрезвычайная «нервность» революционных
войск.
Все это вкупе с низкой дисциплинированностью и слабой
организацией красногвардейских отрядов привело к тому, что после
прекращения немцами 18 февраля 1918 г. состояния перемирия советские войска
неудержимо покатились под натиском противника на восток.
«...Громадный путь отступления, - признавал В.А. Антонов-Овсеенко, - мы
проделали с чрезвычайной, почти рекордной быстротой» [4, т.2, С. 5].
Немецкая угроза и организация сил внутренней контрреволюции
настоятельно потребовали от большевиков поиска новых подходов в
вопросах организации вооруженных сил и в тактике ведения вооруженной
борьбы. Необходимость новых подходов стала ощущаться и в военной
риторике большевиков.
2.2. Л.Д. Троцкий — прагматик и идеалист
Вся важность задачи скорейшей организации в стране регулярной
армии открылась большевистским лидерам только после начала
наступления немецких войск, которое и наступлением-то назвать у военного
человека не поворачивался язык даже в то смутное время. «Наступление
немцев 18 февраля 1918 г. началось открытием ими с раннего утра
артиллерийского огня по всему фронту, а затем высылкой конных и пеших
разведывательных партий, причем орудийная стрельба была
кратковременной и имела характер не подготовки к бою, а лишь демонстрации
или как бы обозначения, что противник намерен приступить к
военным действиям (выделено нами. - авт.)», - так, например,
докладывал штаб Западного фронта [52, т.1, С. 147].
Этого, однако, было достаточно, чтобы «революционная» армия на
всем протяжении фронта ударилась в паническое бегство.
Красногвардейские отряды, наиболее «сознательные» из советских войск, даже при

Глава 2. Военная риторика пролетариата
181
многократном превосходстве в силах также не решались ввязываться
в серьезные бои с грозными немцами. Псков был захвачен 25 февраля
1918 г. «небольшими силами немцев». У Ямбурга, против батальона
германцев, захватившего Нарву 3 ноября и выставившего в сторону
красных всего лишь «жидкую сторожевую цепь», нерешительно топтались
7 красногвардейских отрядов «общей численностью около трех тысяч
с пулеметами», которые, по докладу Д.П. Парского85, проявляли
активность только в «организации» то ли своих, то ли дополнительных сил.
Причем даже краса и гордость революции - матросы - «оборонять
позицию у Ямбурга были несклонны» [52, т.1, С. 93].
Паника обуяла не только войска. Советские военные руководители,
судя по всему, также пребывали не в самом спокойном состоянии духа.
«Неужели не найдется взводов, отрядов по 30-50 человек, которые бы
не пошли на подвиги,.. - отчаянно и сумбурно взывал наркомвоен86
Н.И. Подвойский. - Нужно, наконец, кликнуть клич на героев (!) и
такие, несомненно, найдутся. Пусть агитаторы остановят бегущие части.
Пустите все для устранения87» [там же, С. 70]. Все это очень напоминает
вопль Бармалея из известного фильма «Айболит-66»: «Ну закройте же
кто-нибудь меня своим телом!».
Однако агитация, построенная на прежнем «уговаривании» войск
уже не срабатывала. Напрасно воззвание от 19 февраля командующего
3-й армией тов. Г.Н. Кудинского обращалось к пролетарской
сознательности войск: «Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне. Настал
последний час борьбы, тяжелой борьбы. Вопрос поставлен ребром: быть ли нам
свободными, равноправными гражданами или опять на долгие века
заковать себя в цепи рабства и отдаться в жертву неумолимому, жадному
зверю - капиталу... Товарищи, кто был хотя бы день свободным, тот не
захочет быть рабом. Для русского народа, призванного творить великое
дело освобождения - зажечь факел социальной революции, есть один
путь: победить или умереть...
Записывайтесь, товарищи, в мои добровольческие отряды. Еще один,
может быть последний натиск, и солнце социализма яркими лучами
разольется по многострадальной стране. Людям, борющимся за свободу
85 Начальник Нарвского оборонительного района.
86 Народный комиссар по военным делам.
87 Запись разговора по прямому проводу Н.И. Подвойского с членом управления войсками
Северного фронта Б.П. Позерном о положении на фронте и мерах по обороне Пскова 23
февраля 1918 г.

182 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
в моих отрядах, предписываю немедленно подать списки и адреса
своих семейств, коим мною будет оказана помощь как хлебом, так и всеми
предметами первой необходимости. Да здравствует революция! Смерть
капиталу!» [37, т.1, С. 244].
Парадоксальность употребления социального пафоса в красной
военной риторике лучше всего видна из этой короткой речи. Несмотря на
то, что на революционные армии наступали вполне конкретные, хорошо
знакомые по трехлетней войне немцы, оратор даже не упоминает имени
противника, предпочитая призывать дать отпор безликому «капиталу».
Жалкая попытка купить мужество полуголодных войск обещанием хлеба
и «предметов первой необходимости» была, естественно, обречена.
Единственными местами в речи, еще как-то укладывающимся в схему
вдохновляющего речевого воздействия, можно считать упоминание о «последнем,
решительном бое», и традиционную цепочку лозунгов-призывов. Однако
одно это, как и обилие «революционных» метафор и эпитетов, не способно
было склонить мнение массы в сторону выбора одного из членов дилеммы
«победить или умереть». Деморализованное, недисциплинированное
советское «войско» находило, повинуясь могучему инстинкту
самосохранения, третий путь - стремительный «драп» с фронта. Красным комиссарам
полезно было бы вспомнить в этом случае скептические слова Ксенофон-
та, сказанные им в знаменитой «Киропедии» о людях «вовсе не усвоивших
воинских добродетелей», что никакие красивые слова не заставят
человека предпочесть смерть в бою жизни, добытой бегством.
«Мы предполагали, - с сарказмом говорил В.И. Ленин о тех днях на
VII экстренном съезде РКП(б), проходившем 6-8 марта 1918 г., - что
Петроград будет потерян нами в несколько дней, когда подходящие к
нам немецкие войска находились на расстоянии нескольких переходов
от него, а лучшие матросы и путиловцы, при всем своем великом
энтузиазме оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника,
заставившая войска добежать до Гатчины, когда мы переживали то,
что брали назад несданное, причем это состояло в том, что телеграфист
приезжал на станцию, садился за аппарат и телеграфировал: «Никакого
немца нет. Станция занята нами». Через несколько часов телефонный
звонок сообщал мне из Комиссариата путей сообщения: «Занята
следующая станция. Никакого немца нет. Телеграфист занимает свое место»...
Вот вам реальная история одиннадцатидневной войны88» [93, С. 242].
88 С 18-го по 28-е февраля 1918 г., когда большевистская делегация вернулась в Брест-
Литовск для возобновления переговоров с немцами.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
183
Катастрофа революционной армии выдвинула на высший военный
пост в республике в мартовские дни 1918 г. человека, имя которого у его
современников долгое время устойчиво ассоциировалось с созданием и
организацией РККА - Л.Д. Троцкого (1879-1940). Новый наркомвоен
уже 19 марта на заседании Московского Совета рабочих, солдатских и
крестьянских депутатов категорично заявил: «Нужна наново и
правильно организованная армия!» [173, С. 19].
Вывод этот, как и последующие мероприятия нового главного
советского военного руководителя, был в значительной степени очевиден. На
протяжении первой половины 1918 г. центральную власть буквально
бомбардировали многочисленные настойчивые требования со всех
концов страны: «...необходимо назначить ответственное лицо с
достаточным боевым опытом, которому и были бы подчинены все комиссары...»89,
«нуждаемся в опытных военных руководителях»90, «большая нужда в
командном составе для советских войск, в особенности в высшем
командовании. Необходимы также профессионалы для полевых и окружного
штабов»91.
Требованиям этим не было числа, мы позволили привести здесь
только наиболее характерные. Отсюда, не надо было обладать особой
гениальностью, чтобы сделать вывод, который, правда, задним числом
был оформлен в воспоминаниях уже упоминавшегося комиссара Рум-
черода Л.С. Дегтерева: «Полуторамесячный опыт строительства
Красной армии... показал необходимость привлечения более широких масс
более опытных военных специалистов, а вместе с этим необходимость
разделения военно-оперативной от военно-политической работы,
необходимость одновременного существования и института «военруков» и
политического аппарата, но взаимоотношения между ними еще не
успели вылиться в более или менее определившуюся форму» [48, С. 79].
Таким образом, первой задачей, вставшей перед наркомвоеном
Троцким, была задача обеспечения Красной армии квалифицированным
командными кадрами и разграничения полномочий между ними и
политическим руководством. Приступая к решению этой двуединой задачи, в
89 Донесение комиссара района Великих Лук Литвина начальнику штаба главковерха М.Д.
Бонч-Бруевичу о положении на фронте 2 марта 1918 г. [146, т.1, С. 89].
90 Донесение оренбургского оперативного штаба В. И. Ленину о положении Оренбурга 12
мая 1918 г. [там же, С. 168].
91 Доклад бакинского комиссара по военно-морским делам Г.Н. Корганова в Совнарком и
в наркомвоен о положении в Закавказье 22 мая 1918 г. [там же, С. 184].

184 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
выступлении на заседании ЦИК 22 апреля 1918 г., Троцкий решительно
заявил: «В вопросах чисто военных, в вопросах оперативных, тем более
чисто боевого характера, военные специалисты во всех
учреждениях имеют решающее слово... Комиссар своею подписью только
ручается перед солдатскими и рабочими массами в том, что данный
приказ продиктован военным замыслом, а не контрреволюционным
подвохом. Это все, что говорит комиссар, подписываясь под тем или иным
оперативным приказом. Ответственность за целесообразность
приказа целиком падает на военного руководителя (выделено нами,
-авт.)» [49, С. 23-25].
Приказ № 617 от 5 августа 1918 г. подтверждал то же самое,
только более ярко: «1. Комиссар не командует, а наблюдает, но
наблюдает зорко и твердо. 2. Комиссар относится с уважением к военным
специалистам, добросовестно работающим, и всеми средствами Советской
власти ограждает их право и человеческое достоинство. 3. Комиссар
не перекоряется92 по пустякам, но когда бьет, то бьет наверняка...5. За
перелет тушинских воров93 на театре военных действий комиссар
отвечает головой» [34, С. 32].
Для того, чтобы придать такую форму взаимоотношениям
«военруков» и комиссаров в условиях господства ультрареволюционных,
«левацких» взглядов на привлечение в РККА военных специалистов старой
русской армии надо было обладать немалым политическим мужеством,
несгибаемой волей, решительностью и способностью к убеждению
оппонентов, позиции которых в большевистском руководстве вплоть до
1920 г. были очень сильны. Об упорной непримиримости ряда
коммунистов в вопросе о «военспецах» косвенно свидетельствует факт введения
в партийную программу (!) РКП(б) на VIII съезде (18-23 марта 1919 г.)
строк, продиктованных велением момента: «... необходимо широкое
привлечение к делу организации армии и ее оперативного руководства
военных специалистов, прошедших школу старой армии» [152, С. 80].
Потребовалось решение партии, чтобы, включив рычаги партийной
дисциплины, обязать ортодоксальных коммунистов подчиняться бывшим
«слугам капитала». В этой связи любопытно, что под целым рядом
военных документов, датированных 1918 годом, подпись военного
руководителя следовала после подписи комиссара.
Имеется в виду не спорит.
Переход военных специалистов на сторону противника.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
185
Вторая задача заключалась в немедленном наведении в частях не
«революционного», а настоящего воинского порядка и дисциплины,
поэтому на том же заседании ЦИК утвердил текст военной присяги РККА,
известной также под названиями «Социалистической клятвы» и
«Формулы торжественного обещания».
«1. Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики,
принимаю на себя звание воина Рабочей и Крестьянской армии.
2. Пред лицом трудящихся классов России и всего мира я обязуюсь
носить это звание с честью, добросовестно изучать военное дело и, как
зеницу ока, охранять народное и военное имущество от порчи и
расхищения.
3. Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную
дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров,
поставленных властью Рабочего и Крестьянского Правительства.
4. Я обязуюсь воздерживаться сам и удерживать товарищей от
всяких поступков, порочащих и унижающих достоинство гражданина
Советской Республики, и все свои действия и мысли направлять к великой
цели освобождения всех трудящихся.
5. Я обязуюсь по первому зову Рабочего и Крестьянского
Правительства выступить на защиту Советской Республики от всяких опасностей
и покушений со стороны всех ее врагов, и в борьбе за Российскую
Советскую Республику, за дело социализма и братство народов не щадить
ни своих сил, ни самой жизни.
6. Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного
обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает
меня суровая рука революционного закона»
Текст этот, набросанный Л.Д. Троцким, по выражению И. Дойчера,
«на одном дыхании», с одной стороны, ярко выражает господствовавшие
в большевистском сознании романтические идеи о цели русской
пролетарской революции - социальном освобождении всего человечества
и достижении братства народов, создании «земшарной Республики
Советов», как позже писал П.Коган. Но вместе с тем в присяге ясно
слышится практический голос государственного пафоса: защита интересов
Советской России, ее суверенитета и территориальной целостности
выводится Троцким на первое место в ряду задач армии. Правда, присяга
принималась перед лицом трудящихся всего мира (!), но это сегодня
воспринимается лишь данью революционной фразеологии и теории
«перманентной революции».

186 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
Отражением полной экономической разрухи революционного
времени, нехватки самого необходимого, предвестием хронического
«дефицита» служило требование охранять военное и народное имущество «от
порчи и расхищения», ставшее своеобразным рефреном всех текстов
присяг советского периода. Навеян этот пассаж был, очевидно,
наблюдением за тем, как в ходе недавнего «триумфального шествия немецкого
империализма» «деморализованная масса солдат... бросала и
распродавала многомиллионное разное военное имущество» [52, С. 110].
Глубокое классовое расслоение общества и неуклонно
возраставшее ожесточение гражданского противостояния впервые проявлялись
в призывании военнослужащими на себя кары закона за возможную
измену клятве, что являлось, безусловно, новым явлением в истории
развития жанра российской военной присяги, сообщая ей репрессивно-
карательный дух. Мало того, угроза карательных мер со стороны закона
подкреплялась в тексте обещанием сильнейших морально-нравственных
санкций со стороны общества, что отражало складывавшийся
тоталитарный характер нового строя. Именование военнослужащего,
принимавшего присягу, «сыном трудового народа», еще вносило некую
патриархальность в отношениях с властью, но в последующих редакциях
окончательно трансформировалось в обезличенного «гражданина».
Большевистский опыт разложения старой армии нашел отражение
в категорическом требовании выполнять уже все приказы командиров,
а не только когда этого требовал «долг офицера (солдата) и гражданина
перед Отечеством», как звучало в присяге Временного Правительства.
Последняя формулировка оставляла нежелательную свободу в
трактовке военнослужащими своего долга перед Отечеством.
Очевидно, Троцкий с самого начала предполагал, что на одном
добровольческом принципе и революционном энтузиазме боеспособную
армию в советской России не построить, поэтому на этом же заседании
22 апреля 1918 г. ЦИК для начала принял декрет об обязательном
обучении военному делу рабочих и беднейшего крестьянства. Однако и силу
революционного энтузиазма гибкий, прагматичный политик Троцкий
брал на учет и стремился полностью использовать, заключая его в
соответствующие организационные рамки.
В связи с этим значительно оживилась деятельность организационно-
агитационного отдела (ОАО) Всероссийской коллегии по организации
Красной армии. Уже 28 марта 1918 г. в Москве были открыты
Агитаторские курсы, на которые допускались все желающие, снабженные реко-

Глава 2. Военная риторика пролетариата
187
мендациями организаций, стоявших на «платформе Советской власти».
Ниже приводится типичный образец пропагандистской продукции этого
ведомства.
«Товарищи рабочие, крестьяне и вся беднота! ...Мы должны стать
вооруженным народом.
Всюду, в городах и в селах, по всей стране надо начать немедленно
поголовное обучение взрослого населения военному делу... На каждом
заводе, при каждой мастерской, в каждом квартале, в каждой
деревушке, в каждом селе, при волостных земельных комитетах, при Советах, -
всюду надо создавать вербовочные пункты, военные комиссии, военные
отделы...
Пусть все насильники, хотящие поработить нас, - пусть все увидят
какую силу они разбудили, какую тревогу великую они поселили в
трудящихся... Если нам кликнут клич: под ружье! К оружию! Мы ответим:
мы здесь, мы готовы бороться дружными рядами за освобождение
трудящихся, за землю, за социализм!..
Мы сдались безоружными. На миг мы проявили слабость, усталость
овладела нами. С новыми силами поднимаемся мы. Сила эта -
вооруженный народ. Этой силе не страшны империалисты, она сломит всякое
рабство.
Все за работу. Будем строить эту новую силу - силу вооруженного
народа» [37, С. 197-198]
До 16 июня 1918 г. ОАО и курсы подготовили и разослали по всей
стране около 300 агитаторов. Было выпущено и отпечатано более 15
изданий общим тиражом 2.406.000 экземпляров. Пропагандистская
кампания на результатах набора сказывалась, впрочем, довольно слабо. В
Москве, например, на 30 марта 1918 г. насчитывалось всего 11 000
красноармейцев при 2 000 (!) пулеметов.
На первых порах регулярные армейские части сосуществовали с
отрядами, которые руководствовались еще не изжитыми фабрично-
заводскими принципами организации Красной гвардии. Так от бойцов
Особого Петроградского отряда требовалось «всеми силами не щадя
своей жизни защищать и поддерживать Советскую власть, ни на минуту
не забывая о великих и светлых целях социализма», и «исполнять
боевые приказы хотя бы влекущие верную смерть, если таковые исходят
от начальствующих лиц», «в боевой обстановке не приносить жалоб на
усталость,., на недостаток продовольствия, а в боевое время и на
отсутствие такового, помня, что в боевой обстановке возможны случаи, когда

188 Зверев С. Э. Военная риторика Новейшего времени
совершенно исключена возможность снабжения продуктами», и
служить не менее 2-х месяцев, но... об уходе предупреждать за 2 недели [37,
С. 267]. Особенно охотно, по материалам печати, люди записывались в
красные партизанские отряды, в которых понятия о дисциплине были
более чем символическими, действовавшие исключительно на страх и
риск формировавших их командиров.
Состояние боевой подготовки красноармейцев также оставляло
желать лучшего. Например, результаты стрельб из винтовок в
Петроградском ВО 5 марта 1918 г. были следующими: попадания в щит - 20-30 %,
в мишень - 15-20 %.
Вот с такими вооруженными силами встретила Советская
республика первый серьезный удар организованных сил контрреволюции -
восстание чехословацкого корпуса. Собственно говоря, армии как таковой
у большевиков еще не было. Было некоторое количество «вооруженного
народа», как метко характеризовала советские войска большевистская
прокламация, но не было армии. Эту армию еще предстояло создать
боями и кропотливой повседневной работой тысяч рядовых коммунистов,
командиров и комиссаров, и она создавалась, можно сказать, до
последних сражений Гражданской войны.
После выступления чехословаков, сплочения сил донского
казачества, организации Добровольческой армии, сопровождавшихся ростом
количества контрреволюционных мятежей в тылу, перед советской
властью вставала во весь рост проблема борьбы уже не за отвлеченные
идеалы всемирного братства и мировой революции, а за собственное
выживание «в отдельно взятой стране», борьбы не на жизнь, а на смерть.
Смена целей вооруженной борьбы очень скоро отразилась на
содержании военной риторики большевиков, в которой с этого времени зазвучал
в полную силу страстный и грозный голос Л.Д. Троцкого.
Риторика наркомвоена очень оперативно реагировала на изменения
в военно-политической обстановки. Через 5 дней после падения Самары,
13 июня 1918 г. вышел приказ всем частям РККА, сражавшимся против
мятежников и чехословаков, из которого ясно виден личный
риторический стиль Троцкого, который почти четыре года олицетворял собой
военную риторику революции.
«Солдаты Красной Армии! Враги рабочих и крестьян подняли
восстание. Бывший генерал Краснов восстанавливает на Дону царские
порядки и открывает дорогу чужестранному вторжению. Преступный
мятежник Дутов двигает против рабочих и крестьян темные банды на Урале.

Глава 2. Военная риторика пролетариата
189
Агенты чужестранных капиталистов путем подкупа, лжи и клеветы
подняли наших военнопленных чехословаков на восстание против русских
рабочих и крестьян. На Дону, на Волге, на Урале, в Сибири помещики,
капиталисты, реакционные генералы поднимают голову...
Вам, солдаты Красной Армии, Совет Народных Комиссаров
приказывает раздавить контрреволюционные банды и стереть врагов народа
с лица земли!
Во всех частях должны царить порядок и дисциплина. Все
приказания лиц командного состава должны выполняться беспрекословно.
Приказываю начальником докладывать мне обо всех подвигах
революционного героизма и воинской доблести. Я буду их поименно публиковать
для сведения всей страны. Пусть каждый город, каждая деревня рабочей
и крестьянской России знает, кто отщепенец, а кто верный и честный
сын народа.
Трусы и изменники должны быть отброшены и раздавлены. На
помощь храбрым придут все честные рабочие и крестьяне России. Да
здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия!» [37, С. 217].
Приказ должен был продемонстрировать всем, что шутки в деле
обороны республики закончились. Начать с того, что излюбленная форма
обращения к войскам «эпохи красногвардейской атаки на капитал»
«товарищи» или даже «дорогие товарищи» была решительно отброшена и
заменена почти наполеоновской «солдаты Красной Армии», которая и
употреблена